Глава 1

Поезд Москва — Мурманск лихо отплясывал тарантеллу на стыках, подергивая стальными плечами. Эх, не тем маршрутом бегал состав, ему бы к Средиземному морю, к солнцу, к бирюзовой волне, к пахнущим молодым вином берегам! А вовсе не в холод и суровую сосредоточенность Беломорья. Правда, электрический ток везде одинаков, и поезд, от души хлебнув энерговиски, игриво вильнул хвостом на повороте.

Ехавшая в последнем вагоне компания молниеносно отреагировала на шалость поезда, дружно свалившись на пол. А если учесть, что в одно купе набилось человек… Человек… М‑да. Количество набившихся не поддавалось точному учету, впрочем, классификации по половому признаку тоже.

Потому что довольно проблематично классифицировать невразумительную кучу, копошившуюся сейчас в тесном проеме купе. Все ноги, попадавшие в зону видимости, заканчивались джинсами и кроссовками. Количество ног постоянно менялось, периодически мелькали руки, иногда — головы, куча сопела и нелитературно выражалась.

Дверь купе, засмотревшись на происходящее, не заметила приближения своей повелительницы. И когда нежная ручка проводницы, покупавшей перчатки двадцать пятого размера, хлопнула дверь по спине, отодвигая в сторону, бедолага испуганно взвизгнула и судорожно вжалась в стену.

— Кто тут до Оленегорска? — флегматично обратилась к жизнерадостной куче трепетная дева, посвящавшая, судя по всему, все свободное время вышиванию болгарским крестиком и борьбе сумо. Или наоборот — борьбе сумо и вышиванию болгарским крестиком. И, разумеется, в совершенстве владеющая всеми тонкостями чайной церемонии. В чем куча, пребывая в разрозненном состоянии, могла убедиться за время пути неоднократно. Особенно удавался деве сахар.

— Мы, — сдавленно просипел кто‑то из подбрюшья кучи.

— Все?

— Ага.

— Так, у меня восемь билетов, вас тут: раз, два, три… А, ладно. Собирайте постели, несите мне. Оленегорск через полчаса. Хватит развлекаться, пора на выход.

И проводница, положив билеты на край верхней полки, отправилась в свои апартаменты, размером больше напоминавшие коробку из‑под обуви. Причем коробка была от детских сандалек.

— Развлекаться! — Возмущенный визг, донесшийся откуда‑то с левого фланга кучи, больше походил на женский. Хотя… — Кретинизм какой‑то! Сколько можно на мне валяться, а? Слазь немедленно! Ну, кому говорю!

— А кому, собственно? — прогудело из середины.

— Судя по носочному вонизму — Борьке.

— Но‑но, — донеслось от двери, — я бы попросил!

— Значит, не Борьке, значит, кто‑то решил догнать и перегнать Марченко по убойности воздействия. — Уровень злости в голосе все возрастал, стрелка стремительно приближалась к красному делению. — Вы меня достали уже! Все, напросились!

— А‑а‑а! — дурномявом взвыл рыжий взлохмаченный парень, пробкой вылетая из кучи. Ошалело разглядывая кровоточащие царапины на руке, он заорал: — Ленка, гадина, ты совсем сбрендила?! Ты что творишь?!

— Я пыталась по‑хорошему! — Похоже, рыжий являлся основным элементом конструкции кучи, поскольку после его удаления конгломерат распался, и с пола начали подниматься составные части. В том числе и симпатичная брюнетка, больше похожая сейчас на побывавшую в драке кошку. Сходство усиливали чуть раскосые зеленые глазищи и длинные когти, ой, нет. Ногти, конечно же, ногти. Озабоченно разглядывая свои ярко‑алые клинки, девушка продолжила: — И вообще, Венечка, благодари бога, что ни один мой прелестный ноготок не пострадал при столкновении с твоей бегемотовой шкурой!

— Глыпт! — выдал на‑гора рыжий Венечка, пытаясь, видимо, догнать прыткую лань, именуемую женской логикой. Не догнал.

А Лена тем временем продолжила, помогая подняться хрупкой русоволосой девушке, испуганно сжавшейся в комочек под столом:

— Видишь, слоняра, куда ты Динь‑Динь запинал? Да, Венечка, теперь я точно знаю, от кого твой род пошел — от Бабы‑яги.

— Почему? — Погоня за ланью заставила потомка славной старушки слегка окосеть.

— Так она же, бабулька твоя легендарная, тоже любила покачаться‑поваляться на костях человеческих.

— Леночка, лапушка моя, ты опять на комплименты напрашиваешься? Где ты видишь на себе кости? Все весьма округло и аппетитно. — Бархатный голос отряхивавшего колени высокого гибкого парня обладал таким чувственным магнетизмом, что любая, даже самая банальная фраза действовала на противоположный пол самым гипнотическим образом.

Что доставляло обладателю этого голоса, Антону Тарскому, массу проблем.

Согласитесь, только поначалу, в пору взросления, могло забавлять, когда продавщицы в магазине, тетки в автобусе, старушки на лавочке, а иногда и парнишки в баре начинали страстно сопеть и игриво подмигивать, стоило лишь произнести пару слов. А потом это стало надоедать. Потом — поедать, а совсем уже потом — доедать, чавкая и отрыгиваясь.

Пришлось искать выход. Оказавшийся, естественно, там же, где и вход. И теперь Антон разговаривал с незнакомыми людьми хриплым шепотом, изображая простуду. А в полный голос — только с друзьями, знакомыми и родней. Либо когда выходил на любовную охоту. К сожалению, охота никогда не была продолжительной, понравившаяся дичь, млея от восторга, сдавалась на милость победителю удручающе быстро. Рикошетом, как правило, задевало все женское окружение нужного в данный момент объекта, но с этим уже ничего не поделаешь, издержки производства.

Но последняя дичь оказалась какой‑то неправильной, сдаваться не желала категорически. Своенравная и непокорная, гибкая и соблазнительная, страстная и сильная — Лена Осенева превратилась для Антона в навязчивую идею. Он даже в этот дурацкий поход поперся исключительно с одной целью: быть поближе к предмету страсти. Хотя какой это предмет! Резиновую женщину — вот что можно назвать предметом. Она и ведет себя соответственно. А Ленка выкобенивается.

Кретинская затея, конечно, тащиться летом вместо Мальдив, Канар, или, на худой конец, Турции на Кольский полуостров! С ума сойти! Они бы еще с экскурсией по лагерям прошлись! С зэками пообщались, песни у костра попели вместе! Из репертуара радио «Шансон»! Сборище упертых придурков! «Сейдозеро, Ловозеро, следы других цивилизаций, гиперборейцы! Мистика, сейды, таинственные знаки — бред полный! Взрослые, состоявшиеся люди, уже к тридцатнику почти всем прикатило, карьеру сделали — и на тебе!

Главное, Ленка туда же — глаза горят, энтузиазм пузырьками шампанского кипит, ни о чем другом слышать не желает. Пришлось и ему, топ‑менеджеру успешной компании, повесить в шкаф костюмчик от Хьюго Босса, туда же — штиблеты из мягчайшей кожи, влезть в джинсы и кроссовки, набить рюкзак — рюкзак, заметьте, а не стильный чемодан! — и отправиться в этот богом забытый край пялиться непонятно на что и искать неизвестно кого. Блин, прямо Иван‑дурак из сказки: «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что»!

А тут еще и побочный эффект, как всегда, имеет место быть. Да еще какой! Хуже нет так называемого «тайного» обожания романтичной девицы, гораздо проще с развязными особами, стремящимися с ходу запрыгнуть в койку. Такую можно послать конкретно и резко, все поймут. А когда на тебя таращится обожающими глазенками робко краснеющая тургеневская барышня — мама дорогая! Хуже зубной боли.

И ведь вся компания, естественно, в курсе «тайной» любви Дины Квятковской, которую Ленка зовет дурацкой кличкой Динь‑Динь. Хотя, если честно, имечко вполне подходит: девица такая хрупкая и нежная, что вполне могла бы порхать от цветка к цветку, собирая нектар. Вот только порхала бы подальше от него, а то достала уже!

Ласково улыбнувшись, Антон приобнял Лену за плечи:

— А если бы согласилась тогда уютно устроиться у меня на коленях, то при падении я бы тебя уберег от неприятных ощущений.

— Освежителем Венечку обрызгал, что ли? — фыркнула Осенева, ловко вывернувшись из его рук.

— Я б тебя саму обрызгал, — мрачно проворчал рыжий, разглядывая боевые раны, — транквилизатором для слонов.

— А я локоть ушибла, — пролепетала Дина, жалобно глядя на Антона. — Больно.

— Сочувствую, — равнодушно бросил тот, направляясь к двери купе. — Эй, народ, пойдемте отсюда, пусть наши дамы соберутся.

Потирая ушибленные места, мужская часть компании потянулась к выходу. Через пару минут девушки остались одни.

— М‑да, — скептически осмотрела разоренное купе крепенькая, похожая на гриб‑боровик Нелли Симонян. — Не устаю восхищаться галантностью наших мужчин. Насвинячили и скромно удалились. «А дамы пусть собираются!» — передразнила она Антона. — Кавалер фигов!

— Можно подумать, что твой Бориска или мой Вадим рвались помочь! — усмехнулась рослая блондинка. Ирина Плужникова очень походила на жительницу скандинавских стран не только внешностью, но и спокойным, уравновешенным характером. — Славянские мужчины, что ты хочешь. Мы сами виноваты, таких воспитали.

— Антон хороший, он очень вежливый, вот! — отважно выкрикнула Дина и тут же густо покраснела.

Лена удрученно покачала головой и приступила к постельному стриптизу. Подушки вовсе не горели желанием обнажаться и демонстрировать подозрительные пятна на своих тушках, поэтому активно плевались перьями. Но акция сопротивления прошла не замеченной задумавшейся Леной.

Бедная Динь, надо же было так влипнуть! Антон напоминал Осеневой большого самодовольного паука, широко развесившего сладкую паутину. В ней покрывались пылью высохшие коконы сломанных судеб, а паучара, выпив очередную любовь, плел паутину дальше.

Лена была наслышана о похождениях плейбоя Антона Тарского. Они частенько пересекались в общих компаниях, но и в дурном сне Осеневой не могло присниться, что сладкоголосому Тони (как любил представляться Тарский) придет вдруг в голову бредовая идея присоединить к своей коллекции охотничьих трофеев ее, Лену!

И спокойное время закончилось. Вот уже три месяца Тарский не дает ей прохода. Лена так надеялась на свой отпуск, рассчитывая уехать почти на месяц подальше от этого хлыща. А Тони‑пони за это время найдет себе другую забаву. И на тебе!

Кто мог подумать, что метросексуал Тарский потащится в поход на Кольский полуостров?! Там же нет маникюрного салона, СПА‑салонов, соляриев и массажистов! Там же комары, дождь, а туалет — страшно подумать — под кустом!

А вот потащился. И умудрился мимоходом испортить жизнь тихоне Динь‑Динь. Ну как объяснить наивной дурочке, что Антон в принципе не способен любить? Он умеет только пользоваться. Но Динь ничего не желает слушать, твердит одно: «Антон хороший, он самый лучший».

Ладно, разберемся. Главное — они почти приехали. Сейдозеро, мы идем к тебе!

Глава 2

Меньше всего Елена Осенева, заместитель начальника отдела выездного туризма крупной туристической компании, могла предположить, что увлечется именно… туризмом! За пять лет работы в компании она побывала, казалось, везде. Турция, Египет, Тунис, Таиланд, Бали, Канарские острова, страны Европы — бесконечный красочный калейдоскоп увлекал лишь поначалу. Через год Лена перестала замечать красоту этих мест, все сливалось в одну скучную картину: самолет — отель — самолет.

Поэтому отпуска Осенева проводила дома, в Москве, стойко отбиваясь от подруги, Ланы Красич. Лана, любительница как раз пляжного отдыха, давно должна была бы отчаяться вытащить приятельницу с московской грядки, но атаки возобновлялись. А вдруг?

Но вдруг не получалось, Лену тошнило от одного вида рекламных туристических проспектов. Она предпочитала другой вид путешествий — бродить по просторам Интернета.

Где и набрела однажды на сайт «Космопоиск», на котором знающие люди могли дать любую консультацию об аномальных зонах и загадочных местах России. Вначале Осенева отнеслась к информации сайта скептически, поскольку все разговоры об НЛО, мистике и прочих чудесах считала хлебом желтой прессы.

Но постепенно Лена неожиданно для себя увлеклась, обросла массой новых знакомых, искала какие‑то сведения сама, делилась найденным, и менее чем за год образовалась сплоченная команда единомышленников, решившая лично исследовать аномальные зоны по очереди. Все они были москвичами, так что встретиться и познакомиться «живьем» труда не составило.

Изначально в команде было шесть человек: сама Лена, Нелли Симонян, занимавшая неплохую должность в одном из крупных банков Москвы, Ирина и Вадим Плужниковы, владельцы небольшого охранного предприятия, архивных дел мастер Вениамин Путырчик и директор СТО Борис Марченко.

Обладателем самого большого запаса энтузиазма являлся неугомонный Венечка, в свои тридцать выглядевший столь несолидно, что ему иногда не отпускали спиртное. Пузырящиеся джинсы, вечно взлохмаченные волосы, мешковатые майки и свитера — не спасал даже высокий рост. Опознать в этом вечном подростке кандидата исторических наук было бы не под силу даже наблюдательнейшему из наблюдательнейших всех времен и народов. Нет, не Шерлоку Холмсу. И не главному следопыту племени чероки. И даже не доблестному сержанту Ковальски из армии США. Тут спасовала бы сама тетя Дуся из третьего подъезда, всевидящее око нации.

Именно Венечка и предложил в качестве первого маршрута исследовать шаманские места Кольского полуострова. Компания, затарившись пивом и креветками, собралась тогда у Плужниковых дома.

— Народ! — вопил Венечка, пристукивая банкой с недопитым пивом по столу. — Я вам обещаю — жалеть не будете! Если мы и не найдем их шаманские штучки, так и фиг бы с ним! Там же красотища вокруг, с ума сойти можно! Вода чистейшая, прибой, как на море, а воздух! Горный, вкусный! А ягод там, а рыбы, а грибов!

— Ты так расписываешь, словно был там, — недоверчиво усмехнулся Борис.

— Я — нет, но на сайте с чуваком одним общался, вот он — был. Он такого понарассказывал — оторопь берет! У них в группе тоже был один Фома неверующий, вот как ты, Борька…

— И что Фома, его съел крокодил, как в детском стишке? — хихикнула Нелли, явно симпатизировавшая Борису.

— Ну почти, — победно посмотрел на нее Путырчик. — Местные их предупреждали: сейды не трогать, с острова Колдун ничего не вывозить. А тот тип не послушался — подумаешь, грибочков белых прихватил, что с того! Тех грибов на острове — косой коси. Короче, притащил в лагерь грибы, сварил из них суп, и того…

— Что — того?

— Траванулся. Не успели до больницы довезти, помер.

— Подумаешь! — поморщился Борис. — Грибами отравился — вот уж редкость‑то!

— Ой, Борька, ну ты и зануда! Так ведь тот суп все ели, а помер только тот, кто грибы с острова вынес.

— Любопытно, — почесал кончик носа Вадим Плужников. — Очень любопытно. Историй о злых духах умерших шаманов, обитающих в камнях‑сейдах, довольно много. Правда, в других источниках я читал, что настоящие нойды…

— Кто?

— Нойды. Так называют своих шаманов саамы, коренные жители Кольского полуострова. Так вот, настоящий нойда не может быть ни злым, ни добрым, он должен все убить в душе. А если он не сможет избавиться от зла, то после смерти становится равком — живым мертвецом. А в сейдах остаются души только действительно сильных нойд. И про остров Колдун на Ловозере тоже страшилок хватает. Вообще, — воодушевился Вадим, — наш бестолковый Венечка…

— Но‑но!

— О'кей, наш самый толковый господин Путырчик неожиданно подсказал классную идею. Ведь считается, что именно там, на Севере, на Кольском полуострове, существовала протоцивилизация, легендарная Гиперборея, оставившая после себя памятник практической магии. К тому же добираться туда не так уж и сложно. Ну что, едем?

— Едем!

Принципиальное решение было принято в марте, выезд назначили на август. Но к моменту начала экспедиции их команда увеличилась на два человека.

В апреле появилась Дина Квятковская, тихая и скромная библиотекарша. Ее привела в компанию Нелли Симонян, сама Дина ни за что бы не отважилась. Замкнутая и стеснительная, она всю жизнь проводила среди книг. Растила ее строгая и волевая мама, преподававшая химию в одном из университетов Москвы. Как‑то так получилось, что мужчины в семье Квятковских не задерживались. Может быть, потому, что и бабушка Дины, и мама были женщинами властными, не привыкшими уступать и подчиняться. Высокие и статные, они завораживали яркой внешностью. Вьющиеся черные волосы, жгучие карие глаза, алые губы — что‑то цыганское проступало в их облике, хотя род Квятковских происходил из Восточной Польши. Бабушку Дина знала лишь по фотографиям, а мамочкой она не уставала восхищаться и сейчас. В свои пятьдесят Марина Квятковская по‑прежнему заставляла учащенно биться мужские сердца. А вот Дина, похоже, пошла в отца, которого никогда не знала. Невысокая, худенькая, с миловидным, но блеклым личиком, с тонкими русыми волосами невразумительного оттенка, Дина иногда самой себе казалась подкидышем. Уродливым и никому не нужным.

Она росла, и вместе с ней росли и ее комплексы. Мать, уставшая постоянно переубеждать дочку, надеялась, что, повзрослев, Диночка поймет собственную нежную прелесть эльфа. Или влюбленный в нее мальчик сможет ей помочь. Студенческая жизнь все расставит по местам.

Может, так и случилось бы, выбери Дина какое‑нибудь другое учебное заведение. Но она пошла в библиотечный институт!

И вот девочке уже двадцать пять лет, а ни одного, НИ ОДНОГО романа в ее жизни не было. Словно мышка, юркала она на работу и домой, запиралась у себя в комнате и шуршала страницами книг. Парни, с которыми знакомила дочь Марина, после первой же встречи исчезали и больше не звонили.

Тогда Марина решила действовать по‑другому. Она попросила Неличку Симонян, дочь своей давней подруги Карины, взять Дину под свою опеку, познакомить с друзьями, ввести в компанию.

И неожиданно для всех, и в первую очередь для самой Дины — получилось. Дина увлеклась идеей, загорелась походом и смогла оказаться полезной, разыскивая в библиотечных фондах ценную информацию.

Жизнь заиграла новыми красками. А потом появился ОН. Антон Тарский, ослепительно‑красивый кареглазый шатен. Он вошел и поздоровался. Просто поздоровался. И Дина исчезла, растворилась в бездонных глазах. Но глазам такая составляющая была совершенно ни к чему, и они выплюнули Дину обратно, сосредоточившись на Лене Осеневой. Ради которой, собственно, хозяин глаз и присоединился к этой совершенно неинтересной ему компании.

Вот такой любопытный коллективчик и выпал на залитый августовским солнцем перрон Оленегорска. Хотя «залитый» — не совсем подходящий эпитет для блеклого света, с трудом растянувшего свое покрывало по поверхности земли. Ох‑хо‑хо, тяжеленько приходилось свету, ведь имелась не только земля, а еще и деревья, и дома, и толпешка очередных «энтузиастов», любителей «непознанного». Ребята, а вы никогда не задумывались, что «непознанное» так называют именно потому, что оно вовсе не стремится быть познанным? И может активно этому сопротивляться.

Не задумывались? Ну‑ну.

А ребята тем временем, разобрав рюкзаки, направились в сторону автовокзала, откуда механизированная повозка, хрипя и взвывая коробкой передач, дотащила их до Ловозера.

Хотя вечер в августе на Кольском полуострове — понятие весьма относительное. Кроты бы расстроились.

Городок у озера был крохотный, и меховой воротник тайги подступал совсем близко.

— Красиво‑то как! — восхищенно пролепетала Дина, робко прикоснувшись к плечу Тарского. — Правда, Антошенька?

— Я понимаю, Дина, что в твоей жизни было мало красивого, начиная с отражения в зеркале, но восхищаться городской свалкой — это уже слишком! — насмешливо фыркнул Антон, кивая в сторону кучи мусора, вольготно раскинувшейся возле автостанции. — Хотя в твоем случае…

Договорить красавчик не успел, потому что пролетавший мимо кулак Вадима явно не собирался разминуться с холеной физиономией и смачно впечатался где‑то в районе левой скулы. Скула немедленно оправдала свое название и заскулила, меняя оттенок.

Антон нелепо взмахнул руками и улетел в направлении той самой кучи мусора.

Помочь ему подняться никто не спешил. Девушки окружили побледневшую Дину и наперебой успокаивали ее. Но, как всегда бывает в подобных случаях, чем больше тебя жалеют — тем быстрее ты заплачешь. Что и произошло.

Мужская часть команды окружила потиравшего кулак Вадима и мрачно смотрела на брезгливо отряхивавшего налипший мусор Тарского.

— Извинись, — сквозь зубы процедил Плужников.

— В смысле? — надменно приподнял бровь Антон. Но тут же болезненно скривился, пощупав щеку. — Перед тобой, что ли? За то, что получил по морде? Навыки охранника, смотрю, в плоть и кровь въелись, ручонками размахивать не разучился. Долдон.

— Стой, не надо. — Борис едва успел перехватить рванувшегося было к Антону Вадима. — Не стоит больше руки об него марать. А ты, урод…

— На себя посмотри.

— Так вот, — невозмутимо продолжил Марченко, — ты, урод, с нами дальше не пойдешь.

— Это с какой стати?

— С такой. Твои хамские замашки всех достали. Ты ведешь себя так, словно ты — граф, а мы — крепостное отребье.

— Вовсе я…

— Заткнись! Ладно бы только это, но твое поведение в отношении Дины просто скотское!

— Скотское было бы, если бы я ее банально трахнул и бросил! — огрызнулся Антон. — А я, наоборот, делаю все, чтобы она во мне разочаровалась! Даже рискуя получить по морде. Что, собственно, и произошло.

— Так это ты специально так сказал? — с надеждой подняла залитое слезами лицо Дина. Надежде было не за что зацепиться, и она постоянно ерзала, отчего Динино лицо странно подергивалось. — На самом деле ты так не думаешь?

— Ну конечно же, Диночка, — Тарский включил обаяние на полную мощность, голос его просто искрил. Проняло даже Лену, а о Дине и говорить нечего. Слезы моментально высохли, и девушка потянулась навстречу голосу. — Как можно? Ты очень милая и нежная, я не хочу, чтобы ты страдала из‑за меня, и обманывать тебя тоже не хочу. Ты прости меня, а?

— Господи, Антошенька, ну конечно же! — Дина подбежала к Тарскому и прильнула к нему. — Я все поняла, все‑все.

— Жаль, что придется расстаться, — тяжело вздохнул Антон, поглаживая девушку по спине, — думаю, мы все же смогли бы стать хотя бы друзьями.

— Почему расстаться? — Дина непонимающе смотрела на него.

— Меня же выгоняют из команды.

— Ребята погорячились. Правда, ребята? — Квятковская повернулась к остальным и, сияя счастливой улыбкой, ждала ответа.

— Манипулятор хренов, — пробурчал вполголоса Венечка.

— Ты что‑то сказал? Я не поняла. Так Антон остается или нет? Ну пожалуйста, ребята, ну не злитесь, он хороший, я знаю.

— Черт с ним, пусть остается, — махнул рукой Вадим. — Но учти, Тарский, отсюда тебе вернуться было бы проще. А если ты что‑то подобное выкинешь там, в тайге, все будет гораздо сложнее. И, возможно, страшнее.

— Да ладно вам, — победно усмехнулся Антон, — только пугать не надо.

Глава 3

Солнце удобно устроилось в ложбине пологих гор, окруживших Сейдозеро. Было невыразимо скучно, одно и то же зрелище почти полгода подряд. Скорее бы зима, убраться из этого полушария, сменить обстановку. Но и там, на противоположной стороне Земли, тоже вскоре все осточертеет, а особенно пингвины. Хуже могут быть только полярники.

Здесь же хоть какое‑то разнообразие, особенно в этом местечке. Каждый год появляются туристы и лезут туда, куда лезть не стоит. Забавно за ними наблюдать.

Вот и сейчас новые подоспели. Уже неделю ползают вокруг озера, без конца ссорятся, пакостят друг другу. Не все, конечно, но большинство. Правда, действительно опасным можно назвать только одного из человечков, остальные так, балуются по мелочи.

А этот человечек… Солнце подобного ему видело здесь очень давно, много веков тому назад. Жил среди обитавших здесь лопарей один шаман. Коварное, злобное, мстительное существо. Много кровавых жертв принес он камням‑сейдам, может, и сам после смерти стал одним из них, кто знает?

Человечек, привлекший внимание солнца, в крови рук не марал, во всяком случае, пока. И спутники его даже не догадывались, кто пришел с ними на берег Сейдозера. И зачем пришел.

А солнце все видело, все знало. И ему было любопытно, что же будет дальше, ради чего человечек затеял все это?

Эй, сони, подъем! Солнце запустило лучи в окна и многочисленные щели небольшого домика, прислонившегося к берегу Сейдозера и ставшего временным прибежищем исследовательской команды. Ноль реакции. Да, лучиками здесь не обойдешься, сюда бы банду солнечных зайцев, да по глазонькам спящих! Вмиг бы проснулись. Но искристые попрыгунчики резвятся сейчас на макушках озерных волн, и вытащить их оттуда можно только одним путем — натянув на голову облачное одеяло.

Но тогда не видно будет происходящего на земле! Нет, так не пойдет. Придется набраться терпения и ждать.

А набираться терпением — одно из самых скучных занятий. Гораздо приятнее набраться чем‑нибудь другим. Но увы, этот вариант солнцу был недоступен.

Наконец‑то! Светило от нетерпения аж приподнялось над ложбиной повыше, увидев распахнувшуюся дверь избушки. Тьфу ты, все время забываю, у них, у людей, по утрам всегда одно и то же. Сочувствую кустам.

А в импровизированном стойбище, бывшем всю ночь лежбищем, становилось все более шумно. Труба домика чихнула раз, другой и натужно закашлялась дымом. А из самого домика весьма аппетитно запахло оладушками.

— Эх, здорово все же, что с нами девчата! — раскинувшись морской звездой на берегу, радовался жизни Борис. — Будь у нас чисто мужская компания, давились бы сейчас сухим пайком. А так — оладьи со сгущенкой, кофеек!

— А кто ныл, когда мы составляли список продуктов в Москве? — усмехнулся Вадим, наблюдая за шумно плескавшимся Венечкой. — Ты же плешь проел всем, когда мы включили в список смесь для оладий, ту же сгущенку, помнишь? «Макароны и тушенка — остальное будем добывать на месте!» Много чего добыл?

— Ну почему, кое‑что добыл, — Борис приподнялся и сел, обхватив руками колени. — Рыбы вот с Путырчиком наловили, к примеру. Вы с Иркой грибов притащили, девчата — ягод. У нас только один трутень есть. Дармоед чертов!

Вадим удивленно взглянул на перекосившееся от злости лицо приятеля:

— Что с тобой? По‑моему, ты как‑то не очень адекватно реагируешь на Тарского, я давно заметил. Чем он тебе так не угодил?

— Можно подумать, ты от него в восторге! Кто первый ему по морде надавал?

— Предположим, тогда было за что. Но с тех пор Антон ведет себя нормально, со всеми вежлив…

— Особенно с бабами, тут уж точно — со всеми, — двусмысленно улыбнулся Борис.

— Ты имеешь в виду что‑то конкретное или просто воздух сотрясаешь? — Голос Вадима неожиданно заледенел.

— Да ладно, не обращай внимания, это я так, — Марченко поспешно поднялся. — Пойдем‑ка лучше завтракать, вон, девчата руками машут. Эй, Венчик, вылезай, а то из Путырчика Пупырчиком станешь!

За неделю странствий вокруг Сейдозера компания ни с чем загадочным пока так и не столкнулась. Они исследовали западную часть озера, знаменитый сейд «Старик», видели двухметровый православный крест, с обеих сторон которого прибиты таблички с молитвами, поднимались по склонам Нинчурта на вершину, фотографировали таинственные знаки, выбитые на вертикальных стенках ступеней подъема, делились гипотезами о проложенной к Сейдозеру странной дороге. Все было очень интересным и познавательным, от красоты пейзажей кружилась голова, изобилие ягод, грибов и рыбы поражало воображение, но вот с аномальными явлениями как‑то не сложилось. Все было до зевоты нормальным.

Правда, Лена последние пару дней жаловалась, что ей «тяжело дышать». Словно что‑то давило, что‑то злое, непонятное. Вскоре к ней присоединились и остальные дамы.

Мужчины, не чувствовавшие ничего подобного, сочли жалобы спутниц женской мнительностью и не обращали на них внимания. Лишь Тарский сочувственно курлыкал, стремясь завоевать желанную дичь. И между делом пользовался результатами побочного эффекта…

На сегодняшний день был намечен поход к истокам реки с простым и безыскусным названием Сейдъяврйок, где вроде был жил настоящий шаман‑нойда. Выговорить без запинки это слово мог только Венечка, чем и щеголял. Впрочем, больше щеголять ему было и нечем. Если только щегла поймать и нитку к лапке привязать.

Дина слегка простудилась, и поэтому ее решили оставить в лагере.

— Одну? — Девушка жалобно посмотрела на товарищей. — Я боюсь.

— Чего ты боишься? Здесь же нет никого, — снисходительно улыбнулся Борис.

— В том‑то и дело, — Дина зябко повела плечами. — А оно смотрит и смотрит!

— Кто — оно? — заинтересовался Вадим.

— Озеро! — Девушка всхлипнула. — Я боюсь, я с вами лучше пойду!

— Нет уж, не надо! Если ты всерьез разболеешься, нам придется сворачиваться, раньше срока в Москву возвращаться, билеты как‑то менять, — в голосе Бориса сквозило раздражение. — Сиди уже, лечись.

— Ой, Боречка, ты только не злись! — Губы Квятковской задрожали, она явно с трудом сдерживалась от плача. — Я не хочу быть обузой, я останусь! Вы идите, идите! Ведь к вечеру вернетесь, да?

— Естественно, Динь, — обняла подругу за плечи Лена. — Даже раньше. Хотя… — она задумчиво посмотрела вокруг. — Знаете, я, пожалуй, тоже останусь. Не стоит нам бросать кого‑либо в одиночестве, беда может случиться, я это чувствую.

— Опять твои бредни! — скептически фыркнул Борис.

— Боря, повежливее, будь так любезен, — Тарский подошел к Лене и заботливо поправил выбившуюся прядь. — Я тоже ничего такого не ощущаю, но Леночке верю безоговорочно. И готов составить девушкам компанию.

— Ой, а зачем вам двоим оставаться? — оживилась Дина. — Пусть Антоша побудет со мной, а ты иди, Леночка, ты же так хотела!

— Это было бы здорово, — едва сдерживая улыбку, Осенева повернулась к своему воздыхателю: — Ты как, Антон?

Попавший в безвыходное положение Тарский лихорадочно соображал, как поступить. Но лихорадка обычно сопровождается бредом, поэтому и мысли в голове Антона собрались бредовые, и вели себя эти мысли самым беспардонным образом. А одна особо распоясавшаяся особь выдала такое, что заставило Тарского покраснеть. Он уже и забыл, как это бывает. А вот уши, оказывается, помнили и с энтузиазмом запламенели кумачовыми стягами.

— Что с тобой, Тарский? — заржал Венечка, щелкая пальцем по алым полотнищам. — Ты застеснялся или разозлился?

Пришлось из всего бреда наспех выбрать самый правдоподобный и импровизировать. Антон покачнулся, закрыл на пару секунд глаза, затем открыл и недоуменно посмотрел вокруг:

— А? Что? Ты что‑то сказал? Прости, я не расслышал, мне почему‑то вдруг стало очень жарко, даже сердце зашлось.

— Тогда тем более тебе следует остаться вместе с Диной, — Осенева с тревогой вглядывалась в лицо Антона. — Ты странно выглядишь, у тебя, похоже, жар. Неужели и ты простудился?

— Нет, это что‑то другое, — вдохновенно врал Тарский. — Словно мгновенная, опаляющая изнутри, вспышка. Все уже прошло, я бы с удовольствием пошел с вами, но если Диночка просит…

— Прошу, очень прошу! — Дина умоляюще сложила руки на груди.

— Тогда я останусь.

— Ну вот и славненько, — одобрительно хлопнул ладонью по плечу Антона Плужников. — А мы пойдем.

Отправились налегке, взяв с собой лишь самое необходимое: ножи, веревки, спички, кое‑что из еды, компас и тому подобное.

Уходя от импровизированного лагеря, Лена все время оглядывалась. Она могла бы поклясться, что видела, как над стоявшими на берегу двумя фигурами концентрируется тьма…

— Что ты все крутишься? — ехидно подтолкнула ее локтем Нелли. — Сама ведь оставила Антона с нашей тихоней, а теперь жалеешь, да?

— Нель, посмотри туда, ты ничего не замечаешь? — Тревожное выражение лица Осеневой заставило ее спутницу посерьезнеть.

Симонян остановилась, с минуту всматривалась в оставшуюся парочку, затем пожала плечами:

— Ленка, не дури. Что я должна замечать? Дина, Антон, озеро, избушка — ничего необычного. Кроме твоего поведения.

— Девчата, не отставайте! — недовольный голос Вадима дернул их за уши. — Так мы далеко не уйдем.

— Все‑все, бежим.

Глава 4

— Ну, Венечка, ну удружил! — ворчал Борис, мрачно стегая срезанным прутиком кусты, мирно дремавшие вдоль тропинки. — Чтобы я еще хоть раз послушал тебя — нет уж, увольте! Теперь выбор маршрута будет прерогативой более адекватных людей.

— Это чьей же? — Путырчик моментально завелся и, взревывая движком, забегал вокруг Бориса.

— Моей, к примеру, или Вадима. Да девчата наши — и те…

— Что значит — «и те»? — Крепкий кулачок Нелли, ткнувшись в подреберье, направил вдох Бориса куда‑то не туда, и бедняга закашлялся. Причем дуплетом, воздушные очереди шли и сверху и снизу.

Продолжать цапаться после столь пикантного соло господина Марченко участникам спора расхотелось. Да и цель их сегодняшней вылазки, речка с незатейливым названием Сейдъяврйок, равнодушно смотрела на приближающуюся группу.

— Зря, Бориска, ты на Венечку только что наезжал, — Ирина Плужникова восхищенно озиралась вокруг. — Неужели тебе безразлична красота здешней природы? Я, например, таких потрясающих пейзажей уже бог знает сколько лет не видела! Ты только посмотри, что за вид!

— Слушай, Ирка, — Марченко досадливо поморщился, — от твоего пафоса зубы сводит. Вот уж не ожидал от тебя! Хотя… — он покосился на Вадима, — твой романтичный настрой вполне объясним.

— Слушай, ты, — Плужников, вплотную приблизившись к ухмылявшемуся Борису, двумя пальцами ухватил того за нос. — Мне осточертели твои постоянные намеки. Если у тебя есть что сказать по поводу моей жены — говори. Причем глядя мне в глаза.

— Отпусти! — Борис хотел, вероятно, свирепо рявкнуть, но выдал поросячье крещендо. — Ты что себе позволяешь!

— Вадим, не надо! — С двух сторон на руках Плужникова повисли Ирина и Нелли. Хотя повиснуть получилось только у кругленькой Нелли, Иринин рост позволял ей достойно выглядеть рядом с почти двухметровым мужем.

Она укоризненно посмотрела на Вадима:

— Тебе не стыдно, а? Что ты вытворяешь? Ведешь себя, словно мальчишка‑второклассник.

— Ирусик, солнышко мое, не вмешивайся, — процедил супруг, все еще не выпуская пойманного за хобот Бориса. — Он сам напросился. А ну, говори, трепло, что конкретно ты имеешь в виду?

— Да что же это такое! — От возмущения у Лены все более‑менее вразумительные фразы рассыпались на осколки. — Вы!.. Совсем уже!.. Это!.. Чудь белоглазая!

— Что? — От неожиданности Вадим выпустил наконец покрасневший и распухший нос товарища и ошарашенно посмотрел на Осеневу. — Ты что мелешь? Какая еще чудь белоглазая? Это ты о ком?

— Да о тебе, медведь! Вон глазищи‑то какие, побелели от злости. И, главное, на пустом месте свару устроили! Вот вам и аномальность места — в Москве все дружили, а здесь без конца ругаетесь! Или это из‑за шамана? Местные ведь говорили, что нойда не любит туристов, что к нему надо приходить только с конкретной просьбой, а не так, ради любопытства, — Нелли хлопотала вокруг пострадавшего, пытаясь приложить к лиловому баклажану, красовавшемуся теперь в центре разъяренной физиономии Марченко, свою алюминиевую кружку.

Кружка попалась веселая, норовила не приложиться своим холодным боком, а наложиться на нос целиком. Отчего Борис приобрел вид злобного муравьеда, застрявшего хоботом в кружке.

Напряжение, сосредоточенно стягивая в узел собравшихся на поляне людей, старалось завязать эмоции потуже. И вдруг взгляд его поскользнулся и упал на Бориса, сидевшего с кружкой на носу. И напряжение лопнуло, взорвавшись на тысячи щекочущих шариков смеха. Шарики рассыпались по лицам людей, забрались под одежду, табуном пробежались по телам.

И вскоре хохотали все, даже Борис. Ссора, так и не разгоревшись, возмущенно шипела, угасая. Стоило смеющимся начать успокаиваться, как кто‑то всхлипывал:

— Чудь белоглазая!

И смех снова скручивал народ в затейливые спирали.

— Борька‑то с кружкой!

Новый виток.

Если и были поблизости какие‑нибудь злые духи с коварными замыслами, то повальный хохот раскидал этих духов по самым дальним потайным местам, напугав до… А до чего можно напугать духов? До смерти? Так они и так, в общем‑то, не очень живые. До у…, м‑м‑м, до диареи? Тоже недоступное духам развлечение. Ладно, пусть будет «сильно напугав». Спрятались они, короче говоря.

А команда, нахохотавшись всласть, изнеможенно валялась на траве.

— Ну что, чудь белоглазая, дальше идем? — пробасил Вадим. — А кстати, Ленка, можешь хоть теперь объяснить глубинный смысл своих выкриков?

— Ой, хватит, не могу больше, — простонала Осенева. — Не напоминай. Главное — сработало. А тут еще Нелька с кружкой!

— Так я же хотела холодненькое приложить, чтобы отек спал! — всхлипнула Симонян.

— А‑а‑а! — закрыл уши руками Венечка. — Хватит! У меня живот болит от ржача! А нам еще идти! Куда‑то.

— Может, ну их, и эту речку, и этого шамана, — Ирина блаженно привалилась к плечу мужа. — Давайте опять ягод наберем — и обратно в лагерь.

— Нет уж, раз пришли — надо через нее переправиться. К тому же — настоящий нойда! Попросим его наше будущее предсказать.

— Не надо! — невольно отшатнулась Ирина. — Не хочу знать будущее! А вдруг плохое предскажет?

— Ладно, будешь сейды на том берегу изучать, пока мы с нойдой пообщаемся. Ишь, обленилась! — шутливо щелкнул жену по носу Вадим.

— Эй‑эй, поосторожнее, — Лена бросила в Плужникова шишкой, — что‑то ты сегодня к носам странную тягу испытываешь.

— Не‑е‑ет, этот носик я не обижу, я его люблю, — и, чмокнув предмет любви, Вадим встал. — Рота, подъем! На первый‑второй рассчитайсь!

— Все‑таки правильно тебя тогда, на станции, Антон назвал, — беззлобно проворчал Марченко, с кряхтеньем выкорчевывая себя из земли.

— Ладно, Борька, не злись, сам виноват, треплешь языком много.

— Зато теперь могу этим самым языком до носа достать, и все благодаря тебе, — Борис тут же продемонстрировал сказанное, что в данной ситуации проделать было довольно просто: нос допух почти до губы.

— Ну извини, не хотел, — Вадим, едва сдерживая улыбку, протянул Борису руку: — Мир?

— Мир, что с тобой, здоровяком, поделаешь, отрастил лапищи, — ответил рукопожатием Марченко.

— Вот и ладно, вот и хорошо, — Ирина потянула мужа за собой. — Пора идти, отдохнули — и хватит.

— Да уж, повеселились, — добродушно улыбнулся Борис, направляясь следом.

Лена слегка замешкалась, заметив развязавшийся шнурок на кроссовке, и потому шла последней. И смогла увидеть то, что смутило и даже слегка напугало ее.

Но по‑настоящему она испугалась, когда увидела «мост» через реку Сейдъяврйок. Потому что ТАК назвать хлипкое сооружение, состоящее из трех рядов гнилых досок, мог только самый большой оптимист в мире. И то, что «опора» судорожно вцепилась стальными петлями в стальные же тросы, не делало ее надежнее. Если только для стаи обезьян, привыкших обходиться верхними конечностями при передвижении с лианы на лиану.

— Я туда не пойду! — словно прочитала Ленины мысли Нелли. — Здесь только Дина смогла бы перепорхнуть, а под нами это убожество рухнет окончательно.

Мост радостно ощерился всеми своими многочисленными дырами и согласно закивал, раскачиваясь на ветру: «Ага‑ага, еще как рухну!»

— Может, вплавь? — поежился Венечка, глядя на веселые качели.

— Ага, счаз! — фыркнул Борис. — Это тебе не озеро, где водичка кое‑как прогрелась, здесь моментально задубеешь! Да чего вы боитесь, в самом‑то деле! Бывают и похуже переправы, а здесь только середина прогнила, по краю пройти можно.

— Вот и давай, показывай. Прошу! — Вадим склонился в шутливом полупоклоне, уступая Марченко дорогу.

— Как нечего делать! — усмехнулся тот.

И ступил на скалившийся мост. Не ожидавший подобной наглости весельчак вздрогнул всем телом, и Борису пришлось вцепиться в трос обеими руками. Остальные напряженно смотрели на товарища, Нелли прижала руки к губам, словно сдерживая крик.

Пару минут Борис стоял неподвижно, успокаивая мост. И тот действительно перестал трястись. Мелкими шагами, держась края, где доски и на самом деле были более‑менее целыми, Марченко двинулся вперед. Он перебирал руками вдоль троса, ни на мгновение не оставаясь без опоры. И через несколько минут стоял на противоположном берегу реки, победно размахивая руками.

Вдохновленные примером товарища, двинулись в путь остальные. Нелли, затем Венечка, Ирина, Лена — все они очень мужественно, взвизгнув всего каких‑то раз тридцать, преодолели переправу. Вадим шел последним, подстраховывая девушек.

Он двигался размеренно и неторопливо, улыбаясь в ответ на подбадривающие вопли команды.

Прыгавшая чуть ли не выше остальных Лена вдруг почувствовала какой‑то диссонанс. Все еще смеясь, она оглянулась и захлебнулась смехом, обжегшись о странное выражение лица Бориса Марченко. Сузив глаза, он один не вопил и не подбадривал Вадима. Он просто смотрел. Взгляд его был пустым, словно остекленевшим.

В следующее мгновение дружное «ах!» заставило Лену повернуться к Вадиму.

Чтобы с ужасом наблюдать, как он падает, провалившись сквозь доски, падает ужасающе медленно, словно сквозь желе.

И скрывается под водой…

Глава 5

— Вадим! — Страшный, горловой крик Ирины наотмашь хлестнул по барабанным перепонкам, заставив их болезненно завибрировать.

Лена непроизвольно схватилась за уши, от вибрации голова буквально раскалывалась на части, а мозг категорически отказался работать, отдавая команды телу.

И Лена могла только наблюдать за происходящим. А происходящее, вдохновленное наличием зрительской аудитории, стало расходящим, то есть разошлось вовсю.

Вовся, несмотря на забавное название, выглядела отвратительно. Вадим то появлялся на поверхности воды, то снова исчезал, течение с упорством маньяка волокло его на камни, но Плужников пока сопротивлялся. Видно было, что надолго его не хватит, ледяная вода, вступив с течением в сговор, стремилась удержать добычу. Видимо, столь крупная жертва реке давно не приносилась.

А на берегу бестолково суетились товарищи жертвы. Борис сосредоточил свои усилия на сдерживании Ирины, рвавшейся туда, в реку, на помощь мужу. Путырчик метался вдоль берега, выкрикивая бессвязные команды. В воду зайти Венечка не решался. Нелли, сосредоточенно сопя, пыталась сломать молодую березку, на свое несчастье росшую неподалеку. Березка, сосредоточенно сопя, сопротивлялась, отбиваясь ветками.

А губы Вадима синели все больше, взмахи рук становились все слабее. Река радостно вихрилась водоворотами, предвкушая победу.

И в этот момент Лена разъяренной кошкой метнулась к Марченко и пнула того в голень. Борис взвыл, отпустил Ирину, освободив руки для баюканья обиженной ноги.

— Сдурела?!

Его возмущенный вопль Лена оставила без внимания, сосредоточив его, внимание, на Ирине. Хотя та и была покрупнее Осеневой, но гибкость и тренированность Лены не оставили рослой блондинке ни единого шанса. Она, направленная мощным толчком, улетела в прибрежные кусты.

А следующий волшебный пендель достался Венечке, лишив Путырчика выбора. Оказавшись в реке, выпрыгивать оттуда с поросячьим визгом было бы совсем по‑свински. Хотя очень хотелось. Но вконец рассвирепевшая кошара на берегу, запинывавшая сейчас в воду обалдевшего Марченко, внушала Венечке мистический ужас.

Свои действия Лена подкрепляла отнюдь не девичьим лексиконом, в бригаде портовых грузчиков она бы не затерялась.

Суть ее высказываний сводилась к следующему:

«Милостивые государи, а вам не кажется, что ваше отнюдь не джентльменское поведение грозит большими неприятностями нашему общему другу? И если вы, сэры и недосэрки, немедленно не займетесь спасением оного, ваша мужественность подвергнется чудовищному надругательству, после чего вы легко пройдете кастинг в группу теноров областной филармонии Йошкар‑Олы. Да, кстати, вот вам веревка, и потрудитесь вытащить Вадима на тот берег, с которого мы ушли».

Помощь подоспела вовремя, Вадима подняли почти со дна реки. Веня и Борис справились с поставленной (впрочем, грубо засаженной будет вернее) задачей довольно успешно, и вскоре все трое распластались на нужном берегу реки.

К этому моменту женская часть коллектива смогла снова преодолеть пакостливо ухмылявшийся мост и приступить к реанимации синих от холода мужчин.

Для начала их заставили раздеться. Марченко и Путырчик справились с этим самостоятельно, Вадиму помогла жена. Она же растерла мужа водкой, предусмотрительно захваченной из лагеря. Конечно, захватанная водка рассчитывала на иное завершение жизненного пути, но так даже достойнее. Она, водка, спасала здоровье, а не гробила его, как обычно!

Бориса с удовольствием растерла Нелли, Венечке пришлось справляться самостоятельно. Попросить все еще искрящую злостью Осеневу он не рискнул. Путырчик бросал, конечно, на Лену жалобные взгляды, но, окосев от холода, все время промазывал, и взгляды рикошетили о деревья.

Осенева, наблюдая за постепенно меняющими цвет с синего на красный мужчинами, вовремя определила момент, когда внутреннее употребление средства для растирания стало предпочтительнее наружного.

Она вытащила из своего рюкзака плоскую фляжку с коньяком и подняла ее вверх:

— Ну, мальчата, кто из вас в состоянии самостоятельно подойти к тете Лене и угоститься армянским пятизвездочным?

— А тетя Лена больно драться больше не будет? — опасливо поинтересовался Венечка, с вожделением глядя на сосуд с драгоценной влагой.

— А надо? — усмехнулась тетя. — Понравилось? И Борюсе тоже?

— Да иди ты! — огрызнулся Борюся, злобно глядя на обидчицу. — Совсем рехнулась баба. Что, по‑хорошему нельзя было?

— Это как?

— Ну, подойти, сказать…

— Книксен с реверансом изобразить, да? — снова начала свирепеть Осенева. — А Вадька тем временем успешно утонул бы. Как вам не стыдно вообще?! Зайцы трусливые!

— Но‑но, ты поосторожнее словами‑то разбрасывайся! — окрысился Борис.

— Лена, ты чего на них наезжаешь? — Нелли решила вступиться за свою симпатию. — Боря Ирочку не пускал в воду, а то и ее пришлось бы спасать.

