Книга: Можно ли быть беременной чуть-чуть? - 2006 год

RSS

Главная страница

Каталог статей

2006 год

2007 год

2008 год

2009 год

2010 год

2011 год

2012 год

Гостевая книга

Контакты

» » 2006 год

МОЖНО ЛИ БЫТЬ БЕРЕМЕННОЙ ЧУТЬ-ЧУТЬ?

                      МОЖНО ЛИ БЫТЬ БЕРЕМЕННОЙ ЧУТЬ-ЧУТЬ?

В статье Г.Н. Гумницкого «Спасибо идеалистам», опубликованной в № 45-46 «ЭФГ», мне вменяются в вину такие прегрешения, в которых я ни телом, ни душой не повинен. И это ставит меня перед очень неприятной дилеммой. С одной стороны, не хотелось бы обвинять уважаемого оппонента в научной недобросовестности, с другой – еще меньше хотелось бы уличать в поверхностном знании тех проблем, которые он взялся обсуждать. Но логика имеет свои права, и выбирать все-таки придется.

     Гумницкий убежден, что материалистическая онтология является опровержением бытия Бога. Он ошибается. Верно то, что в ее системе нет места Богу. Но отсюда до опровержения бытия Бога еще очень далеко. Мой суровый критик, по-видимому, не совсем ясно представляет себе, что такое наука и каковы гносеологические основания, на которых она покоится. Так вот, наука берет мир, в котором мы живем и частью которого являемся, как эмпирический факт и ставит перед собой задачу объяснить его, выявив закономерности, которым этот мир подчинен. Есть ли какой-то иной мир, кроме того, который является объектом ее познания? – такого вопроса для науки просто не существует. И это первое, что нашим богоборцам не худо бы усвоить. Ей, науке, разумеется, известно, что, кроме научной картины мира, есть религиозные представления. Но поскольку эти представления основаны на вере, она относится к этому совершенно спокойно, прекрасно понимая, что там, где «правила игры» диктует вера, ей с ее логическим инструментарием делать нечего. Вот почему серьезные ученые к любым попыткам вмешаться в дела веры, апеллируя к авторитету науки, относятся либо с усмешкой, либо с презрительным сожалением.

      Второе, что тоже следовало бы знать, прежде чем вступать на тернистый путь научной полемики. Ни одна фундаментальная научная теория не может быть выведена из эмпирических фактов. И это прискорбное обстоятельство диктует науке логику ее развития. В основу любой теории она кладет некие исходные принципы, которые задаются априори. И далее с помощью логической дедукции выводит все необходимо вытекающие из них следствия, развертывая эти принципы в целостную систему теоретического знания. Способность науки построить на этих принципах логически непротиворечивую систему, объяснить в рамках этой системы все явления, относящиеся к предмету ее исследования, и рассматривается наукой в качестве свидетельства истинности как самой теории, так и положенных в ее основание принципов. На эту логику развития теоретической науки обратил внимание уже Гегель. «Вся наука в целом, – говорит он, – есть в самом себе круговорот, в котором первое становится также и последним, а последнее – также и первым» (Гегель. Наука логики, т. 1. М., 1970, с. 128). На это же указывал и Маркс, называя этот путь развития науки методом восхождения от абстрактного к конкретному и считая его единственно научным методом построения теории. Но именно потому, что любая фундаментальная научная теория покоится на принципах, взятых априори, – именно поэтому и всё ее содержание сохраняет истинность лишь в рамках этих лежащих в ее основании принципов. К примеру, принятый в теоретической физике «принцип принципиальной наблюдаемости» отнюдь не предполагает визуальной наблюдаемости, как его зачастую интерпретируют. Он требует только одного: чтобы исследуемое явление было объяснено в рамках данной теории.

      Но, может быть, в материалистической философии все обстоит по-иному? Нет, коль скоро она претендует на статус науки, философия должна неукоснительно соблюдать требования научного кодекса, т.е. отдавать себе ясный отчет в том, что принцип монизма, лежащий в ее основе, носит априорный характер. В противном случае она превратится в одну из религиозных конфессий, в которой функцию Бога будет выполнять Святая Материя. И «умный материализм», если воспользоваться терминологией Ленина, это прекрасно понимает. «Но разве материальное единство мира, – вопрошает Гумницкий, – не является научным опровержением Бога, возможность которого автор отрицает»? Нет, не является. Поскольку я исчерпал в глазах моего оппонента лимит доверия, вынужден обратиться к более авторитетным свидетелям. Например, к Локку. Итак, «…наша идея, которой мы даем общее название «субстанция», лишь предполагаемый, но неизвестный носитель тех качеств, которые мы считаем существующими. А так как мы воображаем, что они не могут существовать sine re substanti, «без чего-то, поддерживающего их», то мы называем этот носитель «substabtia» (Дж. Локк. Избр. филос. произв., т. 1. М., 1960, с. 301). Если и Локк под подозрением, то вот вам Ж. Ламетри. Уж он-то под подозрение никак не может попасть, не даром же снискал себе славу, как говорят французы, enfant perdu (потерянного мальчишки) материализма. И этот погрязший в материалистических пороках монстр пишет: «Сущность души человека и животных есть и всегда будет столь же неизвестной, как сущность материи и тел» (Ж. Ламетри. Соч., М., 1983, с. 58). Коль уж зашла речь о «душе», вот вам еще одно свидетельство: «Мы не знаем даже, что делается в нерве, чувствующем или движущем, когда он приходит в возбужденное состояние. Тем больше нельзя иметь понятие о сущности более высоких психических актов» (И.М. Сеченов. Избр.. филос. и психол. произв. М., 1947, с. 175). У меня есть некоторые основания полагать, что в вопросах «души» наш выдающийся психолог смыслил всё же несколько больше, чем мы с Гумницким. Я спрашиваю: так ли все тут просто, как представляется Гумницкому?

