Глава 1. Операция под общим наркозом

Этот бархатный сентябрь Пепел вряд ли имел основания считать удачным. Перед гастролями за экватор у Пепла на кармане имелось что-то около пятнадцати евроштук плюс какая-то окрошка в баксах. Когда белый круизный теплоход отчалил из Сиднея в Новую Зеландию, у «мистера Сержа», как стали величать Пепла дилеры трех палубных казино, карманы оттягивало что-то порядка пятидесяти косарей серьезных денег. Когда Пепел в обратном порядке пересекал границу Родины, причем через таможню во Владике, его костюм уже трудно было назвать роскошным, а в карманах жалобно звенела чахлая мелочишка, впритык достаточная, чтобы вернуться восвояси по месту прописки.

Пепел так и не научился вырубаться в самолете. Тем более что октябрьское небо щедро одарило облаками, пошла сильная болтанка, и пришлось пристегивать ремни. Соседу-толстяку стало плохо, он постоянно звал стюардессу. Стоило Пеплу наконец закрыть глаза и поплыть в мареве черно-белых картинок, раздавался очередной стон пузана, которому опять требовался пакет. «Каждый из нас частенько ошибается в выборе дороги» – хмуро думал Пепел, насильно вырванный из забытья. А толстый фраер закатывал глаза и, подвывая, вещал всему курящему салону, что вот-вот склеит ласты.

Пару раз Пепел поймал себя на желании предложить страдальцу свою помощь в этом смешном деле. Или просто – протянуть руку и, не говоря ни слова, сжать небрежно защищенную складками жира шею, нащупать кадык и давить, давить, давить… До тех пор, пока сосед не перестанет издавать звуки, и можно будет мирно спать до самой посадки.

В Москве, на Ленинградском вокзале, пришлось долго скучать в очереди у кассы: пересменок у кассирш, которые теперь все за компьютерами, и имеют право целыми днями пить чай с приторными пирожными на законных основаниях. Пепел готов был растянуться прямо на заплеванном полу зала и заснуть. И все же ему тогда казалось, что в его жизни это начиналась далеко не самая трудная неделя.

Добравшись до заветной купейной полки, Пепел рухнул, не расстилая белья. Блаженно закрыл глаза. Но, видимо, не судьба ему была выспаться в эти сутки. Поезд тронулся, и в купе ворвались две истерические двадцатилетние козы, отчаянно, с детской непосредственностью матерившиеся. Одна из них слету боднула ногу Пепла, свешавшуюся с полки. Он разлепил веки. Каждая девица держала в руке по бутылке пива. Глаза у обеих были безумные.

– Ох, простите, простите, – бормотали они, и тут же принялись, по закону долгой дороги, делиться с попутчиком:

– Блин, у нас такое! Вы не смотрите, что мы такие… ну, как пыльным мешком стукнутые, – сбивчиво объясняла одна.

Вторая, тупо уставившись на Пепла, вежливо поинтересовалась:

– Молодой человек, а у вас случайно выпить не найдется? Чего-нибудь…

Пепел не ответил и отвернулся к стенке. С противоположной верхней полки донесся обволакивающий баритон:

– А что, проблемы?

«Да здесь, того и гляди, – подумал Пепел, – пойдет гулянка почище Марьиной рощи…». И тут же заснул.

Но через час ему пришлось-таки проснуться. Надтреснутый женский голос пронзительно выводил прямо под ухом:

Не покидай меня, высокая мечта,

Козла в мужчину превращает наркота…

Та-та-та-та-та…

Ля-ля-ля-ля, Эсмеральда…

На столе красовался балдометр водки и пол-литра «Боржоми». «А баритон-то жмется», – безразлично прикинул Пепел, оценив понтовый прикид сорокалетнего потасканного мачо. Скорее всего, промышляет продажей-покупкой-разменом квартир: глазки такие, будто постоянно метраж купе в уме подсчитывает.

– Я вообще директор риэлтерской фирмы…

– Нет, давайте лучше говорить про футбол… Вот завтра, то есть уже сегодня, очень забавный матч будет. Закончится он…

– Я не хочу! Достали вы меня своим футболом! А как насчет того, девочки, чтобы прямо с поезда ко мне на жилплощадь?

– А вдруг ты – сексуальный маньяк?

– Нет, я – не маньяк, я – девелопер, это значит…

– А давай выпьем…

– Блин, мать твою, если ты каждый раз будешь так надираться после поездки на НТВ, я с тобой больше не ездец. В конце концов, кто из нас алкоголичка?

– Аспирину дай…

– А давайте обсудим тему сексуальных маньяков!

– Ага, вон по телеку про одного пугают. Уже то ли семь, то ли одиннадцать киндеров похитил!

Пепел смирился с судьбой. Вышел покурить, прийти в себя. Когда вернулся в купе, риэлтер пребывал в благополучном отрубоне, так и не реализовав наполеоновские трах-планы, а девицам явно хотелось продолжить банкет. Сергею ничего не оставалось, как до конечной остановки глотать риэлтерскую подачку под храп спонсора и выслушивать Таню и Лену, простых северных девчонок, словивших непонятный для него фарт, заключавшийся в грошовой стажировке на крутом телеканале. Тема маньяков, похищающих детишек, еще дважды всплывала в беседе, но раз от разу невнятней. Сергей смотрел на худеньких, растрепанных, раскрасневшихся от водки девчат, и с удивлением понимал, что ему, всегда к деньгам легкому, мучительно жалко оставленных в Австралии денег – и не потому, что отправлялся за экватор не бомбить толстосумов, а в турне по местам, где снимался мощный фильм про гоблинов, хоббитов и колдунов; собирался, да не доехал.

Полусвихнувшиеся от неожиданного счастья, бессонной ночи и забористой водяры, барышни явно заслуживали лучшей участи, включая Монмантры и турецкие бани в Салониках. А у Пепла на кармане – мятая десятка на метрошный жетон. И даже кружкой ларечного пива не разживешься.

Любимый город встретил неприветливыми взглядами вокзальных ментов. Хмурое утро невнятной северной осени дразнило пронизывающим ветром, который не мог выветрить из головы кислый настрой. Пепел шагал по перрону без шапки, в распахнутом пальто. Но традиционная родная морось, оседающая на лбу, губах, волосах, была холодна – и все: не облегчала она ни чугунного звона в ушах, ни налитых свинцом век.

И, хотя сам себе запретил вспоминать, память, издеваясь, принуждала сравнивать здешнее свинцовое небо с лазурным небом Сиднея. Здешние скудные фантики рекламных стендов с тамошним фейерверком зазывающего неона… А далее память услужливо рисовала сцену – как из-за обтянутого зеленым сукном стола разом поднялись и ушли все игроки, стоило на горизонте появиться незнакомцу в смокинге. А Пепел не свалил, и рубились они до пяти утра. И Пепел проигрался подчистую. И малым утешением для «мистера Сержа» оставалось то, что, как позже шепнул крупье, судьба свела Сергея за партиями в баккару с фокусником номер один земного шара Дэвидом Копперфильдом.

– Куда едем? – прилип охотящийся на клиентов таксер с нетипичной для водил стрижкой ежиком.

– Я – пешком, – вяло отмахнулся Пепел.

– По самой дешевке подброшу! – чуть ли не за полу пальто попытался ухватиться таксер. Складки на лбу делали его фейс шарпеевидным, не человек, а бойцовая псина.

– Отвали, – посуровели глаза Пепла. – На «дешевку» лови дешевку.

До дома пешком было часа полтора, но не целился Пепел домой. Двое знакомцев, задолжавших Сергею приличные суммы, оказались по мобильникам неуловимы. Пришлось поймать третьего, обязанного сущим пустяком – соткой баксов.

В первой подвернувшейся букмекерской конторе Пепел взял линию, пробежал глазами, когда ближайший матч – через пять минут. Уж легче. Пепел выгреб наличность. Приходилось ставить в белый свет, как в копеечку. Вспомнился толковый базар попутчицы-Тани, которая, не по-детски и не по-женски секла в футболе, а не кидала понты с пьяных глаз. Вспомнился и прогноз Тани на сегодняшний матч между командами с севера и юга таблицы. Девушка была уверена, как ни странно, в победе юга. Пепел глянул на безумный кофф – 1,5:18 – и осознал, что заморачиваться на 1,5 не имеет смысла. Значит, либо он не только сегодня без мяса, но еще и неопределенное время курит бамбук, либо… Он поставил.

Следующие полтора часа приподняли Пепла ровно в 18 раз. Теперь можно было садиться за карты.

* * *

Пацаненок лет тринадцати, в настоящих адидасовских кроссовках, фирмовых джинсах и ярко-красной футболке «Феррари» (осень – пофиг), бодро шагал по гулкому двору-колодцу одного из домов на улице Декабристов. Впрочем, бодрился он только с виду. Двор размером с комнату в сталинском доме считался штаб-квартирой местной малолетней шпаны. Ночевали сии гардемарины по чердакам и подвалам, брезговали мойкой машин и разноской газет, предпочитая старое верное карманничество – благо, до Апрашки, вотчины мелкого питерского криминала, рукой подать.

Дворовый авторитет, шестнадцатилетний Болт, и его ближайший сподручник Нарк мгновенно засекли нарисовавшегося на их территории модно упакованного, явно привычного к хорошей жизни малолетку. Да и сам он шхериться не торопился. В этот ранний вечер вся компания уже вернулась с работы (Алёнке на службу было рановато – единственная затесавшаяся среди них девица, Алёна, щуплая блондинка четырнадцати лет, занималась известным промыслом на Московском вокзале) и тусовалась во дворе. Взгляды команды остановились на дорогих кроссах, перешли на джинсы, и добрались, наконец, до менее интересного – блондинистой головы, с зелеными, наглыми, уверенными глазами. А во двор даже жители самого дома выходить опасались…

Наметанным глазом «гость», и сам не из простых, определил главного. Тут же профессионально потушил взгляд, что было отмечено всеми присутствующими, подошел к художественно расписанной матом скамейке, и, честно и преданно, но с достоинством глядя в глаза Болту, попросил:

– Можно у вас здесь перекантоваться недельку?

Болт передал в сторону ополовиненный полуторалитровый пластик «Степана Разина» ^[1], затянулся сигаретой:

– А что за фигня?

– Да вот, приходится тихориться.

– От кого, спрашиваю?

– Ясен пень, от шнурков, – вздохнул гость, стараясь не замечать грязные патлы потенциального вождя. Да и от лидерской футболки «Гражданская оборона» шмонило за версту рыбьим жиром.

– А… – протянул Болт, – ну хорошо, допустим, мы тебя пока присоседим. А что с этого будем иметь? У нас тут каждый при деле. Все в общий котел несут. А с тобой, глядишь, не поимеешь, а потеряешь… – Болт красиво выпустил колечко дыма.

Малой справа глотнул пиво, и оно смачно булькнуло в пластиковом плену. Нарк вынул баклагу из руки державшего и тоже приложился. На окружающих рожах проступила неприязнь, Болт презрительно хмыкнул, в который раз оценивая прикид пацана. Остальные в разговор пока не вмешивались. Болт – главный, извольте соблюдать субординацию. Пацан и не собирался протестовать.

– Ну да, да… Всё верно. Но есть одна бодяга…

– Что за бодяга?

– Предки у меня – психи… Матуха из дому выгнала, хряй, говорит, отсюда, чтоб не видела тебя больше. Ну, я что? Меня уламывать не надо. Взял и умотал. Заодно хоть видеть их не буду…

– Ну, а лаве причем? – поторопил Болт и вернул пиво в руку. Пластиковая тара теперь одновременно выглядела как скипетр и держава.

– Да психи – предки – говорю же! Сами подальше послали – думают, вернусь скоро, чистый, исправленный и с одними пятерками в дневнике. А я вот недельку проваландаюсь, другую… И – медведя вам лысого, не возвращаюсь! Ну, зато, когда изведутся в волю, во всероссийский розыск подадут, тут-то я их и порадую. Ну, батя от щедрости баблом осыплет.

Малой справа чиркнул сквозь зубы плевок рядом с кроссами новичка, это было похоже на предупредительный выстрел в воздух. За ближайшим окном во всю горланил телевизор, какое-то ток-шоу. По двору к мусорным бакам, подозрительно озираясь на компашку, прошаркала патлатая старуха, вытряхнула ведро, из-под ее шлепанцев шугнулась помойная кошка. Нарк запустил в зверя щебениной и промазал всего треть метра. Болт красиво выдохнул следующее кольцо дыма.

– Дебил, – пожал плечами Болт, понимавший, что пацан не гонит – семья и впрямь на бабле, видно и по прикиду, и по манере, – лучше бы наплел, что тебя похитили. По ящику об этом трындят с утра до вечера, вот ты бы и сканал под шухер. И капусты под шумок состриг. Фуру…

– И, правда! – обрадовался новенький, – что-то я уже не рублю ни фига… Точно, надо поизводить их неделю, а потом – звонок: берите вашего сыночка с потрохами, только кейс с бакинскими – туда-то, тогда-то! Йес! – новенький сделал жест кулаком, будто качает гирю.

– Ну, тогда вот что я насчет тебя решил, – Болт хлебнул пива и пустил пластик дальше по кругу, притушил сигарету, – оставайся пока у нас. Требовать по ходу многого не станем. На рынок не потащим – не самоубийцы, все дело завалишь.

На этих словах гость расслабленно улыбнулся.

– Но… – продолжил Болт после паузы, – всё записывается тебе в долг. А долг надо будет вернуть, когда папу разведешь. Наши гарантии – предупреждаю, чтобы ты сразу понял – если вздумаешь натянуть и на бабло опрокинуть, ставим твоего батю в известность. Всё понятно?

Новичок согласно кивнул. Малой справа чвыркнул сквозь зубы подальше от кроссовок гостя, и это выглядело, как отбой воздушной тревоги.

– Ну, вот, – подобрел Болт, – так что встречайте новенького.

– Эй, новенький, – кокетливо позвала Алёнка, – садись рядом, что ли. А что это у тебя за маечка такая симпотная?

– Это – с «Феррари», я из фанатов, – многозначительно объяснил пацан, тут же раздувшись, как индюк, – настоящая, батя из Италии привез. За примерное поведение… Эх, вот поехать бы на гонку! – замечтался папин сын, – вытяну бабла из папаши, может, и получится. – Пузырь пива дорисовал круг и очутился под носом новенького. Тот принял пластик в руку, не рискнул брезгливо протереть многократно обслюнявленное горлышко хотя бы ладонью и выплеснул теплые остатки в горло.

– Э-э-э, – засмеялся Болт, – да ты, дитятко, с жиру бесишься! Какой у нас, в кои-то веки, денежный мешок завелся!

– Слышь, мешок, звать-то тебя как? – спросила Аленка.

– О! – обрадовался Нарк, – имени не надо. Замётано. Мешком будет.

Новоиспеченный Мешок уселся рядом с Аленкой, которой он сразу понравился, и закурил.

* * *

– Здравствуйте, – с приклеенной улыбкой поприветствовала Пепла девушка в абрикосом костюме. На груди беджик, где крупно: «Казино „Пьер“ и мелко имя плюс фамилия.

– Карты в какую степь у вас? – вяло полюбопытствовал Пепел. В этом заведении он мелькал впервые: по старой примете игрока, который свято верит, что первое посещение – самое хлебное. Суеверен Пепел не был, но традиции чтил. Особенно, когда в карманах почти ветер.

– Второй этаж, пожалуйста, – прощебетала девушка.

Пройдя череду игровых автоматов, зарегистрировавшись и молча улыбнувшись на просьбу сдать оружие в камеру хранения «если оно у вас есть», у лестницы Пепел чуть не сшиб мужика с клюшкой, который, непонятно с какого ляду, замахнулся своим спортивным снарядом. Многолетняя привычка сработала, как часы, Пепел подобрался, сжал кулаки… Мужик продолжал бычиться с поднятой клюшкой и бессмысленной ухмылкой на красной пропитой харе. «Значит, пока я путешествовал, гипсовые куклы не вышли из моды. Ну, здравствуй, Санкт-Петербург», – Пепел стал подниматься по лестнице, но мутноватый осадок дурных предчувствий всколыхнулся где-то в затылке.

Налево – ресторан и бар, снующие официантки, к стойке подошла и приклеилась беременная дамочка – наплевать ей, что ли, на статистику рождения гидроцефалов? Слева – бильярд, рулетка, чуть дальше – карточный стол. «Эх, сейчас бы засесть в кабаке, и чтоб титястая цыпочка принесла шмат дымящегося мяса, политого желтоватым чесночным соусом, а на гарнир – кус картофельной запеканки с луком и грибами». Деньги были нужны уже сегодня, сейчас, срочно, имеющиеся – $1800 – реальными деньгами назвать трудно. «Срублю бабла – и в кабак», – решил Пепел. Будто забыл о том, что шкуру заранее не делят…

За карточным столом собрались игроки. Мелькнули и знакомые лица. И те, кто сейчас ласково приветствовали Пепла снисходительными усмешками, добродушно похлопывали по плечу, на самом деле были озабочены только одним – как переложить его деньги в свой карман. Впрочем, ему, Сергею, тоже нужны только их деньги, так что…

Став за спиной брыластого бизнесмена, сдуру объявившего большую игру, Пепел злорадно думал о том, что есть в картах некая высшая справедливость. Этот пассажир, сколотивший капиталец на купи-продай, из дешевого понта заделавшийся игроком, обязан поделиться с другими. Сейчас бизнес подсядет, как пить дать.

Сергей не видел карт на руках остальных, но легко читал по глазам, у кого какой стрит. Суммы на столе копились в самый раз, крупный проигрыш насторожит барыгу и вынудит уйти, а вот мелочевка… Вполне достаточна для того, чтобы приподнять вон того, совсем юнца, которому уже давно смертельно надоело сидеть за зеленым сукном. Этот свалит, как только накопит на ужин и девку, думать кадету уже надоело. Бизнесмен разозлится, юнец исчезнет, Пепел займет освободившееся место. Изрядно пощипанный делец поначалу станет осторожничать. Такие не могут сразу швырнуть на сукно все. К этому их приходится подводить, изматывая мелкими поражениями и Пирровыми победами. Впрочем, у самого Пепла сегодня финансы пели популярный романс «А напоследок я скажу» голосом знаменитой «цыганки»…

Юнец забрал фишки и отвалил к кассе. Пепел сел играть…

Через два часа в ресторане повара уже разделывали мясо, предназначенное на ужин победителю, жаль, вспрыснуть водкой нельзя, бес попутал прикатить на игру, экономя на тачках. Последний раз Пепел ел в самолете, дальше были только курево и пойло. В ожидании заказанного мяса, Пепел автоматически прокручивал в голове свое звездное каре. Жаль, что с Копперфильдом судьба усадила играть в малознакомую баккару, а не скоропостижно обрусевший покер. Авось, не с пустыми карманами тогда вернулся бы Сергей в питерский негостеприимный октябрь.

Сейчас он всласть поамает, и баиньки. Все остальное завтра. Завтра подключит «Нокию», где нынче на счету абонента «меньше пяти долларов», завтра повидает Ингу, небось, заждалась, завтра перетрещит с пацанами насчет бани на Марата.

– Эй! Ты даму треф из манжета достал, – раздалось над ухом. Брыластый барыга был пьян в сосиску, но наезжал конкретно. – Т-ты с левой дамой каре объявил. А Бог сказал делиться. Логично? Вывод – гони процент, за то, что я шум не поднял.

– Гуляй, – спокойно отозвался Пепел, – Я жрать хочу, – конечно, Сергей умел вытворять финты-вольты и покруче, чем даму из носка, но сегодня играл чисто. К тому же в последней сдаче барыга пропасовал на первом круге, поскольку «опустела без лавэ земля», так что по всем законам оставался лишним.

Но мужик гулять не хотел. Взбрендило ему развести Пепла на бабки, и настрой у бизнеса был весьма решительный. В невнятном монологе: «Логично?.. Вывод!.. Логично?.. Вывод!…», сквозь обильный русский мат прорывались имена мелковатых братков и обещания натравить крышу. В общем, – обычный базар наклюкавшегося частника, который корчит из себя крутого. Пепел затосковал, отвязаться без членовредительства было маловероятно.

Пепел оценил обстановку: кабак почти пустовал. За дальним столиком сиротливо роняла слезы в стакан грудастая девица, периодически прихлебывая жемчужно-синий, какого-то мушиного цвета, коктейль; двое пацанов тянули пиво с гордым видом мальчишек, впервые оказавшихся в злачном месте, да время от времени, широко размахиваясь обтянутыми синим задами, лавировали между столиков малолетки-официантки. За стойкой маячила всё та же беременная баба.

– Т-ты, гад, ш-шулер …Логично? Я знаю … Вывод – гони процент! Ш-шулер ты!..

У Пепла зачесались кулаки. А мужик не унимался. Уже были упомянуты левая колода, подкупленные крупье и поддельные фишки.

– Да я ж тебя, гада, ща сдам! П-пойду и сдам. Ты меня кинул.

Пепел приподнялся и почти заботливо ткнул кулаком бизнесмену в солнечное сплетение. Тот тихонько охнул и осел на стул. Чисто сработано. Осталось только пересесть за другой столик и спокойно поужинать.

Но видно, фортуна в этот вечер перепила и была особенно переменчива: подкачала грудастая девица, грохнула стакан о стол, расплескав ядовито-синию химию, вскочила и заверещала:

– Проклятая страна! Здесь хоть кто-нибудь соблюдает законы? Милиция! Тут человека убили!

В зал заглянула озабоченная официантка. Грудастая продолжала выть ментовской сиреной:

– В свободной стране его бы уже арестовали, – захлебывалась она, указывая костлявым пальцем на Пепла, – а здесь не успеешь в ресторан прийти, как тут же кого-то грохнут! Я работаю за гроши, – объясняла она подоспевшим халдеям, – а вы жируете на мои налоги. Меня эта страна обирает, а еще и закона нет. О! Если бы я жила в Штатах! Там настоящие мужики, а вы тут не можете преступника поймать.

Вопли грудастой разносились по всему этажу, но Пепла они уже не касались, он угрюмо топал мимо гипсового болвана с клюшкой, и не стоило устраивать разборку: себе дороже светиться лишний раз.

У входа в казино «Пьер» сиротливо притулился фургончик скорой помощи. Отметив это, и автоматически усмехнувшись так и не отведанному качеству еды в ресторане, Пепел без помощи швейцара захлопнул за собой дверь покинутого здания. Ну и пес с ними. В Питере хватает уютных уголков, где можно утолить голод одинокому волку.

Однако череда нелепиц, уготованных Пеплу на этот вечер, еще не закончилась. Не успел Сергей открыть дверцу по доверке переписанного на него «Пежо» (итог одной короткой майской ночки за карточным столом в «Прибалтоне»), как из дверей кабака вырвалась беременная баба, та самая, что хлестала пиво, любуясь отражением в лакированной стойке. Баба оглянулась и рванула к Пеплу. У самой машины она согнулась пополам и, ухватившись за локоть Пепла, жалко залепетала:

– Помогите! Кажется, началось, – лицо будущей мамаши было бледно-зеленым, на лбу выступили капли пота, – отвезите в роддом, пожалуйста.

Сергей мысленно выматерил и дуру, которой под пивасик вздумалось рожать, и придурка, который позволяет жене шляться в таком состоянии по кабакам, и свои способности находить приключения на задницу.

– Вы, похоже, человек приличный, – продолжала беременная, – не оставите же вы меня в таком виде ночью на улице…

Косым зрением Пепел просканировал фургончик скорой помощи. Тот не подавал признаков жизни, возможно, санитары сейчас просаживают нетрудовые доходы одноруким бандитам, а еще вероятней, шофер поставил транспорт на ночной прикол и наблюдает третий сон.

– Давай в машину, – сквозь зубы процедил Пепел.

Баба осторожно протиснулась на заднее сиденье.

– Куда ехать-то?

Глаза женщины испуганно распахнулись:

– Я не знаю!

– Чего?

– Ну, то есть, я не знаю, где дежурный роддом… Меня муж куда-то записывал, и мы платили заранее, только там, наверное, закрыто ночью… А телефон я наизусть не помню.

Баба то ли страдала непроходимым тупизмом, то ли с перепугу ничего не соображала. А, скорее всего, просто напилась в неподходящий момент.

– Адрес помнишь? Не дрейфь, медицина у нас круглосуточная везде.

Пепла вряд ли кто бы рискнул наречь персонажем робкого десятка, но при мысли о том, что сейчас эта пьяная мымра разродится прямо в тачке, у Сереги задрожали руки. Нужно было как можно быстрее от мадам избавиться. С заднего сиденья донесся тихий стон и какая-то возня. «Блин, – подумал Пепел, – довезу ее до ближайшей больницы, пусть дальше врачи разбираются». Ближайшей была Мариинка. Пепел газанул и порулил к Невскому.

На повороте Пепел вдруг почувствовал холод ствола, упершегося ему в затылок. «То, что доктор прописал», – подумал Пепел, осторожно косясь в зеркало. В жизни любого картежного профессионала настает такой момент, когда его хотят избавить от выигрыша по статье «грабеж». Сейчас гражданочка укажет маршрут, в пункте «Б» которого дожидаются подельники с кистенями.

– Ты со своими корешами бабки на троих-четверых делить будешь, а я готов пополам, – затоковал Сергей тетеревом, одновременно решая три задачи: заговаривая зубы; прикидывая, где тормознуть, чтобы половчее вывернуться из-под пушки; и пытаясь выведать, сколько у наездницы подельников.

– Не останавливайся, – командным голосом приказала баба, левой рукой достала из-под свитера накачанный воздухом и перетянутый парикмахерской резинкой пакет, и представилась, – капитан Павлова, уголовный розыск. Едешь прямо, через два поворота налево, в отделение.

Пепел заржал искренне и раскатисто. Выдавать себя за серых – милое бандитское дело: клиент перестанет рыпаться и упустит последний шанс уцелеть неощипанным.

Баба, правильно прочитав смех, небрежно сунула Сергею в нос ментовскую ксиву. Пепел мысленно выматерился, на понт его явно не брали. Самым резонным в сложившейся ситуации было не лезть на рожон, приходилось повиноваться. Дальше – действовать по обстоятельствам.

Пепел притормозил у отделения ментуры, знакомого ему еще со времен нежной юности. А дальше началась знакомая торжественная церемония – заламывание рук, бряцанье защелкиваемых браслетов на запястьях, шмон… Причем, когда бабки выгребли из карманов, никто их записывать в протокол не поспешил.

* * *

Валерий Константинович Лунгин, владелец сети меховых салонов, мирно оттягивался в командировке. Эта командировка звалась Светланой и была особенно хороша во второй половине «Камасутры». «Поездки на Север в поисках новых поставщиков» протекали в разных местах Питера. В текущий же, так сказать, момент Валерий Константинович угощал студенточку Светлану коктейлями в «Магрибе», ничуть не рискуя быть застигнутым на месте преступления скучной подругой жизни.

За несколько лет безбедного быта Иветта Соломоновна расплылась и потеряла в глазах мужа последнюю привлекательность. А вокруг – так много молодых, длинноногих и нищих девчонок. И любая готова пасть в объятия холеного сорокалетнего бизнесмена. Валерий Константинович, полуразвалясь на диванчике, любовался соблазнительными Светкиными формами и прикидывал в уме, не продлить ли свое пребывание на «северах» на недельку-другую. Мелодия Турецкого марша, исполняемая мобильником, прервала эти в высшей степени приятные раздумья.

Вызов шел с домашнего номера – Иветта Соломоновна имела нехорошую привычку звонить супругу, когда не помогало снотворное. Очевидно, подозревала неладное. Впрочем, перспектива разборок с женой, которая наверняка расслышит звуки кабачной музыки и замучает вопросами, где это он развлекается, была не так уж страшна. Ругнувшись вполголоса, Валерий Константинович полез в карман за телефоном. Светка, конечно, тут же состроила надутую мордочку, но Лунгин на девичьи ужимки много внимания обращать не привык. Только сделал ей рукой знак, чтоб молчала.

Лунгин решительно пробасил в трубку:

– Алло.

Действительно, звонила жена. Только совсем не затем, чтобы вынюхать, не пошел ли Лунгин по бабам. Она так вопила в трубку, что Валерий Константинович не сразу понял, в чем вилы. Но факт, что случилось нечто нетривиальное, просек сразу.

– Павлика нет! Павлика! – кричала Иветта, – Валерик, возвращайся срочно, я без тебя совсем ничего не могу! – и далее путанный пересказ произошедшего.

– Я еду домой, – пообещал Лунгин.

Ситуация вырисовывалась такая, что надо было немедленно мчаться к Иветте, прямо сейчас. Плевать на то, что она расшифрует «недалекость» командировки. Сейчас им не до того. Оставалось только отслюнявить Светке, чтобы не бычила, привычный стольник бачей – а впрочем, и пятихатки деревянных с нее хватит, на большее сегодня не наработала – и сесть в машину.

Лунгин был крепким мужиком, которого мало что могло испугать. Но сейчас страх сам прилипал к нему. Какая-то мразь увела сына прямо из школы. Лунгин перебирал в голове всех своих врагов и конкурентов, мечтавших, чтобы его лисье-ондатровый бизнес накрылся раз и навсегда. В принципе, заказать похищение ребенка мог любой. В таком случае волноваться, пожалуй, рано.

Раздастся телефонный звонок, голос назовет нужную сумму. Лунгин останется без пыжиковых штанов, но Павлика ему вернут. Никто из конкурентов не рискнет убивать или калечить ребенка. А вот если кто-то нищий и отчаянный хочет просто срубить бабок по-легкому, вытянув их из богатого Буратино-Лунгина, пацану не жить. Лунгин чуть не врезался в синий «Рено-символ», ломанув на красный свет; резко выкрутил руль и проскочил буквально в миллиметре. Где-то позади раздался скрежет тормозов и глухой звук удара. Похоже, кукольного вида блондинка не справилась со своей тачкой и впилилась в столб.

Лунгин мчался домой, автомобильные дворники смахивали бисер дождя с лобового стекла. Нужно было успокоить Иветту, узнать, как все произошло, подробней. Звонили ли похитители? Что требуют? И, самое главное, просчитать – как действовать дальше. Менты отпадают. Кому кидаться в ноги? И совершенно не хотелось думать, что история как-то связана…

Были у Валерия Константиновича кой-какие побочные источники дохода, помимо торговли норковыми и бобровыми шубами. Ну, и проблем с этим вторым, тайным бизнесом тоже хватало. Просто так большие деньги в руки не получишь. Малолеток по кабакам таскать – удовольствие, конечно, немалое. Но у Лунгина подрастал смышленый пацан. Которого нужно вырастить, выучить и человеком сделать. Валерий Константинович, выходец из первых российских кооператоров, мечтал оставить сыну большое и развернутое дело, требовавшее, ясен день, таких огромных вложений, какие и не снились продавцу шапок из дворняги.

Дверь Валерию Константиновичу открыла перепуганная старушка-домработница. По всей квартире воняло валерианкой. Иветта лежала медузой на диване в гостиной и рыдала.

– Валерик! Они не звонят! Сделай что-нибудь! Они не звонят!

Жена билась в истерике. Да и самого Лунгина внезапно бросило в пот. А жена, захлебываясь соплями, как граммофонная пластинка, повторяла и повторяла. Неизвестно кто средь бела дня пришел в школу и, представившись родственником, забрал Павлика. И ребенок спокойно ушел с чужаком. (Учительница, вышколенная, как ротвейлер, естественно, не отпустила бы пацана с незнакомым мужиком.) С тех пор мальчика никто не видел. И вся эта петрушка совсем не походила на обычный киднеппинг. У Лунгиных просто украли ребенка, и все. Ни звонков, ни записок.

Лунгин бросился к компьютеру. Но и в электронном ящике было полно спама и прочей мути, и – ничего от похитителей.

– Вета! Звонить ментам? – сказал, обращаясь скорее к себе самому, чем к жене, Валерий Константинович.

Жена распахнула опухшие от слез глаза и запричитала, что нельзя рисковать, нужно ждать, никуда и никому не звонить.

– Они сами позвонят, обязательно! Это нас просто пугают! Ведь этим людям нужно получить свои деньги, а ты – смелый. А может, Павлик за городом, и там нет телефона. А они приедут в город и позвонят нам. Валерик! Как же мы теперь будем жить, ведь они возьмут все наши деньги? Все! И Павлик пропал! Я просто с ума сойду из-за этих подонков.

Лунгин недобро усмехнулся, даже сейчас ее волновали деньги. Хочет и ребенка вернуть, и продолжать кататься, как сыр в масле. До утра, или до вестей от похитителей Павлика, можно было совершить только один звонок, не рискуя навредить сыну. Лунгин широко перекрестился и набрал несколько цифр – телефон Владимира Борисовича Савинкова.

* * *

Мент, типичный представитель, в клетчатом свитере под полурастегнутым кителем, с мятой «Примой» в зубах, пропахший домашними бутербродами с паштетом, окинул Пепла рыбьим взглядом и представился:

– Майор Горячев, – и уточнил «для протокола». – Ожогов Сергей?

– Пепел мрачно кивнул.

– Просьба отвечать на вопросы устно, «да» или «нет».

– Он самый, – согласился Пепел, – на каких основаниях?..

– Вы задержаны, – скучно проскрипел гландами майор, и секретарь в углу затрещал на старомодной пишущей машинке, – по подозрению в совершении, с отягчающими, по полной программе. Советую чистосердечно во всем признаться. Прямо сейчас.

Оп-паньки! Что происходит? Съездил за бугор, называется!

На какое-то мгновение Пеплу показалось, что он все еще едет в ночном поезде, и во всем творящемся вокруг безобразии виновата риэлтерская водка. Или даже больше – водка была совсем плоха, и откинулся он, Серега Ожогов, сам того не заметив. А теперь идет по загробному этапу, уж больно эти менты на чертей похожи. Особенно – псевдобеременная капитан Павлова.

Майоришко между тем продолжал нести какую-то туфту о похищенных детишках, которых Пепел держит неизвестно где и подвергает нечеловеческим пыткам. А устроившийся рядом, не назвавший себя старлей поддакивал. Пепел попадал в разные передряги, каких только собак на него не вешали, но вот за маньяка пока никто не принимал. Разве какая девчонка после бурной ночки шептала на прощанье в смысле: «Ну, ты – ваще даешь!». Так то – дело другое, деликатное.

– Колись, чмо! – лениво рявкнул майор Горячев, – Где дети?

– Гражданин начальник, – спокойно начал Пепел, – Ошибочка вышла. Я ж только сегодня в город прикатил. Законным путем – в купейном вагоне.

– Заливаешь, Ожогов. Ой, заливаешь! Тебя, бычара, позавчера корешок твой один в казино на Гражданке видел. А пять дней назад ты, падла, ошивался во дворе дома номер пятнадцать по бульвару Новаторов. Пил пиво «Тинькоф» и угощал детвору чипсами «Эстрелла».

– А на следующий день, – алаверды подхватил старлей, – ты пришел в элитный лицей, который посещает Костя Симутин, пятнадцати с половиной лет от роду, проживающий по адресу Новочеркасская, шестнадцать, квартира 233. Ты представился новым охранником Симутиных, запудрил мозги телашу Поприщенко и увел хлопца прямо с вокального урока. С тех пор Костю никто не видел!

Дело – гнилое, шито белыми нитками. Просто – ловят похитителя несчастного Кости, всех блатных, подходящих под приметы, шерстят. Отмыться – раз плюнуть. Сейчас позвонят на вокзал, ну, может, проводницу порасспрашивают для порядка. Только вот выигрыш немалый потребуют подарить на компьютерное обзаведение. Это же надо – влетел в ментуру не раньше, не позже, причем по чужой милости.

– Гражданин начальник, – мирно начал Пепел.

– Не гражданин начальник, а товарищ майор! – огрызнулся Горячев.

– Товарищ майор! Я месяц торчал за бугром. О чем имеется полная отчетность в моем совершенно натуральном заграничном паспорте. Виз там поболее, чем у вас звезд на погонах. Вы изъятый паспорт-то пролистните, да и билетик там железнодорожный под обложкой… А это значит, что ни на Гражданке, ни на Новаторов меня никто видеть не мог…

– На Новочеркасской, – поправил старлей.

– Не учи меня работать, дерьмо собачье! – вскинулся майор Горячев, – Твой фоторобот уже по всем отделениям разослан. А в компьютере аэропорта Шереметьево имеется информация о том, что прилетел ты 25-го числа прошлого месяца, то есть ровно двеннадцать дней назад. Что касается Московского вокзала, там, представь, тоже компьютеры имеются. И мы прекрасно знаем, что в столицу ты укатил как раз в тот день, когда исчез несовершеннолетний Костя Симутин. Следы заметал, Ожогов! Да только киднеппер из тебя хреновый получается. Засветил ты свое табло!

– И Поприщенко тебя видел, и одноклассники Инны Смирновой, второй твоей жертвы. – Нервно потер ладони старлей. – И даже на лестнице дома номер 7 по улице Гороховой, откуда ты увел Ленночку Садикову, пенсионерка Наталья Григорьева в глазок твою харю хорошо рассмотрела, – «Рост средний, глаза серые со стальным отливом, особых примет не имеется…», – когда ты, как юный пионер, квартиру перепутал, и ломанул похищать старушку, божий одуванчик, вместо девятиклассницы Лены.

– И, коли надо, остальные свидетели сыщутся. Сейчас вопрос только в том, сколько эпизодов мы докажем, а от скольких ты открестишься. Сколько детишек заарканил?! – стукнул по исцарапанному оргстеклу майор, – Одиннадцать? Четырнадцать? Семнадцать?

Костя, Инна, Леночка… Компьютерные глюки в Шереметьево. Какая-то бдительная карга за дверью. Пепел вдруг кожей почувствовал, что влип. И круто. А майор заливался соловьем:

– Статья у тебя расстрельная по всем пунктам. Правда, со смертной казнью нынче напряженка, но это ерунда. И если ты, гнида, не выложишь, где держишь детей – до суда не доживешь, даже Шрам не поможет! Ходок ты опытный, знаешь, как это делается. И имей в виду – умирать придется долго и мучительно, успеешь помечтать о расстреле по приговору. Времени на размышления – до утра. Сейчас мы тебя проводим в кунсткамеру, а к началу трудового дня сюда придут свидетели.

– Опознают тебя, и – готово. – Не смог промолчать не назвавший себя старлей.

Дело принимало совсем крутой оборот. Для того, чтобы приподняться на шальной выигрыш Ожогова, опера не сочиняют детективов с похищенными мальчиками. Просто – привозят в отделение, бьют морду для острастки, отбирают бабки, и – отпускают. Придется, видно, ночевать на нарах. Мент объявил, что Пепел арестован, в дверях замаячил конвой… Залетел ты, Сереженька, похоже, всерьез и надолго. За чужие грехи.

Тренькнул телефон. Майор поднял трубку и – разве что по стойке смирно не вытянулся, видать, большой начальник в ночи побеспокоил. А майор Горячев между тем лепетал, испуганно косясь в сторону Пепла:

– Да, да, у нас. Конечно, конечно, я понимаю… – Подобострастно распрощавшись с неведомым собеседником, мент рявкнул, избегая прямо смотреть на Пепла:

– Садись к столу!

– Зачем? – с искренним любопытством поинтересовался Пепел.

– Подписку о невыезде писать! – отрезал мент.

– Сначала положено изъятые вещи вернуть и копейку немалую, в протокол которую внести забыли. – Мирно улыбнулся Пепел. – Да и браслетики не худо бы сковырнуть. Иначе как я напишу-то?

По выражению сине-зеленого мурла начальника было ясно, что вопросов лучше не задавать. Похоже, кто-то только что отмазал Пепла, но что за отец-благодетель? Или у этих дятлов выплыли новые улики? Впрочем, сейчас все это маловажно.

– А сколько у тебя денег при себе было-то? – съехидничал старлей.

– Три штуки с хвостиком. Понятно, в бакинских.

– А кто ж это видел?

– А когда в казино фишки меняли, по чеку пробили.

– А вдруг ты, по лестнице спускаясь, половину рассыпал? Или чаевые с барского плеча швырнул?

– Отдай ему до копейки, – с выражением, будто вдруг прихватило зубы, приказал старлею майор.

– …Пепел! – окликнули его, только за спиной остались негостеприимные выкрашенные с подтеками в грязно-зеленый стены отделения.

Чахлый дождик рябил отражение фонарей в лужах. «Пежо» стоял рядышком – семь метров до лужи, но было бы нелепо ожидать, что мытарства на сегодня закончились, Сергей обернулся, ожидая увидеть комитет по встрече, ориентировочно, из четырех-пяти человечков-шкафов. Он прогадал – его оценивали ниже: двое парней-шестерок под зонтами караулили недалеко от выхода, третий распахивал дверцу зеленой «Ауди», умудряясь делать это одновременно гостеприимно и угрожающе.

– Проедемте с нами, – дружелюбно попросил один из крупногабаритных шестерок, приближаясь к Пеплу и как бы приглашая нырнуть под зонт.

– Не горю желаньем, – возразил Пепел. Понятно, от приглашения не отвертеться, но Сергею были интересны полномочия гонцов.

– Я настаиваю, – ласково, но, очевидно восторгаясь собственной значимостью, возразил бритоголовый, – для Вас – особое приглашение. – Боец многозначительно похлопал по бедру, намекая на ствол за поясом.

– Кто? – коротко разжал губы Пепел. Готовы шмалять рядом с отделением, или раздувают жабры?

– Савинков. Владимир Борисович.

– Изволите знать? – поддакнул второй.

– Не имел чести познакомиться, – в тон ответил Пепел, подходя к машине.

В салоне пахло бренди и одеколоном с претензией на дороговизну и понтовость. Один из парней, совершенно беспочвенно заболевший звездный болезнью, взял покровительственный тон и всю дорогу заботливо утешал Пепла:

– Ну-ну, глаза мы тебе завязывать не будем… Не кури, это вредно для здоровья, – пока водила, видимо, главный среди этого шестерья, не цыкнул:

– Заткнись, – коротко и доступно.

Пепел ехал в чужой тачке и безрезультатно пытался разложить ситуацию по полочкам. Делать ноги даже рыпаться не стоит. Вопрос не в том, что быки размажут по салону и не поморщатся. Так – ничего особенного, слабаки, пусть стволы у них, небось, не слабые. Зато и ежу понятно, что организовал важный звонок майору именно господин Савинков, именно ради этой встречи, через свои контакты, может, по депутатской линии, а может, в прокурорских массах. А значит, этот широко известный в узких кругах персонаж заинтересован, чтобы Пепел пока погулял на воле. И сейчас Пеплу выставит гамбургский счет за услугу.

Хата, в которой Пепел оказался через двадцать минут, по всем статьям должна была давить размахом. Оценить ее габариты из холла, куда его уже без церемоний втолкнули, не представлялось возможным. Но, похоже, это была одна из тех квартир, которую завистливый обыватель попытался высмеять в анекдоте про угол, где ненавязчиво стоит аквариум с плещущимся ручным бегемотом. Бегемота, правда, не продемонстрировали. Зато в мягком кресле полусидел-полулежал мужик лет сорока в безупречном костюме от Баршай и шлепанцах на босу ногу.

Холеная морда, масляные глазки. Когда-то вор в законе, а теперь – большой авторитет по кличке Эсер собственной персоной.

– Что ж ты, Сереженька, детишками-то промышлять стал, а? Нехорошо это, нефтяник. Некрасиво. Вот мне Валера Лунгин позвонил – жалуется, что ты его пацанчика уволок, и деньжат с честной семьи снять собираешься. Всегда ты, Сереженька, плавал мелко, больших дел не тянул, не смотря на почет у Шрама. А сейчас – что, и вовсе спекся?

Эсер вальяжно кивнул, один из бритоголовых ловко ткнул Пепла в грудину. Потом, уже лежащему, добавил с наса по ребрам. Дыхание перехватило, перед глазами поплыли круги – прекрасная работа, очень может быть, Сергей ошибался в машине, считая, что легко справился бы с зазывалами в гости. А откуда-то издалека продолжал доноситься голос Эсера:

– Это – аванс. Пойми, мы шутить не собираемся. Верни мальца Лунгину – будешь жив… Да! И извиниться не забудь. Мы – люди интеллигентные, можем при случае порассуждать о влиянии гамма-лучей на лунные маргаритки, а можем и голову оторвать по самый брюшной пресс. – Эсер наклонился к Пеплу, – Где Павлик?

– Не знаю.

На этот раз бритая сволочь саданула ногой в пах.

– А кто же знает-то, Сереженька? Ты ж его, как Лесной Царь, уволок неведомо куда. А папа с мамой по нему скучают. Нехорошо, Сереженька, поступаешь. Грех это – маленьких обижать.

Пепел соскреб себя с ковра, и как только бритый приблизился с конкретным намерением, Сергей с левой вправил палачику шнобель в обратную сторону…

Через четверть часа крепко избитый (правда в лицо не били – значит, отпустят) Пепел знал точно: нет никакой ошибочки и случайности. Его подставили. Причем – капитально. Кто-то, прикрывшись Пеплом, которого и в городе-то в тот момент не было, похищает детей. И – неизвестно, на кой шиш. Если Валерий Лунгин – человек состоятельный, способный отчислить за ребенка немалые бабки, то родители Инны, Лены и прочих несчастных – голь перекатная. Из тех, кому честный вор, сдуру вскрывши нищую хату, еще и денег на пропитание оставит. И еще врубался Пепел, что его не пристрелят. Во всяком случае, не сейчас… Можно, конечно, опять понтонуться, выкинув что-нибудь лихое, хоть на ковер плюнуть. Все равно не грохнут, и даже инвалидом не сделают. Но он-то – не малолетка шутихи пускать.

– Девочек твоих пусть милиция ищет, – Эсер принципиально по фене ботал только с подельниками, или на зоне, даже назвать опера ментом или мусором брезговал, такая пошла у авторитетов мода. – А мальчонку верни, сроку – три дня. Очень уж его папа волнуется. А мне сейчас папа этот очень и очень нужен, так что…

– Слушайте, Владимир Борисович. Я – ничего не знаю. Но могу попытаться узнать…

– Уж ты, Сереженька, уважь честную компанию – узнай. Срать я хотел бы на все твои проделки. Верни Пашу, и дело в шляпе. А не вернешь – пеняй на себя. Добавьте ему, чтоб усвоил, – приказал Эсер в никуда, в его руках возникла хромированная фляжка, взмыла к губам. Эсер выдохнул запахом «Мартеля».

Опять чей-то кулак ткнулся под ребра, уже без былого задора – умаялись гоблины. Или, бздят переборщить? Эсеру нужен Лунгин, у которого пропал ребенок. И этот ребенок якобы находится где-то у Пепла. Пепел стоял молча и пропускал мимо ушей угрозы Эсера. Он выкарабкается, а потом доберется до всех этих гадов. Не так уж силен Эсер, чтобы до него нельзя было дотянуться. Но это – потом, когда Сергей Ожогов найдет канувшего Павлика и разберется с той сволочью, которая ворует маленьких детишек под его именем.

Умирать эта гнида будет долго. Заплатит за все: и за то, что Пепел увяз в дерьме по его милости, и за безвинных детей.

– А вот если щенка замочат – я тебя, огарок, самолично грохну, – разозлился Эсер, – Ты знаешь – я за базар отвечаю. Ни на нарах не отсидишься, ни за кордон не отвалишь, здесь тебе не Колумбия ^[2]. Канай отсюда. – Не выдержал под занавес модный стиль Эсер. – И чтобы без фокусов!

Глава 2. Прививка от бешенства

Если бы Сергей впал в немилость к Фрейду и созрел похищать детей, где бы он охотился? На рынках, значит, там и следует искать концы. Правый глаз можно отдать, что ментовский список похищений – только верхушка айсберга, перечень «растворившихся» в никуда малолеток на три контейнера толще. Звездный, Апрашка, Сенька, Ситный, Троицкий, Васька, Пионерка…

Нынче Пепел был прописан на углу улиц Фрунзе и Ленсовета, но ночевать дома бы его и внезапный снежный буран не заставил. Также следовало на время забыть о скучающей перед ментурой машинке «Пежо». Самое вредное сейчас – это хвост хоть со стороны серых, хоть со стороны быков, а от хаты или от машины Пепел становился прослеживаем, как Штирлиц в буденовке на Вильгельм-штрассе.

Рынок «Звездный» встретил обязательной попсовой Музычкой из зазывно распахнутых дверей, запахом шавермы, толкотней искателей халявы и китайской дешевизны. Но здесь в упор не просматривалось ни одного неприкаянного представителя подрастающего поколения, только явившиеся с мамашами, выпрашивающие себе футболки с очередным «Королем и шутом». Пепел подошел к тетке, торговавшей с лотка кепками.

– Ну, молодой человек, не проходите! Хотите чепчик? Вон, с любыми картинками?

Пепел остановился, дружелюбно улыбнулся. Мимо прогремела толкаемая двумя абреками тележка, отгруженный на нее трикотаж возвышался небоскребом и опасно раскачивался. Внизу тюков выбившийся мохеровый шарф подметал асфальт лисьим хвостом.

– Можно, в принципе. – Сергей ткнул пальцем в первую попавшуюся. – Это что, «Ювентус»?

– Да! Ходовая, нарасхват берут, последняя осталась. Сто рублей вся цена.

– Возьму, пожалуй, – с сомнением проговорил Пепел, и, вздохнув, разоткровенничался, – еще в прошлый раз купить хотел, так местные пацаны обчистили карманы.

– О… – тетка изобразила глубокое сочувствие, охотно поддержав разговор, – это бывает!

– Не знаю, я приезжий.

Тележка с трикотажем столкнулась с тележкой, перегруженной школьными тетрадями. Под гортанные выкрики абреков товар пополз под ноги, вместо того, чтобы восстановить статус кво, абреки стали обниматься и счастливо хлопать друг дружку по плечам. Наверное, встретились земляки.

– Ну, ничего, привыкай, – хохотнула продавщица, – Кепку-то возьмешь?

Пепел вытащил жеванный стольник.

– Вот молодец! Спасибо! Идет тебе, – сказала она, нахлобучивая кепку на Пеплов лоб, – а о карманниках не боись. Всех пацанов перегнали на Апрашку. Это у нас самый бандитский рынок. Сплошные, лишай на их задницу, Соньки-золотые ручки… вся питерская шантрапа там ошивается. Ну и, конечно, на Дыбенко. Сам знаешь. А хотя, ты ж не местный… Короче, все у меня покупай! Здесь не обчистят!

– Спасибо.

Пепел отошел. Брезгливо стянул со лба обновку. Сделанная в Корее, на корейские крохотные головы, кепка была безнадежно мала, и, надетая на Пепла, больше напоминала ермолку.

– Ну, блин! – раздался рядом расстроенный голос, – последнюю купил!

Мальчишка лет четырнадцати тянул мать за руку, кивая на Пепла.

– Алеша, перестань, – шикнула она, – неприлично.

– Да ему все равно мала! Дядь, перепродай, а?

– Чего? – не сразу понял Сергей. Он наблюдал, как братание земляков перерастало в сору. То ли кто-то кому-то, оказалось, сто лет назад плюнул в плов, то ли кто-то оставил с пузом сестру противоположной стороны, да скипнул в большие города.

– Бейсбу!

Пепел молча всунул кепарик в руки настырному отроку, и проигнорировал настойчивые, но притворные просьбы мамаши не дурить и забрать вещь. Абрековского побоища не случилось, стороны принялись собирать рассыпанные товары, мрачно зыркая друг на друга и соблюдая вооруженный нейтралитет.

«Где и как искать пацана?», – гадал Пепел, из конспирации давясь в опохмелочном кафе разваренными сосисками, а не лобстером в манерном ресторане «1913 год». Отодвинул тарелку и закурил очередную сигарету. Если орудует маньяк – неувязка: маньяки тяготеют к определенному полу и даже конкретному типу телосложения, это общеизвестно и это абсолютная истина. Значит, детей похищали разные люди? Но всем – и Пеплу, и бандитам, и ментам – было очевидно, что похищения – дело рук одного и того же человека.

Далее нестыковка следует за нестыковкой. Если маленьких детей задурить можно, посулить жвачки, игрушки, чего там еще – лешего в ступе, то чем запудришь голову молодежно-циничному подростку? Его блестячками не заманишь, да и не больно охотно нынешняя тринадцатилетняя младая поросль в машины к незнакомцам садится. Если, конечно, не зарабатывает таким образом. Но уж в этой связи думать о Павле Лунгине – бред кобылий.

Пепел затер сигарету и машинально вытянул из пачки следующую. Но не прикурил, а выскочил из кафе-стекляшки, будто, увидал на улице человека, перехватившего до завтра семь тысяч долларов и уехавшего на ПМЖ в Германию.

В маленьком магазинчике напротив, где каждую пядь площади занимала ждущая покупателей электроника и сушил горло наионизированный воздух, Сергей ногтем проворно освоил замок стеклянного стеллажа с цифровыми фотоаппаратами и первой же подвернувшейся моделью сфоткал изображение на экране крайнего слева телевизора «Samsung cs 21К2Q».

И тут же любительская видеозапись оборвалась, но он успел. Тщательно начесанная дикторша, с модным нынче кривым ртом, продолжала:

– Похищение людей превратилось в одну из наиболее динамично растущих отраслей криминального бизнеса. В год этот промысел приносит преступникам всего мира до 500 миллионов долларов.

Пепел ждал с цифровой камерой наизготовку, будто охотник глупую куропатку.

– Наиболее уязвимы, в этой связи, представители бизнеса, несмотря на то, что они составляют лишь малую долю тех 10 000 человек, которых похищают на нашей планете ежегодно. – Лечила зрителей криворотая с доброй трети экранов. – Как сообщалось в предыдущих выпусках нашей программы, в последнее время в Петербурге участились случаи так называемого киднеппинга – буквально, похищения детей. Жертв уводили с школьных переменок. – На экране «Рanasonic tx 21PM10T» цвет лица криворотой был малость смугл, на экране «Lg cf 21J50» розов, как цветочный лепесток. – Сотрудники правоохранительных органов предполагают, что, возможно, в городе действует маньяк. Очередным в серии исчезновений стало похищение сына крупного бизнесмена Валерия Лунгина, Павлика. Тринадцатилетний мальчик был уведен из школы в обеденный перерыв. Сотрудники нашего канала побеседовали с учительницей литературы – последней, кто видел Павлика.

– Але! – наконец очнулся обидевшийся на самоуправство Сергея продавец.

– Я беру этот фотик, – небрежно отмахнулся Пепел и бросил на прилавок пару зеленых бумажек.

– Теперь у тебя их две, – сказал разломавший пополам отнятую у хулигана бейсбольную биту Шварценеггер с соседнего экрана. Пепел решительно выключил соседа. Сергей смотрел свой канал, не отвлекаясь, чуть ли не дыша. Понятно, он делал скидку на неточность информации, собранной телевизионщиками, однако на безрыбье…

На трети экранов возникло взволнованное лицо женщины лет тридцати пяти, с подрисованными глазами и мертвенно-бледной пудрой. Пепел не поленился запечатлеть на «цифру» и эту рожу.

– Ко мне уже приходили из милиции, забрали портфель Павлика, я все рассказала.

– Но ведь у многих телезрителей есть дети, и чтобы печальный опыт не повторился… – нагнала трагизма журналистка.

– Я их на лестнице встретила. Они уже уходили. Я спросила у Павлика – этот за тобой пришли, да? Он говорит – да, за мной. Тот, ну, который был с Пашей, поклонился еще мне так любезно. Здравствуйте, говорит, не беспокойтесь, я Пашин дядя, Валерия Константиновича родной брат. Мы вместе из школы вышли, они в джип сели.

– Номер джипа – не помните?

– Да что вы!? – изумилась училка, – он был так прилично одет, и уверен… Павлик ему явно рад был. Опять же, машина хорошая. С чего бы у меня подозрения возникли?!

Лицо училки исчезло с экрана, картинка вернулась в студию. Дикторша продолжала:

– Фотографию похищенного мальчика вы видите на экранах. Всех, кто располагает какой бы то ни было информацией, убедительно просим позвонить по телефону, который сейчас возникнет в левом углу. Телефон работает круглосуточно. – На экране «Jvc av 21A10» губы у дикторши были вишневые, а на экране «Lg ct 21FB30» пунцовые. – Что касается преступника, у милиции уже есть конкретный подозреваемый. Известно, что это человек с криминальным прошлым, отбывший два срока в местах лишения свободы. Имя его пока не разглашается в целях личной безопасности граждан. Неизвестно, вооружен ли подозреваемый, но, определенно, очень опасен и, возможно, психически невменяем.

Пепел истратил третий кадр.

– Мы долларами не принимаем, – все еще обиженно проворчал продавец.

– Отпринтуй штук по пять картинок каждого снимка из аппарата, – не вникая в претензии, Сергей положил цифровую игрушку рядом с зеленью.

– Мы таких услуг не оказываем.

– И оставь сам аппарат себе. Мне нужны только фотки.

Мордаха продавца мигом преобразилась, пальцы впились в доллары, клещами не разжать:

– Одну минуточку, вам в цвете? Конечно, в цвете, все исполним в полном ажуре!

– И еще, – Сергей пошелестел следующей купюрой, – мне нужна какая-нибудь из телефонных баз на диске. ^[3]

– К сожалению не держим, – продавец печально облизал купюру глазами, – Через два павильона торгуют музыкой, спросите Альберта.

* * *

Иветту Соломоновну терзала жажда деятельности. Начала она с того, что с утра на три часа исчезла из дома. Вернулась к двенадцати и, на цыпочках прокравшись мимо кабинета мужа, заперлась в кухне. Неслышно открыла холодильник, решительно достала покрывшуюся изморосью бутылку водки «Матрица» и трясущимися пальцами свинтила студеную крышку. Не пила Иветта Соломоновна со дня свадьбы, но теперь она наполнила до краев кофейную чашку и, не садясь, залпом осушила. Вздрогнула, поморщилась, налила вторую. Поднесла к губам, задумалась.

– Что же эти гады сейчас с Павликом делают… – прошептала она. Опрокинула содержимое чашки в рот, на этот раз даже не ощутив ни вкус, ни холод. Завинтила крышку. Долго стояла Иветта Соломоновна перед кухонным столом, глядя на ротановый стул, на котором всегда сидел ее сын; самым страшным было для Иветты то, что больше она ничем, ничем не могла сейчас помочь Павлуше. А вдруг похитителям не нужен выкуп? Иветта Соломоновна всхлипнула. Вдруг его украли враги мужа, из мести?! Она почувствовала, что прекратившаяся под утро истерика грозит вернуться. Так ли уж ничем она не может еще помочь бедному мальчику? – спохватилась Иветта, и с горечью осознала: да, больше ничем… Но надо продолжать что-то делать, пока она тут торчит, глушит водку, неизвестно, что с Павликом!

В кабинете супруга зазвучала мелодия «Турецкого марша», все настырней и настырней, это очнулся его мобильник. О чем говорит муж по «Нокии», Иветте было не расслышать.

Правильно, решила Иветта, нужно бить в колокола, где только можно. У домашнего телефона на тумбочке под бра лежала записная книжка мужа. Иветта Соломоновна нашла номер, звонить по которому показалось ей наиболее резонным… Руку с телефонной трубкой перехватила рука Валерия Константиновича – у Иветты так стучало в висках, что не расслышала, как он подошел. Или подкрался?

Лунгин пребывал на взводе. Дело, возможно, было сложнее, чем кажется, только что звонил скользкий тип с гнусавым голосом и требовал выкуп, при этом явно Павлика в глаза никогда не видел – где-то просочилась информация о похищении, и все городское жулье теперь придумывает, как срубить толику малую с безутешного отца. А номер мобилы не вопрос – на всех рынках торгуют ворованными у операторов электронными базами абонентов, Лунгин, например, тоже пару недель тому прикупил такой диск. А тут эта дура под ногами путается, изводит… Узнав высветившиеся в окошке «Панасоника» первые четыре цифры набираемого Иветтой номера, Лунгин так заскрипел зубами, что за ушами хрустнуло.

– Валерик… – робко начала супруга, протягивая ему трубку, – позвони еще раз. Звони каждый час, пока Павлика не найдут!

Муж волком взглянул на жену. Иветта Соломоновна втянула губы, готовая разрыдаться. Ну почему он так бессердечен? Разве не видит, как ей плохо?!

– Иветта, – обратился «Валерик» к супруге, досчитав в уме до десяти, – Владимир Борисович пообещал лично разобраться в этом деле, подключить всех своих людей. Поверь, в этом он заинтересован. Если похититель – Ожогов, то тогда проблем меньше. Этот парень, хоть и из деловых, но один на льдине, никем не прикрыт, одиночка по жизни. И прижать его – реально, это сам Савинков сказал. Но вот с твоей стороны – что за самодеятельность? Кто позволял дергать за мои нитки? Ты же всё усложняешь, мать твою! – взорвался он.

– Ты мою мать не трогай! – Иветта Соломоновна разрыдалась, – я сама мать! А ты, ты…

– Ну, что?!

– Это из-за тебя Павлика украли! – завизжала жена, – я поняла, из-за тебя! Никто выкупа не спросит! Всё потому, что эти твои конкуренты… Мстят тебе! И отыгрываются на Павлике! А ты еще делаешь вид, что тебя заботит его судьба! Тебя?! Ха! Да тебе плевать на сына! Только по кабакам с девками шляешься! Думаешь, я, дура, не знаю, что у тебя за командировки?!

– А, так вот, в чем основная претензия, – протянул Лунгин, – старая климактерическая дура, в зеркало погляди! Давно подтяжки пора делать сотнями, жир срезать! Да на жиру для всего Питера блинов нажарить можно!

В каком бы состоянии Иветта Соломоновна не находилась, но такая, с позволения сказать, шуточка не могла проскочить не замеченной. Взвизгнув, Иветта бросилась на мужа и вцепилась ему в щеки остро отточенными ногтями. Больно ударилась коленкой о тумбочку, записная книжка с сырым шлепком упала на дубовый паркет.

– Знай, я с утра была на телевидении, отнесла кассету и фотографию Павлика! А потом подала заявление в милицию! А ты!? Что сделал ты, чтобы вернуть сына?!!

– Ведьма, какого лешего ты про Павлика всему свету растрезвонила? – процедил Лунгин, отрывая от себя жену, – в дурку тебя сдам, к едрене фене!

– Только попробуй! Кто будет Павлика искать?! Тебе наплевать на него, наплевать!

Железной хваткой бывшего пловца Лунгин схватил жену за бока, уволок вырывающуюся Иветту в соседнюю комнату и запер снаружи.

– Посиди пока. – Пот градом катился по вискам и саднил исцарапанные ногтями скулы.

Отдышавшись и обшикав в туалете ранки одеколоном, он вернулся в коридор, поднял с паркета упавшую во время неожиданного супружеского побоища трубку «Панасоника», и вызвал скорую психиатрическую. Скорая увезла бьющуюся в истерических конвульсиях Иветту Соломоновну, и Лунгин сел за стол с начатой женой бутылкой водки, ероша волосы и лихорадочно соображая. Если эта истеричка забила тревогу в ментуре и по телеканалам, Савинков обязан об этом узнать.

Воплотить эту идею в жизнь помешал следующий звонок по мобильнику.

– Валерий Константинович, надо полагать? – ответил Пепел на раздраженное «Алло». – У меня есть некоторые соображения по поводу Вашего сына.

– Идите Вы к китайскому мандарину с Вашими соображениями, – спокойно послал Лунгин, ему хватало ума для вывода, что реальные похитители так разговор о выкупе не начинают. Пустой взгляд уперся в наполовину оотаявшую бутылку водки. Захотелось поймать на палец капельку воды и втереть в висок.

– Успею, – отозвался Пепел, – но советую выслушать.

– Почему? – без интереса спросил Лунгин.

-Да хотя бы потому, что в поисках Павла я заинтересован больше, чем кто бы то ни было.

– С чего бы это?

– Я – главный подозреваемый, – отрезал Пепел.

Повисла напряженная пауза.

– А имя?..

– Ожогов, – бросил Пепел.

– Да… Владимир Борисович упоминал… – соображал Лунгин.

Пепел начал подозревать, что напоролся на болвана.

– Ну, так что, Валерий Константинович, – поторопил Сергей. – Вы заинтересованы в сотрудничестве?

– Да, конечно, всенепременно! – спохватился Лунгин, – с чего начнем? Что у Вас за соображения, Вы же с этого начали?

– Скажите, есть среди знакомых Вашей семьи, или лично Павла, человек, более-менее похожий на меня?

– В моей мобиле нет функции «видео».

– Рост средний, брюнет, серые глаза со стальным отливом, на вид около тридцати пяти лет, особых примет нет.

– Как-то стремно все это… Может, Игорь Геннадьевич?.. Нет, тот длинные волосы носит, и седины полно – особая примета… Александр Логачев?.. Нет, у того эта вечная злобная ухмылка, которую не забудешь и не спутаешь… Хотя, вот! Знаю одного, подходит, но условно. Впрочем, и Ваше описание… тоже с допусками.

– Что за знакомый? Как с Павлом они общались?

– Видите ли, в принципе, это брат нашей соседки по парадной. Общался он в основном с Пашей, когда приезжал к сестре в гости. Довольно часто это бывало. К Пашке он всегда интерес проявлял.

Пепел поморщился. Никак – и вправду похититель, шантаж, выкуп…

– Почему он интересовался парнем, не знаете?

– Как же не знать! Мужик этот, Димычем зовут, он, понимаете ли, социальный педагог. Ну, со всякими там трудновоспитуемыми работает. Вот с Пашкой и скорифанился, часами трындели. Вообще, эти социальные педагоги – люди странные, вкалывают за спасибо, нищета… Димыч на сеструхином джипе выпендривается. Со всякими там беспризорниками якшается…

Всё. Озарение пришло.

– А что, – тревожно оборвал Лунгин, – Вы его, что ли, подозреваете? Ему-то зачем?!

– Нет, нет, – быстро начал Пепел. Как бы не спугнул все мысли этот невротик, – скажите, где нашего Макаренко найти можно?

– Пёс его знает, – кротко ответил Валерий Константинович, – он и сестре никогда не говорит, где бывает. Можно, конечно, попытаться через нее узнать…

– А она где, известно?

– Как же… На даче, в Пскове. Если на машине, то…

«Н-да, одной дороги туда-обратно – десять часов», – прикинул Пепел. Значит, придется искать пацана обходными путями. Но это – не страшно, потому что теперь Пепел знал, где, и главное – как искать.

– До связи, Валерий Константинович, – быстро прервал Пепел излияния папаши.

* * *

Апрашка оставалась в своем репертуаре. Двое мясистых лохотронщиков ухватили Пепла за руки, предлагая принять участие в конкурсе и выиграть неограниченное количество денег совершенно на шару. Пепел окинул претендентов взглядом с головы до ног безо всякой угрозы, – удивления в его взгляде было достаточно. Казалось, взгляд этот говорил: «Ты, чмо хрустальное, на кого наехал?». Абитуриенты молча отпустили руки Пепла и отвернулись, на всякий случай как бы больше не замечая.

Пепел медленно пошел по мощеному центральному Бродвею рынка. Ходжа Насреддин при нынешнем раскладе потопал бы кругами по базару, помолил Аллаха послать нужный случай – ан случай-то и привалил бы. Но Пепел был не узбеком, и жил не в сказочно-фартовой Бухаре, а в грубой своей правдивостью России. Отмерив первые метров сто, он увидел картину в стиле Республики ШКИД.

Разбойницкого, но беззаботного вида парниша лет пятнадцати, с пухлой беломориной (гарантии, что набита она честным табаком, никто бы не дал) в зубах, в черной бандане на рыжей голове отирал задом широкие щербатые ступеньки лабаза и выжидающе пялился в толпу. Ждал очереди, или пришлось устроить вынужденный выходной, пёс его разберет. Завидев Пепла, парень – а вся их каста наделена особым нюхом на карманы – даже привстал от возбуждения, и так и зарыскал глазами, отчаянно выискивая подкрепления. Не тяня резину, Пепел подрулил к оглоеду и заслонил солнце. Парень глядел по-воробьиному нагло и хитро, опустив пятую точку обратно на ступени, всем своим видом демонстрируя, что меня, мол, не возьмешь на понт.

Пепел произнес фразу, творящую чудеса во все века:

– Заработать хочешь?

– Парень без рвения пожал плечами, набивая себе цену.

– Ну, тогда отбой воздушной тревоги, – бросил Пепел и отвернулся, собираясь уходить.

Преступник стал бы рекомендоваться дядей своей жертвы? В принципе, вывод лежит на поверхности. Пашка своего спутника знал, похитил пацана знакомый, возможно даже – друг семьи. Но в таком раскладе, и именно в силу личного знакомства с Лунгиными, у похитителя может быть только одна цель – шантаж. Преступник-знакомый хорошо осведомлен о суммах, которыми владеет отец Лунгин, и которые тот в состоянии выложить за своего сына, живого и не по кусочкам. Но каким идиотом надо быть, чтобы отважиться на такую шмыговину?! Это же, вульгарно говоря, бытовуха! Раскрывается в один присест. Да и почему тогда не чешутся с требованиям выкупа? Такие дела проворачивают быстро, уперли ребенка – звонок. Тут – молчание. Или уже убили, если, мало ли, из мести похищали, такое ведь тоже случается? Из зависти к богатому соседу? Хотя, пожалуй, если бы убили, уже бы ухо – да прислали, иначе – в чем месть? Опять нет логики.

– Да постой!

Пепел как бы нехотя остановился.

– Вид у тебя больно цивильный, – оправдывался пацан, – может, ты мент какой. – Сам откуда? Чего надо?

Несмотря на довольно безрадостное настроение, Пепел не мог мысленно не усмехнуться.

– Некогда мне с тобой разговоры говорить.

– А откуда я знаю? – парень даже обиделся. – Поручишь какую-нибудь мину замедленного действия, я сделаю, а потом мне отмываться? Фига лысого! Ща мента позову и скажу, что ты меня за наркотой посылал, – заявил горе-деляга, и добавил заученную фразу, – нары по тебе плачут.

– Свое уже отплакали, – лениво хмыкнул Пепел.

– Это как? – подозрительно спросил новобранец.

– Повторить?

– Понял.

Парень поднялся.

– Простите, нахамил. Сами знаете, какие тут дела… А что у вас за тема?

Во время разговора с отцом-Лунгиным, при упоминании социального педагога, Пепел внезапно понял, что произошло с Павликом, где пацан, и кто его похититель. Потому как мальца действительно умыкнули. А похититель – теперь это прозрачно – сам Павлик.

Пашка банально драпанул из дома. Назло, из мести за какое-нибудь невыполненное обещание, этого с кем не бывало… но причем тогда Димыч? Может, в аккурат расчет на киднеппинг, репортажи по ТВ, статьи в газетах, родительские слезы: вот, меня похитили, теперь узнаете, каково без меня. Да, но, в таком случае, неужели Пашка не мог выбрать кого-то менее узнаваемого? Ответ на этот вопрос может дать только сам Пашка, и устроит ли горлодерная правда его родителей – их дело, Пепла семейные разборки не касаются. Его задача на ближайшие несколько часов – найти пацана, и срочно: часы тикают, отчет идет, а из предоставленных Пеплу семидесяти двух часов несколько уже истекло. И ведь найти парня – это даже не середина дела, только тютелькино начало.

– Пацаненка надо одного найти.

– Это можно, концов сколько хотите. Что за чел?

– Из дома ноги сделал. Скорее всего, сейчас один не бродит.

– Примерно хоть представляете, где он, в каком районе?

– Без понятия. – Пепел с ленцой протянул малолетке распринтованную пачку портретов.

– Сколько лет, когда ушел? Но… Оплата будет больше. Как-никак, своего ищем… Пятихатка баков.

– Не вопрос.

– По рукам.

– И главное – найден он должен быть сегодня – за три часа.

Парень получил данные о Пашке Лунгине, которыми располагал Пепел, и умотал, оставив «заказчика ждать на том же месте». Получив, естественно, аванс, и обещание доплаты за сверхсрочность.

Эти поросята подключат взрослых рыночных свинок, в том числе боровов всех мастей и Пашку найдут быстро…

* * *

Истерическая жажда деятельности сменилась у Иветты Соломоновны апатией, врачи, не жалея, накачали ее транквилизаторами. Лежа на больничной койке, в специально выделенной для нее отдельной палате клиники им. Бехтерева, отупленная реланиумом, она по инерции продолжала думать о сыне. Но, казалось, войди он сейчас в палату, позови ее, и максимум, на что Иветта будет способна, это повернуть голову в его сторону.

«Все-таки, транки – замечательная вещь», – подумала Иветта Соломоновна, час назад поставившая врачу на вид, что на них и подсесть можно. Дурмана не было, каждая клеточка была расслаблена, но тем не менее ощущалась, будто наполненная дразнящим газом. Иветта Соломоновна спать не могла, она и не спала. Но и не бодрствовала.

Подумала она и о похитителях Павлика. Ей почему-то казалось, что их было несколько, Иветта все еще оставалась убеждена, что украли ребенка из мести. Мысленное повторение вопроса «Что с ним будет?» вошло в привычку, но думала об этом Иветта Соломоновна без прежнего ужаса.

Хотя, когда некоторое время назад в палату вошел врач и поинтересовался, как она себя чувствует, Иветта Соломоновна вздохнула:

– Хорошо… но я бы с удовольствием повесилась.

Врач невнятно пробормотал в ответ, что вот вешаться как раз не стоит, она нужна сыну и мужу, и ее нормальное самочувствие – необходимо для успеха. В тот момент Иветта Соломоновна без лишней злобы подумала, что врачи – удивительно циничные люди. У женщины украли единственного ребенка, а ей советуют хранить свежесть мысли и бодрость духа.

Толстая стрелка топорных часов, служащих единственным украшением блеклого коридора, подползла к четырем часам. Монотонное течение больничной жизни Иветты было нарушено появлением нового человека. Когда он вошел, Иветта Соломоновна попыталась рассмотреть визитера. В глазах плыло от транквилизаторов, видела она плохо, но для того, чтобы понять, дескать, перед ней мужчина с большой буквы, усилий прилагать не потребовалось. Иветта пожалела, что сама выглядит на минус сто очков, ведь некоторые любят полных, не то, что ее законный… плебей.

Приличия ради пленница приподнялась на локте. Вошедший был без врачебного халата, может, в другой момент это и насторожило бы по природе подозрительную Иветту Соломоновну, но не сейчас.

– Ну, здравствуйте, Иветта Соломоновна, – глухо произнес вошедший.

– Вам того же. Вы ведь не сотрудник больницы?

– Ни в коем случае, – ответил тот же бесцветный голос.

– Что Вам угодно? – сказала лежащая, с трудом выговаривая слова.

– Иветта Соломоновна, на Вас чулки есть? – задал гость неожиданный и, пожалуй, непристойный вопрос. Правда, учтиво, в его прежде нераскрашенном голосе ожила толика заботы.

– Не поняла?

– Чулки есть на Вас? Или ремень?

