Наш дом

Есть у меня друг Тёмка. Сколько живу, столько его знаю. И в школу мы должны пойти в один класс. Я и Тёмка вообще всё делаем вместе. Вместе гуляем, играем, придумываем всякие затеи и живём в одном доме, в одном подъезде. Я на первом, а он надо мной, на третьем этаже. И пусть только кто-то попробует сказать, что мальчик не может дружить с девочкой. Вот я – девочка, Тёмка – мальчик, а мы дружим и почти никогда не дерёмся.

Зовут меня Оля, но Тёмка букву «о» выговаривает как-то странно – получается «Воля».

Я вот всё думаю: почему мы дружим-то? Потому что дружат наши мамы? Или потому что дедушки и бабушки наши дружат? Может, поэтому и мы не дружить не можем? Ну а почему дружат наши родственники, понятно: они работают вместе.

Наш дом необыкновенный: здесь живут те, кто трудится в редакции. Так называется место, где делают газеты. В редакции работает мой дедушка, он журналист. И Тёмкин дед там тоже работает, он редактор. Я вот раньше думала, что Тёмка живёт на третьем этаже, потому что у него дед – редактор. Чем выше, тем, значит, главнее… Я сказала об этом Тёмкиной бабушке, которая часто сидит с нами, пока все на работе. Она засмеялась и ответила, что на пятом этаже над всеми нами живёт тётя Таня, а она работает в редакции секретарём. При этом секретарь – не самая главная профессия в редакции. Я очень удивилась.

В нашем доме 60 квартир. И все 60 квартир знают меня и Тёмку. Нет…. Не квартиры нас знают, а жильцы этих квартир! Это не потому, что мы такие уж шумные. А потому, что все в нашем доме друг друга знают. И это здорово!

Двор нашего дома принадлежит только нам. Так уж нам повезло. Мы живём в самом центре города, где жилых зданий мало. С одной стороны нашего двора стоит картинная галерея. Между её зданием и двором зелёный деревянный забор, по которому очень здорово бегать. А с другой стороны – детская больница: от неё двор отгорожен красным кирпичным забором, с которого мы прыгаем на крыши больничных складов. Вот и всё. С третьей стороны стоит наш дом. Двор у нас большой, зелёный. По траве можно босиком бегать. Много цветов на клумбах, деревьев красивых разных… Все удивляются: «Ах, какой у вас двор красивый! Ах, какой у вас двор зелёный!».

Мы с Тёмкой тоже любим свой двор. Любим по нему бегать, играть в прятки и в мяч. Лазить по заборам и по деревьям, если никто не видит. Вообще, стараемся двору случайно не навредить, потому что весь дом о нём заботится! А раз все заботятся, то и мы тоже. Очень часто жильцы устраивают субботники. Правда, субботники эти проводят и в воскресенья. Непонятно, почему тогда субботники, если это самые настоящие воскресники? В такие дни у нас с Тёмкой праздник! Это значит, нам и шланг могут дать – цветы поливать, и краску – качели покрасить, и даже белила – стволы деревьев побелить!

А ещё я очень люблю грабить. Не в смысле кого-то, а в смысле что граблями листочки убирать, траву старую… Наша дворничиха тётя Зина нашла для меня грабли с небольшой ручкой! Грабли как грабли, только невысокие, удобные очень. Когда у нас субботник, кто-нибудь обязательно откроет окно и включит музыку погромче: от этого ещё веселее. Мы с Тёмкой сначала всем помогаем, а потом, как говорит тётя Зина, всем мешаем. Никак не могу понять, почему так выходит, но через некоторое время нам надоедает поливать и красить… И вот ведь какая штука: ждём этого субботника, ждём с нетерпением, а когда он приходит, хватает нас совсем ненадолго. Так и хочется побегать да попрыгать. Тогда мы начинаем хохотать, носиться, догонять друг друга и биться на вениках – на граблях нам не разрешают. Правда, нам и на вениках не разрешают, но догони нас с веником-то! А грабли тяжёлые, с ними далеко не убежишь. И, что самое удивительное, ничего на нас с Тёмкой не действует: ни уговоры, ни окрики, ни сердитые взгляды бабы Вали. Ничегошеньки! И почему, никто не знает. Когда субботник проходит, мы сами с Тёмкой удивляемся. Тётя Зина говорит, что это нас «какая-то муха покусала». А какая именно, не уточняет. Наверное, очень весёлая муха – Мушка-веселушка!

Игра в солдатики

Вообще-то я прекрасно обхожусь без индейцев и солдатиков. По мне, это такие же куклы, а в куклы я не очень люблю играть. Но Тёмка придумывает со своими солдатиками разные разности, и вот я начинаю вместе с ним визжать, орать и шипеть, то есть, как говорит баба Валя, «втягиваюсь в игру».

Что можно делать с солдатиками? Оказывается, по ним можно стрелять из самострела: они падают. Чем больше упало, тем хуже. Значит, тебя скоро победят. Стрелять я не люблю, так как попасть в цель могу не всегда, а вот Тёмка попадает часто – тогда меня и берёт досада. Почему он попадает, а я – нет? И вот я стреляю, стреляю, стреляю… Тёмка уже картинки раскрашивает, а я всё стреляю…

Но солдатики мне нравятся меньше, чем индейцы. Индейцы такие же маленькие, с мизинчик, как и солдатики, но красивые. Самый удивительный индеец – в оранжевых штанах и с белыми перьями на голове. Я всё время хочу с ним поиграть, но он мне никогда не достаётся: Тёмка его первым хватает. Индейцев мы делим поровну и расставляем на горах, то есть на кубиках. Потом сворачиваем кусочки бумаги, пережёвываем их и стреляем каждый из-за своей горы в противника.

– Почему индейцы воюют против индейцев? – спросил как-то дядя Толя.

– А как же надо? – удивился Тёмка.

– Индейцы должны воевать с белыми.

Мы посмотрели друг на друга.

– Да, наверное, должны, – сказала я.

– А у нас не должны! – ответил Тёмка и принялся пулять по моим индейцам.

– Не должны! – весело подхватила я.

Так мы и играем, индейцы против индейцев, Красная Армия против Красной Армии, – нет у Тёмки других солдат.

А однажды Тёмке кто-то подарил двенадцать оловянных солдатиков. Они не были раскрашены, лиц не разглядеть… Мне они совершенно не нравились, но Тёмка их всё время нахваливал:

– Ты что! Они сливаются с местностью! Что для солдата может быть главнее?!

Я не знала, что для солдата главнее, но мне казалось, будто всё – таки что-то другое.

– И потом, тебе не нужно голову ломать, кто в каком звании, – продолжал Тёмка. – У тебя все рядовые. Расставила, куда попало, – а ты так и делаешь, – и всё! Это я думаю, куда командира спрятать, как замполита прикрыть…

– Хорошо, – говорю, – если они такие замечательные, играй ими сам!

– Нет, – говорит Тёмка, – всё лучшее – гостю.

Начали играть. Он в моего солдатика попадёт, а когда отвернётся, я его вновь ставлю…

– Это нечестно, – кричит Тёмка. – Я его убил!

– Нет, – говорю. – Ты не его убил.

– А кого же?

– Кого-то другого! Где это видно, что ты этого убил?

– А я сейчас на нём крестик нацарапаю!

И стал крестики царапать, когда солдатика сбивал.

– Ты зачем же их портишь? – спрашиваю.

– Да их всё равно выбрасывать, – отвечает.

– Как? Так ты мне их дал, потому что тебе самому в них играть не хочется? – обиделась я.

Тёмка сопит и ничего не отвечает. Я тоже надулась. Когда первый бой закончился, мы стали своих солдатиков снова расставлять. Но из предыдущих игр я знаю, что должен быть среди солдат самый главный, который всеми руководит. Называют его командир. Я посмотрела на своих оловянных солдатиков и решила одного раскрасить самостоятельно. Должна же я отличать командира от всех остальных! Пока Тёмка прятал своих солдат по «окопам» и «блиндажам», я взяла лак для ногтей тети Оли и покрасила командиру голову в красный цвет. Получилось замечательно! Видно сразу – главный!

– Батюшки! Ты что сделала?

Ты зачем ему голову раскрасила? – ахнул Тёмка.

– Как зачем? Должен же у моих солдат командир быть?

– Это безобразие! – Тёмка схватил меня за руку, в которой я держала своего командира. – Ты испортила моего солдатика!

– Да ты же только что сказал, будто их всё равно выбрасывать! – удивилась я.

– Мало ли что я говорил! – наскочил на меня Тёмка.

Хорошо, что в дверь тётя Оля вошла:

– Что за шум? – спросила она.

– Да вот, эта кулёма моего солдатика раскрасила твоим лаком!

– пожаловался Тёмка.

Тётя Оля засмеялась и потрепала нас по волосам:

– Не ссорьтесь. Это только игра!

Она вышла из комнаты, а тут и меня домой позвали. На следующий день прихожу к Тёмке. Глядь – все мои солдатики красным лаком покрашены! У кого голова, у кого рука, у кого сапог…

– Что это? – спрашиваю.

– Боевые ранения! – гордо отвечает Тёмка. – Теперь я этими солдатиками играть буду. Вот тебе, возьми раскрашенных.

Но мне совершенно не хотелось играть раскрашенными. Мне так нравились мои оловянные, с боевыми ранениями, солдатики! Я подумала, что можно прилепить к Тёмкиному грузовику красный крест и поиграть в госпиталь. Но Тёмка твёрдо стоял на своём, солдатиков не отдавал. Мы стали играть. После первого боя я сказала:

– Всё. Больше мне играть не с кем. Все твои солдаты сейчас будут отправлены в госпиталь.

– Куда? – возмутился Тёмка. – Они у меня умирают в бою.

– Ничего не знаю, – ответила я. – Ранен – в госпиталь! Так будет честно.

Иногда Тёмка со мной неожиданно соглашался. Так и сейчас: положил своих солдатиков в коробку и сказал:

– Тогда давай твоих поделим! И продолжим!

– Нет, – говорю. – Давай лучше я раненых вылечу.

– Ну и лечи на здоровье! А я пока твоими поиграю, – обрадовался Тёмка.

Я организовала госпиталь, а Тёмка расставил моих солдатиков, после чего каждого взял в руку и внимательно осмотрел.

– Ладно, – говорит. – Играй ранеными. Мне они надоели. Всё-таки мои раскрашенные лучше.

В разгар очередного боя Тёмка выбежал попить воды. А я снова взяла лак тёти Оли и поставила по нескольку точек на груди у каждого солдатика. Кому одну, кому две, кому три точки… Вернувшись, Тёмка так и замер на месте.

– Это что? – грозно ткнул он пальцем в моего солдатика.

– Ордена, – говорю. – За боевые заслуги!

Тёмка даже покраснел от обиды:

– Отдавай мне их сейчас же!

– Ты, – говорю, – уже выбери себе каких-нибудь солдатиков и играй ими до конца. А то я больше играть с тобой не буду.

– Ну и не надо, – ответил Тёмка. – Я их всех забираю.

– Ну и пожалуйста, если ты такой, – ответила я, надувшись.

Так мы сидели некоторое время. Тёмка делал вид, будто играет. Бахал, выл, свистел. А я делала вид, будто рассматриваю свои пальцы. Вдруг Тёмка не выдержал:

– Давай так. Поделим всех солдатиков поровну – и раскрашенных, и не раскрашенных.

– Давай, – говорю. – Только какие теперь у нас не раскрашенными называются?

– И точно, какие? – засмеялся Тёмка.

– Непонятно… – захохотала я.

Новая игра

Звонит мне Тёмка:

– Воля, пойдём гулять, – кричит; он всегда в трубку ужасно орёт. Как будто я глухая и ничего не слышу! И всегда в нос говорит, поэтому вместо «Оля» получается «Воля».

– Пойдём, – отвечаю.

Пока я одевала одни штаны, другие, свитер, шубу, валенки, он уже прибежал. Входит с палкой в одной руке и с чёрной какой-то штучкой – в другой. Я смотрю и спрашиваю:

– Что это у тебя за палка такая?

Тёмка от нетерпения на стуле елозит.

– Это такая штука! Такая!.. Давай, скорее одевайся! Что ты копаешься! Я всё тебе на улице покажу!..

Но уходить не собирается – стоит и сопит. Натягиваю я шапку, шарф, варежки, а Тёмка меня уже за воротник тащит к выходу. Ну, вышли на улицу. Тёмка быстро побежал и схватил две льдинки размером с башмак. Положил их в трех шагах друг от друга. Потом побежал ко мне, схватил за рукав и оттащил подальше.

– Я вратарь. Вон там мои ворота. Я их защищаю. А ты будешь нападать. Понятно?

– Понятно. Но ты не переживай так, я не буду на тебя нападать, я лучше ступеньки в сугробе выкопаю.

– Вот кулёма!

Кулёмой меня называет Тёмкин папа, а Тёмка повторяет, когда на меня сердится.

– Ну ничего же ты не поняла! Это игра такая, хоккей называется. Ты всё равно не запомнишь название. Тебе как раз нужно на меня нападать! В этом смысл. Ты должна вот эту шайбу, – Тёмка показал мне на чёрную штуку в руке, – забить в мои ворота, а я их буду защищать вот этой клюшкой. Поняла?

– Поняла, – отвечаю, – а чем я буду нападать? У меня же нет глюшки…

Тёмка задумался и изрёк:

– Не «глюшки», а клюшки. Это да… Как-то я не подумал. Второй клюшки у меня нет. Ну, ты валенками мне её пинай.

Тёмка встал в ворота и от нетерпения даже подпрыгивает.

– Подавай, – кричит, – подавай шайбу!

Я взяла шайбу и понесла Тёмке.

– Ты чего делаешь, кулёма! – замахал он руками.

– Ты же сказал, тебе шайбу подать, – удивилась я.

– Вот кулёма! Ну не кулёма ли? Это так называется – «шайбу подать», а на самом деле тебе нужно её мне пнуть так, чтобы она попала в ворота. Понятно?

– Понятно, – говорю. Взяла шайбу в руку, отошла подальше и как побегу на Тёмку! Подбежала, стукнула его в грудь с разбега так, что он свалился, и бросила шайбу за ворота.

– Ты, кулёма, чего творишь? – зашипел Тёмка. – Ты зачем меня уронила?

– Как это зачем? – спросила я. – Ты же сказал, на тебя нужно нападать… и шайбой в ворота попадать…

– Вот кулёма! Кулёма и есть! Ты пинай её мне на расстоянии, а я буду её отбивать, чтобы она в ворота не попала. Ты забиваешь, я отбиваю… Только шайбу, не меня! Поняла?

– Поняла, – ответила я, подбирая шайбу.

– Поняла она… – проворчал Тёмка. – Уму непостижимо, какая ты кулёма!

Я отошла к тому месту, на которое он меня поставил первый раз, и как пну шайбу валенком! Шайба проскочила между ног у Тёмки прямо по центру ворот.

– Это нечестно! – кричит Тёмка. – Я ещё не был готов! Вот теперь давай.

Он бросил мне шайбу клюшкой. Шайба красиво полетела и плавно затормозила у моих ног.

– Я тоже клюшку хочу, – сказала я.

– Ну нет же у нас второй. Давай пока так.

Короче, очень мне эта игра понравилась. Я почти всё время забивала Тёмке голы, он ругался, называл меня кулёмой, а под конец так разозлился, что шарахнул клюшкой о крыльцо подъезда. От клюшки отлетел кусочек дерева: мы побежали на него смотреть.

– Вот видишь, что ты наделала, – закричал Тёмка, – ты клюшку мне сломала!

– Я? – удивилась я. – Как это я? Ты сам её ударил. Я-то вон где была.

– Всё равно я из-за тебя её поломал, кулёма.

– Сам ты… – задумалась я, а потом брякнула: – Сам ты дурак!

Тёмка бросил клюшку и схватил меня за воротник, а я его за шапку; мы повалились в снег и начали друг друга бутузить. Проходивший мимо сосед с первого этажа, дядя Лёва, поднял нас за воротники и сердито сказал:

– Марш по домам, а то родителям скажу!

Так мы и поплелись каждый к себе.

На следующий день звонит мне Тёмка:

– Пойдём гулять!

– Нет уж, – говорю, – ты меня опять обзывать будешь.

– Не буду, – кричит, – мне новую клюшку купили, а старую папа замотал изолентой: я тебе дам поиграть.

Весь вечер мы играли в хоккей. Вышел Димка, у него тоже, оказывается, клюшка есть, потом его папа вышел, дядя Агей. Он нам показал, как нужно нападать на ворота и как их защищать, и мы то защищали, то нападали по очереди. Потом вышел дядя Толя (он мусор выносил) – и тоже стал играть, потом вышел сосед со второго этажа, дядя Боря (и он мусор выносил), – и тоже стал играть. Смотрю – мы втроём с Тёмкой и Димкой на крыльце сидим, а взрослые в хоккей играют.

Тут Димка стал вдруг орать:

– Шайбу! Шайбу!

И отчего-то стало весело. Мы с Тёмкой тоже стали кричать, и кричали до хрипоты. С тех пор мы часто играли в хоккей: замечательная игра!

Прыжок

Как-то зимой мы с Тёмкой от нечего делать начали скакать с сугроба на сугроб. Скакали, скакали, пока не взмокли. Тут идёт мой папа и говорит:

– Что это вы просто так прыгаете? Вы соревнуйтесь друг с другом. Кто дальше прыгнет.

– Давай! – завопил Тёмка. – Ты прыгай оттуда, откуда стоишь, а я отсюда. – Сказав это, Тёмка залез на самый высокий сугроб и прыгнул.

– Теперь ты!

– Нет, так дело не пойдёт, – сказал папа, – условия для всех должны быть равными. Если прыгать, то с одного сугроба. А то ты прыгнул с высокого, а она где стоит?

– Да? – удивился Тёмка. – Я не подумал.

– Прыгать будете вон с того сугроба, – сказал папа, – сейчас я очерчу три линии, до которых вам нужно будет допрыгнуть. Самая близкая к сугробу линия – третье место, следующая за ней – второе и, наконец, самая дальняя – первое место. У вас три попытки. Кто начинает первым?

– Я! – завопила я.

– Почему ты? – спросил Тёмка.

– Потому что я девочка! – ответила я гордо.

– Ну ладно, – согласился Тёмка.

Папа в разговор не вмешивался, только внимательно слушал.

– Определились? Влезай.

Я влезла на сугроб и прыгнула. Чуть-чуть перелетела вторую отметку. После моей попытки папа лучше прочертил линии, а потом на сугроб залез Тёмка. Он прыгнул и оказался на второй линии.

– Ура! – закричала я. – Я победила!

– У Тёмы ещё две попытки, как и у тебя, ещё посмотрим.

Я забралась на сугроб, тоже чуть присела и прыгнула. И… перелетела вторую линию, но до последней так и не дотянула. Тёмка забрался на сугроб, потоптался и тоже прыгнул, но как-то неудачно: скатился вниз и провалился в мягкий снег.

– Вот! – заворчал он. – Полные валенки снега, больше прыгать не буду.

Он пошёл, сел на крыльцо и начал снег из валенок доставать. Но у него как-то это плохо получалось.

– Все ноги промочил, домой пойду, – сказал Тёмка и ушёл.

– Это он потому ушёл, что понял: меня не перепрыгнет, а я сейчас первое место займу, – сказала я и прыгнула: опять перелетела вторую отметку, но до третьей не добралась.

– Сейчас у меня обязательно получится, сейчас, – заторопилась я.

Но папа посмотрел на меня и сказал:

– Все попытки кончились. Если помнишь, их было всего три.

– Как же так? – удивилась я.

– А так, теперь в следующем году повторим, – развернулся и пошёл домой.

У меня настроение сразу упало: ну никак до меня не доходило… Можно же прыгать, сколько угодно! Пока не получится… Подумаешь, три попытки! А теперь ещё три. Я залезла на сугроб, прыгнула, потом ещё раз… Но всё это было уже не то. Я всё думала: ну почему не сейчас, почему в следующем году? Пока я думала и прыгала, один раз даже долетела до последней линии, но это было уже не важно. И совсем нерадостно. Ведь соревнования уже закончились, и все попытки я израсходовала. Буду ждать следующего года…

Тёмкины игрушки

Все взрослые думают: если ты девочка, значит, тебе нужно дарить куклы. А почему? У меня десять кукол, нет, одиннадцать. Они все сидят рядком, некоторые умеют закрывать глазки, две говорят «мама», когда их опрокидываешь на спину, две плачут и просят пить. Ещё у меня есть коляска. Есть мебель для кукол, игрушечная посуда, какой-то «Конструктор» из огромных кубиков, мозаика. Но почему-то мне с этими игрушками скучно.

А у Тёмки есть всё! Всё, что мне хочется! У него классные игрушки! Даже Луноход есть! Если вечером выключить свет и включить Луноход, можно увидеть, как он едет и светится! Есть у Тёмки тир. Это пистолет и специальный экран. Нужно с нескольких метров из пистолета в этот экран попасть, а потом тебе на экране покажут, сколько очков ты набрал. У Тёмки есть железная дорога! Это не просто железная дорога. Это чудо какое-то. Она огромная! И поезд по ней ходит вовсе не по кругу, а делает много петель и поворотов. Там есть и стрелки, и шлагбаумы. У поезда четыре вагона, и они как настоящие! Ещё у Тёмки есть хоккей. Это настольная игра. Моя любимая. Мы так давно с Тёмкой играем, что выиграть друг у друга – целое дело! У Тёмки несколько немецких «Конструкторов». Они очень сложные и лежат в огромных коробках. В этих коробках всё по ячейкам. Все детали «Конструктора» металлические. К нему прилагается инструкция – целая книга про то, что можно из этого «Конструктора» сделать. Но Тёмка редко с ним играет один, он любит это делать с папой. Вчера они целый вечер делали ветряную мельницу. Какая штука получилась, скажу я вам! А недавно они собрали экс-ка-ла-тор. Или эс-ка-ла-тор. Нет, экс-ка-ва-тор. Я даже не знала, что такая машина есть! Дядя Толя мне рассказал, для чего экскаватор нужен: так как у него большой ковш, то такой машиной очень удобно копать. Своим ковшом экскаватор поднимает столько земли, сколько не смогут приподнять на своих лопатах и пятьдесят землекопов! Вот какая это машина. Тёмка аккуратно складывает детальку к детальке после того, как поиграет в «Конструктор». И если разрешает мне что-нибудь простенькое из него собрать, то потом следит, чтобы я всё аккуратно разобрала и положила по местам.

Как-то раз Тёмкин папа уехал в командировку. А когда вернулся, привёз нам подарки.

– Оля, иди к Тёмке, дядя Толя приехал, тебя зовёт, – сказала бабушка.

И я побежала наверх. А когда пришла, на столе возле лампы увидела маленький домик с красной черепичной крышей, крошечной трубой, белыми окошечками и зелёными ставенками. У домика было два этажа, на втором этаже был красивый круглый балкон. А рядом с домиком зеленел газон с цветочками. Я даже глаза потёрла от удивления: показалось, будто я попала в сказку и увидела домик гномика.

– Тёмка, что это? – спросила я.

– Такая вещь! Папа привёз из командировки, – начал объяснять он. – Этот домик мы вчера склеили, представляешь, по картинке! В коробке были все детали. Я сначала сам ничего не понял, но папа показал на картинку, которая на крышке коробки, и я увидел вот этот домик, а потом мы вместе его собрали. Как настоящий, правда?

– Правда! – воскликнула я.

– У меня ещё есть такая же коробка, – радостно сказал Тёмка. – Папа пообещал, что вечером будем новый домик делать: тот посложнее будет.

Тёмка вытащил запечатанную в плёнку маленькую коробочку и протянул мне. Я взяла в руки это маленькое чудо и увидела голубой домик, ещё красивее сделанного, – с башенками, крошечными окошечками, винтовыми лестницами…

– Это мне? – тихо спросила я.

– Тебе? – удивился Тёмка. – А, точно… Тебе же тоже домик привезли, – и он достал картонную коробку размером с книгу. На коробке тоже был нарисован домик, но он очень сильно отличался от Тёмкиного.

Ещё надеясь на чудо, я открыла коробку. В ней лежали четыре стены, сделанные из фанеры, и два куска красного картона для крыши. В моих глазах появились слёзы. Чтобы Тёмка их не видел, я быстро отошла к окну и стала собирать свой домик. В комнату заглянула Тёмкина мама, тётя Оля.

– Ну что, понравился подарок? – спросила она.

– Спасибо. Очень, – ответила я, не поворачиваясь, как будто сборка домика для меня была сейчас важнее всего.

– Хорошо, скоро будем кушать, – ответила тётя Оля и вышла из комнаты.

– Чего ты там возишься? – удивился Тёмка. – Я его вчера за минуту собрал.

Он подошёл к окну и взял в руки детали. Пока он складывал четыре стенки друг с другом, я кулаком вытерла слёзы.

– Вот и всё! – весело сказал он, поворачиваясь.

– Вот и всё, – ответила я печально.

Весенняя дрёма

Когда бабе Вале некогда с нами заниматься, чтобы быть уверенной в том, что мы ничего не натворим, она выдаёт нам кисточки, краску и бумагу. Ставит что-нибудь на стол и просит это нарисовать. Но делает она так не часто, потому что, бывает, после таких рисунков ей приходится делать генеральную уборку в комнате.

Сегодня баба Валя говорила подруге по телефону, что мы её «совершенно вымотали». Или «замотали»… Или «измотали»… Не помню точно. Мы орали, прыгали с кроватей на пол, брызгались и даже кусались. Потом она, что называется, с боем нас накормила, потому что есть не хотелось, ну а бабе Вале зачем-то нужно, чтобы мы обязательно всё съели. Теперь она поставила на стол прозрачную высокую вазу с веточками вербы и позвала нас. Каждый такой рисунок – соревнование, кто лучше. Раньше мы рисовали, кто быстрее, но баба Валя сказала, что в искусстве главное не скорость, а качество.

На дворе весна, птички поют, солнце ярко светит… Чтобы оно нам не мешало, баба Валя прикрыла шторы. В комнате тепло и тихо, только часы тикают… Вдруг смертельно захотелось спать. Чтобы не уснуть сразу, смотрю во все глаза на Тёмку: он карандаш точит.

Иногда на меня нападает дрёма. Это такое состояние, когда ничего делать не хочется и до щекотки приятно смотреть, как что-нибудь делает кто-то рядом. Я опустила голову на руки: наблюдаю за Тёмкой. То посмотрю, то закрою глаза и не смотрю. Хорошо…

– Ну, чего? – спрашивает Тёмка. – Поехали?

– Поехали, – отвечаю по привычке.

Я люблю рисовать. Наверное, потому что у меня получается. А Тёмка рисовать не любит, потому что у него не совсем получается. Вот, например, перерисовать танк из книжки он может, а нарисовать что-то из головы – нет. Сегодня из головы ничего выдумывать не надо: сиди, рисуй вазу. Этого Тёмка тоже не любит, но дело в том, что после того, как мы нарисуем, обязательно дадут что-нибудь вкусненькое.

Мы начинаем рисовать. Тёмка, как всегда, высунул язык и уже стирает жирную полоску от карандаша. Сколько раз ему говорила, что незачем так давить: потом только грязь остаётся, если неправильно нарисовал, придётся стирать, но он ничего не понимает… Я быстро нарисовала вазу и несколько веточек вербы: теперь буду раскрашивать.

Тёмке надоело возиться с вазой. Линии у него получаются либо кривые, либо волнистые. Тогда он берёт линейку и рисует вазу по линейке. Недолго думая, по линейке рисует и веточки, стоящие в вазе, а потом дорисовывает кругляши пушистых почек и косится на меня.

Я возмущённо соплю. Он знает, что я так не люблю. Но мне так хочется спать и отчего-то совсем не хочется спорить. В солнечном лучике кружатся пылинки. Это красиво. Глаза просто закрываются сами собой. Тёмка тоже начинает подпирать голову руками и тереть глаза кулаком.

Коричневая, голубая, изумрудно-зелёная краска – вот и картинка моя готова. Я опять кладу голову на стол, а потом перехожу на диван. Тёмкина спина согнута, голова на одной руке, другая рука водит кисточкой по бумаге; стул под ним поскрипывает… Спит? Не спит? Спит?

Какой стул у него сказочный! Но почему-то я не удивляюсь. Тут и Тёмка на диван перебирается. Диван у Тёмки большой-пребольшой, мягкий. Мы молчим. Но это какое-то правильное молчание.

Когда баба Валя приносит сладкий пирог, мы уже спим.

Читаем книжку

Лучший подарок – это книга. Так говорят бабуля и дедуля. Я тоже так считаю. Все свои книжки я знаю почти наизусть. Книг у меня много, потому что все друзья и родные дарят мне книги. У меня уже целая библиотека.

Бабулечкин книжный шкаф наполовину мой. На трёх больших полках в ряд стоят детские книги. Тонкие и толстые, высокие и низкие, в разноцветных переплётах и даже без них. Как это я так читала, что оторвала переплёт, не помню! Но знаю, что эти книжки болеют. С ними нужно быть очень осторожной. Так меня дедушка научил.

В детстве, когда я была совсем-совсем маленькой и ничего не понимала, некоторые книжки я даже грызла! Правда! Когда подросла, у меня появилась новая игра. Я вырезала из книг картинки. Помню, из красивой и красочной книжки про Дюймовочку вырезала много крохотных эльфов и саму маленькую девочку. Вырезанные картинки я аккуратно складывала и перекладывала весь вечер, а потом они куда-то запропали. Книжка осталась, но читать её было нельзя. С одной стороны дырки вместо картинок…правда, они читать не мешали. А вот с другой стороны страницы очень часто вырезанная картинка шла как раз по тексту.

Однажды дед увидел меня за таким занятием, забрал ножницы и сказал:

– Знаешь, кто такая книжка? Книжка – это твой друг. Понимаешь, почему?

Я отрицательно покачала головой.

– Потому что она доставляет тебе радость, рассказывая о приключениях и путешествиях. Потому что она даёт тебе добрые советы. Потому что объясняет, чего нужно опасаться и чему радоваться. А что делаешь ты со своим другом?

– Что? – тихо спросила я, опустив голову.

– Обижаешь. Ты делаешь книжке больно.

– Она же неживая, – ответила я, защищаясь.

– Она живая! – воскликнул дедушка. – Она живая и даже говорящая! Ведь ты можешь её услышать, когда читаешь. А вот когда ты вырезаешь картинки, то губишь книжку: на всех испорченных тобой страницах она замолкает. Поняла?

– Поняла, – ответила я, – почитай мне, дедушка.

– Что почитать?

Я протянула изрезанную книжку.

– Нет уж, червяк, сама читай свою книжку.

– Почему «червяк»?

– Ну, не червяк, так жук-короед. Ты смотри, как погрызла листы! И не смей мне носом шмыгать. Сама виновата! Жучонок, – уже ласково добавил под конец дед, потрепав меня по волосам.

С тех пор я книги берегу.

Я конечно, умею читать. Но очень люблю, когда мне читают вслух. Чаще всего это делают бабушка или мама. Правда, их ещё нужно поймать. Они всегда очень заняты. То готовят на кухне, то убирают, то разговаривают по телефону.

– Баб, почитай! Ну почитай!

– Сейчас, доглажу и почитаю.

Вот уже всё переглажено, а бабушка побежала за чем-то к соседке. Потом позвонила какая-то родственница, и бабушка засела за разговоры. Потом обычно ещё что-то случается. Мама тоже не сидит на месте.

– Мам, ты свободна?

– Занята. А что?

– Почитай мне.

– Не маленькая. Почитай сама.

– Ну, мам!..

– Ты видишь, я складываю вещи в командировку.

– Я думала, ты просто их перебираешь…

И так почти каждый день. Но бывают и счастливые часы! И кто-нибудь соглашается мне почитать. Это так здорово! Я забираюсь на кровать, мама или бабушка ложатся рядом с книгой. Я даже подпрыгиваю от нетерпения и радости. И вот тут происходит самое удивительное. Как только мне начинают читать книгу, интерес мой сразу пропадает… Мне хочется сбежать. Делать что угодно, только не книжку слушать! Я начинаю канючить и, кое-как дослушав страницу, убегаю к игрушкам. Бабушка говорит, что я люблю ожидание, а не само чтение.

Но однажды всё изменилось. Мы с Тёмкой возились с игрушками на полу. В комнату вошла тётя Оля и сказала:

– Вы бы чем-нибудь полезным занялись.

– Это чем? – спросил Тёмка.

– Почитали бы, например.

– Ой, нет уж, – запротестовал Андрей, – я вчера уже читал.

– А ты сегодня почитай и Оле дай книжку, у нас много интересных книг есть.

– Да? – спросила я: раньше мне в голову не приходило посмотреть Тёмкины книжки. – Я люблю картинки рассматривать.

– Вот и возьми, посмотри, – ответила тётя Оля.

– Чего их смотреть? Ну, пусть смотрит. На, гляди, – и Тёмка открыл дверцу шкафа, очень похожего на наш книжный шкаф.

У него было столько же книг, сколько и у меня. Руки сами потянулись к разноцветным корешкам. «Какую бы выбрать?» – думала я, а пока выбирала, подлетел Тёмка.

– Вот эту будем читать! – крикнул он, вытаскивая какую-то книжку про машины.

– Нет! – ответила я гордо. – Вот эту, – и потянула за толстую книгу, на которой золотыми буквами было написано «СКАЗКИ».

– Ты чего? Отдай! Вот эту будем!

– Она неинтересная.

– Интересная.

– Нет, неинтересная. Я её уже тысячу раз слушал!

– А я не слушала, – возмутилась я.

– Вот что, – ответила тётя Оля, отнимая у нас книгу сказок, в которую мы вцепились с двух сторон, – я почитаю вам сама. Про Томку.

– Про что? – спросил Андрей вредным голосом.

– О пёсике по имени Томка.

– Вот ещё, – не унимался Тёмка, – лучше про транспорт почитай.

– Давайте про Томку, – пискнула я.

– Гостю нужно уступать, – погладив Тёмку по голове, сказала тётя Оля.

– Ну и пожалуйста, – ответил Тёмка, отвернувшись к стенке, – мне не очень-то и хотелось читать. Читай ей про Томку.

– Не «ей», а Оле, – поправила тётя Оля, – тебе тоже про него полезно послушать.

Андрей демонстративно передвинулся подальше, но никуда не уходил: сразу стало понятно, что он тоже будет слушать.

Тётя Оля открыла книгу и начала читать. Раньше я никогда не слышала, как она читает. Я вообще никого, кроме своих родных, не слышала. Сначала даже не поняла, что она читает. Мне показалось, будто тётя Оля просто быстро-быстро заговорила о чём-то. Сижу, слушаю и ничего не понимаю! Вернее, слова-то я различаю, но все вместе они никак в моей голове не складываются.

«Что такое? – думаю. – Про что она говорит?» – и только когда она быстро перелистнула страницу, поняла: это тётя Оля так читает! Быстрое однообразное бормотание никак не напоминало моё домашнее чтение. Смотрю на Тёмку: он молчит и слушает… Я ничего никому не сказала, но с той поры стала очень дорожить теми часами, когда мама или бабушка соглашались мне почитать. Я сижу смирно и внимательно слушаю всё-всё до самого конца. Ведь когда читают они, герои сказок словно бы оживают: я слышу их смех, шёпот… Я даже иногда слышу шум улиц, моря, голоса птиц и зверей… И сама смеюсь вместе с героями книг, плачу вместе с ними, прячусь под одеяло, когда мне за них страшно, пытаюсь дать советы маме, когда героям требуется подсказка, которая буквально лежит на поверхности, но которую они никак не могут увидеть. Теперь я действительно люблю, когда мне дома читают книги.

Спорщики

Бывают у нас с Тёмкой такие дни, когда мы спорим, не переставая. Спорим обо всём подряд! И что это с нами такое случается? Нет ответа! Как-то сидим мы с Тёмкой, рисуем веточку сирени.

– А ты знаешь, – говорю, – что у сирени бывают цветочки с пятью лепестками?

– Не мо-жет та-ко-го быть! – с силой давя на карандаш, отчеканил Тёмка.

– Как «не может»? – воскликнула я. – Я сама видела!

– Враки.

– Сам ты… враки! На этих цветочках ещё желания загадывают! Дай мне вон тот лиловый карандаш, я раскрашивать буду.

Тёмка приподнял голову над рисунком, посмотрел на карандаши и сказал:

– Тут нет лилового.

– Как это нет? – удивилась я. – Давай сейчас же!

Что это такое?!

– Да что ты орёшь!

Я его тебе где дам? Тьфу!

Как возьму? Тьфу ты! Где я его возьму тебе?

– Вон он, лежит на краю! Ты что, слепой?

– Это ты слепая. Это не лиловый, а сиреневый.

– Это!.. Это!.. Много ты понимаешь! Лиловый!

– Сиреневый!

– Ты этот, как его… слепоток, вот! – гордо выпалила я.

– Кто? – нахохлился Тёмка.

– Слепоток.

– Это кто такое? – удивился Тёмка.

– Это что такое! – высунув язык, сказала я.

– Сейчас как дам тебе в лоб!

– Я сама тебе сейчас как дам!

Тут вошла баба Валя.

– Она первая! – завопил Тёмка. – Она обзывается!

– Я не обзываюсь, – запищала я. – Это такое заболевание.

– Какое заболевание? Что происходит? – спросила баба Валя.

– Слепоток. Заболевание. Он цвет не различает.

– Кто не различает цвет? – удивилась баба Валя.

– Вот он! – ткнула я пальцем Тёмку в бок.

– Ах, ты так! Ну, на тебе!..

Тут мы стали кидаться друг в друга сначала карандашами, а когда те закончились, похватали свои альбомы и уж было начали ими драться, но баба Валя схватила нас за шкирки.

– Не «слепоток», а дальтоник. Это во-первых. Во-вторых, сейчас же прекратите, или я поставлю всех по углам.

– Я и говорю! Татоник! Он не знает, какого цвета этот карандаш! – закричала я, вырываясь и поднимая с пола лиловый карандаш.

– Он сиреневый! Баба! Он же сиреневый?

– Он розовый, – ответила баба Валя. – А лиловый – это чёрно-фиолетовый.

– Да? – хором выдохнули мы с Тёмкой.

– Или бордовый…. Точно не помню.

– Ну, не важно, – сказал Тёмка. – Главное, что этот карандаш не лиловый, а розовый.

– И не сиреневый!

– И не лиловый!

– И не сиреневый!

– У нас в редакции дизайнеры есть. Сейчас позвоним и спросим. Самой интересно.

Баба Валя позвонила в редакцию и долго с кем-то говорила. Сначала о погоде, потом об огороде, потом о каком-то авансе. Мы уже и стояли, и сидели рядом, и подпрыгивали, и раскачивались от нетерпения. Наконец она заметила нас и, вспомнив, зачем мы стоим рядом, спросила свою знакомую о лиловом цвете.

– Ну, всё понятно, – сказала она, закончив разговор и поворачиваясь к нам. – Лиловый – это цвет, который образуется, если смешать красный и синий. Понятно?

– Понятно, – ответили мы. Хотя было совершенно непонятно. Когда баба Валя вышла, мы побежали за красками, тут же смешали красный с синим и… получили совершенно разные цвета! Я – фиолетовый, Тёмка – бордовый. Потом ещё раз смешали, и ещё… цвет ни разу не повторился. Так мы и не поняли, какой он, этот лиловый.

После обеда сели книжку смотреть про животных. А там, как назло, нет подписей под картинками. Когда дошли до гиппопотама, я говорю:

– Смотри, какие уши у гиппопотама маленькие!

– У какого гиппопотама? – удивился Тёмка.

– Как у какого? У этого! – ткнула я пальцем в картинку.

– Ну, ты уж совсем. Того… Это же бегемот!

– Сам ты бегемот! Это гиппопо, который гуляет по Лимпопо! Ещё стихи есть такие!

– Не знаю я никакого гиппопо! Это бегемот. Спорим на сто щелбанов?

– Спорим, хоть на тысячу!

Мы побежали к бабе Вале на кухню. Она сосредоточенно читала какие-то рецепты.

– Баба! Баба! Кто это? – Тёмка сунул книгу с животными бабушке под нос.

– Батюшки! Осторожней! Где? Это бегемот. Идите отсюда.

– А! – заорал победно Тёмка. – Что я говорил! Давай свой лоб, кулёма!

– Нет! Это гиппопотам! – завизжала я тут же.

– Ну да, – отмахиваясь от нас руками, сказала баба Валя. – Бегемот или гиппопотам, какая разница? И так и так можно.

Мы удивлённо захлопали глазами.

– А такое может быть? – спросил Тёмка.

– Может. Всё может быть, всё может быть, – отвечала баба Валя, глядя в книгу, – особенно сода и ванилин.

– Пошли, – потащил меня в комнату Тёмка. – Сейчас я тебе покажу что-то.

Мы пришли в комнату. Тёмка опять взял книгу о животных: полистал её недолго и приблизил ко мне картинку со львом.

– Как считаешь: это кошка?

– Какая же это кошка, – изумилась я, – это же лев!

– А вот и нет, а вот и нет! Это кошка!

– Да какая же это кошка! Грива вон, смотри, пышная! Кисточка на хвосте. А зубы какие! Это лев. Я что, льва не знаю?

– Лев – он и есть кошка!

– Ты обманываешь!

– Ничего не обманываю!

– А это тоже кошка? – показала я на тигра, нарисованного на соседней странице.

– Это тигр, – ответил Тёмка. – Почему кошка? Тигр, и всё.

– Это тигр, и всё? А этот лев – кошка, значит? Может, этот тигр – собака или крокодил?

– Этот лев – кошка. Мне мама сказала.

– Она пошутила.

– Ты кулёма!

– А ты тундук!

– А ты чучундра!

– А ты… А ты….

Тут в комнату вошла тётя Оля: она вернулась с работы и услышала наши крики.

– Кто чучундра? Что случилось?

– Чучундра – она! Мам, это же кошка?

– Это лев, – ответила тётя Оля, – но семейство, к которому относится животное, действительно называется кошачьим.

– Поняла? – заорал мне в ухо Тёмка.

– Ну не кошка же он! – заорала в ответ я.

– Хватит ссориться, – сказала тётя Оля, устало садясь на диван и перелистывая страницы книги. – И леопард, и ягуар, и тигр – все относятся к семейству кошачьих. Они и правда очень похожи на кошек.

– Тигр, по-моему, не кошка, – съязвила я, замахиваясь на Тёмку.

– Почему ты гиппопоТАМ, когда ты гиппопо ТУТ! – съехидничал Тёмка, стукнув меня по лбу.

– Мяу, – вдруг раздалось из коридора. – Мяу!

Дверь отворилась: мы увидели дядю Толю – он стоял на четвереньках и виновато мяукал. Это выглядело так смешно! Мы забыли, что ссоримся, и побежали к нему, а потом кинулись на пол и стали мяукать на разные голоса.

– Ты вовремя, – вздохнула тётя Оля, вставая, – а то я уж думала, быть сегодня кому-нибудь с лиловым фингалом под глазом.

Мы с Тёмкой замерли.

Тяжело быть хорошим?

Баба Валя схватила нас за шкирки и сильно тряхнула.

– Сколько можно баловаться? Когда вы научитесь вести себя нормально? Я вас спрашиваю?

Вообще-то нам достаётся часто. Каждый день или через день. И всё из-за того, что ничего нельзя. Ну просто ничегошеньки нельзя делать! Плевать с балкона нельзя? Нельзя. Спички брать нельзя? Нельзя. Кричать нельзя? Нельзя. Бегать по квартире нельзя? Нельзя. А что тогда можно?

– Почему вы не играете, как все нормальные дети? – продолжала баба Валя.

– Это какие? – ехидно спросил Тёмка.

– Такие! – тряхнула его бабушка. – Сидите, рисуйте или читайте. Тихо и мирно. Вы понимаете, что вы натворили? Или нет?

Вчера Димка показал нам одну интересную вещь. Это была маленькая картинка под толстым слоем прозрачного пластика. Он сказал, что это вовсе не пластик, а застывший жидкий клей! Самый обыкновенный клей, канцелярский. Просто выдавливаешь его на картинку, ждёшь, когда он равномерно растечётся по всей поверхности, а потом кладёшь сушиться на окно. Чем больше клея выдавишь, тем толще будет прозрачный слой. Нам эта идея понравилась, и мы решили сделать то же самое.

Я выбрала обыкновенный календарик с цветами, Тёмка нашёл маленькую картинку с каким-то корабликом. Мы вылили на них весь большой тюбик клея и положили на подоконник сушиться до завтрашнего утра. А утром оказалось, что наши картинки прилипли к «дорогущим портьерам», как сказала баба Валя. И нам устроили трёпку.

– Может, вы просто не понимаете, что значит хорошо себя вести? – не могла остановиться баба Валя.

– Есть кашу и чистить зубы. Отпусти, – попытался выбраться из сильных рук бабушки Тёмка.

– Стоять! – скомандовала она.

– А ещё слушаться старших и делать только так, как они хотят, – грустно продолжила я.

– Правильно, – ответила баба Валя. – Вот я хочу сегодня вас не слышать и не видеть.

– Тогда мы на улицу, – обрадованно крикнул Тёмка.

– Нет! – отрезала баба Валя. – Вы в комнату. Но если ещё что-то такое придумаете, я вас точно ремнём выпорю. Понятно?

Я кивнула головой. Тёмка сердито посмотрел на бабушку. Когда баба Валя вышла из комнаты, он сказал:

– Всё. Настроение испорчено. Ничего делать не хочу.

– А я, знаешь, почему-то хочу делать, но что-нибудь плохое.

– Что, например?

– Не знаю. Стукнуть, что ли, кого-то… или разбить что-нибудь…

– Вообще-то, я тоже. Вот сейчас так бы и пнул этот шкаф, да ногу жалко.

– А я бы что-нибудь в окно выбросила.

– А я бы кулаком стул сломал.

– А я бы… интересно, если людей просят плохое сделать… они хотят сделать хорошее?

– Не узнаем.

– Что не узнаем?

– Не узнаем, хотят ли они сделать хорошее.

– Почему?

– Тебя что, когда-нибудь просили сделать плохое? «Олечка, иди тарелочки все перебей»? – Тёмка даже засмеялся от этой мысли.

Я тоже улыбнулась:

– Это ещё хорошо, что родители половину про нас не знают!

– Точно, а то бы каждый день «скорую помощь» бабушке пришлось вызывать. А давай вот что… давай устроим тара-рам!

– Это как?

– Это вот так!

Тёмка схватил две линейки и начал барабанить ими по всему, что попадалось под руку. Получилось очень весело и шумно. Я схватила карандаш со спицей и тоже стала стучать. Тут же в комнате появилась баба Валя:

– Я вас, кажется, просила не шуметь. Вы что, назло мне это делаете?

Что она говорила дальше, слышно не было, потому что Тёмка добрался до металлического каркаса лампы.

БАМ! БАМ! БАМ!

– …говорю…

БУХ! БУХ! БУХ!

– …устала…..сил…

Баба Валя вышла из комнаты, захлопнув дверь. Мы ещё немного постучали и вместе прекратили.

– Послушай, – вдруг сказала я, – она там плачет, кажется.

– Кто плачет?

– Бабушка твоя!

– Не может быть! Она никогда не плачет.

– Ты послушай!

В квартире действительно раздавались какие-то всхлипывания и причитания. Мы открыли дверь и на цыпочках вышли в коридор.

Баба Валя сидела на кухне и вытирала фартуком глаза.

– Баб, ты чего? – осторожно спросил Тёмка.

– Баба Валечка, не плачь. Мы больше не будем.

– Ну, бабулечка, – испуганно заговорил Тёмка, – дорогая бабулечка…

– Простите нас, баба Валя.

Мы больше не будем так делать, правда.

– Не будем, бабушка. Не будем. Хочешь, я тебе помогу?

Чем тебе помочь?

Баба Валя убрала руки от лица и заулыбалась сквозь слёзы:

– Всё-таки вы у нас шкодливые, но добрые дети. Я всегда это говорила.

Мы обняли бабушку с обеих сторон.

– Да ладно уж. Прощаю, конечно. Это я не из-за вас. У меня весь день кувырком. Тесто не поднялось, молоко убежало. Тут вы ещё мне работу подкидываете каждый день. То химчистка, то мастерская… И не слушаетесь! Очень мне тяжело становится с вами сидеть. Старая я становлюсь.

– Да что ты, бабушка! – воскликнул Тёмка. – Ты совсем не старая!

– Вы у нас молодая бабушка!

– Ах вы, подлизы! Ладно, идите к себе – и уж, пожалуйста, ведите себя хорошо.

– А помочь?

– Не нужно мне помогать. А то после такой помощи ещё помощников искать нужно будет.

Мы вернулись в комнату и первым делом всё в ней убрали и аккуратно расставили.

– Что-то мне так и хочется хорошее делать! – сказала я Тёмке.

– И мне тоже!

– Что сделаем?

– Даже не знаю.

– Ну, бабушка же сказала: рисуйте и читайте. Давай рисовать.

– Давай ей что-нибудь нарисуем на память!

– Давай.

– Корабль с пушками!

– Ты обалдел? Зачем ей корабль с пушками? Давай цветы нарисуем!

– Не люблю я цветы рисовать!

– А кто спрашивал тебя, что ты любишь? Ты хочешь хорошее бабушке сделать, вот и делай. Когда хорошо, нужно дарить цветы.

– Ну, давай рисовать цветы, – вздохнул Тёмка, – только меня не хватит надолго. Очень тяжело быть всё время хорошим.

Бомбочки!

Вообще-то у Тёмки много всяких «стрелялок» и «взрывалок». Где он их берёт, я не знаю. Пистоны – это самое простое. Даже я знаю, где это купить. У меня нет пистолета для пистонов, но Димка, наш сосед, сказал, что пистоны стреляют и без пистолета, нужно только на ленту с коричневыми кружочками точно уронить кирпич! БАХ! БАХ! Вот тебе и всё!

Ещё Тёмка делает бомбочки. Эти бомбочки иногда взрываются, но больше дымят и шипят, а ещё больше не шипят и не дымят. Ничего не делают. Чтобы сделать «дымовуху», так он называет дымящиеся бомбочки, нужно сложить целлулоидную закладку, которую можно купить в магазине «Школьник» за углом, закрутить в саму бомбочку и поджечь. Тёмка называет бомбочку капсулой. Может, потому что она похожа на большую таблетку, только с резьбой посередине?

Но меня эти «стрелялки» сами по себе не интересуют. Ну то есть играю я в них только вместе с Тёмкой, а если пойду играть во двор с Аней или Мариной, то про бомбочки и не вспоминаю. Вот какая штука.

Тут попался нам с Тёмкой журнал: в нём говорилось, как из бумаги сделать кораблики, самолётики и бомбочку! Нам это показалось очень интересным: как это – из бумаги бомбочку сделать? Сели мы за работу – взяли каждый по листу бумаги и начали складывать.

– У тебя получается? – каждую секунду спрашивает Тёмка. – Получается?

– Не получается пока, – отвечаю.

– И у меня не получается, – сопит Тёмка, – как-то мы неправильно делаем, наверное.

– Дай другой лист, – говорю, – мой уже на тряпочку похож.

– На, бумаги на тебя не напасёшься, – ворчит Тёмка, а потом себе, главное, тоже новый лист берёт.

– Ну что, получается? – спрашивает.

– Ты слепой, что ли? Видишь, не получается!

– И почему это у тебя не получается? – ехидно интересуется Тёмка. – Там же всё на картинках нарисовано, даже циферками подписано, что за чем нужно делать…

– Будто у тебя получается! – возмущаюсь я. – Ты свою бомбочку складывай, а на мою не смотри.

Мы отвернулись друг от друга в разные стороны. Я вообще спустилась на пол. Через некоторое время слышу – Тёмка сопит у меня возле уха.

– Нет, – говорит, – мы не сделаем, надо папу звать.

Позвали мы Тёмкиного папу, он как раз дома был. Дядя Толя быстро показал, как нужно бомбочки складывать. Надул одну – и как хлопнет! БАХ! Вот здорово!

– Теперь сами, – говорит.

Мы принялись за дело с новыми силами. Складывали, складывали – ничего у нас не получается.

– Или мы с тобой дураки, – говорит Тёмка, – или я ничего не понимаю.

– Зови папу, – развожу руками я.

Снова пришёл дядя Толя. Он взял лист бумаги и стал объяснять нам, как нужно складывать бомбочку. Но вот что удивительно: пока он объяснял, всё было понятно и просто. И даже наоборот, совсем непонятно, зачем мы его позвали. Всё же ясно! А как только он ушёл, всё сразу стало опять сложным… Что за напасть такая?

Когда мы третий раз позвали дядю Толю, вместе с ним пришла тётя Оля.

– Я, – говорит, – хочу посмотреть, что это за сложную работу вы делаете.

– Смотри, – ответил Тёмка, – это же ужас что такое!

Тёмкина мама внимательно посмотрела на схему, потом выслушала, что нам объяснял дядя Толя, и говорит:

– Толя, ты им неправильно показываешь. Ты возьми и начерти карандашом на листе те линии, которые они должны загнуть. Пусть сначала так попробуют.

– Они что у нас с тобой, глупенькие, что ли? – удивился дядя Толя.

– Мы не глупенькие, – раскипятился Тёмка, – я всё понял, спасибо.

И давай папу с мамой к двери подпихивать! Дядя Толя и тётя Оля ушли, а мы опять стали складывать свои бомбочки… и опять у нас ничего не вышло.

– Кто тебя за язык тянул, зачем сказал, что ты всё понял, – заворчала я, – так мы их никогда не соберём, уже звать неудобно!

Тёмка засопел, но ничего не ответил. В этот момент в комнату заглянула тётя Оля: она сразу поняла, что ничего у нас не выходит. Сев за стол, она взяла бумагу, линейку и карандаш. Сначала сложила бомбочку сама и отложила в сторону. Взяла ещё один лист и аккуратно начертила линии сгиба. Протянула лист мне.

– А мне? – забеспокоился Тёмка.

– И тебе, – ответила тётя Оля, а потом сделала Тёмке такой же лист, как и мне, – попробуйте сложить.

Мы наперегонки давай бомбочки складывать! И вот что удивительно: сложились бомбочки-то!

– Ура! – завопил Тёмка. – Получилось!

– Ну и молодцы, – сказала тётя Оля и ушла, а мы стали новые бомбочки делать. Но оказалось, всё-таки дело это не такое простое. Чтобы сделать новые бомбочки, нам иногда приходилось разворачивать старые. Никак не запоминалось, что и куда нужно сложить. Правда, через некоторое время всё стало получаться – я даже перестала смотреть на рисунок. Весь вечер мы хлопали и хлопали – до тех самых пор, пока в комнату не вошла баба Валя и не сказала, что ей это всё надоело. Тогда мы с Тёмкой перешли на балкон. Там хлопать было веселее, так как на нас смотрели все, кто проходил снизу.

– Слушай, – говорит Тёмка, – а давай воды внутрь нальём… и будем с балкона бросать?

– Давай, – говорю, а сама думаю: «Нет, не выдержит бумага воды».

Побежали мы в ванную комнату. Налили в бомбочки воды. И, знаете, держится вода! Побежали на балкон. Швырь! Швырь! БАХ! БАХ!

– Здорово! – завопила я.

– Здорово! – подхватил Тёмка.

Бомбочки у нас быстро закончились. Мы побежали за бумагой и наделали новые. Затем снова заполнили их водой и начали вниз с балкона кидать. Тут, как назло, шёл дядя Митя: это старший по нашему дому. Только он из-за угла, а тут – БАХ! – рядом с ним наша бомбочка упала…

– Что это такое! – закричал дядя Митя, поднимая голову вверх и показывая нам кулак. – Кто это так хулиганит, сейчас милицию вызову! Что натворили, паршивцы! Это надо ж!

Что мы там натворили, мы уже не слышали, так как забежали в квартиру и забрались под стол.

– Что это вы затихли? – удивилась тётя Оля, которая вернулась с кухни.

– Ничего, – отвечает Тёмка.

– А чего же под столом сидите? – спросила она.

Ответить мы не успели: раздался звонок в дверь. Тётя Оля пошла открывать.

– Что сейчас будет? – шепчу я.

– Страшное дело, – отвечает Тёмка, вытаращив глаза.

Мы слышали только бормотание, а потом услышали, как закрылась входная дверь…

– Вы зачем кидали бумагу вниз? – строго спросила вернувшаяся к нам Тёмкина мама. – Немедленно подберите всё до последнего листочка, немедленно!

Мы выскочили из-под стола и побежали на улицу. Собираем бумагу, я Тёмке говорю:

– Ничего, что он тёте Оле про бумагу наябедничал, а если бы про то, как мы его напугали?

– Так он глухой! – ответил Тёмка. – Он нашу бомбочку не слышал, только бумагу видел!

Сказал – и давай смеяться! Я тоже начала.

– А вода? Из бомбочек вода в разные стороны выливалась!

– Ну уж это я не знаю, – отвечает Тёмка.

– Он нас пожалел, наверное, – говорю.

Но всё-таки после этого случая больше мы бомбочки с балкона не кидали.

Игрушки в детский дом

Как-то раз тётя Оля зашла в комнату, в которой мы с Тёмкой играли, и сказала:

– К нам на работу приходила женщина из детского дома и просила собрать ребятам игрушки. Хотите помочь детишкам, у которых нет родителей?

Мы с Тёмкой переглянулись.

– Конечно, – говорим, – а что нужно?

– Нужно всё, чего не жалко. Ведь у вас много всего, вот и поделитесь.

Я ещё поиграла немножко у Тёмки, потом пошла домой и всё думала: чего же мне не жалко? Оказывается, мне жалко всё! Вот какая я странная! Я достала коробку, где хранила игрушки, из-под шкафа и начала перебирать свои сокровища.

Вот замечательная лошадка из дерева, розовая и вся в цветах: я давно с ней не играю, но тут решила покатать на ней куклу-принцессу… Кукла-принцесса была старая-старая, волосы давно заменены на вату – не лысой же ей ходить! Я с ней давно не играла, но подумала, может, ещё и поиграю: вон у меня кусочков ткани сколько, можно ей платье красивое сшить… Достала из коробки резиновую пружинку: это моя любимая вещь! К ней можно прицепить что-нибудь и качать, качать… А вот этим стеклянным шариком, который я нашла во дворе, можно сбивать разные мелкие штучки, если разложить всё на полу и самой лечь на живот. Очень интересно! Так я перебирала свои игрушки, пока, наконец, не поняла, что все они мне нужны. Что все они могут пригодиться… то есть, получается, отдать мне решительно нечего.