— Во‑первых, не факт, Ирка классно плавает. Во‑вторых, можно было сделать как я. А в— третьих, ты‑то зачем над березкой измывалась?

— Я… — Нелли покраснела. — Я хотела Вадиму ее протянуть, чтобы он ухватился.

— Сильно, — кивнула Лена. — Впечатляет.

— А как ты — это значит зашвырнуть в кусты? — хихикнул Венечка. — Вот уж не думал, Осенева, что ты такая здоровая. Тонкая вроде, гибкая, а пнула меня, как орловский жеребец.

— Тогда уж орловская кобыла, — Борис криво улыбнулся.

— А кстати, — озадачилась Нелли, — почему ты велела Вадьку именно на этот берег вытаскивать?

— Потому. — Лена встряхнула фляжку, проверяя наполненность. Изнутри сыто плеснулось — полная. — Как ты себе представляешь обратную переправу через мост вымокших и замерзших мужиков? А тем более — дальнейший поход к шаману?

— Слушай, — в карих глазах Нелли промелькнуло восхищение, — как же ты быстро соображаешь в критической ситуации! И пусть теперь только кто‑нибудь из мужчин что‑то крякнет насчет куриц безмозглых!

— Все, хорош базарить! — Вадим поднялся, его слегка качнуло, но жена успела поддержать. — Спасибо всем. Как бы там ни было, но вы меня спасли. Лен, предложение насчет коньяка в силе?

— Еще в какой! На, хлебни хорошенечко, — и заветная фляжка, жеманно хихикнув, перебралась в сильные мужские руки.

— Эй‑эй! — всполошился Путырчик, глядя на блаженно зажмурившегося Вадима. — Все не выхлебай, спасателям хоть немного оставь.

— Держи, спасатель.

Небольшая была фляжечка, прямо скажем. В данной ситуации гораздо уместнее была бы фляга с молокозавода, но не с молоком, а с бражкой. Это ведь не тусовка сомелье, а три вымокших, замерзших, перенервничавших мужика.

Солнце, сжалившись над незадачливыми исследователями непознанного, решило подкинуть кусочек южного лета и включило горелки на полную мощность. Одежда, развешанная на кустах, высохла меньше чем за час, народ это время употребил с чувством, с толком, с расстановкой. Поели хорошенечко, облегчив обратный путь к лагерю. Впрочем, облегчили они рюкзаки, набив при этом животы. Путь в лагерь, обидевшись на такое неспортивное поведение, вытянулся и выгнулся, в общем, стал длиннее и сложнее.

Во всяком случае, так показалось измотанным туристам. Желание еще раз посетить истоки речушки Сейдъяврйок почему‑то больше никого не посещало. А если и появлялось поблизости, с робкой надеждой глядя на возможного носителя, то подвергалось жесточайшей обструкции. После чего у желания в перспективе было только общение с ежиками. А зачем ежикам речка? Не говоря уже о шамане.

Падение Вадима с моста и последующая суета заставили Лену забыть о своих недавних ощущениях. Но по мере приближения к лагерю ощущения рискнули напомнить о себе, и непонятная тревога с радостью вернулась в облюбованное местечко — душу Осеневой.

И занимала там все больше места, выталкивая, словно кукушонок, остальных обитателей гнезда. И заставляя хозяйку ускорять шаг.

— Ты куда так несешься, Осенева? — пропыхтел Венечка, давно уже сбивший дыхание в кучу. — Неужели так соскучилась?

— По кому это? — Раздувшаяся тревога покусилась и на способность Лены вовремя реагировать на выпады в свой адрес.

— Не по Динке, конечно, — Борис, пакостно ухмыльнувшись, подмигнул своей недавней обидчице. — Там же сладенький Тони остался!

— А ты что, его облизывал? — заинтересовалась Лена. — И в каких местах Тарский особенно сладкий?

— Вот же змеюка! — Борис демонстративно обнял Симонян. — Если бы не Нелечка, совсем плохо пришлось бы. Именно такой, как она, и должна быть настоящая женщина — мягкой, нежной, податливой…

— Ты свиную отбивную сейчас описывал или Нелли? — хихикнула змеюка. — Какие‑то эпитеты у тебя гастрономические.

Словесная пикировка с Марченко немного отвлекла Лену, на душе было уже не так муторно.

Наконец впереди забликовала вода Сейдозера. Солнце по‑прежнему играло в южное лето, поэтому и поверхность озера вообразила себя морской. И на мгновение Осеневой показалось, что она не на Кольском, а на Крымском полуострове. В памяти, не забыв по пути хорошенечко пнуть тревогу, веселыми мячиками запрыгали стихи Анны Лощининой:

Лена с большой симпатией относилась к творчеству Анны. И пусть ее первый сборник стихов поначалу вызывал интерес только благодаря личности мужа Лощининой, Алексея Майорова, живой легенды российского шоу‑бизнеса, но потом на первый план вышли сами стихи, да там, на первом плане, и остались.

И сборник стал бестселлером.

Задумавшись, Лена не заметила, что они уже подошли вплотную к месту стоянки, которое встретило компанию тишиной и распахнутой настежь дверью избушки.

— Дина, Антон, вы где? — сложив ладони рупором, завопил Путырчик. — Мы уже вернулись, быстренько прекращайте делать то, что вы делаете, застегивайтесь и выходите!

— Фу, какой ты циничный, Венечка, — хихикнула Нелли, не выпуская приватизированную руку Бориса.

— Это не я такой, это жизнь такая, — Веня зашел в избушку и через минуту вышел оттуда, растерянно оглядываясь: — А их там нет! Эй, вы где?! Не дурите, выходите!

Тишина. Даже эхо молчало.

Глава 6

Нелли растерянно оглянулась на Осеневу:

— Лена, мне почему‑то стало страшно. Помнишь, мы когда утром уходили, ты все время оглядывалась? Ты что‑то чувствовала, да? Что‑то плохое?

— Да ерунда это все! — Вадим сбросил свой основательно отощавший захребетник. — Подумаешь, нет их! Прогуляться пошли или за ягодами решили отправиться, да мало ли еще занятий для парочки? Тем более что солнце еще не зашло.

— Действительно, народ, что вы паникуете раньше времени? — Борис ухмыльнулся. — У Квятковской, может, сейчас мечта сбывается.

— Фу, пошляк, — скривилась Ирина, направляясь к избушке. — У тебя одно на уме. Нелька, прими меры, пусть Марченко угомонится.

— А я тут при чем? — Нелли густо покраснела, отпустила наконец руку своего обоже и с независимым видом пошла вслед за Плужниковой.

Независимый вид чувствовал себя некомфортно, упирался и верещал: «Пусти! Не умеешь носить — не хватай!»

Потом все переодевались, умывались, делились впечатлениями, солнце тем временем нехотя сползало к линии горизонта.

А на смену ему наползала тревога. Поначалу робко касаясь кончиками щупальцев, она постепенно набирала силу, чувствовала себя все увереннее, и касания превратились в удушающие захваты.

— Да где же они, в самом‑то деле! — Первой не выдержала самая эмоциональная из присутствующих (куда денешься, горячая кавказская кровь обязывает!), Нелли Симонян. — Скоро стемнеет! Боренька, я боюсь!

— Действительно! — Вероятно, мало кто раньше видел в плотненьком, украшенном пивным пузцом, в школе на уроках физкультуры стоявшем в самом конце шеренги Борисе Марченко надежную опору и защиту. Рыхловатое лицо с крупным бесформенным носом, белесые ресницы, блекло‑голубые глаза — внешность вовсе не героическая. Зауряднейшая, прямо скажем, внешность. Впрочем, женским вниманием Марченко обделен не был, все‑таки собственный бизнес у мужика, но никто еще не смотрел на Бориса так, как Нелли. И хотелось оправдывать возложенные надежды, тем более что груз был приятным. — Мужики, пора отправляться на поиски.

— Кого искать будем? — Этот голос не спутаешь ни с одним другим.

— Ура, нашлись! — взвизгнула Нелли и бросилась к вошедшим.

— А мы и не терялись, — Дина прижалась к плечу Тарского. — Мы с Антошенькой тоже решили на экскурсию отправиться. Мы на остров Колдун ездили, вот!

— Куда?! — всполошился Венечка.

— На остров Колдун, — самодовольно ухмыльнулся Тарский. — Не знаю, почему мы туда еще не добрались, там так прикольно.

— Ой, а красиво как, вы бы видели! — Дина возбужденно затараторила, не забывая, впрочем, виснуть на своем спутнике. — А грибов сколько, а ягод! Я таких вкусных и крупных никогда еще не ела. И Антошеньке понравилось, да, милый?

— Милый? — хмыкнул Борис. — Вижу, тебя можно поздравить?

— Ты о чем? — немедленно покраснела Квятковская.

— Да все о том же.

— А ягоды и на самом деле классные, — Антон с хрустом потянулся. — Мы и вам привезли, мы не жадные. Правда, там кретин какой‑то к нам привязался, мешал сбору припасов. Мычал, пытался вырвать корзину из рук. Даже с колом наперевес на меня пошел, представляете? Ну, я не зря на ушу столько денег потратил, врезал ему пару раз хорошенечко, он и прилег отдохнуть.

— Да! — Дина восторженно хлопнула в ладоши. — Вы бы видели Тошеньку в этот момент — прямо как герой боевика! Бамс, бамс — и тот страшный тип отключился! А ведь здоровый такой дядька, волосатый, как набросится на нас на берегу, когда мы уже в лодку садились! Рычит, мычит, пытается грибы с ягодами отобрать, жадина! Но ничего у него не получилось, потому что со мной был Тошенька!

— Что?!! — Путырчик побледнел. — Вы… Вы привезли с Колдуна ягоды?!!

— А еще и грибы, — Дина с обожанием посмотрела на стоявшего рядом самца. — Это он, Тошенька, о вас побеспокоился. Я, если честно, об этом даже не вспомнила бы, потому что…

— Можешь не продолжать, у тебя на лице написано — почему, — отмахнулся Веня. — Ну ладно Динка, с ней все ясно, добилась своего, но ты‑то, Антон, ты! Никогда не поверю, что ты забыл обо всем на свете после банального траха!

— Веня! — Осенева запустила в рыжего луковицей. Луковица звонко щелкнула по лохматому затылку. — За языком следи!

— Да при чем тут язык?! — Архивариус совершенно не обратил внимания на звон в затылке. — Вы что, не втыкаете совсем?! Они же вывезли с Колдуна добычу!

— Ну и что? — пожал плечами Вадим.

— Как это что?! Забыл, о чем я рассказывал?!

— Да ладно, — Ирина довершила разруху на Венечкиной голове, растрепав рыжие лохмы. — Подумаешь, вывезли! Но есть‑то мы их здесь не будем.

— Что происходит? — Тарский стряхнул с плеча налипшую Дину и недовольно нахмурился. — Вы чего раскудахтались‑то? Почему вы обратили внимание только на вывоз ягод и грибов и совершенно не заметили упоминания о странном аборигене!

— Ой! — Квятковская побледнела до синевы и прижала ладошку ко рту. — Я совсем забыла! Что же теперь будет? Тошенька, прости!

— Черт, а ведь Тарский и на самом деле ничего не знал, мы при нем об этом не говорили! — Лена обняла расплакавшуюся Динь.

— Мне кто‑нибудь объяснит наконец, что происходит? — Видно было, что Антон разозлился всерьез.

— Пойдем‑ка на свежий воздух, — Плужников взял сигареты и зажигалку. — А дамы без нас разберутся. Не волнуйся, малыш, — он чмокнул жену в щеку, — я все улажу.

Мужчины вышли из душной избенки и устроились на бревне, сменившем профессию и ставшим скамейкой для туристов.

— Ну, — Антон выпустил через нос внушительный фонтан сигаретного дыма и повернулся к Плужникову, — чего я не знаю? Почему истерит Венька?

— Понимаешь, у местных существует поверье, что с острова Колдун ничего вывозить нельзя. Там можешь собирать все что угодно и есть, сколько влезет, но любая попытка прихватить что‑либо с собой заканчивается плачевно. Наверное, поэтому мужик с острова и пытался отобрать у вас добычу, а ты избил беднягу.

— В смысле плачевно? Все рыдают, что ли? — хмыкнул Тарский.

— Не придуривайся, — Вадим поморщился, — ты же не такой кретин, каким кажешься.

— Вот спасибо!

— Вот пожалуйста. Короче, все, рискнувшие попользоваться вывезенным с острова, умирают. Причем смерть некоторых бывает, мягко говоря, нелегкой.

— Да иди ты! — Антон попытался лихо отщелкнуть окурок, но пальцы почему‑то отказались подчиняться хозяину, и окурок, гнусно хихикая, совершил мягкую посадку на обтянутое джинсами колено. Джинсы немедленно потемнели от гнева. — Ч‑ч‑черт, вот же гадство! Джинсы подпалил!

— Во‑о‑от, начинается! — Плужников попытался сконструировать испуганную физиономию, но улыбка, ерзая в уголках глаз, испортила все дело.

— Ага, за попытку обокрасть остров Колдун мне грозит смерть на костре инквизиции, — разозлился Антон, рассматривая темное пятнышко на джинсах. — Вы что, всерьез верите в эти бредни? Взрослые вроде люди, а ведете себя порой хуже младенцев.

— Это в смысле — писаемся?

— Это в смысле — в сказки верите, — Тарский сбегал к озеру и через пару минут вернулся с ведром, до краев наполненным отборными грибами.

Белые, подберезовики, подосиновики гордо поигрывали мускулами, среди парней не было ни одного старенького и гнилого. Кокетливые лисички смущенно хихикали под кружевными янтарными шляпками. В целом уроженцы острова Колдун могли смело позировать для портфолио.

— Ты посмотри, красавцы какие! Представляешь, какую вкуснятину из них девчонки приготовят! — Антон мечтательно зажмурился. — Мням! Их даже перебирать не надо, все суперские! А в лодке еще корзина с ягодами, те вообще заставят язык проглотить!

— Извини, но все это великолепие придется выбросить, — Плужников поднялся с бревна и направился к двери. — Все равно никто есть не будет.

— А спорим, Динка будет?

— Это вряд ли, она себе не враг. Зачем рисковать? Место это загадочное…

— Слушай, мы здесь уже сколько толчемся, обшарили все окрестности, заглянули под каждый камень — и что? Хоть что‑то таинственное или мистическое произошло? — Антон снисходительно похлопал Плужникова по плечу. — Пора, други мои, признать, что приперлись мы в эту дыру совершенно напрасно, и попытаться хоть немного компенсировать моральные потери материальными благами. Рыбки наловить и насушить под московское пивко, грибов, ягод наесться от пуза. Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы! — пафосно провыл он.

Дух Николая Островского грязно выругался и попытался придушить негодяя, издевающегося над выстраданными строчками, но призрачными руками это сделать не удалось.

Вадим протянул руку к двери, намереваясь открыть ее, но деревяшка, скрипуче хохотнув, распахнулась секундой раньше.

— Вы чего тут застряли? — Путырчик, выскочивший первым, едва не сбил приятеля с ног. — Неужели наш Тони так плохо соображает?

— Это наш Веник плохо соображает, — Тарский ловко посторонился, давая дорогу рыжей комете. — Иначе бы вместо бреда нес что‑нибудь более полезное. И вкусное. Диночка, — мурлыкнул он, обнимая за плечи вышедшую вместе со всеми Динь, — девочка моя, ты ведь приготовишь для своего Тони эти вкусные грибочки?

— Но… — девушка растерянно посмотрела на своего принца. — Разве Вадим тебе ничего не рассказал?

— Ой, неужели ты веришь в эту чушь? — Антон наклонился к полыхавшему ярко‑алым маленькому ушку и, доведя концентрацию бархатистости голоса до предельно допустимой, проворковал: — Ты же такая у меня умничка, или я в тебе ошибся? Ты хочешь, чтобы я в тебе разочаровался?

— Нет, что ты, Тошенька, милый, я… — Губы Динь задрожали, глаза немедленно включили обильное слезоотделение, девушка судорожно вцепилась в смугло‑гладкую руку и пролепетала: — Я приготовлю эти грибы, обязательно. Ты хочешь покушать сейчас или можно отложить до завтра?

— Ну что ты, маленькая моя, — Тарский победно глянул на Вадима, — сегодня уже слишком поздно. Да мы с тобой и наелись там, на острове. И устали, да, солнышко?

Солнышко старательно оправдывало заезженный эпитет, полыхая от смущения. Лена понимающе переглянулась с Ириной, тяжело вздохнула и удрученно покачала головой. Котяра, похоже, все же снизошел до влюбленной девушки и «осчастливил» бедняжку.

Теперь Дине Квятковской станет гораздо хуже.

Глава 7

Огромная, раздувшаяся от собственной значимости луна нехотя выпала из уютного облака. Без мягкой перины на небе было как‑то некомфортно, сквозило со всех сторон, звезды издевательски хихикали над округлостями светила. И пусть упитанность эта была временной, через пару дней от нее ничего не останется — новолуние лучше всяких диет, но пока в перспективе была печальная участь: тяжелое, перенасыщенное отрицательной энергетикой полнолуние.

Луна ужасно не любила этот период, она ведь все‑таки женского рода. К тому же двуличные звездочки, льстиво заверявшие, что полная женщина — потаенная мечта любого нормального мужчины, за спиной светила вовсю прикалывались по поводу отсутствия талии у красотки.

И потому каждое полнолуние красотка пребывала в отвратительнейшем настроении, что давно было отмечено обитателями планеты Земля. Недовольство луны пробуждало все самое темное в людях, провоцировало силы мрака на активизацию действий, на проведение отвратительнейших ритуалов, сопровождаемых кровавыми жертвоприношениями.

И один из таких ритуалов готовился сейчас на берегу Сейдозера. Вернее, начало ритуала, поскольку был он сложнейшим по выполнению и протяженным во времени. Это чудовищное по жестокости действо должно было освободить душу одного из сильнейших шаманов‑нойд, несколько столетий тому назад залившего кровью и опутавшего ужасом эти места. Уничтожить его физически удалось только после того, как душа колдуна была заключена в один из камней‑сейдов.

Но он не смирился. И остался в памяти людской в виде страшных сказок и легенд. Местные до сих пор верят, что душа шамана может освободиться, если к Сейдозеру придет подходящий носитель. Для этого не подходил любой смертный, нет, нужен был человек, чья душа сочилась такой же злобой, как и запертая душа шамана. Но самое главное — кандидат за право обладать сомнительной честью — стать сосудом для чужой сущности — не должен был дрогнуть при выполнении ритуала освобождения, осуществить все жертвоприношения в нужной последовательности и строго определенным способом, в каждом отдельном случае — своим. По одному на каждое полнолуние.

Много страшных легенд бродило, кашляя и подвывая, в этих местах. Следом тянулись поверья и сложившиеся веками традиции, одной из которых был, к примеру, запрет на вывоз с острова, где стоял камень‑сейд с душой шамана, всего, что принадлежит этому острову. Местные боялись, что древний ужас может вырваться с любой мелочью.

Кто знает, сколько поверивших легенде приезжали к камню, рассчитывая на сомнительное могущество.

Нашелся такой человек и в цивилизованной Москве двадцать первого века. Откуда он узнал о шамане? Интернет, господа.

Перспектива возможной власти над судьбами людей настолько впечатлила его, что за дело он принялся с фанатизмом. Подходящие жертвы были отобраны и направлены в нужное время в нужное место. Причем будущие жертвы даже не подозревали, что их выбор места отдыха вовсе не был спонтанным. Как, впрочем, не был случайным и состав команды. И завтра, в полнолуние, один из них станет первой жертвой.

Начало выполнения ритуала освобождения духа вообще было самым сложным во всем, так сказать, процессе. Если не удастся вызвать мереченья, или, как еще называют это состояние — эмерика, ничего не получится. Иногда это состояние, похожее на массовый гипноз, возникает в этих местах спонтанно, но состыковать спонтанность и ритуал довольно сложно. Поэтому придется провести специальный шаманский обряд, описание которого будущий владыка мира нашел в старинных источниках. Но описание — это одно, а вот реальное проведение — совсем другое. Если что‑то сорвется, будущие жертвы, считающие себя его друзьями, заподозрят неладное, и вся подготовка, все усилия пропадут даром.

Нет, нельзя сомневаться, все получится, шаман, рвущийся на волю, поможет.

Правда, до последнего момента оставалось невыполненным незначительное, но обязательное условие начала ритуала освобождения духа: все будущие жертвы должны были съесть хоть немного грибов с острова Колдун, места, где в свое время обитал шаман. Вроде мелочь, а как это сделать незаметно, когда все ходят гурьбой?

Но идиот Тарский, от которого носителя просто тошнило, неожиданно сделал хоть что‑то полезное в своей никчемной жизни. И сейчас следовало выбрать из стоявшего возле крыльца ведра с грибами парочку экземпляров покрепче. Много не надо, ведь достаточно лишь попробовать.

А в том, что остальную добычу с острова Колдун кто‑нибудь из туристов постарается тайком выбросить этой же ночью, кандидат в шаманы не сомневался. Может, даже и сам Тарский сделает это, ведь свою полную и безоговорочную власть над влюбленной девушкой он доказал, а рисковать даже по мелочам Тони не любит.

Так, который сейчас час? Ага, два часа ночи, самое сплюшное время, что подтверждалось многоголосым храпом и уютным сопением. Обычно мужчины‑храпуны спали отдельно, на свежем воздухе, чтобы не мешать женской половине команды, но вечером совершенно неожиданно пошел дождь, и пришлось всем разместиться в тесной избушке. Что опять же упрощало задачу.

Будущий носитель осторожно поднялся со своего места, несколько мгновений постоял, прислушиваясь. Все спали. Что ж, пора.

Стараясь не создавать лишнего шума, он благополучно выбрался из заваленной сопяще‑храпящими телами избушки. Ага, вот и ведро с грибами, заботливо накрытое от дождя целлофановым пакетом.

Вскоре три самых крепких боровика и несколько лисичек были прикопаны неподалеку. Завтра днем по‑любому кто‑нибудь притащит грибочков из ближайшего леса, тогда и нужные подсунем.

А сейчас — спать. Столько времени и сил угрохано на подготовку, сколько надежд возложено на грядущее могущество, и вот наконец этот момент настал! Завтра все начинается. А когда закончится…

Дождь, ввалившийся накануне вечером без стука, оказался не только дурно воспитанным, но и злокозненным. Мало ему, похоже, что слякоть и мокредь вокруг развел, так он еще и плохо выстиранное облачное одеяло с собой приволок.

И утро получилось унылым, блеклым, пасмурным. Осенним таким, противным.

— Бр‑р‑р, гадость какая! — Путырчик, зябко поеживаясь, закрыл за собой дверь избушки. — Вчера же еще так тепло было, я и выскочил в одной майке…

— Венечка, ну зачем же ты врешь, — Лена мрачно рассматривала в маленьком зеркальце свое несколько деформированное после сна лицо. — Мало того, что ты оказался жутким храпуном, так ты еще и брехун. Одного не пойму — где в этом тощем теле размещается механизм столь мощного рева? Или это кости резонируют?

— Нет, ну ни фига ж себе! — Архивариус от возмущения захлебнулся словами, пару секунд невнятно булькал. Потом на поверхность снова всплыли относительно связные фразы: — Это с какого перепугу я брехун?! Когда я брехал?!

— Да только что, — Осенева попыталась разгладить вмятину на щеке, оставленную спальным мешком, но, смирившись с неизбежным, позволила организму справляться с последствиями плохого сна самостоятельно. — Нагло заявил, что на улицу в одной майке ходил.

— А что, нет, что ли? — импульсивный Венечка от возмущения аж подпрыгнул, затем вцепился в край своей и без того растянутой тишотки и затряс им (краем). — Это что, по‑твоему, свитер? Пальто? Шуба?

— Майка.

— И почему я тогда брехун?

— Так на тебе ведь еще и портки есть, — ехидно сообщила Лена. — А было бы забавно, если бы ты до ветру голопопым бегал.

— Размечталась, — буркнул Путырчик, вытаскивая из рюкзака свитер. — Народ, там, на воле, сейчас архигадко, сколько нам до отъезда дней осталось?

— Да всего три, — усмехнулся Вадим. — Выдержишь, незабудка ты наша хрупкая?

— Сам ты незабудка! — Путырчик швырнул в приятеля комком непонятного происхождения. — Можно подумать, ты любишь серую осеннюю гнусь. А под мелким моросящим дождичком мокнуть — чистый кайф!

— Веня!!! — грянул возмущенный женский хор, когда комок, не долетев до цели, развернулся и радостно оповестил органы обоняния присутствующих о своем пикантном секрете. — Свинья ты противная! Ты что, носки свои в принципе не стираешь или только здесь?!

— А где вы видели свинью, стирающую носки, — хмыкнул рыжий, ничуть не смутившись. — И вообще, дамы, вам не кажется, что пора завтракать? Или хотя бы приступить к приготовлению пищи?

— Точно! — Тарский гибко поднялся с пола, с хрустом потянулся и погладил мгновенно прильнувшую к нему Дину по голове: — Ну что, малыш, угостим народ грибной жарешкой и морсом из ягод, а? Давай, давай, похлопочи там, хозяюшка моя!

От этой фразы, произнесенной особенно проникновенно, девушка впала в гипнотический транс. Она кивнула, осмотрела всех совершенно расфокусированным взглядом и пролепетала:

— Все будет готово минут через двадцать‑тридцать. Потерпите?

— Дина! — рявкнула Осенева, с гадливостью отвернувшись от самодовольно ухмылявшегося самца. — Не смей!

— Значит, договорились? — Судя по улыбке, Квятковская реагировала только на своего Тони, все остальные внешние раздражители для нее не существовали.

Девушка потерлась, словно кошка, о руку ненаглядного и направилась к выходу. Остальные потянулись за ней, старательно обходя Тарского.

— Соотечественники, оденьтесь потеплее, там гнусно!

— Спасибо, сердобольный ты наш! — Вадим хлопнул Путырчика по плечу, снял с гвоздя, вбитого в стену, висевшие там ветровки и раздал остальным.

Там действительно было гнусно. Мокро, сыро, поверхность озера из голубой превратилась в свинцово‑серую, дул пронизывающий ветер. Переход к осени здесь, на севере, был слишком уж резким.

Курильщики отошли в сторону и осчастливили себя первой утренней сигаретой. Лена и Нелли, не принадлежавшие к этому племени, с сочувствием наблюдали за суетившейся Диной.

Та несколько раз обежала вокруг избенки, затем сбегала к озеру, пошебуршилась возле лодки, вернулась и растерянно затопталась на месте.

— В чем дело, малыш? — Тарский выщелкнул окурок в кусты и подошел к девушке.

— Тошенька! — всхлипнула Дина. — Все пропало!

— Что пропало?

— Все! И грибы, и ягоды! Ведро пустое вон валяется, и корзина тоже! Кто‑то ночью все выбросил. Что же делать?

— Народ, ну вы уроды! — Антон успокаивающе обнял расплакавшуюся девушку. — Из‑за ваших идиотских суеверий мы останемся голодными! Это же надо — не полениться встать ночью, утащить в лес ведро и корзину…

— А никто в лес и не ходил, — Борис, всмотревшись, подошел к яме, выкопанной специально для мусора. — Вон ваша добыча, преет среди гнили. Похоже, наш неведомый доброжелатель предварительно хорошенечко потоптался по грибочкам.

— Это не доброжелатель, это трус, — Тарский презрительно поморщился. — Неужели он предполагал, что мы будем выковыривать еду из мусора? Топтать‑то зачем? И что теперь жрать будем?

— Во‑первых, не жрать, а есть, — процедила Лена. — А во‑вторых, можно подумать, что твоя добыча была нашей последней заначкой. Девчата, пойдем кашу сварим нытикам! А после завтрака мужчины пусть на рыбалку отправляются.

— А вы — за съедобными корешками, — хмыкнул Борис. — Напоследок поживем в первобытнообщинном строе.

Глава 8

Конечно, до одежды из шкуры мамонта и ухаживаний с помощью дубины дело не дошло, но переход исключительно на дары природы активизировался. Было ли основной причиной этого желание насытиться натуральными продуктами накануне возвращения в мир цивилизации и химии или плохая погода, не располагавшая к исследовательским походам — какая разница? Может, народ просто решил поиграть в «Последнего героя»?

Важен результат. А он оказался впечатляющим: представители мужской половины племени Озера наловили рекордное за все время пребывания в этих местах количество рыбы. Впрочем, лучшая половина тоже не подкачала — притащили из лесу целую толпу грибов.

Даже Тарский (впервые в жизни, похоже) взял в руки удочку. Спиннинг ему не доверили, иначе у товарищей по половой принадлежности могли пострадать основные признаки этой принадлежности.

Правда, обильная добыча отомстила победителям: пришлось пару часов потратить на подготовку ее к употреблению. Сначала все вместе чистили и потрошили рыбу. Излишки засолили — в Москве под пиво да под воспоминания, м‑м‑м! Потом перебрали грибы.

А потом была царская трапеза, пусть и несколько запоздалая, зато обильная. Тут тебе и тройная уха, и запеченная в костре рыба, и гречневая каша с грибами, и просто жареные грибы.

Расположились на берегу озера с максимально возможным комфортом, поскольку оставшиеся до отъезда дни решили не ждать милостей от природы, а нахватать их по максимуму. В том числе и вкусного воздуха, и завораживающих своим величием озера, гор, леса. Поэтому душная изба в качестве столовой больше не устраивала.

И на берегу, пока дамы кухарничали, мужчины соорудили импровизированную беседку. Приволокли бревна для сидения, между ними вкопали стол, экспроприированный у избушки. Из палаток сделали навес от дождя, и ресторан «Поплавок» к вашим услугам!

— Эх, лепота какая! — Путырчик плотоядно потер руки, осматривая пыхтящий от натуги стол. — Сюда бы водочки грамулек пятьсот, и — захлебнитесь завистью, мажоры московские!

— Меньше надо было в первые дни к жидкому запасу прикладываться, — проворчал Борис. — Сейчас бы как нашли.

— Как нашли, говоришь? — Вадим хитровато прищурился и переглянулся с женой.

Та улыбнулась и кивнула. Плужников метнулся к кустам, притулившимся под окном избушки, пошуршал там и, торжественно вышагивая, вернулся к столу. В руках его уютно устроились две заспанные бутылки с прозрачной жидкостью.

— Это то, что я думаю? — сипло проклекотал Венечка, трудно сглотнув.

Ирина кивнула.

— Но откуда? Как?!

— В жены, Венюша, надо выбирать мудрых и предусмотрительных женщин, — улыбнулся Плужников. — Если бы не Иришка, фиг бы мы сейчас радовались. Это она посоветовала сразу же спрятать пару бутылок водки, чтобы было чем отметить отъезд.

— А ведь спорил со мной до истерики, — усмехнулась Ирина, — доказывал, что ничего прятать не надо, и так останется. «Мы же не пить сюда приехали!»

— Ура Ирке Плужниковой! — заорал архивариус, выхватил у Вадима одну бутылку и закружил стеклянную барышню в танце.

— Осторожнее, чертяка рыжий, разобьешь ведь! — Борис переполошился и хотел было остановить Путырчика, но Нелли придержала его за локоть:

— Успокойся, Боречка, он себя прежде уронит. И вообще, хватит болтать, все за стол! Остынет ведь все, и будет невкусно.

— Шашлычок под коньячок вкусно очень, — пропел Веня и подмигнул компании. — А у нас — ушица под водочку! И плевать, что нескладно, зато вкусно!

Все получилось очень даже душевно, засиделись до позднего вечера. Ели, пили, пели, шутили, смеялись. Расходиться не хотелось, поскольку все понимали — этот вечер больше не повторится. Будут другие, но такого единения, такой общности душ больше не будет. Потому что возвращаться на берега Сейдозера компания не собиралась. Да, отдохнули неплохо, загорали, купались, рыбачили. В походы ходили, но главной цели своего путешествия так и не достигли. Ничего мистического и таинственного здесь не было.

Ну и фиг с ним.

Ближе к ночи облака рассеялись, и из них выпала гигантская луна.

— Ой, большая какая! — Динь испуганно прижалась к плечу Тарского. — Я такую только на картинках видела. Отчего это? Почему в городе луна всегда на монетку похожа, а тут — даже страшно становится!

— Да ладно тебе, — Антон пренебрежительно дернул плечом, — чего тут страшного‑то? Что ты выдумываешь? Ну, здоровущая луна, и что с того? Бледная блямба на небе.

— Фу, какой ты все же неромантичный! — разомлевшая Нелли подняла голову с плеча Бориса. — «Бледная блямба»! И это о светиле, которому посвящено столько стихов и прозы!

— Между прочим, Динь права, — Лена задумчиво рассматривала занявший чуть ли не полнеба серебристо‑желтый круг. — Есть в ней что‑то зловещее. Словно кто‑то равнодушно рассматривает нас из бездонного царства мрака.

— Лена, не надо, мне страшно! — В голосе Динь зазвенели слезы, она зажмурилась и вжалась лицом в облюбованное плечо Тарского. — Она не равнодушно смотрит, она словно выбирает…

— Что она выбирает? — Антон явно начал раздражаться. — Духи, помаду, туфли? Что ты несешь? Не порти нам вечер!

— Прекрати орать на Динь! — прошипела Осенева, сидевшая напротив сладкой парочки. — Так нельзя! Просто она у тебя очень чувствительная и реагирует на все гораздо сильнее нас.

— Почему сразу у меня? — окончательно рассвирепел плейбой. — Двух дней не прошло, как я ее трахнул из жалости, и вы нас уже поженили! Да если бы я женился на всех, кого трахал, у меня бы уже тысячный гарем был!

— Тони? — Квятковская подняла залитое слезами лицо. — Что ты такое говоришь, Тошенька?

— Антон, — на скулах Вадима вспухли желваки, — если ты немедленно не прекратишь…

— То что? — Тарский вскочил, перешагнул через бревно и заорал: — Что ты мне сделаешь? Побьешь? А я в Оленегорске сниму побои, а в Москве отнесу заявление в милицию! Достали вы меня все! Сначала бухтели, чтобы я был поласковее с этой липучкой — ладно, стал поласковее. Ей понравилось. Зато прилипла теперь намертво — не оторвешь. А я ведь ехал сюда не ради этой бледной немочи, а ради тебя, Ленка!

— Напрасно.

— Да если бы я знал, чего это будет стоить, плюнул бы на все и умотал на Канары! Все равно все бабы устроены одинаково, и если ты, Осенева, возомнила себя особенной — то позволь тебя разочаровать, ничего в тебе нет, кроме гонора и выпендрежа! А могла бы покайфовать, да еще как! Впрочем, подробности можешь уточнить у своих подружек, они, думаю, с удовольствием поделятся впечатлениями.

— Ты что имеешь в виду, урод? — Вадим начал медленно подниматься.

— За языком следи, а? — побагровел Борис.

— Да пошли вы все на…!

Этой изысканной фразой Тарский решил поставить точку в дискуссии.

Для придания точке весомости следовало в ускоренном темпе покинуть место дебатов, иначе можно было огрести кое‑чего более весомого.

И Антон, презрительно усмехнувшись, спортивным шагом направился к избушке. Впрочем, попой он не вилял, а значит, к спортивной ходьбе метод его передвижения отнести было нельзя.

Он просто быстренько свалил.

А в беседке главным действующим (вернее, бездействующим) лицом была тишина. Причем не благостная тишина храма, а пульсирующее напряжением затишье перед взрывом.

Который вскоре и бабахнул. Горько, навзрыд плакала Дина, возмущенно галдели Ирина и Нелли, оскорбленные намеками Тарского, Лена с трудом удерживала на месте рвущихся хорошенечко напинать паршивцу мужчин.

В целом все было очень мило.

Веселье продолжалось минут сорок, а потом постепенно утратило интенсивность. Осталось только ощущение гадливости.

Лене нестерпимо захотелось погрузиться в ароматную ванну, украшенную пышной пенной шапкой. Закрыть глаза и впасть в нирвану, очиститься душевно и физически.

— Это же надо было так испортить всем настроение! — Путырчик крутил в руках пластиковый стакашек, тщетно надеясь, видимо, что сила верчения выдавит из стенок хоть пару капель релакса. — И зачем мы только этого урода с собой взяли! Я сразу был против!

— Кто ж знал, — Нелли тяжело вздохнула. — Он вел себя вполне нормально, кадрил Ленку…

— Это я виновата, — прохлюпала Динь. — Тошенька из‑за меня так разозлился. Но я, честно, думала, что он тоже в меня влюби‑и‑ился!

Видимо, девушка обладала неиссякаемым источником слез. Очередные ручейки заструились по промытому руслу. Но успокаивать ее никто не спешил. Все немного подустали опекать плаксивую и пугливую библиотекаршу, к тому же доля правды в ее нытье была.

В общем, вечер, начавшийся так душевно, закончился плачевно.

— Пойдемте‑ка спать, — Вадим поднялся со своего места, — поздно уже.

Он обнял жену за плечи, и Плужниковы направились к избушке. Остальные потянулись следом. Но тянуться пришлось недолго, поскольку флагманы вдруг резко остановились, едва открыв дверь.

— Эй, чего встали‑то? — заерзал оказавшийся в арьергарде Венечка.

— Вы только посмотрите на этого наглеца! — Вадим сжал кулаки, словно пытался расплющить искомого наглеца.

— Ни фига себе! А ну, пошел вон с кровати! — петухом выскочил вперед архивариус. — Это постель девчонок, они там по очереди спят!

— А сегодня посплю я, — Тарский, удобно устроившийся на единственной кровати, лениво приподнялся. — Хватит бабье баловать.

— Сейчас я тебя за ноги выдерну, — Вадим направился было к кровати, но Ирина схватила мужа за руку:

— Не надо, не пачкайся об эту мразь. Все равно он уже изгадил собой постель, никто после него не ляжет. Пусть дрыхнет здесь, а мы давайте сегодня поспим на свежем воздухе. Дождя не будет, там прояснилось, да и потеплело слегка. В беседке нашей сухо, так что в спальниках не замерзнем. В Москве еще духоты нахлебаемся, а сейчас давайте спать под звездами.

— Охренеть, как романтично, — фыркнул Тарский, поворачиваясь ко всем спиной.

Глава 9

— Все‑таки милашка Тони воспитывался в курятнике, — Лена мстительно пнула валявшийся у порога избушки обломок коряги странной формы, автоматически отметив, что прежде этого черного уродства здесь не было.

— В смысле — петух? — хмыкнул Борис. — Похож, конечно, слишком уж смазливый, но он вроде бабами интересуется. Или, думаешь, он «би‑»?

— Сам ты «би» озабоченный! — Лена чувствовала, как внутри поднимается черная, удушливая волна гнева, готовая смести все светлое, что было в душе девушки. — Ни о чем, кроме секса, думать не можешь!

— Ты чего вызверилась? — отбил пас злобы Марченко. — Сама же сказала, что Тарский в курятнике воспитывался!

— Я имела в виду старинное правило курятника, которое Антоша соблюдает неукоснительно — клюй ближнего, гадь на нижнего!

— Фу, Лена, — смутилась Динь. — Ты чего материшься?

— Во‑первых, я не матерюсь, а сквернословлю, — огрызнулась Осенева. — Разница пусть небольшая, но есть. Во‑вторых, прекрати изображать из себя воспитанницу Смольного, о'кей? Надоело уже с тобой нянчиться, пылинки сдувать! Все равно слезы бесконечные, ты из Сейдозера море сделала своими слезами!

— Лена, ты что?! — В подтверждение слов подруги широко распахнутые глаза Квятковской немедленно налились слезами. — Почему?! Я… я думала, ты самая добрая, самая лучшая, а ты…

Она развернулась и, всхлипывая, бросилась за угол избушки.

Наверное, Дина надеялась, что, как это было всегда, за ней немедленно бросится кто‑то из девушек, дабы утешить и поддержать.

Напрасно.

Там, у порога избушки, лесным пожаром разгорался скандал. Покраснев от ярости, недавние друзья орали друг на друга до хрипоты, до покраснения глаз, до брызжущей слюны. И причиной вселенского ора вовсе не была выходка Тарского или грубость Лены. Ее, причины, по сути, не было. Все орали на всех, вспоминая малейшие обиды или досадные недоразумения. И больше всего походили сейчас на стаю бесноватых павианов, а не на гордых представителей человеческого рода.

Когда накал злобы достиг апогея, на берег Сейдозера внезапно свалилась тишина. Мгновенно так бухнулась душным облаком, накрыв собой все. И всех.

Люди замерли в тех позах, в которых застал их обвал тишины. На их лица вкрадчиво вползло да так там и осталось равнодушие манекенов.

Затем они выпрямились, одновременно повернулись в одну сторону — к Полярной звезде — и, подняв лица вверх, запели. Странными, горловыми какими‑то голосами, причем на совершенно незнакомом им языке.

Незнакомом потому, что этого языка давно уже не существовало. Цивилизация, которая общалась на нем, исчезла с лица Земли много веков назад, оставив после себя лишь обрывочные сведения да название — Гиперборея.

Закончив петь, люди выстроились в круг и сначала медленно, затем все быстрее и быстрее двинулись по часовой стрелке. Вот они уже бегут, молча, сосредоточенно, словно за кем‑то. Или зачем‑то.

Вряд ли догонят. Круг все‑таки.

Споткнувшись, падает одна из девушек, на нее налетают остальные и молча, словно куклы, валятся друг на друга. Они тяжело дышат, волосы взмокли от пота, но лица по‑прежнему безразличные. Встать никто даже не пытается.

К лежащим подходит человек. Он полностью обнажен, тело в свете луны выглядит мертвенно‑бледным, отчего узор, нанесенный на грудь и плечи, кажется черным. Но он не черный.

В руках у человека та самая странная коряга, которую недавно пнула Лена. Он подходит к каждому из лежащих и медленно проводит корягой над его или ее головой, не прекращая монотонно бормотать все на том же чужом языке. Первый, второй, третий…

Видимо, что‑то не складывается, голос человека начинает слегка дрожать, но и только. Видно, что его внутренняя концентрация сейчас на максимуме.

Человек обошел уже всех, осталась только Лена Осенева. Руки, сжимавшие корягу, побелели от напряжения, бормотание стало громче. И вдруг…

Странная черная деревяшка, зависнув над головой девушки, дернулась. Раз, другой, третий.

Человек возбужденно выпрямился и осторожно вложил корягу в руку Осеневой. Девушка медленно, словно сомнамбула… Впрочем, «словно» здесь лишнее, Лена и была ею. Сомнамбулой.

Она поднялась, с минуту постояла, вытянув вперед руку с корягой. Затем повернулась и двинулась вдоль берега озера. Человек пошел следом.

Оказавшиеся бесполезными люди так и остались лежать забытыми куклами.

Лена шла довольно долго, прибрежная полоса вскоре сменилась лесом, затем — зарослями кустарника. Девушка падала, цепляясь за корни и колючие ветки, одежда ее покрылась прорехами, на лице и руках закровоточили царапины. Но она поднималась и продолжала упорно двигаться вперед, словно черная коряга тащила ее куда‑то.

Впрочем, так оно и было, наверное.

Впереди появилась почти отвесная скала, казавшаяся сначала неприступно‑монолитной. Но Лена и не думала сворачивать, продолжая идти с той же скоростью, пока рука с корягой не врезалась в стену скалы. Человек, идущий следом, невольно вздрогнул, ему показалось, что рука девушки отломилась, словно сухая веточка, и упала на землю.

Потому что ее, руки, не было видно до самого локтя. Она исчезла внутри узкой, закрытой мхом расщелины.

Человек радостно взвыл, подбежал к скале и, оттолкнув девушку, сам засунул руку в расщелину. Пошарил там, издал победный вопль и вытащил конечность обратно.

Только теперь эта конечность не была пустой. В ней мягко поблескивал в свете луны клинок необычной формы: узкий, длинный, сделанный из странного беловатого металла.

Человек хихикнул и ткнул клинком Осеневу в плечо. Острие вошло легко, словно… Банальное «словно нож в масло» будущему властелину мира было как‑то не комильфо, поэтому он решил обойтись вообще без сравнений. Легко вошло, и все. И легко вышло.

Оставив мгновенно налившуюся кровью глубокую, но не опасную ранку. А Лена даже не шелохнулась, безучастно глядя в никуда. Человек, наслаждаясь неизведанной ранее полнотой власти над другим, медленно обошел вокруг девушки, легонько, вскользь, тыкая ее клинком. Эх, жаль, убивать нельзя, черед этой мерзкой красотки еще не настал. И изуродовать хорошенечко тоже нельзя, жертва на момент смерти должна быть совершенно здоровой, причем в первозданном, так сказать, виде. Ладно, живи пока.

Он пнул девушку под колени, и Лена ничком упала на траву, едва не налетев виском на небольшой камень. Человек испуганно охнул и, выдохнув, тихо выматерился. Все, хватит развлекаться, едва по глупости ритуал не нарушился! Да и холодно голышом стоять, надо двигаться.

Он и двинулся, причем бегом, оставив Лену лежать там, где она упала.

Такими же послушными чурбачками валялись и оставленные на берегу озера люди. Никто из них даже с места не сдвинулся. Ничего, после завершения жертвоприношения они просто заснут там, где лежат.

Человек повернулся в сторону острова Колдун, салютуя найденным оружием в сторону невидимого отсюда гигантского сейда. А потом медленно направился в сторону избушки.

Утро выдалось солнечным и приветливым.

Таким же получилось и настроение у компании. Просыпались, перешучивались, веселились. Вчерашний напряг ушел бесследно, даже Динь тихонько хихикала.

А то, что они почему‑то спали вповалку на берегу, никого не смутило. И вопросов не вызвало, словно так и надо.

Событий вчерашнего вечера никто не помнил. Совсем.

— Что‑то наш герой разоспался, — Борис с хрустом потянулся. — Пора его будить.

— Зачем? — удивленно приподняла брови Нелли. — Его не тронь, он и вонять не будет.

— Я не имел в виду нежно потрясти Тошеньку за плечико и прошептать на ушко: «Вставай, дружок». Просто хотелось бы позавтракать, а все наши запасы — в избе.

— Проглот ты, Борька, — Нелли шутливо шлепнула Марченко по пузцу. — Вон уже какой запас накопил, худеть пора.

— Никогда!

— Ладно, схожу за крупой, каши сварим.

— Кстати, народ, а где Ленка? — удивленно заозирался Путырчик. — Неужели Тарского душить пошла?

— Ерунды не говори, — поморщилась Ирина. — Мало ли куда человек утром пойти может! Нелька, ты еще здесь? Нас сейчас голодные мужики съедят.

— Бегу, бегу!

Нелли направилась к избушке и скрылась за дверью.

А через пару мгновений пространство вспорол дикий, до краешков заполненный ужасом крик, резко оборвавшийся на самой высокой ноте.

Борис побледнел и бросился к угрюмо набычившейся избе, его опередил Вадим, буквально вынесший дверь плечом.

А потом заорали все. И вовсе не Нелли, счастливо пребывавшая в глубоком обмороке, стала этому причиной…

На кровати лежал Антон Тарский. Спокойно так лежал, тихо. На спине, руки на груди сложены, не шумит, никому на нервы не действует.

Даже улыбается, причем широко так, от уха до уха. Вот только улыбка странная какая‑то, намного ниже рта, и вокруг все заплыло уже запекшейся кровью. Да пустые глазницы в потолок таращатся.

Глава 10

Первыми прекратили орать мужчины. Правда, Венечка, от ужаса забыв о своей половой принадлежности, продолжал визжать вместе с дамами. Вернее, с дамой, поскольку Дина, вскрикнув страшно, словно смертельно раненное животное, отключилась следом за Нелли.

Бледный до синевы Вадим обнял задыхающуюся от крика жену и практически вынес ее из кровавого склепа. Марченко, гоняя по скулам желваки, от души пнул верещавшего архивариуса в коленную чашечку. Чашечка обиделась на столь неджентльменское поведение и немедленно выстрелила болью. Пусть спасибо скажут, что не разбилась, чашечка все‑таки.

Визг ужаса превратился в вяк боли, Путырчик шлепнулся на задницу и обнял ваву.

— Ты чего?! — занудил он, возмущенно глядя снизу вверх на Бориса. — Совсем рехнулся?

— Прекрати истерить, вспомни, что ты мужик, в конце‑то концов! — прорычал Марченко, поднимая на руки Нелли. — Вынеси отсюда Динку, да побыстрее! Не дай бог, она очнется и снова увидит это!

Он страдальчески поморщился и кивнул в сторону кровати.

Венечка невольно проследил за направлением его взгляда и, судорожно сглотнув, зажал рукой рот. Затем, забыв о боли в колене, подхватился и выбежал из избушки, чтобы через мгновение огласить окрестности весьма специфическими звуками.