– Ах, бросьте, – устало проговорила Иветта Соломоновна, – как только меня сюда привезли, забрали все вещи и выдали этот уродливый халат. Чулки потребовали после того, как я кинула фразу, что не прочь повеситься, – не без гордости поделилась она. – Если это всё, что Вы хотели узнать, я попросила бы Вас удалиться. Я не настроена на светскую беседу. – Иветта конечно же кокетничала. «Ах, я такая сегодня сумбурная… мне недосуг… Вы, молодой человек, сами должны проявить инициативу…».

Вошедший не удалился.

– Если Вам так необходим мой чулок, – раздражилась на легкое торможение незнакомца Иветта Соломоновна, – могу позвать медсестру, она принесет. Нет? Может, бинт Вас устроит?! Или вот, ремень, на кровати, смирительный, сейчас отвинчу! – былая истерика опять замаячила пугалом.

– Не стоит беспокоиться, время не терпит. Хм… что ж, придется по старинке, грязно…

– Что? – «Он хотел привязать руки и ноги к быльцам кровати и воспользоваться ее беспомощностью? Он такой застенчивый, как романтично… не то, что ее законный… рецептор. Зря Иветта психует, зря она в этом халатике… минус сто очков…».

– Сейчас узнаешь, – резюмировал гость, и, не дав Иветте Соломоновне опомниться, быстро подошел к койке, вырвал из-под головы женщины подушку, уткнул ей в грудь, другой рукой одновременно выхватил из-за пояса брутальный ТТ, буквально вонзил его в подушку и нажал на курок.

Все это было проделано в одно мгновенье, быстро и почти бесшумно. Тело Иветты Соломоновны пронзила острая боль, Иветта дернулась, пытаясь судорожно вдохнуть и согнуться в кочергу. Затем тело медленно опало, как закипевшее молоко в кастрюльке, когда вырубили конфорку. Убийца вернул подушку жертве под голову, (потому и не выгодно было пользоваться ножом, крови бы выплеснулось литра три). Накрыл труп одеялом под подбородок. Даже вблизи казалось, что женщина наконец-то умиротворенно уснула.

Человек вышел из палаты и уверенно направился к выходу. В прихожей его караулила смазливая медсестра, которая и впустила, жизнерадостно ответив на бесхитростный флирт.

– Счастливо, Танечка, – он расщедрился и чмокнул ее в щечку. – Значит, в семь у «Голден Долз»?

– Счастливо! А телефончик не оставишь? – игриво спросила сестричка. Ее выбившийся из-под шапочки крашенный в пшеницу локон закрывал правый глаз, отчего фейс милашки малость напоминал болонку.

Убийца задумался на секунду.

– Оставлю! Отчего ж не оставить.

Настойчиво зазвонил телефон в дежурке. Охранник, угрюмый парень с залепленным бактерицидным пластырем прыщем на скуле, трубку поднимать погнушался. Он крепко ревновал и исполнять служебные обязанности было недосуг.

– На. Пиши прямо в мою телефонную книжку!

– Ага… ну вот, держи.

– Я позвоню!

Танечка закрыла за посетителем дверь, сладко повела плечами и взглянула на оставленную запись. Сергей Ожогов. Красивое имя… Ее ждали муторные объяснения с охранником, ревновавшим Татьяну к любому чиху каждое совместное дежурство.

* * *

В шестнадцать тридцать, омерзительным осенним днем, еще хорошо, что извечная морось не красит асфальт в темный, Пепел прорезал рыночную толпу у сигаретного ларька и вернулся с мобильником, ранее принадлежавшим располневшему на питерских харчах геноцвале.

– Алло? Валерий Константинович? Я нашел его.

Рядом оказалась горластая продавщица сосисок в тесте, и Сергею приходилось напрягать слух, чтобы диалог удался.

– Понял, – по голосу Лунгина можно было предположить, что он не понял ничего. Очевидно, догадался…

Над всем рынком из матюгальников доложили, что в таком-то корпусе, в такой-то секции потрясно дешевые, почти даром, колготки, а еще байковые одеяла и белорусская обувь от производителя.

– Вам стоит подъехать.

– А где он? – Валерий Константинович с опозданием узнал голос и начал помаленьку врубаться, что звонок – самый серьезный за сегодня.

– Вы подъедете к Никольскому собору со стороны Садовой и будете ждать у рекламного стенда предстоящей Выставки медицинского оборудования в ЛЕНЭКСПО. – Сергей не доверял Лунгину, тот сообщил о пропаже сына на TV, может преждевременно растрезвонить и о находке. А далее: «Известный рецидивист, убийца Сергей Ожогов раскаялся в похищении Павла Лунгина и вернул мальчика, остальные дети, видимо, убиты!» – сообщит с экранов поставленным голосом криворотая дикторша. Поэтому впереди предполагалась страховочная и любимая в кругу ящериц игра «оторви хвост».

– Вы уже там?

– Я рядом.

– Буду. Через двадцать минут. – Лунгин со злобой на себя вспомнил, что не отзвонился крыше насчет инициатив супруги. Санитары, манящая бутылка водки, тыры-пыры… объяснить можно, однако базар будет глупым. Черт… черт… черт!!!

Пепел дал отбой и без сожаления выбросил трубу в урну. Валерий Константинович выплеснул нагревшиеся до комнатной температуры последние граммы водки в кофейную чашку. Влил пойло в глотку и потянулся к мобильнику оправдываться перед Эсером.

* * *

Никто не предлагал Владимиру Борисовичу хлебать литрами раствор марганцовки для вызова рвоты – не тот клиент. Никто не тыкал в вену шприцами, заряженными кардиотониками, дезинтоксикаторами и седативными препаратами – не низкого полета фирма. Эсер развалился в рыхлом кожаном кресле и, со стороны казалось, дремал. Из широкого перечня медицинского оборудования в пределах видимости маячила только капельница с провисшей к правой руке авторитета пунцовой паутинкой. И даже запахи вокруг гуляли не медицинские, а весьма приятные, будто находишься в парфюмерном бутике.

Первой фирменной фишкой этого заведения было выведение богатеньких Буратино из запотев переливанием крови. Правда, состояние Савинкова называть запоем не стоило, так, пустяк, легкий бодун, но чем не повод освежить содержимое аорт, коронарных сосудов и вен?

Второй фирменной фишкой медцентра являлась униформа персонала: для повышения гормонооборота у подтоптанных но сытых клиентов медсестры здесь облачались в соблазнительные синие гофрированные юбочки до колен и накрахмаленные белоснежные рубашечки с погончиками на мельхиоровых пуговицах. Ностальгический комплект довершали пронзительно алые пионерские галстуки. А само заведение носило помпезное название – реабилитационный центр «Артек».

И все же не пялился Эсер на порхающих мимо Наташ, Зин и Марин. Прикрыв глаза, будто загорает на пляже, он переваривал доклад старшего своего по охране, бойца с погонялом Принцип.

– …Тут еще одна заковыка всплыла, – бубнил, почтительно склонившись над расслабленным телом босса, Принцип, – Через три минуты после того, как наш кортеж покинул резиденцию, в районе главной квартиры был запеленгован радиосигнал.

– Хвосты ментовские или люди Шрама?

– Хвосты, да не простые. Это была не голосовая связь и не морзянка. Импульсный сигнал содержал сложный буквенно-цифровой код, и нам потребовалось два часа, чтобы въехать, что это такое на самом деле.

– И что это такое на самом деле?

– Чиф, вы будете смеяться, это повторение кода сигнализации вашей машины. Некто, обжив ларь с арбузами напротив, засканировал код на ноутбук, когда Петя снимал машину с сигнализации. А когда мы отъехали от особняка, послал запись через эфир коллегам.

– Весточка от Маркера?

– Мы опоздали: когда окружили ларь, тот был пуст. Хозяин ларя, таджик, сейчас умывается кровавой юшкой и божится Аллахом, что ключи никому не одалживал. Ну, конечно, наши пацаны кроме рожи таджика все арбузы раскатали всмятку… Там еще интересные ниточки по наркоте прослеживаются, но это к делу не относится. Когда в тему поглубже зароюсь, доложу.

– Арбузы? Распорядись, чтобы к ужину был арбуз. Выводы?

– Какие-то гастролеры нацелились угнать вашу тачку. Выследим – печень отстучим, чтоб не баловались.

– Меры?

– Сегодня вечером отгоним машину в бокс и сменим код сигнализации. Конечно, устроим засаду.

У Эсера вдруг очнулся мобильник, шеф левой рукой махнул на Принципа, чтоб тот помолчал, и нею же неловко вытащил трубу из кармана.

– Слушаю…

Старший по безопасности поленился распрямлять спину, впрочем, его ряшка изобразила глубокую индифферентность, типа, готов на полусогнутых служить сто лет.

– Потом оправдаешься… – зло прошипел Савинков в прибор.

Широкопопая медсестра Зина замерла в отдалении, пришла пора снимать клиента с капельницы, но ежу понятно, что у того важный звонок. А Савинков – еще тот клиент, когда что не по евоному, и пинка дать может.

– Я сказал, потом объяснишь, почему сразу не сообщил. Где встреча назначена?.. Отбой, и не особо рыпайся, когда нас в зеркальце заднего обзора заметишь. – Прячущий свободной рукой мобилу Эсер подбородком кивнул медсестре, чтобы та сняла его с иглы, и повернул челюсть к Принципу, – Выезжаем на Садовую, трех машин хватит.

Принцип дождался, пока широкопопая Зина завершит медицинские процедуры, не из опасения за жизнь кормильца, а из порядка. И плавно скользнул в коридор. Сидящий в приемной нога на ногу помощник Принципа Честер с красавицами чесал язык:

– А вот еще была прикольная история, когда один крендель вместе с лоском потерял коренной зуб…

Принцип повел бровью, и история осталась неозвученной. Помощнику велелось обеспечить отсутствие зевак на лестнице, а сам Принцип спустился на тротуар, где принял доклад рядовых телашей и сам для надежности оглядел окрестности. Поскольку «краузеры» телашами не покидались, Принцип поленился проверять, не примагнитил ли какой шустряк под днище бомбу.

Теперь можно было отзвониться Честеру, чтобы выводил чифа на открытое пространство. Три одинаковые «Chrysler PT Cruiser» серебристого цвета (от массивной решетки радиатора, обтекаемых крыльев и стремительной формы капота до хромированных дверных ручек, задних каплевидных фонарей и элегантной двери багажного отделения – одно загляденье) за семь минут добрались до Ново-Никольского моста. Одну, начиненную тремя уже знакомыми с Пеплом бойцами, Принцип поставил через дорогу от Никольской церкви, вторую с тремя гоблинами страховки-поддержки остановил на пересечении с Большой Подьяческой, эти должны были пристроиться в хвост Лунгину и подать сигнал, когда в «Ламборджини» подсядет Сергей Ожогов. Авто с Эсером, Честер за рулем, припарковалось через сквер от канала, напротив доживающего последние деньки пластикового шатра, заляпанного логотипами пива «Степан Разин».

Принцип вышел из машины, держа мобилу в руке, как гаишник полосатую палочку-выручалочку, на нем лежала координация перехвата. Понятно, никто Пеплу зла не желал, просто перед торжественным моментом воссоединения семьи Лунгиных полагалось задать пару вопросов. Самый важный – почему Пепел решил работать со старшим Лунгиным напрямую, а не через Владимира Борисовича. Не по понятиям!

Принцип вкусно вдохнул терпкий осенний воздух, взглядом просканировал щуплую аллейку лип вдоль канала Грибоедова и ларек «Союзпечати» с вешенными под стекло смазливыми ляльками на обложках журналов. Два опавших листа приклеились к мокрому асфальту, два листа уныло танцевали минует в ограниченной гранитом черной воде канала. Двое тянувших под шатром пиво невзрачных персонажей разом с противным скрежетом отодвинули красные пластиковые стулья от шаткого стола и двинулись из летнего кафе прочь. Принципа напрягло, что пиво хмурые граждане не допили, неувязочка. Один вдруг схватил начальника эсеровской охраны за грудки:

– Это ты, гад, мне квартиру продал!?

Как ни был Принцип подкован в разборках, здесь на миг стушевался. И невзрачная личность проворно перехватила руки в железный захват. А второй, мать честная, тот самый Пепел, на которого идет охота, пискнул объявившимся в ладони автомобильным брелком.

Люк на крыше авто плавно пополз вверх, в окне мелькнула перекошенная удивлением рожа Савинкова. И тот самый Пепел, который сейчас должен был чуть поодаль подсаживаться в «Ламборджини» к Лунгину, из просторной спортивной сумки выхватил за холку оскалившуюся грязно-белой шерсти тварь и, будто гранату в амбразуру, швырнул в щель отъехавшего люка.

Из салона раздались визги, вскрики, звериный рык… и там, где только что маячила физиономия шефа, на стекло брызнула густая струя свежей крови. Не в прок пошло Владимиру Борисовичу переливание. Мимо равнодушно продребезжал трамвай, стайуа сизых голубей, как ни в чем не бывало, прочесывала газон.

Глава 3. Лечебное голодание

Во дворе, под козырьком входа в подвал, скучал Пашка Лунгин. Он перетерпел ночь на вшивых матрацах и испытывал могучее камильфо от того, что с утра не принял душ. Хотя бы зубы почистить… С другой стороны ночевка прошла лучше, чем боялся, никто не пытался развести Пашку на шмотки. Не потому, что в этом дворе баблистый прикид – дурной стиль. Пашка верил, что его берегут, ничего другого этой кодле не оставалось.

Правда, после уймы колебаний младший Лунгин сам предложил обменяться футболками вожаку, и теперь на Болте красовалась заветная «Феррари», а Мешок донашивал воняющую рыбьим жиром «Гражданскую оборону» – здоровый подхалимаж.

Уже ночью, укладываясь спать в подвале, Мешок старался не думать о последствиях. Сбежать из дому ему было необходимо. Но в перспективу получения денег от папаши он верил не очень, на семейные чувства не рассчитывал. Словом, он ныкался в этой компании, принявшей его ради скорой и легкой наживы, на птичьих правах. И не хотелось думать, как потом выкручиваться, где прятаться, когда деньги не поступят. Тем паче, ходы назад уже отрезаны.

Пепел из конспирации тормознул машину старшего Лунгина не в назначенном месте, а на Вознесенском проспекте, правильно высчитав, что Садовая от Сенной площади перекрыта на ремонт, и меховому королю проспект не миновать. Позади остались превентивный осмотр салона в поисках жучков, синие купола церкви и кружение по переулкам с целью отсечь потенциальный хвост. Ровно в пять ноль-ноль черный, военного типа джип «Ламборджини» бесшумно притормозил у арки дома по улице Декабристов. Из джипа выпрыгнул Валерий Лунгин и Пепел.

– Где мой сын? – спросил Лунгин, он был бледен и тяжело дышал. Итог бескомпромиссного общения с початым супругой пузырем «Матрицы».

Пепел молча кивнул в сторону нависающего серой громадой дома и пропитавшейся кошачьим амбре арки. Через двадцать шагов они оказались во дворе, тесном, как птичья клетка.

Увидев «группу захвата», Пашка вскочил и затравленно огляделся в поисках пути ко спасению. Сделал было бессмысленный рывок в сторону подъезда, обжегся сигаретой, остановился рядом с обшарпанной скамейкой, с выражением невыносимой муки посмотрел на отца и незнакомого человека, опустил голову и обреченно взвизгнул:

– Нашли? Скоты… ну, берите, пёс с вами.

Приглашать было излишне.

Они выходили из двора. Мужчины шли по бокам отрока, будто оберегая его. Когда троица подгребла к козырьку арки, все и началось.

Пепел, интуитивно почувствовав исходящую от проявившихся навстречу тоже троих, заретушированных арочной тенью, человек опасность, решительно кивнул спутникам, чтобы те поворачивали обратно. И крайне не понравилось, что у центрового из встречных на поводке рыскал грязно-белый бультерьер с горящими во мраке глазами и телепающимся слюнявым языком.

Старый двор имел проходную парадную, туда Сергей и поволок спутников в расчете выскочить на улицу с другой стороны, позади встречных. Преследователи, а это в натуре оказались преследователи, ускорили шаг, но не побежали, чтоб не поднимать лишнего шума.

Из подвала выбрался Болт, сладко потянулся и застыл с распахнутым ртом, подаренная «Феррари» сидела на парне, как марлевая повязка на тяжелораненом, лишку не вдохнуть. И вдруг на Болта из арки со скоростью футбольного мяча полетел дыбящий бело-грязную шерсть пес. В прыжке взмыл на щуплую грудь, и сбитый снарядным ударом подросток кувыркнулся в клубке с питбулем обратно вниз по ступеням.

Злодеи настигли беглецов у дверей парадной. Обернувшись, Пепел на какую-то долю секунды не поверил глазам. Тот, центровой из преследователей, только что спустивший псину, походил на Серегу, как родной брат – рост средний, брюнет, серые глаза со стальным отливом, на вид около тридцати пяти лет, особых примет нет…. Пепел хотел захлопнуть перед троицей дверь, но «брюнет без особых примет» изловчился, схватил ручку. И не успел Пепел моргнуть, как враг с быстротой пружины ногой саданул Сергея, целя в печень. К счастью удар делался почти наугад, и оказался скользящим.

– У них мой портфель! – не вовремя попытался уличить нападавших в воровстве Пашка.

– Ходу на улицу! – крикнул Пепел Лунгиным.

Малый послушно рванул, чересчур просторная футболка затрепетала флагом, но отец все-таки оказался тормозом, и застыл с отвисшей челюстью. Трусливый, как военный вне строя.

– Папа! – завопил Пашка, оборачиваясь.

Двойник вломился в парадную, встречный удар в челюсть вышел неожиданным и ошеломляющим, беглецы выгадали секунд пять, пока вражина приходил в себя, не больше, но и это дало фору, этого вполне хватило Пеплу, чтобы закрыть вторую дверь перед носом чужака. Они выбежали на улицу, бросились к джипу.

– Ключ! – застонал Лунгин, – я забыл ключ внутри тачки! Грехи мои тяжкие, старый склеротик!

– Перестаньте, любезный, – приказал Пепел, обозлившись донельзя на растяпу, – какого лешего Вы приехали без шофера!

– Так надежней… Без свидетелей… – оправдывался Лунгин.

Пробежав по улице, слыша под аккомпанемент одышки старшего Лунгина за спинами дробный топот оклемавшихся преследователей, беглецы свернули на Лермонтовский. Причем в кунаках двойника Пепел признал и шофера, настырно предлагавшего вчера свои услуги у Московского вокзала. Вывод суров – против Сергея играли очень специальные люди, и только чудом Сергей пока не превратился в запаутиненную муху.

Огромная белая надпись мелом «машины не ставить», красовавшаяся на массивных черных воротах, привлекла внимание Пепла. Перемахнув через ограду, кое-как втащив Валерия Константиновича при помощи оказавшегося ловким, как обезьянка, Пашки, они очутились на территории синагоги: фронтоны, колонны, пилястры, тыры-пыры…

– Быстро внутрь, – скомандовал Пепел.

– Я… Я.. – пыхтел Лунгин, которого мучила жестокая одышка, – не могу больше идти…

– Надо!

– Я ща сдохну, реально!

– За мной, конкретно!

– Всё! Умираю! – просипел Валерий Константинович.

– Забей, спрячемся в автобусе! – крикнул Пашка.

Ничего другого не оставалось, Лунгин был не транспортабелен. Все трое влезли в стоящий перед входной дверью автобус, и вовремя. На Лермонтовском появился лжетаксер. Два его подельника куда-то испарились, наверное, отправились прочесывать иные вероятные маршруты или отрывать буля от куска мяса, прежде верховодившего двором. Если бы Пепел оставался желторотым придурком, то сейчас мужественно ринулся навстречу. Но очень, очень непростые граждане играли нынче против Ожогова, и каждый из них заведомо был одним в поле воином, посему рыпаться во встречную атаку воодушевления не находилось.

Шкаф решительно устремился к синагоге, ворота – не преграда. И наступила звенящая тишина. Охотник прислушался, помимо тока собственной крови он услышал… сдавленное кряхтенье. Автобус. Они – там? В этот момент астматик Лунгин не выдержал и зашелся в приступе, позор бывшему пловцу.

Надтреснутый кашель явился сигналом. Охотник рванул к автобусу, дверь, послушно подчиняясь грубой силе, уехала в сторону. Перемахнув ступени, короткостриженый мигом оказался в салоне. На полу, в приступе, корчился Лунгин. Рядом ерзал Пашка, испуганно глядевший на отца и шаривший по его карманам в поисках ингалятора. Около задней двери стоял напряженный, как трансформатор, готовый к схватке Пепел.

Оценивая обстановку, охотник-шкаф медленно, выверено ставя ступни, двинулся вперед. Из кармана объявилась мобила – собрался, шкура, вызвать подмогу. Огромный выброс адреналина заставил Пепла с корнем вырвать ближайший горизонтальный поручень и первым кинуться на противника. В последний момент чужак спрыгнул на ступени, удар Пепла пришелся в стекло кабины, охотник рукой схватил Пепла за ногу и дернул на себя. Под каблуками хрустнул выроненный мобильник, Пепел потерял равновесие, грохнулся на охотника, они оба вывалились из автобуса на сырой асфальт.

Пепел оседлал короткостриженного, переведя бой в партер. Не успел Сергей нанести удар в оскал, как охотник сделал элементарный мост в попытке скинуть Пепла.

Старая бойцовская закалка помогла удержаться. А дальше ни один из блоков не выдержал больших амплитудных ударов, обрушивающихся с энтузиазмом метронома. Буквально через несколько секунд фас и профиль охотника были захлюпаны собственной кровью, пузырящейся из сломанного носа и разбитых бровей.

Но при очередном замахе Пепла охотник повторил мост, и на это раз ему повезло. Пепел неудачно упал не на бок, а на спину.

Воспользовавшись моментом, охотник помножил Пепла на ноль, двинув ему пяткой между ног.

Дальше шкаф вскочил, и начал, в традициях уличного боя без правил, пинать Пепла остроносыми туфлями, очень ему жаль было, видимо, раздавленного мобильника и свернутого шнобеля. В руке битюга возник ТТ, но пускать ствол в дело неслучившийся таксер не поторопился, очевидно, предъявил, как лишний аргумент в драке, с расчетом, что Пепел обязан замандражировать. Рука Пепла потянулась к лодыжке, тяжеловес заметил движенье и наступил на кисть:

– Ты мне не нужен. Отдай ребенка, не нарывайся. Сам не знаешь, куда лезешь. – Злодей пятерней смахнул кровь с расквашенной морды и некультурно вытер руку о брючину. Плебей.

– Нет проблем, мужик, бери щенка, не собираюсь из-за него подыхать. – Отозвался Пепел, уже ничтоже не сумнящийся, что не схлопочет пулю. Анонимным врагам выгодно, дабы Пепел оставался живехонек, а у ментов под рукой до поры беспомощно брыкался козел отпущения.

– Вот и умница, – похвалил убийца и слизнул юшку со вспухшей губы. И не звенело в его голосе ни миллиграмма обиды за урон фасаду. А лучше бы звучало, иначе, получается, Пепел сражался не с живым человеком, а чем-то вроде зомби. Отойдя от Пепла, казалось, совсем обессилившего, лжетаксер повернулся к автобусу и двинул к передней двери.

И тут же оклемавшийся папаша и его сынок прыснули через заднюю дверь. Подхватившийся на ноги Сергей следом за ними нацелился внутрь синагоги, перепрыгивая через три ступени. Преследователь наблюдал за маневром с кривой ухмылкой, совершенно не собираясь ставить рекорды по бегу на короткие дистанции – куда беглецы денутся с подводной лодки?

Оба Лунгина втиснулись за алтарь. Пепел занял позицию напротив входа, делая ставку на перепад в освещении и то, что шары громилы залиты собственной сукровицей. Лжетаксер вошел внутрь веско, широко ставя ноги и громко топая, как статуя командора, держа ствол наготове. Увидев Пепла, немедленно выстрелил, но – в колени. Пепел предусмотрительно закачал маятник, обо что-то перецепившись, упал, чувствительно приложившись лбом о деревянную скамью.

Шкаф уверенным шагом измерил расстояние к алтарю. Лунгины сидели тихо, прижавшись друг к другу, словно птенцы в гнезде.

– Ну что, великолепная семейка, пошли, что ли? – устало предложил охотник и взял Пашку за ворот. Свободной рукой злодей прижал холодный ствол к заплывающему фиолетовым соком глазу.

– Неси! – нагло ответил Пашка, – у меня со страху ноги отнялись. Пашка не шевелился, уставившись в родинку над переносицей похитителя.

– Не ври, – равнодушно ответил охотник.

Пашка обиделся и с достоинством парировал:

– Я не вру, а лгу. Врут маленькие дети.

Этого краткого и дебильного разговора хватило, чтобы Пепел под лозунгом «А за козла отпущения ответишь!» нашел силы тихой кошкой шастнуть со спины к лжетаксеру. Глаза сфокусировались на защищенной шарпеевидными складками могучей шее – голыми руками бесполезняк. Вооружившись первым, что подвернулось под руку – увесистым семисвечником – Сергей занес руки над теменем врага. Охотник интуитивно почувствовал движение за спиной, оглянулся.

– Живуч… – удивился амбал.

Пепел от души шарахнул ухаря ритуальной медью по голове. Клацнул выпавший из пальцев ствол. Шкаф, все-таки оказавшийся не зомби, а заурядным незаконопослушным гражданином, стек под ноги по оси симметрии. Жаль, волочить его с собой для последующего допроса не выгорало, того и гляди, в дверном проеме возникнут лжетаксерские коллеги, усиленные бультерьером.

Когда папа с сыном выбрались из щели, Пепел без слов содрал с Валерия Константиновича плащ и отбросил подальше, будто тот источал радиацию.

– Зачем?!

– Жучки. Тебя пасли, и ты привел этих гоблинов на хвосте. Давай ключи от машины.

– Зачем?!

– Маячок могли зарядить в брелок, под капот, в бампер…

– Я же их захлопнул!

– Тогда гони свою мобилу.

– А это еще зачем?

– Ты мгновенно пеленгуешься как по исходящему, так и по входящему звонку, а я с тобой, видать, пока одной веревочкой связанный.

Лунгин, демонстрируя некоторую непокорность, трубу вытащил на свет божий, но не отдал, а извлек сим-карту и переломал в пальцах. И здесь Пепла кольнула интересная мысль. А если трое преследователей явились во двор не по радиомаяку и совершенно не планировали встретиться здесь с товарищем Ожоговым? Ведь преследователи – по повадкам умудренные люди, а такие персонажи не ленятся обеспечивать себе троекратное преимущество. И тогда получается, троица явилась именно за сопляком в воняющей рыбьим жиром футболке. Кто же ты такой, или чего ты успел натворить, Павлик Лунгин?

– Прекратить! – рыкнул Сергей Ожогов, но команда относилась не к старшему, а к младшему Лунгину, тянущему руку к заманчиво лежащему на полу ТТ.

* * *

Молоденький лейтенант от скуки дергал на себя и задвигал обратно фанерный ящик стола, стараясь сделать это без скрипа.

Скрип-скрип.

Он загадал, что ровно через минуту после успешной попытки появится Павлова.

Скрип-скрип. В ящике шуршали пожухлые бумажки, перекатывалась парочка авторучек с негодными стержнями, по дну ящика гремел задубевший огрызок пряника, из ящика душисто пахло яблоками.

Скрип-скрип. От досады младший лейтенант Михаил Игнатик был готов сгрызть ногти на обеих руках. Еще год назад он, курсант школы милиции, и мечтать не смел о том, что попадет в опергруппу. Его и в школу-то взяли только за спортивные достижения. Не было фамилии Игнатик в списках, по которым заблаговременно отделяется будущий контингент молодой поросли оперов, и все тут. А бегал Миша быстро. Чемпион Европы – не хило, увы – среди юниоров, но для осуществления тайной мальчишеской мечты молодежки хватило.

Правда, мечтал Мишка на самом деле не на рецидивистов чумазых охотиться, а раскрывать коварные замыслы международных шпионов. Но рухнул Союз, шпионов стали называть разведчиками, а потом вроде и вовсе – отменили. Вместо них косяком пошли террористы, а разве пошлют зеленого лейтенанта искать по городам и весям бородатого вахабита? Не пошлют. Скрип-скрип.

Лейтенант вспомнил, как на давешнем совещании Павлова сидела, закинув ногу на ногу, а чулочки ее так и хотелось погладить. Казалось, только коснешься, как между ладонью и нейлоном проскочит и ужалит искра. Не больно ужалит, а сладко-сладко. А потом капитан Павлова вдруг уронила карандаш и нагнулась, шаря под столом, и ее бедра изогнулись столь впечатляюще, что Игнатику для отвлечения раскалившегося естества срочно пришлось уставиться в забрызганное дождем окно и вообразить, будто он мотает марафон по заснеженной Сибири.

Скрип-скрип. Вон, доверили матерого преступника аккуратно найти и повязать, то есть, конечно, сперва опросить эту зареванную медсестру и бестолкового охранника, которым убийца в наглую автограф оставил, а уж потом отправляться на розыски. Но и так все ясно. А эта Коко-шанель, мало того, что – баба, так еще и дура… бросила лейтенанта скучать в кабинете, приказала не отлучаться, а сама слиняла по делам. Небось, явится накачанная пивом, как, нашептывают, не раз уже случалось, устроит разбор полетов, городя огород бессмысленных претензий, тем временем матерый убийца вылезет из логова, наверняка сейчас собирает скарб в чемодан по адресу прописки, и бобик сдох. Скрип-скрип.

День тому по зданию включили зимнее отопление, и как всегда глобально. По привычке мостившиеся задами на батареи сотрудники немедленно подскакивали, в отделении стало жарче, чем на малом ракетном корабле во время учебных стрельб, все поневоле развешали по шкафам верхнюю одежку, оставшись в рубашках. Капитан Павлова, широко расставив кулаки по столу лейтенанта, и навалившись на них всем своим аппетитным грузом, за что-то распекала Ивасика, а он, вроде бы виновато понурив глаза, на самом деле бесстыдно пялился в вырез на ее груди…

Лейтенант Игнатик бегает быстрее кого угодно. Преступник не откроет дверь, забаррикадируется, он вооружен. Поэтому лучше брать его на выходе, он выскочит внезапно, и Михаилу ничего не останется, как рвануть следом по ночному городу. Игнатик будет преследовать преступника до тех пор, пока не загонит в тупик у каких-то гаражей, и там развернется жестокая схватка. Тут лейтенанту стало страшно. В стрельбе он всегда был слабоват, в рукопашных делах – такая же фигня. Воображение услужливо поставляло идиллические картинки – его, Михаила, тело, распростертое в луже крови, топот ног сослуживцев, последний поцелуй в лобик капитана Павловой, увы (или к счастью?), чисто материнский и отдающий пивом и крепким табаком…

– Ать вашу, где эта лохудра шляется? – донесся из коридора голос главного начальника, майор Горячев тоже потерял спокойствие, – Интересно мне, под кем она лежит?

– Под депутатами, знамо дело, – откликнулся невидимый из кабинета старлей Фролов, потянуло «беломором», – Сегодня надерется в хлам, завтра операцию завалит, и хоть бы хны, погоны на месте. Помните, как зимой по ее милости Ваську ранили? Медицина чуть не загнулась, пока его штопала, а капитанше – все трын-трава. Рапорт на нее подали, чин чином, а в ответ – типа, сам виноват.

Скрип-скрип. Ивасик вспомнил, как два дня тому Павлова влетела в кабинет и швырнула на стол перчатки. Он только что разгреб стол от барахла и сидел в блаженном безделии. Перчатки поехали по вытертому лаку и шлепнулись точнехонько на ширинку форменных брюк. И Павлова с равнодушной улыбочкой, как ни в чем не бывало, переклонившись через стол, сгребла свое хозяйство с причинного мужского места… Естество, понятно, встало дыбом, конфузно оттопырив штаны. Как тогда Ивасик покраснел!

А сегодня с утра Павлова вошла в кабинет и заперла за собой дверь. Ивасик даже не успел сообразить – что, как, почему, а Павлова накинулась на мальчишку с жадностью голодной кошки, содрала, губя пуговицы, рубашку, закатила юбку под грудь… И трахнула парня в отвратительно неудобной позе. Именно она его трахнула, а не он ее – он даже не успел понять, что, где, когда.

Теперь он ждал Павлову, надесь объясниться виноватым шепотом.

– Эй, молодой! – одернули из коридора, – Хорош ящик мучить, дуй сюда с документами по больничной мокрухе, без Павловой обойдемся.

* * *

– Сергей, давай… Давайте… – рухнув на кресло в вагоне, Лунгин запнулся, не зная, как обращаться к Пеплу – на «ты» или «вы». Ситуация щекотливая. Этот человек, с одной стороны, спас его сына, а с другой – рецидивист, уголовник…

Пепел молча наблюдал работу мысли на лице старшего Лунгина. Сей хмырь симпатии вызвать не мог. И хоть видел Сергей колонкового барыгу первый раз в жизни, хлебнул Ожогов всякого вдоволь, научился с одного, беглого взгляда оценивать встречного и делать о пациенте верные выводы.

Надо ли говорить, что это драгоценное умение Пепел не любил тратить на анализ имбецилов типа свалившегося на его голову папаши-Лунгина. Но относится к попутчику как-то иначе, кроме как к вынужденному деловому партнеру, Пепел не имел права: до далекой разгадки кем-то сочиненного кроссворда Ожогов заинтересован, чтобы оба Лунгина ошивались в пределах видимости. И чтобы отношения не были натянутыми. Лучше – по возможности доброжелательными. Поэтому Пепел наступил на гордо собственной песне и обронил:

– На «ты».

Кстати, когда предлагаешь обращаться к тебе на «ты», а сам продолжаешь «выкать» – это зеркальным образом вызывает у собеседника какого-то особенного толка уважение.

– Сергей… – начал Лунгин и опять запнулся.

А вот это обращение коробило: «Сергей» остался где-то в далеком прошлом.

– Сергей, ты тут главный… Я правильно понял? Хорошо, я согласен… А куда мы едем? Надо бы куда-нибудь подальше от центра, – бобровый деятель робко посмотрел на Пепла. Тот ответил недоуменным взглядом. И в этом взгляде Лунгин прочитал ответ: «Валерий Константинович, вы, кажется, только что сами определили иерархию?».

– Я не настаиваю, я просто уточняю, – поспешил исправиться Лунгин, – ведь прятаться нужно в Тьмутаракани, за городом…

– Да тише, вы! – цыкнул Пепел, – еще матюгальник у машиниста попросите, чтобы никто не прослушал!

Лунгин стушевался.

«А вроде, бизнесмен – мозги должен иметь… хотя, и имеет… курино-ондатровые», подумал Пепел. Он с омерзением посмотрел на Лунгина, низко опустившего голову. Плечи у попутчика вздрагивали.

– Простите, Сергей, плохо соображаю… Я, все-таки, только что еле жив остался… – он осекся, бросил быстрый взгляд на еще сонного Пашку.

Лунгин был соплив. Но ни жалости, ни сострадания к нему Пепел не испытывал. Хотя винить пыжикового папика за реброломный раут на хазе у Эсера особого смысла не светило. Может, даже стоило поблагодарить – без ласкового слова Савинкова куковал бы нынче Пепел на ментовских опознаниях и делал ставки в уме на то, какой срок прокурор зачитает: типа, восемнадцать с половиной против одного. И за наведенный хвост Лунгина винить не с руки – салабон в таких играх. Но это – лирика.

– Выходим, – скомандовал Пепел.

– А-а… Это что за станция? Я так давно не ездил в метро… Ах, ну конечно, «Гостиный двор», – бубнил Лунгин, заискивающе глядя на Пепла, – на пересадку?

– На выход, – и не удержался от горькой шутки, – с вещами! – Хотя не до шуток, двойник-вражина показал зубы, и эти клыки оказались такого размера, что родные косточки от вероятного могильного холода заныли. Пусть беглецам повезло оторваться на халяву, но надолго ли? Их ищут, и очень старательно ищут.

– Блин, ну что вы меня тащите? – Ныл и упирался Пашка, – скоты, тоже, нашлись, блин, умники… – утопая в наспех купленной и, понятно, с размером промазали, куртке.

Новый плащ на старшем Валерии Константиновиче тоже сидел, как корова на седле. Хорошо, через два квартала после магазина Пепел заметил бирку на рукаве и сорвал.

– Молчать, – процедил Пепел, и неожиданно для самого себя прибавил витиеватую непечатную фразу.

Пашка с уважением посмотрел на Пепла и притих. Вместе с толпой спешащего по домам народа их понесло на экскалатор и выплеснуло в дрожащий от гула вестибюль. С электронного рекламного табло беглецов призвали читать журнал «Интербизнес». А в голове Пепла прокручивалось только что пережитое: троица специально обученных громил явилась в вонючий проходняк за сбежавшим от семейных дрязг мальцом. То есть, если судить по приложенным врагами усилиям, этот пацан для них был на вес золота.

– Пепел, я пить хочу, сил нет, – после паузы тихо сказал мальчишка, тот самый, типа золотой.

Пепел кивнул в сторону ближайшего, встроенного в стену ларька. Отец и сын, отстояв безропотно очередь, отоварились лимонадом. Сергей антракт использовал, чтобы тщательно отзыркаться по сторонам, и к некоторому облегчению отметил, что ни в манерах дежурящих по залу серых, ни в водовороте пассажиров нет нервозности больше, чем обычно. Их ищут, но в набат не колошматят.

Вечером Невский не был так омерзительно многолюден, как в дневные часы. Попадались интеллигентного вида колдыри, неформальная молодежь и истасканные проститутки. Одна из них догнала Пепла и Лунгиных. Замерзающая в не по сезону легком, дырчатом платье, костлявая, испитая, беззубая, на вид лет пятидесяти (хотя ей могло быть и тридцать).

– Ребят, сигаретки не найдется? – заговорила она, идя быстрым шагом рядом с компанией. Мадмуазель попеременно смотрела то на Пепла, то на Валерия Константиновича.

А Сергей ломал голову: из чего в России можно выжать денежку, похищая подростков, если не цыганить за умыкнутых выкуп? Может, их крадут, чтобы сбывать в забугорные благополучные семьи? Возраст не тот, скорее уж для публичных домов или армии, вроде камбоджийских формирований Пол Пота. Но для публохат – риск немалый, статьи УК жестокие. А для войны проще сзывать молодежь где-нибудь во Вьетнаме. Или чечены? Но тогда почему в Питере, а не ближе – где-нибудь в Краснодарском крае?..

– На, – чтобы быстрее отвязаться, Лунгин протянул ночной фее полупустую пачку. Вообще-то в отношении женщин он был эстетом, к проституткам относился нормально, соглашаясь с, кстати, философом Розановым, утверждавшим, что эти женщины – величайшие благодетельницы человечества. Но встретившийся им экземпляр Лунгин за женщину считать не мог всяко.

– Дай-ка хлебнуть, – обратился он к сыну и взял у того из руки бутылку.

Пепел стал прикидывать, не использовать ли сеньориту в целях маскировки. Верняк, у Чиччолины есть хата… влить в претендентку литр водяры, чтоб не путалась под ногами… Но чересчур в падлу, да и такие «гостиницы» враг прочешет по высшему разряду, Пепел бы сам облаву с этого начинал.

– Мальчики, дюже пить хочется, – продолжала проститутка, в спешке меряя тротуарную плитку.

– Значит, так, – Лунгин приостановился, достал из кармана монету, – если орел, идем в кабак. Решка – прощаемся.

– Хорошо! – фройляйн обрадовалась.

Лунгин разжал кулак и показал решку:

– Счастливо оставаться.

Они почесали дальше. Вслед раздавался простуженный мат. «Хоть какая-то от него польза», – подумал Пепел. Лунгин преданно посмотрел на Пепла, видимо, ожидая похвалы.

– Спасибо, Валерий Константинович, – не пожадничал Сергей.

Тот удовлетворенно хмыкнул, но Пепел этого уже не заметил. Мысли кружили по другим ипподромам. Самое неожиданное в произошедшем, что Пепел реально встретил своего двойника. Это был не просто очень похожий человек, это был натуральный близнец. Поневоле на ум приходила белиберда из индийских фильмов. Но Индия оставалась далеко, и верняк стопудовый, не было у Сергея Ожогова родных братьев-сестер… Или?..

– Папа, вообще-то, ты поступил грубо, – раздраженно отнял назад лимонад Пашка.

– Да что ты? – искренне изумился отец, – с ней-то, с этой?

Пашка так и затрясся, даже отшатнулся от отца.

– Почему?! Потому, что она проститутка? Это просто работа!

– А почему ты так зацепился, я не понимаю? – в свою очередь взъелся Валерий Константинович.

Пепел слушал вполуха. Пашка даже обрадовался возможности поддеть, огорошить, расстроить отца:

– А потому, что моя девушка – тоже проститутка, – с некоторой гордостью заявил он.

Лунгин остолбенел.

– Не останавливаться, – подстегнул Пепел и тут же опять перестал обращать внимание на спутников. Или?.. Или все-таки была в семье Сергея Ожогова тайна вроде «Железной маски»?

– Пашка, – с ужасом проговорил Лунгин, – но это, это же… непотребное занятие…

– А что? – С вызовом спросил Пашка, готовый кинуться в бой, – вот наша мама кем работает? Бухгалтером. А моя Алена работает проституткой. И то и другое – профессии.

Мысли Пепла заинтригованно нашпилились на следующие восклицательные знаки: двойник похищал подростков, а этот шкет сам сбежал. А вдруг малец именно ради того и сбежал, чтобы не оказаться похищенным? Но тогда это не типичный нынешний подросток, а нечто не слабее седьмой инкарнации Будды, за которым гоняются эдакие посланцы Ада. Блин, вот до чего можно дошизоваться, когда не хватает фактов. Ладно, версии о брате-близнеце и о сверхгениальном юнце отложим в дальний ящик, все должно быть по правилу «скальпеля» банальней, поэтому и мы станем опираться на варианты попроще. Ведь «по оперативным данным» не от злодеев сбегал малец, а от чокнутых родителей. Просто, бунтует чадо.

Чадо бунтует, и бунтует назло ему. «И чего ему не хватало?», – искренне не понимал Лунгин. На всякий случай он решил перевести разговор.

– Сергей, куда мы идем?

– Туда, – Пепел размыто кивнул вперед. – Только предпочтительней звать меня «Пеплом».

Больше вопросов не послышалось.

Через пять минут они вышли на Конюшенную площадь. Пепел свернул во двор, Лунгины не отставали. Все трое уверенно прошли мимо охранника в покосившейся будке, который лениво посмотрел вслед и продолжил читать самоучитель у-шу.

– А что здесь? – гастролерно спросил Пашка.

– Здесь – таксопарк, – ответил Пепел, – нам дальше.

Двор был проходным и абсолютно пустым. Эхо шагов ломалось об окружающие облупленные стены.

– Кажется, когда-то здесь были конюшни, – задумчиво произнес Лунгин, рассматривая мощеную кладку под ногами.

За таксопарком высилась темная труба котельной. Само здание выглядело безнадежно запущенным, однако было крепким.

– Здесь что, твой знакомый? – поинтересовался Лунгин-меньшой.

– Нет. Но попробовать можно. Я место знаю, тихое и неприметное, – неохотно объяснял Пепел. В этом дворике они с приятелями еще в пору полового взросления распивали портвейн под гитару.

Сергей несколько раз стукнул кулаком в огромную, обитую железом дверь. В окнах горел свет. Пепел постучал еще раз. Дверь отворилась. Из тускло освещенного проема на них уставился худой бледный парень лет двадцати пяти, мину открывшего дверь трудно было назвать счастливой. Небольшие глаза за узкими очками глядели подозрительно.

– Второй сменщик здесь? – тоном большого начальника спросил Пепел.

– Тебе-то что? – нахмурился парень, явно не найдя языком более удачного отшива.

Из-за спины парня выглянула роскошная брюнетка в полурастегнутой рубахе и наспех натянутых джинсах. Как ни вымучился Валерий Константинович (на три инфаркта), при виде брюнетки мысленно облизнулся. Краем глаза Сергей заметил выражение воротникового короля. За последние несколько часов Лунгин достал его, аки камень в ботинке, от этого пропало всякое желание церемониться. Молча отодвинув парня, Серега ступил в теплое, но сырое пространство. Очкарик самоуверенно зевнул:

– Я охрану позову. Видел табло у входа? Посторонним, и всё такое…

– Сколько угодно. Не забудь добавить начальнику, что тебе помешали, – Пепел кивнул на брюнетку. Итак, размышлял он, проблема имеет две занозы: подростки и близнец. Причем, песенку о маньяке заведомо допускается похоронить, маньяки по осени не сбиваются в стаи. И, особо отметим, не заточены работать так профессионально. Сергей уже жалел, что цыганское счастье столкнуло его не с маньяком. При этом – на все сто – двойник и есть похититель остальных малолеток.

– Что надо-то? – снизил обороты котельщик.

– Ночь переночевать.

Очкарик посмотрел тоскливо. Видно было, что ему, в принципе, все по фиг.

– Ну, вы даете, мальчики, – кокетливо завозмущалась брюнетка, – вломились сюда, можно сказать, грубо и насильственно…

После этих слов Лунгин уже не сводил с нее глаз.

Невероятно высокие потолки, коричневые котлы, наросты лестниц в два этажа, каменный кривой пол, разводные ключи под ногами, какого-то зеленого отлива кошка – одним словом, индустриальный пейзаж. Пашка, еле отогревшийся после прогулок в одной продуваемой футболке, нацелился на топчан. Из разорванной коричневой кожи внятно и убаюкивающе торчали клочья желтой ваты.

– Ну вот, – пропыхтел Валерий Константинович, – наконец-то… – он запнулся, сначала хотел сказать «всё кончилось», но поправился, – наконец-то передышка.

– Хотелось бы верить, – мрачно процедил Пепел.

– А что, вы думаете, всё еще впереди? – наивно поинтересовался Лунгин, продолжая пялиться «на присутствующих здесь дам». Ожогов с омерзением отметил: что бы он ни сказал, Лунгин заранее согласен с его мнением.

– Возможно, – бросил Пепел, показывая, что разговор закончен. «Нет, видимо, наш Лунгин не козел, просто козлит. Но козлит несносно», – подумал он. Только наивный мог предполагать, что наступила минута отдыха – Пепел сомневался. И уже в голове смаковал версию, что сыр-бор разгорелся не из-за младшего, а из-за старшего Лунгина. Надо бы поспрошать с пристрастием, какие у того капиталы?

На рыжем деревянном столе красовался ополовиненный пластиковый баллон с пивом. Решив выдерживать роль, Пепел взял балдометр, отвинтил крышку и прильнул к горлышку, на правах главного оставив на донышке.

– Скотина, – констатировал сменщик, впрочем, с уважением.

Лунгин меж тем не терял времени.

– Валера, – галантно назвался он, подойдя к брюнетке, торопливо подхватил ее ручку и демонстративно поцеловал. Увы, в этом бегемоте откуда-то внезапно появилась галантность.

Парень искоса наблюдал романтическую сцену, ирония во взгляде отсутствовала. Сергей мысленно взвыл: ну что не хватает этому уроду Лунгину?! А Валерий Константинович принялся грузить девушку какими-то мудреными рассказами об огранке бриллиантов. Та слушала, явно скучая, но, наверное, боялась разозлить незнакомых мужиков, ввалившихся среди ночи. Ясно же, бандюки. И ребенка не постесняются. Пепел хмыкнул – а вдруг Валерий свет Константинович реально шарит в брюликах? Не из-за этого ли такая шикарная облава?

– Слушай, Павка, – обратился Сергей, – я понимаю, ты отцу подгадить, научить его жить мечтаешь. Чтобы понял, какой ты на самом деле хороший и как без тебя плохо. Но ты мне одно скажи – при чем здесь Димыч?

– Ты и про Димыча знаешь? – ничуть не удивившись, уточнил Паша.

Пепел кивнул.

– Тоже мне, наука… Ты неужели не врубился, что его запишут в похитители? Или… Не его, а того, кто на него похож?

– Понимал, – ответил Пашка, явно на первую часть фразы, – я этого и добивался. Этот Димыч, чмо с ушами, мне поднасрал, и не кисло. Случилось так, что я бабла скопил. На мечту, понимаешь ли, – Пашка посмотрел в потолок, – я хочу поехать на «Формулу-1». Десять, нет, двадцать лет жизни бы отдал, чтобы в болиде посидеть. Ну, на это куда большие деньги нужны. Так дай, думаю, в кокпит не сяду, пусть хоть гонку своими глазами посмотрю. Где-нибудь близко, в Венгрии. Полтора года капусту копил! Все карманные деньги откладывал, на бездники просил дарить налик! Скопил. Ну, думаю, лафа. А дальше? С кем ехать? Мне ведь восемнадцати нет. Меня либо с предками, либо по доверенности от них. Ну, доверенность можно подделать, это не труд. А где взрослый-то?

– Ну и?.. – усмехнулся Пепел, – нашел барана, который за свои кровные тебя повезет?

Пашка надулся.

– Я на двоих скопил! Вот как! И предложил Димычу. За мой счет за бугор мотаться, прикинь?! Ну, когда еще такая маза будет!? А он, козел бородатый, отказался! Скотина!

Сергею аж скулы сводило от затуманивших череп загадок. Ладно, подозрения о бриллиантовом дыме оставим до удобного момента, отцедим прежние догадки. Зачем похищать подростков «не маньякам»? Для натуральных маньяков за башли? Или для отвода глаз? Угнали дюжину малолеток, прописали в ментуре фоторобот Пепла, а потом сделают свое гнусное дело с бриллиантовым Валерием Константиновичем, и все стрелки на Ожогова? Вариант? Вариант!

– Почему?

– А потому, – Пашка озверел, – что ему свою бабу оставлять не хотелось! Потому что она ему изменит.

– Но сейчас-то он уехал. – Сергей определился, что перед ним не седьмая инкарнация Будды, а детский сад.

– Так ее с собой взял!

– Ладно, уймись. Операция прошла успешно.

– Кстати, Пепел, – перевел тему ребеночек, – ты деньжат не подкинешь?

– Не подкину.

-Ну и фиг с твоим карманом, сам достану.

– Знаете, гости дорогие, – крайне недружелюбно начал, наконец, очкарик, – шли бы вы баиньки… Время позднее.

– Отчего же, время как раз детское, – расплылся в блудливой улыбке Лунгин, – Паша, иди ложись. А мы тут еще посидим. – Он обернулся в сторону Пепла и стал что-то изображать, отчаянно вращая глазами. – Вы тоже, – сказал он сменщику, – устали – пожалуйста, отдохните. Вот только можно у вас украсть вашу девушку на время? Она ведь не против, правда?

Брюнетка испуганно посмотрела на бойфренда. «Хиловат», – подумал Пепел. Но как бы хиловат ни был парень, пусть и вломились к нему в ночи, болтаться тряпкой он не согласился. Мягко подойдя к великовозрастному Лунгину – Сергей знал, что предвещает такая походка – парень взял крутого бизнесмена за шкирятник и опрокинул лицом на столешницу. Очевидно, перестарался. Лунгин ойкнул и утер нос. Из ноздрей просочилась скудная кровь. Пепел посмотрел на парня другими глазами.

– Уморщу на чизбургер, – предупредил парень, чем вызвал окончательно расположение Сергея.

– Послушай, приятель, – начал Сергей, и оценил, что парень не завелся в традиции американских дюдиков, мол «какой я тебе, тра-ля-ля-ля, приятель», – тебя как звать-то?

– Класс, – скептично восхитилась девица, – что, дружить будем?

– Не беспокойся, Мира, я этим бандитам тебя не отдам, – успокоил парень решительно. – Антон…

– Антон, значит. Можно тебя на минуту?

Антон посмотрел на Пепла без особой доброты, но подчинился. Они уселись за покрытый бордовой краской котел на торчащую из стены широкую трубу. Закурили. О чем был разговор, ни Мира, ни присмиревший Лунгин не слышали, но мордобоя не случилось. В итоге Антон махнул Лунгину рукой, и провел в раздевалку, где предоставил в распоряжение гостей широкую, мягкую, но крайне неудобную кровать, на которой, к тому же, уже сопел Пашка. Пепел выбрал ночевку на полу, на одеялах. Очкарик остался караулить внизу, а Мира устроилась в соседней раздевалке.

Ночью где-то поблизости устроили фейерверк и петардовый сабантуй. Пепел проснулся, показалось, что он все еще колбасится по железной дороге, перевернулся на другой бок и заснул опять. На рассвете, проснувшись, увидел, как Лунгин возвращается из двери в соседнюю раздевалку и тихо устраивается на койке. «Во – стайер!», – с брезгливым возмущением подумал Сергей и закрыл глаза. На это раз он не успел заснуть. Вошел Антон и громко объявил подъем.

– Через полчаса начальство придет. Хотите остаться – с ним разбирайтесь, – и привычно врубил антикварный транзистор с могучей трещиной наискосок по корпусу.

Бодрый комментатор тут же стал воодушевленно читать криминальную сводку:

– В настоящее время на территории Санкт-Петербурга и Ленинградской области действуют тринадцать этнических диаспор стран ближнего и дальнего зарубежья, представляющих «оперативный интерес». Об этом говорилось на координационном совещании руководителей правоохранительных органов, которое состоялось в городской прокуратуре. Среди них наиболее латентными, по сути – законспирированными, являются «афганская», «азербайджанская» и «вьетнамская» диаспоры. Другая опасность – подверженность части молодежи экстремистским настроениям. По данным Комитета по молодежной политике, в городе существуют три многочисленные агрессивные неформальные объединения: «панки» – порядка десяти тысяч человек, участники ролевых игр – примерно семь с половиной тысяч человек и «скинхеды» – около пяти тысяч человек…

Гости нехотя соскреблись с лежбищ. Сергей отметил свежую широкую царапину на щеке Лунгина и пару розовеющих семафориков-укусов на подбородке. Видимо, свою честь Мира отстояла профессионально и без лишней возни.

А вот и она возникла в дверях с уставшим видом победительницы:

– Сергей, можно тебя на пару слов, – попросила «присутствующая здесь дама».

Комментатор заливался соловьем:

– Во вторник около пятнадцати часов в квартиру на улице Маршала Новикова, где проживает восемнадцатилетняя студентка, позвонил человек в милицейской форме. Он представился участковым инспектором. Но едва жертва открыла дверь, как в квартиру ворвались двое мужчин. Угрожая насилием, преступники отобрали у девушки шесть тысяч долларов и четыреста евро. В милиции, не исключают, что злоумышленники были осведомлены о наличии у студентки крупной суммы. Возбуждено уголовное дело…

– Ну, что? – Пепел нехотя последовал за подругой. Мира облокотилась о стену, кутаясь в свитер.

– Я не знаю, кто этот выродок, – начала победительница без обиняков, – но ты вроде нормальный. Какого крена с ним возишься?

Сергей равнодушно промолчал.

– Такие на бабах горят!

– Извини, – наконец пожал плечами Пепел, и откровенно, сам себе удивившись, добавил, – сам его на дух не переношу.

Мира недобро усмехнулась. И тут комментатор выдал на сладкое:

– Беспрецедентный несчастный случай произошел на набережной канала Грибоедова рядом с Ново-Никольским мостом. В автомобиле модели «Крайслер ПТ Краузер» обнаружены два обезображенных трупа. Экспертиза показала, что смерть наступила вследствие нападения бойцовой собаки. Одной из жертв является Владимир Борисович Савинков, известный в преступном мире под кличкой «Эсер» Вообще же, за девять месяцев этого года пострадали от укусов собак более девяти тысяч петербуржцев. Причем нападают на людей в подавляющем большинстве случаев не бездомные животные, а крупные псы бойцовских пород, выгуливаемые без соблюдения правил безопасности. По последним данным, в Петербурге насчитывается порядка пятьсот тысяч собак…

У Лунгина и Пепла челюсти отвисли синхронно.

– А где Павлик?! – вдруг запаниковал Валерий Константинович.

Пепел яростно хряпнул кулаком по столу. Испарился не только нервный вьюнош, из-под брючного ремня исчез добытый в неравном бою ТТ.

* * *

– Здравствуйте, здравствуйте… – майор Горячев схватил руку пришедшего журналиста и доброжелательно помял ее. – Ох, что вы, мы ведь заранее, по звонку, договаривались, – отреагировал служивый, когда журналист полез в карман приталенной кожаной куртки за ксивой, но все же фотку с внешностью сверил, имя-фамилию – Александр Ханумов – изучил. И еще майору почудилось, что от удостоверения воняет псиной.

– Всё должно быть пристально ясно, – улыбнулся журналист, среднего роста, богемного вида, черноволосый и черноглазый, с легкой примесью азиатской крови. Куртку не снял, так и уселся за стол, наглый, как продавщица пива в СССР.

– Правильно! Без этого в нашем деле бардак. Да и в вашем тоже… Садитесь, пожалуйста. То есть, присаживайтесь, – неловко поправился запоздавший с приглашением Горячев. Он настолько старался выдать себя за серую кабинетную моль, что даже перебарщивал. Конечно же, майор навел справки – газета, от которой явился писака, поддерживала «Людей России», точнее, содержалась этой партией. И истинная цель визита не оставалась для Горячева тайной, что ж, пока будем подыгрывать.

Александр с кривой ухмылкой наблюдал за суетящимся майором.

– Знаете, не так часто приходится видеть представителей прессы в нашем отделе. Сейчас больше разглагольствуют о том, какие мы плохие… – робко блеял, внутренне лопаясь от смеха, майор. Ежу понятно, речь рано или поздно зайдет о капитане Павловой. И здесь майор подаст себя во всей красе, поскольку ангажированную газету в первую очередь читают политические оппоненты. И ежели в газете будет черным по белому написано, что непосредственный начальник надежды партии «Люди России» капитана Анастасии Павловой – мракобес и держиморда, у майора тут же нарисуются влиятельные союзники в борьбе с этой выскочкой в капитанских погонах.

– В мою задачу не входит писать пасквиль, – с высока уведомил журналист, – хотелось бы рассказать о, как говориться, суровых буднях, грубой сермяжной правде жизни.

– Сколько угодно… Знаете, будни у нас и впрямь… Не сахар… – майор елейно улыбнулся, еле удерживаясь, чтобы не зарядить в лоб: «Ври, ври, да не завирайся!».

Ханумов снял с шеи болтавшийся, как амулет, диктофон, включил и положил на стол напротив Горячева. А вот диктофону майор позавидовал – цифра – посерьезней оплата труда у журналюг, могут себя побаловать. Впрочем, пресса – четвертая власть, а майор – первая, и если дело выгорит, станет майор богаче на миллион таких диктофонов.

– Товарищ майор, – традиционно начал гость официальным тоном, – прежде всего: расскажите о сотрудниках отделения.

Майор сцепил пальцы, принял правдивейшее выражение лица и повел битый неторопливый рассказ о прекрасном товарище и хорошем семьянине старшем лейтенанте Фролове; о недавно пришедшем в отдел, но уже подающем большие надежды лейтенанте Игнатике, кстати, первоклассном спортсмене, вон кубок, это благодаря ему. Вообще, о сплоченном коллективе, не смотря на привычные для сегодняшних реалий проблемы…

За дверью сновала мелкая ментовская сошка, по полу нещадно сквозило, мерзкий осенний дождь барабанил в небольшое окно. И слова майора были столь же унылы, как и вид из этого окна в обшарпанной раме. Журналист терпеливо слушал, ожидая, когда можно будет перейти к главному. А майор по роже напротив читал, как гостю не терпится.

«Ничего, злее будешь, тем самым подсобишь вырвать эту кость в горле – Павлову». Если все срастется, как запланировал Горяинов, недруги «Людей России» отсыпят от щедрот майору мзду немалую. Правда, здесь торопиться не следует, сначала позволим Павловой раздуться, будто воздушный шарик, заиграть утренним солнышком на политическом небосводе, а потом булавкой – пуф!!! И чем громче этот «Пуф!!!», тем дороже оппонентам обойдутся услуги Горяинова. То есть, он Павлову породит, а потом растопчет.

Раздался щелчок. Кассета в диктофоне закончилась.

– Одну секунду, я сейчас сменю, – объявил журналист, и. воспользовавшись паузой, втиснул ключевую фразу. – Я слышал, у вас работает капитан Павлова… – гость смотрел не в глаза хозяину кабинета, а в переносицу.

– А, Настя… – лицо майора недоброжелательно скривилось, четче проступили морщины, серые впалые щеки подобрались, улыбка мгновенно полиняла. И даже искусственная шерсть серого китайского джемпера под форменкой, казалось, встопорщилась. – Знаете, она выбивается из коллектива, – произнес он как-то по совковому, давая прессе до поры порезвиться.

– Чем же? – удивился Ханумов.

– Да хотя бы ее командный тон даже с коллегами… Политическая грамотность, опять же.

– Ну, это разве плохо?

Горячев недобро посмотрел на Ханумова.

– Настенька у нас – партийная.

– То есть? – невинно поднял брови журналист.

– Особа, приближенная к партии «Люди России». Впрочем, я в ее дела не лезу, своих по горло. – Майор опять начинал переводить разговор на себя, это не входило в планы посетителя.

– А что, в народе говорят, – запустил журналист фугаску, – что за определенную мзду любое дело прикрыть можно, даже такса определенная есть. Как относятся к подобной практике сотрудники вашего отдела?

Горячев внутренне вздохнул – к нему пришел слабак, сам бы Горячев для порядка прежде поспрашивал о последних громких убийствах: Мартынова, Лунгиной, Георгадзе, Охрименко, наконец Эсера, от которого тянется не ниточка, а настоящий корабельный канат к рынку сбыта фальсифицированных медикаментов.

– Молодой человек, – красиво оскорбился майор, – они к ней никак не относятся. Эта, как вы выражаетесь, практика, перестала быть чем-то из ряда вон выходящим аккурат после того, как ваша любезная пресса раструбила о ней широкой общественности.

– Однако та же общественность давно перестала не то что удивляться, но и сопротивляться. Например, по неофициальной таксе закрыть статью по хулиганке в ваших пенатах обойдется в пятьсот зеленых!

Майор смотрел на пришельца с улыбкой Луи дю Фюнесса, отдельно усмехнулся неосведомленности наглеца – пятьсот баков стоит не закрыть дело по хулиганке, а… Ладно, сейчас не до этого.

– А подложить невинному человеку косяк при обыске стоит навсего двести американских рублей! – быстро продолжал Ханумов, не давая Горячеву вставить слово, стараясь разозлить его, – А за штуку ваши сотрудники даже обещают ликвидировать неудобную личность, правда, личность со статусом оценивается гораздо дороже!

– Неправда! В нашем отделе такого не бывает!

– У меня другие сведения, – отчеканил Ханумов.

Майор добросовестно побагровел. Ханумов подумал, не перегнул ли он палку, и не хватит ли майора удар? Но нет. Видимо, с притоком крови в майоре обнаружилось некоторое подобие откровенности, пополам с буйством.

Горячев схватил диктофон, выдернул кассету, потянул пленку, смял ее, с силой надавил на пластмассовый корпус, разломал его, и бросил в ведро. Яростно опалив Ханумова взором, хозяин кабинета для верности прибавил к списку разрушений диктофон – шарахнул приборчик о стену. Диктофон рассыпался на детальки. Со стены упала маленькая фотография майора в тяжелой раме.

– Ты, шваль, – процедил майор, – это уже не для протокола…

Журналист не оскорбился, он внимал.

– Ты что, приперся меня жизни учить?

– Нет, вас слушать, – лишний раз нахамил парень, стараясь вести себя как можно более раздражающе.

– А, знаю, – зашипел Горячев, – тебя эта выдра навела, Павлова, ты ее дружок, да? Ты напишешь, она подтвердит? Ну, я ей житуху устрою! Да, такие финты в ее духе, дрянь, а ведь у нее один голос чего стоит! Рот распахнет – Геббельс отдыхает, ей-ей. Сидела бы и не фурычила, еще нас завалить пытается, стервь…

– Спасибо за интервью, – вежливо произнес Ханумов, поднимаясь с неудобного стула.

– Только попробуй напечатать! – майор затрясся от ярости, – засужу за клевету!

Журналист пожал плечами:

– С вас причитается за техническое оборудование, – кивнул писака на то, что осталось от диктофона.

Майор выматерился. Журналист вышел на улицу, покосился на «Пежо» с отвинченным правым передним колесом. Не прикрывая голову, хотя дождь шелестел и шелестел, писака прошмыгнул в обход луж по двору и сел в бежевую девятку с затемненными стеклами и фальшивым номерным знаком. Улыбнулся. Он был доволен своей работой, выполнять которую не доверял никому.

Повернув зеркало, Ханумов содрал парик; натянув пальцами веки, отлепил от висков пластырь – такой используют в кино и фотографии, чтобы придавать глазам нужный разрез. Уже сейчас в зеркало глядел не азиатского прицела тусовщик, а тридцатипятилетний славянин, сероглазый блондин, с неестественным для его масти загаром – гримом бледно-коричневого оттенка, который стирается крайне паскудно (его он удалит в другой обстановке). Пепел? Нет. Бывший сотрудник отдела внешних операций Военной информационной службы ^[4] Войска Польского, бывший спец третьего ранга по вопросам маскировки Чеслав Баржицкий, осевший в России под кличкой Терминатор.

Три месяца назад в поисках подходящего лица организация перелопатила всю ментовскую картотеку, но нашла. Терминатору оставалось слегка затемнить волосы (у Пепла они были не такие светлые) и сузить крылья носа, что решалось минимальным хирургическим вмешательством. Пепел – он же дважды судимый Сергей Ожогов – идеальный кандидат, внешне катит, волк-одиночка, за него некому вступиться, на него можно списать танкер криминала.

Естественно, они ожидали сопротивления, и они его получили. Сначала несанкционированно исчезает мальчишка и исчезает тютелька в тютельку по их сценарию, хотя Терминатор здесь мизинцем не пошевелил. Потом пропал сам Пепел, как и Валерий Лунгин, и это – после прошедшего по маслу убийства Эсера.

Терминатору приходилось действовать быстро. Его планы, и главное – планы его руководства, кем-то нарушались. Очевидно, что кто-то действует против них целенаправленно. Кто? Частная инициатива, организованная преступная группа, политическая сила, силовая структура? По непроверенным данным у президента этой страны на столе ждет подписи «Программа обеспечения независимости от иностранной фармакологии» – не отсюда ли ветры дуют? А ведь операция, которую реализует Терминатор, расписана по дням: собрали человеческий материал, использовали, растворились, в сносе – Пепел.

Пся крев, теперь эти куцые дни будут не столь «удобны». Похищение Лунгина – игра против них, во всяком случае, часть этой игры, возможно – попытка привлечь к событиям больше общественного внимания, возможно – еще более хитрый ход, смысл которого Терминатор пока не отгадал. Но и выяснять, какая сила вписалась в игру третьей-лишней, в условиях цейтнота было бы ошибкой. Проще начать встречную атаку, погнать волну, подплеснуть крови на раскаленную сковородку. Начнется бардак и беспредел, нет больше с нами Эсера, его хозяйство начнут делить урки-соседи. Они порвут друг другу глотки, взметут ил со дна, и третья структура благополучно потеряет нюх в этом шухере. Такая задача лежала на Терминаторе. Те, кто направлял его, знали: ему по силам.

Нужна анархия, беспрецедентный передел собственности. Обвал заказных убийств, внешне неоправданных похищений и арестов левых людей по ложным обвинениям. И чтобы коллеги Эсера поторопились, Терминатор сперва активировал майора, а сейчас подключит в темную Павлову. Здесь главное нажать на все клавиши.

Распсиховавшийся Горячев выложил информацию, которой не было оснований не верить. Терминатор узнал то, что не выудить из ментовских картотек и Интернета: Павлова достойна особого внимания, как достаточно самостоятельная фигура. Оставалось только ее в игру ввести.

Добыть номер домашнего телефона Анастасии Павловой не составляло труда, телефонная книга в интернете наивно выдавала сведения. Терминатор набрал семь цифр. Занято. Решил перезвонить после следующего светофора. Но и со второй попытки в трубке слышались короткие обрывочные гудки.

Терминатор свернул с Владимирского на Невский. Припарковав у ближайшего Интернет-клуба неприметно-бежевую девятку (не чувствовал он эту машину, но не время понтоваться на привычном «Астон Мартине»), он вышел, распахнул тяжелую дубовую дверь и оказался в ионизированном зале, напичканном компьютерами. Этот клуб Терминатор хорошо знал, наценки за центр здесь были в пятьсот процентов, и каждый посетитель стремился высидеть время, не отвлекаясь ни на минуту. Если бы рядом, за соседним монитором, базарил в чате, потягивая кока-колу, бен Ладен, он бы оставался незамеченным сколько угодно.

Как только Терминатор уселся за рабочее место, в его сторону прогарцевала услужливая официантка. Клиент заказал пиво.

А вот электронного адреса Павловой не могла сообщить ни одна база данных. На всякий случай Терминатор набрал ее имя в поисковике «аськи» – вдруг добрая программка выдаст «мыло». Но и в этой системе Павлова зарегистрирована не была. Официантка принесла длинный расширяющийся кверху бокал с блеклым пивом и поинтересовалась:

– Чего-нибудь еще?

– Пока нет.

Она чуть наклонила голову и отошла, напоследок окатив Терминатора томным восхищенным взглядом: загорелые блондинистые самцы были ее слабостью.

Терминатор не отрывался от монитора.

Правила клуба запрещали создавать гипертерминалы: находчивые пользователи еще начнут таким образом экономить на нете, и функция была удалена из меню пользователя. Терминатор дал команду «перезагрузить компьютер». Так и есть – установлена не одна система. Вторая предназначена для сотрудников клуба. Пароль здесь требовался только к личным документам, и в этой системе функция создания гипертерминала не блокировалась.

Терминатор ввел в нужное поле домашний телефон Анастасии Павловой, затем быстренько накидал текст. Не прибегая к уклончивым намекам, он сообщил, что Эсер убит по приказу одного из питерских авторитетов, вознамерившегося подмять петербургский медицинский рынок полностью; и о том, что этот авторитет – один из оставшихся восьми, специализирующихся на криминале в медицине папиков; и о том, что убийство Эсера – первое в соответствующей серии заказух. Подумав, приписал восемь телефонных номеров – он помнил их наизусть. Называть пусть фальшивые имя и координаты источника не стал. Через переводчик перегнал текст на французский и обратно – таким образом уничтожая лингвистические нюансы, по которым сносный эксперт узнает многое – и перенес подметное письмо в окно сообщения.

Кода пива в бокале оставалось уже на три пальца, компьютер уведомил, что сообщение получено. Клиент отставил согревшийся бокал, направился к выходу, на ходу, не глядя, кинул на поднос официантке зеленую купюру, отчего та расцвела буйным цветом. Бывший гражданин Польши, а ныне умелец на все руки, надо – убийца, надо – аналитик, надо – непревзойденный спец по индивидуальной маскировке, был уверен, что в ближайшее же время последуют громкие результаты его сегодняшних – таких элементарных – действий.

Глава 4. Рецепты выживания

Вопрос пополнения карманов на текущие расходы стоял для Сергея довольно остро. Понятно, объявись он в любом месте Питера, где по столу шлепают игральными картами, как всевидящий враг об этом ярком факте его биографии узнает мгновенно. Вот и приходилось изыскивать доходную статью в малознакомом мире тотализатора. От Конюшенной площади идти было недалеко, и уже через десять минут они окунулись в шум «Футбол-бара».

– Пепел, зачем мы здесь? – робко спросил Валерий Константинович. Раскаиваться начал, что ли? Или испугался?

– Слышь, Лунгин, – не поворачиваясь к безутешному отцу, процедил Пепел. – Зачем здесь я: поиздержался малость в последнее время. А вот почему ты прилип ко мне репьем, и главное, почему покойный Эсер мне из-за тебя хребет царапал, я хотел бы услышать со всеми подробностями.

Валерий Константинович отшатнулся, будто получил по зубам от хулигана. Пепел взял линию. Собственно, сегодняшняя гонка, Гран-при Японии, была последним этапом Чемпионата. Да и несгибаемый Шуми еще шесть этапов назад досрочно стал пятикратным чемпионом.

– В принципе, он теперь может вообще не выходить на трассу, – для убедительности поджав губы, рассуждал над ухом Пепла один из проигравшихся подчистую завсегдатаев, – все равно никто ему не помешает. Ура, конечно, но речь о другом. Сколько у вас денег?

Пепел наглый вопрос проигнорировал, однако равнодушное молчание не явилось достаточным средством защиты от незваного советчика.

– «Формула» сейчас надежней, – жарко шептал завсегдатай и хватался за хранящийся у сердца мятый и во многих метах подчеркнутый дрожащей рукой «Спорт-Экспресс», – Всё известно заранее! – Пятна на брюках советчика отчетливо виднелись даже при искусственном освещении, – Трасса не самая легкая, это тебе не итальянская «Аутодроме Национале», здесь, в Сузуке, халявы не будет!

Пепел краем отметил, что льнущий к его бумажнику гражданин обут в летние сандалеты.

– А, следовательно, для победы нужна хорошая машина. «Феррари» в этом году на голову выше БМВ или «Серебряных стрел». Знаешь, даже анекдот есть. Получают зарплату пилоты «Феррари». Михаэль увидел, сколько у Рубенса, и кричит: «За что тебе столько?!», «А на какие бабки я буду механиков „Мерседеса“ целый уик-энд спаивать?!»

Посетители «Футбол-бара» напоминали стайку воробьев перед генеральной дракой, или клубящийся рой возбужденных пчел.

– Если же игрок ставил, что Россия выиграет и первый тайм, и весь матч, коэффициент доходил уже до двух с половиной, нарастая, таким манером, по мере повышения уровня риска, сложности ставки, а в последнем случае и взаимосвязанности событий. Любопытно, что вышедший счет матча был настолько непредсказуем, что иные букмекеры в принципе не предлагали его в списке возможных, – бубнили справа алчные личности с волосами цвета прокуренных усов.

– …Так вот… Шуми у нас на первой линии стартовой решетки. Поул, как водится… Имеет смысл ставить, во– первых, на победу Шумахера. Во– вторых, на дубль «Феррари»…

– …Матч судил известный итальянский арбитр Пьерлуиджи Коллина, не случайно прозванный спортсменами Фантомасом. Прославился он и любовью к пенальти в конце игры (памятен важнейший матч с участием сборной Чехии на чемпионате мира, когда игрок команды в прямом смысле на коленях умолял Коллину отменить назначенный одиннадцатиметровый, естественно, безрезультатно), и нетерпимостью к апелляциям, симуляциям и рукоприкладству. За что и был строго наказан швейцарский игрок, ударивший по щеке нашего полузащитника. А возможность получения красной карточки оценивалась букмекерами в три, семьдесят пять… – бубнили справа.

– …У них в этом сезоне уже семь дублей было, почему бы и восьмому не быть? Трасса сложная, но не шибко скоростная. Тем более нужна хорошая, надежная машина…

– …От Булыкина гола не ждали: не забьет – один и три десятых, забьет – три и две десятых. Интересно, каков был бы коэффициент на оформленный им хет-трик? Курьез и в том, что ставки на швейцарских игроков не сыграли, так как случился автогол. – монотонно бубнили справа.

