Book: Дочь охотника
Музыка стучит в унисон с моим сердцем. В груди отдаются басы: бум, бум. В зале почти ничего не видно: мешают извивающиеся тела, дымка от сухого льда и мерцающая светомузыка на потолке в индустриальном стиле.
Но все равно я знаю, что он здесь. Я его чувствую.
И спасибо трущимся друг о друга фигурам. Они скрывают меня от его взгляда и от его чутья. Иначе он бы почувствовал мое приближение. Такие, как он, издалека замечают страх.
Да я, в общем-то, и не боюсь.
Разве что только чуть-чуть.
У меня с собой арбалет «Экскалибур Виксен», скорость — 285 футов note 1 в секунду, а в нем уже заряжена двадцатидюймовая стрела «Истон ХХ75» (золотой наконечник заменен на осиновый). Чтобы выпустить ее, достаточно лишь легкого движения пальца.
Он и не поймет, что его убило.
Надеюсь, и она тоже.
Главное не промахнуться и покончить с ним одним выстрелом, что непросто в такой толпе. Второго шанса у меня не будет. Либо я его… либо он меня.
— Всегда целься в грудь, — учила меня мама. — Она — самая большая часть тела и не попасть в нее практически невозможно. Конечно, ты скорее убьешь, чем ранишь, ведь грудь — не бедро и не рука, но иначе зачем стрелять? Ведь главное — избавиться от них.
Для этого я сегодня и пришла. Избавиться от него.
Если Лила узнает, что на самом деле произошло и кто его убил, она, разумеется, меня возненавидит.
А чего она хотела? Чтобы я спокойно смотрела, как лучшая подруга рушит свою жизнь?
— Я познакомилась с таким потрясающим парнем! — выдала сегодня Лила, стоя за обедом в очереди к салатной стойке. — Боже, Мэри, он — красавчик! Его зовут Себастьян. Никогда не видела таких голубых глаз!
Многие не понимают, что, несмотря на вульгарный вид (будем уж называть вещи своими именами), Лила — верный друг. В отличие от остальных девчо нок в «Сент-Илигиус» она никогда не презирала меня за то, что мой отец не генеральный директор и не пластический хирург.
Вообще-то, обычно я пропускаю мимо ушей три четверти ее болтовни, поскольку мне не интересно, сколько она заплатила за сумочку от «Прада» на сезонной распродаже в «Саксе» и какую татуировку сделает на пояснице, когда в следующий раз поедет на курорт в Мексику.
Но тут я насторожилась.
— Лила, а как же Тед?
С тех пор как год назад Тед наконец-то набрался мужества и пригласил мою подругу на свидание, она только о нем и говорила. Ну, не считая, конечно, распродаж «Прада» и татуировок.
— У нас все кончено, — сообщила Лила, потянувшись за щипцами для салата. — Себастьян пригласил меня сегодня в клуб, в «Свиг». Он сказал, что сможет нас провести — он в списке VIP.
Я была поражена, но вовсе не потому, что какойто парень заявил, что он — VIP новейшего и эксклюзивного клуба Нижнего Манхэттена. Лила ведь очень красивая, и неудивительно, что именно ее пригласил незнакомец, значащийся в самом популярном списке города.
Меня поразили ее слова про Теда. Лила его боготворит! Они — типичная идеальная школьная пароч ка. Она — красотка, он — спортсмен… Их союз как будто от Бога.
Поэтому до меня никак не доходили ее слова о расставании.
— Лила, ты что? Как это все кончено? — спросила я. — Да вы же всю жизнь встречаетесь! — Ну, не всю, конечно, а с тех пор, как я приехала в подготовительную школу note 2 «Сент-Илигиус» в сентябре. Тогда, кроме Лилы, никто из девочек не захотел со мной разговаривать (правда, и сейчас ничего не изменилось). — А в эти выходные бал!
— Знаю, — счастливо вздохнула Лила. — Я приду с Себастьяном.
— С Себ…
И тут до меня дошло. Наконец-то.
— Лила, — сказал я, — взгляни на меня.
Подруга опустила глаза — я маленькая, зато шустрая, как любила говорить мама. Как же я сразу не заметила? Затуманенный, тусклый взгляд, мягкие губы… за много лет я тщательно изучила все признаки.
Не может быть! Неужели он добрался до моей лучшей подруги? До моей единственной подруги!
Так. И что теперь? Не вмешиваться, и пусть он делает с ней, что хочет?
Ну уж нет!
Думаете, хоть кто-нибудь обратил внимание на девочку с арбалетом на танцполе модного клуба? Нет, ведь это же Манхэттен. Кроме того, все развлекались, и до меня никому дела не было. Даже…
Боже мой, это он! Собственной персоной! Неужели?
То есть не он, конечно, а его сын.
А он красивее, чем я думала. Золотистые волосы, голубые глаза, губы, как у кинозвезды, широченные плечи. И какой высокий! Хотя по сравнению со мной большинство парней кажутся высокими.
Если он такой же, как отец, тогда я все понимаю… наконец-то.
Может быть. Правда, не…
Боже! Он почуял мой взгляд. Он поворачивается!
Сейчас или никогда! Я поднимаю арбалет.
Прощай, Себастьян Дрейк. Прощай навсегда!
Я навожу прицел на белый треугольник его рубашки, но тут случается невозможное. На месте, в которое я целюсь, неожиданно появляется темнокрасное пятно.
Но я не нажимала на курок!
И у таких, как он, не идет кровь!
— Себастьян, что случилось? — подлетает к нему Лила.
— Вот черт! Кто-то, — Себастьян отрывается от багрового пятна на рубашке и потрясенно глядит на Лилу, — выстрелил в меня.
Точно. Кто-то в него выстрелил.
Но не я.
Кто же? И почему у него идет кровь?
Это невозможно!
Прячусь за ближайшую колонну и растерянно прижимаю арбалет к груди. Нужно сосредоточиться и решить, что делать дальше. Этого не может быть! Я не могла ошибиться. Я провела исследование. И все стало ясно: почему он на Манхэттене, почему охотится именно на мою лучшую подругу, почему у Лилы затуманенный взгляд… все!
Неясно лишь, что же случилось сейчас.
Остается лишь молча за ним наблюдать. У меня была прекрасная возможность для выстрела, но я ее упустила.
А нужно ли было стрелять? Если идет кровь, значит, он — человек.
Правда, если он — человек, и ему выстрелили в грудь, почему он до сих пор стоит?
О господи! Случилось самое страшное. Он меня заметил! Осмотрел взглядом рептилии. И что дальше? Теперь он будет охотиться на меня? А ведь я сама виновата! Говорила мама, охотник никогда не работает в одиночку. А я не послушалась! О чем только думала?
На самом деле, ни о чем. Мной управляли чувства. Не могла я допустить, чтобы с Лилой произошло то же, что и с мамой.
Теперь расплачиваюсь за свой поступок.
Как мама.
Я сжимаюсь от ужаса, представив, как в четыре утра отцу позвонят в дверь полицейские и попросят прийти в морг на опознание тела его дочери. У меня будет дырка в горле, и неизвестно, какие еще зверства сотворит Себастьян. Надо было остаться дома и писать сочинение, которое задала миссис Грегори к уроку истории (тема: «Движение за введение «сухого закона» в довоенных США», две тысячи слов через двойной пробел, срок сдачи — понедельник).
Тут музыка меняется.
— Куда ты? — визжит Лила.
Боже, он приближается!
И оповещает меня об этом! Он играет со мной, как его отец с моей матерью до того, как… в общем, до того как совершил тот поступок.
Вдруг раздается странный звук — вжик.
— Черт! — снова восклицает Себастьян.
ДА ЧТО ЖЕ ТАКОЕ ТВОРИТСЯ?
— Себастьян, — удивленно говорит Лила, — ктото выстрелил в тебя кетчупом.
Что?! Кетчупом???
Я осторожно выглядываю из-за колонны и вижу его.
Не Себастьяна, а того, кто в него выстрелил.
Нет, не может быть!
А он-то тут что делает???
Во всем виноват Тед. Это он решил их преследовать.
Я только спросил:
— Зачем?
— Потому что от этого парня одни неприятности, — ответил Тед.
А он-то откуда знает? Вчера вечером Дрейк каким-то загадочным образом очутился у дома Лилы на Парк-авеню. Со своим соперником Тед даже не знаком. И что ему может быть про него известно? Думаю, ничего.
Я поделился своими соображениями с Тедом, на что он ответил:
— Дружище, ты хоть видел, как он выглядит?
Да уж, в точку. Такое впечатление, что Дрейк сошел со страниц каталога модной одежды. Слишком уж идеален, ему и правда нельзя доверять.
И все же от преследований я не в восторге. Нехорошо как-то. Хотя, по словам Теда, он всего лишь хочет убедиться, что с Лилой ничего не случится. Она — девушка Теда, точнее, стараниями Дрейка, бывшая девушка.
Правда, умом она никогда не блистала.
Но преследовать ее на свидании, по-моему, еще бессмысленнее, чем писать сочинение из двух тысяч слов через двойной интервал к уроку истории миссис Грегори в понедельник.
Когда Тед собрался уходить, он попросил меня принести «беретту» девятимиллиметрового калибра.
Хотя пистолет на самом деле водяной, выглядит он как настоящий, а такие игрушки запрещены на Манхэттене.
Поэтому «береттой» пользовался я не так уж и часто. И Тед это знал.
И твердил, как же будет весело, если мы обольем Дрейка. Знал, что я не смогу устоять.
Но до кетчупа я сам додумался.
Понимаю, детский сад.
Но чем еще заниматься в пятницу вечером? Не писать же сочинение по истории США!
И я сказал Теду, что план просто супер. Но есть одно условие: стреляю я. Теда такой расклад вполне устроил.
— Мне только нужно понять, — покачал он головой.
— Понять что?
— Что есть у Себастьяна, чего нет у меня.
Я мог бы ему объяснить. Да достаточно просто взглянуть на Дрейка, чтобы понять, чего не хватает симпатяге Теду: элитных и модных шмоток.
Но, разумеется, я промолчал. Потому что переживал мой друг очень сильно. И неудивительно. Лила же девчонка непростая… Огромные карие глаза, ну, и другие части тела тоже не маленькие…
Вдаваться в подробности не стану, а то моя сестра и так говорит, что мне пора перестать расценивать женщин как сексуальные объекты, а относиться к ним, как к будущим партнершам в неизбежной борьбе за выживание в постапокалиптической Америке (Вероника пишет на эту тему диплом, поскольку считает, что в следующем десятилетии будет конец света из-за нынешнего уровня религиозного фанатизма и небрежного обращения с природой, наблюдавшихся еще в Риме и других ныне не существующих цивилизациях).
Дядя Теда поставляет в «Свиг» алкогольные напитки, поэтому пропустили нас без проблем и даже не заставили проходить через металлоискатели. Вот так вот мы очутились в клубе и обстреляли Себастьяна Дрейка кетчупом из водяного пистолета «берет та» девятимиллиметрового калибра. Знаю, надо было остаться дома и писать сочинение для миссис Грегори, но как же жить без развлечений?
А повеселились мы здорово. Глядя, как по груди Дрейка растекаются красные пятна, Тед засмеялся, впервые после того как получил эсэмэску от Лилы, в которой она сообщала, что пойдет на бал с другим.
И все бы отлично, но вдруг Дрейк уставился на колонну на противоположной стороне танцпола. Интересно, зачем? Логичнее смотреть на нашу VIPложу (спасибо, дядя Винни!) — кетчуп ведь вылетел отсюда.
И тут я заметил, что за колонной кто-то прячется.
Точнее, не кто-то, а Мэри, новенькая, с которой мы вместе ходим на историю и которая обычно ни с кем, кроме Лилы, не разговаривает.
А в руках Мэри сжимает арбалет.
АРБАЛЕТ!
Как она умудрилась протащить его через металлоискатели? Вряд ли она знакома с дядей Винни.
Хотя неважно. Главное, Дрейк как будто видит сквозь колонну! И взгляд у него… хм… не самый приятный.
— Дурак! — бормочу я, имея в виду Дрейка. Ну, и себя самого в некотором роде. Целюсь и снова стреляю.
— Есть! — радостно орет Тед. — Видел? Точно в яблочко!
Тут Дрейк наконец нас замечает и поворачивается…
Так вот что значит «пылающий взгляд»! Выражение часто встречается в романах Стивена Кинга. Не думал, что когда-нибудь увижу что-то подобное.
Увидел. Пылающий взгляд, которым пронзил нас Дрейк.
«Ну, давай! Вперед! Подходи, Дрейк. Хочешь подраться? Я ведь не только кетчупом стрелять умею!»
Что не совсем правда. Но неважно. Дрейк все равно к нам не идет.
Вместо этого он исчезает.
Нет, не уходит из клуба.
А исчезает! Дымка от сухого льда на мгновение становится гуще, а когда рассеивается, Лила уже танцует одна.
— Держи, — я пихаю Теду «беретту».
— Что за… — Друг оглядывает танцпол. — Куда он делся?
Но я уже убегаю и кричу на ходу:
— Тащи Лилу на улицу! Там встретимся.
Тед матерится, но никто не обращает на него внимания. Музыка грохочет, все развлекаются… К тому же, если уж никто не заметил, как мы стреляли кетчупом, а потом наша жертва в прямом смысле раста яла в воздухе, вряд ли кому-то покажется интересным бранящийся Тед.
Добегаю до колонны и опускаю взгляд.
Она здесь. Дышит, как после марафонского забега, лицо белое как бумага. К груди прижимает арбалет — похожа на испуганного ребенка, кутающегося в одеяло. Негромко здороваюсь:
— Привет! — Не хочу напугать.
Не выходит. Она чуть не падает в обморок и испуганно смотрит на меня.
— Не бойся. Его здесь больше нет.
— Нет? — переспрашивает Мэри, глядя на меня огромными зелеными, как лужайка в мае, глазами. А в них ужас. — Как это?
— Он исчез. — Пожимаю плечами. — Я заметил, что он смотрит на тебя, и выстрелил.
— Что???
Страх исчезает так же внезапно, как Дрейк. Зато появляется злость. Мэри в гневе!
— Боже мой, Адам, ты что, с ума сошел? Ты хоть знаешь, кто этот парень?
— Знаю. — А Мэри хорошенькая, когда сердится. И почему я раньше не замечал? Хотя из-за чего сердиться на уроках миссис Грегори? — Он — новый парень Лилы. Дурак какой-то. Видела его штаны?
Мэри качает головой и немного удивленно спрашивает:
— А ты-то здесь что делаешь?
— Видимо, то же, что и ты, — отвечаю, оглядывая арбалет. — Только огневой мощи у меня поменьше. Откуда ты его взяла? Разве арбалеты разрешены на Манхэттене?
— Ого, от кого слышу?
Поднимаю обе руки, как будто сдаюсь.
— Я стрелял кетчупом! А у тебя арбалет однозначно не присосками заряжен. Могла получиться серьезная рана.
— Этого-то я и хотела, — отвечает Мэри.
В ее голосе звучит неприкрытая вражда (мама обычно просит нас с Вероникой быть помягче в выражениях). И тут до меня доходит! Ну конечно же!
Дрейк — ее бывший!
Чувствую себя странно. Мне нравится Мэри. Она довольно умная — всегда готова к ответу, когда ее вызывает миссис Грегори. К тому же она не сноб — дружит с Лилой, хотя умом та не блещет и большинство девчонок с ней и знаться не желают после того, как всю школу облетела фотография, на которой Лила с Тедом развлекались в ванной на вечеринке.
Хотя, на мой взгляд, ничем особенным они не занимались.
И все же я разочарован. Не думал, что у Мэри такой плохой вкус.
Видимо, права Вероника. Не разбираюсь я в девчонках!
Не может быть! Я в «Свиге» разговариваю с Адамом Блумом (он сидит за мной на уроках истории США миссис Грегори)! А тут еще и его лучший друг — Тедди Хенкок.
Бывший парень Лилы.
Которого она упорно избегает.
Я сняла с прицела стрелу с осиновым наконечником и убрала в портфель. Сегодня охоты не будет.
Вообще-то я должна радоваться, что осталась в живых. Спасибо Адаму. Если бы не он, не стояла бы я тут сейчас и не пыталась объяснить ему необъяснимое.
— Серьезно, Мэри, — Адам хмуро смотрит на меня карими глазами. Как я раньше не замечала, какой он симпатичный? Конечно, он не похож на Себастьяна Дрейка. Темные, как у меня, волосы и глаза цвета сиропа, а не синие как море.
Но все равно он милый — широкоплечий, высокий (чтобы взглянуть ему в лицо, приходится вытягивать шею, я же очень маленькая — всего пять футов), с фигурой пловца. Благодаря Адаму, наша школа уже два года подряд участвует в итоговых региональных соревнованиях по баттерфляю. Кроме того, учится он неплохо и многим нравится, в основном,
конечно, новеньким, чуть ли не падающим в обморок каждый раз, когда он проходит мимо (но Адам их как будто не замечает).
А сейчас с меня глаз не сводит.
— В чем дело? — Адам подозрительно поднял темные брови. — Понятно, почему Тед ненавидит Дрейка — он у него девчонку увел. А тебе-то Себастьян чем не угодил?
— Это личное, — говорю я. Как непрофессионально! Мама бы меня убила.
Если бы, конечно, узнала.
Хотя ведь Адам, сам того не понимая, спас мне жизнь. Дрейк бы меня распотрошил, не задумываясь, прямо на танцполе.
А сначала затеял бы какую-нибудь игру, как его отец.
Так что спасибо Адаму. Большое спасибо!
Но я ему ничего не скажу.
— Как ты пробралась в клуб? — настаивает Адам. — Только не говори, что прошла через металлоискатели.
— Нет, конечно. — Какие же мальчишки глупые! — Я пролезла через окошко в потолке.
— На крыше???
— Ну, потолок часто бывает там, где крыша, — поясняю я.
* * *
— Ты еще ребенок, — мягко, с придыханием, говорит Лила Теду. Слова звучат жестоко, но подруга собой не владеет. На ней чары Дрейка. — И ни на что не способен.
— Да ты с этим парнем всего день знакома! — пристыженно, но одновременно дерзко отвечает Тед, засовывая руки в карманы. — Хотела в «Свиг»? Я бы тебя сводил. Почему ты мне ничего не сказала? Ты же знаешь про дядю Винни.
— При чем тут клубы, Тед? Дело в самом Себастьяне. Он… идеал!
Фу, гадость какая! Хочу возразить, но меня опережает Тед.
— Идеалов не существует.
— Существует. Себастьян! — восторженно заявляет Лили. Ее темные глаза блестят на свету единственной лампочки, освещающей запасный выход клуба. — Он красивый, умный, общительный, нежный…
Ну хватит! Не могу больше это слушать!
— Лила, замолкни! Тед прав! Ты Себастьяна совсем не знаешь. Иначе не говорила бы, что он нежный.
— Конечно, нежный! — Взгляд подруги смягчается. — Ты ведь не знаешь, что…
Через секунду я хватаю ее за голые плечи и начинаю трясти (не понимаю, как так вышло, она на
Хочу хоть немного ее образумить.
— Он тебе все рассказал, да? — Слышу свой хриплый крик. — Рассказал, кто он такой? Лила, ты дура!!! Полная дура!!!
— Ну-ну-ну, — Адам пытается меня оттащить. — Успокойся.
Лила вырывается и ликующе кричит (ох, как мне знаком этот тон):
— Да! Себастьян все мне рассказал! И предупредил насчет таких людей, как ты, Мэри! Которые не понимают, не в состоянии понять, что он происходит из старинного рода, благородного, как короли…
— Боже мой! — Как же хочется залепить ей пощечину! Но Адам, как будто прочитав мои мысли, хватает меня за руку. — Лила, ты знала? И все равно пошла с ним в клуб???
— Конечно! — подруга презрительно фыркает. — В отличие от тебя, я непредвзято смотрю на мир и не имею ничего против таких, как он…
— Не имеешь ничего против таких, как он??? — Если бы Адам меня не оттаскивал и не бормотал: «Уймись уже!», я бы ее поколотила. Может, тогда бы в ее пустой белокурой головке немного прояснилось. —
А он тебе рассказал, как живут «такие, как он»? Что они едят, точнее, пьют?
— Рассказал, — презрительно отвечает Лила. — Ты делаешь из мухи слона. Он покупает донорскую кровь и никого не убивает…
— Лила!!! — Ушам своим не верю! Понимаю, конечно: Лила есть Лила. Но как она могла купиться на такую чушь? — Да они все одно и то же говорят. Веками рассказывают девчонкам одни и те же байки! «Я не убиваю людей!» Вранье!!!
— Все. Хватит! — Адам слегка ослабляет хватку, но, к сожалению, мне больше не хочется бить Лили. Противно. — Что происходит? Кто пьет кровь? Вы говорите про Дрейка?
— Да, про Дрейка, — коротко отвечаю я.
Адам смотрит на меня изумленно, Тед присвистывает.
— Вот это да! — восклицает он. — Знал же, что-то с ним не то.
— Прекратите! — вопит Лила. — Замолкните все! Вы как фанатики! Да, Себастьян — вампир! И что теперь? Ему запрещено жить?
— Ну, учитывая, что он — ходячая угроза человечеству, веками пожирающая невинных девушек, да, запрещено.
— Так. Стоп! — Адам все еще изумлен. — Вампир?! Да вы что! Это невозможно. Вампиров не существует.
— Да ты еще хуже, чем они! — топает ногой Лила.
— Тебе нельзя с ним встречаться, — говорю ей, не обращая внимания на Адама.
— Но он не сделал ничего плохого! — настаивает Лила. — Даже не укусил, хотя я его просила! Сказал, что слишком любит!
— Да это же еще одна байка! — с отвращением говорю я. — Неужели не понимаешь? Они все говорят одно и то же. И любит он тебя не больше, чем клещ собаку, к которой присосался.
— Зато я тебя люблю, — голос Теда срывается на слове «я». — А ты променяла меня на вампира?!