— С‑с‑сопля архивная, — прошипел Борис, выходя следом с Нелли на руках. — Вадька, вынеси, пожалуйста, Динку, пока она не очнулась.

— Не могу, ты же видишь, — пробормотал Плужников, с трудом удерживая вырывающуюся жену. — Ну куда ты, Ириша, успокойся! Он мертв, понимаешь, мертв!

— Нет, Антон всего лишь ранен, надо срочно перевязать его и вызвать «Скорую»! — Лицо Ирины было сосредоточенно‑напряженным, в глазах разгоралось безумие. — И надо поискать его глаза, их еще можно приживить!

— Жуть какая, — содрогнулся Борис, аккуратно положил Нелли на траву и бегом направился к избушке.

Спустя пару минут рядом с Нелли тряпичной куклой лежала Квятковская.

А Вадим продолжал уговаривать‑успокаивать жену. Но не получалось. Совсем.

Марченко покачал головой, решительно подошел к Плужниковым, выхватил Ирину из рук мужа и врезал ей звонкую, увесистую оплеуху. Потом еще одну. И еще.

Голова женщины моталась из стороны в сторону, а обалдевший Вадим словно остолбенел от неожиданности.

И хорошо, что остолбенел и не стал мешать приятелю. Потому что каждая пощечина буквально выбивала из Ирины безумие, словно пыль из ковра. Глаза прояснялись, лицо становилось все осмысленнее.

На очередном замахе она перехватила руку Бориса и хрипло проговорила:

— Хватит. Я в порядке.

— Точно? — с сомнением переспросил Марченко, вглядываясь в ее лицо.

— Точнее не бывает. Займись лучше Нелли, а мы с Вадимом возьмем на себя Динку.

— Но прежде надо вызвать милицию, — Плужников обнял жену за плечи и кивнул Борису: — Спасибо тебе, быстро сообразил. Но где же, черт побери, Ленка? Сколько можно ходить по кустам?

— А ее и нет нигде, — из‑за угла появился виновато‑смущенный Путырчик. — Я тут все ближайшие кусты обошел, звал ее, звал — не отзывается.

— Час от часу не легче! — раздраженно сплюнул Борис. — Куда она могла деться?

— А вы не думаете, — голос Ирины задрожал, — что и ее…

— Стоп! — Вадим поднял руку, предупреждая очередной приступ истерики. — Давайте сначала попробуем вызвать милицию, а пока она будет ехать, вместе восстановим события вчерашнего вечера. Потому что я лично ничего не помню с того момента, как мы вышли из избы.

— Странно, — нахмурился Борис. — Я тоже. Вот мы выходим оттуда, все разозлились на Тарского, Ленка что‑то говорит, я вроде ответил и — все. Пусто. Проснулся утром, на берегу… А вот, кстати, вы обратили внимание, как по‑дурацки мы отправились на ночлег? Словно отрубились там, где стояли.

— И я ничего не помню, — прошептала Ирина. — Вот только…

— Что, что только? — склонился к ней муж. — Ты что‑то вспомнила?

— Нет, вчерашний вечер — нет, но в голове вертятся какие‑то странные слова на совершенно незнакомом языке. Полная белиберда, если честно, но в то же время я знаю, что в них есть какой‑то смысл.

— Допрыгались мы с вашей дурацкой затеей! — Борис опустился на землю и сжал руками голову, словно пытаясь выдавить оттуда хоть какие‑то воспоминания. — Колдовства вам захотелось? Следы Гипербореи найти? Вот и нашли, похоже! Только милиции все это объяснить будет ох как сложно! Где Ленка? Кто убил Антона? Почему мы ничего не помним? Может, это мы их, а?

— Да ты что?! — отшатнулась от него Ирина. — Что ты говоришь такое?

— А ничего. Сами посудите — никто из нас не помнит, что происходило вчера вечером, а теперь мы имеем труп Тарского с перерезанным горлом и без глаз и исчезнувшую Осеневу.

— …! — высказал, похоже, общее мнение Путырчик, подходя ближе. — Причем полный. И ментов мы вызвать не сможем.

— Это еще почему? — поднял брови Вадим.

— Потому что мобильники у всех давно разрядились, вот почему. Электричества здесь нет, зарядить негде. Придется кому‑то идти в ближайшую деревню.

— Вот ты и сходи, как самый бесполезный, — проворчал Борис.

— Это почему я самый бесполезный?

— Потому. Кто только что блевал за избой, вместо того чтобы помочь с Динкой? А с минуты на минуту она придет в себя, и тут такое начнется! Ты готов взять на себя это?

— Ладно, — тяжело вздохнул архивариус, мысленно содрогнувшись от нарисованной приятелем перспективы, — схожу. А что говорить‑то?

— Говори как есть. Проснулись утром и нашли в избе труп. Ничего не трогали, к телу не подходили. И еще пропала девушка из нашей группы. На поиски пока тоже не ходили, поэтому пусть приезжают побыстрее, надо найти Ленку.

Путырчик кивнул, еще раз посмотрел в сторону избушки, передернул плечами, словно от холода, и ушел.

Ближайший населенный пункт, где имелись хоть какие‑то признаки цивилизации в виде почты и магазина, находился относительно недалеко, полчаса медленным шагом, минут двадцать — быстрым.

Венечка пошел быстрым. Значит, через двадцать минут он позвонит в милицию, и приедут они… а кто их знает, когда они приедут.

Ждать и догонять, как известно, довольно нудное занятие, но в данном случае мучительного ожидания не случилось, поскольку почти одновременно очнулись Нелли и Дина. И если импульсивная Нелли выражала потрясение громогласно и бурно, то с Квятковской дела обстояли совсем худо. Похоже, ей стало плохо с сердцем, она задыхалась и периодически теряла сознание. И вконец измученные туристы надеялись только на то, что Венечка догадается вызвать вместе с милицией и «Скорую».

Само собой, ни Нелли, ни Дина тоже не смогли вспомнить события вчерашнего вечера. У всех было одно и то же: они выходят из дома и — пустота. Потом наступило утро.

Время от времени все оглядывались, надеясь увидеть Осеневу. Ее не было. Нигде. Неужели… неужели и она… и ее…

Думать об этом не хотелось, ведь мысли материальны! Нельзя притягивать плохое, Ленка жива, с ней все будет хорошо! А то, что ее нет — ну и что, мало ли куда забрела ночью. Они вон на берегу бревнами дрыхли, а Осенева…

Вадим вдруг вскочил, сбросил с себя джинсы и майку и молча направился к озеру. Он заплыл подальше и нырнул. Долго не показывался, затем вынырнул, вдохнул побольше воздуха и снова исчез под водой. Так он плавал минут десять, обшарив, похоже, почти все дно у берега.

Вышел только тогда, когда мышцы начали атаковать судороги. На молчаливый вопрос жены отрицательно покачал головой. Ирина облегченно вздохнула и снова занялась Квятковской.

Которой становилось все хуже — губы посинели, глаза практически не фокусировались, закатываясь под лоб, дыхание было сиплым, затрудненным.

— Венечка, миленький, сообрази вызвать «Скорую»!

Сообразил, не такой уж он все‑таки бесполезный. Причем машина с красным крестом подъехала к избушке туристов раньше милицейской, и на момент прибытия опергруппы врачи уже занимались Диной.

Так что остальные могли свободно отвечать на вопросы оперативников. Хотя отвечать, собственно, было нечего. Никто ничего не видел, не слышал, не знает. И, что самое подозрительное, не помнит.

Доблестные представители правоохранительных органов хмурились все сильнее, судя по их сосредоточенным лицам, они лихорадочно подсчитывали, хватит ли на всех наручников и поместятся ли эти подозрительные туристы в одну машину.

До чего же надоело возиться с придурками, из года в год припирающимися в эти места! И чего им дома не сидится! То лавиной их накроет, то утонет кто, то отравится. Но такой жути, как сейчас, никогда раньше не было. Изуродованный труп и пропавшая девушка. Вот она, кстати, и станет первой подозреваемой.

Черт, похоже, не станет.

Когда бригада «Скорой», погрузив Дину в машину, уже собиралась уезжать, на берегу появилась медленно бредущая, шатающаяся из стороны в сторону фигура.

— Ленка! — ахнула Нелли и бросилась навстречу девушке.

Вадим и Борис опередили ее и, подбежав ближе, едва смогли удержаться от дружного матерного залпа. Потому что узнать в измученном, грязном, одетом в лохмотья и исполосованном кровавыми узорами существе гибкую, сильную, красивую Лену Осеневу было практически невозможно.

Она брела вдоль берега, глядя вперед сухо поблескивающими глазами, губы запеклись, рана на руке выглядела ужасно, вокруг нее уже вилась мошкара.

Увидев ребят, девушка вздрогнула, попыталась что‑то сказать, но не смогла. Ноги словно переломились, и Лена упала. Вернее, упала бы, не подхвати ее сильные мужские руки. Непонятно, как вообще она смогла дойти в таком состоянии.

В общем, в больницу увезли двух девушек вместо одной.

Глава 11

— А еще мартини есть?

Это, вероятно, должен был означать скомканный набор букв и объедков слов, выданный на‑гора тщетно пытавшейся сфокусировать взгляд Осеневой. Безмятежная улыбка ласкового кретина, взлохмаченные волосы, глаза камбалы (о‑о‑очень далеко разъехались) — Лена могла смело стать рекламным лицом «Алказельцера». Демонстрируя братьям по бокалу, что бывает ДО принятия чудодейственного средства.

— А еще кефир есть, — проворчала Лана, разглядывая счастливую и наконец спокойную подругу.

Тяжеловато, конечно, будет волочь эту пьянчужку в гостевую комнату, зато Ленка больше не станет трястись от ужаса, изображая при этом крутую пофигистку.

Словно у пофигисток бывает такой образцово‑показательный тремор конечностей, при котором удержать бокал с мартини удается с большим трудом, «незаметно» помогая себе другой рукой.

Лане едва удалось отвлечь и более‑менее привести Осеневу в адекватное состояние в прошлый раз, когда Лена вернулась из кошмарной поездки «по шаманским местам русского Севера».

Жуткая смерть Антона Тарского, непонятная ситуация с выпавшим из памяти вечером, загадочное исчезновение Лены надолго выбили всех участников того путешествия из нормальной жизни.

Что уж говорить о самой Ленке! Она очнулась утром от боли во всем теле и, с трудом разлепив глаза, поняла, что лежит ничком на земле, в совершенно незнакомом месте, возле какой‑то скалы. Одежда изорвана, на руке — глубокая болезненная рана с запекшейся кровью. От движения рана открылась, и кровь с дурным энтузиазмом снова рванулась на волю, лишая девушку последних сил. Помимо этого, на теле множество ссадин, царапин и странных порезов, словно кто‑то развлекался, чиркая ножиком где придется.

Но самое ужасное, что Лена ничего, абсолютно ничего не помнила! Вчера они хорошо посидели с ребятами, потом выпендрился Тарский, они решили переночевать на свежем воздухе… Все, дальше сплошная пустота.

Вот и переночевали.

Как она смогла добрести до лагеря, девушка до сих пор не понимала. Она помнила, что неудержимо, до слез, хотелось остаться на месте и ждать, пока ее найдут, но… А если некому искать? Если то, что произошло с ней, — самое безобидное, а другим еще хуже, и им нужна помощь? Вдруг сейчас, в этот момент, кто‑то из друзей умирает?

Поэтому надо встать и идти. Что Лена и сделала. Первые шаги были особенно трудными, еще и кровь эта дурацкая из руки! Но постепенно девушка притерпелась, превратившись в некое подобие биоробота.

Куда идти, она не знала, поэтому шла наугад, доверившись подсознанию. А что еще прикажете делать, когда сознание ренегатски прячется под кровать и отказывается помогать?

И подсознание не подвело. Сговорившись с инстинктом самосохранения, оно сначала вывело хозяйку на берег озера, а потом повело вдоль воды в нужном направлении. В противном, очень противном случае Лене пришлось бы огибать озеро с другой стороны, а берег там не везде пологий. Вряд ли она дошла бы вообще.

Но — смогла. Дошла. И только в больнице, когда ей стало получше, узнала, что произошло с Тарским. К тому моменту уже все выяснилось.

Липкую паутину подозрений с москвичей сняла влажная после прошедшего накануне дождя земля. Кто‑то из прибывших оперативников обнаружил позади избушки довольно четкий след, оставленный посторонним. Почему посторонним? Потому что никто из туристов не носил обувь сорок седьмого размера. Да и резиновых сапог у них не было. Направление следа указывало, куда скрылся незваный гость.

Оперативники послушно отправились туда же. И через пятнадцать минут снова вышли к берегу озера, только в другом месте. Человек, посетивший лагерь туристов, уплыл на лодке.

Нелли первая вспомнила о странном человеке с острова Колдун, напавшем на Антона и Дину. Оперативники немедленно отправились туда и буквально через полчаса нашли здоровенного детину, местного дурачка Сеньку Портнова. Вернее, это население окрестных деревень считало Портнова дурачком, поскольку Семен ни с кем не общался и постоянно пропадал в лесах. Где он жил — не знал никто, Портнов мог появиться в любом месте. Говорить членораздельно мужик не умел, лишь мычал что‑то, объясняясь знаками. Вреда от него никому не было. Раньше.

Да и сейчас милиционеры не восприняли Сеньку всерьез, пока один из опергруппы не обратил внимания на окровавленный карман штормовки Портнова.

Откуда достали два скользких шарика. Бывших не так давно глазами Антона Тарского.

В итоге со спутников убитого были сняты все подозрения, и они были отпущены домой. Ну, а в том, что произошло с одной из туристок, вообще никто разбираться не стал. Ужрались небось москвичи до отключки, вот и не помнят ничего, и психа с его заморочками проспали, и девицу свою. А девица, скорее всего, лунатичка какая‑нибудь, в ту ночь ведь полнолуние было, вот девка и убрела. Раны? А что раны, говорили же — пить надо меньше.

Настаивать на расследовании никто не стал, слишком много загадочного и мистического было в происшедшем, ребята просто боялись копать глубоко.

Вернувшись в Москву, участники «экспедиции» разбежались по домам и пока ни разу больше не встретились. Казалось — стоит им собраться, и снова проступит то, о чем они все старались забыть — утро, в окошки заглядывает любопытное солнце, возле стены — кровать, на которой лежит…

Как бы они ни относились к заносчивому и нагловатому Антону, этот парень ни в коем случае не заслуживал смерти. А тем более такой.

Как выползали из кошмара остальные искатели непознанного, Лана не знала, она с ними была знакома заочно, по рассказам Осеневой.

А вот саму Ленку вытаскивала она, Лана.

Потому что после болезненного разрыва с Ириной Иванцовой, самой лучшей, самой задушевной подругой со времен студенчества,^[1] каверну, образовавшуюся в душе, постепенно заполнила Лена Осенева.

С которой Лана Красич, умная, красивая, успешная бизнес‑леди, вот уже больше пяти лет помогавшая отцу рулить его строительным холдингом, познакомилась на одной из тусовок. Куда ее затащил брат, Яромир Красич, изредка залетавший в Москву с вершин Голливуда. Случилось это в серое, тоскливое, наполненное неутихающей душевной болью время, когда Лана не хотела никуда выходить, курсируя по маршруту дом — офис, офис — дом. Прошло не очень много времени после предательства Иришки и ужасной смерти Кирилла — человека, встреченного Ланой в самое неподходящее для обоих время, с которым она была знакома всего два дня. И жизнь без которого оказалась просто невыносимой.

Тогда она не знала, что Кирилл выжил, и пряталась от всех у себя в квартире. Только брату удавалось вытащить Лану из убежища, встряхнуть, отвлечь. Он в тот год наведывался в Москву при любой возможности, несмотря на довольно напряженный график съемок, и все ради любимой сестренки.

Нет, Иришка вовсе не была единственной подругой Ланы, хороших приятельниц и просто знакомых у девушки хватало, но близкой до духу и по взглядам на жизнь являлась только Иванцова. Вернее, не являлась, а казалась, потому что в критический момент их взгляды на жизнь разошлись в диаметрально противоположные стороны и так больше и не сошлись, несмотря на неоднократные попытки Иванцовой восстановить статус‑кво.

В тот раз Яромир приехал накануне католического Рождества, которое широко отмечается в Америке, благодаря чему съемочная группа разъехалась на рождественские каникулы.

Само собой, восходящую звезду Голливуда снова стали рвать на части, как это бывало в любой его приезд. К счастью, разрывание на части не дошло пока до прямого смысла этого выражения, хотя попытки со стороны некоторых особо невоздержанных дамочек случались.

Даже присутствие рядом с сексапильным кумиром не менее сексапильной красотки помогало все меньше, потому что большинство коренных жителей гламурного бомонда уже знали, что стройная шатенка с роскошными вьющимися волосами — сестра Яромира, Милана. А значит, сердце смуглого красавчика по‑прежнему свободно.

И Лана все чаще оставалась на тусовках одна. Нет, не на все время, Ярик отвлекался от сестры ненадолго и всегда провожал ее домой, но утаскивали его в течение вечера неоднократно. А в освободившееся пространство немедленно начинали просачиваться разнокалиберные представители мужского пола.

Что раздражало девушку неимоверно. И вовсе не потому, что подкатывали какие‑то убогие уродцы, нет. Убогих тоже хватало, конечно, но попадались и вполне достойные кандидатуры, и внешне, и внутренне.

Вот только Лане не нужен был никто. Никто, кроме Кирилла. И потому все попытки познакомиться раздражали ее неимоверно, особенно когда соискатель проявлял тотальную непонятливость и настырность. А подобным набором качеств обладали восемьдесят пять процентов мужчин. Причем чем тупее и безобразнее был самец, тем монолитнее была его абсолютная убежденность в собственной неотразимости.

Именно такая особь прицепилась к Лане на одной из предновогодних тусовок. Ярика снова уволокла куда‑то очередная девица, и Лана решила выпить пока чего‑нибудь прохладительного. Но возле столика с напитками совершенно некстати оказался рэпер Васяня (уже смешно), чья белобрысая рязанская физиономия ассоциировалась прежде всего с трудовыми буднями сантехников, но никак не исполнителем негритянских речитативов. Даже несмотря на обилие разнообразнейших татуировок, широченные портки, гигантскую цепь на груди с усыпанным стразами крестом и выбритый наголо череп со смешно оттопыренными ушами. По которым Лане немедленно захотелось дать щелбана.

И это желание, притащившее в глаза легкую смешинку, было истолковано Васяней совершенно однозначно — телка его хочет.

— Ну че, — лениво протянул он, выискивая среди напитков что‑либо покрепче, — пошли, че ли?

— Простите? — приподняла брови Лана, брезгливо наблюдая за методикой отбора подходящего напитка — Васяня просто и незатейливо отпивал из каждого бокала, а потом ставил непонравившийся коктейль на место.

— В туалет, или в коридоре че найдем?

— Вы сейчас с кем разговариваете, юноша?

— С тобой. Гы‑ы‑ы, юноша! — хрюкнул модный исполнитель. — А ты прикольная телка. Трахаться, спрашиваю, где будем — в сортире или в коридоре? Можно было бы и в машине, но неохота тянуться по снегу.

— А дрессировщик твой где? — участливо поинтересовалась Лана, пристально разглядывая цепь толщиной с велосипедную.

— Че?

— Безобразно наплевательское отношение к своим обязанностям! — Девушка возмущенно сдвинула брови и обратилась к проходившему мимо официанту: — Молодой человек, а где дрессировщик вот этого гамадрила? То, что примат научился ходить на задних лапах, носить клоунскую одежду и относительно связно лепетать, вовсе не означает, что его можно оставлять без присмотра! Или он с цепи сорвался? — ткнула она наманикюренным пальчиком в нагрудное украшение рэпера.

— Сам удивляюсь, — невозмутимо ответил официант, пряча в уголках глаз улыбку.

— Чего‑о‑о? — покраснел от злости Васяня. — Ты чего, оборзела совсем, да?

— Вы не могли бы попросить охрану привязать это человекообразное где‑нибудь на конюшне, пока хозяин не объявится? — совершенно не обращая внимания на звезду местного масштаба, продолжила общение с официантом девушка.

— Пойду поищу кого‑нибудь, — нейтрально ответил парень и куда‑то ускользнул.

Лана взяла стакан с безалкогольным коктейлем и направилась было искать брата, но тут Васяня схватил ее за руку:

— Слышь, это… Извини, ага? Я думал, ты моделька какая, а ты крутая баба. У меня таких еще не было.

— И не будет. Руку отпусти.

— Ну че ты, я же Васяня! Меня все знают!

— А вот меня бог миловал. Если не уберешь руку, позову охрану.

— Ну как тебя зовут, а? — Рэпер отпустил Лану, но в покое не оставил, прочно приклеившись рядом.

И отвязаться от него не получалось почти двадцать минут. Послать его резко и понятно для представителей этого подвида Лана не могла, воспитание не позволяло. Если бы Васяня продолжал хамить, тогда — да, можно было бы, но звездунчик загорелся вдруг совершенно не нужным девушке желанием «потусить цивильно — свидание там, цветочки, а?».

И нудил, нудил, нудил. Пока наблюдавшая за ними высокая брюнетка со стильной короткой стрижкой и ярко‑зелеными глазами не подошла к ним и, склонившись к оттопыренному уху Васяни, не прошептала в алое полотнище несколько слов.

Рэпер мгновенно заткнулся, посмотрел на Лану дикими глазами и, не сказав больше ни слова, затерялся в веселой толпе.

— Спасибо, — улыбнулась она незнакомке.

— Не за что. Я же видела, как он вас достал.

— А что вы ему сказали?

— Что вы подруга владельца Черкизона.

Лана пару мгновений ошарашенно смотрела на девушку, а потом звонко расхохоталась.

Вот так они и познакомились с Леной Осеневой.

Глава 12

Умная, сильная, волевая и в то же время — невероятно женственная и улыбчивая, Лена Осенева довольно быстро заполнила собой болезненную пустоту в душе Ланы. И хотя часто встречаться девушкам не удавалось — и одна, и другая успешно рулили своими бизнес‑автомобильчиками (правда, в случае Ланы это было личное авто, а Осенева управляла арендованным), — но созванивались они часто, подолгу зависая над обсуждением глобальнейших проблем бытия. К примеру — о причинах странного, порой не поддающегося никаким логическим объяснениям сезонного обострения либидо у представителей противоположного пола. О способах избегать охотничьих угодий самцов в неадеквате. О стиле вождения автомобиля, схожем с разборками шимпанзе на звание самого крутого в стае.

Да мало ли тем, достойных всестороннего рассмотрения!

Они давно уже знали все друг о друге, и первое время Осенева не раз, наплевав на личные дела, мчалась к Лане домой, когда чувствовала, что той плохо. Что тоска по несбывшемуся снова давит на подругу, лишая смеха и радости.

А потом случилась беда.^[2] Затаившиеся враги семьи Красич организовали серьезнейшую подставу, в результате которой Лана оказалась в СИЗО, где ее едва не изуродовали сокамерницы. Для того чтобы вывести девушку из‑под грозившего ей немаленького срока, от отца Ланы, Мирослава, требовали контрольный пакет акций его холдинга. И Мирослав Красич готов был отдать свой бизнес, он уже практически подписал все бумаги, когда…

Когда появился Кирилл Витке, живой и практически здоровый. Настоящий владелец фирмы, пытавшейся подставить Красичей.

И черная, вязкая, страшная полоса жизни осталась позади.

Вот уже больше года происходит только хорошее, только светлое, если и случается что‑то неожиданное, то это неожиданное окрашено в искрящиеся цвета радости.

Потому что дела строительного холдинга Красичей идут все успешнее. Потому что отец и мать здоровы и счастливы. Потому что фильмы с участием Яромира Красича собирают все больше денег (а то, что из‑за этого Ярик практически весь этот год ни разу не появлялся в Москве — вполне объяснимо: у сестренки все хорошо, пора наверстывать упущенное).

Но главное — потому что Лана и Кирилл были вместе. А то, что они до сих пор не поженились — так это лишь вопрос времени. Просто руки не дошли. Хотя нет, руки ведь не ходят, а значит — не дошли ноги. До загса.

Просто они не хотели, чтобы свадьба стала каким‑то незаметным, проходным событием. Это должен быть настоящий праздник, а не банальная пьянка в ресторане, пусть и в самом дорогом.

Кирилл решил лично заняться организацией церемонии, причем замыслил что‑то ну о‑о‑очень масштабное. Для чего собирался арендовать замок где‑нибудь в Европе. Где точно — Лана не знала, ее мужчина держался стойко. Сюрприз — значит, сюрприз.

Единственное, что удалось выведать девушке — свадьба намечена на будущую весну. Скорее всего, на апрель.

А сейчас был сентябрь. Серый какой‑то, хмурый, вечно чем‑то недовольный. И очень плаксивый, дождь моросил почти ежедневно. Кирилл уехал в очередную командировку по делам совместного с будущим тестем бизнеса — они с Мирославом Здравковичем решили, что идея недоброжелателей не так уж и плоха и участие финансовой группы «Монблан» (собственности Кирилла Витке) в делах строительного холдинга Красичей может принести хорошие дивиденты. И приносило, между прочим, причем больше, чем ожидалось. А то, что Кириллу приходилось довольно часто уезжать — что ж тут поделаешь. Лана, управлявшая холдингом вместе с отцом, прекрасно понимала необходимость этих поездок.

Причем так совпадало, что и месяц назад, когда Осенева в шоковом состоянии вернулась из поездки, и сейчас Кирилла не было дома. И, если честно, так было даже лучше. Вряд ли Лена приехала бы к подруге, знай она, что Кирилл там. Нет, к любимому мужчине мадемуазель Красич девушка относилась с искренней симпатией, они славно проводили время все вместе, когда выдавалась такая возможность. Но одно дело — веселиться, шутить, смеяться, подкалывать друг дружку и совсем другое — делиться своей бедой. Мужчина здесь не всегда кстати, даже если он молча сидит в своей комнате. Может, он сидит там и раздражается, не желая видеть зареванную и опухшую физиономию подруги своей девушки.

И хотя Кирилл ни разу не дал повода так о нем думать, командировки его пришлись как нельзя кстати. Правда, в квартире оставался другой представитель сильного пола — алабай Тимка (фамильярность допустима только для своих, для всех остальных просьба обращаться только по имени‑отчеству: Тамерлан Хан), но этот парень истерить совсем не мешал. Даже наоборот, он искренне сопереживал, чувствуя настроение хозяйки и ее гостьи, поскуливая и периодически укладывая лобастую башку на колени одной из них. Той, кому в данный момент было хуже всего.

А значит — на колени Лены Осеневой.

Вечер пятницы Лана собиралась посвятить полноценному релаксу. В программе были намечены: джакузи, ароматические свечи, скрабы, маски, крема — все, что вспомнилось из многочисленного арсенала следящих за своей внешностью дам. А в качестве завершающего штриха — бокал мартини.

Из всего намеченного случился только мартини. Причем одним бокалом дело не ограничилось.

Хотя начиналось все строго в соответствии с графиком проведения вечера. Лана выгуляла нетерпеливо переминавшегося с лапы на лапу пса, зашла по пути в ближайший овощной магазинчик, собираясь приготовить легкий ужин, вручила алабаю в зубы сумку с покупками и вернулась домой, предвкушая дальнейшую последовательность приятственных событий.

Но приятственное событие вкусилось только одно, да и то повезло только Тимке, получившему вечернюю пайку.

Пока пес бренчал в миске размером с тазик сухим кормом, Лана перемыла купленную зелень и приготовилась кромсать ее для салата. Однако приготовленный для жестокого кромсания нож пришлось отложить в сторону, не идти же с ножом наперевес открывать дверь.

Зачем открывать дверь? Так ведь позвонил кто‑то. Причем очень настойчиво позвонил. А если охрана снизу ничего не сообщила, значит, этот кто‑то либо сосед, либо из тех, кого охрана хорошо знает.

Правда, редко кто из друзей и знакомых приходил к Лане без звонка. И вовсе не потому, что она требовала непременного согласования времени визита, просто гость мог не застать девушку дома, рабочий день у мадемуазель Красич к нормированным не относился. А уж застать ее в пятницу вечером раньше восьми (вот как сейчас) — вообще редкая удача.

Лана глянула на монитор видеокамеры, установленной над входной дверью, и срочно забренчала замками, отпирая их. А поскольку она уже больше не собиралась сегодня никуда выходить, то заперлась основательно, на все, что было втиснуто в дверь. Ну да, имелась определенная фобия, согласна, но я посмотрела бы на вас, случись с вами хоть треть того, во что судьба окунула Милану Мирославовну Красич.

— Господи, Ленка, что случилось? — Спокойно смотреть на мертвенно‑бледную подругу, тщетно пытавшуюся прилепить на лицо постоянно соскальзывавшую бодрую улыбку, не было никакой возможности. А Лана и не смотрела, она решительно втянула прислонившуюся к стене тень в квартиру и захлопнула дверь. — Так, стаскиваем туфли, надеваем тапки и… Осенева, ты где шлялась? Почему ноги насквозь промокли? И не только ноги! Ты что, без зонтика прогуляться решила? Все, сначала в ванную, полежи в теплой водичке, согрейся, а потом — на кухню. Расскажешь, что произошло.

Лена послушно поплелась за подругой в указанном направлении, она даже пыталась сказать что‑то жизнеутверждающее, вот только зубы, стучавшие все сильнее, превращали все попытки в набор странных, слабо поддающихся идентификации, звуков.

— Все, помолчи лучше, пока язык себе не откусила! — Лана забрала из судорожно сжатых ладошек сумку и кивнула на чистый махровый халат. — Его надень, хорошо? А твои гуни в стирку бросим, слишком уж они грязные. Ты точно по канавам шлялась! Вот только непонятное что‑то на юбке, на сажу похожее, чернозем, что ли?

— Н‑н‑н‑ет, — простучала Осенева. — С‑с‑сажа.

— Сажа? В Москве? — озадачилась Лана. — Ты трубы чистила, да? Все‑все, — увидев, как исказилось вдруг лицо подруги, заторопилась девушка, — молчу. Извини. Жду тебя на кухне вместе с Тимычем и вкуснятинкой.

И, оставив Осеневу наедине с бьющей в ванну струей воды, позорно сбежала в указанное место встречи. Где уже суетился озадаченный Тимка. Вернее, суетиться он начал у входа в ванную, продолжил по пути в кухню, где и довел процесс до максимально мешающего хозяйке.

— Тимус! — налетев в очередной раз на внушительную тушу алабая, рявкнула Лана. — Ты что, решил поиграть в «догони хвост» прямо здесь? Так у меня для тебя две новости, и обе плохие. Во‑первых, пищеблок для подобных развлечений не предназначен, а во‑вторых — и это самое печальное — тебе, дружище, нечего догонять. Вместо хвоста у тебя неприличная бульбочка. Да, вижу, ты волнуешься из‑за Ленки, я тоже волнуюсь. Но я же не бегаю по кухне, сбивая стулья, не скулю и не тычусь мордой в хозяйку. Я, между прочим, делом, спасительным для Ленусика, занимаюсь, даже в ущерб первоначальным планам. Каким? Поужинать легким овощным салатиком. Видишь, отбивную готовлю, салат из помидорок и огурчиков, картошку жарю. Да, знаю, после шести это лопать не стоит, но Осенева так лучше успокаивается. Вкусная сытная еда, винчик весьма способствуют восстановлению душевного равновесия, поверь мне. Вижу, что веришь, ты тоже насчет пожрать мастер, за кусок мяса сдашь нас с Кириллом любому желающему. Ну‑ну, не обижайся, я шучу. А если не хочешь получить очередной пинок в лохматую задницу, будь любезен, сядь вон в том углу, за дверью, и притворись гипсовой собакой. Меньше шерсти будет в еде. Так, — девушка озабоченно посмотрела на часы, — что‑то Ленка там застряла. Надеюсь, не притонула ненароком? Пойду, проверю.

Осенева не притонула. И даже уже вылезла из воды, завернулась в халат, причесала волосы. Вот только дальше этого дело не пошло. Дело сидело на краю ванны, горестно ссутулившись, и плакало. Тихо так, жалобно.

Правда, зубами барабанить перестала. Уже хорошо.

— Согрелась? — Старательно не замечая ручейков слез на щеках подруги, Лана обняла ее за плечи и увлекла за собой. — Теперь пошли, есть будем, пить будем, говорить будем.

Глава 13

Лана усадила вялую подругу в самый уютный уголок кухонного диванчика, за право устроиться в котором они с Кириллом постоянно воевали, поставила перед ней тарелку с вальяжно раскинувшейся на ней отбивной, подпираемой горкой жареной картошки. Рядом кокетливо поблескивала фарфоровым боком мисочка с греческим салатом, пыхтел крупно порезанный свежайший хлеб, подмигивало в бокале мартини. Ну какие могут быть мрачные мысли и воспоминания в присутствии подобного натюрморта! Тут главное — скатерть слюной не залить, как делает это с полом Тимыч.

— Давай‑ка сначала поужинаем, а потом ты расскажешь, что случилось, ага? — Лана устроилась рядышком на диванчике и всунула подружке в руку вилку. — Ну, давай пробуй. Оцени в очередной раз мой кулинарный талант. Посмотри, какую классную отбивнушку я зажарила!

Осенева сфокусировала заплаканные глаза на румяной мясной корочке, вздрогнула и, зажав рукой рот, выбежала из‑за стола. Хорошо, что уютный уголок имел два входа‑выхода, иначе все закончилось бы гораздо хуже. Причем при любом раскладе досталось бы сидевшей рядом Лане. Либо на пол опрокинули, либо…

Пострадал роскошный стол.

Лана задумчиво разглядывала вкусно пахнувшее изобилие, не собираясь ужинать без гостьи, когда та появилась в дверях.

— Ну, горе луковое, — девушка озабоченно вгляделась в осунувшееся лицо Осеневой, — давай колись, кто он? Почему не знаю?

— Ты о чем? — вяло удивилась та, не делая никаких попыток вернуться к столу.

— Не о чем, а о ком. Судя по твоей неадекватной реакции на вкусное, всегда любимое тобой мясо, ты, подруженька, беременна! А я вот не знаю, радоваться за тебя или огорчаться, ведь ты, похоже, совсем не рада этому. И еще…

— Подожди, — Лена попробовала улыбнуться, но улыбка пожухлым листком соскользнула на пол. — Я бы в полной мере оценила твое снайперское попадание пальцем в небо, если бы не… — Она запнулась, затем, трудно сглотнув, попросила: — Слушай, убери ты это мясо со стола, а? Не то меня снова вырвет.

— Хорошо, — пожала плечами Лана, скинув мясо на сковородку и закрыв ее крышкой. — Вот, убрала. Надеюсь, против картошки и салата ты ничего против не имеешь?

— В первую очередь я ничего не имею против мартини. — Осенева села на диванчик и, согнув ноги, свернулась жалобным комочком. Тимка немедленно среагировал на настроение гостьи, пристроившись рядом и сочувственно заглядывая ей в глаза.

— Так вот же бокал.

— А можно стакан?

— Что? Полный стакан?!

— Да, — Ленка попыталась залихватски ухмыльнуться, но вместо этого лицо ее перекосилось, и она, уткнувшись в сгиб руки, громко зарыдала.

Лана, если честно, растерялась. Совсем. Ее новая подруга вовсе не относилась к кисейным барышням, обильно заливающимся слезами и соплями по поводу и без. Осенева тем и была симпатична подруге, что всегда старалась любую проблему встречать лицом к лицу, не срываясь на истерику. И, если получалось, высмеивать проблему, а обсмеянная проблема уже не воспринимается всерьез, и в нее можно смело метать дротики.

И вдруг — образцово‑показательный приступ бабства! И даже не беременная. Правда, тогда непонятно, почему ее тошнит при виде аппетитно поджаренного куска мяса.

Лана решила переждать, пока иссякнет очередное слезоизвержение, периодически подсовывая подруге бумажные платочки.

А еще — затребованный стакан мартини.

Который, собственно, и вернул прежнюю Осеневу.

Правда, для этого Ленке пришлось вцепиться в стакан обеими руками и выцедить его, рискуя откусить кусок стекла вновь застучавшими зубами. Зато буквально через три минуты после принятия ударной дозы спиртного Осенева прекратила рыдать и даже съела немного салата вперемешку с картошкой.

Потом подняла глаза на Лану и прошептала:

— Вадим погиб.

— Кто? — не сообразила та сразу.

— Вадим Плужников. Один из нашей компании, ездившей на Север. Славные такие ребята, Вадим и Ирина Плужниковы, владельцы охранного агентства, — монотонно заговорила подруга, автоматически наглаживая устроившуюся рядом алабайскую мордень.

— Да‑да, я вспомнила, — Лана участливо, но в то же время с легким недоумением посмотрела на Осеневу. — Жалко, конечно, безумно жалко, когда молодые здоровые люди так рано умирают, но… Ленка, а тебе не кажется, что ты слишком бурно реагируешь не смерть приятеля. Или я чего‑то не знаю? Может, между вами что‑то было?

— Не говори ерунды, — поморщилась Лена. — Вадька, как ты правильно сказала, мой хороший приятель. Как и его жена, Ира. И все остальные из нашей команды. Просто… Понимаешь, сначала Антон, сегодня — Вадим.

— Не вижу связи, ты уж извини. Антона, как я понимаю, убил местный псих. Или ты хочешь сказать, что и Плужникова убили?

— Нет. Здесь все гораздо банальнее — Вадим попал в аварию, не успел выбраться из машины, взорвался бак с бензином, и все. Угли. Там просто жуть какая‑то, — Лену снова затрясло, губы посинели.

Лана торопливо набулькала очередную порцию мартини и подсунула подруге:

— На, выпей.

— Спасибо, — снова обе руки обняли стакан, снова застучали о край зубы. — Понимаешь, я когда увидела все это: серость, дождь моросит, все вокруг промокло насквозь, а он… он все еще тлеет!

— Погоди, — Лана озадаченно потерла переносицу. — Ты что, была там? На месте аварии?

— Была.

— Но как? Откуда? Случайно, что ли?

— Нет, мне Ира позвонила. Ей самой только что сообщили на мобильный, и она побоялась ехать туда одна.

— А зачем вообще жену позвали на место аварии? Для опознания? Но это обычно в морге происходит, — Лана никак не могла отделаться от ощущения какого‑то диссонанса в рассказе подруги. — Там, на месте аварии, спасателям и врачам «Скорой» обычно не до оповещения родственников.

— А знаешь, — взгляд Осеневой поплыл, мартини начал наконец оказывать свое расслабляющее действие, — я только сейчас сообразила, когда ты спросила. Ирке ведь позвонили… позвонили практически сразу после взрыва, получается? Потому что, когда мы с ней примчались на место аварии, автомобиль еще дымился, и тело Вадьки… оно тоже дымилось! Скрюченная страшная головешка! Ирка, как увидела, сознание потеряла сразу, ее увезли на «Скорой», прямо как тогда Динку, а я осталась опознавать. Пришлось ближе подойти, а там грязь после тушения, вот и вывозилась, вымокла. И сажа… Наверное, об Вадьку испачкалась, задела случайно… — Голос подруги постепенно начал стихать, речь становилась все невнятнее.

— Ладно, Ленуся, не стоит об этом, — Лана собралась было убрать бутылку с остатками мартини, но Осенева не позволила.

Она допила все до капли, и хозяйке пришлось‑таки тащить подругу до гостевой комнаты. Никогда еще Ленка так не наклюкивалась, и эта судорожная попытка убежать от реальности немного смутила Лану. Ну не похоже это на Осеневу, никак не похоже! Да, страшно, обгорелый труп приятеля, но ведь…

Вразумительно объяснить самой себе, что именно «ведь», девушка так и не смогла. Сейчас бы с Кириллом посоветоваться, но не звонить же ему в Германию в двенадцать ночи с маловразумительным рассказом! Господин Витке, переполошившись, немедленно сорвется домой, сорвет сделку, и все из‑за чего? Из‑за непоняток с подругой его любимой девушки! Нет уж, разберемся сами. Золотую медаль в школе и красный диплом в академии не за экстерьер получали, между прочим. И в расследованиях кое‑что смыслим, кто брату когда‑то помог, а?

И Лана, убрав со стола, отправилась в ванную. Джакузи и аромасвечи отменяются, устала, спать хочется. Теплый душ и — в люлю. Утро, говорят, вечера посообразительнее будет. Хотя вечер бы с этим поспорил.

Не знаю, как там с мудростью и сообразительностью утра, но ощущения после перепоя оно приносит препоганейшие. И мыслительный процесс включаться отказывается категорически. Наверное, тот, кто пустил в народ поговорку о приоритете рассвета перед закатом, был абсолютным трезвенником. Хотя нет, поговорка‑то

а) русская;

б) народная,

а где вы видели абсолютно трезвый русский народ?

Елена Осенева была настоящим представителем своего народа, поскольку совпала с реальностью только после двух чашечек крепчайшего кофе, сваренного Ланой по ее любимому рецепту, с гвоздикой и корицей.

Отбивную девушка предусмотрительно доставать из холодильника не стала, справедливо решив, что свинина с утра в любом состоянии как‑то не очень, а уж с бодунища‑то!

Зато свежевыжатый апельсиновый сок, тосты, абрикосовый джем, яйца всмятку — что‑нибудь да подойдет утомленной мартини подружке.

После кофе понемножку подошло все. И когда взгляд Ленки прояснился настолько, что там, на самом донышке, стал заметен разум, Лана решила вернуться к вчерашней теме:

— Ну что, пьянчужка, теперь ты сможешь мне внятно объяснить, что именно тебя вчера так потрясло? Почему ты шлепнулась туда, где я раньше тебя никогда не видела — в бабскую истерику? Неужели из‑за банальной аварии, пусть и случившейся с твоим приятелем? Или это напомнило тебе кошмар с Тарским? Если да, то почему?

— Сама не знаю, — пожала плечами Лена, задумчиво глядя в окно. — Понимаешь, последние дни не отпускало ощущение надвигающейся беды. Словно кто‑то смотрит на тебя оценивающе и думает — тебя убить или кого‑то другого?

— Что за бред?

— Понимаю, как это звучит, но так и было. Я уже хотела к психотерапевту идти, пусть бы лекарства какие выписал. Очень уж мой психоз жить мешает.

— А почему мне ничего не сказала?

— Ты и так со мной столько возилась после отпуска моего дурацкого, — грустно улыбнулась Осенева. — Сколько же можно?

— Сколько нужно, столько и можно, — Лана намазала тост джемом и деловито продолжила: — А теперь давай по порядку рассказывай, что с тобой происходило вплоть до вчерашней трагедии.

Глава 14

— Ты ведь знаешь, что мы больше ни с кем из ребят не встречались, — начала Осенева, машинально отщипывая кусочки хлеба, — только созванивались иногда.

— Знаю, — кивнула Лана. — С твоих слов.

— Да и созваниваться начали только пару недель назад, когда все более‑менее пришли в себя и могли говорить о случившемся.

— А зачем говорить об этом? Что, других тем нет? Мне кажется, что возвращаться к пережитому кошмару по меньшей мере глупо. Особенно тебе.

— Согласна, — тяжело вздохнула подруга. — И все наши тоже. Мы даже хотели встретиться в какой‑нибудь кафешке, поболтать о чем‑нибудь отвлеченном, попить пива.

— Замечательная идея! И что помешало? Почему вдруг решили говорить о Тарском?

— Это все Дина.

— Квятковская? Романтичная дурочка, влюбившаяся в Антона по уши? Кстати, никогда не могла понять, почему в качестве измерения степени влюбленности выступают различные части тела. И если максимально возможная — по уши, то где проходит нижняя черта?

— Ну где, — пожала плечами Ленка, — там, где она сосредоточена у большинства самцов. И самок. Что касается Дины… — Она невольно поморщилась. — Знаешь, нас всех начало напрягать общение с ней. Да, понимаю, девушка несколько не от мира сего, жизнь представляет исключительно по книгам и сериалам, слабая, совершенно неприспособленная, но поначалу Квятковская вполне органично влилась в нашу компанию. Может, потому, что в городе не так проявлялась ее тотальная беспомощность, зато Дина могла добыть в своей библиотеке всю необходимую информацию, даже ту, доступ к которой для людей, так сказать, с улицы запрещен. И даже ее дурацкая влюбленность не казалась такой уж катастрофической. Я надеялась, что Динка в итоге разберется, что за фрукт этот Тарский. Какое там! Эта глупышка — хотя, если честно, очень хочется назвать ее курицей…

— Хочется — зови, — усмехнулась Лана, — не сдерживай себя. Называть вещи своими именами гораздо проще, чем стараться даже в мыслях оправдать чье‑то раздражающее поведение.

— Именно раздражающее, особенно сейчас. Там, в походе, я взялась опекать Квятковскую, пытаясь хоть немного адаптировать это библиотечное пернатое к реалиям жизни вдали от цивилизации. И она старалась, помогала готовить, убирать, за грибами ходила с нами. В походы, правда, нет, потому что в первом же длительном пешем походе нам пришлось на обратном пути останавливаться чуть ли не каждые полчаса, бедная Диночка стерла ноги, устала, расхныкалась. Поэтому она чаще всего оставалась дежурной по кухне. Но это ее полное растворение в человеке, который откровенно издевался над ней! — Осенева аж плечами передернула. — Мне, как ты понимаешь, наблюдать за этим было особенно напряжно, ведь Тарский потащился в поход из‑за меня. И мимоходом растоптал очередную душу. Он, конечно, не старался делать это специально, просто парню и в голову не приходило хоть немного жалеть несчастных, запавших на его обаяние. Но я очень надеялась, что Антону хватит ума не трогать Квятковскую. Ведь одно дело — любить безответно и совсем другое — переспать с объектом своих грез. Для Тарского это ровным счетом ничего не значило, а Динка мгновенно нафантазировала черт знает что! А когда случилась эта жуть…

— Все, хватит об этом! — Лана нарочито возмущенно ткнула подругу кулачком в плечо. — Сколько можно вспоминать! Мы, если одна пьянюжка помнит, начали разговор совсем о другом и опять плавно сползли на Тарского! Давай по сути происходящего!

— Ну да, конечно. Это из‑за Динки. Она ведь, как ты знаешь, вообще в больницу попала с тяжелым нервным срывом. Мамаша ее — вот, кстати, никак не могу понять, как у такой яркой, умной, активной женщины получилась столь унылая дочь! Ну да ладно, короче, мать забрала Дину из местной больницы и перевела ее в московскую платную клинику, где Квятковская провела десять дней. Навещать ее нам всем было строго‑настрого запрещено, дабы не спровоцировать у бедняжки очередной приступ. А мы, если честно, не особо и рвались, самим, как ты помнишь, хреново было.

— Помню.

— Короче, более‑менее, как я уже говорила, мы очухались лишь пару недель назад. Созвонились, решили, что надо бы пересечься, поболтать, пиццы поесть, Путырчик там опять что‑то в Инете «потрясное» нарыл, короче — жизнь продолжается.

— Вот именно. И почему же ограничились лишь разговорами?

— Говорю же — из‑за Динки! Она выписалась из больницы и даже снова вышла на работу. И с этого момента начала буквально преследовать нас своими звонками. Могла позвонить в любое время дня, утром, поздно вечером — да когда ей в голову взбредет — и зудеть лишь об одном — о бедном Тошеньке! В подробностях снова и снова переживая тот день.

— Ну звонила, и что? — пожала плечами Лана. — Вас ведь никто не заставлял приглашать ее на встречу!

— Эта прилипала все равно бы узнала, через мать Нелли Симонян. Это ведь Нелька привела к нам Квятковскую, их матери дружат.

— Попросили бы мать Нелли ничего не говорить.

— Ага, конечно! Тетя Карина у нас очень жалостливая, она так переживает за бедную девочку! Мы все должны поддержать Диночку в этот трудный для нее период! Можно подумать, что для нас это — веселые каникулы!

— Ладно, не заводись снова, — Лана протянула покрасневшей от возмущения подруге намазанный джемом тостик. — На вот, укуси сладенького, подобреешь сразу. Лучше тост, чем меня или Тимку.

— После Тимки потом весь рот в шерсти будет, — проворчала Осенева, выбирая, с какой стороны начинать потреблять «подобритель».

— И только это тебя удерживает?! — Лана опасливо отодвинулась от подружки. — Значит, поскольку у меня с шерстистостью как‑то не складывается, вполне возможен угрыз за мягкое место?

— Не обольщайся, — прожевала та. — На фиг мне твое мягкое место, я не по этому делу. Пусть уж твой Кирюша кусает тебя, куда дотянется.

— Ну вот, опять в сторону от основного направления убрели! Вечно с тобой так!