– …А значит, в-третьих, ставим на дубль быстрейший круг одной из «Феррари». Скорее всего это будет Шуми, смех смехом, а у него машина лучше, да и при всем моем уважении к Барикелло, он не так хорош, как партнер по команде. Ну и сделаем ставку: кто доедет. Хотя здесь рисковать не стоит, но Райкконена и Ральфа Шумахера – можно учесть.

Наконец Сергей оторвался от линии и студено посмотрел в глаза наседающему завсегдатаю. Дополнять выразительный взгляд какими-либо словами не потребовалось, обутый в расползающиеся сандалеты знаток стушевался и отлип.

Пепел сунулся в окошко, сделал ставку и, появившись уже за спиной густо потеющего и обалдевшего от кипящих вокруг страстей Валерия Константиновича, хлопнул папашку по плечу:

– Если вы еще здесь, значит решились открыть мне всю правду. Что ж, это разумный шаг.

– У меня есть небольшая фабрика по производству лекарственных препаратов, – со скрипом начал Лунгин.

– На сколько небольшая?

– Тридцать четыре и шесть десятых процента петербургского аптечного рынка. Эсер был моей крышей, точнее – старшим партнером.

– Страшным партнером, – показал зубы в бельмондовской улыбке Пепел.

– Да? – волновались в двух шагах, – Ну, мне же лучше, новичкам везет. Вот, например. Такой случай был, весь мир история облетела. Жил один мужик в Англии, и была у него мечта – накопить пятьсот тысяч фунтов, поехать в Лас-Вегас и поставить на черное. Специально ради осуществления этой мечты он занимался бизнесом. А в казино никогда нее играл, и в любые азартные игры тоже. В итоге – накопил! А сумма– то немалая, и к слову – все его состояние. Стал собирать чемоданы в Вегас, жена в истерике, дети плачут, мать-старшука с горя убивается, друг хочет в психушку сдавать, но нет, наш герой оказался упорным. Поехал. Поставил. Всё сразу на черное. Выиграл. Вернулся и больше никогда не подходил к казино.

* * *

Полученное сообщение не застало капитана Павлову врасплох. Собственно, удивить, а тем более шокировать эту красавицу было невозможно. Рисуя ее негатив липовому журналисту Ханумову, майор Горячев во многом не ошибался, она была принципиальной и властной, но, однако, не типичной стервой из пошлых комедий. Павлова обладала изощренным умом, железной хваткой и холодным – когда доходило до практики – сердцем, почти по Дзержинскому. Именно поэтому она не только поверила неожиданному подарку, но и поняла, что игра, в которую ее кличут – не игра для одиночки. Но громкое дело было необходимо капитану Павловой, будто Африка перелетной птице, Терминатор действительно не прогадал в своем расчете. Перечитав еще раз послание и сохранив его в папке «Вкусно», Анастасия вышла из сети и, пока компьютер выключался, приняла решение.

– Ну, Настёна, умница! Если ты раскроешь дело до середины ноября ^[5], мы не то, что пятипроцентный барьер, мы все пятнадцать процентов огребем! Помогаю тебе, а сам думаю, как бы ты мое место не заняла. Смотри, я тебя бояться начинаю. – Патрон вопросительным знаком навис над столом.

Еще в кабинете находились два вполне приличных кресла, обитые тисненой кожей, у стены напротив окна выстроились рядком несколько стульев, и – стоял посреди комнаты – еще один столик, на коротких ножках, с образцами агитации и хрустальной вазочкой, не знавшей цветов.

– «Огребают» – проблемы, а барьеры – берут с разбега, – капитан Павлова брезгливо хмыкнула.

Валентин Владиславович Селезень-Лапицкий (причем у первой фамилии, для полного издевательства над обладателем, ударение приходилось на последний слог), председатель петербургского отделения партии «Люди России», понял двусмысленный смешок по-своему. Дескать, куда уж мне, несмышленой бабе, до вас, батюшка Валентин Владиславович. Конечно же, Валентин Владиславович шутил, обвиняя Анастасию Павлову в столь низком коварстве. Всякие сплетни и наговоры против Павловой разбивались о стену веры и упертости Селезня-Лапицкого. Три года назад, когда ему было пятьдесят семь, он принял Настеньку под пушистое крыло – умеренно правое, осторожно левое. Он хорошо помнил, с чего зародился союз.

Проходило одно из первых собраний, когда партия, сейчас имеющая вес в Думе, была сборной солянкой энтузиастов. Тогда обсуждался вопрос генерального лозунга на региональном уровне. Елизавета Серпухова, заклятый враг Селезня-Лапицкого, метившая в председатели партии, безапелляционно выкрикнула:

– Всё лучшее – населению!

– Американскому.

Серпухова отцедила яростный взгляд в сторону Анастасии, так мимолетно и наповал утопившей посыл. Павлова, в свою дуэльную очередь, насмешливо и кокетливо приподняла бровь, хотя ни насмешницей, ни кокеткой она не слыла – просто терпеть не могла визгливую Елизавету. Одним брошенным на заседании словом Анастасия обрела врага. И де факто приобрела пылкого поклонника в лице Валентина Владиславовича, которого де юре выбрали в председатели. И теперь Анастасия, с ее незапятнанной репутацией, была знаменем партии – во всяком случае, в глазах Валентина Владиславовича.

Сегодня она пришла просить дозволения на авантюрное по его меркам предприятие. При всей своей наивности в отношении железной капитанши, Валентин Владиславович смекал, что она чего-то не договаривает. На его столе язвой лежали интернетовские распечатки рейтинга, где партии светило блекло. Еще на его столе возвышался бронзовый продукт – медная скульптура сокола, которую подарили итальянские муниципалы вместо денежного вливания, отделались посулами дружбы.

– Но погоди, ты раскрываешь дело, ты спасаешь похищенных подростков – вся слава тебе. При чем здесь наша партия?

– Без партии я – ноль. Без партии, точнее, без ресурсов партии, я ничего раскрыть не смогу, и не смогу никого освободить, руки коротки. Смогу только упечь на зону дважды судимого симпатичного балбеса Сергея Ожогова, хотя вряд ли он при чем-то. А опираясь на доверие партии, я смогу докопаться до сути, но это, скорее, мой кусок пирога. Зато далее партия первой будет слушать репортажи с театра военных действий за передел медицинского рынка, ведь вести дело буду именно я. Уже сейчас можно диктовать заказные статьи и листовки, что партия озаботилась очищением рынка от криминала.

У Лапицкого зазвонил мобильник, но он отрубил звонок, даже не поинтересовавшись номером побеспокоившего. Настя продолжила отвешивать вкусные фразы:

– Бандиты перехлопают друг дружку, а партия этот результат запишет в свои заслуги: только вы и я ответственны за то, как будет освещаться эта война для обывателей. Если же в процессе слетит с должности мой майор, я не окажусь слишком огорчена.

Нет, не даром Настя обладала неисчерпаемым кредитом доверия: отказать ей председатель не смог, а честно – не очень-то и рвался, перспективы завораживали. Особенно, когда Настенька, теплая и благоухающая чем-то восхитительным без химии, уселась перед партруком прямо на пол, призывно глядя ему в глаза.

Вообще-то с этого ракурса замечалась не только потрепанность вождя, но и малолицеприятные подробности финансового достатка партии. Не подметенная три дня целофанка от банального сердечного средства и рядом же смятый рецепт. Сдохшая трехрублевая авторучка и стальные скрепки. Мало того, что у движения нет средств на попсовую канцелярию, но и уборщица оплачена не через день, а раз в неделю.

– Опять затеяла что-то рискованное, – пожурил старший для солидности, но тут же поторопился кивнуть, боясь спугнуть синюю птицу, – но я согласен. Поступай, как считаешь нужным.

– Я знала, что ты не откажешь.

Это «ты» было для шефа слаще карамельки. Единомышленница легонько поцеловала патрона в желто-розовую щеку, покрытою тоненькой паутиной морщин.

«Еще бы он отказал!», – мысленно фыркнула Анастасия, пружинисто и победно выходя из кабинета, этакая амазонка. Капитан Павлова даже не просчитывала, что предпримет, запрети ей Селезень-Лапицкий определенную самодеятельность. Эти выборы, конечно, Настя – не комбайн, но через уставные четыре года ее звезда должна воссиять, как там у Пушкина: «И, в гроб сходя, благословил…». Она потерпит и подыграет.

В приемной триумфиаторша остановилась перед большим зеркалом в аляповатой резной раме. Поправила для порядка прическу, хотя, конечно же, остановилась полюбоваться собой. Такой бабочке мало кто откажет, подойди она с умом и желаньем. Невысокая, приятно полная, рыжеволосая, с тонкими чертами лица, в неброских украшениях, мутно-зеленом гражданском костюме. Анастасия Павлова предпочитала такой цвет не случайно. Это было ее единственной, но объяснимой слабостью, и, в какой-то степени, ее тайной.

Тройка активистов на заднем плане комнаты не стеснялась Насти:

– Вечером в клубе ЛОМО ^[6] будет встреча с избирателями «Народного голоса». Я тут у одного прапора купил хитрые ампулы. Ты проникнешь в зал, сломаешь и подбросишь. Вонь пойдет такая, что толпа через минуту рассосется.

– А у нас рядом собрались сквер сносить, элитный дом строить, окружающие жильцы в безнадеге. Давайте митинг соберем, телевизионщиков фуршетом заманим.

– А кто вонючки подбрасывать будет?

– все жильцы за нас потом голосовать будут.

– Мы тут не в игрушки балуемся, а ты со всякой фигней…

«В лучшем случае хулиганка, Статья сто пятнадцать. Умышленное причинение легкого вреда здоровью. Но могут впаять и что-нибудь из двадцать четвертой главы „Преступления против общественной безопасности“, где наказываются лишением свободы на срок от пяти до десяти лет… – отчужденно подумала Настя, – Надо бы подсказать старичку, чтоб просеял ряды от экстремистов».

Анастасия Павлова, сама того не ведая, чем-то походила на своего наводчика. В частности тем, что все касающиеся ее дела предпочитала проворачивать сама. Нутром чувствуя настоящее дело, так выгодное ей, она домчалась до участка и закрылась в родном кабинете. У коллег был то ли второй завтрак, то ли первый обед, и беспокоить ее оказалось некому. Собственно, домашние номера телефонов той восьмерки информатор мог бы и не указывать – у капитана Павловой они имелись, но об этом действительно мало кто ведал: такие «папки» были не в юрисдикции тривиальной ментуры.

Первым в телефонной книжке значился Гриднев, Дмитрий Валерьевич. Павлова автоматически отметила, что, судя по номеру, он живет где– то рядом с ней, на Васильевском. Капитан набрала семь цифр. Трубку не брали долго, Настена терпеливо ждала. Наконец женский голос, с плохо сдерживаемыми истеричными нотками, спросил:

– Алло?

– Капитан Павлова из милиции беспокоит, – привычно, грубо, официально начала Анастасия, – Дмитрия Валерьевича будьте добры, срочно.

– Я спрошу, – заколебалась женщина. – Было слышно, как она брякнула трубку о стол.

Из отдаления, с другого конца провода, донеслись раздраженные голоса. Очевидно, капитан позвонила не вовремя.

– Гриднев у аппарата, говорите, – злодей неприятно картавил. Голос у него был беспокойный.

– Капитан Павлова. Дмитрий Валерьевич, что вы можете сказать по поводу убийства Савинкова Владимира Борисовича?

– Это что, допрос, Анастасия… пардон, запамятовал, как вас по батюшке? – Продемонстрировал преступный элемент некоторую осведомленность о личности звонившей.

– Увольте, по телефону не допрашивают. И мне будет проще, если вы станете обращаться: «гражданин капитан». – Настя не обозначила узнавание факта, что в определенных мирах ее котируют.

– А что же вы тогда задаете вопросы? Может. Вы ошиблись номером, и вам нужен мой адвокат? Я могу подсказать телефончик.

– Пока вопрос был один. Извольте ответить на него, в противном случае придется оформлять наш разговор официально, а вам башлять адвокатам по Гамбургскому счету! – Капитан Павлова, когда торопилась жить, ненавидела уламывать подозрительных идиотов.

Счастье Гриднева, что он отказался от конфронтации:

– Ну, что я думаю? Я ничего не думаю. Потому что не знаю.

Мимо кабинета кто-то прошагал, громко шлепая подошвами, хотя Настя не превышала полномочий, невольно снизила голос:

– А вы в курсе, что Эсер занимался незаконным ввозом медикаментов?

– Да, конечно. – Послышался ответ после внушительной паузы. Гриднев сообразил, что менты не очень разобрались в бизнесе покойника, ведь тот не столько ввозил, сколько контрафактил таблетки здесь. – А теперь его собака загрызла, надеюсь, вы осведомлены, что наши интересы не пересекались? И что теперь будет? – обреченно вздохнул Гриднев, типа сочувствует родственникам покойного. На самом деле торопливо гадал, какую из длинного ментовского языка можно извлечь выгоду, и что бы еще такое спросить, дабы телефонный разговор принес дивиденды по максимуму.

– Спасибо, это все.

– Уже?!

– Достаточно идти на сотрудничество. Это не больно. – Капитан Павлова повесила трубку. Перелистала телефонную книжку. Нашла следующий номер, но набирать его не поспешила.

Достала пачку «Честерфилда», прикурила. Анастасия прекрасно понимала, что сейчас сделала, и какая цепная реакция волчком закружит по городу. В принципе, звонить остальным уже было бы тратой времени. Гриднев – неуравновешенный тип, который растрезвонит о ее вопросах раньше, чем она докурит.

Она оказалась права. Цепная реакция, как ток по проводам, побежала по Питеру.

Но, раздавив окурок, Павлова принялась звонить остальным. Как правило, подолгу было занято. Она дожидалась, понимая, что волна опережает ее. Они знали о ее вопросах, и они ждали ее звонка, а она не могла не позвонить каждому лично. Не успели коллеги Насти сгрести в мойку пустые чашки и смахнуть с рабочих столов крошки хлеба, как она в восьмой раз сказала в трубку «Спасибо, это все».

* * *

Двор дома на улице Декабристов недобро ожил. Мешок остановился посередине и окинул места боевой славы хозяйским взором. За время отсутствия произошли очень незначительные изменения: на дверь одного из подъездов наклеили листовку с рожей, то ли вероятный депутат, то ли «разыскивается». Незабвенный Нарк, укуренный под вечер до мультиков, пробулькал что-то на тему долгов. И тут же заблудился в требовании оплатить поминки Болта.

– Явился, штымп? Бабло принес? – ткнул пальцем в сторону Мешка более внятный кенар, метко плевавший под ноги, – или папа не тот? Или нет папы?

Отвечать на выпад Мешок счел ниже достоинства, и, выдержав паузу, скомандовал:

– Все, гараж, на выход!

– Ты че? – не понял конструктивное предложение Нарк.

– Окрутел, ханурик, – ласково произнес слюнявый снайпер, утерев пасть.

– Гроб закрой.

– Ага, – согласился Нарк и захлебнулся анашовым хохотом.

– Не «ага», а «так точно».

– Не… – изумился слюнявый, на полусогнутых подошел к Мешку и целенаправленно занес кулак.

Мешок не медлил. Быстро, но с ленивым выражением лица, закинул левую руку за спину супротивника, вцепился в кулак и методом буравчика заботливо уложил шестерку под ноги – единственный приемчик из самоучителя «Дзюдо», освоенный, пока не надоело. Хотел, было, для верности пнуть в кадык, но решил, что еще успеет.

Нарк наблюдал сцену уже не равнодушно. Аленка восхищенно.

– Ползи на место. – надменно посоветовал младший Лунгин поверженному.

Нарк приподнялся, кряхтя, ему уже было не смешно:

– Че сидите?! Революция началась!

– Ну, в принципе притушить борзяка можно… – зашевелились остальные.

– Без разговоров, – прикрикнул не настроенный на лирику Мешок, и выхватил из– под куртки «белугу». – Молчать и слушать. Пушка – моя. Крыша – за мной. Командовать парадом буду я, – зафиналил варяг подслушанной где-то эффектной фразочкой.

Аленка взвизгнула. Кто-то непонимающе рыгнул. Нарк с шумом потянул носом воздух.

– Кто не согласен – шаг вперед.

– Иди ты… – протянул Нарк, – это несерьезно. В магазине игрушек паплюжную винилку спер?

Мешок вытянул вверх руку и спустил курок. Полыхнуло, двор заарканил и проглотил эхо, скрипнуло железо водопроводной трубы. Заслуженной дичью шмякнулась на гостеприимный асфальт убитая лоснящаяся ворона.

– Как говорит мой папа, – заявил Мешок голосом Сталлоне, которого все всегда выслушают, – надеюсь, это убедит вас в серьезности моих намерений.

Слюнявый потер запястье, отступил подальше и, потеряв интерес, стал отряхивать запыленные штанишки.

– Жить охота, – равнодушно сдался обанашованный Нарк, – ой, как охота.

– Про «Мешка» забыть. Хату прибрать. Порядок навести. Жратвы накупить. Аленка, ты со мной, – отдавал распоряжения Пашка.

* * *

Пепел равнодушно пробежал взглядом по полкам, на которых теснились бадьи с цветами, хотя подспудно признал – умеют черти показать товар лицом, если хотят. Подсвеченные неоном брызги переливались на нежных лепестках обязательных для ассортимента роз, необязательных кремовых лилий и совершенно неожиданных крапчатых экзотических уродцев (орхидеи?). Пахло пыльцой и прелью, не здоровый луговой воздух, который хочется вкушать полной грудью, а суррогат, словно в теплице. Цветочный магазин – кладбище цветов, где им отдают последние почести, выраженные в рублях.

Не любил Серега сопливостей, но что делать – стоило напомнить о себе не побеспокоенной после турне Инге, прислав букетик с запиской на тему «Навалились дела, расхлебаю – позвоню, встретишь в том самом отпадном лиловом платье». А, кроме того, свиданку с зубастой капитаншей следовало обставить по высшей ставке, это его последний шанс найти союзника.

Рядом, перед прилавком, грузно навалившись на стойку, толстый бородач решал вопросы доставки с ушлым продавцом, маленьким чернявым фраерком крысиного вида, похожим на Вуди Аллена.

– Розы в коробку, а за кактусом мои люди приедут к ночи. И главное – мне нужны иглы.

Фиалки и родендроны отражались в оклеенных зеркалами стенах. От пурпурно-розового, фиолетово-пронзительного и зелено-изумрудного рябило в глазах, парниковая духота пропитывала ворот рубашки сыростью, но чужие слова зацепили внимание Пепла. Продавец заботливо перевязывал кокетливой алой ленточкой продолговатую коробку. Розы, очевидно, были крепки и увесисты. Продавец не удержал коробку, одним углом ударив ее о столешницу. Розы тихонько звякнули шипами.

– Помилуйте, я же не держу иглы контейнерами. Надо заказывать.

– Заказывай.

– Сколько?

Бородач опасливо покосился на Пепла. Сергей сделал вид, что вовсю поглощен букетом белоснежных хризантем, распальцовкой торчащих из псевдокитайской вазы. В уме Пепел держал мысленно сфотографированного заказчика и сканировал сверху донизу. Борода и патлы в формате, который получается, если лелеять себя в модных парикмахерских салонах, но от случая к случаю. Бородач – не случайный чел, а привыкший к достатку – вон как рыхло держит в ладони стопку пятисоток. Кроме того, борода и патлы – шикарная вещь, если при необходимости мгновенно раствориться их скромсать под корень.

– Парочку.

Продавец присвистнул:

– Ого! Этак вы весь город утыкаете!

– Это уже не твои проблемы.

Продавец стушевался. Повадки услужливые, но морда продувная, ехидная. Бородач поднял коробку будто гирю, положил в большую спортивную сумку и, не попрощавшись, вышел из магазина, звякнув медным полуглухим колокольчиком. Как ни был кругл бородач, одежку, солидную по ценам, но неброскую, он носил еще на пару размеров просторней. Под таким зонтиком арсенал спрятать можно. И ботиночки – с резиновым ходом – бесшумные.

– Чего желаете? – обернулся продавец к Пеплу.

– Розу, – наугад бросил Пепел, надеясь поймать жаргон, прежнее равнодушие превратилось в пшик, здесь занимались товарами, в которых после повторного исчезновения младшего Лунгина Пепел нуждался чрезвычайно.

– Такую? – продавец вытянул из бадьи варварски роскошный цветок с миллионом чайных оттенков.

Пепел посмотрел на барыжку удивленно и недовольно, до кучи вспомнил ногти отчалившего бородача: желтые, конопляным, сиречь, ружейным маслом пропитанные.

– Крупнее. И новую. И чтобы шипов полный ствол.

Продавец улыбнулся уже дружелюбно, но еще насторожено. Его улыбка отразилась в тысяче зеркал, смешавшись с фальшивым блеском бисерных капель.

– Простите, а вам рекомендовали мой магазин?

– А кто сейчас ходит за покупками без рекомендаций? – Пепел улыбнулся в ответ так, будто прикупил двух тузов.

– И кто, простите, этот рекламодатель? – глупо хихикнул продавец, словно его пощекотали под мышками. Выступившие на лбу капли пота вряд ли объяснялись властвующей в магазинчике влажной духотой.

– Безвременно нас покинувший Эсер, – пожал плечами Пепел.

Лицо продавца приняло очень серьезное выражение, будто у подкрадывающегося к задранной антилопе грифа-падальщика, на которого оглянулся лев.

– Одну минуту. – Он нырнул за перегородку и провозился там минут десять. Вернулся с такой же коробкой, какую вручал толстому бородачу, и так же брякнул ее на прилавок перед Пеплом. – Примите мое сочувствие. Еще что-нибудь?

– Хотелось бы цветочков простеньких, полевых… Штучек пять. Ручных. И лучше желтых, как лимон.

– Желтый цвет – к разлуке, – пропел продавец.

Пепел недобро ухмыльнулся, еще это называется «улыбнулся со значением». Продавец слетал за перегородку и, вернувшись, шлепнул на стол пять маленьких коробочек. На каждой романтично читалась надпись «Кактус Mammillaria applanata».

– Еще что-нибудь?

Пепел не отказался бы от хорошего ствола. Но рисковать, не зная наверняка нужных слов, он опасался, и поэтому кинул тривиальную фразу:

– На ваш автоматически безупречный вкус.

Продавец не удивился. Его узкое лицо просияло. Воровато оглянувшись, хотя в магазине никого не было, он смотался в третий раз на свой невинный склад. Вернулся, заговорчески сопя, бережно и любовно опустил на стойку ярко-зеленую коробку:

– Зеленый – цвет жизни… – сказа он, проведя пальцем по крышке, как в эротических фильмах, и неожиданно на секунду приподнял ее. На дне коробки гордо покоился пустынный орел сорок пятого калибра, спутать который нельзя было ни с одним другим пистолетом. Чудо современной баллистики вызвало у Пепла ироничную дрожь где– то в предплечьях. Хотя никогда раньше он не испытывал особо пламенных чувств к огнестрельному оружию, оставаясь верным старой доброй выкидухе.

– На сегодня остановимся.

– С Вас три пятьсот.

– Евро?

– Это аренда офисных помещений в евро, а у нас солидный бизнес, – счастливый, что приобщен к большому делу, позволил себе приказчицкую шутку барыжка.

Мысленно любуясь новеньким, только что мелькнувшим перед глазами «Магнумом», Пепел подавил привычное желание уйти не расплатившись. Рука покорно полезла в лопатник и, не глядя, почти опустошила его, прощайте, денежки «Формулы-1». Настроение у Пепла ощутимо поднялось.

– А пакетика у Вас не найдется?

– Сколько угодно.

Продавец понимающе глянул, и вытащил из-под прилавка большую дорожную сумку.

– Заверните, – приказал Пепел.

Сервис был на высоте: покупки завернуты, уложены, упакованы, сумка застегнута. Довольный Сергей Ожогов направился к выходу.

– Простите, с вас…

Пепел медленно обернулся – опять взгляд льва на оборзевшего грифа-падальщика.

– За пакетик, – скис продавец, – двести восемьдесят рубчиков…

– Ты насчет рубчиков-то не зарекайся.

Ответом было покорное молчание. Пепел не спешил двигать, припомнив что-то:

– И кстати…

Продавец насторожился, предчувствуя неладное.

– Эту вязанку, – Пепел ткнул пальцем в пучок белых лилий, – моей девушке, улица Бухарестская, двести двадцать, сто семьдесят три. А эту, – палец выцелил бадью с веером алых роз, – Васька, Одиннадцатая линия, сорок четыре, шестнадцать.

* * *

Пока капитан Павлова прихлебывала раскаленный кофе, размышляя о только что проведенных разговорах и их возможных последствиях, тузы теневой медицины на повышенных тонах решали вопрос об экстренном саммите. Не успела капитан Павлова спрятать в стол протокол последнего на сегодня допроса, а ее непутевые коллеги слинять на второй обед, цех на задворках Балтийского вокзала постепенно стал наполняться участниками саммита. В этот раз никто не стремился встретиться в ресторане, не было настроя на спокойную беседу под пузырь старого доброго Хэннесси.

Федор Рукшин, в миру просто Модный, подал идею увидеться на его территории и гарантировал безопасность своим словом, благо, среди восьмерки не числились аллергики, иначе бы взрыв соплей гарантировался. Работники Рукшина получили срочный отгул, естественно, окромя охраны.

– Чукальский! – окликнул Рукшин проверяющего обойму в «Бульдоге» телаша, – глушилку куда сунул?

Боец кивнул напарнику, и тот молча открыл створку металлического шкафа с аптечным стеклом, вторую полку которого занимал подавитель диктофонов «РаМЗес II» ^[7] – гордость Федрора, съевшая две штуки баксов.

– Тебя совсем в спортзале переклинило? – не снисходя до второго воина оскалился командир на вечно сонного Чукальского, – стенка-то из металла. Экранирует!

– А куда? – тряхнул тот русой челкой.

– Сам придумай, гимнаст фигов!

Федор был высоким, атлетичным и красивым в свои сорок шесть лет, одевался от кутюр, не жалея времени и денег. Безукоризненная прича, волосы цвета воронова крыла (не исключено, что крашеные), приторно-блестящие черные глаза, ровные белые зубы, загорелая упругая кожа. Это последнее и придавало ему некоторую неестественность. Впрочем, он пользовался завидным успехом у женщин, и только внимательные подруги, встречавшиеся с ним чаще одного раза, могли заметить узкие шрамы под ушами и на лбу, на линии волос – следы подтяжек. Словом, выглядел Модный, как нестареющий герой-любовник большого экрана.

Чукальский определил прибор в угол под широким умывальником и заслонил фанерной, точь в точь дворницкой лопатой для уборки опилок и рассыпанного сухоцвета.

Пользоваться выпускаемой его хозяйством продукцией Рукшин брезговал – она предназначалась повернутым на народной медицине климаксирующим мадамам и плебеям, потребляющим флаконами настоянную на спирту, типа целебную, дрянь ^[8]. Его бизнес состоял из производства по засушке и фасовке ромашек, ландышей, липового цвета, березовых почек и прочей ерунды, водных и спиртовых настоев этой же ботвы. Бизнес на вершках и корешках.

Первым прибыл Александр Стрельцов, державший две сети аптек, для виду свирепо конкурирующих. Тоже высокий, как Рукшин, но богатырски огромный, он порывисто пожал протянутую руку и промокнул мигом заслезившиеся с непривычки глаза батистовым платочком – концентрация травяных ароматов здесь была такая, что веки щипало. Стрельцов жил в скромном уютном особняке на Петроградской стороне и был доволен жизнью: лицо его сияло внутренней умиротворенностью и благодушием. Телаши сторон нежно ощупали друг дружку взглядами, пытаясь просчитать, у кого какая дура в наплечной кобуре.

– Ну, у тебя здесь и духан!

– Фитотерапия.

– Не лечи, – добродушно усмехнулся Стрельцов, – Слыхал, «Натур продукт» открывает в Москве двадцать новых аптек? Вот мощная контора, четвертое место в стране по обороту, что-то около восьмидесяти пяти лимонов зелеными.

– А ты вчера новости смотрел? Зам главы Минзрава, я такую никогда не слышал, некая Татьяна Стуколова заявила, типа нечего по телеку гонять рекламу лекарств. Дескать, реклама должна быть только для врубающихся спецов, а народ дурить постыдно.

– Кто ж Минздраву даст? Это околовыборная трескотня. Лучше слушай анекдот. Приходит Петька к Василию Ивановичу весь в бинтах…

Не успели Рукшин и Стрельцов перекинуться парой свежих анекдотов – говорить о делах без кворума считалось неприличным – прибыли Гриднев и Шафаревич. Первый был дерганым расплывшимся толстяком, малейшая неприятность выводила его из строя, и было непонятно, как он выдерживал уровень. Его контрабанда микстур из Прибалтики, завязанная на мощные таможенные связи, висела на волоске из-за того, что сам он каждую весну и осень по полтора месяца отлеживался в психиатрических клиниках. В тайне Дмитрий Гриднев мечтал основать собственную секту, где он занимал бы пост гуру. Но такая организация требовала огромных начальных вложений. А идти на поклон к Шраму, в закромах которого хирел «Храм голубя» ^[9], Дмитрий не жаждал.

– Я его спрашиваю: «А сколько кружек выпито уже?» – дребезжащее и бесцветно дорассказывал байку Шафаревич, – а он мне заплетающимся языком: «Ах, мало, сударь, мало – восемнадцать!»

Гриднев улыбнулся самыми краешками губ:

– Наказал?

– Поощрил ненаказанием, – Олег Шафаревич был невнятного вида старикан (хотя ему было чуть больше пятидесяти) с лицом и руками пропащего алкоголика. Внешность противоречила деятельности: Олежка поднялся на алкозельцерах и аналогичных замесах аспирина с поваренной солью. Пятнадцать лет назад Шафаревич неосторожно допился до язвы желудка, отлежал свое в больнице, вышел оттуда с искромсанным брюхом и с тех пор не пил ни грамма.

Еще двое прибывших – Зураб Рутацвили и Захар Караванец молча вошли, молча кивнули своим телашам, чтобы те заняли место в общем строю, и молча сели за круглый хромированный стол, на котором в обычные дни отсевали гнилой товар.

– А слыхали, что Минздрав хочет прогнать с телека и радио рекламу лекарств? – гнусаво предложил тему для общего трепа Шафаревич.

– Слыхали.

– А я вот прогноз «Фармэксперта» читал, за год обещают рост продаж в пятнадцать процентов.

– С учетом инфляции?

– Они на баксах считают.

Следом за последней парой, опаздывая почти на три минуты, в цех шумно ввалился Равиль, зарабатывавший свой кусок близкими контактами третьего рода с городским Комитетом по здравоохранению, в частности – поставками отечественного инсулина и одноразовых шприцов, даже спонсировал какую-то газету для диабетиков. Невысокий, коренастый, бывший тяжелоатлет, с богатыми черными усами, медного цвета лицом, хохмач и любимец женщин Равиль Баев легко западал на продолжительные пьянки в теплых компаниях, может, именно это помешало ему вырваться из узкой темы медицинского рынка на просторы большого бандитизма. Он вел себя раскованно и непринужденно, что на круге сегодня было странно и неуместно.

– Лучше бы мы на похоронах Эсера встретились, на похоронах меньше балагурить прет, – недовольно проворчал Гриднев.

Впрочем Равиль пропустил укор мимо ушей и начал разговор, скептически рассматривая уходящие вдаль ряды чанов с настаивающимися зверобоями энд тысячелистниками:

– Мурзенко не ждем? – между прочим Баев кивнул своей охране, чтобы рассредоточилась среди коллег. И между прочим, приволок он сюда не одного, или двух горилл, как иные, а четверых.

– Он получил приглашение, как все.

– Шут с ним, Костик, если не объявился, сам виноват.

– Ему не до сейчас, – лениво подал голос Зураб, – Я слышал, у него глубокие проблемы с «Фарм-индекс», его сливают.

– А он?

– Время длинных ножей кончилось, сейчас Россией правит Налоговый кодекс, так что его «юристы» могут отдыхать.

Зевая, Чукальский непринужденно перешел к мойке, а то, неровен час, кто-то зацепит лопату, и обнаружится глушилка. Рукшин это зафиксировал и с удовольствием вспомнил, что в его внутреннем кармане пишет происходящее машинка, которой электро-магнитные помехи не страшны. А еще с не меньшим удовольствием Модный нашел на физиономии Караванца доказательства, что внедренный в страховую контору человечек не зря получает бабки. Действительно, портрет Караванца был страшен. Он был аскетически худ, прорезан вдоль щек вертикальными морщинами, словно шрамами по сторонам узкого, как шрам, безгубого рта. Еще хуже был цвет этого изможденного лика – зеленоватый, неживой. Как ни скрывал Захар Васильевич, утечка информации выдала, что болен он неизлечимо. Какой-то особый рак, легальная и нелегальная медицина бессильна. Модный готов был полбизнеса на кон поставить, что Караванец за встречу не проронит ни слова.

– Акцизы сильнее пацанов, – поддакнул ушлый в затронутом вопросе Гриднев и круто повернул разговор к важному, – Вряд ли она сама решила докапываться. – Объяснять присутствующим, кто такая «она» не потребовалось.

– Навели? – поинтересовался выбравший не садиться за общий стол, а прохаживаться вокруг Модный. Сунул палец в ближайший чан и многозначительно понюхал результат – не то, чтобы сейчас всерьез инспектировал производство, но все-таки…

– Типа того.

– Кто? – вяло спросил Шафаревич, оглядываясь по сторонам.

– Сейчас важно другое. Кто убрал Эсера? Куда испарился Лунгин? – перевел тему Гриднев. Это не осталось незамеченным.

– Дима, чего это ты так заволновался?

– Что за пошлые намеки? – возмутился Гриднев, – уж не хочешь ли ты, товарищ Баев, сказать, что это я настучал?!

– Что ты? – Баев сардонически улыбнулся, – но она по любому отзвонилась тебе первому.

– Я что, на допрос приперся? – Гриднев закартавил еще отчаянней, – Эсера я трогать не посмел бы, он обеспечивал стабильность нашему рынку, и чужие сюда не рисковали рыпнуться. Он был лучший из нас! А про Лунгина знаю не больше вашего. Хотя, один из нас конкретно осведомлен. – Пузан интимно понизил голос, в любом разговоре Гриднев старался перевести стрелки. – Тот, кто точит зубы на поляну.

Телаши внимали почти равнодушно, их командиры редко говорили не на повышенных тонах.

«Павлова слабо шарила в подробностях, значит, блефовала. Тем проще: не прикинуться ли, что я при делах?», – пронеслось в голове у Модного.

– Я догадываюсь, – не слишком уверенно произнес он, все еще целясь в потолок пальцем.

Равиль прочитал его мысли: «Эге! Поляна-то и впрямь свободна! Бери – не хочу».

– О чем ты можешь догадываться. Базару нет, не стану уточнять, кто грохнул Эсера и Лунгина – да, его тоже прикнопили, – но наследника знаю.

– Не много ли наследничков? – насторожился подозрительный Гриднев, на правах психопата оценивший расклад позже всех.

Теперь каждый подозревал в убийстве и праве первой ночи другого. Теперь, в одуряющем чаду целебных трав, убедившись, что никто толком ничего не знает и особых прав не имеет, каждый из пришедших серьезно задался вопросом: «Я-то какого бобслея сижу на горизонте ровно, а не целюсь в зенит?». Кроме, конечно, Караванца, которого явно мутило от запахов, и который постарался украдкой сунуть в рот пилюлю. Было бы нелепо, если бы ему удалось.

– Димон, – осторожно начал Равиль, – не пер бы ты в это дело. Тебе вредно.

– А ты уже все решил? – Модный прислонился спиной к хромированной плоскости чана с томящимися листьями подорожника.

– А чего решать? Мне все ясно. Кто первый встал, того и тапочки.

– Белые?

– Это как подфартит. Иногда лотареятся султанские, с загнутыми вверх носами, по нынешней моде.

– Вот как? – Шафаревич тяжело поднялся из-за стола и с угрозой приблизился к Равилю.

Оказывается, телаши уже успели рассосаться на группки и теперь сторожко стреляли глазами, будто прожекторы на нейтральной полосе.

– Позвольте не согласиться, – встрял Стрельцов, не теряя благодушного выражения лица. – В лотерее выиграет тот, кому известно местоположение фабрики Лунгина. Или, на худой конец место, где прячется сам Лунгин.

– Молодым везде у нас дорога, – грубо бросил сделавший вид, будто ему ведомо и второе, и первое, Модный, вертя в руках увесистый половник для отцеживания чановой мути.

– Где прячется Лунгин, выпытали у его бабы, а потом саму грохнули, – кинул мнение ужом выскользнувший из-за стола Зураб.

Его слова пропустили мимо ушей, но все отметили, что за столом остались сидеть только Стрельцов и Караванец.

– Пасись на настоях и настойках, – сквозь зубы посоветовал Равиль Модному, – взрослые дяди сами разберутся.

– Ты такой умный, ты, наверное, приехал нас учить из крупного города где-нибудь в Краснодарском крае?

– Где отстреливал шакалов.

Модный побледнел, нервно протер слезящиеся глаза шелковым платком и неожиданно бросил тряпчонку в Равиля. Тот дернулся, как от плевка. На заднем фоне телаши тоже дернулись, и руки зависли в опасной близости к подмышкам.

– Типа, перчатки не при себе?

– Нет, это тебе, старичок, на орбит без сахара.

– типа, у меня изо рта воняет?

– От тебя воняет так, что и каустическое мыло не поможет. Но ресурсы благотворительной программы ограничены. Ты валишь мимо.

– Погодите, мы ведь не хотим войны, – со спокойствием удава произнес Александр Стрельцов.

Все как будто ждали этой фразы. Правда, человеческий мозг имеет тенденцию игнорировать отрицательную частицу.

* * *

Нытье Лунгина начинало утомлять.

– Сергей, ну давай заберем сына, – клянчил он с завидным постоянством.

– Надо – забирайте, – разозлился Пепел.

– Я без тебя не смогу, – взмолился Лунгин с уверенностью сектанта.

Пепел сдался. Впрочем, и отказал-то сначала больше для виду, на пацане висел ствол, а что висело на стволе – одним ментам известно. Маршрут до дворика на Декабристов был уже знаком. Лунгин семенил рядом, нелепо подпрыгивая через каждые пять шагов.

– Пришли! – обрадовался Лунгин, когда они свернули под арку, – и где тут Паша? – Во дворе только ветерок трепал полуотклеившийся предвыборный плакат с подмалеванными рожками и фингалом.

– Проверим на чердаке, – толкнув дверь, перед которой, казалось, лет десять он столкнулся со своим двойником, Пепел двинул по широкой каменной лестнице.

Чердак оберегался решеткой, замок болтался на дужке, изнутри доносились хриплые недетские голоса. Пепел ступил за порог, Лунгин бочком протиснулся за ним. Пашка котом развалился на самом лучшем матраце, принадлежавшем до того Болту. Нарк услужливо протягивал сигарету. Аленка тянула зажигалку и прижималась к Пашке охотно и ласково.

Забрав власть, Пашка нехило изменил обстановку своего штаба, можно сказать, сделал ремонт. Моргала засиженная мухами лампочка, болтающаяся на тонком черном шнурке; потолок был оклеен выцветшими зелеными обоями в банальных виньетках и розах, а пагоды почему-то выкрашены в синий цвет. Стены были также оклеены обоями и сплошь расписаны животными (в центре как раз находилось нечто среднее между лошадью и ослом, тем не менее, ничуть не похожее на мула), пестрыми цветами и названиями популярных рок-групп – всем, что было известно ремонтникам. На ставнях были намалеваны похожая на банан луна, рядом – похабно ухмыляющееся солнце в рыжих перьях и сразу под ними – загадочно улыбающиеся пузатые рыбы.

При виде вошедших честная компания замолчала.

– Так, – заявил Пепел, окинув народ взглядом ревизора, – ну и? Рожи немытые, небритые, перегаром воняете. Как дети, честное слово.

– Да ты кто такой? – угрожающе начал Нарк.

– Нехорошо гостей встречаете, – встрял Лунгин, примостившийся у двери со скрещенными на груди руками, всем видом являя телаша.

Пашка вскочил с топчана:

– Люди, это – Пепел, – возгласил он, бросив на отца косой взгляд.

Люди загудели. Аленка подвинулась. Пепел сделал одолжение и уселся на топчан. Тут же ему был поднесен хлеб-соль в виде рюмки водки, чипсов и конфеты «Малыш».

– Паша, как ты питаешься?! – возопил Лунгин.

– Да, действительно, – задумчиво произнес Пепел, почувствовав себя стариком, который вправе поучать сопляков, – водку заедаете чипсами… Молодежь…

– Так хочется, – виновато развел руками Нарк.

– А тебе, дурилка, никто слова не давал, – ласково пожурил Пепел, быстро понявший, что о нем тут знают много – скорее всего, даже то, что он сам о себе не подозревает. И от нечего делать захотелось поддержать Пашкину игру.

– Ну, докладывай, – обратился он к Паше, отставив нетронутую рюмку и протянув конфету Аленке. Та кивком поблагодарила, хотя конфета изначально была отобрана у нее.

Пашка встал по стойке смирно:

– Дела наши неплохи. Я людей организовал.

– А-а…, – протянул Пепел тоном большого начальника, – понял, чего не хватает для успеха работы?

– Понял. Они под четким руководством стали приносить больше. По мелочи не шустрят – и ментам не попадаются. Думаем вскоре себе местечко хорошее откупить. В торговом центре, зима скоро, а там тепло. Опять же, ремонт сделали, – он махнул рукой, обращая внимание на комнату.

– И это все за сутки? – усмехнулся Пепел, – смотри, не потеряйся в эйфории. И вообще, не пора ли переходить на бизнес посерьезнее?

Аленка побледнела.

– Простите, барин, что ж вы наших ребят-то научаете на мокруху? – Заговорила она смиренно, но с решительным блеском в глазах.

– Ты сначала дослушай, потом вякай, – не глядя, урезонил Пепел, – короче, так. Пашка мне нужен для дела. Сначала – он. Скоро – вы. Бабок больших сулить не буду, но на цацки хватит. Ясно выражаюсь?

– Ясно, – подтвердил Пашка, уже успевший оценить «прелести» беспризорной жизни и подумать, что, возможно, все не столь безнадежно.

– Ну, вот и отлично, – подобрел Пепел, – пойдем, Паша, база пока без тебя не развалится.

– Будь осторожней, – печально попросила Аленка, не уверенная, можно и стоит ли проявлять теплые чувства в присутствии этой внезапно свалившейся крыши. Пашка разделял ее подозрения, и ограничился тем, что добро и покровительственно потрепал Аленку по щеке.

– Возвращайся.

– Куда я денусь?

– Пойдем, – оборвал Пепел начинающиеся телячьи нежности.

Лунгин, безотчетно принявший на себя роль телохранителя, зашевелился у двери и распахнул решетку.

– Не балуйте, – стебанулся напоследок вошедший во вкус Пепел и скрылся за дверью замыкающим.

Когда зазвонил мобильник, Караванцу до офиса оставалось три семафора, но его роскошный, в кузове купе, Alfa Romeo GTV намертво застрял в пробке напротив гостиницы «Октябрьская». Караванец нехотя прильнул ухом к навороченному «Сименсу».

– Это говорит Сергей Ожогов. Или, если удобней, Пепел.

– Откуда у вас мой номер телефона?

– Не важно. Важно то, что я собираюсь вам предложить.

Караванец тут же включил в мобильнике слизывающий подробности диктофон:

– Я слушаю.

– После гибели Эсера некто Лунгин со всем своим таблеточным мирком остался без крыши. Насколько я наслышан о вас, вы бы могли предоставить такую услугу безутешному предпринимателю-одиночке.

– Лунгин рядом с вами?

– Рядом со мной оба Лунгина, и старший, и младший, – многозначительно уточнил Сергей.

– А как сам хозяин маленького фармацевтического заводика относится к вашей идее?

– Он в этих вопросах мне полностью доверяет. Вы – его страховой полис.

Через ряд справа скучал Cadillac SRX. Захар Васильевич крепко позавидовал хозяину тачки – классный “стоппер”, дизайнерам этого внедорожника стоит поставить памятник, авто с первого взгляда определяется как «люксовый» автомобиль, если же касаться деталей, то чего стоят одни только задние фонари – шедевр! Впрочем, Караванец знал, что в салоне обнаружится не лучший коктейль из кожаной обивки, соседствующей с дешевым на вид и на ощупь пластиком центральной стойки. Дерево и металл, тоже местами бутафорские…

– Что вы, Сергей, за посредничество хотите лично для себя?

– Чтобы я в ментуре выбыл из списка подозреваемых по делу о похищениях подростков.

– Всего-то? Подъезжайте с Валерием Константиновичем ко мне в офис ровно через час. Адрес знаете?.. Алло!.. Алло?.. Блин, – возмущенно протянул отключившуюся трубку сидящему рядом помощнику Караванец, – Ни к черту этот «Сименс», обрывается на самом интересном месте.

Помощник с серьезнейшим видом осмотрел мобильник.

– Да нет, нормально пашет, чиф, это та сторона сама отключилась. Не психуйте, вам по врачебному приказу нельзя волноваться.

– Ладно, дай сюда! – отнял трубу Караванец и одним нажатием вызвал высветившийся в памяти номер, – И еще раз здравствуйте! – весело, будто только что не пылал красными пятнами, поприветствовал он следующего собеседника, – А у меня для вас сюрпризик. Ровно через пятьдесят восемь минут у дверей моей фирмы окажутся искомый Ожогов с разыскиваемыми Лунгиными. Я бы считал идеальным решением проблемы, если бы вы повязали всю троицу. Ожогов мне не нужен, и с ним вы должны работать по ранее обсужденному плану.

Впереди преграждал дорогу седан Subaru Legaсy, добротная управляемость, сносный потенциал оппозитного мотора и какая-никакая практичность полноприводной трансмиссии, короче, праздник на улице поклонников японских автомобилей, не больше. Захар Васильевич отвел глаза влево, где ждал, пока пробка рассосется, кабриолет со складным жестким верхом Peugeot 307 СС – женщин за рулем Караванец считал недоразумением, как и авто для женщин. Захар Васильевич продолжил разговор:

– А из Лунгиных пусть ваши прессовики-затейники выжмут все недостающие для этого показания – типа Ожогов их захватил, морил, обижал, тыры-пыры, вы это умеете, и я вам не льщу. Когда Лунгин будет хорошенько замазан запротоколированными лжесвидетельствами, вы предоставите его мне шелковым. Я доволен нашим сотрудничеством. – На этот раз связь прекратилась именно тогда, когда Караванец этого пожелал. Хозяин страховой компании умиротворенно откинулся на сидение и закрыл глаза. По его физиономии блуждала блаженная улыбка.

Герои его последней беседы уже пребывали в не заслуживающем упоминания маленьком кафе рядом с Декабристов.

– Спасибо, красавица, – Пепел вдоль по стойке пододвинул барменше телефонной аппарат, не забыв присовокупить внятную купюру.

Лунгин ерзал рядом, как на иголках:

– Он согласен взять шефство над производством вместо Эсера?

– Он назначил нам встречу через час в своем офисе.

– Так что же мы медлим, опоздать – дурной тон, а на дорогах такие пробки!

– Мы останемся здесь.

Павлик помалкивал, брезгливо размазывая по стенкам блюдца мороженное. Старший Лунгин нервно попшикал в горло ингалятором и опять оказался готов к спору.

– Мы не пойдем на встречу?

– Мы не пойдем на встречу.

– Не понял!

– Я уже напрягся, когда этот страховщик никак не отреагировал на то, будто с нами твой сын. А это значило, что мои слова не являлись для Караванца новостью. Иначе говоря, он чересчур осведомлен о наших перепетиях.

– Очень мудро. Будто бы человек такого уровня не может иметь собственных источников информации? – С сарказмом хмыкнул Валерий Константинович.

– И окончательно расхотелось идти на встречу после того, как мне пообещали зачистку уголовного дела.

– А здесь чем вам не угодили? Вы именно за это и боретесь!

– Своим ответом господин Караванец показал, что у него в ментуре мощные контакты.

– Так ведь это прекрасно! Теперь мы – партнеры, элементарное чувство локтя…

– Чувство локтя – в районе печени. Выполнять мои условия ему нет смысла. Я для него – случайный человек. Ему гораздо выгодней не отмазать меня, а сдать в ментуру для укрепления тамошней дружбы, при этом ваше лекарственное поле все равно останется в его прикупе. Он – человек рациональный.

– То есть?..

– Увы, переговоры с ментурой мне придется вести без щедрых на обещания посредников.

– Будь по-вашему, – разнервничался Лунгин, – Я согласен колбаситься между «увы» и «ага», я согласен болтаться с вами по городу, шарахаясь каждой тени, и ночуя на скамейках. Только поторопитесь, а то от моих бизнесов останутся рожки да ножки! Я не вижу реальной работы!

– А в клинику Федорова ты обращался?

– Папа, не мешай играть в прятки, – подвякнул младший Лунгин.

– Правильно, продолжаем играть в театр теней. – Пепелу стало смешно, но только на секунду, вообще же было очень не до смеха. – Где, вы говорили, ваша фабрика? – спросил Сергей, хотя прекрасно помнил адрес, Память у Сереги была почти компьютерная, префом и бриджем закаленная.

Глава 5. Переходим к водным процедурам

Пивзавод номер один России «Балтика» был виден издалека, а вот задрипанная мойка бутылок совершенно терялась среди окружающих пивной гигант складских помещений. И уж тем более мало кто подозревал, что по этому же адресу размещалась и фабрика, точнее – лаборатория, где гнали таблетки на любой вкус и от любой хвори. Здесь же целебный самопал запечатывали в пестрый, с иностранными важными названиями, целлофан или рассыпали по аккуратным симпатичным коробочкам.

Этой конторе хватало огромного подвала с голыми стенами, но, правда, оборудование было на высоте. Пепел уверенно шел по длинному, тускло освещенному коридору. За ним шествовали Валерий и Пашка Лунгины. В крохотных кабинетах ворочались какие-то чаны, в никелированных химерах, похожих на самогонные аппараты, циркулировала жижа всех цветов радуги, заправляли безобразием сосредоточенные люди в грязно-белых халатах: ничего, в современных препаратах любая зараза скопытится.

На объекте существовал отдельный кабинет, похожий на кают-компанию заштатного прокопченного буксира, со столом, телефоном, умывальником и двумя вполне приличными лежанками: продавленные пружины, толстые матрацы и колючие подушки. Перед путешествием сюда Пепел устроил Лунгину развернутый допрос, разве что без пристрастия, на тему, кто может знать координаты объекта. Получалось, что со смертью Эсера – больше никто, даже транспортировка таблеток на оптовые склады осуществлялась через мудреную цепочку, включающую таможенную легализацию контрафакта.

Что ж, здесь Лунгины будут в относительной безопасности и под рукой. Да и папашка после ночи в котельной воспримет фармакологический оазис как «Невский палас», а если не воспримет – его проблемы.

– Деньков пять я бы не рекомендовал покидать эти стены, – велел Пепел.

– Вы, Сережа, что-то больно нас третируете, – пожаловался Лунгин, беспричинно обнаглевший после того, как вернули Пашку.

Пепел счел ниже достоинства отвечать на придирку, зато Пашку тянуть за язык было не надо.

– Ты, батяня, совсем зажрался, – вздохнул молодой, покачивая головой, – сидишь на бабле, горя не знаешь, тебе и невдомек, как люди живут.

Лунгин поднял брови и стал похож на Анатолия Равиковича и Брежнева вместе. Эффект Пашку убедил, и он продолжил:

– Один шикует в евроремонте, машин у него пять штук, а другой в бомжатниках ночует, по помойкам пропитания ищет.

– Сходил в народ и зацепило? – язвительно поинтересовался Лунгин.

– Какой догадливый! – улыбнулся Паша, закуривая.

– Паша, дерзишь отцу? Я тебе все дал, а ты похерил, – пристыдил Лунгин, правда, сомневаясь в успехе, – и какого рожна ты при мне куришь? У тебя совести нет?

– Нет.

– Так поимей!

– Имел – не понравилось.

– А, – завелся Лунгин, – заговорил как пролетарий?! Или понравилось в дерьме шампуниться?

– Не бери на понт, папаша.

Быть свидетелем конфликта поколений Пепла не тянуло.

– Вы тут устраивайтесь, а я двину.

– Я с тобой! – поднялся с лежанки Пашка.

– Сидеть, – оборвал Пепел, сейчас он не жаловал ни отца, ни сына. Последний, оказывается, толкнул стыренный ТТ базарным хачам чтобы покатать свою подружку на таксо. Конечно, от тэтэшки полагалось рано или поздно избавиться, мало ли что на ней висит у ментов, но так бездарно распорядиться оружием!..

– Что значит «папаша»? Изволь называть меня «папой» или уж «отцом». А если тебя так мучит социальное неравенство, – съехидничал Лунгин, – то Валерием Константиновичем!

Пепел, закрывая за собой обитую войлоком дверь, сделал вид, что больше ничего не слышит. «Семейка Адамс», – выдал он приговор, меряя шагами коридор. А вопросы в кают-компании еще решены не были.

– Хоть бы домой позвонил, Валерий Константинович, – огрызнулся Пашка, злобно сверкнув глазами.

На это раз Лунгин, ощутивший микроскопическое подобие угрызений от невыполненного долга, спорить не стал. Правда, Иветта сейчас валяется в дурке, но не будешь ведь говорить об этом ребенку. «Хм, ребенок…», – мысленно скривился Лунгин и придвинул телефон. Шнур зацепился за стол, и Лунгин дернул посильнее. «Нервничает старик», – подумал Пашка. На ярко-красном корпусе аппарата глаз задевала наклейка с «Враг подслушивает!». Это рождало печальные жизненные ассоциации.

Трубку взяла домработница и, по неискоренимой привычке, важно изрекла, сочно выделяя гласные:

– Алло? Квартира Лунгиных слушает.

– Наталья Леонидовна, здравствуйте…

– Ох, объявились! – Не очень-то вежливо начала разговор домохозяйка, но, как оказалось, от избытка переживаний, – как вас тут не хватает, что ж вы не появляетесь, Валерий Константинович? Я тут сижу, ваше же добро стерегу, да ведь всего не убережешь!

– Простите, от кого? – не понял Лунгин. «Надо будет все-таки ее уволить, от жлобской трескотни башка трещит», – подумал позвонивший, решив посоветоваться на сей счет с супругой.

– От ментов, кто ж у нас еще первые воры в доме? И несчастья человеческого не чуют, сколько, идолы, уперли: серебряные ложки, статуэтку восемнадцатого века, что вы супруге из Голландии привезли, пресс-папье, воротник от пальто Иветты Соломоновны, ну тот, кенгуриный… – Домработница старалась вывалить весь массив информации как можно быстрее, чтоб Лунгин не успел просечь простого факта: в некоторых вещах, в частности в воротнике, менты были неповинны.

– Стоп, стоп, Наталья Леонидовна, обождите.

Домработница похолодела. Пашка сидел рядом, болтая ногами и покуривая, поэтому Лунгину приходилось урезать фразы до минимума:

– Зачем? Что происходит? – «Описали!» – пронеслось в голове у Валерия Константиновича.

Догадливая Наталья Леонидовна вопрос поняла.

– Так как же, дом обыскивали, надеялись найти какие улики по делу убийства Иветты Соломоновны…

Сформулировала она не очень-то грамотно, но смысл от этого не менялся. Лунгин все таки был тертым калачом и не стал истериковать: мол, быть не может, как могло случиться, наверное, ее с кем-то спутали…

– Я не знал, я в командировке, – глухо сказал он и покосился на сына. Пашка лежал на спине, заложив руки за голову, и на мотив «Славься ты, славься, родная страна» напевал «Родину продал, “Челси” купил».

– Что ж это я таким дурным вестником получаюсь… – запричитала домработница, – извините… А что же, караулить мне здесь, или как?

– Сидите пока. Мы с Пашей вернемся – вы нам пригодитесь, – пробормотал Лунгин и, не слушая очередную тираду, повесил трубку.

– Случилось что-то? – поинтересовался Пашка, смотря в потолок.

– Да нет…

– А что с мамой не поговорил? Опять она тебе не услужила? – наехал сынок.

– Дома ее нет. Она уехала… в санаторий, – не полез в зарубу Валерий Константинович.

– А, ну– ну… – поверил Пашка, считающий всех взрослых ипохондриками.

– Ты, Пашенька, лучше поспи. Утомился, поди, там-то, – с ласковой грустью посоветовал Лунгин, развернул лежавшее в углу койки одеяло, выкроенное из того же войлока, каким обита дверь, и заботливо протянул его Пашке. От внезапно проснувшихся отцовских чувств облагодетельствованный сын слегка прибалдел, но доверять не торопился.

– Ладно, – настороженно сказал он, попробовал устроиться на койке покомфортнее, поморщился, нецензурно ругнул хрустнувшую под головой подушку и закрыл глаза. Пай– мальчиком он быть не собирался, но спать иногда хочется даже Пашкам. Валерий Константинович уселся на свою лежанку и обхватил голову руками.

Когда Пашка засопел, периодически богатырски прихрапывая, Лунгин на цыпочках, чтобы не разбудить чадушко, вышел из комнатухи. На улице было не по-осеннему душно. Лунгин бездумно двинул вперед разбитым грузовиками асфальтом, рассчитывая остановится у ближайшего лабаза. Но лабазов в окрестностях не значилось – промзона. На маячившей справа стройке ядовито искрила сварка, от луж воняло химией. Зилки бодро сигналили шубному королю, чтобы он сошел с какого-никакого асфальта в вязкую грязь.

«Иветта, Иветта», – с тургеневской ностальгией подумал он. Впрочем, не так жаль ему было жену, растолстевшую и крикливую. «Таких Иветт от Питера до Москвы фюзеляжами вверх не переставишь», – говаривал Лунгин в пьяной компании, и не мог изменить это убеждение. Но Пашка без матери… Хуже того: он, Лунгин, теперь – отец-одиночка, и тянуть подростка придется самому. «Может, сдать его куда-нибудь?», – тоскливо подумал потеряшка.

Ход трагических мыслей кощунственно прервали. Какой-то застёбыш, спрыгнув с почему-то в этом секторе лишенного колючки забора, увидел прохожего и от неожиданности выронил полиэтиленовый пакет, под завязку набитый пивными дрожжами. Пакет лопнул, и содержимое расползлось аккурат под ногами Лунгина. Густая жижа цвета детской неожиданности подтекла, зримо паря, под ботинки.

– Фак, – очень удивился поведению пакета застёбыш. – В другой его руке был еще один полиэтилен, явно тяжелый.

– Что у тебя там? – поинтересовался Лунгин, взбудораженный знакомым запахом.

Похититель явно отличал «своего» по первому взгляду. Воровато оглянувшись, он шепнул:

– Польский спиртяга.

– Как?

– Закатано. Трехлитровая банка. У нас там есть один такой Петрович, он всем закатывает, а себе четверть берет.

– И как же тебя выпустили? – продолжал Лунгин странный диалог.

– Сначала через проходную пошел, через забор не хотелось, а у вертушки не было никого, не докричаться, хотя там бы меня однозначно скрутили, пришлось лезть, неудобно. Все, сберег добро, думаю, а тут – ты. – Парень уже говорил торопливо-торопливо, его глазки заговорщицки лучились.

Прокатившая мимо фура обдала несуна бурыми брызгами, он не обиделся:

– Слушай, мужик, – застебыш резво перешел к делу, – ты – как?

– Не возражаю, – ответил Лунгин.

* * *

Эльдар Иванович застрял на пороге собственной приемной, как не родной. А дело в том, что чуть ли не впервые Ирина не встретила Эльдара Ивановича патриотическим блеском глаз.

Вообще-то глаза Ирины огоньки излучали, и даже более рьяно, чем обычно. Причем, это были огоньки не столь патриотические, сколь много обещающие противоположному полу. Но, увы, блеск предназначался не Эльдару Ивановичу, а вальяжно устроившемуся в кресле для посетителей гостю в весьма недурственном оливковом костюме от Филиппа Трейси.

Ирина неприлично громко хохотала над какой-то явно плоской шуткой гостя, а гость, будто хороший конферансье, сохранял каменное лицо. И даже не верилось, что этот человек только что соизволил разжать челюсти, дабы пошутить. А может, и не шутил он вовсе, может быть, Ирина хохотала без всякого на то повода, просто обычное чисто женское возбуждение в присутствии сногсшибательного мужчины.

– Ирина Владимировна, – нашел выход Эльдар Иванович, подошел к секретарскому столу и, как бы не замечая гостя, через плечо гостя повел. – Приготовьте мне бумаги по минимизации расходов! – Вот так, пусть гость сразу въезжает, кто здесь хозяин, и для кого должны лучиться глаза Ирины.

Однако далеко не сразу Ирина вернулась в офисную действительность, полновесных пару секунд она смотрела на собственного шефа, будто не узнавала. Потом, наконец, засуетилась должным образом, а гость тем временем, как-то невероятно ловко и абсолютно не унижая себя, выскользнул из кресла и оказался рядом, будто зашел просто переброситься парой слов, а когда начинается настоящая работа, так он готов исчезнуть, чтоб не мешать.

Эльдар Иванович, все так же демонстративно не замечая наглеца, сунулся в персональный кабинет и хотел веско закрыть за собой дверь. Не хлопнуть, но чтоб все равно было понятно, как он недоволен поведением Ирины. Но дверь не закрылась, ибо гость сунул в щель надраенный до зеркальности носок туфли, а следом и сам бесцеремонно оказался в кабинете.

– Хочу у вас снять офис, – процедил гость и поленился дальше что-либо объяснять.

Эльдар Иванович вознамерился забраться за свой стол и, как бы, отгородиться от слишком шустрого гостя, и уже оттуда, как из-за бруствера, осадить наглеца. Посмотрел гостю в серо-стальные глаза и решил, что подобное затевать не стоит. Что разумней от греха подальше сменить поведение на схему «продавец-клиент», и начать в соответствии с ролью добросовестного продавца под клиентом суетиться.

– Хотите снять офис? Это же прекрасно! – тут же напялил на рожу Эльдар Иванович приторную улыбку. – Вообще-то со свободными площадями у нас жесткая напряженка. Но как раз неделю назад съехала одна конторка. Так что есть свободных пятьдесят метров. Пятьдесят метров вас устроит? Не тесно? Ирина Владимировна успела познакомить вас с прайсом?

Гость на вопросы не отреагировал, и это можно было понять, дескать, и цена, и прочее ему по барабану. Какими-то другими мотивами руководствовался гость, явившись в бизнес-центр «Гефест» арендовать помещение.

– Можем прямо сейчас и осмотреть, если желаете, – главный администратор оббежал на цыпочках неудобно застрявшего посреди кабинета гостя и стал рыться в ящиках собственного стола, – Извините, меня зовут Эльдар Иванович, с кем имею честь?

– Вы долларами принимаете?

– Увы, увы, мы работаем совершенно официально, только рубли, прозрачная бухгалтерия, со всеми налогами, – пуще засуетился Эльдар Иванович. Ну не собирался же он откровенничать с человеком, которого видит впервые. И вдруг совершенно неожиданно для себя двинул на попятную, – Но в данном узком случае мы готовы пойти на встречу, – он наконец нашарил ключи под журналом неприличного содержания.

Провожаемые полным неразделенной печали взором Ирины они отправились на третий этаж. Причем, Эльдару Ивановичу бередило душу, что печаль сия явно не имеет к нему никакого отношения.

– Можете хоть завтра вселяться! – радушно указал рукой старший администратор на голые стены, где льющийся в окна блеклый свет мешал читать невыгоревшие прямоугольники на месте увезенных прежним подселенцем эстампов. – Если вам нужна какая-никакая мебель на первое время, найдем, – вообще-то Эльдар Иванович опасался, что гость принюхается и учует запашок. Как ни старайся, просачивающийся в данные апартаменты из расположенного рядом сортира. Собственно, предыдущий арендатор сбежал из-за этого, дескать, посетители морщаться.

Гость вроде бы не слишком принюхивался. Он опять занял позицию в центре комнаты, но так, чтобы входная дверь оставалась в поле зрения. Эта манера не понравилась Эльдару Ивановичу, он все гуще ощущал излучаемую гостем опасность.

– Батареи протечки не имеют, всего три года, как установлены. Солнечная сторона. Но если свет раздражает, у меня хорошие скидки в фирме по установке жалюзи. Захотите ремонт – пожалуйста, но только за свой счет, и из аренды расходы не вычитаются. Зато аж три телефонных номера. Межгород за свой счет, свет, коммунальные услуги, секьюрити, уборщица – входят в стоимость аренды.

Но до глубокой фени было гостю все то, что так старательно перечислял Эльдар Иванович. Гость вдруг быстро подошел к окну, окинул открывающийся вид на угол противостоящего здания и пошел прочь из апартаментов. Эльдару Ивановичу пришлось семенить вдогонку.

– Вам не понравилось? – удивился он в спину.

– А здесь кто? – гость ткнул пальцем в противоположную предложенной дверь.

– Здесь компания по поставкам цветных металлов в Прибалтику. Но вы же знаете, это только пасущее ларьки бычье держит пальцы веером. Солидные люди ведут себя очень прилично. У вас с соседями не будет никаких проблем, – старший администратор хотел с гордостью заявить, что за всю историю между арендаторами не приключилось даже намека на конфликт, и прозевал момент, когда гость вдруг дернул ручку двери компании «Железнов и Ко» и исчез внутри.

Оставшемуся снаружи Эльдару Ивановичу врываться следом было как-то неудобно. Он помялся в нерешительности, выкурил сигарету у урны, хотя сам проповедовал, что курить в бизнес-центре следует только в отведенных местах. Тут старшему администратору попалась тетя Глаша, и он распек ее в кочерыжку за пыль на листьях фикуса. А так и не назвавший ни имени, ни компании гость все не выходил.

Эльдар Иванович спустился на второй этаж, отмахнулся от протягиваемых Ириной бумаг по минимизации расходов, буркнул что-то невнятное. Закрывая дверь, и утонул в собственном кресле в тиши кабинета.

Кресло его всегда успокаивало. В этом кресле Эльдар Иванович чувствовал себя настоящей шишкой, из этого кресла отдавались генеральные распоряжения. Эльдар Иванович связался с вахтой, там сегодня дежурил Юрин.

– Ну, он весь такой, ксивой так небрежно махнул, и глянул так, будто я – лушпайка от семечки. У меня и дух захватило тормозить его и ксиву переспрашивать, – стал жалобно оправдываться в трубку Юрин. – Он еще, весь такой, пригоршню имен сыпанул, и Аристарха Вадимовича, между прочим. Как мне его не пускать было?

Старший администратор снизил обороты, если гость знаком с настоящим, но никогда не светившимся здесь хозяином «Гефеста», это меняло дело. Ведь сам Эльдар Иванович всего-навсего был наемным сотрудником. Но договорить с Юриным старший администратор не успел. Потому что в его кабинет, тяжело дыша и брызгая соплями, ввалился личной персоной обычно весьма надутый господин Железнов.

– Посчитайте, сколько я вам должен, – с порога истерично завизжал господин Железнов. – Мы немедленно съезжаем!

Эльдар Иванович находчиво возразил в том смысле, что спешить – людей смешить, и в крайнем случае есть помещение напротив, и бизнес-центр готов подвинуться на существенную скидку, и даже ремонт за выходные дни пятьдесят на пятьдесят можно устроить… Господин Железнов остался визглив и непреклонен, он упорно мечтал съехать сию же минуту. И даже когда в тыкву обнаглевший Эльдар Иванович вякнул про неустойку, господин Железнов только простонал:

– Ставьте в счет. Все ставьте в счет! – и убежал паковать вещи.

Эльдар Иванович некоторое время посидел, поставив локти на стол и массируя указательными пальцами виски. Затем выудил из сейфа початую бутылочку «Праздничного», булькнул в стопочку и занес стопочку над…

– Ну ладно, хата меня устраивает, – процедил неведомо как и до жути бесшумно очутившийся в кабинете странный гость. Вынул из левой, ставшей вдруг окончательно безвольной, руки старшего администратора откупоренную бутылку, приценил этикетку, – Ну и гадость ты лакаешь. Ладно, сегодня можно. За знакомство! – Гость не погнушался винтануть из горла, вернул ополовиненный пузырь в руку. Властно кивнул, дескать, а ты чего с полной рюмкой меня на вытяжку глазами ешь? Не боись, не укушу. – Звать меня Федором.

– А как по батюшке-то? – остановил рюмашку буквально в миллиметре ото рта старший администратор.

– Пока достаточно знать, что я – Федор. – Странный гость для пущей убедительности метнул на стол несколько мятых, позеленевших от обязанностей, американских президентов. – Ты, давай, подшустри там с приговорами, чтоб все путем. Будет мало гринов, доложишься.

– А как ваша фирма-то называется? – успел спросить спину вальяжно удаляющегося, прикинутого в бесподобный оливковый костюм клиента Эльдар Иванович.

– Как называется? – хмыкнул гость. – «Кактусовый Джек» ^[10] называется.

И старшему администратору хватило ума и опыта просечь, что название родилось в голове клиента с кондачка.

– «Кактусовый Джек и Ко»?

– Кактусовый Джек всегда все делает сам.

Далее Терминатор поднялся в кабинет с лживой табличкой «Железнов и Ко», брезгливо посторонился, когда два штриха, канцелярские крысы, мимо него потолкали к выходу сейф. Заперся и стал вплотную к окну. Из этого кабинета нужное окно дома напротив было как на ладони.

Терминатор сегодня не назвался Сергеем Ожеговым не из милосердия, сегодня Пепел был лишним. Если обстрелять окна напротив, даже никого не задев, обитающий там Шафаревич – один из восьмерки – решит, что война таки началась. Из глубокого кармана пиджака Терминатор достал ствол с глушаком, открыл окно через носовой платок и трижды выстрелил.

Послышался звон стекла. Через носовой платок открыв дверь, Терминатор навсегда покинул только что арендованный офис.

* * *

Город оброс кандидатами, как пень опёнками. Сергей не переставал удивляться находчивости фаворитов. Берешь газету-агитку очередного мандатника – а там упоминаний о фаворите больше, чем о виновнике торжества. И люди все какие-то лопоухие, безденежные… Честно отрабатывают свой кусок Египта черные пиарщики из предвыборных штабов.

Анастасия Павлова с ее лозунгом «очистим город» тоже в фаворитах не числилась. Но продвигала регионального лидера «Люди России» гораздо умнее конкурентов и, между прочим, обещала бороться за права женщин – основную часть голосующих.

В народный «Пункт поддержки Анастасии Павловой» Пепла впустили без вопросов. Персонал здесь носил до того честные лица, что так и подзуживало исправить их ручной пластической хирургией. А вот допускать до самой кандидатши его не поторопились. И только когда Сергей, мрачно глянув в лучезарные очи парнишки-секретаря, незаметно вытащил нечто из-за пазухи – лицо корнета изменилось, и «полковника ФСБ Виктора Дымкова» под белы рученьки усадили в черничного цвета «Опель», прикативший аккурат к альтернативному штабу. Пепел был доволен: хорошо, что не опустился в свое время до липовых корок, продающихся в метро по червонцу, а справил почти настоящую ксиву. Вот вам и финская полиграфия. Как народ доверчив…

– Садитесь, – подчеркнуто вежливо, но со скрытой издевкой пригласила капитан Павлова, сама восседавшая в большом черном кресле.

– Эк вы, Анастасия Леонидовна, приветствуете двусмысленно, – отшутился Пепел, разглядывая претенциозно овальный кабинет с голыми стенами и строгой компьютерной мебелью.

– Как же, Сергей, простите, не помню отчества… может, и не долго осталось. Смотрю, вы желаете быть первым в списках тех, от кого очистили славный Питер?

Павлова разглядывала визитера радушно, но настороженно, кофе не предлагала.

– А Вы, Анастасия Леонидовна, без живота гораздо симпатичней, – перевел тему Сергей, отвесив сомнительный комплимент. – Хотя у Юлиана Семенова в «Семнадцати мгновеньях», помнится, есть пассаж про особую красоту беременных женщин.

– А ведь операция тогда удалась, оцените, – сдержанно похвасталась она.

Сергей не ответил. Павлова склонила голову. Собственно, она была очень даже ничего – лет тридцати пяти, может, чуть больше, приятно полная, рыжеволосая, с тонкими, аристократичными чертами лица.

– Ну, так зачем пожаловали, Сергей? В детишках краденых сознаваться?

Пепел пожал плечами:

– Украду – сознаюсь.

– Да ладно, я давно догадалась, что это не ваших рук дело.

Сергей не понял, шутит она или говорит всерьез. Она будто прочитала его мысли:

– Я серьезно.

– Коли так, то и разговор у нас пойдет не о пирожных. – Пепел вскользь оценил обстановку.

Бутылка «Флагмана», пластиковые стаканчики и обертки «Сникерсов» в мусорном ведре. На столе почти порядок, только ксероксы статей из «МК в Питере» портят впечатление, на подоконнике горка значков «Голосуй за..!» в непрезентабельной картонной коробке. Тяжелая дубовая дверь кабинета приоткрылась:

– Анастасия Леонидовна, – занудил некто, – съемка…

– Ждите, – бросила хозяйка.

Дверь закрылась так же незаметно.

– Хотелось бы предложить вам, Анастасия Леонидовна, интересный бартер.

Анастасия сцепила пальцы, наклонилась вперед, и чисто следачным взглядом вперилась в посетителя. Пепел понял, что не прогадал: баба схватывает на лету и предпочитает ананасы в шампанском мелкому сиюминутному навару, значит, союзник она идеальный.

– А именно, – медленно начал Пепел, – предлагаю сотрудничество. В раскрытии дела, которое мне крутят. Итоги расследования – на откуп мне.

В глазах собеседника телетекстом проплыла фраза «А где здесь моя выгода?».

– Ваша выгода в другом, – начал Пепел импровизировать лечилово, – Вы же получаете галочку за само раскрытие. Лавры – вам. Некислая предвыборная кампания. Лишний процент от наших неактивных избирателей, а то и два.

– Это я поняла. А как вы собираетесь действовать? – Она стала похожа на преуспевающую бизнес-леди. Даже любой другой на месте Ожогова смекнул бы, что «процесс пошел».

– Это нам и предстоит выяснить, – просто ответил Пепел.

– Вам что, ничего неизвестно? – округлила глаза капитан.

– Известны исполнители, имел удовольствие от личной, но скоротечной, как чахотка, встречи: еле спас от лютой смерти разыскиваемого органами правопорядка пропавшего Павла Лунгина и его отца Валерия Константиновича, коих спрятал в надежном месте.

– Где?

– Вы узнаете первой, когда я уверюсь, что к эксцессам не причастны чины из вашего ведомства.

Теперь она прищурилась.

– Анастасия Леонидовна, – мученически донеслось из-за двери…

– Сейчас! – бросила она нетерпеливо.