— Ты не понимаешь! — Лила откидывает назад длинные белокурые волосы. — Он не клещ, Мэри. И не кусает, потому что любит. Но он передумает, ведь мы хотим всегда быть вместе. И завтра вечером все свершится.
— А что у нас завтра вечером? — интересуется Адам.
— Бал, — безжизненно отвечаю я.
— Точно! — лепечет Лила. — Я иду с Себастьяном. На балу он сдастся, хотя сам пока об этом не догадывается. Один укус — и вечная жизнь обеспечена. Здорово ведь! Неужели вы не хотели бы жить вечно, будь такая возможность?
— Нет, не хотела бы, если бы для этого меня должен был укусить вампир. — Внутри разливается
боль. Из-за Лилы и всех девчонок, пострадавших до нее. И из-за тех, кто пострадает после. Если я не вмешаюсь.
— Вы встречаетесь на балу? — с трудом спрашиваю я — мешают подступающие слезы.
— Да, — взгляд Лилы по-прежнему затуманен. — Я приду в платье от Роберто Кавалли с открытой шеей. Нас озарит серебристый лунный свет, и Себастьян не выдержит…
— Меня сейчас стошнит, — заявляет Тед.
— Так. Немедленно веди Лилу домой. — Достаю из сумки распятие и два сосуда со святой водой и протягиваю ему. — Если объявится Дрейк, хотя вряд ли, кинь их в него. А затем проводи Лилу и сам тоже иди домой.
— Постой, и это все? — Тед осматривает сосуды и распятие. — Мы позволим ему убить Лилу?
— Не убить, — весело поправляет его подруга. — А обратить! Сделать такой же, как он.
— «Мы» здесь ни при чем, — говорю я. — Вы сейчас отправляетесь по домам. А с Себастьяном я сама разберусь. Главное, чтобы с Лилой ничего не случилось до бала. Зло не может проникнуть в обитаемый дом без приглашения. — Я прищуриваюсь: — Ты же его в гости не звала?
— Ну, допустим, нет, — Лила вскидывает голову. — Да меня бы отец убил.
— Видите? Теперь идите домой. И ты тоже, — говорю я Адаму.
Тед берет Лилу под руку и уводит. Но Адам, к моему удивлению, не трогается с места. Руки у него в карманах.
— Э… Я могу тебе чем-то помочь?
— Да, — спокойно отвечает он. — Начни с начала. Я хочу знать все. Потому что, если ты сказала правду, без меня Себастьян бы тебя по стенке размазал. Так что, вперед. Я слушаю.
Скажи мне кто, что вечер пятницы я проведу в пентхаусе Мэри, я бы лопнул от смеха.
Но именно так все и вышло. Мы минуем сонного консьержа (которого ничуть не смущает арбалет) и поднимаемся на лифте в квартиру, оформленную, помоему, в викторианском стиле: мебель как будто из любимых нудных сериалов моей мамы, в них еще девчонок часто зовут Гортензия или Виолетта.
Повсюду книги, и не какой-нибудь там Дэн Браун в мягком переплете, а большие толстые тома с названиями типа «Греческая демонология седьмого века» или «Путеводитель по некромантии». Телеви зора нет — ни плазменного, ни жидкокристаллического. Вообще никакого.
— У тебя родители ученые, что ли? — спрашиваю я Мэри. Она кидает арбалет, идет на кухню, достает из холодильника две «кока-колы» и протягивает одну мне.
— Почти.
И вот так всю дорогу! Никаких объяснений.
Хотя никуда Мэри не денется, все выложит. Я ведь ей сказал, что не уйду, пока не узнаю правду. Потому что ничего не понятно. С одной стороны, хорошо, что Дрейк не бывший парень Мэри. С другой стороны… он что, вампир???
— Пошли.
Следую за ней. А что еще остается? Зачем я вообще пришел? В вампиров все равно не верю. Скорее всего, Лила просто влюбилась в сумасшедшего гота, каких иногда показывают по телевизору.
И все же меня гложет вопрос Мэри: как же тогда Дрейк умудрился растаять в воздухе?
В самом деле, как?
В голове крутится еще куча вопросов. Вот один, например, совсем недавно появился: как заставить Мэри смотреть на меня так же, как Лила смотрит на Дрейка?
Жизнь полна тайн, как любит говорить папа, а многие из них окружены еще большими тайнами.
Мэри ведет меня к приоткрытой двери, за которой мерцает свет. Стучит и спрашивает:
— Пап, можно войти?
— Разумеется, — отвечает хриплый голос.
Никогда не видел таких странных комнат! Во всяком случае, в пентхаусах в Верхнем Ист-Сайде.
Я нахожусь в лаборатории. Повсюду пробирки, мензурки и бутылки. Рядом с прозрачным сосудом в клубах пара стоит высокий седовласый зеленоглазый мужчина, похожий на ученого, и варит что-то яркозеленое. Заметив Мэри, он улыбается (очень похоже на нее) и с интересом меня оглядывает.
— Привет. Гляжу, ты с другом. Очень хорошо. А то все одна да одна.
— Пап, это Адам, — спокойно говорит Мэри. — Он сидит за мной на истории США. Мы пойдем ко мне в комнату делать уроки.
— Хорошо, — отвечает отец Мэри. Похоже, ему и в голову не приходит, что вряд ли парень моего возраста решил в два часа ночи пойти к девчонке в спальню, чтобы делать там домашнюю работу. — Смотрите, не перетрудитесь, ребятки.
— Нет, что ты. Пойдем, Адам.
— Спокойной ночи, — говорю я отцу Мэри, а он широко улыбается мне и отворачивается к дымящемуся сосуду.
— Итак, — обращаюсь я к Мэри. Мы снова идем по коридору, но на этот раз в ее комнату… слишком
уж практичную для девочки: большая кровать, комод и стол. В отличие от Вероники, у Мэри все прибрано, кроме ноутбука и МP3-плеера. Пока она что-то ищет в комоде, гляжу на список песен: в основном рок, немного R&B и рэпа. Слава богу, эмо нет. — Что происходит? Чем занимается твой отец?
— Ищет лекарство, — глухо отвечает Мэри.
Прохожу по роскошному персидскому ковру к кровати. Рядом на тумбочке стоит фотография красивой улыбающейся женщины, слегка прищурившейся на солнце. Откуда-то знаю наверняка — это мама Мэри…
— Лекарство от чего? — Беру фотографию, чтобы лучше разглядеть. Точно, губы, как у Мэри. У нее обычно уголки вверх глядят, даже когда она сердится.
— От вампиризма.
Мэри вынимает из комода длинное красное платье в прозрачном пластиковом пакете из химчистки.
— Хм, не хочу тебя огорчать, Мэри, но вампиров не существует. И вампиризма тоже.
— Серьезно? — Уголки ее губ поднимаются выше, чем обычно.
— Вампиров ведь выдумал автор «Дракулы», правда?
Мэри смеется. Ну и пусть. Ведь это же Мэри. А то обычно она меня вообще не замечает.
— Брэм Стокер ничего не выдумывал. — Улыбка на ее лице исчезает. — Даже Дракула — реальное историческое лицо.
— Да, но вряд ли он пил кровь и превращался в летучую мышь. Брось, Мэри, о чем ты!
— Вампиры существуют, Адам, — тихо говорит Мэри. Мне нравится, как она произносит мое имя. Нравится настолько, что я даже не замечаю ее взгляда, устремленного на фотографию в моих руках. — И их жертвы тоже.
Смотрю туда же, куда и Мэри. И еле удерживаю фотографию.
— Твоя мама… — больше ничего на ум не приходит. — Твоя мама… Она…
— Она жива, — Мэри кидает красное платье на кровать и добавляет едва слышно: — Если это можно назвать жизнью.
— Мэри… — произношу я другим тоном. Нет, не верю!
И в то же время верю. Достаточно взглянуть на ее лицо, чтобы понять: она не врет. И как же хочется ее обнять! Вероника бы сказала, что это дискриминация по половому признаку. Ну и пусть!
Прекращаю прикусывать губу.
— Поэтому твой отец…
— Он раньше был совсем другим. — Мэри не смотрит на меня. — Когда мама жила с нами. Он ве рит, что сможет найти лекарство. — Она опускается на кровать рядом с платьем. — Не понимает, что вернуть ее можно только одним способом — нужно убить вампира, который ее укусил.
— То есть Дрейка. — Сажусь рядом. Вот теперь я все понял. Наверно.
— Нет. — Мэри быстро мотает головой. — Его отца — он из рода Дракулы. Себастьян просто думает, что Дрейк звучит современнее и менее вычурно.
— Но тогда почему ты охотишься на сына, если это отец… — не могу продолжать. Но и не приходится.
— Если я убью единственного сына Дракулы, — ссутулившись, отвечает Мэри, — то, скорее всего, выманю из укрытия его отца.
— А это… не опасно? — Не верю, что говорю о подобном. Правда, я также не верю, что сижу в спальне Мэри. — Разве не Дракула у них там самый главный?
— Да, именно он. — Мэри смотрит на фотографию, которую я положил между нами. — Когда он умрет, мама наконец-то будет свободна.
«А твоему отцу больше не придется искать лекарство от вампиризма», — приходит в голову мысль, но я ее не озвучиваю.
— А почему Дрейк не инициировал Лилу сегодня? — задаю волнующий меня вопрос. — В клубе?
— Потому что он любит играть с добычей, — бесстрастно отвечает Мэри. — Так же, как и его отец.
Вздрагиваю. Не могу удержаться. Хотя Лила и не в моем вкусе, неприятно, что ею решил закусить какой-то вампир.
— А ты не боишься, — слегка меняю тему, — что Лила велит Дрейку не приходить на бал, поскольку там его будем ждать мы?
Говорю «мы», а не «ты», поскольку, разумеется, не пущу Мэри в одиночку охотиться на Себастьяна. Хотя Вероника наверняка скажет, что это тоже дискриминация по половому признаку.
Но моя сестра никогда не видела, как Мэри улыбается.
— Шутишь? — похоже, Мэри не заметила «мы». — Я как раз хочу, чтобы она ему все рассказала. Тогда он точно заявится.
Удивленно на нее смотрю:
— Это еще почему?
— Потому что убийство дочери охотника явно поднимет его вампирский статус.
— Вампирский статус?
— Ну да, — Мэри взмахивает хвостиком. — Другие вампиры еще больше его уважать начнут.
— Ага. — Понятно. Не больше, правда, чем все услышанное. — Они называют твоего отца «охотник»? — не представляю его с арбалетом.
— Нет, мою маму, — улыбка меркнет. — То есть она раньше была охотником. И не только на вампи ров, но и вообще на всякую нечисть: на демонов, оборотней, полтергейст, привидений, колдунов, джиннов, сатиров, локи, шеду, титанов, ветел, лепреконов…
— Лепреконов?
Мэри пожимает плечами.
— Мама убивала всякую нечисть. У нее был дар… Настоящий дар. — И тихо добавляет: — Надеюсь, я его унаследовала.
Минуту сижу молча. От событий последней пары часов голова идет кругом. Арбалеты, вампиры, охотники… и кто такие ветлы??? Не уверен, что хочу знать. Нет. Стоп. Уверен, что не хочу знать! Аж в голове загудело.
Но мне нравится! Странно, правда?
Мэри встречается со мной взглядом.
— Теперь ты мне веришь?
— Да, — говорю я, хотя сам не верю. В то, что ей верю.
— Хорошо. Лучше никому ничего не рассказывай. Теперь мне нужно готовиться…
— Отлично. Скажи, что мне делать.
Она волнуется.
— Адам. — Губы так произносят мое имя, что голова идет кругом… хочется одновременно обнять Мэри и радостно побегать по комнате. — Спасибо за предложение. Большое спасибо. Но это очень опасно. Если я убью Дрейка…
— Когда ты его убьешь, — поправляю я.
— Скорее всего, объявится его отец, — продолжает она. — Чтобы отомстить. Может, не сегодня. И не завтра. Но скоро. И это будет настоящий кошмар! Ужас! Просто…
— Конец света, — заканчиваю за нее и чувствую, как по спине бегут мурашки.
— Да. Точно.
— Не бойся. — Решаю не обращать на мурашки внимания. — Я готов.
— Адам. — Она качает головой. — Ты не понимаешь. Я не могу гарантировать твою безопасность. И не могу позволить тебе так рисковать. У меня все подругому — речь ведь идет о моей маме, но ты…
Перебиваю ее:
— Во сколько за тобой зайти?
Мэри удивленно на меня смотрит:
— Что?
— Извини, но одна ты на бал не пойдешь. Разговор окончен.
Наверно, я выгляжу жутко. Мэри хочет возразить и открывает рот, но, взглянув на меня, снова его закрывает и говорит:
— Ну, ладно.
Но все равно добавляет:
— Готовься к своим похоронам.
Хочет, чтобы за ней осталось последнее слово.
Ну и пусть. Я не возражаю.
Поскольку знаю, я нашел ее: мою будущую партнершу в неизбежной борьбе за выживание в постапокалиптической Америке.
Музыка стучит в унисон с моим сердцем. В груди отдаются басы: бум, бум. В зале почти ничего не видно: мешают извивающиеся тела, дымка от сухого льда и мерцающая светомузыка на потолке в индустриальном стиле.
Но все равно я знаю, что он здесь. Я его чувствую.
И вот он идет ко мне по танцполу. В руках два бокала с алой жидкостью. Приближается, протягивает один и говорит:
— Не бойся, он безалкогольный. Я проверил.
Молча глотаю пунш, хотя он и сладковат. Я рада любой жидкости — в горле пересохло.
Знаю, что совершила ошибку, позволив Адаму ввязаться не в свое дело.
Но он… очень необычный! Сильно отличается от тупых мальчишек из нашей школы. Может, я так думаю, потому что он спас меня в клубе, выстрелив в это дьявольское отродье, Себастьяна Дрейка, кетчупом.
Может, потому что он вежливо вел себя с моим отцом и не говорил, что тот похож на Дока из «Назад в будущее». Может, потому что он так внимательно рассматривал мамину фотографию и был потрясен ее судьбой.
А может, потому что Адам потрясающе выглядел, когда зашел за мной без пятнадцати восемь: в смокинге и с красной розой для корсажа. Хотя вчера еще даже не думал, что пойдет на бал (хорошо, что билеты можно было купить на входе).
Папа чуть с ума не сошел от радости и в кои-то веки вел себя как нормальный отец. Фотографировал нас и приговаривал:
— Маме покажем, когда она поправится.
А потом попытался впихнуть Адаму двадцать долларов:
— Угостишь Мэри мороженым после танцев.
Лучше бы он вообще не вылезал из лаборатории!
И все же я совершила ошибку. Надо было отослать Адама. Охота не для новичков. Она… Она…
…прекрасна! Когда проходит в таком шикарном зале. Я вошла под руку с Адамом (он настоял, сказав, что тогда мы будем похожи на «нормальную парочку») и ахнула от изумления. Да, организаторы в этом году постарались на славу!
Забронировать четырехэтажный танцевальный зал в отеле «Уолдорф-Астория» само по себе было не просто, но превратить его в романтическую страну чудес? Изумительно!
Надеюсь, розетки и ленты несгораемые. А то, когда я проткну Дрейка, он самовоспламенится и может начаться пожар.
Мы становимся к стене и молча потягиваем пунш.
— Итак, — прерывает Адам затянувшуюся паузу, — как ты собираешься его убить? Арбалет, гляжу, остался дома.
— Зато у меня есть кол, — приподнимаю разрез на юбке и показываю ему мамину набедренную кобуру с самодельным осиновым колом. — Просто и со вкусом.
— Ага, — говорит Адам, чуть не подавившись пуншем. — Ну ладно.
И пристально смотрит на мое бедро. Я быстро опускаю юбку.
И тут мне впервые приходит в голову, что Адам решил помочь не только для того, чтобы снять с девушки лучшего друга вампирские чары.
Но… разве это возможно? Он же Адам Блум! А я всего лишь какая-то новенькая. Он хорошо ко мне относится, но вряд ли я ему нравлюсь. Быть того не может! К тому же жить мне осталось минут десять, не больше. Если, конечно, не случится чудо, на что я рассчитываю все меньше и меньше.
Вспыхиваю и перевожу взгляд на кружащиеся пары. Учительница истории США, миссис Грегори,
исполняет сегодня роль дуэньи — пытается оттащить девчонок от парней. С тем же успехом она могла бы мешать луне взойти на небо.
— Ты лучше займи Лилу, — говорю я Адаму. Надеюсь, он не заметил, что мои щеки такие же красные, как платье. — А то она может помешать мне проткнуть Себастьяна.
— Для этого я привел Теда. — Адам кивает на него. Тедди Хенкок сидит за столом и скучающе смотрит на танцпол. Он так же, как и мы, ждет Лилу и Себастьяна.
— И все же я не хочу, чтобы ты был рядом, когда… ну, ты понимаешь.
— Ты мне уже миллион раз сказала, что можешь позаботиться о себе сама, — бормочет Адам. — Я понял.
Невольно вздрагиваю. Адаму не слишком-то весело.
Ну и что? Я его не приглашала! Он сам пришел! И мы не на свидании! А планируем убийство! Он знал это с самого начала! И решил играть по своим правилам! Да и кого я пытаюсь обмануть? Какое свидание? Я здесь по важному делу! Я дочь охотника и должна…
— Пошли потанцуем? — спрашивает Адам.
Я испуганно отвечаю:
— С удовольствием, конечно, но…
— Отлично! — Он обнимает меня и вытаскивает на танцпол.
Я слишком изумлена и не пытаюсь сопротивляться. А когда прихожу в себя, то понимаю, что сопротивляться не хочу! Так приятно в объятиях Адама… Уютно… Безопасно… И кажется, что ты обычная девчонка!
А не новенькая. И не дочь охотника. Просто… Мэри.
Я так и привыкнуть могу…
— Мэри, — говорит Адам. Он намного выше меня, и его дыхание щекочет кудряшки, выбивающиеся из моей прически. Ну и пусть. Запах очень приятный.
Я мечтательно смотрю на Адама. Как я раньше не замечала, какой он красивый? До сегодняшнего вечера. Нет, до вчерашнего. Хотя, может, и до этого замечала, конечно, просто сама себе не признавалась. Ну зачем такому парню, как он, такая девочка, как я? Вот уж никогда не думала, что пойду на бал с Адамом Блумом…
И пусть он меня пригласил из жалости, потому что моя мама стала вампиром, ну и что?
— М-м-м? — протягиваю, улыбаясь.
— Э… — Адаму почему-то неловко. — Я подумал, когда все закончится, Дрейк умрет и Лила с Тедом снова будут вместе, может, ты… э…
Боже мой! Он что… он что, правда хочет пригласить меня куда-нибудь??? Позвать на настоящее свидание??? Без всяких колюще-режущих предметов?
Нет. Не может быть. Это сон. Через минуту я проснусь, и все исчезнет. Неужели все наяву? Боюсь дышать. А то разрушу чары, под которые мы попали…
— Да, Адам?
— Ну… — он больше не смотрит мне в глаза. — Может, сходим куда-нибудь…
— Прошу прощения! — Адама перебивает хорошо знакомый низкий голос. — Можно пригласить девушку на танец?
Раздраженно закрываю глаза. Не может быть! Да меня так никто никогда никуда не пригласит! Никогда-никогда-никогда! Навсегда останусь чудачкой, дочкой чудаков! Вообще, зачем я Адаму Блуму? Дочь вампира и сумасшедшего ученого! Надо смотреть правде в глаза! Не судьба.
Все. С меня хватит!
— Эй, ты! — В бешенстве резко поворачиваюсь и натыкаюсь на Себастьяна Дрейка. Он шире распахивает глаза. — Да как ты смеешь здесь появляться…
И умолкаю. Потому что вижу только глаза…
…его гипнотизирующие голубые глаза. Кажется, в них можно утонуть, и их тепло омоет меня сладкими ласкающими волнами.
Да, он не Адам Блум. Зато смотрит так, как будто понимает это, очень сожалеет и готов загладить свою вину… и даже более того…
Вот Себастьян Дрейк обнимает меня нежно-нежно и ведет к застекленным створчатым дверям, за которыми виднеется залитый лунным светом ночной сад, весь в мерцающих китайских фонариках. Иде альное место для свидания со златовласым потомком трансильванского графа.
— Наконец-то мы с тобой познакомились, — говорит Себастьян голосом ласковым, как прикосновение перышка. И кажется, что все, оставшееся позади, исчезает: другие пары, Адам, потрясенная Лила, с ревностью глядящая нам вслед, Тед, с ревностью смотрящий на нее, ленточки, розетки… Есть только я, сад и Дрейк.
Себастьян протягивает руку и убирает с моего лица кудряшки.
Где-то в голове брезжит мысль: я должна его бояться, ненавидеть… Но почему, не помню. Да и как можно ненавидеть такого красивого, нежного, милого юношу? Он хочет, чтобы мне стало лучше. Он хочет помочь.
— Видишь? — произносит Себастьян Дрейк, нежно прижимая мою руку к губам. — Я совсем не страшный. Такой же, как и ты. Отец у меня был чудовищем, будем называть вещи своими именами, а я теперь пытаюсь найти свое место в этом мире. У каждого свой крест, Мэри, и у тебя тоже. Кстати, мама передает тебе привет.
— Ма… ма? — В голове туман, как в саду, в котором мы стоим. Вспоминаю мамино лицо, но не понимаю, откуда ее знает Себастьян Дрейк.
— Да. — Его губы движутся вверх по моей руке, а поцелуи горячи, как огонь. — Она скучает и не понимает, почему ты не хочешь к ней присоединиться. Она не знает ни боли, ни старости, ни одиночества… — Он касается губами моего обнаженного плеча. Становится тяжело дышать, но это даже приятно. — Ее окружает красота и любовь… то же самое ждет и тебя, Мэри.
Губы доходят до моей шеи. Дыхание такое теплое, что немеет спина, но Себастьян поддерживает меня крепкими руками. Мое тело будто по собственной воле отклоняется назад, шея обнажается.
— Мэри… — шепчет Дрейк.
Мне так хорошо, так спокойно, как не было уже давно, с тех пор, как от нас ушла мама. Закрываю глаза.