— Со мной?! Сама намекает на извращения всяческие, в краску вгоняет, а потом еще и инсинуациями в мой адрес швыряется!

— Ладно, не комплексуй! Я же прекрасно понимаю, что ты просто потеряла суть разговора, вот и ползаешь вокруг да около, надеясь случайно наткнуться на эту самую суть. Напоминаю — ты намекала на тяжелые предчувствия, давившие на тебя последнее время.

— Ну да, — шутливая пикировка окончательно вернула прежнюю Ленку, и даже напоминание о вчерашнем не смогло снова столкнуть ее в болото истерики. — В общем, мы с ребятами созванивались, но говорить могли только о занудстве Динки. Сама понимаешь, тема эта не самая привлекательная, поэтому общение постепенно сошло на нет. Работа, дела, проблемы. Да и не так много времени прошло, чтобы очень уж соскучиться друг по другу. Не знаю, как у других, но у меня после прекращения общения начались странные приступы паники. Ну, я говорила — создавалось ощущение, что за мной кто‑то наблюдает, решает — жить мне или умереть. Кто‑то очень жестокий. Причем чувство это не было постоянным, в основном все шло как обычно. Нормальная такая, устоявшаяся жизнь. А потому вдруг бац — и в спину словно ледяной штырь ввинчивается, начинаешь оглядываться по сторонам, шарахаться от любого, кто кажется подозрительным. И давит что‑то, давит! Да так, что дышать тяжело!

— И почему вот не пришла к нам ни разу в такие моменты? Ты же знаешь, Кирилл после пережитого умеет читать чувства и эмоции, он бы разобрался в тебе лучше любого врача!

— Знаешь, — Осенева беспомощно посмотрела на подругу, — совершенно забыла об этом! Вот дурында, а!

— С диагнозом согласна.

— В общем, приступы становились все чаще, а накануне происшествия с Вадимом все исчезло. Все спокойно, нормально, я решила, что само прошло. Пока не позвонила Ирина…

— А почему, кстати, она позвонила именно тебе? У нее что, нет более близких подруг?

— Не знаю, — растерянно протянула Ленка. — Я как‑то не подумала тогда об этом. Ира так кричала в трубку, так плакала! Так боялась ехать на опознание одна! Меня тоже словно током шарахнуло от известия, и способность соображать я, похоже, оставила в ящике рабочего стола.

— Так ты на работе была?

— Конечно. Где же еще я могу быть в будний день, пусть даже и в пятницу? Само собой, в офисе торчала. У меня как раз очередные туристы сидели, тур в Египет выбирали, пришлось их перекинуть на другого менеджера. В общем, за руль — и к Плужниковым в агентство.

— Вот кстати — у них же охранное агентство, верно? Неужели некому было хозяйку сопроводить?

— Говорю же — не знаю я! Что ты меня допрашиваешь! Это сейчас я вижу все нестыковки, начиная с непонятного звонка самой Ирине, а тогда — тогда в голове стучало лишь одно: «Он выбрал Вадьку».

— Кто он?

— Тот, кто сидит в пруду, — криво улыбнулась Осенева. — Тот, кто выбирал жертву. И выбрал Вадима Плужникова.

— Так, — Лана решительно поднялась из‑за стола, — собирайся, едем.

— Куда?

— Для начала — в больницу, куда увезли Ирину. Надо с ней поговорить, узнать поподробнее, кто ей звонил, что говорил. Потом… Хотя почему потом, все можно делать параллельно, — девушка взяла со стола мобильный телефон и набрала номер: — Алло, Матвей? Доброе утро! Извини, что беспокою в субботу, но мне срочно нужна информация по вчерашней автомобильной аварии. Нет, никуда я не вляпалась, это для моей подруги, Лены Осеневой, я вас знакомила. Надо. Там погиб ее приятель, Вадим Плужников, и Ленка считает, что с аварией не все гладко. Узнаешь? Спасибо! Где случилось и когда? — Осенева быстро нацарапала на салфетке несколько слов. — Записывай.

Глава 15

Одежда Осеневой, благополучно забытая в стиральной машине, обиженно шмыгала влажностью. Само собой, надевать такую сырость не стоило, даже из солидарности с обделенной одеждой. Совместное шмыганье могло нервировать окружающих.

Поэтому Лана отправила подругу в свою гардеробную, дабы та быстренько подобрала себе что‑нибудь подходящее. Через двадцать минут, не дождавшись Ленки, поняла, что слегка расслабилась, предоставив Осеневой право самостоятельного выбора. Вот вчера — да, вчера подружка равнодушно натянула бы на себя хоть мешок из‑под картошки, но сегодня она снова адекватна, а значит…

А значит, пора принимать жесткие, граничащие с диктаторскими, решения.

Потому что в гардеробной валялся на полу ворох одежды, а Осенева крутилась перед зеркалом в очередных джинсах.

Лана кашлянула. Веретено не остановилось. Кашлянула два раза.

— Простудилась? — обеспокоилась подруга, не прекращая, впрочем, попыток разглядеть в зеркале свою тыльную часть.

— Нет. Стараюсь деликатно напомнить одной клуше, что мы по делам едем, а не на вечеринку. Сколько можно чухаться?

— Что делать?

— Чухаться. То есть — копаться. Тормозить. Возиться. Тянуть время. Хоть одно слово донесло до тебя смысл моих претензий?

— А разве я долго?

— Ну, это зависит от критериев, которые определяют для тебя это понятие. Я, к примеру, за время твоего чуханья успела вымыть посуду после завтрака, накормить Тимку, узнать по справке, в какую больницу увезли Ирину Плужникову, одеться, собрать волосы в весьма трудоемкую прическу…

— Это конский хвост, что ли?

— Не перебивай, черепаха. Так вот, продолжаю перечень совершенных мною полезных действий. На чем я остановилась?

— На хвосте. Не больно?

— Дерзишь? Ну‑ну. А я после завершения куафюра еще и губы накрасила, вот! Хотя вполне могла бы обойтись и без этого, бледной немочью никогда не была. Но решила дать тебе еще пару минут на сборы. И что? Мало того, что ты перерыла половину моего скудного гардероба, так еще и не готова!

— Ага, скудного, — проворчала Лена, делая попытку стянуть с себя очередные джинсы, — это просто издевательство какое‑то — заставить и без того расстроенную подругу переполнять желчный пузырь черной завистью! Целая комната с барахлом! Буржуйка ты, бездушная притом!

— Скажи, а в твоем генеалогическом кусте нет отростка, именуемого Васисуалием Лоханкиным? — прищурилась Лана. — Твой пятистопный ямб очень напоминает мне стенания вышеупомянутого гражданина. И не пытайся натравить на меня мою же совесть, она спит. Спокойным, между прочим, сном, потому что видела чей‑то гигантский стенной шкаф, полностью забитый тряпьем. Эй, куда джинсы стягиваешь! А ну верни на место!

— Так я и хотела…

— Имеется в виду твоя задница. Нормально ведь сели, зачем снимать? Теперь надень вот этот оливковый джемпер и все. Нам давно пора ехать. Заметь, я ведь даже не заставляю тебя ликвидировать следы разгрома, учиненного тобой в моей чистенькой гардеробной! И вообще, не выйдешь отсюда через две минуты — уеду одна.

— Нудная ты, — тяжело вздохнула Осенева, снимая с вешалки указанный джемпер.

Но появилась в прихожей ровно через одну минуту и сорок две секунды.

Алабай, увидев, что хозяйка с гостьей куда‑то собрались, засуетился у входной двери, зажав в зубах свой поводок.

— Нет, приятель, — Лана присела перед псом на корточки и ласково почесала за обрубком уха, — не хитри. Я тебя утром, пока эта пьянчужка дрыхла, хорошенечко выгуляла и даже не забыла об этом! Поэтому положи поводок на место и иди на коврик. Да, бывает, что я беру тебя с собой, особенно в выходные, но сейчас не тот случай. Все, не надо на меня смотреть так укоризненно. И на Ленку не надо!

— А может, возьмем парня? — Подруга, обожавшая собак вообще и Тимыча — в частности, с умилением смотрела, как грустный пес, периодически оглядываясь, аккуратно положил поводок на банкетку и медленно побрел в свой угол.

— Тютя ты слабохарактерная, — припечатала Лана, буквально выталкивая Осеневу из квартиры. — Кобель ею откровенно манипулирует, а она ведется! До сих пор удивляюсь, как ты умудряешься двуногим противостоять?

— Сравнила! Где ты видела среди двуногих честных, верных, самоотверженных, беззаветно любящих особей мужского пола? Которые к тому же не обнюхивают каждую пробегающую мимо самку?

— Во‑первых, насчет отсутствия интереса Тимки ко всем сукам, кроме одной, ты заблуждаешься. Кобели потому так и называются, что ни одну даму в интересном периоде мимо не пропустят. А что касается перечисленных тобой мужских качеств, то они все есть у Кирилла, могла бы и сама догадаться, между прочим.

— Да знаю я! Я ж говорю — желчь разлилась от зависти. Подскажи, где расположено то пастбище, на котором пасутся столь раритетные экземпляры, как господин Витке? Я тоже хочу такого отловить!

— Ох, подруга, не дай тебе бог побывать в том месте, где мы с Кириллом встретились! — тяжело вздохнула Лана. — К тому же он тогда не был красавцем, а вовсе даже наоборот.

— Помню, помню, «Аленький цветочек» в современной интерпретации, — улыбнулась Осенева, выходя из лифта в подземный паркинг. — Пусть даже так, я готова, лишь бы найти своего мужчину, свою половинку. Я так устала от не тех!

— Не грусти! — Лана пикнула брелком сигнализации, открывая машину. Золотистый «Лексус» подмигнул фарами. — Ты обязательно встретишь его, главное — верь. Ладно, о мужиках поговорили, теперь — о деле.

— Так вроде уже обсудили все, что на данный момент известно, теперь будем собирать информацию. Надеюсь, что странности со звонками Ирины окажутся всего лишь совпадениями случайностей. И Матвей это подтвердит, не найдя в аварии никакого криминала. Думаю, он скоро позвонит, и с этого начнется твое возвращение в норму.

— Я и так в норме, — проворчала Осенева, усаживаясь на переднее сиденье. — И вообще, на дороге сосредоточься, знаю я, как ты водишь! Шумахерша!

— Фу, как ты сейчас некрасиво сказала! — Лана аккуратно вывела машину со стоянки и направила к выезду из паркинга. — Прямо вот выматерилась почти. Можно подумать, это не гражданочка Осенева носится по Москве на своем ярко‑алом «Пежо», словно ведьма на помеле! Скольких ты поседеть заставила, подрезая совершенно по‑свински?

— А пусть не спят за рулем! На дороге надо не по телефону болтать и не губы красить, а сосредоточиться на ней!

— На ком?

— На дороге! И вот кстати — стоило нам выехать на оживленную улицу, и твой мобильник уже трясется в припадке, жаждая отвлечь водителя! Вернее, водительницу.

— Не суетись, у меня автомобильная гарнитура для мобильного имеется. К тому же это Кравцов звонит. Да, Матвей, слушаю.

— Лана, — голос начальника службы безопасности холдинга безмятежным назвать было нельзя. Никак. — Еще раз спрашиваю — почему тебя интересует запрошенная тобой информация?

— Я еще раз могла бы повторить то, что говорила утром, но тут рядом со мной сидит Лена Осенева, которой, собственно, и нужна эта информация…

— Да‑да, мне нужна, мне! — громко подтвердила та, наклонившись к Лане.

— Слышал? Может, ей трубку передать? Хотя сделать это будет сложновато, я сейчас за рулем, с телефонной гарнитурой в ухе.

— Ладно, не надо, — Кравцов тяжело вздохнул и проворчал: — Вот же послал злой рок хозяйку! Мало того, что сама периодически в тотальный попадос влипает, так еще и подруг выбирает таких же!

— В смысле? — насторожилась Лана, не забыв, впрочем, вовремя перестроиться на нужную для поворота полосу. — Что в данном конкретном случае ты называешь этим незатейливым вульгаризмом?

— Попадосом, что ли? — хмыкнул Матвей. — А то, что господина Плужникова кто‑то очень хотел убрать и осуществил это противозаконное деяние, следует отметить, безупречно. А теперь скажи, почему твоя подруга заподозрила неладное?

— Не переводи стрелки вопросов, пожалуйста. Что ты узнал об аварии?

— В машине Вадима Плужникова, во‑первых, был подрезан тормозной шланг, а во‑вторых, обивку водительского сиденья пропитали легковоспламеняющейся жидкостью. Первое же резкое торможение — и автомобиль стал неуправляемым. Его вынесло на встречную полосу, там он столкнулся с «Жигулями»…

— Так не «КамАЗом» же! Или Вадим шел с превышением скорости?

— Да нет, скорость была нормальной, не больше шестидесяти, там место такое, что особо не разгонишься. Но после удара вспыхнула обивка сиденья, и Плужников, зажатый рулевым колесом, не смог выбраться. Причем от столкновения с «Жигулями» он получил всего лишь перелом трех ребер и, не будь огня, спокойно дождался бы помощи. Кому же он так насолил‑то? Кем он работал?

— Твой коллега, между прочим. Владелец охранного агентства.

— Стоп. Плужников? Владелец охранного агентства? Так я же его знаю! То‑то фамилия мне знакомой показалась. Хороший мужик, честный, классный профессионал. Как же он не почувствовал неладное?

— Слушай, — Лана мельком глянула на побледневшую от напряжения подругу, — а почему, кстати, Вадим ударил по тормозам?

— Вопрос по существу. Судя по показаниям свидетелей, «Форд» Плужникова нагло подрезал какой‑то задрипанный «Запорожец», который с места происшествия, само собой, скрылся. В общем, что задумали, то и сделали. И вряд ли удастся найти хоть какие‑то следы, огонь поработал качественно.

— Ну, насчет следов я бы не спешила. Мы едем сейчас к жене Вадима, Ирине. Она в больнице. Есть кое‑какие нестыковки.

— Милана Мирославовна! — рявкнул Кравцов. — Как человек, отвечающий за вашу безопасность, я категорически запрещаю вам влезать в это дело!

— Ой, — хихикнула Лана, — страшно‑то как! Снова на «вы», да еще и по имени‑отчеству! Думаешь, так я лучше проникнусь серьезностью момента?

— Не прониклась, значит, — тяжело вздохнул Матвей. — Все равно полезешь?

— Ага.

— Тогда дай слово, что будешь держать меня в курсе происходящего, иначе придется привлечь Мирослава Здравковича.

— Ябеда!

— Это моя обязанность.

— Ябедничать?

— Обеспечивать безопасность. И для этого хороши любые методы.

— Ладно, договорились. Буду держать, — проворчала Лана. — Только напомни, за что.

— Не за что, а где. Или в чем? — задумался Кравцов. — Ай, ладно, не путай меня. В курсе держать будешь, поняла?

— О'кей.

Глава 16

— Я правильно поняла? — Голос Ленки дрогнул. — Вадима все‑таки убили, да?

— К сожалению, да. Но не думаю, что это как‑то связано с вашим походом на Север.

— Почему?

— Да потому, что это предположение изначально абсурдно. Нет мотива, понимаешь? Если бы вы нашли там какой‑то клад, к примеру, или стали свидетелями преступления — тогда да, была бы причина устранять вас всех одного за другим. Но ведь ничего такого не было?

— Ничего мы там не находили, кроме грибов и ягод. И не видели никого. До ближайшего поселка идти довольно долго, других туристов не было. А того психа, с острова, видели только Динка и Антон. Но был ведь и тот странный, выпавший из памяти вечер и то, что произошло со мной… Знаешь, я совсем не уверена, что Антона убил тот несчастный дурачок. Слишком уж он туп для того, чтобы сделать все тихо и чисто.

— Во‑первых, никто не знает, тихо там было или нет, все валялись в отключке. А во‑вторых, насчет чистоты ты погорячилась. Когда перерезают горло, чисто в принципе быть не может. Прошу тебя, не связывай два разных происшествия в одно. Мы же с тобой вместе по Интернету шарили, вместе нашли упоминание об эмерике, или мереченье, явлении, которое происходит спонтанно, подчеркиваю — спонтанно, там, на Кольском полуострове. Массовый гипноз, не больше и не меньше. Ты бродила неведомо где, остальные отключились, а псих под воздействием эмерика взялся за нож. Вот и все! Зачем вас убивать здесь, в Москве, сама подумай! Только спокойно подумай, трезво, хотя это, конечно, довольно сложно в твоей ситуации, — хмыкнула Лана.

— Я, в отличие от некоторых, могу соображать в любом состоянии!

— Ну да, ну да, вчера ты продемонстрировала эту способность в полной мере.

— Глумиться над страданиями подруги может только такой бездушный робот, как ты! Не понимаю, зачем я вообще с тобой общаюсь?

— «Вгляжусь в тебя, как в зеркало!» — провыла Лана.

— И дурная пародия на Юрия Антонова здесь неуместна! — Осенева не выдержала и хихикнула.

— Ну вот и славно! — удовлетворенно улыбнулась Лана. — Сеанс отвлекающей психотерапии удался. Теперь собери мозг в горсточку…

— Почему это в горсточку, у меня наберется на полноценную кучу!

— О'кей, пусть будет куча. Так вот, расшевели эту кучу и согласись с моими доводами.

— Да понимаю я все! — тяжело вздохнула Ленка. — Вот так вот отстраненно, спокойно, трезво — не хрюкай, поросюшка! — я вижу, что мой психоз ненормален. Но… Ты же знаешь, я всегда прикалывалась над всякими там «Битвами экстрасенсов»…

— Я тоже.

— Помню. Мы с тобой оч‑чень деловые, умные, уравновешенные бизнес‑леди, нас к гадалке отвести можно только под дулом пистолета, но то, что происходит сейчас… Понимаешь, здесь все на уровне ощущений, как бы глупо это ни звучало.

— Ну почему же глупо, — задумчиво проговорила Лана, сворачивая на больничную парковку. — Энергетика человека — штука малоизученная, мы слышали про ауру, про поле, но ничего толком об этом не знаем. Нам с Кириллом, когда мы были в разлуке, снились одинаковые сны.

— Как это?

— Вот так это. Совершенно одинаковые, причем сны были на уровне физических ощущений. Да, именно то, о чем ты подумала! И не надо на меня так таращиться!

— Ой, Ланка, ты даже покраснела! Ни фига же себе сны у приличной девушки были!

— Не завидуй. Это я к тому, что предчувствия — штука вполне реальная. К тому же тут еще и непонятные звонки. Поэтому я с тобой и катаюсь в свой заслуженный выходной, вместо того чтобы поехать к матери на блинчики.

— Счастливая ты, блинчики можешь десятками лопать без ущерба для талии!

— Поняла, — Лана заглушила двигатель. — У тебя сегодня по графику день зависти. Ладно, развлекайся. А сейчас — брысь из машины, мы приехали. Вот только не знаю, станет ли твоя Ирина сегодня разговаривать о случившемся, слишком мало времени прошло. К тому же она ведь толком ничего и не знает, ты же говоришь, ее сразу увезли.

— И хорошо, что увезли, — голос Осеневой дрогнул. — Опознавать то, что осталось от ее мужа, даже мне было тяжело.

— А кстати, как тебе удалось узнать, если… — Лана запнулась. — Если все было так плохо?

— Обручальное кольцо. У них с Ириной кольца сделаны по индивидуальному заказу, очень необычные. Я таких больше ни у кого не видела. Предваряя твой вопрос, сразу скажу — кольцо Вадима надеть никто другой не мог, оно сидело очень плотно. Со времени свадьбы Вадим заматерел, ну, знаешь, как это бывает — тонкий мальчик превращается в рослого мужчину — вот кольцо в палец и врезалось.

— Понятно. Слушай, а другие родственники у Вадима есть? Родители там, брат, сестра?

— Вроде да.

— А им сообщили?

— Ну откуда я знаю? Я же сразу к тебе поехала! Да и кто я им? Сообщать о таком должны близкие люди!

— Не заводись, — Лана успокаивающе погладила подругу по плечу. — Ты права, это я что‑то торможу. Ну ладно, идем в корпус, палата Ирины на третьем этаже.

— А нас пустят?

— В будний день, может, и не пустили бы, но сегодня демократичная суббота.

Суббота в этой больнице, как, впрочем, и в большинстве муниципальных, действительно была более чем демократичной. Часы посещений, отмеченные в расписании, утратили свои четкие границы, расплывшись на весь день. Единственное, что осталось неизменным, — веселенькие синенькие мешочки на обувь, непонятно по какой причине именуемые бахилами.

Шурша пакетами, девушки поднялись на третий этаж и, вызвав ухудшение сердечного ритма торчавших в коридоре и на лестнице больных мужского пола, добрались наконец до палаты, в которую поместили Плужникову.

Приоткрыв дверь, Лана заглянула внутрь помещения, оказавшегося небольшой комнатушкой, в которой с трудом разместились, толкаясь тумбочками, четыре кровати. Судя по смятому постельному белью, обитаемы были все кровати, но в данный момент здесь не было никого, кроме рослой блондинки с осунувшимся лицом и опухшими от слез глазами.

Она лежала на кровати, отвернувшись лицом к стене. К сгибу левой руки присосалась игла капельницы.

— Ира, здравствуй, — Осенева, обогнув Лану, подошла к кровати и присела на край. — Ты как?

— Лучше всех, ты же видишь, — продолжая созерцать стену, прошелестела та. — Мне туда надо, к Вадьке, а я тут валяюсь.

— Куда это туда? — возмутилась Лена. — Ты что, с ума сошла?

— Ты не так поняла… — Ирина повернулась и увидела стоявшую у двери Лану. — А это кто?

— Это моя подруга, Лана Красич, я вам о ней рассказывала.

— Не самый лучший день для знакомства.

— Я понимаю, — Лана приблизилась. — Но я не могла оставить Ленку одну, она вчера ко мне приехала в жутком состоянии.

— Ты прости меня, — Ирина перевела мгновенно заполнившиеся слезами глаза на Осеневу.

— За что?

— За то, что втянула тебя в этот кошмар. Мы же не были близкими подругами, но… просто… — Ирина закусила губу и снова отвернулась. — Просто ты была первой, о ком я подумала, когда услышала об аварии.

— Извините, если мой вопрос покажется вам бестактным, — Лана присела на край соседней кровати, — но почему вы подумали в первую очередь о Лене? У вас ведь есть, наверное, и более близкие люди?

— Да, моя Светка. Мы с ней с первого класса дружим. Я ей уже отсюда позвонила, как только смогла. Она должна была сообщить родителям Вадима… — Голос на мгновение прервался. — А почему я сразу позвонила именно Лене? — Ирина наморщила лоб, вспоминая. Затем вдруг резко села на кровати, едва не вырвав из руки иглу капельницы. — Да потому что мне посоветовал это тот, кто сообщил об аварии! Странно.

— Вот именно, странно! — подхватила Осенева. — Тут вообще много странностей. Понимаю, что ты не в том состоянии, чтобы говорить об этом, но…

— В том я состоянии, не волнуйся, — лицо Ирины словно закаменело. — Я должна разобраться, кто и зачем убил моего мужа!

— Так вы уже знаете? — удивленно подняла брови Лана.

— О чем именно?

— Что авария не была случайной.

— Я догадывалась, Вадим в последнее время вел себя очень нервно, — женщина глубоко вздохнула и тихо произнесла: — Пожалуйста, расскажите мне все, что знаете, я передам эти сведения моим сотрудникам. Тварь, лишившая моего ребенка отца, не уйдет безнаказанной.

— Ребенка?! — ахнула Лена. — Так ты что, беременна?

— Да, — глаза Ирины сухо блеснули. — Срок совсем небольшой, похоже, что малыша мы привезли с Севера. Вадька так радовался, когда врач все подтвердил! Мы ведь уже отчаялись, думали усыновить кого‑нибудь, и вдруг… А папы больше нет. Потому что так решил неизвестный урод. Ничего, недолго ему оставаться неизвестным! Рассказывайте.

— Хорошо, — Осенева повернулась к Лане. — Только давай ты, как человек, не имеющий никакого отношения к происходящему. Ты можешь видеть все как бы со стороны.

— Я попробую. Но вам, Ирина, придется ответить на кое‑какие вопросы по ходу дела. Согласны?

— Да.

— Тогда поехали. Начнем с самого болезненного. В машине Вадима Плужникова был подрезан тормозной шланг, а обивка сиденья пропитана легковоспламеняющейся жидкостью. В самой аварии Вадим пострадал мало, у него оказались сломаны три ребра. Но против огня у вашего мужа не было шансов. Как нет шансов найти какие‑либо следы преступника в выгоревшей машине. К нему ведет только одна ниточка — звонок вам. Вчера вы были не в том состоянии, чтобы соображать, что к чему, но сегодня, думаю, согласитесь, что звонок этот очень подозрителен. Особенно учитывая то, о чем вы вспомнили только что. Я же во время рассказа Лены сразу почувствовала неправильность ситуации. Особенно когда она сказала, что вы прибыли на место аварии практически сразу. Машина вашего мужа сильно обгорела, не говоря уже о водителе, и вдруг кто‑то звонит вам домой и приглашает на опознание на место аварии! Да такого быть не могло при нормальном развитии событий! Там, на дороге, спасателям и врачам обычно не до оповещения родственников, особенно если неизвестна личность пострадавшего. Да, по номерам можно определить, но на это нужно время, а вам, Ирина, позвонили практически сразу после аварии. Да еще и посоветовали позвать с собой именно Лену, что само по себе странно — откуда спасатели или гаишники могли знать о ней? Понятно, что вам звонил либо сам преступник, либо его подельник. Матвей Кравцов, начальник службы безопасности нашего холдинга, предположил, что убийство связано с профессиональной деятельностью Вадима. Я тоже так думала поначалу, пока вы не вспомнили о том, что Лену вам, можно сказать, подсунули. И теперь, если честно, я вообще ничего не понимаю!

Глава 17

— Он не остановится, — тихо проговорила Осенева, глядя в пол. — Следующим будет кто‑то из нас. Надо предупредить остальных.

— Кто не остановится? — Лана вскочила и раненой рысью закружила по палате, натыкаясь на кровати и тумбочки. — Кто? Да, ситуация, по меньшей мере, странная, на данный момент — необъяснимая, но это только на данный момент. У нас пока слишком мало информации, не из чего лепить правдоподобную версию. Но твоя, извини, настолько дурацкая, что ее даже обсуждать не стоит!

— Лана, не кричите так, пожалуйста, — Ирина страдальчески поморщилась и потянулась к стакану с водой, стоявшему на тумбочке. — Голова раскалывается, ничего не соображаю.

— Ты лежи, я помогу. Таблетки какие‑нибудь есть? — Лена присела перед тумбочкой на корточки.

— Да, медсестра оставляла, чтобы лишний раз не приходить. Посмотри там, в коробочке.

Выпив лекарство, Ирина устало откинулась на подушку и проговорила, обращаясь к потолку:

— Но почему его убили так жестоко? За что? Если Вадим кому‑то очень мешал, могли убрать как‑то иначе, стандартно, что ли. Но эта сволочь заставила моего мужа страдать перед смертью! Мне надо побыстрее встать на ноги, чтобы лично заняться поисками мрази! Будь ты проклят!

От столь несправедливого посыла потолок вздрогнул и плюнул побелкой. Хотя вполне возможно, что на четвертом этаже просто кто‑то упал. Или подпрыгнул.

— Так, дамы, давайте‑ка по существу, — Лана поняла, что пора выдергивать присутствующих из созданных ими личных кошмаров. — Ленка, твои бредни я пока даже обсуждать не хочу, поговорим об этом позже. Ирина, постарайтесь вспомнить голос звонившего вам вчера. Он не показался вам знакомым?

Плужникова пару секунд подумала, затем решительно качнула головой:

— Нет. Этого голоса я никогда раньше не слышала.

— Уверены?

— Абсолютно. Впрочем, — Ирина помассировала висок свободной от капельницы рукой, — сейчас мне кажется, что голос был какой‑то неестественный.

— В смысле?

— Механический какой‑то, словно говорили через специальное устройство, меняющее голос до неузнаваемости.

— Любопытно, — Лана задумчиво вертела в руках мобильный телефон. — Если это действительно так, то вполне возможно, что вам звонил кто‑то хорошо знакомый, чей голос вы узнали бы с ходу.

— Но кто…

Договорить Ирина не успела, дверь распахнулась, и в палату вбежала… нет, вкатилась пухленькая невысокая девушка с заплаканным лицом. Пушистые, коротко обрезанные светлые волосы делали ее похожей на одуванчик. Уютный такой, славный одуванчик с веселыми ямочками на щеках.

Правда, сейчас ямочки вовсе не были веселыми, трудно веселиться, до краев наполнившись слезами. Светлые бровки девушки застыли трагическими домиками, веки опухли так, что рассмотреть цвет глаз не удавалось.

— Ирочка! — всхлипнула вновь прибывшая, бросаясь к кровати Плужниковой. — Родная моя, ну как же так! Это нечестно, так нельзя, нельзя!

— Светка… — застывшее от ненависти лицо Ирины вдруг поплыло, губы задрожали, из груди вырвался судорожный всхлип.

И подруги, обнявшись, зарыдали так горько, что проняло даже Лану. Она почувствовала, как в груди зашевелился болезненный комок, мешающий дышать, в глазах неудержимо защипало, в носу тоже началось форменное безобразие — хлюп, потом второй, третий.

Хорошо, что в сумочке всегда есть упаковка бумажных платочков.

Но упаковка‑то одна, а разнюнившихся — две. Ленка, разумеется, лидировала.

В общем, беседа прекратилась в связи с потопом. Ее, беседу, просто смыло слезами и унесло в никуда.

Собственно, они уже выяснили все, что хотели, а усвоить и всесторонне обсудить полученную информацию лучше в более подходящих условиях. Дома, например.

Решено было ехать к Осеневой. И вовсе не из‑за очередности — вчера ты гостила у меня, а теперь пойдем к тебе, просто Лене нужна была ее одежда.

По пути заехали в магазин, поскольку хозяйка дома не смогла вспомнить, есть у нее что‑то в холодильнике или там «кастрюлька щей на полке чахнет, там кислый дух, там прелью пахнет».

К прерванной теме вернулись через пару часов, сначала приготовив, а потом употребив вкусный обед.

Да и вернулись потому, что чуткая Лана заметила слишком уж нарочитую безмятежность подруги, вот только это была безмятежность туго натянутой струны, готовой лопнуть в любой момент. А Лана слишком хорошо знала эту струну, чтобы представить катастрофические последствия такого обрыва. Вернее, срыва.

Поэтому натяжение необходимо было ослабить до состояния провисания.

— Прекрати, слышишь? — Девушка устроилась на диване рядом с подругой и шутливо боднула ее в плечо.

— Что прекратить?

— Психовать прекрати. Я же вижу, ты по‑прежнему уверена, что смерть Вадима связана с поездкой на Север.

— Ничего подобного, я…

— Ты, ты, именно ты никак не вытащишь дурацкую занозу из головы. Без моей помощи не вытащишь. Поэтому давай сделаем так. Обзвони своих приятелей по турклубу и пригласи их на завтра сюда, в твою квартиру. Я тоже приду, познакомлюсь заодно со всеми.

— А причина экстренного сбора?

— Причин две: одна лежит в больнице, другая — в морге. Ты же сама там, у Ирины в палате, говорила, что надо предупредить остальных. Не знаю, как насчет предупредить, а вот обсудить создавшуюся ситуацию стоит. Надеюсь, остальные участники вашего похода окажутся более адекватными и смогут убедить тебя в абсурдности твоих выводов. Раз уж мне не удается, — проворчала Лана, поднимаясь.

— Ты куда?

— Пока на кухню, чаю захотелось. Но и домой скоро пора, там Тимыч выгула ждет. Если хочешь, поехали ко мне опять.

— Нет, — улыбнулась Лена. — Я останусь, буду звонить ребятам.

— Всех соберешь, даже Квятковскую?

— Придется. Пусть мои предчувствия ты называешь бредовыми, но я должна поделиться ими с ребятами. Если существует даже сотая доля вероятности того, что я права…

— Понятно. Ну что же, назначай слет часа на три дня, позже не стоит, следующий день — понедельник, и без того тяжелый.

Глава 18

Но встречи не получилось. Узнав о смерти Вадима, Нелли, прихватив с собой Дину, в воскресенье утром помчалась в больницу к Ирине. После чего потолки в палате этажом ниже пришлось белить, дабы скрыть следы глобального потопа, по сравнению с которым хлюпанье мадемуазелей Осеневой и Красич выглядело жалким дилетантством.

Кавказский темперамент Нелли Симонян объяснял ее шумное горе, сопровождаемое жалобными причитаниями. Но и неженка Квятковская не отставала. В ее хрупком теле имелись на удивление работоспособные слезные железы, бесперебойно выдававшие продукцию. Зато, как потом рассказывала подруге присутствовавшая при этом Лена, Динка ни разу не хлопнулась в обморок, отвлекая на себя внимание врачей. Она просто безостановочно плакала, комкая в руках насквозь промокший носовой платок.

Путырчик и Марченко помогали родственникам Вадима с организацией похорон, хотя особой нужды в их присутствии там не было, сотрудники фирмы Плужниковых справились бы и сами. Но пара мужиков на машине лишней в любом случае не была, поскольку родителям Вадима стало совсем плохо. Как бывает всегда, когда внезапная смерть вырывает из жизни молодого, сильного, полного планов на будущее человека. Да еще такая страшная смерть.

Конечно, подробностей аварии родителям решено было не сообщать, зачем им знать, что это произошло не случайно, а по злобному умыслу какого‑то урода.

Потом были похороны, были слезы, было горе. И — расследование преступления. Не принесшее пока особых результатов.

В машине, как и предполагала Лана, все возможные следы убийцы были уничтожены огнем. Найти хоть одного свидетеля, видевшего, кто подрезал тормозной шланг в джипе Плужникова, не удалось, хотя автомобиль стоял во дворе дома, где жили Ирина и Вадим. Ночь была дождливая, все поздние гуляки, включая бомжей, попрятались по норам, даже собачники в такую погоду не задерживаются на улице со своими питомцами: обежали пару кустов — и домой.

Звонили Ирине в тот день с мобильного телефона, украденного накануне у какой‑то раззявы в гипермаркете, после чего аппарат выбросили в ближайшую урну. Удалось определить место, откуда был сделан звонок — та же улица, на которой произошла авария. А это могло означать только одно — убийца был там.

Скорее всего, это он сидел в том самом, подрезавшем Плужникова, «Запорожце». Подгадил, быстренько скрылся в ближайшей подворотне, а потом выполз полюбоваться на дело своих рук и больного разума.

Во дворе дома неподалеку от места аварии действительно нашли угнанный утром того дня старенький «Запорожец». Но нашли только через неделю, когда хозяин антикварного авто, выкарабкавшись из очередного запоя, сообщил об угоне, причем выяснилось, что у него пропали и ключи от этой ржавой коробки.

Само собой, и на рулевом колесе, и на панелях, и на ручке переключения передач отпечатки пальцев были. Вот только принадлежали эти отпечатки владельцу «Запорожца», Мокроносову Эдуарду Владленовичу.

Эксперты‑криминалисты облазили каждый обшарпанный сантиметр сомнительного средства передвижения, но, увы — безрезультатно. Преступник не оставил ни личной визитки, ни записки с адресом, ни самого завалященького медицинского рецепта с указанием имени и фамилии. В общем, ничего, что обычно находят мудрые и опытные эксперты в телесериалах.

Прошел почти месяц с момента гибели Вадима, но обнаружить хоть какие‑нибудь зацепки не удавалось, несмотря на то что над этим трудились не только представители органов правопорядка, землю носом рыли и сотрудники охранной фирмы Плужниковых, консультировал которых Матвей Кравцов.

Почему Кравцов лично занялся этим, несмотря на загруженность по основному месту работы?

Здесь, как поняла Лана, проклюнулся и набирал силу робкий поначалу росток личного интереса. Кравцов, от которого в годы его постоянных спецназовских командировок ушла жена, забрав с собой сына, к женщинам с тех пор имел чисто потребительский интерес. Нет, он вовсе не видел всех без исключения дам гнусными предательницами, не способными на верность и преданность, среди его друзей и знакомых было много счастливых пар. Но себя считал привитым от излишней доверчивости, убедив, что в его возрасте (аж сорок два года!) найти вторую половинку невозможно. Да и зачем? Ему и так вполне комфортно. Вот только…

Лана видела, с какой тоской Матвей смотрит иногда на счастливых пап с сыновьями, идущих на футбол, горячо спорящих о чем‑то в магазине рыбацких принадлежностей или с хохотом отбирающих друг у друга одну на двоих пачку мороженого.

Сына Кравцов не видел с тех пор, как от него ушла жена. Она быстренько выскочила замуж за состоятельного пузанчика и, отправив мальчика учиться в Англию, с комфортом проводила жизнь. Куда проводила? Ну‑у‑у, в салоны красоты, в массажные салоны, в фитнес‑клубы, да мало ли мест, выматывающих слабую женщину до потери пульса. И совести.

Школа в Англии была закрытой, руководство учебного заведения специально предупредили, и все попытки Матвея увидеться или хотя бы поговорить с сыном утыкались в железобетонное «No!».

Вот так и жил Матвей Кравцов, начальник службы безопасности строительного холдинга: полностью сосредоточившись на работе, забив на личную жизнь.

Пока, разбираясь с обстоятельствами гибели хорошего мужика, с которым был знаком, пусть и шапочно, не встретил Ирину, его вдову. И не поразился степени ее отчаяния и силы духа.

Умирая от горя, Ирина тем не менее не превратилась в вечно ноющую медузу, нет, она загнала боль глубоко внутрь и сконцентрировалась на розыске убийцы ее мужа.

И, само собой, рада была помощи такого профи, как Кравцов.

Но — не удавалось найти ни малейшей зацепки, ничего, что могло хотя бы намекнуть на мотив преступления. Все дела, которые вел Вадим в своей фирме, были абсолютно прозрачными, Плужников никогда не ввязывался в откровенно криминальные разборки, какие бы деньги ему ни предлагали.

Что‑то личное? Ирина, пусть и была абсолютно уверена в муже, все же поручила своим сотрудникам собрать всю возможную информацию по этому поводу. Но — все свидетельствовало о том, что Вадим никаких связей на стороне не имел. Память мобильного телефона, электронная почта — ничего. В смысле — ничего, порочащего ее мужа. В последние годы в жизни Вадима Плужникова была только одна любимая женщина — его жена.

Тупик.

В котором и топтались сегодня, спустя четыре недели после гибели Вадима, все, собравшиеся на просторной кухне Плужниковых. А собрались там Ирина, Матвей, Лена Осенева и Лана с Кириллом.

Причем произошло это как‑то спонтанно, у всех присутствующих были разные планы на этот субботний вечер. Кирилл готовил Лане какой‑то сюрприз, причем подготовка эта проходила вот уже почти месяц: загадочное лицо, прерывающиеся при ее появлении телефонные разговоры, какие‑то бумаги, с хихиканьем рассыпавшиеся по полу в самый неподходящий момент и заставлявшие мужчину торопливо сгребать их в кучу — зрело нечто грандиозное.

И вроде бы наконец созрело. Во всяком случае, Кирилл попросил Лану ничего на субботу не планировать.

Но днем ему позвонили на мобильный и сообщили что‑то не очень приятное. Не катастрофическое, нет, иначе взрывоопасный господин Витке не ограничился бы громкими воплями из‑за плотно прикрытой двери спальни. Судя по обрывкам долетавших до гостиной фраз, ближайшие перспективы звонившего радужными боками не переливались.

— Случилось что‑то несимпатичное? — поинтересовалась Лана, когда из спальни вылетел пыхтящий от возмущения паровоз «Кирилл Витке». — У тебя дым не только из ушей идет, вон, из всех отверстий со свистом!

— И ничего не со свистом, — проворчал Кирилл, с размаху плюхаясь на диван рядом с девушкой. — Просто иногда степень кретинизма отдельных особей превышает все разумные пределы! Один дебил недопонял, другой олигофрен перепутал, третий идиот побоялся уточнить, и в итоге — мы сегодня сидим дома и смотрим телевизор!

— Ну и пусть, — мурлыкнула Лана, запустив руку под свитер своего мужчины и легонько проведя ногтями по мускулистому животу. — Помимо телевизора, дома можно заняться чем‑то гораздо более привлекательным! А кстати, почему ты набрал в штат пациентов из психушки? На них что, налоговые льготы положены?

— Какие еще пациенты? — Кирилл куснул розовую мочку маленького ушка, мгновенно забыв обо всем на свете.

— Ну ты же только что перечислил: дебил, олигофрен, идиот и, кажется, кретин еще был.

— Это у них не диагноз, это состояние души. Иди ко мне…

После этого тему пришлось сменить.

А где‑то около пяти позвонила Осенева:

— Ланка, привет! Муж дома?

— Он пока не муж, но дома.

— Это формальности. Вы не хотите сегодня на день рождения сходить?

— К кому вдруг так спонтанно?

— Да я совершенно случайно вспомнила, совсем закрутилась тут с этим кошмаром — у Ирины Плужниковой сегодня день рождения. Я позвонила поздравить — а у нее Матвей Кравцов сидит, представляешь?

— Давно уже представляю, — улыбнулась Лана. — Но мы‑то тут при чем?

— А при том. Ира не собиралась праздновать, сама понимаешь, нет настроения. Но — слово за слово, заговорили о результатах следствия, потом — о случившемся, и вдруг она сама предложила позвать вас в гости. Поговорить хочет, я ей о Кирилле рассказывала, о его способностях.

— Трепуха.

— Ну, а что тут такого? Ирка сейчас за любую соломинку ухватиться готова, лишь бы найти убийцу, разобраться, что к чему. Да и Матвей ей насвистел о способностях нового босса предостаточно, расхвалил твоего суженого. В общем, нас зовут на поболтать, но, думаю, цветы захватить надо. Да, так вы как, свободны? А то я тут распинаюсь, а вы, может, уже в дверях нетерпеливо топчетесь, убегая куда‑нибудь.

— А вот знаешь, — Лана подмигнула разнежившемуся на диване Кириллу, — совершенно случайно мы сегодня оказались свободны. Так что говори — где встречаемся?

Глава 19

— Матвей! — притворно удивилась Лана, входя в квартиру Плужниковых. — А ты что тут делаешь?

— Можно подумать, ты не знаешь, что я помогаю Ирине Игоревне с расследованием гибели Вадима, — невозмутимо ответил Кравцов, помогая девушке снять пальто. Но покрасневшие кончики ушей сдали своего хозяина. — Добрый вечер, Кирилл.

— Привет, — Кирилл, втянув в прихожую здоровенный букет желтых роз, церемонно поклонился хозяйке дома: — Позвольте представиться — Кирилл Витке. А это — вам. Несмотря ни на что, жизнь продолжается. С днем рождения!

— Да, Ируська! — Лена чмокнула слабо улыбнувшуюся именинницу в бледную щеку. — С днем рождения! Я очень хочу, чтобы ты снова научилась радоваться маленьким милым пустячкам. Вот как этот, например, — и она протянула красиво упакованную коробочку.

— Спасибо, — Ирина смахнула непослушную слезу. Собственно, все слезы особым послушанием не отличаются, их дрессируют только в актерских вузах. — А что это?

— Твои любимые духи.

— Вадиму очень нравился этот запах… Ох, что это я! — спохватилась хозяйка квартиры. — Во‑первых, здравствуйте, Кирилл, извините, что притормозила.

— Ничего страшного.

— Во‑вторых, проходите в гостиную, располагайтесь. Матвей, поставьте, пожалуйста, цветы в вазу. Я сейчас вернусь.

И она поспешно скрылась за одной из дверей, судя по шуму включившейся воды — в ванной комнате.

— Тяжело ей сегодня, — вздохнул Кравцов. — Не так Ира собиралась, наверное, этот день отмечать.

— А особенно в ее положении, — Лана схватила дернувшуюся было следом за Плужниковой подругу. — Куда собралась? Видишь, человек хочет побыть в одиночестве.

— Подождите! — Матвей озадаченно переводил взгляд с одной на другую. — В каком таком положении? Вы о чем?

— Все о том же, — улыбнулся Кирилл, передав букет Кравцову. — О самом долгожданном для многих женщин положении. Вот только Ирине не повезло.

— Так она что, беременна?!

— Ну да, — кивнула Лана. — А ты что, не знал?

— Конечно, нет! Мы с Ириной Игоревной на такие личные темы не беседовали, — краска, переполнив уши, потекла на щеки и шею. — Так чего ж она на машине так гоняет да по холоду легко одетой носится! Ей же беречь себя надо!

— У нее на себя сил нет, ты же видишь, на чем она зациклена. А позаботиться больше некому.

— Разберемся, — катнул желваки Кравцов. — Ладно, проходите, я пошел цветы пристраивать.

Пока дамы возились возле зеркала, поправляя прически, Кирилл вошел в комнату первым.

И, отшатнувшись, выскочил обратно в прихожую.

— Ты что? — хихикнула Лана. — Привидение увидел? Фу‑ты, вот дура‑то, хорошо, что Ирина не слышала. Ты чего шарахнулся из комнаты? И побледнел… — Сердце вдруг тревожно трепыхнулось. — Ты… Ты что‑то почувствовал, да?

— Не то слово, — криво улыбнулся Кирилл. — Меня словно кто дубиной в солнечное сплетение ткнул.

— То есть? — насторожился вернувшийся из кухни Кравцов. Он знал о необычных способностях совладельца холдинга и относился к этому вполне серьезно. — Там что‑то не так? Что‑то может угрожать Ирине Игоревне?

— Матвей, — из ванной появилась хозяйка квартиры. — Я ведь уже раз двадцать просила называть меня по имени. И на «ты». Мы же друзья, верно?

— Н‑ну да.

— Значит, договорились? — Только чуть припухшие веки выдавали недавние слезы, в целом же Ирина держалась вполне спокойно. — Ну, что же вы стоите? Проходите.

— Слушай, а зачем так пафосно — в гостиную! — с максимально возможной естественностью отмахнулась Ленка. — Давайте посидим на кухне, там гораздо уютнее!

— Кухня у нас, конечно, большая, двенадцать метров, — медленно проговорила Ирина, пытливо вглядываясь в лица гостей, — но пятерым там будет тесновато.

— Ну и что? — пожал плечами Матвей. — В тесноте, да не в обиде! Зато спокойнее!

— В смысле? — прищурилась хозяйка квартиры.

— В смысле — не разобьем ничего случайно, мы с Кириллом мужики рослые, а у тебя там финтифлюшек разных натыкано…

— Так! — Ирина решительно подняла ладонь, прерывая излишне торопливую речь Кравцова. — Вы что, совсем меня за дуру держите? Что происходит? Кирилл, вы что‑то почувствовали?

— Никто тебя ни за что не держит, — пробурчала Осенева, направляясь в гостиную. — Тоже мне, баба Ванга московского разлива! Все‑то она знает, все видит, все понимает! Прям ничего от нее не скрыть!

— Не бухти, — усмехнулась Ирина. — И не пытайся сменить тему. Кирилл, если вам трудно находиться в гостиной, мы действительно можем устроиться на кухне.

— Ну почему же, — Кирилл, остановившись на пороге комнаты, внимательно осмотрелся. — Мне вовсе не тяжело, просто это было несколько неожиданно и слишком сильно для неподготовленного. Сейчас я знаю, чего ждать, поэтому все в порядке, устроимся здесь. Вы садитесь, а я, если не возражаете, пройдусь.

— Но что — это? — То ли от самовнушения, то ли действительно здесь было что‑то не так, но Лана, присев на диван, вдруг ощутила, как вдоль позвоночника начали подниматься волоски.

Подобное она уже испытывала, и не раз, при приближении опасности. «Шерсть на загривке» вставала дыбом, уши, казалось, прижимались к голове, в горле начинал зарождаться угрожающий рык — просыпался внутренний хищник. Вернее, хищница.

Кирилл ничего не ответил, медленно обходя просторную гостиную Плужниковых, в которой действительно находилось много «финтифлюшек» — на изящных этажерках теснились статуэтки, какие‑то камни, кристаллы, фотографии в рамках и без, глиняные таблички — много‑много всего.

— Это наши с Вадимом трофеи, — грустно улыбнулась Ирина, заметив направление почти всех взглядов. — Мы с ним каждый отпуск проводили в каком‑нибудь интересном месте, подальше от основных, так сказать, зон отдыха. И всегда привозили что‑то на память. Вон те кристаллы, к примеру — с Урала, Вадим их нашел в заброшенной шахте, фарфоровые пастушки — из тирольской деревеньки. Мы только с Севера ничего не привезли. Хотя нет, — она ласково прижала ладонь к животу, — привезли. Вот только…

— Скажите, а это откуда? — Кирилл, взяв лежавшую на журнальном столике газету, осторожно поддел ею какой‑то непонятный комок, прятавшийся за фотографиями, и, держа его на максимальном удалении от себя, показал Ирине.