– Ну, так как, Анастасия Леонидовна, я могу рассчитывать?.. – галантнейше осведомился Пепел.

– Если меня устроит ваш план действий. С чего вы собираетесь начать разработку?

– С приглашения вас в ресторан.

* * *

Все так же одурительно воняло ромашкой и тысячелистником.

– Тридцать процентов – это не серьезно! – искренне захохотал Зураб, и массивный перстень на его правой руке хищно блеснул. – тебе самому полагается всего тридцать процентов, у тебя семья маленькая, а у меня – большая, да? Кормить надо, да? Верно я говорю, да? – стал, дурачась, косить под дерево гость, хотя считать его тупорылым чуреком было бы смертельной ошибкой.

Модный не смотрел в глаза Зурабу, а все внимание сосредоточил на руках завернувшего в цех на эксклюзивные переговоры коллеги – оба ненавидели Баева, и ненависть могла сцементировать союз. Это официальная версия, которой придерживались обе стороны.

Истинной же причиной встречи послужила робкая надежда выведать что-нибудь насчет манящего заводика у противоположной стороны. И никто не надеялся, что противоположная сторона поделится знаниями добровольно. Руки Зураба нервно теребили самшитовые четки, и Модный имел основания предполагать, что сигналы своим телохранителям Зураб подает именно через такую – пальцовую – азбуку Морзе.

– Можно и поторговаться, – пожал плечами Модный, хотя тянуть беспонтовый разговор не имело смысла, и даже усиливало риск: оба телаша Зураба тоже глазенок не сводят с рук командира, а значит, сигнал вот-вот будет подан.

– Можно и поторговаться, – хихикнул Зураб, чувствуя себя хозяином положения. Сейчас он узнает, сколько ему готов уступить Рукшин, далее сунет четки в карман, и по этой команде его бойцы положат двоих гоблинов Модного. Потом Зураб еще немного потолкует с Модным и утопит гаденыша в одном из этих вонючих чанов. – Какую долю будущего нашего заводика тебе не жалко уступить лучшему другу? Не жадничай, лучше представь, как ты намазываешь Баева медом и привязываешь на пасеке. Красивая смерть, да?

– Сколько? – чуть повысил голос Рукшин. «Сколько» – было кодовым словом для его телашей – Чукальского и Касьянова.

Чукальский, статный блондин с вечно заспанным лицом, вроде бы от скуки тронул болтающийся на толстом проводе пульт кран-балки. Под потолком зажужжало. Спрятанный под мятым жестяным кожухом мотор кран-балки, ворча барсуком, пополз по рельсу. Стальной крюк, проснувшись, завораживающе закачался в пропитанном травными ароматами воздухе. Охранники Зураба – Геза и Давид – растерянно открыли рты, да и у самого Зураба четки в руках притормозились.

Пуф, пуф! Два хлопка почти затерялись в рокоте ротора подпотолочного механизма. Сделав мокрое дело, Касьянов не стал прятать ствол с глушаком обратно под пиджак, в живых еще оставался смертельно опасный Зураб. Чукальский отпустил пульт и мотор заткнулся.

– Семьдесят процентов, я знаю адрес завода! – снова оживил четки в пальцах веселый Зураб, оглянулся и только сейчас заметил, что Давид с Гезой по бортикам чанов сползают на засыпанный опилками кафель, пуская сквозь зубы кровавые пузыри.

А к Зурабу сбоку, чтоб не оказаться на линии огня уже подступал равнодушный словно выключенный утюг Чукальский, пытаясь ногтем отковырнуть край ленты у скотчевого рулона. Русая челка лезла на глаза, а не отмахнуться, руки заняты.

– Эй, не по понятиям! – взвизгнул Зураб и получил для успокоения короткий тычок по губам. Четки упали под ноги.

Боль Зураба бы не остановила, но быстро пропитывающиеся кровью галстуки распластанных кунаков надавили на воображение. А секунд через десять рыпаться стало поздно, скотч надежно зафиксировал в запястьях руки за спиной. Потом последовал краткий шмон.

– Мы дербанили навар, много ртов, а он так мал. Эта пайка для меня, – в карманы Чукальского перекочевал десятипатроновый американский «Ругер». – Эта доля – для меня, – Чукальский присвоил, предварительно отключив, мобилу. – Вот котлета для него. – Портмоне утонуло в кармане Модного, тот не стал отвлекаться на исследование содержимого. – Ну а крысам – ничего!

– Чур, гайка моя, – лениво сказал Чукальский Касьянову, имея в виду хищно поблескивающий перстень, но пока сдирать золото с мелко дрожащего пальца не стал.

– Твою ты с Флерова на прошлой неделе снял, теперь моя очередь. Вон, можешь себе на память четки оставить. Да?

Скотч многократно обвил ноги Зураба в лодыжках. Теперь Касьянов соизволил подобрать две гильзы, пусть и собственная территория, аккуратность в работе превыше всего.

– Ладно, уговорили. Готов пятьдесят процентов на пятьдесят! – проплямкал раскровянеными губами Зураб. Его глаза метались, будто шарики ртути из разбитого градусника.

Предложение не заинтересовало. Пульт кран-балки оказался в руках Рукшина. Рычащий мотор переехал в точку над головой Зураба, стальной крюк медленно опустился прямо в руки Чукальского, и тот подцепил пленника сзади за брючный ремень.

– Согласен на тридцать процентов, – сдался Зураб, кода кран-балка перенесла его через зал и опустила по колени в чан со зверобоем.

– Где наш прибор? – Модный любовался холеными ногтями. Он понимал, что еще не сломал смертельно опасного гостя, тот еще на что-то надеется. Иначе уже сулил бы подписать дарственную на свой бизнес: поставки латексных и виниловых презервативов, диафрагм и спермицидов. Модный вскользь пожалел, что этот жирный кусок оторвать не удастся, иначе придется воевать со всей восточной диаспорой скопом.

– Минуточку, – Чукальский отодвинул из-под умывальника дворницкую лопату и поднес к чану хитроумный прибор.

– Ты знаешь, что это? – впервые улыбнулся с начала встречи Федор Рукшин, – Это новая модель подавителя диктофонов «РаМЗес II» c улучшенными характеристиками. ^[11] Принцип действия основан на воздействии электромагнитным излучением на элементы электрической схемы диктофона. При прослушивании записи вы услышите только шум. Ты уже слышал только шум с записи позавчерашней стрелки? Благодари эту штуковину, я за нее две штуки баксов отдал, но для тебя не пожалею. Не скажешь адрес завода, где Лунгин таблетки штампует, приборчик плюхнется в настой, и тебе настанет электрический кирдык.

Не сильный в технике Зураб только теперь сообразил, почему его макают именно в зверобой – розетка располагалась рядом с чаном. Значит, не только пугают.

– Федя, не надо, про адрес я врал, – покаялся Зураб, кровь замарала недобритую щетину вокруг губ, и теперь щетина топорщилась газоном. – Согласен на десять процентов. – Он все дрыгал стреноженными ногами в нелепой надежде освободиться от скотча, и к бортам чана красиво расходились круги.

– Адрес?

– Федя, прекрати. Хочешь, классную тему уступлю. Можно коктейли с бальзамом Биттнера разливать в алюминиевые банки! Мы проверяли спрос – цифры офигенные!

– Адрес? – Модный кивнул Касьянову.

– Федя, еще козырная тема! – Заизвивался связанный и подвешенный, со страхом наблюдая, как Касьянов приближается к чану, – можно гнать целебное пиво и продавать в аптеках – с боярышником, шиповником, тархуном! Отбоя не будет!!!

Зверобойные волны плескались в хромированные борта чана, с подбородка пленника капала кровь и мгновенно рассасывалась в цвете хаки. Бессловесный приказ Рукшина имел только одно значение. Касьянов подошел поближе к блесной подвешенному пленнику, чтоб не промазать, и из своей дуры прицелился в колено. Пуф! Дикая боль ширнула Зураба с головы до пят, со дна чана всколыхнулась волокнистая муть.

Но жертва нашла силы говорить даже сквозь боль:

– Ладно! Я тебе свой канал по наркоте отдам, только больше не стреляй. Федя-Федечка-Федюнчик! Обойдемся без заводика, на эти миллионы мы Баева из-под ногтей, у кого хочешь, выкопаем! Во вторник курьер прибывает с полутора килограммами героина! Ну не знаю я адрес завода!!!

Касьянов нагнулся за гильзой, нашарил ее среди опилок и выпрямился. Он задел даже не сам дорогостоящий приборчик «РаМЗес II», а только его шнур, но и этого хватило. Подавитель диктофонов сказал: «Плюх!».

Понятно, полыхнуло, и вылетели пробки. Только красная аварийная лампочка у входа осталась гореть. И в этом свете Зураб выглядел еще страшнее: оскалившийся, выкативший белки, мертвый. И волны больше не бежали к крутым бортам по зверобойному морю. Так истек жизненный срок первого из великолепной восьмерки претендентов на наследство Эсера.

– Шеф, я…

– Ладно, ежу понятно, что он не знал адрес, а только понтовался. – Модный недовольно повел плечом, кажется, он вспотел, надо будет сменить рубашку. – А за прибор с тебя две штуки вычту!

– Шеф, это жестоко! – посмурнел Касьянов.

* * *

Назывался кабак мощно, как целый город. Пеплу здесь бывать не приходилось, но слыхал краем уха, что заведение вполне. Ведь не к лицу вести такую женщину, как Анастасия, в гопницкий пивняк или шалман с полиэтиленовыми стенками. Благодаря подогреву метрдотеля им досталось лучшее место подальше от сцены. Музыканты, которых нанимают петь и играть всю ночь за тонну деревянных на брата, уныло готовили инструменты. Бритый гитараст подтягивал колки на гитаре.

– Все вина – это афродизиаки. Иначе бургундские вина не были бы в такой фаворе при дворе французских королей. Правда, вездесущая мадам Помпадур с не меньшим понтом проповедовала бордосские, где владела одним из шато. Эта дама знала толк в хороших вещах… – дразнил эрудицией Пепел.

Анастасия, глядя то ли на устроившегося напротив Сергея, то ли куда-то в никуда, откинула со лба выбившийся из прически рыжевато-золотистый локон и едва уловимым движением одернула воротник на оливкового цвета жакете.

– …Объединяет хорошие красные вина Бордо заковыристый характер. Когда делаешь первые глотки – явно мужской, сильный и терпкий. Потом появляется тонкое и нежное послевкусие – возникает образ женщины… – витийствовал Пепел.

Кабак был оформлен в японском стиле. Стены затянуты огромными полотнами, изображающими гейш и самураев. При этом смотрели, сидели или стояли японские герои так, будто готовы были по отмашке совершать развратные действия. Освещалось помещение тусклым светом ламп, упрятанных в красные бумажные фонарики.

– В принципе, здесь не плохо, но непривычно, – резюмировала Анастасия, закончив осмотр планера.

Пепел усмехнулся:

– Не похоже… Вы здесь уж больно уверенно выглядите. – И продолжил агитацию, – Что касается сухости, то женщины чаще предпочитают сладкие вина. Из сладких ликеристых белых вин наиболее почетен «Сотерн», производимый из подернутого благородной плесенью винограда. Это сиропообразное маслянистое вино с оглушающим ароматом миндаля, абрикоса и земляники. Женщины редко покупают эти вина из-за шипастой цены, но охотно принимают их в подарок…

Анастасия отшутилась:

– По работе, знаете ли, приходилось во всяких местах бывать. А закажите-ка мне местного пива, – неожиданно пресекла она готового вновь включить винную пропаганду Сергея.

Заказали пиво, оставлявшее едко-сладкое послевкусие. Приблизительно ряженые в гейш официантки скользили вдоль столиков. В неформальной обстановке присутствие Анастасии расслабляло. Она выглядела такой деловой и неприступной, что у Пепла начал потихоньку разыгрываться инстинкт охотника. А Анастасия, хитро блестя глазами, внезапно огорошила:

– Сергей, раз уж мы взялись сотрудничать, может, расскажете что-нибудь? Не для протокола.

Пепел призадумался. На фига ей устраивать допрос? И так знает все, что надо, значит – светский разговор. Анастасия отставила бокал с пивом, поставила руки на локти и сцепила пальцы – поза обороны, которую предлагают атаковать. Руки у нее были тонкие, длинные пальцы унизаны серебряными кольцами. Но к любой даме, какой бы крутой она ни была, в принципе, примерными одни методы, только в разных форматах.

Хлебнув пива, Сергей принялся за мемуары о самых невинных своих приключениях. Например, как учил в африканском портовом кабаке халдея делать водочные коктейли, как в Сахаре подсобил русским участникам «Париж-Даккар», как ездил на «Евровидение» ^[12]. Еще через бокал пива Анастасия уже неприлично смеялась. Музыканты недовольно поглядывали на нее со сцены, и, в конце концов, начали выступление.

Бухнув тяжеловесным аккордом, они выдали неплохой, довольно качественный блюз. Пеплу пришлось повысить голос. Анастасия позвала официантку и потребовала еще пива. Оборвав музыкантов, на сцене материализовалась девица в клетчатом платье-колокольчике Коломбины, невысокая и хрупкая. Откланявшись на все стороны детским реверансом, она взмахнула рукой и запела:

Сергей подумал, что романс не шибко вписывается в здешний дизайн, но если это никого не напрягает, так и фиг с ним. Сорвав овацию, остановив на себе внимание даже Сергея с Анастасий, девица расшаркалась, кокетливо приподняла юбку, достала из-за чулка бумажное алое сердце и бросила в зал, будто бумеранг.

Бумажное сердце упало к ногам Пепла, но он поднимать не стал, оно ему было не интересно.

– Сергей, у вас, когда звучат цыганские песни, глаза становятся такими… В них утонуть можно, словно в Адриатическом море. И мне кажется, что это вы прислали мне инкогнито букет цветов.

– Это не Адриатическое, а Мертвое море, – грустно улыбнулся Ожогов, – И это не цыганский романс, а городской. Но вы правы, я когда-то немного помог одному табору, и я в душе немножко сам цыган.

Анастасия вспомнила самою же спровоцированный роман с младшим лейтенантом-спринтером, и ей стало казаться, что поторопилась.

– Сергей, может, на брудершафт?

Пепел, которому никогда в жизни и в голову не приходило ломаться да кокетничать, выразил, тем не менее, конструктивный протест:

– Но не под пиво же? А за букет цветов признаюсь – виноват.

Анастасия нетерпеливо оглянулась в поисках официантов. Получив по стопке водки, они выпили и троекратно расцеловались. От нее пахло какими-то неизвестными Пеплу духами.

– Что это за запах? Классно, но, вроде бы, не химического происхождения?

Она красиво откинулась на спинку стула, что и говорить, гармония в этой женщине жила от природы, будто в породистой кошке, и довольно прищурилась:

– Это пачули. Эфирное масло. Нравится?

– Необычно, – мышцами лица Пепел показал, что, конечно же, нравится.

Настя медленно кивнула, подумав о чем-то своем – Сергей уже заметил у нее такую привычку. Впрочем, невозможно было поручиться, правда ли она, задумавшись о проблемах мирового устройства, с корнями ушла в себя и забыла вернуться обратно, или просто прикидывает, как незаметно поправить чулок.

Пепел задумчиво курил. Настя не сводила с него глаз.

– Сережа, может, пойдем отсюда? Так шумно… Пойдем, а? – ласково предложила она, отодвинув опустевшее пивное стекло.

Он поднялся, накинул ей на плечи легкий плащ цвета хаки, очевидно, ее любимого. «Кстати, ты так красиво рассказывал о вине, закажи с собой», – чуть не произнесла Анастасия. Чтобы смолчать, пришлось даже слегка прикусить губу.

Вечер встречал совсем иначе: влажным осенним воздухом и шуршащими под ногами листьями. Ни к чему не обязывающие разговоры прекратились. Они шли, чуть задевая друг друга плечами, и присели перекурить на синюю сырую скамейку.

– Что это у тебя? Дай сниму.

Она потянулась к нему, делая вид, что решительно ничего не происходит, и сняла лист, якобы упавший на ворот Пепловой куртки. «А может, лист действительно там был», – лениво подумал Пепел, знакомый с женскими уловками. Но поскольку листа не было, Анастасия, задержав ладонь на его затылке, удивилась сама себе: «Что это я?», не понимая, хорошо это или плохо – неожиданная романтика, в которую она ни с того ни с сего окунулась.

– Холодно, – бросила Анастасия, поежившись. Благоприобретенный ее цинизм убеждал, что она дуркует.

– Куртку?

– Нет. Домой.

– Я провожу.

– Тут близко. Такси не надо.

Происходящее раздражало нежданностью и непривычностью. Идя по серому асфальту, уже за пределами парка, Анастасия бросила косой взгляд на спутника, вспомнила идиотскую выходку с липовым, в переносным смысле, листом за воротом и, проклиная себя за детскую, идиотскую нерешительность, резко бросила:

– Заходи чаю попить.

– Не откажусь. – Это было самым уместным ответом.

У двери квартиры Настя торопливо завозилась с ключами, в итоге нервно погнув один из них. А сразу в прихожей, мудро забыв включить свет, она приблизилась к Сергею и обняла его за плечи. Он притянул ее к себе, все еще играя в ненастырность. Она погладила его волосы, призывно заглядывая в серые, со стальным отливом глаза, особенно яркие в сумраке квартиры. Ему захотелось опрокинуть ее на пол, и в то же время не было желания торопиться.

Он умело распустил пояс ее плаща, от пиджака на молнии и юбки до колен она освободилась сама. Оказалось, что под деловым оливкового цвета костюмом форма одежды нарядная и, можно сказать, вольготная: черные чулки, черный пояс – с черными же шпильками даже без электрического света это смотрелось и элегантно, и вызывающе. Призывно заглянув в глаза Сергея, она стащила с гостя куртку и рубашку, потерлась щекой о мускулистую грудь.

– Люблю сильных мужиков, – восхищенно прошептала Анастасия, и, взяв Пепла за бицепс, повела в комнату. Она удивлялась сама себе, ведь совершенно не планировала именно так докрасить вечер. И опять стало жалко незаказанного маслянистого вина «Сотерн», производимого из подернутого благородной плесенью винограда.

Сергей освободил ее от пояса, оставив в чулках и туфлях, и, приобняв за плечи, усадил в кресло. Настя с восторгом поняла, что они уже в комнате. Как, где, почему – пустое, она радовалась провалам в памяти.

Настя ощутила трепетное беспокойство. Пепел подошел сзади, чуть наклонился, она почувствовала его дыхание на затылке, тепло его сильного тела, и невидимое облако возбуждения связало Настю в морской узел. Руки Сергея погладили ее отвечающую приливом крови грудь и уверенно двинулись вниз. Анастасию дернуло, будто укололо электрошоком, она тихо застонала, откинув голову назад, и щекой прикоснувшись к его коже. Пальцами одной руки Сергей водил по клитору, а пальцы второй вошли в нее. Под собственным возбуждением и из-за ее стонов-песен Пепел почти инстинктивно убыстрил ласки и ожесточил их до безумия, проникнув сразу двумя пальцами в раковинку Насти.

– Стой, – влажно сорвалось с ее губ, – иди ко мне. – И в этом приглашении была нетленная частичка той осени снаружи, которую они оба задевали плечами.

Пепел не был мусульманином, когда доходило до секса, и, исполняя желание Насти, обошел вокруг кресла, чуть потянул ее вперед, так, чтобы ноги свисали, и медленно проник. Анастасия вздрогнула и закрыла глаза, сосредотачиваясь на непередаваемых эфирных ощущениях: ее любовник был мастером. Двигался он медленно, но так по-звериному умело, что Анастасия извивалась под ним ящерицей, стараясь всадить его плоть как можно глубже.

Когда отпылали зарницы в глазах сумасшедших, она глубоко вздохнула, откинула чуть промокшие волосы со лба, и потянулась, как кошка, как благородная кошка. Пепел ощущал спокойную радость победителя, сладкую усталость в мышцах и некоторое удивление от того, что Анастасия, такая деловая и неприступная, оказалась чувствительной и страстной любовницей.

– Надо мало-мало отдохнуть, – решила она, с интонацией хаки-командирши.

– Пожалуйста, – по профессиональному ловко Пепел образовал в пальцах вместо карточной колоды пачку «Парламента». Одну сигарету протянул ей, и она взяла ее губами, другую прикурил сам.

– А потом продолжим, – нахмурилась, вроде как побаиваясь себя, Настя, – ты разбудил во мне нимфоманку.

Пепел улыбнулся без ложной скромности.

– Правда, круто с тобой, – со светящимися глазами продолжала Анастасия все о том же амурном ералаше, – у меня такого не было.

– А сейчас? Неужели у тебя сейчас нет никого на постоянку? – поинтересовался временно остывающий Сергей.

Для себя Анастасия вывела формулировку, на безаппеляционности которой всегда настаивала: мужчина сначала переспит, потом влюбится, женщина сначала влюбится, потом переспит. А теперь она нехотя осознавала, что формулировка подвергается обжалованию. «Знаешь, Сереженька, – повела она мысленный монолог, устроившись у него на плече и поглаживая его щеку, – я могу сколько угодно прятаться за цинизмом, скептицизмом, прагматизмом, редька знает, за каким еще измом. Но…». Монолог она не закончила, испугавшись думать о том, что так радует, и только начинается.

Глава 6. Сон – лучшее лекарство

Как всегда непробиваемо благодушный Александр Стрельцов вежливо извинился за ранний звонок. Гриднев, напротив, находился в сквернейшем расположении духа. Даже беспрецедентный повод беседы – новость о безвременной кончине Зураба не смогла его развеселить.

– Ты чего смурной такой? – наконец спросил напрямую приятель, заподозрив, что, может, у Димки близится осеннее обострение.

– Да ну их в тифозный лазарет, – буркнул Гриднев и зевнул.

– Кого? – Стрельцов вспомнил, что тоже не выспался. Скупое розовое солнце лизало штору, но даже блекло-розового хватило, чтобы под веками засвербила резь, тоже захотелось зевнуть во всю пасть, еле сдержался.

– Да всех.

Выяснилось, что расстроил Диму последний закон из сферы медицины. Государство, обеспокоенное демографическим кризисом и первым местом в мире по крайне неприятному показателю, урезало максимальный срок для абортов с шести месяцев аж до трех. В их кругу выигрывал от этого только тот, кто унаследует бизнес Зураба, поставлявшего в розницу гормональные комбинированные оральные контрацептивы: микродозированные и низкодозированные таблетки ^[15].

– Ничего, зато подтянемся по демографии, – со смешком успокоил Стрельцов.

Гридневу шутка не понравилась:

– Хоть в чем-то опережали Штаты, – горестно приплел долю политики западник Димон. Конечно же, истинная причина дурного настроения крылась в другом. Он поднял на уши все контакты на таможне, даже кое с кем перессорился, кому-то подарил часы «Улисс Хогис», а кому-то «Широн Константен» ^[16], но выпало зеро. Сиречь, ноль выгоды на стопудовые потуги. А пятнадцать минут назад отзвонился последний хакер, который тоже развел руками – компьютерный след эсеровских медикаментов замело вирусной вьюгой.

– У меня уже в голове перхоти больше, чем любви к Родине, – отмахнулся от патриотического заявления приятеля Стрельцов.

Внезапно Гриднев оживился:

– Саня, а давай контрацептивы выпускать. С понтом из Австралии, будем прогонять через таможню, все чики-чики, комар носа не подточит.

Стрельцов насторожился: таки обострение. Как поется: «Утро туманное, утро седое, мысли лохматые, бредом навеяны…». Вообще-то и Александр сохранял благодушие больше для виду. Его служба безопасности опросила всех окружных водил, авось кто-нибудь… пусть самую мелочь… Ведь этот народец легко меняет работодателя, халтурит, неужели ничего подозрительного?.. И ничего.

– Липовые контрацептивы, – все больше заводился Гриднев, – мы гоним паленку, бабы залетают, вот и восстановление равновесия!

Нет, видимо, у него впрямь обострение.

– Дмитрий, – осторожно начал Стрельцов, – прости, что напоминаю, сбыт такой фигни родит миллион потребительских исков, мои аптеки элементарно прогорят.

– Что ты, что ты? – Заторопился Гриднев, – надо строить сбыт по ларькам, пока их окончательно не снесли. Смотри, твои наработки, мои вложения – очень недурно.

– Капиталов у меня и своих хватает, – осторожно начал Стрельцов. Идея, конечно, безумная, но что-то в ней есть: авось, тычась слепым теленком с этого боку в таможню, удастся повторить путь Эсера, а там и заводик рассекретится.

– Вдвоем больше. А может, я и известным заводиком разживусь… – загадочным тоном тонкого намека на толстые обстоятельства произнес Гриднев.

«Неужели и этот недоделок, сгорая от нерастраченной любви к деньгам, точит зубы на производство Лунгина?», – прибалдел Стрельцов. Только Гриднева в песочнице не хватало. «И так Баев на пятки наступает…» – напомнил себе Стрельцов.

– Ну, что ж, это предложение надо перекурить и обмозговать. Давай встретимся, что ли?

– Где? – охотно согласился Гриднев.

– У меня на складе.

– К чему такая конспирация? – взвинтился Гриднев, с наблюдательного пункта шизофреника мнивший во всем подвох и подставу.

Стрельцов мысленно скрежетнул зубами: «Вот псих, чуть увидит фонарик в отдалении – сразу изобретает, что это снайперская винтовка по его голову, а взмахни в ту же минуту ножом перед мордой – и не заметит».

– Мы же с тобой не лягушек препарируем, – не совсем понятно ответил Стрельцов. В зеркале, висевшим напротив его телефона, отражалось, как мрачнел хозяин, а мрачным его не помнили давно.

– Ну, хочешь в Комитете по здравоохранению?

– Ты сдурел?

– Приемная Лицензионной Палаты тебя устроит?

– Ладно, давай у тебя на складе, через час буду.

Стрельцов положил трубку, достал из нижнего ящика дубового ствола начищенного товарища Макарова и кликнул бойцов:

– Действуем по плану «А».

* * *

– Ну, как сказать? – Засомневалась Анастасия, – я в личном смысле жизнь веду нерегулярную, случайную, а главное – очень банальную. Проявился у меня один марафонец, а может, и есть пока. Но это так… – она замялась, – скажем, для здоровья…

– А бывает для чего-то еще? – спросил подследственный таким тоном, что было непонятно, шутит или всерьез.

Капитан озадачилась:

– Хм. Наверное, для души. Но когда это было…

– Угу. – Подследственный издал невнятный скрип, наверное, удобнее устроился на подушке.

– Интересно, – наверное улыбнулся подследственный, – что бы по этому поводу сказали твое коллеги?

Опять шорох простыней, Анастасию явно передернуло:

– Смотря – кто. Один парнишка – вряд ли бы обрадовался. А на самом деле, Сережа, мои коллеги, вернее – калеки, поголовно сволочи, лизоблюды и подхалимы. Особенно майор Горячев, – Настя постепенно заводилась, – этот просто нарыв. И самое удивительно в этом скоте, что он скот от пяток до гипофиза. Но ты, Сереженька, наверное, замечал, что чем человек сволочнее, тем умнее.

Наверное Пепел утвердительно покивал.

– Особенно когда ненавидит. Горячеву дай волю – он мне сделает депиляцию вплоть до мышечной ткани.

Рядом с плавно прокручивающим метры пленки обыкновенным кассетником на столе майора стояло невероятно лохматое от цветных проводков устройство: собранная давно уволившимся умельцем домашняя радиостанция. Такие у радиохулиганов пользовались почетом в семидесятых и, видишь, пригодилась. Пальцы начальника отдела покрывали желтые никотиновые пятна, глаза опухли – тоже сказывалась бессонная ночь. Правое ухо майора согревал каучуковый наушник, левое оставалось свободно – парный наушник съехал на висок. Майор Горячев сжал кулаки в испепеляющей надежде, что эта рыжая выдра Павлова хоть сейчас проколется. Дура же, почему бы ей не проколоться? Если новый шов на сумочке не заметила… Над этим швом долго мучился под страхом наряда на рок-концерт старлей, но сработал халтурно.

– Но нам-то с тобой, милый, какое дело? Ничего противозаконного… – проворковала Настя далеко отсюда, верняк, по-кошачьи прижимаясь щекой к Серегиному плечу.

К сожалению, майор мог только подслушивать, будто частный следопыт-любитель. Видеозапись оставалась мечтой: привлекать к сбору компромата на непокорную девку мощь технического отдела время еще не пришло, это получалось бы уже официальное расследование. Которое, во-первых, майор проводить был не в праве, на то есть специально обученные люди из внутренней безопасности. Во-вторых, результаты расследования не становились бы личной собственностью Горячева, и фиг с маслом майор смог бы превратить такой компромат в обеспеченную старость. Кроме того – просто компромат – это семечки, майор получил бы материальные блага, политические недруги подрезали бы сухожилия партии «Люди России», и все довольны. А официальное расследование – меч обоюдоострый, тут уж у майора высшее руководство спросит, как это он не выявил Иуду в сплоченных рядах?

В итоге он здесь должен чуть ли не подпольно карячиться, а она там всмак в постели кувыркается. Горячев сплюнул: рыжую выдру на мякине не проведешь, чуть что, отбрешется: вербую – и все дела. Мол, метод вербовки у меня самый надежный, древнейший. Разозлить бы ее для верности. Майор забарабанил пальцами по коленке, производя в уме прикидки. Вообще, он был склонен действовать по-простому, особо не заморачиваясь, и поэтому, когда пред его ясны очи с пустячным протоколом предстал лейтенант Игнатик, майор бросился с места в карьер.

– Здравия желаю, товарищ майор, доброе утро. Ой, а что это у вас? – летеха приценил доморощенную подслушивающую аппаратуру.

– Миша, я тебе так скажу, как мужчина мужчине…

Игнатик насторожился, начало разговора ничего хорошего не предвещало.

– Ты выбрал неправильный путь и рискуешь погореть…

Михаил сглотнул, инстинктивно держа дистанцию – от непосредственного начальника разило дешевым табаком и едким потом:

– Простите, товарищ майор, я не…

– Я говорю об Анастасии. То бишь о капитане Павловой.

Лейтенант смутился. Он был чистосердечен и несколько наивен, и даже мысли не допускал, что о его связи с Анастасией известно кому-то, кроме них двоих. По реакции майор понял, что, играя ва-банк, попал в тютельку: поскольку изначально не ведал об этой связи, и только, прослушав постельный разговор Павловой с Пеплом, произвел некие выкладки и рискнул проверить их на прочность.

– А, простите… – От волнения у Михаила заплетался язык. Миша понурил голову, изучать золотящуюся щетину и алые прожилки в белках майора удовольствия не доставляло. Зато на глаза попалась заваленная экономными окурками «Примы» пепельница. «Ого!», – отметил младший лейтенант.

Мятый, но добрый майор Горячев готов был помочь и все сказать сам:

– Я в курсе, – победно объявил командир, – и сочувствую тебе, Миша. Видишь ли, Анастасия – любовница Сергея-Пепла!

Лейтенант открыл и округлил рот:

– Что-о-о?!

– Да, да… По последним оперативным данным…

Михаил с усилием собрал волю в кулак:

– И что?

– Что, что… Не знаем пока. Возможно, она работает на него. Кстати, у тебя в столе лишней магнитофонной кассеты не завалялось?

– Нет, этого быть не может!

– Вот, например, когда женщина старше любовника на тринадцать лет – тоже не каждый день встречается, – поддел провокатор Горячев, красноглазый, словно кролик.

Михаил проявил спортивную выдержку и промолчал. Но майора ни в коем случае не устраивал уход подчиненного в глухую защиту:

– Я чего боюсь, Миша. Она баба сильная, из мужиков способна веревки вить. Я вот думаю – может, она и тебя использовала? И если Пепел несовершеннолетних-то похищал, она могла способствовать… В конце концов, за ним не только это… А ты у нее на поводу…

Майор Горячев говорил обрывочно, но и этого хватало, чтобы лейтенант Игнатик усек намеки непосредственного начальника. Младший летеха опустил плечи:

– И что делать, товарищ майор?

– Ну, прежде всего, нашел бы ты себе другую. Даже искать не надо, у моего приятеля, полковника Мариновича, есть дочка, хорошая девочка. В школу милиции ее не могут принять потому, что она спортивные нормативы не тянет.

– Бегает медленно? – Грустно улыбнулся Михаил.

– Нет, видит плохо. Понимаешь ли, у нее на глазу отслоение сетчатки, это очень неприятно.

– Знаю… – обреченно протянул Михаил Игнатик.

Ему было не понаслышке известно, что такое отслоение сетчатки, у его одноклассницы, Кати Малышевой, диагностировали. Один глаз остается, каким был изначально – у Кати он был карим – а другой, больной, постепенно меняет свой цвет – например, как у нее, на тускло-зеленый, начинает косить, словом, медленно, но верно, умирает. Такую девушку Игнатику не захотелось.

– Благодарю, товарищ майор…

– У нее хороший отец. И приданое немалое: деньги, хата…

– Кривота, – в том же тоне продолжил Игнатик.

От такой наглости майор замолчал, непонимающе глядя на Игнатика.

– Благодарю, товарищ майор, я не достоин такой девушки.

– Это приказ.

– Я…

Но на самом интересном месте беседу прервал телефонный звонок. Миша понял, что беспокоят с небесных высот – майор снимал трубку по особому ритуалу.

Майор Горячев благоговейно приложил трубку к уху, ощутил себя придурком и засомневался в собственной вменяемости:

– Так ведь, товарищ генерал… Нам его приказали выпустить под подписку, – не смотря на полную растерянность, майор по особому ритуалу изгибал брови и говорил с особым придыханием.

– От кого шел приказ? – рявкнул на другом конце провода генерал Гришечкин.

Горячев уже ни в чем не был уверен:

– Э-э-э… От вас, – скорее не ответил, а спросил он, как отвечает учителю не знающий задания школьник.

– Послушайте, майор, – перешло на интимный монотон большое начальство, – неужели вы еще не усвоили, что не было того разговора? Это раз. Теперь уже можно не скрывать, Эсер вкалывал моим информатором, и вот его, который сделал добро вашему выкормышу, убили. И причем убил именно этот скот, Ожогов. Это два. Содержание третьего пункта вы еще для себя не вывели?

– Найти Ожегова, – наугад брякнул майор Горячев, не поверив про информаторство ни на йоту. Хотя, кому какое дело?

– Пять баллов.

У Горячева отлегло от сердца. Тот, кого следовало взять, аккурат нежился на жилплощади Павловой.

– И учтите, Горячев, если вам надоело нести службу в Питере, могу устроить перевод на какой-нибудь курортник. Скажем, Абакан вас устроит?

Майору стало душно, словно в котле папуасов-каннибалов, Горячев сглотнул и нашел ничего лучше, как ответить:

– Спасибо, я подумаю.

– Ну, думайте. В сроках вы ограничены, – строгим и даже слегка металлическим голосом закончил генерал.

Горячев представил, как среди косоглазых хакасов его защемит ностальгия по родному городу, и служивому стало очень неприятно. А тут еще во рту помойка после пачки «Примы». Но ведь брать Пепла рано! Павлова еще не измазалась в грязи по самые помидоры, да и Караванцу такой Пепел, то есть без Лунгиных, и даром не нужен. А на допросах расколоть Ожогова на то, где Лунгины спрятались, нереально: между строк протоколов предыдущих дел Горячев вычитал, что хоть и пытали этого урку прежние товарищи, хоть прессовали от всей души, молчал как черный ящик.

«Бляха-муха, что ж делать?». Майор вспомнил, что младший лейтенант все еще в кабинете, ждет окончания разговора, и майора осенило. Лейтенант Игнатик – вот кто окажется стрелочником. У Мишки личный интерес, ему Павлова нужна, уж Мишка дров наломает. Изнывая от ревности, летеха схватится за ствол, Пепел его и мочканет из самообороны. А когда на Пепле повиснет доказанная мокруха, да еще не бытовуха, а смерть мента, оказывается, при исполнении, Сереженька запоет не хуже Карузо: и куда Лунгиных подселил, и про Павлову любую гадость подпишет. Главное – взять с поличным. Горячев испытал невероятное моральное облегчение и, сварганив на морде выражение «а ля старший товарищ». Открыто глянул в глаза младшему лейтенанту:

– Вы меня слышали, младший лейтенант Игнатик? Это приказ. Уточняю: приказ насчет принять участие в выведении Павловой на чистую воду. А для этого надо наконец повязать того самого Ожогова.

– Я готов, мне даже группа захвата в помощь не потребуется.

– Глупости говорите, Миша. Я не верю, что Ожогов именно сейчас пребывает на кровати в квартире Павловой безоружным, – майор сладострастно отметил, как при последнем допущении у Игнатика болезненно дернулась щека, будто оса укусила. – Убийство Эсера совершено посредством боевого пса, вот и начните розыскные мероприятия с частных псарен. – Майор напустил туману на случай, если молодой останется жив. Тогда сопляк должен сам себе верить, что нарушил приказ. Майор прикинул, не подсунуть ли казачку прослушать запись, но отказался от скользкой мысли. Если что пойдет наперекосяк, эти действия потом могут классифицироваться, как умышленная провокация.

– Вас понял. – Игнатик закрыл за собой дверь горячевского кабинета и решил, что так он это не оставит. Что он имел в виду под такой формулировкой, он пока не знал.

Майор дал Игнатику фору в десять минут, в течении которых Горячеву опять безумно хотелось курить и совершенно не тянуло зевать. Мультиками в ноющем затылке суетились непрезентабельные сцены из абаканской жизни, при этом рапорт об увольнении и пенсионные будни казались еще страшнее.

– Фролов! – завопил Горячев, только на электронных часах сменилась последняя цифра.

В кабинете появился изображающий крайнюю степень погружения в работу, отвратительно бодрый Фролов:

– Товарищ майор, насчет убийства Эсера! Оказывается в тот день Эсер собирался перекодировать сигнализацию в машине!

– Правильно, Фролов, насчет машины подозреваешь. Распорядись там, чтобы служебную к крыльцу подогнали. И всех, кто по кабинетам фигней мается, собери, пусть получат личное оружие.

– Оправдал доверие? – заговорщицки кивнул подчиненный на лохматый от проводков прибор.

– Ты мне зубы не заговаривай, где служебный жигуль?

– Так ребята в наряд на рок-концерт поехали.

– Вызови обратно!

– Так ведь мы из рации блок питания для этого монстра одолжили, – Фролов опять кивнул на раритетную технику.

– Погоди, что ты мне лапшу вешаешь? Концерт же вечером!

– Реконсценировка, привязка на местности, то да се…

– Я вам покажу привязку! – вырос над столом Горячев, – Срочно машину! Кто-нибудь на своей есть!?

– Пока не накопили.

– А это «Пежо» под окнами? Третий день ржавеет! Нет ключей – разбейте боковое окно под мою ответственность! Учить должен!?

Фролов замялся:

– Товарищ майор, с «Пежо» дело не простое… У «Пежо» анонимные автолюбители уже все колеса поотвинчивали, корпус на кирпичах стоит.

Майор угрюмо посмотрел на часы. Отсюда до Павловой на метро двадцать минут, плюс пять пешком. Что бы теперь Горячев не предпринял, он опоздал однозначно. Прощай, Игнатик, и прости за все.

– Тогда хоть кассету для магнитофона найди, – понуро опустился начальник на стул.

– Новую?

– Любую.

Фролова дважды подгонять не понадобилось, испарился мигом. Майор включил допотопную технику, но ежели с утра не везет, то это навсегда. Прибор не ожил, майор пошевелил ногтем красивую, полную хромированных проволочек лампу, она нехотя изнутри засветилась оранжево-розовым, далее мгновенно налилась багровым, палец Горячева ужалила искра, лампа причмокнула, потухла и пустила к потолку сизый сигаретный дымок.

Майор обреченно закусил травмированный палец, а на пороге опять маячил изображающий непомерное служебное рвение Фролов:

– Чистой не нашел, – Фролов двумя пальцами бережно держал кассету. – Зато это та самая группа «Ленинград», которая сегодня дает концертник в СКК. Еле одолжили. Кстати, места в сегодняшнем наряде еще свободны?

* * *

Охранник у входа в дом поинтересовался, куда направляется посетитель, и, получив отповедь в виде предостережения не переть против Женевы и не нарушать права человека, успокоился. Вахтер, как он назывался бы раньше, оказался более настырен. Вид старичок имел крысино-прилизанный, как не наказать за такую противную рожу? Делегат Баева Кандид церемониться не стал, предъявив в качестве визитной карточки пушку с глушаком. Оставив консьержа с проломленным черепом подальше от глаз жильцов – под столом встроенной в подъезд будки, взлетев без лифта на второй этаж, посол Баева, потоптался у двери Гридневской хаты.

Наконец Кандид, посмотрев вверх, увидел над электрощитком камеру, но не стал, аки новичок, приводить ее в нерабочее состояние, а развернул на несколько градусов вверх и вправо. И теперь в глазок, не вызывая подозрений, попадала все та же лестница, но уже несколько другая ее часть. «Вот бы еще его бабы там были…», – замирая от предвкушения, тяжело дышал визитер.

Психопатия сыграла на то, что Дмитрий Гриднев оказался первым, кто заспешил перебраться на другую квартиру. Жена и дочка еще вчера съехали из роскошного нового дома на Петроградке, и расставляли вазочки в конспиративной хате на Пироговской набережной. Переезд сопровождался проклятиями жены и подростковым безразличием дочери: при всей трогательной любви к семье Гриднев был рад, что остался один, пусть всего на ночевку, пока в тишине не переберет, как он выражался, паркет. А замечательная, пришедшая в голову идея и оттягивающий карман ПСМ ^[17] решали все проблемы.

Когда находчивый шизофреник завязывал галстук, входная дверь его хаты ожила длинным мелодичным звонком. «Кого принесло в такую рань?», – Гриднев переложил ствол из кармана за пояс – без пистолета он разве что в сортир ходил. Его право на ношение оружия было одним из самых дорогих разрешений, выданных на территории города за последние лет дцать.

Оптика показывала вместо лестничной клетки площадку между этажами – опять соседский малец нашалил.

– Кто?

– Телефонист, не беспокойтесь, пожалуйста, мы у вас на пару часиков отключим телефон.

– Я лучше тебя отключу! – Гриднев кивнул своему телашу Вовчику на дверь, а сам встал рядом, за широкой спиной, обтянутой черным пиджаком.

Вовчик разобрался с кодовыми замками. Кандид ухнул из ствола. Телаш осел на пол с удивленно вытаращенными бульками. Такой быстрый финал не понравился и самому Кандиду, и подоспевший второй охранник был подбит в ногу. Для верности же Кандид использовал временную меру, а именно легкий вырубающий удар по черепушке.

Гриднева было искренне жаль, когда тот копался в складках живота, пытаясь выудить собственную охранную грамоту. Кандид приблизился, аккуратно поставил на предохранитель и сунул ствол под брючный ремень. Выбросил вперед освободившуюся руку, другой схватил Гриднева за запястье и ловко прижал к стене, поддав коленом в солнечное сплетение. Гриднев только охнул. Избыточная масса спасала от боли, но не от удушья. В таком состоянии проявить искусство стрельбы было сомнительно, тем более посланец Баева воспользовался галстуком, чтобы связать толстяку руки.

Подсобив Диме плавно опуститься на палисандровый паркет, Кандид надавил локтем на сонную артерию, и Гриднев послушно открыл рот, ловя воздух. Кандид изловчился и вставил в хозяйскую пасть кляп, заботливо свернутый из двух носков. Тот же презент получил телаш, оживающий на глазах – крепкий попался, дубина.

– Пардон, забыл представиться, – расплылся в обезоруживающей улыбке гость, – Кандид, может, слыхали?

По перекошенной ряшке Гриднева стало ясно, что слыхал. Гриднев испуганно закопошился, будто собирается червем закопаться в паркет, как в песок. Вид его должен был подействовать на упертого садиста не слабее перца в заднице. Заплывший жиром хорек, зажратый, с рыжеватыми, постриженными под машинку колючими жесткими волосами, раздражал больше всего тем, что его невозможно толком избить. Даже по причандалам не треснешь, попробуй до них достучаться среди складок жира.

Кандид любил бить и не любил, когда это у него не получалось. Но для порядка сначала гость осмотрел квартиру.

– Не бедствуем, здесь у нас гарнитур «Валерия», здесь домашний кинотеатр, кухня от Бултхаупа, а здесь – хрустальная люстра. Фи, уважаемый, вы не в курсе, что хрусталь – дурной тон? Расскажу Баеву, он лопнет со смеху.

Больше никого – скукота. Для красоты Кандид приволок недобитого телаша за простреленную ногу и оставил рядышком с хозяином, чтобы выглядело штабелями. Натекшая кровяная тропинка только пуще возбуждала.

– Ты слыхал, что я – большой меломан, коллекционирую мелодии на мобильниках моих пациентов?

Судя по дергающейся челюсти хозяина, тот слыхал, но боялся не этой простительной человеческой слабости.

– Начинаем концерт по заявкам, – Кандид в коридоре изъял мобилу у заваленного бугая. – Так? «Розовая пантера»? Ты знаешь, что это значит? Это значит, что покойник в душе оставался легкоранимым невротиком. А здесь? – отправив первую мобилу в карман, Кандид экспроприировал сотовый у второго бойца. – Послушаем-послушаем. О! «Танец маленьких лебедей»! Весьма почетно. Свидетельствует о богатом внутреннем мире и несогласии с брутальной действительностью. Слышь, жиртрест, – боец-баевец пнул дрожащее холодцом тело хозяина под ребра, – кладовка где?

Настолько подавленный страхом, что не рискнул игнорировать вопрос, Гриднев замычал, тыча подбородком. Брючным ремнем окольцевав толстяку ноги, и далее следуя по указанному направлению, визитер быстро нашел за велотренажером кладовку и стал деловито рыться в закромах. С лицом, выражающим всемирную скорбь, он осматривал набор латунных шурупов, поломанный аудиоплеер, комплект шампуров, моток гитарных струн, наборную отвертку…

– Что ж у тебя так не густо, домовитый ты наш? – обернулся баевский садист-легионер к хозяину. – Где крупповские молотки, бошевские коловороты, легированные сверла?

Будь у Гриднева чувство юмора и свободный рот, он бы радушно ответил, мол, чем богаты.

– А если жена попросит забить гвоздь, ты что, дядю Васю будешь звать? Месяц тому довелось побывать в похожей квартире, – гость сладко осклабился, и цель описываемого визита стала понятна, – тоже на полках шаром покати, правда, кухонный комбайн «Мулинекс» – это что-то. Так хозяин этой хаты, оказывается, на мобиле держал Бетховена. Терпеть не могу Бетховена! – Кандиду предстояло импровизировать, что тоже приводило в полный восторг. Казалось, от предвкушения кайфа из его рта капает слюна.

Он не поленился пошуровать на верхней полке, и лицо озарилось. Мелодично запевшая острозубая пила удобно устроилась в руке пластиковой ручкой. Гриднев забился выброшенной на берег рыбкой.

– Что, одолевают смутные сомнения? – дружелюбно наклонил голову Кандид.

Гриднев расчувствовано закивал, хлюпая носом.

– И правильно. – Для верности гость заткнул кляп поглубже и зафиксировал-таки запястья Гриднева гитарной струной поверх галстука.

– Помнишь плакаты в гастрономах? Высший сорт, первый сорт, второй, третий… Эх, то ли было время… Ну-ка, что у нас за похоронный марш? – Делегат Баева пробежал пальцем по кнопкам третьего реквизированного мобильника. – Надеюсь, не Бетховен?

Гриднев изо всех сил затряс подбородком, что не Бетховен. Заиграло: «Позови меня с собой, я пройду сквозь злые ночи…».

– Что!? – Кандид посмотрел на пленника, словно на сифилитическую язву. – Ты фанатеешь от такой мерзости?!!…

* * *

– Но ведь не из Зазеркалья же у меня двойник объявился? Пусть это маскарад, но маскарад первоклассный, с обязательной кропотливой подготовкой. Фотки мои чуть ли не под лупой изучались. А где еще найти галерею моих профилей, как не у вас в «Личном деле» за семью печатями? Слушай, а возможно какую-то инфу нарыть из журнала учета документов? Посмотришь?

– Что смотреть, я и так неплохо помню, сама недавно расписывалась, – не покривила душой Настя, – и если ты надеешься выйти на оборотня через этот талмуд, то задача крепко усложняется. Сережа, ты в буквальном смысле ходил по рукам. Твое мощное, прости за каламбур, дело по очереди украшало все столы Главка.

– Допустим, – не сдавался Пепел, – а ты припомни, было ли такое, чтобы за последние эдак полгода кто-нибудь из…

– Нет, не было, – перебила Настя, которую Сергей начинал ценить за понимание, – все, как ишачили нищими цирковыми мышами, так ими же и остались. Ты копаешь не в том направлении, говорю тебе. А вот зато, – хитро сощурилась она, потянувшись за пачкой сигарет, – зарегистрирован один странный товарищ.

– Кто такой? – подобрался Пепел.

– Да из Интерпола. Некто Даниил Кутузов.

Слова Анастасии Сергея не обнадежили.

– Интерпол, Кутузов… – задумчиво произнес он, прикуривая по доброму Настиному примеру, – Не вспомнили ли мне кругосветку и кокаинового латиноса? ^[18] А ты можешь достать его данные – адрес там, фотку? Моих ресурсов на это уже не хватает.

Настя только усмехнулась.

– Боишься? – подзудил Пепел, смекая, что не обязательно Интерпол может ним интересоваться из-за историй давно забытых дней. Ведь недели не прошло, как Пепел пересек в обратном порядке российскую границу.

Анастасия поморщилась:

– Не бери на слабо, я, правда, не могу достать его адрес.

Пепел призадумался. Павлову посвящать в это пока не резон, но подробности обратного путешествия из Австралии носили некую странность, начнем с того, что проигравшегося в пух и прах Пепла стал настырно зазывать поохотиться в Китай на камышовых кошек путешествовавший в соседней каюте важный харбинский чиновник. Причем, сулил безвозмездную спонсорскую помощь.

– Слушай, – оживилась Настя, – не надо идти кривой дорогой. Хочешь узнать Кутузова поближе? Пяток октября – День сотрудника угрозыка.

– А мне казалось, день учителя, – ухмыльнулся Пепел. Он не собирался посвящать Павлову и в парочку других своих задумок, как выйти на двойника.

– Это, в принципе, одно и то же, – автоматически поддержала Настя, – так вот, по поводу слияния сих двух лун в Манеже будет организован небольшой симпозиум, что в переводе с греческого означает «пьянка». Отчеты о победах, показательные выступления и море водки. Чины ниже полковника не допускаются. Но я пройду, потому что партийная. А поскольку мероприятие по размаху, можно сказать, светское, то появляться в одиночестве – дурной тон.

– Настенька, я начинаю опасаться за твое психическое здоровье, – удивился Пепел, – ты что, собираешься чалить в Манеж, к крутым ментам, под ручку с уголовником? Я как бы под подпиской, и дома нос не кажу.

– Я же уточнила – не ниже полковника. Станут синьоры-помидоры приметы всех подследственных запоминать.

Ступни Гриднева покоились почти вплотную к голеням, но все-таки отдельно. Ниже колен тоже линии ног прерывались, и под выступающим из разлохмаченного мяса мослом виднелся липкий от черной крови паркет. С правой стороны пропитанные кровью брюки уже превратились в трусы. Любитель «Позови меня с собой» перестал трепыхаться минуту назад. Аккуратно обезопашенный от брызг кухонным передником Кандид непонимающе отложил пилу. По его расчетам, толстяка должно было хватить еще минимум на кисти рук, но очередной претендент на наследство Эсера ушел в Страну Теней с опережением графика.

Кандид обижено опустил руку с пилой. Борясь с разочарованием, настроился было заняться дожидающимся своего часа подраненным телашом. Впрочем, и здесь, как говорят врачи, он оказался бессилен. Повернув послушную голову, садист досадливо прикусил губу: выкатившиеся глаза и характерный цвет лица свидетельствовали, что клиент задохнулся. Банально задохнулся, насмотревшись происходящего рядом и проглотив два замечательных носка. Таких слабаков пришедшему асу еще не попадалось.

Ладно, еще наверстаем. Поборов искушение подорвать газовую плиту, и пожалев, что дома больше никого нет, Кандид спокойно вышел из квартиры, захлопнул дверь, достал мобильник.

– Алло. Все путем. Прикинь, у этого буржуя настоящая хрустальная люстра. Правильно мы его… Какой адрес?.. Какого завода?.. Ах, завода? Извини, Равиль, забыл – увлекся… Ну что ты лаешься? Может, я у кого следующего этот адрес спрошу?..

Тем временем Стрельцов высмолил пачку «Давыдоффа» и осушил термос с кофе, безучастно созерцая стеллажи картонных коричневых коробок. Задница успела заныть от часового сиденья на неудобном стуле. Неужели Гриднев не придет? Что ж, его счастье, если опомнился. Сподручный Стрельцова, Славик, прозванный Мясом (за предательскую для истинного петербуржца любовь к московскому «Спартаку»), с фигурой, пропорциональной поговорке «Где покушать – побольше, где подумать – поменьше», топтался в шаге от босса, со скуки растирая каблуком в пыль откуда-то выкатившуюся одинокую таблетку. По плану «А» он должен был вроде нечаянно опрокинуть охранникам гостя под ноги бутыль с мутно-зеленой жидкостью и заорать благим матом: «Осторожно, кислота!!!».

Второй охранник Стрельцова, Серп (по фамилии Серпухов) устроился напротив, и, сидя на черной табуретке, преданно рассматривал носки шефовых ботинок. По тому же плану он должен был спешно пристрелить отвлеченных криком охранников гостя. План предполагал и использование реальной кислоты – с ее помощью закадычный друг надеялся выпытать у психа, что тому известно о заветном заводике.

– Ать его! – Процедил Стрельцов, резко поднимаясь со стула и без удовольствия потягиваясь. Сонная истома радикулитно пропитывала тело, а сердце от лошадиной дозы кофеина ломилось в грудную клетку отбойным молотком – атомное сочетание.

Серп вскочил с табуретки и встал навытяжку. Мясо нехотя отвлекся от того, что недавно было пилюлей. Оба соображали, что старшой пребывает в крайне негожем расположении духа, пусть уж лучше бы лыбился по старинке, хотя от привычной улыбочки подчиненных традиционно тошнило.

Стрельцов решил, что опоздание на час – уже за гранью фола:

– На свежий воздух! – отчеканил шеф, – работаем по плану «Б».

Загремела отодвигаемая мебель, заклацали загоняемые в стволы патроны. Мясо нервно закурил.

Шеф занес ногу в сало «Мерса». Серп и Мясо прикрывали его, по правилам только после шефа закатываясь в салон. Мясо прицелился в урну чинариком. Со склада донесся телефонный звонок. «Может, Гриднев? Может, с ним случилось что?», – замешкал Стрельцов. Мясо передумал избавляться от хабарика, и сделал глубокую нервную затяжку. «Тогда бы он позвонил на сотовый,» – прикинул Стрельцов и полез внутрь.

Серп устроился сзади за шофером. Мясо замешкался на долю мгновенья, выбрасывая окурок. Что характерно, шеф страдал морской болезнью и ездить мог исключительно на переднем сидении.

– Черт бы задрал этого психа! – процедил он, захлопывая дверцу. Спать ему хотелось смертельно.

Над направленным взрывом работал не один специалист. Бомба детонировала после второго закрытия дверцы, она действовала по принципу часового механизма тривиальной стиральной машины. Взрыв из-под панели перемолол грудь и башку Стрельцова на фарш, так уснул на веки следующий претендент на наследство Эсера. Серп и шофер, как ошпаренные, выскочили из жарко запылавшей тачки.

– Ты кого-нибудь подпускал к машине? – напустился на водилу Мясо, старательно изображая шок. Сумма с энным количеством нулей еще вчера была переведена доверенным лицом Кости Мурзенко на его счет в банке.

Глава 7. Зовите санитаров

К чести Валерия Константиновича Лунгина, сидеть на шее Пепла в материальном плане ему совсем не нравилось. Он чувствовал себя иждивенцем, который, оказавшись в экстремальной ситуации, становится полным моральным импотентом. Положим, в жратве Пепел не откажет, но не хлебом единым сыт человек. Лунгин понимал, что потихонечку начинает своего избавителя ненавидеть, и считал, что это закономерно.

Такие нерадостные мысли одолевали Лунгина, пока он раскачивался на железной кровати, в «кабинете отдыха» на замызганном медицинском заводе. Напротив, по-восточному поджав ноги, восседал Пашка и курил, насвистывая какую-то дерганную мелодию и хамски поглядывая на отца. У Лунгина сигареты уже вышли, но для него было бы унизительным стрелять у собственного сыночка. Тем более никуда не годилось идти побираться к ничего не подозревающему персоналу. Сыночек же, почти докурив, задрал подбородок, чтобы дым не лез в глаза, и из недр одеяния извлек перетянутую мохнатой девичьей резинкой пачку засаленных купюр. Лунгин прибалдел, но виду не подал.

Продолжая насвистывать, Пашка деловито и совершенно по-плебейски плюнул на средний палец, и принялся сводить дебет с кредитом. Бычок уже перестал дымится, Пашка осторожно подцепил его отросшими за экстремальные дни ногтями и бросил прямо на пол. Вот деньги оказались пересчитаны, сын сунул их обратно во внутренний карман куртки и потянулся, разминая косточки.

– Ну, как? – осторожно поинтересовался Лунгин.

– Путем, – равнодушно зевнул Пашка, – на пиво и телок хватит.

Сказав эту фразу, в которой, как подумал Лунгин, скрывалась сама грубая сермяжная правда жизни, Пашка соскочил с кушетки, одернул джинсы и направился к выходу.

– Ты куда?

– Туда.

– А надо?

– А что, – с недоумением покосился на отца Пашка, – здесь мариноваться? Тут пивзавод рядом – зачем проходить мимо?

Лунгин не удержался и сглотнул вязкую слюну. Но пока отец покорял свою гордость, Пашки и след простыл.

Уход сына вернул папашу к мыслям о текущих делах. Решив, что никому не станет от этого хуже, Лунгин подсел к телефону, взял трубку, зачем-то осмотрелся и набрал номер первого по алфавиту своего мехового салона.

Трубку подняла продавщица Марина. «Какого ляда она делает в кабинете директора?», – подумал Лунгин и сухо попросил подозвать Евгения Евгеньевича.

– Алло, – раздался важный голос зама.

– Женька, здорово.

– Константиныч? – спохватился менеджер, – ты где?

– Твое какое дело? – резонно спросил Лунгин.

– Да ты тут нужен… Звонили, требовали выкуп за сына!

– Таких посылай подальше.

– Еще проблемы.

– Что за байда? – насторожился Валерий Константинович.

– Да у нас тут происшествие было, – взахлеб рассказывал Женька, – пришла старуха. Знаешь, мразь такая, ведьма, вся в рванье, воняет чуть ли не блевотиной, авоська у нее такая допотопная… Ну, и давай наших девчонок терзать. Мол, какие тут у вас меха, а этот чей, а тот почем, а нет ли эдакового? Словом, не требовала только куртку из кожи американского президента. Прокоцала она таким образом девок наших с полтора часа. Те сначала марку хранили, а потом не выдержали. Марина разошлась – типа, проваливай, старая карга, глаза мозолишь, покупателей отгоняешь, весь магазин тобой провонял. Бабка ни слова не сказала, свалила. Ну, и… На следующий останавливается перед входом, прямо на тротуаре, прикинь, тачка. Навороченная! Чуть ли не «Астон Мартин». И оттуда выпархивает наша вчерашняя посетительница. Брюлики в ушах, шея дряблая, а золотом обвита, будто питоном, шуба на ней – у нас таких пять в городе, не больше… А прицепом три верзилы, бритыми затылками известку с потолка осыпают. Девки сразу ее и не узнали – бросились зад лизать, как водится: «Чего угодно, мадам?» А ей, видите ли, угодно начальство. Короче, рассвирипела, когда узнала, что тебя нет, минут сорок у меня в кабинете по столу стучала.

– Женька, – не выдержал Лунгин, – какое отношение это имеет ко мне?

– Так это ж твой магазин! – оторопел менеджер.

– А что, с какой-то старпершей, будь она хоть трижды бизнесвумен, сами разобраться не в состоянии?

– В том-то и дело, – вздохнул Женька, – она права качает на крутой фене. А один из ее верзил вежливо так: «А кто у нас крышей?».

– Иди ты! – не требовалось семи пядей во лбу, чтобы догнать: зарыскали шакалы вокруг да около, проведав о развале Эсеровкой крыши.

– Старуха больно наблатыканная. Что делать, Константиныч?

– Отдай ей Марину на поругание, – посоветовал Лунгин, – пусть сама за базар отвечает.

– Этого мало!

– Значит, поставь перед мымрой на колени всю смену! Бабка будет довольна?

– Боюсь, что нет, ейные бандюки стрелу на завтра забили. Приезжай, а? – занудил менеджер.

– Еще чего! Народу сидит – целый совет директоров, а без меня – никуда?! – взъелся Лунгин. – Не мог соврать, что мы под ментами? Тебя на понт берут – бугаи нынче, кто недострелен, все по лесоповалам, солидные люди иначе наезжают: через СЭС, пожарников, налоговую…

– Ну, Валерик… – почти заныл Женька.

– Никаких Валериков! Я не приеду. Не могу, – отрезал Валерий Константинович, наступая на горло собственной песне.

Женька помолчал, потом сделал вторую попытку:

– Ну, тогда скажи, где ты, я сам приеду.

– Не пойдет, есть дела поважнее. А вы там все – отрабатывайте деньги! Катай заяву в органы, дескать, наезд на честных налогоплательщиков, не те теперь времена – пальцы оттопыривать!

– Но…

– Да свяжитесь же с этой старухой! – потерял терпение Лунгин, – пообещайте компенсацию, хоть натурой! Шапку там ей подарите…

– У нее есть, – вздохнул менеджер.

– Ой, ну дубленку! Нам это убытку не сделает. Всё. Через пару часов перезвоню, узнаю, как там у вас.

– У нас, – поправил Женька, и внезапно смирился, – ладно… До связи…

* * *

Игнатик оказался наивен до безобразия, коль командир не предполагал, будто Пепел прописался на хате Павловой, значит, и нет его там, значит, разбор полетов с Настей отложим на потом. Служба важнее. Частных собачьих питомников по городу наплодилось изрядно, но не безнадежно. Окинув глазами их перечень, младший лейтенант Михаил Игнатик особого воодушевления не испытал. К тому же, животных он недолюбливал, и массово созерцал последний раз лет пятнадцать назад в зоопарке.

– Тебе же не со зверями, а с людьми общаться, – успокоил он себя.

Младший лейтенант Михаил Игнатик был настроен на бой и победу. Решительно опоясавшись широким ремнем и потуже зашнуровав глендара, словно футбольный хулиган, готовящийся к принципиальной драке, он вышел в свет. Первый собачий питомник, в который заявился герой, являл собой нечто вроде скромной фермы. На живописную лужайку, усыпанную пожухлыми листьями, так и напрашивалось романтическое дополнение типа блондинистой голубоглазой пастушки в розовом платье, перетянутом расшитым бисером кушаком, и пары губошлепых овечек.

Пухлогрудая пастушка отсутствовала, вместо нее длинная поджарая девка, похожая на теннисистку, каучуковым прутком остервенело хлестала по ребрам и хребтине такого же поджарого ротвейлера. Пса самым недемократичным образом приковали к решетке короткой надежной цепью, шею охватывал жесткий ошейник, а челюсти, вопреки всякой гласности, сковывал глухой намордник. Ротвейлер злобно вращал глазами и пускал сквозь щелки намордника вонючую пену, причем никакого скулежа, молча.

Лейтенант несмело кашлянул.

– Простите…

Девка нехотя оторвалась от увлекательнейшего занятия. По выступившим на лбу капелькам пота было видно, как она умаялась. Грудь под свитером тяжело вздымалась, а рука, державшая прут, затекла. Девка была симпатичной и молодой, ее было жалко.

– Не ожидал, что в подобных местах работают такие симпатичные девушки, – жуирно подколол лейтенант.

– Издеваетесь? – не приняла комплимента девка, – а жить на что-то надо? Почему вы все считаете нас монстрами? Я лично вообще никого зря не бью, потому что когда бьешь, то жалеешь. А с жалостью можно палку перегнуть. Любой дурак знает, что, например, детей можно бить только голыми руками, а мужчин не стоит бить ножом или ногами, они от этого звереют. А вот животные – выносливы. Правда, как показывает практика, это не всегда так.

Михаил Игнатик не удержался:

– А что, – он кивнул на пса, – во всех питомниках такие методы?

– В зависимости от задачи, – выдохнула девка, утерев руки о темно-синие джинсы, – одни хозяева хотят сторожа, другим верного друга подавай, третьи – слугу. Мы работаем, как бы это сказать, с серьезными людьми, которым охрана нужна. А вы, собственно, кто? – полюбопытствовала красавица, – из газеты? Или общества защиты животных? Имейте в виду, у нас все законно, все по лицензии.

– Да нет, нет, – обезоруживающе улыбнулся лейтенант, – я лицо частное, но не совсем праздное. Вот, подарил племяшке собачку, а ее, дрессировать надо. В смысле – псину.

– А, извините. А то достали нас, видите, всякие грин-пис-писовцы.

– Что ж вы мне так сразу и стали о методах говорить? – удивился лейтенант.

– Да что их, отрепьев, бояться?

– Ну, – оглянулся лейтенант, – а если они это, недозволенными методами?.. Вы же здесь одна…

– Не совсем. Вон там, видите, хибара, как хлев? Там напарник работает.

– Хороший специалист? Извините, это не простое любопытство…

– Я поняла. Идемте.

Девица направилась в сторону хлева-барака, лейтенант рысцой поспешил за ней, приятно шурша прелыми листьями. Избитый пес следил за удаляющейся парой с безнадежной тоской в умных глазах. Он знал, что девка обязательно вернется.

Внутри халупы было полутемно, сыро и воняло гнилой смесью объедков и псины. Через внушительные щели пробивался дневной свет. Собаки содержались каждая в своей клетке, будто лошади в стойлах, и тревожными взглядами провожали проходящих. Откуда-то доносились истеричные визги и ошалелое, отчаянное мяуканье.

– Вы здесь что, и кошек дрессируете? – задал дурацкий вопрос лейтенант, которому уже очень хотелось вернуться на свежий воздух.

– Типа того, – ответила красавица и распахнула железную дверь.

Будто в желудке раздавилось неосторожно проглоченное целым куриное яйцо, и скорлупа заскребла по пищеводу – лейтенант почувствовал, что его сейчас вырвет.

На застеленном соломой полу стояла длинная, как коридор, огромная, в человеческий рост, клетка. Внутри клетки невысокий мощный мужик в костюме охотника на вытянутой руке держал авоську, которая бешено трепыхалась, терзаемая тремя бультерьерами сразу. Внутри авоськи проглядывали куски мяса и окровавленная пушистая рыжая шерсть. Бультерьеры казались сошедшими с ума. Они возбужденно и глухо рычали, защемляя челюсти на терзаемой плоти. Тупоносые морды блестели от крови, маленькие свиные глазки горели лихорадочным огнем, псины напоминали размножившихся делением Князей тьмы из фильмов ужасов.

Лейтенант пошатнулся.

– Рубен! – позвала напарника девица.

– Я занят! – рявкнул мужик, обернувшись к двери в анфас и успев продемонстрировать свирепое лицо туземца-каннибала, окаймленное черной топорщащейся бородой.

– Он собак натаскивает, – равнодушно пояснила девка, – так что сегодня вам с ним потрындеть не выгорит.

Лейтенант кивнул и рывком бросился из помещения. Не стесняясь девки, не рассуждая, как он сейчас выглядит, Михаил Игнатик промчался между собачьими клетками, вывалился на благодатно свежий воздух и бухнулся на колени. Михаил сипло дышал, в животе кишки сворачивались в дулю. Мишке казалось, что его вывернет собственными кишками наизнанку. Но этого не произошло.

Михаил приложил руку к бешено бьющемуся сердцу, как бы пытаясь унять его. И за время спортивной карьеры, где ему подобные были подопытными кроликами, и в школе МВД Михаил Игнатик видел всякое, и считал, что уже ничто не может вывести его из равновесия, а если такое случится, он, наверное, возненавидит себя и будет презирать за слабость до конца дней. Тем больнее было понять, что с этим эпизодом все человеческое в нем начинало постепенно замирать. А может, это просто шок?

Красавица стояла рядом и курила, дожидаясь, пока парень оклемается. Поймав первый же осмысленный взгляд лейтенанта, она произнесла:

– А по поводу вашей собачки – мы могли бы с ней поработать. Какая, вы сказали порода? Кобель, сука?

– Нет, спасибо… Боюсь, для ребенка это получится слишком крутая морда. Если только…

– Что?

– Ну, может, у вас есть еще сотрудники.

Девка оскорбилась непризнанием ее и Рубеновых профессиональных качеств:

– Есть один переселенец, которому после Степанакерта, когда на его глазах его же детей в доме завалило, ничего не страшно. На голову, правда, поехал, и методы у него соответствующие. Совсем зверюга.

* * *

У тяжелой ржаво-коричневой двери мутнела зеленая табличка, истыканная рельефными буквами. Всяк входящий с надеждой вперивался в эту табличку, не иначе, как по-японски, прищурившись. Собственно, общий смысл втиснутых в жлобский формат предложений сводился к тому, что именно здесь изволит обитать Общество защиты прав потребителей. Гуманнейшая в точном смысле этого слова организация, которая имеет шансы пережить саму матушку Россию: иски одураченных потребителей приносят отнюдь не шуточный доход.

Пепел с силой толканул дверь. «Не фигово бы смотрелась вторая объява – типа смажь меня», – подумал он, и тут же поймал на себе ревнивые взгляды начинающейся с порога очереди. Пожилая дама с собачкой на руках сморщилась кисло, будто ей в рот выжали целый лимон:

– Молодой человек, дверью скрипеть не надо.

Пропустив конструктивное замечание мимо ушей, Пепел обозначил попытку протиснуться вперед.

– Куды прешь без очереди?! – дернула его за плечо сухопарая высокая шатенка, можно сказать, воплощенное изящество, лет примерно сорока пяти.

– Пардон, мадам, – поклонился Пепел, еле сдерживая смех.

– Да ладно уж… – пробурчала та, и отвернулась с подчеркнутым безразличием.

– Нет, не ладно! – возмутился боевого вида старикан, прислонился к стенке и сипло закашлялся, – не ладно!

– Да подождите, – нетерпеливо вступилась шатенка, – Вы, простите, по какому поводу?

– А тут по разным бывают?

– А как же, например, здесь – все с жалобами на телемагазин. Нет, подумайте только, продали мне средство для коррекции фигуры, и что? Как была, так и осталась, – хмыкнула жердеподобная шатенка почти задорно. Видимо, берегла агрессию на будущее.

Весь хвост очереди, голова которой скрывалась где-то за ближайшим углом, моментально оживился и загалдел на все лады. Пепел решил, что телемагазин он разнесет как-нибудь в другой раз, и, сопровождаемый жалобами на оголтелых телемошеников, прицелился на второй этаж.

– А у меня подушка ортопедическая! Полтинник баксов! На вторую же ночь – гречневый блин! Я звоню, бабло верните, а меня «на» посылают! Я им за это «на»… – кряхтел дедок.

– А суперострые ножи?! – взвизгнула дама с собачкой, – стала булку резать, так этот мачете мне пол стола пропахал! Хоть две половинки склеивай!

– Тише, тише, граждане потребители, – делая представительное и непроницаемое лицо, бормотал Пепел, – со всеми разберутся, всех уважат…

– Вы уж – пожалуйста, – напутствовала вдогонку затрапезного вида тетка, стоявшая ближе к голове очереди.

«Неужели становлюсь похож на начальника?», – засомневался Пепел.

На втором этаже было уже потише, и очередь скопилась покороче, человек в тридцать. Здесь тихие люди осторожно шептались о заокеанских исках к табачным компаниям и отечественных секретах прокладки фановых труб при долевом строительстве. Какой-то то ли лысый, то ли бритый штымп пер в одинокую дверь в конце коридора.

– Нет больше приема…

– А я записан, – докапывался лысый.

– Вадим Ефремыч не может сверхурочно принимать, у него ОРЗ…

– А я шарфом обмотаюсь…

Еще через пролет стало совсем тихо и спокойно. Стены были обмазаны жидкими обоями теплого персикового цвета. На лавочке ютилась такая же персикообразная блондинка, украшенная пухлыми щеками и вздернутым носом, и с легким прибалтийским акцентом трындела по мобильнику:

– …Я ей заявляю: «Когда я на подиуме показывала Армани, ты под стол пешком ходила!», а она мне: «Меня тогда еще в проекте не было!». Тут у меня депрессия и началась…

Пепел устроился рядом, девица дала отбой, тяпнув по нужной клавише бордовым когтем.

– Вы к юристу?

Блондинка посмотрела затуманенным взором, кивнула и обдала Пепла запахом лаванды. Из кабинета напротив выпорхнул нетрадиционного вида паренек, мигом юркнувший вниз по лестнице. Девица медленно поднялась, качнув полными бедрами, продемонстрировала пышный зад, и вплыла в юристский кабинет. Из-за двери сразу же донесся приглушенный спор:

– Я с тобой десятый год живу, а ты все дурак дураком!

– Дай мне слово хоть сказать.

– Еще и ребенка завести хочет. Сам, как ребенок!

– Дай мне слово-то сказать!

Девица вылетела из кабинета, буквально прыгнув через порог. Выглядела она крайне возбужденно, горячая, как утюг, но Пепел уже переключился.

Кабинет являл собой типичную конторскую нору. С дээспэшным столом и портретом какого-то Вышинского на стене. Попахивало дихлофосом.

– Здр… – процедил юрист, оказавшийся примерно Серегиным ровесником, но уже с седой головой, отложил исписанный мелким почерком листок и вопросительно, даже доброжелательно уставился на Пепла, – уф… в чем ваше дело?

– Видите ли, – начал Пепел, без приглашения опускаясь на потрепанный стул, – я недоволен сделанной мне пластической операцией.

– Так не делали бы, – сразу попытался учить на правах старшего седой, – зачем? Природой дано…

– Поздно, – Пепла совсем не тянуло на философские дебаты, – во всяком случае, теперь я хотел бы разобраться…

– Где делалась операция? – перебил юрист.

– На дому.

Седой присвистнул:

– Да как же я тебе хирурга-то теперь найду?! Это, знаешь ли, не два пальца об асфальт. То есть, найти реально. А вот на чем обвинение строить? – и юрист бойко глянул на Пепла.

– А мы проще решим, – Пепел облокотился о стол, лицо его сделалось таким, что юристу перехотелось шутить и спорить, – ты того кренделя найдешь, мне отсигналишь и обо всем забудешь. Иск я сам вчиню.

– То есть как найду?

– Я тебе свое фото на добрую память презентую. Понятно, что такого рода операции в одиночку не делаются. Покрутись среди ассистентов, медсестер, анестезиологов, они – народ памятливый и языкатый.