Я разделась и легла спать, но уснуть никак не могла. Всё вертелась и думала: как это жить без мамы, папы, бабушки и дедушки? Кто тебя хвалит? Гладит по голове? Кто водит тебя гулять в парк? Потом я стала думать: что было бы, если бы у меня не было родных? И мне стало грустно: я залезла под одеяло с головой и стала плакать. Сколько проплакала, не знаю, но помню, что меня осенила мысль: нужно отдать весь ящик со всеми своими игрушками! Пусть дети будут рады! А мне ничего не нужно, кроме моих родителей и бабы с дедом!

Как только я об этом подумала, мне стало легко и сразу захотелось спать.

Утром я подскочила на кровати и подбежала к своему ящику. Ещё раз всё перебрала, аккуратно сложила. Потом оделась и с нетерпением влетела на кухню:

– Бабуля, давай завтракать!

– Что случилось? – удивилась бабушка. – Ты как на пожаре… и колготки на другую сторону надела…

– Да мне нужно к Тёмке бежать, ящик свой отнести: тётя Оля собирает игрушки в детский дом для ребят, у которых родителей нет! – выпалила я.

– Понятно. Давай-ка, ешь, а потом колготки не забудь переодеть.

Я кое-как поела (есть я, если честно, не люблю) и понесла свой ящик на третий этаж. Как же это оказалось сложно! Пришлось останавливаться на каждом пролёте. Когда я вошла, оказалось, что тётя Оля уже ушла на работу.

– Да? – огорчилась я, с грохотом опуская свою ношу на пол.

– Ничего, – ответил Тёмка, – она и завтра может отнести.

– А ты чего отдал? – поинтересовалась я.

– Понимаешь, какая штука, – начал Тёмка, – никак не мог вчера выбрать, что отдать. Так и не выбрал.

«Жадина», – подумала я, но ничего не сказала.

– А ты чего? – спросил Тёмка.

– А вот… – я показала на ящик. Тёмка подскочил к ящику: он знал все мои игрушки, как свои.

– Давай, пока мамы всё равно нет, поиграем ими? – спросил он.

– Давай, – ответила я.

До самого вечера мы играли моими игрушками: так было весело! Тёмка придумывал им какое-то новое применение. Кукольная посудка у него стала настоящим оркестром! Мы так брякали по кастрюлькам, сковородкам и крышкам, что даже баба Валя попросила нас прекратить. Тогда мы стали играть в Троянского коня! Оказывается, был такой конь, который выиграл целое сражение! Одно войско никак не могло победить другое, засевшее в крепости. Тех, кто в крепости, очень трудно победить: так Тёмка говорит. У них стены, за которыми можно прятаться. А те, кто за стенами, как на ладони. Вот и придумали те, кто «на ладони», хитрость. Взяли пустого деревянного коня, посадили в него своих солдат и подарили воинам, охранявшим крепость. А ночью из этого коня вылезли солдаты и открыли ворота крепости. Так мы играли с Темкой до вечера. Потом, не дождавшись тёти Оли, я пошла домой.

На следующий день была суббота. Мы с моими родителями пошли в кино на мультфильмы. Потом заехали в гости к маминой знакомой, а когда вернулись домой, было уже поздно. Только в воскресенье я вспомнила про свою коробку и побежала к Тёмке. Дверь открыла тётя Оля: она как-то странно на меня посмотрела и загородила собой дверь:

– Подожди, – строго сказала она и отошла в коридор: через секунду моя коробка упала мне в руки.

– Забери своё барахло! – сказала она. – Мне весь этот мусор не нужен.

Дверь закрылась перед самым моим носом. Я потопталась на месте и стала спускаться вниз. Сначала я ничего не поняла, но вдруг мне стало так обидно, что я заплакала. Пока я шла до своего этажа, слёзы текли, не переставая. Дверь открыла мама:

– Батюшки, что случилось? – удивилась она.

– Дмя… Пря… Я… вот…

– Пойдём умоемся, котик, и успокоимся, а то я ничего не понимаю.

Я умылась и рассказала, как тёте Оле нужно было выбрать игрушки для детского дома, как я не могла выбрать, а потом решила отдать всё – и как меня отправили с этой коробкой обратно.

– Да… – ответила мама, перебирая мои игрушки. – Ты не расстраивайся. Тётя Оля, наверное, не поняла, что ты принесла всё, что у тебя есть. Ты молодец! Но если подумать и посмотреть на твои игрушки внимательно, то ты сама увидишь, что здесь не так.

– Что? – удивилась я.

– Почти нет целых игрушек, правда? – сказала мама. – Везде что-то отбито или поцарапано. Это для тебя значения не имеет, ты их любишь – и всё, а в подарок такие вещи не годятся. А вот это что? – удивилась мама, поднимая на пальце резиновую пружину.

– Это пружинка, очень хорошая, – быстро ответила я.

– А это? – опять удивилась мама.

– А это бывшее кресло, ну… спинка от него…

– Почему ты его не выбросишь? Оно же сломано!

– Как – выбросишь? Это же всё нужные вещи, – удивилась я.

– А со стороны они кажутся никому не нужными.

Мама объяснила мне, что мои игрушки ценны только для меня, так как я помню, какие они были раньше, и теперь нашла им новое применение. Я с удивлением смотрела на свою коробку. Постепенно я совсем успокоилась и даже обрадовалась, что все мои вещи останутся у меня. А мама пошла в магазин и купила несколько кукол, игрушечных колясок и мячиков, положила в красивый пакет и отнесла тёте Оле.

Стыдно

«Как тебе не стыдно, Оля!» – иногда говорят мне бабушка или мама. Говорят мне так, когда я что-то не то делаю. Но я никак не могу понять, когда я делаю то, а когда не то. Почему, например, нельзя зажигать свечки в тумбочке? У меня там домик для куклы. На двух полках стоит маленькая мебель: и диваны, и кресла, и шкафчики. И если свечку, снятую с торта после дня рождения, поставить на кукольный столик и зажечь, получается очень красиво, ведь в темноте она горит ярче. А мне говорят, что это не игрушка. Или почему нельзя покормить супом бабушкину герань? Я же не котлету ей дала, сама понимаю: если она только воду пьёт, значит, любит жижечку… Но это же неправильно! Мы все едим: и суп, и котлеты, и пюре, – и компот пьём, а герани только воду даём. Так и с голоду умереть можно! Но мне говорят, что я не права, так делать не нужно. От огня может быть пожар, а растениям вообще ничего, кроме воды, не дают.

Я слушаю, но не понимаю, почему. Может, поэтому мне не стыдно?

У нас с Тёмкой много во дворе приятелей: Димка Восёлов, Аня Марова, Костя Нотан, Марина Радулина. Мы все играем вместе, но чаще всего всё-таки с Тёмкой.

Дело было зимой, в конце февраля, когда вокруг было полно огромных сугробов. Да ещё тётя Зина каждый день подкидывала снег, и поэтому они становились всё больше и больше. Решили мы с Тёмкой прокопать глубокий лаз с самого верха сугроба до низа – да так, чтобы потом его залить и выезжать почти к самому подъезду. Сказано – сделано. У Тёмки есть две сапёрные лопатки. Мы ими целую неделю копали: думаю, ещё бы недели три копали, пока весна не началась, но тут нашей затеей загорелся Тёмкин отец, дядя Толя. Он вышел вечером мусор вынести, а потом, встав на крыльце покурить, показал нам, как нужно копать – да так сам весь лаз и выкопал со словами:

– Вот как надо! А теперь так! И вот так!

Выкопал лаз, залил его водой – и всё за один вечер! Еле-еле дождались мы следующего утра, когда вода замёрзнет и можно будет кататься. Позавтракав, вылетели на улицу – и давай нырять в свой лаз: то я, то Тёмка, то я, то Тёмка. Здорово! Весело!

Тут во двор вышел Димка Восёлов. Он нас старше на год – учится в первом классе. Но в школу ему во вторую смену. Димка сильный и смелый. Он быстрее всех бегает, лучше всех лазит по заборам, прыгает с крыши на крышу, умеет кататься на коньках и лыжах.

– Привет! – говорит Димка.

– Привет, – отвечаем.

Димка подходит к нашему лазу. Смотрю, у него глаза от удивления расширились.

– Вот это да! – говорит. – Здорово! Когда это вы такое успели выкопать! Я тут болел целую неделю.

– Да мы за неделю и сделали, – отвечает Тёмка, – а потом нам папа помог.

Пока они говорили, настроение у меня ухудшилось. Сама понять не могу, почему. Не нравится, что Димка вышел – это раз. Чувствую, сейчас в наш лаз полезет, а я не хочу, – это два. А почему не хочу, не знаю. Вредность во мне повысилась, что ли? Так про меня папа говорит, если вдруг настроение куда-то пропадает.

– Сейчас проверим, что получилось, – сказал Димка и уже собрался было нырнуть в лаз, как я возьми да и толкни его в грудь со всей силы. Димка упал, шапка отлетела…

– Ты чего? – беззлобно спросил он, удивившись.

– Ничего! – кричу.

А сама набросилась на него – и давай снегом закидывать! Кидаю снег, кидаю… Димка на спине лежит, снег с лица не стряхивает. Остановилась я… Димка встал, поднял шапку, убрал налипший на лицо снег, а потом развернулся и молча в подъезд пошёл.

И тут я вспомнила, что летом он мне помогал на велосипеде кататься, а потом притащил магнит, долго катал его в песке и целый вечер показывал мне, как бегает племя индейцев… В песке ведь есть металлические частички. Если их магнитом собрать, положить на белый лист, а под него – магнит, и начать водить, то частички «встают дыбом» и смешно бегают вслед за магнитом. Вспомнила, как мы с ним на одной крыше сидели да ногами болтали. На эту крышу из наших друзей никто залезть не мог, только мы. Но Димка мне с неё слезать помогал. Ещё как здорово он рассказывал смешные истории – очень любил, когда вокруг смеются…

Мне стало как-то не по себе. Посмотрела я под ноги, увидела замёрзший лёд в том месте, где Димкина голова только что лежала: у нас там ведро стояло с водой, когда лаз заливали…

– Ты чего? – спрашивает Тёмка. – Обалдела? Чего на человека напала? Жалко, что ли? Пусть все катаются. Я бы на его месте тебе сдачи дал. Ну да ладно. Сейчас пошире сверху лаз сделаем, и хорошо будет, – и полез со своей лопаткой внутрь.

А я стою и не знаю, что же такое со мной происходит. Плохо мне! Словами не описать. Жалко Димку, жалко, что он ушёл. Жалко себя. И так хочется ему крикнуть:

– Димка! Смотри, что мы сделали! Пошли кататься!

Но крикнуть некому. Я стою, тихо плачу, ковыряю серым валеночком снег. И тут меня осенило: может, это мне стыдно?! Если так бывает стыдно, то никогда, никогда больше не хочу, чтобы так мне было…

– Прости, Димка!

Кеша, или Охота на охотников

Тёмка давно просил родителей, чтобы ему кого-нибудь купили. Но так как дядя Толя был против собаки, а тётя Оля против кошки, то Тёмке на день рождения подарили хомячка.

– Вольга! Приходи! У меня кто-то есть! – позвонил Тёмка: это он меня так называет, как-то буква «о» у него вместе с «в» выговаривается.

Я быстро поднялась наверх. Смотрю, а у него клеточка на полу стоит. В клеточке коробочка с круглой дыркой. По краям две кормушки с какими-то зёрнышками висят, а ещё мисочка с водой стоит.

– И кто там? – спрашиваю.

– Кеша, – отвечает Тёмка, – мой хомяк.

– Ну и где же твой Кеша? Нет никого!

– Сейчас появится. Он толстый, быстро ходить не умеет.

Сидим, ждём. А Кеши всё нет. Я давай в отверстие коробки заглядывать!

– Фу, – говорю, – какой твой Кеша пахучий!

– И ничего не пахучий, – обиделся за хомяка Тёмка.

Сидим, опять ждём. Тишина.

– Может, он спит? – спрашиваю.

– Может, спит, – отвечает Тёмка, – сейчас посмотрим.

Открыл клетку, вытащил домик и в отверстие посмотрел.

– Нет. Не видно ничего. Он забаррикадировался.

– Что сделал? – спрашиваю.

– Забаррикадировался. Видишь, вата и тряпочки торчат? Сейчас мы его оттуда достанем, – и палец в домик сунул. – Что-то я его нащупать не могу…

– Может, он убежал уже? – спрашиваю.

– Куда убежишь из клетки? – начинает сердиться Тёмка. – Сейчас я его вытряхну.

И давай коробочку трясти! Никакого результата. Я говорю:

– Постой, даже если там кто-то был, то он уже давно от страха умер. Ты его до меня тряс?

– Не тряс. Не мешай, – отстраняется Тёмка, – это мой хомяк: хочу – трясу, хочу – не трясу. Я сейчас коробку ножницами разрежу.

Прибежал, ножницы принёс. Разрезал коробку. Смотрим, а там нет никого!

– Нет никого… – говорит Тёмка.

– А тебе точно хомяка подарили? – с сомнением спросила я. – Ты его видел?

– Ты чего? Обалдела? – злится Тёмка. – Мы же вчера с мамой ему из коробки домик сделали.

– Ну и куда он делся?

– Не знаю. Сейчас бабушку спрошу.

Дядя Толя и тётя Оля ушли на работу: с нами баба Валя дома была.

– Баб, где хомяк? – спрашивает Тёмка.

– А кто его знает, где она, ваша крыса!

– Как – крыса? – испугалась я.

– Да это баба так хомяка называет: она думает, это мышь толстая. Его в клетке нет, баб!

– Ну, значит, уже сбежала. Прогрызла дырку и сбежала.

– Баба! Ну как он дырку в прутьях мог прогрызть?

– Не знаю. Но сыр из холодильника пропал.

Баба Валя что-то ещё говорила, но мы уже не слушали.

– Если он сбежал, нужно его найти! – отвечает Тёмка. – Поисковая экспедиция под названием «Спасти мыша» приступает к действиям.

Тёмка побежал в соседнюю комнату, я тоже за ним побежала, но Тёмка меня остановил:

– Ты не участвуешь!

– Почему?

– Потому что обмундирование у меня в единственном комплекте. Я почти ничего из того, что он сказал, не поняла. Поняла только, что он будет играть один.

– Зачем же ты меня позвал?

Мне стало сразу скучно. Я села на диван, а Тёмка принёс из соседней комнаты компас.

– Зачем тебе компас? – спрашиваю.

– Чтобы не заблудиться, – отвечает. А сам упал на пол и ползёт под стол. Под стульями прополз, под шкаф залез.

– Классный компас? Мне его дядя Вадик прислал.

Я пожала плечами.

– Освещения маловато, – говорит, – сейчас.

Убежал в соседнюю комнату. Принёс фонарик.

– Классный фонарик? – спрашивает, и сам же отвечает: – Здоров-ский! Мне его дядя Вадик подарил!

Потом опять на пол упал и снова под стол полез. Я ему говорю:

– Ты уже там был! Там нет никого!

– Кого нет? – удивился Тёмка.

– Никого, – говорю, – нет!

– А кто нужен? – спрашивает.

– Ты что, – отвечаю, – издеваешься? Ты ведь хомяка ищешь!

– Да? – удивлённо говорит Тёмка. – Ну да!

Так он ползал, ползал. Сверялся с компасом, светил под шкаф и под диван. А я на диване сидела, наблюдала за все этим. Вдруг слышу, кто-то в диване тихонько шуршит. Прислушалась… А Тёмка сам с собой разговаривает и ничего не замечает. Только команды себе раздаёт: куда ползти, куда светить.

Я поскребла по обивке. Шуршание прекратилось, но через минуту опять началось. Я покачалась на диване: в ответ тихонько застучали убегающие коготки. «Ах, вот ты где!» – подумала я и стала ждать.

Шуршание продолжалось недолго. Скоро на подлокотник дивана выбежал замечательный рыженький хомячок. У него были глазки-бусинки, смешная мордочка и надутые щёки. Он посмотрел на меня и стал умываться, лихо ныряя мордочкой в лапки. Затем пристроился на самый край и замер. Наверное, удивился, что это его хозяин по полу ползает.

Наконец Тёмке надоело ползать: он сел на пол, а когда посмотрел в мою сторону, глаза его округлились.

– Так вот же он, Кеша! – заорал Тёмка.

Кеша от такой громкой радости упал на пол и бросился под диван.

– Ты видела? Видела? – кричит Тёмка. – Хомячок мой! Кешечка!

– Ничего себе, – говорю, – толстый, ходить быстро не может! Оставь его в покое, а то он у тебя долго не проживёт.

Но Тёмка меня не слушал: он согнал меня с дивана, поднял верхнюю часть и стал свободной рукой перебирать старые игрушки, которые там хранились. Никакого хомячка опять не было.

– Это просто какой-то заколдованный хомяк, – почесав затылок, сказал Тёмка, – то появляется, то исчезает. Сейчас мы на него капкан поставим!

– Как? – закричала я. – Тебе и капкан дядя Вадик подарил?

– Нет, – вздохнул Тёмка, – к сожалению, только книжку, как на зверей охотиться.

– И как же на хомячков охотятся? – ехидно спросила я.

– Не знаю ещё. До конца не прочёл.

– Никак на хомячков не охотятся! – авторитетно заявила я. – Ты бы ещё на тараканов охотился. За хомячками можно только наблюдать.

– Давай наблюдать, – быстро согласился Тёмка. – Будем на него фонариком светить и записывать, в какую сторону света он побежал.

– Я записывать не умею.

– Я тоже, – сказал Тёмка, откладывая компас. – Ну, тогда просто смотреть будем и фонариком на него светить…

– А тебе бы понравилось, если бы на тебя фонариком светили?

Тёмка подумал и говорит:

– Нет, не понравилось бы, – и отложил фонарик. – Совершенно ненужные в экспедиции вещи, оказывается: фонарик и компас, – сделал вывод Тёмка.

– Ладно, сядь на диван и посиди тихо, – говорю, – Кеша сам вылезет.

Сел Тёмка на диван. Сидим. Тишина. Тёмка ёрзать начал.

– Сиди тихо, не ёрзай. Кто так наблюдает?

– За кем наблюдать-то? Никого нет!

– Сейчас. Жди.

Тёмка головой в разные стороны крутит: чувствую, сейчас соскочит с дивана и опять шуметь начнёт. Тут как раз в диване хомяк зашуршал.

– О! – зашипел Тёмка. – Он всё-таки в диване.

– Конечно, в диване, где ж ему ещё быть? Сиди тихо. Он сам вылезет.

И, действительно, через некоторое время выбежал Кеша из дивана на самый центр комнаты. Сел на задние лапки, опять стал чиститься. Тёмка хотел было его схватить, но передумал:

– Красивый, правда?

– Правда, – говорю.

Хомячок побежал обратно к дивану. Мы свесили головы вниз – тут-то меня и осенило:

– Ты не нарочно ли хомяка из клетки перед моим приходом выпустил?

Тёмка смутился и говорит:

– Да. Понимаешь, мама всегда говорит, что хвастаться нехорошо. А мне тут всего столько наприсылали ко дню рождения…

Я хотела с ним поругаться, но тут Кеша из-под дивана вылез и опять в центре комнаты сел. К задней лапке хомячка прицепилось крохотное игрушечное ружьё. Тут в комнату дядя Толя заходит – он на обед пришёл. Увидел хомячка и говорит:

– О! Уже братья наши меньшие вооружились! К чему бы это?

Тёмка затылок почесал:

– Это, папа, охота на охотников началась.

Тёмка так серьёзно сказал, что сначала все молчали. Потом я засмеялась. Вслед засмеялся дядя Толя. Баба Валя, подошедшая с кухни, ничего не поняла, но тоже смеялась. Но больше всех хохотал Тёмка. Мы с ним даже упали с дивана от смеха – никак не могли остановиться. Было так весело, что я не стала на Тёмку сердиться. В конце концов, я тоже люблю похвастаться!

Целина

Наступила зима. Снегу выпало – ну прямо по колено! И обе наши дворовые горки снег укрыл толстым слоем. Пришло время доставать санки. Я очень люблю кататься на санках. Они у меня уже старенькие, облезлые, одной дощечки посередине не хватает, но полозья у них скользкие-скользкие! И я всегда дальше всех с горки скатываюсь.

Посмотрела я утром во двор. Всю ночь снег падал. Всё кругом белым-бело. Звоню Тёмке:

– Тёмка, пошли с горки на санках кататься!

– Пошли! – отвечает.

Выбежали во двор. Ну, прямо до горки дойти – и то проблема. Валенки в снегу вязнут! Дошли всё-таки. Забрались наверх. Первым Тёмка поехал. Раз – и внизу! Я следом скатилась. Ух! Здорово! Но нам с Тёмкой просто так кататься неинтересно. Нам нужно обязательно соревнование устроить! В прошлом году мы с самой вершины не просто «кто дальше проедет» катались, а так, чтобы не отталкиваться больше. Как один раз оттолкнёшься, так и лежи на животе до остановки санок. Другой раз мы на спине скатывались: тоже кто дальше. Третий раз прыгали на санки с лёту. Как скатываться – всегда я придумываю. Потому что мне всё равно как, я всегда и всех обгоняю! Вот такие у меня волшебные санки.

– Как кататься будем? – кричит Тёмка, а сам уже на горку поднялся.

– Кто дальше! – отвечаю.

Тёмка с разбега прыгнул на санки и покатился. Когда санки остановились, встал – и давай варежками махать. Я тоже с разбега на санки упала. Вжик! И оставила Тёмку далеко позади.

– Давай ещё! – говорит Тёмка.

– Давай! – отвечаю. А у самой настроение отличное: кажется, хоть сто раз ещё поднимусь и спущусь!

– Нет! Давай пять раз спустимся. У кого больше удачных попыток, тот и выиграл.

– Хорошо, – соглашаюсь.

У него ни разу дальше меня съехать не получилось. Я смеюсь, а Тёмка сердится:

– Давай по целине! Кто дальше! – вдруг предложил он.

– Как? – не поняла я.

– Ты чего, не знаешь, что такое целина? – смеётся Тёмка. – Она не знает, что такое целина!

Я потащила санки в горку. Тёмка меня догоняет:

– Кулёма ты! Целина – это место, где ещё снег лежит, там, где мы не катались. Вот сбоку горки, например.

– И как же мы там прокатимся? Мы же не съедем тут даже… – удивилась я.

– Почему не съедем? Горка покатая. Съедем.

Тёмка поставил перед собой санки – и как прыгнет! Вжик! И проехал. Машет мне снизу, весь в снегу, без шапки…

– Отойди, – кричу, – сейчас попробую.

В общем, поставила я перед собой санки и прыгнула. Всё замелькало. БАХ! Открываю глаза – кругом белизна, тишина. Боюсь пошевелиться, но чувствую – как-то не так всё. Закрыла глаза и снова открыла: белым-бело.

«Наверное, я умерла, – подумала я. – Не больно это совсем».

Тут слышу: ДУН. ДУН. ДУН. Что такое? Возле моего лица что – то зашевелилось – показался Тёмка, но как бы наоборот. То есть Тёмка как Тёмка, только рот у него на лбу, а лоб на подбородке.

– Ты чего разлеглась? – спрашивает Тёмка-наоборот. – Вставай.

Я медленно начала подниматься. Оказывается, я с горки кубарем скатилась, а потом в сугроб головой вниз воткнулась.

– Я, – говорю сердито, – думала, что умерла на твоей целине.

– Ну, умереть – не знаю, но летела ты классно! А я вот шапку чуть не потерял. Кое-как нашёл. Короче, я выиграл. Ты до меня не доехала. Ещё будем здесь соревноваться?

– Нет, не будем! Я домой хочу.

– Как – домой? Мы же только что вышли.

– Ну и что? А я уже домой хочу.

– Это потому ты домой хочешь, что я у тебя выиграл!

– И ничего не потому, – ответила я, закусив губу. Мне было ужасно обидно, что я не выиграла у Тёмки. Я всегда на санках выигрывала, но второй раз скатиться по целине боялась.

– Ну и иди! Кулёма! А я кататься буду.

Я понуро поплелась домой, таща за собой санки на верёвочке. И всё думала, как это неприятно – не выигрывать. Ужасно неприятно!

Пожар

Зимой быстро темнеет. Вот только вышел во двор засветло, как уже темно. И это замечательно! Ни одного фонаря у нас во дворе нет. Но светло! Потому что весело горят огни в окнах нашего дома. Я очень люблю лежать на сугробе и смотреть на разноцветные огоньки окон. Хотя мне это и не разрешается. Но я лежу, когда никто из взрослых не видит. Если прищуриться и покачать головой, то кажется, будто дом – корабль, окна – иллюминаторы, а корабль на волнах покачивается. Это мне Димка подсказал так смотреть.

Как-то раз мы катались с Тёмкой с горки. Было уже хоть глаз выколи, и из форточек то моего, то Тёмкиного окна кричали, чтобы мы шли домой, но у нас никак не заканчивалось соревнование. Мы хотели понять, на какой раз с санками на горку подняться не сможем. И я, и Тёмка ужасно устали, еле-еле перебирали ногами. Но вновь карабкались и съезжали. Тут Тёмка скатился и лежит себе внизу. Я к нему подъезжаю и говорю:

– Нечестно! Отдыхать нельзя!

– Я не отдыхаю. Я смотрю. Гляди на третий этаж. Что там?

Смотрю на третий этаж соседнего подъезда. Там поэт Листов-ский живёт, он парализован – ходить не может… У него на балконе облако чуть заметное, беловатое.

– Облако, – говорю, – как пар, только висит и не улетучивается.

– Да. Что-то непонятное, – подтвердил Тёмка, – ну, бежим!

Мы встали и опять поплелись на горку. Съехали ещё пару раз. Смотрим на окно, а там всполохи красные.

– Телевизор, что ли, работает? – спрашивает Тёмка.

– И облако расползается, да?

– И гарью пахнет…

– Пошли, бабе скажем.

– Пошли.

Побежали к нам. Рассказали дедушке: он нам дверь открыл. Дед накинул пальто и вышел во двор: возле третьего подъезда уже несколько человек стояло. Дед подошёл к ним и тут же побежал куда-то звонить. Спустились Тёмкины дедушка и бабушка, потом наши мамы и папы вышли, потом весь подъезд вышел. Про нас с Тёмкой забыли.

– Это пожар! – кричит Тёмка.

– Ты чего радуешься? – спрашиваю.

– Не знаю, – тут же осёкся Тёмка, – радостно… и всё.

– А если этот поэт умрёт? А если он уже сгорел?

– Да, страшно, – ответил Тёмка и опять с горящими от любопытства глазами на окна смотрит. – Слушай, давай на горку залезем. Она как раз на уровне третьего этажа!

Мы побежали в самую глубь двора, на горку: оттуда было действительно лучше всего видно. Тут подъехали две пожарные машины. Пожарные начали быстро выскакивать, что-то разворачивать, сворачивать… Всё у них так здорово получалось! Выросла лестница – пожарный по ней проворно вверх поднялся. Потом раздался звон стекла – через окно стали вырываться огни пламени с чёрным дымом. Пожарные что-то включили – тут же побежала пена. Много-много пены. Вся стена в пене, второй и первый этаж залили. Смотрим – соседка с четвёртого этажа с замотанной полотенцем головой стоит, прямо в махровом халате. Она уже спала и стала задыхаться от дыма, как потом рассказала нам баба Валя.

Пожарные поливали, поливали, а пожар всё никак не заканчивался. Тут я увидела свою бабушку, которая искала нас. Мы нехотя слезли с горки – нас тут же подхватили родители и увели по домам.

Утром дедушка рассказал, что в квартире Листовского взорвался телевизор. Пожар очень быстро охватил всю комнату, но сам Лис-товский успел выехать в подъезд на коляске, хотя по ступенькам спуститься не мог. Его потом соседи вниз спустили. А ночью вспыхнула вторая комната в его квартире. Это была библиотека. Как-то искра туда попала. Тлела, тлела и загорелась. И опять приезжали пожарные! Но Листовского в квартире не было, его в больницу ещё вечером увезли.

Квартира выгорела дотла… Вот если бы раньше пожар заметили, такого бы не произошло. А то пока Листовский с кровати на коляску пересаживался, уже всё горело… Как только дед это сказал, у меня дыхание остановилось. Я побежала к Тёмке: он уже всё знал. Я потащила его в комнату:

– Тёмка! Если бы мы с тобой сразу побежали и рассказали, что увидели облако или мелькание красного света, то квартира Листовского бы дотла не выгорела, понимаешь?! Ему теперь жить негде!

– Понимаю, – кивает Тёмка, – но знаешь, даже когда мы домой к тебе побежали, я не думал, что это пожар.

– Что теперь делать?!

– А что делать? – не понял Тёмка.

– Мне страшно, – говорю я шепотом. – Мы с тобой во всём виноваты.

– Мне не страшно, но как-то не по себе.

На этом и разошлись. Несколько дней я никому ничего не говорила, но так мне было нехорошо… Бабушка это заметила и спросила:

– Ты что ходишь, будто в воду опущенная?

Я залезла к бабушке на колени и рассказала, как мы с Тёмкой могли спасти квартиру Листовского, но не сделали этого. Слёзы текли по щекам. Мне казалось, что это самое страшное, что я сделала или не сделала в своей жизни. Бабушка внимательно меня выслушала и сказала:

– Всё вы правильно сделали. Вы ведь не знали, что это пожар. Думаю, ты и Тёмка даже не поняли, что это такое. Вы ведь пожар в жизни ни разу не видели. А когда вам стало тревожно, побежали и рассказали. А если бы не рассказали, пожарные, может, ещё позже приехали – сгорели бы соседние квартиры. Но этого не произошло. Так что вы даже молодцы. Не расстраивайся.

Я пошла успокаивать Тёмку:

– Ничего, – говорю, – в следующий раз мы с тобой уж точно будем знать, что это пожар.

Тёмка посмотрел на меня как-то странно и говорит:

– Ты что думаешь, пожары так часто бывают? Может быть, это первый и последний пожар, который мы с тобой в жизни видели.

От его слов я сначала расстроилась, а потом обрадовалась. Ну и хорошо, что больше не увидим. Мне и одного раза хватило.

Игрушечная посуда

Не всегда бывает так, что мы только у Тёмки играем. По выходным он иногда приходит поиграть ко мне. У меня Тёмка всё разбрасывает и никогда не помогает убирать. Меня это злит. Как-то раз собрались мы у меня:

– Что будем делать?

– Не знаю, – говорю, – давай в лото поиграем.

– Нет, – отвечает Тёмка, – в лото не хочу.

Это у нас так всегда. Как соберёмся вместе, ну никак придумать не можем, во что бы нам поиграть. А потом – БАЦ! – и интересная игра придумывается. Так и в этот раз.

– Тащи свой ящик, посмотрим, что у тебя есть, – говорит Тёмка.

Ящик – это место, где у меня хранятся игрушки. Он лежит под шкафом. Там и старые, и новые, и поломанные игрушки хранятся. И даже какие-то непонятные части от неизвестных игрушек. Я всё берегу, ничего не выбрасываю. Тёмка залез в мой ящик и вытащил оттуда кукольную кастрюльку.

– Вот, – говорит, – что нам надо! Будем что-нибудь варить. Ты варить умеешь?

– Нет, не умею. Да как же мы будем варить? – засмеялась я. – Это же кукольная посуда.

– Ну и что? Она же из металла сделана. Значит, её можно нагревать.

Это мне никогда в голову не приходило, но сразу стало интересно. А что мы будем варить?

– Ну, лапшу или горох давай.

– Лапша в кастрюльку не войдёт, да и гороха нет.

– Тогда нужно что-то мелкое варить, – ответил Тёмка, – кашу.

– Самая мелкая каша – манка, – со знанием дела ответила я.

– Тащи манку.

Я пошла на кухню и отсыпала в розетку для варенья манки, а в стакан налила воды.

– Так, – сказал Тёмка, – я тут у тебя ещё одну кастрюльку нашёл, она меньше, но для тебя будет как раз. Моя кастрюлька была на длинной деревянной ручке и действительно меньше, чем у Тёмки.

– Теперь спички неси и свечки, – скомандовал Тёмка, – ты знаешь, где у вас спички лежат?

– Я-то знаю, – гордо ответила я.

– И где? – поинтересовался Тёмка.

– На кухне, в ящике старого серванта.

– А-а-а-а, – протянул Тёмка, – мои от меня спички на шкафу прячут.

– Мои тоже прячут, наверное, – неуверенно произнесла я. Потом я побежала на кухню и принесла спички и две свечки.

Пока ходила, Тёмка расположился на моём столе. Нам в этом году в школу идти, поэтому родители мне и Тёмке купили настоящие ученические столы. У него с двумя дверками, у меня с одной. Зато у меня есть полочки справа! Свой стол я протираю каждое утро: у него красивая полировка и замечательные золотые ручки-шарики на ящиках.

Мы зажгли свечки, налили в кастрюльки воду и высыпали манку.

Через несколько секунд Тёмка говорит:

– Чего-то мне пальцы жжёт твоя кастрюля!

– Да? – сказала я. – А мне не жжёт.

– Ну, понятно, ты же за деревянную ручку держишь, – сказал он и уронил свою кастрюлю на стол.

– Ой, что ты натворил! – зашипела я. – Сколько грязи! Убирай сейчас же!

– Чем я тебе буду убирать? – сказал Тёмка, пальцем трогая размазанную кашу.

Я побежала на кухню за тряпкой. Пока я бегала, он заново налил воды в свою кастрюлю и опять насыпал манку.

– Сейчас буду держать за краешек через носовой платок, – говорит Тёмка, вытаскивая носовой платок из брюк.

Я забыла про размазанную кашу, схватила свою кастрюлю со стола и закричала:

– Мамочки! Я стол испортила!

Тёмка с интересом посмотрел на место, откуда я только что подняла свою кастрюльку.

– Да, – сказал он, – ты лак прожгла, теперь навсегда останется белое пятно.

Тут у него в кастрюльке каша забулькала и разбухла. Я решила подумать об этом пятне потом, а сейчас кашу свою доварить. Схватила кастрюльку и поднесла к свечке. Очень быстро и моя каша забулькала.

– Моя, кажется, сварилась, – сказал Тёмка, – ложку давай, пробовать будем.

Я полезла в ящик за игрушечными ложечками, а когда повернулась, смотрю, теперь на моём столе уже две кастрюли стоят: моя и его.

– Ты что делаешь! – завопила я. – Ты мне стол прожжёшь!

Я подбежала и схватила обе кастрюли вместе. Как тут мои пальцы обожжёт! Я выронила Тёмкину кастрюлю, она упала на пол и заляпала ковёр манкой. А пока я смотрела на упавшую кастрюлю, моя кастрюля в руках наклонилась, и каша тоже полилась на ковёр.

– Что-то у вас палёным пахнет, – сказала бабушка, открывая дверь.

Она увидела две горевшие свечки и спички на столе.

– Откуда у вас спички? – строго спросила она. – Сейчас же верните! И потушите свечки.

Я задула свечки и отдала бабушке спички.

– А на столе у вас что за пятна? – спросила бабушка. – Безобразие, немедленно всё убирайте!

Я стала возить тряпкой по столу; как убрать манку с ковра, я даже не представляла.

– Ну, я пошёл домой, – сказал Тёмка, – жалко, что не удалось кашки попробовать.

– Ты что же, не будешь помогать мне убираться? – спросила я.

– Нет, мне пора, – серьёзно ответил он и ушёл.

Я посмотрела на пол, на ковёр, на два белых и одно почти чёрное пятно на столе, на разводы от каши, на совершенно чёрные кастрюльки… так мне досадно стало!

«Я ему всегда помогаю убирать игрушки, а он ушёл?! После наших игр у него дома такого кошмара никогда не остаётся, а у меня, значит, можно?! Больше никогда его не позову, а у него дома тоже что – нибудь разбросаю и разломаю».

Так я думала и водила пальцем по следам от кастрюлек. Очень мне было себя жалко.

Как я ночевала у Тёмки

Почти каждый день утром перед работой моя бабушка ведёт меня домой к Тёмке. Мы вместе едим, отдыхаем, гуляем на улице и играем. Вечером меня забирают домой, а на следующий день всё повторяется. Мы с Тёмкой не ходим в детский сад – с нами сидит Тёмкина бабушка.

А тут вдруг моих папу, маму и бабушку отправили в командировку. Точнее, папа уже третий месяц в командировке в Башкирии, мама поехала с докладами по области, а бабушку срочно вызвали на какое-то собрание в другом городе. Дедушка до часа ночи свою газету в редакции принимает. А меня, как сказала мама, нужно куда-то «пристроить». Пристроить меня можно только к Тёмке. Вот туда меня и отправили со своей подушкой одну ночь переночевать, потому что бабушка всего на два дня в командировку уезжала. Баба Валя постелила мне на своей кровати, она в одной комнате с Тёмкой спит, а сама пошла в зал спать.

Пожелав всем спокойной ночи, мы с Тёмкой выключили свет, забрались в кровати и стали перешёптываться.

– Ты в Бабая веришь? – спрашивает Тёмка.

– Верю, – отвечаю.

– А как он выглядит? Ты его видела?

– Нет. Не видела. Но он очень страшный.

Тёмка в темноте вздохнул.

– А цыган боишься?

– Боюсь. А ты?

– И я боюсь, они детей воруют.

– И лошадей, – к чему непонятно, сказала я.

Несколько раз приходила баба Валя, но мы делали вид, будто спим, и она уходила, поправив одеяла. Так мы с Тёмкой вспомнили всё, что только можно вспомнить, но потом мне так спать захотелось, что я задремала. Чувствую, кто-то меня за плечо трясёт. Открываю глаза – Тёмка стоит:

– А мне кажется, баба Муся, ваша соседка с первого этажа, – ведьма.

Я ничего спросонья понять не могу.

– Какая ведьма?

– Ну, соседка ваша по этажу.

– Давай спать, – говорю, – уже сил нет.

– Давай, – отвечает Тёмка, уходя к себе в кровать, но через секунду опять спрашивает:

– Ты знаешь, сколько это – один биллион?

Я села на кровати.

– Ты спать собираешься сегодня? – спрашиваю.

– Да, да, – отвечает Тёмка, – уже сплю.

Только я легла, Тёмка опять спрашивает:

– Сколько звёзд на небе? Один биллион или один триллион?

– Я не знаю, сколько это вообще. Это какие-то очень большие цифры, наверное.

Помолчали немного, а потом Тёмка спрашивает:

– Ты представляешь, что такое бесконечность?

– Бесконечность? Это когда нет конца, наверное. Вот шёл, шёл – уже конец. БАЦ! А там его вдруг нет, и так всё время…

Слышу, Тёмка уже сопит. А я всё думаю, что такое бесконечность, бесконечная Вселенная, и никак понять не могу: как же так – нет конца?

– Тёмка! Тёмка! – шепчу. – Как же это? Вот уже конец Вселенной, а дальше тогда что?

Тёмка не ответил. Тогда я подошла к нему и стала трясти его за плечо.

– Ты чего, – говорит Тёмка, – обалдела? Спи давай.

– Я спать теперь не хочу, ты меня разбудил. Мне теперь мысли разные в голову лезут.

– А ты слонов считай, – хмыкнул Тёмка и отвернулся к стене.

– Почему слонов? Я баранов считаю.

– Бараны слишком быстро бегают, – ответил, зевая, Тёмка, – не успеваешь считать.

– Ну, попробую слонов.

Я легла в кровать. Один слон, два слона, три… а вот и большой слон: это слониха-мама – за её хвост держится маленький слонёнок. Но тут слониха исчезает, и слонёнок остаётся один. Я стала думать, как это страшно, если все-все умрут, а я останусь одна. Что тогда со мной будет? Меня, наверное, к Тёмке возьмут жить… Или не возьмут… Это уже не важно. Я стала плакать.

– Тёмка, Тёмка, – говорю. – А ты не боишься, что твои родители умрут?

Тёмка, качаясь, сел на кровати:

– Боюсь. Я иногда про это думаю. Но лучше не надо. Спать давай.

– Давай, – говорю, а у самой никакого желания спать нет.

Только Тёмка засопел, у меня опять вопрос появился.

– Тёмка, а ты знаешь, откуда дети берутся?

– Знаю, – отвечает Тёмка во сне, – их в капусте находят.

– Это и я знаю, но есть здесь какая-то тайна. Их ведь когда попало не находят. Сначала жених и невеста празднуют свадьбу, потом появляется ребёнок. Может, нужно праздник сделать большой? Или дело в белом платье? И когда нужно на поле ехать?

Чувствую, Тёмка меня не слушает. Я опять к нему пошла и стала за плечо трясти:

– Ты как думаешь? Когда?

Тёмка опять сел на кровати:

– Что – когда?

– На поле ехать когда пора?

– На какое поле?

– На поле, где капуста растёт.

– Какое поле? Спи давай! Ни на какое поле мы не поедем! Я вообще капусту не люблю.

– А я люблю, – ответила я, ложась в кровать, – особенно жареную с маслом. Мне захотелось лечь поудобнее и заснуть, но тут Тёмка заворочался:

– Есть что-то хочется…

– Угу, – сказала я сквозь сон.

– А ты что будешь?

– Ничего…

– Пошли, там салат остался… и пирог с мясом…

Он вытащил меня из кровати и поволок на кухню. Мы залезли с ногами на табуретки и съели всё, что нашли на столе после нашего ужина, а потом вернулись в комнату и до самого рассвета болтали. Как заснули – не заметили.

Утром баба Валя нас не добудилась и решила оставить в покое. Проспали мы до самого обеда. А во время обеда Тёмка говорит:

– С тобой совершенно невозможно в одной комнате находиться! Ты же мне спать не давала!

– Я не давала?! – возмутилась я. – Это ты мне спать не давал!

– А кто меня разбудил?

– А ты меня не будил? – удивилась я.

Потом мы пошли в комнату и сели на кровати: делать ничего не хотелось.

– И почему все вопросы в голову ночью лезут? – спрашивает Тёмка.

– Не знаю, – говорю, – но днём говорить с тобой совершенно не о чем.

Очень тихий мальчик

Как-то летом в нашем доме появился новый жилец. В квартиру на первом этаже соседнего подъезда въехали мальчик и его мама. Мама оказалась большая, весёлая, шумная, а ещё приятно пахла духами. Очень быстро она познакомилась со всеми детьми нашего двора и нашими мамами. Она вообще была очень общительная. А вот её сын – наоборот.

Славик даже ходил как-то тихо. Незаметно, словно тень. С нами не играл, а чаще сидел на лавочке и смотрел, как мы играем. Вытащить его на площадку было целое дело. Да мы и не особенно старалась: нам и без него было весело.

Но постепенно Славик привык к нам и нашим играм. В мяч, например, ему играть нравилось. В прятки тоже. Но только в них он почти всегда голил. Когда Славик видел, что кто-то не хочет голить, он всегда предлагал:

– Хочешь, я буду?

И, конечно, все хотели. Кому охота возле стенки стоять, когда можно побегать?

А Славик вставал к стене, закрывал глаза и начинал свой отсчёт.

Как-то раз мы вышли с Тёмкой во двор вдвоём, а там уже сидел Славик. На улице было жарко. Бегать не хотелось – мы забрались в песочницу. Песок на солнце тоже прогрелся, но если капнуть глубже, можно было найти стоящий материал для крепости, как бы сказал Тёмка.

Я стала отгребать сухой песок в одну сторону, Тёмка в другую. Вдруг Славик коснулся моего плеча и говорит:

– На, возьми досточку, ею удобней копать.

Я взяла.

– А можно я вам помогу? – спросил Славик.

– Валяй, – ответил Тёмка, – мы крепость строить будем.

– А хотите, я кубики принесу, из них можно башенки сделать?

– спросил весело Славик.

Мы смотрели на Славика во все глаза.

– А тебе разрешат чистые кубики на улицу вынести? – удивился Тёмка.

– А почему нет? – обрадовался Славик и убежал за кубиками.

Так он удивлял нас весь день, пока мы строили нашу крепость.

То бегал за ведром воды, чтобы полить песок, который весь высох на солнце. То принёс совки. То бумагу, чтобы флажки сделать на башенках. Короче, Славка нам очень понравился. Он столько всего наприду-мывал, а самое главное – всё сам и сделал. Когда солнце стало не так жарить, а крепость была уже готова и даже дважды обстреляна, вышли Димка с Аней, а потом Костя. Мы начали играть в догонялки, потом в вышибалу, потом полезли на крыши. Это наше любимое занятие, так как с крыш виден двор больницы и картинной галереи. Ничего особенного там никогда не происходит, но почему-то нас всегда тянет посмотреть. А ещё на крыше больничного склада есть слуховое окно: через него мы залазим на чердак. Там темно и всегда тепло, даже зимой. На чердаке тоже ничего нет, но мурашки по телу бегают, когда подумаешь, что сейчас полезем в темноту.

Как только мы отправились в сторону забора, по которому на крыши можно залезть, то заметили, что Славик поплёлся домой.

– Эй, – крикнула я ему, – ты чего? Полезли на крышу, там знаешь, как здорово!

Но Славик не остановился: только покачал головой и вошёл в подъезд.

– Странный какой-то, – сказала я.

– Будешь тут странным, – ответил Димка, который всегда всё знал. – Они раньше с мамой на восьмом этаже жили, а теперь на каком?

– На первом, – ответил Тёмка.

– Правильно, – сказал Димка, – а почему?

– Почему? – спросили мы хором.

– Потому что как-то раз Славка с этого восьмого этажа упал!

– Да?! Как?! – завопили мы.

– И разбился бы насмерть, если б случайно не зацепился штанами за какой-то крюк, торчавший из балкона шестого этажа… С тех пор он высоты боится. Да и вообще… – не стал уточнять Димка.

– С приветом, – брякнула Аня.

– Сама ты с приветом, – сказал Тёмка, – ты, поди, с восьмого этажа не падала?

С той поры мы больше Славку с собой на заборы и крыши не звали. А во всех остальных играх он участвует с удовольствием, всегда что-нибудь сделать предлагает или принести – тут же сам делает и приносит. Такой уж он человек!

Кареты

Как-то раз, пролистывая картинки книжек со сказками, я увидела красивую карету. Она была вся в завиточках, на высоких тонких колёсах. Мне тут же захотелось её сделать. Хорошо сказать – сделать. А как? Из чего? Из бумаги, решила я, поразмыслив немного.

Достала бумагу, ножницы, клей и стала работать. Сразу стало понятно, что такой же, как на картинке, моя карета не будет. И совершенно непонятно, как сделать такую же форму. У меня получалась коробка с двумя дырками для окон и с дверьми. Как я ни пыталась выгнуть бумагу, всё равно получался квадрат или прямоугольник. Попробовав раза три и поняв, что ничего не получится, я прилепила козлы в виде загнутой буквой «г» бумажки и приклеила сбоку днища четыре кругляка. Потом взяла жёлтую краску и раскрасила своё творение.

Карета получилась косенькая, но мне она нравилась. Я побежала показывать её сначала бабушке, потом маме, потом дедушке, а папы дома не было: на этом мои зрители закончились. Но я не расстроилась и тут же позвонила Тёмке:

– Привет! Пошли гулять.

– Пошли, – раздалось неубедительно в трубке.

Я испугалась, что он не пойдёт, и моя красота не будет продемонстрирована, поэтому быстро сказала:

– А у меня кое-то есть!

– Что? – спросил Тёмка с любопытством.

– Выйдешь – покажу, – ответила я и повесила трубку.

Пока я одевалась и открывала дверь, с лестницы неслось:

Топ-топ – БАЦ! Топ-топ – БАЦ! Это нёсся, перепрыгивая через ступеньки, Тёмка. Встретились мы с ним нос к носу у моей двери.

В руках я держала карету. Тёмка замер:

– Что это такое?

– Это карета! – ответила я гордо. – Я её только что сделала.

– И что с ней делать? – задумался Тёмка.

– Не знаю, – ответила я, – правда, красивая?

– Угу, – как-то странно ответил Тёмка, – а давай её подожжем! От неожиданного предложения я замерла, а затем возмущённо выпалила:

– Как подожжём? Я её весь день делала!

– Ну и зачем она нам тогда? – уныло спросил Тёмка, но тут же воодушевился и продолжил. – У меня есть целлулоидные закладки. Поломаем их, сунем в карету и подожжём! Знаешь, как здорово будет!

– Нет, ничего не будет, – ответила я, – я её не отдам.

Тут Тёмка стал у меня её из рук выдёргивать, одного прикосновения хватило, чтобы карета моя в мусор превратилась. Я заревела. Тёмка выпустил скомканную бумагу из рук: на этом наша прогулка закончилась. Я захлопнула дверь и прорыдала весь вечер в подушку, а утром мне позвонил Тёмка. Я стояла у телефона, надув губы:

– Привет! – весело сказал он.

Я молчала.

– Я карету сделал! Пошли поджигать!

– Не хочу, – ответила я.

– Пошли! Пошли! Я так здорово её сделал! Сейчас приду!

Я пошла и села за свой стол. На нём со вчерашнего дня лежала открытой книга с моей замечательной каретой. Тут в дверь забарабанил Тёмка.

– Иди-ка, открывай, – крикнула бабушка с кухни, – это только к тебе так гости приходят!

Я поплелась открывать. Тёмка стоял, сияя. В его руках лежала квадратная карета. Она походила на мою, но склеена была аккуратнее. Все углы ровные, бумага нигде не заминалась. Днище было сделано из гофрированного картона, в него с боков Тёмка смог вставить четыре маленьких гвоздика, на которые посадил колёса.

Я тут же забыла, что не собиралась гулять, и быстро натянула сандалии. Так мне хотелось поджечь карету! Мы выскочили на улицу и побежали к горке.

– Сейчас посмотрим, как она катится, – деловито сказал Тёмка и отпустил карету, но та никуда не покатилась.

– Очень лёгкая, – пробормотал Тёмка, – сейчас…

Он поднял с земли камешек и, положив в карету, подтолкнул её. Карета стояла на месте. Тёмка ещё положил камушек, и ещё. Но карета никак не хотела ехать.

– Нет, не поедет, – с грустью сказал Тёмка.

– Ну и когда же мы её поджигать будем? – с нетерпением спросила я.

– Нет, – качает головой Тёмка, – давай мы её поджигать не будем. Я столько времени с ней вчера провозился…

– Как?! – воскликнула я. – А мою карету ты вчера хотел сжечь!

– Ну, хотел, – попятился Тёмка, пряча карету за спину, – а свою вот расхотел!

– Так нечестно! – закричала я. – Ты мою карету вчера сломал, а я сейчас твою сломаю!

– А ты сначала догони! – закричал Тёмка и понёсся вниз с горки. Я побежала за ним, но догнать не смогла. Выдохшись, я села качели, а Тёмка сел рядом, на горке. Но только я пошевелилась, он спрыгнул и приготовился удирать. Я отвернулась. Тёмка опять залез на горку и говорит:

– Слушай, давай специальные кареты для поджигания сделаем?

Я хотела сказать в ответ что-нибудь такое, чтобы Тёмка разозлился, но передумала и сказала в ответ:

– Давай.

И мы пошли к нему домой. Теперь мы не делали кареты так аккуратно, как в первый раз. Слепили коробку, вырезали окна, двери, приклеили колёса и снова выбежали во двор. Затем Тёмка поджёг свою карету и поставил на металлическую горку. С неё карета съехала, но сгореть не успела… и всё равно мы радовались! Потом подожгли мою карету и тоже спихнули с горки. Расходясь по домам, мы договорились завтра сделать по карете.

Следующие кареты получились ещё проще и ещё страшнее. Но идея понравилась Димке и Ане, а потом Котьке и Славе, Марине и Юле, Лёшке и Даше. Мы с Тёмкой уже перестали кареты клеить, но этим летом во дворе почти каждый вечер кто-нибудь из ребят да выносил свою поделку.

Секретики

Летним вечером во дворе было очень здорово. Если хочешь на солнце играть – пожалуйста, по центру большущая лужайка, обе горки тоже под солнцем. Хочешь в тени посидеть – пожалуйста, вокруг лужайки деревья растут: невысокие яблоньки и очень высокие тополя.

Я люблю бегать под солнцем, а потом упасть на скамейку где-нибудь в тени. Вот и сегодня вышла – и прямиком на горку: там уже копалась моя подружка Аня.

– Что ты делаешь? – спросила я.

– «Секретик», – таинственно ответила Аня.

Я заинтересовалась.

– И не расскажешь?

– Я же сказала, – удивилась Аня.

– Ты сказала «секретик»!

– Ну да, я сказала «секретик». Я «секретик» делаю.

– Ничего не понимаю. Как можно «секретик» сделать? Он или есть, или его нет.

– Ты не понимаешь. Вот, смотри, – и Аня показала на песчаную поверхность горки.

– И что? – удивилась я.

– Вот тут, – заговорщически показала подружка, – пальцем песок отодвинь.

Я сунула палец в песок и, наткнувшись на что-то твёрдое, отдёрнула руку.

– Ты что? – удивилась Аня.

– А что там? – спросила я.

– Ой… Отойди, я сама тебе откопаю, только сломаешь.

С этими словами Аня отодвинула меня и, наклонившись, осторожно начала пальцем сметать песок.

– Вот, смотри! – сказала она гордо.

Я увидела стекло, под которым что-то лежало. Наклонившись ещё ближе, я увидела цветок одуванчика и обёртку от конфет. Я тут же захотела сделать свой «секретик». Воображение разыгралось. Я подумала о пещере, где в хрустальном гробу лежит царевна! Или можно было вырезать из журнала «Мурзилка» человечков и тоже спрятать под стекло… Правда, идти домой за журналом не хотелось: хотелось немедленно сделать «секретик»!

– Здорово? – спросила Аня.

– Здорово! – ответила я.

– Давай делать вместе, – предложила Аня.

Мы начали бродить по двору в поисках чего-нибудь интересного. Я нашла какой-то крохотный шарик, мятую фольгу, два зубца от расчёски, кусочек клетчатой ткани. Ане повезло больше, в её руках оказалась игральная карта с красивым лицом девушки, большая бусинка и крышечка от духов. Потом мы отыскали по кусочку битого плоского стекла и понеслись делать свои «секретики». Тут во двор вышел Тёмка.

– Что делаете? – спросил он заинтересованно.

– «Секретики»! – ответили мы.

– Секретики? – переспросил Тёмка. – А что это такое?

– Ну вот, посмотри, – и я показала ему свой «секретик».

– Понятно, – Тёмка почесал затылок.

– А вот мой! – весело сказала Аня.

– И вот ещё мой! – позвала его я.

Тёмка пересмотрел все наши «секретики» и решил сделать свой. Он тоже долго бродил по двору, что-то подбирая и пряча в карман, а потом засел с обратной стороны горки и начал копаться. Через некоторое время он позвал нас. Мы вскочили и подбежали к нему.

– Вот! – гордо сказал Тёмка и показал на песчаную поверхность горки.

Наши глаза горели, но мы ничего не увидели, и потому стали смотреть на Тёмку.

– Что смотрите? Ищите! – сказал он.

– Ищите?! – возмутилась я. – Мы же тебе всё показали! А ты?

– А я не покажу! Это ведь «секретик». Значит, его нужно найти!

– Ничего мы искать не будем! – возмутилась Аня. – Это просто так называется, а на самом деле это вовсе и не «секретик»!

– Да? – ехидно спросил Тёмка. – Называйте, как хотите, свои «секретики», а мои нужно искать!

Я от злости пнула ногой песок на горке, и тут же к ногам Тёмки выскочило стекло и какие-то бумажки.

– Ты что? – завопил Тёмка и толкнул меня в плечо со всей силы.

Я упала и заревела, а Аня закричала:

– Ты чего дерёшься?

Тёмка, не долго думая, стукнул Аню и, подбежав к тому месту, где были зарыты наши «секретики», начал топтать и пинать землю. Я поднялась и побежала за ним, Аня вдогонку. Началась возня. Мы Тёмку с нашей стороны горки выпихиваем, а он нас толкает. То мы упадём, то он. Когда всё было истоптано и силы закончились, мы, грязные и потные, разошлись в разные стороны. Тёмка нам ещё и кулаком погрозил, сев на скамейку под яблонями; мы же с Аней стали восстанавливать свои сокровища.

– Ничего уже так, как было, не получится, – сокрушалась Аня.

– Пень, драчун противный, зараза, – зло шипела я.

Как мы ни старались, а может, и не сильно старались, но ничего у нас не получалось. В конце концов, я сама пнула ногой недоделанный «секретик» и отвернулась. Настроение было непоправимо испорчено.

Мы сели на траву рядом с горкой и начали ругать Тёмку всеми известными нам словами. Как назло, никто больше во двор не выходил: так мы и косились время от времени друг на друга.

Потом Тёмка куда-то исчез, но через некоторое время вернулся и опять пошёл к горке. Встал на колени и начал копать ямку, постоянно на нас оглядываясь.

– Давай как налетим на него! Да как толкнём! – предложила я.

– Не будем мы с ним связываться, – покачала головой Аня, поправляя юбочку.

Я зло вздохнула. Тут Тёмка поднялся и закричал:

– Эй, вы, недотроги! Идите, я вам что-то покажу!

– Нет уж! – закричала я. – Дудки! Мы уже посмотрели один раз, теперь все грязные сидим.

– Да идите, не бойтесь! – и Тёмка пошёл к нам навстречу.

– Не боимся мы нисколечко, – возмутилась Аня.

Тёмка подошёл и начал подталкивать нас с подругой к горке. Мы упирались, но шли. Нам и самим было интересно узнать, что он там такое сделал.

– Вот тут! – счастливо сказал Тёмка.

– Ты тут что – кустики посадил из травы? – удивилась я.

– Это не кустики! Это маскировка!

– Что? – не поняла Аня.

Тёмка быстро опустился на колени и стал аккуратно сметать землю. Под ней лежал лист то ли стекла, то ли плотной прозрачной пластмассы, а дальше – извилистый желобок, в который Тёмка умудрился засунуть всех своих солдатиков и даже какие-то военные машинки.

– А давайте прокопаем лаз от этого «секретика» к моему! – воскликнула я.

– Тоннель! Давайте, – обрадовался Тёмка, – тогда в случае обстрела «наших» у моих будет возможность отойти незаметно в тыл!

Весь оставшийся вечер мы дружно строили свой лаз. Было здорово!

Жадность

Вчера дядя Толя прилетел из командировки и привёз Тёмке несколько листов наклеек с очень красивыми зверьками. Я даже не знала, что столько животных есть! И белочки, и зайчики, и лисички, и волчата! Да такие красивые! Я смотрела на них, смотрела, никак не могла насмотреться.

– Так, – деловито сказал Тёмка, – покажи, кто тебе здесь нравится: я тебе отрежу.

Как мне хотелось получить все эти наклейки! Они почти не повторялись. Но сказать, что хочу всё, я почему-то не могла. Вздохнув, я показала на четыре первые картинки. Это был барсучонок, зайчик, бегемотик и волчонок. Тёмка аккуратно вырезал зверят и протянул мне:

– Смотри, один раз приклеишь, больше не отдирай: порвутся – или не приклеишь больше. Так папа сказал.

Тут в комнату вошёл дядя Толя.

