Александр Викторович Шуваев

ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ

Название: Цветок камнеломки

Автор: Шуваев Александр

Издательство: Самиздат

Страниц: 874

Год: 2014

Формат: fb2

АННОТАЦИЯ

Нечастый жанр производственного фантастического романа из альтернативной реальности. Примерно 1972 - 1974 годы. Освоение нанотехнологий началось намного раньше...

Александр Викторович Шуваев

ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ

Пролог

 Мдаа, задумчиво протянул Денисенко, весело… А это точно?

 Как говорится, ответил Феклистов, разводя руками, категория сведений "Аодин"… Ну, в крайнем случае, "двойка". Но больше уступить не могу, и не просите.

Леонид Кириллович придерживался ЦеРеУшной классификации сведений по степени их надежности, и таковых градаций было от "Аодин" до "Епять" соответственно, по нисходящей. Оно, конечно, сбором сплетен и поддержанием циркуляции слухов занимались, почитай, все сотрудники "НИИАл", но Леню Феклистова можно было считать профессионалом. По мнению многих, он был занят вовсе не своим делом, поскольку, безусловно, был прирожденным разведчиком. Добывающим агентом, вербовщиком и аналитиком в одном лице. Нет, байки, безусловно, имели место. И слухи, любовно сконструированные с единственной целью посмотреть, что получится, тоже. Но те, кто давно знали его, знали также, когда все всерьез. Так вот, сейчас в разговоре участвовали исключительно те, кто знал его давно, прочно, и со всех сторон, и на этот раз было похоже, что все ОЧЕНЬ всерьез.

 А ведь как хорошо жили, после тягостной паузы подхватил сорокапятилетний сэнээс Вадим Карнаух, какие отчеты писали! Какие радужные планы исследований на будущий год и на пятилетку отсылали наверх! Как остроумно шутили по поводу тупарей, которым хватало ума платить нам за все за это деньги!

 Вадик, прервал его излияния Илья Садальский, заткнись, а? А то от твоих горьких истин отдает истерикой… Хотя и вправду хорошо жили. Нормально так приспособились, и поди ж ты!

Карнаух, послушно заткнувшись, вроде бы как оцепенел, и лицо его с каждой секундой выражало все большее смятение, плавно переходящее в панику. Очевидно, чтото подобное мог бы испытывать, разве что, только моллюск, внезапно извлеченный из раковины. Перспективы, множившиеся перед его внутренним взором, двоясь, навроде простейших, строились угрюмыми рядами и были, как на подбор, одна мрачнее другой.

Гельветов, последний из пятерки, курившей в институтском сортире, втягивая щеки, затягивался мерзкой, сырой "Примой", что трещала в его желтых пальцах, источая зловещую чернокоричневую смолу, и молчал. Такой же, как они, плоть от плоти, кровь от крови, сто сорок четыре в месяц, чемто он всетаки отличался. Чтото такое, что трудно было выразить словами, в нем иногда чувствовалось. Карнаух, внезапно очнувшись, с невыразимой тоской вопросил, ни к кому особенно не обращаясь:

 Господи, но почему мы? Почему с насто начали, госсподи?

 А вот это как раз понятно, неожиданно вступил Гельветов, гдето там, он неопределенно показал наверх, начал очередную компанию за сокращение кадров, за экономию финансирования, за закрытие неперспективных тем, за всякую прочую херь… Начал, как водится, по алфавиту, а там "алмаз" идет аккурат за "азотом". Но, поскольку потом с каждым институтом разбираться придется всетаки поотдельности, их административного ража и энтузиазму хватит, максимум, до "З". В крайнем случае до "К". Но уж никак не дальше "Л"… А кого бы это мне в "НИИАл" сократить? Что такое? Группа по исправлению внутренних дефектов ювелирных алмазов? Как интересно! И каковы же успехи за восемь лет существования? Так что тут все как раз понятно. И неинтересно. Тут другое интересно…

 Чего это?

 Да вот, что делатьто со всем с этим?

 Да что ты тут сделаешь, плачущим, даже, можно сказать, рыдающим голосом, прокуковал Карнаух. Чего от насто может зависеть?

 Вот тутто и видно становится, наставительно покачал пальцем Гельветов, что и поннятия никакого не имеешь о Безначальном Дао.

По его неизменно печальному лицу вовсе никак нельзя было шутят Валерий Владимировичи или же говорят на полном серьезе, метут совершеннейшую пургу, или намерены выдать нечто концептуальное и нетленное.

 Что?! Карнаух дико взглянул на него. Аа, вечно ты с этой своей хреновней! Тут дело серьезное, а он про какието даы… Вот расточат и разгонят, будет тебе дао! И дао будет, и бао, и какао! Будут тебе тогда шуточки!

Гельветов, прикрыв глаза, мерно, как механизм, покрутил головой:

 А я вовсе не шучу. Просто у меня есть глубокое, годами выстраданное мнение, что строителю коммунизма непременно надо разбираться в Безначальном Дао. Чуять его. Следовать ему. Это на Загнивающем Западе без этого можно, а у нас никак. Вслушивайтесь в мировые ритмы, дети мои, он с торжественным видом поднял палец, и вас никогда в жизни не реорганизуют, не отодвинут от кормушки, и не пошлют контрольным мастером в Мирный…

 Опять демагогия.

 Ну, если вы хотите попасть под топор, то пусть будет демагогия.

И он отвернулся, всем своим видом изобразив обиженное равнодушие.

 А ты не кокетничай тут, нечего! Целку он, понимаешь, из себя строит, как будто самому не вылетать!

 Мне?! Гельветов аж задохнулся от возмущения. Уж ято не пропаду, будь уверен! О вас, дураках, забочусь.

Словам о том, что уж онто не пропадет, почемуто сразу поверили. Во всяком случае, никто не возразил.

 Хорошо, сказал мрачный Садальский, что ты предлагаешь?

 Я, видишь ли, весьма доверяю специфическим Лениным талантам. Талант это отдельно от всей остальной личности, иной раз довольно серой…

 Ну сспасибо!

 Не стоит благодарностей. Тем более, что я вовсе не о тебе. Так вот, вопрос о ставках, реорганизациях и т.д. и т.п. встанет не раньше нового административного года, то есть конец октября начало ноября, верно? Верно, потому что, если никто из нас не сбежит за Бугор и не устроит пожара в лаборатории, подругому на нашей Великой Родине не бывает. Таким образом, поправьте меня, если я ошибаюсь, в нашем распоряжении еще почти восемь месяцев. Верно? Тоже верно.

Он снова прервался для очередной затяжки, и "Примина" затрещала и засмердела в его губах.

 И что мы за эти восемь месяцев? Работу другую подыщем? Так это и быстрее можно. Тыто что имеешь ввиду?

 Очень просто. Предлагаю за имеющийся в нашем распоряжении срок научитьсятаки исправлять дефекты алмазов. Оно, разумеется, решение проблемы "в лоб" не в нашем стиле, но разикто, один только раз можно попытаться?

 И все? Денисюк от восхищения шлепнул себя по бедрам. Так просто? Да ты у нас, брат, гений! Восемь лет работали ни черта не сделали, а вот теперь собирается все за восемь месяцев закончить! И еще, заодно, выдать нагора Общую Теорию Поля!

Гельветов высокомерно поднял брови.

 Кто это работал в эти восемь лет? Осведомился он ледяным тоном. Ты, что ли? Или Карнаух? Или, может быть, Саня Ребров работал?

 А самто, сам?

 А я ничего не говорю. И сам. А что делать? Нельзя жить в обществе и быть независимым от него. Да ежели вы хотите знать, у нас один только Феклистов и работал: ставки там, заявки на самоновейшую аппаратуру, дополнительное финансирование, командировочки всякие там завлекательные, по Чехиям, по ПольшамВенгриям… Но это, надо сказать, трудно назвать научной работой.

 И ты…

 И я. Я берусь положить на стол Балаяну такой горящий план исследований, что он его проглотит. А вы будете, как и весь Советский Народ, в едином порыве изображать бурную деятельность. На трудовую вахту встанете, раком, будете гореть на производстве и возьмете повышенные соцобязательства… Хотя нет, он перебил сам себя, это отставить, потому как умный человек в таком случае не примет всерьез ничего, даже известие о собственной кончине… А там, глядишь, компания окончится, и все устаканится.

 Валеерик, голос Садальского был прямотаки поматерински ласковым, и ты всерьез думаешь забить баки Вазгену? Почтенно, конечно, но вся беда в том, что ты сомнительный кандидат, как и мы, грешные, а вот он доктор самый настоящий, без примеси. И если он пропускает явную туфту, так это потому что правила игры такие, но если он увидит, что его всерьез пытаются оставить в дураках, то… Я тебе не завидую.

 Значит, надо сделать так, чтобы либо всерьез воспринял, либо всерьез указал на какието тонкие ошибки. Такие, которые тоже не абы кто может сделать. Кто сказал, что это просто? Сегодня же сажусь в библиотеку, обкладываюсь публикациями, и начинаю вспоминать, что такое есть адаманткамень, и какие суть его шесть внутренних пороков.

Так оно все и началось.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЦВЕТОЧКИ

I

 Так я не понимаю, ты это все всерьез?

 Так ведь, Вазген Аршакович, облизнув персохшие губы, самому удивительно, но ошибокто не видно… Где ошибкито? Уж я гляделглядел, считалсчитал… Получается так, что хелаты плюс лазерная подкачка как раз то, что нужно. Леня… Леонид Кириллович уже насчет нужной номенклатуры договорился с одним там знакомым в ИНХАНе… Тело есть что? Хаос! А как и энергию подать, и чтоб хаоса ни капельки? Ясно же, лазер! Оно, конечно, частоту подобрать непросто, но всетаки дело техники.

 И времени, Валера. А времени у вас, почитай, и совсем нету.

 Будем надеяться, что всетаки хватит, Вазген Аршакович. И что, всетаки, не только нам, но и Нам. Нам с вами.

 Это если хватит, то нам. А если нет, то, извините, только вам. Вам одним без всякой компании… Потому что сказано: только у победы много отцов. Попрошу хорошенько это запомнить. Во всех смыслах. Во всех. Вы поняли меня? И вот еще что: вы что это, со своими забавными ребятами решили все это провернуть? И вы хотите сказать, что они еще помнят, с какой стороны подходить к лабораторному столу?

 Работать приходится с теми, кто есть под рукой.

 Работать? Вазген приподнял одну бровь, словно услыхал чтото до крайности удивительное. Неужели вы это про себя?

И Гельветов, считавший, что давнымдавно понял смысл жизни и суть службы, совершенно неожиданно почувствовал себя совершеннейшим дерьмом. Он даже зажмурился на миг. Ай, как стыдно! Нет, то есть он, понятно, не рассчитывал на то, что на протяжении всех этих лет мог, обманув всех и навсегда, зарекомендовать себя трудягой, у которого душа горит о производстве. Но думал всетаки, что не так уж бросается в глаза на общем фоне. А, оказывается, все знают о его деятельности буквально все.

Госсподи! Но не мог же он все эти годы вообще ничего не делать, на самомто деле? Ведь делал же чтото? И еще с младшими товарищами опытом делился, жизни учил. Как оказалось, сам не все знал. Лладно! Но в слух сказал только:

 И вот еще что: нам бы осколочек какой подходящий…

Директор равнодушно пожал плечами:

 По стандартной процедуре, под расписку и личную ответственность. Рапорт с указанием направленности работы ко мне на стол. Все! Свободен.

Будучи большим специалистом по суете (а имитация лихорадочной деятельности парадоксальным образом требует совсем не меньших усилий, нежели сама лихорадочная деятельность) он почувствовал, что выходит слишком даже и для его закаленной натуры. Нет, Феклистов делал колоссально много, узнавал обо всем, о чем он его просил, а договориться так и вообще мог с кем угодно… Вот только о чем?!! Прожив много лет бок о бок и душа в душу, теперь он только молча удивлялся, что у этого вот человека такой же диплом, как у него самого и почти такие же оценки во вкладыше. Дело даже не в том, что он напрочь позабыл все, чему учился, он, похоже, и никогда не понимал, к чему может годиться то, чем набивали его голову в институте. Представления не имеет, как все это приложить. Так что в конечном итоге, для того, чтобы разговор вышел хоть скольконибудь осмысленным, предметным, говорить приходилось всетаки одному. Столько узнал всяких интересненьких штучек, страсть:

 Так вам, насколько я понял, на таких связях все надо решать в один квант, так?

 Да подругому вроде не выходит…

 А дважды два четыре, так что благодарю вас… Вы гляньте, какой длине волны такая энергия кванта соответствует!

 Ааа! Ну так что?

 А то, что это влияет малость на рассеивание в среде! По закону небезызвестного Рэлея. Тем более на таких мощностях.

 Аа, ччерт!

 А суетесь! Такие вещи на автопилоте надо!

 Нагоним. Опыта нет. А чего ж делать?

 Вот уж этого не знаю. Хоть кокристаллизацию проводите, чтоб рабочее тело, значит, прямо в зоне образования этих ваших связей.

 А потом чтоб растворялось после каждого импульса? У вас так делают?

 У нас этого не делают. Мы такими вещами не занимаемся. Это я в порядке бреда. Пошутил, понимаешь? Наверное, это и вовсе невозможно. В каждый данный момент слишком большая поверхность нужна относительно объема.

 Нить. Выдохнул Гельветов неожиданно для себя. Нить.

 Что нить?

 Ничего, это я так. Чем ближе реальное тело по форме к идеальной прямой, тем выгоднее отношение поверхность/объем.

 Ты это к чему?

"Ага. Так я тебе и сказал прямо сразу, подумал он, еще самому пригодится. А и вы, мудрецы, не все знаете. Коечего не знаете всетаки" но вслух сказал только:

 Да нет, это я так. Тоже в порядке бреда…

В голове тут же возникла картинка, на которой сразу же появилась нить, от нее, навроде подпорок, пошли продольные ребра, так, что сечение ее стало подобием звезды, от них свои ребра, чтобы звезда о шести лучей уподобилась снежинке… Потем еще… А потом? Нам же вроде бы как монолит нужен? И тут же решил, что продолжать такой процесс допустимо только до тех пор, пока ширина получающихся продольных каналов не станет равной занятому месту, тогда все как раз, как надо, и получится. Только вот чем дальше, тем медленнее будет идти процесс…

Такого рода, и им подобные сведения вместе со своими суждениями на эту тему он тут же записывал на бумажке, это ежели позволяли, а то очень много было таких мест, где и не позволяли, и оттого записывать приходилось в задний след, только покинув врата гостеприимного учреждения. Ухмыляясь. Как в подобных случаях добывались пропуска и допуски отдельная сага, а подробности и вообще известны одному только Богу да Леониду Кирилловичу Феклистову…

Таким образом, уже через три недели лихорадочной деятельности бумажек этих скопились целые кипы. Ему указали, что на бумажках всякое необходимое записывают единственно с той целью, чтобы бумажки эти в самое ближайшее время потерять, а нормальные люди пользуются записными книжками. На это он резонно возразил, что то нормальные, но к совету прислушался. Другое дело, что, как положено всем моральным уродам, он и тут поступил посвоему, да не полюдски: он скрепил неряшливую стопу разнокалиберных бумаг изящным бронзовым зажимом на винтах имевшим вид прээлестной дамской ручки. Эту вещицу, сделанную в Англии еще в прошлом веке, он отыскал на чердаке бабкиного дома, она страшно Гельветову понравилась, как и вообще нравились всякие, как он их называл, "щтучечки", и теперь он был счастлив, что смог приспособить ее к делу. Некоторое время все было в порядке, но потом он начал испытывать некоторые затруднения в поиске нужных бумажек, поскольку их становилось все больше и больше, и он периодически делал попытки както их упорядочить, складывая по одному ему понятным признакам и прошивая ниточками разных цветов. Естественно, среди подшивок одного цвета очень скоро начали появляться нитки других цветов. Двойные. Тройные. Перевязанные узелками самых причудливых форм и сплетенные в косицы. Ему опятьтаки резонно указали на то, что нормальные люди для подобных целей пользуются картотеками на перфокартах, но в этом вопросе он был непреклонен совершенно, утверждая, что подобные бескрылые, канцелярские приемы ограничивают полет его Мысли путем навития на него беспросветной тоски. "И вообще, говорил он, храня на лице серьезнейшее выражение, буквы, слова, и прочие вокабуляции есть произвольное человеческое измышление, имеющее весьма смутное отношение к Сути Вещей. Это все одно, как химические элементы по алфавиту расписывать…".

Карнаух, посаженный на серийные эксперименты, вдруг заметил, что трудится, как галерный раб, с утра и до Святого Мига ухода со службы, и не всегда успевает сходить на перерыв, а когда не успевает чегонибудь, давний приятель, собутыльник, спутник по приятному времяпрепровождению и понимающий службу парень устраивает ему форменную головомойку, а, поймав на халтуре и подтасовках, когда в качестве выполненной была отмечена серия, не проведенная даже наполовину, вдруг, это на полном серьезе!!! пообещал накатать на него рапорт по начальству. Вадим уже открыл было рот, чтобы не то пошутить в сложившейся групповой манере, не то шутливо послать куда подальше, не то дать Гневную Отповедь, глянул в глаза Валерию Гельветову и почел за благо промолчать. Подобно многим другим тонким, ранимым, чувствительным натурам, он безошибочно узнавал опасных людей, будь то трамвайные хулиганы, безжалостные бюрократы или же скандальные бабы, включая его собственную жену. А тот стал опасен, он сразу же понял это, заглянув в эти, вдруг ставшие волчьими, глаза, и както поверил, напишет. Напишет рапорт, добьется увольнения, вообще сожрет без малейшего зазрения совести, просто исходя из своей природы. И он испугался навсегда, как и вообще склонен пугаться обыватель, которому вдруг приходится попасть по ту сторону привычной видимости общества, человека, Мира или Города, да чего угодно, имеющего привычку прятать под личиной истинное свое лицо. Он похудел, оброс, засиживался за своими клятыми сериями допоздна, лишь бы успеть и угодить, но все равно получал разносы, сопровождаемые деловыми, хладнокровными, будничными какимито угрозами, потому что при всем старании был бестолков, безрук и совершенно разучился работать, в результате чего постоянно совершал какието совершенно идиотские ошибки. Он всегда был в меру виноват, всегда скрывал какойнибудь огрех, и это, безусловно, делало его чрезвычайно ценным, буквально незаменимым кадром, поскольку доводило управляемость его до абсолюта. Гельветова он возненавидел мгновенно, в ту же секунду, когда и напугался, но бунтовать не смел, и только шипел да бросал из своего угла полные бессильной злобы взгляды. А тот, в дополнение ко всем своим блестящим качествам, в которых всегда был совершенно уверен, не имея на то ни малейшего основания, вдруг обнаружил в себе еще и особого рода чутье: вдруг, бросив в какойто момент все дела, самолично засел за опыты, даже выпросив для этой цели личного, подкожного Балояновского лаборанта Витю Мохова. Человека, способного подогнать что угодно к чему угодно, состыковать два нестыкуемых комплекта оборудования в нечто работоспособное и вовсе третье, наладить при нужде любой прибор и сработать за целую мастерскую людей, специально получающих за это деньги. Кроме того, он обладал особым темным чутьем, которое подсказывало ему, что надо сделать, чтобы опыт, не удававшийся раз за разом, вдруг удался бы. Даже такой, смысла которого Витя не понимал.

Почему? А показалось Валерию Владимировичу, что при правильной ориентации Великое Накопление должно уже было бы, по космическим циклам и ритмам, составляющим суть действия Безначального Дао, достигнуть надлежащей величины, за коим достижением следует Перемена. Он имел самое смутное понятие, что такое есть это самое Дао, ЛаоЦзы, разумеется, не читал, и именно поэтому ссылался на него при каждом удобном случае. На него, да еще, в случаях серьезных, при общении с партейными функционерами и прочими чиновниками, на марксистсколенинское учение и диалектику, с которыми тоже обращался с неописуемой непринужденностью. Дао было бы страшно удивлено, узнав, какие свойства ему приписывают, равно как и таким соседством. Были добыты и систематизированы необходимые сведения. Были проведены наиболее безнадежные серии, которые тем не менее всетаки надо было проводить. Были доведены коекакие методики и установки. Было пора, и в этомто как раз и состояла в данном случае суть Безначального Дао.

II

 Ну? Вопросил Вазген Балаян, чуть заметно сводя густые брови. У вас ко мне чтото серьезное, или я ошибаюсь?

Был он невысок, прочен и обладал той особой медлительностью точных движений, которая равно присуща хищным гадам, хищным кошкам, уголовным паханам и всем мастерам своего дела, пока нет настоящего случая двигаться быстро.

 Не знаю, что и сказать, Вазген Аршакович. Решил вот с вами посоветоваться. Только осторожнее, оно както вроде бы режется, пальцы потом, как в трещинах…

 И что это? Он, согнувшись, присмотрелся к поднесенному ему сосуду, в котором виднелось чтото, напоминавшее более всего тополевую пушинку с особо крупным семечком, разогнулся и с подозрением глянул на Гельветова. Решетка?

 Похоже. Гельветов кивнул. Похоже, по крайней мере, очень…

 А если проверю? Вот так вот возьму и проверю?

Гельветов хмыкнул, чуть заметно надул губы, вроде бы как слегка обидевшись, и промолчал. Провереноперепроверено, сомнений никаких не было, а весь этот цирк как раз для того и затеян был, чтоб членкор и директор, усомнившись, имели бы основание отодрать задницу от кресла и тряхнули стариной. Это доставит ему положительные эмоции и даст оччень полезное для Нашего Общего Дела чувство определенной сопричастности, причем не абы какой, административной, а именно причастности, как специалиста. Это очень интимное чувство. Сродни сексуальному. Не отрывая от подчиненного недоверчивого взгляда, он нажал кнопку переговорника и с нажимом выговорил:

 Аллочка? Позвоните, чтоб готовили структурник. Средний. И микроскопы мои туда же, вместе с флюоресцентным, да?

 Хорошо, Вазген Аршакович.

 Вот спасибо.

Ознакомившись со смутными картинками, полученными на "средней" установке для рентгеноструктурного анализа, он без объяснений приказал готовить электронный микроскоп, а сам пока что прильнул к окуляру обычного, несколько нервно крутя винты настройки. Пауза затянулась, а потом, когда он оторвался от созерцания, лицо его было багровым.

 Что это такое? Зловещим шепотом, делая ударения в совершенно немыслимых местах, осведомился он, раздувая ноздри, и у Гельветова упало сердце. Что за образец такой, да? Где вы взяли это гговно?

Когда директор волновался, акцент становился явственно слышным, и последнее словечко, исполненное с гортанными звуками и придыханиями, вышло у него потрясающе. Но он еще не закончил:

 Паачему взял такой говно камень, а? Лучше не нашел?

Разумеется, в данном случае было бы крайне опрометчиво оправдываться, напоминая, что дрянной, с микротрещинами, эродированный осколок они вовсе не выбирали, а получили, то, что дали, за подписью, кстати говоря, директора. Тем более, что тот уже успокаивался да и вообще не ругался, а так… Разволновался просто.

 Потому что неровная поверхность, потому что трещины, потому что сколы у тебя все и полезло отдельными нитями, как пух, да…

Наадо же! А онито, глупые, и не догадывались! Но тот, меж тем, продолжал:

 Ты лучше другой возьми, маленький, но хороший, образцовый, с ним попробуй. А еще знаешь, что? Он сделал паузу, мечтательно подняв взгляд и поглаживая тяжелый подбородок. Зачем тебе обязательно алмаз в матрицы, а? Возьми потом полимермалимер какойнибудь стереорегулярного строения да и пробуй себе…

 О! Гельветов сделал удивленное лицо, а потом изобразил глубокую задумчивость, обуявшую его скоропостижно, а ззаманчиво…

Об этом он вполне уже конкретно думал недели полторы, но показывать этого, понятно, не стоило. Пусть считает себя генератором идей. Тем более, что он и впрямь быстро, сходу врубился в суть. Хотя оно, конечно, и на поверхности…

 Так что ты давай, отчет готовь.

Гельветов молчал, глядя на высокое начальство тем особым взглядом, по которому узнают друг друга соучастники.

 А, может быть, начал он приглушенно, нам не спешить так уж сильно с победными реляциями? Подготовить чтонибудь конкретное такое… Чтобы не только каждому дураку, но и любому министерскому чиновнику внятно было, и уж тогда…

 Ты меня за дурака держишь? Учишь, да? Думаешь не знаю, что им понятно надо сделать: чтоб камешки ихним б…м в уши, ножик там… Письменный прибор большому начальнику, и все из чистого алмаза. Ты мне отчет подашь, чтоб комар носу не паадтачил, чтоб все как положено…

Все потихоньку, но и не мешкая, упорядочивалось, но и менялось при этом. Коечто так просто до неузнаваемости. То, во что превратились немудрященькие хелаты времен первых экспериментов, потрясало даже самих создателей, вполне профессиональных забавников из НИИ Комплексных Соединений. А что ему говорили поначалу! Какие бредовые затеи приписывали. Объясняли, что он требует, ежели, конечно, перевести на русский язык, всегонавсего: "Осуществить искусственный фотосинтез. Только и всего" и ехидно спрашивали, не метит ли он в Нобелевские лауреаты. Ему много раз объясняли, по какой причине невозможна та или иная реакция, и каким законам природы полностью противоречат его нелепые требования, но наивные его вопросы именно в силу своей наивности наводили профессионалов на новые мысли, люди поневоле задумывались, а задумываясь коечто делали по его тематике. Итогом стали так называемые "Комплексоны Второго Порядка", в которых одна из молекул, поглотив квант, переходила в менее вероятное конформное состояние, и таким образом взводило "рабочий" хелат, так называемый "эффектор". Третья часть комплекса, самая большая, представляла собой краситель, бывший рабочим телом лазера молекулярных размеров. Это был уже вовсе другой НИИ, и там даже проблема лазера на органических красителях попрежнему оставалась проблемой. А тут еще выяснилось, что органика, будучи идеальна по многим расчетным параметрам попросту не выдерживает требуемых энергий. Всегонавсего. И человек, с усмешечкой, опятьтаки в порядке бреда, предложивший заменить в радикалах углерод кремнием, неожиданно для самого себя взял да и сделал это. Что послужило темой для очередной докторской диссертации. Вообще стремительный натиск Гельветова, этой весной вихрем пронесшегося через институты, конторы и кабинеты, оставил за собой целый шлейф диссертаций по чрезвычайно реальным темам, как сверхэнергичная частица оставляет за собой целый шлейф ионов, радикалов, и новых частиц, порой весьма короткоживущих, порой тоже крайне энергичных. Но к тому времени, как темы, по надлежащей процедуре оформленные, стали диссертациями, они оказались уже полностью пристроенными к делу. Результаты были потрясающие, фантастические, но… Только для тех, кто понимает. Получилось так, что десять человек прямо, а еще полсотни косвенно, изо всех сил, до пота, трудясь, делали, по сути, безделушку. Сувенирчик. Чтото такое, что было бы понятно Ответственному Лицу. Они же ко всем словам привыкли, к любым, и когда им говорят о сугубой важности и головокружительных перспективах, они отвечают раз и навсегда утвержденными формулами, якобы свидетельствующими о понимании, а сами остаются в покое. После множества попыток с негодными результатами, за два месяца до предполагаемого Дня "Х", общими усилиями был сделан средних размеров бокал. Весьма посредственного дизайна, довольно безвкусный даже, самый обыкновенный, за тем исключением, что он состоял из чистого, обладающего вовсе недостижимой в природе монолитностью, лишенного дефектов алмаза. Другим сувенирчиком была катушка с навитой на нее микронной нитью, с шариком на конце, для того, чтобы можно было зафиксировать конец дьявольской, почти невидимой нитки при помощи специальной струбцины. Вообще затея с этого рода сувениром может служить иллюстрацией к крылатой фразе насчет кунсткамеры и незамеченного там слона. Идея, показавшаяся такой удачной, согрешила мааленьким упущением: нитка была гораздо, гораздо опаснее раскрытой опасной бритвы. Склянки с нитроглицерином. Насквозь проржавевшей адской машины. Без сугубых предосторожностей можно было запросто остаться без пальцев, без руки, без ноги, без головы. Не заметив этого до того момента, когда нога без всякого напряженья, почти безболезненно отвалится. Когда эта немудрящая истина дошла до зачморенных, одуревших от работы тружеников, было уже поздно. Безначальное Дао прямотаки вопияло о том, что в Высокий Кабинет уже пора. И приходилось хватать, что есть, и как попало тащить, куда скажут.

 И к чему это, с усмешкой проговорило Ответственное Лицо, крутя в руках бриллиантовый бокал, пыль в глаза пускать? Подругому, дескать, эта канцелярская крыса не поймет… Эхе хе…

В левом углу рта Ответственного Лица, для покойной мамы Паши, для секретарей и подчиненных Чангурова Павла Аркадьевича, постоянно дымилась заграничная сигаретка, которыми он посетителей не угощал. Когда истлевала одна, он немедленно прикуривал другую, его левый глаз был постоянно прищурен от дыма, и оттого казалось, что хозяин кабинета смотрит, постоянно прицеливаясь, чуть боком. Привычка, сама по себе вреднейшая, была полезна хотя бы тем, что позволяла на разный манер подавляющее воздействовать на собеседника. Вот теперь он, попрежнему прицеливаясь, смотрел на них с видом небрезгливого натуралиста, рассматривающего насекомое, одновременно редкое и невзрачное.

 И вот скажите мне, на что вы рассчитывали, когда тащили ко мне эту скромную вещицу? Что я ее домой отнесу? Что в кабинете на видном месте поставлю? Или грядущего музея для? Мне эту штуку, приходовать сейчас, попросту, как последнему кладовщику, и сдавать под опись. Вот и все удовольствие от вашего подношения… Не? Не думали на эту тему? Я все больше убеждаюсь, что это вот свойство, не думать, и вообще очень характерно. Почемуто особенно для интеллигенции.

И он замолчал, продолжая дымить, щуриться и прицеливаться, но они, не поддавшись на провокацию, продолжали молчать, и потому он продолжил.

 Вы мне совершенно с тем же успехом могли притащить всякий там брак, которого у вас, по моим сведениям, собралась чертова уйма. Не? Не верилось, что самый обыкновенный алмаз с кулак размером произведет должное впечатление? Они оба, както вдруг прониклись этой точкой зрения, а он тем временем продолжал методично их добивать. У них там в самом обычном сейфе валяются обломочки, за которые в прежние времена зарезали бы просто без разговоров, но они привыкли и не воспринимают… Да ладно! Это чуть ли не наименьшая из проблем… Вы мне лучше вот что скажите, что с вашим вторым экспонатом делать прикажете?

Они молчали. А директор ГЛАВКа, нефтяник в девичестве, понаблюдав за ними еще несколько секунд, вдруг буквально нырнул в недра стола и вынырнул оттуда с тяжелой торцевой заглушкой на трубу небольшого диаметра.

 Мне много рассказывали о тех фокусах, которые так часто проделывали у вас, он с видимым сожалением ткнул сигаретой в пепельницу, но щуриться не перестал, осторожно взяв катушку и струбцину. Натянул невидимую нить, глянул на два предмета, соединенных вроде бы как ничем, качнул головой и тихонько ругнулся, это, наверное, вот так выглядело?

С этим словами он провел натянутую пустоту через массивный, грубый материал заглушки, осторожно, продолжая держать нить натянутой, положил свой инструмент подальше, и осторожно разъял беззвучно рассевшуюся железяку на две части.

 Вы, товарищи, может быть, этого и не знаете, но у нас, в СССР, коекакие мелочи основаны на том, что иные из предметов считаются прочными. Знаете, что такое прочный? Не? Это обозначает, что этот предмет не такто легко ломается. И не такто легко его сломать. И это все. Предполагается, что прочностью обладают стены, танковая броня, запоры, стальные двери, решетки на окнах, стратегические мосты через Волгу или Днепр, а также наручники. Принято также, голос его звучал монотонно и скучно, рассчитывать на то, что опоры ЛЭП не упадут вдруг, все, на протяжении десяти километров. Страна она на многом стоит, но, в том числе, и на этом. А тут приходят такие вот, не побоюсь этого слова, энтузиасты своего дела, исследователиноваторы, и отменяют прочность того, что должно быть прочно. На прочность чего народ и партия рассчитывают. И имеют право рассчитывать. А наши доблестные исследователи резвятся, показывая все встречным и поперечным, что легким движением руки создают давление в сотни тысяч атмосфер, приблизительно, как в эпицентре атомного взрыва… Самую чуточку, разве что, повыше. Нет у вас никаких наручников, товарищи заключенные! И решеток никаких нет! Свобода, как говорится, равенство и, значит, братство… Он обвел их любопытным взором. Молчите? Это вы правильно молчите, я бы на вашем месте еще и не так молчал… Ну? Ваши предложения? Я жду. Как? Никаких предложений? Ну же! Что же вы, соль земли? Ладно, это все лирика… Все дальнейшие работы по теме до особого распоряжения закрыть! Документацию всю, включая черновики, заметки, записки на салфетках и манжетах в первый отдел, под пломбу. Вы, товарищ Балаян, предоставите списки всех причастных, вхожих, а также причастных к причастным и вхожим. Всех.

 Боюсь, Балаян осторожно вздохнул, это совершенно невозможно. Слишком много причастных. Я думаю, сотни человек. И достаточно одного позабытого.

 Ваше мнение для меня, конечно, чрезвычайно ценно, но наша обязанность состоит в том, чтобы сделать все возможное. По настоящему все. Вы меня поняли?

 Ну как?

 Месяц прошел и… Все глухо, короче.

 Похоже хана? Одним местом тема гавкнула?

 Даже проще. Мандой накрылась. Хотя…

 Чего такое?

 Ничего особенного. Старые знакомые не только у них есть. А я предупредил, а значит не виноват. И ты вот что… Тебе не показалось…

 Показалось!

 А не кажется ли тебе в таком случае, что ему несколько не по чину в одиночку такие вопросы решать? Подумаешь, главковское начальство!

 На нас хватит и такого!

Балаян нехорошо прищурился:

 На него тоже может коекого хватить… Переиграл он, понимаешь? Слишком уж никакого движения. Мертво все.

 Гм, осторожно кашлянул Гельветов, а кого именно из знакомых вы имели ввиду?

 А Суркова. У него как раз головная машина нового, только тсс! 671го проекта в ходу. Только ход тот хреновыйхреновый. А что?

 Да человечек есть у меня такой, специальный. Как будто именно для таких дел и создан…

 Мы же, кажется, договорились, Чангуров на этот раз дымил нервно, напрочь потеряв давешнюю самоуверенность Вершителя и Лица Причастного, так откуда тогда эти депеши?

 Каакие дэпеши? Тяжелым голосом осведомился Балаян, которому содержание послания, присланного его старым другом было известно лучше собственной биографии. Неэ знаю никаких деэпеш. Не помню никаких договоров.

 Держать в строгой тайне…

 Ааа, это… Вазген Аршакович легкомысленно махнул рукой, кажется, припоминаю, что вы просили чтото такое…

 Это дома просьбы! А здесь, в этом кабинете, это называется распоряжения! Они обязательны для исполнения.

 А я както припоминаю, что я предупреждал: на данном этапе полностью исключить распространение слухов нельзя. Приподняв тяжелые веки, он твердо взглянул в глаза начальству. Зато не припоминаю никаких письменных распоряжений. Зафиксированных и завизированных. Поэтому и устные распоряжения я того… Нэеясно помню.

 Но ктото же нашелся у вас! Нашлась ггг… гнилушка, проинформировала!

 А этого я даже тем более не понимаю. Существуют люди, обязанность которых как раз и состоит в том, чтобы информировать партию и правительство обо всем существенном, так что я неэ понимаю вашего недовольства. Паазвольте? Спросив, он, вовсе не дожидаясь разрешения, взял письмо Суркова и не столько прочитал, сколько сделал вид, что небрежно проглядел. Аа, равнодушно проговорил он, человек занимается важным заданием Родины, связанным с обороной, человеку нужно быстро и качественно резать титан для обшивки, не понимаю, не хочу понимать вашего недовольства этим вполне еэстественным фактом…

 Аа, подите вы с вашей ддемогогией! Научились, понимаешь, говорить!

 А что ви имеете ввиду паад дэмагогией?

III

 Валерик, сына, разогрей обед, устала я…

Эти намеки и дальние подходцы он знал наизусть. Разговоры про усталость неизбежно, как наступление ночи перейдут на плохое самочувствие, плохое общее состояние здоровья, на наступающую старость и дряхлость, на то, что ей уже тяжело вести хозяйство, а все это, в свою очередь, плавно перетечет в прозрачные намеки на то, что, молде, не худо бы и жениться. Поэтому средняя часть монолога выпадала из его восприятия както сама собой, так что он умудрялся услышать только самый конец:

 … вот чем тебе, к примеру, Томочка плоха? И Света еще, тоже вот хорошая девушка…

Томочка была неплоха. Время от времени, когда нуждишка. Не более того. Главным ее достоинством была готовность к услугам в любой почти что момент, да еще, пожалуй, хорошая фигурка. Но ему с ней не было скучно только во время того, да еще, разве что, последние минут двадцать до того. Было дело, почитывал он серию "ЖЗЛ", даже собрал несколько книжек, и неизменно его злило, когда косноязычные биграфы сетовали на то, что жена великого человека, вовсе не быладе его достойна, и чего он только в ней всю жизнь находил. А Нечто. Не имеющее названия, но изза которого человеку с первой минуты знакомства и до гробовой доски присутствие этой женщины не только не в тягость, но и наоборот. И это, безусловно, не любовь. Во всяком случае не только любовь.

Впрочем, на Томочку мама была готова только в крайнем случае, как на вариант отчаяния, если уж вовсе ничего не получилось ни с чем другим. Ее до глубины души шокировало, что та время от времени оставалась ночевать (его тоже, потому что со всех точек зрения было бы лучше, ежели б не оставалась), так что фавориткой ее, безусловно, была Света, скромная, культурная и образованная. Со скромностью тут и впрямь все было в порядке. Но остальное… Не в том дело, что страшная, тут было нечто другое, на какомто биохимическом уровне, сродни аллергии. Он временами начинал презирать себя за вреднейшую, позорную слабость характера и гнусную интеллигентскую мягкотелость, уклончиво именуемую деликатностью, потому что пошли он ее в один прекрасный час, попросту, тудасюда обратно, можно и без особого хамства даже, ежели уж вовсе деликатность заела, но вполне понятно, то всем было бы только лучше. А так, чтобы мама не разыграла Малого Сердечного Приступа минут на пятнадцать, он вежливо сидел с ней, и чувствовал, что у него от самого Светиного присутствия зудит кожа и возникает иллюзия, что пахнет чемто вроде простокваши. Временами он с необыкновенной живостью представлял себе, как Света обставит процедуру, если вдруг решится отдать ему Самое Дорогое, и тогда его начинало в прямом смысле этого слова тошнить. Ну, не то, чтобы наизнанку выворачивать, а так немноожко поташнивать, и хотелось выйти на чистый воздух, но чтобы это был не тот воздух, которым дышала она. Вежливо. Но твердо. Твердо. Но вежливо:

 Мама, мне к завтрему отчет страниц в тридцать. Или в сорок. Так что я холодного борща и работать. А телефон вовсе выключи. Меня ни для кого нет дома. Ни для кого. Особенно для лучших друзей и любимых женщин.

Это очень мало кто любит писать отчеты. Это надо иметь особый склад характера, и, как показывает практика, довольнотаки поганый. Гельветов к тайному ордену любителей отчетов не относился никоим боком. Он любил, чтобы кругом была бы бурная деятельность, не очень даже важно какая, чтобы все этак крутилось бы, вертелось, кудато двигалось, чтоб была напряженная ситуация, а вот отчетов писать не любил. Его изобретательный организм находил, порой, совершенно потрясающие финты, чтобы только не сесть за писанину. И дело обстояло особенно печально, когда какойнибудь отчет нужно было утром, срочно, сверхсрочно, кровь из носу, как говорится, вчера. В таких случаях собственный его Трезвый Рассудок собственному же его шаловливому воображению представлялся в виде когото вроде унылого, безотвязного, неумолимого судебного исполнителя. Спасение было одно: убедить себя, что это не просто какаято там отписка, а нечто, имеющее нетленную ценность. Обычно это было совершенно невозможно, но этот случай был особым. Последний месяц казалось ему, что, собрав глаза в кучу и двигаясь к одной цели, и все подчинив этому движению, он оставил без надлежащего внимания много всякого интересненького. Страшно спеша и превосходно освоив научную методу Вити Мохова (очевидно, они были гдето родственные души), он по наитию из множества вариантов выбирал тот, который, как ему казалось, будет действовать, и ошибался чем дальше, тем реже, и не брал на себя труда выяснить почему оно действует и нет ли чего получше и попроще. А теперь, ловя в памяти невесомые клочки какихто мыслей, какихто концепцийнаскоруюруку, наглых, почти ни на чем не основанных спекуляций, которые всетаки подтвердились! он вдруг начал сомневаться. Вдруг начало казаться, что там брезжило чтото куда как более общее, могучее, важное, чем даже тот ужас, в который вдруг вылилось ихнее "исправление дефектов".

И, если уж все равно оно так, и все равно отчет делать, то не проделать ли, этак кстати, некоторую систематизацию того, что они в своем упертом стремлении зацепили только мимоходом?

И самому легче, и Балаяну можно будет дать, а самому с интересом наблюдать за тем, как тот все это будет глотатьдавитьсяпереваривать.

И ззажим этот, антикварный, в виде женской ручки на винах, ну не идиоты ли? надоел, всю кипу (Ха! Интересно же совпали его ниткиузелки с тем, что называлось "кипу" у индейцев.) пора бы и впрямь привести в организованный порядок, растворить в щелочи, да глянуть бы, что выпадет в виде сухого осадка.

Он вдруг потер руки, а потом опомнился и прислушался к собственным своим ощущениям: сердце колотится, лицо горит и присутствует особого рода внутренняя дрожь

Как у пьяницы, который долгонько не выпивал, в предвкушении хорошей выпивки под нормальную закусь в теплой компании.

Как у записного преферансиста в разгар торговли у смертной грани Семерной Бескозырки.

Как у охотничка, замершего на нумере, на который вот же вот вывалится кабан, поднятый с лежки в тростниках хрипящими от злости собачками.

Стола… Очень быстро перестало хватать, и он улегся на ковре, расплетая косички, развязывая узелки, и раскладывая по принадлежности бумажные клочки, освобожденные из хватки Бронзовой Руки. Это… сюда, а вот это, понятно, сюда… А вот это, оно вроде б как отсюда, но, однако же, имеет отношение и воот сюда… Это что ж, менять взаиморасположение уже разложенного и отнесенного?!! Надо же, а ведь ему, по неизбывному легкомыслию, мнилось, что это вовсе пустяковая задача, чисто техническая, требующая только усердия и времени. Стоп! Но ведь он же, както, знает что откуда проистекает и куда относится. Ха, технически, просто сказать технически, это же всем на свете известно, что нет ничего проще, чем техника… И, уж если уж, чтото там, "дело техники", так уж это и последнему дураку понятно, что ничего проще не выдумаешь, и дальше идти некуда… А вот мы дураки, условно, как те заклепки, которые условно приняли деревянными и расчеты привели в полном соответствии, ну нравится нам быть дураками, приятно это, а вы не морщитесь, не морщитесь, вы попробуйте сами, а потом уж морщиться будете… Итак: как бы мы инструктировали машину, чтоб она расположила нам некий класс непоследовательных, но внутренне связанных документов в единственно правильном порядке? Исходя из того, что слов она многих не понимает, тоже вот такая же вот дура, как и он сам? Так, чтоб лучше слова эти заменить на чтонибудь безусловно понятное, вроде бы как на число какое… Хорошо сказал, числом в наше время можно хоть что угодно назвать, так вот какие подойдут в данном конкретном случае? И что взять за точку начала координат? Оно, конечно, в наше время существуют такие ЭВМ, про те, которые на загнивающем Западе, так и вообще сказки какието рассказывают, хотя Наши, разумеется, все равно самые лучшие в мире, причем по всем параметрам, кроме, разве что, надежности, размеров, удобства и быстродействия… А в серьезных конторах, говорят, весь каталожный поиск сведен к таким вот процедурам… Но только в данном случае это тоже было бы не вполне то, что хотелось, потому что в каталоге всегонавсего слова, сказанные и написанные неизвестно кем, как, и по каким темным соображениям, и потому вовсе не очевидно, что они соответствуют истине… А это, похоже, случай так называемой "фуга идеарум", совсем без которой, понятно, не обойдешься, но одна, сама по себе и на полной раскрутке она тоже… Так что надо сесть, и, осторожно взяв голову двумя руками, постараться, по мере возможности, удержать ее на плечах…

Так он и поступил, и, минут через пять, вернув себе способность думать со скоростью, хотя бы маломальски уловимой, решил, для начала, дать наличным клочкам, обрывкам, бумажонкам и жалким подобиям заметок Правильные Имена. Было около семи часов вечера в конце сентября, а потому порядком уже темно, когда он перестал ощущать течение времени и выпал из потока бытия: он перекладывал клочки, отмечал их взаиморасположение на схемах, схемы переправлял, перемазывал, исчеркивал до полной неразличимости и брался черкать следующую. Поскольку в какойто момент демону, овладевшему им, показалось, что в несколько цветов схемы будут того, понагляднее и попонятнее, он откудато, не глядя достал шариковую ручку о шести цветах, которую искалискал, все перерыл, не нашел и считал безнадежно потерянной. Потом он утверждал, что под страхом расстрела не вспомнил бы, как и откуда извлек это дурнопишущее по зачерствелости стержней изделие, и предлагал умеренное денежное вознаграждение тому, кто просветит его на сей счет. Часам к двенадцати он вдруг обнаружил, что деятельность, которой он занимается, по сути совершаемых действий почти не отличается от того, чем он занимался, когда вместе с доктором химических наук Равилем Рустамбековым сортировали "простые" и модифицированные хелаты по признаку действия, которое они способны, прямо или косвенно, оказывать друг на друга. Введение еще одного меняло смысл фразы, и приходилось проводить операцию, аналогичную "временному отрицанию", о котором он прочитал только что из непонятно откуда взявшегося справочника… Не то, что похоже было, а почти что и вовсе не отличить! Рука не поспевала за мыслью и это злило, а глаза, о, глаза! это и вообще было совершенно особым с их стороны хамством: они закрывались. Правда что хоть спички вставляй. Мельком глянув на часы он увидал, что времени всегонавсего полтретьего ночи, и это да. В это время у него глаза и всегдато начинали закрываться, но никогда еще они не делали этого так некстати… Стараясь по мере возможности только отчасти прийти в сознание, он пошел промывать глаза и самнамбулически заваривать жуткой крепости кофе из "подкожных" запасов.

Разумеется, это все не он. Не бывает так, чтоб рожу перекашивала судорожная зевота, при которой во рту скапливалась совершенно жидкая, водянистая слюна, под веками сухой песок на клею, сердце давит от сигарет и бессонной ночи, а рукопись пишется как будто сама собой, не им, а через него, через его посредство. Потом, в половине седьмого, когда в обычные дни он только что начинал подниматься с матюками сквозь зубы и чувством бессильной злобы, все вдруг кончилось, голова вообще перестала хоть чтонибудь соображать, а он поймал себя на том, что сидит, тупо уставившись перед собой, с приоткрытым ртом, а в руке у него застывшая в неподвижности ручка. Но дело, он был уверен в этом, как в собственном существовании, было сделано. Как раз настолько, насколько это нужно для того, чтоб в этом в любой момент мог разобраться не только что он, но и любой нормальный человек вообще. Если он вообщето грамотный. Если математику в пределах технического вуза того… не вовсе забыл. Если он в курсе, о чем вообще идет речь.

А вот назватьто как? Нет, то есть название отчетато как раз ясно, оно дано раз и навсегда, запрограммировано и детерминировано, и сделать с ним ничего нельзя, хотя рука так и тянется зачеркнуть этот поганый, бессмысленный, отвращающий ум и глаза, суконный набор слов. Потому что содержание отчета, даже переписанное скучными канцеляризмами, выпирает из того, что можно назвать "отчетом", как тело гиппопотама из распашонки на младенчика. И если Балоян не поймет, с чем имеет дело, значит не такой уж он умник. Не раазэтакой уж доктор. И вообще у нас в членкоры кого попало принимают…

Вся беда была в том, что мысли в этот укромный час, начавшись с чегото вполне конструктивного, не вели ровным счетом ни к каким внешним действиям, а потом, плавноплавно перетекая с одного на другоетретьепятоедесятое, совершенно одинаково вели к тому, что глаза сами собой закрывались, а в глазах возникал приятный, успокоительный такой гул. В пору было бы упасть со стула, ежели уж вовсе никак не получается с него встать. Воспользовавшись очередным зевком в качестве повода, он искусственно затянул его, капнул слюной на ковер и всетаки встал. Штормило. Так что очередной порции чернейшего кофе было никак не избежать. Уши… он пощупал, холодные. Он не в курсе насчет глупости, но что от Ночной Усталости у него впрямь холодеют уши и именно уши это факт. Очевидно чтото лошадиное в его натуре всетаки есть…

… А истинную тему сорокадвухстраничного отчета можно было бы обозначить, как Основы Материальной Логики. Или, скажем, Основы Стихийной Логики. А еще можно совсем уж КарасивоноЗаковылисто: Физические Основы Безусловной Логики. Так. И что же это у нас получается? Выходит, что он только думал, только воображал, что ученого изображал, а на самом деле был ученым на самом деле? Чудны дела Твои, Господи! Вот. Как до сердца, до печенок, до дела, так сразу: "Гоосподи!". А то все "Безначальное Дао", да: "Безначальное Дао"…

Спонтанная, ненатужная, как понос, сонливость под грубым и решительным воздействием кофе, холодного умывания (о холодном душе дрожащему организму было страшно даже и подумать) и растирания столь же холодных ушей малопомалу уступила место какойто внутренней замороженности, когда со стороны человек выглядит почти что нормальным, но при этом способен совершенно свободно надеть на голову вместо шапки небольшую собачку, вроде погганой маминой Ромашки, или солидно сесть рядом со стулом, или засыпать кофе в кастрюлю с супом. Не говоря уж о том, чтобы сесть в другой номер автобуса, едущего не в ту сторону. При том, что тебе, вообще говоря, на трамвай.

Но теперь все. Слуга покорный, теперьто он все нааскрозь понял, и больше не намерен пускать дела на самотек. Потому что истинно сказано: хочешь, чтобы дело было сделано, как тебе надо, делай сам. Потому что среди тех, кто решает, полнымполно таких вот Чангуровых, как бы ни каждый второй, которые, умненько обосновав, прикроют, закроют, задробят и угробят что угодно, если это хоть в какойто мере от них зависит. Зачем ему? Его добыча бегает вовсе в другом лесу. И, честно говоря, в данном случае был он не так уж неправ, по крайней мере некоторая сермяжная правда в словах его присутствовала. Но был и недостаток. Большой. Можно сказать огромный. Та правда, да и не правда вовсе, а так правдочка, правдюшечка, можно сказать, вовсе не учитывала интересов его, Гельветова, и покровителя его, это, будем надеяться, только пока, Балаяна Вазгена Аршаковича, царя Парфянского и прочая, и прочая, и прочая. А ему, Гельветову Валерию Владимировичу, русскому, неженатому, тридцати двух лет от роду, вовсе не хочется, чтобы его мааленькие эгоистичные интересишки отдали в жертву некоему Общему Благу. Хоть бы сказали, что оно такое? И не потому ли общее, что на хрен никому не нужно, что это такое никто не знает, зато каждая чиновная тварь на своем месте в какие хочет позы в такие это самое благо и ставит. И нас, грешных, вместе с Общим Благом, но непременно и исключительно только во имя этого самого Общего Блага.

… А еще, а еще вот уж что меньше всего его пугает, так это Ужасная Судьба Роберта Оппенгеймера! Лично для него, Простого Советского Человека, Хиросима уж точно была бы не больше, чем хорошей физикой! Уж это уж точно! И, что характерно, никаких потом кровавых мальчиков в глазах! Нас, значить, исполнением интернационального долгу в смысле отпору Фашистской Гадине не напугаешь и не согнешь! Вот, помнится, читал он про этого Оппенгеймера и злился. Читал и злился. Как говорится, мне бы ваши заботы, господин учитель. Как будто от него, идиота, в данном случае хоть чтото зависело. А способ, хвала Аллаху (О! И этого приплел!) есть. Спасибо Старшим Товарищам надоумили. Тут уж Лене Феклистову понадобится приложить все свои титанические силы и незаурядные способности. А за это предложить ему долю. Не так, удел. Старое слово в данном случае приобретает совершенно неожиданное и неожиданно верное звучание, не так ли? Причем, как исключение, не соврать даже и в мыслях, потому что Ленька в своем роде талант. И, к тому же, всетаки малость врубается. Он будет понастоящему полезен, если эта их дикая авантюра выгорит.

И есть еще одно, в отличие от предыдущего, вовсе для него неожиданное, ему интересно. Ему, в первый раз в его пустой и циничной жизни, интересно. Но, в отличие от идиотских типажиков, целиком из фильмов "про науку", интересно очень поразному. Какие неожиданные применения найдет изысканное им Слово, а какие из того, что он ожидает уже сейчас. Как это исподволь, потихоньку вольется в жизнь, искажая и перекраивая ее посвоему. Какую причудливую игру струй даст. Это у него всегда. Сотворить чтонибудь не для того, чтобы нагадить, и не для того, чтобы выяснить Истину (это тоже присутствовало, но подругому и както отдельно), а чтобы поглядеть именно на это, на сложную, волнующую игру последствий. Поджечь и глядеть, что за чем в очередь загорится, что за чем начнет разваливаться. Долго и упорно строить домик из песка, чтобы потом раздолбить его, издали, камнями, среднего размера, чтобы насладиться чередой Разрушения. Напоить валерьянкой добрейшую кошку, когда в доме полно гостей. Это не зло. Это просто желание нарушить сложившийся порядок вещей, бросить камень в застойный пруд, все равно к добру или к худу, и поглядеть, как это все будет устаканиваться, с насуплениямиотступлениями, через множество стадий, чтобы потом все равно уложиться подругому. И теперь, когда ему подвернулся таакой случай кинуть таакой камень… Причем честноблагородно, ко Всеобщему Благу… может быть… Совсем исключить, во всяком случае, нельзя. А! Честно Исполняя Свой Долг. Это точнее отражает, эта формулировка вообще страшно удобна и подходит буквально ко всему по той простой причине, что растяжима, как гондон. Никого не бомбил, а Исполнял Свой Долг. Никого в душегубки не вставлял, а Долг Исполнял. Никому не подключал к яйцам тока, никому не выдергивал ногтей и сосков, не вставлял паяльник в задницу, а… Что? Правильно, Исполнял Свой Высокий Долг. Ммертвая позиция, вот уже вешают его, а он, сукин кот, держится, не то, что самовольники какие… Что взять с дилетантов…

Замороженные руки тем временем чисто выбрили замороженные щеки, идеальным узлом затянули на замороженной шее галстук, бывший сейчас как тень вещи, как призрак шелка и совершенно отдельно от него, накидывали плащ, завязывали шнурки и натягивали шляпу, не перепутав ее с Ромашкой, а ноги, которые, к счастью, по какойто причине оказались болееменее, выволокли его на лестничную площадку.

Так начался новый цикл. Разумеется, речь идет о цепи операций, необходимых, чтобы добраться до работы и Предстать. Благо, что вид правильный: глаза красные, мешки под глазами и валкая, как у чумного, походка. Наше родное советское начальство любит, чтобы подчиненный имел замученный вид и был бы весь в мыле. Неважно, много ли от этого толку, главное чтоб непременно в мыле. Это норма для нашего начальства. Потому что бывает еще и патология… Извращение. Когда какомунибудь хряку требуется, чтобы человек не просто сделал дело, а сделал бы его, будучи и чувствуя себя изнасилованным. А чувствуя себя изнасилованным, о чем начальнику было бы точно известно, еще и благодарил бы и изображал довольство. У нас, при самом передовом в мире строе, откудато берется полнымполно людей, непременно начальственных, которые считают изнасилование единственно правильным способом любви из всех существующих. Чтоб надежнее, значит… О, на тот номер сел. И даже в нужную сторону. Вот только когда не заметил.

IV

 Это что, понимаешь, такое? Зловещим, свистящим шопотом осведомился Балаян, потрясая в воздухе злосчастным отчетом, который был согнут в желобок, я теэбе што сказал сделать, а ты што сделал?

Валерий Владимирович, который за прошедшее время успел оклематься, поскольку спал почти все время и дома, и, являя вид бодрствования, а он отменно овладел этим искусством благодаря обширной практике, на работе, виртуозно сделал озабоченное выражение лица.

 Непонятно изложено? Я хотел дать развернуто, со всеми пояснениями, но вы же сами просили, чтоб кратко…

 Саавсэм глупый, да? Неэ пханимаишь? Тебя просили написать обычный отчет, самый абыкнавенный, тебя не прасили теоретизировать… Куда эта филасофия, да? Это что наша тема, да? Тут про алмазную структуру сколько? Полстранички, а остальное хелатымелаты…

 Мне сказали написать сжатый подробный отчет о том, что я считаю важным, так я и сделал. Вы же, Вазген Аршакович, не сориентировали, в каком именно ключе хотели бы видеть отчет… Вот я, в свете вновь открывшихся обстоятельств, и решил трактовать поставленную задачу несколько шире. С учетом, так скээть, исторической перспективы…

 Каакие обстоятельства?

 А вас разве не проинформировали? Видите ли, ко мне позвонили из одной серьезной ракетной фирмы на предмет консультации. Вас не проинформировали? Странно… А обнадежили, что с вами переговорят. Нуу…

 Слушай, каакие кансультациимансультации? Сегодня акцент по какойто причине был у него особенно заметен. Что каансультировать?

 Дело, вообщето, не для широкой огласки, Гельветов с искуснейшей нерешительностью бросил на грозного шефа робкий взгляд, но тот только яростно махнул рукой, в знак того, что он человек взрослый и понимает, но мне так неудобно… Хотя и не виноват вроде, сами обещали, а сами… Да, вообще говоря, ничего тут особенного нет, попросили помочь с одним там твердым топливом…

 А что ты понимаешь в твердом топливе?

 Яа? Ну, вы скажете, Вазген Аршакович, Гельветов шмыгнул носом, это они понимают в твердом топливе, а я ничего не понимаю.

 Так зачем ты им нужен?

 Так оно же твердое. Технологию помочь слепить, чтоб там монолитность, однородность, тосе…

 А ты можешь?

 Правду сказать не пробовал с такими системами. Там ведь, поди, хоть какаято, а органика, а мы с ней ни разу дела не имели. А так, со многим другим, да, пробовал. Пришлось, знаете ли, когда к тому походу готовились, помните? Воот ведь, а? Кроме алмаза карбин, так называемый "карбин 100", его еще никто в мире не видел, стопроцентного, карбид вольфрама, монокристаллический, так, ну, металлы, там… А! Будто вспомнив чтото забавное, мимолетно улыбнулся. стекло же еще с Виктором сделали! Обыкновенное, силикатное, только не аморф, а кристалл…

 И откуда же, очень, простотаки угрожающе тихо, без малейших следов акцента спросил Балаян, одной серьезной ракетной фирме стало известно, что в нашем институте есть ты, такой умный?

 Не знаю, взгляд подчиненного был незамутненноясным, необыкновенно правдивым, а на ланитах его не было ни малейших следов так называемой краски стыда, очевидно, информировал ктото, в чьи профессиональные обязанности это входит.

Услыхав такой ответ, Вазген Аршакович понял, что Бог, Карма, короче, стоящее над миром Воздаяние По Заслугам всетаки существует: чегочего, а буквально слово в слово приведенной собственной же своей отмазки он всетаки не ожидал. И ведь вовсе не знает, стервец, что именно говорил в высоком кабинете собственный его же начальник. Просто в сходных обстоятельствах его реакция была точно такой же. Такой же незамысловатой. И такой же беспроигрышной. Она простонапросто вытекала из сложившейся в этой стране системы отношений и одной из типовых для этой системы ситуаций. Эта, к примеру, называлась: "Подчиненный, Отбившийся От Рук Безнадежно". Дергаться, по крайней мере пока, тут совершенно бесполезно, потому что "безнадежно" оно и значит "безнадежно". Вот если это ххамло обгадится… Но чтото, очевидно, воспитанное долгой практикой умение разбираться в людях, подсказывало: не обгадится. На коне будет. Но он чтото еще там говорит:

 … И еще, Вазген Аршакович, личная просьба: не одолжите ли мне пока что вашего Витю? На первое время…

 Знаешь, что? Тяжелым, медленным голосом вопросил хозяин кабинета, обходиська один, ежели уж такой умный!

После зависшей в кабинете тягостной паузы Гельветов, глядевший на начальство с немым укором, пожал плечами и сказал с явной обидой:

 Да пожалуйста. Откровенно говоря, уж от васто я не ожидал, что это окажется настолько принципиальным… Разумеется, обойдусь. Но знаете, что? Только потому что не хочу, чтобы вас об этом просил ктото другой, кому бы вы не смогли вот так просто отказать.

Беда была в том, что он был совершенно, абсолютно прав, и Балаян мгновенно устыдился своего мелочного укола.

 Да нет, ты, конечно, бери. Это я так, привык просто, чтобы он всегда был под рукой…

А потом, когда дверь за подчиненным, который был уже не здесь, который уже взлетал, закрылась, он понял и еще одну причину своей обиды: вот Мохов ему понадобился, а он нет. Не нужен в том новом деле, которое заваривалось у него на глазах. Пожалуй, следом ему потребуется забавник Леня Феклистов, институтский разносчик неизменно достоверных, как справки Генштаба, сплетен, человек, который почти наверняка сказал этак, небрежно, комуто очень тщательно подобранному из своих бесчисленных знакомых чтото вроде: "Так в чем проблемы, чудак? Есть у нас один парень, Валерка, так он в этих делах вообще мозга. Гений. Ллюбую композицию скомпонует, в виде кристалла, куда там ФИАНу…"

Первым результатом напряженной двухнедельной работы на новом месте стал так называемый "СР А(1)", первый представитель группы так называемых "кристаллитов", твердого топлива, объединявшего в себе признаки и достоинства смесевых и однокомпонентных порохов. "СР" в данном случае обозначало "стереорегулярный". Готовая шашка состояла из "геометрически", не через химическую связь, а простонапросто на манер звеньев цепи сцепленных молекул одного циклопарафина, внутри колец которого находились в необходимом количестве атомы алюминия, а в промежутках в строгом порядке располагался нитрат. Изза такого своего строения вещество было прозрачным, как хрусталь, и таким же тяжелым и твердым. На первом же испытании образец, будучи подожженным, дал весь расчетный объем газа, сгорев без остатка. Весь. Но только сразу. Прозрачная субстанция с резким, сухим, звонким грохотом исчезла в мгновенной, ослепительной, как солнце, вспышке. Это ничего, это бывает, эта проблема обычно решается добавлением определенных веществ, замедляющих горение, флегматизаторов, но в данном случае эта испытанная мера ничего не дала. Режущий блеск, короткий грохот, облако белого дыма, состоящего из молекулярной пыли окиси трехвалентного алюминия и никаких следов. Эксперты пожимали плечами, а Витя Мохов сказал:

 Дак он же прозрачный…

Гельветов, услыхав эти слова, чуть не задохнулся от досады на собственную недогадливость, а в результате еще через неделю был испытан "СР Н", непрозрачный, как это явствовало из названия, и сразу же давший прекрасные результаты. Потом его довольно быстро довели. Очевидно, этот класс был бы запущен в производство, но Гельветову в тот переломный момент его биографии было недостаточно хорошего или даже отличного результата, если это был просто отличный результат. Нужно было далеко за пределами того, что вообще считалось возможным. Попросту невозможное без его участия. Именно так возник "СР Р", то, что впоследствии, при серийном выпуске получило знаменитое имя "ТТФА 1/4", что обозначало: "твердое топливо фотоанизатропное, первое в своем роде и четвертое по общему счету образцов", или попросту "рефлектит". Изюминка тут заключалась в том, что при чрезвычайно высокой температуре горения и, соответственно, высоченной скорости истекающих газов, истечение это были до некоторой степени упорядоченным. Мало того, что это еще увеличивало скорость истечения. Благодаря ФАэффекту гораздо меньше нагревались стенки. А значит, их можно было сделать куда тоньше и легче, а значит и еще возрастала дальность и полезная нагрузка предполагаемых изделий. Но самое главное, монолитные изделия не взрывались НИ ПРИ КАКОЙ их собственной массе. Для него перестал существовать порог критической массы/объема. Автор при этом прекрасно отдавал себе отчет, что сама по себе идея, сформировать структуру таким образом, чтобы границы раздела всех "периодов" псевдокристаллической решетки сделать подобными зеркалу, сама по себе была выдающимся хамством. То, что у него прямо сразу получилась и работающая структура столь сложного изделия, и надежная технология его получения, было делом чистого везения. Он технологически и методически не дорос до такого уровня. Гарантий, что в следующий раз нечто подобное пройдет не было. Безумство храбрых, то самое научнотехническое хамство, которое вопреки Финнегану коекогда вполне даже проходит, а потом умудренные потомки смотрят на то, на чем ездили, плавали, взлетали основоположники, из чего они стреляли, что запускали и чем заряжали, и волосы встают у них, как иглы дикобраза, стойким дыбом.

На запуск изделия, заправленного этим самым ТТФА, его, разумеется, не допустили, из соображений грифа секретности, и в тот раз он не увидал страшного, яростного пламени, дикого потока, водопада тепла и света, отброшенного его "молекулярными зеркалами", ослепительного газа, разогнанного до небывалой дотоле скорости. Не видел, как ушел в небо прототип знаменитой впоследствии "сорокопятки". Вообщето плевать, но был в этом самом недопуске тот самый вызывающий, непреодолимый, непобедимый именно в силу своей тупости идиотизм, который временами смешил его, но куда чаще злил. К этому моменту у него появилось любимое развлечение: он ловил начальника "РО4", того самого, который самым первым догадался применить к нему эту мудрую инструкцию, становился рядом, закуривал "приму" и, щуря правый глаз на манер незабвенного Чангурова, начинал рассказывать ему байки о прихотливых путях Режима. Фокус был в том, чтобы поймать товарища Сорокина в положении, при котором тот не мог бы немедленно послать его, сославшись на крайнюю занятость, выполнение государственной миссии, либо же на усталость, но при этом не мог бы и немедленно удрать. Подходящий момент наступал, к примеру, когда тот доедал в столовой суп, а ко второму еще и не думал приступать.

 А вот еще случай… Послушайте, Николай Трофимович, вам понравится… Я самто всю жизнь на Авиазаводской живу, так там кругом одни авиастроители живут, на улице, где я живу, в моем доме… На лестничной площадке так все три соседа со сборки. Да… А еще у нас там одна такая тетя Клава живет, санитаркой в медсанчасти работает. Все нормально, пятьдесят четыре года, выглядит на шестьдесят семь, ну, попивает, не без того… Так вот ейной старшей дочке, из шестого гастронома, зав "бакалеей", тоже все правильно, килограмм на девяносто пять, завивка под бронзовую стружку, вся в золоте, вдруг с чегото вспонадобилось единоутробную маманю в отпуск на Солнчев Бряг спровадить. Зачем не знаю, но что не просто так это точно, он затянулся, отщелкнул окурок и прикурил третью, ну, тудасюда, паспортабумажкивизы, вроде бы и там все схвачено, они, из бакалеи, в нашей жизни и вообще, мож сказать, самые главные, Сорокин, попав под струю этого злокачественного словесного поноса, только моргал нервно, потому что давно уже убедился в полнейшей непредсказуемости Гельветовских подлых баек, ан тут хрена! Он с торжеством поглядел на жертву, словно бы с трудом удержавшись от соответствующего жеста, и ожидая что товарищ Сорокин всецело разделит его восторг перед этаким обломом, что постиг ненавистных торгашей. Нельзя, говорят, и никак невозможно, поскольку тетя Клава считается работником номерного заводу, и потому автоматически считается невыездною, поскольку по правилам уже само собой является носителем государственной тайны. Я почему знаю, я эту путевку экстренно перехватил, она не то, что горела, а прямотаки полыхала ярким пламенем. Я и выехал. И ничего, что я с соседямипролетариями выпивал, и знаю, где что делают, а где что не идет, и где начальник цеха по чутьчуть, но уже с самого утра. Мне можно. Это что ж у наших славных органов такой формализьм в работе? Где ж бдительностьто чекистская? Ну да ладно, заболтался я, так что приятного аппетита, сказал он, покровительственно похлопав Сорокина, которому уже давно не лез в горло кусок, по плечу, не буду мешать.

Он твердо знал, что на него будут писать, и на него, понятно, писали, но при этом откудато была у него и твердая уверенность, что никаких связанных с этим неприятностей не воспоследует.

Сходный сюжет повторился в недалеком будущем, Валерий Владимирович Гельветов, узнав об этом только много позже и окольными путями, смеялся, было, до слез, на основе этой его разработки, в стррашном секрете! разработали новый тип химического лазера, у которого источник энергии и рабочее тело объединялись в одном твердом теле. Разумеется, изделие получилось сугубо одноразовое, чтото вроде боеприпаса, но в луче, наряду с мощностью, выбрасывало просто, ну оочень большую энергию.

Потом были уникальные конденсаторы "особо большой мощности", сверхжаростойкое покрытие для неких гиперзвуковых изделий, проект "Гроб Магамета" по созданию бесфрикционных подшипников и опор на основе бездефектных постоянных магнитов особого состава. В соответствии с расчетами получалось, видите ли, что бездефектность увеличит их силу на порядок, и так оно и оказалось. А потом както вдруг выяснилось, что за Гельветовым со товарищи остается целый след из технологий, рассредоточенных по различным, разрозненным в силу собственной своей секретности конторам и производствам. И, разумеется, хоть и не вдруг, но нашласьтаки умная голова, усмотревшая в этом непорядок, совершенно нетерпимый в условиях нашего передового планового хозяйства. Дело надо было централизовать, оформить, а исследования направить, расширить и углубить. С ударением на второе "у". С невероятной, прямотаки пугающей по сравнению с присущими нам темпами скоростью предсказание сбылось. Сверкнуло, громыхнуло, и оказался он начальником лаборатории Неравновесных Систем, рядом с ними два старых сподвижника, в голове сумбур, а впереди перспективы головокружительные, но в высшей степени туманные.

 Да нет, сказал ему ненадежного вида очкастый юноша, которого ему почемуто усиленно рекомендовали в качестве наилучшего специалиста "по всяким подобным штукам", ничего у вас из этого не выйдет. Лучше даже и не пытайтесь.

 И не такое делали, может быть, с излишней уверенностью заявил Гельветов, и ничего…

Но на нового знакомого его безотказный понт не произвел ни малейшего впечатления, он только, прикрыв глаза, грустно покачал головой.

 Не такое может быть, а вот это нет.

 Почему?

 Да потому что, он махнул листочком, на котором легким изящным, почти женским почеркам без помарок были начертаны строчки знаков, понятных только двум людям в мире, это же ужас какойто!

 Я что, мрачно осведомился свежеиспеченный завлаб, напортачил чегото?

 Нет, Игорь, как звали нового знакомого, опятьтаки только непонятно качнул головой, не в этом дело. Метод это нечто, дикое конечно, недоведенное, слепленное на живую нитку с массой пропусков, на чистой интуиции, но, безусловно, нечто особенное. После Теории Множеств ничего столь фундаментального, такой основополагающей темы пожалуй, и не было. Даже теорию алгоритмов и теорию бесконечных автоматов, пожалуй, не сравню. Но… вы же меня не для того позвали, чтобы выслушивать дифирамбы от специалиста? У меня, можно сказать, руки чешутся как можно скорее зарыться в новый ээээ… раздел, покопаться, разобраться и все такое прочее, но от меня же не это требуется? От меня требуется всегонавсего сделать заключение: разрешима ли задача, и если да, то каково решение. Отвечаю: то, что у нас вышло согласно вашему потрясающему методу, рассчитать нельзя. Простонапросто слишком велик объем вычислений.

 Так ведь на это, подозрительно сказал Гельветов, есть, кажется, ЭВМ?

 Да? Тихо, с едкой горечью спросил новый знакомый, и на чем же вы, позвольте спросить, собираетесь считать? На "Стреле 2"? На "Урале"? На "БЭСМ 6"? На мифической "ЕС 1050"? Понимаете? Машина вроде бы как есть, а в то же время она является не более, чем мифом? Встречались с такими ппарадоксами? Или на какомнибудь краденом на загнивающем Западе агрегате? Те, что есть, загружены двадцать восемь часов в сутки, да и те устарели на десять лет…

 Дадут. Решительно рубанул ребром ладони воздух Гельветов. Закажем и дадут.

 Неет, все с той же зловещей, медлительной негромкостью покачал головой Игорь, не дадут. Просто потому что не могут. Ты привык, что в этой стране, если уж оччень нужно, то даже когда нет, то все равно всетаки есть. А если оченьочень нужно, то даже когда совсем нет. И в этом есть своя правда, только не в этом случае. Времена всетаки меняются.

 Все это ляля. В данном случае ты должен сказать, что для этого требуется, а можно ли это добыть, и как добыть, не мое и не твое дело.

 Нечто маломальски подходящее делает фирма "Край" и только она. Работает на заказ. Экземпляры считанные по номерам. Нам не продадут, не дадут украсть, и не помогут никакие подставные лица и фирмы. Это раньше на Западе были наивными такими, розовыми идиотиками, которых даже накалыватьто было, говорят, совестно, а теперь все! Они четко знают, чего нельзя болееменее, а чего вообще, и в таких случаях умеют обставиться.

 Так. А специалистов никак нельзя?

 Можно. Наверное не самых лучших, но всетаки можно, Игорь Иртенев говорил все тем же терпеливобезнадежным тоном, вот только что они тут будут делать? Им не из чего сделать, и нечем, а кроме того они не знают устройства. Не потому что плохие, а потому что никто не знает. Не в человеческих это силах, уважаемый Валерий Владимирович.

 Вы все какимито парадоксами норовите.

 Ой, ну… математик сморщился, как от необходимости в сотый раз переделывать докучное, ненужное дело, вот представьте себе, что вам необходимо построить реактивный истребитель в двенадцатом году. В середине прошлого века. В средние века. В каменном веке. Что у вас выйдет, будь вы хоть разспециалист? Ничего. В первых двух случаях вы, может быть, несколько поспособствуете прогрессу, хоть и не слишком, а в других не сделаете ничего. Для того, чтобы сделать новый станок, нужно иметь станки только немного менее совершенные. Это тем более относится к ЭВМ. То есть гораздо более. Не слепишь даже одного уникального экземпляра на коленке. Если обратиться к моему примеру, у нас каменный век.

 Ну уж…

 Ладно, перегнул. Средние века. Послушайте, Валерий Владимирович, мы заняты таким делом, в котором врать себе и друг другу антипатриотично.

 Да. Только начальству об этом лучше не говорить

 Я и не говорю. Не годится тратить даром драгоценное время. . В голосе вовсе молодого еще человека послышался Гельветову какойто надлом, и понял он, что новый знакомый носит в душе след чужого идиотизма, как носят след вражеской пули. Это же оно, родимое, издало приказ, чтобы процессоры, превосходящие по параметрам ИБМ, не принимались бы даже и к рассмотрению.

 Как это?

 А вот так! Вы что, правда не слыхали этой замечательной истории, или притворяетесь?

 Да вы правда? Но зачем? Почему? На каком основании? Это же глупо! Лишено всякого смысла!

 Эээ, лицо математика приобрело глумливое, как у злобного придурка, решившего схитрить, выражение, тут не все так просто! Глупо согласен. Но, исходя из соответствующей логики, вовсе не бессмысленно. Кууда там! Ктото, будучи умен в качестве представителя своей породы, сообразил всетаки, что в результате может получиться чтото такое, что будет не вполне в их власти. А может быть, все гораздо проще, и какаянибудь тварь, занимавшаяся закупками, решила, что потеряет возможность бывать за бугром, и выпустила торпедку. И это, пожалуй, погаже будет. А если брать как частный случай общей тенденции, так и поопаснее.

 Но это же чистой воды вредительство! При Сталине бы за такое…

 А вы не решайте за Лучшего Друга Математиков. Не стоит. Может так, а может и вовсе наоборот. Может быть шлепнули бы авторов указа, может быть авторов проекта. Сие совершенно непредсказуемо.

В комнате повисло тягостное молчание, а потом Гельветов пошевелился:

 Послушайте, Игорь… эээ, простите?

 Сергеевич.

 Так вот, Игорь Сергеевич, я вам клянусь: дайте конструкцию, дайте этот расчет, и ваши интересы будут соблюдены в первую очередь. В нулевую. Все забросим, а вам сделаем все.

 Не клянитесь, все с той же злой горечью проговорил собеседник, я верю. Потому что им теперь просто некуда деваться.

 Нет, вы не думайте. Я вопрос изучал, консультировался с физиками в смысле перспективных структур. У нас есть возможность создания таких структур, которых фотолитография не даст никогда. Ни при какой длине волны. Металлотроника. Оптические микроволокна. Так называемые "маконы" это группы атомов, дающие сильнейшее напряжение магнитных полей в очень малом объеме. И…

 И что?

 Об этом рано пока говорить.

 И всетаки?

 Может быть, удастся резко снизить сопротивление в проводниках, входящих в состав этих ваших процессорных схем. Сильно снизить. Прямотаки очень сильно. Настолько, что они почти совсем не будут греться.

 Это все замечательно. Может быть, даже потрясающе здорово. Но ни на секунду не приближает нас к главному вопросу: к архитектуре.

 Скопируем.

 Это совершенно невозможно! Это все равно как вас скопировать.

 Пфе, Гельветов пренебрежительно фыркнул, было бы с чего. Сам приволоку вам макет в масштабе 1000 : 1.

 Вопервых, это еще слишком мелкий масштаб, а вовторых что я с ним буду делать? Вы же абсолютно не представляете себе, о чем говорите! Заметьте, я говорю даже не про ваше обещание детально проанализировать устройство, хотя это и кажется мне совершеннейшей фантастикой… Это все делается совершенно подругому!

 Хорошохорошо! Я не знаю, зато вы знаете. Совершенно незачем так волноваться. Выпейте водички, хотя, он внимательно поглядел в бледное от приступа неврастении в последнем градусе лицо нового соратника, какая уж тут водичка…

С этими словами в качестве хвоста предыдущего этапа общения он влез в ржавый сейф и достал оттуда бутылку коньяка "Ахтамар". Плеснул сразу около ста граммов и поставил перед потерянным Иртеневым. Тот сделал, было, слабый отстраняющий жест, но это оказалось попыткой с заведомо негодными средствами. Гельветов твердо решил любым путем приобрести этого человека в полное свое распоряжение, его понесло, а в подобных случаях остановить его было совершенно невозможно.

 Вы пейтепейте. И не говорите, что непьющий. С обидами такого рода, в этой стране не пить невозможно. Это я знаю совершенно точно.

 А вы сами?

 Пардон. Забыл просто. С удовольствием.

С этими словами он налил приблизительно столько же и себе. Жутко глянул в глаза потенциальному рекруту.

 А сейчас мы с вами выпьем не просто так. Не так, как пьют в одиночку от застарелой, как чирий, обиды начинающие, но перспективные алкоголики, а подругому. Не для того, чтобы залить сердечную тоску и безнадежность, а вовсе с другой целью… Будем здоровы!

Игорь хотел было чтото спросить, но Гельветов остановил его, сделав знак сначала выпить.

 Так вот, продолжил он через минуту, продолжая дожевывать лимон, выпили мы с целью решить стоящую перед нами задачу по рецепту скифских вождей. То есть люди в наше время, понятно, измельчали, поэтому мы не будем надираться до беспамятства и звать трезвую Лидочку, чтобы она стенографировала за нами наши пьяные излияния. Мы просто примем столько, чтобы как следует пришло и вплоть до этого момента… Ваше здоровье! И после него, мы будем вести свободный треп, отнюдь не сосредоточившись на его цели, а наоборот, загнав ее куданибудь подальше в угол. А потом мы профильтруем полученное варево и посмотрим, что получилось в осадке… Итак, для начала: что вы имели ввиду утверждая, что непоименованным "им" теперь "некуда деваться"?

 Что? Математик наморщил лоб, пытаясь вспомнить, о чем зашла речь. Ааа, непоименованные "они" вследствие своего десятилетней давности идиотизма начали проигрывать холодную войну. Это единственное, чего "они" позволить себе не могут. Это внутри можно все, что угодно, а там, где нельзя, можно соврать. Снаружи все приходится делать в реальном пространстве, а без вычислительной техники не получается. Или получается хуже. А тем, кто поумней, становится ясно, что будет и еще хуже. Но они не понимают, что сделать уже ничего нельзя. Ничего. Совсемсовсем ничего. Что они, высрав тот самый шкуроспасительный приказ, угробили сами себя. Понимаете? Человек такой румяный, мускулистый, с подтяжками, а на самом деле он уже покойник, и только сам об этом не догадывается.

 Гм… Ты не увлекаешься всетаки? Таким, как ваша милость, их дело очень часто кажется самым важным на свете. И похуже вещи делались, и поглупее, а все ничего.

 Можешь считать меня экспертом. Культ личности ужасно! Коллективизация безобразно и отвратительно!! Начальный период войны позорно и чудовищно!!! Но то, что они начали борьбой с кибернетикой в пятидесятых и закончили этим указом, простонапросто непоправимо.

 Послушайка, он взглянул собеседнику, который нравился ему с каждой минутой все больше, прямо в глаза, а кто это "они"?

Иртенев, ожесточенный и взъерошенный, хотел было чтото сказать, но остановил себя, как останавливают лошадь на всем скаку, помолчал, а потом тихо рассмеялся:

 Что, как в том анекдоте, покажите же мне это. Скажите, где тут у вас это? А ведь не знаю. Бюрократы? Партийное руководство? Военные?

 Стоп! Тут умолчим: без них в этой стране технологиями и вообще никто не занимался бы. Но ты продолжай.

 Все и никто.

 Во! Гельветов с пьяной многозначительностью поднял вверх палец. Не на кого нам поворачивать штыки в другую сторону, не в кого стрелять, да не попасть бы в себя. Ты. часом, не диссидент?

 Не, тот махнул рукой, куда мне. Слишком хорошо понимаю, что это все так. Безнадежно. Как ни крути, а социализм это ссамый передовой строй, и жаль, что он имеет некоторые присущие ему отдельные недостатки. К примеру, трудно исправить однажды сделанную ошибку. Когда монолитности общества нет, то несделанное одним может сделать, в другом месте и на другие деньги, другой. А у нас все сразу и везде.

 Так давай в каждом положении искать всетаки хорошие стороны. Например, есть у нас такие ниши, попав в которые получаешь то самое все, о котором ты говорил. Нужно только знать, как занять такую нишу… Слушай, а если нельзя добыть такую вот машину к себе, то нельзя ли разместить заказ там, где она есть?

 Ой, Игорь, сделав умильновосхищенное выражение лица, всплеснул руками, прямотаки ггениально! И где ж вы…

 "Ты".

 Пардон… И где ж ты собираешься разместить такой заказ? В Агенстве Национальной Безопасности США? В НАСА? В Зале Индикаторов ЦРУ, не знаю только, есть ли уже там такая техника или они еще действуют постаринке?

 А почему нет? Нет, ты не закатывай, не закатывай глаза, потерпи… Ты толком скажи, почему нельзя даже через подставных лиц?

 Потому что, зная, что рассчитываешь, легко догадаться, кто заказывал.

 Ой ли? Ты думай не о том, что технологию рассчитываешь, а, скажем, более общий случай конечного итога эволюции неравновесной среды с такимито исходными параметрами. Кстати, так оно, по сути, и есть.

 И как ты себе это представляешь?

 Я?! Никак. Как ты себе это представляешь? Как ты представляешь себе такого рода расчленение задачи, чтобы та часть ее, которая требует наибольшего, критического объема расчетов, стала бы вполне безличной?

 А, Иртенев с характерной для поддатых излишней инерцией кивнул головой, так, чтоб, значит, придать частной задаче черты общей, а потом, когда она будет решена, сделать надлежащее уточнение… Нет, я ппопробую, но где вы собираетесь разместить даже измененный заказ?

 А это, знаешь ли, не наше дело. Совсем не наше. У нас на это КГБ есть, вот пусть и отклеят зады от кресел, в които веки раз делом займутся.

 А если не выйдет?

 А тогда повторим тяжкий путь познания, пройденный другими. Сделаем инструменты, чтобы сделать инструменты, чтобы сделать инструменты для того, чтобы потом уже сделать то, что нам нужно. Только делать это мы будем быстро.

 Кто будетто? У тебя вообще как с работниками?

 Вот тут незадача. На данный исторический момент толком можно рассчитывать на меня да на тебя. Ну, еще, понятно, Витька, но он только руки.

 Все уже за меня решил?

 Прости. Мне почемуто показалось, что ты уже дал согласие. Выходит, ошибся. Хотя, с другой стороны, какие у тебя особенные причины отказываться?

 Слушай… А как ты догадался, что я начал того… попивать?

 Потому что у нас, это обычное состояние тех, кто слишком уж ответственно относится к делу. Вот выгорит, у тебя как рукой снимет, это я тебе обещаю. Не до того будет.

V

 А попробуйте, сказал невысокий, очень красивый генералполковник с благородными сединами на породистых висках, так, как вы тут мне доложили, вполне может выгореть. Как вообще выгорают хамские затеи. Кто у нас там на французском направлении? С них давнымдавно пора пыль стряхнуть, а то засиделись…

Он вообще придерживался внешне демократичной манеры обращения с подчиненными. Если они были ему нужны. Если ни чем не провинились, а у него при этом было хорошее настроение. Но даже самому отчаянному фантазеру не пришло бы в голову назвать генералполковника Генштаба СА либералом. Те, кому положено, знали его слишком хорошо, кому не положено не знали вообще. Ничего. Даже в лицо мало кто знал, а из тех, кто знал, мало кто догадывался о роде его деятельности. Генерал и генерал. Вон их сколько.

 Чего стоишь? Какието вопросы? Возражения?

 Никак нет.

 Выполняйте. Кандидатуры конкретных исполнителей, ко мне на стол, с моим экспедитором.

Общение с начальством прошло удачно. Самым наилучшим образом из всех возможных. Не то слово, выше всякого вероятия замечательно. Старая армейская мудрость относительно пользы пребывания подальше от начальства тем более относилась к этому начальству. Потому что мало было во всем великом и могучем Советском Союзе людей страшнее красивого генералполковника. Может быть и вовсе не было. Выйти из его кабинета просто так, равносильно тому, что заново родиться на свет. Живым выйти из боя. Это… это вообще не с чем сравнивать. А вот всетаки обидно, что на такую работу, на такой вариант не обратили вроде бы никакого внимания. Узнать о работе, которая велась в прекрасной Франции. Узнать о готовящемся испытании. Узнать приблизительно дату, что и вообще было делом почти безнадежным, и ни единого слова.

Это напоминало кошмарный сон. Вот представьте себе, что к вам в офис явился за старым долгом самолично давнымдавно померший кредитор, протухший, прозрачный и светящийся. Протягивающий хладной, полуистлевшей рукой пожелтевший, заплесневелый вексель с изъеденным могильными червями краем. Впрочем, это только ситуация была похожа, а сам гость на выходца из загробного царства похож не был. Да, не первой свежести, чуть подержанный и потертый, но вполне еще крепкий месье. Глаза прячутся в тени от широкополой шляпы, которую нежданный гость почемуто не пожелал снимать в гостях. Когда незнакомец произнес какуюто идиотскую, почти вовсе никакого смысла не имевшую фразу, мсье Груши поначалу даже не понял, к чему она и зачем, до него не дошло, как, порой, не сразу доходит до сознания слишком сильная боль. Вошедший терпеливо повторил слово в слово ту же самую нелепую фразу. То, что она не было вовсе бессмысленна, а простонапросто чудовищно неуместна в устах этого человека и в этих условиях, делала ее еще более идиотской, но к этому времени, со второго раза, мсье Груши осознал, а в следующую минуту сердце его как будто ухнуло в яму, полную ледяной воды и не сразу забилось в прежнем ритме. Незнакомец смотрел на него спокойно, терпеливо и с выражением едва заметной иронии.

 Увы, он развел руками, это действительно мы.

 Мой бог, делец налил себе минеральной воды, после всех этих лет. Я надеялся уже, что все давнымдавно забыто.

 Видите ли, мсье, это только в книгах работа эээ… по добыче организованной информации имеет какието романтические черты. На самом деле большей бюрократии, чем в соответствующих ведомствах, попросту не существует. Бумага, однажды попавшая в систему, остается там навсегда. Было бы весьма наивно думать, что все навсегда забыто и похоронено без вести и следа. Так у нас, так у вас и вообще везде. То, что вас могли бы не побеспокоить ни единого разу за всю жизнь, ничего не меняет.

 Как с алкоголизмом, глухо сказал хозяин, очень похоже.

 Пожалуй, кивнул обыденный до зубной боли, но такой страшный гость, есть чтото общее. А что, у мсье проблемы?

 Нет. Давно живу, всякое приходилось видеть. А проблемы, очевидно, у вас.

 Верно. Уверяю вас, нам чрезвычайно неприятно было вас беспокоить, но… Обстоятельства сложились так, что другого выхода у нас просто нет.

 Уж будто бы! Стеснительное КаГеБе, я бы очень смеялся, если бы все это действительно было шуткой… мсье?

 Араго. ЖанЛуи Араго.

 Вы уверены, что не Лаплас?

 Как вам будет угодно. Это, как вы понимаете, не играет ровно никакой роли… Но вы ошибаетесь. Нам действительно неприятно. Кого могут радовать форсмажорные обстоятельства? Ничего хорошего, если приходится прибегать к запасным вариантам.

На какойто бредовый миг ему стало обидно, что его считают запасным вариантом, а в следующий миг он наивно удивился чудовищному идиотизму этого искреннего чувства. А, он, наконец, понял, кого напоминает ему гость. Черта. Не стройного красавчика с эспаньолкой на ироничном лице, не мрачного и великолепного князя тьмы, не жуткое и омерзительное в своем запредельном уродстве чудище, а так… Запыленного, замшелого и несколько даже смешноватого служаку с лысиной между рогами и большим, насквозь беспросветным опытом, которому все козни, рассыпание соблазнов и всяческое одержание уже давнымдавно обрыдли до немыслимых, прямотаки нечеловеческих градусов скуки, но все это никоим образом не значило, что сорваться у него легче. Как бы не наоборот. Не азарт, не добросовестность, не желание заработать, и не боязнь оказаться на улице, а действие однажды сложившейся, надежной, совершенной машины, попросту неспособной остановиться, пока дело не будет закончено. В конце концов, наверное, это и есть то, что и составляет пресловутый "профессионализм". А смущение, может быть, даже искреннее, потертый вид, недовольство, скука, медленное продвижение по службе, не имели к делу вовсе никакого отношения. Да, он склонен действовать, по возможности, рутинно и по давнымдавно наработанным схемам, вот только схем этих у него до дьявола. Вотвот. Когдато, в молодости, молодой, самоуверенный, веселый человек легко и весело заключил некую сделку, и его убедили, что ему и делатьто практически ничего не придется, и продаетто он нечто до крайности неочевидное, да и не сейчас, а совсем даже потом, а может и вовсе никогда, потому что, в самом деле, какое может быть "потом" в двадцать с небольшим лет, когда "потом" практически вся еще жизнь. А расплачиваться приходится совсемсовсем другому человеку, обремененному заботами выше ушей, циничному, усталому, и вовсе лишенному легкомыслия оптимизма. Пожалуйте к расчету, мсье. Несправедливость.

 Простите, мсье Араго, я настолько давно выключен из ваших комбинаций, что простонапросто не представляю себе, чем бы мог быть вам полезным.

 Не представляете? В таком случае, придется напрячь воображение.

 Ах, простите. Я неудачно выразился: очень опасаюсь, что простонапросто не смогу быть вам чемлибо полезным.

Гость сел поудобнее, и в затененных его глазах ейжеей появилось вялое любопытство:

 И вы тоже простите. Бога ради. Скажите, свои финансовые обязательства вы выполняете таким же образом? А? Интересно, вы всерьез думали, что вот проговорите какието там детские слова и все, ничего не было, мы тут же, извинившись, оставим вас в покое, а вы никому ничего не должны?

 Боюсь, мсье, вам было бы весьма затруднительно предъявить к опротестованию ваши векселя.

 Ага. Сначала слегка, очень цивилизованно косим под наивного лицеиста, а потом тут же, без переходов, но столь же цивилизованно начинаем хамить. По той причине только, что уверены, вам ничего не будет.

 Не вижу, каким образом? Я не выполнил приблизительно ни единого задания за все эти годы, а кроме того ни единого дня не находился на государственной службе. Вам нечего инкриминировать мне, господа.

 Да? Промурлыкал гость. А если мы, приложив расписку, расскажем другое? И обоснуем? Кому поверят, вам или нам? Мы свалим на вас все, что добыли во Франции, а также то, чего во Франции добыть не смогли, и получили весьма… окольным путем.

 А ведь я могу позвонить в Бюро прямо сейчас. Сомневаюсь, что вы успеете добраться до своей берлоги. Вы отяжелели, растренировались и потеряли форму, старина.

 А вот таким образом шутить я вам не рекомендую категорически. Весьма и весьма настоятельно. Я не знаю ничего, кроме того, что мне положено знать, так что это ваше Бюро не выяснит ничего интересного, а вот вами оно заинтересуется. Немедленно. У Бюро, как у всех Бюро на свете, исключительно недоверчивый нрав, утомительная, въедливая метода общения и высокая мера злопамятности. Но… мне меньше всего хотелось бы угрожать или както давить, и чрезвычайно приятно, что обстоятельства дела это позволяют.

 Ха, я уже убе…

 Минутку, Незваный Гость поднял руку, будьте любезны не перебивать. Вот скажите, почему, по какой причине вам вообще не хочется нам помочь? Я имею ввиду наиболее общие основания?

 Мой Бог! Вот это вопрос!

 Нет, в самом деле? Боитесь связываться?

 И это тоже. Но, кроме того, я, как видите, несколько повзрослел и более не считаю измену своей стране очень… очень похвальным занятием.

 Ооо, месье, оказывается, патриот? Голос его звучал даже не слишком насмешливо. То есть, говоря иными словами, вам неприятна мысль о том, что вы можете принести вред своей стране и претит сотрудничество с ее врагами?

 Не философствуйте. Противнее философствующего шпиона только философствующий алкоголик.

 Вы забыли про философствующего следователя. Зря, между прочим, забыли. Нет, вы ответьте. Это, видите ли, входит в мои инструкции. Мы вам сильно не нравимся?

 Да. Вы мне не нравитесь.

 Я не буду вспоминать даже, опятьтаки в соответствии с данными мне инструкциями, что против денег наших вы никогда не возражали. Я простонапросто уполномочен сообщить вам, что в данном случае никаким интересам Прекрасной Франции не будет нанесено никакого вреда.

 О, да! Саркастически воскликнул предприниматель. Разумеется, сплошное благо!

 Как ни удивительно, но обстоятельства складываются именно таким образом, правда, не скрою, это произошло совершенно случайно. Нам не нужны никакие сведения военного, технического, политического или коммерческого характера. Более того, нас не интересует никакая информация. Не предполагается также какоелибо воздействие на ситуацию во Франции или в области ее жизненных интересов. И, тем более, не планируется никаких диверсий.

 О, разумеется! Чисто благотворительная акция.

 Нет, гость пожал плечами, не благотворительная. Но и против какихлибо интересов Франции она тоже не направлена.

 Тогда позвольте поинтересоваться, почему таким безобидным и благим делом занимается ваше уважаемое ведомство?

Незваный Гость поднял брови в несколько преувеличенном удивлении:

 Какое ведомство? О чем вы, мсье? Я, вообще говоря, простонапросто работник консульства и в данный момент не занимаюсь деятельностью, которая может быть осуждена по какомулибо французскому закону.

 Хорошо, с подчеркнутым терпением проговорил хозяин, почему именно ведомство, с которым я в свое время имел неосторожность заключить договор. Где здесь дьявольские рога?

 Предрассудки, непонятно ответил гость, предрассудки и предубеждение. На этот раз чистой воды, совершенно непонятное предубеждение против нашей страны. А нам всегото и нужно разместить заказ на одну работу. Мы бы с удовольствием заплатили бы за ее выполнение хорошие деньги, мсье. Очень хорошие деньги, но… Не что иное, как предубеждение.

 И какого характера работа?

 Вычисления чрезвычайно большого объема и такой структуры, которая не позволяет обойтись мощностью вычислительного устройства меньшей определенного порога.

 Военные расчеты, разумеется?

 Я мог бы нахамить и сказать, что это не ваше дело, но в данном исключительном случае я уполномочен дать заверения, что вычисления носят характер исключительно невоенный и с разработкой военной техники не связанный. Во всяком случае, непосредственно. И это правда.

 Только не говорите мне…

 Увы! Дело обстоит именно так.

 Речь идет о миллиарде операций?

 Совершенно верно.

 И точно так же совершенно невозможно.

 Придется постараться.

 Это угроза?

 Как вам будет угодно. Но, во всяком случае, не только угроза.

 Вы намекаете на то, что мне положена моя морковка?

 Вам и… тем, кто согласится помочь.

 Не могу сказать, чтобы прежде вы проявляли какуюнибудь исключительную щедрость.

 Мы не давали слишком много, но вы не будете спорить, что мы давали каждый раз достаточно. То, чего понастоящему не хватало. И еще вовремя. Не говоря уж об услугах, которые бывали подороже любых денег… Нетнет, вы вспомните, вспомните!

 И все совершенно бескорыстно.

 Да, то, что вы перестали фабриковать туалетную воду, и перешли на инфузорную землю сначала, а потом на особочистые вообще потом, мы считали, да, расчитывали, что это некогда может оказаться… соответствующим нашим интересам. Но ведь и вашим интересам тоже, мсье Груши… Кстати, хорошо еще, что не Даву…

 А вы злопамятны.

 Просто тренированная память.

 Таким образом, насколько я понял, на этот раз планируется проявить большую щедрость?

 А вы настойчивы.

 Просто тренированная привычка к определенности. Итак?

 Любые разумные суммы.

 А вот это как раз и называется неопределенностью.

"Араго" пожал плечами.

 Существуют суммы, которые выдадут любого адресата так же верно, как тавро на лбу. А вам знакомо наше умение давать незаметно.

 Мсье.

 Да!?

 Не соблаговолите ли снять шляпу? Все равно не похожи ни на ковбоя, ни на шерифа, ни на мафиозо тридцатых годов.

 Что?! А, он покрутил головой и тихонько засмеялся, вы не самый легкий партнер по переговорам, генералмаршал. На редкость тяжелый характер.

И снял. Так и есть. Аккуратная, с четкими границами, бледная плешь на полголовы, в форме приблизительного ромба.

Через две недели в загородном доме куратора всех работ по проекту "Мультиграмма" (и фактического отца этого проекта) появился дальний родственник. Это был низкорослый, чрезвычайно подвижный субъект того средиземноморского типа, к которому с равной вероятностью мог бы принадлежать грек, каталонец, уроженец южной Италии, гасконец да и вообще кто угодно, вплоть до турка, араба или какойто турецкоарабской помеси. Впрочем, судя по льстивонеотвязной манере добиваться своего, умолять, льстить, клянчить, судя по тому, что он вообще обратился с такой просьбой к исчезающедальней родне, а это вовсе не принято во Франции и считается почти неприличным, он, скорее всего, был всетаки евреем. Он только что в ногах не валялся (попытка стать на колени была) утверждая, что если дорогой племянник (видевший его впервые в жизни) не спасет его, то Кабинет его неизбежно прикончит. Да, и оставит жену вдовой, а четверых детей сиротами. Дальше с потрясающей логикой было заявлено о неизбежном сиротстве, к тому же, еще и пятерых очаровательных внуков. И если дорогой племянник откажет ему в пустяковой просьбе, то пусть лучше собственноручно пристрелит его прямо здесь, поскольку это куда милосерднее. С этими словами он начал совать в руки ошеломленного инженера непонятно откуда появившийся пистолет. Рыдал, проливая светлые и необыкновенно крупные слезы, и все норовил поцеловать хозяину руки. И человек, который не поддался бы, скорее всего, ни на какие угрозы и посулы (поскольку имел весьма абстрактное представление о жизненности первых и очень слабое о истинном значении чисел, которые стояли за вторыми), не выдержал нестерпимого смущения и брезгливости к столь недостойному свободного гражданина поведению. К тому же задача носила совершенно нейтральный характер, была на диво грамотно сформулирована и относилась к тому классу проблем, для решения которых "Мультиграмма" собственно, и создавалась. Динамика и исход процессов в неравновесных средах, будь то метеорологические процессы, картина турбулентности среды, обтекающей тело, движущееся со сложнопеременной скоростью или стратегия развития корпорации в большом массиве некоторых формализуемых условий. Более того, она чрезвычайно подходила для испытания комплекса на пределе возможностей. Прямотаки как будто специально для этой цели была создана. Он бы, пожалуй, тоже такую выбрал. Что бы ни представлял из себя этот самый Кабинет, он заслуживал уважения хотя бы, потому что на него работали на редкость приличные математики: по имеющемуся массиву не было ни малейшей возможности установить, из какой именно области была добыта эта диковинная система уравнений.

О вы, жестковыйные, привычные судить и осуждать, но не привыкшие к тому, что вам лобызают руки, не думайте, что в подобных обстоятельствах чувствовали бы себя непринужденно, а отказали бы с легкостью. Тут нужна особая тренировка, почти напрочь отсутствующая у интеллектуалов в так называемых цивилизованных странах.

VI

 Так вы отказываетесь?

На лице Гельветова промелькнуло мученическое выражение человека, вынужденного двадцать раз повторять одно и то же разнообразным, но и одинаковым идиотам, которые ко всему прочему просто не желают понимать.

 Я тысячу раз говорил и опять повторяю: не отказываю, а просто не могу. Как не могу даже при всем желании поднять двести килограммов.

 Да вы понимаете, что речь идет о государственных интересах?

 А это я слышал две тысячи раз.

 Слушай, Чангуров, что он о себе думает, а? Что у тебя, бл…, за кадры такие?

 Мучаюсь, Андрей Антоныч, но других у меня нет.

 Слушай, ты что о себе возомнил, а? Думаешь, без тебя не обойдемся?

 Это как вам будет угодно. Могу только от всей души пожелать вам всяческих успехов.

 Нет, что тут у вас вообще творится, не понимаю? Каждое говно начинает считать себя незаменимым, становится в позу и качает права. В прежние времена ты бы у меня…

 В прежние времена вы бы выясняли отношения не со мной, а с другими соискателями, Гельветов распахнул объемистый портфель, как самурай вскрывает живот в ходе традиционного сеппуку, и начал бурно выхватывать оттуда толстые пачки бумаг, вы думаете, вы один такой, а? Так поглядите! И все срочно! Сверхсрочно! Вне очереди! Вне всяких очередей! Первостепенной государственной важности!

Гость побагровел, но сдержал себя, как сдерживают неподъемный груз, и сказал чеканным, железным голосом и почти спокойно:

 Мне на все это плевать, меня интересует только одно: когда я получу то, что мне нужно?

 После того, когда мы справимся хотя бы с чемто из предыдущего. Или после того, как нам официально укажут, что за чем делать и гарантируют полную неизменность очередности. После того, как все вы, государственные люди, окончательно определитесь, кто будет давать нам официальные указания. Госсподи! Ведь находятся же еще деятели, которые ругают План! Да это же мечта! Отдых души!!!

 Павел, помоему это так называемая попытка скрыть за истерикой собственное неумение работать.

 Даа? У меня всегонавсего пятнадцать человек, которые маломальски в курсе. У всех все сверхсрочно. Каждый находит высоких покровителей, чтобы протолкнуть свое дело в первую очередь. Все требуют, чтобы я выехал лично, потому что их дело самое важное в Союзе. Меня посылают на Алтай по части твердого топлива, чтоб я заодно решил вопрос с бронированием вертолетов, и это еще хорошо, потому что вертолеты в УланУдэ, но когда очередной государственный человек доходит до еще более высоких кабинетов, мне звонят из ЦК, чтобы я немедленно ехал в Питер, на ЛОМО, я спрашиваю, в чем дело? Там сначала возмущаются самим фактом вопроса, потом говорят, что это жутко секретно, потом говорят болееменее конкретно, я предлагаю сотрудника, чтобы он решил эту проблему, после чего немедленно начинается скандал! Потом меня всетаки выдергивают в ЛОМО, но там я опять ничего не успеваю, поскольку через десять дней меня выдергивают в Ппензу, в НПО "Заречное"! Он замолчал, тяжело дыша и машинально стараясь пригладить волосы. А я не могу решать все эти ваши сверхсрочные вопросы, пока не решу проблемы понастоящему фундаментальные. Поняли?

 Так чего вы хотите?

 Немного. План. Решать самому, каким образом группировать заявки, чтобы решать их рационально. Опытное производство, чтобы работать на своей базе, а не по городам и весям ннеобъятной Родины.

 Я не могу ждать!

 Так ведь все равно придется! Но только при моем раскладе вы хотя бы имеете шанс дождаться.

 Слушай, ты не еврей, а? А то уж больно интонации жжидовские… Уу, грузный седой человек глянул на Гельветова с яростной, но и брезгливой ненавистью, в прежние времена ты бы у меня… я б тебя…

Ага. Наслышаны. Вот только сейчас не прежние времена, и ты меня в шарашку не законопатишь. Руки коротки, хряк. Хряк из когорты хряческой, это сколько ж я успел перевидать вашего брата за эти бесконечные два года восемь месяцев? Куда не сунься всюду они. Это не я, это, наверное, они незаменимые. И еще необходимые, в том смысле, что никак и нигде, ни в каком месте невозможно обойти. И никуда нельзя вас засунуть, с вашими суждениями хряческими и хряческими подходами ко всем на свете проблемам. Но сегодня не ты меня интересуешь, и не куда более человекообразный (именно поэтому, наверное, он и подчиняется этому Андрей Антонычу, а не наоборот, потому что промеж хряков свои, хряческие критерии иерархии) Павел Аркадьевич, которого я, дурак, еще какието три года назад считал вреднейшим на свете существом и олицетворением застоя. Да он, можно сказать, светоч! Луч света в… в ихнем царстве, и вообще непонятно, как он пробилсято в начальники такого уровня, когда кругом сплошные необъятные морды, необъятные животы и щетинистые затылки в складочку. Сегодня меня интересуете совсем не вы, а интересует меня воон тот чрезвычайно приличный молодой человек лет тридцати в светлосером костюмчике и золотых очечках. Это мне Леня настоятельно порекомендовал обратить внимание, хотя даже и он не знал толком, кто это такой. Даже сам факт, что Леня! Феклистов! Не знал чегото! о многом мог бы сказать посвященному, а уж то, что какойто хлыщ присутствовал в этом кабинете при таком разговоре… Куда реже, чем хряки, но такого рода деятели ему в последнее время тоже попадались. Очевидно, эволюция всетаки идет даже среди руководящих форм жизни… И если допустить еретическую мысль о том, что хряки не размножаются делением, то вполне может случиться так, что в ходе естественного отбора за какието десять двенадцать лет хряки будут по преимуществу вытеснены и место их займут такие вот пустотелые жестяные автоматы. Манекены. Андроиды в тоненьких очках и аккуратнейших сереньких костюмчиках. Некоторое время Гельветов, дожидаясь ухода хрякообразного Дяди Дрюни, бесплодно размышлял, будет ли от такой смены лучше, но в конце концов решил, что будет, потому как у них костюмы красивше, а кроме того они хотя бы в конечном итоге предсказуемы. О хряках этого сказать нельзя.

Словно почувствовав, что Гельветов думает именно о нем, непонятный молодой человек осторожно, изящно, без малейшей нарочитости кашлянул.

 Простите, что вмешиваюсь, Андрей Антонович, но… Мне кажется, что в данном случае попытка решить проблему именно таким образом ммм… несколько контрпродуктивна. Уверяю вас, Валерий Владимирович действительно очень занятый человек. Удивительно, как он успевает вести одновременно такое количество совершенно разнородных тем.

 Я вижу одно: говоря понашему, попростому, сстоит тут сявка и качает права. Выстебывается тут…

 Думаю, ваше мнение основано на простом недоразумении. Очевидно, вы просто не вполне в курсе. Вот так вот. На общедоступный язык это должно переводиться приблизительно как: "Заткнись старый дурак, если ровно ни хрена не смыслишь". Позволю себе предположить, что все здесь присутствующие руководствуются, в конце концов исключительно интересами дела, и для всех будет лучше, если вопрос будет решен ко всеобщему удовлетворению…

Эка сыплет! И ведь не собьется ни разу. Прямотаки удивительно, насколько в данном случае форма соответствует фразеологии. Вежливыевежливые, исполнительные, очень часто почти непьющие, модный новый стиль в Подкожных Слоях, они, похоже, знают, что делают. Хряк, сжав кулаки, издал глухое рычание, но промолчал, а тот тем временем продолжал вить свои диковинные словесные узоры:

… Я думаю, что было бы правильно, если бы мы подыскали товарищу Гельветову подходящую по профилю производственную базу. Такую, которая нуждалась бы в самом минимальном переформировании. А что касается вас, Андрей Антонович, то ведь у вас эта проблема не последняя? Не было бы целесообразно собрать своего рода ммм… портфель заказов, упорядоченный пакет проблем, чтобы новый коллектив мог бы решить их комплексно и рационально. Возможно, что в этом случае мы могли бы даже… сэкономить время.

Когда он, наконец, вышел в коридор, то почти тут же снова почувствовал взгляд, нацеленный ему аккурат между лопаток. Когда выходил чувствовал, и еле сдержался, чтоб не оглянуться, и теперь почувствовал снова Чтото непременно будет. И действительно, не прошло и двух секунд, когда в спину ему высоко, холодно и бесстрастно прозвучало:

 Гельветов.

Молодой человек стоял на одном месте совершенно неподвижно, чуть расставив ноги и подбоченившись. Гельветов твердо решил, что будь что будет, а он не пойдет к этому самоуверенному франту. Еще чего! Ему надо, так пусть и подходит! Но проклятые ноги как будто сами по себе понесли его по, среднего уровня, но всетаки ковру. Он ненавидел себя, но эти ребята слишком поднаторели в искусстве обращения с такими, как он. А его слишком надежно обучили надлежащему поведению. Их обучили. Как бы ни на генетическом уровне. Если это так, то хорошо, что он не женат и не имеет детей. Если это так, то ему нельзя заводить детей, потому что плодить уродов мерзость перед лицом Господа нашего.

 Слушайте, Гельветов, вы играете на грани фола. На самой грани. Не думайте, что мы можем постоянно прикрывать вашу задницу. Я сегодня и так несколько… превысил свои полномочия. Меня могут не похвалить за сегодняшнее, а зачем мне это нужно?

 Я…

 Не умничайте. Вам это совершенно не идет. Заткнитесь и слушайте, что вам говорят. Я должен настоятельно предостеречь вас от переоценки собственной персоны. В том числе собственного ума. Вы не слишкомто хорошо ориентируетесь, с кем и чего можно. Со старым, добрым Сухановым сегодня вы были на грани. И не дай вам бог однажды ошибиться.

 У меня совершенно не было выхода.

 Зарубите себе на носу, что мне, по большому счету плевать. Мне просто интересно, чем все это кончится. Но я, с вашего разрешения, продолжаю… Так вот, если вы думаете, что сами по себе имеете какоето значение и хотя бы когданибудь сможете вести свою игру, это ошибка. Не думайте, что вольны не делать то, чего не хотите, и, тем самым, шантажировать серьезных людей. Это глубокое заблуждение. Глубочайшее. Если возникнет нужда будете делать. Со старанием, которого сами от себя не ожидали. Рысью. А в перерывах будете ботинки начальникам лизать. С неподдельным восторгом и глубочайшим почтением. Коекому из вашего брата позволяется довольно много, им вешают побрякушки и назначают академиками, но это не значит, что у них есть возможность самостоятельно решать какието действительно серьезные вопросы. Они дышут, как им велят. А вершить вы не будете никогда. Простонапросто порода другая, понимаете? С этим ничего нельзя сделать. Вот вы тут, к примеру, ерепенитесь, твердость духа в себе даже предполагать изволили, а у самого уже спина мокрая, хотя уж ято, казалось бы, что? Ничего ж ровным счетом. А ежели с настоящим человеком серьезный разговор? А? Тото же! Так что запомните, что я вам сказал, и будьте здоровы.

Здесь и сейчас, в этот миг он больше всего на свете боялся, что собеседник небрежно сунет ему дватри вялых пальца, потому что ясно понимал, что пожмет эту барственнонебрежную руку, а пожав сломается надолго, ежели не навсегда, но тот, либо не сообразив, либо по пренебрежению, руки подавать не стал, ограничившись небрежным кивком.

… А ведь пожал бы. Или, что ничуть не лучше, устроил бы сцену интеллигентской истерической фронды, нажив себе не то, чтобы врага, а улыбчивого экспериментатора, который будет устраивать ему всякие неожиданности, просто так, чтоб неповадно было. Вот ттварь! Вытер об него ноги, будучи твердо уверен, что вытирает безнаказанно. Даже хуже, зная, что безнаказанно. И ведь, если разобраться, то кто он такой есть? Референтишко какойнибудь у крупного начальничка, секретарь никак не больше, потому как возраст, а туда же! Вот с какой стати он себя ведет так, будто самого Господа Бога за бороду держит?

… А вот с той самой, проговорил внутри стылый голос навроде Лондоновской Белой Логики, что порода другая. Какая порода? А такая, у которой не взмокает спина от самого обыкновенного разговора, и неважно при этом, является ли принадлежащий к ней партийным работником, торгашом или уркой. Так что не держи в кармане фигу, не трясись, воображая себе красочные картины жуткой или красивой, или великодушной мести. Потому что кишка тонка, так что обтекай, утешая себя тем, что ты цивилизованный человек и не стоит обращать внимания на всяких там, и выдумывай полные Гордой Силы и язвительного сарказма ответы, которых никто никогда ни при каких обстоятельствах не услышит, придумывай зная, что не скажешь и не отомстишь.

… Эй, цивилизованный, а ведь здесь и сейчас ты с удовольствием забил бы его ногами приблизительно насмерть. Удушил бы методом засовывания в дыхательное горло собственных свежеотрезанный гениталий удушаемого. После долгого, благоговейного созерцания его потрохов без малейшего колебания насыпал бы в распоротое брюхо поваренной соли нулевого помола. И за что, спрашивается? За то, что указал ему его место?

… А откуда он такой, человекознатец сраный, выискался? А что он знает? Он знает, с какой стороны у бутерброда находится масло в условиях сложившегося порядка вещей, но вот что он будет делать, если от порядка этого останутся рожки да ножки?

… А ему, Валерику, поделом, потому что гордыня смертный грех. Почему грех? А потому что изза нее можно забыть не то что себя, а Главное: он, в отличие от гордых представителей Породы, не сам по себе. Он чувствовал в ту ночь, да что там чувствовал, доподлинно знал, что это не он, это через него, и его не больното оптимальным посредством. Вот счесть происшедшее чисто своей собственной заслугой, было бы чистой воды, непростительным хамством, истинно, что гордыней, а главное глупой, с заведомонегодными средствами попыткой обмануть самого себя. Почемуто верхом гордыни как раз и считается назвать себя "избранником", хотя, если вдуматься, то чего ж гордиться тем, что тебя ктото выбрал для какихто своих целей? Причем очень может быть так, что и выбралито отнюдь не в том смысле, в котором выбирают жену, а так, как хватают первый попавшийся гвоздь из стеклянной баночки, такой же, как остальные, не кривой, так и ладно! Сойдет!

… Вот и не будем вести себя так, как будто сами по себе, будем вести себя, как то и надлежит скромному орудию, надежно. Старательно, но уповая на то, что избравший не бросит однажды наугад взятый гвоздь, если не будет иметь на то особых оснований. Ежели гвоздь элементарно не согнется. А если Бог за нас, то кто против? Кажется, именно так говорили крестоносцы и конкистодоры, и, как ни крути, а на то очень похоже, что и впрямь за них. Из чего, в свою очередь, однозначно следует, что голубиная кротость нрава вовсе не являлась обязательным условием божьего заступничества.

Эти, или примерно эти мысли промелькнули в его голове за считанные секунды, так, что этот блаухаунд не успел пройти и восьми шагов. Поэтому Гельветов, воспользовавшись этим обстоятельством, бросил в эту элегантносерую спину негромкое:

 Эй!

Не поленился, подождал, пока тот в изумлении остановится, неторопливо обернется, поднимая белесую бровь как бы в усилии сообразить, что бы это могло подавать какието звуки там, за его спиной. Как это ни странно, но это и впрямь был Гельветов, казалось бы проясненный раз и навсегда. И не думая подходить ближе, он с выражением скверной скуки на лице вопросил:

 Эээ… простите, не имею чести знать, с кем имею дело, но я так и не понял: когда будет принято положительное решение об организации опытного производства и вообще о реорганизации согласно нашей докладной? А главное кем?

Вот не был он никаким евреем, и евреев недолюбливал, не зверски, до безумия, а этак в меру, как подавляющее большинство маломальски приличных людей его круга. И, разумеется, как и все они, имел в своем окружении евреев, которых считал принадлежащими ему лично и не сокрушал. Очевидно, именно ктото из них и дал ему странноватое прозвище "Балабост", что с ихнего переводится вроде бы как хозяин, но и не вполне. И это правильно, потому что Хозяин был только один, единственный и неповторимый. А это вроде бы как и наследник власти того Хозяина, и властьто в каждом конкретном случае огромная, безраздельная, а все равно не Хозяин. А само по себе слово хорошее, своим звучанием подходит к его облику. Очень подходящее имя для вещи архаичной, громоздкой, немного даже нелепой с виду, но при этом солидной, массивной и крепкой. Как раз для него такого, каким он стал в последние годы, когда кличка приклеилась намертво. Кто его так звал? А все и никто конкретно, прозвище существовало вроде бы само по себе, отдельно от людей.

Вот Дмитрия Филипповича он, пожалуй, любил. Он всегда сам знал, что ему нужно делать, а присутствие его не было в тягость. В отличие от иныхпрочих. Не будем показывать пальцами. А он нет. Вот и серьезный человек, не легковесный, кууда там! а все равно с ним легко. Просьбы его выполняешь не потому только, что надо, а потому еще, что приятно. Чего это он там?

 … Так что мне показалось, что в данном случае только вы, с вашим авторитетом…

 Ноно, тяжело катая во рту звуки, погрозил пальцем хозяин кабинета и, вроде бы, всего остального, того, что есть, и того, чего, вообще говоря, нет, вечно преувеличиваешь. Сам знаешь не люблю…

 В данном случае кажется чрезвычайно желательным, мимоходом, как пред вступлением в холодную воду вздохнув, начал посетитель, чтобы к обеспечению режима секретности данного дела ведомство Юрия Валентиновича имело бы только… только самое косвенное отношение.

Балабост медленно поднял голову, пытаясь осмыслить услышанное, и пока еще не осознавая, не веря в то, что он услыхал. Это да. Это и впрямь может решить только он. И это тем более невероятно, потому что Дмитрий с Юрой вовсе не враги, а наоборот, стремятся держаться както заодно. Они, да еще умница Андрей, всегда норовят каждое серьезное дело для начала обкашлять втроем, узким своим кругом. Очень часто и впрямь поворачивают так, как решили они, и поэтому думают, что и вообще… всем тут крутят и заправляют. Смешно, но подобное мальчишеское заблуждение разделяет, в том числе и прекрасный, вполневполне соответствующий своей жуткой должности глава Комитета. И вот, на тебе! Тут не подсидка, не попытка аккуратно оттереть локотком в сторону… Во всяком случае не только. Чтото тут присутствует еще и до крайности другое, задом наперед, совсем наоборот… Пожалуй, раньше и вовсе невиданное.

Что он никогда не был гением, это он и сам знал, вот только и дураком он никогда не бывал тем более. Да, в последнее время голова стала не та, мысли стали какимито тяжелыми, все так, но если чтото, вдруг, оказывается понастоящему важным, ему ведь и думать не надо. Он и так знает. Нутром чует. И уж тем более знает, чует, пусть как хотят называют, когда подмахнуть не глядя, а когда разобраться досконально. Пусть как угодно медленно, но зато до конца. Ему торопиться некогда. Вот именно: нет времени на то, чтоб спешить с некоторыми вопросами. Например с этим.

 Юрию Валентиновичу, сказал он медленно и веско, с едва заметным, для умных, намеком на угрозу, мы верим безусловно. Он всей своей жизнью доказал…

 Об этом и речи нет, Дмитрий Филиппович, словно защищаясь, выставил вперед ладонями вперед обе руки, что вы… Просто… Как бы это выразиться поудачнее? Не все можно надлежащим образом проконтролировать. Особенно в тех случаях, когда хозяйство большое. Это не в человеческих силах. Даже не в силах такого человека.

 Ты хочешь сказать…

 Конечно. Будет знать больше десяти сотрудников узнает тысяч пятьдесят. Весь Комитет. Среди них, как исключение, конечно, тоже всякие попадаются. А в данном случае этого нельзя. Совсем нельзя.

 А ты не того? Не преувеличиваешь?

 Хотел бы, Дмитрий Филиппович помотал головой, что было на него, вообще говоря, совершенно непохоже, да не выйдет. Потому что некуда больше.

 А как тогда? Отдел ЦК мал, сам знаешь… Да и задачи у него другие.

 И речи нет.

 Самим военным? Так они и так уже в этом деле все под себя загребли. С ногами забрались и никого близко не подпускают. А это нельзя.

 Я так думаю, что вовсе без Генштаба в этом тонком деле обойтись не удастся, но… Нет у них полноты понимания. Того понимания.

 Ага… Хозяин кабинета тяжело задумался, а потом, спустя довольно долгое время, так же медленно спросил, а у Комитета, значит, тоже?

 Вы как всегда правы. У каждого свое непонимание. У Комитета свое, у вояк свое.

 Выходит, что ты один умный? Только ты у нас все понимаешь, как надо? Любого поправить и направить можешь? Может, и меня поправишь? Если вдруг чего не пойму?

 Я к тому и веду, Леонид Касьянович, гость, умница, говорил тихо, вся беда в том, что мне самому растолковали, что и как. Раскрыли глаза, так сказать.

 Кто?!!

 С вашего позволения, об этом чуть попозже. Молодой, не из первачей, так что вы все равно его не знаете… Я сначала даже и не понял, что он там лепечет, а когда дошло, ну, тут я по нему и врезал, как положено. Без матюков, ему не по чину еще, но глаза выпучил, кулаком по столу… Стал политическую близорукость клеить, идеологическую невыдержанность и непонимание линии Партии. Все, что из того еще лексикона помню, собрал, аж сам напугался.

 А Юрь Валентинычу он теперь ничего такого?

 Неет, гость помотал головой, это вряд ли. Он это, видите ли, не в первый раз. Наткнулся на мелочишку, начал копать, раскрутил такое, что было ему вовсе не по чину, сделал выводы, напугался, кинулся докладывать через голову непосредственного начальства…

 Его поправили?

 Конечно. С тех пор он курировал чтото вроде проявлений национализма в Якутии.

 А как же он тогда…

 Так ведь Якутия же! Тогда ж никто еще ни черта не понимал…

 Аа, проворчал Балабост, так и не угомонился, значит?

 Он не как мы. Из знатной чекистской фамилии, смолоду жизнь не била, все на блюдечке… Но вот бывают прирожденные футболисты, а это прирожденная ищейка. Умная. Он живет этим. Куда ни заткни, он все равно будет вынюхивать.

 Чтото я… Постой, уж не сватаешь ли ты его на это дело?

 Сватаю. Уж больно подходящий парнишка.

 Юра будет недоволен. Очень недоволен.

 Подсластим. Формально он будет Комитету подчиняться. Но отчитываться только перед нами.

Знаменитые на весь мир брови поползли кверху:

 Перед кем это нами?

Но того нелегко было сбить.

 Перед Политбюро, разумеется. В вашем лице. Но и контролировать, снимать, назначать, решать вопросы обеспечения тоже будет Политбюро.

 Бюрократию разводишь, проворчал Балабост, комитеты плодишь…

 Утешает только, гость тонко улыбнулся, что это в последний раз. И тут же стал совершенно серьезным. Дело такое. Тонкое. Он сам все объяснит в лучшем виде, тогда и присмотритесь к кандидатуре.

 Так он самый первый догадался?

 Самый.

 Других таких умных не нашлось?

 Поищем. Специалисты Генштаба все подчистят, а потом мы их тихоонько от этого дела…

 Без смертоубийства там! А то и так кругом одни дураки.

 Нини. Просто всех соберем под одну крышу.

VII

 Валерий Владимирович, ребята тут с предложением пришли. Они… Да ладно, пусть лучше сами расскажут…

 Товарищ Гельветов, начал инфразвуковым, утробным басом один из визитеров, бородатый верзила в свитере. Гельветов почемуто подумал, что он именно такими представлял себе героев ранних Стругацких, вы никогда не слыхали про теорию БКШ? БардинаШриффераКупера?

 Откровенно говоря… Стоп! Это както связано со сверхпроводимостью?

 Совершенно верно, прогудел бородатый, Шрифферовские структуры оченьочень похожи на истину. Вся беда в том, что нам до сих пор неизвестно, какие реальные соединения реально им соответствуют. И можно ли их реально создать. Потому что бывает так, что структура, способная существовать сама по себе, может быть получена только через неосуществимые, невозможные стадии.

 Так! И что я тут?

 Тут у меня, он обменялся быстрыми взглядами с напарником и Иртеневым и поправился, тут у нас еще и совсем дикая идея возникла. Если б нам взять, да и попробовать воспроизвести структуру без материала? Создать за счет конформированных "сборщиков" нечто вроде формы, в которой Шрифферовская структура может возникнуть либо в виде вещества, если окажется, что она соответствует какойто реалии, то ли будет воспроизведена динамически, как своего рода мнимая структура…

 Очень красиво, хотя, на мой взгляд, тихо, очень вежливо ответил Гельветов, совершеннейший бред. Как, Игорь?

 По цифири получается, что может выйти. Но я, в отличие от большинства собратий, очень хорошо знаю, как эта цифирь может соотноситься с грубой реальностью.

 А также с реальностью нежной.

 А также с нежной.

 Понятно. Опять чутьчуть с самого утра?

 Исключительно с целью стимуляции воображения.

 В таком случае можешь считать эту цель достигнутой в полной мере. А вы, уважаемые, представляете себе, что будет, если вы хоть какимто боком да вдруг правы окажетесь?

 Уж мыто, наверное, лучше всех представляем, что значит высоко…

 Да этото мелочи. Нам на это тьфу! Вот чего. Мы это за чистые пустяки держим. Язык, как это частенько бывает при состояниях хронического недосыпа, вроде бы как сам собой стремительно обретал плавную, бескостную легкость вместе со способностью молоть совершенно энтропийный вздор, почти никак не зависящий от воли хозяина. Он в этот момент мог и вообще спать сам внутри себя. Но тут, сделав над собой неимоверное усилие, он заставил себя поглядеть в лица явно хорошим людям и испугался, увидав, что его бреду, выраженному на чистом шаманском диалекте, они отчасти верят. Словесный понос сняло тут же, как рукой, а он провел корректировку на ходу. …А вот ежели "сборщики" удастся использовать не только для выполнения некоторых планов и рецептов но и с целью непосредственно разработки… Ой, да ну вас к черту! Тьфутьфу изыди, сатано! Так, он снова обвел гостей внимательным взглядом, кто из вас Гаврилов, а кто Вайский?

 Я Вайский, представился Бородатый, а это Петя Гаврилов…

 Очень приятно. Вы на мое поведение внимания больното не обращайте, не стоит, я на самомто деле довольно безобидный, так что по вашему делу: а что лучшето? Веществосверхпроводник, или сверхпроводник динамическая система?

Вайский совершенно неожиданно залился темным румянцем, но ничего такого сказать не успел, потому что послышалось осторожное покашливание Иртенева:

 Лучше бы было и то, и другое. Птип, это вся сильноточная техника вопервых, включая сверхнакопители, низкоэнтропийные, страшно надежные и допускающие большую миниатюризацию СБИСы, сильноточные микросхемы, зато Дтип, это… О, это может быть элементная база на принципиально новом физическом принципе.

 Названия уже есть, а изделий, насколько я понимаю, никаких еще признаков?

 То есть абсолютно. Очень точно подмечено. Именно что никаких, именно, что признаков.

 Так действуйте. Интересно, как бы отнеслось к такому стилю руководства исследованиями мое прежнее начальство? Игорь, как там ваш экспериментальный ЭВМ?

 Мы сделали экспериментальный. А заодно, мне такой же. А заодно, если хотите, вам. Контроль "сборщиков" раз в два цикла, отходу почти нет, и потому даже в лабораторном потоке набралось много вполне работоспособных комплектующих…

 А остальное? Как всегда? Обычная история с бриллиантом в чугунной оправе?

 Ну уж это, Иртенев развел руками, не к нам. Тут как ни чудотворствуй, а все равно время нужно. А коробки там, клавиши, мониторы, они в КОКОМ не входят, их худобедно раздобыть можно. Уже и раздобыли коечто…

 Плохо. Свое иметь надо, и, поглядев на враз окислившуюся физиономию подручного, осведомился, ты чего это?

 Да как это у нас быстро получается…

 Что это?

 Да все это, Иртенев неопределенно повел руками в воздухе, это самое. Уже тот самый строгий тон. Который исключительно наш. Как у большого руководителя в кино. Который все знает лучше всех и любого может того… На путь истинный.

 А что не так?

 Да так все, так. Только ничего хорошего! Чем купить готовое, доведенное, без сюрпризов, будем спешно свое лепить. На коленке, либо целое производство устраивать! Мельчить и растекаться мыслию по древу. Лишь бы свое!

 Ты знаешь, чего я терпеть не могу в грамматике?

 Знаю. Китайскую грамоту, как таковую.

 … В грамматике я терпеть не могу, не обращая внимания на дешевые выпады гнул свое Гельветов, сослагательное наклонение. Бы. А в данном случае я вижу перед собой очередной приступ карманного бунта. Хорошо бы закупаать! Плохо, что деваться пока что некуда! Надо вести так, чтоб не было отдельного производства. Опосля, как устаканится, но надо. А программы как, ты еще жаловался?

 Пишут ребята, чай не бог весть что. Только мы для гарантии и вражьи добыли. Опробированные.

 Одобряю. А пощупать когда?

 Знаешь, что? Пошли сейчас. У меня, понимаешь, терпенья не хватило…

 Вольно. Не шуми, я тут не для этого. Вон товарищ хочет с пилотами поговорить…

 Есть. Собрать людей в классе?

 Отставить. Мне все как раз не нужны. Двух лучших, сюда, и без шума. Только слышишь? Чтоб понастоящему лучших, а не по анкете. Товарищу некогда говорить с кем попало…

 Есть без шума, двух лучших, сюда.

 Товарищ генералмайор! Гвардии майор Гладилин по вашему приказанию прибыл!

 Товарищ генералмайор! Гвардии майор Магомедов по вашему приказанию прибыл!

 Вольно. Только вы не ко мне. С вами товарищ желает побеседовать. Без меня, по лицу генерала проскользнула мимолетная, злая усмешка, мне при разговоре присутствовать не положено.

Он добродушно хохотнул, намекая, что пошутил, гость, седоватый мужчина в дорогом сером плаще улыбаясь, закивал головой, гвардии майоры позволили себе вежливо, строго в пропорцию улыбнуться.

Он поглядел на офицеров. Действительно разные, они и впрямь были до чрезвычайности похожи. Одинаково среднего роста, крепкого, но тоже среднего телосложения. Одинаково флегматичные с виду, держатся без малейшего напряжения. Даже аккуратные лысинки на черной и темнорусой головах одинаковые. Люди, знающие себе цену перед лицом какого угодно начальства. Потому что они умеют, и в любой момент могут это показать, а начальство еще неизвестно. Хорошие мужики. Генераллейтенанту, доктору технических наук, дважды герою труда, дважды Лауреату они, в общем, понравились. Вздохнув, он начал со слов вполне бессмысленных:

 Вот что, орлы, все, что вы мне скажете, дальше меня никуда не пойдет. Так что говорите, как есть…

Бессмысленных, потому что ничего не даст. Привычка в любом случае держать свои мысли при себе давнымдавно уже стала второй натурой майоров, которые с лысиной. Для некоторых мыслей у них простонапросто нет подходящих слов в лексиконе, их они начальству высказать простонапросто не могут. Друг другу может быть, с применением жестов и неуставной лексики, а ему нет. И он сам себе может, таким же, как он сам, спьяну может, а начальству нет. Потому что у него тоже есть начальство, которому тоже надо докладывать на особом языке, специально выдуманном … Не для того, чтобы скрыть свое мнение, не дай бог! а для того чтобы выразить его в такой форме, которая вроде бы и то же самое делает простительным. Вроде бы как не противоречащим линии Партии. Госсподи! Да не психолог же я! Не шифровальщик Генштаба. Обыкновенный же (ну, не вполне) авиаконструктор! А никуда без Процедуры. Так что приходится начинать с бессмысленных слов, зная, что они в конечном итоге бессмысленны. Ладно, попробуем подругому.

 Как вам "двадцать третий"?

А они, молодцы, отвечать не спешат, они по опыту знают, что мысль изреченная есть ложь, они постараются повести дело так, чтобы высказать все, не сказав ничего. Они даже не переглядываются, они ведут так, что кажется будто переглядываются всетаки, умело создают такое впечатление. Тем более, что он для них, не разбери кто, не поймешь откуда, а следовательно фигура непредсказуемая. Наконец, один из них, который Гладилин, осторожно говорит:

 Да ничего вроде, товарищ…

 Товарищ Степанов. Это будет самое правильное.

 Машина как машина, товарищ Степанов.

Он осторожно вздохнул, и перешел к осуществлению своего плана беседы. Тут он был, что называется, в своей стихии, и о технических подробностях мог говорить, сколько угодно. И результат получился ожидаемый: в общем просто ничего, а в частностях уже ничего хорошего. Ну, почти ничего. Большого восторга по отношению к отечественной технике нет. Попробовал проверить свое впечатление, поговорив о других машинах, потому что профессионал он никогда и ничем до конца доволен не бывает, так что в ходе этого неторопливого, вроде бы беспредметного трепа ему хотелось уловить различия в степени и нюансах этого неизбежного недовольства. И нет нужды, к какому поколению относится машина, ее, с поправкой на это, все равно похвалят, если это была машина хорошая. Поговорили о модификациях, о БРЭО, и каждый раз, каждый раз возникала эта самая пауза перед ответом, когда вопрос ставился "в общем". Как его ставит Начальство. Не военное, не техническое, не финансовое и не территориальное, а особливое, только Родине присущее явление природы, "Начальство Вообще". Заказчики дальних, тяжелых, сверхскоростных пикирующих бомбардировщиков. Знатоки самых перспективных направлений в биологии, агрономии, теории управления, поэзии, физике, спорте, баллистике и лингвистике, причем во всем этом одновременно.

Так, например, выяснилось, что "двадцать первый" ругают в существенно другой манере, нежели "двадцать третий", включая даже и модификации, и прочие столь же информативные вещи. И действительно, сами по себе слова были не так уж важны в ходе общения единомышленников, бывших к тому же истинными мастерами Искусства Жить Тут. Не для того затевалось. В завершение общения, с трудом преодолев мучительную неловкость, товарищ Степанов, который вовсе не был Степановым, задал коронный вопрос:

 А вот какой, какой истребитель вы хотите? Если помечтать?

И опять пауза, ставшая уже традиционной, и неприятно, что солидные, имеющие и знающие себе, немаленькую! цену мужики раздумывают, как бы это сказать таким способом, чтобы из этого ничего не воспоследовало.

 Ну, неуверенно протянул гвардии майор Гладилин, смотря своими жесткими, ясными, редко мигающими глазами кудато мимо и сквозь, мы же не конструктора всетаки. Не наше это дело.

 Да кому ж лучше вас знать, что вам нужно? С конструкторами… С конструкторами я само собой поговорю, отдельно. Меня ваше мнение интересует.

Но Гладилин упрямо, совершенно тем же тоном, как патефонная пластинка повторил то же самое:

 Не наше это дело.

Тут само это упорство носило характер знака, заменяло тот самый обмен взглядами и еще оченьочень многое, чтото приблизительно вроде: "Слушай, достал, вовсе не соображаешь, чего говоришь и какие неприличные навовсе вещи спрашиваешь, и не стукачок ли ты седатый, друг ситцевый, или, паче того, прекраснодушный идиот, с которого станется упомянуть нас, может быть, вовсе даже и без осуждения, но тем более и без соображения, так что мы все равно огребем неприятностей выше ушей, потому что не бывает так, чтобы откровенность с начальством и, тем более, с неразберикем не вышла бы в конце концов боком нам, грешным, потому что мы люди маленькие, а ты тут проездом, вот и езжай себе, езжай, не порть людям жизнь, а ты, брат Магомедов, молчи, не ищи на свою жопу приключений, не видишь, что ль, кто перед тобой, и вообще на хера тебе все это надо?" Приезжий понял все это так, как если бы прочитал не один раз в отпечатанном черным по белому виде, а вот братМагомедов сплоховал:

 Надо, сказал пылкий восточный человек Магомедов, чтоб как "F 15" был, товарищ Степанов. Нам на информации для старших офицеров ТТД давали.

 Так, проговорил конструктор, закуривая, чтобы скрыть неожиданную для него самого панику, а если лучше?

Тут ему не ответили вовсе, со свойственной хорошим профессионалам деликатностью сделав вид, что вопроса этого и вовсе не было, и из молчания этого он понял так много, что в подробностях не уместилось бы и в докладе часа на два два с половиной. Вопервых оно обозначало, что вопрос его считают очевидной, ясной любому нормальному человеку глупостью, а в данной ситуации так еще и провокацией. О "вовторых", как и следующих номерах тем более, не хотелось даже и думать. Встретившись, как чужие, они теперь как чужие, без сожаления, попрощались. В том, что сказал напоследок пылкий восточный человек Магомедов, по факту не было ничего неожиданного, и всетаки слова его были слишком достаточным основанием для давешней его позорной паники. Крышка. Знак, почти иероглиф, явственно обозначающий Безысходный Тупик, подступы к Последнему Пределу. Безнадегу, которую не выразить словами. Исход всех судорожных попыток соответствовать и быть на уровне.

Прелесть, как пообщались. Одно удовольствие с такими собеседниками. И в самом деле: зачем бросать слова, которых, как выяснилось, нет, на ветер, который, судя по всему, ушел навсегда, для прояснения того, что и так ясно? Когда ясность эта разлита в самой атмосфере, которой дышат все, а не только те, кто считает себя избранными и посвященными.

Когда полная, окончательная ясность существует уже сама по себе, вовсе отдельно от слов в их формальном значении и от мыслей, выражаемых этими словами, а слова стали в лучшем случае заклинаниями, шаманским камланием, только в малой степени способным защитить глаза от беспощадного света. Тем, кто этого хочет, и счастье еще, что таких остается по сю пору достаточно.

Непонятно даже, зачем у нас до сих пор сохраняется такая архаичная способность, как дар речи: о несущественном можно и вовсе не говорить, а все действительно важное мы знаем и так, и об этом и тем более следует помалкивать (что мы и делаем). Откуда знаем, то, что и впрямь важно? А поле такое особое. Неизвестной науке природы.

… Вот как славно было бы взять одного из этих ребят за рукав, да и сказать доверительным тоном: "Так готовьтесь через годик принимать такую технику, что ахнете!" только было бы это враньем.

Потому что красивенькая (Да что там "красивенькая": красавица!!!) "десятка" будет еще неизвестно когда, если вообще будет, потому что на нее нет ни достойного двигателя, ни доведенной электродистанции, ни толкового "борта", ни, главное, элементной базы подо все это. Но мы справимся. Мы произнесем очередное заклинание, но только уже не для всяких, как в газетах и по телевизору, а специальное такое, для верховных шаманов, "докладная записка" называется, и сразу будет у нас, как будто, понарошку, все в порядке.

… А старики, однако, покрепче были: вон Учитель и сидел, и все такое, а ничего, а он, даром, что тоже вся башка седая, так не может. Слишком богатое воображение, изза всякой ерунды заводится, что называется с полоборота, разгоняется, раскачегаривается, одна погганая мысль начинает неукоснительно тянуть за собой другую, и он не может тогда остановиться даже и при всем своем желании. Он на месте Учителя точно пропал бы. Да что там на его месте, от куда меньшего пропал бы. От ерунды.

… Верил бы в Бога, так молился бы, потому что самое время, поскольку на все остальное надежда у него уже кончилась. Он крепконакрепко зажмурил глаза, и все, о чем мечталось, предстало перед ним более ярким, чем могло быть в самой что ни наесть реальной реальности. Неторопливые, знающие себе цену рабочие в безукоризненночистых комбинезонах в этих его грезах были почемуто все как один немолодыми, с благородными сединами и чемто похожими на него самого. Детальки не просто те, что ему позарез нужно не то, что сейчас, а вчера, но еще и в комплектиках, аккуратно упакованные и красиво подписанные. И все есть, и не надо пробивать, добывать подписи, а достаточно простонапросто снять трубку и заказать. От грез его отвлек секретарь Юра. Хороший мальчик…

 Сергей Иванович! Тут вас с фармацевтического объединения "Симплекс" зачемто…

Леонид Феклистов глядел на почтенного авиаконструктора неимоверно ясными, как у комсорга философского факультета МГИМО, глазами. Те, кто имели честь быть с ним близко знакомы, прекрасно знали этот безошибочный признак надвигающегося половодья брехни, но Сергей Иванович Семин Феклистова не знал. И еще он никак не мог понять, что тут могло понадобиться этому ясноглазому фармацевту. А тот, сразу же взяв быка за рога, начал врать, не особенно даже заботясь о том, чтобы ему поверили.

 Видите ли, нам все это, вообще говоря, не оченьто, но распоряжение поступило с самого верху…

 Так. Я не понял ни единого слова. Кто вы такой вообще, и при чем тут фармацевтика?

 Фармацевтика, непонятный гость противно хихикнул, фармацевтика тут скоро будет при мноогом… Я все сейчас объясню. У нас объединение новое, задумывалось специально под тонкий синтез на современном уровне, и чтоб были технологии лучше буржуйских. Вы же знаете это наше вечное "Чтоб Было!!!"… Короче, эта штука называется чтото вроде "высокотемпературный каталитический синтез в твердой фазе". К фармации это не имеет никакого отношения, но у нас один там хитрый провернул это под соусом исследований нового класса лекарств на основе кремния, его поймали, наказали, а потом разобрались и решили поощрить.

 Если вы думаете, что теперь я начал хоть чтото понимать, то заблуждаетесь.

 Короче: мы можем в единичных экземплярах или малыми сериями делать эээ… детали со свойствами, которых другими способами добиться просто нельзя. Мы уже работаем с Зеленоградом и Пензой. А теперь нам приказано изучить ваши потребности и рассмотреть, что на этом направлении мы можем сделать уже сейчас.

 У нас нет потребностей, которые могли бы удовлетворить фармацевтические фабрички.

 Ну! Меня как раз и позвали для того, чтобы мы взаимно в этом убедились. Хотя я, только поймите меня правильно, на вашем месте таки не спешил бы.

 Да вы всетаки кто такой? Кто вы такойто?

 Документы показать? Так вы меня извините, ваши особисты, прежде чем пропустить, меня чуть только с рентгеном не просвечивали. А документы так и просвечивали, точнее облучали чемто. При том, что были предварительные звонки и договоренности.

 Так. Семин, откинувшись в служебном кресле, с иронией посмотрел на гостя. И чего же конкретно мы можем получить.

 Вот! Феклистов назидательно поднял палец, вроде бы как вовсе не восприняв иронию. Это уже похоже на деловой разговор. Я не оченьто, я больше по хозяйственной части. Но все запишу, на это меня хватит.

 Стоит ли?

 Ой, ну ради бога! Спросите когонибудь из тех, кого уважаете. Бабаяна, Глушкова… Кажуганиева того же, мы ему коекакие узлы для навигационной системы делали, так ему, представьте, понравилось.

Конструктор чуть наклонил голову вперед, ощутимо напрягаясь. Когда он, наконец, заговорил, голос его показался гостю чуть охрипшим.

 Ага… А насчет электроники?

 Мы, наверное, только ею в последнее время и занимаемся! Как будто у нас других дел нет! Прямо свет клином какимто сошелся на электронике! Все только и знают, что пристают к нам с этой электроникой! Прямотаки хоть вывеску меняй на лавочке!

 Да заниматьсято чем угодно можно: успехито каковы?

 Ну… Обычно мы делаем так: узнаем, что именно людям нужно, делаем немножечко и даем им для опытов. Если хорошо, то хорошо, и мы передаем изделие в серию. Если нет… То не передаем. Но в наших привычках прямо и для почину давать несколько вариантов, и хотя бы один из них обыкновенно подходит…

 Все это както несерьезно выглядит.

 Уважаемый! Это не просто выглядит. Мытаки и работаем несерьезно. У вас бы волосы на голове встали бы дыбом, если бы вы только увидели, как несерьезно мы работаем. У нас только вещи получаются на полном серьезе, а таак… Это ж прям ужас какойто, как несерьезно работаем. Нам просто некогда работать серьезно, а то бы мы, понятно, серьезно работали б…

 Боюсь, что я не могу принять ваши слова на веру. Просто не имею права пронадеяться и тем самым потерять время. Я, знаете ли, технарь, я пока не пощупаю не поверю. Когда можно эээ… нанести визит?

 Боюсь, совершенно тем же тоном ответствовал Феклистов, это может оказаться куда более сложным, чем вы себе, очевидно, представляете.

 Мне?

 Боюсь, что, в том числе, и вам. И министру обороны. Не знаю, но думаю что у Генерального Секретаря тоже возникли бы определенные сложности.

 Хорошая у нас нынче фармакология.

 Недурная. Я думаю, что оченьочень скоро, гораздо раньше, чем вам, может быть, кажется, вы одобрите именно такой уровень мер предосторожности.

 Неужто и Генсека?

 Конечно, нет. Когда будет твердая уверенность, что это именно он.

 А про вас такая уверенность, значит, есть?

 У нас созданы объективные методы, обеспечивающие такую уверенность. Вполне объективные.

 Даже так.

 Я поговорю с моим уважаемым Руководителем. Отчегото мне захотелось, чтобы вы всетаки получили возможность увидеть.

 С чего бы это?

Феклистов вдруг оказался совсем рядом и приблизил к почтенному конструктору лицо. Глаза, несколько скошенные кнутри, казались слегка безумными, и почемуто пугающим показался голос, выражение, с которым он почти прошипел, как Злой Следователь на допросе:

 Потому что я хочу, чтобы все поняли: уже все. Пока почти никто этого не понимает, но это тем не менее так. Запомните мои слова. И добились этого мы. Вот номерочек, а за сим честь имею кланяться.

И так же, в одно неуловимое движение пришлый фармацевт оказался у двери. Вот только что он был тут, еще дымится в пепельнице с особым, шпанским шиком заломленная "беломорина", и тут же, в следующем кадре он же выходящий в дверь, и видны только его спина и аккуратно подстриженный затылок.

VIII

 Ты что, ты что, перепуганным голосом скулил Иртенев, вяло отбиваясь, с ума сошел?

 Я, да? Гельветов, ловко направлявший его к выходу за шиворот, перехватился еще и за мятые, посыпанные пеплом штаны, не давая обрести равновесие, чтоб хоть както упереться. Это, значит, я не выхожу из своей берлоги пятьдесят шестой час кряду? Я в ответ на предложение пойти в столовую бормочу чтото о "шестом наборе" и кидаюсь назад к этой своей чертовине?

Математик внезапно дернулся, и перекрутился весь, освобождаясь из мертвой хватки начальника.

 Черт вас поймет. Мало работаешь плохо, много работаешь туда же…

 Это не работа. Ты мне нужен хотя бы относительно живым. Ты, к примеру, помнишь, что поувольнял половину сотрудников, когда они говорили тебе, что рабочий день кончился? А что ты сказал бедному особисту, а? Ты куда его послал, не помнишь? А в каких выражениях, матершинник хренов? А еще претендует на какуюто интеллигентность!

 Зато, проворчал Иртенев, выпивать перестал.

 Это да. Но лучше бы уж выпивал… умеренно.

 Я дело делаю.

 Коли так, то давай о деле. Где? Он проделал в воздухе хватательное движение. Где обещанный прототип? Который у вашей милости был "практически готов" еще на прошлой неделе?

 Да ну его! Херня это все! Ты посмотри, что я …

 Таак. Я тебя, кажется, убью. Бросил, значит…

 Да ты погляди…

 … люди ждут, а мы свою летящую душу тешим. Невозмутимо, будто и не слыхал, продолжал Гельветов. Знаешь, существует две формы импотенции. У одних, известно, не стоит. Другие, их меньше, кончить не могут. Понимаешь? Бабы в восторге, и вообще, а все равно импотент. Тебе это ничего не напоминает, а? Не доделалпришла в голову Новая Блестящая Идеясхватился за неене доделал… Продолжать? Только на твоем примере я оценил утверждение, что лучшее враг хорошего.

 Не сейчас. Голос математика был полон тихого, всепоглощающего восторга маньяка, дорвавшегося до спичек. Пошли. Час работы, все проверить и все. Все не то и все не так. Нам теперь совсем подругому думать надо…

"Берлога" и впрямь производила дикое и даже какоето стихийное впечатление. Монитор "Томсон", добычей которых еще два месяца назад так гордилась Служба Снабжения, "СС" по местной терминологии, отключенный, сиротливо стоял в сторонке. Перед эргономическим креслом фирмы "Льеж", с многократно прожженной и усеянной пятнами от кофе обивкой, возвышался метровый квадрат матового стекла, обрамленный грубой рамкой и с дикой порослью проводов, подходящих к нему сзади. Красивенький корпус от "Эппла" был снят, а его торчащие наружу внутренности соединялись с какимто ящиком мутного стекла, в котором чтото прерывисто, многоцветно помигивало и посверкивало. На столе стояли три кружки, в одной из которых чернело немного остывшего кофе, а в двух других бугрился слой коричневого от гущи, присохшего сахара, пристроенные самым причудливым, но при этом носящим явственные черты сугубо инстинктивной деятельности образом объедки совершенно сухих, покоробившихся бутербродов с маслом и сыром, ржавые огрызки яблок, с воткнутыми в них окурками, отдельные столбики сигаретного пепла, одиннадцать бутылок изпод минеральной воды и несколько непонятного назначения продолговатых предметов самого подозрительного вида.

 Посмотри, все с тем же негромким восторгом беззлобного идиота прошептал Иртенев, обводя рукой эту помесь хорошо обжитого вороньего гнезда с помойкой, и брось доставать всякими глупостями.

 Дурак, поджав губы, проговорил Гельветов, с легким отвращением оглядывая уродливое сооружение, занимавшее почти весь исполинский стол вместе со специально приделанными к нему полками из плохо струганного дерева, какую вещь испортил.

 Верхогляд и чистюля, заявил математик, о чем ты говоришь? Об убогом карлике, жившем здесь две недели назад? А экранчик твой красивенький так и вообще меня не удовлетворяет! Мал, и четкость ппаршивая…

 Микросхемы, ровным, терпеливым, но при этом всетаки, какимто способом, угрожающим голосом промолвил Гельветов, иде?

 Какие?

 С интеграцией на полтора миллиона. Те, которые должен был позавчера сдать.

 Это кремниевые такие?

 Вово. Прямоугольненькие такие. С тооненькими проводочками.

 Не надо. Никаких полупроводников, никакого кремния… Да не гляди ты на меня так, сделали мы тот проект, кудато в PROJ. засунули, только не надо этого, даже нельзя простонапросто…

 Давай.

 Да не надо, говорю! Смотри сюда… Помнишь, Вайский о Дструктурах говорил?

 Ну?

 Хрен гну! Воспроизвели слышал?

 Слышал.

 Сначала просто так воспроизвели, как попало, а потом подобрали спецурку из имеющихся "мосов". Проводит! Над "мос"дорожкой, вторым слоем, отражающий слой, вместо изоляции, и тоже прекрасно держит. Это ясно, да?

 Ясно, ясно, сам делал. Дальше что?

 А теперь гляди сюда: половина элементов Дструктуры имеют "партнерские" элементы во втором слое. Понятно?

 И?

 Двухкомпонентный комплекс запросто конформирует со сменой полярности и намертво запирает проводник. Вот тебе аналог триода, причем без отдельного устройства… Таким вот образом, на стеклянном квадрате, подчиняясь небрежной игре пальцев математика, возникали, преобразовывались и растворялись без следа диковинные, со вновь изобретенными специально для их дела символами, а вот так они соединяются в элементарный сумматор… Проверяем, а схема соответствует твоей любимой микросхеме, у нас пполучается. Тогда мы фиксируем "мос"ы, так, как ты придумал для "подносов", только вместо них у нас упакованные дорожки с одной цепочкой "гнезд". Все. Схема готова. Миниатюризация на порядок при самом бессовестном дублировании, энергопотребление тьфу! а главное, она не греется. Но…

Он замолк, будто не решаясь продолжать и с сомнением поглядывая на начальство. Гельветов, глядя на него демонстративно выжидал, а потом, когда пауза подзатянулось, почел за благо не выдержать:

 Что там у вас еще за пазухой? Колись, колись!

 Видишь ли… У нас "триоды" находятся в фиксированных местах, там где имеется ввиду "ввод", так?

 Ну?

 Так ведь дорожкато на всем протяжении одинакова! В принципе никакого запрета на то, чтобы вводить их по мере необходимости в любом месте.

 А… зачем?

 Ну… не знаю. Но в принципе это возможность менять архитектуру устройства в зависимости от конкретных задач. Может быть, может быть! ежели бы удалось создать своего рода алгоритм, получилось бы нечто вроде нового типа памяти.

 Понятно. Так что ничего такого, что можно было бы пощупать, у вас так и нет?

Вместо ответа Иртенев подал ему один из лежавших на столе Подозрительных Предметов. Гельветов содрогнулся: с виду изделие напоминало не то раздутый гороховый стручок, не то нечищеный арахисовый орех, и отличалось сероватожелтым, безотчетно мерзким цветом, только по полюсам виднелись жилы выводов. Привычным усилием воли подавив рвотный позыв, Гельветов сохранил на лице обычное свое бесстрастное выражение и даже заставил себя взять это в руки.

 Напоминает хорошо высушенное собачье дерьмо с торчащими из него жопными волосиками, задумчиво проговорил он, только, наверное, потверже будет… А?

 Ага, немедленно окрысился математик, а тебе, понятно, подавай аккуратный брикетик. С аккуратными буковками. Это, знаешь ли, лютое эстетство! Эстетические вкусы они меняются.

 Чтоб. Корпус. Был. Человеческий!!! Мать вашу рраспросучью! И маркировка чтоб! Хоть сами рисуйте! Я вас, блядей, научу под ногито глядеть! Вы у меня забудете, что второстепенные проблемы вообще существуют! Говняютговняют, сделают неудобно до смерти, а уж видто, глянуть на вещь невозможно, а они делают вид, что это ниже их сратого достоинства! Чтоб при монтаже людям удобно было, а спутать нельзя никак!

 Ой… Ну что ты раскипятился? Параметрыто классные! И гляди еще: мы сделаем, как ты просишь, красивый корпус, так, ннафаршируем его, помимо парытройки десятков чуть измененных готовых схем, "дорожками" с деактивированными "мос"ами и заливаем жидкой фазой из сверхинертной жидкости на фторсиликатной основе. Понял? Получается гель.

 Начинаю понимать. А зачем?

 Да затем, что получаем универсальное устройство с жуткой избыточностью! Уже сейчас можно будет менять архитектуру в зависимости от необходимости, без изысков, рукой, запросто, и его можно будет хоть на ЭВМ вроде этой, он показал, хоть на любой существующий, проектируемый или мыслимый истребитель. Одного хватит. Понял? Эти ненасытные глотки от нас лет на десять с электроникой отвяжутся… Так делать?

 Делать, бесцветным голосом ответил Гельветов, но вот это вот, он потряс зажатым в руке "котяхом" чтоб довели! Хоть что!

 Эх… Это ведь мастерскую надо будет и людей, чтоб заделывали и буковки писали…

 Переживем! Слава богу, никто нас ни в чем пока что не ограничивает… Он помолчал, а потом спросил уже без всякого запала, тоном почти нормальным. Слушай, вы все это за две недели?

 Ну… За три. А ты не смотри, не смотри так жалостно: лучше научись с техникой работать на уровне. Позорище! Еще три месяца этакого вот начальственного стиля, и ты перестанешь понимать в том деле, которое сам же и создал…

Тут, среди этих пожилых, грузных, не слишкомто здоровых людей в консервативных костюмах, была своя иерархия, своя табель о рангах. Чужим так сразу не понять. Иностранцам так и тем более, хотя, всетаки, разбираются както. Согласно бытующей гдето в сферах легенде, там даже специальная группа есть, с компьютерами, исключительно для анализа того, кто, на каком месте, с кем на каком заседании сидел, и кто вслед за кем выступал. На этом основании, без понимания сути, на основании данных чисто статистических, делаются предсказания о том, кто восходит, кого дорога ведет вниз по лестнице абсолютной власти, и в каком направлении предстоят причудливые извивы единственноверной Линии. А истинная, определяющая логика тут особая, совершенно своеобычная. Такая, которая и сложитьсято могла только в этих, совершенно особых условиях. Вот властвовал кто? Самый умный? Нет. Самый свирепый и решительный, легче отваживающийся на решение? Нет. Самый подлый и коварный? Куда там. Тут по крайней мере двое были по этой части не чета Балабосту. Отпадало тут по известным причинам также и наследственное богатство. Удача? До определенной поры, и уж, по крайней мере, не на этом уровне. Самый всем удобный и всех устраивающий? Не без того, но утверждать нельзя, потому что на этом дьявольском месте сиживали таакие деятели… Кукла? Тогда покажите кукловода.

Одним из самых любимых персонажей западной прозы, от классики и до политического детектива, чуть ли не до детских сказок, является так называемый "серый кардинал", теневая фигура, на самом деле обладающая всей полнотой власти. На переднем плане блистающий золотом манекен, коего за ниточки дергает Он. Тот, в распоряжении кого находятся реальные силы и ресурсы. А какие?

Вон сидит Маршал, краснолицый матершинник с тяжелыми волосатыми руками. По мановению этой руки тупо, неудержимо, сметая все на своем пути попрут бесконечные колонны танков, бесчисленные стаи самолетов затмят Солнце, раздирая море, выныривая изпод земли, рванутся сотни страшных ракет, миллионы солдат вскочат по последней тревоге, сядут за рычаги, в грузовики и транспортеры, в кресла транспортных самолетов, и настанет Последний День. Если Маршалу позволят.

Вон там сидит Великий Инквизитор, "осенний министр" по китайской терминологии или гушбастар "подслушивающий ночные сны", соответственно, по древнеперсидской. Протирает очечки в тонкой оправочке, сжал тонкие губы, явный признак того, что чемто вельми недоволен. Он знает все про всех, на всех имеет досье с надлежащим компроматом. Хозяин самой всемогущей Тайной Полиции всех времен и народов, способной в любой момент превратить какого угодно сановника в государственного преступника, в подсудимого, в пыль лагерную, а если это, по какимто причинам, неудобно, то простонапросто в глубокоуважаемого покойника. Теоретически. Если среди пожилых мужчин в консервативных костюмах возникнет Такое Мнение, и Великому Инквизитору дадут "добро".

Вот Председатель, полновластный хозяин одышливонеповоротливого, но гигантского хозяйства, имущества на триллионы рублей и долларов, миллиардов киловатт мощностей, миллионов моторов, лабораторий, заводов, шахт и скважин, неизмеримо превосходящих по совокупной мощи и деньгам любую корпорацию. Но взять он может столько, сколько ему полагается, и ни копейкой больше.

Они понятны, по всем канонам должны бы быть владыками, и, в какомто смысле, ими и являются. Понятна даже и роль Балабоста, потому как, ясно же, необходим ктото, кто не позволил бы полезное делу соперничество превратить во вражду со смертоносным раздраем. Но вон там, с краешку, сидит сухой старичок, голову склонил набок, смотрит в крышку стола, весь из себя безучастный, вроде бы как жует чтото. Его можно было бы назвать, следуя имеющемуся принципу, Верховным Жрецом, либо же, возвращаясь к китайской традиции Хранителем Алтаря. Можно было бы, ежели бы он уже не был Большезубым, только Большезубым и исключительно Большезубым. Почему? Вопросы сами собой отпали бы у любого, кому довелось бы увидеть одну из очень нечастых улыбочек сухонького старичка. Это была не улыбка, это был чудовищный оскал, бледный от огромных, с угловатыми острыми кромками, какихто сплошных зубов, как у хорошей пятнистой гиены. За ним по западным канонам, вроде бы, не стояло вообще ничего, никаких реальных сил, и весь он в значительной мере, в основном, находился в прошлом, но он же, когда находил нужным, мог несколькими древними, замшелыми, тяжеловесными, как менгир, словамизаклинаниями заткнуть рот кому угодно. Или сломать через коленку по желанию заказчика. Всех уже, кроме самых старых, коробило от этих заклинаний, но они, тем не менее, действовали. Линия Партии к этому уже времени обрела самостоятельное существование и почти перестала зависеть от отдельных людей, а он он был ее человеческим воплощением. Этого невозможно понять плоскими и приземленными западными мозгами, это надо ощущать всем организмом, а для этого вырасти среди всего этого. Помимо всего прочего, древний механизм уничтожения был почти непредсказуем и включался зачастую совершенно неожиданно. И вроде бы неадекватно побудительной причине.

То же относится и к допущенным к телу. Тут майор, любого ведомства, но допущенный к телу, может быть поважнее генералмайора, и не дутого какогонибудь, из "райской коллегии", а самого настоящего командира дивизии. Правда, положение майора было куда как менее надежным. Или не менее. В зависимости от Конкретных Обстоятельств. Не элита или пока не элита, а Особый Круг.

По молодому человеку было видно, что в этот круг он попал совсем недавно, что ему холодно и страшно в этом вольере для динозавров. Он нервничал, краснел и напрягался в твердом намерении и говорить твердо, но голосок звенел, и это было даже слишком хорошо слышно. А вот глаза за стеклами очков нервно моргают, похоже, не от того: это скорее, по причине того, что по нему не так уж давно хоорошенько потопталось родное его начальство. И мордой об стол, и на ковер, и вершить трудную, но почетную чекистскую службу в Мухосранске. Оно это умеет и само по себе, и традиционно. Так, что в иных случаях последствия не проходят никогда. Но вот светлосерый, с иголочки, костюмчик сидит на нем, как на манекене, причем не нашем, а от какогонибудь Кардена, причесочка модельная, волосики медовые, густые, без всякой там ранней седины. И очечки. Тоненькие, вроде бы как у шефа, но на самом деле, если приглядеться, другие. Совсем на другую стать. Тихая такая, тонкая фронда. Мало кто заметит, но всетаки. Хороший парень. А что говоритто? Вообщето не так уж и важно, но надо всетаки послушать…

 … Говорить на таком уровне чтото, кроме правды было бы не только нарушением моего долга, как коммуниста, но и прямым преступлением перед Партией и народом. Мне поручили изложить именно свое мнение по излагаемому вопросу, и я его выскажу, даже рискуя навлечь чьето недовольство. И чем бы это ни грозило мне лично. Так вот, чтобы с самого начала расставить все точки над "i" скажу, что по моему мнению самым лучшим вариантом было бы безусловное запрещение к использованию всех технологий этого круга. Это обозначает закрытие всех ведущихся тем исследования. Консервацию производства и постройки новых производственных комплексов. Имеющиеся комплекты оборудования необходимо разукомплектовать и рассредоточить по непрофильным производствам. Рабочие группы, а особенно исследователей и разработчиков, следует расформировать и рассредоточить причастных по одному. Всех под подписку о неразглашении, некоторых под негласный надзор Комитета. Он развел руками. Вот, собственно, и все.

А ктото из присутствующих здесь престарелых вершителей вполголоса спросил, ни к кому не обращаясь конкретно:

 Слушайте, что он говоритто? Что несет? Может, мне ктонибудь объяснит, что это значит?

 Вы что, следом же высказались с другого места, уже вполне вслух и басом, ззагадки пришли загадывать?! Цирк тут, понимаешь, устроил!

А Инквизитор, на тонкогубом лице которого стыло особеннохолодное выражение, обозначавшее крайнюю степень гнева, опасного, как ярость очень крупной, опытной и страшно ядовитой змеи, ровным, ледяным тоном осведомился:

 Вы не могли бы както… обосновать столь категоричные выводы? Уж будьте так любезны.

 Да он что, взревел, наливаясь дурной кровью, Маршал, совсем е…

 Эй, эй, поднял мясистую руку Балабост, не наезжайте мне на парня! Сказал, что считает нужным. Не в игрушки ж тут играет, на самомто деле…

 Боюсь, кашлянул Дмитрий Филиппович, товарищ Гаряев, что вывод ваш мог показался несколько… неожиданным для большинства собравшихся. Так что действительно, будьте добры обосновать вашу позицию…

 Нет, погодите, еще сильнее побагровел Маршал, он что всерьез?!!

 Вы это, лениво проплямкал Балабост, по одному заходитето. Вот давай хоть ты… А то, зрю, перегрелся, вотвот взорвешься…

 И скажу! И скажу! Когда этот ммерзавец, туда мать его…

 К делу, к делу давай!

 Когда этот… короче перелетел в Японию, и начали машину всеми потрошить, так над РЛС все там чуть не поус… Короче веселились чуть ли ни час, ржали, потому что ведущие специалисты ничего подобного уже не застали. Этого… ну бритта, как его? Болулера?

 Сэра Энтони Боулера, не абы как.

 Ага… Так вот, когда его спросили, как может продвинуть их электронику изучение наших образцов, он сказал, что, мол, может только отбросить лет на двадцатьдвадцать пять назад. Это новейшая и секретнейшая машина! Над нами ссмеются! Еще боятся, но уже смеются, не в лицо, а за глаза… Как над богатым маразматиком. Вот у последних машин и планер, и мотор пока еще на уровне, а все равно слепоглухонемой калека. И все ведь знают, хотя и засунули языки в… Прикусили, короче. И только это начали давать элементную базу… Седьмак вдруг начал порхать, как птичка, говорит, что как двадцать лет сбросил, ребят, говорит, таких хороших прислали, а тут этот чтото такое про закрытие говорит! Он замолчал, глядя на докладчика чуть боком, и глаза его медленно наливались кровью, а потом вдруг рявкнул. Ты, что ли, мне элементную базу дашь, деятель? Закрооет он! Ддай волю, все б на хрен позакрывали!

 Ясно, ясно, спасибо… Что вы на это можете сказать, Дмитрий Геннадьевич?

 Не знаю, он, опустив глаза, пожал плечами, как мог равнодушно, и только опытный глаз мог оценить, какого мужества на самом деле потребовал этот жест, это не моя компетенция. Что угодно другое, какие угодно технологии более традиционного вида, любые усилия и любые деньги, если это действительно так уж важно, но только не этот путь.

 Да ты что, б… сс ума ссошел?!!

 Нет, он не понимает, что это, между прочим, вопросы обороны!

 Я… в горле у него очевидным образом пересохло, он пискнул, проглотил, и только после этого сумел продолжить, я далек от недооценки всего, что связано с обороноспособностью Родины и всего социалистического лагеря. Я говорю только, что движение по этому, заманчивому и легкому пути может представлять большую потенциальную опасность, чем временное и локальное отставание по ряду позиций в технологии.

 А вы, товарищ, способны внятно объяснить, в чем именно вы зрите эту свою мифическую угрозу?

Вот оно. Вот и все. Он стоял перед лицом чуть ли ни самых могущественных людей на свете бледный, как полотно, и молчал, потому что не в силах был произнести страшные слова. Наконец, он сказал тихо и твердо, но все равно презирая себя за то, что всетаки сглаживает формулировки, зная, что, в конце концов, компромисс этот кончится оченьочень плохо, но любой силе, любой решимости всетаки положен свой предел.

 Это не наш путь. Он плохо сочетается с… с принципом общественной собственности на средства производства. Понимаете? Совсем плохо. Почти так же плохо, как с плановостью ведения хозяйства…

 А ты не замирай, не замирай! Мы, если надо будет, сами вас остановим…

 Хорошо… Но вот мы же, например, не допускаем эээ… бесконтрольного распространения копировальной и множительной техники? Каждую печатную машинку регистрируем, и в этом есть глубокий смысл, потому что нельзя допустить, чтобы каждый озлобленный… элемент мог распространять все, что придет в его больную голову…

 Какое отношение…

Нет, сегодня коллеги положительно проявляют прямотаки небывалое оживление и горячность: почти никто не спит, а комуто уже, вон, меряют давление, а он слабо отмахивается. Они вроде бы даже помолодели сегодня.

 Это я только для примера…

А вот "якать" ему надо бы поменьше. Вовсе ни к чему тут "якать".

… и пример этот не слишком удачный, потому что на самом деле это неизмеримо опаснее. Всем известно, что у нашей великой Родины, находящейся в империалистическом окружении… не всегда есть возможность предложить населению эээ… достаточный выбор добротных товаров. Самого повседневного спроса.

 Все необходимое у них есть. Слава богу не сорок седьмой.

 Да, конечно… Но отдельным гражданам всегда хочется больше. Не такого, а еще и этакого. И без очереди.

 Все собравшиеся хорошо осведомлены о положении на местах. Не понятно только, какое отношение имеют ваши инсинуации к закрытию именно данного класса технологий?

 Простите. Наверное, я слишком много думал над всем этим, и эта связь начала казаться мне очевидной. В условиях сохраняющегося пока еще дефицита на ряд товаров именно эти технологии могут оказаться слишком… слишком соблазнительными для всяких там неустойчивых и, тем более, нечистых на руку лиц. Особенность состоит в том, что этот класс технологий просто чрезвычайно трудно, почти невозможно проконтролировать. При помощи даже среднего звена специалистов объединения "Симплекс" легко развернуть производство почти чего угодно почти в любом месте. В подвале, в сарае, в гараже какомнибудь. В любом медвежьем углу. Особенно там, где еще сильны пережитки буржуазных, феодальнобайских или родовых отношений. Чего греха таить, в некоторых национальных республиках до сих пор еще продолжают действовать элементы традиционных норм отношений. Мы неуклонно боремся за чистоту рядов Партии, избавляемся от нечистоплотных морально и корыстных лиц, но даже среди руководителей областного и краевого уровня попадаются еще… Скажем прямо: попадаются покровители подпольных дельцов. Опасность обсуждаемого способа как раз и состоит в том, что некоторые технологии, хотя бы и однажды попав за пределы предприятий, могут стать полностью неконтролируемыми. Последствия этого неизбежно окажутся самыми печальными…

 Как будто о какомто бакоружии говорите!

Докладчик молчал, попеременно краснея и бледнее, и на него было просто жалко смотреть. Наконец, вздохнув, он продолжил:

 Это очень… Хорошая аналогия. Лучше, чем хотелось бы. Он обвел собравшихся яростным взглядом. По крайней мере для дела социализма эти драгоценные, спасительные, такие милые сердцу некоторых… недостаточно дальновидных товарищей методы могут оказаться пострашнее любого бактериологического оружия. Стоит ли говорить, чем может быть чревата утрата монополии государства на любую производственную деятельность? Сначала раскол общества, имущественное расслоение, и, в конце концов, распад государства.

 Можно? Ровный голос Юрия Валентиновича был холоден, как лед Антарктиды в лютую зиму. Как я понимаю, весь вопрос сводится к тому, что наш молодой товарищ имеет сомнения в том, что советская власть способна обеспечить надлежащий режим секретности. Это, в принципе, не удивительно, поскольку он не обладает надлежащим опытом. Но мы располагаем вполне достаточным штатом работников, которые таким опытом обладают. Целое Главное Управление занимается такими делами. При необходимости его можно и еще усилить.

Уж онто мог расставить надлежащие акценты в необходимый момент. Гаряев, поняв, что все кончено, только горько усмехнулся. Бараны. Старые, маразматичные бараны. Настолько отвыкли от всякого не противодействия даже, куда там! но и от простого противоречия, настолько привыкли, что общей власти их ничто не угрожает, что потеряли чутье на настоящую, реальную опасность. Хотя онито, пожалуй, имеют все шансы и не дожить, а вот каково будет тому, кому доведется все это расхлебывать? Большезубый все так же сидел, так же смотрел в крышку стола и все так же молчал. Уж емуто все было ясно с самого начала. Ему всегда все ясно с самого начала или даже заранее. Прямые линии, очень небольшой набор истин, оспаривать которые есть заведомая ересь, и истины эти годятся для любого случая. Идиот по Щедрину, в том смысле, что не имеет никаких сомнений и оттого каклибо противостоять ему совершенно невозможно… С одной стороны, хорошо, что он молчит, но с другой, он ведь, когданибудь, чтонибудь да скажет. Самое страшное, что вдруг проросший в какомто дьявольском закутке одного из бесчисленных НИИ ужас для них, как конфетка ребенку. Возможность наконецто, в чемто да утереть нос Штатам, возможность, которая сама по себе уже давно им не нужна, но зато ставшая чемто вроде символа веры. И меры предосторожности они считают, если еще умеют считать, чемто вроде привычного им всем еще с Владимира Ильича режима секретности. Он сдержался, и, приняв вид легкой академичности, взялся объяснять и втолковывать:

 Тут мы имеем со своего рода дилеммой. Предположим, мы с самого начала ограничиваем применение этого класса методов только оборонной промышленностью. У нас тысячи заводов, десятки тысяч руководителей производства, миллионы инженеров и десятки миллионов рабочих. У всех план, у всех смежники, у всех те или иные… узкие места. С возникновением производственной необходимости в сотнях тысяч случаев, при срывах сроков или технических заданий, при возникновении затруднений будут попытки разрешить их при помощи новоявленной палочкивыручалочки. Смекалистые люди найдутся. На каждом заводе и в каждом цеху. Будут пытаться обойтись без хронически подводящего смежника, и на этом основании, из самых благих намерений будут требовать, чтобы в качестве исключения, ради выполнения плановых заданий в срок и с высоким качеством… И в некоторых случаях мы неизбежно будем уступать. Возникнут варианты применения, непредусмотренные, в том числе самими создателями и разработчиками. Чтобы в таких условиях проконтролировать все, не хватит никакого Главного Управления, тем более что даже там не все сотрудники одинаковы. Нельзя предсказать, насколько важной или перспективной окажется та или иная мелочь, разработанная какимнибудь ушлым технологом в Перми, УланУдэ или Воскресенске. Когда общее число причастных достигнет какогото определенного порога, гдето непременно рванет. Если говорить начистоту, всем присутствующим здесь известно, какой процент предприятий работает у нас прямо или косвенно на оборону и спецтематики безопасности.

 Можно! Всегда можно ограничить использование, значит, только теми областями, где без этих методов обойтись нельзя. Остальное делать попрежнему…

 Простите? Не понял? Вы считаете допустимым делать… изделия заведомо хуже, чем есть возможность? Занижать технические задания? Сказать тому же Григорию Александровичу, чтоб делал самолеты помедленнее, пониже, вооруженные похуже и не такие надежные? Это как понарошку? И что вам на это скажет товарищ Седьмак? Или мы от него скроем имеющиеся возможности, как от ненадежного и идейно нестойкого?

 Ну почему вы так… А!

 Слушайка, а что будетто? Чем ты нас пугаешь? Ну, прознают, дальшето что?

 В какойто мере можно ручаться за Европейские области РСФСР, Белоруссию, восточные области Украины, пожалуй Северный Казахстан и Молдавию. Во всех других случаях опаснейшие новации могут попасть в руки к бандитам, подпольным дельцам, националистическим недобиткам и скрытым врагам социализма. Всем тем, кто наши ценности не приемлет исходно. А, получив в свои руки какието возможности, они могут увлечь за собой колеблющихся… Вот, пожалуй, и все?

 Можно мне?

 Давай, Дмитрий Филиппыч…

 Можем ли мы гарантировать, что подобные методы не будут независимо открыты в крупнейших империалистических странах? Независимо, или в связи с самыми смутными слухами?

 Нет, Гаряев бесстрастно пожал плечами, таких гарантий, разумеется, не может дать никто. Наоборот. Тем более, если в руки к комуто попадут самые невинные образцы… В общем, шила в мешке не утаишь.

 Таким образом, первое ваше предложение, по существу, бесполезно?

 Бесполезно. Хороших выходов тут вообще нет, а этот… Этот показался мне наилучшим из плохих.

И тут подала свой могучий голос артиллерия Резерва Главного Командования. Болшезубый, словно очнувшись, разогнулся какимто зазубренноугловатым движением и приступил:

 Вот мне удивительно, начал он тихо, вроде бы с сожалением и продолжая пока что глядеть в стол, какие пораженческие настроения имеют место у некоторых наших молодых коммунистов. Да, именно пораженческие, другого слова не подберешь. Он говорит подобные вещи людям, которые не дрогнули, не утратили уверенности в окончательной победе даже когда оккупанты стояли у стен столицы нашей Родины. Когда миллионы советских граждан отдавали свои жизни, ни на минуту не усомнившись в правоте, значит, и победоносности наших идей. Партия вывела страну из разрухи, из сплошной неграмотности, Партия восстановила страну после войны и с честью держит знамя социализма в сплошь враждебном, значит, окружении, а тут… Товарищ сам выдумал, именно выдумал, я не побоюсь этого слова, проблему и сам же дрябло опускает перед ней руки. И ведь это не просто коммунист, товарищи, это товарищ из Госбезопасности, унаследовавшей лучшие традиции Органов ЧКОГПУНКВД, у колыбели которых стоял сам Дзержинский… Этот человек долгое время работал под руководством присутствующего здесь уважаемого эээ…

Вдруг не вспомнив, он неопределенно указал в сторону бледного от ярости Инквизитора, а потом, словно внутри у него чтото щелкнуло, сразу же, без перехода, перешел от заклинаний к выводам:

 В общем, товарищи, я считаю даже разговоры о том, что Партия якобы бессильна перед какимито проблемами, которые яйцато выеденного не стоят, не в силах, значит, ответить на вызов времени, безусловно, неуместными, вредными, недопустимыми. Таким, значит, образом.

Дмитрий Филиппович деликатно кашлянул, вопросительно глянул на Балабоста, увидел едва заметное шевеление тяжелых век и осторожно вступил:

 Очевидно, Андрей Денисович, вы не вполне поняли нашего молодого товарища. Разумеется, партия крайне далека от капитулянтских настроений, а он, впервые столкнувшись с серьезной и принципиальноновой проблемой, весьма добросовестно в нее вник. У нас неравнодушная и думающая смена, товарищи, и мне кажется, что мы можем только поблагодарить товарища Гаряева за проделанную работу… Другое дело, что, ознакомившись с обстоятельствами, он отреагировал слишком эмоционально. Он еще не понимает, что идеал в жизни редок, и столь же редко удается сделать чтонибудь раз и навсегда. Приняв однажды какоето верное решение. Куда чаще удовлетворительное положение достигается каждодневной работой. Каждодневным принятием малых решений. Как чистота достигается ежедневным подметанием. И тут он позволил себе леогонький такой, почти незаметный выпад в сторону Большезубого, Но у Андрея Денисовича, разумеется, есть какието конкретные предложения? Простите, я перебил…

 Моим предложениям тыща лет! Они всем известны. Работать, значит, надо. Дело свое делать грамотно и добросовестно. Эту продукцию от любой другой отличить можно? А? Не слышу? Так тогда и вообще непонятно, о чем речь! Где появится отследить всю цепочку, за ушко и на солнышко. Еще и чище станет, когда всяческих корыстных двурушников, расхитителей, нечисть всякую…

Ну, теперь он не остановится, пока не выскажет все, что знает, про поганую метлу, каленое железо и бараний рог. Что там еще? А, серии, маркировку вплоть до изотопов, во многих, кстати, случаях вовсе несовместимых с технологией, журналы для поединичного учета, чтоб, значит, совсем уж как с дензнаками. Это, надо сказать, на него не похоже. Чтонибудь конкретное это не в его привычках. Это он, надо сказать, рискнул. Видно, тоже не в шутку разволновался.

А в конце концов было резюме:

 … а наказывать мы Дмитрия Геннадьевича не будем. Мы поступим подругому. Мы поставим его отвечать за этот участок работы…

Вот так вот: не поотечески даже, а поОтечески, в лучшем стиле незабвенного Хозяина.

… а вот если он справляться не будет, вот тогдато мы его и накажем. Если будет необходимость. Что вы на это скажете?

 Готов выполнить любое поручение Партии и задание правительства.

 Что ж ты не радуешься? Все не просто обошлось, а прошло, прямотаки как в сказке… Братуха, да если ты теперь сумеешь себя правильно поставить, то через полгода полковником будешь! А через год генералом! Генералмайор ГБ Гаряев как тебе?

Потенциальный генералмайор ГБ, не отвечая, махнул в единый дух стакан "Посольской", что было для него, вообще говоря, вовсе нехарактерно (он не запил даже после своего памятного падения), и только потом поднял на собеседника дикий взгляд:

 Нет, ты что правда не понимаешь? И ты тоже? Вся страна, от министра и маршала и до пастуха в колхозе тащит все, что может! Весь интеллект нации сосредоточен на этой проблеме, потому как иначе было не выжить, только о том, как стащить, и думают. Это ж тебе не плутоний, не пулемет какойнибудь, а все сплошь справные и пользительные в хозяйстве вещи.

 Так блюди, раз приставили!

 Да не в моих это силах, понимаешь?! Не в моих, не в чьих, и вообще не в человеческих!

 Не ссы, рассосется. Главное не бери в голову, не накручивай себя.

 Не, Гаряев, подумав, принял еще полстакана, еще подумал и повторил, не рассосется. Дваждыдва четыре. Нельзя знать даже, что такое может существовать.

 Ты того темпы сбавь. Вырубишься.

 Поверишь, не действует! Тут ведь такое дело, что вообще никто ничего не должен знать, даже слухов не должно быть никаких и ни единого… А тут ты такой приходишь, весь из себя, и, оказывается, полностью в курсе дела. Похорошему, ежели уж меня прямо с сегодняшнего дня, я и тебя должен был бы того… И всех причастных, и всех, кто в курсе. Ты хоть это понимаешь, придурок? И что я вовсе не шучу, и что очень может быть, что завтра…

 Нет, голосом некоего обобщения всех ядовитых змей просвистал его собеседник, это ты придурок. Идеалист сраный. Как все умники, в упор не видишь саамых простых вещей.

 Каких это?

 Да вот таких, которые в этой стране даже кретины понимают! Понял? Можно ничего другого не понимать, но все у тебя будет в порядке, ежели уж это ты понимаешь всем сердцем.

 Так просвети.

 Всего несколько принципов. Умри ты сегодня, а я завтра. Каждому до себя. В глазах начальства дело таково, как о нем докладывают. В любом случае лучше быть начальником, нежели подчиненным. А уж это не просто истина, но Истина! Ты, кстати, вопервых закусывай, а вовторых плесни другу, а то впрок не пойдет…

 Нет, Гаряев, который, одновременно, и слушал и не слушал, вроде бы думая о своем, ответил невпопад, но ккакие же однако… И не знаешь, за кого первого бога молить, за того, который в бараний рог и каленым железом повторно, или за нынешнего отцаблагодетеля… Нет, ты понимаешь, они такой язык выдумали, что на нем нипочем не скажешь то, что хочешь. Вот пробовал сегодня, так не вышло. Язык сам по себе поворачивался рядом. Хочешь сказать: "Мандец вам всем в ближайшее время" а получается: "Данная группа технологий может, знаете ли, представлять определенную такую, понимаете ли, неопределенную такую угроозочку, мааленькую такую, для Нашего Общего Дела". В малообозримой такой перспективочке… Понимаешь?

 А говоришь не действует. Уже пятнадцать минут слышу от тебя сплошные: "Ты меня понимаешь?"

 Барраны все и все! И больше ничего не скажешь! Ни ххрена!

 А если ты такой умный, то что ж не генсек? Непонятая душа, понимаешь! Понимают побольше тебя, ежели поняли главное: на их век хватит.

 Совсем не уверен, неожиданно трезво фыркнул Гаряев, соовсем!

 Слушай, Дим, неужто все и впрямь так серьезно?

 Еще хуже. И никто, ни ххрена…

 Тогда слушай сюда: ежели уж ты так уверен, что все окончательно пропало, я вот почемуто не верю и все! с тобой вместе, так сделай все от тебя зависящее, чтобы как можно дольше сберечь в целости свою конкретную шкуру! Мммм… А ежели совесть мучает, так подумай хотя бы о том, что с тобой всетаки хоть чтото, да получится… Сам же говорил, что все остальные ничего не понимают!

 А ты?

 И я, с готовностью кивнул собеседник, не вполне. Никакой трагедии, во всяком случае, ни в чем не вижу.

 Бог ты мой! Да что ж кругом ни у кого, ну, никакой фантазии! Ты хоть сныто видишь?

 А как же! Вот хоть сегодня: приснилась твоя кисслая ррожа, так поверишь ли, в холодном поту проснулся!

IX

"Во исполнение постановления ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета Союза ССР и Совета Министров СССР "О неотложных мерах по улучшению обеспечения населения лекарственными средствами" в поселке Курчино Новогородской области начато строительство крупнейшего в Европе фармацевтического комбината, рассчитанного на производство широкой номенклатуры лекарственных средств. Выход комбината на полную мощность позволит практически полностью устранить до сих пор имеющийся дефицит в антибиотиках различных групп, антисептических средствах, современных средствах для наркоза, а также гормональных препаратах…"

"Правда" 11марта 197* года. Информационное сообщение"

"Новая жизнь пришла на древнюю Новогородскую землю вместе с передовыми отрядами строителей нового фармацевтического комбината. Постановлением ЦК ВЛКСМ разворачивающаяся здесь стройка объявлена Всесоюзной Ударной Комсомольской. Молодые строители приняли на себя повышенные социалистические обязательства пустить первую очередь производства к очередному, XXV Съезду КПСС. Дремотную тишину, много лет стоявшую на Волховских берегах, близь старого Курчино, этим утром разбудил рев могучих моторов, лязг гусениц и молодые, звонкие голоса сотен юношей и девушек, прибывших со всех концов нашей необъятной Родины…"

"Волховская Правда" 3 апреля 197* года. Передовая статья"

 Так, ну, кажется, все нормально. Только оно все равно, того, не чересчур будет?

 Дык ить, сказали же, чтоб так, вот, смело, откровенно, с молодой прямотой и задором, поновому, посовременному, но и ни в коем случае не забывая о славных традициях. В том самом никому не ведомом новом стиле, который должон будет характеризовать молодую смену, нас тоисть, принимающую эстафету от опытных руководителей старшего поколения, так сказать от Отцов…

 Да сказатьто, с сомнением сказал Гельветов, много чего можно. А на практике чуть ни каждое слово объявят ересью, и каждое лычко будет основанием для соответствующей строчки.

 Шеф! Просмотрено и одобрено! Ты себе не представляешь сколько раз, и на каких уровнях! Там да, слышалось некоторое бурчание, но с уровня Еще Более Высокого его смогли убедить, что на данном этапе, вынужденно, конечно, исходя из тактических соображений и требований текущего момента, Так Надо. Говорят, что долго жевал губами, а потом кисло промолчал, что на его лексиконе обозначает согласие.

 Да, поневоле возгордишься, что все это сделали мы…

 Гордыня грех смертный, сын мой.

 Аминь.

 Сам ты аминь, понял?

"… предельную занятость, Леонид Кириллович согласился ответить на некоторые вопросы, интересующие многочисленных молодых читателей "Комсомолки". Феклистов деловит, подтянут, получил прекрасное образование, имеет ученое звание кандидата химических наук, короче может считаться типичным представителем нового поколения командиров производства, в последние годы все увереннее берущих в свои умелые руки бразды правления заводами, фабриками, институтами и производственными объединениями. Мы надеемся, что в ходе интервью нашим корреспондентам удастся не только выяснить мысли и чаяния самого Леонида Кирилловича, но и получить определенное представление о настроениях и, главное, намерениях, царящих в этой когорте руководителей.

 Леонид Кириллович, не могли бы вы объяснить нашим читателям, в чем состоит коренное отличие именно этого комбината, именно этой стройки?

 Коренным отличием этой стройки является то, что она, как мы от души надеемся, будет доведена до конца. Причем в срок, а не с опозданием на три с половиной года, когда проект окончательно устареет, а закупленное оборудование наполовину выйдет из строя. Эту дурную традицию, сложившуюся в последнее время, пора решительно ломать… Вопреки тому, что было написано в местной прессе, мы ведь не на пустое место пришли: даже при самом поверхностном взгляде вы можете увидеть там некие бетонные конструкции. Ну, заросшие такие, видите?

 Вижу. И что это?

 Сведения об этом у меня есть, но самое неприятное, что в данном случае это не так уж и важно. Даже совсем не важно, что тут задумывалось, поскольку теперь оно может быть названо общим именем: "Долгострой". Мягкое такое, обтекаемое название преступной практике разбазаривания государственных денег, ресурсов и времени. Потому что любому непредубежденному человеку ясно, что это не будет строиться долго. Это не будет построено никогда.

 А сейчас, в данный момент, ваш проект, он тоже является просто устаревшим?

 Надеюсь, что мы сумели учесть ошибки прошлого. Надеюсь. Во всяком случае, мы приложили все усилия к тому, чтобы придать вновь создаваемому производству большую гибкость и значительные резервы к модернизации.

 Объект, строительство которого вы курируете в качестве, так сказать, полномочного представителя заказчика, в периодической печати назван "флагманом отечественной фармации"… Это просто привычный штамп, обычно относимый к наиболее крупным предприятиям, или, в данном случае, он несет еще и какоето дополнительный смысловой оттенок?

 Вы знаете, несет! Новый комбинат не только должен насытить аптечную сеть широкой гаммой препаратов за счет собственного производства. Он призван изменить положение во всей отечественной фармацевтической промышленности целиком. Вы спросите каким образом? Отвечу. Мы строим не просто производство с полным циклом. Основные циклы комбината, а они, в разрез существующей практике будут запущены в эксплуатацию первыми, обладают значительным избытком мощности для того, чтобы снабжать иные аналогичные производства высококачественным исходным сырьем и полуфабрикатами для производства готовых лекарственных форм. А, кроме того, еще материалами, предназначенными для использования в некоторых технологических процессах в замену импортным реактивам. Прежде всего, речь идет о значительной номенклатуре сорбентов с высокой избирательностью, ионообменных смолах, так называемых "полупроницаемых мембранах". Речь идет, в том числе, о технологиях, не имеющих аналогов в мире.