Юрист для приличия поморщился:

– Все-таки, это частная практика…

– А вашему брату запрещают? Безобразие, – покачал головой Пепел, – потом еще жалуются, что частные сыщики благоденствуют…

– И не говорите, – печально согласился седой, – никакой жизни… Все только и лезут со своими проблемами, будто я помойка какая-то… – седой крайне неблагожелательно глянул на дверь, за которой скрылась персиковая девица, – думаете, мы, юристы, зажравшиеся снобы, которые только и умеют, что стричь купоны и давить окружающих своими серебристыми шестисотыми мерсами? Ошибаетесь… Вот вы – как добились нынешнего положения?

– Тяжелым непрестанным трудом, производя нефть и газ, – лениво отшутился Пепел.

– Да… – юрист либо не понял шутки, либо сделал вид, что не понял, – они нынче как раз поднялись в цене. Значит, вы теперь можете заниматься не только едой и сексом, но и благотворительностью.

– Охотно… Но мерседес подогнать не ручаюсь.

– Да будет с нас…

Юрист выцепил листок с осьмушку, быстро на нем царапнул и протянул Пеплу. Тот глянул, цифра оказалась достаточно скромной, тем не менее, для сохранения понта Пепел вздохнул:

– Однако аппетиты у вас.

Седой повинно склонил голову:

– Однако, опыт.

– Короче, здесь – вся информация, – Пепел шмякнул на стол тощий конверт, – на связь со мной выходить – без надобности. Через день проявлюсь.

– А задаток? На текущие расходы.

– Сколько?

– Ну… – замялся седой, – хотя бы сто пятьдесят-двести.

– Нет проблем. – «Если он всегда такой въедливый, какой-никакой след надыбает», – сообразил Пепел, отсчитывая по курсу.

Юрист сгреб бабки в будто сам собой выдвинувшийся ящик стола:

– До связи?

– До связи, – попрощался Пепел и двинул к выходу, краем глаза успев заметить, как седовласый принимает привычный неприступный вид.

В пролете между третьим и вторым этажом, прямо на ступеньке сидела персиковая блондинка с коричневыми разводами под глазами и рыдала в мобильник.

– И что мне теперь делать? Ни кола, ни двора… Ни мужа, ни денег… На работе клен знает что… Ну подумаешь – любовник?! А прописка?! Не надо было обо всем рассказывать…

Пепел переступил через ее вытянутую вдоль ступеньки ногу.

* * *

А вчера вечером эта дрянь, Василиска (на самом деле, недурная баба, но как не ругнуть для порядка?), устраиваясь у мужа под бочком, пощекотала его за щеку и проворковала, издеваясь:

– О-о-о, милый, как все запущено… у тебя опять седина проглядывает… Совсем заработался, бедненький. – И довольно засопела, гюрза.

Он с ненавистью поглядел в ее хорошенькое личико, даже на ночь не оставляемое без макияжа. Погань в том, что претензиям гадины приходилось доверять. Поэтому, истратив утро на разруливание самых неотложных проблем, после обеда Федор Модный оказался в косметическом кабинете.

– Федор Алексеевич, хотите, сменим имидж, например, сделаем цвет темно-каштановым? – кокетливо предложила парикмахерша Ярослава, расчесывая сине-черные волосы Рукшина маленькой расчесочкой, и, в искренней заботе о клиенте, прикидывая, что такой атомно-черный цвет в его возрасте ну просто кричит о применении краски.

Модный призадумался.

– Нет, не стоит. Привык. – И подумал: «Ага, сменю цвет, и все будут переглядываться – мол, крашеный».

Ярослава покорно опустила длинные, жесткие от туши ресницы, накинула на шею клиенту голубенькую салфетку и тихо вздохнула. К работе она подходила творчески. Если тон не соответствовал, она переживала это так же глубоко, как художник-классицист, которого бездумные авангардисты грузили, что синий нос по эффекту значительно превосходит естественный.

Телаш Модного – сегодня верный Чукальский работал на периметре – сидел в соседнем кресле и тупо пялился в стену, где дизайнер развесил в рамочках портреты известных личностей с нестандартными прическами. Ну, Ленин в ирокезе – уже банальщина, а вот хиппующий Эйнштейн и скиндхедствующий Луи Армстронг будоражили. Сам же охранник внешностью обладал самой неприметной: мышиного цвета волосы, мышиные глаза и мышиный костюм, может по этому не сводил вытаращенных глаз с Била Клинтона в косичках «африкано».

Модный справедливо полагал, что оставаться без охраны – привычка губительная. В крайнем случае, охранник не только прикроет, но и им можно прикрыться. Ярослава шпионски покрутилась вокруг клиента (отнюдь не сверкая пышным бюстом в глубоком вырезе халата – заведение солидное, за что и ценится), и дефлолировала новую упаковку культовой французской краски.

– Свежая? – хохмы ради поинтересовался Модный.

Ярослава дипломатически улыбнулась:

– Сегодня привезли, специально для вас.

Рукшин требовал для себя особой краски, и имел на это полное право в салоне, где желание клиента – закон. Едва уловимо Модный кивнул телохранителю, тот немедленно подошел к шефу и привычно выдавил плюху краски на запястье. Ярослава смотрела на необходимый ритуал без малейших признаков нетерпения. Телаш деловито понюхал краску, весь его мышиный вид выражал серьезность и сосредоточенность. Обоняние не обнаружило ничего подозрительного, как, впрочем, и осязание – кожа не давала никакой реакции. Но доверять одним только чувствам Модный остерегался.

Телаш достал из внутреннего кармана мышиного пиджака нечто среднее между градусником и шариковой ручкой, купленное за семьдесят четыре рубля у кандидата наук какого-то НИИ: ботанику не хватало на догон. Штуковина действовала, как путано объяснил расхититель казенного имущества, по принципу теста на беременность, анализируя вещество на предмет ядовитости и, в соответствии с результатом, выдавая одну полоску – если все чисто, и две – если кто-то постарался. Теперь телаш сам походил на ученого. «Кандидат мышиных наук» – беззлобно подумала Ярослава. Обмакнув коник градусника в черную пахучую жижу, телаш засек время, выждал положенные пятнадцать секунд, удостоверился, что краска чиста и невинна, показал одну полоску шефу, и вернулся в кресло с видом на парикмахерский сюр.

«Если это и есть „жизнь удалась“, спасибо, я лучше пешком постою», – не в первый раз подумала Ярослава, в полглаза глядя на эти эволюции. Не торопясь, тщательно и аккуратно, при помощи дюжины красных заколок и деревянной лопаточки, Ярослава обмазала волосы Рукшина пахучей черной жижей.

– Все пока, Федор Алексеевич, двадцать минут подождите.

Модный развернул прайс-каталог на аптекарьский опт. Отметил, что настойка овса в среднем подорожала еще на полпроцента, значит, тенденция. Дорогая французская краска приятно охлаждала голову, и Модного стало клонить в сон. Он отложил пухлую тетрадку каталога. Через треть часа, минута в минуту, вернулась Ярослава.

– Федор Алексеевич, пора.

Пододвинув умывальник, она принялась бережно массировать слегка отросшие волосы Рукшина, смывая с них краску. Рукшин довольно сощурился.

– Ярослава, какие у тебя руки… Прямо сердце бьется.

Ярослава промолчала. «Сердце твое в карман не положишь», – не слишком политкорректно подумала она.

Высушенные волосы приобрели нужный оттенок. Вежливо поблагодарив, Рукшин, все еще с бьющимся от Яркиного прикосновения сердцем, расплатился и направился к выходу. Телаш поспешил за ним. Пусть телаш работает параллельно, Модный лично оценил обстановку: припаркованных машин с подозрительными седоками в ближайших сорока метрах не имелось. Чердачным снайперам стрелять было неоткуда – всю стену дома напротив заслонял рекламный плакат «Живите счастливо с банком „Урал-инвест“. По своей стороне бликовали витрины магазинов „Зоотовары“, „Дикси“ и „Обувь на все сезоны“, так что подворотен, откуда может вынырнуть киллер, тоже не наблюдалось.

Модного ждал черный «Бумер» с никогда не скучающим шофером за баранкой и верным Чукальским на переднем сиденье. Тот меланхолично курил и периодически сплевывал в окошко тягучую желтоватую слюну: последнее время у Чукальского пошаливала печень. Говорить об этом корешам он остерегался, справедливо опасаясь, что тут же получит погоняло «господин Атос», и встречать его будут не иначе, как «Ну, и долго она будет шалить?».

Мышиноглазый охранник услужливо открыл дверцу.

– В офис, – скомандовал Рукшин под трель мобильника.

Успел отметить, что рука, которой жмет кнопку вызова, онемела. Забраться внутрь авто не успел, голова закружилась, а в глазах поплыло, непослушные ноги понесли по кривой от машины. Что-то заподозривший мышиный лишний раз взглянул на индикатор-градусник, теперь там запоздало маячило две риски. Мордаха Рукшина явственно посинела. Вконец онемевшая рука автоматически потянулась к голове и упала, как отсохшая ветка.

Лидия Борисовна, полупривстав из-за кассы, сверлила глазами аквариум:

– Двадцать одна, двадцать две, двадцать три скалярии…

И тут по ступенькам вниз, тяжел и как-то деревянно ставя ноги, протопал не по сезону загорелый гражданин с выкаченными, будто от испуга шарами, нарядный, как хачик. А за стеклянной дверью мелькнули следующие перекошенные хари. В другой раз Лидия Борисовна встретила бы богатого, а он явно был не голью перекатной, клиента щедрой улыбкой, но сейчас ее не могли сразить даже волосы цвета вороного крыла:

– Гражданин, вы табличку на дверях видели?! У нас переучет!

Жгучий брюнет вместо того, чтобы извиниться, сойдя с последней ступени, перешел в партер, а далее нагло растянулся во всю длину магазина – от клеток с резвящимися кунджурскими хомячками до стеллажей с «Чаппи». Еще пару раз дернулся и затих, уставившись выпученными стеклянными глазищами на террариум, обжитой мерзнущим из-за барахлящего отопления пауком-птицеедом.

Так сложил буйную крашеную голову следующий из вероятных наследников Эсера Федор Алексеевич Рукшин-Модный. А Ярослава выбросила пустую коробку из-под краски. Цвет, получившийся сегодня у Рукшина, вечен, как бриллианты, а милая парикмахерша, вовремя отправив в расход коробку и использованную лопаточку, останется, сама того не ведая, снежно чиста перед законом. Увы, телаши покойника этому не придадут особого значения.

* * *

В торговом зале мехового салона сцепились капитан Гусев и менеджер Евгений Евгеньевич. Они уже были готовы сорваться с цепи, еще когда выходили на улицу проветриться да покурить.

– Неужели так сложно, – почти стонал капитан Гусев, – заманить шефа в его же контору?

– Вы слышали, я ему все наплел по вашему же сценарию, – недовольно огрызнулся Евгений Евгеньевич.

– Но вы-то зам, как-никак, понимаете ли… Рекламные акции проводите, а такой фигни сделать не в состоянии? Головушкой не доросли? Моль мозги проела? – съязвил капитан, сдерживаясь, чтобы не чихнуть, и сдувая лезущую в нос длинную белую шерстинку.

– Не, ну вы сами тоже, блин, даете… – злым шепотом парировал Евгений Евгеньевич, – нет, чтобы отследить телефон, обрушиться на хату, Лунгина сгрести!..

Они приостановились в паре метров от дамочки в кожаном пальто и ярко-красном платке, которая настойчиво объясняла продавщице:

– Да вы поймите, мне нужен практичный мех, понимаете, практичный! И солидный! А вы мне втюхиваете песца!

– Куда уж практичней? – настаивала продавщица.

– Но это – гопота! – возмутилась дамочка.

– Тогда соболь.

– Я вам сказала – мне нужна средняя ценовая категория, средняя! Чем вы моете уши – водой или компотом?! – воскликнула дамочка в отчаянии и борзо притопнула ножкой.

Евгений Евгеньевич воспринимал разговор двух теток как фон. Он знал таких покупательниц: хотят одеваться в дорогом салоне, но за ту же цену, что на рынке. Скорее всего, коза в пальто в итоге подавится лисицей. Он не испытывал ни малейшего желания подойти и разобраться. Капитан Гусев, невольно, в силу профпривычки ловя левый разговор, вспомнил жену, третий год достающую его извечным требованием. «Когда женщина жалуется, что ей холодно, мужчина думает, что должен ее обнять, а она намекает, чтобы он купил ей шубу», – подумал Гусев. Евгений Евгеньевич смотрел нагло и выжидающе.

– Ну, во-первых, Лунгина сгрести не так просто: у нас на то нет оснований. А во-вторых, что касается телефона… Впрочем, я не обязан перед вами отчитываться, – резко оборвал капитан Гусев.

– Молодой человек, простите, можно вас? Молодой человек! – звенящим голосом позвала дамочка в кожаном пальто, сверля глазами сорокалетнего и почти лысого Евгения Евгеньевича.

– Я не сотрудник магазина, – буркнул менеджер, чем, видимо, сильно разочаровал покупательницу.

Она так и не нашла компромисса. «Как бы не вышло по накарканому ментовскому сценарию: завтра окажется первой леди», – саркастически, но мрачно подумал менеджер, а капитан не отлипал:

– Пройдемте наверх, здесь находиться невозможно…

– Капитан, вы торчите в моем кабинете, мешаете работать. В конце концов, откуда я знаю, под чью горячую руку вы подставляете мою задницу?

Гусев, скрипя сердцем, вынужден был признать правоту зама.

– Видите ли, – неохотно проговорил он, – телефон отследить не так просто. В том месте, где зарылся ваш босс, умудрились поставить антиаон. А вычислить номер через ПТС сложно, как они сами и сказали. То есть реально, но долго. Я не знаю, где скрывается Лунгин, но в любом случае в том районе – древняя аналоговая АТС, и все надо вычислять вручную. Это занимает время.

– Ясно, – разочаровано протянул менеджер.

Они продефилировали между рядами вешалок и стендов. Гусева нервировал меховой запах и навязчивая, серо-черно-коричневая гамма. Один его приятель, буддист, сказал бы, что это души убитых животных напоминают о себе, а жена бы не сомневалась, что до сих пор не купившего верной спутнице что-нибудь «приличное» на зиму капитана мучает совесть. Капитан вздохнул с облегченьем, когда они вошли в директорский кабинет – хотя и там стоял едва уловимый запах выделанных шкур.

– Что делать-то, когда он опять позвонит?

– Лепите что угодно, только заманите, – махнул рукой капитан Гусев. Ему на ум пришел вычитанный в газете анекдот из жизни новых русских: «– Я тебя искал сегодня утром. – Лучше поздно, чем никогда. – Не лучше, патроны кончились».

– Ладно. Я пока делами займусь, – хмуро сообщил Евгений Евгеньевич.

– А я почитаю журнал.

Зам зарылся в бумаги, Гусев стянул с этажерки глянцевое диво. Это оказался каталог последних моделей в мире высокой меховой моды. Евгений Евгеньевич мирно разрешил:

– Хотите – забирайте. Супруге покажете.

Капитан что-то процедил сквозь зубы. В тайне души он надеялся на более щедрое подношение. Ведь вот рассосалась у ребят крыша, так почему бы Гусеву лично не принять на себя столь приятные обязанности?

Он успел перелистать каталог трижды с обеих сторон. За это время телефон на столе суетился ровно пять раз. На шестой менеджер затянул:

– О, Константиныч…

– Ну что, разобрались? – гаркнул на другом конце провода Лунгин. За это время он сгрыз себя морально до ногтей. Пашка еще не вернулся, и Лунгин завидовал ему черной завистью, прикидывая, когда можно будет вернуться в салон.

– Разобрались. Все сделали.

– Вот и ладушки. Бабка унялась?

– А куда ей деваться? Слушай, только карга требует, чтобы ты тут одну бумагу подписал.

– Какую еще бумагу?

– Ну, что типа мы больше не будем.

– Возлагаю это ответственное мероприятие на исполнительного директора, – объявил Лунгин.

– Ладно… Попробуем. Только боюсь, заехать все равно придется. Тот контракт со зверофермой… Они желают срочно заключить договор.

– Пусть подождут, – непреклонно заявил Лунгин.

– Но Валерик! – взмолился зам очень искренне, – это же деньги!

– Никуда эти кошкодавы от нас не денутся! Им сотрудничество выгодней, чем нам. Когда появлюсь – тогда и подпишем.

– А когда появишься? – уныло спросил Евгений Евгеньевич.

– В ближайшие дни.

– А у нас завтра день рождения фирмы, – вдруг вспомнил менеджер, – тебе бы надо быть.

Лунгин в упор не помнил, когда день рождения у их фирмы, и отмечалось ли оно когда-нибудь, но настырность Женьки не оставляла сомнений. В кабинете находился еще кто-то, цепкий, как клещ. Видимо, пришла пора сдаваться. Правда, Лунгин предпочитал сдаться красиво. Ментовская крыша – так ментовская, это даже современней и безопасней, но на приличном уровне. Говорить Валерий Константинович будет с чином не ниже майорского.

– Бывай, – протянул Лунгин и, не дожидаясь ответа, дал отбой. И тут запоздало кольнула память. Они ведь с Женькой на какой-то пьянке полу в шутку прикидывали пароли на все случаи телефонного общения. И если зам говорил «Валерик», значит, в фирме заседают менты. Если «Валерчик» – еще хуже. Лунгин вот запамятовал, а Женька – молодец – не сдулся.

Евгений Евгеньевич беспомощно повел плечами. Гусев смотрел на него волком.

– Мне ничего не удалось сделать, – констатировал зам, радуясь, что теперь он наверняка отделается от назойливого мента. А шубы его жене так и не видать.

Глава 8. Оплаченный бюллетень

Бессовестно транжиря казенное время, Игнатик оклемывался в открытом полиэтиленовом кафе, которое чудом уцелело среди осенней температуры. Кружка самого крепкого пива волшебного действа не произвела, младший лейтенант поколебался между служебным долгом и человеческим, и быстро усугубил вину полтинником водки «Синопская». После чего крякнул уже гораздо бодрее, развернул бумажную простыню с планом маршрута и тупо отправился в следующий питомник.

Выяснилось, что местный пейзаж, как две капли воды, похож на предыдущий, только листья на небольшой полянке оказались подметены и собраны в аккуратную бурую кучу. Михаил направился к такому же деревянному бараку и решительно толкнул безнадежно ветхую дверь – контора стопудово была не из преуспевающих.

Два мужика вздрогнули, но, убедившись, что нагрянуло не начальство, успокоились в позах никуда не опаздывающих берендеев. Заросшие и клинически добродушные, они являли собой типичных лесных человечков, как таковых рисуют в детских сказках. Хозяева сидели за небольшим замызганым столиком и пили, судя по уликам, не первый день. Оба были откровенными забулдыгами, на таких лейтенант всегда смотрел свысока.

– Здравствуйте, граждане! – лейтенант постарался перекричать разноголосый лай из заслоняющих заднюю стенку клеток.

Мужики добродушно засмеялись, при этом один широко распахнул рот с гнилыми зубами и закачался на стуле Ванькой-встанькой.

– У вас тут собак дрессируют? – деловито осведомился Михаил, будто могло быть иначе.

– У нас, милый, у нас.

По раскладу мужикам было уже изрядно хорошо, а между собой они успели обсудить все, включая извечные русские вопросы. Свежая душа их интересовала, как сорок фольга от шоколадки.

– Вот псину свою ищу, куда пристроить. Хочу, чтобы добрая была, и служила мне исправно.

– Это правильно, – ласково ответил тот, с гнилым ртом, – да ты садись, сынок, в ногах правды нет.

Мужик ногой придвинул табуретку. Оказывается, первоначально они ерзали по лавке, чтобы заслонить впечатляющую батарею пустых бутылок. Теперь, исходя из представлений о возможностях человеческого организма, младший лейтенант Игнатик решил, что у лесных братьев запой длится не меньше месяца. Игнатик сел:

– Меня в других питомниках не устроило.

Мужики сделали соболезнующие лица, один, не глядя, взял с деревянной полки над головой третью стопку и налил лейтенанту.

– А что плохого?

– Слишком жестоко.

– Да, есть такие изверги, над животными издеваются.

Заточенная в ближайшей клетке-стойле шотландская овчарка подтверждающе тявкнула. Это вполне сошло за тост, и троица выпила. Михаил утер губы тыльной стороной ладони, покосился на банку, где в огуречном рассоле обреченно тонул хабарик, и сказал:

– Странно.

– Что странно?

Чтобы заглушить неприятное жжение во рту, Михаил подцепил на единственную вилку шпротину и зажевал:

– То, что народу везде мало работает.

– А больше и не надо, – отозвался гнилой, – вот мы тут с Васькой сидим вдвоем, и больше нам никого не надо. Мы и сами неплохо справляемся.

– Ну, значит, мне здесь делать нечего, – решил лейтенант и сделал торопливое движенье, поднимаясь с табуретки.

– Да постой ты! Только сели!

Лейтенант покорился, ему мучительно не хотелось идти куда-то еще. Он решил, что может себе позволить чуть протянуть время, в конце концов, не денется никуда этот проклятый Пепел.

Васька молча налил следующую дозу, это было очень приятно. Все трое выпили и закусили шпротами, на дне банки осталась одна ржавая рыбешка.

– Сейчас молодежи надо, чтоб все супер-пупер, по высшему разряду. Но ведь главное, чтобы профессионалы работали. Привели ко мне раз лабрадора, который при командах «купаться», «работать» и «служить на границе» прятался под стол. Ну, «купаться» – понятно, а откуда он две другие команды научился правильно понимать?

– Видите ли, я человек со странностями, – брякнул Игнатик, – я хочу, чтобы мою собачку тренировали люди… как бы это выразиться… с криминальным прошлым.

– О как! – обалдел гнилой.

Васька ничего не сказал, но посмотрел соболезнующее:

– Что я могу тебе посоветовать… Есть и такие конторы…

Лейтенант выудил из внутреннего кармана список питомников, развернул его, и завертел в руках, ища, где верх, а где низ: строчки немного расползались в глазах. Наконец, справившись с листом, он протянул бумагу гнилозубому.

– Так… Здесь, здесь и здесь.

Гнилой наставил галочек длинным грязным ногтем с уродливым наростом.

– Тут сидят такие личности, что убереги нас пуще всех печалей. Значит, в первом – Алешка, ну, этот известный уголовник, прежде из дворняг шапки шил. Насчет второго, Коляна, ничего не могу сказать точно, но чует моя задница, что здесь неладно.

– Не то слово – неладно, – ухмыльнулся Васька, – ты на рожу-то, на его, посмотри. Ему за одну рожу высшую меру впаять можно.

– Ну да… А третий, Климыч Ореховый, вообще темная лошадка. Для собачьих боев спецом щенков выращивает. Но он твоего пса учить не возьмет.

– Дорого?

– Я ж талдычу, своих выращивает, а потом продает за бешенные шиши. У него клиентуры больше, чем туристов в Эрмитаже.

Лейтенант ощутил здоровый азарт.

– Спасибо, мужики! Выручили! Ну, ладно, хорошая у вас компания, да…

– Э, обожди! – обиделся гнилой, – а на посошок? Или ты не русский?

Лейтенант был чист по известной графе. Хлопнув очередной полтинник, он посовестился нарисовать мужиков на последнюю шпротину, нацепил ее на вилку, протянул гнилому, сам вылакал масло, утер подбородок, и поднялся из-за стола.

– Всего вам, мужики.

– И тебе, человече.

* * *

– Бомба! – радостно завизжала худая костлявая мадам, спутница поджарого, серебристо-седого орденоносца с погонами полковника и осанкой маршала, и повисла на руках своего благоверного.

– Позвольте! – неожиданно для всех, и прежде для самого себя проявил инициативу Пепел, – где проблема?

– Там, – пафосно ответил со сцены подтянутый конферансье во всем черном, только галстук белый, ткнув пальцем вправо.

Пепел сквозь расступившуюся толпу направился к стенду с манекенами в брониках разных степеней защиты от НПО «Спецматериалы». Ожогов уже предвкушал эффект героического поступка, но на этот раз Настя не дала ему шанса совершить индивидуальный подвиг. Уцепившись за рукав взятого напрокат смокинга, она процокала рядом в подсказанном направлении. Импозантная парочка – смокинг и капитанский китель – остановилась перед стендом.

– Это и есть бомба? – робко спросили из толпы.

– Это не бомба, – надменно заявил Пепел.

– Это мина, ПОМЗ-три, – скромно уточнила Настя, – принцип действия: дерни за веревочку – все и накроется. – Она бы сейчас для храбрости не отказалась от ста грамм водяры.

Хвост провода свисал из просверленной анонимным диверсантом дырки между образцом титановой пластины и лоскутом кевлара – стенд раскрывал визажные тайны пошива бронежилетов. При взгляде на провод на ум приходили истории о нерадивых электриках, не вырубивших ток и отваливших квасить горькую.

– А что здесь делает капитан? – безжалостно заинтересовался кто-то из толпы, – в нашей управе не всем полканам пригласительных хватило.

– Это Павлова из городских особо тяжких. Но сегодня по предвыборной линии присутствует, у их партии неплохие шансы.

– А с ней что за гвардеец?

– Рожа знакомая. Вроде бы из депутатской Комиссии по правоохранительной деятельности. Кто ж еще с ней рядом может быть?

– Ну, как же, узнаю. А почему не мы с тобой пошли разминировать?

– Иваныч, в зеркало посмотри здраво, тебе с твоим пузом выковыривать детонаторы можно доверить только на уровне медалей.

Отличить теплокровных зрителей от натыканных у стендов манекенов не составляло труда. Манекены все из себя изображали мужественную готовность держать, хватать и не пущать, и этим задачам соответствовала экипировка: камуфляж, портупеи, бронники и каски. А вот публика наоборот – шелковые галстуки, синие или черные лацканы, или обоймы медалей на серой парадке; или вечерние платья с открытыми плечами. Правда, при взгляде на здешних дам приходили на память канувшие в лету дворцово-культурные вечера «Для тех, кому за сорок».

– Кыш отсюда, Анастасия, не женское это дело, – замогильным голосом присоветовал Пепел.

Тут уж у Насти проснулись то ли актерские способности, то ли чисто женская шлея, она, как в кино, посмотрела в глаза Сергею, и сообщила во всеуслышание:

– Умирать – так вместе!

Гости, словно фигурки на ледовом празднике в Петровавловке, застыли. Пепел не стал комментировать оптимистичное Настино заявление:

– А внутри этот, как его, МУВ, – вернулся он к делу.

– То есть? – спросил очень любопытный голос из-за спины.

– Модернизированный упрощенный взрыватель, – охотно пояснила Настя, – выдергиваешь чеку – тюк по ударнику, ударник – тюк по воспламенителю, и происходит большой «бум».

– А, – обрадовался голос, – как в игрушке, ну, деревянной, где мужик с медведями по очереди друг друга лупят молотками…

Анастасия недовольно оглянулась на гундосящего под руку – толстого мужика, явно не служивого, который вытягивал неожиданно тощую голубоватую цыплячью шею, и, не моргая, пялился на «игрушку». Кажись, любознательный товарищ лез с вопросами не из научного интереса, а запал на аппетитные ножки капитана, выглядывающие из гуманной длины форменной юбки. Так это, или не так, но стоящая рядом жена шикала на «хочу все знать» и незаметно щипала за мясистый бок.

– Типа того, – снизошла хмуро ответить Анастасия и тут же забыла про товарища.

Пепел тем временем осторожно осматривал снаряд.

– А может, кто-нибудь сейчас и дернет за веревочку, – приставал толстомясый. Пупырышки на коже его шеи при вытягивании разгладились.

– Это мина натяжного действия, – отрезал Пепел, одновременно шаря по карманам, – Настя, у тебя еще резинки остались?

Павлова с готовностью заглянула в сумку и без лишних поисков предоставила маленький пакетик на по-детски раскрытой ладошке. Полезная вещь поступила в распоряжение Пепла, вопреки ожиданиям из рядов зрителей шуток не последовало. Сергей вскрыл ногтем упаковку и одним ловким движеньем натянул презерватив на шток ударника.

– Вообще-то, надо бы специальную трубку, но выбора нет, – сказал он сам себе.

– Теперь я, – вмешалась Анастасия, киношным жестом вытащила из волос шпильку и воткнула в отверстие штока.

Народ замер. Кожа на шее толстомясого мужика готова была лопнуть от крайнего натяжения.

– Ох, Настя… – вздохнул Пепел, понимая, что она справилась быстро не из того, что была профессионалом, а потому лишь, что торопилась поймать секундный период, когда пальцы не дрожат. Отодвинув плечом Анастасию, Ожогов отвязал проволоку – зря гнал на Настьку, сам не эталон стеклышка – и медленно, бережно вынул взрыватель из заряда.

– Ты сейчас похож на акушера при родах, – умилилась Настя.

От неожиданного комплимента Пепел чуть не выронил взрыватель. Толпа глухо ухнула, медальки на пышных телесах тревожно задребезжали.

– Кто это сделал? – сурово сдвинул брови опоздавший на представление высокий чин.

– Может, исламисты? – не высовываясь, подначили его из толпы.

– Дай, я теперь, у меня пальцы тоньше, – продолжила соревнование Анастасия, и, прежде чем Пепел успел возразить, что тонкость конечностей здесь совершенно не при чем, лихо отвинтила запал. Повернувшись к Пеплу, эротично раскрасневшаяся капитан вздохнула:

– Ну, финальный аккорд тебе. Снимай заряд.

Пепел охотно принял предложение:

– Блин, Настюха, откуда ты все это знаешь?

Настя скромно потупилась:

– Говори теперь, что я ничего не умею, только трахаться, – интимным шепотом выдала она несколько провокационную фразу.

Осилив довольно долгую паузу, спасенные гости взорвались бурей аплодисментов. Мужик с куриной шеей хлопал громче всех, причем бил в ладони так яростно, будто встречал генсека на первомайском параде лет эдак сорок-пятьдесят назад. Правда, кто-то ныл за спинами:

– Нечестно, по регламенту они должны были работать в брониках. Черта с два бы у них в брониках все так легко прокатило.

Тот же черно-подтянутый возник на сцене и, глупо хихикнув в кулачок, огласил в микрофон:

– Господа, господа… И, конечно, победителя этого конкурса ждет приз!

– Что, песня – награда за смелость? – задиристо ухмыльнулась Настя.

– Итак, прошу, победителей – на сцену!

Пепел и Анастасия переглянулись и, конвоируемые толпой свежезавоеванных поклонников поднялись на изобретательно сварганенную из спортивных пьедесталов трибуну. Отсюда зал Зимнего стадиона обозревался одним поворотом подбородка. Прямо перед глазами уходящие вверх ряды скамеек, перенасыщенные сединой, внушительными звездами на погонах и трудовыми лысинами перезрелых товарищей, празднующих День Уголовного Розыска. Направо зиждилась выставка достижений технической охранной мудрости, которую Сергей не без интереса успел изучить подробней. Упомянутые выше манекены, системы прослушки, пуленепробиваемое стекло и оружие, бабахающее такими пулями, для которых это стекло не тверже тумана… всяческие патроны с запахом клубники и гранаты-лайт…

А если вывернуть шею дальше, почти за спиной, в ряд манили белоскатерные столы, на которых наводила гастрономический шик бригада официантов быстрого реагирования. Одновременно с героями-саперами на сцене возник штымп в перекошенном красно-сине-белом галстуке, до синевы выбритые щеки, плешка наискосок запаутинена остатками пыжика; вручил почетную грамоту, бутылку приличного французского коньяку и карту «Американ экспресс».

– Я все еще не вижу его, – нашла секунду шепнуть Анастасия.

Пепел тоже не приметил никого, подходящего под словесный портрет. Но, кроме того, к своему удовольствию не срисовал ни одного враждебного взгляда под лозунгом: «Ба, да это же Пепел! Ату его!!!». Либо никто из высшего милицейского общества не играл в какую-то особую игру, где Сереге отводилась роль разменной фигуры, либо высшие офицеры мышей не ловили.

– На этой карте, – объявил плешивый, гыгыкнув, – ровно тысяча долларов от Федерации частных охранных предприятий. Сегодня в городе трудится двадцать пять тысяч лицензированных охранников – огромная сила, которая могла бы стать прекрасным подспорьем милиции в деле поддержания порядка на территории охраняемых объектов. Мы не предполагали, что победителей окажется двое…

– Ничего, ничего, – успокоил Пепел, копеечный приработок его не волновал.

– Клара украла у Баскова баксы, – тихонько хихикнула победительница викторины «Как не взлететь на воздух».

– Поаплодируем храброй паре!

Народ опять застучал в ладоши, Пепел с Настей раскланялись. Ей было явно не привыкать отсвечивать на виду, но вот Пепел чувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Скривив полуулыбку, должную обозначать благодарность, он скоренько взял Настю под локоток и потащил вниз с трибуны. Зря он пер на рожон с бомбой, эта попытка с высоты трибуны обнаружить в зале искомого интерполовца провалилась, как и две предыдущие.

Рядом нарядные, словно матрешки, курсанты – даже аксельбанты не забыли – пронесли стулья и стол, готовя сцену к товарищам, избранным зачитывать доклады. Народ встретил взгромождающуюся мебель тоскливыми взглядами и заскучал.

– Пойдем, Сереженька, куда-нибудь.

– Ты о чем?

– Ну… ты меня понимаешь? Что ты вокруг да около букетничаешь? Про нас забыли… – Она сделала загадочные глаза. – Пойдем, Серега, нам ли не найти места? Что мы, дети, что ли?

С трибуны уже рапортовали, и усиленный микрофоном бас сотрясал потолки Зимнего стдиона:

– Уровень преступности в Северной столице сегодня ниже, чем в среднем по России. Так, в Петербурге сократилось число зарегистрированных преступлений на двадцать один процент, в то время как в среднем по России имеет место рост преступности на восемь процентов. На тридцать три целых и семь десятых процента уменьшилось количество совершенных тяжких и особо тяжких преступлений…

Помутневший взгляд ненасытной Насти остановился на узком проходе между рядами стадионных скамеек, ведущем в прокопченные спортивным потом раздевалки и припорошенный хлоркой сортир.

– Э, нет, только не там, – благоразумно запротестовал Пепел, вспомнив пару неприятных минут, некогда проведенных в закутках японского стадиона на Чемпионате мира по футболу.

– Знаю! – Настя, не обращая внимания на усыпляюще льющиеся с трибуны цифры, указала обратно в сторону постамента, заставленного манекенами в камуфляже различного назначения.

– Количество ДТП растет пропорционально росту транспортных средств. Было зарегистрировано семь с половиной тысяч ДТП, семьсот шестьдесят человек погибло, что на десять процентов превышает показатели две тыщи второго года. Действительно, столкнуться с автомобилем гораздо проще, чем с преступником… – растекался мыслью по древу следующий орденоносный оратор.

– Ты чего, Настюха? – обалдел видавший виды Пепел.

– …В среднем, каждый день угоняется двадцать-тридцать машин. По-прежнему, повышенным спросом пользуются дорогостоящие иномарки, правда, благодаря системам сигнализации, напрямую связанным с ГИБДД, удалось вернуть владельцам девять автомобилей…

– Нормально. Всем на нас будет плевать.

– …А благодаря поисковой системе «Поток» найдено четыреста автомобилей. В будущем мы планируем подключиться к программе видеонаблюдения, внедряемой сейчас в Выборгском и Петроградском районах…

Пепел сомневался, что так уж и плевать, но Настин азарт заражал. Да и интерполовца, в основном ради которого он приперся на этот раут, видно не было. С лицом заправской партизанки Настя, как ни в чем не бывало, волнующей походкой дошла до того самого стенда, в котором еще недавно покоилась липовая мина, приподняла драпировки и скользнула во временное убежище. Пепел галантно проследовал вторым, предусмотрительно отвинчивая пробку с «Хеннеси».

– Ни фига себе… Не соответствуешь ты званию офицера.

– А я тебе не как офицер здесь свиданку назначила, а как женщина, – пресекла разговоры товарищ капитан Павлова.

– …В России пока не существует аналогов единой централизованной системы безопасности, поэтому в перспективе наш вариант должен стать пилотным для многих регионов. В чем суть программы? Главное перейти от колличественной концепции силовых структур к качественному…

В большом мире делать было явно нечего, а под постаментом оказалось не пыльно и тепло. Правда, тонко подшманивало нафталином. Настя принюхалась.

– А ты, как настоящая женщина, что хотела? Чтобы здесь пахло «Шанелью»? – съязвил Пепел.

– Ну-ну. А чем же обороняют вещи от моли настоящие мужчины? Пересыпают их махоркой? – не промедлила с ответом Анастасия.

– Если тебе не нравится, как здесь пахнет, можешь откинуть полог, – провокационно предложил Пепел.

– Да чего ты прицепился! Все мне нравится, – типа обиделась Настя и подползла поближе. – Широта и долгота нашего местоположения совпадет в этой точке.

– …На сегодняшний день мы не в состоянии выставить необходимое количество сил для полного контроля над порядком. Проблемы есть и в патрульно-постовой службе, и в уголовном розыске, и на участках…

Жизнь победила запах нафталина известным образом:

– Чур, я сверху… Ох, ах!.. Подожди, здесь не расстегивается…

– …Уровень безопасности крупного мегаполиса не зависит ни от экономического состояния его жителей, ни от политической ориентации администрации. Более того, поймите простую вещь: за уровень преступности не могут нести ответственность даже правоохранительные органы. Единственное, за что должны отвечать силовики – это за качество своей работы…

– …Ох, ах!.. Небо в алмазах!.. Хочется запеть патетический гимн проституток «Нас извлекут из-под подонков», но ты, мой сладкий, никак на подонка не тянешь… Ох, ах!..

– …Преступность очень инертна. Если вдруг процент петербуржцев, имеющих доходы ниже прожиточного минимума, сократится с тридцати процентов до трех, думаю, это мало повлияет на криминальную статистику…

– …А теперь, задержанный, слушай мою команду: руки за голову, лицом к спине!.. Ох, стопудово!.. Ах, в одни ворота!.. А сколько у нас рук? Восемь! А кто мы? Осьминоги!..

Со сцены следующий сдержанный голос торжественно докладывал о достигнутых за отчетный период победах:

– …Благодаря реализации целого комплекса мер по борьбе с незаконным обращением в аптечной сети Санкт-Петербурга фальсифицированных и некачественных лекарств, в нынешнем году было выявлено и изъято сорок четыре серии, то есть двадцать три наименования фальсифицированных препаратов и сто семьдесят одна серия, то есть из сто тридцати пяти наименований, забракованных лекарств. При этом значительная доля их изъята из обращения в оптовом звене еще до поступления в розничную сеть и лечебно-профилактические учреждения…

Вернувшиеся на время в пубертатный возраст Пепел и Анастасия выползли из импровизированного бункера лишь тогда, когда послышался официальный салют стаканов. Замечательно, что при этом большая часть публики уже находилась в веселом состоянии ума и тела, а тонкий запах спиртуоза и слегка топорщащиеся пиджаки мужчин давали понять, что веселится народ не на пустом месте – «как много выпивается, пока не начинается».

– Как я выгляжу?

– Юбку одерни сзади.

– А ты со щеки помаду утри.

Народ заканчивал рассредоточиваться за столиками. Кое-где в рядах зияли бреши – служба дни и ночи. Двое мужиков, явно начавших отмечать задолго до отмашки, уже целились ухватить друг друга за грудки.

– Ну и чем тебе так коммунисты не угодили? – наседал обритый мужик, облаченный в черный костюм с продольной тоненькой полоской.

Второй, в больших очках, а ля интеллигент, пробормотал что-то в ответ и чуть не угодил локтем в крабовый салат.

– Нет, брат, врешь, был бы Сталин, думаешь, мы видели бы все это ерьмо-шоу вокруг? Э-э-х…, – горестно вздохнул он.

Приятель буркнул нечто нечленораздельное и чуть не опрокинул чужую рюмку.

– Да? – вскинулся бритый, – а что с врагами народа делать, по твоему? Сгущенкой с ложечки кормить?

Пройдя мимо сей колоритной пары, Сергей с Настей заняли свободные стулья.

– Глянь, сколько пойла, – присвистнула Настя, жадно наливавшая в стопку водку.

– На наш век хватит, – философично заметил Пепел.

– Ну, раз так, за продолжение банкета! – объявила Анастасия, и синхронно с бритым коммунистом хлопнула стопку, Пепел воздержался. Тут же ее взгляд остановился на чем-то интересном. Настя забеспокоилась, потянула Пепла за рукав и возбужденно зашептала. – Серега, он здесь…

– Кто? – уточнил Пепел.

– Да Кутузов твой!

– А что ж мы его раньше не видели? – резонно спросил Сергей.

– Может, мы его протрахали? В прямом смысле.

На сцене обустраивались музыканты. Гитарист морщился, будто к нему кто-то подкрался сзади и теперь выдергивал по одной из спины занозы. Барабанщик, низко пригнув голову, то и дело зыркал в дальний угол, словно там повесил мешок с апельсинами и боялся, что сопрут. Но не интересовали Сергея ужимки служителей музыки. Даниил Кутузов вальяжно расположился на небольшом расстоянии от Пепла и Насти, непринужденно поглядывал по сторонам и чувствовал себя хозяином положения. Казалось, что он вовсе не в курсе присутствия ни Пепла, ни Анастасию, ни их ратного подвига.

– Знатный мужик, да? – похвасталась Настя, как будто Кутузов был лично ее кавалером.

Интерполовец являл собой типичный образец старого воина, если таким вообще свойственно стареть. На кого-то он был до боли похож. Пепел понял, на Зинэтулу Билялетдинова ^[19]. Высокий, поджарый, осанистый, безукоризненно седой, с орлиным, ясно, носом, и соколиным взглядом темно-болотных глаз. Вообще, сегодня какой-то птичий праздник, только этот птах поблагородней будет. Мысленным фотоаппаратом Пепел зафиксировал фас энд профиль и вспомнил рассуждения Анастасии, что желай Интерпол арестовать его – он бы не разгуливал сейчас в смокинге по ментовским банкетам.

– Сиди здесь, – приказал Ожогов Насте, и уверенно направился в сторону полковника, уловив, как ему вслед донеслось покорное:

– Хорошо, подчиняюсь. Я пока найду, чем заняться…

Сергей двинул мимо пасуемых над жульенами и бужениной фраз: «…Железную дверь сваркой прихватили, чтобы свидетели не разбежались…»; «…В кабинете сейф от прежних времен, десять лет открыть не могу, а от туда воняет мертвечиной…»; «…Когда ты первый раз пересек границу? – Это было в год бешенной популярности ликера „Амарето“. Самые страстные влюбленные при поцелуях склеивались зубами…»… Серегу вдруг поймал за рукав какой-то служивый:

– Позвольте представиться, полковник Маринович! Я видел вашу работу – сто баллов! Вы – сапер, и я – сапер… в некотором смысле. Приходите запросто в гости, я вас с дочкой познакомлю… она у меня – красавица!

Ожогову удалось освободиться от захвата без скандала. На приближение Пепла интерполовец не среагировал.

– Господин Кутузов, – обратился Сергей, сделав еле уловимое издевательское ударение на раздражительном обращении «Господин».

Кутузов не остался в долгу:

– Товарищ. Полковник, – исправил он с такой интонацией, что в продолжение напрашивался знаменитый булгаковский афоризм – «Господа все в Париже», и, окинув Пепла равнодушным взглядом, без подначки скучающим тоном добавил:

– Хороший вечер.

– Н-да, – не стал спорить Пепел.

– И обстановка… сносная.

– Н-да.

– А позвольте узнать, откуда вам известно мое имя? – не изменяя светскому тону, спросил Кутузов. В глаза Пеплу он не смотрел, а беспардонно пялился в глубокое декольте красно-шелковой пышной блондинки, сидевшей за соседним столиком и уже клонящейся лицом к скатерти.

Справа двое осоловевших ветеранов УГРО обсуждали разные методики допроса:

– …Дал ему по знакам препинания, он и перешел на гласные!..

– Позвольте прежде и мне уточнить, какой интерес я представляю лично для вас? – парировал Пепел, проследив направление полковницкого взгляда и отметив, что тот еще не стар, как минимум душой.

– Лично вы? Помилуйте, я не имею чести быть с вами знакомым. Кстати, у вас горелая спичка к рукаву прицепилась, вы что – в засаде под трибунами сидели?

– Да вот, бикфордов шнур отсырел, у вас запасного не найдется, чтобы взорвать эту пьянку во имя Отца и Сына, и Святого Духа?

– Может, лучше сигару?

– Не стоит.

Полковник закурил. В другой обстановке его подчеркнуто-светский тон позабавил бы Пепла, но сейчас почти злил. Тем более, что Ожогов понимал: со стороны они выглядят мирно беседующими джентльменами-мажорами, и это его раздражало.

– В таком случае папка с моим личным делом попала к вам случайно?

Кутузов метнул короткий взгляд, говоривший отнюдь не в заданном тоне что-то типа «Не пыли, пехота»:

– Не сомневайтесь, я вас идентифицировал.

– Чем же я вас так заинтересовал? – Пепел потянулся в карман за сигаретами.

– Да так, – дернул плечом Кутузов, – у вас случайно бинокля не найдется? – спросил он совершенно серьезно.

– По-моему, у вас один глаз лишний, – решил Сергей.

– Молодой человек, не нервничайте, – начал интерполовец, явно рассчитывая, что такое обращение покоробит отнюдь не нервничающего Пепла, – все в порядке. Ваше дело меня интересовало несколько опосредованно. Как именно – вас не касается, поверьте на слово. Так что идите с миром.

– Нет! Нет! Коммунисты – не крокодилы! – донесся возбужденный крик вконец надегустировавшегося бритого зюгановца.

Пепел не двигался. Конечно, он сам был не любитель долгих рассусоливаний, но конкретно этот скоротечный диалог мало что прояснил. При этом дожимать Кутузова прямо сейчас – затея бессмысленная.

– Ступайте с миром, честное слово, – перебил мысль полковник, – если только вы не любитель лишний раз привлечь внимание, – поморщился полковник. – Кстати, вы опять в «глубинном» розыске и появляться здесь с вашей стороны верх безрассудства. Сейчас стало вновь актуальным поймать убийцу Эсера, поймать якобы того, кто науськал бультерьера. Вы меня правильно услышали? Подчеркиваю: БУЛЬТЕРЬЕРА.

Пепел молча поднялся из-за стола и направился к поджидавшей его Насте. Брошенная и забытая Анастасия так горько переживала временное отшельничество, что успела высосать вдогонку коньяку и водке полбутылки «Сангрии», и теперь ее клонило в сон. Пепел вспомнил декольтированную блондинку и не пожалел, что на его спутнице наряд не столь вольготный. Не хватало еще, чтобы на капитана Павлову пялились в бинокли.

– Сереженька, – произнесла Настя, медленно расплываясь в улыбке и старательно выговаривая слова, – ну как? Что Кутузов?

– Да ничего, – буркнул Пепел.

Музыканты грянули «Наша служба и опасна, и трудна!» в темпе марша, и им хором стали подпевать, подчеркивая ритм притопами и ударами пигментированных старческих кулачков по скатерти. От судейских, эмведешных и зоновских петлиц у Сереги в глазах рябило до тошноты.

– Хм, – тряхнула головой Анастасия, – любопытно. Впрочем, потом расскажешь. Какие у нас планы на ближайшие полторы-две минуты?

– Пойдем отсюда, – хмуро сказал он Пепел.

– Вот, – неизвестно под чем подвела черту Анастасия, которую прямо распирало от необъяснимого удовольствия.

* * *

«Парламент» – вполне приличные сигареты, «Президент» – из низкосортного кислого табака. Отношение же к властям в России повторят этот расклад с точностью до наоборот. И, тем не менее, граждане, желающие вкусить депутатской неприкосновенности, не переводятся, и конкуренция между оными безжалостна. Для пущей надежности майор Горячев решил действовать по нескольким фронтам. В предбаннике офиса партии «Люди России» он был встречен очаровательно-глупой секретаршей.

– Майор Горячев, – сунул он под нос милашке притороченную к поясу цепочкой ксиву.

– Вам кого? – поинтересовалась девица мелодичным голоском. – Павлову?

– Председателя, – бросил майор не терпящим возражений тоном. За компроментирующую магнитофонную запись здесь тоже, дабы избежать шума, выложат нехило. Главное, не покупаться на обещания, дескать, приходите после выборов. Расплатиться с майором должны здесь и сейчас. Здесь и сейчас, в крайнем случае завтра.

– Валентина Владиславовича нет, – огорчилась секретутка, и, поймав злобный взгляд майора, оправдалась, – ну, правда, нет. Он с утра уехал, у него встреча с жильцами дома, требующего капремонта… Честно, не верите – посмотрите, у меня записано.

– Поражен вашей честностью. Кто есть?

– Павлова у себя в штабе.

– Еще? – «Здесь и сейчас! – стучало в висках Горячева, – Не меньше двадцати тонн евро. Пусть вынимают деньги из предвыборной компании».

– Вы можете поговорить с Елизаветой Александровной Серпуховой…

«Баба? Может, тем лучше», – пронеслось в голове майора.

– А вы, простите, по какому вопросу?

– По личному, – отрубил Горячев.

Девица посмотрела на глубокие черные кресла, недвусмысленно намекая, что, мол, обождите. Если бы у Горячева вместо глаз пылали увеличительные стекла, секретутку можно было бы прямиком отправлять в колумбарий.

Как назло лак на ногтях еще не высох, но милашке пришлось-таки взять трубку и набрать короткий номер.

– Елизавета Александровна, к вам майор Горячев. Говорит, по личному делу.

Елизавета Серпухова не встала с места, сухо приветствуя вошедшего майора. Кабинет насквозь пропах непитерскими, а оттого непатриотичными духами «Красная Москва». Этот запах майор знал и ненавидел, ими душилась его благоверная. Придвинутая ближе к посетителям визитница на столе политической дамы как бы невзначай оказалась распахнута на подборке визиток больших милицейских боссов, но Горячев только внутренне хохотнул дешевому понту.

– Кофе не предлагаю, – беспрекословно заявила рыжая толстуха, облаченная в бледно-сиреневый костюм.

– Елизавета Александровна, надеюсь, вы позволите говорить прямым текстом. Я к вам по поводу Анастасии Павловой, – забросил удочку майор и по выпершим желвакам на скулах мадам понял, что не прогадал: две рыжие бестии в одной консервной банке не уживаются.

Глаза Серпуховой заинтересованно блеснули. Она подалась вперед, тяжелые янтарные бусы легли на сцепленные руки:

– А что так?

– Видите ли, Павлова – мой непосредственный подчиненный, и у меня есть магнитофонная запись, подтверждающая, что капитан Павлова имеет связи с преступным миром… – скорбно повесивший нос майор сделал многозначительную паузу.

– Кофе? – оттаяла Серпухова.

– Нет, благодарю, я на минуту. Вот закурить, если можно.

– Можно. – Из стола появилась вымытая пепельница. – Итак? – вопросительно посмотрела на майора Елизавета.

– Я мог бы дать делу официальный ход, – раздул щеки Горячев, – но, глубоко симпатизируя вашей партии… Я представляю, – с языка чуть не слетело «предвкушаю», – какой вред огласка может принести вашему благородному делу… Особенно перед выборами… Особенно, если информация станет доступна вашим политическим противникам…

Серпухова вытянула длинную тонкую сигарету, бусы на ее груди хищно брякнули. Майор встал и поднес зажигалку.

– Вы обратились по адресу, – протянула Елизавета, – хорошо, что не застали нашего председателя. У него, видите ли, личная заинтересованность…

«О, как!», – подумал майор.

– И что за связи? – продолжила Серпухова.

– В лице опасного рецидивиста Сергея Ожегова.

– Ожегов? – подняла брови Серпухова, – это тот, что… Какая-то темная история с детьми…

– Вы в курсе?

– Приблизительно.

– Этого достаточно.

– А что за… Простите, – Серпухова брезгливо ухмыльнулась, – вид связи?

– Понятно, какой. Личностно-близкого порядка, – загнул майор, жадно затягиваясь.

Серпухова стукнула кулаком по столу. Сигарета сломалась и прожгла лист бумаги. Елизавета Александровна прихлопнула тлеющий огонек тыльной стороной ладони:

– Ради нашей партии… Ради нашего дела… – высокопарно задрав зоб, процедила Елизавета Александровна, – я ничего не пожалею.

Майор Горячев улыбнулся и изволил галантно облобызать ручку с тусклым перстнем, прежде чем начал торговаться.

* * *

– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция… – прохрипел магнитофонный голос, и поезд нырнул в очередной туннель.

В глазах зарябило от переплетающихся за окном кабелей, как прежде от полос на погонах и лампасов. Пепел устроился в соседнем вагоне. Кутузов отсюда был виден, несмотря на то, что вокруг толпилось еще с полтора десятка припозднившихся граждан пассажиров. Интерполовца нельзя было ни с кем перепутать: рост, осанка, непокрытая седая голова, и длинное черное пальто. Настроение у Сергея было паршивейшее. В зале Зимнего Стадиона, заметив, что Кутузов собирается отчаливать, Пепел ценой сладких обещаний отослал сопротивляющуюся и рвущуюся на баррикады Настю домой, поймав такси, и решил действовать на опережение. Подняв воротник куртки-пилотки, закурив, он приготовился ждать Кутузова в ближайшем скверике, благо парадный вход Зимнего стадиона освещался ослепительно.

Все таки им было еще о чем поговорить. Когда давеча остывающая после любовных игр Настя упомянула об интерполовце, Пепел постарался не выдать повышенный интерес, пусть капитан считает, что это лишь одна из ниточек. Но ведь чем больше Серега вспоминал турне, тем крепче душу гнобили подозрения. Начнем с того, что возможность прокатиться возникла самым халявным образом. Проигравший в де-берц последнюю наличность незнакомый барыга, типа директор туристической конторы, выставил в заклад горячую путевку. «Почему бы не прибрать и путевку?» – прикинул тогда Пепел и выиграл. Визу и сопутствующие мандаты взялся оформить тот самый барыга и оформил. А когда по возвращении Сергей нашел время звякнуть в туристический офис, выяснилось, что там теперь контора по установке кондиционеров и концы прежних арендаторов неведомы.

Через полчаса дежурства на ветру в скверике Пепел засомневался. Через час он докурил пачку и разозлился. Через два часа ему зверски хотелось послать все к чертям и завалиться куда-нибудь в тепло. Он решил больше не смотреть на часы, и тут появился Кутузов в сопровождении какого-то хмыря при погонах.

– Данька, ты на такси?

– Нет, – сухо ответил Кутузов, которому «тыканье» явно не понравилось.

– А что? Так бы вместе?

– Благодарю, я на метро.

– Да что ты?

– Так ближе к народу.

Хмырь разочарованно сказал: «а-а-а», и поймал частника.

Кутузов не обманул, так и двинул в сторону Невского, ведя за собой готового рассвирепеть Пепла.

Конечным пунктом для интерполовца оказался Ленинский проспект, там он остановился у гряды ларьков и стал выбирать сигареты. Сергею тоже пришлось притормозить и как-то оправдывать простой. Отоварившись из соображений конспирации бутылкой «Трех богатырей», – видимо, подсознание проводило цепочку между похожим на знаменитого «Динамовского» тренера интерполовцем и пивом, которое, если верить рекламе, поддерживает российский хоккей, Пепел опять последовал за Кутузовым, держась чуть поодаль.

Очень похоже, к поездке на белом теплоходе в Новую Зеландию Серегу исподволь подводили нехорошие дяди. И таки развели, как Фокс Копченого в известном фильме – втюхали путешествие, чтобы Пепел в Питере не путался под ногами. И Серегина заруба с Копперфильдом для нехороших дядюшек оказалась некстати, не зря после конфуза к Пеплу долго лип некий отдыхающий китайский мандарин, приглашая на тигриную охоту. Дескать, дюже ему русская душа приглянулась, и он все оплатит. Только не любил Серега стрелять в зверей, кроме собак.

А от наплывших заграничных тусовок уже недалеко до Интерпола. Сегодняшней задачей было выяснить, для начала, по какому адресу интерполовец обитает. Правда, несколько странно, что поселился Кутузов в районе не лучших питерских хрущоб. Впрочем, Пепел все понял, как только провожатый повернул к бульвару Новаторов: благородный служитель Интерпола обитал не в дрянной пятиэтажке, а в недавно отстроенном, добротно-престижном доме. Несколько непривычно для традиционно спального района смотрелась компания подвыпивших великовозрастных детин, гнусно гоготавших и горланящих: «Унтер зольдатен, дойчен официрен!!!».

Прихлебывающий пиво Пепел отставал шагов на двадцать пять – тридцать. Кутузов пылил, не оглядываясь, размеренными быстрыми шагами. Он уже свернул на узкую тропинку, ведущую за угол дома. Пеплу пришлось посторониться, пропуская дующую на велосипеде по промерзшей дороге тщедушную девчонку лет четырнадцати. Блондинистый хвостик прыгал по спине в такт выбоинам на асфальте. Пепел, стараясь не потерять Кутузова, ускорил шаг, когда услышал за спиной:

– Э, тормози. Дай прокатиться.

Обращались к незадачливой велосипедистке. Почему-то она не торопилась отвечать.

– Слезай с машины!

Пепел обернулся. В четыре руки девчонку стаскивали с велика, сейчас эта шпана поднимет гам, Кутузов оглянется, а может, и решит вмешаться. Сергей мысленно помянув судьбу неласковым эпитетом, не теряя времени, подгреб к пьяной куче и профессионально превратил почти пустую бутылку в изящную розочку. Спина Кутузова еще не исчезла. Не жуя сопли, Пепел маханул розочкой по бедру одного умника. Понятно, не глубоко, только по коже для острастки, чтобы притушить кипеж в зародыше.

Рослый олух вылупил от страха шары и только булькнул. Отпетая молодежь угрожающе забубнила, но пятясь, вид крови одного из своих подействовал усмиряюще.

– Так, девочка, давай, лети отсюда.

Девчонку упрашивать не пришлось, она вскочила на велик и действительно полетела, благо, близко: оказалось, жила она в том же доме, что Кутузов, только с внешней стороны. В тот же момент из подъезда выскочил девчонкин папашка, вооруженный бейсбольной битой, и погрозил в воздух. Поклонники велосипедного спорта исчезли за ларьками.

– Слышь, мужик, – крикнул папа, – будешь у меня телашом работать? Не пожалеешь!

Пепел не стал отвечать. Кутузов уже успел скрыться за углом. В который раз чертыхнувшись, Пепел бегом преодолел узкую тропинку, и нос к носу столкнулся с Кутузовым. Тот спокойно курил.

– А я вот вас жду, – заявил он.

У Кутузова была совершенно нестерпимая, долгими годами выработанная манера общения. Пепла она конкретно выводила из себя.

– Хочу вам повторить, – как ни в чем не бывало, сдержанным, но уставшим голосом продолжал Кутузов, будто Пепел его и не выслеживал, – Вы мне совершенно не интересны. Если вы что-то или кого-то разыскиваете и посредством меня пытаетесь напасть на след, то этот след – ложный. Не перебивайте, я не собираюсь с вами дискутировать, этот разговор последний, – поморщился Кутузов, заметив, что Пепел намерен перечить, – не стоит и пытаться следить за мной, обрастать всякими шпионскими приборами, зондировать мою квартиру. Мне жаль своего внимания и времени. А если у вас их невпроворот – вам можно только позавидовать. Кстати, ваш реальный враг по почерку – мастер маскировки, бывший спец одной из структур почившего Варшавского Договора. Может, чех, может, болгарин. Точнее подсказать не могу, сверхурочной работой не промышляю. До свидания.

Пепел только кивнул, видимо, в натуре к его заокеанским приключениям силовики рук не прикладывали. Но то, что отпутешествовал не за красивые глазки, сомнений не осталось. Придется в ответку тупо охотиться на «мастера маскировки», других хвостов не сыскалось. Будем хотя бы радоваться, как своевременно тогда за карточный стол судьба подсадила фокусника номер один. Иначе вернулся бы Серега в Россию только под Рождество, тут на него фуры трупешешников и понавешивали бы.

Произнеся тираду, Кутузов притушил сигарету о шершавую стену. И Пепел понял, что так раздражало его в этом человеке: тот был из редкого, но волей случая порой встречающегося Пеплу сорта людей, которых не стоит иметь в списке своих врагов. Лишним доказательством выводу стала заключительная фраза Кутузова:

– Хм, – усмехнулся он, – я и дружить со мной не советую.

Пепел решил, что продолжать разговор бессмысленно, и повернул к метро. В стычке со шпаной кто-нибудь усмотрел бы мистический подтекст. Пепел, как какой-то припадочный дед Мазай, суетиться над этими пропавшими детьми, таскается с гребаным Пашкой, теперь вот велосипедистка…

Может, там вдали за экваториальными туманами Сергей подцепил специфическую бациллу? Ладно, проехали. К Насте сегодня Ожегов решил не возвращаться, потерпит их старинный русский романс «Я встретил вас и все такое», негоже в свете обострившегося охотничьего инстинкта у ментов дважды ночевать в одном месте. Тем более, на ночь есть занятие поважнее. Праздничный вечер подарил две подсказки. Волшебное слово «БУЛЬТЕРЬЕР» – это раз. А два – это конкурс на разминирование. Теперь Сергею требовалась аптека, благо их, круглосуточных, в любом районе пруд пруди. В аптеке он купит перекись водорода, ацетон и серную кислоту отыщет в…

Глава 9. Переливание крови

Пушка на Петропавловке ухнула полдень. Слабый ветерок, порой и вовсе сдувающийся в ноль, скупо шевелил последние листья растущего на ветхой крыше деревца и гонял по двору окурки. Из автопарка едко несло бензином. Там таксеры шумно и матерно выясняли, кто сядет в три новые «Волги», пригнанные на территорию всего пару часов назад, при этом окончательный расчет между представителем поставщика и директором парка затягивался. Итоговая цифра оказалась зубастей, чем наивно мечтал директор, о чем эти двое перетирали в скучном директорском кабинете. Директор звонил крыше и просил руку помощи, крыша безразлично отвечала, что махнулась кварталами, и за зону автопарка больше не отвечает, директор нервничал.

Ноги и пальцы Пепла затекли, поэтому все чаще ему приходилось разминаться, ощущая себя первоклассником на уроке, под слегка переделанную присказку «мы стреляли, мы стреляли, наши пальчики устали». Хотя, уточним, стрелять пока не довелось.

Час тому назад Пепел впервые после возвращения в Питер подзарядил аккумулятор собственной мобилы, сорок минут назад сбросил на счет оператора немножко рублей, тридцать минут назад под шумок шоферской свары сунул собственную мобилу в бардачок одной из нулево сверкающих яичным колером тачек. Двадцать пять минут тому, заняв еще ночью оборудованный пост, Сергей послал эсэмэску на припрятанную мобилу с мобилы, параллельно купленной на чужое имя. Если Ожогов не ошибался в крутости подогнанных судьбой врагов, сигнал должны были засечь стопудово, и в ближайшее время в таксопарк полагалось прибыть зондер-команде по Серегину душу.

Конечно, сия провокация являлась чистой воды самодеятельностью, но глубоко просчитанной. Пепел не имел права окончательно доверять Насте, чтобы посвятить даму в суть затеи.

К одной из дверей паркового управления быстро прошагал богемного вида мужик с сумкой. Ничего подозрительного. Из котельной, притулившейся бок о бок с пепловой засадой, вышел сменщик – яркого пролетарского типажа мужик в синих сатиновых портах, тельнике и лихо заломленной на затылок кепке (как изображали в далекие советские годы). Потянувшись, мужик довольно крякнул, отошел за угол… вернулся, смачно сплюнул, и нехотя двинул обратно внутрь, обитая железом дверь скрипнула.

Напротив Пепла, в стене разрушенного кирпичного дома, им же была продавлена амбразура, около стены по всем правилам вырыт скромный окопчик. С этим укрытием Пепел провозился всю ночь, стараясь не громыхнуть лопатой с пожарного щита о неглубоко проложенные в земле трубы, и не брякнуть об осколки кирпича в культурном слое. Далее предполагалась тотальная импровизация, в идеале планировалось захватить таинственного близнеца живьем и выпытать, где парится умыкнутая молодежь. Программой-минимум предусматривалось лишить двойника одного из козырей. Сергей во избежание неприятностей вынул аккумулятор из новой мобилы ^[20], сцепил руки, хрустнул пальцами и приготовился зевнуть. Зевок обещал быть долгим и сладким.

Выкусывающая репьи под аркой, ведущей в предыдущий двор, серьезная рыжая дворняга вдруг вскочила на ноги, вытянула голову, замерла, и остервенело, угрожающе, но в то же время опасливо залаяла, приглашая своих товарок составить компанию. Зевок застрял у Пепла в горле. Сколько бездомных шавок, кормящихся в автопарке и котельной, обитало в этих двух дворах? Десяток, не меньше. И все они завели собачью хоровую с энтузиазмом электрической зубной щетки. Мерзкий холодок пробежал по спине Пепла, и он обозлился на силу привычки, не дающую забыть о проведенных на зоне годах, о сторожевых собаках, о предупредительном лае. Так, как эти, зоновские церберы на памяти Пепла лаяли всего однажды, наводя дрожь на ворочающихся по нарам зэков. А следующим утром по зоне прошел шумок, что одного ботаника, погоревшего на краже цистерны спирта, дернуло ускорить освобождение, но он был успешно возвращен в место пребывания. При этом все, что от интеллигента осталось, можно было смести совочком аккурат в коробку из-под обуви.

Усилием воли Пепел остановил мандраж. А тем временем из-за угла выдвинулалась бандитская морда кавказской овчарки бродячего вида. Опасная псина, хапнет – и ладони как не бывало, таких вообще-то отстреливают. Местные псы приняли боевые стойки. За кавказцем показался немец. «А если всего-навсего собачий передел?», предположил Пепел, прикидывая, на руку ли ему приключившийся фон. Краем глаза, не высовываясь в окно, он увидел, как вслед за двумя овчарками во двор подтянулись еще несколько разномастных псин. Залетные псы перли вперед, местные шавки пятились. Стоп. Слишком слаженно действовали собаки.

Пепел знал, что по вертухайскому уставу группа преследования следует на расстоянии шагов двадцати от служебной собаки. Значит, двойник уже здесь. Особо не выпячиваясь, Пепел продолжал смотреть в окно. Засек среди пришлых псов и знакомого свинорылого бультерьера. Радоваться, что двойник попался на удочку, клюнув на инициированный мобильник, было уже не рано, а поздно. Эскорт двойника оказался полностью укомплектован: пятеро собак и люди: один, два, три… Да откуда столько их?!

Ожогов отпрянул к стенке, плотно прижав к корпусу локти и кисти. Одного из спутников – азартно прихлопывающего о кулак Серегиным тапочком с непроведанной квартиры – Пепел узнал даже издалека: амбал, соблазнявший по дешевке довезти с вокзала до дома. Ясен перец, тапочек – для науськивания. «Граждане, пользуйтесь дезодорантами для ног» – с кислой улыбкой подумал Ожогов.

Шоферы таксопарка лаялись не хуже псов:

– А ты раззуй глаза, когда пасть открываешь! Сколько у тебя ДТП и сколько у меня!?

– Жри почаще чеснок, чтобы изо рта не воняло гнилыми зубами!

– А я тебе!..

– А чтоб ты!..

Местная свора, поджав хвосты, рассосалась без драки. Пришлые собаки водили носами и скалили клыки по обследуемому коридору направо и налево. В пользу Пепла играло время суток – днем собаки чаще ошибаются, и все глушащий запах бензина. Кстати, для такой площадки, чтобы найти человека, достаточно одного четвероногого друга с хорошим нюхом, а зверюшек – пятеро, для зондер-команды это не только ищейки, но и боевые единицы. Одна из собак, судя по тембру – немец, громко залаяла. Пепел замер, но нет, гоп-компания двинула в другую сторону, к таксопарку.

В старом добром Пепловом сотовике был установлен марш из фильма «Трюкач», и сейчас сквозь гвалт шоферов Сергей вдруг расслышал знакомые ноты. Понятненько, чтобы вычленить преследуемого в шоферской толпе псы-рыцари брякнули ему на номер.

Теперь Сергей не видел прибывших на шоферский дележ бойцов, зато таксеры могли наблюдать явление во всей красе. Почему так – загадка, но таксерские взгляды прежде всего застревали на фигуре остановившегося особняком блондина в солнцезащитных очках. И от отражающихся в этих очках солнечных лучей у всех в глазах будто бы рябило, и глаза поневоле опускались к асфальту.

Он, Чеслав Баржицкий, должен был взять человека, под которого маскировался, сразу по возвращении того в Петербург. Взять – коль уж Ожогов вернулся из-за экватора в свой сопливый город раньше предполагаемого срока – и держать на частной хате под героиновым наркозом до конца операции. Но, пся крев, в пиковый момент Московский проспект перекрыли ради кортежа правительственной шишки, и к вокзалу успел только один из людей Баржицкого-Терминатора. Проводить захват урки в одиночку наемник Чеслава не рискнул.

Разумеется, техникой их обеспечили по высшему разряду, и выловить в милицейском эфире наводку, что «Пежо» ускользнувшего быдла обнаружено у дешевого казино, не составило труда. Но опять Терминатор опоздал. Чеслав уже стал наспех разрабатывать план налета на милицейский отдел, надеясь закрасить эксцесс под побег Ожогова, но когда в дело вписался Эсер, пан бывший поляк отыграл назад. Чеслав перестал верить, что неудачи его команды случайны. За Пепла играла какая-то сила. Какая – сейчас выясним.

Спрятанный телефон продолжал трезвонить марш на весь двор. И тут же к нему присоединился хор по меньшей мере двадцати трубок: Моцарт, «Оттован», Элла Фитцджеральд…

– Алло, какой Вася?..

– Слушаю? Сам ты – Институт гигиены труда!

– Алло? Разуй глаза, когда номер набираешь!

Под этот разностилевой аккомпанемент Пепел подобрал с земляного пола крышку от консервной банки. Высовываться – дурь, а глянуть надо. Держа жестянку на расстоянии локтя, напротив плеч – хорошо, матовая, не блестит, блика не будет видно – постарался поймать размытое изображение в импровизированном зеркале заднего вида. Речи не могло быть, чтобы рассмотреть лица, но двойник легко узнавался по черному плащу, осанистой спине и дислокации – относительно всей компании он держался чуть поодаль, но впереди, являя собой определенного лидера.

Знакомый Ожогову гоблин нашел «Волгу», откуда лился забойный марш из «Трюкача». Коллега бугая, удерживая за ошейник махонького белесого бультерьера, отрапортовал:

– Нет его здесь! Надо вокруг искать.

– Шиш тебе! Моя будет! Я восемь лет на развалюхе ишачу! – кургузый шофер решил, что это его шустрый конкурент привлек братков, и решил биться насмерть.

– Щас! – конкурент кургузого пришел к аналогичным выводам.

Терминатор вытянул из-под плаща девятимиллиметровый американский «Kahr K9» и пальнул в воздух. Таксеры притихли. Несмотря на разыгравшиеся мобилы, стало значительно тише.

– Очистить двор.

– Леший с тобой, забирай, – отчаянно выкрикнул один из водил, – она моей жизни не стоит.

Подручные надвинулись на шоферню, шоферня отступила. Подручные еще надвинулись, шоферня опять отступила, соблюдая тягостное молчание. Еще два шага вперед одних и три шага назад вторых. В итоге шоферская братия оказалась втиснута в мрачный ремонтный цех. Ворота снаружи подперли ржавой трубой.

Двойник обвел двор хозяйским взглядом, мимолетом отметил спасающуюся бегством кошку, впрочем, его собаки на нее не кинутся – спецы, и неожиданно позвал:

– Пепел! Отзовись, меня зовут Терминатор!

Напряженный гул из шоферской тюрьмы в союзе с непрекращающимся мобильным звоном перекрывал голос Терминатора. Но Пепел услышал. «Ага, вот как? Значит, Терминатор, – мысленно присвистнул Ожегов, – не много ли берешь на себя таким погонялом?».

– Сергей, – продолжил Терминатор, – что за игры? Выйдешь – поговорим. Может, уйдешь живым. Нет – догадайся с трех раз.

Терминатор стоял ближе, чем думал сам. Пепел затаил дыхание. Стоит засопеть – собаки услышат, у них слух в шесть раз острее человеческого. И приборчику, красующемуся у одного из торпед на поясе, Сергей позавидовал, пока только слышал о таких. Это не обыденный подавитель сотовой связи, все гораздо серьезней. Машинка перехватывает и перебрасывает на сектор уйму посторонних звонков, запирая связь наглухо. Пленным шоферам на волю весточку не подать, отбрыкавшись от одного входящего, каждая моюбила получает три следующих, а на станции оператора все в ажуре.

– Не хочешь? Ты свой выбор сделал.

В жестянке стало отражаться, как Терминатор указывал на крыши, на огромный гараж, на разрушенный дом, называя своих по именам: Влад, Макс, Алекс, Хонбо…

Надо же, и узкоглазый среди них есть. Блин, Терминатор вдруг исчез из зоны видимости.

За всего-ничего дней внеплановой возни с Пеплом Баржицкий перевыполнил личный норматив грязной работы. Пусть бойцы сами попотеют. Пеплу не уйти, хотя никто – Сергей в том числе – об этом еще не знает. Запасной выход, лаз из пробоины в стене на свалку, закупорен брошенной хозяином ржавой «копейкой». Самое большее, через двадцать минут Ожогов, сплевывая зубное крошево, будет колоться, кто стоит за ним, кто научил вернуться в Питер. Когда похитили Павлика Лунгина, пан бывший поляк приказал остановить работу по отлову местных подростков. Во-первых, достаточно, во-вторых, понятно, что против его команды стали играть тот же прием, что и он против Пепла. А это, холера ясная, очень напрягало.

Стараясь не поднимать шума – выдать может хрумкнувшее под ногами стекло, которое сам он и «посеял» – Пепел двинулся к противоположной стене. Пленение и допрос двойника при выпавшем раскладе оставался несбыточной мечтой, теперь бы после собачьего вальса ноги унести. Дом напоминал старый плесневелый кусок сыра, изъеденный мышами – с множеством проходных комнат, узких коридоров и тупиковых каморок. Нырнув в загодя обследованную выбоину, Пепел поднялся по каменной, без перил, лестнице на второй этаж, новый «Магнум» он держал наготове.

* * *

Валентин Владиславович Селезень-Лапицкий сидел в кабинете, и, низко склонившись над столом, читал пилотные экземпляры листовок, или, как сам их привык называть, «агиток». Между пальцами левой руки торчала не прикуренная сигарета. Читал он вслух, и с каждым словом очки в толстой оправе грозили заползти на лоб – во всяком случае, так могло показаться со стороны.

– За что рекламщики получают деньги, – взмолился он, говоря сам с собой, – надо будет сказать Насте, пусть разберется. Ну кто, спрашивается, и каким местом думая, составлял этот лозунг – «Свобода, Равенство, Уверенность»? И какого лешего, спрашивается, писать эти три слова в столбик?! Войдите! – рявкнул председатель.