— Понятия не имею! — воскликнула та, с недоумением рассматривая сухой гриб, судя по скелету — лисичку. — Этого там не было! Мы же не белки, чтобы запасы на зиму по углам распихивать. Странно, — она протянула руку, намереваясь взять гриб, но Кирилл остановил ее:

— Нет! Не трогайте!

— Почему?

— Эта гадость фонит. Вы же видите, как я ее держу.

— Что значит — фонит? — Кравцов поднялся со своего места, заслоняя Ирину от непонятной находки. — Радиация, что ли? А ее разве можно уловить без приборов?

— Нет, не радиация, — Кирилл, по‑прежнему держа газету со сморщенным грибом в вытянутой руке, осторожно направился к входной двери. — Ира, у вас здесь мусоропровод есть?

— Нет, дом старый, мусор выносим в контейнеры.

— А где находятся контейнеры? Надо эту гадость выбросить, а потом я все объясню.

— Давай‑ка я это сделаю, — Матвей сбегал на кухню, принес оттуда мешок для мусора, туда аккуратно сбросили гриб вместе с газетой, и плотно завязанный мешок был благополучно отправлен на помойку.

Причем Кирилл отправился вместе с Кравцовым, чтобы лично затолкать сверточек как можно дальше, дабы коты или бомжи случайно не вытащили.

Пока мужчины ходили, Лена попыталась хорошенечко расспросить Ирину по поводу находки. Может, это Вадим положил, а она просто забыла или не обратила внимания? Но расспросы закончились вполне ожидаемо — угрозой стукнуть по голове. Причем результат подобной беседы не зависел от личности допрашиваемого — дотошность Осеневой у всех вызывало одно и то же желание: стукнуть.

Кирилл и Матвей вернулись весьма кстати, обошлось без членовредительства. Вернее, череповредительства.

— Ну? — Лана заерзала на диване от нетерпения. — Теперь Мистер Загадочность скажет нам, что тут только что было?

— Скажу, — улыбнулся Кирилл, усаживаясь рядом с ней. — Теперь можно спокойно побеседовать. Но сначала, Ирина, вспомните, пожалуйста, посторонние в квартире были?

— Вроде нет, — Ирина потерла переносицу, вспоминая. — Но точно сказать не могу, сами понимаете, когда хоронили Вадима, здесь столько народу побывало! Я, если честно, этот день вообще плохо помню…

— Понятно. Но вы совершенно точно знаете, что этого «трофея» в вашей коллекции не было?

— Причем могу назвать почти точно, до каких пор его не было. За неделю до гибели Вадима мы с ним как раз затеяли генеральную уборку и перебрали все, что находится на этажерках, пыль вытирали. Вы где нашли гриб?

— За фотографиями, вторая сверху полка.

— Так вот — там ничего не было. Только фотографии, где мы с Вадимом на Байкале. Ну, а теперь ваша очередь отвечать. Что такого в этой сухой лисичке?

— Содержание ментальной грязи. Оно просто зашкаливает.

— Что еще за ментальная грязь? — недоверчиво нахмурился Кравцов.

— Человек, принесший этот, в общем‑то, обычный сушеный гриб, настолько переполнен ненавистью и злобой, что может концентрировать ее на любом предмете и подбрасывать этот предмет жертвам.

— Жертвам?! — хором переспросили присутствующие.

— Именно. Этот человек — явный псих. Он совершает жертвоприношения. Точнее сказать не могу, но на тот несчастный грибок он вылил столько липкой злобы, что даже одно прикосновение к нему могло основательно навредить человеку, пробив брешь в его ауре.

— Вот видите! — вскочила с места Лена. — Я же говорила — кто‑то охотится за нами! А Ланка на меня шипела!

— За кем охотится? — Видно было, что Матвей окончательно запутался. — Кто?

— Кто — не знаю, а охотится за нами, теми, кто побывал на Севере. Сначала Антон, потом — Вадим! Кто следующий — я? Ирка? Борька?

Взорвавший тишину звонок телефона заставил вздрогнуть даже наиболее эмоционально устойчивых особей: мужчин.

Глава 20

— Фу‑ты, черт! — проворчал Матвей, направившись в кухню, где лежала брошенная там телефонная трубка. — С вашими бреднями в истероида превратиться можно! От обычного звонка подпрыгиваю, словно престарелая дева от щипка за задницу! Ох, простите, дамы! Казарменная молодость, сами понимаете. Ира, принести трубку тебе или ответить?

— Ответь, а то пока ты донесешь, у меня голова от звона лопнет, — страдальчески поморщилась Ирина. — Она и так распухла от обилия сведений.

— Здравствуйте, квартира Плужниковых, — солидно так начал Кравцов, но вой, донесшийся из трубки, мгновенно сдул всю солидность. — Так, дамочка, спокойнее. Тише, тише, погодите! Ирина? Да, здесь. Хорошо, только постарайтесь говорить поразборчивей. Ира, — он протянул трубку побледневшей вдруг Плужниковой, — кажется, опять что‑то случилось.

— Я же говорила! — вскрикнула Осенева.

— Да, слушаю, — Ирина старалась говорить спокойно, но дрожь в голосе скрыть не удалось. — Дина?! Что… Нет, не может быть! Ты «Скорую» вызвала? Держись, мы сейчас приедем!

Она нажала кнопку отбоя и ошарашенно обвела взглядом присутствующих:

— Это Квятковская. У нее, кажется, мама умерла.

— Что значит — кажется?

— Динка бьется в истерике, ничего толком сказать не может.

— Едем! — решительно поднялась с места Осенева. — Динь и в обычной жизни существо не от мира сего, а уж в критической ситуации! Вы же помните, что с ней творилось там, на Севере. Не факт, что Марина Сергеевна действительно мертва, она просто может быть без сознания. Динка хоть врача вызвала?

— Говорит, что вызвала.

— Но в любом случае надо ехать. Кстати, кто‑нибудь у нее дома бывал?

— Мы с Вадимом — нет.

— Я тоже нет. Так куда ехать‑то? Адреса мы не знаем, всегда только по телефону общались.

— Симонян должна знать, их мамы ведь дружат! — Ирина выбежала в прихожую и начала лихорадочно перелистывать потрепанную записную книжку, мирно дремавшую возле телефонной базы. Книжка, будучи дамой пожилой и капризной, такого бескультурья не потерпела — хватают, трясут! — и плюнула в хозяйку листиком. Оказавшимся именно тем, который искала хозяйка. — Вот! Домашний телефон матери Нелли.

— Зачем нам звонить матери Симонян? — пропыхтела Лена, натягивая сапоги. — Мы же ее почти не знаем. Давай сразу Нельке.

— А затем, что мамы Дины и Нелли дружили, и Карине Георгиевне надо сообщить о случившемся. Динке, думаю, сейчас понадобится опекун, который с ней бы нянчился. Ты готова взять на себя эту роль?

— Если честно — нет, — покачала головой Осенева. — Мне хватило там, на Севере. Но там — ладно, не особо напряжно было. А сейчас… Не та ситуация. Динь, безусловно, жалко, она останется совсем одна, если ее мама действительно умерла. Я готова поддерживать ее, но только…

— Дамы, может, хватит обсуждать, а лучше поехать и на месте разобраться, что да как? — Матвей вытащил из кармана автомобильные ключи. — Я на колесах, думаю, поместимся.

— Еще бы в твоем «Туареге» не поместиться! — усмехнулся Кирилл.

Ирина набрала номер телефона и подняла руку, требуя тишины:

— Алло, здравствуйте. Карина Георгиевна? Это вас беспокоит Ирина Плужникова. Да, спасибо. Подскажите, пожалуйста, домашний адрес Дины Квятковской, а то мы с ней только по телефону общались. Так, записываю… Зачем? Карина Георгиевна, там, кажется, беда случилась, мы едем к Дине. Она позвонила мне, плакала, кричала, что ее мама… В общем, с ней плохо.

В трубке послышался вскрик, а потом закапали гудки отбоя.

— Ну вот, — тяжело вздохнул Матвей, — теперь еще одной маме плохо.

— Не тот случай, — грустно улыбнулась Ирина. — Тетушка Каринэ — дама деятельная и обморокам не подверженная. Она, в отличие от нас, уже мчится вот по этому адресу, — она потрясла листком из вздорной записной книжки. — На Тверскую.

— Не слабо, — покачал головой Кравцов, — ну что, едем?

— Я не знаю, насколько удобно будет нам с Кириллом вваливаться сейчас в незнакомый дом, где случилась беда, — поежилась Лана. — Мы же не знакомы с Диной, и наш визит будет похож на дурное любопытство. Ну, знаете, как зеваки приходят на чужую боль поглазеть. А учитывая все, что вы рассказывали про Квятковскую, реакция этой изнеженной барышни может быть непредсказуемой.

— Особенно если учесть, что Кирилл отдаленно похож на красавчика Тони, — усмехнулась Плужникова.

— Что, серьезно? — Лена критически осмотрела мужчину подруги с головы до ног. — А ведь действительно что‑то есть, только Кирилл гораздо красивее.

— Эй, может, хватит обсуждать мою внешность? — нахмурился тот. — Ситуация не совсем подходящая. Там девчонка помощи ждет, а вы тут дискуссию устроили.

— Во‑первых, мы одновременно собирались и уже собрались, — Ирина открыла входную дверь. — А во‑вторых, Лана права — вам с ней лучше туда не ехать. Дине вас, Кирилл, желательно вообще не видеть. Во всяком случае, в ближайшее время, пока она не придет в себя. Все, едем. Извините, что так получилось — позвала в гости, а потом почти что выставила.

— Глупости не говори, — подтолкнула ее локтем Ленка. — Можно подумать, ты имеешь отношение к случившемуся. Лана, я тебе обязательно позвоню, как только все выяснится.

Но позвонила она только на следующий день, в воскресенье утром. Кирилл ушел выгуливать алабая, а Лана решила еще немного поваляться в теплой постели. Отопление, как всегда бывает в октябре, еще не включили, дожидаясь, пока температура в домах дойдет до нулевой отметки, поэтому выбираться в промозглый холод не хотелось.

А уж тем более — тащиться под нудный моросящий дождь вместе с мужичками. В хорошую погоду они с Кириллом выгуливали Тимку вместе, но сейчас — бррр!

Замурлыкала предусмотрительно пристроенная на прикроватную тумбочку телефонная трубка. Лана посмотрела на часы — десять утра. Для воскресенья это возмутительно ранний звонок, но, учитывая вчерашнее, это вполне могла быть Ленка.

Это она и была.

— Доброе утро, сплюшка!

— Спасибо, что не плюшка, — сонно пробормотала Лана, переводя себя в полувертикальное состояние, то есть села на кровати, завернувшись в одеяло. — Судя по тому, что вчера ты так и не отзвонилась, ситуация у Квятковской не самая приятная.

— Это еще мягко сказано! — Ну вот опять — излишне бодрый, прямо‑таки по‑пионерски задорный голос. Срыв все ближе. — Там…

— Знаешь что, Ленусь, — действовать следовало решительно, не позволяя подруге оставаться одной. Ведь у Ленки в Москве никого, кроме друзей, нет, родители ее живут на юге России, в небольшом городке Краснодарского края. — Я не думаю, что это стоит обсуждать по телефону. Давай‑ка к нам.

— А я уже возле вас, — нервически хихикнула Осенева. — В «пыжике» своем сижу возле подъезда. Между прочим, полчаса сижу, жду, пока проснетесь. Увидела вот Кирюху с Тимкой и позвонила.

— Дура ты, — возмутилась Лана, — причем клиническая! Какого фига ждала?! Не могла сразу подняться?

— Ну, мало ли, утренний секс, все такое.

— Не буду повторяться, подруга, но умом ты не блещешь. Поднимайся, гусыня, будем кофе пить. Я дверь оставлю не запертой, а сама — в душ. Можешь пока кофеварку зарядить.

— Рабовладелица, — проворчала Ленка, отключаясь.

Лана в темпе выскользнула из кровати и почти бегом направилась в ванную комнату. А когда вышла оттуда, с кухни уже доносился аромат свежесваренного кофе. И горячих тостов.

— Хорошая инициатива, — улыбнулась девушка, осматривая накрытый подругой стол: тосты, сыр, ветчина, масло, джем, кофе. — Ты почти реабилитировала свои умственные способности.

— А при чем тут, собственно, умственные способности? — пожала плечами Осенева, устроившись на самом лучшем месте. — Это всего лишь желание побыстрее позавтракать, а то пока дождалась вашего сиятельного пробуждения…

Щелкнул дверной замок, и Лана, собиравшаяся запустить в подругу очередной ехидный комментарий, быстренько захлопнула кухонную дверь. В следующее мгновение раздался гулкий топот, и в дверное стекло уткнулась мокрая собачья мордень. Обиженное поскуливание сообщило миру, что хозяйка не права. Ну вот совсем. Голодный пес пришел с прогулки, радостно бежит на кухню за пайком, а у него перед носом захлопывают дверь в рай!

— Ты чего Тимыча третируешь? — улыбнулась Лена, глядя на расплющенные по стеклу брыли. — Он разве провинился, что его еды лишают?

— Он мокрый, как свин. И мне совершенно не хочется после душа получить комок грязи с радостно отряхивающегося кабанчика. И вообще! — повысила голос она. — Кое‑кто, прежде чем спускать пса с поводка, должен был его, пса, хорошенечко обтереть, а лапы — вымыть!

— А кое‑кто, — за стеклом появился улыбающийся Кирилл, и сердце Ланы сладко замерло — до чего же он был хорош сейчас, с вьющимися после дождя волосами! — просто слегка озадачился, услышав с кухни голос, которого там быть не должно. Мадемуазель Осенева, вы где ночью прятались? Неужели под супружеским ложем? Фи, как можно! Вы, что ли, вуайеристка?

— Не того представителя самцового племени ты кабанчиком назвала, подружка, — загрустила Ленка, подперев щеку рукой, от чего рабочим остался только один глаз. — Муж твой самый свинский свин, а вовсе не пес. Гадости такие барышне говорит прям с утра, конфузит. Видишь, как трепещут от стыда мои ланиты?

— Не вижу, — Лана намазала маслом тост.

— Слепая?

— Не вижу, потому что понятия не имею, что такое ланиты. Покажешь — увижу.

— Ну вот, а я надеялась от тебя узнать местонахождение этой загадочной части тела, — тяжело вздохнула Осенева, присоединяясь к подруге. — Ладно, завтракать давай. А самцы пусть моются.

Развеселилась, отвлеклась, молодец, Кирилл! Ведь не мог не видеть у подъезда ярко‑алый «Пежо» Осеневой, но, «прочитав» эмоции и настроение девушки, все сделал правильно.

Глава 21

К моменту появления на кухне чистеньких и практически сухих пса с хозяином Лена совсем расслабилась и, допивая кофе, рассказывала, как едва не поровняла своим кокетливым «пыжиком» бордюр возле магазина.

— Сегодня, что ли? — включился в разговор Кирилл, насыпав в лохань Тимыча сухой корм. — Зачем понадобился мадемуазель Осеневой магазин ранним утром в воскресенье? Водочки хряпнуть рюмашку?

— Заметьте! — очень точно скопировала Велюрова‑Броневого Ленка. — Не я это предложила! И я, между прочим, совсем не шучу, — криво улыбнулась она. — Я действительно заезжала в магазин за спиртным. Правда, за мартини, водку я не люблю. Напиться хочется, как тогда.

— Как когда, простите? — Кирилл сел наконец за стол. — Я чего‑то не знаю?

— Лена приезжала ко мне в день гибели Вадима, я же рассказывала, — пояснила Лана.

— Но ты упустила маленькую подробность насчет напиться. Надеюсь, соседям двери не поджигали и матерные частушки не пели? — озаботился он.

— А что, Ланка так себя ведет, когда наклюкается? — заинтересовалась Осенева. — Никогда не видела ее напившейся, обычно я обгоняю.

— А ты как‑нибудь прояви выдержку и не гони, столько интересного на мобилку снимешь! У меня уже целый архив накопился. Если вдруг что с бизнесом случится, я на YOU TUBE буду та‑а‑акие кадры выкладывать — мигом миллионером стану.

— Ага, значит, готов своей девушкой торговать, лишь бы мошну набить? — Лана запустила в Кирилла кусочек сыра, чем невероятно порадовала алабая — отрикошетивший ото лба хозяина сыр упал практически в пасть пса.

— Что набить, извини? Я не понял, гул в голове после удара пищей все заглушил.

— Классные вы все‑таки ребята, — грустно улыбнулась Лена, наблюдая за шутливой возней парочки. — Здорово, что вы нашли друг друга.

— Мы старались, — Кирилл нежно убрал с лица Ланы непослушную каштановую прядь. — Особенно я. Без нее жить уже не получалось.

Девушка потерлась щекой о теплую ладонь своего мужчины:

— Спасибо, что выстоял. Never give up! Никогда не сдаваться! Помнишь, Ленка, мы видели такой плакатик: лягушка в клюве аиста схватила почти проглотившую ее птицу за горло. Вот и Кирюшка так же. И ты должна.

— А что я? — Осенева попыталась сконструировать недоумевающую физиономию, но конструктор из нее был ерундовский.

Кирилл укоризненно покачал головой:

— Лен, прекрати. Ты же знаешь — я чувствую твое настроение, твои эмоции. Ты напугана, очень напугана. И не пытайся загнать свой страх внутрь, поделись им с нами, и он исчезнет. А если и не исчезнет, то станет в три раза меньше. Верно, Олененок?

Вот зачем он только что проговорил это в самое ухо? Совсем сбил с серьезного настроя, вызвав толпу игривых мурашек, рассыпавшихся по всему телу. Тоже мне, нашел время!

Осенева закусила губу и с минуту молча смотрела в окно. Потом повернулась и тихо заговорила:

— Мне действительно страшно. Очень страшно. Вчерашние события многократно усилили этот страх, превратив его в ужас. Лана, ты меня неплохо знаешь — разве я подвержена глупой панике?

— В том‑то и дело, что нет. Я дружу с сильной, уверенной в себе, выдержанной женщиной, успешной бизнесвумен. И если ты так психуешь, несмотря на все мои усилия тебя успокоить, значит, все действительно плохо. Да еще этот гриб дурацкий вчера… — Лана передернула плечами. — В общем, рассказывай, подруга, куда ты все же влипла. И что там с мамой вашей Дины. Надеюсь, девушка ошиблась, и с ее матерью на самом деле все не так печально.

— К сожалению, печально. И даже очень. Марину Сергеевну отравили.

— Что?!

— То.

— Но зачем? Кому она мешала? Она ведь, кажется, в университете преподавала? Что, кому‑то из студентов плохую оценку на экзамене поставила?

— Если ты не будешь меня перебивать, я расскажу все по порядку.

— Я попробую.

— В общем, когда мы вчера приехали в квартиру Квятковских, там уже были врачи и милиция. Милицию вызвал врач, когда понял, что смерть Марины Сергеевны наступила не от болезни или несчастного случая. Короче, внизу, у подъезда, толпа соседей, нас в квартиру сначала пускать не хотели, но Нелли помогла. Они с Кариной Георгиевной уже были там, потому что живут близко. Кошмар какой‑то! — Лена судорожно вцепилась в пустую чашку из‑под кофе. — Квартира огромная, я даже не знаю толком, сколько там комнат, потолки высоченные, кажется, даже эхо есть. Сумрачно как‑то, словно в соборе днем. В самой дальней комнате в кресле сжалась в комочек несчастная Динка, она была похожа на японскую анимэшку — глазищи огромные, в пол‑лица, сухие, горячечные какие‑то. Она смотрит в одну точку, раскачивается и все время повторяет: «Зачем, мамочка, зачем?» Возле нее почти все время была Нелька, потом мы с Ириной по очереди всю ночь просидели, ждали, когда ее отпустит и Динка наконец заплачет. А тетя Карина разбиралась с врачами, милицией, взяла, в общем, на себя все печальные хлопоты. Динь одна ни за что бы не справилась. Ее саму пришлось караулить, как бы она чего с собой не сделала. Динка ведь себя винила в смерти матери.

— Почему? — не удержалась‑таки от вопроса Лана.

— Да потому что мать съела конфету, предназначенную ей, Динке!

— Стоп! — нахмурился Кирилл. — С этого места поподробнее, пожалуйста!

— Куда уж подробнее! В гостиной милиция нашла роскошный букет цветов и большущую коробку конфет. А еще — милую открыточку с надписью: «Самой очаровательной в мире девушке, нежной и преданной Диночке Квятковской, с надеждой на скорое свидание. А.Т.».

— А.Т.? Антон Тарский, что ли?

— Мы тоже так решили. Этот урод знал, как отшибить девчонке мозги! Хотя что думает по этому поводу Динь — не знаю, она до сих пор не в себе, но хоть расплакалась наконец. С ней Нелли осталась. Так вот. Все это великолепие принесли, похоже, днем, когда Дина находилась на работе. А мать как раз дома была, судя по всему, собиралась уходить.

— Судя по чему? — уточнил Кирилл.

— Ну, она в строгом деловом костюме была, вряд ли кто‑то в таком виде по дому разгуливает.

— Так может, уже пришла?

— Да какая разница! — отмахнулась Лана. — Была дома — и все.

— Вот именно. В общем, Марина Сергеевна приняла все это великолепие и, видимо, не удержавшись, решила попробовать конфетку. Карина Георгиевна говорила, что она очень любила конфеты «Коркунов», а коробка была именно этой марки. Бедная женщина успела всего лишь надкусить одну конфетку… — Лена с трудом сглотнула, словно в горле застрял комок. — С начинкой в виде цианистого калия.

— Точно?

— Врач моментально уловил характерный запах миндаля. Потому и вызвал милицию. Представляете, что с Динкой было, когда она все это увидела? И записку прочитала? Что за гнусь творит с нами это? За что?!

— Лен, не пытайся понять логику психа, — Кирилл поднялся с места и подошел к окну. — Почему он выбрал вас — а теперь и я не сомневаюсь, что убивают тех, кто поехал в эту злосчастную экспедицию, — не так важно…

— Что значит — не так важно! — возмутилась Лана. — А что же, по‑твоему, ТАК важно?

— Попытаться найти убийцу прежде, чем он доберется до следующего.

— Так давайте искать! — запальчиво выкрикнула Лана.

— Смешная ты, Олененок, — ласково улыбнулся Кирилл, повернувшись к девушке. — Мы же не профессионалы, мы с тобой кто? Люди бизнеса. А вот Матвея подключить можно. Собственно, он и так в деле.

— Да, он там с милицией о чем‑то шушукался. Ребята! — Лена жалобно посмотрела сначала на Кирилла, потом на Лану. — Не бросайте меня, а?

— Кто ж тебя бросает, бестолочь? — удивилась Лана. — Само собой, будешь жить у нас, пока вся эта ерунда не закончится.

— Я не в этом смысле! Помогите разобраться! Ведь ты, Кирилл, можешь гораздо больше, чем обычные люди! Вон как ты вчера с ходу этот гадкий гриб нашел! А вдруг и у Динки какая‑нибудь гадость в доме есть? Тогда можно будет понять, кто следующий, и выследить преступника!

— А что, — задумчиво проговорила Лана, — в этом есть определенный резон. Ты как, Кирилл, а?

— Ну, не знаю, — пожал плечами тот. — Ты же знаешь, какая запарка на работе! Очередной тендер на носу, бизнес‑центр сдаем комиссии. У меня новый проект на столе лежит — когда мне чужие квартиры обследовать?

— А давай сегодня? — Лана прижалась к плечу мужчины и просяще заглянула ему в глаза. — Промчимся по всем хаткам молнией! Тебе же не надо в доме торчать час или два, верно?

— Допустим. А как вы собираетесь объяснить наш вояж своим друзьям?

— Будем импровизировать! — Лана звонко чмокнула его в смуглую, гладко выбритую щеку. — Ты у меня самый лучший!

— Я у тебя самый поролоновый, — шутливо проворчал Кирилл.

— В смысле?

— В смысле — мягкий и податливый. С чьей квартиры начнем?

— С моей, конечно! — Лена потрепала обрубки ушей незаметно втекшего на кухонный диван Тимки. — Или нет! Лучше с квартиры Квятковской. И если там обнаружится какая‑нибудь гадость, значит, наша догадка верна, и мы сможем вычислить этого урода.

— Ну и как это сделать? — скептически скривился Кирилл. — Ведь вчера вы дружно решили, что мне лучше на глаза этой вашей Дины не показываться. А особенно после записки с инициалами А.Т.

— Черт, совсем забыла! — пристукнула кулачком по столу Осенева. — И угораздило же тебе таким красавчиком родиться!

— Поверь, в моей другой ипостаси я шокировал бы вашу Дину еще больше, — усмехнулся Кирилл, но в глазах его смеха не было. Совсем.

— Ладно, — Лена легонько щелкнула дремлющего пса по носу, — поехали ко мне. У Квятковских сейчас действительно появляться не стоит.

Глава 22

Хорошо, что это было воскресенье, причем утро воскресенья, иначе добираться до Марьино, где купила себе просторную двушку Осенева, пришлось бы довольно долго.

Попререкавшись не более пяти минут, на чьей машине ехать (своеобразный рекорд, между прочим, вызванный лишь форс‑мажорными обстоятельствами, обычно спор занимает гораздо больше времени), они вышли из квартиры и спустились в подземный гараж. В этот раз победил Кирилл, поскольку Ленку нужно было отвлечь, и Лана могла сделать это гораздо лучше.

Девушки устроились на заднем сиденье серебристого «Мерседеса» последней модели и зашептались, периодически поглядывая через зеркало заднего вида на Кирилла. Что уж они там обсуждали, мужчина не знал, но особо не переживал по этому поводу, поскольку чувствовал, как снова расслабляется туго стянутая пружина внутри Осеневой. Лену ощутимо штормило со вчерашнего дня, во всяком случае, с тех пор, как они вместе поехали в гости к Плужниковой.

Кирилл прекрасно знал, как выматывает такое состояние, когда стресс сжимает тебя в плотный комок, не давая дышать, когда руки дрожат так, что тебе стыдно перед окружающими, когда надо делать вид, что у тебя все в порядке, но непослушный вид чаще делает тебя. Иногда удается отвлечься, забыться, и тогда организм благодарно отдыхает после встряски. Но потом все возвращается снова и снова, и сил становится все меньше. А Ленка все‑таки женщина, ей приходится гораздо хуже. К тому же она одна, и от этого выгрызающий изнутри страх разрастается до катастрофических размеров.

Поэтому пусть хихикают, пусть шепчутся, пусть обсуждают любые женские глупости, лишь бы к Осеневой не возвращалась липкая паутина ужаса. Потому что в такие моменты Кириллу, обостренно чувствовавшему малейшие нюансы чужих эмоций, трудно было находиться рядом с девушкой.

Но зато его открывшиеся после возвращения с того света способности^[3] очень помогали Кириллу в бизнесе, обмануть его не удавалось никому.

Под негромкое мурлыкание CD‑магнитолы они добрались до дома Лены за каких‑то полчаса, что для Москвы совсем не расстояние. Или не время?

Кирилл припарковал машину недалеко от нужного подъезда и, выбравшись первым, распахнул заднюю дверь «Мерседеса» перед своими дамами.

Его личная дама выпорхнула из машины быстро и ловко, чувствовался немалый опыт выпархивания из конкретно этого авто, а вот подруга его личной дамы отчего‑то замешкалась.

— Ты что, к обивке прилипла? — ужаснулась Лана, заглянув в салон. — Так надо было сказать, что в туалет хочешь, Кирилл остановился бы возле ближайшей подворотни!

— Очень смешно, — проворчала Осенева, медленно съерзывая по сиденью в нужном направлении. — Я вот сижу и думаю…

— Браво! — захлопала в ладоши подруга. — Наконец‑то! Свершилось! Кир, сними этот знаменательный момент на мобилку — Елена Валерьевна Осенева снова начала думать! Тогда ладно, посиди еще, если именно «Мерседес» стимулирует твою мозговую активность!

— Юмор, ау! — пропела Ленка, выбравшись наконец из машины. — Где‑то потерялся в пути, наверное. До чего ж ты сегодня искрометно остришь, подруга!

— Стараюсь, — скромно потупилась Лана.

— А думала я о том, — Осенева закопошилась в сумочке, отыскивая связку ключей, — что мой маленький несчастный «пыжочек» остался возле вашего дома совсем один. Ему там пусто и страшно, и он никак не может понять — почему я ему изменила с этим серебристым крокодилом?

— Но‑но! — возмутился Кирилл, включая сигнализацию «крокодила». — Это с какой стороны сие мощное великолепие на рептилию похоже? И вообще, где ты видела серебристых крокодилов? А «пыжика» твоего никто не тронет, ты же прекрасно знаешь. Раз миновала шлагбаум на въезде во двор, можешь за своего коняшку не переживать. Все равно ты у нас ночевать будешь, зачем туда‑сюда это алое, гм, яйцо гонять?

— Отомстил, да? За «крокодила»?

— Нашла ключи?

— Вот они.

— Тогда не отвлекайся на болтовню, веди нас.

— Ой, можно подумать, вы с Ланкой у меня в гостях ни разу не были! — фыркнула Лена, направляясь к подъезду. — Веди их! Тоже мне, Сусанина нашли! У меня что, борода есть и армяк?

— Кто? — восхитилась Лана. — Армянин? А он у тебя есть? Или имелся в виду арманьяк?

— Два трепача — пара, — припечатала Осенева, открывая кодовый замок подъезда.

Но как бы она ни храбрилась, Кирилл чувствовал — девушка снова попала в тиски страха. Причем давление по мере приближения лифта к ее этажу нарастало, в тесной кабинке стало трудно дышать. Лана тоже почувствовала напряжение подруги и успокаивающе погладила ее по плечу:

— Ленуська, ну ты чего? Даже если в твоей квартире что‑то есть, что с того? Может, оно и к лучшему? Быстрее все закончится.

— В смысле — меня убьют? — криво усмехнулась Осенева.

— Тьфу, типун тебе на язык! В смысле — поймаем гада! У нас знаешь какая служба безопасности! Кравцов собрал команду настоящих профи, они вмиг вычислят того, кто будет за тобой следить.

— Матвей только Ириной занят, — проворчала Лена, выходя из лифта. — Станет он на меня отвлекаться!

— Матвей прежде всего сотрудник нашего холдинга, — уточнил Кирилл. — Ну а потом, это ведь у Ирины находилась черная метка, так что вполне возможно, что следующей жертвой намечена она.

— Но ведь Вадим…

— Ну и что, что Вадим? Ирина тоже ездила на Север, и вполне возможно… Хотя остается еще ваша Динь, с ней ведь не получилось. Ладно, разберемся. Открывай апартаменты, чего встала‑то?

— Боюсь, — Лена беспомощно оглянулась на друзей. — Я ведь здесь со вчерашнего дня не была.

— Дай сюда, — Кирилл забрал у нее ключи и отпер дверь. — Прошу.

Лана вошла первой и буквально втащила за собой подругу. Но дальше прихожей та идти отказалась. Осенева села на пуфик у входной двери и сообщила всем присутствующим, что с места не сдвинется, пока Кирилл не обследует ее квартиру. Лана (исключительно из дружеской солидарности, между прочим) притащила из кухни табуретку и уселась так же монументально. И непоколебимо.

— Трусихи, — хмыкнул Кирилл и, бросив свою куртку на колени одной из диагностированных, направился в гостиную.

Почему именно туда? Во‑первых, именно там находилась черная метка в квартире Плужниковых, а во‑вторых, это была ближайшая дверь.

Находился он там не больше двух секунд: зашел‑вышел.

— А чего так быстро? — удивилась Лана, прижав к груди его куртку, словно любимого плюшевого мишку.

— Потому что нет там ничего. От вчерашней гадости меня сразу тряхануло, а здесь — все спокойно. Нормальная энергетика, оставляемая пернатус вульгарис. К тому же косой на оба глаза! — хихикнул Кирилл, ловко увернувшись от запущенной в него розовой тапки с розовым же меховым помпоном. — Эй, где такие гламурные тапулики нашла? В бутике «Все для Барби»?

— Вот же гад, а?! — возмутилась хозяйка квартиры, нашаривая вторую тапку. — Пользуется моей временной умственной неполноценностью, вызванной стрессовой ситуацией, причем вовсю пользуется!

— Никакой вовсей я не пользуюсь, у меня нормальный парфюм, французский, — проворчал эксперт по гадостям, быстренько скрываясь за дверью в спальню.

Откуда осторожно выглянул через минуту. Лицо у него было подавленное (нет, не физически, никто его там не давил), глаза почти испуганные, но Лана заметила смешинку в шоколадной глубине и облегченно выдохнула.

А вот вздрюченная Ленка ничего такого не заметила и, судорожно сжав кулачки, выдохнула:

— Ну что? Нашел?

Кирилл кивнул и старательно закрыл за собой дверь.

— Что там? Тоже гриб?

— Гораздо хуже, — тяжело вздохнул мужчина, устало привалившись к стене. — Ума не приложу, как с этим справиться.

— А что, — голос Осеневой дрогнул, — газеткой, как вчера у Плужниковых, нельзя?

— Вряд ли. Хотя, — Кирилл задумчиво почесал затылок, — можно попробовать. Лана, а грязные колготки газетки боятся?

— Чего‑о‑о? — начала подниматься с пуфика Ленка. — Ах ты, свин! И ничего они не грязные, всего один раз надевала! Жабень ты гадский!

Вторая тапка почти попала в цель. Почти — потому что ударила точно в то место, где только что стоял Кирилл. Убежавший на кухню. Где тоже ничего не обнаружилось.

И потемневшее от страха лицо Осеневой постепенно начало светлеть, в глазах появились солнечные зайчики, и она даже отважилась встать с пуфика и направиться в обследованную спальню, чтобы собрать вещи. Неизвестно ведь, сколько придется прожить в квартире Ланы, а мотаться туда‑сюда в будние дни как‑то не хотелось.

Кирилл пока заглянул в ванную комнату и в туалет. Везде было чисто. И материально, и ментально.

— У тебя все в норме! — радостно завопила Лана, когда ее мужчина закончил обследование.

— Ура! Ой!

— К чему был этот «ой»? Это ты радость так выражаешь?

— Да нет, укололась обо что‑то. Вечно у меня так — то брошку снять забуду, то булавка коварно в глубь шкафа запрячется.

Лена еще продолжала шутливо ворчать, но в этот момент Кирилл, нахмурившись, направился в дальний угол просторной прихожей, где под потолком притаились антресоли.

Глава 23

Лана, положив куртку на стоявший рядом пуфик, вскочила с места и направилась было к Кириллу, но тот предупреждающе поднял руку и глазами указал на лежавшую под вешалкой рекламную газетенку. Из тех, что почти каждый день заталкивают в почтовые ящики вездесущие распространители этой макулатуры. А потом — на дверь спальни, за которой продолжала облегченно щебетать хозяйка квартиры.

Лана молча кивнула и, протянув мужчине газету, приоткрыла дверь и заглянула в комнату:

— Давай‑ка я тебе помогу, копуха. Ого! Ты бы еще полосатые рыночные баулы тряпьем набила! Можно подумать, что собралась в длительную командировку за рубеж, а не на пару дней к друзьям. Вижу, без таможенного досмотра не обойтись.

— Вот еще! Да здесь только самое необходимое…

Умница, Олененок! Сообразила, чем можно отвлечь подругу надолго.

Кирилл, ощущая нарастающий дискомфорт, подошел к антресолям вплотную и остановился. Его роста вполне хватало, чтобы открыть этот схрон, но вот вдумчиво рассмотреть содержимое без стула не получится.

О, есть же табуретка, которую притащила из кухни Лана!

Бесшумно скользнув за искомым предметом мебели, мужчина установил его строго под пульсирующим отрицательной энергетикой местом, взобрался и открыл дверцу шкафчика.

И, несмотря на то что был готов к встрече с гадостью, едва не свалился с пьедестала. Потому что закрытые двери, хоть в комнату, хоть в шкаф, все‑таки довольно хорошо экранируют щупальца зла, но стоило их открыть, как щупальца принялись бить наотмашь, целясь прямо в душу.

Именно так ощущал Кирилл исходящие от совершенно безобидных и вполне съедобных сухих грибов флюиды чужих эмоций. Человек, распихивавший по домам ничего не подозревающих людей эти несчастные лисички, был явно болен. Потому что нормальный человек не может излучать столько черной, удушливой злобы. За что можно ТАК ненавидеть людей, Кирилл понять не мог. Да, ему приходилось уже встречаться в своей жизни с беспринципными подонками, с эгоистичными злопамятными бабами, с равнодушно жестокими исполнителями приказов, но все эти люди были обычными, заурядными мерзавцами и скотами.

А человека, затеявшего охоту на незадачливых туристов, даже человеком назвать было нельзя. И Кирилл меньше всего хотел бы встретиться с этим существом лично, потому что опасался ментальной бездны, таившейся внутри незнакомца. Если уж крохотные предметы, побывавшие в липких конечностях этого типа, несут на себе столько энергетической грязи, что говорить о нем самом!

Сморщенная бурая лисичка лежала прямо за дверцей, гриб даже не старались запрятать поглубже, за коробки с елочными игрушками и остатки обоев. Либо тот, кто принес сюда это, очень торопился, либо хотел, чтобы его послание нашли. Правда, в этом случае выбор места не очень удачный — в антресоли обычно заглядывают очень редко.

Кирилл свернул из газеты кулек и аккуратно поддел им свою находку. Затем скомкал квазиоригами в бесформенный шар, стараясь, чтобы гриб находился в середине шара, и в темпе сбегал к мусоропроводу, отправив послание неведомого ублюдка туда, где ему самое место. В кучу дерьма.

Он едва успел поставить табуретку на место и нацепить беззаботную улыбку, когда дверь спальни распахнулась, и появились продолжающие пререкаться дамы. Причина спора оставалась прежней — гигантский чемодан на колесиках, который, поскрипывая, ехал следом за Осеневой.

— Зачем?! — вопила Лана, шутливо тыкая подругу в спину пальцем. — Вот объясни мне — зачем ты волочешь этот сундук? Кирилл! — повернулась она к мужчине, словно в поисках поддержки, спрашивая глазами: «Ну, как?» И, дождавшись кивка, удрученно покачала головой. Но вопить не перестала: — Ты видишь эту упрямую ослицу? Хотя нет, не ослицу, ослицы всегда в сером — упрямую попугаиху? Может, за лишний вес багажа деньги с нее взять?

— Ланка, прекрати орать, — поморщилась Лена, потирая правую руку. — У меня от твоего нежного голосочка голова сейчас лопнет. Сама вижу, что перестаралась, аж рука заболела тянуть, но не перепаковывать же! Кирилл, ты ведь мне поможешь?

— Вопрос из разряда риторических, — улыбнулся мужчина, подхватывая чемоданище. — Можно подумать, что без просьбы я позволил бы тебе тащить эту гаргелью. Запирай дверь на все двадцать два замка, и поехали. Нас там Тимка заждался.

— Видишь, Ленусь, — бодро начала Лана, нажав кнопку лифта, — ничего у тебя не было. А ты тряслась, как овечий хвост после жидкого стула. Эй, ты чего?

Осенева, совершенно не реагируя на провоцирующий выпад подруги, вдруг медленно опустилась на стоявший рядом чемодан и сорвала с шеи шарф:

— Душно как‑то, нечем дышать! Быстрее бы на улицу!

— Психота ты все‑таки, Ленка! — Лана с тревогой следила за наползавшей на лицо подруги мертвенной бледностью. — Это ж надо было так перенервничать! Не слабо тебя стрессануло, теперь, когда отпустило, колбасить будет не по‑детски. Вернее, уже, вижу, началось. У тебя возле дома аптека есть? Может, персена какого или новопассита купить?

— Ты же знаешь, — слабо улыбнулась Осенева, — что для меня является лучшим антидепрессантом. Я его утром в магазине целую бутылочку купила. Правда, был только розовый, но, думаю, цвет мартини на его лечебные свойства не влияет. Черт, сколько же будет ехать этот кретинский лифт!

Обидевшись на незаслуженное оскорбление, лифт дернулся и остановился. А потом, блямкнув, распахнул створки металлической раковины, стремясь побыстрее избавиться от неблагодарного содержимого.

В этом желания лифта и его пассажиров совпадали полностью.

Лена поднялась с чемодана но, пошатнувшись, едва не упала. Кирилл подхватил девушку и практически вынес ее из подъезда, потому что передвигаться самостоятельно она не могла. Лана вцепилась в ручку чемодана и, сдавленно чертыхаясь, покатила его следом. А тут еще и дождь снова заморосил!

Контрольный выстрел тотальной гнусности.

Осенева покорно подчинялась сильным рукам Кирилла, да и сложно сопротивляться, повиснув на этих руках. Но, когда мужчина, брелоком сигнализации открыв центральный замок «Мерседеса», попытался усадить ее на заднее сиденье, девушка вдруг с неожиданной силой вырвалась и, оттолкнув помощника, попыталась убежать.

Не получилось, ноги ее не держали. Совсем. И Лена, неуклюже взмахнув руками, едва не упала прямо в лужу. Едва — потому что подоспевшая подруга, бросив мешающий чемодан, успела поддержать ее. Правда, при этом еле устояла, поскольку Осенева, несмотря на стройность и изящное телосложение, Дюймовочкой вовсе не была. Метр семьдесят без каблуков все‑таки, на пять сантиметров выше Ланы.

— Ленусь, — смотреть на подругу было страшно: лицо уже не просто бледное — кожа приобрела какой‑то синюшный оттенок, в совершенно обезумевших глазах рвется из клетки дикий ужас, она хватается руками за горло, словно что‑то не дает ей дышать, — да что с тобой?!

— Пусти меня! Пусти! Он там! В машине! Он убьет меня!

— Там никого нет, успокойся, — подбежавший Кирилл успокаивающе погладил девушку по руке. — Пойдем вместе и посмотрим. Если там действительно кто‑то есть, я немедленно заблокирую машину и вызову милицию. И мы поймаем его!

— Поймаем? — зрачки Осеневой дрожали, взгляд не фокусировался. Она смотрела куда‑то внутрь себя, внутрь своего кошмара. — Его нельзя поймать! Он — концентрированное зло! Он убил Антона, потом Вадима, хотел убить Динь, а теперь охотится за мной! Пустите!

Дикие крики могли бы привлечь внимание прохожих, но, к счастью, погода была настолько мерзкой и промозглой, что желающих прогуливаться в этот воскресный день не было. Все сидели по домам вокруг обогревателей.

Но в окне первого этажа уже появился заслуженный член… фу‑ты, нигде он не служил, потому что это был не он, а она — заслуженная членша ордена фасонов. Нет, не масонов, каменщики тут ни при чем. Орден фасонов — те самые бабки, занявшие все дворовые лавочки постсоветского пространства и следящие за всем происходящим. И проходящим. И проскальзывающим.

И в качестве прикрытия обсуждающие фасоны нарядов отслеживаемых объектов. А еще — фасоны причесок, машин, оружия и прочих особых примет.

Вот и сейчас баба Феня немедленно отреагировала на подозрительные вопли со двора и прилипла к оконному стеклу, фиксируя малейшие подробности зрелища, дабы в подробностях поведать потом об этом сестрам по ордену.

Кириллу и Лане удалось все‑таки подвести Лену к «Мерседесу», но стоило снова распахнуть перед ней дверцу, как зрачки девушки расширились, заполнив чернотой радужку, она затряслась и, вытянув вперед руку, закричала:

— Вот же он, вот! Неужели вы не видите! Он ухмыляется так страшно! Нож! Заберите у него нож! А‑а‑а!

Крик перешел в сдавленный хрип, и девушка потеряла сознание.

Лана вытащила из кармана куртки мобильный телефон и запикала кнопками.

— Если ты звонишь в «Скорую», — Кирилл осторожно уложил Осеневу на заднее сиденье и бегом направился к зябко ежившемуся под дождем чемодану, — то не трать зря времени. Пока они сюда доберутся, потом — пока довезут до больницы, пройдет слишком много времени. Отвезем Ленку сами.

— Но куда, в какую больницу?

— Туда, где лечили меня, она тут недалеко. И, в отличие от муниципальной, в воскресенье практически не функционирующей, там срочную квалифицированную помощь окажут в любое время, — Кирилл забросил чемодан в багажник, захлопнул крышку и сел за руль. — Пристегнись, поедем быстро.

Быстро — это еще мягко сказано. К частной клинике серебристый «Мерседес» подлетел в сопровождении целого эскорта патрульных машин, оглушительно матерившихся сиренами.

Но повозки возмущенных до глубины души инспекторов дорожного движения от преследуемой дичи отсек опустившийся перед головной машиной шлагбаум, преграждающий въезд на территорию, пропустив перед этим «Мерседес».

Все это Кирилл организовал, сделав несколько звонков по мобильному телефону. В том числе и врачей с каталкой у входа в клинику. Два рослых санитара ловко переложили Лену с заднего сиденья на каталку, врач тут же склонился над пациенткой и начал предварительный осмотр буквально на ходу.

Лана устало откинулась на спинку заднего сиденья, наблюдая за направившимся на разборки с гаишниками Кириллом. Наверное, надо было бы пойти вместе с ним, но сил не осталось. Да и чем она могла помочь своему мужчине? Разве что моральной поддержкой, поскольку все проблемы Кирилл Витке привык решать сам.

И это было так здорово!

Потому что любая, даже самая сильная женщина мечтает о еще более сильном и надежном мужчине.

Глава 24

Минут через десять Кирилл вернулся, пряча в карман основательно похудевший кошелек.

— Ты как, Олененок? — Он заглянул в салон автомобиля и нежно провел тыльной стороной ладони по щеке девушки. — Держишься?

— С трудом, — Лана попыталась улыбнуться, но губы скривились в совершенно жуткую гримасу, словно после посещения зубного врача с анестезией на обе стороны. — Что с Ленкой, а? Я никогда еще не видела ее такой. На дистресс не похоже, Осенева не относится к подвиду эмоциональных кликуш, в ее бизнесе подобные особи не задерживаются. Ты почувствовал что‑нибудь необычное?

— Да в этой истории все необычное, — поморщился Кирилл, помогая Лане выйти из машины, — начиная с этих дурацких грибов. Что же касается Ленки — тут вообще ерунда какая‑то. Понимаешь, она действительно была напугана до потери пульса, она видела что‑то или кого‑то в моей машине. Очень похоже на галлюцинации. И вот это настораживает, ведь психических отклонений у нее вроде нет. Или есть?

— Не говори ерунды! — разозлилась Лана. — Осенева на учете у психиатра не состоит!

— А откуда ты знаешь, ведь знакомы вы всего два года? Ты что, в ее медицинскую карту заглядывала? — Кирилл ловко увернулся от летящего в плечо кулачка. — Не злись, малыш! Согласись, это не та болезнь, о которой хочется трубить на весь свет.

— Нет у Ленки никаких психических отклонений, ясно? — Девушка аж ногой притопнула. — Причина происходящего с ней напрямую связана со всем этим кошмаром последнего времени! Этот ублюдок вместе с грибом подсунул Ленке какую‑то отраву, разве ты не видишь? Она синяя, задыхается, глюки пошли, сознание потеряла — какое, на фиг, психическое отклонение?!

— Согласен, — Кирилл обнял дрожавшую от возмущения девушку и крепко прижал трепыхавшееся тело к груди. — Успокойся, родная, успокойся. Да, это очень похоже на отравление, вот только чем? Лена ведь ела и пила вместе с нами, у себя в квартире, насколько я помню, она ни к чему не прикасалась. Может, там, в спальне, пока я с этим грибом возился, она какую‑нибудь шоколадку зажевала?

— Нет, — качнула головой Лана, уткнувшись носом в пахнущий дорогим парфюмом свитер, — она ничего не ела при мне, это точно. А кстати, что там с грибом?

— Все то же самое, как и в квартире Ирины Плужниковой. Сухая лисичка, буквально пропитанная негативом.

— А почему ты ее сразу не нашел?

— Потому что поначалу не задерживался в прихожей надолго. Ты же помнишь, я постоянно был в движении, обходил все помещения квартиры. А как только остался там на какое‑то время, сразу почувствовал тошноту и головную боль, которая усиливалась по мере приближения к антресолям.

— Может, Осенева этим грибом и траванулась? Он ведь неизвестно сколько там пролежал!