 Но, по имеющимся сведениям, основную массу производственного оборудования и технологической оснастки будет составлять всетаки продукция западных фирм?

 К сожалению, в значительной мере, пока, это так. К счастью, в заметной доле, уже, это не вполне так. Мы… смогли дополнить закупленные нами комплекты оборудования разработками отечественных ученых и техников. Исходя из ставящихся задач.

 Простите… Это уже не редакционное задание, а в порядке собственной инициативы, чтобы ответить на возможные вопросы наших читателей…

 Давайте.

 Исходя из некоторых ваших высказываний, можно сделать вывод… Возникает впечатление, что у вас нет… избытка оптимизма в связи с предстоящим вам делом. Это так, или же это мое впечатление является сугубо ошибочным?

 Вот что я вам скажу товарищ… Кадышев?

 Совершенно верно.

 Ага… Так вот, ежели и отвечать тоже того… в порядке инициативы, то можно сказать так: гораздо лучше не проявлять показного, бодряческого, насквозь лживого оптимизма, но сделать дело, нежели загодя говорить о величии будущих побед. Понимаете? Громогласно. Не ударив палец о палец, не представляя себе всей сложности дела. Глубоко презирая всякие там "мелочи" вроде подъездных путей, наличия трудовых ресурсов, квалификации строителей и надежности поставщиков. Хватит болтать! Совсем. Мы надавали слишком много авансов, чтобы говорить и еще какието слова. И даже того, что я сказал сейчас, уже слишком много. Поговорим потом, когда на прилавках аптек появится достаточное количество добротной целебной продукции…"

 Ну как?

 О!

 Тото же!

 Ты это все сам?

 Ни боже мой! Ни единого, можно сказать, слова, за исключением двухтрех. Весь сценарий передал мне наш куратор от Комитета, некто Гаряев. Сволочь, похоже, прямотаки редкостная. Генетика, потому как сынок того самого Гаряева.

 Ни о чем не говорит.

 И это хорошо, сын мой. Твое, можно сказать, счастье. Это… не из тех имен, которые стоит поминать к ночи.

 Майк, что это там за комбинат, а?

 Очередная компания на манер предвыборной. Деятельность, начинаемая конвульсивно и заканчиваемая почти летаргически.

 На этот раз они, как ни странно, опоздали с пуском всегонавсего на полтора месяца.

 Почти ничего, мягко улыбнувшись, проговорил Майкл Спенсер "Островитянин", руководитель аналитической группы "R9", не правда ли? Двадцатьдвадцать пять миллионов долларов всегонавсего.

 Неужто так много?

 Применительно к нашим производствам аналогичной номинальной мощности и направленности ничуть. Еще весьма скромно.

 Ну для них это, как известно, не актуально, собеседники обменялись тонкими улыбками, поэтому разве такая поспешность не кажется подозрительной?

 Ну почему? Временами, судорожно напрягаясь, затратив денег втрое больше, чем рассчитывали, под неусыпным надзором цэка и чека, с недоделками, которые потом приходится устранять годами, коекогда они умудряются успеть к какойнибудь очередной круглой дате. Очень часто, выпустив первую продукцию, они на другой день останавливают конвейер, чтобы снова запустить его через полгода. Так что тут возможны варианты. В том числе комбинированные, как в данном случае: отчитались к открытию съезда, а фактически открылись на месяц позже…

 А на сбыте продукции… ведущих фармацевтических корпораций это как отразится?

 В конечном итоге? Задумчиво осведомился "Островитянин" закуривая уютную, "унитазной" формы трубку, предмет постоянных шуток внутри группы и вокруг. В конечном итоге, как всегда: никак. Они с грандиозной шумихой запустят комбинат, после чего начальство вовсе потеряет к нему хоть какойнибудь интерес. Технологию и номенклатуру не будут менять лет двадцать, оборудование обветшает полностью, завод станет на сто процентов убыточным, но никто и не подумает его продать, обанкротить, или просто закрыть по нерентабельности… Могу только повторить то, что говорю на всех уровнях и всегда: не надо ничего предпринимать! Никогда. Ни в коем случае, если речь не идет о прямых вооруженных акциях. Нужно делать свое и ждать. Дождаться, когда русским надоест очередная игрушка, когда оснастка сносится, технология устареет, а качество станет ниже дна помойной ямы. Достаточно подождать, когда им станет окончательно нечего кушать, нефть кончится, люди окончательно сопьются, а страна превратится в одну гигантскую помойку. Никогда не нужно тратить никаких усилий там, где за тебя все необходимое сделает время. Буквально все.

 А ракеты и боеголовки? С ними как?

 Если мы не будем активничать, тем самым мешая Советам забыться сладким смертным сном, нам не потребуется никакая армия, кроме, разве что, армии ассенизаторов. Чтобы сгребли все, что останется, в один гигантский мусорный совок, очистили бы все, что можно очистить, а остальное оставили бы в покое лет на двести. Разумеется, надежно огородив от проникновения отчаянных и неосторожных.

 Вы прямо как этот китаец… Как его? Ну, он еще все достоинства недеяния проповедовал…

 Лао Цзу? Представьте, нет. У меня были примеры для подражания поближе. Мой дедушка в юности был одним из активнейших членов Фабианского общества. Я же не утверждаю, что тот или иной принцип универсален. Просто нужно иметь в своем распоряжении как можно больше подходов, шаблонов, стандартных стратегий, и в каждом случае подбирать подходящую. Так вот: в отношении России ничего не нужно делать. Точнее, нужно последовательно делать ничего. Такая стратегия.

 Сэр Майкл?

 Да, Гарри?

 А почему это вы лично так ненавидите Россию? Какие причины личного порядка имеются для такой глубокой… неприязни?

"Островитянин" огорчился:

 Неужели это так заметно?

 Невооруженным взглядом человека, который знал бы вас гораздо хуже меня. Невзирая на всю вашу британскую невозмутимость.

 Нет, Гаральд, мой фабианецдедушка не потерял состояния, вбухав все до последнего пенса в русские бумаги. И не участвовал в экспедиционном корпусе. И папа не имел никаких капиталовложений на Кубе или в какойнибудь Нигерии. И не так уж я опасаюсь мировой войны… во всяком случае меньше других, и не верю в коммунистическую экспансию. Это не ненависть, а своего рода раздражение, досада. Нечто, имеющее, скорее, метафизические корни. На данный момент это не враг, которого непременно надо победить, а недоразумение, которое должно как можно скорее разрешиться. Нелепость, которую надо побыстрее… устранить. Не страна, а скверная шутка природы, страшный и обреченный монстр, вроде тех, которые так любит изображать ваш Голливуд. Уродливый, нелепый, отвратительный, кровавый кошмар, который слишком долго не рассеивается. Существование Советов оскорбляет, прежде всего, мой эстетический вкус именно своей невыносимой уродливостью и чудовищной, ни с чем не сравнимой безвкусицей. Заметьте: я, как человек глубоко гуманный, вовсе не хотел бы, чтобы русские все вдруг раз и вымерли бы. Нет. Только, боюсь, что это неизбежно и тут уже поздно предпринимать попытки хоть чтонибудь изменить.

 Вот затеют они, от безнадежности, войну, так будете знать…

 Вот и не давайте повода. Хлопайте по плечику, устраивайте никому не нужные встречи на высшем уровне, заключайте, немилосердно торгуясь при этом, договоры, которые ничего не решают… Только, ради бога, не раздражайте их. Пусть помрут спокойно и не делая опасных телодвижений. Я бы даже шпионов их не трогал, потому что в их состоянии все, идущее со стороны, только приближает конец, будь то деньги, зерно, фильмы или идеи, как у безнадежных больных усугубляют состояние любые попытки вмешательства, даже самые квалифицированные.

 Так что ж вы продолжаете сидеть на этом месте? Если тут все едино работать или нет?

 А вот как раз для этого самого: чтобы останавливать тех, у кого чешутся руки подколоть, пощекотать, уязвить умирающего уродливого великана. А это и негуманно, и неправильно.

 Дмитрий Геннадьевич, поверьте, я лучше кого бы то ни было понимаю суть ваших опасений. И вы, в стратегическом плане, вполне можете оказаться глубоко правы. Меня вообще до глубины души порадовала мера вашего понимания проблемы.

 А откуда вы…

 Читал.

 Я ссоставлял записку ддля…

 Я понимаю, проговорил Гельветов, ласково глядя на Гаряева и тонко улыбнулся, я в курсе… Но я бы хотел продолжить свою мысль. Опасность несанкционированного прорыва технологий за пределы предприятия на самом деле куда меньше, чем вам, должно быть, кажется. Отдельные компоненты нашей рецептуры могут, конечно, о многом сказать высококвалифицированным специалистам, и могут быть, с огромным трудом, надо сказать, воспроизведены и даже использованы в специальных случаях. Но делото в том, что не они составляют то, что вы именуете главным секретом. Отнюдь.

 Это не принципиально!

 Я поясню в общем, хотя и это уже несколько грешит против правил. Секрет составляет сам по себе раздел математики, применяемый для расчета так называемых "композиций", а также, и в основном, конкретные приложения этого раздела для решения столь же конкретных задач. Все это не выходит за пределы чрезвычайно узкого круга аналитиков, композиторов и расчетчиков…

 Композиторов?

 Вот видите. Даже одно случайно прорвавшееся словцо из нашего профессионального сленга уже несколько сбило с толку такого искушенного человека, как вы. Композитор, это специалист высшего класса, владеющий искусством составления исходных композиций. Тех, которые в итоге как раз и развиваются в те или иные изделия. На достаточно высоком уровне, это божий дар, безусловно. Несколько напоминает искусство писать программы для ЭВМ, но всетаки не вполне. Даже по духу… Но я отвлекся. Я утверждаю, что без знания исходных понятий, аксиоматики, символики, любую рабочую запись композиционной группы прочесть не менее трудно, чем надпись на никому не известном языке. Без всякой дополнительной зашифровки. Чтонибудь новенькое из Теории Поля может прочитать специалист в области Теории Поля и никто другой. Ктото другой может, теоретически, с вовсе других позиций создать теорию поля гораздо лучше, это да, но прочитать ни в коем случае. Специалисты в нашей области сосредоточены только и исключительно только у нас. Некто может совершенно независимо от нас сделать чтото аналогичное, но даже и тогда никак не сможет проанализировать наши материалы. Никоим образом. Далее, для рабочих расчетов в области композиции по определенным причинам пришлось создать специальный язык программирования, так называемый "ГарГол" а впоследствии, его глубокую модификацию, именуемую "МелГол". Они не транслируются. Просто потому что мы не делали никаких трансляторов. Изза чрезмерной насыщенности профессиональным жаргоном непонятны для посторонних даже наши разговоры между собой… Очень мало понятны. Теперь я обязан вас предупредить, что буквально все, что я сказал вам сейчас, совершенно секретно и не подлежит разглашению ни при каких обстоятельствах. Ни при каких. Вы меня поняли?

 Тут я усматриваю некоторое противоречие…

 Ничуть. Никто посторонний не должен знать даже о существовании "мозаики", как явления. Может быть даже прежде всего о таком существовании. Остальное не столь актуально по крайней мере до тех пор, пока… пока шило, в конце концов всетаки не вылезет из мешка, и все не станет ясно вдруг, сразу всем.

 Ясно и мучительно больно.

 Да. Это очень смахивает на то, как до определенного возраста совершенно не воспринимаешь никаких сведений, связанных с сексом. А потом не можешь понять, как мог ничего не видеть и не слышать, если этой темочкой прямотаки пропитано все кругом. Но нам есть о чем поговорить с вами предметно. Понимаете ли, было бы очень полезно обсудить меры чисто технологического порядка, которые сделали бы утечку материалов или сведений совершенно нереальными…

 Погодите! Насколько я вас понял, истинная опасность для сохранения "мозаики" грозит только в случае прямого предательства или похищения одного из сотрудников этого вашего "узкого круга"?

 Ммм… Чтото вроде этого.

 А подкуп?

 А вы знаете, сколько, чего и каким образом имеют у нас эти лица? Уже сейчас? И сколько бы понадобилось долларов США, чтобы иметь чтото хотя бы приблизительно равное? Минус друзья, минус положение, минус семья, плюс люди из вашей системы?

 Если мне хоть чтото будет непонятно, ледяным, зловещеровным голосом высокого профессионала произнес Гаряев, я непременно разберусь. Это, надо сказать, моя работа, а соответствующие полномочия для работы мне даны в полном объеме.

 Ни секунды в этом не сомневаюсь.

 Доктор, равнодушным, ленивым голосом осведомился Завалишин, по кличке "Сонный", а вы не можете мне объяснить, что такое эта стенокардия? Какнибудь попростому? Чтобы и технарь понял? Это как, сносилось чтонибудь?

Изза постоянно полуопущенных, тяжелых век со светлыми ресницами, изза медлительных, словно через силу движений действительно казалось, что Завалишин либо все время дремлет на ходу, либо только что проснулся. Услыхав такой вот примитивный, механистический заданный в лоб вопрос, тридцатитрехлетний заведующий кардиологией медсанчасти фармацевтического комбината "Новфарм" Сабленок даже поперхнулся. Может быть, правда, чуть нарочито.

 Гхм… Тогда уж, скорее, засорилось. Забились всякой такой дрянью сосуды, и привет. Мало напора, машина плохо работает, нет напора, не только работать перестает, но еще и ломается.

 И это, собравшись с духом, с видимым трудом перенес через губу Сонный Завалишин, все? Изза такой вот ерунды?

 Да, тихим от негодования голосом ответил Борис Самуилович, представьте себе, что именно изза такой. Ерунды, как вы изволили выразиться. Можно даже сказать, ерундовской ерунды.

 Доктор, после новой мучительной паузы выдавил Завалишин, "композитор", начальник Отдела Разнесенной Композиции и Международный Мастер по шахматам Сонный Завалишин, а нельзя ли их чемнибудь этаким промыть, а? Вроде как трубы от парафина? Молодой же мужик еще, всего пятьдесят восемь…

Это нельзя было назвать приемом. Скорее уж методом. Если Юрий Алексеевич не знал чегото, как следует, а паче того, имел представления сомнительного происхождения, он твердо выбрасывал из головы обрывки сведений, твердо решал, что не знает ничего, и начинал задавать потрясающие в своей наивной примитивности вопросы, постепенно навязывая даже самым высоким профессионалам свою терминологию. Почемуто у него она носила несколько сантехнический привкус. Мало знакомых с ним людей это эээ… шокировало.

 Можно, странным голосом ответил Сабленок, лично я рекомендую соляную кислоту от извести, а бензин… ну, еще и чистый эфир можно… от самого холестерина. Прокачивать поочередно около суток по всем сосудам. Чемнибудь таким, поскольку работа сердца почти сразу же станет неактуальной.

 Так, значит? Невозмутимо осведомился Завалишин. Жаль.

 Это да, горячо согласился довольнотаки ядовитый лекарь, еще как жальто! Аабсолютно с вами согласен.

 Ага… А нельзя ли получить образец этой пакости… Холестерина там, и прочего? Всего разом?

 Из вашего батюшки добыть образец атеросклеротической бляшки пока довольно затруднительно. К счастью. Хотя… в принципе можно. А зачем?

 А так, уклончиво пробормотал сонный шахматист, посмотреть, что можно сделать без бензина с соляной кислотой.

 Да? А давайте так: у меня вон дед с трансмуралом не сегоднязавтра, так у него состав, надо думать, очень близкий. Его так и так вскрывать. Я позвоню.

 Нет. Лучше я вам позвоню. Так говорите, завтра?

 Завтра. Но уж никак не позже послезавтра. Давненько не вскрывал я в морге трупов.

 Веселый вы, гляжу, человек, доктор.

Звонил он даже не один раз. В первый раз узнал, что с искомым материалом обязательный дедоктрансмурал из местных старожилов не подвел, и заехал за довольно противной на вид жирной кашицей, а во второй осведомиться, сколько всего в организме может случиться бляшек. Попросту, по массе. В третий раз он не стал звонить и заявился самолично, чтобы обсудить отдельные детали. Потом у Алексея Митрофановича по всем правилам взяли письменное согласие на проведение лечения "при помощи внутривенной инфузии нового антиангинозного препарата".

Новый препарат являл собой довольно толстый слой невзрачного осадка под толщей физиологического раствора на синтетической воде. То, что банка состояла из алмаза, Сабленок, правда, не знал. Дабы не подводить в случае чего подчиненных, он попал в набрякшую вену Алексея Митрофановича самолично. Завалишин, почти вовсе закрыв глаза, набрал какуюто комбинацию на устройстве, напоминающем пишущую машинку, и которое он именовал "манипулятором", "сборщики" дружно приобрели одноименный заряд. Со стороны это выглядело так, словно осадок вдруг растворился без следа, жидкость в сосуде осталась попрежнему прозрачной, но приобрела какойто радужный оттенок. Жидкость медленно, осторожничая и перестраховываясь, ввели в кровь.

"Спецификация Л", аккуратно отщепив субстрат, переходила в так называемую "конформацию 2", поляризовалась и обрела неукротимое стремление к воссоединению с себе подобными, а все вместе к Водителю.

 Теперь быстрее!

И прежде, чем скольконибудь значительное количество сработавшей "Спецификации Л" успело влезть в исходную емкость, Сабленок быстробыстро, упустив буквально несколько капель крови, подключил стеклянный двойник, направив ползущую вспять, навстречу току жидкости, в другой сосуд, где "спецификацию" ждала Активная Мембрана. Встречаясь с ключевыми структурами на ее поверхности, "сборщики" оставляли груз, возвращались в "конформацию 1", после чего одноименный заряд поверхности возносил их вверх по капиллярам. Мембрана потребляла вполне заметное количество энергии и ровно, едва слышно гудела под током. Через двадцать минут большая часть напластований в виде ултрадисперсного осадка собралась на ее поверхности, а часть "сборщиков" повторно вернулась на свое рабочее место, и цикл повторился снова. Выждав некоторое время, вспотевший от волнения Сабленок дрожащими руками прикурил сигарету и прошелестел, поскольку в горле у него совершенно пересохло:

 Проверить бы как, а?

 Я дипольэкран прихватил. Специально разработали для наблюдения за развитием некоторых композиций. Потом бросили, на редкость бесполезным занятием оказалось. И тут не выйдет, слишком много наложится одно на другое. Тут чегонибудь всетаки похитрее надо, по принципу автоматического подсчета, компьютерного формирования изображений и всякое такое…

И только тут до их сознания дошел некий посторонний звук, довольно давно уже доносившийся с жесткой, как устав гарнизонной службы, обтянутой черной клеенкой прямо поверх ДСП кушетки. Это негромко, но басовито храпел расслабившийся и заскучавший от полного отсутствия событий Алексей Митрофанович Завалишин.

 Ладно! Прошипел эскулап. Твое снадобье все на месте? И, увидав спокойный, как вечные льды, кивок, осведомился. Уверен? Тогда так: раз он сейчас живой, то хуже уже не будет, значит проконтролируем по старинке, чисто клинически… Да это, в конце концов, и главное.

 Ну, его здоровье!

 Его, согласился Завалишин, давай…

 Так, говоришь, нет приступов?

 Да вроде бы как не было. Валидол и нитроглицерин таскает еще, но больше по привычке.

 Ага… И ЭКГ тоже стала получше. Кууда получше. Кардиосклероз, понятно, никуда не денешь, а так… Слушай, а ты знаешь, что это Нобелевка по медицине? На мелкие расходы, потому что в принципе за бугром человек, слепивший этакое, стал бы не миллионером даже. Пожалуй, что миллиардером.

 Композиция конечно, пожал плечами тридцатитрехлетний Завалишин, заботливый второй сын своего заботливого отца, но так себе композиция. Не из сложных. Единственная сложность, это чтоб только ту известь, которая вместе с холестерином, а так… Простенькая композиция.

 А почему, кстати, композиция? Что за дурацкое название?

 Не машина, не вещество, а работает. И каждый раз надо с самого начала составлять, компоновать. Както само собой получилось название.

 Ну, за нас с вами, и хрен с ними… Ну так что делатьто будем?

 Твое здоровье… К сожалению, ничего такого делать мы не будем. То есть совсем. За то, что мы тут уже сделали, нам уже не сносить головы. Мне за прямое разглашение, тебе за то, что узнал то, чего тебе знать никак не полагалось.

 Блин… Сабленок нервно потребил стопку "Двина" в одиночестве и прошипел, ззанимаетесь там всякой херней… С ссекретами ссо ссвоими ссучьими… Как будто самим не помирать, вместе со своим высоким начальством.

 Не высоким, а очень высоким. Все так, все так, но все равно ничего не выйдет.

 Точно? Неужто ничего нельзя придумать?

 Погоди. Я тут переговорю кое с кем. Он такой знаешь… дерзкий.

 А что такоето?

 Да вот в голову пришло, когда сказал про очень высокое начальство, а какое оно у нас, начальство очень высокое? Самое высокое?

 Не знаю. Какое?

 Оно у нас старое.

X

Все было просто, как простая гамма. Непонятно только, почему ни до чего подобного никто не додумался раньше. Карбин. Или тот самый навязший у всех в зубах тубулярный углерод. Берется такая длиннаядлинная нить из него, а боковые радикалы будут запросто определять последовательность операций. Для сколь угодно сложных изделий. И запросто. И никаких проблем с композированием. Расчеты, понятное дело, останутся МелГоловскими, но будут они не то что проще, а… Стандартнее, что ли? Унифицированней. А какой же это у нас получится минимум типов этих самых боковых радикалов? Хотя, что это я? Минимумто как раз хорошо известен со времен Лапласа и равен двум. А вот оптимум? Оптимумто чему равен? Какую бы это для такого раза методику избрать? Иль плюнуть и избрать в качестве предварительной стратегии стратегию стихийного языка? Нука, нука… Забыв о времени, старший технолог инженер Костин все вводил и вводил в свой мультипроцессорный "Топаз" все новые и новые варианты: благоразумно решив плюнуть на некий абсолютный оптимум, он решил подобрать некий простонапросто подходящий. Он подозревал, что именно таким образом поступила в свое время и природа, отобрав считанное количество "букв" для наследственного кода, и приблизительно два десятка аминокислот для решения всех остальных задач. Невзирая на владевшее им дикое возбуждение, он действовал достаточно последовательно, в хорошем "инженерном" стиле: припомнив все знакомые ему типы "терминальных", т.е. ведущих к конечному равновесию "композиций", он анализировал их решение при помощи нового метода, определял конкретный оптимум типов, а потом сопоставлял. А так как знал он вполне порядочное число такого рода типовых задач, то и обобщение, то есть минимальный набор радикалов, подходящий для решения их всех, получился если и не идеальным, то вполневполне приличным. Вполневполне, для процессора "МПБ 4.ТЧ1024/ ПА", для электродвигателя средней мощности семейства "Ц", для оптоэлектронного преобразователя, который давеча заказывала "Энергия", для… Стоп! Да элементарно, "Инкт/и н …"… Вот уж этото сколько угодно раз повторять можно. Так что и: двигательная установка для крейсеров проекта "515" вместе с системой управления, и для той разработки, что для Седьмака делали, по электродистанции. Как не знаю, но достоверно видно, что осуществимо. Для разработки не годится, а вот дублировать любое изделие везде, где есть мощности, это пожалуйста, да как бы это еще не получше, чем с этими их равновесными системами. Которые они хрен его знает как прикидывают… А тут проосто, для нашего брата, не для высоколобых. Итак, что мы имеем: упрощение в задании исходных систем, упрощение в задании базы, упрощение в передаче. Стандартизация. Кроме того, это ж запросто систему с резервными возможностями для развития. Элементарно. В зависимости от условий можно выбрать ту "нить", которая нужна, подсинтезировать "сборщиков" надстроить то, что нужно. И очень даже надежно, а если еще продублировать, так и вообще. Ухуху, он аж заерзал от внутреннего зуда, возникшего от решительной невозможности хоть скольконибудь подробно обдумать все идеи, которые всплывали из глубин его взвихренного мозга, как пузырьки газа из золотистых глубин шампанского. Своего рода перегрев. Обрывки и заметки на русском относительнолитературном он объединил в одну "папку", и запустил сразу две программы: стилистическую и "смысловик", последнюю разработку Отдела Легкой Фракции. Теперь можно было быть почти уверенным, что в результате выйдет вполневполне пристойная докладная, только чуть проверить и все. Можно подавать в Отдел Стандартизации.

 И?

 Что вас интересует?

 Ваше мнение по докладной этой колготы.

 А вы, Дмитрий Геннадьевич, молодец. Звериное чутье. И как это вы стойку именно на этот сигнал сделали, ума не приложу. Из всейто кучи входящих…

 В тамошнем отделе толковый парнишка сидит. Сориентировал. Итак?

 Очень плохо. Простотаки на редкость.

 Нелепость или наоборот?

 Тото и оно, что наоборот. Очень существенная и дельная работа. Вся, как есть, от земли, что особенно погано.

 Почему? Деловито осведомился Гаряев. Мне для дела…

 Сделать композицию вне наших стен дело почти нереальное. Да что там "почти"… Просто нереальное, даже если иметь "сборщиков". А тут достаточно вытащить… сравнительнопростую и емкую штуку, которую, кстати, ничего не стоит спрятать так, что не найдешь никакими мыслимыми способами. И скопировать сколько угодно раз. Это одно. А другое, так это то обстоятельство, что бывшая совершенно неприступная тайна может… потерять свой статус. Понимаете? Герметичность Системы становится в тысячу раз труднее сохранять. Разработка новых исходных становятся в принципе доступной для каждого дурака, владеющего "МелГол" и доступом к какомунибудь из самых немудрящих "Топазов".

 Уничтожить документацию и разработчика к ногтю?

 Дмитрий Геннадьевич, укоризненным тоном проговорил Гельветов, задерживая на собеседнике отстраненный взгляд, уж вамто говорить такое… Это Иосиф Виссарионович считал, что проблемы неразрывно связаны с людьми. Это ошибка: проблемы существуют самостоятельно, и общество всегонавсего является средой для их развития. Идеально подходящей средой. Понимаете?

 Может быть, проговорил особист сквозь зубы, потому что как раз намертво прикусывал особым образом примятый мундштук "Спутника", вытащенный из Гельветвской пачки, но вы всетаки поясните. Звучит больно мудрено, вдруг что не так…

 Хорошос… Вот этот, как его… Гельветов заглянул в лежащую перед ним докладную, Костин… Ну кто он есть сам по себе? Толковый, хорошо подготовленный, опытный инженертехнолог, всецело принадлежащий Системе. Ни больше, ни меньше. Так у нас плохихто нет. Все до единого плод длительного отбора и селекции. Не какойто там Костин сегодня, так сякойто Митин завтра. Этот, простая душа, сразу кинулся информировать. Махая хвостом и искренне ожидая, что похвалят и дадут косточку. Вполне, кстати, заслуженную… К сожалению. А другой может оказаться себе на уме. Очень себе на уме, и знает, что инициатива наказуема, а в том числе, какая именно наказуема обязательно. Он промолчит и будет неограниченное время разрабатывать, пока не придумает, что со всем этим делать… Поймите, у нас несколько непривычная для Советской традиции стратегия, не самая лучшая, но зато беспроигрышная: быть впереди всех в любых существующих, перспективных и мыслимых разработках… Так что уничтожать его идею мы не будем. Мы немедленно бросим ее в разработку.

 Хорошо. А с этимто что делать будем.

 А! Гельветов небрежно махнул рукой. На ваше усмотрение. Эй! Эй! Он вдруг остановился, пораженный неожиданной мыслью. Вы только без этих ваших… Без крайностей там! Чтоб этого у нас не было! Я ответственно заявляю: поссоримся насмерть, и не факт, что вы окажетесь победителем…

 Ну что вы!? Как можнос, Гаряев сосредоточенно уставил глаза в одну точку, и Валерий Владимирович почти физически ощутил исходящий от него азарт особого рода вдохновения, только вот что… Когда у вас эту его писанину как следует разовьют, вы мне пришлете результат вместе с исполнителем…

 Простите, по положению с этими материалами категорически запрещено знакомить даже вас.

 Да бог с ними совсем, раздраженно махнул рукой Гаряев, которому замечание не в тему сломало кайф, вы все вместе пришлите. Тем более, что в ваших хренотах я не пойму ни слова, даже если наизусть выучу… Есть у вас подходящий человечек?

 Еще какой. Девятнадцать лет. С третьего курса МИФИ украл, договорился, что диплом ему и так дадут. На кафедре Научного Коммунизма и Истории Партии страшно недовольны были. Донос написали!

 Вы это серьезно?

 Ну! Смешно, конечно, но тогда я, помнится, рассвирепел страшно, поговорил на уровне куратора, и попросил по ним как следует дать. И дали, надо сказать, понастоящему, чтоб другим неповадно было.

 Ого!

 Извините. Надо совершенно беспощадно, придирчиво, в совершенно омерзительной манере, скандально искоренять все, что мешает делу. Чтоб у всех этих дураков даже мысли не возникало прибегать ко всяким там ихним фокусам, когда речь идет о делах нашей Системы. Хорошим нужно быть с людьми умными и полезными. Со всеми прочими совершенно необходимы непреклонность и совершенная беспощадность в сколь угодно несоразмерном употреблении власти, и тогда все будет в порядке. Все тебя понимают и уважают… Совершенно искренне, кстати.

 Профессор! Из вас вышел бы совершенно исключительный уголовник. Крестный Отец. Смотрели такой фильм? А этот, как его, он стоил ваших хлопот?

 Да. Еще как. Вообще, к сожалению, в нашем деле чем моложе человек, тем он при прочих равных условиях эффективнее. Будь у нас пятнадцатилетние, они, боюсь, обгоняли бы всех этих маститых и заслуженных в пятьшесть месяцев. Это признак любого совершенно нового дела.

 Так вы пришлете мне этого своего вундеркинда? Я хочу, чтоб он доподлинно понял, чего именно я от него хочу

 О! Огромное вам спасибо… Юрий Андреевич?

 Просто Юра.

 Ну зачем вы так. Возраст не есть эквивалент статуса и значимости… Вам удалось… в скольконибудь значительной мере развить идеи из докладной?

 Порядочно, пожал неожиданномощными, покатыми плечами отрешенный, не от мира сего очкарик с редкой белесой щетиной по бледной физиономии, у него стиль вообще какойто… дубовый. Сплошные повторы, лишние циклы. А еще он проглядел минимум половину областей применения. Явный не систематик. Навыка никакого.

 Но придумалто первый!

 Ну, вундеркинд махнул рукой, нашли бы не позднее, чем через три месяца систематического поиска. Неизбежно. Но, конечно, молодец. Особенно для технолога.

 Но разницуто сумеет почувствовать?

 Хэ… молодой человек улыбнулся улыбкой одновременно и высокомерной и беспощадной ко всяким там низшим существам. Да уж хренто с пальцем не спутаешь. И ватник с фирмовой дубленкой.

 А нужна? Я ведь все равно собирался о премии похлопотать. И еще… Юрий Андреевич?

 Слушаю вас.

 Строго между нами, Гаряев чуть развел руками, совсемсовсем. Дело не то, что секретное, а достаточно щекотливое, так что вы уж, пожалуйста, никому.

Проводив вундеркинда, он некоторое время разглядывал документ, насвистывая, как совершенно счастливая птица, а потом подал голос:

 Раечка! Пожалуйста, состарьте соответствующее количество листочков, да и напечатайтека на них вот это… А дату поставьте, скажем, пятнадцатое ноября четыре года назад…

Раечка привычно отпечатала на белых листах желтоватый тон к середке пожиже, к краям погуще, а поверх набрала указанный текст.

 Товарищ Костин? Распишитеська, Сергей Анатольевич, да примите пакет. Осматриваете печати, значит, собственноручно вскрываете конвертик, и знакомитесь в моем присутствии. Потом, так же собственноручно, бумажечку в мельницу извольте…

 Да я в курсе, рассеянно кивнул головой технолог, спасибо.

Такого удара он не получал никогда в жизни. Плод его вдохновения оказался жалкой, безграмотной, бескрылой пачкотней по сравнению с тем, что ктото ослепительный сделал, судя по всему, просто между делом, небрежно, играя чудовищной, прямотаки тектонической мощью своего таланта, как культурист играет бугристыми мясами… ЧЕТЫРЕ ГОДА ТОМУ НАЗАД!

Контролер поглядел на него, покивал сочувственно и доверительным тоном произнес:

 А на словах меня просили передать, что на настоящий момент эта технология настолько усовершенствовалась, что практически перестала быть собой. Они сказали: "Отменила сама себя". Сам академик Осин сформулировал, а потом еще четыре года сам же и разрабатывал. А это, он небрежно указал на лежащие перед Костиным листки, и секретятто по инерции да еще потому что есть общие правила. Но всетаки просили передать, что вы молодец. Без малейших способностей к композиции уловить таким образом общую тенденцию может только очень крепкий профессионал. Бумажечки в мельницу, а с вас позвольте расписочку…

Начальник цеха долго, из последних сил, с деревянным лицом терпел, но потом, оказавшись с Костиным наедине, оглянулся и прошипел, задыхаясь от злобы:

 Самый умный, да? В "Сапиенс" захотел? В первачи? А нас тут за тебя… Все перешерстили, во все носы ссовали, ни одной мусорной корзины не пропустили. Каждое лычко мне в строчку поставили. Они мне, а уж я, прости покорно, тебе, интеллектуал сратый! Я тебе покажу, как с рацухами через голову соваться! Ты у меня из Норильска вылезать не будешь… Э, постойка, да от тебя еще и попахивает, кажется? И, говорят, не первый уже день с самого утречка… Или я ошибаюсь?

Эта беседа вовсе не была предусмотрена изощренным умом полковника Гаряева и всецело являлась результатом частной инициативы начальника цеха.

Сказки всетаки случаются. Тогда, совершенно смешное время тому назад, Седьмак дал самому себе Аннибалову клятву что, ежели, значит, чего вдруг да сдвинется с мертвой (простотаки бездыханной) точки то, он непременно, под любым предлогом вытащит к себе майора Гладилина. И не то, чтобы Магомедов был хуже, а до зуда захотелось переломать скрытую в глубине души прекрасного летчика тихую, молчаливую, закоренелую безнадегу. Кроме того, слегка стыдясь своих чувств, недостойных истинного коммунистаинтернационалиста, он несколько недолюбливал кавказцев. Совершенно так же, как глухо недолюбливали их, видя на рынках, измордованные службой и очередями служащие и нажившие безнадежную сутулость работяги. Ничего не делают, а как живут, ссуки черножопые! О богатстве кавказцев среди широких масс трудящихся ходили самые фантастические слухи, и нет нужды, что правды в них было процентов, от силы, десять. А они, казалось, еще и провоцировали эти самые массы прямой спиной и вовсе позабытыми в Центральной России повадками хозяев жизни. Не как чиновники, фактические рабы государства, а понастоящему, сами по себе. Но главное было всетаки это самое, совершенно иррациональное желание показать хорошему человеку, в котором вдруг увидел скрытое от постороннего глаза, что не всегда в этой стране все кончается безвыходным тупиком. Но "фармацевты" не подвели, и теперь майор летал на предсерийной "двойке", наслаждаясь полетом, как жаворонок по весне. Двигатель толькотолько доведенной серии "К" глухо, солидно звенел, как бы намекая, что, в случае чего, он может добавить и еще, столько, сколько потребуется Повелителю. "Десятка", которая по существу перестала быть "десяткой", превратившись в нечто совсемсовсем иное, плотно "влипала" в воздух на постоянных курсах и в движении ее чувствовалась стремительная, упругая мощь. Подчиняясь любому движению рукоятки, со спокойным, достойным изяществом, без малейшей натуги выделывала такие номера, которых не постыдилась бы и легендарная "тэшка", а в его руках потом добавила еще коечто и от себя. На удобно изогнутых, что хотят, то и делают! экранах по первому желанию, но еще и при необходимости выводилось все, что душеньке угодно, и не только цифирь, но и картинки. Цветные. Про электронный "борт" вообще нечего было и говорить, слов у него таких не было. Но "фармацевты" не забывали о них, и с каждой неделей бывшая "десятка" становилась все надежнее, экономичнее, прочнее. Все более зорким становилось ее, недавно еще подслеповатое, зрение. А вот в том, что машина стремительно умнела, была уже его, майора Гладилина, непосредственная заслуга, потому что каждый вечер, вне зависимости от того, были в этот день полеты или нет, он уединялся с малахольными ребятами из какойто конторы, называвшейся почемуто Отдел Легкой Фракции, и вместе они делали все новые программы для неизбежного, неизбывного в те укромные времена "МПБ 4.ТЧ1024/ ПА", бывшего, помимо всего прочего, тактическим "мозгом" машины. Иртенев оказался на сто процентов прав: после этого изделия от них наадолго отстали с разработкой новых процессоров, и они смогли всецело посвятить себя разного рода "подкожным" разработкам. А к Седьмаку подошел его двадцатисемилетний представитель у "фармацевтов" и пошептал на ушко чтото такое, от чего он начал вовсю отмахиваться и брызгать слюной. Он разве что только не крестился, и орал:

 Изыди, сатана! Не смущай, дай доделать машину, лучшую машину в мире, а это без меня! После меня! Стаар я, понимаете?

 Аа, Гриша, с подозрительной благосклонностью, даже улыбаясь, пропел Великий Инквизитор, и вышепоименованного Гришу словно ошпарило с ног до головы ледяным кипятком, бросило в жар, а потом в холод. За считанные мгновения он перебрал в голове все, что могло бы считаться у шефа прегрешением, ничего такого не нашел и несколько успокоился. Принес чтонибудь интересненькое? Ты говори, говори, я же вижу, что тебе не терпится…

 Простите, Юрий Валентинович, вы сами указали, что все, связанное с делом "Ушкуйников" доводить непосредственно вам, не исключая мелочей…

 А как же иначе, Григорий Фролыч. Делото важное. Тем более, что на настоящий момент раздобыть мы не смогли даже и мелочи. Аналитики работают, создается некоторая общая картина того, что и куда идет, для чего используется, а раздобыть нет. Не получается… Так что там у тебя?

Второй референт, бывший у всемогущего шефа чемто вроде порученца по нетиповым, под личный контроль взятым задачам, почтительно положил перед ним извлеченную из новенькой папки бумажку. Юрий Валентинович, поправив очки, углубился в чтение, а референт, затаив дыхание, ждал реакции. Наконец, тот дочитал и аккуратно сложил очки, хотя обычно носил их постоянно.

 Сотрудник "Крест", значит… У него достаточная квалификация по эээ… основной специальности?

 Скольконибудь прямо использовать наше влияние вы запретили после случая с "Провизором", а плохих "ушкуйники" не берут вообще. Никуда. Словечко замолвил папа сотрудника, ответработник, но и без этого… Говорят вполне грамотный терапевт…

 Ответработника, задумчиво повторил видный поэт, а на чем же его тогда прихватили?

 Ее, деликатно поправил молодой человек. На аморалке, на третьем курсе Второго Московского… Оччень темпераментная была особа: ее, понимаете, засняли одновременно с тремя, во время…

 Без подробностей. Брезгливо проговорил хозяин кабинета, бывший по натуре аскетом. Так вы говорите, этому можно верить?

 Выводы очень грамотно обоснованы. "Крест" вообще работает не за страх, а за совесть. Но ведь все равно мелочи…

 Не скажи, не скажи… Склероз он ведь у мноогих… он безотчетно потер руки, а эскулапа этого надобно этак остороожно зацепить. Подумай. А насчет любящего сына надо бы озаботиться, чтобы до Бравого Полковника совершенно случайно дошли бы косвенные сведения о его деяниях. Пусть подергается, поперетряхивает свою хваленую службу, глядишь, и ошибется в чем… Слушай, а насчет почек они там ничего не выдумывают?

 Тактактак… Ввот ведь меррзавец! Чего удуумал! Сокрушу, ушатаю, на ноль помножу!

 Не так быстро, угрюмо отреагировал Иртенев, у меня не так много композиторов с такой специализацией. Все на счету. Так что Завалишина я вам не отдам…

 Нононо! Не слишкомто…

 А ничего не слишком! Вломим, накажем, а сожрать не дам. Пусть на рабочем месте отбывает, если уж вам так неймется хватать и тащить. Был бы он шпионом… А так… Знаешь, а ведь я не знаю, как поступил бы на его месте! А ты?

Гаряев издал странный звук и отвернулся.

 Ага, догадался Иртенев, который мноогому научился, тесно общаясь со своим глубокоуважаемым шефом, не хочешь про папу? А как насчет мамы?

 Есть принципы, железным тоном отчеканил полковник, о которых мы четко условились. Есть должностные инструкции, нарушение которых равносильно измене! Поняли? Всегонавсего государственной измене!

 Плевать, с мертвым спокойствием ответил Иртенев, выдумывают себе правила, а потом говорят, что измеена! Гаасудаарственная!

 Так что вы тогда можете предложить в данной ситуации? На них же гэбэшникам довели, и они теперь врачишку трогают. Понимаете? Как рыбка наживку. Было так нарушение, преступление, а не было так сокрытие существенных сведений, представляющих особый государственный интерес… Шефа моего бывшего, заклятого, в чем угодно можно обвинить, но только не в глупости, он утечку допустит, чтобы дошло до… заинтересованных лиц с сердечными заболеваниями. Сказать каких?

 Уважаемый Дмитрий Геннадьевич! Вы прямотаки славитесь как мастер создания совершенно безвыходных, на слух, ситуаций, равно как и специалист по блистательному выходу из них…

 Лично я предлагаю расширить лабораторный блок медсанчасти, новые помещения наглухо отделить и отдать этому сукину коту в качестве… специального отдела, занятого медицинскими исследованиями. Натянем полный объем режима на медсанчасть, благо, что она все равно на территории, и сегодня же официально доведем до начальства, что, мол, в связи с государственной необходимостью организовали специальную контору по… всяким, короче, таким штукам. Тогда во, он показал общепринятый жест Пятидесятипроцентного Исполнения, они нас достанут…

 Ну вот. Такто лучше, чем людей без толку хватать… Теперь, насколько я понимаю, ту самую утечку допустим мы?

XI

По меркам еще трехлетней давности "доскафиксатор" была истинным чудом технологии, по нынешним… А неизвестно. Может да, а может нет, устаревшее изделие, древность седая, вотвот перестанут использовать, спишут процесс ко всем чертям, и его, Витю Мохова, с ним вместе. В одну канализацию спустят, да потом забудут через месяцок.

С виду, впрочем, ничего особенного: чтото вроде неглубокого лотка с отлогими краями, внутренняя поверхность полирована зеркально и отливает радугой. Слой этот бездефектный метаморфизированный нитрид бора, более твердый и стойкий, чем алмаз. Гладкость этого слоя по всем обычным меркам превосходила всякое вероятие, и всетаки смысл этого зеркала составляли именно миллиарды регулярных, совершенно одинаковых углублений. В них, повинуясь энергетическому импульсу, фиксировались "сборщики", до этого момента взвешенные в слое синтетической воды. Все, оставшееся после импульса во взвеси, считалось заведомонепригодным для дальнейшего использования и безжалостно утилизировалось. Еще импульс и "сборщики", всплыв, оказывались готовы к дальнейшему использованию. Проверенные, надежные. Безупречные. Только после появления "досокфиксаторов" молекулярная сборка стала тем, чем являлась в настоящий момент: способом получения безукоризненных изделий. Не имеющих вообще никаких дефектов. Настолько, что после долгих сомнений решено было устранить службы, контролирующие качество серийных изделий.

Но до того, как поступить в работу, "доска" (в просторечии их все именовали попросту "подносами"), трижды промытая той же синтетической водой, вместе с зафиксированными сборщиками шла под настоящий контроль: в вакуумной камере испарялись последние остатки воды, а на "поднос" падал поток жесточайшего ультрафиолета. В фиксированном положении сборщики не повреждались излучением, но все вместе давали совершенно особую дифракционную картину. Если она соответствовала шаблону, заложенному в памяти ЭВМ, то загоралась зеленая лампочка, и порция "сборщиков" шла в дело. Если нет, вспыхивала лампочка красная, и на экран выводился, не всегда, тип брака, а "поднос" возвращался на исходную позицию. Процедура была организована так, что рабочий "поднос" и "сборщики" ни единого раза не контактировали с открытым воздухом. И тем более, с руками работяги. Не достойны, значит. Когда делали и пробовали все эти трреклятые навороты, годились, а вот теперь нет. Разгодились. Хотя, казалось бы, именно для нештатных ситуаций и существовала должность, именуемая на конторском языке "техникконтролер сборочных массивов". Нормальные люди, понятно, называли их "наборщиками", а чаще так и просто "кассирами". Они первыми начинали работу во всех цехах основных производств.

Тогда, три года назад, его вызвали. Жали ручку. Ах, Виктор ТрофимычВиктор Трофимыч. Только вы, с вашим опытом… Да: "Решающее значение для самого дальнейшего существования МС технологий…" А он, придурок, вел себя с этаким хмурым достоинством человека, знающего себе цену. Кивал сдержано. Делото, спервоначалу, и впрямь было куда как не простое. И вышло, в отличие от всякогоразного другого, далеко не сразу. И в том, что вообще вышло, немалая его, Мохова, заслуга. А потом попросили проследить пока что, чтоб работа с "подносами" была бы доведена и стала бы привычной. Зарплату даали! Она и по сю пору такая же. Вот только у остальных категорий работников выросла. Все выросло. Все, с кем он начинал выросли в Большое Начальство, первачами заделались, а он он остался прежним. Его не обижают. Поздравляют на празднички лично товарищи Феклистов и Гельветов. Помимо общей премии к тем же праздничкам подносят довольнотаки толстенькие конвертики. За ручку не брезгают здороваться, спрашивают, как дела. Уж лучше бы не здоровались и не спрашивали. Больше было бы возможности считать виноватыми их, забуревших вконец и забывших старых друзей тварей. А так получается, будто он сам в чемто виноват. Самолично не справился с тем, чтоб выйти рылом, и не вышел. Они здороваются, и не намекают ни на что, но он все равно чувствует, кто он, и кто они. Рукой не достанешь. И было ему уже давнымдавно скучно, и паче того обидно, что он вроде бы как ни на что больше не способен.

Нет, он, понятное дело, и раньше раздобывал для дома сколькото специализированных "сборщиков": ну не горелкой же ему железякито скреплять, на самомто деле? Цилиндрыпоршняднище на "Жигулях" под лейкосапфир. "Вечную" смазку. И прочее по мелочи. И не он один, кстати. Но вот сегодня уже четвертый день подряд участок занят заказом другого рода: в дело пошли так называемые "универсалы". Это такие же "мосы", но только хитровыгнутые таким образом, что могут любые типы химических связей. Поэтому они, понятно, кудаа сложней, а работают гораздогораздо медленнее любых "спецур". Без композиции они вообще ни на что не годны, а поскольку композиций он не умеет даже и самых простых, то по хозяйству они не нужны ему вовсе. Но! Когда их делали, то имели ввиду, чтоб могли сделать изделие любой сложности. Справиться с любой задачей, в том числе восполнить собственное недостаточное количество. Дальшебольше, решили, что когда "универсалы" не делают никого, то пусть, по крайней мере, делают себя. Точнее друг друга. Для этого в конформации "G" они каждый имеют в своем составе фрагментик, вроде программы, цепляясь за который, "мосы" делают и делают свои копии. Процесс аж в четыре стадии, которых никто из непосвященных толком не знает. Когда "универсалы" готовят в дело, их переводят в конформацию "S", при которой фрагментик этот теряется… Или не переводят, но такие дела к ним, простым смертным, не попадают. А вот "эски" те бывают. Когда заказ и сложен, и не то, чтобы уж очень велик. Как сейчас, когда предполагается делать (Только тсс! Никомуникому! Да мы и не знаем ничо…) моноблочную РЛС типа "Циркуль" для новых самолетиков. Запустят параллельно массивов десять, они и дозреют неспехом, зато, говорят, с композициями мудрить сверх меры не придется. Неспехом, но и не медля, как тут делается все. Он никогда не забудет, как несколько лет тому назад занесла откудато нелегкая мудакапогонялу из сфер уж вовсе заоблачных. Было это совершенно явным недоразумением, поскольку в этом деле случайные люди, и, тем более, такие вот анекдотичные идиоты, словно вышедшие из сценок Аркадия Исакыча Райкина, не попадались вовсе. Похоже, что он вовсе не был в курсе, куда именно его занесло, понятия никакого не имел о специфике Комбината, наверное он толком не разбирался ни в каких производственных вопросах и, как многие, многие другие, выезжал на обычной магии безотказных заклинаний про выполнение и перевыполнение, атмосферу высокого трудового подъема, ударный труд на благо любимой Родины, трудовую вахту ко Дню Взятия Бастилии… Короче, как в том анекдоте: "Шестисотой годовщине Куликовской битвы Шестьсот Ударных Недель!!!". И тоже начал гнать, что, мол: "Медленно, медленно работаете, товарищи…" и чтото там еще про встречный план, и как Иртенев, чуть приподняв веки, глянул ему в глаза и сказал тихотихо:

 Перевыполнение плана есть его нарушение. Так что мы, извините, сделаем ровно столько, сколько необходимо. И ни шпулькой больше! И ни единой колыбашки Притвица сверх заказанного! Ни одной передненижней вуали, которая валялась бы, дожидаясь подвески! Но только насчет колыбашек Притвица, давайте строго между нами, вы же понимаете…

На беду, у идиота оказался маломальски нормальный секретарь, который догадался, что над шефом издеваются. Вернувшись в Москву, они попробовали устроить скандал с требованием Согнуть В Бараний Рог. Гаряев тогда, помнится, самолично отправился в столицу нашей великой Родины ГородГерой Москву, напал на всех врасплох с требованием выяснить, кто именно, вопреки требованиям установленного на предприятии и утвержденного Режима, направил к ним совершенно ненужного человека. Некомпетентного, не имеющего понятия и т.д. Подвергая опасности, ставя на грань срыва и т.п. Придурок, хоть и оставался мил сердцу иных из Вершителей, как социальноблизкий и до слез понятный, но, однако же, вылетел на пенсию по состоянию здоровья быстрее поросячьего визга, а перед этим по нему еще всласть потоптались компетентные органы.

Так или иначе, четвертые сутки подряд приходилось набирать "универсалов", а такое случалось вовсе нечасто. Так что давний соблазн раздобыть некоторое количество не просто "универсалов", но "универсалов" комплектных, в данном случае оказался непомерно велик. Другое дело, что он пока не имел ни малейшего понятия, что стал бы делать с такой добычей: хоть он и не отдавал себе в этом отчета, но по большей части интересовал его сам процесс: раздобыть то, чего остальным раздобыть не под силу. И ничего смешного, совершенно подобные побуждения владели искателями Грааля а также восходителями на восьмитысячники и изыскателями обоих полюсов: все они в поте лица своего и с риском для жизни искали вещи, которые им были, вообще говоря, вовсе не нужны. А так, для самооправдания справного мужика, у него существовали некие смутные представления о том, что спустя какоето время он непременно изыщет для похищенного добра надлежащее применение. Вот покумекает малость и найдет.

План его был прост до гениальности: среди не прошедших "кассу" универсалов непременно есть "висяки". Подругому просто не может быть: наука не допускает. Среди "висяков" непременно встретятся такие, которые висят по причине того, что не сумели выйти из "G"формы. В таком массовом заказе просто обязаны быть. Не могут не быть, когда счет идет на триллионы единиц.

Он никакого представления не имеет о последовательностях как одного, так и другого фрагмента, но седиментационную и флотационную, совершенно случайно, конечно, знает и про то, и про это. Так что с разделением и концентрацией все будет в полном порядке.

А если со всем старанием, с надлежащим кряком, постараться отщепить, оно и отщепится. Как непременно откроется заржавленный замок, ежели его смазать, промыть керосинчиком, а потом по нему, со смыслом, вдумчиво! постучать.

Вот и разные вроде бы вещи, а правила работы веесьма похожие. Смазать, постучать, покачать. Попробовать. Во всем этом нет ни капельки "верняка", но, однако же, в умелых руках подобные немудрящие действия приводят к успеху в половине случаев. Больше, чем в половине.

А потом в соответствующую фракцию, где, по идее, будет висеть отщепленный фрагмент, мы добавим "S" "универсалов".

Ибо сказано, что при каких условиях отщепляется, при тех же и присоединяется. И с тем же катализатором.

Улучив момент, он снял с трубы утилизатора, в который сливали смывы со снаряженных "подносов" собственноручно изготовленный по МСтехнологии фильтр. Установил он его сразу же, как только пошел большой заказ. Невинно выглядящий квадрат из белой материи был снабжен голубой каемочкой и точьточь напоминал классический мужской носовой платок. Для вящей правдоподобности он даже высморкался в "рабочую" сторону, свернул фильтр соплями внутрь, скомкал и сунул в карман. Улова по всем прикидкам должно было хватить. А что? Никто никому не запрещал делать носовые платки из молекулярно собранного текстиля. Сувенир на память. Можем себе позволить. Но это так, мысли, порожденные пуганой головой советского человека. При всей дьявольской предусмотрительности молодцев из Режимного отдела они всетаки пропустят засморканный платок в кармане степенного, солидного, справного Виктора Трофимовича Мохова, ветерана из ветеранов и одного из основоположников. Незаслуженно забытых и недооцененных. Теперь, на Комбинате, он вообще повадился ходить в сером с жемчужным отливом плаще, шляпе с полями, отпустил толстые, вислые усы с заостренными кончиками, похожие на небольшие моржовые клыки, взматерел, и завел себе небольшое такое, тугое брюшко, и, таким образом, меньше всего напоминал злоумышленника.

Личный гараж Мохова, уже давнымдавно превратился в нечто среднее между благоустроенным складом, мастерской с недурным станочным парком и небольшой, но очень справной лабораторией. Даже вытяжной шкафчик был, дас! И хватит дышать всякой дрянью исключительно по причине собственной безалаберности… Не выдержав по вечеру, после работы, он приступил к изысканиям немедленно. Специфика работы была такова, что до определенного момента перерывы были, можно сказать, вовсе недопустимыми, и поэтому он, прямо как в старые добрые времена заработался до пяти. Как раз в это время, после ряда неудачных, но зато предельно методичных попыток, когда он в очередной раз чутьчуть, сменил "пэаш" среды, светлобурая жижа самодельной среды вдруг начала стремительно светлеть и стала совершенно прозрачной, оставив на самом дне тонкий слой коричневого осадка. Если бы он читал в свое время "Золотого теленка", то, глядя на результат колоссальных ухищрений изощренного разума, помноженного на огромный опыт и звериное чутье, мог бы вслед за главным героем повторить бессмертную фразу относительно мечты идиота. Но "Золотого теленка" Виктор Трофимович не читал, поскольку не видел в художественной литературе никакого толка. Искренне не понимал, как люди могут читать заведомые выдумки, зная, что это выдумки. Поэтому, вместо того, чтобы бесплодно воспоминать, он уже кумекал своими тяжелыми от бессонницы мозгами относительно возможных способов применения добытого сокровища в домашнем хозяйстве.

На тяжкий, лишенный всякого полета, но предельно методичный процесс кумеканья ушло почти три месяца, после чего он както неожиданно вспомнил о смешноватом кургузом мужичкетехнологе, который выдумал чегото заумное, был резко опущен начальством, запил, и, в итоге, был уволен по статье. Теперь оставалось только выяснить, съехал ли уже экстехнолог с ведомственного жилья, на которое потерял, в принципе, право или же не успел? От этого зависело очень много. Но можно также сказать, что все происходящее только выглядело кумеканьем, только выглядело поиском: философия или не философия, а законы физики в конечном итоге проявляются в процессах, казалось бы, куда более сложных. Мохов не мог не встретиться с Костиным, потому что, если гдето есть положительный заряд, то тем самым, пусть сколь угодно далеко, находится ему противоположный. И если они есть, то уже фактом своего существования обречены на встречу.

Твердый, как хорошая сталь, продолговатый предмет, похожий на уродливый желудь, нелепо дернулся, вытянувшись по длине почти вдвое, дернувшись сократился до прежней длины и за этот удручающий цикл продвинулся вперед миллиметра на три. Вытянулся снова. Тогда Петр Карлович Керст отключил ток и взял свое детище в руки. Такой же твердый и неподатливый, как в сокращенном виде. Охохо!!! Уже сейчас, в своем предельно неразвитом, изначальном, медлительном и неизбежно несовершенном виде его "переменные связи с терминальной позиционной фиксацией" могут совершить переворот во многих областях техники… Да вот хотя бы изменение стреловидности крыла без всяких там сложных, ненадежных, уязвимых механических узлов. Рули на тех же аэропланах, причем идеальные для электродистанции. То же для любых надводных судов и подводных лодок. Название идиотское, а на самом деле чтото вроде неорганических металлосиликатных мышц, только мышцы в напряженном состоянии устают, а его системы нет, зато мышцы на расслабление не требуют энергии, а его системы требуют на любое изменение формы. Таблииц… Хоть и на ЭВМ, а составлять придется чертову уймищу, для каждой длины и исходной геометрии, потому что уравнения пока что получаются в частных производных нелинейные, а дожидаться, пока теоретики изыщут общий подход к вычислениям, не было никакого резона. Это все равно как если бы первобытные люди отказались бы от пращи, дожидаясь открытия законов баллистики.

Громовое шипение, от которого захватывало дух, постепенно повышалось тоном, становясь оглушительным, нестерпимо режущим слух свистом, так, что наблюдатели заткнули уши предусмотрительно заготовленными затычками. Впрочем глаза у них тоже были защищены непроглядночерными очками. Приземистый агрегат, установленный на импровизированном стенде там, в балке между холмов, как раз и был источником звука и зловещего, режущего блеклозеленого сияния, которым светился испускаемый им факел.

 Спектроскописты, не оглядываясь, проговорил Еретик, очень серьезный человек лет двадцати девяти, в очках и с ежиком коротко стриженых волос, температуру…

 Девятнадцать с половиной приблизительно.

 Температура подложки?

 Пока восемьсот пятьдесят. Рост за… за четырнадцать уже минут.

 Тягу в сорок две тонны вижу сам. Благодарю покорно…

Над позицией нависла напряженная тишина, потом один из наблюдавших, тоже человек в возрасте до тридцати лет, не выдержав, нарушил молчание:

 А если Слушко услушкает?

 Победителей не судят.

 Ты отлично знаешь, что у нас судят…

 И у нас не судят. У нас едят. Так что, в конечном итоге, не судят всетаки… Факел?

 Устойчивый.

 Время режима двадцать одна минута.

 А дальше что?

 Дальше? А дальше мы эту штуку запорем. Не годится она, понимаете? Делали наспех, в условиях идиотской секретности, недодумали. Вне зависимости от результатов испытаний все нужно будет делать с самого начала. Тяжело, бескрыло, громоздко, переусложнено. Повышайте мощность…

Злой огонек у дюзы увеличился и стал ярче.

 Температуры выхлопа и подложки каждые тридцать секунд.

 Двадцать три четыреста, девятьсот восемьдесят… Двадцать три четыреста, тысяча ровно… Двадцать три пятьсот, тысяча сто тридцать… Двадцать три пятьсот, тысяча двести девяносто… Двадцать три пятьсот, тысяча четыреста тридцать… Кривая роста температуры подложки приобрела характер экспоненты!

Прозрачный от чудовищного накала факел на миг налился опаловым сиянием, обесцветился, резко удлинился.

 Испарение активного слоя! Испарение подложки!

Модель внизу исчезла в ослепительной вспышке, ярко светящийся шар с угрожающей медлительностью всплыл к пасмурному небу, а до наблюдателей донесся резкий порыв горячего ветра. Еретик, в миру Ерезин Юрий Кондратьевич, прищурившись, некоторое время созерцал расплывающееся в небе грибовидное облако, а потом проворчал:

 Бум. Через пять минут стрелки автоматически сойдутся на двенадцати, и произойдет маленький ядерный взрыв… Даже в таком убогом виде наша скороспелая самоделка по всем статьям превосходит все имеющиеся двигатели третьей ступени… И какие же из всего этого мы можем сделать выводы? Саня?

 Принципиальность вредна принципиально. Не нужно даже и пытаться делать аппарат, выходящий на орбиту целиком. Взлет с гиперзвукового носителя то, что нужно. И ничем это не плохо.

Еретик кивнул и обернулся к другому своему соратнику.

 До "чистого" трансатмосферника мы не доросли идейно и эволюционно. Проговорил тот. Нужно навести справки, как обстоят дела с Базой в хозяйстве Седьмака.

 Мы сделаем и то, и другое, подытожил Еретик, и получиться должно неплохо. Вот только…

 Да, только. Узнает Слушко, и будет большая беда. Старик великий конструктор…

 Был великим конструктором.

 Грань, знаешь ли тонкая… Но он злопамятен, как слон, борьбу ведет всегда до полного уничтожения противника, и является убежденным интриганом.

 Как все они.

 Как все они. Иначе в те времена было просто не выжить. Так что придется и нам.

 В интересах дела и спасения шкуры ради. ДориоДоренский вытребует нас к себе.

 Я, вообщето, ракетчик.

 И сам же приложил руку к тому, чтобы разница тихонько сошла нанет.

 Чтото меняется голуби, чтото меняется. Мы смогли провернуть это, по сути, самоуправство, которое ни за что не прошло бы еще лет пять тому назад.

 Чегочего? Что ты там такое?

Вид у бывшего технолога, смотавшегося из города сразу же после увольнения, и изысканного неумолимо методичным Моховым во время очередного отпуска в девятистах километрах восточнее, был совершенно ужасный. Невысокого, полненького, улыбчивого человека, подвижного, как ртуть, сравнительно молодого, было невозможно узнать. Лицо у него странным образом и похудело, обрезалось, и, одновременно, както оплыло, обрюзгло. Под потухшими глазами залегли сизые мешки, а на недавно еще тугих, розовых щеках виднелась трехдневная щетина. От него не то, чтобы пованивало, а отдавало запущенностью, несвежей одеждой, не бог весть каким жильем, а еще безнадежностью. Тем, что не способствует успешному проживанию в общежитие. А вот чем от него попахивало вполне явственно, хоть и не понаглому, так это перегарцем. Запашок был несильный, но устойчивый, как выхлопными газами рядом со спокойненько пофыркивающей отрегулированным дизелем грузовой машиной, трактором или танком.

 Поговорить, говорю, надо. Я тут коечто добыл, а самому не разобраться.

 Чего добылто? Ко мне зачем? Не при чем я теперь, ничего не знаю, ничего не ведаю. Знаешь, ты уходи лучше.

Глянув на него, Мохов, который, начал уже было отчаиваться, застав вместо искомого специалиста совершеннейшую развалину, вдруг жестко, понимающе усмехнулся. Как Вельзевул при виде того, кто кричит "Изыди, сатана!" надрывнослабеющим голосом. Он не для того провел вовсе небыструю и непростую операцию розыска, и сумел проделать это вполневполне скрытно. А было это, кстати, учитывая исправную деятельность службы, возглавляемой товарищем Гаряевым, было ой, как непросто! Так что теперь он ни в коем случае не собирался поворачивать назад по причине трусости и слюнтяйства спившегося инженера.

 Ты, жизнерадостно, так, чтобы не чувствовалось и малейшего намерения сострадать или проявлять душевную деликатность, хохотнул он, бесцеремонно облапив его за плечо, чего перепугалсято, а? Ты ж меня знаешь…

 Нашлитаки, затравленно прошипел технолог, так и знал, что не оставят в покое…

 А? Ты вот что, где тут есть место, чтоб можно было посидеть со вкусом, чтоб не мешали?

 Да пожалуйста! Издевательским тоном запел Костин, шутовски раскланиваясь, где прикажете! На каждом углу кабаки и бары с ресторанами! Кухня народов мира! Наапитки в ассортименте! Вдруг замолчав, он глянул в лицо Мохову в упор. Ты, Витенька, от жизни оторвался. Тут тебе не Курчинский Соцгород! Тут на всю помойку, одна "стекляшка" с портвейном! На все тридцать семь тыщ народонаселения!

 Ну тык, Анатольич, тыто ведь устроишь? Ты ж теперь навроде как местный…

 Не приддуривайся, клоун!

 А че? Зловеще похохатывал Мохов. Это я от смущения. В жизни никогда не умел взятку сунуть… Так как? Я угощаю…

 Не нуждаюсь!

 Да что ты, право слово! Нальем по стакашку, с устатку… Ты ж со смены? Так что сам бог велел. Воот. Лучку там, колбаски, килечки… Может, у тебя хозяйка какая есть, капустки там вынесет.

Слушая его, Костин непроизвольно глотнул, а в глазах его появился сухой блеск.

 Да есть тут дедок один неподалеку. Ты ссудишь рублишко, а? Я с получки вышлю…

 Ну я ж сказал! Я ж с отпускными, да еще с премией. Ставлю, инженер, это ж я к тебе пришел, это ты мне нужен, не наоборот. Не комплексуй, как выражается… Один мой стаарый знакомый.

Улица, как и соседние, как тысячи таких же в десятках, сотнях городов и поселков, больше всего напоминала овражек между косогоров, косое дно которого было засыпано толстым слоем золы и шлака. Тут кисло пахло угарцем, и прямо в глиняном русле, переныривая из одной ржавой трубы в другую, выходили на поверхность мутные ручейки, отдававшие безнадежной, сиротской вонью. И дома как рубище нищего, состоящее из одних заплат, и видно, что убогая, недоделанная разномастность эта не по бедности даже, а просто население такое. Не деревня, не город. Коров нет, козы наперечет, а вот семьвосемь встрепанных курей, от которых больше неприятностей, чем яиц, чуть ни на каждом втором дворе. Население тут проживало, как положено, болееменее сидевшее. И от оврагов пошире ветвились узенькие, совсем уж косые и горбатые овражкипереулочки.

 Так, дед, сразу же, с первого взгляда насквозь распознав природу хозяина, взял быка за рога Мохов, давай так: чтоб если после нас еще какие клиенты появятся, так ты, ежели надо, обслужи, а на двор не веди. Ейей ни к чему тебе это, старичок.

Хозяин, крепкий старик с пустой штаниной по причине потерянной при какихто загадочных обстоятельствах ноги и с нечесаными сивыми волосами, прищурился на него и ласковенько проговорил:

 А ты б, голубь, не распоряжался в чужой избе. Придешь, значится, к себе на двор, так там и командуй. А не нравится тебе у меня, так я не держу никого.

 Так, старичок, Витя остро глянул ему в глаза, вопервых, я не распоряжаюсь а проошу. А вовторых, не гордился б ты, а? И невыгодно будет, и… вообще ни к чему.

Старичок, последний раз гостивший у кума двенадцать лет тому назад, недолго, всегонавсего четыре года, помаргивая, смотрел на гостя, а в сивой голове его шла тем временем лихорадочная работа. Гость был, вообще говоря, непонятен, не тянул ни на вора, ни на обычного фраера из богатеньких… В конце концов он решил, что в его времена таких типов простонапросто не было, но ощутил при этом давно, казалось бы, позабытое чувство, когда волосы на шее, сзади, вроде бы как зашевелились: это нельзя было назвать страхом, это было, скорее, могучее ощущение опасности. И даже это не было бы вполне точным: чувство дела. Как в старые, добрые времена, когда на хазах собирались люди, Кучум, Зуб, Бесо, чтоб это самое дело обсудить. Большие люди, он в таких никогда не ходил, большие дела, он никогда не имел в таких доли. Кто их знает, этих нынешних, может, за вислоусого за этого в клочки порвут, только мало повременя…

… Больше всего он напоминал бы богатенького, удачливого и оборзевшего барыгу откуданибудь из солнечной Грузии, не будь он таким явным русаком. Молчание он, кажется, совершенно правильно и быстро понял как согласие хозяина:

 Ты так, чтоб без обид, дедусь, мы тут поначалу без тебя обкашляем одно тут дело, а потом и тебя к столу пригласим. Лады? И того, самогонку давай ту, которую для себя держишь, не обижу.

 Ну что, Сергей Анатолич, по вонюченькому?

 Мне это, бражки… Бражки для начала, а то я чтото быстро хмелеть начал. И самогонку нутро не принимает, если сначала.

 Ага. Тогда так, хозяин, бражки нам цеженой изобрази, а?

Воцарилось молчание, на протяжении которого Мохов, добыв из недр чудовищного (на двадцать две бутылки пива) портфеля копченого сала в прослойку, и окатистую глыбу какойто ветчины, пластал ее куда более острым, чем пресловутая бритва, собственноручно сделанным из краденой заготовки к лезвию УМТ ножом. Ветчина оказалась такая, что ничего подобного не приходилось пробовать ни в старые, добрые времена, ни на банкетах "с барского плеча", которые время от времени устраивало для сотрудников начальство: от нее положительно невозможно было оторваться. Так, что даже он, давнымдавно страдавший от горечи во рту и не имевший никакого аппетита, незаметно для себя увлекся.

 Откуда, прочавкал он набитым ртом, указывая на снедь алюминиевой вилкой, поданной справным хозяином к столу для особо почетных гостей, такая штука?

 Аа, бабка, куркулиха со Старого Города делает. Окорок от свиньи берет, понимаешь, и както там в тесте запекает. Я ей деньжонок на покупку трехчетырех поросят, подкормку там, литров десять "шесть девяток" когданикогда. А она мне, ведьма старая, на зиму тушенки, колбаски домашней, сала бекончиком, очень я его уважаю. Лопатку. Окорок копченый, окорок запеченный.

 Хм… Костин неожиданно задумался. Надо же! Никогда б в голову не пришло. Все продуктовые заказы выбирал. И радовался, что в нашемто Столе Заказов, болееменее есть всетаки выбор. А ты жуук!

 При чем тут, Витя пожал плечами, чего тут криминального? Всем хорошо и никому не плохо. И мне, и ей, и тебе, и, вот, он показал, даже деду.

 А подкормкато откуда?

 Так ты не слыхал? "Амиграм", за него же драка промеж куркулей. Мы еще того года в Орле синтез наладили. Скандал был, правда, страшный. Наши ни в какую, не знаю уж, кто и как утолокто их. Ну, мы и того… Имто что? Жалко, что ли? С порожняком, по договору, по госцене, все чинноблагородно, у кого хозяйство. Вот и я. Сначала, правда, не знал, что с этими мешками делать, весь подвал мне захламили…

 Так это ты бабку куркулихой называешь? Ну ладно, говори теперь, чего вам всем понадобилосьто от меня?

 Вот вы, Сергей Анатольевич, проговорил "кассир", выпивая и закусывая, уже второй раз говорите про какихто там "вас". Так мне это даже обидно, потому что никаких таких "нас" и вовсе нет, а есть один только я, собственной персоной. Никто больше не только вас не искал, но и не знает ничего… А дело мое состоит в том, что я… Что мне в руки попалась капелька "универсалов", он отхлебнул самогончика, исподволь сменившего к этому времени брагу, и уточнил, полных.

Он никогда бы не поверил, что человек может так побледнеть в такое короткое время. Лицо технолога как будто обсыпало мукой. Не в силах говорить, он только беззвучно открывал и закрывал рот, и на какойто миг Мохову показалось, что тот так и не отдышится, помрет прямо здесь, в пропахшем кислятиной, затхлом закуте, за столом, покрытом почерневшей от жизненных невзгод клеенкой.

 Так. Парень, ты такими вещами не шути. Чем угодно шути, а этим не смей… Постойка… Ааа! Ну, знаешь, я был о полковнике Гаряеве лучшего мнения, таакая грубая провокация…

 Ага. А ты не задумался, на хрена ему тебя вообще провоцировать? Да еще меня подсылать. Сам тебя нашел.

 Знаешь, а ведь я тебе на секуундочку поверил. На воот такусенькую. Хотел даже сказать, что, мол, даже о том говорить, что ты меня не видел, я тебя не встречал, а мы друг друга не знаем, так и то поздно… У меня даже хмель из башки вышибло, а это уже, знаешь, гадство…

 Не веришь, значит? Зловеще проговорил Мохов. Хорошо… Они у меня тут, при себе… Не все, конечно. А теперь?

 А… Костин выхлебал стакан первача, как воду, не понимая, что пьет. Отдышался. Даа… Теперь верю. Нет такой провокации, ради которой товарищ полковник позволили бы вынести за пределы "Проприа" "гэшку". Его никто простонапросто не поймет. Даже если все пройдет нормально, узнав, его все равно повесят за ребро. Для порядку, в назидание, а еще потому что никак, никаким образом нельзя гарантировать, что действительно все в порядке.

 И проверять не будешь, на слово поверишь, что они?

 Нет, Мохов, оттитровав граммов двадцать, с натугой сглотнул и ответил тоном почти равнодушным, мне ни к чему. А делото у тебя какое?

 Да такое, что "гэшки" без композиции почти что и ни к чему. А я, сам понимаешь, без высшего образования по этой части.

 Я, можно сказать, тоже.

 Ладноладно тебе! Своим ребятам…

 Я одно не понимаю, тебето к чему все это? Больше всех надо?

Мохов глянул на него бешеными глазами, махнул почти полстакана зелья и злобно полупровыл полупрошипел:

 Да! Надо! Не пойму только, почему вамто никому не надо? Да с вашей братией, если хочешь знать, и общатьсято прротивно! Сколько ни дай, они ничего, вроде как довольны. И на все одно универсальное выражение… Вотвот, то самое, которое ты только что… Уу, он с ненавистью потряс волосатым кулаком, так и поубивал бы вас всех. Овцы! Ббараны, только вас даже резать не надо, а можно есть прямо так, заживо.

 О, технолог презрительно скривил губы, да ты, никак, диссидент?

 По роже получишь, угрюмо проговорил "кассир", наливаясь тяжелой злобой, они еще большие ммудаки, только на другую стать… Да что там на другую, на ту же, только навыворот. Не про то толкуют, чтоб против властей, а про то, чтоб свой интерес иметь, понял? Власть свой, а мы свой.

 Так…

 Да погоди ты, дай сказать! Вот я никакое не начальство, а жратва бывает не хуже, чем у генсека. И в очереди не стою, и не переплачиваю, а как устроил проосто. Ежели с умом так все в таком роде просто. Если не зарываться, то простонапросто всегда, всего будет хватать.

 Вот ответь мне на вопрос, ответишь честно, будем дальше толковать, соврешь хоть малость, прости… С чего ты взял, что я тебе могу помочь с композициями?

 А начцеха спьяну проболтался. Он не в курсе, что именно ты там выдумал, но зато поодробно описал, как и что при всем при этом было обставлено. Он, мудило, не сообразил, что все там было проделано не просто так, не абы как, а с боольшим вниманием к мелочам. Все подробности твоей инициативы идиотской были вынюханы очень даже тщательно и с большим смыслом… И ты тоже мудило, думал, что от тебя отмахнулись, как от мухи, а на самом деле они на тебя отреагировали. Да еще как! Со всем старанием! Чтобы даже ты не понял, что сделал чтото оченьочень серьезное. Прежде всего ты.

 От меня не отмахнулись, как от мухи. Меня спустили в канализацию, как говно.

 Экие мы нежные натуры. Как мало надото, чтобы нас в порошокто стереть… Но это все лирика. Конкретно, связана твоя инициативка с композициями, или нет? Да не блуждай ты глазами, как гулящая жена!

 Связано, пискнул Костин, прямо посвящено…

 Тогда другой вопрос: это рассуждения на общую тему или рабочая рацуха?

 Не пробовал, но не вижу, почему бы это могло не работать. Понял? Не вижу.

 Так, Мохов стал страшно серьезен. И что тебе для этого надо?

 Ты карбинные, из "пяти девяток" нити можешь? С боковыми радикалами?

Виктор Трофимычи только презрительно губу оттопырили, не желая отвечать на столь глупые вопросы.

 Ага, с этим, значит, порядок… А вот чего у нас нет, так это эвээмки. "Топазика" бы. Без него ничего не выйдет.

 Есть. Помедлив, ответил Мохов. Гельветов по старой дружбе устроил.

Костин недоверчиво хмыкнул:

 Это ж как? Там, между прочим, все процессорные блоки исключительно по адресным номерам и сериям. И если какойто пошел тебе, то гдето не смонтировали устройство. Подругому никак. А уж в то, что некоему Виктору Мохову отвели в серии адресный номер, прости не поверю. Гельветов там или не Гельветов.

 Да. Всегда говорил, что интеллигенции к мозгам да еще бы и голову. Объясняю: шла большая серия на истребители. Одну эмпэбэ взяли, да и конфигурнули не так. Ошибочка вышлас. А у них, у авиационщиков правило, ошибочно конфигурированный блок считается негодным. Глупость, конечно, не знаю, кто это выдумал, но такое у них правило. Я попросил. Он подписал. В ознаменование заслуг и в связи с производственной необходимостью.

 Правда? Голос у технолога казался севшим от восторга и легкого безумия, как у неожиданно помилованного. У тебя правда "Топазик" есть? Не шутишь? До этой минуты державшийся болееменее почеловечески, хоть и в стиле некоторой отрицаловки, технолог в один миг потерял всякое подобие собственного достоинства и превратился в форменного подхалима, жалкого кусочника, заглядывающего в глаза. Нет, правда, а? Золотой мой, серебряный, ну скажи, не томи душу…

 А чего б это ты мне не веришь? С какой это стати?

 Так. Тогда, брат ты мой, ты обладатель сокровища, равного которому нет. И ни у кого, ни у миллиардеров, ни у венценосцев. Не знаю, чего бы ты не мог в конце концов, потихонькупомаленьку получить. С моей, понятно, помощью…

 Не я, а мы. Мы можем получить.

 Ой, да что ты, Витенька, в самом деле… Мне ж одному ничего почти не надо. Катерина моя от меня ушла почти что сразу, как уволили.

 Так, значит… Поздравляю тогда. Если увольнение привело к разводу с такой прродажной стервой, значит и увольнение было на пользу и вовремя.

 Молчи! Не ссмей!

 Ты чего? Мохов с искренним недоумением пожал плечами. Не хочешь же ты сказать, что эта дешевая предательница стоит доброго слова? А насчет "всего", это ты погоди. Потихоньку будем. Так, чтоб нигде, никаким боком не светиться бы. Вещи какие попроще, попонятнее и этакие, знаешь…

 Безличные.

 Вово… Говорил же умный парень, все наскрозь понимает. Если вовремя мозги вправить.

 Ой, вдруг всполошился Мохов, а как же это мы устроимсято? Понимаешь, побыстрее хотелось бы… Ты ж вот на "Топазе" толком не работал, не знаешь, что это такое, после него даже писать от руки, ну, почти что нестерпимая вещь, какой хочешь чертеж, любую схему, как захотел, так и изогнул, сразу все с расчетами, никаких тебе справочников, все у тебя на "дорожке", на СПЗУ, и искать ничего не надо. Я первое время, как отлучили, все отвыкнуть не мог, хватался. Так, наверное, калеки не могут привыкнуть, что нет ноги, и это навсегда. Я ж при нем, при "Топазе" моем яхонтовом, человеком себя чувствовал! Все неприятности через пять минут забывал!

 Скоро забудешь. С чего начнем?

 Со стандартизации, пожал руками Павший, как все и всегда. Первонаперво нам надо, кровь из носу, изготовить "прялку", чтоб, значит, только компнити делала, и больше ничего. Ооо, он закатил глаза от прдвкушения и потер руки, с "гэшками" я наборчик спецур приготовлю, мааленький такой! Он свел пальцы, показывая. А больше у нас проблем не будет!

 Будут. Что делать, чтоб купили как можно больше, кому и как сбывать, чтоб, значит, комар носу, и что брать взамен вместо денег, кроме денег, и все такое прочее.

 Запчасти раз, Костин загнул один палец, клеи два! Что еще? Для начала? Инструменты?

 Эээх… Все можно, потихоньку, но, брат ты мой, на рэсэфэсээр широко не развернешься. Особенно сразу. Здесь слишком советская власть сильна. Нет, мы, конечно, начнем потихоньку, но так, стратегически на ближайшую перспективу надо не в пример ближе к югу подаваться. В теплые края.

 Может быть. Но, главное, нам не обойтись без посторонних. Причем не только без посредников, это само собой. Нужны будут подручные.

 И нужно будет побеспокоиться, чтобы никто из них не понимал истинной сути происходящего.

 Надолго это не выйдет.

 Нам хватит, а остальные пусть позаботятся о себе сами.

XII

 Эхехе… Прямотаки и не знаю, что вам, ребятки, посоветовать… Короче, пишите: артели инвалидов раз, народные художественные промыслы два, модельные цеха обувных комбинатов три. Это для начала. Ну, а далее, как положено, со всеми остановками…

Кордированная пленка на теплицы!!!

Процедуру он знал прекрасно. Сам попадал под раздачу второй раз, а иные собратья по промыслу попадали и по четыре, и по пять раз. Выкручивались. Правда, им было проще, а он, какникак, был всетаки студентом. Ему визит в отделение мог дорого обойтись. И хрен бы с ней, со Строгановкой, да жалко было расчудесной жизни, которую он вел в Москве, имея законный статус студента. И всетаки он знал процедуру, и уже объяснил гражданину начальнику, что семь пар "Супер Райфл" и двадцать две упаковки "Голден Леди" он купил на толкучке у какогото вовсе ему незнакомого вроде бы как морячка, а деньги ему прислали, собрав по копейке, друзья детства, проживающие в старинном городе Ельце. Друзья, подруги, подруги друзей, друзья подруг и даже уже и жены коекого из друзей. Мужей подруг, увы, нету, плохо в Ельце с женихами. Он даже деньги, присланные, еще не успел все потратить…

Но вот то, что кабинетик несколько не соответствовал уровню правонарушения, хотя и был, понятно, в надлежащей степени казенным, потертым и вонючим, сбивало с толку. Еще больше сбивало с толку, что ласковую, душевную беседу с ним вел совершенно незнакомый подполковник милиции. Небольшого росточка, около пятидесяти или чуть за полтинник, морщинистый, с бесцветными волосами, и оченьочень подходящий ко всей обстановке. Такой же вроде бы потертый и запущеноказенный. Вот только по поводу запаха Петя ничего сказать не мог, както не с руки было нюхать. В этот кабинетик к этому подполковничку он попал после того, как с ним поработал тот, кому и положено. А вот майор, и уж тем более подполковник ему положены не были. В этом он был уверен свято.

Вот если бы, к примеру, проводилась какаянибудь компания по борьбе с фарцой, то да, и привлечь пристальное внимание можно было бы, и огрести по полной форме, и даже загреметь, но не было никакой компании. Они бы знали. Не трогал никто знакомых Питу профессионалов розничной и мелкооптовой торговли "фирмой". Так что дело выходило вовсе кисло.

А особенно досадно было то, что Пит никаких серьезных вещей за собой и вправду не помнил: ни валюты, ни, не тем будь помянута, наркоты. Ну ничего сверхъестественного, и никого такого, кому нужно было бы раздувать эту историю. Так что одно из двух: либо ктото сдал, свалив на него нечто такое, о чем он ни сном, ни духом, либо его с кемто спутали. И в том, и в другом случае дела его до крайности хреновы, поскольку что суд, что менты, что прокуратура одна шайкалейка, и всем им, по большому счету, все равно. Его походя, равнодушно сотрут в порошок просто для того, чтоб свести какойто там баланс или округлить какойто там отчет. Который подошьют и никогда больше, ни разу не прочитают.

От этих и множества им подобных мыслей Пит, бывший успешный студент, а впоследствии человек, решивший было, что понял смысл жизни, совсем загрустил.

 Ты понимаешь, дробно, мелко, нервно хихикая, веселился этот самый поношенный подполковник, все же зависит от точки зрения. Можно, к примеру, тебе, Петр Евгеньевич, поверить, вернуть товар и, со слезой умиления пожав руку, проводить с крыльца. Можно установить факт фарцы, довести твоему деканату. После этого ты пулей вылетаешь из училища и прямо осенью встаешь в стройные ряды защитников Отечества. Можно проделать все это, плюс обеспечить тебе срок условно. Или принудработы. Но помимо этого обычного, скромненького набора, скучного, как комплексный обед в столовке, из тех же продуктов можно сварит соовсем другую, хехехехехехе, кашу. Это от таланта повара зависит. Есть таакие специалисты, которые могут устроить подрасстрельную статью, ты просто не поверишь, из чего. Буквально на пустом месте. Хехехехе. Я это тоже неплохо умею. Вот возьмем, к примеру, твое хобби фарцу… Ты про Гену Кеермерена, понятное дело, Крокодила, слыхал? Он же вроде тебя, по мелочи сшибал, но у него оказался не тот папа, папа, которому надо было ойейей как бобо сделать, и какая там у Гены оказалась статья, не помнишь? Правильно, измена Родине.

Пит похолодел, поскольку был хорошо наслышан об этой жуткой, людоедской истории. Мысли метались у него в голове угорелыми кошками. Вербуют? Так тоже не его, ну, не его же! это уровень. А говорит явный мент очень даже не поментовски, похоже правда какойто узкий специалист по деликатным делам. Когда человека не едят сырым, но предварительно содрав шкуру, заживо освежевав, посолив, поперчив, добавив по вкусу специи и надлежаще его изжарив. А он тем временем продолжал:

 Вот друзей твоих Елецких можно, к примеру, оформить как группу. А ежели бы их не было, то твой намек на ихние деньги я мог бы расценить, как попытку сунуть мне взяточку и сильно на это обидеться. То есть я этого делать, понятное дело, не буду, но мог бы. Ты понимаешь? А отмазки твои, дешевые, которые тебе, наверное, так нравятся, так и вообще глупость. Ты на самом деле только себе хуже делаешь. По юридической безграмотности. Понимаешь намек, студент?

Пит, судорожно глотнув пересохшим горлом, кивнул. Прикинул, решил, что хитрить и вилять с потертым ментовским пеньком совершенно бесполезно, а терять, с другой стороны, нечего, просипел:

 Что от меня требуется?

 Ой, восхищенно всплеснул ручками подполковник, ну до чего люблю современную молодежь! За деловитость, сообразительность, быструю, понимаете ли, реакцию! Прав ты, голубь: мне от тебя действительно коечто нужно. Это ты совершенно верно просек, но сейчас я тебя всетаки удивлю: ты мне нужен, по, так сказать, основной специальности. Есть в Брянской области такой райцентр, Гусь Хрустальный называется, там всякое художественное стекло делают, на заводе, а рядом, как положено, народные промыслы всякие стеклянные. Так вот ты внезапно находишь у себя боольшой талант к художественному стеклу, отправляешься туда, и возрождаешь один там ужасно старинный, самобытный, позабытый промысел. Давно утраченный рецепт. Коренную тайность.

 Я ничего не понимаю в стекле, хрипло проговорил Пит, и не понимаю, почему вы хотите взять именно меня?

 А дело в том, что, как это ни жаль, а требуется, чтоб изделия отличались тонким, самобытным художественным вкусом, носили черты личности автора, чтобы имели сбыт и за бугром. Выставки там, распродажи, коллекционеры. Вот за это и будешь отвечать, а как это без тебя мастера сделают. Вник? А почему тебя, так это тоже понятно… Ну же, ну? Ты ж умный, сам понимать должен.

 Ага. Потому что я, в отличие от уважаемых художников с завода, буду молчать.

 Ну вот и славно. Будешь молчать! А для того, чтоб молчал, ты еще и водку пить не будешь. На местето. И нне дай тебе бог даже попытаться, даже попробовать наварить чтонибудь на стороне. Сгною, ушатаю, на ноль помножу, понял? От тебя мокрого места не останется.

 Что же вы, угрюмо проговорил студент, такто. Уж вовсе не полюдски…

 Аа, вот ты о чем! У меня б ты, понятное дело, просто так работал, чтоб только не сесть по какойнибудь пахучей статье, но заказчик, старый мой товарищ, он человек, в принципе, добрый. Так что ты даже и при башлях будешь. Угодишь, так даже и при очень приличных.

Нервущиеся, моющиеся, "дышащие" обои в изысканный рисуночек!!! Крутейшая фирма, последний европейский шик!

 Сереженька, я вчера у Поляковых таакие потрясные обои видела! И Ираида эта распрекрасная важность на себя напустила, ходит с таинственным видом, ровно от директора подзалетела… Импорт. Говорит, что, мол, спецснабжение, тяжело достать, особенно если такие вот, с ромбиком, "Скат" называются, молчать, говорит, просили, чтобы, мол, людеей не подводить! Знаю я этих людей! Знаю я, через что она все это достает! Говорит правда, что дорого, аж по одиннадцать рубликов рулончик…

 Йёо!!!

 … а ты как хотел?! Зато вещь! Говорит, что на века, не выгорает, не выцветает… Мыть можно! Аа, да что там говорить! Был бы ты мужик, так раздобыл бы! Из под земли бы выкопал, а тыы… Ну че морщишься? Неправду, что ль, говорю? Уж тыто сроду ничего не добудешь! Да что там не добудешь! Ты и не видишьто ничего, что под носом творится! Ниччего ему не надо! Ни жены у него, ни детей никаких нет! Вот говорила мне мама, а я, дура, не слушала! Другието вон…

Здоровенный, флегматичный, белесый Сережа, в тридцать восемь лет начальник снабжения сборочного цеха на "Севмаше", молчал. По опыту знал, что бесполезно, и мысли в его опытной, многодумной голове текли двумя параллельными, не смешивающимися потоками. Содержание одного из них составляло недоумение: он никак не мог взять в толк, как же это получается, что он какимто образом все время слушается свою Светку? Любить, да хрен его знает, какая вообще может быть любовь после семнадцати лет совместного проживания… хотя, конечно, привык… Бояться? Да чего ее вроде бы боятся, ведь уж онто и вправду всю жизнь ее кормит, поит, одевает и на курорты возит, и хрен когда она куда от него уйдет, не такая она дура, понимает, чай, что чем треть так уж лучше всем владеть, и уйдетто так не больно и жалко, потому как хоть и привык, а надоела хуже горькой редьки. В рожу не вцепится, знает, пробовала както, так уж даавно не пробует… А вот поди ж ты, умеет както заставить его напрягаться, черт его знает почему.

Содержание другого потока размышлений составляли мысли по крайней мере отчасти профессиональные: сам собой, включившись, как подобает хорошо налаженному механизму, в голове его заработал, выходя на номинальную свою, немаленькую мощь, компьютер Доставания.

 Резину? Тут, понимаете ли, вот какое дело: есть у нас импорт. ИталоГермания, "черный ромбик" слыхали?

 Да я, собственно… Чтото не приходилось вообщето. А что ничего?

 Так гляньте. Все, что осталось от партии. Шесть комплектов.

 Аа… подходит?

 Так говорю же гляньте.

С виду, как и положено, в резине ничего особенного не было. Покрышки, как покрышки. Темносерые, вроде бы чуть посветлее, чем привычные. А так ведь не влезешь.

 А почем?

 Тридцать пять.

 Ого!

 Так ведь фирма. Того стоит.

Кряхтя и делая вид, что является тонким знатоком, солидный покупатель, явившийся по звонку от самого Николая Ивановича, нагнулся, внимательно рассматривая рельефное: "CAPCo "Manta" в сочетании с вышеуказанным ромбом, ориентированным вертикально, разогнулся, сказал равнодушно:

 Ну так что, что импорт? Чем она лучшето, чтоб тянуть на столько?

 О!

Нырнув кудато, жуликовато выглядящий жучок вынул тонюсенькую, устрашающей остроты стамеску с массивной ручкой:

 Прошу! Давайте так: пробьете разговор окончен, оцарапаете брать надо хоть один комплект. Нет так на ваше усмотрение. Ну? Хозяйской рукой…

Очевидно от растерянности, покупатель взял в руку инструмент, неуклюже, но от всей души размахнулся, саданул острием в несокрушимую выпуклость протектора.

 А? Торжествующе сказал жучок из славного рода Жучков Складских. Гляньтека, ни царапинки…

Что да то да: острие оставило не зарубку, не царапину даже, а блестящую линию вроде той, что оставляет грифель на вороненом металле.

 Не? Не вдохновляет? Ежели что, так можно и с молоточком попробовать. Тот же результат будет. Углеродный корд по всей толще, пробег вдвое, все такое…

 Дороговато всетаки…

 Так ведь, сударь, окупится же. И еще вот что: вот вы передумаете, а завтрато уже и поздно будет. У меня "ромбик" все время спрашивают.

Чтото чувствовалось. Чтото витало в воздухе. Очевидно, это было действие посредством все того же физического феномена, все того же Общего Информационного Поля, посредством которого обитатели одной шестой части суши узнавали невысказанное куда правильнее чем то, что озвучивалось неоднократно и посредством всех существующих средств массовой информации. От даваемых в навяз во время каждой подписной компании "Правды" с "Известиями" (комсомольцам, соответственно, "Комсомольской Правды") через радио с телевидением и вплоть до Закрытых Партсобраний и заседаний Партактива. Вот это вот, да, воспринималось какимто образом, неощутимо оседало в подсознании, как грязный жир в кухонной мойке, но не осознавалось, не было пониманием. А вот действие того самого информационного поля точно, адекватно и правильно снабжало людей информацией понастоящему существенной. Насчет цен, тарифов, категории снабжения города, области или предприятия, о катастрофах, которые неким чудом были вроде бы отменены на бескрайних просторах этой самой одной шестой. На завод то и дело пребывали представители заказчика, теребили, подталкивали, ругались. Говорили о поставках особой важности, привозили собственных своих угрюмовысокомерных контролеров с каменными мордами, которые отказывались общаться с заводскими аборигенами. А когда чегонибудь не хватало, толкач, замзавснаб, сам завснаб ехали к виновным или же отправлялись в Москву, разговаривали басом, полным голосом, и все в той или иной мере появлялось. В самых сложных и сомнительных случаях вставал на крыло сам директор, сам отправлялся в Москву, сам останавливался в гостинице "Москва", пробивался, как тяжелый танк, в самые высокие кабинеты, и все опятьтаки в той или иной мере было. Тарифы, премии, категория снабжения. Дом отдыха для семейных и солидных, и турбаза для хулиганистой молодежи. Все было привычно, и все было правильно. Как было заведено издревле (никто почемуто не задумывался, что этому самому "издревле" от силы лет двадцать) и вроде бы как не могло измениться. А с чего б ему, собственно, меняться? На заводе был совсем неплохой директор. В отличие от всякихпрочих, завод был реконструирован всего два года тому назад, поставили новейшее (во всяком случае, так было принято считать) оборудование, за выполнение плана спрашивали не абы как, для порядка, а на самом высоком уровне. А потом чтото изменилось. Чтото неощутимое. Чтобы навести справки, Арвид Филиппович самолично отправился в Москву, там он ничего не услыхал, но, только понюхав воздух, все понял. Ну почти все. Все, что играло хоть какуюто роль.

Когда директорская "Волга" привезла хозяина на предприятие, он прошел к себе в кабинет, едваедва здороваясь со встречными, и решительно заявил трепещущему секретарю, что никого не желает видеть. Хоть там что. Чтоб позвали главного инженера, главбуха и Петра Семеновича, и все. Ни для кого его больше нет. Хоть там что. Вот так. Зинаида Николаевна, тридцатидвухлетняя его секретарша, беззаветно преданная своему начальнику, услыхав что, и, главное, как он говорит, вдруг с ужасом осознала, что шеф как следует пьян. За ним, в отличие от очень и очень многих подобных ему, да что там многих, большинства! ничего подобного не наблюдалось. А такого, чтобы шеф поддал в будний день посередине рабочего времени, не было никогда.

Он не открыл, как сделали бы на его месте девяносто девять процентов из ста, сейф, а отверз фундаментальный портфель, извлек из него бутылку "Арарата", не отмеривая, налил чуть побольше полстакана и выпил залпом. Потом, словно опомнившись, подал сосуд вновьприбывшим и кивком подал им знак не стесняться. Даже счел нужным пояснить свои действия:

 У меня еще есть.

И выпил. А потом, со свойственной ему логикой продолжив начатую мысль, добавил, едва заметно ерничая. Точнее слегка играя пьяное ерничество.

 Похоже, однако, мандец нам. Такто вот, товарищи…

В подтверждение сказанного он снова налилвыпилкивнул и замолчал, уставившись неподвижным взглядом на дверь кабинета.

 Да в чем делото, Арвид Филиппович?

 Не знааю, вяло пожал плечами директор, снизили квоту по снабжению. А Кузьмич, падла, в глаза не смотрит. Ласковый такой. Уклончивый. Как и не он полтора года назад и в бога, и в мать, и в белоснежные ризы Богородицы, и кулаком по столу… Душа радовалась. А теперь сплошное: "В связи с перерасходом фондов…" да: "Ориентировочно до конца текущего хозяйственного года…" и тому подобную хреновину. А уж когда начал вдруг здоровьем моим интересоваться, тутто я понял, что дело совсем плохо. Никуда не годно. Начал выяснять, так, поверите ли, никто ж ничего толком не знает! Вижу не врут. Пожимают плечами, и ничего! Глаза недоумевающие. По плечику хлопают, и говорят, что все мне это мерещится, что, мол, брось, старик, не переживай, старик, да: вон какой директор нервный пошел. В последнее время. Те говорят, кому положено б знать. По всем понятиямта.

 Притворяются?

 Нее, прищурившись попьяному хитро, он помотал в воздухе пальцем, чиновник, ежели знает чтото, что простым смертным вроде тебя знать вроде бы как не положено, непременно сделает многозначительный вид. Даже если и молчать при этом будет, как подпольщик, и ничего не скажет. А тут все как один… понимаете? Не только я никто ничего не знает. Кузьмич знает… Наверное, коечто, постолькупоскольку… Ну я все понял, расспросы все прекратил, отправился к себе в номер, и начал прикидывать, как бы все то же узнать путями окольными, но точными. Он замолчал, а потом вдруг усмехнулся невесело. Кажется, выяснил.

 Ну так?

 А что? Нашими конденсаторами ссклада ззабиты, никто не забирает. И со всем остальным почти такая же картина. Хоть и секрет, но рази ж я не знаю, кто нашу продукцию брал… Брал и не берет больше. Звонил! Вот у них да! Голоса те самые, уклончивые… Не у всех. Остальные сами ни ххрена…

 Так это что ж значит? Побледнел главный инженер. Это ж значит, наши детали никому не нужны? Были, значит, он машинально налил и машинально, не поморщившись, выпил, нужны, а теперь, значит, амба? Все, значит? Что ж это теперь будет?

 А ниче! Нервно, непрерывно посмеиваясь, ввязался главбух, нам будут спускать пплан, мы будем попрежнему делать очень хорошие детали, у которых будет только один недостаток ненужность, их будут складывать на склады, периодически выбрасывать, но при этом не все… Оборудование потихоньку износится, начнем гнать откровенную халтуру… Одну и ту же, месяц за месяцем, год за годом. Будем переводить материалы, тратить ресурсы… Но никто нас не закроет, поскольку безработицы у нас нет. Нормально. Будем потихонечку жить, как живет половина заводов… Ну треть…Поменьше путевок, квартир, и денег, но совсем всетаки не отберут…

А специальный человек Петр Семенович спросил по существу:

 А чем заменилито?

Помедлив, директор с сомнением поглядел на него, а потом, на чтото решившись, извлек все из того же портфеля (вторая бутылка кончилась) средних размеров детальку и метнул ее вопорошающему.

 Кондюк. А для ряда изделий, как сказала одна там сволочь в вагоне метро у меня за спиной, монтаж в обычном смысле слова вообще отпал.

 СБИСы?

Когда главный инженер выговаривал это слово, лицо его приобрело совершенно непередаваемое выражение. Некую трудноописуемую смесь кривого презрения, глубокого недоверия и ненависти.

 Это само собой, пьяный директор осаждающе махнул на него рукой, там имели место… Место имели… ффу… какието намеки на сильноточную технику. Даже на большие РЛС… Врут, наверное. Так, он провел по онемевшему лицу, давайте, братцы, закругляться… Домой я не звонил, что приеду… Зинаида Николавна! Зиночка! Вы меня не дожидайтесь, идите домой, я тут, на диванчике заночую…

Проводив мужчин, она развернула бурную деятельность: первонаперво добыла из какихто вовсе непостижимых и невероятных мест легкую, как перышко, мягкую подушечку и подложила ее под щеку шефу, потом у когото конфисковала югославский плед и крадучись подошла к нему снова. Тот спал, беспокойно скорчившись, и чтото бессвязно бормотал во сне. Она сняла с него ботинки и шелковые французские носки, погасила свет, тщательно запрела дверь, распустила роскошные волосы, на которые ему и в голову не пришло хоть когданибудь обратить внимание, и, наконец, осуществила свою давнюю мечту, разделась и залезла к нему под одеяло. Уж теперьто он не отвертится.

Федотов совершенно внезапно, впервые в жизни удостоился высокого начальственного внимания. Директор треста Подтяжкин вообще редко обращал внимание на мелкую служебную шушеру, копошащуюся под его ногами. В результате длительной практики он выработал совершенно особый взгляд, направленный сквозь подчиненного и вдаль, благодаря чему никому из них даже и в голову не приходило поздороваться с ним, к примеру, в коридоре. Кроме того, имела место своего рода селекция, отбиравшая тех, у кого к такому взгляду имелась своего рода врожденные способности. Федотов, по крайней мере, был искренне уверен, что директор действительно не видит его. Даже и в упор. Существует только сравнительно ограниченное число способов трансформации лица просто в лицо начальственное. Один из них состоит в обретении выражения постоянной замороженности и одеревенелости. Случай с Подтяжкиным относился именно к этой категории. Худое, амимичное лицо и глаза хека свежемороженого. Его возили в черной "Волге", поскольку подобное уже было ему положено по статусу. Из присутствия он мог исчезнуть в любой момент, отсутствовать там совершенно неопределенное время, и всем этим както неощутимо подразумевалось само собой, что занят он иссключительно стратегическими, особую важность представляющими проблемами. Это был в истинном смысле этого слова ненормированный рабочий день. Чутье особого рода… у него, похоже, сохранилось, без этого он не достиг бы своей нынешней ступеньки иерархии, и, ежели когда случалось начальство, он какимто образом неизменно оказывался на месте. В подобных случаях он благообразно, умеренно оттаивал. Но, в общем, на работе он появлялся тогда, когда ему это было удобно. Это событие произошло, как на грех, именно в тот момент, когда на трестовскую стоянку вырулил на своих "Жигулях" припоздавший по семейным обстоятельствам Федотов. Увидев начальственный автотранспорт, он сделал озабоченноделовое лицо и сделал было маневр повернуться к директору чуть более, чем в профиль, но не успел: Иван Семенович, неторопливо восстав из автомобиля, увидал вдруг его "копейку" и замер. В выражении лица его даже появилось нечто человеческое. Наконец, он закрыл приоткрывшийся было рот и не без хрипотцы в голосе спросил:

 Это… Федотов… эээ… Что это у тебя за… машина?

 Здравствуйте Иван Семенович все та же "единичка", откуда у меня другая, произнес он натянув на лицо чуть подобострастную улыбку и почти без пауз, возьмется?

Он, понятно, увидел, что на шефа вид его машинки произвел значительное впечатление, но всетаки не представлял, на самом деле какое. Чернолаковое великолепие его "Волги" совершенно терялось на фоне благородного, небывалого, какогото приглушеннорадужночерного колера "копейки". Действительно, изза него, в том числе изза него машина выглядела совершенно неузнаваемой. Хотя, с другой стороны, перефразировав выражение Понтия Пилата, зададим себе вопрос: а что, собственно, значит выражение "выглядит неузнаваемой"? Она была неузнаваемой. Причем в куда большей мере даже, чем можно было судить на глаз. Хотя сильнее всего в этой ситуации Федотова поразил тот факт, что Подтяжкин, оказывается, знает его и даже помнит по фамилии.

 А… красочка… красочка такая откуда?

 Так ведь, Иван Семенович, один из самых модных в Европе колеров. "Сапфир", "перламутр", да это "черный жемчуг". Один рукастый парнишка по знакомству сделал. Я ж тут в прошлом месяце с воротами поцеловался, вот и пришлось… Он отрихтовал, ободрал, да и говорит, мол, хочешь, мол, покрою по фирме? Как сказал почем, так я, понятно, почесался, но, как говорится, снявши голову… А что очень помоему. Только он говорил, это не вполне краска.

 Ты это… Адресок черкни…

 Ой, прямо и не знаю… Он, Иван Семенович, малый пуганый, сами понимаете… Так что только тем, кого хорошо знает, или таким людям… Маленьким, в общем.

У "пуганого парнишки" был один из первых образцов изготовленного заговорщиками так называемого "АПШ", что в развернутом виде обозначало "Активный Программируемый Штамп". Это изделие включало МПБ (хотя тут хватило бы и чегонибудь попроще), кодирующее устройство, две фиксирующих плиты из предварительнонапряженного материала, и сто двадцать килограммов Керстовских псевдомышц. Пуганый парнишка, сорока трех лет от роду, со сплошь стальными зубами в сизых деснах и целой картинной галереей на груди, плечах, пальцах, коленках и более интимных местах при этом, что, вообще говоря, встречается не так уж и часто, помимо хороших рук имел вкус к хорошей работе. Он брал покореженную часть обшивки, а то и просто лист металла надлежащей толщины, ориентировал его в своем АПШ и набирал код, после чего агрегат медленно, плавно выдавал свои до пятнадцати тысяч атмосфер включительно. При этом холодный металл тек, как разогретый воск и охотно восстанавливал необходимую форму. Или же принимал какуюто новую. Электричества этот самый АПШ жрал немеренно, но дело того стоило. "Спецура" модификации "ЧМ; СКСИ//Н, Х, М,М" в считанные минуты снимало с детали все покрытия, АПШ восстанавливал ее форму, и уже тогда наступал черед "сапфира" или там "черного жемчуга". Он "завязал" четыре года тому назад, скитался и бедствовал, но всетаки держался, пока к нему не подошли по рекомендации неизвестного благодетеля. Получалось… А неплохо получалось, при том, что не клятый и не мятый. Откровенно говоря в иные месяцы выходило, как с очень хорошего дела. И что с того, ежели приходилось делиться? Это, говорят, сам Христос велел, а нам и подавно приходится. Нынешнее место вполне его устраивало, он и завязалто по причине того, что устал. А тут и спокойно, и, как ни крути, а всетаки дело. Не служба государева. Одно плохо, оброк был фиксированный, и оттягиваться, чтоб, значит, вволю было некогда. Потому все, что выколачивалось сверху, было его просто по определению.

 Что этта такое, я ввас…

 Товарищ майор, так ведь я же у вас ничего не прошу. Вообще ничего. Это ж просто в знак глубокого, сами понимаете, уважения…

 Ты что, ппадла!..

 Так ведь никто ж и не видит. Ну сами посудите, какой криминал может быть в том, если один человек по доброй, заметьте, воле, отдал другому свои собственные деньги. При том, что этот другой не просил. И мы вас, повторяю, ни о чем не просим.

 Таак… И с чего ты, сука, решил, что мне…

 С того, что старшенький ваш собирается жениться… А, так вы не в курсе? Ой, извините, в мои планы никак не входило вас расстраивать. Ну а младший, как на зло, как раз перешел в десятый, и на следующий год его надо пристраивать… Он у вас, кажется, на юридический собирается? По отцовским, так сказать, стопам? Похвально!

 А вот я тебя сейчас, деятель, возьму за воротник, и отведу пососедству. Там и выясним, кто ты, откуда, и все прочее. Вплоть до цвета твоих кишок, майор, нагнувшись к гостю, впился ему в зрачки страшным взглядом и шипел, дыша ему в лицо табачным перегаром, если мне это будет интересно. Ты понял?

 И что вам это даст, Вячеслав Борисович? Помимо морального удовлетворения, конечно? Ничего, кроме неприятностей, уверяю вас. Ведь вы же лучше меня понимаете, что никакого криминала в моем предложении не найдешь.

 Так зачем тогда предлагаешь? Что я за свою жизнь успел твердо усвоить, так это то, что даром денег никто не дает. Тем более, если это свои деньги.

 Мы исключение, Вячеслав Борисович. Вот точно такую же сумму вы будете получать каждый месяц, вне зависимости от того… Будут у нас повторные встречи, или нет. В пакетике, с номерами вразбивку, без напоминаний, до тех пор, пока вы будете находиться на своем месте… Нет, но если вам вдруг понадобится больше, то мы, в меру наших скромных возможностей…

 И, конечно, все так же, задаром?

 Может быть, мы когданибудь обратимся к вам с какойнибудь просьбой, или вопросом, но… Если вы сочтете для себя неудобной ту или иную просьбу, то кто ж вас заставит? У нас нет и не будет возможностей каклибо вас заставить.

 Так. Теперь кончай парить мне мозги, и отвечай, чем таким вы собрались заниматься, если вам понадобился я?

 Давайте так: я скажу, чем мы не будем заниматься точно. Скупкой краденого, наркотиками, стволами, содержанием малин, самогоноварением, Михаил Абрамович Блюм, прикрыв глаза, загибал пальцы, а также валютой, золотом и камешками. Мы не собираемся обыгрывать в карты какихнибудь лохов. Не будет также краж, пьяных драк и поножовщины. В вашем районе всего этого вообще станет существенно меньше. Понимаете ли, меньше всего нам нужен какойнибудь кипеж… Меньше, чем кипеж, нам нужна только лишняя дырка в организме. А если в своем перечислении я чтонибудь позабыл, так вы задавайте вопросы…

 А за что ты сидел, почтенный?

 Что, ещетаки заметно? Это было в далекой молодости. А молодость она глупа, товарищ майор. За что могут арестовать молодого человека, который терпеть не может ссор и драк? В одном месте купил, в другом продал, ну вы же понимаете… А вот вы, вы гражданин майор, много ли получили за тот самый складик возле Старой Текстильки? Какую благодарность, кроме выговора, мата, угроз поставить вопрос о неполном служебном и тому подобного? Хотя уж выто как раз соответствуете… Это не комплемент, потому что вы всетаки, извиняюсь, не дама…

 Тогда последний вопрос: почему вы подошли именно ко мне?

 Я мог бы сказать, что это потому что мы считаем вас умным человеком, и этотаки да. Я мог бы сказать что это потому что нам обидно видеть, что такой почтенный человек имеет так мало и его так мало ценят, хотя и это имеет место. Но это не вся правда, а я не хочу врать. Чтобы сказать уже всю правду, я скажу только, что я уже старый человек, и поэтому я много всякого слыхал и много помню.

Майор медленно поднял на него взгляд, гость молчал, спокойно смотрел на него, а глаза его при этом были строги, но при этом еще и полны неизбывной еврейской печали.

XIII

Позднее он так и не смог решить окончательно, с какого момента начался следующий этап процесса. Очевидно всетаки с той истории с дисками. Костин, услыхав завиральный проект бригадира сводной бригады фарцовщиков Игорька, молча покрутил возле виска:

 Вы меня что, за великого конструктора принимаете? За Шухова? За Эдисона? Так я не Леонардо да Винчи!..

Из чего можно было сделать вывод, что конструировать высокого класса приемник и звукозаписывающую аппаратуру он отказывается категорически. По причине того, что не умеет этого вообще, и не смог бы даже и под угрозой расстрела. Что максимум, на что его может хватить так это на изготовление отдельных деталей. Если ему дадут схему, характеристики и материал. А лучше, если объяснят требования к материалу, поскольку онтаки как раз материаловед. Вообще говоря, к моменту начала операции "Танго" они здорово наблашнились и решали такие технологические задачи, которые привели бы их в ужас еще полгода тому назад. Вершиной их достижений было то, что они смогли скопировать МПБ своего "Топаза". В этот момент Костин трясся совершенно позорным образом, а когда дьявольская авантюра анализа всетаки завершилась успешно, перекрестился. Совершенно машинально. При том, что он понятия не имел, как это делается, и поэтому для надежности перекрестился сначала слеванаправо, а потом справаналево. Сначала правой рукой, а потом, на всякий случай, левой. Суммарно вышло четыре раза, но это не повредило делу. Каким образом Мохов позаимствовал на однуединственную ночь основные блоки "Топаза" из запертого на ночь кабинета главного экономиста, который боялся положенной ему по штату ЭВМ прямотаки панически, осталось его маленькой тайной. Но это, повторяем, было их наивысшим достижением. На совете Малого Круга, включавшего их двоих и только их двоих исключительно, было решено потихоньку подкатиться за помощью к наиболее успешным старшекурсникам из самых влиятельных Московских вузов. Опасность была страшно велика: Костин, куда лучше разбиравшийся именно в этом вопросе, объяснил соратнику, какой настоящий процент составляют стукачи в этих самых элитных школах. Так что рисковать в истинном понимании этого слова никак нельзя. Сугубо, дважды и трижды, провозгласил он, надо обеспокоиться тем, чтобы студенты прилагали свои умные головы и умелые руки к их делу исключительно втемную. Даже не догадываясь, что именно они делают. Другое дело, насколько это, вообще говоря, осуществимо. Костин и вообще был в области межчеловеческих отношений гораздо лучшим теоретиком и аналитиком, нежели практиком и оперативником. Когда у него было время на раздумья, он, как правило, довольно точно разбирался, кому что выгодно, на что и кто способен, кто с кем дружен и как вообще будет развиваться интрига. В непосредственном общении его отличало почти абсолютное неумение каклибо повлиять на своего визави. Студенты чистые души, Мохову даже немного совестно было их обжуливать, вывели их на одного аспиранта, который, по их словам, как раз и занимался акустической аппаратурой. Кроме того, по их словам, аспирант был вовсе не от мира сего, ничем в этой жизни, кроме звукозаписи, звуковоспроизведения, обертонов и прочих мембран не интересующийся. Прикинув, они и решили, что лучшего кандидата на роль исполнителя в плане "Танго" им даже и искатьто нечего. Кроме всего прочего, слегка проследив за образом жизни кандидата, они справедливо решили, что человек, настолько погруженный в науку, вряд ли может быть стукачом. Они както не подумали, что сама по себе рассеянность ни о чем еще не говорит, сама по себе она может быть только признаком сосредоточенности на какомто конкретном вопросе. И вообще самой способности к сосредоточению на чемлибо. В довершение всех бед, Мохов решил, что разговаривать с аспирантом будет Костин, как классовоблизкий.

Уже через несколько минут разговора он понял, что абсолютно неправильно представлял себе характер собеседника. Худощавый, невысокий, страшно серьезный молодой человек с короткой стрижкой ежиком и смотрел на него необычайно внимательно, словно бы ожидал услышать от него самое важное известие в его жизни. И задавал вопросы, которые какимто совершенно естественным, лишенным малейшего коварства образом подводили отрешенного от всего мирского акустика к тем вопросам, которые технолог как раз и не хотел поднимать. Видно было, что того несколько злит бестолковость собеседника, но он только с такими и общался всю свою жизнь, а потому привык, притерпелся и примирился, как с неизбежным злом. Костин, когда ему было уж вовсе нечего говорить, начинал слишком громко и фальшиво похохатывать, хлопать собеседника по плечам и не слишком удачно шутить. При этом он отдавал себе отчет в том, что смех фальшив, похлопывания фамильярны и неуместны, шутки неудачны, а сам он нелеп и неестественен до боли. Он вообще странным образом чувствовал себя чемто вроде дворняги, пегой помеси рядом с породистой, хорошо обученной овчаркой. У них были разные весовые категории, и у технолога хватило ума понять это, хотя, в общем, он был о себе достаточно высокого мнения. В конце концов, отчаявшись добиться толку от визитера, аспирант пожал плечами и нехотя согласился попробовать собрать надлежащую аппаратуру.

Если бы они хотя бы отдаленно представляли себе, с чем им придется столкнуться, то не стали бы связываться, и бежали бы от плана "Танго", как от чумы, но к моменту истины бросать было поздно слишком глубоко застряли в своем безнадежном мероприятии. Они делали ему детали, крали детали, иногда выменивали и покупали детали, и, столкнувшись с иными из образцов, на которых не было никаких данных относительно фирмы производителя, аспирант иногда пожимал плечами, иногда молча возвращал изделия, а иногда поглядывал очень уж странно на неловко улыбающегося Костина. А потом он поставил вопрос ребром: либо ему говорят все до конца, либо он прекращает столь подозрительное сотрудничество. Прямо сразу? Прямо сразу. И денежки вернет? Можно вернуть. А можно направиться в компетентные органы, после чего перестать волноваться о долгах… На более поздних этапах Диаспоры подобное поведение Евгения Медведева кончилось бы, скорее всего, оченьочень скверно, а судьба его после подобных слов была бы решена однозначно, в духе высказывания Отца Всех Народов относительно человека и проблем. Но в то время в городских кланах не было еще Службы Ликвидации, и глупая, наивная, от полного незнания настоящей советской жизни происходящая угроза прошла. Ему очень повезло, но получилось так, что им повезло тоже. Неизвестно, поверил ли акустик сляпанной на скорую руку легенде, что Костинде сделал открытие, создал технологию, но решил не патентовать ее, пока не поимеет от использования соответствующие выгоды. Кто ж знал, что неофит и сам по себе считает жуткой несправедливостью то, каким образом оплачиваются в родной стране достижения ученых и инженеров? "Нет, горячо, чуть только не брызгая слюной, говорил он, за технологии, которые дают миллионы, в лучшем случае премия в размере двух нищенских окладов! Но чаще того, то, что могло бы дать миллионы, простонапросто оказывается никому не нужным". Видно было, что это прямотаки пунктик у этого человека, в остальных отношениях спокойного, выдержанного и малоэмоционального, даже несколько суховатого. Но достаточно было при нем сказать чтонибудь о том, как "у нас" принято обращаться с интеллектуальной собственностью, он превращался в опасного маньяка и был говорить на эту тему бесконечно, со страшным количеством повторов и примеров, ветвлений и вставных эпизодов, неподдельного возмущения и бессвязной ругани. При этом он, как и подавляющее большинство населения был, разумеется, совершенно искренне, без малейшего притворства советским человеком. Все то же: за что ни возьмись конкретно, ну, все погано, и любой согласится, но попробуй задень все пролетарское мироустройство целиком… Вот попробуй только! Девять человек из десяти совершенно искренне возмутятся и начнут спорить, и дай бог еще, если не донесут по принадлежности. А так как в дополнение к торжеству справедливости да еще дают таакую возможность тааких исследований… А если за это да еще и платят несколько побольше, нежели доцентам… Он отдался им всей душой, и весьма сознательно, серьезным кивком головы признал все меры предосторожности, выработанные Малым Кругом, предложил некоторые собственные соображения по этому поводу, и свято им придерживался. Уж онто имел все возможности привлекать энтузиазм и потрясающий интеллектуальный потенциал студентов, причем это были не только старшекурсники. Онто знал, как разбить исследования на множество конкретных частностей, не позволявших сделать какието далеко идущие выводы. Лабораторные работы. Научные кружки. Система НТТМ. К этому времени Костин Сергей Анатольевич сделал, в дополнение к "прялке", устройство, позволявшее его нити копировать. Это время характеризовалось потрясающими комбинациями людей в тех или иных группах: на этапе окончательного осуществления того же самого проекта "Танго" в одной и той же комнате могли сидеть бок о бок, к примеру, студенты Консерватории и отрешенные от грубой реальности, рассеянные математики. Музыку записывали с радиопередач, с иностранных пластинок и кассет, записи наиболее модных "бардов" и "андеграунд" приносили с концертов, это было, как всегда. Но следом начинались отличия. Запись, впервые в Советской практике, если не говорить о деятельности спецслужб! переводили в цифровую форму, а "консерваторы" последовательно, сменяя друг друга, трудясь до пота, очищали запись от накопившихся ошибок при перезаписи. Результатом процедуры было то, что полученная в результате запись оказывалась лучше оригинала. Более качественной, богаче несущими эмоции обертонами. Для того, чтобы сбить с толку спеца по прикладной математике, пришлось озаботиться тем, чтобы втиснуть "Топаз" в фирменный ибээмовский корпус. Монитор, после долгих колебаний, они всетаки решили сделать старой, доброй Иртеневской конструкции, с молекулярными лазерочками, но при этом, натурально, снабдили его маркой "Томсон Спешиэл". Студент буквально влюбился в свой инструмент, только что не целовал его при встречах и прощаниях, шумно им восхищался, и надоедливо, чуть ни каждый раз повторял, что: "Нашему дерьму тут и делать нечего, оно тут и рядом не лежало…", и каждый раз, слушая его сентенции, Основатели с трудом сдерживались от нервного смеха. Так появились знаменитые "серые" диски. То, что они целиком состояли из тубулярного углерода, диктовалось соображениями технологичности, но побочным результатом этого стала чудовищная стойкость пластинок. Чуть ни самой сложной проблемой оказалось, парадоксальным образом, печатанье "фирменных" конвертов. Но и этот вопрос удалось, в конце концов, разрешить при помощи друзей из солнечной Грузии…

При всей осторожности виновников Диаспоры, им всетаки не был чужд определенный понт: долгое, долгое время все порождения Костинской "прялки" неизменно несли на себе вертикально ориентированный черный ромбик. Пусть сколь угодно маленький и незаметный. После возникновения "копира", и, особенно, после того, как понастоящему раскрутилось "Танго" деньги заметные, деньги солидные начали исподволь превращаться в деньги понастоящему большие. Скромные, потертые торговцы, продававшие скромные кружечки, тарелочки и сервизики из бездефектного пирокерама, небьющегося и непрозрачного, скромно стояли чуть ни на всех толкучках и барахолках Европейской части СССР, на Кавказе и в областях Большого Урала, но начали проникать уже и в Западную Сибирь. Копеечные доли тоненькими струйками текли отовсюду, сливаясь в ручейки, небольшие речки и вливались во все более солидные состояния Малого Круга, в который к этому времени прочно вошел Евгений Матвеевич Медведев. Не важно, из каких начальных соображений начал он свое сотрудничество с Основоположниками, сейчас все изменилось: вольные деньги, когда их хватает на осторожное удовлетворение любых потребностей, которые только могут прийти в голову человека в Центральной России, оченьочень напоминают по своему действию некоторые наркотики. Очень трудно, почти невозможно становится жить на те деньги, которых какимто образом хватало раньше. После полуторадвух лет праведных трудов они с изумлением увидели себя обладателями больших, а по советским масштабам, прямотаки огромных, безобразных, недопустимых денег.

Парадоксальным образом одной из главных причин того, что болезнь успела столь широко распространиться и так далеко зайти, была сама по себе глубочайшая секретность Системы. Ни милиция, ни ГБ не знали о самом существовании возможного предмета сыска, а ежели искать нечего по определению, то это и не ищут. Но там, где крутятся большие и не слишкомто легальные деньги, происходит неизбежное: на новый источник товара вышли воры.

Справедливости ради следует сказать, что до этого момента Черный Ромб не фабриковал на продажу ничего понастоящему опасного: шины, пленка, фильтры, обоипосуда, очень хорошая сантехника, включая водопроводные краны и смесители, не имеющие ни единой металлической детали и не требующие пресловутых прокладок (возмущению сантехников не было границ: отмечались отдельные случаи, когда они категорически отказывались монтировать исполненные ереси устройства), грампластинки, покрытия и детали для автосервиса, вот, пожалуй, и все. К этому времени масштаб их деятельности настолько расширился, что некоторые явления стали заметны: вдруг, ни с того, ни с сего появился огромный спрос на любые автомобили, какими бы древними, раскуроченными или разбитыми они ни были. Брали "Москвичи" и "Жигули" даже разбитые буквально вдребезги, был бы номер и документы в порядке. Но новый этап, характеризовавшийся подключением к делу научной молодежи с одной стороны, и серьезных воров с другой, чрезвычайно сильно осложнил ситуацию, добавил ей множество новых нюансов и оттенков. Но и привнес неожиданно много нового, того, что значительно повысило живучесть "Черного Ромба", сделало его, в конечном итоге, практически неуязвимым.

 Учат вас учат, а все туда же…

 Опять мы виноваты, да? А сколько я писал, чтоб этот этап ссучий, хотя бы на партии разбили! Не вам писал? А то ведь всех на одну нашу занюханную пересылку! Да там одних "смотрящих" четверо! И прочих тварей… Где только подобрали такую свору! И грузины, и ростовцы, и чечены, и лезгины… И еще двое авторитетов из Питера! Для полноты коллекции!

 Ты вот что, подполковник, в холодном голосе начальства глухо громыхнула угроза, без истерик тут у меня. Обосрался так молчи… В общем, вопрос о неполном будет поставлен в любом случае, но от тебя зависит, как он будет решен. А теперь рассказывай поподробней, что за люди…

 А чего тут рассказывать, трое зэков. В помещении амбулатории удерживают двух женщинфельдшеров. Один из них неожиданно разбил большой флакон с какойто медицинской дрянью и убил старшего сержанта Бельзебаева. Или очень тяжело ранил. У одного всплыла заточка, другой овладел табельным оружием сержанта.

 Серьезные люди?

 Хуже. Один некто Квашнин Николай Захарович, сорок четвертого года рождения, более известный как Квач, болееменее, вор. А двоее… он безнадежно махнул рукой, хулиганы, истеричная, зашорханная дрянь. Один так вообще чуть ли не в "петушках" состоит. Обожрался какогото там димедрола, сидел, пускал слюни а теперь чертей ловит.

 А чего хотят?

 Я порежу ее! Уходите от окон! Порежу!!! Истошно, на жутком надрыве вопил Илюха Гнус. Один паадходит! Чтоб я руки видел! А то порежу!!!

 Чего хотят чего хотят… Морфия требуют, две пушки, десять тысяч рублей и машину с шофером. Чтоб водитель был голый и босый…

 Голый? Оживился приезжий. Любопытно!

 Ну, в смысле, в "трениках"…

 Ага. И, насколько я понимаю, в тапочках.

 В кроссовках. Мрачно ответил подполковник. Без носок.

 А насчет табельного оружия, точно? Ведь не положено же вроде бы… И то к чему бы это они две пушки требуют?

 Сказали есть. Не знаю, может правда у страха глаза велики. Проверить надо. Михеев займись…

Вышеозначенный Михеев, полоснув начальство косым взглядом, молча исчез за дверью и минут через десять позвонил:

 На месте "ствол", проворчал он в трубку, так что ложная тревога была. Как всегда свист пустяшный… Одна дубинка.

 А ты не рассуждай. Больно умный…

 Это, конечно, хорошо, но… слишком уж долго ждать тоже не годится. Устанут, запсихуют, замочат баб.

 У ннас в дессанте… начал дотоле молчавший лейтенант Губанов, здоровенный, мордатый офицер, а, что говорить!

 А что у вас в десанте? Неожиданно заинтересовался гость.

 Ну это…Веревка на пояс, разбежался и в окно, вперед ногами. И все дела. Я их голыми руками…

И скрипнул зубами, заводя себя на штурм и натиск.

 А ты умеешь?

 Я?! Я в разведке Псковской, ордена…

 Значит, умеешь. А там что решетки нет?

 Так ведь второй этаж. На первом есть.

 Понял. Что тебе нужно?

 Веревку хорошую, лейтенант загнул палец, раз. Ствол само собой. А узел я сам завяжу. Еще вот что, отвлечь бы их, пока я на крышуто полезу.

 О! Глаза ласкового, улыбчивого гостя сверкнули. Телефонто там есть, нет ли?

 А как же. Внутренний. "Два ноль два" номер.

 Ну и добро, сказал Губанов, минут через семь начинайте звонить.

 Алло! Алло! Кто у телефонато?

 Григорий Ивванович Ступин, вот кто! Зуда. Слыхал?

 Гриша, Гриша, ты только не волнуйся. Все будет. Только деньги соберут, и будет.

 Марафет где? Уй, я ее сейчас резать буду, ссуку вашу. На ленты поделю.

 Гриш, не волнуйся ты, говорю. Сейчас будет. Через пять минут прямо. И своим передай, что, мол, звонил подполковник Завадовский…

 Вон ты каким голосом запел, ментяра поганый!.. Слыш, мусор, ты еще поканючь, а я еще минутку подожду. Больно мне твои колядки по кайфу. А то, слышишь?

Завадовский услышал в трубке истошный визг гдето поодаль и довольное, негромкое покряхтывание вблизи.

 Эй, мусор, слышишь?

К этому моменту лейтенант Губанов, бывший разведчик славной Псковской дивизии ВДВ, закрепил веревку, привязался к ней по всем правилам искусства, лихо затянул особый "моментальный" узел, позволяющий мгновенно освободиться от упряжи, поглубже вздохнул, напрягся, и начал свой стремительный разбег. Спустя считанные секунда его тренированное, только чуть начавшее тяжелеть, сильное тело, прорезав воздух, всеми своими ста восемью килограммами живого веса врубилось в стену сантиметрах в двадцати от желанного стекла. Лейтенант впечатался в кирпичи краем шлема, упитанной физиономией, молодецкой грудью, коленками и чемто, вроде бы, еще. Отлетел, откачнувшись, при этом его развернуло вокруг оси и он впечатался в стенку повторно. Затылком, задницей и подошвами исполинских сапог сорок седьмого размера. Так он и повис сантиметров на десять не доставая носками сапог до узенького, сантиметра в три, карнизика. После двух подобных плюх бравый десантник пришел в себя только минут через пять, слабым движением дернул за конец веревки и ссыпался вниз. Самым странным в этой операции было то, что основные действующие лица внутри здания умудрились так ничего и не заметить.

 Ну? Проговорило по телефону начальство вежливовежливо, что было крайне скверным признаком. Трудно даже подсчитать, насколько более предпочтительным в данной ситуации был бы нормальный, душевный стоэтажный мат. И что ж вы теперь предполагаете делать, Казимир Янович?

Подполковник молчал, совершенно правильно сочтя вопрос риторическим и ожидая, что изволит сказать его благородие полковник Гришин.

 Лладно, наконец, после мучительной паузы проскрипело в трубке чрезвычайно сухо, ничего не предпринимайте там. Довольно самодеятельности. На пути к вам группа "А", слыхал про такую?

Господи ж ты мой боже ж ты мой! Матка бозка Ченстохов! Кажется, сегодня все прямотаки сговорились спрашивать меня, не слыхал ли я про то или про это! А про "группу "А" он, кажется, чегото слыхал. Вспомнить бы еще что именно. Но вместо этого он только вздохнул и сказал:

 Так мало того, товарищ полковник.

 Чего еще?

 Вроде как этап начинает волноваться.

Невидимый собеседник довольно долго молчал, а потом в трубке снова раздался все тот же скрип, благожелательный, как смотрящее в глаза дуло:

 Поздравляю… И отчего бы это?

 Отчего… Позволил себе хмыкнуть подполковник Завадовский, которому теперь уже вовсе нечего было терять. Оттого, что ЧугунЩепкин. "Смотрящий" прямо с крытки. С "Владимирки".

 Даа, этот даже среди твоего нынешнего контингента… Лладно. Семь бед… До кучи будет. Этот где?

 Рядом.

 Позови. Это, вообще говоря, его дело.

Никогда б не подумал. Явный же, типичный неоперативник. Не говоря уж о "группе "А", о которой рассказывают всякие чудеса.

Установка "Лоза" была смонтирована на шасси "ЕлАЗа", и состояла из генератора "ЭХГ 500", развивавшего мощность в пятьсот киловатт при массе в сто килограммов всего, двух газовых танков, содержавших восемьсот литров сжиженного бутанпропана, выносного рабочего места оператора и "КО2", Катушки Опорной, на которой как раз и были намотано все триста пятьдесят метров этой самой "Лозы".

Человек, возглавлявший взвод "группы "А", отличался от давешнего улыбчивого гостя прямотаки на удивление. Коротко стриженный, с едва заметной сединой на висках мужик в странной, пятнистой форме без знаков различия, он был огромен. Что бы там ни говорили о том, что в оперативной работе размеры организма вовсе не главное, а, однако же, командир этих ребяток был никак не ниже метра девяносто двух девяносто пяти, непомерно широк в плечах и обладал устрашающе массивным торсом. При этом каждое движение его было мягким, плавным, и тягучестремительным, неуловимым, не как у тигра даже, а как у какойто первобытной саблезубой кошки. И что бы он ни делал, курил ли поганую "Приму", беседовал ли вполголоса со своими, очень похожими на него бесшумноплавными, глыбообразными подчиненными, говорил ли по телефону, от него постоянно исходила страшная, явственно ощущаемая на расстоянии угроза. Так исходит радиация от реактора со снятым защитным кожухом. Так веет горьким миндалем от ленивых паров, тянущихся от прохудившегося тулова насквозь проржавевшей, допотопной химической бомбы, рачительно запасенной лет пятьдесят тому назад для какогото там крайнего случая. Негромкий офицер был как раз в этом роде и казался таким же несовместимым с живыми людьми, с обычными людьми, с любыми людьми, как несовместимы с ними эти устройства. Прозрачные, почти бесцветные глаза под полуопущенными веками смотрели равнодушно, мимо и сквозь, как на чтото, не заслуживающее ни малейшего внимания. И вряд ли он был в таком уж высоком звании, но рядом с ним не имело бы никакого значения хотя бы даже и маршальское звание, тут была своя, отдельная и совсемсовсем особая табель о рангах. Нелюдь. Смертоносное боевое устройство, только по случайности, из каприза принявшее облик человека, он вызывал озноб одним своим присутствием. Таких людей не бывает, не может быть много, потому что мир просто не выдержал бы присутствия скольконибудь заметного количества подобных ему и рассыпался бы звонким, хрустящим прахом. Впрочем, сегодня он присутствовал при намечаемом действе только постолькупоскольку, на всякий случай.

Сержант Синица, огромный, массивный, как старинный комод, белорус изпод Могилева, несколько раз качнул рукоятку насоса, и "ЭХГ 500" ожил, негромко загудел, плавно повернулась огромная катушка, и "Лоза", до противного живо извиваясь, поползла к зданию амбулатории. Давешний улыбчивый гость уселся за пульт, вынесенный метров за десять от машины и соединенный с ней рубчатым кабелем, перед экраном монитора, и вставил пальцы обеих рук в отверстия чегото похожего на резиновые кастеты на проводах. Соседний с ним, точно такой же пульт пока что пустовал. Серая змея в считанные минуты доползла до здания и без малейших усилий потекла вертикально вверх. Добравшись до края оконной рамы изогнулась вперед.

 Кальвин, негромко позвал улыбчивый оператор, не посмотрите ли?

Роботообразный офицер окатистой глыбой подплыл к нему, навис, перегибаясь к экрану.

 Того, что с заложницей, проговорил он бесцветным голосом, в первую очередь. Того, что на корточках потом.

 Вот так?

 Пожалуй, кивнул офицер, прямо под столом. Очень хорошо. Который на корточках тоже не увидит, темно.

Квач насторожился, осторожно озираясь, потому что не то слышал чтото вроде шороха, не то нет, но какоето шевеление ему явно почудилось, а он привык доверять своему чутью, а точнее, просто не задумывался, почему делает то или это. Оглядевшись, ничего не обнаружил и вернулся к былой неподвижности и невеселым мыслям. Веселиться было нечему. То есть совсем. Если бы не тот долг в "стирки"… Ему и оставалосьто два с половиной года…

 Кальвин, негромко окликнул оператор и приглашающе мотнул головой в сторону второго кресла, будете, или я Василька позову?

Именуемый Кальвином прочно устроился перед вторым пультом, напялил наушники и натянул на толстенные пальцы "кастеты", бывшие, похоже, совсем эластичными, волчьи глаза его вперились в экран.

Гнус, нагнув одну из фельдшериц лицом к стене, неторопливо щупал ее за разные места, время от времени покалывая ее острием заточки для разнообразия. Это отвлекало и позволяло пока что не думать ни о чем. Приоткрыв рот и дыша все более взволнованно, он начал неспеша, сантиметр за сантиметром задирать подол ее халата, и вдруг почувствовал легкую щекотку в правом предплечье, машинально почесав это место.

Квачу снова почудился шорох, он повернул голову и вдруг чтото скользнуло ему в ноздри, со страшной силой вцепившись в них изнутри. Причем держало это "чтото" намертво, из глаз градом лились слезы, но о том, чтоб хотя бы пошевелить головой не могло быть и речи, и он только судорожно открывал рот, как выброшенная на берег рыбина.

Илюха Гнус ощутил, как какието жгучие волокна сковали его правую руку, следом же притянув к ней левую. Руки были зажаты, как в тисках, так, что и не дернешься, невозможно, но от паники, которая ледяным кипятком обдала его спину, он всетаки дернулся, и в тот же миг рукава его тужурки превратились в аккуратно нарезанные ленты, руки покрылись кровавыми разводами, а сотни, тысячи невидимых жал, пронзив кожу, стальными крючьями вцепились ему в сами кости. Он тихонько, задушено взвыл, и замер в нелепой, чудовищно неудобной, пыточной позе, с полусогнутыми коленями, наклонившись вперед, и не в силах двинуться даже на миллиметр.

Квач держался из последних сил, вдруг осознав, что будет если… Судорожно тер переносицу свободными от пут руками… Но все оказалось бесполезно: разинув рот так, что чуть не вывихнул челюсть, несколько раз судорожно дернувшись, как одержимый Священным Недугом, он чихнул.

 Говорил же я тебе, укоризненно сказал улыбчивый оператор, глядя на экран, где освободившийся от захвата Квач судорожно зажимал то, что у него осталось от носа, захлёбываясь кровью, кашляя и пытаясь вопить. Между пальцев его торчало аккуратно, как на микротоме, нарезанное мясо, виднелись обнажившиеся, изрезанные кости и неудержимо лилась кровь, так нет, умнее всех хочешь быть…

 Даа, протянул Кальвин, неувязочка вышла. А жаль, у меня было еще так много вариантов…

Зуда, увидав, что случилось в считанные мгновения с его товарищами, молниеносно очнулся от своего дурмана и проявил завидную реакцию: он мгновенно, словно из тела его разом вынули все кости, повалился на пол, откатился в угол и забился туда. По наитию, граничащему прямотаки со сверхъестественным, он уставился прямо в объектив камеры и взвыл:

 Все, все, начальник, сдаюсь, сдаюсь! Не наадо!!!

 Все, товарищ подполковник. Товар упакован. Можно забирать. Кальвин подумал еще немного. Хотя нет, схожука сам. Хоть подержусь…

 А чего это у него псевдоним такой странный, спросил Завадовский, провожая офицера задумчивым взглядом, почему "Кальвин"?

 А почему "псевдоним"? Искренне удивился оператор, как раз разминавший пальцы. Самая обыкновенная фамилия. Валериан Маркович Кальвин. Майор гэбэ.

… Начинавшиеся было беспорядки были прекращены спустя четверть часа в единый мах: пресловутого Чугуна вдруг выхватило из толпы зэков, воздело над землей метра на два и без малейшего усилия уволокло прочь, туда, где его со сдержанным нетерпением ждали трое гигантских мужиков в пятнистых комбинезонах и глухих шлемах.

XIV

 "Желтый", "Желтый", я "Зеро раз", прием…

 "Зеро единица", слышу вас хорошо, что случилось, прием…

 Цель парная, скоростная, почти строго на юг, сорок миль. Прошу инструкций.

 Вас радары трогали, а?

 Откуда? Мы по маршруту, в обход.

 Любопытно. Курс? Прием…

 Эээ… Перехват. Все время их "трели", уже миль с сорока пяти, настойчивые, повторяю настойчивые.

 С каждым часом все страньше и страньше. Не мешайте им. Связь по идентификации.

 Да, сэр.

 "Желтый", "Желтый", я "Зеро раз", идентификация, повторяю…

 Слышу хорошо…

 Это "Флоггеры". Повторяю, пара "Флоггеров".

 Хорошо. Скоро отстанут. Это… триста миль от их базы. Конец связи.

 "Желтый", "Желтый", я "Зеро раз", продолжают висеть.

 "Зеро раз", попробуйте осторожно их стряхнуть. В шутку. Понимаете? Конец связи.

 "Желтый", "Желтый", эти парни держатся, как привязанные. Прием…

 Просто "Флоггеры"? Этого не может быть. "Зеро раз" постарайтесь сблизиться и уточнить. Конец связи.

 "Желтый", "Желтый", это точно "Флоггеры". Произвел съемку, сэр. Прием…

 Обычные "Флоггеры" "Зеро раз"? Прием…

 Точно "Флоггеры", модификация неизвестна, повторяю, неизвестна. Как будто бы несколько ниже расположены плоскости, чуть приподнят "фонарь" кабины, чуть расширена передняя часть. И еще… Ладно, сэр. Прием…

 Что такое, "Зеро единица"? Говорите…

 Сэр, они както подругому шевелятся…Не могу объяснить, сэр. Очень, очень хорошая маневренность. Прием…

Сэр молчал, потому что ему былотаки о чем подумать. Наконец, послышалось:

 Сколько времени вы там вообще крутитесь, "Зеро раз", "Зеро двойка"? Прием…

 Семнадцать минут, сэр. Прием…

 И они так и не собираются отваливать? Прием…

 Нет, сэр. Совсем непохоже. Прием…

 Курс на базу. Ральф, по прибытию я хочу видеть подробный рапорт по форме на своем столе. Обо всем, что видел, слышал и даже чуял.

 Спасибо, сэр.

Рапорт по форме, взлетая, как при сильном ветре взлетает любой лист бумаги, все выше и выше, на каждом этапе группировалась со множеством ей подобных, брошюровалась, объединялась с аналитическими обзорами по темам и, наконец, стал одним из тех кирпичиков, из которых складывается вывод. Иногда вполне даже однозначный. Это уж как получится.

 По поводу вашего запроса: к авиаремонтным предприятиям Советов, здесь, здесь, референт указал на карте, и вот здесь, в Арсеньеве, стягиваются полки, оснащенные "Флоггерами". Практически вся материальная часть, в некоторых случаях даже со штабами. Работа идет в три смены, без выходных, расширенными сменами. Ругань по поводу комплектующих и нового оборудования приобрела такие масштабы, бардак царит такой, что это даже прорывается на поверхность.

 Еще какиенибудь свидетельства?

 Большие выплаты по сверхурочным, сэр. Премиальные в давно неслыханных масштабах. Резко сокращены плановые и учебные вылеты. До минимума, сэр.

 Напрасный труд?

 Не имеем возможности судить. Только одно свидетельство о характеристиках новой модификации. Значительно увеличен боевой радиус и, похоже, маневренность. Неприятные данные о радиусе действия и ресурсе новой РЛС. По некоторым данным, она именуется "Сатрап 2".

 В итоге получается совсем новая машина. И, по сравнению с закупкой мифических "Флэнкеров", практически задаром… Игра?

 Есть вещи, которые невозможно спрятать, сэр. Те же зарплаты.

 Ничего. Это обозначает простонапросто, что полки магазинов опустеют окончательно, а на колхозных, он произнес это ужасное слово порусски, рынках цены взлетят выше потолка этих самых "Суперфлоггеров".

 Совершенно верно, сэр. Полки уже пустые. А цены на рынках… Несколько ниже, чем можно было ожидать. И чем вы только что сказали, сэр.

 Слушай, мамка говорит, чтоб я работу свою бросала. Так и говорит: бросай, мол, свой садик, я в прошлом годе на одной картошечке вдвое больше сделала… Золотая картошечка вышла, грит, по сорок копеечек, а сил нет…

 Ого! Во дает кулацкое отродье! Никакой совести.

 Знаешь что, Петь? Что б мы без того кулацкого отродья жралито всю зиму? Вон от сала не отказался небось, не спрашивал, кулацкое оно или ишшо какое! Один окорок ему запеки, другой дядя Иван ему закопти. Колбасы наделай ему, это не бессовестные были?

 Ты че взъеласьто? Я те че, денег не ношу? Я пашшу, из цеха не вылазю, а ты!.. Коптилку им кто в прошлом годе сделал? Твой алкаш Васька?

В случае чего Серафима отлично умела устроить базар по полной форме: в таких случаях визгливый голос ее прорезал тонкие стенки квартиры с такой легкостью, словно они были из бумаги, и соседи получали полную возможность наслаждаться бесплатным концертом. Но сегодня у нее были малость другие планы, а кроме того, она не была чужда своего рода справедливости: в отличие от очень многих, слишком многих других мужиков и некоторых периодов в прошлом, Петр в последнее время и правда работал чтото уж слишком много. И деньжищи таскал домой, невпример… За похмельное состояние в последнее время безжалостно лишали премии, и он, будучи пролетарием хоть и с юности, но в первом поколении, жадничал. Пил не больше, чем в прежние, укромные времена. И коптильню, факт, сделал. Ничего не скажешь. Поэтому она проделала то, чего не делала уже несколько лет по крайней мере: прилегла рядом с мрачным мужем и с легким вздохом положила голову ему на плечо:

 Я ж ниче… Хожу в садик в этот хожу, к вечеру голова как котел от визгу от ихнего… Прихожу, так мне ни до чего. Вон ты обижаисся, а мне правда… Ну ниче не хочу. И за все про все шестьдесят в месяц. А у маме ни клятая, ни мятая… Мы ведь чего в садик в этот, помнишь? Митьку надо было устроить, не с кем оставить было. Вырос, так теперь че?

Петр, хотя, как это и положено суровому мужчине, и не показал виду, но всетаки отчасти размяк, это не в силах живого человека было не размякнуть в таких обстоятельствах. Приобняв верную супругу, он сказал сравнительно миролюбиво:

 Это точно, вырос. В бане были, так там уже хреняка такой я те дам! Года через два поболе моего будет… А че? И уволься с конца апреля. Поживи до октября, грю, а там и назад можно… У Паши огород засадишь, договорисся за бутылку, ему не много надо, одномуто: дадим ему картохи мешка три, огурцов засолишь, на закуску, оно и будет с него… Тока ездиить!..

 Так я и говорю: давай машину купим…

Молчание, которое воцарилось после этой магической фразы, вполне можно было бы назвать зловещим:

 Таак, протянул Петр, чуть отодвигаясь, а ты, мать, не охренела часом? Где денегто столько взять?

 Во! Я ж и говорю! ТетьЗининого Федьку помнишь?

 Неа. Чейто не вспоминается никак.

 Да ну тебя! Серафима повернула голову только для того, чтобы изумленно выпучить на него глаза, в упор, У Васьки на свадьбе свидетелем был! Понятно, почему не помнишь, как ты тогда себято не позабыл…

Тут она вовремя остановила себя, потому что не время было для всяких там неуместных воспоминаний, их следовало оставить для следующего раза.

 Чейто вспоминаю вроде, так че?

 Так у него сват есть, машины ремонтирует. У него в гараже, на участку, чегочего только нет…

 И че?

 Чече… Они, грят, разбитую машину купить, совсем дешево, "копейка" вон всего восемьсот тридцать… Ну и сделать!

 Восемьсот тридцать, сухо усмехнулся Петр, а чинить во что выйдет, ты подумала? В тыщу восемьсот тридцать?

И тутто она, подобно опытному стратегу (хотя, почему "подобно"?) выбрав единственный и неповторимый решающий момент, бросила давнымдавно заготовленную бомбу:

 А может, и ни во что: он, грит, пускай, грит, Петр месяцокдва поработает с ним, так, заодно, и ему сделаем… Ежели что, так я ему, грит, займу…

 Не нуждаемся, автоматически сказал муж, думая уже совсем про другое, зарабатываю покамест.

И тут последовал завершающий мастерский мазок:

 Так я ж и говорю: так прям и сказал, что комукому, а Петру всегда пожалуйста, у него и руки, грит, золотые, и башка в железяках шурупит лучше не надо. Тожа золотая башка…

Но даже этот моральнодопустимый для суровой пролетарской души елей был уже почти что и лишним: то, что обладание машиной есть абсолютное благо, было для самых широких масс трудящихся аксиомой, истиной, не нуждающейся в обоснованиях. Почти такой же истиной было также и то, что благо это, вещь почти что недостижимая как по деньгам, так и по возможности машину достать пусть и за вполне, вроде бы, достаточные деньги. Стать автовладельцем, это было делом, скорее, какогото случая: выиграть в лотерею, получить в наследство, отыскать клад или чтонибудь столь же надежное и вероятное. А тут…Месяц, полтора два, ну, три, и у него будет машина?!! В дополнение к этому здесь сказался и еще один, чрезвычайно характерный для определенных кругов психологический феномен: люди очень дорожили деньгами, даже больше, чем они того понастоящему стоили, и очень часто буквально ни во что ценили свой труд. Вспахать огород в пятнадцать соток за бутылку, было настолько широко распространенной практикой, что она никого даже и не удивляла. При этом у счастливого работника существовала полнейшая внутренняя убежденность, что бутылка эта досталась ему даром. Выпивка, как это называлось, на халяву. Никто и в голове не держал, что вот это вот, может быть и совсем других денег стоит. Так и Петр, человек с действительно очень хорошими руками и лежащим к железу понятием, был совершенно уверен, что пару месяцев все выходные и коекогда после смены, это даром. Совсем пустяшная вещь в дополнение к кровным восьмисот тридцати, которых, понятно, жалко, но всетаки, по сравнению с приобретением, не очень. Халява, сэррр!!! Так что, зря его благоверная тратила какието и еще слова, уговаривая и улещая: он уже все для себя решил. И не слышал уже, как Серафима сказала, сжимая рот куриной гузкой, что она считала признаком истинного аристократизма:

 А машина будет, так и сами к маме переселимся. Двадцать минут езды всего. Ремонт сделаем, а на квартиру жильцов пустим…

 Аа, пришли значит? Ну и чего ж там на этот раз?

 Накрыли наш склад.

 Это какой же, врастяжку проговорил лысый, кривогубый человек лет пятидесяти, с полным ртом стальных зубов, с серым лицом, изборожденным крупными морщинами, точнее, не лицом даже а образиной, того типа, который бывает только и исключительно только результатом особого рода процесса. Особой комбинации врожденных и благоприобретенных факторов, из тех, которые я знаю?

 Вовин. Тот, что на Старой Фабрике.

 Это тот, о котором я не знаю, проговорил человек, отхлебывая чефирок, заваренный, правда, из "Желтой Этикетки", так что мне нет до него никакого дела. Пусть как хочет выкручивается…

 Семен Маркианыч! Семен Маркианыч! Что ж будетто?

 А что бывает со слишком жадными фраерами? Со всеми слишком жадными фраерами. И с ним будет тоже самое.

 Так в трубу ж вылетим! Не расплатимся…

 Ты не расплатишься, голубь сизокрылый. Умнее всех хочешь быть, а того не понимаешь, что только что, самолично разбазарил мне, что в деле при этом складе. Про который я не знаю. Я не знаю, не мне и расплачиваться.

 Семен Маркианыч, ну вы же знаете Вову… Он расколется до жопы, если его возьмут с поличным… Все дело в области пропадет! Как бы ни по всему Среднему Уралу! Как начнут копать…

 Ну дак а мнето што с того? Проговорил он с фирменным равнодушием, которое при подобных пиковых ситуациях оказывалось хлеще самого безудержного понта. Я укроомно живу. Вот даже не знаю ничего. Так што нечего мне пришить. А пришьют… Так не первый раз зонуто топтать.

 Все, все! Никогда больше ничего такого не будет! Все! Зуб даю! Мимо вас ни строчки не проскочит, ни крошечки!

 Не проскочит, мой нежный белый сахар, нипочем не проскочит. Знаешь, почему? Ты меня на поставщиков выведешь. На самыхсамых главных.

 Семен Маркианович! В ужасе завопил проситель, хватая урку за складчатую, как слоновий бок, тяжелую руку. Я ж не знаю главных! И не знаю тех, кто их знает.

 А ты узнай, голубь. Постарайся, фраерок дешевый. Стоит того. Закаешься вперед у своих отжимать. Знаешь, как это называется?

 Так ведь не успеем же!

Это… Хочешь не хочешь, а следовало учитывать.

 Ладно… Попомни наперед. Что за товарто на складу?

 Много товару, Семен Маркианович. Пплохой товар…

 Дурь?

 Да нет, что вы!? Дело в другом: там непродажные штуки коекакие. Для наших людей только… И для ваших. Пасты там, покрытия, полироли. Масла машинные. Не дай бог, если начнут копать, что, да из чего сделаны. Спаси, как говорится, Христос и помилуй. Лучше и вправду на марафете попасться. Не так копать будут.

 "Дур" нет? Тех самых, о которых этот пидор спьяну тогда размел?

 Нет, что вы! Это никогда. Какие склады?

 Выручу, протяжно проговорил уголовник, есть у меня человечек, как раз неподалеку при элеваторе в сторожах состоит. Он там каждую мышиную нору знает.

 Ох, мы вам так будем признательны… От нас что требуется?

 Требуется, голубь, старый вор со скукой прищурился на просителя, требуется… Две "гребенки"…

 Это рации? Будет.

 Ну и ладушки… А еще ту самую "дуру".

 Но это же невозможно! Совершенно!

 Как хочешь, голубь, как хочешь. Ты ко мне не приходил, я ничего не слышал, и разговора никакого не было.

 Будет изделие. Но, Семен Маркианович, мы должны быть совершенно уверены…

 Не воняй, он лениво толкнул собеседника в физиономию складчатой лапой, жук навозный! Еще учить меня будешь?

 Нет, неожиданнотвердо проговорил тот, побелев от злости и обиды, я просто обязан предупредить! Если к властям попадет эта… вещь, то никому не жить. Пригонят гэбэ из Москвы, все перекроют, все перероют, никого не выпустят. Изолируют всех, кто хоть чтонибудь, хоть какимнибудь боком… Даже мусоров. Полк пригонят! Дивизию! Атомную бомбу сбросят, ежели понадобится для соблюдения режима!!!

 "Гребенки"то у вас по какой зыби? Не по ментовской, случаем?

 Нетнет. Не беспокойтесь. У нас свои частоты. Их и перехватитьто никак невозможно…

 Добро… Но ты попомни! Дышать все будете, как я говорю!

 Как?

 Торчат. Двое снаружи околачиваются, двое внутри ветошью прикинулись, вроде как в засаде.

 А чего ждешь?

 Не, Семен Маркианович, насчет мокрухи уговора не было. Не возьму грех на душу.

 В чистоте решил себя, лениво проговорил вор, содержать? О душе думаешь? Дело. Но чейто они околачиваются тут так долго? Нарушение социалистической законности. Самое время прокурору дать знать. Он с них стружкуто снимет.

 Чего это вы задумали?

 А прокурора районного вызвать. Я его как облупленного знаю. Стаарый приятель. Ты пока того, с крыши слезь, в кустики там сходи, побрызгай, еще чего. Через час я те дерябну. Жди так что.

Когда старый приятель, в полном соответствии с Социалистической Законностью и присутствии понятых опечатал склад, слесарь пребывал в готовности номер один: положив на плечо полученное изделие и прищурив один глаз, он совместил перекрестие прицела с заранее облюбованным окошком. Изделие представляло из себя точную копию "ЛХР ТТО "Хрусталь", позже получившего столь широкую и печальную известность. Оно и не мудрено: "солома", по которой его вырастили, была точной копией заводской. К этому времени, так или иначе, никому уже и в голову не приходило компоновать Гельветовские "неравновески" для изготовления серийных изделий. Производство неуклонно, как неуклонно книзу течет вода, все больше и больше переходило на спектр технологий, начало которым положил Костин. Про эту злобную ухмылку судьбы сам он так никогда и не узнал.

Когда группа людей, включавшая в себя понурившихся оперативников, понятых и районного прокурора, который бурно жестикулировал по ходу внушения, отошла от складского здания метров на десятьдвенадцать, слесарьсторож нажал клавишу. Магнето типа "супериндукт" запалило смесь, и как минимум восемьдесят процентов энергии шестикилограммового заряда лучшего на свете твердого топлива со скоростью света, в едином импульсе преодолело шестьсот метров, пролегавшие между крышей сараюшки и окошком склада.

После всего происшедшего оперативный уполномоченный капитан Терентьев ни за что на свете не смог бы объяснить, что заставило его оглянуться именно в это мгновение, но он оглянулсятаки в самый подходящий момент для того, чтобы увидеть, как из окон медленномедленно, как в замедленной съемке вылетают стекла, а из вспыхнувших адским лиловым огнем проемов выплескивается белоголубое пламя. Крыша, которая вспыхнула вдруг, как облитая бензином солома, взмыла к безоблачному небу в столбе рыжего фестончатого огня. Мало того, что Лавр Евдокимов совершенно сознательно обманул вора относительно содержащегося в складе товара, дело в том, что еще и балбес Вова из глупой жадности обманул самого Лавра Кондратьевича. Полироли, пасты, покрытия… А хорошеньких круглых коробочек, в которых, свернутые особым образом в аккуратнейшие бухточки лежали в чистейшем метаноле информонити не желаете? А триста килограммов кефзола плюс сто пятьдесят килограммов доксациклина, чистейших, в порошке, предназначенных к расфасовке выпускницами детского дома Љ 9, которые были радырадешеньки это вам как? А так называемый "полностью аморфный углерод" марки "Шесть Девяток"? А металлическая губка с пористостью 97,5%, предназначенная для гидридного поглощения водорода, коего выделялось столь много при почти всех технологических процессах? Надо сказать, что если бы Михеев не сделал того, что он сделал, вскрытие дьявольской похоронки само по себе, дилетантами, могло бы привести к кудаа более печальным последствиям. Поэтому после того, как несчастный, заключенный в пятилитровую пластиковую колбу "Ремет Fe/C 51.2", предназначенный исключительно для восстановления стального листа в прежнем виде из ржавчины, целиком превратился под воздействием импульса простонапросто в плазму, в ослепительный газ, следом же рванула вся распыленная взрывом органика. Пред такими температурами воспламеняется все, что способно гореть хотя бы и в принципе, и этот второй раскат совпал по времени со звуком, донесшимся со стороны сарая бабки Клавдии. Группа официальных лиц чисто машинально бросилась к давеча опечатанному объекту, но подойти к нему не было теперь ни малейшей возможности: сорванные двери, окна и крыша обеспечили надлежащую тягу и превратили кирпичную коробку в раскаленную печь, гудящую от немыслимого жара. К этому времени основной частью топлива были катализные агрегаты, состоящие преимущественно из легких металлов, прекрасных восстановителей по своей природе. Так что при последующем осмотре выяснилось, что даже сами кирпичные стены оплавились изнутри. А равнодушно давя странным образом уцелевшие осколки стекла, никто и подумать не мог, что это лейкосапфир, кристаллическая окись алюминия, то же самое вещество, что составляет основу рубинов и сапфиров обычных, синих.

Ослепший, оглохший, потерявший сознание от жуткого, невообразимого звука, раздавшегося в момент выстрела, Михеев в дополнение ко всему прочему еще и грохнулся с крыши баб Клавиной сараюшки, треснувшись плечом о стоящее тут же на ребре, насквозь проржавевшее, никуда не годное корыто. Придя в себя, он долго тряс головой а потом, приподнявшись, нашарил пустую трубу, оставшуюся после залпа от "дуры". Впоследствии все "Хрустали" наряду с подобными им устройствами все активные пользователи называли исключительно "лахудрами", очевидно, по ассоциации, навеянной аббревиатурой. И оченьочень редко палили из них, как из гранатометов. Черная труба из тубулярного углерода угодив в лужу, натекшую от дырявого шланга, шипела и потрескивала, по матовочерной поверхности изредка пробегали редкие, злые лиловые огоньки. Сторож, зашипев от боли, закинул ее назад, в лужу, а уходя, со злобой наступил на бренные останки страшного одноразового лазера, до половины вдавив их во влажную грязь. Потом хозяйственная бабка подобрала добротную вещь, отмыла ее и закинула не чердак, не зная, к чему бы приспособить. Потом внук Петька, соблазненный клавишей "супериндукта" и зеркальцем на дне, явно ведомый незаурядной интуицией, сделал из нее прожектор.

 Ссволочь старая! Ммало сгоревшего товара, так еще этот уголовник долю требует! Да какую там "долю" на все лапу собирается наложить! Нам оставит, чтоб только прожить, и гуляй… Ввот ведь ттварь! Госсподи, да что ж делатьто теперь?

 Ладно тебе, Лаврик, не расстраивайся. Чего уж теперьто?

 Нет, но с какой стати? За какие такие заслуги воррюга, харя уголовная, коренной тюремный обитатель будет иметь столько, сколько захочет? Ведь какая работа! Сколько гениальных организационных решений! Сколько интеллекта было вложено, сколько нервов, труда, изобретательности! Он подавленно примолк, но только на несколько секунд, поскольку нестерпимая обида на жадного вора, на тяжкую судьбу и общую несправедливость этого мира рвалась из него с непреодолимой силой и прорвалась в новом залпе причитаний. Нет, ты скажи, ну за какие заслуги, а?

Собеседник его, некто Ростислав Косовицин, секретарь райкома комсомола, не выдержал:

 Да? За какие заслуги? За какие такие заслуги один мой знакомый не далее, как позавчера в ногах валялся у этой самой уголовной твари? Отлично зная, что смотрящий никогда ничего не будет делать даром? И что не удовлетворится деньгами, потому что понастоящемуто ему нужна только власть? Причем вся власть целиком?

 Тут не знаешь, что и делатьто, а тут еще ты издеваешься!

 Больно мне нужно, издеваться над тобой! Делать мне больше нечего! Я добиваюсь, чтоб ты понял очевидное! Только сам, понимаешь? Не головой только, но и сердцем, печенкойселезенкой и прочими потрохами! Ты давай, думай, я не тороплю!

С этими словами Косовицин поправил галстук, по причине расстегнутого пиджака видимый целиком и откинулся на спинку дивана, всем своим видом показывая, что сказал все, что хотел.

 Постойпостой, Лавр стиснул голову руками, постой… Голова, веришь ли, ничего не соображает…

 Вот тебе первая причина, позмеиному прошелестело из глубины дивана, достаточно было чутьчуть на тебя нажать, и ты перестаешь соображать. Семен Маркианыч не перестает, а ты перестаешь. Полностью теряешь способность к целенаправленным действиям… И при этом еще хочешь, чтобы Коренной Обитатель Тюрьмы не сожрал тебя с потрохами? Ну?!!

 Постой, постой, так ты взаправду хочешь, чтобы я разобрался, за какие заслуги? Не издеваешься?

 Нуну, поощрило его шелестение с дивана, делаешь некоторые успехи… Ты расслабься, выпей коньячку…

 Какой коньячок… Слушай, не в службу, а в дружбу, там в сейфе спирт стоит, плесни…

 Тебе сколько?

 Три четверти стакана. Там граненый есть.

 Ого! В голосе гостя впервые послышалось некоторое уважение, ты систему Станиславского, часом, не изучал?

 Чего?

 Ничего. Проехали.

 Стойстойстой, так ты намекаешь, что надо было самим?

 Ну наконецто. Родил. Поздравляю. Не прошло и девяти месяцев. Мораль: не можешь чегото, не хочешь, не способен так не обессудь, ежели тебя начинают доить или стричь. Ибо агнец есьмь. Овца тоесть, если понашему.

 И что ж теперь делать?

 Ох, я, выходит, рано обрадовался. Безнадежно.

 А ты не оченьто! Сам бы попробовал. А то учитьто все горазды! А помочь…

 Ну, брат, так дела не делаются. Или будем считать, что ты обратился за помощью официально? По всей форме?

 Ну, а если так?

 Да или нет? Остальное, знаешь ли, от лукавого.

 Ну да, да… Ладно да!!! Что теперь?

 А теперь слушай. Ммм… Ладно, старая сволочь и вправду протянула лапы к слишком… жирному куску. Не вредно бы их, лапы эти того… Есть у меня паратройка людишек. А ты озаботься тем, чтоб довольны остались.

 Ты хочешь сказать, что…

 А ты чего хотел?!! Рявкнул гость. Баба!!! Чтоб мы его похорошему уговорили, благодетеля твоего?

 Госсподи… Чем же мы тогда от него отличаемся?

 А умеренностью мысли. Не пытаемся проглотить слишком много, а хотим, чтоб нам никто не мешал тихо, скромно делать свое дело. Мне, к примеру, на ближайшие годдва этого твоего Досуга Молодежи вот так, он показал, хватит… Спасибо, кстати. Научил умуразуму.

 Обучи, говорят, чтоб было потом у кого учиться…

 Ладно. За успех нашего безнадежного мероприятия. Мало того, должен предупредить тебя, что, по глубокому моему убеждению оно должно быть проведено таким способом, чтобы больше не одной, как ты изволил выразиться, уголовной харе даже и в голову бы не пришло соваться в чужие дела. В наши дела.

 Ээх, с невыразимой тоской произнес Лавр Кондратьевич, и впрямь незаурядный администратор и финансист, и дернула же нелегкая… Знать бы еще, сколько и чего он успел пронюхать?

И махнул единым духом еще полстакана спирта.

 Оо, с уважением протянул Косовицин, а ведь это таки проблема. Это надо будет обдумать отдельно…

И повторил действие хозяина.

Двое фраеров, возникших в его комнате, словно чертики из табакерки, безотчетно не понравились старому Семену Маркиановичу, более известному, как Пелым, по месту, где он после одной легендарной истории впервые обрел свой непререкаемый авторитет. И действительно, кому бы понравилось, когда его разбудят в три часа ночи два незнакомых молодца, неизвестно как проникших в запертую квартиру? Добавим, с большим знанием дела запертую. Когда там, как на грех, никого больше не было. Еще ему не понравилось, что незнакомцы были одеты в резиновые вроде бы сапоги и в черные комбинезоны из какойто клеенки. Один из них держал ободранный фанерный чемоданчик. Сслесаря сантехники, ммать иху!

 Гражданин Крамской? Семен Маркианович? Не надо. Не надо под подушку лезть, вовсе это ни к чему вам. Мы только поговорить. Позвольте представиться, капитан Коротаев, КГБ СССР.

И действительно, сунул Пелыму в нос корочку.

 Видите ли, нас в большей степени интересует все, что вы знаете относительно… складика рядом с вокзалом, помните? Что ж вы так неосторожно, Семен Маркианович, а? При вашемто опыте…

Пургу метет! Зубы заговаривает! Страшной, крушащей волю молнией вспыхнуло в голове озарение, и он не выдержал, рысканул взглядом тудасюда, что было немедленно замечено тем, что разговаривал с ним только что. Второй, здоровенная жердь, казавшийся костлявым только изза гвардейского роста, молчал, делая руками странные движения, как будто бы пытаясь безуспешно разорвать чтото невидимое. Кстати "Коротаев" так и не удосужился представить своего спутника.

 … стыдно делать такие очевидные промахи, продолжал конючить капитан, что ж вы так?

Время тянет! Чтото должен сделать, но пока что не решается. А если так, то самое главное тут не дать бы ребяткам повода. Они, похоже из тех, не могут совсем уж просто так. Зато если придерутся, то сомневаться не будут. Это тоже ясно.

… Хреновым, и даже очень хреновым признаком было по понятиям вора то, что высокий до сих пор не сказал с ним ни единого слова. Этот признак не относился к числу общеизвестных и общепринятых, но пониманию Семена, чутью его не было ровно никакого дела до общепринятого: это молчала его, Пелымова, смерть.

 Не знаю никакого склада, хрипло проговорил КрамскойПелым, и в этот момент даже сам себе поверил, напраслину говоришь, начальник, бога гневишь.

 Не упрямься, Семен Маркианович, проговорил капитан, глядя ему в глаза взором столь ласковым, что старого урку прошибла дрожь, не заставляй нас делать такое, что было бы нам вовсе не по душе.

Длинный повернулся к столу, открывая свой чемоданчик, и тутто старый вор прыгнул, и только в следующий момент понял, что это как раз и был тот самый предлог, которого им так не хватало. Комната коротко, страшно провернулась, пол ушел изпод ног, и он оказался на полу. Длинный с перебитым носом держал его, как в клещах, так, что кололо в хребте, и рот непроизвольно открылся. "Капитан" ловко, словно заранее ждал этого, запихал ему в рот грушу из мягкой, литой резины. А потом упаковал его не хуже, чем паук упаковывает особо ценную муху. При этом он обошелся куда меньшим количеством уз.

 Тиххо, назидательно сказал он, как будто Пелым мог издать звук хотя бы и при всем желании, и начал проверять шприц, а главная твоя ошибка была та, что ты сунулся не в свое дело. А это такое дело, что в нем вообще нельзя уцелеть. Что, что такое? Вы имеете чтото нам сказать?

 Своолочи! Сказал урка, как только страшный гость освободил его рот, и от сердечной тоски заплакал впервые за неизвестно сколько лет. Старика трюмите, креста на вас нет!

 Нам, право же, страшно неприятно. Но коечто мы просто обязаны у вас узнать. Больше всего нас интересует, так сказать, мера нынешней вашей осведомленности… И не так все страшно, мы же не собираемся калить на вас всякие кривые и осстрые железяки… Не планируем забивать вам под ногти зазубренные гвоздики… Во всем этом просто нет нужды!

Когда ПМГ, наведенная анонимным звонком с одинокого автомата, проникла в квартиру, не по себе стало даже самым стойким. Старческая келья Пелыма напоминала больше всего бойню: пол единственной комнаты был буквально залит кровью, а на залитом кровью диване обнаружилось безголовое туловище самого хозяина, с ногами, и руками, скрученными с какойто особой, зверской сноровкой. Голова его, отрезанная напрочь при помощи какогото, очевидно, нечеловечески острого и тонкого лезвия, стояла тут, неподалеку, на коротеньком пеньке перерезанной шеи, по неестественности своей до странности напоминая муляж самой себя, сделанный из папьемаше. Редкие волосы, сохранившиеся в виде венчика вокруг лысой головы, торчали дыбом, а в широко открытых, мертвых глазах застыл такой ужас, что капитан Парамонов, обычно столь же склонный к сантиментам, как, к примеру, кашалот или тигровая лилия, не выдержал и, содрогнувшись, судорожным движением опустил ему веки.

Следом содрогнулось все областное управление. В происшедшем чувствовалось такое чудовищное хамство, такая запредельная жестокость, такое вызывающее пренебрежение законами человеческими, божьими и даже воровскими, что не содрогнуться было простонапросто нельзя. Ну не принято было просто так, без предъявления хотя бы малейших претензий, без всякого ритуала, без надлежащего облизывания даже резать на куски пожилых воров в законе! Помимо естественного ужаса, "Дело "Хирургов" вызывало еще ужас онтологический, экзистенциальный, какимто образом знаменуя наступление совсем новых, строгих времен с совсемсовсем другими законами.

И очень похоже на то, что некто, пропустив на всякий случай, для очистки совести, несколько чистых страниц, на чистом листе, с новой строки вывел, наверное, киноварью, крупными, четкими буквами, слово: "Перезаконие" и жирно, два раза подчеркнул его.

Говорят, что когдато точно так же, без всякой помпы, незаметно наступил во времена оны Железный Век. Хотя, конечно, о подобных вещах и не стоит вспоминать к ночи. Ну их к черту.

XV

 Аркадий Андреевич! Бог ты мой! Какая встреча! Какими судьбами?

 Да вот, с ребятами приехал. На выставку.

 Людей посмотреть? Или и себя показать?

 Да есть коечто.

 Знааю я тебя! Старый конспиратор, известный!

 А ты не обратил внимания? Нет? Ну, значит, ничего особенного… Да я то ладно, а вот ты тут какими судьбами, товарищ полковник?

 Аа, полковник махнул тяжелой рукой, комуто показалось несправедливым, что свадебные генералы бывают, а вот о полковниках свадебных ни слуху, ни духу. Решили исправить.

Внезапно он посерьезнел:

 Ну а вообще как ты? Я же ведь тогда писал! И говорил, что это форменное головотяпство.

Профессор смотрел на него грустно и чуть отрешенно. Это да. Писал и говорил. Хотя и не очень, надо сказать, настойчиво. Но хоть не топил, как другиепрочие. Вступался всетаки. Так что, по нынешним временам, можно сказать друг. Тем более, что и человекто умный, понимающий человек его высокоблагородие полковник Маркелов.

 Аа, ничего. Я потихонькуполегоньку привык с ними, с молодежью. Ттакие хорошие ребята попадаются! Аж сердце радуется.

 Так что растет смена?

 Вполне.

 И всетаки безобразие. Нельзя разбрасываться такими конструкторами. Мало ли что не по тематике фирмы?

 Ну ты ж знаешь Патриарха. Не согнет, так сломает, если что хоть чуть не по нем. Поколение старое, они все такие. Их не переделаешь. А что конструктор хороший… Так не плохим же молодежьто учить, на самом деле?

 Так ты конструируешь помаленьку?

 А одно другому, как оказалось… Берешь студента, тварь ленивую и безответственную, раздолбая по определению, и заставляешь его делать реальную разработку. Ставишь ему зачеты и с него же снимаешь стружку, как с нас в былые времена снимал тот же Патриарх. Даже из откровенных лодырей коекогда получается толк.

 А у лодырейто толк выходит?

 Слушайка… Ты не сильно занят? Насколько я понимаю, просто номер отбываешь?

 И начальство мое непосредственное. Но оното как раз гласность и публичность любит.

 Тогда пошли, покажу. Это воон в том ряду, под навесом.

Глянув, полковник понял, почему аппарат не бросился ему в глаза: тот, казалось, и сделанто был с этой целью. Плоская черносерая "камбала" со сравнительно короткими и толстыми крыльями, в которые были вделаны кольца с винтами довольнотаки порядочного диаметра. Подчеркнуто обобщенный какойто облик и ни малейшей выразительности.

 Очень любопытно, вежливо проговорил полковник, скользнув по экспонату мимолетным взглядом, и посмотрел еще раз. Скучающие глаза едва заметно оживились, а тон так же, едва заметно, изменился, каак любопытно таа…

Наметанный глаз старого пилота и контролера по едва заметным, непередаваемым признакам отличил работающий агрегат от макета, но хозяин наметанного взгляда этого пока что не осознавал, поскольку стоящий в мозгу каждого взрослого человека, особенно человека при должности! фильтр, разумеется, полностью отсекал саму возможность того, что столь еретическая штука может летать, будучи сработана какимито там студентами прохладной жизни. Аппаратов всякихразных нестандартных схем он за свою жизнь повидал оченьтаки порядочно, делали их истинные профессионалы высочайшего класса, но в серию из них, на его памяти, не пошел приблизительно ни один. Понабравшись соответствующего опыта, он перестал досадовать по этому поводу, осознав, какую настоящую роль играет вся эта техническая экзотика: отдельные оригинальные технические решения, будучи доработаны, с успехом применялись потом на серийных машинах куда более традиционных схем. Тех, что разрабатывались конструкторской элитой, представителями своего рода Могучей Кучки отечественного авиастроения.

 … И это что ж, с ласковостью, только едва заметно фальшивой, продолжил он, у нас будитта? Как его назвать?

 А черт его знает. Как говорится хоть горшком… Но вообщето сама разработка носит название "Вектор". Да ты ребят спроси, им лестно будет все показать и рассказать.

 Ребята… ребятами, а с тобой оно както надежнее. Привычнее, что ли? Так сольто в чем?

 Эй, Олежка! Расскажи товарищу полковнику о концепции и вообще… Соль.

Длинноволосый блондинистый Олежка серьезно кивнул и привычно, фирменной гидовской скороговоркой завел:

 Универсальный летательный аппарат, имеющий, по названию проекта, рабочее название "Вектор", проектировался, как многоцелевое устройство, естественным образом приспособленное для взлета с очень ограниченных площадок, в том числе предусмотрен так называемый "полностью вертикальный старт". Соответственно машина способна на вертикальные маневры под любыми углами и рассчитана на горизонтальный полет в диапазоне скоростей от ноля до трехсот пятидесяти километров в час включительно. В режиме зависания и низких горизонтальных скоростях имеет виражные характеристики, близкие к абсолютным, и пояснил, это, значит, способна к плоскому или креновому повороту на месте… Корпус данной модели выполнен из полностью неметаллических материалов на каркасе из неметаллических труб и балок, имеющих полностью сотовую структуру. В качестве двигателей использованы электродвигатели нового поколения, сделанные по так называемому "принципу полностью эффективной массы", что позволило полностью исключить использование сложных редукторных устройств при сохранении возможности легкого выбора всего спектра рабочих режимов. Возможности данной версии можно увидеть в фильме, снятом на летных испытаниях модели в условиях полигона…

 Стопстопстоп!.. Как это, "летных испытаниях"? Она что реально летает?

 Да, юнец даже плечами пожал, мол, а что тут такого? Всего более четырнадцати часов полета во всех предусмотренных режимах.

 Таак… А нука идемте, покажете мне этот ваш фильм.

"Ересь" непринужденно поднималась с места под углом пятьдесятшестьдесят градусов, зависала на одном месте в трехчетырех метрах от земли, шевеля могучей воздушной струей какойто неочевидный клочковатый бурьян, держа корпус параллельно земле, под углом, опустив или задрав нос, с креном на крыло до тридцати градусов. Так же, на манер деловитой ищейки опустив нос, машинка летела параллельно земле. Запросто давала боковое скольжение с зависа и в полете по прямой. И, как об этом и говорил студент, запросто разворачивалась на месте.

Полковник, судорожно сжав зубы, до хруста стиснул кулаки, не отрывая взгляда от погасшего экрана. Повидав за свою военную карьеру множество нелепостей, жутких нелепостей, идиотских настолько, что честный штафирка даже и представитьто себе не в силах, попривыкнув вроде бы, он почувствовал вдруг, что потрясен до глубины души. Это было… Ну, вроде как купить на базаре заведомую стекляшку в узорчатом мельхиоровом колечке, а оно оказывается бриллиантом каратов на пять в ободке из платины. Бог его знает, сулит ли какойнибудь очередной, порядком поднастрявший в зубах переворот эта схема, но сам факт того, что какието там студенты! Делают летающую концепцию!! В наше время!!! И ни одна ссволочь из тех, кому по службе положено, даже ухом не повела! Очевидно по очевидной же невозможности события. Никому и в голову не пришло, что здоровенная тварь, которую они и доставилито непонятно как (а как, кстати?), вовсе даже не макет, а всегонавсего летающий прототип принципиальнонового летательного аппарата. Похоже хорошо летающий. Очень похоже. Очень похоже, что очень хорошо.

 Так. Сказал он тоном орудийного затвора. А теперь, уважаемый профессор, прежде чем позвонить в соответствующие инстанции, я хотел бы получить некоторую дополнительную информацию.

 Позвонить?

 Увы. Моя прямая служебная обязанность. Очень жаль, что сейчас лето и до ночи еще далеко. Потому что изъятие экспоната среди бела дня только еще больше усугубит положение. И без того достаточно херовое. Если точно то просто нетерпимое.

 Помоему, Иван Захарович, ты сменил место службы очень сильно. И служебные обязанности приобрел… довольно своеобразные.

 Каковы бы они ни были… а выполнять надо.

 Изъятие аппарата одна из них?

 Безусловно. И вообще вы, похоже, задали нам массу хлопот. Ты просто представить себе не можешь сколько.

 А… они?

 Что они? Удивился полковник. Ты кого это имеешь ввиду?

 Ребят моих. Профессор заметным образом ощетинился, но собеседник слишком сильно был занят своими мыслями, чтобы обратить на это внимание. Вот кого!

 Нуу… Придумаем для них чтонибудь… Грамоту там какуюнибудь сообразим. Благодарность. Да, кстати, составь список причастных. Надо собрать подписку о неразглашении.

 Все?! Больше вам ничего не надо? Например, снять штаны и смазать жопу вазелином?

 Профессор, Маркелов поморщился, что за выражения? Я просто вас не узнаю.

 Я, между прочим, почти всю жизнь на производстве проработал. Так что с выражениями у меня все в порядке. Так я не услышал ответа?

 На что? Искренне удивился полковник. Какието вопросы?

 Я спрашивал, как вы собираетесь поступать с нами.

 Нуу, это решать не мне.

 Вот это, восхитился профессор, вы верно сказали! Не вам это все решать! А то привыкли все всегда решать за других.

 Не понимаю. Маркелов, полковник Генерального Штаба Маркелов Иван Захарович слегка, предварительно нахмурился. Вы о чем это?

 А с чего это вы взяли, что вот так просто заберете экспонат? Он что ваш?

 Как это?

 Элементарно. Не ваш, и все!

 Это дело, затрагивающее государственные интересы.

 Ах, сколько патетики! А все эти заклинания, произносимые пподлючим, якобы значительным голосом, можешь засунуть себе… знаешь куда? Для пролетариев прибереги, а я пуганый! Словеса эти много раз слышал! Белый день, говорите? Скандала желаете избежать? Чтобы шито и крыто было? А вот, он сунул собеседнику под нос замысловато сложенный кукиш, вам! Давайте посмотрим, что у вас получится, если я воспротивлюсь? Потребую формальных оснований? Пошлю вас на хрен с вашими требованиями? Кстати говоря всегонавсего незаконными. Что? Не слыхали такого слова?

 Очевидно, военный деланно улыбнулся, вы меня просто не так поняли. Разумеется, вы будете привлечены.

 Ага. Как довесок к экспонату. На какоето время. Чтобы потом тихонько отделаться. Спасибо, не подходит.

 Тишше вы…

 Зачем тише? Это совершенно не в моих интересах.

 Хорошо… Я подумаю, что можно для вас сделать…

 Думайте быстрее. А когда придумаете, не забудьте поставить в известность. Я буду воон там. Чтобы у вас не было соблазна придумать чтонибудь вроде наручников или пули.

 О чем вы говорите?

 Я? О присущей вам манере решения проблем.

 Кому вам?

 Да всем вам подобным. Брать все, что вам захочется, и устранять несогласных. Так вот: не выйдет!

 Поссмотрим…

 Давайтедавайте! Кстати, самое вкусное я приберег на десерт: проектной документации у меня нет! Так что без меня у вас ничего не выйдет. Но даже и этого мало. У вас не получится даже и со мной.

 Как это?

 Аа, на это ты не рассчитывал, стратег хренов? Объясню: моя общая схема. Аэродинамические расчеты. Планер. Но я даже понятия не имею, как они сделали обшивку. Откуда взяли такие двигатели. Что представляет из себя источник тока. Не говоря уж об электронике, в которой я чтото вообще не смыслю. Отстал наверное.

 Ты что серьезно?

 Вот это вопроос! Тогда ты либо дилетант, либо хреновый генштабист. Выбирай, что тебе нравится больше. Потому что либо ты не понимаешь, что всего этого не бывает, либо тебя не информируют о некоторых новациях. Впрочем, мы имеем возможность проверить. Будьте добры ответить на следующие вопросы: из чего сделан "Вектор"? На каком именно заводе делаются такие двигатели и видели ли вы чтонибудь подобное вообще? Какой из известных вам источников тока имеет подходящее отношение вес/мощность? И, наконец, как это все изготовлено?

 А ты не знаешь?

 Нет. Профессор пожал плечами. Это все вроде булочки, которая на дереве выросла. Сначала я ничего не замечал, поскольку, наконец, занимался своим настоящим делом. Конструировал, понимаешь ли, хотя бы и под несуществующие материалы с агрегатами. Под несуществующие возможности управления. А потому ничего вокруг не видел и не слышал. А потом както вдруг заметил, что машинато почти готова. А там както одно за одним…

 И вас ни капельки не смутило проектирование под несуществующие возможности?

 Ну вы же знаете, как с молодежью. Они в два счета убедили меня, что это самая мода. Именно так, с ударением на последний слог. Что, мол, последний писк методологии. И, что характерно, показали как. Это… увлекает. Особенно, когда рад увлечься тем, для чего создан. Так что либо придумай, как взять нас чохом… Да, да, и не делай возмущенное лицо! Бери, и становись инициатором создания нового КБ, занятого принципиальноновой техникой, получай поощрения за бдительность и широту взглядов, либо… Либо готовься к отвратительной гадости, которую я тебе в меру своих слабых…

 Слушай, полковник криво улыбнулся, а с чего ты решил, что ваша разработка представляет из себя такую уж ценность?

 А никто не навязывает. Идиот, сказал он вдруг совершенно нейтрально, без всякого выражения, ты погляди на форму.

 А что такое… Аа, бл… Так плоское дно не случайно?

 Хуже того, любезный, оно вытекает из концепции. А не противоречит ей, как в той самой Штатовской машинке, которой вас, наверное, пугают.

 Вот именно! В этом же, товарищ генераллейтенант, все и дело. Машина, полностью перекрывающая возможности вертолета, обладающая при этом основными достоинствами самолета, да еще и невидимка.

 Проверяли?

 Стандартные радары ПВО его не видят вообще. Перспективные обнаруживают на дистанциях, в десять раз меньших, чем любые аппараты аналогичной массы. И… Еще одно.

 Что такое?

 Может быть, я первый обратил внимание. Несущий корпус. Это же огромный внутренний объем совершенно естественным образом!

 Товарищ генерал армии, испытания…

 Этта што такое? Это шшто такое, я вас спрашиваю?!!

То, чем потрясал военоначальник, при ближайшем рассмотрении оказалось журналом "Техника Молодежи" за номером восьмым.

 Совсем перестали мышей ловить! Я со стороны узнаю о пподобных, журнал полетел в угол, отброшенный военоначальственной дланью, фортелях, а подчиненные мышей не ловят! Нет, ты полюбуйся, что там на выставке НТТМ выставляют, а потом во всяких там журнальчиках пропечатывают на весь Союз! ЦРУ можно смело отзывать всю свою агентуру! При такойто прессе!

 Главного редактора снять! Ввыпускающего редактора снять! Этого, как его? сснять к чертовой мматери!

 Может быть… К чему привлекать внимание? Имеем же печальный опыт…

 Шшто?! Ты мне указывать будешь? Рразвинтились, понимаешь! Рассуждают, как эти! Вместо того, чтобы делать то, что гговорят!!! К черртовой матери! Сегодня же! Всех!

 Без шума?

 Лладно… Министр, тяжело дыша, растирал грудь, с лица его медленно сходила набрякшая, вздутая багровость, давайте в рабочем порядке… Но, глаза его снова сверкнули и притихший было голос снова взлетел до рыка, шштоб ффсех!!! К е… мматери!!! Я им покажу, что печатать, а что где!

Внучок, родная кровинушка и отрада старости, возник прямо сразу после сессии, на зимних каникулах. Привез гостинцев и гостей, троих молчаливых, здоровенных парней приблизительно своего возраста. С виду "унучек", учившийся аж в самой Москве, меньше всего походил на интеллектуала, был мордат, краснощек и мясист, с волосами, как солома. И папашато его, старухин средненький, Толька, пил всю жизнь как следует, никогда мимо не проносил, и женато у него, соседская Танька, была так себе, визг один да жадность, а вот поди ж ты… Спасибо Иван Макарычу, учителю, поговорил с родителями, свозил дошлого пацаненка кудато там на показ, и того взялитаки в специнтернат.

Бригада приехала прямо на грузовике, вроде армейского какойто, аж через снег проехал, и внучок со товарищи много чего выгрузили из него, в том числе и много непонятного. А с утра, выпив по полстакана мутной самогонки под чудовищную сковороду жареной картошки, парни принялись за дело, в два счета включив какуюто машину, что шипела навроде закипающего чайника, и наладив времянкусвет. Они както враз, играя силищей, разобрали до основания катух, обе сараюшки, баньку и даже уборную, она даже и ахнуть не успела. Унучок вежливо слушал ее, гладил по головке, но получалось так, что протесты ее както проходили мимо, сметенные всесокрушающей целеустремленностью работы. Сам внук, поглядев, как управляются со стройкой друзья, выгреб и вывез на огород чуть ни метровый слой навоза, накопившийся за полвека не больно рачительного хозяйствования. Сам вывез. И сам перемешал со снегом, коего в этом году, слава богу, скопилось чуть не под крышу ныне разобранной баньки. Какаято машина тихо поднимала срубы, а парни оперативно, без суеты разбирали бревна, вынося в сторонку вовсе подгнившие, а годные поливая какойто коричневой жижей, что впитывалась в древесину, как вода в рыхлый снег. Настелили полы и сделали перегородки из цельных серых плит, чуть шершавых, но гладких всетаки. А потом они напугали ее уже до конца, договорившись с соседями, что она переночует у них "одну только ночку". А сами за это время перебрали чердак и перестелили крышу, накрыв ее цельным, без швов, глухим зеленым полотнищем. Сказать, что отремонтировали все ветшающее, готовое вотвот перейти в категорию выморочного подворье, значит не сказать ничего: оно не было таким и снову. Оно и не мудрено: покрытия, материалы и пропитка относились к категории самых добротных из того, что находились в распоряжении "Черного Ромба", "унучек", по статусу своему в этой организации мог это себе позволить, а студенты, похожие на него самого своим основательным подходом к жизни, за последние два года стали настоящими мастерами.

 Ой, унучек, тихо, в талую воду таяла бабка, капая слабыми стариковским слезами, да какие ребятато хорошие. К чему мне, старухето? Помирать скоро.

 Погоди, бабуль, жизнерадостно прервал ее внук, ласково приобнимая за худые, намертво закостеневшие горбом плечи, погоди помирать. У меня на тебя боольшие виды…

 Да где мне? С печито не каждый день подняться могу…

 А ничего. Ноне врачи знаешь, какие хорошие? Враз на ноги поставят. Как новенькая будешь.

 Чего лечиться. Пожила.

 Да погодь ты! Свата Ивана сына помнишь?

 Это какого? Саньку или Коську? У него еще Светка, которая за загорского Ваську, за агронома вышла…

 Ну так я про Константина. А у его зять врач. Так что собирайся, и он тебя в лучшем виде…

 Митенька, да не надо ничего!

 Собирайся! Тут его осенило. Слушай, ты што, за хозяйство беспокоисся? За курей своих занюханных?

Она молчала, бессмысленно глядя в никуда, и он, человек с выдающимися способностями к людоведению, понял, что в предположениях своих не ошибся, и потому плавно закруглил:

 Вон Вована видела, с которым я приехал? Он уже все, закончил, так и поживет у тебя до весны. Ему все одно надо коечто там посчитать, обдумать… Присмотрит. Заодно месяц медовый проведет. Согласная?

Она замахала на него руками:

 Не надь мне ниче! Зажилась!

 Бабуль, он стал серьезен, помереть всегда успеешь, а так ты меня креепко выручить можешь…

 Да чего я, старая…

 Тото и оно, что старая, а меня, молодого, можешь выручить…

 Да чем, Димочка?

 А, он улыбнулся во все свои белые, толстые зубы, картошкой. По весне твою картоху подчистую выведем, а ту, что привезу посадим.

 Так ты это серьезно?

 А к чему мне шутитьто?

 По полной форме? По полной? Ты, часом, не оговорился? Ты знаешь, что тут требуетсято? Что это вообще такое? И во сколько выльется?

 Ты не о том говоришь. Ты другое скажи: можешь или не можешь? Да или нет?

 Чтоб так, как ты говоришь, я еще никогда… Но если постепенно, одно за другим, так почему бы и нет? Спецуры надо. Воз.

 Будут тебе спецуры. И такие, о каких не слыхал. И сколько хочешь. С Таблицей Значений. С полной.