– Валентин Владиславович, разрешите?

Елизавета Серпухова, не дожидаясь кивка, вплыла в кабинет и заняла позицию перед столом. Ее правую руку тянул вниз кассетный магнитофон.

– Елизавета Александровна, голубушка, вот, сделайте одолжение, прочтите, – возмущался Селезень-Лапицкий, – чем этот спиногрыз Кублановский занимается?

– Я, вообще-то, не по этому делу.

– И все же взгляните! Ну?! – он помахал перед ее глазами листовкой с лозунгом, – хороша аббревиатура?!

Серпухова хмыкнула, но тут же вернула маску глубокой озабоченности:

– Валентин Владиславович, я, правда, по очень серьезному делу.

– Ну, говорите, я весь в вашем распоряжении, – разрешил председатель, не отрываясь от бумаг.

– У меня здесь магнитофонная запись.

Селезень-Лапицкий поморщился:

– «Похоронный марш» или «Марш энтузиастов»? Уважаемая Елизавета Александровна, голубушка, мне не до музыки.

Серпухова улыбнулась самой ласковой улыбкой из богатой коллекции, будто непослушному, но милому дитяти, и властно водрузила магнитофон поверх бумаг.

– Это не музыка. Позвольте, все-таки поставлю.

Председатель сделал нетерпеливый жест – мол, делай что хочешь, только проваливай быстрее. Серпухова деловито воткнула вилку в розетку и вернулась на выигрышную позицию перед столом. Затрещала кассета – сначала приятным, едва уловимым треском новой, незаезженной пленки. Валентин Владиславович тянул шею, пытаясь что-то разглядеть в наполовину закрытой бумажке.

– Нет, с этими людьми невозможно работать! – горестно воскликнул он, несмело выуживая пачку листовок из-под магнитофона, – русский язык они в школе прогуливали!

На пленке послышались ахи и вздохи, которые по радио передают с грифом «Детям до двенадцати…» и исключительно в ночном эфире.

– Елизавета, – чуть не зарыдал Селезень-Лапицкий, – я работаю! А вы чем занимаетесь?! У вас дел нет? Или хотите меня отвлечь, развеять, добра желаете, да? Выключите тотчас эту порнографию!

– Да вы послушайте, – мягко уговаривала Серпухова, втайне раздражаясь: этот старый хрыч настолько занят, что не дает ни малейшей возможности сполна насладиться сладчайшим из чувств – местью, которую она так ждала, так готовила, так предвкушала.

Наконец магнитофон заговорил:

– «…Я в личном смысле жизнь веду нерегулярную, случайную, а главное – очень банальную. Проявился у меня один марафонец, а может, и есть пока. Но это так… – она замялась, – скажем, для здоровья… – А бывает для чего-то еще?..»

– Хм, – председатель сделал вид, что прислушался, – вроде, голос знакомый. Этот, мужской. Это Олейников и Стоянов из «Городка»? Для рекламного ролика не очень, не очень.

– Да? – разочарованно протянула Серпухова, – а я была уверена, что вы не оставите без внимания наш, так сказать, голос партии.

– «Хм. Наверное, для души. Но когда это было… – Угу…» – Послышался невнятный скрип…

Селезень-Лапицкий заерзал, склонил голову ближе к магнитофону, он не решался признаться коллегам, что последнее время становится туговат на ухо. На лице его постепенно стали проступать все формы и оттенки удивления, возмущения, крайнего недоумения. Серпухова нажала на паузу. Председатель подавил горемычный вздох – ну не показывать же при посторонних, насколько тяжело для него оказалось слушать эту пленку, хотя Валентин Владиславович никогда не был столь наивен, чтобы строить иллюзии относительно голубиной верности Насти.

– Что ж, – выдержал он тон, – кажется, граждане имеют право на свободу общения?

– Безусловно. Но согласитесь, что Анастасия – не простой гражданин. На ней лежит определенная доля ответственности. Можно сказать, что в какой-то мере она лицо общества.

– Соглашусь также, что женщина без личной жизни в политике опасна, – заявил председатель голосом митингующего. И хотя он не имел в виду никого конкретно, Серпухова приняла его слова на свой счет. «Ну, хорошо же, старый козел!»:

– И все же странно, что вы узнаете голос второго человека.

– Не утверждаю. Он показался мне знакомым. Возможно, кто-то из Настиного отдела, – сурово сказал Селезень-Лапицкий, зарываясь обратно в бумаги.

Серпухова радостно рассмеялась:

– Из милиции?! Ну, вы шутник! Из «отдела», ха-ха… Там ему было бы самое место! Только вот выпустили его совсем недавно, – она резко перестала смеяться, – что не повлияло на его известность. Голос с пленки принадлежит известному уголовнику, международному преступнику, убийце, рецидивисту Сергею Ожогову!

Серпухова безжалостно запустила пленку дальше:

– «…Интересно, что бы по этому поводу сказали твое коллеги? – Смотря – кто. Один парнишка – вряд ли бы обрадовался. А на самом деле, Сережа, мои коллеги, вернее – калеки, поголовно сволочи, лизоблюды и подхалимы. Особенно майор Горячев, этот просто нарыв. И самое удивительно в этом скоте, что он скот от пяток до гипофиза. Но ты, Сереженька, наверное, замечал, что чем человек сволочнее, тем умнее…».

– Хм, – кашлянул председатель, – что-то мне душно. Гипертония проклятая замучила. – Он повел подбородком.

– Просто вы ведете сидячий образ жизни, – сочувственно произнесла Серпухова, – у вас постоянные нервные перегрузки, которые не уравновешиваются физической активностью. Попробуйте бегать по утрам, или хотя бы поставьте велотренажер – прямо здесь, за шторой.

Председатель слабо кашлянул:

– Возможно… Мне бы воды… – Селезень-Лапицкий потянулся к телефону, хотел аукнуть секретаршу Юлю и попросить у нее папазолу, одновременно соображая, что никакого папазолу у Юли может и не быть. Решил пошарить в ящике стола, нашел там только фурацилин и подаренный Настей на первое апреля пропротен (Рекомендуемые психиатрами-наркологами таблетки. Снимают похмельный синдром на уровне рефлексов головного мозга. Хорошо сочетаются с алкоголем. Находчивые русские женщины также «лечат» пропротеном мешки под глазами.).

Отчего-то на Селезня-Лапицкого накатил приступ дикого, панического страха. Горло будто пережало стальной проволокой. Он хотел обратиться к Елизавете, посетовать, что ему слегка дурно, но слова никак не рождались в омертвевшей глотке.

Елизавета, зевнув, не успела захлопнуть прикрытый ладонью рот, как голос к председателю вернулся, но ему казалось, что прошло не меньше пятнадцати минут. Валентин Владиславович наклонился к следующим ящикам стола, вспомнил, что там только бумаги, судорожно вздохнул, и потянулся опять к телефону.

– Как вы считаете, – крайне озабоченным тоном продолжила Серпухова, успев отметить, что ногти на руках Селезня-Лапицкого приобрели за время короткого приступа синюшный оттенок, – как эта ситуация может повлиять на ход избирательной компании?

– Повлиять… Отчего же не повлиять… Может, это и не гипертония, а невралгия…

– Сердечная или межреберная? – деловито осведомилась Серпухова.

– Не знаю…

Селезень-Лапицкий из бледного становился красным. «Чего доброго, у старика случится приступ», – без особого напряга подумала Серпухова. Председатель взялся за лоб.

– Мне жарко, – рука так и оставалась занесенной над телефоном, – а Настя…

-Анастасию необходимо разъяснить, – строго произнесла Серпухова, будто выступает на партийном собрании.

– Да… После… Где тут у меня… Мне необходимо работать… Сейчас, я соберусь… С Кублановским разобраться просто необходимо…

Селезень-Лапицкий глубоко вздохнул, склонился над столом, голова его медленно опускалась к коленям.

– Валентин Владиславович, – позвала очень довольная собой Серпухова. Сейчас ей даже не жаль было денег, причем, не денег, а деньжищ, уплаченных за кассету.

Председатель не отвечал. «В ящиках что-то ищет?» – прикинула Елизавета:

– Валентин Владиславович! – «Или ревет там под столом?», – презрительно поджала губы она. Елизавета, безусловно, чисто женской интуицией догадывалась, что отношения Селезня-Лапицкого к Павловой несколько выходили за рамки делового общения.

Председатель оставался недвижимой глыбой.

– Да послушайте! – нетерпеливо выкрикнула Елизавета и, перегнувшись через стол, толкнула Валентина Владиславовича в плечо. Тот как-то вяло поддался и медленно, тяжело сполз на пол.

– От черт…

Лицо партийного босса отсвечивало светло-синим, рот оставался приоткрыт, остекленевшие глаза бессмысленно пялились в никуда.

На заре туманной юности Елизавета Серпухова успела отучиться целых три семестра в медицинском училище, и клиническую смерть определила мгновенно. Странное состояние, всегда пугавшее Елизавету какой-то особой мистичностью: почему-то вспомнилась лодка, на которой античный Харон перевозил клиентов через Стикс в Царство мертвых. Путь от гаснущей жизни к биологической смерти, когда все внешние проявления жизни отсутствуют, но даже в более ранимых тканях, прежде всего в мозге, необратимые изменения еще не наступили.

Теоретически у нее есть пять минут, чтобы вернуть Селезня-Лапицкого к жизни. Она опустилась на колени сбоку от председателя. Проверила пульс на сонной артерии. И – поднялась с колен. Засекла по часам время. Не так уж тяжело находиться в одной комнате с полутрупом, в анатомичке и не на такое насмотришься: первый день блюешь от запаха гнили и вида вязко вытекающей из разрезов флегмы, к концу недели – ничего, в перерыве уже жуешь домашние бутерброды с колбасой, а после перерыва еще и дожевываешь.

Для верности Елизавета выждала не пять, а все пятнадцать минут. Паниковать оснований не нашла, голова ее была занята лихорадочным просчетом ситуации – какие дивиденты можно извлечь из того, что председатель, как говорилось на Руси, внезапно «помереть изволили».

Наконец, напялив соответствующую моменту трагическую мину на фейс, Серпухова бросилась к выходу из кабинета, на половине дороги остановилась, вернулась к столу, развернула к себе магнитофон и вытащила из деки кассету. «А насчет „Похоронного марша“ покойник как в воду глядел», – с невесть откуда взявшимся злорадством подумала Серпухова и выбежала в приемную. И тотчас от испуганного воя Юли завибрировали оконные стекла по всему этажу.

Елизавета же прагматично отдала распоряжение насчет скорой. «Вообще, по совести, пусть бы этим Павлова занималась, у меня дел невпроворот», – внутренне бушевала Серпухова, с ненавистью глядя на безобразно размазанную помаду вокруг рта секретарши и тушь, которая уже успела потечь по щекам. Идиотка, брала бы водостойкую.

* * *

Площадка второго этажа не являлась особо удачным наблюдательным пунктом из-за образовавшейся мертвой зоны, но и оттуда было роскошно видно, что торпеды взяли Пепла в тиски, окружив со всех сторон, опытно заняв крыши по методу зачистки – «сверху-вниз», чтобы вытеснить из здания. Чтобы клиент не укрепился на верхних этажах и не ломанул по крышам. На виду продолжало мельтешить человек пять, но сколько их всего?

Запахло сигаретами, Пепел выпрямился. Неужели дорогие гости не секут, что табачный дым можно унюхать даже за сотню метров, им что, в детстве мама курить не запрещала? В пролете смежного помещения возник первый посетитель, европейский ширпотребный брюнет с тонкими усиками и похожим на игрушку «Узи». Можно снять его хоть сейчас, благо, брюнет не фиксировал Пепла, да шум поднимать рановато – голос «Магнума» трудно с чем-то спутать.

Сергей подобрал осколок пивной бутылки. Старый прием, но европеец на него клюнул, метнувшись в сторону, где предательски брякнуло.

Короткими и мягкими, почти по балетному неслышными шажками перебежав к косяку двери, Пепел изловчился и, держа дуру обеими руками, в один миг настиг брюнета со спины. Рукояткой замахнулся по затылку, но не такими уж бесшумными оказались шажки, брюнет дернулся, удар пришелся на плечо. От боли гость не смог закричать. Но выучка была железной, и противник, сориентировавшись, что не успевает сдернуть предохранитель, захватил свой «Узи» так же как Пепел, отскочил на шаг и наметил штыковой удар в горло.

Теперь уже Пепел лоханулся, попавшись на простую уловку и дернув ствол вверх, и получил сильнейший удар в живот.

Здесь реакция сработала: Сергей задержал дыхание, и удар не получился вырубающим. Пепел согнул колени, опустил руки, будто корчась от боли, усатик занес «Узи», чтобы оглушить ударом в висок. Изловчившись, Пепел рубанул рукояткой по голени. Хрустнула кость, «Узи» брыкнулся поодаль и уехал, весело гремя по ступенькам вниз, как экскурсионный трамвайчик в Сиднее, а вражина даже не пискнул.

Наплевав на болевой шок, противник не собирался сдаваться. Его рука дернулась в сторону заднего кармана. Подскочив к врагу вплотную, Пепел скользнул левой ладонью под согнутую руку брюнета, и, пропустив руку поверх его трицепса, соединил руки вместе, захватывая кисть. Завершающее движение – резкий поворот туловищем вправо. Усатик беззвучно закричал и осел на переставших держать тело ногах, пытаясь сотворить руками некий знак на языке пальцев – вот удача – оказался немой! Не теряя времени, Сергей добил первенца четким тычковым ударом рукояти в горло.

Теперь варяг мешком лежал на полу. Пепел нагнулся, обшарил его куртку, выудил зажигалку «Зиппо» и сувенирную фляжку «300 лет Петербургу» с коньяком, в заднем кармане покоился не очень нужный Сереге «Макаров», ведь этажом ниже в неприметной нише Пепел разместил остальной арсенал из цветочного магазина. Но не выбрасывать же, все добро перекочевало в карманы к Пеплу. Вот только никаких документов, а жаль.

Из тупика надо было выбираться. Пригнувшись, Пепел взбежал по дышащей на ладан лестнице на чердак. Выглянул в слуховое окно – оттуда оба двора читались как на ладони: в дальнем находился Терминатор. Двойник указал рукой в сторону второго двора, и две овчарки послушно рванули туда. «Здорово насобачился», мелькнула у Пепла завистливая мысль.

По территории рассредоточилось еще несколько вооруженных людей, но отчаяния это открытие не подплеснуло, Серега с самого начала не верил, что теми, на крышах, гоп-команда ограничивается. Лучший способ напялить врага – переть вопреки его расчетам. Значит, надо выбираться по крышам. В противоположном конце чердака светился прямой выход наверх. Пепел повернулся к свету. Поздно!

Когда и как – Серега профукал, но сзади успел вырасти, целясь из «Стечкина», совсем молодой шоколаднощекий парень в синей клеенчатой куртке а-ля студент с Мадагаскара. Глаза парня были огромны, словно ромашки, и выглядел он ошарашено, хотя вытянутая рука, державшая ствол, не шевелилась. Знакомый бультерьер у ног парня принял боевую стойку. Парень передернул затвор, набрал в легкие воздуха и открыл рот. Пепел выбросил вперед руку, обезвредив молодчика дробящим выстрелом в колено.

Если бы это исчерпывало инцидент, Ожогов уставил бы ближайшую церковь свечками под купол, но… Много у тебя, брат Пепел, врагов. От вохровца на посту и яркого солнца до чудо-техники, ловящей звук дыхания за тысячу метров. И вот, оказывается, есть враги похуже. Пока студент, стеная, корчился в пыли, две овчарки беззвучно возникли по бокам буля. Но центровая собака давала им сто очков вперед: свиная морда, короткая шерсть, крысиный хвост, клыки-стилеты. И прыжок у зверюги – тянет на книгу Гиннеса.

«Загрызут к такой-то матери в один укус», – понял Пепел. Шея у Сереги не бычья, и артерии не железные…

Буль оскалился, прижал уши, поджал обрубок хвоста. Из пасти свисала блеклая слюна, похожая на резиновый клей. Попробуй – угадай пулей в этот готовый запрыгать каучуковым мячиком комок мышц. Да не пропусти атаку овчарок.

Словно в замедленной съемке, Пепел, будто заблудившегося удава, стянул с себя толстый черный шарф. Е-мое, как некстати в руке «Магнум» с его выворачивающей руку отдачей, куда лучше сейчас такой близкий и такой далекий подарок немого – «Макар» в брючном кармане. Но лезь за ним – самоубийство.

Бультерьер выжидал, совершенно не боясь оказаться мишенью, тренированная гадина. Почему двуногий не обмотал руку тряпкой? Почему держит ее на весу, вытянув вперед? Необычное поведение было не по душе убийце с кокетливым именем Амур. Амур перевел зрачки с тряпки на человечье горло. Потом – на умеющую плевать огнем железку в левой руке, не пытается ли ее дырочка нащупать место для дырки именно в евоной собачьей шкуре, или готовится ложить подруг-овчарок? Странно, что в левой… У человека одна рука ведущая, вторая дополняет.

У Пепла пересохло горло. Сейчас ему не нужна была мудрость освоившего собачью феню Терминатора, чтобы прочесть мысли собаки. Решает, мазурик, на горло ли броситься, или на руку, и какая рука опаснее. Только бы самому не прогадать… Пепел знал: когда пес примет решение, его взгляд остановится. И будет сотая доля мгновенья для удара. Мелькнула мысль, что все происходит в цирке, где он, Пепел, дрессировщик, а напротив…

Амур бросился внезапно, без единого звука, не остановив взгляда, не сжавшись перед прыжком. Короткое, на вид щуплое тельце, с просвечивающей младенчески-розовой кожей, оказалось в воздухе, крохотные красные глазки понеслись к Пеплу огненной кометой. Пес выбрал курс на горло. И… черный шарф хлестнул псину по жадно выпученным глазкам. Два выстрела – за упокой двух овчарок. Каблук шипастого мартенса ковырнул под булево брюхо. Ребро ладони пресс-ножницами опустилось на хребет. Пес взвизгнул, отлетая на расстояние вытянутой руки, Пепел прижал последнего зверя к щербатому полу, воткнул в розовый бок дуло и выстрелил.

– Простите меня, зеленые, – выдохнул Пепел, отряхиваясь от кровавых брызг, сам словно искупавшаяся дворняжка, и глядя на крохотный трупик беззащитного цуцика в центре и две замершие тушки по бокам, нацеленные в его сторону трезубцем.

Стрельба и предсмертный визг Амура были услышаны. По ступеням взлетели двое гомо сапиенсов, один с калашом, второй с «ТТ». При этом первый оказался афганцем, а второй – китайцем. Или корейцем, поди их разбери – сплошной интернационал.

Пепел рванул к слуховому окну. Споткнулся о выбоину в полу, чуть не грохнулся, нырнул за железный ящик. Лег на живот, на ковер из опилок, поставив руки на локти, как биатлонист. Пришедшие, сволочи, разделились. Китаец ринулся прочесывать смежные помещения, второго что-то тоже не было видно.

Оказывается, афганец, с черными, глянцевыми – почти по Сальвадору Дали – усами, приближался к Пеплу все ближе со спины… покусывая черный ус… натягивая «пилу Джигли».

Реакция Пепла была молниеносной, но струна с напыленной алмазной крошкой, которую врачи используют в качестве хирургической пилы, успела царапнуть по стволу, поставленному Сергеем в качестве блока, скользнула по руке и срезала полоску кожи. Афганец вдавил колено в спину Сергея, замахнувшись удавкой, горло такая красота рассекает мгновенно. Но руки жертвы дитя гор неосмотрительно оставило свободными, видимо, рассчитывая на скоротечность операции.

Пепел, почти выворачивая руку, локтем гвозданул афганца в подмышку. Старался, чтобы удар пришелся в большой нерв, дабы хоть на пару секунд, но парализовать противника. Пусть на полное выключение хирурга силы удара конкретно не хватило, руки афганца тормознули на полпути. Давление колена ослабло, Пепел резко выпрямил спину и сбросил наездника.

Замахнувшись, Ожогов впечатал костяшки пальцев в ребро представителю Востока, и, для верности, не мудрствуя лукаво, «повторил» по почкам. Афганец затих, правда, дышать не перестал.

Придется добить, не оставлять же моджахеда в тылу, но собственные руки пачкать не хотелось. «Отвлечь внимание», – шпаргалкой всплыло в голове Пепла. Нашарив в кармане до поры сбереженную лимонку, Сергей подполз к окну, вырвал зубами кольцо и отпустил экзотический плод из цветочного магазина вниз, стараясь, чтобы он скользнул по стенке. «Тик-так. Так-так…», – мысленно считал Пепел.

Чихнуло так, словно загрипповало стадо слонов. В экране окна сверкнуло пару огненных языков, а далее вид на соседние крыши заслонило едкое облако взвешенной кирпичной пыли. И хорошо – снизу не разглядеть, кто там высовывается из окна.

Снаружи пошла оглушительная пальба, будто целый взвод не знал, куда девать пули. Выставленный в окно абрек, не приходя в сознание, превратился в коллекцию сквозняков.

– Кажется, стреляют, – дернулась к окну диспетчер Алина.

– Не двигаться, пока не сказано «снято»! – взвился фотограф, только что оформивший идею.

Алина, так мечтавшая выйти замуж за иностранца, покорно замерла. Прав фотограф, нечего соваться, в кои-то веки свободная пара минут: линия халтурит, звонки сбиваются, номера путаются, не вызовы – а сплошное безобразие, звонят из всяких Гатчин в Собес пенсионеры да новоселы в мебельные магазины. Еще таких минут двадцать, и у Алины сложится полный комплект фоток для соблазнения далеких женихов по Интернету.

– Ну вот, всю драпировку сбила… – сетовал фотограф, – и на фига ты вся укуталась? Ты определись, как снимаешься, голой или в одежде?

Директор таксопарка, подперев щеку кулаком левой руки, пальцами правой меланхолично тыкал кнопки ставшего бесполезным телефона. Мобильный телефон после пятнадцатого: «Прачечная?» также пришлось просто отключить. Смотрел директор попеременно то в окно, где как раз сейчас решетили только что пригнанные тачки, то на дилера, эти тачки обеспечившего. Десяток матерных слов назад, когда пули уже катились внутри стволов, дилер заявил:

– Георгий Иванович, это не мои проблемы, что ваша, простите, крыша, вас поматросила и бросила. Я – деловой человек. Будьте таким же: извольте платить.

– За что? – задумчиво ответил директор, увидев, как новенькая «Волга» вдруг стала совершенствовать систему вентиляции желто-ядовитого кузова. «Наверное, новая крыша круть демонстрирует», – грустно подумал директор таксопарка. И еще он прикинул, что не худо бы ему тоже вслед за прежней крышей поменяться директорством с каким-нибудь директором гастронома. И все же Иваныч не терял надежды, что в Алинкином кабинете телефон исправен, и она вызовет – или уже вызвала – ментуру.

Пепел взобрался на подоконник. Ухватился руками за конек, подтянулся – попорченная афганцем рука напомнила о себе саднящей болью, влез на крышу. Черт с ним, что на здешней жести шаги будут громыхать за целый квартал. С идеей прыгать воробушком по жестяным ребрам тишком-нишком, в грохоте битвы можно было уже не заморачиваться.

Но пальба во дворе становилась все более беспорядочной и с минуты на минуту должна была утихнуть, следовало поспешить. Перемахнув пролет между двумя постройками – каких-то метра полтора – Пепел оказался на крытой замшелым рубероидом крыше котельной. Незакрепленный «Макар» из кармана спикировал точнехонько в мусорный бак, и бес с ним, уже не до трофеев.

На рубероидном косогоре Серегу пасли, и в этой ситуации лучшим было задать инерцию утихающей пальбе, сделать бой более разбросанным и менее удобным для противника. Не успевший обернуться часовой получил маслину в спину. Вышибив подошвой оконную решетку, Пепел спрыгнул с высокого подоконника на добротный ноздревато-бетонный пол котельной.

В этот же момент двое супостатов остались караулить выход из здания, а двое, без церемоний высадив рамы, ввалились внутрь. Огромный мрачный зал украшали грязно-бордовые котлы и двое сменщиков. Вязавшая чулок бабака-пенсионерка посмотрела на вошедших, подумала, что можно принять валидолу, а можно и не принимать, и продолжила занятие. Мужик в сатиновых пролетарских штанах смотрел по телеку хоккей.

– Спокойно, папаша, – посоветовал один из тех, что хуже татарина.

– Клал я на твое спокойствие! – разозлился мужик, отвлекаемый от экрана.

– Э-э, ты полегче, – предупредил визитер.

– Иды ты, делай что угодно, только телек не бей! – отмахнулся сменщик.

На чердаке было темно. Пепел медлил, пока привыкали глаза.

А умный доберман, действуя вроде бы сам по себе, влез по лестнице, приставленной с другой стороны крыши, и вслед за Пеплом скользнул на чердак. Он не зарычал, но собачий запах Пепел чуял за версту. Оглянувшись, он увидел оскалившегося пса, интуитивно уперся ногой в пол, и, не заметив люка, скатился по хлипкой крутой лестнице в какой-то каменный мешок, больно ударившись спиной и головой обо что-то глобально железное. Лестница обрушилась за ним, уткнувшись оторвавшимся верхом в противоположную стену, удача, что не привалило. Наверху отчаянно лаяла лишившаяся удовольствия тварь. Прошуршали торопливые шаги, и кто-то находчивый и жизнелюбивый, мелькнув красной рубахой, изящно подарил Пеплу изрыгающую клубы горчичной дряни газовую шашку.

* * *

Отзвенели положенные звонки, скорая помощь увезла тело Селезня-Лапицкого, поставив угаданный Елизаветой диагноз – обширный инфаркт.

– В принципе, его можно было спасти, – зачем-то объяснял врач Серпуховой, – была бы вовремя оказана первая помощь.

Елизавета грустно опустила ресницы:

– Я так перепугалась… – А к чему кичиться медицинскими познаниями, если покойнику уже не поможешь, а вот себе навредить реально – учитывая, что неоказание первой помощи – статья?

Разговаривая с Елизаветой, врач отпаивал валерьянкой безутешную Юлю. Это не помогало, тогда ей вкололи чего-то из тонкого шприца, и она наконец успокоилась.

По предвыборному штабу пошла волна искренне-показного горя. Члены партии сделали сумрачные лица и, выждав приличный для любого опоздания срок в пятнадцать минут, гуськом потянулись в кабинет к «новому». Ни у кого не вызывало сомнений, что «новой» станет именно Анастасия Павлова.

– По всем принципам иерархического правления, – не к месту сострил в курилке директор по рекламе Кублановский, не ведающий, какая гроза его миновала, останься Селезень-Лапицкий в живых.

Сама Анастасия заперлась в своем кабинете, не отвечала на обрушивающиеся звонки и отказывалась принимать валом поваливших посетителей. Чертовски была необходима рюмка коньяку, но на рабочем месте Анастасия не держала.

Все же старик был неплохим начальником – хотя кто знает, чем бы мог стать, получив реальную силу. Возможно, вынужден был бы отказаться от лозунгов, которые проповедовал. Кто знает? Уж всяко не тот, чье холодное тело с синим пятном на груди скоро изрежет патологоанатом.

Настя содрогнулась, пусть распотрошенные тела ей приходилось наблюдать по долгу службы не однажды. Но те – чужие люди, незнакомые лица, не способные вызвать уже ни симпатии, ни ненависти. Почему-то вспомнилось, как на поздней заре партии Селезень-Лапицкий, раздухорившись, шутил: «Надо нам с тобой, Настя, пожениться во благо общего дела. То-то будет пара! Представляешь?! А сочетаться будем в самом циничном месте города – Выборгском Загсе, который похож на крематорий».

Настя тогда кивала в ответ и потягивала сигарету. Умер.

Но она-то сейчас жива.

Анастасия тряхнула головой, пытаясь отогнать накатывающую в виски кровь. Она тоже гипертоник, и имеет все шансы умереть той же смертью, что Селезень-Лапицкий.

В дверь стучали довольно настойчиво. Все, королева, бал начинается, пора принимать подданных.

Первым вошел подхалим Кублановский, за ним, как всегда шумно пыхтя, вкатился страдающий ожирением главный эконом Володеев, и вскоре Настин кабинет наполнился толпой постнолицых коллег.

Сохраняя приличествующее случаю выражение скорби, они по очереди приступили к негласной коронации, по очереди поздравляя нового регионального князька с завидным местом. Анастасия восседала за столом и выслушивала хвалебные оды, не шелохнувшись, и ей не приходило в голову некоторое мажорство подобной дислокации. «Строит из себя королеву, а мне до утра релизы строчить и прессу подтягивать», – недовольно подумала пресс-атташе Лепехина. Впрочем, мнением Лепехиной никто не интересовался.

– Спасибо всем, – в заключение церемонии сдержанно поблагодарила Анастасия, – за то, что приняли меня. За сочувствие общее спасибо. А теперь, если позволите, мне бы хотелось остаться одной. Прошу вас.

Коллеги засуетились, каждый счел своим долгом поздравить еще раз, будто на посошок, и примерно минут через пять кабинет Анастасии опустел. Она покачала головой и запустила пальцы в волосы.

Предстояло принимать дела. С чего начнем? В дверь опять уверенно заколотили костяшками пальцев.

– Войдите, – с отчаянной безысходностью в голосе пригласила Анастасия, и Елизавета Серпухова вошла.

– Настя, у тебя магнитофон есть? – с места в карьер начала визитерша.

Елизаветино «тыканье» Настю всегда коробила, если не сказать – раздражало: она умудрялась обращаться на «ты» не дружелюбно, а с каким-то снисходительным нахальством. На ее вопрос Настя молча указала рукой в сторону стоящего у стены, рядом с телевизором, музыкального центра.

– Зачем тебе?

– Да вот, хочу тебе наследство передать, – криво улыбнулась Елизавета.

– Завещанье, что ль? – поморщилась Настя.

– Типа того.

Еще даже не услышав первых пойманных в магнитофонные силки слов, Анастасия Павлова догадалась, какой сюрприз ей преподносится. «Руки на колени положи и расслабь их как плети. Всегда так сиди. В любой обстановке ты должна быть предельно расслаблена. Нижние зубы не должны касаться верхних. Челюсть должна отвисать, слегка, конечно. Шею расслабь, – из последних сил мысленно командовала себе капитан – Никогда не барабань пальцами по стулу. Так делают только неврастеники».

Елизавета быстро подошла к центру, запустила кассету, вперила руки в боки и второй раз приготовилась насладиться эффектом.

– «…Я в личном смысле жизнь веду нерегулярную, случайную, а главное – очень банальную. Проявился у меня один марафонец, а может, и есть пока. Но это так… – она замялась, – скажем, для здоровья… – А бывает для чего-то еще?..»

Эффекта, однако, не произошло. Настя безразлично выслушала предложенную часть пленки:

– Ну и?

– Что «ну и?», – разочарованно воскликнула Елизавета, – ты хоть понимаешь, как это называется?

– Шантаж? – будто играет в «Что? Где? Когда?» предположила Настя.

– Фи! Зачем так грубо! Я вообще не об этом. Настя, если ты забыла, мы боремся за чистоту нравов, за незыблемость моральных устоев. Ты своими неблаговидными поступками очерняешь моральный облик партии…

– Слышь, Серпухова. Кончай придуриваться. Что надо? – не выдержала Павлова.

Елизавета не стала возмущаться «маргинальной» речью, напротив, с охотой поддержала тон:

– Короче, Настя, деньги, хаты, тачки – это все лажа. Есть только одна ценность – власть. Предлагаю уступить мне место руководителя партии, вне очереди.

Анастасия предполагала такое развитие событий:

– В добровольно-принудительном порядке? Хм. Я подумаю.

– Думай, не поможет. Времени тебе два часа. Это – на решение. Далее, на правах слабого звена ты занимаешься похоронами. Закопаем – уступаешь пальму первенства. Как план?

– Не проект бюджета, но сойдет.

Елизавета недобро улыбнулась.

– Теперь – на выход, – наконец стали непрозрачными глаза Насти.

– Не командуй, Павлова, – сладко попросила Серпухова.

– Брысь из кабинета! – рявкнула Анастасия и с горечью подумала, что совсем издергалась за последнее время.

Елизавета вышла, гордо держа голову и сделав на прощанье ручкой. Когда дверь за ней захлопнулась, Настя легко ударила ладонью по стопке покоящихся на столе бумаг.

– Сейчас выпью коньяку и решу, – задумчиво произнесла она.

Поднялась, оставила кабинет и пошла по коридору, соображая, есть ли в баре на первом этаже хороший коньяк. На середине коридора, не вспомнив, но предположив, что должен быть, Анастасия, не меняя скорости шага, развернулась и пошла обратно. Голова побаливала. Настя сняла трубку и по памяти набрала номер:

– «Взаимопощь»? Захара Караванца пригласите к телефону.

* * *

Паника подбиралась к Сереге все ближе, но случалось ему рыпаться в не менее колючих переделках. Задерживая дыхание, что в такой ситуации отнюдь не спасение, Пепел оторвал полу рубашки, вырвал, вместе с подкладкой кармана, фляжку, лихорадочно свинтил крышку и вылил коньяк – немного его было – на тряпку. Уткнулся в импровизированный респиратор лицом, концы повязки завязав на затылке, чтобы были свободны руки. И все едино он начинал задыхаться.

С закрытыми глазами, с зажатым тряпкой ртом, Пепел принялся лихорадочно простукивать стены: дверей нет, но – стоп, одна из стен – перегородка, кирпичи в один слой, кладка старая. При желании расконопатить можно даже голыми руками быстрее, чем яблоко сгрызть. Пепел схватился за выкорчеванную лестницу, уткнувшуюся в эту перегородку, и попытался приподнять, чтобы зафигачить обратно со всей силы. Но силы были на исходе, респиратор почти не помогал. Удушливый газ немилосердно шкрябал нёбо: очень скоро наступит частичная, а затем и полная асфиксия.

Пепел вспрыгнул – так ему показалось, когда он с разгону вскарабкался на лестницу – и двинул вверх по ступенькам, рассчитывая, или уже просто надеясь, что хилой перегородке будет достаточно массы его тела. Перегородка отзывалась недовольным хрустом.

Пепел не мог знать, как ему это удалось. Почти ничего не соображая, он схватился за перила руками, дернул лестницу к себе, вверх, она приподнялась и брякнула обратно. Стена поддалась. Пепел повторил: сил не оставалось, но оставалась жажда жизни. И его фарт, что заветной третьей попытки, которая могла оказаться не по зубам, не потребовалось. Перегородка заскрипела, зашебуршала, будто жаловалась, и оползла.

Кислород устремился в легкие сквозь газовый наждак. Громко и хрипло захлебываясь чистым воздухом, Пепел отбросил респиратор, протер слезящиеся глаза, с трудом разлепил веки. Резанул свет. Смертельно хотелось пить, а еще больше – лечь прямо на пол, свернуться выжатым тюбиком и отрубиться прямо под одним из ржавеющих в отколупанном помещении станков.

Но на шум к комнате с проломанной стеной уже бежал Хонбо – высокий, почти с Пепла ростом, китаец, в красной рубахе и широких брюках. Пепел поднялся на встречу желтой опасности, с трудом разгибая ноющую спину, и у металла есть предел прочности. При этом Сергей вяло осознал, что вступать в рукопашную с этим гарантированным каратистом уже не в состоянии. Китаец медленно подтанцевал, принял боевую стойку, на левом запястье поблескивал навороченный хронометр. Пепел, на полусогнутых, оставался недвижим.

С змеиным шипением, по-киношному выписывая руками кренделя, припрыгивая на носках, Хонбо вкрадчиво приближался. Это напоминало сон в жанре «дежавю», намекающий на тесное знакомство со Стивеном Сигалом ^[21]. Устало посмотрев на китайца, Пепел презрительно скривил губы:

– Да плыви ты к бую!

Китаец не понял. А Пепел цинично перешел с киношной ситуации на зоновскую: схватил с бесконечно вытянувшейся вдоль стены тумбы разводной ключ – этот цех был буквально их складом – и, не особо заботясь о красивости, метнул приличный груз железа в ногу попрыгунчику. Хонбо задержал дыхание, но побледнел. Ключ постоял почти вертикально, пришибив голеностоп, обутый в то ли чешку, то ли кеду, затем коцнулся на пол. Было произнесено несколько обрывочных слов по-китайски. Пепел не вник, служили они ругательствами или молитвой, но, не медля, поднял с тумбы еще два ключа и вознамерился засандалить ими китайцу по черепу.

Приняв правила здешнего национального поединка, Хонбо потянулся рукой, не глядя, к продолжению тумбы за своей порцией оригинального русского оружия. Стал шарить по усыпанной металлической стружкой плоскости, не отрывая взгляда от Пепла. А Пепел, которого еще мытарил сочащийся из каменного мешка газ, уже знал, что делать: опустил взгляд китайцу под ноги, и удивленно приподнял бровь, сказав при этом на доступном языке:

– Fucking shit!

Китаец с опаской, но тоже склонил подбородок: уж больно изумленно выглядел русский, даже зрачки расширились. И Пеплу оставалось только протянуть руку на расстояние локтя да дернуть за длинный стальной рычаг, чтобы китаец, потеряв их хваленую выдержку, закорчился от боли. Кисть желтокожего бойца оказалась припечатана прессом. Небольшим прессом, диаметром, пожалуй, с ту же кисть, но гамму ощущений китаеза получил по полной программе. И ведь в чем фишка – до отпирающего пресс рычага узкоглазому Хонбе шиш с маслом дотянуться. Останется в почетном карауле, пока свои не вызволят.

– Скажи спасибо, что не по левой, – бросил Пепел, оценив желтенький блестящий «Роллекс» на смуглом запястье китайца, и скосив взгляд чуть правее, на жутковатое приспособление – ручную гильотину для резки металла. Эх, да ведь обвинят в расовой ненависти…

Зажав лицо рукавом, Пепел вернулся в каменный мешок, где при свете найти оброненный «Магнум» не составило труда. Пока поднимался ступенями, в дело пошла свежая обойма. Оставленный в неприметном закутке мощный арсенал из магазина поливаемых оружейным маслом клубней сейчас окажется в самый раз, но дорога туда полна сюрпризов.

Все, хватит, наигрались. Ожогов толкнул деревянную дверь, оказался в маленькой комнатушке с рядом зеленых фанерных шкафчиков и большой кроватью, заваленной засаленными фуфайками. План на стене пояснял, что это – раздевалка. Дверь из нее вывела на небольшую смотровую площадку. Зал внизу контролировался тремя людьми и уцелевшим доберманом – последним из труппы собачьего вальса. Сменщики куда-то схиляли.

Не тратя времени попусту, Сергей открыл огонь. Одного недруга завалил сразу, второй только успел поднять пушку, третий изловчился дать очередь, но уже мимо – таки настал звездец казенному телевизору, а пуля, выпущенная из «Магнума», вмяла грудину до копчика. Псина бесполезно прыгала и лаяла, потом, когда Сергей обратил на нее внимание, уже только скулила, скулила, скулила – секунд пять. В «Магнум» нырнула третья обойма.

Пепел знал, что когда тебе уже на все наплевать, фортуна вспоминает о долге. Он слетел по решетчатой лестнице, вскочил на стоявший у окна стол, выпрыгнул наружу, оказался в закутке. В трех шагах за углом открывался двор, и Пепел бросился туда, к заброшенному дому, где изначально у него был оформлен наблюдательный пункт. Но во дворе его встретили:

– Не стрелять! – Голос был уже знаком. Обладатель голоса из форсу приснял даже солнцезащитные очки.

Легко въехать, зачем Терминатору приспичило останавливать своих людей – как не перекинуться с близнецом парой слов на прощанье? Сергей влетел в дверной проем дома. И почти следом за ним там появился двойник, Ожогов даже ствол задрать не успел. С пару синхронных ударов сердца они глядели друг на друга. Сероглазый блондин – вот его главные отличия от Пепла, у двойника нет стального отлива иридиевой оболочки и родной цвет волос светлее – докуривал сигарету.

– Что, Серега, – первым подал голос Терминатор, – воображаешь себя Шварценеггером? – Ствол незнакомой модели целил Ожогову точнехонько меж глаз.

– Мне больше по душе Джеки Чан, – криво ухмыльнулся Пепел, держа «Магнум» зрачком в бетонный пол.

– Экзотика? – улыбнулся двойник, – Ты симпатизируешь китайцам?

– Типа того, – пожал плечами Сергей, делая пару шагов к стене, назад по диагонали. – Только Гонконг – это почти не Китай.

Терминатор тонко улыбнулся такому быстрому отступлению.

– Был не Китай, а ведь он беднее Сибири. – он вернул непроглядные очки на нос. – Ладно, к черту подробности, обещаю, что экзотических впечатлений ты не избежишь. Через пять минут будешь в раю. – Чеслав прикинул, что, даже если Пепел и не расколется, какая из сил оказала урке поддержку, холера ясная с ним. Операция успешно завершится и так, и пан бывший поляк с чемоданом долларов отчалит из негостеприимной России куда-нибудь в Эмираты, его давно уже приглашают.

– За пять минут до начала матча ставки не принимаются.

В помещение вошли еще несколько человек. Среди них – надоевший, как рыбный день в СССР, шофер с вокзала. Терминатор усмехнулся, вынул изо рта сигарету и с ногтя стрельнул ей в сторону Пепла.

Пепел, не доверяя детонирующим свойствам чинарика, отбросил туда же тяжелый «Магнум» и отступил в бок на мгновенье раньше двойника. Треснуло, вспыхнуло, и стена яростно выплюнула охапку кирпичей. Не зря Ожогов корячился ночь напролет – диперикись ацетона охотно сдетонировала то ли от брошенного Терминатором бычка, то ли от довеска ^[22]. Пока пыль застила глаза уцелевшим псам-рыцарям, Пепел шустрой рыбкой скользнул в образовавшуюся дыру. Конечно он сожалел о брошенном арсенале, конечно, и «Магнума» было жаль, а что делать?

– Шеф! Он уйдет! – возбужденно закричал вокзальный шофер.

– Ну и чего ты ждешь? – холодно отозвался Терминатор.

Щель показалась бугаю негабаритной. Шофер браво подгреб к стене, поднял кирпич, и вмазал его в стену: проем не мешало бы расширить. По разрушающей мощи бабахнуло значительно слабее первого взрыва, но осколков обоженной глины хватило, чтобы искромсать на лохмотья липового водилу.

Терминатор не торопился. Переступив через бывшего подручного, дохлой жабой валявшегося с осколками кирпичей в животе и груди, он осторожно, стараясь не задеть кладку, шагнул в любезно расширенную дыру. Оказался на площади. Горожане, как ни в чем не бывало, топали своей дорогой. Толпились иностранцы, изучая диковинный быт северной столицы. Злобно порочила родную речь и призывала силы правопорядка кучка людей в футболках с логотипом очередной новой партии. Их агитационная тачка, с матюгальником на крыше, расписанная лозунгами «Ваш голос решающий!» и «Мы его слышим!», уносилась, подрагивая на булыжной мостовой, в сторону Невского. Терминатор неподвижно смотрел ей в след.

И вдруг громкоговоритель на тачке ожил. Похрипев для порядка, он финальным аккордом гаркнул на весь квартал знаменитую, издевательскую фразу:

– I`ll be back.

Глава 10. Доктор сказал – в морг!

Теперь по собачим делам, не зарядившись граммами двумястами, Игнатик даже не рыпался. Когда пребывавший в очень деятельном расположении духа младший лейтенант Игнатик добрался до питомника на проспекте Славы, охранник, рослый детина лет двадцати восьми, уперся рогом и категорически отказался пускать его на территорию. Отмахнувшись от летехи и, казалось, раз и навсегда отвернувшись, боец ласково ворковал в телефонную трубку:

– Ничем не напоминает драку псов во дворе, когда стоит лай и гнусавый визг. Собаки искренне борются, обычно молча, не лают и не скулят, лишь иногда подстегивают себя грозным рычанием. Для них соперник – не враг, а, скорее, компаньон в азартной игре…

Игнатик малость удивился, что в бывшем типовом НИИ «Азбест» на вахте парится не матерая вохровка в годах и диоптриях, а этакое мускулисто-велеречивое диво. Еще младшему лейтенанту не понравилось, что стены фойе благородной бедностью не блещут. Здесь явно обитали богатенькие шустрики, которых не возьмешь на арапа.

– Что это за сервис! А если я клиент?!

– Какой ты, ешкин кот, клиент? – соизволив полуобернуться, белозубо оскалился охранник, – видел бы ты наших клиентов! – И продолжил охмурять неизвестно кого. – Если пара подобрана правильно и собаки имеют примерно равную квалификацию, то обе они получают от боя несравненное удовольствие. В предвкушении схватки они даже виляют хвостами. А как трогательно бывает, когда молодые собаки, устав, облизывают и подбадривают друг друга…

– Ладно, – с угрозой набычил шею лейтенант Игнатик, – а если я из милиции?

Охранник, поколебавшись, опять повернулся с выражением, будто к нему пристает продавец иллюстрированных энциклопедий:

– Ордер гони… – и по связи, – а, между прочим, бесстрастная статистика говорит о том, что число людей, покусанных коккер-спаниелями, во много раз превосходит пострадавших от бойцовых собак…

– Какой тебе, ешкин медведь, ордер? – обиженно решил брать на горло Михаил Игнатик и предъявил не успевшее зачухаться удостоверение, – до ордера дойдет, если не пустишь!

Детина засомневался, пообещал неизвестно кому: «Я перезвоню». Попробовал по местному сообщить о наглом визите куда следует, но оказалось непробиваемо занято, белозубый поскреб ногтями в больших сомнениях подбородок и, наконец, тяжело вздохнул:

– Обойдемся без ордера, пожалуйте.

Лейтенант пожаловал.

– Кстати, – застрял он в турникете, – ты, дружище, не в курсе, где тут знаменитого Климыча найти можно?

Детина изменился в лице:

– Орехового? Да вон там, – он махнул рукой в сторону внутренней двери. Отдельный дом во дворе, не двухэтажный. Это кухня.

– Кухня? – презрительно переспросил Игнатик, – я-то думал, он дрессировщик, а оказывается – поварешка.

– Ореховый спецовые рецепты знает, и к котлам не подпускает никого чужого. Специалист высокого полета, – доверительно шепнул детина и неожиданно улыбнулся в подхалимажно-швейцарском стиле.

– А-а, собачий допинг, – продвинуто нахмурился лейтенант, – а у тебя рожу-то чего перекосило?

– Клиентура его крута больно. Сегодня один такой прошел мимо меня – так аж поджилки затряслись. – И детина почему-то ткнул большим пальцем себе в крепко-дубовую шею.

Преодолевший вахту на понтах, раздутый от важности лейтенант Игнатик порулил в сторону кухни. От его проницательного взора не ускользали подробности местного достатка: нерастрескавшийся асфальт, добросовестно вскопанные клумбы, чистота повсюду прямо стерильная, на стоянке лендроверы да мерсы.

Следопыт браво ударил носком ботинка в свежеокрашенную под хаки дверь строения, буркнул что-то насчет халявщиков, которые толком здание спроектировать не могут, потер онемевший затылок, и обиженно потянул ручку на себя. Ступив за порог, потенциальный крутой Уокер царским взглядом обвел короткий коридор, в конце которого дверь отсутствовала, и угадывалось хирургически-блестящее пространство пищеварительного царства. Крутой Игнатик мужественно направился туда. Хотя пребывал в нечищеных ботинках, ему почудилось, что на евоных сапогах бряцают шпоры. Уперев руки в бока, визитер остановился в дверном проеме. И тут та часть, что еще оставалась зеленым младшим лейтенантом Игнатиком, помянула чью-то матушку и решила завязывать с алкоголем.

На полу перед разделочным столом лежал человек почему-то в солнцезащитных очках системы «Черные капли». Красиво. А на нем, в свою очередь, восседал Сергей Ожегов и свирепо душил жертву длинными узловатыми пальцами. Красиво. Тот, который снизу, сучил ногами, пытаясь дотянуться рукой до обильно рассыпанных вокруг колющих или режущих прибамбасов.

– Ожегов! Ты арестован! – гаркнул лейтенант.

Сергей на долю секунды отвел глаза, дабы оценить изменившуюся обстановку, но его противник был еще тем профессионалом. Мгновенья хватило, чтобы скинуть с себя Пепла и вскочить на пружинистые ноги. Увы, при этом очки брыкнулись с лица об пол, ладно – не на осколки. Лейтенант, крутеющий на глазах, решил не оставаться вне консилиума, в тот же момент ловко выхватил пистолет и направил вперед, переводя поочередно то на одного, то на другого. Однако цели оказались подозрительно похожи, и Мишка заподозревал, что двести грамм играют с ним злую шутку.

– Я обещал, что вернусь? Теперь и дальше в молчанку играть будем?! – обратился Пепел к Пеплу, продолжая разговор, начатый еще до прихода Игнатика. – Где подростки?

– Ни фига не понимаю, – лейтенант искренне тряхнул головой.

– Зря ты поторопился вернуться из Австралии, тебе же предлагали тигриную охоту! – в ответ процедил Пепел Пеплу.

– Из Новой Зеландии, пан пшек, из Новой Зеландии. Эльфы – наше все! С одного удара крушу не меньше, чем по две башни! – Пепел коварно улыбнулся.

– Вы оба арестованы! – возгласил оттопыренный младший лейтенант, наконец, найдя выход из буквально двусмысленного положения. – Гендольфы направо, Сауроны налево! Братства кольца нет, когда я здесь!

Терминатор снисходительно чуть повернул челюсть на оголтелый окрик младшего лейтенанта, но, в отличие от злоупотребившего Игнатика, мышцами шуршал он гораздо быстрее. Примитивно, но ловко, сложив пальцы в чашечки, двойник шандарахнул третьего-лишнего Игнатика по ушам. Пепел успел оценить, что бил Терминатор не в полную силу, видимо, оставляя лейтенантскую жизнь на десерт. Сраженный Игнатик упал к ногам двойника, но и Пепел не отказался воспользоваться заминкой, буквально насев на свою копию, сжимая локтями вражьи плечи и сдавливая шею, авось в пальцах достанет силы. Однако вскоре Серега начал понимать, что придушить Терминатора будто гниду не так просто, по крайней мере руками: тот казался действительно сделанным из железа и наштукатуренным оливковым маслом – что там выпендриваться, ловок и скользок, как анаконда, оказался неоднояйцевый близнец. А ведь еще полагалось выжать из двойника признание.

– Ты мне скажешь, как миленький, где заныкал малолеток! – Ожогов рычал не хуже дикого зверя, хотя и горный баран просек бы, что с кондачка зеркальное отражение не испужаешь.

– Холера ясная, ты даже не представляешь, против кого попер! – С той стороны тоже работали на страх. Значит: ноль-ноль.

– Ты мне и это расскажешь! – прохрипел Серега, пока не придумал ничего гипнотичней.

Пепел чувствовал, как под спецовкой врага колобродят мускулы, к дьяволу пустые слова. Терминатор напрягся и отбросил Сергея к стене, Серега только успел зафутболить ствол летехи под плиту, больше ничего и не успел. Теперь уже близнец превратился в атакующую сторону, и, плотно-липко-душно-жарко обхватив Пепла, учено-дрочеными мышечными жгутами зажав его, как тисками, Терминатор, по-паучьи отягощенный весом пленника, двинулся в сторону алюминиево-лоснящегося разделочного стола.

– Скажешь, кто на меня вывел, умрешь легко! Иначе позавидуешь рыбам в аквариуме, в который сунули кипятильник!

– Тебя сдали твои собачки! – Пепел царапал опору каблуками и все безнадежно, разделочный стол приближался, – В таксопарке я охотился не на тебя, а на них. Знал, что ты отправишься покупать следующих в лучший питомник, и при тебе не будет твоей банды!

Ядовитая правда тоже имеет силу, противовес дрогнул – пан пшек застыдился прокола. А вот мы теперь на его поддавшиеся мышцы свои напряжем. Притаранив Ожогова к столу, близнец потянулся за тесаком, Пеплу удалось юрко выскользнуть из-под, как же это?.. разящей длани, захватить предплечье Терминатора, резко вмазать ребром ладони по локтевому суставу и, гальванически-надежным жимом отведя предплечье в сторону, развернуть двойника спиной к себе. Алло – вы не заплатили за кредит доверия:

– Теперь моя очередь из тебя сок давить. Где малолетки, кому они в нашем тухлом мегаполисе понадобились!?

– Пся крев!

Подтолкнув двойника вперед, Сергей прижал его поджаро-втянуто-прессовым животом к широкой жаровне, уперся ладонью в одеколонно-бычью шею Терминатора, и, как железный прут, стал гнуть ее вперед и вниз. В застеночном отдалении, будто чувствуя неладное, завыли на всякие-разные голоса собаки. Младший лейтенант благостно оставался в отключке, пуская слюни по воротнику. Лужа прогорклого масла шипела на жаровне. Здоровый чан, в котором варилась нитратно-особая собачья биодобавка, расточал невозможную вонь. Пепел в который раз оценил магниевую кремниевость двойника. Тот не собирался сдаваться «ни за ядовитые мухоморы», хотя находился, мягко говоря, в менее выгодной, чем у Пепла, позиции.

– Покрошу на пазлы!!! – огнетушительно зарычал Сергей и ребром ботинка с оттягом засандалил по лодыжке зазеркального злодея, и, без паузы, с силой наступил на подъем ноги двойника. Карма подсказала.

Все таки на мгновенье Терминатор дал слабину, и этого хватило Пеплу, чтобы, сломив горб противника, попытаться припечатать ненавистно-похожую рожу к бешено пузырящейся жаровне. В последний момент Терминатор успел повернуть голову, но едино плита зашипела, распространяя запах жженого мяса и паленого волоса.

– В сторону!

Пепел застыл на полусогнутых. Слепая ярость стекла с полушарий Серегиного мозга горячим шоколадом и просочилась сквозь плиты пола, словно мертвая вода, в никуда. Нитроглициринившая грудь злость ушла в песок.

– Руки!

Боковым зрением Пепел насчитал трех молодцев, двое в таких же, как у Терминатора, хирургических салатно-кушеточных спецовках. Они появились с черного входа, проворные будто пузыри в кока-коле. Один целился в Сергея из «Глока» тридцать восьмого калибра, второй держал на перевес пистолет-пулемет незнакомой модели; третий, вдруг одетый в больничный халат и клеенчатый передник, строил из себя наблюдателя, типа штурман-наводчик.

– Грабли поджал, кому сказали!?

– Ты ошибся, амиго, я никогда не хожу один, – болезненно, но победно улыбнулся Терминатор и отступил от источающей жар и рыбно-жирные миазмы плиты.

В голливудском боевике хороший парень выбил бы стволы ногой из рук двух плохих дядек одновременно; как он при этом не схлопотал бы пулю в лобешник – загадка. Попробовать можно, правда, если обломишься – противник уже не будет колебаться и шлепнет на месте.

– Старшой, – обратился тот, который с «Глоком», к фальшивому Пеплу, – что с ним делать?

Терминатор не ответил, может, потому, что не смог разжать от злобы зубы. Кожа на его щеке вздувалась уродливым красно-синим волдырем, в вытаращенных глазах пучились шаровые молнии. Взгляд двойника остановился на залапанной бутылке подсолнечного масла.

– Понятно, – отозвался самый любопытный.

Пользуясь чужой болтовней, Пепел огляделся. Прикрыться Терминатором, как живым щитом, возможности не светило, даже если бы тот не успел отскочить на безопасное расстояние: на безропотного заложника оппонент не тянул. Лейтенант же валялся далековато.

– Климыч, кинь пушку, – обратился Терминатор к штурману, – я сам.

Штурман недовольно покачал головой, дескать, «ребята, вы мне создаете лишние проблемы», но потянулся за пазуху. Пепел резко обернулся, схватил за обжигающие ручки чан с собачьей бурдой, оказавшийся значительно тяжелее, чем надеялось – чугунок. Но жажда уцелеть, возведенная в матюкратную степень ненавистью, удесятерила жилы, и Сергей плеснул варево на пособников. Самый любопытный, на которого попало особенно от души, взвыл козлиным тенором.

– Пушку! – крикнул Терминатор штурману, которому тоже досталось.

Пепел, не шибко надеясь на пуленепробиваемость котла, но, понимая, что другого выхода не корячится, выставил чугун вперед, и по-спецназовски, делая быстрые зигзагообразные скачки вправо и влево, двинул к выходу с кухни. «Гости» успели опомниться, открыли пальбу, большинство пуль засвистело мимо, наводя набатный переполох в дебрях посуды и приправ. Только несколько чиркнули по касательной, а одна отрикошетила. Тот, что с «Глоком», оказавшийся особо рьяным, кинулся к Пеплу. С поворота Пепел размахнулся и наградил смельчака чаном по кумполу. Наглец закачался и раскоординировался. Пепел отбросил котел, пленил бренное тело и прижал к себе, впрочем, не очень рассчитывая на честь и достоинство соратников заложника. Так оно и оказалось: оставшиеся пропороли товарища огнем вкривь и вкось, будто петеушница швейной машинкой, стараясь достать Пепла.

А Пепел на пару со жмуром в темпе вальса почесал вперед по узкому коридору. В конце маячил выход на улицу, но соваться туда было почти самоубийством, если не знаешь, как натаскана и вооружена здешняя охрана. Прикрываясь уже не живым провисшим щитом, Пепел толкнул боковую дверь и оказался в следующем коридоре, отличавшемся от предыдущего разве еще большей длиной. Дверь дешево закрывалась лишь на хлипкий шпингалет, и Пепел цинично, не забыв изъять запасную обойму, забаррикадировал вход вялым телом. Завоеванный «Глок» грел ладонь.

Коридор оказался галереей, предусмотрительно соединявшей кухню с питомником. Где-то на середине, когда в заблокированную дверь уже вовсю ломились, Ожогов споткнулся и еле удержал равновесие: какой-то урод посеял собачий поводок, и нога Пепла попала, словно в удавку. Пока он отбрыкивался, коридор осветился тусклым светом из наконец распечатанной двери. Экстрим подхлестнул, в несколько прыжков Пепел достиг входа в питомник и захлопнул за собой дверь, будто специально, такую же несерьезную. Пущенная вслед очередь прошила тонкую деревяшку, и Пепел не первый раз в жизни порадовался кошачьей реакции.

При виде Пепла упакованные в клетки собаки завыли оглушительно. Эта какофония была на руку: выстрелы останутся не замечены вахтой. Проектировщик питомника задумал так, что ряды собачьих камер-одиночек заканчивались довольно широким пятачком, периметр которого также ребрился клетками. Отсюда было можно просочиться либо на улицу, либо тем же ходом в кухню. Пепел вжался за последнее собачье стойло и головой слегка коцнулся об железо. Обернувшись, увидел, что стоит под нехитрым пультом.

Терминатор с подручными оказались людьми вежливыми и не заставили себя ждать, отстав на каких-то несколько собачьих тявков. Спутник вскинул пистолет-пулемет, и Пепел не мог не удивиться болезненности, с которой наводчик-штурман в заплямканом халате прикрикнул:

– Осторожней, здесь же собаки! Вы мне все оплатите!!!

Пепел столь нежных чувств по отношению к братьям меньшим не испытывал, и без зазрения совести пальнул. Судя по крайне экспрессивному воплю, он заставил обделаться одного из преследователей.

– Мы на это не договаривались! – истерично запричитали во вражьих рядах.

– Цыц, пся крев! – Приструнил слабака двойник и, судя по звуку шлепка, отвесил оплеуху. – Теперь ты вписан в мокруху, одна дорога – только с нами!

Бультерьер – порода, памятная Пеплу по совсем свежим событиям – парящийся как раз в последней клетке, отчаянно скребся, взбудораженный выстрелами. Когда мерзкая псина в очередной раз подпрыгнула, рискуя перевалить через борт стойла, Пепел с чистой совестью пожертвовал пулю, добавив к тигровой масти немного красного, и подхватил пса за шкирятник. Мужик с пистолетом-автоматом совершил последний рывок в сторону Пепла. Стоило дулу показаться из-за борта клетки, Пепел ловко ткнул в него труп бультерьера. «Не броник, но амортизатор», – подумал он, радуясь, что у архаровца импортная трещетка, а не укороченный калаш, пробивающий с приличной дистанции рельсу.

Стрелок среагировал мгновенно, и шкурку собаки уже стало невозможно пустить на воротник. Воспользовавшись запрограммированной ошибкой автоматчика, Пепел пальнул гонцу в выдвинувшуюся кисть. И когда тот, с раздробленным запястьем, потерял нюх и сам по-собачьи завыл от боли, Пепел двинул ребром ботинка в обнаружившееся колено. Удар он выучил на зоне: амбец связкам коленного сустава и звиздец хрящам. Автоматчик квакнулся на пол. Серега по-доброму прекратил его мучения, подарив еще одну пулю. «Экономно», – оценил он сам себя.

При всей насыщенности и результативности, действо заняло считанные секунды. Паре других охотников Пепел не оставил времени вмешаться.

Импортная трещотка упала достаточно близко, чтобы дотянуться руками, и достаточно далеко, чтобы при попытке ее подобрать не подстрелили самого Пепла. Тогда неунывающий Ожогов поддел бультерьера носком и голкиперски безупречным навесом заслал вверх и вперед. И пока зеваки пытались смекнуть, что бы сие значило, Серега наугад по-русски дернул первый попавшийся рычаг над головой. Помещение озарилось ярким, режущим светом люминесцентных ламп. Пепел прищурился и дернул рычаг обратно, полутьма, перемежаемая блеклым светом из окон, казалась более кстати. Но враги посчитали, что загнанный Ожогов из последних сил валяет Ваньку, дабы на авось потянуть время, и двинули в атаку. За три удара сердца Пепел не по-русски удосужился окинуть взглядом надписи на консоли. Один рычаг назывался «Все. Для уборщиков», и, продолжив ассоциативный ряд, получалось «Клетки – все – открыть/закрыть», Пепел дернул фартовый рычаг.

Он не ошибся. Хорошо смазанные дверцы стойл отъехали, и засидевшиеся, заждавшиеся, взмыленные и заведенные собственным воем псы рванули наружу. Рванули и бестолково заметались по помещению. Оставшийся при Терминаторе Ореховый завопил:

– Они же…!!!

Ну а Пепел, угадавший момент суматохи, успел подцепить ногой пистолет-автомат и, подтянув, присвоить.

– Не хочу, не буду!

– Исполнять!

И когда оставшийся, вписавшийся на свою голову в историю не по зубам Климыч, по пинку Терминатора бросился в сторону Пепла, его правильнее уже было бы называть смертником. Пиф-паф, в остатке только со своей стороны промазавший Терминатор. А вся свора, оставляя клочья свалявшейся шерсти на прутьях клеток, прыснула в разные двери, лишь бы подальше от пороховой гари и шальных пуль. И чудеса – под шумок испарился и Терминатор.

– Врешь, теперь никуда от меня, мастер маскировки, не спрячешься! – закусив губу, Пепел ринулся следом.

* * *

– Ну? – осклабисто зевнул развалившийся в кресле худой перец, в определенных кругах известный, как Константин Эдуардович Мурзенко, хозяин тени, в которой промышляют разным – от абортов до торговли медтехникой тайваньского производства.

– Следующая остановка – Терминатор-три, Площадь Восстания машин, – верный советник Костика по самым мутным вопросам Гриша Наумкин, для чужих – консиглиори, пожал плечами, положил диск в кормушку DVD и кнопкой заслал внутрь. – Конечно, фуфло дремучее, но для образования посмотреть стоит.

– Точнее?

– К сожалению, Джонатан Мостоу ^[23], не Ойстрах. Да и Кристианна Локен – не крошка из «Тату». Металлическую даму плющат, дырявят, рвут на части. Типа – воплощая потаенные мечты сильной половины.

Третья конспиративная квартира господина Мурзенко, куда они переселились после вчерашнего просмотра актуальной телепередачи «Криминальный репортер», по убранству уступала второй незначительно. Чуть проще лепнина, дешевле картины маслом в строгом багете, меньше водоизместимость джакузи и теснее балкон. Зато телетехника оставалась на высоте, очень уж любил Мурзенко проводить время у экрана в уютном кресле.

– Поклонники терминатологии получили именно то, чего хотели, – продолжал вещать Гриша, – буйный расцвет спецэффектов, неповторимое обаяние Арни, знакомые запутки сюжетной линии… Но кайф пропал, не тот режиссер.

Костик Гришу ценил безмерно. Наумкин не только умел смачно говорить, он никогда бы не решился подсидеть своего шефа, на равных обретающегося в мирах богатых нарков. Пришлось бы тоже колоться и нюхать, а при виде шприца Гриша постыдно отключался; так он боялся любого нарушения родной кожной оболочки, что лучше конские яблоки жевать. Посему кредит доверия у господина Мурзенко Гриша Наумкин имел безграничный.

– Красиво говоришь, врубай.

Гриша нажал кнопку на пульте, и домашний кинотеатр стал показывать третью историю про железку из будущего.

…На экране повзрослевший вождь будущих подпольщиков вписался в аварию на лесной дороге, дабы не зашибить косулю. И этому лоху предстояло возглавить человечество против киберов? Гриша взял с журнального столика загодя забитый косяк, прикурил, и передал шефу, шеф брал заряженные беломорины только из рук Гриши, больше никому не доверял.

Не очень интересуясь завязкой на экране, Костя выдохнул кольцо дыма:

– Ну?

– Копаем потихоньку. Ежу понятно, на этом Лунгинском заводике должны работать не кондитеры и пекари, а граждане с фармацевтическим образованием. Когда заводик открылся? С год тому. Вот я и заслал ребят по рекрутинговым конторам ^[24], чтоб подняли коллекции резюме за последние полтора года, да всех искавших работу аптекарей взяли на карандаш.

– Ну? – Костя расслабленно выпустил следующее кольцо дыма.

Гриша доверительно облокотился на спинку кресла с ловящим кайф шефом:

– Конечно, еще потрясем вузы и институты, кто из спецов в это время увольнялся и хвастал, что нашел денежную работу. Только на этой дороге заминка образовалась.

– Ну!

– Есть версия, что Эсера, Модного, Стрельцова и Гриднева порешил специально обученный товарищ по заказу Баева. Еще тот псих, не просто киллер, а балдеющий от этого, как ты от травы. И теперь этот шакаленок к нашей поляне тропинку ищет.

– Гриша, ты ж у меня – На-Умкин. Придумай, капкан для шакаленка.

– Кое-какие соображения по этому поводу есть. Сделаем, как в лучшем кино.

Чтобы не отсвечивала, личная охрана Кости была поселена в квартире напротив. И по раз и навсегда установленным Гришей правилам один из бойцов обязывался пасти трансляцию с приныканного в подъезде глазка телекамеры. И, ежу понятно, в условиях войны дежурный зритель обязывался докладывать мобильным звонком о всех посетителях, не важно, подвалила ли это осточертевшая старуха почесать язык к товарке в семьдесят шестую квартиру, или завернул опорожнить мочевой пузырь за мусоропроводом вонючий бомж. Поэтому звонок в дверь без опережающей тревоги радости у Кости с Гришей не вызвал.

Стволы в руках у обоих появились раньше, чем рожи главарей сурово вытянулись. Конечно, имело резон вырубить звук телека, дабы послушать, какие шорохи царят за дверью, но, видимо, уже в другой раз, если этот другой раз будет. Со стволами, плашмя прижатыми к сердцам, Костя и Гриша влипли спинами в стену по обе стороны двери.

И тут у Наумкина наконец запиликала мобила – хит группы «Ленинград». Гриша трижды глубоко вдохнул и левой рукой приложил к уху средство связи. В серьезную металлическую дверь не менее серьезно забухали кулаком.

– Орлы говорят, что у них на камере изображение отрубилось, – испуганным шепотом доложил Гриша.

– Пусть один в дверной глазок позырит. Только осторожно! – держа беломорину в левой руке на отлете, потребовал старший.

– Веня, ну-ка осторожненько глянь в дверной глазок… – прошептал Наумкин в трубку, – …Говорят, какой-то плюгавый и одинокий штымп к нам ломится.

– И больше никого?

– Они без камеры лестницы не пасут. А там хоть взвод спрячется.

Удары в дверь прекратились, и снова затренькал дверной звонок. Мурзенко глотнул дыму, и его скулы побелели:

– Ладно, погибать, так под фанфары. Передай бойцам, что ты незаметненько отопрешь дверь, и на счет «три» они должны ломануть сюда. И с разгону втащить гонца, ты мигом дверь на запор, а мы здесь голубя сизокрылого допрашивать начнем.

Разъяснение хитрого плана заняло секунд тридцать. Все это время звонок надрывался, порой даже перекрикивая грохот с телеэкрана.

– Раз, два…

На счет «Три» дверь распахнулась, и верные мушкетеры Кости – Веня Портер и Чеснок – с диким грохотом внесли в хату неказистого товарища. Замок клацнул за спиной чудо-тройки, отрезая товарищу выход.

– Я и объясняю, – как ни в чем не бывало, утер ладонью сопли товарищ, – Приборов-то новых, мля, тыщу понаставили, а проводка старая. Чуть что – контакты горят. Предупреждаю в последний раз, если кофеварки с джакузями одновременно включать станете, сгорит проводка к историческому материализму и его дедушке Карлу Марксу! Вон, по соседнему стояку гикнулось, шутишь, два дня ремонту.

Верные бойцы держали типчика за закорки. Гриши прислушивался к творящемуся за дверью, и его рожа сигнализировала, что там тишь да гладь.

– Ты кто? – для успокоения нервов Мурзенко глубоко затянулся.

– Электрик здешний, разве по фасаду не понятно? – невинно пожал плечами мужик.

– Откуда ты взялся в подъезде, если с улицы не входил?

– Я здесь живу на пятом, только стояк вырубило, я – как штык по боевой тревоге за свободу, равенство и братство. Иначе бы до морковкиного заговенья ждали.

Костя надумал взять клиента за шиворот да прижечь папиросиной мозолистую лапу, чтобы тот не юлил. Да спросить конкретно. Но стало жаль папиросного заряда:

– Оттащите этого высоковольтного дурака к себе, да тряхните с пристрастием, кто и что, только без внешних повреждений. Результаты доложите. И собирайте манатки, через пару часиков возвращаемся на хату номер два, там с проводкой нет проблем.

Чеснок и Веня Портер дружно взялись за непыльную работу.

– Ну? – очнулся расслабившийся в кресле Мурзенко через минуту после того, как пленника увели.

На экране Терминатор висел на крюке мчащего по городу автокрана, и Шварценеггером рушили стены. Наумкин продолжил, будто и не было ложной тревоги:

– Увы, хороших фильмов сейчас – раз, два и обчелся. Почти все, – Гриша кивнул на стопку свежих дивидишных дисков, – Барахло. «Матрица – два» – только обдолбанным и смотреть. Нео кромсает агентов Матрицы и параллельно крутит любовь со своей боевой подругой. «Национальная безопасность» – вообще чума полная. Наглый и беспринципный негр, извиняемся, афроамериканец, всячески издевается над белым полицейским. Почему белый не пристрелил афроамериканца в первом же кадре?

– Полная фигня?

– Пару раз улыбнуться.

– Ладно, – шеф жадно дотянул беломорину и расплющил в пепельнице, – Досмотрим это Ледовое побоище, переселимся и следующей «Матрицу» покрутим.

* * *

Чеслав психовал, не мог себе простить, что вляпался так дешево: прокололся на любви к лучшему. Оставшись без собак, предсказуемо явился в лучшую контору по бойцовой дрессуре четвероногих друзей человека. Баржицкий уже врубался, что никакой особой таинственной силы за плечами у Ожогова нет, что исчезновение младшего Лунгина – не провокационный ход загадочных игроков, а глупое стечение обстоятельств. И для успеха операции осталось лишь растереть в прах того, под кого Чеславу Баржицкому сделали нехитрую пластическую операцию. Чеслав психовал, но работал как робот. От удара носком ботинка в живот Пепел согнулся, и получил добавку – коленом по фейсу.

Это помогло выпрямиться, и у Пепла образовалась соблазнительная возможность для ответки ребром ладони ниже ребер. В качестве затравки хватило. Терминатор покачнулся, и теперь подошла его очередь получить добавку по ключице. Терминатор осел на колени и на компот схлопотал основанием ладони по подбородку. Однако тут же рукояткой ствола двойник, которого, отдадим должное, было не так просто вывести из строя, двинул Пеплу по почкам.

– Холера ясная?

– Пан пшек!

Галерея, соединявшая кухню со зданием питомника, шла по кругу, и до двери кухни, в которую совсем недавно входил лейтенант Игнатик, оставались считанные метры. Пепел пересек их меньше, чем за удар сердца, понимая, что это уже не бегство, а разумнейшая передислокация в свете замеченной на подступах местной охраны.

Крепкий орешек–Терминатор, поднявшись, бросился за ним. Зря, что ли, было затрачено столько усилий, дабы завлечь одинокого уркагана в вроде бы халявное турне? Та часть операции проканала безупречно. Мастер маскировки ни разу не прокололся, анонимно подсовывая рекламные проспекты заманчивого путешествия. И когда Пеплу предложили путевку, он был стопудово обречен заглотить крючок. И как некстати на лайнере случился карточный игрок рангом выше Ожогова.

– Пан пшек?

– Холера ясная!

Первым достигнув порога кухни, Пепел буксанул у двери, подхватил остывший котел, и, как только двойник перешагнул порог, нахлобучил гулкую чугунину на близняшный череп. Терминатор ввалился внутрь кухни, а по коридору уже мчались явно неэкономно вооруженные охранники. Пепел быстро затворил тяжелую железную дверь, и тут же обнаружил, что замок она имеет только со стороны входа, а со стороны самой кухни – украшена, иначе не сказать, обычной ручкой. Возиться было некогда, и Пепел молниеносно заблокировал дверь пистолетом-пулеметом, как обычным засовом. И вовремя: в дверь уже начали ломиться.

По груди лейтенанта Игнатика, постепенно двигаясь к голове, путешествовала белая лабораторная мышь. «Варят их здесь, что ли?», – не понял Пепел и переступил через лейтенанта.

– Пан пшек?

– Холера ясная!!!

Не до конца оклемавшийся Терминатор отскочил на шаг, схватил со стола мясницкий нож и попытался принять боевую стойку. Но, не упустив шанс, Пепел успел вцепиться и стал выкручивать держащую нож руку, заодно поймав вторую. Пепел знал, что это очень больно, но выдержки и силы двойнику было не занимать… И все же, когда Пеплу удалось, плюща со всей мочи, отвести нож в сторону от себя, Терминатор не мог не выронить оружие.

Белая мышь устроилась на ментовском подбородке и с жадностью, алчно шевеля носом и усами, облизывала лейтенантовские губы: наверное, была алкоголичкой. Игнатик негромко икнул.