— Нет, Олененок, — Кирилл вытер большим пальцем дорожки слез на щеках девушки, — отравиться обычной сухой лисичкой, пусть и запачканной ментально, невозможно. Максимум, чем грозит ее нахождение в одном помещении с человеком, — головная боль, да и то только в том случае, если гриб лежал под подушкой.

— Но у тебя же голова заболела, сам сказал!

— Я — это совсем другое дело, ты знаешь. И вообще, хватит мерзнуть на этом сыром ветру, пошли в корпус, узнаем, как там Лена.

— Думаешь, нам уже скажут что‑то определенное?

— Надеюсь.

Но одной надежды оказалось мало. Им пришлось прождать в уютном холле клиники больше часа, прежде чем к ним вышел врач.

Невысокий коренастый мужчина средних лет, обряженный в зеленую докторскую пижамку, сел рядом с Кириллом и, откинувшись на спинку дивана, вытянул ноги и устало закрыл глаза.

Лана от нетерпения почти протерла тыльной частью дырку в обивке дивана, но нарушить молчание не осмелилась. Потому что очень боялась плохих новостей.

Минуты через две доктор открыл глаза и улыбнулся Лане:

— Не тряситесь так, барышня, она жива. И, надеюсь, будет жить, хотя…

— Что — хотя?! — Лана стиснула кулаки так сильно, что не заметила, как поранила ладони собственными ногтями. — Что?!

— А кем, собственно, приходится вам больная, а, молодые люди? — прищурился врач. — Я ведь даже не знаю, как ее зовут, а нам ведь надо карту на нее заполнять.

— Заполним, Павел Матвеевич, не волнуйтесь, — отмахнулся Кирилл.

— Интересный вы человек, господин Витке, — доктор скрестил вытянутые ноги и сложил на животе руки. — Сначала устраиваете аларм по телефону, сгоняя в приемный покой всех, кого смогли выдернуть, привозите на хвосте эскадрон гусар с синими мигалками и умирающую девушку в салоне своего автомобиля…

— Умирающую?! — задохнулась Лана.

— Было дело, — кивнул Павел Матвеевич. — У вашей знакомой развился отек легких, еще полчаса — и было бы поздно. Так что вы, Кирилл, все сделали совершенно правильно. Это был тот случай, когда промедление действительно смерти подобно. Еле откачали, но рецидив не исключается.

— Почему? — нахмурился Кирилл.

— Потому что неясна причина, вызвавшая такой ураганный отек легких. Если бы мы с вами, друзья мои, находились сейчас не в Москве, а где‑нибудь в Средней Азии или на юге Европы — да хотя бы в той же самой Украине, — я мог бы предположить, что стало такой причиной. Но в середине октября, в дождливой и холодной Москве — нет, это невозможно.

— Что — это? — Лана вцепилась в рукав докторской пижамки и, смутившись, растерянно произнесла: — Извините, я не хотела.

— Ну‑ка, голубушка, позвольте, — Павел Матвеевич, заметив следы крови на захватанном девушкой рукаве, повернул к себе ее ладони и укоризненно покачал головой: — Что ж вы такие ногти‑то отращиваете, дамы? Посмотрите, как сами себя поранили! Идемте, я обработаю ваши руки и перевяжу их. А вы поможете заполнить карту нашей больной, а заодно расскажете мне, что с ней произошло.

— Я помогу, само собой, — Лана послушно направилась следом за доктором, периодически оглядываясь на Кирилла в поисках поддержки. — Но вы так и не ответили на мой вопрос.

— Какой еще вопрос? — рассеянно переспросил врач, пропуская их в небольшое светлое помещение, похожее на процедурную. Или перевязочную?

— Что именно невозможно в Москве и вполне реально в Средней Азии?

— Укус каракурта.

— Что?! — одновременно обалдели посетители.

— Я же говорил — это невозможно, — усмехнулся Павел Матвеевич, занявшись руками Ланы. — Но уж очень симптоматика схожа: удушье, пульс зашкаливает, кожа синюшного оттенка, холодная, но с проступившими каплями пота. И — отек легких. А скажите, на боль в руках и ногах она жаловалась?

— Нет, — ошарашенно проговорила Лана. — Если только… Ленка правую руку терла, говорила, что потянула чемоданом.

— Понятно, — кивнул доктор. — А как с координацией движений? Она могла самостоятельно передвигаться?

— Нет, пыталась, но падала. А еще у Лены галлюцинации были, она кричала, вырывалась, кошмары наяву видела.

— Та‑а‑ак, — протянул Павел Матвеевич, — любопытно. Просто образцово‑показательная картинка последствий укуса каракурта. Вы что, на экскурсию в террариум ходили? Или как там называется место содержания всяких там пауков и скорпионов?

— Никуда мы не ходили, мы у Лены дома были, — Лана растерянно оглянулась на Кирилла. — И никто ее не кусал. Правда…

— Что такое, милая барышня? — насторожился доктор. — Вы что‑то видели? Или вспомнили?

— Кирилл, помнишь, Ленка, когда в спальне вещи собирала, вскрикнула?

— Да‑да, было, — оживился тот. — Она еще жаловалась на разбросанные брошки и булавки, укололась обо что‑то.

— Укололась? — Павел Матвеевич посерьезнел еще больше. — Укус каракурта либо вообще не чувствуется, либо похож на легкий укол.

— Фу‑ты, ерунда какая! — Кирилл чуть было не сел мимо стула. — Какой еще каракурт? Откуда?

— Господин Витке, я бы настоятельно советовал вам вызвать спасателей, а еще лучше — специалистов по арахнидам, и обследовать квартиру этой вашей Елены, — озабоченно проговорил доктор, закончив перевязку. — Достать в наше время каракурта не так уж сложно, и если ваша знакомая кому‑то очень насолила… Думаю, стоит вызвать и милицию. Впрочем, решать вам.

— Павел Матвеевич, я могу оставить жену у вас в клинике до вечера?

— Жену? — добродушно усмехнулся врач. — Какая трагедия для наших медсестер! Рад знакомству. Конечно же, можете. Свободных палат у нас хватает.

— Кирилл, я с тобой! — Лана, никак не отреагировав на озвученный социальный статус, решительно поднялась с места. — Я тоже хочу быть там!

— Голубушка, — мягко начал доктор, уловив просящий взгляд Кирилла, — запретить вам ехать с мужем я, конечно, не могу, но вы же обещали помочь мне заполнить медицинскую карту на вашу знакомую.

— Но я…

— Поедете вы с Кириллом, поедете, не волнуйтесь. Но пока он вызовет специалистов — сегодня ведь воскресенье, не забывайте, — пока они приедут, мы с вами пять карт заполнить успеем. А там, может, и подруга ваша очнется! Идемте, барышня.

— Кирилл, не вздумай уехать без меня! — сверкнула глазами Лана, увлекаемая равномерно журчащим врачом.

«Не вздумай! Само собой, на поиски ядовитого паука я всегда хожу с любимой женщиной в качестве талисмана!»

Хотя Кирилл до последнего не верил, что в квартире Осеневой может находиться «черная вдова». Слишком уж дико все это — каракурт в Марьино!

Пока вызванные им специалисты Московского зоопарка не извлекли из глубины платяного шкафа здоровенную черную паучиху с ярко‑красными пятнышками на брюхе.

Глава 25

— Павел Матвеевич, — Лана обернулась к доктору, — а когда она очнется?

— Даже не знаю, — тяжело вздохнул тот. — Теперь, когда мое предположение подтвердилось, я, разумеется, подкорректирую курс лечения, но реабилитация в таких случаях протекает довольно тяжело. Последствия укуса каракурта могут проявляться и спустя месяцы.

— Стоп! — Девушка перестала гладить лежавшую поверх одеяла руку подруги и медленно поднялась со стула. — Я правильно поняла — Кирилл нашел в квартире Лены паука?

— Да, он звонил минут пять назад. Только не надо шуметь по этому поводу, — предупреждающе поднял руки доктор. — Иначе мне придется просить вас покинуть палату. Разборки и возмущенные вопли — последнее, что надо вашей подруге.

— Не волнуйтесь, — процедила Лана, усаживаясь на место, — тишину и порядок гарантирую. Я с Кириллом позже побеседую. Вот ведь врун!

— Милая барышня, — усмехнулся Павел Матвеевич, — вы всерьез рассчитывали, что муж потащит вас на свидание с тварью, едва не отправившей на тот свет вашу подругу? Неужели вы так плохо его знаете?

— И ничего не плохо, — проворчала девушка. — Но мог бы не обещать.

— А он, насколько я помню, и не обещал. — Доктор подошел к мерно пищавшей аппаратуре и проверил показатели. — Ну что ж, состояние Елены вполне удовлетворительное, но сказать точно, когда она очнется, я не могу. Думаю, вам не стоит сидеть здесь, идите пока в выделенную вам палату, отдохните, пообедайте. А как только ваша подруга сможет общаться, я вас сразу же позову.

— А может…

— Не может! И вообще, я и так нарушаю правила. В обычной больнице вас и на порог этой палаты не пустили бы, впрочем, у нас тоже. Просто я был лечащим врачом вашего мужа, и с тех пор мы с ним приятельствуем. Но злоупотреблять моим расположением не стоит, поэтому будьте послушной и выполняйте мои рекомендации. Идемте, я покажу вашу палату, она недалеко от этой.

Прежде чем закрыть за собой дверь, Лана оглянулась и еще раз посмотрела на голубовато‑бледное, осунувшееся лицо подруги. Глаза ввалились, вокруг — темные круги, в нос уходят тонкие гибкие трубочки, истыканные капельницами руки макаронинами лежат вдоль тела… И эта изможденная старуха — ее Осенева?!

Еще пару часов назад — красивая, сильная, пусть и перепуганная до смерти Ленка?!

Ключевые слова — до смерти. Ублюдку почти удалось. Кирилл прав — хватит гадать, почему, отчего, за что неизвестный одного за другим убирает всех, посетивших летом шаманские места Севера. Сейчас главное — найти этого урода с больной фантазией. Это же надо — использовать каракурта в качестве орудия убийства! А грибы!

Хотя именно грибочки и могут вывести на след убийцы. Его маниакальное стремление оставлять черную метку своим жертвам довольно трудно осуществить незаметно. Надо только опросить соседей Плужниковых и Квятковских, а заодно и Ленкиных…

Кстати, о Плужниковой. Ирина в опасности, это ясно. Она ли будет следующей или кто другой из развеселой компании туристов — неизвестно, но Матвея предупредить надо. Судя по стремительному развитию событий, убийца активизировался. А значит — предупреждать следует всех, а не только Ирину.

Палата, которую предоставили Лане для отдыха, больше напоминала гостиничный номер люкс, чем больничное помещение. Единственное отличие — специальная медицинская кровать, на которой и лежала сейчас девушка. Возмутившее поначалу предложение врача отдохнуть оказалось очень кстати. Как и вполне приличный обед, дожидавшийся Лану на столе.

Оказалось, что она устала и проголодалась. Причем устала до изнеможения, а проголодалась — зверски. Все‑таки нервное напряжение забирает гораздо больше энергии, чем физические нагрузки.

После сытного обеда, само собой, неудержимо потянуло в сон, и Лана почти втянулась туда, но погрузиться в сладкую дрему мешали эмоции. И чувства. И разум. Все, что отличает человека от животного.

Потому что безмятежно дрыхнуть, когда людям, пусть и незнакомым ей лично, грозит серьезная опасность, может только сытая хрюшка.

Сладкая дрема, уже почти опутавшая очередную добычу, возмущенно взвизгнула, когда добыча грубо оборвала пушистые плети и решительно поднялась с кровати. Ну кто ж так делает, а? Если уж легла после обеда в кровать — там и лежи, а не прыгай сбрендившей саранчой по палате. Мобильник она ищет, видите ли! Да вон он, в кармане куртки лежит, притаился.

А вот, кстати, почему он притаился? Почему за все время с момента отъезда Кирилла телефон ни разу не напомнил о своем существовании? И почему Кирилл сообщил о своей находке доктору, а не ей, Лане?!

Заговорщики хреновы! Так и есть, кто‑то из них отключил ее мобильный телефон. Берегут, значит, хрупкую нервную систему дамы, ага. Ну, один из заговорщиков огражден, как депутат, профессиональной неприкосновенностью, зато второму достанется за двоих. Потом.

Лана включила телефон и набрала номер начальника службы безопасности своего холдинга:

— Алло, Матвей, привет.

— Добрый день, Милана Мирославовна.

— А что так официально? — усмехнулась девушка. — Решил дистанцироваться от начальницы, дабы с личными просьбами не приставала?

— Дистанцируешься от тебя, как же, — проворчал Матвей. — А меня потом Мирослав Здравкович под зад коленом, за ненадлежащее выполнение своих обязанностей.

— Ой, нашел сатрапа! Когда это отец заставлял тебя заниматься делами, не имеющими отношения к нашему холдингу?

— Никогда. Вот только его дочь не в состоянии ограничиться только делами холдинга и постоянно вляпывается в дурно пахнущие истории.

— И вовсе не постоянно, всего‑то пару раз и было. А что касается нынешней проблемы, так кое‑кто сейчас ею вовсе не по принуждению занимается, а исключительно по зову сердца, — съехидничала Лана. — И, между прочим, должен быть мне благодарен, что привлекла этого кое‑кого к озвученной проблеме. Которая, между прочим, разрастается до катастрофических размеров. Ты сейчас где? У Ирины?

— Нет, дома, — насторожился Матвей. — Ира сейчас у Квятковских, помогает там. А что? Еще что‑то стряслось?

— Не просто стряслось — лавиной сорвалось и несется на всех, кто ездил в эту злосчастную поездку. Я сейчас в больнице, с Ленкой.

— Что с ней? — Расслабленность из голоса Кравцова мгновенно исчезла, сменившись профессиональным металлом.

— Ты не поверишь, — горько усмехнулась Лана. — Ее укусил каракурт.

— Что?!

— Вот и у нас с Кириллом такая же реакция была, когда доктор озвучил свои подозрения. Мы же с ней все время рядом были, какой, к черту, каракурт! Но потом Кирилл вернулся в квартиру Осеневой и нашел там паука. А еще раньше — такой же гриб, как и у Ирины, только здесь он был в антресоли запрятан. Похоже, убийца решил активизироваться, а это значит…

— А это значит, — твердо проговорил Кравцов, — что с этой минуты ты не должна оставаться одна. Ни на минуту.

— Да при чем тут я? — возмутилась Лана. — Я ведь на Север не ездила! Это Ирина не должна оставаться одна или Лена.

— Ирина — само собой, это моя забота. А ты — потому что влезла в это дело, потому что нарушаешь планы убийцы, помогая Осеневой. Если бы Елена находилась дома одна, встреча с каракуртом закончилась бы гораздо трагичнее. Мы же не знаем, что творится в голове этого ублюдка, что кипит в его больном разуме! Это же надо — паука подбросить! Тварь!

— Ну хорошо, я буду осторожнее, без Кирилла — никуда, — согласилась девушка. — Ленке наймем охрану, посадим парней возле ее палаты. Клиника частная, возражать не будут. С Ириной будешь ты. Но остаются ведь еще четверо из компании развеселых туристов: Дина, Веня, Нелли и Борис. Они, кстати, сейчас где, не знаешь?

— Нелли была у Квятковских, Веню с Борисом я там тоже видел, приходили.

— Матвей, их всех надо предупредить, пусть будут осторожнее!

— Согласен.

— Вот только кто это сделает? Мы с ними знакомы заочно, по рассказам Лены, они же нас вообще не знают. Придется просить Ирину.

— Как ты себе это представляешь? Беременная женщина, только что потерявшая мужа, должна влезать в смертельно опасное болото еще глубже?!

— Матвей, прекрати кудахтать, тебе это не идет. Ира — вовсе не слабенькая истеричка, насколько я знаю по рассказам Ланы, это умная, волевая и сильная женщина. Да и ты сам это знаешь. И если ты будешь окружать ее гиперопекой, пытаясь завернуть в вату и положить в коробочку, у вас с ней ничего не получится. Да, Ирина, как и любая женщина, нуждается в мужской поддержке и заботе, но без фанатизма, Матвей! Поезжай к Квятковским и забирай оттуда Иру. Впрочем, можно и не забирать, мне кажется, там сейчас самое безопасное место. Вряд ли убийца туда сейчас сунется, слишком много народа. Вот после похорон, когда Дина останется одна, тогда, возможно, он и попытается, а пока — пусть Ирина поживет там.

— Ирина поживет у меня, — поставил перед фактом Матвей. Факт выглядел более чем основательно, сдвинуть с места этот валун не удалось бы никому. — А насчет остальных не волнуйся, мы всех предупредим. Правда, не знаю, как они отнесутся.

— Нормально отнесутся, особенно когда узнают о случившемся с Осеневой.

— М‑да, каракурт — серьезный аргумент.

— Я бы сказала — премерзкий аргумент.

— И это тоже. Ладно, я поехал за Ириной, а ты дождись там Кирилла, без него — никуда! Я сейчас ему сам перезвоню.

— Можно подумать…

Но закончить язвительный комментарий не удалось — в дверь палаты постучали, а потом заглянула молоденькая медсестричка:

— Меня Павел Матвеевич за вами послал. Там больная, которую вы привезли, в себя пришла.

Глава 26

— Все, Матвей, я побежала. Там Ленка очнулась, — Лана нажала кнопку отбоя и стремительно вышла из палаты.

Гид ей был совершенно не нужен, поскольку палата Осеневой находилась, как и обещал доктор, совсем рядом, буквально в трех метрах. Но медсестра, пригласившая Лану, решила сопроводить девушку до самых дверей. И, судя по ревниво‑пристальному разглядыванию, причиной этого была совсем не вежливость. Видимо, местный эскулап сообщил некоторым особо интересующимся судьбой господина Витке, что здесь находится супруга упомянутого господина.

А медсестра, пытавшаяся взглядом просверлить в Лане дырку, была очень даже ничего, сексапильненькая такая, с длинными стройными ножками, полностью открытыми крохотным халатиком.

Она очень надеялась найти в жене Кирилла Витке ну хоть какой‑нибудь изъян, чтобы потом, пренебрежительно скривив носик, рассказывать сослуживицам: «Ну вот почему всегда так — как мужик классный, так у него обязательно жена никакая! Небось на богатеньких наследницах женятся, а мы им только в любовницы годимся! Помните Кирилла Витке? Какой красавчик, а? Видела тут на днях его жену — ужас. Коряга корягой».

Но даже нескольких секунд, понадобившихся на преодоление расстояния до палаты Осеневой, хватило медсестричке на то, чтобы понять — повода для сплетен нет. Жена Кирилла оказалась возмутительно красивой, причем, что самое обидное — на ней не было ни грамма косметики! Роскошная грива вьющихся каштановых волос, чернющие тонкие брови и не менее черные длинные пушистые ресницы, большие зеленые глаза, изумрудным оттенком и разрезом напоминавшие кошачьи, точеный носик, яркие пухлые губы — у‑у‑у, ведьма! И ничуть не толстая!

Исключительно из вредности медсестра, забежав вперед, строго приказала:

— Подождите здесь, я спрошу Павла Матвеевича.

— Так он же сам вас за мной послал, — усмехнулась Лана.

— Ну и что, — строго вздернула тщательно нарисованные бровки любительница мини. — А вдруг что‑то изменилось, может, больной хуже стало.

— Типун вам на язык, девушка!

Совершенно не испугавшись мрачной перспективы общения с типуном (видала она этих типунов в ночном клубе, все они одинаковые!), медсестра заглянула в палату:

— Можно, Павел Матвеевич?

— Настя, ты чего дурью маешься? Привела?

— Привела, привела, — проворчала Лана, не очень вежливо оттолкнув маячившую на пороге местную красапету. — Хотя я вполне могла бы найти дорогу и сама. Трудно заблудиться, находясь в трех метрах отсюда.

— Красич, ты даже в больнице не угомонишься, — еле заметно улыбнулась Лена. — Привычка строить неистребима.

— А зачем мне ее истреблять, — Лана села на уже ставший привычным стул. — Я ведь не только подчиненных строю, но и дома. Ну, ты как?

— Спасибо, хреново, — фыркнула подруга. — Разве не видно? Слабость дикая, все болит, словно по мне слон потоптался. Я что, в аварию попала? Вот же кретинство, завтра ехать, а я тут устроилась!

— Ехать? — удивилась Лана. — Ты ж вроде никуда не собиралась!

— Здрасьте, приплыли! — мучительно сморщилась Осенева. — Черт, больно‑то как! Ты что, забыла — мы же завтра на Север уезжаем, я полгода тебе про эту поездку дудела!

— А‑а‑а, — Лана попыталась придать голосу максимум интонаций понимания, но выдала на‑гора лишь жалобное блеяние потерявшегося ягненка.

— Настя! — Доктор, стоявший возле медицинской аппаратуры, хмурился все больше.

— Да, Павел Матвеевич! — Судя по скорости появления, медсестра подслушивала под дверью.

— Необходимо сменить капельницу. А мы с Ланой, — повернулся он к пациентке, — пока в коридоре подождем, чтобы не мешать.

— Ты только не уходи, — жалобно прошептала Осенева. — Мне почему‑то страшно. Страшно оттого, что я ничегошеньки не помню. Что со мной было?

— Вот сейчас медсестра закончит с капельницей, и я вам все объясню. Поняла, Настя? — повысил голос Павел Матвеевич, в упор глядя на подчиненную.

— Да, конечно, я быстренько, — испуганно пролепетала та.

— Что происходит? — зашептала Лана, едва за ними закрылась дверь палаты. — Почему она ничего не помнит?

— Потому что у больной кратковременная потеря памяти, — доктор озабоченно потер переносицу. — Такое пусть и редко, но тоже случается после укуса каракурта.

— Кратковременная — это насколько?

— Даже не знаю. Может, на три дня, а может — на неделю. Но вы не волнуйтесь, это в любом случае обратимо. К тому же, насколько я понял, больная забыла не все, вас она узнает.

— Лена не помнит последние три месяца, — задумчиво проговорила Лана. — И знаете, это даже к лучшему. Кто‑нибудь, кроме вас, знает, что явилось причиной нынешнего состояния пациентки?

— Нет.

— И эта медсестра? Она, похоже, излишне любопытна.

— Настя? — усмехнулся врач. — Есть такой грешок. Но сейчас ее интересуете только вы, поскольку наша Настасья пыталась очаровать Кирилла Витке в период его пребывания здесь. Но увы — у нее ничего не вышло.

— Это я поняла, — отмахнулась Лана. — Так вот. Можно устроить так, чтобы никто ничего и не узнал, пока к Лене не вернется память?

— Почему?

— А вам что, нужны толпы папарацци, штурмующие клинику? Или энтэвэшники с их «Чрезвычайным происшествием»? Это же такой лакомый кусок — каракурт в центре Москвы! Таинственные разборки, мистические загадки и так далее, и тому подобное. Оно вам надо? Или нет, поставим вопрос иначе — оно надо вашим пациентам?

— Так, с нами разобрались, нам это не надо. Но почему вы не хотите сказать подруге правду?

— Потому что тогда придется рассказать ей все, о чем она благополучно забыла. А это, поверьте, вовсе не будет способствовать ее выздоровлению, слишком уж стрессовая ситуация. И смертельно опасная. Нам, кстати, придется посадить охранников возле ее палаты.

— Даже так? — нахмурился доктор.

— Даже так. И, как только ее состояние позволит забрать Лену отсюда, мы немедленно перевезем ее в надежное место. Когда это можно будет сделать?

— Самое раннее — через неделю.

Дверь медленно открылась, и в щель проскользнула медсестра:

— Павел Матвеевич, я все сделала. Больная ее зовет, — кивок в сторону Ланы.

— Хорошо, идем. Настя, надеюсь, ты там не болтала лишнего?

— Я же не дура, поняла, чего вы от меня хотите! — насупилась девушка. — Я вообще молчала, вот!

— Ну и молодец. А сейчас иди на пост, там, наверное, толпа жаждущих общения с самой красивой сестричкой отделения собралась.

— Скажете тоже! — фыркнула Настя и, победно взглянув на соперницу, направилась в глубь коридора.

Надо ли говорить, что попа ее вовсе не была неподвижной?

Прежде чем войти в палату, Лана прошептала:

— Павел Матвеевич, я вас очень прошу, пока Лена сама все не вспомнит, придерживайтесь, пожалуйста, той версии, которую я сейчас озвучу.

— Попытаюсь, — усмехнулся тот.

— Это что еще за шушуканья с моим лечащим врачом под дверью? — Лена очень старалась выглядеть неунывающей шутницей, но слишком уж плохо выглядела эта шутница. И голос должен быть посильнее, а не едва слышное клекотанье. — Я вот Кириллу все расскажу!

— Ябеда, — улыбнулась Лана, поудобнее устроившись на стуле. — Уже и пошептаться с умным мужчиной нельзя.

— Можно, но только после того, как мне сообщат наконец, что со мной случилось? — Видимо, этот громкий шепот должен был означать полноценный ор.

— Не шуми, сейчас узнаешь. Только учти, приятного ты услышишь мало.

— Странно было бы ожидать позитивных новостей, очнувшись в больнице с абсолютно пустой головой. Хотя нет, вру, голова не пустая, она по макушечку заполнена болью. И тошнотой. И слабостью. И дышать трудно. И холодно, так холодно, что аж нос мерзнет. Если учесть, что за окном август, вывод напрашивается один — я что, умираю, да?

— Вот дурында! — возмутилась Лана. — Это из‑за таких, как ты, голубушка, всех женщин обвиняют в отсутствии логики. Даже термин такой придумали — «женская логика», вызывающий у феминисток изжогу. Умирает она! Да ты просто так башкой стукнулась, что, строго следуя традициям бразильских сериалов, немедленно потеряла память. И сейчас, между прочим, не август, а середина октября, и на Север вы уже съездили, так что спи спокойно. Что же касается причины стуканья башкой — тут все банально до зевоты. Избыток мартини плюс твои сапоги на высоченных неудобных шпильках. Зацепилась каблуком за выбоину на ступеньке и — вуаля! Полет шмеля!

— Поэтесса фигова, — проворчала Лена. — Это с какой стороны я на толстого шмеля похожа?

— Хорошо, пусть будет полет стрекозы, — кивнула Лана. — Так вот. Хорошо хоть, вниз по лестнице не покатилась, только затылком о ступеньку треснулась, иначе руки‑ноги до кучи переломала бы. А что касается слабости и общей поганости состояния — это тебе доктор объяснит. Тебя ведь вначале доставили в муниципальную больницу на «Скорой», а там вкололи какой‑то препарат, на который у тебя оказалась аллергия. Развился анафилактический шок, отек легких, в общем, еле откачали. Мы с Кириллом тебя сюда срочно перевезли, это очень хорошая клиника, здесь Кирилл лежал. И, зная твою деятельную натуру, хочу предупредить — вставать тебе нельзя как минимум неделю. Правда, доктор?

— Да, необходим полный покой, — важно кивнул эскулап. — А также следует свести все контакты с внешним миром до минимума, так что никаких звонков по телефону. Тогда ваша амнезия пройдет очень быстро.

— Нет, ну ерунда полная, — расстроилась Лена. — Мало того, что умудрилась об ступеньку жахнуться, так еще и аллергия на лекарства обнаружилась!

— Ничего, главное — теперь все в порядке будет, — ободряюще улыбнулась подруга. — Ты, главное, врача слушай.

— Ага, и неделю не мыться, зубы не чистить и в утку писать?! Да я от одного этого помру!

— Ладно, — тяжело вздохнул доктор. — Что с вами поделаешь — в пределах палаты перемещаться можно. Но имеются в виду не прогулки, а маршрут кровать — санузел, ясно? Еду вам сюда приносить будут, вот, специальный столик возле кровати есть. Так устраивает?

— Неделю продержусь, — мрачно буркнула Осенева. — Все, теперь никаких каблуков!

Глава 27

— Все, дамы! — Доктор решительно поднял руки. — На сегодня достаточно, Елена еще слишком слаба. Приходите завтра, Ланочка, а больная пусть отдыхает. И сразу хочу предупредить — не тащите соки и фрукты, пока я не разрешу, договорились? Все равно обратно нести придется.

— Договорились, — Лана наклонилась и поцеловала подругу в щеку. — Поправляйся побыстрее, Осенева, мне скучно без тебя. И слушайся Павла Матвеевича, о'кей? А то знаю я тебя — едва получше станет, тут же начнешь распорядок нарушать.

— Не помню такого, — Лена принялась излишне внимательно рассматривать стену. — Мне почему‑то кажется, что кое‑кто пытается меня оклеветать. В моей системе жизненных приоритетов должны присутствовать только безупречное поведение, никаких корпоративов и пробежки по утрам. А еще фитнес три раза в неделю.

— Должны, — тяжело вздохнула Лана, поднимаясь, — но ты их выгнала давно. Сидят теперь под дождем, мокнут. Особенно расстроилось безупречное поведение. В общем, будь паинькой и станешь здоровенькой заинькой.

— В Литературный институт тебя точно не примут, — улыбнулась Осенева. — Завтра пораньше приходи, ладно?

— Желательно ближе к обеду, — поправил доктор. — А еще лучше — после тихого часа.

Лана пожала вялую ладонь подруги и вышла из палаты. Так, что теперь? А теперь надо вызванивать Кирилла, где он там застрял! Очень хотелось домой, к соскучившемуся Тимке, к уютному пледу, к тихому вечеру рядом с любимым мужчиной.

Но тихий вечер пока отменялся, если только накрыться уютным пледом с головой, спрятавшись от действительности. Гнусной такой, ирреально‑злобной, пачкающей пространство мраком действительности.

Лана, убедившись, что любопытной медсестры нигде не видно, прошла в предоставленную ей палату и вытащила из кармана мобильный телефон. Но набрать номер не успела, в дверь постучали.

Неужели все‑таки Настя?

Все‑таки. Она что, за плинтусом пряталась? Ведь не было никого в коридоре!

— Вас Павел Матвеевич зовет.

Так, это что, сдвиг во времени? Ситуация до мелочей совпадала с недавней. Даже слова почти те же! Почти.

— Куда он меня зовет? Лене хуже стало?

— Нет. Он просит вас к нему в кабинет зайти.

Лана сняла с вешалки куртку, автоматически осмотрела комнату, проверяя, не забыла ли что (хотя ничего рассовать по свободным поверхностям просто не успела), и вышла следом за медсестрой.

Вот теперь наличие гида лишним не было, поскольку местонахождение кабинета Павла Матвеевича оставалось до поры до времени неизвестным. Но пора и время оказались не намного более продолжительными, чем путь до палаты Осеневой, от силы пять минут, поскольку берлога бандерлога… бр, что это я — кабинет доктора находился на этом этаже, в конце коридора.

Так что испепелить взглядом противную красотку Настя не успела. Даже одежду тлеть не заставила.

Но на этом испытания бедняги не закончились. Заглянув в кабинет начальства, девушка вдруг замерла, словно удав перед кроликом, надежно перекрыв собой вход. Осторожное тыканье в спину пальцем никакого эффекта не произвело, ступор продолжался. Лана уже собиралась применить менее женственные меры воздействия, когда из кабинета донесся знакомый голос:

— А, Настасья, привет! Ты что встала там? Жену мою не нашла, да? Она уже ушла? Вот же торопыга какая, даже не позвонила!

— Здрасьте, Кирилл, — мяукнула медсестричка, полыхнув ушами (рассмотреть со спины что‑либо еще довольно сложно). — Вы… Вы совсем поправились, да? Вы такой… здоровый!

— Настя! — рявкнул Павел Матвеевич. — Прекрати хлопать ресницами, кукла! Где Лана?

— Здесь я, — пришлось все‑таки применить волшебный пендель. — Какие‑то у вас работники тормознутые в клинике, честное слово! Или эта девушка принята в рамках социальной программы «Работу инвалидам»?

— Ничего подобного! — прошипела Настя, выгнув спину и задрав трубой пушистый хвост. — Я, между прочим, медучилище с красным дипломом закончила!

— Молодец, умница, возьми на полке пирожок, — проворчал доктор. — Спасибо, ты свободна.

Но медсестра словно не слышала, завороженно глядя на стоявшего у окна Кирилла. Теперь уже и Лане захотелось прижать уши к голове, выгнуть спину и ударить нахалку лапой с вытянутыми когтями. А пусть не пялится! Мой!

— Настя! — повысил голос Павел Матвеевич. — Тебя больные заждались.

— До свидания, Кирилл, — томно выдохнула девушка.

Сейчас точно ударю.

— Всего доброго, — усмехнулся тот.

Фыркнув, медсестра наконец вышла.

— Бабник ты все‑таки, — констатировала Лана, усаживаясь в самое удобное в кабинете кресло. — Веником тебя давно не били, дорогой.

— Почему именно веником?

— Ну, еще можно газетой попробовать. Но у нас дома обычно нашкодивших котяр именно веником охаживали. По морде, по блудливой.

— Я же вам говорил, — улыбнулся доктор. — У Настасьи ничего не вышло, ваш муж был непоколебим и необычайно стоек.

— Ага, стойкий оловянный солдатик, — проворчала девушка. — Между прочим, а почему этот солдатик молчит?

— Он боится, — Кирилл опасливо приблизился к столу.

— Чего, интересно?

— Физического унижения. Моральное я уже заработал.

— По поводу твоего вояжа в квартиру Ленки мы позже поговорим, — прищурилась Лана. — А сейчас меня больше интересует, зачем меня сюда позвали? Павел Матвеевич, вы мне не все сказали там, в палате Лены?

— Насчет ее состояния — все, — доктор поднялся и, обойдя стол, остановился возле Ланы. — Я хотел бы поговорить вот о чем…

Он внезапно прислушался, затем, стараясь ступать бесшумно, подошел к двери и распахнул ее. Послышалось громкое «ой!», затем — стук каблучков по полу.

— Ковалева! — загремел врач. — Еще раз замечу что‑либо подобное — уволю к чертовой матери!

— Сиропчик! — сурово заклеймила своего мужчину Лана, с трудом сдерживая нетерпеливо ерзавшую в уголках губ улыбку.

Подмигивает он! Бровями играет! Нашел время, а главное — место!

— Теперь, думаю, удастся побеседовать без излишне любопытных ушек, — Павел Матвеевич присел на край стола возле девушки и сцепил пальцы в замок. — Я вот о чем хотел с вами поговорить. Меня совсем не устраивает наличие охранников возле палаты Осеневой, это может нервировать наших пациентов. А лежат здесь, как вы понимаете, люди состоятельные, которым чужие проблемы не нужны. Да и нам, если честно, проблемы не нужны тоже, тем более провоцируемые человеком с явно больной психикой. Сегодня он каракурта в чужой шкаф подбросил, а завтра решит змей в отделение запустить!

— Понятно, — потер переносицу Кирилл. — Вы намекаете на то, что мы должны забрать отсюда Осеневу?

— Ни в коем случае! — поднял ладони вверх доктор. — Ее нельзя сейчас трогать, состояние пока тяжелое, и весьма.

— Тогда я не понимаю, чего вы хотите.

— Мы не понимаем, — уточнила Лана.

— Объясню. Я не желаю знать подробностей происходящего, не мое это дело, но, насколько я понимаю, вашу знакомую хотели убить, верно? Выбрав для этого весьма экзотической способ.

— Допустим.

— И охрану вы собираетесь посадить, предполагая, что убийца, узнав, что Елена осталась жива, решит закончить начатое?

— Да.

— А зачем ему знать, что Осенева жива? — хитро прищурился эскулап. — Пусть думает, что у него все получилось. Тогда и охрану сажать не надо.

— А что! — оживился Кирилл. — Это идея! Клиника здесь частная, конфиденциальность информации гарантирована, да, Павел Матвеевич?

— Абсолютно верно.

— И обеспечить инкогнито пациентки вы тоже сможете? Медкарта на Осеневу заполнена?

— Да, но она пока у меня.

— Вот пусть у вас и будет, и желательно изменить фамилию. Но, если вы гарантируете, что ничей любопытный носик туда не сунется, то можно все оставить как есть. И тогда действительно можно будет сохранить правду в тайне от всех.

— Черт! — Лана пристукнула кулачком по колену. — Я же Матвею звонила, он в курсе, что Ленка жива!

— Сам Матвей — не страшно, — нахмурился Кирилл. — Его все равно пришлось бы привлечь к делу. Главное, чтобы он никому другому не сообщил.

— Ну как же я сама не сообразила! — Лана лихорадочно запикала кнопками мобильника. — Вот дурища! Алло, Матвей? Ты где?

— Подъезжаю к дому Квятковской, Ирина, как я и предполагал, все еще здесь.

— Ты ей звонил?

— Разумеется.

— О случившемся с Осеневой говорил?

— Нет. Это не телефонный разговор. Я должен быть рядом с Ириной, когда она об этом узнает. Ты представляешь, что бы с ней было, пока я добирался через пол‑Москвы?

— Слава богу! — выдохнула Лана. — Как же здорово, что ты такой заботливый! И не говори ничего. Вернее, скажи всем, в том числе и Ирине, что Лена умерла.

— Что?! А впрочем… Я понял. Вы хотите оградить Осеневу от повторного визита этого ублюдка? Умно. Как я сам не додумался!

— Мы тоже не допетрили, но, к счастью, нашелся более сообразительный человек, подсказал. В общем, пока мы не вычислим убийцу — Осенева мертва.

— А в клинике смогут сохранить тайну?

— Смогут, не волнуйся.

Глава 28

— Нет, ну это просто ерундистика какая‑то! — Путырчик вскочил с табуретки и забегал по комнате, непостижимым образом умудряясь не задеть этажерки с меморабильными вещицами семьи Плужниковых. — Бредятина самая настоящая! Ущипните меня кто‑нибудь!

— Не прекратишь метаться — ущипну, — мрачно проворчал Борис, водя черенком вилки по скатерти. — А хочешь — вилкой в тощий зад уколю. Гораздо эффективнее, между прочим, сразу поймешь, что это, увы, не сон. И вообще, сколько можно кудахтать — «не может быть!», «фигня!» или, как сейчас — «ерундистика!». Я рад, что у господина архивариуса такой богатый словарный запас, но как бы ты, Венечка, ни называл происходящее, в небытие оно не исчезает, а продолжает происходить. И под ударом находится любой из нас. Кроме Ланы, конечно.

— Ну почему же, — грустно улыбнулась Лана. — Я тоже влезла в это дело, я помогала Ленке, мы с Кириллом пытались ее уберечь, но — не получилось. И кто знает, что творится в больной голове этой твари! Может, одно лишь желание спасти подругу вызвало недовольство ублюдка, и именно я стану следующей.

— Почему он нас так ненавидит? — прошептала Дина, обводя всех присутствующих полными слез глазами. — Что мы ему сделали? Может, это какой‑нибудь местный северный шаман на нас разозлился за то, что мы потревожили запретные места?

— Ага, очень уж продвинутый шаман какой‑то, — фыркнул Путырчик, снова плюхаясь на табуретку. — Ладно там, с Антоном, там было совсем дико, действительно по‑шамански, но здесь, в Москве?! Мы вот собрались на сороковины по Вадьке, которому устроили безупречно организованное аутодафе — извини, Ирина, — потом почти одновременно ушли мать Дины и наша Ленка… — Он схватил рюмку с недопитой водкой и опрокинул внутрь, даже не поморщившись. — Причем если с покушением на Дину все более‑менее стандартно…

— Стандартно?! — тоненько выкрикнула исхудавшая до прозрачности девушка. — Ты так называешь мамину смерть?! Знаешь, мне это стандартным не показалось, совсем!

— Ну прости, Динь, — поморщился Путырчик.

— Не называй меня так! — всхлипнула Дина. — Меня так только Лена могла называть! А ее нет! Ее убил этот гадкий паук! Ужас! Ужас! Я до сих пор засыпать боюсь! Мне все время всякие ползучие гады мерещатся!

— Чего тебе бояться, ты же у нас живешь, — погладила дрожащее плечо девушки Нелли. — А наш кот любую ползучую тварь вмиг учует!

— Да, — улыбнулась сквозь слезы Квятковская, — спасибо вам. Если бы не вы, а особенно тетя Каринэ, не знаю, как я пережила бы все это. Но вы не волнуйтесь, я скоро смогу жить одна. Пусть только побыстрее найдут этого жуткого человека!

— Глупости не говори, — возмутилась Нелли. — Кто это, интересно, волнуется? Живи, сколько хочешь, маме так веселее. Я ведь, гм… — она замялась, глянула на Марченко и густо покраснела.

— Ой, — всплеснул руками Венечка. — С ума сойти! Краснеет, словно старшеклассница, впервые переспавшая с мальчиком. Как будто мы не знаем, что вы с Борькой…

— Заткнись! — катнул желваки Борис. — Не твое дело, балабол! И вообще, не о том говорим.

— А о чем нам говорить?

— Мы же не просто на сорок дней по Вадиму собрались, мы договаривались обсудить ситуацию и решить, как нам быть дальше. Для этого и Лану пригласили. Правда, мы думали, что вы с Кириллом придете, поскольку наслышаны о его сверхспособностях.

— Мы собирались, — тяжело вздохнула Лана. — Просто у нас на одном из объектов форс‑мажор случился, папа с Кириллом туда срочно выехали. Но все равно ведь обследовать ваши квартиры мы будем не сегодня, верно?

— А кто такой Кирилл? — заинтересовалась Дина, вытирая слезы. — И что у него за способности?

— Разве я тебе не рассказывала? — удивленно подняла брови Нелли. — Кирилл — муж Ланы, он умеет считывать ауру людей и предметов. Правильно, Лана?

— Не совсем, — смущенно улыбнулась девушка. — Кирилл может принимать чужие и передавать свои чувства и эмоции. Он ощущает людей на расстоянии, и обмануть его невозможно, поскольку Кирилл читает душу человека. Понимаю, звучит довольно напыщенно, но это так. Причем он может почувствовать чужие эмоции даже по предмету, оставленному кем‑то. Так были найдены черные метки в этой квартире и квартире Лены.

— А почему же он не почувствовал каракурта в шкафу Осеневой? — прищурился Венечка. — Он же, как я слышал, обследовал спальню перед тем, как туда вошла Ленка.

— Потому что паук — это не предмет, это живое существо, — терпеливо пояснила Лана. — И на момент обследования он, вернее, она — это ведь была паучиха — спокойно сидела в темном шкафу, ей было хорошо и уютно, ее никто не беспокоил, что там чувствовать? Любовное томление, что ли?

— Как интересно! — Слезы на щеках Дины высохли, она, как ребенок, могла полностью переключаться на новые впечатления. — Жаль, что Кирилл не пришел! Мне очень хочется с ним познакомиться! Он, наверное, очень красивый!

— С чего ты взяла? — Ирина незаметно взглянула на Лану и покачала головой.

— Ну как же! — Дина восхищенно всплеснула руками. — Ланочка ведь такая бесподобная красавица, рядом с ней просто не может быть обычный мужчина!

— Очень даже может, — тяжело вздохнула Ирина. — Чаще всего так и бывает, причем обычный — не то слово. Ладно, мы отвлеклись. Ребята, Кирилл — это последнее, так сказать, средство, таскать его из квартиры в квартиру не хотелось бы. Вы сами не пробовали осмотреть свои апартаменты?

— Пробовали, конечно! — пригорюнился Путырчик, подперев щеку рукой. — Я в своей однокомнатной норе перерыл, кажется, каждый сантиметр, такой порядок навел заодно — аж самому страшно! — но никаких грибов не нашел. А это обязательно должны быть грибы?

— Кто ж его, этого урода, знает! — пожал плечами Борис, налив себе водки. — У Иры и Лены это были грибы, а что будет у нас — неизвестно. Да и будет ли вообще! Я вот лично тоже ничего не нашел. Зато начал от любой тени шарахаться, прежде чем в шкаф залезть, палкой там шурую, представляете? Этот тип нас в параноиков превратит раньше, чем прикончит.

— Никто никого не прикончит! — Ирина успокаивающе погладила по голове вздрогнувшую Дину. — Мы не допустим этого. Лана, когда Кирилл сможет уделить нам пару часов?

— Думаю, в ближайшие выходные, раньше никак.

— Вот и отлично! — Венечка оживленно потер руки. — Чур, мой дом первый на очереди!

— Почему это твой? — возмутилась Нелли. — Сначала надо квартиру Квятковских обследовать, и если там найдется черная метка — тогда наши предположения можно считать аксиомой. И можно будет обследовать квартиры остальных.

— Ага, и ждать еще неделю! — окрысился Путырчик.

— Почему неделю?

— Потому что Кирилл не обязан тратить на нас все выходные. Думаю, он будет обследовать не больше одной квартиры за раз. А до следующего раза можно и не дожить.

— Ой, Венечка, не злись! — Дина умоляюще посмотрела на всех. — Пусть Кирилл идет к Вене, хорошо? Какая разница, есть у меня этот гриб или нет? Я ведь все равно там не живу сейчас.

— Тогда надо идти в дом Нелли, где ты живешь сейчас, — задумчиво проговорила Ирина.

— Это еще почему? — взвился Путырчик.

— Потому что в случае с Диной убийца своей цели не достиг, и вполне возможно, как бы страшно это ни звучало для нашей Диночки, он попытается довести дело до конца.

— Ой! — Квятковская зажала руками рот и испуганно распахнула большущие голубые глаза.

— Ладно, — махнул рукой Венечка, смущенно наблюдая за побледневшей девушкой, — пусть будет по‑вашему.

Человек, собиравшийся овладеть могуществом древнего шамана, спорил, возмущался и переживал вместе со всеми, наблюдая за собравшимися изнутри гнилой сути. Трепыхайтесь, людишки, трепыхайтесь! Все равно вам не избежать уготованной вам судьбы — стать ступеньками к обретению невиданной власти им, посвященным!

И радуйтесь, что кое‑кто из вас проживет еще пару месяцев, потому что ритуалы нужно проводить только в полнолуние. Трое из вас уже принесены в жертву, пусть и пришлось в последнем случае импровизировать. Зато получилось очень хорошо, душа шамана довольна, это чувствуется по возросшим способностям.

Кстати, о чувствах. Этот Кирилл может стать серьезной помехой осуществлению плана. С ним ни в коем случае нельзя встречаться, если муж красотки Ланы действительно способен читать душу, он мгновенно вычислит будущего носителя.

Но как избежать встречи, если решено одну за другой обследовать все квартиры? А обследовать квартиру без хозяина вряд ли получится?

Значит, надо устранить досадное препятствие, причем срочно.

Нет человека — нет проблемы.

Глава 29

Конец октября — не самое лучшее время для прогулок, время «бабьего», «индейского» и какого еще там лета давно миновало, до настоящего лета еще ох как далеко, и бал правит одетая в серые мокрые лохмотья поздняя осень. В такие дни Лана предпочитала лишний раз из дома не выходить, тем более что отопление наконец включили.

Но Кирилла все еще не было, а нетерпеливо приплясывающий у порога Тимыч при виде хозяйки предупреждающе заскулил: «Не выведешь прямо сейчас — затоплю соседей!» Пришлось идти, хотя после выматывающих душу сороковин по Вадиму Плужникову хотелось наполнить ванну теплой, почти горячей водой, щедро наплюхав туда пены, и с наслаждением погрузиться в пышный сугроб, смывая напряжение и страх.

Неделя, прошедшая после случившегося с Ленкой, далась Лане очень нелегко. Надо было поддерживать версию гибели Осеневой, а на расспросы ее знакомых — когда же похороны? — придумывать относительно правдоподобные версии. Но с этим помог Кравцов, сообщивший Ирине Плужниковой нужные в данной ситуации подробности. Он, полжизни прослуживший в спецвойсках и достаточно долго — в службе безопасности, знал очень много людей из правоохранительных органов. И вполне достоверно объяснил Ирине, что тело Осеневой пока выдать для погребения не могут, в связи со слишком уж экзотичной для холодной Москвы причиной смерти.

Так что этот вопрос отпал. Но остальные падать не хотели и толпились вокруг Ланы, изматывая девушку до изнеможения. Горе и ужас Ленкиных друзей, которые надо было максимально искренне разделять, и одновременно — грозящее скандалом нытье выздоравливающей, к счастью, Осеневой.