Тут что-то холодное и влажное ударяет меня в шею.
— Ой! — Открываю глаза, шлепаю рукой по горлу… и отдергиваю ее. Пальцы все в какой-то прозрачной жидкости.
— Прошу прощения. — Неподалеку от нас стоит Адам. Он сжимает свою «беретту» девятимиллиметрового калибра, направленную прямо на меня. — Я промазал.
Через секунду мне в лицо ударяет густой едкий дым, и я судорожно вдыхаю воздух. Откашливаюсь и, пошатываясь, отхожу подальше от человека, только что нежно меня обнимавшего, а теперь хватающегося за свою тлеющую грудь.
— Что… — задыхаясь, кричит Себастьян, ударяя по вырывающемуся у него из груди пламени. — Что это???
— Да так, пустяки. Обычная святая вода, — отвечает Адам, продолжая поливать Дрейка. — Никакого вреда тебе не причинит, конечно, если ты не вампир. А очень похоже на то.
Через секунду я прихожу в себя и вытаскиваю изпод юбки кол.
— Себастьян Дрейк! — Он падает на колени и вопит от боли и ярости, — ЭТО ТЕБЕ ЗА МОЮ МАТЬ!!!
И я всаживаю самодельный осиновый кол прямо в то место, где должно бы биться его сердце.
Если бы оно у него было.
— Тед, — сладким голоском произносит Лила. Она сидит на пластиковой скамейке и гладит по голове своего парня, лежащего рядом.
— А? — отвечает Тед, глядя на нее с любовью.
— Нет, ты не понял. В следующий раз, когда я буду в Мексике, сделаю на пояснице татуировку со словом «Тед». Чтобы все знали, что я твоя.
— Любимая! — восклицает Тед, притягивая к себе ее голову и целуя взасос.
— Ой-ой-ой! — Я отворачиваюсь.
— Ага, — Адам только что бросил светящийся в темноте двенадцатифунтовый шар для боулинга и
теперь возвращается обратно. — Одурманенная Дрейком, она мне больше нравилась. Но, по-моему, «Тед» все же лучше, чем «Себастьян», — не так больно. Кстати, не знаю, заметила ли ты, но я выбил «страйк». — Он садится рядом и подносит листок со счетом к лампе над моей головой. — И теперь выигрываю.
— Не зазнавайся! — Хотя ему есть чем гордиться. И не только победой в боулинге.
Адам наконец стягивает бабочку. Даже после поездки в такси за девять долларов и при странном дискотечном освещении боулинга, куда мы пошли после бала, Блум выглядит на редкость красиво.
— Скажи-ка, а откуда у тебя святая вода?
— Ты же сама дала ее Теду. — Адам удивлен. — Помнишь?
— Но как тебе пришло в голову залить ее в пистолет? — настаиваю я. До сих пор не оправилась от наших приключений. Боулинг ночью — это, конечно, здорово, но что сравнится с убийством двухсотлетнего вампира на балу?
Жаль, кроме нас с Адамом никто не видел, как Себастьян превратился в пепел. Иначе королем и королевой бала объявили бы нас, а не Лилу с Тедом. Они, кстати, до сих пор в коронах… правда, слегка съехавших набок от бесконечных поцелуев.
— Не знаю, Мэр, — Адам вписывает свои очки. — Просто догадался.
Мэр. Меня никто так раньше не называл.
— Но откуда ты узнал, что Дрейк… Что я не притворяюсь, чтобы не спугнуть его?
— Хм… Он почти укусил тебя за шею, а ты даже не пыталась сопротивляться. Конечно же, ты притворялась!
— Я бы точно выкрутилась, — заверяю его с напускной уверенностью, — дотронься он до меня зубами.
— Нет, не выкрутилась бы. — Адам смотрит на меня с улыбкой. Его лицо освещает лишь лампа на столе для счета. В боулинге темно, только шары и дорожки мерцают жутким люминесцентным светом. — Признайся, Мэри, без меня ты бы не справилась.
Он совсем близко, даже ближе, чем был Себастьян Дрейк.
Но мне не кажется, что я сейчас утону, скорее, растаю, и сердце бьется неровно.
— Да… — Не могу отвести глаз от его губ. — Не справилась бы.
— Мы хорошо сработались. — Адам тоже то и дело смотрит на мой рот. — Как думаешь? Особенно, учитывая грядущий конец света. Ведь отец Дрейка рано или поздно узнает, что мы сегодня натворили.
Ахаю и кричу:
— Ты прав! Боже, Адам, он же не только мне будет мстить, но и тебе тоже!
— Знаешь, — говорит он и скользит по мне взглядом, — мне очень нравится твое платье. Оно хорошо сочетается с туфлями для боулинга.
— Адам! Я серьезно! Дракула может в любой момент обрушиться на Манхэттен, а мы играем в боулинг!!! Надо готовиться! Надо разработать план контрнаступления! Надо…
— Мэри, — говорит Адам, — Дракула подождет.
— Но…
— Мэри, — повторяет Адам. — Замолчи.
И я повинуюсь. Потому что отвечаю на его поцелуй и больше мне ни до чего нет дела.
К тому же он прав. Дракула подождет!
Внимание, читатели! На написание этого рассказа меня вдохновила «Обезьянья лапа» У.У. Джекобса, впервые опубликованная в 1902 году. Я прочла ее в подростковом возрасте и испугалась до потери пульса. Будьте очень осторожны с желаниями!
Лорен Миракл
На улице завывал ветер, и слышно было, как скатывается по трубам дождевая вода. Хотя было всего четыре часа, уже стемнело и в пестрой приемной мадам Занзибар ярко горели три настольные лампы, покрытые блестящими шарфами. От них исходили разноцветные блики: ярко-красные играли на лице у Юн Сун, синевато-фиолетовые, пятнистые — у Уилла, отчего он походил на покойника.
— Ты прямо как из могилы, — сказала я ему.
— Фрэнки! — с укором произнесла Юн Сун и кивнула на закрытую дверь кабинета мадам Занзибар — видимо, испугалась, что она нас услышит. На ручке
висела красная пластмассовая обезьянка, обозначавшая, что хозяйка сейчас с клиентом. Потом была наша очередь.
Уилл закатил глаза, вытянул руки и, завывая, произнес:
— Я похититель тел! Отдайте мне ваше сердце и печень!
— Нет, только не это! Похитители тел украли нашего любимого Уилла! — я схватила Юн Сун за руку. — Быстро отдай ему сердце и печень, может, тогда он не возьмет мои.
Подруга высвободилась и угрожающе пробубнила:
— Не смешно. Веди себя нормально, или я уйду.
— Прекрати занудничать!
— Вот сейчас встану и уйду! Быстрей, чем ты думаешь! И лишний вес не помешает!
Юн Сун считает, что у нее слишком толстые ноги, поскольку ее супероблегающее бальное платье пришлось сделать немного пошире. Но у нее, во всяком случае, есть платье! И она абсолютно точно пойдет на бал.
— Ну и ладно.
Из-за ее плохого настроения мог сорваться наш план, а ведь мы ради него сюда пришли. Бал все ближе и ближе, и я не хочу сидеть дома одна-одинешенька, пока все нормальные девчонки мажутся блестками и танцуют на высоченных каблуках. Не хочу и не буду! Тем более в глубине души я знала: меня хочет пригласить Уилл. Его просто нужно слегка подтолкнуть.
— Юн Сун! Мы вдвоем с тобой все затеяли, помнишь? — прошептала я, улыбаясь Уиллу с таким видом, как будто мы просто болтаем о чем-то своем, о женском.
— Нет, Фрэнки! Затеяла все ты! — сказала она, не понижая голоса. — Я-то пойду на бал, конечно, если не раздавлю своего парня. Это ты надеешься, что в последнюю минуту случится чудо.
— Юн Сун! — я взглянула на Уилла, и он покраснел. Вот ведь мерзкая девчонка! Ну как можно говорить вслух о таких вещах?!
— Ай! — взвизгнула она, потому что я ее стукнула.
— Ты меня разозлила!
— Хватит уже стесняться! Хочешь, чтобы он тебя пригласил или нет? Ай!
— Девчонки, что у вас там происходит? — спросил Уилл. Он так восхитительно нервничал! Адамово яблоко то поднималось, то опускалось. Хотя, вообщето, не самое приятное зрелище. Почему-то напоминало игру «достань яблоко», в которую играют в канун Дня Всех Святых.
Но Уилл все равно выглядел восхитительно. И както очень уязвимо.
— Она меня стукнула! — наябедничала Юн Сун.
— Было за что! — возразила я. Дальше продолжать разговор не хотелось — Уилл и так уже узнал немало. Я погладила Юн Сун по совсем не толстой
ноге и сказала: — Но я тебя прощаю. А теперь замолкни.
Юн Сун никак не хочет понять, что не обо всем можно говорить вслух. То есть понимать-то она понимает, но вот поступает всегда наоборот. Да, я хочу, чтобы Уилл пригласил меня на бал, и чем быстрее, тем лучше, поскольку до «весны — поры любви» остается всего две недели.
Понимаю, название дурацкое, но ведь весна действительно пора любви. С этим не поспоришь. Кроме того, я абсолютно уверена: Уилл — моя любовь на всю жизнь! Ему нужно только преодолеть излишнюю скромность и сделать первый шаг. Хватит уже дружески хлопать друг друга по плечу, щекотать, гогоча от удовольствия, и мутузиться, изображая «похитителей тел». Неужели Уилл не понимает, что я хочу быть с ним?
Он почти решился на прошлых выходных. Мы смотрели «Красотку» — романтическую комедию, над которой хочется смеяться вновь и вновь. Юн Сун пошла на кухню за едой, оставив нас наедине.
— Слушай, Фрэнки, — сказал Уилл, постукивая ногой по полу и прижав согнутые пальцы к джинсам. — Можно тебя кое о чем спросить?
Дураку понятно, что должно было последовать, ведь если бы Уилл хотел, чтобы я сделала звук погромче, он бы так и сказал: «Фрэнки, сделай погром че!» Обычным голосом. Напрямую. Без вступительных речей. А так, о чем он мог меня спросить? Конечно же, хотел пригласить на бал! Счастье было так близко.
Но я его спугнула. Он так волновался, что я тоже разнервничалась и испуганно сменила тему. Потому что глупая!!!
— Гляди, как бывает, — указала я на телевизор. Ричард Гир скакал на белом коне, на самом деле оказавшемся лимузином, к дворцу Джулии Робертс, то есть к старому трехэтажному зданию. Затем вылез из машинного люка и взобрался по пожарной лестнице, а все для того, чтобы завоевать сердце своей возлюбленной. — Никакого сентиментального вздора из серии «Ты такая хорошенькая!» — продолжала я нести ерунду. — Только поступки. Вот как красиво можно выразить любовь!
Уилл сглотнул и сказал:
— Ага.
И задумчиво, с видом испуганного плюшевого мишки уставился на Ричарда Гира. Да, до него Уиллу далеко.
Я не сводила глаз с экрана, понимая, что сама лишила себя возможности пойти на бал. Нельзя быть такой глупой! Не нужно мне «красивое выражение любви»! А нужен Уилл! И как я только умудрилась его спугнуть? На самом деле трусила еще больше, чем он!
Но сейчас все в прошлом. Потому-то мы и пришли к мадам Занзибар. Она предскажет нам будущее, и если она хоть что-то соображает, то, конечно, непредвзято подтвердит очевидное: мы с Уиллом созданы друг для друга. И тогда мой друг наконец-то решится пригласить меня на бал. А я ни за что не буду ему мешать.
Обезьянка задергалась.
— Глядите, она шевелится! — прошептала я.
— Ого! — удивился Уилл.
Из кабинета, ковыляя, вышел негр с белыми как снег волосами. У него не было зубов, отчего нижняя часть лица напоминала сморщенный чернослив.
— Здравствуйте, детишки, — сказал он, слегка касаясь шляпы.
Уилл распахнул перед ним входную дверь. Вот какой воспитанный! Порыв ветра чуть не сбил старика с ног, и Уилл поддержал его.
— Осторожней!
— Спасибо, сынок! — шепеляво ответил старик. — Лучше пойду, а то еще начнется ураган.
— Он уже начался, — сказал Уилл. На улице нагнулись и заскрипели кроны деревьев.
— Да это же легкий ветерок! Воет, как ребенок, который проснулся и хочет кушать. Вот к рассвету начнется настоящий ураган, помяни мое слово. — Старик взглянул на нас. — А вы, детишки, почему не
остались дома? Сидели бы сейчас в безопасности, в тепле.
Не стоит обижаться, когда беззубый старичок называет вас «детишками». Но второй раз за последние двадцать секунд? Это уже слишком.
— Мы старшеклассники! И нам нечего бояться.
Смех старика был похож на шуршание опавших листьев.
— Ну ладно, вам виднее. — Он маленькими шажками вышел на крыльцо. Уилл помахал ему рукой и закрыл дверь.
— Сумасшедший старик! — раздался голос позади. Мы повернулись и увидели на пороге кабинета мадам Занзибар в ярко-розовых тренировочных брюках от «Джуси Кутюр» и такой же трикотажной блузке с расстегнутой верхней пуговицей. Грудь у женщины была округлая, упругая и, учитывая отсутствие бюстгальтера, на удивление сильно выдавалась вперед. Губы мадам Занзибар накрасила ярко-оранжевым в тон ногтям. Между двумя пальцами она сжимала сигарету, кончик которой окрасился в тот же цвет.
— Мы заходим или остаемся здесь? Открываем тайны жизни или оставляем их в покое?
Я встала и потащила за собой Юн Сун. Уилл последовал за нами. Мы вошли в кабинет и попытались все вместе втиснуться в мягкое кресло. Уилл понял, что ничего не выйдет, и устроился на полу. Я заерзала, пытаясь отвоевать себе больше места.
— Видишь? Они похожи на сосиски, — сказала Юн Сун, имея в виду свои бедра.
— Подвинься! — скомандовала я.
— Итак, — начала мадам Занзибар, усаживаясь за стол и покуривая сигарету. — Что вас привело сюда?
Я прикусила губу. Как бы получше ей объяснить?
— Ну, вы вроде как предсказательница?
Мадам Занзибар выпустила клуб дыма.
— Браво, Шерлок! Прочли рекламу в «Желтых страницах»?
Я покраснела и одновременно разозлилась. Я спросила, просто чтобы разговор завязать, неужели не ясно? К тому же предсказательница должна сама догадаться, зачем мы здесь.
— Ну, в общем… Ладно. Я это, хотела спросить…
— Давай выкладывай!
Я собралась с духом.
— Задаст ли мне один человек кое-какой вопрос? — Я нарочно не смотрела на Уилла, но услышала, как он издал удивленный возглас. Никак не ожидал такого поворота.
Мадам Занзибар приложила ко лбу два пальца и взглянула на нас пустым взглядом.
— Хм… — задумалась она. — Хм… хм… Все так нечетко. Вижу страсть…
Юн Сун захихикала. Уилл громко сглотнул.
— …но есть некоторые… так сказать… стесняющие обстоятельства.
«Браво, мадам Занзибар, и спасибо! А нельзя ли теперь немного поподробнее? Побольше полезной информации?»
— Но он, этот человек, собирается действовать, руководствуясь своей страстью? — нахально спросила я, не обращая внимания на спазмы в желудке.
— Собирается или нет… вот в чем вопрос, — произнесла мадам Занзибар.
— Совершенно верно. Именно это я и хотела спросить.
— А… все всегда спрашивают одно и то же. А надо задать вопрос себе… — Тут она замолчала. Взглянула на Уилла и побледнела.
— Что случилось? — спросила я.
— Ничего.
— А по-моему, все-таки случилось.
Меня не обмануло ее общение с духами. Хочет, чтобы мы поверили, будто на нее вдруг снизошло необыкновенное мощное видение? Да пожалуйста! Пусть только, черт возьми, ответит на мой вопрос!
Мадам Занзибар театрально пришла в себя и дрожащими руками поднесла ко рту сигарету. Устало посмотрев на меня, она сказала:
— Производит ли падающее в лесу дерево шум, если никто его не слышит?
— Чего?
— Больше мне вам нечего сказать. Хотите — верьте, хотите — нет, — взволнованно сказала мадам Занзибар.
Я поверила. Но когда она отвернулась, я сделала большие глаза и посмотрела на Юн Сун.
Уиллу спрашивать было нечего, но мадам Занзибар почему-то очень хотела сделать для него предсказание. Она поводила руками, словно ощупывая его ауру, и серьезным голосом попросила остерегаться высоты. И попала в точку — Уилл обожает скалолазание. Но любопытнее всего была реакция моего друга. Он поднял брови, а затем на его лице появилось выражение радостного ожидания. Уилл взглянул на меня и покраснел.
— В чем дело? — спросила я. — Почему так хитро смотришь?
— В смысле?
— Уилл Гудмэн, ты что-то скрываешь!
— Ничего, даю слово!
— Не глупи, парень! — гнула свою линию мадам Занзибар. — Прислушайся к моему совету!
— Ой, да не волнуйтесь вы за него. Он у нас сама осторожность! — Я повернулась к Уиллу: — А теперь серьезно. Ты что, решил взять какую-то новую потрясную высоту? Или прикупил фирменный блестящий карабин?
— Юн Сун, твоя очередь. Вперед! — сказал Уилл.
— Вы умеете гадать по ладони? — спросила подруга мадам Занзибар.
Та вздохнула и без особого рвения провела по пухлой ладошке Юн Сун под большим пальцем.
— Ты будешь красива, если сама себе позволишь.
И все. Умнее не придумаешь.
Юн Сун, похоже, была разочарована не меньше меня. Очень захотелось сказать мадам Занзибар, что мы все недовольны! Ну, в самом деле, что это за предсказания? Дерево в лесу, остерегайся высоты, будешь красива, если сама себе позволишь… Как-то жутковато получилось, но, по-моему, нас обманули. В особенности меня.
Правда, сказать я ничего не успела. На столе у мадам Занзибар зазвонил сотовый телефон. Она нажала длинным оранжевым ногтем на кнопку ответа и сказала:
— Мадам Занзибар к вашим услугам. — Слушая собеседника, она начала злиться. — Нет, Сайлас. Это называется… да, совершенно верно: молочница влагалища. Да, именно влагалища!
Мы с Юн Сун в ужасе переглянулись, хотя я и обрадовалась — не могла удержаться. Не тому, конечно, что у мадам Занзибар молочница влагалища, а тому, что она обсуждает это с неким Сайласом при нас. Хоть не зря деньги потратили!
— Скажи аптекарю, что она началась уже во второй раз за месяц, — ворчала мадам Занзибар. — Нужны более сильные препараты. От чего? От зуда, дебил! Или, может, он хочет мне там почесать? — Она заерзала на вращающемся стуле, потирая ноги друг о друга.
Уилл широко распахнул свои карие глаза и испуганно на меня взглянул.
— Не буду я ей ничего чесать! Не хочу! — театральным шепотом заявил он.
Я засмеялась. Уилл передо мной выделывается — хороший знак! Пусть все пошло не по плану, но вдруг я все-таки добьюсь своего?
Мадам Занзибар указала на меня тлеющим концом сигареты, и я виновато склонила голову. А чтобы отвлечься, принялась изучать полки, на которых творился неописуемый бардак. «Магия для служебников», например, соседствовала с «Что делать, если мертвец заговорил, а вы не желаете его слушать». Я пихнула Уилла коленом и указала на книги. Уилл изобразил, как душит беднягу умершего, и я фыркнула.
Над книгами стояла бутылка с крысиным ядом, старинный монокль, банка с чем-то похожим на обрезанные ногти, грязная чашка из «Старбакса» и кроличья лапа с когтями. А полкой выше… очаровательно!
— Это что, череп? — спросила я Уилла.
Он присвистнул.
— Ничего себе!
— Так, — Юн Сун отвела глаза, — если это на самом деле череп, я не хочу ничего про него слышать! Давайте уйдем?
Я повернула ее голову в нужном направлении.
— Гляди! А у него еще волосы есть.
Мадам Занзибар захлопнула крышку телефона.
— Сплошные дураки кругом!
Бледность прошла: видимо, разговор с Сайласом окончательно привел ее в чувство.
— А вы, смотрю, заметили Фернандо?
— Это его череп? — спросила я.
— О боже! — простонала Юн Сун.
— Выплыл на поверхность после ливня на кладбище в Чапел-Хилле, — пояснила мадам Занзибар. — А похоронен был, наверно, в начале прошлого века — гроб у него деревянный и старый такой. Некому было позаботиться о Фернандо, я его пожалела и взяла к себе.
— Вы что, вскрыли гроб? — спросила я.
— Ну да, — гордо ответила предсказательница.
Интересно, а когда она грабила могилу, на ней тоже был костюмчик от «Джуси Кутюр»?
— Но у этой штуковины до сих пор волосы! Отвратительно!
— Не у «этой штуковины», а у Фернандо! Прояви уважение.
— Я просто не знала, что у мертвецов бывают волосы.
— У них не бывает кожи — она сразу же начинает гнить и пахнет ужасно. А волосы могут расти еще несколько недель после того, как человек преставился.
— Ух ты! — Я взъерошила золотистые кудри Уилла. — Слыхал? Волосы иногда продолжают расти.
— Поразительно.
— А это что такое? — Юн Сун указала на пластиковый контейнер, в котором в прозрачной жидкости плавало что-то красноватое, похожее на человеческий орган. — Только не говорите, что оно тоже Фернандо! Пожалуйста!
Мадам Занзибар махнула рукой с таким видом, как будто Юн Сун сморозила жуткую глупость.
— Нет, это моя матка. Мне ее хирург отдал после гистерэктомии.
— Ваша матка? — Юн Сун явно замутило.
— Что, нужно было в больнице ее оставить? Чтобы ее там сожгли? Черта с два!
— А это что? — Я указала на пучок чего-то засохшего на верхней полке. Мадам Занзибар, однако, куда увлекательнее рассказывает о предметах своего интерьера, чем предсказывает будущее.
Она взглянула туда же, куда и я, открыла рот, тут же его закрыла и решительно ответила:
— Ничего.
Хотя, по-моему, с трудом заставила себя не смотреть на странный предмет.