Терминатор быстро собрался и по инерции отведенной руки ударил Пепла в висок, рассчитывая, что если даже удар придется мимо, то болезненно заденет по уху. Такая идея не являлась тайной для Пепла, и он отвернул голову, одновременно наклоняя ее влево. Для полной вырубки противника Сергей воспользовался коронным ударом Майка Тайсона: нижний апперкот, дублирующий верхний и левый крюк. Терминатор согнулся пополам и осел на пол.

– Кто говорит – плагиат, а я говорю – традиция, – устало выдохнул Пепел, горюя, что допросить поверженного врага нет времени, тут успеть бы убраться восвояси. Хорошо еще, менты получат труп того, на кого с такой прытью охотились – коварного и ужасного похитителя подростков Сергея Ожогова.

Стрелять в безоружного как-то не к лицу, особенно когда есть руки. Пепел опустился на колено, бережно приподнял за виски такую зеркально-родную голову и крутнул вбок и вверх. Терминатор только предсмертно захрипел, и этот хрип прозвучал не громче выстрела из пистолета с глушителем. Пепел встал на ноги и отряхнул колени.

Скипнуть отсюда незамеченным труда не составит. Мазнем побелкой по прическе, чтоб малость осветлить патлы. Где-то тут солнцезащитные очки валяются – тоже почетная декорация. И не в падлу одежкой с зазеркальным глухарем поменяться, а то, пока воевал, замарался, и не разберешь, где человечья кровь, а где – псиная. Правда, при обмене шмотьем матню неоднояйцевому близнецу Серега застегивать погнушается, облегчая труды судмедэксперта.

Вот так съездишь в турне на белом теплоходе перекинуться в картишки в штормовом казино, а когда возвращаешься, оказывается, из тебя куклу залимонили…

Младшего лейтенанта привели в сознание мощные удары в дверь. Сначала он увидел потолок и у самого глаза страшную зубастую пасть, венчаемую розовым усатым пятачком. Потом затемнение, потом Игнатик осознал себя сидящим на полу, привалившись спиной к ножке разделочного стола. Уличный свет ослепил не настолько, чтобы не разглядеть подковой выстроившихся настороженно-испуганных охранников. Еще он учел трупака с перекошенной шеей и почему-то расстегнутой ширинькой.

– Все в порядке, ребята. Не занимайте помещение, милиция уже на месте, – героически сообщил Михаил Игнатик и снова рухнул. Его подхватили под руки, бесцеремонно обшарили карманы и, найдя удостоверение, гораздо бережней, чем прежде, усадили на табурет.

Боец, первым углядевший труп, подошел к покойнику, взял его за подбородок, повернул на свет.

– О, фак… Пепла замочили… – обалдел Михаил Игнатик, и его еще трепетно-подростковое сердце постепенно стало наполняться шумной и бурлящей радостью. Настя, я лечу к тебе! Лейтенант нагло выхватил у ближайшего охранника рацию, ловко переключился на нужную волну и выкрикнул тоном «Пионерской зорьки», – Пепел мертв!

Широко и радостно вздохнув полной грудью, не вникая, в какие сверхважные оперативные доклады и переговоры вмешался, он дал отбой.

* * *

Бизнес бизнесом, но жизнь дороже, полагал восседающий рядом с шофером в BMW 525i 2003 года выпуска господин Шафаревич. Серебристый автомобиль увозил сухонького дельца подальше от творящегося в городе беспредела в Мурманск, где у Олега друзья котировались в порту не последними людьми. Конечно, Шафаревич отбывал не навсегда, а максимум на месяц, потом вернется и осмотрится.

Город кончился, и пошла Мурманская трасса, вся в бурых лужах, с обильно усыпанными жестяными банками кюветами. И только господин Шафаревич облегченно вздохнул, в перспективе на обочине вырос одинокий гибедедешник, властно заперший дорогу полосатым жезлом.

– Сколько мы шли? – поморщился Олег.

– Семьдесят.

– И чего он к честным гражданам пристает?

– Ясно чего, семья у него большая, да в семье один кормилец, – в тон подыграл шофер, – Будем тормозить, или задавим?

– Ну его к черту, не хочу машину по грунтовым дорогам гробить, – вздохнул Шафаревич, – Тридцать пять евроштук как-никак, тормози.

Затормозили. Веер бурой воды из под колеса вырос и потух.

– Старшина облгибедеде Каменский, – козырнул служивый и не взял у шофера протягиваемые в приспущенное окошко документы. – Пожалуйста, покиньте автомобиль.

– Ладно, – обозлился Шафаревич, – Я ему сейчас «выйду»! – Нажал кнопку и неловко выбрался на мокрый асфальт.

Шофер выкарабкался из уютного салона со своей стороны. Сырой ветерок тут же постарался согреться, забираясь легко прикинутым путешественникам под одежду.

– Старшина Каменский? – надменно начал Шафаревич, – Ты из какого отдела? Из десятого – организации дорожно-патрульной службы в Ленинградской области?

– Я просто исполняю свои обязанности, – хмуро и вроде бы уже жалея, что связался, сообщил старшина.

– А Николай Васильевич Усов – твой непосредственный начальник?

– Я просто исполняю свои обязанности, – продолжал заведенно долдонить гибедедешник.

Шафаревич выудил из кармана сотовую трубу и нашел в меню нужный телефон:

– Приветствую, Шафаревич… Да, конечно, как-нибудь загляну. Похмелье – не звезда на погоны, за выслугу лет само собой не приходит, его заслужить надо… Ладно, сейчас другая проблема. Еду всего под семьдесят за чертой города, а тут один из твоих долдонов тормозит и еще требует, чтобы мы вышли из машины… – Шафаревич дослушал и протянул трубку старшине, – Вас, господин Каменский, ожидает душеспасительная беседа с начальством, – в голосе Олега было столько яда, сколько не изготовить из трех тонн алказельцера, которым он торговал.

Старшина покорно принял трубку и прижал к уху:

– Да, Николай Васильевич… Нет, действительно не больше семидесяти… слушаюсь… слушаюсь… А вот это – фигушки… С тобой разговариваю, чмо лупоглазое… Кто, кто? Конь в пальто… Иди ты на хутор бабочек ловить, – и, вместо того, чтобы вернуть мобилу законному хозяину, гибедедешник сунул ее в один из уймы карманов форменной куртки.

Первым заподозрил неладное шофер и потянулся под кивер к наплечной кобуре. Поэтому он и схлопотал пулю первым – из ствола с глушаком в кадык. Выстрел выдал профессионала, не оставлявшего бронежилету шансов спасти жертву. Вторая пуля вскрыла с затылка черепную коробку ринувшегося бежать к безнадежно далеким кустам Шафаревича.

– Привет от Баева, – несколько запоздало произнес ряженый в форму Кандид. Ему очень не хотелось возиться с трупами – грузить в багажник, отвозить в лес, копать яму… скукотища, но именно за это ему и платили.

Прежде чем начинать неприятный ритуал, Кандид достал пополнение коллекции и устроил музыкальную паузу. «Марш веселых ребят» – не то, чтобы самое то, но оригинальненько. И тут Кандид в сердцах сплюнул:

– Блин, опять забыл спросить о заводике Лунгина!

* * *

Фургон «Скорой помощи» Сергей узнал по номеру и царапине на правом крыле – та самая машина, которая дежурила возле милицейского отдела в злопамятную ночь, еще когда Эсер не откинул копыта. Ни коим образом не веря в случайность, Пепел постучал костяшками пальцев левой руки в окрашенное блеклым солнцем окно водителя и устало буркнул:

– Шеф, не подбросишь? – бубнилось это с такой интонацией, что вполне могло сойти и за непритязательную шутку между своими после трудового подвига.

– А где остальные? – кажется, не заподозрил подмены водила и открыл дверь.

– Остались там, они больше не нужны, – забираясь на пухлое сидение, небрежно отмахнулся Ожогов.

– А где новые собачки?

– Больше нам никто не нужен, – поморщился, будто проснулись старые раны, Сергей. – Пепел мертв, трогай, холера ясная.

Настроение водилы подскочило, как давление в мочевом пузыре после четырех кружек пива.

– Ого!

На удивление плавно заработал мотор, «Скорая помощь» сползла с тротуара и покатила по сырому асфальту в сторону центра. Любой средней руки механик догнал бы, что движок у тарантаса не родной и не дешевый.

– Докладывай о подвиге Васильевичу, – шофер протянул Сергею мобилу.

Пепел потянулся правой рукой к телефону, но опять его физиономию перекосило от болевой судороги:

– Холера ясная, руку повредил. Отзвонись сам.

– Да вроде как не положено.

– Я же говорю – локоть ушиб, пальцы не сжимаются. Если б ты только видел, какой концерт нам этот уголовник под занавес устроил… Отзвонись сам, порадуй большого начальника.

– Ладно, сам на месте доложишь, – так и не решился нарушить субординацию водила.

Что это за «место», Пепел, ясен пень, не имел ни малейшего представления, поэтому в невинном на первый взгляд базаре постарался обойтись без таких конкретных слов, как «офис», «хата», «контора» и иже с ними. Также опасно было употреблять слова «папа», «шеф» и «босс». Мало ли – в кругу кукловодов Терминатора в почете другие позывные.

– А сам на месте?

– С утра у него процедуры, значит на месте. Кстати, ты такой замурзаный, может, сначала заедем, приведешь себя в порядок?

Пепел отметил, что шофер – наблюдательная зараза. Из-за очков Серега просканировал портрет говоруна: нос картошкой, рожа рябая, ухмылка простецкая. Но по манере речи у рулевого за плечами институт, следует поменьше распускать язык:

– Сначала – доложить.

– Может, пробку у вокзала объедем через Обводный канал?

– А на Обводном разве пробок нет? – кажется, Сергей стал догадываться, где находиться конечный пункт назначения, но делать решительные выводы еще было рановато. Верняк, под «вокзалом» шофер имел ввиду Московский бан.

– Как скажешь, – пожал плечами водила.

И только сейчас Серега врубился, какого лешего его донимают пустяковыми вопросами. Конечно же, водилу терзало не подозрение в подмене пассажира, а жгучее любопытство. Простому извозчику хотелось посмаковать подробности приключившегося в собачьем питомнике, и шофер так и сяк пытался разговорить угрюмого Терминатора.

По мере приближения к Суворовскому проспекту подозрения Сергея насчет финальной точки путешествия только крепчали. Похоже, вот кто являлся реальным шефом Терминатора – генеральный директор страховой компании «Взаимопомощь» Захар Васильевич Караванец. И хотя попутчик упомянул «процедуры» и отчество «Васильевич», а по слухам Караванец серьезно болел, чуть ли не саркомой, в этом скользком вопросе Сергей тоже решил не лезть поперед всех в пекло.

Как и предполагалось, «Скорая» тормознула у бизнес-центра, адрес которого Пеплу называл сам Захар Васильевич, не столь давно приглашая под теплое крылышко вкупе с Лунгиными. Серега был бы не прочь, чтобы шофер превратился в пешего провожатого, но тот лишь спросил в спину:

– Мастер маскировки, сигареткой не угостишь?

Вопрос вполне мог оказаться ловушкой: в салоне «Скорой» запаха табака не замечалось; не известно, курил ли покойный близнец; и последнее – то, что Терминатор – мастер маскировки, по всем законам жанра не полагалось знать рядовому шоферюге. И хотя водила мог курить не в салоне, а только на улице банально из чистоплюйских соображений, Сергей вопрос проигнорировал. Пусть думает, что не расслышал, или безмерно устал.

Охранник в фойе давил тетрис на мобиле и мазнул по Сергею узнающим взглядом, уже хорошо. Еще повезло, что здесь дорогу преграждала не биометрическая система запоров ^[25], а электронно-карточная ^[26], а Терминатор по понятиям не имел права таскать при себе любые фишки, позволяющие отследить его контакты тем или иным образом. Охранник, не вставая со стула, расплющил кнопку, и дверь из бронированного стекла покорно пропустила Сергея. Мимолетно срисовав из-под очков висящую над головой нерадивого бойца схему пожарной эвакуации, Пепел уверенно протопал дальше. Для кого – план эвакуации, а для кого – подробный план незнакомого здания, жаль, без намека на адрес директорских апартаментов.

И тут же два однозначно расшифровываемых товарища в серых пиджаках, доселе мирно по креслам листающих прессу, подхватились и порулили следом за Ожоговым, сохраняя дистанцию в два метра. Было бы нелепо считать, что в выпирающих под пиджаками наплечных кобурах у ребят домашние бутерброды.

Конечно, это сразу осложнило расклад. Теперь Сергей лишался права на малейшую ошибку в маршруте, его почивший в бозе двойник был должен прекрасно ориентироваться, где тут сортир, а где кабинет директора. И если поводыри срисуют замешательство гостя, игра окончится.

Фойе подарило Сергею еще одну расплывчатую подсказку. На доске объявлений две бумажки оповещали: «Выплата страховых компенсаций в 366-м кабинете» и «Прием на работу страховых агентов – 324 кабинет». Значит, из общего числа кабинетов эти два можно вычеркнуть, причем, любой босс ни за что не разрешит вести прием на работу рядом со своей вотчиной. Искать пенаты следует как можно дальше от кабинета триста двадцать четыре.

Два бойца зашли в лифт следом за Сергеем и уставились на носки вычищенных до жемчужного сияния ботинок. Пепел выдержал паузу, позволяя им нажать нужную кнопку лифта, и лифт поехал на третий этаж.

Сергей вступил в мир офисных перегородок, за стеклами девушки и дамы преклонного возраста в белых блузах добросовестно прели над мониторами компьютеров и заучено завлекали клиентуру по телефонам:

– …Всего же Страховое общество «Взаимопомощь» вправе осуществлять в соответствии с выданными государственными лицензиями Минфина семьдесят восемь видов обязательного и добровольного страхования…

– …Наша новая программа страхования жилых комплексов «Защита кондоминиума» обеспечивает страховую защиту не только частной собственности жильцов, но и общественного имущества…

– …При повреждении квартиры водой возмещаются убытки от аварии водонесущих систем как в самой застрахованной квартире, так и от воды, проникшей из соседних помещений или при тушении пожара в соседних квартирах, что чаще всего не страхуется другими компаниями…

И, как ни жаль, солнцезащитные очки пришлось снять, слишком нелепо они бликовали в хилом освещении. Ладно, Сергей постарался расслабить мышцы лица, дабы хоть так погасить стальной блеск глаз. На его пути столкнулись две девицы:

– Ты в курилку?

– Ага, – щебетнула вторая, и девицы поворотом бедер подсказали Пеплу, что ответвление коридора направо ведет в курилку.

Любой директор не позволит устраивать курилку рядом с родными пенатами, Ожогов решительно повернул направо и спокойно минул зал под номером триста двадцать четыре, где дюжина пожилых дородных теток слушала разглагольствования сухопарого очкарика:

– …Также сейчас ведется разработке закона «Об обязательном страховании ответственности организаций, эксплуатирующих опасные производственные объекты». Так что работы непочатый край…

Поводыри равнодушно соблюдали дистанцию, значит, пока все правильно. Еще две дамы томились на пороге очередной стеклянной клетки:

– Сегодня Смирнову впаял выговор сам генеральный, – шепнула одна другой и тревожно оглянулась.

В какую сторону оглянулась, Сергей не преминул отметить тоже.

– Смирнов тоже хорош, у них месячный план процентов на десять недовыполнен, – вторая сплетница тоже оглянулась, но ее подсказка поворотом головы была для Ожогова менее интересна. Тетки еще оторопело уставились на салатно-хирургический костюмчик Сергея, но это не имело для него совсем никакого значения.

А на следующем повороте отпали последние колебания. Прячется большой начальник за мощной ореховой дверью, вход в которую стережет секретарша, или – за больнично-белой, отгадал бы и впервые оказавшийся в городе монгол.

– Юленька, – изгибал хребет над столом секретарши лопоухий человечек с жирным пятном на галстуке, – Эти документы важно подписать сегодня же. Обрати внимание Захара Васильевича, что на каждом экземпляре по три подписи. По три!

– Меня ждут, – перебив, сыграл внагляк Пепел, гадая, называл ли Терминатор секретаршу «Юленькой», «Юлией и по батюшке», или вообще игнорировал.

– Да, конечно, – отмахнулась Юленька от лопоухого, – Проходите.

Два поводыря, только лопоухий убрался восвояси, без лишних извинений обшарили Сергея. Прощай, верный тридцать восьмой «Глок».

– Я повредил правую руку, – сумрачно вздохнул Пепел, не представляющий, принято ли здесь после согласия секретарши толкать дверь или предварительно стучаться. Кажется, он вел себя правильно, поскольку два годблина в сером уже потеряли к Сергею интерес и синхронно усаживались в мягкие объятия дивана для посетителей.

Лишь Сергей засек скользнувшую по смазливой мордашке Юленьки тень недовольства, тем не менее, она выкатилась на офисном кресле из-за стола, встала, одернула куцую юбку, трижды стукнула кулачком в лакированный орех и повернула дверную ручку.

Кабинет Караванца поражал простором и минимализмом обстановки. Огромные окна, стол с плоским монитором, и ореховый круглый стол в кольце вишневых кресел.

– Садись, Чеслав, чего застрял в дверях, будто принес дурные вести?

– Руку поранил, – на всякий пожарный отмазался Пепел.

– Очнулся, гипс? – ерничая, но без наезда, Захар Васильевич покинул персональное место за монитором и не погнушался лично выдвинуть гостю вишневое кресло, – Чай, кофе? Чеслав, ты не представляешь, как я за последнюю неделю замотался, хочу на море, где все цветет.

Вопрос заставил задуматься, и Пепел мягко ушел от ответа:

– Пепел мертв.

Захар крякнул, вызвал кнопкой секретаршу и крикнул в на секунду образовавшуюся дверную щель:

– Юля, нам по пятьдесят коньяку!!! – Захар Васильевич подсел за общий стол через два кресла от Сергея, побарабанил пальцами по ореху. – Не спорь, – повернулся он к Ожогову, – это дело обязательно следует сполоснуть.

Из последнего реверанса Сергей сделал вывод, что двойник насчет алкоголя вел здоровый образ жизни, и подыграл:

– Пся крев.

– Рассказывай.

– Он мертв. Мои люди тоже. Рука за пару дней заживет.

– А труп?

– Достался ментам.

– Так ведь теперь нам никто лишний и не нужен? Мои ребята надежно схоронят засвеченные стволы… Операция продолжается?

– Операция продолжается.

Юля, виляя попой, внесла на подносе и поставила перед каждым по рюмке, шоколада и лимонов здесь не предлагали. Также виляя, будто у нее развал схождения колес, секретарша отчалила и плотно прижала за собой ореховую дверь. Караванец пересел на ближайшее кресло и чокнулся:

– Сейчас почистишь перышки, отдохнешь, сдается мне, что ты не только руку, а и челюсть повредил, бубнишь через нос. А вечером тебя ждет еще одна маленькая работа, – не торопясь хлопнуть коньяк, заговорил он приглушено. – Этот шофер, что сюда тебя привез… – Караванец положил перед Сергеем взамен «Глоку» «Макара». – Здесь один патрон, на шоферюгу хватит. Перед выстрелом обязательно скажешь: «Это твой билет в Пекин». Ну, вздрогнули, пан поляк?

Пепел, дернувшись к рюмке правой, скривился, потянулся левой и с демонстративным неудовольствием проглотил солнечную жидкость. И почти одновременно без стука в апартаменты ввинтилась этакая вечно не стареющая тетушка в кремовом легкомысленном костюмчике. Ценой, приблизительно, в штуку зеленых.

– Захарушка, ты не забыл принять таблетки? А это что – коньяк? В это время дня? Ты сам подтачиваешь свое последнее здоровье.

– Чеслав принес хорошие вести, – Захар Васильевич не стал корчить Пеплу рожу, чтобы тот быстрей сгреб с глаз долой пистолет, посему и Сергей не стал стесняться.

– День добрый, Чеслав, вы отрицательно влияете на моего сына. О, у вас брючина в крови, был трудный день?

– Не без того.

– Вы простыли? А как ваши собачки? Знаете, вы меня убедили, я решилась. Я обязательно заведу парочку бойцовых собачек. Вы мне поможете выбрать щенков?

– Чеславу пока не до твоих причуд, мама. Сегодня вечером в двадцать один ноль-ноль у Чеслава встреча с гражданином Бурининым в Сиверской, не доезжая километр до асфальто-битумного завода. – Захар шевелением бровей показал, что рандеву закончено.

Глава 11. Медицина здесь бессильна

Сегодня с обеда его изводил гипертонический приступ, прогнозы синоптиков насчет магнитной бури сбылись, а офис, с давящими стеклянными перегородками и пыльными искусственными цветами в фальшивых кадках, к доброму здравию не располагал. Зато выглядел по-американски, как себе представляют Америку жлобы. И посему такие аховые дневные события теперь вспоминались почти равнодушно.

Рабочий день был, да весь вышел. В центральной прозрачной банке сфинксом сидела диспетчер – эстонка Катя. Блондинка с широкой костью и алым лаком на коротких ногтях. Это была лучшая жена из всех, кого можно представить. На работе она сутки через трое говорила по телефону, а когда приходила домой, то из нее было не вытянуть ни слова, муж Катерину обожал. А вот с двумя подчиненными Буринину комиссарами она состояла в вечных контрах, потому что когда эстонка Катя устроилась в эту контору, бывший гаишник Леха приступил к знакомству в своей обычной неподражаемой манере, спросив протокольным тоном:

– Имя, фамилия?

– Екатерина Труутс.

Леха округлил глаза.

– Что это у вас за фамилия? Скорее, кличка.

Эстонка Катя ничего не ответила, но затаила обиду. А Леха восхитился. И всегда в ее присутствии рассказывал анекдоты исключительно на тему «Эстонец и автомобиль».

Буринин, сам бывший старлей ГАИ, эх, когда это было… мусолил голову пальцами, теша себя жиденькой надеждой, что массаж поможет, и наблюдал обычную картину: с каменным лицом эстонка Катя держала правую руку между страницами женского хронически-иронического дюдика, а левая была занята двойным бутербродом с селедкой и укропом. Катя меланхолично жевала, подчеркнуто игнорируя прилипшего носом к стеклу ее банки Леху. Второй комиссар, Вовка, устроился в кресле и густо пачкал огрызком карандаша японский кроссворд. На клетчатом листе постепенно вырисовывалось нечто среднее между лосем и хоккейной клюшкой.

Сегодня в мрачной игре, за которой начальник службы аварийных комиссаров страхового общества «Взаимопомощь» следил из отдаления, вырвалась вперед темная лошадка Пепел. К чему это могло привести, предстояло просчитать до миллионных долей, но голова отказывалась пахать – проклятая гипертония. «Хорошо хоть, вечер», – устало подумал Буринин: днем в аллергичном офисе было совсем невыносимо, и с особой силой сдавил виски, когда почти домашняя тишина нарушилась звонком.

– Страховое общество «Взаимопомощь», слушаю?.. Вы ГИБДД вызвали?.. Регистрирую… Свидетелей записали?.. Постарайтесь найти свидетелей и записать их телефоны. Ни в коем случае не трогайте машину с места и не позволяйте противоположной стороне уничтожить приметы ДТП. В конфликт и сговор с противоположной стороной не вступайте. Наш аварийный комиссар прибудет на место через двадцать минут.

Эстонка Катя умудрилась ответить столь чисто и мелодично, что на другом конце провода не могло даже возникнуть подозрение о булке и селедке с укропом. «Профи» – подумал Леха с непонятной гордостью.

– ДТП на углу Разъезжей и Коломенской, – сообщила диспетчер и намекающе посмотрела на Леху. – Наша «девятка» и маршрутка. Маршрутка сначала брала на горло, а потом предложила разойтись за сто долларов.

– Олег Георгиевич, я на следующий, – быстро сказал Леха.

И Буринин, которому неохота было разбираться, кивнул Вовке:

– Езжай.

Вовка покорно отложил кроссворд и ломанул на вызов. Эстонка Катя недружелюбно посмотрела в сторону Бурининского инкубатора и набычилась. Леха с Бурининым остались в офисе,

– А вот вчера, – вдруг ни с того, ни с сего начал Леха, и Буринин не сразу въехал, что рассказ адресован ему, – На Стрелке Васильевского острова, знаете, где молодожены любят к Неве спускаться, свадебный лимузин чем-то очень не понравился лошади. Их там несколько, в смысле – кобыл, туристов катают. Так она этот лимузин копытом в дверцу стукнула и скрылась с места происшествия…

– Бывает, – сухо кивнул Буринин.

– А три дня тому, – решил развить тему скучающий Леха, – Встретился с аварийщиком из «Омега-Страха», так он такой прикол рассказал. Новенький джип Toyota Land Cruiser был у них застрахован аж на сорок восемь штук. Хозяин машины пожелал застраховать свое сокровище на полную катушку. Страхование делалось через посредника-брокера. А через несколько недель прибегает жена владельца: ах, ох, машину угнали! Их генеральный смотрит полис, и вся эта комедия начинает ему сильно не нравиться. Каким-то образом владелец машины ухитрился избежать страховой экспертизы, никакой сверки всех номеров и оценки подлинной стоимости. Однако договор уже вступил в силу. Пришлось через местного дилера Toyota слать запрос в Японию. И оказалось, автомобиля с таким номером двигателя, шасси и прочей фигни фирма не выпускала!

Но всласть поиздеваться над начальником бородатыми байками подчиненному не повезло, не прошло и пятнадцати минут, как Леху вызвали на проспект Энгельса.

– Погода отвратная, вот и ДТП, – пояснял Леха, путаясь в рукавах нейлоновой куртки, и глядя на диспетчершу с выражением «Последнее прощай».

Буринин с тоской уставился на размытое отражение в стекле перегородки – ухмылка простецкая, рожа рябая, нос картошкой. Промолчал, страстно желая остаться чужим на этом празднике жизни, и налил себе чаю. Больше всего хотелось сунуть башку под горячий душ – это всегда помогало. И, конечно, он мог отвалить, сославшись на болезнь, а завтра внагляк поставить Караванца перед фактом. Однако игра начиналась такая, что устраняться – только себе дороже. Олег Буринин, хоть по болезни и туго, но соображал, что эта неделя стоит других сорока лет, нельзя снимать руку с пульса ни за какие веники.

Телефон неумолимо зазвонил в очередной раз. Буринин мысленно взмолился: только не сегодня!

– Да, это страховое общество «Взаимопомощь»… Подождите, у вас ДТП или не ДТП?.. Надо быть осторожней, сейчас такие случаи очень распространены. Но причем здесь мы?.. Да, вы – наш клиент, но вы страховались… от чего вы страховались? Вот видите, от пропажи документов вы не страховались… Ладно, не от пропажи, а от кражи, это ничего не меняет… Я вам не хамлю, я говорю с вами вежливо… А это ваше право! – Катя положила трубку и наябедничала. – Ему сказали, что он проколол заднее колесо, а пока он зевал, сперли барсетку. А теперь он претензии пытается повесить на нас!

– Бывает, – равнодушно вздохнул старшой.

И опять звонок, будто все сговорились.

– Да… ГИБДД вызвали?.. Оставайтесь на месте, не вступайте в переговоры с виноватой стороной, наш представитель прибудет на место не позднее, чем через полтора часа. – Трубка вернулась на телефонный аппарат. – Олег Георгиевич… – Торжественно начала диспетчер.

– Где? – обреченно спросил Буринин. Он смотается и вернется, и высидит всю ночь. Должен! Обязан!!!

– Большая авария, Сиверская, за километр до Асфальто-битумного завода. «Шкода-Октавиа» и «Опель-Вектра», серебристые и красивые, расквасили носы всмятку. Бампер «Шкоды» валяется на дороге, одинокий и несчастный… – с плохо скрываемой кровожадной радостью отозвалась гарна эстонска дивчина.

Не дослушивая, Буринин злобно чертыхнулся, но делать нечего, не похабить же среди подчиненных ради болячки репутацию тихого маленького начальника. В гараже он обнаружил, что лучшую для подвалившей работы тачку, не самый новый, но надежный внедорожник Chevrolet уже укатили, как сивку. «Какая сволочь это сделала? – яростно подумал Буринин, – хотя знаю. Эту сволочь зовут Леха. Мажор, грибок ему на ногти!».

Может, если бы мотать предстояло куда-нибудь в гладкий центр города, Олег Георгиевич не принял бы хамский увод служебного автомобиля так близко к сердцу. Но теперь ему выпало тащиться в Сиверскую на пижонской, дизельной BMW. Так уж сложилось, что для Буринина поездка на немецком бумере была дебютной. Он вдавил себя в водительское кресло и нервно закурил – назло самому себе, зная, что у него, гипертоника, от курева башка разболится совсем невыносимо. С первой же затяжки мозг напрягся, всосал в себя, казалось, добрую треть крови, и на том остановился, явно не собираясь отпускать.

Олег Георгиевич выехал из гаража, когда на небе собрались низкие тучи с гнойно-бурыми кучерявыми краями. От холода слегка полегчало – во всяком случае, он различал перед собой дорогу. Вскоре Буринин выкатил на шоссе, и ему пришлось включить фары. А как только оставил позади Александровскую, пошел дождь – отборные, нажористые, как брусничины, капли, со звуком придавленного таракана расплющивались об ветровое стекло. Ближе к Татьянино разразилось абсолютное стихийное бедствие. Вода уже не цедилась каплями, а обрушивалась рябой стеной. Буринин занимался самоедством, наслаждаясь злым роком – авось, повезет в заветном. Когда он подъезжал к Гатчине, на табло ко всем напастям мигнуло: мол, приустали наши кони, долгий путь – жрать давай.

– Фигу тебе, – не политкорректно послал «немца» Буринин, – до Сиверской доковыляем.

Бумер еле слышно хрюкнул в ответ и мягко остановился. Буринин качнулся вперед, голова не замедлила откликнуться; ездока сладко затошнило. Олег Георгиевич попытался завести тачку, орудуя ключом, как маньяк ножом в колотой ране. Бумер не отзывался.

– Фашист, – процедил Буринин, сознавая, что такое ругательство может быть забавным, и от идиотизма ситуации распаляясь еще больше.

Мученически закатив глаза, стараясь двигаться как можно меньше, чтобы не тревожить взбесившуюся голову, Буринин вылез под разверзшиеся небеса, тут же набрал в ботинок ледяной воды, и интуитивно прикрыл макушку ладонью. Дождь превратился в град и временно посыпался довольно безобидной мелочью. Буринин вытянул руку, и на этот приглашающий жест остановился «Камаз» с номером …665.

– Слышь, коллега, это… – от холода у Буринина стучали зубы, но бородатый, в поношенном камуфляже водила «не боящегося грязи танка» быстро сориентировался и оперативно насосал в пластиковую бутылку с этикеткой «Полюстрово» два литра солярки.

Буринин протянул спасителю моментально намокшую купюру, бородач сунул ее в карман куртки, одновременно захлопывая дверь, и скрылся с места совершения сделки. Олег Георгиевич почувствовал, как оплывает краска на новых, еще не стираных джинсах. Бутики, блин, уверяли, что настоящий «Коллинз». Бумер же остался при своем – как будто его делали партизаны. Град тем временем потерял остатки романтики, и колотил по капоту с такой силой, что не было слышно даже шума проезжавших мимо машин.

Буринин проклял все на свете, в первую очередь Баварский машиностроительный завод, а во вторую – легенду невзрачного маленького начальника, потому что человек в его состоянии тупеет от боли и посылает элементарные вещи. Может, бросить все и укатить домой на первой попутке? Не сегодня!

Он, кряхтя, вывалился обратно на дорогу и опять встал в позу вокзального нищего. На этот раз – безрезультатно: дураков тормозить в такой град не нашлось. Плюнув на все, Буринин сел в салон, закрыл глаза и выключился – как ему показалось, часов на пять, но стрелки хронометра уверяли, что всего на четыре минуты. Град успел сойти на нет, его сменил моросящий дождь. Буринин в третий раз повторил попытку и тормознул второй «Камаз» – теперь уже с номером …667. Хотел было спросить, где средний брат, но по пустякам разлеплять обмерзшие губы оказалось лениво.

– Что у тебя? – добродушно, в манере древнего гонялы, снизошедшего к чайнику, полюбопытствовал водила. Из салона пахнуло октановыми числами и булкой.

Буринин поделился проблемой. Типа в дизельной тачке топливо закончилось абсолютно, топливный насос глотнул воздуху, образовалась муторная воздушная пробка. Так и есть, пробку предстояло прокачивать. Водила укоризненно покачал мудрой дальнобойщицкой головой, вместе они разобрали полдвигателя, и через час Буринин с опустевшими карманами двинулся дальше по дороге разочарований. От бессилия даже голова перестала болеть. На пару минут.

Подъезжая к Сиверской, Буринин воспалившимися глазами заметил, черт возьми, мирно припаркованный внедорожник Chevrolet – тот самый, из их конторы. Олег Георгиевич вкусно и резко тормознул, и решительно вышел из машины, предвкушая, как он сейчас будет долго и мучительно убивать сволоту Леху, пропади он пропадом вместе со своей чухонкой. Мозг отозвался на эту инициативу возбужденной чередой особо сильных пульсаций, как древнем осцилографе. Дверь внедорожника дружелюбно распахнулась навстречу Буринину, и тот забрался на переднее правое сиденье.

– П-П-Пепел!? – подавился пропитанным салонными запахами воздухом Олег Георгиевич.

Сергей Ожогов равнодушно выбросил сигарету в окно:

– Как ты раскусил, что я – не Терминатор?

– Чеслав, как нездешный, плохо сек, где в Питере ждать дорожных пробок, именно из-за этого тебя сразу по возвращении прозевали. Ты же был в курсе, что днем на Обводном канале застрять проще простого. Кроме того, от тебя не несло псиной… А я знал, что победивший пепел не откажется пошуровать в личном барахле Терминатора. Спросишь, откуда знал? Придет время, обсудим. Только кабинет его оказался пуст, верно? Верно, ведь он – гений маскировки.

– Был гений, да весь вышел в мертвецкую. Я тоже сфоткал, что у тебя чересчур пытливые глазки. Надеюсь, и язык хорошо подвешен. Хочу услышать именно от тебя, что значит эпитафия: «Это твой билет в Китай»?

– Ты меня грохнешь и окажешься следующим, – предупредил хрипло дышащий, разом вспотевший со лба до носков, Буринин, – а я мог бы позвать тебя в долю!

– Зачем воровали детей?

Буринин пугливо сверкнул шустрыми глазками; даже то, что головная боль схлынула, его не возрадовало, челюсти так дрожали, что слова рождались с откушенными окончаниями:

– Продаж… за бугор в бездетны… семьи. Мистер тычет в слайд: «Этого хочу!». А мы – завсегда пожалуйст… Официалка пропаж – только верхушка, по детдомам еще сорок отроков и отроковиц отсутствуют, но эт… в статистику не поданы. А за каждого, минус накладные расход…, мистер максает десять штук. В итог… набегает…

– Спасибо за предложение, я подумаю, – отозвался Пепел и достал из-за пазухи «Макарова».

Дождь лопотал по крыше, от мокрой одежды валил пар, и так не хотелось подыхать, что хоть вой. Под прицелом Буринин чувствовал себя крайне нездорово, он смекал, что его туфта не прокатила:

– Может, печку выключишь? Жарко…

– Нормально, – пожал плечами Пепел, взвел курок и направил дуло на висок Буринина.

Олег Георгиевич не мог вызвать сочувствия, тем более у Пепла, и тем более, когда гаденыш оказался неисправимым лгуном. И его смерть была самому Пеплу на руку, ведь шустрик рассекретил фальшивого Терминатора.

– Нет! – отгородился ладонью Буринин, – нет, не стреляй. Черт с тобой, я все расскажу.

«Это правильно», – подумал Пепел, не любитель случайных исповедей.

– «Триаде», не таращи дико глаза, той самой знаменитой китайской «Триаде», нужно пушечное мясо с белой кожей. Четырнадцать-пятнадцать лет – идеальный возраст призывников. Мальцов не поздно перевоспитать, подсадить на блатную романтику, научить убивать и заметать следы. «Триада» обосновалась в Европе и сейчас сшиблась с набирающими силу арабами. Будет большая тихая война.

– Красиво поешь. А тебя я за что должен порешить?

– Я от Караванца болтался с группой Терминатора. Иногда на подхвате, иногда на связи. Теперь я не нужен, и авось много знаю, как и ты, ты меня грохнешь и будешь следующим. А могли бы на пару Захара сделать голым Васей!

– На пару лимонов?

– Не меньше!

Серега заскучал, «Мир жесток»:

– Убедил, полезай в багажник «бомбы». Я решил поменять машину, твоя дизелюха мне подходит.

– ?..

– Такой уж тебе выпал билет в Китай – в багажнике. – И для вящей убедительности Сергей поторопил ответственного работника «Взаимопомощи» стволом под ребра.

* * *

В который раз взбеленился отодвинутый на дальний край стола, чтобы не мешать разгребать ящики, телефон. Но сегодня Горячев отвечал на все звонки, не поднимая трубку: «Задолбали!».

– Н-да. Как же мы таперича без вас, отец родной? Все равно, что осиротели, – иронично, но с показным сочувствием произнес вечный интриган старлей Фролов.

Майор Горячев в ответ на это театральное замечание устало отмахнулся:

– Да иди ты… Как были, так и будете дальше. Только, – он обвел взглядом стены кабинета, – в другом составе. Сделай одолжение, фотку вон ту сними. Да нет, не Путина, она же казенная! Лебедева– генерала.

– Последнее поручение, – отозвался старлей все тем же тоном, – а что, отвальную какую-нибудь устраивать будем?

– Да какая там отвальная?..

– Ну, водочки-то выпить можно, – примирительно сказал Фролов, – сейчас наш «летеха-Антипепел» сгоняет.

Майор заколебался, конечно, от рож подчиненных его тошнило, но… Старлей, опережая неминуемое решение, высунулся в коридор:

– Игнатик! Слышь, Миха!

Игнатик не замедлил явиться, уже не по-юношески хлопнув дверью. «Взрослеет», – мысленно констатировал майор, и мысленно же, с подкатившей к сердцу злобой добавил «Чем больше куча мусора, тем больше в ней тараканов».

– Слушаю, товарищ старший лейтенант.

– Миха, ты бы… Это… Если неофициально.

Лейтенант сделал непонимающие глаза.

– Вот чем плохи новые, молодые сотрудники, – горько пошутил майор, у которого при виде данной комедии малость отлегло, – они спиваются позже. Не вовремя. – а сам еще подул, что все таки слава Богу – не грохнул злодейский Пепел молодца, как майор задумывал, грехом на душе меньше, да и кто бы тогда за водкой сейчас побежал бы?

– Просто это еще совсем зеленая поросль, – философски успокоил старлей, – Миша, ты понял?

– Понял, – как и предлагалось, неофициально ответствовал лейтенант Игнатик. По правде сказать, после памятного посещения собачьих питомников на водку он смотрел с отвращением, но в то же время воспринимал ее, как нечто мистическое.

– Ты, Фролов, – начал Горячев, когда дверь за ретивым Игнатиком захлопнулась, – к телефону меня, пожалуйста, не зови. Отзвонись лучше, кому надо, ну, чтоб потом не бегать, все равно придется. Это – раз. И два…

– Бу сделано, – поспешил заверить старлей, – до отвальной успею.

– И два, – майор замялся, – Павлову ко мне доставь.

На этот раз старлей не стал орать в глубину коридора, а пошел лично. «Уважает», – тоскливо подумал майор. Сейчас бывшая подчиненная заявится с перекошенной триумфом физиономией. «Что так быстро?» – не без подначки спросит Горячев оказавшуюся гораздо изворотливей, чем мечталось, подсидевшую его Анастасию свет Леонидовну.

«Я как раз собиралась зайти», – равнодушно и уже чуть свысока ответит Анастасия, усаживаясь без приглашения в кожаное потертое кресло напротив рабочего стола. «Скажи лучше, что как раз проходила мимо моего кабинета» – придется майору сменить тон на примирительный. Настя вежливо улыбнется. «Ты – как?» – для приличия осведомится майор, имея в виду неприятности в составе партии. Будем надеяться, Анастасия свет Леонидовна так никогда и не прознает, кого благодарить за нервотрепку.

– Да нормально. Что делать, товарищ майор, все течет, все меняется, – пусть Настя и заговорит о своем, случая поддеть Горячева она не упустит. А майор хоть и зафиксирует подначку, но виду не подаст, впрочем, тему переменит.

– Ну, если ближе к обязанностям… Свои дела, Настя, я передаю тебе, – покровительственно и с недоброй усмешкой объявит майор, – что носом-то дергаешь?

– Да так… Разгребать эти братковские войны, смерть Иветты Лунгиной… Не лежит у меня к ним душа.

– Какая нежная! – притворно восхитится майор, – прямо воплощенная женственность! Настя, любишь или нет – не вопрос. Вопрос в том, насколько ты успешна. А ведь с Пеплом-то кто разобрался? Никакой не Игнатик, а – ты, дорогая… Молодец ты все-таки, Павлова, сделала подарок старику к пенсии. Главное, нет, ты зверем-то не смотри, главное – я за тебя рад, за голову твою. Голова-то у тебя шибко буйная, н-да, завита, да не делом завита. Все бы вам, бабам, мужики да мужики… А ведь понимать надо, куда прешь да с кем… Ну, ладно, – осечется майор, поняв, что, судя по отнюдь не благодарному выражению Настиного лица, с комплиментами перебдел, – будешь мое дело продолжать, а оно у нас правое. Борьба, как-никак. Да тебе сейчас и карты в руки: лови – не хочу, одно слово – партия. Это сила. Власть…

Конечно, на этой прощальной встрече вслух ни в коем разе не прозвучит злая правда, почему майора выдворяют на пенсию, а все проще пареной репы. За то, что старик нашел цех Лунгина, Захар Караванец так цинично отблагодарил. Не совсем, чтобы так уж и нашел, Отощавший и заскучавший по кабакам Валерий Константинович Лунгин сам проклюнулся по телефону и выторговал себе условия почетного плена. А после майор стал не нужен, и у Захара хватило рычагов в Управе, чтобы на личное дело майора Горячева упал штемпель «Отправлен на заслуженный отдых».

Инициировав работу с компроматом на Павлову, майор сам, почитай, подписал указ о своем увольнении. Где-то произошла утечка, и Караванцу гораздо интересней оказалась испачканная компроматом дамочка, да еще с политическим потенциалом, чем прокуренный бесперспективный старик. Подлянка вернулась бумерангом.

– Правда, в незыблемости этой власти я сомневаюсь, – машинально не согласится в вымышленной беседе Павлова.

– Это уже не важно. Я вон сидел на своем месте, а теперь что? Эх, – взгрустнется майору, – даже жаль оставлять, чес слово. У нас ведь не все рутина, интереснейшие случаи порой бывают. Помню, случай был. Тебя тогда еще здесь не было. Летеха один, типа Игнатика нашего, сейчас в Германии работает, в ночи домой возвращался. Черт его дернул другим путем пройти. Смотрит – из окна первого этажа девица выпрыгивает, в одной рубашке. А время – поздняя осень. И орет, значит, орет так, как резаная, что к ней, мол, воры забрались – позовите соседей. Летеха-то молод, горяч, не сообразил, что соседей с лестницы зовут, ну и ломанул на помощь. Три месяца в больнице отвалялся – так отделали. И ведь типичный случай! Но самое смешное – девку-то отмазал! Двум подельникам вкатили «без права», а ей – условно! Поженились… Помню, пили на их свадьбе, я свидетелем был – ой… Сейчас разве так выпьешь… Начальство не позволит, а люди-то вокруг хорошие…

– Да будет вам сопли на кулак мотать, – жестко оборвет ностальгические этюды Анастасия.

Майор откроет рот дабы приструнить, но вспомнит, что здесь он уже на птичьих правах. Надвигающуюся паузу – а паузы в разговорах между майором и Павловой, пусть даже виртуальных, никогда ни к чему хорошему не приводили, – предотвратило столь ожидаемое возвращение. Игнатик, в готовой компании со старлеем.

– Принес? – радостно воззрился навстречу майор.

– Ты представляешь, еле успел у ларька догнать! – Старлей по свойски перешел с бывшим начальством на «ты». – Ну, как чувствовал – барахло возьмет! Тьфу, шляпа, – старлей отечески хлопнул Игнатика по темени.

И тут вошла Настя. Она застыла на пороге, и черта ее рта превратилась в ломанную кривую.

– А что, у нас в коллективе дама? – еще не подстроившись под новое начальство, еще не продумав линию, попытался гусарить Фролов.

– Избавьте, – отказалась Настя, – я пойду, у меня дел масса.

– Выходной, – пискнул Игнатик.

Настя смерила его пронизывающим взглядом, Игнатик скис.

– Всем пока, – бросила Настя и вышла, провожаемая тремя парами глаз.

Майор пожалел, что из мести не выставил пред светлы очи сменщицы древний приемник, авось доперла бы стерва, кого благодарить за партийную лихорадку. Авось спалила бы парочку миллионов нервных клеток.

– Ну, мужики, помянем, то есть, б-р-р, проводим, пардон, – начал старлей, и майор с горечью отметил, что за те годы, что Фролов служит в его отделении, Горячеву так и не удалось выбить из него дурную привычку напиваться с утра.

Вот так и не случился у выставленного на пенсию пинком под зад майора напоследок душевный разговор с Анастасией свет Леонидовной.

* * *

ПТС ^[27] будет существовать ровно столько, сколько существует сам Питер. И все это время сопливая шпана будет самоутверждаться, обрывая трубки телефонных аппаратов. Мобильная же связь чересчур паслась чужими ушами. Решив, что платить метрополитену – надежней и даже как-то уместней (кто-нибудь приплел бы и странного свойства патриотизм), Ожогов протиснулся сквозь озлобленную толпу в вестибюле и подарил жетон местному автомату.

Захар Караванец отозвался сразу, будто и не выпускал телефонную трубку из рук:

– Алло, – буркнул он раздраженно и разочарованно, – какая… личность и какого?..

– Термит, – коротко представился Пепел, – хочу сообщить, что…

– Чеслав, не по телефону, – оживился Караванец, – лучше пересечемся. Подгребай на Гороховую у Фонтанки, там китайская обжорка. Жду. – И повесил трубку, подонок.

Ровно через две с половиной дорожных пробки, дизельное транспортное средство резко затормозило у поребрика, чуть не ткнувшись носом в припаркованный «Гольф». Пошлого подлизы-швейцара в этом заведении не нашлось, зато представительствовала ряженая под китайское эго девица, закутанная в типа кимоно, с выбеленным круглым лицом и интернациональной бусинкой на подбородке. Лапа моментально принялась обхаживать Пепла с поразительной настойчивостью и даже навязчивостью. Обстановка Пеплу не прикинулась – красные бумажные фонарики, скульптуры, скверно срисованные из фильма «Последний император» и прочая фигня с претензией. Не откликаясь на призывные взгляды официантки, Ожогов прямиком направился к дальнему столику, за которым узнал мешки под глазами Захара Караванца. Пока два телаша обмахивали Пепла металлоискателем и изымали тупой «Макар» с последним патроном, гендиректор бросился с места в карьер демонстрировать дурное настроение:

– Вот уроды, закрыли зал для нормальных людей на ремонт, а в зале типа «у нас не курят».

– У нас временно – курительная комната, – пропела псевдокитаезная официантка и плавно махнула рукой в неопределенном направлении.

Перед Пеплом на стол легла папка меню: свинина с жареными огурцами, картофель в карамели, лапшевидные древесные грибы… Перед Караванцем стояла пахнущая уже выпитым «Крувуазье» рюмка-полтинник. Два бойца из личной охраны Захара экономно слюнявили стаканы с апельсиновым соком.

– Какие новости? – проводил фифу угрюмым взглядом Захар и, не запивая, кинул под язык таблетку.

– Для начала я хотел бы получить немного денег, – ради легенды Сергей помассировал локоть правой руки и поморщился, дескать, все еще болит. Типа, костьми за твою идею ложусь и требую соответствующую оплату.

На этот зачин Караванец ответил очень гнилым вопросом:

– А сколько, Чеслав, по твоему я тебе должен? В смысле – за все старания в сумме? Вспомни, ты сам решил спровоцировать войну между теневиками от Минздрава, я здесь ни при чем. И не должен тебе за Стрельцовых-Шафаревичей ни копейки. В качестве премии могу только оплатить лечение твоих гланд, где ты горло сорвал?

После такого недоброго пассажа сохранять маску приличий теряло смысл.

– Ты мне должен по жизни! – резанул Ожогов, прикидывая, кого первым из телашей свалить прямым в челюсть, когда начнется обязательная буча.

Но нет, Захар стравил пар, может, и наезжал он для пробы, в манере барыг из девяностых годов, авось собеседник спасует:

– Я все заплачу до остатка, – хозяин страховой конторы сломал меж пальцами зубочистку. – Ты ведь знаешь мне нет смысла не делиться. Я болен – Захар зачем-то выгреб из кармана горсть полураскрошенных таблеток россыпью, показал и ссыпал обратно. – Если ты останешься со мной до конца, тебе достанется все.

– Пока я все не заработал, – с той же холодной миной ответил Сергей, – сейчас мне нужна моя заработанная доля.

– Других слов я и не ждал, дружище пан Баржицкий, – вдруг широко улыбнулся начальник страхового общества. – Принесите нам пива на всех. «Хольстен», или «Хайникен», – кинул Караванец официантке, – Надеюсь, твоему горлу не повредит? Пойдем, Чеслав, пока перекурим.

– Пойдем, – согласился Пепел, и направился вслед за соблазнительно беззащитной спиной Караванца в курилку, которая вдруг оказалась проходной. Периодически туда-сюда слонялись молодые люди узбекской, но чем пристальней взглянешь – скорее китайской или наружности.

Курили молча, молчание можно было назвать и гнетущим. Пепел мысленно выстраивал речь, которую собирался двинуть дальше, и прикидывал, что прежние наброски не годятся к офсайду, они готовились не для нервной обстановки. Захар пару раз сплюнул в огромную фарфоровую пепельницу. Сергей даже пожалел, что не увидел здесь привычных для курилок банок из-под кукурузы.

– Насчет билета в Китай… – начал переговоры Пепел. Задача ему предстояла архисложная: объявить, что никакой он не пан пшек, что Захару придется обменять подростков на опасного свидетеля Буринина. Да при этом повести беседу так, чтобы она плавно не переросла в кровавое мочилово.

Захар задавил бычка, кашлянул и предупредил:

– Ща, подожди, я отлить схожу. – Караванец вежливо дернул плечом и скрылся в соседнем помещении.

Сразу же из-за двери сквозняком понесло рыбной прелью и еще какой-то экзотически дрянной вонью. «Отдушка у них…», – подумал Пепел, оценивая, что заведение весьма странное: в сортире воняет рыбьим жиром, да и на самом сортире – никакой вывески, словно для избранных предназначен. Пепел сделал глубокомысленный вывод, что душевная беседа отменяется, пора переходить к экстриму, стал у стенки в мертвой для пули зоне и нанес костяшками в дверь три нетерпеливо-вежливых стука.

– Эй!

Ответа не последовало. «А ну как его саркома сточила в труху?», – мысленно стебанулся Ожогов. Ведь таких твердых шанкров ничего никогда не морщит. Не долго думая, Пепел осторожно ткнул носком ботинка, и – дверь поддалась. Сергей не любил фразы «А я предполагал» за ее внутреннюю импотентность, но, конечно, никакого клозета за дверью не обнаружилось. Зато поджидали совсем недружелюбные китайцы. Две пары довольно больших черных глаз уставились на чужака с дистанции метра в три, а у двери оказался обладатель третьей пары, немедля схвативший Пепла за плечи. Двое других тут же воздели руки, будто голосовали за немедленное отторжение Сахалина, и, вопреки законам гостеприимства оказались вооруженны зеркальными тесаками для разделки рыбы.

– Ша, пацаны, вы обознались, я – не Терминатор, а Пепел! – гипнотически произнес Сергей, – ваш Караванец поторопился. Так ему и передайте, что «Триада» вот у меня где! – Ожогов сжал кулак в «рот-фронт» и заодно стряхнул китайские грабли с плеч. – А его аварийный комиссар сейчас пространно колется перед магнитофоном. Можете проверить: в «Макаре», который я вернул Захару, патрон остался целехонек.

Судя по желтым лицам, бойцы не поняли слово «пространно», зато все остальное вкусили правильно.

– Провожать не надо, я сам Захара найду для беседы, – процедил Пепел и беззаботно подставил растерявшимся головорезам спину, как прежде ему Захар. Отер рукавом лоб, подошел к ближайшему стеллажу, быстро нашел ноль, семьдесят пять бутылку сакэ, нормальной русской водяры не оказалось.

Крышку сковырнул уже в курилке, Захаровских телашей в зале, конечно, и след растаял, даже стаканы с апельсиновым соком успели исчезнуть, а пиво так и не появилось. Первый глоток рисового пойла Серега сделал, когда уже колесил по Загородному – чтоб руки на руле не дрожали. «В принципе им ничего не мешало меня замочить», – с грустью сознался сам себе Ожогов. С другой стороны, не битьем, так катанием, ему удалось зарядить Караванцу условия обмена пленниками.

* * *

Переступив порог, Кандид сунул в карман отмычку и аукнул в глубь квартиры:

– Есть кто живой? – взывал он, конечно, в шутку. Кандид постарался заблаговременно получить представление о системе организации безопасности в рядах Константина Мурзенко и прекрасно знал, что апартаменты пустуют. Иначе, два бойца непременно дежурили бы по лестничной площадке напротив, а Кандид только что обтопал и обшарил противоположную жилплощадь, и никого там не встретил.

Если бы Кандид служил у Баева первый год, он бы сейчас повернулся на цыпочках и покинул чужую хату. Но с возрастом приходит опыт, и с некоторых пор Кандид ничто не ценил так, как возможность получить дополнительную информацию о недругах работодателя. А подсказки в брошенном жилище находились на каждом шагу.

Как натоптана уличная грязь в прихожей, где хранятся кухонные ножи, как стоят кресла. Люди консервативны и привычек не меняют – любой фактик в будущем, при реальной встрече, мог оказать неоценимую услугу.

– Есть кто дома? – Кандид из коридора завернул в ближайшую комнату, потирая руки в резиновых перчатках телесного цвета.

Доводилось ему работать и в хоромах понапыщенней, но видеотехника вызвала горькое чувство зависти, на такой образ жизни Кандид пока не зарабатывал. Истинно, истинно судачили о Мурзенке, что тот свободное время без остатка гробит на наркоту и видео. Ишь, каков маньяк.

Незваный гость потрогал экран, сохранил ли тот флюиды тепла, чувствительность перчаток оценить это позволяла. Нет. Значит, поляна брошена более пары часов назад. Где ж теперь искать беглецов в большом городе? Кандид почесал репу и завернул на кухню, напевая:

– Зачарована, измордована,

На березе над речкой подвешена,

Вся ты словно в оковы закована,

Однорукая ты моя женщина…

Грязная посуда в мойке подсохла, так что и здесь не найти подсказку, когда обитатели сделали ноги. Ни тебе характерного для тюфячных лежбищ бардака, ни тебе по-хозяйски рассудительного изобилия, в холодильнике нашлась только невскрытая бутылка кетчупа «Хан», недолго же Мурзенко тут обретался, обжиться не успел. В мусорном ведре Кандид узрел всего три хабарика, что только подтверждало прежний вывод. Как-то сама собой рука Кандида обласкала ручку топорика для раздели мяса и отказалась его, сиротинушку, оставить среди прочих кухонных причандалов.

Главное, когда Кандид найдет Мурзенко, на этот раз не забыть спросить, что тому известно о подпольном заводике Лунгина.

– Где завод Лунгина?! – заорал Кандид в пустой квартире, обращаясь к креслу, – Ты думаешь, я забуду спросить? Не мечтай! – и вооруженная сталью рука обрушилась на беззащитную спинку.

Спинка кресла жалобно хрустнула, из зияющей раны полезли желтый поролон и пакля.

– Молчишь? Не такие раскалывались. Будешь дальше молчать, я откромсаю тебе ножки, сдеру кожу и сошью из нее куртку, которую буду носить по воскресеньям! Где завод?! Адрес!? Сколько людей его охраняет?!

На храбро запирающееся кресло посыпались безжалостные удары, один увесистей другого. Кресло растопырило букет пружин.

– А ты тоже смотри, – прикрикнул Кандид на серый от страха экран телевизора. – Ты следующий. Тебя я утоплю в джакузи!

Но судьба знала, чем умаслить Кандида. Его цепкий взгляд задел застрявший в складках дивана серый пластик. Конечно, это мог оказаться отброшенный в суете сборов пульт видака или телека, но Кандид имел глаз наметанный и сразу усек, что это такое. Вогнав топорик в спинку раскуроченного кресла, будто в пень-колоду, Кандид наклонился и подобрал забытый мобильный телефон Samsung E400.

– За этот жест доброй воли, – объявил Кандид в пустоту, когда я вас найду, господин Мурзенко, вы будете мучиться на минуту меньше.

Любопытство подсказало нажать нужную комбинацию кнопок, рука прижала мобилу к уху. В ухо потекли припевные ноты хита группы «Ленинград», но на седьмой ноте спрятанный в корпусе заряд пластида сдетонировал. Samsung E400 в клубах дыма разнесло на тысячу крохотных осколков, а вместе с мобилой раскрошило в салат «оливье» и голову лучшего Баевского работника. Это выглядело, будто в брошенной квартире великан чихнул расквашенным носом.

* * *

Пепел с норовом дизеля был знаком, и, предусмотрительно заправив коня до отвала, направил свои колеса к неприглядной «мойке» на Парнасе. Предварительно он наведался в цветочный магазин и обнаружил табличку «Закрыто на ремонт», и теперь, безоружный на все сто, чуыствовал себя, словно нудист на церемонии вручения Оскара. Заморачиваясь с конспирацией, Пепел припарковался на пятачке перед мойкой. Пусть вряд ли ищейки Захара будут рыскать по далеким парнасским колдобинам, остальную дорогу до вотчины Лунгиных Сергей не поленился отмахать пешкодралом – здесь он найдет временный приют.

Конечно, его раза три чуть не обдало грязью из-под колес весело звенящих грузом «Зилков». И к подошвам грязюки прилипло щедро. Зато хватило времени осмотреться по сторонам – так, для порядка. Не похоже, чтобы на складе щербатой стеклотары кипела работа. Окружающий пейзаж был скуп, словно преуспевающий банкир. Глухие стены, ни деревьев, ни канав, пригорков и насыпей; ни одного окна на фронтоне, только входные двери.

А вот это был сюрприз не самый приятный! По ведущей из фармацевтического подвала сточенной подошвами лестнице, опираясь рукой на стену, осторожно поднимался Пашка. «Ну, сейчас начнется», – тоскливо подумал Пепел, и поймал себя на приговоре, что становится, как мысленно это обозвал, педофобом. Не по Пеплову хотенью навязанный подопечный, тем временем зажато оглянулся и стал делать знаки отчаянной мимикой в духе Челентано. Сергей зло вздохнул и не свернул за угол соседнего дома, куда Пашка столь многозначительно указывал. На что Пашка предъявил козырного туза: воровато оглянувшись, он на миг распахнул куртку, и Пепел узнал гуталиновый блеск пропавшего «ТТ».

Это меняло дело. Пепел таки свернул за угол, куда так настойчиво заманивал его маленький паскудник. «Вдарить бы сопляку по уху», – непедагогично замечталось Пеплу. Пашка дышал прерывисто, будто купленный в магазине живой рыбы пескарь.

– Что-то ты, касатик, без огня в глазах? – съязвил Пепел.

В ответ на замечание Пашка опустил голову, молча протянул стыренный пистолет и покаянно зыркнул из-под лба.

– Что, больше не нужен? – поинтересовался Пепел.

– Типа того, – с непреодолимой безнадегой в голосе отозвался младший Лунгин.

Тут уж и в Пепле проснулся воспитатель.

– Что ж ты, мерзавец, в отказ-то пер? Сказал бы сразу – мол, надо мне, уж не бейте, дяденька…

– Сироту, – закончил фразу Пашка.

Пепел не стал задавать наводящие вопросы:

– Знаешь о мамке?

– Да.

– Откуда?

– Мент, козел, сказал.

– Где ты здесь мента надыбать ухитрился?

– Ментов, Пепел, искать не надо. Они сами находят.

– Глубокомысленное замечание, – резюмировал Пепел.

– Ты вот стебешься, – глянул Пашка с недетской укоризной, – а на фабрике тебя засада ждет. Батя раскололся от безрыбья, под страховую контору лег и тебя сдал. Так что волки наши позорные караулят тебя – одни по коридорам киснут, а главный в кают-компании сидит и с батоном кофе хлещет, меня выпустили воздухом подышать. Я же ребенок и не в курсе. Ну, Пепел, – разочарованно протянул Пашка, – ты бы хоть забеспокоился, ей-Богу.

– Да, что ты говоришь? Точно именно меня ждут? – Сергей заволновался, что предприимчивый Караванец мог найти контактный проводок к сердцам серых шинелей, и те отныне не удовлетворены трупом Терминатора.

– Любого, кто явится цех из-под страховой конторы выцарапывать. Ну… Его, понимаешь, менты пасут, доблестный Санчо его спасает…

– Не менее доблестно… – Сергей позволил себе вздохнуть посвободней, ему пока гораздо выгодней жить с аксиомой «Пепел мертв», – Только на Санчо ты не тянешь, скорее – Багдадский вор, – усмехнулся Ожогов, проверяя обойму вновь обретенного ТТ, не хватало всего одного патрона, просто подарок.

Пашка пропустил скользкий комплимент мимо ушей и продолжал, как ни в чем не бывало:

– А он – ни в зуб ногой! Эх… – в голосе малолетки слышались неподдельные упрек и разочарование, – на штурм-то попрешь?

– У меня другие планы. Ментов и твоего папашку придется разочаровать.

Пашка понуро опустил плечи. «Блин, он, все-таки, великий манипулятор», – безрадостно подумалось Пеплу. И тут Пашка подарил:

– Слушай, Пепел. Давай, ты меня с собой возьмешь, а?

Пепел оживился:

– Уволь. Мы как-нибудь друг без друга проживем.

– Думаешь?

– Уверен.

– А мы с тобой еще встретимся?

– Давай обойдемся без «Трех мушкетеров», – досадливо отмахнулся Пепел.

– Как знаешь. Ну, тогда, – Пашка держал марку, – бывай.

И тут малолетний спиногрыз окончательно пришиб Пепла. Гордо заглянул в глаза, решительно протянул руку и столь же решительно стиснул ладонь, протянутую в ответ слегка ошарашенным Пеплом. Рука была сильнее, чем у многих ровесников. Для себя Пепел решил, что хватит патоки, и, не затягивая импровизированное «прощанье с матерой», развернулся. Двинув обратно к машине, боковым зрением Ожогов заметил, что и Пашка, не торопясь, вразвалочку топает к фабрике. На ходу прикуривая.

Липкая грязь под ногами помешала загрузить себя философски-астрологическими размышлениями о дальнейшей судьбе Пашки. Пепел вернулся к бээмвухе, не торопясь, отъехал, руля к заранее подмеченному заброшенному складу размокших фанерных ящиков. Цифра в круге над въездом – 3,5. Широко… Пепел затормозил, вальяжно вышел из машины, гулко хлопнул дверью и, обойдя уже набивший оскомину кузов, распахнул багажник.

Аварийный комиссар, он же – водила «скорой», он же – продувший партию в подкидного дурака Захару Караванцу Олег Георгиевич, явно нуждался в ремонте, настолько жалобно выглядел. Хотя Пепел поступил с ним весьма гуманно: с комфортом засунул в багажник, локти-колени перебивать не стал, даже голову на колесо положил, как на подушку. Пленник, похоже, Пепловой щедрости не оценил, глядел хмуро и исподлобья:

– Так меня на собственной машине еще не катали.

– Не на твоей, а на казенной, – строго поправил Пепел.

– Я так понимаю, звать на помочь – бесполезно? – как-то излишне спокойно уточнил экс-комиссар.

– Ход мыслей в целом верный.

– Дай хоть закурить-то, – попросил бывший-бывший-бывший, и в его голосе Пепел узнал умоляющие нотки на грани срыва.

– Курение вредно, – с суровой непреклонностью отказал Сергей.

– Все равно помирать, – с отчаянием хныкал Буринин.

– Не скули на бультерьерской фене. Курево – после. Рассказывай свои запутки подробней и правдивей. Повторяю – ПРАВДИВЕЙ.

– Фашист, – констатировал умаявшийся вешать лапшу комиссар, посучил по паучьи согнутыми, затекшими ногами. – С чего начнем, с Лунгина, или со страхового общества?

– Для начала попробуем вернуться к китайскому вопросу…

Теперь вспомним о большой любви, оставшейся последней в рядах союзников Насте, решил Сергей, за тягомотный час выжав из Георгиевича до донышка правду по капле. Настя обеспечит безопасность при обмене уютно упакованного в багажник товарища на племя молодое, незнакомое, подростковое. Ей – благодарность от начальства, а мне – наконец спокойную жизнь.

Глава 12. Вредные привычки

Где это происходило, для Буринина так и оставалось загадкой, вроде бы справа лежала автомобильная трасса. Земле, через нее колесам, а далее кузову передавалась глухая дрожь, точнее – увольте. Горло немилосердно сверлила жажда, тело ныло, будто сплошная гематома, и гаденький страх пилил нервы. Зато голова… багажник бээмвухи – идеальное средство от гипертонии.

Услышав нарастающий звук мотора и шелест шин, Буринин закопошился в тесных рамках багажника с особым рвением. Для острастки Пепел стукнул кулаком по крышке. Комиссар затих, понял, наверное, что одной возней многого не достигнешь, особенно когда пасть заткнута.

«Фашист» – в муках подумал комиссар и, как утопающий, ухватился за соломинку надежды: вторая машина остановилась в непосредственной близи от их «бумера», и, судя по тарахтенью движка, тачка это была отечественная. «Значит, – продолжал умопостроения не сдавшийся комиссар, – человек простой, убивать не станет. Прямо сейчас».

– Ну, здорово, здорово…

– Привет.

Запрессованный пленник обомлел, услышав при совершенно мужских раскладах женский голос. «А вот с бабами лучше не связываться. И голос – сразу ясно: стерва, такая замочит, даже если сценарием не предусмотрено», – мандражировал Буринин. Трусом он себя не считал, но жить хотелось даже упакованному, будто шпротина в консервную банку.

– И что кавказский пленник успел тебе поведать? – с иронией полюбопытствовала женщина.

– Китайский пленник. О, эта удивительная история началась очень давно, когда старожилы еще помнили, что такое «ваучеры»! Году в девяностом наш Захар Васильевич Караванец прославился тем, что открыл свою первую страховую компанию, страховал вклады граждан в пирамидах и банковские кредиты. И только пирамиды пошли пузырями, Захар тоже решил растаять в тумане с чемоданом чужих денег. А потом года через три всплыл и основал вторую свою компанию, на этот раз кептивную.

– Не ругайся при дамах.

– Кептивная, значит, позволяющая заводам через страхование работников уходить от сочной доли подоходного налога. Где-то в это смутное время Буринин ушел из ГАИ и устроился во «Взаимопомощь», но известной зарплаты ему показалось мало, и он стал копать в неурочное время. И помаленьку выкопал историю с первой конторой. Далее Караванец в один прекрасный солнечный день получил грубое анонимное письмо.

«Это было не письмо, а телефонный звонок», – поправил бы запертый в багажнике пленник, если бы ему пасть не залепили пластырем.

– Содержимое послания банальное: «Если вы не расстанетесь с энной суммой, то соответствующим органам станут известны подробности…». И долгое-долгое время Караванец платил за молчание анонима без задержек. Но помаленьку Захар бурел, обрастал формированием и, наконец, вышел на китайский заказ. Тут уж Буринина задушила жаба, и он потребовал спрятать в тихом укромном месте договор о полной переуступке права собственности на страховое общество, а графу «новый владелец» оставить незаполненной. Где-то здесь он наследил, и Захар Васильевич расшифровал анонима.

– Такой договор – просто бумага, сделать обратку: пара пустяков.

– Буринин тоже не лыком шит. Он хотел тут же заслать копии с компромата китайцам, тогда бы, по его прикидкам, они смену власти в компании поддержали бы, а может, чтоб не поднялся скандал, и отправили бы к Захару пару ниндзя.

– Дурак, – вздохнула женщина, – из опыта знаю, что китайцам гораздо интересней работать с испачканным директором, меньше рыпаться в стороны будет. А я тебе, как обещала, твою выкидуху привезла. Вообще, можешь потихоньку заселяться в свою квартиру, никто ей не интересуется, Пепел ведь мертв…

– Приятная новость.

– Есть еще приятней, ты правильно сделал, что позвал меня. Будем брать Караванца с поличным.

– Мы так не договаривались, я на ментуру не работаю. Мне от тебя требовалась только гарантия безопасности при обмене.

– Ладно, Сережа, не буду ходить вокруг да около. Караванца мы уже взяли, только одна проблемка осталась. Эта малолетняя шпана, им собранная, так размечталась переселиться в Европу, что заперлась на складе и, будешь смеяться, объявила голодовку. И теперь нужен тот самый ловивший их Терминатор, чтобы эти сопляки открыли дверь.

– Грубо шутишь.

– Нетушки, могла бы их спецназом да слезоточивым газом выковырять, но мальцы пугают телевизионщикам рассказать о наших методах, умные, как Склифосовский. Приходится форс держать. Будь другом!

Баба подошла ближе к машине, побарабанила пальцами по железу:

– Так и паришь его там, бедного? – Грубоватый смешок.

– А что с ним, мазуриком, еще делать? – равнодушно зевнул Пепел.

– Дай хоть глянуть.

– А вдруг мотанет в кусты, ищи его потом, свищи, не гасить же при попытке к бегству, он – все равно главный свидетель по моему безнадежному делу. Насмотришься еще, садись в машину.

Крышку багажника опять поскребли.

– Да в салон же! К себе! – не пожелав понять шутку, поторопил Пепел, – Настька, тоже, нашла время паясничать…

– Погоди, а ты выяснил, где компромат на Захара?

– Будешь ржать: в самой конторе среди финансовых отчетов за девяносто шестой год. Ни ревизоры, ни главбух никогда не заглянут, и всегда под рукой.

Двери хлопнули, комиссара опять повезли в неведомое. Он слышал, как совсем близко, чуть позади, ехала вторая машина. Стало быть, баба катается без шофера, раз тачку не бросила… Буринин поймал себя на мысли, что специально отвлекается совершенно левыми рассуждениями. Бес знает, что у этих придурков на уме. А с Пеплом вообще связываться не стоило, тогда еще…

Буринина порядочно потрясло, и даже успело слегка укачать, когда машина, наконец, остановилась. Позади скрипнула тормозами и вторая. Комиссар после нескольких часов заточения получил возможность возблагодарить Бога за то, что опять увидел дневной свет.

– Выползай давай. Меняем одного паршивого жулика на горстку… Впрочем, далеко не ангельских, блин-Клинтон, тинейджеров.

Пасть Буринину разлепили, смятая полоска лейкопластыря улетела прочь – больше не понадобиться? И даже сострадательно потянули за ворот куртки, чтобы помочь выбраться.

– Фу, он обмочился!

– Извини, дорогая, это не моя машина, без унитаза в багажнике.

Бренный пленник с трудом перекинул деревянные ноги, неловко пособил себе затекшими руками, и, пошатываясь, ступил на грешную землю. Огляделся, пьянея от свежего воздуха. Впереди бледнела какая-то постройка явно производственного, скорее складского, типа. А рядышком… Ну, Пепловскую-то морду товарищ комиссар всегда узнает, пока не грянет старческий маразм… А баба? О-ба-на! В серой тужурке капитана милиции. Ментовка… Если б кто знал, как у него отлегло от сердца, ведь до конца комиссар оставлял пятьдесят на пятьдесят, что Пепел его вернет Караванцу в обмен на молодежь.

Буринин вспомнил, что забыл рассказать даме Пепел – войну за медицинский передел по сути развязал опять же Захар, ему она была крайне выгодна. Если бы Караванца вовремя не сгребли, он бы подмял всю лечебную тень… А про то, что предлагал Пеплу за себя приличный куш, но тот не соблазнился, лучше умолчать, среди милицейских чинов, авось, найдутся люди посговорчивее. К прибывшим от здания направилось два хмурых жлоба с легко угадываемой печатью причастности к силовым структурам. Ментовка, как телепат, мигом отозвалась на мысль комиссара.

– Стоять. Молчать и слушать.

– Хорошая из тебя получится жена, – прощупывая, что ему позволено, а что нет, брякнул Буринин.

– Слово – в зубы, – монотонно продолжала баба, – движенье – в зубы. Побег…

– В затылок, – задумчиво вставил ставший при виде новых игроков смурнее тучи Пепел и выплюнул хабарик.

– Выступишь перед мальцами с речью, что Родина – есть Родина, и далее ты во главе с этой бандой появишься в Управе… – попробовала успокоить боевая подруга. – Лучшей амнистии не придумать.

Судя по судорогам скул, сопровождающим жлобам шутка прикинулась. Перспектива Буринина не порадовала, и он с выражением полнейшего согласия на помятом лице, хлопая мокрыми брючинами, последовал в центре каре к строению, которое складом и оказалось.

– Настя, ты меня подставила, – после гнетущей паузы определил Пепел.

– Не дуйся, так будет лучше всем.

Буринин, чувства которого были обострены до предела, сообразил, что женская версия будущего Пеплу не прикинулась, и тот не двинул в отказ только до поры.

Они прошли по лабиринту предбанников, стены, как водится, масляно-зеленые, полы щербатые. У порога одной из дверей лежало – да-да, самое настоящее человеческое сердце, экскомиссар мог бы в этом побожиться.

– Не отставать! – командным голосом приказала Павлова и зафутболила орган куда подальше, – какие заложники нежные пошли… Слышь, – с улыбкой обратилась она к Пеплу, – а забавно было бы посмотреть на эти клапаны для сердца. Ты хоть представляешь, как они выглядят? Жизнь нервная покатила, в старости ведь придется ложиться на операцию. Если доживем.

– Без малейшего, – холодно отрезал Пепел, В уме он себя клял последними словами за идею сотворить из Анастасии Леонидовны опекуншу и гаранта в обмене стукача на подростков. Надо было раньше соображать, что Настя, не смотря на амурные симпатии, являлась самостоятельной неуправляемой боевой еденицей, у которой могут иметься свои, отдельные от Ожоговых, резоны.

– У тебя нет незарегистрированного огнестрельного оружия? Лучше сдай мне, – шепнула Настя на очередном повороте. Не хватало, чтобы тебе «хранение» взамен киднепингу повесили.

– Только холодное, с твоими отпечатками пальцев, – отрезал Сергей, не поворачиваясь.

За следующим углом открылась панорама на целую роту инвалидных колясок. По блеску никеля это больше всего напоминало ряды колесных корзин в универсаме.

– Туда, – махнула рукой Настя.