 Ого! А во что это станет, знаешь?

 А на что тебе деньги? Может, чем другим возьмешь?

 Например?

 Ну, я ж не знаю, что тебе нужно… Машинку хочешь? Не хуже западных. Попроще, но, мягко говоря, понадежнее. Телевизор цветной, цвета лучше, чем цветное кино? Видак? Можно тебе числак поставить, к телевизору, но это дело такое, к нему с опаской надо, обговорить, во что и как вставить, как замаскировать… Все вечное, пока не надоест.

 А кстати без числака никуда…

 Это, Бабушкин Внучек небрежно махнул рукой, я свой притащу. Для такогото дела. Ты справишься?

 Племянника приглашу. Ой, эскулап взялся за голову, это ж мне опять отпуск зимой брать! Дней на десять!

 Так ты думай… Того, помоему, стоит. А через годик, если получится, я тебе еще и вечный сертификат дам. На горючку.

 Слушай, ты чего это так о ней хлопочешь? Только не ври!

 Дак родня она мне…

 Я тебе сказал!

 Для дела нужна. Без нее, понимаешь, никак.

 А летто сколько ей, бабке твоей?

 А семьдесят пятый.

Кумов зять тихонько взвыл, снова берясь за голову.

 И на што может понадобиться такая ветошь?

 Вот и сделаешь пригодной к употреблению. Капитальный ремонт.

 Хорошо, а почему тогда попросту не взять когонибудь помоложе?

 Потому что, в отличие от молодых, еще умеет все толком делать. Смолоду привыкла работать. А еще…

 Ну? Интересно?

 Она живет там у себя, и живет себе. Ни у кого вопросов не возникает. Никто не будет задавать вопросов бабке, доживающей свою жизнь в выморочной, доживающей свой век деревне. На которую надежно забило все начальство. О которой стараются вовсе забыть. И все это надо сделать своим. Потихонькуполегоньку. А потихонькуполегоньку только через стариков сделать и можно. Потому как многое можно, а без жратвы все равно никуда. И вообще, когда эти мертвые деревеньки, наши будут, такие вещи можно затеять, что огого…

 Так, доктор, нервно хихикая, начал загибать пальцы, весь позвоночник от затылка и до копчика, и позвонки, и диски. Суставы приблизительно все, включая мелкие, на кисти и стопе. Сосуды, все, как есть, включая соединительную ткань. Клапана. Потом полиорганную по всей соединительной ткани вообще. Это программа такая есть, ПСТ, то есть Проблема Соединительной Ткани, специальная композиция, которая часть волокон убирает, часть удлиняет и сваривает. Дальше: надо адипозин добывать, чтобы подкожку поправить, как положено. Ах, да чуть не забыл… Зубы. Это потом, в последнюю очередь, но зато еще одного человечка надо подключать. Санитарку нанимать, непременно запойную, чтоб все сделала, деньги б получила и в запой… За ассистента… Ладно, за ассистента жену уговорю.

 А не разметет?

 Это все, с нервным смехом проговорил доктор, о чем ты беспокоишься? Начать и кончить!!! По такой процедуре миллиардеров делать, потому что миллионер разорится!

 Нельзя миллиардера, серьезно сказал заказчик, он внимательно наблюдал за собеседником и отлично видел, что тот, помимо всего прочего увлекся, разметет, так и повадятся. А бабуля моя молчать будет. Никто и не узнает ничего.

 Это да. А ты насчет моей жены не волнуйся. Ты ее не знаешь, она не мне, неврастенику, чета. Человек молчаливый и неулыбчивый.

 Ну и добро… Как, говоришь, лекарство называется?

 Адипозин. Откуда берут не знаю.

XVI

Статистика показывает, что среди взрослых, серьезных мужчин вовсе немалый процент занимается коллекционированием чегонибудь. И добро еще, если это картины старых мастеров, золотые украшения инков, античные монеты из серебра и золота или инкунабулы. Можно с определенной натяжкой понять тех, кто коллекционирует почтовые марки, спичечные этикетки, открытки и тому подобные раскрашенные куски бумаги. Но есть ведь еще и коллекционеры брелоков от ключей, подвесных замков, старых автомобилей и древних аэропланов. Склонные к идолопоклонству, равно греховному для верующих христиан, благочестивых евреев и правоверных мусульман, собирают автографы разного рода визгунов, ревунов, шептунов и болтунов, а также почти безъязыких от нечеловеческой тупости специалистов по всякого рода преследованию разнообразных мячиков. А если сюда отнести еще и коллекционеров, собирающих баб, и ведущих им счет в специальных дневниках, то к категории коллекционеров можно отнести чуть ли ни девяносто процентов мужского населения.

Собирал коллекцию и подполковник Замятин. Коллекция его была весьма своеобразной, тесно связанной с профессиональной деятельностью подполковника, и оттого можно было бы почитать его счастливым. Наладив со страстью, свойственной только коллекционерам, колоссальное количество соответствующих связей, товарищ Замятин собирал уголовные дела, но не абы какие, а отличавшиеся совершенно особым, специфическим, пряным привкусом, который впервые ему довелось опробовать года три тому назад. С тех пор привкус этот он отличал от любого другого практически безошибочно. Разумеется, это были не сами папки, которые "хранить вечно" или вроде того, а коротенькие выписки, самые пахучие и лакомые кусочки из этих дел. Из соображений своего рода конспирации он давал своим экспонатам свои, романтические названия, навевавшие воспоминания о Шерлоке Холмсе. Вот, к примеру, "Дело "Фармацевтов":

"Относительно же результатов экспертизы образца, взятого из значительной партии неизвестного вещества органического происхождения, изъятой 12.10. ** года на Ж.Д. станции "Курск Второй", на Ваш запрос от 04. 11 ** года сообщаем, что данное вещество действительно оказалось антибиотиком "амикацин". Какихлибо примесей, содержащихся в образце, при помощи методов, находящихся в распоряжении ЦЭКЛ обнаружить не удалось…"

Ну не прелесть ли? А еще там же:

"Экспртиза, проведенная с привлечением групп специалистов из Института Иммунологии АМН СССР и Института Мозга вышеуказанные образцы удалось предположительно идентифицировать, как кристаллический препарат вещества из группы так называемых "иммуномедиаторов", известный как "Интерлейкин 2", а также кристаллический полипептид, предположительно совпадающий по своей структуре с гипотетическим регулятором жирового обмена, носящим рабочее название "адипозин". Крайний интерес представляет из себя источник поступления данных препаратов и перспективы получения новых образцов на предмет дальнейшего изучения…"

Каково? Вот попробуйте высказаться в таком, совершенно особом стиле, не просто бюрократическом, но научнобюрократическом, рискните, а?

Или вот другая жемчужина коллекции: "Дело "Зеленых".

Это вообще было чтото особенное. Ктото, похоже, упорно и целенаправленно наводил на ВерхнеВоздвиженский ГОК главу краевой СЭС, человека крайне глупого и амбициозного. И еще ктото, какаято ссука рваная, мало того, что тиснула статейку в местной молодежной газетенке, так еще и из "Фитиля" приехали, не поленились. На весь Союз показали лунный пейзаж, гигантские отвалы ядовитых "хвостов", раскрашенные в неестественнояркие, даже на глаз ядовитые цвета. Не менее разноцветные (и не менее ядовитые) дымы. На еще более ядовитые ручьи жидких отходов, небольшими, но зато многочисленными водопадами впадающие в ближайшую реку. Отдельно, крупным кадром, плывущая кверху брюхом, хватающая ртом воздух рыбешка, жертва солитера, снятая на самом деле, разумеется, на совсем другой речке, потому что на той никакой рыбы давно уже не было. Тут же интервью мамаш, жалующихся на здоровье своих чад, а где, скажите, нельзя набрать достаточного количества больных детишек? Момент был выбран талантливо: трудно себе представить, в какую ерунду, почти что в одни только хлопоты, могло обойтись подобное в те наивные, буколические времена, какието дватри года тому назад, а с другой стороны, некогда всемогущий, ГОК "Полиметалл" переживал, мягко говоря, не самые лучшие времена. И уже нельзя было, как некогда, вперед ногой в кабинет к министру, шантажируя его невыполнением плана, ежели "немедленно не заткнут глотку эти ккрикуны!". Более того, по телефону из того самого кабинета раздался недовольный начальственный бас. Тут как нельзя более кстати оказался совсемсовсем нового профиля, экологический, ССО. Энтузиасты, бля. Комсомольцыдобровольцы. Юноши с взором горящим. Из ЛГУ, из Горного, еще откудато. Всесоюзный почин: "Сделаем родную землю чистой!". И ладно б оказалось это очередным лозунгом, чтоб студенты покрутились тут, он отчитался бы о принимаемых мерах, он заплатил бы, а они получили бы, по тысченкедве на нос, так ведь нет: неожиданно быстро поставили какието фильтры на трубы и на стоки, подключили ток. Его собственным, ГОКовским экскаватором выкопали у подножья расписных отвалов громадные ямы и облицевали их в "обменные" бассейны… Не обменные в пору назвать, обманные!!! Да кто ж знал тогда? Десяти дней не прошло, как уже зазвякали, зашуршали транспортеры, сбрасывая пустую породу в темные воды этих самых бассейнов, как грибы выросли какието там установки… Директор специально вызвал "фитильную группу", специально ради такого случая не надрался с самого утра, как поступал почти ежедневно от общей безнадежности, натянул костюм и сунул шею в удавку галстука. Широко улыбаясь, выпил стакан воды, текущий из бывших сливных труб. (До этого, понятно, проверял, и собственные химики утверждали, что вода хоть куда, лучше водопроводной, и вовсе непонятно, в каком направлении испарились кадмий, свинец, ртуть, едкие щелочи и сурьма с мышьяком.) Вода и на вкус оказалась… даже какойто безвкусной, вроде как талой. Там, где раньше на полнеба тянулись плотные, как горные отроги, дымы, с трудом можно было разглядеть некое почти невещественное колыхание. Горы отвалов стояли пока что неколебимо, но и там, с увеличением числа бассейнов и транспортеров, чтото вроде как начало поддаваться. Ежедневно десятки грузовиков увозили получившееся ценное сырье: нейтральный порошок пылевидной окиси кремния марки ОХЧ. То, что в точно таких же грузовиках вывозится столь же чистый глинозем, выяснилось только много позднее. А за кремнезем комбинату даже чегото платили, какието договорные деньги. Построив, студенты оставили наемный люд, призванный обслуживать новый очистной комплекс осеньюзимойвесной. Пообещав приехать на следующее лето. А чего не пообещать, ежели заработали куда как хорошо, кууда больше, чем расчитывали и чем планировала дать дирекция. И приехали, на радость местным девицам и домохозяйкам, и продолжили строить. И все были довольны. Все было просттаки замечательно, пока какойто не в меру бдительный мусор не обратил внимание на подсобного рабочего, по совместительству кашевара. И не в том даже дело, что очень уж отличался он от "энтузизистов", среди наемных немало было косоухих образин из бичей, и люди с криминальным прошлым в здешних краях тоже никого особенно не удивляли, личность его показалась бдительному сотруднику больно уж знакомой. Он не поленился, навел подробные справки и докопалсятаки. Кашевар оказался широко известным рецидивистом по кличке "Шар". Вроде бы как завязавшим, вроде бы как даже вышедшим из закона. Не ссученным, а именно вышедшим с соблюдением всех положенных формальностей, с поклонами перед людьми и просьбой не держать зла, потому как застарел и устал.

Власти в то время не имели ни малейшего понятия о секретнейшем "НижнеТагильском меморандуме", принятом на гигантском, общесоюзного размаха сходняке, когда несколько десятков немолодых людей, пристойно одетых, но внешности всетаки жутковатой, тихо, без всякого шума, без отчаянных пьянок и дурной гульбы сумели выработать общие позиции относительно жизни в совсем новых условиях. В условиях Перезакония. Нет, были, конечно, несогласные, как из числа очень уж консервативных воров, так и из числа больно уж борзых. Но было поздно. Гигантские деньги, заработанные "Черным Ромбом" в стране тотального дефицита, вполне приличную часть которых контролировали воры, решили дело. Слишком большие деньги, к сожалению, подтачивают даже самые святые обычаи. И опрокидывают их. Среди всех прочих пунктов этой исторической декларации, равно исполненных мудрости и спокойствия, изложенных языком ярким и сильным, в выражениях точных и выразительных, были и такие, которые прямо благословляли ряд авторитетных товарищей на подъем нового дела. И заранее отпускали все грехи, связанные с нарушением зарока не работать. Превращая порося в карася, было принято негласное постановление, что необходимые действия будут не работой, но делом.

Бдительный сотрудник немедленно обратился к начальству, и оно, в неожиданном приступе активности, провело стандартную, но от этого не менее эффективную процедуру: внедрило в среду наемных молодого, никому в здешних краях неведомого оперативника. Тот старательно и терпеливо пас Шара и добилсятаки своего. Время от времени вор посещал определенные технологические установки, а временами покидал расположение городка. Памятуя полученные им строгие инструкции отнюдь не мозолить глаза хитрому вору, он и не мозолил, не таскался, куда не следует. А потом, враз поднятая на крыло, из центра прибыла группа сыщиков и следственная группа по особо важным делам. Вся гопкомпания была накрыта в один мах, словно сетью.

 А это у нас что такое, говорил капитан Литвиненко, одну за другой извлекая из похоронки хорошенькие черные коробочки, и поцокал языком, айяйяй…

Впрочем, невзирая на столь глубокомысленное поведение, он и самто толком не знал что за сверкающая пластинка находится в чернобархотном нутре очередной шкатулочки. А то он еще и не так бы цокал. Все это выяснилось потом: сто семьдесят пять граммов родия, триста тридцать с половиной палладия, четыреста семьдесят один платины. Девяносто три иридия и семьдесят четыре с половиной осмия. Улов чуть больше, чем сорока дней. Две тысячи четыреста сорок один грамм золота "четыре девятки". Пятьдесят три килограмма чистейшего серебра. И шесть с половиной тонн чистейшей меди, на мелкие расходы.

Но настоящее потрясение испытали сотрудники, обнаружив в отдельной похоронке целый штабель здоровенных плоских брусков какогото серебристого металла. Каждый брусок был аккуратно упакован в плотно запаянные пакеты из толстого, грубого полиэтилена.

 А это что?!!

У вора был совершенно очевидно смущенный вид.

 Да ладно вам, Николай Кондратьевич, проговорил следователь Губайдуллин, угощая его "Дукатом", чего уж теперьто… Все равно узнаем.

И тот сказал.

 Мышьяк. Металлический мышьяк. Третий год копится, а мы его никуда пристроить не можем. Висмут пожалуйста. Сурьму и то нашли сбыт. А мышьяк ни в какую. Даже интересно, он вообщето нужен кому, или совсем уж нет?

И тут Литвиненко не нашел ничего лучшего, как сказать:

 А… А почему упаковано?

 Так уговор с заказчиком. Чтоб, значит, отравы никакой нини…

И вообще по сравнению с другими законниками Шар был на редкость спокойным и доброжелательным человеком. Впрочем, из дальнейшего следствию стало очень хорошо ясно, почему этот спокойный, солидный человек, вовсе лишенный той показной, истерической ненависти к властям, которую так часто любит демонстрировать уголовное отребье, всетаки является паханом. Когда пошли вопросы, касающиеся конкретных имен, денег и мест, он только развел руками и спросил с легким недоумением:

 Начальник, ты же умный человек. Зачем ты все это у меня спрашиваешь?

А потом и вовсе начались сущие чудеса. Группу отозвали в Москву. Часть бросили на другие дела. Дело забрали в какоето особое производство. Бдительного сотрудника повысили таким образом, что он выехал совсемсовсем в другой район края а там спился, потому что других вариантов новая должность не предусматривала. Шар, понятно, под суд угодил. И тут произошло то, о чем долгодолго ходили предания по зонам и пересылкам. Николай Кондратьевич Шагадамов вместо последнего слова на суде закатил Речь. Согласно легенде, в двадцатом веке только одна речь могла бы поспорить в известности и последствиям с этой: имеется ввиду небезызвестная речь, произнесенная в городишке Фултоне неким Уинстоном Черчиллем. Еще одна памятная в народе речь, начинавшаяся словами "Братья и сестры…" по мнению очевидцев могла претендовать в лучшем случае только на третье место.

 Граждане судьи! Начал Шар, и зал потрясенно замер. Память об этом деле останется надолго, потому что оно было ясно с самого начала, подсудимый от своих дел не отказывался, не отпирался, не было такого, чтоб подсудимому пришили чужое дело, или бы он сам, своей волей взял на себя чужую вину. И всетаки он, подсудимый, то есть я, не виновен! Не виновен, потому что делами своими никому не нанес вреда, а принес только пользу всем и очень много пользы!

Так он начал свое Последнее Слово. Он вдохновенно говорил о реках отравы, о ветре, который становится ядовитым, когда дует со стороны старых отвалов. Об целых тучах ядовитого дыма, изрыгаемых трубами. О том, как сердце его прямотаки кровью обливалось, когда он видел мертвые реки и земли, на которых не растет даже мох. Так в чем же меня можно обвинить, граждане суд? Только в том, что брал себе выгоду, и без того упускаемую государством? Да, но при этом он еще устранил огромный ущерб, который терпело государство до его вмешательства. Тут он, как положено хорошему оратору, сделал эффектную паузу и завершил свое плаванье по волнам риторики блестящей концовкой. Она была выдержана в форме свободного рассуждения, высказанного тоном несколько задумчивым. Но те, говорил он, кто, руководствуясь буквой законов, написанных давно, в совсемсовсем другое время, всетаки осуждают меня за это, пусть задумаются. Пусть задумаются и хотя бы сами себе ответят на вопрос: а почему никто раньше, до этого вора, не взялся за столь нужное, полезное, очевидное дело? Может быть только потому что даже и во сне не видел возможности получить от дела, полезного всем, еще и свою маленькую выгоду?

Кощунство передавать эту речь в вольном пересказе: изобиловавшая, не слишком, но всетаки, специфическими словами, принятыми в соответствующей среде, и яркими, смелыми сравнениями, она дышала суровым, грозным величием. Согласно изустному преданию, прокурор не мог удержать слез, а конвойные так просто рыдали, как дети, когда выводили героя нового времени из зала суда, дабы препроводить его в зону строгого режима для отбытия очередного срока за хищение социалистической собственности в особо крупных размерах. Не знаем. Пусть подробности эти останутся на совести рассказчиков. В конце концов каждой людской общности необходимы свои легенды.

Когда бабушкин внук Митя решил было навестить бабушку во время долгого, сложного и откровенно тяжелого процесса лечения, его завернули назад, мотивировав отказ тем, что дуракамде половину работы не показывают. Обсудив предстоящее в семейном кругу, чета лекарей решила всетаки взять отпуска без содержания. Благо, что дело того стоило. Когда, наконец, первая в своем роде операция, проведенная посредством аж сорока трех "спецур" в составе почти двух сотен композиций была закончена, его официально пригласили ознакомиться уже со всей работой полностью. Неизвестно, чего он на самом деле ожидал, но увидав бабуВеру в натуре, он испытал потрясение, граничащее с шоком. Навстречу ему, ослепительно улыбаясь снежнобелыми, как с дореволюционной рекламы зубного порошка, зубами, вышла высокая, худощавая женщина. Возраст ее затруднился бы назвать даже специалист, но уж старойто она не была ни в коем случае! Этого про нее не сказал бы не только специалист, но даже и злейший враг! В крайнем случае сколькото лет от тридцати до сорока сорока пяти. Двигалась, пожалуй, несколько неуверенно, как будто еще не привыкла к новым статям, но это только если присматриваться. Миловидное, гладкое лицо буквально лучилось удовольствием. Молодое, а впрочем тоже никакого возраста. В голове его мелькнула нелепая мысль, что такие вот лица были, наверное, у греческих богов, потому что невозможно иметь лицо восемнадцатилетнего, прожив долгие тысячелетия. В самом деле, на каком возрасте остановится такое лицо? Ответ один, на таком, которого не бывает.

 Ну как? Спросила, явно гордясь достигнутым, Люся, дочка того самого Константина, сына кумаИвана, заведующая Второй Патологии в роддоме. Каково вышло, а? Отойдемка, мне надо коечто сказать тебе…

 Слушай, по зрелом рассуждении, мы решили не ограничиваться тем, что запланировали с самого начала. Мы тут, прежде чем начать, она закурила "Бородино", поговорили с Верой Михайловной. Поженски, понимаешь? Так она изъявила желание, чтобы ей регенерировали не только суставы с сосудами. Так что на повестку дня само собой стал естественно стал следующий вопрос, а можно ли спротезировать еще и коекакие функции… Мы сделали несколько композиций вроде тех, которые используют при синтезе стероидов, придали им органотропность и способность реагировать на… В общем придали им регулируемость и основные обратные связи биохимического типа. Это оказалось гораздо проще, чем многое другое. Да сам можешь поглядеть, если захочешь…

Если он чего и хотел, так это заорать. Благая, в общемто, здравая, обыкновенная затея, будучи доведена до логического конца, обернулась какойто жутью. Чемто, очень сильно напоминающим сон, но и при этом это был не его сон. Потому что видеть себя зрячими наиболее свойственно в общемто самим ослепшим. Покрываясь мурашками размером не менее таракана, не имея ничего такого, что было бы понастоящему уместно сказать, Бабушкин Внучек простонапросто был вынужден пошутить:

 Так что ж теперь? Я могу ожидать рождения дяди, который был бы на двадцать лет моложе меня самого?

 Ну… Что этого не будет, я, пожалуй, гарантировать могу. Но… Я не слишкомто удивлюсь, если у нее восстановятся… В общем если восстановится цикл.

 Слушай, ты хоть понимаешь, что говоришьто вообще?

 Да кому же, ухмыльнулась она своей мимолетной, циничной, знающей, даже мужской какойто улыбкой, знатьто, как не нам. Сколько работы! Какой адский труд! Знать бы, что это такое, ни за что не взялись бы на таких условиях… Но, договор, как говорится… Не бросать же, да и увлеклись както.

 Если народная пословица о деревьях и лесе и относится к комуто в полной мере, мерным, отчетливым тоном начал заказчик, и вдруг рявкнул, заставив ее вздрогнуть, так это к вашей семейке!!! Вы сделали то, чего даже в сказках не делали колдуны! Только черт, этот, как его? В Фаусте.

 Да, вообщето… Дааа…

 Дошло, да? Судя по виду нашего Политбюро, в СССР никто ничего даже близко похожего не делал. И тем более во всем остальном мире. Никто, кроме вас, не умеет творить ничего подобного с живой материей…

 Ммм, перебил его потихоньку подошедший Люсин мужортопед, видишь ли… Как раз того, что принято называть "живой материей", мы и не касались. Ни коллагеновые волокна, из которых в прежние времена делали оотличнейшие тетивы для луков, ни, тем более, кристаллы фосфата кальция живыми, строго говоря не являются. Как не являются живыми, к примеру, нейлон и известка. Лишнее убрали, коегде прибавили. Форму и поверхности делал на твоем "Топазе", забери, кстати, племянничек, расставаясь, прямотаки плакал. Гиалиновые хрящи под ноль, в воду, заменили композитом на основе того же коллагена и полимера "суперслик", из которого проклятые буржуи собирались делать летние катки. Поверхность упрочнена сеткой из этой твоей "желобоватой" модификации тубоуглерода, стереосвязанного с углеродом глобулярным. Система сотни на три лет, без шуток, с гарантией… Да! Это все так. Но вот живых клеток мы не трогали ни единой. Мы не можем вот так взять и отремонтировать нервные клетки, которые, как известно, не восстанавливаются… Зато можем поставить нейробласты человеческих эмбрионов, стабилизированные по особой стандартной методике, на место отмерших. Что и сделали. Пока совсем никак не можем добавить мышечной массы. Миокарду условия создали комфортные, тепличные, тут и спору нет, но вот восстановить его там, где, к сожалению, уже нет бог его знает. Попробовали пока что те же стволовые клетки, только под другую матрицу, а вот посерьезнее ничего не можем…

 Не можете, или не делали?

 Не! Тут работа, чтоб тебе было понятно, чисто инженерная, а про "ВирВекторы" мы только слышали, да и нет там пока что ничего… так что слуги покорные. А вот костихребтысуставысвязкиобъемыповерхности… а, еще протезы! хоть и молекулярные, это по нам…

 Ну! И откуда ж бы это, к примеру, такое пространственное мышление, сварливо спросил Митя, у медикато?

Супруги переглянулись, и дружно заржали:

 Батенька мой! Да поразбирался б ты годиков десятьдвенадцать в пленках, который на нашем рентгене делают, понакладывал бы аппараты Илизарова, поделал бы пластики суставов, тогда б понял, у кого понастоящему пространственное воображението бывает! Да я, если хочешь знать, поверхности сам выводил, сразу же, племянник только проверял, так почти што никаких поправокто и не было… Так, отдельные уточнения.

 Так. А теперь серьезно. Поменьше чудес. Лучше бы вообще никаких чудес. Вообще никаких чудес ответственным работникам, особенно ментам и кагэбэшникам. Сумеешь засрать мозги, что, мол, тут ты, к сожалению, бессилен, а тот случай, про который вы говорите, так это совсем другое дело, потому что… а? И никаких чудес незамаскированных.

 А ты поучи, поучи папаню детей делать!

 Это все понятно. Жаль только, закуривая новую сигарету, и снова мимолетно улыбнувшись все той же улыбкой, никого из нас никак нельзя в евреи поверстать. Выезжаешь, к примеру, в Израиль, сам едешь в Штаты. И через годикдругой миллионер.

 Вопервых не все так просто. Вовторых не миллионер, а мультимиллионер, а уж если продать лицензию… Только ни хрена не выйдет. "Спецур" новых вам там никто не продаст. Погодите. Работайте пока с теми, кого я буду давать, и вам вообще никакие деньги не понадобятся. Всю зарплату, как есть, будете откладывать. Это в ближайшее время. А там посмотрим.

XVII

 А интересное получается кино, один гражданин заказал посевной материал класса "суперэлита", в количестве тонны, платит наличными, другой… Чин по чину, прошлой весной, так что без дураков. Пятыйдесятыйдвадцатый. И все по тонне посевного картофеля, как минимум. Какие интересные граждане появились! Ой, какие интересныета! И как много!

 Из одного места или из разных?

 Сейчас посмотрю, говоривший, надев очки, принялся перебирать надорванные конверты, таак… В общем места разные, но все южный Урал и Зауралье. Кажется, по большей части вдоль Транссиба. Говорю же интересное кино выходит…

 Берешь солому… так. Опускаешь в измельчитель… так. Запускаешь. Заливаешь водой, и в расщепитель. Сначала кнопка "Активация", пятнадцать минут ждешь, потом кнопка "Фиксация". Как отщелкнется, так и готово. Вывааливаешь все из бункера, и можно по новой… Понял? Будешь все по уму делать, так все у тебя со скотом будет в полном порядке. Начнешь халтурить не обессудь…

Говорят, если в самом начале какого угодно дела, при закладке дома или крепости идет дождик, то это к удаче. Вроде бы как бог благословляет начинание, поливая его из небесной леечки, чтоб лучше росло. Если так, думал Юрий Фомич, ютясь на лежанке таким образом, чтобы ручьи, льющие с совершенно дырявой крыши, не попадали хотя бы на голову, то его безнадежное мероприятие с самого начала обречено на прямотаки гигантский успех. Когда друг Гена вез его сюда на грузовике, в небе начали собираться тучи. Когда они сгрузили десяток ящиков и тюков, тучи собрались над головой неподъемнотяжелым, непроницаемым темносерым пологом. Ясное майское утро превратилось чуть ли ни в поздний, ненастный вечер. Генка, с опаской глядя в небо, явно заспешил, хотя и старался не показывать виду. Сюдато они ехали, как в сказке, по бархату, так, что самосвал только коекогда подпрыгивал на окаменевших ухабах. Сухая удалась весна, редко так бывает, чтоб сразу после майских праздников не было непролазной грязи. Впрочем, Юра знал это, а Генка так подтвердил, что эти места вымерли, опустели с такой страшной силой, что даже дороги оставались не разбитыми. Не было чудовищных борозд, налитых вешними водами, смоляных, даже на вид невылазновязких, клейких рытвин, ведущих в обход самым страшным колеям, а потом в обход обхода, так, что в конце концов образовывалась страшная, злобная пародия на транспортную развязку гденибудь в Европе, и занимала при этом не намного меньше места. Здесь этого не было. Старые большаки подернулись ползучими, жилистыми плетями неистребимого птичьего горца, и было это, понятно, удобно, но всетаки страшно. Как будто прошел мор, как будто война, непосредственной близостью которой так долго стращали нас партия и правительство, уже отыграла лет тридцатьсорок тому назад, и Вероятный Противник в необыкновенных масштабах применил пресловутую нейтронную бомбу, либо же пустил в ход какуюнибудь еще более крутую новинку в том же роде. Так, что люди и скот вымерли, а земля осталась пустапустынна, хоть и зелена попрежнему, и стало так, что не было уже даже и пустых домов, заколоченных, либо же мрачно глядящих на безлюдный пейзаж черными проемами навеки опустевших окон, а стали одни только кучи строительного мусора, шиферносерые срубы, покосившиеся настолько, что опрокинулись, рассыпавшись неряшливыми грудами толстых бревен, буйные заросли, совершенно скрывшие то, что осталось от некогда живых подворий. Так, что его полуразвалившаяся халупа на их фоне могла считаться почти что целой. Геха, нырнув кудато в недра машины, достал оттуда поллитровку:

 Может, возьмешь всетаки?

 Не, помотал головой Юрий Фомич, спасибо. Зарок дал. По крайней мере пока не стану на ноги. Если начну, так уж не остановлюсь, это точно. Опасная это штука водочка, когда остаешься один.

 Ну, с сомнением протянул друг, как знаешь…

И, продолжая с опаской посматривать на небо, где облака остановились, очевидно, добравшись до места, и теперь только клубились лениво и медленно, как сытый палач в маске, медленно поигрывает витой плетью, уехал. И минут через пятнадцать начался дождичек, весенний, щедрый, теплый, только очень уж сильный. "Жилье" его располагалось на невысоком холмике, а в борозде под холмом виднелись остатки провалившегося внутрь колодезного сруба. Впрочем сруб это чтото, что рубят, а здесь кольцо было некогда сложено из кирпичей. А начало мая это всетаки не июль и даже не июнь, поэтому он под своим тряпьем на холодной лежанке жутко озяб. Хотя бы потому что вымок под дождиком, который так и не удосужился перестать и лил весь день напролет. В два часа ночи, или чуть позже того, в пресловутую сучью вахту, он не спал, прислушиваясь к неумолчному шуму дождя за ветхими стенами, ворочался, и крепко подозревал, что свалял колоссального дурака. Прямотаки кретина свалял. Не менее, чем двухметрового роста. Весь безнадежный ужас его будущего, которое неизбежно ждало его теперь, после его необратимого поступка, когда он продал все, что мог, занял массу денег и уволился с "Селены". При этом вдребезги переругавшись со всеми, с кем только мог. Только потому что люди, которым он доверял всецело, под страшным, заклятым секретом рассказали ему, какого рода покупки, оказывается, можно сделать в наше время. Не счел за труд, проверил, все оказалось, как говорили…

… Нет бы уйти потихому, пожав ручки сукемастеру, алкашузавкадрами, и начальнику цеха, которому в последнее время, похоже, все стало глубоко по хрену. Мол, не поминайте лихом, мужики, так сложилось. Выпить с ними, с… Сс ппадлами, он неожиданно для себя аж затрясся от злости, вспомнив воочию всех тех, о ссоре с кем жалел только что. Ведь ладно бы психом был, а то ведь спокойным мужиком считался, флегматичным, что лишнего шагу без дела не ступит, а ведь поди ж ты… Как уволился, так Розка чуть не надселась от визгу, поддержка от нее та еще отказалась, а чуть заикнешься так она опять в визг, аж синеет. Больше всего в настоящий момент он жалел о том, что не взял у другаГенки ту бутылку, он поневоле проглотил голодную слюну, представив себе, как водочка ласково обжигает рот, приятно для человека бывалого косорылит, и теплыми шажками шествует в желудок, согревает, утешает и баюкает, как все на свете сразу же становится хорошо и нормально, и сами собой тают проблемы. Вотвот, так тают, что и решатьто не надо. Ежели нарушить этот зарок, начать выпивать, пока очень уж трудно и вообще, не началось, так лучше даже и не затеваться. Тем более, что прямотаки с завтрашнего дня спирта будет больше, чем достаточно. Лучше подходит, понятно, метанол, но можно сделать так, что и этанол будет. Качественный. Прямотаки чистейший, и если он допустит по этой части слабину, то лучше б ему прямо сейчас возвращаться домой. Валиться в ноги мастер, завкадр, начцех и ползать перед ними на брюхо, получать, сколько дадут согласно расценке, которую снизили в очередной раз… И слушать каждодневный Розкин визг по поводу его неумения жить. Вот Кандауров умеет, а ты… Вот Сиротинин умеет, а ты… Вон Шелиховичто вон чего, а ты? … А ежели б ее взаправду к тому же Кандаурову, тото у него она повизжала бы! Попробовала б только! Да он пришиб бы ее, как муху, как только надрался бы в первый раз. Да и насчет Шелиховича, еврея, как с карикатуры с фашистской, кривогорбоносого, щуплого, кучерявого, лопоухого недомерка, у которого изо рта смердит, как из помойной ямы, так, что стоятьто рядом невозможно, тоже… Разговоры в пользу бедных. Нет, прошептал он сам себе в темноте и стиснул зубы, либо сдохнуть, либо сделать. Так, как хочет он, а не Розка, не водка, не мастер, не горячо любимая Родина даже. Пора стать кемто просто самому по себе… Он вдруг удивился: как простото! Смысл жизни смысл жизни, проблема видите ли, неразрешимая!… Подумаешь, бином Ньютона! Быть кемто самому по себе, чем не цель? И если не вышло, то не удалась жизнь, а если вышло, то удалась, и тут не важно, кто ты при этом еще, мужик, моряк, торгаш или академик. Было еще темно, потому что тучи еще продолжали затягивать ночное небо, но уже по одному тому, что легче стали думы, свободнее дыхание, и отступила лютая тоска, чувствовалось, что кончилась сучья вахта и стрелка перевалила за четыре. Вздохнув с неожиданным облегчением, он так же неожиданно заснул.

Дождь сделал все, что мог, и закончил свои дела, омыв небо от облаков, не было ни ветерка, небо было как синий кристалл без порока, а от насквозь промокшей за сутки Водяной Змеи почвы исходил ароматный, теплый пар. Он не выспался, его штормило от недосыпа, но это, странным образом была приятная усталость. Времени восемь, не так уж и рано, погода самая, что ни на есть, подходящая, так что начнем, помолясь. Первонаперво тюк с "лодкой".

Это, надо сказать, был еще тот трюк: интересно, кто первый додумался сделать надувную вроде бы как лодку в форме параболоида вращения и покрыть ее изнутри отражающим слоем? Можно бы и подругому, но только он и так долженпередолжен, а так дешевле. Какойнибудь идеальной фокусировки тут не требовалось, чай не звезды наблюдать, с этим и погодить можно, лишь бы весь световой поток попадал на квадратный метр "полной" батареи. Надувая, он надувал туго, чтоб аж звенело, а "лодка" передвигалась бы, как вполне монолитное тело, и порадел при этом так, что заработал головокружение. Открыл другой ящик двойной, обе крышки с резиновыми вроде бы уплотнителями, достал оттуда несколько баночек с "соломой" и Книгу, толстенный том на восемьсот тонких пластиковых страниц в мягком переплете, посмотрел оглавление, почитал, лишнее спрятал аккуратно на прежнее место. Достал две сорокалитровые канистры с метанолом и вылил их прямо в "лодку". Туда же полетели несколько брусочков красной клейменой меди, две пластины от старого трансформатора (продавец говорил вполне подходит) и литровая банка чистой двуокиси кремния. Там видно будет, а вот первые шаги были настолько ответственны, что проводить их лучше было всетаки на прихваченных с собой запасах. Глянул в инструкцию, высыпал туда композицию под литерой "Т" и, наконец, вытряхнул туда же соответствующую "солому". Теперь оставалось только ждать, время от времени меняя положение батареи на тщедушном с виду штативе, чтоб, значит, поток световой приходился бы на нее. В толще жидкости появилось некое довольно быстро сгущавшееся облачко, исподволь превратившееся из конструкции вполне паутинной в тело вполне осязаемое, плотное, даже довольно причудливое.

"Топаз" пиратского дела в то время представлял собой пологий горб, на передней стенке которого располагалась сенсорная, без всякой почти механики клавиатура, а из "макушки" рос гибкий стержень, на котором крепилось плоское прямоугольное "зеркало" экрана с диагональю 50 см. В данном варианте, это была только часть универсального "ткача", годного как для копирования "соломы" так и для "набивки" новой, в соответствии с источником информации. Сам эффектор располагался в отдельном корпусе, напоминающем какойто шипастый духовой инструмент серого цвета, соединенный с "Топазом" при помощи СВК. Теперь, тщательно проверив его, он убедился, что все, как и положено, работает, а он получил инструмент, при помощи которого можно сделать, в конечном итоге все, что угодно. Если есть это. Он достал "комби" сапфирную пластинку универсального носителя информации, на котором был записан километр уникальных последовательностей "соломы" и краткая инструкция, фактически, оглавление, выводимое на экран. Вот это вот было дорого. Он купил, не скупясь, пока что четыре, и стоили они по пятьсот рябчиков за штучку. "А чего ж ты хочешь, нервно хихикая, говорил продавец, чтоб это продавать, надо быть не просто продажной тварью, а продажной тварью в квадрате. Торгуя этим мы отменяем сами себя". Ну, не оченьто, потому что эти штучки не копировались. Не было такой стандартной процедуры, к ним нужна была своя "солома", а вот ее не продавали. Можно было, конечно, переписать тосе с диска, но вот ошибочки могли обойтись слишком дорого, да и емкость не позволяла держать и обслуживать чтото и впрямь серьезное. Да и вообще… Дорого, да мило. В четырех пластинках из невероятно твердого, прочного и инертного материала, как двадцатикилометровой высоты ядовитый гриб таится в угрюмом цилиндре ядерной бомбы, таилась свобода. Свобода нигде и никогда невиданного размаха, прямотаки космическая… Если хотите знать, так очень даже сопоставимая по масштабу своему с вышеупомянутым грибом.

 Вот тебе инструкция, говорил продавец, молодой бородатый мужик со старыми глазами, там, вообщето, все есть. Но кроме инструкций послушай и еще коечто. С живого голоса, может, лучше запомнишь. Своеобразие всей этой моей мудрости в том, что никто не поступает соответственно с самого начала. Только потом, когда, в иных случаях, бывает поздновато. Метанола тебе понадобится море. Причем и как основной материал и, главное, как горючее. Ты изведешь все бурьяны в округе. Разберешь все старые плетни. Перетаскаешь все позапрошлогодние скирды. Метанол это вообще отдельная поэма для вашего брата, похорошему, конечно, надо бы на него отдельного человека ставить, ни с какими затратами не считаться, но вам всем хоть кол на голове теши. Хоть бы один послушался доброго совета. Причем, учти, бесплатного…

В этом был, проклятый, прав. На все сто прав. Беда была только в том, что правота эта ничего ровно не значила. Вечерами, качаясь от усталости, перед тем, как рухнуть на тряпки и угасающим сознанием позаботиться о том, чтоб укрыться, потому что очень свободно можно было не успеть, он делал самую легкую работу: сгребал как можно большую кучу прошлогоднего бурьяна и свеженькой, веселенькой, весенней крапивы, сухих веток, листового отпада почище и посуше, что не успел еще стать перегноем, старой соломы, тех самых древних плетней, какихто чурбаков из полузатопленного погреба, и отдельных частей собственного (все равно разбирать до основания, а затем…) валящегося от ветхости сарайчика. Утром вся эта куча, исходя в чане зеленой пеной от той самой крапивы, без остатка переходила в очередной центнер метанола. А чистым метанолом продукт становился после того, как он процеживал его через два разных фильтра: от примесей и от воды. Метанол был естественным и самым типовым сырьем для производства деталей из бездефектного тубулярного углерода, материала, в период Перезакония почти что столь же определяющего, как железо определяло Железный век, потому что он был легок, невероятно (куда там железу! Куда, к черту, самым дорогим и элитарным сталям а также титану, нейлону, кевлару и прочему старью.) прочен, жаростоек и инертен, при самой незначительной модификации мог быть то проводником, то совершеннейшим диэлектриком. А главное, для производства его не требовалось никаких экзотических сортов атомов. Ничего кроме метанола. Ну, почти ничего. Так что первыми почти что изделиями были "разчан" и "двачан", побольше, потому что "лодка" должна была давать энергию. Каждое утро, сброшенный со своего ложа звуком вещи первой необходимости будильника, привезенного с собой, он первонаперво смотрел в безоблачное небо и молил господа, Матерь Божью, всех святых, апостолов, угодников и в тригосподабогадушумать, чтоб небо и сегодня оставалось безоблачным.

"Двачан" был огромным сооружением двана двана три, чтоб взбираться на его край, пришлось сколотить лесенку, а для того, чтоб в его драгоценное, потихоньку прибавляющееся содержимое, ни в коем случае не проникло бы слишком много воды, он склеил специальную крышку. "Двачан" был каторгой, точнее, комбинацией каторги, мытаря и ненасытного Молоха, неотступно требующего жертв, да какого там Молоха, ацтекского Уицтлипочтли по меньшей мере. А вы попробуйте, попробуйте хотя бы такую простую вещь, как простонапросто наполнить двенадцатикубовый бак ведрами. Один кубометр сто ведер, одиннадцать тысяча сто. Это, помимо всяких прочих мелочей, надо пятьсот пятьдесят раз подняться с двумя ведрами на три ступенечки. А мелочи, это накормить деревом, соломой, бурьяном и сухими листьями "разчан", полученное отфильтровать, то бишь перелить тудасюда пару раз. Одному. При том, что никтоо тебе не приготовит поесть, сам готовь, подальше отсюда, потому как иначе взлетишь в мимолетной, прозрачно голубой вспышке куданибудь повыше дерева стоячего да пониже облака ходячего, и только потом тебя догонит волна уже настоящего, золотого пламени. Недаром подпольный торгаш, человек по определению и по факту холодный и безжалостный, как акула, с такой непонятной жалостью глядел на него, когда он по бедности покупал самыйсамый минимум, и ничего лишнего, во всяком случае ничего готового, потому как, к примеру, довольно слабенький, полуметровый ЭХГ стоил (но, надо сказать, действительно стоил!) тыщу семьсот пятьдесят, слабенький насос на пятьдесят литров пол"косой", униблок тыщу сто. А "солома" на все это, и еще на коекакие мелочи, стоила полтораста за все про все, да еще почестному, в дублированном виде! А все для чего? А все для того ж, что торгаш жалостливый говорил еще и следующее:

 А еще есть знак вроде бы. Совсемсовсем нынешний день, и у нас, а не гденибудь в странах, где мудрецы. Начинают эхэгэшку делать, вроде как ты затеял, самопально, ну, оно, понятно, муторно, так они и закладывают полметра край три четверти… Потом, мол, второй сделаем, пятыйдесятый, такой же, или еще побольше… Хрена! Ни один еще не сделал побольше. Мучаются с тем, что есть. А полметровка это что? А это, к примеру, на дом хватает, а на хлев уже того…Все долго, муторно, не одновременно, а потом. Это те, кто метровки закладывает, потом добавляют второйпятыйдесятый. Понял? Это все одно, как устоять один раз, перед самым первым ударом…

Отсюда непомерный, как иная комната в коммуналке, ненасытный "двачан", отсюда десять тонн метанола, плюс почти по десять кило "пылевидки", меди и глинозема, не считая мелочей, граммовых присадок. Налив его, по инструкции, так, чтоб двадцать сантиметров до края, не стал ничего делать. Пошел, поужинал и лег спать, потому что был вечер, пальцы на руках не сгибались, а ноги, наоборот, подгибались, отказываясь держать и тащить тело. Ужиная, он тупо глядел на тушонку и "брикетную" кашу, коей он теперь мог съесть простотаки неестественно много по меркам совсем еще недавнего прошлого, и вдруг подумал, что доселе вся эта жуткая работа происходит только за счет этого горючего. Встать… он, наверное, сумел бы, но поленился, дошел прямо так, на четвереньках. Судорожным движением натянул на себя "капоту" древнее, но некогда дорогое пальто из очень плотного, добротного драпа. Отключился.

Поутру выяснилось, что молитвы всемвсемвсем (включая тригосподабогадушуматерь)… пока еще действовали. Он установил батарею, кинул в чан "композицию" и занялся "тихими играми". Еще вчера, поминутно заглядывая в руководство, "набил" прямо на "ткаче" длиннюуущий отрезок нити без радикалов, повторами, и только по концам набил радикалы очень уж немудрящие, обозначавшие дублирование поперечное. Получил две исчезающе тонких струны с приличными ручками на шестьдесят и на восемьдесят сантиметров. Вот это был кайф! Доселе простотаки неиспытанная радость. Старые вишни, наполовину посохшие, наполовину около того, выгнавшие редкий лист на считанных ветках, он порезал на аккуратные, желаемой ему формы чурбачки, кружки и сердечки в двадцать минут. Все. Потому что не торопился. "Струмент" проходил сквозь древесину, как сквозь воду, почти не встречая сопротивления. Приглядевшись проделал то же самое с древними, изросшими яблонями, паройтройкой могучих кустов бузины, искромсал их до корней, поймал себя на мысли, что нехорошо посматривает и на корни, и тогда в памяти всплыл следующий фрагмент Устного Предания:

 А теперь скажу о прямо противоположном: делай "маслы", не жмодись…

 Какие "мослы"?

 Не "мо", а "ма"… Мышцы позаграничному, мускулы, значит…Как только чутьчуть сразу делай всякие домкратыкраныподъемники. У тебя на "комби" полно всяких. Посложнее и попроще. Так ты делай. Не надрывай пуп, потому как подохнуть можно запросто, ущемится какаянибудь грыжа, и конец! Даже с обыкновенным радикулитом крест на всей твоей работе. Потеряешь дней десять, год пропал…Пропал год очень свободно можешь пропасть ты, потому что долги у нас взыскивают очень серьезно. Таким, понимаешь, способом, чтоб другим было неповадно… На чем все особенно попадаются спервоначалу, так это непременно начинают пни корчевать, причем вручную и поодиночке. Лучший, должен тебе сказать, способ…

В толще прозрачной жидкости, в "двачане" никто не смог бы рассмотреть без микроскопа, как вытянулась, ровно вращаясь вокруг оси, исходная "соломинка", но уже через час стало видно чтото, похожее на сотканный из паутины цилиндр около двадцати сантиметров в диаметре. Он плотнел, одновременно одеваясь все новыми паутинными слоями, все большими по диаметру. Зрелище было завораживающее: вещь возникала, как будто бы с нечеловеческой быстротой и точностью ее рисовали прямо в толще жидкости, одновременно несколько десятков невидимых карандашей. Точнее чертили, поскольку новые детали "строились" на более ранних, и у любого, кто мог бы наблюдать это возникало безошибочное ощущение какойто невероятной логичности происходящего, буквально каждого этапа и части действа.

А он, стоя на второй ступеньке своей лесенки, думал со странной отрешенностью, что если из его полутораметровки ничего не выйдет, то он всетаки плюнет на эту затею. И будь, что будет. Однако же вышло к утру следующего дня, и при помощи небольшой электролебедки, выращенной загодя, огромный, полутораметровый ЭХГ выволок себя сам, после того, как сам откачал жалкий остаток метанола при помощи насоса, что вырос одновременно с ним. При полной нагрузке он развивал восемь мегаватт, но подкупало то, что почти столь же эффективно конструкции этого рода могли работать на сотую долю своего номинала, в отличие от почти всех двигателей, существовавших доселе. И на одну тысячную, правда с худшими характеристиками, тоже. Это, надо сказать, был этап, но, с другой стороны, какойто уж слишком стратегический, воспринимаемый только умом. То ли дело мотоблок с тележкой, который он вырастил следом. Теперь, с энергетикой ЭХГ, можно было сравнительно легко использовать алюмосиликаты, сиречь глину с песком, собственноручно натасканные из ближайшего оврага, из подмыва, где, как ему показалось, сырье было вроде бы как почище, предрассудок, понятно, но почему бы и не пойти на поводу у требований нутра? Натаскав два центнера такого рода отборного сырья и запустив процесс, он присел, чтобы перевести дух, и вытянул перед собой руки. Руки дрожали, и он в очередной раз подивился, насколько оказался слабее, чем ожидал. Чем на самом деле оказалось нужно для настоящей жизни. Какието двести килограммов, какието двести метров, а он, мужик, уже готов. Спекся. Дышит, как карась на берегу.

Зато уж эта работа не только окупилась в полной мере, но и принесла ему живейшее удовольствие. Какой там мотоблок! Целый небольшой трактор. Человеку, привыкшему иметь дело с солидной производственной техникой, да еще советского производства, да еще подустаревшей, машинка неприятно напомнила детскую пластмассовую игрушку, такие полиэтиленовые, дутые, знаете? Но это было именно что обманом чувств: это была очень, чрезвычайно солидная модель. Со страшным запасом прочности и любовно продуманной защитой основных узлов. Ее в диком порыве вдохновения сконструировал некто Косенко Иван Трофимович, кандидат технических наук и работник конструкторского отдела "Ростсельмаш". Ему было в этот момент пятьдесят шесть лет, он всю жизнь конструировал узлы и новые сельхозмашины, из которых в серию не пошел ни один образец. Еще он был партийцем с более, чем тридцатилетним стажем, и лютым антисоветчиком. Как таковой он состоялся уже годам к тридцати пяти, когда понял, что вся его любовь к сельхозтехнике, все желание сделать чтото полезное, причем не абы как, а красиво, вся его добросовестность вопреки всему, весь его профессионализм никому в этой стране не нужны. Есть люди, которые ничего не делают, а он делает ничего, так какая, спрашивается, между ними разница? Обратил внимание на седого, помятого мужика, собрал на него досье и завербовал лично Мохов, к тому времени ставший незаурядным человекознатцем. Осознав, о чем идет речь, ознакомленный с возможностями, находившимися в распоряжении у заказчика, вдруг поняв, что на этот раз его модель пойдет, причем при том единственном условии, если это будет хорошая модель, он взялся за дело с необыкновенной рьяностью.

Разумеется, никто не сказал ему, что заказчиком является вовсе не государственная контора, но, наверное, душа его это почувствовала, потому что, получив задание и "Топаз" в комплекте с молчаливым студентом, он взялся за дело с такой злобной радостью, как будто не мотоблок конструировал, а погибель какомунибудь старинному, выдержанному, как хорошее вино, врагу. Оно и вышло соответственно.

Но повторим, был у приземистой машинки был хоть и обманчиво, но неприятнопластмассовый вид. Несмотря на это, счастливый обладатель, не утерпев, немедленно же отправился в ближайшую рощицу, прихватив свои режущие "струны" где, с удовольствием отыскав старые, сухие деревья, он покромсал их на чурбаки. Делая это, грузя драгоценную целлюлозу на объемистую тележку, а потом плавно уплывая восвояси в удобном, мягком, блин! мягком!! блин!!! кресле, он испытывал наслаждение, которое можно сравнить в этом мире разве что с очень немногим. С некоторым приближением чувство это можно сравнить с чувством людей, которые сидели в обороне, потихоньку таяли в числе, у них ничего не хватало, так, что приходилось считать каждый патрон, а на пятьдесят снарядов врага позволяли себе отвечать одним. И вот вдруг, скрытно, так, что враг и заметитьто ничего не заметил, присылают свежие части. Вволю патронов, вволю выстрелов к орудиям, да еще новую технику, такую, что ахнешь. Супостат, заранее облизываясь, нагло, идет в последнюю, как он думает, атаку, на беззащитного, в чем он уверен, тебя, и вот тутто его, родимого, каак… Конечно, к живому врагу испытываешь куда больше злорадства, но и здесь присутствовало нечто родственное. Для того, чтобы понять, что это такое возвращаться с тонной поклажи за один раз, нужно очень хорошо знать, что это такое ходить за тем же самым… да, раз сорокпятьдесят. Пешком. Каждый раз собирая себя буквально по частям, когда пальцы не сгибаются, а коленки совсем наоборот, каждый раз испытывая отчаяние от того, что идти надо, и никуда от этого не деться, и невозможно, не получится, отложить. Для того, чтобы понять, каково это, небрежно кидать в чан здоровенные поленья из рощицы, где этого добра ну, сколько угодно, надо знать, каково это собирать жухлую траву и экономить каждую полусгнившую щепку. Злорадство к расстоянию, злорадство к беспощадному времени, злорадное чувство к тяге, которая еще вчера была неподъемной. Причем не такой, которую не поднять совсем уж явно и безусловно, а такой, от которой чуть только не надсаживаешь пуп, а потом час не можешь отдышаться. Неет, потом неизвестно, но пока что от мотоблока, который он тут же окрестил "ишаком", было куда больше живой, непосредственной радости, нежели от громадного ЭХГ. Посчитав по пальцам, какое нонеча должно быть число, он решил про себя, что именно день рождения "ишака" будет отныне праздником, и заодно придумал ему название: да будет отныне и присно, и вовеки веков восемнадцатое мая Днем Освобожденного Труда. И пусть невегласы не будут знать, что это значит на самом деле. А завтра с утра сделаем то, о чем с первого же дня больше всего болела душа: поднять целину и посадить картошку.

… Кстати, у нас, фермеров, есть такая работка, которая по своему эмоциональному накалу ниччуть не уступает бесконечному метаноловарению: это обширная, на совесть разветвленная, очень энергоемкая программа называется "Фиксация Азота" и заниматься ей нужно приблизительно все время. Но у него, спасибо неряхамхозяевам, сроду не вывозившим со двора навоз, так, что двор оказался в конце концов на добрый метрполтора выше окружающего пейзажа, на первый раз не было в том острой необходимости. Легче свезти тридцатилетний слой перегноя на огород, облюбованный им неподалеку. Чтоб не мелочиться, он поднял враз гектар заброшенных огородов, с варварской беспощадностью запахав все некогда бывшие границы между ними. Сделал так, как порекомендовали друзья, посадил картофельную безвирусную суперэлиту по траншеям, дно которых покрыл тонким слоем перегноя. Надо было: срочно перекрыть крышу, пока не пошел следующий дождь, а он, кажется, уже чтото такое задумывает. Сделать ангар для ЭХГ. Заделать в землю цистерну под горючее на зиму. Резкорезко расширить парк "маслов", срочно сделать катух и начать потихонечку заново строить дом. Наделать навесных орудий к "ишаку" на лето. И начатьтаки фиксировать азот, ежели и не на удобрения, то, по крайней мере, на аминокислотные гранулы. Это тоже, как и все остальное, вчера, потому что Генка вотвот привезет обещанных поросят. Да, и пусть темная сила поет на все лады о том, что гранулыде "химические"… "Однофазные" аминокислоты с витаминами, это такая вещь, которая и усваивается легко и сама по себе оказывает какоето неизученное стимулирующее воздействие… В общем начать и кончить.

В последнее время у Григория Фроловича появилось нечто вроде постыдного порока: никак не мог обойтись без регулярных, жутко законспирированных встреч со своим сверстником, отчасти коллегой, и естественным соперником Сергеем. Тем самым, что при Дмитрии Филипповиче выполнял роль, аналогичную той, которую он сам выполнял при Великом Инквизиторе. При организации этих рандеву, постепенно становившихся обычаем, предпринимались такие меры предосторожности, о которых пришлось бы писать особое исследование. Обоснование, куда делся. Обоснование, почему нет. Предосторожности, если проверят, причем если появятся отдельно, а если начнут расспрашивать, то отдельно. Пришлось даже пойти на прием, именуемый в среде профессионалов древности "отгрыз лапы", завести себе легонькие грешки, оправдывающие грехи серьезные и непростительные. Дать контролерам компромат, чтобы они не искали большего. Естественным способом для этого была, разумеется, баба. Причем не абы какая, а еще и умная. Мало того, что умная, а еще и своя. При этом такая, которую не больното расспросишь даже и в КГБ. Пока, тьфутьфу, сходило, благо, что он, какникак, был профессионалом. Разговоры получались достаточно острые, иногда и местами, едкие, как кайенский перец, в очень широких пределах откровенные. Потому что были молодые люди тем, что называется "одного поля ягоды". И была естественная общность интересов. Была даже официальное (только для себя, разумеется) моральное оправдание: вражда двух таких больших людей не на пользу Общему Делу, и очень нужно, прямотаки необходимо эти разногласия этак осторожно, завуалировано сглаживать, чтоб тяжелая стариковская дурь не привела бы к серьезной беде. Мы же с вами умные люди. Прагматики. Встречи проходили на территории заслуженного столичного долгостроя, на окраине, где нередко по двое по трое собирались усталые мужчины, чтоб выпить водочки, портвешку или одеколонцу и отвести душу за разговором. Надо сказать молодые люди, в отличие от многих прочих, совершенно виртуозно умели принимать адекватный образ: такой, чтоб за километр не разило ряженым, и в то же время чтоб у одиночек, находящихся в соответствующем градусе, не было соблазна подойти для разговора по душам. Хотя, случалось.

 Разговор у меня к тебе сегодня, друг ситцевый, серьезный и неприятный.

 От тебя, разулыбался ясноглазый Сережа, чего другого ждатьто?

 По условию первой встречи мы с тобой договорились, что будут темы, которые не затрагиваем. Так?

 Ты это сказал. Так вот: я не знаю, получится ли это у меня сегодня.

 А ты не сомневайся. Как спросишь чтонибудь не то, так и узнаешь. Я просто промолчу.

 Это, Гриша в досаде махнул рукой, я отлично знаю. Может получиться так, что я расскажу тебе одну историю, ты промолчишь, но я все равно догадаюсь обо всем, что мне нужно по одному только молчанию. Понял?

Это было понастоящему серьезно, и его визави задумался:

 Ммм… Коль пошла такая пьянка…То давай тогда отложим выпивку на попозже… и всетаки рискнем.

 Слава богу. Прямотаки бальзам на душу. А то прямо не знал, как и начатьто не предупредимши.

 Надо говорить, Сережа назидательно поднял палец кверху, не пердупердивши.

 Или так, Григорий легко кивнул головой, я сегодня сговорчивый. Так вот: сыскался в Коломне один следопыт красный… ммать его не так и не этак… Один коллекционер хренов, подполковник Замятин. Он, понимаешь ли, дела коллекционировал, причем не абы как, а с тоонким подбором. А потом, как и положено коллекционеру, не утерпел. Оно не все могут утерпеть, чтоб не показать коллекцию какомунибудь ценителю… В данном случае роль ценителя отводилась, понятное дело, непосредственному начальству… начальството тьфу! дуракдураком, такие даже среди внудельцев редкость. Но слава богу, слава богу, говорю я тебе, там человечек наш сидел. Причем не просто наш, а персонально мой.

 Растешь, брат. Своя агентура завелась. Рефлекс, батенька…

 Так столичная промышленность, батенька. Глаз да глаз. Вашими, в том числе, молитвами… Он копнул, ахнул, и ко мне. Так и так, мол, надо встретиться. Нет, по телефону нельзя, надо б лично. Лично так лично, глянул так ахать настал уже мой черед. Он такого накопал по Южному Уралу, Алтаю, ЦЧО и ЦПП, что у меня в глазах потемнело. Вылил себе на голову ведро холодной воды, вспомнил, чему учили по стратегическому анализу, тряхнул стариной. Чего там было у этого ммудака, прости господи, думал, наверное, что папаху за это получит, я тебе говорить, прости, не буду, а резюме из своих раскопок приведуу: интересно, что ты на это скажешь. К примеру иссяк металлолом. Нету! Мартенам перестало хватать. На НижнеПилюйском чугунолитейном, который в свое время, очевидно, на нервной почве построили, так, что не все отливки вывозят, а часть прямо тут закапывают, потому что вывезти не на чем, и вообще… На хрен они никому не нужны. Так вот, приехали туда купцы, сскупили все похоронки, погрузили и вывезли. Никакого криминала: сбезналичили, деньги в банке, накладные… Уроды эти, вечно непросыхающие, радырадехоньки. Никто не удосужился глянуть, ни какие номера на грузовиках, ни откуда…

 Ну?!

 Деньги налицо, а накладные пфт… Разбираться, копать, сам понимаешь, не в моих интересах. Цветной лом и не ищи, бесполезно. Кладбища техники, у каждого уважающего себя колхоза есть, знаешь? опустели! Приехали, говорят, какието шабашники, заплатили, погрузили, и, соответственно, шабаш…

 Разумеется, за границу не уплыли?

 Ты так даже не шути. Понял? Разумеется нет.

 Это все? С каменным лицом осведомился Сережа. Больше ничего?

 Скупили все старые, древние и разбитые автомобили. Любых марок. И набралось всего этого добра столько, что на Урале коегде заметно больше машин стало… Руда комуто понадобилась! Налево руда пошла! Полиметаллическая. Но это, понятно, под вопросом. У нас от прежних времен остались такие места, в которых пролетарии уже позабыли, на каком светето живут… Ну, а раз машины, то, значит, что?

Григорий Фролович хитро прищурился, одновременно ловко плеснув вообщето "КВВК", но зато из "огнетушителя" и, натурально, в граненые стаканы.

 Не знаю. Сдаюсь. У тебя вон времени было сколько, чтоб стариной стряхнуть… Или встряхнуть? А ты хочешь, чтоб я тебе прямо сразу сказал. Мы же люди простые, стратегическому анализу, он махнул свою порцию так, как и надлежит пить "Белое Крепкое", не обученные. Ваших комитетских академиев не кончали.

Он действительно не кончал "комитетских академиев". Он простонапросто закончил с отличием "кремлевку", в которую попал не без протекции, но отнюдь не только по протекции. Собеседник об этом отлично знал, а он знал, что тот знает, но таковы уж были правила игры. Поэтому он сделал вид, что не слышит ернической ремарки собеседника, и простонапросто продолжил:

 А это значит, что должны вдруг, "на ура" пойти дома в пригородах, а цены на них соответственно вырасти. Что и подтверждается в действительности для целого ряда областей. И без того наиболее подозрительных. Там же, или почти там же, отмечается отток работников с ряда промышленных предприятий… на которых с определенных пор отмечаются трудности. Не знаешь, по какой причине? Нет? Ну ладно… Такой отток, что уже отмечается нехватка рабочей силы. Тем более, что уходятто не худшие. Нетнет, никакой массовой тенденции. Но не массовая тенденция существует вполне достоверно. Что скажешь?

 Что было в папке этого коллекционера?

 Увы! Такого рода помощи я тебе, сам понимаешь… Намекну только, что там почти исключительно описываются разного рода товары, неизвестных фирм и очень, очень высокого качества. Это мягко говоря, что высокого, потому что на самом деле в некоторых случаях аналогий просто нет и, соответственно, не с чем сравнивать. Как нет, судя по всему, и этих самых неизвестных фирм. Так что не мешало б вам самим почесаться. В том числе этому вашему ппечальнику о бедах народных, Гаряеву. Пусть, элементарно, по рынкам походит, поглядит, чем торгуют на простых советских толкучках в наше непростое время. Причем что характерно, в вашем Курчино, как и близь других ваших нарочитых вотчин, ничеем подобным не торгуют! Совсем! Проявляя массовую сознательную дисциплину. Как и нету ничего, право слово… Зато сунься в ту же Башкирскую глубинку, так найдеошь, на что посмотреть. Вопросы есть?

 Есть. Что конкретно было в папке претендента на папаху?

Григорий издал странный звук, в его исполнении обозначавший крайнее нетерпение, но сдержался.

 Какиенибудь другие вопросы есть?

 Ты еще не ответил на этот. Ну ладно, ладно, насколько ты наврал?

 Эээ… Основное, общая картина правдива. Есть искажения по мелочам, исключительно с целью скрыть источники информации.

 Ты всетаки редкостный мерзавец. Я ж теперь ночь не буду спать, думать буду, где именно, в каком месте своего… своей информации ты имел саму возможность соврать? А если не найду, то приду к выводу, что это была всетаки провокация. С той целью, чтоб мы проявили активность, высунули рожки из раковинки, а тут бы вы… А следовательно, еще и о том, твоя ли это провокация, или ты только так думаешь? Так что ты подумай, может, расскажешь всетаки?

 К чему? Докладчик пожал плечами с видом полнейшего равнодушия. Единственное, что я тебе посоветую, и это взаправду, от души: поменьше волнуйся о моих гипотетических интригах. Боюсь, это самая незначительная из проблем, которые, похоже, у вас возникнут прямо вотвот…

XVIII

Вера Михайловна вертелась у нового зеркала, мерила новенькую черную "плюшку", купленную только вотвот, и не могла взять в толк: как это ей пришло в голову купить такую вот гадость? Совершенно же старушечья вещь, никак ей не к лицу… Купила не потому, что хотела, а потому что привыкла хотеть эту чертову "плюшку". Внучкова картошка, посаженная при внучковой помощи на трех самых больших огородах уже осиротевшей вроде бы деревни с внучковыми удобрениями, обернулась в тысячу двести сорок два мешка по два пуда весом. Их внучок, вместе с товарищами подготовив почву, загнал в Нижнем Тагиле по двадцать рубликов, как с куста. Сколько там у него вышло после уплаты накладных расходов его дело, только ей, старухе, он принес семь тысяч двести.

 Ой, Митенька, да куда мне, старой, столько?

 А ты, старая, чаще в зеркало смотрись. Я тебе, кстати, привез… А деньги тебе нуужны будут. Ты заводи хозяйство, заводи, разворачивайся! С тебя, пенсионерки, взятки гладки, не то, что с колхозничков на центральной усадьбе. За что тебе надо будет, ты плати, не скупись, оно окупится…

Пожевав по привычке губами, поскольку никак не могла привыкнуть к белым, ровным зубам, которые ей совсем не больно вставил симпатичный доктор Игорь, она осторожно заметила:

 Митенька, а, может, не тратить пока что денежки? Лишнегото? Ты б мне аппарат сделал, с друзьями. За самогонку тут все, что хошь, и кууда дешевле выйдет…

 Это, бабуль, мысль. Мудрец ты у меня. Сделаем. Такой, что никакого дыму, и не найдут никак.

 Ага. Ну и хорошо. А штоб Федькаперседатель носа не совал, так и в усадьбуто, в усадьбу, человечка б своего с аппаратом тыим…

 Это к чему?

 А пусть, проклятый, зальется! Ты не думай, на што бы дельное, так нет, а порушить што, это он хиитрай! Гамниистай! Как у кого што, так наскрозь все видит. Он ето приструнить называет, чтоб значит, отнять и хозяйство б хином пошло. А выпить любит. Сроду мимо рта не проносил.

 Говорил же я, рассеянно отреагировал Митенька, тебе б министром быть. Займемся в самое то время. У меня как раз со СХИ два человечка выпускаются, хоть и не здешние, а все равно деревенские, так я их к делуто и пристрою.

 Вот и ладно будет. А ты деньгито, деньги возьми, сколько надо, привези поросяток.

 Сколько?

 А хоть десяток.

 Да ты че? Не сдурела?

 Не такое делывала, Митенька. В сорок шестом годе на мне заместо коня землю пахали. Беременная воду ведрами на гору носила, в ферьму в эту ихую, да зимой, да в гололед. А если ту машину привезешь, что для навозу, помнишь, рассказывал? так и вовсе…

 А справишься?

 Ничо, высокая, гладколицая, худая женщина махнула рукой с явным пренебрежением, с трахтером справлялась. С дойкой, с машинной, пока не сломалась вроде. И тут справлюсь. Вы у меня голодатьто не будете.

 Все одна?

 Ничо, повторила она, я привыкла.

 Нее, задумчиво проговорил Митенька, так оно дело тоже не годится. Найдем те подручного! Хватит ему шагорданничать!

 Оглоеда, штоль, какого? Так он озоровать будет…

 Не будет. У нас для этого хоорошее средство есть! Как шелковый будет!

 Слышь, так, можеть, папанька твой по весне подъедет? Онто что там, в городу?

 А он те сильно нужен? Начнет тут… Вино трескать да городской гонор показывать.

 Это да, он у меня глуупай. И все какието… Без царя в голове, бездельнаи. В кого ты удалсято, ума не приложу…

 Не сглазь. Ято не свихнусь, дело у меня, а вот дети какие получатся? Так что не надо.

 Не. Пока, правда, рано, а потомто я его приспособлю. Пристрожу.

Силы у нее теперь было, не как в восемнадцать, говорить нечего, но выносливости, вроде бы, даже и прибыло. Починенные глаза видели зорко, как в молодости, рукиногиспина гнулись, как в девушках, матка, которая мучила ее чуть не больше всего остального, не выпадала. Одышка уж коль чтото дюже тяжелое, но она береглась. Хватит. Чутье подсказывало, что в этой новой жизни от нее потребуется чтото другое. Есть люди, и это мало зависит от возраста, которые способны чувствовать Перезаконие непосредственно, как другие чувствуют запах, как будто бы наступление его создает вполне реальное физическое поле. Мало того, оно придает им нечто вроде темной, смутной способности провидеть грядущее. Уверенности в своих силах. Подсознательного знания своего места в неслышно наступающем новом мире.

 Значит так, дрянь паршивая, грозно нахмурив брови, грохотал начальственный папа, ты знаешь, во что мне обошлось, тебя отмазать?

 Я, между прочим, не просил!

 Ах, так! Так пожалуйста, делото не закрыто! Сейчас, звоню, говорю, что не хочешь, и ты отправляешься в камеру. Как соучастник. Тебе там, наверное, понравилось?

Запальчивость у Валечки Сорокина сняло, как рукой, воспоминания о всегонавсего суточном пребывании в изоляторе врезались в память навсегда. Это был какойто кошмарный сон. Невозможно, чтоб ктото мог прожить там месяцы. Тем более годы. Правда, он не сомневался, что папаша берет на понт и решил принять игру. На всякий случай он всетаки ничего не сказал, но вид принял гордый и ироничный. Папаша нахмурился еще сильнее. Он, вообщето, был типом первобытногрубым, безудержным, но пребывание в коридорах власти научило определенной сдержанности и даже дипломатичности. При нуждето.

 Не вееришь, проговорил он со зловещей ласковостью, думаешь, куда папаша денется, отмазал раз, отмазал два, и дальше будет отмазывать. Ты, конечно же, прав, я тебя считаю дрянью, дешевкой, мерзавцем, но даже и мерзавцасына отцу судьба отмазывать. Но тут у тебя, погань, неувязочка вышла. Когда в тот раз, когда вы машину угнали чужую и катались, это я тебя просто отмазал. Хозяину сунул, договорился, он заявлението и забрал. А сейчаас… Тут дело совсемсовсем другое. Так что слушай меня и молчи… Викентьев мне, конечно, друг, но только ведь и ему неприятности не нужны. Давай, говорит, его по малой статье посадим, пока он еще чего не натворил и не сел всерьез. А больше никак? А больше, говорит, никак. Потому что ежели опять, то мне своя рубашка ближе к телу. Ты ж, говорит, поручиться за него не можешь? Да, говорю, не могу. Это работу надо бросать и пришивать его, погганца, к пиджаку. Пусть, говорит, посидит малость. Он у тебя такой дешовый, балованный, паршивый пакостник, что ему помочь должно. На всю жизнь напугается и, глядишь, пришипится. Ладно, говорю, он, а мнето, мнето за что такой позор? Ну, обсудили, договорились. Только он условие поставил…

Валечка осторожно, чтоб не показать, перевел дух. Жизнь, кажется, продолжалась. Пообещать что угодно на словах, ему ничего не стоило. А потом, глядишь, ежовы рукавицы поослабнут. Как бывает всегда. И можно будет попрежнему вести прежнюю жизнь, легкую и приятную. А мамахен без тугриков не оставит.

 Тебя два года не будет в городе. Увижу, говорит, посажу в связи со вновь выяснившимися обстоятельствами. Сразу. И не обижайся тогда.

Это… было неприятно, но поправимо. Через месяцокдругой, когда уляжется, так он подлижется. Не впервой. Конечно, еще месяцок придется Ангельбертика разыгрывать. Но тут папаша с отвратительной прямотой объяснил, что он на самом деле имеет ввиду. Помолчал, глядя на уничтоженного отпрыска, и добавил:

 Прямо сейчас. Чтоб ты ничего не удумал.

 Папа! Папа! Охваченный самой что ни на есть позорной паникой, он потерял всякое подобие твердости духа. Ну я все понял! Ну больше никогда не повторится!

 Слава богу, папаша был полон какогото непонятного удовлетворения, наконецто я зацепил тебя за живое. Наконецто достал тебя настоящего, голенького, дрожащенького…

 Ну неужели же ничего другого нельзя придумать? У тебя же, кажется, сестра двоюродная в Москве! Ведь ты же можешь…

 Могу. С тихим счастьем прошептал тот. Но не хочу. Я совсем не хочу, чтобы тебе было хорошо. Ты, скользкий, как парршивый вьюн, из чего другого вывернешься. А вот тут попробуй! Ввот попробуй только! Посидишь без пива, и без фирмовых шмоток. Без коктейлей через ссоломинку! Без пляжей и блядей в купальниках! И не дай тебе бог, если Вера Михайловна недовольна будет твоим поведением!

 Ну дай я хоть с матерью попрощаюсь!

 Наддо же, родитель аж всплеснул от удивления руками, вспомнил! Обеспокоился! Вспомнил бы о матери, когда ту девку в машину затаскивал!

 Я не затаскивал!!!

 А я не следователь. Мне, по большому счету, насрать. Да: сбежишь, они дадут знать прямо Викентьеву, не мне.

 Это же дикость какаято, как он ни крепился, а слезы брызнули из его глаз, в наше время!

 Бывает так, что везетвезет, все шуточки, а потом раз и не повезет вдруг. Взяв себя в руки, он говорил бесстрастным тоном человека, решившегося на смертельный прыжок. И все прежние милые шуточки вдруг оказываются оченьочень всерьез. Тебе не повезло.

 Два года навоз грести! Хвосты крутить ккоровам! Злые слезы так и брызнули у него из глаз. Неужели ничего другого придумать нельзя!

 Можно. На зону пойти с дружками со своими. И потом, а что ты будешь делать? Из института, куда, кстати, я тебя устроил, тебя вышибли за тот еще случай, да и не тянул ты, кстати, вовсе… Работать, что ты тогда сказал? Дайка вспомню…

 Ххватит!!!

 Нет, почему же? Дай бог памяти, а, да: "Хрячить? Горбачить? На это предки есть!"

Розка, потому что всетаки татарка, не в пример всяким прочим молча впустила в квартиру, молча дождалась, когда он вымоет руки, и молча брякнула перед ним глубокую тарелку щей. Но по тому, с каким грохотом она выкинула его "австрийские" башмаки в кладовую, по тому, что щи не были горячими, а, разве что, подогретыми, по самому ее молчанию он понял, что грозы не миновать. Потому что, хоть и татарка, но жилато она не среди своих, а именно среди этих самых всякихпрочих. И среди них же терлась на работе. Понабралась современного воспитания. Эмансипации посоветски, когда визг поднимают при любых обстоятельствах, только увидев мужа, на всякий случай, и выдают ему деньги на обед и сигареты "Прима". А главное, никогда, ни при каких обстоятельствах не показывают, что довольны, а только и исключительно только либо недовольны, либо крайне недовольны. Но, так как всетаки татарка, хватило сил, чтобы дождаться, когда он доест. Как только не лопнула, онто видел, чего ей это стоило. Вот что значит домашнее воспитание. Только потом начала:

 Ну? И чего, спрашивается, приперси? Никто уж и не ждал! С концами, думали! Неет, явилси! Стирай тут его носки, земляныи! Рубахи его черныи!..

А чего б это она хотела? Человек же с дороги…

… либо живи, как все, дома, либо вовсе не приезжай, не вози грязь свою! Пусть тебе твои тамошние давалки стирают…

Вот попробуй, изложи человеку, что там в радиусе двадцати верст вообще никаких баб нету? Не говоря уж о молодых. Это помимо того, что один он успевает за день так накорячиться, что делается ему вовсе ни до каких баб. Потому как сезон, это понимать надо.

 …Верканормировщица говорила: "Раз денег не носит, не нужон он такой. Я б свово давно б выгнала, ежели б он, паразит, мне б хоть какую копейку б зажал. Ты ему, грит, Роза, так и скажи…"

 Так осенью…

 Вот осенью и приежжай! А пока неча на дармовщину жрать, да носки свои, вонючие…

Стоп!!! Да как же это он забылто? Он полез в карман, и вынул приблизительно половину денег, что получил от торгаша. Ограбил, паразит, но всетаки дал так, что хватит. А все почему? Он догадался, заглянул на третью "комби", отыскал там набор спецур "С" это специально для сталей, устойчивые, разбирают стали даже с хромом и марганцем, и не поленился, отдельный чан для них сделал в том самом подмыве, откуда глину брал. Подпер он с тех пор подмывто. Подпер. Ночами старался, потому что деньги пока что были всетаки нужны, а до урожаая!.. Порадел со старыми ведрами, листами и рессорами, с ржавым бог его знает чем и со всем прочим, что пришлось почти что выкапывать из почвы умершей деревни. А потом вдруг отыскал сгнившую подстанцию. Старался аж до лишнего, чтоб придраться к элементам было бы уж вовсе никак невозможно… А барыга скривился, сказал что посмотрит, какая чистота, то да се…Однако забрал работу, всю, как есть, заплатил, понятно, ерунду, одна медь "М/С стандарт III" поди, вдвое больше тянет… Да ладно! И так, хоть половину в счет долга пришлось, а половину так. Он влез во внутренний карман, достал ком денег, отсчитал себе сколькото на тушенку, постное масло и макароны по блату, потому что гречневые брикеты по блату ему надоели уже хуже горькой редьки, на бензин Грехе (предлагал ему насадку, чтоб на метанол переходил, а горючку б к делу, так не хочет чегото), а остальное, чтото около тысячи трехсот, сунул супружнице.

 Вот, на пока что…

… Если вы думаете, что это заткнуло ей рот, то, пожалуй, будете правы. Если думаете, что на скольконибудь заметное время, то ошибаетесь. Увидев деньги, она вроде бы как мимолетно поперхнулась, а потом начала снова. А поскольку за время его отсутствия дражайшая половина несколько потеряла форму, то новый тур был посвящен почти исключительно одним повторениям, только изредка перемежаемым чемнибудь сравнительно новеньким:

 … аж навозом весь пропах! Аж…

Он молчал. Не потому даже, что не было никакого желания реагировать, а сил не было. Голова пьяно кружилась, в ушах стоял мягкий, неумолчный, уютный гул. Прошлым вечером он лег непозволительно рано, в полдвенадцатого, а в три уже был на ногах, потому что Димычу надо было непременно дать наставления насчет огурцов, поросят и двух "маслов", дозревавших в "чане". И если бы это была первая такая ночь. Во все предыдущие тоже удавалось поспать когда четыре, а когда пять часов. Он уплывал, и через гул только смутно доносилось попрежнему визгливое, но уже, всетаки обеспокоенное:

 Юра! Юра! Ты что это?! Тебе плохо?!!

Да хорошо, хорошо, успокойся. Уплыываешь себе, потихоньку, навстречу величественным, неясным призрачным массам, вдохновенно бормочущим чушь…

Когда он проснулся, укрылатаки, не совсем еще, значит, она держалась еще довольно долго, но потом кипевшее внутри дерьмо всетаки перелилось через край. Хлынуло потоком кипящей лавы.

 Вот. Сказала она утвердительно, как будто в продолжение чегото, что говорила раньше, но только что. Ддовел себя до бог знает чего с частной собственностью со своей! На ногах уже не держится! Ввысох весь на скелет! В общем так: либо я, либо энтот дом твой гадский!!!

Да ни до чего такого он себя и не доводил. Он и вообще последнее время так засыпает. Чуть присел где, или, паче того, прилег, и готово.

 … надо еще сообщить куда надо, чтоб поехали, поглядели, что у тебя там за хозяйство!

Спасибо, милая. Навела на мысль, потому что рано или поздно, а придется этой проблемой заниматься. Не оставят его так просто в покое. Добудут. Так что лучше уж было бы заранее подготовиться. Обдумать, кто наедет, как это произойдет, с чем пристанут, и, главное, как отбиваться будем? Впрочем, чего это он? Способ отбиваться, причем так, чтоб раз и навсегда, как раз известный. Для этой страны универсальный. Вот именно. Простонапросто бумага. Оформить себя звеньевым. Или, еще того лучше по договору на выдуманной опытной делянке местного СХИ. Или сортоиспытательной станции. Уж сортато, он, сам того не замечая, нехорошо усмехнулся, он им обеспечит. Такие, каких они и в глазато не видывали. Занятый этими и тому подобными мыслями, он не вот очнулся, когда Розка постепенно замолкла и с характерной женской последовательностью начала к нему прислоняться. Он усмехнулся снова на этот раз снисходительно, и несколько рассеянно приобнял ее за плечи.

 Слушай, старик, а ты на выставке Юматова был? Нет?! Нуу, знаешь, отстаешь от жизни! Там таакой сюр… Андрюха Голобцов даже закатил глаза, подчеркивая тем самым запредельную силу впечатления. Представляешь, улица, вся в краснобурых тонах, пустынная, никого нет… Представляешь? А по ней, уже наполовину повернумши за угол, уезжает трамвай … И груженый рыбой! Понял, нет?

Промолвив сакроментальные слова относительно рыбы, он с торжеством откинулся в кресле, изо всех сил сверкая глазами.

 Откровенно говоря нет, ответил малочувствительный к подтекстам Толик и простодушно осведомился, а причем тут рыба?

 Стариик… Ты меня просто убиваешь! Ведь рыыба же!!!

Понтрягин, украдкой зевнув, огляделся. В соответствии с какой именно символикой, по какой именно знаковой системе влекомая трамваем рыба является очередной фигой в кармане, скрученной от интеллигенции властям, его не слишкомто интересовало. "Бирюса" в последнее время, надо сказать, сильно изменилась. И если они, пока что, еще имели возможность коекогда, под салатик из кальмаров и коктейльчик, под чашечку кофе с пирожным просидеть здесь весь вечер, по всему чувствовалось, что это не надолго. Скоро, скоро в двери станет солидный швейцар, который, мимолетно обдав ихнего высокодуховного брата липкопронзительным взглядом, процедит, что мест нет. И это будет навсегда. Все изменилось. Непонятно только, откуда у них появилась вся эта жратва: раньшето была обыкновенная почти что столовка с дежурными блюдами, только с коекакими коктейлями и ресторанной наценкой. А теперь, на черкасское мясо, ассорти мясное, ассорти рыбное, купаты поимеретински, форель, осетрину такую, сякую и еще разэтакую, на фруктыовощи вовсе никогда не виданных статей, на бог его знает какие горячие блюда в ресторан потянулся гость другого сорта. Отчасти солидныйналитой, отчасти южножуковатого вида. А отчасти не пойми кто, но с таакими рожами… Пока еще сохранялись прежние официантки, средних лет, замотанные матери семейств с бесформенными фигурами и ногами, покрытыми узлами больных вен. Они, понятно, тоже уделяли особое внимание Новому Гостю, но вспоминали и о них. А когда подходили, у них был едваедва заметно но виноватый вид. Так что и они тут оставались именно что пока. Скоро станут вовсе не ко двору. Да о чем говорить, ежели и через совсем уж забегаловки в последние месяцы начали протекать пресолиднейшие денежки. Места! Места!! Места!!! Куда не сунься, всюду чегото разговоры только о месте. Нет, оно квартир и никогдато не хватало, но сейчас в воздухе начало витать нечто и вовсе другое, ни на что прежнее непохожее. Будто враз стали нестерпимо тесными одежки государственного строительства, и ктото готов лезть буквально в любую щель, чтобы только отхватить себе пятачок вожделенного места и там, в трое нар и пять штабелей, нагромоздить чегото там своего, собственного и непонятного. И ведь не ответишь кто именно есть этот самый "ктото", не назовешь совершенным чудаком, потому что сплошь и рядом старыестарые друзья при твоем приближении прекращают оживленный разговор между собой, и откровенно зевают, когда ты по старой памяти норовишь начать высокодуховный разговор. И отводят глаза, и чтойто какието все время ужасть до чего занятые, так что не только о встрече по телефону им с тобой поговорить некогда.

… А они сидят тут, делают вид, что выше всего этого блинов с икрой осетровой, семги малосольной, окорока, запеченного в тесте, молочных поросят, марочных вин и коньяков пятнадцатилетней выдержки. И на этом основании втютюхивают девчонкам про новые постановки Таганки. На которых они не были и не будут, скорее всего, никогда. О которых они слыхали от знакомых, в свою очередь, тоже там, скорее всего, не бывавших. О выставках и вернисажах, все достоинства которых тоже сводятся исключительно ко все той же интеллигентской карманной фиге и не более того. Потому что вот так уж, что у нас либо Рабочая Смена На Магнитке, либо фига в кармане. Чтобы, в случае чего, продать ее наивным иностранцам за диссиду и прочий андеграунд. Они сидят тут, вольнодумничают, изображают из себя… А ведь вокругто в самом деле чтото происходит! Раньше не происходило, а теперь происходит. Как будто под прежними по виду улицами открылись глубокие подземные ходы, по которым в темноте бродят огромные бесшумные твари, похожие на тени, но от каждого движения которых поднимается ветер. А знакомые лица коекого из недавних приятелей стали вроде бы как масками, изпод которых выглядывают соовсем другие люди. И говорят, отводя взгляд, что, вот, уволились. А сейчас чего? Да так… Пробавляемся по мелочи. А в ускользающем взгляде, когда они торопятся распрощаться, ссылаясь на вымученную занятость, сквозит не то жалость, не то легкое какоето презреньице, а точнее некое понимание, корни которого от него скрыты. И в ночах, в бесконечных полубезлюдных, неустроенных, всеми ветрами продуваемых крестнакрест просторах за стенами городов исподволь завелась осторожная, но посвоему бурная жизнь. Наливающая взгляд тем самым пониманьем, а подглазья синевой бессонницы… Неет, он не женится. Слуга покорный. Раз уж меняется эра, надо со всем возможным достоинством вымирать, а не мельтешить лишнего.

Банда на эстраде, пружинисторазвинченные длинноволосые мальчики в белых костюмчиках в полуобтяг, с учетом обстановочки, значит, начали с небрежным видом, лениво наигрывать чтото такое, пока что разогреваясь и входя в колею, тени на улицах стали совсем уж длинными, залегли между оранжевых от вечернего солнца мест. Однако август и уже не так далеко от осени. Грустно все это. Дверь распахнулась и в нее до половины просунулся, держась за ручку, какойто мужик с короткой, густой, но очень уж дикой бородой, кудлатой головой, стриженной чуть ли ни под горшок, и в слегка засаленной куртке из чегото вроде замши, длиной до середины бедра. Брюки посетителя были заправлены в легкие кожаные сапоги. По тому, как он держался за ручку, по наклону, по слишком пристальному взгляду было видно, что он как следует пьян. Не то, чтоб вдребезги, но всетаки. С ним, чуть по бокам и сзади, а значит пока еще на улице, держались еще двое какихто, в клетчатых рубахах, в черных джинсах и совершенно трезвых.

 Ээ, проговорил после довольнотаки зловещей паузы мужик, глянькась чево тут… Эва…

Он сделал приглашающий жест и с сопением, слышным даже на расстоянии, ввалился в зал. За ним, помимо двух черноджинсовых молодцев, проследовал некто медведеобразный, с бородой явного живописца и отрешенными глазами, полуобнявший умело полуодетую девку, хихикавшую чемуто, что он нашептывал ей на ухо. Еще трое девок, вошедшие следом, были еще и заметно более пьяными. За ними последовали четверо какихто потертых, не слишком, но всетаки, со специфическими лицами людей пьющих часто, помногу, все время, но зато чтонибудь дешевое.

 Мужчина, коршуном кинулась Люся, лет сорока пяти сорока семи от роду, нельзя в нетрезвом…

 Чевойто, обернул к ней страшные, белые глаза кудлатый, уже както успевший тяжело сесть за второй от эстрады столик, чево надото тебе? Выпимши, ну так што?

На голос, на сиплый его бас откудато из служебных помещений выдвинулся тип в полувоенной форме, мосластая жердь под метр девяносто, обутая в непременные ботинки на толстой подошве. Тоже, надо сказать, знаковая фигура и порождение самых последних времен. То там, то здесь, в ресторанах, дорогих кафе, концертных залах, и даже в подсобках магазинов начали устраиваться такие вот, в полувоенной форме "младшие помощники поваров", "подсобные рабочие", грузчики и такелажники.

Этот экземпляр, похоже, чегото такое знал, как знал и свое дело: увидев, он оценил обстановку, а оценив, втянулся так же, как только что выдвинулся. Вместо него появилась аварийная бригада другого рода: залысый старший официант, с непередаваемым, эксклюзивным старшеофициантским выражением на уклончивой физиономии. Увидав гостя, он неуловимым движением скользнул к месту прорыва.

 Юрий Фомиич! Пропел он по ходу скольжения, надевая на себя выражение бесконечного счастья от встречи, какието проблемы?

И как то совершенно незаметно оттер Люсю от посетителя.

 Здравствуй, милок. Вот, не хочут принимать… Выпивши, говорят, Алабаев.

 Нуу… Люся у нас еще молодая, он хихикнул в знак того, что шутит и приглашая следовать за собой, неопытная. Не узнала. Вы уж извините ее.

 Да чего уж, он снова вперился в лицо официантки, придется. Тока наперед смотрии…

 Чего податьто, Юрь Фомич?

Позади него, извлеченные из своих убежищ таинственным зовом, природа коего науке еще неизвестна, выстроились как минимум двое официанток и один официант, молодой, зализанный, из новых.

 Ну… Рыбки там, икорки, грибочков, ветчины. Огурчиков солененьких, В общем, все, что полагается, и побольше, я ж с друзьями.

 Ага. Ты, Филь, записывай. Значит, так…

 Это еще, осведомился из своего темного уголка Петр, что за чудо?

 А это, ответил Голобцов, который относился к категории людей, которые Всегда В Курсе, ты правильно сказал, старик. Именно что чудо. Только слыхал, вот только не думал, что самому доведется…

 Ну так говори. В чем делото? Напустит на себя, понимаешь…

 Тут понимаешь ли, старик, такое дело… Говорил он чисто машинально, не слыша сам себя, потому что продолжал напряженно следить за гостем. Такая штука, понимаешь…

 Да ну тебя, шлепнула его по руке Вика, рожай уж!

 Я, конечно, ничего не могу гарантировать, но если мне не наврали… Если мне не наврали, говорю вам… То мы имеем счастье лицезреть так называемого Красного Барона.

 Это еще кто?

 Как, ты разве не проходил в шестом классе, кто такие были бароны? Это, Петь, были такие феодалы, крупные землевладельцы, сторонники феодальной раздробленности и жестокие угнетатели трудового крестьянства…

 Я знаю, кто такие бароны. Были. Ты мне скажи, это кто?

 Так я ж тебе говорю, барон, только Красный. Каким ж ему, нашему советскому барону, еще быть? Тоолько Красным…

 И он тоже, значит, владеет, раздробляет и угнетает?

 Говорят еще как, но точно не знаю. Зато знаю коечто другое. Что для нас поинтереснее будет…

 Ты не напрягайся, не напрягайся… Проговорила Оксана, накладывая на него свою красивую, округлую, прохладную руку и усаживая в кресло, с которого он, сам того не замечая, привстал. Ты расслабься… Вот таак…

 Не знаю, фыркнула Вика, помоему так он больше не на борона похож, а на старорежимного купца. Как их у нас любят показывать. Бароны они ж аристократами были, комильфо все из себя.

 Это ты не про тех баронов говоришь. Про поздних. Про неправильных. Про тех, у кого все поотбирали. А те… Ого! Они б сами у кого хочешь отобрали б…

 Вы тут по делу, Юрь Фомич, продолжал тем временем принимать дорогого гостя мэтр, али так просто?

 А то ты не знаешь… Две тыщи тонн свинины, как единый килограммчик! Кстати и выручил коекого, креепенько выручил… Отметить это дело оставляли, а я посиделпосидел, да и пошел себе… Звиняйте, говорю, гражданетоварищи, спасибо вам за ласку, а только у меня август. Страда, значит. Глаз да глаз.

 А вы, Юрь Фомич?

 А надоело мне с ними. Скушно. Одна видимость, а так саамые пустяковые люди…

 Питьто что будете, Юрий Фомич? Коньяк есть, арманьяк, виски? Водка "Абсолют"?

 Нуу… "Чивас Ригал" у тебя все равно нет, а если есть, так подделка… Ты знаешь, чего? Ты того, мое неси…

 Так ведь милиция…

 На меня вали, ежли что. Я с Григорием Ахметычем сам поговорю.

 На всех?

 Давай! И дюжину "Клико" для начала. Холодное есть, нет ли?

 Для вас, Юрий Фомич найдем. Последнее выскребем. А заморозить недолго.

 Ага. Тогда еще ананасов ломтиками и дыньку, ту, узбекскую. Кубиками и без корки. И моего давай. Сразу давай. Потому как мужикам шампузия твоя и вовсе ни к чему. Не понимают они в ней толку, понимаешь? Я и сам не оченьто, а уж они… Вот ты скажи, организм, обратился он к одному из потертых, ежели между нами, тебе ж ведь и водка не оченьто? Тебе б партюхи стакан и ладно? А не выйдет. Сегодня ты у меня будешь потреблять исключительно только благородные напитки…

Благородные напитки тем временем внесли. Три графина отливали жуткой, в черноту отдающей буростью. Три зловеще, с сильным уклоном в лиловое и сизое отдавали лазурью. Три светились неестественным янтарем, но, хотя бы, прозрачным. Красный Барон, по непостижимому извиву своей аристократической психологии первым же делом набурил высокий, исчезающепрозрачный с радужными отливами, как у мыльного пузыря, неизреченно изящный стакан бурой субстанции и преувеличеннотвердой рукой водрузил его перед попавшим под раздачу "организмом".

 Пей! Чай, почище портвейнуто будет…

 Слушай, Фомич, я…

 Потом, ласковенько кивая, промурлыкал Юрий Фомич, говорить будешь. А сейчас пей, мил друг. И пусть тебя утешает, что это на халаву. Кода еще в следующий раз такое щастье тебе еще подвалит, а?

Глаза его снова стали страшными, и очень даже наглядно, в подробностях представилось, каково это, становиться на дороге этого чудища. Понтрягин, коего происходящее пока что никак не касалось, наблюдал за происходящим с чувством какойто сладкой жути, как за акулой, жрущей живую свинью, так, чтоб кровь в воде клубами, тучами, грибами фантастических взрывов. "Организм" затравленно глянул на подателя щедрот и, давясь, выцедил стакан до дна, задохнулся, хватая воздух ртом и протянутой в воздух десницей, а потом выдохнул.

 Молодец! Сказал Фомич, сокрушительно хлопнул молодца по плечу, склонил голову набок и внезапно взрывообразно расхохотался. Потом он, не глядя, пошарил в высокой вазе нашарил маленький хрусткий огурчик и собственноручно протянул его пострадавшему. Руки у него были, надо сказать, страшными: нет, разумеется, не грязные и без траура под ногтями, но все равно в сплошной коре мозолей, заскорузлая, покрытая чудовищно грубой, даже на вид как пемза шершавой, покрытой старыми шрамами кожей. Ремни сухожилий на запястьях делали их громоздкими до неуклюжести, так, что руки казались негнущимися, как и пальцы, больше похожие на корни какогото ритуального дуба либо же на клешни гигантского краба, с короткими, вросшими ногтями, напоминающими больше всего морские раковины. Ежели это и могло быть руками кабинетного работника, то разве что только совсемсовсем недавнего. Страшно было даже подумать, сколько всего поднять, сломать, прибить, перенести, вскопать, вспахать, починить, согнуть и натянуть надо успеть, чтобы заработать такие руки. Зачинатель, отдышавшись, хрустел огурцом и все больше бледнел, только маленький, несерьезный какойто носишко на этом мучнисто бледном лице рдел запальной краснотой.

 А, ничего, сказал он вдруг счастливо, словно свыкнувшись, наконец, с ощущениями, чесс слово…

И слова эти послужили чемто вроде запала к началу всего застолья. Ребята в черных джинсах, попрежнему не потребляя, наливали. И бурую, и синюю, и желтую. И "Клико" дамам. Под напитки пошли грибки, ветчинка, икра и семга с завиточками желтого сливочного масла. Сам Фомич, выпивая помаленьку, но часто, грыз жареные свиные ребра, и жир брызгал на окружающих и пачкал его бороду. Сейчас он выглядел, да, похоже, и был, даже менее пьяным, чем по приходе, но поддерживал состояние, и, покончив с ребрами, перешел к окороку, попрежнему не размениваясь на всякие порезанные ломтиками, колечками, косочками, пластиками и слоечками мелочи. Слушал и молчал, в общем равнодушно, но время от времени вдруг взыркивался в когонибудь из пьющих, сопящих, жрущих или треплющих языками, как будто хотел на какойто случай запомнить, и даже думать не хотелось на какой именно случай. Потихоньку, ведомые темным чутьем, в "Бирюсу" вообще и конкретно, к столу Юрия Фомича собиралось все больше народу. Тут были волоокие высокие девы в знаменитейших на весь мир и весь этот трижды проклятый век маленьких черных платьях и какието потасканные полупьяные курвы с нечесаной волосней и в стоптанных туфлях на сбитом каблуке. Потертый пролетариат, чающий второй серии опохмелки после слишком далеко зашедшего опохмелочного процесса Первого Порядка это который после вчерашнего, и очевиднохитрого вида молодежь, исподволь подталкивающая друг друга локтями. Коекто из вновь пришедших здоровался с какимито своими знакомцами из первого окружающего Красного Барона слоя, следующие здоровались уже со здоровавшимися, и оседали новым слоем, навроде луковицы вокруг сидящей в середке Стрелки, и уже были сдвинуты столы, а сзади, за кулисами этой жральной фабрики, на ее кухне в прямом и переносном смысле уже посылали нарочных за снабженцами, на склады и к менее удачливым коллегам по корчемному делу, поскольку, по точно выверенным расчетам, подкрепленным опытом и незаурядным чутьем выходило, что может и не хватить тогосего, какойнибудь икры севрюжей, тунцового филе или "Амонтильядо" шестьдесят восьмого угарного года.

 Аа, че там… Проговорил Голобцов, восставая изза стола и от недоеденного салатика под коктейльчик. Бомжи там всякие, шушера привокзальная, так что нам и сам бог велел…

 Ты куда это?

 А на хвоста упаду и вас выволоку.

 Да ладно те… Вязаться со жжлобьем…

 А вы из той породы людей, что помирают от разрыва мочевого пузыря, потому как пописать неудобно. Нам, людям интеллигентным, попросту даже необходимо использовать подобных типов.

 Ну гляди! А то самомнение у тебя, проворчал Толик, жуя экономную порцию кальмарятины, того…

 Обижаешшь… прошипел Андрюха, не отводя глаз от клубления народных масс неподалеку, у меня дар к дипломатии.

Некоторое время они имели возможность наблюдать за тем, как он комуто клал руки на плечи, с кемто заговаривал аабаятельно, тонко улыбаясь и завлекательно кося взглядом, как принимал рюмку и как выпивал ее. Так что они почти что совсем не удивились, когда сам Фомич сделал призывный знак рукой, а ребята в черных джинсах так прямо направились к ним приглашать.

Коричневая вопреки устрашающему виду в организм проникала без особых зацепок, можно даже сказать вообще без зацепок, а потом таяла внутри, как глоток теплого воздуха. Она отдавала чемто страшно знакомым, вызывающим какието древесные ассоциации. При этом серьезная, очень серьезная градусность какимто способом все равно отлично чувствовалась.

Синяя да, была резкой, вызывала ощущение ожога и явственно была расчитана на эффект. Играла роль Злого Полицейского в благородном обществе Высокоградусных Спиртных Напитков.

Желтая, както язык не поднимается назвать ее "янтарной", была вкрадчивой и самой простой из всех, в ней не было всех этих двойныхтройных смыслов в комбинации крепостей, вкусов и запахов. Просто какаято травяная настоечка, а если в ней и содержался некий подтекст, то только в ложной фальшивости окраски: она была явно самая настоящая.

Севрюжатина с хреном, поросята и окорока, запеченные в тесте, и так называемая "телятина шпикованная", помимо вышеупомянутых мелочей, давали возможность на протяжении некоторого времени оценивать и осознавать эти интересные подробности. Услыхав, что: "Дичи боровой, к сожалению, сегодня…" и поглядев, как прилизанный Филя разводит руками, Юрий Фомич некоторое время задумчиво глядел на его смятенную физиономию, а потом махнул рукой, разом отпуская грехи:

 А как подумаешь, так и хрен с ней… И вернулся к обсуждению вопросов искусства с медведеобразным Темычем. Рыгнув и покачав в воздухе вилкой с наколотой на него португальской рыбкой под соусом, он, наконец, резюмировал:

 Вот хороший ты мужик, Артема, и говоришь об картинах об своих хорошо, а вот сами картины у тебя говно всетаки. Прости конечно…

И художник завял на глазах, непонятным побытом отдрейфовал в сторону и, пригорюнившись, налил.

 На ребятишек на моих смотришь, вдруг произнес Фомич, подняв глаза, и Понтрягин не сразу понял, что обращаются именно к нему, на непьющих? Жалеешь, поди? Мол, издевается иксплутатор над подручными да поддужными? Жаалостливое у вас у всех сердце… Ты не боись дам я им по дню, чтоб пар выпустили, но потом, он многозначительно поднял корявый палец, так что уж будь так добр не суди.

Понтрягину, привлекшему к себе его внимание, стало вдруг так неуютно, как будто он из теплой комнаты да оказался вдруг на продуваемом насквозь ненастном перекрестке раздолбанных дорог.

 А вот тыто, судья, как ни в чем ни бывало продолжил Красный Барон, тыто вот сам чем занят?

 Ято? Промямлил Сева вдруг окостеневшим языком. Я в НИИ… Боюсь, это будет не так уж интересно.

 Археолог он, влез беспардонный Толик, да и то не совсем, а навроде. Майя слыхали?

 Ну? С подозрительной неопределенностью поддакнул Фомич. Слыхал чтото…

 Так у них было несколько систем письма, в том числе какието "квадратные" иероглифы, так это он их первый расшифровал. Сева Понтрягин, Советский Союз, сто сорок пять рэ, прошу любить и жаловать. Простой наш советский герой, как положено скромный. Видите стесняется говорить, чем на самом деле занимается. Не хочет об этаких пустяках говорить, об никому не интересных.

 Я ж говорил, прервал его насквозь покрасневший и даже взмокший Понтрягин, вам совсем неинтересно…

 Опять судишь? Многообещающим голосом и нехорошо прищурившись, осведомился Красный Барон. Мне, дружок, мноогие вещи бывают интересны. Самые неожиданные. Это тем, кто не я, интересны вещи всем понятные. Капуста, жратва, половой вопрос там… Поэтому ничего и не имеют, ни денег, ни жратвы хорошей, ни баб красивых. А все почему? А потому бескрыло живут, голубь. Без высших, значит, запросов. Вот ты как эти, иероглифы свои, расшифровывал?

Похоже, он в полной мере обладал свойством всецело абстрагироваться от окружающего и теперь говорил с Понтрягиным так, как будто кругом больше никого не было. Ага, с тоской подумал знаток древнеиндейских наречий и Знаковых Систем, это у него еще один способ садизма такой. Сделать вид, что стррашно тобой заинтересован, весь, значит, в разговоре, а потом так же вдруг, совершенно невзначай про тебя забыть. Чтоб ты сидел, как дурак, и по интеллегентской своей инертности рефлексов еще некоторое время ждал, когда на тебя снова обратят свое благосклонное внимание их милость, или как там было положено именовать баронов, не Красных, а самых настоящих, хотя обращать на тебя дальнейшее внимание его сратая милость как раз и не планировали вовсе… Эти, или приблизительно эти свободолюбивые мысли пронеслись в его голове практически мгновенно, а губы, чуть онемевшие от смеси "бурой", "синей" и "желтой" тем временем складывались в интеллигентскую слабую улыбочку и лепетали интеллигентское:

 Боюсь, что подробности носят слишком специальный характер, и были бы, понимаете? не слишком понятны неспециалисту…

 А ты того, рискни, попробуй, глаза у Красного Барона были сейчас веселыми и яростными, я скажу, ежели чего уж вовсе будет непонятно…

Сева обреченно вздохнул, а потом, подгоняемый помимо всего прочего чувством легкой мстительности начал:

 Все, в общем, как всегда: сбор текстов достаточной длины, математическая статистика относительной частоты встречаемости знаков и последовательностей…

 Стоп! Статистика на эвээмке?

 Ну? На "Топазе", выделили, спасибо, и даже время дали достаточное… Там какието планы касательно Мексики, вот, до кучи, и… Только это не та статистика, что вам…

 Третий раз говорю тебе: не суди. Еще Господь говорил, только не помню, который… Но все равно грех. Ты продолжай, продолжай…

Хорошенько подвыпившего Понтрягина понесло, и он начал излагать этой пьяной сскотине все, как положено, без поправок на образование, но и так, чтобы всетаки было понятно, и изложение удалось, он даже и сам коечто понял, пока объяснял. Перевел дыхание:

 Но это все, общая почти что процедура, а вот то, что я сделал в области формальной теории так называемых "понятийносмысловых ареалов", типизации слияний таких ареалов и тому подобное, это, действительно… Но это как раз никого и не заинтересовало.

 Считай, что одно заинтересованное лицо у тебя есть. То есть, помимо всего остального, ты этот, как его? Криптограф высокого класса? Специалист по шифрам?

 Нуу, протянул лингвист с некоторой даже обидой, враз замыкаясь в себе, тут своя специфика. Нет, я, конечно, знаком со всеми открытыми теоретическими трудами, и теми даже, которые закрытые, мне сделали спецпропуск, и всей, разумеется, основной математикой в этом деле… Но, к конкретным системам меня, понятно, не подпускали. Это, знаете ли, прямо такая прям тайна, такое прям все ссекретное…

 Что ты, постаравшись, все одно, безучастно договорил за него Фомич, все одно вскрыл бы все к чертовой матери.

 Ну зачем так… Говорю ж специифика!

 Нет, ты погодь, сделать крепкий шифр, чтоб не сломали, можешь? Нет, ты можешь или нет?

 Нуу… Тут подумать надо…

 Врешь ведь, паразит. И брось ты к ебень матери это свое "нуу"!!! Сплошных "ну" без "тпру", чтоб ты знал, не бывает… Дело говори.

 Если свести все методы автоматического кодирования… Вариативное кодирование… А! Добавить сюда коечто по борьбе с численными методами… И, до кучи, воспользоваться моим, то есть эксплуатировать понятийносмысловые объекты критических и переходных зон… То да. Тяжеленько, глаза его на миг блеснули злорадством, им придется. Это им почище "кахау ронгоронго" будет. Пожалуй, никакой "СуперКрэй" не поможет. А если еще контекст на какомнибудь амхарском, кечуа или яхья изобразить, так и вообще. Понимаете? Специальные и современные термины порусски, а что между ними на наречии языковой группы аррунта. Безнадежный случай получится. Только к чему вам? Зачем вам, уважаемый Юрий Фомич, чтото шифровать или тем более кодировать?

 Это я тебе, так и быть, скажу. Не потаю. Это тебе не надо. А мне, так очень даже. Можно сказать, это одна из немногих вещей, которых мне не хватает. Понимаешь? Зато во как, он перечеркнул собственное горло ребром своей устрашающей ладони, не хватает. Мне ж о деле с людьми и с подручными разговаривать надо! За тыщи километров. Чтоб они понимали, а остальные нет. Как бы ни усирались. Понял?

 Так ведь это… Если перехватят чтонибудь такое, еще хуже будет. Перепугаются, и копать начнут.

 О перехватят, не твоя, милок, забота. Другие позаботятся. Ты это, это, в чем смыслишь, сделай.

 Я, кажется, к вам еще не…

 Ну так наймись. В чем делото? Я не институт твой хренов, хорошему человеку за хорошую работу не поскуплюсь. На десять лет вперед дыры заткнешь. Бабу свою…

 Я не женат.

 А я не сказал "жену", огрызнулся Красный Барон, в Крым свозишь… Машинку купишь хорошую. А того лучше, я подарю, без очередей и записей. Кооператив? Будет тебе кооператив! Ну?

Видно было, что местный феодал вошел в азарт, закусил удила и препятствий, внятных нормальному человеку, не видит уже в упор. Потому что ндрав не имеет уже удержу.

 Ты знаешь, что? Он жутко, как будто прицеливаясь, прищурился в лицо Понтрягину. Поехали ща ко мне!

 А… Лингвист с бледной улыбкой вяло полуобвел рукой пьяную, но минута от минуты все более пьянеющую кодлу, все это?

 Это рваньто с кусочниками и прихлебалами? Как положено, с вещами на хер. Только не в двадцать четыре часа, как из Москвы, а в десять секунд. Засекай… Павло, Ленчик всю шелупень сей секунд на хер. Чтоб на глазах не было. Время пошло…

 Твоихто, оставить? Он снова обернулся к Севе, говоря на этот раз вполголоса. А то этот твой, что на хвоста прыгнул, говно. Умней всех себя считает, все на свете знает, а говно.

 Все равно неудобно. Так же вполголоса ответил его собеседник. Всетаки вместе пришли.

 Ладно. Чай молоко на ферме не скиснет… Сколько времени прошло?

 Две минуты, Понтрягин слабо улыбнулся, только, ейбогу, ни к чему это все…

 Наадо же! Он шутовски развел руками. Не уложились. Каакое безобразие! Ну извини… Постой, ты тут про какоето "ни к чему" чтото говорил, а я не понял… Про что это, а?

 Да все это… Нам завтра, между прочим, на службу.

 А сегодня вы все дадите номера служебные моему секретарю, СережкеМаленькому. Никаких проблем не будет. Ни единой.

 Помоему, жестко отчеканил до сей поры молчавший Петр, бледный, с полной всеразъедающего скепсиса улыбочкой на красивом, тонком лице, мы имеем дело с типичным примером кидания понтов в пьяном виде. Понты, правда, не абы какие. Прямотаки выдающиеся экземпляры. Две тыщи тонн свинины! Кипиратифф пожалуйста, экие, в самом деле, мелочи. По дружбе, от широты души. И "Кадиллак", на. Только погоди малость, гдето в кармане затерялся, никак не найду. Когда мы с Генсеком на прошлой неделе в бане парились! Когда мы со Смоктуновским!!! Землевладелец, положив подбородок на кулаки, смотрел на него с непонятной грустью, чуть заметно кивал, и не делал никаких попыток перебить. Вы с Владимиром Ильичом водки, часом, не пили? Пугачеву раком не ставили? Не? И то хорошо. В утешение я вам тоже коечто подарю. ТаджМахал, Бруклинский мост, висячие сады Семирамиды и страну Венесуэлу. Пожалуйста! Мне не жалко. Не вы один такой щедрый…

 Миилый, тихо, ласково проговорил Юрий Фомич, до чего ж вас довелита… Ну сколько он, кооператив твой, двухкомнатный, тянет? Тыщ девять? А "Жигуль"? Еще шесть? Так это двадцать тыщ долларов, если по курсу, только по курсу хрен вам кто обменяет, так что шестьсемь. Да столько средний хороший доктор в Штатах за месяц зарабатывает. А ты? Ты ж, судя по гонору, не средний какойнибудь.

 А с чего вы решили…

 А не знаю. Много людей каждый день вижу, научился. Но ведь не ошибся же, ты доктор, верно? Поди, тоже кандидат какойнибудь? Вот ты по каким болезням?

 Уролог я.

 Аа, Красный Барон махнул рукой, еще хуже. Знаешь, почему? Потому что и помимо зарплаты чтото там имеешь. Мелочь какуюнибудь. Поди еще меньше твоей зарплаты в месяц получается. Улыбаешься, и берешь какиенибудь там коньяки с конфетами, хотя… Ты оперируешь, и, увидав невольный кивок, утвердительно кивнул в ответ, да? Хотя мог бы за полгода купить такую квартиру без всяких таких подачек, честноблагородно. Не голодаючи.

 Нуу… Это там…

 А хоть где. На самом деле десять тысяч долларов это не сумма для взрослого работающего человека с образованием. И тем более, вообще не деньги, для дела. Ни здесь, ни там, нигде. С этим можно только начать, но только тогда, когда сам имеешь коечто за душой, а когда развернется…

Он махнул рукой, всем видом своим показывая совершенно безнадежную смехотворность этой суммы.

 Я ж тебе говорю, поехали. А то так и не поверишь, я ж вижу, что ты из таких, обидно, что дураком останешься. Понял? Слишком много дураков таким манером получается, не продохнуть, о деле поговорить не с кем, нужного специалиста не привлечь… Между прочим большая беда, потому что абы кем обходиться приходится.

Автомобиль, незнакомой марки помесь вездехода с автобусом, неожиданно издал низкое шипение и враз прыгнул вперед. Шипение скоро смолкло, и откудато исподнизу доносилось только едва слышное пение. Дьявольский экипаж, казалось, не расходовал на разгон вовсе никаких усилий. Черноджинсовый Павло, по тяжкой обязанности своей безнадежно трезвый, оказался незаурядным водителем. Голобцов, лучше всех знавший город, первым сообразил, что путь их лежит через окольные улицы, минуя центр, на югозапад, туда, где за широким поясом "промзоны", "Химавтомата", "Механического" и "Алюминиевых Конструкций", лежали бесконечные площади, занятые складами, на которых, по идее, находилось все, в чем только мог нуждаться гигантский город. А кроме того, то, в чем он вовсе не нуждался. А кроме того, масса вещей, нужных неизвестно кому. А еще многолетние, послойные залежи с неликвидом, товары позабытые вполне безнадежно, те самые, которые навязывались комуто по разнарядке, случайно застряли, а получатель, радрадешенек сделал вид, что позабыл про всякие такие штуки.

 Нам еще долго, деликатно осведомилась Татьяна, добираться? А то страшновато, улицы тут какието…

 Далеко, хохотнул Красный Барон, но не то, чтобы долго… А улицы да: совсем пустые улицы. Можно даже сказать дрянь улицы.

На какойто момент он вдруг застыл, как будто задумавшись, а потом достал из кармана чтото вроде телефонной трубки. Металлическая улитка на торце вдруг развернулась упруго и застыла, превратившись в прут длиной сантиметров тридцать.

 Касим? Как кто? Я говорю. Вово. Ты слышь, штоб грузовики прямо с утра. Часов в пять. Нет, не пойдет. Мне все нужны. Нет, и ты штоб… Знаю я вас, нажретесь, а я… Я, кажется, сказал? Пусть подавятся деньгами, мне грузовики все нужны, август. Что что? Август, говорю…

Трубка чтото успокоительно рокотала в ответ.

 Запьют, сволочи, сказал он, завершив разговор и свернув антенну, и указал пальцем на трубку, что за наррод, ейбогу!

 А самито? Неприятно усмехнулся Петр, от покинутого ресторана и до сей поры хранивший мрачное молчание.

 А сам я не запил, а напился разницу улавливаешь, аль нет? Все равно день пропал, а не запивал я уже лет как пять. И раньше, когда у родимого "СКР 12", на заводе корячился, так не больното, а уж теперь и подавно.

 А народишко подручный, с непонятным, хитромудроподвывернутым подковыром хмыкнул Петр, запиваеттаки?

 А што ему делатьта еще? Ежели которые с двенадцати лет начали, а боле ничего не видели? Он помолчал. Пьет, конечно, но только когда я дышать даю!

XIX

 Рассвет, блин. Терпеть ненавижу. Все равно чуть попозже ветер будет…

 О, милый… Да к тому времени, когда поспеем, никаких предутренних бризов не останется и в помине. Сейчасто зонды как?

 На двадцати двух штиль. "Штырь" с тридцати семи штиль. На сорока трех штиль. А выше и ни к чему знатьто.

 Ну не скажи, с чуть заметной снисходительностью заметил Еретик, при наших масштабах даже и на тех плотностях воздуха любой ветерок может очень даже весьма…

 Глупо всетаки. На старте, и так зависеть от ветерка на пятидесяти километрах…

 Зато как только антициклон, сразу можем. Без раскачек.

Уж что да то да. Четыре тридцать утра, ни ветерка, жара, как в местах более приличных в полдень, в тени. Не духота, а именно жар. Воздух уже четвертые сутки подряд лежал на земле неподвижно, как раскаленная каменная плита дикой толщины. Поди в те самые пятьдесят километров… Гигантская площадка, гладкое покрытие едва заметно прогнуто воронкой к центру, туда, где располагается здоровенный молочнобелый, тускло отсвечивающий цилиндр. А впрочем ничего особенного, сорок на двадцать пять, и не такое видывали. Хотя, правду говоря, и не часто.

 Заполнение, негромко проговорил Еретик в висящий на его груди "Комбат", подтвердите приказ.

 Есть заполнение, отозвалось устройство, и сразу же гдето внизу и в той стороне, где великанской "вываркой" для белья торчал кургузый цилиндр, послышался равномерный гул насосов, смешанный с чемто еще, тоже с гулом, но какимто другим, а цилиндр вдруг начал оплывать, как восковая свечка, и стекающее вещество, на глазах распухая и становясь все пышнее, стремительно и равномерно потекло в разные стороны, образуя подобие диска с фестончатым краем. Спустя полчаса гул и мрачный звон смолкли, а размеры диска стали уже понастоящему огромными, диаметр его достиг по меньшей мере километра, он лежал на площадке этакими пышными, как морская пена, круговыми волнами, а посередине его пологим, оплывшим бугром, куполообразным вздутием возвышалось то, что осталось от цилиндра. Волна ровного жара оттуда чувствовалась даже в знойном воздухе этого утра.

 Ну че?

 Че, че… Ниче! Начнем, помолясь… Группа компрессоров, сказал он в рацию будничным голосом, трут…

Грохот и рев, раздавшиеся в ответ на это коротенькое слово, был потрясающим в самом прямом смысле этого слова. Мелкой, отвратительной вибрацией задрожала, казалось, вся степь до далеких гор. Когда середина опалового суфле, то самое место, где находилось вздутие, начала подниматься, изза плавности и гигантских масштабов происходящего казалось, что глаз обманывает наблюдателя, но очень скоро последние сомнения исчезли: середина диска медленно вздувалась, превращая его в вялый пока еще, уплощенный купол, а сквозь стены смутно просвечивало пламя. Багровое, сквозь мутнолиловые стены купола оно преобразилось блеклорозовым сиянием, а купол все вздувался и рос, превзойдя высотой самый высокий небоскреб, наливался, пока не стал тугим и неподвижным, как будто вылитый из массивного полупрозрачного стекла, и пока он рос, рев и грохот только нарастали, достигнув нестерпимой громкости артиллерийской канонады. Четыре лоскута по бокам центрального возвышения тоже вздулись и торчали кверху продолговатыми, тугими подушками под углом в сорок пять градусов к горизонту.

"Комбат" пронзительно, как суслик, пискнул, и ктото с той стороны так же пронзительно прокричал:

 Восемь ньютонов на миллиметр периметра!

 До десяти. Интервал тридцать секунд.

 Есть интервал тридцать секунд.

 Юрий Кондратьевич, вдруг ожил и заорал прямо на ухо до сей поры такой покорный спутник Еретика, я всетаки настаиваю, чтобы вы отошли подальше…

Еретик отмахнулся:

 Не может тут ничего случиться! Не моожет!

 Восемь три…

 Я настаиваю!

 Да отстань ты, в самом деле!

 Пошшли! Соратничек ухватил за руку и поволок прочь.

 А ежели не пойду? Еретик с юмором глянул на перестраховщика. Под пистолетом поведешь? Не кажется ли тебе, что это будет…

 Ап! Надоеда необыкновенно ловким, плавным, быстрым движением перекинул ремешок "Комбата" через его голову и вместе с рацией рванул в сторону, прочь от шестисотметровой высоты, розового фурункула. Вот покомандуй теперь!

Еретик бросился следом, крича чтото, разумеется, совершенно неслышимое, но, судя по выражению лица, донельзя угрожающее и ругательное. Так они очень быстро пробежали не менее километра, пока ворюга, наконец, не остановился с виноватым видом и не протянул ему злополучный "Комбат".

 Девять восемь… Проговорил он дрожащим голосом, но шеф не ответил, а только облил его чудовищным взглядом и выхватил переговорник:

 Группа все разом дробь!

 Есть дробь компрессорной группе!

Грохот и рев исчезли мгновенно, будто отрезанные ножом, и поначалу показалось, что в степи абсолютно тихо, но потом, когда оглушенные уши снова обрели способность слышать, до них донеслись необычайно неприятные, бьющие по всему телу колебания, гармоники собственной частоты колебаний оболочки, возбужденные звуком.

 Десять…

 Стропмембрану все вдруг!

 Есть стропмембрану по всему периметру!

Купол вдруг легко оторвался от тверди площадки и поплыл кверху, все ускоряя свое движение и медленно раскручиваясь вокруг своей оси, волна жестокого, сухого жара спустя несколько секунд достигла наблюдателей вместе с низким, огромным, всеобъемлющим хлопком. Зрелище улетающей "Форы" было столь же невероятным, нереальным, напоминающим сон, как, к примеру, неторопливо проплывающий в метре над городской мостовой розовый слон. Теперь была хорошо видна его нижняя поверхность, покрытая подобием острых трехгранных пирамид, как будто бы сотканных из паутины миллионами пауков. Миллиардами. Всеми пауками на свете, если бы они да собрались вдруг все вместе на какойнибудь свой международный паучиный фестиваль.

"Комбат" пискнул:

 Юрий Кондратьевич, междугородка…

 Давайте междугородку.

 Ну что, без приветствий, представлений и прочих условностей цивилизации лязгнул в трубке напряженный, надменный, без интонаций голос, добилсятаки своего?

 Так получилось, Валентин Петрович, терпеливо проговорил он, немного помолчав, вы же знаете, как это бывает…

 Да уж знаю! Без пауз взвился голос в переговорнике, как будто обладатель его именно такого ответа как раз и ждал. Торжествуешь, поди?!

Еретик осторожно кашлянул:

 Да вроде бы рановато торжествовать пока что, Валентин Петрович. На орбиту "Фора" должна выйти только через…

 Не об том речь! О том, что я был против, вот о чем должен быть разговор!

 Не вы решали, и тем более не я. На более высоком уровне было решение принято…

 Знаю я этот уровень! Молокососу Гельветову все мало, теперь еще и в космическую отрасль решил влезть! Нет, хапает и хапает! Вот где ненасытное хайлото еще!

 Гм. Я, конечно, очень уважаю Валерия Владимировича, но к его подчиненным всетаки не отношусь. Тем более, что решал опятьтаки и не он.

 Все он! Всегда и везде он! Он всех вас купил с потррохами!

 Простите, Валентин Петрович, но это уже начинает напоминать разговоры о всемирном жидомасонском заговоре. В них я не участвую принципиально, и тут же, памятуя с кем разговаривает, поправился, в смысле в разговорах на эту тему…

То, что он совершенно случайно таким образом подставился, парадоксальным образом помогло разрядить обстановку: голос на той стороне, приобретя едкость прямотаки уксусной эссенции, при этом заметно потерял в истинной враждебности:

 Ага, а в заговорах, значит, участвуете?

Черт побери. У человека миг, может быть, наивысшего триумфа или наиглубочайшего же провала в жизни, судьба решается, а он вынужден заниматься мелкой руганью по телефону. Пусть даже и с одним из Небожителей.

 Валентин Петрович, давайте какнибудь потом! Стаарт у меня!

 Ах да, голос теперь звучал даже несколько растерянно, как будто его обладатель вдруг опомнился, конечно. Удачи тогда…

 Всего доброго. Вежливо проговорил Еретик и подчеркнуто аккуратно возвратил "Комбат" на прежнее место.

С неба, с совсем уже высокого неба доносилось как будто бы трепетание крыльев мотылька, но это был самый показательный пример того, как количество переходит в качество: каждый хлопок этого трепетания сотрясал сразу все тело, как удар мешка с песком, заставляя внутренности болезненно сокращаться, болью отдаваясь в голове и пояснице. Зато выхлоп, фосфорический, млечносалатовый, был едва заметен на фоне безжалостно ясной, такой же нестерпимой для глаз, как само солнце, небесной лазури.. Такой же, выжимающей слезу, вынуждающей щурить глаза, она была и во все последние дни. Но фосфорное пятнышко как знак порчи на эмалевой голубизне неба, уже заметно взошедшее, сползшее к Западу, казалось бы неяркое, светилось всетаки ярче и даже сейчас резало глаз.

Поднявшись на десять километров и во многом потеряв к этому времени накат, "Фора" вспыхнула сразу всей нижней поверхностью километрового купола и как будто прыгнула кверху. Вспышки повторились еще несколько раз, а потом замигали, как испорченные ртутные лампы, загорелись мрачнопронзительным огнем болотных гнилушек паутинные пирамиды, усеявшие нижнюю поверхность купола. Плазма, стекавшая с их вершин, была совсем холодной, около двенадцати тысяч градусов, и не слишком плотной, но изза огромной площади купола тяга возникла всетаки очень порядочная. Откровенно говоря огромная. Беспрецедентная. А небо вокруг и сверху полиловело, явно готовясь стать совсем уже черным. Темнела и поверхность купола, стремительно превращаясь в самую мощную и крупную солнечную батарею за всю историю.

Еретик провожал "Фору" взглядом до тех пор, пока та, превратившись в фосфорический эллипс, черту, едва заметный штрих на ослепительном небе, не скрылась из глаз, и продолжал бы глядеть и еще, но его отвлек коварный подручный, осторожно тронув его за рукав:

 А зачем, Юрий Кондратьевич?

 Так ведь зачем скажут. Орбитальный ретранслятор такой мощности, что лучше и не надо. Радиолокатор. Да мало ли что, хоть, он внезапно усмехнулся, в качестве двигателя… А что? Подбрось туда какимнибудь манером тонн восемьсот воды, стыкуйся и вперед… Там, понимаешь ли, стоит таакая мозга, что ЭВМ уже не назовешь, полудиффузная пространственная сеть отдельных процессоров, соединенных по нейристорным соображениям, так что перенастроить функции ничего не стоит… Да не в этом же дело! Главное пуск "Форы", вместе с подготовкой специального старта и скупкой пятидесяти выработавших ресурс турбореактивных двигателей обошелся в двадцать раз дешевле их любимого "Протона"… Сколько лет твержу, что большего идиотизма, чем ракетный старт с самой земли, простонапросто нельзя придумать, а наших драгоценных мэтров списывать пора, вместе с ихними заслугами. Голос его, вялый и скучный, был полон тоскливой, остывшей, как табачный дым в прокуренном помещении, привычной злости. Мы же с ними, с авторитетом их непререкаемым да с влиянием трухлявым, лет пять потеряли, как минимум…

 Ну, со Слушко вы очень осторожно говорили. Вроде как даже опасались обидеть.

 Ничего не могу поделать, тем же тусклым голосом продолжил Еретик, слишком интеллигентный я человек. К сожалению. Не умею радостно плясать на могилах учителей. Даже если они только воображали себя учителями. Не умом боимся, не умом осторожничаем задницей поротой, характером своим навсегда изувеченным. Вовик, ведь мне же уже тридцать четыре, и тридцать из них они меня строили, подгоняли, подстругивали и уродовали! Так что теперь я даже в мыслях своих не могу нахамить комунибудь вроде нашего Корифея. Как так! Пожилому человеку! Заслуженному! Сука старая!

 Кондратьич! Но ведь все это в прошлом осталось. Теперь ты на коне, все у тебя получилось. Такое дело провернул, радоваться надо!

 Чему радоваться? Тому, что по милости ветхих негодяев опоздал на пять лет? Я, понимаешь ли, еще в двадцать восемь на Марс хотел, и слетал бы, а теперь уже поздно, не хочу, понимаешь? Глупым какимто кажется.

 Даа, слабоваты вы по сравнению со стариками. Те хоть радоваться умели тому, что сделали.

 Может быть. Пошли к связникам, скоро оборот закончится, узнаем что и как…

 Митенька, внучек…

 Что, бабуль?

 Ты ведь, кажись, институт заканчиваешь?

 Ну, жизнерадостно хохотнул внучок, а ты по распределению решила похлопотать? Трудоустроить, значит?

 Ой, умилилась Вера Михайловна, да в кого ж ты такой умный да догадливый удалси? Ума не приложу. Хочуу тебя к делу пристроить, как не хотеть. На кого ж оперетьсято, на старости лет, как не на родную кровь? Она ведь, внучок, не водица…

 Бабк, решительно сказал внучок, в селе в твоем я жить не собираюсь, и не уговаривай. Приехать когданикогда, помочь другое дело, а жить…

 Да кто тебе про село тое говорит, сморщилась бабушка, с чего взялто? И в уме не держу такой глупости…

Внучек, продолжая машинально вытирать руки полотенцем, не перестал улыбаться, но улыбка эта приобрела несколько принужденный характер.

 Ну так и в чем дело?

 А в том, внучек, решительно проговорила баба Вера, чтоб брал ты, в райкоме в комсомольском, комсомольскую путевку и айда на БАМ! Нечего тебе в городу асвальты утюжить!

 Бабуль, ласково спросил почтительный внук, ты, часом, не охренела на старости лет? Ты чего удумалато? Это ты меня в комсомольцыдобровольцы пхаешь? Гляди при курях такого не скажи, а то передохнут со смеху, болезные, тото жалость будет!

 А ты, точно скопировала его ласковый тон бабушка, не торопись, выслушай. Уваж меня, старую, недолго мне осталось, и вдруг закаменела гладким, возраста лишенным лицом, скрежетнула, и не перебивай! Ишь, взял моду! Скока раз в последние годы спорил, посвоему норовил, чего получалось, а? Забыл?

Резон в ее словах, определенно, был. Быстро прокрутив в тренированной памяти всякого рода эпизоды последних лет, он, как человек, честный, по крайней мере, с самим собой, вынужден был признать: бабка не лезла с советами, если не разобралась в сути дела досконально. А если высказывалась, то практически неизменно оказывалась права, какими бы дикими на первый взгляд ни казались ее совершенно первобытные резоны. Она более чем оправдала его смутные расчеты на ее способность делать дело. Гораздо более.

 Ну?

 А не запряг! Сварливо проскрипела она и продолжила уже вовсе другим тоном. Места там, Митенька, пустыннаи, начальства большого не водится, потому оно, начальство, все в городе норовит, из города, а то из самой Москвы рукой водит, вот и хочу я, штоб ты там, на месте, сам стал тем начальством.

 Хэ! Легко сказать…

 Сказала же не перебивай… А мы тебя, отсюда, подопрем. По мере силывозможности. Друзей бери отсюда, хорошие ребяты, работящие. Вон Вовка, да Вовкадругой, да Андрюха, да Коська… Лучше меня сообразишь, кого, тока Стаса своего не бери, гонору у его много. Так, компанией, и езжайте. Все вид делают, а вы дело делайте, не умничайте, ради Спаса! Все на словах, а вы взаправду, понял?

 Ой, да было б это так просто…

 А про просто, внучек, и не говорит нихто… Чуть что не так, нехватка какая, дорогу кто перешел, или еще што, ты трубкуто возьми, да и позвони мне, старой. А помирать буду, так Юрке передам, он тя не оставит. Понял?

 Прямой провод? Хмыкнул внук. Навроде как в Кремль?

 Лучше. Она явно не приняла шутки. Потому как породственному и без волокиты. У других нету а у тебя есть. Другим препоны чинят, а у тебя изпод ноженек мы камешкито того, уберем. Другим не в срок, а тебе вовремя. У других балуют, а у тебя тишь да гладь.

 А смысл?

 Да ведь другието так, для виду кричат, а мнето ведь он, БАМ энтот, взаправду нужен. Ты вникни: ведь самую малость вложим, а ведь огрести можем ВСЕ. Вся дорога, и что к дороге полагается, и рудники всякие, а первое дело выход на Амур, а там на окиян, и везде, к каждому делу свой человечек приставлен, из своих. Это не то, што на грош червонцев наменять, а, прям…

 Нет, ты, всетаки, свихнулась. Там таакие объемы! Миллиарды рублей! Размах!

 А, Вера Михайловна, скривившись, махнула рукой, колхоз тоей же самый! Эту, как ее, милирацию, знаешь?

 Мелиорацию?

 Вово. Пональют водыи! Прямо сказать, трясину устроют, а много с того соберут? А ежели из леечки, да потихонечку, да под каждый кусточек к кажному корешку, то водички уйдет самая капелька, а на базар навозишься.

 Малый ток управляет сильным.

 Чего?

 Так, ничего. Тебя бы к нам на кафедру автоматизации доцентом. Да что я говорю доцентом. Непременно профессором.

Даже из тех, кто знал изустное предание БайкалоАмурской железной дороги, не все ведали, почему блестящая плеяда руководителей, быстро и эффективно выведших из прорыва забуксовавшую было стройку, фигурировала под странноватым общим названием "внучков". Главное, что обошлось без кардинальных перемен и решительных прорывов: простонапросто прекратились перебои с поставками, нехватки и простои, техника перестала ломаться и начала исключительно хорошо работать, а объективные трудности както незаметно потеряли свою объективность. Стройка с какойто бредовой легкостью и быстротой докатилась до конца, а "внучки", поддерживая друг друга, стали начальниками участков, узловых депо, главными специалистами, директорами рудников, обогатительных фабрик и мастерских, по факту бывших целыми заводами. Когда другие семьи опомнились, было уже слишком поздно: "внучки" делали БАМ для себя и не собирались с кем бы то ни было делиться, а безраздельный контроль над новой экономической провинцией, в свою очередь, давал им такие ресурсы, что тягаться с ними на их территории было попросту безнадежно.

XX

Весь коллаген из нескольких сотен тонн костей был аккуратно распределен в надлежащем количестве воды, так что получилось чтото среднее между клейким бульоном и слабым студнем. Эта жижа, с маахоньким добавлением одного там хитрого полимера, в свою очередь, была аккуратно распределена по всей его пашне. Трактора вместо плугов несли два погруженных в землю лезвия из бездефектных волокон простого силикатного стекла. Алмазная пластинка микронной толщины в этой модели располагалась только посередине. Между лезвиями была натянута сетка из алмазных нитей, достаточно частая, чтобы в безжизненную крошку искрошить не только корни, но и семена большинства сорняков, и чуть ли ни всех вредителей. Так что без студня вся почва непременно превратилась бы в мельчайшую пыль, а под дождем в жидкую хлябь глубиной в полметра. А так получалось как раз то, что надо. Вот и вспахали, и озимые посеяли, а убрано так уже все давнымдавно. Остались только малые делянки под позднюю капусту, кою он продолжал выращивать больше для души, нежели по настоящей необходимости.

Октябрь, и сегодня утром стало уже понастоящему холодно. На сером небе, у самого горизонта громоздились или же ползли тяжело и медленно почти черные, с сизым налетом, как из стылого чугуна отлитые бугристые тучи. Ветер стал безнадежно холодным, как с ледника. Да почему "как"? С самого настоящего ледника, который каждую осень, с упорством, достойным лучшего применения, приступает к этой стране. А еще вдруг както нечего делать. Свинокомплекс… Там все в порядке, Семка с людьми присмотрит, все автоматы, не в пример колхозам, работают, как часы. Как швейцарские часы. Как те часы, которые он себе сделал в первую же зиму в Доме. Молочнотоварная ферма… Там племянница Томка. Нет, захоти он, дело нашлось бы, но настоящей надобности не было, и, занимаясь какойнибудь ерундой, он непременно об этом помнил бы. Так что лучшим вариантом в этот холодный день было честное безделье. Причем не идеал всяких там лордов, вишневка в глубоком кресле у камина, а его собственный идеал. Удобные сапоги по индивидуальной колодке на теплую портянку, стеганые штаны на вате. Телогрейка, крытая брезентом, и треух. Если кто понимает, самая подходящая одежка, чтобы гулять под мелким моросящим дождем с холодным ветром по пустым полям. Единственно подходящая, потому что в любой другой будет не то настроение. Это точно так же, как нельзя скольконибудь усовершенствовать, к примеру, ржаной хлеб, кимоно, матрешку или сомбреро, получится простонапросто чтото другое. Не ржаной хлеб, нематрешка, некимоно. Может быть хорошее, но другое. С этой же холодная изморось только навевает светлую тоску, а ветер заставляет гореть физиономию, а холод… А холод при такой одежде простонапросто не имеет к нему никакого отношения. Руки, понятное дело, в карманах, это при захребетниках можно форсить перчатками, а ежели вот так, как сейчас, для души то тут перчатки, натурально, только помеха. Это тебе не рукавицы в первуюто зиму, непонятно, как и жив остался тогда. В этой одежде, в эту погоду, в это время года, когда доволен сделанным и знаешь, что это именно твоя, а не чьято там заслуга, как никогда чувствуешь себя единым с этим страшным, как стылый чугун в белесых разводах, серым небом, с этими опустелыми полями, сиротливыми черными деревами. С взъерошенными клочьями почернелого бурьяна коегде, там, докуда не дошли пока что руки. С прудами ухоженными, но сейчас, в извечное для этой страны время подведения счетов, тоже отливающих безжалостным отблеском холодного, серого железа, так что даже и глядеть жутко. Ты здесь, ты отсюда, и не только сам по себе, но и всеми корнями как бы не до пятидесятого колена людей, умевших жить на этой земле. Чего бы не брести, неся и до нежных слез чувствуя свое тихое сиротство, что так заодно с сиротским пейзажем вокруг. Никуда не торопясь, шагая крупно и только время от времени счищая с толстых подметок пудовые ошметки чернозема, армированного ботвой. Онто знал, что сиротство пейзажа кажущееся, и дремлют в каменных стойлах стада техники, и внутри неказистых построек, светло, тепло, чистота и флотский порядок, а хранилища с холодильниками забиты товаром, который он попридержал, чтобы под весну сбыть по хорошей цене, а все дороги стерегут от непрошенных гостей неприметные телекамеры, а мимо дорог к нему не проехать, потому что нету у него лишних дорог… Но обо всем этом сейчас можно было не думать. Достаточно знать. Чего бы, право, не брести, если можешь в любой момент вернуться в дом. В котором тепло. У которого стены толщиной полтора метра. С банькой прямо тут, в пристроечке, так что и вознито никакой нет, ежели нет такого желания, повозиться. Запустил Процедуру, и через полчаса пожалуй к нагретым камням и жгучему пару. Только вот лениво возвращаться в пустой дом. Не "лень", а именно "лениво", тут есть существенная разница. Ни к чему делать усилие. Бабы… Бабы, понятное дело, бывали. Из местных, и не только. Даже, вспомнить стыдно, Томка, кобылища бесстыжая, с глазами козьими, и то клинья подбивала. Сделал вид, что не понял, потому как нужна: понять бы только, почему так устроено, что чем энергичней баба, чем гожей на работу, тем блядовитей?

Вообще же по любой бабе сразу же становилось видно, что она всерьез рассчитывает остаться, он глядел на них, прикидывал и пугался, представив себе, что вот эта и будет в своем праве, а он не сможет просто так от нее избавиться. Ему было с ними отчаянно скучно, не о чем поговорить или, тем более, помолчать. Они совершенно не соображали, как нужно себя вести. И вообще были какието дуры. Он только диву давался тому, что раньше запросто, не испытывая никакого неудобства, общался с подобными вот толкушками. Это не от спеси богатейской, не с гонору скоробогатого, в этом он был уверен, правда было скучно и тоскливо. Нет, с тех пор, как пошли у него БОЛЬШИЕ дела, бывал он в домах людей сильных и влиятельных, и с первого взгляда научился видеть, когда пытаются пыль пустить в глаза, навести понты, обвести мужиковатого провинциала, и баб ихних в домах видел. Такие же толкушки, только в разнеможных вечерних туалетах. Это и хозяек касалось, и тех молчаливых, длинноногих… особей? Да, пожалуй, лучше не скажешь: именно особей, которыми его пробовали угощать вместе с баней, деликатесами и водкой. Бывали, правда, дельные. Которые сами заправляли делами, и получше иных мужиков, но от тех и вообще хотелось держаться подальше. Господи, как говорится, спаси и сохрани. А Розку пришлось изжить. Через два почти что года после переселения. Больше всего конец этого брака напоминал смерть после долгой, мучительной болезни с приступами, позывами и периодами временного облегчения. Она даже сюда к нему пробовала наезжать, но ни разу больше десяти дней не выдержала. На другой же день, начинала угрюмо молчать, стараясь сдержаться от визгу, прямотаки рвущегося из глубин ее натуры, но потом, понятно, не сдерживалась. И после этого визжала уже почти безостановочно до самого отъезда. Он только облегченно вздыхал, провожая ее домой, и не мог понять уже: чего ей надо? И уже не мог понять: зачем она всетаки приезжает? Это сейчас те деньги, что он притаскивал ей в сезон и по разным оказиям, кажутся плевыми, а тогда это было огого! Она таких в руках не держала, видеть не видела и не думала, что такие бывают. Это помимо того, что жратву покупать ей почти что не приходилось. И не только жратву, холодильник он ей привез своего изготовления, соврал, что финский… Обставил! Кооператив купил трехкомнатный! Машину… Ну, тут, понятное дело, без жучков без рыночных не обошлось, без давешнего торгаша. Без Благодетеля, который мог бы и плюнуть, но вместо этого научилтаки умуразуму. Сделали автомобиль, сделали документы, сделали права, но супружница все была недовольна, причем каждый раз на новую стать, и он уж совсем не мог понять, чего ей нужно, пока не сообразил спросонок однажды утром: не нужно ей никакого богатства, это она только думает, что нужно. Она должна жить в тех условиях, в которых родилась. Чууть лучше, чтоб завидовали, но, в общем, так же. И муж должен быть настоящий, наскрозь понятный пролетарий, непременно до определенной меры пьющий, потому как иначе будет непонятно, и не будет возможности пилить хотя бы за пьянки и безалаберность…

Он сам не понимал, не отдавал себе отчета, насколько изменился со времен переселения. Все казался себе прежним, таким же, как и был, а это была ошибка: не останешься прежним, научившись этакой уйме всякого, переделав чертову пропасть разнообразных дел. Передумав тысячи неотложных дум и приняв тысячи нелегких решений. Поневоле подругому начнешь относиться к миру и к людям.

В результате всего этого, в результате сшибки всех обстоятельств, всех входящих и исходящих, был Красный Барон без всяких на то оснований уверен, что женский вопрос для него решен однозначно и навсегда. Только одно облачко почти неощутимо омрачало безоблачную картину Однозначного Решения. Один мааленький фактик давешнего лета занозой сидел гдето на периферии сознания, а заденешь нудил. Даже до краски на задубевшей, как у… крестьянина, бородатой физиономии. Ну, почти что.

 А что это вы, уважаемый, вот так вот вдруг сменили облик? Где ваша поддевка? Ну, картуза, правда и раньше не было…

 Есть картуз, равнодушно проговорил Юрий Фомич, прикуривая немаркированную папироску с длинным мундштуком, боольших в свое время трудов стоило заказать. А уж сколько стоило… он только безнадежно махнул рукой. Жарко, не стал надевать. Не знаю, валяется гдето. А что переоделся так не в городе. Дома я, и ни к чему маскарад.

 Развлекаетесь, значит?

 Раньше развлекался. Теперь, правду сказать, поднадоело. Так продолжаю. По привычке и еще потому что от меня этого ждут. А если люди ждут ухарякупца, то грех их разочаровывать. Они на это обижаются. Как если приглашенный именно за свои дурачества, признанный и заведомый дурак да вдруг будет вести себя как аристократ в двадцатом колене…

Петр язвил, но с Красного Барона все было, как с гуся вода. Он вел беседу со спокойной важностью, но, как будто бы мало этого, он еще и отвечал по делу даже на риторические вопросы. Как известно, самый верный способ вывести из себя собеседника. Еще перед началом "культурной программы", буквально по въезде в свои владения Красный Барон както сразу протрезвел, скинул хмель, как скидывают одеяло. И перестал куражиться.

Гостей, кроме Севы Понтрягина, который только утробно ухнул, увидав, какого именно уровня ЭВМ находится в конторе у хозяина и ознакомившись с обеспечением. Он только глянул на хозяина тоскливыми глазами, и тот правильно понял немой вопрос:

 Садисьсадись. Разбирайся, гляди, что тут и как… Или с нами всетаки?

 Я лучше потом. Потом… Лучше скажите, чего хотите конкретно?

 Так мы ж вроде договорились обо всем?

 Ээ, тонко улыбнулся лингвист, обо всем, да не обо всем… Ну, дам я вам систему, так чего вы с ней делатьто будете? Для работы с обыкновенными шифрами и то были положены шифровальщики, а когда речь идет о системе высокой надежности, так и подавно без специалиста не обойтись. Оно вам надо?

 Ну?

 Вот и ну, что нужен сам код, и программатранслятор. А лучше две, для кодирования и для декодирования. Специально писать надо и то, и другое, и третье. А если сделать так, как я хочу, так это еще и словарь писать надо, тоже еще та работа…

 А сколько ты, к примеру, хочешь?

Понтрягин пожал плечами:

 Это неделю сидеть, не вставая. И коекакие материалы с работы надо…

 Ежели вы заметили, я несколько не о том вас спросил.

Помявшись, почтенный специалист вдруг решился и пискнул:

 Пятьсот.

 Гхрмм…

 Да вы поймите…

 Значит так: умный вы, но дурак всетаки, так что я, не обижайся, учить буду. Заказал тебе непоименованный заказчик, назовем его условно "Фомич", шифр. Он в этом деле валенокваленком, и ты это видишь. Он тебе условия, ты ему условия, с запросом. А потом очень честно выполняешь исключительно то, о чем вы договорились. Даешь ему ну… таблицы там, блокнот шифровальный…

 Том. Навроде гроссбуха. Только ни к чему, потому что в электронном виде все равно удобнее.

 Еще лучше, Красный Барон кивнул в знак того, что понял, даешь, значит, получаешь деньги, а потом вроде как между прочим говоришь, что можно и этот, как его?

 Транслятор. Специальный, конечно, но транслятор.

 Вово. Заказчик уходит, а спустя короткое время, понятно, возвращается. Ты ему, за отдельную плату следующий кусок, и тоже очень качественный. В конце концов он и рад бы пойти к другому, однако не выйдет. Это называется "завоевать рынок". Когда же он получит все, что ему на самом деле нужно и все, что ты счел нужным ему втюхать, вот тогдато ты и говоришь, тоже вроде как между прочим, что имеешь других желающих на то же самое. Заказчик, понятное дело: "Оой! Не надо!" а ты разводишь руками. И правильно делаешь, потому что насчет продажи исключительных прав у вас договора не было…

Понтрягин прыснул:

 Вы что всерьез? Неужто так прям и делают?

 Только так и делают, заверил его хозяин, и никак иначе. Один все время сосет деньги, а другой, какникак, получает все время лучший и лучший продукт. Так что все довольны. Не хочу пользоваться вашей глупостью, так что предположим, ты все сделал по правилам. Сам код исключительно твой, уникальный продукт?

 Ну?

 А транслятор, зная его, может сделать и ктонибудь другой?

 Мало кто вообщето, но да, найдутся. Не один.

 Так что полторы за базу, по полторы за изолированные трансляторы, а за исключительные права удвоим.

 Это что ж это, девять?!!

 Скромно, конечно, но раньше я с тобой дел не имел, не знаю.

 Странно както. Казалось бы деньги для вас все, радырадехоньки должны быть, что нужная вещь да дешево обошлась, а вы… Не проторгуетесь?

 Обидные вещи говоришь, милчеловек. Деньги все для кусочника. Для некудышника, у которого никогда, ничего не выйдет. Деньги нужны только для того, чтобы люди делали то, что тебе надо. Самый простой и быстрый способ, хотя не всегда годный, не всегда лучший, не всегда самый правильный. И это все. Деньги тьфу, мусор, а люди все. Если можешь добиться того, что от человека нужно, без денег, так и деньги ни к чему, как они ни к чему вождю. СНАЧАЛА бывают люди, нужные люди, и только потом появляются деньги. А без людей любые деньги пропадут. Так что я сейчас не даю, я сейчас ВКЛАДЫВАЮ. А это всегда риск.

 Не имей сто рублей, и так далее?

 Вот видишь, привычные слова, и поэтому не действуют. Привычные слова, и поэтому стали пошлостью. Привычные, и поэтому ты не понимаешь их, как надо. Мне вот, к примеру, кажется, что это я их первый придумал.

 Философ вы, Юрий Фомич.

 Станешь философом, когда первые годы все один да сам, а потом когда все так и норовят тебе… На своей шкуре узнал, что за штука такая классовая ненависть! А! Только на одной философии и держался.

 Неужели? Вежливо удивился Сева, не отрывая глаз от монитора. А мне показалось, что вы тут царь, бог и воинский начальник. Все в радиусе ста километров в рот заглядывают.

 Так это те, что остались. Хотя… Не будь меня, так, может, и вовсе никого б не осталось, и стало б место пусто.

Это было сказано самым будничным тоном, но Понтрягин всетаки поежился.

 Звучит както… Жутковато. И то, и другое.

 Потому что правда. А правда о жутковатой жизни и сама, понимаешь…

 И как?

 А с кем как! Тактика такая, он улыбнулся волчьей улыбкой, гибкая. Так что и вспоминатьто порой тошно. Только деваться было некуда…

 Ладно, все это разговоры, а мне тут работать надо.

 Ты поживи. Бюллетень тебе Кирилл выправит. ОРЗ, он снова криво улыбнулся, у тебя.

 Ну не могу я!

 Да брось ты. Вечно вы решите себе чтото такое, чего и нет вовсе, а вам жить не дает. Ну, и почему не можешь? Ну? Вот тото же. Записку напишешь, чего надо, так Ленчик завтра сгоняет…

 Где собратьто, Юрий Фомич?

 Ну давай, чтоль, у Дальних…

 Так там это…

 Что такое?!!

 Да Владимир Семеныч третий день гостит.

 Тогда отбой! Хозяин нахмурился, помолчал, а потом полюбопытствовал. Один?

 Как есть один. Цельный день на берегу сидит и на воду смотрит. Не рыбачит даже.

 Плохо. Опять, значит, в тоске.

Голобцов, обладавший незаурядным, сверхъестественным почти чутьем на жареное, оживился:

 Это какой Владимир Семенович? Тот самый?

Красный Барон некоторое время помолчал, будто и вовсе не слышал, а потом поднял на Андрюху прозрачные, пустые нехорошей пустотой глаза:

 Тот не тот, это сейчас без разницы. Отдыхает человек. Нужно что будет так даст знать. Мне, не вам. Так что не берите в голову.

 А что это у вас в доме гаража нет? Сейчас модно, я и в иностранных журналах видела…

 Еще чего! Что, другого места нет?!! Вот еще, нефтеперегонный заводик неплохо, гденибудь в погребе. Вокруг дома травка должна быть, а не пятна автольные.

Дом был сложен из валунов дикого камня и сам весь, как валун, приземистый, неяркий, прочный, но при этом казался както очень к месту на этом пригорке с густой, зеленой травой, теперь однообразно, как шерсть на спине зверя, лежащей кнаружи, словно ктото ее причесал. И никакого сада, только несколько больших кустов жасмина и жимолости там и сям, никакой ограды, дорожка, выложенная травянистозеленой шершавой плиткой и все. Никаких хозяйственных построек кроме бани, да еще невысокая башенка вроде обсерватории.

 А, надоело, пояснил хозяин, хлебнул в свое время этого самого хозяйства на дому по самое некуда. Сейчас пока что и глядеть на него не могу. И возиться, правду сказать, недосуг.

 Все угнетенные трудяшшие делают?

 Онии! Кому ж ещето? Теперь, правда, еще и люди появились коекто, а так онии…

 Чего это вы о них так?

 Как так? А вы, понятно, знаете как надо? Он проводил прищуренными глазами подъехавший пикапчик, весь округлый, широкий, лоснящийся, на непомерношироких мягких шинах, очень напоминающий гигантского жука, и кивнул, Поехали…

В отличие от предыдущего, этот экипаж влек их владеньями Красного Барона c величавой неторопливостью, почти бесшумно и невероятно плавно, только едва покачиваясь на неровностях. Супербаллонам было ВСЕ РАВНО по чему ехать.

 А позвольте полюбопытствовать, что это за модель такая?

 Что? Модель какая? А СамАЗ. Саамая актульная модель в последнее время.

 Никогда не слышал.

 Жизнь она быстро меняется.

 А это что? Ветрогенератор?

 Он самый, неохотно ответил Красный Барон, у меня тут вообще свое, независимое силовое хозяйство…

 А за что бы это такое недоверие Объединенной Энергосистеме?

 А для того, чтобы этак невзначай не оказаться бы голым, босым и без всего, по милости чьегонибудь разгвоздяйства… Или, тем более, стараниями какогонибудь доброхота.

 А что, были прецеденты?

 Помните, когда сюда ехали, помолчав, ответил хозяин, я такому Касиму звонил?

 Нет, честно ответил за всех один Петр, но это совершенно неважно.

 Так вот, этого самого Касима собственный папаша собственноручно поджигал мне коровник. За двадцать без малого километров! Пешком! Ночью! Не поленился притащить канистру с керосинцем этот самый инвалид Великой Отечественной! Колченогий алкаш без двух третей желудка, сухой, как сучок, но орденооносец! Того только не учел, что стены у меня не горят, стекла не бьются, двери не больното сломаешь без динамита, а Хват приучен сначала брать, а потом уже подавать голос… Не халабала первый в области ротвейлер, пристрелили потом, так аж до сих пор жалко… И с неожиданной тоской вздохнул, эх, собачечкаа!

 И как? Кстати, почему он Касим?

 Касим потому что, понятное дело, Касимовы они, а почему Касимовы черт иху маму знает. Тут полно которые из татар и башкиров. А с папаней проосто. Все просто, ежели знаешь как. У нас мужик ничего не боится, ни Бога, ни пулемета, он только начальства боится. Это который не отсидел. Который отсидел тот, может, и вообще уже ничего. Хват его держит, а я с райотделом, по рации, выбил себе разрешение… А он, под кобелем лежит, и такого мне, сука, сулится, и в таких выражениях, что заслушаться впору. А я молчком, без ругани, деловито и целеустремленно. Так и так, говорю, человек я гуманный, культурный, не буду на такие твои слова обижаться, не буду тебе морду бить. Не оболью твоим же керосином и поджигать не буду. Не кину в ближайшее бучило с камнем в портках, хотя и мог бы. Ничего этого делать не буду, а сдамка я тебя простонапросто в гадовку, потому как попался ты с поличным, и дело ясней ясного.

 А собакуто кто?

 Да тот же Касим. Потом только спьяну сознался, выползок змеиный…

 А как же…

 А так! Все психологической правдоподобия ищете, а его тут отродясь не бывало! Он же у тебя займет, он же тебя подожгет, он же тебя выручать будет, ежели что, и всее без притворства! Совершенно искренне! Как в самый первый раз.

 А теперь все? Нет поползновений?

 Нет. Да только я лучше всех понимаю: не из благодарности. Которые старые, им не в радость, что в двадцать раз богаче жить стали, потому как вроде бы заработанное. Этот такой народ, которому только то в радость, что украл и пропил. Пусть в десять раз меньше, но всенепременно украл. Молодые вроде бы и не такие, изза меня, может, и удержались, не сбежали в город, а как поскоблишь так то же самое…

 Боятся?

 И не поэтому. Не такое, в конце концов, видели. Простонапросто привыкли. Вроде как свой стал, запахом ихним пропитался. Как щенок, которого под чужую суку подкладывают, непременно пропахнуть должен, чтобы своим стать… Хотя боятся, конечно. Не без того. А поначалуу, он махнул рукой, спать ложился в обнимку с автоматом! Ночевал на полях каждый раз в новом месте! Да что говорить…

 Помоему вы того… Несколько преувеличиваете.

 Ээх, Красный Барон глянул на него с чуть брезгливой жалостью, как на прекраснодушного придурка, ты в какой стране росто? Неужто в этой же самой?

То, что они увидели вокруг, было просто до непостижимости. Упитанные, чуть ли не тучные, лоснящиеся черные коровы с чудовищным выменем, только что не волочащимся по земле, первобытножирные свиньи в неказистых, но чистых свинарниках. Низкорослая, но неимоверно густая, с тяжелым колосом пшеница. И техника, с виду, самая немудрящая. И нигде ни единой безобразнораздолбанной колесами колеи, полной жидкой грязи от недавних дождей. Это все было как раз вполневполне понятно: все простонапросто как надо, ПРАВИЛЬНО, без видимых сверхисхищрений. Другое дело, что наглядевшись на все это, видевшие переставали понимать, почему во всех других местах все это совершенно невозможно? Почему все африканские слоны ушли на пенсию по поводу грыжи, нажитой при попытке поднять это самое сельское хозяйство? Ведь это же так проосто!

 Так, гости дорогие, так как я хозяин всетаки, я как хозяин обязан вас удивлять: шашлыков не будет. И свиньи, зажаренной на вертеле пока тоже. Это потом, ежели желание будет. А предлагаю я вам устроить чтото вроде дегустации готовой продукции наших… Наших цехов. То, что вы видите перед собой, наша столовая, условно именуемая "Пять Прудов", стол Анна Михална с Анечкоймаленькой уже накрыли, так что добро пожаловать.

 Вот я не понимаю одного сложившегося обычая: у нас принято поначалу подавать закуски, да побольше, да поразнообразнее, да поострее. Все, понятное дело, набрасываются, наедаются, а оттого так называемое "горячее" оказыватся данью традиции: никто его особенно не ест, а если едят, то через силу… Вот именно на этой теме я и решил построить сегодняшнее застолье.

Даа, что говорить, развернулся он тогда. Хотя, если подумать, то и ничего особенного. Поначалу и впрямь продукция. Ветчинки и колбаски шестидесяти сортов, причем таких, которые и в Политбюро не оченьто… Сыры, сам угощал, а сам ломался при этом, как целка, скромничал, делоде новое, не знаем, что и вышлото… Как будто им было с чем сравнивать его тогдашние двадцать шесть сортов! Пивом с собственной пивоварни угощал! А как же? К тому времени и бумаги оформил, мол, опытное производство, и старикатехнолога из Куйбышева перетащил. Такого, что еще понастоящему умел. Так и так, гости дорогие, светлое, темное, двойное, а вот белое, такого больше нигде не попробуете. Мол, не все нам, труженикам села, водку самогонкой запивать. Ну а там, понятно, дошло и до шашлыков. На холме под открытым небом.

Бессменные Ленчик с Павло колдовали над мангалом ниже по склону, с наветренной стороны, чтобы гости, нагулявшие аппетит на аллеях ночного парка, чуяли запах жарящейся на углях отборной баранины, вымоченной по всем правилам, со всеми ухищрениями древнего шашлычного искусства. А заодно не отсвечивали тут, на глазах дорогих гостей.

На свете все требует надлежащего ритуала, и если вокруг ночного костра сидеть не на бревнышках, коекак, только заради дам, прикрытых брезентом, а, к примеру, на складных стульях, то оно и выйдет соовсем не то. И если бы аллеи парка, выгороженного из настоящей рощи так, что сразу и не увидишь следов человеческого вмешательства, осветить фонарями, то и прогулка роскошной теплой ночью под летними звездами тоже получилась бы не та. Хорошо, но не то ожидаемое впечатление, ради которого и существуют традиции.

И холм под звездным небом выглядел первозданным, круто падая к Старому Пруду, он густо порос по основанию темным, диким вроде бы кустарником, смородиной, терновником и дикой малиной, переплетенной колючими плетями ежевики. Старый Пруд, это не тот из Пятерки, на дне которого по его распоряжению располагались светильники, так что ночью подсвеченные снизу кувшинки, рогоз, стебли лилий и коекакая специально заведенная растительность как будто бы висели в смутнозеленом свете и выглядели чистой воды колдовством, он имел вовсе другое предназначение. Его, как этот холм и парк, оставили по видимости таким же. Осторожно очистили, чтобы не испакостился вконец, осторожно починили запруду, сменили воду и оставили. Если хорошую старую вещь переделать, то это будет простонапросто другая вещь. Варварство. А тут над головой извечная полоса Млечного Пути в бездонном небе, да редкие искры над прозрачным пламенем костра, по одну сторону степь, освещенная ущербной Луной, по другую таинственный мрак, из которого тянет близкой водой. Пруд в тени от холма, и только у дальнего берега видно, как серебрится по воде легкая рябь. Далеко, аж до самой степи достают, падают размытые красноватые блики от их костра, видимого на вершине холма от самого горизонта. Дамы притихли, чуточку озябли и накинули на плечи коекакую одежонку, без этого тоже было бы не совсем то. Тут уж только водка. Хоть понемногу, хоть не часто, но именно она, родимая. В тишине того сорта, который в городах просто не водится, они услыхали, как со стороны степи вверх по склону поднимается один человек. Он и пришел. Невысокий, темноволосый, в черном свитере. Он молча встал в трех шагах от их круга, и хозяин так же безмолвно подвинулся, освобождая ему место. Гость сел, и на какоето мгновение поза его стала в точности такой же, как у Врубелевского "Демона", а в неподвижных, чуть выпуклых глазах его было то же самое нечеловеческое, недоступное обычным людям отчаяние. Тоска бесконечной ледяной пустоты, перед лицом которой равно ничтожны и пылинка, и галактика. Хотя, может быть, им это только показалось в тревожном, трепещущем свете костра. Хозяин протянул ему стакан, на треть наполненный прозрачной жидкостью, но тот, попрежнему не говоря ни слова, медленно покачал головой, и выглядело это както окончательно. Так, вперясь неподвижным взором в пламя костра, и мимо пламени, сквозь пламя в ночную пустоту и в ту пустоту, что за ночью, сквозь ночь, сквозь мир, дальше, он просидел около часа. Потом поднялся и ушел. Как пришел, без единого слова, а собравшиеся только тогда заметили, что и сами не проронили ни единого слова за все это время, как будто его, этого времени, и не было вовсе. Как будто гость забрал его с собой.

 Это он был?

Красный Барон промолчал, но ответа тут и не требовалось, потому что собравшаяся здесь образованьщина слишком хорошо знала этого человека в лицо, чтобы оставались хоть какиет сомнения.

 Чего это он, осведомился Голобцов, снова сорвался?

 Нее, чуть помолчав, протянул Красный Барон, хуже. Не может сорваться. А это, оказывается, тоже вредно для здоровья. И даже опасно для жизни.

 Не понимаю. Загадки какието.

 Да никаких загадок тут нет. Не одни вы им увлекаетесь, у него еще высокопоставленные поклонники есть. Такие "высоко", что картуз свалится. Порадели, понимаешь, ддоброххоты, он даже примолк, словно проглотив рвущуюся с губ богохульную брань, и со страшной ненавистью добавил, для его же, понятно, блага! Такую фигню ему ввели, понимаешь, чтоб за секунду любой дурман истреблять, хоть сколько, хоть кило его… То ли по себе судили, то ли знали, что делают, и просто воспользовались благовидным предлогом, но только осчастливили его, сами видели до чего… Все одно, как убили человека.

 Ну, знаете, наркотики оно тоже…

 Да кто б спорил! Только и решать за человека, за такого человека, это, знаете, тоже… Он, всетаки не нам, грешным, чета. И не тем решальщикам.

А потом был и еще эпизод. Который, признаться, запомнился куда ярче всего остального. И воспоминания эти до сих пор остались волнующими, и странно смущающими. Все, и он в том числе, улеглись прямо тут, под этими звездами, в новеньких зеленых спальниках, захваченных Ленчиком, и заснули, но его черти задрали, по летнему обыкновению, чуть свет, в серых сумерках, когда солнце еще и не думало всходить. Хотел, было, закурить но почемуто не закурил всетаки. А спустившись, услыхал тихий плеск, после чего начал двигаться и еще осторожнее. Сквозь туман, потому что, пока он спускался успело немного развиднеться, он увидал одну из приезжих женщин, Оксану. Голая, она забрела в воду чуть повыше колен, и теперь полоскалась, стараясь даже плескаться потише, поукромнее, и он видел ее со спины. Всю ее статную, хоть и без излишней величавости, фигуру. Белорозовое, как хороший зефир, так, что даже немножко захотелось ее съесть, тело. Высокую шею под тяжелым узлом подобранных кверху, закрученных волос. Круглую попку. И крепкие, ровные ножки видимые сейчас до самого верха. Она как раз наклонилась вперед, и у Красного Барона вдруг пересохло во рту, и он поймал себя на том, что всетаки вглядывается. Но не разобрать, потому что туман не совсем растаял, и нечего ему тут делать, не мальчишка, чтобы подглядывать за голыми бабами, хуже нет, чем подглядывать за человеком, который не подозревает, что за ним смотрят, и вообще что он, баб не видывал, видалперевидал, во всех видах… Но вот только эта почемуто запомнилась.

Не подозревает, а то как же! Наивныый! Она не то, чтобы предвидела, и не то, чтобы нарочно, потому что специально такие вещи не получаются, хоть сколько раз пробуй, а все равно не выйдет, но тут безусловно присутствовал некий элемент стихийной, натуральной магии. Когда по какойто причине без всяких на то рациональных оснований СОВЕРШЕННО уверен, что сбудется, и сбывается, это как раз она. Сбывается, потому что все было сделано правильно, хотя инструкций к проделанному, пожалуй, не составишь. А уж почуять его присутствие голой спиной и освобожденным от волос затылком, было и вовсе парой пустяков. Другое дело, что она вовсе не собиралась разбираться зачем, с какой именно целью она это сделала. А захотела. Без всяких далеко идущих планов. Даже не так: просто сделала, и все. Колдонулось.

Когда, на следующий вечер, их везли домой, наступила определенная реакция. Пожалуй, она была неизбежна. Устав от солнца, впечатлений, пешей ходьбы, слишком чистого воздуха и слишком короткого сна, они были както бездумноневеселы. Петр, хоть и не считал себя, и не был, неудачником, всетаки шипел, как целый клубок щитомордников по весне и клокотал, как небольшая фумарола на Камчатке, и все никак не мог успокоиться:

 Вот ведь жлоб! Хозяин жизни, понимаете ли! Поместьице себе отгрохал! Раньше только кавказцы такие штуки откалывали, но чтоб свой брат русак! Куда только райком смотрит! Прямо у них под боком…

 Ага, в тон поддакнул Понтрягин, ни грязи, ни пьяных, ни развала, ни бардака, все работает, как положено! И впрямь безобразие! Совершенно нетерпимое положение!

Почтенный доктор настолько раскипятился, что принял его слова за согласие, и увлеченно продолжил:

 Нет, Андрюх, правда, он теперь апеллировал к Голобцову, который, полуприкрыв глаза, расслабленно кивал головой в такт толчкам машины, едущей по не слишком ровной дороге, его ж ведь уже просто так не возьмешь, ты заметил? Уже ж ведь прихваты у него везде!

Голобцов не отвечал, Петр принимал его кивки за согласие и продолжал пыхтеть.

 Нет, но как обставился, а? Все схвачено, друзья кругом, план, видите ли, на нем! А тут шесть лет в институте, пашешьпашешь, а все двести сорок рэ с дежурствами! А тут, какоето ххамло с незаконченным средним…

Остальных разморило, мысли их текли свободно, без суеты и особенного направления, так что они просто молчали, не выражая ни поддержки, ни какоголибо несогласия. Это смущало, он замолкал на несколько минут, но потом искреннее возмущение прорывалось, и он заводил заново:

 Ппруд у него с осетрами! Иллюминация у него, видите ли! Пподводная! Жлоб, он и есть жлоб, и фантазия у него жлобская!

Оксана, которая до этого момента отмалчивалась, как все прочие, критики пруда не выдержала. Она медленно, пятнами покраснела, а потом высказалась:

 У тебя никакого нету, вот ты и брызгаешь тут слюной! И очень даже красиво, если хочешь знать!! Да!

Петр замолчал от удивления и некоторое время глядел на нее, округлив глаза и приоткрыв рот, а потом всплеснул руками:

 Втюрилась! В богатенького Буратину! В лендлорда ижевского разлива!

 Не в Буратину, а в настоящего мужчину! У настоящих мужчин и всегдато все есть! И деньги в том числе! И связи! И ничего в этом нет плохого!

 Вот только гулять ему долго не дадут, ласковенько кивая, но както зловеще проговорил Петр, возьмуут к ногтю! Никуда не денется!

 А ты и рад!!! Такие же вот, как ты, и возьмут! Завистники ппаршивые, которые сами ни ххрена не могут, а только чтоб отнять, да изгадить!

 Я, между прочим, честно тружусь! У меня совесть чиста!

 Ага! Вот так вот и просрали все на свете! Честно на своей жопе сидючи! До хрена вас развелось, честных тружеников за двести сорок, ни за что сами не берутся, а если у кого и начнет получаться, так на тебе палку в колеса! Иначе вам чистая совесть спать не дает!

 Ты еще замуж за него выйди! За это ттупое животное…

 И выйду!!! Я, если хочешь знать, и не знала, что такие еще бывают! Не вашей братии чета! И не тупее твоего! Поумнее будет! Дурак!

Окончательно раскрасневшись, она рывком отвернулась от него, демонстративно уставившись в окно и успокаиваясь, а Понтрягин вроде бы миролюбиво добавил:

 Петенька, а правда, где ты там тупостьто отыскал? Уж к кому к кому, а к дуракам дяденька и близко не относится.

 И все равно! Это ж уму непостижимо, чтобы в наше время, и такое…

Оксана, с характерной для сильных натур быстротой обретя равновесие, решила, что вернее доведет собеседника, ежели не будет психовать, и с этого момента говорила спокойно, вроде бы с полной уверенностью в собственных словах:

 Вотвот. Даже не верится. Неет, я не я, а только такой случай раз в жизни выпадает.

 Ты что, серьезно?!!

 А че?

 Будешь ему передачки в тюрьму носить. Спустя саамое короткое время!

 Неет. Она покачала головой с уверенностью дикаря, пребывающего в родимом ландшафте. Со мной не посадят. Это сейчас могут, когда поберечь некому. А со мной точно подавятся!

 Кого поберечь? Этого зверя?!!

 Именно что его. Это с тобой ни хрена не будет, потому что взять нечего. А на негото доброхотов мноого найдется!

 Ага. Ваатник напялишь? Хозяйство, дети?

 А чем плохо? Хватит уже херней, прости Госсподи, заниматься.

 Детишек штук пять, расплывешься, как квашня?

 Почему пять? Сколько уж Бог даст. Она говорила с твердым смирением человека, доподлинно знающего, в чем состоит Господня воля, и оттого непоколебимо в себе уверенного, и все еще думала, что шутит, а у остальных тем более сохранялось впечатление, что она их разыгрывает. И расплывусь. И вены вылезут. И помру потом, как и вы все, кстати, а вот они останутся. И хозяйство, между прочим, чтоб еще на правнуков хватило.

 Хорошо, но с чего ты взяла, что он один?

Вика прыснула, а Оксана гордо ответствовала все тем же, лишенным малейшего намека на сомнения тоном:

 Только такой идиот, как все мужики, может задать такой вопрос: это ж и так видно!

Даа, вот, вроде бы, и мелочь, а нетнет, да вспомнишь. Чемто задел его заполошный визит малознакомых, случайных, по сути, гостей: чужие, они, ИЛИ ПОДОБНЫЕ ИМ, оказались нужны ему. Для дела. Не говоря уж… А!

Заметно стемнело, и наступила пора сворачивать домой, когда за пазухой едва заметно зазвенело, и он, оторванный от воспоминаний, досадливо поморщился и достал "Комбат". Кто бы там ни связывался, а только обязан был сообразить, что беспокоить его сейчас не стоит. А уж если позвонили, то и впрямь чтото из ряда вон…

 Хозяин, голос Сережималенького показался ему растерянным, тут к вам приехали. Говорит, что знакомая.

И сердце, будто почуяв, гулко ухнуло в груди, и не вот успокоилось.

Он стоял, держа на отлете и, вроде бы, не зная, куда деть свои страшные руки, и смотрел, и не сразу услышал, что она говорит:

 … И ведь понимаю, что глупость, а сама ничего с собой поделать не могу: все время волнуюсь, как вы тут один? Все из рук валится, места себе не нахожу… Поверите ли, как и не жила все эти месяцы…

Он снова слушал и не слышал, потому что на самом деле не так уж и важно было, что именно она говорит. Важно, как смотрит, и еще то, что он вообще может ее слышать. И это было правильно, а удивляло, наоборот, то, что он не понимал этого раньше. Как же так? Ведь все на самом деле так просто!

Люди вообще удивительно глупы и только потом, самыми, что ни на есть, извилистыми путями доходит до них то, что было ясно с самого начала. Загадка, но иначе никак.

XXI

 Неет, задумчиво проговорил, раскуривая свою знаменитую трубку, Островитянин, какой там отпуск! О нем ни слуху, ни духу вот уже почти полтора месяца. Не появляется на TV. Не произносит речей, напоминающих монолог вампира, продолжающего обед. Никого не целует трехкратным глубоким поцелуем. Даже в прессе почти не упоминается, одно только опубликованное в "Правде" приветствие участникам Пятой Международной Конференции коммунистических и рабочих партий, а это, сами понимаете…

 Так вы думаете…

 Практически не сомневаюсь. Он, разумеется, всем удобен. Все Политбюро, вполне искренне! хочет, чтобы он находился на своем месте как можно дольше, и сделает все, чтобы он и впредь сохранял видимость жизни. Но всетаки до определенного предела! Понимаете? Если возникнет реальная возможность его смерти, все поневоле начнут задумываться о своей судьбе при таком повороте событий. Потому что реальных претендентов трое, и важно поставить на фаворита прежде, чем начнется фактический дележ власти. Однажды начавшись, этот процесс уже НЕ МОЖЕТ быть остановлен, образуется своего рода воронка поступков, погружаясь в которую все глубже, участники испытывают все меньше необходимости в том, чтобы дряхлое… местоимение продолжало занимать место. Более того, это становится и нежелательным, и даже небезопасным для каждого в отдельности. Так что очень скоро мы с вами будем свидетелями интереснейшей корриды, и мне до смерти любопытно, как они обставят событие на этот раз. Рискну дать волю фантазии и предположу, что на этот раз, ничего толком не говоря, по всем каналам радио и тиви будут круглые сутки крутить классику. Скорее всего, навязшее в зубах у всего мира "Лебединое Озеро". Чем до поноса напугают страну, которая не будет знать, чего ожидать, но традиционно не будет ждать ничего хорошего. Приход энергичного и умного лидера в умирающий социум только ускорит крах, приход даже точно такого же неизбежно нарушит сложившееся неустойчивое равновесие и опятьтаки вызовет крах. Потом… Впрочем посмотрим. Давать воображению слишком большую волю тоже не следует.

 К вам это замечание не относится, сэр. Ваше воображение точный и безошибочный инструмент.

 Вы бессовестно льстите мне, Гаральд.

На трибуну Десятой Партконференции Балабост взлетел, как птичка. Как легкий мотылек, по естественным причинам даже и понятия не имеющий, что такое артрит, радикулит, повышенное давление и хроническая сердечная недостаточность. Сердце, с которым чтото там сделали, билось ровно и мощно, НИКАК не давая о себе знать. От былого брюха остались жалкие воспоминания, да и они остались по личной просьбе пациента, для сохранения известной представительности. Суставы гнулись, как в далекой довоенное юности, даже честно заработанный на фронте радикулит не давал о себе знать ни болями, ни хрустом. Чистенькие и эластичные, как у здоровенького младенца, сосуды пропускали вдоволь крови в самые отдаленные уголки хорошо пожившего организма, и поэтому казалось, что и голову к этому организму приставили совсемсовсем новую, без тяжести в затылке, звона в ушах, головокружений и болей в виске. Неутомимую, внимательную, памятливую. Умнуюумную. Это, понятно, так только казалось по контрасту, потому что нервные клетки всетаки не восстанавливаются, но доля истины всетаки была. Со времен капитального ремонта Веры Михайловны провинциальными эскулапами соответствующие технологии продвинулись далеко, да и возможности у тех, кто ремонтировал генсека, были побольше. Впрочем, справедливости ради необходимо заметить, что провинциальные эскулапы тоже не теряли времени даром…

Полный набор зубов, капельку, для правдоподобия, неправильных и способных без ущерба перекусить гвоздь, заменил все и всяческие протезы, существенно исправив дикцию, которая в последнее время, если честно, прихрамывала. Но больше всего, он поймал себя на этой мысли, доставляло удовольствие то, что ему привели в полнейший армейский порядок предстательную железу, и поэтому исчезла необходимость в хитроумных устройствах, без которых чтение многочасовых докладов в прежние времена было, разумеется, совершенно невозможным. Вот так вот всегда, по неизвестной причине больше всего радует или огорчает сущая, по сравнению со всем прочим, ерунда. Даже физиономия, которую както там подтянули, выглядела вроде как и помолодевшей на десять лет, а вроде и такой же, одновременно. В общем, истинный шедевр художников из "девятки", а, может быть, и не из "девятки", кто ж его знает, кого использовал "в темную" Дмитрий Филиппович, единственный из сподвижников, с самого начала знавший и общую цель, и все подробности медицинской стратагемы, которая секретилась куда больше любых военных тайн. От ВСЕХ секретилась. В том числе от "девятки", может быть, в первую очередь от "девятки". Юра, разумеется, был очень недоволен и высказал немало горького. Как бы их с Дмитрием соперничество, да не достигло размеров, которые уже прямо вредили бы делу, не перешло бы в войну на взаимное уничтожение… Надо его будет при случае… поддержать, ободрить, что ли?

Это было его первое появление на публике после долгого перерыва, более того, появление перед аудиторией, прямотаки перенасыщенной, как бывает перенасыщенный раствор, всяческими слухами о причинах его долгого отсутствия. Слухами как вполне благонамеренными, так и вполне, как это обычно бывает, чудовищными, но НИКТО из присутствующих не имел точных данных об истинном положении вещей. А ведь тут есть люди информированные оччень серьезно и обладающие солидными возможностями к добыванию истины.

Он сознательно не светился на людях до этого выступления, и не прогадал, и в полной мере добился того эффекта, на который рассчитывал: когда он энергичной, раскованной походкой приблизился к трибуне и взлетел на нее легким мотыльком, по естественным причинам не имеющим понятия об артрите, радикулите, артериальной гипертонии, хронической сердечной недостаточности, и аденоме простаты! зал загудел гигантским пчелиным ульем. А когда он обвел ряды сидящих живым, полным сдержанного юмора взглядом, вышеуказанные ряды, привыкшие к его подагрической, заизвесткованной малоподвижности, издали чтото вроде неимоверно низкого, утробного "Ооох!".

Гул и высоковольтное гудение в зале не вот еще прекратились, и он осадил аккомпанемент при помощи паузы, сопровождаемой соответствующим взглядом поверх очков, с простыми стеклами, потому что он не нуждался в коррекции и сохранил очки исключительно с целью сохранения не облика даже, но преемственности облика. Гул почти немедленно стих, он привычно откашлялся и начал:

 Дорогие товарищи!

Филипп Рид, начальник Департамента "R" достал из ящика засушенную белую гвоздику и протянул ее через стол Майклу Спенсеру.

 Знаете, что это такое?

 Какойто гербарий, сэр?

Сегодня шеф был както ускользающесерьезен, так, что не возникало случая встретиться с ним взглядом, официален. Нечитаем, а это было и непривычно, и неприятно, и вызывало смутные опасения. Он кивнул.

 Гербарий. Адмирал Ллойд собрал его на собственном флагмане во время "Тим Спирит" этого года. И бережно сохранил в своей неразлучной библии, которую мама подарила ему на выпуск. Его почемуто страшно интересовало, что мы скажем по этому поводу.

Обычная лучезарная улыбка Спенсера на этот раз выглядела несколько… передержанной. В том смысле, что могла бы длиться и не столь долго. Он искренне не понимал, о чем идет речь, и одно только это обстоятельство смело можно было считать исключительным. Тем более, что начальство как будто бы забыло о нем, глубоко задумавшись о своем, сокровенном: Майк уж совсем было собрался пошевелиться, дабы напомнить ему о своем существовании, когда Рид, глубоко вздохнув, продолжил:

 Это до некоторой степени связано с тем, помните? заключением, которое вы выдали по поводу "Файерфокса"…

 Сэр, я, безусловно, затребую экспертизу от специалистов, но буду страшно удивлен, если их мнение не совпадет с моим: это какойто конструктивный урод. Эта машина попросту не может скольконибудь прилично летать. Это противоречит всем законам природы, конструирования, а, главное, законам хорошего вкуса и нравственности.

 Однако данные от наших источников в России свидетельствуют о какихто совершенно фантастических характеристиках нового "универсала" русских.

 Им скормили дезу, сэр. Или они работают под контролем и кормят дезой вас. Мы в свое время с успехом обтяпывали подобные дела: чего стоит история с КВО "Трайдент", или с атомными линкорами, или…

 Помню. Но на чем, помимо внешнего облика, основана подобная уверенность?

 Попавшие в наши руки, да, благодаря счастливой случайности, но всетаки, образцы новейшего их вооружения говорят об отставании на целую техническую эпоху. Да, проявленная их конструкторами изобретательность, их способность обойтись почти ничем поражает. Да, каждый образец, прямотаки состоит из потрясающих технических фокусов. Но именно фокусов, не более, и построить самолет, в какойто мере сопоставимый с "F 15" они попросту не могут. Так же, как, к примеру, какиенибудь бирманцы, или мы но двадцать пять лет тому назад. У них для этого нет целых отраслей промышленности. Они не способны даже его спроектировать и рассчитать. Потому что не на чем.

 Если бы вы только знали, сколько раз я слыхал подобные заключения о том, чего могут, а чего не могут русские. Причем их произносили совершенно уверенным тоном, не имея ни тени сомнения, а потом…

 Простите, сэр, но сколько раз делались ошибочные заключения в этом плане, я знаю. А то, чего не знаю, право же, не заслуживает упоминания. Знать историю ошибочных заключений по России и делать выводы о причине этих ошибок, входит в мои профессиональные обязанности. И, если вам интересно мое мнение, причина ошибок во всех случаях была, в общем, одна и та же. Аналитик, каким бы квалифицированным он ни был, думал, как западный человек, а с позиций нашего способа мышления многие действия большевиков выглядят совершенно лишенными логики, а оттого непредсказуемыми. Соответственно, наши специалисты подходили к анализу, как принято подходить к анализу сложных систем, основополагающие принципы которых неизвестны заведомо: пытаясь найти некие эмпирические закономерности в случившемся. А логика в действиях большевиков, пусть больная и извращенная, неизменно присутствует. И в системе этой логики все происходящее, вполне логично, понятно, ожидаемо. Понятно и предсказуемо даже для последней домохозяйки в России, но кажется совершенно непостижимым даже для самых образованных профессионалов по эту сторону Занавеса.

 Консультации эмигрантов? Было. Никакого особого эффекта мы не получили.

 И не могли получить, сэр. Разве что поставить такого эмигранта на уровень принятия ответственных решений, не ниже вашего, Фил. По известным причинам это для нас неприемлемо.

 А вы? Исключение из правила?

 Очень просто, сэр. Математика последнего столетия выяснила, что логика не одна, что существует множество вполне равноценных и справедливых в своей области логик. Созданы также стандартные способы для перехода от одной системы к другой. Именно таким образом поступаю и я, сэр. Вы не поверите, но это все равно, что надеть волшебные очки: в тот же миг запутанная, до невидимости смутная картина жизни Советов становится ясной, понятной и единственновозможной. По какойто причине тяжелее даются обратные переходы, и некоторое время после этого периодически ловишь себя на желании растопить льды Арктики, для удобства управления согнать всех в лагеря, или отменить деньги, или…

 Ну вас к черту, Майк. Никак не привыкну к вашей манере нести чушь с серьезнейшим видом… Это и есть знаменитый английский юмор?

 Если считать по отцу, то, с вашего позволения, валлийский, сэр. Но как по вашему мнению, с какой стати они покрасили этого уродца в яркокрасный цвет? Чтобы привлечь наше внимание или исключительно для того, чтобы мы поломали головы? Конвульсия среди прочих конвульсивных действий, сэр. Нам известны случаи, когда вокруг какойто модели поднималась привлекающая внимание возня. Модели, обратите внимание, сэр! вполне реальной. Весьма правдоподобной с точки зрения возможности принятия на вооружение. Настолько, что противоположная сторона не могла не отреагировать, не начать выяснять, не приступить к контрмерам, а в результате в серию шло нечто совершенно другое. Не в этом, палец Островитянина ткнул в экран, на котором дрожало "замороженное" видеоизображение Красного Головастика, случае, сэр. Здесь топорная, грубая бутафория выпирает буквально каждой деталью. Они с хитрым видом валяют дурака, потому что ничего другого им просто не остается.

 Так и летают? Поинтересовался Балабост, глядя на собеседника поверх очков. И ничего нельзя сделать?

 Они разгоняются за пределами воздушного пространства СССР, на трех скоростях звука "чиркают" по краю, не забираясь особенно далеко, и снова уходят за пределы нашего пространства. Красноярский радар далеко, он прикрывает Западную Сибирь и Урал. Строить чтото подобное в Оймяконе, так не много ли чести, ежели в ответ на случайное хамство? Вешать на постоянное дежурство КПВБ "Ромашка" значит собственными руками отдать им такие сведения, о которых они могли только мечтать…

 Это гнилые разговоры, Генеральный грозно насупил свои знаменитые на весь мир брови, а если они с бомбой пожалуют?

 Да что вы! Там, конечно, есть коечто, но всетаки не настолько, чтобы жертвовать внезапностью… Совершенно исключено.

 Ну, раз ты говоришь… Но острастку дать надо бы!

 Острастку надо бы.

 А есть чем?

 Чем как раз появилось, но только вот секреетно все.

 Секретность секретностью, а хамство терпеть тоже нельзя. А то окончательно обнаглеют. По носу хорошо бы щелкнуть.

 По носу хорошо бы. Исключительно для их же собственного блага.

 Исключительно для. А то однажды вот так зарвутся, по глупости, и щелчком дело не кончится. А как щелкатьто будем?

 Леониид Касьянович! Вы же фронтовик. Если не знаешь, как сделать, нужно подозвать сержанта и приказать, чтоб сделал. И его дело как он будет выполнять боевой приказ, а наше дело проконтролировать и вздрючить, если что не так. Как раз для таких вещей и созданы подчиненные.

 А в данном случае мы того сержанта по выполнении накажем.

 О! И еще как роскошно! Ему все награжденные позавидуют.

 Это вы так думаете, товарищ Седьмак, что окончательное решение о серийном производстве уже принято. Вам ктото сказал об этом официально? Нет? Вот видите!

 Да у нас уже производство готово на семьдесят процентов! Что вы говорите такое?

Авиаконструктор испытывал ужас, сравнимый с тем, который посещает нас в кошмарном сне, когда бедная заблудившаяся душа спящего оказывается один на один с опасностью, которую нельзя отвратить и невозможно бороться. Сердце давило, как тогда, перед инфарктом.

 У нас были свои причины создать такие условия, чтобы работы вашего КБ и КБ Миграяна шли совершенно независимо, без всякого обмена информацией, которую мы сочли… излишней. Так что вы только думаете, что в курсе всех их достижений. А это не так. Так что решение только будет принято в зависимости от результатов последнего испытания. Того, о котором я вам говорил.

 В чем оно состоит, устало проговорил Седьмак, украдкой сунув под язык горошину нитроглицерина, мне сообщат? Или это тоже… секретно?

 Это не секретно. Лучшее изделие "Т 10.7"…

 Там нет лучших, огрызнулся Седьмак, они СОВЕРШЕННО одинаковые…

 Тогда одно из совершенно одинаковых, но с лучшим пилотом, перегоняется в Приморский край. Полет будет протекать в беспосадочном режиме с необходимым числом дозаправок в воздухе и закончится ночной посадкой на аэродроме, который будет указан дополнительно. Ваши специалисты, которые будут дожидаться в пункте прибытия, приведут его в порядок, чтобы он находился в полной боевой готовности: время от остановки двигателя и до полной готовности самолета к новому вылету тоже пойдет в зачет при принятии окончательного решения. После этого машине с экипажем предстоит выполнение реального боевого задания. Аналогичную программу выполнит предсерийная машина другой фирмы. Что касается лично вас, вы отдаете необходимые распоряжения, передаете дела заместителю и с завтрашнего дня отбываете для прохождения планового лечения. Это приказ, который не подлежит обсуждению.

Полдень застал Автандила Мачавариани в практически пустом зале ресторана "Приморье". Негоциант с видом глубокой задумчивости допивал бутылку "Макузани", третью по счету и последнюю на данный момент, а выражение лица имел несколько ошарашенное. В этом необычном и, до некоторой степени, ложном положении застал его старый знакомец, бригадир грузчиков, который к имени Степан имел фамилию Кундера, но Бандерой его давнымдавно не называли даже и за глаза: боялись. Он был личностью известной, авторитетной и зажиточной, а одинокое винопитие жизнерадостного Автандила поразило его в самое сердце:

 Прицееп! Ты чего это тут?

Удивление его можно понять: в это время дня Мачавариани мог находиться на рынке, только на рынке и, в принципе, нигде, кроме рынка, а то, что он вместо этого пребывал в кабаке и пил "Макузани", обозначало, что случилось нечто совершенно сверхъестественное. Поняв, что приглашения сесть нынче не дождешься, Кундера сел без приглашения, и только тогда грузин поднял на него безумный взгляд воспаленных глаз и пролепетал:

 Тут, панимаишь, таакое дэло паалучилос…

А случилось то, что накануне утром на Новом Рынке появились два неожиданных покупателя. Они не глядели товар, не приценивались, а двинулись прямым ходом к цветочному ряду, в третью секцию, в его сторону. К нему. В каждом отдельно взятом природном, в каждом социальном организме непременно есть свои Основные. Ведущая форма жизни. Те, для кого существует и вокруг кого вращается все остальное, весь причудливый и пестрый хоровод жизненных или человеческих типов. Когда по саванне валит темная туча слоновьего стада, всякая мелочь без страха, но со всем уважением спешит убраться с его пути. Когда в неизвестно каком, но вполне реальном радиусе появляется Белая Смерть, в просторечии именуемая кархарадоном, Полярной, или же Большой Белой, рифы пустеют. Когда в городе, возникшем вокруг шахт и ради шахт, подвыпившие после смены шахтеры немножечко шумят и слегка нарушают порядок, милиция смотрит в другую сторону, а шпана спешит от греха подальше в ближайший закоулок. В этом городе такой формой жизни были, естественно, они: два кавторанга в безупречно сидящей выходной форме направлялись к нему, и тут не имело никакого значения, что его дневной доход был вполне сопоставим с их месячным жалованием.