Как только Лена почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы вставать, относительно спокойная жизнь Павла Матвеевича и Ланы закончилась. Память к Осеневой возвращаться все еще не желала (поддавшись, видимо, на мысленные уговоры Ланы), и Лена с ума сходила от неведения. Черный провал, на самом дне которого прятались последние три месяца ее жизни, притягивал все сильнее. Неудержимо хотелось подойти к самому краю и заглянуть туда. Но с не меньшей силой что‑то внутри отталкивало Лену от этого края. Что — девушка понять не могла. Ведь, по словам Ланы, в эти три месяца ничего особенного не происходило — поездка на Север состоялась, и, хотя непознанное так и осталось непознанным, отдохнули они неплохо. Потом — привычная жизнь, работа, посиделки с друзьями, сплетни с Ланой. В общем, ничего такого, от чего сердце вдруг начинало бы колотиться о грудную клетку, словно обезумевшая птица. А руки начинали трястись так, что невозможно было удержать ложку.

Тогда почему все это происходило, стоило подойти к краю провала памяти?! Она должна поговорить хоть с кем‑нибудь, кроме Ланы и доктора!

Удерживать Осеневу в клетке неведения становилось все сложнее. Но там, в больнице, это хоть как‑то получалось.

А теперь больница должна была смениться амбулаторным, так сказать, режимом, подошла и встала у порога пора выписки. Держать в клинике достающую до печени пациентку Павел Матвеевич больше не мог, Осенева находилась на грани полноценного такого, всеобъемлющего скандала.

Сколько можно торчать в палате? Почему меня не пускают в коридор?!! Мне нужен телефон!!!

На завтра была назначена выписка. Куда забирать подругу, что ей говорить — Лана не знала. Голова, казалось, распухла от накапливающихся мыслей, приняв размеры и форму воздушного шара.

Да и страх, появившийся в день встречи Ленки с каракуртом, тоже никуда исчезать не спешил. Наоборот, он усиливался с каждым днем все больше. Теперь Лана поняла подругу, рассказывавшую о своих ощущениях. Это действительно было — внезапный ментальный удар в спину, холодный и ненавидящий. Первый раз Лана почувствовала его через три дня после «смерти» Осеневой, после того как она впервые встретилась со всей «северной» компанией. Ребята сами пригласили ее как свидетельницу кошмара, случившегося с их Ленкой.

Они посидели тогда, как и сегодня, в квартире Плужниковых, помянули мать Дины, которую похоронили накануне, Вадима, Антона и, само собой, Ленку. Лана, сославшись на то, что она за рулем, не пила.

Было трудно, очень. А на следующий день, когда Лана заехала по пути на работу в супермаркет за свежим йогуртом, она и почувствовала на себе этот ледяной, выбирающий, как говорила Ленка, взгляд. Отчужденно‑оценивающий, словно неведомый кто‑то решал судьбу девушки. Дать ей пожить еще или уже достаточно?

Сегодняшняя же встреча с «северянами» окончательно добила Лану. Вроде бы все было нормально, боль от утраты стала менее острой, они относительно спокойно обсудили план дальнейших действий, так почему же так погано?!

Почему весь вечер, а к концу встречи — особенно, у нее нарастало ощущение наползающего мрака? Казалось, что сквозь все щели, из окон, из‑под плинтуса в комнату втягиваются щупальца липкой, удушливой ненависти, они становятся все длиннее, все больше. Они постепенно оплетают всех собравшихся за столом, но остальных — так, словно бы мимоходом, по пути к ней, к Лане. А после упоминания о способностях Кирилла щупальца внезапно превратились в ледяной кокон, сковавший девушку. Она с трудом могла поддерживать беседу, отвечая порой невпопад.

Страх усилился многократно.

Потому что Лана поняла — безумцем, жестоко расправляющимся с «северянами», был один из них.

И не обязательно быть мисс Марпл, чтобы сделать вполне логичный и одновременно жуткий вывод — главной целью психа на данный момент стал Кирилл. Который уже сегодня вычислил бы ублюдка, не случись форс‑мажора на стройке.

Вот в таком «радужном» настроении и пришлось тащиться в холодную октябрьскую ночь, дабы притомившийся от долгого валяния в квартире пес мог размять лапы и излить душу. Еще и Кирилла все нет!

— Давай, дружище, сам, — девушка распахнула входную дверь, пропуская ломанувшегося к лифту алабая. — Только не расплескай накопленное до ближайшего газона.

Обычно они с Кириллом выводили Тимку по всем правилам: на поводке, в наморднике, все, как положено. Пес все‑таки огромный, выглядит устрашающе, зачем пугать окружающих. Хотя соседи, познакомившись с Тамерланом Ханом поближе, прониклись симпатией к добродушному псу. Особенно когда Тимыч разогнал забежавшую во двор стаю бродячих собак, сцепившись с их вожаком, здоровенным метисом овчарки. Этот злобный пес периодически приводил свою банду кормиться у мусорных контейнеров, оставляя иногда после таких вояжей перепуганных до икоты малышей и их покусанных родителей. Избавиться от стаи не получалось, вызванные специалисты по отлову собак никого не нашли. Вожак, почуяв опасность, увел свору подальше. Террор продолжался. И никакой шлагбаум и будка охраны, ограждавшие въезд на территорию элитного жилого комплекса, остановить свору не могли.

Пока через две недели после вселения Кирилла с Тимычем в квартиру Ланы (свои апартаменты Кирилл выставил на продажу, жить там он не мог, слишком много мрачных воспоминаний) на пути обнаглевших псов не встал незнакомый им прежде гигант.

Случилось это в одну из апрельских суббот, когда впервые после долгой слякотной зимы пригрело солнышко, мгновенно высушив мокредь. На детской площадке весело визжали малыши, устроив догонялки, их мамы сидели на лавочках, обсуждая падение индекса Доу‑Джонса, было тепло, было комфортно.

Пока во двор не влетела собачья свадьба. Впереди неслась, развратно виляя хвостатой задницей, лохматая дама, заневестившаяся накануне. А за ней — эскадрон гусар гавкучих, лидировал, естественно, вожак.

Завидев обезумевшую свору, обитатели двора бросились врассыпную, подхватывая детишек. Эти псы и в обычном состоянии достаточно агрессивны, а сейчас — тем более.

Площадка опустела. Почти. Потому что в песочнице осталась крохотная девчушка в смешном розовом комбинезончике‑зайчике, то есть с заячьими ушками на капюшоне. Мама малышки, попросив соседок присмотреть за Дашенькой, побежала домой за теплой кофтой, подмерзла слегка. Но в минуту опасности каждая из женщин думала в первую очередь о своем ребенке, а когда вспомнили о Дашутке, было уже поздно — самозабвенно лепившая куличики девочка оказалась прямо на пути стаи.

Все замерли, не в силах предотвратить трагедию. Вот малышка, заметив, что рядом вдруг не оказалось друзей, поворачивается, видит надвигающиеся звериные морды, ее личико искажается от плача, лопатка из рук выпадает. Вот от подъезда раненой птицей летит ее мать, пронзительный крик рвет уши, понимая, что не успевает, женщина все равно бежит, не разбирая дороги.

Когда до девчушки оставалось не более полутора метров, между ней и сворой встала мохнатая стена мышц. Это Кирилл, выгуливавший Тимку, спустил пса с поводка.

Затормозить или изменить направление виновница торжества не смогла и буквально налетела на оскаленную пасть алабая. Смертельно обижать даму Тамерлан Хан не стал, рванул ее легонько клыками и отпустил. Сучке и этого оказалось достаточно, чтобы с визгом откатиться в сторону. А в следующее мгновение на алабая налетел вожак. Остальные псы замерли, ожидая исхода поединка. Закончившегося довольно быстро — откуда дворняге, пусть и здоровенной, знать, на что способна среднеазиатская овчарка! Причем хорошо обученная, первый год жизни прожившая в лесу, на свежем воздухе.

Через три минуты громкий визг оповестил собравшихся, что вожаку больно. Очень больно. Поджав хвост и раненую лапу, он с максимально возможной скоростью заковылял прочь со двора. За ним потянулись остальные собаки.

А Тимка стал героем дня и любимцем обитателей жилого комплекса. Потому что больше стая мохнатых террористов в их дворе не появлялась.

И алабая теперь смело можно было выгуливать без поводка и намордника, но Кирилл и Лана делали это только поздним вечером, вот как сейчас. Ведь утром через двор и сквер, где обычно выгуливался Тимка, ходили не только соседи, но и посторонние люди, которых гигант без собачьей амуниции вполне мог довести до нервного срыва.

Сейчас же было вполне подходящее время для свободного выгула, поэтому Лана, прихватив на всякий случай поводок и намордник, заперла дверь и нажала кнопку лифта. В лифте Тимка приплясывал все сильнее, раскачивая кабину, а когда створки разъехались, пулей рванул к выходу. Консьерж, предупрежденный Ланой заранее, оставил дверь открытой, так что, когда девушка вышла в октябрьскую темень, пса видно не было.

Глава 30

— Это не Тимка, это свинка, — проворчала Лана, спускаясь по ступенькам. — Такой же эгоист, как и его любимый хозяин. Один запропастился где‑то, даже не звонит, другой бросил даму одну в ночи, управляемый мочевым пузырем. А вдруг злодей какой‑нибудь в кустах притаился, а? И девичья честь в опасности?

Бухтела она так исключительно из любви к искусству, поскольку двор их элитного дома был прекрасно освещен, начиная от шлагбаума, где круглосуточно дежурила охрана, и до въезда в подземный паркинг. Прятаться же злодею особо негде, если только он не карлик, поскольку кусты, огибающие детскую площадку, были аккуратно выстрижены в виде невысоких параллелепипедов. Затаиться там могла разве что кошка.

Дальше, там, куда свет фонарей уже не доходил, начинался небольшой сквер, в котором и была расположена собачья площадка для дисциплинированных владельцев и их питомцев. За дополнительную плату, взимаемую с владельцев, чистоту на площадке поддерживал дворник, так что никаких конфликтов между жильцами не было.

Лана дошла до этой границы и прислушалась. Топочет!

— Тимка, если все сделал, — прокричала она в темень, — возвращайся! Погуляем здесь, по двору. Здесь бегать удобнее, главное — не гадить.

Но топот пса не приближался, а наоборот, удалялся в сторону пустыря, граничившего со сквером. Вернее, даже не пустыря, а будущей стройплощадки, где собирались возводить очередной жилой дом. Но что‑то там пока не складывалось, и стройка оказалась замороженной на стадии котлована, который осенью, как только с неба потекло, мгновенно заполнился дождевой водой. Само собой, все это «великолепие» было огорожено, но целым забор оставался только со стороны жилого комплекса, в котором жила Лана. Здесь было кому следить за обеспечением комфорта и безопасности владельцев дорогих квартир. А с противоположной, муниципальной, так сказать, стороны, где стройплощадка граничила с дорогой, заботиться о целостности ограды оказалось некому. И забор украсился проломами и щербинами, и теперь напоминал улыбку бомжа.

И именно оттуда раздался вдруг тревожный лай Тимки.

Сердце собралось было бухнуться в область желудка и в ужасе замереть там, но, получив бешеный пинок в копчик, мгновенно заняло свое место и заработало как часы. Подступившие почти вплотную ужас и паника отправились в… Тоже место, в общем, нашлось.

Все чувства обострились, и отдаленный, едва слышный лай превратился в набат, разрывающий мозг. Только не Кирилл, господи, пожалуйста!!!

Бежать напрямик, сквозь ночной сквер, Лана не рискнула, перспектива сломать шею или ноги почему‑то не казалось забавной. Девушка отбросила намордник пса и, сжимая в руке поводок‑рулетку, помчалась по дороге. Пусть так было и дальше, но зато дорога хорошо освещена и проходит, как уже упоминалось, возле этой кретинской стройки.

Из будки охраны высунулся дежурный, Лана знала этого парня, он работал здесь достаточно давно.

— Добрый вечер, Милана Мирославовна, — улыбнулся охранник. — Что, Тимка убежал, да? Он вон там лает.

— Сергей, — на мгновение остановилась Лана, — пойдем со мной, пожалуйста. Там что‑то случилось, что‑то плохое! Я чувствую!

— Да бросьте вы! — махнул рукой тот. — Просто ваш оболтус где‑нибудь застрял, вот и зовет вас на помощь. Или вы просто боитесь одна идти на стройку?

И в этот момент лай сменился тоскливым воем…

Лана рванулась туда, на крик пса, проклиная свои сапоги пусть на удобном, но все же каблуке. Сейчас бы кроссовки!

Быстрее, быстрее, быстрее!

За спиной послышался тяжелый топот, Сергея, видимо, тоже проняло.

А пес выл все страшнее, он словно захлебывался криком.

Вот наконец и забор. Но еще раньше Лана увидела машину Кирилла, стоявшую у обочины. Фары были включены, двигатель работал, похоже, хозяин вышел на минуту, чем‑то или кем‑то привлеченный.

Не истери, дура! Вон, аж мышцы свело! Кирилл жив, слышишь, и ты нужна ему, как никогда раньше!

Охранник, сопя, обогнал девушку и проломил плечом дополнительные доски в щели забора, делая проход на стройплощадку еще удобнее. А еще он не забыл прихватить с собой фонарик, пусть и небольшой, но достаточно яркий. Иначе пришлось бы потерять драгоценное время на поиски в темноте. А так…

Световой конус оторвал кусок мрака, показав в прорехе невозможное, ирреальное.

Огромный, заполненный водой котлован с крутыми, почти отвесными краями. До поверхности воды не меньше метра, выбраться из этой ямы смерти самостоятельно невозможно, глинистый обрыв не оставляет ни единого шанса.

А пес действительно захлебывался, только не криком. Алабай бил лапами по воде, пытаясь удержаться на поверхности, но периодически все же уходил вниз, на глубину. Выныривал, кричал из последних сил и снова тонул.

Но не бросал тяжелое, безжизненное тело хозяина.

— Кирилл! — страшно, рвано закричала Лана и бросилась к котловану, не видя перед собой ничего и никого.

В том числе и охранника, вставшего у нее на пути:

— Нет, нельзя вам туда, вы ничем им не поможете.

— Пусти, пусти немедленно! — рычала девушка, бешеной кошкой выкручиваясь из сильных рук. — Он же утонет сейчас! Пусти, сволочь!

— Послушайте меня! — Сергей встряхнул ее, словно куклу, голова мотнулась так сильно, что мозги моментально встали на свое место, и к Лане вернулась способность соображать адекватно. Во всяком случае, драться с парнем она перестала. — Вот так уже лучше. Видите вон ту бетонную плиту на краю котлована? Поводок вашей собаки, к счастью, крепкий и, надеюсь, длинный?

— Д‑да, десять метров, это катушка.

— Вот и отлично. Я закреплю один конец за плиту, там штырь из арматуры торчит, другой, где карабин, цепляю за свою куртку, видите?

— Да.

— Вот, я подергал, все надежно. Теперь я прыгаю в воду, а вы зовите на помощь. Мобильный у вас с собой? Вот и отлично. И не вздумайте сами лезть в воду, троих я не удержу.

Лана кивнула и принялась трясущимися пальцами набирать номер службы спасения и «Скорой». А Сергей, закрепив поводок понадежнее, прыгнул в воду.

Вовремя. Потому что пес, притонув в очередной раз, слишком долго не показывался на поверхности.

Лана, судорожно зажав в кулаке что‑то спрашивавший мобильник, смотрела на взбаламученную Сергеем воду. Никого, только огромные пузыри воздуха, медленно, как‑то лениво вырывающиеся на поверхность.

Время остановилось. Во всяком случае, так показалось девушке, потому что прошел целый год, прежде чем из воды появился Сергей, выталкивая вверх безжизненное тело Кирилла и отфыркивающегося пса.

И только тогда Лана смогла более‑менее вразумительно объяснить диспетчеру службы спасения, что и где произошло.

Через десять минут возле стройплощадки замигали синие проблесковые огни спасателей и «Скорой», а еще через пять примчался Кравцов, которого выслал вперед себя Мирослав Красич. Отцу Лана позвонила сразу же после вызова помощи, потому что просто стоять и смотреть, как только на собачьем поводке держится жизнь двух людей и одного пса, она не могла. Неудержимо хотелось броситься туда, к ним, помочь, но сведенное от холода судорогой лицо Сергея действовало отрезвляюще. Помочь действительно не получится, а вот утонуть — запросто.

Через десять минут после прибытия кавалерии врач «Скорой» уже осматривал Кирилла, Сергей, завернувшись в серое одеяло, пил горячий чай из термоса, один из спасателей возился с полузахлебнувшимся псом, а Кравцов удерживал совершенно обезумевшую Лану. Глядя остановившимся взглядом на не подающего признаки жизни мужчину, она молча вырывалась из рук Матвея. Докричаться до разума девушки не удавалось, попытка влить ей в рот коньяку из плоской фляжки закончилась образованием маленькой лужицы на земле.

Мир перестал существовать, сконцентрировавшись вокруг врача и санитара, пытавшихся запустить сердце Кирилла. Остановившееся сердце.

Рваная рана на его голове практически не кровоточила, лицо страшно заострилось, став восковым, тело казалось резиновым, неживым.

Да оно, по сути, таким и было.

Врач поднялся с коленей и, стараясь не смотреть в сторону Ланы, отрицательно покачал головой.

— Почему он встал? — прошептала девушка, с недоумением подняв глаза на Матвея. — Почему не помогает Кириллу?

— Лана, — лицо Кравцова страдальчески сморщилось, — Кириллу уже не помочь. Он умер.

— Что?! Нет! — Она вдруг начала сползать на землю, зажав уши руками и повторяя: — Нет! Нет! Нет!

— Доктор, сюда, скорее! — повернулся к врачу Матвей.

И в этот момент Лана с неожиданной силой оттолкнула мужчину и бросилась к телу Кирилла:

— Не смей! — Она с размаху ударила своего мужчину по груди сжатыми кулаками. И еще раз, и еще, изо всех сил. Сил любви, сил веры, сил надежды. — Не смей! Не пущу! Слышишь!

Врач переглянулся с фельдшером, потом — с замершими спасателями, тяжело вздохнул и наклонился к девушке, собираясь оттащить ее от мертвого тела. Которое вдруг дернулось и судорожно закашлялось, выплескивая воду из легких.

— Охренеть! — выразил общую мысль Сергей, пока бригада «Скорой» спешно подсоединяла к Кириллу все, что имелось в реанимобиле.

А Лана, уткнувшись в мокрую шерсть Тимки, выплакивала пережитый ужас, содрогаясь от рыданий. Обессилевший пес, поскуливая, вылизывал руки хозяйки.

Потом на плечи девушки легли теплые руки, и родной голос отца тихо произнес:

— Пойдем, доча, домой.

Глава 31

Но идти Лана не могла, она даже встать сама не могла, отдав все силы Кириллу. И отец, как когда‑то в детстве, когда относил заснувшую у телевизора дочурку в постель, наклонился и осторожно поднял девушку на руки, мимолетно удивившись хрупкости и невесомости ноши.

— А что делать с псом? — вполголоса спросил Матвей.

— Давайте я помогу вам его тащить, — поднялся Сергей. — Я уже почти согрелся.

— Какое там согрелся! — проворчал один из спасателей. — Чаем разве согреешься! Тебе бы водочки сейчас стакан засадить, да растереться ею же, да в баньке попариться, тогда, может, и обойдется без воспаления легких.

Мирослав, кусая губы, почти бегом понес дочь в машину, предоставив Кравцову разбираться с псом и охранником. Это вовсе не означало, что Красичу была безразлична их судьба, просто сейчас, в данную минуту, он видел только осунувшееся лицо своей девочки и невыразимую боль в заплаканных глазах.

— Ну что же, — Матвей подошел к охраннику и протянул руку, — давай знакомиться. Меня зовут Матвей Владимирович Кравцов, я начальник службы безопасности строительного холдинга Красичей.

— С‑с‑сергей, — снова заклацал зубами парень, чай действительно помог мало. — Петрушин. Д‑д‑дом, где живет Милана Мирославовна, охраняю. Я с‑с‑сегодня на шлагбауме дежурил, а потом…

— А потом расскажешь у меня в машине, вон, черный джип «БМВ» видишь?

— Д‑д‑да.

— Дуй туда, и в темпе, а я пока Тимкой займусь.

— Н‑н‑но…

— Никаких «но», марш в машину!

Парень направился к джипу, периодически оглядываясь, а Матвей наклонился к дрожавшему от холода алабаю, намереваясь поднять его. Но Тимка ехать на ручках не собирался, он ведь взрослый пес, а не какой‑то глупый щен!

Сначала надо поднять тяжеленную голову, та‑а‑ак, теперь упереться передними лапами в землю… Фу‑ты, блоха с задницы, как лапы‑то дрожат! Ничего, встанем, сейчас только отдышусь немного, силенок наскребу.

Последний, судорожный какой‑то рывок, и вот шатающийся от слабости гигант уже стоит на всех четырех лапах. Шаг, другой, третий…

— Молодец, парень, — уважительно покачал головой спасатель, забирая промокшее одеяло, в которое кутался Сергей. — Классный пес.

— Главное, чтобы выжил его хозяин, — Кравцов медленно шел рядом с ковыляющим псом, готовый в любую минуту поддержать его. — Иначе Тимыч умрет от тоски. А его хозяйка… — Он махнул рукой.

— Это да, — покрутил головой спасатель. — Я такое раньше только в кино видел! Думал, выдумки это все, так не бывает.

— Бывает, как видишь.

Сергей приплясывал возле джипа, хлопая себя руками по бокам. Его можно было бы сравнить сейчас с пингвином, но где вы видели пингвинов под два метра ростом?

— А ты чего тут? — удивился Матвей. — Решил все же воспаление легких получить? А ну, марш в салон! Я думал, он уже печку давно включил, прогрел нутро, а он скачет!

— Да неловко как‑то, я весь мокрый, а у вас вон, обивка какая светлая! Да и заперта ведь машина, разве нет?

— Разве нет, — проворчал Кравцов, распахивая заднюю дверцу. — Давай, Тимыч, запрыгивай, сможешь?

Алабай едва слышно фыркнул, выражая возмущение подобным неверием в его силы, однако лихо запрыгнуть в джип не получилось, бедняга буквально ввалился внутрь, с трудом втягивая одну за другой лапы.

— Молодец, — Матвей аккуратно захлопнул дверь. — А ты что, особого приглашения ждешь? — повернулся он к Сергею. — Давай на переднее сиденье.

— А…

— Б. Садись, кому говорят!

Парень благоразумно прекратил реверансы и забрался на указанное место. Кравцов включил печку на полную мощность и поехал к дому Ланы. До которого было аж пять минут езды. Перед закрытым шлагбаумом стояла открытая машина Красича, ни его самого, ни Ланы внутри, само собой, не было.

— Ну, спасибо, что подвезли, — Сергей взялся за ручку дверцы, — я на дежурство. Сейчас открою вам шлагбаум.

— Сиди! — рявкнул Кравцов, выбираясь из джипа. — Сам открою. А ты со мной поедешь, я тебя домой отвезу, как только Тимку доставлю.

— Но… как же мое дежурство? Меня ведь уволят, если я дом без охраны оставлю.

— Да и хрен с ними, пусть увольняют! Я тебя к себе возьму, в службу безопасности. Нечего толковым парням в охране жилья киснуть. Ты где служил?

— ВДВ.

— Тем более наш человек!

— И все же, — Сергей почесал затылок. — Не могу я пост бросить. Вдруг ночью кто на территорию проникнет?

— Да ничего с твоей территорией не случится! Вон, мои парни уже подъехали, — рядом действительно притормозил неприметный «Форд Мондео», — они «Мерседес» Кирилла и машину Мирослава Здравковича отгонят в паркинг и за тебя подежурят до смены. Договорились?

Парень кивнул и, не удержавшись, широко улыбнулся, наблюдая за переговорами своего будущего начальника с рослыми парнями, вышедшими из «Форда». Может, и с квартирой теперь удастся вопрос решить, хотя бы переехать из задрипанной однушки в Бутово в съемное жилье поприличнее, у них с Наташкой ведь скоро малыш родится. Да и зарплата в этом холдинге явно получше, чем в его бывшей — ура! — охранной конторе.

Немного согревшись и обсохнув в машине, в дом Тимка зашел гораздо бодрее. Встревоженный недавним появлением Ланы на руках у отца консьерж попытался хоть что‑то разузнать, но Кравцов к разговорам расположен не был. Он молча вошел в лифт, дождался пса и нажал кнопку нужного этажа.

Дверь в квартиру Ланы была не заперта, она даже толком не прикрылась. Да и трудно тщательно закрывать за собой, когда на руках дочь.

Тихий, ласковый голос шефа слышался из гостиной. Матвей заглянул туда и спросил:

— Куда Тимыча? В ванную, мыться?

— Нет! — вскрикнула лежавшая на диване Лана. — Тимка, иди сюда! Иди, мой хороший! Спасибо тебе, мальчик! Если бы не ты…

Лицо ее некрасиво сморщилось, и девушка снова тихо заплакала. Алабай доплелся до дивана и практически рухнул рядом, уткнувшись носом в тапку Кирилла.

Мирослав вскочил и заметался по гостиной, сжимая и разжимая кулаки:

— Какая же скотина сотворила это с парнем, а? Мы ведь буквально час назад расстались, Кирюха домой поехал, а я еще задержался, заканчивал дела. Зачем он полез в эту дыру, зачем?!

— Я, кажется, догадываюсь, что произошло, — процедил Матвей, гоняя желваки. — Лана, как ты думаешь, это может быть связано с «северянами»?

— Да напрямую! — Девушка столбиком села на диване, судорожно прижав руки к груди. — Я сегодня встречалась с ними, сороковины по Вадиму отмечали, и теперь совершенно точно знаю — убивает один из них!

— Что?! — нахмурился Кравцов. — Ты уверена?

— Абсолютно. И, если бы Кирилл сегодня пошел со мной, как мы собирались вначале, он бы уже вычислил этого ублюдка. А гад понял это… Ну вот… А я тоже поняла, что Кирилл в опасности, и думала рассказать ему обо всем, когда приеду… А он опередил меня! И я не понимаю, как эта тварь смогла заманить Кирилла на стройку, как?

— Стоп! — рявкнул отец, сжав руками виски. — Я ни‑че‑го не понимаю! Какие еще северяне? Кто — он? Что, в конце концов, происходит?!

— Мы не хотели тебя впутывать, — прошептала Лана, мерно раскачиваясь. — Ленка ведь моя подруга, зачем вам с мамой волноваться лишний раз. Мы думали, сами разберемся, а вот как получилось. Хотя чем бы ты мог помочь, Матвей и так с самого начала в курсе, он в Ирку Плужникову влюбился…

Мирослав подошел к бару, открыл его, набулькал полстакана мартини и протянул его дочери:

— На, пей. А мы с Матвеем пойдем на кухню, пообщаемся.

— Но меня в машине Сергей ждет!

— Какой еще Сергей?

— Тот самый, папа, который спас Кирилла и Тимку, — криво улыбнулась Лана, вцепившись в стакан двумя руками. — Да и меня, по большому счету, тоже. Если бы я была там одна, я прыгнула бы в этот котлован и утонула вместе с ними. А Сергей не пустил меня и пошел сам.

— Да, и теперь мокрый насквозь сидит у меня в машине, я собираюсь отвезти его домой, — Матвею, если честно, меньше всего сейчас хотелось получать трехведерную клизму от шефа, он предпочитал, чтобы в историю с «северянами» отца посвятила Лана. — А еще — взять его в свою команду. Он парень толковый, а главное — не теряется в сложной ситуации. К тому же в ВДВ служил.

— Папа, пусть Матвей едет. — Девушка, кажется, поняла настроение Кравцова. — Я сама тебе все расскажу. По пути в больницу.

— В какую еще больницу? — оторопел Мирослав.

— А это надо узнать, — Лана залпом, словно воду, выпила мартини и решительно поднялась с дивана. Ее немного качнуло, но в целом девушка держалась на ногах достаточно ровно. — Я пойду переоденусь, а вы узнайте, пожалуйста, куда отвезли Кирилла. Мне надо к нему.

— Но, дочка…

— Папа, я все равно поеду, с тобой или без тебя.

— Тогда лучше со мной, — тяжело вздохнул отец. — Ладно, Матвей, ты поезжай, отвези парня, я с ним попозже отдельно встречусь, а я останусь с дочкой. Но разговор не закончен, учти!

Глава 32

«Скорая» отвезла Кирилла в Склифосовского, и к моменту появления там Ланы с отцом его уже оперировали. Долго оперировали, невыносимо долго.

Сидеть спокойно на неудобном диванчике девушка не могла, ей казалось, что, бегая по приемному покою, она сможет ускорить и бег времени, вращая его лапками, как хомяк — колесо. Мирослав пытался хоть на время отвлечь дочь, расспрашивая о подробностях случившегося за последнее время, но не получилось. Сгрести мысли в одну кучу и аккуратно распределить их по дате поступления Лана не сумела.

Потому что способности рассуждать здраво и мыслить логически угрюмо сидели в самом дальнем углу сознания, сметенные туда ураганом эмоций. В голове вертелась огромная воронка торнадо «Кирилл?!». И больше ничего.

Есть такая изощренная древнекитайская пытка, когда на голову связанного человека мерно капает вода. Капля за каплей, вовсе не больно, но долго, но равномерно. И человек медленно сходит с ума, потому что долбежка становится невыносимой.

Вот так же, долго и равномерно, на голову Ланы капали минуты. Одна за другой, через строго определенные промежутки времени. Когда закапала сто восемнадцатая минута ожидания, девушка уже не металась по коридору. Она застыла на диване заледеневшей от горя фигуркой, которая даже таять не могла, несмотря на то что в больнице было довольно тепло. Во всяком случае, слез на мертвенно‑бледном лице не наблюдалось. Только лихорадочно блестевшие глаза намекали на наличие жизни внутри сосульки.

Приехавшая час назад мать тоже не смогла разбить ледяную корку, сковавшую ее родную девочку, и теперь, прижавшись к теплому, надежному плечу мужа, тихо всхлипывала, комкая мокрый от слез носовой платок. Наблюдать горе своего ребенка, осознавая, что в данной ситуации от тебя лично ничего не зависит, что единственное, чем ты можешь помочь дочери, — это разделить ее боль, было трудно. И больно. И страшно. Страшно за нее, за Лану — выдержит ли? Столько всего свалилось на бедняжку за последние годы, не всякий мужчина выдержит! Но потом в ее жизни появился Кирилл, которого Елена Красич полюбила почти как сына. Почти — потому что у нее был свой сын, Яромир.

И, глядя иногда на невероятно красивую пару — Лану и Кирилла, — мама Лена ощущала, как замирает, словно на американских горках, ее сердце. Замирает от страха за детей, за их любовь, за их с таким трудом обретенное счастье. Слишком уж много было завистливых взглядов, истекающих черным ядом мыслей: как это так, и он, и она — оба умные, красивые, богатые, а смотрят только друг на друга! Осознать, что такое бывает, не могли многие обитатели гламурного бомонда, и постоянные сексуальные атаки то на Лану, то на Кирилла не прекращались. Причем на Кирилла чаще, чем на Лану, поскольку количество охотниц за красивым, богатым и по документам холостым мужчиной распределялось приблизительно сто к одному.

Но все было бесполезно — в жизни Кирилла существовала теперь только одна женщина. А в жизни Ланы — только один мужчина. Две половинки нашли друг друга и, став единым целым, уже не представляли жизни друг без друга.

И сейчас в приемном покое истекала болью одна часть этого целого, от которой попытались оторвать другую. И попытка эта почти удалась. А может, и без почти…

Дверь, ведущая к операционным блокам, открылась, и в приемном покое появился высокий, худой мужчина в слегка запачканном кровью зеленом докторском костюме. Он снял с лица хирургическую маску и, осмотревшись, подошел к семье Красич:

— Вы по поводу Кирилла Витке?

— Да… — еле выдохнула Лана, пытаясь подняться с дивана, но ноги ее желания не разделяли, превратившись в ватные. — Он?..

Продолжить фразу не смогла, горло перехватило от ужаса, девушка и хотела услышать ответ, и в то же время — нет. Ведь если…

— Жив, — доктор присел на диван рядом с Ланой и устало потер ладонями щеки. — Операция прошла успешно, хотя рана на голове очень тяжелая, осколком черепа повреждена височная доля мозга.

— И какие это может иметь последствия? — глухо проговорил Мирослав, прижав к себе зашедшуюся в плаче жену.

Больше всего сейчас он хотел обнять другой рукой дочь, защитить, уберечь своего птенца от боли, но мешал сидевший между ними хирург.

— О последствиях задумываться пока рано, — доктор озабоченно всмотрелся в застывшее лицо девушки. — Состояние крайне тяжелое, пришлось ввести пациента в искусственную кому. Он подключен к реанимационной аппаратуре, к тому же перенесенная пациентом клиническая смерть тоже могла повлиять на мозговую деятельность. Скажу вам честно: то, что Кирилл Витке в таком состоянии смог перенести сложнейшую операцию и до сих пор жив — уже чудо. Самое настоящее, подобных случаев в моей практике было очень мало. Делать какие‑либо прогнозы не берусь, но мы будем делать все возможное…

— И невозможное, — добавил Мирослав. — Имейте в виду, в финансах вы не ограничены, любое лекарство, любая консультация, у наших ли специалистов либо за рубежом — вы обязаны сделать все, чтобы поставить Кирилла на ноги. И не просто поставить, а вернуть к полноценной жизни.

— Ну, об этом пока говорить рано, я же упоминал…

— Нет, — хрустнула сосулька, — не рано. С Кириллом все будет хорошо, я знаю это. Потому что я не дам ему уйти, бросить меня. Не дам. Он уже хотел это сделать, но я не пустила.

— Да, врач «Скорой» рассказывал, — улыбнулся хирург. — Вы бы видели его глаза! А вам, девушка, я настоятельно рекомендую отправиться домой и хорошенечко отдохнуть, иначе вы можете угодить в соседнее отделение нашей больницы.

— Нет, — отломился еще один кусочек льда. — Я останусь здесь, пока Кирилл не придет в себя.

— Это вряд ли.

— Что — вряд ли придет в себя?

— Вряд ли вам удастся дождаться этого здесь.

— Почему?

— Потому что, Олененок мой родной, — мама Лена смогла наконец взять себя в руки и перенести на другой конец дивана, ближе к дочери, — Кирилл очнется не скоро. Ты же слышала — его ввели в искусственную кому. Сейчас главное — не спешить, да, доктор?

— Совершенно верно, — кивнул тот.

— Поэтому поехали домой, доченька.

— И что, Кирилл не скоро сможет говорить? — Способность соображать все еще сидела в том же углу, мысленное оцепенение продолжалось.

— О чем вы, девушка! — усмехнулся хирург. — Дай бог, чтобы он после всего смог говорить хотя бы внятно и членораздельно.

— Не говорите ерунды, — отмахнулась Лана. — С Кириллом все будет в порядке! Вот только как же мы узнаем, кто на него напал?!

— М‑да, — доктор поднялся, — подождите меня здесь, пожалуйста, я сейчас вернусь.

Он действительно сейчас вернулся, буквально через пару минут, за ним шла пожилая медсестра со шприцем наперевес.

— Это что? — насторожился Мирослав.

— Это седативное средство для вашей дочери. Вы же видите, в каком она состоянии, — врач кивнул в сторону что‑то тихо бормочущей себе под нос Ланы. Она улыбалась кому‑то невидимому. — Это почти пограничное состояние, если девушку не вывести из него прямо сейчас, у нее есть все шансы угодить в соответствующую клинику. Оно вам надо?

— Господи, нет, конечно! — Мама Лена обняла дочь и попыталась заговорить с ней, но не получилось, Лана не слышала никого, кроме неведомого собеседника. — А одного укола будет достаточно?

— Вполне, — улыбнулся доктор. — Для вашей дочери сейчас главное — отключиться от происходящего и хорошенечко выспаться, часов так десять‑двенадцать. А когда проснется, думаю, все будет в норме. Но если такое состояние сохранится и после пробуждения, я настоятельно рекомендую обратиться к соответствующему специалисту. Могу порекомендовать хорошего. Ну что, делать укол?

— Да, конечно, — Мирослав, придвинувшийся к другому боку дочери, замялся. — А куда колоть‑то будете?

— Внутривенно, — усмехнулся хирург. — Так что кому‑то из вас придется уступить место Тамаре Петровне.

Мирослав поспешно встал с дивана, медсестра села на его место и ловко перетянула жгутом руку. Лана абсолютно не реагировала на происходящее, продолжая одностороннюю беседу.

Но лекарство подействовало очень быстро, буквально через три минуты глаза девушки начали закрываться, речь — замедляться. А через пять она, склонив голову на плечо матери, спокойно спала.

— Ну, вот и все, — кивнул хирург. — Теперь можете отправляться домой. Надеюсь, завтра ваша дочь будет в порядке.

Глава 33

Измученной душе Ланы, скорее всего, очень хотелось погрузиться в сладкую нирвану тихого помешательства, где нет боли и страха, где все идет так, как хочется создателю. Создателю данного конкретного мира любви и Вселенского Добра, то есть Лане. Очередная подлянка, подброшенная судьбой, с кровью содрала защитный панцирь с души девушки, и израненная душа ренегатски попыталась соскочить в сумасшествие.

Но ей не позволили. Ярость, ненависть к ублюдку, безнаказанно ломающему человеческие судьбы, сила воли — все они выбрались из закоулков сознания, куда их выдул ураган боли, и, ведомые главным, всепоглощающим чувством — любовью, занялись реабилитацией души.

И у них получилось, десяти часов глубокого сна вполне хватило на восстановление душевных сил.

Во всяком случае, пробуждение было комфортным. Голова — светлая, мысли выстроены четко, плац надраен и блестит, знамя разума гордо развевается на флагштоке. Внутренние войска готовы к бою.

Одно мешало — родители привезли Лану к себе домой. Понятно, когда с их детенышем беда, они всегда норовят затащить малышку в свое логово. Будь малышка хоть немного адекватна, она воспротивилась бы, но увы — с адекватностью вчера было плохо. Это Лана запомнила. И, если честно, сейчас ей было страшновато, слишком уж близко оказалась грань безумия, заглянув туда, за грань, девушка едва не свалилась в притягательную бездну. Очень притягательную, надо сказать. Очень.

Хотелось бы сказать, что солнце, бившее короткими очередями в окна, в упор расстреливало хандру и страх, но — поздняя осень, господа, солнечными обстрелами не балует. В окна втекало хмурое, депрессивное утро, уныло шмыгавшее насморочным дождем. Хандра, потирая липкие ладошки, предвкушала полную и безраздельную власть над проснувшейся девушкой, но, получив совершенно неженственный пинок, с воем вылетела в форточку навстречу дождливым соплям.

Так, который, интересно, час? Изящные, инкрустированные черными и белыми бриллиантами часики — подарок Кирилла — сонно слиплись стрелками, показывая без десяти десять. Уф, слава богу! Не проспала!

Продрыхни она до обеда, и события понеслись бы неуправляемой лавиной, сорванной выпущенной на волю Осеневой, поскольку Лана с Павлом Матвеевичем договорились, что она приедет за подругой не позже двенадцати. И, не появись Лана вовремя, озверевшая от неведения и больничного ареста Ленка непременно сбежала бы.

Ничего, все сделаем вовремя. Сначала, само собой, к Кириллу, надо узнать, как он там. В том, что с ее мужчиной все будет в порядке, Лана совершенно искренне не сомневалась. Она не заставляла себя верить, материализуя желание, она просто знала — скоро Кирилл вернется домой, причем такой же, как прежде. О всякой там ерунде насчет травмированного мозга девушка и слышать не хотела.

ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО!

Стоя под теплыми струйками воды, Лана старательно выстраивала в нужном порядке события сегодняшнего дня. Пунктирно это выглядело так: Кирилл — Ленка — девчата. Какие девчата? Северные туристки, само собой. А конкретно — Ирина Плужникова и Дина Квятковская. Их следовало обезопасить от их же товарища. Или подруги, потому что причастность Нелли Симонян к происходящему Лана не исключала. И довод, что женщина не способна на столь жуткие развлечения, девушкой просто не рассматривался. Под подозрением были все, на кого еще не покушались.

Вениамин Путырчик, Борис Марченко, Нелли Симонян. Безумной тварью, убивавшей всех, кому «посчастливилось» оказаться с ним или ней в одной компании, был кто‑то из этих троих.

Хотя Лана была знакома с ними не очень хорошо, но Ленка довольно много рассказывала о походе и его участниках, поэтому приблизительную характеристику каждому составить она могла. И никто из подозреваемых на маниакального монстра не тянул.

Венечка Путырчик?! Рыжий долговязый вечный подросток в мятых штанах? Импульсивный, открытый, искренне увлеченный своей пыльной и малооплачиваемой работой в архиве, Венечка меньше всего походил на клубок жгучей ненависти и злобы, описанный Кириллом.

Солидный, спокойный, пусть и немного брюзгливый Борис Марченко? Лане был хорошо известен подобный тип мужчин, вернее — мужичков. Основательные такие, хозяйственные, рачительно управляющие небольшим, зато своим бизнесом, они вполне удовлетворены достигнутым. Это, как правило, квартира, машина, дача, возможность пару раз съездить в отпуск туда, куда захочется, и абсолютное равнодушие к светским тусовкам и обитающим в этих тусовках паразитам. Вернее, паразиткам — длинноногим блондинистым красоткам, рыщущим по гламурным мероприятиям в поисках подходящего носителя. Причем внешность носителя значения не имела, определяющим фактором была толщина кошелька. Ну, а если появлялся раритетный экземпляр типа Кирилла Витке, начиналось форменное безумие. Но типаж, к которому относился Борис Марченко, длинноногие красули совершенно не интересовали. Представителям этого типажа нужны были такие же основательные и спокойные тетки, как они сами, хорошие хозяйки и в то же время — состоявшиеся в профессии, не собирающиеся сидеть на шее у мужа.

Именно такой и была крепенькая, как боровичок, Нелли Симонян. Она занимала неплохую должность в банке, ну а плохую хозяйку среди армянок найти довольно сложно. Это смогла оценить и Лана, отведав вкуснейшее соте из баклажанов, принесенное Нелли на сороковины по Вадиму. Представить большеглазую Нелли, трогательно опекавшую несчастную Динь, пробирающейся в квартиру Осеневой с каракуртом в коробке Лана не могла.

И что? Сомнений в том, что убивает один из «северян», не было, а значит, надо проверять каждого. Но этим пусть займется Кравцов, а ей надо позаботиться о девчатах. Как? Да очень просто — пригласить пожить их сюда, к родителям. Коттеджный поселок, в котором расположен дом Красичей, тщательно охраняется, проникнуть сюда незаметно довольно сложно. Да еще и Тимка есть…

Тимка?! Черт, он же заперт там, в квартире, один!

Лана выключила фен и, не расчесав толком влажноватую гриву волос, валькирией вылетела из своей комнаты.

— Мама! — Так, теперь главное — не ссыпаться в спешке со ступеней. — Дай мне ключи от своей машины!

— Р‑р‑рав!

Странно, мама Лена, конечно, по утрам бывает не в духе, но не настолько, чтобы сразу гавкать.

А еще у мамы Лены очень аккуратные маленькие ушки, а не обрубки, нежное гладкое лицо, а не лохматая улыбающаяся мордень, и на четвереньках она не бегает.

— Тимыч! — Девушка плюхнулась на последнюю ступеньку, не устояв перед бешеным натиском искренней радости. — Ты здесь!

— Где ж ему еще быть, — улыбнулся отец, выходя из кухни.

— А я спешу, переживаю за одинокого брошенного пса! — Лана старательно чесала алабая за ушами, а тот, уложив здоровенную башку на колени хозяйки, погрузился в нирвану абсолютного счастья. — Тимурень, хороший мой, что бы мы без тебя делали!

— Вот и я так подумал, — Мирослав сел на ступеньку рядом с дочерью. — Поэтому и сгонял за ним ночью, после того как уложил моих девочек спать. Мать, кстати, до сих пор еще подушку давит, перенервничала вчера. А я пока завтрак приготовил.

— Золотой у меня папуленций! — Лана чмокнула отца в гладковыбритую щеку. — Мамуленции здорово повезло в этой жизни.

— Ну, предположим, тебе тоже грех жаловаться, твой Кирилл… — начал было Мирослав и, запнувшись на полуслове, замолк.

— Да ладно тебе, папик. — Девушка боднула отца в плечо. — Ты чего? С Кириллом все будет в порядке, я знаю. Я это чувствую. Сейчас главное — вычислить убийцу.

— Вот с этого места, пожалуйста, подробнее, — нахмурился Мирослав. — Я ведь до сих пор понятия не имею, что происходит.

— Ладно, расскажу, только, если можно, за завтраком, у меня мало времени. — Пришлось прервать псячье блаженство и подняться со ступеньки.

— И куда собралась моя дщерь?

— Папа, не называй меня так, — фыркнула Лана. — На «дверь» похоже. А собралась я много куда. Сначала — к Кириллу, потом — за Ленкой, ее из больницы выписывают, потом надо девчат забрать…

— Все, хватит! — просительно поднял руки отец. — Думаю, я смогу разобраться в твоих планах на сегодня только после того, как ты мне все подробненько расскажешь. Идем, кормить тебя буду.

— Чем?

— Ты что, забыла, что твой отец — непревзойденный мастер омлетов?! С беконом, укропом и помидорами? — возмущенно засопел Мирослав, направляясь следом за дочкой.

— М‑м‑м, вспомнила! Мне побольше, пожалуйста!

Казалось бы, столько всего произошло за последнее время, но подробнейшее описание событий закончилось ровно к чашке кофе со сливками. Которую Лана пила в полной тишине, от чего даже негромкое прихлебывание звучало, как сербанье хрюшки из чана с помоями.

Отец, еще в середине повествования вставший с места, теперь застыл лицом к окну, и понять его реакцию девушка не могла. Лишь сжимавшиеся и разжимавшиеся кулаки скрещенных за спиной рук давали понять, что Мирослав, как бы это помягче выразиться, не очень спокоен.

Сейчас главное — не лезть к отцу с расспросами и комментариями. Выплеснула ему на голову ушат неприятностей, сиди теперь тихонечко и жди решения. А потом уже согласовывай дальнейшие планы.

— Ох, дочка, дочка, — хрипло проговорил Мирослав, возвращаясь к столу и усаживаясь напротив. — Когда же ты повзрослеешь?

— В смысле? — даже обиделась где‑то Лана.

— Что за подростковое стремление к самостоятельности? Почему сразу не посвятила меня в тему?

— Но зачем? Кирилл был в теме, Матвей, зачем привлекать еще и тебя?

— С Кравцовым у меня отдельный разговор будет, — нахмурился отец, — и с Кириллом тоже, пусть только поправится! Теперь по существу. С твоими выводами я согласен; псих, убивающий людей, действительно один из той компашки. Думаю, к сбору информации о трех подозреваемых я подключу своего приятеля с Петровки, Матвей не может задействовать на решение этой проблемы всех своих людей, у них и так работы хватает. Что касается Лены Осеневой — думаю, пришла пора рассказать ей правду. И лучше всего это сделать в присутствии Ирины и этой, как ее…

— Дины?

— Да. Ты правильно решила спрятать их на время у нас, и Лену, кстати, тоже вези сюда. Пора ей воскреснуть.

Глава 34

Мама Лена проснулась как раз вовремя для того, чтобы отдать дочери ключи от своей кокетливой, нежно‑сиреневой «Мазды». Обрадованная адекватным и решительным видом Ланы, она даже не спросила, куда та отправляется. Главное — с ее малышкой все в порядке, и вчерашний кошмар остался в прошлом.

Но когда за окном мелькнули «стопы» выезжающей за ворота машины, Елена Красич вдруг вспомнила, что так ничего толком и не знает о случившемся с Кириллом.

И основной психологический прессинг достался Мирославу. Само собой, тот вовсе не собирался окунать супругу в дурно пахнущий чан с нечистотами, куда с энтузиазмом снова ввалилась их дорогая дочь. Да и на работу давно уже пора ехать, он и так задержался.

Поэтому Мирослав Здравкович переключил внимание жены на грядущий съезд гостей, рассказав ей облегченную версию событий — Лена Осенева после серьезного отравления схлопотала кратковременную амнезию («Бедная девочка, само собой, пусть Лана везет к нам мою тезку!»), и для того, чтобы память восстановилась, подруге дочери желательно побыть в максимально возможном кругу друзей. В который входят Ирина Плужникова и Дина Квятковская, сами недавно потерявшие близких людей («Кошмар какой‑то! Муж и мать! Обязательно надо помочь бедняжкам отвлечься!»).

Потом со двора прибежал мокрый и лохматый сюрприз, окончательно впитавший в себя внимание хозяйки дома: «Тимка! Прекрати отряхиваться возле меня! Ай! Ну вот, весь халат мокрый! Свинтус ты бессовестный! Пользуйся моей добротой, пользуйся, но не злоупотребляй! Ладно, иди сюда, вкусного дам, ты же у нас герой!».