— Ну пожалуйста! Расскажите! — я молитвенно сложила руки.
— Вам не понравится.
— Понравится!
— А мне нет! — вмешалась Юн Сун.
— Да понравится ей! И Уиллу тоже. Правда, Уилл?
— Вряд ли это хуже матки, — ответил тот.
Мадам Занзибар сжала губы.
— Ну пожалуйста! — молила я.
Она еле слышно пробормотала что-то про глупых подростков и про то, что отказывается отвечать за последствия. Затем встала, стащила с верхней полки пучок и положила перед нами. При этом грудь у нее не затряслась, а осталась, как прежде, упругой.
— Ух ты! — выдохнула я. — Букетик для корсажа.
Он представлял собой перевязанные красной ленточкой хрупкие бутоны роз с коричневыми шуршащими краями и сероватое осыпающееся перекатиполе.
— Его заколдовала одна крестьянка во Франции, — сказала мадам Занзибар странным голосом. Как будто кто-то ее заставлял. Нет, скорее, как будто она хотела нам все рассказать, но заставляла себя сдерживаться. — Она хотела показать, что настоящую любовь предопределяет судьба и вмешиваться опасно.
Мадам Занзибар попыталась положить букет на место.
— Стойте! — закричала я. — А как он действует?
— Не скажу! — заупрямилась предсказательница.
— «Не скажу»? Вам что, четыре года?
— Фрэнки! — укоризненно сказала Юн Сун.
— Ты такая же, как все? — спросила мадам Занзибар. — Готова на все, чтобы только заполучить парня? Мечтаешь о головокружительном романе любой ценой?
Я покраснела. Но вот же передо мной и парни, и романы! В душе всколыхнулась надежда.
— Ответьте ей, пожалуйста, а то мы никогда не уйдем, — попросила Юн Сун.
— Нет, — решительно отказалась мадам Занзибар.
— Да вы просто все выдумали! — сказала я.
У предсказательницы вспыхнули глаза. Я ее нарочно спровоцировала. Знаю, это не очень хорошо, но я чувствовала, что мадам Занзибар не врет. И было жутко интересно!
Она положила букет на середину стола. Ничего особенного пока не произошло.
— Он выполнит три желания каждого из трех людей, — сообщила мадам Занзибар. — В этом волшебство.
Мы переглянулись с Юн Сун и Уиллом и рассмеялись. Глупо, конечно, но как красиво сыграно: волнение, смятение и жутковатое заявление.
И все же мадам Занзибар так нас оглядела, что мы умолкли. Особенно странно она посмотрела на Уилла.
Он постарался снова всех развеселить.
— Почему же вы его сами не использовали? — спросил он тоном вежливого и услужливого подростка.
— Я использовала, — ответила предсказательница. Оранжевая помада ярким пятном выделяла ее губы.
— И ваши три желания исполнились? — уточнила я.
— Все до одного, — уверенно подтвердила она.
Мы не знали, что еще сказать.
— А кто-нибудь еще его использовал? — спросила Юн Сун.
— Еще одна женщина. Не знаю, что она пожелала первые два раза, но в последний попросила о смерти. Так букет попал ко мне.
Мы молча слушали ее глупости. Все казалось сном, но тем не менее происходило взаправду.
— Жуть какая, — наконец сказал Уилл.
— А почему он тогда до сих пор у вас? — спросила я.
— Хороший вопрос. — Несколько секунд, показавшихся вечностью, она рассматривала букет, а затем достала из кармана бирюзовую зажигалку и щелкнула ею. После чего схватила цветы с такой решимостью, как будто мечтала об этом уже очень давно.
— Нет! — взвизгнула я и вырвала букет. — Отдайте мне, если он вам не нужен!
— Никогда! Его нужно сжечь.
Я сжала лепестки. На ощупь они напоминали морщинистые щеки моего дедушки, которого я навещала в доме престарелых.
— Ты совершаешь ошибку! — предупредила мадам Занзибар. Она хотела забрать цветы, но вдруг судорожно отдернула руку. Будто что-то помешало — казалось, ею управляет букет. Глупости, конечно!
— Еще не поздно изменить судьбу. — Она пыталась меня уговорить.
— А какова моя судьба? — спросила я дрогнувшим голосом. — Услышать, как падает дерево? А у меня, бедняги, в этот момент будут беруши в ушах?
Мадам Занзибар пригвоздила меня взглядом изпод густых ресниц. Кожа вокруг глаз напоминала гофрированную бумагу, и я поняла, что предсказательница старше, чем кажется.
— Ты грубая, невоспитанная девчонка! И заслуживаешь наказания. — Она откинулась на спинку стула и как будто тут же освободилась от влияния букета. — Забирай его, раз сама так решила. За последствия я не отвечаю.
— Как им пользоваться?
Мадам Занзибар фыркнула.
— Ну пожалуйста! Скажите! — молила я. Не хотелось надоедать, но ведь это действительно очень
важно! — Если не скажете, я могу натворить глупостей. Например… разрушить весь мир.
— Фрэнки, верни букет, — чуть слышно сказал Уилл.
Я покачала головой — ни за что!
Мадам Занзибар пощелкала языком, видимо, удивляясь моей тупости. Ну и пусть!
— Берешь букет в правую руку и вслух загадываешь желание. Но предупреждаю: не выйдет ничего хорошего!
— У вас какой-то странный настрой, — сказала я. — Зря вы думаете, что я такая глупая!
— Зря, — согласилась мадам Занзибар, — ты еще глупее.
Тут вмешался Уилл — он ненавидел ссоры.
— То есть вы бы еще раз им не воспользовались?
Предсказательница подняла брови:
— Я похожа на человека, который о чем-то мечтает?
Юн Сун громко вздохнула.
— А я вот мечтаю кое о чем. Например, о бедрах Линдси Лохан. Пожелаешь мне, Фрэнки?
Обожаю своих друзей! Они — просто чудо. Я взяла букет, а мадам Занзибар ахнула и схватила меня за руку.
— Послушай, девочка, — воскликнула она, — если все же им воспользуешься, так хоть пожелай что-нибудь серьезное.
— Да, Фрэнки, — добавил Уилл. — Подумай о бедной Линдси. Ты же не хочешь, чтобы она осталась без бедер?
— Ей хватит икр, — хмыкнула я.
— И к чему они будут крепиться? Какому продюсеру нужна актриса без ног?
Я захихикала, и Уилл остался доволен.
— Какие же вы, ребята, противные! — не сдержалась Юн Сун.
Мадам Занзибар нервничала. Она, видимо, решила от меня избавиться и поэтому отдала букет, но когда я взяла ссохшиеся бутоны, на ее лице отразился неподдельный страх.
Я осторожно, стараясь не помять, убрала букет в сумку и заплатила мадам Занзибар в два раза больше, чем она попросила. Просто, не думая, отдала ей деньги. Предсказательница взглянула на меня устало, плотно сжав ярко-оранжевые губы. Она как будто говорила: «Ладно, дело твое. Но будь осторожна!»
Была пятница, и мы пошли ко мне домой есть пиццу. Такая у нас традиция. По субботам и воскресеньям чаще всего тоже. Мои родители уехали в Ботсвану на семестр — всем добро пожаловать на вечеринку к Фрэнки. Правда, вечеринок как таковых мы не устраивали. Можно было бы, конечно, — дом стоит далеко от города, у немощеной грунтовой дороги, и
никаких соседей вокруг. Но мы предпочитали свою компанию. Иногда к нам присоединялся Джереми — парень Юн Сун, но вообще-то он считал, что мы с Уиллом странные. К тому же он не любил пиццу с ананасами и фильмы, которые нравились нам.
По крыше пикапа Уилла стучал дождь. Мы ехали по извилистому бульвару мимо магазинов «КриспиКрим» и «Пигли-Уигли» и водонапорной башни, одиноко и величественно устремляющейся в небо. В машине было тесно, но мне нравилось. Я сидела посередине, и когда Уилл переключал скорости, его рука касалась моего колена.
— О! Кладбище! — Друг кивнул на кованые железные ворота слева. — Почтим память Фернандо минутой молчания?
— Давай, — ответила я.
Тут вспыхнула молния, осветив ряды могил, и я подумала, как же все-таки жутко и неприятно на кладбище: кости, гниющая кожа, всплывающие гробы…
Я была рада снова очутиться дома. Прошла по комнатам и зажгла везде свет. Уилл в это время заказал пиццу, а Юн Сун стала просматривать взятые напрокат диски.
— Давайте что-нибудь веселое посмотрим? — прокричала я из коридора.
— «Ночной охотник» не пойдет?
Я подошла к ней и стала перебирать фильмы.
— Может, «Классный мюзикл»? В нем хотя бы нет ничего зловещего.
— Шутишь? — вмешался Уилл, закончив разговор по телефону. — А как же сексуальный танец Шарпей, ее брата и маракаса? Разве он не зловещ?
Я засмеялась.
— Ладно, девчонки, вы давайте работайте дальше, а я побежал. Дела.
— Ты что, уходишь? — удивилась Юн Сун.
— А как же пицца? — поинтересовалась я.
Уилл положил на журнальный столик двадцатидолларовую купюру.
— Ее привезут через полчаса. Я угощаю.
Юн Сун покачала головой:
— Повторяю, ты что, уходишь? И даже не поешь с нами?
— Нет. Дела.
У меня сжалось сердце. Так хотелось задержать его! Пусть еще на чуть-чуть. Я ринулась на кухню и достала из сумки букет мадам Занзибар. То есть уже мой букет.
— Подожди хотя бы, пока я желание загадаю.
Уилл весело на меня взглянул.
— Хорошо. Давай, загадывай!
Я задумалась. Теплая, уютная комната, пицца почти на пороге, а рядом два самых лучших в мире друга. Что мне еще надо?
Понятное дело! Конечно же, бал! Я хотела, чтобы Уилл меня пригласил. Возможно, эгоистично иметь так много и желать чего-то еще, но я решила не обращать внимания на сомнения.
Да вы только взгляните на него! Добрые карие глаза, улыбка одним уголком рта, забавные кудряшки, как у ангелочка. Просто воплощение добра и очарования!
Уилл принялся напевать мелодию из «Своей игры», а я подняла букет.
— Хочу, чтобы мальчик, в которого я влюблена, пригласил меня на бал.
— Ну, вот и все! — радостно воскликнул Уилл. — Неужели найдется парень, который не захочет пригласить на бал нашу потрясающую Фрэнки? Теперь давайте поглядим, исполнится ли…
— Фрэнки? Все хорошо? — перебила его Юн Сун.
— Он зашевелился! — Я бросила букет на пол и отпрыгнула в сторону. Руки были влажными и холодными. — Клянусь, когда я загадывала желание, он зашевелился! И еще запах! Чувствуете?
— Нет, — протянула Юн Сун. — А что, чем-то пахнет?
— Уилл, но ты-то чувствуешь!
Он улыбнулся, пребывая в чудесном настроении с той минуты, как мадам Занзибар попросила его осте регаться высоты. Прогремел раскат грома, и друг толкнул меня в плечо и спросил:
— А гром, наверно, организовали злые колдуны? Хотя, нет! Ты ляжешь спать, а наутро скажешь, что у тебя на одеяле корчит гримасы горбатое существо?
— Пахнет гнилыми цветами. На самом деле не чувствуете или разыгрываете меня?
Уилл достал из кармана ключи.
— Ладно, друзья, увидимся завтра! Кстати, Фрэнки…
— Да?
Снова послышался раскат грома.
— Не теряй надежду. Тем, кто ждет, обычно везет.
В окно было видно, как Уилл пошел к пикапу. Дождь лил как из ведра. Я, трепеща, схватила Юн Сун за руки.
— Слышала? Как ты думаешь, что это значит?
— А что бы это могло значить? Он пригласит тебя на бал, разумеется. Видно, просто… ну, не знаю… просто хочет как-то красиво все обставить.
— Например?
— Да не знаю я. Может, напишет приглашение в небе или пришлет поющую телеграмму.
Я завизжала. И Юн Сун завизжала. Мы бешено запрыгали по комнате.
— Признаю, желание ты загадала очень эффектно! — Она изобразила, как пальцем подталкивает
Уилла к решительным действиям. — А гниющие цветы… Впечатляет!
— Но они правда пахли.
— Ха-ха-ха!
— Серьезно!
Юн Сун, смеясь, покачала головой. Потом взглянула на меня.
— Тебе, наверное, показалось.
— Наверное, — ответила я.
Осторожно, двумя пальцами подняла букет и забросила его на книжную полку за книги. С глаз долой.
На следующее утро я бросилась вниз, по глупости надеясь обнаружить там… даже не знаю что. Может, свое имя из сотни «ЭмЭндЭмс»? Розовые сердечки на смешных тесемках на окнах?
А обнаружила мертвую птицу. Ее крохотное тельце лежало на коврике. Птица, очевидно, влетела в дверь во время грозы и пробила себе голову.
Я завернула ее в бумажное полотенце и, стараясь не обращать внимания на ее легкость, отнесла на улицу к мусорному ведру.
— Прости меня, красавица птичка. Лети на небеса!
Я выбросила трупик и закрыла ведро, громко хлопнув крышкой.
Тут в доме зазвонил телефон. Наверное, Юн Сун жаждет новостей. Они с Джереми ушли в одиннад цать, и подруга заставила меня поклясться, что я позвоню ей сразу же, как Уилл наконец-то совершит храбрый поступок.
На дисплее высветилось имя Юн Сун. Точно, я права!
— Здравствуй, моя дорогая! Прости, но пока что ничего нового.
— Фрэнки… — сказала Юн Сун.
— Я тут думала о мадам Занзибар и о ее рассуждениях на тему «Не спорьте с судьбой».
— Фрэнки…
— Нет, ты сама подумай. Ну, пригласит меня Уилл на бал. И что плохого может случиться? — Я вытащила из морозилки коробку с замороженными вафлями. — Плюнет он что ли в меня, когда рот откроет? Или принесет цветы, а из них вылетит пчела и меня укусит?
— Фрэнки, замолчи. Ты что, не смотрела новости?
— В субботу утром? Нет, конечно.
Юн Сун сглотнула.
— Ты плачешь???
— Вчера вечером Уилл забрался на водонапорную башню, — сказала она.
— Что??? — Высота водонапорной башни триста футов, и внизу висит табличка, запрещающая зале зать наверх. Уилл давно хотел попробовать на нее взобраться, но так и не рискнул, поскольку всегда соблюдает все правила.
— То ли перила были мокрые, то ли виновата молния… пока неизвестно.
— Юн Сун, что случилось?
— Этот дурак что-то рисовал распылителем на башне и…
— Рисовал распылителем? Уилл???
— Фрэнки, да помолчи же! Он упал! Он упал с башни!
Я вцепилась в трубку.
— Боже мой!!! И как он?
Юн Сун не могла говорить — рыдала. И я ее хорошо понимала. Уилл ведь и ее друг. Но я должна была понять, что произошло.
— Он в больнице? К нему пускают? Юн Сун!
Послышался вопль, затем чьи-то шаги. Трубку взяла миссис Йомико.
— Уилл умер, Фрэнки, — сказала она. — Неудачно упал.
— Уилл… что?
— За тобой сейчас приедет Чен. Поживешь у нас, сколько хочешь.
— Нет! — Коробка с вафлями выпала из рук. — Не может быть! Уилл не мог умереть!
— Фрэнки… — очень грустно сказала миссис Йомико.
— Пожалуйста, не повторяйте! У вас такой… такой голос… — Я никак не могла сосредоточиться.
— Знаю, ты его любила. Мы все его любили.
— Постойте. Уилл рисовал распылителем? Но зачем? Он никогда такими глупостями не занимался.
— Приезжай к нам. Тогда поговорим.
— Но что он рисовал? Не понимаю!
Миссис Йомико не ответила.
— Можно я поговорю с Юн Сун? — попросила я. — Пожалуйста, дайте ей трубку!
Послышались приглушенные голоса, и к телефону снова подошла Юн Сун.
— Я тебе скажу, хотя вряд ли стоит.
Внутри похолодело. Наверное, в самом деле вряд ли.
— Он писал послание. — Она помедлила. — А в нем говорилось: «Фрэнки, ты пойдешь со мной на бал?»
Я села рядом с коробкой. А что она делает на полу кухни?
— Фрэнки! — послышался металлический, еле слышный голос. — Фрэнки, ты еще здесь?
Голос мне не понравился. Не хочу его больше слышать! Я нажала на «отбой».
Уилла похоронили в закрытом гробу на кладбище в Чапел-Хилле. Тело было слишком обезображе но, чтобы выставлять его на всеобщее обозрение. Для меня все прошло, как во сне. Я хотела попрощаться с другом, но не будешь ведь прощаться с коробкой? Мама Уилла бросила в раскрытую могилу горсть земли — ужасное зрелище. Но какое-то невероятное. Как будто все не со мной. Юн Сун сжала мою руку, но я не сжала ее в ответ.
Тем вечером шел теплый весенний дождь. Я представила холодную влажную землю вокруг гроба Уилла и вспомнила Фернандо, чей гроб всплыл на поверхность. Друга похоронили на новой, восточной, стороне кладбища — ухоженное красивое место. И могилы сейчас, конечно, роют по-другому, а не просто лопатами.
Гроб Уилла никогда не всплывет на поверхность.
Я прожила у Юн Сун около двух недель. Звонила родителям, и они хотели приехать домой, но я отказалась. Зачем? Уилла все равно уже не вернешь.
Первые несколько дней ребята в школе перешептывались, и я все время чувствовала их взгляды. Ктото считал, что поступок Уилла очень романтичен. Ктото — что глуп. Чаще всего похоронным голосом говорили о «трагедии».
Я двигалась по коридорам, как ходячий труп. Очень хотелось прогулять, но тогда пришлось бы идти к психологу и рассказывать ему о своих чувствах. А я не
хотела. Это мое горе, маленький скелет, который будет всегда греметь в моей душе.
Через неделю после гибели Уилла и ровно за неделю до бала ребята уже реже говорили о трагедии, а чаще о платьях, бронировании столиков и лимузинах. Девочка с землистым цветом лица, ходившая с моим другом на химию, предложила отменить бал, но ее никто не поддержал. Сказали, что Уилл был бы против.
Тогда спросили наше мнение, поскольку мы были его лучшими друзьями (и хотя вслух никто этого не произносил, но погиб он из-за меня). У Юн Сун на глаза навернулись слезы, и некоторое время она сомневалась, но потом сказала, что не стоит рушить планы и что, если все останутся дома и будут грустить, лучше никому не станет.
— Жизнь продолжается.
А Джереми кивнул, обнял ее и притянул поближе.
Главный организатор бала, Люси, поднесла руку к сердцу.
— Верно! — А затем с чрезмерно заботливым выражением лица повернулась ко мне. — А ты как, Фрэнки?
Я пожала плечами.
— Мне все равно.
Она обняла меня, а я пошатнулась.
— Итак, бал состоится, — объявила она. — Трикси, собери цветы на вишне. Джоселин, закажи сотню голубых лент и передай, что отказ не принимается!
В день бала, за два часа до того, как за Юн Сун должен был заехать Джереми, я покидала вещи в спортивную сумку и сказала, что еду домой.
— Что? Нет! — Она отложила раскаленные бигуди. На столике перед ней лежала косметика: блестки для тела и блеск для губ. На крючке в ванной висело сиреневое платье с вырезом в форме сердца. Оно было прекрасно!
— Мне пора. Спасибо, что разрешила пожить у тебя, но мне правда пора.
Уголки губ Юн Сун опустились вниз. Она хотела возразить, хотя и понимала, что я права. Я не была у нее счастлива. То есть не в этом дело, конечно, — счастлива я теперь нигде не буду. Но в доме Йомико я чувствовала себя как в ловушке, а Юн Сун страдала, поскольку ничем не могла мне помочь и считала себя виноватой.
— Но сегодня бал. А ты будешь сидеть одна дома? Оставайся до завтра. Я буду молчать, когда вернусь, честное слово. И не начну во всех подробностях описывать, кто с кем закрутил, а кто рухнул в обморок в женском туалете.
— А почему нет? Приходи поздно, шуми, веселись! Так должно быть, Юн Сун. — Неожиданно на глаза навернулись слезы.
Она дотронулась до моей руки. Я постаралась вывернуться как можно незаметнее.
— Но и ты должна веселиться, Фрэнки, — сказала подруга.
— Да… наверное. — Я перекинула сумку через плечо.
— Звони мне в любое время. Телефон будет включен даже во время танцев.
— Ладно.
— А если передумаешь и решишь остаться…
— Спасибо.
— Или если захочешь прийти на бал, то давай! Все будут рады! Неважно, что у тебя нет парня.
Я вздрогнула. Она не хотела меня обидеть, но на самом деле отсутствие парня было важнее некуда. Потому что я должна была прийти с Уиллом. А не иду не потому, что он выбрал другую девчонку, и не потому, что он тяжело заболел гриппом. А потому, что он погиб! Из-за меня!!!
— О боже… Фрэнки…
Я отмахнулась. Не хотела, чтобы до меня дотрагивались.
— Все хорошо.
Мы неловко молчали.
— Я тоже по нему скучаю, — наконец сказала она.
Я кивнула и ушла.
* * *
Я вернулась в свой пустой дом и обнаружила, что отключили электричество. Великолепно! Последнее время это случалось все чаще и чаще. После грозы кроны деревьев попадали в трансформаторы, и весь район на несколько часов оставался без света. Но иногда электричество отключалось без всяких видимых причин. Возможно, слишком много людей пользовались кондиционерами, и происходило короткое замыкание. Хотя Уилл был не согласен. Он считал, что во всем виноваты привидения. Ха-ха-ха!
— Они пришли, чтобы у тебя молоко испортилось! — говорил Уилл жутким голосом.
Уилл.
В горле встал ком.
Я старалась не думать об Уилле, но ничего не получалось. Тогда я представила, что он жив, жив во мне. Сделала бутерброд с арахисовым маслом, но не стала есть. Поднялась к себе и легла на кровать поверх одеяла. Темнело. Где-то закричала сова. Я смотрела в потолок до тех пор, пока могла еще различать трещины, похожие на паутину.