     Как ни печально, но я в очередной раз вынужден констатировать: не все благополучно обстоит у моего оппонента и с историей того философского течения, которое он взялся защищать от впавшего в богословскую ересь Акулова. Наука и религия – это два принципиально разных способа освоения мира, которые никогда не пересекутся по той простой причине, что функционируют в разных режимах: наука – в режиме логики и знания, религия – откровения и веры. Любые попытки как «конвергировать» их, так и сеять рознь между ними могут иметь временный, конъюнктурный успех, но совершенно безнадежны в бесконечной перспективе.

      Г.Н. Гумницкий ставит мне в вину, что в ряде своих статей я веду критику диалектического материализма. Признаюсь, это обвинение повергло меня в крайнее недоумение. Неужели мой оппонент не читает газету, в которой регулярно публикуется? Ведь о моем отношении к диалектическому материализму он мог узнать из «ЭФГ». Вот, что я писал, отвечая на ее анкету: «Нигилистическое отношение к диалектическому материализму, которое культивировалось и продолжает культивироваться, по сути своей означает не что иное, как отказ от тех результатов, к которым пришла философия за два с половиной тысячелетия своего существования» («ЭФГ» № 13, 2005). И здесь же: «Дальнейшее развитие философии… возможно только на пути критического осмысления опыта советской философии, ибо ничего равноценного Запад создать не сумел». Согласитесь, это мало похоже на критику. А вот свое несогласие с некоторыми положениями Маркса, Энгельса, Ленина мне публично выражать действительно приходилось. И не только в эпоху «плюрализма» и «гласности», когда это стало модой, а чуть ли не с первых шагов научной деятельности.     Мой оппонент, видимо, считает, что критика Маркса тождественна критике диалектического материализма. Но я не признаю эксклюзивного права представлять диалектический материализм за кем бы то ни было, в том числе и за Марксом. При всем моем глубочайшем уважении к нему как теоретику. Я оставляю за собой право видеть вещи своими глазами, а не так, как это предписывает «евангелие» от Маркса или Ленина. Не странно ли, что, борясь одной рукой с Богом, мой оппонент другой возводит в ранг богов Маркса и Ленина? В статье «Истина и заблуждение» я показал, к каким серьезным теоретическим издержкам и политическим последствиям вело превратное толкование фундаментальных идей диалектического материализма, в том числе и учения об истине. Мой оппонент вместо того, чтобы подвергнуть мою позицию критике по существу, просто противопоставляет ей соответствующее место из «Материализма и эмпириокритицизма» Ленина. Но, почтеннейший Григорий Николаевич, Шуре Балаганову позволительно было более или менее толково пересказывать содержание брошюры «Восстание на «Очакове». От доктора наук и профессора требуется несколько больше. Мой оппонент убежден, что относительная истина в диалектике трактуется «именно как содержащая в себе момент неистинности, заблуждения». «Вот в этом, – уверяет он, – настоящая диалектика истины и заблуждения, ложности». Однако, как остроумно заметил один очень неглупый человек (кто бы это мог быть, как вы думаете, Григорий Николаевич?), диалектика состоит не в том, чтобы совать хвост, ежели голова не лезет. Если вы считаете, что относительная истина содержит момент заблуждения, то по какому логическому праву вы называете ее вообще истиной? Не Маркс ли, именем которого клянется Гумницкий, сказал, что нельзя быть беременной чуть-чуть? Или мой оппонент думает, что Маркса в данном случае интересовали вопросы гинекологии, а не гносеологии? Что мысль Маркса относится исключительно к процессу деторождения, а не постижения истины?

      Самое поразительное, что, относясь непримиримо к Богу, наши богоборцы весьма лояльно относятся к черту, неукоснительно следуя его предписаниям. Ведь именно черт советовал доктору Фаусту: …Wo die Begriffe Felhen // Da stellt in Wort zur rechten Zeit sich ein (Если случится недостаток в понятиях, // Их можно заменить словами).