 Скажика, уважаемый, тот, что пониже, небрежно козырнул, обращаясь, в том стиле, в котором, наверное, козырнул бы известного рода девице, собираясь ее снять, ты и вправду любой заказ по цветам можешь, или мы ошиблись адресом?

 Только скажите! Только скажите, што жилаит славный Тыхоакианский флот, и эта будит! Каагда скажитэ и сколко скажитэ! Пожялуста! Дэн раждэния? Юбылэй? Свадба?

 На могилку бы, любезно ответил тот, что повыше, лучшим друзьям.

Автандил в таком темпе переключил выражение предельной любезности на вид предельной скорби, что на какоето мгновение его энергичная физиономия сложилась в гримасу совершенно неописуемую, а первый с нехорошей улыбкой добавил:

 На братскую такую. Чтоб пара полков со всем комфортом.

 О! Балшой заказ! Сколко букэтов? Вэнки брат будим?

 Нам, понимаешь, тонны четыре по весу, а на букеты ты уж, будь добр, сам пересчитай. А венки… Как с венками будем, Николай Захарыч? Спутник его неопределенно пожал плечами. Венки, пожалуй, отставить: как надо все равно не сделаете… Поспеешь к завтрему? Чтоб в шесть, как вымпел?

 Понял. Глаза предводителя регионального объединения кавказских торговцев цветами сделались круглыми. Всо брошу, сдэлаю, што могу. Нэт, он медленно покачал головой, болше, чем могу. А…

 Ты про оплату? Интересуешься, чем может заплатить Тихоокеанский Флот? Не волнуйся и слушай сюда: мы все понимаем, так что бумажками будет только полкуска.

 А, торговец облизал вдруг пересохшие губы, осталное чэм?

 Есть такой остров Итуруп, а на острове пост наблюдательный. А кроме поста люди живут, землю ковыряют… Поковыряют, соскучаются и на Большую Землю, и никто им не мешает, наоборот, флот оберегает их мирный труд. За это они испытывают естественную благодарность…

 Ты, Валентин Дмитрич, много не звезди. Ты короче.

 Можно и короче. Рений. Двести грамм чистоганом. Дело спешное, не то сроду бы не предложили столько…

И, глядя в растерянную физиономию цветочника, добавил:

 Не сообразишь? Проконсультируйся, тебе дохоодчиво объяснят, что уж на этот раз ты точно не продешевил. И насколько не продешевил.

 Но смотри, поднял кверху палец второй, чтоб все было по высшему разряду! По самому высшему, без малейшего жлобства, как на похороны любимой тещи.

… Он выгреб все маломальски подходящее из своих запасов, ободрал до черного волоса подручных и свойственников, но требуемого, чтоб был первосортный, товара все равно оказалось мало. До боли мало. Еще меньше было времени. Дело в том, что он проконсультировался по поводу двухсот граммов рения. Родственник из Тбилиси всеоо ему объяснил. Что малая толика рения на поверхности делает куда как более надежными контакты сильноточной и компактной электротехники, что стало особенно актуальным после введения в широкую практику высокотемпературной сверхпроводимости, и проблема стойкости контактов стала во главу угла. Что мосы (Какие такие мосы, почему не знаешь? Рассказывать долго, дорогой. Хорошая вещь.), имеющие в своем составе рений, позволяют в десять раз ускорить дегидрогенизацию метанола (Специально говорю, чтоб непонятно было? Что ты, дорогой! Подругому никак не назовешь, одно скажу: самая главная химическая реакция.) при изготовлении любых изделий из углерода. И нужното для этого рения совсемсовсем капельку. А еще родственник похвалил его за то, что обратился именно к родственнику, поскольку, если узнают посторонние, то соблазн может оказаться слишком большим, и его в лучшем случае просто ограбят. А в благодарность за консультацию он рассчитывает, что будет первым покупателем. Именно после этих слов он твердо решил, что продавать рений попросту не будет, а найдет способ применить его по прямому назначению. Но цветов не было, и он начал было отчаиваться, но слухом полнится земля и скоро его отыскал некто Сева, бывший чемто вроде грузчика в мясном павильоне: за бутылку он дал один адресок и, в меру возможностей присущей ему на девяносто процентов матерной лексики, внес ясность в основные обстоятельства.

Цветничок скромного пенсионера если и уступал плантациям Цветоводческого хозяйства Љ4 в городе Москве по размерам, то уж по разнообразию растительности смело мог составить ему конкуренцию. Помимо деловой хватки и хорошего знания дела, тут явно присутствовал и безупречный вкус: Автандил, будучи профессионалом и обладая богатым специфическим опытом, понимал такие вещи с лету. Дальше начались непредвиденные осложнения носившие, по преимуществу, характер психологический: и не то, чтобы дедулька не хотел продать цветы, простонапросто у него напрочь выбивало, как выбивает предохранители, всяческое понимание, когда речь заходила о том, чтобы продать все. Все астры хризантемовидные "Белая Ночь" колера "белый с сиреневым подцветом". Все хризантемы "Зимушка" колера "снежнобелый". Особенных глубин непонимание достигло, когда речь зашла о главной дедовой гордости: всех ирисах "Привет Приморья". Ирисы были и впрямь замечательные, густосиние с седым мазком, необычайно благородных, сдержанных и печальных тонов, а главное, что было их у деда видимоневидимо.

 Дак ить, говорил дед, скребя небритый подбородок, ежели бы, к примеру, все скосить, так ведь одна срамота останется… Голизна одна…

 Дэдушка, сложив щепотью пальцы обоих рук, в который раз повторял Автандил, я ж тебе за цветы хорошие дэньги даю. На рынке нэ торчать, нэ мерзнуть. Нэ упаковыват. Всо прадаешь, сразу, и дэнэг болше, чем выручишь… Ныкогда, он поцокал языком, нэ дал бы столко, толко во как, он перечеркнул мохнатое горло ребром ладони, нада, быстра…

Дед в очередной раз соглашался, но потом перед его мысленным взором снова и снова вставала картина нестерпимо уродливого в своей наготе, разоренного, опустошенного цветника, и все начиналось по новой. В его склеротической голове явно не умещалось больше одной мысли сразу, а кроме того кавказец со своими резонами не сообразил сразу, что собеседника его может вовсе не вдохновлять перспектива НЕ торговать на рынке: в самом деле, если избавиться от всех забот сразу, то с тем же успехом можно ж и вовсе не жить. По завершении десятка циклов, озверев вконец, Автандил взялтаки деда, пообещав ему, помимо денег, десяток перечисленных старым чертом сортов орхидей в клубнях, слово он держал, и пенсионеру это было отлично известно. Ударив по рукам, хозяин некоторое время наблюдал за тем, как сноровисто опустошают его цветник темпераментные брюнеты с горбатыми носами, но потом его сердце не выдержало и, махнув рукой, он сердито скрылся в доме.

Если только позволяли обстоятельства, адмирал Ллойд непременно старался пронаблюдать за посадкой "крыла" на палубу флагмана, вот так, по старинке, стоя на палубе возле самого "острова", прикрывшись рукой если не от солнца, то от нестерпимоясного неба, и чуть прищурившись. Помимо всего прочего, привычка эта шла на пользу делу, поскольку явно дисциплинировала пилотов, заставляя их быть "и еще более" тщательными при посадке, а палубную команду выполнять взлетнопосадочные операции не то, что сноровисто, а прямотаки молодцевато, лихо, с особым размашистым шиком классных профессионалов. В этот день все обстояло особенно благополучно, и на палубу, виртуозно зацепив трос не какогото там, а именно третьего финишера, уже опустился последний "томкет".

 Э, э, кто это, что за черт, куда?!!

Впоследствии адмирал так и не выяснил, произносил ли ктонибудь в действительности эти заполошные, но удивительно точно отражающие суть момента слова, или же они какимто образом сами собой родились из сути ситуации, как мыши в грязном белье, потому что в этот чувствительный момент, когда все аппараты благополучно вернулись, и осталось только откатить поближе к подъемникам последний из них, да обработать остатние несколько машин, и вотвот начнет спадать в высшей степени организованная горячка посадочных операций, в этот интимный миг появился ОН. Разумеется, это было не так, но только буквально всем, находившимся в тот момент на палубе "Т. Джефферсона" впоследствии вспоминалось, что он налетел бесшумно. Он скользил, как по невидимым рельсам, накатанным в этот день десятками "томкетов" и "интрудеров", но, в отличие от них, по мере приближения начал кабрировать. Острый, хищно приподнятый, как голова разъяренной кобры с раздутым капюшоном, нос неизвестного самолета задирался все выше, так, что последние десятки метров, отделявших его от среза кормы, он проскользил, буквально стоя на хвосте, а ближе к середине корабля завалился и еще больше, так, что его шиферносерое брюхо образовало с палубой авианосца тупой угол, на какойто бредовый миг зависнув в неустойчивом равновесии в какихто шестидесяти метрах над палубой, над "томкетом", который еще не успели откатить, над застывшими в мгновенном потрясении людьми на палубе.

Для Ричарда Ллойда, и не для него одного, время вдруг разом замедлило бег, сделав считанные мгновения долгимидолгими. Поистине достойно удивления, сколько мельчайших подробностей успевает воспринять и зафиксировать мозг, когда бывает вот так, и мгновения растягиваются, как растягивается липкими сосульками тягучий мед. Еще на подлете к гигантскому кораблю неизвестная машина распахнула черный провал люка, а когда, зависнув в противоестественной стойке на хвосте, она затормозилась, оттуда, как внутренности из вспоротого рыбьего брюха, тяжелым водопадом вывалилась, выплеснулась на палубу перепутанная в множестве клубков, струистая темная масса и разлилась широким, упругим потоком во всю ширь плавучего аэродрома, до самого носа. Еще до этого, глядя в черную пустоту раззявленного люка, когда до глубины души, до самых кончиков нервов пронизало чувство абсолютной беззащитности перед лицом чужой недоброй воли, как у распятого на пыточном столе, как у насекомого, приколотого булавочкой к картонке, адмирал закрыл глаза, ожидая, как прямо сейчас перед ним с грохотом взметнется до неба стена дымного пламени, и он перестанет быть, но глаза закрывались медленномедленно, мгновение ока все длилось и длилось, а самолет все продолжал тяжеловесно зависать над кораблем. Так, что он успел разглядеть и совершенно гладкую, без малейшего следа видимых швов обшивку, острые, треугольные плавники по сторонам хищной острой морды, особый, змеиный изгиб фюзеляжа и черные, круглые дыры сопел, как два пушечных жерла, как две пустых глазницы гигантского черепа, глядящих прямо в его лицо.

Миг длился и длился, но все на свете имеет свой конец, закончился, наконец, и он. Огромный самолет медленно, до отвратительности поживому шевельнул острыми плавниками, сопла чутьчуть повернулись, разом полыхнув голубоватобелым от страшных температур, с металлическим, платиновым оттенком огнем, хвост самолета подался чуть вперед, доведя угол, под которым висела машина, градусов до восьмидесяти. В следующий миг аппарат рванулся в небо почти вертикально, как ракета.

И сразу же поток, продолжавший плавно растекаться по палубе, превратился в стремительный вихрь подхваченных выхлопом, сохранивших инерцию падения цветов, и стало слышно, как свистит турбина находящегося на прежнем месте "томкета" с пилотом, что глазел в небо, совершенно невероятным манером вывернув шею. К самым ногам адмирала, прогибаясь, бесшумно подкатился немудрященький веночек из незнакомых ему широких ворсистых листьев и белых кистеобразных соцветий, любовно, но без особого умения сплетенный какимто матросикомпервогодком.

Командир корабля, неизвестнокогда возникший за спиной адмирала Брайан Макнилли, наклонившись мимо ног адмирала, поднял пару рухнувших с неба цветков: белую гвоздику и еще какойто, изящный, тонко вырезанный, темносиний с траурным седым мазком, похожий на экзотического мотылька, печальный и до невыносимости изысканный. Задумчиво рассмотрев дар небес, Макнилли протянул цветы начальству, както поособому почтительным тоном осведомившись:

 Арлингтон, сэр?

К счастью, помимо людей с их неизбывным субъективизмом, за происходившим в этот прекрасный день наблюдала бесстрастная техника. Более того, помимо обычных автоматических камер, происшедшее зафиксировал представитель киностудии министерства Обороны, некто Колонетти.

 Адмирал Ллойд считает, что цветочки адресованы не только ему и даже в первую очередь не ему. Рид говорил тихо, монотонно, с полузакрытыми, как будто в предельном утомлении глазами. Он имеет смелость утверждать, что, будь у неизвестного летуна чтонибудь посущественнее цветов и дурные намерения, мы в два счета имели бы, вместо цветов на могилу, могилу просто одну на всех, находившихся в тот момент на флагманском авианосце. Специалисты, смотревшие ту же ленту, которую вы видели только что, утверждают, что у нас нет ничего, даже отдаленно сравнимого с новой многофункциональной машиной, и даже поверхностный анализ говорит, что конструкция содержит как минимум четыре принципиальных новшества. А это значит, что и новые технологии. Со всеми вытекающими. А что это значит еще, Майк?

 Сэр! Машина буквально ничем не напоминает каракатицу, которую вы показывали мне тогда, и…

 Это значит, прежним тихим голосом, только что приподняв глаза, проговорил Рид, что вы тупая задница, Майк. И не стоите даже того кофе, который вылакали у нас за все эти годы. Недостаток всех гениев состоит в том, что их ошибки, в отличие от ошибок простых смертных, оказываются слишком дорогостоящими. Катастрофическими. Ваша концепция была слишком хорошей, и оттого мы слишком долго находились в ее плену, не желая видеть противоречащих ей фактов.

XXII

Сухенький старичок, и на людяхто показывался исключительно в черном костюме консервативного покроя, обыкновенно вообще не смотрел телевизор, поскольку в принципе не одобрял нынешних порядков. Но чтото, какоето особое чутье у него, без сомненья, было, иначе, начав с самого низа, просто не станешь к пятидесяти годам одним из богатейших людей мира, так что он тоже видел сенсационное выступления Генерального Секретаря. Неотрывно, чтобы не упустить ни единой мелочи, глядя в экран, позвонил в колокольчик.

 Рашид, сказал он слугепакистанцу, пусть достанут запись. Пусть выяснят, он ли это на самом деле, или же какойто клоун. Точно выяснят. Ты понял меня? Пусть сделают без огласки, а с докладом прямо ко мне.

Нельзя сказать, чтобы сам он особенно сомневался в подлинности докладчика, хотя бы потому, что был знаком с ним лично, но дело выходило таково, что ошибки должны быть исключены. Совершенно. Не должно быть ошибок, потому что, если человек на экране действительно он, то, значит, Генеральный Секретарь получилтаки то, что, по общему мнению, не купишь ни за какие деньги. Существование вещей, которые нельзя купить, раздражало, поскольку мешало приобрести законченный вид его собственной картине мира, той, которую он выстрадал всем опытом своей долгой жизни. Но факт налицо, и значит прав именно он, а общее мнение всетаки ошибается, поскольку, если товар существует вообще, то и купить его можно, и вопрос только в цене. Как бы она ни была велика, дело в принципе: того, чего нельзя купить, всетаки не существует, и его глубочайшее убеждение в том, что продаваться должно все, наконец, нашло окончательное подтверждение. Картина мира приобрела законченный вид, который и не снился былым философам, кем бы они ни были. Куда им.

 Дмитрий Геннадьевич, в голосе Гельветова слышалось этакое ленивое любопытство, так и не расскажете, что затеваете?

 Зачем, чуть протяжно ответил Горяев, глядя, этак, чуть в сторону, сами все увидите. Иначе неинтересно будет.

 А так, значит, интересно?

 С этим как раз все в порядке. Мноого интересного увидите…

Безусловно, что умение скрывать свои чувства есть профессиональное качество для всякого разведчика, и нельзя сказать, чтобы Гаряев был недостаточно профессионален. Но всетаки, при любом даже профессионализме, натуру не спрячешь, а генераллейтенант, безусловно, был страстной натурой. Кроме того, Гельветов за все эти годы мноого почерпнул по части практического человековедения, это помимо врожденных способностей и того обстоятельства, что знал он Гаряева вот уже… Госсподи боже, столько не живут. Короче, он видел, что "безопасник" не то, что обеспокоен, а прямотаки пребывает в состоянии тихой паники. Самое паршивое, между прочим, состояние, самое подходящее для того, чтобы наделать какихнибудь глупостей. Как правило совсем уж из ряду вон… "Вот и умный же мужик, размышлял Гельветов, искоса глядя на озабоченного Гаряева, вообще классные мозги, с ходу суть любого дела секут, а вот характер, как видно, того… Слабоват для такого рода деятельности. Нынешняя фарамакология слишком нервное дело для таких вот тонких натур. Если бы еще он был убежден в святости дела, которому он служит… которому все они служат… Но он не убежден". Вслух же осведомился:

 С этим в порядке. А с чем НЕ в порядке?

 Увидите, увидите! Всео увидите! Без изъятья.

 Вы, сказал Керст, слишком большой интриган даже для кагэбэшника. Мы, между прочим, вполне можем обойтись без ваших фокусов. В чем бы они ни заключались.

В последние годдва он неожиданно сделал головокружительную карьеру на почве научнотехнической политики НПО "Симплекс" на местах, как именовались предприятия, использовавшие методы и изделия объединения, исподволь пробился в первые лица, и почемуто относился к Гаряеву не то что без страха, а и вообще без малейшего почтения. Тут вообще существовал своего рода парадокс: Петр Карлович уважал Гельветова, побаивался его и уж, во всяком случае, не позволял себе по отношению к Генеральному ни малейшей фамильярности, Гельветов чувствовал себя както на равных с Гаряевым, и тот, случалось, поднимал на него голос, зато Керст относился к Гаряеву чуть ли ни с пренебрежением, и тот пасовал перед ним и перед его хладнокровной, интеллигентной бестактностью.

 А это уж мне решать, без чего вы можете вы обойтись, а без чего нет!

Керст уставился на него своими светлыми, наглыми глазами, напевая: "Сколько лесу и веры пааваленоо…" и протянул:

 Да нуу? Не слишком ли много задора на текущий момент, товарищ генераллейтенант? Если не сказать экзальтации?

 Ничегоо, Гаряев обдал его мимолетным взглядом, явно не желая вступать в перепалку, посмотрим еще на вашу невозмутимость. Будет случай, прямо сегодня!

И, отвернувшись заорал кудато в сторону, где работяги продолжали грохотать какимито громоздкими предметами:

 Долго еще вошкаться будете?! Скорей!!!

Выставка, которую так долго готовил и так стремительно организовал генераллейтенант Гаряев, и впрямь производила ошеломляющее впечатление. На тех, кто понимает, конечно. Тут понимали. Тут вообще была самая благодарная аудитория из всех возможных, поскольку не было непонимающих или даже недопонимающих. Эти посетители, почти вся "головка" "Симплекса" и смежных предприятий, все те, кто были в курсе, оценили и прониклись сразу. Мрачно воодушевленный Гаряев превзошел самого себя в качестве гида и вообще был в ударе. Иное дело, что вдохновение это было сродни вдохновению убежденного камикадзе, непосредственно занятого своим нелегким делом.

 На этом стенде вы можете увидеть преимущественно высокотехнологическую продукцию. Вот это, к примеру, ЭХГ мощностью в семьсот киловатт, работает, как положено, на метаноле, а найден на усадьбе колхозника Трофимова, в селе Борисово на территории Кировской области. Приусадебный участочек там на гектар, и без такой полезной вещи, сами понимаете, не обойтись… Между прочим, экспонаты руками трогать можно, можно даже их растащить, но потом… Вот здесь шестьдесят четыре кристаллических блока для ноктоскопов, в оригинальной упаковке, ознакомьтесь…

Иакинф Шалимов, фабриковавший нечто подобное на "ЛОМО", немедленно воспользовался предложением. Повертев изделие так и этак, со вздохом положил его обратно на полку.

 Это не наше. И не на наших предприятиях сделано. Давно пройденный этап, но и раньше у нас была другая конструкция. И вообще они у нас по счету.

 Не мудрено. Меток, сами понимаете, никаких. Ни номера, ни изотопного ключа, ни серии.

Обширный зал административного корпуса был буквально заставлен стендами и образцами крупной техники, располагавшейся прямо на полу, и скоро присутствующие потеряли счет представляемым экспонатам, разнокалиберным, разнообразным, порой диковатым и малоэстетичным. Трактора с корпусом из псевдофрактальных композиций тубуглеродалюмосиликаты и детали к тракторам. Лодочные моторы, в которых родного остался только корпус, да и то под экзотическими, но равно неуязвимыми покрытиями. Моторы электрические и обыкновенные, хотя обыкновенного в них был только принцип внутреннего сгорания. Безфрикционные подшипники всех размеров, типов и типоразмеров. Мотодельтапланы и лодочки "Мечта Браконьера", почти целиком состоящие из бездефектного силикатного стекла, а оттого практически невидимые не то что ночью, а и в любую маломальски пасмурную пору. Сверхконденсаторы и накопители на высокотемпературных сверхпроводниках. Радиотелефоны и малые, на пять десять тысяч абонентов, АТС все на тех же, "топазовских", МПБ. Подумалось еще, что до такого вот очевидного применения официальные производители так и не додумались, скорее всего, изза характерной инертности мышления, в соответствии с которой проблемы, неразрешимые традиционно, должны оставаться таковыми, хотя бы были уже решены куда более сложные, но вообще же внимание уставало от все новых и новых впечатлений, рассеивалось, и только время от времени Гаряеву удавалось привлечь их чемнибудь новеньким.

 А вот тут у нас вещи немудрящие, продажные, с виду ничего особенного, но только с виду…

Посуда из пирокерама, ткани, которые не горели и не рвались, трикотажик, который на самом деле трикотажем не был, запчасти для автомобилей и прочие мелочи, всего двести восемьдесят три наименования.

 Оружие, оружие есть, я вам покажу его несколько позже, а пока вот то, что я считаю на самом деле самым страшным.

Гаряев поднял над головой герметично упакованную пластиковую колбу, в которой плескалась густая жидкость.

 Вот здесь, смесь аминокислот, пентоз, электролитов, глюкозы и стабилизированных витаминов. Не очень вкусно, но достаточно для полноценного пропитания взрослого мужчины на протяжении суток. А если сдобрить какимнибудь жиром, так и вообще. Научники обратили особое внимание, что содержимое одной бутылки находится в одной квантовой фазе, и поэтому особенно хорошо усваивается и может поддерживать не только силы, но и здоровье… Что, он обвел собравшихся взглядом, неужто еще не страшно?

 А почему это должно быть страшнее всего другого?

 Нуу вы меня удивляете. Эта жижа знак: те, кто делают это, совершенно готовы стать совершенно независимыми. Помните классиков, что, молде, нельзя жить в обществе и быть независимым от него? Так тут наоборот. Те, кто не зависят даже от жратвы, неуправляемы просто по определению. Их можно только уничтожить.

 А зачем?

Когда Гаряев услыхал этот вопрос, на лице его обозначилось такое глубокое изумление, что Гельветов почел за благо не настаивать на немедленном ответе, так что тот продолжил.

 Все, что я показал, а также то, чего показать не успел, а еще то, чего тут нет и то, о чем мы не имеем никакого понятия, куплено на провинциальных рынках, приобретено по наводке Знающих Людей у всякихразных жучков, отобрано у какихто немыслимых артелей. Извлечено из всяких невероятных дыр! Такие дыры стали в последнее время попадаться, что только держись! Всякие такие штучки можно купить в Москве и в Кандалакше! В Ленинграде и в Туруханске! В Горьком и в поселке Лыково! В Новосибирске и в Мухосранске с Задрюпинском! Причем с равным успехом. Отмечается некоторое тяготение к крупным портам и Транссибу, но это не значит, что в какомнибудь высокогорном ауле или в таежной деревушке вам не попадется чегонибудь из ряда вон. У Знатного Оленевода, Героя Социалистического Труда Пельхи Этыгиновича Николаева, двадцать девятого года рождения, обнаружили чтото вроде мотодельтаплана, чтото вроде это потому что тяговооруженность на форсаже выше единицы: олешка маломало искать. Внучка приспособил. Все чин по чину, северное исполнение: сверхконденсаторы для разогрева топливной смеси и форсажа, защитный шлем, чтобы не поморозиться, и этот ваш ноктоскоп в забрале. Он его разбирает как юрту, и в нарты. Или в снегоход. Или в аэросани. Смотря по обстоятельствам. В этом году купил, потому как друзья посоветовали: практичная вещь. Об аэросанях разговор отдельный, их он купил в прошлом году. Шибко хорошо, однако, олешка сберег. Маламала план перевыполнил, совсем передовик стал. Поверите ли, не стали отбирать. Потому что к тому моменту окончательно поняли: бесполезно. Все равно, что море черпать ложкой. Главное все же кругом в курсе! Кроме нас. Типичная для нашего бардака шизофрения, когда все знают, кроме тех, кому положено знать, по причине того, что имто как раз чтолибо знать простонапросто запрещено. При таких обстоятельствах они, сами понимаете, то ли не знают, то ли попросту не видят, не желают видеть в упор. От греха, значит… Мне можно, но я ничего не знаю, потому что мне не докладывают те, кому нельзя.

 Ваши действия, Дмитрий Геннадьевич? Перебил его монолог Керст. Вы же у нас человек государственный. Можно сказать недреманное око социалистического государства. Доложили уже Куда Следует?

 А КУДА следует? Горько усмехнулся Гаряев. Вот вы меня перебили, а, в соответствии с той же шизофрелогикой, получается, что кому мне докладыватьто? Может, вы, Петр Карлович, подскажете? Дмитрию Филипповичу? И о чем будет доклад, а, главное, что он предпримет? У него даже службы соответствующей нет, поскольку подключить ГРУ к разборкам такого рода внутри страны он просто не имеет права: это очень быстро выльется в большую заваруху с Комитетом и милицией, а главное, они же ведь из официально изложенных соображений секретности тоже будут искать то не знаю, что, и это же самое "не знаю, что" пресекать. Искать так, чтобы не найти, а паче того найти, но так, чтобы вроде как и не нашли. Дядя Юра тот помоожет! Тот сделает. Вот только мне категорически запрещено ставить его в известность, а ему категорически запрещено вмешиваться в это дело. Понимаете? Все в конечном итоге опять замыкается на нас. Так что, навроде того Людовика, только я могу с полным основанием сказать: государство это Я.

 И какой же выход вы нашли из этого безвыходного положения?

 А надо найти и представить. Чтобы докладывать по факту предпринятых адекватных мер. Точнее, мер, которые выглядят адекватными, потому что мер адекватных понастоящему попросту не существует.

 Нет, дорогой. Что мы будем делать известно. Ты скажи что ТЫ собираешься делать, чтоб мы этого не делали?

 Ну, не знаю… Смотря чего вы хотите. Бабки, товар, чистоган.

 Этого мало дорогой, ласково проговорил Орест Осокорь, чернявый, как еврей, зоологический антисемит родом изпод Черновцов, сын и внук бандеровцев, имевший базой Бугуруслан, совсем мало. Хуже, это простонапросто не то, и ты это знаешь. Все это у нас у самих есть, не меньше твоего, вот только дела этим никак не поправишь.

 Не знаю. Чего ж теперь делать, если уж так получилось? Назадто не вернешь.

 Так ведь, мил человек, подключился к разговору Шар, доставленный на толковище прямо с зоны, где он досиживал свой плевый срок по невнятной, неочевидной, нелепой статье, поскольку статьи нужной законодательством просто не предусматривалось, и голову назад не пришьешь. Ежели ее, к примеру, оторвать.

Если захотят, то оторвут, это он отлично осознавал. Это не дележка какаянибудь, не столкновение интересов с однойдвумя группами, когда всех членов "семьи" можно попросту мобилизовать, а уж дальше на войне, как на войне, и его шансы на своей территории выглядели бы явно предпочтительными: он был неправ, он провинился перед всеми, в том числе и перед своими, так что свои если и вступятся, то не все и без усердия, зато воевать придется со всем Западом, со всем Уралом и с частью сибирских семей. Но марку следовало держать во всяком случае.

 Ну, оторвете. Поморщился он. Легче станет?

 А мы, Саня, легких путей не ищем. Просто порядок такой. Чтоб, значит, другим неповадно было, мы не только тебя, мы всю твою семью. Детушек малых. Да вот только и корысть с того не велика. Ты пойми: хотели б тебя на нож поставить, так без разговоров поставили бы, нет проблем, только чего потом возьмешь с покойника?

 Да я, будьте уверены, что угодно. Вот только ума не приложу, что тут можно поделатьто?

 А что хотите. Строго сказал доктор физикоматематических наук Боков, профессор кафедры материаловедения КАИ. Раньше надо было ум прикладывать. Сами знаете, мы тогда получили канал, откровенно говоря, по чистой случайности, которая больше не повторится. Это ж теперь все восточней Тюмени отрезано!

 Да откуда я вам каналто возьму? Рожу, что ли?

 Да намто что? Хочешь рожай, хочешь сам лети и вставляй вручную!

Лицо провинившегося внезапно приобрело отрешеннозадумчивое выражение.

 Лладно, сказал он, наконец, будет вам канал! Десяток будет! Больше, надеюсь, ничего? Никаких дополнительных требований? Пожеланий? Дружеских напутствий?

 А ты б не выделывался! Не такое у тебя положение, чтоб представления тут устраивать!

 Эй, внимательно глянул на него Богуслав Калиновский, белокурый, с холодными голубыми глазами, красавецстудент с пятого курса Политехнического, по совместительству руководивший Свердловской семьей "Черного Ромба", ты чего это затеялто? Ты чего удумал, недоумок сратый?!!

То ли благодаря более быстрой молодой реакции, то ли просто вследствие незаурядных врожденных способностей, он первым заподозрил чтото такое. Чтото до крайности попахивающее безумием и откровенной серой. Но истинной природы замысла, разумеется, не проник, не мог проникнуть за столь короткое время и он. Так что его эмоциональный выкрик был, по большей части, провокацией.

 А у меня есть выбор? Угрюмо осведомился Воронин. Вы мне его оставили? Со своими разговорами про малых детушек…

Безошибочный механизм в мозгу Калиновского немедленно пришел в движение: деятель определенно рассчитывает превратить поражение, крах, гибель, в триумф, в их роде деятельности неизбежно связанный со значительными девидентами. Следовало, по крайней мере, учесть и эту возможность и немедленно к ней примазаться, так, чтобы и не рисковать. Тем более, что попытка была беспроигрышной.

 Может, тебе помочь? Могу, к примеру, одолжить на месяцок Бабича. Или Шилова.

 Обойдусь. В этом деле твои кадры не потянут. Если кто и понадобится, то, разве что… Ладно, когда понадобится, тогда и определимся.

 А ты не гордись. Нам твой героический обсер не нужен, нам канал нужен.

 Я сказал с полной ответственностью: когда будет нужда, я обращусь к тем, в ком будет нужда. И ни к кому больше.

 Ответственный ты наш! Прошипела Вера Михайловна, единственная дама среди собравшихся, в изящной шляпке, в нестерпимоэлегантном туалете и с идеально правильными чертами гладкого лица, как будто вовсе не имевшего возраста. Скажи спасибо, меня мужики остановили вовремя, а то я с тобой вовсе не собиралась разговаривать! И сейчас считаю, что ни к чему все разговоры эти! Лай один пустопорожний! И на место на твое другие люди найдутся!

Собравшиеся ощутимо напряглись при этих словах, насторожились, а человеку с менее крепкими нервами показалось бы, что в помещении прокатилось как бы сдержанное и почти неслышимое рычание. Все собравшиеся даже слишком хорошо знали страшный, первобытный нахрап Веры Михайловны, ее безжалостную хватку, ее манеру решать проблемы самыми простыми и радикальными мерами, равно как и ее манеру округлять свои владения за счет других. Она сотнями вагонов отправляла картошку и овощи на восток и на север дальний, и сотнями вагонов везла рыбу, икру, крабов, чай, кофе и экзотический фруктаж с востока. "Внучки" вышли в орденоносцы и в руководители вновь построенных предприятий и транспортных участков, ну а она получила свою долю цветных металлов и транспортных услуг. "Внучки" понастроили вдоль трассы города и поселки, посадили там на хозяйстве, по недостатку мужиков из своих, хватких бабенок, ну а она имела любое количество продовольствия и дикорастущих. А главное ей беспрекословно подчинялись крепкие хозяева, с ее помощью прочно осевшие подальше от начальства в бывших бесперспективных деревнях и на новых, дотоле пустовавших землях: в случае возникновения кризисных ситуаций эти действовали с обезоруживающей простотой и стремительностью, без церемоний и интеллигентских рефлексий, а главное никогда, ни при каких обстоятельствах не выдавали чужакам своих, даже тех, кого лично терпеть не могли и готовы были собственноручно убить. Так что с ними уже довольно давно не решались связываться даже последние отморозки, даже гаррячие джыгыты с Кавказа. Сама того не желая, своим эмоциональным высказыванием она спасла его жизнь: слова ее были однозначно поняты, как намек на то, что она собирается наложить лапу на выморочное имущество, когда оно станет таковым после смерти Воронова. Как она поступает со вставшими на ее пути, собравшиеся знали, но захват такого куска слишком сильно нарушал с таким трудом достигнутое равновесие. Этого следовало избегать всеми силами, и потому собравшиеся заинтересованные лица большинством голосов всетаки решили дать провинившемуся шанс.

Геша Кандауров, свободный художник, подвизавшийся на почве монументальной живописи (Помните Владимира Ильича во весь рост, в кепке и со скатанной в трубку "Правдой" в деснице, размером со второго по седьмой этаж фасада здания НИИП на последнее седьмое ноября? Его работа.) недоумевал. Гигантское, побольше того самого плаката полотнище надо было раскрасить непонятными разводами серого, сизого, болотнозеленого и зеленого просто. Навроде армейской "камуфляжки", только посложнее. Причина, по которой обратились именно к нему, была проста и существенна: он был счастливым обладателем "рамы", устройства, покрывающего распыленной краской обширные поверхности в соответствии с программой. Ночью, при свете пары тусклых, почти не разгонявших тьму лампочек, под необъятными сводами ангара, превращенного в склад и теперь, ради одной этой ночи почти полностью освобожденного от гигантского количества товаров, развернулась работа. Вдоль двух перпендикулярных штанг длиной по пятьдесят метров, обозначавших угол и координатные оси полотнища, быстро и бесшумно бегали, рдея нестерпимояркими синими огоньками, две лазерных головки, а по полотнищу, строго следуя их безмолвному диктату, сновал, негромко пофыркивая краской, паукообразный механизм размером примерно с детскую коляску на близнецов. Дело шло с быстротой и точностью, почти пугающими, и было завершено к половине четвертого утра. Гешу смущала нелепая окраска. Удивляло, почему узор состоит из вроде как квадратиков, но вопросов он не задавал. Ему платили в том числе и за это, но если бы и не заплатили, он все равно сделал бы все, что от него требовалось и все равно не задавал бы вопросов. Как не задавал их тогда, когда два года тому назад его нашли и вручили "раму" вместе с инструкцией и фальшивой, как улыбка американца, этикеткой "Тошиба". Обязательства, вытекающие из этого, сами собой разумелись. А нелепый характер окраски объяснялся просто: это было увеличенное до размеров четверти гектара и сделанное с воздуха электронное изображение одного неуютного уголка родной страны, реально существовавшего почти посередине Ипатьевских Топей, аккурат рядом с Фединой Чарусой.

Еретик запустил "Фору". Потом со "спины" "П 3.2", гигантского, и, вследствие простоты задач, довольно простого по устройству, ракетопланера системы ДориоДоренского ушел на низкую орбиту и успешно вернулся на землю шестидесятитонный (по стартовому весу) "Памир", сделанный КБ Еретика. Это было еще полбеды, беда пришла, когда "Памир 1" совершил вполне удачный пилотируемый полет с пятью космонавтами на борту. Это было равносильно катастрофе, и Слушко со скрежетом зубовным начал внедрять технологии ненавистного Гельветова, но было уже поздно:

 Новые технологии обслуживают старые конструктивные решения, новое вино налито в старые мехи. Сказал Еретик. Паровоз с ногами.

Откровенно говоря, новые изделия "Энергии" были не так уж плохи, но теперь, после его впечатляющих успехов, да еще достигнутых вроде бы без особого напряжения, по видимости легко, как будто его банде при необходимости ничего не стоит добавить еще столько, сколько потребуется, наверху слышали прежде всех прочих именно его слова. Недавно еще такие авторитетные, остальные космические "фирмы" как бы отодвинулись на второй план, и занялись решением задач второго плана. Не всех, особенно это относится к молодому поколению конструкторов, это устраивало. Люди лет по тридцать, среди конструкторов, в отличие от композиторов, не было совсем уж юных, были отлично осведомлены в возможностях "мозаики", свято уверены в собственных возможностях и жаждали самостоятельности. Именно один из них после ряда промеров выбрал Федину Чарусу: местные жители утверждали, что у страшного, лживого, как улыбка акулы, озера, дна в черной воде под веселенькой зеленой травкой вообще нет, но на поверку глубина его оказалась как раз та, что надо: пятьдесят метров. В одну светлую майскую ночь специально для такого случая сделанный болотоход "Кировец" выгрузил на его топком берегу гигантский надувной плот, заботливо раскрашенный под местность, и включил компрессор. Надув плот и оставив кормить комаров какогото бедолагу, болотоход вернулся восвояси. Следом, ориентируясь по гирокомпасу и найдя нужное место по люминесцентным меткам, что вдруг засветились зеленоватым огнем под невидимым потоком ультрафиолета, прилетели два принадлежавших семье "МиК 2" и выгрузили все остальное, нужное для начала.

Безусловно, Воронов был виноват. Но, помимо этого, главы соседних семей еще и были к нему пристрастны, не могли ему простить именно этого, этих машин, вездеходов, самолетов и даже конвертопланов. Безусловно. Большинству из них всякая такая бросающаяся в глаза техника, готовое железо, казалась опасной нескромностью, дурным франтовством, нарушением обычая жить укромно. Александр Сергеевич глубоко имел ввиду их неодобрение, вас не трогают и вы меня не трогайте, но, как оказалось, до случая. Теперь ему припомнилось все, и, ежели бы не жадность собратий, не желание их избыть беду за его счет, дело могло кончиться и совсем скверно.

Небо уже светлело, когда участники болотной экспедиции утопили в чарусе тяжеленные круги, назначением которых было увлечь за собой нижнюю часть широких цилиндрических мешков из бездефектной пленки, бесконечных чулков, по длине как раз достигавшие поверхности. Эти своеобразные якоря пробили слой ила и надежно улеглись на слой плотной глины, той самой, по сути, которая и позволяла существовать топям. Следующим делом, спешным и трудным, было замаскировать все это, поэтому все время, которое оставалось еще до настоящего утра, когда растает утренний туман, строители надували "малые" плоты, натягивали маскировочные сети и ставили пятнистые палатки. Впрочем сама по себе гиблая местность эта всячески способствовала попыткам скрыть строительство от посторонних глаз. Тут некому было ходить, и некому летать над бесконечными пространствами заболоченного леса и откровенных топей.

Делом следующих двух ночей было заполнение всех трех притопленных мешков смесью, монтаж ЭХГ, тоже притопленного на три четверти, и доставка первых порций метанола, призванного питать этот генератор. Вообще же вечная, неизбывная с самого начала Перезакония Проблема Метанола никогда еще не вставала во весь рост в такой степени. Сколько его было перевезено короткими майскими ночами на берег Фединой Чарусы, лучше даже не говорить. Лучше молча побледнеть и утереть со лба хладный пот, потому что истине все равно никто не поверит. Тем более, что снаружи все равно почти что ничего не было видно. Зато, когда вся предварительная работа была переделана, дел практически и вовсе не осталось, кроме как ждать и надеяться. Все остальное происходило без человеческого пригляда в погруженных в болото мешках, отвердевших и превратившихся в гигантские цилиндрические емкости: две покороче и пошире, а одна подлиннеепоуже. В тех, что пошире кристаллизовались изделия хоть и важные для осуществления замысла, но незамысловатые: два сорокатонных топливных элемента "взрывного" типа, те же, по сути, электрохимические генераторы, только одноразовые, заполненные компонентами загодя, раз и до конца, а еще оченьочень торопливые, успевающие выплеснуть весь запас своей энергии за считанные секунды. Использование внешних источников энергии для запуска тяжелых ракет давало неслыханные выгоды, позволяло разрешить множество проклятых проблем ракетостроения и имело для своей реализации такие технические трудности, преодолеть которые казалось просто немыслимым. А еще это самое использование являлось темой докторской диссертации Михаила Левенберга, решившего подзаработать во время отпуска.

Монтажный коэффициэнт, новое понятие, порожденное внедрением м/с технологий, у готового изделия был очень низким, иначе они попросту не справились бы, но он всетаки был: разумеется, не было и речи о том, чтобы вырастить полезную нагрузку вместе со всем остальным. Вообще она была изделием принципиально новым, композициюто делал свой специалист, а вот конструкцию разрабатывал знаменитый Богомил Димов, сын застрявшего в СССР болгарского строителя. Он же, кстати, чуть ли ни первым отказался от неизбежного на протяжении многих лет, обладавшего на момент создания чудовищной избыточностью Иртеневского "МПБ": даже тут проявилось, что творец был государственным служащим а не частником, поскольку нормальный капиталист, даже создав сразу ВСЕ, выпускал бы и выпускал все новые образцы, превосходящие прошлые процентов на пятьдесятсто, и в итоге озолотился бы, вынуждая людей купить вместо одного десяток изделий. В конструкции же Димова тубулярный углерод проявил себя в новом качестве, из негото, в основном, и состояло главное процессорное устройство станции: матовый, непроглядночерный шар размером со средний арбуз, остававшийся холодным во время самой напряженной работы, несокрушимо прочный и химически стойкий. Физический принцип давал такую компактность "упаковки" элементов, что даже и при этих размерах все основные цепи были многократно дублированы. Разумеется, это было не все, основной объем занимали и составляли основную часть массы всякого рода вспомогательные и обеспечивающие устройства, но Димовская конструкция позволяла разом решить множество неприятных и труднопреодолимых проблем, уложившись, в общем, в тысячу двести килограммов.

Как раз этито килограммы и предстояло доставить, спустить к месту сборки, и смонтировать под обтекатель. Процесс в главной емкости к этому моменту уже завершился, остатки маточного раствора из нее откачали, и теперь Левенберг сутками лазил по необъятному тулову своего детища то с ультразвуковым, а то и с изотопным дефектоскопом, возвращался грязный и измотанный настолько, что валился на матрас, не всегда успевая разуться. Дело в том, что, помимо монтажного коэффициента применительно к изделиям достаточно сложным существовал еще и контрольный коэффициент: определенный процент устройств, конструктивно ненужных, но необходимых для того, чтобы работоспособность и состояние изделия можно было както проконтролировать. Низкий коэффициент был удобен и выгоден, повышение его неимоверно усложняло композицию, но зато при нем использование всякого рода устройств было сопряжено с определенным риском, поэтому в большинстве случаев конструктора находили некую золотую середину. Любители риска и низких коэффициентов любили шутить, говоря что контрольный коэффициент нас самих и вообще равен нулю. Широкое использование новых технологий привело к техническому парадоксу: Левенберг меньше всего боялся за автоматику, надежную, как кувалда и многократно дублированную, и больше всего боялся за свечу, гигантскую шашку, в которой был сосредоточен основной запас топлива. Малейший дефект в гигантском рефлектитовом монолите и от изделия останется одно воспоминание, но время от времени конструктор задавался мыслью: а что будет, если он найдет дефект? И покрывался холодным потом, потому что, прозевай он дефект или сыщи, для него лично вовсе без разницы, потому что исход будет один и тот же.

Все были страшно заняты, и только когда дело подошло к завершению, осознали, что управились меньше, чем за месяц. Со всем включая конструирование и композицию, которые, хоть и потребовали для расчетов "супер" марки "ТрансФин 2", но, в общем, длились не так уж и долго: двое суток с периодическими инъекциями витаминных коктейлей. Вдруг оказалось, что ждать больше нечего, а тянуть просто незачем. Старт наметили на двенадцать часов дня по местному времени, пятого июня. Накануне топь посетил Воронов чтобы самолично проследить за эвакуацией лагеря и возможнополным устранением следов: больше, конечно, для очистки совести. Разумеется, он догадывался, что затея предстоит из ряда вон по сложности и риску. Более того, она и планировалась как дело предельно трудное, не всякому, да никому! в подъем. Но только ввязавшись в это предприятие, он осознал, насколько оно сложное и рискованное, а заодно и то обстоятельство, что ни при каком раскладе не удастся упрятать в воду ВСЕ концы. Так или иначе, на берегу Фединой Чарусы не осталось ни единого человека, только автоматика и дремлющие под тонким покровом болотной водицы изделия. Небо хмурилось, с неба накрапывал мелкий дождичек, и стояла первобытная тишина, такая, что слышно было звон первых в этом году комаров. Ровно в полдень, по расписанию, в низкое небо вонзились два раскаленных шила, тянущие за собой шлейф белого дыма: две небольшие ракеты, результат глубокой модернизации зенитных "Стрел", поволокли на пятикилометровую высоту две аккуратные бухточки сверхпроводящего кабеля, невзрачного проводка в тройной оплетке из алмазной нити и толщиной со стержень от шариковой ручки. Там развернулись и повисли два небольших парашютика, предназначением которых было поддержать проводки в подвешенном состоянии на считанные секунды работы взрывных генераторов. Малютки еще не успели достигнуть заданной высоты, когда посередине болота глухо, страшно ахнуло, и в фонтане мутной воды, в столбе белого дыма взметнулось кверху острорылое тело изделия, выброшенного в могучем толчке "минометного" старта.

"А вот сейчас, сейчас, толкались веселые мысли в голове Миши Левенберга, мотнет проводки в ту или другую сторону, пережжет их выхлопом, и ага! Даже одного достаточно… Валится он назад, и болото вскипает. Ну, вскипетьто не вскипит, а вот градусов на десять согреется. Или на пять?"

Изделие не успело еще потерять скорость, не зависло, когда сорокатонные бочки генераторов вышли на рабочий режим. Изрядная доля их мощности расходовалась на поддержание магнитного поля, только оно предохраняло материал дюз от соприкосновения с выхлопом термоэмиссионного ракетного двигателя бустеров. Свет этого пламени показался бы наблюдателю прозрачным и призрачным, потому что как минимум на девяносто процентов состоял из жесткого, как проволочная щетка, ультрафиолета, а огромная тяга обеспечивалась по преимуществу за счет страшной скорости истечения выхлопа, который уже не был газом, пусть сколько угодно горячим, а простонапросто не до конца ионизированной плазмой. С момента старта прошли считанные мгновения, а изделие уже нырнуло в низкие тучи, как ныряльшик в серую воду.

"Или трещинка в "свече". Тооненькая такая. В рефлектите не бывает трещин, неоткуда им там взяться, но тут, когда не переделаешь, когда попросту не дадут переделать, и не позволят списать на новизну дела, как на грех, непременно появится. Мы вот тут стоим, всякие мысли думаем, а до нее как раз дошло…" Он зажмурился, с необыкновенной живостью представив себе, как пламя доходит до трещинки, как ослепительной огненной червоточиной въедается в тело свечи, как проедает его до образования полости, в полость поступает газ, стремительно растет давление, и… Это ж надо было быть таким идиотом, чтобы, ведь из чистой жадности же! Да ладно б из жадности, а то из гольного авантюризма! подписаться на такое гиблое дело.

Очевидно, мысли всетаки обладают своего рода индукцией. Воронов, в длинном плаще стального цвета на подкладке белого, с едва заметным розовым отливом, шелка, прихлебывал коньяк из стеклянной фляжки в пяти шагах от него, время от времени бросал на конструктора косые взгляды и молчал. Неизвестно, что именно думал он в эти тягостные, как очередь на расстрел, минуты но чтото такое, очевидно, всетаки думал.

Пронизав непроворотную толщу туч, ракета, наконец, вырвалась из облачного океана и "свеча", относительно которой у конструктора возникали столь многочисленные сомнения, равномерно таяла, исправно гоня поток раскаленного газа, и ясное солнце окрасило розовым волочащийся за изделием шлейф плотного, как масло, белого дыма. Это правильно, когда чтото новое, как скорлупа ореха, в качестве ядра включает в себя нечто испытанное и глубоко традиционное: насквозь авантюристические термоэмиссионные бустеры добавили недостающие километры в секунду изделию, очень незначительно отличавшемуся от твердотопливной МБР мобильного базирования "Ясень". Сделанное по отработаннейшей, тысячу раз перепроверенной "соломе", оно перло себе на уготованную геостационарную орбиту и в ус не дуло. И знать не знало об инфарктного уровня переживаниях по своему поводу, что как раз в эти минуты обуревали двух джентльменов средних лет.

 Так, сказал Воронов, если все пойдет, как надо, можешь просить, чего хочешь. Нет, он медленно покачал головой, неправильно. Не нужно будет просить, потому что можешь указать, и получишь все, что захочешь. Когда захочешь. На правах моего брата. При этом ты можешь продолжать сотрудничество, а можешь больше никогда на нас не работать, это не играет роли, потому что, помимо понятий, тебе простонапросто будет положена доля. А если нет… А если нет, то я тебя, жиденыш пархатый, утоплю в том же самом болоте, рядом с этими твоими агрегатами.

 Если "нет", Александр Сергеевич, у вас у самого останется времени разве что только на это самое "утоплю". Можно сказать, что после этого мы увидимся почти что сразу. Но, справедливости ради, должен заметить, что тут есть один нюанс: если нам не позвонят из Оренбурга и не передадут телеметрию, меня есть за что топить. А вот ежели телеметрию передадут, и это будет правильная телеметрия, но изделие завтра в это время не пожелает делать то, что от него требуется, я, простите, не виноват.

 Юде, ты знаешь, что такое двоичный код? Так я тебе популярно объясню на примере: это когда нет ровно никакой разницы, почему именно нет канала. Так вот для меня этой разницы нет, а значит и для тебя не будет. Жизнь несправедлива…

 И это вы называете несправедливостью? Вот когда не за твою неудачу, не за чьюто неудачу, и не за неудачу вообще, а по какимто высшим и, соответственно, непонятным для простых смертных соображениям, вот это, я понимаю, да…

Впервые за всю долгую жизнь Фединой Чарусы по ее глади шли волны. Да какие, целые стены воды обрушились на топкие берега, почти расплескав черное озеро из его вместилища. В серый пепел превратился его обманчивый травянистый покров, и далеко вокруг завяли травы и листья на болотных кустах, обожженные свирепым ультрафиолетом и припудренные мельчайшей пудрой окисла одного из переходных металлов. На мгновение обнажился черный зев стартовой трубы, не залитый еще болотной водой, и качнулись неподвижные баки генераторов, продолжавших мрачно исполнять свой долг. Потом, в считанные секунды исполнив его до конца, со всеми своими молекулярными порами, забитыми твердым фторидом калия, умерли и они. Отзвучал, растекся по плоской равнине, рассеялся между стволами чащобы, унесся вдаль чудовищный, никогда, ни единым человеческим ухом не слыханный, визг бустеров, который будто ножом прорезал солидный, раскатистый грохот маршевого двигателя. Далеко окрест упали в трясину сами "скоропостижные" бустеры. Высоковысоко ожила, дала о себе знать контрольная аппаратура, а Вороновский эмиссар в Оренбурге, получив, наконец, телеметрию, произвел необходимую коррекцию. Теперь оставалось ждать.

 Вот я не понимаю, Михаил, лениво поинтересовался Воронов, к чему вообще такие измудрения? Я видел межконтинентальные, они куда аккуратнее, и обходятся без этих ваших дурацких бочек.

 Межконтинентальная еще называется баллистическая. Компране? Не достигнув первой космической, она подлетает на сотню километров, а потом падает назад, но уже в другом месте. А мы с вами доставляем груз на геостационар. Не только сам груз, а, можно сказать, еще одну ступень, с двигателями для коррекции. А сам геостационар, это сколько тысяч этих самых километров? А! Он махнул рукой. Что с вас взять! Аналогичную работу для аналогичных случаев выполняют ракеты тяжелого, а, вообще говоря, так сверхтяжелого класса. А не наш чирей…

 Ну ладно, прищурился Гаряев, вижу я, что люди вы жестковыйные и ничемто вас не проймешь. Поэтомуто самое вкусное я оставил на третье… Речь, как вы сами понимаете, идет не о впечатляющей коллекции стволов, которые мы собрали буквально за пару месяцев, хотя там есть модифицированные "лахудры", из которых в ясную погоду можно с восьми километров сбить истребитель. Какието народные умельцы совместили ее с оптическим прицелом, и теперь остается только ждать первых летных происшествий… Как там у нас называются устройства, включающие в себя "мос"ы конструктивно?

 "Устройства класса "Б", пожав плечами, ответствовал Керст.

 А те, в которых "сборщики" по мере необходимости фабрикуются?

 Соответственно: "Конструктивный класс "В", в голосе Петра Карловича послышалось легкое раздражение, а в чем дело?

 Так позвольте довести до вашего сведения, Гаряев слегка поклонился, что нами найдены устройства, относящиеся к обоим этим классам, и произведенные вне предприятий нашего объединения.

 Интересно, задумчиво проговорил Гельветов, как это возможно? Я имею ввиду, чисто технически? Без универсаловто?

 Если мне не изменяет память, Валерий Владимирович, то теорию Функциональных Групп разработали именно вы, самолично. Так что слышать подобный вопрос именно от вас, это, знаете ли… Там же, кстати, написано, что для того, чтобы предсказанные теорией закономерности реализовались, вовсе нет нужды, чтобы ктото знал саму теорию. Это, видите ли, не является необходимым условием. Так называемая "Внешняя Теорема". У меня, когда читал, прямотаки слезы наворачивались…

 Общая черта всех теоретиков: удивляемся, когда чтото, открытое нами чисто умозрительно, спустя самое короткое время вдруг лупит нас по сопатке…

 Товарищи!!! Да вы о чем говоритето?!! Страна в самое ближайшее время разлетится в клочья, лучшим возможным исходом является выигранная гражданская война, а они про ххреновню какуюто!!! Ссловами, понимаешь, играют!!!

 Так, спокойно. Когда вы требовали, чтобы в составе вашего оперативного отдела были вооруженные формирования, мы вас, помнится, поддержали безоговорочно. А для чего, спрашивается, как не для подобных случаев? Так что вам теперь и карты в руки.

 Да не нам вас учить, подхватил Гельветов, вы ведь уже наметили план действий, не так ли? Вот и действуйте. Найдите нам эээ… фигуранта. Того, с которого все и началось. Поверьте мне, весьма вероятно, что этим все и закончится.

 Все равно, что сжечь труп первой чумной крысы и воображать, что на этом закончится эпидемия. Чисто ритуальное действие.

 Говорю же вам, вы не вполне правы. Знаете, чего вы не учитываете, и на что в этой ситуации рассчитываем мы? На человеческую тупость. Видите ли, из тех, кто поступает в нашу Высшую Технологическую Школу, после тщательнейшего отбора! дай бог, если один из пятидесяти оказывается толковым композитором. Или конструктором. Или коммуникатором. Остальные идут в так называемые системные технологи, и не идут в расчет. Что ж тут говорить о самоучках.

 Вот вы ученый, а несете тут антинаучную…

Гдето в недрах его пиджака глухо зазвенело, и генерал не договорил, достал из внутреннего кармана маленький, изящный "комбат" в подарочном исполнении и прижал его к уху.

 Да, Гаряев! Как!? Да вы что там, сс ума… И замолк, но пока он слушал, лицо его менялось настолько красноречиво, что в словах нужды почти что и не было. Нет. Нет, не знаю. Нет, никаких сведений не имею. Да, сразу же поставлю вас в известность, если чтонибудь… Хорошо.

Небрежно сунув трубку в карман пиджака, он некоторое время молчал, как будто не в силах говорить. Наконец, с усилием, словно проглотив комок в горле, он прохрипел:

 Сегодня неустановленные лица с неустановленной целью запустили в космос ракету. В самом обыкновенном Нечерноземье из самого обыкновенного леса. Цели доподлинно неизвестны, но, по некоторым признакам, это была попытка запуска спутника на одну из высоких орбит. Я, конечно, ничего не знаю, но почемуто уверен, что вполне успешная попытка. Ее засекли и с наших спутников, и, к сожалению, со штатовских спутников ее засекли тоже. У американцев переполох. Подняты в воздух дополнительные "Б 52". Ударные авианосцы экстренно изменили курс! Сдвинуты к рубежам ракетной атаки подводные ракетоносцы! Послу вручают ноту, чуть ли ни ультиматум, а он, бедняга, ни сном ни духом… Первый раз в жизни, потому как посол в Штатах это, надо сказать, фигура. Его информируют предельно серьезно. Вся дипломатия на ушах, врут и выкручиваются так, что страшно слушать. Главное же никто толком ничего не знает, сначала говорят одно, а через пятнадцать минут совершенно другое. Он обвел руководство НПО диким взглядом. Приплыли, короче. Дальше уже, кажется, некуда. Пиздец.

XXIII

 Я давно хотел сказать вам, о Цензор, что, по моему мнению, Дмитрий Геннадьевич перестал соответствовать своей должности. К глубочайшему сожалению.

 Карлыч, ласково перебил его Гельветов, ты без экивоков, а? Так и скажи, что Гаряев лично тебя не устраивает.

 А у тебя совершенно отвратительная манера ставить точки непременно над всеми "i". Ты совершенно не щадишь чужой скромности…

 Лицемерия.

 Пусть так. Привычка все равно несносная. Но не о том речь… Ты говоришь, меня не устраивает, а тебя что, устраивает?

 Я както не задумывался над этим вопросом. Гаряев слишком привычен, чтобы над ним задумываться. Пожалуй, стал несколько слишком… нервозен. Кроме того, постоянство во взглядах, превосходное качество, но даже и оно бывает чрезмерным. Хотя бы потому что обстоятельства со временем меняются.

 Ты же враг лицемерия! Так и скажи, что жмет гэбэшная креатура, как башмак, из которого вырос. Но теперь, когда он обнаружил очевидное, его дальнейшее пребывание на посту становится просто опасным.

 Очевидное?!

 Ой, ну не надо! Это уже как давеча с "универсалами", которыми, кстати, давнымдавно никто не пользуется…

 А я стараюсь не знать того, что меня не касается.

 Очень удобная позиция. Но только лучше ее оставить, потому что коснулось вот!

 Тогда постараюсь узнать. Ты что, всерьез предполагаешь, что он отправит покаянное письмо в ЦК, выпьет бутылку водки и застрелится из табельного оружия?

 Или предпримет чтото столь же конструктивное. И ровно никому от этого лучше не будет. Мягко говоря. Очень мягко.

 Мне кажется, ты ошибаешься.

 А если НЕТ? Ты готов рискнуть буквально всем?

 А ты предлагаешь его замочить?

 Неет, милый. Совершенно неважно, что предлагаю я. Важно, что предлагаешь ты.

 Учти, кстати, что все возможные мокрушники находятся в его подчинении. Как, в конце концов, и все Управление Кадров. У нас простонапросто нет нужных людей.

 О! Товарищ Гельветов начал анализировать проблему с практической точки зрения, и теперь я спокоен. Я спокоен, Я спокоен…

 Для начала, во всяком случае, его надо занять делом в соответствии с должностью и призванием. Лучше всего будет, если он и впрямь раскопает, как и от кого произошла утечка.

 Для нас раскопает.

 Да. Это даст нам необходимое время. А потом нам придется самим. И не думай, что тебе удастся отсидеться в кустах.

 Я спокоен, я спокоен… Я спокоен и ничего не думаю. Тем более ничего такого. Потому что, если думать, то, поверишь ли, ну, до того страшно делается. А если не думать, то оно и ничего вроде.

 Кстати, у меня ведь есть соображения, от кого пошла несанкционка. Я почти что уверен. Сказать нашему другу?

 Не вздумай!!! Совсем сбесился!!! Он весьма профессионален и попросту талантлив в своем окаянном ремесле. Все, до чего ты додумаешься на пределе усердия, для него простонапросто прописные истины. Зато он тут же, хотя бы из чисто маниакальных соображений, заподозрит чтото такое, если ты вдруг полезешь не в свое дело.

 Я всетаки проверю собственными средствами. Попрошу Иртенева проанализировать весь конфискат, все внекорпоративные изделия: как бы далеко не ушли потомки от своего предка, в них всегда окажутся общие, родовые черты, знак происхождения от общего предка… Он, получив в свое распоряжение "Немо Зеро", занят практически исключительно такими вот проблемами: то у него новый взгляд на искусственный интеллект, то проблема Гомеостатического Копирования методом последовательных корреляций, красиво, до чрезвычайности дерзновенно, полезно с точки зрения промежуточных и побочных результатов, а по сути, похоже, всетаки бред… Так вот, в соответствии с топологическими воззрениями, при общем происхождении общих черт просто не может не быть. А конкретно мы накопаем вполне конкретные закономерности. Своего рода генеалогическое дерево конструкторских почерков, благо, наш друг снабдил нас достаточным материалом для анализа такого рода.

Керст присвистнул.

 Предполагаешь всетаки всех?

 Ты же читал, с укоризной ответил Гельветов, про функциональные группы… Ничего более устойчивого на свете попросту не существует, пытаться уничтожить технологию, приобретшую такие черты, все равно как пытаться уничтожить, к примеру, письменность. Сельское хозяйство, как принцип. Сомневаюсь, что тут помогла бы атомная бомбардировка, потому что есть основания думать, что "мозаика" и в этом случае сгинет в последнюю очередь. Те же свойства фрактала, как у жизни: способность восстанавливаться в исходных принципах и масштабах, только что не в исходной конфигурации, из самого жалкого огрызка… Анализ нужен для того, чтобы определиться: каких базовых принципов в пиратских технологиях всетаки нет в силу самой моноцентричности их происхождения. Это позволит нам во всех случаях находиться на корпус впереди всех самоучек, даже самых талантливых.

 Уже готовишься к той самой гражданской войне, которую нам напророчил жандарм?

 Жандармы, бывало, ловко угадывали на этот счет. Но в данном случае жандарм может помешать такого рода подготовке, и именно это обстоятельство, а не чтолибо другое, ставит под вопрос целесообразность его дальнейшего функционирования.

 Ты Цензор, склонил голову Керст, ни у кого не сыщешь такого чеканного обоснования для ликвидации.

 Еще надо обдумать, как добиться своего без похорон, потому что трупы привлекают излишнее внимание.

 Не сомневаюсь, что по этому поводу у тебя уже есть соображения.

 Смутные, предварительные наметки. Они еще нуждаются в длительном доведении до блеска, присущего всем моим деяниям, и тогда, штоб я сдох! ты будешь первым, кто узнает подробности… Кстати, маневр ты провел довольнотаки изящно, но не думай, что тебе удалось отвести мне глаза. Я слишком хорошо тебя знаю.

 Ты о чем? Невинно заморгал светлыми ресницами Керст. Какой маневр?

 Когда ты так и не удосужился ответить, чем товарищ Гаряев не устраивает именно тебя. Ты чрезвычайно ловко, по крайней мере, так тебе показалось, ответил вопросом на вопрос.

 Наши мнения в основном совпадают, так что я вполне доволен твоим ответом на твой собственный вопрос.

 Я хочу слышать твою формулировку.

 В общем…

 Я хочу услышать "в частности". И не утомляй меня своей силлогистикой, потому что в противном случае я спрошу тебя понастоящему прямо. Прямо сейчас. Хочешь? И, поскольку собеседник не сказал ничего, продолжил. Хорошо… Какие именно из твоих собственных шкурных интересов может задеть лихорадочная активность нашего неутомимого друга? Как именно она угрожает устраивающему именно тебя статус кво? И в чем, кстати, это самое статус кво состоит?

 Так ведь довольно объемисто получится…

 Считай, что ты вслух обсуждаешь со мной докладную записку на мое имя.

 Нет, ты что, сам не понимаешь…

 Не понимаю. Поэтому ты уж, будь любезен, самыми простыми словами.

 Мне не нравится, что он потерял всякое чувство реальности. Он ведет себя так, как будто мы, мы с тобой, уважаемый! попрежнему являемся наемными служащими родимого социалистического государства.

 Ну, в какойто мере…

 Возьмем самый простой пример: наши с тобой дачи считаются служебными. Вроде как дали так и забрать могут. Это после всего того, что я в нее вложил?!! Чего там казенного? Фактически? Государственные средства вложены? Так это мы их, средства эти, и обеспечиваем… сам знаешь насколько. Я там в каждую мелочь душу вложил, там детей зачал, это дом мой, а считается, с какогото хрена, что не мой он вовсе, и могут меня, раба божьего, попросить оттуда… Вот ты скажи, ты часто думаешь о деньгах?

Гельветов, до сего момента смотревший на него с исследовательским интересом, замер, положил руку на затылок и тихонько засмеялся:

 Уел. Давненько не задумывался.

 Вотвот. А не задумывался, потому что денег у тебя всегонавсего сколько угодно. И те не оченьто нужны, поскольку система без натуги доставляет тебе все, что нужно, натурой. И вот нас с тобой, рабов божьих… Увольняют! Или отправляют на пенсию. И мы с тобой, после всего этого, на двести рублей персональной пенсии? Слуга покорный! Так что я хочу, чтобы даже возможности к этому никакой не было. Раз законы у нас такие нелепые, так, значит, людей не должно быть таких, кому это могло бы прийти в голову. Там, где принимают такие решения, должны быть наши люди. После всего, что мы с тобой, и нам подобные, коекто, своротили за эти годы, инстанций, в которых тебя или меня могли бы снять с должности, отстранить от работы и… и тому подобное, быть простонапросто не должно. И не позаботиться об этом специально и целенаправленно, пустить на самотек это дело, было бы уж вовсе непростительной глупостью.

 У американцев есть для этого любимое выражение: "контролировать ситуацию". Явление интересно тем, что не имеет какихлибо естественных границ: как показывает история, стремление к всеобъемлющему контролю за ситуацией коекогда выливалось в попытку захватить весь мир. Не? Пока в повестке дня не стоит? Или пока что поста Генерального Секретаря будет достаточно? На ближайшую, понятно, перспективу?

 Неплохо было бы! Пока речи об этом, понятно, не идет, но… знаешь, посмотрим. Я бы, по крайней мере, не зарекался и против такой возможности. Возьмем, к примеру…

 Леню Феклистова.

 А что? Молодой, энергичный, член партии со стажем. На съезд, там в ЦК, там в политбюро, а там, глядишь…

 Не паясничай. Вот про дачу ты от души говорил. С искренним чувством. Скажи теперь, что ты уже успел на этом нелегком поприще.

 Так ведь, почти что ничего и делатьто не надо было. Само по себе все успелось. Стихийно. Любой завод в наше время, он что?

 Что что?

 Если это серьезный завод, он может работать в прежнем почти что режиме, и тогда там непременно сидит ктонибудь из наших, чаще всего системный технолог с помощниками, а если завод очень серьезный, то там, как правило, из наших сидит целая банда. Композитор при паре технологов. Композитор с конструктором и технологом, и так далее. Сам понимаешь, что после их появления на них довольно скоро начинают замыкаться все скольконибудь серьезные вопросы. А значит на нас замыкаются.

 На тебе.

 На мне. Керст, не желая оспаривать очевидное, кивнул. Ну сам посуди, кто сегодня всерьез, будучи в здравом уме, будет, для производства железа, получать ЧУГУН в ДОМНЕ!!!

 А несерьзный завод?

 Ну, это, понятно, совсем другое дело. Видишь ли, от многих заводов в наше время осталась одна видимость. Можно сказать тень. Рабочие разбрелись чуть ли ни все, до единого, из инженеров только предпенсионный возраст. И, понятное дело, директор, главбух и часть заводоуправления, поскольку у нас социализм, так что предприятия не закрываются, и, соответственно, какието деньги продолжают идти. Понятно, что в таких условиях они готовы взять на работу хоть утопленников. Сказать, кто приходит, или сам догадаешься?

 Неужто опять твои?

 Тут, понимаешь, Керст цокнул языком, через раз получается. В половине случаев цеховики, потому что, если на заводе, то их и не видно вовсе. Но и они коекогда бывают прослоены нашими. Так сказать армированы.

 А план? А продукция?

 А по шее за идиотские вопросы? План перевыполняется на два процента. Или на пять. Директор при этом в рапортах к руководству формулирует объективные трудности и обеспечивает централизованные поставки… При такой схеме на выполнение плана расходуется процентов двадцать возможностей, зато нет никаких проблем с сырьем. Бывают, конечно, случаи, когда завод всетаки пустеет насовсем. В таком случае считается, что его закрыли на капитальную реконструкцию: чточто, а реконструировать неопределенно долго у нас в стране умеют. Вот в таких случаях… В таких случаях, говорю я, с пустующими помещениями появляются проблемы…

 Да не бойся ты, не бойся, ласково уговаривал пытуемого ближайший помощник Гаряева, кандидат медицинских наук Сорокин, пытаясь уловить кончиком иглы его набрякшую вену, дела твои, прямо скажем, весьма хреноватые, но ты все равно не бойся… Это ж даже и не больно, если дергаться не будешь. Даже почти приятно…

Новые методики позволяли обходиться без прежних токсических, разрушительных доз химикалий, чутьчуть самого обыкновенного гаммаоксибутирата натрия, для легкой расторможенности, и достаточно. Знал бы Игорь Иртенев, к чему умудрятся приспособить его побочные результаты талантливые, целеустремленные подручные генералмайора, своими руками удавил бы злополучное исследование еще в колыбельке. Это самое Коррелятивное Гомеостатическое Копирование оставалось пока что далекой абстракцией, а вот созданные для такого случая методики и коекакие промежуточные результаты, оказались на поверку весьма полезными для дел вполне конкретных. Это он думал, что промежуточные да непригодные, а для кого другого очень даже пригодные. Датчики на языке и датчики на гортани, и полученные на основе статистической обработки тысяч голосов программы речевого синтеза. Микронные микроиглы во всех глазодвигательных мышцах, и программы локомоторного синтеза зрительного образа. Между прочим в цвете, потому что для того, чтобы увидеть зеленую точку, глазу надо сделать несколько не то движение, нежели для того, чтобы увидеть точку красную. Микронные микроиглы во всех мышцах предплечья и кисти, и программы синтеза письменной речи. Наряду с препаратами растормаживающими, существовали препараты, точно так же, слегка, усиливающие тревожность, из того расчета, что человек в первую очередь будет думать именно о том, что больше всего боится выболтать. Кроме того, полный цикл допросов включал в себя этап, в котором медикаментозное воздействие вовсе не предусматривалось: под одним, под другим, и вовсе без химикалий. Этого должно было хватить во всяком случае, но, в принципе, предусматривалось также введение электродов прямо в кору головного мозга или даже в более глубокие его структуры, с целью более точной оценки индивидуальных особенностей формирования двигательной реакции. Было и еще коечто: говорили же Иртеневу друзья, чтобы не лез на старости лет в физиологию, не позорился бы и не смешил добрых людей, так нет же! Он, видите ли, считал это одним из совершенно необходимых подходов к проблеме искусственного интеллекта. Недостаточным но необходимым. "Немо Зеро", устройство уникальное фактически и простонапросто по статусу, со своей гигантской, практически неограниченной производительностью давало ему возможность обрабатывать колоссальные массивы плохо упорядоченной, почти никак не упорядоченной информации.

Подследственному, по ряду оперативных признаков, одному из среднемасштабных жучков на ниве м/спиратства, зафиксировали голову, а между век вставили специальные расширители, не дававшие ему возможности закрыть глаза и не смотреть на полусферический экран, в фокусе которого он как раз и находился. Раздался негромкий треск, и на экране вспыхнули, завились, закружились сетчатые многоцветные спирали.

 Как тебя зовут?

Жучок ответил истинную правду, но тошнотный бег рисунка на экране изменился по темпу и ритму. Так же, только все менее заметно, он менялся после всех прочих формальных вопросов, а потом человек в кресле вдруг заметил, что рот его открывается словно бы сам собой и из него, как из прохудившегося мешка, вываливается как раз то, что он меньше всего собирался выкладывать в столь неподходящей обстановке. Водоворот линий на экране засосал его существо, ему казалось, что он не успевает даже понять вопрос, заданный давящебезличным голосом, но при этом тут же слышал, как слышат со стороны, собственные отрывистые, скандированные ответы. После полусотни разных вопросов тот же голос лязгнул, как будто захлопнув дверцу сейфа: "Режим". Аппаратура была настроена и пришла пора настоящих вопросов, к делу подключился сам Гаряев, а кандидат заплечных наук, и диссертациюто защитивший по закрытой, по этой самой теме, вмешивался теперь только изредка, мягко останавливая шефа, когда тот слишком рьяно несся вперед, либо осторожно направляя его на слишком крутых поворотах. Иногда он делал условный жест, и генераллейтенант, которому культура труда была присуща в высшей степени, тут же замолкал, а подключался Сорокин:

 А как он выглядит? Ласково говорил он и тут же отрывисто приказывал. Молчи! И снова ласково. Ты не говори, ты лучше вспомни, вспомни… Ну, это вряд ли, так что попробуй еще раз… Молодец. Продолжай молчать, ты онемел, ты вообще не помнишь, как говорят, пока я тебе не скажу тебе слова: "Речь" а пока что вспоминай, вспоминай его лицо…

На экране поменьше постепенно проступало, то размываясь, то проступая со всей четкостью графики и наливаясь все более точными оттенками цвета, чьето лицо. Когда изображение почти перестало меняться, только изредка подрагивая, если у объекта в мозгах проскакивал какойнибудь нестандартный ракурс, и "ПолиТоп" Режимного Отдела отбраковывал его, Сорокин занес портрет в память, и все началось сначала. Новые времена новые требования к технологии допроса: а вот онато как раз требовала, в полный разрез с тысячелетней традицией, чтобы подследственный имел мозг отдохнувший, а восприятие по возможности ясное, поэтому время от времени делались перерывы на прием пищи и короткий сон. Потом Гаряевские оперативники приволокли новую партию задержанных, тех, кто попал в мясорубку следствия по достовернейшим показаниям первого фигуранта. Поистине, одни только эти факты, технологический гуманизм допросного дела и то, что полностью пропала необходимость на всякий случай хватать и вздергивать на дыбу непричастных, говорили о наступлении поистине Новых Времен в нелегком деле добычи истины из живых людей. Зато сам по себе механизм расследования с применением углубленных технологий допроса с пристрастием остался неизменным со времен Тиберия: количество похищенных оперативниками Режимного Отдела ограничивалось только его пропускной способностью, так что пришлось размещать подследственных в так называемых Старых Дачах. Они давно пустовали, но специально ради такого случая были расконсервированы и ограждены оградой из бездефектных нитей, густо и хитроумно натянутых между тонкими столбиками, так что любой, попытавшийся преодолеть ограду непременно превратился бы в лапшу. Гаряев исхудал и спал с лица, но продолжал торопить своих сотрудников, потому что лучше всех понимал: вотвот они своими действиями заденут какойнибудь чувствительный нерв чудовищного организма "Черного Ромба", и тогда он отреагирует на всю катушку, а не случиться этого попросту не может, и до этого момента надо успеть, добраться до корней, противоестественно сливающихся с верхушкой, и тогда… Тогда расследование может запросто превратиться в войну, и еще черт его знает, кто останется победителем. Опомнившись, генераллейтенант раздирал глаза, тер холодные от усталости уши, наливал очередную чашку черного, как нефть марки "бренд", кофе и возвращался к своим отчаянным и непроглядномрачным мыслям.

… Мало того, что поимка этого мерзавца, а он практически не сомневался в плане персоналий, мало что даст, запросто может оказаться, что и ловитьто некого, и вовсе не потому что соискателя нет в живых, а потому как, в новых условиях, а ЧТО ЭТО ТАКОЕ тот же самый человек? Если он продолжает оставаться одной из центральных фигур, то у него почти наверняка другие документы, и запросто может оказаться другое лицо. Другая конфигурация костей черепа. Рост на три сантиметра больше. Особые приметы исчезнут без следа, зато появятся новые. Сабленок утверждал, что не составляет особой проблемы радикальная смена папиллярного узора на пальцах, а возможность изменения "рисунка" радужной оболочки не вызывает принципиальных сомнений. Тут речь идет уже не о том, что правду не отыскать, а о том, что правды этой попросту не существует. Нет того человека, есть какойто другой, ничем на прежнего не похожий… и только на это, только на поиск человека, которому неоткуда взяться, воистину что Человека Ниоткуда, личности, не имеющей права на существование, парадоксальным образом остается единственная надежда… очень, впрочем, зыбкая.

… Бывшая его, и как только люди женятся на таких вот стервах? о нем ни слуху, ни духу, и никаких алиментов, зато время от времени получает порядочные переводы от несуществующих лиц. Ему сейчас под сорок, так где ж это у нас всю жизнь мечтает поселиться советский человек, если у него какимнибудь побытом скопится копеечка?

… А ведь не иначе, как на Кубани его придется искать, только все это, бесполезно это, досужие домыслы, и даже если мы возьмем его, то возьмем, не зная, что взяли. Ойй… натворили мы дел наворочали, никакой в мире не стало определенности, и даже я не знаю, на кого работаю, и для чего работаю не знаю я, и, может быть, кажется мне одно, а на самом деле вовсе не на тех, не на то тружусь, на что думаю.

 Ты уверен? Может, ктото залетный?

 Ага. А Саня Воронов позволит залетному заниматься такими делами на своей территории. Это похлеще будет, чем завалить бабу в присутствии вполне трезвого мужа. Кууда хлеще! За такие подставы убивают сразу, без разговоров, а убитый даже не обижается. Ты, иногда, каак скажешь! Он это, только не знаю, что могло заставить его идти на такой идиотский риск: он, конечно, мужик рисковый и с гонором, но это…

 Ты говоришь о нем так, как будто являешься его лучшим приятелем.

 Слушай, Григорий, голос Сергея Ивановича был полон яда, ты вот не сочти за труд, съездий туда, прямо в областной центр.

 Ну?

 Прямо с утра сходи на центральный рынок…

 Ну?

 Подойди к первой попавшейся бабке, которая торгует у входа семечками. Или пакетами.

 Ну?

 И спроси ее, кто таков есть Александр Сергеевич Воронов! Ответит она тебе или нет, другой вопрос, но она, в отличие от тебя, знает!!! И в каждом областном центре, сколько их ни есть на необъятных просторах нашей ненаглядной Родины есть такой человек, которого знает каждая бабка на рынке… Но не ты!!! А что, ищете?

 Это, сам понимаешь, государственная тайна, но дело не в том, что ищем мы. Тут куда как более существенно, что активно ищет товарищ Гаряев. У него, к сожалению, весьма реальные шансы, а нам не хотелось бы, чтобы он успел первым…

 Ойй… Про этот вариант я как раз и позабыл, а это непростительно. Слушай… Я чуть ли ни в первый раз за все время нашего знакомства прошу тебя: не сочти то, что я тебе сейчас скажу, за провокацию. Обещаешь?

 Посмотрим, с омерзительным высокомерием ответил Григорий Фролович, ты излагай.

 Я предлагаю тебе глянуть на ситуацию под совершенно неожиданным углом зрения: подумай, а зачем тебе нужно, чтобы его изловила Контора? Не Шефу, не Государственным Интересам, которые непонятно чего из себя представляют, тебе лично? Я не тороплю, а пока ты думаешь, я изложу тебе ряд резонов. Попробуй найти, где я кривлю душой, и где тут спрятано мое ядовитое жало… Его поймают, и потрошить его будет, скорее всего, собственный подкожный следователь Юрия Валентиновича. Распотрошат. Дальшето что? Может быть ничего, может быть будет негласный, но отчаянный торг между твоим и моим шефом. А может быть, старички возбудятся и наломают дров. От этого никому не будет лучше, а в первую очередь им. Гриша, честное слово, они прожили страшную жизнь и теперь, на старости лет, заслужили немного покоя. Бодрая, здоровая старость, при осознании того, что жизнь удалась, и достигнуто вообще все, о чем только можно было мечтать, это лучшая награда человеку на склоне его дней. Планы перевыполняются, и это правда, Советская Армия крепка, как никогда, и это опятьтаки правда, бескрайние нивы колосятся на диво, и самое смешное, что даже это правда, так что не будем беспокоить таких уважаемых людей столь незначительным обстоятельством, что это не вся правда и даже не двадцать ее процентов… Они сделали все, от них зависящее, так что пусть получат, право же! трижды заслуженный покой… Наше дело поберечь пожилых людей от… От совершенно непродуктивных волнений.

 Предположим, только предположим! что ты меня убедил. Что делатьто? Как лично ты предполагаешь останавливать две такие машинищи? Это только как минимум две, а так…

 Для этого человечество придумало только один способ, он пожал плечами, найти первыми.

 И всегото навсего? Григорий расплылся в сладчайшей из улыбок. Только я, знаешь ли, не оперативник. И ты, если мне не изменяет память, тоже.

 Я лично считаю, что у нас с тобой нет особого выбора, а ты лично говоришь о несущественных обстоятельствах. Как раз сейчас мы можем и потерять все, и приобрести очень много. В зависимости от того, успеем ли мы крутануться, или будем ждать сложа руки…

 Мы! Взвизгнул Гриша.

 Как хочешь, с равнодушным видом пожал плечами Сергей, тогда жди, как баран: у них выбор невелик, остригут или зарежут. Дурак, проговорил он, не меняя интонации, ты забыл, что существует инструмент, специально предназначенный для разрешения именно таких вот ситуации. И не говори, что не имеешь к нему отношения!

Поособому, строенной трелью промурлыкал "комбат" и это означало, что связи просят через "скремблер", по закрытой от всех посторонних линии. Никто посторонний не мог бы этого сделать просто по определению, но, однако же, факт: голос звонившего был Воронову совершенно незнаком.

 Александр Сергеевич, проговорил незнакомец, нам совершенно необходимо с вами увидеться. Право же, это прежде всего именно в ваших интересах.

 Интересно, полюбопытствовал Воронов, а, пытаясь соврать, вы сказали бы чтонибудь другое? Любопытно было бы узнать, а что именно?

 Вы даже не удивились, что посторонним известен этот номер?

 А какой смысл удивляться? Лениво проговорил Воронов. И без того ясно что либо ктото сдал, либо гдето прошляпили. И то, что вы не собираетесь рассказывать мне кто и где, тоже ясно. Интересно только, зачем я вам понадобился?

 Надо бы встретиться, поговорить о проблемах, представляющих собой обоюдный интерес…

 Я не фотогеничен.

 Простите, что?

 Мы с вами не встречались, так что, полагаю, вы держите перед собой мою фотку, а я на ней, наверное, похож на идиота. Вот я вам и говорю, что впечатление от снимка может быть обманчивым.

 Хорошо. Я вам сейчас расскажу одну притчу, а там уж вы сами решите, как поступать. Хотя у меня есть сильнейшее искушение положить трубку и предоставить вас вашей печальной судьбе.

 Оп! А мешает вам поддаться искушению исключительно только забота о моем процветании, или всетаки недвусмысленное распоряжение начальства? Но я вас слушаю: если уж вы знаете этот номер, вас всетаки следует послушать.

 Есть такая страна Советский Союз, а в нем Новогородская область. Там, в райцентре Курчино, располагается фармацевтический заводик, комбинат "Новфарм", головное предприятие объединения "Симплекс". Комбинат как комбинат, вот только Режимный Отдел в нем, и во всем объединении, возглавляет всегонавсего генераллейтенант КГБ Гаряев. Звание, конечно, не самое высокое, зато отчитывается Дмитрий Геннадиевич разве что перед двумя лицами в государстве. Как находит нужным, так и отчитывается. Когда отчитывается. Если отчитывается. Официальный контроль над ним не предусмотрен вполне сознательно, а все неофициальные попытки он пресекает надежно и со всей решительностью. Проблема состоит в том, что в связи с некоторыми обстоятельствами, не относящимися к делу, он приступил к активным поискам одного человечка. Ищет он вовсе не тебя, но тут, как на грех, вы, Александр Сергеевич, умудрились засветиться ТАК, что уж васто он по пути не минует, прихватит непременно…

 Это… Не телефонный разговор. Давайте встретимся.

 Когда?

 Через час у "Близнецов". Держите в руке… ну, хоть "Огонек", свернутый в трубку. Подойдет машина.

 А почему не вы к нам?

 Потому что мне не может быть никакого резона вас обижать. А вот ваших резонов я не знаю.

 Вы поскромничали, сказал вместо приветствия визитер, невысокий жилистый мужичонка с неприметной внешностью и в неприметном костюмчике, зыркнув на Воронова маленькими, острыми глазками.

 Что?

 Ну да. Когда сказали, что не фотогеничны.

 Аа… Это, типа, что на идиота я похож не только на карточке? И откуда такой вывод?

 Да ведь думали, поди, что теперьто уж, после подвига своего молодецкого, будете пользоваться непререкаемым авторитетом, жить в почете и стричь купоны со своей системы связи? Мол, и посадят, так и в зоне буду жить, как хочу? Думали, ничего хуже с вами случится не может? Саамую капельку только ошиблись. Товарища Гаряева не учли.

 Слыхал я о нем, задумчиво проговорил Воронов, большая, говорят, сволочь. Ну так на такой работе других и не держат. Если дергаться изза каждой сволочи, или даже только изза каждой очень большой сволочи, которая хочет за меня подержаться, так это было лучше с самого начала не жить…

 Сволочи, как правило, чегото нужно. Умной сволочи всегда чегонибудь нужно. Достаточно бывает понять, чего именно, и можно договориться. Или откупиться. Или подловить интересующегося на этом самом интересе. Возможны варианты, если есть хоть какоенибудь пересечение интересов. А тут ничего подобного нет. Единственный его интерес это через вас добраться до интересующего его лица, и никакие ваши интересы, никакое ваше положение, никакое ваше влияние тут во внимание приниматься не будут. Вы будете материалом, а потом превратитесь в отработанный материал. Никому не нужный и не интересный мусор, который просто из чистоплотности подцепят на совок.

 Вы говорите так, как будто я уже в его руках.

 Непременно попадете. Даже мы не все знаем о его возможностях, а стопора, я уже говорил вам, у него просто нет.

 А кто это "мы"? Ежели не секрет, конечно.

 У нас маленькая, правда, очень маленькая, организация.

 Еще меньше, чем "Моссад"? Тогда это… может быть серьезно. И по какой же это причине маленькая организация хочет увести меня изпод товарища генераллейтенанта? Неужели из чистой филантропии?

 В своем профессиональном раже товарищ Гаряев может получить слишком точное представление об истинной обстановке в стране. Недопустимо точное. Настолько, что это может подвигнуть его на… неадекватные действия.

 В таком случае почему вы меня просто не устранили? Дешево, а уж надежното как!

 Мы крайне немногочисленная организация, нам ни в чем не отказывают, но вот ресурсов собственных у нас нет никаких. Мы не можем себе позволить разбрасываться… ничем. Наш статус таков, что, случись чего, слишком просто остаться на бобах.

 Но, если этот ваш генерал так опасен, то возможен и прямо противоположный выход: устранить его. Нет человека, нет и…

Визитер вздохнул.

 Может быть, вы и правы. Может быть! Но мы настолько крохотная организация, что нам не положено оперативников. Считается, что было бы слишком опасно, нам, да еще оперативников. А привлечь посторонних мы просто не можем, потому что мы негосударственная организация.

Воронов задумался, а потом осторожно сказал:

 Поначалу вам и вправду удалось поразить меня в самое сердце, но потом мне в голову пришла парадоксальная мысль: а ведь партийныето органы формально к государству не относятся! С формальной точки зрения товарищ Сталин в тридцать седьмом был никто. Но тогда чем вы можете мне помочь, если вы уж такие уж маленькие?

 Мы можем дать вам работу в отдаленных районах страны. Вы даже получите возможность попрежнему руководить своей… артелью, это было бы даже желательно, вы понимаете? Видите ли, изготовление новых, с иголочки, биографий, которые неотличимы от настоящих вообще никак, это, как раз, часть наших обязанностей. Это мы умеем, без ложной скромности, недурно. Отсидитесь, пока все не уляжется. Не один только Гаряев, слишком многие жаждут вашей крови. МИД так просто рвет и мечет, особенно после того, как там узнали, что военные к ракете не имеют отношения, а тому бедолаге голову сняли просто так. А они и внутри страны не так безобидны, как это может показаться. Не забудем и ваших… коллег. Сейчас, когда у вас, помимо естественного авторитета и всего прочего, еще и закрытый канал такой мощности в руках, вас, понятное дело, трогать не должны, это если по уму. Но вы теперь слишком на виду, и в нашей грешной реальности ктонибудь обязательно позавидует, или глупо пожадничает, ничего, понятно, не получит, но вам от этого легче не станет…

 Но работато хоть приличная?

 Отчасти… отчасти связана с вашей основной специальностью. Вы же, если не ошибаюсь, МАРХИ заканчивали? И не расстраивайтесь так: вы, при всех ваших способностях, не вполне годитесь для нынешнего рода занятий. Вам не гангстерский синдикат возглавлять надо, а просто синдикат. Разница невелика, но она, уверяю вас, есть.

XXIV

За то время, пока они не виделись, отец, казалось, не изменился вовсе. Та же невысокая, широкоплечая фигура с прямой спиной. Кривоватые ноги ладно вбиты в аккуратные валяные сапоги с кожаными галошами по щиколотку. Белая папаха, ясные светлокарие, как у кречета, глаза чуть прищурены. Опрятный бешмет подпоясан щегольским наборным поясом. Дом… наверное почти таким же был он и во времена деда, и при дедовом прадеде. Может, так оно, в конце концов, и правильно. Ведь сколько лет, а не согнулся, и не скажешь, что старик. Ни война не согнула, ни зверское, со всей семьей выселение, когда сгинула, почитай, половина, ни жизнь в ссылке, в сухих и жарких степях. И вот теперь он, как будто бы уже давнымдавно привыкший жить своим разумом, не куданибудь, к отцу пришел, как побитый, за советом и помощью. Чтоб вразумил старый Гази, как жить дальше. Таких людей женщины больше не рожают.

 Пришел? Спросил старик так, как будто они расстались вчера. Хорошо. Заходи, говорит будем… Нукеровто своих куда дел?

 Внизу оставил. Тутто они к чему? Только суета лишняя…

 Хорошо, повторил Гази, без чужих говорить будем…

Позже, за барашком, выслушав местами сбивчивое, местами слишком эмоциональное повествование сына, он подумал, а потом, полузакрыв глаза, заговорил:

 В молодости надо побродить по свету, повидать людей и переговорить со многими. Даже в школе, наверное, надо поучиться и книги почитать. Только закончить все это надо тоже вовремя. Чтобы вернуться домой, воспитывать сыновей, пасти овец и смотреть только в небо над головой, да еще в свою душу. Там ищи ответа на все вопросы, а если не найдешь, значит, вопрос и не стоит того, чтобы на него отвечать. Или ты прогневил небо недостойной суетой, душа твоя пуста, а жизнь прошла даром. Я еще раньше говорил тебе не ищи денег, не надейся на деньги, не верь деньгам, но ты, наверное, считал это старческой причудой. А когда вечером внизу пасутся твои овцы, и солнце только что зашло за гору, достаточно посмотреть в небо, и все становится ясно. Это нам, с нашей жизнью мотылькаоднодневки кажется, что деньги были всегда, но посмотри в Небо над горами, и эта мысль покажется тебе смешной. По времени Неба и гор они появились из ничего мгновение тому назад и через мгновение уйдут без следа. Посмотри…

Потянувшись, он достал сверток из старой овчины, вытершейся, и мягкой, как тряпка. Развернув его, он подал сыну пригоршню какихто предметов. Гость присмотрелся: это были обработанные камни. Наконечник в форме лаврового листа с бритвенноострыми, полупрозрачными от тонкости отделки краями. Острозубая пилка из кремневого отщепа побольше пяди в длину. Насадка для гарпуна с аккуратно заостренными зубцами. Обломок каменного ножа, поверхность которого была отшлифована.

 Я, правду сказать, не верил, когда мне говорили, что в далеком прошлом люди делали все необходимое из камня. Но потом мне пришлось рыть яму там, где еще на моей памяти жили люди, и мне попались эти камни. Я нашел их не так уж глубоко и сразу поверил. Кругом, он обвел рукой, горы, кругом камни, но точно таких же нет, а значит, что камень для этих поделок принесли сюда издалека. Наверное, он дорого стоил. И кому он нужен теперь, кто обратит на него внимание сейчас, когда век его кончился? Все то, о чем ты так долго рассказывал мне, значит только одно: как кончился век этих камней, точно так же кончается век денег. Проходит время их силы и всемогущества их. Если ты прислушаешься ко мне теперь, когда закат их только начался, ты встретишь то, что грядет потом, в готовности и при оружии. И когда все вокруг будут метаться, не зная, что делать, потому что их мир, построенный на деньгах, рушится вместе с силой денег, ты будешь готов. Не ищи денег, ищи людей, потому что на самом деле деньги прилагаются к людям, а не наоборот, как это думают в наше время. Сначала, те, кто идут за тобой без денег, потому что верят, как Мухаджиры шли за Пророком, или потому что боятся тебя самого, но всетаки считают, что с тобой безопаснее и лучше. Потом, те, что боятся тебя и твоих людей до того, что могут умереть от одного страха перед твоим гневом. И уже потом, если будет нужда и если ты захочешь, деньги, и те, кто за деньги служит, кто не горяч и не холоден. Все проходит, только это пребудет всегда, пока существует людской род. Место денег занимает другое? Найди тех, кто умеет это дело. Не идут по доброй воле? Согни, сломай, заставь, если ты мужчина и мой сын, а не изнеженный богач, за которого и живутто его деньги…Я давно уже понял, что всевластие денег кончится рано или поздно, но, правду говоря, не ожидал, что случится это еще на моем веку. Хорошо, что дожил. Доволен.

Мудрец, он на то и мудрец, тем и отличен от всех других людей, что всякий, чьи уши открыты, находит в его словах то, что нужно именно ему. Зачастую, вовсе не то, что мудрец имел ввиду поначалу. Мало ли что он мог подразумевать! Никто не возьмется в точности сказать, что имел ввиду старый Гази, но зато очень легко понять, как именно понял его слова Халиль Газиев.

 Я не понимаю, чего вы от меня хотите?!!

 Совсем глупый, да? Это плохо. Глядя в глаза пленнику, он медленно покачал головой. Мне глупый не нужен. Мне нужен такой, чтоб понимал. Сразу. С полуслова, Халиль говорил порусски без акцента, только особая медлительность речи, да металлический оттенок, с которым он ронял веские слова, показывала, что это всетаки не вполне родная речь для него, с полувзгляда. Раньше, чем я сам подумаю. А если глупый будешь, мы тебя прямо тут и закопаем. Другого найдем, который умный. Чего хочу? Не того, чего хотят от женщин? Нет, потому что в России можно любую, а ты оскорбление для зрения. Ты будешь оружие делать, потому что все остальное у меня есть. А если еще чего понадобится, так тоже сделаешь. Что скажут.

 Да вы понимаете…

Халиль Газиев едва заметно повел бровью, и Азамат, стоявший за плечом кавказского пленника, сшиб его с ног мгновенной подсечкой. И хозяин, и нукер отлично знали: ничто не повергает в панику сильнее, чем неожиданное падение.

 Это ты не понимаешь, скучным голосом проговорил наследник старого Гази, не понимаешь, что я тебе не твой русский начальник. Я хозяин твой, неверная собака. Захочу поджилки подрежу. Захочу в яме сгною. Захочу и тебе влепят три десятка плетей, у меня как раз есть и новомодные, резиновые, и старинные, из бычьих кишок. Захочу убью, ни за что, просто так, потому что захотелось. Так что ты думай, что говоришь. Над каждым словом своим думай, поэтому лучше будет, если ты вообще будешь молчать, пока тебе не прикажут говорить… Так что ты хотел?

 У меня же нет ничего!!!

 Хорошо, кивнул Халиль, напиши, что тебе понадобится. И где взять. И смотри, не забудь ничего, потому что за твою плохую голову расплатится твоя спина. И… И чего ты еще хочешь сказать?

 Да я же не конструктор!!! Мы по одному не работаем! Конструктор дает конструкцию, а я, я только композиции под нее составляю! Просто не выйдет ничего…

 Хитрый, да? Яростно выдохнул Халиль. Целую банду хочешь у меня, чтоб сговориться? Последний раз говорю, он навел на пленника палец, как будто это был ствол пистолета, забудь о том, что я когданибудь потеряю бдительность и ты, червь, сможешь меня провести. Сам забудь, потому что иначе удалением этих лживых мечтаний придется заняться мне… Один все сделаешь. Буркнул он, остывая. Жить захочешь, так сделаешь. А не захочешь, так будет одним русским слизняком меньше. Другого найдем.

Да не хитрил же он!!! Чистую же правду говорил! Но не возражал, потому что относился к той породе людей, которой хватает одного урока, только они почемуто не бывают слишком счастливы от этой своей понятливости. А конструкторы в их деле и впрямь значили ничуть не меньше, чем композиторы. Вообще же наступило время, когда людей, хоть чегото смыслящих в "черной", "серой" или хотя бы "белой" "мозаике", отчаянно не хватало. Не то, что полноценные композиторы, не то, что конструкторамозаичники, была крайняя, прямотаки позарезная нужда в системных технологах, даже в дикой их разновидности, именуемой "мастрягами"! тех, кто умел пользоваться готовыми кусками информации, устройствами, носителями, материалами, комбинируя и сводя все это для создания уже готовой продукции, конкретных изделий, разработанных другими. Теоретически эти люди были квалифицированными пользователями, но на самом деле наступил этап, когда дело это тоже начало требовать серьезной подготовки. Высокого профессионализма. И вот ведь какой парадокс: чем более совершенным, удобным, простым в обращении становился инструментарий "мозаики", тем большим умением надо было обладать, чтобы пользоваться всем этим не какнибудь, но понастоящему. Инструкции, и дай бог, если на зашифрованные какимнибудь милым профессиональным кодом, исподволь превращались во все более толстые талмуды, и тому, кто не посвящал ремеслу большей части времени, в серьезные дела лучше было и не соваться. Халилю, взять бы чего попроще, а то он, пользуясь неразберихой, размахнулся, прихватил основного композитора Кировской семьи "Черного Ромба", некоего Юрия Постникова, чахлого субъекта двадцати пяти лет от роду, бледного, с гнилостным запахом изо рта, почти гениального в композиции, и до умиления наивного, как почти что каждый настоящий талант, который вовремя заметили и пригрели. Системный технолог не мог сработать за композитора, но вот композитор, разумеется, мог делать все то, что умел системный технолог. Не так ловко, не так быстро, но, в конечном итоге, по крайней мере не хуже, изза четкого представления о том, что же именно он делает. Другое дело, что нынешнего кавказского пленника никто и никогда не заставлял заниматься подобными вещами, это было все равно, что забивать гвозди микроскопом, причем электронным, так что он и думатьто забыл про саму эту возможность. А тут враз вспомнил.

Халиль Газиев блефовал, внушая пленнику, что жизнь его ни гроша не стоит, а заменить его точно таким же легче легкого. Первая попытка удалась, потому что не было обычая, красть композитора, как невесту в родоплеменном обществе, но вот теперь "Черный Ромб" стоял на ушах, и вторая попытка запросто могла бы закончиться плохо. Скорее всего закончилась бы. Дело в том, что, говоря о возможности сговора, якобы возможного между пленниками, если будет их двое, он тоже делал хорошую мину при дурной игре, потому что пыталсятаки прихватить того же Богомила Димова, ставшего знаменитостью в свои двадцать три, что, в отличие от композиторов, для конструкторов было порядочной редкостью. Но и тогда оказалось поздно шухер уже поднялся. Прямотаки всесоюзного значения. Свежим ветром промчался по городам и весям необъятной родины, набатным колоколом донесся до имеющих уши, и уши эти мгновенно насторожились. Горцы угодили в поспешно организованную засаду, потеряли двоих убитыми, они были буквально изорваны в клочья очередями из модной в тех суровых местах девятимиллиметровой "Пихты", и, что куда более существенно, одного раненым и без сознания. Его наскоро подремонтировали, чтобы следом подвергнуть допросу третьей степени, красиво сочетая методы и традиции, освященные столетиями, с самыми последними достижениями науки. Большого опыта у расследователей не было, так что к концу подследственный всетаки чокнулся, но дело было сделано, и уже на следующее утро прибыли сельские жители из соседнего региона. Такой сложился порядок: мелкую шантрапу вразумляли собственными силами, а в случае серьезных дел приглашали специалистов из соседней "семьи", взаимообразно. Тридцать семей обосновавшихся в городе горцев вынуждено было спешно распродавать имущество и сматываться, куда глаза глядят, те, кто пробовали сопротивляться, сгинули, потому что пришельцы нападали врасплох, каждый раз создавая подавляющее преимущество в силах, и во всяком случае делая совершенно невозможной любую маломальски нормальную жизнь. Проблема состояла в том, что след похищенного и похитителей так и затерялся. Меры предосторожности, предпринятые Халилем Газиевым и его нукерами оказались всетаки достаточно эффективными, другое дело, что коекто из соплеменников считал, будто за ним теперь водится должок. Он лучше других знал, чем чреваты такого рода задолженности, так что теперь пленный, помимо всего прочего, должен был окупить и ее. Со временем ему доставили почти все, что требуется, хотя времена менялись и коечто уже было невозможно купить. Ни за какие деньги, если иметь ввиду бумажки. Так что в ход шло старое, доброе золото с серебром, металлы платиновой группы, коекакие редкие элементы, даже в виде обогащенной руды. С элементами, быстро и хорошо решались технологические проблемы, которые без них решались куда медленнее и хуже, в ювелирных магазинах было пусто, хоть шаром покати, а досужие туристы выгребли все, до чего смогли дотянуться в доступных странах, как социалистических, так и не вполне, им было, что загнать в отсталом зарубежье.

Медленно, со скрипом не вполне привычное дело пошло. Не имея навыка, он зато исходил из смысла действий, и уже через месяц пошла первая продукция: пистолетпулеметы ППЛ79 "Пальма", под стандартный девятимиллиметровый патрон, но выполненные, где надо, из керамики с "активной" теплопроводностью, "КорсАК", бывший, по сути, вариантом "АКСУ", но только почти не имевший в составе металлических частей. Сверхглушители к тому и к другому. Радиовзрыватели и "синхронки" под бомбы с "тетрисом". Ну и, разумеется, "лахудры". Халиль очень скоро вернул себе прежний высокий статус, а потом приобрел среди своих такой вес, о котором в прежние времена не мог даже мечтать. Впрочем, на положении бедного раба его достижения не сказались почти никак.

Кормили… поразному. Когда вполне пристойно, а когда либо почти никак, либо какимито невразумительными полузасохшими остатками. Однажды, после порции холодной просяной каши с шелухой он чуть не умер: гранит науки это такая пища, которая слишком часто оставляет последствия в виде безнадежных гастритов, язв и прочих застарелых болячек пищеварения. Но оклемался всетаки. На ночь неизменно запирали, но не в одном какомто постоянном месте, иной раз доводилось ночевать в чемто вроде сарая, на соломе, а иногда в добротном, бетонированном подвале на деревянном топчане. А пару раз опускали в земляной колодец под дощатую, как у кадушки, крышку.

Лучше всего жилось, когда с ним оставался тот самый Азамат, высокий, сухощавый, атлетически сложенный, с такими же, как у хозяина, светлокарими, редко мигающими глазами в мелкую крапинку, как у кречета. Он не обижал пленника и не поддерживал его, как не обижает и не поддерживает скотину в меру равнодушный хозяин. Почти не разговаривал. Бил редко, не придираясь, за совершенные, по его мнению, проступки. В остальное время не замечал, глядел сквозь Юрия, как будто тот был из воздуха, и деньденьской бездельничал, строгая палочки. Безделье, похоже, не тяготило его, это было видно, этого не разыграешь, он не скучал, как не скучает дикий зверь, у которого все в порядке. При одном взгляде на него становилось понятно: это простонапросто другая порода живых существ, и бессмысленно оценивать доброту его или злость, его ум или глупость, потому что нет ничему этому человеческих мерок, простонапросто чистая сила, которая и без всякого ума в любой момент поступит наилучшим, единственно возможным! способом.

Расул был вовсе на другую стать. Обычно он был както человечней, не такой бездушной машиной, как Азамат, но зато на него порой находило. Иногда он с самого утра выглядел плохо, с какимито красными пятнами на сером лице, все время сморкался и утирал пот, как чахоточный, и в такие дни норовил прицепиться к чему угодно, награждал зуботычинами и с унылой злобой хлестал плеткой. В другие дни бывало и еще хуже. Он выглядел не то, что пьяным, а какимто… невменяемым, что ли? Мог целыми днями сидеть с блаженным видом, а мог избить до полусмерти. Один раз чуть не убил, свалил на землю и тупо бил ногами, все время в одно и то же место, так, как будто и вовсе не соображал, что делает, и не случись тут Патимат, родственницы хозяина, бывшей чемто вроде экономки на подворье, дело могло бы кончиться и вовсе плохо. Она с размаху вылила на Расула ведро холодной воды, но тот как будто и вовсе не заметил этого, неподвижные зрачки налившихся кровью глаз были узкими, как булавочные головки, в углах твердого рта запеклась сухая пена. Тогда Патимат, ухватив его за ворот и упершись изо всех сил, опрокинула Расула навзничь, и только тогда тот вроде как пришел в себя, дико глядя на нее почти невидимыми зрачками, а женщина, уперев левую руку в бок и бурно жестикулируя правой, визгливо кричала ему чтото на своем языке. Он еще подивился тогда, с трудом поднимаясь, ее смелости, потому что, повернись подругому, безумец мог бы убить и ее. Но, очевидно, тут имело место какоето искусство, умение, сродни привычному умению пастухов управляться с самыми норовистыми скотами. Вот и Расул, подобно быку на веревочке, покорно дал увести себя в дом.

В его положении не было ровно ничего хорошего, но хуже всего было именно это: отсутствие всяких правил. Что бы он ни делал, как бы ни делал, нельзя было предсказать, как посмотрит на это хозяин, и что воспоследует, за что последует расправа, за что положена экзекуция, что вдруг будет оставлено без внимания, а за что последует нечто вроде поощрения. По отношению к нему дети гор проявляли, по видимости, произвол поистине божественный, как дети обычные по отношению к игрушке, и судьбой его в каждую секунду были их мимолетные причуды, непостижимые, как будто бы они и впрямь были с другой планеты, но, может быть, таким образом дело обстояло только по отношению к нему, и весь этот спектакль разыгрывался нарочно?

Получив некоторый первоначальный набор, он постепенно расширял хозяйство, по ходу дела изготавливая себе все, что потребуется, но каждый раз для этого требовалось просить разрешения и подробно объяснять, зачем именно ему нужно то или иное устройство. И тогда хозяин либо разрешал, либо запрещал без объяснения причин. И однажды, когда Халиль пару раз дал Азамату сигнал, чтобы тот уронил его, за непонятливость, он вдруг с ужасом понял, что хозяину нужны простонапросто ракеты, всегонавсего чтонибудь навроде Штатовского "Тамагавка", но на раз круче. Чтоб дальность четыре с половиной тысячи, и КВО два метра. Ну, пять.

Полугодовой опыт общения с Халилем Газиевым подсказывал ему, что тут, не пройдут намеки на то, что он всетаки не Королев и не Слушко, да и те сроду не справились бы в таких условиях. В данном случае логика хозяина была проще некуда: он и раньше, случалось, ныл, что невозможно, но, ежели плеткой по ребрам, то делал, и теперь сделает, никуда не денется, потому что как раз деватьсято ему и некуда. Не было у него конструкции, и быть не могло! И тем более, никакой "соломы", никаких дисков на эту тему не было и быть не могло, потому что не продавалось ничего подобного. Вообще. У себя, в Кирове, с толковыми помощниками и задействовав ВСЕ возможности системы, он, возможно, и смог бы сделать чтонибудь подобное, если бы в чьюто голову пришла, вкралась бы, аки тать в нощи, подобная глупость. Такая дестабилизирующая, разрушительная, пагубная нелепость, ничего ровным счетом не дающая, но зато способная в миг разрушить такое хрупкое и с таким трудом достигнутое равновесие с властями. А ведь сволочь черножопая не просто так заказывает тяжелые крылатые ракеты, не для того, чтобы в сарайчике лежали на всякий случай: он непременно выпустит их по комунибудь, если не по делу, так из дикарского любопытства, и дай бог еще, если боеголовки будут не ядерные. Но это все было рассуждениями сугубо абстрактными, потому что подобное далекоо за пределами его возможностей, но ему не поверят, как не верили и прежде, и губит его сейчас как раз то, что прежде он всегда в конце концов справлялся. Вот ежели бы он, да хоть раз… Ага! А плеткой? Ежели по ребрам да с оттяжкой? Так что, только не он. Он слишком хорошо усваивает раз полученные уроки, только почемуто не слишком рад своим способностям.

Осознав и до кончика спинного мозга, до глубины мятущейся души прочувствовав, в какой заднице оказался на этот раз, он в единый миг покрылся холодным потом. Не сделать. А прежде, чем они удостоверятся, что он и вправду не может, запросто могут убить. Просто малость перестараются, увлекутся, и убьют. Паникеры, к которым относится большая и основная часть человечества, четко подразделяются на две неравные группы. Представители первой, попав в подобную ситуацию, начинают метаться, орать, биться головой о стенку и рвать волосы на ней и на прочих органах. Те, кто относятся ко второй, обретают прямотаки невероятные быстроту, ясность и остроту мышления. Вовсе не свойственные им в других обстоятельствах. Так и он.

Услыхав чудовищный приказ, произнесенный обычным для хозяина важным, безаппеляционным тоном, по обыкновению чуть замедленно в подражание Лучшему Другу Детей, Авиаторов и Физкультурников, он ужаснулся, покрылся вышеупомянутым холодным потом и почувствовал, как мысли его вспорхнули со своих мест и закружились испуганными птицами, все сразу, и на все про все ему хватило времени, пока Халиль Газиев заканчивал свой монолог. К этому моменту вспугнутые мысли успели рассесться по надлежащим насестам. Прежде всего не спорить и с деловым видом выиграть время. А там придется чегонибудь делать. Глядишь рассосется. Так что он кивнул головой.

 Я коечто по этой части делал еще на Урале. Можно. Только вот изделие с такими параметрами будет не меньше восьми метров в длину. Это значит соответствующих размеров емкость под моноблок. Это копать, делать, а потом никуда не спрячешь.

По тому, как скривился Халиль, кавказский пленник с радостью убедился, что находится на правильном пути.

 А без этого никак?

 Только сделать поблочно, а потом собрать. Времени уйдет больше, но все можно сделать аккуратно, это никаких принципиальных трудностей. Только вот…

 Что там, взгляд почти желтых глаз был страшен, еще?

 Навигация. Для точного попадания в цель нужно, чтобы ракета ее нашла. Значит нужно запрограммировать карту местности по всему пути, от начала и до конца. Или несколько таких путей. Понимаете?

 Очень хорошо понимаю. Ты, плевок шайтана, решил разузнать, где находишься. И, наверное, считаешь себя очень умным. Азамат!

 Ну послушайте же, почти прокричал Постников, с омерзением слыша свой визгливый, как у забитого животного, голос, ну подождите! Ну, пожалуйста! Это же проверить легко! Даже у подводных лодок фиксированные районы пуска, даже у стратегических бомбардировщиков рубежи атаки! И не бывает подругому, если только со спутников наводить! Ну вы же не Расул, вы же, говорят, университет кончали!

 От этого тебе, Халиль медленно помотал головой, лучше не будет. От этого тебе будет только хуже. Потому что, учась в университете, я узнал вам, русские свиньи, истинную цену. Бесхребетные лизоблюды, готовые лизать ботинки сильному. Лукавые, трусливые рабы, вечно пьяные и болтливые, как бабы. Вам попросту нельзя без хозяина, потому что иначе вы ничего не будете делать. Зарастете грязью, опухнете от водки, а потом сгниете в собственном говне, лишь бы только не подниматься. Истинное отродье свиней и шакалов, и это никакая не ругань, а правда. Я лучше вас знаю, что вам нужно, и как с вами нужно, я тоже знаю. А Расул… Расул простой зверь, он ничего этого не знает и поэтому относится к тебе почти как к человеку. А такие, как ты, переоценивают пользу образования: вот тебе много от него сейчас пользы, а? Ничего не имеешь, а что говорят, все равно делаешь. Да тебе от образования один вред. Нужно быть мужчиной, а уж потом, потомпотом! все остальное. Хотя что пользы говорить о том, чего все равно нет? Рабу по крови и по призванию ни от чего не может быть пользы. И еще, он потянулся и неуловимым движением влепил пленнику оглушительную пощечину, никогда не берись рассуждать о достоинствах правоверных или же сравнивать их между собой. Потому что любой из них стократно тебя выше. Нет. Он медленно помотал головой. Неправильно, потому что сравнивать вообще нельзя… Так что я не буду проверять твои слова, тебе же не придет в голову больная мысль, обманывать, а? Сделаем так, ты покажешь, что надо, а карту сделает другой. Без тебя программисты найдутся.

 Так я бы все равно не справился!

 Слушай, э! Ты лэкарство можишь?

 Какое лекарство?

 Совсем глупый, не понимаешь, да? Балэю потому что…

Выглядел Расул и впрямь до крайности неважно. Как бывало, серое лицо, нездоровый румянец, и пот на лбу, крупными каплями. Шмыгает носом, но держится так, как будто у него болит живот. И еще, держится както неуверенно, с оглядкой, как будто опасается возможных свидетелей их разговора.

 А чем болеешьто? Я ж не доктор.

 Я знаю, чем балэю. Ты лэкарство давай. Абезболивающий…

Болван!!! Догадка в его мозгу вспыхнула, не то, что как молния, а прямотаки десятком Больших Хиросим. Нет, это ж надо быть таким кррретином!!! За столько времени и не разгадать законченного наркота! И ладно еще, если б вовсе не был в курсе, а то сколько разговоров было о выделки дури! А сколько дурных дел! А неприятностей сколько с жадными ссволочами, которым нужно было промышлять непременно порошком!

 Не, он решительно тряхнул головой, боюсь. Хозяин узнает.

 Я тэбе, Расул неуклюже сгреб его за грудки, пакажу, кто хозаин… Я тэбя прямо сэйчас кончу, до хозаин! Нэт, он вдруг отпустил узника и помотал головой, ты сам нэ скажешь, нэ узнаит…

Вот на это, как раз, рассчитывать можно было вполне. Совершенно аморальные, бесконечно лживые, предельно ненадежные, рабы героина даже под пыткой не выдавали кровососов, снабжавших их зельем. Так что он решил поверить.

 Да такто оно не трудно. Дисков нету, а вот "солому" в наборах "ФФ", "КФ", или, того лучше, "ММ" добыть можно. Только с инструкцией…

 Гдэ?

 Наверное, в Грозном, в Махачкале. В Ростове так точно…

 Cдэлаю.

Отменный, что называется от бога, как и все композиторы, химик, он со всей страстью погрузился в сравнительно новую для него область. Уяснив же мысль, для фармакологии основополагающую, ЧЕМ ИМЕННО являются вещества, когда они похожи на естественные, но всетаки не совсем, он и вообще испытал нечто вроде вдохновения. Первонаперво он обеспечил потребности бедняги Расула. Сделал не за страх, а за совесть, не стал пачкаться ни с морфием, ни с героином, а решил проблему радикально, изготовив высокостабильный аналог эндорфина, так называемый "СЭН", пресловутый и впоследствии прославленный в широких кругах наркоманской общественности "сынок". Четыре килограмма тончайшего, пушистого на ощупь, нежнейшего праха светлокремового цвета, четыре килограмма чистейшего, рафинированного, абсолютного и ничем не замутненного счастья! Такого полного, такого всеобъемлющего, что уже ничего не нужно. Так поступают люди с понастоящему широкой душой! Потому что, помимо всего прочего, четыре килограмма составляли по меньшей мере два миллиона полноценных, наркоманских доз и даже оптом стоили не меньше двадцати миллионов рублей, но чего не сделаешь ради хорошего человека. Пришлось только предупредить, чтоб не увлекался: молде, на всю жизнь хватит, так что нет нужды жадничать. В таком вот аспекте. И тот целый день мурлыкал себе чтото под нос, расфасовывая и рассовывая по укромнейшим местам неожиданно свалившееся богатство, все четыре килограмма надежнейшей в мире смерти. Благоразумные потребители героина считали потребителей "СЭН" пропащими людьми и шутили, что у тех, кто балуется "сынком", души не остается вовсе: так, что после смерти и в адто отправиться нечему.

А он тем временем изготовил и еще коечто, стереоаналог серотонина, вовсе не расщепляемый ферментами, потому как почти целиком на основе кремния. Хотел подцепить получившийся тонкий осадок на кончик пальца, но чтото, наверное, тот самый пресловутый инстинкт самосохранения, остановило его в самый последний момент. Он поспешно сел за расчеты, присвистнул, и поспешно залил продукт серной кислотой. Наверное, именно в этот момент в его голове закопошилась неясная еще мысль.

Очевидно, у хозяина были какието свои причины спешить, так что в последнее время ему милостиво позволяли работать сколько угодно, не тратя излишнего времени на психологический террор и репрессии, и это как нельзя лучше совпадало с его планами. Внешне инертный, Азамат на самом деле бдил за ним довольнотаки квалифицированно: делая какиенибудь стволы или эксплозивы, от него нельзя было ни на одну секунду спрятать руку. Только дело в том, что во всех других случаях он и понятия не имел, за чем именно надо бдить. Надо сказать, это выводило из равновесия его цепную душу, и, временами, он начинал мельтешить и нервничать.

 Ти што делаишь, а?

 Блок ПМприводов к рулям, терпеливо отвечал Постников, а следом начну лазерный гироскоп.

 Зачем гироскоп? Ты уже дэлал гироскоп.

 То для стабилизации по вертикали. А нужно по горизонтальной плоскости.

Азамат, оказывается, добросовестно все запоминал, но это не помогало, он на протяжении некоторого времени честно, даже вытаращив глаза от напряжения, глазел на разнокалиберные блоки, а потом, плюнув, уходил. Доносил хозяину о всем, что казалось ему подозрительным, так что за каждой Азаматовой непоняткой неукоснительно следовал допрос. То, что хозяин заказал ракету, многое изменило, теперь, как бы он ни пыжился, какие бы приемы понтыдо ни применял, его суть была Постникову ясна: идиот. До этого момента казалось ему, что хозяин, некое высшее существо, всеведущее и всеприсущее, как сам Отец Зла, знающее каждую его мысль еще до того, как он подумает, каждое движение его мятущейся души, но с этого мгновения он потерял в глазах раба атрибуты божественности, превратившись в некое подобие опасной стихии. Очень опасное, но всего лишь явление природы. А явлениям природы не положено разбираться в назначении интеллектронных блоков, РЭФкомплексов и молекулярнокомпактизированных конструкций, и ничто не поможет ему узнать всю правду полностью.

Ночи стояли безлунные, и в одну из них эта самая молекулярнокомпактизированная конструкция развернулась в оболочку шара, который унес в небо небольшой топливный элемент, радиомаяк, отчаянное послание на несокрушимом носителе, отражатель радарных лучей и тот самый лазерный гироскоп. У него была особая миссия: куда бы ни занесли шар превратности судьбы и прихоти стихий, любой желающий сможет отчетливо узнать, откуда именно было отправлено послание. Лучше было бы, конечно, если б шар унесло на север, но, в принципе, на юге находилась граница, где этих самых радаров и постов ПВО было натыкано до чертовой матери, так что особого, скольконибудь решающего значения направление не имело. Требовался некоторый минимум везения, и именно поэтому третьим направлением его работы оставались коекакие прикладные проблемы фармакологии. Раньше он считал всяческую биологию делом довольно мутным, но вот учение о медиаторах неожиданно показалось ему довольно стройным и вполне логичным, и очень скоро он стал экспертом в области стереохимии их самих, ферментов, призванных их дезактивировать, а также аналогов и производных того и другого. Прошел месяц, близился сентябрь, и имитация, призванная изображать крылатую ракету большой дальности, приобрела вид весьма солидный и внушительный, а главное законченный. Чтото назревало, какоето большое толковище, какойто слет горных орлов с ясными крапчатыми глазами.

В небе, в глубоком небе гор виднелись только отдельные белые мазки облаков по осеннеголубому, когда в горное гнездо Халиля Газиева с самого утра начали собираться крепкие мужчины с гордой осанкой. Самого разного возраста, но, впрочем, слишком молодых не было, так, лет от тридцати и выше. В непременных папахах, но в очень приличных костюмахтройках, при бородах и безбородые, они стали поодаль, и глазели на сутулую, одетую в промасленую рванину от комбинезона, фигуру раба, копошившегося под навесом, укрывавшим восьмиметровое тело ракеты. Время от времени они переговаривались о чемто гортанными голосами, показывали на диковинное изделие пальцем, но ближе не подходили: в отсутствии хозяина это было бы невежливо. Все прибывшие, как один, явились в сопровождении целой свиты молодых людей, шоферов, телохранителей, родичей, кто ж их разберет? Некоторые из них остались при машинах, поотдельности либо же собравшись небольшими кучками, а некоторые неторопливо, с достоинством организовывали костер, дрова, мясо и прочее, полагающееся к предстоящему столу под открытым небом. Ничего. Его угощения тоже должно было хватить на всех. С лихвой. Только хозяина дождемся, потому что пир без хозяина не начинают. А вот и он, легок на помине, наверное, долго жить будет. Вытирает руки полотенцем. Надо признать, он выделялсятаки среди собравшихся. Свободная рубаха стального цвета, заправленная в светлые брюки, даже одеждой своей он как бы намекал, что выше утомительных подробностей ритуала. Что правила, принятые в их кругу, не оченьто для него и писаны. Писаны, но без излишней, отягощающей буквальности. Сейчас. Сейчас.

Жуя спичку, Халиль смотрел на долговязонеуклюжую, сутулую фигуру русского, который продолжал свою бесконечную возню. Утверждает, что все готово, а как проверишь? Ну да пустое: не посмеет он обмануть. Слишком ничтожен. Длинная фигура поднялась на цыпочки, вытянулась, доставая до какогото небольшого люка, распахнула его… Шайтан! Пытаясь достать из корпуса ракеты какуюто штуковину, неуклюжий сын греха оборвался, замахал руками и повалился на землю. Вытащенный им блок грохнулся рядом, раскололся и рассыпался грудой разноцветного электронного мусора. Вот только мусор этот, вместо того, чтобы спокойно лежать там, куда привела его эта маленькая авария, вдруг взвихрился, словно подхваченный ветром пух, и, совершая стремительные, многометровые скачки, пестрым градом обрушился на собравшихся. Гости валились, словно ктото в единый взмах подсекал им ноги, падали и дергались, как дергаются трупы от ударов тяжеленных пуль под кинжальным пулеметным огнем в упор, и те, кто находился подальше, сперва увидели, как это произошло с другими, и только потом очередь дошла до них самих.

Халиль, а это и вообще характерно для вожаков, обладал исключительной реакцией, а неожиданная опасность как будто еще и утроила ее. Он успел заметить прыгнувшее ему прямо в лицо крупное насекомое и ударил его в лет так стремительно, что сбил его на землю и тут же наступил, подсознательно ожидая едва слышного хруста, но вместо этого, как будто прострелив подошву, в ногу снизувверх ударила боль. Немыслимая, ослепительная, не имеющая в человеческом языке подходящих эпитетов, потому как те, которым довелось попробовать, уж наверное молчат, она клещами сжала внутренности, в жестокой судороге сковала мышцы и лишила возможности не то, что вскрикнуть, но даже и застонать, и хрип, который издал Халиль Газиев, был выдавлен из его глотки спазматически сжавшимися мышцами. Ощущение несколько напоминало то, которое бывает от удара по яйцам, но настолько же превосходило его, насколько сияние дня превосходит свет ручного фонарика. Мышцы превратились в кисель, стали водой, кости растворились и перестали держать, а земля вдруг надвинулась и ударила его по глазам. Откудато донесся панический, одинокий звук автомобильного мотора, страшная, задыхающаяся ругань русского, тугой хлопок, пронзительный свист и отдаленный глухой раскат. В стиснутую судорогой грудь по прежнему не проникало ни молекулы воздуха, муки удушья на какойто миг сравнялись с убийственной, никуда не девшейся болью, а потом сознание его начало гаснуть. Когда же оно вернулось к нему вместе с крохотным глоточком воздуха, оказалось, что он уже лежит на спине, а русский стоит над ним, держа изящно отогнутыми пальцами правой руке небольшой шприц, а в левой водительские права гражданина Газиева Х.Г. Чумазое, поросшее мерзкой белесой щетиной лицо кавказского пленника улыбалось.

 Лежишь, горный орел? Признаться, ты меня напугал. Я уж думал, что опаздал с противоядием и ты сдохнешь, так и не узнав всего, что тебе положено перед началом дальнего пути. Моего, так сказать, напутствия. Я, надо сказать, благодаря тебе стал почти что доктором, но тебе не в силах помочь даже мое искусство. Это я только сказал противоядие, а на самом деле таак. Отсрочка минут на пятьдесять. Говорить ты, понятно, не можешь, но, может быть, всетаки чувствуешь, что обосрался. А если не чувствуешь, то поверь на слово непредвзятому человеку: ты наложил в прямом смысле полные штаны. Похорошему то это должно быть мне совершенно безразлично, но увы, я доволен. И уж тем более зря я делаю это, лицо Постникова исказила судорога и он с размаху ударил бывшего хозяина в глаз зажатым в кулаке шприцом, но что поделаешь? Людская природа несовершенна, мой обосранный орел. И ты во многом прав относительно моих несовершенств, но самто, сам с какой стати ты решил, что способен контролировать человека, который умнее тебя на порядок? Это так же эффективно, как погоня за ласточками на паровозе, но при этом куда опаснее, чем кататься на тигре. Повсякому либо авантюризм, либо глупость. А ведь у тебя был шанс: твои веками наработанные штучки прекрасно действуют на гнилую интеллигенцию, и на меня поначалу подействовали, я даже чуть не принял тебя за демоническую личность, которой бесполезно противиться, но демонических личностей всетаки не бывает, и ты сам испортил себе все дело. Знаешь, когда? Когда заказал мне этот идиотский Наш Ответ "Тамагавку". Я в то же мгновение понял, что ты всетаки идиот, что сверхчеловеческого в тебе как в говне брильянтов, и все тут же стало на свои места. Представляешь? Один миг, и все для тебя кончилось, а ты этого даже не заметил. Ты на самом деле умер уже тогда, только больше месяца не знал об этом. Ну да ничего. Лучше поздно, чем никогда. Ты перестанешь дышать в ближайшее время, гости твои уже передохли все, до единого, ни один не спасся. А вот я буду жить. Не знаю, соответствую ли я твоему представлению о Настоящих Мужчинах, но коечто в духе твоих представлений на этот счет я сделаю. Мои букашки, он поднес к глазам судорожно, одной диафрагмой дышащего Халиля нечто, напоминающее кузнечика с короткими, как у самолета, крыльями, с стрекозиными глазами и длинным зазубренным жалом между глаз, залегли вокруг дома кругом в полкилометра, так что никто сюда не подойдет. Сейчас я выжгу ваше осиное гнездо. Потом я вернусь домой. Теперь, он потряс правами, я знаю, кто ты такой, так что узнать, кто твои родственники и где они живут, будет не сложно. Твоего старого папу я повешу на его собственных воротах, и никто не вступится. Я поразбиваю головы твоим сыновьям, пока не выросли. Возьму за ноги, и головой об стенку, знаешь? Я изнасилую твою дочку и забью ей между ног пустую бутылку. А если ктото из твоих соплеменников попробует мстить, я залью ваши горы особым коктейлем, от малой толики которого пузырится и растворяется кожа, а глаза лопаются и гнилой жижей вытекают из глазниц. Они будут с визгом ползать по земле, прежде чем подохнуть. Такое вот радикальное решение проблемы с вашей знаменитой кровной местью. А сейчас прости, пойду. Дела у меня неотложные. Так что поскучай тут покамест без меня.

Вот хоть что, хоть атомный взрыв на мегатонну, а нет же, непременно отыщется деятель, который уцелеет чуть ли ни в самом эпицентре. Так и тут, среди свиты нашелсятаки идиот, который сидел в наглухо запертой машине и по этой причине уберегся от электрохимических букашек. Так что первый выстрел, на который пришлось отвлекаться от немедленной беседы с хозяином, был почти неприличной импровизацией: с рук и расчетом на одно только самонаведение. Везучий Любитель Духоты драпал так поспешно, в такой панике, что его "уазик" под пронзительный визг покрышек заносило на всех поворотах. Он готов был лететь, но мог только следовать извивам не больното благоустроенного горного проселка, так что даже тогда, когда он проехал километра четыре, то удалился от стартовой позиции в лучшем случае на два: для "Строки", а, точнее, "Строки 2М", это было не расстояние. Дымный след, в считанные секунды дотянувшись до автомобиля, уперся в него сзади, под днище, чуть ли ни в самую выхлопную трубу, и облако "суперсажи" затекло под него, обволокло на тысячные доли секунды. Этот боеприпас не слишкомто подходил для такой цели, но и того, что получилось, хватило: огненное облако буквально подняло машину и опрокинуло вперед, так что она сделала несколько летящих кувырков вниз прежде, чем окончательно превратилась в металлические лохмотья, в пылающую железную руину. Не было нужды проверять: везунчик ненадолго пережил своего хозяина.

Но теперь не было ни малейшей необходимости импровизировать. Он поднял все необходимое на крышу дома, подключил пульт, утвердил треногу, на которой размещались подзорная труба, дальномер и лазерный целеуказатель. Отдельно притащил побольше гранат и оперенье к ним. "Строка 2М" была представителем нового поколения оружия: соединяя в себе достоинства гранатомета и "ПТУР", она годилась также для борьбы с коекакими воздушными целями, только тут нужен был другой боеприпас. Отсюда в подзорную трубу был, как на ладони, виден почти весь аул, и Постников, навернув оперение на "красноголовку", сладострастно выбрал окошко одного из домов. Ощущение, которое он испытал, нажимая кнопку, тоже было чемто сродни сексуальному: вот они живут и еще не знают, что жить им осталось несколько секунд. Они узнают.

Разумеется, гранаты, начиненные "тетрисом" только весьма условно можно было считать зажигательными, крыши домов взлетали вверх в огненном вихре, белое пламя выплескивало из окон, а потом не так уж и редко рушились стены, но зажигали они качественно. Не прошло и пятнадцати минут, а в ауле не осталось ни единого двора, и только столбы дыма поднимались там, где еще недавно стояли жилища. А гранат было еще довольно много. Он поводил трубой по окрестностям, поискал: ага, стадо овец, и маленькая фигурка пастуха забавно перебирает ножками, суетится, поворачивает стадо, чтоб гнать его подальше отсюда. Решение правильное, вот только средства для его реализации выбраны негодные. Дурашка ты что, всерьез надеешься успеть? Да кто ж тебя отпустит отсюда? Бам! Половины стада как не бывало, и, главное, больше не видно высокой фигуры пастуха овец, а это оччень важно, потому что он не желает видеть ни единого живого человека в этом ауле и в его окрестностях. Ни одного живого дыхания. Все в дым, и если ктонибудь уцелел, то лучше бы ему сегодня не попадаться на пути того, кто жил тут в рабстве, а теперь освободился. Далекое ритмичное посвистывание заставило его повернуть голову, лишенное малейшей грубости, оно всетаки вызывало ощущение удара по ушам чемнибудь очень мягким, но при этом достаточно увесистым: так могли звучать только винты, которые вращает очень мощный электродвигатель из новых. "ЭДПМ 15" или чтото вроде. Кажется, дождался спасателей. Издали увидали, что здесь творится, так что теперь не оченьто и скрываются. Поди все стволы расчехлили и готовы палить по всему, что шевелится. Явились, ммать иху! Как и положено Красной Коннице, страшно вовремя… Он первонаперво достал из кармана пульт"оберег", тот самый, благодаря которому букашки не воспринимали его в качестве мишени, и подал сигнал на дезактивацию оружия. Теперь только пыхнет легонько, и от букашек останется только белый дымок да легкий пепел, немного похожий на сигаретный. Шум приблизился, а потом стал постепенно удаляться, как будто источник его не нашел для себя ничего интересного в охваченном пламенем ауле, и теперь закладывает аккуратную дугу, из деликатности держась вне прямой видимости. Может быть и пронесло. Может быть, но сматываться со всей поспешностью пора во всяком случае…

Событие было настолько кратким, что сознание не уловило подробностей, было впечатление, будто чтото гдето как будто бы мигнуло, и невозможно было поручиться, что это мигнуло на самом деле, а не в перегруженной впечатлениями текущего момента голове, но следом донесся поособому глухой раскат, и на пульте погасли лампочки. Остальное… Все это он сделал, можно сказать, собственными руками, и ему не нужно было долго приглядываться, чтобы понять: вся та электроника, которая была включена, сдохла. Он слыхал о таких штуках. Те, кто прилетели, глянули и отвернули, не были серьезными людьми. Это были очень серьезные люди. Шелестящий гул, удалившись было на границу слышимости, почти за границу слышимости, снова начал приближаться, только делал это теперь куда более уверенно. Не отступать со всей поспешностью, самая пора была сей же момент без оглядки драпать: подлетят, так и не смоешься, будешь виден, как вошь в шевелюре Ильича. А ничего хорошего от вновь прибывших в сложившихся обстоятельствах ждать не приходилось. Чего нема того нема: как он ни прикидывал, как ни раскладывал пасьянс этих самых обстоятельств, игры противоречивых интересов и собственного вранья, а выходила ему долгая дорога в казенный дом, и, похоже, надолго. Ох, и надолгоо! Постников поспешно схватил "КорсАК", распихал по бездонным карманам пять магазинов и уже на бегу схватил два шершавых, приятных на ощупь глушителя. В его действиях за последние две минуты в полной мере проявилась характерная людская последовательность: он ни минуты не сомневался, дезактивируя эффекторные элементы, потому что ни в коем случае не хотел, чтобы спасатели, прилетевшие так некстати, хоть в малейшей степени пострадали, но тем более не собирался попадаться живым в их дружеские руки, и, доведись угодить в загон, отстреливался бы до последнего, изо всех сил стараясь, чтоб урон был максимальным. Тут надо заметить, что у него попросту ничего бы не вышло: у него не было заложников, жизни которых прибывшие специалисты должны были бы по мере сил беречь, и они враз обезвредили бы одиночку какимнибудь из обширного арсенала спецсредств, не вступая с ним в серьезный огневой контакт, но в тот момент он, разумеется, ни о чем подобном не думал. Быстробыстро, автомат наперевес, снят с предохранителя, режим огня автоматический, патрон в стволе, он сбежал к ближайшему подворью, затянутому поособому жирным, черным дымом, швырнул через забор гранату, дождался, пока по ту сторону рванет, ворвался внутрь и с третьей попытки влез на громадный грецкий орех, которому было лет как бы не полтораста. Помимо густой кроны, он имел еще то достоинство, что дым от горящего дома, дым, пахнущий горелым мясом, совершенно затянул эту крону, как бы запутавшись в листве, и оставалось только надеяться, что он, дыша через натянутую на лицо мокрую полу рубища, сумеет высидеть в этой коптильне…

Он успел весьма вовремя, потому что они были уже тут как тут. Серая туша, громадный серый скат со вздутым туловом, вывернулась откудато совершенно неожиданно, неимоверно крутым виражом, зависла на одном месте, пронзительно шипя и поворачиваясь вокруг вертикальной оси, словно оглядывала местность, ощупывала ее стволами автоматических пушек и тяжелых пулеметов, а потом, выпрямив непропорциональнотонкие стойки шасси, уверенно уперлась ими в пыльный камень. Из широких проемов дверных люков начали привычно, на оба борта, по трое в ряд, выскакивать громоздкие фигуры в пятнистых доспехах и глухих шлемах. Очевидно, они в общих чертах разобрались в происходящем, еще будучи наверху, потому что рассыпались по местности довольно быстро, не нарываясь на рожон, но и не проявляя особых предосторожностей. Так же, как он несколькими минутами ранее, они перекидывали гранаты через попавшиеся изгороди, точно так же врывались во дворы, и распахивали все двери из числа дверей уцелевших, и ему повезло, что граната, заброшенная в его двор, была наступательной: как доской по ушам, а так ничего. Последним покинул машину немаленький дядечка с плоской коробкой "СУБ "В", которая в его руках казалась совсем крохотной. Наплывая, дым временами почти лишал Постникова возможности видеть хоть чтонибудь, но то, что поодаль, не подходя ближе, чем на десять километров, кружит вторая такая же машина, он всетаки заметить сумел: по всему выходило, что к его посланию отнеслись со всей серьезностью. Похоже, что даже излишней. Откудато донеслись гулкие звуки выстрелов и глухое клокотанье оружия спасателей, потом послышались два глухих раската и, после небольшой паузы, еще один. Дяденька с тактическим блоком поднялся, осмотрелся вокруг, и, убедившись в отсутствии подчиненных поблизости, приглушенно крикнул:

 Эй, жертва, вылезай! Я ж знаю, что ты гдето тут! Вылезай, дурашка, с этими словами он рассмеялся, право же, с искренним добродушием, ейбогу ничего не сделаем! Не хочешь? Ну, дело твое…

Он вернулся к машине, нажал чтото на своем устройстве, и скоро к нему собрались остальные. Двое из них приволокли бездыханные тела из числа тех, кто пали жертвой Постниковских "букашек" с тепловым самонаведением, еще двое спотыкающегося парня с руками, скованными за спиной. В считанные секунды побросали добычу в объемистое нутро машины, устроились сами, а потом машина издала пронзительное шипение, кольца, в которых прятались пропеллеры, шевельнулись, становясь под углом, а потом пропеллеры глухо взвыли. Машина, неожиданно для того, кто смотрел на происходящее с дерева, нырнула вниз по склону, неторопливо набирая высоту, а потом разом, в один широкий вираж ушла прочь. По всему выходило, что задержка ни в коем случае не входит в планы спасителей, которых он уже, откровенно говоря, и не ждал. Во всяком случае, действовал так, как будто не ждал и не надеялся. Так или иначе, ему было самое время нимало не медля сматываться следом.

XXV

Такого в его бурной, богатой событиями жизни всетаки еще не бывало. Подполковник Кальвин усомнился, попробовал припомнить, перебрал мысленно разного рода факты своей биографии, но только убедился окончательно: не было. Все было, а такого не было. Утром, на последнем инструктаже, страшно серьезный и сосредоточенный генерал Кропачев сказал, в присутствие какихто двух лощеных сволочей в штатском, вполне трафаретное:

 В ходе ликвидации преступной группы приказываю предпринять все необходимые меры к максимальному сокращению числа пострадавших. По возможности ВСЕ члены банды должны быть доставлены живыми и пригодными для немедленных следственных мероприятий. Мирное население аула пострадать не должно ни в коем случае. Ни при каких обстоятельствах. Вы меня поняли?

От подполковника Кальвина никто не требовал, чтобы он слово в слово повторил сложный приказ в подробностях, но он сделал оловянные глаза, сказал: "Есть" а вслед за этим сакраментальным словом повторил сказанное начальством не то, что слово в слово, а даже незаметно повторяя интонацию, с которой говорилось каждое слово. У каждого свой способ демонстрации глубокого недовольства. Чутье не могло обмануть его: от задания совершенно явственно плохо пахло.

Следом, улучив момент, когда поблизости никого не было, тот же генерал существенно уточнил задание.

 Лучше, конечно, если ты притащишь одного двух живыми, но главное, чтоб на свободе живых никого не осталось. И не нужны свидетели того, что и как вы будете делать. Товарищ подполковник, Валериан Маркович, я очень на вас рассчитываю. Отставить, только на вас я и надеюсь. Даже заложник, не оченьто старайтесь, чтобы он уцелел… Но с ним все должно выглядеть естественно!

 Никто и не пикнет, товарищ генералмайор.

 В паскудные времена живем, Валериан, сказало начальство с глубокой тоской в голосе, раньше хоть понятно было, чьи приказы исполнять, а чьи и погодить… Чтоб само рассосалось. А теперь одни говорят одно, а другие совсем наоборот, и попробуй не угодить хоть комуто. Они мне, а я, уж прости, тебе.

Дурно пахнущее дело явственно завоняло.

А вечером того же дня особое курлыканье "хитрого" "Комбата" дало знать подполковнику, что его вызывают по "скремблеру". Он был справный мужик, семейный, имеющий устойчивую профессиональную репутацию, и поэтому, разумеется, был членом "Черного Ромба". Зеленоградская "семья" не забывала его, поддерживала, но главное он выполнял коекакую работу непосредственно для Большого Бюро. Надо сказать нечасто, поскольку было принято решение ни в коем случае его не засвечивать. В его положении было бы просто странно не иметь к Системе никакого отношения, хлопотно, невыгодно, подозрительно, а самое главное, невероятно глупо. Сейчас они, к примеру, строили ему особнячок на Байкале, подальше от шумных и грязных городов, кишащих всякой шушерой и оттого неспокойных, там, где без обычного в таких случаях шума понастоящему строят город будущего. О нем много чего рассказывали те, кто в курсе, но главное, что подкупало, там изначально не предполагалось присутствия случайных людей. Только для своих. Все продумано и сделано таким образом, чтобы почти не нуждаться в обслуге, многократно дублированное и из несокрушимых материалов, кудаа более долговечных, чем пресловутые Египетские пирамиды. Все так организовано, чтобы никто посторонний, ни при каких обстоятельствах не мог туда ни просочиться, ни, тем более, проломиться силой. Тому порукой … Но чтобы получить такой ордер с пропиской, надо соответствовать. Отсюда и маленький "левый" "Комбат" со "скремблером", перламутровая игрушка, раза в три меньше того, что был у него на службе, совершенно с виду несерьезная, а по факту несокрушимая и безотказная, как кувалда.

После положенных приветствий трубка, наконец, проскрежетала жутким голосом, талантливо перекареженным "скремблером" так, что опознать было невозможно:

 Если он жив, если эти чурки не замучали его до смерти, доставьте его сюда. Куда угодно, лишь бы в цивилизованные места. И дайте знать, остальное наша забота.

Вонючее дело засмердело, как хорошо выдержанная падаль, и ему пришлось приложить определенные усилия воли, чтобы продолжать разговор попрежнему спокойно. В конце концов его собеседник не в курсе и ни в чем не виноват.

 Я не понимаю, что вы так волнуетесь об этом субчике? На что он вам нужен?

 Хороший композитор стоит гораздо больше своего веса в золоте. В платине. В оружейном уране235. А он ОЧЕНЬ хороший композитор.

 Так ведь незаменимых у нас нет.

 Это, может, у вас нет, сварливо лязгнула трубка, а у нас в некоторых семьях ни одного нет…С частым бреднем ходим, подполковник, за всеми пацанами маломальски перспективными, следим. Под носом, в конторе Папы Валеры, там их побогаче, но только на те рыбные банки нас не пускают, и не укусишь никак этот близкий локоть. И сами не идут, и есть там одно высокоблагородие… Только даже не это главное. Главное, мы не бросаем своих, если они не скурвились. Никогда. Будь кем можешь, имей, сколько получится, но если ты наш и против своих ничего не сделал, то чужим в обиду никого не дадим.

 А я, добродушно полюбопытствовал Кальвин, которому уже было все равно, и только хотелось, чтоб все какнибудь побыстрее закончилось, свой?

 Эээ… простите за прямоту, товарищ подполковник, но не совсем. Мог бы соврать, но не хочу, чтоб между нами существовали какиенибудь недоговоренности. Хороший человек, есть за что уважать, а вот вполне своим всетаки не назову.

 А как вы распознаете их своих?

 Так это ж и так видно. Вот вы, вы же отличите русского от кого угодно другого? Если и не с первого взгляда, но всетаки вполне надежно… Так вот тут очень похоже.

"Таким образом, сам с собой подвел итог уходящего дня Кальвин, нужно проделать дело так, чтобы никто не пострадал, и, в первую очередь, местные жители, но чтоб в живых всетаки не осталось никого, и, как бы ни в первую очередь этого заложника, которого во что бы то ни стало надо доставить домой живым и невредимым. И у каждой из заинтересованных сторон найдутся способы и ходы, чтобы выяснить, как все пройдет на самом деле. И, тут командир прав, никого нельзя ослушаться, потому что в данном случае любая из заинтересованных сторон запросто может стереть его, даже его! в порошок, и никто не защитит. Так что способов уцелеть в данной ситуации просто не существует. И свалитьто это дело ни на кого не удастся. Остается только молиться, но и тут загвоздка: неизвестно, о чем конкретно молить."

Оказалось, что, в посрамление маловерным, Господь всетаки всемогущ, всеблаг, оказывает покровительство тем, кто честно, вкладывая всю душу, делает свое дело, и может совершенно естественным образом, без всяких чудес разрулить даже самую безнадежную ситуацию. Либо пленник сам позаботился о себе, либо ктото успел раньше, но только дело почти полностью сделалось само собой без их вмешательства и, таким образом, обвинить хоть в чемнибудь их было просто невозможно даже при самом неформальном подходе к делу. Проклятый шар был сбит аж под Воронежем двадцать седьмого, двадцать девятого поступил приказ на проведение операции "Кавказский Пленник", а тридцатого они уже вылетели в надежно установленную точку. Уж если это нынче называется опозданием! Не только он, но и начальник его вздохнул свободно впервые с тех пор, как донеслась недобрая весть о проклятом шаре и они вообще услышали о кавказском пленнике… Теперь оно, начальство тоесть, как раз и занималось подробным изучением его рапорта. Все как положено: "Совершенно секретно, государственной важности" да: "Отпечатано в одном экземпляре", да: "Магнитная запись ликвидирована в присутствии начальника Криптоаналитического отдела, полковника Семенова", и подписи есть.

"… Перед началом запланированной высадочной операции в 935 по местному времени с целью обеспечения максимальной скрытности операции принято решение на проведение пешей разведки, для чего на обратном склоне горы Гахаб ("Высота 2634") на высоте 2250 метров высажена группа в составе лейтенанта Храпова и старшего прапорщика Синицы с оптическими средствами визуальной разведки, портативным разведывательнодальномерным комплексом и средствами УКВсвязи. После непродолжительного наблюдения от группы в 1027 по местному времени последовало сообщение о имеющих место признаках боестолкновения, предположительно идущего с применением легкой артиллерии типа минометов или гранатометов. По получении сообщения было принято решение на форсирование операции, разведгруппа в 1038 эвакуирована с наблюдательного пункта, а разведывательные мероприятия продолжены методами воздушной разведки, проводимыми с дистанции, превышающей 8км., что исключало эффективное применение современных ПЗРК и ПЗЛК. В ходе визуального наблюдения, проводимого начальником группы подполковником В. Кальвиным лично, выводы пешей разведки о идущем боестолкновении сочтены подтвердившимися, обнаружены признаки расширения масштаба боевых действий.

С целью исключения возможного применения ПЗРК и ПЗЛК а также выведения из строя средств беспроводной связи возможного противника, в момент нахождения приданного группе высадочного средства "МиК 2ДШ" на обратном склоне "Высоты 2634" по предполагаемому месту высадки применен спецбоеприпас "БЭИ 1/5(Р) "Пик", который штатно сработал в заданной точке на высоте около 50 метров над предполагаемым местом высадки в 1052 по местному времени. Для проведения десантновысадочной операции в воздухе было избран двухэшелонный вариант построения, причем предполагалась высадка отряда из 16 бойцов группы под командованием подполковника Кальвина лично только из одного ВТС. Относительно второго, под командованием майора Подлипного, предполагался его постоянный барраж на предельном расстоянии, дозволяющем точную оценку ситуации при помощи оптических средств наблюдения, в качестве оперативного резерва, вводимого в дело только в случае возникновения непредвиденных обстоятельств и резкого изменения ситуации в районе высадки…"

 Ну, прямо роман, тон начальства был довольнотаки ядовитым, поскольку оно было знатоком и тонким ценителем военноканцелярского стиля и теперь наслаждалось, давненько не читал ничего подобного! А скажите, товарищ подполковник, насчет боестолкновения, правда?

 Товарищ генералмайор, равнодушным, мертвым голосом, в котором не было даже льда, ответил Кальвин, искажение, равно как и сокрытие оперативных данных от непосредственного начальства есть воинское преступление. Я никогда не делал и не буду делать ничего подобного. Особенно в тех случаях, когда мои донесения так легко проверить.

 Еще у тебя тут написано, генерал потряс листком рапорта, решив не обращать внимания на слова подчиненного, тем более, что шутка была и впрямь весьма сомнительной, и не с этим человеком можно было так шутить, что у части погибших, найденных на месте высадки, не найдено никаких ран или других видимых повреждений. Что это значит?

 Только то, что доложено. Мне непонятна причина, по которой умерло около полсотни мужчин, в основном крепких и находившихся в момент смерти на открытом воздухе, на расстоянии десятков и сотен метров друг от друга. Отчасти это похоже на действие какогото газа, но только умерли они совсем недавно, мы никакой отравы не нашли, а домыслы не мое дело. Два подозрительных тела были перед транспортировкой герметически упакованы и сейчас их вскрывают тут, в Центре.

 А вы, лично вы как считаете, он освободился сам, или его вытащили сообщники?

 Мы обшарили там все, медленно покачал головой Кальвин, а с воздуха не заметили никакой группы. Для такого дела она не могла быть слишком уж малочисленной. Кроме того, были и еще коекакие признаки.

 Какие именно?

 Дело в том, товарищ генералмайор, что мы нашли огневую позицию, ту самую, с которой спалили аул. Там сидел одиночка со "Строкой".

Генерал присвистнул.

 В рапорте это есть. Продолжил Кальвин. И он выпустил не меньше шестидесяти "красноголовок". Прицельно. Не только по всем домам, какие увидел, но и по всем постройкам. По всему, что шевелится, вообще. Стадо баранов расстрелял.

 И всетаки то, что мы его не взяли, прокол. Не виноваты, и вас не виню, но прокол.

 Разрешите обратиться?

 Ну?

 Не думаю. Если б мы его и нашли, он сдуру начал бы сопротивляться, а мы б его, понятное дело, того. Как минимум, помяли бы. Доставили бы или не доставили, все равно не угодили бы не этим, так тем. Сейчас к нам не придраться, они подосадуют да и утрутся, а там и позабудут все это дело. А если парень, который так невежливо не стал нас ждать, вдруг понадобится НАМ, то его через месяцполтора его без всяких хлопот можно будет взять простонапросто дома.

 Вы думаете, он доберется?

 Товарищ генералмайор! Я там был, поэтому даже не сомневаюсь. Хотел бы я поглядеть на того, кто остановит этого зверя.

 Вот как? А мне докладывали другое. Гнилая интеллигенция во весь рост. На ровном месте спотыкается, в соплях путается и шнурки на ботинках завязать не умеет.

Кальвин почти неслышно хмыкнул и чутьчуть, вовсе незаметно для глаз менее внимательного отвел взгляд. Начальство несколько секунд с любопытством глядело на него снизувверх, выжидая, а потом осведомилось:

 У тебя, вижу, другое мнение? Так ты выскажись, не мучайся. Любопытно было бы узнать, что думаете по этому поводу именно вы, товарищ подполковник.

 Товарищ генералмайор, у меня совершенно недостаточная подготовка в этой области. Ни терминологии нужной не знаю, ни навыков не имею. Виноват.

 Приказываю дать ваш анализ личности вероятного объекта. Монотонно проговорил генерал Кропачов. А командир антитеррористической группы, не разбирающийся ни в противнике, ни в подчиненных, не соответствует занимаемой должности. А терминологию можете избрать произвольную. Время пошло.

Кальвин несколько секунд выждал, глядя на начальника с непонятным выражением, а потом начал мягким, необыкновенно домашним тоном, так не подходящим ко всему его облику не зверя, не чудища даже, а какогото страшного боевого робота, безжалостного и неудержимого.

 Люди в деревне с малых лет знают, что такое реальная жизнь и как себя нужно вести, чтобы не растоптали. Я сам с Алтая, из семейских, нас у родителей шестеро, а в большой семье, сами знаете, с зыбки отвыкаешь по сторонамто зевать. Главному не родители учат, а братья, которые на годдва старше. А в городе, шпана дворовая с малых лет учит оглядываться, да в каждую секунду ждать подножки, да не давать себя чморить. Самому главному, не отдавать своего и, при случае, отобрать у других. А эти, у которых одни родители да деды бабки… С которых пылинки сдувают, они ничего этого не умеют вообще. Ни с мужиком поговорить, ни к бабе подойти. Не способны дать отпор, а главное совсем не умеют давить. Что получается, когда такой деятель, да попадает по какойнибудь нелепой случайности в изолятор, в лагерь, в армию, или, не дай бог никому, так, как этот? Получается типичное чмо, которое гоношат даже распоследние шестерки. Часть из них лезет в петлю. Часть превращается в окончательную, ни на что не годную ветошь, и это уже навсегда. А бывают такие, которые вдруг, получив оружие, берут и стреляют вредных дедов вместе с мучителемсержантом. Совершенно поидиотски и ни на что не рассчитывая. Я, бывало, в свое время учил сержантов: не доводите до греха, не издевайтесь вовсе без ума, себя поберегите, потому как у людей оружие. А у них, у интеллигентов, все посвоему, то же самое, но на другую стать. На иных вроде как озаренье находит: на самом деле все просто! Чтобы стать сильным, надо только отбросить все резоны, все законы, все понятия! Но зато тогда уж и отбрасывают действительно все, и начинают мочить всех, кто попадется. Кто не то слово скажет и не так глянет. В лучшем случае всех, кто мешает или может представлять угрозу. Без разговоров. То есть разговорыто могут и быть, но только все равно с самого начала с намерением убить. Убивают без колебаний и не то, что с удовольствием, понимаете? а с удовлетворением от того, что сделано нужное и полезное дело. Навроде как охотник. Да нет, он досадливо помотал головой, подыскивая нужные слова, не как охотник. В общем, в отличие от нормальных людей такие вот слизняки превращаются в людоедов вот так, он щелкнул толстенными пальцами, мгновенно, если успевают дожить, конечно. Постепенно его начинают бояться, а ему кажется, будто он и впрямь из слабака да разом в крутые мужчины угодил, и это отчасти даже верно: укротить такого вот бывает уже невозможно. Страшнее всего не волк матерый, а сбесившийся шакал, страшнее всего не рецидивист какойнибудь, не профессионал вроде меня, а такой вот слизняк, который враз стал людоедом. Долго такие, понятно, не живут, но мне страшно подумать, что успеет натворить объект при егото возможностях. Так что, если вдруг, нам не брать, нам убирать его придется.

XXVI

Решетовка, это была такая слобода до революции, названная так изза "решетки", заставы у выхода на Заречный Тракт. Жили там, в пестрых жилищах чертте из чего, громоздящихся по косогорам, ямщики да извозчики, кожевенники да красильщики, подпольные шинкари да солидные нищие. И воры, и беглые солдаты, и сорвавшиеся с каторги. И жуткие бабы с провалившимися носами. С двадцать седьмого, после начала Коллективизации и как раз к Коллективизации поспевшей Индустриализации, Решетовка бурно двинулась в рост и за несколько лет разбухла раз в пять, по меньшей мере, сильно при этом не изменившись. Новые насельники возвели один из первенцев Социалистической Индустрии, завод "Электросила" и потихоньку начали на нем же работать, постепенно набирая квалификацию. Но нравы остались те же. Почитай, в каждом доме ктото отсидел, ктото в каждый данный момент находился в местах не столь отдаленных, а ктото явно собирался сесть. За решетку не попадали сравнительно немногие, те, кто прежде успевали попасть в армию. Страшным летом 42го немцы, до этого почти беспрепятственно прокатив сотни километров по равнине, захватив уже, было, город, с размаху уперлись вдруг в Решетовку. Как трактор в матерый пень, и ни туда ни сюда. Тридцать страшных дней снова и снова бросались в атаки, превратили слободу в обугленное крошево, а потом ослабели, обтекли стороной, стали в оборону и зазимовали. И отсюда же, с этих пахнущих стылой горечью углей покатились без задержки назад следующим летом, когда с Востока навалилась стальная лавина Четвертой Танковой.

На то, чтоб построить иные обиталища, Государство тратило огромадные деньги, вот и завод пустило первонаперво, чуть ли ни в сорок седьмом, а вот Решетовка выросла на прежнем месте как будто сама собой, без лишних затрат, и вроде бы даже не изменившись с виду. Те же пестрые домишки по косогорам, те же ручьи нечистот, текущие где по канавам, а где и вовсе посередине ничем не мощеной улицы. Та же невидимая граница, отгораживавшая это место от остального города. И попрежнему милиция появлялась тут только изредка, большими группами, если случалось чтото уж вовсе из ряду вон. Казалось, что чегочего, а сути этого места не в силах изменить ничто. А потом начались Шестидесятые, и было решено, наконец, "Выжечь этот гнойник каленым железом". Как и за двадцать лет до этого, не обошлось даже без стрельбы, потому что история, как известно, повторяется не менее двух раз, но только второй раз в виде фарса. И что вы думаете? Снеслитаки. Сровняли с землей, свалили, засыпали, заасфальтировали, не пощадив даже старого кладбища, на котором покоилось не менее десяти поколений "решетских" Вовсе поперек, чтоб, значит, даже памяти, даже ориентиру нигде не осталось, проложили новые улицы, понастроили пятиэтажек, и стал заместо Решетовки СевероВосточный микрорайон. Аборигенов частично расселили по другим местам, исчезла критическая масса, нарушились прежние связи, и стало место как место, без своего особого лица.

А теперь старший лейтенант КГБ Нахапетов в сопровождении приданного ему работника райисполкома Советского района, товарища Т. Щепилова, шли по пустынным улицам, по сторонам которых высились те самые пятиэтажки. Не в трещинах дело, трещины появились коегде на третийчетвертый год, поскольку насыпной грунт на местах прежних балок дал осадку, они были безобразно облезлыми. Живые дома, какими бы запущенными они ни были, всетаки выглядят подругому. Достаточно сказать, что в окнах нижних двух этажей стекол не было вообще, а на более высоких уровнях они встречались, как исключение. Из темных арок, загроможденных всяким потерявшим облик, немыслимым ломом, тянуло холодным смрадом, от которого першило в горле. На бетонных столбах не осталось даже обрывков от проводов, пустые оконные проемы сплошь и рядом окружала широкая черная кайма сажи. И, дико, как лужа крови на чистой постели, бросилась в глаза громадная брешь на четвертом этаже одного из зданий. Похоже было, как будто чтото взорвалось в квартире на четвертом этаже, вынесло простенки, а потом завалилось и все, что было выше, почитай весь верхний угол. Тут тротуар был непроходимо завален строительным мусором. Т. Щепилов был наряжен в серый плащ на шелковой подкладке, светлые брюки, заправленные в довольнотаки высокие сапоги, а на голове у него красовалась серая кепка. Предельно молчаливый и сосредоточенный, товарищ из райисполкома только изредка, сдержано вздыхал. Сапоги присутствовали вовсе не для форса, какието несколько лет, а асфальт тротуаров вспучивался пузырями и зиял широкими промоинами: вода, проникнув в трещины, вымыла грунт, и он утек привычной дорогой зловонных ручейков былой Решетовки, вниз, в реку, а тротуар превратился в подобие полосы препятствий. В промоинах настрял, местами образовывая целые баррикады, всякий мусор, занесенный зализами грязи, и тогда местность до странности напоминала пейзаж после наводнения. Природа всегда в конце концов берет свое. Даже если это истинная природа чегото вроде Решетовки.

Прохожие в здешних краях попадались редко, как правило, это были худые, жилистые мужчины с шаткой походкой, неопределенного возраста и одетые не то, чтобы в лохмотья, а в безвременную, недатируемую серятину. Проходя мимо, они смотрели сквозь чужаков, как будто вовсе не замечая их, подобно тому, как взрослые, занятые люди не обращают внимания на какихнибудь воробьев. Поначалу старшему лейтенанту казалось, что жизни тут нет вообще, но потом натренированное зрение выделилотаки некие признаки еще теплящегося бытия: некоторые окна были забиты дощатыми щитами, откудато потянуло не холодной гарью, а настоящим, осторожным дымком, а откудато, Нахапетов насторожился, раздавалось знакомое, ровное шипение. Судя по звуку, ЭХГ был не из самых мелких, но звук не двигался, и старший лейтенант решил дать самому себе отбой. Из профессионального садизма он довольно долго никак не реагировал на томление товарища Т. Щепилова. Наконец, не глядя на спутника, осведомился сухим тоном:

 Что это у вас, товарищ, жилой фонд в районе имеется, а жильцыто где?

 Тут мы не виноватые, с места в карьер, горячо, как будто бы слова, которые он долго копил в душе, да вдруг прорвались стремительным потоком, всем желающим даем квартиры, так, а все равно никто не едет… Нет, где это видано, а? Вы чтонибудь подобное можете припомнить? Всю жизнь изза жилья война, изза квартир изза этих, а тут…

 Так ничего удивительного. Это ж не жилой район, это пейзаж после атомной войны какойто. Тут не жить, тут "Сталкера" снимать. Где народто? Неужто подчистую вымер?

 Что? Испугался сопровождающий. Почему вымер?

 Да вы не пугайтесь, Нахапетов хохотнул заливистым хохотком, характерным для сволочей из особой породы Ясноглазых, шучу я. И вообще не трясись, не наше это дело, проверять, куда деваются деньги на жилой фонд и с кем вы делитесь. Этим потом займутся, товарищи из ОБХСС.

 Да вы понимаете, народ уж лет восемь как начал за город сруливать. То одна семья, то другая которые машины купили. Покупали, говорят, за копейки, но зато чистой воды развалюхи в Сонино, в Гаврилках, в Липневке, ремонт делали. Это уж потом цены до неба взлетели… На место тех, которые переехали, привалила, понятно, публика поплоше. Ну, дальше больше, народ повалил в Заславку, Репьево, Кутеевку, в такие места, о которых раньше и не слыхивали… Он помолчал, а потом махнул рукой, как отрубил. Был я в той Заславке, поинтересовался: откуда чего и взялосьто! Да что говорить, совсем обнаглели, улицы вымостили! Дорогу до шоссе проложили! Из здоровенных таких серых плит, а там все шестнадцать километров… А уж когда завод на реконструкцию закрыли, то и вообще все повалилось. Както разом и последние разбежались… Нет больше СевероВосточного, вышел весь, конец!

 Ага. А что творится тут у вас, под носом, вы, понятно, слыхом не слыхивали… Поди года два как носу ни одно ответственное лицо не казало?

 А тут не везде больното сунешься, огрызнулся товарищ Т. Щепилов, нам, между прочим, оружия не положено. Лучше бы всего, конечно, огнемет.

 Уж чего мелочиться? Звено "конвертов" с напалмом.

 Вово… Так, если на старую подстанцию, то это следующий поворот. Только… плохое это место, товарищ из комитета. Если вам туда надо, то без меня.

 Дрейфишь? Деловито осведомился старший лейтенант. Это ты правильно. Если возникла необходимость проявлять героизм, значит, чтото было плохо организовано. Но у нас все организовано хорошо, и сматываться тебе покуда рано…

 Прости, конечно, товарищ из Комитета, я доверяю нашим органам, и все такое, но тут усомнюсь: в Решетовке ничего такого организовать нельзя. Тут можно либо войсковую операцию, либо просто ничего не выйдет.

 Не в курсе ты, Примкнувший, новейших тактических примочек. Давно действительную служил, если служил, конечно…

 Я попросту сужу. Все пятиэтажки, он начал загибать пальцы, все подвалы, все чердаки. Канализация опять же!

К этому моменту они, незаметно для него, успели свернуть к Старой Подстанции.

 Ээ… говорил, же, не пойду.

 Не ссы, угрюмо ответил старший лейтенант, прорвемся… Между прочим, сейчас поворачивать назад, ничем не лучше, чем двигаться дальше. Один хрен.

 Много ты там навоюешь, прошипел Т. Щепилов, мертвой хваткой цепляя его за рукав, одинто.

 Советский человек, механически ответил старлей, кидая поспешные, какието последние взгляды на обстановку, никогда не чувствует себя одиноким. Потому что с ним рядом всегда находится вся его могучая Родина, весь многомиллионный советский народ. А лучших сынов, и дочерей, советского народа, служащих в Органах, он продолжал монолог, поспешно сдвигаясь боком вперед по направлению к подъезду ближайшего здания, ближайшего и к подстанции, всегда горааздо больше, чем это кажется с первого взгляда… И прошипел. Чего застыл? Деру!!!

В голосе его было чтото такое, что заставило чиновника немедленно, не задавая вопросов и не вступая в дискуссии, подчиниться. Они карабкались по ступенькам, бросая по сторонам опасливые взгляды, поневоле стараясь както приглушить поспешные шаги, но мертвое здание все равно отвечало гулом не то, что на каждый шаг, на каждое движение. Лестница была пошире стандартной и вообще отличалась следами дешевой, из обвалившейся ныне алебастровой лепнины, роскоши, столь характерной для общественных зданий времен конца пятидесятых. Это, чувствовалось, потому что увидеть чтолибо в скудном свете, падавшем через крохотные оконца, было почти что невозможно. Угадывались дверные проемы, ведущие кудато через две площадки на третьей, на "полуторном" этаже, угадывались в темноте неудобные, широкие перила, Щепилов молча удивлялся той наглости, с которой прет наверх гэбэшник, откуда знать, на самомто деле, что и кто может ждать их в темноте совсем рядом со Старой Подстанцией? но тот, очевидно, всетаки чтото знал. Поднявшись на самый верх, на техническую площадку, он уверенно нащупал в темноте низенькую дверцу, обитую облезлым железом, и распахнул ее в еще большую темноту коморки, из которой оставался уже только один выход, на крышу. Они нашли ее по тонким щелям, через которые сочился свет, и Нахапетов осторожно открыл ее, почти наткнувшись на направленный ему в грудь толстый ствол. В первый момент Щепилов, ослепленный светом дня и шедший вторым, только и сумел разглядеть оружие, руки в коричневых перчатках с обрезанными пальцами, да настороженные глаза, как будто бы висящие в воздухе, и только потом глаза сумели распознать громоздкий силуэт человека, держащего автомат в руках. Краснобурый, в неопределенных разводах комбинезон сливался со ржавой, некогда выкрашенной суриком крышей так, что делал незнакомца почти полным невидимкой. Щепилов едва не отшатнулся от неожиданности, а вот старший лейтенант только быстро, мимолетным движением скрестил руки перед грудью, ладонями к себе, снова развел их в стороны и вполголоса произнес:

 Пальмира. Отзыв?

 Харахото. Прапорщик Дубинин.

 Старший лейтенант Нахапетов, он кивнул в сторону какогото громоздкого предмета, располагавшегося на краю крыши и тоже прикрытого пятнистобурым полотнищем, пулемет?

Прапорщик отрицательно мотнул головой.

 УСС. Двенадцать и семь…

 Тоже верно.

 Товарищ старший лейтенант, проговорил невидимка низким басом, настойчиво, но с извиняющимися нотками, поскольку требовал чегото от старшего по званию, переоденьтесь… Тут они, знаете, тоже, он мотнул подбородком в сторону, где, укрытое маскировочным полотнищем, угадывалось лежащее на боку человеческое тело, не дремлют. То ли бдительные такие, то ли вообще пронюхали чего…

 Слышь, прапорщик? Ты б нам настроил, а? А то, сам знаешь, практики мало…

 Есть!

Он вынул из какогото мешка два серых комбинезона и склонился над ними, подкручивая чтото на поясных пряжках, и ткань костюмов темнела, светлела, меняла цвет, шла крупной или редкой рябью, подчиняясь его движениям, пока не стала точным подобием той, в которую был задрапирован прапорщик. Облачившись и проследив за облачением бестолкового штатского, Нахапетов спросил:

 Ты тут давно?

 С пяти утра.

 И как вообще?

 Особой активности не наблюдается. А вы чего пешком?

 Так было задумано.

 А этот с вами зачем?

 А вот так задумано не было. Эй, Примкнувший, смертью храбрых пасть хочешь?

 Послушайте, нервно отозвался представитель Исполнительной Власти, почему вы все время называете меня "примкнувшим"?

 Это из давно минувших времен: "Примкнувший к ним Шепилов" Шепилов Щепилов невелика разница…

 Товарищ старший лейтенант, а там есть чего? Вдруг пустышку сосем?

 Не должно бы, Дубинин. По имеющимся сведениям, он ходит сюда, как на службу. А нам, знаешь ли, не врут. Даже если очень хочется. Но мы все посмотрим. Прям щас. Невооруженным взглядом видно, он показал на трубчатую конструкцию на крыше Старой Подстанции, так называемую "холодную" антенну. Это штука недешовая даже для нас, куда попало ее не втыкают. А вот сейчас, он достал из портфеля "СУБ "ВГМ", так называемое "изделие БМК12СУ", мы на все посмотрим глазом вооруженным…

Будучи Надлежащим Образом подключено, изделие было самым страшным тактическим оружием в истории, за исключением, может быть, может быть! ядерного тактического оружия. Нахапетов развернул свернутый в рулон экран, и тот сразу же превратился в жесткую прямоугольную пластину, на которой высветились разноцветные заголовки функций. Комбинация, и на экране появилась карта ближних окрестностей Подстанции, малиновые огоньки личного состава на крышах и в очищенных подъездах, группами, белесозеленые, гораздо более многочисленные, "голубей", чуть ли ни главных действующих лиц предстоящего действа, располагавшихся где попало, лишь бы повыше. Комбинация, четыре столбика белесозеленых цифр, в одну из которых он, не выбирая, ткнул. Экран мигнул, показывая картинку окружающего, как воспринимала его крохотная телекамера "голубя". После нескольких не вполне удачных попыток, старший лейтенант приноровился и повел крохотную машинку более уверенно.

На экране появилось перекошенное изображение Четвертого цеха, громадные окна доверху заложены неряшливой кирпичной кладкой, вдоль стен, валы строительного мусора, что было само по себе непонятно, кому, собственно, понадобилось выбрасывать все это на улицу из заброшенного помещения? Да и окна к чему бы закладывать доверху… почти доверху. Нахапетов осторожно, ведя машинку вдоль стен, через верхний угол оставленной сверху полуметровой щели направил ее внутрь, готовясь переключить диапазон, но это, в общем, не понадобилось. Да, неяркий, да направленный исключительно внутрь, но свет тут был. Соответственно было и что освещать: почти всю середину необозримого пространства цеха занимало некое подобие коробки без торцевых стенок, гигантский параллелепипед из чегото вроде пленки, натянутой на каркас, длиной сто пятьдесят, шириной в сотню и высотой по меньшей мере пятьдесят метров. У ближней к объективу стенки стоял самый обыкновенный стол, за столом виднелись две мужских фигуры, откинувшиеся на спинки стульев, а на столе виднелась какаято снедь. Сквозь пленку пробивался тусклый свет и быстро, необыкновенно ритмично, совершенно бесшумно метались смутные силуэты, и в такт этому движению мельтешили прозрачные, как от велосипедных спиц, тени на полу.

Освещение было почти идеальным для того, чтобы от стен наблюдать за середкой зала, оставаясь невидимым: очевидно, тут старались сделать так, чтобы никакого света не было видно снаружи, явно рассчитывая, что никто посторонний сюда попросту не подойдет, поэтому старший лейтенант переместил "голубя" таким образом, чтобы можно было через открытый торец наблюдать внутренность "коробки". Вдоль прозрачного, как из проволоки сплетенного, хрупкого с виду каркаса деловито сновали по штангам и аркадам какието устройства, и каркас на глазах одевался паутинной, призрачной пока еще плотью. Тут он подыскал машинке подходящее местечко, и она, подогнув под корпус треногу штатива, намертво вцепилась в бетон острейшими алмазными крючьями и замерла, только едва заметно поводя "головой", состоящей из нескольких сортов линз.

Нахапетов вытянул из специального гнезда "СУБ" крохотную трубку:

 "Лес", я "Заря"…

 Ну, я "Лес" чего шепчешьто?

 Товарищ полковник, вы?

 Нет, Индира Ганди! В чем дело?

 Включите картинку, пусть спецы посмотрят…

 Ууу, злобно взвыл при виде картинки на экране привлеченный в качестве эксперта директор НПО "Гравис" Федор Иванович Зелот, да что ж это делается такое, граждане, а?

 В чем делото, спокойно осведомился полковник КГБ Несвицкий, как бы ни ближайший помощник Гаряева, вы не молчите!

Но эксперт только махнул на него рукой, не отрываясь от экрана.

 Пресвятые угодники, царица небесная, частил он заунывно, с картавостью характерной никак не менее, нежели пейсы, крест святый… Да как же это, Спасе?

 Вы тут, внушительно сказал полковник, не на молебне, между прочим! Дело говорите!

 Он хочет сказать, перевел Керст, молча наблюдавший за происходящим, что мы наблюдаем за работой сооружения, называемого "драйобъемом". "Драй" в данном случае отнюдь не "два" понемецки, а "сухой" поанглийски. А вот что там делают… Федор Иванович, что скажешь?

 Если я не ошибаюсь, голос его дрогнул, эти… Эти меррзавцы делают "скитальца". Керст присвистнул и уселся в кресло. Вот только "скиталец" этот, боюсь, круизного класса… Это ж что ж они… сколько ж они… Это надо немедленно пресечь!

 Может быть, отчеканил Несвицкий, мне ктонибудь всетаки соблаговолит объяснить, что там происходит и к чему эти прричитания! Или мне обращаться к товарищу генераллейтенанту?

 Сейчассейчас, вежливо откликнулся Керст, это ведь сформулировать надо надлежащим образом… "Скитальцами" у нас называют нечто вроде самолетов с предельно облегченной конструкцией. Понимаете? Понастоящему предельно. Каркас монолитная фигура из непрерывной балки, пустотелой и с переменным сечением, благодаря чему где нужно работает на сжатие, а где нужно на растяжение. Все это опутано паутиной из бездефектной нити и сверху оклеено пленкой в пять соток толщиной. Пропеллер монокристаллический, относительно большого диаметра и с увеличенным числом лопастей, молекулярнодекомпактизированный во внутренних слоях. ЭХГ алокального типа, то есть элементы его заодно играют роль элементов конструкции, со степенью прямоточности не менее семидесяти процентов, Несвицкий кивал, либо делал вид, либо и впрямь соображал чегото, хотя, по Режиму, и не должен бы, так называемое "полукапиллярное" хранение топлива и, соответственно, сорокпятьдесят процентов степень капиллярности в подаче. Роль пусковых конденсаторов выполняют ячейки каркаса, а электроника навита по спирали вокруг конструкционных нитей, запараллелена и многократно дублирована. Без экипажа эта конструкция даже при дневном свете напоминает простонапросто тень, ни один радар не видит ее в упор, но экипаж тоже можно упрятать за отражающими плоскостями, расположенными под углом, укрытыми под поверхностью и тоже сетчатыми. Если модель на крейсерском пролетит над вами ночью, на высоте в двести метров, вы, скорее всего, не услышите ничего. Пустую машину размером с "Ан двенадцатый" вы запросто отбуксируете, куда требуется, вручную. Соответственно этому дикая сложность разработки и композиции. Очень, очень дорогая получается вещь.

 А мораль?

 Резонный вопрос. Уже по моему занудному описанию вы могли сделать вывод, что речь идет о конструкции сугубо экспериментальной, предназначенной для комплексной отработки сразу многих ммм… новых конструктивных решений. Эта экспериментальная модель дважды облетела вокруг земли без посадки и дозаправки, со средней скоростью четыреста пятьдесят, затратив, таким образом, около семи с половиной суток.

 Бывают еще, глухим голосом добавил Федор Иванович, "квазискитальцы".

 Совершенно верно, Керст вежливо наклонил голову в сторону его спины, возможны и осуществимы конструкции, где внедрена только часть перечисленных конструктивных решений. Из соображений большей скорости или грузоподъемности.

 Или боевой живучести.

 Совершенно верно, слегка поклонился Петр Карлович, а в данном случае мы имеем дело с чемто, по мнению Федора Ивановича весьма напоминающим "скиталец"… Или квазискиталец. Установить это точно может только вскрытие.

 Товарищ полковник, позвал Зелот, по прежнему не отрываясь от экрана, ваш человек не может какнибудь показать крышу цеха? Ага, вовово… прямо над "объемом"… Так и есть. Петр Карлыч, взгляните, там проем в гектар и раздвижные створки…

 То есть, насколько я понял, у вас ничего подобного пока что нет?

 Это относится к категории сведений, не моргнув глазом, ответил Керст, имеющих строго секретный характер.

 Значит, это слизано у вас?

 Насчет этого мы можем ответить уверенно: ни в коем случае.

 А теперь я приведу пару рассуждений, а вы меня поправите, если я ошибаюсь… Если не вдаваться в подробности, то "круизер" это такой большой "скиталец" на который можно взгромоздить несколько тонн груза вместе с теми, кто будет этот груз сопровождать, и срулить, к примеру, в Штаты так, что этого никакой радар сроду не заметит. Он оглядел находившейся с ним директорат, никто ему вроде бы не возражал, и полковник продолжил. На подобную вещь можно пойти либо от великого хамства, порожденного полнейшей безнаказанностью, либо от великой нужды, когда большой груз непременно надо переправить сразу, а значит скорее всего речь идет о комплекте чегото такого. Верно?

 Ну, если оставить в стороне незначительные детали и шероховатости, то не лишено. Весьма.

 Того, что мы видели, уже более, чем достаточно для начала сколь угодно решительных действий, но меня сейчас больше всего интересует даже не это: вы можете мне сказать, это они или не они?

Керст перевел немигающий взгляд на Федора Ивановича:

 Что скажете?

Зелот фыркнул.

 Драйтехнологии у нас применяются всего в трех местах на всю страну. По совести говоря, к ним прибегают только тогда, когда позарез нужно быстробыстро сляпать чтонибудь уж очень фундаментальное. По нашим стандартам изделия, полученные таким способом требуют в три раза более высокий контрольный коэффициэнт, чем аналогичные, но сделанные "помокрому". Понятное дело, никому этот цорэс не нужен, но есть и еще одно обстоятельство: тут нужна без преувеличения исключительная квалификация. То есть очень высокая и очень нестандартная. Практически все такие группы сосредоточены у меня, но и во всем "Новфарм"е их можно пересчитать по пальцам. Одной руки. Так что можете не сомневаться, те это персоны или нет, в конце концов совершенно безразлично: это те люди.

 А вы не боитесь, усмехнулся полковник, что это будут ваши люди?

 Я просто еще раз удивлюсь величию человеческой глупости: я, чего уж скрывать, имею очень неплохо. Присутствующий здесь товарищ Керст имеет сопоставимо, хотя и воображает, что гораздо больше. Но сколько имеет комплексная группа со строительства однойединственной атомной подводной лодки… Ооо, это, он закатил глаза, вы лучше выясните какнибудь сами. У меня просто язык не поднимется назвать эту сумму, хотя она, разумеется, и трижды заслуженная… Это помимо всякого рода ведомственных услуг, при которых и деньгито не очень… Я действительно не знаю, в чем могут нуждаться эти люди.

 Может быть, как раз в этом, Несвицкий ткнул пальцем по направлению к экрану, в возможности смотаться. Когда угодно, куда угодно и никого не спрашивая. Человек, это, знаете, такая скотина…

 Которая нипочем не желает, совершенно в тон продолжил Керст, находиться в уготованном ему, исключительно для его же блага, стойле.

 Товарищ генераллейтенант, проговорил в трубку Несвицкий, эксперты утверждают, будто это то, что нужно. В любом, говорят, случае…

 Ты это, пусть самой акцией командует всетаки Подлипный: у него у одного реальный боевой опыт. Дайка мне его…

 Майор Подлипный на связи, товарищ генераллейтенант.

 Скажика, майор, ты с новой "СУБ" работал?

 Так точно, товарищ гене…

 Значит, забирай управление у Нахапетова и разбирайся с тактической обстановкой, когда будешь готов доложишь! Да не спеши, разберись досконально, не дай бог, если что за оцеплением… Понял?

 Так точно! Разрешите обратиться, тут перечислены…

 Я сказал: будет нужно, пользуйся хоть гаубицами, они "Тернополями" заряжены, но не дай тебе бог, если чего за оцеплением…

История о том, как бывший аспирант, а ныне доктор физикоматематических наук и профессор Медведев стал доктором и профессором, с одной стороны, вроде бы и необычна, а как присмотришься, так довольнотаки банальна на самом деле. Убежденный акустик, и ученый из настоящих, он не мог погрузиться в делание денег и всяческий бизнес всецело: какаянибудь частность, попавшаяся ему между делом, в ходе подпольного промысла, могла увлечь его так, что он надолго забывал про все остальное. Еще во время эпопеи с "Танго" его именно так, по ходу дела, заинтересовала очевидная и любому дураку понятная проблема: а что такое на самом деле чистый тон?

Это дураку понятная, дураку очевидная, а всяческие смурные и заумные те находят проблемы на ровном месте. Да, полностью дискретная, цифровая запись, но вот сам по себе звук есть колебание механическое, для того, чтобы он возник, нужно, как ни крути, чтобы дрожало чтото вполне материальное и твердое. Да, отчасти, для ультразвуковых частот, сама по себе проблема решалась через дрожание пластинки пьезокварца под воздействием высокочастотного тока, но как быть с другими диапазонами? Он экспериментировал, пробовал так и сяк. Принадлежность к верхушке "Черного Ромба" давала ему такие возможности, которые в то время и не снились простым доцентам с кандидатами из бесчисленных НИИ, поэтому он смог довольно долго двигаться чисто технологическим путем, увеличивая размер и модифицируя форму бездефектных пьезокристаллов самого разного состава, но для достаточно низких частот метод наткнулся на принципиально неразрешимые трудности и полностью себя исчерпал.

Исследователь, как будто потеряв разом и цель исследования, и интерес к нему, заскучал и призабросил было свои опыты, но подсознание человеческое поразительная штука, и однажды ночью он восстал ото сна с бешено колотящимся сердцем и пылающим лицом. Какое там восстал: восскочил! Взлетел! Воспарил над простыней без малейших следов сна! "Чистый тон солитон (тонтон тонтоннн)" полуприснилась, полупослышалась ему спросонок рифма, вполне, кстати, идиотская, и все стало на свои места. Он простонапросто понял вдруг, что интересовало его на самом деле тогда, почти год назад, когда он только формулировал проблему и мучился сомнениями относительно точности формулировки. Но зато теперь все было ясно: если бы он, идиот этакий, да был бы в те времена умный, и сразу сформулировал бы для себя, что его интересует на самом деле, то не потерял бы столько времени бестолку! И нет нужды, что в ходе тупиковой своей, и как только сразу не увидел, и где только были его глаз сслеподырые! работы он сделал несколько устройств с рекордными характеристиками… Вот если, навроде как в рабочем теле лазера, одновременно, в одной фазе, сотрясутся все молекулы твердого тела, то это и будет понастоящему, поскольку строго одно колебание! чистый тон. Каков бы он ни был. А все остальное от лукавого! Трусливое соглашательство и научный оппортунизьм.

И подходто давно известен, ему сто лет в обед подходу: детонация. За скорость свою она прозвана в свое время "сверхвзрывом", но емуто, с его официальным и неофициальным кругозором, емуто понятно, что это даалеко не вся возможная скорость. Онто знает, как добиться такой детонации, по сравнению с которой все прежнее будет, как обычный свет по сравнению с монохроматическим лазерным!

… И тон будет целиком зависеть только от геометрии такого вот одноразового источника, а уж это, онто подберет!!

… И будет обойдена проблема громоздкости устройств, генерирующих инфразвук, а это казалось невозможным принципиально!!!

Сказано сделано, но в ходе новой серии вскрылось досадное обстоятельство: махонькие, в доли грамма Одноразовые Источники давали слишком поспешную, короткую волну, не позволявшую уверенно убедиться в ее солитонной природе, а которые побольше неизменно вызывали побочные эффекты, причем каждый раз новые. От пятиграммовой массы одного состава, например, вылетели все, до одного, гвоздитридцатки, крепившие заднюю стенку казенного шкафа, так что она снялась с места и тихо соскользнула на пол. Звон, стоявший в ушах от зарегистрированного солитона, не позволил сразу услышать дружный звяк брызнувших на цементный пол гвоздей. О жидком столовском чае, вдруг воспарившем над чашкой и образовавшем аккуратнейшее кольцо на потолке, о лампочках, вдруг превратившихся в пыль, о самодельном ртутном фиксаторе осцилляций, в один прекрасный момент поделившимся на сегменты, так, что ртуть потом пришлось собирать с немыслимыми ухищрениями, не стоит даже и упоминать, поскольку эпизодов такого рода было множество. Каждый почти что опыт с трансграммовыми массами был, своего рода, эпизодом.

Тут будет кстати заметить, что кандидатскую он к этому времени защитил, с блеском, но, вроде бы, и между прочим. И тут на него вдруг нажаловались.

То, что раздавалось в ходе экспериментов, нельзя было назвать звуком в строгом смысле этого слова, но уши это както всетаки воспринимали. И не только уши: было отмечено несколько сердечных приступов, гипертонических кризов и внезапных припадков головокружения, возникавших в тот момент, когда почти неуловимое изза своей мимолетности нечто проникало сквозь стены и перекрытия, походя, навылет пробивая заодно и тела подвернувшихся.

Первым побуждением администрации было пресечь неудобные и небезопасные опыты в области акустики, но администрацию вовремя поправили: нельзя загораживать дорогу молодым, ищущим исследователям. Наоборот: надо дать ему лабораторию, оборудованную так, как он сочтет нужным, и создать все условия для спокойной работы. Так, чтобы он никому не мешал, и ему не мешали бы всякие посторонние.

Как он и ожидал, при относительно небольших массах безупречная волна возникала при строго сферической форме источника, при других возникалитаки интереснейшие обертоны, но все это было сущей ерундой по сравнению с эффектами, возникавшими при экспериментах с источниками большей массы и, соответственно, больших геометрических размеров. Казалось бы, изза дифракции, форма должна была бы терять всякое значение, а на самом деле выходило явное не то. Чтобы исследовать все закономерности, чтобы нарисовать полную картину нового спектра явлений, нужны были годы, и только тогда исследование можно будет считать законченным…

Да чего там, это по вашему мнению оно незаконченное, а по нашему так вполне. А нам, с нашей позиции, виднее. С какой позиции? А с государственной. С партийной, в конце концов. И мы находимся полностью в курсе относительно успехов, вами достигнутых. Между прочим в стенах государственого учреждения, на оборудовании, принадлежащем государству, и в рабочее время, являющееся собственностью государства. Ваше? В некотором роде? Это в каком? Никто, между прочим, на ваше и не претендует. Закрытая защита докторской диссертации восемнадцатого сентября, ровно в девять… день не припомню… Ах да, среда! Разумеется, все формальности в данном случае мы берем на себя, не стоит расходовать вашего драгоценного времени на бюрократическую волокиту и прочий формализьм.

А заведующий кафедрой, профессор Валдаев, сказал ему то же самое, только невпример короче и проще:

 Дают бери. Ничего ты своей принципиальностью не добьешься, ровным счетом. Так что не выеживайся, Женька. И цени, что добрый совет даю! А то мог бы знаешь, как…

Тема диссертации, как будто бы, звучала, как: "Вполне гомогенные химические системы, как источник когерентных акустических колебаний" но, в силу закрытости темы, за точность формулировки, естественно, поручиться нельзя.

В первый "Т 10М", превращенный в движущуюся радиоуправляемую мишень, были посажены баран, подсвинок и две крупных дворняги. Кроме того, там содержался полный комплект оборудования, включая исправную оптику. Не было только боекомплекта. Во втором, помимо вышеперечисленного, был и боекомплект. Когда первая машина достигла фиксированной позиции, по ней был произведен выстрел из орудия калибром 73 миллиметра. Снаряд содержал сферической формы Одноразовый Источник, он точно попал в цель, а высокочувствительный взрыватель особой конструкции сработал штатно. Белая вспышка блеснула столь мимолетно, что только зеленое пятно, отпечатавшееся в сетчатке глаза, свидетельствовало о том, что она действительно была, над машиной взлетело невероятно аккуратное, как у иного курильшика, толстое, бешено вращающееся кольцо плотного белого дыма. Толстый хобот пушки грузно мотнулся, пошел тяжелой волной и вдруг обрезался почти у самой башни, а танк безмолвно, мертво замер, накренившись на рассыпанную гусеницу и дымясь.

Второй, тот, что был с фугасными снарядами, попросту взорвался, и многотонную башню сорвало с искореженного, раздутого корпуса, отбросив ее на несколько метров. Тут все было ясно, а вот из первого достали животных: они оказались безнадежно мертвы, и очевидно было, что смерть их наступила мгновенно. При вскрытии оказалось, что тела их представляют собой сплошной кровоподтек: солитон оказался на диво методичен, оторвав сухожилия от костей, мышцы от сухожилий, расчленив конечности по суставам, оторвав внутренние органы, остановив сердце и превратив мозг в пропитанную кровью губку.

А артиллерийский полковник, непосредственно отвечавший за техническую часть испытаний, в явном возбуждении жизнерадостно заявил Медведеву:

 Потом мы, понятно, попробуем с зарядами большей мощности.

… Отдай, не надо! Только поздно, отец Кабани. Завертелась твоя мясокрутка.