В темноте мысли потекли не в том направлении. Фернандо. Мадам Занзибар. «Ты такая же, как все? Мечтаешь о головокружительном романе любой ценой?»
Лишь от отчаяния я пошла к мадам Занзибар и загадала это дурацкое желание. А ведь из-за него Уилл начал действовать. Чертов букет! Зачем он мне понадобился?
Я села. Букет!
Схватила телефон и нажала на «3» — быстрый вызов номера Юн Сун. «1» — мамы и папы, «2» — Уилла — я до сих пор не удалила его номер, но и не нужно!
— Юн Сун! — завопила я, когда она ответила.
— Фрэнки! — на заднем плане была слышна «SOS» Рианны. — Как ты?
— Хорошо. Даже отлично! Правда, отключили электричество, в доме темно, как в шахте, а я одна, но скоро ко мне кое-кто присоединится! — Я захихикала и на ощупь пошла в коридор.
— Что? — Сильный шум. Громкий смех. — Фрэнки, я тебя очень плохо слышу!
— Букет! Осталось еще два желания! — Я сбежала по лестнице, ликуя.
— Фрэнки, что ты…
— Я же могу его оживить, понимаешь? И все снова будет хорошо! Мы даже сможем пойти на бал!
— Фрэнки, нет! — резко сказала Юн Сун.
— Ну я и дура! Как же раньше-то не додумалась?
— Подожди! Не надо! Не… — Послышался возглас и пьяные извинения. Затем: «Классное платье!»
Похоже, всем было весело. И скоро я к ним присоединюсь!
Я вбежала в комнату, просунула руку за книги и нащупала мягкие лепестки.
— Я вернулась, — продолжила Юн Сун. Стало тише, видимо, она вышла на улицу. — Фрэнки, знаю, ты очень страдаешь! Но пойми! Это совпадение! Ужасное совпадение!
— Думай, как хочешь, а я загадываю второе желание. — Я выудила букет.
Юн Сун испугалась еще сильнее.
— Фрэнки, пожалуйста! Не надо!
— Почему?
— Он упал с огромной высоты. Его тело было обезображено! Поэтому хоронили в закрытом гробу, помнишь?
— И что?
— А еще он уже тринадцатый день гниет в могиле! — прокричала она.
— Юн Сун, что ты несешь? А если бы речь шла о Джереми? Какие могут быть дискуссии? — Я поднесла цветы к лицу, осторожно дотронувшись лепестками до губ. — Все, мне пора. Пожалуйста, оставьте там для меня немного пунша. И для Уилла тоже! Для него побольше! Думаю, он будет умирать от жажды!
Я захлопнула крышку телефона, подняла букет и торжествующе прокричала:
— Хочу, чтобы Уилл был жив!
Снова запахло гнилью. Букет скукожился, а лепестки как будто стали меньше. Я непроизвольно бросила его, как уховертку, которая однажды упала мне на руку. Впрочем, букет больше не нужен. Я ждала Уилла. Где же он?
Оглянулась, наивно ожидая обнаружить его на диване, как будто говорящего: «Ты что, испугалась пучка сухих цветов? Фу!»
Темные очертания дивана едва виднелись на фоне стены, но Уилла не было.
Я подошла к окну и выглянула на улицу. Никого. Только ветер сотрясает листья на деревьях.
— Уилл?
Тишина. Меня охватило разочарование, и я опустилась в папино кожаное кресло.
Глупая Фрэнки! Глупая, бестолковая, жалкая Фрэнки!
Время шло. Стрекотали цикады.
Глупые цикады!
А затем раздался еле слышный звук, похожий на звук шагов. Потом снова. Я выпрямилась.
На дороге, а может, уже ближе к дому, заскрипел гравий. Шаги приближались. Они явно давались с трудом, будто кто-то хромал или что-то за собой тащил.
Я напряженно слушала.
И тут шаги послышались рядом с крыльцом. Нечеловеческие шаги.
Я с ужасом вспомнила слова Юн Сун: «Тело изуродовано. Гниет». Раньше даже внимания не обратила. А теперь поздно. Что я натворила?
Я вскочила и побежала в коридор. Если кто заглянет в окно комнаты, то меня не увидит. Бог ты мой, кого же я оживила?
Раздался стук в дверь. Я всхлипнула и прижала руку ко рту.
— Фрэнки! — послышался голос. — Черт! Выгляжу я не очень. — Уничижительный смех. — Но главное — я пришел. Чтобы отвести тебя на бал!
— Это необязательно! — завизжала я. — Кому нужен бал? Серьезно!
— Ну да, конечно! Кто бы говорил! Да ты убить готова за романтический вечер. — Затрещала дверная ручка. — Ты меня не впустишь?
Послышались хлопки, будто кто-то выбросил перезревшую клубнику. Затем:
— Черт! Нехорошо получилось!
— Уилл? — прошептала я.
— Неудобно спрашивать… но у тебя есть пятновыводитель?
Боже! Боже-боже-боже!!!
— Ты ведь не злишься? — взволнованно спросил Уилл. — Я очень к тебе спешил! Но знаешь, это так странно… Потому что…
Я представила гробы без воздуха глубоко в земле. Нет! Пожалуйста, нет!
— Ладно, забудь. Просто странно, — он постарался разрядить обстановку. — Так ты меня впустишь или нет? А то я тут на куски распадаюсь.
Я прижалась к стене. Подгибались колени, тело словно чужое. Я понимала, что, пока нас разделяет крепкая входная дверь, я в безопасности. Не знаю, во что превратился Уилл, но он явно из плоти и крови. Частично. Но уж точно не привидение! И вряд ли пройдет сквозь стены.
— Уилл, уходи. Я совершила ошибку.
— Ошибку? То есть? — он растерялся.
У меня заныло сердце.
— Господи… — Я расплакалась. — Мы больше друг другу не подходим, понимаешь?
— Нет. Хотела, чтобы я пригласил тебя на бал? Я пригласил. А теперь не понятно почему… а! Ясно!
— Ясно что?
— Не хочешь, чтобы я тебя видел? Боишься, что плохо выглядишь?
— Э… — Может, ограничиться этим объяснением? Просто сказать «да», и он уйдет?
— Фрэнки, дружище, не бойся! — Он рассмеялся. — Во-первых, ты прекрасна, а во-вторых, по сравнению со мной — сущий ангел!
В его голосе послышалось облегчение. Он как будто догадывался, что что-то не так, но не мог понять что. И вот теперь все прояснилось. У Фрэнки проблемы с самооценкой. Глупая Фрэнки!
Послышалось шарканье и стук маленькой деревянной крышки. Я хорошо знала этот звук и напряглась всем телом.
Ящик для молока!!! Он вспомнил, что в нем хранятся запасные ключи!
— Я вхожу, — сказал Уилл, наваливаясь на входную дверь. — Не возражаешь, Фрэнкс? Мне вдруг жутко захотелось тебя увидеть! — Он ликующе рассмеялся. — Неправильно, конечно, все вышло. Но такова фишка сегодняшнего вечера. Все не так! Серьезно, все!
Я влетела в комнату, встала на четвереньки и принялась лихорадочно прощупывать пол. Господи, ну почему же так темно???
Замок заклинило, и Уилл зазвенел ключами. Дышал он с трудом.
— Иду, Фрэнки! — Бряц-бряц. — Тороплюсь, как могу.
Страх достиг высшей точки, я как будто попала в другой мир. Задыхаясь и плача, шарила и хлопала по полу.
И вот раздался щелчок, и замок наконец сработал.
— Есть! — воскликнул Уилл.
Дверь стремительно распахнулась в тот момент, когда я нащупала на потертом ковре осыпавшийся букет.
— Фрэнки, почему так темно? И почему ты…
Я закрыла глаза и загадала последнее желание.
Стало тихо. Лишь ветер шебуршал листьями, и дверь медленно и ритмично стучала о косяк. Я зарыдала, потому что у меня разрывалось сердце. Нет, оно было разбито.
Через пару секунд цикады вновь затянули тоскливую песню. Я встала, поковыляла к выходу и застыла в дверном проеме, трясясь от холода и вглядываясь в пустынную дорогу, освещаемую лишь тусклым лунным светом.
«Английский генерал, придворная дама и моряк заходят в спортзал», — подумала я, окинув взглядом танцующих. Они двигались в отупляющей неразберихе сдерживаемой неумелой подростковой страсти. Предоставьте дело ковингтонской средней школе, и школьный бал превратится в посмешище. Я уж не говорю о своем семнадцатилетии. Что я здесь делаю? На балу должны быть настоящие платья и живая музыка, а не взятые напрокат костюмы и танцы под фонограмму. А на моем дне рождения… Да все что угодно, только не это!
— Точно не хочешь потанцевать? — проорал мне в ухо Джош, обдавая меня приторно-сладким дыханием.
Я постаралась не скривиться, а сама не отрывала взгляда от часов перед доской счета. Интересно, если
я пробуду здесь час, этого хватит, чтобы избежать папиного допроса с пристрастием? Музыка занудная — сплошное ритмичное бум, бум, бум. И так последние сорок минут. К тому же слишком громкие басы.
— Точно, — Джош хотел поймать меня за руку, но я вовремя увернулась в такт музыке. — По-прежнему не хочу танцевать.
— А выпить чего-нибудь? — еще одна попытка.
Я переступила с ноги на ногу и скрестила руки на груди, чтобы закрыть вырез. Я пока не дождалась своей грудной феи, но корсет платья так все стискивал и приподнимал, что казалось, там больше, чем есть на самом деле, и я ужасно стеснялась.
— Нет, спасибо, — вздохнула я.
Джош меня, наверное, не услышал, но тут же отвернулся и принялся рассматривать остальных, значит, суть уловил. А вокруг отплясывали девицы в длинных бальных платьях и откровенных костюмах барменш вперемежку с хулиганскими пиратами и моряками. Пираты. И этому они посвятили вечеринку?! Бог ты мой! Я два месяца проработала в комитете по организации бала в своей старой школе. Это было бы что-то невообразимое: залитый лунным светом корабль и живая музыка — но не-е-е-ет. Мама сказала, что я очень нужна папе. Что у него кризис среднего возраста и ему надо напомнить о чем-нибудь хорошем — ссоры не
в счет. Думаю, она просто испугалась. Я как-то улизнула выпить капучино, а мама меня застукала — вот и сплавила в этот Скукоград к папе, потому что его я, видите ли, лучше слушаюсь. Ну да, вернулась я уже за полночь. И, может, одним кофеином дело не обошлось. Но я и так просидела под замком все предыдущие выходные за поздние прогулки, вот и пришлось уходить тайком.
Я пропустила между пальцами крахмальное кружево своего пышного платья. Да здесь вообще хоть кто-нибудь знает, что такое настоящая вечеринка? Может, им наплевать?
Джош покачивал головой под музыку и явно хотел потанцевать. Около столика с едой стоял тот парень, что вошел следом за нами, и смотрел в мою сторону. Кто же будет моим кавалером — он или Джош? Поймав мой взгляд, парень отвернулся.
Я снова посмотрела на Джоша, который уже пританцовывал на полпути между мной и остальными. Долговязый и неуклюжий, но в красно-белом костюме английского генерала с эполетами и бутафорским мечом впридачу он смотрелся хорошо. Наверное, это его отец придумал. С тех пор как местная военная база переехала в Аризону, все здесь работали в исследовательском центре, а отец Джоша был там самой большой шишкой. К моему платью — кружев явно
перебор, и корсет чересчур жесткий — генеральский костюмчик вполне подходил.
— Ну давай же! Все танцуют, — начал упрашивать Джош, заметив, что я смотрю на него. Мне даже стало чуточку жалко его. Совсем как те ребята из фотоклуба — они притворялись, что не могут открыть дверь в лабораторию, до того им хотелось хоть какого-нибудь движняка. Это просто нечестно. Я три года училась быть крутой девчонкой, и вот снова оказалась среди милых зануд, которые сражают наповал барышень в спортзале. И к тому же на мой день рождения.
— Нет, — отрезала я. Перевод: «Мне наплевать. Можешь с тем же успехом сдаться».
Это дошло даже до тупоголового, нескладного Джоша в треснутых очках. Он перестал пританцовывать и вылупил на меня свои голубые глаза.
— Ну ты и стерва, знаешь ли! Да я тебя пригласил только потому, что отец заставил. Захочешь потанцевать — я тут рядом.
У меня перехватило дыхание, я смотрела на Джоша, раскрыв рот, как будто он дал мне кулаком в живот. А он с нахальным видом поднял брови, задрал подбородок и пошел прочь, руки в карманы. Две девчонки расступились и пропустили его, а потом склонились друг к дружке и начали болтать, поглядывая на меня.
О боже! Он пригласил меня только из-за отца! Я быстро-быстро заморгала, а то комната уже готова была расплыться перед глазами. Вот черт, я не просто новенькая, мне еще и устраивают подставные свидания! Папа угодил начальнику, и тот заставил своего сынка меня пригласить.
— Сын дохлого щенка, — прошептала я. Интересно, все и правда на меня таращатся или мне просто кажется? Я заправила короткую светлую прядь за ухо и прислонилась к стене. Скрестила руки на груди и попыталась сделать вид, что Джош просто отошел к столу. В глубине души я тихонько умирала. Меня бросили. Нет, меня бросил какой-то идиот!
— Так держать, Мэдисон, — мрачно сказала я себе. А какие сплетни поползут в понедельник! Я увидела Джоша у стола с едой, он притворялся, будто не обращает на меня внимания. С ним разговаривал тот парень в костюме моряка, что вошел за нами следом. Непохоже, что они друзья, хотя парень и подталкивал Джоша локтем, указывая на танцующих девчонок. Они кружились, позабыв про свои чересчур глубокие вырезы. Ничего удивительного, что этот парнишка мне незнаком. Я же всех здесь избегала по одной простой причине: мне тут плохо и я никого не желаю знать.
Нет, я не какой-нибудь тормоз и не зануда, хотя дома и занималась в фотоклубе. Несмотря на все по пытки, куклы Барби из меня не вышло. Я не гот, не заучка, не наркоманка. И не из тех ребят, что хотят играть в ученых, подражая своим мамочкам и папочкам из исследовательского центра. Ни под какую мерку я не подхожу.
«Поправочка, — подумала я, когда Джош и тот морячок засмеялись, — я стерва».
Парень кивнул на другую компанию девчонок, Джош что-то сказал в ответ, и они снова захихикали. Из-под бескозырки незнакомца выбивались завитки каштановых волос, и в чистеньком белом костюме он был точь-в-точь как все остальные мальчики, которые оделись моряками, а не пиратами. Он был высокий и двигался плавно — значит, уже перестал расти. И выглядел старше меня, но не намного. Это же все-таки школьный бал.
«И мне здесь делать нечего», — внезапно подумала я, отталкиваясь локтями от стены. Джош должен был отвезти меня домой, но если я позвоню, папа приедет за мной.
Я начала пробираться сквозь толпу к двустворчатым дверям, но приостановилась, обеспокоенная. Папа спросит, почему Джош меня не отвез, и все всплывет. Лекцию о том, что нужно быть хорошей и со всеми ладить, я еще переживу, но такой позор…
Я подняла глаза. Джош смотрел на меня. Тот парень дергал его за рукав, но Джош взгляда не отводил. Издевался.
Тут-то я и поняла. Не буду я звонить папе. И с Джошем тоже не поеду. Я пойду пешком. Все пять миль. На каблуках. В длинном легоньком платьице. Сырой апрельской ночью. Со стиснутой корсетом грудью. Куда уж хуже? Вот дрянь. Я и правда осталась без машины.
— Так держать, девочка, — пробормотала я, собирая в кулак решимость, а заодно и подол платья. И, не поднимая головы, пошла к двери, то и дело задевая плечами танцующих. Мне здесь не место. Пусть себе болтают, плевать. Не нужны мне друзья. Дружбу вообще переоценивают.
Музыка загрохотала еще быстрее, толпа неуклюже меняла ритм, как будто переключалась. Я на ходу огляделась и резко остановилась — чуть не влетела в кого-то.
— Извини! — крикнула я, надеясь, что меня услышат в таком бедламе, и замерла в изумлении.
Черт возьми, потрясный мистер Капитан пиратов! Где он был последние три недели? А там, откуда он взялся, есть еще такие?
Я торчу в этом городе уже три недели, но его ни разу не видела. Я бы запомнила. Может, и постаралась бы вести себя по-другому. Краснея, я отпустила подол и сразу же прикрыла ладонью вырез. Господи, да у меня все наружу, как у проститутки! На парне был блестящий черный пиратский костюм, в вырезе
воротника виднелся кулон с серым камнем. Маска а-ля Зорро закрывала верхнюю часть лица, широкие шелковые завязки спускались на спину и мешались с волной роскошных черных волос. Он был выше меня почти на полголовы, и, оглядывая его подтянутую фигуру, я гадала, где он так накачался.
«Уж наверняка не на репетиционной базе и не в классе миссис Фейрел, учительницы обществознания», — думала я, глядя, как пляшут по нему разноцветные огни.
— Прошу прощения, — сказал незнакомец и взял меня за руку. У меня перехватило дыхание, но не от его прикосновения. У этого парня был не местный акцент. Он произносил слова медленно и мягко, но с изысканной отчетливостью — похоже, вкус у него что надо. В его речи мне послышались звон бокалов и тихий смех под шум волн на пляже — эти звуки успокаивали и почти всегда убаюкивали меня.
— Ты не отсюда! — брякнула я и наклонилась к нему поближе, чтобы лучше слышать.
Парень улыбнулся еще шире. Его смуглая кожа и темные волосы были для меня почти как целительный бальзам, такие непривычные среди бледнолицых и светловолосых обитателей Среднего Запада — этой тюрьмы, в которой я томилась.
— Я здесь на время, — отозвался парень. — Можно сказать, учусь по обмену. Как и ты. — Он оглядел ся с презрительным видом. Вокруг нас все танцевали — с ритмом у них была беда, а с оригинальностью и подавно. — Сплошные коровы, а?
Я засмеялась. Но только бы он не подумал, что я какая-нибудь тупица.
— Точно! — едва не заорала я и потянула его к себе, чтобы перекричать шум. — Но я не по обмену учусь. Я из Флориды. Мама живет там на Западном побережье, а я застряла тут с папой. Полный ужас, правда? А ты хотя бы уедешь домой.
Кстати, откуда ты, мистер Потрясный Пират?
Словно из глубин его памяти поднялся и долетел до меня сырой, чуть затхлый запах отлива. Может, кому-то он и не по душе, но я едва не расплакалась. Я скучала по своей старой школе. По своей машине. По друзьям. И с чего мама так на меня разъярилась?
— Да, домой, — повторил незнакомец с одурманивающей улыбкой и кончиком языка облизнул губы. — Давай отойдем. Мешаем им… ну, танцевать.
Мое сердце забилось сильнее. Двигаться не хотелось. А вдруг он уйдет или, еще того хуже, кто-нибудь возьмет его под руку да и уведет?
— Потанцуем? — робко предложила я. — Музыка непривычная, но ритм хороший.
Он расплылся в улыбке, и от облегчения мое сердце снова застучало быстро-быстро. О боже! Кажет ся, я ему нравлюсь. Он выпустил мою руку, отступил на шаг и…
На мгновение я забыла обо всем и просто смотрела. Нет, никакого выпендрежа, совсем наоборот. Закружи он меня так, что я вытерла бы тут все полы подолом, это смотрелось бы не так впечатляюще. Но он двигался медленно.
Поймал мой взгляд — глаза у незнакомца были серо-голубые, — улыбнулся из-под своей загадочной маски и протянул мне руку. Я перевела дыхание, мои пальцы скользнули в его теплую ладонь, и он вовлек меня в свой танец.
Музыка стала основой, на которой он выводил узор, а я изо всех сил старалась от него не отставать. Покачиваясь, мы поворачивались на каждый второй удар. Я расслабилась и просто танцевала; не думать было даже проще. Бедра и плечи двигались легко и послушно — и во мне начало расти какое-то волнение.
Все вокруг по-прежнему быстро дергались, а мы танцевали медленно, все ближе друг к другу, глаза в глаза. Я все наполнялась уверенностью и наконец позволила незнакомцу вести, пока бьется музыка и мое сердце вместе с ней.
— Здесь меня обычно зовут Сетом. — Он чуть не загубил этот чудесный миг, но потом его рука нежно обвила мою талию, и я склонилась к нему. О да. Такто лучше.
— Мэдисон, — представилась я. Мне нравилось танцевать медленнее всех. Но от грохота быстрой музыки сердце летело вскачь, и в этом слиянии крайностей танец казался еще более дерзким. — Я тебя раньше не видела. Ты выпускник?
Пальцы Сета на легкой ткани моего платья напряглись, а может, он просто притянул меня еще ближе.
— И лучший в классе. — Он наклонился ко мне, чтобы не кричать.
Отблески цветных огней играли на его лице и фигуре. Я словно летала. Да Джош яйца выеденного не стоит! Вот это, я понимаю, бал!
— Тогда ясно, — я запрокинула голову, чтобы заглянуть Сету в глаза и понять, о чем он думает. — А я младше.
Он улыбнулся, не разжимая губ, и я почувствовала себя маленькой девочкой под надежной-пренадежной защитой. Улыбка расползлась до ушей. На нас уже глазели, вокруг то и дело оборачивались и останавливались. Надеюсь, Джош смотрит как следует. Назови-ка меня теперь стервой!
Руки Сета скользили по моей талии легко, нетребовательно. Он позволил мне танцевать, как хочу, и я дала себе волю: все больше страсти в каждом движении. В здешнем захолустье такое видели только по телевизору! Губы мои дрогнули. Вот он, Джош, и с ним тот морячок, с которым они все это время болта ли. Джош побелел от злости, я жеманно улыбнулась ему.
— Пусть знает, что ты не с ним, да? — желание послышалось в голосе Сета, и я тут же перевела взгляд на него. — Он тебя обидел, — продолжал загадочный пират, и мой подбородок покалывало от прикосновения его смуглых пальцев. — Пусть увидит, что потерял.