– Что делаете, бандиты? Наклейки делите?

– Да, – ответил Тёмка, убирая листы с картинками в стол.

– А что же ты так мало своей подруге наклеек дал?

– Сколько попросила, столько и дал, – ворчливо ответил Тёмка.

– Да… Что ж ты не попросила больше?

– А разве можно?

– Конечно, можно!

– Нельзя! – запротестовал Тёмка. – Так она у меня и все забрать может.

– Ну, все не заберёт, – возразил дядя Толя, – а половину попросить может.

– Половину! Нет! Не отдам! – наотрез отказался Тёмка.

– Ты что у нас, жадный? – спросил дядя Толя.

– Жадный, да, – насупился Тёмка.

– Хм… Это я не догадался вам поровну наклеек купить. Ну, ничего. Мы его, Ольга, сейчас раскулачим.

– Бить будем? – удивилась я.

– Почему бить? – испугался дядя Толя.

– За что бить? – ещё больше испугался Тёмка.

– Вы же сказали, кулачить будем…

– Не кулачить, а раскулачивать, – засмеялся дядя Толя, – это значит «изымать излишки».

Я ничего не поняла, что же мы будем делать, но Тёмка, наверное, понял. Он быстро вытащил свои наклейки из стола и спрятал за спину.

– Ай-яй-яй, – покачал головой дядя Толя, – как тебе не стыдно! Давай спросим, может, Оля и не собирается у тебя половину наклеек забирать.

– Нет, не собираюсь, – ответила я, ведь мне хотелось забрать все.

– Покажи ей наклейки, пусть выберет ещё. Зачем тебе одному столько? – спросил дядя Толя.

– Дано, – отрезал Тёмка. – Тьфу, то есть, надо!

– Ты от жадности даже заговариваешься, – усмехнулся дядя Толя. – Н-да… Сплоховал я. И чего не купил больше листов? Ты уж меня прости, соседка.

Я молча кивнула: мне было обидно. Главное – непонятно, почему! Ведь Тёмка не сказал: «Выбирай четыре наклейки – и всё!». Он сказал, чтобы я выбрала то, что понравится. Выходит, сама виновата. Он бы и пять, и десять подарил… Но теперь просить невозможно. Я знаю это его настроение. Как упрётся – нипочём с места не сдвинешь. Можно домой уходить. Он теперь дуться весь вечер будет.

– Ну, ладно. Я пошла домой, – сказала я, вздохнув.

Тёмка заёрзал на диване:

– А чего сразу домой! Я «За рулём» вытащил!

– Нет. Спасибо. Я пошла.

– Ну и иди! – разозлился Тёмка.

Дядя Толя проводил меня и, закрывая входную дверь, таинственно подмигнул.

«Вот почему так? – думала я, спускаясь по лестнице. – Если бы у меня были деньги, я бы обязательно купила таких наклеек всем друзьям! И Тёмке бы купила, и Ане, и Димке… Мы бы приклеили их на почтовые ящики, вот было бы здорово! Я – зайчик, Димка – волчонок, Аня – кошечка, Тёмка – медвежонок… Нет, но какой же Тёмка жадный, оказывается! Жадюга! И зачем ему одному столько наклеек? Куда он их лепить будет? А приклеить можно на стёкла окон. На зеркала! О! Над кроватью, на шкаф… не забыть. Ах, да… У меня же всего четыре штуки. Ну, значит, над кроватью одну, вторую на почтовый ящик, третью на чашку и четвёртую про запас. Пожалел какие-то бумажки!».

Я пришла домой. Одну наклейку положила в стол, потом, подумав, положила туда же вторую наклейку. Третью прилепила на шкаф, так, чтобы лёжа можно было ею любоваться, а четвёртую взяла с собой в кровать (рассмотреть получше!), да так с ней и заснула.

На следующий день я пошла в гости в Ане, но дома не игралось, и мы выбежали во двор. Пока не вышел Димка, играли в «классики» и «резиночку». А потом пошли бегать с Альфой: это Димкина собака. Я и не заметила, как появился Тёмка.

– Привет! – сказал он. – А у меня для вас сюрприз!

Димка с Аней подошли к нему близко: Тёмка достал из-за пояса вчерашние листы с наклейками.

– Вот, мне папа привёз из командировки! Налетай! Что кому подарить?

Ребята стали внимательно рассматривать наклейки.

– Классные!

– Какие красивые!

– Здоровские!

– Вот эту хочу, вот эту и вот эту, – стали раздаваться их голоса.

Я стояла поодаль.

– Давайте. Вот эту. Ещё какую? – уточнил Тёмка, а потом глянул на меня: – А ты чего стоишь?

– Ты же мне вчера подарил уже… – с сомнением в голосе сказала я.

– Вчера не считается, – ответил Тёмка, – иди, смотри.

Я тоже подошла к ребятам. Наклейки были такие яркие, такие праздничные, но, самое главное, такие все разные, что мне опять ужасно захотелось получить их все…

– Вот эту можно? – спросила я.

– Можно.

– А вот эту?

– Можно.

– А мне бурундучка и лисичку, – попросила Аня.

– А я ещё вот те хочу, – продолжала я.

Тёмка всем отрезал наклейки быстро. Никому не отказывал. Даже мне. А я никак не могла остановиться! Замолчала только тогда, когда наклейки перестали умещаться в моих руках, а у Тёмки ничего не осталось.

– Ты себе-то что-нибудь оставил? – спросил справедливый Димка.

– Оставил! Оставил! Не переживай, – весело отмахнулся Тёмка.

– А ты, жадина, не очень много себе заграбастала? – увидев кучу наклеек у меня в руках, спросила Аня.

От неожиданности, что меня так назвали, я выронила половину из рук.

– Я? Это я – жадина?

– Ты, конечно! Кто ж ещё? Я думала, ты у Тёмки просто все наклейки вырвешь и домой побежишь!

– Я не жадина! – закричала я. – Просто мне очень хочется эти наклейки!

– Всем хочется, – возразила Аня, отходя на скамейку, чтобы получше рассмотреть свои картинки. Димка пошёл за ней.

Я не знала, что ответить. Получалось, я действительно жадина! Ведь остановилась я только тогда, когда наклеек у Тёмки больше не осталось… Мне стало жарко. Вот она, целая куча желанных картинок в моих руках, но почему-то они больше не радуют. Ах! Как противно, что меня назвали жадиной! Я-то думала, что жадина – Тёмка, а он взял и раздал наклейки всем нам. Ой, как нехорошо! Даже в носу защекотало, даже живот заболел!

– Мне вчера так же было… Противно… – сказал вдруг Тёмка, подойдя ко мне сзади.

Я не повернулась.

– И мама мне подсказала, как сделать. Чтобы опять стало хорошо.

– Как? – прошептала я.

– Нужно раздать эти наклейки, вот и всё.

– И всё? – удивилась я.

– И всё! Я сам не поверил. Но сработало.

Я стояла в нерешительности. Мне очень нравились наклейки, но ещё больше я хотела, чтобы меня не считали жадиной.

– А можно я себе вот эти три оставлю? – спросила я Тёмку.

– Ты чего меня-то спрашиваешь? Это же твои наклейки! Я себе оставил те, которые очень нравились.

Я отложила понравившиеся наклейки в карман и позвала ребят:

– Дима, Аня! Посмотрите! Может, вам ещё какие-то наклейки нужны? Я поделюсь!

Дом из кубиков

У Тёмки целый ящик кубиков. Они очень аккуратно сложены – всех размеров и расцветок. Там и наши первые кубики хранятся, по которым мы буквы учили, и новые, недавно подаренные, лакированные. В кубики мы играем редко. Тогда, например, когда нужно построить горы, чтобы расставить индейцев, или блиндажи, когда играем в войну.

Вот как-то однажды пришла я к Тёмке, а он – грустный.

– Чего, – говорю, – сидишь?

– Скучно, – говорит Тёмка, – и делать ничего не хочется.

– Понятно, – вздыхаю.

А так как у Тёмки всё всегда сложено в коробки, а коробки лежат в шкафах, то делать и мне совершенно нечего. Игрушек же нигде не видать. Села я тогда на кровать напротив Тёмки и, как он, давай ногами болтать. Вдруг смотрю, под столом ящик с кубиками стоит.

– Слушай, – говорю, – можно я в кубики пока поиграю?

– Можно, – отвечает Тёмка. – Только сложи всё потом опять в ящик.

– Конечно, – говорю. – Обязательно.

Взяла кубики, разложила на столе и стала складывать их: один на другой, один на другой… Под основание башни положила самые большие, между ними тайник сделала – так называется место, куда что – то спрятать можно. Смотрю, Тёмку это заинтересовало.

– Ты чего это в фундаменте дома дырки делаешь?

– Это не дырка, – говорю. – Это тайник.

– Потайная комната! – воскликнул Тёмка и подбежал к столу. – Так, строим дом вместе: ты со своей стороны стола, я со своей.

– Хорошо, – говорю. – Только я почти все крупные кубики уже использовала.

– Ну, – говорит Тёмка, – тогда строим один большой дом.

Строили мы наш дом весь день. Тёмка притащил всякие конструкции: из «Конструктора» палочки разной длины.

– Это перекрытия, – сказал Тёмка.

– Перекрытия, – повторила я.

В этот раз я узнала много разных слов: конструкция, перекрытие, балка, бойницы. И откуда Тёмка все эти слова знает и в голове держит?! Когда дом был достроен, мы позвали бабушку Валю.

– Чудесный дом, девять этажей, – сказала она.

– Это не дом! – воскликнул Тёмка. – Это крепость!

– Какая крепость? – удивилась я. – Это дом!

– Нет, крепость! Ты чего, не видишь – у нас тут бойницы наверху, а внизу потайные склады для оружия!

– Да? – ещё больше удивилась я, вытаскивая из своего тайника маленькую сосательную конфетку, случайно оказавшуюся у меня в кармане платья.

– И склады продовольствия! – увидев, как я достаю конфетку, гордо заключил Тёмка.

Мы никак не могли налюбоваться на свой дом и показывали его всем. Сначала тёте Оле, которая пришла с работы. Потом дяде Толе. Потом моей бабушке, пришедшей за мной. Все нас хвалили и говорили, что дом замечательный. А бабушка Валя говорила, что мы сегодня молодцы, не баловались и весь день строили тихо. Ещё бы не тихо! Сколько раз он у нас рассыпался по неосторожности, чуть ли не до основания, пока построили! Самые верхние кубики мы с Тёмкой, не дыша, выкладывали: то он, то я. Когда уже нужно было уходить, я ещё раз полюбовалась на крепость: она стояла в центре обеденного стола, а стол посередине комнаты. «Очень красиво», – подумала я.

– Завтра поиграем, – потирая руки, сказал Тёмка.

– Поиграете, а сейчас спать пора, – ответила тётя Оля.

Я ушла домой и весь вечер думала о нашем доме. Придумала на втором этаже сделать отодвигающуюся стенку – вот Тёмка позавидует! А то он понаделал такие же тайники, как у меня. Правда, и стенку такую же, если понравится, сделает.

Прибежала утром. Тёмка уже возле дома стоит, что-то раскладывает. Смотрю, солдатиков расставляет. Но поиграть нам не удалось. В этот день мы свою крепость немного переделали. Как только я со своей стороны сделала раздвижную стену из куска крыши от старого домика, так Тёмка сразу решил сделать так же со своей стороны. А потом предложил сделать такую дверь в центре дома. То есть между моей половиной нашего замечательного строения и его. Пока мы осторожно вынимали кубики, чтобы сделать дверь, дом наш рухнул по четвёртый этаж!

– Блин! – Тёмка как закричит. – Что творится! Так мы его вечно строить будем, никогда не поиграем!

– А кто решил эту стенку делать? Будто без неё нельзя было! – заверещала я.

– А кто эту стенку вообще придумал? – закипятился Тёмка.

Он принялся сопеть и собирать упавшие кубики. Я тоже.

– А дверь надо сделать, – сказал Тёмка из-под стола. – Через неё мои солдаты убегут, когда обстрел по моей стороне дома будет вестись…

– И мои убегут, – сказала я.

– И твои, – кивнул Тёмка.

Опять мы свою крепость строили и перестраивали.

На следующее утро Тёмка решил в крепость пушку встроить – наш дом опять сильно пострадал.

– Это же что такое! – возмущался Тёмка, собирая кубики. – Всё время из-за тебя у нас всё ломается!

– Как это из-за меня? – удивилась я. – Это ты же решил пушку внутрь запихать, а не я.

– Это не важно, – говорит Тёмка, – всё так, потому что ты мне мешалась здесь, лезла под руку.

– Никуда я не лезла, я всё время на своей стороне стою.

– Нет, лезла, и вообще…

– Что вообще…

Тут Тёмка стал подниматься и ударился головой о стол снизу: наша постройка чуть не развалилась окончательно.

– Ой! – завопил он. – Вот видишь! Всё из-за тебя! Всё ты мне мешаешь, кулёма!

– Кто обзывается, тот сам так называется, – ответила я и показала язык.

Тёмка схватил меня за платье, я его за волосы, но тут в комнату вошла баба Валя:

– Что такое? Немедленно прекратите! Безобразники! Ни на минуту оставить нельзя, – с этими словами она стала нас оттаскивать друг от друга, а потом взяла меня за руку и повела на кухню.

– Уберёшь всё, сложишь аккуратно – приходи, – сказала она Тёмке.

Вообще-то баба Валя очень добрая, никогда зря не ругается. За чаем с пирогом мы с Тёмкой забыли, что поругались, а до того, как меня позвали домой, мы даже почти всё восстановили.

Так мы всю неделю строили, достраивали, перестраивали и никак поиграть не могли. В конце недели наша крепость была, наконец, достроена. Мы ходили вокруг стола и восхищались.

– Здорово, – говорит Тёмка.

– Здорово, – говорю я.

– Ва-а-ще! – вздыхает Тёмка.

– Ага! – отвечаю я.

Так мы весь день и проходили возле стола, всё любовались. Никакого желания играть почему-то не возникло: казалось, мы только всё испортим. А дядя Толя нам сказал, что самое главное как раз в процессе. Вот строим мы – это и есть игра. А потом, когда достроим, совсем неинтересно может вдруг стать.

На выходных мы с родителями уехали в гости, а в понедельник я прибежала к Тёмке. Вхожу в комнату: стол пуст, а в центре стоит вазочка. Тёмка на меня посмотрел и говорит:

– Бабушка вчера пыль протирала – сказала, крепость ей мешает: взяла и разобрала.

– Какая жалость, – пропищала я и заплакала.

Тёмка посопел-посопел и тоже заплакал.

– Ну, хватит рыдать, – сказала баба Валя. – Построите ещё раз свой дом, делов-то.

Я села на кровать рядом с Тёмкой. Почему-то мне не хотелось строить ничего нового.

– Никогда, никогда мы не сможем сделать такой же дом! – с обидой сказал Тёмка.

– Никогда… – повторила я и заплакала ещё горше.

Вымпелы футбольных команд

У Тёмки над кроватью чего только не висит. И барометр, и термометр, и доски с картинками, которые он сам выжег, и какой-то плакат с самолётом. Но самые красивые – узкие длинные флажки с кисточками на конце. Все они разные по цвету, но одинаковые по размеру. Тёмка говорит, что это вымпелы. Я так к ним привыкла, что уже не замечаю. А тут сидим с Тёмкой на полу, лото раскладываем, как вдруг он спрашивает:

– Ты за какую футбольную команду болеешь?

– Ни за какую, – отвечаю я, перекладывая карточки.

– Как это – ни за какую? Надо за какую-то болеть!

– Это зачем? – удивилась я.

– Надо, и всё! Вот смотри: на стене вымпелы. Тебе какой больше всех нравится?

– Мне все нравятся, – отвечаю.

– Нет, так быть не может. Какой-то больше всех должен нравиться. Какой?

Я посмотрела на вымпелы.

– Вот этот, – говорю, – чёрно-синий очень красивый.

– Ну, ты выбрала! Это же что такое?! Это же ничего! «Черноморец» какой-то! Кто это? Что это? Ты ещё выбирай!

– Что я выбирать буду, если уже выбрала? – удивилась я.

– Нет, ты неправильно выбрала, выбирай ещё.

Я вздохнула и снова посмотрела на вымпелы.

– Вот этот ничего, – показала я на бело-голубой вымпел.

– Ну, это куда ни шло, – отвечает Тёмка. – «Динамо» всё-таки, команда известная. Но всё равно. Неправильно.

– Что не правильно?

– Выбрала неправильно.

– Как это – неправильно? Я же выбираю то, что мне нравится.

– Ты их что, по цвету выбираешь? – пошутил Тёмка.

– По цвету, конечно, – отвечаю.

– Это просто позор! Она не знает футбольные команды!

– Я же тебе с самого начала сказала, что я ни за какую футбольную команду не болею.

– А я так понял, что ты их знаешь, но ни за одну не болеешь.

– И не знаю ни одной, и не болею. Вернее, теперь две знаю: «Черноморец» и «Динамо», – рассыпая бочонки, ответила я.

Тёмка вскочил на ноги, снял все вымпелы, смёл мои бочонки и, разложив передо мной свои флажки, начал рассказывать:

– Это «Спартак», – показал он на красно-белый вымпел, – это «ЦСКА», они красно-синие. Вот зелёно-красные «локомотивщики», чёрно-белые – «Торпедо», бело-синие – «Зенит». Поняла?

– Поняла, – отвечаю, – чего тут не понять.

– Ну, а теперь тебе кто больше нравится?

Я посмотрела на Тёмку с испугом.

– Я же тебе сказала уже…

– Ну ты же неправильно сказала!

Я начала злиться:

– Как сказала, так и сказала, что ты ко мне пристал!

– Я не пристал! Я хочу, чтобы ты команду выбрала!

– Я, – говорю, – буду за розово-жёлтых болеть!

– Это кто такие? – удивился Тёмка.

– Это такие, – говорю гордо, – лучшие! У тебя их даже и нет!

– Нет таких! – отвечает Тёмка. – Не выдумывай.

– Нет, нет. Я и говорю, что нет.

– Не «нет, нет», а вообще нет! Таких нет!

– Нет – значит, будут! – разозлилась я и перемешала его вымпелы на полу.

– Чего ты от неё хочешь? – спросил, проходя по коридору, дядя Толя и опустил на нос очки.

– Я хочу, чтобы она правильно выбрала команду!

– Нет. Ты хочешь, чтобы она выбрала твою команду, – ответил дядя Толя, – а ей, может, «Спартак» не нравится совсем.

– Не нравится, – подтвердила я, – я красный цвет не люблю!

– Это же ужас что такое! – завопил Тёмка. – Папа, она ничего не понимает! Она по цвету команду выбирает!

– Ну и что? – спросил дядя Толя. – А ты как выбрал?

Тёмка задумался.

– А ты выбрал ту команду, за которую болею я, – ответил за него дядя Толя. – И чем ты от Оли отличаешься?

– Ты – это ты, а цвет – это цвет, – не сдавался Тёмка.

– Интересно… – сказал дядя Толя. – А что, если я много лет назад «Спартак» по цвету выбрал? Тогда что?

Тёмка так удивился, что даже не нашёл, что сказать. А я пошла домой с мыслью, что правильно делаю, раз ни за кого не болею. А то сейчас тоже, как Тёмка, подпрыгивала бы и требовала правильную команду назвать.

Вперёд или назад?

Оказывается, время на всех часах два раза в году переводят: ничего себе! А я об этом узнала только вчера. Мы пришли в гости к Тёмке вместе с мамой, чтобы договориться о поездке на дачу в воскресенье, а когда пили чай, я услышала:

– Нужно не забыть часы перевести с субботы на воскресенье, – сказала тётя Оля.

– И не говори. А я-то в том году всё воскресенье без горестей прожила до самого вечера, а когда собралась концерт по телевизору посмотреть, оказалось, он уже заканчивается. Забыла часы перевести, – ответила моя мама.

– Помню, ты ещё возмущалась: «Что такое? В программе одно, а по телевизору другое», – улыбнулась тётя Оля.

– Что перевести нужно? – заинтересовался Тёмка.

– Стрелки на часах, – не стала уточнять подробности тётя Оля.

– А когда будем переводить? – спросила я.

– Вот как раз завтра, – ответила мама, – хорошо, что заговорили про это.

– А зачем их переводят?

– Говорят, большая экономия электроэнергии.

– А я как экономист утверждаю, что это смешная экономия! Потому что в пересчете на одного человека годовая экономия меньше тридцати рублей. А на таблетки после перевода часов мы тратим в год более восьми тысяч рублей!

Мамы наши ещё долго говорили про то, какой вред приносит перевод стрелок здоровью. «Как это обычный будильник с обычными стрелками может вред принести, если просто подкрутить эти самые стрелки? Совершенно непонятно», – думала я. Мамы перешли к тому, что дети должны подниматься с солнцем, а не затемно. «Это правильно. Я очень не люблю вставать, когда темно. У меня никаких сил нет. А когда солнышко в окне, я быстро подскакиваю». Дальше разговор пошёл о том, что резко возрастает число заболеваний сразу после перевода стрелок, поэтому нужно следить за своим здоровьем и ни в коем случае не перенапрягаться. И что за несколько минут до рассвета наш организм, оказывается, ускоряет все свои процессы, как будто торопится завершить всё в срок. А если сон взять да оборвать, то мы не успеваем восстановить свои силы до конца, и всё, что мы запомнили за день, быстро забудется.

– Так зачем же мы их всё-таки переводим? Я так и не понял, – сказал мне Тёмка, крутя будильник в руках, когда мы пришли к нему в комнату.

– Да уж, один вред получается от этого перевода стрелок! А я понять не могу, как всё-таки это может на меня повлиять? Да ещё так плохо?

– Вот кулёма! Не будильник со стрелками же на тебя влияет, а время! Ты часы подкрутила, а вставать-то будешь по этим самым часам, которые перевела.

– А давай сами завтра все стрелки переведём? – восторженно зашептала я.

– А что? Конечно, переведём, – ответил Тёмка.

На следующий день мы вспомнили про перевод стрелок лишь под вечер.

– Так! – торжественно сказал Тёмка. – Сейчас все наши часы переведём, потом пойдём ваши переводить.

– А разве не в ночь это делают? – спросила я.

– А какая тебе разница? Переведём часы да спать пойдём. Утром по новому времени будем жить.

– Ну да, – согласилась я, – а куда мы будем стрелку двигать?

– Как куда?

– Вперёд или назад?

Тёмка почесал лоб.

– Вчера говорили, будто на час раньше вставать теперь придётся. Это значит… Это значит… Нужно на час назад стрелку перевести. Вот так, – и Тёмка подкрутил стрелку будильника.

Я посмотрела на него с удивлением:

– Разве назад? Нужно вперёд переводить!

– Почему вперёд?

– Потому что, смотри! – мне не хватило слов, и я выхватила у Тёмки из рук будильник. – Я раньше вставала в восемь часов. Так?

– Ну, так.

– А теперь я должна вставать в семь часов. Так?

– Ну?..

– А у нас с тобой сейчас девять вечера.

– Не девять, а двадцать один час, – поправил Тёмка.

– Пусть двадцать один, не важно, – продолжала я. – Если я сейчас стрелку назад на восемь поставлю…

– На двадцать…

– На двадцать! Не перебивай! И так вся запуталась! – рассердилась я.

– Ну и что? – спросил Тёмка.

– Вот… Если я сейчас стрелку назад переведу, то у меня на целый час больше времени поспать будет! А если я сейчас вперёд её переведу, то, как раз спать останется времени меньше. Всё просто!

– Да? – изумился Тёмка. – Ну-ка, ещё раз повтори, что-то я плохо понял.

Я повторила. Мы с Тёмкой покрутили будильник и так, и эдак. Потом перевели стрелки на всех часах вперёд и побежали ко мне.

В воскресенье, позавтракав, наши семьи на машинах отправились к нам на дачу. Взрослые весь день сидели за столом и разговаривали, а мы с Тёмкой бегали по улицам, смотрели на кроликов, ловили кур и складывали дрова. Когда стемнело, мы вернулись в город.

Утром в понедельник я побежала к Тёмке. Меня встретила расстроенная баба Валя: молочник, который привозит молоко на нашу улицу, уехал раньше времени.

– А у меня сегодня совершенно молочный день должен был быть! Кашку рисовую вам хотела сделать на завтрак, в обед молочный суп приготовить, а вечером блинчики испечь…

– А ты в магазин за молоком сходи, – посоветовал Тёмка, – к обеду точно успеешь молоко купить.

– Придётся, конечно, что делать. Только боюсь вас, шкод, одних дома оставлять!

Потом позвонила моя бабушка и сказала, что опоздала на важное совещание, которого долго ждала, чтобы что-то «выбить» для своего отдела, и ей ничего не досталось. Мы с Тёмкой пошли играть.

– Хорошо, что мы не работаем, правда? – спросила я. – Никаких тебе совещаний, никаких тебе опозданий.

– Правда. Нам бы только сегодня про мультик не забыть. Во сколько он будет-то?

– Сейчас в программке посмотрю, – ответила я. – В десять утра будут пятая и шестая серии.

– Здорово! Сейчас шарады разгадаем, нам тут мама приготовила, и побежим смотреть. Интересно, что далыпе-то случилось. Доплывут они вовремя или нет?

– Доплывут, – уверенно ответила я. – Хорошие герои всегда побеждают.

Тут раздался звонок в дверь. Тёмка пошёл открывать.

– Папа? Ты чего вернулся?

– Да вот, понимаешь, на автобус опоздал. Теперь только через час будет. Но меня там ждать никто не будет. Так что пропал день.

– Сегодня у всех какие-то неприятности, – вздохнул Тёмка. – У бабушки молочник уехал или не приезжал, Олиной бабушке на работе чего-то не дали, на собрание опоздала. Вот и ты теперь…

Но дядя Толя уже не слушал, его позвала баба Валя что-то подержать на кухне. Мы вернулись в комнату и начали разгадывать шарады. В десять включили телевизор: по нашему каналу пела какая-то лохматая тётенька.

– Что такое? – спросил сам себя Тёмка. – Где мультик? Ну-ка, дай программку, вечно ты всё путаешь!

– Ничего я не путаю, – обиделась я, – на вот, смотри.

– Действительно, 10:00. Тогда чего не показывают?

Тёмка начал переключать каналы, но никакого мультфильма не нашёл и рассердился.

– Это безобразие! Я этот мультфильм, может, всю жизнь ждал!

Тут зазвонил телефон – мы услышали, как дядя Толя сказал «алло», а через минуту вместе с бабой Валей вошёл в комнату.

– Так! – насупив брови, сказал он. – Это вы вчера часы переводили?

– Мы, – ответила я.

– И как вы их перевели, хотел бы я знать?

– Мы перевели на час…

– Куда на час? Вперёд или назад?

– Вперёд, по-моему, – ответил Тёмка.

– По-твоему! Вы вчера перевели все часы на час вперёд! И сегодня мать опоздала на важнейшие переговоры! А твоей маме, между прочим, сделали выговор на работе за опоздание, – показал на меня рукой дядя Толя.

– Не удивлюсь, если из-за вас завтра не выйдет газета! – добавила баба Валя. – Потому что дедушки тоже опоздали на работу, – она подмигнула дяде Толе.

– А папа сегодня записан к врачу, – огорчилась я.

– Вот что бывает, если неумехи берутся за дело, – всплеснув руками, сказала баба Валя.

– И почему вы решили переводить стрелки вперёд? – спросил дядя Толя, садясь на диван.

Мы, перебивая друг друга, начали рассказывать, почему решили сделать именно так.

– Н-да. А ведь всё проще выеденного яйца. Если вы переводите стрелки на час назад, с 21:00 на 20:00, то и утром часы покажут не 9 утра, а 8. Понятно?

– Понятно, – нестройным дуэтом ответили мы.

– Мы по-другому думали, – добавил Тёмка.

– Идите и переводите всё обратно! Немедленно! Думали они! Мыслители!

Держи слово

Вот никто нас об этом не просит, но мы очень любим брать у тёти Зины, нашей дворничихи, то шланг – летом, двор поливать, то лопату – зимой, снег убрать. А тут в сентябре нападало во дворе столько листьев, что мы решили обязательно их собрать – вот и пошли к тёте Зине.

– Тётя Зина, дайте нам грабли, – говорит Тёмка, – мы вам всю листву во дворе соберём!

– Всю? – удивилась тётя Зина. – Не может быть!

– Может! – отвечает Тёмка. – Вот увидите.

Выдала нам тётя Зина грабли: пошли мы с Тёмкой работать. Собираем, собираем, а листьев меньше не становится.

– Ты зачем сказал, что мы все листья соберём? – стала я злиться. – Я уже больше не могу, а ещё вон сколько. Их тут неделю собирать!

– Ну, неделю, – отвечает Тёмка, – это ты загнула. Часик ещё поработаем – и соберём.

Тут тётя Мила мимо нас проходит, Анина мама. Мы её спрашиваем:

– Тётя Мила, сколько времени?

– Три часа, – отвечает.

Работали мы, работали. У меня спину ломит, руки болят. Тёмка весь мокрый и грязный. Тут во двор баба Валя вышла.

– Баба Валя, – спрашиваю, – сколько времени?

– Половина пятого, – отвечает.

– Ну?! – фырчу я. – Мы уже больше часа работаем, а листьев не меньше!

– Мы много уже собрали. И потом, это я ошибся по времени, – отвечает Тёмка, – ещё часик поработаем – и уберём.

– Как это – ошибся?! – возмутилась я.

– Ну, ошибся. Ты что, никогда не ошибаешься?

Я засопела, и мы опять стали листья собирать. Только сил совсем нет. Я свои грабли кое-как таскаю, Тёмка свои от земли перестал поднимать.

– Всё, – говорю, – больше я не могу.

Постояла-постояла и упала спиной на свою кучу листьев.

– Папа говорит, слово нужно держать, – вздохнул Тёмка. Смотрю, он и сам готов упасть, но стоит.

– Я, – говорю, – слова не давала! А ты обещал убрать, вот и убирай.

Отвернулась от него. Смотрю на небо. Облака плывут белые. Небо синее. Красиво. Слышу…

– ШУР. ШУР.

Это Тёмка опять листья собирает. Вот упрямый какой!

«Нет, – думаю, – не могу больше. Пусть сам убирает». Но чувствую, как-то не по себе мне от того, что он работает, а я лежу. Тёмка весь сгорбленный, ползает по двору, таскает за собой грабли, словно осенняя муха. Шапка на макушке, лицо всё полосатое, носом шмыгает, но работает…

Тут Димка во двор вышел:

– Что делаете? – спрашивает.

– Вот, – говорю, – этот пенёк пообещал нашей тёте Зине, что всю листву во дворе соберёт! Представь!

– Сама пенёк, – без сил ответил Тёмка.

«Да, – думаю, – раньше точно меня догнал бы и стукнул по макушке за такие слова».

– Обещал – будем убирать, – ответил Димка и забрал у меня грабли. Я тоже пошла помогать. Стала руками листья к куче подгребать. Замечаю, как-то быстро дело пошло. Димка граблями машет, листья в нужное место быстро-быстро складываются. Даже Тёмка веселее стал работать. Тут вышел Котька, потом Аня и дядя Агей, отец Димки. Все на нас смотрели и за граблями к тёте Зине шли. Кто-то и у Тёмки грабли забрал. Через некоторое время мы с Тёмкой самые ненужные оказались. Все работают, а мы смотрим. Только сил шевелиться нет.

Котька какую-то весёлую песенку запел, все подхватили. Мы тоже губами шевелили, только у меня звуки не выходили, а Тёмка булькал, а не пел. Потом смотрим – от нападавших листьев почти ничего не осталось, а по центру двора такая огромная куча листвы – просто гора!

Тут дядя Агей говорит:

– А давайте картошку испечем?

Все загалдели:

– Давайте!

Кто-то за картошкой сходил. Дядя Агей листву поджёг, а мы с Тёмкой всё стоим, как вкопанные. Ноги не сгибаются. Пока листья горели, все на костёр смотрели и радовались. Мы тоже с Тёмкой радовались, но в душе. Улыбаться не получалось. А когда костёр догорел, дядя Агей картошку в золу закопал.

– Сколько же вы тут работали? – спросил он у нас с Тёмкой.

– С половины второго, – отвечаем.

– Почти пять часов? – удивился дядя Агей.

Я сама услышанной цифры испугалась.

– Угу, – мотнул головой Тёмка.

– Вот это молодцы! Послушайте! Ребята пять часов наш двор убирали!

Тут все кинулись нас хвалить. Нам с Тёмкой, кажется, приятно было… но это не точно – всё уже как в тумане перед глазами плыло.

– Первая картошка – вам, ребята, – сказал дядя Агей и выкопал две круглые картошечки. Мы с Тёмкой стали есть. Но какая картошка на вкус, никто из нас не понял. Я просто на две половинки её разделила и проглотила, не заметив. Тёмка сначала пытался её от золы очистить, а потом плюнул и целиком в рот запихал. Скоро все домой пошли. Мы тоже. Только вот он, подъезд, а мы всё идём, идём… Ну, никак он не ближе. Что за напасть такая? Но как-то всё-таки дошли.

Утром открываю глаза, а пошевелиться не могу! Всё болит! Я даже испугалась сначала. Мне бабушка объяснила, что так бывает, когда человек много трудится, и я успокоилась.

Звоню Тёмке. У него то же самое.

– Ну, – говорю, – ты уж в следующий раз слово-то не давай. А то пообещаешь тёте Зине всю пыль во дворе собрать, так мы только к пенсии домой вернёмся. Хорошо, что нам помогли, а то уж и не знаю, что бы было!

– Чего бы было, ты бы домой пошла, – отвечает Тёмка, – а я бы там умер.

– Никуда бы я не пошла, – отвечаю, – отдохнула бы маленько и продолжила работать. Но обещать нужно ровно столько, сколько можешь выполнить. Так мне бабушка сегодня сказала.

– Да, – отвечает Тёмка, – но тётю Зину-то как жалко! Она каждый день так убирает!

Тут звонок в дверь: это тётя Зина оказалась. Она пришла нас поблагодарить и принесла по шоколадке.

– Спасибо, – говорю, – тётя Зиночка! А вам кто шоколадки дарит?

– А мне никто! – засмеялась тётя Зина. – Это моя работа, мне за неё деньги платят.

– Мы с Тёмкой будем вам каждый день шоколадки дарить!

– Нет уж, спасибо, – отвечает тётя Зина, – а то я в двери проходить перестану. Вы лучше не мусорите и не разбрасывайте то, что я уже собрала, вот и будет мне от вас признательность.

С той поры мы тёти Зинины сугробы и кучи листьев никогда не разбрасывали и всегда вспоминали, как всё болит, когда много работаешь.

Тёмка вовсе не Тёмка

Все дети растут очень быстро: так тётя Оля говорит. Мы же с Тёмкой считаем, что почти не растём. Вернее, растём, но медленно. Наконец чуточку подросли. Сегодня мы с Тёмкой идём в первый класс. Ура!

Оказывается, я должна ходить в школу в форме. Она тёмно-коричневая, с белым воротничком и белыми манжетами. Воротник и манжеты можно снимать и менять на другие. Мне форма очень нравится. Ещё у меня теперь есть портфель. В нём я буду носить пенал, тетради и учебники. У Тёмки тоже всё это есть. Мальчишеская форма, учебники и тетради с дневником. Дневник – это такая толстая тетрадь, куда нужно записывать, какое задание делать дома, чтобы не забыть. В дневник мне будут ставить отметки. Это немного страшно, но и интересно.

Я уже играла с Тёмкой в школу, но ему быстро надоедает. А вот с Аней мы можем долго играть: вызываем друг друга к доске и всегда ставим одни пятёрки.

Бух! Бух! Раздаётся стук в дверь. Это Тёмка пришёл.

– Какой ты праздничный! – говорю, рассматривая его букет.

– Ты тоже ничего, – отвечает Тёмка, похлопав бант на моей голове.

Сегодня с нами в школу идут наши бабушки и мамы. Это очень весело. Мы держим с Тёмкой большие букеты для нашей первой учительницы. До школы – рукой подать. Но нам не разрешают уходить со двора, поэтому самостоятельно до школы мы ни разу не ходили. Чем ближе к школе мы подходим, тем больше встречаем таких же, как мы, ребят: они тоже нарядные, с цветами.

В школьном дворе очень много народу. Так много, что мы сразу стали маленькими. Нас берут за руку и начинают переводить от одной группы людей к другой. Родители кого-то ищут. Я совершенно не понимаю, что происходит, но послушно хожу за бабушкой и мамой. А народу становится всё больше и больше… Кругом одни цветы да банты… Наконец нас подводят к самой школе и ставят в пару рядом с ребятами. Мамы и бабушки отходят. Это немного тревожно, но и как-то весело. «Тем более Тёмка рядом», – мысленно успокаиваю я себя.

Какая-то высокая дама с шаром из волос подходит к нам и говорит, что нужно «подровняться». Мы выполняем её просьбу, но она говорит, что мы отходим назад, а нужно всем встать в одну линейку. Кто-то начинает нас «подравнивать», одних вытаскивая из строя, других, наоборот, отодвигая назад. Наконец мы выровнялись. Но пропал Тёмка! Оказывается, его, как самого высокого, поставили впереди всех. Теперь рядом со мной стоит совершенно белый мальчик. У него белые волосы, белые брови, белые ресницы и, кажется, белые глаза… Нет, глаза всё-таки голубые. Но всё равно он мне уже не нравится. Я хотела стоять с Тёмкой! Вижу, как наши мамы подходят к даме с шаром на голове и что-то говорят, кивая в нашу сторону, но дама отрицательно качает головой.

Начинает играть музыка. Кто-то выходит на крыльцо и что-то говорит. Я очень внимательно слушаю, но ничего не понимаю и никак не могу запомнить. Вот уже взрослый парень выводит из нашего ряда маленькую девочку с большими глазами и огромным белым бантом, а потом сажает к себе на плечо. У девочки в руках большущий колокольчик. Она высоко сидит и звонит… Потом мы все идём в школу. Когда входишь внутрь с яркого солнца, сначала кажется, что темно. Я боюсь потеряться и крепко держу за руку белобрысого мальчика. Вот лестница; нам говорят подниматься осторожно. Второй этаж. Широко распахнутая дверь, залитая солнцем ярко-голубая комната. Как здесь красиво! Новые голубые парты стоят рядком. Огромная чёрная доска в синей рамке, три широких, настежь открытых, окна, в которые врывается весёлая музыка со двора. Это наша классная комната! Мы рассаживаемся по партам. Вот оно, моё место. Первый ряд, первая парта… Я погладила стол, открыла его и закрыла несколько раз. Положила портфель в ноги и ищу глазами Тёмку. В кабинет начали входить родители: они заняли все стены и проходы. Тёмка сидит на втором ряду, на третьей парте – с той девочкой, которая звонила в колокольчик. Он тоже крутит головой в разные стороны. Наконец он меня увидел и замахал рукой. Всё. Все на месте.

Дама с шаром из волос на голове просит родителей потесниться. Это наша первая учительница. Она представляется и начинает перекличку. Оказывается, когда перекличка, нужно поднимать руку или вставать.

– Арсёнова Оля.

– Я! – Поднимаюсь из-за парты и сразу сажусь.

– Беседин Серёжа.

– Я. – Встал мой сосед по парте.

– Конев Боря.

– Я. – Это забавный толстячок на третьей парте за мной.

– Леонтьева Таня.

– Я.-А это девочка, с которой сидит Тёмка.

– Патерик Яна.

– Я. – Поднимается шустрая девочка, тоже с белыми волосами.

Я кручу головой, мне хочется всех увидеть и запомнить.

– Толкачёв Андрей.

И тут из-за парты встаёт Тёмка. Я смотрю на него во все глаза. Может, он ошибся? Но Тёмка уже сел и называют следующего моего одноклассника. Я больше ничего не слышу. Как же это так может быть? Никак не могу дождаться, когда же можно будет встать, чтобы подойти к Тёмке. А время встало и никуда не идёт. Нам что-то говорят… Родители, как по команде, кивают головами и улыбаются.

Наконец всем разрешили встать. Но подойти к Тёмке не так-то просто. Сначала нужно отдать цветы, потом протиснуться сквозь толпу… Только я подошла к Тёмке, как мамина рука выловила меня и потянула к двери.

– На улице подождём, зачем толпиться?

Мы вышли на солнечную улицу.

– Мама, а где же Тёмка?

– Сейчас выйдет. Он цветы ещё не подарил.

– Нет, мама! Тёмку же не назвали! Тёмка встал вместо какого-то другого мальчика!

Мама смотрит на меня и ничего не может понять.

– Какого ещё мальчика?

– Ну, там, на перекличке!

Но я вижу, мама не очень внимательно меня слушает: смотрит, не вышли ли из школы бабушка и тётя Оля. Тут во двор выходит Тёмка. Его за руку держит мама. Они идут к нам, а я вырываюсь и бегу им навстречу.

– Тёмка! Почему же ты на другое имя откликаешься?

– На какое другое?

– Ну, там, на перекличке! – недоумеваю я.

– Так это моё имя и есть.

– Почему же тебя дома Тёмкой зовут?

– Ну, не знаю. Тебя же мама тоже Дуней иногда называет.

– Называет, но не всегда же…

Тётя Оля с мамой слушают и улыбаются. Тёмкина мама говорит:

– Давайте знакомиться. Первоклассница Ольга Арсёнова и первоклассник Андрей Толкачёв.

Украшения на Новый год

Скоро Новый год. Мы с Андреем очень любим этот праздник. Вот сидим, можно сказать, дни считаем до тридцать первого декабря, а тут тётя Оля подходит и говорит:

– Что делаете?

– А ничего, – отвечаем.

– Тогда у меня предложение. Скоро Новый год: нужно сделать украшения для всей квартиры.

– Ого! Это же сколько всего сделать нужно на три комнаты? – удивился Андрей.

– А вы подумайте, – ответила тётя Оля и ушла.

– Какие будут предложения? – спросил серьёзно Андрей.

– Ты как на собрании, – рассмеялась я. – Я квартиру никогда не украшала, только ёлку. Для неё украшения сама делала, по картинкам.

– Какие?

– Из разноцветной бумаги гирлянды длиннющие клеила.

– Это колечко в колечко которые?

– Ну да…

– Ничего особенного. А ещё что?

– Снежинки вырезала!

– Это пойдёт. Можно вырезать кучу снежинок и развесить на стенах.

Я больше ничего вспомнить не могла, а Андрею и вспоминать было нечего. Никак он раньше в украшении дома к Новому году участия не принимал. Тут снова пришла тётя Оля и спросила, что мы придумали.

– Ничего, кроме снежинок, – вздохнула я.

– Понятно, тогда вот что, – ответила мама Андрея, положив перед нами целую папку больших листов бумаги, новые краски, кисточки и два бумажных пакета, на которых были нарисованы ёлочки. – Будете делать украшения на двери. Сколько у нас дверей?

Мы с Андреем стали считать: их, кроме входной, оказалось шесть.

– Кухонная не считается, она стеклянная, на неё ничего вешать не будем.

– А что будем вешать? – спросил Андрей.

– Вы нарисуете ёлки, раскрасите их, посыплете искусственным снегом: вот эти поделки на двери и повесим.

Мы смотрели на тётю Олю, ничего особо не понимая, поэтому она сказала:

– Я вам сейчас всё покажу, – и достала большой лист. Потом нарисовала во всю длину бумаги ёлку, раскрасила её в зелёный цвет, открыла один из принесённых пакетиков и высыпала на ещё сырой рисунок стеклянную крошку. Когда рисунок высох, тётя Оля аккуратно вырезала ёлку. Она получилась блестящая, очень красивая.

– Так, – воодушевился Андрей, – иди. Мы всё поняли, сейчас сделаем.

Когда тётя Оля вышла, он начал изучать содержимое пакетиков.

– Давай делать, – говорю. – Что ты там разглядываешь?

– Нужно этого снега побольше сыпать, тогда ещё красивее будет…

– Сначала нужно ёлки нарисовать, раскрасить их – и только потом сыпать. Положи, а то ты уже весь стол и пол засыпал.

Мы сели за стол и начали рисовать ёлки. Но какие-то они получались косые и некрасивые.

– Давай мамину ёлку как трафарет использовать, – предложил Андрей.

– Это как?

– Ну, положим её и обведём…

Андрей всегда придумывает, как сделать так, чтобы делать поменьше. Через час все наши ёлки были готовы. Только мой друг пересыпал искусственного снега, поэтому с ёлок летело стекло, не переставая.

– Готово! – закричал Андрей и побежал за мамой.

Тётя Оля посмотрела нашу работу и сказала, что мы молодцы, но это ещё не всё. Теперь нужно украсить потолок. Она не стала спрашивать нас, как бы мы это сделали, а сразу приготовила вату, серебряный дождь и чашечку с водой. Затем оторвала небольшой кусочек ваты, закрутила туда ниточку дождя, намочила ватку в чашечке и подбросила на потолок. К нашему изумлению, ватка на простой воде приклеилась к потолку и не падала. Мы всё ждали, когда же она упадёт. Но она, видно, держалась крепко.

– Вот вам всё, что необходимо. Украшайте потолок, только помните: здесь важно не переборщить. Сейчас я вам скажу, сколько для этой комнаты дождинок нужно повесить.

Тётя Оля посчитала, сказала нам и ушла. Ничего веселее, чем бросать этот дождь, сегодня ещё не было. Мы украсили потолок в зале, потом в комнате Андрея, потом в спальне тёти Оли и дяди Толи и даже на кухне. Затем приклеили свои ёлки на двери. Так было красиво! Настроение сразу стало праздничное. А когда украшать стало уже нечего, я сделала ещё одну ёлку для себя и пошла домой: показала её папе, маме, бабушке и дедушке, но никто из них почему-то не радовался, как я. Больших листов бумаги у меня не было, не было и искусственного снега. Я достала свой альбом и нарисовала, как смогла, ёлку поменьше, раскрасила и вырезала. Всё было так, как и на ёлке Андрея, но что-то не то… дождя ведь у меня тоже не было! Я села на пол и заплакала (давно я уже не позволяла себе такого, с самого детства)… Тут в комнату вошла мама: она искала свой платок, а когда увидела меня в слезах, остановилась:

– Эй! Ты почему плачешь?

Я рассказала, что хотела украсить комнаты к Новому году, как Андрей с тётей Олей, что у меня нет искусственного снега и дождя, нет больших листов бумаги и ёлка моя какая-то не такая…

Мама вдруг резко выпрямилась и, подойдя к входной двери, сказала:

– Сейчас.

Она вышла, но через секунду её голова опять показалась в комнате:

– Жди, – подмигнула она.

Я сидела на полу и ждала. Через некоторое время мама вернулась. Она пошла на кухню, взяла большую коробку, что-то в неё положила и пришла в мою комнату.

– Сейчас будем украшения делать.

Весь вечер мы вырезали снежинки. Оказывается, то, что я называла снежинками, – это не снежинки, а салфетки какие-то. Мама научила меня вырезать настоящие восьмилучевые снежинки! Потом мы делали клоунов из яиц. Для этого нужно две дырочки просверлить и выдуть содержимое из сырого яйца, сверху колпак надеть, скрученный из цветной бумаги, нитки под колпак спрятать, будто волосы, и нарисовать лицо. Затем сделали такие же ёлки, посыпанные искусственным снегом, и ещё разноцветные круглые шары: их мы повесили на окна. Дождём украсили потолок. Получилось тоже очень нарядно.

– Теперь всё в порядке? – спросила мама.

– В порядке, – ответила я.

Уже лёжа в постели я вспоминала, какой сегодня был замечательный вечер и какие красивые украшения можно сделать своими руками. Но лучше всего были клоуны и снежинки. Может, потому что их не было у Андрея?..

«Всё мы делим пополам»

В школе большой концерт. Мы, второклашки, тоже будем выступать. Перед большим школьным концертом в каждом классе проводят свой маленький концерт. Тот, кто побеждает, выступает перед всей школой. Но про это мы не знали.

В концерте, который проходил в нашем классе, победили Андрей и я. Как это произошло, совершенно непонятно. Баба Валя говорит, что это не мы победили, а что это все остальные ещё хуже, чем мы, выступали. Но теперь это не важно, потому что нас «отобрали».

– Ты слышала? – запыхавшись, спросил меня Андрей на перемене. – Нас «отобрали»!

– Что сделали? – испугалась я.

– «Отобрали» нас с тобой, кулёма!

– У кого «отобрали»?

– Не у кого, а куда. На школьный концерт!

Так с пугающим словом «отобрали» я узнала ещё более страшную новость: через месяц мы будем выступать перед родителями, учителями и учениками всей нашей школы.

– Мамочка! Как страшно!

– Надо что-то придумать.

– Что придумать?

– Ну, чтобы не выступать…

– Тебе тоже страшно?

– Мне не страшно, – закипятился Андрей. – Я не хочу!

– А что же мы придумаем?

– Пока не знаю.

Но на этом разговор не закончился. Почти каждый день Андрей что-нибудь придумывал:

– А давай слова забудем.

– Когда? На концерте?

– До концерта.

– Валентина Ильинична отправит учить заново.

– Нужно заболеть, – сказал Андрей через день.

– Когда? На концерте?

– В день концерта.

– Как же это сделать? – широко открыв глаза, спросила я. – Я не умею заболевать к какому-то дню.

– Ну ты кулёма! Как будто заболеть! Как будто!

– А! Нет. У меня не получится. Бабушка с мамой всегда знают, когда я вру, а когда правду говорю.

– Меня тоже раскусят. Мы день концерта перепутаем и придём в обычной форме. Нас пошлют переодеваться, а мы опоздаем…

– Слушай. Давай уже выступим, и всё, – предложила я, когда варианты у Андрея закончились.

– С тобой каши не сваришь, – ответил Андрей, и мы начали репетировать.

Концерт в нашей школе – событие. Его ждут все, наверное, кроме тех, кто выступает. Учителя ждут его, потому что они всегда хотят кем-то гордиться, родители – потому что кто-то и сам выступал здесь много лет назад, ну а мы, школьники, ждём, чтобы просто посмотреть друг на друга.

Месяц пролетел незаметно. Наступил день концерта. Большой школьный зал перегородили на две части занавесом. За занавесом находились сцена и кабинеты, в которых сидели участники выступления. С другой стороны было столько народу! Все сидячие места были заняты, а тем, кто стоял, приходилось прижиматься друг к другу.

Мы с Андреем надели парадную школьную форму. Он был в чёрном костюме и в белой рубашке с галстуком. На мне была чёрная форма и белоснежный кружевной фартук. К тому же нам подобрали одинаковые лакированные туфли чёрного цвета.

– Мы какие выступаем? – нервничала я.

– Ведущая скажет, нам же объясняли.

– Я прослушала.

– Прослушала она!..

Настроение у Андрея было плохое, а какое оно у меня, я не могла понять из-за страха. Мы стояли возле входа в зал со стороны кулис. Концерт уже начался. Зажглись яркие лампы: в зале стало очень тепло.

– Жара какая, – простонал Андрей, растягивая ворот рубашки в разные стороны, – а у меня этот галстук!

– А мне холодно, – пробормотала я, постукивая зубами.

Тут мы увидели Лену Лимонову. Когда мы только пришли учиться, она взяла над нами шефство: приходила к нам в класс и читала сказки, рассказывала разные истории, что-то объясняла. Да и вообще, ей можно было задавать любые вопросы. Она тоже увидела нас и подошла, широко улыбаясь.

– Привет! Выступаете?

– Выступаем, – вздохнула я.

– А что такие хмурые?

– Страшно.

– Ничего не страшно! Просто не хочется – и всё!

– Ну, это понятно, – потрепав за чуб Андрея, ответила Лена. – Вот вам конфета, чтоб жизнь не была такой кислой, как ваши лица. Поделите и съешьте!

Лена дала Андрею большущую конфету и прошла в зал.

– О! – вытаращила я глаза. – Это, наверное, конфет пять или шесть будет, если обычные взять.

– Да уж! Наверное! – восторженно ответил Андрей.

– Ну, дели, что ли! – попросила я.

– Сейчас, – ответил Андрей и развернул конфету.

Потом он надавил на шоколад: в его измазанных руках остались две неравные половинки.

– Это тебе, – протянул он маленькую часть, – а это мне.

– Почему так? – удивилась я.

– Уйдите отсюда, не разговаривайте! – скомандовал дежурный десятиклассник.

Мы, вцепившись друг другу в рукава, вышли на лестницу.

– Так нечестно! Ты больше себе взял!

– Нет, поровну!

– Нет! Больше! Давай сравним!

– Уйдите отсюда сейчас же! – выскочили за нами ещё несколько дежуривших старшеклассников.

Мы опять вцепились друг в друга и спустились в зал второго этажа.

– Отцепись! – закричал Андрей.

– Отдай конфету! – кричала я.

Тут Андрей быстро засунул свою половину в рот. От неожиданности я выпустила его рукав, но тут же вцепилась ему в волосы.

– А! А! А! – закричал Андрей и стал пихать меня кулаками в живот.

Тогда я схватила его волосы ещё крепче и стала тянуть их к полу. Наконец Андрей ударил меня так сильно, что я не удержалась на ногах. О конфете, которая была зажата в правой руке, я забыла и, падая, схватила этой рукой Андрея за белый ворот рубашки. Ворот сразу испачкался и наполовину оторвался. Андрей не заставил себя ждать и ответил мне тем, что порвал лямку на фартуке. Я поднялась с пола, и мы снова сцепились. Его нос сопел рядом с моим, красное лицо покрылось потом.

– Сюда! – вдруг услышали мы голоса где-то рядом.

Нас расцепили, оторвав друг от друга. Четверо десятиклассников, дежуривших на концерте, со смехом смотрели на нас.

– Вы Оля и Андрей?

– Мы…

– Вас все ищут! Ваше выступление прямо сейчас!

Они схватили нас под мышки и, перескакивая через несколько ступенек, побежали наверх.

– Вот. Нашли. Состояние чучелоподобное, – сказал один из ребят.

Наша учительница вместе с другими учителями, которые организовывали концерт, подбежала к нам, охая:

– Что случилось? Где вы были?

– Они дрались из-за чего-то, – ответил один десятиклассник.

– Из-за чего вы дрались?

– Он конфету съел! – вся в слезах, я закричала.

– Я свою половину съел!

– Ты себе больше отломил! – попыталась я достать обидчика ногой.

– Так. Любовь Ивановна, – обратилась наша учительница к другому педагогу, – помогите привести его в порядок, а я займусь Олей. Нечего перед всей школой наш класс позорить!

Валентина Ильинична стёрла платком мои слёзы, заправила оторванную лямку куда-то за ворот, наскоро причесала и тут я услышала…

– … ученики второго «Б» класса Арсёнова Оля и Толкачёв Андрей с песенкой «ВСЁ МЫ ДЕЛИМ ПОПОЛАМ».

– Быстро! Взяли друг друга за руки – и марш на сцену!

Я зло посмотрела на Андрея. Заиграла музыка: взявшись за руки, мы вышли на сцену.

Марк Твен

Летом тётя Оля сняла дачу в Речкуновке. И нас туда «вывезли». На даче было здорово: солнце, речка, огород. Мы целыми днями бегали на улице, уставали так, что даже днём спать ложились, как маленькие. Правда, мы не всегда засыпали, мы просто любили полежать в прохладной комнате, помечтать.

Вот в один из таких жарких дней, когда после лазанья по сараям и беготни, уставшие, мы вернулись домой, баба Валя вымыла нас из лейки, накормила и сказала:

– Чтобы я вас час не видела и не слышала! Хочу тишины и покоя.

Мы пошли в дом и забрались на свои кровати. Я так устала, что даже говорить не хотелось. Тут Андрей полез в чемодан, который стоял под его кроватью, и вытащил толстую-толстую книгу.

«Что он с ней делать будет? – думаю. – Мух убивать?».

Но Андрей лёг, поставил книгу себе на живот и раскрыл где-то посередине. Потом соскочил, сбегал на кухню, принёс две тарелки клубники, дал одну мне, а со второй опять завалился на кровать.

– Ты читаешь, что ли? – спросила я.

– Угу, – ответил Андрей.

– А что читаешь?

– «Том Сойер», Марк Твен.

Я села на кровать.

– Что ты сказал?

– «Том Сойер» Марка Твена.

Гляжу, Андрей с интересом начал читать. А мне признаться неудобно, что я ни одного слова не поняла. Что такое «омойе марка тена»? Слово «марка» я знаю, но что с того, если я не поняла остальное? Посидела я на кровати, посидела – и опять спрашиваю:

– А про что эта книга?

– Да про мальчишку одного.

– А кто автор?

Андрей посмотрел на меня с удивлением:

– Я же тебе сказал: Марк Твен.

– Я не поняла, – отвечаю.

– Ну и глухня, – сказал Андрей и отвернулся.

Я лежала и думала, какие уже взрослые книги Андрей читает! А главное, толстые какие. А я? Что читаю я? «Золушку», «Спящую красавицу», «Серебряное копытце» да про Карлсона… Короче, сказки. Может, про этого мальчишку, ну, про которого Андрей читает, – тоже сказка? Ведь есть сказки про Чиполлино или Буратино. Надо посмотреть, а ещё лучше прочитать. Но как-то страшно такую толстую книжку в руки брать. Там, наверное, и картинок нет. Я люблю книжки только с картинками! И никогда в библиотеке книжку без картинок не беру. Потом стала думать, что уже стыдно читать одни сказки. Дома целая библиотека всяких книг, а я даже к шкафу не подхожу. Интересно, что читают одноклассники? Неужели я одна такая? Думала, думала и не заметила, как заснула.

Проснулась, а Андрея уже нет. Смотрю, книга на кровати лежит. Подошла, взяла в руки: «Приключения Тома Сойера». Марк Твен. А! Это так зовут кого-то!

Полистала. Есть картинки, но не цветные – и очень мало. Тогда я открыла книгу на первой странице и стала читать. Удивительно, но читалось легко. Я даже не заметила, как Андрей подошёл.

– Ну что? Пошли на речку?

– Пошли, – отвечаю. – А ты давно эту книгу читаешь?

– Да нет, в городе ещё начал, а потом забыл про неё.

– Интересная?

– Интересная. Про клады.

– Надо и мне почитать.

– Возьмёшь, когда я дочитаю.

Но вышло так, что я прочитала книжку первая. Андрей то с мальчишками на великах кататься убежит, то лодку пойдет строить. Мне это не очень-то интересно, поэтому я «Тома Сойера» достаю и читаю. А когда прочитала, поняла, что толстые книжки без картинок тоже бывают очень интересными. С тех пор я всякие книжки читаю.

Мой маленький друг

Моего славного пёсика зовут Тарасик: это цирковая болонка. Я так думаю. Выглядит он, как болонка, с белой длинной шерстью и большими круглыми глазами-бусинами, а ножки высокие, как у фокстерьера, и окраска такая же.