Несколько позже произошло то, что впоследствии назвали "Трипольским Инцидентом": Соединенные Штаты Америки, проснувшись както поутру и не имея, чем заняться, по своему обыкновению решили объявить когонибудь Средоточием Зла, Темной Твердыней и на этом основании съесть. А не получится, так хотя бы посечь малость, кулаки почесать и вообще размяться. Избрать объект такого рода, вовсе не так просто, как кажется, это дело тонкое: надо, чтобы всетаки было, к чему прицепиться, но, однако же, так, чтоб хамить можно было безнаказанно. Долго ли, коротко ли длились поиски, но потом когото осенило: Ливия! То самое, что доктор прописал. И все поначалу шло замечательно, было очень весело, а потом, после многочисленных и разнообразных хамских выходок, среди которых было, к примеру, уничтожение пассажирского авиалайнера, который вроде бы косо посмотрел на мирный атомный авианосец, в территориальные воды Ливии забрел "Э. Мерфи", новейший фрегат ВМС США. Там его встретил сторожевой корабль "Джаным", потребовавший немедленно покинуть территориальные воды страны. Требование было проигнорировано, и последовал предупредительный огонь из автоматической пушки сторожевика. Это был новенький кораблик советской постройки, "химера" так называемого "61го проекта": все, вроде бы, традиционное, но вот только традиция эта была выполнена в значительной мере по "мозаичным" технологиям (коечто к этому моменту подругому просто не делалось, разучились подругому, уж больно глупо, медленно и дорого это выходило), и это сказывалось. Фрегат отреагировал двумя "гарпунами" практически в упор. Полуразбитый, без хода, сторожевик всетаки не утонул и сумел сообщить, куда следует. Через поразительно короткое время на корвет обрушился град прилетевших незнамооткуда шестидюймовых снарядов. Понятное дело мимо, но один, деловито прилетевший в числе остальных, но както отдельно, клюнул корвет в борт поближе к корме. Чудо, невероятное совпадение, что "Э. Мерфи" так быстро отыскали, но уж тем более было непонятно, как он не утонул. Металл вздулся метровой высоты валом по кругу десятиметрового диаметра, во многих местах лопнул, иные швы разошлись, вышли из строя рулевые машины, а турбину сорвало с фундамента. Но даже не это главное. Главное, некому было бороться за живучесть. Среди многих десятков беспамятных тел оказалось девятнадцать трупов с устрашающими внутренними повреждениями, буквально мешков с костями. От тех, кто не потерял сознания, тоже оказалось не много толку: они практически ничего не соображали и не помнили. Только потом, потомпотом, после интенсивной медицинской помощи от них смогли добиться коекаких подробностей. Да, вроде бы видели со стороны берега какойто самолет. Да, засекли звук орудийных залпов. Потом? Потом ничего не было. Эксперты обнаружили осколки от шестидюймового фугаса и заявили, что имело место только одно попадание.

В деликатном деле насаждения демократии главное, вовремя остановиться. Незаметно, так, чтоб никто не заметил, утереть кровавые сопли, принять героическую позу, громогласно заявить, что добился Всех Поставленных Целей, и ни в коем случае не упорствовать, если тебе хоть чтото непонятно. Нет, оно, конечно, можно было подтащить авианосный флот, нагнать с полтыщи самолетов на базы в сопредельных государствах, и раскатать непокорных, как дорожным катком, но, если уж начались непонятки, это могло обойтись неоправданно дорого. Богатый опыт демократического правления подсказывал, что выдуманная победа, будучи громогласно заявленной, большей частью оказывается ничем не хуже настоящей. Часть пострадавших долго лечили и списали по инвалидности, часть так и осталась навсегда в закрытых стационарах для безнадежных хроников, и всем замазали рты соответствующими выплатами.

Свистом, шелестом, невнятным трепетом наполнился воздух. Тихонько кашлянули подствольные гранатометы и маленькие снарядики в спецснаряжении угодили точно в цель. Скверная, неряшливая кладка, закрывавшая оконные проемы этого и других цехов, шевельнулась, пошла тяжелыми круговыми волнами, будто тяжелая, маслянистая вода в застойном пруду, и осыпалась вся разом. Когда спецбоеприпасы сработали, ощущение у находившихся неподалеку было похоже на то, когда находишься под водой, а рядом одна крупная галька ударяется о другую, нечто вроде исчезающе короткого лязга или металлического щелчка, бьющего не по ушам только, но и по всему телу. А потом в открывшиеся вдруг проемы влетели гранаты покрупнее, те, что прилетели с внешнего кольца на "нетопырях", почти невесомых беспилотниках с двухметровым размахом крыльев. Они наводились на сигнал, издаваемый "голубями", шпионами и наводчиками, загодя размещенными в местах назначения, и разом полыхнули ослепительным, нестерпимым для глаз и непереносимым для сознания, многодиапазонным светом. Комбинация газа фтора, металла иттрия и электрического разряда, который, с одной стороны, деполяризовал псевдомембрану, дав возможность одному прореагировать с другим, а с другой, ускорял и без того дьявольскую реакцию, давала в этом смысле совершенно уникальный эффект. Еще сыпались горным обвалом отделенные один от другого кирпичи, еще несли широкие крылья "нетопырей", а на пустынных улицах вокруг завода, на пустырях вокруг цехов уже появились первые машины с десантом. Они косо обрушивались сверху или, упруго, как ртутные шарики, вдруг выворачивались изза угловых зданий, опустив заостренные носы к самой земле, серые "камбалы" как будто принюхивались к ней, словно гончие, несущиеся по горячему следу. Две из них поспешили, и чудовищный, как от ядерного взрыва, свет плеснул из оконных проемов прямо им навстречу, так что одна зацепила за груду строительного мусора и перевернулась, с размаху хряснув по нижнему краю проема, а вторая косо врезалась в простенок, крутанулась вокруг вертикальной оси и гигантским крутящимся бумерангом влетела в цех, круша все на своем пути.

Надо сказать, что транспортная катастрофа с техникой, построенной по "мозаичной" технологии нечто совсем особенное, непохожее ни на какие прежние аварии. На скоростях в десятки и сотни километров в час корпуса из бездефектных монокристаллических или псевдофрактальных композитных материалов сплошь и рядом выдерживают удар, и не один! двигатели очень часто продолжают работать, а пожары возникают вовсе не обязательно, скорее, как исключение. Так что перекошенные винты продолжали тупо делать свое дело, а "камбалы", соответственно, продолжали прыгать, как взбесившиеся лягушки, крутиться на одном месте, с диким скрежетом ерзать по бетонному полу, наталкиваясь на стены, косо подлетая кверху и переворачиваясь то кверху "брюхом", то наоборот. Естественно, находящимся внутри ни капельки не было легче от отменной прочности транспортных средств. Безобразие было прекращено отнюдь не ослепленными, в первый же миг потерявшими сознание пилотами, а сильноточной автоматикой, бесцеремонно отключившей ток, когда возникла перегрузка в цепи. Практически все, находившиеся внутри, были к этому моменту жестоко покалечены, и многие не выжили. Но главное, буквально последним своим, судорожным прыжком, одна из машин всей своей тушей, со всей дури обрушилась на хлипкую стенку драйобъема сбоку и только чуть сверху, наискось, так, что сверхпрочная, но тонкая всетаки, легкая пленка не выдержала. То, что она не столько разорвалась, сколько была увлечена внутрь массивным корпусом аварийной "камбалы", ничего, по сути, не изменило: смят был невесомый, недотканный, паутинный остов "скитальца", опрокинулись и развалились окружавшие его чахлые "леса", и рабочие автоматы драйобъема городошными фигурами разлетелись в разные стороны, частью оставшись внутри, а частью вылетев за пределы драйобъема через открытые торцевые стенки.

Если как следует, разорвав, к примеру, в клочья, убить даже самый обыкновенный человеческий организм, это не значит, что в нем не останется ни единой живой клетки: очень значительное число их проживет после указанной процедуры по меньшей мере несколько десятков часов. В этом смысле драйобъем был, пожалуй, ближе к организму, нежели к традиционным машинам: случайный перебой в энергоснабжении мог десинхронизировать деятельность комплекса, загубив все дело. Так, что его пришлось бы начинать с самого начала, предварительно демонтировав уже сделанное. По этой причине превосходная аварийная автоматика переключила их на автономное питание, и, выбитые со своих мест, потерявшие смысл, автоматы по большей части продолжали функционировать. Кувыркаясь, судорожно подпрыгивая, перемещаясь судорожными рывками, они продолжали наматывать километры невидимой бездефектной нити на несуществующий каркас, наносить на отсутствующую конструкцию "спецуру", обеспечивающую мертвую ее сварку, навивать спираль пленочного монтажа на нити, находящиеся в другом месте.

Именно эту картину застали десантники, высадившиеся с машины, которая, в отличие от двух первых, прибыла вовремя: в пустом вроде бы цеху как изпод земли появилась вдруг чуть ли ни целая толпа, по большей части со стволами, на какойто миг обе стороны замерли в бездействии, а между ними, как будто разделяя врагов, прыгали, кувыркались, бессмысленно кружились сюрреалистические фигуры эффекторных автоматов. Потом считанные мгновения затишья кончились, и Гаряевская гвардия тремя группами, по наработанной схеме, с ревом бросилась вперед вязать, а вот противоположная сторона сразу же, без преамбул открыла огонь. Надо сказать, что предусмотрительно надетые доспехи атакующих вполне достойно держали пули ручного оружия: времена, когда каждый, кто хоть чутьчуть себя уважает, будет пользоваться особыми боеприпасами, выпущенными из оружия, разгоняющего пулю до двух с лишним километров в секунду, еще не наступили, но вот с ног эти пули сшибали надежно. Со стороны картина выглядела особенно устрашающе, бойней навроде "психической атаки" каппелевцев из кинофильма "Чапаев", когда нормальные, казалось бы, люди стройными рядами перли на пулеметы.

Положение усугубилось тем, что группа, предпринявшая фронтовую атаку, с размаху вломилась в невидимый туман, состоявший из бездефектных алмазных нитей микронного сечения, выдерживающих примерно по четверти тонны каждая. Нашлись такие, кто сразу же сообразил, в чем дело, и замер, как есть, в неподвижности, рассчитывая на несравненные достоинства брони, но, разумеется, не обошлось без тех, кто начал бесплодные попытки освободиться. Эти замерли в неподвижности несколько позже, не раньше, нежели хорошенько обмотались, в позах самых разнообразных и, зачастую, крайне неудобных. Они показались бы забавными, если бы у иных из обездвиженных бойцов с культяпок, оставшихся от пальцев, не била тонкими, игольными струями алая артериальная кровь. Оператор с пилотом, оставшиеся в машине, при виде творящегося безобразия, не сразу разобрались в сути происходящего, но отреагировали почеловечески очень понятно: открыли огонь по стреляющим. Уж ихто пули и снаряды были разогнаны до Надлежащих Скоростей, уж онито были приспособлены для поражения самых, что ни на есть, высокобронированных машин Вероятного Противника. Тем более, что тут ничего подобного и не требовалось, поскольку в данном случае бронирования не было, вообще, даже в виде банальных бронежилетов, и сверхэнергичные снаряды рвали незащищенные тела в клочья, в кровавые брызги и алый туман. Там, у противоположной стены мгновенно вспухла туча дыма и, по преимуществу, цементной пыли, в которую превратились под градом снарядов капитальные бетонные стены, и только в первый миг было видно, как оттуда вылетела, крутясь, словно бумеранг, чьято оторванная рука. Уцелевшие защитники бросились туда, откуда пришли, в подсобные помещения, столкнулись с фланговыми группами десанта, шарахнулись туда, где были, причем несколько из них влетели, как есть, туда, где незримо клубились невесомые нити. Со стороны казалось, что тела их взорвались, мгновенно превратившись в мелко нарезанную лапшу, в кровавый гуляш с костями. Все, на этом бой в Четвертом Цеху закончился, тем более, что с тыла, проникнув через окна подсобок, лезли новые десантники, не видавшие побоища у оконного проема, а потому деловые и без признаков деморализации. У экипажа "камбалы" была хорошая реакция: они успели сориентироваться и, одиночными снайперскими выстрелами, поочередно расстреляли буянящие автоматы… Стало тихо, и только прапорщик Григорьев, стоя на подоконнике, мучительно размышлял над проблемой, бывшей, право же, похлеще квадратуры круга, как извлекать личный состав, вляпавшийся в нежное облако, сотканное из невидимых, несокрушимых и всерассекающих нитей? При том условии, что они, к тому же, еще и не горят? И как быть с теми, кого в даных условиях вытащить попросту не успеют? Потому что, пока волоконца не распространились по всему цеху и за его пределы, было самое подходящее время побыстрее вытаскивать уцелевших с пленными. Все, кто еще остался живым в пространстве Четвертого Цеха, вдруг ставшем куда более смертоносным, чем любое минное поле, стали необыкновенно тихими и скромными, и одинаково, конвоиры и пленные, крадучись, шли вдоль стеночек, прижав руки к туловищу и избегая высоко поднимать ноги, и только снаружи конвоиры оживлялись и начинали бодро орать, укладывая захваченных ничком и сковывая наручниками.

В остальных местах дело шло не без шероховатостей, но, в общем, более успешно, с точки зрения потерь у охотников. Как правило, местные обитатели вдруг возникали из какихто потаенных щелей небольшими толпами и сосредоточенно лезли вперед, поливая перед собой огнем из "Пихт" и "КорсАКов". Их глушили резиновыми пулями, щедро поливали "Нирваной", соматомиметиком, вызывающим практически полную утрату координации движений, и заковывали в наручники. Только раз, когда откудато вдруг вывернулась с визгом тормозов и шарахнулась мимо стоящих "камбал" сапфировая "Волга", в бой вступил прапорщик Дубинин: он пал к своему УСС "двенадцать и семь", и тот три раза оглушительно громыхнул. С такой дистанции от этих пуль защиты не было, машину с простреленным навылет мотором развернуло поперек дороги, и ктото уже нетерпеливо рвал дверцу, тыча внутрь стволом своего оружия.

Как только жестокая и скоротечная схватка стихла, пришла пора появляться начальству, и оно, разумеется, появилось. Майор Подлипный почти ежедневно проводил несколько часов в спортзале, интенсивнейшие тренировки давнымдавно были образом его жизни, но из командирской машины он вылез всетаки задом, неуклюжемедлительно, для солидности, потому что, по его мнению, большое начальство непременно должно быть пузатое, надутое, с необъятным задом, а передвигаться непременно вперевалку. Впрочем, распоряжался он вполне оперативно, в соответствии с простейшим и радикальным планом: не оставить нерасковырянным ни единого закоулка на территории завода. Неотрывно глядя на экран "СУБ", он единым мановением руки посылал подчиненных по необходимым адресам. После пережитого напряжения личный состав ковырял углы и закоулки охотно, размашисто, с азартом, под аккомпанемент удалых воплей: с небрежным профессионализмом, вроде бы коекак укрывшись от взрывной волны, зарядиками пластита срывали с петель двери, вышибали их гранатами со СТЭКСом из подствольников. Как репку с грядки в единый мах выдергивали антикварные чугунные люки с литыми надписями, кидая туда гранаты и глядя, как над устьем бешено вьется то ли дым, то ли остро пахнущий пар. И добивалисьтаки своего, вытаскивали, выскребали из щелей, изпод шкафов, из будок с черепами, где когдато были трансформаторы, из коллекторов, покрытых корой окаменевших стоков, и сволакивали в пункты сбора оглушенных, ослепленных, отравленных людей. И избитых, потому что победители не могли удержаться от того, чтобы не посчитаться за пережитый страх, да и кто бы, правду сказать, вел себя на их месте подругому?

Этот кильдим выглядел чуть ли не наименее подозрительным: узкий бетонный пенал, прислоненный к стене гаражей, с заложенными белым кирпичом узкими оконцами, ржавой дверью без ручки, на проржавевших петлях, забитой ржавими гвоздями, но при этом еще и запертой на пудовый замок, вообще представлявший собой распухший ком ржавчины, повсеместно покрытый многолетней нетронутой пылью, там явно не было, не могло быть ни единой живой души. Но все помещения значит, все, а приказ есть приказ: дверь некогда открывалась "на себя", и поэтому гремучий пластилин щедро вмазали в щели вокруг коробки. Отрывисто ахнул взрыв, и ее выворотило, вывалило наружу, а два любопытных бойца, которые не стали дожидаться, когда уляжется пыль, и бросились прямо в ее клубы, вдруг вылетели из отверзшегося пролома спиной вперед, да так и остались лежать.

Там, за завесой из пыли и дыма вдруг наметилось какоето движение, чтото грузно шевелилось там, в темноте помещения, что много лет простояло наглухо запечатанным, и глаз отказывался узнавать эти формы. А потом бетонная стена вдруг рухнула наружу, вся и разом, пропуская наружу нечто приземистое и пыльное, присыпанное толченым бетоном и кирпичной крошкой. Обвалившаяся крыша зацепилась за неизвестную машину, но та, словно не заметив, проволокла обломки балок, бревна, ржавое железо полтора десятка метров, пока нештатный груз не свалился на землю. Корпус механизма, похожего одновременно и на танк, и на тягач, подавлял своей массивностью. От всего облика чудовища, вылупившегося из своей бетонной скорлупы, веяло страшной, тяжкой мощью, но шесть пар громадных, черных, очень широких колес несли машину настолько плавно и быстро, что она казалась гибкой, пластичноупругой, как сплющенная под собственным весом капля ртути. "Камбалы" попавшиеся на ее пути, крепкие, солидные боевые машины, вовсе не легковесные, были отброшены и разметаны, как пустые картонные ящики, а машина устремилась в пересохшее русло улицы.

Это дилетанты думают, столкнувшись в бою с неожиданностью. Это они пытаются разобраться, что, да откуда, да какого типа, у профессионалов на это есть надежно выработанные рефлексы. УСС Дубинина рявкал раз за разом, с интервалами меньше секунды, не давая промахов. Прапорщик пробовал разные места, да куда там! Это была простонапросто другая весовая категория. Прототипом случившегося на месте акции механизма являлся ТШТ Тяжелый Штабной Транспортер "Брест", задуманный в качестве командирской машины и передвижного пункта управления боем по совместительству, как раз в расчете на боевые действия в городских условиях, когда со всех сторон лупят все время из чего ни попадя.

Не верьте, когда фантасты говорят о "легкой и непробиваемой броне": легкая броня хороша до определенного предела. Он наступает при таких энергиях соударения, когда об ударе можно говорить только условно, и вся энергия переходит в тепло. В этом случае бывает оченьочень важно, чтобы в каждом кубическом сантиметре брони содержалось как можно больше вещества, которое надо расплавить, испарить да еще и переместить, придать ему ускорение, да еще и самих этих кубических сантиметров желательно иметь как можно больше. Да, существуют ухищрения. И "Брест" покрывала броня, состоящая из слоев с разной плотностью, разной геометрией армирующих включений, но главное всетаки не изменишь: когда речь идет о понастоящему высоких удельных энергиях, то надежная броня это всетаки броня тяжелая. Этот транспортер на самом деле стоял как бы не понадежнее любого танка: не существовало определенной слабости в виде полноценной башни с преогромной пушкой. Вместо нее шустро поворачивалась во все стороны да шевелила обоими стволами "двенадцать и семь" и тем, который "тридцать", несерьезная такая, легкомысленная башенка. Совсем сплюснутая, практически монолитная и не то, что безлюдная, но и почти вовсе изолированная от экипажа. Так что пули бравого прапорщика не производили на Транспортер ни малейшего впечатления. Он разогнался до восьмидесяти, с тяжелым гулом двухмегаваттного двигателя пер по улице напролом, и остановить его было нельзя. "Камбала", экипаж которой, похоже, был получше подготовлен, либо же просто поазартнее, обогнала его, снизилась, косо зависла в десятке метров над мостовой, по всем правилам общевойскового боя норовя угодить ТШТ в борт, но тридцать миллиметров рявкнули на нее в упор. Промаха не случилось, стволы тоже принадлежали УСС, гарантировавшей семьдесят процентов попаданий на дистанции в тысячу метров при скорострельности сто в минуту. Снаряд с сердечником из сплава УНЦ, где "У" было "диким" ураном, разогнанный электротермическим орудием до двух с лишним километров в секунду, прошил броню из тубулярного углерода и полыхнул внутри адским, всесжигающим пламенем, опрокинул и бросил машину на мостовую, а "Брест" походя отшвырнул ее со своей дороги таранным ударом непомерно тяжелого корпуса.

Скорее всего, беглецы хотели простонапросто, никого не задевая, смыться, но теперь, сбив машину, судя по всему, запаниковали, задергались и поведение их изменилось. Транспортер пер по пустынной мостовой, а позади него страшно, беззвучно, как карточные домики, опадали дома. Они складывались в безобразные кучи изломанных панелей и перекрытий, в непроницаемых клубах пыли рассыпались водопадами кирпичей, вдруг потерявших связь между собой, и только спустя несколько мгновений до десанта доносился тяжелый глухой грохот обвала: по всему выходило, что в скверную игру со "стэксом" можно было играть и вдвоем. Щепилову на крыше вдруг показалось что его резко, звонко ударили по всему телу сразу, не столько сильно, сколько очень уж странно, и сразу же крыша под ним пошла ходуном, со скрежетом перекашиваясь, свешиваясь на сторону, выходящую к Старой Подстанции, в клубы вдруг взвившейся откудато снизу пыли, тренога УСС порвала ржавые листы кровли и опрокинулась вниз, а Дубинин лежал рядом с тем местом, откуда она сорвалась, и не шевелился, только тело его медленно и страшно поползло вслед за оружием, а он все никак не мог собраться, чтобы начать хоть чтонибудь делать. Мимо него, резко пихнув в бок, с сопением пронесся Нахапетов. Он вцепился в комбинезон неподвижного прапорщика, повернул к исполкомовцу оскаленное лицо и рявкнул: "Тяни! Живо!!!" а потом, когда они волокли вялое, тяжелое тело по крыше, которая продолжала перекашиваться, уже не говорил ничего осмысленного и только непрерывно, тупо, без малейших словесных изысков однообразно матерился, вновь и вновь повторяя одни и те же дватри слова…

Заряд прилетевшей с транспортера реактивной гранаты был на самом деле не так уж велик, так что толстенная, рыхлая кладка на известковом растворе под многими слоями штукатурки всетаки сумела погасить смертный призыв "стэкса", и дальняя стена устояла по всей высоте. Прапорщик в сознание не приходил, из носа у него текла кровь, но он всетаки дышал. Другое дело, что они никакими судьбами не могли спуститься вниз, тем более, что драгоценный "СУБ" всетаки скатился с крыши на кучи битого кирпича и испотрошенного раствора, так что сняли их спустя почти полтора часа, когда беглецов в конце концов остановили, а разбор полетов еще только предстоял.

XXVII

 А теперь нам очень хотелось бы знать, что вы собираетесь предпринять в дальнейшем? Исходя из сложившихся обстоятельств? И, пожалуйста, поподробнее, потому что в прошлый раз мы поленились обсудить с вами подробности, понадеялись на авось, и кончилось это печально.

Гаряев молчал. Слов не было, они кончились, как кончилась вчерашним вечером вся его жизнь. Это не был провал, не был даже крах, это был простонапросто конец. Даже нельзя сказать, чтобы позорный, потому что когда конец настоящий, любые прилагающиеся к нему эпитеты теряют всякий смысл.

 Видите ли, Дмитрий Геннадьевич, после мучительной паузы подключился Керст, существует некий порог безобразий, по достижении которого официальные власти, каковы бы они ни были! просто не могут не вмешаться. Хотя бы для виду. Хотя бы для того, чтобы напомнить о своем существовании. Боюсь, что городские бои с применением авиации, артиллерии и фотодинамических систем, кстати сказать, до сих пор совершенно секретных, могут оказаться безобразием вполне достаточным.

Гаряев молчал.

 Ну что вы молчите? Голос Гельветова был полон мягкой укоризны. Мы ведь меньше всего заинтересованы в том, чтобы устраивать тут некое подобие товарищеского ссуда либо… устраивать вам головомойку, как нашкодившему школьнику. Мы на самом деле не знаем, что делать, и хотим, чтобы вы нам подсказали. Потому что существует риск, что прахом пойдут труды миллионов людей за две пятилетки. Вместе с судьбами этих миллионов людей…

 Нет, не выдержав, фыркнул Керст, вы б еще атомную бомбу сбросили! Чего мелочитьсято, на самом деле?

 Подождите, Петр Карлович, устало проговорил Гельветов, что вы язвите, ейбогу? Какая может быть польза от этих ваших шпилек?

 Да уж какая тут польза! Хоть душеньку отвести напоследок, а не то… да это ж лопнуть можно, глядя на эту постную… физиономию!

 И всетаки в любом случае не следует переходить на личности. Оскорбляя друг друга, мы никак не поможем делу.

 Да лладно тебе!!! Керст раздраженно махнул рукой. Еще миндальничать с этим типом! Да он это все нарочно, если хочешь знать!!! Ффсе эти годы тупо ненавидел, боялся и хотел прихлопнуть! Так, чтоб и не было! Этим… не мытьем, так катаньем! Единственное, на что годятся наши славные Органы!

Гельветов неторопливо поднял руку и с размаху шарахнул ей по столу:

 А ну, прекратить базар!!! Случаи, когда бы Цензор поднимал голос, в последние годы были не то, что редкостью: их, почитай, и вовсе не было. Так, что все и забыли, как это бывало, ежели что. Нечего сказать по существу, так и иди отсюда!!! Мы с Дмитрием Геннадьевичем и сами решим, что делать, если ты только и способен, что орать!!!

Керст сильно выдохнул сквозь зубы, с лица его сошла заполошная, пятнистая краснота, и даже волосы, казалось, пригладились сами собой, перейдя из взъерошенного состояния в маломальски причесанное, а сам он замолк, внимательно разглядывая собственные ногти, розовые и безукоризненно ухоженные.

 Да что случилосьто? Люди героически, не щадя жизни выполняли свой долг… Вы что, забыли, какими словесами у нас прикрывается любое головотяпство? В первый раз, что ли?!!

 Это ладно… Свяжемся с обкомом, и в "Степной Правде" напечатают все так, как надо. Не о публике речь, не о широких народных массах, мнение которых никого не интересует. Что в кагэбэ будем говорить, когда за яйца возьмут… если успеют, конечно, потому что это, вообще говоря, уровень Политбюро…

 Это утешает, саркастически заметил Керст, больной перед смертью всетаки потел.

 Как знать, как знать, рассеянно проговорил Гельветов, и уж во всяком случае будет лучше, если мы представим какиеникакие результаты… Дмитрий Геннадьевич!!!

 А?!!

Генераллейтенант вздрогнул, словно бы только проснувшись, и дико глянул на собеседников красными, воспаленными, почти безумными глазами.

 Я тут посмотрел фотографии захваченных… Так вот один из них. Ну, тех, что в машине, помните? Кажется, палец Гельветова ткнул в одну из фотографий, это тот, кто нам нужен. Сдается мне, что узнал я его. Ничего не хочу говорить, но если это тот, о ком я думаю… Может оказаться так, что все ваши труды, все жертвы даже оказались не то, что не напрасными, а очень даже оправданными.

"В соответствии с принятой на Партконференции программой "Жилье 90" с каждым годом увеличивают объемы вводимого жилья строители нашей области. Удалось добиться такого положения, когда практически каждая семья молодых специалистов уже через полгода вселяется в новую, просторную и комфортабельную квартиру. Но, разумеется, в первую очередь получают жилье нового фонда жители ветхих, а зачастую прямо аварийных домов. Представители старшего поколения еще помнят времена массового строительства пятидесятыхшестидесятых годов, как радовались обитатели полуподвалов скромным квартирам в растущих, словно грибы, "пятиэтажках". Они сыграли свою роль, но сама поспешность, с которой возводилось это жилье, зачастую, что греха таить, достигалась за счет качества возводимых зданий и подведенных к ним коммуникаций. Поспешно построенные, дома эти быстро ветшали, а теперь, спустя почти четверть века, зачастую пришли прямо в аварийное состояние. Особенно тяжелая обстановка сложилась к началу текущего десятилетия в жилом массиве завода "Электросила". Участившиеся случаи просадки грунта, нередко приводившие к деформации зданий и повреждению коммуникаций, заставили руководство города и области произвести особенно тщательное геологическое исследование данного района города. Сказать, что полученные выводы оказались неутешительными, значит сказать еще слишком мало. А если называть вещи своими именами, то в данных геологических условиях возведение жилого массива на насыпном грунте было чистой воды головотяпством. Даже если оставить в стороне преступное пренебрежение рядом мероприятий, совершенно необходимых при проведении насыпных работ такого масштаба. Эксперты комиссии "Облжилнадзора" выдали официальное заключение, что дальнейшая эксплуатация жилья в пределах жилмассива завода "Электросила" опасна и представляет собой прямую угрозу здоровью и жизни проживающих. После экстренной выработки и утверждения соответствующих решений были предприняты незамедлительные меры по скорейшему расселению жителей аварийного жилмассива. Не все получилось так быстро, как хотелось бы, но нельзя также и отрицать, что за истекшее время в этом трудном и не всегда благодарном деле были достигнуты заметные, решающие результаты. В новом, благоустроенном жилье расселено более девяносто пяти процентов населения жилмассива, и на данный момент руководство области может с чистой совестью утверждать, что заметно улучшили свои жилищные условия все, кто согласился на переселение. Но, к сожалению, вняли голосу разума далеко не все, даже будучи неоднократно предупреждены. С упорством, достойным лучшего применения, они продолжали цепляться за свое ветхое и опасное жилье, и в конце концов случилось то, чего следовало ожидать. Постепенно увеличиваясь, осадка грунта достигла критического значения, так что произошло одновременное обрушение сразу нескольких зданий вдоль бывшей улицы Орджоникидзе, а еще целый ряд домов фактически повис над образовавшимися под землей пустотами, так что некоторые из упрямцев серьезно пострадали, получили травмы и увечья, оказались под завалами. Имелись жертвы также и среди тех, кто обитал в пустующих домах вовсе без прописки. К месту трагедии были направлены значительные силы милиции, пожарной охраны и службы "Скорой помощи", но прежде всех в зону бедствия вошли инженерные и саперные части из состава вооруженных сил Округа. Полуразрушенные здания представляли собой нешуточную опасность для жизни самих спасателей, так что прежде всего, после тщательной проверки на наличие людей, пришлось взрывать неустойчивые конструкции, и только после этого приступать непосредственно к спасательным работам. Всего изпод завалов извлечено…"

"Степная Правда" 18 июня 198* года.

 Оно, конечно, не хотелось бы вспоминать к ночи незабвенный Тридцать Седьмой, но могут же они оказаться сотрудниками иностранных спецслужб? На самомто деле? Впрочем, я, разумеется, не пытаюсь вас учить и не сомневаюсь в вашем, так сказать, профессионализме во всем, что касается выдвижения версий…

 Слушай, перебил его Керст, в голосе которого явственно слышались визгливые нотки истерики, ты что это делаешь, а? Какие спецслужбы? Дда если бы это не касалось меня лично, я бы эту гэбэшную…

 Петр Карлович!!!

 … сдал бы со всеми потрохами! И со всем говном! Не глядя! С чистой совестью и чувством глубокого удовлетворения!

 Я вас очень хорошо понимаю. Но, к сожалению, дело обстоит таким образом, что спастись мы можем только все вместе. А это, в свою очередь, требует, чтобы обнаруженный заговор был разветвленным, включал в себя самый широкий круг лиц и представлял бы собой крайнюю опасность для дела социализма. А еще был бы отнюдь не высосанным из пальца а самым, что ни на есть, реальным. Если в этом случае окажется, что мы были первыми, кто раскрыл… Ну, и так далее.

В пустых глазах Гаряева, где властвовала Ночь, и только ледяные ветры несли скудный снежок над покрытыми спекшимся шлаком, обледенелыми равнинами, зажегся слабенький, еле коптящий огонек понимания.

 Ага!

 Так что будет со всех сторон лучше, если уважаемый Дмитрий Геннадьевич прямо сейчас приступит к выяснению, что именно будет соответствовать истине в его будущей версии событий. Потому что обстоятельства наши не таковы, чтобы мы могли позволить себе тратить хотя бы лишнюю минуту. А не ошибается, он широко развел руками, только тот, кто ничего не делает. Иной раз ошибки имеют тяжелые последствия… Да и не ошиибки это вовсе, если по существу, а… Он пощелкал пальцами.

 Действие непреодолимых внешних обстоятельств. Керст нехорошо улыбнулся. Кажется, именно так говорят в штабах Вероятного Противника, когда ему случается особенно жидко обосраться в ходе установления демократии и свободы…

 У противника, серьезно ответил Гельветов, не зазорно учиться. Я бы даже сказал, попросту необходимо.

 Этот ваш, тяжело дыша и глядя тяжким взглядом изпод бровей, проговорил Гаряев, он кто? Хоть намекните? Мне правда нужно…

 Если я не ошибаюсь, Цензор смотрел на него ясными, как у комсорга, глазами, то вы его должны знать. Простите, что я распорядился без вас, но он должен быть уже на месте…

 В "потрошилке"?

Гельветов поморщился.

 Я предпочитаю не злоупотреблять профессиональным жаргоном. В некоторых случаях это звучит слишком цинично. Скажем, на обычном месте. В психотехнической лаборатории.

Генераллейтенант тяжело поднялся и, даже не попрощавшись, вышел из кабинета. Гельветов проводил его внимательным взглядом и. едва только закрылась дверь, бесшумно перевернул полированную панель на столе перед собой, так что из недр стола поднялась клавиатура. Скосил взгляд на Керста, легко пробежался пальцами по клавишам, выдвинув точно такую же клавиатуру и ему, а потом одна из панелей стены перед ними превратилась в экран. Гаряев входит в служебный лифт, двери за ним смыкаются, аккорд Цензора на клавиатуре, свет в кабине лифта на мгновение тускнеет, потом разгорается до ослепительной яркости, кабина резко ускоряет свой бег, почти проваливаясь вниз, проскакивает указанный этаж. Лицо Гаряева крупным планом, он испуганно озирается, в панике жмет на все кнопки подряд, судорожно и бесплодно. Неожиданно стены кабины остаются на месте, а пол вместе с пассажиром продолжает двигаться, но уже медленно, попадая в глухой колодец из толстенных черных стен. Движение прекратилось, а откудато сбоку выдвинулась полутораметровой толщины плита, наглухо закупорив колодец сверху. Снова Гаряев, крупным планом вопящий рот.

 Звук, с невинным видом осведомился Керст, дать никак нельзя?

"Нельзя быть таким жестокосердным, Гельветов из принципа ответил бегущей строкой на экране, всетаки столько лет вместе. Можно сказать, бок о бок. Он, кстати, об этом канале, не знает?"

"Если именно об этом, понимающе кивнул головой, Керст тоже перешел на строку, то ни боже мой. Двойное дно."

Цензор искоса глянул на него и, чуть помедлив, вывел:

"Тройное."

Переглянувшись, они вдруг заливисто заржали, и, будто в ответ на это, изображение на экране вдруг задрожало, зарябило, потеряло четкость. Крупным планом, лицо Гаряева с выражением нечеловеческого, запредельного ужаса, он же хватающий воздух ртом и валящийся на пол. Через несколько секунд дрожь исчезла.

"Сразу семь герц? Без подходцев? Круто!"

"Обижаете. Индивидуально подобранная частота, близкая к семи герцам. Давайте засечем время."

"А не подохнет?"

"Зависит только от нас. Но не должен"

Щелчок клавиши, и по самому низу экрана побежали характерные зигзаги кардиограммы.

"Ты что, и в ЭКГ сечешь?"

"А как же. И все потому что мама жутко настаивала, чтобы я непременно был доктором. Например вот это, он показал на экран, понаучному называется "изоэлектрической линией".

Неотрывно глядя на часы, он стремительно закрыл экран и набрал код: "Возврат к прерванному заданию" лифт, скрупулезно проделав все манипуляции в обратном порядке, привез бездыханного генерала на заказанный им этаж.

 Саша, ласково позвал он по селектору, поднимиська к нам и прихвати отчет по "Севмашу" за прошлый квартал. Это срочно…

И объяснил, отпустив клавишу:

 Я, Карлыч, специально позвал самого страшного торопыгу отдела. Жди через пару минут.

 Там, глаза у ворвавшегося в кабинет Саши были не то, что по полтиннику, а прямотаки по юбилейному рублю, генерал!!! В лифте!!! Плохо! Почти не дышит…

Брови Гельветова поползли вверх и поднялись до максимала, так что за часами пока что следил Керст.

 Что такое? Дмитрий Геннадьевич?! Он схватил трубку селектора. Медбригаду к третьему лифту! Срочно! Гаряеву плохо! И с перекошенной физиономией повернулся к Саше, рявкнул. А ты чего тут? Беги туда, поможешь! Я сейчас следом…

 Смотрим… Смотрим… Ага, вот и они! Сколько там протикало?

 Семь минут с момента остановки сердца. Потрясающе! Но, Цензор, изъяснялись вы, надо сказать, как какойнибудь титулярный советник лет сто тому назад. Раньше я чтото не замечал в вас склонности к высокому штилю.

 Почемуто душа требует последний годполтора. А кроме того, я же не артист всетаки, так что для того, чтобы мотивированно изобразить Доброго Полицейского, я сыграл на глубокой подсознательной убежденности каждого сотрудника Органов в неописуемом гуманизме царской власти. Буквально каждый из них, читая, как жжуткая охранка поступала с революционерами, испытывал истинное смятение, потому что понимал, как обстояло бы дело не то, что в девятнадцатом или в тридцать седьмом, а даже и в наши дни. Зато вы, со свой стороны, были совершенно неподражаемы в роли Злого: так отыграть истеричную, вовсе непредсказуемую от страха за свою шкуру чиновную душу, это, знаете ли…

 Цензор, иногда мне кажется, что я талантлив универсально, с отвратительной напыщенностью ответил Керст и вздохнул, так что главного фигуранта теперь нет, а потому нет и следствия по его делу.

 Равно как нет и вскрытия по его телу, поскольку телото как раз еще поживет… некоторое время. Помрет годика через два от пролежней, родственникам от объединения пенсию в размере его оклада. В общем все, что положено в таких случаях… Замена…

 Кандидатура подготовлена. Наверху одобрено назначение, ежели что, некоего Москлецова, вы его знаете.

 Да уж… Говорил я вам, что существует непреложное правило: негодяев к делу привлекать нельзя, какие бы выгоды это ни сулило поначалу.

 Дураков нельзя привлекать к делу, а что касается негодяев, то мы и самито…

 Да, Гельветов согласно кивнул, для очень больших негодяев в этом правиле приходится делать исключения. Просто по техническим причинам.

 А этот, на фотографии, он кто?

 Да откуда ж мне знать, удивился Цензор, я в первый раз его вижу.

 Ну как он?

 Пока все то же.

 А перспективы?

 Ты знаешь, что такое "декортикация"? Это когда отмирают все клетки коры головного мозга… У него как раз этот случай. Осталось шиш да маленько, повреждены даже подкорковые ядра, хотя и в гораздо меньшей степени… А нервные клетки, как известно, не восстанавливаются.

 Ты уверен?

 Спроси Сабленка, он и по старинке пробовал всяко, у него то же самое выходит. Только лучше наших разработок по этой части нет ничего. Даже отдаленно сравнимого. Все прежнее, это как ощупью вместо зрения.

 Вот бедато, рассеянно проговорил Гельветов, да ты наливай себе, мы тут второй день уже, так что полное самообслуживание всех входящих… Так что никакой надежды?

 Слушай, я тебя не узнаю!!! Ты все время повторяешь ббессмысленные вопросы, совершаешь бессмысленные телодвижения и смотришь бессмысленным взглядом!

 Ты веришь, я растерян! В растение превратился человек, который никогда не был мне другом или хотя бы даже приятелем, с которым мы ни раз грызлись так, что шерсть летела… Который не разделял моих взглядов а нередко так просто мешал, но вот с ним стряслась беда, и я испытываю жуткое смятение! У меня все валится из рук, я не могу ни о чем думать! О чем ни задумаюсь, все упирается в него! Понимаешь, он слишком долго был рядом и воспринимался, как данность… Госсподи, какая ж нелепость!

 Неприятно то, что выбыл из строя один из тех, с кем мы начинали все это, первый из нас, и не звоночек ли это оставшимся?

 Вот я, нередко его поддевал. Ершисто начал Керст. Посмеивался над его сверхбдительностью, а вот теперь, после случившегося, мне вдруг пришло в голову: а ведь таких, чтоб истинный охранитель, по призванию, больше нет. Он всегда был идейным, за совесть работал, всегда думал только об одном, чтобы ни малейших лазеек, ни тени возможности для утечки… Это не долг службы был, во всяком случае, не он один, это составляло смысл его жизни.

В комнате повисло тягостное молчание, и все собравшиеся, как постоянный состав, так и прибылые, выпили.

 Ээх, тяжким вздохом прервал затянувшуюся паузу Зелот, а ведь может и так статься, что мы все ошибались, а он один был с самого начала прав…

 Да. Вот ктото может сказать мания! Паранойя! А я скажу, высокое служение. Благородный фанатизм. Он в прямом смысле горел в этом своем служении, а мы, слепцы, не видели этого. Не представляю себе, как он еще смог столько продержаться, потому что человеческая душа не способна выдержать подобное напряжение скольконибудь долго…

 А! Бросьте вы! Керст махнул рукой. Видели не видели… Ну скажите, как бы вы ему помогли? Он обречен был нести свой крест в одиночку, он рассеянно налил немаркированный коньяк себе и еще в две ближайшие рюмки, снять этот груз с его плечей могло только увольнение, а на это он никогда не пошел бы, или смерть.

 Но переживания последних месяцев, Сабленок сделал жест четвертушкой соленого огурца, наколотой на вилку, были экстраординарными даже для него. Он жаловался, что совершенно не может спать, даже со снотворным, а от усталости порой заговаривается, ну, в смысле говорит не те слова, которые собирался. Просил выписать чтонибудь посильнее.

 А вы?

 Отказал, разумеется. Категорически потребовал, чтобы он срочно ушел в отпуск и отправился в санаторий… профильный. Он очень резко отказался… практически послал, понимаете? я потребовал, чтобы он подписался под отказом, думал хоть так на него повлиять. Но на него и это не подействовало. Подписал не моргнув и глазом…

 Почему не сигнализировали?

 Обещал. Вот только он напомнил мне о врачебной тайне. Сколько раз плевал я на это самое обстоятельство, даже и не думал о нем нисколько, почему на этот раз не плюнул? А!

 А заговариваться, заговаривался, вдруг вспомнил Игорь Иртенев, я сам был свидетелем. После того, как ему открылось… истинное положение вещей, он мог говорить только об этом, а начав не мог остановиться, перескакивал с одного на другое, приводил бесконечные примеры, желчно шутил по поводу этих примеров и сам же смеялся своим шуткам, этак отрывисто, вдавался в какието никому не нужные подробности, а потом вдруг снова возвращался к оставленной было линии разговора… Теперь понятно от бессонницы.

 Доктор, а как у него было с давлением?

 Мы покончили с гипертонической болезнью у своих сотрудников. Совсем. А если вы имеете ввиду инсульт, так забудьте: нет у него скольконибудь существенных очагов. Ни кровоизлияния, ни ишемии. Сто процентов.

 А последней каплей, понятно, была это злосчастная операция, эта самая "Гоби". Он воспринял эту историю, неприятную, даже гдето трагическую, но не более того, как крах дела всей своей жизни! Как… Как какуюто прямотаки вселенскую катастрофу! Да она, может, года через два семечками покажется…

 Трудно быть адекватным на фоне такого переутомления и таких переживаний, плюс бессонница! тут любой пустяк может переломать даже самую крепкую спину.

 Кстати, многие описывали, что в подобных обстоятельствах возникает феномен "суженного сознания", когда первое попавшееся решение, даже самое неудачное, которое в других условиях было бы немедленно отброшено, воспринимается, как единственновозможное. Карпов рассказывал про такой случай из своей практики.

 Толя? Заулыбался вошедший Феклистов, садясь, и наливая себе и, опятьтаки, ближайшим соседям. Землячок мой? Как же как же…

 Кто? Вылупился на него Керст, вошедший поперхнулся и в ответ вылупился на Керста, а тот, както невпопад, продолжил, а ведь это, братцы, веха! Чтото кончилось. И бог весть, что дальшето будет…

 Мы были шибко заняты, и не заметили, что кончилась всегонавсего наша молодость. И не следует пыжится, и перед собой хотя бы не хрена надувать щеки, потому что уже не мы теперь тащим, везем и толкаем вперед этот неподъемный воз, а он волочет нас за собой, и бог весть, что дальше будет…

Нелепые слова эти не остались без последствий, нелепых, пожалуй, не менее. Вечером этого дня Гельветов тихонько заперся в кабинете, открыл сейф, замаскированный книжной полкой, и достал оттуда сокровенные сорок две страницы, некогда написанные им за время, чуть большее половины суток, и поданные незабвенному Вазгену Балаяну. Обретя практически безраздельную власть в пределах нынешнего треста, он распорядился отыскать тогдашний свой отчет и под роспись передать ему, для хранения в личном архиве. Казалось ему, что документ этот станет бесценной реликвией, и нет нужды, что истинную цену ему будет знать лишь он один: ценя себя трезво, как ценил и все, Гельветов знал, что является предельным индивидуалистом, и то, что мнения всех остальных, сколько их ни есть на белом свете, интересуют его постолькупоскольку, принимаясь к сведению, но ничего не решая. На самом деле, получив бумаги в исключительное пользование, он вдруг поразился нелепости собственной затеи, и с тех пор ни разу их не читал, не доставал и не трогал. Этот случай был первым за несколько лет и первым по факту. За истекшее десятилетие не больното качественная бумага успела пожелтеть, и даже начала крошиться по краям, паста шариковой ручки выцвела и, местами, поменяла свой цвет. Документ вдруг напомнил ему цветок шиповника, позабытый между листами какогонибудь никогда не раскрываемого кодекса еще в девятнадцатом веке: высохший до невещественности, прозрачный, и хрупкий настолько, что, кажется, готов превратиться в пыль от первого же прикосновения. Перелистывая ломкие листки пальцами, даже отогнутыми от предельной осторожности, решил про себя: нет. Не как засушенный листок из древнего гербария. Как прикрепленная к осоке прозрачная кожица личинки стрекозы после того, как взрослая хищница выбралась наружу, обсохла, расправила крылья и улетела, и не найти, не поймать, не догнать, и ничегото не вернуть, и напрасны любые сожаления. Радоваться, впрочем, тоже бесполезно, потому что, трезвый, он трезво отдает себе отчет: это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не он, давно уже не он, а прошлого нет, и нельзя его поправить, да и не стал бы он ничего поправлять, потому что устал, потому что тоскливый ужас охватывает от одной только мысли браться за подобное еще раз. Увидав, что на последней странице, между тогдашней датой, выведенной тогдашней его рукой, и казенным штампом есть с четверть странички свободного места, взял ручку и написал: "Дело, начатое мной в день, дата которого указана выше, считаю законченным ввиду полной бессмысленности дальнейших усилий: все, что я могу еще предпринять в этом направлении, не окажет на дальнейшее скольконибудь существенного влияния. Понимание действительно способно прекратить любое действие, но приходит исключительно только тогда, когда поздно бывает хоть чтото прекращать. Закончено 28. 05. 8*. Гельветов."

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВКУС ЯГОДОК

XXVIII

 Неет, медленно покачал головой Островитянин, "самый низ" в моем случае обозначает перевод в рядовые аналитики. Которые слушают "Маяк" начиная с самого: "Ппаммм!!!!" в шесть часов утра, знаете? читают "Правду", и обедают бутербродами, не снимая нарукавников. Если придерживаться данной терминологии, то я опускаюсь ниже дна выгребной ямы. Самое интересное, что сам же и напросился.

 Простите, я чтото не понимаю, вы что…

 Вот именно. Постараюсь разобраться, что и как, на месте. Давно пора, знаете ли… Как в американском флоте: обязательно с корабля в штаб, из штаба на корабль. Похоже, что это просто необходимо.

 Вы? С бесшумным пистолетом, фотоаппаратомпуговицей и ампулой яда в воротнике? Это, знаете ли, както не очень вяжется с тем Майклом Спенсером, которого я знаю! Сами же говорили, что фабианецдедушка не вкладывал денег в русские бумаги, так что уж вамто, с вашим состоянием… Могли бы жить и ни в чем себе не отказывать, и выйдя в отставку.

 А смысл? Коптить небо? Мои предки, в значительном числе поколений, настолько преуспели в этом почтенном занятии, что на мою долю остались совершенные пустяки. Кроме того, покидать ринг после первого же нокаута, согласитесь, несколько… Несколько неспортивно. Не соответствует самому духу спорта. Островитянин говорил задумчиво, мягким тоном, но почемуто чувствовалось, что решение его окончательно, а этот интеллектуал со всеми его дипломами и безупречными манерами на самом деле не менее упрям, нежели легендарные создатели Британской империи. Равно как и те ребята, что с той же мягкой улыбкой, этак, невзначай, валили в Канал "мессершмиты", а потом, вернувшись, острили по поводу пересушенных бифштексов. А если бифштексов не было, то без малейшей жалобы, невозмутимо жевали всякую малосъедобную дрянь. Впрочем, все обстоит не столь драматично, как вы, наверное, себе представляете. Я целый месяц с предельным усердием изучал грузовики, и теперь отправляюсь в Россию в качестве представителя "Магируса". Должен признаться, что терпеть не могу немецкого языка, у меня от него постоянно першит горло, а по ночам снится, что я почемуто блаухаунд… Мы отправляемся шестого июня, через Южную Корею, на какуюто там стройку, связанную со знаменитым БАМом, и на которой как раз и работают упомянутые грузовики. Наши немецкие друзья провели всю подготовительную работу со свойственной им точностью, так что теперь я имею роскошную… кажется это называется "крыша", да? Вариант, кстати, самым естественным способом решает щекотливую проблему финансирования миссии в рублях. Они утверждают также, что необычный путь проникновения, с востока, сам по себе является дополнительной гарантией от возможных неприятностей. Ну, а поскольку в мои планы действительно не входит добыча какихлибо секретов, то дело это и вообще не должно представлять собой скольконибудь серьезной опасности.

 За исключением самого по себе пребывания в России.

 Да, за исключением. Больше того, не просто в России, изображая преувеличенный ужас, он выпучил глаза и заговорил зловещим шепотом, а в Сибирри! Бросьте, дорогой мой, сказал он уже совсемсовсем другим тоном, если соваться, куда не следует, то сгинуть можно и в Сохо. Не говоря уж о Гарлеме. Это вообще самое главное в искусстве выживания, не соваться, куда не следует. Я уверен, что мне ничего не грозит, кроме отвратительного сервиса, скверных дорог, да неизбежной время от времени скуки в этой серой стране.

Представительство фирмы оказалось закрытым. Напрочь. Постороннему человеку могло даже показаться, что тут никого и не было, причем на протяжении достаточно долгого времени, но, находясь под гипнозом легенды о пресловутой немецкой точности и пунктуальности, он, разумеется, ничего подобного не заподозрил. Хотя основания, надо сказать, были. Этот край был еще настолько новым, что простота обхождения простонапросто поражала. В международном аэропорту его да, встретил работник немецкого консульства, которого приблизительно ввели в курс дела, но практически не говоривший поанглийски. Так что практика в немецком разговорном началась прямо с первых минут пребывания на этой земле. Кроме того, в Тынде он никогда не был и не мог быть особенно полезен в качестве сопровождающего лица. Восхитившая его идея "иностранной" крыши начала оборачиваться своей иной стороной: во всем происходящем Островитянин ощутил отчетливый привкус какойто второсортности, небрежности, дилетантизма. Очевидно, местные немцы не чаяли побыстрее отделаться от непонятного, ненужного, навязанного им чужака, так что билеты на ближайший рейс местной авиалинии были у встречающего уже при себе. С самого момента встречи взгляд герра Хофмайера показался ему несколько необычным. Равно как и манера говорить как бы несколько в сторону, и, по возможности, не разжимая губ. Как и маниакальное стремление соблюдать с вновьприбывшим дистанцию не менее двух с половиной трех ярдов. И только когда почтенный герр повернулся с заметным заносом, все кусочки мозаики, наконец, обрели свои места: Вильгельм Хофмайер был совершенно пьян и удерживался на ногах только благодаря чудовищному усилию воли да еще немалому, очевидно, опыту. И теперь Спенсер молча недоумевал, каким образом умудрился не заметить этого обстоятельства с первого же мгновения. И отнес это на счет естественного дорожного утомления и присущего, как он считал, только ему особого рода приятного оглушения от быстрого переноса в совсемсовсем другую страну. Майкл поначалу не обратил внимания на небольшой самолет, к трапу которого их доставил бесшумный автобус, мельком глянул раз, потом другой, а потом вгляделся уже с неподдельным любопытством. Он считал себя экспертом по советской авиатехнике, и не только по военной! но это была незнакомая модель. Новенькая, вместимостью человек на сорок пятьдесят, очень приглядная машинка с гладкой светлосерой обшивкой называлась "М 26" и была винтовой… Вот только гондолы не принадлежали ни одному из известных ему двигателей! И не могли принадлежать. Черт бы его побрал, если могли! Это были не двигатели, Майкл никак не мог подавить внезапного острого приступа раздражения, вызванного всеми черртовыми нелепостями черртового дня и обрести обычное присутствие духа, это тоже была черртова нелепость. Да и винты, с пятью хищно, наподобие татарских сабель, изогнутыми лопастями, если приглядеться… А главное, никто вокруг не обращает на эту дикость ровно никакого внимания! То есть как так и надо! Так, глазея и злобясь, он и стоял бы еще неизвестно сколько, но его без особых церемоний поторопили. "Чертова нелепость" в два счета раскрутила противоестественные, как вожделение к Пресвятой Деве, пропеллеры, приглушенный ровный гул моторов, не имевший ничего общего с ревом поршневых моторов или пронзительным, хищным свистом и громом турбин, тем не менее чтото мучительно напоминал ему особым, ненавязчивоноющим тоном, но тогда он так и не вспомнил, что именно. Потомпотом, когда стало до звонкости ясно и мучительно больно, Островитянин вынес Обоснованное Суждение относительно корней тогдашней своей бестолковости. Образованный англосакс может иметь любое вероисповедание. Быть англиканцем, пресвеританином, методистом, иеговистом и баптистом, квакером и мормоном, даже атеистом, даже католиком, это ровно ничего не значит. На этот счет он может мнить все, что ему угодно, потому что на самом деле он, фрейдист. Вот и нужное воспоминание не давалось по той единственной причине, что вытеснялось из сознания, не допускалось туда в виде маломальски вменяемой мысли именно в силу своей нестерпимости. Понятное дело, изза Эдипова комплекса, подхваченного в младенчестве, как в семнадцать подхватывают легкий триппер, в пятьдесят аденому, а в семьдесят сами бывают подхвачены Кондратием (Kondrat? Kondraty? Condratiy?). Связь звука и комплекса очевидна любому правоверному, но потребует слишком долгих пояснений любому непричастному.

Считая, что на момент встречи Хофмайер находился в предельной степени опьянения, Майкл ошибался: то, в каком состоянии провожатый прибыл на место назначения, наглядно показало, что для настоящего специалиста пределов совершенства всетаки нет. Англичанин молчаливо признал свои заблуждения и теперь никак не мог взять в толк, когда и каким образом тот умудрился добавить? Да еще ТАК? Да еще исходно пребывая в малопригодном, говоря предельно мягко, состоянии? Полбеды было бы, ежели б немец честно вырубился и, пребывая в коме, валялся, как баобаб, поваленный приблудным тайфуном, так ведь нет. Он ничего не соображал, не стоял на ногах, не мог членораздельно объясняться, зато кудато рвался, все время рушился, как на съемках дублей с тем самым баобабом в главной роли, и орал. Спенсер благодарил бога только за то, что герр хотя бы не наблевал себе прямо на колени, а заодно и на соседа. Дело в том, что именно он и являлся тем самым соседом. Когда же самолет совершил посадку в городе Тында, а приятный голос борт проводницы сообщил, что за температура воздуха за бортом плюс девятнадцать, а выходить до остановки винтов не велено, Островитянин решил окончательно плюнуть на Евроатлантическую солидарность и както само собой, без натуги вспомнил Дюнкерк и Ковентри, Крит и Мальту, "Худ" и "Глориэс", притворившись, что видит своего соседа впервые в жизни. А когда монголоидного склада бортпроводница попыталась настаивать, то сурово нахмурился и, исключительно поанглийски, с чистейшим Оксфордским выговором начал возмущаться, что на борт воздушного судна вообще допустили пассажира в таком немыслимом состоянии. Что в цивилизованных странах подобное совершенно невозможно. А когда, на беду, оказалось, что второй пилот, со смертным грехом пополам, владеет языком Шекспира, Майкл, хотя его зубы вовсе и не были особенно длинными, с неподражаемым искусством так улыбнулся длиннозубой улыбкой, что даже самым безнадежным оптимистам стало ясно, что это англичанин, что он не понимает вгладь ничего, и попытки добиться от него толку совершенно безнадежны. Подхватив богаж, он с невыразимым облегчением вышел наружу, с наслаждением вдохнув свежий, пахнущий хвоей, цветами и, почемуто, слегка алкоголем, воздух, предоставив герра Хофмайера его трагической тевтонской судьбе. Адрес у прибывшего был при себе, он оглядел новехонький, чистенький, красивый, как игрушка, неожиданнобольшой аэропорт, скользнул взглядом по многочисленным самолетам, среди которых опятьтаки во множестве попадались незнакомые модели, кстати приметил вроде бы стоянку такси воон у той стены, и не без оснований предположил, что какнибудь отыщет офис этих безалаберных джерри и без помощи пьяных до невменяемости провожатых. Мнение относительно их безалаберности усугублялось тем, что никто его не встречал, а значит, никто и не удосужился сообщить о его приезде, либо же попытался сообщить, но не сыскал адресата, либо… Аа, к черту их всех вместе с их со всеми их тевтонскими предками, тупыми шутками и пьяными консулами!

Постояв у запертой двери и еще немного, он вернулся назад к таксомотору, где его со скромным достоинством дожидался вылезший из машины шофер: очевидно, он знал чтото такое по поводу пустующей в неурочный час конторы, но, как и подобает скромному труженику, не лез с ответами на незаданные вопросы. Заметив это, Майкл подошел к нему с опущенными долу глазами, а потом резко поднял голову навскидку прицелившись, как учили, зрачки в зрачки.

 Ну? Бросил он довольно резко. В чем дело?

Если к немецкому языку Островитянин относился с "технической" неприязнью, то его отношения с русским были куда более сложными. Если обратиться к лексикону литературной критики девятнадцатогодвадцатого веков, то этот роман, эту связь можно было бы обозначить, как этакий лингвистический вариант пресловутой "любвиненависти". Или ненавистилюбви, неважно, тут кому как больше нравится. Изучая русский литературный, русский разговорный начала века, русский разговорный современный, русский бюрократический и русский газетный, тайком от начальства создав для собственного употребления мааленький курс русского пропагандистского, иначе именуемого Большой Книгой Заклинаний и позволяющего пришибить собеседника паройтройкой подходящих цитат из Основоположников, он изучал его, как изучают оружие, которое твердо намерены использовать по прямому назначению. Не на случай нежданного нападения хулиганов или вдруг приключившейся войны, а с намерением непременно эту войну развязать и при этом еще уцелеть самому. Работая со страстью человека, отдающегося любимому хобби, кропотливостью исследователя и методичностью профессионала, он исходил из вполне резонного предположения, что без совершенного знания вражеского языка невозможно проникнуть в его мысли, разобраться в мотивах и побуждениях, проанализировать тонкую игру подтекстов. История военного искусства оставила только одну истину на все времена, причем, как и положено такого рода максимам, вполне бесполезную: ни один план сражения, компании, военного конфликта или войны не выдерживает прямого столкновения с противником. Как бы ни был он слаб, как бы успешно ни развивалось наступление, всегда приходится кое корректировать прямо по ходу, а кое предоставлять инициативе командиров низшего звена, а уж если силен… Затея, предпринятая со злым в конечном счете умыслом, как то и надлежит затеям слишком уж хитроумным, в свой срок обернулась неожиданной стороной. Когда Майкл Брайан поймал себя на том, что начал получать удовольствие от Пушкина и Гоголя, а не только от пресловутого Достоевского, коего лично он почитал гениальным, но всетаки уродом, а иные куски даже самых знаменитых его книг воспринимал как безумно затянутый, скучный, нарочитый, надуманный, лишенный всякого глубинного подтекста нравоучительный вздор, когда до него начала доходить соль русских анекдотов и смысл тех слов, что понастоящему говорили солдатики, идучи на верную смерть, было уже поздно. Он обнаружил вдруг, что некоторые, далеко не все, нюансы ситуаций лучше выражаются порусски, и сама мысль, сам процесс обдумывания при этом становятся более острыми и эффективными. И Некто оттуда в очередной раз улыбнулся любимой шутке Господа, успешному исполнению планов смертного именно в том виде, в котором задумывалось. Одним из типичнейших примеров этого рода может послужить посещение Москвы Бонапартом, но в данном случае улыбка, разумеется, не была настолько злой. Язык, в какойто момент понятый, с силой почти божественного откровения осознанный, как единый во всей своей бесконечной сложности процесс со своим направлением, не вел туда, где, по загодя составленному мнению Майка, было место всему русскому. В небытие. Возвращаясь к божественному откровению, заметим, что в некоторых случаях знание, достигнутое вполне рационально, воспринимается изыскателем точно так же, как НЕПОСРЕДСТВЕННОЕ, не подлежащее сомнению и не нуждающееся в какихлибо доказательствах. И точно так же оно пугает, побуждая некоторых, причем вовсе не обязательно слабаков! оставить открывшееся только для себя, не делиться даже с самыми близкими людьми, не думать самому, задвинуть в самый дальний уголок памяти, замуровать, и постепенно убедить самого себя, что это просто так. "Просто так" без дальнейших мотиваций, как бывает просто так знаменитый довод: "Потому!". Бывают, понятное, дело, и другие, те сеют так или иначе, но извлеченное именно из божественного промысла, не испытывая ни малейших сомнений. Даже если это не приносит личной выгоды. Даже если, вовсе не будучи дураками, отлично осознают возможность и этих, и тех последствий. Что касается Островитянина, то он оказался именно в категории владельцев персонального, мааленького такого, можно сказать детского, скелетика в шкафу. Да и шкафто, ежели так посудить, не шкаф, а таак, изъеденный шашелом комодишко на заброшенной антресольке. Вот и позабытой почти что совсем. Так что это обстоятельство никак не сказывалось на его способности выразить порусски то, что нужно и так, как нужно.

 Таквить… Замялся таксист. Не мое это дело, а только зря вы их тут ищите. По будним дням их в конторе и нет никого сроду… Дома они. А, может, и еще где… Че им в конторето сидеть?

По этому поводу у Островитянина имелось свое мнение, но он не стал его высказывать, высказавшись предельно коротко.

 Вези!

Место компактного проживания здешних немцев, домик по адресу улица Ржевская, 3, располагался на возвышенном месте, откуда открывался превосходный вида на ту самую пресловутую дорогу. Составы шли по ней в обе стороны почти без интервалов, сплошным потоком, будто при переброске войск перед операцией группы фронтов, как минимум, воя рельсами и угрожающе пересвистываясь, как стадо доисторических тварей, вдруг двинувшихся кудато с самыми решительными целями. Спенсер, прищурившись, глянул на это вроде бы как мимолетно, тут же отведя глаза, и тут же начал вспоминать: знал он, что этот участок электрифицирован, или же нет? Или знал, что нет, не электрифицирован, но сведения его за истекший срок устарели? А домик… Ну что ж, домик, как домик, ему в своей жизни доводилось видеть и покруче. Примерно десятая часть акра под фундаментом, три этажа. Два подъезда с входами в два отдельных дворика, и еще два на общую веранду, по всем правилам застекленную и, насколько он мог видеть отсюда, обставленную на предмет совместного использования. Подземный гараж. Построен из самого простого материала аккуратных плит здешнего белого гранита так, что стены кверху чутьчуть наклоняются вовнутрь. Роль полосы, разделяющей двор на приватные половины, играет здоровенная, ярдов пять в ширину, клумба, с какимито местными растениями, но выглядящая очень понемецки. Узорные ворота… черт его знает из чего, и не похоже, чтоб кованые. Но уж эскизто точно тевтонский, такое не подделывается. И два звоночка. Чтобы, значит, все, как у людей. Посмотрев на все это, можно было бы, понятно, подвести не представляющий ничего нового итог относительно немецкого умения устраиваться где угодно, если бы не то обстоятельство, что остальные дома, бывшие в пределах видимости, были вовсе не хуже. Другие, да, разные, но не хуже, располагались вольготно на обширных, как площадь в ином европейском городке, подворьях. Глубоко вдохнув, как бы набирая вместе с воздухом решимость, позвонил сначала в правую кнопку, поскольку мотива выбирать не было, а надо же с какойто начинать? Впрочем, по ту сторону калитки тут же лязгнул массивный электромагнитный запор, и калитка приоткрылась. Почти тут же из правого подъезда показался усатый, круглолицый мужчина средних лет в длинном халате, вытиравший руки расшитым полотенцем. Подойдя к калитке, он вопросительно приподнял брови, но, поскольку Майкл сохранял вид полнейшей невозмутимости, всетаки почел за благо поздороваться. Пожелав доброго утра в ответ, гость изобразил на лице в меру вежливую улыбку.

 А обо мне вас должны были предупредить, как об Оскаре Кляйнмихеле, он протянул хозяину заранее приготовленные документы, или произошла какаято неувязка?

 Нет, герр, предупредили. Достаточно давно. Но я вас ждал вместе с Вилли.

 Может быть, нам всетаки удобнее будет сначала зайти? Чтобы обсудить этот и прочие вопросы более подробно?

 О, прошу простить! Разумеется, проходите. Сейчас мы будем вас кормить, или, может быть, сначала примете с дороги ванну или душ?

 Благодарю вас, несколько неопределенно, но со всей возможной вежливостью ответил гость, проходя, а что касается Вилли… Если вы имеете в виду Вильгельма Хофмайера, то, боюсь, он сейчас несколько не в форме. Видите ли, никто не удосужился нас встретить, а он, откровенно говоря, был настолько пьян, что я был вынужден оставить его на попечение служащих гостиницы в аэропорту. Хотя бы потому что донести его до такси на руках попросту выше моих сил. Я заплатил за то, чтобы за ним приглядели хотя бы до утра. Надеюсь, по крайней мере к этому времени он настолько придет в себя, что его можно будет забрать.

 Мы, разумеется, разделяем ваше негодование, герр Кляйнмихель, но… Может быть, лучше было бы не спешить с информацией об этом досаднейшем происшествии? Уверяю вас, это совершеннейшая случайность. Видите ли, здесь оказалось гораздо больше работы, чем можно было ожидать, а штаты, как консульские, так и в представительствах, сами понимаете…

 Клаус, скрипучим голосом проговорил второй немец, проходя на веранду со своего выхода, гостя вовсе не должны касаться наши сложности и проблемы. Он вполне резонно мог бы возразить, что те, кто не справляется со своими обязанностями, в любой момент могут попросить замены. Или отставки.

Так. Насколько ему известно, омерта, то есть, в данном конкретном случае, моральный запрет на донос по начальству, нарушение которого было бы чревато по крайней мере частичным бойкотом и остракизмом, к немецким национальным традициям не относилась. Доводили до сведения с искренним убеждением, что выполняют свой долг. Даже пострадавшие, кажется, не имели претензий. Значит, тут интерес, и если не все, то, по крайней мере, многие здешние немцы повязаны между собой общими гешефтами, и смена хотя бы одного нарушает функционирование отлаженной системы. Бывали в Гонконге, знаем, каковы стандартные, неизбежные, почти не зависящие от национальности нормы взаимоотношений среди белой колонии, окруженной морем туземцев. И про тесную спайку, и про парадоксальным образом вполне сочетающуюся с ней глухую вражду, и про роскошь, вовсе немыслимую в Метрополии для лиц соответствующего ранга, тоже знаем. Все то же. Интересен здесь, пожалуй, только сам факт выгодных гешефтов именно в России, и среди сотрудников чуть ли ни нижнего звена, поскольку крупные воротилы и прежде обтяпывали свои делишки с неизбывным успехом. А вот не лишенное бесцеремонности высказывание второго, то да, поинтереснее. Герр вошедший, похоже, вовсе не желает, чтобы ему, интересно еще, кому угодно, или именно ему, как вполне конкретному лицу, о котором предупреждали, становилось известно об истинных масштабах здешних дел. А еще вошедший, скорее всего, является в данной паре лидером. Роскошный халат с бархатным отворотом, чисто выбритое продолговатое лицо, сеточка на очень светлых волосах, тонкий орлиный нос, и бестрепетный взгляд редко моргающих блеклоголубых глаз. Очень хорош в роли гауптштурмфюрера СС, перед употреблением взбалтывать… Так что лучше будет предпослать ванну завтраку, нежели наоборот, чтобы было время обдумать все обстоятельства, уже успевшие возникнуть, хотя и не в большом числе. Потому что скверно начинать миссию с ложных шагов, даже если шаги эти совсем коротенькие и сделанные в маловажных направлениях.

 Я чтото запамятовал, тут дорогу давно на электротягу перевели?

 Так, помоему, с самого начала, слегка развел руками Клаус. Дорогу строили, и, одновременно, атомную станцию специально для тяги… Впрочем, спохватился он, бросая обеспокоенный взгляд на напарника, точно не скажу. Не наше это дело.

 А самолеты? Чтото я не припоминаю, чтобы у русских были такие модели. Видите ли, сказал он с подкупающей откровенностью, авиация, можно сказать, мое увлечение. История авиации, применение, старые машины, и всякие такие штуки… А тут, поверите ли, не могу понять даже, как они сделаны.

 Боюсь, покачав головой, ответил тот самый гауптштурмфюрер, вам следует подыскать более компетентных собеседников. Наше отношение к самолетам, старым и новым, носит чисто утилитарный характер: загрузили, отвезли без болтанки, выгрузили, на том и спасибо. А остальное… Ну да, заметил, на какихто машинах пропеллеры чудные, а так, специально, не интересовался.

Хорошо излагает, собака. И смотрит хорошо, не сучит взглядом, не отводит глаз, не норовит в сторону глядеть, а все прямо в глаза, ласковенько, без особого вызова, редко помаргивая и изображая заинтересованность. Сквозь. И даже зовутто его, что интересно, хорошо, Хлодвиг Айсблау, не Фриц Шмидт какойнибудь, не Ганс Бауэр.

Все хорошо, и угощение, оказавшееся чемто вроде позднего завтрака или раннего обеда, оказалось совершенно отменным: с нежнейшими телячьими шницелями размером не во всякую тарелку, рассыпчатым рисом и ледяной водкой "Курган", равнодушной и беспощадной, как полярное безмолвие. Десяток соусов на выбор, начиная от соевого в глиняной бутылочке с иероглифами на пестрой этикетке, кончая тертым хреном для колорита, какойто жгучей, как карри, кавказской пастой и банальным кетчупом. Лососина во всех видах, от нестерпимосоленой, которую полагалось есть тончайшими прозрачными стружками, и до горячей, приготовленной на вертеле. Потрясающее розоватожелтое сливочное масло и несколько сортов ветчины на выбор, от прибывшей в вакуумной упаковке из Германии, очевидно, только в антиностальгических целях, и до местных, как промышленных, так и явно полукустарного происхождения, но, надо признать, равно превосходную. Все хорошо, а вот разговор был плохой.

Даже ванна, которую он посетил на половине герра Клауса Шварца, на втором этаже, тоже оказалась мало сказать, что хорошей, а превосходной, с горячей водой нагреваемой тут же, похоже, тем самым "атомным" электричеством, и, кроме этого, вызывала ряд вопросов: если бы это было вообще возможно, он поклялся бы, что сама ванна, здоровенная, вдвоем резвиться, как минимум, если нет особого вкуса к оргиям, была сделана из светлозеленого, в светлых разводах, камня, с ухватистым поручнем, выступающим над краем, и таинственной, врезанной глубоко, словно каинова печать, либо, наоборот, как стигмы святейшего тела, маркой "ГКЗСМ4". А вот разговор все равно был плохой. Говно разговор. Не клеился и, тем более, не лепился в той форме, в которой это было бы желательно ему. Даже то, что они работают тут по второму году, вопреки общим правилам, не без проблем обновив контракт, они сообщили с явной неохотой, вроде бы как сквозь зубы. На горячий прием и склонность к тесному сотрудничеству все это походило довольнотаки мало.

 Этот дом ваша фирма специально построила под проживание своих сотрудников, или же арендует у русских?

 Данным вопросом занималось руководство, герр Кляйнмихель. Мы простонапросто вселились два года тому назад на место наших предшественников, а потом нас попросили переселиться в более подходящее жилище, вот это, без объяснения причин и какихлибо дополнительных условий. Мы не возражали. Считается, что некоторая, не слишком большая сумма в счет оплаты проживания изымается из нашего жалования, по какойто причине это сочли более удобным, но мы не вдавались в подробности, поскольку и то, что остается, нас более, чем устраивает.

 Что, настолько большие обороты?

 О, образцовый ариец улыбнулся какойто странной, холодной, мимолетной улыбкой, да, именно настолько. Очень большие обороты, несомненно. Никто не ожидал, в самом прямом смысле, ничего подобного. Даже отдаленно.

И опять, в какой уже раз! немец говорил так, чтобы ничего не сказать, причем таким тоном, каким намекают чужаку на обстоятельства, доподлинно известные всем своим, но зато никому кроме. И никого, кроме своих, не касающиеся. Так говорят, когда по какимлибо причинам политического свойства не могут сказать чтонибудь вроде: "Не твое дело!". Но делать было нечего, разговор должен был продолжаться.

 Я заметил, что у вас тут очень неплохое снабжение. Спецраспределение для иностранцев или можно купить?

Клаус, а на этот вопрос решил ответить именно он, пожал плечами.

 Вообще говоря, особых проблем нет. Ни со жратвой, ни с чем еще. Что на рынке, что в магазинах, но, да, все основное можно купить. Вплоть до экзотических фруктов, которые продаются на рынке прямо с фургонов.

 А техника? Я на втором этаже заметил даже какойто компьютер.

 Подобные вещи здесь удобнее завозить из Японии. Русские закупают и ставят по заявке, довольно быстро.

 И как?

 Более, чем прилично. Япошки, надо признать, мастера на всякие такие штуки.

Ну, с этим не поспоришь. Вот только чегочего, а уж компьютеров Майкл в своей жизни повидал. И японских, и американских, и всех прочих, включая уродливые плоды кровавых потуг всяких там неосновных стран. Так вот ничего похожего! Так что либо русские купили у "Митцубиши" какуюто уж вовсе "подкожную", не для продажи выпущенную разработку из самых последних, либо… либо тот самый компьютер на втором этаже не имел к Островам ровно никакого отношения. Англичане славятся своим здравым смыслом вполне заслуженно и вполне по праву гордятся им, но тут его мимолетно, на ничтожное мгновение посетило ужасающее ощущение, что вокруг сон, изо всех сил и с немалым успехом притворяющийся явью, настолько, что почти и не отличить, и Островитянин поймал себя на мысли, что это уже не в первый раз за нынешний слишком длинный день. Многие, слишком многие обстоятельства тут только притворялись обыденностью, на самом деле вовсе ей не являясь, и не то, чтобы похамски вылезали сквозь ее прорехи, но выпирали достаточно отчетливо. Люди глупы, и, если чтото становится привычноповседневным, то так и надо, и ничего особенного и уж, тем более, не является предметом для размышления.

 А это?

Он кивнул в сторону странного устройства, состоявшего из черного стеклянного прямоугольника, имевшего около метра по диагонали, заключенного в серую рамку и крепящегося к массивному основанию при помощи гибкой шеи длиной, на глаз, около ярда.

 Телевизор. Тоже Япония. А что, очень удобно. Пожалуй, куплю себе такой же домой, в Германию. Не знаю, фыркнул он, почему бы и нам, в Европе, не делать чегото подобного. Помяните мое слово, доиграемся мы со своей спесью и нежеланием учиться…

Гость, прикрыв глаза, мирно покивал, вроде бы как соглашаясь. Он прекрасно отдавал себе отчет в полнейшей неуместности продолжения разговора в подобном ключе, но ничего не мог с собой поделать: вопросы всплывали один за другим, и каждый тянул за собой следующий, а то и не один, и не особенно тактичной веренице этой не было видно конца.

 А скажите, мистер, наконец, проскрипел Айсблау, вместо ответа на очередной вопрос, нам и в дальнейшем придется называть вас непременно "Оскаром" или "герром Кляйнмихелем"? Когда мы только втроем, это отдает ничем не оправданным лицемерием…

Черт бы тебя побрал. Будь на то его воля, он предпочел бы, чтобы у них попросту не представилось случая называть его хоть "Оскаром", хоть еще каклибо. Равно как и находиться в их компании вообще.

 Понимаете, он, со светской улыбкой, слегка развел руками, во всех отношениях лучше, если вы впредь будете именовать меня именно так. Для меня, для вас, и для дела. Да, кстати!

Он подошел к длинношеему телевизору и ткнул пальцем в надпись, красовавшуюся на скошенной передней грани "подставки", слева.

 Мне ни о чем не говорит это название, что за фирма? И, заодно, откуда?

 Как это "откуда"? Там же ясно написано. Помоему, "Сони" достаточно известная фирма…

 Вынужден вас разочаровать. На самом деле название известной японской фирмы пишется с "Y" в конце. А вовсе не с "I", как в данном случае. Вас обманули, господа…

 Вот дьявол! А, с другой стороны, намто какая разница?

Он раздраженным жестом мотнул в сторону Подменной Сони переносным пультом, словно это был пистолет, одновременно нажимая кнопку, и экран послушно, без малейшей паузы вспыхнул: как будто бы специально, с целью показать товар лицом, передавали выставку тюльпанов в Амстердаме, и Островитянин вынужден был признать, что придраться тут невозможно и при всем желании. Цвета были, как на профессиональных цветных открытках, с которых даже самые знаменитые курорты глядят куда красивее, нежели на самом деле. Игра крохотных радуг в каплях росы, покрывающей свежие, как Первый День Творения, лепестки бесчисленных тонов и оттенков в немыслимых сочетаниях.

 Видите? Айсблау в явном раздражении переключал частотные каналы, и на экране нескончаемой чередой вспыхивали все новые и новые картинки. Шестьдесят два только основных канала, но так почти никогда не бывает, потому что непременно же взойдет чтонибудь, и притащит с собой еще десятокдругой программ: в девять вечера восходит Люцифер, и можно посмотреть полуденный блок новостей из Бонна, в три ночи Люцифер заходит, но к этому времени уже вовсю шпарит Медовый Месяц, по нему, если со специальной приставкой, можно поглядеть всякую такую клубничку и просто похабщину, а все азиатские TV это Глаз Циклопа, то ли геостационар, то ли чтото вроде…

 Погодите! Я в первый раз слышу все эти названия.

 Как это? Хлодвиг взглянул на него с неподдельным изумлением. Хотя да: с какой стати русским обслуживать еще и Запад? Хотя, боюсь, что если так пойдет и дальше, в моей шутке относительно провинциальности Европы со временем может оказаться даже слишком много правды…

 Всетаки о чем идет речь?

 Герр Кляйнмихель, предупреждая о вашем приезде, руководство дало строгое указание, которое, тем не менее, достаточно сложно выполнить. Сами посудите: с одной стороны, оказывать полное содействие, с другой, ни в коем случае не интересоваться вашими делами и держаться от них подальше. Именно так. Как бы вы поступили на нашем месте?

 Боюсь, что никоим образом не смогу развеять ваши сомнения, поскольку, получив явно противоречивое указание, совершенно определенно выбрал бы ту половину, которая больше импонирует именно мне. В данном случае никакие формальные придирки совершенно невозможны.

 Так? Что ж, тогда вам тем более не следует обижаться, что мы поступим сходным же образом. Мы простые люди, герр Кляйнмихель, весьма дорожащие подвернувшимся случаем хорошо заработать, и нам не нужны неприятности. Так что, пожалуйста, выясняйте все, что вас интересует, по мере возможности, сами. Тем более, сами же видите, насколько мало мы пригодны к тому, чтобы замечать чтолибо, прямо не касающееся наших обязанностей, и делать выводы. Боюсь, мы только дезориентируем вас. Разумеется, это никоим образом не касается повседневных и бытовых проблем. Предлагаю разместиться на третьем этаже: там кабинет, спальня, гостиная, отдельная ванна и небольшая кухня. Да: кодовый замок, который вы будете иметь полную возможность запрограммировать по своему вкусу. Может быть, вам будет удобнее определить время посещения ваших аппортаментов приходящей горничной, чтобы находиться в этот момент дома.

Да, как же. Но я все равно вас обману: я приму ваше предложение. Но ни один обыск ничего не даст, поскольку у меня попросту нет ничего предосудительного. Равно как и записей, потому что у меня не будет записей. Никаких ибо, в соответствии со специальностью, не за сведениями я приехал, а сразу за выводами. Достаточное количество выводов, по любому вопросу, может быть настолько невелико, что никаких записей попросту не потребуется. Если, конечно, они действительностоящие. Но сказал только:

 Эта горничная уже успела постелить свежее белье?

 Ну? Сразу же, как только сверху приглушенно хлопнула дверь, озвучил висящий в воздухе вопрос Клаус. Чего делатьто будем теперь? Черрт его принес!

 Это зависит, назидательным тоном проскрипел Айсблау, от многих обстоятельств. И прежде всего от того, с каким именно заданием он прибыл. Если, не дай бог! для какогонибудь идиотского сбора никому не нужной военной информации, то лучшим выходом был бы, разумеется, несчастный случай. А практически это сведется для нас к тому, что нам придется сворачивать деятельность, приводить в порядок дела, зачищать хвосты и обдумывать возможности возвращения домой с максимальной добычей. Что? Не хочешь? У тебя же там, кажется, невеста осталась? Или, пока жил здесь, глупые мысли относительно женитьбы успели несколько… подрастерять актуальность? А светлый образ твоей Гретхен…

Клаус покраснел, но не возмутился, поскольку рыльце у него было мало сказать, что в пушку.

 Лотта. Лотта, а не Гретхен, уж вамто, казалось бы, нетрудно запомнить…

 Я фигурально. Пусть Лотта, милостиво кивнул Айсблау, все равно слегка подзабылась. Нет? Не подташнивает при одной мысли о возвращении и о том, что с ней ведь жить придется? С ней и там. Представляешь? После всего здешнегото?

 Да, Лотта, вздохнул Клаус, Лотта… Совестно, конечно, но меня холодный пот прошибает при одной мысли о возвращении…

 Ладно, это все лирика. Продолжим… Если же просто прибыл вынюхивать, что и как, для какогонибудь треста, то, понятно, возможны варианты.

 А ведь вынюхает.

 Странно было бы, ежели бы не вынюхал. Для этого нужно уж вообще не иметь нюха. А наш гость, похоже, его имеет.

 Он вообще оставляет странное впечатление. Странная смесь бестолковости и ума, наивности с хваткой. Или я ошибаюсь.

 Вряд ли сильно. Это вообще свойственно для англосаксов, и в кубе для выпускников Оксфорда и прочих элитных заведений. И во всяком случае нужно немедленно позвонить и довести до сведения по факту…

 И кому же?

 Боюсь, что сразу же Дмитрию Анатольевичу, он чуть замедленно, но довольнотаки чисто произнес чудовищное имя, это как раз его уровень компетентности.

Шварц приподнял брови.

 Вот так сразу?

 Да, кивнул Хлодвиг, пусть лучше меня обругают и обвинят в перестраховке, чем в неаккуратной работе. В том, что я пачкаю там, где живу. Обругает, но отреагирует, никуда не денется.

 Куда, говоришь? На базар? Американец?

 Не уверен, врать не хочу.

 А понемецки?

 А что можно сказать о человеке, если он говорит на хохдойче? Да, не хуже меня, но мало ли для кого это родной диалект… Тут не придерешься.

 Ладно, не бери в голову. Теперь это не твои проблемы.

 Хотите сказать, вариант провернуть этот ваш "Вывернутый Мешок" о котором вы столько времени твердили? Подходящий кандидат?

 Гмм… Во всяком случае похоже. Очень на то похоже. Но мы, разумеется, проверим. В данном случае подкупает то, что, в отличие от основного варианта, его даже и перевербовыватьто не придется.

 Глядите там. Не перехитрите сами себя.

 Исключено: хитрость как раз и состоит в том, что мы вообще не намерены хитрить.

Это восточный город. Куда более восточный, чем обычно подразумевают, говоря о восточных городах. Так что, в соответствии с авторитетнейшими рекомендациями, знакомство с ним надо начинать с рынка, и поглядывать, чтобы не вытащили кошелек.

Пусть по рождению только, пусть уже далеко не только станция, но всетаки станция. Так что рынок должен непременно находиться гдето близь вокзалов. Это тот вариант компоновки, бороться с которым бессилен даже тоталитарный режим, даже самые тупые чиновники в конце концов не в силах оказываются запретить людям торговать там, где это понастоящему необходимо. И прежде всего в портах и на вокзалах, если они, разумеется, есть. В облике вокзала, именуемого "Пассажирский первый", "Первый", или же попросту "П", явно замечались какието дальневосточные мотивы, впрочем, вполне органичные, без аляповатости. Длинное двухэтажное здание из полированного гнейса, бывшего в здешних местах чуть ли ни главным строительным материалом, слегка изгибалось по контуру мощеной серым базальтом площади, перед ним, да, было довольнотаки пусто, но тоже только относительно, по сравнению с толпой, сдержанно гудевшей на противоположной стороне площади, за символической оградой, за рядами одинаковосерых киосков, украшенных яркими наклейками. А пройдя, он попросту потерялся среди множества разнообразных людей, во множестве мест, устроенных очень поразному, и в неожиданнообильном разнообразии товаров. Это было и полезно, и не очень: аналитику его типа надлежало рассматривать капля за каплей хотя бы и океан, в каждом случае не отвлекаясь. Потому что при надлежащем подходе даже и один киоск может сказать очень много. Вот здесь, например, торгуют пивом…

Немолодой еврейэмигрант, грузноватый, лысоватый и лукавый, тот, что преподавал ему русский разговорный до тех пор пока он, разобравшись, не выгнал его, даже рассказал очень к месту специальный анекдот, насчет преподавания русского, пива в киоске и артикля "бля"… Так вот тут, очереди не было, зато было "Иркутское Золотое", "Таежное" Хабаровского пивзавода, "Лужинское" и даже, зачемто "Наша Марка". В отличие от японской электроники, в японском пиве Островитянин не разбирался совсем, но, кажется, присутствовала парочка сортов и его. Откудато доносились ни с чем не сравнимые ароматы мяса, жарящегося прямо под открытым небом, на решпере, на решетке, на жаровне или прямо на углях.

Серая кучка корейцев расположилась в стиле, понастоящему, до конца, присущем только им одним: вроде как и на дороге, выпирая коренастыми торсами в серых куртках, задами, задрапированными серыми шароварами, чесночным ароматом из котла и резким птичьим говором, но в то же время как бы и на отшибе, с немыслимыми для европейца представлениями об уютной дислокации, с вовсе иными и чуждыми понятиями адекватной локализации самих себя. Так, чтобы, никому не мешая всерьез, всетаки заставить любой посторонний взгляд споткнуться на себе. Вокруг какойто посудины, в которой булькали среди жирной густой подливы этакие серые колбаски, чужих не было, не на чужих задумывалось, тут кормились по ценам, обглоданным до последнего смысла бытия, только и исключительно только свои. Для прочих вон, целый ряд, с немыслимым разнообразием овощных закусок, из которых хотя бы отдаленно знакомыми Майклу была едва ли десятая часть, цвета, которые показались бы любому, кто не из этих мест, вовсе чуждыми любой еде и вообще чемулибо, хоть скольконибудь съедобному. Запахи, от будоражащеострых, до вызывающих тревогу своей вовсе незнакомой статью. Любой, любой запах силен тем, что обладает властью и силой взывать воспоминания, а вот незнакомые, ни с чем в душе не связанные ароматы, что делают они? Вызывают видения вовсе невиданного? Небывшего? Небывалого? Уводят на нехоженные пути, что ведут в места, где не действуют привычных законы. Островитянин тряхнул головой, отгоняя видения наяву, вовсе не вызванные, он был уверен в этом, никакой отравой. Просто он оказался куда впечатлительнее, чем думал сам о себе, чем представлял сам себя. Слишком долго чувства его сидели на голодном пайке, и теперь оказались излишне обостренными, вовсе без необходимой меры здоровой тупости, так что любое впечатление затягивает в слишком длинный ряд ассоциаций.

Двухэтажный легкий павильон все из того же незнакомого серого… пластика? почемуто нигде не покрашенного, везде только серого, как будто сама природа его не принимала краситель ни изнутри, ни снаружи. Вывеска "Стройматериалы", довольно много народа, и, находясь в поисках другого, он решил зайти еще и сюда, потому что таинственное тавро "ГКЗСМ4" продолжало интриговать его со страшной силой. Хуже того, оно было вызовом ему, считавшему себя экспертом в советских аббревиатурах: относительно многого в этой надписи он мог бы дать чрезвычайно правдоподобные гипотезы, но общий смысл не давался. Там, на втором этаже, где среди пыли и сдержанного гула размещались ряды тех самых и разных других ванн, а также раковин и унитазов, пыльных, и от многочисленности почти напрочь утративших свое великолепие, где в углу громоздился потертый, покрытый пятнами разнообразнейшего происхождения, шрамами и следами ожогов канцелярский стол с табличкой "Изготовление сантехники на заказ. Услуги художника.", скучал какойто темнолицый субъект в темном халате.

 Простите, обратился к нему Майкл, экстренно припомнив и надев свое лондонское выражение лица, а также позволив себе легкий акцент, нельзя ли ознакомиться… с документацией на… воот это изделие?

Ослиные уши так же трудно спрятать, как львиные когти: инструкцияпаспорт, выцарапанные из пыльной кипы таких же толстыми пальцами с обломанными ногтями, представляла из себя два листка отчасти смазанной, отчасти совершенно слепой печати и сопровождалась чернобелым рисунком самого изделия таких достоинств, что разобрать на нем хоть чтото было уже решительно невозможно. Документ был настолько мерзким, что от него, казалось, потускнела сама ванна. На первом листе, поверху, красовалось уже знакомое Майклу тавро предприятия изготовителя, значит, "ЗСМ" это, всетаки, "завод строительных материалов", а не чтолибо другое, а на последнем, иным, нежели основной текст, цветом, было отпечатано: "КГМ Љ2. 20.03. 8*" и, красным, грубый оттиск: "ОТК 20.03. 8*"

 Простите, он ткнул пальцем в надпись, что такое "КГМ"?

 Как что? Самая обыкновенная координатная горная машина. Я сам на такой вкалываю, и вернусь еще, как только командировка кончится… Лидка на билютню, а меня, значит, сюда.

Майкл покивал, решив, что лучше будет подумать самому, нежели обращать на себя внимание излишней въедливостью.

 Будешь брать?

 Наверное. Схожу за женой, пусть еще она посмотрит.

 Это правильно. Продавец солидно покивал. Чтоб потом лишнего визгу не было.

Но деньги в этот день он потратил вовсе на другой товар и совсем в другом месте.

То, что его интересовало, должно было продаваться в соответствии с непреложными правилами, которые неизбежно должны были походить на те, которые во всем мире применялись при торговле контрабандой, если не наркотиками в розницу либо мелким оптом. Правила эти были интернациональными, поскольку другими быть просто не могли. В соответствии с ними первонаперво следовало отыскать крепких, нестарых мужчин в добротной и неброской одежде, торгующих совершенными уж пустяками, либо вообще непонятно чем занятых деньденьской на богатом рынке. Здесь нужного человека звали Костя Пак.

Прием, к которому он прибег в порыве вдохновения, неоднократно подтверждал свою неизменную эффективность, так что к моменту покупки он даже сформулировал его в виде закона: чем больше ты будешь похож на иностранца, тем за большего лоха тебя примут и тем меньше будут опасаться. Так что было достаточно одной только улыбки, той самой, из самолета, чтобы настороженность торговцев развеялась без следа. Кроме того, здесь, не в пример случаю с ваннами, он говорил порусски не с легким акцентом, а почти никак. Отдельными, выдаваемыми в результате судорожных потуг словами в совершенно чудовищных, но выбранных со знанием дела падежах. Жестами и недоуменными взглядами чистых, наивных глаз. Нет, не этот джапан телевизор. Маленький. У вас есть маленький? Чтоб в вери, вери маленький комната. Семьсоот? Ноу семьсот. Three, три пальца вверх, handred. Бекооз ноу, отрицательное поматывание головой, джапан. Это есть Гонгкоунг. Это длилось довольно долго, в душе веселясь и стараясь не пережать, чтоб не получить всетаки по морде, он измучил их, как заика из многочисленных несмешных анекдотов, пока не сошлись на четырехстах семидесяти пяти с непрозрачным желтым пакетом и ремешками, чтобы удобнее было нести коробку. Сначала из микрофургона вышел один из подручных Кости, обозрел окрестности на предмет выявления нежелательных наблюдателей, и только потом выпустили покупателя. Оглядевшись в свою очередь, он отправился к рядам, где, по его наблюдениям, должны были торговать всякой деловой мелочью. Там, у человека с лицом тихого, безобидного алкоголика, он без излишней маскировки сторговал два совершенно потрясающих набора инструментов: тут не было лживых иностранных марок, но и та, что была, не походила ни на что и не вызывала никаких ассоциаций. Уложенные в аккуратнейших гнездах, инструменты сами притягивали руку, открыв приглушенно поблескивающую серую шкатулку, не хотелось выпускать ее из рук. Это совершенно очевидно не был металл, но продавец без разговоров давал железяки попробовать, и дело того стоило: стомеска, к примеру, резала гвоздь простым нажатием руки, и все остальное было в том же духе. И: тут инструкции вместе со схемами были отпечатаны как положено, превосходно. Похоже, что перед таким вооружением не устоял бы в конце концов ни один сейф, а стоило оно такие гроши, что совестно было платить.

При всех своих достоинствах покупка имела своим назначением дело куда более варварское, чем любой банковский взлом: тихонько пробравшись к себе на третий этаж и набрав код замка, он аккуратно разложил телевизор, инструкцию и открытый ящичек с инструментами: чтото подсказывало ему, что основные блоки непременно окажутся неразъемными.

Дистанционный пульт: серый брусок с закругленными гранями и однимединственным гнездом, под батарейку, совершенно отчетливо изображал то, чем он на самом деле вовсе не являлся. Только пьезоэлектрические кнопки. Никаких шурупов. И даже шов вдоль корпуса оказался фикцией. Сплошные стенки, вдоль той, на которой вроде бы располагаются кнопки, металлически блестящая пластинка с тремя отростками: к гнезду питания, к тому месту, из которого исходит инфракрасный лазерный луч и туда, где светится кристаллик, изображающий индикаторную лампочку. Все. С тем же успехом пульт мог бы оказаться совсем монолитным, но в таком разе он был бы слишком тяжел.

В "подставке" самого телевизора, где, по его расчетам, должны были находиться все основные блоки, находился, помимо тяжелой керамической пластины для устойчивости, практически, один единственный опломбированный блок. Он, в свою очередь, содержал пористый серый шар чуть побольше грецкого ореха. "Шея", на которой крепился экран, содержала чтото вроде необычайно плотной веревки, которая расходилась на неисчислимое количество тончайших нитей, буквально приросших к обратной стороне экрана. Все. Ничего, знакомого хотя бы отдаленно, ни единой технологии, которую он мог бы сходу назвать хотя бы приблизительно. Глядя то на распотрошенный телевизор, то на противоестественные инструменты у себя в руках, Островитянин вдруг настолько напомнил себе средневекового анатома, не имевшего даже микроскопа, но всетаки настругавшего человеческие мозги, взыскуя найти мысли и воспоминания, что даже замычал от нестерпимого сравнения. Закрыл глаза, снова открыл их, в последней надежде, что окружающее всетаки поплывет, а он с облегчением убедится, что это всетаки сон, но ничего подобного: те же вскрытые корпуса с неинтересной начинкой, ничем не напоминающей интересненькие штучки, из которых состоит электронная начинка обычно. Нет, не средневековый схоласт. Хуже. Ребенок, разобравший калейдоскоп и увидавший скучные стекляшки и не оченьто блестящие даже, тускловатые зеркальца. Интересно, а в лаборатории ИБМ поняли бы больше? Конечно, больше. Но не сразу. И не все. И, скорее всего, не извлекли бы из этого ни малейшей пользы. Больше всего было похоже на то, что гдето неподалеку находится постоянная посадочная площадка для летающих тарелочек, но, если и не осторожность, то хотя бы справедливость требовала, чтобы были рассмотрены и другие варианты.

Появление его в отделе, где торгуют сантехникой, не предусматривалось. То, что он заинтересуется бытующей в здешних местах бытовой электроникой, было, после подробного доклада Айсблау, в общем, ожидаемо. С этого момента ведение, поначалу организованное впопыхах и оттого импровизированное, начало час от часу становиться все более тонким, продуманным, профессиональным и обеспеченным всеми необходимыми людьми и средствами.

Хорошие, и даже очень хорошие, работники есть, наверное, в каждом народе. Они могут добиваться сходных результатов в сопоставимое время. Но даже и при этом их работа со стороны выглядит поразному. Немец работает точно и не делая лишних движений, так это и выглядит. Кореец или японец работает предельно усердно, и усердие это отчетливо заметно со стороны. Русский, войдя в раж, работает, как дерется, и не важно, что он при этом делает, косит траву, проверяет липовые счета или пишет симфонию. Англичанин из числа самых отборных вроде бы едва шевелится, да и то, по видимости, небрежно, с улыбочкой, вот только получается какимто образом быстро и хорошо. Очень хорошо. Островитянин, до сей поры не имевший никакого отношения к грузовикам, за месяц стал вполне приличным специалистом. Не из лучших, понятно, это совершенно невозможно, но на таком уровне, чтобы во всяком случае не попасть впросак, вдруг выказав вопиющее невежество. Но, как выяснилось, зарекаться всетаки нельзя. Ни в коем случае.

С улыбкой, которая както незаметно для него самого стала кривой, он смотрел на двигатель, скрытый под капотом "Магируса", и не реагировал на то, что его похлопывает по плечу водитель, на вид лет около тридцати с небольшим, с длинными желтыми волосами, полным ртом железных зубов и грязноватой шеей.

 Гут машина, гут, приговаривал он, выставляя большой палец, карош. Вообще классная!

Майкл както вяловато подумал, что тут имеет место довольно характерный феномен: он обратился к шоферу на чистом русском языке, только в последний момент обеспокоившись тем, чтобы придать ему некоторую халтурную видимость гортаннокартавого акцента, но тот все равно норовил объясняться с ним при помощи единичных иностранных слов, отдельных жестов, и почемуто искаженного русского. При этом, параллельно с абстрактными размышлениями такого рода, он вполне отчетливо понимал, что данное обстоятельство должно тревожить его примерно в последнюю очередь: дело в том, что в данном случае он, как и следовало ожидать после всего того, что он успел повидать… за неполные два дня?!!, имел честь лицезреть не тот двигатель. Наверное гут. Вполне возможно, что: "карош". Не исключено даже, что вообще классный, но не тот. Не имеющий никакого отношения к родному и вообще к скольконибудь немецкому. Даже отдаленно не похожий ни на что из того, что он столь усердно изучал побольше месяца. А кроме того, было вовсе непонятно, как вообще он был изготовлен. В конце концов. Потом, как во сне, когда начинаешь пристально приглядываться к чемунибудь, в этом "чемто" непременно начинают всплывать все новые подробности во все нарастающем числе, так что под конец и не узнаешь, с чего все началось. Покрышки серого цвета с более, чем подозрительной маркой, отчетливо оттиснутой сбоку. То, что в данной конструкции заменяло провода. И прочее по мелочи.

 Ооо, опомнившись, он отреставрировал улыбку, да. Я… предлагаю говорит порусски, поскольку мне нужно как это? А, практика. Корошё?

 Гут.

Брат Джерри достал записную книжку.

 Я предлагаю… перечислить наиболее частый поломки за истекший год, за перьвий месяц после приемки, и за последний триместр отдельно.

 О чем говоришь, друг, водила опять ляпнул его по плечу корявой лапой, какие поломки? Это ж такая вещь! Веришь нет, ни разу лезть не пришлось! Не то, что ломаться, а хоть масло не меняй. Одно слово Германия. Фирма!

 Ви не разрешите мне побыть… за пассажир? Я не буду отвлекать!

 Братан о чем разговор?

Человек с железными зубами повернул ключ, откудато снизу послышалось легкое шипение, а потом фальшивый, как семирублевая монета, как улыбка американского проповедника, как румянец старой шлюхи, "Магирус" прыгнул вперед. Очевидно, механизм показал далеко не все, на что он способен, но и при этом приемистость его оказалась более, чем приличной. Майкл Брайан Спенсер еле успел ухватиться за ручку, предусмотренную заботливыми изготовителями в расчете на пресловутые русские ухабы, но вот ухабовто на этой дороге по странному совпадению как раз и не было. Ни единого. Роль добывающего агента для него была в новинку, и, наверное, именно по этой причине, да еще по привычке цивилизованного человека, он не вот еще, не сразу догадался обратить внимание на такую саму собой разумеющуюся вещь, как приличная дорога, но потом, словно опомнившись, сделал это. Ничего такого особенного, две восьмиметровых полосы, вымощенных тщательно подогнанными друг к другу новехонькими серыми плитами без малейших следов износа. Насколько он разбирался в геологии это был простонапросто тот же самый базальт. Коегде, обозначенные столбиками в форме усеченных пирамид, от дороги уходили ответвления, частью тут же нырявшие между холмов. Но там, где холмы расступались, открывая вид на обширную равнину, упиравшуюся в еле видный отсюда лес, они вели к постройкам в дватри этажа, самым разнообразным, по большей части двухтрехобъемным, под невысокими двускатными крышами, либо похожим на прямоугольные башни, едва заметно сужавшиеся кверху, а иные казались наборами кубиков из гигантского детского конструктора. Полосы какойто зелени, тянущиеся, казалось, до самого горизонта, бесконечные теплицы, ориентированные перпендикулярно шоссе. Коегде виднелась яркая листва молодых деревьев, но понастоящему больших древес не было, и с первого же взгляда становилось видно, что это еще совсемсовсем новое место. Не отрываясь взгляда от дороги, шофер осведомился:

 А тебе, вообщето, куда?

Майкл в ответ махнул четырьмя пальчиками правой руки, что, по его разумению, должно было выглядеть достаточно поиностранному.

 А! Не обращать внимания. Езжайт, куда надо. Меня должны забирайт из любого места. Условия контракт, яволь?

 Ну, смотри! Мне, вообщето, неблизко. Не знаю, как ты оттуда.

 Расходы обеспечиваться прямо сразу, без бюрократи…

 Тогда без проблем. Вдвоем оно веселее.

Скоро колесный агрегат по кличке "Магирус" вильнул с дороги вправо, между отрогами холмов и понесся по бездорожью, среди которого только коегде, вовсе непостоянно можно было разглядеть едва заметную колею. Грузовик, не снижая хода и без изменения негромкого, чуть гнусавого звука того самого двигателя, несся по камням и рытвинам, так, что то правые, то левые колеса, поочередно оказывались выше, выхлестывал фонтаны глинистой жижи из глубоких луж, плавно покачиваясь и казалось, что он извивается на ходу, будто резиновый. Водитель, каков бы он ни был, не мог не ценить машину, и, тем более, такую машину, а это значило, что такой режим для него привычен и считается вполне допустимым. Майкл в ужасе закрывал глаза, когда дьявольский механизм спрыгивал с довольно высоких обрывов или пересекал ручьи, почти вовсе расплескивая их мутную воду, но, похоже, прочность его была рассчитана еще и не на такое. На столкновение с рифом на тридцатипятиузловом ходу? На десантирование без парашюта? На прямое попадание из Большой Деборы? Водитель, дотоле, видимо, вынужденный довольствоваться гораздо менее выносливыми конструкциями, сейчас, похоже, был просто в экстазе, и явственно проявлял готовность и еще увеличить скорость безумного ралли по бездорожью. Вдруг подумалось, что именно так должен бы выглядеть фронтовой танкист с сизыми пятнами от заживших ожогов на физиономии, которому, скажем, после госпиталя, дали не то, что новый танк, а танк следующего поколения. Которому наплевать на те пушки, которые были страшны еще вчера, который походя сносит и выворачивает любые надолбы и вареные из рельсов "ежи" таранным ударом несокрушимого корпуса, прыгает с крутых откосов и птицей перелетает траншеи, врываясь на позиции, как волк в отару и режет, режет, режет, пока кровавый угар не застелет глаза.

 Потщему это…, чтобы задать этот насущный вопрос, Островитянин старательно выбрал промежуток времени, не обрекающий на немедленную потерю языка, не по дороге?

 А крюк лишний в три сотни до моста… А так через полчаса аккурат к нему выскочим.

Похоже, он твердо знал, что говорит, потому что они именно вывернулись после очередного поворота на узкую колею, усыпанную каменной крошкой, и она вливалась в шоссе, как тот самый ручеек с мутной, глинистой водой вливается, к примеру, в Енисей. Но уже оттуда был превосходно виден тот самый мост. В терракотовой конструкции, переброшенной через полукилометровую полосу серой воды, было чтото, заставлявшее вспомнить архитектуру готического собора времен вдохновенного расцвета, или, скорее, скелет радиллярии. Опоры походили на окаменевшие струи, бьющие из реки и сросшиеся сверху, там, где настоящие струи начали бы расходиться веером сверкающих дуг, опадая, в арки семидесятиметровой высоты, способные пропустить любое судно. Огромная, несомненно чудовищно прочная, безусловно невероятно тяжелая, конструкция казалась невесомой. Водитель, привыкший к тому, что показалось Майклу одним из чудес света, не отреагировал, а вот у пассажира захватило дыхание. Поначалу глаз попросту отказался воспринимать самое поразительное в облике этого и без того поразительного сооружения: оно как будто плыло в прозрачном облаке, зеленом от молодой листвы раннего, сладкого лета, розоволиловом от цветов. Когда грузовик взлетел на мост, пассажир чуть не вывихнул шею, пытаясь за краткое время путешествия над рекой разобрать и запомнить побольше подробностей. Цвели опоры. Ползучая зелень, добравшись до параболических сводов арок, цепко оплетала их, упруго поднималась над перилами, поднимая заодно целые облака розоватобелых цветов, и свешивалась вниз, над гладью серой, угрюмой в своей спокойной, уверенной силе, Реки. Разумеется, она текла в этих местах бесшумно, но путешественнику, одурманенному запахом, одновременно сладким и будоражащим, казалось, что он слышит ровный, негромкий гул от движения громадной массы воды. Но даже массивные, солидные, грубоватые фонари, долженствовавшие обозначить те пролеты моста, которые были предназначены для навигации, в темноту, туман и непогоду, тут выглядывали в окружении цветов и зеленых листьев.

 Это, он показал пальцем, поскольку теперь, после бездорожья, движение по хорошей дороге казалось прямотаки полетом на воздушном шаре, есть хорошо. Очень красиво, да…

 А чем плохо, легкомысленно согласился шофер, говорят, откудато специальные кусты привезли, чтоб, значит, от сырости росли и цвели красиво. Навроде лиан. Вывели, или откудато из Африки добыли. В порядке братского обмена, значит…

Эта местность в полной мере обладала этой способностью, скрывать. Проделав по ней всего около ста миль, он убедился в одном: сказать заранее, что ты увидишь за очередным поворотом из здешних, нельзя. Это было невозможно даже на шоссе, и сугубо, после того, как оно было покинуто.

Когда машина миновала очередной отрог, чуть ли ни протискиваясь между холмами, обогнула один из них, взгляду открылась уединенная долина, достаточно обширная, но при этом прекрасно укрытая от постороннего глаза. На широких лугах, тянувшихся вдоль небольшой речки, паслись крупные, темнобурые, както диковато выглядящие коровы, лес, постепенно густея, взбегал на окрестные холмы, некоторые из которых, впрочем, были почти голыми, покрытыми каменистыми осыпями. А поодаль, на вершине одного из холмов, показался Дом. Островитянин бросил на него мимолетный взгляд, как на все прочее, потом пригляделся чуть пристальнее, а потом у него попросту захватило дух. Коричневаторозовая двенадцатигранная башня. С витым шпилем и сужающимися кверху колоннами, похожими на окаменевший рог доисторического нервала. На шершавые сталагмиты, прихотливо набранные за тысячи лет из тончайших слоев камня и теперь искусно подсвеченные в своей древней пещере. На вдруг застывшие в заботливо уловленный момент струи вязкой лавы.

С зазубренными, темнозелеными гребнями, тянущимися вдоль всех двенадцати ребер сверху донизу, и стенами, изборожденными, словно раковина из океанских глубин.

И сам весь, как сотворенное из обожженной до звона терракотовой глины, прихотливое изделие несравненного гончара средневековой Японии, несущее неизгладимый отпечаток спонтанности вдохновения и божественной неуравновешенности души самого мастера, он как бы вырастал из приземистого холма, из травы, из невысокого кустарника, подернутого газовым розоватолиловым огнем цветов. Больше всего это напоминало творение великого Гауди, но только напоминало: скольконибудь опытный взгляд тут же определял явные стилевые отличия. Не Гауди, чувствовался тут этакий неподдельный, от Китая, от Кореи, от Японии, от Желтой Азии идущий стилевой акцент. Не Гауди, но ктото и не намного более слабый. Скорее всего, тот же самый человек, который построил мост через Реку. Только здесь его фантазию не сдерживали жесткие требования функциональности, и в этомто обстоятельстве и состояло главное отличие.

Со времен обучения в колледже, с самых первых лет и месяцев его у Островитянина выработалась привычка подводить итог дня, при особой удаче присваивать ему нечто вроде девиза. Мысленно, но такими словами и формулировками, как будто бы записывал их в сокровенный дневник, который никому не показывают. Это вовсе не носило характера обязательного ритуала, но при случае вспоминалось само. И здесь. День не кончился, он еще и не думал кончаться, но девиз его уже сложился окончательно и бесповоротно, словно всплыл из глубин подсознания: День Многословных Мыслей. Вещи, попадавшиеся на его пути в этот день, слишком часто нельзя было вот так попросту узнать, привычно отнеся в специально отведенную ячейку сознания, чтобы для обозначения их хватило одного единственного имени, описать в считанных определениях, апеллируя к давно знакомому, такому, что хранилось бы в памяти. Слишком многое приходится представлять в многословных, как адвокатская речь, описаниях. Если вдуматься, еще один признак пребывания в ином мире, не слишком похожем на тот, к которому привык.

С третьего взгляда Майкл окончательно убедился, что обязан побывать в этом доме, а без этого никогда не сможет, не посмеет, не позволит себе считать свою тайную миссию вполне успешной.

 Это… шьто?

 А? Длинноволосый шофер не сразу сообразил, о чем его спрашивают, а потом расплылся в улыбке. Ааа… Дом Кольки Степяну. Молдаванина. Понравилось? Хоороший парень, хотя и с причудью…

 Он кто?

 Мосты строит. Слово еще какоето, прораб не прораб, знаю хорошо, на языке вертится, а сказать никак не могу… Сам все увидишь, успеешь поговорить, пока… Ну, тосе… Увидишь, короче…

XXIX

Увидав хозяина впервые, Майкл в очередной раз поразился, насколько емким является этот термин: "парень". Движения человека, вышедшего им навстречу, дышали уверенностью и силой, пожалуй, даже величавостью, но достаточно было взглянуть ему в лицо, чтобы понять: он был очень стар. Широкое, почти квадратное лицо прорезали крупные морщины, а вислые усы, опускавшиеся много ниже тяжелого подбородка, были совершенно седыми. Но, главное, глаза изпод морщинистых век смотрели с тем особым, от благоприобретенного равнодушия идущим, покоем, который присущ только глубоким старикам. У Майкла язык не повернулся бы назвать хозяина уменьшительным именем. Ну, не тянул тот на "Кольку", и все тут! Он был похож на старого генерала из аристократов, ушедшего на покой, на богатого фабриканта оружия в четвертом поколении, передавшего дело старшему сыну, которому и самомуто уже за пятьдесят, на лорда и члена Палаты Лордов, не посещавшего заседаний уже много лет, но на Кольку он похож не был. Ни на какого Кольку. По привычке анализировать, по возможности, все, Островитянин задал себе вопрос о причине, по которой ему в голову пришли прежде всего сравнения с генералом и фабрикантом оружия, а потом понял, только они, наряду с самыми удачливыми из политиков, жили так бесконечно долго, как этот вот грузный старик в цветном жилете поверх светлоголубой рубахи, и при галстуке из широкой, темносиней шелковой ленты, завязанной свободным бантом. Даже при условии блестящего владения русским, но всетаки будучи иностранцем, трудно иметь твердое, на уровне устоявшегося собирательного образа, представление о том, что такое "прораб". Но при этом Майклу всетаки казалось, что это нечто иное, не вполне соответствующее личности, которую он видел перед собой.

Старик, у которого уже был один гость, даже слышать не хотел о том, чтобы они покинули его дом, не пообедав. Худая, черноволосая, молчаливая женщина в возрасте, с виду, немного за сорок, та самая, что встретила их на крыльце, так же молчаливо и с видом тотального неодобрения ко всему на свете вообще, собрала на стол. Снедь отличало необыкновенное обилие свежей зелени, отчасти совершенно незнакомой Майку, несколько сортов соленого сыра и то, что вино тут подавалось к столу в глиняных кувшинах. Шофер, по имени Сергей, но изъявивший готовность отзываться на кличку Серый, чувствовал себя тут явно не в своей тарелке, а оттого был мрачен, молчалив, но беспокоен, отчего постоянно ерзал и крошил хлеб, как ребенок, мающийся на слишком чинном обеде, длящемся вот уже час. Гость, представившийся Михаилом, тоже больше помалкивал и не позволял себе пялиться на сотрапезников, но парочка предельно мимолетных взглядов, брошенных на англичанина и всетаки уловленных им, показались Майклу несколько подозрительными. Вроде как неспроста. Комната, в которой ели и пили вино четверо мужчин, имела богатое, но достаточно своеобразное убранство: везде, в хорошо продуманном порядке, на специальных подставках, под стеклянными колпаками и без колпаков, в освещенных нишах за стеклом и без стекла, в шкафах на полках, виднелись всевозможные макеты разнообразнейших зданий. Часть из них изображала всемирно известные ансамбли вроде Золотого Храма, комплекса Гугун, парижского Пантеона или Миланского Собора, другие здания, англичанину неведомые, а часть, похоже, обозначала собой проекты нереализованные. Одних только самых знаменитых готических соборов Островитянин насчитал одиннадцать, похоже, они составляли предмет особого увлечения хозяина, постоянного, или же владевшего им какоето время. А еще макеты мостов. В основном небольшие, зато было их множество. Впрочем среди них выделялись макеты весьма масштабные, достигавшие в длину нескольких метров, и среди них, понятное дело, тот самый мост, недавно виданный Майклом в натуральном виде и в полном великолепии. Он поднял брови и округлил глаза, подражая советскому фильму про западную жизнь, изученному им специально, в инструментальных целях:

 Коллекционир? Разрешайт посмотреть?

 Што? Глуховатым голосом переспросил хозяин. Посмотреть? Да ради бога…

И, пока гость, заложив руки за спину, наклонялся над очередным макетом или, наоборот, делал шаг назад, чтобы обозреть очередной экспонат целиком, продолжил, не вставая с места:

 Только я не коллекционер. Комуто, когдато, в связи с чемто, пришло в голову, что самым подходящим подарком архитектору будет этакая вот городушка. Утонченный лингвист, никогда в Островитянине не засыпавший до конца, отметил, что точно такого вот своеобразномягкого говора ему еще встречать не приходилось, и сделал вывод, что это вообще должно быть характерно для безупречно говорящих порусски этнических молдаван. Ну а потом началось, как обычно: шпионы из доброхотов доносили, что стоят у меня этакие вот вещи, и делался вывод, что я питаю к ним некое пристрастие… Естественно, что чем больше эээ… единиц у меня собиралось, тем с большим рвением мне несли новые. На юбилеи и просто дни рождения. На всяческих международноархитектурных сборищах и просто чтобы подлизаться. На память из поездок и на заказ у лучших национальных мастеров этого дела. От любящих учеников и тайных ненавистников. Сначала их было не слишком много, а потом уже стало поздно начинать сопротивляться. А жизнь я прожил ох, и доолгую! Порой самому не верится, что первый свой мост я строил аж в двадцатом, на узкоколейке, мальчишкойдесятником…

 А это…, Майкл показал на ту самую модель, тоже ви?

 Представьте себе. Я начал с мостов, я долгодолго строил мосты, не попал даже на фронт, даже в саперные части, потому что строить и восстанавливать мосты в тылу оказалось даже нужнее, потом я долгодолго не строил мостов, строил много, что угодно, кроме мостов, а вот теперь опять… От чего ушел, к тому вернулся, круг замкнулся, герр Кляйнмихель, и это явный намек судьбы, что уже переделано все, к чему она меня предназначала, и пора, пора… Немножко жаль, потому что только сейчас у меня появился дом, который я всегда хотел, есть здоровье, досуг, вот даже востребованным оказался нежданнонегаданно, а пора. Вы еще молодые люди и не можете представить себе этого чувства, когда, казалось бы, только открыл утром глаза, а уже вечер.

 С цветами, гость старательно изобразил в воздухе нечто среднее между фонтаном и взрывом, это есть интересно…

 Стариковская причуда. Изобразил, как получилось, потому чегото вроде бы как не хватало, но Толич ухватился именно за этот эскиз, и заставил проработать, а его жулье привезло то, что всетаки подошло… Откровенно говоря, я и подуматьто не мог, что сыщется чтонибудь подходящее.

 Это секрет?

Старик махнул рукой.

 Мангр Бейли. Во всяком случае так мне сказали. Весной он цветет, ну ладно. Летом, нашим летом! он дает хорошую, плотную зелень. Но вот осенью листья его становятся темнолиловыми в красную полоску, и мне говорят, что именно за это его прозвали Полосатым Мангром. Потом, это мангр! облетает, а ветки у него кривые, черные и корявые, как когти дьявола, так что мост начинает походить на орудие пытки, покрытое заскорузлыми от засохшей крови крючьями… Когда на них, над седой замерзшей рекой, под сизым от мороза небом, да еще целая стая ворон в качестве украшения, то и вообще получается, доложу вам, таакая картина… Я спрашиваю их, не называется ли он, по совместительству, еще и Лысым Мангром или, к примеру, Помойной Елкой, а они смеются…

Майклу аж до зуда хотелось узнать, кем являются таинственные "они", и какую должность имеет таинственный Толич, но он почел за благо промолчать. И причины тут были не столь уж простые, и не последнее место среди них занимало отстраненное, как будто выжидающее чегото молчание Михаила, сидевшего все в той же лениворасслабленной позе. Он ни разу не глянул на Майкла прямо, но одно только приближение медлительного взгляда его полуприкрытых глаз было сродни приближению светового пятна от прожектора, к затаившемуся во тьме лазутчику. Островитянин все никак не мог припомнить, где он встречал нечто подобное, а потом вдруг вспомнил: сходным образом смотрели сутенеры и "пушеры" средней руки. Взгляд гангстера. Или, и в этом не мешало отдавать себе отчет, полицейского, по долгу службы вынужденного проводить ночи на смертоносных улицах мерзких, как шанкры, пригородов.

 Сергей, вдруг сказал он вконец измаявшемуся водиле, ты, если хочешь, можешь уже ехать. Мы, если что, сами доставим герра Кляйнмихеля.

Обрадованный шофер исчез, как пузырь на воде, не оставив ни звука, ни тени, у Майкла по коже прошел мороз, потому что происходящее вдруг до боли напомнило ему акцию, проводимую, этак, походя, а его русский тезка, сменив, наконец, позу, пояснил:

 Человеку ехать пора, дела у него, ну а мы, насколько я понимаю, никуда не спешим? Или я ошибаюсь? Видите ли, нельзя сказать, чтобы в здешних местах совсем уж не бывало иностранных гостей, но в этом доме… Видите ли, он совсем новый и не стал еще…

 Как бывало всегда.

 Как бывало всегда, кивнул Михаил, буквально со всеми жилищами Николая Ионовича, местом постоянных сборищ. Поэтому не хотелось бы расстоваться со столь редким гостем… слишком быстро. Хотелось бы из первых, так сказать, уст узнать, как там за границей и… может быть, вас интересует и еще чтонибудь кроме работы "Магирусов"? Мы, по мере сил, могли бы поспособствовать…

Теперь он глядел на Майкла прямо, и ясно, как белым днем, было, что речь его значит вовсе не то, что по всем законам должны обозначать составляющие ее слова, и не должны значить, и вовсе не для этого предназначались. Был он худ, невысок, очень бледен, при этом вовсе не производя впечатления больного, с высоким, выпуклым лбом изпод которого и смотрели сейчас темные, как мазут, редко мигающие глаза. И рот его продолжал шевелиться, изливая речь со смыслом темным и ускользающим.

 … ведь не может же быть так, чтобы человека не интересовало ничего, кроме работы? Мыто что, живешь тут, это, живешь каждый день семь дней в неделю, так и кажется, что вокруг все обыкновенное и неинтересное, но вот в последнее время чтото зачастили туристы, так что теперь и самихто сомнения начали брать, это насчет достопримечательностейто. Аж диву даешься иной раз, какая, вроде бы, ерунда людей интересует, и не лень ради этакого, и ехать бог знает откуда.

Он замолчал, чуть склонив голову на бок.

 Туристы? Вы… уверен?

 Нет, едутто вроде как по делу, а как присмотришься турристы, только бы поглазеть. Иные, похоже, что на полустанке выросли, другие прямотаки фанаты музыки, вся квартира забита аппаратурой, третьи что иное, но все равно. А что больше всего интересует вас, герр Кляйнмихель? Всетаки эта планета должна довольнотаки сильно отличаться от Европы. Особенность ее состоит в том, что у нас турист может увидеть несколько больше, чем рассчитывал и хотел…

 Мишка!!! Рявкнул хозяин, хватив по столу костистым кулачищем. Опять ты со своими штучками? Чего прицепился к человеку?

 Да, и правда, чего это я? Михаил быстрым жестом разлил по бокалам почти черное вино. Вот попробуйте: это "Астару", из новых молдавских сортов. В мире до прискорбия мало знают про молдавские вина, разве что "Негру де Пуркарь", да и то потому что его подают к столу британских королей, а они, между прочим, превосходны, и при этом совершенно своеобразны… Вы уж не обращайте внимания, иногда меня и впрямь… То ничегоничего, а то каак понесет по волнам риторики! И остановится не можешь, особенно вовремя. Даже психиатрическую экспертизу устраивали о прошлом годе, аж в Сербского, решили, что это у меня вялотекущая шизофрения так проявляется. Но нет, признали вменяемым. Так и в диагнозе написали: "Пациент вполне вменяем, и никакой не шизофреник, а просто му…"

 Опять!!!

 Всевсе, Николай Ионович, больше не буду!

Но теперь, когда Островитянин опомнился от первого натиска, преждевременное окончание хоть и подозрительного, может быть, даже и опасного, но потенциально продуктивного разговора перестало его устраивать. Пока Михаил занимался своим словесным серфингом, он старательно делал напряженное выражение лица, как бы пытаясь уловить ускользающий смысл, и теперь скоренько почел за благо последних периодов образной речи Михаила всетаки не понять:

 Ви… говорить об, англичанин широким жестом обвел архитектурные чудеса, которыми была набита комната, увлечении зрелый человек? Йаа, и покивал головой, есть. Военная история, ретротехник и авиация. Дома вот столько, он показал толщину стопки мало, что не в метр, это, как оно? альбом…

 Кружки общества? Хоровое пение вязание крючком краеведение? Борьба с холощением котов, охрана бабочеккопустниц и инсцинировка исторических баталий? И по этой части вы можете завести множество интересных знакомств: взять, к примеру общество "ЗиС" чем плохо? А "девятка"?

Хозяин уже ничего не сказал, а только, вцепившись в край стола, зашипел, как рассвирепевший дикий кот, обычно тусклые, сейчас его глаза горели, как угли, но Михаил, похоже, окончательно уподобился токующему глухарю и не реагировал ни на что окружающее:

 А женское обществщ поклонниц Соединенных Штатов, "БитчэндВитч", только это поанглийски, вы не поймете, а как перевести на немецкий, я не знаю…

Но иностранец не моргнул и глазом, а только отрицательно покачал головой:

 Техник. В молодость мечтал летать, но… Он развел руками, показывая, что, мол, не судьба. И, очень интересный аэроплан у полосы позади дом…

 Ну, уж это проще всего. Это моя машина, так что я покажу вам все, что только захотите. По первому же желанию. Даже покатать могу. Машина и впрямь, он опять улыбнулся своей двусмысленной, мимолетной улыбкой, не из самых распространенных.

Насчет "не самых распространенных" это он тогда хорошо сказал: то, что крылья у самолета оказались довольнотаки заметно скошены кпереди, было, пожалуй, еще наименьшей странностью. Темносерая обшивка по цвету, в общем, напоминала окрас американских военных машин, передняя часть была приподнята, как голова насторожившейся кобры, и только зеркальные стекла "фонаря" отливали золотом с едва заметной примесью пурпурного, придавая кабине сходство, скорее, с головой стрекозы. Но больше всего в облике диковинной конструкции, совсем, вообще говоря, не мелкой, удивляла ее видимая субтильность. Нет, профиль аэродинамических элементов даже на глаз выглядел как положено, правильным, но все равно, не птица, а сухое насекомое, мумия летучей мыши, иссохшая на берегу летучая рыба. Как будто из пергамента, наклеенного на каркас, или, словно в старые добрые времена, из покрытого лаком полотна. Хотя какого там полотна, тут речь шла, скорее, о муслине, о шелке под шеллаком, о китайских мастерах, склеивших их лакированных бамбуковых щепочек изящную игрушку для мимолетной забавы капризной дочери богатого мандарина. При более близком, как теперь, знакомстве при одном взгляде на машину по коже пробегали мурашки: на взгляд, плевок с метровой дистанции пробивал обшивку с гарантией. Только задняя часть сооружения казалась не то, что вздутой, а как бы наполненной, словно там находилось чтото, всетаки обладавшее и весом и прочностью.

 Остроумно, почти без акцента проговорил Майкл, показывая на машину пальцем, а издали практически невозможно отличить от настоящей. По изяществу легко узнать руку хозяина.

 Наш хозяин, при всем моем глубочайшем уважении к нему и его способностям, не имеет к данному изделию ни малейшего отношения, это "Су 36", "Вуаль" серии "К". Очень практичная и на многое годная вещица… Да что я говорю, сейчас заправим, и сами увидите.

 Вы… пилот?

 Да что вы! Я, к сожалению, не пилот, но и не офицер кагэбэ, как вы, может быть, подумали. Я, вообщето, скотовод.

 А… почему, Майкл развел руками, я должен думать, что вы из кагэбэ?

 Скорее всего, предрассудок, уважаемый. В киноштампах второго поколения иностранцы, вообщето хорошие, но насквозь оболваненные буржуазной пропогандой и, угодив в СССР, склонны видеть айджент КГБ в каждом встречном.

 А первое поколение?

 Там все иностранцы были, понятно, шпионами, скотовод, глядя на него, часточасто моргал, то, что называется, хлопал ресницами, но это было, в общем, еще до меня.

 Это надо понимать так, что над вами самими эти самые штампы не довлеют?

 Разумеется. Наверное, именно поэтому у меня коечто по этой части получается. Вот вы, например, совершенно правильно бросили баловство со своим акцентом. Он у вас носил несколько, так сказать, перемежающийся характер.

 Мне показалось, что дальнейшее лицедейство будет выглядеть уж слишком глупо. В конце концов нет никакого криминала в хорошем знании русского языка, не правда ли?

 Ни малейшего! Более того, как раз сам уровень ваших познаний практически безоговорочно доказывает, что вы именно что не шпион.

 Своими словесными парадоксами, Островитянин усмехнулся мимолетно и невесело, вы еще больше усугубляете парадоксальность ситуации. И кем же я, повашему, могу являться, если не шпионом?

 Да я уже говорил, вы только не сочли нужным обратить внимание: вы турист. Человек, прибывший для того, чтобы поглядеть собственными глазами, получить личное впечатление и составить собственное мнение, называется туристом вне зависимости от конторы, которую он представляет. Точнее, думает, что представляет, потому что в конечном итоге человек может представлять только самого себя. Смешнее всего получается, когда такой вот турист считает, что он вопервых первый, вовторых единственный, а в третьих неповторимый… Да не обижайтесь, не вы один. Каждый турист, практически без исключений.

 О, так у вас богатый опыт?

 Что ж делать! Как вам, безусловно, известно, туристический бизнес один из первых по прибыльности. Так что нам всем приходится, по мере сил, приспосабливаться ко всяким подобным делам. Поневоле научишься с первого взгляда узнавать такого рода персонажей.

 Скотовод?

 Увы! Это не просто правда, это правда, вы себе просто не представляете, на сколько процентов.

Улыбка англичанина искривилась и еще немного, он коротко ткнул по направлению субтильной конструкции с крыльями и повторил только:

 Скотовод?

 Говорю же вам, это так, для души. Сами все увидите.

Он медлительным движением извлек из кармана комбинезона чтото вроде очередного дистанционного пульта и навел его в строну сооружения из трех стен и крыши, притулившегося неподалеку. Спустя несколько секунд на пульте затеплился и начал все ярче разгораться пульсирующий опаловозеленый свет, и, в такт пульсации, возник и возрос до пронзительного звук, напоминающий и жужжание, и, одновременно, реверберирующий свист.

 Созрели, непонятно сказал человек, назвавшийся Скотоводом, и Бог знает что еще подразумевавший под этим словом, потому что любые слова его, даже самые невинные, казались имевшими какойто угрожающий подтекст, намек на чтото кромешное, оно и к лучшему. Пора. Загостился я, если уж откровенно…

В темноте под навесом наметилось какоето неторопливое, но весьма целеустремленное движение, настолько непривычное, что глаз поначалу отказывался его распознавать. Тяжело переваливаясь, к самолету, и к ним, ползли два громадных прозрачных слизня, распластавшихся в длину футов на восемь, в поперечнике достигавших пятишести, и не менее трех футов в высоту, две чудовищных амебы, два мешка мутноватого, опалесцирующего студня, и слово "ползли" не вполне подходило для этого способа передвижения. Правильнее было бы сказать, "катились", как скатывается, увеличившись до какогото предела, капля влаги, скондесировавшейся на наклонном стекле. Как гигантские капли ртути, если бы та да стала вдруг прозрачной и целеустремленно двинулась по своим делам. Михаил тем временем нетропливо открыл какойто незаметный лючок, и оттуда метра на два высунулся толстенный, не менее фута в поперечнике серый шланг, заканчивавшийся массивным, сильно сплюснутым конусом. Когда хозяин приложил эту исполинскую присоску к поверхности первого мешка, оболочка его в этом месте тут же потемнела, как лед весной, а Михаил, оглушительно гикнув, вдруг вспрыгнул на зыбкую спину мешка, потерял равновесие, затанцевал на одном месте, но всетаки не удержался, скатился на землю, во множестве употребляя почти бессмысленные от слишком частого употребления матерные артикли и восходящие колена родства самых неожиданных объектов в самых оригинальных падежах и склонениях. Он не успел еще закончить своей тирады, когда раздалось оглушительное чмоканье, гигантский Всхлип, перешедший в громкий, постепенно замирающий свист, и мешок почти мгновенно превратился в пустую оболочку, студенистый блин, но, как оказалось, ничего еще не кончилось: процесс значительно замедлился, но она продолжала усыхать, превращаться в тонкую кожицу, иссохшую, почти не существующую шкурку, хрупкую, как личиночные покровы, покинутые насекомым, и точно та же судьба без перерыва постигла второй мешок. Островитянин услыхал, как в недрах машины глухо загудели какието насосы, а Михаил неторопливо заправил шланг, достал из кармана чистый, но довольнотаки обширный платочек, протер поверхность присоски, закрыл лючок, протер и его, а потом вдруг прикурил от спички и швырнул ее, непогашенную, на землю. Майкл отшатнулся, а то, что осталось от двух гигантских глыб студенистой плоти, вдруг пыхнуло быстрым, бездымным, почти не дающим жара пламенем и сгорело без следа. Англичанин вытер пот, неизвестно когда успевший выступить у него на лбу.

 Нельзя полностью исключить, что вы скотовод, сказал он с тяжело давшейся флегматичностью, но что вы дурак, совершенно бесспорно. Что за страсть к дешевым эффектам?

 О! Еще какая. Меня может извинить только то, что не только к дешевым… Ну что, уперев руки в боки, он повернулся к Майклу всем телом, полетите вместе со мной?

 Если меня хорошенько свяжут.

 И вы всерьез считаете свое поведение логичным? Специально приехать с другого конца света, чтобы побольше тут увидеть, а когда предлагают самый короткий и эффективный способ к этому, колеблемся, подаем задом и начинаем пятиться. Остается только повернуть восвояси и тогда уже больше не оборачиваться.

 О, мой бог… англичанин устало поморщился, как будто у него вдруг нудно заболела голова, нужно обладать совершенно особым везением, чтобы, попав в Россию, сразу же напороться на психа. Какие бы цели я ни преследовал, в мои намерения вовсе не входит ради их достижения лететь неизвестно куда, имея в качестве пилота неуравновешенного, совершенно мне непонятного, смутного типа, обожающего дешевые розыгрыши. Видите ли, скотовод, после сорок пятого года у нас в Германии значительно поубавилось фанатиков. Очень значительно. Можно сказать, что их и вовсе нет.

 И все живут только для того, чтобы, чуть что, пасовать, отступать и поворачивать назад? Да еще считают это жизнью? Однако дела у вас даже еще хуже, чем я думал… В таком случае не смею настаивать.

Помолчав, чтобы в какойто мере переварить сказанное, Островитянин осторожно осведомился:

 И подобное внимание оказывается всем эээ… туристам?

 Разумеется нет. Только тем, кто обладает таким исключительным знанием русского языка. Понимаете ли, сюда ведь, как правило, наезжают изза железного занавеса вовсе не Джеймсы Бонды. Вы просто не представляете себе, насколько не Джеймсы Бонды. Основную массу составляют представители всяких мелких и средних фирмочек, желающих полегкому сделать хорошие деньги… Впрочем, мне пора. Очень рад знакомству, было крайне интересно.

Уже делая движение, чтобы отвернуться, Михаил сунул ему руку, сложенную лодочкой.

 Это следует понимать так, говоря это Островитянин чувствовал, что делает страшнейшую, самую большую глупость в своей жизни, но его уже понесло, так, что поздно было останавливаться и напрасно уповать, что приглашение отменяется?

 С какой стати? Скотовод неподдельно удивился. Я подразумевал именно то, что сказал: не смею настаивать, мне пора, приятно было познакомиться.

 И вам есть где разместить пассажира?

 Иначе не приглашал бы. Прошу…

Облачаясь под пристальным наблюдением тезки, Островитянин не забывал истинной цели своего визита.

 Вы производите впечатление злого… как это? Шута. Как у Эдгара По. Я все время жду, что эта конструкция развалится под весом моего зада, вы сделаете кувырок вперед и начнете с хныканьем тереть резиновую шишку, набитую прямо на шлеме… А потом многомного лет с неизменным успехом будете рассказывать байки про идиота, поверившего, что на этом можно летать…

 Ларингофон поправьте… Знаете, герр Кляйнмихель, это самое последнее, о чем я беспокоился бы на вашем месте. Вы даже не спросили, куда мы летим…

 Полагаю, к вашим стадам, требующим неотложного хозяйского догляда. Это чтото меняет?

 Хорошо сказано, Михаил одобрительно кивнул, может быть, какнибудь позже. А сейчас нам дальше. Знаачительно дальше…

Часть пульта перед лицом пилота, с виду больше всего напоминавшая очень плотную и пропитанную бесцветным лаком тканьклеенку, вдруг вспыхнула множеством мельчайших цветных искр, захватив часть "фонаря" и оказавшись многоцветным дисплеем, с самого начала, исходно разбитым на множество рабочих полей. Ожили стрелки на немногочисленных приборах, очевидно, самых важных, выполняющих функцию дублирования. А потом раздался спокойный, отрешенный звон, ровный басовитый свист и этакое солидное, сдержанное погромыхивание, отдаленная гроза, как это бывает только у очень качественных и очень солидных турбин, так что Майкл как будто бы впервые почувствовал, что игра может выйти вовсе нешуточная: в хрупком с виду корпусе бесновалась силища страшная, в пору чемунибудь куда более солидному. Тонкие крылья стали еще более плоскими, встали под прямым углом к фюзеляжу и както расправились, так что этот двигатель оторвал машину от земли, как пушинку, после чисто символического разбега длиной не более ста ста пятидесяти футов, а потом погнал ее вверх плавно, но неудержимо, как возносит ту же самую пушинку в заоблачные выси тропический ураган.

 И каждый скотовод может позволить себе такую машинку?

 Уважаемый герр Кляйнмихель! Мне кажется, что у вас сохраняется некоторое недоверие к роду моих занятий. Уверяю вас, вы не верите мне совершенно напрасно. Если бы у вас в Германии был обладатель стада примерно в сто двадцать тысяч голов крупного рогатого скота вкупе с бойнями, молокозаводами, сыроварнями, кожевенными предприятиями и всей прочей промышленностью соответствующего назначения и размера, он тоже мог бы позволить себе, к примеру "Гольфстрим", а этот самолет гораздо, гораздо его дешевле. В силу исключительной технологичности. Вот вы скажите, почему мне никто никогда не верит? Я говорю неправду, ейбогу! не чаще других и реже большинства, но мне не верят. Что за проклятие, право слово? Вы себе не представляете, как здорово это коекогда мешает…

 Очевидно, глубокомысленно проговорил англичанин, вы говорите вовсе не то, во что вашему собеседнику хотелось бы верить. Люди, знаете ли, такие эмоциональные существа… Послушайте, это крейсерский сверхзвук?

 Совершенно верно. Видите ли, нам зачастую бывает настолько некогда, что сами по себе масштабы страны прямотаки вынуждают нас идти на внедрение сверхзвукового транспорта. И, разумеется, соответствующих высот. В нашем случае это восемнадцать километров. Лучше, конечно, гиперзвуковые трансатмосферные средства, но это всетаки перспектива. Кроме того, это неизбежно будут весьма крупные машины. По крайней мере на первых порах…

 Вы начали говорить о представителях мелких и средних фирм…

 А! Совершенно уморительная картина. Прибывают люди, знающие порусски "водка", "карашёо" и "бабки", но при этом свято уверенные, что в Урюпинске или в Верхней Кижме люди обязаны владеть английским. Есть такие, которые на полном серьезе улыбаются так, как вы улыбаетесь только для лицедейных целей, чтобы изобразить ДолбоебаИностранца Во Всей Красе Так, Как Его Представляют Себе. В прежние времена такие персонажи на территорию Союза не проникали никогда, ни при каком раскладе, а теперь, вы не поверите, лезут и лезут, не зная броду, с трогательной отвагой клерков, подавшихся на Клондайк за золотом. Тут бытует мнение о том, что это русские склонны рассчитывать на "авось", так вот до этих ребят нам далеко. Кого ни возьми.

 По градиенту.

 Что?

 По градиенту, с задумчивым видом, с которым и всегда валял дурака, повторил Майкл, чуют запах и движутся в ту сторону, где он сильнее в настоящий момент. Не знают откуда, не знают чем именно, не знают, чем может обернуться, но устоять не могут. Надежность способа подтверждается хотя бы тем, что существованию мух, как вида, ничего серьезного не угрожает… Чего никак нельзя сказать об отдельных мухах.

 Ох, и не говорите! Лезли к какимто дагестанским уродам, торгующим дурью, и те продавали их горцам в рабство. В Государственные Заказники, где, никому не мешая, занимались своим нелегким делом Ювелиры. Что вы там говорили про запах? Так вот один из них, прямотаки в предельном соответствии с этим принципом, так и вообще безошибочно пролез туда, где ждала окончательной проверки готовая продукция, которая, естественно, приняла его, как родного, как самый подходящий объект и вообще, в качестве подарка судьбы… Или взять того деятеля из Колумбии, который пролез в один очень серьезный эллинг, с того, что от него осталось, сняли блокнот, на котором он, вручную! На полном серьезе!!! Набрасывал схему строящегося "круизера"!!!

 Не может быть, Островитянин, мало что понявший из увлеченного рассказа тезки, искренне, хотя и несколько нервно, рассмеялся, это вы только сейчас придумали…

 Ну вот, опять! Вы слишком плохо знаете людей, если хоть какието их поступки еще кажутся вам слишком глупыми… Менее смешной и более серьезный вариант, это когда люди всерьез пытаются добыть серьезные вещи, воображая, будто ими можно пользоваться без столь же серьезной подготовки.

 Помоему вы просто пытаетесь меня запугать.

 Да нет, что вы, позабавить. Пугали мы только в самом начале. Иногда даже излишне радикально. Потом были просто вынуждены хоть както их принимать, и сами не заметили, как оказались вовлечены в новый род деятельности. В конце концов пришли к тому, чтобы каждому ищущему непременно дать то, что он ищет. Дураку дать какуюнибудь глупость. Тому, что ищет неизвестно что, честно, с помпой вручить, что попало. Ищущему приключений предоставить их в полном объеме, не жалко!

С колоссальной высоты, на которой проходил полет, земля была едва видна несмотря даже на исключительно ясную погоду. Сквозь дымку картина ее больше всего напоминала едва заметные прожилки в совершенно почти монолитном, плотном, молочнобелом кварце. Почти бестелесная, почти условная, почти символ, в лице этой машины материя как бы только обозначала свое присутствие на острие потока энергии, как бикини обозначает наличие одежды поверх загорелых прелестей красотки, но от этого она не менее уверенно резала горние выси, убегая от Солнца, и то отставало постепенно, противоестественно заходя на востоке, уходило в будущее, которое еще только должно было наступить.

 И в соответствии с этим правилом чтото предназначено именно для меня, не так ли? Я правильно понял? Какаято уж совершенно выдающаяся подлость? Из ряда вон? И что же именно?

 В одном вы можете быть совершенно уверены: силой вам никто, ничего навязывать не будет. Это во всяком случае.

 Да нет в это я как раз верю, задумчиво проговорил Островитянин, хотя и не знаю, почему… Но именно то обстоятельство, что вы мне даже не врете, по какойто причине как раз и пугает в первую очередь…

 Наверное, потому что не понимаете, любезно проговорил Шут, а людям в высшей степени свойственно бояться всего непонятного.

 Очень тонко замечено. Мне непонятно, как эта хлипкая конструкция выдерживает сверхзвуковой полет и работу такого двигателя, не разлетевшись в считанные секунды, и, вы правы, это действительно пугает.

 Ну, если только это… Очень просто адаптивная аэродинамика. Физику процесса не спрашивайте, не знаю, у вас еще будет возможность спросить у специалистов. Если захотите. Если вам будет до того. Если у вас к тому времени еще сохранится это желание. На мой взгляд, простите за откровенность! совершенно противоестественное.

 Хорошенькие штучки. Подобные машины со временем могут совершенно разрушить паритет.

 Разговор о вещах, сугубо мнимых, вряд ли может считаться конструктивным. Здешние реалии, герр Кляйнмихель, не вполне соответствуют стандартам того, что вы считаете здравым смыслом. Боюсь, что система координат, пригодная для… Германии, здесь окажется безнадежно смещенной. Будущее это настоящее. Друзья это враги. Твердь это зыбь. Точьвточь как у некоего Оруэлла, в книжке про восемьдесят четвертый год, но вы ее вряд ли читали, турист…

 Скотовод?

 Именно. Что вовсе не мешает мне по совместительству быть еще и порядочной скотиной… Но вы меня перебили. Речь идет о том, герр Кляйнмихель, что вы слишком часто будете считать важными то, что на самом деле давно превратилось в фикцию, формальность, необязательный атрибут.

 Это ничего. Очевидно, что человек, имеющий сто двадцать тысяч коров имеет право на то, чтобы его не перебивали, какую бы ахинею он при этом не нес с загадочным видом. А уж если у него еще и собственный сверхзвуковой самолет, так и вообще дучше как это? А, внимать! Кстати, что за дрянью вы его заправляете?

 Додеканол, любезно ответил скотовод, или, если быть совсем уж точным, 2,2диметил4,6метилоктанол.

 А! Ну так бы сразу и сказали! Теперь понятно. Благодарю вас.

 Если живешь на отшибе, то, в некоторых случаях, это бывает выгоднее, чем возить Бог знает откуда керосин. Тем более, что он фабрикуется стандартными порциями прямо вместе с упаковкой из любых остатков, содержащих целлюлозу. Очень удобно, когда машин однадве.

 А у вас их, разумеется, больше.

 А у меня их, разумеется, больше. Поэтому присутствует и централизованная заправка.

 Вы про это арабам не скажите.

 Почему?

 Потому что они постараются зарезать каждого, кто может снизить цену на нефть и тем самым пустить их по миру.

 Да? Вот ччерт! Об этом мы както не подумали… Но, боюсь, что теперь уже поздно было бы предпринимать чтонибудь по этому поводу. Так что придется им какнибудь того… Пережить.

 И сколь многим придется таким образом… переживать нечто подобное?

 Готового ответа у меня нет, подготовка заняла бы слишком много времени, а наобум отвечать не хочется. Несолидно.

 Это следует понимать так, что и во всех других случаях интересы всех прочих вас не будут интересовать точно так же.

 К сожалению, а мне и вправду жаль, никто из нас просто не имеет такой возможности, считаться с интересами кого бы то ни было, за рубежом. Это было бы недопустимой роскошью. Хватит того, что слишком со многим каждому из нас приходится считаться здесь. Честное слово, этого больше, чем достаточно.

 А вы не боитесь?

 Чего например?

 Дестабилизации, Майкл солидно пожал плечами, войны. При известной систематичности в пренебрежении чужими интересами это с определенного момента становится… практически неизбежным.

 Представьте себе, что вы… поскользнулись на неизвестной дороге в кромешной тьме. Скользите все быстрее, и к тому же вам кажется, что склон как будто бы становится все более крутым. Не кажется ли вам, что в таких обстоятельствах бояться падения уже несколько… поздновато? И некогда, тормозить надо, изо всех сил царапаться в обратном направлении, за неровности цепляться. С какогото момента привыкаешь, и это становится образом жизни. А насчет войны… Он пожал плечами. Кто ж ее не боится? Боимся, конечно. Так и всегда боялись. Привыкли к этому страху, герр Кляйнмихель. Только ведь всем прочим и тем более надо бояться. Гораздо более. Сами знаете, как в последнее время заканчиваются боевые действия…

 Оскар.

 Что Оскар?

 Меня зовут Оскар.

 Это как Уайльда?

 Да, примерно. Слишком долгие церемонии меня, право же, утомляют. Разумеется, я не настаиваю и тем более не претендую на то, чтобы называть по имени вас.

 О, бога ради!

А как протекали в последнее время боевые и подобные действия он знал. Особенно в самое последнее время. Примерно начиная со случая с адмиральским гербарием, собранным на палубе атомного авианосца "Т. Джефферсон" и до начала этой поучительной экскурсии в Страну Большевиков. Еще как знал. Такое знал, о чем другие и понятия не имели. О чем и знатьто было противно, что и вспомнитьто было нехорошо.

Постоянный потребитель наркотиков непременно, в считанные часы отыщет пушера хотя бы даже и в чужом городе, это при том, что у правоохранительных органов ничего подобного не получалось даже и при всех стараниях. Гомосексуалисты отыскивают себе подобных в любой толпе, тогда как посторонний не заметит в очередном прохожем ровно ничего особенного. Уголовник отыщет подобных себе, попав в другое полушарие. Нет, тут есть совершенно рациональные компоненты, условные знаки, организационные моменты, имеющие международный характер, но какаято мистика всетаки присутствует тоже, несомненно. Есть тут чтото от стихийной тяги, подобной тому, как положительный заряд чувствует отрицательный, а магнит другой магнит. Как всякая свинья неизбежно находит соответствующую грязь, если у нее будет к тому хоть малейшая возможность. Человек, отыскавший, наконец, Свое Место, не испытывает в этом никакого сомнения: ощущение это носит непосредственный характер и не нуждается в рациональных обоснованиях. Тем более это относится к людям, чувствующим себя чужими в той среде, в которой родились.

Гэндзабуро Сато, двадцатидвухлетний студент Осакского университета, был именно таким. Еще в пятнадцать лет, еще будучи по преимуществу скорее продуктом воспитания, нежели личностью с развитым самосознанием, он с ужасом поймал себя на кощунственной мысли: он не хочет служить в крупной фирме. Не хочет, упорно трудясь, год за годом делать карьеру, занимая все более и более высокое положение. Не хочет, хотя попробовал бы только, отец выгнал бы и позабыл, что у него есть сын! создавать свое дело и, трудясь до пота, расширять его, к старости отложив некую сумму на на эту самую старость. Пользуясь непонятно, откуда взявшейся, врожденной сноровкой, он умудрился даже ознакомиться с жизнью якудза, и был предельно разочарован. Та же иерархия, то же беспрекословное подчинение младших старшим, та же дисциплина и те же непреложные требования безусловной верности, что и в любой фирме, только с татуировками и еще большей тупостью рядовых исполнителей. Свободным художником?!! Только не он!!! Немыслимое, не вмещавшееся в голове, не имеющее права на существование неприятие всех мыслимых для его среды и происхождения жизненных сценариев зрело долго, никак себя не проявляя, пока однажды утром, спросонок, не сформулировалось в краткую, предельно нигилистическую формулу: он не хочет быть самураем. Никаким самураем. Какую бы соответствующую современным реалиям видимость не имел этот статус. Этот многоликий, как Протей, всепроникающий архетип. Вспомнил кстати, что никогда понастоящему не любил самурайских фильмов, только не задумывался об этом, не осознавал своей нелюбви. Куда более привлекали образы ронинов, только и тут было одно существенное "но": для того, чтобы приобрести этот статус, необходимо было изначально быть самураем. К сожалению, даже самая твердая убежденность в том, чего он не хочет, ни в коей мере не помогла ему понять, чего он всетаки хочет.

Стрелка компаса его личности неуверенно колебалась, будучи не в силах дать ясное направление, его собственный полюс оказался слишком далеко, но всетаки некоторые румбы мелькали чаще других.

Работа допустима, служба нет.

Наниматель допустим, работодатель как исключение, и на самый короткий срок, хозяинсюзерен никогда.

Работая за деньги, слишком сильно зависишь от других людей, и помнить об этом нужно каждую минуту. Чтобы не тратить на это ни единой лишней.

Работать только на себя невозможно, но к этому надо стремиться. Если придется то всю жизнь.

Безусловно только собственное существование, и никак нельзя доказать, что все прочие люди действительно существуют. Поэтому удобнее всего считать, что интересы этих прочих мнимы и уже поэтому не могут иметь значения. Равно как и их так называемые жизни.

Нет ничего, кроме ощущений. Мы можем мнить о себе что угодно, но на самом деле мы ищем только ощущений. Исключительно ощущений. Ничего, кроме ощущений. И бежим исключительно только от ощущений.

Движение в сторону самого сильного запаха со стороны может выглядеть сколь угодно сложным, но суть его очень проста. Предельно проста: неуклонно двигаясь таким образом, рано или поздно окажешься в самом его средоточии. Если, понятно, не сгинешь по дороге. С Запада, с самого ближнего Запада, явственно и достаточно устойчиво тянуло чемто таким, причем уже какоето вполне заметное время. То от рыбаков приходилось слышать совершенно баснословные истории, а то и вообще в руки попадалис странные предметы с континента. Филиалы общества японосоветской дружбы, доселе влачившего довольнотаки жалкое существование, в последнее время множились, как амебы, росли, как грибы, и были деятельны, как целеустремленные крысы, наконецто добравшиеся до склада Стратегического Резерва. Стало вдруг чтото уж подозрительно модным навещать считанных живых родственников в России и несчитанные могилы родственников павших. Расцвел обмен студентами, и это показалось Сато наиболее подходящим вариантом. В конце концов, студент он или нет? В одном заповеднике под Хабаровском он, наконец, нашел свое место. Нашел себя и практически мгновенно понял смысл жизни. Своей собственной, поскольку смысл жизни вообще интересовал его меньше всего, а задумываться о нем показалось бы ему верхом нелепости. Это, разумеется, не значит, что он поселился в этом заповеднике, потому что тот, кто однажды обрел свое место, с той поры всегда носит его с собой. Не покидает его никогда, где бы ни находилась в данный момент его бренная оболочка. Чуть ли ни по запаху, верхним чутьем, отыскав этих русских, разбавленных некоторым количеством китайцев, корейцев и казахов с бурятами, он испытал ощущение, право же, сходное с тем, которое испытывает человек, воссоединившись после долгой разлуки с семьей. Они были для него куда более своими, нежели родители, брат, и случайные подружки, вообще чем кто бы то ни было прежде. Куда более своими. Просто несопоставимо более. По сравнению с этой близостью всех остальных смело можно было считать простонапросто чужаками. Эти люди не требовали от него верности, послушания, преданности, непременного служения какимто их интересам, потому что были вообще единственным приемлемым для него обществом. Единственным вариантом. Для него и ему подобных.

Он был невысокого роста и, скорее, худощавым, но, тем не менее, при взгляде на его фигуру было какимто образом видно, что он не только исключительно вынослив, но еще и очень силен, пружинистой, упругой, как у леопарда, силой, и не слишкомто легок, весь как слиток булатной стали, на голове его красовался ежик густых, коротко остриженных волос, а широкая, чуть хищная улыбка обладала неотразимым действием на девушек вне зависимости от народа и расы. Но, будучи своим, он всетаки был азиатом, и поэтому взялся за дело, с которым, по его мнению, не справился бы больше никто. Ни у кого простонапросто не хватит ни выдержки, ни терпения, ни, главное, невероятной его способности сколько угодно времени находиться наедине с собой, когда не так уж важна темнота, не существенна теснота, не имеет значения вынужденное безделие.

Именно по этой причине он уже третьи сутки почти непрерывно находился под водой, сравнительно неглубоко, на борту крошечной подводной лодки, расчитанной на одного пассажира. Идея была его, но воплощение, хоть и проведенное при активном его участии, было, разумеется, делом, неизмеримо превышающим его компетентность. Корпус состоял из чегото, напоминающего упругий студень, во внутренних слоях доходящий до почти стеклянной жесткости, и с виду был как мутнозеленое стекло, так что почти сливался с водой, становясь практически невидимым. Кроме того он куда более успешно поглощал акустические колебания, нежели любые покрытия любых подводных кораблей, существовавших до сей поры. Нечто вроде жабр, чтобы хоть отчасти возмещать затраты кислорода, он был нужен для дыхания, а еще для работы ЭХГ, подзаряжающего сверхпроводящие накопители. Теоретически емкость таких устройств была неограниченной, но на практике они не были ни слишком миниатюрными, ни слишком емкими: в противном случае разность потенциалов оказалась бы чрезмерной. Настолько, что изоляция "плюса" от "минуса" становилась в таких условиях прямотаки неразрешимой технической задачей. Даже при "мозаичных" технологиях.

В качестве движителя после долгих колебаний избрали перистальтическую камеру, как у головоногих моллюсков, а потом долгодолго подбирали такие ее параметры, при которых шум от ее работы сливался бы с основным звуковым фоном океана. Ему указали режим, бывший в этом смысле наиболее эффективным. Настойчиво рекомендовали поддерживать его, по мере возможности, постоянно.

 Да если все время идти в этом режиме, говорили ему, тебя и вообще никак нельзя будет обнаружить. Ейбогу.

Во время ходовых испытаний он выдержал хваленый режим аж минуты три, не больше: получившийся в ходе работы инфразвук вызывал темный ужас и слепую панику даже у бесстрашного Гэндзабуро. Особенно если в буквальном смысле этого слова сидеть на источнике этого самого инфразвука. Помнится, он тогда довольно много всякого сказал рекомендовавшим. Даже не ожидал от себя такого красноречия на языке, еще совсем недавно совершенно незнакомом. Так что никуда не делись высоколобые умники, пришлось им коечто переделывать.

Нельзя сказать, чтобы изделие обладало рекордными параметрами по скорости, глубине и автономности, особенно по сравнению с атомными ракетоносцами, но вот что касается Тени и Тишины, машина могла бы поспорить вообще с чем угодно. Особенно теперь, когда никто еще и понятия не имел о ее, мягко говоря, необычных акустических характеристиках. Антенна для нужд спутниковой навигации и связи, тоже через спутник, опятьтаки представляла собой гибкий, при нужде легко меняющий длину отросток из плотного электропроводящего студня. И его наводили. Третьи сутки терпеливо, как рептилия, поджидающая добычу, лежа в теплой жиже болота, полуприкрыв глаза и едва шевелясь, он скрадывал, каждый раз шел наперерез своей быстрой добыче, умудряясь с каждым навигационным циклом оказываться к ней все ближе. Впрочем, развернись желанный приз на сто восемьдесят и рвани восвояси со всем своим тридцатиузловым ходом, он отступился бы от своего намерения, чтобы попробовать еще раз, потому что теперь считал стремление непременно пасть смертью храбрых, столь распространенное в Императорской Армии во времена Тихоокеанской Компании, за проявление специфического, только японской цивилизации присущего невроза, поскольку именно невроз лежит в основе каждой цивилизации, любой цивилизации, и именно характеру цивилизационного невроза обязана любая цивилизация своими отличиями от всех прочих. Когда он, отправляясь в поход, повязал голову белой лентой с Красным Тавром и иероглифами, остающиеся на берегу спросили его.

 Дань традиции? А если бы родился пораньше, то был бы, поди, в первой волне над ПерлХарбором? Во славу Императора и Отечества?

 Уж в этом можете не сомневаться. Но только, понятно, не во славу кого бы то ни было, а только и исключительно только по собственной воле и из побуждений убежденного убийцы. А ленточка… но вы же понятия не имеете, что на ней написано, не так ли?

 Но почему непременно сюда? Что за нужда такая?

 Необходимость срочной консультации, сэр. Дело в том, что я до сих пор не слышал ничего подобного.

 Ну, усмехнулся капитанлейтенант, это еще не показатель. Давайка, что у тебя там…

Гдето, в бесконечной дали под водой мерно бил колокол, но удары звучали так, словно многотонный язык колокола был обшит многими слоями кожи, резины или же чегото похожего на плотный войлок.

 Пеленг? Флагманский гидроакустик сразу же посерьезнел.

 Не удается взять. Слишком низкий звук.

 Дистанция?

 Такое впечатление, что остается неизменной вот уже… десять минут.

 Хохо… Это при том, что мы идем двадцать пять узлов.

 Да, сэр.

 Почему не сообщили рраньше?!

 Попрежнему тихо?

 Да, сэр. Флагманский специалист находился тут же, то же самое время и слышал ровно то же самое, но, на всякий случай, лучше отвечать даже на риторические вопросы начальства, хотя некоторые в подобных случаях сердятся. Неидентифицированный шум прекратился в… пятнадцать сорок по поясному времени и более не возобновляется.

 Будем считать, что это из разряда тех происшествий, подоплеку которых не удастся выяснить никогда… А этто еще что такое?

Лейтенант поднял глаза на экран, где высветилась графическая развертка звука, обратившего на себя внимание начальства.

 Ничего особенного, сэр. Гармонические колебания. Похоже, что обычный переменный ток, сэр. Видимо, довольно большой мощности.

 Ннда? Рассеяно осведомился специалист. А частота?

 Пятьдесят герц, сэр!

 Чтоо?!!

Он недоговорил, потому что спорное "ррррр" в динамике внезапно стихло, а моряки почувствовали мягкий, почти незаметный, но всетаки ощутимый толчок. Как будто бы от средненькой волны, не в свой черед, не в такт ударившей в борт громадного корабля и заметной только по этой причине. А на самом деле это гигантская, двадцатитонная сопля зеленого цвета со всего своего немаленького разлета, еще умноженного собственным ходом авианосца, воткнулась под левую "скулу" корабля, а ее неимовернолипкое вещество, по плотности точьвточь соответствующее океанской воде, толстым слоем размазалось по подводной части борта.

Гэндзабуро Сато, находившийся в этот момент на дистанции без малого в двенадцать километров, вдруг ощутил, что рот его наполнился водянистой слюной, а кожа бледнеет, становясь похожей на желтоватый известняк. Как будто на краткий миг, на считанные секунды до него дошло, что именно он делает, и чем эти деяния могут обернуться лично для него. Прямо сейчас. Буквально через парутройку минут. Религиозный, приблизительно, как банковский сейф, тут он вдруг живо припомнил молитвы, которые учил в раннем детстве и начал истово молиться. Для этого были не то, чтобы серьезные, но всетаки реальные основания. Дело в том, что ударная волна всякого рода стэксов и гармонитов порой вела себя чрезвычайно своеобразно, вопреки всему, что предсказывала на этот счет классическая теория. Примерно так же, как свойства лазерного луча отличают его от света некогерентных источников. Так что у него было, о чем попросить Будду.

Взорвавшись, гармонит разрушил кристаллическую решетку металла, превратив покрытую им стенку двойного борта в пыль, в разогнанную до космических скоростей, аномальнотяжелую взвесь. Авиационное горючее, заполнявшее пустоту двойного корпуса, плохо сжимаемое, как большинство жидкостей, не успело перераспределиться и передало усилие дальше, по прямой, превратив внутренний слой обшивки в летяшие с гиперзвуковой скоростью сегменты. От поверхности океана откололо тяжеленный сегмент полулунной формы, как бы грубый слепок обводов корпуса, состоящий из воды, и подняло его высоко в воздух, так, что на какието бредовые мгновения он завис там, как исполинская глыба сверкающего зеленоватого льда, как озеро в небе, как мираж со сладкими водами в безводной пустыне. В борту гигантского корабля образовалась брешь более, чем на половину корпуса длиной и больше тысячи квадратных метров по площади. Но какой бы страшной, какой бы смертельной ни была рана, но ушиб был гораздо страшнее ее. Контузия была, если можно так выразиться, родовой особенностью, фирменным знаком всех гармонитов со стэксами, поэтому в считанные мгновения разошлись десятки и сотни швов, лопнули, искря короткими замыканиями, бесчисленные провода, а массивные агрегаты, включая реакторный блок, стремясь сохранить собственный покой и равновесие аж с самим центром Метагалактики, сорвались со всех креплений и амортизирующих устройств навстречу удару, когда корпус содрогнулся в молниеносном рывке. Два человека, многозначительно глядевших друг на друга в помещении акустического поста, ничего не успели понять: просто пол содрогнулся, ударив их по глазам, и все кончилось. Уже раньше было замечено, что во фронте стэксовой волны обычная взрывчатка ведет себя, порой, парадоксально, но часть боеприпасов всетаки взорвалась, воспламенив взметенное, отчасти превращенное ударом гармонита в мельчайшую пыль авиационное топливо. В небо взметнулась стена огня, а потом в это пламя, в этот гигантский пожар рухнула с неба громадная масса воды, и, словно именно эта тяжесть сломила его, корабль усталым движением лег на борт. Потом раздался еще один страшный взрыв, сквозь вдруг разверзшуюся палубу вырвались языки пламени, и изодранный остов в считанные минуты скрылся под водой.

Глубины в этом месте достигали двух тысяч восьмисот пятидесяти метров, но это с какой стороны глянуть. На склон подводного ущелья, исполинской выемки, бывшей куда как поболее, нежели пресловутый Гран Каньон, и до краев заполненной жидким илом, опустился бывший корабль, но не остановился, продолжая катиться вниз, вниз, на самое дно, и гигантские, километровые клубы, целые тучи темной мути поднялись там, где он, пронизав зыбкую поверхность этого подводного болота, без следа канул в полукилометровую толщу полужидкого осадка.

 Ах, как неудачно все получилось! Ведь вотвот, еще бы чутьчуть, и все было бы в порядке! Черт бы побрал это самое ООН, вечно оно суется не в свои дела.

 И, что характерно, в самое неподходящее время.

 Вот именно! Когда они нужны, так не дождешься, а когда вотвот, еще бы чутьчуть, и… Теперь опять ждать, когда утрясется, когда эти прроклятые миротворцы, наконец, уберутся восвояси, заново готовиться, заново ждать подходящего момента…

 Заново призывать миротворцев на помощь, совершенно в тон подхватил Н"Квале М"Писи, когда не мы прижмем намгали, а они нас. Навроде того, как это было три года назад.

Собеседник его умолк и аж зажмурился от нестерпимого воспоминания. Было, чего греха таить. Было! И намгали прижали их, и в ООН обращались, кланялись, и терпели вежливое издевательство международных чиновников… И так и не добились в конце концов ничего существенного. Но все равно, напоминать об этом нестерпимом позоре было совершенно недопустимым хамством. Кого другого за подобное он, пожалуй, просто убил бы… Но с М"Писи это, разумеется, совершенно невозможно. К сожалению. Пока. К сожалению пока невозможно. Потом посмотрим.

Казалось, он смотрит в другую сторону и не видит, не может видеть выражения его лица, но, похоже, виделтаки: выдержав после высказанного оскорбления надлежащую паузу, Н"Квале осторожно, как бы между прочим, и попрежнему глядя в сторону, пробормотал:

 Но, может быть, не все так плохо, как кажется…

 Что такое? Черный, как сапог старшинысверхсрочника, и такой же блестящий, генерал ощутимо напрягся. Незаурядное чутье не подводило его, когда кончалась обычная болтовня, и речь обретала предметность.

 В составе миротворцев есть наши русские друзья.

 ТВОИ друзья.

 Хорошо, он пожал плечами, пусть будут мои. Это чтонибудь меняет?

 Продолжай.

 В последнее время они не упускают подобных случаев. Никогда не упускают. Они, видишь ли, настаивают, и им не могут отказать.

 И они помогут нам решить вопрос с намгали?

 Могут помочь. Мне так кажется, и вряд ли я ошибаюсь.

 Окончательно решить вопрос?

 Да.

 Гм… Интересно, каким образом?

 Если бы я знал это, то не стал бы просить о помощи посторонних.

Да, конечно. Да если бы ты знал это, если бы ты знал то! Если бы ты знал как, то не сказал бы. Даже разговора бы не завел. Сожрал бы всех, да и все! И меня в том числе. Как бы ни в первую очередь. Вообще мыслей в его кучерявую голову пришло довольно много, но вслух он сказал другое.

 Но ведь нам никто не мешает попробовать, а?

 Никто, решительно тряхнул головой Н"Квале, вот только…

 В чем дело? И помни это ты предлагал. Не хочешь говорить почеловечески, так и не затевайся…

 Мои, как ты сказал, русские друзья обязательно попросят чегонибудь за свою помощь.

 Что я слышу? Генерал засмеялся дробным, несколько нервозным смехом, даже и не смехом вовсе, а так хихиканьем, из которого исполнителю трудно бывает выбраться, однажды начав. Им теперь недостаточно обещания идти некапиталистическим путем развития?

 Это не так смешно, как может показаться…

 Ладно. Посмотреть, пощупать, поговорить нам и впрямь никто не мешает. Белые называют это "изучить вопрос". В конце концов никто не мешает нам сослаться на объективные обстоятельства, когда вопрос намгали будет окончательно урегулирован.

 Ммм… да. Будем надеяться.

Вошедший, совсем молодой парень, не старше двадцати двух двадцати трех, при всей своей поджарости, даже, пожалуй, худобе, был огромен. Войдя в оби, бывшее чемто вроде негласной ставки генералитета, а по сути родовой верхушки племенного объединения хасимба, он молча, без приглашения сел, и массивный табурет заскрипел под его тяжестью. Он был в высокой фуражке с длинным козырьком, надвинутой так, что в тени ее почти невозможно было разглядеть очень светлых, редко мигающих глаз, в глухом, тяжелом на вид камуфляже, в высоких ботинках на толстенной подошве, но при этом не было никаких признаков, что ему хоть скольконибудь жарко. Смоляное лицо генерала Мугамбы было покрыто потом, а только слегка загорелое, неподвижное, со слегка впалыми щеками лицо миротворца выглядело совершенно сухим. Молча, не меняя выражения, выслушал он проникновенную речь о варварахнамгали, которые только одни, Господь свидетель! мешают построению социализма в их прекрасной стране, которая, к тому же, так богата и так выгодно расположена. Не видя ровно никакой реакции на свои излияния, генерал закончил свою речь далеко не так громко и уверенно, как начал. Чтото подсказывало ему, хоть и стихийному, но, право же, незаурядному психологу, что всякие словесные кружева будут совершенно бесполезны в разговоре с этим серьезным юношей и могут считаться не более, чем простой данью ритуалу.

Выдержав недолгую паузу, миротворец, наконец, заговорил. Его французский был если и не безукоризненным, то, по крайней мере, весьма приличным.

 Насколько я понял, вы хотите полностью ликвидировать племя намгали, своих исконных соперников и врагов. Причем сделать это так, чтобы никакие миротворцы ничего не смогли бы сделать, а вы сами остались бы в стороне. Я правильно вас понял?

 Нам действительно нужно, Мугамба облизнул вдруг пересохшие губы, окончательное решение вопроса намгали.

 Я настаиваю на определенном ответе, поскольку окончательно решенные вопросы требуют для своего решения не менее окончательной определенности. Да или нет?

 Ну…

 ДА или НЕТ?

 Да.

 Утверждают, что многим гораздо легче произнести это коротенькое слово, что бы за ним ни стояло, нежели четко обозначить свои намерения собственными словами. Оказывается, это справедливо и для африканцев. Таким образом, если ваши намерения действительно так серьезны, мы начинаем решать вашу проблему, но вы должны понимать, что это возлагает на вас не менее серьезные обязательства. Надеюсь, это вполне понятно?

 О каких именно обязательствах, голос генерала вдруг сорвался и он был вынужден откашляться, примерно может идти речь?

 О, ничего особенно сложного. Вы будете выполнять все, что мы вам скажем. Простонапросто.

 А если я откажусь? Предложу считать, что этого разговора не было вообще?

 А вот так не получится. Вы должны понимать, что даже сам по себе факт такого разговора имеет свою цену. Немалую, надо сказать. Вы должны быть в курсе, что злого духа не вызывают просто так, чтобы только поглазеть на него. Сказки всех народов мира в этом смысле поразительно единодушны…

Движения его громадного тела были настолько стремительны, что генерал не смог даже уловить момента, когда русский исчез с табурета, а его глаза оказались вдруг совсем рядом с его лицом. Одной рукой он приподнял рослого, мускулистого негра в воздух, впившись в его глубоко посаженные глаза своими, в которых клубился дым пожаров, что от горизонта до горизонта, и проблескивало тусклое, багровое, адское пламя.

 Надеюсь, прошипел он, ты понимаешь, о какой именно цене идет речь? И рявкнул вдруг, окончательно круша волю собеседника. Знаешь или нет?!!

 Да…

 Что ты там сипишь, как издыхающая змея? Громче!

 Понимаю! Взвизгнул генерал.

 Да уж надеюсь. Спокойно опустив Мугамбу на пол оби, он мгновенно вернулся к прежнему, бесстрастному и предельно деловитому, как у нотариуса в пятом поколении, тону. И, ради Бога, не пытайся с нами хитрить на свой негритянский манер. Тебе лучше застрелиться самому, чем на секунду, на одну крохотную секундочку вообразить, будто ты такой умный, чтобы играть с нами хоть в какието игры…

Переводя дух и с ненавистью глядя на дверь, за которой скрылся русский, Мугамба поймал себя на мучительных попытках вспомнить, кого или что напомнил ему визитер? И только потом, по прошествии порядочного времени, когда он давно уже оставил эти бесплодные и, вообще говоря, ненужные воспоминания, вспомнил. Генерал учился в Париже, городе куда более бандитском, чем об этом думают иностранцы, достаточно долго жил в НьюЙорке и Чикаго, которые в этом смысле тоже имели вполне заслуженную славу, и именно поэтому отыскал в памяти подходящий образец: гангстер. Дельцу понадобилось решить щекотливую проблему, он обратился в мощный мафиозный клан, и оттуда явился представитель. Молодой, но уже вполне сложившийся мерзавец из числа самых перспективных, обещающих со временем занять самые первые места в иерархии банды, и разговаривает с ним именно так, как надлежит говорить гангстеру с лохом, пусть даже и платящим ему деньги за определенную работу. Совершенно та же манера поведения, та же грубая определенность слов, обращаемых к фраерам, та же внушительная, деловитая хмурость, и та же предельная бесцеремонность, протекающая от твердого знания, что вот он не сам по себе. Что он представитель силы, всегда стоящей за его спиной, не связанной никакими законами и условностями, а тронуть его обозначает бросить вызов всей этой силе.

В данном случае аналогия была полнейшей, и разницу составляло, разве что, только то, что банда за спиной негодяя была, по слухам, неизмеримо крупнее и опаснее, а сам он куда более тщательно отобран и подготовлен. Отведя данному явлению соответствующую клеточку, навесив на него имяярлычок, Мугамба даже несколько подуспокоился, как парадоксальным образом успокаиваются пребывающие в бегах, когда арест всетаки уже состоялся, или больные неизвестно чем, когда диагноз, даже сколь угодно скверный, в конце концов устанавливается.

Верный взятым на себя обязательствам, это было тем более не обременительно, что соответствовало собственным интересом, Миротворец уже на следующий день был там, где жили намгали. Его видели беседующим с влиятельным местным мгангой, Бекеле, и то, как он угощал седого негра сигаретами. Больше он не ходил в селения намгали, зато прямо на следующее утро в лагерь миротворцев явился мганга. Глаза старика, отлично знавшего себе цену, личности сильной и властной, на этот раз были как у больной собаки. Он непременно желал увидеть молодого русского офицера и добился своего. Они беседовали наедине, прямо у ограждения лагеря, но издали было видно, как старик настойчиво просит миротворца о чемто, а тот всем своим видом являет непреклонный отказ. Как он поворачивается, чтобы уйти, а мганга в отчаянии хватает его за плечо. Как он оборачивается. Как отстраняет колдуна, норовящего то поцеловать ему руку, то опуститься перед ним на колени. Прямо в пыль. Очевидно, сердце его несколько смягчается, потому что разговор, кажется, всетаки получает продолжение. Старик приходит каждый день, робко дожидается в сторонке, когда русский выйдет, они отходят в сторонку, о чемто быстро толкуют, старик получает сигареты и поспешно удаляется восвояси.

На четвертые сутки у намгали начался грандиозный пир. Со скоростью ветра распространяется слух, что "еды вволю, угощают всех, дают с собой, а если не хватит, то будет еще". Собственно говоря, намгали и вообще любили веселиться, явно предпочитая веселье всякой работе, поэтому поначалу миротворцы не обратили внимания на очередное празднество, на которое, как мошкара на огонь, со всех сторон валили все новые толпы народа. День и ночь рокотали барабаны, раз за разом бессчетное количество раз! мганга, при полном жреческом облачении, при всех самых сильных амулетах, простирает руки, благославляя очередной котел, в котором булькает Священный Напиток. Когда празднование, и не думая стихать, продолжилось и на третий, и на четвертый день, наблюдатели миротворцев заподозрили неладное.

Чудовищный, необозримый, неряшливый табор был накрыт звенящей пеленой мух, немыслимое зловоние чувствовалось за километры, а на ближних подступах земля была так загажена, что некуда было поставить ногу. Исхудавшие, иссохшие на щепку, намгали продолжали веселиться. Иные из них падали от истощения и засыпали сном, подобным смерти, но просыпались всетаки, со стоном брели к котлу с варевом мганги, осушали черпак и на глазах обретали прежнюю энергию. Впрочем, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что просыпались далеко не все. Там и сям лежали очевидные покойники, на которых никто не обращал особого внимания, и, учитывая размеры табора, общее число их должно было быть вовсе немалым. Чем дольше наблюдатели присматривались к творящейся вакханалии, тем больше подробностей им открывалось и тем меньше нравилось им происходящее. Так, например, выяснилось, что грудные дети погибли уже практически все: на них перестали обращать внимание с самого начала празднества, и они умерли первыми простонапросто от голода, жажды, грязи и мух. Пока связались с лагерем, пока решали, что делать, пока прислали спасателей из числа миротворцев, число покойников еще значительно возросло, а когда спасатели, включая всех медиков миротворческого корпуса, прибыли, то ясно поняли, что масштаб происходящего значительно превосходит их возможности. Простотаки неизмеримо. Те, кого удавалось насильственно вырвать из этого колоссального, на много миль простирающегося, иррационального бедлама, продолжали умирать уже в срочно развернутом госпитале: миротворцы простонапросто не были приспособлены к тому, что на самом деле творилось у них на глазах. Больше всего пугало полнейшее равнодушие празднующих к судьбе самых близких, и еще выражение безумного счастья на лицах. Даже у некоторых усопших. Еще через пару дней на месте лагеря прекратилось всякое движение и прервалось последнее живое дыхание. Те, кого удалось силой вывести со смертоносной помойки, нестерпимо смердящей испражнениями, десятками, сотнями тысяч гниющих трупов и бессчетной скотской падалью, и спасти тем самым от смерти, ничего не помнили, не понимали, были совершенно невменяемы и только все рвались кудато.

 Не спорю, сказал миротворец совершенно обыденным, деловым тоном, которым впору проводить инструктаж неглупым подчиненным перед серьезным делом, часть этнических намгали всетаки уцелела. Но их совсем немного, и это простонапросто горожане, оторвавшиеся от традиционного образа жизни, и, таким образом, не могущие вам помешать. Их нетрудно будет ликвидировать попозже, когда все поутихнет, а можно и попросту оставить в покое: намгали, как народ, больше не существуют и не восстановятся никогда. Таким образом, проблему намгали считаю окончательно решенной, а нашу часть договора выполненной.

Мугамба молчал. Немало людей было убеждено в необходимости Окончательного Решения того или иного вопроса. Мечтало о нем. А потом не испытывало ожидаемого счастья, увидав воочию, как такого рода решение выглядит, а также звучит и пахнет, в реальности. Вон Генрих Гиммлер даже в обморок падал, присутствуя на самой обыкновенной, можно сказать обыденной экзекуции в самом обычном Освенциме. Можно, конечно, сделать оговорку, что рейхсфюрер СС был до некоторой степени всетаки людоедомтеоретиком, но уж Мугамбуто в теоретики не мог зачислить не то, что злейший враг, но даже и наемный журналист, специализирующийся по предвыборным компаниям. Так вот тут проняло даже его, даже он почувствовал на миг нечто вроде сомнения, что это всетаки немного слишком. Что мечты куда прекраснее, если, хотя бы капельку! продолжают оставаться мечтами. Что окончательное решение вопроса намгали, это, конечно, здорово, но то, КАК это сделано, вызывало сомнения както само по себе. И еще некое чутье, всетаки роднившие его с подавляющим большинством человечества, подсказывало ему, что за такое нельзя, недопустимо, невозможно благодарить. Потому что язык не поднимется и рот не откроется, чтобы произнести хоть какието благодарственные слова. За подобное можно только расплачиваться.

Дверь приоткрылась, и внутрь просунулась голова худощавого юнца, бывшего при грозном Мугамбе чемто вроде порученца по мелочам. Он чтото сказал хозяину на Хасимба, и тот поднял на русского нестерпимо тяжелый, едва в подъем, взгляд:

 Там опять явился этот… Мганга ихний. Тебя ищет.

При сложившихся обстоятельствах миротворец почел за благо не заметить хамского "тебя" за которое в другой раз непременно расправился бы с черным генералом посвойски, чтобы даже и мысли не возникало о возможности подобного тона. Сказал только:

 А, очень кстати… Не придется искать. Сейчас выйду…

Поднявшись, он напялил свое кепи, машинальным жестом кадрового военного оправил мундир и ровными шагами вышел под безжалостное, почти нестерпимое полуденное солнце. Генерал, двинувшийся, было, следом, остановился в дверях, худой старик, бывший сейчас, скорее, серым, чем черным, о чемто умолял неподвижного, как идол, офицера, молча глядевшего мимо мганги и сквозь него. И тот снова, как это бывало уже и прежде, стал теребить бесчувственного, как будто бы и не видящего его офицера, хватать его за руки и молить о чемто, чего Мугамба не мог расслышать изза величины расстояния. А потом, вдруг выхватил откудато из недр шаманского тряпья довольно большой нож и замахнулся на неумолимого чужака. Русский коротко, без замаха ударил его в переносицу, даже не делая попыток уклониться, так, как будто бы заранее знал, когда и каким именно образом будет нанесен удар. Мганга ничком рухнул в пыль, а офицер достал из кобуры табельную "скобу" и, чуть прищурясь, выстрелил ему в затылок. Тощее тело в пыли коротко дернулось и замерло.

 Неплохая благодарность, проговорил Мугамба с кривой, мертвой улыбкой на толстых, как сардельки, темнокоричневых губах, за верную службу, а?

 Нормальная благодарность, ответил русский застегивая кобуру, большая, чем вы думаете. Вообще единственно возможная. После тех сигарет, о Черный Павлин, он больше не был человеком. Он был бродячим мертвецом. Нет, куда меньше, чем мертвецом, особенно после того, что сделал. Понимаешь? Мертвый, когда нет души, это вроде как ровное место. А тут не ровное место, тут яма… Так что, заровняв яму, я всетаки отблагодарил его, нечего грешить.

 Чего это ты им подсунул?

 "Короткое замыкание". Последняя разработка Постного. Особенно он гордился тем, что не вызывает остановки дыхания. Молде это считалось для "больших" препаратов Райской Группы принципиально невозможным… Но он сделал, хотя побочным эффектом искомой комбинации свойств явилось возбуждение на фоне ПОЛНОЙ удовлетворенности. Нирваны. Подумав, он решил, что это даже и неплохо. Звериное чутье. Колдуну я, понятно, подсунул банального "сынка", переделанного разве что только самую чуточку…

 Даа, пользительная штуковина. Навроде водородной бомбы… Слушай, а оно не того? Не слишком круто?

 На Земле слишком много людей. А если еще и считать человеком каждое… Короче, у нас, у "центровых", не нашли варианта будущего, при котором нам понадобились бы черно… рабочие… Он хихикнул. А хороший коломбурчик вышел, а?

Ночь после целого дня ожесточенных боев девятого июня выдалась на редкость ясной. Луна, яркая луна южноливанской пустыни, хоть и была на ущербе, но успела утратить не более трети, так что светила еще вполне прилично. По мнению иных лучше, чем надо бы. Лейтенант Шимон Кнох первым заметил, что луна померкла, как будто затянутая легким облачком, странно колеблющейся пеленой, а спустя самое короткое время невидимой стала и сама линия горизонта. Смутная пелена надвигалась на позиции бригады стремительно, как будто гонимая бурей. В свете зажженной, вопреки строжайшему запрету и обыкновенному здравому смыслу! танковой фары засветились, замельтешили заполошно первые белые хлопья.

 Снег! Вскрикнул голосом, сорвавшимся от изумления на фальцет, Яша Гольдберг, только три года тому назад прибывший на родину предков из многоснежной России. Пурга!

 Какой снег? Ты что, с ума… Успел ответить Кнох, а потом непостижимая пурга с оглушительным шелестящим гулом накрыла и их, и всю бригаду целиком.

Приглядевшись к бешено пляшущим в воздухе хлопьям, лейтенант с ужасом и отвращением увидел, что это какието довольно крупные насекомые мертвеннобелого цвета. С множеством ног, тонких, и длинных, пушистых антеннусиков, и прочих члеников, с тонкими крылышками, устроенными вроде гребешков, они и впрямь напоминали ожившие снежные хлопья либо же тополевый пух. И так же, как тополевый пух, они лезли в ноздри, в глаза, в уши, намертво приставая к одежде, покрывая ее толстым, но рыхлым, неряшливым покровом, превращая израильтян в подобия скверно слепленных снеговиков. А еще толстым, тяжелым покровом засыпали принадлежащую бригаде технику, превратив в чудовищные сугробы танки "Мк 1", бронетранспортеры, зенитные установки и джипы со смонтированными на них комплексами "TOW", равно как и всех, кто находился в этот момент на открытом воздухе, укрыли редким, клочковатым саваном немногочисленные палатки, образовав довольно толстый слой только на выходе, там, где воздух был потеплее от находившихся внутри людей. При этом еще достаточно значительная доля белых тварей продолжала бешено роиться в воздухе, как бы не в силах решить, где приземлиться.

А потом вся эта масса, равно осевшая и кружащаяся в воздухе, вдруг разом, взрывообразно вспыхнула. Весь лагерь, вся позиция бригады, все наскоро отрытые полевые укрепления взлетели в едином огненном вихре. Периферия, где воздуха было несравненно больше, чем "пушинок" (впоследствии они получили характерное многозначное наименование "мушинок"), скорее, взорвалась, а места, где пух располагался особенно компактно, в большей степени всетаки вспыхнули. Это дало эффект, не предусмотренный даже самими создателями: высокотемпературное пламя буквально вдавило взрывом в малейшие щели и отверстия техники, обеспечив чуть ли ни кумулятивный эффект. Люди, находившиеся на открытой местности, были практически испепелены, не успев ничего почувствовать. Глухо ахнули разрывы сдетонировавших боеприпасов, взлетели на воздух все, сколько их было, запасы топлива, но это уже почти ничего не добавило к картине всеобщего уничтожения. Технику разнесло вдребезги и развеяло, и только почерневшие, оплавленные, дымящиеся корпуса "Меркав" высились коегде среди нацело выжженного, испорошенного, сметенного лагеря.

Так, примерно по одному и тому же сценарию, в ночь с девятого на десятое июня в полном составе погибли три бригады: 4я, 11я и 52я, только что выдвинутые вперед из второго эшелона взамен потрепанных в дневном бою накануне, и имевшие в своем составе 96, 89 и 102 танка соответственно. Вслед за катастрофой начался обычный, только исключительно интенсивный и точный артобстрел, утром он повторился, накрыв подразделения второго эшелона, и перед израильским командованием во весь рост встала реальная перспектива развала фронта. Катастрофического развала, когда нечем останавливать ринувшегося в контрнаступление противника, и вполне реальной становится капитуляция, да какая там капитуляция, военнополитическая катастрофа с гибелью самой государственности, потому что кто ж из арабов будет всерьез переговариваться с евреями, если возникает реальная возможность их простонапросто безнаказанно резать, стрелять, давить танковыми гусеницами и гнать к морю, чтобы утопить в нем последних уцелевших?

 Какая капитуляция, чего они там еще удумали?! Порыкивающий в телефонной трубке голос Балабоста выражал предельное раздражение. Дали евреям по соплям, потешили душеньку, и будет с них! Их, знаешь, тоже нельзя оставлять без присмотра, а то вообразят еще, что сами по себе, без нас чегото значат… Ты это, первонаперво с американцами свяжись, с Шульцем этим…

Да, накануне был разговор с женой, у которой в Израиле какието там родственники, потому что два еврея, хорошенько покопавшись, при желании непременно отыщут наличие кровного родства. Да, плохой разговор, нервный и с тихими, абсолютно нестерпимыми слезами, но, даже если бы этого разговора и не было, он сказал бы и сделал примерно то же самое. Он был старым политиком, и всем опытом долгой жизни вынес убеждение, что в окончательном решении таких вот старых конфликтов нет ровно ничего хорошего. Резкие, чреватые потерей сложившегося равновесия перемены вредны всегда, вне зависимости от того, какая сторона окажется в выигрыше, временном и мимолетном, как и все на этом свете.

 В случае, если правительство США предъявит к Сирии ультимативное требование о прекращении боевых действий и отводе всех войск за демаркационную линию, определенную на сессии Совета Безопасности ООН и примерно соответствующую положению, существовавшему на пятое июня сего года, монотонно бубнил по бумажке русский, и Джозеф Пол Шульц напрягся, ожидая услышать нечто непоправимое в своей недопустимости, угрозу, резкую ноту, практически являющуюся ультиматумом, с обещанием в противном случае взять на себя прямую защиту независимости и территориальной неприкосновенности государства Израиль, Советский Союз выступит с протестом и декларацией, но поддержит справедливость требования непосредственно при голосовании на Совете Безопасности. При соблюдении данного условия ни в коем случае не предполагается прямая поддержка ПалестиноСирийской стороны военной силой, равно как и определенные обещания такого рода поддержки.

Шульц, обнаруживший, что на протяжении всего этого бесконечного, казенного периода не дышал, с шумом выдохнул. Предстояли новые сверхэкстренные консультации с Вашингтоном, предстояло писать документ, предстояло… Да чего только не предстояло в остаток ночи, утро и предстоящий день до вечера. И еще потом.

 Я понимаю, говорил Асаф Рахматуллин, нервно, с расстроенным лицом расхаживая перед генералом Шарифом, бывшем буквально вне себя от гнева и унижения, вам кажется, что у вас украли заслуженную победу над роковым врагом. Но… Ты знаешь, как сильны позиции евреев в самой Америке. Их там куда больше, чем во всем Израиле, и они никогда не бросят своих и не допустят уничтожения государства. Они введут свои войска, прикатят тричетыре авианосца и, хоть и после тяжелых боев, всетаки сломают вас. Победа превратится в поражение.

 Победа, горько усмехнулся Шариф, о чем ты говоришь?

 Нет, а о чем говоришь ты? Разве ты не понимаешь, что, со своими воинами, навсегда отбил у израильтян охоту решать проблемы при помощи силы? Они никогда больше не посмеют нападать на соседние страны. Понимаешь? Раньше они непоколебимо верили в свои силы, а теперь будут опасаться. Они утратили кураж, и если это не победа, то я простонапросто не знаю, что такое победа.

 Вы простонапросто боитесь, что будет прямая драка с американцами, вот и все!

 Так ведь, согласись, там есть чего бояться. Прямо скажу, мы не ожидали такого духа и выучки твоих воинов, такого успеха, и не были готовы к нему. Пока не готовы, лицо его исказилось, но в следующий раз все будет подругому, клянусь Белой Верблюдицей и водами священными! Подругому, потому что у Аллаха много времени, а время, все время, какое есть у Него, работает на нас…

Ночью связь с сильным воинским соединением УНИТА, более, чем наполовину соcтоящим из ветеранов, насыщенным разнокалиберной бронетехникой и армированным инструкторами из ЮАР, была безнадежно потеряна. По счастливой случайности место ночной стоянки "бригады" довольно быстро удалось обнаружить с вертолетов, при продолжении разведки выяснилось…

ХХХ

Не хрустальные, как в горных реках, несущих талую воду с ледников, темноватые, воды этой речушки всетаки были прозрачны. Через стекло маски за пятьшесть метров видны были не только медлительные, солидные рыбы, не только шустрые мальки, но и движущаяся рывками хищная личинка какойто крупной стрекозы. Едваедва двигая ластами и держась в тени берега, он подобрался к крупной, как бы ни в ярд длиной, щуке, "застывшей" в какомто десятке дюймов ото дна, и залюбовался. Прогонистое, с динамичными, как у стрелы, обводами, тело было прямотаки создано для огромной скорости в рывке, а вот застыло же неподвижно, как субмарина, затаившаяся под глубинными бомбами, только плавники шевелятся едва заметно, удерживая рыбу на месте.

Он видел разноцветные пески самых знаменитых пляжей, и галечные отмели, сверкающие вечно юными красками в неимоверно прозрачной воде, а вот тут… Тут не хотелось рассматривать весь пейзаж "в общем". Тут нужно было лечь на берегу, у самого среза воды, и смотреть, как на узкую полоску мелкого, ровного, белого песочка речного дна единственновозможным способом наложен тонкий, почти прозрачный мазок ила. Как именно там, где этого требует душа, в прозрачной воде виднеется притененная коряга, и свисающие с нее мрачные космы тины извиваются в извечном ритме, далеко протягиваясь по течению.