Еще мгновение я колебалась, — конечно, это будет уж очень зло, — но потом неожиданно для себя кивнула.
Сет медленно остановился и плавно притянул меня к себе. Он хотел меня поцеловать. Точно. Это было видно по каждому его движению. Сердце заколотилось, я запрокинула голову, чтобы наши губы встретились. Вокруг останавливались посмотреть на нас, одни смеялись, другие завидовали. Я закрыла глаза и чуть качнулась, чтобы поцелуй длился в танце.
Этого-то мне и надо было. Там, где мы касались друг друга, меня омывали волны жара, разливаясь по всему телу и поднимаясь вновь, ведь Сет прижимал меня к себе все крепче. Никто никогда так меня не целовал, и я боялась дышать, чтобы не разрушить очарование. Мои руки лежали на талии Сета, и я тоже прижималась к нему, а он поддерживал ладонью мой подбородок и обнимал меня так бережно, словно я
могу разбиться. На вкус он был как дым от костра. Мне хотелось еще — но нет, я-то знаю, что к чему.
В груди у Сета будто тихо пророкотал далекий-далекий гром. Объятия сделались еще жарче, и я вся задрожала. Это был уже совсем другой поцелуй.
Я в смятении отстранилась, и хотя задыхалась, но голова была ясная, я даже повеселела. В страстном взгляде Сета мелькнуло легкое удивление, он не понимал, почему я отстранилась.
— Это же только игра. Теперь он будет мудрее. И ты тоже. Не стоит из-за него страдать.
Цветные огни бешено вертелись, музыка все гремела, безразличная к нашему поцелую. Все стало другим, но изменилась только я. Моя рука по-прежнему лежала на талии Сета. Я наконец отвела от него взгляд. На щеках Джоша выступили красные пятна, он явно злился.
Я вскинула брови, взяла Сета под руку и сказала:
— Пойдем.
Вряд ли кто-нибудь решится бросить мне вызов теперь. Только не после этого поцелуя.
Я уверенно шагнула вперед под руку с Сетом. Толпа расступилась перед нами, и я почувствовала себя королевой. Музыка грохотала по-прежнему, но все смотрели, как мы шествуем к оклеенным коричневой бумагой дверям — они должны были изображать дубовые двери замка.
«Плебеи», — подумала я, когда Сет распахнул дверь и прохладный воздух из коридора ударил мне в лицо. Дверь за нами закрылась, и музыка стала тише. Я шла, стуча каблуками по кафелю, потом замедлила шаги и остановилась. Возле стены, за накрытым бумагой столом сидела усталая на вид контролерша. Трое ребят замешкались у входной двери, дальше по коридору. Я вспомнила о нашем поцелуе и вдруг всполошилась. Шикарный парень. Почему он со мной?
— Спасибо, — пробормотала я, глядя в сторону, и тут же спохватилась: как бы Сет не подумал, что я о поцелуе. — Спасибо, что помог мне… сохранить гордость, — добавила я, краснея еще больше.
— Я все видел, — Сет вел меня вперед, прочь ото всех. — Либо так, либо ты заехала бы ему кулаком. А тебе… — он колебался, пока я не подняла на него глаза, — тебе хотелось более изысканной мести.
— Думаешь? — я не удержала легкой усмешки.
Он склонил голову — отчего показался гораздо старше своих лет — и спросил:
— Тебя есть кому отвезти домой?
Я остановилась как вкопанная, он сделал еще шаг и обернулся, его серо-голубые глаза тревожно расширились. В коридоре было прохладно, наверное, поэтому меня пробрал озноб.
— Извини… — Сет застыл, виновато моргая, — я не об этом… Подожду, пока за тобой кто-нибудь приедет. Ты же меня совсем не знаешь.
— Нет, не в том дело, — тут же затараторила я. Мне и самой было неловко за собственное недоверие. Я обернулась к женщине у дверей спортзала, та следила за нами с ленивым интересом. — Надо позвонить папе, вот и все. Чтобы он был в курсе.
— Ну конечно, — Сет улыбнулся, блеснув белыми зубами.
Я затеребила свою сумочку. Он немного отошел, пока я выуживала телефон и безуспешно пыталась сосредоточиться и вспомнить домашний номер. Никто не отвечал. Мы с Сетом обернулись на шум открывающейся двери. Из спортзала вышел Джош. Я сжала зубы.
Включился автоответчик, и я выпалила:
— Привет, пап. Это Мэдисон. — Кто ж еще?! — Я поеду домой с Сетом… — Я вопросительно взглянула на него.
— Адамсоном, — тихонько подсказал тот. Взгляд из-под маски устремлен на Джоша.
Черт, красивые глаза! И длиннющие ресницы.
— С Сетом Адамсоном, — продолжала я. — Джош оказался полным придурком. Буду дома через пару минут, ладно? — На другом конце провода никого не было, так что папа особо возражать не стал. Я сдела ла вид, что слушаю, потом сказала: — Все-о-о хорошо. Просто придурок, и все тут. До скорого.
Весьма довольная собой, я закрыла и убрала телефон и взяла Сета под руку. Мы уже повернули к выходу, когда нас догнал Джош, стуча генеральскими каблуками по кафелю.
— Мэдисон… — голос у него был злой, и от этого я только повеселела.
— Привет, Джош! — бодро отозвалась я.
Он зашагал рядом со мной. Как-то стало неуютно, прямо в жар бросило. Я так и шла, не глядя на него.
— Меня есть кому отвезти, спасибо. — Хотя вообще-то не за что, добавила я про себя. Я до сих пор жутко злилась на него. Или на папу, за то, что он все это устроил.
— Мэдисон, подожди!
Джош так вцепился в мой локоть, что меня развернуло на ходу. Я остановилась. Он замер, отступил и выпустил мою руку.
— Ты придурок, — я оглядела его костюм. Теперь он казался мне совершенно идиотским. — И не надо мне подставных свиданий. Просто… отстань, — выкрутилась я. А то Сет еще подумает, что я ругаюсь, как матрос.
Джош подошел ближе, снова схватил меня за руку и оттащил в сторону.
— Послушай, — глаза у него были испуганные, поэтому я даже не противилась, — я этого парня первый раз в жизни вижу. Не дури. Давай я тебя отвезу. Рассказывай друзьям что угодно. Я на все согласен.
Я хотела обиженно вздохнуть, но в этом корсете особенно не повздыхаешь. Так что просто задрала подбородок. Знает же, что у меня нет друзей.
— Я позвонила папе. Все будет хорошо. — За спиной Джоша я увидела того длинного, в костюме моряка, он вышел из спортзала следом за нами.
Но Джош все не отпускал меня. Я начала в негодовании вырываться и уже потянулась к его запястью — сделать защитный захват, — но он, словно угадав мои мысли, сдался и отошел назад.
— Тогда я поеду за тобой, — взгляд его широко раскрытых глаз скользнул по Сету.
— Валяй, — я тряхнула волосами. Втайне я была рада. Может, Джош в конце концов не так уж и плох? — Сет, ты в дальнем ряду запарковался?
— Сюда, Мэдисон, — Сет вышел вперед, в каждом плавном движении — изящество и изысканность, не то что этот Джош, сплошная серость. Я подала руку своему кавалеру, и, мне показалось, глаза его победно блеснули. Еще бы. Он явно пришел на бал один, а теперь уезжать одному придется Джошу.
Мы пошли по коридору к дальним дверям. Я убедилась, что мои каблуки аккуратно стучат, как у на стоящей леди, уверенной в себе. Я была такая изящная в этом платье, а Сет — и вовсе красавец. Джош и его молчаливый приятель тащились следом, как статисты в голливудском фильме.
Сет придержал для меня дверь, предоставив ребятам самим разбираться с качающимися створками. На улице было холодно. Стоило все-таки выпросить у папы еще пятьдесят баксов на подходящую шаль. Интересно, если я пожалуюсь, что замерзла, Сет отдаст мне куртку?
Луна казалась туманным пятном в облаках. Пока мой кавалер вел меня вниз по ступенькам, я слышала, как Джош тихо и насмешливо переговаривается со своим приятелем. Я стиснула зубы и последовала за Сетом к блестящей черной машине, которая была припаркована в запрещенном месте у бордюра. Верх ее был откинут. Улыбка помимо моей воли расползлась до самых ушей. Может, он сначала покатает меня, а уж потом повезет домой. Замерзну я или нет, лишь бы все видели, как я сижу рядом с Сетом в этой машине. Волосы развеваются на ветру, звучит фантастическая музыка… У него наверняка отменный вкус.
— Мэдисон… — Сет открыл дверцу, приглашая меня внутрь.
Чувствуя себя одновременно неуклюжей и совсем особенной, я опустилась на низкое переднее сиденье, платье заскользило по гладкой коже обив ки. Сет подождал, пока я подберу подол, и осторожно захлопнул дверцу. Пока он обходил машину сзади, я пристегнулась. Гладкая черная поверхность поблескивала в тусклом огоньке сигнализации, я провела по ней пальцами и самодовольно улыбнулась, увидев, как Джош топает к своей машине.
Сет так внезапно оказался за рулем, что я вздрогнула. Я даже не слышала, как открылась дверца. Он завел мотор, и мне понравилось его сильное рычание. Включилась музыка — что-то тяжелое и вдобавок не на английском, но и это отлично вписывалось в общую картину. У машины Джоша загорелись фары, и в тот же миг мы тронулись с места, Сет вел одной рукой.
Я взглянула на него в тусклом свете, и сердце забилось чаще. Прикосновение холодного воздуха к коже казалось вязким, мы набирали скорость, и ветер гулял в моих волосах.
— Я живу к югу отсюда, — сказала я, когда мы выехали на шоссе, и Сет повернул, куда я указала. Позади нас покачивались огни фар — это Джош ехал следом. Я устроилась поудобнее. Вот бы Сет предложил мне куртку! Но с тех пор, как мы сели в машину, он не сказал ни слова, даже ни разу не взглянул в мою сторону. Прежде он был весь ловкость и уверенность, а теперь… предвкушение? Не знаю почему, но я встревожилась.
Словно почувствовав это, Сет повернулся ко мне и продолжал вести, не глядя на дорогу.
— Слишком поздно, — сказал он тихо, и я почувствовала, что бледнею. — Так просто. Я ведь сказал им, это будет просто, ты же молоденькая и глупая. Едва ли стоило так стараться ради тебя. И уж, конечно, никакого удовольствия.
— Что, прости? — у меня пересохло во рту.
Сет перевел взгляд на дорогу, потом снова на меня. Он еще прибавил скорости, я отшатнулась от него и схватилась за ручку дверцы.
— Ничего личного, Мэдисон. Ты всего-навсего имя в списке. Или, я бы сказал, душа, которую нужно срезать. Важное, но все-таки просто имя. Они сказали, ничего не выйдет, а теперь ты станешь моим пропуском в высший круг. Ты и твоя маленькая жизнь, которой теперь не случится.
Что за чертовщина?
— Джош… — Я обернулась к фарам позади нас. Они удалялись по мере того, как мы набирали скорость. — Он едет за нами. И мой отец знает, где я.
Сет улыбнулся, лунный свет блеснул на его зубах, и я вздрогнула. Весь мир потонул в неясных лунных тенях и свисте ветра.
— Как будто это что-то меняет.
О господи. Я здорово влипла. Внутри у меня все сжалось.
— Останови машину, — потребовала я, одной рукой схватилась за дверцу, а другой придерживала растрепавшиеся на ветру волосы, чтобы не лезли в глаза. — Останови и выпусти меня. Ты не можешь ничего сделать. Все знают, где я! Останови!
— Остановить машину? — ухмыльнулся Сет. — Да запросто.
Он ударил по тормозам и повернул. Я закричала, стараясь хоть за что-нибудь уцепиться. Все вокруг завертелось. Из груди вырвался пронзительный вопль. Странное чувство: оглушительный шум и ощущение невесомости. Мы съехали с дороги. И тут я с ужасом поняла, что машина переворачивается.
Вот дрянь. Она же с откидным верхом!
Я пригнулась, прикрыв руками голову, и начала молиться. Меня сильно тряхнуло, и все вокруг почернело. Кажется, я висела вверх ногами. Потом меня рвануло в другую сторону. Небо посветлело до серого, я что было сил втянула воздух, машина еще раз перевернулась и покатилась под откос с насыпи.
Небо снова почернело, машина опрокинулась.
— Нет! — беспомощно крикнула я и застонала, когда она с грохотом остановилась. Меня бросило на ремень, и спину тут же пронзила боль.
Тишина. Дышать было больно. О господи, болело все. Ловя ртом воздух, уставилась на разбитое вдребезги ветровое стекло. Осколки слабо поблескивали
в лунном свете. Сета рядом нет. Как же больно! Крови видно не было, но, кажется, я что-то сломала. А я вообще жива?
— Мэдисон! — донеслось до меня сквозь собственное хриплое дыхание. — Мэдисон!
Я с трудом подняла взгляд к двум светящимся точкам на насыпи. Оттуда двигалась туманная фигура. Джош.
Я набрала в грудь воздуха, чтобы позвать его, но лишь застонала — кто-то повернул мою голову в другую сторону.
— Сет? — прошептала я.
Он стоял рядом с разбитой машиной с моей стороны, все в том же пиратском костюме из черного шелка. Казалось, его даже не задело. Его серые глаза и камень в кулоне одинаково сверкали в лунном свете.
— Все еще жива, — сказал он без всякого выражения, и тут у меня полились слезы. Я не могла двинуться, но все жутко болело, значит, меня не парализовало. Черт побери, паршивый получился день рождения. Папа меня убьет.
— Мне больно, — еле слышно сказала я. Ничего глупее и придумать было нельзя.
— А мне некогда, — Сету явно все это надоело.
Я не шевельнулась, только глаза вытаращила, когда из складок костюма он достал короткий клинок.
Хотела крикнуть, но дыхание пресеклось — Сет замахнулся, словно для удара. Лунный луч сверкнул на лезвии, еще красном от чьей-то крови. Потрясающе. Да он псих! Я уехала со школьного бала в компании психа! Я хоть руки поднять могу?
— Нет! — завопила я и все-таки вскинула руки, но клинок ледяным шепотком проскользнул сквозь меня, не поранив. Я опустила глаза. Не может быть! Платье было цело, кровь не шла, но лезвие точно прошло сквозь меня. Сквозь меня и машину сразу.
Ничего не понимая, я удивленно уставилась на Сета. Он стоял теперь, опустив клинок, и смотрел на меня.
— Что за… — но тут я заметила, что ничего больше не болит. Только голос стал какой-то совсем потусторонний. Сет презрительно поднял брови. Все чувства покинули меня, и я ощутила прикосновение абсолютной пустоты, новое и вместе с тем знакомое, как давно утраченное воспоминание.
Пугающее отсутствие всего медленно захватило меня, заморозило мысли. Мягкое туманное одеяло пустоты разворачивалось от краев моего мира. Сначала оно укрыло луну, потом ночь, мое тело, наконец машину. Крики Джоша потонули в затихающем гудении, и остались лишь серебряные глаза Сета.
А потом он повернулся и пошел прочь.
— Мэдисон! — донесся до меня слабый голос, и кто-то легонько коснулся моей щеки. Потом прикосновение исчезло, и не осталось больше ничего.
Туман пустоты медленно отступал, оставляя после себя противные покалывания и звуки двух спорящих голосов. Мне было плохо, но не от боли в спине, из-за которой я едва могла дышать, а от страха и беспомощности — вдруг эти немолкнущие приглушенные голоса вернулись из моего прошлого? Мне даже почудился отдающий плесенью запах, как от шерсти моего игрушечного зайца. Я свернулась клубочком, слушала и страшно боялась этих двоих, в которых заключался весь мой мир. Оба говорили мне, что я ни в чем не виновата, но и это нисколько не умаляло моего горя. Того самого горя, что пришлось держать в себе, пока оно не стало частью меня. Вросло в меня до самых костей. Расплачусь на груди у мамы — значит, я люблю ее больше. Разревусь у папы на плече — значит, его. Вот так я и росла. Паршиво, ничего не скажешь.
Но это… это не родители. Спорили, скорее, двое ребят моего возраста.
Дышать стало легче. Остатки тумана таяли все с тем же покалыванием, легкие работали, но дышать было так больно, словно у меня на груди кто-то сидел. Я сообразила, что лежу с закрытыми глазами, открыла их и обнаружила прямо перед носом какуюто черную пелену. Сильно пахло пластиком.
— Ей было шестнадцать, когда она села в машину. Это ты дала маху! — горячо заговорил парень странно приглушенным голосом. Судя по всему, спорили они уже довольно давно, но я помнила лишь обрывки разговора вперемешку с тревожными мыслями ни о чем.
— Нечего на меня сваливать, — откликнулась девушка, так же приглушенно и так же решительно. — Когда он подбросил ее монетку, ей было семнадцать. Это твой промах. Черт возьми, да она была у тебя под носом! Как ты умудрился ее упустить?
— Упустил, потому что ей не было семнадцати! — огрызнулся парень. — Когда он ее забрал, ей было шестнадцать. Откуда мне было знать, что у него на уме? Почему тебя там не было? Здорово ты оплошала!
Девушка едва не задохнулась от обиды. Мне было холодно. Я вздохнула поглубже и почувствовала прилив сил. Покалывало меньше, но боль не утихала, даже наоборот. Было душно, и тепло дыхания возвращалось ко мне, словно от чего-то отражаясь. Но это не темнота. Это я была внутри чего-то.
— Ах ты, маленький негодяй! — взорвалась девушка. — Хватит меня винить! Она умерла в семнадцать лет. Потому меня там и не было. Меня никто не предупредил.
— Шестнадцатилетки не моя забота! — капризно заявил парень. — Я думал, ему нужен мальчишка.
Я вдруг поняла, что черная завеса, от которой отражается мое дыхание, — это слой целлофана. Я подняла руки и в приливе внезапного страха проткнула его ногтями. Едва сдерживая ужас, села.
Я что, на столе? Похоже на то, он такой твердый. Я сорвала целлофан. Двое ребят, стоявших у грязнобелых открывающихся в обе стороны дверей, удивленно обернулись. Бледная девушка залилась краской, а парень отступил на шаг, словно смущенный тем, что его поймали на споре с ней.
— Ой! — девушка перекинула длинную черную косу за спину. — Ты проснулась. Ну, привет. Я Люси, а это Барнабас.
— Привет. Ты как? — парень опустил глаза и с глупым видом помахал мне.
— Ты был с Джошем. — Я ткнула в его сторону дрожащим пальцем, и парень кивнул, по-прежнему не глядя на меня. Девушка была в шортах и майке, и он в своем бальном костюме выглядел рядом с ней странновато. У обоих на шеях висели кулоны с серыми камнями. Камни как камни, но они бросились
мне в глаза, потому что больше ничего общего у этих двоих не было. Кроме взаимной злости и удивления при виде меня.
— Где я?
Барнабас вздрогнул и зашаркал ногами по плитке.
— Где Джош? — я заколебалась. Кажется, я в больнице, но… Минуточку! Я что, была в этом отвратном пакете для тел? — Я в морге? Что я делаю в морге?
Не помня себя, я высунула ноги из пакета и сползла на пол, едва удержав равновесие, каблуки жутко щелкнули в унисон. На резиновой ленте вокруг моего запястья висела бирка, я оторвала ее, зацепив вместе с ней несколько волосков. Юбка была распорота и вся в пятнах какого-то жира. Я была измазана грязью и зеленью и провоняла травой и дезинфекцией. И как теперь возвращать платье?
— Кто-то ошибся, — сказала я, засовывая бирку в карман.
— Барнабас, — фыркнула Люси.
Тот шумно втянул воздух, а потом снова набросился на нее:
— Да не я! Ей было шестнадцать, когда она села в машину. Шестнадцатилетками я не занимаюсь! Откуда мне было знать, что у нее день рождения?
— Да что ты?! Ну ладно, умерла-то она в семнадцать. Ты и разбирайся!
Умерла? Они что, ослепли?
— Знаете что? — Я чувствовала себя все увереннее. — Можете спорить хоть до скончания века, а мне нужно найти кого-нибудь и сказать, что я цела. — И, стуча каблуками, я направилась к дверям.
— Мэдисон, подожди, — сказал парень. — Тебе нельзя.
— Вы только посмотрите на меня. Папа будет проо-осто в бешенстве.
Я прошагала мимо них, но через двадцать шагов со мной что-то произошло. Странное ощущение нахлынуло из ниоткуда, голова закружилась, и я положила руку на пустой стол. Рука будто прилипла, я отдернула ее, как от огня — казалось, холод металла проник до самых костей. Я стала какой-то… мягкой. Словно таяла. Тихое гудение вентиляторов сделалось приглушенным. Даже стук сердца, казалось, доносился откуда-то издалека. Я обернулась, приложив руку к груди, и постаралась все вернуть.
— Что за…
На другом конце комнаты Барнабас пожал худыми плечами:
— Ты умерла, Мэдисон. Извини. Ты отошла слишком далеко от наших амулетов и стала терять телесность.
Он указал на каталку, и я взглянула туда.
Дыхание пресеклось, колени подогнулись, и я едва не рухнула на пустой стол. Я по-прежнему лежа ла там. На каталке. В порванном пакете, чересчур маленькая и бледная, вечернее платье сбилось в одну кучу — превосходный образчик позабытого и несвоевременного изящества.
Так я умерла? Но я чувствую, как бьется мое сердце.
Ноги подкосились, и я начала оседать на пол.
— Вот замечательно. Совсем слабенькая, — сухо сказала Люси.
Барнабас бросился вперед, чтобы меня подхватить. Его руки скользнули вокруг меня, моя голова безвольно упала. Но как только он прикоснулся ко мне, все нахлынуло вновь: звуки, запахи, даже сердце снова забилось. Руки и ноги дрожали. В нескольких сантиметрах от моего лица оказались стиснутые губы Барнабаса. Он был совсем близко, и я, кажется, уловила запах подсолнухов.
— Придержи язык, а? — обратился он к Люси, усадив меня на пол. — Нет бы посочувствовать. Это же твоя работа, сама знаешь.