Сколько всего мой Тарасик умеет! На носу держать сахар, танцевать на задних лапах, прыгать в обруч, кататься по полу из стороны в сторону… Умнейший пёс. Он – моя самая большая радость на свете! Когда я прихожу из школы, никто так не радуется мне, как Тарасик. Он подпрыгивает на четырёх лапах и лижет мой нос в воздухе! Я его очень люблю, а Тарасик любит меня и всех моих друзей. Как будто помнит историю, которая произошла, когда ему было всего два месяца. Помнит и благодарен…

Когда Тарасик был совсем маленький, он напоминал толстый пушистый комочек. Этот комочек перекатывался то медленно, то быстро, падал, вставал и снова падал. Вот он покатился под стол. Бац! Перевернёшь его! И он бежит обратно. Не заметил, что его развернули!

Когда Тарасика только принесли, он подошёл к старой шали (её сложили в несколько раз, сделав для пёсика «кроватку»), повернулся к ней боком, упал и сразу заснул – только лапки во сне подёргивались, будто он бежит.

Когда ему первый раз налили в мисочку молока, он зашёл в неё целиком, а когда всю вылакал, там же уснул с мокрыми лапами и смешным, раздувшимся после еды, животиком.

Он обожал гоняться за бантиком, который я тащила за собой на верёвочке. А когда догонял, смешно начинал мотать головой и рычать.

Тарасик долго боялся прыгать с кровати на пол. Залезть залезет, а слезть не может. Прыгал только на подушку, и то так забавно! Подходит к самому краю кровати. Тут у него передние лапки встают, как вкопанные, а задние продолжают двигаться вперёд, словно он сам себя подталкивает. Выгнется весь дугой и скулит. А когда равновесие теряет, падает вниз. Но постепенно он научился прыгать. Да ещё как! Не просто соскальзывает, а подскакивает вверх. Приземлится и залает, мол, вот какой я молодец!

Тарасик не любит спать на своём месте. Вернее, своим местом считает дедушкину кровать. Когда дед на работе, Тарасик ложится на кровать, кладёт голову на подушку и даже прикрывается покрывалом.

Тарасик всегда там, где собирается большинство членов нашей семьи. Когда мы смотрим телевизор, пёс непременно лежит рядом. Но как! Когда все идут в зал к началу какой-нибудь передачи и выбирают себе место, Тарасик тоже готовится. Он прыгает на диван, хватает в зубы подушку-думку, спрыгивает вниз и начинает свой обычный ритуал. Не выпуская подушку, он обходит комнату, прикладываясь на думку то там, то сям. И только когда последний из нас усаживается возле телевизора, когда начинается сам просмотр, Тарасик успокаивается и, положив, наконец, подушку, кладёт на неё свою голову.

Пока он был маленький, я гуляла с ним без поводка. Да и куда там поводок-то было цеплять? И вот однажды….

Был летний солнечный день. Мы вышли с Тарасиком на улицу. Он весело вилял маленьким хвостиком, который чуть угадывался под пушистой «шубкой». Тыкался в мои щиколотки и отбегал, тыкался и отбегал. Во дворе играли Аня с Димкой: они что-то рисовали возле подъезда мелками. Тут же следом за мной вылетел Андрей с целым пакетом мелков.

– Что делаете? – спросила я ребят, поздоровавшись.

– Мы тут чучундру рисуем.

– Кого?

– Чучундру!

– Да? А как она выглядит?

– Кто же знает? – удивился Димка.

– И чего тогда рисуете?

– Рисуем, как себе ее представляем, – сказала Аня, аккуратно рисуя круглый глаз.

– Я тут обзывался на Аньку. А папка мимо проходил и предложил нам нарисовать это «обзывательство». Вот рисуем.

– У тебя она злая какая-то, – посмотрела я на рисунок Андрея.

– Дим, а у тебя глупая.

– А у меня? – спросила Аня.

– А у тебя смешная! Дайте-ка, я свою нарисую…

Я взяла в руки мел и стала рисовать. Моя «чучундра» оказалась вредная, с поджатыми губами и прищуренными глазами.

– Здорово у нас получается! – крикнул Димка.

Тут меня словно кольнуло.

– А Тарасик где?

– Тарасик? – переспросил Андрей. – Только что тут был.

– Тарасик! Тарасик! – позвала Аня.

– Ребята! Тарасик пропал! – полным ужаса голосом проговорила я.

Мы начали бегать по двору и звать Тарасика.

– Он такой маленький! – причитала я. – Как его в траве найти? Тарасик! Тарасик!

– Может, его кто-то из прохожих забрал? Мы же рисовали, наклонившись. Видела кого?

– Никого не видела. Я рисовала, и всё, – сквозь слёзы ответила я.

– Ты раньше времени не плачь, – сказал Андрей. – Мы ещё не везде посмотрели.

– Не умеешь ты утешать, – подскочила Аня. – Мы его сейчас найдём. Обязательно найдём! Он ведь маленький, далеко уйти не может…

Андрей похлопал меня по плечу, и мы опять стали звать Тарасика. Искали, искали, искали… но пёсика нигде не было.

– Я боюсь домой идти, – сказала я.

– Думаешь, будут ругать?

– Нет! Как я без него буду жить! – слёзы рекой потекли из глаз.

– Хочешь, вместе пойдём? – спросил Андрей. – Или нет. Я лучше поищу. Мы ещё за горкой не смотрели.

Я тоже побежала за горку, но и там Тарасика не было.

Пришлось идти домой, оставив ребят во дворе. Дома была только бабушка.

– Баба… я Тарасика потеряла, – успела сказать я, зарыдав.

Как бабушка меня ни успокаивала и ни расспрашивала, я не могла вымолвить ни слова.

– Ну что ж, – сказала бабушка. – Может, он попадёт в хорошие руки. Жалко, конечно.

Я как услышала про «хорошие руки», залилась пуще прежнего. Никак не могла поверить, что Тарасика больше не увижу! Когда, немного успокоившись, я пошла к себе в комнату, то увидела мячик и резинового ёжика, с которым любил играть пёсик. Подняв игрушки, я пошла к бабушке.

– Он играл ими, бабулечка, – прошептала я.

Бабушка погладила меня по голове.

– Не расстраивайся, деточка. Может, он ещё найдётся.

– Не найдётся… Не найдётся…

Я вышла в коридор и увидела подстилку, на которой Тарасик не любил спать: подняла её и понесла бабушке.

– А вот здесь он спать не любил… – слёзы опять потекли из глаз.

Бабушка тоже заплакала. Тут раздался стук в дверь. Я пошла открывать. Первое, что я увидела, был Тарасик. Потом я увидела Андрея, который держал его на руках и улыбался. За Андреем стояли Аня и Димка.

– Ты представляешь! Мы по двору бегаем, а тут дядя Володя, Анькин папа, с работы идёт… заходит в подъезд – и сразу выходит…

– Под батареей какой-то писк. Вы кого ищете?

– Мы побежали в подъезд. А там Тарасик…. Под батарею забился… Как это он на три ступеньки поднялся, непонятно!

– Весь дрожит! Он и сейчас дрожит, и к рукам лепится, – сказал Андрей, отдавая щенка мне.

Я кинулась обнимать и целовать Тарасика.

– Бабушка, бабушка! Тарасик нашёлся! Счастье какое!

– Я же говорил… – начал Андрей, но его перебила Аня:

– Это я говорила, что он обязательно найдётся!

– Спасибо вам, ребята, а то мы тут все глаза проплакали, – проговорила бабушка.

– Да. Это было бы самое большое несчастье в моей жизни, если бы он пропал.

– Конечно, ведь ты бы потеряла друга.

– Друга? – удивилась я и, подумав, воскликнула: – Конечно, друга! Моего маленького друга!

Лыжня

В этом году тётя Оля сказала, что мы уже взрослые, всё-таки четвёртый класс, и стала брать нас с Андреем на лыжах кататься. Ехать нужно на электричке до станции «Сибирская». Электричка останавливается рядом с нашим домом. Это нам повезло, потому что если ты не едешь на лыжах, то лыжи едут на тебе. Я очень люблю такие походы. Но теперь, когда мы учимся, мы можем кататься только по субботам или по воскресеньям. И вот какую интересную вещь мы с Андреем заметили. Раньше, когда мы не ходили в школу, никакого желания спать не было. Вставали то в шесть, то в семь утра. А теперь, когда нужно вставать в семь, спать хочется так, что сил никаких нет. Суббота и воскресенье – дни, когда можно спать до обеда и никто тебя не побеспокоит. И тут прямо борьба с собой у нас начинается. Поспать или на лыжах идти кататься.

В эту субботу мы собирались поехать кататься на лыжах, но в пятницу вечером позвонила тётя Оля и сказала, что простыла. Мы с Андреем немного расстроились, но потом решили выспаться и встретиться во дворе. Наступила суббота: я проснулась, умылась, поела и позвонила Андрею:

– Ну, – говорю, – пошли?

– Пошли, – говорит Андрей, – только лыжи не забудь с собой захватить. Лыжню будем прокладывать.

Я никогда раньше не видела, как лыжню прокладывают. Поэтому мне казалось, что это что-то невозможное. Ну, думаю, какую же мы лыжню во дворе сможем сделать? Выходим во двор. Надеваем лыжи.

Наш двор большой. Там две горки: это выход и вход бомбоубежища. Между ними целый детский городок и баскетбольная площадка без сетки. Когда начинается зима, тётя Зина, наша дворничиха, набрасывает с проезжей части на площадку целые горы снега. Уже к концу декабря можно делать огромные снежные лабиринты.

А тут за ночь выпало ещё столько снега, что всё стало белым-бело. Даже перекопанные, бурые от нашей возни, сугробы исчезли под снегом. Мы надели лыжи и встали на сугроб.

– Иди строго за мной! Ни шагу в сторону, – сказал, оглядываясь на меня, Андрей.

– Хорошо!

Идём. Идём. Тяжело очень. Снег под лыжами проваливается глубоко. Приходится всё время ноги из него выдёргивать, да ещё равновесие держать. Всего ничего прошли, а я уже вся мокрая и в горле першит. Андрей не останавливается.

– Кошмар, – говорю, – какой-то! Никакого скольжения-то нет!

– Так и не должно быть, – отвечает Андрей. – Когда первый раз идёшь – всегда так. Ничего, потом легче будет.

Идём дальше. Ноги уже ватные стали, воздух горло жжёт. А мы всё снег топчем да лыжи в нём топим. Когда же, думаю, конец?

– Ну, скоро мы уже эту лыжню сделаем?

– Не так чтобы скоро, но сделаем, – отвечает Андрей.

Ответ мне не понравился. К тому же я стала сильно отставать.

– Не отставать! – кричит Андрей, поворачивая.

Вижу, он решил самый большой круг по двору сделать. А у меня в висках стучит, и на плечах словно по сто килограммов повесили.

– Давай, – говорю, – отдохнём.

– Давай, – отвечает Андрей, – только после отдыха всегда ещё труднее за дело браться. Я бы круг сделал, а перед вторым кругом отдохнул бы. Уже недолго осталось.

– Как? – говорю. – Мы ещё и второй раз потащимся?

– Конечно, – отвечает Андрей. – Лыжню с одного раза не сделать. После этих слов совсем меня силы покинули.

– Слушай, – говорю, – я уже накаталась, пожалуй.

Андрей встал впереди меня, как вкопанный, и я на его лыжи наступила.

– Ты что? Издеваешься, что ли?

– Нет. Я устала. Не хочу больше лыжню делать.

– Мы только начали! – воскликнул Андрей. – Ты кататься хочешь?

Я молчу.

– Нет! Ты ответь, хочешь?

– Так – не хочу. Я хочу легко бежать по лыжне, а не топтаться за тобой.

– Чтобы не топтаться, нужно сначала протоптать себе лыжню. Мы когда с тобой второй раз по ней пройдём, будет легче, ну а с третьего раза уже просто замечательно. Поняла?

– Поняла. Но ноги уже не идут.

– Поняла она, – бормочет Андрей, начиная двигаться вперёд. Идём дальше. Тут меня зло взяло.

– Пропади она пропадом, эта лыжня! – говорю. – Зачем мы вообще её делать решили! Не можем следующей субботы подождать, что ли?

– Ты не ругайся, а то у тебя все силы на вредность уйдут, – отвечает Андрей.

Я ещё больше разозлилась и не заметила, как мы на второй круг пошли.

– Причём здесь вредность! Если бы я знала, ни за что бы не пошла лыжню эту делать! Это же здоровье потерять можно, а должно быть наоборот.

– Что – наоборот? – спрашивает Андрей, а сам всё идёт и идёт.

– То – наоборот! – злюсь я. – Кто катается на лыжах, здоровье должен приобретать, а мы его здесь потеряем.

– Ты чего, как бабка старая, – удивляется Андрей, – всё ворчишь и ворчишь! То ноги не идут, то силы закончились.

– А ты, – говорю, – как танк! Просто удивительно! Не верю я, что второй круг легче будет. С чего бы это легче стало?

Андрей не отвечает, только вперёд идёт. Так, переругиваясь, мы второй круг прошли, не заметив. А на третьем круге лыжи, действительно, сами побежали. Но только я от злости это поняла не сразу!

– Всё, – говорю, – ты как хочешь. Можешь тут ползать до сумерек, а я больше не хочу!

– Почему же ползать? – удивляется Андрей. – Мы уже с хорошей скоростью бежим. Если первый круг ты ныла и ныла, чуть дырку мне в голове не просверлила своим нытьём, то на втором круге дело быстрее пошло. А сейчас и вовсе – мы свою лыжню минуты за три проскочим!

От удивления я даже рот открыла. Действительно, бежим легко и быстро. И сразу силы откуда-то появились. И весело стало. Вот какой организм у меня вредный. Как работать – сил нет, как отдыхать – так пожалуйста.

Вот так сделали мы свою лыжню! А на следующий день ещё малый круг сделали. Ребята с нашего двора нам спасибо сказали: почти всю зиму по этой лыжне все бегали. Только иногда ремонтировать приходилось. То кто-то пройдёт в валенках, то собака пробежит, то один раз машина разворачивалась… Но это уже просто было сделать. Я вот что поняла. Главное – терпение. Терпишь, терпишь, терпишь из последних сил… И кажется, всё: сил нет, а конца не видать. Нужно в этот момент себя отвлечь чем-то, перетерпеть, потому что это верный знак – скоро очень быстро наступит то, к чему шёл. Только обязательно нужно чуточку потерпеть. Обязательно…

Кот Мишка

Домашних питомцев заводить дома Андрею никогда не разрешали, а тут – БАЦ! Дядя Толя сам принёс кота! Назвали его Мишка. Но то ли потому, что Андрей больше хотел собаку, то ли потому, что кот был бойцовский, воспитался из него не кот, а пёс.

Когда раздавался звонок в дверь, Мишка летел наперегонки с хозяевами «открывать». Когда кто-то выходил из комнаты, Мишка любил так подлезть под ноги, что было только два варианта: запнуться и упасть – или наступить на Мишку. У входной двери он начинал мяукать, но эти звуки больше походили на простуженный лай. От кошачьих привычек у Мишки были только две. Он любил умываться и делать засады.

Но если первая привычка была у Мишки от рождения, вторая появилась благодаря его пустоголовому хозяину. Вообще-то я из-за этого с Андреем ссорилась.

– Ты живодёр! Зачем ты это делаешь?

– А что такого?

– Ты же на него охотишься!

– Я в засаде.

– Ты не в засаде! Ты мучитель!

– Подумаешь… И ничего не мучитель… Это игра такая.

– Только он не знает, что это игра! Ты зачем целую стопку книг подвесил над дверью?

– Я же тебе говорю: это засада. Когда Мишка будет пробегать, я на него их сброшу.

– Ты в своём уме? Это всё равно, что на тебя шкаф уронить!

– Да ничего не будет. Кот шустрый. Ни разу не попадался.

– Как?! Ты это не первый раз делаешь?

– Тише! Идёт!

– Мишка! Мишка! Брысь! – заорала я диким голосом.

Но Мишка ничего не понял и, наоборот, остановился от моего крика под самой дверью. Андрей отпустил верёвку… стопка книг полетела на кота. БАЦ! Книги повалили Мишку на бок. Но он тут же вскочил и бросился наутёк. Мишкины лапы прокручивались на гладком полу несколько секунд, а потом его как ветром сдуло. Зрелище было забавное: как я ни сердилась, всё равно улыбнулась.

– Ура! – орал Андрей всё это время. – Я его завалил!

– Миша, Миша, Мишенька, – позвала я кота и вышла из комнаты, чтобы обнять и погладить несчастное животное.

– Стой! Не ходи! Остановись же, – Андрей догнал меня возле самой двери и дёрнул назад. – Это опасно!

– Ты совсем спятил? – спросила я. – Заигрался?

– Нет же! Сейчас он готовит ответный выпад!

– Что он готовит? – изумилась я.

– Ответный выпад. Выходить нельзя, пока не узнаем, где он притаился.

– Ничего не понимаю. Притаился – и молодец! Он раны зализывает.

– Он? – заорал Андрей. – Он к охоте готовится! Вот попробуй только выйди! Хорошо, если он просто в ногу вцепится… А может и на голову упасть, это хуже. У него когти очень острые. Острее, чем зубы. И длиннее.

Андрей надел на голову картонную коробку с прорезью для глаз, потом вытащил из шкафа болотные сапоги, нацепил перчатки и крадучись вышел в коридор.

– Неплохо подготовился, – прошипела я вслед.

Коридоры в наших квартирах длинные и не простые, а буквой «Г». Я осталась в комнате наблюдать, чем же всё это закончится. Почему-то мне очень хотелось, чтобы Мишка победил.

Как и сказал Андрей, кот выскочил неожиданно и сразу вцепился зубами в сапог. Но тут же отскочил – наверное, понял, что его обманули. Потом подпрыгнул на месте и с сильным креном и заносами влево убежал восвояси. От всей этой картины меня бросило в жар.

– Прекрати над котом издеваться!

– Я не издеваюсь. Я играю, – повторил Андрей. – Чего ему сиднем сидеть… а тут настоящая охота!

– Вот как дам тебе сейчас в лоб!

– Да ты не знаешь, кого защищаешь, – на всякий случай отодвинулся от меня подальше Андрей.

– Я защищаю слабое животное!

– А ты знаешь, что твоё слабое животное на меня ночью нападает?!

Сплю я себе мирно. Но если вдруг моя рука с кровати соскользнёт… Всё. Вцепится в неё зубами и передними лапами!

Вот что творит!

– И правильно делает! – воскликнула я. – Ты что, не понимаешь? Это он так от тебя защищается!

– Я на него ночью не нападаю!

– Ты бы ещё ночью на него нападал! Это же ты сам его заставляешь так себя вести. Он видит в тебе постоянную угрозу. Сам виноват.

– Я виноват?

– А кто? Он что, с самого рождения себя так вёл? Нет! Ты всё время на него нападаешь. Пугаешь его! Да ещё и больно делаешь! Как же ему ещё от тебя защищаться? Он же маме твоей пожаловаться не может!

Тут Андрей задумался.

– Не с рождения, это точно.

– Не сомневаюсь. На тебя золотые рыбки стали бы кидаться, как акулы, после такого обращения.

– Ну, даже если и так, – почесав затылок, ответил Андрей. – Всё равно, охота – это интересно. Я ведь его не переделаю теперь.

– Тогда не забудь купить себе каску и водолазный костюм, – зло сказала я.

– Это зачем?

– Это затем, чтобы однажды ночью он не вцепился тебе в горло – знаешь, тут такая жилка пульсирует. А то не дождётся, когда упадёт твоя рука с кровати.

Андрей с ужасом на меня уставился.

Больше Мишку я не видела. И только потом узнала, что по просьбе Андрея баба Валя отдала кота своей племяннице.

Неудачный матч

Летом мы гоняем футбол. Все мальчишки и я. Меня вечно ставят на ворота. Это ужасно скучно, потому что хочется побегать. А я уныло наблюдаю за тем, как бегают другие, и зеваю. Но после одного случая я стою на воротах с удовольствием.

Было очень жарко. Так жарко, что не хотелось даже разговаривать. Мы сидели под яблоней на траве и смотрели сквозь листья на небо. Ранетки ещё были зелёные-презелёные, хотя мы на всякий случай уже их перепробовали на всех деревьях.

– Что-то ничего не делал, а сил нет, – сказал Андрей.

– Я такая же…

– И ничего делать не хочется.

– Какое «делать»! Вставать не хочется.

Так мы вяло перекидывались словами, пока на улицу не вышел Серёжка Шуклецов. Он в нашем дворе не живёт, здесь его бабушка и дедушка живут. Его к ним иногда мама привозит.

– Что делаете? – спросил он.

– Лежим, – отвечаю.

– А давай в футбол поиграем? – предложил Серёжка.

Я посмотрела на него сердито:

– У тебя есть силы бегать? У меня нет.

– А тебе никто не предлагал, – безобидно ответил Сергей.

Тут Андрей голову приподнял и говорит:

– Да она лучше тебя играет. Как это «не предлагал»?

– Как – лучше?

– Да ей фиг гол забьешь! Вот как лучше. Прыгает, как кошка.

Мне так приятно стало! Оказывается, меня не просто так ставили на ворота, а ценили. Ну, ещё бы: три года в спортивной гимнастике, брусья, сальто на брёвнах, прыжки через козла даром не прошли… Я действительно падать умею и не боюсь. Тут Димка с Котькой во двор вышли – и сразу к нам.

– Чего делаете? – спрашивает Котька.

– Болтаем, – отвечает Андрей.

– Я вот в футбол играть предложил, – напомнил Серёжка.

– В такую жару… – протянул Димка.

– Ну и что? Мне настоящий футбольный мяч купили, надо же в него поиграть когда-нибудь? А в моём дворе нормальных ребят нет.

– Все психи? – съязвила я.

– Нет, зачем, – не понял шутки Сергей. – Друзей там нет: то сильно маленькие, то сильно большие, а таких по возрасту, как я, там не водится.

Пока мы говорили, Яшка вышел, за ним Славик с каким-то другом, Шуриком, что ли.

– Ну, если настоящий мяч, тащи, посмотрим, – сказал Димка.

Серёжка убежал домой и быстро вернулся с мячом.

– Будем играть? – спросил Андрей.

– Давайте попробуем, – ответил Димка.

Меня и Шурика сразу определили вратарями, причём меня хотели заполучить обе команды: я пошла туда, где Андрей. Поделились так: я, Андрей, Яшка, Котька в одной команде, а Шурик, Димка, Славик, Сергей – в другой. Котька хотел в команду к Димке, но Яшка толстый, бегает плохо, а Димка с Сергеем – отличные футболисты. Котька перешёл к нам, силы сразу уравнялись, потому что Андрей тоже нормально в футбол играет.

Начали, как всегда, по Димкиному свистку. И так втянулись, что забыли о жаре! Даже мне работы хватало, потому что по моим воротам били, не переставая.

– Эй, – кричу я Котьке с Андреем, – вы чего, как сонные мухи! Меня тут обстреляли совсем, а вы возле чужих ворот носа не кажете. Что вы тут трётесь возле меня? Я и без вас справлюсь!

Ну, вроде стали и они по воротам противника лупить. Димка, правда, никогда сильно по мне не бил, он хитро бил. Подбежит со всех ног к моим воротам да встанет, как вкопанный – только пыль из-под ног; потом посмотрит, где я в воротах стою, и пнёт. То в угол, то над головой. Я в последнюю секунду его мяч могу поймать. А мячи остальных просчитать не так сложно. Вот несётся со всех ног Славик: глаза вправо скосил и уже ногу вправо занёс. Спрашивается, куда будет бить? Правильно. В правый угол. А вот Димкины мячи часто пропускаю. Я поняла, что дело не в силе, а в умении. Димка вообще здорово играет. На него насели и Андрей, и Котька, а Димка ведёт себе мяч, и всё! Крутится на месте, попинывает его, бежит за ним, резко тормозит, подпрыгивает, перебивает с ноги на ногу, а Андрей и Котька ничего сделать не могут. И главное, никого не толкает, всё у него плавно и аккуратно. Андрей играет по-своему: он может и головой толкнуть, и локтём, и вообще… сам себя не помнит. Сегодня был в ударе Котька. Он не только забрал мяч у Сергея, но и со всей силы пнул по воротам противника. И попал! ГОЛ!!!

Ну, гол и гол. Только Сергей вдруг как рассердится! Как давай толкаться и пинаться! А тут Андрей второй гол в их ворота забил! Димка кричит:

– Надо собраться! Так мы им «всухую» продуем!

А играем мы всегда не на время, а до пяти голов. Ну, так сложилось, что у нас свои правила. Если по времени играть, то у нас в воротах и 20, и 30 мячей будет. Да и тяжело нам по сорок пять минут бегать.

Тут мяч к Серёге попал, Андрей стал его выбивать, а Сергей возьми его да оттолкни! Да с такой силой толкнул, что Андрей на ногах не устоял и упал. И как-то неудачно упал. Падал на бок, руку вывернул и на неё сел. Упал и лежит! Мы все про игру забыли, побежали к нему. Андрей голову поднимает, а у него лицо белое и чёрные круги под глазами. Смотрю, глаза блестят. Так блестят, словно стеклянные. Поднимается он, держит правой рукой левую, а та висит, словно неживая… Такое странное зрелище, болтается рука! А на предплечье тёмная широкая полоса красного цвета. Димка кричит:

– Это перелом! У меня так в том году было. Пошли домой, я тебя отведу.

Андрей идёт, шатается, а рука прямо на глазах становится шире и шире. Первый раз я видела, чтобы человек так шатался… Димка рядом с Андреем идёт, а я перед ними.

– Ты как, – спрашиваю, – как ты?

Андрей идёт и не отвечает. А лицо такое, словно он меня не слышит. Смотрю, по его щеке слеза ползёт: я раньше никогда не видела, чтобы он плакал, поэтому не на шутку испугалась.

– Тише ты, – говорит Димка, – не до тебя ему сейчас.

Димка махнул рукой ребятам, мол, сейчас вернусь. А я и попрощаться со всеми забыла, так испугалась за Андрея. Мы отвели его домой, а баба Валя увезла Андрея в травмпункт. Вечером она вернулась одна: Андрея положили в больницу – сложный оказался перелом, кости вправлять пришлось. Пролежал Андрей в больнице две недели. Меня к нему тётя Оля не брала, говорила, что там и очень тяжёлые случаи есть, лучше мне не смотреть. А через две недели Андрей вернулся: я сразу побежала к нему в гости. Он сидел с дядей Толей:

– Привет, – ответил он мне на приветствие.

– А, кулёма, – сказал дядя Толя, – привет! Не видел тебя давно. Добегался один, заяц… Теперь ты на очереди. Я видел, как ты по крышам скачешь, бабушке с мамой не сказал.

– Да ладно, папа, чего ты!

– А ты расскажи ей, с кем ты лежал в палате! – воскликнул дядя Толя. – Лучшего урока не нужно. Расскажи, как тебе было больно. Ну, ладно, болтайте, пошёл я работать.

Дядя Толя ушёл, а я весь вечер слушала истории про Андреевых соседей по палате. Кто под машину на велосипеде попал, кто с забора упал, кому руку дверью защемило. Просто кошмарный ужас! Андрей был самым лёгким больным. Носил он гипс месяц с небольшим. Потом гипс сняли: оказалось, рука похудела. А через неделю после того, как сняли гипс, мы опять играли в футбол. На вопрос, кто хочет быть вратарём, я ответила сразу, не дожидаясь, пока меня поставят:

– Я! Я очень хочу быть вратарём.

Очень я стала бояться, что меня могут на бегу толкнуть. Стала бояться боли и переломов… а ещё всё время вспоминала, как по щеке Андрея катилась слеза.

Капитальный ремонт

В нашем доме все ждут капитальный ремонт. Только об этом и разговоры:

– Скоро капитальный ремонт?

– Уже начали подготовку к капитальному ремонту?

– Что будут делать при капитальном ремонте?

Мы с Андреем не знаем, что такое капитальный ремонт, но что такое ремонт, конечно, знаем.

– Капитальный ремонт – значит, будут делать всё очень аккуратно и качественно, – предположила я.

– Капитальный ремонт – значит, всё сломают и построят заново, – авторитетно сказал Андрей.

– Ты что? – удивилась я. – А где же мы жить будем, когда всё сломают?

– Неизвестно!

– Не может быть такого!

– А почему все только про это и говорят? Мой папа чертёжник, он разные здания чертил. Уж он точно знает, что такое капитальный ремонт. Давай у него спросим, – предложил Андрей.

Мы дождались, когда придёт дядя Толя, и спросили:

– Что такое капитальный ремонт дома?

– Ну, – ответил дядя Толя, – это, как сказать попроще-то… элементарное воспроизводство изношенных частей основных фондов. Н-да, которые израсходовали свой нормативный ресурс. Вот где-то так. Да! И это восстановление ещё не изношенных элементов основных фондов с целью использования их эксплуатационных ресурсов, конечно!

– Папа! Ты сейчас с кем разговаривал? – уточнил Андрей.

– А что? Непонятно?

– Даже мне непонятно, хотя я главный экономист, – ответила за нас тётя Оля. – Вас ведь не определение беспокоит. Чего вы хотите узнать?

– Мы хотим узнать, переселят нас, когда будут делать капитальный ремонт, или не переселят?

– Батюшки, конечно, никуда нас не переселят, – ответила тётя Оля.

– Хотя были случаи, когда при капитальном ремонте и расселяли, – уточнил дядя Толя.

– А что же будут делать?

– Будут менять крышу, все трубы, сантехнику, ванны и раковины, ну и, как обычно, всё красить и белить.

– А когда начнут?

– Да вот всё на днях обещают.

Наступил июнь: мы закончили учебу, но ещё были в городе. И тут начался капитальный ремонт! Вот это было здорово! Весь день до вечера всё вокруг стучало, свистело, визжало, шуршало и клокотало! А сколько было пыли! Весь дом в пыли. Весь двор в стопках шифера, в трубах, мешках и бочках. А как только наступал вечер и строители уходили, во двор выбегали мы.

Стопки шифера стояли недалеко друг от друга, а между ними были небольшие расстояния. Если снять два листа шифера со стопки и положить один сверху, как крышу, другой сбоку, как дверь, получался отличный домик. Мы с Андреем сделали домики по соседству, рядом притулился Димка, чуть дальше – Аня, потом Котька и Маринка с Юлей. Получился целый городок! Было весело. Взрослые каждый вечер встречались во дворе и ругали ремонт, строителей, ДЭЗ и каких-то начальников. Бабушки гоняли нас из наших домиков. Но мы всё равно как-то умудрялись всех перехитрить и спрятаться в своём новом жилье. Правда, играли мы так не больше недели. Из нашего шифера строители очень быстро сделали крышу.

А сколько образовалось мусора вокруг и внутри нашего дома! И откуда только он взялся, если самих строительных материалов привезли чуть ли не в два раза меньше! Сначала мы с Андреем по привычке пытались мусор убирать, но скоро поняли, что столько мы не осилим за всю свою жизнь, и бросили это пустое занятие.

Потом строители стали менять трубы. Это оказалось забавно. Первые трубы стали менять в туалете! Ну, надо сказать, и дыра была у меня над головой, а у Андрея в полу! При желании можно было и поговорить! Правда, место было смешное для разговоров.

Потом стали менять перила, подоконники и оконные рамы. После этой замены образовалось столько стружки! Мы собирали её в мешки и складывали в горку, на которую можно было прыгать с качелей. Всё было классно, только занозы портили настроение.

Весь июнь дом ходил ходуном – и мы вместе с ним. Больше нам с Андреем увидеться не удалось, потому что меня отправили отдыхать на дачу. Андрей уехал с родителями на море. Вернулись мы только в августе. Наш дом был как новенький! Белая крыша, начищенный кирпич, новые крылечки, покрашенные подъезды, блестящие ванны!

Это было самое яркое воспоминание лета. И когда наши одноклассники спрашивали, что такое капитальный ремонт, про который мы все уши им прожужжали, мы отвечали, что капитальный ремонт – это шумно-весёлая замена дома по частям!

«Эрудит»

Пришли мы из школы домой и, как всегда, поев, отправились играть. Решили сегодня в «Эрудит» поиграть: есть у Андрея такая игра. Стали слова придумывать разные и записывать, у кого сколько букв в этих словах. У меня получалось то на две, то на три буквы меньше, чем у Андрея.

Когда эта игра появилась, мы очень обрадовались, но быстро выяснилось, что знаем мы только простые слова – самое большое число букв было пять, но чаще четыре. А мы играем на количество букв. У кого больше букв за игру наберётся, тот и выиграл. Поэтому чем длиннее слово, тем лучше. Но в больших словах мы столько ошибок делали! Мы даже не знали, что такие безграмотные.

Первый раз, когда игра появилась, тётя Оля выложила слово ЭЛЕКТРИЧЕСТВО. Мы от него стали свои слова выдумывать. Сейчас уж не помню точно, что точно напридумывали: ЛЕС, ДОМ, КОТ. Всё в этом духе. Через некоторое время мы научились из памяти выуживать слова с большим числом букв, но вот тут нас как раз и ждали проблемы.

Года два эта игра на шкафу пылилась. Потом мы её снова достали. Играли, играли… тут мама Андрея увидела нашу доску со словами, да и схватилась за голову:

– Это кто же слово АЛЛЕЯ написал с одной буквой «л»? ШОССЕ с одной «с»? А ПАЛЬТО через «о»? Эти слова не считаются! И вообще… у вас тут почти все слова не считаются… Везде ошибки! Завтра куплю вам орфографический словарь и перед тем, как выложить придуманное слово, будете сверять со словарём. Понятно?

– Понятно.

На следующий день она принесла орфографический словарь, и мы начали играть.

– Так, – говорит Андрей, – пишу ПУТИ Ш ЕСТВ И Е. Одиннадцать букв! Теперь ты.

– Проверь сначала своё слово, потом засчитаем.

– Тут негде ошибку сделать. Ну, давай посмотрю.

Вижу, лицо его сморщилось.

– ПУТЕШЕСТВИЕ через «е» пишется…

– Не засчитывается твоё слово, – потираю я руки.

Потом я вспомнила длинное слово РАСПИСАНИЕ, но написала его как РАССПИСАНИЕ – его тоже не засчитали.

Андрей хотел вставить слово АГЕНТСТВО, но написал АГЕНСТВО. А я решила, что если ошиблась в слове РАСПИСАНИЕ, написав вместо одной две буквы «с», нужно слово РАСТОЯНИЕ с одной буквой «с» писать, а в этом слове, как назло, их оказалось их две – РАССТОЯНИЕ!

– Это же безобразие какое-то! – возмутился Андрей. – Что за правила дурацкие? Почему бы не писать так, как слышится? Почему не ДРУШЛАК, а ДУРШЛАГ, почему не ПРОТВЕНЬ, а ПРОТИВЕНЬ? Кривые какие слова-то!

– Да уж. Если не знаешь, правильно не напишешь.

Однажды к Андрею друг пришёл, Славка. Мы ему «Эрудит» показали, но он сказал:

– Не, неинтересная игра. Что ни напишешь, всё не так.

– Так это не игра неинтересная, а мы неруси, – улыбнулся Андрей.

– Неруси? Какое слово смешное!

– А как нас назвать-то? У нас через слово ошибка: так мама сказала.

– Но говорим-то мы правильно! – сказал Слава.

– Да тоже не всегда. Не вспомню сейчас, но иногда меня мама поправляет, – отвечает Андрей.

– А, вот! Обе девочки или обои?

– Обои, – отвечаем вместе со Славкой.

– Нет, обе! Вы же этих девочек на стены клеить не собираетесь?

– Не собираемся…

– То-то.

– «Эрудит» – полезная игра, – сказала я. – Недавно в диктанте слово ПАЛЬТО встретилось, и я правильно написала, не как раньше думала, что через «о», а через «а».

– Это точно, – подтвердил Андрей. – Я тоже в диктанте правильно ПОНЕДЕЛЬНИК написал. Главное, в дневнике сто раз видел, а всё равно думал: ПОНИДЕЛЬНИК.

Славка всё равно не заинтересовался. Когда он ушёл, я предложила:

– А давай правила игры менять? А то мы с тобой всё поле словами закрыли, а в итоге у меня всего 42 буквы и у тебя 44.

– А как же?

– Придумали слово. Посмотрели, как писать и выложили уже правильно. Вот так. Главное же придумать!

– Ну, давай.

И стали мы по-другому играть. Придумаем слово, посмотрим, как пишется, потом напишем. Я и не знала, сколько есть слов, которые я неправильно пишу. Мне даже захотелось тетрадку завести и туда эти слова выписать. Так у меня появилась тетрадь работы над ошибками. Я её раньше всех в классе стала вести и даже не знала, что такую тетрадь наша учительница по русскому языку попросит всех завести! Мы туда слова после диктантов выписывали – те, которые неверно написали. А у меня уже была. Первое слово в этой тетради было РАССКАЗ, который я написала с одной буквой «с»: РАСКАЗ.

Но Славка как-то на нас повлиял неправильно. Мы всё реже и реже стали «Эрудит» доставать, а потом и совсем про него забыли. Вот только сегодня достали: опять года два прошло, как не играли.

– Ну, – говорю, – интересно, как мы теперь писать будем, с ошибками или уже без?

– Действительно интересно, – отвечает Андрей.

Целый час играли и почти всё верно написали. Я и Андрей по одной ошибке всего сделали! Я думала, что МАТТТТАБ из шести букв, а, оказывается, он так пишется, что сразу и не придумать самому, если не знать – МАСШТАБ. Андрей неправильно КИЛОГРАММ написал: КЕЛОГРАМ. Всё остальное верно было. Может, мы правильно писать стали потому, что нам эта игра вовремя попалась? Или всё-таки не зря мы в школе учимся?

Якориночки

Не знаю, как в других классах и школах, но у нас всё время какие-то забавные штуки народ придумывает. В четвёртом классе, например, мы все вели блокноты, на страницах которых записывали, что мы любим: «мой любимый сезон года» и картинка с его изображением, «мой любимый месяц года» – и картинка, «мой любимый артист» – и картинка… Весь блокнот в вопросах и картинках. Такие блокноты каждый делал себе сам – вопросы тоже каждый сам придумывал. Потом мы менялись блокнотами, чтобы посмотреть, что интересного есть у одноклассников. Я запомнила Андреев блокнот: там была такая страница с вопросом, на который я бы никогда не смогла ответить. Да и не стала бы я такой вопрос задавать: «Какое ваше любимое оружие?» – и рядом пушка какая-то.

А каждое первое марта вся школа делает себе мишоры. Так называются два цветочка из разноцветных ниток, которые каждый готовит для себя сам: это уже традиция. Младшие подглядывают за старшими и делают что-то похожее. Мишоры, как мне объяснил один восьмиклассник, означают приход весны.

А в этом году у нас в классе просто БУМ!

В начале учебного года Валерка принёс в класс самострел. Заинтересовал он только мальчишек, разумеется. Но ведь я дружу с мальчишкой! Каждый день в течение недели Андрей показывал мне, как делать настоящие самострелы. В конце концов я тоже сделала себе что-то похожее. Две выструганные палочки, связанные между собой, гвоздик и натянутая на него резиночка. Сделала, потом научилась из этого стрелять гнутыми кусочками проволоки. Сначала не попадала в мишень, а потом стала бить только в восьмерку и в девятку. Даже Андрей начал злиться. Принесла в школу и «заразила» идеей Таню с Олей, потом Юлю и Наташу, а они всех остальных. У нас получилось целое войско амазонок! Это такие женщины-воины были в древности. Кое-как дождавшись перемены, мы бежали на школьный двор и обстреливали наших мальчишек, а они – нас. Но кто-то случайно попал Лёшке в висок. Было много крику. Сначала кричал сам Лёшка, потом его родители, потом родители всех остальных, потом учителя… так мы «сложили оружие».

Но сложили не просто так! К тому времени Борька «заразил» нас новой «болезнью». Мы начали плести ручки. Вернее, оплетать стержни ручек разноцветными проводками. Эти проводки можно добыть из разных электрических кабелей. Их много валяется рядом со зданием, на котором большими буквами написано АТС. Дом этот стоит на соседней со школой улице – после уроков мы часто наведывались туда, чтобы насобирать цветной проволоки. Я научилась плести квадратные оплётки, а некоторые из мальчишек навыдумывали такие чудные варианты, что и не описать. Самой большой проблемой оказалось добыть сиреневые проводки. Мало было тёмно-синих. А вот красные и белые попадались постоянно. У нас в классной комнате даже появилось место, где мы хранили свои ненужные для работы, но нужные для обмена проводки. Самой красивой ручкой Андрея была ручка, сплетённая из трёх синих проводков и одного белого. Синие проводки отличались между собой. Вернее сказать, синий был один, другой – фиолетовый, а третий – голубой. Мне очень нравилась эта ручка. А у меня была ручка, сделанная из трёх красных и одного золотого проводка. Эту ручку многие хотели выменять, но я никому её не давала. К сожалению, она быстро пропала. Где-то я её обронила, наверное.

– Много хвасталась, вот и потеряла, – сказала бабушка.

Наконец, когда у всех было сплетено по нескольку ручек, мы потеряли к ним интерес и стали мастерить «вечный двигатель». Ну, конечно, это никакой не вечный двигатель. Это пустая деревянная катушка ниток, в которую вставлялся стержень с резинкой, кусочек мыла и спичка. Резинка накручивалась на катушку до отказа и отпускалась, а катушка ниток, ковыляя, «брела» по прямой довольно далеко. Но это занятие нам тоже быстро наскучило. Как раз к тому моменту Серёгу выписали из больницы – он принёс в класс такое!..

– Идите все сюда, – позвал он таинственно.

Все, кто его услышал, подошли. Правую руку Сергей держал в портфеле и таинственно улыбался.

– Что я вам сейчас покажу! Загляденье!

С этими словами он вытащил из портфеля РЫБКУ! Это была не настоящая рыбка, а сделанная из капельницы. Прозрачная, на пружинке-болтушке. Я ничего красивее в жизни не видела! Когда она попала мне в руки, я даже понять не могла, как же это её сделали. И так, и эдак крутила… ничего не поняла. А на следующий день Серёжка принёс сделанного из капельницы чёртика. У него была ковбойская шляпа и папироска во рту. И всё, совершенно всё на нём было сделано из капельницы!

Мы с Андреем загорелись сделать что-то похожее. Но Сергей сам делать такую красоту не умел – ему всё подарили при выписке медсёстры, а сами мы догадаться никак не могли. Единственное, что мы научились делать в совершенстве, так это разрезать капельницу по спирали, после чего получалась резиночка-«болтушка».

– А в больнице мне показывали такие классные рукоятки из разноцветной капельницы! Просто умопомрачительные!

– Ну и где же они?

– Так только показывали…

Возвращаясь как-то из школы, я сказала Андрею:

– Это так оставить нельзя. Нужно у кого-то узнать, как из капельниц фигурки делать. Я тоже такую рыбку хочу.

– У кого же спросить-то? У тебя родственники в больнице работают?

– Нет. Таких родственников у меня нет, – подумав, сказала я. – У меня всё больше родственники, которые в больницах лежат.

– Так это то, что нужно! А кто лежит-то? Кто?

– Как – кто? Папа сейчас лежит.

– Так это совсем другое дело!

– Да. Нужно ему сказать, чтобы он поспрашивал, может, у них кто-то и делает что-то похожее. В палате, например… Но ведь, понимаешь, может, эти фигурки только в одной больнице города делают… Или даже в одной палате нашего города! Там, где Серёга лежал…

– Может быть – не может быть… чего гадать? Спроси – и всё.

На этом и расстались. А когда я пошла проведать папу, оказалось, что и до них докатилось это поветрие. Папа как увидел меня, сразу из-под подушки достал замечательную рыбку.

– Папа! Это тебе кто сделал? – спросила я.

– Сам и сделал.

– Как же ты это сделал? Как?

– Ну, вот домой выпишусь и покажу. Надо новую капельницу взять, чтобы демонстрировать.

Я вернулась домой и первым делом позвонила Андрею:

– У меня есть рыбка! Ура!

– Здорово, конечно. А как её сделали, ты узнавала?

– Папа обещал рассказать сразу, как только вернётся.

Папу выписали из больницы в конце недели. Он вместе с нами начал делать рыбок, чёртиков, браслетики… Самое простое – это плести из двух кусочков капельницы: в итоге получался четырехгранник, но мы научились плести и шестигранники, и винтом. Столько всего наделали! Но многое за год потеряли, что-то у нас забрали учителя, что-то поменяли на какие-то игрушки с ребятами.

– Мне кажется, – сказала наша классная руководительница в конце учебного года, – что вы приходите в школу не учиться, а развлекаться. Вот они, ваши развлекалочки, – и она подняла целый ящик отобранных за год поделок.

– Разбирайте немедленно.

Сколько всего! И это мы сделали только в этом году! Скоро лето, каникулы и опять в школу. Меня это всегда огорчает и радует одновременно. Лета никогда не хватает, чтобы отдохнуть, и это грустно, но кроме уроков в школе ведь столько всего интересного! Что нас ждёт занимательного в следующем году? Чем мы с Андреем «заразимся»?

– Сложи все свои самоделки в один ящик, – сказала бабушка, – иначе я их выброшу.

– Что ты, бабушка, – испугалась я, – ведь это мои якориночки.

– Как? – приподняла бабушка очки.

– Якориночки! – заулыбалась я. – Якорьки, которые не дают мне заскучать на переменках!

Очень сложная задачка

Математика сегодня была последней.

– На дом вам 25-я задачка, – сказала учительница. – На уроке такие решали.

Мы записали номер в дневник и побежали домой. Прибегаем, поели – и за дело: сегодня решили хоккей достать. Только разложили на столе, а тут Лёшка Стрелков звонит:

– Вы задачку сделали двадцать пятую?

– Ты что, – говорит Андрей, – мы ещё только поели.

Потом Журинский Димка звонит:

– Вы задачку двадцать пятую смотрели?

– Не смотрели, – отвечает Андрей. – Мы ещё уроки не делали.

Тут опять звонок: это Сергей Беседин.

– Не делали мы ещё двадцать пятую, – сразу выпалил Андрей.

– А откуда ты знаешь, что я про неё спрошу?

– Потому что уже весь класс позвонил, ты последний!

– Да? – удивился Сергей. – Ну, понятно. Что-то она не решается. Если решишь, позвони мне.

– Угу, – ответил Андрей.

Мы начали играть в хоккей и про задачку совершенно забыли. Вспомнили, когда пришла с работы тётя Оля и спросила:

– Вы уроки делали?

Пришлось нам убирать свой хоккей. А тут мама моя ещё позвонила: она никак не могла понять, куда я её книгу дела.

– Ладно, – говорю, – побежала я. Пока.

Пришла домой. Книгу маме нашла и засела за задачку. Читаю: «В парке дуб был посажен на 84 года раньше сосны. Сколько лет каждому дереву, если возраст сосны составляет 60 % от возраста дуба?»

– Ну и что здесь решать? – говорю. – Сосне было 0 лет, когда дубу уже 84 года было… или когда ей был год, дубу было 85 лет. Так? Так. А что узнать нужно? Сколько лет дубу и сосне. А когда их посадили-то? Может, их десять лет назад посадили – тогда сосне сейчас десять лет, а дубу 95. А вот если их 25 лет назад посадили, то сосне сейчас 25 лет, а дубу 25 + 85 = 110. Вот! А что там сказано про то, когда их посадили? Ничего не сказано… Странно…. А что значит 60 % от возраста дуба? Зачем мне опять возраст дуба, если мне уже сказали, что возраст дуба 85 лет? Вот чудики, одно и то же два раза написали… А что в ответе? В ответе 210 и 126. Как они эти цифры получили, интересно? Если 60 % – сосна, значит, дуб – 100 %. Составляем пропорцию:

100 % – 84 (это дуб)

60 % – х (это сосна)

х = 50,4

Нет, что-то не так. Я опять давай условие перечитывать. Вот ведь, не могли же они зря два раза одно и то же про возраст дуба написать… Разница между возрастом сосны и возрастом дуба тогда будет составлять 100 – 60 = 40 %. И зачем мне эта разница?

Я посидела-посидела и стала опять пропорции составлять. Если 84 года – это 40 %, то можно узнать возраст дуба:

84 – 40 %

х– 100 %

х = 210

Ура! Получился ответ! Ну, сосна, как и в первой пропорции, будет так:

210-40 %

х– 100 %

х = 525

Всё! Какой там ответ? 210 и 126. Странно… Пропорция вроде правильная. Тут я стала думать, почему у меня получилось, что сосна стала старше дуба, если в условии задачи она как раз моложе его, да ещё на 84 года! Всю голову сломала. Начала новую пропорцию составлять.

Если дубу 210 лет, и это 100 %, то сколько тогда лет сосне при разнице в возрасте 40 %? Получилось так:

210– 100%

х – 40%

х = 84

Вот, уже лучше! Сосна младше дуба получилась. Только с результатом не сходится….

Я давай Андрею звонить.

– Ну, решил? – спрашиваю.

– Нет, не решил. Не понимаю, как пропорцию составить.

– Первую или вторую?

– Вторую, – отвечает Андрей.

– И я вторую не могу составить.

– Да всё понятно, только непонятно, как перевести крахмал из риса в крахмал ячменя.

– Какой крахмал ячменя? Возраст сосны!

– Какой возраст сосны? Ты какую задачку решаешь?

– Двадцать пятую.

Андрей побежал за учебником.

– Ну и посмотри внимательно, кулёма. Что ты решаешь! Ты двадцать четвёртую решаешь!

Я бросилась за учебником. Точно! Двадцать четвёртую. Это ж надо так ошибиться! Сколько времени потратила зря! Меня прямо зло взяло.

– Всё, – говорю, – пока. Пошла двадцать пятую решать.

– Ты иди ко мне, будем вместе решать.

– Сколько времени-то? – спрашиваю.

– Десять почти.

– Ничего себе! Сейчас приду.

Маме и бабе сказала, что пошла задачку решать. И побежала наверх.

– Вот, – показывает Андрей, пододвигая ко мне учебник. – «Рис содержит 75 % крахмала, а ячмень 60 %. Сколько надо взять ячменя, чтобы в нём содержалось столько же крахмала, сколько его содержится в 5 кг риса?»

– Ну, – говорю, – первая пропорция ясна. Нужно понять, сколько крахмала в пяти килограммах риса, а для этого всё есть:

5 – 100%

х – 75%

х = 3,75 кг

– Слушай, неровная цифра получается. Это ничего?

– Ничего, там и ответ такой. Вот что дальше делать? Слушай, как я рассуждаю. Теперь мы знаем, сколько крахмала в пяти килограммах риса, правильно?

– Правильно.

– Сколько же в пяти килограммах ячменя будет крахмала?

3,75 – 100%

х – 60%

х = 2,25

– Правильно?

– Правильно, – отвечаю.

– Нет. Неправильно. Ответ другой.

– А какой ответ?

– 6,25 кг!

– И откуда они такой ответ взяли? – удивилась я. – Может, ошибка?

– Не может тут быть ошибки, нам бы учительница сказала.

Сидим, опять думаем.

– Чего мы про ячмень знаем?

– Мы знаем, что ячмень содержит 60 % крахмала.

– Ещё что?

– Больше ничего.

– Пойдём к папе.

Мы пошли к дяде Толе. Тот сказал, что ему некогда: он чертит очень важный заказ. Тогда пошли к тёте Оле: она сказала, что нам вообще уже спать пора, но села читать нашу задачку.

– Ну и что вам непонятно? Как составить вторую пропорцию?

– Да, – честно сказали мы.

– Показывайте, что вы там насчитали.

Мы принесли свои черновики.

– Вы узнали, сколько крахмала в пяти килограммах риса, и теперь зачем-то пытаетесь узнать, сколько крахмала в пяти килограммах ячменя. А вам нужно узнать, сколько надо взять ячменя, чтобы крахмала в этом самом ячмене было… Сколько вы там посчитали? Вот – 3,75 кг. Понятно?

– Непонятно, – ответила я.

– Пенёк, – сказал Андрей, – всё понятно!

И давай мне заново объяснять.

– Мы с тобой искали не то. А теперь у нас все данные есть. Вот смотри. Нужно узнать, сколько взять ячменя, в котором крахмала-то меньше, чем в рисе, чтобы этого самого крахмала было 3,75. Значит:

3,75 – 5 кг

х-?

– Мам, а у меня не получается пропорцию составить! Я не знаю ни сколько крахмала, ни сколько килограммов в ячмене!

– Так. Что нам известно? – опять придвинувшись к нам, заговорила тётя Оля. – Нам известно, что 3,75 килограмма крахмала находятся в пяти килограммах риса. Сколько же ячменя нужно взять на эти 3,75 килограмма?

3.75 – 60%

– Как же мы крахмал с ячменём спутали?

– Нет. Ничего мы не спутали. 3,75 – это крахмал и 60 % – тоже крахмал, не ячмень.

Поэтому: 3,75 – 60 %. Сколько килограммов ячменя нужно взять, мы не знаем: нам как раз это число узнать нужно, поэтому ставим «х». А вот процентов напротив «х» поставим 100.

– Почему?

– Потому что расчёт ведём, исходя из всего веса ячменя, то есть из 100 %. Получается:

3.75 – 60%

х– 100%

х = 6,25

– 6,25 кг ячменя нужно взять, чтобы крахмала было столько, сколько его содержится в пяти килограммах риса, – закончил Андрей.

– Ну всё? Разобрались? – спросила тётя Оля.

– Да, – ответил Андрей.

– Нет, – сказала я, – тут ещё 24-я задачка не решается.

– Так её не задавали, – возмутился Андрей.

– Ну и что? – удивилась я. – А если она на контрольной попадётся? А мы ни в зуб!

Мы открыли учебник заново – тётя Оля прочитала условия задачи.

– Так. Ну и какие действия ты выполнила?

– Я узнала возраст дуба.

– Как же определить возраст сосны?

Андрей решил точно так же, как и я: у него получилось 525 лет.

– Нет. Так неправильно, – сказала тётя Оля. – Сосна моложе, а не старше дуба по условию задачи.

Мы бы, наверное, досидели и до двенадцати часов, но глаза слипались, поэтому тётя Оля нас пожалела.

– Мы узнали, что дубу 210 лет, а в условии прямо сказано, что возраст сосны составляет 60 % от возраста дуба, значит:

210-60%

х– 100%

х= 126

– 126 лет, – повторил Андрей.

Я попрощалась и пошла домой. А на следующий день на математике была проверочная работа: учительница сказала, что первые пять человек, решивших предложенную ею задачу, получат пятёрки в журнал. И дала нам 24-ю задачу! Мы с Андреем её за минуту решили и получили заслуженные пятёрки.

Кино

Не знаю, кто как, а мы с Андреем очень часто по воскресеньям ходим в кино. Вернее, нас тётя Оля водит. А тут настал радостный день, когда нас отправили в кино без взрослых. Мы вылетели из подъезда.

– Куда пойдём, в «Маяковский» или в «Победу»?

– Пошли в «Победу», она подальше, – выпалил Андрей.

И мы пошли. Вернее, не пошли, а полетели: так это было классно. Правда, перед светофорами останавливались, как и положено, дороги перебегали на зелёный свет. Пришли в «Победу»: там фильм «Большие гонки». Мы купили билеты и вошли в здание кинотеатра.

– Давай мороженое поедим, – говорю.

– И пирожные… и мороженого, и пирожных, и сок, и чай… Сели за столик, как взрослые, даже мурашки по спине бегают.

– Здорово! – говорит Андрей, перемазав щёки сладким кремом.

– Здорово, – отвечаю. – Только нам бы всё это съесть, пока фильм не начался.

Набрали всего… и мороженого, и пирожных, и сок, и чай… Сели за столик, как взрослые, даже мурашки по спине бегают.

– Здорово! – говорит Андрей, перемазав щёки сладким кремом.

– Здорово, – отвечаю. – Только нам бы всё это съесть, пока фильм не начался.

Мы всё успели, хотя в зал входили, когда там было уже темно.

С самых первых кадров стало понятно, что это весёлый фильм. Но оказалось, что это просто очень весёлый фильм. Мы с Андреем так никогда не смеялись. У меня даже под рёбрами стало болеть, а у Андрея бок заколол. Весь зал смеялся, не только мы. Когда фильм закончился, мы стали делиться друг с другом впечатлениями.

– Надо ещё раз сходить, – предложил Андрей, уже подходя к дому.

– Давай, – весело ответила я.

Тут смотрим, на крыльце наши мамы разговаривают, а за ними Димка с Анькой «в крышечки» играют. Это игра такая забавная: собираются крышечки от духов, свои и противника, выстраиваются в два ряда. Ты пальцем должен щелкнуть, чтобы твоя крышечка крышку соседа опрокинула. Если опрокинула, значит это уже твоя крышечка. Димка был мастер в эту игру играть: у него огромный кулёк крышечек был – и моих, и Андрея, и Котьки, всех!

– Мам, – кричит Андрей, – мы такое кино посмотрели клёвое!

– Здоровское кино было, да, – подтвердила я.

– Там про… ха-ха-ха, в котелке, умора, ха-ха, пальцами по пианино, а само, ха-ха, оно само, ха-ха, – хватаясь за живот, начал пересказывать Андрей.

– Н-н-н-на-нажми на кнопку, – еле выдавила из себя я, и тут же пополам от смеха сложилась: – А помнишь, башня как завалилась! Ха-ха! А она в торт лицом, ой, не могу, ха-ха-ха!..

Так мы смеялись, не останавливаясь. У меня аж слёзы на глазах выступили (такого никогда ещё не было), а Андрей весь красный стал.

– Я так поняла, – улыбаясь, сказала тётя Оля, – что фильм вам понравился и выходные прошли не зря. Правильно?

– Ага, – покатываясь со смеху, кивали мы.

Анька и Димка бросили своё занятие и, улыбаясь во весь рот, смотрели на нас с Андреем.

– А я ничего не поняла. Я бы даже сказала, какой-то туповатый фильм. Нет? – спросила моя мама.

– Надо им работать над пересказом, – отозвалась тётя Оля.

– Ну, хорошо, – сказала моя мама, – идите теперь, поиграйте во дворе.

– Чего там за фильм такой? – спросил Димка очень заинтересованно.

– Пошли, вкратце расскажем.

Мы опять начали пересказывать фильм, а тут во двор Котька вышел и тоже к нам подошёл.

Мы опять с начала стали рассказывать. Он слушал-слушал, а потом, как и мы, стал смеяться. И все стали смеяться, загибаться и держаться за животы.

– Вы чего так смеётесь? – спросила нас баба Валя, которая вышла посидеть во дворе с подругами.

– Да мы про фильм слушаем, – ответил Димка.

– Да? – засмеялся Котька ещё громче. – А я думал, это вы вчера тут без меня так весело играли.