Широкая панорама, если находилось место, откуда бы она могла открыться глазу, была хороша, но совершенно недостаточна. Другое дело вот так, когда через каждый десяток метров открывается новый ландшафт размером в фут, ярд или десяток ярдов. В любом совершенно месте можно было замереть неподвижно, и бесконечно вглядываться в какуюнибудь мелочь, не испытывая ни малейшего пресыщения, равно как и желания кудалибо сходить с этого места. Когда, напялив маску, пробираешься на полутораметровой глубине, а по левую руку от тебя темные, грозные, студеные воды стрежня, глубиной аж метра в четыре, и в них таки жутковато глядеть, при всем своем понимании, при всей своей памяти о километровых глубинах океанских впадин. Его предупредили, что эту воду можно пить, но он не решался всетаки, из осторожности и намертво, с самого раннего детства впитанного, в плоть и кровь вошедшего предубеждения.

 Любовь, отвечал он, назидательно подняв палец, романтична, а гоноррея нет.

Но, поскольку приходилось плескаться в этих речках, постольку речная вода ему в рот всетаки попадала совершенно неизбежно. И тогда она казалась вроде как чутьчуть сладкой и тепленькой, вкусом своим напоминая чтото бесконечно знакомое, но никак не дающееся памяти. Нерест шел к концу, но, случалось, коегде теплые плесы даже самых мелких рек прямотаки кипели от рыбьих тел, и они не стеснялись черпали рыбацкими подсаками, хотя и не больше, чем надо было на то, чтобы пообедать. Мир, впервые со времен бессловесного детства вставший перед ним во всей своей тонкости, поэтому вдруг стал неисчерпаемым в каждой своей малости, новым, удивительным и очаровательным, как очень юная, невинная, еще чутьчуть неуклюжая от молодости девушка. Не хотелось глядеть вдаль, потому что пристальный взгляд на любой, даже самый крохотный клочок здешнего бытия, открывал бесконечное количество подробностей, которые невозможно было бы вот так просто выдумать.

Распускались липы, осторожно пробуя свой запах, как перед важным концертом пробует голос певец, а минувший день, проведенный ими на "луговой" стороне речки, бывшей чуть пошире и побольше, принес переживание, которого он и вообще не испытывал доселе.

В большой силе, именно так сказал ему Михаил, уродилась в этот год луговая клубника. И вообще именно на этот год в июне, без всякой очереди, одновременно спешили жить и рыбы в тепленькой воде, и липы на длинных, пологих, почти сглаженных холмах, и ягоды на лугах. Так бывает, когда солнце сменяет теплые дожди, а те берут свое следом, ночами, днем, или вечером, но, почемуто, никогда, ни единого разу за весь этот июнь утром.

Ягоды было полнымполно, но особенно густыми были ягодники там, где луговая трава была тонкой и редкой, с сухим белым мохом у корней. Впрочем, ягодник можно было отыскать простонапросто по оглушительному, пьянящему, ни с чем не сравнимому запаху. Набрать, так ему объяснили, непременно надо, чтоб была хотя бы видимость дела. Похорошему, для полноты ритуала, надо бы, чтобы в тот же день из собранной за день добычи было сварено пронзительно благоухающее варенье, но это уж как получится, при сложившихся обстоятельствах. Но главное, это отправить часть собранного непосредственно в рот, без промежуточных инстанций. Утверждали, что даже из собственной корзинки, уже не то, волшебства не будет, а уж про мытую тут и вовсе говорить нечего. Выбирать же для этой цели следовало вопервых переспелую, вовторых подпорченную, втретьих наиболее аппетитную, а в четвертых ту, которая глянется.

 Ну, и если уж очень повезет… Хотя это вряд ли, это чаще, правда, Саш?

 Гораздо чаще, серьезно кивнул головой Саша, прямотаки сравнивать нельзя!

 Гораздо чаще встречается на малине, но если повезет, то на очередной ягоде можно слопать лесного клопа, отличающегося своеобразным вкусом и острым, пикантным ароматом. Тоже входит в технологию, хотя, на взгляд людей скучных и бескрылых, уже является излишеством на манер рококо.

Луг Усныти был весьма обширен и очень зелен, кочуя, передвигаясь по преимуществу на корточках или на четвереньках, они и сами не заметили, как оказались далеко от обычного для здешних мест немудрящего леска, бывшего, скорее, разномастным отрогом Петровской Дубравы. Изза неето и подкралась свирепая с виду, бурная летняя гроза. Тут, как баобабы в африканской саванне, только коегде стояли солидные, мощные деревья. Темносерые, в сизых разводах, тучи выбрались изза вершин деревьев неожиданно и стремительно, в грозном молчании, как плотные массы непобедимой монгольской конницы, и уже потом на сборщиков налетел мощный, слитный порыв теплого ветра.

 Бегом! Крикнул Михаил, тяжеловатой рысцой направляясь к ближайшему дереву. Последние метры пробегали, уже подгоняемые в спину первыми, увесистыми, как пули, каплями. Черное небо над дубравой расколола резко изломанная, почти в дугу замкнутая огненная трещина первой молнии, солидно громыхнул гром, и почти сразу же все пространство луга вокруг относительно, очень относительно! защищенного пятачка под кроной громадной, покрытой чудовищными старыми шрамами липы, затянула седая завеса падающей воды.

Ливень длился недолго, темносерое стадо туч, посверкивая и погромыхивая, убрело дальше, но пелена на небе не развеялась, дождик, значительно ослабев, всетаки продолжался, и Саша, с уверенной повадкой аборигена глянув в небо, вздохнул:

 К утру распогодится, но нам ждать нечего. Пошли домой…

Раздевшись, разувшись и смотав одежду в плотные комки, они не торопясь отправились восвояси через залитый теплой водой луг. Вода эта была чуть ли не теплей теплого воздуха, от нее, от травы поднимался едва заметный пар, а ощущение всей этой благодати, когда босая нога сначала встречает мягкую, теплую травку, почти одновременно, но всетаки потом, погружается в теплую, как парное молоко, водичку, а под конец оттискивается в чуть раскисшей почве, напоминающей некую первобытную жижу, породившую жизнь, оказалось вообще ни с чем не сравнимым, совершенно особым блаженством. А когда они проходили мимо очередного отдельно стоящего дерева, вдруг налетевший порыв ветра заставил его ветки упруго всколыхнуться и стряхнуть плотную, довольно увесистую пригоршню дождевой воды ему в лицо. Точьвточь, как плеснул бы, балуясь с ним в какойнибудь из местных речек, веселый маленький ребенок. Вода, совершенно безвкусная, всетаки казалась сладкой, наверное. именно такой вкус получился бы, если сильно разбавить тот самый, с еще не опустевшего Олимпа, дарующий вечную юность нектар, она залила все его лицо, на миг застлала его глаза тонкой пленкой, чудесно исказившей окружающее, и в этот миг на него снизошло Озарение. Просветление, У, сатори, вдохновение, нирвикальписамаддхи, у него много названий, но пережившие его счастливчики с редким единодушием утверждают, что данное им понимание непередаваемо, иногда мучительно непередаваемо словами, не оставляет ни малейших сомнений в своей истине, а еще практически всегда истина эта касается какогото единства вещей, доселе лежавших в голове Просветленного по отдельности. Другое дело, что масштаб его, равно как и последствия, всетаки сильно различаются в зависимости от масштаба личности, попавшей под такую вот божественную раздачу. А еще оно всегда связывается с чувством особого, ни на что не похожего наслаждения. Не большего, не меньшего, а просто совсем другого, чем все прочее.

Я един со всем, что меня окружает прямо сейчас. Вздох, непроизвольный, медленный и так же дарующий наслаждение, как и буквально все в эти считанные мгновенья, пока вода с дерева застилала его глаза, покинул грудь. Если бы Я не пришел сюда, то все равно Я появился бы здесь, потому что ЭТО место Мое. Я пророс бы в этой почве, как проросла клубника, вкус которой еще помнят губы Мои, как это Дерево, явно посланное навстречу Мне судьбой, как вечно извивающаяся в речных струях речная тина. Как будто, описав крутой и длинный виток жизненной спирали, он на совсем новом уровне вернулся к абсолютной гармонии материнской утробы.

Миновав, поскольку выше человеческой природы, быть Просветленным не то, что постоянно, а даже скольконибудь долго, состояние это длилось считанные мгновения, в отличие от даруемых снадобьями, оставило за собой невыразимое словами знание, лишенное горечи утраты, той, что сродни тоске об утраченном рае. Тогда он мельком глянул на спутников, проверяя, не заметили ли они чегото такого, потому что были они народом ехидным, злоязыким, и ни за что не упустили бы возможности пройтись взадвперед по невнятным его переживаниям, как хорошая артподготовка.

 Если хотите знать мое мнение, то водка тем лучше, чем ближе ее вкус к никакому. Понимаете? В идеале своем она нейтральна, как нейтрален нуль на числовой оси. Скольконибудь определенный вкус тут является пороком, а тончайшие привкусы… О, они имеют право на существование, потому что у каждого человека, свой нуль, своя точка отсчета, свое начало координат для чего угодно. Включая вкус. А виски… виски, это простонапросто другая научная дисциплина, и сравнивать их неправомерно.

 Порядочная зараза, кивнул один из нынешних гостей, костлявый мужик с начавшей седеть, но пышной шевелюрой, представившийся Леонидом ("Можно просто Леней…") и голый по пояс, как и все прочие, никогда не мыслил себя в роли изменника Родины, а вот поди ж ты! Подсел. Раз попробовал не понял, другой, уже другой сорт, опять не понял смысла, а потом попытки разобраться увлекли както сами собой. Так что друзья из Шотландии не забывают прислать из тех запасов, что не предназначены на продажу.

 Совершенно исключительный напиток, согласно кивнул головой Островитянин, вполне достоин королевского стола. Не знаю только, пьет ли ктонибудь из Виндзоров виски.

 Должны, с серьезным видом кивнул Михаил, королевамать, по слухам, очень даже не прочь. В профилактических целях. Да и остальные производят впечатление вполне разумных людей.

 Ну, если она потребляет чтото подобное, то понятно, как она дожила до такого почтенного возраста.

 Если пить только такие напитки, то помирать, понятно, не захочешь. В этом просто не будет никакой необходимости.

 Погодите! Поднял руку Саша, уже давненько пытавшийся вставить слово в обсуждение столь животрепещущего предмета. Я вот что хотел сказать, никто из собравшихся ни разу, даже случайно, не упомянул коньяк. Мне кажется, что в этом обстоятельстве тоже заключен свой гглубокий смысл… он обвел присутствующих чуть зыбким взглядом, вам не кажется, а?

Услыхав столь глубокомысленное замечание, присутствующие даже притихли на секундочку, обдумывая. Какимто образом, без всякого предварительного сговора было совершенно ясно, что не только коньяк, но и упоминание о нем в данной обстановке совершенно неуместно. Он не вписывался в окружающее. Это был неоспоримый факт, так что интерес представляли собой только его причины. Анализ причин, по которым коньяк выпадал из контекста столь решительно, приводил к обобщениям настолько глубоким, что трезвый человек попросту не поверил бы в саму их возможность.

Разумеется, сказанное вовсе не обозначает, что собравшиеся были пьяны: на этом воздухе, между этими деревьями под барашка, под молочных поросят, под ребра "дикого" теленка и под окрошку этим июнем можно было выпить куда больше, или почти вовсе не пить, это только весьма незначительно повлияло бы на общий настрой какойто необыкновенной радости жизни. Цветения. Акме. Под влиянием выпитого мысли только легче текли, непринужденно ветвясь, переходя от одного предмета к другому, а ведь была же, была связь! не слишком задерживаясь на чемто определенном, и никто не обращал внимания на то, что, зачастую, каждый говорил о своем, не больното вслушиваясь в слова собеседника. А иногда вслушивались. По настроению.

 Неет, глядя в стол и подняв кверху указательный палец, сомневался Майкл, вы не просто так притащили меня именно сюда. Во всем этом должен быть Смысл. Даже, можно сказать, Замысел…

 Коварный? Поинтересовался Михаил, который услышал только последнее слово.

 Не знаю. Тут даже привычные слова приобретают какоето непривычное значение, смыслы плывут, и я больше не могу выразить порусски то, что на самом деле чувствую. Это сбивает с толку, я смущен и растерян, хотя это удивительно мало меня беспокоит… Но зачемто ты же меня всетаки приволок сюда? Была же в этом какаято цель? Ведь не может быть, на самомто деле, чтобы вот так просто?

 Чтобы ты понял, откуда на самом деле родом. Откуда родом мы все. Ты сказал золотые слова про водку. Так вот эта земля, этот июнь, точно такой же ноль. Точка отсчета, а для кого нет, тот не брат нам по крайней мере по крови. Понял?

Майкл огляделся.

 Я не отсюда. Это совершенно точно. Видишь ли, получилось так, что я помню себя с очень раннего возраста. Потом я рассказывал родителям, так они не верили, говорили, что я навоображал все это. С их слов, разумеется.

Между деревьями, росшими позади Сторожки, среди матерых, разросшихся кустов жимолости, сирени и жасмина, в густом облаке их аромата, располагалось нечто вроде павильонов с крышами как будто бы из камня, а роль колонн выполняли шершавые, бугристые, даже слегка извилистые столбы из серого камня, как бы вырастающие из почвы и непосредственно переходящие в материал навеса, и было их, в зависимости от его формы и площади, где три, где четыре, а где и шестьсемь. Так могли бы выглядеть диковинные каменные грибы, у которых тонкая, пластинчатая шляпка подперта сразу несколькими ножками. Вечером тоже была теплынь и благодать, но Место это, как и положено для коренной России, было богато водой, и оттого комары тоже водились в достатке, так по вечерам уютнее было всетаки внутри. Там, в достаточно обширном зале, среди тяжелой, солидной, без мелких украшений мебели, среди отделки из резного камня и мореного дерева и массивных, простых по форме и очертаниям светильников, была умело создана и тщательно поддерживалась обстановка Места Вне Времени, не принадлежащего ни к какой определенной эпохе и пребывающего вне моды.

 А здесь… продолжил Островитянин, какаято пастораль. Хорошо организованная идиллия, экзотический курорт для мультимиллионеров, но даже их было бы довольно заметное число. Понятно, ради такого вот, например, сезона. Очень, очень подходящее место для курорта.

 А еще, вполголоса отреагировал Леонид, для очень серьезного производства. Для чрезвычайно серьезного. И, соответственно, для проживания довольно большого количества людей. Куда большего, чем вам, очевидно, кажется.

Он сделал паузу чтобы плеснуть в два стакана по порции "королевского" виски, примерно на поперечный палец, кинув следом по мааленькому кубику льда. В этой небольшой, не имеющей постоянного состава компании равных вроде бы мужчин он все равно смотрелся старшим. Виайпи и это при том, что и прочие были лицами и непростыми, и влиятельными.

 Люблю, когда вот так, он указал на стакан, когда лед только начал таять, и на язык, совсем рядом, попадает разведенное и неразведенное, совсем теплое и похолоднее, со всеми промежуточными оттенками… Он отхлебнул из своего стакана. Не знаю, не видел, был слишком всю жизнь занят, чтобы разъезжать по свету, а теперь уже и привычки нет, но говорят, что у тайфуна, в самой его середке, есть такой "глаз". Кругом от неба и до моря во всю высоту, куда хватает глаз, кипят стены из черных туч, а там светит солнышко и ни ветерка. Так вот это все, он обвел вокруг себя стаканом, очень похоже. Тихая, укромная, уютная середка бури. Ее кухня, где как раз и стряпается вся окружающая свистопляска во всей красе.

 Не знаю. Не верится както. Помоему в этом месте легко раствориться и, как это? потерять себя, не знаю на время или навсегда, превратиться не в животное даже, а в растение.

 Вы увидите, Леонид кивал пышной шевелюрой, вы посвоему неглупы, так что обязательно увидите, убедитесь.

 А объяснить скольконибудь внятно, вы, понятно, не в состоянии?

 Увы. Чем дальше, тем больше теряю эту способность. Все мы теряем. Говоришь, как привык, и привычными, с самого детства знакомыми словами, на родном языке, и при этом ловишь себя на том, что говоришь не то. Не совсем то, а както рядом.

 Да вы что, сговорились тут все?

 Сговорились? Интересно… Может быть, еще скажете с кем?

 Да. Это, конечно, обескураживающее замечание, потому что, не отступая от истины, мне пришлось бы упомянуть и себя. Но для меня русский всетаки не родной язык.

 Извините, я все время забываю, что вы не наш. Это не комплимент, но для меня такая забывчивость не может быть также и совершенно случайной. Задумайтесь об этом.

 Госсподи! Майкл взялся за голову. Русский! Предлагающий, мне!! Заняться медитацией!!! Если бы ктото рассказал мне подобное да перед поездкой! Леонид, вы, право же, слишком серьезны.

 Дела наши таковы, герр Кляйнмихель, что прямо вынуждают нас быть слишком серьезными. Это гденибудь в Москве можно расслабиться, или на Байкале, но только не здесь! Эта, как вы совершенно справедливо изволили заметить, пастораль, не просто заповедник. Заповедников много, в том числе очень хороших, в том числе очень непростых, но Эталонная Ландшафтная Зона "Опушка" всетаки одна. К сожалению, это делает ее единственным местом, подходящим для целого ряда целей. Посторонний человек очень легко может угодить в охранную зону какоголибо из таких производств, даже не заметив разницы с окружающей идиллией. Равным образом, ничего не заметив, можно попасть непосредственно в производственную зону, а это представляет собой опасность смертельную в самом прямом смысле этого слова. Соблюдение необходимого баланса здесь одна из сложнейших задач, которые нам приходится решать. Как бы ни самая сложная. Здесь нужны люди особого психического склада, встречающегося не так уж часто. Им в высшей степени присущи крайняя точность и предельная аккуратность, доходящие до педантизма, но увы, почти вовсе не присуще легкомыслие. И это, без всякого сомнения, достаточно печальное обстоятельство.

 Может быть, хоть ты объяснишь, что такое эта самая Эталонная Зона? А то я кивал с умным видом, как будто соглашался, понятия не имея с чем именно соглашаюсь.

 А чего ж ты не спросил у милейшего Леонида Кирилловича? Он ни в коем случае не отказался бы ответить на любые вопросы, а ты получил бы подрообную информацию. Самую подробную. Исчерпывающую.

 Не сомневаюсь. Вот только спрашивать именно у него чтото не хочется. Он, безусловно, чрезвычайно корректен, но… Обидно, когда понастоящему умный человек, заметь, я не сомневаюсь в этом! бывает таким чопорным, таким…

 Таким занудой, ты хотел сказать? Говорят, раньше он был совсем другой. Это жизнь его таким сделала. А что до заповедника… Видишь ли, считается, что предки индоевропейских народов возникли именно в таких условиях. На самой границе степи и леса Средней Полосы, на больших полянах и на опушке гигантского леса, что вырос после того, как отступил ледник. Чтото подгребало из непролазной чащи, чтото прибегало из травянистых степей, тянувшихся на тысячи километров к югу, до моря либо горных хребтов, а тут складывались наши предки. Наши с вами, Оскар. Опушка это оптимальное соотношение скрытности и открытости, безопасности и мобильности, по желанию, в зависимости от обстоятельств, и, во всяком случае, свобода выбора. Одна часть сделала такой выбор, когда откочевала к югу, приручив лошадь и быка, придумав колесо и получив название ариев. Ктото там, наверху, решил, что и в наше время было бы очень полезно воссоздать именно такой вот ландшафт. Этакую Золотую Середину, способную породить целую семью народов. Но, как уже говорил тебе Леонид, против всякого ожидания, она понадобилась слишком многим влиятельным людям. Тут все особое. Кстати, именно в связи с этим я и хотел предложить тебе нечто… Скажем так, своеобразное.

 Можешь быть спокоен, звучит достаточно устрашающе. Если бы не попривык за последние дни ко всем здешним обстоятельствам и присущей вам манере делать дело, то уже паниковал бы самым постыдным образом.

 Видишь ли, я исповедую одну ересь, впрочем достаточно безобидную. Если на Опушке все особое, то и травы, растущие здесь, должны быть особыми, само их сочетание уникально и не встречается более нигде. Понимаешь? Михаил расширил глаза, чуть переигрывая, но, в общем, довольно убедительно изображая полупсиха из современных, чекнувшегося на сыроедении, потреблении проросшего зерна, дестиллированной воды или зубного порошка от всех немочей. Оно ж должно быть одним из условий порождения, причем не из последних!

 Травяной чай? Последнее время это становится модным и в Европе.

 Ну что вы! Для меня это было бы прямотаки до неприличия просто. В полном соответствии с мифологической традицией, только роса! Видите ли, в былинах, это славянская мифология, в которой вообщето сам черт ногу сломит, обычай омываться росой упоминается со всей определенностью и неоднократно. В росе купались сами, обретая нечеловеческие здоровье и силу, а также купали богатырских коней для придания им свойств уже прямо сверхъестественных…

 Так, так. Поощрил его Островитянин к дальнейшему рассказу. Ну?

 К сожалению в известных былинах отсутствуют прямые указания, необыкновенно напыщенным тоном проговорил Михаил, и поэтому всякого рода перестраховщики, ориентируясь на якобы имеющиеся, а на самом деле в высшей степени сомнительные косвенные признаки, получили возможность утверждать, что для подобных целей использовались исключительно утренняя роса, но я предлагаю самым решительным образом разрушить этот предрассудок…

 И что скрывается, поинтересовался англичанин, за всей этой злокачественной демагогией?

 Ну это же элементарно! Нынче же испробовать непременно Вечернюю Росу!

 Только сейчас придумал? Все, включая ересь и концепцию?

 Да. Но давно хотел. Видишь ли, тут неподалеку есть чрезвычайно подходящее место. Холм, на котором тысячу лет тому назад было языческое капище.

 Тоже выдуманное?

 Чистая правда! В этих местах люди жили уже в каменном веке. Правда навряд ли это были русские или даже хоть какието предки русских, но главное традиция, а она неплоха.

 Ннда? Ну, если захватить с собой того самого виски, то можно попробовать. А когда примерно?

Это была почти бесконечная в этих местах и по этому времени года вечерняя заря, когда почти нереально дождаться такого неба, которое можно было бы назвать в полной мере "ночным". Когда над деревьями, над холмами, или над удаленным лесом, не важно, необыкновенно долго светит розовая кайма, а от нее никак не может стать густосиней, ночной полоска неба, до полуночи, и дальше оставаясь зеленоватоголубой и светлой. Но уж зато понизу, в зарослях, в кустарнике, в ложбинах, темно было понастоящему, и никакого толку не было от узенького серпика только два дня, как народившейся Луны. А их путь, как на грех, лежал в место темное, в ложбину на округлом, просторном боку пологого холма, наполовину заросшую одичавшей сливой и смородиной. Малопомалу она выравнивалась, под ногами вместо лиственной прели начала ощущаться молодая травка, а потом показалось то самое место, болееменее ровная площадка, находившаяся, впрочем, не на самой вершине. Тут виднелись остатки исполинских трухлявых пней, темнел жилистый, угрюмый бурьян мало что не в рост человека, и видна была та самая вершина, место голое и безлесное.

 Ведьмин Холм, указал пальцем Островитянин, это, как его, Лысая Гора. У нас такие считаются чемто вроде местного Брокена.

 А говоришь не отсюда, неопределенно проговорил Михаил, скидывая одежку, потому что это у нас считается, что на Лысую Гору непременно должны слетаться ведьмы… Чего смотришь? Саамая пора…

Ночь была ясная, теплая и безоблачная, в небе равнодушно стыл Млечный Путь и полыхало такое количество звезд, в которое горожанин просто не поверит, но роса темного бурьяна на дне ложбины была ледяной, и обжигала колдовским огнем, когда они с жутким уханьем и дикими воплями катались по упругим, одновременно хлестким и льнущим к телу стеблям, пока холодная кожа не начала гореть. Как в парной но совсем, совсем подругому. Потом они долго, подняв кверху руки, обсыхали, в противном случае, по словам Михаила, действие будет не то, потом всетаки оделись, Михаил в плотный диагоналевый китель солдатского фасона, а англичанин в не менее плотную фланелевую рубаху, привезенную из дому. Наслаждаясь теплом сухого одеяния, сели на пенек, уставились на звезды и, передавая друг другу объемистую флягу с тем самым виски, ощутили полнейшую гармонию с мирозданием. Михаил закурил, по привычке прикрывая огонек от несуществующего ветра, а потом чтото темное, чтото большое и страшное пронеслось по небу с мерным, почти неслышным дующим шумом, направляясь к вершине холма. Михаил ощутимо напрягся, сунув сигарету зажженным концом в мокрую траву.

 Так… Сказал он предельно серьезно. А делото приобретает интересный оборот.

 Незаконное проникновение?

 Нне знаю. Видишь ли, в данном случае сам этот термин звучит както двусмысленно… И приглушенно рявкнул. Ложись!

Практически одновременно он ловко сшиб Майкла Спенсера с пенька и уткнулся физиономией в землю сам. На этот раз почти бесшумная треугольная тень, заметно меньшая, чем предыдущая, проскользнула к вершине холма практически над самой их головой, разве что чуть в стороне.

 Послушайтека, тевтон, еще более приглушенным голосом осведомился Михаил, не отрывая взгляда от вершины холма, а какое сегодня, к примеру, число?

 Не знаю, заражаясь его настроением, прошептал Островитянин, нет часов. Но с утра было двадцать третье…

 Ой, бляаа! Вот так вот и пропадают ни за грош, упустив не мелочь какуюнибудь, а самые очевидные обстоятельства… Вотт крретин!!!

Зажмурившись, он ударил себя кулаками по голове.

 Да в чем дело!

 Да ночь накануне Ивана Купала! Всегонавсего!!! Послушайте, европеец, если бы я был с кемнибудь из своих однополчан, то, однозначно, предложил бы выбираться отсюда попластунски. Но, будучи совершенно уверен, что это неизмеримо превышает ваши возможности… Так что придется обойтись вульгарным скрадом.

 Может быть, пробормотал, чувствуя холодок под сердцем, Майкл, какнибудь удастся отсидеться?

 Неет, русский отрицательно помотал головой, к большому сожалению, не выйдет. Чтобы совершить ночную посадку на такую площадку, без надежного ноктоскопа не обойтись. Знаешь, что такое ноктоскоп третьего поколения? Вроде "ПНВ 4У"? На открытом месте нас будет видно лучше, чем в солнечный полдень на песчаном пляже. Так что, никуда не торопясь, держась за мной, след в след… Только я, к сожалению, тоже не егерь. Наощупь. Медленно…

Пока они, маскируясь редкими зарослями на дне лощины, пробирались к подножью Лысой Горы, над ними, следуя тем же общим направлением к вершине, пронеслось еще несколько разнокалиберных темных теней, летевших почти беззвучно. До выхода из ложбины оставалось всего ничего, последние кусты и считанные метры, когда шедший впереди Михаил вдруг прошипел: "Стой!" и остановился так резко, что англичанин налетел на него. Уходить, хотя бы и тихо, хотя бы и скрадом, или даже попластунски было явно поздно. Со стороны луга один за другим появлялись из темноты почти до молчаливости тихие мотоциклы, приземистые, вроде картов, едва слышимые автомашины на широких колесах, с седоками, лица которых были одинаково укрыты за массивными "очками" ноктоскопов. А еще совсем уж дикие, ни на что узнаваемое не похожие фигуры, движущиеся целеустремленной рысью, или же ходко шагающие на двух ногах. Быстрой, чуть семенящей походкой совсем близко от их укрытия прошел невысокий человек, закутанный в темную накидку с капюшоном, а рядом с ним, держа туловище под углом градусов в семьдесят, балансируя массивным хвостом, легкой, ловкой поступью шло нечто, до крайности похожее на динозавра, вот только когти на передних лапах в лучах рахитичной луны сверкнули полированным металлом. Да и сама шкура неведомого создания отблескивала разноцветными искрами, намекая на то, что это всетаки машина, даже не пытающаяся притворяться чемто другим. Майкл вздрогнул, когда, на единый бредовый миг, ему показалось, что тварь вроде бы покосилась в ту сторону, где скрывались они. Но пронесло както, а Михаил, глядя вслед удаляющейся парочки, пробормотал достаточно слышно:

 Это неприлично, когда у женщины столько денег…

 Что?!

 Да нет, ничего особенного. Своего рода, цитата. Оччень, надо сказать, недешовая прихоть. Мягко говоря. А тут чтото подобное чуть ли ни у каждой второй… А мы без рации. Уж это както так пошло одно к одному, забыл, какой сегодня день, оставил дома связь, с которой в обычные дни хожу даже в сортир… Такая цепочка совпадений не бывает случайной, так что, похоже, герр Кляйнмихель, что судьба специально загоняет нас в какуюто ловушку.

Стало заметно светлее, на вершине Лысой Горы, и на других холмах и между деревьями почти одновременно вспыхнули костры, вспыхнули фонари, расположенные в соответствии с непонятными соображениями, а далеко окрест, угнетая волю и сотрясая душу, разнесся угрожающий грохот барабанов. Монотонный, тяжелый ритм длился и длился, а потом, не вдруг, исподволь в его беспощадную мерную поступь влился, постепенно вздымаясь до нестерпимой силы и высоты, чудовищный, нескончаемый, нечеловеческий вопль, от которого захотелось сделаться маленьким и незаметным, вжаться в землю, забиться в какуюнибудь щелку и замереть, надеясь только на то, что не заметят.

 Ма… мамочки, побелевшими губами едва слышно прошептал, вжимаясь в мокрую листву, Михаил, это что ж это они затеяли, а?

А ничего особенного. Вокруг костров уже неслись, все ускоряясь, бешеные хороводы, и скорость разрывала сцепленные руки, а вокруг этих колец, в противофазе, неторопливо, в раскачку двигались по кругу диковинные, прихотливые, страшноватые в своей необычности фигуры. Трехметровый скорпион с распахнутыми клешнями и до предела задранным хвостовым жалом адской остроты и размером с хороший кинжал, с необыкновенной, бредовой легкостью скользил вбок на множестве стремительно движущихся ног, как будто катился, и панцирь его отливал глубокой чернотой вороненой стали, и только зубцы на клешнях были розоватобелыми. Рядом изгибался, раскачивался, неуловимыми стелющимися скачками несся по кругу Рыцарь в сверкающих разноцветным металлом латах, больше двух метров в высоту, без меча и щита, но зато с наводящими на размышления устройствами посередине забрала и наверху глухого шлема, и доспехи его не громыхали литаврами, а тихонько, на манер массивных камней коротко лязгали, шуршали и постукивали. Плоская лента, напоминавшая ожившую гусеницу Очень Тяжелого Танка, на манер кобры приподнявшая переднюю часть, так, что массивный диск головы раскачивался в добрых полутора метрах над землей, упруго струилась в безжалостно измятой траве, как ленточка в руках гимнастки. Давешний "динозавр" с алмазным гребнем и чешуей из радужного, сверкающего разноцветными искрами металла. Нечто, состоявшее, казалось, из одних только тощих, длинных конечностей, и напоминавшее более всего морского паука, двигалось, противоестественно выворачиваясь и касаясь земли то концами этих рычагов, то сочленениями, то тем и другим одновременно. И еще, и еще, такое, что не с чем было сравнивать, что не пришло бы в голову никакому Иеронимусу Босху после хорошего кубка старого доброго ЛСД, растворенного в абсенте.

И, третьим, наружным кругом, плясали, противоестественно вытягиваясь и сокращаясь, уж вовсе гигантские, чудовищные черные тени пляшущих.

"ХхШШааа!!!" раздавшееся совсем близко, слева и сзади громовое, как у перебитого паропровода, шипение заставило Майкла буквально подскочить. Он обернулся так, как будто его ужалили, но лучше от этого не стало. Чудовищная змея с металлически сверкающей гранатовой чешуей вперило в них неподвижный, мерцающий гнилушками в гиблом лесу взгляд трех не позмеиному крупных глаз. В широко распахнутой пасти сверкали острые, как ножи, клыки, и както без объяснений чувствовалось, что шевелиться нельзя, не стоить этого делать, если хочешь прожить лишних дветри минуты. Пронзительно свистя, чудовище поднимало голову все выше над почвой, а потом замерло без движения, будто окаменев. В пасти ее вспыхнул ослепительный белый свет, упершийся им в глаза и почти полностью лишивший их способности хоть чтото видеть.

 Так, сказали откудато из тени позади змеи, зрители, значит? И билет, понятно, есть? Или вы по приглашению от администрации? Нет? Члены Специального Наблюдательного Совета Всесоюзного Общества Онанистов?

Женский голос звучал явной издевкой, но, кроме того, в нем явственно слышались подспудное шипение вроде того, что спугнуло их так недавно. Говорить в сложившейся ситуации было вроде бы нечего, они и молчали.

 А нука пойдемте, продолжил голос невидимой женщины, да не вздумайте ничего такого, а то… Сами понимаете, или объяснить?

 Понимаем, понимаем, пробормотал себе под нос Михаил, только не надо нервничать…

Майкл машинально хватил здоровенный глоток крепчайшего виски и поперхнулся, змея чуть повернулась в его сторону, но, в общем, не отреагировала скольконибудь явной угрозой.

 Ты за себя отвечай, прошипел он, прокашлявшись, а я как раньше ничего не понимал, так и теперь ничего не понимаю.

 Тогда пусть тебе объяснит твой более сообразительный приятель.

Михаил молчал, вроде бы в нерешительности, либо почтя за благо счесть ее распоряжение за чисто риторическое, но женский голос рявкнул:

 Ну! Громко, четко и с выражением. Как стишки в детском садике.

 Видите ли, громко и с выражением начал Михаил, герр Кляйнмихель, эта… это создание предназначено в том числе для охраны и активной обороны владельца. Подобные вещи, как правило, бывают очень хорошо вооружены, обладают молниеносной в прямом смысле слова реакцией и крайне высокой боевой эффективностью. Так что попытки хоть какогото сопротивления закончатся очень быстро, и, скорее всего, весьма печально…

 Молодец, отрез тебе на галоши. Вот только скажи, почему это ты назвал этого клоуна както не понашему? Смеешься, что ли?

 Что вы, гражданочка. Уж какие там смехуечки в таких обстоятельствах. Самый настоящий немец, причем из ФРГ, и зовут его Оскар Кляйнмихель. Приехал преподавать немецкую литературу в Свердловском универе, а заодно, по его словам, практикуется в современном русском. На самом деле, помоему, является обыкновенным шпионом, но так парень вроде неплохой. Вот, пригласил погостить, а тут такая незадача…

Тут он действовал почти наверняка, потому что редко какой русский решится обидеть иностранца, тем более с Запада, и теперь, в высшей степени присущим ему звериным чутьем ощутив, что у собеседницы возникли некие сомнения, вовсю плел словесные кружева, по которым чаял впоследствии, как паук по тенетам, убраться куданибудь подальше от смертельной угрозы.

 Ладно, заткнись… Эй, ты, ты и вправду немец? Шпрехен зи дойч?

 Да еще как. И хенде хох тоже нормально. Вот только, фройлян, давайте обойдемся без дальнейших экзаменов. Потому что, как бы хорошо вы ни знали немецкий язык, для меня он простонапросто является родным. Хотя, в последнее время, я стал ловить себя на том, что некоторые мысли думаю порусски… Вы бы не смогли попросить вашего стража несколько отвести свет? Ейбогу мы вполне безобидны. Спасибо…

 А ты наглый, задумчиво проговорила их собеседница, впервые представая перед их ослепленными глазами, хотя бы и в облике смутной, неопределенной тени, это мне нравится. Давай, я и всем скажу, что ты немецкий шпион?

 О, разумеется, не стесняйтесь. Не вижу тут ровно никаких проблем. Каждое дело нуждается в соответствующей рекламе.

 Сестра, едва слышно прошелестела еще одна тень, возникшая только что и выглядевшая чуть повыше, а тебе не много ли будет сразу двоих, а?

 Не знаю, честно ответила первая, не пробовала. А что?

 Да нет, ничего. Просто захотелось узнать, чего это они у тебя такие… остолбенелые?

 А чтоб чувствовали. Ладно вам, не дрожите так уж сильно. Сразу видно, что не в курсе. И тут же, без перехода, перешла к другой теме. А, к примеру, вон тот, ну, блондин, который в дурацкой полосатой рубахе, немецкий шпион.

Майкл, чуть поклонившись, отсалютовал зажатой в правой руке литровой флягой, при этом прижимая левую к сердцу.

Между тем со стороны ближайшего, самого большого из всех, костра, донеслись истошные вопли и женский визг. Ктото, разбежавшись, вдруг выпрыгнул немыслимо высоко, перебирая ногами, как во сне, пронесся над костром и грохнулся по другую его сторону.

 Ух, ух, ух, к костру стремительно приблизилась фигура уже явно женская, сверкнула на фоне темноты огненнокрасными от света костра ляжками и задом, приземлилась на корточки, но не удержалась, ткнулась вперед, в землю, гэх!!!

Ктото, взметнув фонтан золотых искр, ввергся прямо в костер, и в единый миг выпрыгнул оттуда.

Оглянувшись, одна из ночных теней рассудительно изрекла:

 Вы вот что… Идитека лучше с нами, ейбогу ваше дело лучше будет. По крайней мере безопасней. Мало ли что может взбрести в чьюнибудь пьяную голову…

С этими словами они повернулись к обалдевшим очевидцам спиной и направились к кострам, нимало не сомневаясь, что те последуют за ними. Так, как почти сразу же, едва слышно постукивая, заструилась вслед за хозяйкой роскошная, как бриллиантовое колье, змея. Проморгавшись, они и впрямь нерешительно отправились вслед, потому что это давало хоть какуюто определенность, хотя бы видимость ее.

 Послушайте, сквозь зубы осведомился Островитянин, а почему это у них голые зады?

 Не знаю, с нервным смешком ответил тот, могу только предполагать, что это чтото вроде униформы…

 Эскорт?

 Чточто?

 Ну, девушки по вызову. Которыми угощают гостей…

 А вот эти мысли лучше сразу выбрось из головы. Настоятельно тебе советую. Целей будешь… А ведь я старею. Чтоб так позорно запаниковать это ж совершенно нужно потерять кураж. Совсем без головы, сегодня ж Иванова ночь! Ничего особенно плохого нам сроду не сделали бы, потому что ничего такого не положено. Ни Сатану призывать, ни девственниц приносить в жертву, ни нас с тобой ритуальным пыткам подвергать. Вот была бы Вальпургиева…

 Ну точно, униформа. Несколько невпопад ответил Майкл, думавший в этот момент о другом. У них одинаковые облегающие рубахи красного цвета, не то бордового, не то пурпурного, в темноте не разберешь… Так что ты был прав.

 Значит не просто богатые сволочи, а богатые сволочи из какогонибудь дамского клуба. Поясняю не просто богатые, а чрезвычайно богатые. Безобразно богатые, очень влиятельные, капризные, крайне сумасбродные, непредсказуемые и от этого порой очень опасные… Вот такая вот змейка стоит подороже моего самолета. Разика в два. Потому что, уникальное изделие, единственное в своем роде точно такое.

 И много таких клубов?

 А как грязи развелось в последнее время. Всех не упомнишь. Самый влиятельный, это, понятно, "БитчэндВитч" со штабквартирой в Москве, но есть еще иркутская "Маргарита", "Тройка" из Ростова. Астраханская "Малефика" опять же… Да разве все упомнишь. Да только все одним миром мазаны… Тут нервы его не выдержали и он потихоньку, чтобы, не дай бог, не услышали, взвыл. Блядь, и ведь не меняется ничего у этих сук, хотя ж ведь все уже изменилось!!! Раньше платьями, шляпками и цацками из камушков выпендривались друг перед другом, у кого тачка круче и мебель иностраннее, а теперь Изделиями хвастаются, и ничего не изменилось у них, как будто для них все это выдумывалось, кроилось, выгадывалось и делалось! У них О! а сами как были жлобихами, так и остались, да что там остались, хуже стали, потому что раньше хоть некогда им было, не до того, чтобы, значит, с жиру беситься… Поверишь ли, глянешь на то, как используется все, что…

 Не нервничай, флегматично ответствовал островитянин, всегда было, всегда будет, и никогда не будет, чтоб было иначе. Всегда. Наше тело не меньшее чудо, и в его разработку было вбухано уж никак не меньше труда и времени, а как им пользуются, во что его превращают девяносто девять человек из ста? А, чтоб тебе стало уж вовсе печально, еще пример: как пользуются те же девяносто девять таким потрясающим устройством, как человеческий мозг? А ответом будет искреннее и точное "Почти Никак"…

Он замолчал, а потом добавил с какойто внезапной задумчивостью, как будто неожиданная мысль вдруг оборвала на взлете прежний его пассаж:

 Ты вот что… Может, оно и к лучшему, а?

 Что "оно"?

 Да вот пришло вдруг в голову, что если б еще и это, ну, то самое, о чем ты говорил, изменится, то мы просто не можем представить себе всех последствий. Можно оказаться в обществе, характеристики которого лежат вне всяческих целей, мыслимых в настоящий момент.

 Всю страну мало, что не на уши поставили, неизвестно еще, чем все дело кончится, и все только для того, чтобы шшлюхи! внесли коекакую новацию в свои ночные пикники… Что? Чего ты там бубнишь? Ооо… Оттдавай бутылку, тебе уже явно того…

И, машинально обтерев горлышко посуды, раза три басовито, с оттяжкой, булькнул.

 Да ты что же, слегка обиделся Майкл, решил, что я умудрился надраться? Но это же совершенно невозможно! При таких условиях кудато улетучилось даже то, что было, а пил я только для того, чтобы… чтобы опьянение не перешло в минусовую фазу.

 И он еще говорит, что не пьян! Уважаемый, я на своем печальном опыте знаю, что у подобных тебе смурных типов такой вот абстрактный треп может обозначать только одно…

Рекордным номером их костра была Шашлычница, суетливо перебирая множеством ног, она безошибочно, не пропуская никого, обходила всех собравшихся у костра, продолжая при этом жарить шашлыки: Островитянин взял, а Михаил, символически плюнув на землю, в сердцах отвернулся. Очевидно, что этот немудрящий экспонат находился в чемто вроде коллективного пользования, не принадлежа никому конкретно, принадлежал некоторым образом всей кодле. Не выдержав, глянул еще раз. Все правильно. Будучи всегонавсего функциональной, она напоминала помесь корыта с какимто особо уродливым экземпляром тонконогого глубоководного краба, и выглядела вполне кошмарно. Раздав все шампуры, она подковыляла к кострищу и со звяканьем зачерпнула новую порцию углей из самой середки, ктото нагрузил ее новой порцией шашлыка, и создание замерло в сторонке, тихонько жужжа моторчиками, призванными вращать шампуры, и распространяя сложную комбинацию запахов жареного мяса и горелого жира с легким угаром… Интересно, откуда это они взяли можжевельник? Неужто с собой приволокли? Время от времени, в соответствии с обычаями, насчитывавшими по меньшей мере полторыдве тысячи лет, от костров отделялись парочки: скрадом и укрываясь рельефом местности, либо же, наоборот, с визгом и топотом они удалялись в сторону темнеющих поодаль зарослей. Иностранный специалист был очевидно занят беседой с той самой особой, которая их отыскала, а когда Михаил очередной раз глянул в их сторону, там уже никого не было, и только тихий шорох и удаляющееся полязгивание выдавало направление, в котором они удалились. Михаил решительно встал и, уже не скрываясь, уже на правах принятого и пропахшего, отправился в сторону от костров: то, что на воон той верхушке было темно, тихо, и не горело ровно никаких огней не могло быть случайностью.

Шесть молчаливых фигур, в разных местах и вроде бы не имеющих отношения друг к другу. Четверо, вроде бы просто так, а двое, близь приземистого устройства, на верхушке которого безостановочно и с пугающей бесшумностью крутится антенна, трапециевидная в сечении, чуть наклонная и с совершенно плоскими гранями. Лица четырех превращены в пугающие маски благодаря устройствам, скрывающим их глаза, головы двух последних вовсе упрятаны в глухие шлемы. При появлении Михаила только один едва заметно шевельнулся и ни один ничего не сказал.

 Бог в помощь, он взял инициативу на себя, перестраховка или и впрямь собираетесь когонибудь сбить? И не боитесь попасть в когонибудь не того?

 Мы люди подневольные. Приказано ждать у моря погоды, мы ждем, прикажут сбить собьем.

 А что, были прецеденты?

 Слушай, ты откуда такой темный взялся? Швейцария, хрен с ней, за бугром она и нас не касается, а Даугавпилс, неужто ничего не слышал? И про АрхипоИосиповку? И про Темрюк? Твое счастье, а то не вот бы еще и заснул…

 А Швейцария что? Тамто откуда?

 Частный женский пансионат в горах. Сначала, как на грех, рухнула единственная приличная дорога, а потом прилетели эти ребята… Говорят, никого не пропустили, кроме самых старых училок. А потом, нашлось несколько любителей, начали играть в доктора. В основном, сам понимаешь, в гинеколога, уролога и проктолога…

 Дожили, сказал один из четверки носителей масок, скоро по грибы без системы ПВО нельзя будет съездить.

 А чего? Лениво проговорил третий. В зеемлю зароемся, лепота…

 Ппогасси ссигарету, злобно прошипел его сосед, глаза же режет…

 Прости, проговорил гость, затаптывая злополучную "Дружбу", не подумал. Ладно, не буду мешать. Прощайте пока.

 Будь здоров. Буркнул противник курения. Осторожнее тут…

Так всегда, думал он, неуклюжей рысцой с оступью спускаясь с холма. Если одни желают развлекаться непременно бездумно, то другие должны думать еще и за них.

Грохнуло, и в небе с громовым шипением развернулись радужные зонты, шатры, водопады, многоуровневые каскады многоцветного пламени. Шипя погадючьи, ракеты раскаленными шильями взбирались в небо, а следом небо вспыхивало разноцветным летучим огнем, и засевало землю чудовищными тенями. Какойто особый сорт фейерверка не гас необычайно долго, огородив Лысую Гору с окрестностями косыми кулисами, четырьмя стенами из негаснущих огней, горящих оранжевым, почемуто очень тревожащим душу светом. "Люстры" опускались к земле необыкновенно медленно, едва заметно, а между ними, под ними, на их фоне плавно распускались огненные цветы. Фейерверк как будто бы и разгонял темноту, но на самом деле все творящееся внизу стало почти вовсе неразличимым, искаженным, неразборчивым и иллюзорным, совокупностью цветных теней и огненных контуров.

Среди огненных бликов и пляшущих теней метались жилистые тела, раздавались свирепые выкрики и глухие, устрашающие удары. Мужчины, как один, с длинными волосами, связанными в "хвост", босые и по пояс голые, в одних только темных штанах до середины икр, бились стенка на стенку и, по всей видимости, насмерть. Колья порхали в жилистых руках, обрушиваясь на ребра, спины, колени и выставленные навстречу жутким ударам предплечья. Этого не сыграешь, удары наносились от души, дубины щепились и ломались о тела, валя бойцов на землю, но те вскакивали, как ни в чем не бывало и стремглав кидались на обидчиков, утратившие оружие пользовались коленями, кулаками, а то и просто головой. Это было невозможно, дерущиеся давнымдавно должны были переломать друг другу руки, ноги, ребра и полечь со страшными, несовместимыми с жизнью увечьями, но это было, в крови, в поту, в грязи они бились без жалости и не ведая устали. Бух! Трах! Хрясть! И надломленный кол с влажным звуком лопается, встретившись с предплечьем врага, перехват и пыром его, проклятого, не так его и не этак, свежим изломом в брюхо! Тот, перехватив кол, разворачивается, протягивая противника мимо себя и на выставленное впередвверх каменное колено. Гулкий удар приходится в область сердца, попавший под раздачу молча падает под топчущие ноги, а зрители воют от свирепого восторга. Спутница следила за действом с горящими глазами, то и дело взвизгивала при особенно устрашающих ударах и бросках и теребила его, судя по всему не слишкомто замечая, что творит. Майкл чувствовал, что прижимающееся к нему тело прямотаки дрожит от нечистого возбуждения гладиаторских игр. Впрочем, куда там гладиаторам. В таком темпе и с таким напором любые гладиаторы минувших времен давнымдавно полегли бы замертво, а эти, о, эти как будто бы вовсе не чувствовали ни усталости, ни боли, и, казалось, только входили во все больший раж, все взвинчивая и без того бешеный темп этого дикого ристалища. Потом раздался повелительный окрик, бойня немедленно прекратилась, а восставшие, все, как один, бойцы раскланялись сначала между собой, а потом с бешено орущими от возбуждения зрителями. И, обретя на краткое время дар ясновидца, Майкл с необыкновенной ясностью увидел, что именно потребуется Повелительнице Змей следом.

Но по дороге насмешницасудьба приготовила им и еще одно зрелище из числа нечастых. Костерок, к которому они вышли, не относился к особенно ярким, и при его неверном свете островитянину поначалу показалось, что человек изо всех сил, перекатываясь с боку набок, то так, то этак, с громким, мучительным стоном борется с напавшим на него Изделием из числа тех, что так щедро были представлены Здесь и Сейчас, этой ночью. И даже не очень удивился, при такой концентрации людей и Изделий какиелибо в этом роде недоразумения должны были произойти простонапросто по теории вероятности в варианте закона Финнегана, но, приглядевшись, убедился в своей ошибке. Объятия Изделия с неизвестной леди, а это была леди, не имели с борьбой ровно ничего общего. Оба главных рабочих органа механизма обладали, казалось, не только скучным и примитивным возвратнопоступательным движением, но еще и пульсировали, раздуваясь чуть ли ни вдвое на прямом ходу каждого цикла, соответственно растягивая оба рядом расположенных физиологических отверстия упомянутой леди. Во всех остальных деталях устройство изделия производило впечатление предельной простоты и функциональности, без малейшего антропоморфизма. За происходящим, молча или издавая редкие подбадривающие возгласы, наблюдало около десятка зрителей, Майкл тоже было остановился поглазеть, но провожатая решительно повлекла его прочь.

 Охохох, тоненько прошипела она, сочась дымящимся ядом, не могла не похвастаться! Нашла что притащить, дура, на Ивана Купала! И вообще, если с этого начинать, то чем заканчивать, собирается, идиотка? А, что взять с малолетки…

 С малолетки?

 Да ты что, слепой, что ли? Край лет шестнадцать, так и того нет… У них модно.

Тогда он, внезапно остановившись, повернулся к ней и спросил, задыхаясь:

 А у вас? У вас что модно?

 Сперма, дерьмо и кровь как это символично. Задумчиво проговорил Майкл. Со всей наглядностью показывает, из чего именно в конечном итоге состоит жизнь, к каким первоосновам сводится.

 Где, где кровь? Забеспокоилась его новая знакомая предельно выворачивая шею в практически безуспешной попытке разглядеть потенциально поврежденное место. Ты что, с ума сошел?

 Да не волнуйся ты. Про кровь я так, для красоты. Иначе афоризм получился бы какойто незаконченный. Не было бы той поэтичности. Понимаешь?

 Аа, тогда ладно… А то я уж испугалась.

 Слово "испугалась" както очень плохо сочетается со всем вашим… обликом, милая Танит.

 Кто?

 Богиня была такая у древних финикийцев. Тоже повелевала змеями и изображалась аж сразу с двумя одновременно.

 Это как?

 Да в руках. Он захихикал. А не так, как ты думаешь.

 Ничего я не думаю! С чего ты взял?

 Ну… Некоторые основания у меня, согласись, были. Почему именно этот способ любви?

 Так ведь сказано же, деловито заговорила она на манер школьницы, отвечающей наизусть затверженный урок, Сатана все делает в темноте, наоборот и сзади. Лучший способ, когда хочешь почувствовать себя понастоящему… использованной. Как вещь. Понимаешь?

Он понимал. Давешнее зрелище как раз и призвано было разжигать страсти и желания именно такого вот рода. Разумеется, у тех, кто к тому расположен. Хотя, правду говоря, если уж совсем правду, то много ли их сыщется, таких, кто не расположен совсем? Людей, которым подобные кровавые зрелища совершенно безразличны и не обладают ни малейшей притягательной силой? Неинтересны? Противны и не вызывают ничего, кроме совершенно искреннего отвращения? На самом деле иммунных очень мало. И нет такого метода, чтобы безошибочно их отыскать. Большинство реагирует. Мужчины посвоему, а вот нежные дамы, в значительном проценте именно так. Как бабочки, летящие на костер, чтобы, может быть и сгореть, но так, чтоб и не жалко было. Единственный настоящий соблазн, то, на чем Отец Лжи берет не отребье какоенибудь, а людей стоящих, за душу которых не грех отвалить настоящую цену, это предельная, не исключено, что гибельная острота переживаний.

 Аа… Окунулся, значит, в здешние реалии? Самолично решил поучаствовать? Так сказать непосредственно? Хорошо, что так обошлось, а то и к тебе ктонибудь мог пристроиться…

 Слушай, Островитянин не был склонен прислушиваться к его болтовне, а что это за люди? Ну, те? Которые с дубинками?

 Так называемые "арматурщики". Несерьезные люди, и фокусы у них дешевые. Не обращай внимания.

 А я, представь себе, как раз и предпочитаю те, что подешевле. С картами там, с кроликами… Так что ты уж объясни, будь любезен.

 Ну, нехотя начал Михаил, заменяют часть волокон соединительной ткани на бездефектные искусственные волокна. Связки, сухожилия, пленки, которые на мышцах и еще это… Ну, в костях. После этого их ни колом, ни ножом не возьмешь, кость не переломишь, брюхо не вспорешь. Даже, говорят, ливер не отобьешь. Совсем другой диапазон энергий требуется.

 Бесполезно. Если по голове, то прочность черепа почти что и вовсе не спасает. Другой механизм.

 А уж с пулямито, с пулями и вовсе почти бесполезно: если внутрь не проникнет, то все равно дух вышибет! Так я ж тебе и говорил, вовсе пустые люди и занимаются пустяками… Молодежная мода, вроде как на крашеные в зеленый цвет прически у панков. Или на татуировки, тоже ведь возникает вдруг такое поветрие, ни с того, ни с сего, в самых разных странах, не сговариваясь, понаколют себе всякой хрени, понаколют, а потом, через какието пятьшесть лет не знают, что с этими картинками делать.

 Скорее, похоже на криминальный обычай модифицировать свое мужское достоинство… вводя под кожу всякие посторонние предметы.

 И не говорите, уважаемый герр Кляйнмихель, чистой воды, в сущности, варварство. Никакая цивилизация их не берет.

 Вот вы минувшим вечером, вечером? вдруг он перебил сам себя самым, что ни на есть, удивленным тоном, как будто не доверяя сам себе, кажется, что прошла целая эра… Так вот, вы пошутили между прочим, что исповедуете некую ересь. Должен признаться, что нечто подобное не чуждо и мне. Я, видите ли, считаю, что архаичные формы общества не исчезают с развитием цивилизации. Новое, подменяя прежнее, никогда не вытесняет его полностью, а как бы… как бы погребает его под собой, и они существуют, укрытые под позднейшими напластованиями. Подростки лет по двенадцатьтринадцать повторяют поведение стаи австралопитеков с тем, чтобы через годдва повторить организацию охотничьей ватаги неандертальцев. Уголовники копируют отношения "мужских домов" позднекаменного века, в недрах самого развитого индустриального общества вольготно чувствуют себя семейные кланы и землячества, возникшие в бронзовую эпоху… Вот оттудато и всплывают всякие варианты ритуальной раскраски…

 Я ж и говорю, отщепенцы, отсталые люди. Не стоят ни малейшего внимания, уроды.

 Так. Насколько я успел изучить вас за последние дни, а это были дни весьма насыщенные, как бы ни самые насыщенные в моей жизни, этот многозначительный тон, с которым вы повторяете одни и те же банальности, обозначает, что вы хотите рассказать чтото очень существенное. Настолько, что это прямо рвется с вашего языка, и вы едваедва сдерживаетесь. Так стоит ли так насиловать собственную натуру? Чтобы вам было легче начать, могу сказать для затравки, что, очевидно, наряду с несерьезными людьми гдето в Многомерности есть люди серьезные или даже очень серьезные, не так ли?

 Я всетаки лучше потерплю. Считайте, что ваше провокационное предположение пропало совершенно впустую.

 Потерпите, чтобы иметь больше шансов уцелеть? Это та тема, за одно только упоминание которой могут быть неприятности?

Русский поглядел на него с неподдельным изумлением.

 Ничего подобного. То есть вообще. Не пойму, откуда у вас все время всплывают подобные нелепые предположения? Что за паранойя, ейбогу… Видите ли… Оскар, общаясь с вами, я выполняю своего рода работу, пусть добровольную, но всетаки, добиваюсь определенных целей, и, стараясь выполнить ее хорошо, должен придерживаться определенной последовательности действий. То, что я так хотел сказать, но не сказал сейчас, будет во всех подробностях открыто во благовремении, тогда, когда это будет понято оптимальным образом… Попросту говоря сейчас ты ровным счетом ни ххрена не поймешь, даже если будешь думать, что понял. Даже если тебе покажется, что ты понял. Компране?

Майкл, стиснув зубы кивнул, мысленно поклявшись выяснить все необходимое задолго до того, когда ему соблаговолят рассказать и показать то, что его интересует. Несколько расстраивало только то обстоятельство, что он имел только самое слабое понятие относительно того, а что именно его, в конце концов, интересует? Если уж до конца конкретно? Бессонная, безумная ночь теперь, под утро, оборачивалась крупной дрожью, судорожными зевками, при которых водянистая слюна прямотаки капала на землю, и полной неспособностью удержать в голове более полутора мыслей одновременно. Да и те, в общемто, ненадолго. Когда прекращал зевать он, зевал его спутник, он заражался, и цикл повторялся снова. Так что мысль о Конечной Конкретизации все время ускользала, пока они, спотыкаясь, брели через затянутую утренним туманцем ложбину, он ее хватал буквально за хвост, но она упорно норовила выскочить, пока не преуспела: о чем это я? Чтото такое непременно надо же было обдумать, чегото он, негодяй, не хотел мне рассказывать, а я, значит…

XXXI

 Нет, очередной раз умилился на стакан Иван Ильич, ну как есть божья слеза! Давайте, че сидитето?

 Не, мне пока хватит.

 И я пас. Потом.

 Ну, а я, извиняйте, выпью… Ваше, значит, здоровьичко!

 Пейте на здоровье.

Хозяин выпил. Сморщился так, что, казалось, сжал всю свою физиономию, все ее бесчисленные мелкие морщинки в кулак. Подышал, хрустнул переросшей, жгучей, пустотелой редиской и благостно расслабился.

Жидкость, которую он пил и которой угощал, была, действительно, прозрачна почти до невидимости. Глядя на нее, Майкл поневоле вспомнил давешнюю дискуссию о Водке и Нуле, как пределе ее совершенства. Тут нуль, на его взгляд, был абсолютный. Очевидно простонапросто никаких примесей. Вообще. Ни в спирте, ни в воде. Почти никакого вкуса и только, разве что, очень незначительный запах. Последний предел в своем роде, nec plus ultra. Уходящие в бесконечность нули после запятой, и никаких излишеств. Этот напиток как бы говорил: Я призван делать людей пьяными, не отвлекаясь на мелочи вроде вкуса, цвета, запаха, года и букета, Я есть последняя истина винопития во всей наготе, посмевшая, наконец, отбросить драпировки.

Она была классически разлита в сосуды, напоминающие столь же классическую трехлитровую банку, но! представлявшие собой некий идеал трехлитровой банки, воплощение ее бессмертной Идеи: идеально ровное, совершенно прозрачное, идеально полированное стекло без малейших неровностей, и некая корректировка формы, которая, оставшись прежней, приобрела неуловимое изящество. Дело было поставлено таким образом, чтобы в любом месте, любом помещении, любом ракурсе этого хозяйства была бы видна хотя бы одна такая банка, причем полная, за этим обстоятельством хозяин строго следил. Идеально чистые, ни пылинки на гладких боках, они выглядели на фоне холостяцкого, достаточно небрежноготаки хозяйства как нечто не от мира сего. Но это так, основные запасы находились в довольнотаки обширном погребе: тушенка, картошка, какието соленья, оставшиеся аж с прошлого года, несокрушимые мешки с крупой, запах не то сырости не то плесени, и десятки трехлитровых банок, прозрачных настолько, с настолько прозрачным содержимым, что их присутствие на полке выдавали только блики света на полированных боках. На взгляд, тут хватило бы выпивки на то, чтобы в стельку напоить личный состав полностью укомплектованного по штату мотострелкового батальона.

В углу двора, в будке из серых плит шипел ЭХГ "пятидесятка", в темном гараже виднелись два покрытых засохшей грязью трактора хороших и достаточно новых линий, а также вездеход, явный "СамАЗ", в сараюшке похрюкивали аж три кабана разом, а за забором виднелся обширный огород, не то, чтобы уж слишком уж возделанный, но всетаки и не заброшенный, видно было, что хозяин возится потихоньку, в охотку, не надрываясь, благо техника позволяет. На самом же дворе, имевшем форму самую неопределенную, валялась ржавая рама от какогото мезозойского грузовика, два ободранных скелета велосипедов, дамского и обыкновенного, один без шин, другой вовсе без колес, гнилой, поломанный и поваленный набок тесовый помост для ремонта неизвестно чего, ржавая выварка, раздавленная какимито превосходящими силами бочка и аж три ржавых корыта, одно из которых было дырявым. Впрочем, в прямом смысле валялись только бочка и помост, а все остальное было в разной мере прислонено к стене, к плетню, к серому ажурному забору или висело на кольях того же плетня.

 Главное, я чего? Я, значит, им так и сказал: "Квартиру, говорю, берите, с обстановкой вместе, не надо мне ничего и денег ваших никаких, а вы, говорю, мне халупу в деревне того…". Ну, купить, подделать, подмазать, то, се… С зятем, братьями, тестем бывшим и кумом за три месяца все тут закончили. "Живите, говорю, без меня как хотите, а я без вас буду, как знаю." вот и живу тут шестой год один. Когданикогда Наська приедет, это дочка, приберет, привезет тогодругого, я их тожа овощью какой нагружу, какая есть, салом, мясом, тушенкой, значит, и опять один. И хорошо, и не надо мне никого, и ничего мне не надо, все у меня есть… Первое дело, понятно, у меня всегда есть выпить. Вот захочу, а у меня есть, еще захочу, и все равно есть. Сколько захочу, столько и выпью… Веришьнет, до сих пор себе не верю… Не зудит никто, из горла не вырывает, думать не надо, где взять, да чем завтра поправиться, потому што есть… Протянул руку, он действительно протянул руку и подтянул к себе банку, и налил… Веришь, нет, помирать не хочу, мне и тут хорошо, а ведь было, чуть в петлю не залез, да не раз еще! Даже не верится теперь.

У него были сухие, поредевшие на лбу волосы цвета перца с солью и тонкая, какаято чуть ли даже ни прозрачная кожа, характерная для привычно, постоянно и много пьющих людей. О том же говорили вполне точные, но при этом поособому замедленные, осторожные движения и неподвижнотуманный, насильственно сосредоточенный взор. На столе стояла сковорода молодой "скороспелки" со шкварками, зеленый лук, щербатое блюдо с крупной солью, соленое сало и та самая редиска.

 Одно жалею: вот оно б самое, да смолоду, а то чего сейчасто, на старости лет? Почитай вся жизнь прошла зря… Вон у мужиков до чего доходит, специально не закусывают, чтоб, значит, забрало сильнее и добро даром не переводить, и по себе помню, а теперь нее, теперь выпью, гляну на банку, и закушу, потому что могу себе позволить. Вместо того, чтоб не закусывать, я свободно могу лишнюю стопку выпить…

 Так и опиться не долго, не выдержал Майкл, не боитесь?

 Это почему? Удивился хозяин. Это когда сегодня есть, а утром может и не быть, тогда да, глотаешь, сколько есть, лишь бы побыстрее, тогда да… А так к чему? Когда она и сегодня есть, и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, и… Говоря это, он машинально поглаживал гладкий бок банки, как будто лаская ее. Нет того лучше, чем по чутьчуть но все время. Тут, главное, меру свою определить, и сильно ее не перебирать.

 Бывает так, поощряюще сказал Михаил, что в расчетах того… ошибаются.

Иван Ильич задумался:

 Нее, он покачал головой после паузы, теперь нее. Я ведь чего? Встаю ранорано, сна, почти что, и совсем нет, так первонаперво примешь стакашку, у меня специальная утренняя стакашка стоит, синенькая, прям у изголовья, подождешь, когда придет, оденешься, этак, неспехом, и во двор. Солнышко встает, небо голубое, птички щебечут, а у меня есть. Примешь маленькую, закусишь, повозишься в огороде, кабанам сваришь, вот возишься, а она есть. Часокдругой повозишься, потопчешься, и домой, еще одну маленькую, перекуришь… Ох, он счастливо вздохнул и махнул рукой, да что говорить… Вот раньше, да…

 А зимой как?

 Так я ж и говорю, слегка нахмурился хозяин, недовольный тем, что его перебили так резко, раньше бывало… Первую зиму того… усугубил. Чтоб наяву, так нет, врать не буду, а глаза закроешь, так да, видел. Будто черти по избе ходют и папиросы курют. Веришьнет? Обратно же, темно, пока свет не зажгешь, а вставать, чтоб свет зажечь, так страшно… Ну, и лечишься, понятно. Так и усугубил: какие там черти, в такой ад угодил, где ничего нет! Меня самого почти что совсем не было… Ой, паразитыы! Не знаю, как и оклемалсято тогда, какому заступнику свечку ставить. Тогда первые картиночки и намалевал, штоб передышку, значит, сделать. И с тех пор, все: выше меры не усугубляю…

Картиночки, ради которых, собственно, их и привез сюда лихой, развинченный Сашка, надо признаться, производили впечатление. Очевидно, всетаки сам по себе дар в иных случаях лежит както отдельно от всей остальной личности, которая определяет в таких случаях только тематику и тональность.

Лютая, стылая ночь царила на холсте, наивные звезды в ледяном небе вонзались в глаза, как ледяные гвозди, и то же небо с теми же самыми звездами виднелось сквозь окна лишенных крыш, безнадежно мертвых, давно уже остылых руин, а на первом плане, освещенная луной, шествовала Смерть в балахоне с откинутым клобуком и с косой, и полная луна в черном небе, заливавшая холодным светом всю эту картину, сама была как угловатый череп. Блекложелтый, сероватобелый, черный видно было, что картину писали без специальных красок, какимито белилами и подобными же субстанциями оставляли впечатление совершенной безнадежности, казалось, что и самой Смертито на картине тоскливо и уже нечего делать в том краю. И еще ряд картонок в этом роде.

 И сколько, к примеру? Деловито осведомился Майкл. Почем просишь?

 Не продается, затряс патлатой головой хозяин, но потом, видно, засомневался, или продать?

 Продавайте, Иван Ильич, тут и думать нечего, солидно порекомендовал Михаил, дело, согласен, не в деньгах, зато чертова уйма народу ваш пейзаж посмотрит, в свете будут знать и помнить, что был такой Иван Ильич, художник огромаднейшего таланта но скромный, сам себе цены не знавший. Продавайте иностранцу, не сомневайтесь.

 Скажете тоже, махнул рукой явно польщенный хозяин, и, к примеру, сколько?

 Ваша вещь, пожал плечами Островитянин, вам и цену назначать.

Помедлив, будто в нерешительности, хозяин зажмурился от собственной наглости и выпалил:

 Двести рублей!

 Так не пойдет, медленно покачал головой Майкл, давайте я вам заплачу пятьсот, а вы всем будете говорить, что тысячу.

 Это, значит, так повашему, поиностранному полагается? Вовсе без стыда?

 Мы просто считаем, что он не имеет никакого отношения к делам. Уверяю вас, так никому не хуже, а если не лучше, то уж, во всяком случае, удобнее.

 Чудно както… А! Была ни была! По рукам, коли так, и айда обмоем…

В ход пошли помидоры прошлогоднего посола, без всяких признаков порчи, но настолько резкие, злые и соленые, что из глаз вышибало слезу, а в голове англичанина мелькнула мысль, что вот это, пожалуй, может считаться образцом первобытной грубости вкуса, без изысков, без малейшей утонченности и без всяких нюансов, к подобному не привыкнешь, тут уже необходима какаяникакая, но наследственность.

Что бы там ни говорили всякого рода умники о том, что во всех алкогольных напитках одно действующее вещество, опьяняют они вовсе на разную стать. Отличалась в этом смысле от всех прочих и здешняя substancia absoluta: по мере увеличения дозы нарастала особая, изнутри идущая замороженность, не сонливость даже, а Оцепенение, простое и без подтекстов. Гости давно уже молчали, не будучи вполне уверены даже в том, что присутствуют при происходящем, но хозяин, возбужденный хорошей компанией, явно испытывал подъем.

 Вот философы, говорят, смысл жизни две тыщи лет ищут, никак не найдут, измудрились все, до драк доходило, а помоему все проосто…, он выпил, и похлопал по округлому боку банки, вот он где. А я посспорю, што прав, потому что мне они никакими словами ничего не докажут, а я пожалста! Хоть кому! Пусть все приходют, я ффсем докажу, потому как на себе убедятся. По честности любой мужик признает, что когда оно есть почти што ничего больше не надо… Ну, по молодости, когда еще играет, куда ни шло, а потом всео, шабаш! Потому что, вот он, смыселто, и ясен без всяких слов.

 Это что ж, и жить только для того, чтоб выпить?

Иван Ильич в явном изумлении выпучил на него глаза:

 А для чего ж еще? Все остальное так, по нужде, а выпить, только для себя, чтоб душу свою согреть. Представляешь, если сотню лет вот так вот прожить, это ж сколько раз выпить можно? Нет, ты не думай, я понимаю, ты вот пьешь со мной, а сам гордишься, одной пьянкой Иван Ильич занят, не то, что я… А того не понимаешь, что выпить, это каждый раз заново, прежнего не вспомнить, если б помнили, так и не пил бы никто… А то, бывает, спецом держишь себя, все кругом сухо, ясно, плоско, а скуучно! Он даже махнул рукой. А тут наливаешь себе стаканчик синенький, а у самого душа радуется, пока льешь, это тебе раз? Раз. Махнешь его, а он не сразу уляжется, за то уж как уляжется, такая благодать, если кто понимающий, только недолго… Это два? Дваа. Потом, понятно, приход, это понятно, лучше всего, только опять не надолго… Это сколько будет, три? А потом все начинает покачиваться, игру дает, все заново, как только родилось, и это сколько захочешь, столько будет… Нее, и не говорите мне ничего, потому что лучше нет. И понимаешь, главное, что оно почти все заменяет, и ничего почти не нужно, это только казалось, что нужно, а на самом деле, от суеты а не взаправду… Ну, за то, чтоб всегда было!

Саня, которому категорически не налили, маялся. Слетал на пруд, сказав что будет на связи, искупался, вернулся, поел, и продолжил маяться. Наконец, решив, очевидно, что никто на него за самоуправство не обидится, свистнул:

 Михал Аркадьич! Меня с машиной ждут, я не могу больше…

И они дружно сочли это Очень Подходящим Предлогом, вынуждены были принять посошок на дорожку, негнущимися руками завернули картон в какоето серое рядно и на негнущихся ногах отправились к ждущему их "МиК"у.

Субстанция, даже отходила в своем, только ей присущем, простом и монументальном стиле, плавно и с соблюдением линейной зависимости, а на место опьянения приходила безнадежная плоскость и простота мира, который казался в эти часы подобием грубой, пыльной, дешевой декорации, наскоро сляпанной какимито халтурщиками, чтобы прикрыть Пустоту, не какуюнибудь, а ту, из которой, по большей части, и состоит Мир. Мир был не то, чтобы ужасен, а простонапросто ужасающе банален, неинтересен и лишен смысла. Голова, впрочем, не болела и наблюдалась только некоторая сухость во рту.

 Слушай, а зачем ты на самом деле взял эту штуку?

 А почему бы нет? Явно талантливая работа оригинального художника. Сделаю промоушен, так еще и наварю на ней как следует. Не знаю, чего выто стесняетесь…

 Правда?

 Да нет, конечно. Дяде подарю. Он у меня коллекционирует всякие такие штуки.

 Скажи правду, за что ты так ненавидишь своего дядю? Неужели же хоть ктото может заслуживать такого к себе отношения?

 Это, знаешь ли, вопрос твоих личных пристрастий. Вкусы у людей разные.

 Если бы я был миллионером, Михаил говорил тихим, какимто придушенным голосом, совершенно упуская из виду, что ни капельки не уступает западному миллионеру из того слоя, выше которого только кучка миллиардеров, и у меня было бы бомбоубежище под землей… Понимаешь?

 Ясно, ясно… Дальше что?

 Целая галерея проходных комнат, со злобной мечтательностью продолжил тот, на глубине в двадцать метров, представляешь?

 И?

 Вот тогда бы я купил эту картину. Повесил бы ее на самую дальнюю, глухую стену самой дальней комнаты и никогда бы туда не заходил… Ты что, не понимаешь, что подобную штуку в живом доме держать нельзя? Там будет скисать молоко, болеть дети и помирать мелкие животные. На окнах будут сохнуть цветы, во всех шкафах сами собой заведутся скелеты, днем все жильцы будут заняты исключительно самоубийствами, а ночи посвятят некрофилии в особо извращенной форме. На твоем месте я б ее в свинец завернул.

 Ты не понял. Это образец. Предельно холодным тоном проговорил Майкл, выпячивая челюсть. Очень показательная в своем роде вещица. Считай ее чемто вроде пробы гноя из какойнибудь особо экзотической язвы. Или срезом опухоли. Ничего личного, никакой извращенной эстетики, чисто научные нужды.

 Прямотаки язва? Вот все вы, которые с Запада, такие, не можете без этого, непременно это вам подковырнуть нужно. И подбор образцов у вас такой: с подтекстиком этаким злопыхательским…

 Ничего подобного, голос островитянина был предельно угрюмым, пойми, это ж уникальный, один из первых в истории примеров человека, вполне, надо признать, вменяемого, который был бы вполне удовлетворен жизнью и при этом жив. Человек, Которому Нечего Больше Желать. Феномен, который я в своей будущей монографии назову, пожалуй, "ССС" "социальностационарным состянием", предположительно первого уровня, поскольку питаю надежды обнаружить и другие, повыше. Поздравляю, русский, по крайней мере одного феноменального результата вы в последние годы добились. Будда и Иван Ильич. Иван Ильич с Буддой. Дело не в картине, я бы с куда большим удовольствием взял вместо нее самого Ивана Ильича, но это по известным причинам невозможно: главное мы не смогли бы поддерживать тот уникальный комплекс условий, в которых он единственно только и может быть тем, что он есть. Так что приходится довольствоваться этой иллюстрацией к "Некрономикону"…

 Чемучему?

 Вольное переложение "Книги Мертвых". Любезно ответил Майкл. Вряд ли ты читал.

 А ты?

 И я не имел счастья. Но, по слухам, очень жизнеутверждающее чтение.

 Ладно. Ковыряйся в открытых ранах, если уж подругому не можешь. Но попомни мои слова, не удивляйся, когда окажется, что подходящей наукито у вас как раз и нет…

 Послушай, мне сегодня недосуг, хмурясь, проговорил Михаил, явно озабоченный только что состоявшимся телефонным разговором, который он проводил отойдя на несколько шагов, отвернувшись и предельно глухим голосом в плотно прижатую трубку "Комбата", так что в лавочку тебя провидит Сережа. Он у нас как раз из местных, так что проводит. Если захочешь чтонибудь купить, то тоже к нему, там, понимаешь, товар специфический, не все можно купить за рубли… А вот развлекать его разговором ты как раз не обязан. Если, понятно, нет такого желания…

Сережа оказался невысоким полненьким человеком лет сорока, в рубахе на выпуск, сланцах на босу ногу и с аккуратной лысинкой на темени. Глядя на его сонные глазки в окружении белесых ресниц, Майкл всерьез заподозрил, что желания такого у него, скорее всего, не возникнет.

Дорога к кремлю, а помимо московского кремля, можно даже сказать, Кремля, в этой стране обозначилось довольно много всяких прочих, так вот эта дорога, во всяком случае, начиналась как обычная немощеная аллея парка "Центральный". Фактически не слишком узкая, но порядком кривая, обычная, по сути, хорошо протоптанная тропа, над которой смыкались кроны деревьев и могучих кустов сирени, жасмина и жимолости. В этот год зелень прямотаки буйствовала, как в тропиках, откликнувшись на какоето особенно удачное соотношение солнца и дождя. Потом заросли кончились, как обрезанные, и перед вышедшими из зеленого коридора предстал вид на Стену. Здесь, в виду ее, плавно изгибавшаяся дорожка была вымощенной аккуратными зеленоватосерыми брусками, а кусты попадались редко. До стены тут было около трехсот метров, и по сторонам дорожки буйствовал донник, белый и желтый, и стелился сплошной ковер разноцветного клевера, даже на взгляд неимоверно какогото жирного. На травке под самой стеной из почерневшего от древности кирпича располагалась группка молодых людей, проводивших Майкла с провожатым пристальными, тяжелыми взглядами.

Там, где тропа достигала стены, ее забрало было как бы прогнуто, а потом, на очередном шаге, у Майкла буквально захватило дух: в стене открылся не столь уж узкий проход, который, благодаря очень острому углу, который дорожка образовывала со стеной, не был виден буквально с нескольких шагов. Приглядевшись, Майкл заметил, что кирпич на стенах этого прохода только притворялся старым, тем, из которого была построена сама Стена. Проход упирался в невысокую круглую башенку под зеленой конической крышей под чемто вроде черепицы, и глубокая ниша в стене смыкалась над этой крышей.

Лысоватый Сережа первым поднялся по ступенькам к двери и постучался. Прошло несколько секунд, камера над дверью повернулась, полоснув по пришедшим взглядом своего единственного зрачка, а потом тяжелая дверь со скрипом растворилась.

Безусловно, лавочка Ювелиров отличалась от незабвенного павильона "Стройматериалы" в Тынде, как подарочное издание от покетбука на газетной бумаге, как призовой рысак от лошадки старьевщика, а "Линкольн" от малолитражки, но, точно так же, как в этих случаях, тут было налицо некое генетическое родство.

На каждом из каменных черепов, побольше и поменьше, поугловатее и покруглее, вполне человеческих и не очень, желтых "под старину" и зеленоватосерых "под могильность" но одинаково страшно правдоподобных и выполненных с мельчайшими подробностями, виднелась табличка: "Череп могильн. накольный" или "Череп накольн. средний".

 А что значит, полюбопытствовал Майкл, неожиданно для себя пришедший в самое наилучшее расположение духа, "накольный"?

 Ну как же, в удивлении развел руками продавец, мужчина лет пятидесяти в круглых очках, мягком серозеленом даже на вид уютном пуловере и с бородкой клинышком, вокруг жилья ведьмы непременно полагался тын, а на его кольях были непременно положены черепа. Вот, глядите…

Он взял одну из самых солидных моделей и чтото такое сделал на ее основании, и в пустых глазницах черепа зажегся огонь, не лампочка, не фонарик какойнибудь, казалось, что там клубится багровый туман, рдеют, угасая и разгораясь вновь, угли.

 Если его, болееменее, держать на свету, просто напросто не прятать, к примеру, в шкаф, то он практически не нуждается в подзарядке… Вон те, с функцией скрежетания зубами, те да, коекогда заряжать приходится. Понятно, если функция усиленно эксплуатируется. По желанию можно заказать модель с завыванием, а готовых нет, потому что уже не модно… Вот тут вот модель "Енот", потому что с желтым свечением, это Жора Мясников делал, он любит поприкалываться…

 А почем?

 Вообще черепа от трех с половиной до шести килограмм, если на чистый алюминий. Как видите, цены вполне умеренные.

 Ничего себе. Пробормотал доселе молчавший Сережа. Это, повашему, называется "умеренные"?

 Так ведь, развел руками продавец, не ширпотреб какойнибудь, не серийная продукция. Уникальность каждого изделия гарантируется, прилагается гашеная "солома", это когда с выбивом двадцати процентов последовательности, так что всегда проверить можно… Тут у нас, если интересуетесь, историческое оружие.

Ярлычкиуказатели к каждому предмету присутствовали и в этой секции: "Дюрандаль сувенирн." и "Нотунг сувенирн." соседствовали с "МечомКладенцом", который тоже был "сувенирн." и с многими, многими другими образцами. Майкл хмыкнул:

 Вот тут у вас написано: "Обрезатель Бород" меч японск. сувенирный" так вот эта штука, на катану, ну, никак не похожа.

 Оо, вы, я гляжу, разбираетесь малость? Но только тут все правильно. Такие мечи в Японии делали задолго до катан, а "Обрезатель Бород" это меч наподобие того,что был одной из трех императорских регалий, сколько ему лет, сейчас уже никто точно не знает, и был он либо содран с китайских образцов, то ли попросту китайским… Впрочем, катаны, как видите, у нас тоже представлены достаточно широко. Мода, знаете…

 И ктонибудь когданибудь видел, как выглядит "Эскалибур"?

 Мнээ… видите ли, есть представление о том, как выглядели мечи соотвествующих стран и эпох. Одно могу сказать, этот "Эскалибур" перерубил бы Эскалибур настоящий, как гнилую щепку…

 О, так они у вас еще и рубят?

 Простите… А как подругому? Вы, вероятно, иностранец?

 С чего вы решили?

 Да нет, простите, если обидел… Просто я давно не слыхал, чтобы "о" употреблялось в таком контексте не в книге, а в живую… Разумеется, рубят, серьезным клиентам для проверки предоставляются объекты для проверки рабочих качеств: свернутые циновки, пластилиновые манекены, зеленая лоза, жерди бамбуковые двухцуневого стандарта, мешки с песком, мешки с галькой мелкой, мешки с галькой крупной, это, понятно, по преимуществу для колющего оружия, платки шифоновые, в общем, все необходимое в зависимости от происхождения исходных образцов. По особому требованию предоставляются туши свежезабитых животных, но это уже за отдельную плату.

В голове у Майкла мимолетно промелькнула мысль, что за еще большую плату тут запросто могут предоставить самих по себе животных, незабитых, а за еще большую, так и вообще… Но решительно пресек ассоциативный ряд и решил, что вопросы на эту тему могут быть восприняты, как неделикатные. Вздохнул:

 К сожалению, не могу причислить себя к серьезным клиентам. Но всетаки с удовольствием подержал бы в руках.

 Не возбраняется. Видите ли, экспонаты этого рода достаточно трудно повредить голыми руками.

Неожиданно ощутив, что у него пересохло во рту, Майкл указал.

 Я не ошибся, у вас действительно чутье. Это реплик со знаменитого клинка Сайто Ониши "Наглый Арендатор". Согласно преданию, первый владелец меча назвал его по арендатору, на которого вельможа изволил рассердиться. Там утверждается, что наглец был разрублен надвое, от правого плеча до левой подвздошной кости. Уверяю вас, то изделие которое в держите в руке, способно на то же самое, даже находясь не в столь умелых руках.

А глядя, как Островитянин принимает клинок в лиловых лаковых ножнах, как сдвигает их чутьчуть, чтобы полюбоваться зеркальным металлом, добавил:

 Обратите внимание на одну подробность: ножны. Это, естественно, не магнолия и вообще не дерево, но чтобы установить это, нужна лаборатория. Во всем прочем этот материал отличается от подлинника только несравненно большей стойкостью к любым воздействиям. Поверьте, а я не только стараюсь делать свою работу как можно лучше, но и люблю ее, люблю все это, он обвел рукой мрачноватый не без расчета на эффект зал, многочисленные стеллажи, прилавки и витрины, именно в таком вот дотошном соблюдении подробностей и заключается истинное искусство Ювелира. Нет! Больше, чем искусство: мастерство в прежнем, позабытом ныне смысле, когда не успокаиваются до тех пор, пока не достигнут совершенства… Он вздохнул, как будто устыдившись слегка своего порыва и продолжил более спокойно. Кстати, на Востоке верят, что практически у каждого из ныне живущих в предыдущих воплощениях был ктото, кому приходилось держать меч в руках. Поэтому рука наша безошибочно тянется и выбирает себе нечто подобное.

 Боюсь, что, несмотря даже на это обстоятельство, вздохнул Майкл, с сожалением возвращая жутковатый в своем совершенстве шедевр, я, скорее всего, остался бы без руки или чтото в этом роде при одной только попытке обнажить его полностью. Он вызывает головокружение, как опасная высота и так же, как высота, еще увеличивает неуклюжесть профана…

 Понимаю. Вы предпочли бы чтонибудь более практичное. Обратите внимание на этот отдел: вот, к примеру, чем плохо?

Указанный им предмет представлял собой свернутую в аккуратное колечко змейку, покрытую мельчайшей металлически блестящей чешуей глубокосинего, синезеленого и желтозеленого цвета с коралловокрасной головой. Неизбежный ярлык рядом гласил: "Змейка дератационная сувенирн.".

 Обратите внимание, в этой модели учтены все недоразумения, время от времени происходившие с первыми образцами: она реагирует только и исключительно только на грызунов, так что ваша кошка или даже отдельно взятые котята находятся в полной безопасности. В этом плане предусмотрена даже блокада функции самообучения, причем структурная. Как видите исключительно декоративна, но по рабочим характеристикам не уступает базовым моделям типа "АКР", "Ток 1", "УДР(а)", "УДР3", хотя и несомненно уступает в производительности большим моделям вроде "Полоз 5002". Топливный элемент под этанол и метанол, одной заправки хватает на пятьсот условных циклов "поиск/уничтожение". Как видите, вполне достаточно, чтобы на среднем подворье не было ни одного грызуна. Дистанционно переводится в режим "украшение", предусмотрено ношение при себе. Возьмете?

 Пожалуй.

 Пять ПЭР по таблице на сегодня, если палладием то скидка пятнадцать процентов против табличных значений…

Майкл обернулся к Сереже, тот, ворча чтото на извечную тему: "На любой барахолке можно купить серийную, ничуть не хуже и в пять раз дешевле" всетаки достал из кармана пачку "менделеевских" ПЭРов, ставших в последнее время чемто вроде параллельной валюты для расчетов особого рода.

 Если хотите, у нас богатый выбор изделий для детей и…, продавец несколько понизил голос, и не для детей…

 Простите?

 Ну, тот неопределенно повел руками, всякое такое. По большей части не востребованные заказы…

Сережа густо покраснел, чтото недовольно бурча себе под нос, а Майкл ослепительно улыбнулся:

 Ааа, наверное, это очень интересно. Но, видите ли, жена может не так понять. А я считаю бесчестным интересоваться товаром, который заведомо не собираюсь покупать. Нельзя ли показать мне образцы более, он мимолетно восхитился собственной наглости, высокотехнологичных изделий? Например, что это возится у вас за витриной? Воон той, что в углу?

 Где?! А б… Простите, я сейчас…

С поразительным проворством шмыгнув в указанный угол, он долго грохотал и шипел там в ходе облавы, пока не появился вновь, держа в руках вяло извивающуюся помесь летучей мыши с чемто вроде театрального бинокля, уменьшенного в масштабе примерно 1:5, только из трех трубок.

 Ни слова! Майкл повелительно вытянул руку вперед. Это, не иначе, тоже дела этого, как его… Жоры Мясникова.

 Раньше видели, полюбопытствовал местоблюститель, или так догадались?

 Вы не поверите: как увидел, так сразу же как будто толкнул кто, Жора Мясников, думаю, не кто иной.

 Жаль, покачал головой продавец, который, похоже, и впрямь сожалел, красиво могло б выйти, но только ошибся ты. И помимо него при этом деле состоит немало шутников. У этого, например, некоторые модели полностью не выключаются, потому что это может повредить их функции. Качество при этом, не спорю, достигается очень высокое, вот только покупатели с тонкой нервной организацией того… Нервничают, когда он, к примеру, выскакивает из открытого шкафа, просовывает объективы под одеяло во время выполнения супружеского долга или простонапросто начинает громко возиться под кроватью. А куда деваться, если подглядывать и записывать, смысл его существования? Возьмете? Не хуже серийных, армейских и кэгэбешных, даже потише, даром что вид такой чудной.

 Старье. Категорически заявил Сережа и снова уставился в пол.

 Боюсь, развел руками Майкл, модель продемонстрировала, что не является совершенно незаметной. Кроме того, на мой взгляд тут имеет место слишком широкая трактовка программы.

 Что поделать. И впрямь неликвид, зато посмотрите, какой симпатичный. И на ощупь приятный, да вы потрогайте!

Может быть, это было и так, вот только рука сама по себе отказывалась протягиваться к этой мелкой крылатой чертовщинке, исключительно подходящей на роль шелковистого, приятного на ощупь глюка при белой горячке.

 Уважаемый, у меня, может быть, и достаточно денег, но у меня нет ни одного… ну, не важно, чего, лишнего. Не тратьте времени, предлагая мне великое множество очаровательных пустяков, потому что в мои намерения менее всего входит приобретение сувениров. Не пытайтесь продать то, что в другой стране давно уже уценили бы до стоимости сырья. Будьте добры показать мне, что у вас есть из крупных форм, и тогда, если мне подвернется то, что нужно, я непременно сделаю покупку.

Продавец, продолжая поглаживать "Мобильный наблюдат. комплекс малый", без споров повел их через заднюю дверь во двор, где под навесами располагались более габаритные диковины.

 Нет, безусловно, вещь, судя по всему, стоящая. Вот только почему окраска такая странная? К чему это кошмарное желтое пятно на самом виду?

 Как говорил Карл Маркс, нельзя жить в обществе и быть свободным от него. Все мы, включая даже и Ювелиров, не в безвоздушном пространстве живем. Модель оказалась слишком хорошей и поэтому военные затребовали ее себе. Что поделаешь, за ними право Первого Тавра в пределах одной десятой изделий. А это, соответственно, обозначает серию, а значит ни о какой уникальности не может идти речи. По правилам Ювелиров: "Непогашенная программа погашенное изделие" и, соответственно, не больше двадцати процентов от заявленной цены. Правда, утешает то, что казна платит за разработку. Не то, чтобы щедро, поэтому утешение слабое, но лично я не понимаю, по какой статье они умудряются проводить даже эти деньги…

Сережа одобрительно ворчал, кивал головой и украдкой показывал ему большой палец: не исключено, правда, что в наибольшей степени его восхищала цена.

Вещь, надо признать, и впрямь оказалась потрясающей: попривыкнув за время своего пребывания здесь ко многому, он всетаки не мог представить себе, что возможно еще и чтото подобное.

 Ктото, кто не понимает, разливался соловьем оживившийся продавец, считает, что ничего особенного. Мол, те же персональные автоматы куда сложнее бывают. Так вот, я говорю вам, что это рассуждения типичных чайников. Модель самостоятельно выбирает режим движения в зависимости от местности в режиме реального времени, а приспособлена для движения по ровному месту, по лесу, по мелколесью, по сильно пересеченной местности и в горах до пяти тысяч метров. Может форсировать по дну водные преграды до двух километров шириной, не теряя ориентации. Поэтому функциональная программа здесь настолько сложна, что пришлось сначала делать программу, а уж потом, по сути вокруг этой программы, конструировать изделие. Причем делать это так, чтобы иметь возможность довести программу на готовой машине. Да что говорить, конструктором пригласили самого Димова, и, уверяю вас, автором программы и композитором в этой группе не менее известные люди…

Трудно судить, как по горам или по буреломной гари, а по двору с кусочком армейской полосы препятствий агрегат нес Майка со скоростью хорошего мотоцикла и со звериной плавностью, так, что неровности практически не чувствовались, а препятствия преодолевал, казалось, вовсе не снижая скорости. Потом впечатления в голове както сформулировались: объединяет достоинства машины и лошади, без недостатков того и другого. Недостижимая мечта путешественника. Первое наземное транспортное средство человека, не уступающее человеку по проходимости.

 Видите ли, транспорт мне нужен, а самолет, насколько я успел убедиться, остается самолетом даже этим летом и в России: слишком долго учиться, слишком легко угробиться, если не умеешь, и слишком дорого.

Сережа буркнул, что вполне хватило бы одного только последнего резона.

 Куда доставить заказ?

 А с собой забрать?

 Хм… идея не лишена, но, знаете, рассекать на этой штуке по областному центру, это всетаки както…

 Вызывающе?

 Чтото вроде того. Все, конечно, все понимают, в том числе славные сотрудники ГАИ, но ведь есть же и буква, а там где есть буква, непременно найдутся буквоеды. По глупости или по подлости нрава. Лучше всетаки того, придерживайтесь сельской местности, хотя документы мы вам выправим по всей форме, включая ксиву, подтверждающую, что вы заняты двухгодичными испытаниями новой техники. Подчеркиваю подлинную бумагу, потому что такую вещь, как "испытание", сами понимаете, можно трактовать как угодно широко… Двух лет, полагаю, хватит?

 Должно хватить, ответствовал Майкл с широчайшей улыбкой, представив себя верхом на "Транспортере Рычажном Двухместном "Сольпуга" гденибудь в Бруклине или ЛосАнжелосе, я думаю, что через два года мы столь же успешно разрешим все недоразумения. Пусть будущее позаботится о себе само, не так ли?

Уплатил и, посоветовавшись с Сережей, указал наиболее подходящий адрес, куда следовало доставить ТРД. Остальные покупки он решил захватить с собой. Покупки, потому что с характерной для людей последовательностью, присущей, как оказалось, и ему (до этого он был уверен, что чужд подобных слабостей), он всетаки купил "Наглого Арендатора". Перспектива безвозвратно уйти отсюда без клинка вдруг вызвала предощущение пустоты в душе. Да и чего, в самом деле? Однова живем. Так и ушел, унося завернутый в крафт и перевязанный бумажным шпагатом меч, получив в нагрузку непременный точильный камень и шелковый платок, через который, единственно, и надлежало прикасаться к зеркальному лезвию со скромным ромбическим узором по выпуклому ребру. Некоторое, совершенно идиотское по сути своей, смущение вызывал только то обстоятельство, совершенно постороннее, вовсе далекое от обычного строя его мыслей, что он может оказаться реинкарнабулой какогото средневекового самурая.

 Богатенький, значит? Людям похмелиться не на что, а они в хитрых лавочках ворованными тыщами кидаются?

Один из подстенных молодых людей, что давеча провожали их взглядами, теперь преграждал их узкую тропу. Он был одет в одежду немаркого цвета, далекую от лохмотьев, но всетаки казалось, что именно в подобные вещи от веку одевались молодые люди, подобные этому. Родившиеся от пьющих родителей и отсидевшего отца, сами пьющие с десяти лет и успевшие хватить малолетки. Чисто условно отмучившие ПТУ, причем, скорее всего, в той же самой колонии, и с тех пор не прочитавшие ни единой книги… Впрочем, тут, как раз, некая особенность всетаки присутствовала: движения его отличались от тех, которые присущи трезвым людям, но и пьяные всетаки движутся както не так. Трудно описать словами отличие, очевидное тренированному взгляду, а не так, и все тут! Развинченные движения костлявого верзилы лет двадцати двух содержали некую опасную порывистость, а в расширенных зрачках немигающих глаз мерещилось чтото настолько жуткое, что Майкл содрогнулся.

 А ну дай гляну, меж тем продолжил незнакомец, протягивая заскорузлую руку к свертку, может, и себе куплю такую…

Это было совершенно неразумно, но мысль о том, что этот субъект будет разворачивать "Наглого Арендатора" мгновенно, вдруг, обожгла его полной немыслимостью, нестерпимостью. Почемуто в этот момент это показалось все равно как допустить, чтобы в вашем присутствии какойнибудь субъект тискал вашу невесту. Поэтому он убрал сверток чуть в сторону, так что соискатель промахнулся.

 Жадный, да? Задумчиво спросил он, между тем, как трое его приятелей начали вразвалку подтягиваться к месту событий. А слыхал, что фраеров как раз жадность и губит? Вот и вас может погубить. Прямо сейчас и начнет. Губить в смысле… Ты, падла…

 Андрюх, погоди… Вполне деловито произнес еще один член четверки, выглядевший потрезвее. Так, мужики: выворачивайте карманы, и будем считать, что ничего не было. И товар, что из лавочки взяли, тоже сюда. Это ж моя вещь. Спер ктото неделю назад, я уж обыскался, а она вот она.

Майкл, пятясь назад, вдруг, неожиданно для себя, медленно покрутил головой, прикрывая глаза. Сознание его как будто бы разделилось, и одна его часть, не верила в происходящее, как будто оно происходило вовсе не с ним, а другая, в ужасе наблюдала за тем, как руки с потрясающей сноровкой сдирают с упакованного меча бумажный кокон. Деловитый сделал шаг вперед, так что он все равно не успел бы (Господи… что не успелто? О чем сама эта мысль?), как вдруг перед ним, между ним и Деловитым возник Сережа.

 Зис, коротко, но совершенно позмеиному свистнул он, и повторил, по прежнему негромко и мелодично, зисс.

 А? Вновь подошедший приостановился, но потом прищурился, впрочем, не трогаясь с места. Сказатьто все можно, только за такие слова отвечают.

 Спрашивай. Сонные глазки неподвижного Сережи, не моргая, вперились в собеседника. Вот только слово это дважды не повторяют. Так что и за то, что я у тебя вроде как псом брехливым выхожу, тоже ответить можно.

 Не, Юрок, еще один из четверки, тот, кто доселе не участвовал в беседе, помотал головой, на это я не подписываюсь. Ну его на хер. Это дело, в смысле…

Некоторое время деловитый Юрок продолжал стоять в позе гордой и вызывающей, заставляя свой взор грозно блистать, но так, чтоб блеск этот с каждой секундой становился все менее ярким. Майкл прямотаки видел, что все мысли его посвящены тому, чтобы выйти из положения с минимальной потерей лица, вот только причины этого, равно как и смысл происходящего действа оставались для него совершенно непостижимыми. Наконец в узкий лобик пришла парня пришла гениальная идея.

 Пошли, Андрюх, деловитый Юрок приобнял приятеля за плечи, пытаясь увлечь его в сторону, без понтов, пустые они, поэл?

Но тот, подавшись было, вдруг вывернулся какимто неожиданногибким, прямотаки змеиным изворотом поясницы и торса, а потом, замедленным движением наложив на грудь приятеля вялую длань, вдруг со страшной силой отбросил его бренное тело на несколько шагов, так что тот не смог удержаться на ногах и вперед головой нырнул в клевер, пробороздив его плечом, ягодицей и всем правым боком.

 Ссыкло, стеклянным, лишенным всякого выражения голосом сказал Андрюха, очкун вонючий…

А Майкл при помощи своего вдруг необыкновенно, прямотаки до излишнего, обострившегося зрения вдруг с ужасом заметил, что в углу рта его обсыхает скудная сухая пенка. Но даже этого зрения не хватило, чтобы заметить, откуда в руках парня появился нож со щучьим носом. Он прыгнул мгновенно, не приседая и вообще никак не изготавливаясь, как будто его швырнула какаято скрытая пружина, но Сережа както страшно неудобно шагнул вперед, делая удар ножом явно невозможным, и ударил нападавшего в челюсть. Майкл знал толк в боксе: так вот тут все было понастоящему, без дураков. Как кирпичом, раздался скверный, влажный хруст. От такого удара без памяти повалился бы средневеспрофи, битыйперебитый, но этого уличного драчуна только коротко встряхнуло, отбросило напряженное тело назад, и он без паузы рванулся вперед, как носорог, полосуя перед собой финкой. Сережа пятился, поворачивался то одним боком, то другим, и непрерывно бил, попадая каждым ударом. На взгляд Майкла, короткорычажные, толстые руки провожатого били, как молоты, с совершенно расквашенного, покрытого рваными ранами, на глазах распухающего лица при каждом ударе брызгала кровь, удары в корпус отдавались жутким нутряным гулом и хряском, но бандит, казалось, не чувствовал боли. Долго это продолжаться не могло, и, казалось, мысль эта передалась Сереже, потому что он коротко ткнул врага в горло, кажется костяшками пальцев, но поручиться за это Майкл не смог бы. И только после этого, несколько секунд спустя одержимый, совершенно посинев, с хрипом ткнулся в камень дорожки и с выпученными глазами схватился за горло. Надо отдать должное его друзьям: позабыв все соображения благоразумия, они со страшной руганью бросились в драку. Юрок и четвертый, на явно более опасного провожатого, а тот, что первый решил было дать задний ход, на Майкла.

Начавшееся вместе с развитием событий растроение сознания и еще усугубилась, причем Реинкарнабула явно захватила контроль над двигательными центрами: ножны валялись в траве, клинок какимто образом уже оказался в руке, а сам он с необыкновенной прытью и быстротой пятился, можно сказать, бежал задом наперед от Благоразумного. Вторая часть, панически твердила, что можно вот так вот пятиться сколько угодно, отмахиваясь хоть и сувенирным, но всетаки увесистым и острым на вид клинком. Ну не дурак же он самомто деле, соваться в свистящий, сверкащий полукруг потомка "Наглого Арендатора", ведь остановится же когданибудь, о Госсподи!? Третья часть, как и положено, по своему обыкновению наблюдала за происходящим со стороны, ни в малой степени в него не веря.

Благоразумный не был бы Благоразумным, если бы не осознал достаточно быстро, что прет с практически голыми руками на чертегознаетможетинастоящуюжелезяку, которая по сути представляет собой длинный… нож!!! Он замедлил наступление, остановился и, воровато оглядевшись, повернулся, чтобы срочно сделать ноги, потому что дело, сразу показавшееся ему гнилым, на поверку оказалось и еще хуже. Когда он поворачивался, Вторая Часть Сознания Майка хотела было облегченно вздохнуть, но Реинкарнабула, похоже, считала иначе: моментально изменив направление движения, она послала тело Островитянина в длинный, стелящийся прыжок, одновременно закручивая "Наглого Арендатора" в очередной, свистящий, наискосок сверхувниз, полукруг. И, довольнонизко, потому что на выпаде, предельно вытянув руку вперед, достала убегающего в бедро. Сверкающий металл, на самом деле неизмеримо превосходящий остротой и прочностью клинки даже самых знаменитых мастеров прошлого, с нежным хрустом почти без сопротивления прошел через середину левого бедра бегущего и до середины врезался в его правую голень. Будто сломавшись, Благоразумный сунулся вперед головой в клевер, вгорячах попробовал приподняться на руках, завалился снова, с удивлением обернулся назад, на косо срезанную ногу, на дымящийся, исходящий туманом мельчайших брызг фонтан яркоалой крови, попытался чтото сказать, не смог, и ткнулся лицом в траву.

Нашкодив, Реинкарнабула немедленно смылась, оставив Паникера с Созерцателем, расхлебывать. Сначала инициатива, разумеется, в его собственном фирменном стиле, была у Созерцателя: Майкл застыл с окровавленным клинком в руке безучастно наблюдая за тем, как Сережа доламывает двух последних. В его действиях сохранялся тот же простой, солидный, как шуба с бобровым воротником, и непостижимый стиль, лишенные малейших изысков движения казались единственно возможными для того, чтобы он попадал, а они не могли попасть. Всем, даже, кажется, его партнерам в первую очередь, было какимто образом очевидно, что это невозможно, немыслимо, чтобы он не попал, равно как и безнадежны попытки причинить какойнибудь урон ему. В отличие от одержимого, они падали от его ударов, вопили от боли, слабые попытки сопротивления становились все более неубедительными, а он продолжал крушить их, пока не счел результат удовлетворительным и не оставил в покое исковерканные тела, затратив на все про все минуты полторы. Он шагнул к застывшему в каталепсии Майклу, и Созерцатель немедленно уступил место Паникеру. Островитянин уронил меч в травку, а сам согнулся в приступе неудержимой рвоты. Позывы были так сильны, что он повалился на колени и продолжал блевать до полного изнеможения. Было уже нечем, но едва только на его глаза попадалась, настоящая человеческая нога, в замызганном ботинке и надлежащей части штанины, отдельно от хозяина, сам хозяин, неподвижный и с меловым лицом, или огромная лужа стынущей, с пахучим парком, со сгусточками на манер пенок в молоке, крови, он всетаки изыскивал в организме новые резервы. Сережа подошел к нему, тряс за плечо, говорил чтото, никак не дошедшее до сознания, а потом, убедившись в бесполезности этих действий, закатил подопечному две оглушительных затрещины. Подумал, понаблюдал, и выдал третью: трах!

 Че, фриц, евреев было легче резать?

Островитянин, ничего не ответив, только помотал головой. Сплюнул и медленно, опираясь на землю, поднялся на ноги. Его заметно мотнуло, но продолжающий запаленно отдуваться провожатый поддержал его твердой, как угол стола, дланью.

 Э, э, куда пошел? Железякуто, покупочку, на кого оставил?

Вспомнив про покупочку, Майкл передернулся, но это был последний спазм, и он, не оборачиваясь, только махнул рукой, продолжая двигаться вперед шаткой, как у чумного, походкой.

 У, Ё!!! С глубоким чувством сказал флегматичный при обычных обстоятельствах Сережа, тщательно обтер клинок об одежду покойного, сунул его в ножны, тщательно подобрал остатки упаковки, следя за тем, чтобы, не дай бог, не оставить ни единого клочка бумаги, ни единого обрывка шпагата, коекак завернул "Наглого Арендатора" в изодранную бумагу, и с сопением кинулся вдогонку подопечному.

 Чужими рукамито легче выходит, а, фриц? Да ты не переживай, в первый раз оно всегда тяжело. Тут уж так: либо ты, либо тебя.

Доселе молчавший, как стена, и не реагировавший на болтовню попутчика, Майкл отрицательно покачал головой:

 Он уже бежать поворачивался. Это я его вдогонку полоснул… И что на меня нашло, понять не могу?

 Раз нашло, значит, было. Это только ты не знал сам про себя. Теперь, значит, знать будешь… И ты это… Привыкай. Право дело так оно лучше будет. По всему выходит, всем привыкать придется.

 Это ж теперь что, целой облавы ждать?

 Ага! Как же! Так тебе Ювелиры и позволили на своей территории розыск со вселенским шмоном устраивать! Вот мы идем, а этих четверых, будь уверен! уже на собачий корм переделывают. Ничегоо не будет, попомни мои слова!

 Это за четверноето убийство? Говоря это, Майкл с брезгливым удивлением уловил истерические нотки в собственном голосе. Хорошие у вас нынче порядки, нечего сказать! А милиция?

 А ей надо? Никто ничего не сообщал, тел нету, значит и не было ничего. Не ссы, говорю… Этот, который первый, помнишь? Которого хоть кувалдой? Он, не иначе, под "буром" был: много сейчас всякой дури, всю и не упомнишь, но эта как бы ни хуже всего. Те, которые торгуют, так сами между собой вроде как договор подписали: "бур" западло… Такто он не хуже прочего и не лучше, вот только тот, кто на нем сидит, рано или поздно сбесится, и никтоо заранее тебе не скажет, будет это на сотый раз, на десятый, или одного хватит. Тогда его только на куски рубить: с двумя десятками пуль в потрохах бегали и дрались. Ну ты сам видел… Так что не переживай, они все равно не жильцы были.

 Там только один обдолбаный был, отрешенно проговорил Островитянин, остальные просто выпивши…

 Что? Аа! Не, Сережа помотал головой, с теми, которые под "буром", никто компании не водит. Ни урки, ни те, что с другими порошками, и никакие отморозки без башни. Только такие же. Просто он сегодня успел вмазаться, а они нет.

Похоже было, что провожатый просто пытается, как умеет, успокоить его, но Майкл всетаки был ему благодарен, потому что, с другой стороны, дело вполне могло обстоять так, как он говорит. Поймав себя на этом рассуждении, он и удивился и обрадовался тому, что к нему начал возвращаться тот стиль мышления, присущий в обычные времена.

 Ты того, сам, главное, помалкивай, что было…

 Как, говоришь, он сказал этим гопникам? По возможности точно?

 "Зис". Точно.

 Айяйяй, как сквеерно! Человек "ЗиС" в ближнем круге! И, судя по тому, что ты рассказал, не просто так, не кандидат какой, а настоящий, лицензированный зисмен! В моем доме! Ах, как все, оказывается, запущено!

 Гм. Не сочтите за вмешательство в чужие дела, но мне не хотелось бы, чтоб у него были изза меня неприятности. Я ему здорово обязан, понимаете?

 Чего уж теперьто? Невесело усмехнулся Михаил. Так что не волнуйся. Хотя это, надо сказать, и впрямь вмешательство, но пусть остается, как есть, чтоб на его место не подсунули когонибудь, кого я не знаю… Но ты, выходит, тоже приложил ручку к своему чудесному спасению?

 Мне не хотелось бы об этом говорить.

 Нет, ну почему? Герой с клинком наголо! Интересно, потащишь ты с собой эту железку после того, что произошло, или тихонько засунешь куданибудь, чтоб никогда не видеть и со временем забыть? Так сказать, вытеснить навроде зрелища родительского секса в лучших традициях старика Фрейда?

Майкл с подчеркнутым равнодушием пожал плечами.

 В мои привычки, понятно, не входит рубить в куски живых людей, но я на самом деле не такой уж тонкокожий. Наследственность, знаете ли. Тут он чуть было не сказал про то, как его предки вели себя в колониях, а также про нравы, царящие в Харроу, потрясение всетаки сказывалось, но вовремя опомнился. Дедушка дослужился до штандартенфюрера эсэс, шварце эсэс, разумеется, а папа в девятнадцать лет успел послужить в зондеркоманде на Востоке.

 Мама была, тем же тоном продолжил Михаил, надзирательницей в Саласпилсе, а дядю Клауса выгнали из гестапо за садизм. Знаю. Вполне почтенно.

 Боже мой, Михаил… Откуда вы знаете? С вами простотаки страшно иметь дело… Михаил?

 Что такое?

 Да я вспомнил наш разговор про серьезных и несерьезных людей… Помните? Тот кивнул. Надо понимать так, что, в отличие от "арматурщиков", "ЗиС" серьезные люди?

 Ну что вы за человек такой! Ни слова без подковырочки, ни секунды, чтоб совсем не вынюхивать! Отвечу осторожно: Не Без Того. Скажем, процентов на двадцать…

 Судя по тому, что я видел, они запросто заняли бы первые места на всех боксерских турнирах. И в кетче. И в рестлинге.

 И в футбол. И в волейбол. Вот только в их уставе прямо запрещено участие в любых спортивных соревнованиях. Категорически. Прямо так и сказано: "Метание атомных бомб на точность не может являться спортом". Там же, кстати, прописано обязательство в случае конфликта с посторонними предупреждать о своей принадлежности к "ЗиС". Ну, вы сами были тому свидетелем… В обоих случаях нарушитель проживет очень недолго. В пределах нескольких суток. Дело в том, что тактический огневой контакт с группой зисменов, дело еще более безнадежное, чем драка. Кууда более. Они и служат в армии, и армейцы привлекают к своим операциям тех, кто не служит… Запомните, в каких бы контрах с властью ни была та или иная группа, дело на настоящий момент сложилось так, что у всех нас, у ВСЕХ серьезных людей, есть перед этой властью свои обязательства. Неписанные, потому что хотел бы я поглядеть на такой кодекс, хотя бы на одну главу оттуда! но от этого не менее серьезные. Там отлично знают, в чем именно и у кого персонально отказа ни в коем случае не будет.

 Кстати, а почему именно англицизм, "зисмен"? Чем хуже отечественное Человек "ЗиС"? Тем более, что никому и в голову не придет оспаривать ваш приоритет?

 Вы правы. На самом деле используются оба варианта. В зависимости от контекста. В качестве явно незаурядного лингвиста вы должны понимать, что тут есть свои смысловые оттенки.

 Скажите, Вергилий, неужели же и появление такого рода… практики тоже есть следствие возникновения известной группы технологий?

 Вергилий? А, понял… Ну, это вы зря, не такой уж тут ад.

 Вы просто принюхались к запаху серы.

 Может быть. А что по вашему вопросу, он задумался, то здесь так просто уже не ответишь. Вам знакомо понятие "гармоники"? Говорят, что оно пришло в физику и математику чуть ли не из музыки? Так вот, если пользоваться этим термином, то "арматурщики" гармоника первого порядка, а "ЗиС" как минимум второго. Следствие следствия, при учете того, что и находится вовсе на другой ветке следствий. Может быть даже, что дело обстоит и еще сложнее: явилось результатом наложения следствий из разных ветвей. Похоже, что, в отличие от очень и очень многого, способ инициации обычного человека в зисмена придумали гдето в государственных структурах, есть данные, просочилось коечто о соответствующих изысканиях в собственных лабораториях "Новфарма", вот только локализовать полученные результат в виде живых людей оказалось делом не слишком простым. У англичан на эту тему есть хороший пример насчет тюбика и пасты, слыхали? Что, мол, каждый дурак может выдавить, но нужно быть семи пядей во лбу, чтоб затолкать обратно? Вот и "ЗиС" во благовремении обособился, но при этом сохранилосьтаки некое архетипическое сродство к силовым структурам в частности и Казне вообще…

Майкл кивнул:

 Вообще по моему мнению нет ничего интереснее, чем картина ускоренной социальной эволюции после какихлибо радикальных новаций. Вот только те, кому приходится наблюдать эти любопытные процессы изнутри, по какойто причине не проявляют в связи с данным обстоятельством излишнего восторга…

 Да. И живут в среднем не слишком долго.

 Михаил?

 Что еще?!

 Сережа тогда правду говорил? Ну, насчет собачьего корма?

 Чтоо!? Умри, ебля!!!

Стоял поздний вечер, но достаточно северное положение города сказывалось и потому темноты еще не было, так, заметный, но в то же время достаточно прозрачный сумрак. "Сольпуга" с мягким стрекотанием неслась по вечерним улицам, и мимо, и навстречу ему проезжало довольно много машин, среди которых были совершенно нормальные, но в порядочном проценте попадались также и крайне подозрительные: дрожащие на ходу от видимой субтильности конструкции двухместные автомобильчики, на вид одноразовые, как презерватив, тяжелые, как танки, мотоциклы, явно обладающие убийственной мощью и огромной скоростью, оседланные, как правило, юнцами в галифе и с головами, упакованными в сплошные шлемы, опертые на серые пластиковые наплечники, почти бестелесные велосипеды, у которых колеса крутились сами, а вот никакого мотора видно не было. Куда удивительнее было то, что на тротуарах почти совсем не было гуляющего в сумерках праздного народа. Тем более удивительно, что погода стояла прямотаки потрясающая, та, что установилась прямо с первого дня этого лета, того, которое навсегда останется в его воспоминаниях Сладким Летом. Из соображений легкого хулиганства Майкл повязал голову огненнокрасной повязкой, но, скорее всего, в том не было особой надобности: и без этого на "Сольпугу" обращали внимание. Не то, чтобы подчеркнутое, но явное: особенно отчетливо оно читалось в жжутко равнодушных взглядах юнцов. Оглядываясь по сторонам, он поймал себя на мысли, что, по сути дела, это первый крупный город, который он видит в европейской России. Помимо странного малолюдия на улицах, обращало на себя внимание обилие высоких заборов и солидных, хорошо запертых ворот во всех практически дворах. А дворы, и достаточно широкие полисадники за оградой, были тут в центральной части города у всех домов, во всяком случае, у тех, у которых светились многочисленные окна. Те, что без оград, стояли темные, страшные и пялились на улицу темными пролетами выбитых стекол. Ограды, без дураков, высоченные, без видимых при беглом осмотре прорех, опутанные какимито подозрительными проводами и чемто вроде банальной, хотя и несколько облагороженной колючей проволоки.

Милиционер, сделавший ему жест неизбывным полосатым жезлом, едва высунулся из стоящего на обочине "перехватчика" ГАИ: они, равно как и подругому окрашенные машины ПМГ, выделялись среди общего потока транспорта особой хищной плавностью хода. По словам новых друзей модернизированные модели завода "ГаЗ", с пятисоткиловатным ЭХГ, двумя электродвигателями "ЭДПМ300", по одному на колесную пару, обладали утяжеленной базой, комбинированным бронированием и аэродинамикой приблизительно как у реактивного истребителя. Опережая время, конструкторы включили в состав брони водяной слой и зеркальную полировку для защиты от "лахудр". Когда Майкл роскошно, приподняв свой экипаж на дыбы, затормозил, страж дорожного порядка сделал еще и дополнительный жест, указав жезлом место совсем рядом, буквально в притирку к своему автомобилю, а когда Сольпуга подкралась к установленному месту, откозырял, пробормотав совершенно особой, только гаишникам присущей гугнивой скороговоркой:

 Старшинасергачеввашиправапожалуйста…

Майкл с самой обоятельной улыбкой из всего наличного арсенала подал ему роскошный, натуральной кожи тисненый бумажник, содержавший в том числе и права, и техпаспорт, и ту самую бумажку о государственных испытаниях. Старшина с ленцой просмотрел бумаги, и замедленным, а вот как не отдам сейчас! жестом возвращая документы, осведомился:

 Тут написано Оскар Эде Кляйнмихель?

 Совершенно верно, меня так и зовут. Должен сказать, у вас очень неплохое произношение. Изучали немецкий?

 В школе, старшина бросил острый взгляд на "Сольпугу", никогда не видел, только слышал… И как?

 О! Гортанно произнес Майкл, закатывая глаза. Колоссально! Незабываемые впечатления. Дома буду рекомендовать закупки для специальных целей.

Милиционер наконец всетаки доотдал ему документы, всем видом показывая, что делает это без особой охоты и приглушенно сказал:

 Вы тут всетаки поосторожнее с этим своим агрегатом. Больно вещь богатая, а люди разные попадаются. Мало ли что…

И только тут Островитянин не то, чтобы заметил, а обратил внимание, что страж порядка привычно держится между своим автомобилем, и "Сольпугой", на плече его столь же привычно, небрежно, стволом вниз болтается укороченная "Пихта", а напарник его, остававшийся внутри и не принимавший в беседе участия, непрерывно, как радар ПВО, сканирует окрестности. Но самое интересное, что рядом с ним на крюке висело то, о чем Майклу приходилось только слышать: по описанию и жутким слухам он узнал "ШВЭТ80", знаменитое "Черное Железо".

Оно вовсе не было шедевром вроде АК47, а простонапросто скороспелой, со значительным числом недостатков, первой в своем роде серийной конструкцией принципиально нового типа, назначением которой был разгон тяжелой девятимиллиметровой пули до двух с половиной километров в секунду у дульного среза. В таком случае ее не держали никакие бронежилеты из бездефектных материалов. Потом выяснилось, что, кроме того, эти пули еще и делают дырки в любой бронетехнике полегче танка, дырявят стены в два кирпича, а еще убивают даже при касательном ранении. Отменяют само понятие "касательного ранения". По слухам, детище конструктора Никонова, который успел первым, производилось только в закрытой зоне под ЙошкарАлой, чистеньком поселке за оградой из бездефектных нитей, сплошняковых минных полей, лазерных датчиков, пулеметных вышек, боевых ЭХА функционального класса "Б", ПВО комбинированного типа и прочая, и прочая, и прочая. Зэка здесь жили в аккуратных цельнолитых домиках без единой щели, в чистеньких комнатках на два человека, их сытно и разнообразно кормили, снабжали куревом и давали пиво по одной бутылке в сутки на нос. Зэка носили элегантные облегающие комбинезоны без карманов и особливые композиции в сальниковой сумке, в районе поджелудочной железы. Она давала возможность дистанционного контроля над уровнем сахара в крови, причем он снижался до критического порога через час после того, как обладатель выходил из зоны досягаемости кодированного радиосигнала. Зэка берегли. Внезапно выяснилось, что УИН были немногими оставшимися вариантами создать режим хоть какойто реальной изоляции от внешнего мира, а заключенных было мало. Катастрофически мало.

После фантастического, взрывообразного развития золотых времен раннего "Черного Ромба", "Операции "Танго" и тому подобного, профессиональная преступность привычного типа, традиционный, или полутрадиционный, криминалитет пришел в глубокий упадок и стремительно, с пугающей скоростью сходил на нет. Парадоксальным образом особенно плохую службу сослужило ему как раз былое могущество, когда урки окончательно обнаглели, и, до предела обросшие стволами, начали без малейших колебаний стрелять и милицию, и сотрудников КГБ, и всех, кто подвернется. К этому моменту личный состав силовых структур претерпел глубочайшие изменения: это были, вопервых, люди, которым оказалось некуда деваться в новых условиях. Естественно, они вовсе не стремились героически погибать во время задержания особо опасных, а они стали особо опасными, почитай, через одного, преступников, а вовторых представители сильных кланов, семейных и территориальных, которые таким образом брали эти самые силовые структуры под контроль. Представители этой второй группы, а среди них уже были и отдельные подполковники и полнымполно майоров, вообще руководствовались указами клановой верхушки, а все остальное законодательство соблюдали по возможности, для видимости, и вообще постольку, поскольку это не идет в разрез с интересами их собственной группы. Так что и те, и другие стреляли уголовников в ходе задержания при первом удобном случае и по любому поводу, и находили полное понимание у начальства, которое было таким же, так что шанс уцелеть был только у застывших на месте с поднятыми руками. Вторая представительная группа не была лишена, кроме того, определенной направленность действий: все попавшиеся признавались, а настоящих воров ссучивали. Всех. Сопротивляющихся сажали на СЭН, после чего, понятно, ни о каком сопротивлении уже не было и речи. Так же без малейших колебаний поступали с отказниками в зоне. Матерые рецидивисты становились послушнымипослушными, да к тому же еще передовиками производства. Об этом обстоятельстве знали, и оно тоже оказывало свое действие. Стремительно распухшие, было, зоны неудержимо съеживались, пустели, тем более, что почти что без исключения все классические криминальные жанры либо вовсе потеряли смысл, либо перестали окупать вложенный риск. Вот тутто и оказалось, что вовсе без насильственного труда эта страна не может обходиться даже и в новых условиях, а зэка стали дороги. Их берегли и значительно удлиняли сроки, заботливо лечили и подсаживали если и не на СЭН, это и впрямь было уж слишком круто, то на "медок". Ну, никак нельзя было, чтоб "Черное Железо" выходило в вольный оборот! Но все эти обстоятельства ни в коей мере, разумеется, не обозначали, что у милиции, или того, что ее заменило, и КГБ, или того, во что оно так стремительно превратилось, стало меньше работы. Кууда там! Совсем даже наоборот.

Сакраментальное, произнесенное совершенно особым тоном, одновременно и хрипло, и визгливо: "Стоять, сука!!!" стандартный российский призыв, обозначавший, что нужно, наоборот, как можно быстрее сматываться, а если есть из чего, так стрелять, потому что хуже от этого уже не будет, послышалось буквально через пять минут, после того, как он свернул с центральных улиц в переулок, застроенный розовыми, лишенными балконов трехэтажными домами первой послевоенной застройки. Путь хотел срезать. Стоявший в темной подворотне мертвого дома тяжелый мотоцикл бросился на них с "Сольпугой", как носорог, а ослепительная оранжевая фара его полыхнула, как глаз самого Сатаны. "Сольпуга", не иначе, как в автоматическом режиме, необыкновенно резво скакнула в сторону, и тогда уже опомнившийся Майкл погнал своего скакуна во весь опор, и куданибудь подальше отсюда. ТРД несся не то что как ветер, а прямотаки впору хорошему тайфуну, воздух глухо ревел, обтекая выпуклый щит впереди. Его конечности слились в едва заметное серое марево, мелькая быстрее спиц в колесе у какогонибудь очень хорошего рекордного велосипеда, но преследователи, которых оказалось двое, летели, как минимум, не медленнее. Двигатели тяжелых мотоциклов вместо обычного грохота издавали низкий, переворачивающий душу вой, лучи фар били в спину почти с материальной силой, и вообще на душе было както грустно. Сквозь оглушительный шум погони ему послышался звук выстрела, и теперь он несся вперед, бросая машину из стороны в сторону. Оглянувшись, убедился, что расстояние между ним и преследователями вроде бы сокращается, и решительно послал "Сольпугу" в темный проем настежь распахнутых ворот, в плотную, как выдержанный сыр, застоявшуюся вонь заброшенного двора. После тревожного, но довольно яркого желтого света уличных фонарей здесь показалось темно, как в пещере, и то, что небо еще слегка светилось, утешало очень слабо, но "Сольпуга", очевидно, знала, что делает: вперед, так вперед, и она выпустила по одному дополнительному сегменту на конечности двух задних пар. Майкл почувствовал, как его вдавливает в седло, сердце ухнуло в какуюто внутреннюю яму организма, а тусклый квадрат неба буквально рухнул на него. Раз, и ТРД зарылся четырьмя конечностями в слежавшийся почти до окаменелости сор насквозь, до ажурности проржавевших мусорных контейнеров, два, и следующий скачок бросил их на ветхие крыши заброшенных гаражей. Ржавое кровельное железо и гнилой толь рвались и крошились под их весом, любое животное тяжелее кошки неизбежно переломало бы себе ноги, но дьявольский механизм без видимой натуги выдирал их назад сквозь пробитые бреши, даже не поцарапав поверхность конечностей, неизмеримо более крепких, чем любая сталь, чем любой сплав двадцать лет тому назад. Так, что даже не качался, чуть распластавшись и сменив аллюр, перебирая ногами в стиле "бегущей волны". И еще в момент первых двух прыжков позади раздался тупой удар, треск и тут же стихший вопль. Второй преследователь, видимо, не столь азартный, затормозил у ворот, и слышно было, как злобно воет его остановленный на полной скорости мотоцикл.

Оставляя за собой фонтаны всяческой трухи пополам с ветхими обломками, "Сольпуга" плавно проскользила по крышам всего блока разномастных гаражей, что протянулся на несколько дворов. Временами они перескакивали с крыши на крышу, и тогда Майкл закрывал глаза, но обходилось. Потом, не без основания решив, что у преследователей теперь найдется занятие и без них, спустились в очередной двор, оказавшийся, против ожидания, более живым, нежели прежние: кошка, до этого момента важно шествовавшая по своим делам, и старушка, сидевшая у подъезда на убогой лавочке в убогом свете одинокой лампы, надо думать, надолго запомнят, как с низкой крыши гаража во двор спрыгнул чудовищный, с хорошую корову размером, черный паук и стремглав выскочил за ворота. Все верно. За воротами никто их не ждал.

 Кто? Зычно взревел мегафон у тех самых ворот, которые он покинул двумя часами раньше.

 Свои.

 Свои все дома, громогласно хихикнул мегафон, ты один?

 Один, один…

Но появившаяся над створом ворот камера осмотрела его с очевидной подозрительностью, и только потом лязгнул массивный засов и створки уползли в сторону.

 Ты что, осведомился Михаил после режиссерской паузы, во время которой с критичностью давешней камеры рассматривал его покрытую пылью и мусором персону, с поля боя дезертировал?

 Не дезертировал, с достоинством ответил Майкл, а с боем пробился из окружения. Сохранив это, как его? а, вверенную мне технику и вооружение…

Хозяин бросил на него еще один, вроде бы мимолетный, взгляд, который на деле был повнимательнее всех прочих: что ни говори, а характер у ложного герра и более, чем вероятного, сэра был. Ведь попал же, явно попал в передрягу, передрейфил, как последний сукин сын, ан уже спокоен, как ни в чем не бывало. Острить пытается. Такого вот кадра, да на другую сторону баррикад бы…

Пока Майкл с дороги принимал душ, вытирался и переодевался в дежурный халат в желтых розах по белому фону, Танечка, бывшая в здешней резиденции колхоза "Имени II партсъезда" за хозяйку, приготовила скромный ужин: молодую картошку с топленым маслом и зеленью, свежий серый хлеб, салат и печеную кету со специями. К ужину подали без изысков водку и "Ркацители", на выбор, причем выбор мог включать и комбинацию того и другого. Но прежде всего, до того, как поесть и даже помыться, он обиходил "Сольпугу", залив контрактильный блок регенерирующей смесью, подключив батарею к сети и, в последнюю очередь, поставив на промывку и регенерацию ЭХГ, чтобы не забивался копотью, случайными эпоксидами, не замасливался бы и не накапливал тяжелых металлов. Все.

Выслушав взволнованный рассказ гостя, Михаил с видом смутного сомнения поскреб худую волосатую грудь:

 Нет, что ни говори, а ты всетаки дикий человек. Ты инструкцию читал?

 А как же? Не понял Островитянин.

 До самого конца? Михаил настаивал. До главы "Дополнительные, вспомогательные и специальные функции"?

 А что надо было?

 Ну, например, в "специальные функции" входит, в том числе, активная оборона принципала. То есть я тоже, понятно, не читал, но для автомата класса "бэплюс", да еще изготовленного Ювелирами, подругому просто не бывает. Наука не допускает, компране?

 Не понимаю пофранцузски. И что?

 А то, что и средства там должны предусматриваться соответствующие классу изделия. Ты в два счета разнес бы их в клочья. В пыль. Я бы сказал: "Ин пульвис субтилиссимус" но ты опятьтаки не поймешь…

Тут разговор их прервался довольно надолго, потому что адреналин, оставшийся после лихого рейда, выветрился, и теперь англичанин почувствовал зверский голод. Как волк, откусывал крупные куски, с трудом сдерживаясь, чтобы не давиться. Наконец пришла относительная сытость.

 Слушайте, разве в Ярославле были немцы?

 Нет, герр Кляйнмихель, ваших тут, слава богу, не было. А почему вы спрашиваете?

 Потому что похоже. Особенно местами. Я ничего не хочу сказать, и в других странах столицы имеют такие вот районы обветшавших зданий и откровенных руин, но нигде нет такой чересполосицы. Либо район целиком приличный, либо откровенно трущобный и населенный всякой сволочью. И кроме того, в кинохронике прежних лет я чтото не замечал таких мер безопасности… Или имела места своего рода… избирательность съемок?

 А разве ты еще не прочувствовал причин на собственной, так сказать, шкуре? И что остается делать в таких условиях скромному обывателю, кроме как: а ставить замки, сигнализацию и ограды, сидеть дома, покупать собак и нанимать сторожей и бэ драпать с подобными себе в пригороды и делать все то же самое, включая локальную ПВО на паях. Второе не в пример надежнее, вольготнее, и в итоге больше дает, но, сам понимаешь, не всем по силам и характеру.

 А эта ваша милиция? Вооруженная, кстати сказать, теми пушками, о которых нам рассказывал твой друг полковник.

 Друг, странным голосом, будто у него отчаянно першило горло, повторил за ним Михаил, ты же его видел. Или мы говорим о разных людях? А что касается милиции, то совершенно невозможно осуществлять непрерывную слежку, если объект как минимум восемьдесят процентов городской молодежи. Особенно в условиях ее постоянного и непрерывного, как рост побега, противодействия. Как всегда, молодежь занята самым главным на данный исторический момент делом…

 Например, не выдержал расслабившийся Майкл, попмузыкой и наркотиками…

 Можно сказать и так, кивнул его собеседник, а можно и подругому: главным делом эпохи незаметно для вас оказалось потребление, и именно имто они и заняты по преимуществу. Потребление по преимуществу, это когда есть возможность выбрать себе занятие по вкусу, и при этом не бедствовать. Это не им, это вам кажется, что главным является чтото другое, а оно не главное, а всегонавсего необходимое. Как во время войны главным делом является, понятно, война, но и помимо ее остается масса необходимых дел. К слову сказать, во время большой войны молодежь занята войной, нравится ей это или не нравится. Но это у вас, а в наших условиях главным делом, безусловно, является "мозаика". Они сталкиваются с этим уже в детстве и приучаются к ней так же, как к двери, горшку, шнуркам от ботинок, цветным карандашам и книжкам для раскраски. Для них запросто, проголодавшись, нахимичить себе порцию "Протопита" вместо того, чтобы сделать бутерброд, сходить в магазин, или, не дай бог, почистить картошку. Среди них то и дело возникают моды на те или иные игрушки, для каждого возраста свои, очень часто глупые и, зачастую, весьма небезобидные. Тогда школы охватывает форменная эпидемия, все меняются носителями и готовой "соломой", учатся друг от друга, и превосходно все усваивают! все гудит и трясется, а потом поветрие уходит неведомо куда, и через неделькудве появляется чтонибудь новенькое. От коньков и мячиков до "дури" бессчетного количества разновидностей. От "самоходных" велосипедов до реактивных самолетов с вооружением. От "комбатов" с бесчисленным количеством ненужных прибамбасов, и до прямотаки невероятно хитроумных, сконструированных с непостижимой изобретательностью, работающих на таких принципах, что вам просто так даже и в голову не придет, можно даже сказать изысканных устройств для онанизма. Одно время чуть ли ни все старшеклассницы ходили по улицам увешанные бриллиантами, правда в мельхиоровой, не без того, оправе. Скажите, уважаемый господин из ФРГ, как в таких условиях убедить человека, что нужно долго и упорно учиться, причем только для того, чтобы потом еще более долго, до самой старости ходить на службу? А, собственно говоря, для чего? Согласитесь, что подавляющее большинство даже взрослых людей немедленно бросило бы службу, если б вдруг получили и еду, и крышу, и транспорт, и даже электричество бесплатно… Ну ладно, ладно, он выставил руку, заметив протестующий жест Майкла, не бросят. Бросят только ленивые русские. А трудолюбивые немцы, энергичные янки и деятельные бритты, не говоря уж о трудоголикахяпонцах, будут ходить на службу. Переливать там из пустого в порожнее с неизвестными целями, причем бесплатно. Что? Перегибаю палку? Не проявляю политкорректности? Ну, извини, не буду. А если всерьез, то, в отсутствии четких мотиваций будет во много раз труднее заставить детей учиться. Мягко говоря. И как ты думаешь, чем они будут заниматься в подобных условиях? Нет, я ничего не говорю, рано или поздно мотивация появится снова, это неизбежно, но покато что?

 Ну хорошо, с раздражением проговорил Майкл, а тогда какого дьявола им понадобилось от меня?

 О, тонко улыбнулся его собеседник, этот твой паук, в отличие от всяких самоделок, вещь исключительная. Исключительная и очень заманчивая как своими качествами, так и тем, что ее так просто не достанешь.

 Не понимаю, англичанин вдруг почувствовал тяжелую усталость, только что ты говорил, что они могут все, вплоть до реактивного самолета, а теперь говоришь, что "Сольпуга" вызывает непреодолимую зависть… Где правдато?

 У молодежи простонапросто нет денег. Ни рублей, ни, главное, ПЭРов. А нет денег нет элементов. Нет платины, палладия, рутения и осмия с иридием. Нет рения, гафния и ниобия с танталом. Нет редких земель. Нет банального золота с серебром. Даже с такими простецкими штуками, как вольфрам, кобальт, никель, марганец и молибден, медь, ртуть и олово и то затруднения. А без всего этого "сборщики" многих типов простонапросто невозможны. Приходится искать обходные пути, и оттого получается громоздко, долго, и все равно не то, что нужно. Дерьмово выходит, понимаешь? Скольконибудь приличный автомат класса "Б" или, тем более, "Б+", это как у тебя! сделать вообще невозможно. Класс "В" в собственном смысле без редких элементов невозможен просто по определению… Был один энтузиаст, возился с цеолитами, даже добился коечего, но коечто… оно и есть коекак. Если б не это, Ювелиров давно бы не было, а они живут себе и в ус не дуют.

 И все? Англичанин брезгливо сморщился. Не исключено, что для вас это сравнение не покажется таким естественным, но поверьте: это до странности напоминает голливудский фильм, в конце которого оказывается, что непобедимые и неуязвимые пришельцы немедленно погибают от горячей воды. Или от музыки "Роллинг Стоунз". Или от средства против перхоти. Теоретически возможно, но на практике звучит больно уж дешево.

 Даа? А у вас, значит, добыча денег дело простое и необременительное? И жизнь крутится не вокруг них?

 Так можно же и добывать самим?

 Самое интересное, что можно!!! Так и делают. Свалки, понятное дело, вопервых комуто, да принадлежат, а вовторых давнымдавно высосаны и обглоданы до битых черепков. Так что все традиционно, по старинке: найдут соответствующую руду, или россыпь, бедную или богатую, построят соответствующую энергостанцию, потом рабочую установку, наделают "мос"ов соответствующих, кормят комаров, отбиваются от любителей халявы, питаются подножным кормом пополам с "Протопитом"… Это вместо того, чтобы кушать мороженое, заедать пирожным, запивать газировкой и играть во всякие занятные игрушки. Потом отдадут долги, поделятся с властями, с людьми, которые контролируют эту территорию, и свободны! Часть оставляют себе, часть кладут в "Менделеевский", получают платежные обязательства, в просторечии именуемые ПЭРами, и, действительно, могут себе купить на них все, что угодно. Вплоть до земли. Есть еще вариант: точно так же занимаешь, находишь под водой…

 Понятно.

 Да чего уж непонятногото? Вот только если это не называется "заработать", то, очевидно, нужно менять термин… И тех, кто это делает, следует называть зрелыми людьми вне зависимости от возраста. Потому что, бывало, подобные вещи проделывали пятнадцатилетние. Не без того. Но проще всетаки, чтобы тебе рубли с ПЭРами платили, за информацию, за услуги, за изделия, носящие исключительный характер. Ну и, разумеется, за энергию. Такая вот коллизия: как только удается добыть достаточно денег на особенно дорогие игрушки и конфеты с газировкой, выясняется, что и человек уже совсем не тот, и интересы у него… несколько другие. Так что все, как всегда, так что можете радоваться. Разве что с маахонькой поправочкой: если уж очень не хочется, то можно запросто обойтись и без денег. Вообще. Без амбиций, правда, но зато и без денег. Сытобутодетобогрет будешь, крыша будет, грязью не зарастешь, а помереть не дадут. Все. Вполне реалистичный сценарий жизни, и вполне реалистично, что будет основным. Всегонавсего такой же, как тричетыре тысячи лет тому назад для подавляющего большинства тогдашнего населения. Но энергичных американцев с англичанами, а также трудолюбивых немцев с японцами это, понятно, не касается, так что можете расслабиться, герр Кляйнмихель.

 Если вы воображаете, что ваши слова какоето откровение, то вынужден вас разочаровать: с вашего разрешения, именно я обратил ваше внимание на феномен Ивана Ильича. И можете быть уверены, сделал все необходимые выводы.

 Угу. А мы тут, понятно, за деревьями не видим леса. Не знаю даже, что и делали бы без ваших подсказок.

XXXII

 На этой лекции речь пойдет о так называемых "автоматах четвертого функционального класса"… Те, кто внимательно слушал предыдущие лекции, резонно возразит, что конкретных, имеющих практическое применение образцов техники этого класса, как таковых, в реальности еще не существует. И, надо сказать, в этом есть свой резон, поскольку в настоящее время речь может идти только о тех или иных элементах четвертого функционального класса в отдельных современных устройствах, но те, кто серьезно намерены посвятить себя конструированию такого рода техники, скоро убедятся: изучать конструктивные особенности техники, которая еще не существует, те из них, которыми она НЕОБХОДИМО будет обладать, занятие, с увлекательностью которого мало что может сравниться… Что тебе, Салават, лектор нахмурился, уже какието вопросы?

 А скажите, почему раньше функциональные классы обозначались буквами, а этот номером? Четверкой?

 Эээ… трудно сказать. Могу только предположить, что основная причина та, что четвертой буквой русского алфавита является буква "Г". А как вы сможете увидеть из дальнейшего, такая маркировка, помимо всего прочего, простонапросто несправедлива…

"ИЗМЕНЕНИЕ ФУНКЦИИ ТЫЛОВЫХ СЛУЖБ СОЕДИНЕНИЙ В СОВРЕМЕННОЙ ВОЙСКОВОЙ ОПЕРАЦИИ

Введение

Широкое введение в производственную практику различных вариантов технологии так называемой "программированной молекулярной сборки" (ПМС) не могло не повлиять на характер деятельности тыловых служб полка, дивизии, корпуса, армии, в том числе и планируемой к осуществлению в ходе активных боевых действий. Первым организационным решением в этом направлении следует считать изменения в структуре, штатном расписании и оснащении собственных ремонтных баз Округов, ремонтных рот и батальонов, а также отдельных ремонтных мастерских, проведенные поэтапно согласно приказу Министра Обороны от "12. 08. 198*г.", соответствующих "Приложений" и "Дополнительного Циркуляра" от "4. 10. 198* г.".

С целью выполнения Приказа в части и подразделения были откомандированы, призваны из запаса или на действительную службу гражданские специалисты соответствующего профиля, обладающие, как правило, высокой квалификацией. Консультации относительно конкретного набора и последовательности практических мероприятий, направленных к выполнению Приказа проводились руководством и ведущими специалистами НПО "МС", его головного предприятия "Новфарм" и структурных подразделений НПО: "Симплекс", "Комплекс", "Гравис" и "Сапиенс". Параллельно с работами по непосредственному освоению новой техники и отработке тактических принципов работы частей нового состава, в частях и соединениях развернуто обучение специалистов из числа кадрового офицерского состава.

На период освоения новой техники и организационных принципов пришелся целый ряд вооруженных инцидентов и вооруженных конфликтов, носивших приграничный характер, а также специальных вооруженных акций, происходивших с участием личного состава войск МО СССР как за пределами СССР, так и на территории ряда союзных республик. Опыт работы тыловых служб с элементами новых принципов комплектации и организации (ПКО) в условиях реальных боевых действий различной интенсивности наглядно продемонстрировал, что последовательное, грамотное, нешаблонное использование возможностей, предоставляемых новыми технологиями и ПКО не только неизмеримо расширяют возможности служб Тыла в плане снабжения боевых частей всеми необходимыми ресурсами, а также эвакуации и ремонта техники, вооружения и снаряжения, но и способны коренным образом изменить характер самих боевых действий."

*************

"В ходе реальных боевых действий службы тыла с новыми ПКО гибко реагировали на возникающие в ходе войсковых операций потребности соединений, частей и отдельных подразделений, в частности, смогли в значительной мере компенсировать недостатки централизованного снабжения, пользуясь исключительно местными ресурсами, наладили обеспечение боеприпасами тех спецификаций, которые требовались в конкретных условиях боевых действий. Ниже будет приведен целый ряд примеров, когда ремонтные роты и батальоны с новыми ПКО по заказу штабов соответствующих частей и соединений в кратчайшие сроки разрабатывали и изготавливали различные образцы техники для проведения воздушной и наземной разведки в автоматическом режиме, высокоэффективные автоматические средства боевого охранения. Аналогичные устройства применялись и для прямого поражения противника, нанесения высокоточных ударов по скрытно разведанным целям, причем появилась возможность использовать средства поражения, наиболее адекватные поставленным боевым задачам.

Исходная задача ремонта и восстановления техники, вооружения и военного имущества выполнялась с крайне высокой эффективностью и достаточно быстро была дополнена задачами боевой адаптации к конкретным условиям местности, погодным условиям, и характеру боевых действий, а также, в значительном числе случаев, прямой модернизации техники.

В качестве же интегрального, обобщающего результата внедрения новых ПКО службы тыла различного подчинения следует назвать резкое, многократное повышение мобильности войск и достижение ими такого уровня боевой автономности, который был совершенно невозможен при каких бы то ни было из прежних ПКО тыловых частей.

Можно констатировать, что именно измененная служба тыла дает подавляющее преимущество войскам с новыми ПКО тыла над противником, даже исходно обладающим техникой и вооружением со сходными характеристиками, сопоставимым уровнем подготовки и численностью личного состава боевых частей, но не имеющим тыловых служб, сопоставимых по возможностям с таковыми в частях и соединениях СА. То, что специалисты соответствующего профиля в необходимом количестве и с необходимым уровнем подготовки имеются только в СА, позволяет уверенно говорить о том, что превосходство СА над любой современной армией в неядерном конфликте удастся сохранить на длительный период."

**********************

"Ставшая фактическим правилом практика особого резервирования т.н. "Аварийного Комплекса" в условиях современного боя резко повышает общую устойчивость тыловых частей с новыми ПКО.

Как правило, для этих целей служит портативный сейф из материалов повышенной или особой стойкости, запираемый на прецизионный ключ: практика показала преимущество этих систем в полевых условиях над любыми цифровыми (кодированными) сейфовыми замками. При передислокации тыловой части скрытое размещение сейфа (в прочных естественных укрытиях, под поверхностью грунта и т.п.), маскировка его расположения и организация скрытого или малозаметного охранения автоматическими и дистанционными средствами является одной из первоочередных задач.

Рекомендуемые меры по скрытому охранению и защите перечислены в "Перечне" (см. (Приложение 3), но конкретная комбинация мер оставляется на усмотрение командира соответствующей тыловой службы (части), его помощника или специально уполномоченного лица из числа специалистов, поскольку шаблон в такого рода мерах является безусловно нежелательным.

Стандартным для "Аварийного Комплекса" содержимым являются следующие материалы и имущество:

1) одно портативное устройство для синтеза углеродных информонитей в репликационном режиме или с использованием внешних источников информации типа "ИНУ 79", "ИНУ(п) П", "Иней 2" или "Иваново";

2) одну портативную ВМ типа "УС(п) 15", "УС(п) 25", "УС(п) 35" или "Фотон П" с унифицированным программным обеспечением;

3) один портативный ЭХГ типа "ГП 50";

4) один набор оптических носителей информации с записью последовательностей ИНУ для основных изделий и устройств,

5) один набор маркированных ИНУ согласно "Перечню…" ("Приложение 8"),

6) четыре герметических, упакованных в заводских условиях емкости с МС, наборы типа "ФЗ 1", "ФЗ М" или "ФЗ Н"."

 Эй, батыр, невысокий, полный азиат растянул рот в широчайшей улыбке, причем глаза его, наоборот, превратились в совершенные уже щелочки, продай зверя. Хорошо заплачу. Тебе баловство одно, а мне цхе, он поцокал языком, заводя глаза, шибко надо барашка пасти.

 Прости, товарищ, не продается. Казенная вещь.

 Вах, жалко, улыбка кочевника завяла нежной розой, и он с видимым сожалением похлопал "Сольпугу" по теплому боку, сильно нужный вещь. Скажи где брал?

 Военная машина. Брак. Вряд ли там еще есть.

 Номер пиши, азиат полез кудато под полу своей темной от органичной грязи рукой и достал оттуда черный, шершавый "комбат", с военными говори, по рукам ударишь, звонить будешь. Меня Мухали зовут, Боорчи фамилия, в степи все знают… А то продай?

 Вот что, мне по осени шибко далеко уезжать надо, скакун вовсе без надобности будет, так я тебе первому продам, лады?

 Врешь поди?

 Обижаешь. Мое слово свято. Если охота не пропадет, тебе первому сторгую.

 Не пропадет. Если раньше добуду, так вторая будет…

Два молодых человека, которых так и хотелось назвать нукерами, как положено, в кожухах и малахаях, как положено, показывающих превосходные зубы в поволчьи добродушных улыбках, ждали патрона неподалеку. Под ними, вместо классических кочевничьих лошадок, едва слышно шипели два жутких мотоцикла здешнего образца, и видно было, что это не абы какие машины. На третий, попрощавшись и окинув "Сольпугу" предельно деловитым взглядом, сел сам Мухали.

Пыль ударила тремя фонтанами, раздался свист и шипение впору какомунибудь Соловью Разбойнику, и троица стремглав унеслась прочь, туда, где вроде бы ничего и не было кроме степного горизонта.

 Чего это от тебя степнякто хотел?

 Все того же. Такое впечатление, что я не транспорт себе купил, а липкую приманку для мух. Видел такие в детстве?

 Геморрой ты себе купил. На всю задницу и до скончания времен. Это все равно, что на какойнибудь там Мисс Европа жениться. И ты того… поосторожнее какнибудь с батырами.

 А что такое?

 Да ничего особенного. Просто новации последнего времени пришлись кочевникам исключительно в жилу. Вдруг оказалось, что они в новых условиях, как рыба в воде. Теперьто все понятно, и кажется, что подругому и бытьто не могло… Вот только ясно это стало потом, а вот до никто ничего подобного как всегда не ожидал. Почемуто. Как всегда.

 Ну?!

 Опятьтаки ничего конкретного. Просто один интересный человек, его Лев Николаевич зовут, как Толстого, любит повторять, что степь способна ждать веками и тысячелетиями, притворяясь, что ее и вовсе нет. И всегда дожидается.

 Скотовод, ваш тон библейского пророка начинает меня утомлять. Помоему это чистой воды попытка с многозначительной миной облить конкурентов грязью.

 Мое дело предупредить, а там как знаешь.

Хорошо зная русский, и, как он надеялся, неплохо русских, Островитянин русским ни в коем случае не являлся. Не только по происхождению, но и ни по каким меркам вообще. Хотя, на первый взгляд, разница в поведении может показаться незначительной и исчезающетонкой. Пример: русский, усомнившись, послал бы, и уж, по крайней мере, послав, махнул бы рукой. Островитянин, усомнившись, всетаки услышал, а, послав, всетаки принял к сведению.

Придорожная гостиничка близь Целинограда не представляла собой ничего особенного: точно таких же и подобных выросло в последнее время видимоневидимо. Массивные стены, крохотные окна первого этажа, прорезанные в коридоре, частые, изящные, с виду обманчивохрупкие решетки в окнах второго этажа, и сами окна номеров, открывающиеся во внутренний двор. Глухая, четырехметровая, с очень подозрительными колышками по гребню стена вокруг всего комплекса прорезана одними раздвижными воротами все из того же серого, двухсантиметровой толщины, не принимающего никакой краски углерода. Сторож рядом со входом, под козырьком и за стеклом устрашающей толщины, на столике кнопки и подозрительного вида массивный ящик. А вокруг бесконечная ширь, пустое место до самого горизонта, и только серая, неестественно гладкая лента дороги, уходящая в бесконечную даль. Семисоткилометровый пробег показал, что "Сольпуга", в общем, не отстает от "Тигра", газовского вездехода преимущественно военного назначения, даже по шоссе. Кроме того, Михаил с напарником и неизбывно сонным Сережей за рулем еще и не гнали. Они поздно выехали и оттого ночь застала их в пути.

Михаил со товарищи смотрели на него круглыми глазами, крутили пальцами у виска, а потом начали показывать на него пальцами с расстояния в дватри метра, но он всетаки вышел из душа, переодетый в халат и с сеточкой на влажных волосах. Вот только выспаться этой ночью им не удалось. Со двора, оттуда, где располагался их транспорт, раздался истошный вопль, а следом захлопали двери и послышались заполошные крики разбуженных постояльцев и персонала.

"Сольпуга" стояла на прежнем месте с таким видом, будто не имеет к происшедшему ровно никакого касательства. Лицо того, кто валялся рядом, показалось Островитянину смутно знакомым, а минут через пять, стряхнув сон, он вспомнил еще и откуда: молодой человек сопровождал того, кто назвал себя Мухали. Кажется, это был Левый, и, судя по всему, чувствовал он себя крайне неважно. Левый лежал на спине с раскинутыми в стороны руками, глаза его были закачены так, что в их раскосых щелях виднелись только белки, кожа имела цвет глины с известкой, а из груди вырывалось короткое, редкое, всхлипывающее дыхание, больше напоминающее икоту.

Первым к пострадавшему подоспел, понятное дело, Сережа. С обычным своим сонным видом он пощупал пульс на шее Левого, разогнулся и лаконично заметил:

 Пока жив.

Дежурный администратор, сокрушительно зевая и встряхиваясь, пытался дозвониться до какихто там здешних центров цивилизации, но телефон молчал, и тогда он взглянул на небо, отыскал яркую, как надутый Марс, алую звезду Люцифера у самого горизонта, на востоке, и нерешительно взялся за "комбат". Сомнения его оправдались в полной мере: в трубке шипело и трещало, как на праздничном фейерверке при дворе Сына Неба, и это могло обозначать многое, но, во всяком случае, ничего хорошего. Решившись, дежурный отпер калитку и стремглав метнулся к расположенному поодаль табору Дальнобойщиков. По причине того, что гигантские тягачи, разумеется, не могли разместиться в пределах стен, представители этого племени, в отличие от всякихпрочих, любителей и прочих низших существ, ночевали в кабинах, не отлучаясь от груза и поставив свои чудовищные повозки в плотный оборонительный круг. Во время этого короткого, как полет метеора, броска через освещенное пространство перед стенами, к темнеющим громадам грузовиков, он успел увидеть какието темные фигуры у самой границы светового круга, и почувствовал, как по спине его пробежали знобкие мурашки. Собственно говоря, он ожидал чегото подобного. Ожидал, и боялся. К счастью, на его панический стук в толстенное бронированное стекло отозвались почти сразу, и дверца сдвинулась назад. Слава Богу, белесая поросль на голове, бесцветные глазки, неопределенных очертаний нос и насквозь родное, как мат, не поддающееся подделке:

 Че те?

Выслушав, шоферюга отчетливо помрачнел, связался со своими, но всетаки вошел в положение. После долгих боев, торгов и дипломатических переговоров Дальнобойщикам всетаки выделили декодеры для связи через Приматор, Черную Звезду, невидимую ни в каких лучах пирамиду, неподвижно висящую в небе чуть восточнее Оренбурга. С тех пор над каждой кабиной, украшенной черным силуэтом быка, появилась направленная кверху "холодная" антенна особой формы, а водители получили надежную связь между собой, и еще кое с кем. Беда только, что в последнее время развелось слишком много пород коекого, так, что не мешало бы и убавить… Дежурный позвонил по двум номерам, а потом, подумав, и еще по одному.

Когда он открыл дверцу, ночь, дотоле почти безлюдная, встретила его воем и свистом двигателей, многоголосым гомоном и лучами многочисленных фар. Так. Теперь, главное, не бежать. Идти не быстро, но и не медленно, деловито, с равнодушной мордой, и не глазея лишнего по сторонам. Не ускоряться. Не ускоряться. Господи, только б не побежать! Темные фигуры в удобных, почти как кресла, седлах могучих мотоциклов, полуразвалившись или опираясь одной ногой на землю, и фигуры на свету, даже и не пытавшиеся прятаться. И еще поспевают те, что просто на лошадках, по старинке, как заведено от века. Поминутно ожидая… ну черт его знает, чего, удара, ножа, выстрела в беззащитную спину, он, наконец, достиг колитки, подал сигнал коротко взвывшему магнитному запору, распахнул ее, и вздрогнул, услыхав:

 Эй, почтенный!

Скрыв вздох необыкновенного облегчения, повернулся, но уже внутри, уже на своей земле, так, чтобы, повернувшись, опереться плечом к надежному столбу проема. Все обитатели гостиницы были тут, и все оказались за его спиной, затаив дыхание и не говоря ни единого слова. Жизнь в степи, на взгляд постороннего вовсе лишенная порядка, бескорневая, поскольку все места тут на первый взгляд вроде бы одинаковы, и одно ни капельки не хуже другого, на самом деле от хаоса бесконечно далека. Когда приглядишься, то со всей отчетливостью поймешь, что и места здесь все разные, и люди очень, очень неодинаковые. Их надо знать и помнить, кто из них кто, если не желаешь постоянных, каждодневных, все более серьезных неприятностей. Он и знал. Например того, кто его окликнул и теперь подкатывался к двери, звали товарищ Боорчи, он же Мухалибаатур, председатель колхоза "Имени Абая".

 Ты каравансарай держишь?

 Я дежурный администратор, он украдкой облизал губы, чем могу быть полезен?

 Племянник к тебе заходил. Давно нету. Волнуюсь шибко.

 Фамилия как?

 Аа, зачем фамилиямамилия? Племянник где, говорю?

 Фамилия племянника как?

 Ну, Джойгурджи фамилия… Пройти дай…

 Нет такого, дежурный помотал головой, не регистрировался. А проходить незачем, мест нету…

 И для меня нету?

 И для вас.

 А для них? Мухали ткнул себе через плечо большим пальцем, указывая на темную, тихонько гудящую толпу позади себя. Захотят войти, что делать будешь?

 Милицию позову.

 А почем знаешь, что она еще не тут, а? Что будешь делать, если и звать не нада, а? Дай пройти, говорю…

 Ладно, один можете проходить.

 Я пройду, а вы и меня как племянника? Какая фамилия? Боорчи? Не было такая фамилия, скажешь. Неет, пусть родственники войдут, свидетелями будут.

 Все?!

 А ты что, глазки Мухали весело щурились, лишний свидетель боишься?

 Не имею права, железным голосом проговорил дежурный, до прибытия представителей власти.

 Не понимаешь похорошему, с явным сожалением поцокал языком Мухали, я тебя добром просил, грубый слова совсем не говорил.

С этими словами он вдвинулся в калитку, дыша луком, оттеснил растерявшегося дежурного животом и махнул рукой своим.

Фшшш! Тяжелые, как крупнокалиберные снаряды, лоснящиеся, как надкрылья жука, они как будто бы сконденсировались из окружающей тьмы. Из первого автомобиля вышел, поигрывая дубинкой, милиционер в каске. Остальные не показывались, очевидно, оставаясь в качестве резерва.

 Разойдитесь, бубнил он, раздвигая податливую толпу, и на плече его привычно висела "Пихта", на голове белел глухой шлем, а фигура казалась подозрительно громоздкой, разойдитесь, не мешайте следственным действиям… Что произошло?

 Начальник, взял инициативу Мухали, племянника машиной убили. Ничего дурного не хотел, никого не трогал, мимо проходил, а его убили.

 Разберемся, механически, как граммофон с жестяной трубой, говорил старшина, продолжая мерно двигаться к месту происшествия, кто первый обнаружил пострадавшего?

 Я, пискнул Михаил, мы тут ничего не трогали…

 Ваши документы.

 Пожалуйста, сейчас схожу.

 Угу. А владелец кто?

Подъехавшая малое время спустя "Скорая" установила, что убитый машиной племянник жив. Да, без сознания, да, не в самом лучшем состоянии, но жив, и жить будет.

 Ай, доктор, поцокал языком Мухали, нехорошо говоришь. Еще погляди: совсем плохой парнишка, того и гляди помрет

 Освободите территорию, мерно, на манер киноробота проговорил милиционер, поворачиваясь к Мухали, сопровождаемом двумя неизвестно как просочившимися подручными, поскольку, очевидно, до этой фразы как раз пришла Надлежащая Очередь, разойдитесь, прекратите скапливаться.

 Начальник, сквозь постоянную улыбку председателя колхоза все больше проглядывал оскал, ты неправильный национальная политика ведешь. Шибко неправильный. Обижаешь местное население.

 Товарищ Боорчу, если не ошибаюсь? В голосе роботообразного старшины впервые послышалось чтото хотя бы маломальски человеческое. Можете быть уверены, что компетентные органы разберутся, так что не волнуйтесь и не нарушайте правопорядка…

 Органыморганы… поморщился Мухали, мы сами разберемся, без органы, не мешай, да?

Он крикнул чтото такое подручным на улице, и призывно махнул рукой.

 Почем я знаю, может, нам совсем другое скажут, специально, потому что казах? Нет, начальник, мы машину с собой заберем и сами посмотрим, от нее это или еще как, тебе скажем, а ты этого арестуешь.

Старшина, не отвечал. Со скрипом нагнувшись, он поднял чтото такое маленькое с бетона неподалеку от того места, где поначалу был найден пострадавший.

 Это чье?

 Тебе виднее.

 Понятые, подойдите поближе… Вот это, старшина поднял повыше непонятную вещь, израсходованная гильза от фотодинамического боеприпаса. А это, он с ленивой грацией влез в самый отвисший карман к пострадавшему, ствол к той гильзе. "Софит" называется. Очень интересно. Спорим, в обойме одного патрона нету? И на что только, интересно, он его спалил?

И только тут все собравшиеся, одновременно, как это и бывает обычно в подобных случаях, заметили, что сторож на крыльце не сказал за все это время ни единого слова, не сделал ни единой попытки подойти, и даже не пошевелился ни разу. Он сидел за своей прозрачной броней совершенно неподвижно, откинувшись в кресле и уставясь прямо перед собой пугающим взглядом широко распахнутых, неподвижных глаз.

 Ну что, представитель власти оборотил к Мухалибагатуру безглазое лицо, нападение на охрану при исполнении служебных обязанностей? Статьи тричетыре, как минимум.

 Подкинули. Сами сторожа стреляли, сами парнишку из машины убили, сами ствол ему подкинули. Совсем беспредел… Извини, начальник, а только ты уходи лучше, не надо тебе тут быть.

Теперь, он только глянул, а темная толпа на улице уже угрожающе качнулась вперед, к машинам, ко двору, и старшина неуверенно лапнул "Пихту" у себя на ремне, и приоткрылись, выпуская сквозь получившиеся щели стволы, двери милицейских "ГаЗ"ов, а в толпе замелькали разнокалиберные стволы и серые трубы, похожие на старинные тубусы для чертежей.

Свет, внезапно заливший все пространство, всю сцену потенциального театра военных действий, был так ярок, что выражение "светло, как днем", тут уже годилось не вполне. Фары и прожектора табора дальнобойщиков вонзились в толпу, как клинки, и люди, освещенные до белого накала, прикрыли руками ничего не видящие глаза, и только те, кто находился чуть пообок, смогли увидеть, проморгавшись, как над кабинами, над фургонами, сквозь стены фургонов выдвинулись стволы калибра 12,7, и уже не хотелось разбираться, УСС это, или банальные пулеметы. А гнусный голос, которому мегофон стократ преумножил как силу, так и гнусность, рявкнул:

 Эй, батыры! Нам не нужны неприятности, так что разошлись бы вы, право слово!

Мухалибагатур повернул голову только теперь, не вдруг, не спеша и не полностью, на лице его улыбка мимолетно, как отражение в текучей воде, превратилась в оскал и назад в приятную улыбку. Обернувшись, он каркнул нечто гортанное своей группе поддержки, одновременно делая рукой некий не столь уж шаблонный жест, одновременно и отстраняющий, и обводящий, а они послушно отправились прочь, рассеялись, но при этом не ушли далеко, и при этом изменилось лишь одно обстоятельство: теперь степняки охватывали не одну только гостиницу, а гостиницу с табором дальнобойщиков вместе. При этом толстые серые трубы были взяты на изготовку и направлены на сгрудившиеся в световом круге фургоны, а председатель колхоза, на личном, сверхличном, сознательном, бессознательном, генетическом и Бог весть каком еще уровне знавший тактику войны в степи, еще шире растянул свою улыбку.

 Так лучше?

 Смотри, стиснув зубы, процедил вполголоса Михаил, лихорадочно цепляясь за плечо англичанина, видишь, как окна кабин на грузовиках затянуло темным? Это они включили фотодинамическую защиту, а это значит, что начинать собираются со световых бомб, причем я слышал краем уха, что есть у них парочка особо гнусных сортов… Готовы, только не решаются начать первыми, потому что хоть и не любят дальнобойщики багатуров лютой ненавистью, а все равно… Вот сейчасс не выдержат у когонибудь нервы, мышь чихнет не в том месте, и все вокруг разлетится вдребезги. Рванут бомбы, выжигая глаза собравшихся, ударят по фургонам "лахудры" степняков, а их самих возьмут во все свои стволы уцелевшие дальнобойщики…

 Заткнись, вежливо попросил Майкл, ты говоришь вполне понятные вещи, но отчегото кажется, что ты все время бредишь вслух. И убери руку, а то тебя так трясет, что у меня начинается морская болезнь…

Но тот словно бы и не слышал, продолжая монотонно, с зудением бормотать совершенно очевидные, бесспорные вещи. Другое дело, что верить в них совершенно не хотелось:

 … и дай Бог еще, если сразу же завалят хана, но это вряд ли, потому что настоящие вожди умудряются смотаться даже тогда, когда гибнет вся их армия, а товарищ Боорчу у нас из настоящих… а если он уцелеет, то через полчаса тут будет вся орда со средствами усиления, включая реактивную артиллерию и авиацию…

Раздался мягкий вой, и на месте разгорающегося конфликта появилось новое действующее лицо, еще один милиционер, на этот раз казах, поразительной красоты мужчина в лихо прогнутой форменной фуражке, весь из себя по всей форме и с очень серьезным лицом. И с тем же лицом он совершенно одинаково, по справедливости, молчаливо кивал, выслушивая доводы обоих участников тяжбы. Так могла бы кивать слепая Фемида, но когда он, наконец, принял решение, это впечатление почти полностью рассеялось.

 Владелец транспортного средства в качестве подозреваемого и уважаемый товарищ Боорчи как главный свидетель поедут со мной, а транспортное средство пойдет в качестве вещественного доказательства.

Роботообразный старшина слабо шевельнулся в своей тени, похоже, высокое Искусство Быть Невидимым было присуще ему в превосходной степени:

 Браток, прогудел он, ты ничего не забыл, а? Например о соблюдении субординации?

Мухали, полуобернувшись к милиционеруказаху, бесстарастным голосом выдал довольно длинную тираду, тот, полуприкрыв глаза, кивнул.

 Интересно, вдруг прервал бредовое бормотание Михаил, и вытащил чтото из кармана, о чем он ему говорит?

 Это и вправду интересно, согласно кивнул Островитянин, у вас прямотаки чутье. Вон этот, он указал энергичным подбородком на Мухали, вопрошает вон того, почему он явился так поздно, а не тогда, когда ему было приказано. Очень сердится и говорит, что если бы он, сын желтоухой собаки, делал то, что ему говорят, то не было бы сейчас такой вот… в общем, задницы.

 Ты откуда знаешь?

 Фирма, высокомерно проговорил Майкл, заботится о том, чтобы ее сотрудники знали основные языки страны назначения, а тюркская группа языков среди таких основных.

Но тот, похоже, его не слышал: прижмурив глаза, как будто он одновременно и боялся смотреть на чтото уж особенно страшное, что должно было произойти вотвот, и всетаки подсматривал, он снова обрушился в волны нездоровой риторики:

 … а самое страшное тут сам темп теперешнего боя, безостановочно, на одной ноте бормотал он, словно читал монотонную паническую молитву, какоето подобие "госсподи сохрани меня и душу мою грешную, спаси сохрани не дай пропасть", так что после первого же выстрела никто уже не сможет остановиться простонапросто для того чтоб уцелеть тут же никаких укрытий мать иху так все друг у друга как на ладони если начнется тут через две минуты никого почитай не останется одно рваное мясо что они совсем одурели что ль не видят что творят…

И всетаки он был человеком дела, и потому, истекая болтовней на нервной почве он не прекращал делать того, что делал уже несколько минут, исподволь, от бедра водил крохотной видеокамерой "комбаткомби", очевидно передавая картину творящегося комуто, с кем находился на связи все это время. Наконец, выдохнув, он шагнул вперед, держа в вытянутой руке переговорное устройство, как шагают из окопа с гранатой прямо под танк. Он шел к Мухали, и десятки стволов шевельнулись одновременно, провожая его на этом пути. Тот, понятное дело, не дрогнул, оставшись на прежнем месте и поджидая, потому что ситуация была из тех нечастых, когда дрогнуть, уступить, показать малейшую неуверенность было равносильно смерти, да что там равносильно, гораздо, гораздо хуже, чем смерть. Но только тут не оказалось смертельного вызова, тут было чтото другое: Михаил подал переговорник степняку и тот, с неудовольствием глянув на него, приложил трубку к уху. Выслушал, полоснул вокруг себя страшным взглядом, а потом сказал, как пролаял глухо, на манер свирепых степных собак:

 Чем докажешь?

Михаил только пожал плечами и показал кудато вверх и на северовосток. Островитянин, храня на лице выражение полнейшего безразличия, сделал скользящий шаг за спины присутствующих, благо всем прочим было явно не до него.

Они появились через пять минут, они прилетели целой стаей, несколькими редкими шеренгами, а, прилетев, тут же сворачивали, широко распластав крылья и закладывая широкие, ломаные, дергающиеся по курсу и высоте круги. Концентрические. Пересекающиеся так, что ночные птицы не смешивали строй, пропуская друг друга на пресечениях, и так, что они перетекали из одного цикла в другой, в абсолютном порядке и устрашающей плавности. В небе над гостиницей повис целый узор из колец, неподвижный в самой своей текучести. И они не теряли времени зря: пока длилось это бесстрастное кружение, операторы гдето там помогали остроумным бортовым устройствам на основе "УС 15" разобраться в тонкостях боевой обстановки, чтобы, если что, не дай бог, не угробили когонибудь не того. Армия до сих пор умудрялась держаться на довольнотаки передовых рубежах научнотехнического прогресса, и ударные беспилотники "Сорокопут", предельно дешевые, почти одноразовые, почти расходный материал вроде боеприпасов, количество которых постоянно пополнялось прямо тут, на тыловой базе дивизии ВВС, по мере необходимости, безусловно, относились к разряду ultima ratio. Воплощенная смерть, постоянно находившаяся в боевой готовности "номер ноль", и Мухали, вовсе не будучи сорвиголовой, моментально сообразил всю совокупность новых обстоятельств своим изощренным и коварным мозгом. Эти не промахнутся, не умеют промахиваться. Пока кружили успели разобрать цели. Успели разобрать цели и не промахнутся. С учетом того, сколько их один залп. Навроде атомной бомбы с избирательным действием, ничуть не легче. Похоже, удача начала отворачиваться от него, если довела встретиться в этой дыре с Коровьим Нойоном. Ничего. Воины непобедимого Чингисхана тоже умели радовать врагов отступлением. Только радость эта длилась совсем недолго.

 Вы, проговорил он голосом, исполненным скорби, погрозил он пальцем, препятствуете действиям органов правопорядка. Советский закон сурово покарает вас за это, и, чуть довернув голову к Михаилу, добавил совсем вполголоса, степь только кажется большой. Так что еще встретимся, Коровий Нойон.

К этому времени Майкл был уже далеко. Успевший в полной мере регенерировать, заправленный и навьюченный по всем правилам, экипаж его выпустил на лапах по четыре адской остроты шипа и перебрался через заднюю стену настолько ловко, что никто и не почесался. Он влез на нее в два маха, по схеме "четыре упор, четыре тяга", перетек над подозрительными колышками по гребню и мягко спрыгнул наземь. Как и всегда в подобных случаях, Майкл несколько мгновений после этого не мог сообразить, на каком он собственно, свете, но скоро сориентировался: все на том же, и "Сольпуга" с устрашающей скоростью уносит его в ночную степь и прочь от освещенной, как рождественская елка, гостиницы. В полной мере отреагировав на критику, уж теперьто он знал инструкцию к "Сольпуге" назубок, а потому вывел теперь прямо на лобовое стекло данные спутниковой системы "Постамент", а она, какникак, позволяла с легкостью определить собственное местонахождение в этом постоянно меняющемся мире с точностью до десятидвадцати метров. Так что теперь он направлял своего скакуна с темную степь с такой уверенностью, как будто ехал светлым днем, и тот летел сквозь ночь, сквозь прохладный воздух со скоростью не меньше ста десяти миль в час, на отдельных участках наддавая до ста двадцати, и никто за ними не гнался. Устроившись поудобнее, Майкл еще раз посетовал на удивительную консервативность человеческого мышления: и какого, спрашивается, черта нужно было останавливаться на ночь, если в его распоряжении есть такая техника? Которая просто по природе своей создана для ночных перемещений с большой скоростью? Воздух, с ревом проносящийся мимо, был ощутимо прохладным и нес острый, свежий, какойто суховатый аромат невзрачной травки, произраставшей в здешних местах. По легенде, человек, однажды ощутивший этот запах, помнил его, нес его печать до самой смерти.

Думая все это, а также подобные глупости, весь в восторге от собственной лихости, он и понятия не имел, что спасло его всетаки элементарное ротозейство контрагентов, прозевавших его отважный бросок через заднюю стенку, и ничто иное. Потому что в противоположном случае Мухалибагатур вызвал бы пару длиннокрылых "Су51" "Стриж", пилотируемых остроглазыми степными воинами, которые в два счета отыскали бы его в степи сколь угодно глухой ночью. А отыскав, нашли бы подходящий способ остановить. Была у них паратройка таких, подходящих: от крупнокалиберной пули в голову, из УСС, и до распыления катализного яда, выводившего из строя любой ЭХГ, не имевший надлежащей защиты, потом его можно было без особых хлопот регенерировать или попросту заменить на точно такой же… Много можно было сделать хорошо и правильно, вот только циничные греки утверждали, что даже боги не властны над тем, что уже сделано. Практика показывает, что это же утверждение справедливо и для несделанного. "Почему?" сказал Уинстон Черчилль своим адмиралом, когда немецкие корабли выскользнули из смертной брестской ловушки под самым носом у Большого Флота, и был, разумеется, совершенно прав, но даже этот, совершенно беспрецедентный по своей жестокости разнос, всетаки ничего не изменил по существу. В отличие от немцев, англичанин так никогда и не узнал, что полагалось ему на самом деле в той пиковой ситуации.

 Послушай, спрашивал он Михаила, взъерошенного после ванны, но всетаки не такого взъерошенного, как сразу по приезде, когда он вылез из машины, но откуда у кочевников все это? Тут же элементарно негде спрятать даже свою задницу, не то, что скольконибудь серьезное производство… Тут так же можно скрыться, как, к примеру, на моей ладони.

 Широко распространенное заблуждение, назидательно потряс пальцем русский после непродолжительной паузы, очень широко. Когдато именно здесь была впервые создана сталь, достойная этого названия. Здесь, в Туране, а не гденибудь в знаменитых центрах цивилизации. Нашли место. А теперь, с нынешними возможностями, это сделать еще проще. Пойди угадай, что делается в какомнибудь стоящем на отшибе шатре, особенно если именно тудато как раз и не приглашают даже самых почетных гостей. Степняки очень практичны, и отлично понимают, какие именно вещи полезны понастоящему, а какие…, он сморщился, как будто откусил кусок лимона, таак. Теперь их сыновьям есть смысл учиться, даже если они намерены кочевать всю свою жизнь… Нет, даже не так: они впервые получили возможность стать вполневполне современными людьми, оставаясь самыми настоящими кочевниками. Ох, и хлебнем же мы со всем этим горя, чует мое сердце! А вот ты, сказал он без всякого перехода, форменный псих! Сорвиголова. Это ж надо ж было до такого додуматься!

 Я решил, методично ответил Островитянин, что по устранении причины конфликта он рассосется сам собой, потому что ровно никому не будет нужен.

 Да нет, решение, безусловно, гениальное, тут и говорить не о чем… вот только дури такой я не встречал уже очень давно, ейбогу!

 То, что ты противоречишь сам себе, тебя, понятно, не волнует? Тут, знаешь ли, либо то, либо другое.

 Вообще говоря да. Но ты особый случай. Из ряда вон. К тебе применима исключительно только неАристотелева логика. Так что, всетаки, и то и то. Одновременно. Учти! Никогда не следует совершать дерзких маневров, если для победы достаточно без особого риска отсидеться в окопах. Примитивно и скучно. Видел же, что мы почти что уже разрулили ситуацию…

 Да? А у меня, видишь ли, сохранялись на этот счет некоторые сомнения. Так что можешь считать, что это больше соответствовало моему нынешнему душевному настрою.

 Да будет тебе ххерню то нести, на самом деле! Ведь взрослый же, вроде бы, человек!

 Даа? Вон ты как запел? А кто мне давеча заливал, что произвол, это наивысшее проявление личности и больше всего роднит нас с богами? Не помнишь? Водку мы пили, ты еще помовал, этак, расслабленной кистью, с видом не то пресыщенного римского патриция, не то декадента, не то заслуженного, опытного педераста… Хотя почему, "не то"? Одно другому сроду не мешало.

 Да мало ли чего я ляпну по пьянке? Вот пришибли бы тебя нукеры Мухалибагатура, узнал бы тогда!

 Значит, впредь наука. Никогда нельзя знать заранее, когда и как вылезет однажды сказанная глупость, пусть даже давнымдавно позабытая. Я не русский. Я англичанин. Поэтому, как бы я ни ценил свою жизнь, это моя жизнь, и поэтому я волен ей распоряжаться.

 Прогрессируешь, о Шизе! Такими темпами скоро созреешь окончательно. Надо сказать, тогда у тебя будет боольшая компания.

 Собственно говоря, ничего такого уж неожиданного в вашей мозаике нет. Как бы ни в шестидесятые годы вышли первые статьи о молекулярной сборке, там еще, помнится, помимо головокружительных перспектив, выказывался целый ряд опасений…

 И?

 И ничего. Потом заглохло, так что я решил, что, как обычно, засекретили, как только начали появляться первые практические результаты. Но тогда, помню, на меня статья произвела сильное впечатление… Понимаешь, ублюдок писал о всех этих чудесах с таким небрежным изяществом, как будто имеет с этим дело ежедневно и знает досконально. Как пастух в сотом поколении нрав и повадки своих овец.

 И о чем же таком страшном предостерегал этот… пастух?

 О неизбежном прорыве ваших бестий в окружающую среду с катастрофическими последствиями. О том, как они размножатся, заполоняя все, пока не превратят всю земную кору в массу собственных квазиживых тел. Живописал судьбу последних несчастных, доживающих последние часы на последних, жалких клочках, островках, со всех сторон захлестываемых волнами серой пыли, живущей какойто своей бессмысленной жизнью.

При этих словах физиономия Михаила приобрела выражение бесконечной тоски психиатора, вынужденного уже в который раз подряд слушать изложение бредовой системы в излияниях шизофреника или маньяка.

 Ааа, проговорил он и зевнул, деликатно прикрыв рот ладошкой, нуну…

 Тоже читал, с любопытством спросил Майкл, или ктото рассказывал?

 Да как тебе сказать, чтобы ты не обиделся. Видишь ли, это любимая тема разговора между интеллегентными людьми на кухне, примерно между пятой и восьмой…

 Чем?

 Рюмками, любезно ответил Михаил, причем интеллегенция непременно должна быть чисто гуманитарной. Или, на худой конец, так называемой "творческой".

 Почему именно они?

 По безграмотности, лени, мракобесию и склонности к суевериям, особенно характерным именно для этой категории индивидуумов. А особенно они склонны обсуждать именно то, в чем не смыслят ни уха, ни рыла. Вот чем меньше смыслят тем более жаркие дискуссии ведут. Обожают поговорить о "биополях", не зная что такое поле вообще, и какие поля другие поля бывают, кроме, понятно, Необъятных, конопляных и земляничных. Спорют о "торсионном взаимодействии", а спроси сколько прочих, да как называются, так ведь ни один не ответит…

 А причем тут…

 А все при том же. Сейчас все эти неизбывные печальники о Судьбах Мира и Культуры переключились с экологии на Бунт Наномеров. Который уже вотвот. На эту тему каждую неделю распространяются новые слухи, причем чем дальше тем более идиотские, безграмотные и бессмысленные. Даже уже начало спадать.

 Ты хочешь сказать, что на самомто деле такой опасности, конечно же, нет?

 Больше того, я хочу сказать: "Нет!". Решительное. Видишь ли, на эту тему существует даже такая специальная теорема ШульцаГригорьева, где строго доказано, что определенные rмножества ккласса объединяются именно соответствующим участком спектра электромагнитного излучения. Тут существует формальное доказательство, в котором ты не поймешь ровным счетом ничего, а я немногим больше, но смысл тут сводится к тому, что параметры жизни на Земле определяются оптическим диапазоном квантов, именно они определяют интенсивность жизненных процессов, прочность связей в молекулах белка и тому подобное. А вот "мозаике" для своего существования требуются вроде бы как кванты куда больших энергий. Такие, которых на Земле слишком мало. Поэтому мы здесь Жизнь, а они всетаки артефакты, потому что при нашем спектре не мотивированы сами по себе, а являются только следствием нашей мотивации. Утверждают, что в других условиях наша "мозаика" могла бы, якобы, возникнуть и сама, быть Жизнью. Даже приводят расчеты, в которых я, понятно, того… Были бы способны к естественному развитию, так давно возникли бы, тем более, если отличались бы такой эффективностью.

 Жаль. Еще один сценарий апокалипсиса оказался детской страшилкой. Даже неинтересно.

 И этот человек еще обвинял в страсти к дешевым эффектам меня! Раадоваться надо, что скучная теорема да строго доказана, так, что противоположным утверждениям не оставлено даже щелки.

 Что поделаешь. Люди любят, чтобы их в меру пугали. Иначе не существовало бы ни готического романа, ни триллера. И я ничем не лучше прочих… Так что, он испытующе глянул на Михаила, тактаки совсем ничего? Ничегоничего?

 Увы. Совсемсовсем ничего. Хотя, стоп!

 Ты каскуто, каску того, надень. Глупость, понятно, страшная, хуже, чем фрак на светских раутах, но все равно. Ритуал.

 Угу, мрачно ответствовал Майкл, нахлобучив вышеупомянутую каску, у нас высшие чиновники любят красоваться в таких. Когда посещают стройку либо же закладку чегонибудь такого.

 Все они одинаковы. У нас та же самая история. По крайней мере раньше любили. Туша в двубортном костюме, и свиное мурло под каской. Болотные сапоги при мне уже все, не надевали, чего не видел, того не видел, врать не хочу.

 С другой стороны настрой. Без каски он, согласись, уже не тот будет. Глупо, еще не значит, что бессмысленно. Конфуций знал, что делает, когда на тысячи лет вперед ввел вроде бы как совершенно излишние китайские церемонии… А дальше?

 Так в клеть. Тут все понастоящему, хотя не так уж глубоко.

 А тут, собственно, что?

 Могу точно сказать, что был рудник, средней руки, добывали полиметаллические руды, а вот теперь… Теперь определение дать сложнее. Скажем так, это можно смело считать частным владением, потому что у здешнего хозяина свои правила, одинаковые для всех, и нарушать их себе дороже. С жутким боем согласился пустить научников из Академии, и все, больше никаких исключений. В строгом соответствии со списком лиц, допущенных, значит, в святая святых, но и тем воли не дает. Они у него по струнке ходят! Чуть какая вольность, так вперед, на выход с вещами, приговор окончательный и обжалованию не подлежит…

Клеть, действительно, опускалась не так уж долго и доставила их прямо на берег подводной речки. Громадный объем причудливокриволинейной формы, неподдельной, потому что такие формы дает только вода, тысячелетиями пробиваясь сквозь неподатливую породу, состоящую из многих слоев, освещали высокие цилиндрические светильники. Они располагались там и сям, почти не оставляя места тени, и светились очень ярким, но какимто мягким всетаки белым светом. Чистый, как в хорошей клинике, пол, выглаженный водой, казался покрытым бесцветным лаком и поражал причудливым многоцветием обнаженного камня под ногами. В углублении, в изогнутом каменном желобе вдоль дальней стены текла вода прозрачная, как воздух, почти невидимая. Тут же располагалось единственное, помимо ламп, сооружение, небольшой причал, сложенный из тесанного камня. У причала их ждала прозрачная лодка.

 Очки не снимать. Руки и лица смажьте вот этим, Хранитель, среднего роста человек с выпуклым лбом и неподвижным, словно у психа или фанатика взглядом, подал им сиреневого цвета гель, на всякий случай. А теперь слушайте сюда: мы сделаем так называемый "Большой Круг" и вернемся сюда же, только с другой стороны. Смотреть можно. Фотографировать тоже. Но борони вас Бог протянуть руку за какимнибудь сувениром. Тут дело даже не в том, что я эту руку отрежу по самый локоть, хотя это правда. Главное может статься так, что резать будет некому, потому что сувениры тут у меня… разные.

Лодка… двигалась както сама по себе, потому что ни винтов, ни весел, ни даже водометных сопел тут не было. Плыла себе, как та, что во времена оны доставила Брана на Танелорн. И за первым же поворотом Хранитель указал узловатым пальцем вниз, проговорив:

 Смотри!

Под трехметровым слоем прозрачнейшей воды, насквозь пробитой бархатным, бестеневым светом высоких ламп, здешнее дно выглядело затопленным лугом, вот только травинки его, поначалу низкие и редкие и все более густые, все более длинные по ходу реки, отклоненные на строго одинаковый угол, как будто ктото причесал этот подводный газон, они отблескивали разноцветным металлом: зеленым просто, и густозеленым, как малахит "шелкового сорту", голубым, темнотемнолиловым и попросту, вроде бы, черным, яркоалым и отливающим фальшивым золотом пирита.

 Вы смотрите, смотрите лучше, потому что хрен увидите чтонибудь подобное в любом другом месте… Потому что черт меня побери, если в этой травке есть углерод! Разве что случайно затесался атомдругой…

 Кристаллы как кристаллы, пожал плечами Майкл, среди них такие формы вовсе не редкость.

 Золотые слова, восхитился Хранитель, тебе, выходит, все понятно. Если б еще и Тенденцию мог объяснить.

 Какую тенденцию?

 Не какуюто там "тенденцию", но Тенденцию!

 В таком случае я просто не различаю разницы.

Коридор резко сузился, чтобы потом снова расшириться и показать им следующий зал, вовсе уж причудливый, напоминающий искалеченного спрута изза того, что в него впадали сразу несколько коридоров, до половины залитых водой. Тут под водой блестела металлом целая рощица яркозеленых "елочек", ритмично размахивающих тончайшими ветвями. Больше всего они напоминали хвощ, только ветви их бесконечно двоились, в конце давая уж вовсе неразличимые нити, от которых диковинные творения казались особенно пушистыми. Среди них, и вокруг, виднелись растеньица более жесткие, собранные из более крупных элементов, и движущиеся не в таком быстром темпе. Майкл протянул руку и Хранитель молча подал ему бинокль. Прозрачность воды и корпуса лодки потрясала. Казалось, что они вообще не мешают взгляду видеть, и со старомодным, облезлым биноклем можно было видеть мельчайшие подробности скрытого в толще воды, достигавшей коегде метров трех четырех. Вид каменной, металлической, или из чего она там состояла? листвы произвел на него неожиданно сильное впечатление. Она не была похожа ни на что из числа виданного им на Растениях Наверху, и в то же время было совершенно ясно, что ни один Ювелир, никакое искусство, ни одни руки на свете не способны на работу подобной тонкости. От привычных форм жизни здешнее отличалось не столько абсолютной одинаковостью совершенно правильных структур, это было не вполне так, а какойто безукоризненной закономерностью их расположения и сочетания, как у абстрактной скульптуры, но спроектированной архитекторомклассицистом, приверженцем золотых сечений, золотых пропорций и непременной гармонии. Даже в том, что, вообще говоря, не имеет определенного назначения. А еще хоть и высшего порядка, ощущаемой скорее намеком, так, что не сразу и сформулируешь то, что видит глаз, но всетаки симметрией, которой, за редким исключением, не встретишь в живой природе.

Такую бы веточку, отстраненно размыслил Майкл сам с собой, этак бы какнибудь тихоонько отпилить, заказать хорошему ювелиру… подставочку или чтото еще, антуражное, в том же духе, так, сснабдить бы левой наклейкой ювелирной фирмы, да и загнать бы гденибудь на "Кристи"! Хоорошие можно было бы деньги взять, если повезет попасть на ценителя… Вот только Хранитель, кажется, посулился отпилить любому желающему руку. По локоть. Причем не поздешнему, микронной нитью, когда не сразу сообразишь, что рукито уже, собственно, нет, а старинной тупой пилой. И вообще, джентльмен, пребывание в этих краях оказало странное влияние на вашу нравственность: в прежние времена, месяца три тому назад, мысль о том, чтобы похитить чужую собственность, просто не пришла бы в вашу голову. Разумеется, если бы этого не требовало выполнение задания… Положительно, здешней манерой ведения дел и решения проблем попросту заражаешься, как какимнибудь гриппом.

 Эй, экскурсант, эй! Вывел его из транса скрипучий, насмешливый голос Хранителя. Ты там заснул? Или, не дай Бог, подумал о чемнибудь таком? Гляди!

И не сразу, не вот он заметил, что местами здешняя минеральная растительность выступает за поверхность вод. И разительно меняется, выступая за эту почти невидимую грань. Вместо того, чтобы продолжиться в своем прежнем совершенстве, сверкающее ювелирное украшение ветви сразу переходит в приземистый, не более двух сантиметров в высоту бурый наплыв в форме сильно сплюснутого купола, с торчащими из него наподобие редкой щетины нитевидными кристаллами, гранеными и острыми, как иглы, горящими под здешним светом такими же острыми разноцветными искрами. Отчасти это напоминало верхушку колючего зеленого плода конского каштана, или, скорее, еще более колючего дуриана. Попривыкнув, глаз начал замечать, помимо очевидного, и еще коечто: почти невидимые, прозрачные, как будто сотканные из паутины, между сверкающими недобрым великолепием побегами под водой там и сям плавали, стремительно вращаясь, сетчатые шарики, достигавшие, порой, размеров небольшого яблока. Он и заметилто их после того, как один из них, поднявшись к самой поверхности, дал в своем вращении отблеск в виде тончайшей световой нити, как будто от золотой канители. Невзрачные, невразумительные, необязательные. Как будто случайные в своем окружении.

 Так мы проплаваем неделю. Не следует зависать так надолго над ерундой, странничек.

Он увидел почти круглый зал, где, занимая почти весь объем подземного озера, сверкала темнолиловым, рубиновокрасным, и густосиним, как сапфир, незреченно сложная конструкция из прихотливо переплетенных слоев тончайшей паутины и отдельных блестящих нитей потолще. В общем она напоминала звезду о двадцати четырех лучах, но слово это слишком слабо передает всю сложность ее истинной формы. Ближе к центру переплетение усложнялось в прихотливую куполообразную структуру, отдаленно напоминающую купол медузы, порастало множеством тончайших коротких нитей, что образовывали своеобразный пух. Они находились в постоянном движении, порождая круговые волны, от центра к краям, враставшим в каменные стенки озера. По темным каналам, видневшимся через тонкие покровы этого поразительного создания, непрерывной чередой двигались, кружась и слабо отблескивая, паутинные шары навроде давешних "вольных", только эти отличались практически одинаковыми размерами.

В другом месте ветви всетаки вылезали на пологий берег, лепясь к гладкому камню стелющимися тонкими плоскостями, поднимаясь до высоты в тричетыре метра над уровнем подземных вод и сверкая бесчисленными гранями миллионов фасеток, так что вся стена горела мрачными краснолиловыми огнями, как ночная степь яростными глазами хищников.

Была галерея, где высокие, до самого каменного свода, проплывавшего над их головами метрах в шести, сростки тонких кристаллов перекрещивали в воздухе разноцветные световые лучи, неподвижные, колеблющиеся, мерцающие едва заметно от высокой частоты или вспыхивающие только иногда, на миг, с разной периодичностью. На одном участке этого коридора, накрытого сетью лучей, стоял неумолчный перезвон, как будто сразу несколько звонарей, сговорившись, разом ударили в колокола своих звонниц, выводя диковинную мелодию, сочетавшую в себе и гулкие, низкие удары самых больших колоколов, вроде никогда не бившего Царьколокола, и до мельчайших, издающих серебряный звон колокольчиков челесты. Приятный поначалу, по мере углубления в галерею он стал чрезмерным, оглушительным, пугающим. Угрожающая, рвущая душу, совершенно нечеловеческая мелодия, построенная на какихто совсем других, неслыханных нотах и гармониях, она подавляла, крушила волю. Так, что хотелось зажать уши и виски ладонями, закрыть глаза, лечь на дно лодки, вжаться в него, скорчиться, приняв позу эмбриона, ничего не видеть, не слышать, не чувствовать… Майкл сжал зубы. Могучий звук отпечатывался на здешней воде, каждым ударом своим порождая сложные, пересекающиеся рисунки ряби разной высоты.