От кафельного пола тянуло холодом, и он словно разогнал остатки серого тумана перед моими глазами. Неужели я умерла? Разве мертвые теряют сознание?
— Я же не умерла, — неуверенно сказала я.
Барнабас помог мне сесть поудобнее и прислониться к ножке стола.
— Умерла-умерла. — Он опустился рядом, карие глаза широко раскрыты, взгляд сосредоточенный, искренний. — Мне, правда, жаль. Я думал, он пришел за Джошем. Они обычно не оставляют улик вроде машины. Видно, ты особый случай.
Мысли понеслись вскачь и тут же остановились на всем ходу. Я приложила ладонь к животу. Джош — он ведь был там. Я помню.
— Он думает, я умерла. Джош, я имею в виду.
— Ты и умерла, — язвительно заметила Люси.
Я бросила взгляд на каталку, но Барнабас подвинулся, чтобы мне ничего не было видно.
— Кто вы? — спросила я, когда перестала кружиться голова.
— Мы собираем данные и исправляем ошибки. Служба «Жизнь: направление естественного цикла. Оценка и восстановление», — Барнабас поднялся.
Я подумала. Служба… жнецов?
Вот черт! Сердце снова застучало как сумасшедшее. Я вскочила, не сводя глаз с каталки. Но я же здесь. Живая! Может, это и я — там, на каталке, — но еще одна я стою здесь!
— Так вы — мрачные жнецы! — воскликнула я и обошла стол, чтобы он оказался между нами. Пальцы на ногах начали коченеть, и я остановилась, глядя на амулет на шее Барнабаса. — О, господи, я умерла, —
прошептала я. — Но как же так… Я еще не готова. Я ничего не успела. Мне всего семнадцать!
— Никакие мы не мрачные жнецы, — Люси скрестила руки на груди, словно защищаясь. Видно, я наступила на больную мозоль. — Мы белые жнецы. Черные жнецы убивают людей до того, как придет срок подбросить их монетку. Белые жнецы стараются спасти их. А мрачные жнецы — коварные изменники, много хвастаются, но сами и не доживут до того мига, когда все обратится в первозданный прах.
— Мрачные жнецы — это белые жнецы, которых обманом завлекли… на другую сторону. — Барнабас смущенно зашаркал ногами. — Они нечасто срезают души — черные им не позволяют. Но стоит гденибудь прокатиться волне смертей — они тут как тут, стараются поскорее выхватить несколько душ до срока. Никуда не годные халтурщики.
Последние слова он произнес с горечью. Да у них настоящее соперничество! Я отступила еще на несколько шагов, пока не начала снова таять. Не сводя глаз с амулета, я осторожно двинулась вперед — и мерзкое ощущение опять схлынуло.
— Вы убиваете людей! Сет так сказал. Сказал, что срежет мою душу! Вы — убийцы!
— Да нет, — Барнабас почесал шею. — По большей части, нет. — Он взглянул на Люси. — Сет чер ный, темный жнец. А мы приходим, только когда они метят в кого-то до срока. Или в случае ошибки.
— Ошибки? — я в надежде подняла голову. Может, они вернут меня обратно?
— Видишь ли, — Люси выступила вперед, — ты не должна была умереть. Темный жнец забрал тебя до того, как пришло время подбросить твою монетку. Наша задача — останавливать их, но иногда не получается. Мы здесь, чтобы принести тебе официальные извинения и отправить туда, где теперь твое место. — Она хмуро взглянула на Барнабаса. — И как только он признает свою вину, я уйду.
Я застыла, не в силах смотреть на саму себя на каталке.
— Никуда я не пойду. Ошиблись — отлично. Просто верните меня назад! Я же здесь. — Я шагнула вперед. Мне было страшно до потери сознания. — Вы ведь можете?
Барнабас поморщился.
— Вроде как… поздно. Все уже знают, что ты умерла.
— Плевать! — крикнула я. И тут же похолодела от внезапной мысли. Папа. Он думает… — Папа… — прошептала я в ужасе. Вздохнула поглубже, повернулась к дверям и бросилась бежать.
— Мэдисон! Подожди! — завопил Барнабас, но я толкнула двери и ринулась вперед, и хотя они успе ли открыться всего на ладонь, я уже оказалась в следующей комнате. Кажется, я прошла сквозь двери. Как будто меня и вовсе не было.
За столом сидел какой-то толстяк-лаборант. Услышав скрип приоткрывшихся дверей, он поднял голову. Вытаращил глаза и ахнул, да так и застыл с раскрытым ртом, указывая на меня пальцем.
— Ошибочка вышла, — выпалила я, направляясь к сводчатому проходу в тускло освещенный коридор. — Я не умерла.
Но тут снова вернулось то жуткое чувство. Я опять истончалась, таяла. Растягивалась. Звуки поплыли, и смотрела я словно в тоннель, по краям которого все сделалось серым.
Барнабас вылетел из дверей за мной. И тут же все вернулось в норму. Это и правда амулет дает мне силы. Надо как-то достать себе такой.
— Она умерла, — Барнабас схватил меня за запястье. — Вам все это почудилось. Ее здесь на самом деле нет. И меня тоже.
— Откуда вы взялись? — испуганно выдавил из себя толстяк. — Как вы попали внутрь?
Тут подоспела и Люси и, выходя, так грохнула дверью по стене, что мы с толстяком аж подпрыгнули.
— Хватит упрямиться, Мэдисон. Тебе пора.
Это для лаборанта было уже слишком. Он потянулся к телефону.
Я попробовала вырвать руку, но Барнабас не отпускал.
— Мне нужно поговорить с папой! — воскликнула я, но он дернул меня так, что я чуть не упала.
— Уходим, — глаза Барнабаса снова стали тревожными. — Сейчас же.
Совсем обезумев, я изо всех сил наступила ему на ногу. Барнабас взвыл, неуклюже сложился почти пополам и отпустил меня. Люси засмеялась, а я бегом бросилась в коридор. «Попробуйте-ка меня остановить», — подумала я и тут же врезалась во чтото большое, теплое и пахнущее шелком. Я отпрянула. К моему ужасу, это был Сет. Ему не удалось убить меня, пустив машину под откос, и тогда он заколол меня клинком, который не оставляет следов. Он темный жнец. Моя смерть.
— А почему вас здесь двое? — спросил Сет, глядя на Барнабаса и Люси. Интонации казались знакомыми, но сам звук его голоса резанул мне слух. И пахло от Сета теперь не морем, а тухлятиной. — Ах да, точно, — добавил он, переводя взгляд на меня. — Ты же умерла в свой день рождения. Ну надо же! Мэдисон, да ты прямо как королева на подмостках — сплошные трагедии. Рад, что ты проснулась. Нам пора.
— Не трогай меня! — я отступила, вне себя от страха и подозрений.
— Мэдисон! — крикнул Барнабас. — Беги!
Но куда? Только обратно в морг. Люси загородила меня и раскинула руки, словно одной своей волей могла остановить Сета.
— Что тебе здесь нужно? — голос ее дрожал. — Она уже умерла. Дважды монетку не подбросишь.
Сет самоуверенно расшаркался.
— Ты же сама сказала, это я подбросил ее монетку. И если я захочу, она моя.
Барнабас побледнел.
— Вы никогда за ними не возвращаетесь. Ты… — Он бросил взгляд на камень в кулоне у Сета. — Ты не черный жнец?
— Нет, — Сет осклабился, словно Барнабас удачно пошутил. — Немножко повыше рангом. Тебе не справиться. Давай, Барнабас, уходи, да и все. Тогда останешься цел.
Я беспомощно уставилась в карие глаза Барнабаса. Он понял, как мне страшно. И явно собирал в кулак всю свою храбрость.
— Барнабас! — в голосе Люси звучал ужас. — Не надо!
Но тот уже бросился на темную фигуру в черном шелке. Сет обернулся. Одно небрежное и оттого еще более пугающее движение ладони — тело Барнабаса обмякло, он отлетел назад, ударился о стену и уже без сознания сполз на пол.
— Беги! — крикнула Люси и подтолкнула меня в сторону морга. — Оставайся на солнце. Не позволяй черным крыльям коснуться тебя. Мы найдем подмогу. Кто-нибудь тебя разыщет. Выбирайся отсюда!
— Как? — воскликнула я. — Он загородил единственную дверь!
Теперь Сет направил удар на Люси. Она рухнула где стояла. Я осталась одна. Лаборант куда-то смылся или прятался под своим столом. У меня зуб на зуб не попадал. Я выпрямилась во весь — какой-никакой — рост и одернула платье. Вот я и влипла хуже некуда.
— Она хотела сказать, — голос Сета по-прежнему казался знакомым и чужим одновременно, — беги сквозь стены. Скорее спасешься от черных крыльев на солнце, чем от меня под землей.
— Но я не могу… — начала было я, а потом взглянула на двери. Я же прошла сквозь них, когда они приоткрылись всего сантиметров на десять. Да кто я теперь? Призрак?
От улыбки Сета меня пробрал озноб.
— Рад тебя видеть, Мэдисон. Теперь, когда я и в самом деле тебя… вижу, — он развязал маску, и она соскользнула вниз. Красивое лицо, словно у ожившей статуи.
Я облизнула губы и тут же похолодела, вспомнив о поцелуе. Прижала руку к груди и попятилась — тогда амулеты Барнабаса и Люси перестанут на меня
действовать и я смогу пройти сквозь стены. Раз этот мистер Мурашка думает, что мне такое под силу, — может, он прав?
Сет следовал за мной по пятам.
— Мы уйдем вместе. Никто не поверит, что я срезал твою душу, пока я не брошу тебя к их ногам.
Я отступала, стуча каблуками. Барнабас и Люси были по-прежнему распростерты на полу.
— Спасибо, я, пожалуй, останусь.
Сердце колотилось, и вот я уперлась спиной в стену. От неожиданности вскрикнула. Так далеко от этих двоих я бы уже начала таять. Но нет. Я уставилась на серый камень на шее у Сета. Точно такой же, как у них. Проклятье!
— У тебя нет выбора, — сказал Сет. — Я тебя убил. Ты моя.
Он схватил меня за руку. В мгновенном приливе сил я вырвалась.
— Да черта с два! — И пнула его по голени.
Сет согнулся, хрипя от боли, но не отпустил меня. Зато я сумела дотянуться до его волос и вцепилась в них, а потом двинула ему коленкой по носу. Противно хрустнул хрящ.
Ругаясь на чем свет стоит, Сет выпустил мою руку.
Надо было выбираться. А для этого — оставаться материальной. С колотящимся сердцем я взялась за ремешок и сдернула с Сета кулон. Камень огнем жег
руку, но я только крепче зажала его в ладони. Я готова была терпеть, лишь бы больше не таять.
Сет упал, все лицо его залило кровью, словно он напоролся на стеклянную стену.
— Мэдисон… — прохрипел с пола Барнабас.
Я обернулась. Глаза его были полны боли, и он никак не мог сфокусировать на мне взгляд.
— Беги, — с трудом выговорил он.
Сжимая в руке амулет, я кинулась в коридор. И побежала.
— Пап!
Я стояла на пороге и с бьющимся сердцем прислушивалась. В доме — папа всегда содержал его в чистоте и порядке — было тихо. Только за моей спиной жужжала на утреннем солнце газонокосилка. Золотое сияние лилось внутрь и вспыхивало на паркете и перилах лестницы, ведущей на второй этаж. Я всю дорогу бежала — на каблуках и в этом противном платье. Люди на меня пялились. А я вдобавок совсем не устала, и это меня слегка встревожило. Сердце стучало не от напряжения, а от страха.
— Пап?
Я шагнула внутрь, на глаза навернулись слезы, когда сверху донесся дрожащий недоверчивый голос:
— Мэдисон?
Я перепрыгивала через ступеньки, путалась в подоле, хваталась за перила и наконец взобралась наверх. И вот я на пороге своей комнаты, в горле ком. Папа сидел среди моих открытых, но так и не распакованных коробок. Он словно постарел, худое лицо было совсем изможденное от боли. Я не смела двинуться с места. Просто не знала, что делать.
Он смотрел широко раскрытыми глазами, будто меня здесь и не было.
— Ты даже вещи не разложила, — прошептал папа.
Горячая слезинка капнула из ниоткуда и скатилась мне на подбородок. Увидев папу таким, я поняла, что и правда должна напомнить ему о лучших временах. Я нужна ему. Нужна как никогда и никому на свете.
— Пап… прости, — только и смогла беспомощно выговорить я.
Он перевел дыхание и встряхнулся. Лицо его осветилось любовью. Он вскочил.
— Ты жива?!.. — шепнул он, и вот уже нет тех трех шагов, что разделяли нас, и папа крепко-крепко меня обнимает. — Мне сказали, ты умерла. Ты жива?!
— Со мной все хорошо. — Я всхлипнула, уткнувшись носом в его грудь, мне стало до боли легко. Он весь пропах своей лабораторией, маслом да чернилами, и это был лучший в мире запах. Слез было не удержать. Я умерла — наверное. У меня был амулет, но даже с ним я чувствовала себя совсем беспомощной: я ведь не знала, смогу ли остаться здесь. — Все хорошо, — проговорила я, икая от рыданий. — Но они ошиблись.
Чуть не смеясь от радости, папа слегка отстранил меня и заглянул мне в лицо. Глаза его блестели от слез, а улыбка, казалось, теперь так и останется на лице навсегда.
— Я был в больнице, — сказал он. — Видел тебя. — Воспоминание о той боли промелькнуло в папином взгляде, он дрожащей рукой коснулся моих волос, словно хотел убедиться, что я настоящая. — Ты в порядке. Я пробовал позвонить твоей маме. Она, наверное, подумает, что я окончательно сошел с ума. Я так и не сумел оставить сообщение, сказать, что ты попала в аварию. И бросил трубку. Но с тобой и правда все хорошо.
У меня ком стоял в горле. Я громко шмыгнула носом. Никому не отдам амулет. Никогда.
— Прости, пап. — У меня до сих пор текли слезы. — Не надо было ехать с тем парнем. Ни за что. Прости. Прости, пожалуйста!
— Тс-с-с. — Папа обнял меня и начал укачивать, но я только сильнее расплакалась. — Все хорошо. Ты в порядке. — Приговаривал он и гладил меня по голове.
Вдруг папа затаил дыхание, словно какая-то мысль поразила его. Он опять немного отстранил меня, от его взгляда я похолодела и с последним тихим всхлипом перестала плакать.
— С тобой и правда все хорошо, — удивленно заметил папа. — Ни царапины. — Его рука соскользнула с моего плеча.
— Пап, — я тревожно улыбнулась, — мне нужно тебе сказать… Я…
У двери кто-то тихонько зашаркал, папа взглянул туда поверх моего плеча. Я обернулась. На пороге с неловким видом мялся Барнабас, а рядом с ним стоял коротенький человечек в колышущемся свободном одеянии вроде тех, что носят мастера боевых искусств. Он был худой и прямой как палка, с очень темной кожей и острыми чертами лица. Судя по морщинам в уголках темно-карих глаз и по тому, что его жесткие курчавые волосы поседели на висках, он был уже стар.
— Прошу прощения. — Папа чуть развернул меня, теперь я стояла с ним рядом. — Вы привезли мою дочь? Спасибо.
Физиономия, которую скроил Барнабас, мне совсем не понравилась, и я едва не спряталась за папи ной спиной. Но он по-прежнему обнимал меня одной рукой, и мне не хотелось двигаться. Вот елки! Кажется, Барнабас притащил своего начальника. Я хочу остаться здесь. Черт возьми, я не хочу умирать! Так нечестно!
Лицо старика изобразило сожаление.
— Нет, она добралась сама, — произнес он, приятно чеканя слова. — Бог знает, как ей это удалось.
Я испуганно потерла глаза.
— Они меня не привозили. — Я беспокойно переминалась с ноги на ногу. — Я их не знаю. Парня как-то видела, — добавила я, — а старика — ни разу.
Папа неопределенно улыбнулся, стараясь разобраться, что к чему.
— Вы из больницы? — спросил он, и лицо его закаменело. — Кто сказал, что моя дочь умерла? Кто за это отвечает? Не сносить ему головы.
Барнабас съежился, а его начальник одобрительно фыркнул.
— Точнее и сказать нельзя, сэр. — Он обвел взглядом мою комнату — розовые стены, белую мебель, нераспакованные коробки, — и снова воззрился на меня. И что, интересно, он тут высмотрел? Моя так внезапно оборвавшаяся жизнь совсем как эта комната: все здесь, но так и лежит в коробках. А теперь их снова закроют и уберут в шкаф, и никто не узнает, что же хорошего было внутри. Я еще ничего не успела.
Я вся напряглась, когда старик, умиротворяюще подняв руку, шагнул в комнату.
— Нам нужно поговорить, девочка.
От его слов меня точно холодом обдало. О, боже! Он хочет забрать меня с собой.
Я крепче сжала амулет. Папа поймал мой испуганный взгляд и наконец сообразил, что что-то не так.
— Мэдисон, звони в полицию. — Он встал между мной и теми двумя.
Я потянулась к телефону на прикроватном столике. Уж его-то я распаковала.
— Да всего на минутку, — сказал старик.
И взмахнул рукой, как плохой актер в фантастическом фильме. Гудок прервался, а на улице затихла газонокосилка. Я в недоумении перевела взгляд с телефона на папу, который по-прежнему стоял между мной и гостями. Стоял не шелохнувшись.
Ноги сделались ватными. Я поставила телефон на место и изумленно рассматривала папу. Вроде бы с ним все было нормально. За исключением того, что он застыл как вкопанный.
Старик вздохнул, и я подняла на него глаза. Сын дохлого щенка. Мне было холодно и страшно. Но сдаваться без боя я не собиралась.
— Отпустите его. — Голос мой дрожал. — А то я… я…
Барнабас язвительно скривился, а старик поднял брови. Глаза у него стали серо-голубые. Но я готова поклясться, что раньше они были карие.
— Ну, и что ты сделаешь? — Он стоял на ковре у двери, решительно скрестив руки на груди.
Я взглянула на застывшего папу и пригрозила:
— Закричу. Или еще что-нибудь.
— Кричи. Хлоп! И все — пустота, да так быстро, никто и не услышит.
Я решила попробовать и набрала было воздуха, но старик только головой покачал и шагнул в комнату. Я шумно выдохнула и начала медленно отступать. Но ко мне он не приближался. Вместо этого отодвинул от туалетного столика белый стул и примостился на краешек. Облокотился на спинку и подпер лоб ладонью, словно совсем устал. Странное зрелище: старик, а рядом музыкальный центр и прочее девичье барахло.
— Ну почему все так сложно? — пробормотал он и потрогал пальцем моих керамических зебр. — Это шутка такая? — продолжил он громче, обращаясь к потолку. — Смеешься? Покатываешься над всем этим со смеху, да?
Я взглянула было на дверь, но Барнабас предостерегающе покачал головой. Ладно. Оставалось окно — но если прыгать в этом платье, недолго и убиться. Стоп. Я же и так мертвая.
— С папой все хорошо? — я осмелилась тронуть его за плечо.
Барнабас кивнул, и старик снова перевел взгляд на меня. Судя по выражению лица, он наконец чтото надумал и протянул мне руку.
— Приятно познакомиться, — решительно сказал он. — Мэдисон, верно? Рон, меня обычно так зовут.
Я удивленно уставилась на него, и старик медленно опустил руку. Глаза его снова стали карими.
— Барнабас рассказал мне, что ты сделала. Можно посмотреть?
Я встревожилась, пальцы соскользнули с папиного локтя. Вот гадость. Все в мире остановилось, а я разгуливаю тут мертвая. Так что замороженный папа — это еще не самое страшное.
— Посмотреть что?
— Камень.
Легкая тревога в голосе Рона обожгла меня.
Он хочет его забрать. Но только благодаря камню я остаюсь живой. Или не совсем мертвой.
— Вряд ли.
На лице старика отразилось беспокойство. Значит, камень этот точно ценный. Пальцы скользнули по его прохладной поверхности.
— Мэдисон, — начал уговаривать Рон, вставая, — я просто хочу посмотреть.
— Вы хотите его забрать! — крикнула я с колотящимся сердцем. — Только благодаря ему я не таю. Я не хочу умирать. Ваши ребята перепутали. Я не должна была умереть. Вы ошиблись!
— Да, но ты же все-таки умерла, — Рон протянул руку. Дыхание с шумом вырывалось из моей груди. — Просто дай мне посмотреть.
— Не дам! — завопила я.
— Нет, Мэдисон! — В глазах старика загорелся страх. — Не говори этого! — И он бросился ко мне.
Я стиснула камень и отступила, выйдя из-под сомнительной папиной защиты.
— Он мой! — пронзительно крикнула я и в тот же миг уперлась спиной в стену.
Рон резко остановился и уронил руки, на его старом лице ясно проступил испуг. Казалось, весь мир закачался.
— Ох, Мэдисон, — вздохнул старик, — правда, не стоило.
Я всматривалась в него, не понимая, почему он остановился. Потом ледяная дрожь поднялась от ладони, сжимавшей амулет, и прокатилась по всему телу. Как будто меня током ударило. Биение сердца отдавалось во мне, отражаясь от кожи изнутри, потом заполнило меня целиком, словно я снова была… живая. Мгновение спустя лед сменился огнем, будто для равновесия, а потом… Потом все закончилось.
Дыхание перехватило, и я так и застыла, прижавшись к стене. С бешено бьющимся сердцем я посмотрела на Рона. Бедный старик в диковинном одеянии стоял тихо-тихо и казался совсем несчастным. Я боялась шевельнуться. Но амулет у меня в руке изменился. Он до сих пор чуть искрился той странной силой, и, не удержавшись, я разжала пальцы, чтобы взглянуть на него. От удивления я оторопела.
— Смотрите, — оглушенно сказала я, — он стал другим.
Рон, согнувшись, плюхнулся на стул, еле слышно что-то бормоча. Я потрясенно выпустила камень из рук и держала его теперь за ремешок. Когда я сорвала его с черного жнеца, это был самый обычный серый камень, обкатанный речными волнами. Теперь он стал абсолютно черным, словно с ремешка свисала капелька пустоты. Да и сам черный ремешок отливал теперь серебром, бросая отсветы на всю комнату. Черт. Сломала я его, что ли? Но как он может быть сломан, если стал такой красивый?