      Вот и заменяют понятия словами. Дискутируется, к примеру, вопрос: является ли мышление атрибутивным свойством материи, или это ее акциденция? Проблема для философии – капитальнейшая. И что же нам предлагают? А вот что: мышление – это, конечно, не атрибут материи, но материя обладает атрибутивным свойством отражения, которое «в сущности родственно ощущению». Но если отражение «в сущности родственно ощущению», то вы не имеете никакого теоретического права противопоставлять их, ибо это два модуса одного и того же явления. Но какое дело нашим богоборцам до требований логики?! Вместо решения проблемы по существу они просто заменяют слово «мышление» словом «отражение» и это словотворчество выдают за пиршество мысли. В полном согласии с рекомендацией Мефистофеля. То же и здесь: обсуждается серьезнейшая гносеологическая проблема – противоречивость истины. Вместо ее решения нам предлагают просто устранить эту противоречивость путем введения нового словосочетания: «конкретная истина». Против такого опошления диалектики и направлена моя статья, вызвавшая неудовольствие Гумницкого. Мой вопрос Григорию Николаевичу: прав или неправ был Вышинский, говоря о том, что, поскольку любая истина относительна, судья вынужден принимать решение, не имея полной уверенности в виновности подсудимого? Если не прав, докажите это с помощью вашей теоретической пустышки (caput mortuum), именуемой «конкретной истиной». Я посмотрю, как это у вас получится.

      И в заключение. Акулов, пишет Гумницкий, «предлагает свое понимание государства, отождествляя его с народом в целом. Но как в современных обществах народ мог бы сам управлять, как общество могло бы обходиться без особого аппарата управления и регулирования социальных отношений, особенно между различными классами?» Но где и когда я предлагал «обходиться без особого аппарата управления»? И где и когда я отождествлял государство «с народом в целом»? Ничего подобного в моей статье нет. Напротив, я особо подчеркивал в качестве одной из существенных особенностей политической организации общества именно то, что «она функционирует и может функционировать только при наличии особых органов управления (институтов власти)». И рассматривая государство как одну из форм самоорганизации общества, я отнюдь не отождествлял государство «с народом в целом». Понятие общественной самоорганизации так же не тождественно понятию «народа в целом», как понятие общества не тождественно понятию народонаселения. Неужели такие элементарные вещи нужно доказывать доктору наук? Да, я считал и продолжаю считать, что отождествление государства как особой (политической) формы самоорганизации общества с органами управления государства глубоко ошибочно теоретически и реакционно в политическом отношении, так как необходимо влечет за собой бюрократизацию государства. Что и происходит сегодня и в России, и в Белоруссии. И это при том, что белорусский президент искренне желает построить «государство для народа».

      Поскольку белорусская еврейская газета «Авив» обнаружила у меня симптомы антисемитизма, я в наказание за ее глупость возьму в союзники Л.Д. Троцкого. Лев Давыдович был, конечно, изрядным мерзавцем. Но в проницательности и аналитических способностях ему отказать никак нельзя. Стоя в вопросах государства на марксистских позициях, Троцкий, в отличие от других марксистов, сумел разглядеть то, чего другие не заметили. Вот что он пишет: «Он (речь идет о И.В. Сталине. – В.А.) не понимает, что кристаллизация нового правящего слоя профессионалов власти, поставленных в привилегированное положение, изменяет… социальную сущность государства». И здесь же: «Говоря о бюрократии, он (т.е. Сталин – В.А.) имеет в виду невнимание, волокиту, неряшливость канцелярий и пр., но закрывает глаза на формирование целой привилегированной касты, связанной круговой порукой своих интересов…». Это – умно и глубоко. Правда, что касается Сталина, то он умел держать бюрократию в ежовых рукавицах. После его смерти она окончательно распоясалась, что и вызвало у народа глухое озлобление. На всем этом и сыграла «мировая закулиса», инициировав горбачевскую «перестройку». Народ не стал защищать чуждое ему государство.

      Таким образом, пока мы с Григорием Николаевичем будем рассуждать о классовой природе государства, бюрократия сама превратится даже не в класс, а в касту. Я ведь не отрицал того, что классы могут использовать механизмы государства в своих классовых интересах. Речь у меня шла о другом, а именно: в сущности своей государство есть высшая форма самоорганизации общества, та его форма, в которой общество только и может сегодня существовать. Классовое же государство, как и бюрократическое государство, я рассматриваю как извращенную форму государства. Или Гумницкий думает, что явление не может существовать в извращенной форме?

     В своей статье я попытался вскрыть гносеологические, социальные и исторические истоки отождествления государства как одной из форм самоорганизации общества с органами управления государства. Почему же мой оппонент прошел мимо всего этого самой дальней тропкой? Почему не показал, что я несу околесицу? Не стану развивать эту тему – и без того злоупотребил газетной площадью. Да и, судя по всему, бесполезно. Царь Мидас, согласно легенде, обладал удивительнейшей способностью превращать в золото всё, к чему прикасался. Мой оппонент обладает способностью Мидаса. С той лишь разницей, что превращает в нелепость даже самую здравую мысль. Желание Григория Николаевича защитить диалектический материализм мне понятно и близко. Жаль, что это желание не подкреплено должной теоретической экипировкой.

2006 год | 7777777s (10.11.2012) 62

| Бесплатный конструктор сайтов - uCoz