 Вот! Поднял кверху палец Хранитель. Вот она Тенденция. Это ж ведь не сразу, не с самого начала… Месяца три, как начало брякать, уныло и монотонно, как на старинном звуковом маяке, потом завыло целым набатом, так, что рвало душу и хотелось куданибудь смыться и влезть под кровать, причем в одном только месте, а вот теперь теперь звенит метров двеститриста, причем чем дальше, тем больше. Пишем непрерывно, потому как оно может за те же деньги и перестать. Говорят, пользуется бешеным успехом среди Знатоков, Ценителей и прочих извращенцев…

Постепенно он устал. Бесконечные оттенки света, цвета, движения и причудливейших форм начали терять новизну, сливаясь в единое ощущение тяжелой пресыщенности, что возникает даже у самого фанатичного поклонника живописи, когда он пытается сразу, подряд, освоить к примеру, Лувр. Встряхнулся только тогда, когда Хранитель, остановив лодку над самой темной и извилистой щелью, уходящей кудато между двух гигантских глыб, края которых только начала сглаживать вода и тончайшая известь, сказал не особенно понятно:

 Да, предпосылки были, хотя это выяснилось только потом, но понастоящему все началось только отсюда…

Из расщелины тянулись, слегка извиваясь, мягкие бурые щупальца чегото, с виду напоминавшего тину, а каменные берега, подводную их часть, густо усевали сверкающие металлические цветы, как будто отчеканенные в камне, двух видов. Те, что с квадратными лепестками размером в ноготь, отливали голубоватосерым, и лепились на породе краснобурого цвета, а те, что были о шести треугольных лепестках розовожелтого оттенка, тянулись по выходам густозеленого, почти черного камня. Майкл поднял голову, ожидая продолжения.

 Средний Горный Разведчик "СГРК 3". Попрежнему не слишком понятно продолжил Хранитель, показывая пальцем вертикально вниз. Поначалу тут был обыкновенный рудничок системы "Минцветмета", только пользовался дурной славой изза воды и частых просадок. Потом началось, и отсюда ушли почти что все, а рудник забросили, но скоро опомнились, и старый директор прибрал его к рукам. Начали переделывать на мозаичный лад, но тут пришли какието молодые, и прежних всех кого повыгнали, кого повыбили. Этим, понятно, нужно было хоть как, лишь бы побыстрее, они и делали все тяпляп… "Сборщиков" в зонах разработки почти не улавливали, собирали коекак, и те потихоньку накапливались во всяких трещинах, но ничего не делали, потому как без энергии. А потом у них попал под раздачу этот самый "СГРК". Тут, где мы стоим и малость повыше, был хоороший пласт, они его разъели по самое немогу, а не подпирали, из жадности, думали так сойдет… Ну и третьего года, под Ноябрьские, оно и хизнуло. Дало так, что аж наверху просело. Разведчика садануло не глыбой даже, краем пласта, сорвало с выработки, шваркнуло в штольню метров как бы ни на сорок, и еще сверху привалило, вроде как для верности. Ну, новые хозяева, понятно, решили, что комплексу хана, и махнули рукой. Мол, черт с ним. Им бы головой подумать, что крепче ничего просто нет, не бывает. Линкор какойнибудь старинный, так, тьфу, против какогонибудь горнопроходческого комплекса, но не подумали, а из стариков никто подсказывать не стал. Что там случилось не мне судить, не знаю, как оно вышло, фантазии не хватает, но чтото там, однако же, разладилось после удара. Все спецы в один голос одно твердят, не может быть! Не на такие молде удары рассчитано. Но, однако же, факт: под десятками метров породы, залитой сильно минерализованной водой, оказался двадцатиметровый автомат полноценного класса "В", с атомной энергетической установкой. Разлаженный автомат класса "В". Мозги то ли изолировало, то ли отшибло всетаки, то ли, скорее всего, они свихнулись напрочь от нагрузки противоречивой информацией, но только двигаться он перестал. А вот богатый, разнообразный набор "спецур" внутри уцелел. У него, понимаешь, своя программа, он ее знает туго, вот и решил взять инициативу в свои руки. Они просочились наружу, смешались с местными, рудничными, и обеспечили себя энергией. Сначала от реактора, разобрались както с АЗ, а вот потом… Потом началось самое интересное. Чтото, какието особенности, присущие только этому руднику, позволили им наладить независимое производство энергии, отчасти от окисления какихто недоокисленных продуктов, отчасти, от движения подземных вод, отчасти от деформации слоев. Собственно, именно этим обусловлено то разнообразие структур, которое вы можете наблюдать теперь.

 Интересно. И каким же способом удалось изжить отсюда нерадивых хозяев?

 Идемте в музей. Экскурсия, в общем, кончилась и теперь я буду поить вас чаем и рассказывать эту печальную историю.

 Вот, хозяин широким жестом обвел рукой многочисленные полки, ящики, сталлажи и витрины, занимавшие большую часть довольнотаки обширного помещения, полюбуйтесь. Порядочно, да? И за каждый, буквально каждый экспонат когото очень конкретного нужно убивать, как за геноцид. Потому что здесь вам не поле, и если две веточки располагаются рядом и похожи между собой, это вовсе еще не значит, что они одинаковые! У них может быть совершенно разное строение, да что там строение, совершенно разные принципы организации! Так, кстати, и бывает чаще всего… почти всегда. Так ведь мало этого: выбирали, подлецы, не абы что, а норовили что поэффектнее, а это значит посложнее, покрасивее, потоньше да пореже. Хотя бы вот, он выдвинул обширный ящик из самого большого шкафа, у невиданного творения, отдаленно напоминавшего помесь металлического краба с каракатицей, на куполообразном вздутии панциря виднелся пяток стеблей с пузыревидными вздутиями на концах. Посередине каждого пузырька темнело отверстие виде поперечной щели, заделанное под прозрачный слой какогото вещества. Это же у него глааза пробовали появиться, вы понимаете? Самые первые в мире глаза! Но одному остепененному идиоту было надо, и с тех пор ничего похожего наблюдать не приходилось. Даже отдаленно, даже намеком. Этак запросто, небрежно отсек целую, может быть, эволюционную ветвь, направил развитие по совершенно другому руслу… Тут каждое, буквально каждое творение может оказаться совершенно уникальным и послужить основой для дальнейшего развития, да что там, творение, одна какаянибудь невзрачная веточка! Глобулка сантиметровая! Так что, когда одна там группа деятелей начала на полном серьезе прикидывать, как половчее вытащить "Вифлеемскую Звезду", я не выдержал. Забаррикадировался с пушкой, открыл стрельбу над головами, и сказал, что подорву Центральный Реактор, если все посторонние немедленно не убирутся из заповедной зоны.

 И что, полюбопытствовал Майкл, неужто и впрямь подорвали бы? Взаправду?

 Не знаю, на секунду задумавшись, тряхнул головой Хранитель, не могу сказать точно. Скорее, всетаки нет. Рука бы не поднялась, а вот стрелять стрелял бы, наверное, всерьез, до последнего.

 То есть на коллег, рука поднялась бы?

 Послушайте, вы… Вопервых вандалы не могут быть моими коллегами! Зарубите себе это на носу! А вовторых их действия были равносильны тому, как если бы ктото в вашем присутствии начал лапать вашу невесту! Или дочь! Вы что, церемонились бы?

 Да, действительно… деликатно засмеялся Островитянин, если подходить с этой позиции… Но вот мне интересно, как в конце концов могла разрешиться эта ситуация? Вряд ли ваше сидение в осаде могло продлиться скольконибудь долго…

 Это еще надо посмотреть! И сразу, без перехода. Нормально решили. Не так, как я хотел, но приемлемо. Отобрали в казну, придали статус заповедниказаказника аж самой АН СССР непосредственно, особый статус, и т.д. В общем отвоевал…

 А смысл? Если уж вы все равно не позволяете тут ничего трогать?

 Я позволяю наблюдать. Заставил разработать способы копирования. У меня тут процедура изъятия образца сопровождается правилами, которые не снились никаким археологам. Из двадцати двух процедур, позволяющих оставить здешнюю экосистему интактной. Сам разрабатывал.

 А окупается?

 Так ведь, мил человек, очередь. Месяцев за пять пишутся. Говорят, что в принципе разрешили проблему самозарождения жизни. Не знаю. На практику выход хороший. ЭХГ новомодные, глобулярного типа, как раз тут подсмотрели. Да мало ли. Да ты сам подумай, ты вникни, это ж все равно, что на Марсе жизнь обнаружить, ни капельки не слабже! Так она там то ли есть, то ли нет, а на других планетах то ли будем еще, то ли не поспеем… А тут все под боком! Первый раз за миллиарды и миллиарды лет произошло, а ни до кого вроде как и не доходит!

Этот человек совершенно очевидно был не способен думать ни о чем другом. Похоже, и впрямь отстреливался бы от "вандалов" до последнего.

XXXIII

Солнце едва подняло свой краешек над горизонтом, бросило первые розовые лучи на верхушки деревьев, когда Магома Хасан проснулся, встал, стараясь двигаться бесшумно, чтобы не потревожить забывшихся тяжелым сном друзей, и отправился прочь от их холодного, затянутого звенящим пологом комаров ночлега, по нужде. Проснулся, это, пожалуй, сильно сказано, для того, чтобы проснуться, надо спать, а они… Тяжелое забытье, отягченное частыми пробуждениями, так, что не поручился бы, что и вообще спал. Костра не разжигали, потому что это означало бы верную смерть, и крылатые кровопицы, собравшиеся, похоже, со всей округи, образовали над их стоянкой качающийся серый столб, напоминавший отчасти дым костра. Теплоизолирующие комбинезоны, делавшие их невидимыми для "жгучих мух", были истинным орудием пытки: бег, ходьба, переноска тяжестей, рытье убежищ, любое скольконибудь активное движение наполняло его горячим потом и гарантировало тепловой удар в какиенибудь полчаса. А снимать было нельзя. Совсем нельзя. Даже расстегивать, как он сделал это теперь, чтобы почесать мокрую от пота грудь, решительно не рекомендовалось. Неуверенным движением отодвигая ветку, он вдруг увидел, как пара фаланг его левого мизинца вдруг отделились от тела и нырнули в палую листву. Мало помедлив, кровь брызнула тонкими, как иголки, пульсирующими струями. Хоп! Старый, битый боец, ветеран такого множества боев, что все уже и не упомнить, моментально, прежде, чем успел сообразить, передавил артерии пальцами правой, достал бинт из аптечки, с которой не расставался практически никогда, перевязал, затянул при помощи зубов, и только после этого потихоньку взвыл от боли и начал осматриваться. Шайтан! Вот валяются несколько веток и листьев, срезанных так же ровно, как его родной палец, и при каждом дуновении ветерка, лишь только коснувшись невидимой границы, валятся новые, свеже срезанные. И все это, взятое вместе, обозначает, что стоянка их со всех сторон оплетена непроницаемой паутиной из несокрушимых и всерассекающих нитей, а тот, кто сделал это, затаился гдето неподалеку, замер, слившись с местностью, спрятал свое неказистое тело, передает пеленг и ждет, пока придут хозяева и заставят забрать назад ту нить, которую он выпустил. Никому больше не справиться, потому что конец ее до сих пор зажат у него во "рту" и это дает возможность двигаться строго в обратном порядке. Прежде он только слыхал про "паука", а вот теперь сподобился. Плохо, да нет, хуже, чем совсем плохо… и, пожалуй, еще хуже. Затягивая все промежутки, крепя нить к стволам и веткам при помощи крохотных шипов, проклятая железяка творила свое дело не менее трех часов, и за это время, понятно, успела заткнуть все, что можно… а если и не все, то как проверишь? Так, как это сделал он? Тото их вчера отпустили с такой подозрительной легкостью: простонапросто пустили следом скрытую погоню, чтобы без забот взять уже всех.

С легкостью! Сначала задрожал на поясе командира прибор, почуявший какуюто летучую дрянь за пеленой низких, тяжелых облаков, и сразу же, не дав ни секунды на то, чтобы хоть както подготовиться к бою, по закопанным в землю орудиям, постоянно поливаемым водой, по двум несчастным транспортерам, неизвестно как уцелевшим после двух прежних битв, с беспощадной точностью ударили тяжеловесные мины, наведенные крылатым гаденышем за облаками. Хвала проклятым комбинезонам, скрыли, если б не они, накрыли бы разом все и всех, не пожалели бы боеприпасов, и так побило много народу, случайными осколками от считанных мин, сгубивших технику. И сразу вслед за этим, со всех сторон, окружая, повалились "камбалы" и лопнули, извергнув десант, десятка четыре, по сути горстку, людей с "черным железом" и вызывающей, огненнокрасной, крупными буквами надписью "ЗиС" на левой половине груди. Нормальные люди, даже если они гяуры, даже проклятый спецназ, даже гяурский проклятый спецназ, сроду не ходили в горячее дело с "черным железом", больно неудобная пушка, тяжелая, громоздкая и неуклюжая, с откатником для компенсации непомерной отдачи, одно достоинство, что пробивает любую броню, а попав выносит половину туловища, но эти, эти совершенно другое дело, и "черное железо" у них тот же понт, тот же дешевый форс, что и огненные надписи на кирасах: мол, сказать не можем, предупредить обязаны, а потому для вашего сведения пишем. Но только от этого было ни капельки не легче, потому что с этими бесполезна была любая маскировка, они не промахивались, не ошибались, и в них практически нереально было попасть. "Бах!!! Бах!!!" по особому оглушительно, так, что ни с чем не спутаешь, грохнули первые выстрелы "черного железа", разрывая, разнося в клочья, буквально разбрызгивая тела правоверных, каждый раз попадая в того, кто начинал целиться, чтоб оказать сопротивление, и жиденькая цепь облавы потекла вперед, стирая. Не драться пришли, охотиться, как на волков, только флажков не хватает. Тогда, в какойто миг показалось им, что чегото всетаки не рассчитали проклятые охотники, в слишком малом числе выступили, чтоб намертво затянуть мешок на всех, оставили лазейку, по которой ускользнула малая толика недобитого отряда, запалено дыша в своих душегубных комбинезонах, утянулась в малоприметную ложбину, а ложбиной ушла наверх, в поросшее горным лесом темное ущелье… Уж в чем в чем, а в выносливости они своим страшным загонщикам не уступали! Если б не клятые костюмы, тогда б… А оно, вон как обернулось. Вон оно, оказывается, что. Тихонько вернувшись, он тронул за рукав Чакрияра, оказавшегося у них вроде как старшим. Тот разом сел, как будто ждал побудки, как будто и не спал вовсе, и тогда Магома Хасан, продолжая хранить бессмысленное молчание, показал ему искалеченную руку.

Для того, чтобы преодолеть волоконное ограждение, существовал даже не один способ. Если нить была алмазной, ее реально было пережечь лазером, хватало киловатта выходной мощности в непрерывном луче, но даже теперь эта штука была не маленькой и не легкой. Так что ничего подобного у них не было. Аналогичными достоинствами, как бы ни получше, не поудобнее, обладали хорошие современные сварочные аппараты "плазменного" класса. Тоже не имелось в наличии. Кроме того, нить могла оказаться вовсе не алмазной, и тогда ее было бы кууда проблематичнее сжечь. Так что единственно реальным было применение лезвия из того же материала, но вот тутто и начиналось самое интересное. Дело в том что нити были практически невидимы, натянуты на ветки по неизвестной системе, всегда изнутри кнаруже, и никогда нельзя было предвидеть, что будет, если рассечь очередную нить, не ведая, куда она тянется и как переплетена с прочими. Такого рода клинок у них был. Один: самоделки тут были совершенно невозможны, а достать подобную вещь можно было только на той стороне, при случайной оказии. Впрочем, выбора не было, и приказ совершить попытку был отдан самому молодому Хасанджани, и тот, по миллиметру щупая перед собой воздух лезвием, пересектаки несколько нитей, пока, после третей или четвертой, не был с размаху накрыт бесшумно срезанной веткой ореха и не потерял ножа вместе с кистью, впрочем, времени на раскачку оставалось немного: можно сказать его совсем не было, потому что откудато с севера уже накатывался мягкий вой двигателей.

"Камбалы", синхронно кренясь, падали на них парой, и не было, не оставалось ни малейших надежд, что это не к ним, не за ними, а они тут так просто… ножик вот уронили. И теперь выковыриваем изпод ветки другой веткой, только не получается ничего приличного, потому что ветка эта все время срезается в самый напряженный момент, и ножик попрежнему остается на своем месте, в набрякшей кисти руки, вовсе отдельной от человека, сомкнувшейся на рукоятке и очень похожей на восковую, только грязной и с траурной каймой под ногтями. Но они все равно продолжали попытки, явно потерявшие всякий смысл, потому что нужно ж было хоть чемто заниматься? Все они были достаточно опытны, чтобы даже не пытаться стрелять по бронированным, пляшущим в воздухе, летящим с боковым скольжением машинам, на которые даже головкито с тепловым наведением не наводились, и нервы пока выдерживали, хотя в сложившихся обстоятельствах их выдержке цена была точно такой же грош, как и самой постыдной панике. Эти не воспринимали их как воинов, как какихто там своих врагов, поэтому им было совершенно все равно, как они себя ведут.

 Эй! Заревела вдруг нечеловечески громкая речь с летающего железа. Говорили потаджикски и на пуштунском. Мы ищем человека по имени Юсуф Аббас. Всем остальным гарантируется достойное содержание в плену, пища и медицинская помощь…

Самый маленький и худой из них, старавшийся держаться незаметно, Магома Хасан вдруг сообразил, что практически ничего не знает об этом человеке, периодически надевавший смешные круглые очки, съежился еще больше. Нервы не выдержали у самого крупного и сильного из них, иранца Кавы Систани, быкообразного, поросшего черным волосом бородача с выпуклыми глазами, похожими на чернослив. Очевидно, этот нечеловеческий рев с небес оказался той самой соломинкой, которая ломает спину верблюду, и он вскинул кверху ручной пулемет, страшно рыча и бессчетно тратя патроны в бестолковой, бесконечной очереди. Одна из машин, очевидно от неожиданности, вильнула в сторону, а другая зависла, на миг страшная синхронность движений была нарушена, чтобы тут же восстановиться заново, а потом с той, что удержала строй, на них, к ним скользнула, как по невидимому канату, крылатая бомба. "Пуххх!" сказала она прямо над их головами, метрах в четырех от земли, и наполнила все вокруг, воздух, кроны кустов, их лица, их глаза, их незащищенные комбинезонами ладони, прикрывшие лица, мириадами зазубренных заноз, несколько похожих по виду на уменьшенные раза в три кленовые летучки. Это изделие относилось к разряду так называемого "ранящего оружия" и являлось порождением концепции, согласно которой надежное выведение из строя оказывалось с тактической точки зрения куда выгодней, чем банальное убийство.

Ничего не видя, корчась на земле, чувствуя, как при каждом их движении колючки впиваются все глубже в их истерзанные тела, они зато могли слышать, как вышедшие из машин люди увесисто, похозяйски расхаживают вокруг, обсуждая чтото на своем тягучем языке.

 Паучка включил?

 А ты штаны надел? Не забыл?

 Да ладно тебе, я же так, для проформы…

 Йоська! Йосик, ты тут? Отзовись, дурашка!

Некоторое время они наблюдали, как вдруг оживший "паучок" сделался видимым и начал деловито собирать давеча сплетенные тенета, двигаясь строго в обратном порядке. Пару раз автомат останавливался, ища разорванные концы, но неизменно находил, и его деловитая суета продолжалась. Дождавшись конца работы, люди в тяжелых боевых доспехах, бывших на самом деле не такими уж тяжелыми, двинулись по последней стоянке фидаинов. Они по двое подхватывали лежащих под руки, рывком вздергивали в вертикальное состояние и держали его в таком виде, пока третий, похоже, бывший среди них за командира или начальника экспедиции, сравнивал изуродованную личность стоящего с фотокарточкой. Он отрицательно мотал увенчаной шлемом головой, и тогда они роняли поднятого обратно, на прежнее место. Так продолжалось до тех пор, пока они не подняли того самого молчаливого, незаметного очкарика. Очевидно, его старомодные, круглые, как у ученого улема, очечки, были всетаки из небьющегося стекла, потому что он, в отличие от своих товарищей, тоже посмотрел в лицо того, что был с карточкой, и глаза его были круглыми от ужаса.

 Ну слава богу! Облегченно вздохнув, сказал опознающий. Нашелся, наконец! Должен тебе сказать, Йося, что с тобой прямотаки жаждет увидеться Союз Композиторов СССР. Понятное дело, Второй Союз, который отличается от первого тем, что эти композиторы не только сочиняют всякую там музыку, но еще и вполне способны ее ЗАКАЗАТЬ. Не знаю точно, с чем связано это их противоестественное желание, но могу предположить, что они собираются задать тебе один вопрос. То же, что хочу спросить и я: ну чего, чего тебе не хватало, падла!?

 А вы… А вы… Вам не понять! А я не могу видеть, как на моих глазах готовится порабощение в еще неслыханных масштабах! Я хотел, чтобы мир мог по крайней мере защититься от вас, проклятые убийцы!

 Дурачок! Старший ласково потрепал его по утыканной осколками щеке громадной лапой в защитной перчатке. Это ж надо было только додуматься, жиду искать союзников среди сарацинов!!! Впрочем, ты и тут все продумал. Ты не ожидал только, что у нас найдутся те, кто угадает эти твои думки. Эге! сказали они себе, в простой отряд, где одни только правоверные, он сроду не побежит. А в какой? А исключительно только в такой, где в инструкторах какойнибудь сэр либо мистер, потому как во всех других случаях ему не светит точно. А значит, он, это ты, в смысле, пойдешь непременно в ту шайку, где о наличии инструктора известно и нам. Остальное просто: берется шайка, и далее со всеми вытекающими. А то, что сэрмистер сложит свою голову в первой же… акции (ну не называть же такое боем, на самом деле?), это, понятное дело, самая обыкновенная удача… Пошли, Иосик, а то и папа твой там весь извелся, бедный, и вообще мноого народу прямотаки жаждут тебя видеть, заждались уже… А вы, парни, прощайте, если что не так, не скучайте тут…

 Добить бы, командир, а?

 Зачем? Мы что, убийцы? Валериан Кальвин назидательно поднял палец. Надо учиться сдерживать порывы своего животного начала.

 Нет, покачал головой Михаил, что другое, пожалуйста, а тут я пас.

 Да что вы так. Опасности тут почти что никакой нет, можно сказать, она вообще номинальная, зато адреналинуу! Егерь Геша махнул рукой от безнадежности попыток словесного выражения. Тут, понимаете, дело настолько глубокое, что организм не поддается никаким резонам и боится, невзирая ни на какие реальные обстоятельства. Почти что совсем исключительное дело, это ценить надо, никакой парашют, никакие горные лыжи и в подметки не годятся… Может, попробуете всетаки?

 Да, может, и попробовал бы, вот только штаны мои отстирывать тут некому. Нее, я человек предельно цивилизованный, и вы даже себе не представляете, насколько НЕ первобытный…

 А вы?

 Сто поколений моих тевтонских предков, с пафосом начал Майкл, но не подыскал так вдруг достаточно напыщенных слов для продолжения и сбился с высокого штиля, ну, в общем, вы понимаете…

 Простите не вполне.

 Да я отдал бы за такую возможность всю свою коллекцию стеклянных шариков! Объясните только, что я должен делать.

 Правильно, шлем скрепите с кирасой… не так, дайте я защелкну… И теперь правила самые простые: когда кабан вылетит на вас, вы должны будете вонзить в него рогатину. Совсем хорошо, если сумеете ее во чтонибудь упереть: кабан, конечно, не медведь, и по старым правилам такое с ним не проходило, низко, но эту рогатину, в отличие от всех прежних, можно воткнуть в любую кость и вообще во что угодно. Если не удалось упереть, просто держитесь за свой конец изо всех сил, чтобы рогатина все время была между вами и хрюшкой, жаждущей более близкого общения. Не волнуйтесь, надолго никакого вепря тут не хватит. И, наконец, самое серьезное: если не получилось уж совсем ничего, лежите на спине и не давайте себя перевернуть. Продержаться надо секунд десятьпятнадцать, пока не подоспеют напарники. В таком случае вы будете считаться убитым и свинью вам придется трескать уже в качестве покойника, на языческой тризне, справляемой безутешными друзьями по вам… Очень, очень сильно проникнуто местным колоритом. А главное, ни в коем случае не бегите, повернувшись к нему спиной.

Зверя не выгнали на него, как это предполагалось по плану, до этого просто не дошло: он направлялся к указанному ему "нумеру", поганому, жутковатому местечку в лабиринте гнутых тропинок среди дремучего кустарника, на подтопленной, чавкающей под ногами почве, рядом с громадным, невесть как попавшим сюда валуном, когда это случилось. Обширная, почти открытая полянка, солнышко, мягкая привлекательная травка, и неподвижная тень на другой ее стороне. Зверь был настолько неподвижен, что англичанин едва не проглядел его. И еще, он почемуто не ожидал, что вепрь окажется таким черным. Как безлунная ночь, как тень в глубоком колодце. Увидав и узнав, замер так же неподвижно, как зверь. Спину обдало ледяным ознобом, но он, чуть удивляясь самому себе, потянул изпод мышки рогатину с полуметровым, адской остроты лезвием вместо наконечника. Оглянулся вполглаза, рядом никого не было, а дубок лет сорока с сухой вершинкой находился метрах в семи за его спиной и чуть сбоку. К немуто он и начал осторожно пятиться, чтобы иметь за спиной некую опору, без которой чувствовал себя все равно, как голый, несмотря на все несокрушимые латы по передней поверхности тела.

Вот, только что, он был там, ярдах в тридцати, и вот он уже здесь, в двух шагах, и загодя опущенное острие вдруг оказывается не так наклоненным и не так направленным, еще бы, вепрь действует и движется максимально неловким для противника манером, выработанным как бы ни сотней тысяч поколений его, кабаньих, предков, так что человек в самый последний миг не посмел упасть на колено и неловко наклонился вперед, вгоняя острие под гибельноострым углом. Неважно, оно с неестественной легкость прошло сквозь левую лопатку, пообок от хребта, и вонзилось по самую перекладину. Майкла снесло, словно бампером грузовика, развернуло к зверю боком и чуть не оторвало правую руку, под мышкой которой он тщетно пытался зажать сбесившееся древко, и все это время лезвие проворачивалось в теле зверя и не соскользнуло, не вырвалось только потому, что перекладина, упершись в тушу, не давала провернуться слишком сильно. Кабан, умудрялся и крутиться вокруг болтающегося, как соломенная кукла, человека, и крутить его, чуть не подбрасывая в воздух, вокруг себя, все одновременно, а потом разом подался назад, оседая на окорока вдруг отказавших задних ног. Потом Островитянин не мог вспомнить, каким образом, почуяв исчезающекраткий миг передышки, умудрился подняться на колено, прижать древко к земле ногой, и, самое непостижимое, выхватить изза спины "Наглого Арендатора". По поводу этого клинка за время этой охоты прочими участниками экспедиции было высказано множество шуток, которые им, идиотам, видимо казались страшно смешными, но сейчас, схваченный за рукоятку сразу двумя руками, меч свистнул и просек зверю хребет чуть позади головы, едва не отрубив ее напрочь.

Запалено дыша, словно промчавшись во весь опор не менее трех километров, неверными руками, почти машинально, отер лезвие ритуальным шелком, потому что не мог иначе, потому что движение это оказалось вдруг необходимым ему, сел на землю, поскольку ноги стали совершенно ватными и отказывались держать тело.

 А! сказали ему малое время спустя примчавшиеся на шум схватки. Ты того, высоковато ткнул. И рубил потом зря: он себе главну жилу в спине перехватил, это когда крутился, значит, так что все равно б кончился вотвот. А ткнул того, высоковато. Лучше б прям в лоб уцелил, оно все равно вошла б. Пикато. Это ж такие пики, что аж прям, можно сказать, не охота с ними, а прямое баловство.

 И не говорите, вежливо поддакнул англичанин, хотя и поспевший снять шлем с забралом, но до сих пор так и не сумевший успокоить дыхание, одно сущее издевательство и обман трудящихся. Вот со штуцером двенадцатого калибра, с помоста, метров со ста, по слону, когда рядом егерь тамошний, для подстраховки, это да, это охота. Не поверишь, слона на зад сажает. Или на бок валит, это смотря как умудришься попасть…

 Охотился? С явной завистью спросил Геша, принявший Майклов треп за чистую монету.

 Нет. Правдивый Островитянин с серьезным видом помотал головой. Но у меня масса героических друзей, которые с горящими глазами рассказывали о своих подвигах.

 Ааа, протянул Геша с некоторым, как Майклу показалось, разочарованием, и спросил, на нумерто пойдешь? Или хватит с тебя для первого раза? Без привычкито?

Всех мыслей и чувств, посетивших англичанина за краткий миг между вопросом и собственным его утвердительным кивком, пожалуй, и не передать. Казалось ему, что это вовсе даже и не он кивает, и чтото внутри металось и выло в смертельном ужасе от этого едва заметного кивка, но кивнул всетаки.

 Ну пошли тогда, штоль. А то братва вотвот зачать должна. Загонто. Ты, главное, другой раз пикуто, ниже держи. На коленку пади, и держи, как кнехты в кино, видел, "Александр Невский"? Во! Он понизу гребет, так ты ему между глаз… А того лучше, в сторону отскочи и меть под лопатку. Так оно всего вернее. Ты, главное…

Большей нелепости, более нелепой беды, да какой там, беды, нелепой почти катастрофы нельзя было даже представить. Хотя, с другой стороны, если решить вдруг, что сам черт тебе не брат, и на тебя распространяется особое благоволение Всевышнего, чтото подобное следует считать, скорее, закономерным. Вот только что жизнь была прекрасна, настроение самое радужное, а в голове роились планы на ближайшее будущее, один другого амбициознее, а спустя секунду… Нет, говорили же, что высшее мастерство в этом мире, это умение вовремя остановиться, не искушать Провидение и, тем более, не гневить его, да только очень, очень немногие умели следовать этой мудрости. Так что ему оставалось утешать себя, что он угодил в весьма почтенную компанию, включавшую в себя Александра, Дария, Наполеона, Гитлера и многих, многих других. Целые сонмища других теней, рангом поменьше, имена которых не были столь на слуху, но тоже очень, очень почтенных господ, военоначальников, политиков и бизнесменов, авантюристов и путешественников, шпионов и первооткрывателей Которые Были На Вершине, Но Не Смогли Вовремя Остановиться. И потянуло ж его, черрт и тррижды черррт, в эти черрртовы Столбы! Не хватило для полноты счастья еще одного чуда природы, еще одной местной достопримечательности. На то, чтобы угодить правой ногой между камнями на предательской осыпи и получить сложный перелом голени вместе с радикально изменившимся настроением в качестве бесплатного приложения потребовалось секунд десятьпятнадцать от силы. От полноты ощущений в глазах замигали призрачные звездочки, а во рту стало сладко, как после сахарозаменителя.

 Так, сказал примчавшийся козлиными, вовсе неподходящими к его плотненькому телосложению и флегматичному нраву прыжками Сережа, узрев его белое, как бумага, лицо, вижу, что доктора тут нужно прямо сюда. Если получится. Или всетаки попробуем слезть?

 Ох…

 Понятно. Давай я тебя тогда попробую устроить поудобнее.

Деловито, с уже знакомой Майклу силищей расшвырял камни, освобождая ногу, подложил под него замызганный ватник, которым продолжал неукоснительно пользоваться вопреки всем видимым резонам, и взялся за "комбат". О чем они разговаривали с Михаилом, он не слыхал, не до того было, но только уже через пятнадцать минут тот явился на своем "МиК 5" и выдвинул антенну "верхней", через "Близнеца", связи. Отзыв пришел неожиданно быстро, с паузами, глядя на сброшенные "Постаментом" цифры, Михаил договорился с неизвестным и удивленно поднял брови:

 Наадо ж как… Подождите, я быстро…

И действительно, не прошло и нескольких минут, как воющая машина появилась снова. И тогда Михаил выгрузил доктора, высокого худого мужчину с растрепанной шевелюрой, саквояжем в руках и затуманенным, плавающим взором. Правду сказать, к этому времени первый шок прошел, и нога начала болеть нудной, дергающей болью, переходящей в почти нестерпимую при малейшей попытке чутьчуть переменить положение, или вообще двинуть почти что чем угодно, он и не подозревал, что в каждом его движении участвует одновременно столько разнообразных мышц, так что было ему в тот момент не до подробностей. Доктор молча, со свистом дыша носом, закатал ему рукав и размашистым движением вогнал шприц примерно в бицепс. Снадобье подействовало на удивление быстро, ничего похожего на морфин или героин, он был знаком с действием этих наркотиков, просто тело как будто отнялось, потеряв способность чувствовать боль или прикосновение, жар или холод, а сознание, наоборот, стало невероятно ясным, отрешенным и какимто возвышенным, устремленным к горним высям. Доктор тем временем выпрямился, выдохнул, достал из чемодана еще чтото такое, снова набрал воздуха и наклонился к пациенту. То, что он напялил на устрашающе опухшую, согнувшуюся в неположенном месте, чуть ли ни болтающуюся ногу прямо поверх штанов, показалось Майклу какимто подобием вакуумной шины, но, похоже, на самом деле было чемто другим: опятьтаки выдохнув в сторону, врач подключил ее в электрический разъем "МиК"а и она моментально затвердела, намертво зафиксировав голень. Пока все это продолжалось, Майкл с любопытством глядел на смелые манипуляции с собственной, гнущейся в любую сторону ногой как бы со стороны, только смутно догадываясь, что понастоящемуто это должно быть ОЧЕНЬ больно. Тут доктор вдохнул, и островитянин впервые услыхал его сдавленный, направленный в сторону голос:

 Пойехали фф сторожку…

 Может, в Красноярск всетаки?

 Потом. Мотнул головой эскулап. Вот окажу первую помощь, и айда… А то чего я в Красноярске не видел? Только что оттуда, можно сказать, толькотолько отдыхать начал, и тут нате вам пожалуйста…

 У, бля, сказал доктор, злобно тыкая пальцами в клавиши здешнего "Топаза", допотопноето все какое… Я уж отвыкать начал от такого. У вас ничего поприличнее нет?

 "Дорожный 2", любезно ответил Михаил, на базе "УС 35". Принести?

Медик присвистнул:

 Богаато… Живут же люди. Так что принести. И кабель с антенны киньте.

 У меня беспроводная. Так что я включу, а вы наберете услугу, и все.

 От беспроводных систем, врач назидательно поднял палец, бывает рак. Понимаете? Бывает, хотя ни у кого еще не был… Шутка. Так что пплюем…

Подключившись, залез на шкаф, сдернул с него серый ящик и выдрал оттуда упакованное в прозрачный пластик корытце с разъемом. Вообще его движения, в принципе достаточно точные, производили впечатление какихто излишне размашистых, выполняемых с излишней амплитудой. Островитянин, чувствовавший себя чемто вроде воздушного шарика, невесомого, надутого теплым воздухом и не то, чтобы беззаботного, а както не способного испытывать настоящую заботу, и осторожно наблюдавший за всей этой бурной деятельностью из Мирового Закоулка, в который загнала его лошадиная доза "фрактанала", вдруг почти неожиданно для себя тихонько сказал:

 Доктор, а вы пьяный…

 Знаю. Ну и что?

 А вы считаете это нормальным?

 А что такого? Говнато, закрытый перелом, даже от столбняка не прививать…

У англичанина на этот счет имелось свое мнение, и в других обстоятельствах он не преминул бы решительно на нем настоять, но как раз сейчас у него не было сил, и он позорно подчинился, безразлично подозревая, что успеет об этом здорово пожалеть.

"Бззз!" нудно звенела допотопная "прялка", набивая сброшенные из клиники последовательности, врач щелкал клавишами и матерился сквозь зубы, поминая "прялку", ее родню в восходящем колене, прочую здешнюю аппаратуру, родню аппаратуры, все вместе. Тем не менее, часа через полтора необходимые приготовления, похоже, были закончены, врач довольно крякнул, хлебнул из карманной фляжки Средний Глоток, крякнул еще раз, в другой тональности, и глянул на пациента глазом одновременно и повеселевшим и помутившимся. "Шина" на ноге вдруг напряглась и задвигалась, в голени отчетливо хряпнуло, лекарь, глядя то на экран, то на него, орудовал рукояткой, и, подчинясь ей, шина вытягивалась, сокращалась, всяко изгибалась, а под конец, до предела вытянувшись, даже разомкнулась на четыре продольных штанги. Тогда врач подошел к нему с капельницей и иглой наперевес. Майкл глянул на него так, что он все понял:

 Да мыл я руки, мыл, не беспокойтесь! Не умею подругому…

 Скажите честно, вы вообщето врач?

 Потомственный. Звать Смирнов Григорий Михалыч… Целый кандидат наук. Как раз ортопед. Так что вам, можно сказать, повезло.

 Ну конеечно! Вот объясните мне, чего вы добиваетесь, вместо того, чтоб доставить меня в госпиталь?

 А вам оно и ни к чему понимать… У, мать иху, чем охлаждатьто? Неужто водой холодной придется поливать? А!

Выскочив из комнаты, он принес мятую алюминиевую миску, полную льда, соскобленного в морозилке тридцатилетней "Оки".

 На! Садись, и держи левой рукой на переломе, не то перегреется…

Его бурная пьяная деятельность невольно подчиняла, буквально гипнотизировала, и Майкл, чувствуя, что участвует в самом нелепом событии своей нелепой жизни, тоже подчинился. Вялая рука не ощущала холода, но какимто образом всетаки держала раритетный сосуд на месте опухоли. Доктор орлиным взором всматривался в экран, но спустя некоторое время голова его начинала склоняться под действием беспощадной силы тяжести, он встряхивался, подбирался, грозно сводил брови, насильственно устремляя в экран утомленный взор, и спустя десять минут все начиналось сначала.

 Миша, неощутимым голосом тихо позвал англичанин, а вы уверены, что он отдает себе отчет в своих действиях?

 Это неважно. Все равно сделает как надо. Да не бойся, я его, совершенно случайно, знаю: он вполневполне на уровне…

 Да он же в лоскуты…

 Я пригляжу.

 Миша, при всем уважении к вам, вы же не доктор. Как вы присмотрите?

 Я ветеринар. Так что замечу, если он упорет какойнибудь уж совершеннейший косяк. Вроде того случая, знаешь? когда больному по всем правилам искусства со всем мастерством и профессионализмом ампутировали не ту ногу. Из разряда медицинских баекстрашилок…

 Спасибо, вежливо поблагодарил Островитянин со всей возможной в его состоянии ядовитостью, вы как никто можете утешить и поддержать в трудную минуту.

Пару раз Михаил покидал комнату, чтобы нагрести новой наледи в миску, потому что прежний снег таял с поразительной скоростью. Врачеватель на своем посту стал приходить в себя почаще, так, что, можно сказать, бодрствовал большую часть времени. Часа через два он щелкнул чемто, а когда еще через пятнадцать минут шина вдруг стала свободной, подошел, размашистым движением, как саблю из ножен, выхватил иглу из вены, стащил шину и заявил категорически:

 Все!

 Что все?

 Когда кончится действие лекарства, можешь вставать. А еще можешь, наоборот, вставать прямо сейчас, пока действие лекарства не кончилось. Как хотите. Предупреждаю только, препарат перестает действовать сразу, все или ничего, знаете? Это может оказаться немного слишком.

 Как?

 Лучше за ручку, но можно и без посторонней помощи. Чего вы на меня так смотрите? Кость срастили, надкостницу починили, он загибал пальцы, фасции на мышцах восстановили, сосуды соединили, фибрин лишний из гематомы убрали. Неделю поболит, и еще на месяц вы обеспечены синяком, зеленяком, желтяком во всю голень… Аутогемотерапия называется, очень пользительно для иммунитета.

Все еще не понимая, Майкл посмотрел на да, припухшую, с синевой, но совершенно целую ногу, осторожно пошевелил пальцами, согнул в колене, зачемто пощупал. Нога была целой и, по крайней мере с виду, вполне пригодной к использованию.

 И… как?

 Да никак! Доктор глянул на него в упор взором, выдающим почти уже полную трезвость, равно как и то, что он этому обстоятельству совсем не рад. Пьянка, между прочим, по поводу защиты не чьейнибудь, а моей диссертации, как начали четыре дня назад, как начали, тут решили на природе продолжить, чтоб, значит, проветриться малость, а тут на тебе… Мои таам! Он махнул рукой, доставая фляжку и делая Глоток Побольше. А я тут с вами… Пойду я.

 Погодите, сейчас отвезу. Слышал, что доктор сказал? Вставай давай, пошли в машину, Снежный Барс херов, не хрен тут валяться, дома полежишь!

Майк, глядя на ноги просто для того, чтобы убедиться, что они есть, осторожно спустил их на пол, попытался встать, но закачался, размахивая руками наподобие крыльев, и был подхвачен под руку неслышно возникшим Сережей. Ощущение от ходьбы под фрактаналом… трудно было с чемнибудь сравнить. Как будто живого человека, подвесили посередине гигантской надувной куклы и заставили идти. Двигая зыбкими надувными ногами и не чуя почвы под собой. Даже Сережина помощь ощущалась совершенно дико, не как некая опора, помогающая двигаться, а как совершенно внешняя сила вроде той, что поддерживала в воздухе праведников. Пару раз он всетаки невзначай заваливался, но и заваливалсято чужим, не чувствующим падения телом.

 Скажите, доктор, что у вас за обезболивающее? Дело в том, что я, случайно, немного разбираюсь, но не слыхал ни о чем подобном. На нем совершенно спокойно можно сделать миллиарда тричетыре, а, может, и больше…

 А, доктор только что сделал Чуть Менее, Чем Средний глоток и оттого захихикал, это и впрямь забавная история. У молодежи от четырнадцати до двадцати двух появилось такое модное увлечение, берут Черную Книгу, которая на самом деле никакая не книга, а подпольный справочник по психоактивным веществам на магнитном носителе, со структурными формулами, действием и прочим, модифицируют молекулу какойнибудь отравы, производят и спорят на какуюнибудь дрянь, как она подействует в такойто дозе.

 А потом?

 А потом вмазываются полученным продуктом.

 Вы серьезно? Видал отчаянных людей, но это всетаки уже через край!

 Я те говорю. Вот ты не поверишь, но даже и в этой игре со временем появились свои мастера.

 Те немногие, которые выжили?

 Да. Но и это еще не факт. Шучу. Теперьто они еще научились маломало беречься, а поначалуу! Он махнул рукой. Пейзаж после битвы. Главное много попыток без всякой бюрократии, и поэтому время от времени у игроков получается чтонибудь из ряда вон… На разную стать, понятно. Иной раз такое, что вообще никак невозможно пережить, а иной раз… иной раз чтото понастоящему полезное. В том числе новые направления, те же "букеты", к примеру…

 Это еще что?

 Посслушайте, у меня ейбогу нет ни малейшего настроения читать вам лекции по экстремальной фармакологии, в кабине "МиК"а он методически поправлял здоровье, и по этой причине глаза у него снова стали мутными, но уже на другую стать, именуемую профессионалами "на старые дрожжи", я так надеялся хотя бы тут обойтись без медицины, а здесь вы…

Ууух… на самом деле этого звука не было, Майк мог бы поручиться за это, но казалось, что всетаки был, и ощущение было чемто напоминающее падение под уклон на "американских горках", пике на какомнибудь легком самолете, чтото вроде или все сразу и одновременно. Сверкающий и ясный, строгий и красивый мир разом померк, голова налилась тупой болью и мучительной бестолковостью, душа чернейшим, безнадежным унынием, а тело тяжестью, жаром и холодом одновременно, целым набором всякого рода ломоты в суставах и мышцах, и особенно, разумеется, в ноге, в единый миг занывшей тупо и нудно. Островитянин разом умолк и завалился в своем кресле.

 Чёйто с им?

 А лекарство в ём кончилось. Мы всю жизнь, каждую свою секунду живем немножечко в аду, и то, что бывают моменты, когда мы этого не чуем, никак не отменяет этого факта. А тут мы, аж на пять часов без малого, полностью отгородили живого человека от его собственного персонального ада. Так что успевает малость отвыкнуть, а теперь вот за единый прием получает все, что ему причиталось за пять часов стандартной жизнедеятельности… Вы вот что, привезете его домой, так дайте столовую ложку валокордина, и пусть спит…

 Григорий Михайлович?

 А?

 Мне, право, так неловко, что мы вас побеспокоили… Вам "Дорожный" понравился?

 Нормально, мотнул головой приходящий в исходное состояние эскулап, солидная вещь, соответствует…

 Я, конечно, понимаю, что это ни в коей мере не может компенсировать… запутавшись, Михаил притормозил, но примите, от души. Не обижайте.

"Дорожный 2", как и вся серия "УС" вообще, был предназначен для параллельной обработки информации и производительностью несколько превосходил самые производительные машины фирмы "Крей", будучи, понятно, помимо габаритов, веса и энергопотребления, несравненно удобнее в использовании и неизмеримо надежнее. В принципе он предназначался ведущим "композиторам", "мозаичным" конструкторам из самых продвинутых и еще коекаким немногочисленным, очень специфическим и еще более редким категориям пользователей, преимущественно, для решения задач, так или иначе сводимых к моделированию динамики неравновесных систем, нелинейных процессов и тому подобных вещей. Тот факт, что они производились в ограниченных количествах, объяснялся преимущественно вопросами Безопасности: похитить легенький чемоданчик, содержавший черный шар из ветвистой модификации тубулярного углерода не составляло непреодолимых трудностей, а удачливый похититель получал в свое распоряжение поистине титанические возможности по решению проблем. Любых проблем. Так что для Михаила такая вещь была, по сути, недопустимым баловством. А вот у врачей, как ни странно, потребность в таких мощностях последнее время возникала не так уж редко: если с костями и сосудами в подавляющем большинстве случаев все было ясно и почти стереотипно, а за специалистов на девяносто пять процентов работали прежние наработки, шаблоны и стереотипы, то для того, чтоб развязать на микроуровне соединительную ткань при циррозе печени или пневмосклерозе, требовалась, порой, колоссальная производительность при самом изощренном программировании.

 Все это, конечно, хорошо, но… несолидно както. Производит впечатление, но, всетаки, по преимуществу одни только слова. Точнее, все это больше всего напоминает мне, знаете, что? Когда на сцене престидижитатор быстробыстро, мимолетными движениями достает кролика из шляпы, отправляет в небытие голубя, просто накрыв его ладонями, и вытаскивает из кармана у какогонибудь лопухазрителя его же собственные наручные часы, выдавая все это за чудо. Фокусы.

 А ты, фриц, наглеешь, задумчиво проговорил Михаил, что называется, дай палец, а он по яйца норовит отхватить. Для шпиона, работающего под прикрытием, это ж вроде наркомании: чем больше информации, тем больше хочется… а ведь это может оказаться лишним. Очень сильно и по многим позициям лишним, предупреждаю. Слишком большим куском информации можно подавиться точно так же, как давятся слишком большим куском слишком жесткого… ростбифа. Не вееришь. Вижу же, что не веришь, по глазам твоим, вечно отведенным в сторону, вижу.

Майкл зевнул, вежливо прикрывая рот ладошкой, хотя на самом деле внутри у него все дрожало от возбуждения. Наконецто! Очередной раз наконецто, но всетаки, всетаки. Один только Господь ведает, как устал он проламываться сквозь постоянные уклончивые ширмы, за которыми каждый раз оказывалось коечто, но по преимуществу новые ширмы, и не было этому конца, и даже уверенность в том, что он, конец этот, и вообще гдето есть, в значительной мере поистратилась. Правду говоря, устал только внутренне, так сказать душевно, в соответствии с национальными традициями в стиле зрелого Достоевского… потому что на самом деле у него никогда не было каникул лучше, а отдыха более полноценного. Но, может быть, Вот Теперь! Хотя с его стороны более разумным было бы предположить, что дело обернется очередной подляной, когда ему честно покажут то, что ОН ПРОСИЛ, но потом во рту снова, как в прошлые разы, останется вкус мыла, потому что это опять, как по волшебству, окажется не тем, что он ХОТЕЛ. Оставалось только оптимистически рассчитывать на то, что полная картина сложится из отдельных деталей сама собой, постепенно. Хотя, надо признать, он и впрямь обнаглел. Не без того. Потому что, скорее всего, еще ни один шпион за всю историю существования этого почтенного ремесла еще не имел таких роскошных условий для своей деятельности. Интересовало только, каким это образом можно, хотя бы чисто теоретически, "откусить палец по яйца". Или, может быть, в данном случае подразумевался палец ноги?

Занятый этими размышлениями он пропустил начало следующей тирады собеседника и сумел ухватить только ее конец:

 … любитель дешевых эффектов. Непременно чтоб ему масштабное производство было, а того нет соображения, что его и на самом деле осталось шиш да маленько! Ну да ладно, пусть будет потвоему, так что будет тебе твой кусок! Целое стерво на прокорм ненасытной утробы тебе будет! Не обеднеем! Но только места ты при этом посетишь укромные, кромешные, такие, что, может, лучше б и вовсе не видеть, и не вот поверишь, что такое и на светето есть. Глядии! Потому что я тебя предупреждал.

 Ну, на верфи "Звездочки" или там "Севмаша" я тебя всетаки, прости, протащить не смогу. Какието там смешные формальности. Но есть тут, не так уж далеко, вещицы, в своем роде и не слабее. Унты, кухлянку, ушанку и меховые штаны я тебе подготовил, так что давай собирайся…

То, что он принял за не слишком смешную шутку, не самом деле не имело с ней ничего общего. За спиной, если глаз не обманывал, если его и впрямь хватало на такое расстояние, и если всетаки дать себе труд обернуться, чтото, кажется всетаки зеленело на склонах далеких холмов, но оборачиваться не хотелось вовсе, потому что до самых этих холмов простирался черный, серый и бурый камень, поля угрюмого щебня и осыпи совершенно мертвого песка. Впереди, ослепительно сверкал под незаходящим солнцем никогда не тающий лед у самого берега. Оттуда тянуло таким беспощадным холодом, таким вековечным льдом, что в само существование какогото там лета просто не верилось. Если не быть уж окончательным оптимистом, то в этом месте не верилось и в существование жизни на этой планете. Стоял ясный особой, жестокой ледяной ясностью полярный день, но Майкл знал, его предупреждали, что в любой момент на них может обвалиться метель с почти нулевой видимостью и таким ветром, который валит с ног даже самых сильных людей. Тутто и располагался ничем не примечательный каменный холм, круглый, коричневатосерый, сухой, изборожденный радиальными морщинами от ежегодно сползающих по склонам ледяных пластов. В одном месте борозда углублялась до самой настоящей трещины, узкого ущелья, протянувшегося почти на треть радиуса, но на самом деле не кончившегося и тут, потому что здесь ущелье переходило в столь же узкий каменный коридор, темный и извилистый, вылощенный не то льдом, не то водными потоками, с многочисленными бездонными промоинами по сторонам, этакая червоточина в каменном пироге. А после очередного поворота перед ними открылся Лаз.

 Можно было, конечно, и через парадный вход, но хозяева предпочитают сохранять некую видимость… вы понимаете? На самом деле это почти ничего не значит и никак не отразится на дальнейшем. Во всяком случае не должно.

Высоченные, в два человеческих роста двери здесь были сделаны из настоящей, без дураков, стали. Они раздвинулись, Майкл шагнул вперед и буквально задохнулся от открывшейся перед ним картины.

Чудовищный, невообразимых размеров свод, под которым можно было без натуги упрятать пару футбольных стадионов с трибунами, по форме более всего напоминал черепаший панцирь, вид изнутри. Почти все пространство под куполом, залитое рассеянным сероватым светом, не дающим теней, занимал исполинский бассейн Мокрого Объема. Тяжелая на вид жидкость в этом подземном озере неравномерно, изменчивыми лучистыми пятнами светилась на всю толщу, более всего концентрируясь вокруг четырех смутных продолговатых тел болееменее обтекаемых очертаний. Точнее рассмотреть никак не удавалось, потому что очертания эти просвечивали сквозь целый клубок полупрозрачных труб и трубок разного диаметра. При этом, ни на мгновение не оставаясь в покое, они постоянно менялись. Сливались между собой, ветвясь, образовывали отростки. Становились прозрачными и бесследно исчезали. Появлялись вновь, как будто конденсируясь из окружающей жижи. Это быстрое, деловитое, целеустремленное движение более всего напоминало копошение чудовищного клубка разнокалиберных полупрозрачных червей и выглядело совершенно отвратительно. От поверхности водоема поднимался косые, уклончивые струи быстро тающего пара и ощутимо тянуло теплом, а еще, еще все тут было пронизано очень низким, всепроникающим, какимто липким гулом, который ощущался не одними ушами только, но и всем телом.

Там, где действо шло особенно интенсивно, сливаясь в неразборчивую рябь и мельтешение, жидкость или отдельные трубки в ее толще светились гораздо ярче, время от времени давая чтото вроде тусклых вспышек. Они потом медленно меркли, расползаясь причудливыми световыми клочьями и меняя цвет на манер полярного сияния, противоестественно поселившегося в воде. Никто не гнал, взятый напрокат бинокль с электронным усилением оптики был выше всяких похвал, и оттого он не ограничился одной смотровой позицией, прошел вдоль почти всей дорожки, узкого балкона вокруг водного зеркала. В конце концов нашел место, откуда можно было без помех наблюдать действо, происходящее одновременно вокруг двух конструкций: все составные элементы этого видимого сумбура во всех случаях происходили одновременно, с невероятной, уму непостижимой синхронностью. Близилась стройка к окончанию или, может быть, так происходило и всегда, но только очертания тупорылых, по сто пятьдесят метров в длину, громадин менялись заметно глазу, сглаживались впадины, закрывались, сначала чемто вроде прозрачных пленок, туманных и едва видимых, отверстия, а потом новые стенки и элементы конструкции делались все более непрозрачными, плотными и солидными, под конец вовсе переставая отличаться от тех, что были уже к моменту его прихода, силуэт кораблей становился все более обобщенным, сглаженным и простым.

Но все вместе, если брать вообще, всетаки выглядело до головной боли непонятным и идущим по совершенно непостижимым правилам, путями не прямыми, а, зачастую, самыми окольными, так что только что образованная деталь, даже из числа тех, что выглядели вполне солидно и основательно, вдруг начинали таять и сходили на нет, оставляя после себя какуюнибудь пустяковинку. Раствор в самых неожиданных местах вдруг становился мутным, начинал светиться светом разных оттенков, но как правило мрачных, густолиловых, мутнозеленых, грязно желтолиловых, потом просветлялся, просто так или породив целый кишечник разнокалиберных прозрачных трубок. Глядя на происходящее, он несколько раз он ловил себя на том, что, опятьтаки сам с собой, заключает пари, что далее процесс пойдет такто и такто, и обманывал сам себя, но при этом, как честный человек, знал, что по большей части эти пари проигрывает. И всетаки это увлекало, увлекало, как узор, созданный какойто чуждой, может быть даже нечеловеческой цивилизацией, как последовательное, в частных приложениях, развитие пусть совершенно иной, нежели у старика Аристотеля, но всетаки логики. А еще, при всей увлекательности нечеловеческого деяния оно пугало и давило, как пребывание рядом с какимнибудь особенно мощным атомным реактором, либо внутри колоссальной трансформаторной подстанции, когда все преграды, отделяющие себя, любимого, от чудовищных мощностей и потоков энергии, кажутся хрупкими и несерьезными. Натура настойчиво требовала покинуть док, причем как можно скорее. Кроме того, знакомый вкус мыла не мог обмануть, здесь было все то же, что и раньше, и все так же: он видел все, что просил, но остался попрежнему чуждым происходящему, внешним наблюдателем.

 Пан Кляйнмихель, раздалось от двери, лучше бы вам не находиться здесь лишнего. Вовсе ни к чему это, как Бог свят. И без того как бы ни слишком долго вышло…

Провожая его к себе в кабинет, сопровождающий, поразительной красоты блондин с холодными голубыми глазами, пояснил:

 Здешние двери тоже не зря сделаны из самого банального железа. Осмелюсь заметить, пан Кляйнмихель, что токи, протекающие сквозь всякого рода субстанции внутри, достигают очень большой мощности и зачастую носят переменный характер. Соответствующую силу имеют и магнитные поля. Мы не знаем доподлинно, как они влияют на человеческий организм, но предпочитаем не рисковать.

Михаил, вольготно развалившийся в кресле, ехидно заметил:

 Послушай, ты ж в четвертом поколении сибиряк, и в Польшето был раз в жизни, с турпоездкой, проездом, а чуть посторонний человек, так сразу об исторической прародине вспоминает. Пан, пан …

 Вы бессердечный человек, пан Михал, печально проговорил тот, а еще и законченный циник. У вас нет ничего святого.

 Ага. А вы, надо полагать, каждый вечер, запершись, включаете полонез Огинского и льете под него светлые слезы. И уже неоднократно под него же стрелялись.

 Бывало, от вас ничего не скроешь. Мне вас даже жаль, потому что вы даже представить себе не можете, как облегчают душу вышеуказанные слезы. И непременно, непременно светлые.

 И пули, тем же возвышенным стилем подхватил Михаил, непременно, непременно свинцовые. Ладно, это все треп. Правду сказать, я чуть не упал, когда увидел тебя в этой обители. Так что рассказывай, как докатился до жизни такой.

 Если можно поподробнее. До какой именно такой?

 До такой, что Ты! Здесь!! Работаешь на КАЗНУ!!! Правду сказать, я видел всякое, и меня давно уже не удивляют самые диковинные гримасы судьбы, но такое мне не приснилось бы даже в кошмарном сне!

 Это долгая история, Миша…

 А мы никуда не торопимся, перебил тот, устраиваясь поудобнее, есть время по крайней мере до того момента, когда немчура, наконец, переварит полученные впечатления…

 Она еще печальная. А так как причина на самом деле совершенно банальна, это еще и неинтересная история.

 Тогда пунктиром.

 Постный сожрал. Вот и вся, в принципе, история.

 Действительно, куда уж банальнее… Во волчара!

 Смею заметить, мягко проговорил Богуслав, не так. Не волк. Гораздо гаже и как бы не страшнее. Раттенвольф. Это…

 Спасибо. Я знаю этот миф. "Крысиный волк". Остроумно. И, да, пожалуй, точнее.

 Тут все сошлось одно к одному. И Сашка Воронов сплыл с концами, так что начался дележ наследства, княжья усобица, набеги соседей и прочие явления во весь рост, а тут как раз возвращается другой пропащий, потому что природа всетаки пустоты действительно не терпит, и ежели в какомто месте убудет хотя и несколько азартный но, в общем, вполне вменяемый Ворон, на его место непременно должен ктото присовокупиться. Что он и сделал. Развел мочилово, какого не видели уже лет десять, кого не убил, того напугал до поноса, потом тесно ему, блядю, стало, полез к соседям, Удмуртию под себя взял. Пермь! Татария, правда, устояла, отбились… Потом и вовсе далеко от дома начал шарить… Глянул я, какая каша заваривается, два раза уцелел не знаю уж, каким чудом, вижу нет дела, головная боль одна, и непонятно, что творится, да и… Веришь нет, до сих пор не знаю, его ли это сволота, или того, реакция окружающих… Я ж ведь не так всех держал! Я ж ведь хотел, чтоб народ доволен был! А этот… Одним словом, композитор я хороший, а вот глава Семьи из меня, как оказалось, вовсе никакой.

 Даа, широко шагает Юрик. Знаешь, недолго ему. Потому что такие вообще долго не живут.

 Гитлер был у власти всего двенадцать лет, и от этого намного легче?

 А остальные?

 Пришипились и ждут, когда он свернет шею. Обычная тактика нормальных людей при общении с отморозком. Понимаешь, ее ведь даже не назовешь ошибочной, потому что отморозок, он не остановится ни перед чем, а ты понимаешь, ты можешь себе представить, что будет, если начнется серьезная война? Вот и все нормальные люди понимают.

 А Вера Михална чего?

 Уж это тебе лучше знать. Это ты скажи, чего там Баба Вера.

 Это да. Продолжает прибирать к рукам все, что плохо лежит. Хакассию. Чукотку. Якутию. Сейчас вплотную занята Камчаткой и Сахалином, включая шельф. Можно сказать, что Сахалинский мост это, в общем, ее рук дело…

 Тоже красиво. А теперь представь себе, что она все это переварила, усвоила и решила с Постным всетаки разобраться. И вот они, рабы божии, схлестнулись во всю богатырскую мощь, и тогда уже нельзя будет разобраться, всетаки кто же именно из них дурак, потому что второму в любом случае придется стараться вовсю, просто для того, чтобы уцелеть, и поэтому он тоже в средствах не стесняется… Представь себе чтонибудь вроде Шипучей Язвы в том же Свердловске, или атаку шестисотсемисот беспилотников против хорошо прикрытой ПВО позиции в твоей Тюмени, или…

 Хваттит!!!

 … по мелочи, сотню "тарантулов" в Черемушках, с героическим отбитием таковых из электротермических стволов приятного калибра, как водится, впопыхах, наугад и куда придется…

 Заткнись!!!

 Уже почти. Вот что может означать всегонавсего один раттенфольф, и, кстати, почти всегда означает. Но и это все, полбеды. Вся беда будет, если вмешается Москва.

 Или БЖЗ.

 Или БЖЗ, согласно кивнул Калиновский, или та и другая вместе. А, с другой стороны, что еще им тогда останется делать?

 Да, кстати? Лучше не думать.

 Этим и занимаемся.

 И упорно производим оружие против внешнего супостата.

 И поэтому производим, согласно кивнул головой поляк, как будто нет более важных задач… Но композитор я хороший. Каждый день в этом убеждаюсь и одним только этим держусь. Кстати, как там у Бабы Веры с БЖЗ? Оччень любопытный нюанс…

 Никак. В отличие от некоторых, она чувства реальности не теряет, и твердо знает что ей не по зубам… Но ты не докончил своих самовосхвалительных речей: и что же тебя убеждает каждый день?

 Я, по непонятной причине, считал почемуто, что судостроение это так, куда проще, чем, к примеру, самолеты с ракетами.

 А теперь убедился в глубине своих заблуждений…

 Кстати, вмешался Майкл, доселе пребывавший бессловесным слушателем почти вовсе непонятного ему диалога между старыми знакомцами, я представлял себе выращивание изделия както подругому.

 Вот как? Свежий взгляд на вещи? И как же именно?

 Ну… подругому, и все!

 Как кристаллик в колбе, догадался композитор, и вы совершенно правы! Поначалу мы примерно именно таким способом выращивали отдельные элементы конструкции, а потом их соединяли воедино… более традиционно, хотя и при помощи "мозаики", скорость строительства возросла в полтора раза.

 А если послойно?

 На манер печатной платы? Было, разумеется, и это. А как же! Межеумочный, и, по этой причине, наиболее неудачный метод. Вместо того, чтобы выполнять какойто один тип работ, но сразу, делали все типы работ понемножку, и они перехлестывались, мешали друг другу, композицию приходилось усложнять, и все это не решало главного, с какойто стати работа шла по плоскости, вместо того, чтобы идти по всему объему. Так что, в конце концов, мы пришли к радиальным принципам креации: центробежному, центростремительному и, наконец, мультицентрическому. Причины понятны: при том же центробежном варианте работы на ранних этапах оказывалась неоправданно медленными. Но! Попрошу заметить, что переход к мультицентричности стал возможным только тогда, когда мы до совершенства отработали частности… своего рода, отдельные блоки процессов, в ходе предыдущей деятельности. Но есть и еще одна причина. Пожалуй, не менее важная.

 И?

 Реактор. Дело в том, что на последних сериях лодок атомный реактор сам по себе представляет автомат класса "В".

 Термоядерный?

 О нет, что вы. Не так серьезно. Самый обыкновенный "РМКК4/100", что обозначает "реактор микроконтракционный кольцевого типа", на самых обыкновенных уране с плутонием. Отличие заключается в том, что "мозаичным" способом удается сблизить ядра урана между собой гораздо, гораздо сильнее, чем при взрыве химической взрывчатки в атомной бомбе. Поэтому цепная реакция начинается в относительно очень небольшом количестве вещества. Вы не поверите насколько. А "косой слой" представляет собой и защиту, и устройство для восприятия энергии, одновременно. Таким образом КПД реактора возрастает многократно. Понимаете? Защищает не твердое тело, а подобие жидкого кристалла, так что ионизированная молекула заменяется точно такой же, только что образованной, а радикал, уходит по своей цепи дальше, в комплекс вторичных контуров, отдает энергию там, дополнительно к основному потоку. Все как в живой природе, никаких отходов, все в дело. Понятно, что такой реактор сразу же должен "жить" хотя бы на одну сотую номинала, потому что иначе он попросту не может существовать …

 А смысл?

 Тишь. Гладь. Никакого перегретого пара: по сути, агрегат соединяет в себе достоинства традиционного реактора и изотопной батареи без их недостатков. В сумме всех зачетов, вдвое компактнее обычных силовых установок. Но это не моя компетенция: радиохимическая композиция, это вообще особая статья, наособицу от прочего. Высший, понятно, пилотаж, но, на мой вкус, уж больно узкая специальность. От закладки до спуска на воду полтора месяца, а наша особенность состоит в том, что спускаем мы готовые изделия. Зато потом два месяца контроля и форматирования под Главную Информационную Схему. Потом ходовые, но это уже практически без нашей помощи. Потом все по новой.

 Четыре месяца четыре систершипа, потом еще четыре месяца и новая четверка, потом…

 Не так сразу. Если возможно, это еще вовсе не значит, что делается. Но, возможно, вы более правы, чем я, пан Кляйнмихель. Это только одно дочернее предприятие одного только Северодвинска. А при необходимости мы за год полтора заполоним моря подводными лодками. И надводными кораблями тоже. При нехватке обученных экипажей снабдим их искусственным интеллектом такого уровня, что особой подготовки не понадобится, или весь экипаж составят командир со считанными офицерами, и все это, за вычетом делящихся материалов, будет дешево, чуть ли не по цене сырья, на вес. Любой флот мира будет в считанные дни раздавлен, разорван в клочья и сметен с лица Океана такой сворой. Более того, мы сделаем это и без всякой войны…

 А вы, господин Калиновский, псих. Опасный маньяк или параноик, я все время путаю, кто из них кто, но вы, возможно, и то, и другое разом.

 Не понимаю, что вас здесь удивляет? Наши машины, это простонапросто способ проникнуть в любое желаемое место с любым грузом, ни у кого не спрашивая на то разрешения. С любым грузом, не обязательно с оружием.

 Простите, не понял. Вы имеете ввиду, что на верфи делают атомные подводные лодки по… частным заказам?

 Ах, пан Кляйнмихель, в наше время все так запуталось! Государственные интересы практически невозможно отделить от всякого рода ведомственных, корпоративных, территориальных… Ну скажите на милость, если БЖЗ заказывает себе лодочку на девятьодиннадцать тыщ тонн, это государственный заказ или как? А? Вот тото. Лучше не задумываться над подобными вещами, а то можно свихнуться без всякой пользы. Документы у всех и всегда в порядке, я к ним не имею никакого отношения, деньги всегда платят исправно, а больше меня ничего не интересует.

 И хорошо платят?

 Грех жаловаться, пан Кляйнмихель. Настолько, что, будь у меня такое намерение, я мог бы вернуть себе прежний статус, но… уже не хочу. Не тот завод, знаете?

 Да, хорошо же тебя Постный пугнул.

Калиновский с досадой махнул рукой.

 Ах, да не в этом же дело! Уже не только в этом и в первую очередь не в этом… Я же не зря говорил вам, что я хороший композитор, а чем, собственно, я занимался прежде? Это умники из "Сапиенс" думают, что у них самые сложные вещи, но вот тем же судостроением у нас занимается "Гравис", и поэтому наши композиции на самом деле уже давнымдавно не проще никаких ихних затей. Плюс размах! Плюс энергии! Динамика! Я, товарищи, другими глазами глянул на свое собственное дело, и мыслю теперь соовсем другими масштабами. Недалеко то время, когда нам на Земле станет попросту тесно.

 "Фонтаны рая", нехорошо усмехнулся Майкл, нет, у вас положительно чтото не то с головой.

 Не знаю, о чем вы говорите, с досадой тряхнул головой композитор, а я имею ввиду большие планеты. В первую очередь, разумеется, Юпитер. Вот там масштабы, вот это я понимаю, да!

 Насколько мне известно положение дел, проговорил англичанин, до ядерных двигателей высокой тяги даже и вам очень еще далеко. Да и будь они, сколько экспедиций реально вы могли бы организовать? И зачем? Бред!

 Вы приписываете мне свои мысли. Я и в голове не держу подобных глупостей. Юпитер, это и неисчерпаемый источник легких элементов и источник энергии для собственной переработки одновременно. Мы забросим туда автоматы четвертого функционального класса и они, плавая в атмосфере, разовьются в готовый товар, да к тому же еще уже упакованный в корабль для собственной транспортировки. Там, палец его указал в потолок, гигантские потоки вещества и энергии, и в наших силах их простонапросто, не торопясь, чутьчуть повернуть. Понимаете мысль, паныгерытоварищи? Не быстро, но понемножку, а не торопясь, но каждый раз в громадных масштабах. Представляете, прилетает сразу кубический километр бензина…

 Да, подхватил Майкл, и очень наглядно. Даже захотелось вдруг дожить, чтобы увидеть подобный фейерверк. Только, если можно, какнибудь со стороны…

Калиновский махнул на него рукой, как на безнадежного придурка и сморщился:

 При наших вычислительных возможностях такой ошибки не произойдет. Не понимаете ни черта, так не вещайте с умным видом глупостей… Да и не в бензине дело. Ну, чтонибудь другое. В принципе там хватит материала на вторую Землю… и на совершенно, совершенно иной образ жизни. И самое смешное, что подобные проекты потребуют не фантастических, а вполне разумных затрат. И терпения, чтобы дождаться, когда процессы разовьются до надлежащей стадии. Никакой фантастики, панове. Уже сейчас никакой. А если взяться за исследования целенаправленно, то и вообще… Обыкновенное расширение дела, товарищи, причем даже без особых финансовых рисков.

Островитянин хотел было скривить губы с видом Предельного Скепсиса, но в голове вдруг с адской очевидностью сама собой сложилась необыкновенно яркая картинка: бесконечная черная пустота, наполненная невероятно яркими в своей бесчисленности звездами, и целая роща многокилометровых, без особого порядка сросшихся между собой игл, неторопливо бредущая в космосе. И себя, в скафандре, лезущего по одной из таких каменных струй с такой уверенностью, как будто всю жизнь провел в подобных занятиях, а вокруг, не то, чтобы вполне естественный ландшафт, но чтото, вполне его заменяющее. Нечто среднее по происхождению и сути. Он слегка, стараясь проделать это незаметно, но довольно резко тряхнул головой, как бы стряхивая внезапное наваждение. И ничего особенного. Обыкновенный прокол Реальности. Наверное, от тех самых магнитных полей. И впрямь вредная штука.

XXXIV

 Если вот тут, заменить водород на гидроксил, а вот тут на метильную группу, то… То должно получиться красиво. В общем идея ясная, на поверхности лежит

 Идея ясная, лениво проговорил Жека, но тогда лучше бутильную. И все равно получится говно.

 Да нет, ты погляди, тут даже исходный продукт… небезынтересен, говорят, давал коекогда.

 И исходный продукт говно.

 Сыроват, согласен, и тема темноватая, вроде как наобум выбрана, но чтото в ней есть. Мыто, в конце концов, на что?

 Говноо…

 Знаешь, скривить скучную рожу и все через губу обсирать, это, знаешь, проще всего. Отвечаешь?

 На что?

 По пять пэриков, и ты.

 Ты пять, я десять, и ты.

 Ты двенадцать. И я.

 Идет. Так как делать будем, помоему или потвоему? Ты гляди, бутильный "хвост" он того… липотропность может усилить, и здорово.

 Черт с тобой, делай бутильный.

 Надолго зависнешь.

 Может, вообще ничего не будет?

 Не может, сам знаешь. Впрочем, если есть желание, удваивай…

 Иди ты. Давай, сочиняй.

Его настоящее имя было Данияль. Данияль Аризиев. Но он предпочитал, чтобы его называли Бейбарс. Такая вот не очень понятная причуда. Может быть, не очень понятная даже ему самому, потому что он не любил копаться в собственных темных побуждениях. Попросту не находил нужным, справедливо полагая, что и тот, легендарный Бейбарс тоже не нуждался в какихлибо оправданиях, даже внутренних, даже перед самим собой, и тем более не находил нужным их искать. Вот и он ни перед кем не отчитывался в своих действиях, в том числе перед собой. Трудно сказать, понравился бы Данияль Гэндзабуро Сато и понравился бы Гэндзабуро Даниялю, или они с первого же взгляда возненавидели бы друг друга, каждый на свою стать, одно можно утверждать с уверенностью: они произвели бы друг на друга впечатление. Ни в коем случае не остались бы равнодушными. Потому что были похожи между собой. Очень. Не в частностях, а всем своим обликом. Тот же средний рост, та же упругая, цепкая походка, те же движения и повадки хищной кошки. Те же железная выносливость и силища, что в пору куда более тяжелому и крупному человеку. От них примерно в равной степени исходило ощущение угрозы и постоянной готовности к насилию. И примерно сходным было полнейшее пренебрежение мнениями, интересами, чувствами, судьбами и самими жизнями окружающих. Так могли бы быть похожи братья, рожденные разными матерями от одного отца, и пошедшие именно в него. Но Гэндзабуро всетаки была еще присуща какаято корпоративная порядочность и верность тем, кому он стал своим.

Что касается Данияля Аризиева, то, может быть, он чтото такое и слыхал про реинкарнации, но уж, во всяком случае, не задумывался над этой смутной материей, когда присвоил себе это страшное имя: он попросту ощутил себя Бейбарсом, и больше не задумывался над причинами, по которым он поступает так или иначе. Вообще. Стоит ли удивляться, что люди, предпочитавшие держаться именно его в этом ненадежном мире, тоже были достаточно своеобразны и естественным образом составляли еще более своеобразное сообщество. Как правило, члены его не жили скольконибудь долго, но на их место все время откудато появлялись новые, так что общее число их не уменьшалось, и даже, кажется, потихоньку росло.

"Мозаичная" революция, новейшей чумой пронесшись по всякого рода производственным комплексам минувшей технологической эпохи, проявилась особенно сильно в тех местах, где города и поселки вырастали вокруг великих строек социализма. Какоето время видимость порядка еще сохранялась потихоньку, но, однажды начавшись, процесс протекал с ускорением. Собравшееся во времена оны с бору по сосенке, по большей части, изза некоторой перспективы получения жилья, чуть большей, чем в тех местах, где ничего такого не строилось, население рухнуло и рассыпалось с потрясающей скоростью, как от хорошего заряда стэкса. Не все и не везде оно разбежалось, но везде, буквально везде превратилось в нечто бессмысленное, бездельное и, зачастую, очень, очень опасное. Иногда порядок восстанавливался довольно быстро, после того, как выморочное имущество прибирал к рукам какойнибудь сильный клан из областного центра, где были: университеты, институты, НИИ и КБ, театры и музеи, старинные разбойничьи пригороды и бандитские слободки, старые липы на центральных улицах и кладбища, на которых покоилось по пятнадцать двадцать поколений горожан по крайней мере. Бывало, что население не убегало далеко, расселившись окрест, что давало "эффект бублика" в его чистом, никогда не виданном в истории виде. Случалось, что какоенибудь из таких предприятий модернизировалось своевременно сверху и обретало новую жизнь, но гораздо чаще подобное происходило всетаки в старых промышленных центрах. И, пожалуй, нигде больше революция не проявила себя с такой разрушительностью, как на гигантском комплексе ВАЗа в Тольятти.

Потом воистину можно объяснить все, что угодно, и почти все, за редким исключением, версии будут правильными, а как глянешь, так и не возьмешь в толк: почему ГАЗ устоял, превратившись в выполняющий заказы автомат функционального класса, этак, вэплюс, управляемый стабилизированным по особой процедуре и троекратно повторенным "УС25", поставляющим изделия класса "А", дружественным народам и армиям дружественных народов, а изделия класса "Б" всякого рода лентяям, тупицам, юродивым, нерадивым, безруким, безмозглым и родимой Советской Армии, а с ВАЗом такое? Почему "ЗиЛ" исчез, как пузырь на воде, без следа, сожаления и даже какогонибудь особенного запаха, а ижевский завод стал одной из мощнейших баз Ювелиров, а главное, массы всякого рода ювелирствующих? Прозевав старт, ВАЗ некоторое время существовал так, как будто ничего не происходит, но уже при десятиодиннадцати баллах понятие сейсмостойкости становится довольнотаки условным, и в один прекрасный день были простонапросто отрезаны поставки сырья и комплектующих. Это не страшно, это бывало и в других местах, но тут сильные семьи както подрастерялись, а сообразив, страшно и както бестолково подрались, пустив друг другу обильную кровь, потом договорились полюбовно, но было уже поздно, потому что тут уже был Данияль.

На ближних подступах к серым, запущенным развалинам завода не было ни травинки, и здешнюю почву нельзя было назвать ни песком, ни глиной, ни тем более землей: совершенно безжизненная субстанция больше всего напоминала смесь толченого шлака с цементом, но выглядела заметно погаже. На исполинском, до горизонта пустыре медленно, тяжеловесно разъезжались попарно десятка два неимоверно массивных колесниц, тускло отблескивающих серым камнем. Громадные барабаны наверху непонятных сооружений медленно вращались, разматывая толстую ленту шириной метров в двадцать пять. Неимоверной ширины и тяжести колеса неторопливо и уверенно подминали почву, пока расстояние не достигало метров пятисотшестисот, а лента, расположенная чуть наклонно и висевшая на высоте трехэтажного дома, не натягивалась, образуя идеально ровную плоскость. Поворачивая, он успел заметить, как каменные цилиндры колес стопорятся, а из механизма выдвигаются, упираясь в грунт, углубляясь в него, тяжелые наклонные опоры. Ктото прямо на его глазах взял, да и укрыл наклонной кровлей десятка два гектаров здешнего пустыря.

 Взлетные полосы, деликатно указала полусогнутым от смущения пальчиком провожавшая его сквозь посты и кордоны Наташа, на которую его манеры произвели глубочайшее впечатление, тока чтойто больно много… Поворачивай, почти што пришли что ль.

 Нет, ты подзырь устойчиво, это ж не глюк, задумчиво сказал он подруге, явившейся в заряженный цех в сопровождении какогото светловолосого и белозубого дедули лет тридцати семи тридцати восьми, потом склонил голову, посмотрел под другим углом и подтвердил, нет, никакой не глюк, отвечаю.

 И… и что, Дань?

 А то, рявкнул он, выкатывая глаза, что не себешный, не глюк, а отуль колышется, так каким сквозом обликто придуло? А?! Не знаешь?!

На Майкла он не глядел, как будто того уже не существовало. Вообще по ряду особенностей поведения был отчетливо виден богатый опыт обращения с глюками и обликами, к ним приравненными.

То, что он не отреагировал на недопустимофамильярное "Дань", запущенное ей в качестве пробного шара, было чуть ли не хуже всего. Она описалась бы прямо здесь, если б было чем. Помимо всего прочего, это могло бы оказаться наилучшим выходом. Но, за неимением гербовой… все равно надо было чегото говорить и делать.

 Ну, ухмыльнулась она в стиле умственно отсталой людоедки для усиления эффекта шмыгнув носом, уж очень просился. Духу не хватило отказать. Так че? Пришел, глянул, так ведь уходитьто ему не обязательно?

 Умная? А если при ем глаз? Бо просто бецал гремучий, а сам он фаршированный?

 Да нет, она увлеченно махнула рукой, он вообще, если хочешь знать, иностранец.

 Хо! Бейбарс хлопнул себя по бедрам. Так он же мой близнец. Тото, гля, фотка с моей фамильной анналы. Что от бабушки Фирузы. Дудка какаянибудь особенная?

 Да откуда же, както растерянно проговорила она, разводя руками, знатьто?

 Это не он глюк, задумчиво проговорил Бейбарс, это, наверное, ты глюк. Морочило подменное, а не Ташка. Та б провентилировала такую вескую статью, хер на отруб. А тя не, не признаю, тока сперва обзырился. Он развел руками. Косяк стесался. Так, по всему, и я не прав.

 Да я это! Я! За него Мишка Тюмень просил. За руку привел, вместе с этим своим…

 А печать?

 Вот, Майкл подал незамысловатый конверт без всякой печати и марки, сказал, чтоб из рук в руки…

С первого же взгляда, в тот же миг, когда Майкл в первый раз узрел великолепную персону Бейбарса, ему тут же както сами собой, без малейшей натуги вспомнились все классические труды по приматологии, которые ему только довелось читать. С необыкновенной ясностью. В мельчайших подробностях. С практическими выводами, которые сложились без всяких усилий прямо сейчас. И с тем, что было воспоминанием, важной подробностью и практическим приложением одновременно: Ни В Коем Случае Не Смотреть Вожаку В Глаза. И только теперь, когда таковой погрузился в чтение, напоказ шевеля губами, поскольку по его мнению Вождь просто не имел права быть шибко грамотным, и, тем самым, вроде бы как дал разрешение к лицезрению, Майкл исподтишка вгляделся в его расписное лицо. Татуировка на лице Бейбарса отливала металлом, причем превалировали тут цвета густосиний, изумруднозеленый и Вороненой Стали. Кисти рук и пальцы отблескивали тем же густосиним и серостальным. Трудно сказать, какого именно эффекта предполагалось добиться в результате, но чтото такое, безусловно, получилось: нечто среднее между физиономией гигантского насекомого, вроде сверчка или богомола, и ликом злобного робота из дрянного фантастического фильма пятидесятых годов. Выпущенного в Голливуде специально для дрянных подростков.

 Богато, констатировал Данияль, пробежав глазами содержимое, и, не кривя, шибко кстати. Вот круупочку, он показал на ногте размер, примерно, средней вши, которую предстоит щелкнуть, бы пораньше. Без чистых много чего закривить пришлось… Эй, эй, берегись там!!!

Вопль несколько запоздал, но все равно пронесло: кусок изъеденного, превращенного в Бог знает какую субстанцию бетона рухнул метрах в трех позади девицы, и разлетелся в мельчайшую пыль, как это бывает с особого рода рыхлым песчаником.

 Иссякаем, пожаловался Бейбарс, еще на раз в полную силу хватит, а потом все.

Майкл задумчиво поглядел вверх, где на глазах таяли и бесследно исчезали металлические конструкции потолка.

 А вамто как здесь не безопасно?

 Ништяк. Я тут кормлюсь, о, бл…

Он действительно не договорил последнего слова, невзирая на его потенциальную краткость, потому что пол под задниками его мягких чувяков начал медленно проседать, так что время осталось только на то, чтоб перепрыгнуть вперед, туда, где было потверже.

 Увело, сказал он, дальше, чем раскидывали. Наверное с армой псятина какаянибудь… Слушай, ты и в правду интурист? Больно порусски чисто чешешь.

 Мама русская. Но мне, вообщето, по барабану. Любой язык за два месяца, лишь было б с кем… беседовать. По ходу дела он перешел на татарский, несколько не такой, какой был принят тут, но Данияль понял. Но всетаки сдается мне, что отсюда пора уходить. Очень скоро просто не будет никакого "здесь".

Гигантские стекла, вместо того, чтобы выпасть из исчезнувших переплетов, противоестественно изогнувшись зависли на еще уцелевших балках, и теперь таяли, как леденец в бурлящем кипятке. Около трети пола провалились окончательно, бетонный прах обрушился в открывшийся провал, где в тяжелой, темной жиже чтото сложно и омерзительно копошилось, а от жирно блестящей поверхности ее валил пар. Провал распространялся неравномерно, двигаясь сравнительно узким фронтом: вероятно там проходили трубы, кабели и тому подобное.

Бейбарс, пятясь к выходу, достал пятнистый "комбат" и рявкнул:

 Махру в сборочный на приемку а юч минут!!!

И действительно, не прошло и нескольких минут, и в цех полезли люди, в своих одинаковых вздутых костюмах напоминающие не то водолазов, не то фигурки из пластилина, наскоро слепленные и вдруг ожившие. Они несли с собой лестницы из серого материала, сетки и веревки. Вслед за толпой в то, что осталось от цеха, въехали два разнокалиберных трактора с лебедками.

 Дробь процесс, дробь!

 Да как его задробишь? Невнятно прогудела сквозь шлем самая громоздкая из вздутых фигур. Без отравы никак.

 Счас самого вструмлю, вместо. Лезь.

 Может, сами выберутся, а?

 Когда ты заряжать будешь. И встретишь тогда тоже ты, один. Ага. Так ты первый.

 А может…

 Кажется, просвистал Бейбарс, ты оговариваешься мне?

Тот отступил к товарищам, а когда они расступились, замер с расставленными ногами и руками, поднятыми вверх. Тогда один из толпы безликих, выступив, неуклюже обмотал его крестнакрест какойто ветошью, а второй, дождавшись когда тот прикроет лицо чудовищными перчатками, обдал с ног до головы серой липкой пеной, которая, ощутимо дохнув жаром, почти моментально затвердела. Окончательно уподобившись копне, тот совершенно противоестественной походкой придвинулся к провалу, примерился к лестнице, махнул рукой и как был, с сетью через плечо, сверзился вниз, во вкрадчивый пар и вялое копошение. Спустя короткое время лямки, прикрепленные к трактору и тянувшиеся в провал, натянулись, и трактор, натужно взвыв, потянул наружу первую тоню.

На первый взгляд это больше всего напоминало богатый улов какихто фантастических ракообразных. Прозрачные, почти невещественные перепонки, перепутанная масса тонких, шевелящихся антенн и прозрачных перепонок, особый, влажный шелест, потоки оттекающей воды и неуклюжее, вялое копошение сжатого сетью улова. Поверх всего этого располагалось тело водолаза, судорожно вцепившегося в сеть. Чуть помедлив, он тяжело поднялся. Покрывавшая его защита была изъедена множеством мелких и крупных, с кулак, дымящихся кратеров из которых непрерывно, одна за другой катились капли вязкой, тускло отблескивающей жидкости, и ктото уже старательно поливавший груду улова, тут же, как будто ждал, обдал его струей воды из шланга. Жидкость била с такой силой, что чуть не свалила водолаза с ног, но он устоял всетаки и теперь только поворачивался под струей, стараясь не пропустить ни единого участка, напоследок оставив подошвы. В первый момент брызги полетели от него веером, так что Данияль еле успел отпрыгнуть:

 Эй, эй! Завопил он, а, оказавшись в безопасности, набрал побольше воздуху и выдал такую тираду, в которой даже блестящий лингвист Майкл не понял почти половины слов и идиоматических выражений: уж слишком сложной для непривычного уха оказалась гармоничная, отточенная, лишенная внутренних противоречий композиция русских и тюркских терминов, фени и локального подварианта молодежного арго. В общем смысл сводился к выражению недовольства, кратким пояснениям относительно возможных последствий и заканчивался рядом обещаний в адрес провинившегося.

В другое время он непременно исполнил бы обещанное, но сегодня на то не было буквально ни единой минуты… Кроме того, само по себе "сегодня" было таково, что все, буквально все обещания за него запросто могла исполнить судьба. Поэтому, вдохнув, он, бесстарастный, как будто ничего только что вот и не было, сказал только:

 Сынка к ноге, на фаршировку.

Явившийся по его приказу тощий низкорослый подросток на фоне гротескных, громаднораздутых фигур "махры" выглядел особенно дико: у Майкла покакойто загадочной причине возникли ассоциации с хрупкой фигурой мальчишкипогонщика среди опившихся после долгого воздержания верблюдов. Впрочем, мысленно поправил себя Майкл, окинув его более внимательным взглядом, он и без фона выглядел бы достаточно эээ… своеобразно: голова, сидевшая на этих узких плечах, была круглой, как арбуз, и поросшей реденькими белесыми волосами, а огромные выпуклые глаза и широченный безгубый рот делали их владельца похожим на какуюто рептилию. Да нет, на инопланетного гуманоида, произошедшего прямиком от чегото вроде динозавра. На вид Сынку было лет четырнадцать. Впрочем, при всем своем худосочии, которое еще больше подчеркивали неимоверной ширины штаны с бесконечным количеством карманов, двигался он гибко и пружинисто, без всякого видимого слабосилия. На ходу, поддернув штаны, он вытащил какойто потертый прибор и ткнул его в ближайшую машинку из числа уловленных:

 Один улов, прохрипел он, ткнув в живописную груду на краю провала, или два раза тянули?

 Один…

 Неа, со скучающим видом покачал головой Сынок, лучше даже и не пытайтесь. Замахаетесь пыль глотать, тут и в цехто не знаю, как поместится. Никак, наверное. На, глянь…

И он ткнул экранчик прибора прямо под нос самому Даниялю. И тот только кивнул, соглашаясь.

 В общем, так: сейчас найду частоту, по этим, он пнул ближайшее устройство, и будем своим ходом выводить.

 Через дренаж и в болото.

 Угу. Еще идолам своим скажи, чтоб помогли шарики вкручивать. Один я неделю провожусь.

 Дотрут тока. А то шибко склизко.

 Когда габариты вылезут, тут мало что останется. Не сплющило бы кого…

 Сынок, ласково проговорил Данияль, это ж страсть, каким душным ты в дедах будешь. Аж шатает с шороху. Если кто котлом не крутит, за того и не валит. И пояснил особо непонятливым из числа окружающих. Аллах заказал.

Они кишели в болоте, что потихоньку натекло у самой стены за последние годы, когда чьято шалость сожрала одновременно водопроводные и дренажные трубы. Их было столько, что грязи уже почти вовсе не оставалось места и выдавленная вода вышла из берегов. Они все, сколько их было, не поместились в болоте и располагались вокруг, на поле, и на жалких холмиках, оставшихся от некогда бывших тут строений. О природе их было бы интересно поспорить, потому что изделия в своем неуемном аппетите выжрали из них все, что возможно: даже глину из кирпичей, потому как алюминий и его окись, даже песок, потому что кварц и вообще кремний. Виданное давеча ночью во время шабаша в Эталонной зоне показалось бы засильем приземленного, бескрылого реализма по сравнению со штучками, которые в таком раблезианском изобилии собрались вокруг, и это еще при том немаловажном обстоятельстве, что уж здесьто никто ничего не высасывал из пальца, не оригинальничал, чтоб обойти ближних выдумкой, окружающий паноптикум был сугубо функционален. Исключительно. Впрочем, как и любое серьезное оружие примерно с середины девятнадцатого века. Наполненные жидкой грязью ямы из тех, что поглубже, буквально кишели змеевидными и похожими на сколопендру устройствами, на всех кочках, на всех местах, что были маломальски повыше, сидели, нервно сложив плоскости, невесомые крылатые создания, теперь, впрочем, уже грузные, уже отягощенные горючим и боенагрузкой, и оттого похожие на кошмарную помесь стрекозы с беременным птеродактилем. Низина вокруг, лысая, как колено, по причине того, что вся биомасса шла на горючее, а далеко отходить было в лом, была буквально заставлена неровными рядами колесных и шагающих устройств, с кабинами и без, те, что явно предназначались для действия без человеческого управления, под седлом и без седла, но равно снабженные стволами или иными устройствами самого зловещего вида. И уже по самому краю, на самой периферии этой дикой выставки виднелись грузные, оплывающие книзу, как будто не в силах выдержать свой вес, Климатические Объемы, по сути одноразовые оперенные контейнеры с подогревом, окрашенные в то же серозеленопятнистое, что и остальные образцы. На этом фоне хозяева, творцы и повелители смотрелись кучкой этакой живописной рвани, ветошью в сумке с серьезными инструментами, о которую Мастер вытер, невзначай и не глядя, руки, да и оставил среди дорогого железа. Впрочем, их тут было и не так уж много, поскольку основная часть располагалась по периметру, по делу и на всякий случай, потому как автоматика автоматикой, а ежели еще и свой глаз…

 По летучкам как?

Ворохнулись хамелеоновы глаза, приоткрылась безгубая пасть, и оттуда прохрипело со скрипом:

 Один Большой Поводырь, его не разглядеть, он по виду один к одному. Три резервных, включаются по очереди при прекращения сигнала. По одному Малому на десять голов, как всегда. Эти при оружии. Три координатора, связь через "Тень вторую". Это на тот случай, ежели, как в прошлый раз, какоенибудь фуфло на дорогу подкинут…

 Этот раз, Данияль ухмыльнулся в стиле Богомола, не тот раз. Размах другой.

 Размах другой, сказало у Майкла под слоем пластикаимитатора на сосцевидном отростке, а конец тот же будет. Легковат парнишка. Явно легковат. А стиль при этом дубовый.

 Ты, что ль? Не разжимая зубов прозудел Островитянин. Я уж думал, что отвлекся куда.

 Отвлекался. Там, внутри, никакой сигнал не проходит. Это тут… Не предусмотрели, как видишь. Впрочем, как и многое другое. Слушай, валил бы ты оттуда, а?

 Ну?

 Ежели Постный просечет… Ежели Постный просек, говорю я тебе… Он может начать первым. Вы там как нарочно на убой собрались, так что будет вам… Сорок Первый напополам с ПерлХарбором. Хотя что это я, это ж тоже сорок первый…

 Когда успел?

 Да ты знаешь, сколько времени вы там вошкаетесь? Без всякой причем маскировки? Шорох не то, что до Кирова, до Тихого океана докатился. Семейные, они народ пуганый, и оттого нервный. Так что либо Постный, либо из них кто, либо все вместе… Валии.

 Рад бы. Да только фюрер пообещал мне, что я непременно получутаки свой репортаж. Так, говорит, получу, что мало ни капли не покажется. Прям при его персоне, в первых рядах буду.

 На белом коне, хихикнуло в подушнике, так что это не фюрер, а хан. Так вы там чего ждетето?

 Какихто габаритов. Хотя тут такие штуки есть, что куда там габаритнее…

 Ты что там шипишь? Подозрительно оглянулся на него один из подручных, успевший содрать с головы, клочьями, приблизительно до середины шеи, слой защитной массы. Недоволен чем?

 Зуубы, оскалился во все тридцать два белоснежных Майкл, как понервничаю, так ломить начинают, не знаю, куда и деваться… Вот веришь нет, к каким только врачам не показывался, какие только рентгены не делал, все говорят, что все нормально, а мне хоть плачь…

 Не ссы, презрительно скривился его собеседник, все там будем. Причем ждать не замучаешься. А потом осведомился деловым тоном. Тебе, может, герыча? Самое то, от зубовто.

 Да нет, я какнибудь того… Сам перемогусь.

 И то верно. Здоровей будешь, хоть и не надолго. А то гляди?

 Нет. Спасибо.

Скопище вокруг, уплотняясь и расширяясь, простонапросто само собой приобретало черты некой организации и, в таком виде, мучительно напоминало Островитянину чтото Такое. Знакомое и незнакомое в одно и то же время. Потом тренированное подсознание, как и положено, сработало в штатном режиме и его осенило. Виданные когдато давно кадры военной хроники года 1944, Южная Англия, полное сосредоточение войск перед Самым Длинным Днем, когда уже не нужно было бояться выбитой, обескровленной, изглоданной Люфтваффе, когда танки, амфибии, грузовики и транспортеры стояли вот так, колесо к колесу, трак к траку и ось к оси, когда на аэродромах бесконечными рядами выстроились истребители, штурмовики, бомберы и транспортники, и снова бомберы и истребители, когда море с трудом вмещало от веку неслыханное количество железа, фаршированного человечьим мясом, когда… Не поле, не плац, не позиция, а просто какоето Место, где в ожидании скорой погрузки впритык пребывают бесконечные стада убийственного железа. Так вот тут было очень, прямотаки до крайности похоже. Только, скорее всего, этому стаду всего тогдашнего вермахта хватило бы на деньдругой, с половиной Рейха заодно.

 Вали, проскрипело в сосцевидном отростке, не теряй драгоценного времени…

 Сам вали, не особенно любезно прозудел он в ответ, авось какнибудь…

 Вот кинут двухтонную семигерцевку, так будет тебе авось, понял?! В нынешних конфликтах не выживают. Никто. Даже авось стал подводить.

 Бригадир, у меня тут "серебристые облака"…

 Точно?

 Очень похоже. Почти прямо на Юг, не сворачивая, скорость примерно восемьсот пятьдесят, должны пройти в двадцати верстах от нашей зоны контроля.

 Так. Готовность номер один. Сейчас буду, пока ничего не делай, будут сворачивать, вали, не дожидайся, пока вопрутся в зону.

К сожалению, так оно и оказалось. По экрану новейшей радарной установки "Оймякон 23" с "холодными" антеннами ползла какаято едва заметная рябь. Чтото похожее на дрожание теплого воздуха над шоссе, когда и в тенито плюс тридцать три. Это могло бы сойти за погрешности работы аппаратуры, вот только аппаратура эта, не давала погрешностей и тем более сбоев, а вот картина на экране, наоборот, была неплохо знакома как по описаниям, так и из клочков собственного опыта. Рябь деловито ползла по экрану, действительно никуда не сворачивала, и это обозначало, что гдето там, в двадцати километрах за краем зоны ответственности, на очень большой высоте летит чтото, не отражающее радиолучей ни в одном из диапазонов и обладающее адаптивной аэродинамикой похлеще, чем у птиц. В большом количестве. В очень большом. Это был простонапросто не его уровень компетенции. Впрочем, когда он связался с тем уровнем, ему после самого краткого обдумывания однозначно приказали ничего не делать, но "поглядывать там".

 Товарищ майор, докладывает четвертый, на экране множественные цели направлением с Севера, почти точно по пятидесятому меридиану, курс и высота постоянные, средняя скорость группы восемьсот пятьдесят, эшелонированы по высоте, малозаметные.

 Понял вас, четвертый, и, после самого короткого времени, что потребовалось ему для того, чтобы вывести на экран картинку, смутившую прапорщика Лупу, добавил, да, "серебристые облака". Боевая тревога.

Если уж откровенно, то на воздушнокосмическую атаку Вероятного Противника нелепица на экране радарной установки "Факел 11" (умеющей, в случае чего, помимо основной антенны создавать дополнительные, из так называемой "замороженной плазмы") была похожа меньше всего. Совсем не похожа. Ни по каким параметрам. Не более, чем за три целых и пятнадцать сотых секунды проанализировав складывающуюся обстановку, он вопервых связался с оперативным дежурным ПВО округа, и запросил подтверждение от спутниковой группировки вовторых. На всякий случай, потому что с этой стороны ничего существенного не ждал. И так ясно, что радиопротектированные, с адаптивной аэродинамикой и высокоэффективными двигателями какогото холодного типа. Хотя, понятное дело, не все. Даже отсюда видать.

Начальство отреагировало практически мгновенно. Ему было предписано огня не открывать, следить, сохраняя готовность номер один на протяжении двух часов, а потом переходить на "тройку".

 Данияль, завопил выскочивший из какогото проема на месте бывшей двери в оплывшем возвышении почвы, там "серебристые облака"!

Глаза у него были, как у надувной совы, подключенной к дорожному компрессору, а сам он все пытался и никак не мог защелкнуть вовсе посторонний разъем на высотном костюме, так что Даниялю пришлось хорошенько встряхнуть его, чтоб придать речи некое подобие членораздельности:

 Там! С севера! Каша целая! Скоро будут тут! Километров шестьсот! И еще непонятно кто с востока, только те совсем далеко!

Данияль, глянув на него с нестерпимым презрением, молча перекинул разъемы на обмундировке раздолбая по принадлежности и молча отвернулся. Больше всего ему хотелось в этот момент зажмуриться и с визгом засунуть голову под кровать, но вот этогото как раз было нельзя. Совсем. Кроме того, минут пятнадцать у него было повсякому.

За это время предстояло, первонаперво, направить к "серебристым облакам" встречную волну, потому что если у них есть баллистические, то рубежа атаки они достигнут через четверть часа, а еще через три минуты беспокоиться будет уже не о чем, и надо во что бы то ни стало сорвать выход на этот самый рубеж, и, разумеется, сам пуск.

Нулевую готовность ПВО это два, причем операторов можно будет заранее списывать, а это ох, как жаль.

За пятнадцать минут, которые есть, и еще минут пятьсемь которые, может быть! удастся выгадать, надо поднять в воздух все, что летает и, соответственно, смыться самому со всеми, кроме операторов ПВО.

Наземную технику рассредоточить и потихоньку пускать вперед, потому что погрузить в транспорты уже не получится, а без разницы, где ее накроют, тут или много севернее.

Народ, дисциплинированно собравшись попарно, приступил к облачению: минимальный налет тут составлял тридцать часов, но у большинства было куда больше. А еще опыт увлекательных воздушных экспедиций в те страны, которые не в курсе.

 Мамочки, прошептал вдруг онемевшими губами Майкл, разом вспомнив упоминание о "двухтонныхсемигерцевых", а равным образом все, что слышал и помнил о тяжелых модификациях химических лазеров и облаках "тетриса", тоннах свернутых в спираль бездефектных нитей толщиной в микрон и электродинамических метателях, о тучах "кусачих мух", а главное, что ГОВОРИЛИ, ГОВОРИЛИ ЖЕ ЕМУ, ДОЛБОЕБУ БРИТАНСКОМУ!!! ну почему мне было не поступить так, как говорят умные люди? Хотя бы ради разнообразия?

Первой жертвой драматических событий этого дня стало село Татарские Косогоры, с постоянным населением семнадцать человек обоего полу, самому младшему из которых было пятьдесят три, четыре козы, шесть свиней, девять дворняг, около шестидесяти кур и переменного количества кошек, учесть которых было невозможно даже теоретически.

Можно сказать, ему была оказана особая честь, потому что угодил в него боеприпас особый, приспособленный для нанесения первого удара, ошеломляющего и неотвратимого, от которого нет спасенья. Вещь была совсем новая, дорогая, капризная и очень немногочисленная.

Нет, дело не в носителе: "Эспадрон А" был хоть и новой, но вполне доведенной ракетой, избывшей все детские болезни. Ей просто не повезло, Большой Поводырь, находившийся, как положено командиру, на лихом коне, саамую малость позади самых задних, моментально засек колоссальный выплеск энергии гиперзвукового баллистического старта, расценил это в качестве события Высшего Приоритета и в доли секунды инициировал удар из тяжелой "лахудры" одного из подопечных, выбранного простонапросто из соображений наиболее подходящей ориентации на момент сигнала. Дистанция была явно далековата для того, чтобы разнести двухтонный боеприпас вдребезги, кроме того, убийственный импульс пришелся не вполне по цели, вроде как вскользь, но некоторое действие на него он всетаки оказал. Оптические датчики ракеты ослепли, а удар поляризованного тепла, в которое превратился луч, зацепив радиопрозрачный протектор, угодил в монокристаллическую антенну, почти полностью выведя ее из строя. А главное, свихнулся "мозг" ракеты, кубический сантиметр тубулярного углерода, теоретически не боявшийся ни жара, ни холода, ни тряски, ни ЭМИ близкого ядерного взрыва, но всетаки не рассчитанный на такой комплекс воздействий, как в данном случае. Он не дал сигнала на самоликвидацию, так что ракета продолжила свой крестный путь по той траектории, которая вышла.

Надо сказать, что совершенная непредсказуемость пути, по которому "Эспадрон А", равно как и другие члены семейства Эспадронов, "М" и "С", достигали цели, была их родовой чертой, своего рода изюминкой, делавшей их особенно опасными, но то, что изобразил этот экземпляр, было всетаки шедевром.

"Инициирующий" слой рефлектита, разогнавший ракету до нужной скорости, выгорел, и теперь в дело вступил основной заряд, чистый восстановитель, горевший в гиперзвуковой струе атмосферного кислорода. Это давало сверхвысокоточной тактической ракете километров восемьдесят радиуса дополнительно, но теперь шашка твердого топлива, не думавшего гаснуть, несла начинку заодно с самоустранившимся от дел процессором приблизительно так же целеустремленно, как какаянибудь шутиха для веселых праздничных фейерверков. Нарезая разудалую спираль, она двигалась сначала чуть вверх и примерно на два лаптя левее югоюго запада, а потом нос ее опустился.

А потом ракета попала в село Татарские Косогоры. Тут программа сработала штатно, и боеголовка успешно рванула на высоте шести метров над поверхностью, освободив примерно двести мегаваттчасов энергии. Это ничего особенного: примерно столько содержится в солярке, достаточной для работы тысячесильного дизеля на протяжении одиннадцати суток с четвертью. Правда, у дизеля, КПД, то да се, а тут вся работа была налицо, причем сразу. Оченьочень сразу. Если бы это изделие попало в какойнибудь областной центр, в "спальный" микрорайон, число убитых могло бы достигнуть десятидвадцати тысяч по меньшей мере.

По сути своей была боеголовка аккумулятором, накопительной батареей, специально разработанной для космической техники и основанной на новейшем техническом принципе, "замороженной плазме", когда колоссальная температура системы компенсировалась еще более мощными кулоновскими силами, делая плазму парадоксальным подобием твердого тела. Это позволилотаки обмануть неразрешимую проблему изоляции сверхплотных зарядов, создав, наконец, нечто вроде сверхаккумулятора. Вот только батарея по природе своей была идеально приспособлена для невесомости, а вот в тропосфере гравитацию приходилось активно компенсировать, поэтому снаряженная боеголовка потихоньку, злобно "светилась" микроволнами и постепенно теряла энергию. Это, помимо прочего, было серьезным неудобством, но ведь и преимущества нужно учитывать!

Потеряв связность, заряд начал стремительно терять свою парадоксальную структурность, переходя в хаотическое состояние, но произошло это всетаки не сразу, превратив вспышку в подобие огненного спрута, протянувшего ветвищупольца ко всему, что маломальски поднималось над поверхностью земли. Дома, сараи и деревенские уборные, деревья и покосившиеся серые столбы вспыхнули, как облитые бензином, безоблачное небо прорезали целые заросли молний, а следом пришла ударная волна, превратившая ту часть старого села, которая окружала бывшую ярмарочную площадь, во взвихренный на десятки метров в высоту пылающий мусор. Испарилась угодившая прямо в эпицентр коза Гюльчатай, щипавшая тут плешивый, как облезлая шкура, ползучий горец, погас свет, а "тарелки" спутниковых антенн, торчавшие над холмами по ту сторону Учума, раскалились почти добела, непонятным образом спалив даже неработающие телевизоры. Старая Валия, ничего не видевшая вот уже четыре года в связи с тем, что не пожелала идти к доктору, потому что на все воля Аллаха, на миг увидала ослепительный свет и в тему изрекла:

 Ва, Алла, Алла…

Равиля Масягутова, гостившего у деда Девоншея и изнывавшего от невозможности сотворить какуюнибудь шкоду, скинуло с мотоцикла: сначала он почуял, как чтото огладило жаром его спину, потом, как куст крыжовника, налетевший на него, словно вихрь, прошелся по его животу всеми своими колючками, а потом столь же внезапно возникшая перед носом трава обожгла его физиономию.

Над поверженным селением величаво, со зловещей медлительностью восставал бешено клубящийся дымный гриб диаметром метров полторастадвести.

Характерной особенностью любой принципиально новой военной техники является то, что пользоваться ею в бою никто не умеет. Не то, чтобы не знали, как целиться или на что нажимать, этому как раз научиться недолго, а отсутствует то, что называется тактикой и стратегией. Потому как что бы там ни говорили военные, а тактика это производная от применяемого вооружения. Шрапнель с пулеметами живо отучили европейские армии от дурной блажи, ходить в атаку строем, хотя отдельные попытки молодецких атак неуклонно предпринимались еще лет двадцать. То, во что превращается бой при помощи новых образцов техники, очень напоминает математические сценарии так и не состоявшейся атомной войны: какие бы хитроумные ходы ни предпринимались генералами вначале, очень скоро все сведется к судорожным попыткам как можно быстрее влепить в супостата все, что еще уцелело. Или сценарий драки "до победного конца" между людьми, драться вовсе не обученными, без разницы. Действо убогое, омерзительное, но, порой, куда более кровавое, чем бой за звание чемпиона мира в тяжелом весе по боям без правил. В данном случае, правда, присутствовала одна поправочка, нюансик, мелочишка, которую участники междоусобицы дружно предусмотрели, парадоксальным образом вовсе не задумываясь о том, к чему это приведет.

Речь идет о программах тактических автоматов, ролью которых была координация боя.

Из одновременного действия двух этих обстоятельств получился недурной гибрид.

Когда оружие вашего визави обладает примерно той же дальнобойностью и точностью, что и у вас, естественным побуждением и категорическим императивом при желании уцелеть является попытка успеть первым. "Погонщикам" равно чужды были как естественные побуждения, так и чувство самосохранения, но зато программа их имела целую иерархию Приоритетов. Одним из первых являлось немедленное уничтожение того, что может немедленно уничтожить тебя. От тяжелых фотодинамических систем в ту ясную, как на грех, погоду, когда видимость миллион на миллион, увернуться нельзя. Можно только выдержать, что проблематично, или закрыться, для чего нужно иметь чем. Автоматы, летевшие с Севера, выпустили целую тучу ракет воздушного боя и универсальных ракетных снарядов с расстояния, превышавшего радиус действия "лахудр", после чего, опустевшие, выдвинулись вперед, прикрывая коллег, волочивших тяжелые "карандаши" по три с половиной метра длиной, в такую вот погоду способные прожечь насквозь, через все палубы, авианосец. Те, что сами по себе были снарядами, приготовились к последнему, смертоубийственному рывку к цели. Те "летучки", которые успел поднять Данияль, имели сходные тактические программы, но с самого начала летели без всякого порядка, поскольку поднимали их в спешке. Зато и было их гораздо, гораздо больше. Если говорить военноканцелярским языком, то, опоздав по стратегическому развертыванию, он значительно превосходил противника в силах и средствах первого эшелона: дело в том, что его визави, будучи неизмеримо более богатым и изощренным, не больното готовился к классическим боевым действиям. Не его это были стиль и метод, не ожидал он ничего столь примитивнопервобытного как полномасштабный сухопутный бой, не вкладывался в массовую армию.

Когда расстояние между флотами достигло двадцати двадцати пяти километров, небо беззвучно полыхнуло десятками вспышек от разнокалиберной летающей нечисти, одновременно угодившей под сотни перекрещивающихся тераваттных импульсов, в доли мгновения раскалившейся до тысяч градусов, испотрошенной, изломанной, частично испарившейся, окруженной огненными облаками от распыленного фотодинамическим ударом горючего.

Стратегия, есть продолжение географии, и поэтому можно смело утверждать, что жителям Поволжья стратегически повезло: времена, векторы и скорости в этот день сложились таким образом, что основные события развернулись всетаки над водохранилищем. Спустя считанные секунды после квантового удара своих целей достигли заранее выпущенные гиперзвуковые снаряды, и небо полыхнуло уже понастоящему, облаками "тетриса", жирными мазками высших спиртов, тучами керамических стержней, соединенных бездефектными нитями, белесыми разводами подожженных "лахудр" превратившихся в подобие бешено мечущихся ракет. Некоторые из них, впрочем, без изысков, попросту взорвались с силой примерно полутонных авиабомб. Вниз, на землю, на воду, на случайных рыбаков и отдыхающих в прогулочных суденышках обрушились тяжелые, рвущие душу раскаты стэксовых стокилограммовок, ливень тяжелых осколков и остатки от превращенных в ветошь "летучек" двух крупнейших в послевоенной истории воздушных флотов, столкнувшихся в рамках одного воздушного боя.

XXXV

Натянув комбинезон, Майкл стремглав кинулся к первой попавшейся, без затей, "камбале", в которой проем десантного отсека уже начал задвигаться, тигриным прыжком метнулся в сужающуюся щель, упал животом на край, и вторым рывком забросил тело внутрь. К этому моменту машина уже свистела и шипела, как целый выводок злющих кобр, и почти сразу же, едва дождавшись закрытия люка, както боком, косо пошла вверх, изо всех сил стремясь оказаться подальше отсюда, когда НАЧНЕТСЯ, и стараясь только избежать столкновений, потому что в воздухе на этот чувствительный момент было довольно густо. Он не послал к черту все эти приключения по единственной причине: чтото подсказало ему, что пешком смотаться отсюда на скольконибудь приемлемое расстояние он попросту не успеет. Они успели уйти метров на семьсотвосемьсот вверхвбок, когда это таки случилось. Проклятый скотовод накаркал, и все началось именно так, как он предполагал: над давешним плацем мигнуло, очертания всего, что находилось внизу, на доли мгновения расплылись, ровные плоскости взлетных полос на миг пошли тяжелой волной, тут же лопнув, будто бумажные полоски, а потом все скрыли облака чудовищных взрывов. Несколько машин, отставших от их собственной всегото на дветри сотни метров, внезапно дрогнули, накренились и косо врезались в настигающую их тучу. Умницапилот, мгновенно сообразив, что расстояние оно и есть расстояние, прекратил набор высоты и на полной скорости резал теперь по горизонтали, так, что винтомоторная группа выла на нестерпимой, режущей, почти ультразвуковой ноте, от которой ныли зубы и ломило виски. А потом по ним шарахнуло. Всетаки тот, кто гнался за ними, был вдвое быстрее, и догнал. По машине врезало, как гигантской кувалдой, и в считанный миг, пока сознание не померкло, ему показалось, что внутренности его взболтались, а сердце замерло. Потом, очень быстро, помрачение прошло, но дышать было нечем, сердце не билось, в глазах снова начало темнеть и он понял, теперь уже с концами. Его хватило только на то, чтобы почти судорожным движением вскочить и с размаху грянуться брюхом на чьюто голову в нелепопретенциозном шлеме. Сердце болезненно ворохнулось, подумало, и забилось вновь, часточасто, как и полагалось в сложившейся ситуации. "Камбала" летела както боком, моторы выли, а вот фигуры в пилотских креслах безжизненно болтались, словно парни были без памяти или откровенно убиты.

Он приподнялся на четвереньки, привстал, и не то прыгнул, не то нырнул вперед, к ним. Впоследствии Майкл любил говорить, что это было самым трудным делом в его жизни. Хрипя, он присел над беспамятными и быстробыстро, побоксерски врезал и тому, и другому под ложечку. И схватился за ручку. Человек в правом кресле с хрипом выгнулся, ловя воздух широко разинутым ртом, открыл ничего не соображающие глаза, а потом его обильно вырвало.

Майкл был еще тем пилотом, но одно, случайно застрявшее у него в памяти по совершенно вроде бы посторонней книжке "Возлюбивший Войну", он знал твердо: штурвал от себя вниз, на себя вверх. Оставалось только надеяться, что справедливость этих истин распространяется и на эту вот ручку, а то, что годилось для "летающей крепости", сойдет и для этой вот каракатицы. Он держал ее так, будто это очень крупная ядовитая змея, которая уже кинулась было, но он, однако же, умудрился ухватить ее за шею, перед глазами плавали лиловые пятна, и он все время шмыгал носом, не отдавая себе отчета в том, что делает, потом демократично утер его тылом ладони и отчасти предплечьем, и увидел, что это кровь, частыми каплями падающая у него из ноздрей. Потом железная длань вырвала рукоятку у него из рук, а повернувшись, Майкл увидел несколько плавающие, но всетаки профессиональные глаза Правого, который точно так же шмыгал носом и утирал кровь кулаком. Некоторое время пилот вел машину по прямой, а потом зачемто заложил широкий вираж, хотя запросто мог бы развернуться прямо на месте.

Надо признать, что зрелище бывшей (очень давно, если считать по эпохам) гордости отечественного автопрома, изглоданной собственным хищным потомством до тени некогда бывшего, было и печальным и мрачным, и даже какимто мерзким, но теперь, после бомбардировки, внизу расстилалась жуткая помесь лунного пейзажа с помойкой. Изглоданные, с выжранной на две трети арматурой, стены повалились и рассыпались, коегде почти что в песок, зато обширные пустоты, образовавшиеся на месте бывших коммуникаций, провалились, образовав подобие гигантских оврагов и воронок, в которые обрушилось то, что пришлось наверху. После семигерцевых двухтонок контейнеры с "тетрисом" и орбитальные батарейки были, в общемто, почти и вовсе ни к чему, но кто ж это задумывается над такими вопросами, в подобныхто случаях? Больше всего то, что осталось, с высоты напоминало город из песка, трудолюбиво выстроенный детишками в песочнице, на который какойто злой шалун вылил с размаху ведро воды.

Встречный бой, в общем, достиг своей цели, многократно ослабив удар по бывшему комплексу, но и того, что добралосьтаки, долетело, доковыляло, хватило выше головы, и придись оно не на пустое, ну, почти, место, из всей изготовившейся к броску армады не уцелело бы, пожалуй, ничего. Вспомнив о своих репортерских обязанностях, Майкл активировал камеру, без особой надежды на то, что и ей удалось выжить в солитоне, рассчитанном на поражение людей, укрывшихся, скажем, на шестидесятиметровой глубине в метро. Подробностей невооруженным глазом отсюда было не видать, и не оченьто хотелось их, эти подробности видеть, но общее впечатление было таково, что все, не успевшее убраться подальше, а не успело, надо сказать, на удивление мало, было, скорее, смято, раздавлено, поломано, нежели разлетелось вдребезги. Больше всего пострадали "климатические объемы", по понятным причинам назначенные к вылету в последнюю очередь, и по большей части пустые, поскольку потенциальная начинка отправилась на север своим ходом, просто так, без особых расчетов, без мыслей насчет шествия колонной по населенной местности и форсирования водохранилища, потому что все остальное показалось и еще хуже. Так или иначе, тут не шевелилось ничего, чуть ли ни хуже, чем в эпицентре атомного взрыва, столь же жизнеутверждающая картина.

Данияль Аризиев во главе "основных", своей Старой Гвардии, вылетел сразу же вслед за автоматами, на сверхзвуковых машинах, так что уж онито с места инцидента успели уйти поголовно все. Войны не бывает без жертв, и все планы рушатся, соприкоснувшись с волей противника, но не удалось сделать дело красиво, не получилось упасть на презренного врага неотразимо, словно меч Пророка, и сердце Бейбарса было полно горечи. За это ктото непременно должен был ответить, и лицо его, напоминавшее морду злого насекомого и личину злобного робота голливудских фильмов одновременно, сейчас было воистину мрачно, как у ангела Азраила.

Он, понятно, вовсе не был так легковесен, как мнили скрытые недоброжелатели окрест: убежденный, что все люди одинаковы и склонны к реализации самых очевидных схем, маскируя их хитрыми финтами, решил, что Постный должен бывать в Кирове только наездами, а основную и запасную ставку, чисто инстинктивно расположит на крайнем юге и на крайнем севере исконной своей вотчины. Для проверки этого соображения в указанных местах проводилась агентурная разведка, не столь сложная, поскольку Постный обзавелся поистине рекордным числом недоброжелателей, в том числе и среди приближенных. Вятские Поляны и вовсе захолустный Подосиновец, на севере. Кандидатура Малмыжа, Сосновки и станции Луза при тщательной проверке отпали. Удар предполагалось нанести в тот момент, когда придет сигнал, что Постный в такомто из двух пунктов, а главное надолго. Или надолго, но в какомто третьем месте. Потом сигнал прошел, и Бейбарс размахнулся, но вот тот вариант, что враг, будучи слабее, всетаки начнет первым, он както из анализа исключил. Это бывает, и не ему чета люди поскальзывались на подобного рода рациональных выкладках, и тогда им только едваедва удавалось устоять на ногах. Потом прошел другой сигнал, из которого он узнал, с какого именно пункта Постный командует своими ратями.

Спираль сделала огромный виток, и теперь снова, как великие сотни лет тому назад, победить значило прежде всего повергнуть или же захватить в плен вождя вражеского клана, уничтожение его бойцов было гораздо, гораздо худшим и почти бессмысленным вариантом, а больше никаких вариантов не было. В прошлое ушли времена, когда почти всего можно было добиться колоссальным материальным ущербом, нанесенным вооруженным силам, промышленной базе и инфраструктуре супостата: уцелевший после самого вроде бы страшного разгрома вожак с узкой группой отборных приближенных из числа специалистов, мог, в самый короткий срок восстановить свой потенциал почти до исходных масштабов. Поэтому, когда разборки переходили в горячую стадию, удар был направлен прежде всего на уничтожение людей. На старинный городок Вятские Поляны в самом начале обрушилось не пять гармонитных двухтонок, как на Заводской район Тольятти, а девятнадцать, причем довольно равномерно, с очень малой кучностью, так что большая часть населения погибла, даже не успев сообразить, что же именно произошло. По сути, город был мгновенно убит. Солитонная волна длиной 47,3 метра несла колоссальную энергию и, способная проникать через любые преграды, преодолевала огромные расстояния. Там, где строения находились достаточно далеко от взрывов, они не были стерты с лица земли, волна только обламывала верхние этажи, сбрасывала балконы, рассыпала неряшливыми грудами бревен старые срубы, покрывала трещинами кирпичные стены и карточными домиками складывала панельные дома, но убивала практически всегда. С перекосившейся, осевшей железнодорожной насыпи разломанными спичечными коробками свалились, сползли вагоны, опрокинулись новенькие комбинированные электровозы, а на непонятно, какой игрой хаотических сил устоявшем вновь построенном здании станции, у касс, рядом, на перроне, лежали тела тех, кого смерть застигла на ходу, за стойкой закусочной, с молотком в руке у колесной пары, рядом с детской коляской, в которой вытянулся мертвый младенец. А вниз по Вятке, уже лет пять как обретшей прежнюю чистоту, густо поплыла вверх брюхом оглушенная рыба. Так было начато в тот день, и сходным образом начинали впредь, когда на краю остановиться всетаки не удавалось. Потом, без затей, прилетел "тетрис" упаковками по тонне, и после этого город превратился в почти нацело стертые с лица земли, пылающие развалины. Следует ли даже говорить при таких обстоятельствах, что Постникова"Постного"то среди пострадавших как раз и не оказалось, потому что он смотался в неизвестном направлении сразу же, как только узнал, что его превентивная акция не дала полноценного успеха. Вот как узнал, так сразу и забил на все и всяческое командование дальнейшими боевыми действиями. Тихонечко улетел в гордом одиночестве на маленьком самолетике километров за сорок, самолетик замаскировал, пилота пристрелил в спину, а сам пересел на архаичный велосипедик, и уехал в глухую лесную деревушку, к бабушке, пить полезнейшее для здоровья козье молоко и ловить по утренней зоре рыбку. Этого, вообще говоря, никто не знал в точности, но предположить было можно, а до расчетливых ребят, хитроумно предоставивших двум одиозным лидерам возможность устранить друг друга собственными руками, начало доходить, что они перестарались в своем настойчивом желании воевать непременно чужими руками, так что за остатки Бейбарсовой армады дружно взялись буквально все.

К этому моменту силовая составляющая государства, кланов, мощных кондоминиумов в значительной мере срослась воедино, образуя, порой, необыкновенно причудливые, исполненные противоречий сочетания, но у них было достаточно времени, чтобы самые острые из противоречий сгладились, нестыкуемые, вроде бы, части попритерлись, и, нелепая с виду, новая система обрела известную работоспособность. Так, например, ПВО Приволжского военного округа с дивной оперативностью объединила усилия с батареями, подчиненными татарской "семье", так называемым "казанским", по факту бывшими составной частью системы ПВО, только с известной мерой автономности. С формальной точки зрения это осуществлялось на так уж и сложно: офицеры и прапорщики, целенаправленно внедренные в армию крупными и устойчивыми "семьями", изволили служить поблизости от дома, контролируя условленные структуры вооруженных сил, в определенных, заранее оговоренных рамках слушаясь высшего начальства, вот и все. Об этом все знали, но дружно закрывали глаза, потому что подругому было бы кууда хуже. Вот этито гибридные структуры, вот только что пропустившие широкий фронт "серебристых облаков" с севера на юг, теперь с неистовой яростью вцепились в брюхо и затылок тому, что еще уцелело от флота, следующего в противоположном направлении. Стационарные ЛЗУ. Срочно выдвинутые и развернутые на пути следования ЗРК на колесном ходу. Громоздкие многоствольные установки электромагнитных и электротермических метателей, состоявшие аж из четырех машин: собственно орудия, в расчехленном виде несколько напоминавшего ракетную установку залпового огня, командной машины, фургона с боеприпасами и еще одного, еще более громоздкого фургона, с "ЭХГ 5000" и батареей сверхконденсаторов. Летающие и аэромобильные батареи ЗРК и ЗЛК на конвертопланах и тяжелых "камбалах". В небе было взорвано почти одновременно около сотни БЭИ вроде "Пика" и аналогичных, потом подтянулись перехватчики, получившие одинаковый, вполне конкретный и категорический приказ: стоять насмерть и отстоять любимый Киров любой ценой. К шапочному разбору пожаловали любопытствующие с Урала и даже случайно оказавшиеся поблизости экскурсанты из БЖЗ. У этих обозначилась совершенно особая роль: какимто непонятным способом они обнаруживали и указывали тех, кто был далеко, в стороне и пытался спастись бегством.

Многостволки выпускали свои гиперзвуковые снаряды по два, симметрично, чтобы избежать раскачки, но очень быстро один за другим, почти как пулемет, так что залп сливался в один долгий, ревущий раскат совершенно нестерпимой громкости. Снаряды наводились довольно точно и способны были корректировать себя на цель за счет рулей и маленьких маневровых двигателей.

"Аллах, думал про себя Рафик Малеев, обхватив голову руками, вжав ее в колени и раскачиваясь, как от мучительной боли, и почему писаки мнили, что электрическая пушка будет бесшумной?" На голове у него был сплошной шлем, закрывавший от звука не только уши, но и почти всю голову целиком, но и он практически не помогал: взбесившийся звук доставал до ушей через тело так, что в глазах плавали темные пятна, даже здесь, в ста пятидесяти метрах от проклятой пушки, извергающей в небо многометровые языки ослепительно, нестерпимо для глаз сияющего пламени. Маскировать подобный фейерверк даже и не пытались по бессмысленности затеи: предполагалось, что супостата просто не останется, а тому, что останется, будет попросту не до расстрелявшей боеприпасы батареи. В общем, все, как всегда.

А вот теперь, всетаки бегом, выкатить контейнер, подкатить контейнер, отсоединить разъем. Откатить контейнер, подкатить контейнер, соединить разъем. Проверить заряд батареи конденсаторов. Бегом на прежнее место, и в яму, рядом с такими же, как он сам, вжать физиономию в колени, открыть рот, обхватить голову руками в напрасной попытке защититься от звука, и нажать спуск. На все про все три минуты, гоняли без дураков, как сидоровых коз. Теперь ждать, когда мудрая автоматика сочтет, что приказ выполнять уже пора, ждать, и все равно оно начнется внезапно, так, что дернешься в удержанном порыве подпрыгнуть: РГА!!! РГА!!! РГА ГА ГА ГАГАГАГА!!!!!! Пока не вылетят все тридцать пять боевых элементов с тридцать шестым погонщиком, призванным определиться с целями и распределить их между тремя с половиной десятками подопечных, все за десятьпятнадцать секунд сумасшедшего полета. Двумя залпами из этого неуклюжего агрегата, прозванного почемуто "бешеным огурцом", в Анголе было сбито девятнадцать юаровских "миражей" разом, все, что находились на тот момент в небе. Неопытные зенитчики перестраховались, хватило бы и одного залпа, но на наивных юаровцев и это произвело такое впечатление, что война после этого довольно быстро стихла както сама собой. Понятное дело, с необходимым результатом.

 Ну он какой? Ну?!

 Голодранец! Мудак! Чурка тупорылый!

 Это понятно!!! Ты скажи лучше, где его слабое место, как нам порадикальнее разобраться с его выводком! Думай, черт бы тебя побрал, думай!!!

 Да не тряси меня!!! И без того калган ломит, как с похмелюги, так еще он последние мозги вытряхивает! Ммм… он стиснул голову, как будто пытаясь выдавить из нее никак не дающееся решение, ведь было же, было же чтото такое… простое и на поверхности!

 Там рать прет, как в сорок первом, а у него миггреня разыгралась! Тетя Фима женскими болезнями заразила, парразита!

 Ммм…

 И ведь самое говно! Расплодники волокут для "клопов" и "слепней", ххренову тучу, а там и одного такого хватит, чтоб целый город вымер…

 Голодранец, голодранец, голодранец…

 Ззаело, что ль?! Госсподи! Ведь самое ж говно, говорю, наплодили! Ползучие мины по три кило стэкса! "Пауков" полевых моделей. Саперных "УСА 3". Штук двести "ишаков" с фугасными огнеметами по четыре тяжелых заряда на брата! И бог весть сколько автоматических самоходок с УСС калибром от 5,45 и до 37 включительно! А главное "Погонщики" с "УС15" в башке, запрограммированные на маскировку и скрытое передвижение всего этого добра с тоонким учетом тактической обстановки, а на того же "ишака", когда заляжет, наступить можно, не заметив! А еще…

 Ззаткнись!!! Причитает тут, как баба! Надоело! Так, голодранэцсс… К чему это, бишь, я? Аааа! Агаааа!!!

 Чего? Ну, чего?

 Так ведь голодранец он!!! Богатств не стяжал!

 Ну?!!!

 Так что чистых элементов у него тютюу. Кот нарыдал. На катализаторы к защитным насадкам, нипочем не хватит, так? Так! Тем более, что на такую армаду! Во!

 Поподробнее, пожалуйста…

 Ну, брат… Да мы у всей его техники генераторы в два счета потравим!

 Гений. С этим, как говорится, ничего не поделаешь.

 Да ххватит тебе! Достал.

 Да нет, к чему? Что есть, то, как говорится, не вырубишь топором. А уж скромён, скромёнто до чего!

 А потом ему стало совсем плохо. Жаловалсяжаловался, что темнеет в глазах, да и ослеп напрочь. Крутил головой, да спрашивал, сколько до земли. Тихоонечко вниз вел, пока не приткнул машину…

Правый хрипел, все время спрашивал, как далеко осталось до земли, начал нести какуюто околесицу на смеси русского с татарским, но упорно не отдавал ручку, пока не притер здоровенную, на восемь тонн полезной нагрузки "камбалу" к заливному лужку, вырубил ток и только потом отрубился окончательно сам. Сначала он вздрагивал, проводил рукой в пижонской расписной перчатке по незрячим глазам, как будто в попытке стереть с них невидимую пелену, а бормотание его стало уж вовсе бессвязным, негромким и монотонным, как звук ручной мельницы. Потом он только хрипел и вздрагивал. Среди тех, кто оказался в одной машине с Островитянином, пришло в сознание еще человек десять, из них способными коекак двигаться помимо него оказалось четверо. Машина, накренясь, лежала на лугу, метрах в двухстах протекала какаято немудрящая речка, а до изгиба проселочной дороги было и вовсе рукой подать, метров сорок. Тут же паслись разномастные коровенки, искоса поглядывал в их сторону пастух в кирзачах и с кнутом, а выше по склону холма высыпали беспорядочной толпой разноцветные дома какойто деревушки. И вообще картина складывалась настолько мирная, что глаз отказывался верить, а сознание не принимало: после виданного казалось, что и везде, по всей округе, по всей стране, по всей Земле клубятся облака от взрывов, а среди пылающих развалин лежат мириады трупов тех, кто даже не успел ничего понять, и что это живых не осталось, не могло остаться после того, свидетелем чему оказался лично он. И остальные, те, кто мог, выбравшись, смотрели на эту картину с молчаливым недоверием, как на мираж с райскими садами посреди рэга Армадрор в Сахаре. Ктото привычно полез за "комбатом", но Майкл, оборотившись к нему покабаньи, всем телом, проскрипел:

 Брось! Ты уверен, что твой звонок дойдет до того адресата, который нужен? Все равно отвоевались, так что этому вашему фюреру сейчас точно не до вас…

 Ты кого это ты фюрером назвал, пидор? С трудом поднял голову один из уцелевших. Да я тебе…

 Кончай, Синяк, остановил его еще один, крупный и белобрысый, нашел время…

Так они сидели, не в силах и не решаясь кудалибо двинуться, а потом за ухом у Майкла пискнул вызов.

Чтото скользнуло в высокой траве, пригибая ее, и замерло, как мимолетное дуновение легкого ветерка. Светка нипочем на обратила бы внимания, когда бы не гуси, они всполошились, задрали головы и начали немилосердно орать. Здоровенный, злющий вожак полез на берег и, растопырив крылья для того, чтобы казаться еще больше и страшнее, наклонившись вперед, с грозным шипением полез / Агрессия, представляющая собой потенциальную опасность в случае непосредственного контакта. Приоритет единица, в данной ситуации наивысший./ в осоку. И тогда его ударило в основание шеи, как топором, буквально перерубив пополам, так, что в воздух взвилось облачко пуха и бурый кровавый туман. Звук, резкий, отрывистый и острый, был такой, что зазвенело в ушах. И тут же /Объекты, аналогичные проявившему агрессию, приоритет одна единица, в данной ситуации наивысший./, вслед, Бах!!! Бах!!! все с той же беспощадной меткостью ударило по остальным гусям, что полезли на берег вслед за вожаком, так же деля их на куски и разрывая в клочья, отделяя кости от плоти, а плоть от взвихренного пуха и перьев.

 Ввитька, тихонько позвала она брата, шшто это?

Витька, доселе занятый серьезным делом, поиском трубочников на подводных корягах, разом притихнув, почти что на одних руках выполз на илистый берег. Теперь вродебыкакветерки пробегали по высокой траве заливного луга, по куге мелких болот то и дело, достигали полосы песка над самым обрывом и замирали в траве. Брат както боком, крадучись /Объект не располагает потенциально опасным вооружением. Темп и направление движения не свидетельствуют о направленной агрессии. Приоритет ноль единиц./ двинулся вперед, и тогда из травы вдруг поднялась, плавно вытягиваясь все выше и выше над травой и тихонько тарахтя тусклыми звеньями членистого тела, гигантская змея с головой в форме двояковыпуклой линзы диаметром сантиметров тридцать, с множеством разноцветных объективов по краям. На миг Витька встретился взглядом с Погонщиком и замер, перебирая на одном месте тонкими, облепленными илом ногами. Светка, наполовину спрятавшись за ствол толстой ивы /Объект с признаками деятельности, направленной на маскировку с использованием элементов рельефа местности. Потенциально опасное вооружение отсутствует. Признаков агрессии не наблюдается. Условный ситуационный приоритет./ какимто инстинктом почувствовала, что нужно молчать и теперь тряслась, запихав в рот пальцы обеих рук. /Для выполнения базового задания приоритетным является движение в указанном направлении. Смещение по направлению к водной преграде второго эшелона./ И тогда на холмах над берегом возникли те, кто при всем желании не мог бы спрятаться в траве. Маленький, очень похожий на настоящий, танк, только на множестве членистых ножек вместо гусениц, на миг замер, противно шевеля тонкими металлическими щупальцами, и уверенно двинулся к реке, но он был только первым по счету, двигаясь в вершине тупого угла, которым двигались ему подобные, и скоро их показалось на этих склонах видимоневидимо. Черный, как сатана, бугай Зык, дотоле мирно пережевывавший свою жвачку в тени кустов, поднял голову и раздул ноздри. Буйный, как, впрочем, это и положено быку, он пользовался особенно дурной репутацией: от матери, хитрой симменталки Чернухи, ему волей какогото случая досталась толика ума. Пожелав того, он ухитрялся притвориться, улучить момент, да и сорваться с привязи, дать себе волюшку. Но сейчас гнев его был неподдельным, а низкий, переворачивающий внутренности рев поистине страшным. Изза негото он и получил свое прозвище. Нагнув голову и выставив страшные рога, зверь покатился навстречу /Агрессия, представляющая собой потенциальную опасность в случае непосредственного контакта. Приоритет одна единица, в данной ситуации наивысший. Активное отражение атаки./ атакующей технике, угрожая вотвот поддеть на рога примерно метровой ширины автомат. Бах!!! отрывисто рявкнул калибр 37мм, и в теле быка образовалась сквозная дыра, в которую можно было бы просунуть руку. Бах!!! и на траву рухнул Витька, который, наконецто очнувшись, пустился было наутек /Объект проявил активность, позволяющую отнести его к категории "курьер". Угроза выполнению установки на скрытный характер движения. Приоритет одна единица. Активное пресечение перемещения./, но успел пробежать только несколько шагов, когда пуля калибра 12,7мм оторвала ему руку вместе с плечевым суставом. Пьяный пастух, разбуженный стрельбой, высунулся из шалаша, откуда до этого момента торчали только его ноги в кирзовых сапогах, и заорал:

 Эй! Ты штойто, а!? Чого…

/Объект подает акустические сигналы. Угроза выполнению установки на скрытный характер движения. Приоритет одна единица, наивысший. Активное пресечение деятельности./

Бах!!!

Программа Погонщика носила достаточно гуманный характер: потенциальной угрозе выполнению установки на скрытный характер движения, т.е. наличию свидетелей, приоритет придавался условный, не требующий активного воздействия. Светка уцелела.

 Товарищи! Перед вами ставится боевая задача занять оборону по западному берегу реки Желтая, остановить продвижение противника в северозападном направлении и уничтожить его на рубеже Желтая Кабаний Лог опушка Рашкинской рощи…

Вот он говорил правильные слова, так, как его учили, как он привык, только поэтому, собственно, и получалось. Потому что ставить реальную боевую задачу собранным с бору по сосенке силам, в самой середине России! в мирное время! в восьмидесятые годы двадцатого столетия! это ж было нелепо, немыслимо, невозможно!!! Настолько, что он сам не верил, и ему, кадровому военному!!! не интеллигенту какомунибудь, казалось, что это не с ним, что это не он, и вовсе не его онемевшее, как от новокаина, чужое горло выталкивает привычные, но от этого еще более немыслимые слова, придуманные вовсе для другой обстановки. И все, как всегда, самая сильная и боеспособная армия мира, и это так, не кривя душой! но срочно останавливать врага непременно придется со сводным отрядам из мальчишек срочников и курсантов военных училищ… Черт его знает еще, у всех в наличии шлемы, броники и, главное, современные комплекты ПХ? Или у половины, а комплекты образца пятидесятых годов? И некогда проверить, и нет уверенности, что, даже если все окажется в порядке, это хоть чутьчуть поможет против такого противника…

 … к оборудованию огневого рубежаа приступить!!! Командиры взводов ко мне!!!

Надо хотя бы в меру возможного дать инструкцию, как НА САМОМ ДЕЛЕ держаться против такого противника, чтобы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО удержаться, потому что… Потому что это даже подумать невозможно, что будет, если вся эта жуткая свора прорвется в райцентр и дальше. Если бы еще знать, как это, стоять насмерть против такого врага… И, тяжело вздохнув, он начал:

 Противник, смешанная группа боевых автоматов класса "А" и "Б", точный состав неизвестен, приблизительная численность до нескольких сот единиц. Единственное, что тут хорошо, так это то, что их наступление проводится вовсе без воздушной разведки, потому что все, что может летать, ушло на север, и теперь с ними разбираются… Он замолчал, проглотил комок в горле и продолжил. Мы тоже будем действовать без прикрытия с воздуха, временно. Временно! Предполагается, что атака будет предварена скрытым проникновением малоразмерных машин с целью разведки и широкомасштабной диверсии. Поэтому приказываю…

Заросли кустов фугасным огнеметом, хлеб растет к дьяволу хлеб, просто ранцевыми, заботливо сохраненными гдето огнеметами, а коегде так попросту спичками, благо две недели стоит великая сушь, лесополоса в неудобном месте, к дьяволу лесополосу… Пока еще есть время, если еще есть время, потому что если его нет совсем, то толку от принятых мер в лучшем случае чуть, а вот в худшем… В худшем будет еще хуже, потому что среди черной, засыпанной пеплом дымной гари видно не так, чтобы уж намного лучше, чем в высокой пшенице или прозрачной рощице.

 Вонючки, где?

Вытирая пот со лба, из задних рядов посунулся командир Отдельного взвода химической защиты, оказавшийся под рукой буквально чудом, по дикому стечению обстоятельств, и подхваченный в последний момент.

 Есть чем задымить "зеленку"?

 Только "желтая"…

 Ладно. Вам же хуже. Будете работать в противогазах. Лейтенант Боровой!

 Я!

 Двадцать зарядов по сто, на всю длину посадок. И чтоб на равном расстоянии, а то знаю я вас. Выполнять!

 Есть!

 А чего стоишь!

 Тип взрывателя?

 А мне по херу!!! Чтоб рвануло одновременно и бегом! Марш!!!

Собранная с бору по сосенке часть действовала только с умеренной неразберихой и, в общем, лучше, чем он ожидал: захлопали гранатометы химиков и лесополосу затянуло мутножелтым маревом, запах которого царапал горло и вызывал судорожный кашель даже здесь, метрах в трехстах: пакость, державшаяся в лесу часа дватри и незаменимая при движении по сильно пересеченной местности, чреватой засадой. Только тут смысл был совсем другой: надо было воспрепятствовать растеканию двух тонн "тетриса" до штатного объема, чтобы смесь получилась переобогащенная и он не рванул бы, как положено, а только пыхнул, дав всесжигающую высокотемпературную вспышку. По крайней мере, по теории.

Саперы, похоже, тоже прониклись, поскольку находиться на самом переднем крае, без прикрытия, не лицом к непонятному врагу, а спиной, боком и вообще как придется, было откровенно жутко. Так что, уж бог знает, как они выполнили его благое пожелание насчет размещения зарядов на равном расстоянии, но доложили о выполнении неожиданно быстро.

 Давай!

Боровой нажал кнопку "комбата" и роща разом полыхнула белоголубым, ацетиленовым пламенем, более, чем в три тысячи градусов, как будто разом истаяв в этом огне, и только те деревья, что оказались с краю, вырвало с корнем, так, что они пылающими свечами пролетели по воздуху, сквозь сплошную завесу пепла и копоти, сотню метров. Зато те, что стояли посередине, по большей части исчезли, как и не было, только коегде высились истекающие серым дымом конические столбы, напоминающие обсосанные чернооранжевые сосульки, да светились угли недогоревших пней.

Ну что ж, остается надеяться, что облако испорошенного пепла успеет улечься раньше, чем начнется самое интересное.

Солдатики, полностью обряженные в ПХ нового образца, в тридцатипятиградусную жару рыли окопы, по большей части по старинке, лопатками, а злые, как дьяволы сержанты заставляли аккуратно снимать дерн и маскировать брустверы, и так же, как и их подчиненные не могли взять в толк, почему надо непременно работать в ПХ, потому что то один, то другой из ратников падал от теплового удара. Коегде огонь тихой сапой добирался по траве до самых позиций, потрескивал, оставлял легкие дымки, и отползал назад, не сыскав себе достаточно пищи. Пшеница горела почти бездымным, невидимым на солнце пламенем, и видно было только, как по полю расползаются, сливаясь между собой, черные плеши, и страшно, почти нестерпимо пахло горелым хлебом и казалось, что именно так и должна пахнуть беда. Изза поворота вывернулись сразу три грузовика, в кузовах которых, как дрова, были навалены "лахудры": нашелся умный человек, вытащил из ящиков, чтобы побольше вошло в кузов. Это давало шансы играть хотя бы вничью, хоть коекогда. Глянув на позиции, майор только скривил рот и молча сплюнул: как и следовало ожидать, усилия по маскировке дали самый плачевный результат, так что жалкие укрепления были видна, как на ладони, по крайней мере ему. Почти в самый последний момент на позиции свалился гражданский "МиК 4", выгрузил полтора десятка молчаливых зисменов, и на душе стало хоть немного легче. Это, надо признать, была помощь существенная, хотя, скорее всего, и недостаточная, и черт его знает, какая смогла бы стать достаточной, и, Господи, ну почему же перед любым боем чувствуешь себя таким уязвимым и, наоборот, не можешь себе представить, что могло бы всерьез повредить такому врагу?

А у него, у половины личного состава, одни АКМ, а значит, всей пользы от него, отвлекать на себя внимание прущей вперед железной своры, потому что реального толку от их стрельбы будет шиш, да маленько. Так что реальное время, на протяжении которого они смогут продержаться, зависит только от одного, разведает их супостат, или же напорется случайно. Старший среди зисменов, подойдя, козырнул по всем правилам, и сам, на груди зловеще растопырилось Черное Железо, таящее в магазине полный комплект урановых пуль, морда безучастная настолько, что сразу видно, насколько человек не рассчитывает ни на что хорошее, все как положено, в полном порядке.

 Давайте так: первый залп Черного Железа и послужит сигналом того, что атака уже началась, майор, прикрыв глаза, согласно кивнул, вот только мало нас, везде быть не сможем.

 А останется еще меньше.

 Мало останется. В смысле совсем.

Разговаривая, он непрерывно сканировал взглядом ту сторону, а потом, повторно козырнув, как будто это ритуальное действо могло ему помочь настроиться на чтото такое, тяжелой рысью убыл кудато на левый фланг. Майора же, укрывшегося в неглубоком окопчике, одолевала вполне идиотская, но от этого не менее навязчивая мысль: за кем останется первый выстрел, да кто начнет первым? Мы или они?

Бах! Словно в ответ на его мысли поособому отрывисто, оглушительно рявкнуло Черное Железо, и тяжелая пуля, пронизав панцирь из плетеного бездефектного кварца, полыхнула адским пламенем в нутре у Малого Саперного Разведчика "РССМ 2", которого незнамо как разгляделтаки один из зисменов. Выстрелил, стремглав вскочил и пулей метнулся в сторону, кубарем скатился под обрыв и очень вовремя, потому что воздух заныл, пропуская первые снаряды и на прежней его позиции вспухло чернобагровое облако "тетриса" от термобарических зарядов, выпущенных навесом, со скрытой позиции. И, сразу же, как доской по всему телу, ахнуло гдето справа, стэкс, ни с чем не спутаешь, там, где до окопов скрытно добралась ползучая мина. Механическое воинство применяло собственную, ни на что не похожую, да и просто немыслимую для любой человеческой армии тактику: поднимая черный прах, в поле зрения обороняющихся появлялись единичные автоматы, их немедленно уничтожали, открыв огонь с нескольких разных точек, а он успевал засечь все эти позиции и навести на них не имеющий промаха навесной огонь. Несколько выручали в этом смысле "Лахудры", поскольку импульс все равно успевал быстрее, чем успевал доложить очередной разведчик, вот только попадали по нему не всегда. Вследствие этого, как оно и следовало ожидать, "лахудры" довольно быстро оказались узурпированы зисменами, которые не промахивались вообще: на таком расстоянии импульс прожигал броню, превращая содержимое в ослепительно сияющий газ, фотогидравлический эффект буквально разбрызгивал начинку автомата, распыляя горючее пылающим облаком. Соответственно и ответный огонь велся преимущественно по ним, по тем, кого тщательно прячущиеся "погонщики" оценивали в качестве Высшего Приоритета. Эта "пешая" рать была предназначена не для борьбы с массовой армией, а, скорее, для чегото вроде помеси городского боя с зачисткой местности, вычленения Постного со товарищи из городской среды с последующей его добычей. Это накладывало свой отпечаток на характер ее вооружения: довольно мощное, оно всетаки было приспособлено скорее для точечного поражения отдельных многочисленных объектов, нежели для массового поражения на большой площади. Данияль инстинктивно придерживался феодальных принципов в отношении к быдлу, хотя никогда не задумывался на эту тему специально и немало удивился бы, услыхав об этом.

Быдло нужно стричь. Быдло можно и нужно резать для острастки, если оно подвернется под горячую руку, и если этого нельзя избежать. В конце концов, все мы люди, для развлечения и из произвола. Но ни в коем случае по небрежности. Это дурной тон и вообще неправильно. Поэтому, с поправкой на характерную для автоматов тактику и методу ведения боя, он развивался, скорее, по сценарию классической прямой атаки укрепленной позиции, но без артподготовки в ее классическом виде. На это попросту не хватило бы зарядов. Двоим зисменам "тетрис" до пузырей обжег спины, прямо сквозь ткань комбинезонов и куда более страшно, почти до кости, шеи пониже шлема, когда они спешно меняли позиции. Третьему повезло куда меньше: он не сделал ошибки, очень своевременно покинув "свою" зону обстрела, а простонапросто угодил в соседнюю, самый ее краешек, и поэтому ему сожгло лицо, обуглив даже некоторые кости, выжгло глазакрепленной позиции, без массовой артподготовки.у тему и удивлися , превратило в черные головешки кисти рук, и теперь он катался по земле, исходя розовой пеной из опаленных легких.

О том, что происходило с остальными, майору не хотелось даже думать, потому что думать было бесполезно, ибо ничего не меняло, отступать все равно было и нельзя, и бесполезно, как и не в последнюю четверть двадцатого века, ейбогу. Пока же неодушевленный враг неукоснительно разведывал их позиции и методично уничтожал сводную… бригаду? скупо отмеренными, считанными термобарическими зарядами, что выпускали "ишаки". Будь на той стороне хоть какаянибудь воздушная разведка, им давно пришел бы конец, и стадо автоматов уже двигалось бы дальше, пройдя сквозь их позицию, как через пустое место. Будь у него хотя бы "СУБ" со всем, что к нему положено, враг потерял бы половину, не успев даже нанести им потерь… Но незачем думать о несбыточном, бой в его нынешнем виде приобрел совершенно неуправляемый характер.

Рядовой Буренин, ведомый, скорее, инстинктом самосохранения, прикрыл автомат дерниной, а поверх "лахудры" лег сам, с потрясающим артистизмом сыграв свой собственный труп, и выиграл, потому что ему придали нулевой приоритет, так что автоматическая танкетка УСС проковыляла мимо. Тогда он, доселе жаждавший всегонавсего уцелеть, вдруг, неожиданно для себя, с неимоверной, звериной ловкостью извернулся, ухватив "лахудру" и коварно выстрелил механизму прямо в корму, метров с пятнадцати, так, что разнес установку в клочья, и умудрился уцелеть при взрыве. Его прием подхватили, и вообще не он один был такой умный, но некоторые остановились на первой его части.

У тактики, выработанной Погонщиком, при всех ее достоинствах был серьезный недостаток: она не была особенно быстрой, и в момент, когда ускорение движения вперед было определено в качестве Приоритета над дальнейшими попытками минимизации потерь, автоматы двинулись вперед всей массой, туда, где защитников практически не осталось. Это вылилось практически в снайперские поединки между уцелевшими зисменами и разнокалиберными автоматами УСС, причем поначалу люди выигрывали, поскольку, выстрелив, тут же укрывались или рывком уходили в сторону, опережая инерцию приводов. Но Погонщик очень быстро определил их абсолютную и угловую скорость, и вместо одного выстрела автоматы стали делать по меньшей мере три, прямо и под определенными углами к этой оси, поединки стали сходиться вничью, а это, по сути, обозначало проигрыш вследствие крайнего неравенства сил.

 "Берег", "Берег", я "Остров", в отчаянии орал в свой "комбат" командир гибнущего воинства, да возззьмите вы ктонибудь трубку, … вашу мааать!!! У, …, …, …!!!

Он не знал, сколько длились его безуспешные попытки дозвониться, но долго, очень долго, всю жизнь, целую вечность, пока вдруг трубка не ответила ясным, отчетливым голосом, спокойным, как так и надо, как будто ничего не случилось:

 Чего орешьто? Слышим…

 А чего не отвечали?!! Короче так: десять минут, край пятнадцать, и пиздарики! Они прорвутся к райцентру и вы будете иметь двадцать тыщ жмуриков!!!

 Так: ты без эмоций, ты скажи, чего ты хочешь?

 Поддержки с воздуха, вот чего!!! Потому что мы уже кончились!

 Лладно. Будет тебе поддержка. Мало не покажется… Ветер там у тебя куда?

 Как положено на пожар. Так что в спину.

 Ну добро.

Это неправда, что порыв может овладеть только одушевленными бойцами. Уловив, наконец, ближайший и надежнейший путь к цели, побеждая, автоматы действовали очень похоже. Неотличимо. УСС, стихийно выдвинувшись на этом этапе в качестве ударной силы, двигались впереди всего остального воинства, без промаха лепя пули во все, что шевелится. Во все, что имело некие признаки вооружения. Во все, что было похоже на солдат. Все, что имело температуру в пределах определенного диапазона и при этом не остывало. Во все, в чем отмечалась пульсация с частотой от одного и до трех герц, Погонщик надежно пеленговал этот звук метров за сто при помощи собственных микрофонов и за сорок с микрофонов ведомых. Они двигались и потери их становились все меньше, потому что защитники кончались, можно сказать уже кончились.

И тогда за спиной, по бокам, впереди засвистело, завыло и глухо ухнуло, выбрасывая плотные, тяжелые облака сероватобелого тумана, и в горле перехватило от нестерпимого чесночного запаха, смешанного еще с чемто вкрадчивым, сладковатым, но еще более мерзким. Судорожно зажмурившись и задержав дыхание, майор натянул противогаз. Стелящиеся пары затянули все вокруг, и сквозь них, сквозь выжженные окопы, через развороченные позиции, сквозь облака летучего праха, мимо трупов неуклонно, уверенно катились, семенили, скользили в пыли и пепле машины безлюдной армии. И тогда майор, забыв, что на нем маска, задыхаясь, захохотал. Как известно, любое дело можно сделать тремя способами: хорошим, плохим и армейским, но эти ребята в тылу, кажется, превзошли сами себя. Они смогли удивить даже его, опытного человека, вволю помотавшегося по горячим точкам. Похоже, они сочли это наилучшим способом замести следы. Чтобы уж совсем никаких свидетелей того, как он, старый дурак, совершенно без всякой пользы положил около тысячи ни в чем не повинных, молодых ребят.

Ряды проходящих мимо него автоматов тем временем редели, основная часть этого передового отряда воинства апокалипсиса уже миновала тот рубеж, который он не удержал, и теперь мимо двигались отставшие, вовсе диковинные твари, о которых он только слыхал чтото краем уха, не пригодные для ведения честного боя, призванные нести смерть крупным оптом и оттого не обращавшие на него никакого внимания. Одна из них, состоявшая, по сути, из контейнера в форме цилиндра с закругленным краем и объемом с ведро, удерживаемого в тускло блестящей петле с восемью ножками и телескопической головкой с объективами по кругу, двигалась почти что прямо на него, причем какимто уж вовсе диковинным аллюром. Казалось, что подняв некоторые из конечностей, автомат забывает их опустить, проволакивая их несколько шагов на весу, а потом опускает не в лад, не тогда, когда этого поневоле ожидает глаз. При этом он еще заметно рыскал по курсу, немилосердно раскачивался, вихлялся и возникало впечатление, что эти проблемы только нарастают. Не доходя шагов десять и левее, он остановился окончательно и, неуверенно потоптавшись на одном месте, освободил из захвата свой контейнер. Освободившееся от груза шасси уковыляло в сторону метра на три, после чего вдруг опрокинулось и осталось лежать, вяло шевеля конечностями.

Контейнер тем временем вскрылся, как вскрывается нарыв: размягчившийся верхний конец его выпятился, вздулся, да и лопнул, вызвав тем самым целое извержение вязкой серой жидкости, которая, раздробившись на множество продолговатых капель, начала стремительно растекаться во все стороны. Кожу словно обдало вдруг ледяным кипятком, волосы встали дыбом, потому что он внезапно узнал, вспомнив то, о чем и слыхалто мельком. Избавившись от остатков смазки, капли обратились четырехногими букашками с ромбическим телом длиной сантиметра полтора, серокоричневыми и с зазубренным жалом между глаз. Одного укуса хватило бы с гарантией, но это было ничего, в отличие от "оводов", эта модель предназначалась для "скрытой инфильтрации зданий и уничтожения скрывшейся там боевой силы противника в условиях городского боя", по ровному от них было вполне реально удрать самой легкой трусцой, даже быстрым шагом… вот только он почемуто не мог вскочить, не мог побежать, не мог заставить себя предпринять хоть чтонибудь для собственного спасения, и мог только бессильно наблюдать, как на него накатывается его… ЕГО СМЕРТЬ!!! Вот только букашки чтото не проявляли особенной прыти, тормозили, теряли направление, начинали бесцельно тыкаться в разные стороны, становясь все более вялыми, пока не валились на бок, едва шевеля замирающими лапками… точьвточь как совсем недавно это проделал их куда более габаритный "родитель".

Он не знал, как оказался на ногах, как будто его воздели не собственные мускулы, а какаято куда более мощная, чудесная сила, но только он встал без всякого страха, обернувшись туда, куда ушло прорвавшееся воинство. Над полем, в зарослях кустарника, под деревьями попрежнему тянулись по ветру плотные, липкие дымки, вовсе не торопящиеся таять утренним туманом, и сквозь них виднелись более или менее смутные силуэты автоматов. Движущихся скверными, короткими рывками со все большими перерывами. Ковыляющие, спотыкаясь, боком, наискось, завязающие в высокой траве и опрокинувшиеся, не в силах преодолеть очередной бугорок. А еще те, что уже замерли в неподвижности. Ктото там, в штабе, допер, и всю эту полимернокерамическую свору просто потравили катализными ядами, как тараканов дустом. И тогда он увидел, как к нему, поодиночке и мелкими группами выбираются остатки его воинства. В первую очередь, понятно, зисмены, которые сориентировались, прямотаки по статусу, не то, что первыми, но просто сразу. Их осталось шестеро. Но и коекто из мальчиков, мальчиков, которых вредные сержанты всетаки заставили надеть ПХ, тоже уцелел. Пожалуй несколько десятков всетаки наберется. Но явно меньше сотни. Да вот еще какая закавыка: действуя на катализаторы активного слоя всех ЭХГ, арсин, тетраэтилсвинец, органические соединения сурьмы, кадмия и ртути только не на много хуже блокировали катализаторы белковой природы. Во всяком случае в горле немилосердно жгло, а во рту стоял омерзительный металлический привкус. оторые из кончностей, автомат забывает их опустить, проволакивая на весу несколько шагов, а потом опускае

иц,ак и надо, как будто ничего не случилось:нь, целую вечность, пока вдруг

 Остальное ты знаешь. Чем делото кончилось?

 Перебили массу народа, по большей части, как водится, непричастных. А будь у него граммов двеститриста палладия на катализные насадки, то было бы и совсем печально. Тогда на обоих гавриков…

 На одного из которых ваша честь возлагала определенные надежды и которого негласно подкармливала. Платиноидами, рением и редкими землями.

 От ошибок никто не застрахован. Так вот, навалились на них все, кто пришелся поблизости. Округ, татары, баба Вера, даже БЖЗ отчасти. Под конец с Курчинской авиабазы ПВО пришла десятка "МиГ 31МММ" и привела с собой под руки Летающие Мозги на предмет перехвата, расшифровки, анализа и обобщения в режиме реального времени ВСЕГО эфира: радио, телефон, спутниковую связь. К этому моменту, понятно, от былой армады остались рожки да ножки, поэтому те, кто поспел к шапочному разбору, дружно, всей сворой кидались на запеленгованных недобитков и рвали их в клочки. Так, что только яма оставалась. После этого, как положено, отреагировала Москва… Такие забавные люди, аж не верится, вот ейбогу!

 Твое веселье отдает истерикой.

 В противном случае осталось бы только спиться. Теперь ожидается новое толковище, дабы выработать новую же конвенцию, чтоб, значит, ничего подобного ни при каких обстоятельствах…

 Но, так или иначе, дело сделано?

 Как тебе сказать. Там еще целая пешая рать, автоматы и не только, их, в общем, потравили, но зачистка местности еще продолжается, и сообщения пока поступают каждые четверть часа… Но!

 Это не главное, не так ли? А что главное?

 Голова, Михаил поморщился, под вопросом.

 Не понял.

 Это такой ветеринарный термин. Есть такой глист, солитер, его еще "английской хворью" называли, так вот, когда его гонют, очень важно, чтобы головка отошла, с такими крючочками, которыми она за кишки держится. Малюусенькая такая. Но вот только если она не отошла, то все лечение, можно сказать, вовсе без пользы, потому как тогда червяк быстренько вырастет до прежнего почти что размера. Так вот, когда нет полной уверенности, говорят, что "голова под вопросом". Видишь ли, труповто ихних всетаки никто так и не видел…

 Чьих?

 А обоих. Особенно хреново, понятно, что под вопросом остается Постный. Тогда через пару месяцев все опять придется начинать сначала. Очень может быть, понимаешь…

 А ято, я, англичанин с видом слегка отрешенным горько усмехнулся, хотел на массовое производство поглядеть. Поглядел, называется. Вот слушай, я за время здешнего своего житья много анекдотов слышал, но больше всего мне этот, дурацкий, понравился. Про маленького крокодильчика посередине огроомного острова посередине огромааднейшего озера посередине гигаантского леса. Как он сидит там и с тоской размышляет, зачем ему все это нужно…

 Слушай, у тебя жара нет?

 Есть. И, боюсь, не только жар. Помоему еще и кровь в моче. Дышать тяжело. И язык заплетается. Скоро чушь начну нести на хохдойче и южновестпфальцском. Похоже, это все не просто так прошло, погляди…

Поглядеть там было на что: на запястьях, на локтях, на коленях, на ягодицах и на нижних ребрах сзади расплывались огромные кровоподтеки, сквозные, синие с красным посередине, а опухшие суставы оказались горячими на ощупь.

 Я сначала подумал, что так, ерунда, а вот теперь чую, чтото не то…

 Так. Михаил сделался угрожающе серьезным. Тебе надо немедленно врача.

 Может, обойдется?

 Помоему тут коекто излишне обрусел. И рявкнул вдруг. Ты чего молчал до сих пор, уррод?!! Нет, это ж надо быть таким ммудаком…

 Слушай.

 Ну?

 У тебя еще сохранилось то самое виски?

 Не дам!

 Ты слушай. Налей две поллитры, и пригласи доктора Смирнова.

 Почему его?

 Ему я доверяю абсолютно. А для полной гарантии прежде всего вольешь в него стакан прямо с порога. Слышишь? Его позови! Не сам выбирай, пусть лучше он сам какихнибудь специалистов зовет, если понадобится… Слышишь, что говорю?

 Да слышу, слышу, успокойся… Эй, эй, ты чего это?

 Ладно, кажется, ничего не упустил, и теперь, будем надеяться, все будет в порядке… Но вы, надо сказать, вовремя поспели! Еще чутьчуть, и не знаю, чем кончилось бы…

 Вотт ведь пакость какая!

 И не говорите. Вроде бы обыкновенная контузия, а по клинике, так совершенно новый тип боевых повреждений. Как в свое время лучевая болезнь. Хорошо, что успелитаки изучить…

 Но вы молодец.

 Миша, разве я? Вы отстали от жизни: теперь там, где есть надлежащая связь и один вменяемый врач, присутствует ВСЯ медицина, все специалисты, все рецептуры, вся диагностика, какие есть и какие нужно. А теперь нналивайте. Это вам не перелом, это всерьез запить требуется…

Это никак не напоминало мгновенного пробуждения, когда вот, только что, ты еще спишь, а вот уже бодрствуешь, и все окружающее почемуто, непонятно на каком основании считается так называемой "явью"… Господи, словото какое идиотское, точнее нет, не идиотское, а бессмысленное, а еще точнее, обладающее мнимым смыслом, знаете, когда на первый взгляд слово чтото такое обозначает, но ежели приглядеться, то, на самом деле, ничего подобного. Обозначает чтото до того момента, пока не вдумаешься достаточно глубоко, и так во всем, чем глубже вдумываешься, тем меньшее количество слов, мыслей, штампов и вещей вообще имеет смысл… Тут он вдохнул единственно лишь за тем, чтобы по возможности разделить между собой две мысли, потому что, вообще говоря, дышать, заботиться еще об этом, прикладывать какоето усилие, было вовсе ни к чему, поскольку дышалось некоторым образом само. Понятное дело, за исключением Откровения. Может быть, за единственным исключением. Это получается очень досадно, когда вдруг, да появляются еще и другие исключения, и их становится все больше. Отвлекают от Главного. От Истины такой абсолютной, такой лежащей превыше всего, что осознание ее забирает человека целиком, так что ему становится ни до чего прочего вообще, все прочее становится таким несущественным… О, какова глубина этого слова: именно "несущественное", от "несуществования", как будто все, что кроме, перестает вдруг существовать, теряет свое существование. Но подобное не длится, не может длиться долго… проклятая человеческая натура не допускает такого вот уровня Слияния Со Всем скольконибудь долго, и в конце концов снова начинаешь обращать внимание на всякие мелкие и низменные обстоятельства. Вроде жесткой пластиковой трубки во рту, которую он не жевал не жевал, а теперь вдруг и начал… Или того, что дышится действительно само собой, но отнюдь не Силой, данной Свыше… Так, что не особенното и посопротивляешься.

 А, очнулся? Он в ответ широко раскрыл глаза. Если можешь дышать, то моргни…

Он моргнул. Жека отключил "СпиранПарад 6П", профессионально убедился, что у выпавшего приятеля действительно все в порядке с дыханием, а потом столь же профессионально удалил трубку у него из трахеи.

 Пользительные капли. Думал, ты вообще все. С концами отъехал… Но тут любопытство взяло верх, и он поинтересовался. А изнутри как?

… Это Откровение в отличие от всех остальных прочих, начиная от вызванных совершенно дикими, ломовыми и дубовыми грибамикактусами, и кончая теми, что навевают продукты Высокого Спора между супермастерами, заработавшими высокое звание Уводящих, не исчезло сразу же вслед за тем, как перестало циркулировать в крови новое снадобье. Действуя как будто само по себе, оно, сохраняя в неизменности ядро Неизреченного Смысла, быстробыстро покрывалась слоями всяких весьма практичных соображений, позволяющих ему утвердиться в этом бренном мире, обретя свое собственное, от всех прочих отличное существование. Так, что за время кратчайшей паузы между вопросом Жеки и ответом он успел в точности узнать, как ему действовать сейчас, как спустя короткое время, а как потом, причем и просто "потом", и потомпотом. Например, сейчас оно требовало принять вид максимально кислый и сделать это с предельным натурализмом. И подсказало, как. Куда там Станиславскому.

Сотрясаясь крупной дрожью, сел на затянутом клеенкой топчане, вытер с подбородка струйку жидкой слюны, сплюнул прямо на пол.

 Слишком много всего. Ни на чем сосредоточиться нельзя. Вроде восточного базара, когда тебя обступили уж со всех сторон трясут перед самым носом сотней всяких чертовин сразу и орут в самые уши на сто голосов, все слишком какоето яркое, назойливое. И так утомляет быстро, а тут еще твой бутильный остаток до кучи… Под конец дождаться не мог, когда перестанет колбасить, до того настогрызло. И больно вегетативные эффекты сильные. Пойду подгузник сменю.

Подгузники, равно как и дыхательная аппаратура, и набор средств первой помощи, все это стало обязательным для серьезных людей, занимавшихся тем же, что и они. Иначе все слишком часто получалось решительно неромантичным, сильно пахнущим, излишне хлопотным, да и кончалось СЛИШКОМ быстро. Вернувшись, он уселся на прежнее место и довольно долго молчал с пустыми глазами и отвисшей нижней губой.

 Слышь, наконец проговорил он тяжелым голосом, как будто через силу, я, наверное, с концами соскакивать буду. Ну его на хер.

 Да ладно тебе. Хорошего человека депрессняк пожуетпожует, хохотнул Жека, да и отпустит. Со всеми так бывает. Че делатьто будешь, скучища же…

 Не, точняк. Хватит с меня.

 У всех бывает, говорю. Все прошло, пройдет и это.

 Может быть. Может, это как раз и есть твое достижение. В саамый раз для тех лекарствочка, кто соскок затеял.

 Че, в натуре?

 Да не. Херово мне, вот и шутки непонятные. Просто говно. Ты был прав, так что пять пэриков с меня.

… Надо, непременно надо было обыграть препарат так, чтобы никому и в голову не пришло его пробовать, не то, чтобы напугать, это было бы прямой ошибкой, а грамотно обозначить в качестве решительно неинтересного, причем так, чтобы ни одна тварь не догадалась бы. Игра требовалась тонкая, чтобы, не дай Бог, не переиграть. Откровение прямо сказало ему, как вести себя дальше: объяснять надо. Причем не вдруг, надо сперва побыстренькому изучить целый ряд наук, чтобы найти Слова, на которых открывшееся ему будет понято всеми, кто хочет, но так, как нужно ему, и, через него, в конце концов Откровению. А до той поры молчать, иначе будет как со всеми другими пророками, которые смогли донести до других только ничтожные, почти бессмысленные обрывки того, что они На Самом Деле Поняли. Годы таиться и нести в себе Это, годы лицедейства, которые нестерпимы для того, кто Знает, но отныне это его стезя, его крестный путь, и все, буквально все будет подчинено этому… И нет ничего такого, на что бы он не пошел, чтобы донести ВСЕ, не расплескав по дороге ни капли.

ХXXVI

С формальной точки зрения это, безусловно, были лучшие курсанты из всех, кого ему приходилось видеть. Курсантымечта. Вот только казалось ему, что на такие мечты способна, разве что, книжица какогонибудь зачерствевшего устава. Аккуратно подстриженные, в идеально подогнанной форме, невероятно опрятные. Постоянно, все до единого! внимательные. Нет, поначалу он пробовал, пытался спрашивать внезапно и задавать вопросы врасплох, когда начинало казаться, что смотрят не на него, а сквозь, но потом бросил, потому что попытки оказывались заведомо бессмысленными. Они повторяли слово в слово, называли, в каком контексте было упомянуто то или иное положение два дня назад, свободно применяли повоенному косноязычные инструкции к решению задач. Мало того, они все до единого оказались отменно подготовлены физически. Но и это клише допускало слишком много вариантов толкования, а тут все было достаточно своеобразно: мало силы и выносливости, мало особой тягучести, этого умения тянуть даже тогда, когда силы, вроде бы, должны были давно кончиться. Они, ко всему к этому еще оказались способны с первого раза повторить любоеупражнение, любой прием из числа тех, которые он им показывал. Сразу, в полную силу и без малейших шероховатостей, неизбежных для любого новичка. Но у него были еще и другие точки зрения, помимо формальных. Ну не могла здоровая натура здоровых парней о шестнадцатьсемнадцати годах не бунтовать против навязанной извне дисциплины! Не могли они не хамить, не нарушать дисциплину, не проявлять извечного карманного бунта, мальчишеской фронды, на все проявления которых существуют столь же извечные способы пресечения. Нет. Слушают, как будто сейчас война, им идти на задание, из которого практически невозможно вернуться, а это последний инструктаж. Впрочем, глазами не едят. Это еще очень мягко сказано, потому что куда правильнее было бы, в высоком штиле Петра: "отнюдь не едят".

Практически все, кто переехал в БЖЗ, были специалистами в своей области, носителями обширных и реализуемых, взятых в приложении знаний, и точно так же практически каждый был обязан передать свою науку подрастающему поколению. Это было прямо оговорено в уставе, которому обязывался следовать каждый переселенец. Соответственно, истово храня верность новому, добровольно принятому закону, он тоже преподавал свою специфическую науку, делился своим смертоносным опытом, передавая молодому поколению свои знания, варьировавшие от жутковатых и до откровенно кошмарных, и он. Поначалу он еще пробовал отнекиваться. Выражал сомнения относительно того, стоит ли учить здешнююмолодежь такому. А, говорят, по общесоюзной программе положено. НВП называется. А тем, кто желает овладеть в расширенном объеме, будет преподавать он. Так, как он считает нужным. Давая все, что будет сверх программы, на правах факультатива. Работа с этой молодежью заставила полковника какимто образом обобщать, группировать и формулировать обширнейший багаж его специфических знаний, и этот процесс неожиданно увлек его. Вот только ученички, слушатели его ненаглядные из числа старшеклассников здешних школ и даже коекого из парней постарше определенно вызывали сомнения и даже опаску. Он учил их тому, что знал (было у него такое достаточно аргументированное мнение, которое он предпочитал не афишировать) эээ… не хуже кого бы то ни было на этом свете. Партизанские и контрпартизанские действия. Контртеррористические действия, тактика, стратегия, оперативное искусство. Спецоперации на собственной территории и за рубежом. Освобождение заложников. Городской бой, бой в помещениях разного типа, и бой в условиях пересеченной местности. И, соответственно, оружие, транспортные средства, пара комплексов "активного выживания", пара практичных комплексов рукопашного боя, подходящих для людей очень сильных и с хорошей реакцией куда больше, чем любое карате, и еще то, что он считал собственной, для внутреннего употребления смонтированной системой ниндзюцу. Они, осваивали с пугающей легкостью, так, как будто делали чтото подобное раньше, но онто, онто знал, чуял, что все сказанное им воспринимается этими вежливыми и серьезными отроками и отроковицами весьма критично, применительно к себе и собственным статям. Как внешним, так и, главное, внутренним. Слова его и примеры понимаются, безусловно, но както не так, как понимает их он сам, становятся деталями вовсе не тех нейронных ансамблей, нежели у него.

Будучи честным профессионалом, Кальвин в свое время инициировался в формат "ЗиС", сразу же, как только процедура перестала быть делом порядком рискованным и крайне сомнительным, стала стандартной и надежной, поскольку без этого, понятное дело, он тут же переходил во второй сорт: так вот эти вполне соответствовали кондициям"ЗиС", но както в том числе. Не будучи, он видел это совершенно отчетливо, зисменами, они явно обладали по крайней мере всеми их возможностями.

…Зачем вам все это, ребята?

 Хотелось бы дожить до старости, вот как вы, например.

 И что, подругому никак?

 Кто его знает. Только другие варианты все больше… Ненадежные больно, сомнительные. Да и обидные.

 Инициатор . Не хочу называть себя стандартным именем, потому что дело у меня особой важности, и если вы согласитесь с этим, беру временное погоняло "Инициатор". Предлагаю, чтобы сказанное здесь никоим образом не покидало Внутреннюю Сеть.

 Трезор . Излагай.

 Инициатор . Небезызвестный вам Постный был бездарно упущен этими портачами с запада, сначала потеряли, потом не могли найти, а когда нашли, то обнаружили, что он обустроился на прежнем месте. К нему сунулись, по обычаю своему не достали, и тогда он связался с ними и заявил, что, ежели они не оставят его в покое, да, кроме того, еще не дадут тогоэтого, то начнет он взрывать фугасы по двадцать кило стэкса в разных густонаселенных местах, а заряды эти, числом около тридцати, установлены в разных укромных местах заранее. Перечислил города, где эти его штуки стоят, и предложил выбрать город, где они хотят видеть наглядную демонстрацию, а ежели они откажутся, то он выберет за них. Москву. К примеру одну из станций метро…

 Каган . Школа №38 в городе Воронеже.

 Инициатор . Так точно. Вечернее время, сто двадцать три погибших, в том числе сто восемь детей.

 МонтеГуща . Хороший парень. Душевный.

 Каган . Дурак!!! Еще шутит он!

 Инициатор . Да. После демонстрации связался, сказал, что перечислил не все города, и пообещал в следующий раз выбрать более урочный час, а город, как и в первый раз, предоставит выбирать им. А чтоб этого не произошло, рекомендует принять все меры, чтоб у него не то, что подозрений, сомнений не возникало бы. Чтоб, значит, душа у него была спокойной.

 Трезор . А они?

 Инициатор . Естественно, оставили его в покое. Естественно дали ему затребованное тоэто во вполне приличных масштабах. А что им еще оставалось делать?

 Каган . А какнибудь подобраться пробовали?

 Инициатор .Сейчас кину ориентировку, это открытые, почти что, сведения… Как видите, общается только с узким кругом приближенных, только через их посредничество и, кроме того, сделал себе "ТрансФин 3", а на его базе профессиональный детектор лжи, на котором время от времени этих самых своих приближенных прогоняет. Так, что берет даже скрытые эмоции. Двух, спервоначалу пойманных на злоумышлении, по своему обыкновению немедленно замочил.

 МонтеГуща . Нет, это какойто уникум. Потому что, в соответствии с давно замеченной закономерностью, такие люди долго не живут.

 Инициатор . И, однако же, факт. Живехонек. Я его раньше знал, так это такой был заморыш, гнифель, соплей перешибить впору. А теперь, как вернулся с Кавказа, да как выбился в лидеры, так и не узнать.

 Трезор . И что ты предлагаешь?

 Инициатор . Я Инициатор. Если бы у меня было, что предложить, я имею ввиду предложить всерьез и по существу, то тогда уж наверное сказался бы в Председатели. Очевидно только, что нужно сделать так, чтоб его не было. И именно на эту тему я инициирую стандартную Процедуру. Итак: те, кто вступил со мной в беседу. Те, кто слушают, но молчат. Все, кто согласен с важностью поднятой проблемы. Ищите единомышленников, привлекайте тех, кто опытен в подобных делах, тех, кому есть что сказать по поднятому вопросу. Следующая сессия послезавтра, в это же время.

 Инициатор . Есть ли у когонибудь сведения, представляющие интерес для данной сессии?

 Люкципурс . Найдем. Не знаю, сколь близко знал его в былые годы наш уважаемый Инициатор, но, думаю, что всетаки не слишком близко. Я имею ввиду его странные чудачества в сексуальной области. Хотя это, может быть, не так уж и важно?

 МонтеГуща . Если нет ничего, то даже чтото может оказаться чемто. Чем мы, в конце концов, хуже Центра Стратегических Исследований, который собрал все подобные штуки на Гитлера…

 Люкципурс . У него много врагов, можно сказать, у него кроме враговто никого и нет. Но его не слишком частые забавы особого рода, и врагов, естественно, создают особых. С тем особым достоинством, что некоторые из них еще живы.

 Инициатор . Вот как? Интереесно. Это, надо признать, довольнотаки необычное обстоятельство для обсуждаемой кандидатуры.

 Люкципурс . Он не может иначе. Дело в том, что это входит в систему. Милое чудачество его состоит в пристрастии к девчонкам тринадцатичетырнадцати лет. Нет, этото, само по себе, как раз почеловечески очень понятно, хотя обычно такими склонностями обладают люди лет на двадцать двадцать пять постарше. Интересны нюансы. Он не только пользует их сам, но еще и ставит с их участием особливые живые картины. Самый любимый спектакль состоит в том, что девицу ставят в коленнолоктевое положение, и амбал в маске палача занимается с ней анальным сексом…

 МонтеГуща . Ты, между прочим, давай без лишних подробностей. У нас тут девушки.

 Инициатор .Это кто это тут девушки?

 Каган . Я, например. Только кого это вы назвали "девушкой"?

 Люкципурс . Я продолжу? Так вот, при этом обязательны белые пышные бантики, а сама она должна дрожать и плакать, но тихонько, ни в коем случае не орать. При этом ее отец, или заменяющее его лицо, если отец не выжил, гладит ее по головке, успокаивает и целует в заплаканное лицо. Как правило, этим ограничивается, особого какогото садизма, вроде бы, не было. Чего, разумеется, нельзя сказать о других инсценировках.

 Инициатор . И что из этого может следовать?

 Люкципурс . Предупредил же, не знаю. Знаю только, что, вопреки обыкновению, нынешняя фаворитка держится при нем довольно долго, почти год. Она подкупила его тем, что во время первого представления, как только ей, значит, воткнули, она страшно закричала и потеряла сознание. Но только если эту тему обыгрывать, то надо спешить, она, можно сказать, перестарок, месяца через три пятнадцать стукнет.

 Инициатор . Не знаю, что здесь можно обыграть.

 (Ктото не представившийся, в дальнейшем Н.) Ну, это как раз просто. Десанкция. Комплексная.

 Инициатор . Ого! Владеем техникой? Есть навыки?

 Н . Ну, тренировались, понятно, на кошках. На тренировках, вроде бы, чтото начало получаться.

 Люкципурс . Постный, это вам не тренировки. Второй попытки, скорее всего, не будет. Да и пытаться, скорее всего, будет некому.

 Н . Вы, очевидно, просто не вполне представляете себе, о чем идет речь. На самом деле все не так уж страшно, уверяю вас… Во всяком случае мы так считаем.

 Инициатор . Я не понимаю, вы так просто встряли, или решили взять это дело на себя?

 Н . Мы достаточно давно ищем к нему хоть какойто ход, и то, что нарвались вдруг на вашу сессию, просто подарок судьбы.

 Инициатор . Берете на себя функции Председателя?

 (Н., с данного момента Председатель.) Пожалуй. И, поскольку речь пошла о конкретных именах, адресах и обликах, предлагаю перейти на герметический режим дальнейших сессий…

Один, с распущенной жирноватой волосней, в темных шерстяных клешах и темной рубахе с длинными рукавами, застегнутой, как иначето? на все пуговицы. Специально стоит так, чтоб создавалась видимость несуществующего на самом деле животика. Модель: Хулиганистый Парень Из Райцентра. Очень пристойно исполнено. Один, в черной майке с красной надписью "Но пасаран!" порусски, в черных джинсах и черных кроссовках (если приглядеться повнимательнее, очень непростая обувь, штучная, ювелирная работа), узкие темные очки, черная летняя кепчонка с длинным козырьком на манер так называемой "бейсболки" и паршивая редкая щетина на подбородке. Модель: Фрондирующий Студент, хороша тем, что является вечной и оттого находится как бы вне моды, с заменой аксессуаров, естественно. Аутентично. Один, в жуткого фасона, так называемых "школьных", очках с простыми стеклами, в мешковатой зеленой футболке и какихто бесформенных, с пузырями на коленках, штанах, нарочито ссутулился. Можно сказать, модель сезона: Юный Композитор. Может быть, даже не изображает… Хотя, что это он? Как будто не узнал Святослава Терцию, и не знает, как тот выглядит обычно.

И трое, в грязносерых, с белесыми разводами комбинезонах с капюшонами, затянутыми по брови, в масках, в глухих матовых очках. Они не рекламировали, но и не слишкомто скрывали своих приготовлений к чемуто такому, так что он узнал, проведал о затее учеников. Это было видно хотя бы потому, как они двигались, явно входя в Образ: постоянно расплываясь по комнате, как сигаретный дым, даже глядеть было нехорошо. Поэтому, появившись в комнате, где совершенно очевидно шли последние приготовления, спросил тем тоном, которым обычно задают риторические вопросы:

 К маскараду готовимся? Так не сезон вроде бы? Или вы средь бела дня собираетесь в таком виде рассекать по городу?

 Ничего. Ответил один из камуфлированных после короткой паузы, во время которой они не прерывали своих приготовлений, и их сэнсей по голосу узнал Игорька Консула. Сойдет для сельской местности.

 А старшим показать, значит, не надо? Глупые, не поймут и с советами будут лезть?

 Ну что вы. Просто… Просто не хотели отвлекать серьезных людей всякой ерундой.

 Это вы ликвидацию Постного ерундой называете?

 Ну так ведь, чай, и не прокладка Северомуйского туннеля.

 Не Второе Открытие Америки.

 Не Второе Закрытие Кибернетики.

 Не высадка на Луну.

 Не расщепление атомного ядра.

 Не погоня вчерашнего борща за живым человеком.

 Не доказательство теоремы Ферма.

 И уж тем более не Конец Света.

 Останавливать вас, видимо, бесполезно, поэтому спрошу хотя бы: а вы не боитесь становиться убийцами? Причем не по приказу, а по собственной воле, а это, ребятки, совсем разные вещи, что бы там ни говорили вам всякиеразные… гуманисты. Не дай вам бог на себе почувствовать, в чем состоит эта разница.

 Ликвидация Постного это, товарищ полковник, не наша терминология. Мы говорим всего лишь о решении проблемы вышеназванного Постного. А это, поверьте, тоже соовсем разные вещи, что бы там ни говорили всякие любители обобщать. К вам это, само собой, не относитесь…

 Этот человек, как феномен, подобен мнимому узлу. Вроде бантика, которым вы фиксируете шнуровку на обуви. Будучи результатом случайной флюктуации, он и сгинет так же бесследно, без особой ударной волны, которая в противном случае была бы, разумеется, совершенно неизбежной. Гнойник можно вскрыть острым железом, а можно и того… Применить ну, оочень мощные рассасывающие средства. Но мы, поверьте, рассмотрим все возможности.

Это, понятное дело, Терция. Тренируется, значит. Входит в образ и переламывает натуру. Молодец, потому что уж онто как раз скорее всего убил бы. Попросту и без этих ихних аннигиляторских штучек, когда нечто исчезает вполне логично и мотивировано, потому как вместе с породившими его причинами и условиями.

 Это вы, ребятишки, в том ауле не были. А то подругому бы запели.

 Мы, товарищ полковник, в Вятских Полянах на экскурсии были. Сразу после. Так что с другими песнями у нас тоже все в полном порядке.

 А еще у него нет ни вкуса, ни такта, а чувство гармонии ему совершенно чуждо. Пачкотня и вообщето последнее дело, а уж кровавая…

 А тебе не кажется, тихий голос подполковника выдавал всю меру владевшего им бешенства, что слова твои, одно дешевое пижонство? Ты никакого представления не имеешь, о чем разглагольствуешь, эстет сопливый!

 Простите, товарищ полковник, но сейчас вы говорите чужие слова. Уж ктокто, а выто, с вашим очень особенным опытом, знаете, что бывают случаи, когда как раз остаться в живых нестерпимое безобразие и откровенная гадость. Такое, что люди стрелялись от невозможности его вытерпеть. А есть случаи, когда такое же уродство, не убить. Зато смерть бывает понастоящему, без всякого пафоса красивой, такой, что потом впору песню сложить. Без крови, как ни крути, не стоит ни одно стоящее дело, а вот кровавая грязь это из другой оперы.

 А в том мире, который выстраивается вокруг этого человека, отвратительно жить, как отвратительно жить в грязном и больном теле, покрытом вшами и язвами. Почти физически невыносимо, понимаете, товарищ полковник?

 Может, лучше и мне с вами, спросил он, отлично зная, что услышит в ответ, но при этом, вопреки всякой логике до замирания сердца надеясь, тряхнуть, так сказать, стариной?

Но это неизбежное, после напряженной паузы, когда он буквально чувствовал поле напряжения, возникшего в комнате, всетаки прозвучало:

 Ейбогу, Валериан Маркович, не стоит беспокоиться. Мы тут своими силами, эээ… сами…

Светлосерые обменялись закамуфлированными взглядами и выстроились в неровную шеренгу, правофланговый вполголоса скомандовал: "Раздва!" и они закачались из стороны в сторону, в такт, подбирая какойто ритм, такой, что его почти что можно было услышать, но всетаки неуловимый, превращаясь в размытую серую зыбь, так, что ему, спецназовцу, мастеру скрада, сознательному ниндзе, зисмену, человеку, которому фокус, основанный на ловкости рук было показать принципиально невозможно, стало дурно от одного только взгляда на это, и захотелось прикрыть глаза, но они, похоже, нашли, наконец, что искали, окончательно размылись тошнотной полосой серого тумана, и исчезли без следа. Глядя на их упражнения, он както позабыл про ряженых, и это обстоятельство, надо сказать, было тоже из ряда вон, так вот их тоже не оказалось, как будто тройка серых, отыскав свой путь, прихватила с собой и вторую троицу.

Он учил их и сам научился ценить собственных жутковатых учеников, но ценить вовсе не значит понимать. Новая поросль деятелей, по молодости своей не ведающих сомнений и уверенных, что они знают лучше. Хотя какая там поросль? Порода. Чувствуешь себя динозавром, который после долгой череды поколений, бывших один в один, вдруг произвел на свет хоть и страшненькую, с полным клювом острых зубов, но всетаки птичку…

 Дэвушка! Да куда бежишь, подожьди…тэ!

Вообще говоря, она была вовсе не в его вкусе, но, однако же, увидав юную незнакомку Дато буквально остолбенел, по всему телу пробежали мурашки, как будто его ошпарили ледяным кипятком. Он вообще был и эмоционален, и влюбчив, и импульсивен даже для представителя своего эмоционального народа, но этот случай всетаки оказался из ряда вон даже для него. Оно понятно, что любовь с первого взгляда, всегда в первый раз, всегда вот оно, потому что в единый миг перестает существовать все, что было прежде, до этого мига. Не роскошная блондинка с ногами от коренных зубов и платиновыми волосами, распущенными поверх загорелого тела, совсем юная девушка, почти ребенок, еще немного неуклюжая, с подевчоночьи худыми ногами, она вдруг предстала в его разом воспалившемся мозгу самым прекрасным из всего, что он видел до сих пор. Даже сама эта нескладность трогала и умиляла до слез, а все вместе, заставило потерять голову, но даже и при этом он чувствовал, не мог не чувствовать некоторую неладность этого дела. Помимо всего прочего, ему было простонапросто по возрасту рановато интересоваться недозрелыми малолетками, обычно это беда людей, годящихся ему в отцы. А еще это, по нынешним непонятным временам, вполне могло скверно кончиться. Здесь и сейчас, в коренной России, это могло кончиться никак, а могло тяжелым увечьем. А еще его знаки внимания порадовали ее примерно так же, как, к примеру, приставания очень пьяного и очень вонючего нищего. И реакция была та самая, неподдельная.

Для осуществленной шизофрении, именуемой общественным бытием человека, вообще очень характерно, чтобы в одном мозгу, никак не смешиваясь, лежали вроде бы совершенно взаимоисключающие вещи. Вот так и ее специфический, можно сказать, уникальный опыт тесного общения с очень специфическим мужчиной не имел никакого отношения к естественной реакции страха и отвращения хорошей девочки к приставшему на улице взрослому мужику, да еще кавказцу. Вот дурак какойто! Поэтому она почти бежала от него по улице, оглядываясь. Это и обижало преследователя, и распаляло, к этому он вовсе не привык. Он был богат: его папа, приехавший сюда по какимто своим скучным делам, был одним из первых лиц влиятельного грузинского клана, сильного обширными горными территориями и торговлей с Ираном. Дато был молод, модно и броско одет, с детства ни в чем не имел отказа и поэтому считал себя неотразимым. Не выдержав, он схватил упрямую беглянку за руку.

 Да оттвяжиссь, она, изо всех сил упершись ногами, вдруг ударила его смешной лаковой сумочкой на ремешке и вырвалась, ты!!! Скажу Юре, он тебя вообще убьет!