– Вот балда! – отозвалась Анька. И все опять покатились со смеху, а Андрей даже на траву упал.

Так мы смеялись весь вечер, а на завтра договорились всем вместе в кино сходить. Всем страшно захотелось посмотреть это смешной фильм. Вечером я объяснила маме, зачем мне нужны деньги. Она удивилась и сказала:

– Это ведь какой-то неумный фильм, по-моему. Зачем его два раза смотреть?

– Да что ты, мама! Это такой весёлый фильм! Ну просто очень хороший.

На следующий день мы пошли на «Большие гонки» впятером. Когда ребята выходили, Димка сказал:

– Я ничего вчера из того, что вы рассказывали, не понял! Понял только, что смешно было до икоты.

– И я ничего не поняла, – ответила Анька, – но фильм действительно смешной.

Тут мы опять стали смеяться и над фильмом, и над тем, как мы вчера рассказывали про него, и над тем, что нас никто не понял.

Буря

Сидели мы как-то с Андреем, вспоминали самые страшные случаи из жизни. Сначала он расскажет, потом я, сначала он, потом я… То ли прожили мы ещё мало, то ли память у нас короткая, но вспоминалась всякая чепуха, пока меня неожиданно не осенило.

– Слушай, – говорю, – прошлым летом что было! День как день, а тут вдруг всё потемнело! Да быстро так. Раз! Как лампочку выключили. Я давай в окно выглядывать, что происходит. Смотрю – всё небо заволокло чёрными тучами. Вот просто чёрными, и всё!

– Я тоже это помню, – закричал Андрей, – я ещё тогда обрадовался: думал, инопланетяне наконец-то прилетели…

– И съели, – показала я ему язык.

– Почему съели? – удивился Андрей.

– Потому что вряд ли они к нам за миллиарды километров просто так полетят, разве что очень кушать захотят…

– Это ты откуда взяла?

– В журнале. Не важно.

Слушай дальше! Сейчас же я рассказываю. Смотрю, ветер поднялся. Да… Дома-то никого не было! Смотрю, значит, ветер поднялся… Тут у меня начали все форточки хлопать, холодно стало. Ну не так, чтоб сильно холодно, но днём-то жара была страшная. Я побежала форточки закрывать… Сначала просто сильный ветер был, а потом как начал деревья раскачивать! Рядом с окном клён так и пригибается, потом – БАХ! И нам в окно веткой, как не разбил – не знаю. Я от окна отскочила, побежала на кухню. С кухни окно на улицу выходит. Вижу – такое творится, кошмар! Какие-то прохожие под углом идут, да так, что почти асфальта головой касаются. Это те, кто против ветра, а те, кто в сторону ветра шёл, то и дело подпрыгивали, за что-нибудь цеплялись… Казалось, ещё немного – и улетят. Пылища, мусор откуда-то налетел… Стёкла в окнах дребезжат… А на улице вой стоит. У меня мурашки по коже бегают! И тут дождь ливанул, такого сроду не видела! Просто, как говорят, стеной! Сразу по дороге поток воды забурлил рекой. А ветер – ещё пуще. Такой гул стоит – страшно, жуть! Побежала я в свою комнату смотреть, что во дворе делается. А у нас же, сам знаешь, огромные старые тополя стояли. Вижу, так их раскачивает, что, того и гляди, сломаются.

– Ну, подожди, дай скажу, – перебил Андрей. – Я же тоже тогда дома был, правда, с бабушкой. Мне с третьего этажа улица не видна, кроны деревьев только… Смотрю, раскачиваются они так, словно их специально снизу кто-то качает. А во дворе – ужас кошмарный!

– Что?

– Я как раз в тот момент к окну подлетел, когда старый тополь падать начал. Ну, я тебе скажу, зрелище. Помнишь, он по центру площадки стоял?

– Ещё бы не помнить, – отвечаю.

– Как начал падать, словно в замедленной съёмке… Всё крутится вокруг, летает, а он падает, падает, падает!

– А я, как этот тополь упал, не видела, но увидела, как падает второй: тот, который возле горки стоял. Сначала ничего не поняла – он же в сторону дома падал… Смотрю, дерево приближается: страх! Тоже медленно. БАХ! И упало, чуть-чуть до дома не дотянуло…

– Да ладно, чуть-чуть! У страха глаза велики. Метров пятьдесят ещё до дома было!

– Ну ладно, пусть пятьдесят, только я после этого стала бояться, может, какое дерево так упадёт, что прямо на дом! Есть же у нас деревья, которые рядом с домом стоят!

– Есть, но они не попадали.

– Ну да… А дальше-то! Камни с неба!

– Слушай, я тоже испугался. По подоконнику камнем кто-то как шарахнет… Потом ещё… ШАРАХ!

– Градины огроменные! Я их первый раз в жизни видела тогда!

– И я первый раз…

– Сколько машин побило!

– А стёкол?

– А потом – всё, раз – и успокоилось.

– Точно! Словно и не бывало. Серое небо, и всё.

– А на следующий день я во двор вышла…

– А мы ночью в Сочи летели: ещё боялись, рейс отменят…

– Ну да! А я пошла во двор. Сколько деревьев попадало! Штук пять или шесть. Двор невозможно было просто пройти, стволы лежали друг на друге. А какое количество веток, да какие огромные! Когда деревья стояли, казалось, что они не такие большие. А как упали, сразу не стало места на площадке. Потом их три дня пилили и на грузовиках вывозили. Вот этот вечер был самым страшным в моей жизни.

– Да уж! – ответил Андрей. – В моей, пожалуй, тоже.

Праздники

Скоро 23 февраля. А я на днях с Андреем поцапалась из-за какой-то ерунды, сейчас даже не помню. Но рассердились мы друг на друга не на шутку. Он даже перестал за мной по утрам заходить перед школой: я уже несколько дней хожу одна.

Сколько себя помню, 23 февраля я всегда поздравляла папу, дедушку, прадедушек и Андрея. Пока не пошла в школу, мне казалось, что это просто день такой «мужской». Оказывается, нет. Это День защитников нашей Родины. Один мой прадедушка воевал сразу на трёх войнах: русско-финской, русско-японской и Великой Отечественной. Второй прадедушка, как и его сын (мой дедушка), участвовал в Великой Отечественной войне. Папа просто в армии служил. Андрей не воевал и не служил, но всегда поздравлялся за компанию. Также из года в год папе, деду и прадедушкам я что-нибудь обязательно своими руками делаю. Андрею мы покупаем подарок в магазине. Ну что ему мои поделки! Он и сам такие сделать может.

А тут мама пришла с работы сердитая. Не знаю, что у неё там произошло, только тарелки и кастрюли на кухне стучали громко. И я подвернулась под руку совершенно не вовремя.

– Мам. А мам…

– Чего тебе?

– 23 февраля скоро. Я уже всем всё сделала.

– Молодец, – отрезала, не поворачиваясь, мама.

– Андрей один остался.

– А знаешь ли ты, что это за праздник? – спросила мама. – Это праздник тех, кто защищал Родину. Андрей на войне, слава Богу, не был, в армии не служил.

– Так, значит, можно его не поздравлять?

– Решай сама, это ваши дела, – сердито ответила мама. – И 8 Марта праздник не детский, а женский. Вот придумали – в детстве отмечать взрослые праздники!

Я так была на Андрея сердита, что очень обрадовалась мысли, подсказанной мамой; решив больше не приставать к ней, пошла к себе в комнату. Так мне не хотелось 23 февраля к нему идти первой мириться! Просто ужас какой-то. А тут такой вариант замечательный… Незачем поздравлять. Не заслужил ещё. И меня тоже поздравлять не нужно. Ничего мне от него не надо.

Прошло два дня, наступило 23 февраля. Я, как ни в чём не бывало, пошла в школу. Правда, в школе мы ребят всё равно поздравляли. Классная руководительница помогла организовать для них концерт, а родители собрали деньги на шахматы, которые мы им торжественно вручали. После праздника я дождалась, когда Андрей пойдёт домой и, побродив по школе, тоже отправилась следом. Не знаю почему, но меня начали брать сомнения в правильности моего решения. Ссора ссорой, а праздник праздником. Я отгоняла назойливую мысль, которая кружилась в голове: «Нехорошо, нехорошо. Надо было поздравить». Я даже несколько раз головой мотнула, чтобы эта мысль из меня вылетела. Пришла домой. Порисовала от скуки, потом сделала уроки и всё думала, думала, правильно или неправильно поступила. Но настал следующий день, потом следующий, незаметно подобралось 8 Марта… Мы с Андреем по-прежнему не разговаривали. Родители наши никогда к нам не лезут с лишними вопросами. Они считают, что мы сами должны во всём разобраться и, как говорит дядя Толя, «отрегулировать свои отношения». Мы не всегда можем сделать это быстро. Но как-то всё равно делаем. Ведь дружим же мы с Андреем уже двенадцать лет.

8 Марта – выходной день. Вчера в школе мальчишки нас концертом поздравили и книгами. А сегодня я встала, прочитала открытки от всех моих родных, поздравила маму, бабушку и пошла было почитать, как раздался стук в дверь. Я даже замерла от неожиданности.

– Ну, чего стоишь, иди! Будущий защитник пришёл тебя поздравить, – сказала бабушка.

И я пошла открывать. «Будущий защитник, будущий защитник», – крутилось у меня в голове. Открываю дверь. Стоит Андрей. В руках букетик мимоз и блестящий пакет.

– Поздравляю с Восьмым марта! Желаю хороших отметок и здоровья.

Вручив подарки, Андрей поспешил к себе.

– Спасибо, – крикнула я вдогонку.

Закрыв дверь, зажмурила глаза. Мне стало так за себя неудобно! Даже подарок смотреть не хотелось. Я могла поздравить Андрея, как будущего защитника. Только сейчас я окончательно поняла, что поступила неправильно.

Прививка

Сидели мы на уроке, никому ничего плохого не делали. Тут открывается дверь и входит наша медсестра.

– Пожалуйста, Виолетта Леонардовна, – говорит наша учительница, – делайте своё объявление.

– Дети, – улыбаясь, сказала медсестра. – Завтра вашему классу делаем прививки. С десяти часов в моём кабинете. Первые мальчики, потом девочки. Я буду приходить к вам в класс и забирать по пять человек. Понятно?

Все молча глядели на медсестру. Она за что-то извинилась и ушла. Хорошо, что тут же раздался звонок на перемену, потому что мы ни о чём другом, кроме как о завтрашнем дне, говорить не могли.

– Я вообще не боюсь прививок, – заявил Борька, стоя на столе.

– А я очень боюсь, – сказала я.

– Ой, ребята, и я боюсь! Точно, в обморок завтра упаду, – пискнула Маша.

– Трусихи! – засмеялся Борька.

– Думаю, это неприятно. Но «неприятность эту мы переживём», – пропел Андрей.

– Не приду завтра в школу, – вдруг объявил Лёшка.

– А куда? Куда колоть будут?

– А тебе не всё равно? – опять влез Борька.

– Не всё равно! Я в живот боюсь!

– А в плечо не боишься?

– Тоже боюсь…

– Ну и какая тебе разница, куда будут колоть? Хоть в голову, – пошутил Борька.

– А такое бывает? – раздался перепуганный голос.

– Не бывает, – ответил Андрей.

Так мы всю перемену обсуждали завтрашнее событие, а дома с Андреем всё думали, как нам от прививки увильнуть. Но в голову ничего не приходило. Все отговорки казались смешными.

Наступило утро. Я проснулась с мыслью о прививке, завтракала с ней, с ней шла в школу, с ней ждала десяти часов… Ровно в десять в класс вошла Виолетта Леонардовна и вызвала по журналу первых пять мальчишек. Весь класс с нетерпением ждал, когда они вернутся. Никто не мог сосредоточиться, в классной комнате стояло громкое жужжание, а учительница никак не могла нас успокоить. Наконец они пришли. Лица у всех были кислые. Никто не улыбался. Виолетта Леонардовна забрала следующую пятёрку ребят. У меня тряслись ноги.

«Куда колют? Больно или нет?». Я вся извертелась за партой. Но шёл урок, и я не могла ничего спросить. Те ребята, которые сидели рядом с «первой пятёркой», конечно, начали расспрашивать их, не дожидаясь перемены, отчего в классе стало шумно. Наконец прозвенел звонок. Мы бросились к ребятам, уже сделавшим прививку:

– Ну, что там?

– Куда колют?

– Сильно больно?

Вопросы сыпались со всех сторон. Оказалось, колют в лопатку, и это больно. Представить, как это – получить укол в лопатку, я не могла. Мне казалось, что это не просто больно, а ужасно больно. А тут, как назло, время куда-то понеслось. Последние четверо мальчишек ушли на прививку. Следующие – пять девочек; я первая в списке…

– Вы не ждите, когда я приду, – сказала нашей «пятёрке» Виолетта Леонардовна. – Сейчас большая перемена начнётся, вот вы и спускайтесь ко мне.

На большой перемене мы поплелись в медпункт. Около него стояли два наших одноклассника, ждали остальных. Из-за двери доносились дикие вопли. Я замерла на месте.

– Кто там? – шёпотом спросила Наташа.

– Борька, – ответил Валера.

– Он же прививок не боится! – искренне удивилась я.

– Врун он и хвастун, – процедил сквозь зубы Димка. – Всех нас вперёд себя пропустил, надеялся, что его в списке нет.

– Я ещё ничего не делаю, что ты так кричишь? – раздался приглушённый голос медсестры.

– А-а-а! – орал Борька, ничего не слыша.

– Может, и не врун. Может, это так больно, что просто страшно! – округлила глаза Юля.

– А кто там ещё? – спросила я. – Андрей?

– Андрей. Кому прививку сделали, сразу не выходит. Виолетта Леонардовна просит посидеть на кушетке. Потом смотрит, какая реакция, что ли…

– Так ему уже сделали?

– Сделали.

Только Димка это сказал, как дверь открылась: вышел Андрей.

– Ну что? – подбежала я.

Ор за дверью перешёл в визг, потом наступила тишина. Девчонки зажали рты руками, а у меня даже дыхание перехватило.

– Ужас кошмарный! – выпучив глаза, сказал Андрей.

Я поджала губы. Глаза наполнились слезами, в носу защекотало.

– Эй! Спокойно! Я пошутил. Неприятно чуть-чуть, когда вводят вещество… ну и потом, когда на кушетке сидишь…

– А что чувствуешь? – спросила Наташа.

– Как будто кто-то сжал кожу и не отпускает.

– А колют в лопатку?

– Так говорится, что в лопатку. Кожу оттягивают и колют в кожу, но, действительно, в районе лопатки.

Мы задавали вопросы, Андрей отвечал. Оттого, что говорил он спокойно и уверенно, отходить от него не хотелось: хотелось слушать и стоять рядом.

Тут дверь открылась – вышел весь потрепанный, с красным и мокрым от слёз лицом, Борька. Он громко шмыгнул носом и прошёл мимо.

– Хвастун! – процедила ему вслед Юля.

– Девочки, заходите, – выглянула Виолетта Леонардовна.

Мы зашли и столпились у входа.

– Не бойтесь, мы же не слабая половина человечества, а самая что ни на есть сильная, – сказала она, улыбаясь. – Сейчас тут у меня был один недотрога. Так. Рассказываю. Бояться нечего. Укол в лопатку, безболезненный. Будет ощущение онемения. Вот и всё. Кто первый?

– Я.

– Ты – Оля? Правильно?

Я кивнула. Мне всё равно было страшно. Кто бы что ни говорил. Я боюсь уколов, и всё! Но перед девочками было неудобно. Я видела, как медсестра готовила шприц, потом встала к ней спиной и почувствовала, как её тёплые, почти горячие пальцы оттягивают мою кожу и держат чуточку сильнее, чем хотелось бы.

– Всё. Следующий, – сказала Виолетта Леонардовна, – а ты посиди на кушетке.

– Всё? – удивилась я. – Это всё?

– А ты чего хотела?

Я заулыбалась. Ощущение, что меня кто-то продолжает держать, осталось, но боли не было.

– Девочки! Это совсем не больно! – сказала я уже радостно.

Девчонки заметно повеселели. Мы получили свои прививки и вернулись в класс.

– Бояться нечего! – сказала я, входя в класс. – Правда.

Девчонки заулыбались, мальчишки ухмыльнулись. Только Борька сидел, нахохлившись, подняв воротник пиджака, и смотрел в парту.

Хорошие манеры

Когда тётя Оля берёт нас с Андреем в театр, то часто делает разные замечания. Оказывается, яблоко, которое я ела в антракте, не доедают до самой сердцевины. Хотя мне не совсем понятно это правило. Но тётя Оля считает, что так едят только очень голодные люди.

В антракте, когда мы кинулись с Андреем обсуждать спектакль, говорить громко тоже, оказывается, нельзя.

– Что вы так кричите? Думаете, кому-то интересно ваше мнение о спектакле? Разочарую вас: никому.

Номерок от пальто вообще нужно прятать глубоко-преглубо-ко, потому что если вертеть его в руках, что я очень люблю делать, он с шумом почти всегда падает на пол или вообще может потеряться.

А ещё тётя Оля рассказала нам о трёх итальянских словах: «бис», «браво» и «брава», которые часто кричат в театре. Я вот слышала, например: «Браво! Бис!».

– В театре так кричать нельзя. Слово «бис» означает повтор уже увиденного. Получается, «повторите спектакль сначала», кричите вы! А слова «браво» и «брава» используют в тех случаях, когда вам очень понравилось выступление, и вы благодарите артиста. Если мужчину, то «браво», а если женщину, то «брава».

Ничего этого я не знала.

– Отсутствие хороших манер и незнание того, как себя вести, могут быть незаметны для самого невежи. Страдают от такого поведения не они, конечно, а окружающие.

– А как они страдают? – спросила я, но тётя Оля не успела ответить: начался спектакль, а потом я забыла переспросить.

– Мы с тобой какие-то тёмные, – прошептала я Андрею.

– Да уж, некультуришен. Это факт, – отозвался он.

– Сколько в театр ходим, что-нибудь не так да сделаем.

Но тут произошло вот какое событие. В театр собрался идти весь наш класс. Это был дневной спектакль в субботу. В вестибюле, где сдают пальто, началась свалка. Борька с Валеркой кинулись бегать за Димкой с Лёшкой, сбивая по пути девчонок. Александра Захаровна пыталась их успокоить, но, пока ловила одного, из рук вырывался другой. Смешно! Не до смеха было только нашей учительнице. Причёска на её голове развалилась, лицо покрылось красными пятнами. Наконец пришёл кто-то из родителей – шалунов успокоили.

– Где Юля и Наташа? – пересчитав всех, спросила Александра Захаровна.

– Они ещё не пришли, – ответила Таня.

– До начала спектакля всего пять минут. Мы не будем их ждать. У каждого билеты на руках. Поднимаемся, ребята.

Наши места были на ярусах, это такие балконы вокруг партера. Я никогда раньше на ярусах не сидела. Это высоко и здорово! Когда мы поднялись, места Кости и Димы были заняты какими-то парнями.

– Эй! Уходите. Это наши места, – сердито сказал Котька.

– Что за ваши, шпана? Мотайте отсюда, пока не настучали по голове!

– Какие культурные мальчики, – проговорила Александра Захаровна, подходя к ребятам. – Здесь сидит весь наш класс. Покажите свои билеты, пожалуйста.

Парни билетов не показали, но зато встали и ушли.

– Придут, блин, в культурное место всякие уроды, – возмущался Котька. – И что они здесь забыли? «Шпана», «мотайте»! Это надо же! Им на рынке место!

– Успокойся, Костя. Скоро начнётся спектакль, а ты крутишься. Все всё видели и слышали. Комментарии излишни, – попросила Александра Захаровна.

Только Котька успокоился, выключили свет. Заиграла музыка, занавес начал раскрываться… И вдруг на противоположной стороне от нас появились две фигуры. Одна длинная и худая, другая толстая и короткая.

– Это Юлька с Наташкой лезут! – почему-то обрадовано крикнул Борька. – Эй! Места заняты! Мы с другой стороны!

Все на него зашикали. А две тени продолжали пропихиваться среди усевшихся зрителей, ничего не слыша. Потолкавшись и поняв, что они не туда пришли, тени поползли обратно. Выглядело это так, словно пальцем нажимают на клавиши фортепиано. Наташа идёт, раз – один человек встал, прошла чуточку – второй встал… и так дальше по всему ряду. Спектакль уже давно начался, а они только дошли до своих мест и, наконец, сели.

– А я ему говорю, сам ты неумный! Положи, это мои вещи, – услышала я шёпот за спиной.

– А он?

– А он драться полез!

Это разговаривали Маша с Таней.

– Замолчите сейчас же, – прошипела я.

Девочки посмотрели на меня и продолжили перешёптываться.

– Я сейчас кому-то в лоб дам! – повернулся к ним Коля.

Они показали ему языки, но замолчали. Тут зазвучала весёлая музыка и я, наконец, впервые посмотрела на сцену. Но Коля ни с того ни с сего начал постукивать ногой в такт музыке!

– Что ты делаешь? – зашипела я. – Прекрати сейчас же!

– Так музыка весёлая!

– Ты мешаешь мне слушать!

– Я же не разговариваю. Это разговаривать неприлично.

– Неприлично шуметь во время спектакля! А ты как раз шумишь.

– Вы прекратите? – неожиданно взяв меня за плечо, в самое ухо проговорила Александра Захаровна. – Я вас сейчас выведу из зала.

– А я тут при чём? – возмутилась я. – Он стучит ногами, а меня вывести из зала?

– Прекратить! Оба! – строго сказала классная.

Никакой спектакль в голову не шёл.

«Что это такое? Я не виновата, а меня ругают? И Колька, тоже мне, барабанщик! Вот, сзади опять эти болтушки шепчутся. Им никто ничего не говорит».

Мои раздумья закончились неожиданно. Потому что я внезапно потеряла ход мыслей. Сашка с силой захлопал в ладоши, и я подпрыгнула.

– Ты чего? – удивилась Таня, отстраняясь от него.

– Здорово сказал! – воскликнул он. Сашку нисколько не смущало, что все сидящие рядом люди обратили на него внимание.

Тут занавес стал опускаться, а потом включили свет.

– Ничего себе! – воскликнула я. – Уже антракт! Я ничего не посмотрела!

– Пора кричать «бис» или до конца досидим? – в самое ухо сказал Андрей.

Я не успела ответить, потому что мимо меня и по моему креслу проскакали Борька, Сергей, Сашка и Лёшка.

– В буфет, – констатировал Андрей.

Остальные наши одноклассники тоже зашевелились и, быстро выныривая из зала, галопом понеслись за едой.

– Слушай, и это мы с тобой ещё некультурно ведём себя в театре? – сказала я Андрею.

– Да уж. Смеяться некому, – ответил он.

– Я ничего не поняла в первом действии.

– Обрадую тебя. Ты не одна такая. Передо мной ведётся обсуждение обмена одних значков на другие. Я тоже кроме этого ничего не слышу и не понимаю.

Когда мы подошли к буфету, то увидели, что там несколько очередей. А те, кто стоял в очередях, были с огромными глазами!

– Ты посмотри, какие голодные! – удивилась я. – Думаю, не ели неделю.

– Месяц, – предположил Андрей.

Мы вернулись в зал. После третьего звонка наши одноклассники все входили и входили. Минут десять ничего не было видно из-за постоянной толкотни. Наконец когда все расселись, я услышала скрипучее шуршание и резко обернулась. Самый тихий мальчик в классе, Ванька, сунул в рот конфету, быстро выбросил бумажку на пол и смущённо посмотрел на меня. Я хотела сказать ему всё, что думаю, но тут стали шуршать почти все остальные! Кто-то доставал бутерброд, кто-то шоколадку. Александра Захаровна переходила от одного к другому и что-то шептала каждому в ухо.

А я никак не могла сосредоточиться на спектакле. Меня всё время что-то отвлекало. Наконец я уловила смысл слов главного героя и… всё завершилось! Я была удивлена! Никогда ещё мне не приходилось вот так смотреть или, вернее, не смотреть спектакль. Занавес ещё не опустился, а Сашка с Борькой уже побежали в гардероб. Не дожидаясь, пока артисты выйдут на поклон, за ними потянулись другие ребята. Меня завертело. Попав в поток вылетающих из зала одноклассников, я думала: «Ничего себе, сходила на спектакль… Про что он был-то? Ну, ничего. Есть всё-таки один плюс. Теперь я понимаю, что значит пострадать от невежества».

Чёрный день

Дядя Толя и тётя Оля уехали отдыхать в Германию. А у бабы Вали неожиданно случился сердечный приступ, её увезли в больницу. Андрей остался один. И хотя моя мама предлагала ему у нас пожить, он отказался. Сказал, что уже большой и самостоятельный. Тем более ему перед отъездом мама налепила два противня пельменей.

– Не пропаду, – сказал Андрей.

Родители должны были вернуться только через четыре дня, а бабу Валю вообще неизвестно на сколько положили в больницу. Мы по привычке пошли из школы к Андрею, потому что у меня всё равно все на работе. Чего одной дома сидеть? И вот какая штука! Мы думали – свобода! Можно делать что хочешь, хоть со шкафов прыгать! Но почему-то совершенно не хотелось ничего подобного делать. И мы вели себя намного лучше, чем при бабе Вале. Вот почему это?

Мы поели: Андрей пельмени сварил. Потом пошли в комнату, достали игрушки, поиграли, затем всё аккуратно сложили и выучили уроки. Вечером, когда с работы пришли мои родители, я отправилась домой, а Андрей пошёл варить пельмени себе на ужин. На следующий день всё повторилось. Приходим после школы к Андрею домой, бросаем сумки, идём на кухню. Тут Андрей почесал затылок и сказал:

– Слушай, ну ты же девочка… Ты готовить умеешь?

«Батюшки, – думаю, – что ответить?»

– Нет, – отвожу глаза, – не умею.

А самой прямо жарко стало! Но Андрей не удивился, а как-то озабоченно проговорил:

– Понимаешь, пельмени мне уже в горло не лезут, мы ими обедали, потом я ими ужинал и сегодня завтракал. Всё. Больше не могу.

– А я совсем ничего не умею готовить, – стала оправдываться я, – даже картошку чистить не умею.

Мы подошли к холодильнику, открыли его и стали смотреть, чего бы такое сделать, чтобы поесть. Холодильник был полон каких-то продуктов в пакетах, пластиковых контейнерах, но сразу, на наш взгляд, в еду ничего не годилось. Из всего нужно было как-то готовить пищу. Тут Андрей говорит:

– Ладно. Голодать тоже полезно. От этого мозги даже лучше работать будут. Пошли уроки учить.

– Как? Сразу уроки?

– Ну да, а чего откладывать…

Пошли мы, в общем, уроки учить, а есть-то хочется жутко! Стали мы с Андреем отвлекаться.

– Ты бы сейчас что съела? – спрашивает Андрей.

– Голубцов.

– А я бы перцы фаршированные.

– А ещё пирог с капустой хочу.

– А я бы горячий беляш с мясом! Нет! Два беляша с мясом съел бы.

Помолчали немного. И опять про еду говорить начали.

– А помнишь, какой торт был вкусный на твой день рождения? Его наши мамы вместе пекли. Твоя – пять коржей и моя – пять. Огромный был!

– Помню, – отвечаю.

– А помнишь, «Мясо по-французски» какое было?

– Ой, мне уже просто картошки жареной бы поесть, – отвечаю.

– Это, поди, не трудно сделать?

Побежали на кухню. Картошки дома не оказалось.

– У нас есть, – говорю, – но я ключи от квартиры сегодня дома оставила.

Пошли опять уроки учить. Сидели, сидели. Андрей куда-то вдруг побежал. Приносит толстую старую книгу.

– Вот это вещь! – говорит.

– Что это?

– Это ещё довоенная книга о вкусной и здоровой пище!

– И зачем она нам?

– Хоть картинки посмотрим!

Сели мы на кровать, стали картинки рассматривать. У меня аж прямо слюнки текут, так там всё красиво! Всю книгу перелистали по два раза. Выбрали себе по любимому блюду…

– Если бы мы сейчас всё, что выбрали, съели, то, наверное, лопнули бы, – говорю.

– Да? – качает головой Андрей. – А мне кажется, я бы всё это съел и ещё что-нибудь спрятал бы.

– Зачем? – удивилась я.

– Так, на чёрный день…

– На какой такой чёрный день?

Тут Андрей засмеялся и говорит:

– А он уже наступил.

Я смотрю на него и ничего не понимаю.

– Ну и кулёма же ты бываешь! – смеётся Андрей. – Чёрный день – это когда наступили большие проблемы. Чтобы их решить, нужно заранее готовиться. Например, денег припрятать, а потом достать. Или вот продукты…

– Слушай, – говорю, – тут ведь, кроме картинок, ещё написано, как и что делать. Давай что-нибудь попроще выберем и сделаем!

– Давай! – обрадовался Андрей.

Мы опять побежали на кухню. Снова открыли холодильник. Нашли мясо, масло, бутылку кефира, молоко.

– Нет, – говорю, – я не знаю, что из этого сделать можно. Давай, читай по книжке, что нужно, и будем сравнивать, что у нас есть.

Тут выяснилось, что у нас ничего нет. Всё время чего-то не хватает. То перчика «чили», то корейки, то кореньев, то соленьев, то сливок, то орехов. Ну ничего у нас нет!

– Да… – вздохнул Андрей. – И как это мама столько всего в голове держит, сколько и чего положить, когда готовит еду?

– Так у нас ничего не получится, – говорю, – давай наоборот: читай про какое-нибудь блюдо, из чего его делать, а я в холодильнике буду искать для него продукты.

Наоборот ещё хуже получилось.

– Что-то уже есть расхотелось, – говорит Андрей.

– Давай посмотрим, как торты делать? Муку я точно видела.

– Давай.

Посмотрели, как делать торт. Всё вроде у нас для него есть. И мука, и сахар со сметаной, даже масло. Решили делать черёмуховый. У тёти Оли целый мешок сушёных ягод черёмухи был. В книжке написано, что их измельчить надо.

– Как измельчать будем? – спрашиваю.

– Давай кофемолкой, – отвечает Андрей.

Взяли кофемолку, засыпали сухих ягод… Вжик! Смотрим – на кофемолке трещина образовалась.

– Ой! – говорю. – Смотри… Выключай скорее. Мы кофемолку сломали!

– Ну, – отвечает Андрей, – мы успели же как-то их размолоть.

Открываем – там и порошок от ягод, и сами ягоды лежат.

– Давай, что там дальше делать нужно? – спрашивает Андрей.

– Дальше тесто нужно делать.

Начали мы смешивать всё, что в книжке написано, между собой. Ну никак не получается это тесто! То оно у нас сильно жидкое – мы муки добавляем, то сильно густое – тогда молоком разбавляем. Чуть ли не ведро теста у нас получилось! Остановились, когда мука закончилась.

– Так, – говорит Андрей, – хватит. Теперь смешаем тесто с черёмухой – и в духовку!

– А украшать как будем? – спрашиваю.

– Ты чего, – отвечает Андрей, – и так съедим! Мы же для себя делаем, зачем нам его ещё и украшать?

Никуда такое количество теста не входило. Решили в два захода печь. Выложили в форму. Включили духовку – сидим, ждём. Десять минут сидим, тридцать минут сидим.

– Что-то оно не поднимается, как в книжке написано….

– Может оно поднимается, но изнутри?

– А так бывает?

– Не знаю.

Тут стало горелым пахнуть.

– Вытаскивай! – кричу.

Открыли духовку, а оттуда дым повалил. Андрей хвать за противень, да как заорёт:

– А-а-а-а-а! Мамочки!

Обжёгся.

– Под холодную воду надо, – кричу ему в ухо.

– Что ты орёшь? У меня рука болит, теперь ещё ухо не будет слышать…

Я подцепила противень полотенцем и поставила на плиту. Корж наш как-то усох, в некоторых местах провалился и кое-где почернел. Я взяла нож и сделала небольшой разрез.

– Батюшки, – кричу, – да он сырой совсем!

– Как сырой? – удивился Андрей, который возился с рукой возле раковины.

– Сырой – и всё! – отвечаю.

Андрей подскочил, отрезал кусочек и в рот запихнул.

– Ой, – говорит, – гадость какая! Он сырой, солёно-горький и с песком каким-то!

– С черёмухой, – напомнила я ему, вздохнув.

– Ужас кошмарный! – подтвердил Андрей. – Больше ничего печь не будем. Пошли оставшееся тесто выбрасывать.

Тут в дверь позвонили. Пришла моя мама. Она сразу почувствовала запах гари.

– Что вы тут делаете? – всполошилась. – Вас нельзя оставлять ни на минуту!

Она зашла на кухню и замолчала. Мы влетели следом. Пока готовили, как-то незаметно было… А что вокруг творится! Вся посуда перепачкана. Подоконник, стол, плита, мойка – всё заставлено. Продукты разбросаны. Мама поспешила открыть окно.

– Что это? – показала на руку Андрея, а потом осмотрела ожог и, поискав что-то в холодильнике, намазала Андрею пальцы.

– А это что? – удивилась она, глядя на трещину в кофемолке. – Идите отсюда, пока меня удар не хватил!

– Мы кушать себе готовили, – ответила я.

Мама посмотрела на меня, хотела что-то сказать, но не стала. Потом обвела кухню взглядом и взяла фартук. А через час пригласила нас ужинать. Мы ели «лапшу по-флотски», салат из свежих огурчиков с яйцом и горошком, пили чай с яблочным пирогом. Всё было просто пальчики оближешь! И где эта вкуснятина в холодильнике пряталась?

Сбор металлолома

Сегодня наша классная сказала, что в школе будет соревнование по сбору металлолома. Раньше мы были маленькими и участие в таких сборах не принимали. Только макулатуру собирали. А теперь вот выросли, задачи перед нами ставят большие и «тяжёлые».

После уроков мы с Андреем шли домой и болтали.

– Даже не знаю, что можно принести, – вздыхала я, – не папины же гвозди?

– Какие ещё гвозди? Ты с головой дружишь? – удивился Андрей.

– А что такое? – закипятилась я.

– Не из дома же! На улице будем искать. Трубы там всякие, шпалы…

– Я шпалу не подниму, ты чего?

– Да это я так, к примеру… Дома какой металлолом? Не холодильник же с плитой сдавать?

– Ну да! Так чего? Поедим и пойдём по дворам?

– Если поедим, то нам уже ничего не надо будет. Переоденемся и пойдём.

Мы переоделись и вышли во двор. Навстречу шёл Сашка Худоруков.

– О! А я к тебе, – сказал он Андрею. – Чего? Уже пошли металлолом собирать?

– Нет! Картошку вышли копать, – разозлилась я. Почему-то мне очень не хотелось, чтобы Сашка с нами остался. А он тут же сказал:

– Ну, тогда я с вами. И фотоаппарат у меня есть.

– А это тут при чём? – спросила я.

– Буду вас фотографировать.

– Интересное дело! Мы будем металлолом собирать, а ты, значит, будешь нас фотографировать! А сам собирать не собираешься?

– Почему не собираюсь, тоже буду… Я вот замечательные трубы в соседнем дворе видел. Айда?

Делать было нечего. Пошли в соседний двор вместе. За мусорными баками нашли железное ведро с засохшей краской и моток проволоки. Взяли всё с собой.

– Ну, где твои трубы? – спросил Сашку Андрей.

– Так вот они, – показал Саша на трубы, проложенные вдоль забора.

– Ты в своём уме? – изумился Андрей. – Одна собиралась дома металлолом собирать, другой предлагает городские трубы прихватить. Они же подключены, там, небось, вода течёт.

– Да? А я думал, они просто так лежат.

– Интересно, а как ты собирался их выковыривать? Нет! Лучше скажи, тащить-то как? Они метров пятнадцать длиной от забора до горки. Вот чудик!

Сашка пожал плечами. Во дворе по соседству мы нашли лист железа, наверное, с крыши. Только мы его подняли, как увидели Димку с Лёшкой.

– О! Собираете? – спросил Лёшка.

– Собираем. В школу понесли.

– Мы тоже собираем, – ответил Димка, доедая мороженое.

– Оно и видно! – фыркнула я.

Мы пошли в школу. Невозможно же с ведром, проволокой и куском ржавого железа было поиск продолжать. Идём, вдруг Сашка как закричит:

– Смотрите! Смотрите!

На противоположной стороне улицы восьмиклассники на какой-то тележке везли ВАННУ! Только мы их увидели, ванна стала заваливаться, ребята с визгом разбежались, а она с грохотом упала на тротуар. ДЫН! ДЫН! ДЬШ! У-У-У-У-У-3. Загудела ванна. Словно муравьи, наши конкуренты облепили её со всех сторон и, что-то крича, размахивая руками, пытались водрузить на тележку обратно.

– Вот кто получит первое место, – ткнув указательным пальцем в их сторону, сказала я. – А мы будем мороженое есть и проволоку собирать.

– Не факт, что они её до школы довезут, – возразил Андрей.

– Точно! – засмеялся Сашка. – Вон, смотрите, ещё какая-то железяка торчит. Эту я понесу.

Мы подошли к школе, нашли отведённый для металлолома участок с карточкой 6 «Б».

– Смотрите, у нас уже кое-что набросали.

– Кое-что не считается. Нужно много.

– Пойдемте через проспект, я знаю, где много! – весело ответил Сашка.

– Ты уже показал нам трубы, помнится, – ехидно сказала я. – Пойдём за кинотеатр, там свалка какого-то оборудования образовалась.

До кинотеатра мы шли долго, потому что по пути нам попадались разные железяки, мы их подбирали, но идти с ними дальше смысла не было. Мы возвращались раз пять или шесть. По дороге встретили одноклассников. Все собирали металлолом группами: то парами, то тройками. Наконец мы дошли до кинотеатра.

– Ну, – протянул Андрей, – здесь только кучи опавшей листвы да какое-то оборудование неподъёмное. Мы его не осилим.

Я поводила ногой по листьям и наткнулась на что-то твёрдое. Стряхнула листья и увидела батарею.

– Эй! То, что нам нужно! Батарея! Смотрите!

– Что ты, что ты? – замахал руками Сашка. – Мы её даже не сдвинем!

– Пошли, поищем что-нибудь более подходящее, – сказал Андрей.

– Как это, пошли?! Никуда я не пойду! Я, может, её всю жизнь искала!

– Интересная сейчас была мысль… – сказал Андрей.

– Да! – я гордо вскинула голову. – С батареей мы можем второе место выиграть, после ванны! Что, не понимаете?

– Да всё понятно. Кто-то из нас сошёл с ума.

Я нахмурила брови.

– Хорошо, хорошо. Как мы её поднимем?

– Вы не стойте, как истуканы. Надо попробовать сначала. Может, легко!

– Давай попробуем, – ответил Андрей и подошёл к батарее. Сашка тоже подошёл.

Я стряхнула с неё листочки, а потом мы сделали первую попытку.

– Ых! Ых! О! Нет! На ребро! Д-а-а-а-в-а-а-й!

Тут меня такой смех разобрал! Ничего поделать не могу. Руки стали ослабевать.

– Ты чего смеёшься? Вовремя тебя пробило! – из последних сил сказал Андрей и сам засмеялся, а потом Сашка.

– Нет. Так мы её никогда не поднимем, – сказал Андрей через несколько минут после того, как смех прекратился. – Давайте, попытка номер два.

Со второй попытки нам удалось поставить батарею на ребро.

– Это всё. Больше мы ничего с ней не сделаем. Кидаем, отходи.

– Нет! – закричала я. – Не отходи!

– Что ты в неё вцепилась, как в родную! Отпусти. Сейчас Сашка отойдёт, и она нас прихлопнет.

– Не отойду. Мама!

– Падает!

БАХ! ДУН-ДУН… Во дворике показалась голова парнишки из параллельного класса. Я бросилась на батарею, обхватила её руками и закричала, что было силы:

– Это наше! Тут всё, совершенно всё – наше!

Голова исчезла. Сашка достал фотоаппарат и сфотографировал меня.

– Тебе что, делать нечего? – возмутилась я, не поднимаясь.

– Да… – почесал затылок Сашка. – Пошёл-ка я к трудовику. Где-то у него тачка была.

– Иди, иди. Она отсюда без батареи не уйдёт. Я хорошо её знаю, – сказал Андрей.

Сашка ушёл. Я села на батарею и спрашиваю:

– А вон там что, под листьями? Не батарея?

Андрей подошёл к куче, стряхнул листья.

– Батарея, – как-то задумчиво произнёс он.

– Так надо…

– Спокойно!

Андрей начал стряхивать листья, а под ними оказалось три, четыре, пять, восемь батарей…

– Ура! – заорала я. – Это две ванны!

Андрей смотрел на меня испуганно.

– Ты что, хочешь сказать, что все эти батареи… три нас, трое нас, мы, тьфу, ты… – он потряс головой. – Должны на себе в школу притащить?

– Не на себе! На тачке. Но должны!

– Тебе это зачем надо? – вдруг, прищурившись, спросил Андрей. – Медаль получить посмертно или на железный памятник собираешь?

– Зачем? – удивилась я.

– Да, зачем? Мы это никогда не перетаскаем в жизни!

– В смысле, на какой памятник?

– На надгробный, разумеется.

Тут появился Сашка с тачкой.

– Трудовика не нашёл, взял без спросу. Небось, не выгонят из школы.

– Сам уйдёшь, – как-то зловеще произнёс Андрей.

– Это почему это?

– Это потому это, – Андрей сделал широкий жест вокруг себя.

– Батюшки! – всплеснул руками Сашка. – Вы время зря не теряли. Откуда это богатство?

– Откуда… Под листьями лежало! Ты кого-нибудь из наших видел, когда сюда шёл?

– Не… Не видел. Я бы притащил помогать.

– Так. Мы берём только одну батарею, – строго посмотрев на меня, сказал Андрей. – Ту, к которой наша леди прилепилась, словно пиявка. Остальные пусть ждут своего часа. Я жить хочу.

Я ничего не сказала, но такое решение мне не понравилось. Мы уцепились за батарею. Подняли её на ребро со второго раза и подкатили тачку.

– Да… А что теперь? – спросил сам себя Андрей. – Если роняем, тачка отъедет или сломается. Если не роняем…. Собственно, у нас выбора нет. Мы всё равно уроним.

– Ну, значит, роняем, – разозлилась я.

– Спокойно. Сейчас подопрём тачку вон теми кирпичами. Может, что получится.

– Как это мы сделаем, интересно? Все при деле! – завопил Сашка.

– Оля, давай ты, – скомандовал Андрей. – Держись, Сашка!

Я быстро отскочила, подпёрла тачку кирпичами и вернулась.

– Давай! – закричал Андрей. – Раз, два, три!

Батарея упала, тачка погнулась и отлетела в сторону. Никакие кирпичи её не удержали. Мы снова принялись за дело. БА-БАХ! ДУН-ДУН! – то и дело разносилось вокруг. Тачка сильно пострадала, но ещё катилась.

– Хоть бы ты не каталась! – заорал на неё Сашка.

– Ага. Сломайся уже скорее. Одна успокоится и пойдёт домой, другого из школы выгонят, – проговорил Андрей.

– Это почему?

– Ты тачку в каком состоянии брал? То-то. К тому же, зачем она нам, если она не катится? У нас задача какая?

– Какая?

– Не батарею на тачку положить, а батарею в школу привезти. Но это так, отступление… Я вот есть хочу смертельно.

– Я тоже.

– И я, – вздохнул Сашка. – Что будем делать?

Совершенно мокрые, грязные, выбившиеся из сил, мы сели на батарею и замолчали.

– Что это вы тут делаете? – спросил нас какой-то мужчина, неожиданно появившийся ниоткуда.

– Батареи воруем, – угрюмо ответил Андрей.

– Металлолом? – с сочувствием спросил мужчина.

– А то что же? Мы батареи не коллекционируем, – вставил Сашка.

– Ой! Ой! Ой! Какие мы злые. Это у нас после ремонта кинотеатра батареи остались. Подождите немножко. Сейчас поможем.

– Поверить не могу, – прошептала я, когда мужчина ушёл. Через несколько минут он вернулся с двумя крепкими парнями. Они быстро закинули батарею нам на тележку.

– Ещё придёте? – спросил мужчина.

– Да! – воскликнула я.

– Нет, – торопливо перебил Андрей. – Уже сил нет.

– Да? – спросила я неизвестно кого.

– Да, – твёрдо ответил Андрей, медленно толкая тачку. – Ещё неизвестно, сколько дней мы её до школы везти будем.

Сбрасывая свою батарею с тачки у школы, мы увидели нашу классную.

– Александра Захаровна, – умоляюще заговорила я. – Мы там столько батарей нашли! За кинотеатром! Но перевезти не можем!

– И не нужно, попросим завтра к этому месту машину подогнать. Не переживайте.

Утром, когда пришла машина за металлоломом, наша классная договорилась с завучем, что водитель подъедет к кинотеатру и погрузит оставшиеся батареи. В машине, забиравшей металлолом, такой специальный маленький кран есть для погрузки. Наши батареи подняли в машину и прибавили к зафиксированному ранее весу: три раза по столько же! Мы заняли первое место! А восьмиклассники свою ванну так и не довезли.

Морской бой

Есть такая замечательная игра, в которую я почти всегда выигрываю: «Морской бой» называется. Очень я её люблю, но играть в неё мне, кроме как с Андреем, не с кем. Ни одна моя подруга эту игру почему-то не любит. Правда, подруги не любят и настольный хоккей, который я обожаю, и игру «За рулём», и многие другие игры, в которые мы с Андреем «режемся».

Я уже изучила Андрюшкину тактику: он любит ставить корабли по углам! Вот чудик! И каждый раз удивляется, почему я их нахожу. Так они там всегда стоят! Потому и нахожу. Но, кроме этого, есть у меня всякие секреты, которыми я с Андреем не делюсь.

Ну, например, когда я попадаю в его четырёхмачтовый корабль, Андрей сразу начинает сильно нервничать. Хватается за голову, трёт лоб, сто раз встаёт и садится обратно – или просто начинает возмущаться:

– Ну что это такое! Ну так нечестно! Ты видела, где я его нарисовал! Нет, я так не играю.

И всё в таком духе. Если я ещё не попадаю в цель, но уже очень близко, Андрей вдруг начинает задавать вопросы, никак с игрой не связанные.

– А сколько замков у вас во входной двери? Что ты сейчас играешь на пианино?

Я-то совершенно точно знаю, что ему всё равно, что я сейчас на пианино разбираю, но это верная примета того, что где-то рядом его самый главный корабль! И это ещё не всё! Ведь не только я, но и Андрей бьёт по моим кораблям. Поэтому я выработала тактику «наоборот». Если он подбивает мой трёхмачтовый или четырёхмачтовый корабль, я остаюсь совершенно равнодушной. Ну нет, конечно! Внутри меня всё прыгает и клокочет, но тут главное – вида не подать. Тогда Андрей ещё пару раз может стрельнуть и уйти в другую часть поля. А расстраиваюсь я тогда, когда он подбивает одномачтовый корабль: начинаю ёрзать, кусать ногти – словом, делать вид, будто мне очень жалко, что Андрей мой корабль нашёл. А когда он выпустит восемь залпов по моему самому пустяковому кораблику, я уже два, а то и три его крупных корабля топлю! Вот такая я хитрая!

Ещё я никогда не повторяюсь и переставляю корабли по-разному. Один раз попробовала все слепить в один угол. Долго держалась, правда, но когда он меня в этом углу нашёл, то игре конец наступил. Было обидно. Поэтому такую тактику я больше не использую.

Почти всегда стреляю четыре или пять раз подряд, и всё в цель. Был у нас с Андреем случай, когда я подряд «убила» четыре его корабля! Два трёхпалубных, один двухпалубный и один однопалубный. И это всё совершенно случайно, то есть я не видела, как Андрей эти корабли разместил на поле. Стреляю – в цель, ещё раз – в цель… и так девять выстрелов подряд! Андрей даже свой лист с нарисованными кораблями на свет начал смотреть.

– Это удача, – говорю, – и военная хитрость. Почти всухую!

– Это просто хитрость, – отвечает Андрей, – в чём она – не пойму, но точно знаю, что хитрость.

Так и не поверил, что мне повезло.

Когда Андрей проигрывает, он начинает возмущаться, да так громко, что прибегает баба Валя.

– Ты что, корову проигрываешь? – всегда задаёт она один и тот же вопрос, после которого Андрей на время успокаивается. Ведь действительно: мы не на корову же играем. Мы просто так, на интерес.

А тётя Оля считает, что у меня экстрасенсорные способности есть: я даже это слово на бумажку записала, чтобы не забыть. Экстрасенс – это человек, который видит не глазами, а каким-то внутренним зрением. А дядя Толя говорит, что я хороший тактик и стратег. После этих слов Андрей на меня не может смотреть. Он так и говорит:

– Всё, стратег! Больше видеть тебя не могу.

Как будто я виновата, что у меня эта игра так здорово идёт. Вот я слышала, есть люди, на которых кассовые аппараты ломаются. Стоит большая очередь, все прошли, а как только этот человек подходит – БАЦ! – сломалась касса. Или ещё: есть такие люди, которые подходят к двухстворчатой двери, и пока все способы, как её открыть, не перепробуют, нужного не найдут. А я специалист по «Морскому бою». Как у всех подобных людей, способность эта совершенно бесполезная, но что поделать, пусть такая, чем никакой…

Андреев дедушка утверждает, что я психолог, а Андрей – «открытая книга, по которой можно читать без очков». Я не знаю, кто такой психолог, но слово это мне не нравится. Нет. Лучше пусть я буду стратегом!

Баба Яга

Очень редко, но бывает так, что я просыпаюсь утром до школы сама. Обычно меня будит бабушка. А сегодня именно такой день, когда я проснулась сама. Открыла глаза. Кругом темно, даже бабушка ещё спит. Я подошла к будильнику, включила ночник. Шесть часов! Рановато… Но спать не хочется совершенно. Я умылась, оделась, пошла на кухню, вскипятила воду, выпила чай с парой бутербродов.

Кое-как высидев тридцать минут, я решила постучать Андрею по батарее. Мало ли… Вдруг не спит?

ТУК. ТУК. ТУК.

Как же я удивилась, когда тут же раздались ответные постукивания!

«Вот учила бы азбуку Морзе, всё было бы понятно», – подумала я. И тут раздался телефонный звонок: я побежала отвечать.

– Сколько времени? – спросонья зашептала бабушка.

– Спи, бабуля, ещё рано.

– А ты зачем уже оделась в школьную форму?

– Да я спать не хочу, поднялась рано, вот уже собралась, – ответила я быстро и схватила телефон.

– Ты чего, не спишь? – раздался бодрый голос Андрея.

– Не сплю, как видишь.

– Не вижу. Но слышу, – ответил Андрей. – Я тоже не сплю. Уже поел, оделся, сижу с мытой шеей, жду, когда стрелка до 7:30 доползёт…

– Ты не жди. Приходи ко мне. Мы пораньше в школу придём.

– Ок. Сейчас.

Через минуту Андрей стоял передо мной.

– А ты уверена, что школа в это время уже работает? – спросил он.

– Нет. Не уверена. Но тётя Таня, наша гардеробщица, в школе живёт. Я думаю, она рано двери открывает.

– Ну, тогда пошли.

– Бабушка. Бабушка! – шёпотом позвала я. – Закрой за нами дверь, мы пошли в школу.

– Зачем в такую рань? – удивилась бабушка, надевая халат. – Доброе утро, Андрей.

– Доброе утро!

– У вас что сегодня?

– Да ничего, бабушка. Просто мы одновременно встали рано. Ну, чего дома-то сидеть?

– Да уж лучше дома посидеть, чем на улице стоять. Школа-то, поди, закрыта ещё.

– Ничего, мы подождём, – весело ответила я, и мы вышли на улицу. В лицо сыпанул колючий снег.

– Побежали! – закричал Андрей.

– Наперегонки! – ответила я.

Мы бегом помчались к школе. На улице появились первые прохожие. Было темно. Горели фонари. Снег хрустел под ногами и искрился. Запыхавшись, мы подбежали к школе. Я первый раз так рано прихожу. Какая она непривычная! С тёмными окнами. Только два светильника над входной дверью горят и раскачиваются. Мы подошли, и я дёрнула входную дверь. Закрыто.

– Дай-ка я! – отодвинул меня Андрей. – Во как! Действительно, закрыто.

– Что будем делать?

– Подождём?

– Ну, давай подождём.

Но ждать получилось не так долго. Мороз быстро пробрался в сапоги и под пальто. Мы поскакали по ступенькам, пару раз обошли школу, потом обежали её наперегонки.

– Давай постучимся? – предложила я.

– Сам хотел предложить, – ответил Андрей.

Он дотянулся до окна и постучал. Тишина.

– Давай в другое окно постучим…

Мы постучали в другое окно. Ничего.

– Там вроде бы свет перемещается, – сказал Андрей.

– Что там?.. Что?..

– Ну, как будто с лампой кто-то ходит или со свечой…

– Со свечой? – испугалась я. – Кто может в школе утром со свечой ходить?

– Ну, мало ли… Света нет, например. Да мне, может, показалось.

– Тьфу ты! А я уже напридумывала себе…

Тут я увидела слабое свечение, которое появилось в глубине комнаты соседнего окна.

– Там! Там! – зашептала я.

– Что там? – спросил Андрей, который отошёл от окон в поисках палки подлиннее.

– Там свет! Видишь?

Но свет уже пропал: может быть, мне тоже показалось? Может, это свет от фонаря? Но почему он двигался? Меня передёрнуло от страха.

– Сейчас проверим. Если там кто-то есть, может, он нас не слышит?

Андрей поднял палку и стал стучать ею по всем окнам подряд. Мы увлеклись и не заметили, как дверь начала открываться, поэтому даже подпрыгнули от испуга, когда она быстро раскрылась… и на крыльцо выскочила БАБА ЯГА! Из-под сбитого на затылок как-то странно завязанного платка торчали косматые седые волосы. Они стояли дыбом надо лбом и у висков. На плечах Бабы Яги висела шаль, вся в дырках и заплатках. Снизу под шалью торчали юбки. Поверх юбок висел какой-то помятый фартук. На ногах были огромные лапти!

– А-а-а! – завопила я в ужасе, зажмурившись.

– Что такое! Кто позволил по стёклам палкой стучать? Чего притащились в такую рань! Ещё нет никого! – раздался хоть и скрипучий, но знакомый голос тёти Тани.

– Доброе утро! Я же не сильно. Холодно нам, – проговорил Андрей. Голос его становился всё уверенней. – А что? Разбудили? Да?

Я открыла один глаз. Тётя Таня ничего не ответила, только взмахнула своими юбками и ушла внутрь.

– Слушай, я подумала, Баба Яга.

– По описанию подходит! – захохотал Андрей.

– А что на ней такое надето? Как маскарадный костюм, честное слово!

Мы вошли в школу. Тётя Таня ещё не зашла в подсобное помещение, и я разглядела юбку, надетую поверх ночной рубашки, а потом калоши из обрезанных резиновых сапог…

– Что надето? Похватала, что увидела спросонья, да выбежала дверь открывать. Она же не знает, может, директор школы или милиция приехала. Когда тут прихорашиваться? А смешно получилось, правда?

Мы повесили верхнюю одежду на вешалку и пошли по тёмной лестнице наверх.

– Да уж. Смешно. До сих пор коленки дрожат.

– Что? Думаешь, настоящая Баба Яга подрабатывает у нас в школе гардеробщицей?

– Нет, конечно, – ответила я, пожав плечами, и, подумав ещё немного, добавила: – уверена, что нет.

Мы поднялись на третий этаж, и тут снизу раздался какой-то жуткий приглушенный смех. Я замерла на месте. Мы стояли с Андреем напротив друг друга. Свет луны освещал лица.

– А я вот не уверен, – ответил Андрей, выпучив пострашнее глаза.

Юный химик

У нас в школе ещё нет уроков химии, но скоро будут. И тут такой подарок! Андрею дядя прислал набор «Юный химик». Чего там только нет! И порошки, и всякие жидкости, и какие-то скляночки фигурные… Просто клад, а не набор! Но всё как всегда: если что-то интересное, то нам в это играть нельзя.

– Вы что-нибудь взорвёте, а потом будет пожар, – строго сказала тётя Оля. – Заниматься только вместе со мной или папой.

– Мы только посмотрим…

– И понюхаем…

– Смотреть – смотрите, но нюхать тоже нельзя. Там есть очень ядовитые жидкости. Соляная кислота, например, ацетон. Вы и не знаете, какие они опасные.

Тётя Оля посмотрела на нас внимательно. Мы в такт её словам кивали головой.

– Нет у меня к вам никакого доверия, – вдруг сказала она.

Тётя Оля сходила за очками, прочитала что-то в аннотации и вытащила стеклянный стаканчик да белый кусочек бумаги.

– Что это? – спросил Андрей.

– Будете опыт ставить. «Получение кислорода простыми способами». Вот вам штатив, что там ещё нужно? Селитра, чашка из огнеупорного стекла… Зачем из огнеупорного стекла? О нет! Этот опыт вы ставить не будете.

– Почему? – хором спросили мы.

– Потому что «при этом опыте стекло часто плавится, и вытекает горячая масса», – прочитала мама Андрея.

Мы вздохнули.

– Так. Что ещё есть? – продолжала она, протерев очки. – «Сжигание железа» – сразу нет, «Аммиачный фонтан» – исключается, «Получение азотной кислоты» – кошмар какой-то!

– Про фонтан было бы интересно… – начал Андрей.

– Вот! «Получение алюминия». Очень интересно, – сказала тётя Оля.

Мы кисло улыбнулись.

– «Поместим полоску листового алюминия или кусочек алюминиевой проволоки в несветящуюся часть пламени бунзеновской горелки». Нет, нет, нет! Решительно нечего делать! – констатировала тётя Оля.

– Мама! Ты чего? Мы там прочитали, как вулкан в домашних условиях и цветное пламя…

– Вот-вот, – перебила тётя Оля, – я про то и говорю. Сейчас мне некогда. Завтра или послезавтра позанимаемся.

Она оставила нас в ванной комнате, а сама унесла набор с собой.

– Н-да… – сказал Андрей. – Мам, ты хоть нам брошюрку с опытами оставь. Мы сами, может, что найдём…

Тётя Оля отдала брошюру и пошла на кухню.

– Ну, что будем делать? – уныло спросила я.

– Сейчас что-нибудь найдём, – ответил Андрей.

Мы сели на кровать и стали читать:

– «Опыты с кислотами и основаниями». Не знаю, как с основаниями, но с кислотами нам не дадут поработать.

– «Углекислый газ и его производные», – прочитала я. – Очень скучно звучит.

– «Вода и её свойства». Что мы про неё не знаем? – спросил Андрей.

– «Что такое водоподготовка. Абсорбент». Бр-р-р, – зарычала я.

– «Кислород», «Комплексные соединения», «Свойства йода»…

– читал Андрей. – Понимаешь, может, они и интересные, эти опыты, но мы это не поймём из текста.