В общем, все удалось. Оставалось только позвонить дочери и ознакомить ее с преподнесенной матери версией.

К Склифу Лана подъехала около одиннадцати, дежурил уже другой врач, сообщивший девушке, что состояние пациента Витке стабильно тяжелое, без изменений. И к нему по‑прежнему нельзя. Нет, девушка, вы что?! Уберите ваши деньги, зачем? Говорю же вам — нельзя! Ладно, но только на две минуты и в моем присутствии.

Пусть и две минуты, главное — увидеть Кирилла, подержать его за руку, почувствовать родное тепло. И плевать, что его голова превратилась в белый марлевый кокон, что лицо больше похоже на гипсовую посмертную маску, что дыхание поддерживается с помощью аппаратуры. Он жив, сердце его бьется, заставляя кривляться зеленую линию, а еще — Кирилл слышит ее, знает, что она здесь. Потому что Лана совершенно четко ощутила, как дрогнула ладонь мужчины под ее губами.

— Не волнуйся, родной, — прошептала она, склонившись к застывшей гипсовой маске, — все будет хорошо, я справлюсь! Я найду урода, пытавшегося отобрать тебя у меня! Я сейчас к Ленке, отвезу ее к моим родителям, а потом заеду за Ириной и Диной. Их надо спрятать от ублюдка. Ведь это кто‑то из «северян», верно?

Ей показалось или губы Кирилла действительно шевельнулись?

— Все, две минуты истекли, вам пора, — озабоченно проговорил врач, следя за показаниями приборов. — Ваше присутствие отрицательно сказывается на состоянии пациента, у него участился пульс! Хотя это странно, находящийся в коме человек не должен реагировать на внешние раздражители.

— Сам ты раздражитель, — проворчала девушка, выходя из палаты.

Ну вот, а теперь — в частную клинику, за Осеневой.

Куда, между прочим, удалось приехать без пяти двенадцать, так что Павел Матвеевич даже баррикаду изнутри еще не начал строить в попытке спрятаться от разъяренной и вполне здоровой (что не могло не радовать, уж больно случай экзотический!) пациентки.

— Добрый день, Ланочка! — поднялся он навстречу стремительно ворвавшемуся в кабинет спасению. — Вы на редкость пунктуальны, это не может не радовать. Особенно в данной ситуации.

— Что, бузит? — усмехнулась Лана, присаживаясь за стол.

— Не то слово!

— А когда же к ней память вернется? И вообще, какой прогноз на будущее?

— Вполне благоприятный, — оживился врач. — Организм у вашей подруги удивительно хорошо справился с последствиями укуса, единственное из возможных осложнений — это кратковременная амнезия, но она может закончиться в любой момент. А в остальном — тьфу‑тьфу, чтобы не сглазить! Сердце, легкие, суставы — все работает, как швейцарские часы!

— И будет работать? В любом случае?

— Я надеюсь. Странный вопрос, конечно. Что за случай вы имеете в виду?

— Дальше скрывать от Лены истинное положение вещей я не могу. Произошло еще кое‑что, опасность нарастает. Мне придется на время спрятать подругу.

— Вот даже как? — нахмурился доктор. — И вы боитесь, что стрессовая ситуация может ухудшить состояние Осеневой?

— Боюсь.

— Не более чем, скажем, ваше. Физически Елена абсолютно здорова. Но, если все так сложно, может, лучше оставить ее здесь, у нас?

Видно было, что предложил Павел Матвеевич это исключительно из чувства долга, меньше всего он хотел нянчиться с непослушной пациенткой, и без того выклевавшей своему лечащему врачу печень.

— Нет, не стоит, — улыбнулась Лана. — Я отвезу ее в дом моих родителей, это охраняемая территория, там вполне надежно.

— Разумно! — облегченно выдохнул эскулап. — Ну что ж, пойдемте, я вас провожу.

Ага, провожу. Скорее лично хочу убедиться, что вздорная девица действительно покинула гостеприимные и очень терпеливые (за отдельную плату) стены клиники.

Открывая дверь палаты, в которой ее ждала подруга, Лана предполагала увидеть возмущенную кошку с распушившимся хвостом и услышать разъяренное шипение, но на кровати свернулась клубком очень грустная и несчастная зверюшка.

Она словно не видела вошедших, продолжая смотреть остановившимся взглядом в стену. Лана вопросительно взглянула на доктора, тот пожал плечами и нарочито бодро спросил:

— Вы готовы ехать домой, Леночка? За вами подруга пришла.

— Не готова, — прошептала Леночка, не меняя позы. — С ней не готова. Я сама доберусь.

Понятно. Она все вспомнила. Сама. И теперь старательно накачивает себя обидой, как воздушный шарик — гелием. А объясняться в присутствии пусть и очень любезного, но все же постороннего человека совсем не хочется. К тому же вездесущая медсестричка сегодня дежурит — торчала на посту, Лана видела ее, когда проходила. Но если бы даже не видела, то ментальный пинок в… пусть будет в спину, все равно почувствовала.

— Ну зачем вы так, Лена, — успокаивающе заворковал доктор. — Ланочка ведь действовала исключительно исходя из ваших интересов.

— Вот пусть и дальше исходит, — шарик вот‑вот должен был лопнуть.

— Павел Матвеевич, — Лана повернулась к врачу и улыбнулась, кивая на дверь, — дальше я справлюсь сама, большое вам спасибо за все.

— Не за что, голубушка, не за что. Рад был помочь. Кириллу привет передавайте!

— Обязательно. Думаю, мы с ним к вам еще зайдем, есть кое‑какие вопросы.

— Буду рад, — откланялся доктор. — Всего доброго, Леночка!

— До свидания, — просвистел шарик.

Дверь за эскулапом закрылась, теперь можно было и поговорить. Но вкратце, проверять периодически наличие прослушки не хотелось. А вероятность налипания на дверь новообразования по имени Настя стремилась к девяноста семи процентам.

— Осенева, не бузи, — Лана осмотрелась и, обнаружив, что подруга даже не думала собираться, принялась бросать ее вещи в большой целлофановый пакет. — Так надо было, поверь.

— Не верю. Не может быть причины, по которой надо обманывать друзей так по‑свински. И не надо мне говорить о моем тяжелом состоянии!

— Не буду. Потому что не оно определило тактику поведения.

— Не оно? — Шарик слегка изменил позу, сев вполоборота. Но на подругу по‑прежнему не смотрел. — Тогда зачем?

— Ленка, я все тебе объясню, но в машине.

— Почему не здесь?

— Потому что здесь двери имеют большие розовые уши.

Из коридора послышалось фырканье, а потом — цокот каблучков.

— А, Ковалева, — шарик слегка сдулся, проступили черты лица Осеневой. — Она все пыталась выведать у меня о ваших отношениях с Кириллом.

— И как? Выведала?

— Боюсь, услышанное спровоцировало у девицы приступ изжоги. Ланка, что происходит?

— Дикость происходит совершеннейшая. Вадим, потом мать Квятковской, потом ты, теперь Кирилл…

— Что?!!

— Этой ночью его пытались убить. Ударили по голове и бросили в котлован с водой.

— Он жив?

— Я же говорю — пытались. И если бы не Тимка, попытка удалась бы.

— А…

— В машине, Ленка, все в машине.

— Я хотела спросить, чем отравили меня? Доктор темнил, ничего толком не объяснил.

— Потому что не мог, слишком уж экзотический случай. Что вспомнила ты?

— Да в том‑то и дело, что ничего такого! Мы обследовали мою квартиру, Кирилл ничего не нашел…

— Нашел, просто не хотел тебя пугать.

— Допустим, но я никак не могу вспомнить, когда и чем могла отравиться так тяжело. Я ведь ела вместе с вами, и ничего больше! Потом мы вышли из квартиры, у меня почему‑то заболела рука, потом — провал. И я очнулась здесь.

— У тебя, дорогуша, в шкафах обнаружился не только грибочек, в платяном сидела «черная вдова».

— Кто сидел?!

— «Черная вдова». Каракурт. Паучиха здоровенная, в общем. Она тебя и укусила.

— Вообще фигня какая‑то, — растерянно проговорила Осенева. — Никто меня не кусал. Хотя… Я укололась обо что‑то, точно! Но совсем легонько, даже крови не было.

— Не укололась. Все, на выход.

Глава 35

В будний день по Москве и так тяжело передвигаться на автомобиле, а уж в обеденное время, в самый‑самый час пик! Сейчас даже слово «передвигаться» пряталось в придорожных кучах мусора, уступив место стыдливому «ползти».

«Ехать», а тем более «мчаться» можно было только за Кольцевой.

Зато времени на разговор было более чем достаточно. Пока «Мазда» телепалась со скоростью два километра в час по перегруженному центру, подруги успели всесторонне обсудить проблему, отчего проблема, будучи особой женского пола, окончательно разозлилась — вот обнаглели, нахалки, обсуждать даму в ее присутствии! — и приобрела совсем уж гнусные очертания.

— Нет, но это просто невозможно! — пристукнула кулачком по колену Осенева. — Борька? Веничек?! Нелька?!! Кто‑то из них — подвинувшийся псих?

— Да, поверить в это сложно, но это, увы, так, — Лана сосредоточенно следила за еле ползущим впереди «мерсиком», опасаясь въехать в его надменный зад. — Знаешь, я постоянно думаю о случившемся, пытаясь найти хоть какие‑то причины, заставившие этого типа убивать именно вас.

— И что, нашла?

— По‑моему, да. Но это реально только при одном условии — человек, если его вообще можно так назвать, должен быть законченным психом.

— А если он псих, ему вообще не нужны причины.

— Не‑е‑ет, все не так просто. В убийствах прослеживается некая закономерность. Я тут сопоставила все даты гибели и получила любопытный результат.

— Какой же? — Внушительная доля скепсиса в голосе Осеневой давала понять, что всерьез рассуждения подруги она не воспринимает.

— Все убийства происходили в период полнолуния.

— Чего‑о‑о? — Скепсис рухнул на пол машины вместе с челюстью Ленки.

— Того.

— Фигня, между смертью матери Квятковской и покушением на меня прошел как минимум один день. Или два? К тому же паук — фу, гадость какая! — мог укусить меня еще через день, так что с датами ты ошиблась.

— Нет в тебе все‑таки ничего ведьмачьего, Осенева, курица ты, а не ведьма, — тяжело вздохнула Лана.

— Это еще почему? Нет, я вовсе не претендую на звание ведьмы, но все равно обидно. И вообще, сама ты курица!

— Потому что ты ни фига не смыслишь в полнолунии. Оно, между прочим, длится три дня, так что у психа вполне хватало времени на коррекцию замыслов.

— Каких еще замыслов?

— Поясняю для пернатых. Психу нужны вы, именно вы, те, кто побывал у Сейдозера, кто таскался по шаманским местам, кто ел пищу оттуда, в том числе и грибы, с которыми у психа явно что‑то связано…

— Точно, там была засада с грибами и ягодами, вывезенными с острова Колдун, откуда, по местным поверьям, ничего вывозить нельзя. Но мы же выкинули всю добычу Антона и Динь!

— Ты уверена? Она же не была помечена белой флюоресцентной краской, верно? И где гарантия, что ваш псих не встал ночью и не припрятал нужное ему количество грибочков, которые и раскладывает теперь по квартирам будущих жертв, одной из которых была Дина. Но там не сложилось, умерла другая женщина, а психу, похоже, необходима смерть именно тех, кто ездил вместе с ним на Север.

— Но я по‑прежнему не понимаю, ЗАЧЕМ? Зачем ему это все надо?

— Я думаю, что он подвинулся на колдовстве и шаманстве. Этот человек должен иметь глубокие, скрытые от всех комплексы, комплексы неудачника, которого никто не воспринимает всерьез. В жизни он — никто, шансов на удачную карьеру ноль, с личной жизнью тоже, думаю, не очень складывается. Но и этого, разумеется, мало для того, чтобы ненавидеть людей так, как это почувствовал Кирилл, прикоснувшись к черным меткам. Убийца изначально, с рождения, обладал гнилой душой, тянущейся к мраку, а не к свету. А потом уже появились и комплексы. Чего он пытается достичь, принося жертвы, — не знаю, да это и не суть важно, но в том, что все происходящее было тщательно спланировано и мастерски воплощено в жизнь — в этом я не сомневаюсь. Вас собрали и привезли на Север, там подготовили ритуал и приступили к его осуществлению, начав с Тарского. И очень ловко подставив при этом несчастного местного дурачка. Думаю, и выбор первой жертвы был обусловлен именно ссорой Антона и того местного.

— Но тогда… — Лена растерянно посмотрела на подругу, ошарашенная услышанным. — Под твое описание подходит только один человек… Нет, не может быть! Венечка?!! Архивариус‑энтузиаст?!!

— Скорее всего. — Движение, наконец, ускорилось, и «Мазда» устремилась к дому Красичей. — Ни Нелли, ни Бориса неудачниками назвать нельзя, а кто воспринимает всерьез архивную крысу? О зарплате я даже упоминать не хочу, удивительно, как ваш Путырчик на поездку наскреб! Но вот что, на мой взгляд, является самым главным в отношении Венечки — кто первым упомянул о поездке на Сейдозеро? Кто заинтересовал вас этим?

— Путырчик…

— Кто, сидя в архиве, может найти подробные описания различных методов убийства, уже осуществленных предшественниками?

— Венька?! Господи, но как же… Он ведь такой прикольный, веселый, компанейский! Он не может ненавидеть людей, у него глаза добрые! Да и бестолковый он слишком для того, чтобы столь тщательно планировать и претворять в жизнь замыслы. Он даже соль с сахаром вечно путает!

— Замечательная маскировка, — усмехнулась Лана, — браво! Но, безусловно, это всего лишь мои домыслы, которые следует тщательно проверить. Вот этим и займутся Кравцов и знакомый отца, а мы пока устроим девичник у меня, вернее, у моих родителей дома.

— Но почему не у тебя в квартире, ваш элитный дом ведь тоже охраняется? Неудобно как‑то стеснять твоих родителей, меня они хотя бы знают, а Ирку и Динь — вообще в глаза не видели.

— Ничего, увидят, мама уже готовится к приему гостей. Только учти — она не знает подробностей, мы аргументировали появление женского батальона твоей амнезией. Тебе, бедняжке, надо побыть в кругу близких друзей, дабы вернулась утраченная память. И, кстати, не забудь — ты все еще бедняжка.

— В смысле?

— С амнезией. А что касается моей квартиры — охрана у нас чисто символическая, защищает лишь от случайного проникновения на территорию местных маргиналов. Бомжей у нас нет, чужие машины не паркуются, посторонние на лавочках пивко не распивают — вот, собственно, и все. Такой хитрый и изворотливый тип, как этот псих, найдет способ миновать нашу охрану. А в коттеджный поселок проникнуть будет гораздо труднее, ограждение по периметру там высокое, перелезть через него практически невозможно, там датчики движения стоят. На въездных воротах все тоже очень серьезно, КПП там покруче какого‑нибудь оборонного НИИ. К тому же, как ты понимаешь, выходить из дома ближайшие пару дней вам нежелательно, а сидеть взаперти лучше в коттедже с просторным участком, нежели в квартире, пусть и большой. По участку гулять можно, поскольку там дополнительный пост охраны — Тимка.

— Ой, здорово! Вы и его забрали?

— Разумеется, не сидеть же ему в пустой квартире. Так что рассматривай это как реабилитацию после больницы. Да и маме веселее будет, мы с отцом ведь на работе…

— Стоп! — нахмурилась Осенева. — Что значит — на работе? Ты что, с нами сидеть не будешь?

— Не могу, — Лана заискивающе улыбнулась. — Отец без меня совсем зашьется. Кирилла в ближайшее время не будет, я уже сегодня день пропустила, а у нас сейчас как раз период очень горячий. Поэтому завтра утром мне хотя бы на полдня надо съездить в офис.

— А за себя ты не боишься? Псих, он ведь псих и есть, на Кирилла ведь напал.

— Кирилл представлял для него угрозу, причем весьма серьезную, поэтому пришлось торопиться. А я ублюдку не мешаю. Во всяком случае, надеюсь, что не мешаю, поэтому на меня тратить время и силы он не будет. Главное, чтобы он не узнал, что Кирилл выжил.

— Слушай, а зачем вообще нас прятать? До следующего полнолуния еще довольно далеко, верно?

— А ты представляешь, что будет с этим типом, когда он узнает, что ты жива? Жертвоприношение ведь не состоялось, ритуал или что там у него — нарушен. Что залетит в его больную голову, нормальный человек предусмотреть не сможет, поэтому я и считаю, что все жертвы, с которыми ублюдку обломилось, должны быть в безопасности. Вдруг он захочет в темпе восстановить статус‑кво?

— А почему ты думаешь, что он будет восстанавливать статус‑кво с кем‑либо из нас? Есть ведь еще двое — Борис и Нелли.

— Или Нелли и Веня. Или Веня и Борис. Стопроцентной гарантии того, что убийцей является именно Путырчик, пока нет. Все, мы приехали. Будем действовать так, как запланировано, а там посмотрим.

Глава 36

К счастью, особого лицедейства от «бедняжки» не понадобилось, мама Лена мгновенно запеленала Осеневу в кокон сочувствия и сверхопеки и, ласково воркуя, уволокла наверх, в подготовленную для этой гостьи комнату. Причем Лана абсолютно не сомневалась, что спальни для остальных двух — Ирины и Дины — тоже уже ждут своих временных обитательниц.

Обласканный и, судя по его вялому энтузиазму, перекормленный Тимка изображал шкуру у камина. Видимо, огонь разожженного к приезду гостей домашнего очага напоминал алабаю время, проведенное в лесу с Кириллом. Лана не сомневалась, что псу очень хорошо сейчас рядом с ними, но той, лесной вольницы ему все же не хватает.

— Подвинься, кабанчик, — ласково проворчала девушка, усаживаясь на ковер рядом с разомлевшим алабаем. — Мне тоже у камина посидеть хочется. Ты тут дрыхнуть будешь, а мне еще баб по Москве собирать. Хотя… А зачем мотаться мне, есть же господин Кравцов! Судьба Ирины Плужниковой ему не безразлична, это раз, он у нас за безопасность отвечает, это два, вот пусть и отвечает. Надеюсь, у него нет сейчас никаких срочных дел в холдинге. Алло, Матвей? Добрый день.

— Привет, — вполголоса проговорил тот. — Слушай, я сейчас немножко занят, через двадцать минут освобожусь и тебе перезвоню.

— Одно слово — через эти двадцать минут ты совсем освободишься? На весь день?

— Если надо — да.

— Надо.

— О'кей.

Двадцать минут Лана посвятила экскурсии на кухню. Весьма результативной, надо сказать, экскурсии — на столе пряталась под белоснежной салфеткой плетенка с пирожками. Ясно, мама Лена привлекла к готовке Галину, свою домработницу. Когда в доме были только они с отцом, мать обычно управлялась на кухне сама, ей нравилось готовить. А Галина поддерживала порядок в доме, следила за наполняемостью холодильника, за своевременным пополнением запасов бытовой химии — вела хозяйство, в общем.

Но когда ожидалось какое‑либо торжество или, как сегодня — прибытие гостей, Галина брала на себя и кухню.

И сейчас из‑под салфетки вырвался и безжалостно ударил по обонянию запах свежей выпечки. Мням!

Лана дожевывала уже третий пирожок с вишней (и не надо инсинуаций в адрес богатеев, жрущих в конце октября свежие вишни — для начинки Галина использовала замороженную ягоду), когда сверху спустились тезки. Старшая обнимала младшую за плечи и шептала на ухо, судя по выражению ее лица, что‑то успокаивающее. Осенева, нацепив на физиономию маску покорности судьбе с налетом легкой придури, периодически кивала, соглашаясь со всем сказанным.

— Ну вот, — возмутилась мама Лена, увидев перемазанную вишневым соком дочь, — что ж ты нас не дождалась! Еще и всухомятку лопаешь, хоть бы чаю согрела или кофе!

— Осознала, виновата, исправлюсь, — бодро отрапортовала Лана, примериваясь к пирожку с творогом, — но устоять перед ароматом Галиной выпечки я не могу, ты же знаешь.

— Сейчас хоть притормози, я кофе приготовлю, — мать легонько шлепнула по протянутой к плетенке руке дочери и повернулась к гостье: — Или ты предпочитаешь чай, Леночка?

— Мне все равно, — робко улыбнулась Осенева. — Я — как вы.

— Тогда кофе, — захлопотала мать. — Я его с корицей готовлю, вкусный!

— Это я помню, — улыбка Лены стала шире.

Она уселась за стол рядом с подругой и незаметно пнула ее ногой. Отвесить ответный пинок Лана не успела, затренькал ее мобильный.

Ну наконец‑то! Прежде чем ответить Кравцову, девушка, извинившись, встала из‑за стола и вышла в гостиную. И только там нажала кнопку связи:

— Да, слушаю.

— Все, я свободен, — отрапортовал Матвей. — Весь внимание. О Кирилле не спрашиваю, поскольку говорил о нем с Мирославом Здравковичем. Главное, что он пережил эту ночь, теперь, надеюсь, все будет хорошо.

— А я не надеюсь, я уверена в этом. Поэтому сейчас хочу обсудить с тобой вот что…

Чтобы гарантированно исключить совершенно ненужную утечку информации, Лана поднялась к себе в комнату, где и выложила Кравцову все, что накопилось за последние сутки.

Следовало отдать Матвею должное, слушал он хорошо, не перебивал, а если и задавал вопросы, то только по существу. И с выводами Ланы в принципе согласился. Во всяком случае, в том, что касалось Ирины (кто бы сомневался!) и Дины.

Они договорились, что сначала Кравцов привезет в дом своего шефа женщин, чтобы не отвлекаться на обеспечение их безопасности, а потом займется оставшейся под подозрением троицей. Дабы не терять жизненно важного в данной ситуации времени, Матвей поручит кому‑нибудь из своих подчиненных параллельно начать сбор всей имеющейся информации о Вениамине Путырчике, Борисе Марченко и Нелли Симонян.

Ну, вот и славненько! Может, еще успею на работу сгонять, хоть немного разгрести накопившуюся кучу дел?

Лана посмотрела на часы — о‑о‑о, нет, ничего не выйдет, уже почти три. Пока она соберется, пока доедет — на разгребание кучи останется максимум час, если не меньше. И вообще, какая работа в конце дня! Завтра с утречка, со свежими силами, обустроив гостей и не волнуясь за их безопасность, самое время ехать в офис.

А сейчас можно и расслабиться слегка, слишком уж сжата пружина внутри, не хватало очередного нервного срыва. Заглядывать снова в бездну безумия почему‑то не хочется. Совсем.

Лана легко сбежала вниз по лестнице и вернулась в кухню.

— Что ж ты так долго? — всплеснула руками мама Лена. — Кофе уже остыл давно!

— Ничего, я холодный выпью, пусть будет гляссе, — девушка села на свое место и ехидно прищурилась: — А вы, вижу, времени зря не теряли, вон как у Осеневой пузцо округлилось. Беременность исключается…

— Это еще почему? — возмутилась подруга. — Я что, по‑твоему, и забеременеть не могу, да? Мало ли что могло произойти за те месяцы, которые я не помню!

— Можешь, можешь, успокойся, просто еще полчаса назад твой живот после больничных харчей робко прижимался к позвоночнику, а теперь — вон, кругленький, сытенький!

— Кто бы говорил!

Еще где‑то часа полтора жизнь была такой, как обычно. Отключившись от гнусной реальности, они увлеченно обсуждали с мамой Леной новинки современной моды, подбирали одежду для Осеневой (не ехать же к ней домой ради пары дней, к тому же лезть в платяной шкаф после того, как там отсиживалась паучиха, пока не хотелось), потом мешали Галине готовить ужин, пока их с ворчанием не выгнали из кухни — «Помощницы нашлись! Идите уже, не путайтесь под ногами!».

В общем, было здорово. Главное — не думать, не вспоминать, умение отключаться от всего порой жизненно необходимо.

Около пяти вечера решили прогуляться по двору с Тимкой. Уже стемнело, но освещение в поселке было на достойном уровне, да и на просторном участке Красичей хватало декоративной подсветки. Оделись потеплее, растолкали обленившегося пса и вышли на свежий воздух. Вялый поначалу, алабай постепенно оживился, приободрился. И вот уже с радостным лаем носится по участку, раз за разом принося брошенную палку.

Лана украдкой поглядывала на часы, начиная беспокоиться. Но до критической массы беспокойство не выросло, в кармане затренькал мобильник. Номер Кравцова. Ну, слава богу!

— Где ты так долго! — возмущенно завопила она.

— Ой, а это не Матвей Владимирович, — испуганно пискнула трубка. — Это Дина Квятковская.

— Привет, Дина, — улыбнулась Лана — очень уж несолидный, какой‑то мультяшный голос у девчонки, — вы где? Надеюсь, уже подъезжаете?

— Милана Мирославовна, а можно я не поеду?

— Это еще почему?

— Но ведь мы с вами еле знакомы, а ваших родителей я вообще не знаю — как я могу ехать жить в чужой дом? Это неудобно!

— Не говори ерунды, Дина, не та ситуация, чтобы смущенно трепетать веером.

— Чего? Каким веером?

— Никаким, не обращай внимания, — с чувством юмора у хныксы совсем никак. — Вы где сейчас?

— У меня дома. Ирочка и Матвей Владимирович заехали за мной на работу и, почти ничего не объясняя, привезли сюда и велели собираться к вам в гости на пару дней. Но так же нельзя! Ни с того ни с сего сваливаться на голову посторонним людям — я так не могу.

— Надо, Дина, надо, — Лана на мгновение представила себя Шуриком из «Операции «Ы», только габариты у того Феди и этой Дины слегонца отличались. — Вы все, кто ездил на Север, в большой опасности. И смерть твоей мамы, и гибель Вадима, не говоря уже об Антоне — все это звенья одной цепочки.

— И… — голос Квятковской задрожал. — И Лена Осенева тоже?

— Насчет Лены поговорим позже, когда ко мне приедете. Подробности при встрече. Короче, собирайся в темпе, не задерживай Матвея. Чемодан вещей не бери, у нас найдется все необходимое.

— Х‑хорошо, — запинаясь, проговорила Дина, и в этот момент к Лане с веселым лаем подбежал Тимка, приглашая застывшую на месте хозяйку присоединиться к веселью. — Ой, а кто это лает?

— Это Тимыч, наш с Кириллом пес.

— Он в доме живет, да?

— Да, а что?

— Не сердитесь, Милана Мирославовна, но я не поеду. Я лучше к Нелли Симонян пойду…

— Нет! — вскрикнула Лана и уже более спокойным тоном продолжила: — К Нелли сейчас не стоит, поверь. Я позже объясню.

— Тогда я дома запрусь, отпуск на работе возьму, и никому открывать не буду.

— Я не понимаю, почему ты упрямишься! — начала раздражаться Лана, не сумев скрыть это от Квятковской.

— Ой, вы только не злитесь! — захныкала та. — Понимаете, у меня аллергия на собачью шерсть, я задыхаться начинаю.

— Ч‑черт!

— Простите! — заголосила трубка.

Теперь Лана смогла понять Осеневу и остальных, уставших от вечного нытья библиотекарши. Тут никакого терпения не хватит!

— Ладно, успокойся и собирайся, мы что‑нибудь придумаем.

— Что?

— Пристроим куда‑нибудь на время пса.

Глава 37

Легко сказать — пристроим куда‑нибудь! А куда пристроишь такого гиганта? Но и оставлять Тимку в доме нельзя — не хватало еще проблем с болезненной Диной. И всего‑то на пару дней, не больше! Может, в собачью гостиницу? Обидится ведь.

— Ты что погрустнела, доча? — Лана невольно залюбовалась свежим, по‑настоящему молодым лицом матери. — Какие‑то проблемы?

— Есть немного. Оказывается, у Дины, одной из подруг Ленки, аллергия на собак. И что теперь с Тимкой делать — ума не приложу. Пристраивать его в гостиницу для собак не хочется, парень не поймет, решит, что его бросили.

— Зачем в гостиницу? — улыбнулась мама Лена, ласково потрепав подбежавшего алабая по холке. — Для этого симпатяги найдется весьма гостеприимный дом, где его, если честно, давно ждут.

— В смысле?

— А наши соседи через дом, Богушевичи, помнишь их?

— Архитекторы, кажется?

— Ян — архитектор, а Инесса, его жена, — дизайнер по интерьеру. Так вот, они полтора года назад купили очаровательную алабаечку, Патимат, для своих — Патька.

— Да ты что? — оживилась Лана. — А почему я не в курсе?

— Можно подумать, ты за последние два года у нас часто бывала! — фыркнула мать. — Так вот, Патька заневестилась, и Богушевичи озаботились поисками подходящей партии для своей девочки. Мы как‑то встретились с Инессой в нашем магазинчике, разговорились, и я упомянула о Тимыче. Так вот, Ян по каким‑то своим клубным каналам узнал родословную парня, и теперь они жаждут породниться, если можно так сказать, с нами. И с удовольствием примут к себе жениха на пару дней. Не думаю, что Тимка обидится, в обществе Патьки не заскучаешь.

— Мамулик, ты гений! — Лана с удовольствием чмокнула мать в щеку. — Пойдем к Богушевичам! Надеюсь, они дома.

— Инесса точно, она дома работает. Тимыч, — мать загадочно посмотрела на пса, — пошли свататься!

— Надо побыстрее обернуться, девчата скоро будут, а надо еще гостиную пропылесосить от Тимкиной шерсти.

— А давайте я! — вызвалась Лена. — К соседям я все равно не пойду, мы не знакомы, Галина занята на кухне, не сидеть же мне сложа руки!

— Ну что ты, Леночка! — возмутилась ее тезка. — Ты же только из больницы!

— Ерунда! — отмахнулась та. — Я пошла в дом. Где у вас пылесос?

— В кладовке, под лестницей, — Лана подмигнула подруге и, схватив за руку пытавшуюся остановить «бедняжку» мать, потащила ее к калитке. — Тимыч, за мной!

Инесса была дома. Увидев мощного гиганта, худенькая миниатюрная дамочка восторженно всплеснула руками:

— Боже мой, какой красавец! Патя, Патенька, скорее сюда! Посмотри, кто пришел!

Раздалось цоканье когтей по паркету, и в холле появилась симпатичная алабаечка, при виде которой Тимка приосанился и заинтересованно поднял брови. Патька, как и положено девушке при первом знакомстве, особого энтузиазма не проявила и, равнодушно чихнув, вернулась в гостиную. Правда, попой при этом виляла гораздо сильнее, чем в момент появления.

Тимыч натянул поводок и вопросительно взглянул на хозяйку.

— Можно, — кивнула Лана. — Даже нужно. Верно? — повернулась она к Инессе. — Я могу его оставить на пару дней? Если что — звоните, мы его сразу заберем.

— Оставляйте, конечно же! — обрадовалась дизайнерша. — Думаю, дети подружатся.

Дети! Лана скрыла улыбку. Собака — это, конечно, здорово, однако заменять ею ребенка все же не стоит. Но — каждый сходит с ума по‑своему, главное, что за Тимку можно не волноваться. Вон, потрусил за девицей как привязанный, даже не оглянулся. Скучать не будет, это точно.

К моменту их возвращения гостиная благоухала свежестью, а Ленка как раз прятала мощный пылесос в кладовку.

Из кухни выглянула недовольная Галина:

— И что за срочность такая была? Зачем гостью убираться заставили? Подумаешь, цаца какая‑то едет, с аллергией на собачью шерсть! Сколько той шерсти набралось за один‑то день! Вы бы сели ужинать, а я быстренько прибралась тут, делов‑то!

— Галя, не ворчи, — улыбнулась мама Лена. — Я пыталась ее остановить, но девчонки меня и слушать не стали. Кстати об ужине — как там дела? По запаху чувствую — обжорство на ночь нам гарантировано.

— А я еще от вкуснющих пирожков не отошла, — тяжело вздохнула Лана. — Галь, приготовь что‑нибудь противно‑диетическое, а? Чтобы от одного вида тошнило.

— Вот еще! — Довольная похвалой домработница направилась обратно на кухню. — Не хватало продукты портить. Кто не может — не ешьте.

— Удержишься тут!

Минут через двадцать приехал отец, а еще через полчаса, когда Мирослав уже успел переодеться и присоединился к дамам в гостиной, у ворот посигналил автомобиль Кравцова. Отец пошел открывать ворота.

— Ленка, ты сиди тут, — Лана поднялась с дивана и направилась к выходу, — а я пойду их встречу. И подготовлю, если получится. Не часто воскресших друзей встречаешь!

Но подготовить не получилось, дверь распахнулась, и на пороге появился навьюченный сумками Кравцов. Судя по его взъерошенному виду, спутницы его слегка утомили. Обе или одна из них — неизвестно, но ноздри Матвея дымились.

— Это у них называется — самое необходимое! — рявкнул мужчина, сбрасывая багаж на пол.

— А это действительно самое необходимое, — усмехнулся Мирослав, пропуская вперед прибывших дам. — Видел бы ты, сколько мои девочки волокут на отдых!

— Ворчун он у вас, — улыбнулась Ирина, стягивая перчатки. — Добрый вечер всем… Лена?!!

Перчатки упали на пол, Плужникова медленно сделала шаг, потом другой, недоверчиво всматриваясь в широко улыбавшуюся Осеневу, затем всхлипнула и бросилась к подруге.

А Дина, побледнев до синевы, хлопнулась в обморок.

Причем в такой глубокий, что все уже начали волноваться, а мама Лена собралась вызвать врача. Но обошлось, когда за дело принялась прибежавшая из столовой, где она накрывала ужин, Галина. Она притащила откуда‑то нашатырный спирт, сунула слишком уж впечатлительной девушке под нос вонючую ватку, похлопала ее (Дину, а не ватку) по щекам, и огромные бледно‑голубые глазищи медленно открылись.

Увидев склонившееся над ней лицо «покойницы», Квятковская вскрикнула и вжалась в угол дивана:

— Нет! Не подходи! Нет!

— Успокойся, Динь, — ласково проговорила Лена, виновато глядя на девушку, — это на самом деле я, живая и здоровая.

— Но, — Дину буквально колотило от пережитого, зубы клацали так, что говорить внятно у нее получалось с трудом. — К‑к‑как? Ты же ум‑м‑м‑мерла? Т‑т‑тебя ук‑к‑к‑кусил паук!

— Мне пришлось так сказать, — вмешалась Лана. — Чтобы убийца думал, что ему все удалось, и не пришел добивать.

— К‑к‑какой убийца? — Брови Квятковской недоуменно поползли вверх, губы жалобно кривились, в глазах застыло странное, трудноопределимое выражение. Она словно с трудом заставляла себя поверить, что происходящее с ней — не сон. — Я ничего не понимаю! Что вообще происходит? Почему мне нельзя было остаться у Нелли?

— Да ладно тебе! — отмахнулась от жалобных выкриков Ирина, блестящими от слез глазами глядя на Осеневу. — Мы все тебе объясним, позже. Господи, Ленка, это и правда ты?

— Я, не сомневайся, — обняла подругу растроганная ее неподдельной радостью Лена. — Как вы тут без меня? Совсем плохи дела? Едва Кирилла не потеряли!

— В смысле? — повернулась к Лане шмыгавшая носом Плужникова. — Что с Кириллом?

— На него напали вчера поздно вечером, где‑то через час после нашей встречи, — Лана помолчала, заново переживая кошмар. — Заманили на стройку возле нашего дома, ударили по голове и сбросили в котлован с водой. И, если бы не Тимка, почувствовавший, что с хозяином беда, Кирилл…

В горле перехватило, в уголки глаз прибежали непослушные слезы.

— Ну‑ну, родная, — обнял дочь Мирослав, — не надо. Все уже позади, Кирилл скоро придет в себя, расскажет, кто его так, и я лично займусь ублюдком, прежде чем сдать его правоохранительным органам.

— А зачем вообще сдавать его в милицию? — холодно усмехнулся Кравцов. — У нас ведь мораторий на смертную казнь, и эта тварь в любом случае будет жить. А я лично не настолько гуманен, и мне почему‑то кажется, что все присутствующие тоже не желают мрази долгих лет жизни. Антон, Вадим, мама Дины…

— Хватит! — тоненько закричала Дина, зажав уши. — Я больше не хочу слышать о смерти! Не хочу! Не хочу!

— Так, господа хорошие, — в дверях снова появилась Галина, уносившая нашатырь, — хватит о страшном, девочка права. Идите‑ка лучше за стол, покушайте, и все сразу станет проще и понятней. Голодные ведь, вижу, оттого и психуете.

— А и верно! — нарочито бодро потер ладони Мирослав. — Ужин — дело хорошее, я бы сказал — замечательное! А когда за дело берется наша Галя — не ревнуй, дорогая, — ужин превращается в праздник.

— Ну, вот и отлично, — улыбнулась домработница, наблюдая за тем, как хозяева и гости поднимаются с мест. — Скажете, когда воду ставить на чай, я заварю свеженького.

— А можно, — подняла на женщину измученные глаза Дина, — заварить чай с жасмином? У меня есть настоящий китайский жасмин, там, в синей сумке, стеклянная банка с белыми лепестками. Он очень вкусный, ароматный и хорошо успокаивает. Но, если никто больше не хочет… — она запнулась и жалобно обвела взглядом остальных, — тогда не надо.

— Отчего же не хочет! — улыбнулась мама Лена. — Думаю, мы вряд ли откажемся от ароматного чая.

— Так что? — уточнила Галина. — Добавлять в чай жасмин?

— Да, конечно, — кивнула хозяйка дома. — Возьми тогда зеленый, крупнолистовой.

Глава 38

Ужин действительно был великолепный, Лана только сейчас поняла, как соскучилась по стряпне Галины. Может, к себе ее переманить? Нет, не пойдет, за несколько лет службы она привязалась к Красичам, да и привыкла жить в этом доме. Насколько Лана знала, в квартире домработницы ей просто не было места: в трех комнатах теснились семьи двух ее сыновей и дочери.

Вкусная еда действительно является прекрасным релаксантом, даже Дина порозовела и начала улыбаться. А когда Галина внесла чайник со свежезаваренным чаем, девушка радостно подпрыгнула и захлопала в ладоши:

— Вот и чаек! Знаете, как вкусно с пирожками! Тетя Галя, садитесь с нами, попробуйте, вам понравится!

— Да неудобно как‑то, — засмущалась домработница. — Не положено мне с гостями.

— Не говори ерунды, Галя, — улыбнулся Мирослав. — Тоже мне, господ нашла. Садись, не стесняйся, ты сегодня превзошла саму себя.

Все загомонили, приглашая женщину за стол, и она согласилась. Действительно ароматный чай разлили по чашкам, пирожки тоже дождались своей очереди, в общем, ужин завершался очень даже симпатично.

Разомлевший Мирослав, выпив третью чашку чая, откинулся на спинку стула и, тяжело отдуваясь, проговорил:

— Ох, дамы, что ж вы делаете‑то с нами, слабыми мужчинами! Мне в моем возрасте надо за весом следить, ужинать овощами или рыбкой на пару, а не набивать брюхо несметным количеством пирожков, и это после сытного ужина. Кошмар! Одно успокаивает — без малого литр чая, заливший потребленную снедь, имел хоть какое‑то отношение к здоровой пище.

— И не какое‑то, а самое непосредственное, — улыбнулась мама Лена, отставив чашку. — Зеленый чай, да еще с жасмином — рекомендации лучших диетологов. Правда, пить его следует не литрами, а чашечками. Или чашкой. Одной. Да, Диночка? — улыбнулась она гостье. — Кстати, спасибо за жасмин, чай получился очень душистым.

— Пожалуйста, — улыбнулась Квятковская и осмотрела всех, сидящих за столом. — А вам как, тоже понравилось мое угощение?

— Да, конечно, прелесть! — загомонили все дамы.

— Матвей, — девушка повернулась к молчавшему Кравцову, — а вы что же? Неужели так невкусно было?

— Да нормально, — пожал плечами тот. — По мне — так трава травой. Но вы не обижайтесь, я вообще не любитель зеленого чая, я черный предпочитаю.

— Так что ж вы не сказали! — всполошилась Галина, подхватываясь с места. — Я бы вам отдельно заварила!

— Сидите, сидите, — замахал руками Матвей. — Не надо, с вашими пирожками любая трава вкусной покажется! Я аж две чашки выпил!

— Вот и замечательно, — захлопала в ладоши Дина, — все попили моего чайку! Это так здорово!

— Смешная ты, Динь, — улыбнулась Лена. — Словно ребенок, радуешься любой ерунде. Угостила всех чаем — и счастлива. Я, если честно, завидую твоей способности, у меня с радостью в последнее время как‑то не складывается.

— Леночка! — всплеснула руками Квятковская. — Я так благодарна тебе за все, ты так меня опекала, так защищала! У меня для тебя подарок есть, я приготовила его еще до того, как ты… ну… как бы умерла. А потом все время носила в сумке, не могла убрать. Но теперь, когда ты ожила, — девушка встала из‑за стола, легким перышком слетала в гостиную за сумкой, покопошилась там пару мгновений и совсем другим голосом продолжила: — Это надо исправить!

В руках хрупкого, нежного, плаксивого эльфа мрачно таращился единственным черным глазом пистолет. Это было настолько нелепо, что Ирина лишь грустно улыбнулась:

— Ох, Динуша, я понимаю, ты хотела нас развеселить, отвлечь, но, увы, не получилось. Ты уж извини.

— Заткнись, кобыла, — холодно процедила Динуша, прислонившись спиной к двери. — Ты меня достала. И не только ты, вы все, уроды. Но больше всех — вот эта гадина, — она кивнула в сторону замершей Лены. — И подружка ее гребаная тоже. Ты, Ланочка, ты. Сидеть, папаша! — Пуля вонзилась в пол рядом с ногой дернувшегося было к девушке Мирослава. — Я не шучу. Еще одна попытка помешать мне, и следующая пуля попадет кому‑то в лоб. Стреляю я хорошо.

— Так, значит, это ты все затеяла, — тихо произнесла Лана, с отвращением глядя на Квятковскую.

Странно, внешне девушка вроде бы не изменилась — те же тонкие светлые волосы, те же большие голубые глаза, нежное личико — но у двери с пистолетом в руках стоял сейчас настоящий монстр. Теперь Дина вовсе не выглядела слабой тихоней‑библиотекаршей. Она выпрямилась, расправила обычно сутулые плечи, проступили мышцы на тонких руках, лицо затвердело, превратившись в маску. Маску злобы и жгучей, разъедающей ненависти.

— Я. И все шло просто прекрасно, жертвоприношения совершались в строго определенном порядке, сила шамана все больше переходила ко мне, но тут вмешалась ты, сука! — Дуло пистолета вытаращилось теперь прямо в лицо Лане. — Чего ты влезла, а?! Чего тебе не сиделось дома?! Еще и хахаль твой, этот живучий до омерзения красавчик! Чувства он считывать может! И метки мои нашел!.. А их нельзя было выкидывать, между прочим, но это не сильно исказило ритуал. Главным было жертвоприношение, и оно, как оказалось, сорвалось!!! Ненавижу! — Рука, державшая пистолет, затряслась, палец даванул на курок, но за долю секунды до выстрела Матвей буквально выдернул Лану из‑за стола, и пуля пролетела мимо.

Все замерли, ожидая следующего выстрела, но его не было. Квятковская, оценивающе осмотрев сидящих за столом, неожиданно улыбнулась и подмигнула Кравцову:

— А ты молодец, охранник, профессионально сработал. И хорошо, что спас эту поганку, это была бы слишком легкая смерть. Да и палить из пистолета не стоит, вдруг услышит кто. Сорвалась я, слишком уж сюрприз гнусный вы мне преподнесли. Я ведь была уверена, что все в порядке, готовила следующее жертвоприношение, благо Нелька всегда рядом была. И вдруг — Осенева жива! — Она с шумом втянула воздух и пару мгновений молчала. Затем лицо ее исказила жуткая улыбка, больше похожая на оскал черепа. — Но ничего, раз уж мне не удалось довести ритуал освобождения до конца, наказаны будут все. Все, присутствующие в этом доме. И ты, тетеха, тоже, — кивнула она совершенно обалдевшей Галине. — Хотя готовишь вкусно, да и ни при чем ты, но — не повезло. Оказалась не в том месте не в то время.

— Что вы имеете в виду, милая? — надменно вздернула брови мама Лена. В соответствующих ситуациях она умела включать «хозяйку жизни». — Вы что, решили всех нас, гм, казнить?

— Ну, можно и так назвать, — хмыкнула Дина. — Хотя для вас это слишком пафосно. Вы просто сдохнете, и довольно мучительно.

— Вы намерены нас всех перестрелять этой своей пукалкой? — Лана не могла не восхититься выдержкой матери — ласковая веселая хлопотунья превратилась в королеву Англии, даже бровью не повела, презрительно глядя на Квятковскую. — И всерьез уверены, что успеете всех перестрелять? Нас много, вы одна, кто‑нибудь, да выживет.

— Перестрелять? — оскал черепа стал еще шире. — Не‑е‑ет, пистолет — это так, для гарантии, дабы удержать вас от лишних телодвижений и дождаться, пока вам станет не до меня. Сердечко станет замедлять свой ход, дышать будет все труднее, мышцы ослабеют, и вы начнете умирать. Кто раньше, кто позже, но сдохнете все. А я посижу, подожду, полюбуюсь. А потом незаметно выберусь из этого поселка и уеду домой. Меня здесь никто, кроме вас, не видел…

— Как это никто, а на въезде? — Сдаваться нельзя, надо верить — все будет хорошо, Лана знала это совершенно точно. — Вас же останавливали.

— Ну и что? — пожала плечами Дина. — Во‑первых, в машине вашего секьюрити тонированные стекла, а во‑вторых, несчастная Динуша сидела, уткнувшись лицом в плечо сильной и доброй Ирочки.

— Господи, вот же тварь! — передернула плечами Лена. — Мать‑то за что убила?

— А надоела она мне, — спокойно ответила любящая дочь. — Мешала, приставала с ненужными расспросами, в записях моих копалась. И, по‑моему, что‑то начала подозревать, смотрела на меня как‑то испуганно, с недоумением. Квартира, опять же, в центре Москвы, на Тверской, пришлось бы ее делить, мамаша моя озабоченная замуж в очередной раз собралась. Хотя это могло бы и подождать. Но мне надо было отвлечь от себя внимание, рано или поздно все равно кто‑нибудь догадался бы, что в смертях замешан кто‑то из нашей группы. А так — бедную Динь хотели отравить, она чудом избежала смерти, кто на нее подумает! Странно, — нахмурилась она, — что‑то вы все слишком хорошо выглядите, пора бы уже моим цветочкам начать действовать.

— Каким еще цветочкам? — пролепетала Галина.

— А тем, что ты заварила вместе с жасмином. Я специально прихватила с собой банку с лепестками белого олеандра, так, на всякий случай. Прелестное, между прочим, растение, я его обязательно посажу у себя в саду, когда куплю виллу! Красивое и в то же время — смертельно ядовитое, прямо как я! Причем остается опасным даже после, так сказать, смерти. Лепестки — ядовитые, сухие ветки — ядовитые, даже дым от сухих веток — и тот ядовитый! Прелесть! — Она аж причмокнула от восторга. — Ничего, подействует, думаю, совсем уже скоро.

— Так это, — Галина жалобно посмотрела на хозяина, а потом — на Матвея, мужчины все‑таки, должны что‑то сделать, — яд в банке был, да?

— Я же сказала — в банке, ты что, тупая, что ли?

— Так я вашу банку не трогала, подумала — чего гостью обделять, когда у нас свой чай с жасмином есть…

— Что‑о‑о?! — оторопела Квятковская, на мгновение замешкавшись.

И это мгновение попытался использовать Матвей. Но он был слишком далеко…

Отчаянный рывок не удался, Кравцов был в метре от твари с пистолетом, когда налетел на пулю, глухо чвякнувшую в бедро. Затем дуло устремилось к Ирине, бросившейся к упавшему мужчине, но в этот раз смертельное жало разминулось с жертвой.

Потому что в спину Квятковской ударила распахнувшаяся от мощного толчка дверь.

Не удержавшись на ногах, Дина покатилась по полу, визжа и стреляя во все стороны. А в следующее мгновение замерла на полу сломанной куклой, получив удар в голову. Не смертельный, но надежный.

— Это что тут у вас? — с трудом переводя дыхание, осведомился здоровенный парень в черной униформе. — Вечеринка такая, что ли? Соседи на пост охраны позвонили, сказали, что стрельбу слышат, вот я и зашел проверить.

Удачно зашел.