— Когда я его забрала, он был другой, — сказала я, но тут же осеклась, увидев, с каким сожалением смотрит на меня Рон. Позади стоял Барнабас, в лице ни кровинки, в глазах едва ли не ужас.
— Это ты верно подметила, — с горечью сказал Рон. — У нас была надежда покончить с этим, как
положено. Но не-е-ет, теперь он твой. — Лицо старика исказилось неудовольствием. — Поздравляю.
Я медленно опустила руку. Он мой. Рон сказал, камень мой.
— Но этот камень… Тот парень был не жнец, но камень у него, как у черного жнеца, — к моему удивлению, в голосе Барнабаса звучал страх. — Она — черный жнец!
— Эй, погодите! — я открыла было рот.
— Черный жнец! — завопил Барнабас. Я остолбенела, когда он достал откуда-то из складок рубашки маленький клинок, точь-в-точь такой, как у Сета, и одним прыжком оказался между мной и Роном.
— Барнабас! — взревел тот и отвесил ему затрещину. Барнабас отлетел назад к двери. — Она не черный жнец, идиот! И даже не белый. И быть им не может. Она человек, даже после смерти. Убери это, пока я не состарил его до ржавчины!
— Но это камень черного жнеца, — заикаясь, проговорил Барнабас и ссутулил узкие плечи. — Я сам видел, как она его взяла.
— И откуда же она узнала, что это такое, а, Барни? — поддразнил его Рон, и парень отступил, смущенно пригнув голову.
Я с бьющимся сердцем стояла у стены, до боли в пальцах сжимая амулет. Рон презрительно смотрел мимо нас обоих.
— Это не камень черного жнеца. Черный жнец не настолько силен, чтобы оставить после себя материальное свидетельство своего существования, или… — продолжил он, подняв руку, чтобы Барнабас не перебивал, — или вернуться за срезанной душой. Она обладает чем-то помогущественнее камня, и они за этим еще придут. Будьте уверены.
Отлично. Просто превосходно.
Барнабас, казалось, пришел в себя, и выглядел теперь обеспокоенным и испуганным.
— Он сказал, что не жнец, но я подумал, он просто хочет нас запугать. А вдруг это правда?
— Я пока не знаю. Но кое-какие соображения у меня есть.
То, что Рон признался в своем неведении, было хуже всего, и мне снова стало страшно. Я вздрогнула, старик заметил это и вздохнул.
— Нужно было следить, — пробормотал он. И, обращаясь к небесам, крикнул: — Хороший вышел бы докладец!
Его слова отдались эхом в приглушенной пустоте, поглотившей мир. Я вспомнила, что эти люди на самом-то деле не совсем люди, и взглянула на папу. Он все стоял без движения, как манекен.
Они же не навредят ему? Чтобы скрыть эту ошибку со мной?
— Снова от пыли к звездам, все сначала, — тихо сказал Рон. — Мы просто сделаем все, что в наших силах.
С тяжелым вздохом он поднялся. Я тут же встала между ними и папой. Рон посмотрел на мою поднятую руку, как скучающая собака — на котенка, который хочет преградить ей дорогу и с которым ей просто лень связываться.
— Я никуда не пойду. — Я встала перед папой, как будто и в самом деле могла что-то сделать. — А вы не тронете папу. У меня есть камень. И мое тело, я больше не таю. Я живая!
Рон посмотрел мне в глаза.
— Камень у тебя есть, но обращаться с ним ты не умеешь. И никакая ты не живая. А притворяться и обманывать саму себя не очень-то хорошая мысль. Но поскольку камень у тебя, а твое тело — у них…
По взволнованному лицу Барнабаса я поняла, что это правда.
— Сет? Мое тело у него? — Мне опять стало страшно. — Почему?
Рука Рона легла мне на плечо, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности. Ладонь была теплая, и я сразу почувствовала его поддержку — но поняла, что ничего для меня сделать он не может.
— Чтобы ты не смогла перейти на нашу сторону и отдать нам камень навсегда? — предположил он, и
его темные глаза наполнились сочувствием. — Пока твое тело у них, ты застряла здесь. Этот камень явно могущественный. Он изменился под стать твоим возможностям смертного. Очень немногие камни на такое способны. Обычно смертного, посягнувшего на камень, просто разносит на атомы от перенапряжения.
Я раскрыла рот, и Рон задумчиво кивнул:
— Посягать на божественное, не будучи богом, — верный способ обратить душу в пыль.
Я сжала зубы, сдерживая дрожь.
— Камень у нас, и, вероятно, это дает нам преимущество, — продолжал старик. — Он сейчас пребывает в заточении, как и ты — монетка, что крутится на самом краю.
Его рука соскользнула с моего плеча. Я сразу почувствовала себя совсем одинокой и маленькой, хотя и была выше Рона.
— Пока ты остаешься в материальном мире, они могут найти тебя. — Он выглянул в окно. Все в мире замедлилось и двигалось еле-еле.
— Но Сет знает, где я, — сказала я в замешательстве, и Рон медленно обернулся.
— Физически — да, но он очень торопился с твоим телом из одного мира в другой. А без камня не успел запомнить, где именно ты находишься. Ему будет трудно снова тебя отыскать. Особенно если ты не станешь бросаться в глаза.
Мисс Инкогнито. О да, это я могу. Точно. У меня разболелась голова, и я прижала ладони, одну поверх другой, к груди, стараясь разобраться в том, что говорил Рон.
— Но рано или поздно он тебя найдет. И заберет вместе с камнем. Что тогда? — старик покачал головой и снова отвернулся к окну, темный силуэт на золотом фоне. — Они, не раздумывая, творят ужасные вещи, лишь бы продвинуться в высший круг.
Мое тело у Сета. Я почувствовала, что бледнею. Барнабас это заметил и кашлянул, чтобы привлечь внимание Рона. Старик посмотрел на меня и прикрыл глаза, словно осознал, что наговорил.
— Ну, я могу ошибаться, — добавил он, но мне легче не стало. — Я и правда иногда ошибаюсь.
Сердце в ужасе заколотилось. До аварии Сет сказал, что я — его пропуск в высший круг. Он не просто хотел меня убить. Я была ему нужна. Не камень, который я украла. А я. Я открыла было рот, чтобы рассказать об этом Рону, но передумала. Мой внезапный страх не укрылся от Барнабаса, и он понял, что я чегото недоговариваю. Но Рон уже решительно прошагал через всю комнату и погнал его вон. Барнабас молча вышел в коридор, губы сжаты, голова опущена. Может, боится, как бы не попасть в еще больший переплет, что бы я там ни сказала. Я встревожилась. Они же не уйдут вот так?
— Ладно, оставим все как есть, пока не придумаем, как освободить тебя от власти камня, не разрушив твою душу, — сказал Рон.
— Но вы же только что сказали, что я не могу умереть! — сказала я. И куда это он собрался?! Сет же вернется!
Рон остановился на пороге и обернулся. За его спиной показался Барнабас, лицо омрачено заботами, слишком серьезными для его семнадцати лет.
— Умереть ты не можешь, потому что и так мертвая, — утешил меня старик. — Но есть вещи и похуже.
Великолепно. Кровь прилила к щекам, когда я вспомнила, как мы с Сетом танцевали, как он меня поцеловал, и как его нос хрустнул о мою коленку, и с какой ненавистью он тогда на меня посмотрел. Так держать, Мэдисон. Я не просто загубила свою репутацию в новой школе, но еще и умудрилась оскорбить ангела смерти. Теперь я — его желание номер один.
— Барнабас! — сказал Рон. Я аж подскочила от неожиданности.
— Сэр? — Барнабас и сам удивился.
— Поздравляю с повышением в статусе — теперь ты ангел-хранитель.
Барнабас замер и ошеломленно взглянул на меня:
— Но это же не повышение. Это наказание!
— Отчасти все это случилось по твоей вине, — Рон заговорил нарочито сурово, а сам незаметно для Барнабаса лукаво улыбнулся мне. — Даже по большей части. Вот и разбирайся. И не надо срываться на Мэдисон.
— Но Люси… Это она отвечает! — заныл Барнабас, совсем как маленький.
— Мэдисон семнадцать, — отрезал Рон тоном, не терпящим возражений. — Семнадцатилетними заведуешь ты. Надо было держать ухо востро. — Он повернулся и подбоченился. — Будешь исполнять повседневные обязанности белого жнеца и помимо этого работать ангелом-хранителем Мэдисон. Думаю, за год мы все уладим. — Взгляд его стал отстраненным. — Так или иначе.
— Но, сэр! — воскликнул Барнабас, споткнулся и налетел на стену коридора, когда Рон протиснулся мимо него к лестнице. Я пошла следом, не смея поверить: у меня есть ангел-хранитель?
— Сэр, я не могу! — не унимался Барнабас. Как будто я была для него нежеланным бременем. — Не могу я заниматься своим делом и смотреть за ней! Стоит мне уйти слишком далеко — они ее утащат!
— Значит, бери ее с собой на работу, — Рон спустился еще на несколько ступенек. — Ей надо научиться обращаться с этой штукой. Вот и займись — у тебя куча свободного времени. Кроме того, тебе же не
нужно поддерживать в ней жизнь. Просто пусть ее монетка крутится. И на этот раз уж постарайся получше, — проворчал он.
Барнабас залопотал что-то невнятное, а Рон обернулся и тревожно улыбнулся мне.
— Мэдисон, — сказал он на прощание, — не выпускай амулет из рук. Он тебя, так сказать, защитит. Если ты его снимешь, черные крылья могут тебя найти, а темные жнецы всегда с ними рядом.
Черные крылья. От этих слов по коже побежали мурашки.
— Черные крылья? — Даже произносить эти слова было противно.
Рон остановился на нижней ступеньке.
— Подлые хищники, они остались после творения. Вынюхивают несправедливые смерти до того, как те случаются, и пытаются стащить кусочек забытой души. Не позволяй им касаться тебя. Ты мертвая, поэтому они могут тебя почуять, но из-за камня будут думать, что ты жнец, и оставят тебя в покое.
Я кивнула. Держаться подальше от черных крыльев. Поставим галочку на память.
— Хронос! — взмолился Барнабас, когда тот двинулся дальше. — Пожалуйста. Не надо!
— Постарайся извлечь пользу из этой истории, — пробормотал Рон, уже подходя к двери. — Это всего на год.
Старик переступил порог и исчез в солнечном свете, но не сразу. Он растворялся в золотом сиянии постепенно, от ступней и выше, шаг за шагом. Льющиеся в дом лучи, казалось, ярко вспыхнули, а потом далекая газонокосилка снова зажужжала.
Я глубоко вздохнула. Мир снова пришел в движение, стали слышны пение птиц, шум ветра и чье-то радио. А я стояла рядом с Барнабасом в полном замешательстве.
— Что значит на год? — прошептала я. — Это все, что у меня есть?
Барнабас оглядел меня с ног до головы с явным раздражением.
— А мне откуда знать?
Из моей комнаты раздалось изумленное:
— Мэдисон! Это ты?
— Пап!
Мы столкнулись на пороге. Он радостно обнял меня и с улыбкой взглянул на Барнабаса.
— А ты, наверное, привез ее вечером домой. Сет, верно?
Что за дела? Он ведь уже видел Барнабаса. И как это он так быстро превратился из моего яростного защитника в идеального папочку? А как же авария? Больница? Разбитая машина? Моя смерть, наконец?
Барнабас смущенно переминался с ноги на ногу. По взгляду, который он метнул на мою растерян ную физиономию, я поняла: надо бы прикусить язык.
— Нет, сэр. Я Барнабас. Друг Мэдисон. Я тоже был вчера на балу и остался с ней, когда Джош ушел. Рад с вами познакомиться, сэр. Просто заглянул проведать Мэдисон, может, придумаем, чем заняться сегодня.
Папа, похоже, гордился, что мне удалось подружиться с кем-то без его помощи, но я была скорее озадачена. Папа откашлялся, словно решал, как обращаться с первым моим другом-мальчишкой, с которым ему выпала возможность познакомиться. Пожал протянутую руку Барнабаса, а я стояла и изумленно наблюдала за ними. Барнабас легонько пожал плечами, и я чуть-чуть успокоилась. Кажется, папа начисто забыл о том, что случилось на самом деле, и вместо этого у него остались поддельные воспоминания о спокойном вчерашнем вечере. Мечта любого подростка по полной программе. Надо бы только выяснить, как Рону это удалось. Так, на будущее.
— У вас найдется что-нибудь перекусить? — Барнабас почесал шею. — А то я как будто сто лет не ел.
На папу, словно по волшебству, нашел бодрый отеческий стих, и он потопал вниз хлопотать над вафлями. Барнабас собрался было следом, но я поймала его за локоть.
— Значит, по легенде, Сет привез меня домой, а потом я всю ночь смотрела телек? — Я хотела выяс нить, придется ли осторожничать с папой. Барнабас кивнул, и я добавила: — И с той насыпи никогда не падала? А кто-нибудь вообще помнит про ту ночь?
— Из живых — никто, — ответил Барнабас. — Рон все делает медленно, но наверняка. Видно, ты ему понравилась. — Его взгляд упал на амулет у меня на шее. — Ты или твой симпатичный новый камешек.
Я снова заволновалась, но Барнабаса отпустила, и он вприпрыжку помчался за папой. Из кухни как раз донесся его вопль — папа спрашивал, будет ли мой новый друг с нами завтракать. Я расправила платье, пригладила взъерошенные волосы и медленно, осторожными шажками пошла вниз. Чувствовала я себя отвратительно. Год. По крайней мере, год у меня есть. Может, я и не живая, но, черт побери, окончательно не умру. Я научусь обращаться с камнем и останусь здесь. На своем месте. С папой.
Смотрите, если хотите.
Я сидела в темноте на крыше, швыряла камешки в ночь. Пыталась успокоиться и собраться с мыслями. Я не живая, но и не мертвая. Целый день осторожно расспрашивала папу — как я и подозревала,
он не просто напрочь забыл о том, что я умерла в больнице, он даже об аварии не помнит. Думает, что я отшила Джоша, как только узнала о подставном свидании, приехала домой с Сетом и Барнабасом и всю ночь так и провалялась в платье перед телевизором.
И папа не очень-то обрадовался, что взятый напрокат костюм оказался испорчен. Расплачиваться он решил в счет моих карманных денег, и это мне, конечно, не понравилось, но я не жаловалась. Я здесь, вроде как живая, а остальное ерунда. Папа, кажется, удивился, что я так покорно приняла наказание, и сказал, что я взрослею. Ох, знал бы он…
Целый день я развешивала и раскладывала свои вещи и внимательно наблюдала за папой. Он точно чувствовал: что-то не так, но не мог понять, что именно. Он почти не отходил от меня, то и дело притаскивал что-нибудь перекусить или попить. Я уже готова была на него прикрикнуть. Не раз я ловила на себе его испуганный взгляд, но папа тут же делал вид, что все в порядке. Разговор за обедом не клеился, я двадцать минут ковыряла свиные отбивные, потом извинилась, сославшись на усталость после вчерашней ночи.
Н-да. Должна бы устать, но куда уж там. Два часа ночи, а я, вместо того чтобы спать, сижу здесь, на крыше, швыряюсь камешками, пока мир вращается себе в холодной темноте. Может, мне больше вообще не нужно спать?
Неуклюже ссутулившись, я подняла с кровли очередной кусочек застывшей смолы и запустила в трубу. Он звякнул по металлическому козырьку и отскочил в темноту. Я съехала по плоскому скату крыши и подтянула джинсы.
Вдруг мне стало немного не по себе. Сначала легонько закололо в пальцах рук, потом чувство стало острее, пронзило меня насквозь, словно шипами. Казалось, за мной кто-то наблюдает. Ощущение тут же материализовалось: я обернулась и ахнула, когда с нависающего над крышей дерева обрушился Барнабас и приземлился на все четыре конечности, как кошка.
— Эй! — сердце чуть не выскакивало у меня из груди. — Предупредил бы, что ли!
Он поднялся в разбавленной лунным светом темноте, подбоченился. В слабом лунном мерцании можно было различить и его самого, и написанное на его физиономии недовольство.
— Будь я черным жнецом, ты бы уже умерла.
— Ну-ну, я ведь и так умерла, разве нет? — Я бросила в него камешек. Он пролетел нал плечом Барнабаса, но тот не двинулся с места. — Чего тебе надо? — угрюмо спросила я.
Он пожал узкими плечами и посмотрел на восток.
— Хочу узнать, что ты не рассказала Рону.
— Что, прости?
Он стоял неподвижно, словно каменный, руки скрещены на груди, взгляд устремлен в пространство.
— Сет что-то сказал тебе тогда, в машине. Все остальное время я не спускал с тебя глаз. И я хочу знать, что он тебе наговорил. Будешь и дальше притворяться и играть в жизнь или тебя попросту оттащат к черному двору — есть разница? — Он сердито махнул рукой. — Хватит с меня ошибок. Уж тем более из-за тебя. Ты была нужна Сету еще до того, как стащила этот камень. Вот он и пришел за тобой в морг. И я хочу знать почему.
Я взглянула на мерцающий в лунном свете камень, потом на свои ноги. Неудобный край крыши впивался мне в лодыжки.
— Он сказал, что я всего лишь имя в списке и что он собирается срезать мою душу.
— Это-то ему удалось, — Барнабас опустился на крышу поодаль от меня. — Теперь ты умерла и никакой угрозы не представляешь. Но почему он тогда вернулся за тобой?
Барнабас немного смягчился, и это меня окончательно убедило. В лунном свете его глаза казались серебряными.
— Никому не скажешь? — Мне хотелось довериться ему. Нужно было выговориться, но не стану же я звонить старым друзьям и ныть про то, каково быть мертвой. Тоже мне развлеченьице.
Барнабас заколебался.
— Нет, но постараюсь убедить тебя рассказать самой.
Это еще куда ни шло. Я глубоко вздохнула.
— Он сказал, что конец моей жалкой жизни — его пропуск в высший круг. И вернулся, чтобы доказать, что и в самом деле… срезал мою душу.
Я ждала отклика, но его не последовало. Наконец я не выдержала, подняла голову и встретилась взглядом с Барнабасом. Он словно пытался понять, что все это значит. У него самого ответа явно не было, и он медленно произнес:
— Ты лучше держи это пока при себе. Может, он ничего и не имел в виду. Забудь. Приноравливайся.
— Ага. — Я язвительно хихикнула. — Новая школа — это та-а-ак весело.
— Я о твоей жизни.
— Ну-ну. — Ладно, буду привыкать, не к новой школе, так к новой жизни. Прекрасно. Я вспомнила жуткий обед в папиной компании и закусила губу. — Кстати, Барнабас, я вообще могу есть?
— Конечно. Если захочешь. Я вот не ем. По крайней мере, не помногу, — сказал он почти тоскливо. — Но если ты теперь, как я, то никогда не проголодаешься.
Я заправила короткую прядь за ухо.
— А спать?
Он улыбнулся.
— Попробуй. У меня не получается, пока не станет до одури скучно.
Я снова запустила кусочком смолы в трубу.
— А почему мне не нужно есть?
Барнабас повернулся ко мне.
— Этот твой камень излучает энергию, а ты ее поглощаешь. Греешься в ней. Остерегайся ясновидящих. Они решат, что ты бесноватая.
— М-м-м, — промычала я. Интересно, в церкви мне смогут объяснить, что на самом деле происходит? Но ведь насчет мрачных жнецов они ошибаются, выходит, знают не так много, как им кажется.
Я вздохнула. Сижу на крыше со своим ангеломхранителем — белым жнецом. Чудно, Мэдисон! Может ли моя жизнь — вернее, смерть — еще сильнее запутаться? Я медленно провела пальцем по камню, который поддерживал во мне это странное существование. Что же теперь делать? Ходить в школу. Делать уроки. Быть с папой. Стараться понять, кто я и в чем мое предназначение. По большому счету, мало что изменилось, только вот теперь я не ем и не сплю. И у меня есть проблемы посерьезнее, чем черный жнец, который за мной охотится. И еще у меня есть ангелхранитель. И по всей видимости, жизнь продолжается, хотя я больше и не часть ее.
Барнабас внезапно поднялся, вытянулся во весь рост — черная тень на фоне звезд. Я обернулась.
— Пойдем, — он протянул мне руку. — Мне сегодня больше делать нечего, скучно. Ты же не из тех, кто вопит по любому поводу.
«Вопит? И куда пойдем?» — успела подумать я, но выдавила только:
— Не могу. Ни шага из дома, кроме как в школу, пока не расплачусь за платье. — Но тут же улыбнулась и взяла Барнабаса за руку. Он помог мне подняться. Если уж стараниями Рона папа забыл про мою смерть, Барнабас как-нибудь да отмажет меня за побег из дома на пару часов.
— Ну, с твоим домашним арестом я поделать ничего не могу, — сказал тот, — но там, куда мы отправимся, тебе и не придется ни шагу ступить.
— А? — запнулась я и замерла, почувствовав движение у себя за спиной. — Эй! — Это Барнабас обнял меня одной рукой. Но возмущение мое тотчас растаяло — нас внезапно окутала серая тень. Пахла она совсем как мамина пуховая подушка. Барнабас сжал меня крепче, и мои ноги оторвались от крыши…
— Черт возьми! — воскликнула я. Под нами разворачивалась земля, черная с серебром в лунном свете. — У тебя что, крылья есть?
Барнабас засмеялся. В животе даже заныло, и мы поднялись еще выше.
Может… может, в конце концов, все не так уж и плохо.
note 5 Фут равен 30,48 см.
note 6 Подготовительная школа — дорогостоящая частная школа по подготовке абитуриентов к поступлению в колледж, особенно престижный.
note 7 Дюйм равен 2,54 см.
note 8 Фунт равен 453,6 г.
Note1
1
Note2
2
Note3
3
Note4
4
Note5
1
Note6
2
Note7
3
Note8
4