– Из текста понятно, что интересно «дерево кристаллов», «радуга», «цветовые переходы».

– Вот ещё «простейшие стеклодувные работы» интересно, – сказал Андрей, – или «коррозия».

– Что интересного может быть в коррозии? – фыркнула я.

– Как что? – удивился Андрей. – Как ржавчину удалять.

– Ой! Как интересно! Вот «опыты с пахучими веществами» – это здорово.

– Ну, давай почитаем из того, что понравилось. Может, где-нибудь не нужна кислота, ацетон и горелка?

Мы стали читать, но везде было что-то, из-за чего опыты бы нам не разрешили делать. Тут я дошла до «радуги».

– Смотри, – говорю, – тут из семи пробирок мы с тобой точно можем пять сделать!

– Да? – воодушевился Андрей. – Давай! Какие?

– Вот: «Чтобы получить радугу, нужно взять семь, – мы пять возьмём – пробирок и произвести следующие действия. В первую пробирку сливаем попарно хлорид железа (III) и роданид калия». Что такое три палочки?

– Не знаю, – отвечает Андрей, – поищем среди бутылёчков.

– «Во вторую пробирку раствор хромата калия и серной кислоты». Эту нам не дадут сделать. «В третью – нитрат свинца и иодид калия. В четвёртую – сульфат никеля (II) и гидроксид натрия». Смотри, опять палочки!

– Да. Теперь две палочки, – ответил Андрей. – Слова какие заковыристые – «сульфат», «гидроксид»… И как это мы всё запомним на химии?

– «Пятая пробирка – сульфат меди (II) и гидроксид натрия, шестая – сульфат меди (II) и раствор аммиака»…

– Аммиак мама не даст, – быстро сказал Андрей.

– Ну и «седьмая – хлорид кобальта (II) и роданида калия». Может, нам и ещё чего-то не дадут. Мы же не знаем, вдруг половина – яды?

– Да так и будет, – отвечает Андрей, – вот увидишь, две-три пробирки сделаем.

Мы пошли к тёте Оле и попросили дать нам нужные бутылочки. Тётя Оля назвала их реактивами и, как ни странно, выдала нам пять пробирок.

– А что вы хотите увидеть? – спросила она.

– Ну, там же написано, смотреть на пробирки на белом фоне. Значит, они будут цветные.

– Потом мне покажете, – сказала она.

Мы радостно схватили свои реактивы, пять пробирок и помчались в ванную комнату.

– Про палочки забыли спросить! – почему-то шёпотом сказала я.

– Мам, – заорал Андрей из ванной, – там палочки какие-то, то две, то три рядом с буковками стоят. Это что?

– Не знаю, – ответила тётя Оля, подходя к нам, – где? Батюшки, безграмотные вы мои! Это формулы, а не буковки, а это валентность, не палочки. Но вы не думайте пока об этом. Вам здесь эти знания не пригодятся.

Когда она ушла, мы разложили клеёнку и трясущимися руками налили в первую пробирку реактивы. Получили замечательный красный цвет!

– Здорово! – глаза Андрея загорелись.

Следующая пробирка оказалась жёлтой. Другая зелёной. Потом голубая и, наконец, фиолетовая. Мы не могли наглядеться на эту красоту и побежали звать тётю Олю. Она пришла. Посмотрела на наши пробирки. Ей тоже понравилось. Она спросила:

– А каких цветов не хватает в вашей радуге?

Мы даже не знали, что ответить. Кажется, все цвета были.

– Но две пробирки всё же остались пустыми! – напомнила тётя Оля.

Мы задумались.

– Оранжевый! – вдруг вспомнил Андрей.

– Думаю, правильно, – ответила тётя Оля, – а ещё?

Больше мы ничего не вспомнили. Тогда тётя Оля пошла за недостающими реактивами: под её руководством мы получили оранжевый и замечательно синий цвет. Пока тётя Оля с нами возилась, убежал суп, который она варила на завтра. Но она не расстроилась и сказала, что сейчас закончит и придёт к нам. Мы так обрадовались, что кинулись обниматься. В этот вечер мы увидели, как растут кристаллы, увидели дым без огня и зелёное пламя. А когда пришёл дядя Толя и поужинал, началось настоящее представление! Он принёс песка из кладовки, у нас в нём новогодние ёлки стоят. Сделал гору. Смешал железный порошок с каким-то хитрым реактивом, растёртым в специальной чашечке – ступке, положил эту смесь в углубление горы и, полив своим одеколоном, поджёг. Что тут началось! Искры, бурый дым и такая жара! Если забыть, где находишься, можно подумать, что на Камчатке среди вулканов! А потом мы делали фейерверк в жидкости! Я даже не знала, что такое возможно… Закончили опыты поздно вечером. Мы бы ещё что-нибудь сделали, но наутро надо было идти в школу. Тётя Оля и дядя Толя сказали, чтобы мы не расстраивались, потому что завтра они вместе с нами опять будут опыты ставить. Оказывается, им тоже интересно! Я бежала домой через три ступеньки, чтобы рассказать своим, что химия – очень интересная наука. Быстрее бы она началась.

Школьные страшилки

Когда у нас в классе кто-нибудь заболевает, его обязательно нужно навещать. Ну те, кто ближе всех к заболевшему живут, те к нему и приходят. Ко мне всегда приходит Андрей. Он приносит домашние задания, рассказывает, что нового случилось. У него никогда ничего не случается, ну и так, якобы подбадривает.

В феврале я заболела. Маме сказали, что у меня ОРЗ: никак не запомню, как это расшифровать. Все дни я лежала в кровати. Скука смертная! Сегодня Андрей что-то задержался. Уже стемнело, когда раздался стук в дверь (мы уже с ним давно до звонка дотягиваемся, но по привычке тарабаним в дверь кулаком). Сразу понятно, кто пришёл. Очень удобно. Бабушка открыла.

– Добрый вечер, – сказал Андрей и пошёл ко мне в комнату.

– Добрый, – ответила бабушка. – Что так поздно сегодня?

– Да в школе дежурить заставили… Пока полы все до блеска не выдраили, не отпускали.

– Привет! – сказала я осипшим голосом.

– Привет! Ну, как ты сегодня?

– Нормально.

– А мы сегодня полы драили.

– Да, слышала.

– Я тут первый раз с Юлей Палевой и Таней Русевой дежурил. Многие в классе болеют, нас училка перетусовала по-новому. Слушай! Столько всего узнал, невероятные курицы!

– Курицы?

– Ну, Танька с Юлькой… Такую чепуху рассказывают, просто смеяться некому!

– А что рассказывают? – заинтересовалась я.

Андрей сел на стул рядом с кроватью, откинулся на спинку стула. Было видно, что он собрался мне всё пересказать по порядку.

– В городе цыгане продавали ковры. Вот какая-то семья купила ковёр и повесила на стенку. А ночью случайно открыла женщина глаза и умерла.

– Почему? – спросила я испуганно.

– От страха! Ночью на ковре высветился гроб и скелеты, – жутким голосом проговорил Андрей.

Я подобрала ноги под одеялом.

– Страшно? – весело спросил Андрей.

– Да, – ответила я неуверенно.

– Слушай дальше, – вкрадчиво сказал он. – Однажды чёрной-чёрной ночью на чёрном-чёрном кладбище открылась чёрная-чёрная могила. Из неё вышел чёрный-чёрный покойник и пошёл в чёрный-чёрный дом на чёрную-чёрную улицу чёрного-чёрного города. Зашёл в чёрный-чёрный подъезд, открыл чёрную-чёрную дверь и вошёл в комнату, в которой спала маленькая девочка. Он подошёл к ней и сказал: «Отдай своё сердце!» – и как схватит меня за руку… я аж на кровати подпрыгнула и завизжала:

– Ты чего, – говорю, – обалдел?

– Нет, – улыбается Андрей, – я тебе пересказываю, что сам услышал. Ещё рассказывать?

В комнате горела только настольная лампа, сделанная из старого торшера. Света от неё было мало. А в полумраке всё не так, как всегда. Поэтому Андреевы рассказы действовали на меня завораживающе.

– Давай, – шёпотом сказала я, вся сжавшись.

– Один таксист посадил в свою машину старуху. Она ему велела везти её на кладбище. Сказала, что хорошо заплатит. Он повёз. На кладбище старуха пробыла долго; потом велела везти её на другое кладбище, потом на третье… Шофёр не выдержал и спросил, что она там делает. Старуха посмотрела на него злыми глазами и говорит… – и тут Андрей как заорёт: – Покойников ем!

– Ха, ха, – сдавленным голосом произнесла я, – ну, а ещё чего-нибудь.

– Да пожалуйста! – сказал Андрей.

Он рассказал про маму, у которой умерла дочка, потом про детский пальчик в пирожке и ещё много разных страшилок. Наконец позвонила тётя Оля и сказала, чтобы Андрей шёл домой.

– Ну, я пошёл. Вот тебе домашнее задание. Выздоравливай.

Когда он ушёл, я ещё долго вспоминала эти странные рассказы и внимательно рассматривала ковёр над кроватью: мне его папа привёз из Башкирии, когда был там в командировке. Но мало ли, может его цыгане сделали? Потом я поела и легла спать. Сна никакого не было. Мой ковёр в темноте не светился. Но, долго его рассматривая, я нашла страшные клыкастые морды, когти, пасти с зубами, вытаращенные глаза… А так посмотришь, не приглядываясь, – цветы вытканы! Я думала, думала… все уже давно спали, когда я захотела в туалет. Хочу, а идти боюсь… просто кошмар! Всё мне что-то мерещится. Тут бабушка, с которой мы в одной комнате спим, проснулась, чтобы капель себе накапать. Включила ночник. Как я обрадовалась!

– Бабуля, – говорю, – не выключай, я быстро.

А сама пулей в туалет – и пулей обратно. Залезла под одеяло с головой и не заметила, как заснула. Утром думаю: «Скажу Андрею, чтобы он мне больше такую ерунду не рассказывал». Весь день его для этого ждала, а когда он пришёл, выпалила:

– Привет! А ещё что-нибудь расскажи!

Андрей мне рассказал две новые страшилки.

– Где же ты их слышал?

– А сегодня на физкультуре – пока физрука ждали, девчонки рассказывали. Я поздно уже подошёл.

– Что-то сегодняшние не впечатляют… – сказала я.

– Ты вечера подожди, – ухмыльнулся Андрей.

И точно, вечером всё повторилось. Опять, когда наступила темнота, на меня страх напал. Ничего с собой поделать не могу… Из-под одеяла высовываться боязно! Утром всё кажется чепухой, а ночью покоя нет.

Я выздоровела, пришла в школу. И тут выяснилось, что в классе поветрие! Все рассказывают друг другу разные страшные истории! И откуда только они появились? В прошлом году никто про них не знал ничего! Ерунда ведь это и чепуха! И всё неправда совсем. И даже совсем неинтересно! Да, кстати, мне сегодня Маша Овсянкина новую страшилку рассказала… надо не забыть Андрею пересказать вечером.

Очень хозяйственные

Несмотря на то, что мы с Андреем уже перешли в седьмой класс, наши старые интересы не пропали. Мы продолжаем играть в любимые детские игры: хоккей, например, возимся с железной дорогой, часто раскладываем Андрюшкины коллекционные машинки и всё такое.

Во дворе тоже ведём «активную деятельность», как говорит баба Валя. Участвуем во всех субботниках и воскресниках и сами напрашиваемся что-нибудь полить или подмести.

Особенно здорово летом, когда нам выдают шланги. Тёте Зине тяжело шланг по всему двору таскать, а мы носим, и нам почему-то совсем не тяжело. А когда очень жарко, мы из этого шланга обливаемся. Правда, баба Валя, которая до сих пор присматривает за нами во дворе, делая вид, будто пошла посидеть с подружками-старушками, нас за это гоняет. Говорит, что вода холодная, что мы простынем и что вода из канализации. Про канализацию мы ей не верим, а то, что она холодная – это да. Но замечается это только тогда, когда уже зуб на зуб не попадает.

Закончилось лето. Наступил очень тёплый сентябрь. Такой тёплый, что мы ходим в школьной форме и нам жарко! После уроков дома сидеть нет никакого желания, и мы всё время во дворе.

Листья на деревьях не поняли, что лето ещё не закончилось, и всё равно пожелтели, побурели и покраснели. Но самое главное, они осыпаются!

– Почему они осыпаются? – спрашиваю я Андрея, возвращаясь из школы. – Ведь жара такая, как в июле. Август холоднее был.

– Не знаю, – отвечает Андрей.

– Надо в школе спросить, – говорю.

– Вчера мы с тобой весь двор подмели, так?

– Так, – отвечаю.

– А сегодня, вот увидишь, их столько же нападало!

У нас с Андреем большая проблема из-за маленькой метлы. У тёти Зины все метёлки большие, с толстыми древками. Но одна метёлка – небольшая. Её древко кто-то обломал, и стало вроде как полметлы. И почему-то древко у этой метлы тоньше, чем у всех остальных. Тёте Зине ею работать неудобно, а нам в самый раз. Мы ей предложили ещё какую-нибудь метлу поломать, но она сказала, что нечего добро переводить. И остались мы при одной метле. Когда я подметаю, Андрей граблями работает, потом наоборот. Но грабли тоже тяжёлые.

– Сейчас поедим и пойдём работать, – говорит на ходу Андрей.

– Конечно, только слушай, – говорю, – дай мне сегодня маленькой метлой поработать.

– Ты и граблями хорошо справляешься! – отвечает Андрей.

– Ты тоже граблями хорошо справляешься!

– Тогда давай по очереди. Сначала я, потом ты.

– Нет, давай сначала я, потом ты. Потому что ты потом забываешь, что обещал по очереди, и долго не отдаёшь…

– Вот ведь какая ты вредная, – отвечает Андрей.

– Почему это я вредная?.

– Потому что я не забываю! Я, можно сказать, всю тяжёлую работу на себя беру!

– Ничего подобного, – отвечаю, – грабли намного тяжелее. Вот и возьми их себе для тяжёлой работы.

– Да забери ты свою метлу! Я и без метлы обойдусь, и без тебя!

– Что ты разошёлся? – спрашиваю.

И тут Андрей говорит:

– Господи, да что тебе, метлы, что ли, для меня жалко?

Мы уже почти к дому подошли, по соседнему двору шли. Тут смотрим, возле стены стоит метла. Не метла, а МЕЧТА!

– Смотри, – говорю, – прямо глазам не верю! Не жалко!

– Чего не жалко? – не понял Андрей.

– Не жалко Господу для тебя метлы, – смеюсь я.

Подходим мы к метле. Ручка беленькая, тонкая, сама метла невысокая, прутики чёрные – и их не много, в самый раз. Аккуратная такая…

– Чья же это метла? – спрашивает Андрей.

– Это дом не жилой, это военкомат, – отвечаю, – может, ничья?

– Давай заберём, – говорит Андрей.

– Давай, – говорю, – радость какая, теперь у нас будет две хороших метёлочки!

Я осторожно взяла метлу и мы пошли. Идём себе, радуемся… Уже далеко отошли. Тут сзади как заорёт кто-то! Оглядываемся. Бежит за нами мужик, точно – дворник. Руками машет. Я сначала не поняла, что это за нами. Но Андрей меня за руку дёрнул и кричит:

– Бросай метлу! Бросай и бежим!

– Зачем? – спрашиваю.

– Бросай! – заорал Андрей. Метлу из рук у меня выдернул и бросил на асфальт.

Тут мы со всех ног побежали. Влетели в подъезд и к окну прилипли. Мужик метлу поднял и пошёл обратно.

– Фу! – говорит Андрей. – Чуть не поймал.

– Кто кого не поймал? – спросил дядя Толя, который спускался вниз после обеда.

– Да вот, мы тут чуть метлу не украли, – отвечает Андрей.

– Украли? – испугалась я.

– Чуть не украли, – отвечает Андрей, – а ты думала, это как называется?

– Не знаю, – отвечаю я, – но как-то не так. Мы же для хорошего дела её бы взяли.

Дядя Толя стал суровым. И долго нас отчитывал.

– Чужое брать нельзя! – в конце концов сказал он. – Так больше не делать.

А вечером дядя Толя во двор пришёл с большой метлой, такой, как у тёти Зины. Потом вынес какие-то инструменты – через несколько минут его метла превратилась в замечательную метёлочку.

– Привет! Что делаешь? – спросил Димкин папа дядю Толю, проходя мимо.

– Да вот, мои детки чуть метлу в соседнем дворе не украли. Купил свою. Делаю, чтобы по росту им бы– Дядя Агей засмеялся и говорит:

– Очень хозяйственные!

– Да уж, такие хозяйственные, смеяться некому, – ответил дядя Толя.

Подделка

Скоро будет ненавистная физкультура. Опять нас в холод погонят на улицу бегать. Не знаю, чем нашему физруку не нравится спортзал, но вот уже три раза подряд он ведёт нас в ближайший сквер, где мы бегаем до умопомрачения. А может, он не заметил, что закончился октябрь?

– На физру не хочу идти, – сказала я Андрею по дороге в школу. – Сначала на улице страшно мёрзну. Потом побегаю, вроде ничего. А пока до школы дохожу, меня всю трясёт.

– А ты не иди, ты беги, – посоветовал Тёмка.

– Не могу я бежать. У меня уже сил не остаётся.

На физкультуре все девчонки стали совещаться.

– Я не хочу идти на улицу! – сказала Лена.

– И я не хочу! И я! – раздались голоса.

– Пошли к физруку. Скажем, что на улице холодно, поэтому мы не пойдём!

– Пошли! Давайте! Все вместе!

И мы пошли в кабинет физруков. Иван Фёдорович нас выслушал и, нахмурившись, ответил:

– На улицу.

Мы начали шумно возмущаться, а он взял и закрыл дверь. Что делать?

Пошли переодеваться. После физкультуры девчонки решили остаться, чтобы придумать дальнейший план действий.

– Ты с нами? – спросила меня Таня.

– С вами. Сейчас Андрею скажу, чтобы домой шёл, и приду.

Когда я вернулась, разговор был в самом разгаре.

– Давайте на него классной пожалуемся?

– Нет, давайте сразу директору школы!

– Да ну, что толку… Они все друг друга защищают. Это же всем известно.

– А что делать? Он нас ведь не слушает. А мы уже переболели тут по пять раз.

– Ну, это ты загнула….

– Нет! Почему? Правда. Болели же.

– Болели. Да. Болели, – затараторили девчонки.

– Может, родителям сказать?

– Да? И потом ещё полгода рассказывать, что происходит на уроках физкультуры? Нет уж.

– Мои тоже потом не отстанут.

– А чьи отстанут?

– Надо самим как-то решать.

– А давайте в газету напишем?

– В какую? В какую? – наперебой зашептались девочки.

– Ну, не знаю… Есть же какие-нибудь детские газеты?

– Есть, наверное.

– Здорово!

– Вот это да!

– Давайте писать! Давайте!

– Вот напишем письмо, а потом решим, куда послать.

– Я напишу текст, – сказала Таня, – а потом соберём подписи. Да?

– Да! Да! Правильно.

На следующий день письмо было готово:

«Уважаемая редакция.

Пишут вам ученики 5-го класса «Б». Очень просим, помогите нам, пожалуйста. Наш физрук проводит уроки на улице. А уже холодно и мы всё время простужаемся. Просим вас, пусть наш физрук проводит занятия в школе. Мы все подписались. Спасибо».

– Что-то мало написано, нет? – спросила я.

– А про что ещё писать? – ответила Таня. – Всё есть. Подписи только нужно собрать. Но тут такая вещь… Мальчишки отказываются подписывать.

– Почему?

– Не знаю. Наверное, потому что им нравится на улице бегать. Но ты же знаешь, как Толкачёв расписывается? Распишись за него. Мы все уже подписались, только тебя ждали.

– А я не умею подписываться, – тихо сказала я.

– А я тоже не умела. Вчера как раз придумала, как буду подписываться.

– А ты просто свою фамилию напиши, – посоветовала Наташа.

– И за Андрея не забудь. Так нас больше будет.

Я взяла ручку и написала фамилию Андрея и свою. Для убедительности постаралась вывести буквы, как делает Андрей, округлыми и широкими. Он так пишет, что ни с кем не спутаешь.

На следующей перемене наше письмо как-то попало в руки мальчишек. Они его не отдавали: мы подняли крик. Пришла завуч, забрала наше письмо себе и ушла, а на следующий день…

Вместо последнего урока к нам пришли завуч, две учительницы старших классов и наша классная руководительница. Они молча смотрели на нас, а мы на них.

– В вашем классе произошло вопиющее безобразие. Нет! Скандал! Позор! – начала завуч. – Кто-то из вас написал письмо, якобы в редакцию, с жалобой на нашего учителя физкультуры. Кто написал это письмо?

Все молчали. У меня пересохло во рту. До меня стало доходить, что мы что-то не то сделали.

– Я вас спрашиваю? Кто написал это письмо? Так… Молчите… Тогда знайте, что из-за этого человека у вас всех будет «два» в этом году за поведение. Если этот человек не признается, конечно.

В тишине хлопнула крышка парты.

– Это я написала, – сказала Таня и заревела.

– Как – ты? Отличница! Какой кошмар! Почему, зачем ты это написала?

– Мы с девочками, – начала, всхлипывая, Таня, – я… Решили… Он… Вот и мы…

Слёзы текли по её щекам в три ручья.

– Она не одна это придумала, я полагаю? – спросила строго классная руководительница. – Вы ведь здесь все подписались. Да ещё Толкачёв.

– Он не подписывал, – заорал Лёшка. – Мы все были против!

– Как не подписывал? – изумилась завуч, переходя на шепот. – Так, значит, твою подпись кто-то подделал? – обратилась она к Андрею.

Он молчал, но на лице его появились удивление и растерянность.

– Нет ничего страшнее предательства! Тот, кто это сделал, должен понимать, что он натворил. Он подделал чужую подпись. Подставил человека!

Тут до меня стали доходить слова завуча. Меня сначала бросило в жар. Потом стало так холодно, что застучали зубы… Руки сами собой сцепились – я никак не могла их расцепить! Всё происходило, как в тумане. Учителя что-то говорили, говорили, размахивали руками, а я ничего не слышала. Как будто вода в уши попала. Завуч вдруг запела медленно и тягуче, а потом вместе со всем классом стала кружиться и раскачиваться. Зажмурила глаза. А когда их открыла, все смотрели на меня. Я стояла возле парты.

– Ты, Арсёнова? Ты? Это ты так подвела своего друга?

– Я, – призналась я.

Тут учителя опять заголосили. Они говорили о плохом поступке, о потерянной дружбе, о стыде, об ответственности и много ещё о чём. А я стояла возле своего стола и думала только об одном, как мне теперь Андрею посмотреть в глаза.

Когда собрание закончилось и все стали выходить из кабинета, я всё ещё сидела за столом. Слёз не было, только часто-часто колотилось сердце. Подошёл Андрей:

– Ты что, домой не собираешься идти?

– Собираюсь, – еле слышно ответила я.

– Ну… Оно и видно, что собираешься… Давай, складывайся в темпе, мне в бассейн не опоздать бы.

Мы вышли из школы молча. И уже почти дошли до дома, как вдруг меня прорвало. Я начала плакать и просить прощения.

– Да ладно тебе, – похлопав меня по спине, сказал Андрей, – проехали. Завтра мокрый снег обещали, будем бабу снежную лепить, как в прошлом году, помнишь?

Я не помнила ничего. Мне хотелось плакать. Потому что я такой плохой друг и потому что Андрей такой замечательный. Мне хотелось обнять его крепко-крепко, но я знаю, он терпеть не может все эти нежности. Тогда я взяла его за руку и, посмотрев в глаза, сказала:

– Ты лучший на свете. Понимаешь? Ты самый лучший!

Танец

У нас скоро концерт. Вернее, концерт будет в школе: каждый класс должен что-то интересное приготовить. Наша классная руководительница решила, что мы будем танцевать. Нет, конечно, не всем классом! Из тридцати человек она отобрала восемь. Четыре мальчика и четыре девочки. Нас с Андреем тоже взяли. Сегодня первая репетиция! Это здорово.

– Я не хочу танцевать, – заявил Андрей, когда мы обедали в школьной столовой.

– Ну и не танцуй. Скажи «классной», что не хочешь.

– Уже сказал.

– И что?

– Посмотрела на меня, как на пустое место.

– Понятно. Значит, будешь танцевать. А я очень хочу! Я так хочу, что слов у меня нет! Концерт! Платье! А кругом люди, люди! Потом аплодисменты! Книксены, – я зажмурила глаза от удовольствия.

– Что? Ладно, не важно. А я специально буду всем на ноги наступать, и меня выгонят. Не хочу я никаких аплодисментов.

– Вечно ты мне портишь настроение! К тому же, всем наступать не получится, потому что танец в парах, – сказала я и вышла из столовой.

Когда после уроков мы пришли в физкультурный зал, где нас ждала классная руководительница, там стояла какая-то худенькая, радостно улыбающаяся, тётенька, странно вывернув ножки.

– Знакомьтесь, ребята. Это Зинаида Анатольевна. Она научит вас танцу. Зинаида Анатольевна – профессиональная балерина.

– Здравствуйте, ребята, – радостно сказала Зинаида Анатольевна. – Разбейтесь, пожалуйста, на пары.

– Да, – заторопилась наша классная. – Сейчас расставимся. Ты, Оля, с Андреем, это понятно. Ты, Лёша, с….

– Нет! – завопила я, перебивая учительницу. – Не «понятно»! Я не хочу с ним!

– Почему не хочешь? Поссорились?

– Не поссорились! Он будет мне на ноги наступать!

– Глупости какие… Никто никому наступать на ноги не будет.

– Лёша, ты с Таней. Дима, ты с Наташей. Валера, ты с Леной. Прошу вас, Зинаида Анатольевна…

Мы встали с Андреем вместе: я пыхтела от негодования.

– Возьмитесь за руки, – начала Зинаида Анатольевна, – нет, кончиками пальцев. Так. Правильно. Повторите за мной следующее движение.

Мы повторили.

– А теперь сделайте его вместе с партнёром.

Мы фыркнули.

– Что смешного? Да, с партнёром по танцу, – забеспокоилась Зинаида Анатольевна.

– Не обращайте внимания. Это от неграмотности и бедного словарного запаса. Делайте, что говорят, – сердито сказала «классная».

Мы начали поворачиваться все вместе, но никак не могли встретиться. Кто-то крутился быстрее, кто-то медленнее. Когда первый полностью поворачивался, был и такой, кто только начинал двигаться… ну да, Андрей…

– Мальчик, ты не мог бы поворачиваться быстрее? – спросила его Зинаида Анатольевна.

Андрей стрельнул в неё взгляд, полный ненависти, и крутанулся изо всех сил.

– Нет. Так сильно не нужно. Нужно быстро, а не сильно. Иначе ты опять возвращаешься в прежнюю позицию.

– Чего? Чего? – переспросил Андрей.

– Крутишься на 360 градусов, – повысив голос, сказала «классная».

– Давайте попробуем ещё.

Мы пробовали, пробовали, пробовали… Наконец, Зинаиде Анатольевне всё это надоело, и тогда она сказала:

– Ну, хорошо. К этому движению вернёмся позже. Теперь следите за моими руками.

Она колыхнулась в одну сторону, в другую, подняла обе руки вверх, потом как-то неожиданно бросила их вниз и приподняла ногу, согнув в коленке.

– Повторяйте за мной, и…

– Я ничего не запомнил, – крикнул Андрей.

Ребята стали улыбаться. Я рассердилась.

– Вправо, влево, руки вверх, руки вниз, нога вверх. Всё! Что, не запомнил? – закричала я.

– Ничего не запомнил, – ответил Андрей.

– Пень!

– Кулёма!

– Прекратите сейчас же!

– Не беспокойтесь, я сейчас всё повторю, – быстро заговорила Зинаида Анатольевна.

Она повторила второй раз. Потом третий и четвёртый. Андрей маршировал, как солдат. Ребята заливались смехом. А я была готова его стукнуть.

– Ну, почти. Почти, – печально проговорила Зинаида Анатольевна. – Попробуем движение в паре. Возьмитесь за руки, как в первый раз. Да. За кончики пальцев. Правильно. И делайте разворот, словно книга открывается, а вы в ней страницы: одни справа, другие слева. Свободная рука на поясе. Ноги с пятки на носок. А затем книга захлопывается, движение внутрь… вот таким образом.

Я с ужасом посмотрела на Андрея: «Ну, – думаю, – сейчас он мне рукой в глаз попадёт… или уронит на пол».

Чтобы этого не произошло, когда мы начали сближаться, я присела. Андрей на меня посмотрел с удивлением.

– Нет, нет, девочка! Приседать не нужно. Нужно, наоборот, сделать широкий жест: вот так.

От стыда хотелось провалиться. Это всё из-за Андрея! Зло на него клокотало в груди, одноклассники же заливались смехом.

– Так, так! – похлопала в ладоши Зинаида Анатольевна. – Пробуем, и…

Попытка оказалась ужасной! Мы с Андреем развернуться-то развернулись, но свернулись друг в друга. Я попала своим лбом ему в нижнюю челюсть, отчего он дёрнулся и толкнул Таню. Таня взмахнула руками от неожиданности и упала на Лёшу, а Лёша приземлился прямо на Зинаиду Анатольевну, которая села на маты…

– Боже мой! Какой ужас, – тихо сказала Зинаида Анатольевна, поднимаясь. – А сколько времени до концерта?

– Неделя, – виновато улыбаясь, проговорила «классная».

С нами занимались всего один час. Но это был незабываемый час. Мы с Андреем разъезжались в разные стороны, выскальзывали друг у друга из рук, словно намыленные, наступали друг другу на ноги, бились головами, плечами и даже лопатками! Наконец, совершенно измученных, нас отпустили по домам.

– Ты это специально всё делаешь! – торопливо семеня ногами, говорила я Андрею, который не успевал за мной и шагал вприпрыжку сзади.

– Слушай! Веришь? Не нарочно! Хотел сначала, а потом само как-то всё сложилось. Вернее, тьфу, не сложилось. Я даже не старался. То есть, я старался. Да что такое! Я не старался всё испортить. Я просто не старался – и всё… А потом старался, чтобы получилось, но ты же видела, что получилось… А я уже старался…

– «Получилось», «старался», – передразнила я, – ты что, не понимаешь? Меня из-за тебя могут снять с концерта! Оставят три пары, лопух!

– Сама лопух! Я старался! Теперь – шиш! Не буду!

Я резко открыла подъездную дверь и с силой захлопнула её перед носом Андрея. Затем непонятно зачем со всей силы вцепилась в ручку и стала тянуть на себя. Андрей потянул на себя, но силы были не равны – я быстро сдалась. Бросила ручку и, взлетев по ступенькам, ворвалась в квартиру. Я, на самом деле, ужасно переживала весь вечер, думая: «Меня определённо выставят. Он меня то дёрнет, и я ошибусь, то не поддержит, то не вовремя отпустит, то замахнётся так, что думаешь, будто сейчас шарахнет. А выглядит всё так, словно и я такая же деревянная, как он!»

На следующий день всё повторилось. Мы кое-как исполнили вчерашние упражнения, новые же давались с невероятным трудом, с криком, нехорошими взглядами и даже маленькими травмами. Зинаида Анатольевна больше не улыбалась.

Всю неделю мы тренировались. Я видела, как расстраивается Зинаида Анатольевна и веселятся ребята. Только наша «классная» вела себя как-то странно. Вместо того чтобы убрать нас с Андреем из номера, она, наоборот, пообещала, что мы обязательно будем выступать. Наша руководительница возвращалась с занятий, прищурив глаза, а выходила из спортзала последней, о чём-то шушукаясь с Зинаидой Анатольевной. А за день до концерта объявила, что пригласила всех наших родных: пап, мам, дедушек, бабушек… Что будет целая школа народу, поскольку выступать будут все классы с четвёртого по десятый, включая параллельные.

Мы не разговаривали с Андреем неделю. Перед самым концертом, уже одевшись в красивый костюм, я увидела, как Андрей выглядывает из-за занавеса в зал. А я до последнего момента не могла поверить, что нас не снимут.

«Ну почему? Почему нас оставили? Лучше уж не выступать совсем, чем вот так!» – эта мысль показалась мне спасительной: я подбежала к классной руководительнице.

– Снимите меня с концерта! – выпалила я.

– Ни за что!

– Ни за что? Но мы же испортим весь праздник! Мы же испортим выступление ребят!

– Вот и хорошо. Это будет вам уроком. Пусть вам станет стыдно, а в следующий раз вы будете стараться, чтобы не выглядеть глупо.

Я, опустив голову, вернулась обратно. Ребята уже стояли наготове.

– Наше выступление сейчас объявят, – прошептал Лёша.

Я ничего не слышала и не видела. Слёзы застилали глаза. «Мама шила этот костюм две ночи! Бабушка пришла с давлением… Дед отложил какой-то совет… Позор!».

Заиграла музыка. Я почувствовала прохладную ладонь Андрея. Мы вышли на сцену. Направо, налево, поворот, шаг вперёд, ещё, «ёлочкой» назад… Заученные движения повторялись быстро и… легко! Я посмотрела на Андрея. Он подмигнул мне, улыбаясь. Отчего-то стало так хорошо! Музыка весело несла нас вперёд, в ушах свистел ветер, ноги сами подпрыгивали в такт ритмичному танцу… Показалось, будто пролетело несколько секунд. Вот и финальный аккорд. Мы, взявшись за руки, кланяемся. Весь зал встаёт! Нет ни одного свободного места! Люди, цветы, улыбки. Как здорово! Вон лицо мамы и заплаканной бабушки! Дед свернул ладони рупором и кричит: «Молодцы!». Наша классная улыбается во весь рот и хлопает так, что, кажется, сейчас сломает себе руки. Нас фотографируют… Нам дарят цветы!

Потом ещё было много выступлений. И мы радовались за всех – и за всех переживали.

Возвращаясь домой, я шла с Андреем впереди радостных родственников. Смех так и распирал. В голову лезла весёлая ерунда. Хотелось прыгать и кричать всякие глупости.

– Скажи, ну скажи честно! Не хотелось выглядеть дураком перед дедом, да? И перед остальными тоже? – спросила я.

Андрей пошёл медленнее.

– Нет, – ответил он. – Просто увидел твоё лицо во время репетиции…

– Испугался, что я тебя поколочу? – весело закричала я.

– Нет, подумал, что лопнешь от злости, а я так и не узнаю, что такое книксен.

– Да это же поклоны с приседаниями!

– Я понял. Мама дорогая! И это ради них мы чуть не погибли в самом начале своего пути! Смеяться некому!

Стихи

На литературе нам задали выучить стихотворение. Любовь Ивановна сказала, что спросит каждого, но выбор, какие именно стихи учить, остаётся за нами. Придётся выбирать и учить. Вообще-то я люблю уроки литературы, но не стихи. Стихи я не понимаю, да ещё их наизусть заставляют заучивать… Не нравится мне это.

Весь вечер я перелистывала книжки, но никак не могла почему – то выбрать то, что мне по-настоящему нравится.

– Ты обязательно возьми Пушкина или Тютчева, – советовала бабушка.

– Есенина, только Есенина, – говорил дедушка.

– Лермонтова можно, у него красивые есть стихи, – подсказала мама.

– Это всё не то, – уверенно возразил папа. – У них сейчас что за период?

– У кого? – спросила мама.

– У детей! У них сейчас бунтарский дух в теле сидит. И стихи им нужны соответствующие. Маяковского возьми. Вот хотя бы про паспорт. Сейчас найду.

Папа быстро вернулся с толстой красной книжкой в руках:

– Вот. Это читай. Понравится – выучишь.

Я взяла книгу и пошла в свою комнату. Первое, что меня заинтересовало, – стихотворение хотя и длинное, но длинное только из-за того, что в строчке по одному-два слова. Второе: я таких «рубленых» стихов никогда не слышала. Прочитала раз. Потом второй. Учится легко. Ну, думаю, нормально. Пусть Маяковский. У нас ещё Маяковского никто не читал в классе. Стала учить.

«Бу-бу бу-бу бу-бу-бу-бу бу-бу»

Не прошло и пятнадцати минут… стихи я запомнила. Сложила сумку и пошла платье гладить.

– Ты уже выучила? – поинтересовался папа.

– Да, выучила, конечно. Чего там учить?

– Тогда почитай. Проверим, как запомнила.

– Ой. Нет. Не хочу я что-то.

– Не ломайся, как копеечный пряник, – попросила мама.

– Не буду.

– Не будет, так не будет, – ответил папа. – Я сам тогда прочитаю.

Я удивлённо на него посмотрела. Вот уж не видела, чтобы папа стихи читал. А папа взял в руки какой-то блокнот, скрутил его в трубочку, встал и начал читать:

Я поневоле заслушалась. Папа читал так, как читают артисты по телевизору. Я не могла понять, как он это делает, но оторваться было невозможно. Он вскидывал голову, прищуривал глаза, поднимал руки, прикладывал их к груди, а под конец гордо поднял скрученный блокнот вверх. Когда он закончил, все захлопали в ладоши.

– Надеюсь, ты примерно так завтра расскажешь, – сказала бабушка.

– Н-да, – только и ответила я, поспешив в свою комнату. Там я встала перед зеркальным шкафом и попыталась прочитать, подражая отцу. Но выходило как-то не так. Тут дверь открылась и вошла мама:

– Я слышу, ты стихи заново перечитывать стала. Помочь тебе?

– Мам… как это у него получается так читать?..

– Как получается? Папа наш режиссерский факультет Института культуры окончил, это раз. А Маяковский его любимый поэт – это два.

– Ну а как всё-таки? Что такое надо делать, чтобы получилось похоже? Блокнот в руки взять?

– Не в блокноте дело. Ты прочти мне. Я скажу, в чём твои ошибки.

Я начала читать. Мама слушала молча, ни разу не перебила.

– Ты молодец. Всё у тебя правильно. Однако есть правила, о которых ты не знаешь. Например, ты почти не делаешь пауз.

– Пауз?

– Ты почти не останавливаешься. Разве для того, чтобы воздух набрать.

– А как нужно?

– Нужно делать паузу не только для вдоха и выдоха, а для того, чтобы отделить один смысловой кусок текста от другого. И ещё для того, чтобы сделать какой-то акцент.

– Акцент?

– Батюшки! Или я говорю очень сложно, или ты у меня очень мало знаешь. Акцент – это смысловое выделение. Акцентировать – выделить что-то, мысль или слово.

– Как паузой можно акцентировать?

– Ещё как можно! Когда человек делает паузу, все начинают прислушиваться.

– Я не знала.

– Я и говорю, есть определённые правила, о которых ты не знаешь. Поэтому вместо стихов у тебя получается «бу-бу-бу». Но это ещё не всё.

– Да?

– Конечно. Зачем тебе дан голос? Им можно прекрасно пользоваться. Где-то нужно читать ровно, где-то тише, а где-то громче.

Это называется «окрашивать речь интонацией».

– Мам, ты столько всего знаешь…

– А ты думала, я только уху хорошо варить умею?

Я засмеялась.

– Ну, а ещё чего-нибудь? – я села рядом, поджав коленки к подбородку.

– А ещё не стой, как деревянная. Стоять нужно раскованно, – мама подумала и тут же добавила: – Не развязно, а раскованно. В исполнении стихотворения должны принимать участие руки, лицо и даже весь корпус, когда это нужно. Ну и, конечно, глаза. Не надо их таращить! Совершенно не нужно! Гляди так, словно видишь, о чём читаешь. Всю эту науку ты один раз прочувствуешь и никогда больше не забудешь. Так что бояться нечего: это разговоров много, на деле быстрее.

Мы с мамой тренировались весь вечер. Она поправляла меня. Взмахивала руками, если нужно было читать громче, опускала руки, когда нужно было читать тише. Наконец, она сказала, что всё вполне нормально. Я легла в кровать, но никак не могла уснуть, всё думала: «Ну как я завтра прочитаю? Что наши скажут? У нас ещё никто так не читал».

Литература была вторым уроком: я еле дождалась.

– Первый… Может, кто-то сам желает? – подняла глаза от журнала Любовь Ивановна. – Тогда Арсёнова. Ты у нас по алфавиту первая. О! Ты и руку тянешь! Прости, не заметила. Что ты будешь читать?

– Маяковского. Стихи о советском паспорте.

– Немного не по возрасту, но…. Иди к доске и начинай.

Я вышла, ужасно волнуясь. Встала лицом к классу. Все занимались своими делами. Андрей что-то перекладывал на столе. Таня с Леной тихо разговаривали, Лёшка рисовал в тетради. В общем, как всегда.

Я начала звучным, твёрдым голосом. Выдерживая паузы, гордо подняв голову вверх. Мне самой нравилось, как я читаю. То вверх, то вниз. Пауза. Громче. Ещё громче. Совсем тихо. Стихи лились так, словно это были не стихи. Как будто я жарко и воодушевлённо кому-то рассказываю о себе. Я ничего не видела, пока читала. А когда закончила, то все тридцать пар глаз неотрывно смотрели на меня. В классе была тишина.

– Ты просто молодец! – воскликнула Любовь Ивановна. – Пятёрка. А в дневник – с двумя плюсами!..

Я села на место, а учительница всё никак не могла успокоиться. У меня же словно гора с плеч свалилась – так хорошо и легко стало.

– Кто следующий?

Тут руку подняла наша отличница Таня.

– Иди, Танечка, к доске.

– Любовь Ивановна… Я сегодня читать не буду, можно?

– И я! Ия! – тут же стали раздаваться голоса со всех сторон.

– Понятно, – улыбаясь, ответила Любовь Ивановна. – Сегодня больше никого не спрошу, но учтите. Планка поднята. Пятёрка теперь – это так, как читала Оля, а вовсе не за знание текста. Понятно?

Когда мы возвращались из школы домой, Андрей сказал:

– Слушай! Тебе ведь в театральный институт надо! Я просто обалдел. Нет, сначала даже не понял, что это ты! Вроде ты, а вроде не ты. Классно читала. Я, как и Танька, подумал, будто сегодня лучше не выходить даже. В общем, молодца!

А я шла и думала, как это приятно, когда тебя хвалят, и вдвойне приятно, когда удивляются не учителя, а твои же одноклассники. И чего я раньше так не читала?

Какой-то кошмар!

– Вас, наверное, на профессиональных уборщиц готовят? – как-то спросил меня дед. – Вы что там каждый раз драите? То класс, то холл… Вы не забудьте попросить вместе с аттестатом об окончании школы хотя бы свидетельство о прохождении многолетней практики уборок помещений, причём промышленных: их размеры наши квартиры превышают…

– Ну чего ты кипятишься, дед? – отшучивалась я.

Хотя, если честно, уборка школы не доставляла мне никакого удовольствия. И вот ведь какая штука: во дворе мне нравилось наводить порядок, а в школе нет. Почему?

– Потому что там нас заставляют, а во дворе мы по своей инициативе убираем, – как-то раз сказал Андрей.

Но почему-то мне разонравилось работать везде. И в школе, и во дворе. Нет, если всем классом с вениками и граблями в школьный двор, это ещё ничего. Но если ты дежуришь и обязан по расписанию что-то убрать, это совсем не то.

А тут как раз «классная» сказала:

– В течение полугода мы отвечаем за холл на третьем этаже. Разбиваемся на пятёрки, чтобы весь класс задействован был, и приступаем с завтрашнего дня.

А что такое холл в нашей школе! В нашей школе холл – это физкультурный зал! Так наша школа построена. Огромный холл прямоугольником – и в него двери всех десяти кабинетов на этаже выходят. Короче, холл – это и есть весь этаж, за исключением кабинетов. Уф! В первую пятёрку почему-то попали мы с Андреем и ещё три человека из класса.

Приходить на уборку нужно было после обеда, переодевшись. Не знаю почему, но меня такое зло взяло:

– Это же кошмар какой-то! Я что, уборщица профессиональная? Пусть тогда мне деньги платят! Я не хочу тратить своё время на эту дурацкую уборку! Она ещё бы сказала нам стадион убрать впятером! Это сколько там убираться, в этом холле? Это же целых двадцать классов!

– А я вообще никуда идти не собираюсь, – лениво сказал Андрей.

Я даже остановилась от неожиданности: такая мысль мне в голову не приходила.

– Как не собираешься?

– Так. Не собираюсь – и всё. Я ведь не нанимался.

– Как же? Что же ты завтра скажешь?

– Ничего не скажу. Я и тебе советую не ходить.

– Не ходить? Я не могу не пойти.

– Это почему?

– Не могу – и всё. Это неправильно!

– А кто тут орал про «дурацкую уборку», про «профессиональную уборщицу» и прочее?

– Ну, не знаю, – нерешительно ответила я. – Одно дело говорить, другое дело делать.

– Значит, пойдёшь? – возмутился Андрей.

– Конечно, пойду.

– Ну и кулёма!

– Сам ты… болван!

Я хлопнула дверью и разозлилась ещё больше. Так разозлилась, что даже дверь ногой пнула. Поела, переоделась и пошла в школу. Прихожу, а там вторая смена.

«Это ещё что за такое? Как тут мыть, если на перемене тебе опять всё затопчут?»

Пошла к классной. У неё урок.

– Пришла? – зачем-то спросила меня она: как будто не видит, что я пришла. – Вот тебе ведро, тряпка, порошок… и начинай.

Сказала. Дверь закрыла. А я стою с ведром и тряпкой, словно на площади, одна, и представления не имею, как мне это всё помыть! Налила в ведро воды. Села на корточки и стала мыть пол. А он такой грязный! Просто чёрный! Если трёшь тряпкой с порошком, в этом месте он становится рыженьким и блестящим…

«Ну, – думаю, – это мне здесь на месяц с небольшим работы. Домой я сегодня не попадаю. А наши-то хороши! Никто ничего не сказал. Не пришли – и всё! Андрей вообще болван! Это надо же придумать – не ходить! И вообще: знает, что я пошла, а сам на диване валяется. Ну и пусть! Никогда больше с ним разговаривать не буду».

Целый час пол тёрла, две перемены пришлось пережидать, а помыла я всего ничего, ну метр на метр, может быть. От такого эффекта у меня силы сразу закончились. Классная на переменах ко мне подходила и только головой качала. Примерно через час моей работы кто-то похлопал меня по спине. Я обернулась.

– Привет работникам физического труда, – радостно сказал Андрей.

– Чё надо? – стала ершиться я.

– Да вот, пришёл тебе помочь… У пластается ведь, думаю, и не придёт партию в шахматы доигрывать…

– Иди, давай-ка, отсюда. Не нужна мне никакая помощь. Раньше надо было приходить!

– Да я вижу, что и сейчас не опоздал, – весело сказал Андрей, рассыпая порошок на пол, словно сеятель зерно.

– Эй! Ты чего делаешь?! Ты чего?! Что такое! – заорала я, отбирая пачку с порошком.

На крик из дверей показались головы сразу нескольких учителей.

– Потише работайте! – возмутилась «англичанка».

Двери закрылись, а мы так и стоим, обхватив пачку четырьмя руками.

– Ты чего вцепилась? – удивляется Андрей. – Мы сейчас этот пол за три минуты вымоем.

– Не надо мне за три минуты! Ты видишь, как я аккуратно мою и чисто… Мне тут халтура не нужна!

– Будет чисто. Отцепись ты, наконец!

Андрей вырвал у меня пачку с порошком и бросил к стене. Потом надел тряпку на швабру и, намочив, начал возить по насыпанному порошку. К моему удивлению, эффект от его возни действительно был! Только нужно было несколько раз провести шваброй по одному месту – и не просто провести, а хорошо нажимая. Через три-четыре раза такой работы появлялась светлая полоса. Я перестала дуться и побежала за второй шваброй.

– Это ты бы так до «морковкиного заговения» пальчиками оттирала чёрточки! – подмигнул Андрей.

– Отстань, – огрызнулась я, в душе радуясь, что он пришёл и что у него такое хорошее настроение.

Так за час мы смогли вымыть половину холла. Тут подошла наша классная и сказала:

– Ну, хватит. Завтра я с остальными разберусь. А вы отправляйтесь домой и учите уроки.

Мы сложили тряпки со швабрами, помыли руки и вылетели из школы. Не знаю, почему, но настроение стало замечательным! Мы бежали до дома, поочерёдно догоняя друг друга.

«Всё-таки хорошо, что у меня есть такой друг», – думала я.

Всё настроение испортили.

На одной площадке с Андреем живёт молодая семья. У них есть маленький мальчик Артёмка. Ему два с половиной года. Часто мама Артёма просит бабу Валю или тётю Олю с ним посидеть, пока она по делам ходит. Мы с Артёмом почти не встречаемся: он приходит тогда, когда я и Андрей в школе.

Сегодня, когда мы уже вернулись с учёбы, а баба Валя засобиралась в магазин, раздался звонок в дверь.

– Валентина Ильинична, посидите с Артёмкой часик, мне срочно на работу нужно, – попросила тётя Наташа, мама мальчика.

– Я вообще-то уходить собралась, – ответила баба Валя. – Посидите с Артёмом? – спросила она нас.

– Посидим, отчего не посидеть… Главное, чтобы он к нам не приставал, – сказал Андрей.

– Что значит «не приставал»? – рассердилась баба Валя. – Проходи, Артём.

Баба Валя и тётя Наташа ушли.

– Так, – сказал Андрей Артёму. – Если тебе что-то надо, скажешь, мы в моей комнате.

Артём кивнул головой и разложил свои игрушки на полу в зале, а мы пошли в лото играть. Только карточки достали…

– Дядя Андрей, я пить хочу, – сказал Артём, появившись в дверях.

– Какой я тебе «дядя»? Сейчас дам. Пошли.

Вернувшись обратно, потирая руки от нетерпения, Андрей сказал:

– Слушай, давай заново карточки разложим, а то перебили игру. Давай?

– Давай, – ответила я.

Раздав новые карточки и взяв мешок с бочонками в руки, Андрей замер:

– Чего тебе?

Я повернулась. В дверях стоял Артём.

– Дядя Андей. Я хочу на гайсок…

– Чего ты хочешь?

– На гайсок, – твёрдо повторил Артём.

– Ничего не понимаю. Иди, поиграй. Не мешай нам.

– Он на горшок хочет, – сказала я. – Пошли, Артём. Ты с горшком пришёл?

– Да. Вон там.

Артём показал на пакет, висевший на вешалке.

– Мы сегодня будем играть или нет? – спросил Андрей, выглядывая в коридор.

– Сейчас. Будем, – ответила я.

– Посади его в комнате и закрой дверь, – посоветовал Андрей.

– Не нужно. Он маленький, вдруг испугается. Так… Ну, начинай, – сказала я, вернувшись.

Только Андрей открыл рот, как по его лицу я поняла, что Артём стоит сзади.

– Дядя Андей, а это сто? – спросил мальчик, показывая на бочонок в руке Андрея.

– Ты почему не играешь? – спросила я.

– Ты зачем притащился? – возмутился Андрей. – Пить тебе дали? Дали. Наоборот сделал? Сделал. Теперь чего?

– А я…. А я…. А я….

– Чего! Ну?

– А я есть хочу.

– О! Мама дорогая!

Андрей вылетел из комнаты на кухню и застучал кастрюлями.

– Пошли, Артём, – взяла я за руку мальчика.

– Вот! – выбрасывал на стол продукты Андрей. – Масло, колбаса, кетчуп… Делай бутерброд и ещё раз только приди в мою комнату!

– Ой, Андрей… Это ему нельзя, наверное…

– Что нельзя?

– Кетчуп. Да и колбасу, наверное, тоже.

– Наверное, наверное… Я ему тут что, суп сварить должен? О! Суп есть! Сейчас.

Андрей опять полез в холодильник и вытащил кастрюлю с супом.

– Разогревай и ешь, – сказал Андрей.

– Подожди. Он ничего сам не разогреет. Давай половник. Перельём в маленькую кастрюлю и подогреем.

– Да что же это такое! – Андрей достал кастрюльку и половник, сел за стол, подпёр щёку одной рукой, а пальцами другой руки стал барабанить по столу.

– Сейчас разогреется, нальём ему – и пойдём.

Суп разогрелся, я налила его Артёму. Мальчик сел к столу и сказал:

– Я суп не ем.

– Да? – удивилась я.

– Это тебе так кажется! – надвигаясь на Артёма, прошипел Андрей. – Ты что? Издеваешься над нами, что ли?

Артём хлопал глазами, отодвигая тарелку от себя.

– Ты не отодвигай! – Андрей придвинул тарелку обратно. – Мы тут двадцать минут на кухне торчим. Вместо того чтобы отдохнуть после школы, тобой занимаемся!

– Ты на него не кричи. Что ты есть-то будешь?..

– Котетки, – пискнул Артём.

– У вас котлеты есть?

– Как ты его понимаешь? Я про котят подумал. Нет. Котлет нет.

– Нет. Котетки, – снова пропищал Артём.

– Даже если бы были, нужно тебе на голову кастрюлю с супом надеть, а не котлеты давать!

– Он про что-то другое думает. Я тоже не угадала. Не котлетки? Что же ты хочешь?

– В лоб он хочет! Я точно знаю! Не хочешь есть – иди играть! Всё. Пошли.

– Котетки! Котетки! Котетки! – закричал Артём.

– Что тебе надо? Чудовище! – быстро вернулся на кухню Андрей.

Артём показал пальцем на буфет. Там стояла большая ваза с конфетами.

– Конфетки! – сообразил Андрей. – На! Всю вазу тебе! На! Иди и не приходи больше!

Он схватил Артёма за руку, в другую руку взял вазу и потащил в комнату.

– Нам захватил пяток, – сказал Андрей, возвращаясь, – а то всё схомячит и не заметит.

– По-моему, ему столько конфет нельзя, – проговорила я.

– А что с ним будет? Зубы повылетают? Так у него новые вырастут. Ха-ха-ха!.. Не боись.

Мы сели играть, но Андрей всё никак не мог начать. Потрясёт мешок с бочонками, на дверь посмотрит… Достанет бочонок, на дверь посмотрит…

– Ну, чего ты? Артём теперь час будет конфеты жевать. Начинай.

– Барабанные палочки! – радостно произнёс Андрей и, замолчав на секунду, заорал: – Я сейчас его убивать буду!

– Что? – не поняла я.

Сзади стоял Артём и улыбался перепачканным в шоколаде ртом. Я даже засмеялась:

– Долго же тебя не было!

– Ты исчезнешь сам? – придвинув своё лицо к мордашке мальчика, серьёзно спросил Андрей. – Или тебе помочь?

– Он не понимает, что ты ему говоришь. Ну, чего тебе теперь? Ты что, все конфеты съел?

Артём кивнул головой и показал на набитые карманы брюк.

– Про запас, – ухмыльнулся Андрей.

– Тебе что, там страшно? – спросила я.

Артём отрицательно покачал головой.

– Скучно?

Артём снова покачал головой.

– Ты чего-то хочешь?

– Масинки.

– Масинки? – не поняла я.

– Машинки он хочет.

– Возьми машинки, где они?

– Ничего не возьми! – закипятился Андрей. – Он мои коллекционные машинки хочет взять… Они в зале под стеклом стоят. Это не игрушка! Понял! Даже я в них не играю. Они для красоты.

Андрей взял Артёма за руку и опять повёл в зал.

– Предлагаю уйти на лестничную клетку, – входя обратно, объявил Андрей. – Это надо же! Как с ним родители справляются? Ужас! Просто ужас!

Пока мы рассуждали о том, как хорошо, что у нас нет младших сестёр и братьев, к нам никто не приходил.

– Слушай, давненько его нет. Пошли, посмотрим, что он там делает?

– Пошли, – ответила я.

Когда мы вошли в комнату, Артём стоял на стуле и доставал очередную машинку из серванта.

– А! – закричал Андрей, подбегая к Артёму и вырывая из рук машинку. – Ты что делаешь? Я тебе сказал ничего не брать! А на полу-то! Он почти все машинки достал! Ах ты! Зараза! Дверцу от «Волги» отломал… Кто это отломал? Кто?! Я тебя спрашиваю!

Артём от неожиданности замер, а потом как заорёт… Слёзы брызнули в два ручья, а крик поднялся такой, что захотелось заткнуть уши. Тут в комнату влетела баба Валя.

– Что случилось? Маленький! Золотой мальчик. Что вы с ним сделали?

– Ничего мы с ним не сделали, с твоим золотым мальчиком, хотя надо было бы ему по голове настучать! Он мне машинку сломал!

– Ничего с твоими машинками не случится. А он живой, не нужно на него кричать.

– Он-то живой, а вот я сейчас дуба дам! Никаких детей в моём доме! – прокричал Андрей, встав в центре зала и подперев бока руками. – Никаких и никогда! Я их не перевариваю!

– А ты с фесталом попробуй, – посоветовала баба Валя и увела Артёма на кухню.

– Я его с кетчупом и майонезом попробую! – Андрей сердито сел на диван. – В лото больше не хочу, всё настроение испортили…

Трудовой лагерь

Ура! Какое счастье, закончились восемь классов нашей школьной жизни! Только двор, только улица и только отдых! Сегодня последнее классное собрание. Нам скажут напутственные слова и отпустят на все четыре стороны… Уже нет никаких сил сидеть за партой. Состояние «прыгающе-бегающее» какое-то.

Мы рассаживаемся. Я стучу Кошкина учебником по голове: он забрал мой пенал. Андрей играет в крестики-нолики с Лёшкой Стрелковым, кто-то кидает самолётики. Всё как всегда. Но вот входит Александра Захаровна, наша классная: мы замолкаем, и тут выясняется…

– В августе едем в трудовой лагерь, – сообщает учительница. – Родителей поставлю в известность сегодня вечером. Первого августа жду вас на крыльце школы в 9:00. С собой взять одежду для работы и отдыха. Всё понятно?

Что тут началось!

– Куда?

– Это что? Это… Ну, вообще…

– Какой лагерь?

– А каникулы?

– Я летом отдыхать хочу!

– Что за фигня такая?

Александра Захаровна даёт нам время на вопли и негодование. Когда же мы выпускаем пар, заканчивает:

– Это будет не просто сбор урожая. Вы получите свой первый заработок. А теперь все свободны. До первого августа – и хорошо вам отдохнуть.

Возвращаясь домой, мы с Андреем возмущаемся:

– Ну и что это такое? А если я на юг в августе ехать собирался?

– Ахинея какая-то, – вторю ему я. – Наше лето. Почему, например, в сентябре не поработать?

– А название-то! Название-то какое! ТРУДОВОЙ ЛАГЕРЬ!

– Это уму непостижимо! Работать в каникулы!

Мы идём и злимся, а дома рассказываем бабе Вале «о безобразии». К нашему удивлению, она не разделяет негодования:

– Ну и хорошо. Побудете на свежем воздухе своей компанией. А заодно научитесь трудиться – и, надеюсь, чужой труд ценить.