 Что прицепился, приостановившись, спросила басом немолодая тетка с неизбывной до скончания века тяжелой сумкой, к девке? Щас милицию позову! Понаехали тут…

Он поневоле отвлекся, а в это время преследуемая успела юркнуть в подъезд. Жертва скоропостижной страсти успелтаки просунуть руку внутрь прежде, чем тяжелая дверь захлопнется, но к двери в ту квартиру, где она жила одна, всетаки опоздал. Звонил. Стучал. Услыхав какойто скрежет, она позвонила по телефону, которым не пользовалась практически никогда. Он, в свою очередь, услыхал, как она набирает номер на допотопном, от прежнего хозяина оставшемся агрегате чуть ли ни двадцатилетнего возраста, и всетаки вышел из подъезда. Поглядывая время от времени, сквозь щель в шторке, она видела, как он стоит и пялится на ее окна. Ходит туда сюда, и пялится. На скамеечку сел и продолжает пялиться. Зевает а смотрит. Через четверть часа подъехали ребята, узрели его, и направились для объяснений, но он всетаки вывернулся и удрал.

 Вообще дикая история, и не припомню, когда такое случалосьто в последний раз. Ромычу вдруг стало плохо, кровью блевал, пошел в сортир в обморок грохнулся… Ну, "Скорую" позвали, он до последнего сопротивлялся, как же, к тебе спешил! ждутждут, а ее все никак, Влад его в охапку, и в больницу, своим ходом, привезли, он уже не дышал почти, без давления был. Язву залепили, кровь перелили искусственную, больно много лить, говорят, опасно, если нормальную… Все б ничего, но кто ж зналто, что у него аллергия…

 Ну?

 Ну шок. Еле откачали, сейчас на аппарате, говорят, будто шибко опасаются, что того…

 Чего того?!!

 Что идиотом останется. Полным кранком. Овощем.

 Куда "скорая" девалась, прошипел Постников выяснили?

 А шофер напился, в столб приехал. Причем ты скажи, нормальный пожилой мужик, не сволочь какая из этих нынешних, никогда за ним не водилось такого, а тут как на грех…

 А другой у них, понятно, не было?

 Да откуда?!! Сам подумай, кто в наше время пойдет работать на "скорягу", кому оно нужно? Только последнего разбора теребень!!!

 Ыыыы…

Постный, тощая жердь с пугающим взглядом светлых глаз, только тихо взвыл, глядя мимо собеседника и так сжимая кулаки, что побелели костяшки. Больше всего ему хотелось прямо сейчас прикончить когонибудь, но, по определенным причинам, с этим приходилось повременить. И от этого, от самой этой необходимости, от того, что эта необходимость вообще возникает, от того, что все кругом в последнее время состоит из таких вот необходимостей, стало и еще хреновей.

 Да брось ты, Юрь Митрофаныч, цепь диких, нелепых случайностей…

 Да, ответил он странным голосом, от которых знающему его захотелось бы немедленно испариться, оказавшись гденибудь совсем далеко, случайность. Конечно. Вот только случайностей этих больше, чем ты думаешь! Он ко мне не зря, он ко мне не просто так собирался!!! Он сначала в "Менделеевский" сходил, отоварился, и тогда собрался! При нем на три килограмма было, причем такое, что не нароешь, платиноиды, рений, гафний, и все прочее в том же духе! Нет бы до того пподохнуть, или уж после того, так нет!!! Так что теперь ни "пэров", ни элементов, чего хочешь, то и делай! Ввот ведь в БОГА!!! В ДУШУ!!! В КРЕСТ!!!

Он бы с удовольствием чтонибудь сломал или разбил, но все, маломальски для этого подходящее вокруг не ломалось и не билось, причем винить даже и в этом было некого, сам делал. Не упуская никаких мелочей. Чтоб не билось, не ломалось, не горело, и держало бы автоматную пулю по крайней мере. Так что и тут клин. И ведь не заподозрил ничего, когда ему всю затребованную сумму "пэриками" выдали: все честно, вразбивку, разного номинала, номера не то, что разные, от разных серий, а тут на тебе!

Ктото очень тонко просчитал специфику шантажиста, взявшего в заложники половину страны, учел, что уж ктокто, а онто пэры тратить на девок не будет, и на рубли не поменяет, по прямой, исконной принадлежности пустит, на Чистые. На Чистые, которые по большей части в "Менделеевском". Том самом "Менделеевском", которому без разницы, подряд идут учтенные купюры, или врозь: все равно вычленят и арестуют. Первым же посланным вежливо предлагали подождать, а потом на них гуртом вываливалась охрана в доспехах и только что не с артиллерией. Да и много ли их осталось, таких, чтоб можно было послать с такими суммами?!! За таким грузом?!!

Так что ему Ему! пришлось скупать нужное у малолеток старателей, нищих и хищных, втридорога, а главное миллиграммами, когда нужно было в сто, в тысячу раз больше! И нельзя было, как в золотые прежние времена, взбесившись, заплатить, вместо кредиток, пулей в наглую прыщавую рожу. Или, что куда забавнее, ржавым ломом в задницу. Потому что тогда вообще негде взять будет, амба. Нашлитаки узкое место!

Ну да, ну узкое. Но не убойное. Не смертельно все это, можно отсидеться, ведь отсиделся же в тот раз, когда взяли его посланцев, кое нагрести, кое наскрести, блеснуть талантом, наделать дешевых суррогатов, тряхнуть стариной пойти в старатели, начать все сначала… Можно было бы связаться с этими умниками и еще раз, содрать и еще столько… И полстолько и четверть столько… Пользуясь все той же угрозой, но только в тот раз он еле уцелел, такая работа пошла по определению места, откуда шла передача, такие брошены вычислительные мощности. Аж лестно. Нет, такто оно жить можно. А там, глядишь, повезет, и он снова встанет на ноги. Уж тогда он им покажет! Уж он им ссделает! Все кровью рыдать будут! Стонать от ужаса до самой своей мучительной смерти! Он и не заметил, как, поуспокоившись было, снова разъярился простонапросто своим мыслям, и, весь во власти ослепительно кровавых мечтаний, не понял сначала, что белое пятно перед самыми его глазами, перекошенная и мучнистобелая от ужаса физиономия подручного. Тогда он с усилием расслабил сведенное судорогой бешенства лицо, разжал кулаки и даже улыбнулся.

… Вот только не везет чтото. Уже с месяц. Блестящие замыслы, дерзновенные в своей неожиданности ходы, неизменно дававшие весь ожидаемый результат и даже немножко больше, вдруг перестали удаваться. Какойто чертов порочный круг: меньше возможностей меньше выбора для возможный действий более ожидаемые действия на более ожидаемых путях. На которых его ждут неумолимые засады, лишающие его возможностей. Круг замкнулся. Да какой там круг воронка. Некая сумма кругов, что делаются все уже и уже. Поидиотски канул Ромыч, и, похоже, с концами, а с ним канули Чистые, на которые он так рассчитывал. Меньше людей, меньше средств. С меньшими суммами, но тоже вовсе не лишними, взяли вовсе не лишних Карповича с Лесниным. А Вьюн? Того вообще арестовали по ошибке, спутав с какимто варнаком, находившимся в розыске, но при нем нашли тридцать граммов палладия, пять рения, и еще коечто, по мелочи. И ведь сбросить не успел, это Вьюнто! и погорел безвестно. Минус люди минус средства. Минус самые оперативные и удобные каналы связи. Минус авторитет, а это, в конце концов, опятьтаки минус люди.

Меньше комфорта и душевного покоя в местах, где пока еще можно отсидеться, да и самих этих мест, все больше похожих на норы, на берлоги, становится все меньше.

Кажется, что даже и мыслейто стало меньше, если учитывать только конструктивные мысли, как будто ктото влез и под черепную коробку, добравшись уже и до мыслей его. Как будто долгая, долгая белая полоса его жизни вдруг сменилась черной, что обещает вотвот стать уж вовсе непроглядной. Да куда уж дальшето, ни единого просвета, ни малейшей удачи с тех самых пор… а с каких, собственно?

… И еще почемуто обидно, что вот не он затеял это идиотское, никому не нужное мочилово, а взъелись почемуто именно на него. Когда было, за что, так ничего, сходило, а когда вовсе даже не он начал, так вот вам, пожалуйста. Неет, похоже, всетаки придется, придется начинать новую жизнь. Как не печально. Увы! Но сначала надо бы покончить со старой. Чтоб уж вовсе с концами. Посетить в последний раз маленькую, трогательную Валечку, которая давеча так кстати позвонила, напомнив о своем существовании. Для него в последний, а для нее в самый последний. Кстати, она к тому же еще и подросла чтото в последнее время. Подросла, подрасцвела и начала терять прежнюю трогательность. Так что все тут одно к одному, а он, по крайней мере, отведет душеньку. С воронкой, маской, расширением, крючками и всем прочим. К сожалению, без "папашки", но тут уж… Ничего, будут у него и другие в его будущей, совсем новой и счастливой жизни.

Рассеянно, "на автопилоте" открыв собственную дверь, как делает это большинство граждан, она услыхала тихий скрежет, который раздается в тех случаях, когда под дверь попадает какойто небольшой предмет, и она, распахиваясь, везет его по бетону либо же замызганному, шершавому подъездному кафелю. В данном случае это оказалось цилиндриком длиной сантиметров десять двенадцать, вроде губнушки в металлическом футляре, только раза в полтора подлиннее и, вроде бы, потоньше. Самых простых очертаний, вещь всетаки обладала неизъяснимым изяществом, впрочем подобные формулировки вовсе не были ей присущи: вещь как будто бы сама просилась в руки, ну, она и взяла, не задумываясь, зачем это делает. По одному концу вещи, оказавшейся довольно тяжелой, виднелось окружающее его кольцо, чуть побольше диаметром, на другом, сбоку, виднелся невысокий выступ в форме трапеции. И цилиндр исключительно ловко, как влитой, лежал в руке. Вертя его и так, и этак, она довольно скоро нажала на выступ, и из цилиндра с мягким щелчком выскочило сверкающее, идеально полированное, не имеющее пороков узкое лезвие, обоюдоострое и с чуть выпуклым ребром посередине. Одна кромка, на взгляд, казалась чуть более изогнутой. Это была прекрасная игрушка, но еще это была Вещь. В глазу почти любого человека, умеющего видеть, есть точный прибор, измеряющий Это. Далеко не каждый способен распознать дешевку, но редко кто ошибется, встретившись с истинным шедевром. Оно и не удивительно, примитивная, по сути, "выкидушка" была специально заказана Ювелиру, делалась им на полном серьезе, со всем тщанием, и стоила очень недешево. Она удивилась бы, случайно узнав, какие достижения в области математики и материаловедения были заложены в изготовление этого ножа. Кроме всего прочего, это на самом деле не было металлом и не искажало электромагнитных полей. Она подолгу играла с находкой, перехватывала ее так и этак, часами смотрела, как, не выскакивает даже, а возникает безупречное лезвие, которое невозможно поцарапать. Которое чуть ли ни под собственным, вовсе небольшим весом надвое режет гвоздь. Скоро это стало потребностью. Тот Самый, в общем, ни в чем ей не отказывал, кроме тех вещей, которых ей хотелось особенно сильно, но ничего подобного, вещей такого класса, у нее, разумеется, не было. Ее можно было сравнить разве что с древней, массивной, роскошной фамильной драгоценностью в убогом ларце небогатой наследницы впавшего в ничтожество рода. Талисман и некое подобие фетиша. Откуда он взялся, было, в общем, понятно: на тяжелом металле двери было глубоко вырезано: "Я тебя люблю. Приходи на тот же место в час" видать, сунул мимо кармана, либо еще чего.

Очевидно, организационные хлопоты по устройству уютного любовного гнездышка, которое хотя бы отчасти могло соответствовать прежнему уровню, равно как и осмотрительное, со всеми предосторожностями перемещение в это гнездышко утомило его больше, нежели предполагалось. Да нет, поначалуто все было, как положено, как по писаному. Когда ее привели, и она вошла в спальню, где он лежал, руки за голову, в красном халате, изпод которого торчали худые, поросшие белесым волосом ноги, она невольно бросила взгляд на стол, где были разложены различного рода инструменты и приспособления, как преимущественно медицинского, так и общего назначения. Подбор в данном случае имел значение, потому что буквально с каждым из предметов этой коллекции она, если и не познакомилась на себе, то видела их в действии на других. Перехватив, как и задумывалось, ее взгляд, он, как и собирался, улыбнулся особой улыбкой, которая должна была выглядеть радушной, но оставляла глаза холодными, и сказал особым тоном, таким, чтобы она и не сомневалась в лживости его слов:

 Ах, это! Не волнуйся, это просто так, для антуража. Знаешь, что такое "антураж"?

Он неизменно требовал, чтобы Валечка раздевалась за дверью и шла к ложу любви через всю комнату в одной маечке, и ни в коем случае не смела закрываться. Более всего его и умиляло, что она до сих пор сохраняла стыдливость, это после самого близкого знакомства с целой коллекцией вибраторов, фаллоимитаторов, да и просто половых членов, разного достоинства, в розницу и оптом, и вообще после всего, что он с ней проделывал за эти долгие полтора года! и шла, как приказано, но всетаки чуть боком, а ножки при этом норовила ставить носками внутрь. Умиляло, но при этом и заводило, иногда, признаться, даже слишком. Почти до увечья. За это и держал так долго, вместо того, чтоб поступить так же, как с прежними: разными способами, но, во всяком случае, с глаз долой. За это, а еще за то, что она до сих пор так неподражаемо боялась, так, что у нее все на свете сжималось и становилось, как в первый раз. Ну, почти.

Обычно у него первый разик и не затягивался, ему и отводилась роль своего рода прелюдии, краткой и довольно формальной, перед долгими играми инструментального, психологического и постановочного плана, за которыми и между которыми следовали второй и следующий разы. Обычно. Но, как уже говорилось, на этот раз Юрий Митрофанович либо устал, либо перенервничал, либо просто плохо выспался накануне, но только вдруг глаза его как бы сами собой закрылись, и он заснул. Похрапывая во сне, как многие и многие самые обыкновенные мужчины после самых обыкновенных, с ленцой, любовных упражнений с законной, к примеру, супругой. Этого в его сценарии не было, но в чьемто, очевидно, всетаки присутствовало. Ведь не может же быть случайным, чтобы демон, которого до этого мгновения не было, не существовало, и не должно было существовать, дабы не было риска обнаружения, вдруг сложился воедино из присутствующих в голове любого человека готовых, но мертвых поотдельности частей, ожил и всецело овладел ее существом именно в этот момент.

 Ты уверен?

 А ты, оказывается, просто не готов. Если задаешь такие вопросы.

 Что, и сомнений никаких?

 Как тебе сказать. Даже в том, что я сейчас вижу именно тебя, тоже присутствует определенная мера сомнений. С формальной точки зрения. Если уж говорить о бесконечно малых величинах.

 А если всетаки того? Не прокатит?

 Тогда мы наведем его на другую запретную точку. Или на третью. При той убогой и все больше вырождающейся топологии, по которой размазан наш друг, эта задача имеет, мягко говоря, обозримое количество решений. И ты сам это отлично видишь, а болтаешь сейчас только ради болтовни. От совершенно излишних нервов.

 А… когда?

Консул глянул на часы.

 Да прямо сейчас.

Пять секунд. Пять секунд за время которых ей вспомнилось все, все совершенно немыслимые комбинации ощущений, что пришлось испытать по прихоти вот этого, она чуть повернула голову и вгляделась в лицо спящего со странным интересом, как будто увидела его в первый раз, и тут же шея будто сама по себе повернулась к столу, с разложенными на нем инструментами, и все это сошлось одно к одному, как подходят друг к другу смазанные детали только что разобранного для любовного ухода "АКМ", собралось воедино единственно возможным способом, так, что не могло не сработать. Как не может не сработать вполне исправная бомба после того, как взорвется запал и поздно, поздно чтолибо предпринимать.

Действуя, как автомат, наблюдая за своими поступками вроде бы как со стороны и даже думая о вовсе постороннем, Валечка выпустила лезвие ножаподкидыша, невесть как и оказавшегосято сейчас в ее руке, и широким махом полоснула недавнего партнера по горлу. Лезвие, способное рассечь легированную сталь, как мякоть банана, и разрезать надвое природный алмаз, только широко, от уха и до уха скользнуло по упруго прогнувшейся коже, оставив неглубокий, слабо кровоточащий порез, по существу царапину. Надо отдать ему должное: мгновенно проснувшись, он в долю секунды оценил обстановку, но выводы из этой оценки сделал неправильные. Уперев в ее глаза стылый взор, он прохрипел:

 Бог в помощь!

Следом он всетаки попытался схватить ее за руку, и это вполне сошло бы с Валечкой, но демон тот знал, что делать, а кроме того значительно превосходил его в реакции. Уводя руку, ее обретшее собственную волю тело тем же движением ткнуло его лезвием в глаз. И нож скользнул по прогнувшейся поверхности глазного яблока, как палец соскальзывает по мокрой резине туго надутого мячика, глаз, как и шея, был предусмотрен. Но вот то, что, соскользнув, лезвие легко войдет во внутренний угол глазницы, явно не предусматривалось. В глазу бывшего композитора вспыхнул ослепительный, как вспышка ядерного взрыва, свет: "А!" коротко вскрикнул он, хватаясь за нож, но демон, очевидно, знал, что лоботомия (в отличие от перерезанных сонных артерий, сразу двух) далеко не всегда ведет к летальному исходу. Валечка вдруг со страшной, вовсе не девичьей силой хватила по ручке ножа кулаком, словно кувалдой, вогнав в глазницу и всю его рукоятку, так, что глаз выскочил из орбиты, а Постников откинулся на подушку и выгнулся, с хрипом заскреб пятками по натянувшейся простыне. Демон, свершив свое жизненное предназначение, распался на части и умер, так что охрана, вопреки всем запретам вломившисьтаки в помещение, обнаружила там одну только дрожащую от ужаса, сотрясаемую нервной икотой голую девчонку, совершенно не способную чтолибо толком объяснить, и бессознательного хозяина с царапиной на горле, глазным яблоком, вывалившемся на щеку, и какойто круглой штукой, вогнанной в его череп через глазницу: поначалу им показалось даже, что это нечто вроде арбалетного болта.

 Третья попытка в легкой атлетике считается последней. Так что смотри и делай выводы. Человека, который любезно согласился ответить на все твои вопросы, зовут Дмитрий Алексеевич. Он тут на хозяйстве, вроде как комендант порта Тихий. Формально порт принадлежит Академии Наук, метеорологам, гидрографам и тому подобное, но, Михаил развел руками, а англичанин понимающе кивнул, сам понимаешь…

Размеры подводных контейнеровозов, стоявших под погрузкой по обе стороны причала, впечатляли, но не слишком. Ярдов двести в длину максимум. При поперечнике около двадцати пяти. Очень хорошие обводы. Оно, в принципе и не так уж удивительно, потому что базовую часть конструкции что здесь, что для ВМФ делали, скорее всего, одни и те же лица. Причем, возможно, на одних и тех же верфях. Со множеством совпадающих устройств, имеющих то же самое назначение: без спросу и без особенных помех проникнуть туда, куда всякого рода зануды тебя по какимто вздорным причинам не пускают. Разница, в принципе, только в самой конечной цели: нагадить или продать. Причем продать тоже, скорее всего, нагадив, так что и в конечных целях большой разницы всетаки нет. Та, что слева "ИПЛ Љ41", она же "Плисецк Љ41", та, что справа, наоборот, "Плисецк Љ23". Это тут такие серии, причем какой номер на данный момент наибольший, неизвестно. Два мостовых крана чудной здешней системы сноровисто снуют тудасюда над разверстыми провалами трюмов, слой за слоем опуская несерьезные с виду розовые контейнеры. Вместо стрелы и системы тросов, хобот, который вытягивается и сокращается, как дождевой червь, которого ливень выгнал на поверхность. Работа идет с пугающей быстротой и в неестественной тишине. Та, которая "Љ23", загрузилась быстрее, створки палубы внутреннего корпуса бесшумно сомкнулись, не оставив видимых следов в месте соприкосновения, скользнули, вставая на место, гигантские крышки люков наружного корпуса, после чего, появившись откудато, место бывшего проема толстым слоем покрыло гнусного вида серосинее желе, больше всего напоминавшее не то густой мазут, не то грубое смазочное масло. Оно быстро, на глазах густело, выжимая влагу, что целыми ручейками скатывалась по тускло лоснящемуся корпусу, и свежий ветерок доносил ее пронзительный, колющий запах, пока заплата не слилась воедино со всем остальным антиакустическим покрытием. Теперь было в пору не верить собственным глазам, потому что никаких следов проема тут, разумеется, не было, не могло быть.

 Ну и что, Островитянин пожал плечами, впечатляет организация работы, но что это доказываетто? Ничего же не видно…

 Ну, это как раз проще всего, сказал Дмитрий Алексеевич, без особого успеха пытаясь перелистнуть страницы замусоленного блокнота заскорузлыми пальцами, что у нас тут… Таак, гидролизные машины "РХГЛ 5/11(ф)" производительностью до пяти тонн в час, шестьсот пятьдесят штук, десять тысяч сменных катализных блоков к ним же… хм, гляди, все, до единого в, в комплектации "тэтэ"…

 И что это, собственно, обозначает?

 А обозначает это, собственно, что направляется груз в Южную Америку, поскольку мало того, что исполнение тропическое, так еще и в качестве сырья сахарный тростник. Точнее, жом от тростника.

 Так, может, Индонезия? Или вообще Австралия?

 Может быть, не стал спорить Дмитрий Алексеевич, но, скорее, всетаки, Южная Америка. Там люди такие, знаете, без предрассудков, сплошное удобство. Туда много возят, особенно после того, как Пиночета, он мимолетно завел глаза к Небу, того…

 Да, трагическая история. Но на чем мы остановились?

 А, да… Еще сто пятьдесят мотоциклов "ИЖ 82", пять вертолетов "Бэ 2", небольшие такие, примерно тонны на две, знаете? как всегда, ЭХГ, сотки и двухсотпятидесятки, восемьсот. Автомобильные моторы. Четыре универсальных микрофабрики по производству строительных материалов, стали хорошо брать в последнее время и еще спрашивают. Ну и много всякого по мелочи…

 Например?

 Инструменты. Часики "Луч Гарант", у меня у самого такие, оптика…

…МПБ для отверточных производств на месте, и всякое такое. По мелочи, но если чохом взять, то получится довольно прилично.

 Понятно. Он обернулся, как будто другими глазами, вдруг увидав жирно блестящие каменные рельсы, по которым непрерывно ползут под разгрузку поезда, бесконечный ряд их платформ, на которых контейнеры, контейнеры, контейнеры, поодаль, еще скрытые крепежной сеткой, и те, что поближе, уже от нее свободные, бесконечный ряд грузовых причалов с подводными транспортниками под погрузкой, лес неприятнохлипких с виду ферм мостовых кранов, вот точно таких же, как эти, и какихто других, всетаки целые города контейнеров при том, что работа велась, вроде бы, только с колес, и мысленно присвистнул. Порт Тихий. Не самый большой и один из многих. Не разум даже, ненадежный и поверхностный, но сами инстинкты представителя морского народа, для которого морская торговля, порты, это все, сказали ему, наконец, достаточно. И так у вас всегда?

Фраза получилась исключительная по своему идиотизму, он это понял сам, хотя собеседник воспринял его слова без малейшего непонимания, как так и надо:

 Семь дней в неделю и двадцать четыре часа в сутки. Бывает вообще зашиваемся.

 А вот скажите, изделия класса "Б" и "В" вы тоже вывозите?

Всю доброжелательность Дмитрия Алексеевича будто сняло рукой. Глаза буквально заледенели на внезапно отвердевшем лице, враз принявшем выражение Официальной Неприступности.

 У нас приличный порт. Кроме того, я еще жить хочу.

 В смысле?

 А убивают. Торгаши. Правило ихнее знаете? Всех, кто торгует. Всех, кто способствует. Всех, кто знает, но не… сообщит, в общем. Всех, кто должен был уследить, но прозевал. И правильно. Были слухи, вроде баловались эстонцы, чехи, пшеки пробовали чтото такое, но фактов не знаю. Рыбаки еще грешат вроде бы, но попросту вроде бы, без Старших Классов… Оно, конечно, шила в мешке не утаишь, но всем настолько не нужна конкуренция, что, как правило, никому ничего не приходится объяснять… Хотя все ясно понимают, что это все только до поры до времени.

 Мне вдруг пришло в голову, что я вижу самое большое количество контрабандного товара за всю историю. В самый раз для книги Гиннеса.

 Знаете что? Это не мы во времена оны выдумали принципы Открытого Моря и Свободной Торговли. Англичане. Раньше, значит, хороши были, а теперь, когда другие оценили, разонравились резко? Когда какоенибудь правило перестает устраивать, его тут же отменяют, тоже, кстати, английская практика. Вот только людям нужны наши товары, а мы готовы им эти товары поставлять. В любом количестве, очень высокого качества и по смешныым ценам. В конце концов, не наркотиками торгуем…

Ну, это, как раз, еще не факт. И если не вы, так другие, но дело же ведь не в том… И, как некогда, не так уж давно, и как это происходило в последнее время все чаще, воображение Майкла вдруг заработало и только что не пошло вразнос.

Пред внутренним взором его предстали десятки портов, явных и тайных, многотысячные армады транспортов, миллионы контейнеров, водопад, целое половодье товаров, готовых излиться на ничего не подозревающий мир… хотя откуда он сделал такой вывод? Исключительно из собственной наивности? Каждый рейс тысячи тонн грузов под присмотром двадцати молодых негодяев, для которых ни один закон не писан, вполне достаточно, потому что управление для идиотов, он видел, добилсятаки, за полгода практики можно освоить вполне прилично, легче, чем управлять автомобилем в мегаполисе, и, в случае чего, их не слишкомто жалко…

Очень скоро фирмы, не только не участвующие в этом производстве непосредственно, но и, что самое страшное, еще и не вложившие в этот поток ни единого собственного пенса, почувствуют это понастоящему. Снижение объема продаж убытки повышение учетной ставки вмешательство правительств понижение учетной ставки затруднения с выдачей кредитов нажим на должников уменьшение оборотных средств снижение объема продаж… Цикл провернется пару раз, потом вступят новые контуры давнымдавно известного механизма: прекращение платежей средними банками отток вкладов прекращение платежей крупными банками волна банкротств… Но только еще на первой стадии тресты ткнут своих политиков носом в первопричину дестабилизации… а она будет продолжать действовать, никуда не денется, и начнутся санкции и протекционистские барьеры. Таможни станут военизированными службами, а их будут покупать, их будут контролировать, а контролеров будут покупать. У несговорчивых начнутся неприятности, в том числе со смертельным исходом. Потом, очень вряд ли, но всетаки не исключенный вариант, наступит некоторое временное облегчение, своего рода ремиссия, когда ход на основные рынки всетаки законопатят, грубо и бесцеремонно. Но продлится это недолго, потому что кроме основных рынков есть еще и гораздо большее количество не основных, а можно создать еще и совсем новые, доселе не существовавшие, давление станет более косвенным, опосредованным, но сохранится и снова начнет возрастать… Посредников разведеотся! Как комаров, целые тучи. Богатых, хищных, беспринципных. Со времени Наполеона средств осуществления Континентальной Блокады, понятно, поприбавилось, вот только и средства ее прорыва тоже не стояли на месте, и Советский Союз вкупе с крепнущим лагерем Стран Социалистического Содружества существенно труднее блокировать, нежели Великобританию в 1800 году… Хотя и тогда вышло не сказать, чтоб очень…

А вот тогда ктонибудь сформулирует общую, но покуда еще бесформенную мысль: ребят надо топить! Останавливать, или, хм, заставлять всплыть, досматривать и конфисковывать товар вместе с кораблем. Нет, то есть отдельные акции в таком роде возникнут еще на предыдущих этапах, уже возникли, поди, но в какойто момент это станет системой и массовым действом… которое спустя самое малое время столкнется со столь же массовым и все более сильным противодействием, потому что останавливаться или всплывать, чтобы быть тут же обобранным до нитки, они не захотят. Как это называется? Правильно, этим самым словом. Война. Эти ребята, при всех своих достижениях остающиеся до умиления наивными в некоторых вопросах экономики и социологи, простонапросто не представляют себе, во что ввязались… Оно собственно не удивительно, потому что судить они могли по одной только своей стране, где в памяти только те времена, когда всего не хватало и ничего не было в достатке, и не могут себе представить, что другие могут вовсе не обрадоваться внезапному изобилию непонятного происхождения барахла… Так что вопрос стоит не в том, предпримет ли Запад чтонибудь против них, или нет, а в том, хватит ли у вышеупомянутого Запада сил для эффективного противодействия. А не факт. Но вслух вяло спросил только:

 Скажите, а зачем им еще и валюта?

Комендант, услыхав подобное, только безнадежно вздохнул, как человек, волею судьбы вынужденный общаться со слабоумным:

 Вот слыхал я краем уха, что вы не наш, но поверил только теперь. Вы не только не наш, но и живете тут, скорее всего, недолго. Уже летом, поди, приехали? Майкл кивнул. Оно и видно. А то знали бы, что такое здешняя зима на полгода. Мы существуем как народ потому только, что другие не могут терпеть ежегодной климатической катастрофы, а мы можем. Только это не значит, будто нам подобное нравится. Так что климат за границей покупать приходится, в теплых странах, которые потихоньку приучаются плевать на всякого рода требования и ультиматумы США и прочих… требователей… Он с видимым расстройством замолчал, было видно что тема сия его расстраивает, а потом продолжил. И такая еще вещь: сервис. Его у нас у нас ни за какие бабки не купишь, потому что, вы же знаете здешние реалии, ну кто пойдет в сферу обслуживания, на самомто деле? В гостиницу, в мотель, в кафешку для отдыхающих? Кто захочет всерьез связываться с рестораном, и где найдет в него служащих? А у вас, все проосто. Плати, и пожалуйста. Чувствуешь себя господином, чего дома лишен при всех переменах…А уж если дом себе построить в тех краях, так и вообще… А чай? А кофе? А фруктаж экзотический? Да, а чистые? В них всегда нужда, сколько ни дай, никакого Норильска с Алтаем не хватит… Да что там говорить! Большие деньги нужны. Простотаки огромные.

Так. Надо будет навести справки о строительстве в зоне самых знаменитых курортов. Конкретнее, о строительстве помпезных дворцов на непонятные деньги.

 А не боитесь, что вас начнут попросту топить?

 А вы знаете, как выглядит операция по поиску даже одной малошумной подводной лодки в своих территориальных водах? Какие на это затрачиваются ресурсы? А если в чужих? А если лодок столько, что во всех водах вообще, причем одновременно и все время? Если у вас нет возможности выделить даже по одному эсминцу на штуку, это как? А если у нее скорость подводного хода до сорока семи узлов? Кроме того, в открытом океане это еще и пиратство, и они имеют полное право оказывать сопротивление.

 Станции слежения последнего поколения…

 Станции слежения в нейтральных водах, законная добыча каждого честного коммерсанта. А если воды, не дай Бог, чьинибудь, то незаконная. Как они их находят, не знаю, была какаято негласная договоренность с начальством ВМФ, но зато очень хорошо представляю себе, что от них остается после воздействия двадцати килограммов хорошего флотского гармонита, Майкла передернуло, от акустики там, и от всего прочего… Так ведь и не обнаружишь. Они ж понастоящему тихие, куда там "ЛосАнджелосам" и прочим "черным дырам", вы уж поверьте.

 Верю. Уж в этото я верю.

 Эти русские такие дураки, такие, хвала Пресвятой Деве, дураки, что их даже обманывать стыдно, видит Бог. Непременно надо будет исповедаться этим же воскресеньем падре, потому что это, наверное, грех…

 Почему дуракито?

 Даже не удосуживаются узнать, что здесь по чем. Я покупаю у них товар в два, в три раза дешевле, чем продаю потом в Байе, и кофе продаю тоже по двойной цене. Клянусь Пресвятой Троицей, на одно песо я навариваю пять. Выгоднее, чем торговать порошком, и риску куда меньше…

 А фрукты?

 Что фрукты?

 Как ты упаковывал бананы, не говоря уж о спелых авокадо и даже жабутикабе?

 Попросил, и мои русские привезли мне машинку для вакуумной упаковки, и еще одну, для азота. Следующим же рейсом, клянусь Пресвятой Троицей!

 Вот тото и оно, непонятно констатировал его собеседник, Серхио Гонсалес, по прозвищу "Толстяк", а кто может сказать, что понадобится тебе в следующий раз?

Толстяк, понятное дело, худой, как щепка, и всегдато был смурным типом, а уж Рамонто знал его с самого детства, лет двадцать. Он, кстати, очень мало изменился с тех пор, такой же худой, желтый, в том же, кажется, синем хлопчатом комбинезоне, и уж точно при тех же круглых очках с маленькими стеклами. Такой же смурной и так же невозможно понять, что он говорит.

 А какая разница? Поддерживая традицию, не понял Рамон. Что закажу, то и привезут, они такие прям честные, такие наивные.

 А такая разница, что ты скоро перестанешь понимать, как раньшето обходился без ихних штучек. Как с телевизором. Сначала приручат, а уж потом… Серхио многозначительно завел глаза, на самом деле понятия не имея, какие ужасы собирается напророчить собеседнику, потом уже поздно будет.

Что взять смурной человек. Говорит непонятно, а сам бестолочь последняя, ничего толком не умеет, ни на что толком не годен.

 Кстати, а тебе не приходит в голову, что у них то же самое?

 Что то же?

 А продают тебе свой товар в три раза дороже, чем берут там у себя, а кофе в три раза дороже продают у себя?

Такой поворот дела не приходил Рамону в голову и даже несколько испортил его превосходное и чуть возбужденное настроение. Всетаки вовсе бесполезный человек. Говорит непонятно, а душу всетаки умудрится смутить.

 Как это? Я в три, и они в три, это будет… Это будет за кофе…

 В девять раз, любезно подсказал Толстяк, так что там, где ты навариваешь песо, они берут два.

 Так это получается… получается, Рамон, от неожиданности мысли не могущий вот так, сразу, сообразить, углубился в подсчеты, загибая пальцы и бормоча себе под нос, получается, что это я теряю два песо из трех? Если б я продал у них сам, а купил бы на месте, и продал бы… Нет, наоборот… Слушай, я совсем запутался. Вечно ты так.

 Ничего подобного. Ты только что сам понял, что куда лучше возить самому и цены устанавливать тоже самому. Все правильно, так что нигде ты не запутался.

 Так они не дураки всетаки?

 Дураки. Хотя бы потому что связались с тобой, вместо того, чтобы закупать кофе прямо на асиенде. Дураки, но все равно остаются не в накладе. Вот теперь прикинь, сколько б имел ты, умный. Но тут же испортил впечатление от таких понятных, хороших слов, потому что продолжил всетаки непонятно. Понял, что тебе надо будет заказать у твоих честных, наивных русских в следующий раз? Только ведь не привезут…

До Рамона вдруг дошло, и от одной этой мысли его прошиб холодный пот.

 Лодку ихнюю? Хрипло проговорил он дошедшее. Но столько мне и не потянуть…

 Это да. Пока да. А вот увязаться с ними, так очень даже может быть, что и станет.

Чтото в душе восставало против этого непогрешимого умника, а потом, едкое, как желчь, вдруг выплеснулось в вечном и неотразимохамском:

 Если ты такой умный, с замиранием сердца проговорил Рамон, то что ж тогда не богатый?

И "Толстяк" непременно обиделся бы, как обижался всегда, и вдался бы в нелепые объяснения, которых от него не ждут, но их отвлекло появление нового персонажа. Джордж какойтотамеще появился в здешних местах не так давно, около года тому назад, но уже пообтерся, без обиды откликаясь на естественное "Гринго". Носил Гринго выцветшую клетчатую рубаху с закатанными рукавами, недешевые джинсы, висевшие на его костлявом заду, как на колу, глаза имел блеклоголубые и славился способностью пить, как губка. Впрочем, в запои он не впадал, и мог при желании не пить очень подолгу. Жизнь он вел, как и его соседи, достаточно скромную, только что не скудную, но почемуто чувствовалось, что деньги у него всетаки водятся.

 Рамон, проговорил он, наконец, после неизбежных приветствий и разговора о ничего не значащих пустяках, говорят, будто ты хорошо поднялся на делах с этими твоими русскими, а?

 Грех жаловаться, Гринго, грех жаловаться.

 И деньги хорошие, а?

 А какое тебе дело, а? В долю хочешь вступить, или, не дай Бог, отбить клиентов?

 Ни в коем случае, приятель. Последнее это дело, зариться на чужой заработок. Спросить хочу… он долго раскуривал большую кубинскую сигару, прежде чем продолжил, они говорят, всякими такими штуками торгуют, а? Всякими полезными изобретениями?

 А ты, значит, хочешь приобрести? Нехорошо обрадовался Рамон. Так пожалуйста. В любой момент.

 Нет, говорю же, спросить хочу.

 Ты ведь уже спросил.

 Ничего подобного, парень. Понятно, зачем покупаешь, но я тут познакомился с коекакими образцами, и поэтому хочу спросить: продаешьто зачем?

 Как это?

Два человека в один день, говорящие неизвестно о чем, это, право же, было слишком много.

 Да вот так. Подобрать с умом наборчик, и деньги вообще никогда не понадобятся. Это ж для себя вещи, а не на продажу ни на какую…

Глянув на собеседника и не встретив в его глазах даже тени понимания, Гринго только тяжело вздохнул.

 Ладно. Тогда у меня к тебе большая просьба. Когда твои русские друзья начнут строиться гденибудь тут неподалеку, замолви за меня словечко. Не подведу ни тебя, ни их.

 Да с чего ты взял, что они вообще собираются строиться?

 Сынок, сиплым голосом ответствовал Гринго, возлагая на плечо Рамона жилистую, веснушчатую десницу, если старый Джордж говорит, что какието там ублюдки собираются строиться, то скорее всего так оно и есть. Даже если они пока что сами об этом не догадываются.

Рамон в гробу хотел бы видеть такого папашу, равно как и его руку у себя на плече, и не спустил бы кому другому, но тут стерпел. Было в этом самом Гринго чтото такое… Вызывающее опасение.

Констракшн бизнесс во всем мире дело мало уступающее по доходности торговле наркотиками и оружием и почти столь же чистое. И сгореть на этом поприще можно почти таким же ярким пламенем. Валентайн "Бау" Росетт, вот уже больше года, как Джордж какойтотамеще "Гринго", знал это лучше кого бы то ни было, он сам был из таких сгоревших, и счастье еще, что не до конца. Ну, не до самого конца.

От прочих разных сгоревших на этом славном поприще его отличала такая мелочь, как действительное умение строить, в случае чего, хорошо, быстро и дешево. Ну, относительно.

В смысле, относительно дешево. А ублюдков, которые собираются строиться, он действительно чуял за версту, и за месяц до того, как решение строиться действительно придет в ихние тупые головы. Он по всему чувствовал в этих русских торговцах огромные деньги и огромную перспективу. Да, идиоты. Телки, которых не обирает только ленивый. Но вот только сдается ему, что если они догадаются о том, что их кидают, жулику мало не покажется. Сам заречется и другие надолго запомнят. Да, не жалеют бабок, как будто не знают истинной ихней цены и силы, но и это может парадоксальным образом оказаться на пользу делу, с самого начала придав делу ореол масштаба. А если они, да помогут ему подняться из нынешнего дерьма, то он будет их с потрохами. Даже научит умуразуму и не будет нагревать на каждом шагу. Ну, почти не будет.

… Меньше всего пострадают, почти вовсе не пострадают страны третьего мира, самые, что ни на есть, слаборазвитые. Тем и вообще любые новации могут пойти на пользу, потому что хуже, чем есть, уже не будет. Ну, а все остальное полетит кверху задницей. Причем первыми стартуют даже не Европа и не США, где и сырье есть какоеникакое, и традиционные отросли промышленности развиты, и внутреннее потребление высокое: Восточная Азия. "Тигры" в первую очередь, а Япония только самую малость погодя. И ведь это ж только самое начало. Сейчас они вывозят старье, заваль, изделия класса "А", которых и производитсято для внутреннего потребления все меньше и меньше. Хотя, с другой стороны, надо сказать, товарто все опасный. Самый что ни на есть дестабилизирующий: перекрывает надолго сразу много первоочередных потребностей, так, что пострадают в какойто мере даже топливные и электрические компании. Не говоря уж о прочем. Автомобили они, надо думать, будут толкать в открытую. Неудобные, грубые русские автомобили. Которые не ломаются, даже если на них въехать в стенку, проходят по любой местности, стоят гроши, а ездить могут в конце концов на соломе, хворосте и листовом отпаде… А еще найдутся, ведь найдутся же предатели, которые начнут переделывать и делать удобными. Лепить всякие примочки для красоты. Можно пари заключить, что таких будет больше, чем достаточно.

Так что врал Михаил. Врал, а скорее всего, искренне заблуждался, когда говорил, что в стране почти исчезло массовое производство. Отстал от жизни, оно, может быть, и сходило на нет, но жизнь сделала очередной виток, и потребность в нем снова появилась. Для прорыва вовне. Помнится, он говорил тогда о неких "ювелирствующих", с явным оттенком пренебрежения, а Майкл не спросил поподробнее, решив почемуто, что это и так понятно… А потом нынешних неизбежно подопрет следующая генерация, которой они будут мешать, и во все укромные уголки мира хлынут изделия следующей очереди, здешние милые самолеты, "камбалы", медицинские комплексы, беспилотные летательные автоматы, атомные реакторы в секциях, сами по себе такие вот подводные лодки, атомные и не очень, вообще все эти автоматы высших функциональных классов, и оружие, оружие, оружие… Комплексы по производству "протопита"! Да что там барахло с железяками, они сами пойдут на вывоз, где уже никто не сможет помешать им развернуться вовсю… Ну да, а как иначето? Например, с медициной здешнего разлива. А все потому что русским приспичило удариться в туризм, причем приблизительно всей страной… А потом страны третьего мира насытятся всякими такими штуками, дешевая рабочая сила сначала станет не такой уж дешевой, а потом сделается редкой и остродефицитной. А потом они наплюют на все договоры и перестанут продавать на Запад сырье, а вот это уже будет не кризис, а необратимый крах всей экономики, направленной на извлечение прибыли. Вот тутто то все и всяческие приличия будут отброшены, и тогда все начнется понастоящему. Только кончится, наверное, скоро…

Он встал, заложив руки за спину, расставив ноги и глядя с берега на рейд порта Тихий ничего не видящими глазами.

… Не зря, не зря тут стояло такое вот лето, потому что, очень может быть, это вообще самое последнее лето в истории. Скорее всего. Поразительно только, почему так поздно. Ну вот и все. Все элементы мозаики, наконец, сложились в целостное Представление. Такое, что не убавить и не прибавить, и остается только вернуться домой, собрать всех родных и постараться успеть получить удовольствие от последней осени.

… Как я полагаю, особенно успешному развитию процесса способствует то, что русские, при всем видимом и, да, фактическом отличии, я бы сказал, архетипически близки всем этим людям и всем этим народам по менталитету. Все этические системы, скольконибудь соответствующие современности, привнесены в Россию извне, не были выработаны и выстраданы широкими народными массами, а оттого и являются весьма поверхностными. Если поскрести даже самого интеллектуального русского, обнаружится язычник, все так называемое "православие" которого в основном представляет собой род особенно развитой системы суеверия. Кроме всех этих суеверий и легко поднимающегося на поверхность комплекса родоплеменных отношений, русские являются язычниками, с характерным языческим прагматизмом, поязычески же довольно примитивным и близоруким. В общем, все то самое, что нужно для наилучшего понимания с азиатами, неграми и латиноамериканцами. Ваш человек находит совершенно естественным, когда видит в кресле высокопоставленного чиновника не политика и не клерка, а, сквозь все эти наносы, прямо главу большей или меньшей семьи, вожака большей или меньшей шайки более или менее лихих добытчиков, человека грубо прагматичного, нет, воромто он может быть и изощренным, и лишенного даже следов глубинного идеализма. Западному человеку нужно долго учиться, подстраивать свою манеру поведения, держать в голове, что политики не так уж редко бывают продажными, а русский прямо резонирует с подобными людьми. Поэтому англосаксы вырезали своих индейцев почти под корень, а вы живете с татарами, башкирами, горцами, чукчами и орочами как так и надо. Но это обстоятельство стало понастоящему важным только теперь, после того, как у вас появился ресурс. Вы отправляетесь в республику Банановую и предлагаете построить еще один порт, беретесь сделать электростанцию, туркомплекс или завод по производству джипов. Даете вожаку за контракт столько, что он возьмет, да еще с чистой совестью, потому что вы в последнее время научились выбирать такое, что действительно нужно, а главное, понятно и очевидно. Не металлургический комбинат и не станкостроительный завод. За работу берутся символические деньги в долг, потому что вы можете себе это позволить, специалисты и так называемые работяги строят себе благоустроенный поселок со всеми удобствами, успевают передружиться с местным населением и обзавестись местными любовницами, доктора, это, надо признаться, да, прямо безобразие какоето, даже уезжать страшно, ейбогу, лечат всех желающих или же только нужных людей на вашем уровне, все хорошо и замечательно. Работа тем временем выполняется в кратчайшие сроки и с поразительным качеством. Создается постоянное представительство из специалистов. Это все вы пробовали делать и раньше, но только теперь усилия оказываются более, чем успешными, и это только первый такт двигателя, потому что ваши специалисты, будучи государственными служащими, точно так же, как те, с кем они имеют дело, в не меньшей степени остаются членами своего клана, семьи и тому подобного, поэтому вслед за первым тактом следует второй.

Он состоит в том, что непременно имеется порт или крупный аэродром, которые строятся просто попутно, вроде бы как для удобства основного строительства, и вот тамто под официальным прикрытием начинает складываться система подпольной торговли. В таких масштабах, что порой возникают "черные таможни", за часть товара обеспечивающие настоящий режим наибольшего благоприятствования в торговле. Второй такт покрывает все издержки от первого. Год, полтора, и все силовые, товарные, инфраструктурные, информационные и финансовые потоки, кстати, значительно выросшие, оказываются замкнуты на вашу факторию. Возврат в исходное захолустное состояние становится сначала нежелательным, потом пугающим, а в конце концов прямо невозможным, как возврат в утробу матери. И никто никого не эксплуатирует! Платят вполне прилично людям, которые согласились бы на вдесятеро меньшую сумму! Никто никому не тычет кулаком в рожу, называя китаезой либо же черножопым! Притворяясь последними лохами, а отчасти и просто так, без особенного расчета, им дозировано дают, то, понятно, что считают нужным. Приезжие, как правило, зрелые и молодые мужчины, угодив в сексуальный рай, разумеется, пускаются во все тяжкие, и через год кругом оказывается полнымполно помесят. Местные стервы даже специально норовят залететь от спеца, потому что папаша, даст на прокорм чтонибудь такое, что и впрямь прокормит. А что ему, на самомто деле? Такого рода колонии охраняются очень небольшим числом профессионалов из Союза, и куда большим числом лиц, привлеченных из местного населения: продажные политики, продажные полицейские, главари наиболее влиятельных банд, наемные убийцы, и тому подобный контингент. Количество преступлений быстро идет на спад, зачем, если можно иметь больше без всякого риска? Отморозков, до которых не доходит, кончают свои, с нечастой и охотно оказываемой помощью Большого Брата. Так же поступают со слишком умными, теми, которые понимают, что это конец их владычеству, конец привычному образу жизни и вообще многому, многому другому. АВОСЬ как провозглашенный и активно экспортируемый жизненный принцип! Вмешательство США и прочих великих держав, открыто игнорируется, с их сторонниками на местах происходят все более крупные и нелепые неприятности… Надо признать, коечто из того, что я узнал в этом плане, не поддается рациональному толкованию.

 Это да. Молодец. Откуда взял?

 Вы помогли. Довольно мрачно ответствовал Майкл. Ничего не скрывали, вот я, в конце концов, и вычислил. Начал выяснять целенаправленно, так подтвердилось почти все, ряд деталей новых выплыли, а общая картина такова.

 А выводы? Должны же быть из столь солидно проведенного экспериментального исследования сделаны столь же солидные выводы?

 Ну, если кратко… Вывод заключается в том, что, при отсутствии войны, в самые ближайшие годы предстоит радикальное изменение мирового порядка, в котором главенствующую роль будет принадлежать Советскому Союзу. Я, видите ли, тщательно проанализировал работу вышеуказанной двухтактночетырехтактной схемы и пришел к выводу, что остановить этот двигатель без экстремальных мер нельзя. Увы. Таким образом, зная людскую натуру, следует предположить, что вслед за страшным, неслыханным экономическим кризисом, да просто крахом! будет война. Да, согласен, мягко говоря, малоперспективная для той стороны, но и этой мало не покажется. Разница состоит в том, что здесь, может быть, ктонибудь выживет. Разумеется, вместе с "мозаикой" и благодаря "мозаике".

 Надо думать, эта очаровательная лекция представляет собой кальку того доклада, с которым ты собираешься выступить перед руководством? Будучи надлежащим образом сдобрена примерами, фактами и математическими выкладками?

 Ну, более или менее.

 Ойй… И это все?

 А что, я упустил чтонибудь существенное?

 Да, как бы это помягче сказать, каапельку больше половины. Мы были бы счастливы при том объеме головной боли, который ты обозначил.

 Может быть, голос Островитянина был полон кристаллизующегося от дикой концентрации яда, просветишь?

 Начну издалека. В серьезных физикоматематических формулировках случались слова, которые авторам казались совершенно однозначными и само собой разумеющимися. В теории множеств такой термин, его и не вводилто никто специально, и определения не сыщешь, "произвольное", "произвольный", причем под этим подразумевалось "любой". А это оказалось не так, потому что в каждом конкретном случае мыслимо вовсе не все, что угодно. В теореме Геделя, одной из главных в математической логике, это термин "одновременно", она совершенно верна, если этот термин однозначен, но беда только в том, что "одновременность" вещь вовсе не очевидная. В большинстве реальных случаев доказать строгую одновременность двух пространственно несовпадающих событий попросту невозможно.

 Какое отношение это имеет к…

Михаил поднял руку, давая знать, что как раз собирался переходить к этому.

 Дело в столь часто употребляемом в лекции термине "ваше". Или "ваш", "ваши", безразлично. В этих выкладках только и есть истинного, что мировой порядок меняется и в нем, действительно, ктото будет доминировать. А вот с "вы", "Советским Союзом", и прочей мыслимой на данный момент конкретикой дело обстоит кудаа сложнее. Беда в том, что нет никакого определенного "вы". Одно дело, Иван Ильич, достигший своего непостижимого идеала, и совсеем другое экскомпозитор Постный, не к ночи будь помянут…

 Кстати а какова дальнейшая судьба этой… неоднозначной фигуры?

 Совершенно неожиданно зарезан малолетней любовницей, тысячу раз перепроверенной, трусливой, плаксивой и глупой, бесхарактерной от природы, и к тому же до предела запуганной и забитой. Как раз в духе тех зарубежных историй, которые вызвали вашу заинтересованность.

 Мир праху.

 А он жив. Травматическая лоботомия с захватом еще коекаких долей и извилин, овощ и останется овощем, но жив…

 И вы думаете, что это… неслучайно?

 Хуже. Ято как раз думаю, что это очень своевременная случайность, которую сделали весьма вероятной. Но тут думай, не думай, а концов не сыщешь. Их, концов этих, просто нет, не существует в природе. И как раз это, парадоксальным образом свидетельствует о совершенно конкретном почерке…Но об этом я скажу чуть позже. Так вот "вы", это когда какаято общность людей считает друг друга "своими". В обществе Ивана Ильича я могу провести не больше суток, даже если не придется все время пить, а в обществе Постного, каким он был до… несчастного случая, меня начало бы трясти через пять минут. Или, скорее, сразу.

 Не вашего поля ягоды.

 Именно. Золотые слова, потому что лучше всего отражают суть создавшегося положения. Потому что это вовсе не обозначает, скажем, образовательного ценза, поскольку есть люди откровенно малообразованные, в обществе которых я могу находиться бесконечно, отдыхая при этом душой. Под это ваше "вы" попадает, к примеру, то же общество "ЗиС", но вот онито сами ни в коей мере не расположены считать своими каждого встречногопоперечного.

 Сережа? Истребитель бандитов и, по слухам, гроза шулеров?

 Скажем, был ряд эпизодов. Совершенно случайно, разумеется. Некоторые не выжили. Видите ли, это агрессору положено говорить заветное слово, а вот на шулеров это правило не распространяется. Потому что, зная, что перед ними лицензированный зисмен, шулер притворился бы баулом. С поезда сошел на ближайшей станции, в чем был. В окошко б сигнул…

 И подобное сходит с рук?

 А кто захочет связываться с лицензированным? Наша нынешняя милиция? Михаил даже фыркнул от вздорности самого только этого предположения. А главное, зачем и ради кого?

 Так можно далеко зайти!

 Можно. Вот только неизвестно, что тут можно поделать? Со ВСЕМ этим? Этого не знает никто, и, главное, не хочет знать, потому что всем вместе и каждому почти поотдельности просто не до того… Помните разговор, когда я назвал "арматурщиков" несерьезными людьми?

 И другой. Когда сказали, что Люди "ЗиС", могут считаться в этой стране серьезными разве что процентов на двадцать.

 Память у вас… исключительная. Как у магнитофона.

 Вы мне льстите.

 Что вы, как можнос, ничуть… Но зисмены, это и впрямь даже не полбеды, потому что еще есть высоколобые интеллектуалы из Новосиба и, особенно! из БЖЗ. Так называемые "9 10". Они долго искали сами не зная что, долго толкли воду в ступе и топтались на одном месте взыскуя Неизъяснимого, но потом добавили к какимто духовным изысканиям современнейшие технологии и накопалитаки процедуру, благодаря которой количество непосредственно воспринимаемых параметров точки увеличивается на однодва. Вы чтонибудь поняли? Если да, то вы поняли больше меня.

 По этому поводу можете не комплексовать.

 Вы не понимаете, я не понимаю, никто не понимает. А те, кто имеет отношение, утверждают, что объяснить невозможно тем более, прямо по определению, потому что ни в одном человеческом языке для этого просто не существует понятий. Да что там понятий, целой системы понятий, громадной семьи взаимосвязанных имен. Внешне же это проявляется в том, что для них вполне закономерными являются события, на наш взгляд, совершенно случайные. Как, к примеру, включив свет, вы довольнотаки закономерно находите вещь, которую в темноте могли бы нащупать только случайно, при определенном везении и далеко не сразу.

 И наших бедных мозгов может на это хватить?

 Представьте да. То есть первые соискатели, понятно, тут же ебнулись, не без того, но первый блин и всегдато комом, так что со временем, когда сгладили, довели, усовершенствовали и нашли способы страховки, то…

 ЧТО?

 А кто его знает. Сие не афишируется, причем настолько успешно, что мы в самом прямом смысле не в силах себе этого представить. Потому что ни у кого на целом свете нет сейчас таких потрясающих возможностей не афишировать.

 Подождите. Я самым нешуточным образом изучал старика Винера, помимо логики и социологии с психологией. Поэтому могу смело утверждать: преследование целей, по определению непредставимых, по определению невозможно.

 Я тоже так думал, но в ответ мне рассказали притчу о шкатулке. Знаете? Закрытая шкатулка, о содержимом которой вы действительно не знаете и не можете знать ничего, потому что она закрыта, но это не мешает вам знать, как она отпирается.

 Благодарю покорно. Открываешь шкатулку, а она взрывается тебе в физиономию, открываешь шкатулку, а там свернутый в колечко небольшой щитомордник, открываешь шкатулку… Кстати, некогда в точном соответствии с вашей притчей точно так же открыли шкатулку некой Пандоры.

 Вы ожидаете, что я буду с вами спорить? Тогда вы ошиблись адресом. Я не утверждаю, что подобные деяние плохи. Я не хочу сказать, что они во благо. Я говорю только, что они по большей части НЕОБРАТИМЫ. А вот теперь ответьте мне, каким побытом могут быть "своими" Иван Ильич и такого рода деятель? Своими ему гораздо скорее будут какойнибудь негр преклонных годов или австралийский тинейджер, буде они относятся к тому же формату "9 10".

 Вы противоречите сами себе. Сами же сказали, что процедура формальная, стандартизированная, так что же мешает применить ее к Ивану Ильичу? Да к кому угодно! И будет он этим вашим не вполне представимым супременом!

 Сказали, не подумав, признайтесь… Это как в сексе: не всякий, кто хочет, может, но тот, кто не хочет, не может заведомо. Процедура дает возможность, но не мотивацию, как умение читать не обзначает любви к чтению. Больше того. И раньше бывало, а теперь бывает тем более, когда врожденная слепота на поверку оказывается излечимой. И слишком многие из тех, кто прозрел в зрелом возросте, предпочитали как правило ходить с закрытыми глазами. Так зачем "9 10" тому, кто хочет всегонавсего, чтоб у него всегда было вдоволь выпивки и никто при этом не доставал бы? Вы же видите, что и я не стремлюсь в их ряды, хотя, поверьте! без особых затруднений нашел бы пути. Но вот какая штука: какое мне дело до того существа, которое займет мое место, и чем это… действие так уж отличается от самоубийства?

 И как же теперь?

Он спросил не слишком вразумительно, но собеседник его понял.

 А не знаю. Он пожал плечами. Может быть, они переделают всех. Может быть, только детей определенного возраста. Или только своих детей, а все остальное население того… дустом. Может быть, они просто напросто в упор не будут замечать, как все мы тут тихо вымрем от безнадежности. Но наиболее вероятным я считаю знаете, что? Что из них сравнительно скоро выделятся какиенибудь "11 12". Или "13 14". С вовлечением таких ресурсов, о которых даже сами они не имеют пока понятия. Не факт, согласен, экстраполяция может оказаться ложной, как в случае с уравнениями степенью выше "3". Но, с другой стороны, что мы можем знать о истинном потенциале самой экстраполяции? Так что лично я склонен предполагать, что следующее стационарное состояние, примерно соответствующее биологической однородности нынешнего человечества, будет достигнуто еще очень и очень нескоро. Если будет.

 Звучит все это в вашем исполнении уж больно както… безнадежно.

 Все те чудища которые до сих пор, как в яйце, скрывались под скорлупой наших черепов, готовятся вылупиться наружу. Все, тевтон. Отчасти уже вылупились. Кошмары наконецто получили возможность без всякой мистики перебраться из снов в явь, которая совсем уже скоро перестанет отличаться ото сна. Вдумайтесь в это. Где здесь основания для очень уж розового оптимизма, Оскар? Хотя, он усмехнулся мимолетно и криво, одно все же, наверное, сыщется…

 А именно?

 Да то же самое отсутствие мотивации. Девяти людям из десяти ведь и нужното на самом деле чутьчуть. Чтоб такая же в принципе жизнь, но без ее недостатков и с легкими поправками. Например, чтобы те же блага, да еще не приходилось бы зарабатывать. Человечество вообще страшно инертно, герр Кляйнмихель, и в прежние времена с неизменным успехом справлялось со всякого рода смутьянами. Вот только мешает один тут моментик принципиальной новизны: теперь с ними будет не такто легко справиться. Скорее всего просто никак. И во всяком случае будет кууда легче попросту махнуть рукой. Особенно для того самого подавляющего большинства. Но одно можно сказать точно, всем прежним способам размежевания людей приходит конец. Все: национальные, религиозные, семейные и классовые способы деления на своих и чужих стремительно теряют смысл. И с ними все прежние страхи становятся мнимыми, пустой оболочкой без содержания, лозунгами, потерявшими смысл. Какая советская угроза? Какой международный империализм? Вдумайтесь хотя бы, о каком таком коммунистическом вызове или, наоборот, торжестве коммунизма может идти речь? И какие общие интересы могут связывать русских, ну, еще не теперь, а через несколько лет? Все это я мог бы рассказать вам и прежде, еще в "Кольраби", но, согласитесь, в то время вы были еще слишком убого информированы.

 Я постарел на пятьдесят лет. До возраста, которого никогда не достиг бы в иных условиях.

 Бросьте! Отставные шпионы живут долго.

XXXVII

 Значит так: ваш почин торжественно отметить Праздник Урожая одобрен наверху. На самом, значит, высшем уровне. Сам услыхал, вспомнил свою целинную эпопею и даже расчувствовался, а потом загорелся этой идеей. "Да, говорит, давно пора возродить добрую, незаслуженно забытую традицию. Как мы радовались в те далекие пятидесятые первому целинному урожаю! Какое это было, я не побоюсь этого слова, всенародное ликование". Короче, зеленый свет тебе даден, а я свои прежние возражения официально снимаю. Телевизионщики аж из самого "Времени" и все такие прочие штуки… Так что, если чего понадобится, обращайся, поможем. И ты это… В грязь лицомто не ударишь? Показыватьто есть чего?

 Дениис Гаврилыч! Вы же знаете наши цифры!

 Цифры, хихикнуло в трубке Прямого, можно любые написать. Уж это мы научились.

 Да не! Кажется и так все в порядке. Да вы хоть в магазине гляньте, уж на что…

 Такто оно так, только вот на рынке все равно выбор, мягко говоря, побогаче. Ладно, давай там…

 Слушай, это у нас какая по счету заявка? Это сколько ж всего народищуто соберется? Че ты делатьто собираешься со всею этой толпой? А скотину? А техники куда такую хренову пропасть?

 Да. Все подчистую засрут.

 Это ладно, из области обещали пятьдесят передвижных туалетов прислать.

 И своих надо сделать. Как минимум два раза по стольку. Чивилихину скажи.

 Но это мало. Регулировщиков из области.

 Надо, но не потянут. Я в штаб округа обратился, чтоб военных регулировщиков прислали, при всем параде, обещали войти в положение.

 Поливалки…

 Договорился на десять штук, а ты, братец кролик, чтоб проконтролировал.

 Ох… Вот представил себе картину, все говно смывается и навозная жижа под напором летит в ряды празднично одетых граждан.

 Нет там такого напора.

 Знаю. Но воображению не прикажешь.

 Воображение, друг Коля, советским писателям нужно, они люди творческие. А от нас народ ждет, чтоб под ногами навозная жижа не хлябала…

 Ливневку расширим.

 Ого! А успеешь?

 А хрена ль нам? И ливневку, и мостовые пошире, и гостиный двор. Бесшабашно сказал предрайисполкома, товарищ Попов. Чивилихину скажу. И это…

 Чего?

 Придется сказать о нашей затее уважаемым людям.

 Это кому еще?

 Оресту Николаевичу надо? Николай Иванович загнул палец. Надо, никуда не денемся, это его территория.

 Дожили, твою мать! С жжучилами реверансы разводить начали! Похорошему то не политесничать с ним, а к ногтю б взять, штоб только шшелкнуло, чик! и готово…

 Чего жалеть о несбыточном, сами ж знаете… Соседу с запада, профессору надо? Он хоть и тихий, а должен быть в курсе, чтоб не запаниковал лишнего, не наломал бы дров. Он загнул другой палец. Ну, Дмитрий Анатольичу, он посмотрел на сидящего напротив секретаря райкома, тот чуть кивнул, на миг прикрыв глаза, само собой, я уже поговорил, взял на себя такую смелость, он обещал помочь подвижным составом и малость уплотнить график.

 Еще?

 А еще, но это уж вам разговаривать…

 Товарищ Боорчи?

 Здравствуй, начальник. Давно тебя не слышал. Как твое драгоценное здоровье?

 Благодарю вас, с легким оттенком сухости сказал секретарь, на удивление неплохо. А как ваше драгоценное здоровье?

 Хвала Аллаху, крепкое, как железо. А как здоровье вашей почтенной супруги?

 Еще раз благодарю. И супруга здорова, и дети благополучны. Он отлично знал, с кем говорит, а то, может быть, и поостерегся бы от вопиющего нарушения восточных церемоний начала беседы. И скотского падежа не было. Все здоровы. Чего и вам с чадами и домочадцами от души желаю.

 Эээ… Спешишь, начальник. Степь спешки не любит. Там надо кочевать не быстро и не медленно. А так, как надо. Не спеши. Знаю я твой разговор. Ты не переживай, начальник. Мои батыры беды не сделают, ваш той портить не будут. Последнее дело, праздник ломать. Большая обида. Сами в гости хотим, примешь?

Секретарь мысленно охнул, но деваться было некуда.

 Милости просим, только вы того, эээ…

 Не, все подоброму будет. Скажу батырам, судя по голосу, товарищ Боорчи откровенно веселился, чтоб барашка не угоняли и драку не затевали бы первыми. С семьями, с ребятишками будем. Только и ты уж постарайся.

 Можешь не волноваться. Пристрожу, да и милиции будет море…

 Это ты хорошо сказал. Пусть и наша маломало приедет. Да нет, Иван Петрович, ты и вправду не бойся. Я ж не глупый, знаю, что хорошо, это когда один брат в доме живет, земельку пашет, а другой рядом кочует, барашка пасет. Сильный на чужую силу не обижается.

 Умныый! А как в прошлом сентябре, помнишь?

 Забыл. И ты забудь. Надо будет, вспомнишь при случае, а сейчас зачем? Чего не бывает между своими?

 Не боись, председатель, все, что надо, с собой взяли. И еду, и воду, и горшки с пеленками. И порядок тебе будет.

Люди прибывали весь вчерашний день, ночь напролет, и все нынешнее утро. Чуть оранжевый, предвещающий превосходную погоду, рассвет озарил на окраине Сорочинска гигантский лагерь, как будто стал стоянкой какойто из легендарных завоевателей прошлого. Каждая группа прибывших располагалась сама по себе, но границ не было. Фургоны, гигантские юрты кочевников, разноцветные шатры, жилые вагончики, оранжевые цистерны с питьевой водой, молниеносно, как грибы, выросшие ряды временных гостиниц, строго через одинаковые интервалы голубые пластиковые брусья уборных, детский визг, столпотворение у временных умывален, гигантский парк машин под присмотром бдительной милиции, и все новые группы прибывающих. Не раз и не два ктото чегото пробовал регистрировать, наводить бюрократический порядок, но неизменно терял контроль над ситуацией, но она, на удивление, особой регуляции вроде бы и не требовала. В нескольких местах со спешно вкопанных столбов надрывались, сообщая всякого рода полезную информацию, громкоговорители, а туда, на теряющийся в пыли юговосточный край, с той же целью летали ощетинившиеся динамиками "МиК 4". Близкие, по здешним меркам, соседи, жившие друг от друга на расстоянии пятнадцатидвадцати километров, понятное дело, тут же собрались кучками. Мужики, отправились к пивным бочкам и ларькам, подоставали разномастные емкости с домашним и начали угощать друг друга, их супруги посцепились языками, не забывая бдительно наблюдать за мельтешащим вокруг мелким потомством. Выпив за встречу, начали сговариваться на завтра, а потом както спонтанно приступили к тренировкам: даже бывалые водители, каковыми тут являлись практически все, включая особей четырнадцати и даже двенадцати лет, далеко не в полной мере владели высоким искусством движения колонной. Потрясающе теплая осень после роскошного лета, что пугала людей старых и осторожных, твердивших, что такое не к добру, и было, было уже в тыща девятьсот сорок первом, не давала спать и ночью. Сон казался этой ночью прямотаки расточительством, поэтому и ночью вдруг возникший в степи стан сдержанно гудел, звенел гитарным звоном и зудел какимито степными инструментами, а на берегу Самары поодаль друг от друга, но все равно тесно сидели парочки в сумерках и компании, освещенные светом костров. И диковинные попадались среди компаний, на любой взгляд, кроме привычного взгляда собравшихся. Люди постарше при свете импровизированных источников света шлепали картами по импровизированным столам, пили вино, но сама структура момента не давала пить слишком много даже тем, кто был склонен увлекаться. Не в этот раз. Завтра или вообще потом. Потому что чуть ли ни в первый раз в жизни каждого из собравшихся было это: громадное многолюдье, ровное коловращенье гигантских масс народа под бездонным небом ранней осени без всякой войны и беды, просто так. Хотя отдельные исключения, понятное дело, бывали.

 Эй, молодежь, чего набычились, голос у самого крупного из четверки дедов был под стать сложению, как медвежий рев, кулаки чешутся? Хорошее дело. Но токмо не сегодня. Вот мы ж с ним, он чуть приобнял одетого в темный блескучий халат сухонького узкоглазого старичка с козлиной бородкой, не деремся. Хотя могли бы. Завтра на игрищах удаль покажете, понятно?

 Засем драца? Подтвердил сухонький старичок, выбравшись у него из подмышки. Совсем худое дело, тьфу!

И, в подтверждение своих слов, он, сморщившись, с ожесточением плюнул.

 И это, вступил в разговор третий, с подбритыми висками и усатый, белевший в сумраке рубахой, всем другим то ж гуторьте: договор. Вот как начнет дело доходить до горячего, так и скажете: договор мол.

 Ну и что? Проговорил из тени дерева ктото почти невидимый. Кто слушатьто будет?

 А вот хоть ты послушай. Послушай, и попробуй как это, не бояться других и самому не быть вероломным. Хоть раз в году.

 Да нам что, мы пожалуйста, раздался еще один уклончивый голос, но только чего они…

 Договоритесь, и потом выясните, чего они. Ибо сказано: нечестив тот, кто рушит пир, а рушащий договор не стоит разговора с ним.

 Вы слушайте батюшку, прогудел огромный старик, он у нас не чета другимпрочим…

 Ладно, проговорили в тени, до другого раза отложим, попробуем. А пока будем считать, что этого разговора не было.

Хотя отдельные исключения, понятное дело, бывали.

Дорожники совершили невозможное, и осеннее солнышко, выкатившись изза горизонта, осветило ласковым, теплым, но всетаки неуловимо усталым, осенним светом новехонькую, и существенно расширенную, мостовую, а какаято сволочь на временном радиоузле то ли расчувствовавшись, то ли по глупости, то ли и впрямь с неким умыслом врубило со всей мочи: "Утро красит нежным цветом…" и это некоторое время терпели, но потом мотив оборвался гнусным визгом, и действо началось.

Первыми на площадь перед трибунами вырвалась молодежь на мотоциклах. Сначала раздался глухой вой и мрачный звон, а потом показались они. Люди, которые садились в седло года в четыре, если не в три, получая многочисленные подзатыльники от отцов и старших братьев, что не оказывало на них особенного действия. В разноцветных куртках и шлемах, угрожающе склонившись вперед, с лицами, укрытыми под глухими очками, они проносились по площади, как конные сотни орды Чингисхана, плотными стаями машин по тридцать, слитно, чуть ли ни локоть к локтю, неразрывно держа строй, напоминающий летящую птицу, либо же серп выпуклостью вперед. И исчезали, будто видение. Череда их была долгой, но когда вдали растаяла последняя из стремительных машин, на площадь вступили основные силы. С глухим, всепроникающим гулом покатились бесконечные колонны тракторов, и земля дрожала мелкой дрожью под непомерным грузом техники. Они двигались, понятно, без идеальной четкости строя, но и, тем более, не наезжая друг на друга, потому что народ тут собрался в высшей степени привычный, куда там армейским водителям мирного времени. Конец колонны терялся в дали, но когда она, наконец, кончилась, за тракторами под громовое шипение и свист последовали еще более многочисленные грузовики, специально ради праздника отмытые, вычищенные и битком набитые приодевшимся народом. Время от времени поток машин прерывался и перед трибунами проходили отчаянно блеющие, мычащие, ржущие стада, табуны и отары породистого скота, и до собравшихся доносился крепкий запах навоза. Следом шла шеренга устройств для уборки улицы, и снова тянулись бесконечные вереницы тракторов и еще грузовики, а конца колонне техники не было видно, от нее ощутимо тянуло ровным, устойчивым теплом, как от нагретых камней. По в такт открываемым ртам было видно, что в иных из грузовиков пытаются петь хором, под жесты стихийного дирижера или просто так, но, понятное дело, до трибун не долетало ни звука. Вопрос еще, слышали ли себя сами певцы.

 Ммамочки, побледневшими губами проговорил Первый Секретарь обкома, глядя на проплывающую перед ним, необозримую массу народа, техники и мяса, да во что ж это мы вляпалисьто? Что затеялито, госсподи?!

Он говорил сам с собой, в душевной тоске и тихой панике от совершенной непомерности творящегося перед ним стихийного явления, явно неуправляемого! но его услышали находившиеся тут же, на трибуне для почетных гостей, официальные лица из центра. Трудно сказать, чего именно ждали они, тихой сельской ярмарки, официального торжества, мероприятия, проводимого для галочки, поддатых тружеников села, по приказу начальства согнанных на демонстрацию, натужного веселья, но, во всяком случае, не такого вот явления жуткой, стихийной, саму себя организовавшей мощи. Подобного рода информация противоречила самим принципам планового хозяйства. Так что один из столичных гостей даже стал делать знаки телевизионщику, наводившему свою камеру с мрачной решимостью инженера Гарина, а когда тот либо не понял, либо не обратил внимания, придвинулся к нему вплотную. Расслышать чтолибо с такого расстояния было, разумеется, совершенно нереально, но усиленная артикуляция позволяла без малейшего труда угадать, то самое, заветное, насквозь родное:

 Ты давай того, закругляйся… сворачивай на хер свою трехомудию, говорю!

Это не было похоже на военный парад. Куда больше это напоминало переброску хорошего войскового соединения, этак, полнокровной ударной армии или чегото в этом роде. Только что без воздушного прикрытия. Хотя, словно в ответ на его мысли, появилось и оно. Слова динамиков, надрывавшихся тут среди гула и дрожи почти что без всякого толку, в очередной раз долетели до него скандированными фрагментами:

 Беспилотные устройства!… Удущего урожая!… Достойно!…

С неба на площадь, на собравшихся внизу в угрожающем безмолвии несколькими редкими шеренгами падали поболее сотни опылителей системы "Пустельга", как по команде выпустили на замершую внизу толпу белые облака аэрозоля и помчались дальше. Майк прикрыл глаза, но никаких последствий, кроме слабого аромата, напоминавшего запах спелой айвы, распыленное вещество не оставило. Шутка была, на его взгляд, достаточно дурного вкуса: осторожно оглядевшись, он убедился, что на этих трибунах был далеко не единственным, кто напугался мало что не до икоты, поскольку связанный с беспилотными устройствами опыт последних лет у здешнего люда был всякий. Следом за беспилотниками после короткой паузы над площадью проплыли парапланы, потом деловито проследовали многие сотни гораздо более многочисленных в силу практичности мотодельтапланов, а потом небо над городом заполонило множество более серьезных машин, включая сюда и реактивные, предельно широко растопырившие крылья. Эти держались друг от друга поодаль, не допуская тесноты в небе.

В этих однообразных местах народ, вообще говоря, был не слишком заметен, но, собравшись воедино, он… производил впечатление. Майк, по какойто причине ожидавший другого, начал осторожно рассматривать своих соседей по трибуне. Среднего роста, но казавшийся вовсе невысоким ихза непомерно широких плечей белобрысый парень осторожно, стараясь не показать своего интереса, разглядывал двоих азиатов примерно своего возраста. Оба в белых нарядных куртках с крупными киноварнокрасными иероглифами на спине, в черных шароварах, они были бы похожи, как близнецы, не будь один из них явной девушкой, причем прехорошенькой. Ее брат отличался только неуловимо мужским, жестким и дерзким выражением красивого лица, да еще тем, что рукава его куртки были небрежно закатаны, обнажая нешуточную мускулатуру жилистых рук. И нет, на самом деле он был заметно, лет на пять старше спутницы. Белобрысому на вид можно было дать лет шестнадцать, но все в его невысокой, широкоплечей фигуре, от длинных рук с тяжелыми кистями и до постановки крепкой, дочерна загорелой шеи, говорило о силе понастоящему страшной, нечеловеческой, впору крупной обезьяне или другому дикому зверю. Такие люди простонапросто не водятся в городах. А что, Майкл прищурился, провидя будущее по мелочам, что с ним случалось достаточно часто, пожалуй, он бы поставил на этого юношу, даже и против значительно более взрослого и опытного соперника… А еще таких людей очень часто привлекают нежные, тоненькие девушки… Которые впоследствии с успехом садятся на их могучие шеи и вертят ими, как хотят!

 Михаил, что это там за люди такие странные, не пойму? На корейцев, вроде бы, не похожи…

Корейцев здесь собралось очень даже немало. Мужики с бурыми, даже какимито лиловатыми от загара физиономиями, в темных пиджаках и в шляпах с полями, их ярко одетые супруги с равнодушными, невыразительными лицами, и их резвое потомство обоего полу. Мужчины, очень похожие между собой, как один, выглядели крепкими и какимито более, что ли, вольными, чем в самой Корее, их коренастые, несколько неуклюжие с виду тела казались прямотаки набитыми тугими мускулами.

 Кто? Заинтересовался Михаил. Аа, эти… Так это японцы. Их тут в последнее время полнымполно развелось. А что? Живут, никого не трогают. И никаких тебе Садов Камней, такие же здоровенные участки, как у всех.

Сначала он примерно за тридцать секунд одолел Садыка Умарова: подцепил за ногу, рывком перевернул вниз головой, поставил на загривок и тут же навалился сверху. Туше оно и в Африке туше. Потом схватил за штаны, приподнял и грохнул на спину Степана Малахова изпод Бугульмы. Секунде на пятнадцатой. Хекнув, швырнул через грудь верткого, но легковатого Василия Печенкина, своего, из Целиноградской области, после того, как тот пробегал от него целую минуту. Подстраховал, чтоб тот не свернул себе шею, пожал плечами и отправился к жюри: проситься во "взрослый" турнир. Поглядев на него, жюри отнеслось к просьбе с пониманием, без ненужного формализма. В свои шестнадцать лет, при росте метр семьдесят пять и будучи, в общем, худым, он весил восемьдесят пять килограммов. Последние годы здесь, в степи, стихийно сложилась свои правила борьбы, с некоторыми ограничениями, но, в общем, допускающие любые захваты. Так что первого своего взрослого соперника, здоровенного толстого дядьку лет тридцати, он попросту вывел на середину круга и подсек опорную ногу. Грохнувшись со всего размаху, тот от неожиданности не смог оказать сопротивления.

Следующим оказался соперник из настоящих, Вячеслав Верзин, сильный "вольник"средневес по прозвищу "ВерВяч", с ним он пустился на хитрость: дал сбить себя с ног, и внизу, в партере, минуты за две уработал так, что тот, похоже, рад был лечь, лишь бы этот кошмар кончился, а потом не вот еще поднялся. Пак Дэ Джун оказался страшно силен и вынослив, но его подводил небольшой рост: Николай все время отрывал его от земли, пока, наконец, не провел удачный бросок. Цену этим своим успехам он отличным образом сознавал: без деления на весовые категории, рано или поздно, поближе к финалу, неизбежно столкнешься с "тяжем" из настоящих, мастером спорта по самбо или "вольной", и тогда элементарно не хватит роста, веса, силы и простонапросто опыта. Так бывает, когда даже самый опытный и удачливый корсар вдруг натыкается на быстроходный линкор.

До сих пор с неизменным успехом боролся давешний косоглазый, тот, что состоял при той самой раскосенькой лапочке. Навряд ли жених, скорее брат. Он прекрасно владел чемто вроде дзюдо или джиуджицу, кидая соперников эффектно и, главное, совершенно неожиданно. Ничего. Его, небось, не кинет.

Начав этот поединок, Гэндзабуро сразу же понял, что этот ему не по силам. Белобрысый крепыш, заявленный, как Николай Тышлер, все время простонапросто хватал его за плечи, предплечья, запястья мертвой, как у кузнечных клещей, хваткой, так, что хрустели кости, и грубо встряхивал, так, что ноги отрывались от земли, и совершенно немыслимо было провести хоть какойнибудь прием, потому что из этих захватов невозможно было вырваться, а когда это удавалось, он тут же хватал снова, не пытаясь захватить кимоно, так, что руки немели и наотрез отказывались сжиматься. И несколько раз бросал его просто так, без особенных приемов, одними руками, вверх и назад. Борьба с ним напоминала борьбу со стальной машиной, методичной, несколько однообразной в своих действиях, но неуязвимой и совершенно, совершенно неутомимой, не нуждающейся в передышке и не дающей ее.

А потом, мертвой хваткой захватив под мышку голову Гэндзабуро вместе с его правой рукой, натужно пропыхтел ему в ухо:

 Слышь, ты, тебе со мной нипочем не сладить, понял? И сам я, понятное, дело, не лягу, потому что западло, только и тебя кидать не хочу, смекаешь?

 Почему это? Прохрипел багровый от напряжения, полузадушенный Сато. В чем деро?

 А, сестра у тебя красивая, не хочу огорчать.

 Ладно. Только потом, без свидетерей, все равно доборемся.

 Договор?

 Договор.

И они, разжав свои слишком крепкие объятья, разошлись и пожали друг другу руки, тем самым выйдя из соревнований. Гэндзабуро, которому происшедшее доставило немалое удовольствие своей спонтанностью, слегка поклонился, и Тышлер, после едва заметной заминки, ответил ему точно таким же поклоном.

Ничего. Семь схваток за день, хоть и не сказать, чтобы уж слишком тяжелых, это всетаки многовато даже для него… Не то, что многовато, а в самый раз: хорошо разогретые мышцы зудели, не выдав всей той работы, на которую были способны и готовы. Если переусердствовать, так это завтра целый день плашмя проваляешься, а это ни к чему, потому как потешиться в рукопашной и в смешанной технике тоже хочется. Ничего. За годик он как раз наберет недостающую мышечную массу, и тогда можно будет всерьез побороться за абсолютное первенство. А Гэндзабуро, с которым он, занятый своими мыслями, шел рядом, вдруг сказал:

 Не сестра. Дочка мрадшего брата отца, здесь зивут. Как это? Кузина?

 Двоюродная, значит.

Новый знакомый говорил порусски совершенно свободно, но "р" вместо "л" и подобные замены у него всетаки коекогда проскакивали. Далеко не всегда.

 С тобой прохо бороться. Ты как У Ян. Тоже можешь пальцами клок кожи с мясом из живого тера вырвать, а?

 Дурацкое дело нехитро.

 Я так и думал. Но торько для нее все равно слиськом молодой. Не годишься.

 Так я пока и не собирался сватов засылать, Николай пожал тяжелыми плечами, либо еще какие клинья подбивать. Просто подумал вдруг, что расстроится, если тебя побороть.

 Не думаю, сьто так уз сильно. В каждой зеньсине есть много от… самки брагородного оленя. А она… оцень сильно женчина, поверь мне.

 Да. Николай, по молодости лет, понял его посвоему. На такую даже просто посмотреть и то хорошо, понимаешь?

Сато ничего не ответил, глядя на него и покойно посвистывая носом.

 В другой раз у тебя не поручитца. Я понял. Ты гридел, как я борюсь, а я за тобой нет. Не приготовился.

 Я хитрый, спокойно кивнул головой Тышлер, а этот У Ян, он кто?

 О, ницего обидного. Быр такой герой. Не японский, китайский герой. Давно. Больше двух тысяцей лет назад, эпоха Цинь. Носил на плецях городские ворота.

 Сказка.

 Я думаю, покачал головой Гэндзабуро Сато, сто не очень. Такая особенная история.

 А ты здешний?

 Нет, покачал головой Сато, в гости приехар. К ним. А зиву немножечко в Японии немножечко в Хабаровске. Рядом. Сирьно хочу на Байкал пожить, но не поруцяется.

 Знаешь, что? Николай тяжело глянул на него исподлобья. Нет и не надо. Нечего тебе там делать. Лучше держаться подальше от БЖЗ и ихних затей. Мы их, понятное дело, уважаем, но лучше тут какнибудь без них, сами… сами. Говорят, что там слишком просто потерять себя. И это, наверное, правда.

 Мозет быть, согласно кивнул головой японец, но вот только как узнать, не попробовав?

 Пока мне хватает всего остального. Так что какнибудь потом. Оставлю напоследок.

Встав лицом к лицу, они глянули друг другу в глаза, и очевидно, именно в этот самый миг родилось пока что смутное чувство, что они не чужие друг другу. И, поколебавшись разве что только самую малость, с размаху ударили по рукам так, что ладони их лязгнули, как орудийный затвор.

Под синим небом сентября громадная, широко расплывшаяся масса народа гудела сдержанно, солидно и глухо, как работающая без перегруза очень мощная и очень хорошо сделанная машина: вроде гидротурбины или двигателя какойнибудь "Куин Мэри", и многоголосое мычание, блеяние, ржание и отчаянный поросячий визг странным образом не нарушали этого впечатления. Мужики, отчаянно споря и торгуясь, меняли, продавали и покупали породистый скот, отчаянно божились, решительно разворачивались, чтобы уйти, и тут же поворачивали обратно. Все было, как всегда, но всетаки и поновому: купив полюбившуюся скотину, как таковую, в качестве образца, очень часто брали десяток зародышей той же породы на криорежиме. А отчаянный торг в этот день был, скорее, данью традиции, потому что привезли действительно все самое лучшее, чтоб не стыдно было, чтоб потом помнили, какой человек продал, помнили и поминали бы добром. А обмануть, надуть, наменять на грош пятаков, это, понятно, святое дело, но какнибудь потом. Не сегодня. Да и вообще, дерьма не держим, плохо работать не умеем. Тут же садились обмывать покупку одним из бесчисленных марок продававшегося тут же вина или водки под образцы продукции, которая тоже жарилась, пеклась, тушилось и варилась на сотни манеров тут же. Исполинские пирамиды арбузов и дынь. Тыквы неописуемых размеров. Оглушительное разнообразие яблок, груш, персиков всевозможных сортов подавляло своим прямотаки избыточным изобилием, но это, понятно, привезли всетаки из какихто мест поюжнее.

У молодежи был свой торг, свои споры, свое хвастовство. Тут обсуждали породы мотоциклов, сорта самолетов, линии "камбал" и тонкости композиции всего этого и многого, много другого. Доказывая свое устраивали отчаянные гонки. Довольно открыто пили пиво, привычное домашнее но всетаки больше заводское, толком не пробованное, и, менее открыто, отборный самогон. Совсем уж став в кружок, иные хвастались даже и самодельной дурью. Не без того. Вовсе отчаянные, удалившись за невидимую границу ярмарки, кружились в жуткой круговерти "учебных" воздушных боев, хвастаясь удалью и несравненными достоинствами собственноручно выращенных машин, а их матери, совершенно мистическим какимто образом узрев безобразие, визгливо орали на них через заслуженные "комбаты", вещь в степи совершенно необходимую. Многочисленные и многообразные, как птицы в тропическом лесу, вопили на все голоса и насались дети нежного возраста от трех и примерно до двенадцати. Так что все были при деле.

 И это, Майкл обвел окружающее обглоданной костью, те самые чужие друг другу люди? Знаете, Михаил, я прихожу к выводу, что самые доказательные из ваших максим следует воспринимать строго наоборот. При этом чем блистательнее доказательства и чеканнее формулировки, тем сильнее рознятся ваши утверждения с действительностью. Чем более тонкие соображения и неотразимые аргументы вы приводите, тем в большую лужу садитесь в итоге.

 Вы это о чем?

 О силе так называемого непосредственного впечатления. Пояпонски называется, если не ошибаюсь, "ва". Все эти люди, подавляющее большинство из них, друг другу приятны, понятны, но при этом интересны. Такое, кость описала новый полукруг, не сгонишь, как стадо. Подобное… образование может собираться воедино только за счет внутреннего стремления.

 Вы выколете мне глаз… Так что будьте добры, положите кость. Или, по крайней мере, замените ее куском мяса… Благодарю вас. Равно как и за комплементы моим полемическим способностям.

За этим столом под открытым небом они потребили по изрядному куску молочного поросенка под водку "Степная". Примерно за два часа до этого были казанкебаб под водку "Арктика" и зеленый чай, а еще до этого плов, сотворенный величайшими мастерами этого дела из колхоза "Имени Абая". Островитянин уже устал удивляться, как все это в него помещается, равно как и тому, насколько, в общем, незначительно его опьянение, относительно количества выпитого, понятно. Получилось так, ну и делу конец.

 Я это к тому, что окружающее меньше всего напоминает толпу людей, пребывающих порознь, наподобие скопища горожан в час пик.

 Право? Михаил с любопытством глянул на него. А что в таком случае?

 Вы будете смеяться, но я долго пытался сформулировать свои впечатления и в конце пришел к парадоксальному выводу. Больше всего это напоминает примерно четверть миллиона своих, самое начало нового народа. Дело в том, что я уже несколько раз от совершенно разных людей слышал за сегодняшний день один и тот же новый термин: "Люди Договора". Они называют себя так, чтобы отличить от всех прочих. Это, знаете ли, напоминает коечто. Вызывает исторические ассоциации, и, как бы это поточнее, вряд ли вполне случайно. Поверьте, я разбираюсь в таких вещах.

 Специалист по грузовикам "Магирус".

 Вот именно, скотовод. Тутто как раз все свои, начиная от русских и кончая корейцами, японцами, и тем юным фольксдойче.

 У вас, надо сказать, и впрямь чутье. С явным уважением протянул скотовод. Или попросту запали? Не замечал вас в голубизне.

 Для того, чтобы воспылать нежными чувствами к этому отроку, нужно быть не то, что мазохистом, а прямотаки самоубийцей. Больше всего этот нежный отрок, этот очаровательный цыпленочек напоминает Зигфрида в молодости.

 Скулы подкачали. Скорее, всетаки Микулу Селяниновича.

 И не говорите, поддакнул Майкл, совершенно жуткое создание. И, главное, сам не отдает себе в этом отчета. Страшно подумать, во что превратится хотя бы годам к двадцати.

 В чудовище. Пожал плечами Михаил. Но это по нашим с вами вырожденческим меркам. На самом деле, простонапросто в Силу. Настолько чистое ее воплощение, насколько это вообще возможно.

 Практически, Островитянин усмехнулся настолько криво и мимолетно, что усмешку можно было спутать с нервным тиком, дернувшим его правую щеку, если отбросить вашу Толкиеновскую терминологию, это обозначает "вождь". Всех этих моторизованных мальчиков, по сравнению с которыми эсэсовские самокатчики просто отдыхают. Всех этих многочадных отцов и многодетных матерей, из которых каждый распоряжается мегаваттными мощностями. Всех этих пилотовлюбителей с таким парком всевозможновсяческого летающего железа, что впору вполне приличной стране. Многие пилотируют?

 Треть. А из молодежи, почитай, все. Кто что, понятное дело…

 Почемуто я так и думал. Так вот, когда, лет через десять, ктонибудь, вовсе не обязательно тот самый ариец со скулами, укажет всему этому какуюнибудь цель, они будут заодно. Очень даже своими друг другу, а вовсе не порознь, как это мне доказывал давеча один занудный всезнайка.

 Ну, это еще не весь Советский Союз.

 Безусловно. Но, видите ли, меня не оставляют опасения, что может хватить и этого. Только поймите меня правильно.

 Неизбывное человеческое качество проникаться. Что видел сам, лично, то и считать наиболее важным. БЖЗ он не видел, и поэтому не боится.

 Слава богу, что не видел. Мне и этого достаточно.

 О! Что я слышу? Вам и вдруг достаточно информации? Теперь я чувствую, что и впрямь повеяло германским духом. Прямотаки Гете: "Остановись, мгновенье!" не напомните, что вслед за этими словами содеялось с Фаустом? Не боитесь?

 Это не то слово. Я постоянно пребываю в самой откровенной, позорной панике, причем настолько долго, что уже привык.

 Это ты долго? Да ты понятия не имеешь, что это такое "долго"! Доолго он! Подружке своей будешь рассказывать!

 Какой из?

 Шалунишка, Михаил погрозил ему пальцем, впрочем, можете рассказывать всем. Хороший рассказ только выигрывает от повторения. Но только ты ошибаешься. На самом деле ты еще и понятия не имеешь, что такое настоящая паника. И каково оно истинное смятение. Гарантирую не хватит никакой привычки.

 Это надо понимать так, что меня в самое ближайшее время… просветят в этом вопросе?

 Звериное чутье. Чувствуется моя школа. Так что непременно, и самым подробным образом. Все, что было до сих пор, смело можете считать своего рода прелюдией к грандиозному финалу. Несколько затянувшейся, не спорю, но это исключительно изза очень низкого исходного уровня подготовки.

 Я не устаю удивляться вам, Михаил. Говоря по возможности беспечным тоном, Островитянин почувствовал вдруг, что мурашки пробежали по спине, а щеки вдруг как будто замерзли. Только это мне начинает казаться, что я понимаю, когда вы говорите всерьез, как вы тут же вновь и вновь ставите меня в тупик…

 А я когданибудь говорил с вами вполне всерьез? Или, наоборот, откровенно шутил? Я не настолько беспечен, герр Кляйнмихель. Но совесть моя чиста: при всем при том я ни разу вам не врал. И не говорил полуправды. Это все для несерьезных контрагентов. Для таких, как вы, только правду, всю правду полностью и ничего, кроме правды. Более того, если соискатель не готов воспринять эту самую вожделенную правду в полном объеме, подготовить его. Добиться, так сказать, стопроцентного усвоения материала. У такого рода игры, поверьте, совершенно особый, ни с чем не сравнимый вкус.

 Цель достигнута?

 Я считаю, что да. Остался только небольшой практикум. Своего рода экзамен по вождению.

 Чего именно?

 Ну нельзя же все воспринимать настолько буквально. Это я только для примера. С вами хотят встретиться для заключительной беседы несколько серьезных людей. Одного вы знаете, это Леня Феклистов. Он будет основным вашим собеседником, но, как бы это сказать поточнее? не старшим лицом на переговорах.

 Для заключительной беседы? Помедлив, спросил Майкл. Это обозначает ликвидацию? Промывание мозгов? Или дело ограничится обычной высылкой? Но уж конецто моей миссии она должна обозначать однозначно!

 Да прекратите вы паясничать, на самомто деле! Майкл, кажется, ни разу еще не видел своего Вергилия таким раздраженным и не склонным шутить. Она обозначает конец нашей миссии, в том числе, разумеется, моей. А вы потом как хотите, хоть оставайтесь, никто не будет вас неволить. Это обозначало бы неудачу, но мне почемуто кажется, что ничего подобного не случится. Видите ли, мне кажется, что я неплохо изучил вашу натуру за это слишком долгое лето…

 И будете сильно разочарованы, если ошибетесь?

 Тут куда более важно, что разочарованы будете вы. Михаил медленно покачал головой. Только я не ошибусь. Не в чем ошибаться. И, повторяю, я не слишком бы веселился на вашем месте. И рад, что нахожусь на своем.

 Видите ли, в наши намерения входит дать вам нечто вроде армейского Аварийного Комплекса, в просторечии именуемого "похоронкой", но, разумеется, на совершенно другом качественном уровне и гораздо, гораздо более полное. Мы дадим вам "прялку" марки "Иней 9", прошедшую двухсуточное тестирование с последующей профилактикой. Компьютер "УС 45", относительно которого не вполне понятно, для решения каких именно задач может потребоваться такая производительность… Намеренно не употребляю термин "быстродействие", поскольку для этого изделия даже понятие "параллельной обработки информации" является практически устаревшим… Информационные носители с последовательностями всех тех изделий, которые вы видели и примерно в пятьдесят раз большее количество тех, которых вы не видели. Маркировано, проверено лично Ответственным Секретарем и дублировано. Исключение сделано, разумеется, для некоторых видов вооружения…

 Ага!

 Да не подпрыгивайте вы, Феклистов устало поморщился, это чистой воды формальность, для соблюдения внешних приличий и для того, чтобы обмануть остатки совести. Чего бы доброго, а уж это ваши умники освоят быстрее, чем вам самим хотелось бы… Другим исключением являются, само собой, он кинул быстрый взгляд на товарища, который сидел тут же, но в беседе участия до сих пор не принимал, и которого все называли Валерием Владимировичем, тот, прикрыв глаза, кивнул, да, совершенно верно, наработки Ювелиров. Все, без исключения. Просто по статусу Цеха. Сожалею, но с ними не имеем возможности ссориться даже мы… Пусть вас утешает то, что стандартные изделия разработки "Сапиенс" им по крайней мере не уступают качественно, неизмеримо превосходя в номенклатуре. Далее, на всякий случай, сами по себе информонити, в том числе на "прялку", все скольконибудь ходовые "мосы" и комп, если те вдруг окажутся неисправными. Сами по себе "мосы" для начала. Стопка "подносов" на случай особо ответственной работы. Емкость беспримесной воды и такая же с метанолом. На отдельном диске, текстовая инструкция по обращению с комплектом, на всякий случай под этот ваш ублюдочный "DOS", на русском и английском… То же самое, в книжке, он не без усилия приподнял толстенный серый том. В этих двух, он показал и их, математика самоорганизующихся систем, общие принципы и приложения, а также "МелГол", с основными приложениями и дистрибутивами. Он, понятное дело, без английского переложения, в полном виде на нашем носителе, вот этом, с красненькой маркировочкой. Кому надо будет разберутся. Сразу же рекомендую привлечь юнцов, лет по семнадцатьвосемнадцать… Все вышеперечисленное уложено в защитный контейнер, контейнеров, как видите, два. Они идентичны настолько, насколько у нас это получилось. Раньше получалось неплохо. Все. Так что через год… ну ладно, полтора, сможете делать хоть космические корабли, хоть подводные лодки. При надлежащем усердии, понятно. Берите. Вы же за этим приезжали, или вам нужно еще чтонибудь? Не стесняйтесь, разумные заявки пока еще принимаются…

 Не понимаю. Я что, имею дело с противниками тоталитарного режима? Изменниками и предателями родины? Врагами дела мира и социализма? Вы своими руками отдаете больше… Больше…

 Чем вы способны переварить. От души надеюсь, что это относится не только лично к вам.

 Надо полагать, именно на чтото подобное намекалось во время первого же разговора с вашим агентом.

 Смешно отрицать. Не скрываем и не скрывали с самого начала. Вам дали все, что вы искали с самого начала, и не наша вина, что это больше, нежели вы рассчитывали.

 Но смысл?!!

 Можете поверить, что крайне далекий от благотворительности.

Да уж. Он даже зажмурился на миг, лишний раз осознав, насколько это не благотворительность.

 Догадываюсь, дорогой товарисч, но всетаки хотелось бы большей определенности.

 А с чего вы считаете, Феклистов пожал плечами, что такого рода определенность вообще существует? Или может быть выражена в словесной форме? Уважаемый герр Кляйнмихель, ваш вопрос по меньшей мере бессмыслен: предположим, я скажу вам нечто, какуюто версию из числа первых пришедших в голову, например, что мы это делаем с экспериментальными целями, так вы либо поверите, потому что это соответствует вашей концепции, либо же нет, поскольку она такой концепции соответствовать не будет. Таким образом, в любом случае, вне зависимости от моего ответа вы останетесь при своем. Потому что с доказательной базой в данном случае будет, как вы сами понимаете, весьма слабо. Так что бы вы хотели услышать?

 Каким образом вы рассчитываете нагадить при помощи столь щедрого подарка. Скорее всего, совершенно исключительно и непоправимо.

 Вы опятьтаки нелогичны. Насколько я понимаю, вы приехали именно за этим . За впечатлениями, за личным Впечатлением, и за этим. Да, согласен, вы были готовы получить чутьчуть, крохи, намеки, обрывки, перевозка в долбленом посохе, по какойнибудь суперрации, в ране на ноге под грязной повязкой, по дипломатическим каналам, а не к тому, что вам дадут практически все, но, если уж так вышло, то смешно и… несколько поздновато терзаться сомнениями теперь. Если хотите знать, то мы теперь и вовсе не причем! Делайте все, что заблагорассудится! Не берите. По дороге киньте в ближайшее болото или на самой середке Атлантики. Оставьте себе, поезжайте в Аргентину, женитесь и становитесь погодя несколько лет миллиардером или диктатором, вполне может выгореть… Сдайте начальству и ждите, как оно поступит вообще, и с вами в частности. Отдайте один из двух идентичных сундуков лично вам наиболее приятным людям. Нагадить или там не нагадить, теперь зависит только от вас. Мы умываем руки. Разумеется, мы готовы оказать все возможное содействие, если вы захотите попасть в какоенибудь конкретное место по выбору. Транспорт там, комфорт, любые документы и охрана.

 Красиво, быстро кивнул головой Майкл, ввернуть крючок, свить петельку и намылить узелок мне предлагается собственноручно. Понтий Пилат отдыхает. Я слыхал о беспроигрышных стратегиях, но мне всегда казалось, что их использование запрещено Женевской конвенцией, как антигуманное… Надо полагать, все возможные, невозможные и скрытые сценарии тут предусмотрены?

 Гораздо хуже, вмешался Михаил, испытаны на себе. Страна хоть и закрытая до недавних пор, как сундук, но зато большаая! Дураков мноого! Все успели перепробовать. На каждые грабли успели наступить, да не по одному еще разу! Вот не поверите, собрались както на кухне под водку, аж стыдно, будто интеллигенция какая, ейбогу, начали из пальца варианты высасывать, фантазировать значит, так ничего не вышло! Только это кто рот откроет, а ему ктонибудь, шалишь! было уже тогдато, мол, и тогда…

 Михаил!

 Да я почти все уже… Так вот так ничего и не вышло, а все почему? А потому что жизнь, та, что у нас, так вот эта самая жизнь, если это можно назвать жизнью, она фантастику так тоочно обгоняет! Она, значит, и впрямь богаче любого вымысла. Вот хоть вас взять…

 Ты заткнешься или нет?!!

 Одну секундочку еще, ладно? Так вот, единственное, что удалось выяснить точно, так это то, что при всем многообразии вариантов на самом деле их всего два: а сразу же все выкинуть, убить всех причастных и покончить с собой, и бэ сдуру решить, что уж тыто сможешь контролировать процесс, и начать наступать на грабли, все, какие есть, по очереди… У меня все.

 А вы не слишком рискуете, поставив все на одну лошадь?

 Видите ли, Леонид мягко улыбнулся, на самом деле это не так уж важно. Либо, как в данном варианте, сразу, либо же медленно и печально, но результат будет один. Собственно говоря, медленно и печально уже началось, нас не вполне удовлетворяют только темпы процесса, но это ничего не меняет по сути. А суть в том, что этому соблазну ни одно общество противостоять не сможет. Личность да, теоретически, поскольку в истории присутствует некоторое количество святых, а общество увы!

 Ну сспасибо!

 Да не расстраивайтесь вы так! Это ж всетаки не одеяла, зараженные оспой, а ваше начальство не индейцы. Народ все искушенный, не нам, сиволапым, чета…

Это да. Этогото он как раз боялся, пожалуй, больше всего. Изощренный идиотизм неизменно оказывается куда хуже идиотизма незамысловатого.

 Само по себе сравнение звучит достаточно… многообещающе.

 А как выглядит! А еще пахнет! Вы себе не представляете, герр Кляйнмихель, как часто звучало это сравнение во времена оны, когда все только начиналось, а мы были молоды и наивны! Оно а еще наркомания и гонка вооружений. Почемуто не было сравнений с азартными играми, причины неизвестны, но уж тут чего нет того нет. Госсподи! Он возвел очи горе, сложив руки на манер кающейся Марины Магдалины. Спасибо тебе, наконецто я дожил до этого дня! Отныне не одним только нам все это!

 Очевидно, Майкл предельно корректно пожал плечами, вы, поставив перед необходимостью решать неразрешимое этическое уравнение, ожидали, что меня смутит проблема выбора,. Но вы ошибаетесь. Ошибка ваша заключается в том, что вы судите по себе, а я не русский. У меня нет никаких этих терзаний. Я простонапросто не буду ничего решать, а элементарно выполню свой долг. Никогда не пробовали? А зря. Здорово облегчает жизнь, позволяя добиться… нне худших результатов.

 Право же, мы ни в коем случае не ставили перед собой цели подвергнуть вас какимто там моральным пыткам. Между патологическим убийцейсадистом и убийцей наемным, всетаки существует, знаете ли, некоторая разница. И уж особенным идиотизмом было бы с наслаждением терзать нож, топор, мертвую удавку. Или пулю. Это уже, знаете, вообще ни в какие ворота…

 У вас свободно?

Этого только не хватало. Будний день, одиннадцать часов утра, кругом полным полно свободных столиков, собственно говоря, тут не было никаких других, кроме свободных, а у него как на грех нет ни малейшего желания заводить новые знакомства.

 Как видите. Точно так же, как и за всеми другими столами.

 Я заметил. Заметил, и всетаки вынужден настаивать, Спенсер.

Если Майкл и вздрогнул при упоминании вслух своей истинной фамилии, то только внутренне, никак этого не показав. У идиота в сером плаще и сером берете были усы, форму коих подделать совершенно нереально, и столь же неподдельный акцент уроженца западных графств. Так что, надо полагать не из нелегалов. Форейн Офис, мать иху.

 Вы меня с кемто спутали, со скукой проговорил он, не поднимая глаз от тарелки с сочной отбивной, со мной это обычное явление. Типично европейская физиономия, знаете ли.

 Будьте добры не прикидываться идиотом, Спенсер. Мы совершенно не расположены к шуткам.

 Я сейчас же, немедленно позову самого обыкновенного милиционера и попрошу его призвать вас к порядку.

 Неужели?

 Можете не сомневаться. Я здесь совершенно легально, а вот вашими документами он непременно заинтересуется. Кроме того, я вообще не понимаю, о чем вы говорите, поскольку не знаю английского… Даже не так, понятия не имею, на каком тарабарском наречии вы изволите изъясняться.

 А самито, сами каким языком изволите пользоваться?

 Ах, да! Но, поскольку свидетелей не было, а у вас хватило ума не брать с собой записывающую аппаратуру, оплошность эту исправить нетрудно… Но, если уж так получилось, позвольте со всей решительностью заявить, это недоразумение. Я не имею чести вас знать, по прежнему не понимаю, о чем вы говорите, но могу предположить, заметьте, только предположить! что вы, представляя некую службу, подошли ко мне, приняв меня за когото другого, но явно не относящегося к вашей организации, представляющего конкурирующую фирму, и пытаетесь вступить в контакт. Если судить даже по самым примитивным детективам из жизни шпионов, такого рода горизонтальные контакты между нелегалами категорически запрещены… Не перебивайте меня, вы сказали и сделали достаточно! Так вот, ничего более непрофессионального попросту не существует, по слухам, понятно.

 Спенсер. У нас нет времени следовать законам жанра. Даже самым важным из них. То, что нам нужно от вас, мы намерены получить в любом случае, с вашего согласия или без него. Вам просто некуда деваться, и вы это отлично знаете.

 У меня есть основания сомневаться, что вы способны даже на это. На сундуках, понятно, не осталось даже и царапины, вам попросту нечем их поцарапать, но вы думаете, я не заметил, что ктото трогал мои вещи? Только не думал, что это подданные Ее Величества.

 Такие же, как и вы, Спенсер. И мне совершенно непонятно, почему вы с таким рвением отстаиваете интересы ваших американских хозяев.

 Если бы я понимал, о чем идет речь, то напомнил бы о такой вещи, как служебный долг и профессионализм. Слыхали о таких вещах?

 Зачем? Вы что, всерьез рассчитываете уцелеть после успешного завершения своей миссии?

 Не понимаю, о чем вы говорите, но существуют миссии, в которых вообще невозможно уцелеть. Вне зависимости от завершения.

Человек в берете, помолчал, а потом медленно, вальяжно ударил несколько раз в ладоши.

 Браво. Почти неподдельный тон человека, которому до смерти надоел уличный приставала… Интересно, а, например, задолжав крупную сумму гангстерам, вы тоже пытались бы отделаться словами?

 А что решительно ничего не выйдет? Жаль.

 Спенсер. Мы сбились с ног, пытаясь хоть както проследить за вашими метаниями по этой небольшой, уютной стране. Коекто всерьез пострадал. Один из лучших наших людей слег с тяжелейшей формой нервного истощения. Имели место неожиданные, но при этом многочисленные и совершенно безнадежные случаи дезертирства. В вашем деле постепенно оказалась задействована большая часть нашей агентуры в Советах. То, что на вас первым вышел именно я, в конце концов, чистая случайность, оперативная работа вовсе не входит в круг моих обычных обязанностей. И после всего этого я вынужден сидеть тут перед вами и выслушивать всю эту чушь.

 Очевидно, на какомто этапе вас переиграли, и с этого момента вы начали следить не за тем человеком. За мной. Так что оставьте меня в покое! В конце концов, я гражданин ФРГ и обращусь к своему консулу, чтобы, значит, оградил…

 Бесполезно, сказал человек в берете, он опять пьян, причем это уже третьи сутки.

Он оглянулся на выход, где, заняв ближайший к двери столик, нарисовались двое мужчин, Черный, одетый в классический черный костюм, и еще один, которого Майкл условно назвал Клетчатым.

 Аа, вот вы как? Да я прямо сейчас позвоню людям, на которых ваш дипломатический статус не произведет ни малейшего впечатления.

 Мой Бог, человек в берете мучительно, пятнами покраснел, чем только не приходится заниматься, когда дело ведется без подготовки… Загляните под стол… Право же, мне очень неприятно, но при малейшей попытке поднять тревогу я буду вынужден стрелять.

 Дда вы с ума…

 Потише, говорю… Вызывает мгновенную потерю сознания, а потом мы поможем перебравшему клиенту добраться до его номера…

 С ума сошли? Забыли, где находитесь? Да вы имеете представление, чем это может грозить чисто вам, самому?

 Разумеется. Повторяю, вы на контакт не идете, так что у нас просто нет выбора… И тянуть нам дальше уже некуда: еще день, и вы вполне можете оказаться вне досягаемости, потому что ваши заокеанские хозяева в последнее время тоже чтото занервничали.

 Повторяю, еще более усталым голосом ответил Майкл, у меня нет никаких хозяев, тем более за океаном.

Но, похоже, это была одна из последних отговорок. Кончались отговорки. По всему видать, соотечественники окончательно закусили удила и никаких резонов просто не воспринимают. Совершенно, между прочим, ужасное в своей противоестественности зрелище закусившие удила британцы. Им это совершенно не идет.

 Хорошо. Но тогда почему бы вам попросту не договориться с этими самыми хозяевами?

 Это серьезная проблема, Спенсер, но, слава Богу, решать ее не мне. Не мой уровень. У меня достаточно простые и однозначные инструкции.

 В мешок и на штабквартиру, или как там еще у вас называется ваш притон? Посольство, что ли? Кстати, в ваших инструкциях ничего не говорится о том, чего от меня, собственно, требуется? Конкретно?

Человек в берете покачал головой.

 Наше руководство гуманно. Оно старается не перегружать голову исполнителей лишней информацией а их самих излишними поручениями. Оно право.

 И всетаки непонятно, как можно заставлять человека искать неизвестно что.

 Вас со всем багажом и всеми записями, которые при вас окажутся. При малейшей возможности живым.

 Спасибо хоть за это, право не ожидал, тронут. Но к чему такая неприличная спешка? Честное слово то же самое можно было бы добыть и без меня.

 Могу только предположить. Все дело в вашей репутации. Видите ли, руководство свято уверено, что заокеанские хитрюги непременно оторвут себе все самое лучшее, и поэтому репутация ваша столь высока. Может быть, вовсе незаслуженно… Но, так или иначе, есть мнение, что тот, кто приобретет вас, тем самым приобретет и лишний темп.

 Это в них говорит провинциальность. Непременно хоть в чемто обойти спецов из столицы… Ладно, уступаю грубой силе, но предупреждаю вы будете страшно разочарованы.

 У меня другое мнение. В ящиках, которые невозможно даже поцарапать, редко хранят подштанники. Но я непременно упомяну, что вы исполняли служебный долг до последнего.

Дверь распахнулась, и в зал ресторана вошло сразу пятеро мужчин, которые даже не удосужились снять с себя мокрые плащи и шляпы, очевидно, им какимто образом удалось убедить швейцара, что в этом нет необходимости. Двое сразу же подсели за столик к Черному с Клетчатым, третий, с грохотом выдвинув тяжелый стул, сел в проходе, рядом с соседним. Двое, натурально, направлялись к ним. Один, был вполне подобен трем первым и совершенно незнаком, зато второй… Поскольку Майкл был твердо уверен, что бодрствует, он решил было, что встретился с обыкновенным полуденным глюком. Кого это явила в этом укромном месте неверная судьба всех путешествующих? Кто послужил главным сюрпризом этого обильного сюрпризами обеда? Кого это принес Ветер Странствий и чьи паруса наполнил так туго? Кого, наконец, не ждали, а он приперся? Уважаемый шеф, начальник департамента "R", владеющий русским в пределах вышеупомянутого джентльменского набора из терминов "водка", "Калашников", "карашёо" и артикля "биляд". Мистер Филипп Честер Рид собственной персоной, и улыбается так, будто они и всюто жизнь были не разлей вода, и в последний раз расстались лучшими друзьями. Благо еще, что не жевал, а то непременно поперхнулся бы, причем насмерть…

 Бог мой! С гнусавым западным прононсом провозгласил он, издали раскрывая свои широкие, мокрые объятия. Оскар! А тыто здесь какими судьбами?

 Простите, Майкл со слабой улыбкой вежливого человека наморщил лоб, как бы в усилии вспомнить, лицо ваше мне кажется знакомым, но никак не могу припомнить…

 Джон Доу! Совместно переносили дорожные тяготы в незабвенном рейсе тринадцать тринадцать пятьсот шестнадцать одиннадцатого одиннадцатого семьдесят восьмого.

 Бог ты мой! Столь же бурно обрадовался Островитянин. Джонни! И ты здесь? Лишний раз убеждаюсь, что мир в наше время удивительно скученное местечко. Присаживайся. Вот, познакомьтесь с мистером эээ… Знаешь, Джонни, мистер по какойто причине предпочитает пользоваться псевдонимом.

 Как жаль. Но это его священное право, тем более, что он, кажется, кудато торопится…

На человека в берете было страшно смотреть. Его ухоженное лицо сейчас вдруг словно бы сморщилось, как печеное яблоко.

 Хорошо. Я сейчас уйду. Но обещаю вам, что эта встреча не последняя.

 О`кей, старина, последнее слово осталось за вами, закажите гденибудь там себе выпивку… Да, не забудьте захватить с собой воон тех джентльменов.

И, провожая покидающую зал троицу долгим взглядом, вздохнул:

 И эти шакалы, наши союзники… Дожили.

 Аккуратнее, Фил. В этой стране вы одинаково играете на чужом поле и потому находитесь в равных условиях. Так что они совершенно спокойно могут устроить нам какуюнибудь каверзу.

 Для этого надо носить в штанах яйца. Но к делу: вы и впрямь добыли так много, как об этом говорят?

 Не сильно прегрешу против истины, медленно проговорил Майкл, если скажу, что добыл все.

 Если можно, поподробнее…

 Боюсь, сэр, Островитянин покачал головой, это не слишком простые объяснения. И не слишком быстрые. Право слово, нам следует поторопиться, а все объяснения отложить на потом, когда мы будем в полной безопасности. Лучше за океаном. Но позвольте спросить, почему здесь именно вы, Фил?

 Ты не поверишь, только по той причине, что мы лично знакомы и знаем друг друга в лицо. Руководство находится в самой постыдной панике, какую я когдалибо видел, и ведет себя так, как будто живет последний день. Тратит все ресурсы, включая человеческие, так, как будто по завершении этого дела они ему больше не понадобятся. Ставят на карту все, как в покер. В чем дело? Я ничего не могу понять!

 Дело в том, Майкл опять покачал головой, что у тебя мудрое руководство. Да еще и со здоровыми инстинктами. Оно совершенно право. Жизнь одного отдельного человека, любого человека, равно как и жизнь полка или дивизии не имеет значения по сравнению с моей своевременной доставкой ТУДА.

 Ты того, не преувеличиваешь?

 Госсподи… А самто ты как думаешь?

Дверь распахнулась, и в дверь ресторана "Синий Лен", расположенного на первом этаже Дома Колхозника вошли семеро мокрых мужчин под предводительством уже знакомого им человека в берете.

 О! Сказал Рид, со вздохом вставая изза стола. Я, кажется, ошибся. Оказывается, это нам пора. Всего доброго, джентльмены, желаю приятно провести время…

Человек в берете, сцепив зубы, встал у него на пути. Невооруженным взглядом было видно, что столь неприличное поведение противоречит буквально всем чертам его в высшей степени корректной натуры, но, очевидно, выбора у него действительно не было. Его пестрая, но равно нелепая свита выстроилась в шеренгу, Рид, угрожающе склонив голову, словно бык, глубоко засунул руки в карманы и негромко лязгнул:

 Парни, "Мэйдэй"…

Четверо в плащах немедленно взяли Майкла в середину каре, со всех сторон прикрыв его собственными телами.

 Голос прорезался, с чудовищной ненавистью прошипел Филипп Рид, вцепившись бешеным взглядом в зрачки визави, решили взять, не спросясь у старших, а? Забыли, кто ваш настоящий хозяин? И рявкнул. Место, нахлебники!

Очевидно, эта тактика в данном случае оказалась ошибочной, потому что хамство американца парадоксальным образом дало человеку в берете совершенно необходимую ему точку опоры, и к нему в полной мере вернулось присущее ему самообладание.

 Видите ли, сэр, какиелибо слова в данной ситуации совершенно ничего не значат. Мистер Спенсер останется с нами, причем все остальные варианты являются совершенно неприемлемыми.

 И что, нехорошо удивился Рид, стрелять будете?

 Мне право же очень неприятно отвечать утвердительно, сэр. Лучше будет, чтобы до этого не дошло.

 Парни, полуобернулся назад вожак, эти ублюдки действительно стоят у нас на пути, или мне показалось?

Никогда не следует браться не за свое дело. Его замах по направлению к физиономии британца был решительно пресечен невысоким человечком с невыразительным, очень смуглым лицом. Он буквально взлетел со своего места, без всякой подготовки, как будто его метнула катапульта, схватил Рида за запястье и легко, как соломенную куклу, перебросил американца через спину, четко впечатав его физиономией в пол. И сел, страшно оскалившись и схватившись за глаза, потому что один из американцев применил ослепляющий пистолет. Оружие человека в берете хлопнуло дважды, первым выстрелом угодив в американца с "горгоной", а вторым в спину еще одного молниеносно бросившегося в бой смуглолицего коротышки, что был похож на первого, как близнец. Они еще валились на пол, когда у трех "торпед", не вышедших из строя, в руках как по волшебству возникли уже самые обыкновенные "беретта 0,38", правофланговый британец выхватил изпод полы кургузый пистолетпулемет, а человек в берете, страшно оскалившись, повел стволом к следующей по счету цели, но неизреченным образом не довел.

Молниеносное движение непостижимым образом все длилось и длилось, не в силах достигнуть цели, которая все никак не приближалась, как в гнусной истории про Ахиллеса и черепаху, загаданной древним негодяем по имени Зенон, а потом не то, что исчезла, а стала несущественной, не имеющей смысла и все время, непрерывно ускользающей из памяти. Он скрежетал зубами и мычал в немыслимом усилии удержать его в сознании, но уже в следующее, бесконечно длящееся мгновение все никак не мог вспомнить, почему его челюсти стиснуты с такой силой, что он тут делает, где верх, где низ, и кто он такой вообще, а при любой попытке взглянуть в нужном направлении взгляд увязал, как в зыбучих песках, в тошнотном сером мерцании. Инстинктивно почувствовав, что нужно делать, англичанин закрыл глаза, и наваждение почти тут же прекратилось.

Он обнаружил себя сидящим на полу, упершись в него той рукой, в которой находился парализующий пистолет, один из приданных ему горцев лежал лицом вниз, а из спины его торчала парализующая стрелка с оранжевым опереньем, другой сидел на полу и выл, раскачиваясь и прижимая руки к глазам. Прямо у его колена располагались чудовищные тупоносые ботинки американца, широко разбросавшего свои мамонтовы ноги и спящего мертвым сном. Филипп Рид слабо ворочался на полу, будучи не в силах вот так, сразу поднять расквашенную о кафельный пол физиономию. Один американец сидел за столом, вжимая лицо в столешницу и пронзительно визжал, быстробыстро перебирая под столом ногами. Остальные, точьвточь как он сам, сидели и лежали в разных позах с совершенно ошалелым видом.

 Кляйнмихель, брезгливо произнес худой человек с пышной седой шевелюрой, будьте любезны перевести то, что я имею сказать этим господам. Я хочу, чтобы они поняли мои слова в точности. Поняли и хорошенько запомнили бы…

 Я, конечно, приложу для этого все усилия, но вам, Леонид, стыдно не знать ни одного иностранного языка.

 А я знаю. Украинский. Со словарем. Но к делу. Господа! Мы не можем вам воспрепятствовать, ежели вы, гдето там у себя, желаете выяснить между собой какиелибо отношения, хотя и приложим все силы, чтобы выяснение это не носило характера варварского и фатального. Но кровавых разборок на своей территории мы не допустим ни под каким видом. Мы, видите ли, считаем насилие в этой стране своей исключительной прерогативой. Я предупредил, и тот, кто нарушит безусловный запрет на насилие, будет строго наказан. Лучше бы вам даже не знать как. И вот еще что: надеюсь, ни у кого не возникнет дурная мысль оказывать сопротивление, или чтото в этом роде? Это было бы крайне опрометчивым решением.

За его спиной, двоясь, троясь, расплываясь временами в смутное, как клок тумана, облако, мерцал и клубился серый фантом. Один взгляд на него вызывал тошноту и головокружение, настолько, что глаза попросту отказывались совершать нужное движение и огибали этот облик, смутный, словно призрак, видимый только мельком, только на самом краю периферического зрения и исчезающий при малейшей попытке прямого взгляда. Но даже несмотря на это, на то, что этого нельзя, немыслимо было рассмотреть, оттуда исходило совершенно явственное ощущение какойто вызывающей готовности и уверенности, что сродни уверенности вооруженного охранника, держащего под прицелом безоружных, и совершенно невозможно, немыслимо казалось както ослушаться или воспротивиться.

 Мой молодой друг, сказал седовласый Леонид, указывая большим пальцем себе через плечо, любезно согласился сопровождать меня на эту встречу. Спокойствия ради и на всякий случай. Как видите, присутствие его оказалось весьма кстати. Со своей стороны могу предложить, чтобы, если уж так вышло! вы попросту разделили материалы, полюбовно, как то и надлежит стратегическим союзникам: контейнеры, находящиеся у нашего общего друга эээ… Оскара, на самом деле совершенно идентичны.

 Зато у него самого нет двойника, угрюмо проговорил человек в берете, поднимаясь с пола, а это может оказаться решающим обстоятельством.

 Тут я вам ничем помочь не могу. Выбор всецело за господином Кляйнмихелем.

 Нет тут никакого выбора, угрюмо проговорил Майкл, я, как и всегда, буду выполнять однажды принятые на себя обязательства.

 Вот и замечательно. А мы, со своей стороны, приложим все усилия к тому, чтоб вам ни в коем случае не помешали… Вот он, палец Феклистова указал на держащегося за глаза горца, мы могли бы оказать экстренную помощь.

 Благодарю вас. Подобные вопросы мы привыкли улаживать собственными силами.

 Ну как знаете. А то он производит впечатление дорогостоящего… специалиста. И еще раз: обе партии выполнили задание руководства, но помешать противной партии сделать то же мы попросту не позволим. Табу. От души рекомендую смириться с этим обстоятельством.

 Вынужден признать, что ваши аргументы достаточно серьезны, сэр. Угрюмо проговорил человек в берете, тяжело поднимаясь. Но не могу дать определенных обещаний. Это противоречит моим представлениям о долге. Я сожалею.

 Отсутствие гибкости лишит вас малейших шансов на выполнение этого самого долга. Даже бескомпромиссность требует своего рода компромиссов.

 Разве что в пределах, слегка развел руками англичанин, которые окажутся совершенно необходимыми.

 Это, безотчетно подражая какомунибудь литературному члену Палаты Лордов, ваше неотъемлемое право. Но от души советую не искать этих пределов. И уж, тем более, не пытаться испытывать их на прочность… Так левая или правая?

XXXVIII

 Это нечто поразительное, мистер Спенсер. Я бы сказал фантастика, если бы этот термин не был чистой правдой вопервых и приуменьшением вовторых. И, безусловно, это самый поразительный успех работы разведки за всю историю…

 Сэр, но…

Попытки вставить слово неизменно оказывались бесполезными. Джорджи как за глаза называли директора CIA подчиненные, совершенно очевидно его не слышал. Оглушенный свалившимся на него успехом, просто не был способен. Это бывает даже с такими серьезными, состоятельными и суховатыми людьми, как директор: лицо горит, глаза блестят, а до слуха доходит исключительно собственный, чуть срывающийся от волнения голос. Налицо все признаки того опасного инфекционного заболевания, которое лично он перенес в варианте вялотекущем.

 И вот скажи еще, насчет того, что тебе все это чуть ли не впихнули в рот, это правда или ты просто из ложной скромности? Но все равно, невероятная, неслыханная с их стороны глупость. Очевидно, что оставаться в дураках, простонапросто их природа…

 Сэр, вынужден напомнить, что они занимаются такого рода практикой более пятнадцати лет и накопили колоссальный опыт. Все растиражировано, массировано и работает с достаточной интенсивностью…

 Не важно, кто растил дерево, плод все равно пойдет на пользу только тому, кто его сорвет и съесть. Не важно, что на такую замечательную штуку первыми набрели, сдуру или болееменее случайно, русские. Вы же сами утверждали, что им ничего не идет впрок, и теперь я в этом убедился сам. Мало сказать, что у них вся само валится из рук, у них прямотаки рот дырявый, не способны даже разжевать и проглотить… А теперь мы им покажем, что они отыскали на самом деле! Там, где у русских было одно применение, у когонибудь другого десять, у нас будет сто! Пятьсот! Пятьсот тысяч! Так всегда было, и так будет впредь. Это неизбежно.

 Это так, сэр, но у меня было время для подробного анализа возможных последствий, я разработал и привел в докладе целый ряд сцена…

 Конечноконечно. Мы ознакомились, приняли к сведению, твой доклад со всеми выкладками разбирает целый штат аналитиков, и все такое, но то, что мы уже успели понять, тем более заставляет нас спешить. Разумеется, мы будем предельно осторожны.

Ага. Классическая ария недоумка, из чистого детского любопытства впервые пробующего героин. Госсподи! Какая же это на самом деле мука, знать, во что это все выльется, и не иметь ни малейшей возможности как бы то ни было повлиять на развитие событий. Поневоле посочувствуешь Кассандре, Терисию и прочим Нострадамусам тех времен, созданных мрачной фантазией древних греков… и у когото еще хватало наивности считать их светлым, солнечным племенем… хотя сказано же, не помню кем, как бы не ими же: чем ярче солнце, тем глубже тень. А вот ему, ему лично, никогда бы и в голову не пришло, что наступит такой день, когда он очень хорошо, до глубины души поймет Кассандру. Содержимое его сундуков, равно как и тот же самый героин, это ничего особенного, это простонапросто такие материальные факторы, которые делают будущее пользователя вполне определенным. По крайней мере, по ряду весьма существенных параметров. Все, как ему сказали, все, как рассчитывали, и, что самое противное, все, как с некоторых пор ожидал лично он. По этой причине скажем себе "все" еще раз. На этот раз просто "все", без пояснений. Потому что зависящее от него он уже сделал, и больше ничего поделать тут не может. Остается позаботиться о себе, точнее продолжить начатое раньше, когда он, вовсе не ожидая столь щедрого подарка от своих гостеприимных хозяев, начал готовить "похоронку" сам, в силу собственного скромного разумения, и вот о нейто никто кроме не знает. Слишком увлеклись несметными сокровищами, таящимися в двух сундуках. Были загипнотизированы настолько, что не видели ничего кроме. Итак.

…Взять положенную ему на радостях громадную премию. Взять наградные. Взять скопившееся жалование за полгода без малого со всеми положенными надбавками. И срочно, пока начальство еще теплое, взять длительный отпуск на лечение истасканных нервов. Отправиться в прочно позабытое родовое поместье, уладить все дела, подтвердить все права, запасти все необходимое, огородиться, вооружиться, заминировать все подходы и выходы, забаррикадироваться и зарыться как можно прочнее. Постараться поселить в одной берлоге и жену, и любовницу, причем с женой, если не поймет, развестись и взять еще одну любовницу. Или, если возникнут какиенибудь проблемы с разводом, то сильно не заморачиваться, а просто выгнать на хрен, и взять еще одну любовницу. Или двух. И срочно наверстать все упущенное по части обзаведения потомством. Возможно более многочисленным. Сделать все, чтобы о нем забыли как можно более прочно вплоть до тех самых времен, когда всем окончательно станет не до него. И тогда уже попросту стрелять по всем, кто явится без приглашения. И все вышеизложенное нужно делать быстробыстро. Настоящим системным технологом его, понятно, не назовешь, но уж тем скромным набором, который он вез всем, а привез себе, он владеет вполне уверенно. Проживет. Лишь бы только НАСТОЯЩЕЙ войны не случилось…

Время от времени он, продолжая улыбаться вдохновенному Джорджи, и не слыша ни единого слова из его речи, останавливал свои, взявшие излишний разгон мысли, поскольку весь опыт хоть и достаточно наполненной, но всетаки упорядоченной жизни, весь хваленый британский здравый смысл не то, что свидетельствовали, а прямотаки вопияли: да ты с ума сошел! Да: паранойя! Бред! Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! Да: в Наше Время это невоззможно! Но остановиться надолго не получалось, потому что, наглядевшись того, как неумолимо сужается воронка решений, уготованная им сутью вещей, он волейневолей начинал думать о насущном и вытекающем из складывающейся ситуации, одно цеплялось за другое, и он не успевал опомнится, как все возвращалось на круги своя. Мысли разгонялись, как реактор со стержнями, заклинившимися в поднятом положении, и Неслышимая Речь Джорджи парадоксальным образом служила этому процессу катализатором:

… Подумать, где раздобыть, пока не поздно, как можно большее количество Чистых, в первую очередь, понятно, платиноидов, рения, гафния. Позаботиться, чтобы никто этого не заметил раньше времени. Подумать, как поступить с теми, кто послужит партнерами по добыче вышеупомянутых Чистых. Стащить в поместье как можно больше металлического лома, все равно какого, любого, лишь бы поразнообразнее, тонн пятьсот, и переделать его в чушки фунтов по шесть. Пока никто не в курсе, откупить какуюнибудь крупную свалку, огородить, поставить охрану, чтоб впускала всех ввозящих и не выпускала бы никого вывозящих…

… Но все это ни на йоту не приближает его к решению главной проблемы: как добыть медицину. Тут он пас, слуга покорный, не будет даже и пытаться, так что нужно придумывать чтото другое, сговариваться со Смирновым, чтоб взял ученичка, только где взять такого, чтоб не дезертировал сразу же, как только начнет чтонибудь из себя представлять, чтоб не кинул… Потому что "мозаика" это такая отвратительная штука, которая превращает в совершенно аморальных тварей даже самых, вроде бы, надежных. Вот взять, к примеру, его. Да ой, но только все равно нужно, все равно какнибудь нужно решить с этим делом…

Поначалу они, все, кого смогли сманить, увлечь, направить и вообще всячески собрать из ведущих частных лабораторий, правительственных центров и крупнейших университетов, ни во что особенно не верили, относились к предложенному им проекту со скепсисом, и ничего у них, соответственно, не получалось. Потом некоторые, прежде всего теоретики, увлеклись красотой совершенно новых для них формальных идей, им не требовалось дополнительных доказательств, они и так видели, и постепенно увлекли других. При этом тоже почти ничего не получалось, но даже те дикие, гротескные результаты первых, неумелых попыток были, тем не менее, настолько интересны, что люди забывали о времени и проводили в лабораториях дни и ночи. Это какаято загадка природы, но только при освоении какойнибудь сложной деятельности исключительно по инструкции, какой бы подробной она ни была, когда некому показать, как оно делается понастоящему, поначалу неизбежно получается фигня, попробуйте, к примеру, научиться оперировать по учебнику хирургии, сами увидите, что получится. Нет, лучше даже и не глядеть. В инструкциях походя упоминаются действия, которые являются само собой разумеющимися для всех, кто хоть маломальски в курсе, но составителям вовсе невдомек, что именно эти банальности являются камнем преткновения для тех, кого профессионалы традиционно именуют "чайниками". Потом кое до чего доперли сами, коечто подсказали непонятные жучки с западного побережья, которых приволокли ребята из CIA, и коекогда начало получаться. Примерно то, чего ожидали. Время от времени даже вполне то, что требовалось. И, как обычно, выявились люди, у которых получалось гораздо лучше других, как будто созданные для нового рода деятельности. В общем и целом контингент оказался таков, что нужда в жучках, которые умели коечто практически и помогли поначалу, скоро прошла, и они сгинули, как и не было, и больше их никто не видел.

Одно дело высокие абстракции, восторги чистого творчества, и совсем другое дело, к примеру, мотоцикл "Эфа". На самомто деле с вечера была произведена закладка информационного ядра сразу двух сложных изделий, но мотоцикл созрел первым, аж в пять сорок две утра, и, кроме этого, существовали другие веские причины начать испытания именно с него. Отправители посылки постарались не упустить никаких мелочей и в контейнере, среди всего прочего, присутствовал и диск: "Каталог, краткое описание и инструкция по эксплуатации готовых изделий", всего на 11403 образца, начиная от погружного насоса производительностью десять литров в минуту и кончая какимито сверхзвуковыми самолетами, конвертопланами и балкерами, из лейкосапфира, со штампом "Проверено", подписью Ответственного Секретаря, все, как положено.

К этому времени ЭХГ, с которыми поначалу все измудрялись, как могли, свелись к двум основным конструктивным типам: псевдофрактальному, простому, дешевому, но не столь долговечному и нуждающемуся в достаточно квалифицированном уходе, и основанному на так называемых "полуавтономных микроглобулах". Генераторы этого типа были много дороже, требовали относительно солидного количества Чистых, и не абы каких! но зато были способны самоочищаться и самовосстанавливаться очень долго, никто просто не наблюдал их достаточно длительное время, чтобы дождаться заметной амортизации. Кроме того, их отличала высокая устойчивость к каталитическим ядам. Все, что положено полноценным изделиям класса "В". Именно таким генератором мощностью до трехсот киловатт обладала "Эфа", которая при необходимости могла выдать все эти киловатты сразу.

Уже и до этого у группы "Четки" коечто, по мелочи, получалось, но когда Колин Ландсберг, уверявший, что является классным мотоциклистом, оседлал "Эфу", когда она, обидевшись на корявое управление, взаправду рванула вперед, чуть не сбросив незадачливого седока, все присутствовавшие както вдруг осознали, что этим переходят некий рубеж, и ничто уже и никогда не будет так, как прежде. Седок слышал режущий свист, чуть высунувшись изза щита, очень хорошо чувствовал страшный ветер, выбивающий слезу, судорожно сжимал немеющие губы, чтобы твердый, как пальцы врага, воздух не порвал бы ему рот, а вот зрители не слышали практически ничего.

Помимо всякого рода прорывов и революций в "мозаике", случавшихся чем дальше, тем чаще, но не реже раза в полгода, тут наличествовала еще и эволюция, конструкторы малопомалу добрались до аэродинамики воздухозаборов и гадючий, шипящий свист, столь характерный для ЭХГ на протяжении первых десяти лет, стал уходить в прошлое. И, в некоторых случаях, ушел вообще. Так что с точки зрения стороннего наблюдателя Колин летел по полю в угрожающей тишине и выглядело это до странного, неожиданно дико. Если бы он не врал насчет своего класса, то, наверное, с самого начала вел бы себя осторожнее, а сейчас, получив обещанные в описании сто километров за две с половиной секунды и пока что сто восемьдесят всего, он растерялся, а рефлексов, которые позволяли бы действовать не раздумывая, тут не было, управление электрической машины было очень простым, но довольнотаки существенно отличалось от привычного среднему мотоциклисту. Слава Богу, хоть рулить было можно так же, как обычно, и поэтому постепенно сложилось время для сознательных действий, так что он, припомнив инструкцию, убавил ток и снизил обороты. Теперь, когда ситуация потеряла характер экстремальной, появилась возможность оценивать и сравнивать. Первое сравнение пришло на ум, когда он, со звериной плавностью снижая скорость, притирался к группе поддержки: как помело на бреющем. Идиотское само по себе, оно, тем не менее, было самым подходящим.

 Вот так оно и бывает с машинами времени, сказал он давно заготовленную фразу, и проезжаешьто всегонавсего один кружок, а оказываешься в другой эпохе.

 Ты это к чему?

 Да так, подумалось. Парни, мы потратили одну ночь на то, чтобы получить вот этот агрегат, и обошелся он нам долларов в двести от силы. Про его конкурентоспособность с мотоциклами я говорить не хочу, это просто другое транспортное средство. Если мы захотим, то через неделю будем иметь по машине на брата. Если напряжемся, то получим то же самое через день от послезавтра. Если заморочимся и сделаем бак побольше, то будем через неделю иметь по тачке. Что это будут за тачки, не знаю, но, судя по этому вот байку, недурные.

 Нас сюда собрали не для этого!

 А для чего? За месяц работы мы хорошо поработали руками а еще, в конце концов, научились выполнять полученные инструкции. Дальнейшее, как любят говорить у меня в колледже, не несет в себе признаков принципиальной новизны. Можем научить других, и они справятся не хуже. Все.

 У Рама и Джин начало получаться с составлением композиций.

 Это да, с уважением кивнул Колин, вот только до того уровня, который мы наблюдаем в нашем Ковчеге, им лет пять напряженной практики. Как до Луны на карачках. Хорошо в качестве спорта и для умственного развития, но бизнес совершенно нерентабельный. Не то, за что согласится платить деньги наше начальство. Но у меня вопрос ко всем собравшимся: так ли уж необходимы деньги тому, чем мы стали, и при том, к чему мы получили доступ?

 Чтото я не пойму, с чуть заметной угрозой в голосе проговорил Линдон Ли, ярый республиканец из Джорджии, к чему это вы клоните, мистер?

В том, что ты чегото не понимаешь, как раз нет ничего удивительного, подумал его собеседник, но сам только завлекательно улыбнулся.

 Как это ни смешно, но ничего дурного. Я всегонавсего о том, что, совершенно честно отрабатывая свои деньги, мы можем параллельно прибарахлиться. Шикарно прибарахлиться. Я чтото не помню федеральных законов, которые облагали бы налогом самоделки. Я имею ввиду серьезных законов о таких же серьезных налогах.

Это было слишком хорошо понятно и насквозь близко каждому жителю этой страны. Это затрагивало и доставало до глубины души.

 Найдут, к чему прицепиться, раздался безнадежный голос, у них знаешь, какие крючкотворы.

 А если помалкивать? В смысле, просто не болтать лишнего? Какая им разница, на каких именно вещах мы набиваем руку?

 Бессмысленный разговор. Отсюда не вынести даже гвоздя.

 Разумеется, бессмысленный. Я же исключительно только в плане чистой теории. Хотя, если всерьез, то, пожалуй, взялся бы воспроизвести то же самое у себя в гараже. Дада, даже вот этими вот своими корявыми руками. Что уж тогда говорить о Ли…

 Про такую вещь, как авторские права и патентное право ты, понятно, забыл?

 Авторские правато тут есть, не сомневаюсь… Вот только почему мне никто не покажет автора?!! Где он?!! Где? Ауу! А авторские права еесть, это да! А знаешь, что будет? Мы перетаскаем им все каштаны из огня, и тогда нам скажут, что мы свободны! Спасибо, парни, ваша страна вас не забудет. Дадут горсть крашеной бумаги, и даже, может быть, добавят еще полгорсти в качестве премии. Пожмут руку. А себе возьмут то, что мы тут накопали. Можешь быть уверен, остальным не удастся даже лизнуть. Даже понюхать! И еще, помяни мое слово, это будет по всем правилам оформлено законодательно. А действительно, зачем? Только последний идиот будет плодить себе конкурентов…

 Такими вещами полна жизнь. Так бывает всегда. И тот, кто все время будет помнить об этом, будет всю жизнь чувствовать себя неудачником.

 Никогда, слышишь меня, а если слышишь, то запомни, никогда еще вот эти самые не брали себе так много. И не оставляли так мало другим. Ты понял, нет? Они возьмут себе возможность обходиться без денег, оставив себе при этом и деньги, и власть, которая станет тогда совсем уж беспредельной, а тебе, мне, всем остальным оставят только деньги, сколько дадут. Если еще сочтут нужным давать.

Вот за это евреев и не любят. Они неизменно несут с собой смуту. Да нет, они и есть олицетворенная смута. Смута политическая. Смута финансовая. Смута научная. Смута в искусстве. Смута в душе. Все то, что без них было ясно, понятно и не требовало никакого обдумывания, становится смутным, темным, зыбким и ненадежным. Они превращают в болотную хлябь самые, что ни на есть, незыблемые устои. Без него все было бы хорошо. Без него не было бы никаких таких мыслей…

 Хорошо, угрюмо прохрипел Ли, раскуривая тоненькую сигару, а что ты, собственно, предлагаешь?

 Я?! Ничего. Как и всегда в тех случаях, когда неплохо было бы поступить хоть какнибудь, но только самому. Посвоему, а не так, как это нужно Ответственным Лицам. Нет, он окинул остальных обеспокоенным взглядом, враз утратив давешний напор, я действительно ничего не предлагаю. Поступок, это не для таких, как мы.

Конечно, не предлагаешь. Уже предложил. Все, что нужно. И всем. Даже меня не забыл, а теперь притворяется девственницей. Вот за это евреев и не любят. Вот за это я их и не люблю. За то, что слова их слишком часто стоят того, чтобы их обязательно выслушали, какими бы противными лично тебе эти слова ни были.

Джон Джезайя Вонг только слушал и улыбался. Как известно, в мире существует только две великие культуры улыбок, англосаксонская и восточноазиатская, китайскояпонская, а все остальное можно считать дикарством, темнотой и дикоросами. Он был наследником обеих, прошел обе эти школы, так что и улыбка эта была истинным шедевром. Ежели кто понимает, конечно, а таких здесь не видно.

…Бывают люди, вроде бы и умные, во всяком случае, способные, которые имеют всего один недостаток. Они считают окружающих уж совершенно безнадежными идиотами. И поэтому высказывают то, о чем лучше помолчать. Это очень неумно. Потому что тогда твоими способностями начинают пользоваться те, кто тебе вовсе не родственник. Так что не такие уж они на самом деле умные…

… А кроме того он же совершенно неправомерно чуть что употребляет "мы", "нам" и тому подобное. На самом деле не имея к тому ровно никаких оснований. Как будто у Вонга нет родственников, о которых он действительно должен заботиться. И здесь, и в великом Китае, где, как раз в Синьцзяне! по имеющимся у него сведениям, происходит какаято страшная беда, связанная с уйгурами. Кажется, он знает, что следует предпринять в таких условиях.

Черное, как сапог, подвижное лицо Линкольна Ирвинга сейчас не выражало ничего. Он молчал и в несчетный раз приходил в изумление нечеловеческой мудростью брата Джошуа. Его бездонной интуицией, с которой он почувствовал особую, принципиальную, критическую важность этого дерьмового вроде бы проекта. Почувствовал, и предпринял все возможное, нажал на все мыслимые и немыслимые педали, кнопки и рычаги, чтобы Линкольн оказался в числе приглашенных в проект. И его заставил, буквально выкрутил руки, только что не пинками вбил его, идиота. Который имел глупость сопротивляться. Надо бы при первой же встрече извиниться. Надо бы поблагодарить. Он представил себе, как, при встрече, молча опускается на колени и целует брату Джошуа руку… нет, красиво, но ничего не выйдет. Не принято. Они не чета какимто там вонючим макаронникам.

… А эти белые свиньи, поди, решили, что если он да получил диплом с отличием, и был Первым Спорщиком по математике, то уже стал для них в доску своим. Что они купили Линкольна, и он теперь перестанет быть черным. Да он теперь тем более в доску расшибется, костьми ляжет, чтобы только у черных братьев были стволы и тачки, дома и бабки, вдоволь еды и, главное, реальная возможность наконецто стать главными. Тем более, что коекакие соображения в этом направлении у него есть, и остается только обдумать детали. А белый сейчас не сказал ровно ничего такого, что было бы для Линкольна новым, у него был Джошуа с его всеобъемлющим умом, который никогда не ошибается, который…

А Уилл Бартлет, как обычно, смотрел себе под ноги. Он относился к той, любимой авторами комедий категории умников, на которых что ни надень все будет, как на корове седло. Такие в уродливых очках, знаете? Такие с кривыми зубами, видели? У них еще потные руки, нечищеные ботинки и отсутствующий взор? Безнадежные девственники в двадцать пять? Типичные омеги, которым злобная природа подарила, да какое там подарила, коварно сунула, в качестве злобной насмешки, острый интеллект и бездонную память, чтобы, значит, больше мучались.

Нет, он, конечно, ничего. И ни на что такое, особенное, не претендует. Он только чутьчуть, сделает десятокдругой бриллиантиков, каратов по десять, чтобы наделать побрякушек и подарить Винди. Нет, он, понятно, ни на что не рассчитывает, он просто так, поглядеть, как она хоть на секундочку удивится и обрадуется. И, хотя он совершенно точно знает, какую гримасу она скорчит следом, какой прием извечного женского дзюдо применит, чтобы в очередной, бессчетный! раз плюнуть ему в душу, унизить и растоптать, он готов пойти ради этого мига на все. Забавно, это при том, что он видит ее насквозь и вполне отдает себе отчет, что она, в конце концов, порядочная дура. При том, что все ее приемы знает назубок и знает им цену. А всетаки, а всетаки…

… Ну а про то, что отсюда нельзя вынести и гвоздя, это, понятно, чушь. Довольнотаки заковыристая задача, к решению которой, однако, он уже сейчас видит даже и не один путь. При том, что годными окажутся, скорее всего, несколько…

И тут, как обычно, мозги его включились на полную мощность, радырадехоньки отвлечься от невзгод и нелепостей бренного мира на решение задачи.

… А самым смешным вариантом, он весело улыбнулся своим мыслям, будет такой, при котором выносить вообще ничего не понадобится. Вынести ничего не вынося!

 Чего это ты лыбишься? С подозрением вопросил его Ландсберг. Я сказал чтонибудь смешное?

 Да нет, ничего, ответствовал Уильям, с трудом отрываясь от завлекательного проекта Большого Сборщика, не обращай внимания. Я таак…

 Вы ошибаетесь, мистер Освальд. Ошибаетесь точно так же, как ошибались и мы: проект "Четки" кардинально отличается от Манхеттонского Проекта. Собственно говоря, единственное их сходство состоит в самом масштабе. "Манхеттон" сверхсложный, разветвленный, со множеством работ находящихся в иерархическом соподчинении, но, по сути, одинединственный цикл, в котором все детали направлены к единственной цели, без достижения которой частности не имеют почти никакого смысла. В "Четках" множество законченных циклов работы с высокой степенью независимости. Это те самые общие соображения, которые на самом деле определяют все. Стиль работы, взаимодействие, характер отчетности, персональный состав заинтересованных лиц, организаций и компаний, находящихся на выходе проекта. Или стремящихся попасть в этот узкий круг.

 А помоему все обстоит гораздо проще. Парни простонапросто хорошо устроились и не желают работать как следует. Если мы хотим пробежать за год тот путь, по которому русские тащились пятнадцать лет, это совершенно неприемлемо. И уж вамто следовало бы знать, что для подобных ситуаций существует испытанное и безотказное средство. Когда штатские делают не то, что нужно, или действуют без должного усердия, к ним простонапросто надо приставить сержанта. Который простонапросто поставит перед ними конкретную задачу и добьется ее безусловного выполнения.

 Должен заметить, сэр, что в данном случае потребуется… всетаки очень особенный сержант.

 Ничего подобного. Похорошему тут нужен был бы именно самый обыкновенный сержант, какойнибудь син с пятнадцатилетним стажем, но, к сожалению, тут все дело портит уровень допуска. Так что будет вам ваш особенный сержант. Кстати, вы его знаете. Это Боб Нильсен.

 О, мой Бог… И как же вам это удалось? Помоему, он прекрасно себя чувствовал на ниве частного предпринимательства?

 Такой человек. Пожал плечами Освальд. Безотказный. Помоему он даже не раздумывал.

 Говорят, что садистский менеджмент является образом его жизни. Что он не может жить, чтобы не вводить окружающих в непрерывный трепет, и питается ненавистью окружающих. Расцветает от нее. Что он избавляется от сотрудников, которых не удается запугать до поноса.

 Говорят. Это и еще множество подобных афоризмов.

 И такого человека…

 Да. Именно такого человека решено поставить во главе проекта. Как ни печально, таким способом чаще всего удается выйти из тупика, в который завели дело либеральные интеллектуальные гуманисты.

 Все первичные материалы, все базовые инструкции, все отчеты о выполнении конкретных работ, все рабочие дневники ко мне на стол. Все это обозначает действительно все. Аарон проследит, чтобы вы ничего, не дай Бог, не забыли. К сведению тех, кто еще не понял: ваше бесцельное время препровождение кончилось прямо сейчас. Работа, какой она должна быть, начнется с завтрашнего утра, ровно в шесть. Все!

 С этого момента работа над тем, что вы так остроумно назвали "прикладными темами", прекращается полностью. Группа переходит на тиражирование базовых комплектов изделий, всего того, что для своего производства требует композиций, состав которых с данного момента объявляется закрытым. Список закрытых композиций получите у мистера Чистовитца. Под роспись. Все свободны!

 Вся личная корреспонденция должна сдаваться мистеру Чистовитцу в незапечатанных конвертах. В нашей стране нет цензуры, и, таким образом, письма, содержащие нежелательную информацию, будут простонапросто задержаны и возвращены написавшему. Поэтому предлагаю думать о том, чего писать не следует, заранее. Исходящие звонки, содержащие директированную информацию, будут прерываться без предупреждения. Рекомендую добровольно сдать ВСЕ устройства мобильной связи, включая те остроумные самоделки, которые были изготовлены в прошедшие месяцы. Они все равно бесполезны: любые несанкционированные электромагнитные волны блокируются на всей территории базы и полигона.

 А теперь я хотел бы коечто объяснить вам, мистер Ли. Увольнение из Проекта отнюдь не обозначает, что вы, выйдя за ворота, тут же отправитесь в пивную, к подружкам, на бейсбол, или будете спокойно торговать сведениями высшей степени конфиденциальности…

 Я никогда…

 Если вы еще хоть один раз позволите себе перебить меня, это кончится для вас большими неприятностями… Так вот: увольнение из любой рабочей группы проекта "Четки" обозначает длительный, сопряженный с полной изоляцией период проверки на лояльность. И не факт еще, что вы эту проверку пройдете. Скорее, наоборот. Дело в том, что уволенный и уволившийся в равной степени будут рассматриваться в качестве саботажников: скрытого либо же активного, откровенного соответственно. То есть лиц нелояльных по определению. Решение в таких случаях зависит от руководителя Проекта. От меня. Вопросов нет? Отлично. Свободны.

Улучив момент, Колин Ландсберг поймал Чистовитца, который с унылым видом проходил мимо него коридору.

 Аарончик, проговорил он ласково, держа того за пуговицу, я ровно ни на что не намекаю, я просто хочу понять: ты осознаешь, какое именно добро поставлен стеречь, или же это все у тебя просто так?

Аарон, на секунду засунув руку в карман, саркастически хмыкнул.

 Ну я так и думал. Думаю, не может сын дяди Рувима проявлять такое недомыслие. Дядя был бы очень разочарован, узнав, что у него глупый старший сын.

Он сделал пальцами правой руки движение, как будто закручивал чтото, а Аарон ответил движением обращенной к собеседнику ладони, вперед и чуть вниз, в интернациональном жесте "Все Путем", иначе именуемом "Будь Спок", и добавил:

 Шарманку я выключил.

 Да нет, зачем? Оставил бы включенной. Я же не собираюсь говорить чегонибудь крамольного, не собираюсь предлагать родственнику нарушить его служебный долг, и не дай Бог мне когданибудь предлагать чегонибудь подобного… Я просто хотел узнать, осознаешь ли ты, какое именно добро охраняешь… и что сказал бы дядя Рувим, узнав, что ты охраняешь это добро в том числе и от него?

 Папа в курсе. Или в другом случае разве ж я был бы здесь, под началом этого гестаповца?

 Тогда передай дяде Рувиму, что я рад за него.

Рам поднял голову, угольночерные глаза его были непроницаемы. И вообще по нем никак нельзя было судить, как он отнесся к предложению. Наконец, едва заметно улыбнувшись, он произнес:

 Мне не вполне ясно назначение данного устройства, но соответствующая композиция не выглядит неосуществимой. Откровенно говоря не вижу особых сложностей. Качество готового изделия, по сути, будет определяться только тем, насколько квалифицированно будет составлен набор требований… Но зачем?

 Затем, что этот ублюдок совершенно меня загнал. У меня не хватает сил, я постоянно хочу спать. И это относится не ко мне одному. Нужно чтото вроде постоянно действующего, управляемого, мягкого стимулятора.

 Сам я не одобряю подобных мер, но если вы хотите… Почему нет? Это было бы интересно. Но только я же совершенно не разбираюсь в биологической проблематике.

 В ней разбирается Юджин. Потому что именно с этой целью его в Проект и пригласили… Помнится, он говорил, что рутинно, каждую неделю делает открытия, за которые в прежние времена без шороха дали бы Нобелевскую. Что важнейшего материала столько, что он уже и не пытается его всерьез оформлять, записывает суть, и переходит к следующей теме.

 И что?

 А потом пришел старина Бобби и поставил его на тиражирование. В самый разгар исследовательских восторгов.

 Очевидно, это должно быть крайне неприятно.

 Мне трудно судить, но Джин почемуто был очень недоволен и медленно звереет, будучи оторван от своего прямого дела. Он не отказался помочь, как ты это говоришь? а, из интереса…

На то, чтобы внести в композицию Рама мааленькую поправочку, Юджину, или, точнее, Джино Пиранелли, квалификации вполне хватило. На то, чтобы вытащить из каталога подходящее изделие, тоже. Оставалось только совместить одно с другим, и это, хоть и с третьей попытки, но удалось в полной мере.

 Ну?

 Этотаки было не так просто, как могло показаться.

 Но ты сделал?

 Пришлосьтаки поломать голову.

 А в результате?

 Мне вовсе не улыбалось брать грех на душу… Может быть ктото скажет, что это не такой уж грех, и даже вовсе не грех, но пусть он сам попробует.

 И ты попробовал?

 Надо было угадать так, чтобы оно оказалось на ночь в той, с позволения сказать, спальне, в которой он спит, просто на всякий случай.

 Ладно. Пачки штопальных иголок, чтобы по одной загонять тебе под ногти, тут не достать ни за какие деньги, так что остается только наблюдать за развитием событий.

 Я подкинул его в корпус его компьютера. А перед уходом активизировал.

 Я в тебе не сомневался. Ну?

 Ну не знаю!

 Тоже верно.

"Оно" могло ждать сколько угодно, активизировалось только в темноте и пользовалось двумя только основными каналами самонаведения: комбинированным инфракрасным и по так называемому "аммиачному градиенту". Вместо грубого жала боевых моделей тут имел место капилляр тоньше человеческого волоса, так что Роберт Нильсен даже и не подумал проснуться, когда он пронизал его кожу на волосистой части головы. После этого включилась программа, направленная на то, чтобы носитель удалился на двести метров по прямой и самоликвидировался.

Само Изделие же, представлявшее собой, по сути, немудреную "композицию второго порядка", с током крови проникло в селезенку, разобралось с соединительной тканью хозяина, и выросло в тонкий коллагеновый тяж. Вот внутри егото, как в тоннеле, и было развернуто основное производство. По сути, это был элементарнейший из всех возможных паразитов, поскольку, в отличие даже от простейших вирусов, не был способен к полноценному самовоспроизводству в организме хозяина. Зато мириады производимых им частиц буквально наводнили кровь Нильсена.

Скольконибудь изощренные "мозаичные" конструкторы, специализирующиеся по медикобиологической части, делая то же самое, непременно позаботились бы о том, чтобы эффекторные частицы избегали распознающих клеток, отталкивались бы от них. Тут, понятно, ни о чем подобном не было и речи, и поэтому руководитель проекта на следующий день после укуса чувствовал себя неважно: чтото вроде легкой простуды с повышением температуры и небольшим ознобом. Изделие подросло, стремясь довести концентрацию эффекторов до пороговой, иммунитет напрягся, гася его активность, сложилось некоторое равновесие. Но к этому моменту некоторая доля частиц уже проникла в нервную систему, надежно укрывшись от иммунитета, и еще постоянно, понемногу прибывало пополнение. Программа их была простой и незамысловатой: проникнуть во все адренергические структуры вопервых, и снять с них всяческое торможение вовторых. Избирательность их тоже оставляла желать лучшего, так что досталось и ряду сходных систем.

У Нильсена началась бессонница, он проворочался с боку на бок всю ночь, только на самые короткие промежутки забываясь тревожным, дрянным, утомительным сном, а с утра испытывал странную смесь взвинченности с раздражением. Брался то за одно, то за другое, не в силах сосредоточиться на работе. Чаще обычного возникал за спинами работающих, вонзая в них подозрительный взгляд, так, что у них все валилось из рук. В голове неприятно шумело, сердце колотилось, а в ушах стоял неумолчный звон. Он думал, что это от недосыпания, но в следующую ночь вообще не сомкнул глаз. Пошел к врачу, чтобы тот выписал ему какоенибудь снотворное, а балбесэскулап, вовсе охреневший от здешнего безделья, зачемто начал мерить ему давление. Нильсен схватил проклятый прибор и шваркнул его в угол, высказав медику все, что он о нем думает, а ничего хорошего он не думал. На взводе отправился обревизовать свою банду ученых бездельников. Еще через пару суток, после двух новых бессонных ночей, когда в темноте начинала мерещиться зыбкая, огненная жуть, и он зажигал свет, во время этой процедуры произошло невозможное. Он всетаки достиг своего предела. Прежде всего у него возникло впечатление, что Линдон Ли не слишком спешит к рабочему месту после обеденного перерыва.

 … А чтобы у вас не было лишнего повода для проволочек, впредь всяческие перерывы на ланч, обед, файф о`клок и прочую жжратву отменяются! Жратву сначала надо заслужить! Да, заслужить!!!

 Сэр, послушайте, сэр, сдавленным голосом проговорил Ли, ваш приказ простонапросто противозаконен…

 Законы писаны для законопослушных граждан, а не для вонючих саботажников и не для комми, с их приспешниками! Он побагровел и трясся от бешенства, уже не отдавая себе отчета в некоторой неуместности своих слов. А лично вам я запрещаю отлучаться даже в сортир! Валяйте в штаны!!! Рраспустились тут!

 Да?! Взвизгнул ошарашенный всем этим бредом и совершенно осатаневший Ли. Да я в гробу видал и ваш проект, и вашу прроклятую потогонную систему и вас вместе с ними! Пальцем не пошевелю! Делайте, что хотите! Это Америка, сэр, а не нацистский концлагерь!

 Чтоо? Руководитель проекта двинулся к ослушнику, чтобы смести, сокрушить, растоптать и смешать с грязью. Убью!!!

 Эй! Уберите его от меня, высоким голосом скулил смертельно перепуганный республиканец, медленно пятясь, это же форменный псих!!!

И тогда в Нильсена молча вцепилось сразу четверо ученых мужей, по двое на каждую руку.

 Это что, бунт?!!

 Мистер Нильсен! Сэр! Плачущим голосом пытался докричаться до него Аарон Чистовитц. Не пачкайте руки, вызовите охрану! Пусть они занимаются своим делом!

Это казалось немыслимым, но это случилось: невероятным усилием воли он сдержался и пока что не впал в разрушительное буйство. Впрочем, о возвращении самоконтроля тоже говорит не стоило: достаточно сказать, что он действительно вызвал охрану.

Исследовательский центр охраняла морская пехота. Примчавшийся по тревоге, и действительно встревоженный! во главе отделения сержант, здоровенный лоб родом из Кентукки, моментально оценил ситуацию. Невозможно прослужить сержантом полные восемь лет, не разбираясь в людях и будучи некудышным психологом. О сем предмете лица штатские судят излишне поверхностно, а без этого в армии просто не выжить. Приказ вещь святая, и военному человеку приходится время от времени выполнять идиотские приказы, идиотизм которых ему совершенно ясен. На некоторых этапах службы выполнение идиотских приказов есть составная часть воспитания воинского духа. Прописанные в уставах случаи, когда приказ начальника якобы можно не выполнять, есть чистое ханжество в самом худшем его варианте, а именно ханжество военное. В реальности руководствуются этим пунктам идиоты, безнадежные неудачники и прямые самоубийцы. Для того, чтобы определить момент, когда приказ действительно можно не выполнить, и, наоборот, ни в коем случае выполнять не следует, надо быть истинным профессионалом и уметь с необыкновенной точностью оценивать обстановку.

 Сержант, палец Нильсена ткнул в сторону Линдона Ли, арестуйте этого человека!

Тот молча сделал жест двоим из своих людей, чтобы они взяли арестанта под стражу.

 И этих, палец указал на четверку злоумышленников, давеча державших его за руки, потом голос его сорвался, арестуйте всех!!! Это банда саботажников, бунтовщиков и прредателей!!!

Так. Выпученные глаза, багровая физиономия, жилы на шее, и, главное, безобразно встрепанные волосы. Еще чутьчуть и забьется в припадке. Явно не соображает, что творит.

 Сэр, если речь идет о бунте и массовых беспорядках, я обязан доложить дежурному офицеру.

 Сержант! Выполнять!!!

 Ничем не могу помочь, сэр. Я не наблюдаю прямого насилия, а лейтенант Кемпбелл прибудет через минуту, сэр. Я доложил суть возникших затруднений и, думаю, он легко разрешит возникшую проблему.

 Ах, ты…

Сержант увернулся от удара, не сходя с места.

 Сэр, ваши действия опасны прежде всего для вас. Я обязан позаботиться о вашей безопасности. Любыми средствами.

Почуявший неладное лейтенант не замедлил явиться на место происшествия, и бешено брыкающегося Нильсена немедленно доставили в медицинский блок.

 У него давление двести тридцать и пульс сто сорок. Удача еще, что жив. Спустя полтора часа докладывал по телефону почтенный эскулап. Приступ дикого буйства. Дал ему лошадиную дозу торазина, так практически никакого эффекта…

 Что с ним, док?

 Явления характерны для целого ряда заболеваний. Возможно, чтонибудь эндокринное. Или острый психоз. Ряд нейроинфекций тоже протекают со сходной симптоматикой. Вплоть до бешенства.

 Понятно. Вам самим, следовательно, не справиться.

 Очень тяжелый случай. Не только не ручаюсь за его жизнь, но даже и первую помощь полноценно оказать не смогу. Его нужно срочно эвакуировать в госпиталь.

 Медицина, по обыкновению, темнит, но в последнее время они все больше склоняются к какомуто там особо злому сорту шизофрении, которая якобы тоже протекает с температурой, буйством и кончается похоронами. Типа того, что он и раньшето был чокнутый, а теперь, с повышением ответственности, не выдержал и вообще съехал. А пока что плодом его бурной деятельности является широкое тиражирование исходных материалов в какихто гомерических масштабах…

 Чушь! Нашли шизофреника! Я знаю его тыщу лет, и более здоровой сволочи с более крепкими нервами…

 Отлично. Значит, тебе будет что сказать на комиссии, которую срочно создали для расследования вопиющего случая выбора для ответственной работы явного душевнобольного…

 Аа, вот как, значит? Значит, платить за битые горшки предоставляется мне?

 Так комуто же надо? А креатура это была твоя, всецело, так что…

 Джон…

 Что?

 А точная величина тиража, ну, о котором ты говорил, она известна?

 Официального уточнения пока что не проводилось, так что и цифр никто не называл… А ты хочешь сказать…

 Да. Хочу сказать, что в этом плане шум может быть только на пользу. В смысле шумок.

 Узнал. Лежит без сознания, постоянно на медикаментах, непрерывно капают какуюто дрянь, чтоб снизить давление, но паратройка кровоизлияний как будто бы уже были. Высох на щепку, постоянно температура за сорок. У докторов вид скорбноотрешенный, говорят, что с такой болячкой шансов практически нет, но врут, потому что на самом деле до сих пор не знают, что с ним такое.

 А ты, понятно, сказал, что сильно волнуешься за его здоровье, а? Или, того хуже, что волнуемся мы все, а тебе поручили разузнать?

 Чтото вроде того. А что мне еще было сказать?

 Ты всетаки выдающийся лицемер.

 Я математик. И знаю, что не соврал ни единого слова. Потому что беспокоиться о здоровье можно на две стати: как бы не помер и как бы не выздоровел.

 Логично. Печально, потому что именно такого мы не планировали.

 Да ошибочка вышла. Не подрассчитали и опыта не хватило. Ты не жалеешь, что не ограничился чемнибудь попроще? Ведь сошло бы.

 И упустил бы, Джино Пиранелли криво усмехнулся, случай сделать столь выдающийся вклад в патологию? Речь идет не просто о новой болезни, а о целом новом их классе, это же понимать надо!

 Джек, я хочу сообщить тебе одну вещь, которой ты, судя по всему, не знаешь. Или о которой забыл. Дело в том, что конъюнктура сейчас не слишкомто высока. Мягко говоря. Потому что в реальности она чуть ли ни самая низкая с тридцатого года. В свете этого мне совершенно непонятно твое поведение на протяжении… вот уже трех месяцев. Ты стал рассеян, небрежен, недостаточно усерден, а сегодня ты вообще позволил себе опоздать. Можешь не оправдываться, говоря что это в последний раз, потому что эту фразу тебе скажу я. В следующий раз ты простонапросто получишь рассчет, без всяких дальнейших разговоров. На твое место уже сейчас найдется десять желающих, квалификация которых по крайней мере не ниже. Через месяц их может быть двадцать. Все!

 Простите, шеф, с подозрительным смирением проговорил подчиненный, проспал. Видите ли, допоздна засиделся, делая вот эту штуку…

С этими словами он нырнул кудато под стол и извлек из объемистого старомодного портфеля, а он никогда не приходил ни с чем подобным раньше, чтото, до крайности напоминающее мягкую детскую игрушку. Забавную пушистую зверушку в стиле старого, доброго Диснея, с симпатичной мордочкой и глазамибусинками, размером примерно с небольшую кошку.

 Представляете себе, продолжил он, как ни в чем не бывало, сделал сам, с собственным, вполне оригинальным дизайном, на основе совершенно невыразительной базовой модели.

 Я понял: ты свихнулся.

 Тсс! Немножко потише. Ты еще не знаешь названия. Не поверишь, я прямотаки голову сломал, думая, что это может быть, но потом понял: на самом деле это саблезубая морская свинка.

 Саб… что?

 А что такого? Почему может существовать саблезубая морская собачка, а Саблезубая Морская Свинка не может? И вдруг отрывисто произнес. Смайли, ат!!!

И в ответ на его голос существо на столе вдруг напряглось, будто готовясь к прыжку, жутковато прищурилось и разинуло непомерно широкую, раскладную, как у некоторых рыб, пасть, полную жутких зубов.

 Оригинальная конструкция, не правда ли? За один прием отхватывает полфунта плоти, прыгает на четыре метра в длину, на два в высоту, а сейчас действует в режиме охраны… так что постарайтесь не делать резких движений. И резких звуков тоже лучше не издавать, просто на всякий случай.

 Что это значит, вдруг занемевшими губами вопросил начальник, но всетаки, как ему и сказали, шепотом, или вы и вправду рехнулись, Джек?

На острейших, как шило, зубах твари, на самых кончиках, показались мелкие, как маковые семена, капельки желтоватой жидкости.

 Забыл сказать, что она, разумеется, очень, очень ядовита… А вот ваше предположение вынужден решительно опровергнуть, я никогда еще не чувствовал себя до такой степени нормальным. И не перестаю удивляться, как же, однако, мало требуется человеку для счастья. Всегонавсего козыря, который позволяет ему, наконец, не бояться увольнения и, вместо этого, делать, что ему заблагорассудится.

 Вы что, получили наследство?

 О, лучшее в мире. Всегонавсего свободу. Не ту, понятно, выморочную, превратившуюся в Бог знает что декларацию, а настоящую. Когда тебе наплевать. Мне, например, наплевать, уволите вы меня, или нет. Наплевать, заплатите ли вы мне выходное пособие. Поступайте, как хотите. Может быть, я буду с вами судиться, не для того, чтоб выиграть, а просто так, помотать нервы, а, может быть, нет, и простонапросто пристрелю вас спустя какоето время. А может не буду. Не знаю. Плевать. Не три месяца. Полгода. Потому что именно полгода тому назад я купил за бесценок заброшенную ферму в Айдахо, в страшной дыре, и с тех пор был занят ее обустройством. Я снял все сбережения, продал все, включая дом, ликвидировал все активы, взял оххренительную ссуду, которую постараюсь не отдавать, и теперь являюсь бездомным бродягой. Но! Это только до тех пор, пока я окончательно не зароюсь в своем логове. Спрячусь от судов, от кредиторов, он мечтательно улыбнулся, и рассчитываю вскорости достигнуть совершенства, завязав платить налоги…

 И как же к этому отнеслась твоя Дайана?

 Я уже говорил и теперь могу только повторить: плевать. Это то, что стремительно переходит в категорию прошлого. Уже перешло. Еще тогда я сошелся с одной мексиканкой, полуграмотной, но зато задастой и без претензий, она уже там, на хозяйстве, так что теперь Дайана может вести себя, как ей заблагорассудится. Больше я не желаю никаких сложностей. Все!

 Скажите всетаки, что это за пакость?

 Смайли, детка, ты не обиделась на дядю? Не стоит, дядя у нас дурак… Оттуда же, откуда и все остальное. Совершенно новый вид прикладного искусства. На моей ферме почти что все в этом роде.

 Ведь найдут.

 Господь навстречу. Только не думаю: когда то же самое распробует достаточно много людей, всем станет не до меня. А случайно набредших, понятно, придется того…

 Убивать?!

 Ну зачем так сразу, "убивать"? Экстремист вы, шеф. Проявлять строго индивидуальный подход в самых широких пределах. Вдруг мне потребуются бесплатные работники? Или свежие бабы? Просто свежие сплетни, наконец? Но для налоговых инспекторов, особо твердолобых видов полиции, судебных исполнителей и, разумеется, всякого рода Отрядов Самообороны, коих непременно возникнет чертова уйма, не исключен и ваш подход. Скорее всего в варианте несчастного случая, но вовсе не обязательно. Нельзя заранее исключить также и показательные примеры, должные произвести впечатление.

 Вы скверно шутите.

 Я серьезен, как никогда. И, если бы вы нуждались в моих советах, мог бы сказать, что и вам следует прекратить заниматься всякими глупостями вроде бизнеса. Это же несерьезно, в конце концов! Хотя, он бросил на собеседника мимолетный взгляд, с другой стороны, кудаа вам!

 И какое же занятие вы сочли бы для меня более подходящим? Если бы вдруг я всетаки попросил бы вашего совета?

 Я отвечу. Бесплатно, но по существу и искренне. Так что цените. Единственным подходящим занятием в наше время я считаю спасение собственной шкуры. По принадлежности таковой. А единственным средством для этого, в свою очередь, является максимальное сокращение всяческих контактов с людьми в очень близком будущем, когда появится масса никому не нужных индивидуумов, которым тоже ничего не нужно от окружающих. Понимаете? Вот вы вдруг стали мне совершенно не нужны, мне от вас ничего не нужно, и я никоим образом от вас не завишу, так что нет никаких причин для того, чтобы не дать вам, к примеру, по физиономии. Я воздерживаюсь от этого, в общем, без причины, и роль тут играют совершеннейшие пустяки: то, что вы были в роли босса не таким засранцем, как могли бы, остатки старых предрассудков, которые я непременно изживу, застарелая, как язва, осторожность и попросту приподнятое настроение, когда по привычке хочется любить ближних. У многих, очень многих подобных мотиваций не будет, и они вам всетаки дадут по морде. Или ограбят. Или пристрелят, причем все это просто так, без причины, потому что захотелось и за это ничего не будет. В принципе нет ничего опаснее людей, которые вдруг стали вполне свободны в своих действиях, и, в свете этого неопровержимого тезиса делается совершенно непонятно, почему мы все еще живы? Особенно если учесть, какие, в сущности, пустяки удерживают нас от полноценного, как у атомной бомбы, самовыражения…

Собеседник, содрогнувшись, взглянул в его глаза, ставшие пустыми и бездонными, и поверил не разумом только, но всем своим существом, до глубины потрохов. Действительно пустяки. Вот возьмет и выдаст прямой в челюсть, а ответить будет нельзя, потому что тут, всего лишь в ярде, Смайли, который прыгает на пять ярдов. Возьмет и пристрелит, если вздумаю подать в суд. Легче всего было бы успокоить себя, решив раз и навсегда, что Джек свихнулся, но чтото, даже и помимо присутствия симпатяги Смайли, не позволяло ему прийти к этому успокоительному выводу. Это чтото извне. Чтото такое, встречу с чем хрупкая психика его не перенесла, превратившись в нечто совсем другое. Оно пришло, и обратило дельного, но, в общем, самого обычного инженера, по сути, исправного клерка в существо непредсказуемое и непостижимое, а потому опасное, как адская машина. И это не вирус, не яд, не наркотик, а чтото куда более глубокое, зараза куда более страшная. То, чего душа этого человека жаждала, как, очевидно, бомба жаждет запала для того, чтобы, наконецто, начать жить понастоящему, а не в полусне, граничащем с небытием. Может быть, может быть! каждому из живущих предназначено, есть гдето, в реальности или в потенциале, чтото подобное, вот только везет единицам. Этому повезло, и враз, в считанные мгновения все прошлое стало не то, что неважным, а не имеющим ровно никакого значения, и дальше в жизнь отправился подменивший прежнего, совсем другой человек, который только притворялся прежним, наслаждаясь своим лицемерием и гнусно хихикая в душе.

С некоторых пор брат Джошуа повадился ходить в белоснежных ризах, что в сочетании с черным, как калоша, лицом и особливым головным убором, который украшал натуральный обезьяний череп, давало совершенно потрясающий эффект. Запас белых одежд он возил с собой, в своем трехтонном "Mark 60.11.52", для смены, как только чуть потеряет свежесть прежний комплект. Творение Линкольна Ирвинга было названо без изысков, по порядковому номеру в "Каталоге…", поскольку родное название "Джейран" ни о чем ему не говорило. В дальнейшем этот принцип прижился и стал общепринятым, даже после того, как было сделано немалое число собственных наработок. Тогда "Каталог" простонапросто расширили и приспособили к собственным потребностям, организовав по принципу Открытых Таблиц. Исключительное изделие сопровождали тачки более скромного вида, но тоже бронированные, в числе трех десяти штук, в зависимости от важности экспедиции.

Первонаперво были приведены к общему знаменателю черные банды в самом Гарлеме. Брат Джошуа начал проповедь касательно того, что продавать наркотики своим братьям грех, а когда его не поняли, то приступил к практическим действиям. Закованные в доспехи из тубулярного углерода "масаи" из числа приближенной паствы хватали "пушеров" и увозили в неизвестном направлении, после чего их никто не видел, при малейшей попытке сопротивления, безжалостно стреляли ослушников. Тричетыре неслучайных трупа ежедневно, десятки исчезнувших без следа, такого здесь не видели уже много десятилетий. Оптовики взвыли, собрали конгресс, но из этого ничего не вышло, потому что Джошуа оказался сильнее. Приблизиться к нему оказалось невозможным, были схвачены и после чудовищных пыток убиты впопыхах посланные киллеры, были убиты вместе с семьями и приближенными заказчики, те, кто не успел свалить из города, а также те, кто не осознал глубины случившихся перемен, и продолжали торговать дурью вопреки запрету. Были убиты безнадежные наркоманы, главари молодежных банд, не пожелавшие подчиниться. Те, кто поначалу противились, но до конца всетаки не пошли, были выпороты пятнадцатифутовым бичом, точьвточь таким, как двести лет назад на хлопковых плантациях, и изнасилованы при свидетелях. После этого все остальные както довольно быстро уверовали в его правоту и богоизбранность.

Образование иных политических течений вообще подчиняется тому же закону критической массы, что и делящиеся материалы в атомной бомбе: вот только что еще Имярек был "дешовым фигляром" и предводителем банды "отщепенцев" либо же "отморозков" (они же "политические маргиналы"), о коих серьезным людям и говоритьто зазорно, и вот уже он Отец Народа, находящийся во главе Руководящей И Направляющей, а в число отщепенцев както разом попадают те, кто раньше имел неосторожность остроумно осмеивать какихнибудь христиан, мусульман, приверженцев кагана по имени Темучин, националсоциализма или одного радикального течения неправильно понятого и убого истолкованного марксизма. Эффект оказывается особенно сильным, когда принадлежность начинает давать какиелибо реальные выгоды и преференции. Зато вот быть негром (пардон: "афроамериканцем" разумеется) и при этом не верить в то, что Христос на самом деле был чернокожим, которого именно за это распяли белые, и при этом не платить десятину Понятно Кому стало немодно, неприлично, непрактично и небезопасно. Брат Джошуа организовал масштабные переговоры с руководством негровмусульман, вел их не менее трех суток, постепенно вовлекая все большее число адептов, а потом прихлопнул их всех одним махом. В тех районах, которые контролировал он, полиция перестала появляться вообще, поскольку, ко всем прочим мерам, проезжую часть перегородили практически невидимые изгороди из боразоновых нитей толщиной в три сотых миллиметра, которые снимались по мере необходимости специальными устройствами (Mark 80.01.15) буквально за считанные секунды, и больше никак.

Накушавшись пайотля в компании ближайших приверженцев, он только поначалу пророчествовал и изрекал, а потом впадал в некое подобие хвастливого цинизма, и утверждал, будто белые настолько выродились, что скольконибудь решительный человек может делать с ними что угодно, не испытывая никаких затруднений и без малейшего вреда для здоровья. Линкольна Ирвинга, входившего, по понятным причинам, в число самыхсамых, коробило, но у него, в отличие от многих и многих, хватало ума по крайней мере помалкивать. Свою доктрину о вырождении белых брат Джошуа начал претворять в жизнь всетаки с пуэрториканцев, колумбийцев, мексиканцев и прочих латиносов, особливо из числа незаконных мигрантов. Он обложил их неким подобием налога для неверных, и некоторое время все шло хорошо и замечательно, поскольку среди этой публики не было и не могло быть никого, подобного Линкольну Ирвингу со товарищи. Мигранты пробовали выходить на улицы, и тогда полиция разгоняла их днем, а "масаи" резали их предводителей ночью. Потом, убедившись в тщете обычных путей, мексиканцы отыскали соплеменников в университетских кампусах, которые с определенного момента гудели, как растревоженные ульи. Те прониклись и вошли в суть проблемы.

Дон Себастиан Гусман, тщательно обдумав сложившуюся ситуацию, подвел итог, отдав неукоснительный приказ, который был столь же неуклонно выполнен: во первых уступать, вовторых избегать конфликтов с черномазыми ("Разумеется, сказал он со слабой, чарующей улыбкой, термин этот никоим образом не относится к темнокожим из числа собравшихся, а только и исключительно только к погганым ниггерам, уроженцам США, которые, вне всякого сомнения, относятся к вовсе другой человеческой породе". Следует сказать, что никому из собравшихся и в голову не пришло отнести эту кличку к себе, настолько хорошо все понимали, о ком именно говорится.), втретьих терпеть даже самое вызывающее поведение, а в четвертых готовиться. Он скажет, как именно.

 Я даже не буду вас уговаривать в необходимости послушания. О тех, кто думает, будто понимает лучше, и решит избрать другую линию поведения, позабочусь не я, позаботится преподобный Джошуа со своими масаями, его последователи в других штатах, и полиция. Единственное, на чем я вынужден настаивать, так это на необходимости молчать, согласны вы или не согласны, войдете в дело или предпочтете оставаться сами по себе. Потому что заботу о болтунах мы возьмем уже на себя.

Процессы, начавшиеся в экономической сфере страны, бывшей истинным воплощением предпринимательства, после того, как в нее была буквально вброшена "мозаика" в ее развитом, достигшим критического уровня самодостаточности виде, так же напоминали полукустарные потуги времен "Черного Ромба" в СССР, с соответствующим развитием ситуации в дальнейшем, как взрыв вулкана напоминает пожар на торфянике. Даже очень большой. Чтобы описать их хотя бы в самых общих чертах, понадобилась бы книга побольше предыдущей. Процессы, однажды начавшись, разгоняли сами себя в лучших традициях положительной обратной связи, а вот подходящих тормозов тут, где все было направлено к наибольшему удобству проявления частной инициативы, не было и в помине. По крайней мере поначалу. Как это и обычно бывает с начинающими потребителями наркотиков, поначалу имели место попытки внедрять технологии "мозаики" потихоньку, осторожненько, так, чтобы, не дай бог, не прознали конкуренты с чиновниками федерального правительства, и чтобы, значит, сразу же бросить, ежели что пойдет неладно. Вот только беда в том, что слишком быстро выяснялось, что эти самые конкуренты в то же самое время заняты примерно тем же самым, а опасение и смутные слухи заставляли предполагать самое худшее. И тогда, плюнув на осторожность, корпорации втягивались в гонку, по напряженности своей далеко превосходящую пресловутую гонку вооружений. Новые образцы выбрасывались на рынок быстрее, чем потребитель успевал оценить прежние, моментально создавались гигантские и дутые состояния, а до некоторых уже, параллельно, начало доходить, что деньги это слишком ненадежно в новые времена, и пора позаботиться о иных способах и средствах контроля над ситуацией. До немыслимых, невиданных ранее высот, "до самого неба" взлетели цены на самые, вроде бы, незавидные земельные угодья, но тот, кто продал, недолго радовался барышу, потому что довольно скоро в голову ему закрадывалась мысль и простая, и парадоксальная: а что, собственно, он будет делать со всеми этими деньгами? Не было достаточного запаса времени, чтобы скольконибудь эффективно успело сложиться чтонибудь, напоминающее "менделеевский" банк и систему ПЭРов. Некоторые, очень немногие, успели дойти до подобной концепции, и даже, отчасти, преуспели, но системы не было, не успела сложиться, просто не поспела за стремительно развивающимися параллельными процессами. Отдельные производства и целые отрасли исчезали, точнее, не успевали исчезнуть, а на их месте уже возникало нечто совсем, совсем иное, с другими людьми. Предприниматели выгоняли на улицу миллионы работников, а другие миллионы, ну ладно, пусть сотни тысяч, сами уходили от хозяев, поняв, что могут обойтись и без них, или же только возомнив, что способны на это. Все эти, и еще многие, многие другие процессы, происходили параллельно и сразу, накладываясь друг на друга, интерферируя, и образуя такой клубок, что разобраться в нем было бы совершенно немыслимо, и в считанные месяцы далеко превзошли своей сложностью все, что в Советском Союзе растянулось на десятилетие. Поэтому и ряды служащих во всех эшелонах и структурах власти здесь поредели с пугающей скоростью, как будто вернулась Черная Смерть и в считанные мгновения обрушила все обычаи, все привычки, все институты человеческого общества. Это неприятное сравнение усугублялось тем, что многие покидали службу, не удосужившись даже предупредить об этом своем намерении. И не в последнюю очередь это относилось к стражам порядка и военным: они оказались куда как востребованы когда, к примеру, приходилось делить кладбища автомобилей, чрезвычайно модное одно время развлечение, и в других, столь же спорных ситуациях. Отставники, как прежние, так и свежеиспеченные, нередко захватывали контроль над обширными территориями. Но так же, как и на другой стороне Земли, наиболее устойчивыми оказывались сообщества, сумевшие кооптировать в свой состав тех, кто научился прилично разбираться в "мозаике". Мнение преподобного Джошуа о белых американцах было не лишено оснований, но, как и любое изящное обобщение, содержало только часть истины: WASP, при всех своих недостатках, в среднем были всетаки наиболее предусмотрительны, последовательны, методичны и организованы в своей деятельности. По крайней мере многие представители именно этой группы быстрее всех проанализировали происходящее сейчас, и лучше всех сообразили, что будет потом. Поэтому, когда все прочие опомнились и кинулись отнимать у них освоенную землю, потери конфискаторов неизменно оказывались слишком велики. Непомерно. Так, что порой целые отряды исчезали без следа, угодив на заранее приготовленные рубежи обороны. Внезапно оказалось, что овчинка во всяком случае не стоит выделки и их, постепенно, оставили в покое в их огороженных усадьбах. Пока же страна тлела миллионами мелких конфликтов, пованивало удушливым, смешанным с паром, дымком, как от прошлогоднего стога сена, что преет себе, потхоньку разогреваясь изнутри, пока не придет пора, наконец, вспыхнуть, теряла связность, потому что прежние связи рушились куда быстрее, чем успевали образоваться новые. Иной раз доходило до вооруженных стычек, молниеносных и опустошающих, как это бывает и всегда, когда с обеих сторон воюют новобранцы, вооруженные оружием сокрушительной силы. Они, порой, далеко превосходили гангстерские войны времен Сухого Закона и Великой Депрессии, так, что и свидетелейто не оставалось, и всетаки прежнее до поры, до времени сохраняло видимость жизни. Великая, спасительная сила привычки, простая человеческая инерция сохраняла ее, но число людей предприимчивых в этой стране оказалось слишком велико, и, казалось, не хватало только какогонибудь пустяка, малой искры, чтобы то, что тлело, полыхнуло ярким пламенем.

В три часа ночи по местному времени сразу шестнадцать "Mark 01.99.27" зашли на Гарлем со всех сторон, в старом, добром "звездном налете". Эта модель была выбрана без долгих споров, за свойство невидимости для радаров, солидную грузоподъемность в 15 тонн, а еще за свойство полноценного трансформера: выращиваемый в компактной форме, не превышавшей по размерам среднего "джипа", при нужде он разворачивался в рабочую форму за какиенибудь полчаса. Никто не знает и теперь уже не узнает, был ли дон Себастиан Гусман гением сам по себе или же у него были всетаки консультанты из СССР, но только средства он применил те же самые, испытанные.

Сначала тридцать две двухтонных бомбы синхронно ушли вниз, образовав широкое неровное кольцо более двух миль в диаметре, их аккуратно навели на улицы и дворы, а потом их одновременно подорвали на высоте нескольких метров от земли. Создатели именовали эту методику "иерихонской трубой" и не зря: земля вздрогнула, утробно вздохнула, словно собираясь разверзнуться километровой пропастью, и над обреченным городом вспухли плотные облака взрывов. Дома, накрытые солитоном, рассыпались кучами мусора, оседали, проваливаясь внутрь себя, неряшливо валились на бок. Район практически мгновенно превратился в безжизненные руины, бесчисленные короткие замыкания подожгли газ из разорванных магистралей, и пожар начался сам собой, но, как будто этого было недостаточно, с самолетов было сброшено полтораста тонн тетрауглерода в виде одноименно заряженных частиц. После этого нацело разрушенный район затопило зеленоватое, как свет гнилушки, ацетиленовое пламя и начался огненный ураган. Стоит ли говорить, что преподобный Джошуа при этой процедуре не пострадал. Пострадал его авторитет безусловно, сократилось, и значительно, число его сторонников и приближенных несомненно, были утрачены движимость, недвижимость, имущество, активы и милые душе мелочи не без того, но вот шкура. Шкура, хоть и черная, осталась не то, что необугленной, но даже и не поцарапанной. Но это не так уж и важно. Как будто ночной инцедент этот послужил детонатором, и страна взорвалась сразу и вся. Рассыпалась перекаленным стеклом. Да, латиноамериканцы, живущие в США, устроили Варфаломеевскую ночь по всем правилам, а она, как известно, проводилась не в одном только Париже, а по возможности, во всей стране сразу. Масштаб и результаты, правда, были несколько не те, но всетаки. Да, афроамериканцы по мере сил и возможностей ответили. Но главным деструктивным фактором послужили неисчислимые полчища обывателей, разом хлынувшие из мегаполисов. Предыдущий период достаточно хорошо подготовил их, чтобы они всего боялись, и никому уже не верили, поэтому осознание того, что мегаполисы наихудший вариант ловушки в сложившихся обстоятельствах, после "Гарлемской Полунощной" пришло практически одновременно ко всем. После этого практически все крупнейшие города США взорвались, как бомбы. Маленькие городки одноэтажной Америки, освоившие "мозаику" вполне на уровне, закрылись и ощетинились стволами так густо, как только смогли. Стоит ли упоминать, что с этой целью первонаперво перекрывались шоссе, на которых как раз распологались города и городки. Некоторые смогли отсидеться от нашествия многомиллионных орд новых кочевников, некоторые не вполне, а те, что отстали от новейших веяний, не смогли вообще. В таких случаях от них оставалось только полностью опустошенное, загаженное, мертвое место, а те, кто так рвался сюда, как в Землю Обетованную, посидев, вдруг понимали почти полную бесполезность дальнейшего сидения и двигались дальше. Кто мог, понятно. Те, кто уцелел в ходе штурма, те, кто смог снабдить себя горючим. По всем практически дорогам и по всем направлениям без особенной цели шарахались, постепенно тая в числе, гигантские толпы людей, болееменее моторизованные и уже вовсе пешие, а направления эти зачастую оказывались сходящимися. Порой эти стада или отбившиеся от них группы тыкались в старые и новейшие поместья новых землевладельцев, но почти всегда откатывались, неся колоссальные потери или же погибая полностью, потому что изгороди неизменно оказывались сделаны по последнему слову оборонной техники и тщательно, порой в три слоя огня, пристреляны боевыми автоматами. На следующем этапе вдоль вдруг опустевших шоссе остались только бесконечные свалки непохороненной людской падали… Армейские структуры во многом сохранились и начали восстанавливать порядок, что по факту обозначало образование обширных территорий, контролируемых теми или иными соединениями.

Флот статья вообще особая: захватив практически все порты, они перешли к тактике крупномасштабного пиратства, как морского, так и набегового, а уровень флотских специалистов позволил им постоянно развивать "мозаичные" технологии и конструкции. Было выработано разумное правило, не связываться с русскими, но неизменно находились горячие головы, и поэтому со временем, лет за пять, пиратские авианосцы и подводные корсары с крылатыми ракетами на борту были потихоньку задавлены, остались сущие пустяки.

Вслед за этим, в той или иной мере, пришел черед остальных стран, и, разумеется, сильнее всего пострадали наиболее цивилизованные и с самыми развитыми рыночными чертами экономики. Впрочем, зачем рассказывать о тех реалиях, о которых вы и сами знаете. В которых сами живете. Человечество, как известно, уцелело и теперь стремительно восстанавливает утраченную было численность. Уцелела Природа, и происшедшее даже пошло ей на пользу, поскольку очистило от накопившихся отходов вопервых и снизило антропогенную нагрузку вовторых.

Истины ради должен упомянуть, что, как это ни странно, произошли некоторые незначительные изменения в Географии: дело в том, что в Прежние Времена Земля имела на четыре острова больше: Козий, Хабамаи, ЯанМайнен и Великобританию. Проснулись, это, однажды ирландцы, собрались привычно плюнуть на юговосток, ан плеватьто и некуда. Пусто.