Родители тоже нас не поддержали и мы успокоились. Что возмущаться, когда все за этот лагерь?

Первого августа мы стояли на крыльце школы в рабочих штанах, штормовках и радостно делились с одноклассниками впечатлениями о прошедших месяцах отдыха. Внутри всё ёкало от нетерпения. Как там оно будет на новом месте? Все были в радостном ожидании. Подкатил автобус. Мы заскочили внутрь. Расселись и стали махать руками тем родителям, которые пришли нас провожать. Ехали не долго, часик. А потом разместились в каком-то одноэтажном бараке. Жильё «не фонтан», но всё есть. Душ, туалет, комнаты для девочек и мальчиков.

– Ты как? – заглядывал каждые пять минут к нам в комнату Андрей.

– Ужасно! Дует из окна! Ты как?

– Без подушки и одеяла. А так нормально.

И снова:

– Ты как?

– Ты уже спрашивал. Ужасно! Кровать проваливается. Подушку и одеяло дали?

– Дали, но тумбочку умыкнули…

И опять:

– Ты как?

– Ужасно! Наши двери не закрываются! Тумбочку нашёл?

– Дверь починим. Тумбочку взял. Можно сказать, стибрил!

– Украл?

– Занял… Буду уезжать, верну.

– У кого занял?

– Да там, в конце коридора, в комнате номер пять… Она пустая пока.

– Беги, возвращай! Туда мужская часть учительской команды заселилась.

И так весь вечер. Пока, наконец, нас не вывели на построение и не объяснили, что и как будет.

Утром подъём в 9:00, завтрак в столовой в 10:00, трудовые работы с 11:30 до 14:30, обед в 15:00, свободное время с 16:00. Затем ужин в 19:00 и опять свободное время до 22:00.

– Ну, отлично! Много свободного времени, – говорю. – Отдохнём! Хотя нас и поместили в какие-то конюшни. Во дворе будем свободное время проводить по максимуму.

На следующий день начались наши трудовые будни. Девчонок послали на свёклу, мальчишек на морковь. И уже через час мне стало понятно, почему народ бежит из деревни. Сначала заболела спина, потому что нужно работать, наклонясь. Потом шея – по той же причине. Через некоторое время перестали гнуться пальцы, заболела голова и начал заплетаться язык. Нас позвали на обед, после которого мы ещё вчера договорились с мальчишками поиграть в пионербол. Но я чувствую, сил уже ни на что нет. Поели. Поплелись к себе… Завалились на кровати…

– Да, – говорю. – Тяжела и безысходна жизнь крестьянина на Руси…

– Батюшки! Что это из тебя слог такой полез? – спрашивает, смеясь, Таня.

– Нет сил у меня ни на что. Похоже, не пойду я никуда, буду спать.

– Заметь! Уже всё равно, что кровать проваливается и дует из окна, – пошутила Юля.

– Однозначно, – отвечаю.

Все меня поддержали, и тут раздался стук в окно. Смотрим, мальчишки наши стоят, галдят:

– Эй, вы, сонные тетери! Что? Забыли о матче?

– Мы не забыли, мы устали…

– Что за новости! Вы что, бабки старые? Выползайте из своей конуры! Или испугались?

– Ой! Кто вас испугался? – отвечает Яна. – Идите лучше сетку натягивайте. Пошли, девчонки! Воздухом подышим. Ещё до отбоя очень далеко.

Мы нехотя поплелись во двор. Там уже стояла наша мужская половина класса. Мы разбились на две команды, каждая из которых имела хорошую группу поддержки. Так состоялся первый матч. Прямо сами удивились! Не было сил вилку держать. Она у меня в руках на обеде подпрыгивала. А тут – пожалуйста. Порвали мальчишек, как Тузик грелку. А что творилось на «трибунах»!

– Каррамба! Давайте! Накидайте им горяченьких! – кричала наша группа поддержки.

– Эй! «Растяпам щаз вляпам!» – орали мальчишки.

Чтобы загнать нас спать, учителям пришлось действовать методами убеждения, устрашения и, наконец, поощрения. Нам вынесли ящик сгущёнки и велели идти пить чай. Это подействовало – мы радостно отправились чаёвничать.

– Они устали! – говорил Андрей после игры. – Это мы устали! Сил на игру не осталось. Вот завтра продолжим! И размажем вас, как кашку по тарелке!

– Мечтайте до завтра.

Так мы стали регулярно играть в пионербол после трудового дня. И что интересно – после работы идёшь, думаешь: «Ну, нет! Сегодня точно не пойду играть». А пришёл, поел, умылся… и помчался!

Через некоторое время мы так втянулись в работу, что спины и шеи болеть перестали. За месяц все научились мастерски играть в пионербол. И тут выяснилось, что завтра рабочая практика заканчивается. Утром в кассу за деньгами – и домой. Что тут началось! Мы так не переживали даже тогда, когда нам про трудовой лагерь сказали!

В последний вечер устроили большой костёр. Пекли картошку и разговаривали. Как было хорошо! Душевно…

Это на самом деле оказалось неожиданно здорово – всем вместе поработать во время каникул.

Дружба навек

В классе у меня и у Андрея по другу. Вернее сказать, у меня подруга – Таня Лимонтьева, а у Андрея друг – Сашка Худоруков. Я с Таней дружу уже год, а Сашка с Андреем восемь лет, то есть с первого класса. Они сидят вместе за одной партой, вместе бегают на перемене, вместе едят в школьной столовой.

Как-то так получилось, что мы с Андреем вроде и в одном классе учимся, а замечаем друг друга только когда домой пора. Удивительно! Всё остальное время занимают наши друзья и какие-то проблемы.

Был обычный осенний день. Мы с Андреем пришли в школу сонные и, как всегда, разбежались по своим делам. Первые два урока – физкультура. Я этого терпеть не могу. Потом, вся мокрая и липкая, с трясущимися руками и ногами, идёшь на английский. Не знаю, кто как, но я после физкультуры ничего не соображаю… Мне так хочется спать, что иногда я ставлю руки локтями на стол и, обхватив голову, «думаю». Как только меня в сторону поведёт, я сбрасываю сон, но он опять на меня нападает – бороться здесь бесполезно. И кто это придумал ставить физкультуру первой?

После английского мы пошли на русский язык. Наша любимая Ида Исаевна начала вести урок. Она говорила тихо, но всё было слышно. Я уже не хотела так сильно спать, но всё время ловила себя на мысли, что никак не могу сосредоточиться и понять, что же сегодня объясняют.

Она несколько раз сделала замечания начинавшим было говорить между собой ребятам. И вдруг – БАХ! Шум падения. Я резко обернулась и увидела, как с пола поднимается Сашка Худоруков, а Андрей сидит за партой красный-красный. Он втянул голову в плечи и даже не смотрел в сторону друга.

Когда Сашка поднялся и попытался сесть на место, Андрей неожиданно подскочил и смёл рукой Сашкины учебники с тетрадями на пол.

– Андрей! – возмутилась Ида Исаевна.

Не знаю, чего больше было в этом окрике – удивления или растерянности. Андрей, как выражается наша классная, «интелли-гентный мальчик». Ничего подобного за ним никогда не водилось. А тут!

Я сама удивилась, даже рот открыла.

– В чём дело? Немедленно прекратите! – продолжала Ида Исаевна.

– Уходи, – сквозь зубы сказал Андрей Сашке.

Его брови сошлись на переносице, глаза горели, рот сжался так, что губы исчезли.

Сашка подобрал свои вещи с пола и пошёл на последнюю парту. В классе восстановился мир. Но меня так и подмывало узнать, что же произошло. Я даже спать расхотела от любопытства! Еле высидев урок, на перемене подлетела к Андрею:

– Ты чего Сашку толкнул?

– Не лезь не в своё дело.

– Как это не лезь? Он же твой друг!

– Уже не друг.

– Как – не друг? Что случилось-то?

– Так, не друг, и всё. Не трогай меня, а то я за себя не отвечаю.

Я отошла, слегка обидевшись. После уроков отправились домой; Андрей шёл мрачнее тучи.

«Спросить или не спросить?» – думала я.

Решила, лучше не спрашивать. По крайней мере, сегодня.

На следующий день была суббота – мы пошли в кино. Фильм был какой-то скучный: я предложила уйти, не досмотрев.

– Ну, что вчера случилось?

– Да ничего не случилось…

Мы помолчали.

– Что же, Сашка сам с парты упал?

– Не сам. Помогли.

– Ну?

– Гну.

– И когда вы помиритесь?

– Никогда.

– Ничего не понимаю. Это из-за чего же нужно так поссориться, чтобы с другом разругаться окончательно?

– Значит, это не друг.

– И ты об этом восемь лет не знал?

– Отстань.

Так мне и не удалось ничего узнать. Только Андрей с Сашкой больше действительно не общались. Весь класс это так удивляло! Два друга – не разлей вода, с первого класса рядом… Такого просто не могло быть! Всё равно что Луна отлетела бы от Земли!

Первое время они не могли найти себе занятия на переменах и слонялись без дела, словно что-то искали или кого-то ждали. Но вместе их больше никто не видел. Постепенно всё как-то улеглось. К Андрею посадили Наташу Смирнову, Сашка сидел на последней парте. На переменах Андрей часто стал пропадать в библиотеке, что делал Сашка – уж и не знаю. И только спустя несколько месяцев я случайно узнала, что было причиной их ссоры.

Андрей патологически не выносит ругательств. Он никогда не ругается сам и осуждает тех, кто позволяет себе подобную несдержанность. В тот день Сашка был чем-то разозлён и на какой-то вопрос Андрея просто выругался. Причём ругательство было обращено в адрес Андрея: этого оказалось достаточно, чтобы навсегда потерять друга.

Сашка потом извинялся даже, но всё было бесполезно: такой вот он, Андрей. Один раз сказал – как отрезал. Сама его боюсь…

Глобальное потепление

Вот уже несколько лет подряд 22 апреля в нашей школе проводится субботник. Уроков почти нет, один-два, и вся школа встаёт на уши. Откуда-то появляется столько рабочего инвентаря! Все парни уходят на улицу убирать школьную территорию. А мы, девчонки, моем классы и окна. Из окна учительской несётся громкая весёлая музыка. Все носятся, смеются и мешают друг другу работать. Отчего эта суета мне так нравится?

Я люблю, когда все вокруг работают. Я и сама люблю работать. Побегать тоже здорово, конечно. Покричать в окна разные дразнилки мальчишкам, надышаться свежего воздуха, попеть хором весёлые песни. Особенно мою любимую:

Я бегала в учительскую просить, чтоб этот марш поставили, раз пять или шесть!

В этом году, как всегда, я выбрала мыть окна. Залезла на окно, открыла… Как хорошо! Какой свежий воздух! Так пахнет только весной. Хочется кричать и бить чечётку – вот как хорошо на душе. Смотрю, наши мальчишки из школы выходят.

– Эй, – кричу. – В этом году до нас снежки не добросите!

Наш классный кабинет теперь на третьем этаже. А школа старая, высокая… Вроде четыре этажа, а сравни с панельным домом – все шесть.

– Ты чего? Белены объелась? – кричит Андрей.

Мальчишки со смеху покатываются, девчонки за животы схватились, а я ничего понять не могу.

– Снега-то нет! – кричит Андрей.

Только тут я заметила. Что делается! Действительно, снега нет! Ещё два года назад в этот день кругом лежали сугробы, и мальчишки выходили работать с лопатами. Тогда наша классная комната была на втором этаже школы. И субботник начинался с того, что мы обстреливали друг друга снежками. Вернее, обстреливали тех, кто моет окна, а те в свою очередь кидали прилетевшие снежки обратно. И что же это? Даже луж почти нет! Правда, деревья ещё голые, только кое-где торчат зелёные травинки…

Всю дорогу домой я только про это и говорила.

– Как это можно не заметить, что снег растаял? Ума не приложу! – сказал Андрей.

– А ты приложи! – отвечаю. – Я, конечно, видела, что он растаял, я ведь не с неба свалилась…

– Уж и не знаю, – вставил «веское слово» Андрей.

– Я просто этому значения не придавала, понимаешь?

– Не понимаю.

– Ну и ладно!

– А ты вот понимаешь всю важность происходящего?

– Ты сейчас, как баба Валя, говоришь.

– Не важно! Понимаешь или не понимаешь?

– Что понимаешь?

– Да важность происходящего процесса?

– Какого процесса-то?

– Ой! Ну, кулёма просто!

– В этом году снега нет; год назад был, но не так много, а пять лет назад лежали сугробы!

– И я говорю, здорово!

– Не «здорово»! – рассердился Андрей. – Это глобальное потепление! Понимаешь?

Я остановилась и замерла.

– Так вот оно какое!

– Наглядное и понятное!

– Наглядное и понятное… – повторила я.

1 Мая

Я очень люблю 1 Мая. Это праздник шаров и флагов! У меня всегда в этот день отличное настроение! Старшие классы принимают участие в демонстрации. Для этого нужно встать чуть ли не в пять утра, бежать в школу, там выстроиться в колонну, медленно ползти до соседней улицы и переговариваться исключительно шёпотом, в конце улицы свернуть за угол и бежать всей колонной в обратном направлении, чтобы встроиться в нужное место среди других колонн и, наконец, оказаться за собственным домом, где и застрять на часок-другой в ожидании, когда дадут отмашку выходить на главный проспект, чтобы пройти перед трибуной. Всё это кажется мне весёлой суетой, но раздражает учителей.

Андрей интересуется Первомаем только до праздника. На уроках труда вместе с учителями целый месяц он и все наши мальчишки сооружают какие-то механизмы на машину, за которой пойдёт наша школа. Что они там придумывают – непонятно, но машина вся мигает лампочками, автоматически открывает и закрывает какие-то хитрые створки и сама разговаривает.

Праздник – не для всех праздник. Мы стоим в ожидании уже долго. Андрей сонный и недовольный:

– Выходной день. Это надо же! Праздник у людей.

– И у тебя праздник, – говорю.

– У меня праздник, когда можно поспать до десяти часов!

– Придёшь и поспишь!

– Кулёма. А зачем мы тащились в школу, скажи?

– Чтобы встать в колонну.

– А почему бы нам с тобой в неё не встать, выйдя из дома на два часа позже и просто зайдя за угол?

– Не знаю.

– И я не знаю. Поэтому прекрати по-дурацки улыбаться. Нечему.

– У тебя плохое настроение, а у меня праздник. Вот какие шарики красивые, веточки с цветами… Мне всё это нравится.

– Кулёма, – сделал вывод Андрей.

Но самая важная часть праздника – вечером: гулянья. В этом году четверо симпатизирующих мне и Яське (моя подруга из соседней школы) одноклассников обещали заказать столик в кафе «Кофейня». Это самое недоступное место в нашем городе! Там никогда нет мест. Тем более в такой день! Вернувшись с демонстрации, я начала готовиться. Погладила своё самое любимое платье, попросила у мамы подушиться французскими духами, подвела глаза и стала ждать… А вечером вдруг проснулся Андрей и пришёл, чтобы прогуляться по проспекту.

– Ты куда-то собралась? – спросил он.

– Да нет, никуда, – соврала я зачем-то. – Яську жду.

Тут раздался звонок в дверь.

– Ну, значит, с Яськой пойдём, – ответил Андрей, открывая.

Яська удивилась, увидев Андрея у меня дома, но ничего не сказала. Мы вышли на улицу. До назначенного часа в кафе время ещё было. Мы медленно шли среди разноцветной толпы людей, прогуливающихся в разных направлениях. Андрей купил нам мороженое. Завязался какой-то лёгкий разговор. Потом мы посмотрели уличное представление цирковых артистов, посидели возле поющего фонтана и, наконец, дошли до «Кофейни».

На дверях висела надпись «Мест нет», а возле самой «Кофейни» стоял мой одноклассник Сергей и заламывал руки. Только он нас увидел, как в три прыжка оказался рядом:

– Вы куда подевались? На наш стол тысяча желающих! У нас стулья воруют из-под носа, нас выставят уже прямо сейчас, а мы всё вас ждём! Привет, Андрей.

– Привет, – как-то понуро ответил Андрей.

– Пошли, – потянула я его за рукав.

– Да нет, – ответил Андрей, – у меня что-то голова разболелась.

Не успели мы оглянуться, как он исчез в толпе.

– Он всё понял, – сказала я Яське.

– Что понял?

– Понял, что мы так не ради друг друга принарядились.

– Да? Ну и что? – спросила Яська, входя в кафе.

– Ничего. Так, – ответила я.

– А я уж испугался, что он за вами увяжется, – сказал Сергей. – Мест свободных нет!

В кафе было всё забито народом. Дым коромыслом! За одним столом сидело по семь человек. Наш столик оказался у выхода. Мальчишки встретили нас радостно. Что мы говорили друг другу, слышно не было даже тогда, когда приходилось кричать из последних сил. Этот шум, разноцветная толпа, мигающая иллюминация отвлекли меня от мыслей. Мы заказали кофе с мороженым. Пока ждали, когда принесут, я стала замечать, что все вопросы моих одноклассников, орущих через стол, адресованы Яське. Что пристальные взгляды относятся тоже только к ней. Что на меня вообще почти не обращают внимания. «Они вовсе не меня пригласили в кафе. Они через меня пригласили мою подругу», – сказала я себе.

Мне стало так одиноко! Пронзительно одиноко и жалко себя. Тревожные мысли, наконец, нашли брешь в моей обороне и ворвались с болью, стыдом и отчаяньем.

«А ведь Андрей приходил ко мне. Только ко мне. Зачем соврала? Плохо как! Как всё плохо-то!» – стучало в мозгах.

Яська продолжала кокетничать, купаясь в улыбках и нежных взглядах парней. А я сидела с застывшей наигранной улыбкой, в душе проклиная себя за глупость.

«Старый друг лучше новых двух», – вдруг запели с маленькой эстрады.

Я вздрогнула и зажмурилась.

Держите меня семеро

Наступили такие солнечные дни, что можно было подумать, будто снова пришло лето. Но природу не обманешь. Весь двор раскрашен разноцветными красками. Тополя – золотисто-жёлтые, яблоньки – бронзовые, клёны – красные. Красота!

– Слушай, в такую погоду дома сидеть просто нельзя! – складывая сумку, сказала я Андрею.

– А что делать-то будем?

– Просто подышим воздухом.

– На скамеечке?

– А почему нет?

Сказано – сделано. После обеда мы вышли во двор и сели на скамейку возле песочницы. В песке копошились малыши, имён которых мы уже и не знали, рядом ходили их мамы.

– Слушай, я в лицо этих ребятишек всех знаю, а как кого зовут – нет, – сказала я.

– И зачем тебе всех знать по именам?

– Да незачем. Просто раньше в нашем доме я знала всех по именам.

– Ну, раньше! Раньше мы сами были маленькие. Нам полагалось взрослых знать.

– А теперь все, кто нас младше, в голове не помещаются? – рассмеялась я.

– Ну, примерно.

– Смотри, Димка идёт. С работы, что ли?

Димка не стал никуда поступать – сразу после восьмого класса решил идти работать на завод к отцу. Он нас увидел и подошёл.

– Привет! Что делаете?

– Привет! Да так… Просто сидим.

– Это называется «дышать воздухом», – весомо заметила я.

– Да вот, дышим. Детство своё далёкое вспоминаем.

Димка присел с нами на скамейку.

– И не говорите, – по-стариковски начал он. – Никаких тебе забот! Вся работа – над тетрадками с книжками, часик-другой посиди да беги себе во двор, до самой темноты колобродь.

Мы с Андреем переглянулись.

– А сейчас что? – поинтересовалась я.

– Сейчас? – Димка вздохнул. – Подъём в 6:30. Моя смена в 8:00 начинается. Весь день у станка. Перерывов – два маленьких и один большой, обед. После смены болит всё: руки, ноги, шея, спина, голова…

– А спина-то почему? Ты же мешки не таскаешь? – перебила я Димку.

– Ну, во-первых, возраст. Уже не школьник. Так? Во-вторых, всё время в одном и том же положении стоять приходится. А транспорт! – вдруг вспомнил Димка. – Это же просто караул! На работу – давка, с работы – давка… А школа…

Лицо Димки просветлело, глаза мечтательно поднялись вверх:

– Школа – это курорт, сказка. Чистенький, аккуратненький – сиди себе за партой, слушай, что умные люди говорят. Потом поел, поспал… Опять книжечки почитал… Красота! И на воздух.

– Но ты ведь тоже сейчас гуляешь? – спросила я.

– Я не гуляю. Я отпросился. Отцу нужно с машиной помочь. Кстати, привет. В смысле, пока.

Димка встал и ушёл.

– Послушаешь его, так – в школе учиться, просто наслаждение!

– Да уж, – ответил Андрей.

– Он на нас, наверное, сейчас смотрит, как мы вот на этих малышей. Детство вернуть невозможно.

– Ой! Откуда такие фразочки? Из какого учебника? Что значит невозможно? Что мы такого в детстве делали, чего сейчас не делаем?

– В футбол играли, – начала вспоминать я.

– Мы что, в футбол не можем поиграть? – спросил Андрей.

– Можем, – ответила я.

– Ну. Ещё чего?

– Ещё в прятки играли всем двором!

– Мы что, в прятки не можем поиграть? – спросил Андрей.

– Можем…. А ещё по крышам и заборам лазили!

– Вот, кстати! Пошли, – скомандовал Андрей и направился к забору возле горки.

Я пошла за ним.

– Так… Как мы это делали-то? – кряхтя, сказал он и полез на забор.

Я смотрела на него снизу вверх; вдруг мне так захотелось подскочить, подтянуться и, встав на ноги, балансировать на этой тонкой поверхности, что просто сил никаких нет!

– Двигайся давай! – крикнула я и полезла вслед за Андреем.

– Э! Э! Потише! Я тут кое-как держусь. Батюшки! Как я это раньше… Мамочки! Чуть не упал. Сейчас дальше пройду, тогда полезешь…

– Ну, давай! Чапай уже! – от нетерпения я даже подпрыгнула.

Наконец место освободилось, и я повисла на заборе. С пятой попытки мне удалось вскарабкаться наверх. Это было не так, как раньше. С большим трудом поднимались ноги, совершенно не слушались руки…

– Как же это раныпе-то мы? – удивилась я.

– Ну что ты там зависла? – спросил Андрей. – А-а-а-а! Опять чуть не упал! А-а-а-а!

Он так смешно размахивал руками и кренился то вправо, то влево, что меня совершенно некстати смех разобрал. Силы совсем исчезли, на забор-то залезла, а встать не могу.

– Слушай! Тут под ногами всё качается! – сказала я.

– И раньше качалось…

– И раньше. Но раньше меня это не беспокоило!

– Поздно метаться! Залазь!

Я собрала остатки сил, храбрости и начала подниматься. Осторожно поставила одну ногу, потом вторую и кое-как привстала.

– Как высоко! А-а-а-а! Чуть не упала! А-а-а-а!

– Вот она! – замерев на секунду, торжественно произнёс Андрей, и тут же в тишине начал снова размахивать руками.

– Кто? – спросила я, оглядываясь.

– Старость, – печально заключил Андрей и с грустью опустил голову, а потом быстро выгнулся и опять замахал руками.

– Что вы делаете? – раздался тоненький голосок.

Андрей с недоумением взглянул на меня, потом вниз. У забора стояла маленькая девочка и, задрав голову вверх.

– Учимся летать, – ответила я.

– Забор на прочность проверяем, – тут же сказал Андрей.

Девочка не уходила.

– А зачем?

– Проверяем зачем? Чтобы стоял долго.

– А зачем?

– Чтобы ты выросла и тоже по нему успела полазить, – ответила я.

– А зачем?

– На тебя в детстве похожа. Такая же не в меру любопытная, – сказал Андрей.

– Ну зачем?

– А другие слова знаешь? – тут Андрея выгнуло, он еле устоял на заборе.

– Кыш! – шикнул он на девочку. – Прав Димка. Возраст даёт себя знать. Нервы – раз! Вестибулярка никуда не годится – два. Мышцы на ногах дряблые – три. Сердце колотится, как сумасшедшее…

– Тахикардия, – напомнила я.

– Да, спасибо, склероз. Она самая, тахикардия. Четыре и пять. Всё. Больше экспериментов не ставим. Почапали домой. Книжечки, диванчик, пледик…

– Тёплые носочки….

– Почему носочки?

– А почему пледик?

– Да не важно! Как это ни грустно, заборное время прошло.

– Началось подзаборное…

– Какое? – засмеялся Андрей.

– Подзаборное. Ну, там, всякие нарисованные на заборе разбитые сердца… Маша + Саша = Л…

– Это мы ещё не освоили.

– Всё впереди.

– Ты так считаешь?

– Я знаю.

Таня Илкова

В девятом классе к Андрею на третью парту села Таня Илкова. Она перевелась к нам недавно, год назад. Её семья переехала из другого района. Девушка как девушка. В очках, с зачёсанными в пучок волосами и проблемной кожей лица. Скромная, неброская. Круглая отличница. Вела она себя тихо, быстро нашла себе подруг – таких же спокойных и ответственных: тоже, кстати, отличниц.

У нас в классе четыре отличницы и ни одного отличника. И вот трое из них дружат, забавно.

Я, конечно, знала о Танином существовании, но как-то так всегда складывалось, что мы не общались.

– Привет.

– Привет.

И всё. Бывает же так? Вот он, человек. Рядом. Ходит. Разговаривает. Смеётся. А для тебя его словно нет. На уроках я сижу на первой парте и никого не вижу, разве что первые парты первого и третьего ряда. На переменах меня всё время куда-то несёт. Да и пообщаться с подругами нужно.

Когда заканчиваются уроки, Таня уходит на автобусную остановку, которая сразу за школой. Мы с Андреем идём в противоположную сторону, к дому. Ну никак не пересекались наши с Таней пути. До одного дня…

Мы возвращались с Андреем из школы. Весна была сухая и тёплая.

– На великах пойдём кататься? – спросил Андрей.

– Ой, нет. Не хочу сегодня на великах. Ко мне Яська придёт. Мы с ней давно встретиться хотели.

– Понятно, а я пойду покатаюсь.

Мы дошли до дома и разбежались. Потом пришла Яська. Мы сели пить чай и перемыли кости сначала всем моим учителям, а потом и её. Всплыли амурные дела. Обменялись рассказами о том, кто сколько раз кому улыбнулся или пристально взглянул – из сердечных воздыхателей.

Я большая фантазёрка. Если начну рассказывать и вижу, что слушают, начинаю подвирать на ходу, а потом вообще ни слова правды не остаётся, чистая фантазия. Но именно тогда, когда я начинаю фантазировать, слушателю становится больше всего смешно. Это подбадривает меня ещё сильнее. Отсюда я делаю вывод, что у меня хорошо получается, во-первых, рассказывать, а во-вторых, сочинять. Что наговорила, я, как правило, не помню, из-за чего часто попадаю впросак, когда снова встречаюсь с тем человеком, которому пришлось испытать на себе всё буйство моей фантазии. Поэтому стараюсь одну и ту же тему не поднимать дважды.

Для Яськи, так уж получается, я придумываю разные «воздыхательные истории». Герои романа меняются, суть остаётся: нежная светлая любовь одноклассника к однокласснице. То есть ко мне.

Если по правде, то, конечно, есть ребята, которым я симпатизирую, есть те, которые симпатизируют мне, но всё как-то скучно, серо, неромантично – дальше списывания в тетради сложных заданий не идёт… А в фантазиях я наделяю моего героя благородными качествами, изысканным слогом и манерами. Яське остаётся только удивляться, как это столько джентльменов собралось в одном классе… и по разу все были в меня влюблены.

Может, поэтому она захотела познакомиться со всеми моими одноклассниками? Я была не против. Ведь для меня придуманная история – всего лишь игра. Мои взаимоотношения с Андреем также всплывали раз-другой. Но как-то про него ничего не сочинялось интересного – за ненадобностью тема моего соседа увяла. Помню только, описала я его как хорошего и верного друга, без романтики.

– И тебе он совсем не нравится? – уточнила Яська.

– Почему же не нравится? – удивилась я. – Он мне как брат. Я сколько себя помню, столько и его… Мы всё делили пополам, начиная с горшка. Как же он может мне не нравиться?

– Ну, я имею в виду романтику… – вкрадчивым голосом сказала Яська.

– Чисто деловые отношения!

Ты… – на полуслове я замерла, увидев в окне Андрея.

– Эй! Ты чего окаменела? – спросила Яська.

Андрей выписывал круги на своём новом красном велосипеде возле подъезда. И это было нормально. Ненормально было другое: на раме велосипеда перед Андреем сидела Таня Илкова!

Яська подошла к окну.

– С кем это друг и брат твоего детства?

– С одноклассницей, – как-то неуверенно сказала я.

– Ты что, её не знаешь?

– Почему, знаю…

– Ты просто так сказала, словно сама себя спросила.

Андрей сделал ещё один круг и уехал из зоны моей видимости. Настроение резко упало. Разговор дальше не клеился. Я сослалась на головную боль – Яська ушла к себе домой.

Я села за уроки, но мысли атаковали со всех сторон:

«Как она оказалась в нашем дворе? Как она оказалась на раме у Андрея? Он её пригласил к себе в гости? Или это случайная встреча? Ничего не понимаю. И самое непонятное из всего… какое мне дело и почему мне так неприятно! Ко мне же в гости приходят одноклассники… Почему не могут приходить одноклассницы к Андрею? Могут. Но почему же так досадно, как будто у меня забрали любимую игрушку?».

Дни рождения

Не знаю, кто как, а я пока ещё очень люблю отмечать свой день рождения. Друзей в любой день можно позвать, но тут какой-то особый случай. Всё крутится только вокруг тебя и для тебя. Это приятно. Люблю, когда утром открываешь глаза, а на столе рядом с кроватью стоит самая большая в доме хрустальная ваза, набитая разноцветными гладиолусами. Это традиция. Мама специально их к моему дню рождения выращивает. Под вазой всегда лежат подарки. От папы и мамы, от бабы и деда. Но я никогда сразу не встаю. Я лежу и мечтаю. Что там, внутри этих красивых пакетов?

Потом начинается суета: нужно всё приготовить к приходу гостей. А гостей бывает не меньше десяти. Это мои одноклассники и соседи. Так получается, что у меня друзья и девчонки, и мальчишки. И я со всеми лажу, хотя характер у меня, как выражается бабушка, «о-го – го». Ну, что выросло, то выросло…

Однако есть один «момент», который меня смущает, что ли… Это Андрей. Он перестал ходить ко мне на день рождения. Уже в прошлом году не приходил. И в этом предупредил, что не придёт… Причина кажется мне надуманной. Он говорит, будто не со всеми моими гостями у него общий язык. Это крайне неприятно. Получается, что ради новых друзей я отодвинула старого друга. Но Андрей упрямый: ничего не хочет слушать, никакие доводы для него не существуют.

В предпраздничной суете я забываюсь, но иногда совершенно неожиданно будто кольнёт: «Андрей не пришёл»…Я и сердилась на него, и обижалась в том году – всё бестолку. На свой день рождения он никого, кроме меня, не зовёт. Ни во дворе, ни в классе у него нет друзей. Вернее, был один друг, но ещё в восьмом классе они рассорились. С той поры Андрей встречает день рождения в тесном кругу родных, со мной да с моими бабушкой и мамой.

А вот если нас вместе приглашает кто-то из одноклассников и там оказываются ровно те же персонажи, что были у меня на дне рождения, Андрей идёт. Вот где логика? Зачем идёт, непонятно.

Пригласила нас к себе Яська, моя подруга из соседнего дома. Мы с ней в одну музыкальную школу ходили, так и сдружились. Пока дойдёшь до дома – три троллейбусных остановки – с сольфеджио или музыкальной литературы, обо всём переговоришь. Да ещё пять лет подряд… Музыкальную школу мы окончили, а вот общаться не перестали. Я перезнакомила её со всеми своими одноклассниками, в том числе с Андреем, и она пригласила мужской коллектив из четырёх человек да нас в гости.

Мы с Андреем нарядились и пришли вовремя. Остальные опоздали. Яська убежала поправлять макияж. Пока было время, Андрей заглянул в зал, где предполагался праздничный ужин.

– Что это? – тут же прямо в ухо спросил он шёпотом.

– Где?

– Там стол стоит с тортами.

– Ну? День рождения

– А еда где?

– Я думаю, у неё будет чайный стол.

– Это что такое?

– Ну, всё для чаепития, а не как мы с тобой привыкли: салаты, горячее, сладкое и кусочек с собой, – улыбнулась я.

– Так, – схватил меня за локоть Андрей, продолжая шептать мне в ухо, – где здесь выход? Мы уходим.

– Подожди, неудобно же!

Тут зазвонили в дверь: это пришли все остальные гости разом. Стол действительно был чайным. После того, как мы перепробовали все торты, парни убрали стол и начались танцы. Андрей этого всего терпеть не может. Он сидел, листал какие-то альбомы… Яське всё-таки удалось вытащить его на один танец: я-то и не подходила даже, знаю ответ… Но прошло немного времени, как я опять услышала в ухе шёпот:

– Ты домой собираешься? Очень кушать хочется.

Пришлось идти домой.

– Ты что, – говорила я по дороге, – поесть в гости ходишь?

– И поесть тоже. А что у неё ещё делать?

– Действительно! – воскликнула я. – И ко мне ты не ходишь на день рождения, потому что мы плохо готовим с мамой?

– Не потому. Слушай! По поводу готовки! Пошли ко мне! У меня маманя сегодня испекла горячую кулебяку, сделала «ёжики» с пюре и запекла яблочки с сахарной пудрой. Пошли?

Он так вкусно всё это перечислил, что моя злость сразу прошла. Ну что с ним поделать?

Вредные слова

– Слушай, слово какое прилипчивое! – сказала я Андрею, возвращаясь из школы. – Ну вот, опять!

– Какое слово?

– «Слушай».

– Слушаю.

– Да нет! Слово «слушай» прилипчивое. Вредное слово! Я его всё время повторяю!

– Так отлепись.

– Легко сказать – отлепись.

– Я тоже как-то долго не мог от «в общем» отвязаться.

– Помню! Было такое! И как же удалось?

– Никак. Само прошло.

– Может, и у меня само пройдёт. Через час во дворе? – спросила я, открывая входную дверь.

– Угу!

Через час мы вышли во двор и уселись на скамейку. Тут Димка выходит, да не один.

– Привет! Это Юра. Он на два дня погостить с отцом к нам приехал. У бати же юбилей! – начал Димка. – Нас выставили, чтобы не мешали стол накрывать. Юрка обещал рассказать, как они с отцом до нас добирались. Его батя взахлёб об этом моему папке рассказывает.

– Ты откуда приехал? – спросила я.

– Я-то? – зачем-то переспросил Юра. – Я, ну это… Из Билибина.

– Это где? – уточнил Андрей.

– Это Чукотка, – подсказал Димка.

– Ну да, – ответил Юра.

– Что-то ты не очень многословный.

– Это он сначала такой, а потом чума! – сказал Димка.

Мы сидели на скамейке возле детской песочницы. Юра присел на край и начал рассказывать:

– Ну, это самое. Мы с отцом раньше, типа, не ездили далеко. Ну вот, значит…. Вернее, я не ездил. Он-то, блин, где только не бывал! И на Севере, и на Востоке – короче, везде! А тут, это самое, подвернулся случай. Юбилей. Мы, типа, билеты купили в купе. Собрали, блин, чемодан. А в день отъезда, это самое, проспали! Вскочили, короче, как ужаленные. Всё, думаем: типа, опоздали! Батя, короче, носки в карманы, галстук, блин, за пояс. Хватает, типа, меня и чемодан. Выскакиваем, это самое, на улицу… Ни одной, блин, машины, как назло. Такая фигня! «Ништяк»! – говорит батя. – Типа, «приехали»! А до отхода поезда, короче, пятнадцать минут. Мы, блин, несёмся по проспекту. Утро раннее, как бы выходной день. Нет, блин, машин! И всё! Батя весь красный, вспотел, короче… Я как бы на ватных ногах! И тут, типа, везуха!

– Вертолёт на самолёте? – уточнил серьёзно Андрей.

– Да ну тя! «Жигуль»! Мы, короче, с батей дорогу своими телами, блин, загородили. «Жигуль» по тормозам. Деваться ему, это самое, некуда… Посадил нас, типа. Прибегаем как бы на вокзал… До отхода поезда, короче, одна минута! Глядь, блин, а поезда нашего нет! Типа, в расписании тоже нет! Ну вот, значит… Мы в кассу. Касса, блин, закрыта! Мы, это самое, туда, блин, сюда… По перрону мечемся. Чё за фигня?! А тут, типа, путеобходчик идёт… «Где поезд, блин?» – спрашиваем. – «Дык, завтра будет», – отвечает.

Мы, это самое, даты с батей перепутали! Сели, короче, прямо на перрон и, блин, давай ржать. Бывает же такая фигня в жизни!

– На следующий день всё было нормально? – спросила я.

– А то! Вишь, добрались.

– Вижу, – ответила я.

Димка весь рассказ сочувственно кивал головой, а под конец рассмеялся. Я сначала пыталась понять суть, а потом стала раздражаться из-за дурацких словечек, которые Юра всё время вставлял, а затем посмотрела на Андрея, который тёр глаза и закрывал лицо руками, изо всех сил стараясь скрыть смех, и тоже стала улыбаться.

– Ништяк доехали.

– Ну и хорошо, – ответил Андрей. – А то ведь разное бывает… Бывает, сядешь в поезд, а он в другую сторону увезёт.

– Ничё се? – удивился Юра.

– Да, – наставительно произнёс Андрей. – Или придёшь, а на твои места три раза билет продали.

– Ничё се! – повторил Юра.

– Вам повезло, – смеясь, сказал Димка, – что добрались.

Мы ещё долго сидели и слушали разные истории из жизни Юры с Чукотки. Потом Юру и Димку позвали к праздничному столу. Мы с Андреем остались одни.

– Твоё словечко «слушай», пожалуй, можно не считать за вредное слово, – сказал Андрей.

– Пожалуй, да!

– Ну что тогда, блин, – сказал Андрей, улыбаясь, – это самое, домой пойдём?

– Типа, пойдём, – ответила я и рассмеялась.

Шахматы

Вообще, как мне казалось, я лихо играю в шахматы. Но всё познаётся в сравнении. Научил меня отец. Он же со мной и играл до тех пор, пока это дело не освоил Андрей. Конечно, папа мне поддавался, чтобы интерес в моих глазах не пропал. Но когда шахматный партнёр поменялся, жалеть меня стало некому, и я поняла, что вовсе не умею играть. Вот какая незадача.

– Тэкс… Тебе гарде! – воскликнул Андрей.

– Ой! Как это я пропустила?

– Фигуре место!

– Это карте место, но не важно. Гарде, так гарде. Ешь коня. Я и без коня тебе мат поставлю, – хорохорилась я.

В шахматы с Андреем мы играем с раннего детства. И вот ведь! Я научилась первой, однако, не так важно, кто научился первым, а кто вторым. Важно, что у Андрея получается лучше. Он меня почти всегда обыгрывает. Я знаю, почему. Тактика игры у меня одна и та же. Я методично начинаю «есть» фигуры противника. А когда их остаётся совсем мало, ставлю линейный мат. Это когда король голый, без свиты, ну разве парочка каких-нибудь фигур затесалась. Тогда ладьёй и ферзём я загоняю короля в западню, пробивая своими фигурами сразу две линии. Тут, правда, так…. Если у меня ферзь и ладья ещё остались.

Но такое счастье случается крайне редко, поэтому чаще я оказываюсь побеждённой. Даже нет, не так. Я всегда оказываюсь побеждённой, за исключением редчайших случаев. Но всё равно. Я очень люблю играть в шахматы.

Наши с Андреем турниры длятся по меньшей мере час, а то и больше. Мы иногда даже перекусить от шахматной доски отходим.

Правда, я этого не люблю. Когда возвращаешься, смотришь, как баран на новые ворота. Ничего уже не помнишь. Ни как хотела защититься, ни куда сходить, ни какую комбинацию провернуть…

Андрей тоже любит играть в шахматы. Даже очень любит, но у него «нет достойного противника, поэтому ему приходится играть со мной. Обидно слышать такое, но тут ничего не поделать.

Как-то раз в конце лета на день рождения тёти Оли приехал её брат дядя Вадик. Живёт он далеко, приезжает редко, а когда приезжает, привозит интересные подарки и учит нас замечательным играм. Мы любим дядю Вадика. А тут ещё неожиданно выяснилось, что он и в шахматы играет.

Сидим мы с Андреем, телевизор смотрим, и вот Андрей говорит:

– Скукота смертная, в шахматы, что ли, поиграем?

– В шахматы? – вдруг оживился дядя Вадик, который тоже сидел в комнате и читал газету. – А кто тут в шахматы играет?

– Да вот мы и играем, – отвечаю.

– Пошли поиграем втроём! – предложил дядя Вадик.

– Это как?

– Это на вылет. Кто проиграл, тот сидит и своей очереди ждёт, а я с победителем играю.

– Интересно. То есть, ты думаешь, всё время будешь играть? Так? – спросил Андрей.

– Так, – хитро заулыбался дядя Вадик.

– А ещё он думает, будто играть будет не один раз? – весело глядя на меня, продолжал Андрей.

– Естественно, – ответил дядя Вадик.

– Ну-ну…

– Дядя Вадик, мы только одну игру, ну, максимум, две игры в день можем осилить, – сказала я.

– А что? – удивился дядя Вадик. – Мозги закипают?

– Нет, – засмеялась я. – Просто по времени каждая игра получается длинной. Одна – час, вторая – час, вот и спать пора…

– Я так долго не играю, – ответил дядя Вадик. – Не умею. Извините. Будем быстро играть. Не переживайте.

– Ну-ну! Сейчас доску принесу! – сказал Андрей.

Первой села играть я. Уже не помню, за сколько ходов – за один или два – он мне мат поставил, так и не поняла. Ну вот, только сели, только начали, только я задумалась… или, вернее, на доске сконцентрировалась…. БАЦ! МАТ.

– Следующий! – потирая руки, сказал дядя Вадик.

– Ну, со мной так не пройдёт! – воскликнул Андрей, расставляя фигуры. – Так.

– А я так.

– Вот так.

– А я так.

– И вот так.

– А мы вот так!

– МАТ!

– Как?

– МАТ. Следующий!

– Позвольте! Как это получилось? Какой мат? А я вот сюда… Нет, ну тогда сюда… Н-да. А вот… Ну, мат. Давай ещё!

– По очереди. Оля сейчас.

– Не переживай, я быстренько! – ответила я.

Со мной было не быстренько, а быстрёхонько; потом снова сел Андрей – и всё повторилось в точности! Менялись только мы, а дядя Вадик ставил нам мат за матом и улыбался. Андрей чесал себе нос, тёр виски, обхватывал голову руками – ничего не помогало!

– Так. Дальнейшая борьба бессмысленна, – сказал Андрей.

– Ну, давай хотя бы на количество ходов играть, – ответила я.

– Это как? – воскликнули Андрей с дядей Вадиком.

– Ну, это значит, мы бороться будем не за победу, а за количество ходов. Чтобы не за три хода мат получить, а хотя бы ходов за семь-восемь….

– Не смешно, – ответил Андрей. – Вообще-то давай… С ним по-другому не получится, думаю.

Это был забавный вечер. Сколько волос из головы было выдернуто нами с Андреем, сколько сушек съедено, сколько слёз со смехом пролил дядя Вадик…

– Да… Умеют же играть люди, – сказал Андрей, убирая доску поздно вечером, когда дядя Вадик пошёл ужинать.

– Ну, не все люди так играть умеют, – ответила тётя Оля, – а физики-ядерщики, думаю, умеют.

Мы с Андреем переглянулись.

– Не хватает у нас с тобой тяму против него, иными словами, – сказал Андрей.

– Чего не хватает? – захохотала я: мне это слово смешным показалось.

– Тяму, – пожимая плечами, ответил Андрей и сам заулыбался.

– Мозгов, короче?

– Ну да.

– Надо их качать.

– Вот-вот. Пошли глюкозки пожуём, что ли, – предложил Андрей, – может, поможет.

– Это вряд ли, но можно и пожевать… – ответила я.

В этот вечер я поняла, что мы оба играть не умеем. А вот что мы умеем-то? Похоже, фигуры переставлять.

Красота требует жертв

У одной нашей родственницы очень маленькая ножка. Размер тридцать четвёртый или тридцать пятый. Как-то она пришла к нам в гости и принесла туфельки.

– Олечке не нужны? – спросила она бабушку. – У меня стала расти косточка на большом пальце, такие туфли теперь не для меня.

– Туфли замечательные, только Оле их носить рано, – ответила бабушка. – Пусть полежат.

И туфельки остались у нас. Это было настоящее чудо, а не туфельки. «Лодочка» из чёрной замши. На стройном каблучке – не тонком, но и не толстом. Единственным украшением была металлическая пуговка сбоку. Я полюбовалась ими и примерила. Оказалось, они великоваты. Правда, самую малость. У меня ещё никогда не было туфелек на каблучках: конечно, очень хотелось их сразу надеть. Но бабушка убрала коробку в шкаф. Сначала я заглядывала туда каждый день, потом раз в неделю, затем раз в полгода, пока, наконец, не забыла о туфельках совсем.

К десятому классу мне купили очень красивую чёрную форму. Это была даже не форма: узкое длинное платье с воротничком-стойкой. Но так как продавалось оно в школьном отделе, то нарекания со стороны учителей можно было смело переадресовывать производителю. Я крутилась перед зеркалом, примеряя его с разными воротничками и манжетами, всё время приподнимаясь на носочки. И, наконец, поняла, чего мне не хватает: туфелек хотя бы на небольшом каблучке…

Я побежала к шкафу, где хранились замшевые «лодочки», и радостно открыла коробку: «Какие хорошенькие! И как это я про вас совсем забыла?».

Осторожно достала туфельки: они казались просто кукольными.

«Неужели у меня такая нога?»

И тут выяснилось, что надеть я их могу с большим трудом; ещё тяжелее было в них стоять.

– Баба! Баба! Я из туфель выросла! – закричала я отчаянно.

Бабушка вошла в комнату.

– Да вроде нет…

– Знаешь, как жмёт? Ужас!

– Жаль, такие хорошие… Но ты же понимаешь, в восьмом классе тебе бы в таких не разрешили учителя в школе появляться, да и болыпеваты они были… А в девятом мы про них как-то забыли. Я думала, у тебя останется размер ножки, как в восьмом классе. Надо же, выросла. Наверное, теперь 36-й?

– Что же теперь делать?

– Что делать? Будем искать им нового владельца.

– Как? – обиделась я. – Ну что же это такое! Баба!

– Но они ведь не растянутся, Оленька, – сказала бабушка и вышла.

Я и сердилась, и сожалела, и расстраивалась одновременно: никак не могла поверить в то, что мне так и не удастся надеть эти туфельки.

«Вроде уже полегче стоять… и даже ходить», – убеждала я себя, прохаживаясь взад-вперёд и разглядывая своё отражение в большом зеркале в шкафу.

Как красиво смотрелись туфельки!

«Я их завтра всё равно надену!» – решила я.

Утром, как всегда, Андрей стукнул в дверь три раза и вошёл. Я заранее замок открываю, чтобы он не ждал.

– Привет! Готова?

– Привет! Готова.

Мы вышли из дома. Ноги побаливали, но терпимо. Меня грела мысль о том, что я очень красиво выгляжу. Андрей никогда не замечает, что на мне надето, поэтому мы с ним тему одежды не обсуждаем. К тому же, всегда находится много других тем для разговоров. В школе я вообще Андрея замечаю только тогда, когда он отвечает или что-то спросить подойдёт. На перемене всегда много вопросов нужно решить с девчонками, ни до кого и ни до чего.

Весь день я проходила в туфельках. На уроках снимала их под партой, чтобы нога отдохнула. Но оказалось, что если надевать туфли после такого отдыха, боль становится вообще невыносимой, а туфли совсем плохо надеваются… На последнем уроке у меня так ныли обе стопы, что я ни о чём думать больше не могла.

Когда мы вышли с Андреем из школы, я уже едва ковыляла.

– Ты чего хромаешь на обе ноги? – удивился Андрей.

– Ноги болят, – прошипела я.

– А чего они вдруг заболели?

– Не вдруг, – натужно ответила я. – Они болели и до школы… туфли жмут. Малы.

– Так чего ты их нацепила? – безобидно спросил Андрей.

Я подумала-подумала, что ответить, и выдала:

– Красота требует жертв!

– А… – усмехнулся Андрей.

Как я паспорт получала

– Ты посмотри! Паспорт получил! – воскликнул Андрей, кидая на мой письменный стол паспорт.

Андрей родился в июле, на месяц раньше меня. Скоро и мне выдадут паспорт.

– Поздравляю! – ответила я. – Дай-ка посмотреть…

– Смотри. Я за ним уже какой раз хожу!

– Пятый или шестой, ты говорил? То ремонт, то пожар, то больничный, то ещё что-то у них было…

– Точно! Я и надеяться перестал, а тут такая радость свалилась. Уже ты на днях получаешь, верно?

– Верно. Ну, ещё неизвестно, сколько придётся мне ходить, – хмыкнула я.

Оказалось, как в воду глядела. Настал день, когда и я пошла получать свой паспорт. В конторе было невозможно протолкнуться. Отсидев в духоте часа два, я вошла в дверь паспортного стола.

– За паспортом? – спросил усталый мужчина с небритыми щеками.

– За паспортом, – утвердительно кивнула я.

– Фамилия, имя, отчество, место жительства…

Я всё назвала и стала ждать. Мужчина выдвинул ящик с буквой «А» и быстро нашёл мой паспорт.

– Смотри и расписывайся в получении.

Я взяла паспорт в руки. Подумаешь, какая-то книжечка, а почему-то так радостно, что она у меня теперь есть… Как там у Маяковского? Я пробежалась по строкам своего нового документа, подписала бумагу о получении паспорта и зашагала домой. «Сначала к Андрею зайду. Похвастаюсь, что получила с первого раза», – подумала я.

– Привет. Смотри, что мне сегодня выдали!

– О! Паспорт. Не может быть! Это кому же поклоны бить за такое счастье?

Андрей открыл мой паспорт и сразу посмотрел на меня.

– Похоже, некому бить поклоны.

– Что? – не поняла я.

– Ты проверяла, что тебе тут написали?

– Проверяла, а что?

– И ты со всем согласна?

– Согласна. А что?

– Ну, тогда приятно познакомиться, Арсёнов Ольга, меня Андреем зовут.

Я забрала свой паспорт и прочитала: Арсёнов Ольга Геннадиевна

– Н-да. Как это я оплошала? – почесав голову, ответила я.

– Да нет. Это кто-то другой оплошал. Иди, сдавай…

– Может, мне просто букву «а» приписать?

– Да?! И потом на какой-нибудь экспертизе выяснится, что буква «а» вписана другими чернилами – и, заметь, шариковой, а не перьевой, ручкой – и другим почерком. Или у тебя есть чернила для перьевой ручки? Сделают вывод, что паспорт поддельный. Я даже думаю, если ты «а» пририсуешь, он автоматически станет поддельным.

– Так что же, мне туда опять тащиться? Знаешь, какие там очереди?

– А то! Мне ли, почти прописавшемуся там человеку, этого не знать!

Я ещё долго возмущалась, но делать было нечего, нужно было идти менять паспорт. Я пришла, но контора уже закрылась. На другой день, опять отсидев длиннющую очередь, я вошла в кабинет. Всё тот же равнодушный мужчина всё с такими же щеками посмотрел на меня и спросил:

– За паспортом?

– Нет. С паспортом.

В глазах мужчины появилась искра жизни.

– Вот, – протянула я ему свой паспорт. – Здесь ошибка.

Он вяло взял паспорт, вяло открыл его, потом с невероятным усилием и вздохом потянулся за перьевой ручкой. Развернул паспорт. Перечеркнул обе страницы крестом и написал по диагонали: УМЕР.

Я стояла, окаменев.

– Придёшь через неделю. Всё. Чего стоишь-то?

Когда я дошла до дома, мне даже было уже немного весело. Пройдя мимо своей двери, я сразу пошла к Андрею:

– Представляешь! Он мой паспорт перечеркнул, написал «умер» и при мне выбросил в мусорную корзину.

– Третий раз пойдёшь, – заключил Андрей.

Через неделю я опять пришла за паспортом. Очередь не уменьшалась. Всё те же стандартные два часа, и я предстала перед плохо выбритым чиновником.

– За паспортом? – спросил он.

– За паспортом, – ответила я, отметив про себя, что он точно меня не запомнил.

– Фамилия, имя, отчество, место жительства…

– Дежавю какое-то, – пробормотала я, сказав всё, что он спросил.

Чиновник потянулся к тому же ящику, быстро нашёл паспорт и протянул мне со словами:

– Смотри и расписывайся в получении.

Я открыла паспорт. Всё тем же почерком чёрными чернилами была написана моя фамилия, но теперь правильно.

– Всё правильно, – ответила я и, подписав бумагу о получении, отправилась домой.

Опять пролетев свою дверь, я поднялась к Андрею.

– Ну, – спросил он. – Сегодня без проблем?

– Без проблем, – ответила я, протягивая паспорт.

Андрей открыл «корочки» и начал читать:

– Арсёнова, правильно. Ольга Геннадиевна, тоже правильно, – он замолчал на секунду и дочитал, – русский.

– Что? – подскочила я.

– Ты, Ольга Геннадиевна, русский. Чего не понятно? Спасибо, не чукча. Могли и так написать.

– Это что же такое? – удивилась я.

– Это очередной поход в паспортный стол. Но, надо сказать, ты меня переплюнула. Мне его просто не выдавали, а тебе, смотри-ка, всё время выдают – да ещё разные варианты!

Он засмеялся. Я подумала, подумала и тоже засмеялась. На следующий день паспортный стол не работал: я попала туда только через день. Всё повторилось под копирку. Очередь. Небритый чиновник. Вопрос:

– За паспортом?

– С паспортом, – ответила я, протягивая документ.

Ничего не изменилось в его лице. Он вяло взял паспорт, вяло открыл его, потом с невероятным усилием и всё с тем же вздохом разорвал его и выбросил в корзину.

– Через неделю придёте.

– А ничего, что я уже четвёртый раз к вам приду? – поинтересовалась я.

Мужчина посмотрел на меня и не ответил.

Ровно через неделю я пришла за своим паспортом. Всё казалось родным и знакомым. Даже скрипучий стул в углу, кривой стол и дурацкий плакат на стене, который я зачитала до дыр. Очередь шла быстрее: я предстала перед небритым уже через час.

– За паспортом? – спросил он.

– За паспортом, – ответила я, ухмыльнувшись.

– Фамилия, имя, отчество, место жительства…

Я снова попала в сказку, где жители на следующий день забывали о том, что произошло в предыдущий. Взяв паспорт и убедившись, что я Арсёнова и русская, я вышла из кабинета.

Уже сидя с Андреем и рассматривая свой паспорт, я увидела очередную засаду.

– Слушай! Это просто пендык!

– Да где?

– Да вот! Отчество, смотри, как написали!

– Геннадьевна. А как надо?

– Геннадиевна, конечно. Ведь оно от Геннадия образовано!

– В общем, они уроды, конечно… Но и ты тоже хороша. Ты чего такая невнимательная?

– Я думала, государственная организация…

– Н-да. А всё-таки ты меня переплюнула! – сказал Андрей и подмигнул.

Бабулечка

Сегодня нам нужно листья к осеннему школьному балу нарисовать. Занятие скучное, но обязательное. За оформление зала в этом году отвечает наш класс. Каждый из нас взялся нарисовать по десять листочков. А так как Андрей рисует неважнецки, то попросил меня ему помочь.

Мы пришли после школы не в духе.

– Что у вас случилось? Двоек понахватали? – спросила баба Валя, открывая нам дверь.

– Почему сразу двоек? – возмутился Андрей. – Ты не порть мне настроение. Его и так почти не осталось.

Мы прошли в комнату Андрея, а баба Валя осталась сидеть на стульчике в коридоре.

– Кушать идите, только руки помойте, – вздохнув, сказала она и опустила голову.

– Сколько можно! Одно и то же каждый день вот уже 16 лет!

– Ну, чего ты шипишь? Она расстроилась.

Баба Валя медленно встала и пошла на кухню.

– Ничего, – ответил Андрей. – Отойдёт. До чего же мне не хочется ничего делать! Не терплю «обязаловку»! Давай поедим, потом всё остальное.

Помыли мы руки и пришли на кухню. Баба Валя всегда очень «вкусно» готовит стол. Она считает, что аппетит приходит и благодаря красивой посуде, и интересно украшенной пище. На столе стояли две тарелки с горячим грибным супчиком, рядом с каждой тарелочкой на блюдцах лежали треугольные бутерброды с маслом. Баба Валя сидела за столом. Её руки перебирали фартучек.

– Что-то съела я, по-моему, – сказала она. – Как будто желудок болит…

– Вот-вот! Ещё нас своей стряпнёй отравишь, и помрём все.

– Господь с тобой! Всё свеженькое. Грибы из Карелии прислали сушёные, картошечка с рынка, масличко с рынка…

– Вот, поди, поганок и прислали сушёных.

– Очень вкусно, баба Валечка, – сказала я, пихая Андрея под столом ногой.

– Я прилягу, – вздохнула баба Валя.

Мы поели и пошли рисовать свои листья: вернее, рисовала я – Андрей читал книжку.

– Пошли хоть чаю попьём, – предложил он, когда стало смеркаться.

– Пошли.

Мы вышли в коридор. Кругом было темно.

– Чего это бабушка ужин не готовит? – удивился Андрей.

– Спит, поди, – ответила я.

– Она? Спит! Да никогда! Это вечный двигатель!

У меня сердце забилось чаще. Смотрю, Андрею тоже стало не по себе.

– Баб, – крикнул он, – ба-ба!

– Я здесь, – раздался тихий голос из зала.

Баба Валя лежала на диване в темноте.

– Ты чего свет не включаешь? – вновь грубо заговорил Андрей.

– Я прилегла, а вставать не хочется. Нехорошо мне.

– Всё живот?

– Да уж и не знаю…Желудок, что ли… И спина как-то заболела.

Не могу никак понять, что не так.

– Тошнит? – спросила я.

– Нет, не тошнит.

– Голова кружится?

– Да нет. Не объяснишь словами. Не так что-то. От творога, что ли? Понять не могу.

Баба Валя приподнялась на диване. Пышные волосы её, всегда собранные в аккуратный валик, растрепались.

– Сколько времени?

– Почти шесть, – ответила я.

– Ужин! Батюшки!

– Да какой ужин… Лежи.

– Нет, надо вставать. Надо, – баба Валя села на диване. Посидела немного и стала приподниматься.

Мы внимательно следили за её действиями. Она покачнулась. Мы рванулись её подхватить, но баба Валя мягко опустилась на диван.

– Не экспериментируй, баб… Плохо – полежи, – мягко заговорил Андрей.

– Может, «скорую» вызовем?

– Правда, может, «скорую»?

В голосе Андрея звенело беспокойство.

– Маме сейчас позвоню.

– Не нужно её пугать. Ничего страшного. Подумаешь! У меня так было уже, – неуверенно сказала баба Валя: я поняла, что она сама испугана своим нынешним состоянием.

Я отозвала Андрея в сторону:

– Давай «скорую» вызывать. Плохо ей. Точно.

– Баб, давай всё-таки вызовем «скорую»?

– Нет, нет! – запротестовала баба Валя – Не расстраивайте меня.

– Какие-нибудь лекарства ты пила?

– Пила валокордин… ещё но-шпу.

– Для чего это?

– От сердца… и спазмы снять.

– И что? Лучше стало?

– Да и не знаю. Вроде да…

– Значит так, – твёрдо сказал Андрей. – Смотрим на тебя пятнадцать минут и вызываем «скорую», если не станет лучше.

Мы сели напротив бабы Вали. Она закрыла глаза:

– Не могу с вами бороться. Мне бы в тишине полежать.

Мы переглянулись.

– Вызывай срочно, – сказала я одними губами.

Андрей побледнел, встал и вышел в коридор.

– А может, и ладно…. Пусть вызывает, – сказала слабым голосом баба Валя.

Мне стало страшно. С самого детства я видела её подтянутой, быстрой и весёлой. А сейчас передо мной лежала маленькая аккуратная старушка.

«Сколько она для нас сделала, – думала я. – Как я её люблю. Она всегда к нам относилась одинаково. Всё всегда делила между нами поровну. А ведь я ей не родная. Никогда сильно не ругала и всегда защищала перед другими, даже если нашалим». Я подошла ближе: казалось, баба Валя спит. Вошёл Андрей и как-то нервно вытянулся:

– Что?

– Нет, ничего… Просто спит, по-моему.

Андрей сел рядом.

– А я на неё орал сегодня, – шёпотом сказал он.

– Всё будет нормально.

– Почему «скорая» так долго едет?

– Это кажется так… Ты же только что позвонил.

– Ты знаешь, она столько для меня сделала! Можно сказать, работу из-за меня оставила. Всё только для меня, только для меня… Все мои шестнадцать лет. Всё самое лучшее – только мне. И сказки по ночам, и прогулки… Ну а пироги её… А я… «Спасибо» даже после обеда не сказал! Ты знаешь, я забываю иногда… Ей обидно.

– Конечно, ей обидно. Но она всё равно знает, что ты её любишь. А ведь я тоже только что об этом подумала…

– О чём?

– О том, как она мне дорога…

Тут раздался звонок в дверь: мы побежали открывать. Врач осматривал бабу Валю недолго. Сказал, что похоже на отравление. Сделал какой-то укол и уехал. Мы опять вышли «на дежурство». Никакие листья с уроками не шли в голову. Баба Валя лежала и смотрела в потолок. Иногда она закрывала глаза: тогда мы замирали. Лучше ей не становилось… Прошёл ещё час.

– Если я умру… – вдруг сказала баба Валя.

Андрей не стал дожидаться окончания фразы и рванул к телефону: через десять минут снова приехала «скорая помощь». Другой врач уверенно заявил, что это либо инфаркт, либо предынфарктное состояние. Нужна госпитализация. Баба Валя беспомощно смотрела на нас с носилок, а Андрей шёл рядом и гладил её руку.

– Ты моя бабушка… Ты моя единственная бабушка, – говорил шёпотом.

Когда бабу Валю увезли в больницу и мы остались в доме одни, стало вдруг так пусто и одиноко…

– Неуютно без неё, правда? – спросил Андрей.

– Как умер дом, – ответила я. – Она всё время хлопочет… Такая домашняя фея по имени Забота.

– Никогда, – перебил меня Андрей, – никогда не буду больше на неё ругаться. Только хорошо… Только хорошо…

Что «хорошо», я спрашивать не стала: и так было всё понятно.

Велосипеды

В моей жизни было всего два велосипеда. Первый трёхколесный, из него потом сделали двухколёсный. Но я из него выросла, поэтому мне купили что-то типа «Школьника». Но не «Школьник». Это был очень красивый велосипед, как взрослый, только не такой высокий. Он относился к дамским моделям, не имел передней рамки, но не был таким нелепо гнутым, как «Кама». На заднем колесе красовалась тонкая рамочка, в которой зияло 50 дырочек. Я сначала никак не могла понять, зачем они. Но, когда велосипед был собран, выяснилось, что через эти дырочки натягиваются розовые резинки для того, чтобы юбка не попала в колесо. Всё было в велосипеде продумано: и цвет – морской волны, и размер – не большой и не маленький, и вес. Я легко таскала его, начиная с восьмого класса. И теперь, когда мы с Андреем заканчиваем десятый, мой старый верный велосипед всё ещё со мной. Я никогда не разбивала его так, чтобы повредить; падала, конечно, но урон был минимальный. Разве что царапина – ну или краска облупится. Поэтому ходовые качества его полностью сохранены.

Это самый быстрый велосипед во всём дворе! Я могу обогнать кого угодно. «Салюты» и «Камы» просто не в счёт. У Андрея велосипед также непонятной модели, не «Школьник», но и не как у меня. Выше, колёса больше, да и тяжелее он… Но при всём при том я его обгоняю на раз! Обгоняю Димкин «Урал», обхожу всех «Школьников»… Никто не может понять, что за велик такой у меня заколдованный!

Ещё я очень люблю кататься на нём без рук. Это я придумала классе в девятом. Сначала ездила, держась за руль одной рукой, но так делать все быстро научились. А потом как-то оторвала вторую руку и поняла, что на скорости велосипед не виляет. Идёт ровно-ровно. Мало кто умеет так делать, разве что Димка. Андрей тоже пытался, но его уводит в сторону.

Как только устанавливается тёплая погода, мы с Андреем выводим свои велики на прогулку. Раньше мы катались во дворе; теперь, конечно, нас тут не удержать. Но так как мы живём в самом центре города, после шести часов наступает «штиль». Все уезжают в «спальные районы». Машины ходят редко – можно кататься прямо по улицам. У нас рядом с домом есть даже такие улицы, которые совсем непопулярны среди водителей и днём. Ну а самое главное, в десяти минутах езды на велосипеде есть набережная. Там широкие асфальтированные дорожки и очень много места для скоростного катания.

Наперегонки со мной ездить никто не любит, понятное дело, поэтому мы катаемся из пункта «А» в пункт «Б».

Что это значит? Это значит, Андрей говорит:

– Поехали до «Победы»?

Это значит до кинотеатра. Или, например, так:

– Рванули до набережной?

Пункт «А» – наш дом, пункт «Б» назначается произвольно.

Как-то незаметно вышло, что перестали кататься Аня и Димка, Котька и Славик. К десятому классу остались только мы с Андреем. Кататься мне нравится, но это не вся моя жизнь. Вот Андрей на велосипедах помешался. И как-то раз вышел во двор с высоким красным красавцем. Это был велосипед с 21-й скоростью. Конечно, мой велик с таким не сравнить: на моём скорость одна, а зависит она от того, как быстро я кручу педали. Мы по привычке выехали на вечернюю улицу и покатили под горку. Андрей чуть отстал – то есть, всё шло, как всегда, и вдруг… Мимо меня кто-то пролетел с огромной скоростью! Это Андрей… Причём я крутила педали, а он не крутил их совсем! Мы развернулись возле проспекта и поехали обратно. Я прилагала все усилия, но даже догнать его не могла, не то что перегнать.

Тут я поняла, что ощущали все мои дворовые друзья, пытавшиеся догнать меня несколько лет подряд. Андрей радостно носился вокруг. И сразу ему стало неинтересно ездить до «Победы», а если я не соглашалась ехать на набережную, летел туда один. Потом он начал ездить ещё дальше, в парк и даже за реку. А мне кататься стало скучно и тоскливо. Я выносила свой велосипед всё реже и реже, пока, наконец, он не исчез из коридора нашей квартиры.

И на старуху бывает проруха

В школе скоро смотр. Смотр – это когда все классы, начиная с четвёртых и заканчивая восьмыми, участвуют в строевой ходьбе с песнями. Подготовка смотра лежит на старшеклассниках, то есть на нас. Мы начинаем «дрессировать» своих подопечных после того, как пройдёт распределение классов. Здесь кому как повезёт. Если достанутся четвёртые классы, а они самые послушные, то нужно знать подводные камни: четвероклашки ничего не понимают. С ними столько возни, ужас! Если восьмые, то наоборот: всё понимают, но ничего делать не хотят. Нас, девчонок, в этом году до подготовки к смотру не допустили – хватило парней из девятого и десятого. Андрею и Лёшке достался 7 «Б».

– Ты домой? – спросила я Андрея после уроков.

– Нет, – тяжело вздохнул он. – Иду дрессировать «мелких хищников».

Так Андрей отвечал мне где-то с неделю. Потом его настроение ухудшилось.

– Ты домой?

– Нет, пошёл кровопивцев душить. Лёшка косит, я один с ними остался. Нервная система на пределе.

– Возьми меня с собой.

– Давай, – вяло ответил Андрей.

Мы пришли на второй этаж: там в полном составе сходил с ума 7 «Б».

– Как ты их собираешь?

– Стоять! Стройся! – заорал Андрей так, что у меня заложило левое ухо. – Вот так.

Девочки посмотрели на него кокетливо и продолжили разговаривать. Парнишки потянулись строиться. На построение в шеренгу ушло минут пятнадцать.

– Скажи им, чтобы запомнили своего соседа слева. Так они быстрее строиться будут, – посоветовала я.

– Ну, я сейчас им покажу! Ты посмотри на эти лица. Им это надо? Запоминать что-то, маршировать куда-то… – Андрей вытер ладонью лоб и громко сказал: – Запомните того, кто стоит слева. Будете строиться по нему. А теперь разойдись.

Семиклашки разбрелись.

– Стройся!

Ребята нехотя потянулись строиться.

– Н-да… С этим нужно что-то делать. Ты чему ещё их научил?

– Ничему, – удивился Андрей.

– Строиться научил, и то здорово!

Они же – во! – и постучал по подоконнику.

Когда ребята кое-как построились, я сказала:

– По моим наблюдениям, вы получаете заслуженное последнее место. Строитесь безобразно. К тому же, больше ничего не умеете…

– А что надо? – развязно спросил один из учеников.

– А вот что: строиться в шеренгу по два, по три, в колонну, маршировать по прямой, перестраиваться при марше и петь песню. Какую песню вы поёте?

– А кто её знает? – ухмыльнулась высокая девочка.

– Всё! Гони всех до завтра. Будем думать.

– Да я уже не знаю, как от них откреститься… Свободны! – крикнул Андрей.

Семиклашки замерли. Наверное, не поверили своему счастью.

– Это чё? Всё, что ли?

– А что я тут буду с вами делать, бодаться? Мне это надо? Пропади оно пропадом… Провалитесь на смотре, так провалитесь!

Мы пошли к выходу и даже не обернулись. За спиной стояла тишина.

Дома засели за план действий.

– Давай придумаем, как их раззадорить!

– Уже раззадорили.

– Закрепим!

– Ну и что делать будем?

– А мы завтра скажем, что 7 «А» полностью к смотру готов. Кто у нас там ими занимается?

– Кошкин.

– Вот. И его пригласим. Пусть посмеётся над ними да пару слов скажет от себя.

– Он скажет!

– А мы его слова предварительно подкорректируем.

– Ну, так. Ещё что?

– Пусть слова песни учат. У тебя они есть?

– Нет. Я даже не знаю, какая песня.

– «Учил Суворов в лихом бою».

– Ты откуда знаешь?

– Я только эти слова знаю.

– Это же наша строевая песня была!

– Вот и пора передавать молодому поколению. Напишу, потом размножим на тридцать человек.

– Так, хорошо. Это мне нравится. Ещё что?

– Ещё что? На себя посмотри.

– Что? – возмутился Андрей.

– Ты сам вялый и незаинтересованный. Подтянись. Шутки там, прибаутки… Командный голос, командный дух! Где-то на своём примере покажи, кого-то похвали.

– Да? Это, наверное…. Знаешь что…. Ты завтра тоже приходи, ладно?

– Ладно, – ответила я. – Пошли слова переписывать.

На следующий день перед уроками я провела беседу с Кошкиным. Он меня с первого раза понял и согласился помочь, но в обмен на такую же помощь ему. После уроков на тренировку мы пришли втроём. Как и вчера, ребята занимались, кто во что горазд.

– Стройся! – закричал Андрей.

Пока шло построение, Кошкин громко говорил:

– Батюшки! Ну, ты, Толкач, влип! Это ж надо! Стадо коров… Нет! Стадо тлей! Кто куда, только не туда! Девицы размалевались – смотреть противно, пацаны под пятиклашек косят. Всё портфельчиками бьются да друг на друге ездят. Срамота одна! Не то что мои! Орлы! Мы уже готовы… Почти. Нет, всё-таки «ашки» – это «ашки». Не чета «бэшкам».

Семиклашки чуточку зашевелились, а девочки стали злобно смотреть на Кошкина.

– Ты моих девочек не тронь, – ответил Андрей. – Это боевая раскраска. Маскировка. Она у нас только на тренировках присутствует. На смотр мы её не возьмём.

Девочки с благодарностью смотрели на Андрея.

«Эти готовы», – про себя отметила я.

– Так! Молодцы. А теперь на первый-второй рассчитайсь! – бодро скомандовал Андрей.

И началась нормальная работа. На первый-второй разбиваться научились сразу. Попробовали на первый-второй-третий. Оказалось сложно. Тогда просто встали в колонну и, маршируя на одном месте, пели песню по бумажке. Пока не добились точности шага, не разошлись. Так каждый день мы занимались с нашими «мелкими хищниками». Придумывали разные штуки, чтобы заставить их сделать так, как нам надо. С девчонками оказалось попроще: как только они все в Андрея повлюблялись, начали стараться изо всех сил. Сами начали пытаться всё сделать и на мальчишек покрикивали. А чтобы встряхнуть мальчишек, Андрей договорился со своей тётей, которая в детском кинотеатре рядом со школой администратором работала. У них в подвале тир есть. Вот туда Андрей ребят пару раз и сводил: после этого дело и вовсе на лад пошло.

Маршировать, перестраиваться и разворачиваться научились быстро. А вот с песней была проблема: никак не получалась.

– Как мартовские коты, – констатировал Андрей.

– А давай парами их прослушаем? – предложила я. – Если двое в унисон поют, тогда ещё парочку плюсуем… Если тоже нормально, ещё парочку… Так поймём, при каком количестве у нас кошачий хор получается.

– Тут, может, не в количестве дело.

– Может быть.

Пока мы с песней разбирались, Кошкин со своими бился. Мы с Андреем честно ему помогли – тоже от души наговорили всякого. Но результата, такого как у нас, не получилось, а почему, анализировать некогда было.

На прослушивании наших «певцов» выяснилось, что дело не в числе, а в умении. Три горлопана честно орали текст, не заботясь о нотах – в результате получался не хор, а какофония.

– Ты, Петя, вот что, – сказал Андрей, – ты не пой. Рот открывай, а не пой.

– Надо петь громко! – закричал один из певцов-неудачников.

– Тебя тоже касается, – сразу скомандовала я, – и Сергея. Открывайте рот, но ни звука. Посмотрим, как получится.

Когда во время марша ребята запели песню без выявленной нами троицы, получилось отлично.

– Вот что, друзья, – сказала тогда я. – Если хотите петь, помните: только из-за вас весь класс может провалиться. Поняли? Или учите ноты – или не открывайте рта. Да! И орать вовсе необязательно. В песне главное – не громкость…

– А что? – удивился Петя.

– А попадание в ноты, – ответил Андрей.

Чтобы совсем было хорошо, мы попросили классную руководительницу ребят заказать для них чёрные с белой полосой пилотки. А ребятам сказали, что на смотре одежда должна быть белой сверху (рубашки и блузки) и чёрной снизу (брюки и юбки). За два дня до смотра мне приснился сон, что наши девочки вышли в разных по цвету колготках. В моём кошмаре было и продолжение, когда я увидела весь класс в разноцветных туфлях. Проснувшись в холодном поту, я набрала Андрея:

– Белые колготки, чёрные носки, чёрная обувь! Запомни!

Когда настал день смотра, мы с Андреем волновались больше своих семиклашек.

– Ты, это… Не бегай передо мной, как ужаленная, – сказал Андрей. – Мне и так нехорошо.

– У меня что-то с животом. Что я ела такое?

– Всё у тебя вовремя. Впрочем… у меня тоже.

– Так на нервной почве бывает, бабушка говорит.

– Значит, перетерпим. Да и когда уже…. Наши сейчас выходят! Я побежал.

Андрей подбежал к своему строю, ещё раз всех обошёл. Поправил пилотки, галстуки на мальчишках, платочки на девочках. Все были настроены по-боевому и так смешно следили за Андреем глазами, словно это была их последняя спасительная соломинка.

Наконец нас объявили. Строй вышел чётко и, быстро рассыпавшись, тут же собрался в одну шеренгу. Потом рассчитался на первый-второй и перестроился. Затем построился обратно в одну шеренгу и рассчитался на первый-второй-третий. Построение закончилось: ребята вновь рассыпались, словно бусинки на столе. Раз! И колонна в сборе. «До чего красиво!» – думала я, любуясь на нашу работу.

– Это рассыпание кто придумал? – спросила директриса.

– Андрей, – ответила я.

– Эффектно.

Наконец под песню наши ребята замаршировали по кругу, чётко работая на повороте. Завершив последнее перестроение умопомрачительным выстраиванием в треугольник, мы закончили. Андрей стоял весь красный и улыбался.

– Слушай… Ну и дело мы провернули, да? – прошептал он.

– Да! Какое место дадут?

– Да какое место! Главное, всё закончилось. Я пить хочу!

– Я тоже. Пойдём в столовую?

– Нет! Нет! Засохну, но всех пересмотрю. Пока мы лучшие, нет?

– По-моему, тоже, но мы же необъективны…

– Это да.

Наконец смотр завершился. Объявили пятиминутный перерыв.

Все классы стояли по стойке смирно в полной тишине, а жюри выбирало победителя.

– Первое место в строевом смотре занимает 7 «Б». Молодцы, ребята! Поздравляем!

– Не может быть, – прошептала я.

– Почему это «не может»! Я знал! Я точно, я всегда… Здорово как! Ты представляешь? Первое! Ну как это! Ну надо же! – шумел Андрей.

– Ты заговариваешься, – пошутил Кошкин. – Вы молодцы. Смогли из них вылепить что-то. А мои на шестом месте.

– Не на последнем же!

– Это да. Утешение.

Мы подошли к ребятам и поздравили их. С той поры мимо нашего седьмого класса незаметно пройти было невозможно – ребята радовались нам и здоровались в самых разных и неожиданных местах.

– А мне понравилось, – закинув ноги на спинку дивана, сказал Андрей вечером. – Надо в следующем году опять их взять. Как считаешь?

– Помнится, кто-то не знал, как от них откреститься…

– И на старуху бывает проруха, – заулыбался Андрей.

Впадаем в детство

Какой-то сегодня был скучный день в школе. На уроках без конца писали, писали, писали… Полкласса болеет гриппом, а у всех остальных состояние коматозное. Я всё смотрела в окно. Серый дождливый ноябрь. В небе просвета нет. Спать вроде не хочется, что-то делать – тоже. Разве с книжкой какой-нибудь любимой на кровати поваляться да чая горячего с лимоном выпить… Шесть уроков тянулись, как бурлаки на Волге, но всему бывает конец, и мы поплелись домой.

– Какой-то день сегодня резиновый, – говорю Андрею.

– Да уж, – отвечает.

– И делать ничего не хочется.

– Делать ничего не хочется, но я обещал бабушке отремонтировать розетку на кухне. Поем и займусь.

– Это та розетка, которую мы пластилином залепили в пятом классе? – ухмыльнулась я.

– Она, родимая. А зачем мы это сделали, помнишь?

– Помню, конечно. Не мы, а ты. Я туда всё лампу настольную пыталась подключить, чтобы сделать солнечный день на железной дороге. А ты у меня её всё время вырывал, потому что у тебя на той же дороге была задумана ночь.

– Точно. Я ещё всё так здорово придумал… Освещать путь поезда фонариком, а тут ты со своим солнцем.

– А я-то весь вечер рисовала разноцветные цветочки. Раскидала их вдоль путей – так красиво было, а тут ты свет давай выключать. Что в темноте видно?

Мы вспоминали и смеялись.

– А помнишь, как ты меня стукнула по голове книжкой за то, что я у тебя эту лампу вырвал?

– Помню. Но ты в долгу не остался! Кто меня на диван толкнул?

– Слушай, я не ожидал, что ты повалишься, честно… Я даже испугался, когда ты заревела. Думал, ударилась сильно.

– Обо что? Там же мягко было.

– Мало ли.

– Нет, это я от обиды.

– И потом неделю не разговаривали…

– Смеяться некому, – улыбнулся Андрей. – Слушай, а давай железную дорогу сегодня достанем?

– Она что, жива ещё? – удивилась я.

– Ещё как жива! – воскликнул Андрей.

Мы быстрее побежали домой. Я заскочила к себе, бросила портфель и пошла наверх. Как-то в последнее время я нечасто приходила к Андрею: всё какие-то дела. То уроков по горло, то подруги придут, то подготовительные курсы начались… Всё время какая-то суета.

Когда я вошла, Андрей уже снял коробки с антресолей.

– Вот! – радостно воскликнул он. – Вытащил.

Мы поставили коробки с железной дорогой на пол. Не знаю, как Андрей, а у меня сердце замерло, когда я вновь увидела старые любимые вагончики и крохотный паровозик. Они были прежними, маленькими копиями большой жизни. Я осторожно достала вагончик-цистерну. Сколько раз мы за неё воевали с Андреем, не сосчитать.

– Нет, в моё депо цистерну! – пропищал Андрей и подмигнул мне.

Я захохотала. Мы быстро собрали рельсы замысловатым узором на гладком полу и встроили в дорогу два переключателя стрелок.

– Нарисуй свои цветочки-то, – попросил Андрей, – а я пока мосты из кубиков соберу.

– Как? И кубики живы?

– Это не те кубики. Эти кубики мы Лёньке купили, но ещё не подарили.

– Они, поди, упакованы?

– Нет. Они в коробке. Мы осторожно. Не боись.

Я нарисовала разноцветные цветочки, вырезала их и разбросала вдоль железной дороги.

Потом Андрей откуда-то достал те самые немецкие домики, которые дядя Толя привозил из командировок и которые они вечерами с Андреем клеили. Мы расставили домики вдоль дороги. Как это было здорово!

– Что мы раньше их не доставали? – сам себя спросил Андрей.

– Слушай, я даже не знала, что они у тебя живы. Давай депо клеить!

Мы притащили альбом, краски и клей. Через час депо были готовы.

– Как прежние, – ласково погладил бумажный домик Андрей.

– Ну, давай, сцепляй вагоны, – попросила я.

Андрей сцепил вагончики в один длиннющий состав и мы, затаив дыхание, запустили паровозик. Он весело побежал, чуть-чуть покачиваясь из стороны в сторону, а мы сидели и смотрели на него: нам было очень хорошо.

Тут в комнату вошёл дядя Толя:

– Здравствуй, кулёма! Что это ты носа к нам не кажешь?

– Да я, дядя Толя, всё чем-то занята, вот пришла…

– Вижу. Вижу. Что делаете-то?

– Пап! Железную дорогу достали.

– О! Всё понятно! Впали в детство.

– Вот как это называется, – завалился от смеха на спину Андрей.

Я тоже улыбнулась. Впала в детство? Пусть. Я всегда стремилась быстрее вырасти, а сейчас вдруг очень захотела не просто вернуться в детство – захотела остаться в нём и прожить ещё раз…

Мечты

В начале десятого класса я стала задумываться над тем, кем стать. Я только за себя говорю. Некоторые одноклассники с первого класса мечтали стать врачами, юристами, экономистами… Другие и не мечтали даже. Точно знали, что пойдут по стопам родителей и станут бухгалтерами или учителями. Мы ни о чём таком не думали, пока, как говорится, не припекло. Нужно же к каким-то предметам более вдумчиво относиться, если профессию себе выбрали. Те, кто уже определился со специальностью, никаких тайн из этого не делали, и все знали, кто кем будет. Андрей относился к малочисленной группе, которая ещё не определилась с выбором.

Я купила пломбир и пошла угостить Андрея.

– Привет! – сказал он, открывая дверь.

– Пломбир! – ответила я, покачав пакетиком с мороженым.

– Зер гуд! – Андрей пропустил меня, закрывая дверь.

За мороженым мы разговорились на больную тему. Куда же идти после окончания школы? И тут выяснилось, что это только я не знаю, куда пойти!

– Ты придумал что-нибудь с профессией? – вяло спросила я.

– Я не только придумал, я активно готовлюсь, – озираясь на дверь кухни, будто боясь, что его услышат, сказал Андрей.

После этих слов я подавилась.

– Спокойно! Прокашляйся!

Я откашлялась, сделала глоток чая и уставилась на Андрея:

– И ты ничего не говорил?

– Ну, во-первых, без паники. Не надо так глазами сверкать. Во-вторых, я решил относительно недавно. В-третьих, нет необходимости заранее пугать родственников.

– Ты что, собираешься разведчиком стать или дворником?

– Не угадала. Лётчиком-испытателем.

– Здорово! Классная работа. Только страшно опасная.

– И я про то же. Поэтому потише.

– И где же этому учат?

– Вот. Это как раз вторая проблема, о которой лучше говорить шёпотом. Училище находится в Риге.

– В Риге?! – ужаснулась я. – Тебя не отпустят.

– Этого и боюсь.

– Что сдавать-то нужно? Какие предметы?

Так мы сидели и шептались на кухне. Андрей рассказывал о романтике летательных полётов. О риске для жизни. О скоростях. О бездонном небе. Я слушала и постепенно раздваивалась внутри себя. Мне очень нравилась идея Андрея и его выбор, но почему мне так не хотелось, чтобы он уезжал? Страшно не хотелось… И я стала вытягивать из него подробности дела. В первую очередь меня интересовало, есть ли причины, по которым могут не взять в училище – не взять даже несмотря на высокие отметки.

– Причина ясна, – отвечал Андрей, – здоровье. Это одна из причин. Я практически здоров.

– А теоретически?

– А теоретически нужно делать операцию перегородки в носу. Она у меня кривая, проблемы со здоровьем могут возникнуть из-за перегрузок.

– Вот видишь! – воскликнула я. – А ты собрался… Ты что, серьёзно будешь делать такую операцию? А ещё говоришь, что практически здоров.

– Так и есть. Если бы не перегрузки, при обычной жизни я бы и знать про неё не знал, про эту перегородку. А тут такое дело…

– А ещё чего?

– Ещё слышал, могут «завернуть» из-за роста. Я же сто восемьдесят сантиметров! Вроде бы, но не точно, лётчики-испытатели невысокие…

– Тоже из-за перегрузок? – спросила я.

– Думаю, из-за размеров кабин, – ответил Андрей.

– Но как ты себе представляешь жизнь в Риге? Ни родни, ни знакомых. Это же тоска смертная!

– Почему? Я что, друзей себе не найду?

– Сомневаюсь, что найдёшь. Ты очень медленно с людьми сходишься. Можно сказать, никак.

– А тогда на фига козе баян? Отучусь без лишних отвлечений на «поговорить с другом»…

– Это ты на меня намекаешь? – спросила я.

– Да нет, что ты. Но пока никому ни слова. Да?

– Да, – вздохнула я.

– А ты что решила?

– Ничего пока я не решила.

– Ты знаешь, исходи тогда из предметов, которые тебе больше нравятся или хорошо изучены. Что там у тебя?

– История, – ответила я.

– Ну, история, например.

– И что – история? Скукота одна! Проблема в том, что я плохо знаю математику, так бы в строительный пошла.

– Ты не отвлекайся на то, чего не знаешь. Ты вспоминай, что знаешь.

– Что там вспоминать? География, химия, биология, литература…

– Ну и немало! Надо посмотреть, в какие вузы и на какие факультеты эти предметы сдаются. Вот тебе и всё.

Мы доели мороженое, я пошла домой, легла спать, но долго не могла уснуть: мысли скакали и путались: «Какая Рига? Зачем ему Рига? Учителем географии, что ли, стать?.. Не отпустит его тётя Оля. Баба Валя с ним до сегодняшнего дня во двор выходит… Может, стать фармацевтом? И в кабину он не залезет! На худой конец, стану натуралистом. Есть такая специальность? Есть журнал «Юный натуралист». Очень хороший… На антресолях за пять лет… Перегородка в носу дырявая… Память дырявая… Решето моё…»

Повышенная вредность

– Отстань.

– Я и не пристаю.

– Надо было за час выходить, тогда бы не летели, как сумасшедшие! – шипела я.

– Даже если бы мы вышли за час, всё равно опоздали бы! Тебе на остановке люди говорили, сколько времени автобуса нет? – на бегу умудрился пожать плечами Андрей.

– Значит, за два часа!

– Да зачем за два, нужно было ещё вчера выйти, точняк бы дошли…

Я кинула на него, как мне казалось, испепеляющий взгляд, но ничего не ответила.

– И потом: опоздаем, так опоздаем. Вернее, опоздали уже. Чего теперь рваться?

– Ты вообще можешь не ходить, а я не могу подвести человека. Как представлю, что она там стоит, ждёт, волнуется, на часы смотрит…

– Ну, посмотрит на часы, и что?

– Болван!

– Смеяться некому. Два варианта: посмотрит на часы и будет ждать дальше – или посмотрит на часы и пойдёт себе… Ты, кстати, какой предпочитаешь?

– Я предпочитаю, чтобы ты от меня отстал.

– Я и не пристаю.

Я страшно не люблю опаздывать. А тут… Вчера мама достала билеты для Андрюшкиной тёти на единственное в городе выступление какой-то знаменитости. Концерт как раз сегодня. Мы обещали эти билеты привезти тёте Гале к началу концерта. И вот какая история! Пришлось ждать автобус сорок пять минут! В итоге он не пришёл. Ну кто мог подумать! Мы бежали, как только могли.

– Если она нас дождётся, войдёт позже, что теперь поделаешь? – запыхавшись, говорил Андрей.

– Ногами шевели, а не языком!

Вот что поделаешь. Позор какой! Эти автобусы, их кто-нибудь контролирует?

– В каком смысле?

– В прямом! Когда они приезжают, когда уезжают… Нет, надо было через десять минут ожидания бежать к театру. Это всё ты: «Подождём ещё, подождём ещё», – передразнила я Андрея.

– Вот и дождались.

– Ты чересчур ответственная.

– Я просто ответственная, безо всяких «чересчур».

– И психованная.

Я внезапно остановилась и посмотрела Андрею прямо в глаза.

– То есть… нервная, – отпрыгнул он от меня.

– А ты безответственный пофигист!

– Зато у меня нервная система в порядке.

– Зато у меня совесть есть!

– У меня тоже есть.

– И где она?

– Дома храню. Чего с собой таскать? Потеряю ещё.

– Оно и видно. Это ведь твоя тётка, не моя!

– Я и говорю! Тётка-то моя, не твоя. Чего ты-то переживаешь?

– Вдруг это тётка? Сил нет. В горле танцы ёжиков…

– Почему вдруг сразу тётка?

– По закону подлости. Ждала, ждала, – прошептал Андрей, – очень попасть на концерт хотела. Поняла, что не попадёт – и всё!

– Что – всё?

– А что там в таких случаях бывает?! Я же не знаю!

– Ну не умерла же она!

– Я сам сейчас умру.

– Что мы тут стоим, раскачиваемся? Вон на нас все уже косо смотрят.

Андрей поднял голову.

– Т-к-а! – протянув руку, одними губами проговорил он, снова начав движение.

– Что?

– Т-к-а!

Андрей шёл на не сгибающихся ногах, вытянув впереди себя руки, как слепой. Я посмотрела ему вслед: навстречу Андрею бежала тётя Галя. Я обрадовалась ей, как родной.

– Что? Что с вами? Вы в красных пятнах оба! Мокрые! – закричала она.

Андрей повис на плече тётки:

– Тётя, мы ограбили человека! Спасай. За нами погоня.

– А? – в ужасе вскрикнула тётя Галя.

– Он ак утит… Вот леты… – только и смогла проговорить я.

– Что? Ничего не понимаю, – хватаясь за сердце, проговорила тётя Галя.

– Шучу я так. Вот билеты. Ты опоздала? – на одном дыхании, закатывая глаза, проговорил Андрей.

– Что за шутки? Где вы были! Конечно, опоздала!

– «Лучше молчать и казаться дураком, чем заговорить и рассеять все сомнения», – процитировала я.

– Во завернула! Повтори ещё раз. А я тоже знаю одну фразочку. Сейчас… Сейчас… Память не успевает за моим телом!

– Она в нём не живёт.

– Вот ведь какая ты невыносимая становишься, когда у тебя вредность повышается! Просто уму непостижимо!

– Что у меня повышается? – на ходу схватила я Андрея за рукав рубашки.

– О! Ай! Вспомнил! Вспомнил фразочку! Отцепись!

Я отпустила руку; Андрей в два прыжка выскочил вперёд и сказал:

– Я на расстоянии от тебя побегу, а то, боюсь, у тёти станет меньше на одного племянника.

– И правильно. Сколько ещё времени? Сил нет. Я сейчас просто лягу на асфальт.

Мы выбежали на площадь, в конце которой стоял театр. Его входная дверь на расстоянии была с маковое зёрнышко. И тут Андрей как рванёт! Собрав последние силы, я кинулась за ним. Вернее, мне так показалось. Потому что на скорости это никак не отразилось. Я кричала себе: «Быстрее, быстрее!», но ноги заплетались и передвигались точно также, как и до команды.

– Эй! Ты куда? – шептала я пересохшими губами самый глупый из всех возможных вопросов, но тут же успокоилась: Андрея хватило ровно на пять прыжков.

– Там «скорая»! Ты видишь? Там «скорая» стоит у входа! – закричал Андрей через плечо.

– И что? – почти неслышно произнесла я, но Андрей меня понял: остановился, нагнулся и стал тяжело дышать.

– Ну, минут на пять. Да? Не больше? – спросил Андрей.

– Мы автобус прождали, а потом сюда мчались, – уже внятно удалось проговорить мне.

– Всё понятно. Я побежала. Вот вам деньги на лимонад и мороженое. Охладитесь! Маме спасибо, Оля.

С этими словами тётя Галя заторопилась в театр.

– Вот для кого «скорая»-то была! – тяжело вздохнув, сказал Андрей.

– Для кого?

– Для нас, разумеется. Ты куда предпочитаешь, в реанимацию или сразу в морг?

– Слушай! Мне так хорошо, что я, пожалуй, ещё поживу.

– Хорошо?

– Ну да! Хочется лечь, закрыть глаза и улыбаться…

– Противоречивые желания.

Или лечь, закрыть глаза и, например, уснуть. Или улыбаться.

– У тебя что, вредность повысилась? – ехидно спросила я.

– Я заразился, – беззаботно ответил Андрей.

Оранжерейный

– И вообще, он какой-то… – я не знала, какие слова подобрать: внутри всё кипело и булькало.

– Какой? – спросила Яська.

– Кашемировый!

– Какой? – изумилась Яська.

– А… Какой, какой! Какой – сказала!

– Подумаешь, не хочет участвовать в школьных мероприятиях. Не все активные, как ты. Я, например, в школе тоже не особо выступаю: отучилась – и утекла. Я к тому, что не все готовы в ней жить.

Я покосилась на подругу:

– Это интересно! Для себя же, получается, палец о палец ударить не хотите? Школа – это просто название. Она для нас всё делает. Назови её Клуб по интересам «10 лет вместе»… или ещё как-нибудь… суть-то одна!

– Ну что она такое для нас делает?

– Да всё! Учат нас там, крышу нам дают. Да, да! Нечего глаза округлять. Где бы ты болталась полдня, если бы не школа… Не надо ничего отвечать. И поесть там недорого, и развлечься, и потрепаться с друзьями. Их, кстати, на всю жизнь многие выбирают именно там. Или это для тебя новость?

– Тебе на собраниях выступать.

– А есть люди, которые всё это игнорируют. Живут какими-то своими непонятными интересами. Ты всё сделай для других, а потом для себя, драгоценного!

– Ты так считаешь?

– Я так считаю!

– Сейчас так не бывает.

– И сейчас так бывает.

– Ты максималистка.

– Да!

– Вон он, кстати, идёт, – показала Яська.

– Пошли на другую сторону, пока не заметил, – я резко потащила подругу через дорогу. – Он меня так достал! Я даже смотреть на него не могу. Веришь?

– Верю.

– Весь выглаженный, с иголочки.

– И чудесно…

– А меня это бесит! Я могу форму носить и носить. А он чистит костюм каждый день, рубашка новая каждый день… Всё блестит, шуршит и пахнет.

– Ну и что в этом плохого? Просто замечательно!

Но я не слушала подругу, разговаривая сама с собой:

– Никогда не пропустит обед или ужин. Гром и молния, потоп, да что угодно! Сначала покушает, потом всё остальное.

– Это тоже правильно. «Голодное брюхо к учению глухо».

– А как над ним трясутся все! «Андрюшенька, Андрюшенька, зайчик». Тьфу! Зайчик под метр девяносто уже. Башенный кран!

– Да, – мечтательно закатила глаза Яська. – Я люблю высоких.

– Ты меня слушаешь вообще?

– Слушаю, но пока ничего не понимаю.

– Чего не понимаешь?

– Из-за чего ты на него взъелась?

– Объясняю: нам поручили организовать школьную дискотеку. Я подумала: прекрасно, есть на кого положиться. Конечно, организуем. Меня же ответственной поставили! Я должна команду собрать. Думала, он первый в этой команде будет, а он сразу нос воротить стал.

Сказал, что сам не танцует, что ему по барабану, как дискотека будет проходить, где она будет проходить и вообще будет ли она проходить!

– Дискотека – это святое, – проникшись, ответила Яська.

– Это школьное мероприятие в первую очередь. Во вторую, его ждут все старшие классы. Или наоборот. Сначала – его ждут все, а потом уж это мероприятие. В-третьих, я одна его не потяну. Музыка там, светомузыка, украшения и прочее. Это очень большая задача. Я даже не сомневалась в нём, а он – бац! – и так подвёл. «Не буду, – сказал, – участвовать в этой глупости!»

– Так и сказал?

– Так и сказал!

– Ну и что ты теперь делать будешь?

– Что делать? Буду просить Лёшку с Димкой, Алексея с Сергеем… Что я могу ещё сделать? Я же сама эту светомузыку не найду. И музыку не подберу. Нужны какие-то кассеты, диджей какой-то. О! Не спрашивай… Меня сразу колотить начинает!

– Пошли обратно, он уже ушёл.

– Пошли. Он с детства такой. Над ним все всегда тряслись. Бабушка его с нами до пятнадцати лет во двор выходила. Представляешь? Караулила. Из двора он носа не высовывал! Я уже в музыкальную школу ходила сама, а он ещё дальше булочной не выползал. На дни рождения к одноклассникам его не пускали, а теперь он и сам не хочет.

– Избалуют, – многозначительно ответила Яська.

– Да уже! Что Андрюша пожелает, то мама в клювике принесёт. Хотя там и наоборот бывает. Что она скажет, то и делает. Вот скажет ему – в театр, попробуй его на улицу вытащи! Да никогда! И что ты думаешь, ему театр нужен, что ли? Нет. Просто мать сказала – и всё!

– Да… Вырастили оранжерейный цветочек, – сказала, кривясь, Яська. – Действительно, какой-то не такой. Предпочитаю, когда слушают не маму, а меня.

Мне хотелось наговорить про Андрея ещё много чего, но после этих слов желание вдруг пропало. Обсуждать его могла только я. Когда это делал кто-то другой, становилось не по себе. Во-первых, он мой друг. Во-вторых, между собой ругаться с Андреем – это одно, а с подругами обсуждать – другое. Я поймала себя на мысли, что Яська для меня человек совершенно чужой, хотя и «задушевная подружка», а об Андрее я думаю иначе… И всё же эта мысль не охладила мой пыл, только заставила аккуратнее подбирать слова. Так мы проболтали весь вечер, пока я не опомнилась и не побежала обзванивать одноклассников – нужно было думать, что делать с этой дискотекой.

Уже ужиная, только после составления плана дальнейших действий по организации дискотеки и получив заверения в помощи от одноклассников, я смогла успокоиться.

– Что с тобой было-то такое? – спросила бабушка, которая чистила картошку на кухне.

– А… Не спрашивай. С Андреем поругались.

– Почему?

– Я тебе отвечу. Только сначала ты мне ответь. Почему он такой…

– Какой?

– Вылизанный весь! Как будто под колпаком живёт.

– Не понимаю.

– Ну, оранжерейный. Его так воспитали, что кроме дома для него мало что есть.

Бабушка села напротив:

– Его просто очень берегут.

– А меня, получается, не берегут?

Бабушка покачала головой:

– Андрей не первый сын в семье. Первый мальчик, братик Андрея – Володя, – умер в детстве. Ему не было и года.

Я испуганно смотрела на бабушку:

– Я не знала…

– Поэтому и говорят: «Не судите, да не судимы будете». Поступки других ты оцениваешь со своей колокольни, а сути не видишь, потому что многого не знаешь. Потеряв первого ребёнка, вся семья своё внимание, тепло и любовь направила на родившегося Андрея.

Бабушка встала и продолжила работать, а я весь вечер думала о том, какая я грубая, неумная и несдержанная, о том, что Андрей всё правильно делает, что он аккуратный, ответственный и любящий сын. И ещё о том, как мало я знаю о близких мне людях.

Материализация мыслей

В нашем дворе стоит теннисный стол. Он старый, доски рассохлись, но мы ухитряемся на нём играть. Причём только мы знаем все его выпуклости и ямки, поэтому точно бьём туда, куда нужно. Кто не живёт в нашем доме, а так, видя, что мы играем, подходит, чтобы тоже поиграть на нашем столе, тот играть не может. Удар! Шарик отскакивает под углом девяносто градусов влево, а ты бил прямо! Или вообще рикошетит обратно. Да, собственно, даже те, кто живёт в нашем доме, но редко играет, тоже удивляются, как это мы на таком столе в пинг-понг перебрасываемся.

У нас команда четыре человека: я, Андрей, Димка и Котька. Мы легко можем справиться с нашим кривым столом, поэтому летние вечера часто проводим возле него. Рядом стоит скамейка, на которой сидят те, кто ждёт своей очереди поиграть или просто наблюдает. Зрелище, надо сказать, действительно бывает захватывающее. Главное войти в раж.

У нас сейчас выпускные экзамены. Нервотрёпка, нужно сказать, жуткая. Но, как говорится, всё в голову не запихнёшь. Что за три дня подготовки можно в неё вложить? Нет, конечно, что можно, то вкладываем. Однако мы с Андреем считаем, что ровно сколько ты эти самые мозги напрягал, ровно столько они и должны отдыхать. Поэтому почти каждый вечер, несмотря на напряжённый июнь, пытаемся найти время поиграть в теннис.

Мы вышли, захватив свои ракетки и парочку шариков, во двор. Был тёплый июньский вечер. Димка с Котькой ещё не успели оккупировать стол. Мы натянули сетку и начали разминаться.

И я, и Андрей играем в настольный теннис на равных. Никогда нельзя угадать, кто победит. Бывает, что и стол начинает кому-то «подыгрывать». Ну, точно, вся подача будет моя. Ан нет! Я бью вправо, Андрей не успевает, но шарик сам отскакивает прямо в его ракетку по понятной только ему, столу, траектории. Послезавтра у нас экзамен по химии, поэтому сегодня все разговоры сводятся к нему.

– Ты все билеты повторил?

– Не все, но процентов девяносто. Немного осталось.

– Я все, но кое-что просто зазубрила.

– Не без этого, я тоже зазубрил.

– Есть такие билеты плёвые, а есть заковыристее кроссворда…

– Точняк! Вот если бы 5-й, 10-й, 12-й, 25-й или 29-й попались, было бы клёво.

Я киваю головой и пропускаю шарик. Тут выходит Котька:

– Кто проигрывает? Играем на выбывание!

– Да никто пока не проигрывает, разминались. Ну, давай поиграем.

Котька – очень продвинутый парень. Он младше нас на два года, но этого бы никто не сказал. Он очень много знает, причём во всех областях, начиная с искусства и психологии, а заканчивая математикой и механикой. Ну кто может с ходу без подготовки перечислить с десяток импрессионистов? Причём этот вопрос у нас во время игры когда-то спонтанно возник, а Котька заинтересовался и сказал:

– Стойте! Загибайте-ка пальцы.

Пока Котька ждал своей очереди, он увёл нас в какие-то дебри английской грамматики. Котька учится в школе с английским уклоном. Эту игру выиграла я. Стала сражаться с Котькой, а тут Димка вышел. Играли мы сегодня как-то вяло, в основном болтали. Андрей где-то вычитал тест на уровень притязаний и начал задавать нам вопросы. Обхохотались! Тут за минуту нужно двадцать слов на букву «с» сказать, а Котька с Димкой играют. Отвечал Димка. Никак у него не получалось слово сказать, пока по шарику не ударит.

Стук.

– Соль.

Стук.

– Стол.

Стук

– Сено.

Котька говорит:

– У тебя сейчас нижайший уровень притязания будет, ты хоть по два слова выпаливай!

Стук.

– Селёдка. Стул.

Стук.

– Судак, буряк, дурак, – закричал, ловя кручёный удар, Димка, падая под стол.

Потом до мусорных контейнеров потянулась вереница пришедших с работы и плотно поужинавших соседей. Кто-то проходил мимо, а кто-то просил перекинуться парочкой ударов. Мы никогда не против. Мы же знаем, чем всё это закончится:

– Батюшки! Как вы играете на таком столе?

– Это же не стол, а минное поле!

– А мы вас так! А мы так! А мы, эй, что за фигня?.. Куда он полетел? Я туда не бил! Не, вы видали? Не считается!

И через некоторое время опять остаёмся в своём тесном кругу.

– А у нас скоро химия, – вздохнула я.

– И что, боишься? – спрашивает Котька.

– Да не то чтобы боюсь, но какое-то волнительное состояние.

– А ты не бойся! Задумай билет, какой хочешь вытянуть, и жди. Мысли материализуются! Проверено.

Все посмеялись и разошлись. На следующий день было сильное похолодание, мы не выходили во двор, а утром Андрей зашёл за мной на экзамен.

– О! При параде! – воскликнул он.

– Ты тоже как чайник, – ответила я уныло.

Сначала пошла сдавать экзамен я. И что вы думаете? Вытянула свой любимый 25-й билет! Ответив его на «шесть с плюсом», убежала домой. Каково же было моё удивление, когда этот же билет вытянул и Андрей!

– Ну, Котька! – встретившись с Андреем, обсуждали мы. – Мысли материальны! Сказал, как в воду глядел. Какой там у нас следующий экзамен?

– По литературе.

– Ну что? Про что думать будем? «Война и мир?» Мы роман этот полгода долбили…

Литература

Вот и всё! Скоро конец. Все десять лет в школе пролетели, как один день. А казалось… У меня смешанные чувства: радостно и горько одновременно. Вот не грустно, не печально, горько. Радостно от того, что детство и юность прошли вместе с замечательными людьми, что мне дали достойный багаж в виде хороших знаний по многим предметам. Что целая жизнь впереди и пройден только очень небольшой её отрезок. Но в то же время так страшно сделать этот шаг в неизвестную взрослую жизнь… Страшно изменить устоявшийся за десять лет цикл «дом-школа-дом». Страшно терять из виду до боли знакомые лица учителей и одноклассников. Все эти чувства перемешались во мне, поэтому я хожу словно во сне. Жизнь по-прежнему кипит, но по моим ощущениям я нахожусь где-то рядом с ней: то выше неё, то бегу за ней… я – медленно, а она – быстро. И никак не могу поймать! Я словно перекати-поле, которое потеряло корни: вот и гонит его ветер.

Мне говорят, что сегодня холодно и нужно надеть вот это. Я надеваю, хотя раньше, возможно, засомневалась бы в правильности бабушкиного выбора. Я могу поставить разогреваться суп и забыть. Пойти умываться и выйти из ванной комнаты, тщательно вытерев полотенцем сухие руки и лицо.

Единственное, что ещё притягивает к земле, так это предстоящие экзамены. Я бы даже сказала не притягивает, а прибивает! Я не боюсь историю, химию, литературу, но не сильна в физике и в алгебре.

Андрей тоже переживает за физику и, как ни странно, за литературу.

Экзамены экзаменами, а жизнь жизнью. Мы с моим другом знаем, что обязательно нужно дать отдых мозгам. И три дня подготовки перед каждым экзаменом нужно не только проторчать сгорбленными за столом, но и выспаться, расслабиться. Для последнего у нас есть настольный теннис: это и игра, и дворовая тусовка с интересными разговорами.

Позади уже два экзамена – по алгебре и химии. Завтра сочинение. В коридоре стопки книг: это мои экземпляры художественных произведений, по которым, возможно, будет тема. Чехов стоит на Толстом, Лермонтов на Пушкине… Чтобы всё это донести, завтра со мной пойдут мама, папа и бабушка. Наши с Андреем мамы дежурят на экзамене с десяти до двенадцати. Они приготовят для нас чай и пироги, когда будет небольшой перерыв на отдых. Наши мамы вызвались неслучайно: они просто ходячие орфографические словари! Все это знают и, конечно, воспользуются случаем уточнить пару-тройку заковыристых слов.

– Пишите проще, – говорит нам моя мама. – Не нужно длинных предложений с десятью причастными оборотами. Слова проверяйте. Если не знаете, как писать, замените слово. Русский язык очень богат. Одну и ту же мысль можно выразить несколькими способами.

Мы сидим с Андреем на его диване и киваем головой в знак согласия. Моя мама пришла к тёте Оле, чтобы поделиться рецептом пирога, который она собирается испечь нам на экзамен.

– Ой, Томка, – обратилась тётя Оля к моей маме, – Не в коня овёс. Они завтра всё забудут. Главное, тему выбирайте для себя подходящую.

– Это какую? – с сарказмом спрашивает Андрей.

– Это такую, – отвечает тётя Оля, – в которой вы можете рассуждать и предложить читателю хотя бы несколько оригинальных мыслей. Иными словами, главное, чтобы вам было, что сказать.

Андрей уныло отвернулся.

– Всё. Уже проели макушку, – говорит он.

– Пошли, – вздыхает тётя Оля, – перед смертью не надышишься.

Мама с тётей Олей уходят, а мы достаём старую шахматную доску. Во дворе дождик. В теннис не поиграть. Но хочется размять мозги, как-то отвлечься от экзаменов. Если не теннис, значит, шахматы. И хотя разговор всё равно крутится на тему экзаменов, голова занята другим делом. От этого легче.

– Я волновалась, когда готовилась к химии.

– Я даже не вспоминаю то, что уже позади.

– А я вспоминаю, – взволнованно сказала я, – особенно алгебру. Если бы не ты, я бы три из пяти заданий решила неправильно.

Андрей молчит.

– Ты боишься литературу? – спрашиваю я снова.

– Что она, волк, что ли, чтобы её бояться? – огрызается Андрей.

– Все сдают, и я сдам.

– Если у тебя плохое настроение, не порть его другим. Я же не при чём, что у тебя оно такое…

– Извини. Тебе мат.

Мы сыграли ещё три партии. Две вничью и ещё с одним матом моему королю. Разговор не клеился. Видно было, что Андрей нервничает из-за завтрашнего экзамена. Я посчитала благоразумным пойти домой. Меня никто не задерживал. Это было первый раз за все годы нашего детства и юности. Обычно, когда я собиралась домой, он начинал канючить, что ещё не пора, что надо обязательно остаться и так далее.

Утром всё промелькнуло, как сон. Встала. Поела. Вышла. Дошла. Разложила книги. Села за парту. Увидела темы. Выбрала. Начала писать.

Мы сидим прямо в школьном коридоре на третьем этаже. Двери закрыты. Только учителя проходят в учительскую на цыпочках. Скрипят парты, шуршит бумага. Мы работаем. Вот и чай. Снова текст. Проверяю. Кажется, нормально. Это мне всегда так кажется, а потом…

– Какие слова? – спрашивает тётя Оля.

– Какие слова? – словно просыпаюсь я.

– Есть слова, которые ты не знаешь, как писать?

– Нет. Все знаю.

Тётя Оля щупает мой лоб и отходит. Шум. Это понесли свои работы первые одноклассники. Я опять начинаю судорожно читать написанное. Но понимаю, что даже не вижу текста. Смысла сидеть дальше нет. Встаю и отдаю сочинение учительнице. Солнце. Андрей. Синее небо. Весёлая зелень деревьев.

– Аллё! – кричит мне в ухо Андрей. – Кукушеньки! Я спрашиваю, какую ты там крокозябру написала?

– А как она пишется? – на автопилоте спрашиваю я.

– Кто? – удивляется Андрей.

– Крокозябра или краказабря?

– Ну, ты совсем, – улыбается Андрей.

Я тоже начинаю улыбаться во весь рот. Смех распирает, мы хохочем. Нет! Не просто смеёмся, а складываемся пополам и останавливаемся. Нет сил дышать. Я делаю глубокий вдох. Словно гора падает с плеч. Ещё один экзамен прошёл. Плохо ли, хорошо ли, но он позади, и ничего нельзя исправить. А впереди дорога домой, весна и новые экзамены.

Когда-нибудь ведь мы расстанемся.

Настроения нет. На улице пасмурно и душно. Экзамены позади. Скоро выпускной – и прощай, школа! Мы смотрим старые фотографии. В школе попросили принести несколько детских фото на память. А у нас они все перемешаны. Что-то у меня есть, а у Андрея нет, и наоборот. Решили все фотографии вместе сложить и выбрать.

Вот оно, самое начало… Первый класс. Какой бант у меня смешной – и на боку почему-то… Вот Андрей с хитрой улыбкой… Мы с ранцами возвращаемся домой… Не помню, что я такое ему сказала, но на фотографии через секунду получу кулаком в живот… Я и не помню этого, мама фотографировала.

– Смотри! Это класс второй? – спрашивает Андрей.

– Третий. Мы с тобой на юбилее школы танцевали.

– Танцы. Терпеть их не мог! А тебе нравилось танцевать.

На мне пышная юбочка и передничек в цветочек. На Андрее белая рубашка с чёрной «бабочкой» и шорты. Мы такие напряжённые! Шеи вытянуты… Боимся забыть заученные движения.

– Вот, гляди! – говорю. – Это второй класс. Мы поём с тобой песню «Всё мы делим пополам». Помнишь?

– Отлично помню! Мы минут за пять до этого подрались! Не могли поделить поровну конфету.

– Но она же действительно не делилась пополам, только таяла. Смотри, какая я «красавица». Один гольф спущен, лямка белого фартука вся испачкана шоколадом и заткнута за ворот платья. Видишь? Эту лямку ты оторвал.

– Ну, я мало чем от тебя отличаюсь. Волосы на голове дыбом! Твоя любимая защита была за волосы хватать и тянуть вниз.

– Точно! А смотри, держимся за руки.

– Ну, так задумано было. А глаза-то!

– Не говори… Чего это мы их так пучим в зал? Смешно.

– Это у тебя что?

– Это наша любимая уборка школьной территории в шестом классе.

– А это? О! Даже фотография сбора металлолома сохранилась. Я схватилась за батарею, которую нашла под грудой листьев.

– Да. Эту фотку мне Сашка Худоруков подарил.

– Он ведь и снимал…

– Ну да. От меня здесь только брюки. От смеха сложился.

– Ты всё пытался спросить у меня, как я эту батарею собираюсь до школы тащить. Но у тебя не получалось. Ты так смеялся, что не мог предложение ни начать, ни закончить. А я вцепилась в батарею и кричала, что мы с ней сразу первое место займём.

– Помню, – вытирая слёзы от смеха, сказал Андрей. – Мы ведь действительно первое место из-за неё заняли. Сашка тачку у трудовика попросил, и довезли.

– А грузили-то как! Обхохочешься. Я тебе кричу: не смейся! А ты смеёшься и заваливаешься на бок. Так раз десять мы её к тачке прикладывали, пока получилось.

– А это на Монументе славы стояло три дня.

– Слушай! Тебя что, напугали сзади? – смеётся Андрей, рассматривая мою фотографию с выпускного восьмого класса.

– Нет, ты ничего не понимаешь. Это я так глаза раскрыла, чтобы они казались большими, – покатываюсь от смеха. – Мне раньше казалось, что так они получатся шире!

– А фотограф-то что молчал? Ха-ха-ха!

– Глянь! На крыльцо школьное вышли.

– Это мы – погреться на солнышке.

– Класс шестой-седьмой?

– Седьмой. Видишь, Родионов ещё в нашем классе.

– Точно. Ну, даже не знаю, что и выбрать.

– Да уж. Куча фотографий.

– Смотри, как я здорово придумала.

– Где?

– Вот. Здесь картинки из разных журналов, а лица – одноклассников.

– Ты показывала. Смешнее всех Худоруков.

– Да. В лаптях. Ха-ха-ха! Ну, друг моего друга – мой друг, и наоборот. Ты, помнится, с ним расплевался из-за ерунды.

Андрей промолчал. Так мы сидели весь вечер. Перебирали фотографии, вспоминали смешные истории.

– Слушай, – говорю. – А это отличная идея! У тебя фоток много – и у меня много. Как выяснилось, не все они у нас продублированы. Мне бы несколько из твоих хотелось в своём альбоме иметь. Давай каждый год их пересматривать? Может, за год новые появятся, но по каким-то причинам в единичном экземпляре.

– Давай, конечно. Только теперь у нас с тобой не будет столько общих фотографий.

– Почему? – удивилась я.

– Потому что наступило время расставаться.

– Ты имеешь в виду, со школой?

– И со школой тоже.

– И со мной, что ли? – насторожилась я.

– И с тобой, кулёма! – засмеялся Андрей. – У каждого из нас начинается самостоятельное плавание.

– Ничего не понимаю, – волнуясь, сказала я. – Ну, пойдём учиться в разные вузы. Это же не помеха общению. Тем более, ты в городе остаёшься. Тебя же не отпустили в лётное училище поступать!

– Это всё так. Только жизнь длинная. Когда-нибудь ведь мы расстанемся…

Андрей уже давно ушёл. А эта фраза всё повторялась и повторялась у меня в голове.

Когда-нибудь ведь мы расстанемся…

Когда-нибудь ведь мы расстанемся…

Когда-нибудь ведь мы расстанемся…

Как грустно заканчивается детство! Неужели мы и вправду расстанемся?