Пепел нехотя, но послушно свернул, отмерил несколько шагов. И тут почуял, что ни Насти, ни пленника, ни держиморд рядом нет. Опасность завоевала окружающее пространство, как цунами. Ожогов приостановился, спешка нужна только при ловле блох и поносе, осмотрелся: очевидно, они исчезли за той дверью, и не похоже, чтобы их утащили насильно. Впредь он будет только сам организовывать «встречи».

Казалось, у Пепла двоится в глазах, или его начали посещать галлюцинации. Только что коридор был гол и пуст, а теперь спереди и сзади возникло по паре шикующих пистолетами гоблинов. Память картежника помогла узнать: спереди те, что сопровождали Пепла по паркету «Взаимопомощи», сзади те, что служили прицепом к Караванцу в китайской обжорке. Встреча на высоком уровне – какие опасней?

Самостоятельная боевая единица Анастасия Павлова таки сыграла с Караванцем в самостоятельную игру, где Серега оказался фоской, теперь только и оставалось, что попытаться выжить. «Лучше, конечно, помучиться» – как говорил товарищ Сухов, тем более перекрестный огонь клиенты учинить побояться, тогда они буду стрелять друг в друга. Правой рукой Ожогов выхватил «тетешку», левой, уже оборачиваясь, толкнул гремучие инвалидки в сторону спайки, встречающей его с фронта, развернулся, успел пару раз бабахнуть больше для дыма и рикошетного визга в другую сторону, чтоб никому не было обидно. Упал-отжался и, как по рельсам, на животе помчал в дебри инвалидок. Сейчас яснее, чем когда-либо, он осознавал, что гражданин Ожогов – отнюдь не Терминатор.

Поборов зубасто лязгающие наворотами инвалидные кресла группа захвата с двух боков бросилась за Пеплом. Меньше всего Серегу сейчас мытарил сопливый факт – предала. Не размусоливая, Пепел рванул в перспективу коридоров. Вот и пригодились лабиринты. Куда? Второй этаж, сигать на асфальт – а вдруг вывихнешь ногу, тогда из тебя получиться идеальная мишень… Вот та самая дверь, у которой валялось пластиковое сердце. И сейчас валяется, а как похоже на настоящее…

Рядом – дыра с заслонкой. Что за дыра? Не особо вникая, зная, что выбора нет, внизу, верняк, караулят, у лифта (если он есть) – тем более, Пепел вниз головой, как заправский прыгун с вышки, со свистом скользнул внутрь. Заслонка на петлях сразу же вернулась на место. А сам Серега, пропахав с десяток метров по узкой квадратной трубе, мягко брякнулся в глубокий контейнер для мусора.

Отряхиваться и чиститься, будто вылизывающая шерсть кошка, времени не было, хотя что-то блевотно-дрянное и мокрое измазало джинсы и куртку. Мешки с мусором, на которых Серегу раскачивало, словно на волнах Голфчстрима, оказались странно холодные, скользкие, вязко-пластичные. Интересно, отходы какого производства там булькали? Только один – матерчатый – подарил при касании тепло, и Пепел вдруг догнал, что никакой именно это не мешок, а не успевшее остыть человеческое тело; к гадалке не ходи – светлая память товарищу Буринину, и, значит, двое Настиных сурововцев тоже освободились для охоты. Нашарив в черпнувшем слизи кармане куртки трофейную зажигалку «Зиппо», Пепел чиркнул, и с седьмого раза, раскатавшись, та все-таки соизволила зажечься.

Ствол затерялся где-то в безбрежных объедках. В ноздри бил запах хлора, едва перебивавший другой аромат сомнительного свойства – что-то то ли тухлое, то ли разлагающееся, приправленное медицинским спиртом. Пепел услышал, как кто-то для порядка пустил в трубу пару пуль, и перевалился через край контейнера. Вспомнилось, что не далее пяти минут назад так же выбирался из багажника липовый заложник.

Огонек пока щадил пальцы. Территория небольшая, с права фонила тонка полоска света. Пепел подтанцевал, протер рукавом слезящиеся в едком чаде глаза. Обитая железом дверь выводила прямо на улицу – там, где ждала его машина. Недоработка со стороны врагов.

– Какой идиот ставит засовы в мусорнике? – Процедил Пепел.

Выкидушное лезвие залипло в колодке, позорная слизь забилась во все щели. Но не килограммом, Пеплу без особых усилий удалось вытащить лезвие наружу и вставить между притолокой и дверью. Задвижка оказалась тяжелой, но не заржавленной: видно, мусор вывозился часто. Миллиметр за миллиметром задвижка поддавалась ножу.

Где-то за стеной послышались дробные шаги и выкрики на тему «Держи его, лови его!». Пепел сжал зубы, боясь, что они заскрипят чужим мусором. На последнем рывке задвижка-таки застопорилось. Ничего страшного, железка пошла дальше, но все же секунд пять отняла. Щелкнуло, и дверь поддалась. Уже не заботясь о конспирации – его моментально заметили, – Пепел рванул к машине. А недобитые захаровцы, тройку которых минула смерть от «ТТ», высыпали на крыльцо и ломанули за ним. И в этом же старте участвовали два угрюмых, из Настиной тачки.

В окне второго этажа Серега заметил Павлову, прилипла к стеклу носом, что там у нее на душе да в голове – уже не его проблемы.

Предназначенные Сереге пули шинковали глину хоть и в опасной близости, но мимо. Только одна за тот десяток метров, что отделяла его от автомобиля, смогла пропороть куртку и – чуть царапнуть ремень на джинсах. Пепел прыгнул в дизельный «Бумер» и с места врубил по максимальной скорости. Краем глаза заметил, что архаровцы остановились: видимо, преследование по улицам с бьющимися машинами и пальбой из боковых окон, в их планы не входило. Конспираторы… Впрочем, ну их. Жаль только: Буринин – потеря.

* * *

Настя не любила ветреный район метро «Ветеранов». Знала она его наизусть: в свое время имелась здесь скромная дача, где и прошло достаточно полноценное и полное авантюр детство Анастасии. Помнится, с приятелями-пацанами собирали бутылки и жили на выручку очень неплохо, а в августе стреляли у хачей арбузы. Настя стреляла. Подходила, смотрела чистыми детскими глазами на продавца и просила:

– Дяденька, дайте, если не жалко, вон тот треснувший арбузик.

Хачи умилялись и выбирали самый большой и звонкий. Мальцы тащили его всей компанией до штаба и жрали. Опять же, всякие сыщицкие похождения… почему-то именно в те годы Настя твердо поняла, что хочет работать в ФСБ и возлюбила одежку цвета хаки. Да не прошла по независящим от нее причинам. Мечта не сбылась, а дачу снесли.

Настя обозлилась сама на себя за телячье чувство: вот накатила дешевая ностальгия, когда о постороннем думать крайне вредно.

Вообще, и Елизавета хороша, есть у гадины голова на плечах, не поспоришь. Похороны на Настьку, а дальше на все десертное уж сама. Неприятность и даже уродство этих повешенных на Павлову похорон было также и в том, что родственников у Селезня-Лапицкого не сыскалось. Единственный брат, давно обретающийся где-то в Восточной Европе, приезжать «в связи с…» отказался, мотивировав тем, что уже старый, и тяжело зад поднимать. На самом деле – не пожелал возиться.

Пришлось Насте самой подбирать костюм для покойника, и конечно, собирать остальной необходимый хлам – от носков и трусов до сентиментальных фоток. Чтобы покойника хоронили с этими фотками, настояла преданная до обкусанных ногтей секретарша Юля. Сама-то не побежала, покойников боится, коза бздливая. Настя злилась, полиэтиленовый пакет, набитый вещами под завязку, резал ладонь и подъемным краном выпячивал правое Настино плечо. А свихнувшийся ветер причесывал кучи опавших листьев.

А потом выпала кому-то уже знакомая очередь, где не плачут, а караулят, когда выкрикнут фамилию умершего, и надо будет тихонечко протискиваться в застекленный кабинет. А там председательствует худосочный парень в немодных очках, составляет опись вещей и выясняет все сопутствующее, вплоть до стоимости гроба. Зачем, спрашивается? Перед Настей сидели две девицы, судя по разговору – подруги. Распахнулись двери «прощального зала № 1», и никто не подумал их закрыть, представив на обозрение очереди ритуал переодевания покойника.

– Что, и маму так повезут? – не двигающимися губами спросила младшая из девиц.

– Не знаю, – устало огрызнулась вторая, и первая сбежала курить, оставив почти такой же, как у Насти, пакет с вещами на отполированной задами лавке. Так и прокурила очередь, и за нее пошла отчитываться подруга. Сквозь стеклянное окно было видно, как старательно она обдумывает ответы на вопросы очкастого, ну прямо «Кто хочет стать миллионером»…

Настя вслушивалась в чужие суетные и пустопорожние разговоры, наблюдала за тягостными ритуалами, стараясь отвлечься. Но не от похорон Селезня-Лапицкого, до встречи с Елизаветой оставалась буквально минут десять – Анастасия как раз успеет поставить подпись в толстой линованной тетради, выйти из морга и добраться до главного входа в больницу, где у нее и назначено.

На проспект вела специально проложенная асфальтовая дорога, здесь ветер забавы ради кружил окурками, но Павлова машинально свернула на гравийную – по которой ходила каждый раз, когда в далеком детстве бабка, помнится, отправляла по лабазам за спичками, молоком и гречей. Дом бабки снесли первым, а теперь уже выжжена вся аллея. И пресловутый роддом, который так активно начали строить еще в конце восьмидесятых, до сих пор так и таращился пустыми глазницами-окнами. Насте хотелось бы спрятаться за сентиментальными воспоминаниями, но выходило из рук вон плохо, неужели ей теперь не по силенкам управлять даже собственными мыслями?

У ворот, выводящих на улицу Лени Голикова, на обломках качели сидела возле магнитофона, как древнее племя вокруг костра, компания – три парня и одна девчонка, и все четверо хлебали пиво из помятого баллона «Арсенального». Девчонка еще и зализывала «Чупа-чупсом» – очередной намек на Настино детство. Идущий навстречу старик с нарезным батоном под мышкой страдальчески покосился на компанию и пробормотал:

– Дожили, эх… На трех парней одна девушка! До чего довела демократия!

Четверка не вспенилась, провожая ветерана равнодушными взглядами. Магнитофон пел не сильным, но приятным хрипловатым голосом:

Теплый ветер с островов перепутывает судьбы.

Он согреется в метро и опять тебя забудет.

Я всегда живу в гостях – больше ничего не спрятать…

Настя поплотнее закуталась в длинный плащ военно-защитного цвета и ускорила шаг: Серпухова, наверное, уже ждет, нечего опаздывать на собственную капитуляцию и Павловой.

Елизавета действительно уже переминалась с ноги на ногу. Несколько не на условленном месте, а на крыльце больницы. «От ветра бережется», – недовольно подумала Анастасия, жалея, что надела с утра короткую юбку, не послушавшись висевшего по ту сторону окна градусника.

– Ну что, – нагло начала Елизавета, как только Павлова приблизилась, – решила? – видок товарищ по партии имела игривый и задиристый, будто у кошки, катающей по ковру полудохлую мышь. Тамбовский волк ей товарищ.

– Что тут решать? – просто ответила подчиненно приземляющая взгляд Настя. – Сдаюсь. – Сквозняк был отвратительный. Павлова подумала, что простудиться выпало бы совсем некстати.

– Правильно, голова у тебя работает, – деловито похвалила торжествующая Серпухова, – не все мозги, стало быть, протрахла.

Наступив на горло собственной песне, Настя самоусмирилась:

– Что, Елизавета, утверждаешься за счет «слабого звена»? – в голосе не сквозануло ни капли отпора, только печальная констатация кислого факта.

Серпухова и не восприняла слова, как размахивание кулаками после драки. Ей понравилось принять выпад за еще один знак капитуляции, нечто вроде швыряния знамен к мавзолею.

– Ага. Мне собственной психической базы не хватает, – улыбнулась Елизавета, доставая жвачку, – антиникотиновая. Мне теперь здоровой быть нужно.

Мимо них, и дальше по ступенькам, скатила вниз коляску сосредоточенная мамаша лет шестнадцати. Невзрачненькая, в курточке с самого дешевого рынка, разве что спина гордо не гнулась.

– Говоришь, как беременная, – приняла подсказку извне Павлова.

– Очередной идеей, – гоготнула Елизавета, из-за гремящих в ушах победных фанфар готовая спустить поверженному врагу даже легкую фронду. Кажется, Серпухова именно здесь и именно сейчас испытывала к Насте нечто, похожее на сочувствие.

– Слушай, Лиза, давай пройдемся, – тоном бывалого миротворца предложила Настя, оглянувшись, – у меня ноги затекли, пока я в очереди сидела.

– Ну, давай. Заодно в курс дела введешь, – не стала противоречить Елизавета, чувствуя, что ей, в общем-то, по барабану, где беседовать с Павловой. Победительницу обволокла та приятная расслабленность, когда ни одна мелочь не портит благодушного настроя, и когда все в тему – от теплых джинсов до удачно состряпанного дела, в проекции обещающего множество приятностей.

Анастасия развернулась и пошла с крыльца к тротуару. Ветер вцепился в полы ее плаща, стал теребить и трясти, словно ненавистник рекламы телевизионный пульт.

– Ну, Елизавета, что ты ждешь? Пойдем! – она сделала приглашающий жест рукой, – к тому же, манеру «передачи материала» я уже обдумала на досуге.

Наверное, в последних словах не хватило пораженческих нот. Острая на нюх товарищ по партии вынырнула из счастливого дурмана:

– Что-то ты разговорчивая, – подозрительно заявила Серпухова, краем глаза поглядывая на Павлову. Причем смотрела она сверху вниз не фигурально: среднего роста Анастасия была ниже ее на добрых полголовы.

– Отвлечься пытаюсь, – снова натянув смирительную рубашку покорности, ответила Павлова.

– Знаешь, у молодежи теперь новый лозунг – «Серп и молот, коси и забивай», – утешающим тоном произнесла Елизавета, опять переставшая ненавидеть Павлову: ведь та при всех демаршах уже не конкурентка. Серпухова удивилась собственным примиренческим настроениям. «Прямо хрущевская оттепель», – с недоумением мысленно присвистнула она.

Настя промолчала, старательно огибая встречную толпу. По периметру парка народ ходил охотно и в большом количестве, а дорогу, естественно, уступать не хотел никто. Жлобский мир.

– Что-то здесь тесновато, – загадочно констатировала Настя.

– Нормально, – не согласилась Елизавета: видимо, дух противоречия так просто сдаваться не собирался.

Да вот продолжиться подспудному спору было не суждено. Перед Елизаветой вырос нахальный и явно поддатый паренек лет двадцати двух, не по погоде одетый в футболку расцветки «матрас», выпрямился во весь рост – довольно приличный – и приступил к «знакомству»:

– Слышьте, телки. Особенно ты, длинная. Твоей маме случаем не нужен зять-алкоголик?

– У нее уже есть, – хмуро отсекла Серпухова и попыталась пройти дальше.

– Ну и пошла в кунсткамеру! Кроме старого маньяка на такую, как ты, ни у кого и не встанет. И на человека не похожа, так – рогулька…

Елизавета остановилась. Прохожие уже начали оглядываться. Анастасия почувствовала резкий выброс адреналина, сердце учащенно заколотилось. Она машинально пыталась поймать первое же подозрительное движенье парня, она не знала полного СЦЕНАРИЯ. А парень глянул на Павлову и неожиданно трезво подмигнул, указывая на парковую скамейку.

– Не обращай внимания, Лиза, он пьян в драбадан, – сказала Анастасия, беря Серпухову за локоть. – Давай отойдем.

– Четыре дня пьянка, осталась пива банка! – орал парень, приставая уже к другим прохожим.

– Да у меня в глазах мельтешит от этого электората, – раздраженно бросила Елизавета, направляясь к стоящей в небольшом отдалении скамейке. Ей самой было неясно, почему этот незначительный инцидент завибрировал где-то в районе желудка такой неприятной иглой.

Они уселись. Сердце у Насти прыгало уже где-то ближе к горлу. Она не знала подробного СЦЕНАРИЯ.

– Не, ну какой урод! – Все не могла успокоиться Елизавета.

– Да ладно тебе, – ласково начала Настя, – вдохни полной грудью, Лиза, послушай шум деревьев…

– И машин…

– Посмотри вокруг. И на нас – со стороны. Зацени, кстати, какой гениальный ход для раскрутки партийных лозунгов. Сидят два члена партии, два руководителя – бывший и настоящий, на скамеечке в парке, среди простого народа, обозревают площадку, на которой играют обычные, не блатные и не понтовые дети… Вот бы это заснять… Кстати, о передаче дел, у регионального отделения партии наклюнулся очень любопытный спонсор, хозяин страхового общества… Смотри, смотри, они в футбол играют, а сами-то не больше мяча!

Настя засмеялась, будто поехала крышей, и побежала к площадке.

– Вавка в голове! На самом интересном месте… – недовольно пробурчала Елизавета, выплевывая жвачку точно в урну. Она вообще редко промазывала.

Настя бесшабашно весело, но, как показалось Серпуховой, несколько нарочито, пнула черно-серый потрепанный мяч и погнала его в сторону от детей. Дети не завыли, а, наоборот, с гиканьем бросились догонять взрослую тетю, так неожиданно и кайфово подключившуюся к игре. Мамаши продолжали судачить о своем, искоса поглядывая за чадами.

– Ребя! – вдруг заорал пацан лет трех, вытягивая руку, – смотрите, какая машина! И дядька со стреликом!

Никто даже не успел поднять вой, упасть в обморок или захохотать диким истеричным гоготом. Черный джип сбавил скорость, молодой человек не запоминающейся внешности открыл огонь из приоткрывшейся дверцы – правда, не из пистолета, как показалось трехлетнему эксперту, а из калаша. И джип, оставив щемящий запах бензиново-порохового выхлопа, пропал из поля зрения.

Настя видела, как медленно сползла со скамейки изрешеченная Елизавета, и сама приготовилась почувствовать боль. Порыв ветра распахнул плащ. Анастасия вскрикнула. Пуля калибра девять миллиметров, весом двадцать три грамма, вылетела со скоростью двести девяносто метров в секунду. Снайпер на крыше противоположного дома развинтил эсведушку и бросил в дорожную сумку, ситуация не требовала избавляться от снайперки на месте. «Хороша оптика», – любовно подумал наемник.

Мамаши вышли из ступора и бросились к детям, подняв запоздалую панику, ветер взмел пыль.

Уже вызвали «скорую помощь», которая в кои-то веки прибыла на удивление быстро, оказавшиеся тут как тут менты буквально за локти принялись хватать свидетелей. Добровольцем оказался тот самый парень в матрасной футболке, делавший Елизавете «неприличное предложение». Врачи безнадежно покачали головами, только увидев рваные клочья грудной клетки Елизаветы.

– А вот вам повезло, – сказал главный Насте, – легкое ранение, так, пустяк. Ткань в рану не попала, даже кость не задета.

«Ну, значит, не зря мерзла в этой долбаной мини-юбке, – мстительно подумала Настя, сопровождаемая в машину „скорой помощи“, – Да, мне повезло». Тогда, после шантажной атаки Лизаветы Анастасия позвонила Караванцу и вывалила все собранные вокруг войны за фармацевтическое наследство факты, но при этом Настя назвала цену за свою душу. О том, что ее условия приняты, капитан Павлова поняла, когда ее начальника турнули на пенсию. И ей пришлось выполнять иудин танец со своей стороны – для начала сдать Сергея Ожогова на пару с заложником. И теперь она принадлежала Захару с потрохами.

– Выздоровеешь – приходи опять в футбол играть, – успел на прощанье крикнуть мальчишка. Мать уже тащила его за руку домой, так, что он только задевал по асфальту носками.

* * *

Экономя последние гроши, чистую одежку Сергей ухитрился банально спереть в бесконечно-просторном универмаге. Всего и делов, что, знаючи, затеряться в шеренгах шмотья и содрать магнитные метки. Прикинут он теперь был прилично, только вот вооружен по минимуму – выкидухой. К тому же, после предательства со стороны всех и вся, Сергей даже думать себе запретил ради подпитки кармана соваться в игорные заведения от казиношек до бильярдных. Искать его в первую очередь станут именно там, а финансов оставалось впритык.

– Слышь, мужик, – Пепла легонько ткнули в плечо, – прикурить не найдется?

Пепел обернулся на мелодично прокуренный женский голос, медленно вытягивая из кармана куртки зажигалку, которая при надобности легко заменит свинчатку. Нет, это оказалась не засада, никто не торопился сунуть в пах ствол под злобное шипение: «Ты сейчас пойдешь, куда укажем». Девица, не глядя на Серегу, сдула со лба длинную рыжую челку, прикурила, поправила на шее фанатский шарф оккультных для сине-бело-голубого Питера цветов. Разом вспомнилось мутное возвращение в Питер, гудеж в душном купе… Пепел безрадостно усмехнулся:

– Итак, она звалась Татьяна?

– Ты что, Копперфильд? – не удивилась девица, так и не дав сразу понять, узнала ли она в свою очередь Пепла.

– Я – его лучший ученик. Пить меньше надо.

Клюющие грязь продрогшие голуби жались к парапету. Ветер делал с городом, что хотел; насморки так и охотились за пешеходами. Сырые рекламные щиты выглядели уныло, унылостью запотевали стекла кабаков и кафе. Унылое небо сулило близкую морось.

– Говоришь, как моя мама, – недовольно скривилась Таня, и, видимо, все-таки вспомнив, продолжила начатый еще в поезде диалог, – ты-то как? Я вот на телевиденье не прижилась.

– Сочувствую.

– Да ладно, конь с ними, – беспечно отмахнулась Таня, – может, пойдем куда, пивка треснем?

– Отчего бы не треснуть? Только сначала… Слушай, тут же букмекерская контора рядом?

– Да. Я как раз оттуда. Можешь поздравить, приподнялась на итальянской серии. Правда, навар копьевый, чуть ли не больше на дорогу уходит.

– Давай так. Я тебе скажу, на что ставить, бабла дам, а ты поставишь за меня, – предложил Сергей.

– Why not? – согласилась Таня.

Ожогов оценил редкое женское качество – не задавать лишних вопросов, мысленно улыбнувшись, вспомнил Настю и нашелестел предпоследних купюр:

– Поставь все на победу «Локомотива» в двадцать восьмом туре.

– Не низко ли плаваешь? Кофф-то мизерный, что заморачиваться? – не выдержала Таня. Видно, игорно-спортивные дебаты в ее понимании к лишним вопросам не относились.

– Нормально, – здраво рассудил Пепел.

– Ну, жди меня, и я вернусь.

Пепел примостился у входа в маленьком дворике непонятного, но очевидно светского учреждения (выяснять было лень), а Таня походкой праздного хулигана неторопливо двинула через Манежную площадь.

Через две сигареты до фильтра она вернулась, слегка оживившаяся. Сергей, прежде тревожно оглядевшись, вышел ей навстречу.

– Сделано, – сообщила девица с видом неуемного личностного достоинства, – матч скоро. Давай в каком-нибудь кабаке его посмотрим.

– Не, в кабак не пойду, – Сергей прикинулся, что гнушается.

Небо чуть просветлело, будто устало дуться, но опускать зад на мокрые скамейки все едино никто не рисковал. Лысые ветки деревьев в сквере безоговорочно подчинялись беспутному ветру. Одним словом – промозгло, Таня недовольно скривилась:

– Тогда жди меня здесь, буду через два часа. Извини, я уважаю чужую блажь, но матч из-за нее пропускать не желаю.

Если Пепел опасался, что в игровом зале его могут накрыть облавой, то уж в кабак он не ломанет тем более. Риск – дело благородное, но неоправданный риск приведет, как два пальца об асфальт, к тому, что Пепел будет курить бабмук. Конечно, он не прилип к мокрой скамейке в сквере, где всего пару поворотов циферблата назад дожидался интерполовца. Вот уж где засаде не бывать, это в Михайловском замке. Измерив шагами очередную аллею, вспугнув очередную стаю озябших голубей и пнув очередной упавший с дерева созревший каштан, Ожогов купил билет в музей.

Рядом с кассой за стеклом нагло, спиной к гражданам, сидел вахтер, дул чай из блюдца и пялился в телек. То, что показывал экран, Ожогова не могло не заинтересовать:

– Борьба с бандитизмом, как известно, нередко становится оружием в предвыборной гонке. Но еще чаще дело не продвигается дальше слов. В силу этого политик, который хорошо осведомлен о незаконных структурах и позиционирует это на протяжении всего предшествующего выборам периода…

– Разрешите представить, – очнулся согбенный за древностью лет телеведущий, – сегодня гости нашей программы – политтехнологи: доктор исторических наук Андрей Алексеевич Кваснецов (он кивнул в сторону начавшего диалог) и член-корреспондент Академии Наук Владислав Аристархович Ромин.

– Позвольте, – не дослушав ведущего, заговорил второй собеседник, до рези в глазах похожий на Роберта де Ниро, – если человек так хорошо осведомлен о бандформированиях, участие в политике для него должно на этом заканчиваться! Потому что такая осведомленность наводит на определенные соображения весьма двусмысленного характера.

– Именно! Именно поэтому с точки зрения пиаркампании инцидент у морга идет на пользу Анастасии Павловой!

– Если мы все будет сводить к пиаркампаниям… – поморщился «Де Ниро»…

– Только не надо дергаться, Серега! – легла на плечо тяжелая рука, – привет от Шрама.

Мышцы Пепла налились электричеством, когда он поворачивался, то уже был готов рвать глотки, выкалывать глаза и уходить по крышам. Однако пока прямой необходимости совершать рекорды выживания не возникло. Сверху до низу напрягшуюся фигуру Ожогова оценили довольной улыбкой, обрамленной копной седых волос:

– Саечку за испуг, – хохотнул работающий на самого Шрама некто Гречкин, – У меня к тебе солидное деловое предложение.

– Я – в бегах, – не расслабляясь, ответил Сергей, ясен пень, шрамовские люди не станут шакалить на медицинскую блатоту, однако…

– Оповещен и еле тебя разыскал. Но подпишешь контракт, Шрам от всего отмажет в пять минут. Ему сейчас очень нужен верный человек для непыльной работы, очень интересная тема – перекупать у строительных компаний пятна застройки под небоскребы, на взгляд Шрама, ты бы справился.

Телек бубнил по прежнему, а вахтер внимал вместо того, чтобы бдить, проучить бы его, обнести музей…

– А как, по-вашему, иначе? Полагаете, народ…

– Полагаю, не народ, но часть населения периодически заглядывает в программы партий и кандидатов. Естественно, наиболее разумная часть населения…

– Господа, господа, – засуетился ведущий…

– Если по рукам, здесь недалече открылся любопытный кабачок «Реанимация», – блеснул фарфоровой фиксой Гречкин, – официантки под медсестер, дизайн – аптека, сидишь на кушетках, фирменное блюдо – водка из капельницы. Поедем, обмоем новую должность.

Сергей выдержал паузу, чтобы ответ прозвучал глубоко взвешенным. Предложение было заманчивым, именно сейчас заманчивым, чем когда бы то еще:

– Ты же знаешь, я – один на льдине, работаю только на себя.

– Жаль, жаль, – пожал плечами, дескать, мое дело – предложить, Гречкин, уже повернул, но не смог не подарить Ожогову последнюю фарфоровую улыбку, – А классно ты тогда на боях без правил Стивену Сигалу арбуз начистил… – и был таков.

Телек в вахтерской продолжал пережевывать политику:

– Нет, и еще раз нет! Не более трех процентов избирателей вообще знают, чем отличается программа «СПС» от «Яблочников». Более того – о чем вообще говорится в этих программах! И здесь в силу вступают разработка имиджа, активные действия, порой скандалы – то есть пиар компания. Согласитесь, те же «СПС» ошибаются, и крепко, в одном – один из представителей их партии Анатолий Чубайс, а кто у нас в России во всем виноват?

– Это не определяет успех сугубо региональных партий, – отвесил «Де Ниро», доставая из серебренного портсигара длинную сигарету с мундштуком и мусоля ее в аристократичных пальцах…

Слушать экскурсию о гвардейских нагрудных знаках в царской армии Сергею перехотелось, маячить за вахтерской спиной – тем более. От нечего делать нелегал Ожогов послонялся по прилегающим к Манежной улочкам, взял у рекламного коробейника пригласительный билет на Выставку медицинского оборудования в ЛЕНЭКСПО, повертел в руках и отправил в урну, прокантовался в парке, а ровно через два часа вернулся в сквер. Таня не замедлила появиться, будто пятый туз в колоде, которую Пеплу доверили сдавать.

– Хорошие новости! – крикнула она еще через дорогу, размахивая, аки Кармен, вынутой из зубов невесть откуда стянутой розой, – выиграли шесть – один. Только вот турки подвели.

– Какие еще турки? – насторожился Пепел, почуяв неладное, будто пожилой муж при голенастой миниюбочной, отданной не по любви, осьмнадцатилетней супруге.

– Ясное дело, обычные турки, потомки янычар. Которые не знают жалости ни к англичанам, ни к латышам, порой себе же в убыток. Только на этот раз подвели, ублюдки. Фак, обидно. Я же у наших на счет поставила. Угадала. Дай, думаю, турками добью. Что меня поперло? Всего-то один и восемь… – Все это Таня произносила с искренним возмущением – ненадежные турки явно задели ее за глубинное живое.

– Женский фактор, – вздохнул Пепел, которому злиться и скандалить было совершенно не в дугу, – поставишь второй раз.

– Так футбола сегодня больше нет, – невинно огорчилась Таня.

– И к лучшему, – хмуро усмехнулся Пепел, – у тебя от футбола рассудок прется и в кипятке клокочет.

Таня горделиво приосанилась и даже зарделась:

– Спасибо. Такого комплимента мне еще не делали. Правда… Я со своим мужиком из-за этого рассталась. Он меня к команде приревновал, дурень. А тебе моя роза нравится? – невпопад спросила она.

– Шварценеггер, танго из «Правдивой лжи» ^[28]. Хорошая роза, зеленый стебель, пурпурные лепестки – как в цветочном магазине… – а ведь Сереге так нужны были рубли, чтобы купить самое завалящее огнестрельное, иначе он в дамках.

– Ладно, ближе к делу. Короче, теперь только НХЛ, – вернула цветок в зубы и принялась вакхически жевать стебель «старая» знакомая.

– Линия есть? – если безобразие нельзя прекратить, его нужно возглавить.

– Обижаешь, – роза куртуазно дала Сереге пощечину.

Малышка забывалась. Женщин Серега никогда в жизни не бил, но сейчас еле усмирил позыв мышц. Стенать о несбывшемся поздно, жаль, что не оказалось рядом более надежных плеч, дабы опереться. Гречкин – не в счет, в том раскладе никто не позволил бы Сереге оставаться независимым. Пепел пробежал глазами по строкам:

– Ставь на победу Анахайма, – сквозь зубы определил он и постарался, чтобы краткие емкие слова, где мат оставался за кадром, вливались в уши безбашенной девчонки безаппеляционным приказом.

– Не спорю, – согласилась Таня, – дай глянуть. Ух ты, и кофф приличный. Ладно, Серега, не смотри зверем. Куда я денусь с подводной лодки?

Она опять исчезла в дверях, но вернулась почти сразу, всего через полсигареты.

* * *

Руль в послушных руках рывком повернулся вправо, Опель занесло на сумме четырех колес. Трое находящихся внутри авто персонажей испытали сомнительный кайф, будто задник Опеля оторвался от дороги, но руки водилы, не отпуская баранку, шарахнулись влево. Набирая скорость, машина помчалась по проспекту Непокоренных.

Через два светофора Чеснок стал соблюдать правила уличного движения. Веня Портер, снял руку, сжимающую пропитанную эфиром тряпку, с опухшего лица неряшливо одетой гражданки лет сорока и, чтобы самому не забалдеть по случаю, вышвырнул тряпку в опущенное окно. Кажется, он поторопился. Гражданка, хоть и плыла по волнам шизы, полной отключки не достигла, глаза, со дна которых взвилась муть, тупо ощупывали пространство, бородавка на щеке топорщилась ежиком волосин.

Веня Портер решил, что минут пять пленница на большее, чем пускание слюней, не способна, и высыпал на серую юбку гражданки нехитрое содержимое ее видавшей виды сумочки. В компании с надтреснутой пудреницей, ключами от квартиры, несвежим носовым платком и упаковкой аспирина оказался недавно полученный паспорт: Локтионова Варвара Петровна. Преклонного года рождения…

– Локтионова Варвара Петровна. – Довольно оскалился Веня Портер, и Чеснок вздохнул с облегчением. Два месяца назад случилась у них такая промашка, они изловили и привезли по приказу шефа человечка, а оказался не тот, только усы похожие.

Чеснок ослепил зеркальце заднего вида счастливой улыбкой и закурил, Веня Портер беззлобно пихнул Варвару Петровну локтем в бок, чтобы она собрала свой скарб с колен в сумку. Безнадежно – тетка оставалась в ступоре.

– Варвара Петровна, – начал вешать ей Веня Портер обычную при такой работе лапшу и для наведения контакта сам собирать барахло в сумочку, – вы задержаны в соответствии со статьей Сто семьдесят три Уголовного Кодекса Российской Федерации для дачи показаний. – В сумку отправился носовой платок. – Мы – сотрудники Управления по борьбе с незаконным оборотом сильнодействующих фармацевтических средств – в сумку вернулись ключи, – были вынуждены привлечь вас к даче показаний таким необычным методом, поскольку наша беседа должна пройти в обстановке глубокой секретности. Мы надеемся на понимание и долгосрочное сотрудничество, – Веня Портер застегнул сумку на змейку и сунул пленнице под локоть.

– С вашей стороны! – подчеркнул не отрывающийся от руля Чеснок.

– Да, понимание с вашей стороны, – поправился Веня Портер.

Пленница, чуть оклемавшись, откинулась на спинку сидения и равнодушно уставилась вперед. Честно говоря, с такой реакцией Чеснок и Веня Портер сталкивались впервые.

– Вам ничего не грозит. – На всякий случай сказал Веня Портер.

– Ответите на вопросы нашего начальства, и мы отвезем вас, куда пожелаете. – Уточнил Чеснок.

Впереди на обочине показался фехтующий полосатой палкой гибедедешник. Чеснок сбросил скорость до сорока. Веня Портер сфотографировал, что пленница оказалась с норовом и прикидывает, как бы распахнуть дверцу и выскочить из машины. С размазанной по сусалам губной помадой она напоминала пытающуюся дать деру с места преступления вампиршу.

– Эта дверца не открывается, уважаемая Варвара Петровна, так сказать, на вечном запоре, – остудил порыв Веня Портер. – Вынужден еще раз повторить, вы задержаны представителями власти, и после дачи показаний вам ничего не грозит.

– Прекращай, тетка, ерзать! – обозлился Чеснок, – Или впаяем три года с конфискацией за пособничество. Тебе же русским языком сказано, что мы из Управления по борьбе с подпольным оборотом сильнодействующих лекарственных препаратов.

– А он говорил, – пленница покосилась на соседа, – что вы из Управления по борьбе с незаконным оборотом сильнодействующих фармацевтических средств. И еще вы мне не показали удостоверений. И еще меня схватили и затащили в машину прямо у подъезда! Кому же верить? – эфир окончательно улетучился из мозгов пленницы, и она соображала вполне здраво. – Прошу вас, отпустите меня! Я ни в чем не виновата, прошу вас!

Дорожного служаку с жезлом-кормильцем Опель не заинтересовал. Веня Портер достал из женской сумки аспирин, вылущил таблетку и насильно затолкал тетке в рот:

– Ну-ка, никни, шалава! – шикнул он, – Еще истерики тут будешь закатывать. Кому ты нужна? Расслабишь язык перед командиром на пятнадцать минут, и свободна. Даже бабок срубишь. Сколько ты получаешь: три тыщи деревянных, пять? Шеф тебе месячную зарплату с барского плеча отстегнет за подсказку!

– Отпустите меня! – не вняла советам пленница. – Я вам только могу помешать. Я могу застучать в окно на светофоре. Могу закричать! Другие поймут, что меня похитили! Я могу рвануть руль на скорости!

– У тебя остался эфир? – спросил Чеснок второго.

– Канистра, – соврал Веня Портер.

Это, наконец, подействовало, пленница заткнулась.

По встречной покатил милицейский пазик. Надежда вспыхнула в глазах гражданки Локтионовой, глазки оказались с желтинкой, маленькие и злые. Руки сцепились в замок, кожа морщинистая и шершавая, привычная к грубой работе.

– Не дури, – Веня Портер ткнул появившимся словно из ниоткуда в руке стволом похищенной под ребро.

Запланированный крик оказался блеклым болезненным всхлипом. Пазик умчался по неотложным делам. Пленница еще крепче сжала руки, и только-то.

– Вы не из Управления по борьбе, – вдруг обвинила похитителей дамочка.

– Зато у нас есть эфир, – лениво пожал плечами Веня Портер.

Опель свернул на грунтовку, рядом по мосту прогромыхала опаздывающая на Финляндский вокзал электричка, Опель преодолел распаханную бульдозером лужу и свернул в гаражный лабиринт. На третьем повороте машина остановилась. Вокруг ни единой души. Тем не менее, Чеснок, выбравшись из машины, прошагал вдоль ряда гаражных дверей и проверил, насколько надежно они заперты. Только после этого он трижды с большими паузами стукнул в тупиковую дверь и крикнул придуманный Гришей Наумкиным шутливый пароль:

– Оказываем услуги по нераспространению электронных вирусов по вашим адресам! – не дожидаясь реакции, Чеснок кивнул напарнику, дескать, пора выводить заключенную на прогулку.

– Вы не завязали мне глаза, значит, вы меня убьете! – попыталась глубже забиться в машину тетка.

– Если ты не прекратишь бычиться, я пристрелю тебя сейчас же, – рассвирепел Веня Портер. – Разве не врубаешься, что шефу проще тебе сотку баков за молчание сунуть, чем мне за твою душу пятьсот отлистывать!?

Аргумент возымел действие. Не забыв дешевую сумочку, пленница выбралась из машины и гусиной походкой затопала к открывшейся двери, бородавка на ее щеке вызывала у бойцов господина Мурзенко лишнюю неприязнь. Чеснок остался снаружи и для близира открыл капот, Веня Портер, не пряча ствол, последовал за гражданкой.

Ее действительно никто не собирался убивать, посему допрос господин Мурзенко наметил в случайном гараже, записанном на третье лицо через четвертые руки.

Чуть сбоку стояла пара новеньких велосипедов; на них из-под потолка падал свет сорокаватной лампы, и звонки на их рулях блестели загадочнее звезд. Сверху на стене висел пластмассовый обруч. На полках лежала всякая ерунда, на нитке, протянутой от стены к стене, сохли душица и укроп, но это не помогало перебить запах машинного масла. Сам Константин Эдуардович восседал на раскладном стульчике, поджав ноги. Он очень боялся перемазаться местной автомобильной грязью. Гриша держал приготовленный косяк и глядел на приконвоированную из-за спины командира.

– Локтионова Варвара Петровна, работает уборщицей в медицинской конторе, где строгают таблетки, – по военному бодро и молодцевато доложил Веня Портер и вручил изъятый паспорт главному. – Неделю назад, в гостях у подруги Варвара хвасталась, что ей платят вдвое больше, чем на прежнем месте, а убираться надо раз в неделю. Только, жаловалась, директор больно строгий, и запрещает языком мести, чем они там занимаются. Фирма находится где-то «рядом с нефтебазой „Ручьи“. Ни в Комитете по здравоохранению, ни в Лицензионной палате подобной фирмы в этом районе не зарегистрировано. – Очень уж горд был выполненной работой Веня Портер, даже грудь выпятил.

Гриша Наумкин отложил забитый косяк в пепльницу и вышел из-за спины босса. Вынув из ладони бойца ствол, Гриша кивнул тому на дверь:

– Погуляй пока снаружи, понадобишься, аукнем, – и повернулся к Варваре Петровне, – вам, голубушка, присаживаться не предлагаю, разговор у нас будет короткий. И, чтобы никаких иллюзий, я вам предскажу ваше будущее не хуже гадалки.

Тетка напряженно мяла в руках сумочку.

– Я задам вам ровно три вопроса. Потом мы будем вынуждены вас связать и оставить здесь до утра. Неудобства будут компенсированы. Если же вы соврете, никто не вернется вас из гаража вызволять. С учетом того, что хозяин этого железа на два месяца укатил в Чехию, советую вам говорить чистую правду.

– Я все скажу, – как-то чересчур поспешно согласилась пленница, и это напрягло Константина Эдуардовича.

Он посопел и пролистнул паспорт:

– Какую сумму вы хотите за ответы?

– Смотря какие будут вопросы. Но ваш… работник обещал не меньше ста долларов.

– Вопросы для дебилов, не с экзамена по философии. Точный адрес места работы, сколько людей всего там трудится? И как площадка охраняется?

Пленница закашлялась, застучала себя по груди и резко зажмурилась. Из ее руки выпал стальной цилиндрик, покатился по бетонным плитам и наконец сверкнул ослепительней солнца. Гриша от боли в глазах выронил пистолет.

– Я ничего не вижу!!! – заверещал Костик, сжал пальцами фейс и грохнулся с раскладного стула в масляное пятно.

– Спрашивать вас про адрес Лунгинского завода, я понимаю, бессмысленно, – оскалилась тетка и появившимся из рукава лезвием рассекла кадык ловящему пальцами воздух тоже ослепшему от вспышки световой гранаты Наумкину. – Привет от Баева, на него не только Кандид работал! – крякнула дамочка, всаживая лезвие в основание черепа вставшему на карачки господину Мурзенко.

Осмотрев дело рук своих, мадам несвежим носовым платком протерла обернутую изолентой, торчащую ниже затылка Костика ручку заточки, подобрала пистолет и проверила обойму.

– Становлюсь такая рассеянная, как покойный Кандид, – извинилась Варвара Петровна перед трупами, – Я ведь забыла вас поблагодарить за него. Это очень помогло моему карьерному росту, – прежде чем толкнуть дверь наружу, госпожа Локтионова сняла ствол с предохранителя.

* * *

Фасады окружающих сквер домов были цвета дорожной пыли и время от времени перемежались влажными зевами дворовых садиков. По старому, покрытому небольшими, но частыми выбоинами асфальту сочились различного достатка прохожие. Вблизи, за деревьями, шуршали машины, которых было немного.

– НХЛ я не люблю, – рассудительно пояснила Таня, – хотя хоккей уважаю. Но эти американцы, понимаешь, все как пыльным мешком по голове ударенные, – она брезгливо сощурилась.

Сергей примирился, в конце концов он сам умеет терять башню. Вопросы геополитики и связей оной со спортом они обсуждали в том же скверике, за балдометром «Петровского». Пиво оказалось чуть ли не ершом, но было не привыкать. Болтанув остатки, чтобы лучше смешалось со спиртягой, Таня печально констатировала:

– Наверное, я алкоголичка? Не отвечай, это риторический вопрос. Все, пора.

Она опустила в урну пустую тару и пошла в те же набившие оскомину стеклянные двери. Вид у нее был почему-то понурый, а Сергей думал не о деньгах, а о том, во что втягивает эту бестормозную шизовую пацанку, ведь в его мире такие долго не живут. Потом стал смотреть, как бродячая кошка точит когти о шину припаркованного у конторы мерса. Вернулась агентша с таким же депрессивным менталитетом.

– Что наши «Могучие утки»?

– Смогли, – Татьяна кивнула, типа иначе и быть не могло, раз в вопрос вписался такой продвинутый специалист.

– Только не говори, что опять добила чем-то не прошедшим, – расклад Серегу стал прикалывать, к черту подробности, пусть и финансовые. Жить надо легко, даже если у тебя на шее петля.

– Да все прошло, – нетерпеливо отмахнулась Таня, – держи бабло. – Она протянула обернутую талоном пачку.

– Спасибо за помощь и поддержку. Что такая смурная? – пересчитывать заработок сейчас было дурным тоном.

– Накатило, – а ведь Татьяна до финала не верила. Надеялась, что этот симпатичный парень из ее мира, где чаще выворачивают карманы, чем выигрывают. Теперь романтика сдохла, перед девочкой выпячивался реальный профи, умеющий и знающий. А с таким рядом жить – чересчур смертным быть. Опасно смертельно – от многих знаний многие печали.

– Спрыснуть везение хочешь?

– Я просекла, что это – не везение, – обозлилась Таня, – знаешь, нервная становлюсь, наверное, к дождю. Кстати, – она порылась в сумке, быстро намалевала семь цифр в блокноте и выдернула страницу, – возьми-ка мой номер. – А ведь она всерьез рисковала, вписываясь, уже поняла, из какой жестокой он среды, тем не менее… – Захочешь – брякни как-нибудь. Пошатаемся, выпьем, турок добьем. В спорт-кабак надо будет завалиться – мне удобно, я живу на Караванной.

Пепел не стал оскорблять девчонку отказом и спрятал сложенный в четвертушку листок в нагрудный карман куртки.

– Ну, бывай. Рада была тебя увидеть. А в поезде… хорошо оттянулись.

– Взаимно.

Таня поправила на шее шарф, подтянула сползавшую с плеча сумку и, не затягивая сцену, свернула на Караванную.

Глава 13. То, что доктор прописал.

В накинутом на плечи белом халате младший лейтенант Игнатик выглядел еще моложе.

– Вот, – отдельно положив на стул полиэтиленовый пакет и беззащитно улыбаясь, протянул он вперед нехилую картонную коробку. Посетитель явно гордился своим подношением.

Забеленные известкой до серебристости стены палаты создавали, черт их услужливость возьми, некое состояние покоя. Обязательная горизонтальная полоса, отделяющая побелку от бежевого масляного низа не напрягала, наоборот, рождала уют на уровне детства с его халявными ОРЗ, когда на законных основаниях можно манкировать школьные будни со сменной обувью, заседаниями пионерской дружины и списыванием проклятой алгебры на переменах.

– И что это у нас? – Насте доставляло какое-никакое удовольствие ловить взгляд Игнатика и потешаться, когда его глаза от ее шального взгляда шарахались, будто воробьи от опытной кошки.

А еще лейтенант изо всех сил старался не смотреть на высвобожденную из-под сиротского больничного одеяла красиво упакованную в бинты Настину ногу. Ведь в этой картинке не оставалось ни капли от инвалидной ущербности, наоборот, сплошная эротика.

– Телевизор, чтоб не скучала, – гордо сообщил Михаил Игнатик.

– Сам допер? – ну как же не помыкать таким скромным, милым мальчиком?

– Да он не тяжелый.

– Я имею в виду – сам проявил инициативу, или подсказал кто?

– Старлей Фролов.

– Ну, тогда я точно – новый начальник отдела. – Зря Настя брызжет завуалированным ядом по аурам будущих подчиненных. Но так нравится брызгать!

– А ты сомневалась? Кто б тебе тогда отдельную палату выделил?

Ай, вьюноша, вы столь наивны, что заслуженной весталке милицейского отдела чуть скучно. Анастасия покровительственно улыбнулась:

– Не мельтеши, давай, врубай.

Игнатик засуетился – будем надеяться, малыш все же когда-нибудь превратится в сильный пол – поставил коробку на свободный стул, убрал со стула на потрескавшийся палатный линолеум. Открыл, достал двумя руками малодиагональный «Фунай» и водрузил на тумбочку. Рожа его в этот момент цвела столь сложной палитрой влюбленности, что любая реприза превращалась бы в шваль. Не заслужил паренек обиды, однако, я – стерва!!!

– Шнур не забыл? А пульт есть?

– Обижаешь, – достал Игнатик из кармана шнур и соединил телек с розеткой. Торжественно, словно, посвящая в рыцари, вручил дистанционник.

Конечно же, в это время дня по каналам шла перемешанная с рекламой мутотень. Наконец на регионалке Настя приказала Игнатику тормознуть.

Здесь экран шалил цветами, проповедуемая западными технологиями контрастность оборачивалась пургой: если зеленый, то только изумрудный, если красный, то, конечно, багровый, если остальные, то дискотечно-кислотные.

– …Да, конечно. Но, судите сами. Вам, с вашим цинизмом, это близко. Партия «Люди России» ставит целью борьбу с бандитизмом. Причем один из лидеров, Анастасия Павлова, мыслит весьма прагматично и замков на песке не строит. – важно рассуждал прилизанный тип, – Помните ее слова о том, что она не собирается ловить бандитов за руку, но намерена до предела осложнить им жизнь? Это – раз. Избирательная компания партии набирает ход. Есть мысли о том, что партия подвергается угрозам со стороны тех самых структур, с которыми собирается бороться. Это – два. Умирает…

– Если принимать на веру версию собственной смерти, – вставил слово экранный «Де Ниро».

– Да, умирает от инфаркта глава партии. Что говорит народ?

– Довели, – не выдержал телеведущий.

– Именно! Довели. Наконец, занявшая его место женщина и ее заместитель подвергаются вооруженному нападению, в результате которого заместитель погибает, а председатель оказывается в больнице. Судите сами, насколько все это увеличивает шансы партии «Люди России». Они пройдут пятипроцентный барьер – и до того у них были немалые шансы, хотя и предполагалось, что поддержит их исключительно Петербург. А теперь – громкое дело, значит, стоит ожидать поддержки и в крупных городах, и в регионах…

Насте надоело, и она вдруг с удивлением обнаружила, что все это время Игнатик тоже не молчал:

– …Я вскинул помповуху. Бородатый человек в новеньком камуфляже стоял столбом. Не торопясь, я выбирал часть, которую в человеческом теле можно было бы назвать высшим сортом, – хвастался, а может, чистосердечно пытался ее развлечь младший лейтенант, – Но в итоге остановился на переносице, выстрел в нее – красив и изыскан. Почувствовал, что пребываю не в лучшей форме, но пуля прошила то место, где индийцы рисуют точку, обозначающую принадлежность к касте. Как тролли, со всех сторон начали взмывать из праха бойцы-шахиды…

Настя с невнятной тоской подумала, что у этого мальчика под матрасом лежит толстая тетрадь в клеточку, где ей посвящено сто процентов стихов с плохими рифмами.

– …Я носился от столба к машине, но стрельба оставалась упорядоченной и методичной. Уложив силы противника, я обернулся к аплодирующим зрителям и картинно раскланялся. «У Вас сто процентов, – радостно сообщил стареющий инструктор, – лучший показатель». – к финалу рассказа ужасов уши кавалера пылали, будто расцвели тюльпаны в Амстердаме.

Анастасия с трудом въехала, что парниша докладывал о сдаче зачета по стрельбе, и с лирической грустью осознала, какой он, в сущности, еще ребенок. И этот ребенок за старание тут же был поощрен милостивой улыбкой.

– А как дела в родном отделе?

– Все только радуются, что старика турнули, – искренне расширил глаза младший лейтенант.

– Ну-ну, – улыбка капитана из лирической превратилась в полную сарказма.

– Да вот же, – далекий от подковерных нюансов лейтенант кивнул в сторону полиэтиленового пакета, – скинулись тебе на гостинец.

Настя притянула пакет и стала перебирать содержимое:

– Мандарины, килограмм, сорок восемь рублей.

– Это от Фролова. А вообще-то на рынке можно найти по тридцать пять, – опять не понял сарказма Михаил.

– Пепси-кола. Два литра. Двадцать восемь рублей.

– Это капитан Гусев, – был счастлив доложить посетитель.

– Торт «Ночка».

– А это от меня.

– Спасибо, – Настя постаралась не обидеть парня интонацией, – С твоими доходами…

Но броня невинности оказалась крепче любой брони, слова зачлись за поощрение. Приободрившийся Игнатик засопереживал:

– А как боевое ранение, сильно болит?

– А что там майор?

– Собрал вещи, объявил, что появится только, когда ты выйдешь – служебную печать передать. Умора с его последним приказом. Это «Пежо», ну, которое от покойного похитителя подростков у конторы осталось, гаишники согласились, особо не афишируя, нашему отделу подарить. Ведь у Ожогова нет наследников. И тут выясняется, что наши механики машину чуть ли не до последнего винтика растащили. И вот майор выдал приказ восстановить авто на личные средства числящихся в отделе автовладельцев.

– Правильный приказ. Поддерживаю. С него и начнем мои суровые будни в должности начальника отдела.

А по телеку продолжались мусолиться партийные пасьянсы:

– Согласен, часть рассудит, что «Единство» и «КПРФ» пройдут при любой расстановке сил, часть традиционно проголосует за «ЛДПР». Большинство голосов будут распределяться между этими тремя партиями. Позвольте, я договорю. «СПС» и «Яблоко» слишком неграмотно выстроили свои компании, раз уж вы, Андрей Алексеевич, так любите это слово. Партия «Люди Родии» может рассчитывать на долю голосов от привычного количества голосующих за каждое из вышеназванных объединений. Моя логика ясна? – «Де Ниро», поставивший собственный рекорд в многословии, откинулся на спинку неудобного стула и замолчал.

– Владислав Аристархович, – зашевелился телеведущий, внешне мало отличающийся от сотни прочих, – ваш прогноз – какое количество голосов получат наиболее крупные партии, и какова вероятность для каждого из этой, условно говоря, пятерки, преодолеть пятипроцентный барьер? – вздохнул, будто мечтал о совсем другой судьбе, ведущий.

– Помилуйте, мы не в букмекерской конторе, – дернул щекой, как показала бегущая строка внизу экрана, «Владислав Аристархович…»

– Ну, разрядить обстановку можно. Если бы я был букмекером… – тонко и слегка надменно улыбнулся, как подсказала строка, «Андрей Алексеевич…»

– Я бы не рискнул предлагать пари на выборы, – грубовато оборвал «Де Ниро».

– Но ведь, например, в Штатах правительство учредило тотализатор на теракты, – брякнул ведущий.

Политтехнологи посмотрели косо и удивленно.

– Так там и народ – дурак, – резонировал Андрей Алексеевич.

– Народ везде и во все времена – дурак, – неожиданно поддержал Владислав Аристархович.

– И у нас тоже? – поднял брови ведущий.

– Везде, – абсолютно уверенно констатировал Владислав Аристархович, – впрочем, переиначивая афоризм, правительство достойно того народа, который имеет. Возвращаясь к теме – если бы выборы что-то меняли, их бы давно запретили. Нельзя давать право голоса домохозяйкам и едва отвалившимся от колыбельки юнцам. В принципе, необходим жесткий возрастной ценз.

Владислав Аристархович явно пошел в разнос.

– Полагаете, людям нужен диктатор? – вежливо поинтересовался Андрей Алексеевич.

– Именно. Сильная власть. Протекторат Кромвеля. Иначе – полная политическая импотенция. Прибавьте к этому статистику по психическим заболеваниям…

– Извините, – смутился ведущий, – но наша передача все же называется «Голос народа»…

– Типун вам! Не дай Бог народу голоса!

– Кстати, – подключился к атаке и Андрей Алексеевич, – как вы себе представляете – голос народа? Это что, эфир с тридцатиминутным лаем?

Внизу экрана телетекстовым червяком поползло: «Мы повторяем телеэфир от 16 октября».

– Господа… Подводя итоги, преимущество на стороне Анастасии Павловой и партии «Люди России»… – заторопился ведущий.

– Я этого не утверждал, – открестился Владислав Аристархович.

– А разве у нас время вышло? – нахамил Андрей Алексеевич.

– Мы продолжим после рекламы, – скис ведущий.

Анастасии политдемагоги осточертели до тошноты, следующий канал здесь не фурычил, а по третьему после приторного рекламного блока многозначительно сообщили:

– В главной роли Арнольд Шварценеггер…

– Ладно, ты пока ступай, – сделала Настя ерзающему от невнимания лейтенанту ручкой.

– Ничего, если я завтра приду? – робко стал топтаться на месте взмывший с больничного стула, будто по команде «Смирно!», младший лейтенант.

– Конечно, – кивнула капитан, не отрываясь от сцены, где в шарике электрической молнии появился железный Арни, еще молодой, еще не баллотирующийся в сенаторы.

Младший лейтенант, стараясь не топать, вышел и осторожно притворил за собой дверь. Настя, хотя почти наизусть знала дальнейшее, жадно смотрела, как испуганный появлением Терминатора, улепетывает водитель мусоровоза ^[29]. Но дверь палаты снова открылась.

– Настя, – срывающимся от волнения голосом объявил пунцовый Михаил Игнатик, – выходи за меня замуж.

– Завтра, – бесцветно, однако без лишних размышлений, будто наперед знала, что лейтенант вернется, ответила не отрывающаяся от экрана Анастасия. – Приходи завтра, завтра поговорим и подумаем, как нам жить дальше.

Лейтенант открыл было рот, но смолчал, только покраснел еще гуще и исчез. А Настя вместе с Арни смотрела не раскинувшийся у его ног сверкающий тысячами электрических огней ночной город, который предстояло раскатать в оладь.

– Мне нужна ваша одежда! – одновременно сказали Шварценеггер и новый посетитель. Только Шварц говорил всерьез, а посетитель, прикалываясь, его передразнивал.

Теперь Анастасия повернула голову: в дверях палаты с пышным букетом чайных роз вальяжно стоял Сергей Ожогов собственной персоной.

– Желтые цветы – к разлуке, – констатировала капитан, стараясь, чтобы ее голос не задрожал.

– Не мог же я исчезнуть из твоей жизни, не поздравив с повышением в должности.

– Сергей, мне некуда было деться.

– Я понимаю.

– Сергей, меня заставили!

– Я понимаю, тебе сделали предложение, от которого нельзя отказаться, – на плечах Пепла не было больничного халата. Он вошел в палату и положил букет на простынь рядом с забинтованной ногой.

– Сережа, Караванец купил меня с потрохами…

– Жизнь – иногда крепко подлая штука.

– …Зато я теперь допущена к некоторым его тайнам…

– Ну, гражданин начальник отдела, не смею больше отвлекать внимание.

– Я знаю, где держат подростков. Если ты их освободишь, я разобьюсь в лепешку, чтобы тебя оправдали. Конечно, исподволь…

При последнем уточнении Сергей поморщился:

– До новых встреч.

– В Третьем городском центре по переливанию крови. Их похищали не для боеых отрядов «Триады»…

Пепел на секунду застрял в дверях:

– Спасибо, если это правда, – и был таков.

На экране Сара Конор с подружкой под вечерний макияж обсуждали своих парней. А Анастасия Павлова, уткнувшись носом в подушку, глотала слезы.

* * *

– Слушай, подруга, если ты не против… – издалека начал Пепел, и Таня тут же решительно его оборвала:

– Давай к делу. – Она бодрилась, но ступала, старательно минуя подошвами трещины в асфальте, словно на это загадала.

– А что, так тянет действовать? – Сергей все еще сомневался, втягивать ли случайную подругу в расклад.

– Почему бы нет? – распрямила морщины на лбу Танька, – сидишь тут, киснешь. А мне кажется, ты что-то интересное надумал?

– Да так, – неопределенно ответил Пепел, – фигня, разведка даже без боя.

Набитый расплющенными часпиковскими пассажирами с горкой трамвай задребезжал на повороте, в тесноте, да не в обиде. Сырой ветер лизал Сереге тщательно выбритые скулы. Ожогов проветрил свои глаза созерцанием уличных перспектив, заодно скосился на витрину, не маячит ли на хвосте кто излишне любопытный – чисто. Таня сделала разочарованную мину.

– Впрочем, как пойдет, – с усмешкой успокоил Пепел, – твоя задача проста до омерзения. Надо покрутиться рядом с донорским пунктом, заглянуть туда, просечь, что к чему, и свалить. Тебе понятно? Сразу – свалить!

– Да ясно, ясно, – нетерпеливо перебила Таня, – готова к труду и обороне. Но все-таки, с рукопашным боем было бы круче.

– Что, фильмов со Шварценеггером насмотрелась? – заявил Пепел с сомнением, заметив, как загорелись у Тани глаза.

– Не, со Стивеном Сигалом. Меня так впирает!

– Что-то я начинаю опасаться за успех нашего предприятия, – Пепел вздохнул: видать, от Сигала ему никуда не деться.

– Не ссы, лягуха, болото будет наше. На меня можно рассчитывать. Мне все по фиг.

– То есть?

– Ну, – она неопределенно пожала плечами, – наверное, это попер суицидальный комплекс. Один крутой астролог утверждал, что у меня какой-то черный квадрат рисуется, который на склонность к суициду указывает.

– Круть, – с сомнением скривился Ожогов.

Пятерка кленов, выросшая в дворике-тюрьме, еще сохранила по пучку ржавых листьев у самых верхушек и в таком прикиде походила на панковскую тусовку.

– Нормально. А чем мне оценки по психологии выдавать, ты покажи лучше, где этот твой пункт с кровососами, – продолжила Таня.

– Да почти пришли. Вон, за углом.

– Так… Приветствую тебя, укромный уголок… Однодневная оплачиваемая путевка, как раз успеешь написать очерк…

– Никаких однодневных путевок! – рявкнул Пепел, – три минуты – не больше!

Этот безыскусный наезд не произвел на Татьяну ни малейшего впечатления:

– Ну, поплыли. Пожелай мне удачи в бою.

Сил спорить с ней у Пепла не осталось.

Таня достала из кармана бежевой куртки зеркальце «типа Кристиан Диор», приподняла подбородок, посмотрела на себя снизу-вверх, по модельному, и, похоже, осталась довольно увиденным.

– Коси под дуру, – посоветовал Пепел, наблюдая за Таниными приготовлениями и понимая глубинную разницу между мужчиной и женщиной. Потихоньку-помаленьку эта безбашенная подружка начинала ему нравиться.

– Попробую, – пообещала Таня и пошла к ничем не примечательной двери «Банка крови» – во всяком случае, никаких сейфовых замков там не было. Взялась за длинную кованую ручку – дверь оказалась открытой.

– Тяжелая, выдра, – пропыхтела Таня, ухватилась обеими руками и с силой потянула на себя, – е мое, я ведь женщина слабая, беззащитная…

На такие прямо чеховские мольбы дверь поддалась. Таня очутилась в холодном холле, явно на скорую руку облепленном жидкими обоями противного сиреневого цвета. В холле стоял стул с забытой, обернутой в газетную бумагу книжкой. Влево тянулся широкий коридор, по которому Таня, ничтоже сумнящеся, и направилась. Коридор вывел в нечто среднее между офисом и залом-каталогом библиотеки имени Маяковского. В углу стоял точно такой же стул, как и в холле, но этот был занят раскормленным и раскосым амбалом. Двое его собратьев по нации стояли напротив и вели степенную беседу на языке «сунь-чунь-в-янь». При появлении Тани беседа оборвалась.

– Ничего, ничего, мальчики, продолжайте, – певучим голоском протянула Таня, беззащитно улыбнулась и сделала попытку просочиться в следующую комнату.

Охранники смотрели недоуменно, даже тупо. Их явно китайские физиономии любительнице экзотики Танечке больше всего напоминали хэлоуиновские тыквы.

– Мне бы поговорить надо с кем-нибудь из медперсонала, – ласково объясняла Таня, протискиваясь бочком, по стеночке, – лучше с врачом, но можно и с дежурной медсестрой…

Китайцы переглянулись. Один, кажется, сообразил, и указал на висевшие между шкафами круглые часы, почему-то с эмблемой «Зенита».

– То есть? Прием, что ли, закончен? Но вы поймите, мне надо… Срочно… Я могла бы зайти завтра, но не знаю, когда буду свободна – может быть, в четыре часа, хотя не уверена, возможно, в пять, потому что пять – это после четырех и это – конец рабочего дня, хотя я бы могла завалиться и в три, потому что все-таки пять – это конец дня, а три – середина, и перед тремя часами, кстати, есть два, то есть четырнадцать ноль-ноль, и может, нет необходимости приходить в три, если можно придти в два, и это будет раньше пяти и четырех, то есть два вместо трех – тоже решение…

Китайцы безучастно прослушали затяжной бред. Таня их молчание истолковала по-своему.

– Я… я пройду, ладно?

Таня быстро зашагала к двери. Самый невысокий из китайцев встал в проеме волнорезом.

– О, какой широкий, – восхитилась Таня, и кокетливо провела окольцованным указательным пальцем по охранниковскому предплечью. Китаец проследил за скользнувшим по ярко-вишневому ногтю бликом. Тем временем второй довольно бережно взял Таню за локоть и развернул к выходу.

-Не писай в кофе, мужчинка.

Китаец не понял и продолжал несильно, но настойчиво тянуть Таню за руку. Прямо джентльмен, азиатская галантность.

– Ну, ребята, – состроила мордочку Таня, – бросьте придуриваться, – я же говорю, мне надо. Видите ли, – она заглянула в глаза все еще державшему ее за локоть охраннику, – дело в том, что моя подруга… Ну, у них с мужем некоторые проблемы. Суть такова, что им надо донорской спермы, вот она хотела этим заняться, но сама стесняется придти. Я и подумала – может, здесь не только кровь разливают?

Китаец настырно потянул ее за руку, сочувствия к проблемам подруги охранники не выразили.

– Да вы что, в самом деле, – воскликнула Таня, пытаясь вырваться, что ей, впрочем, не удалось, – русского языка не понимаете?! Безобразие! Вы ведь живете и работаете, так сказать, в России! Как вам вид на жительство-то дали? Вы должны были экзамен сдавать! Ну, все, мне надоело. Еще и хамите, посетителей не пускаете, только что «брысь» не кричите. Отпустите меня, – она грозно посмотрела на охранника.

Тот в свою очередь перевел глаза на другого, так мирно и сидящего в углу на стуле. Видимо, это был старший, он кивнул, и Танина рука получила свободу. Тут бы лазутчице и слинять. «Серега скажет, что я – дура. Сам герой, я а, блин-компот, кто?», – с обидой подумала Танюха.

– Не пускаете, да? – с надрывом в голосе проговорила Татьяна и подошла к тому, который сидел. Он, наконец, соизволил подняться ей навстречу.

– Ты, дурень узкоглазый. Понаехали в Россию, а сами ни шиша в жизни не смыслите. Придурки. Ты посмотри на себя, на кого ты похож! Ты ж урод, тебе место в банке с формалином! Петр Первый за тебя чемодан баков бы отвалил, чесслово! Вот дебилы. Ну что стоишь, что пялишься, выродок? Китаеза. Харю отъел на российских харчах, все мозги в накачку ушли. Да и дружки твои не лучше. Впрочем, ты один стоишь всей «Скворцухи».

Лицо китайца ничего не выражало, он молча слушал Танины излияния.

– Блин, до чего же клево стебаться над человеком, когда он тебя не понимает! Ха…

Китаец несильно размахнулся и подарил Тане короткий прямой точно в табло. Она обалдела.

– Ты что? – удивилась Таня, проверяя, все ли на месте, – понимаешь, что ли?

– А как, по твоему, я бы получил вид на жительство? – вякнул охранник.

Татьяну взяли под белы рученьки и потащили по лестнице на второй этаж. Она в меру сил упиралась и очень мелодично ругалась матом, норовя плюнуть в китайскую дыню. Однако ее провокации к успеху не привели. Танюшку безаппеляционно втолкнули в небольшую пустую комнатушку и заперли снаружи.

– Наверное, до выяснения… Эх, блин-коктейль, – расстроилась Таня, доставая все то же зеркальце и внимательно осматривая себя на предмет повреждений, – не получается у меня косить под дуру. Наверное, я для этого слишком умная. Ну, погодите, желтая опасность!

Таня подошла к окну, забралась на узкий подоконник, распахнула форточку, обнаружила, что открывалась форточка внутрь: на окне была решетка.

– Совсем офонарели, буржуи, – проворчала она, – на втором этаже и то хоронятся… Серега! Слышь, Серега-а!

«Вот тля», – подумал Пепел, подходя к стене, где в окне виднелась рыжая Танина башка.

– Облом! – крикнула Таня.

– Вижу. Не ори.

– Хотя, кое-что ясно. Здесь только три охранника, все узкоглазые, больше никого нет. Они сидят не при входе, а чуть дальше, в следующем присутственном месте. При пушках, конечно. Перетирают о чем-то своем. Качки. Тупые, мать моя!

– Нашлась умная.

– А то, – недовольно парировала Татьяна.

– Ладно, сиди тихо, что-нибудь придумаю.

– Да ну уж, не парься, – разрешила Таня, – я здесь поторчать согласна, если мне дадут китайской жратвы. Сколько лет живу, скоро на кладбище пора, а все не знаю, что такое «суши».

– Да так, бутерброд из риса и рыбы, – успокоил Пепел, – только это японская хавка, а не китайская.

– Ой, нет! Я передумала. И вообще, у меня на морепродукты аллергия, не хочу!

«Инициатива наказуема», – подумал Пепел и направился к дверям с длинной кованой ручкой.

Таня сграбасталась с подоконника:

– Но если есть в кармане пачка сигарет,

И билет на «Мерседес» с серебристым крылом,

значит, все не так уж плохо на сегодняшний день! – Затянула она и плюхнулась пятой точкой на пол.

Никакой мебели в комнате не было. Бликующий в углу магнитофон мебелью не считался. «Наверное, у меня примерно девять баллов по шкале тревожности. Это уже дезадаптация. А еще недавно было всего шесть», – печально подумала Таня, поднявшись с пола и подбираясь в полутьме к магнитофону. Естественно, там оказалась кассета Глюкозы, и Тане ничего не оставалось, как, по-русски подперев ладонью щеку, слушать уже другие вариации на тему серебряных машин.

Пепел, держа старую верную, пропутешествовавшую с ним полмира выкидуху спрятанной в рукав куртки, толкнул дверь, и был встречен охранником: наверное, тот понял, наконец, что пост оставлять не стоит, и вернулся на прежнее место базирования. Китаец поднялся навстречу Пеплу.

– Слышь, приятель, – обратился гость с видом невинной овечки, – тут к вам девочка не забредала? Племяшка моя, дуреха.

Китаец отрицательно мотнул головой, а ведь мог спасти свою жизнь чистосердечным признанием.

Пепел усмехнулся и приблизился на шаг, китаец неуверенно потянулся к бедру, не решаясь так сразу пугать незваного гостя. Но пасть открыл, пялясь в направлении коридора и уже набирая воздух в легкие. Вякнуть, однако, товарищ с Дальнего Востока не успел: Пеплова выкидуха совершила быстрый короткий путь из рукава в правое подреберье китайца. Повернуть нож для полноты эффекта Пеплу не удалось: китаец дернулся назад, нож сам выскользнул из раны, Пепел получил резкий и неожиданный тычок ногой в живот, но удар оказался фуфлыжным. Очевидно, и у китайцев внутри потроха, и кровь колобродит также, как и у других народов.

Тем не менее, попытка вспомнить боевые искусства оказалась губительной для самого охранника: положение его, как раненого, только усугубилось, да и Пепел понял, что сейчас уже шхерься – не шхерься – разницы нет, а вот хуже быть может. Ствол из кобуры бойца ловко перекочевал в Серегину руку, палец нащупал, что положено, Ожогов сам не понял, что именно среди органов тела выбрала пуля – скорее всего, попала между вторым и третьим ребром, но уточнять не стал, а рванул со всех ног по коридору. Где и столкнулся лицом к желтому лицу с остальными двумя.

У Пепла было преимущество наступающего. Он прицелился в бедро ближнему, пиф-паф, зачет. Рука последнего охранника дернулась к кобуре, и вот уже ствол ищет Пепла. Но китаец, уворачиваясь от вероятной пули, закачал маятник и усложнил свою же ситуацию. Пулевое ранение в живот куда более опасней и, кстати, неприятней.

Не тормозя, Пепел изъял пушки у второго, корчившегося на полу, пережимая бедренную артерию, и у третьего – тому было совсем нехорошо, и он медленно он сползал по стенке.

Может, сработал болевой шок, или – как точнее называется это состояние в медицине – преагония, но китаец сподвигся обозначить порыв в сторону Пепла. Пепел по-доброму одарил братка поцелуем в висок рукоятью его же ствола – что любопытно, китайские охранники пользовались «Макаровыми». Каковы будут последствия – смерть или только сотрясение мозга – Пепла заботило меньше всего.

Огорошенный всего-навсего свинцом в бедро щирый киайский хлопец, оказался чуть более живуч, чем его товарищ по изъятому оружию, и за время (когда и высморкаться не успеешь) пока Пепел возился с несчастным, тихонечко подобрался слева и рубанул ребром ладони по Пепловой шее. Но боковому зрению Пепла мог позавидовать иной штурман, удар не пришелся ни по блуждающему нерву, ни по сонной артерии, а скользнул от уха до предплечья. Пепел поймал за ладонь обтянутую желтовато-смуглой кожей руку с короткими, но острыми ногтями и под прямым углом отвел запястье к предплечью. Диспозиция поменялась, китаец оказался прижатым к полу, будто прессом. Для верности Пепел поддал согнутым локтем по ключице:

– Я говорю, племяшка моя не забредала? Отвечай, цитрусовая морда.

Китаец ломаться незнанием языка, как перед Танюхой, не стал.

– Как лиса такая, да?

«Если бы. Дура», – мысленно усмехнулся Пепел, но китайца понял:

– Ну да, рыжая, просто – союз рыжих. Шустрая, как в проруби.

– По лестнисе наверх. Клюс у меня в кармане.

– Сам достану.

Пепел обшарил карманы и разбогател на связку ключей.

– Который?

– Самый маленький, – боец услужливо рыпнулся показать, сама предупредительность.

– Лежать.

Пепел сопроводил просьбу тычком в солнечное сплетение. Подумав, вырвал компьютерный шнур из розетки.

– Ты сто, не порти, – неподдельно испугался китаец, – охрана головой отвечать.

– Что с нормальными людьми делает глобализация, – посетовал Пепел, одним рывком подтащил китайца к столу и без особого зверства обмотал его запястья пыльным шнуром.

– Дернешься – машину уронишь, – объяснил интригу Ожогов.

– Технику не ломать, – покачал головой истекающий кровью боец.

«Хороший народ – китайцы, только технический прогресс и жилищный вопрос их испортили», – сделал вывод Пепел, поднимаясь по лестнице, которая оказалась неприятно крутой и даже скользкой. Первая дверь оказалась не запертой – ряды промышленных холодильников, среди которых затесался нынче не актуальный сейф, термостаты, штатив с пробиркой на захламленном рецептами столе, в углу могучая центрифуга «Sanyo».

Поковырявшись в замочной скважине следующей двери, отметив походя, что подлюка-охранник дезинформировал – подходил вовсе не самый маленький из ключей, а очень даже средний, Пепел вступил во временные Татьянины хоромы. Хозяйка этой медной горы сидела на голом полу в обнимку с магнитофоном, хрипловато рычавшем что-то, как говорится, из современного.

– Ого, да здесь прямо темное царство, – своеобразно поприветствовал Пепел.

– Ага. А я – Василиса Прекрасная. Спасибо тебе, Иванушка, заходи, гостем будешь, – для приличия съехидничала Таня, – ты-то что, в норме? Как охранники?

– Пройденный этап, – отмахнулся Пепел.

– Я так и думала, – жизнерадостно ответила Таня.

– Твой пофигизм в отдельных случаях меня восхищает, – эта подружка все сильней вызывала у Сереги волнение на меридиане предстательной железы.

– Это не просто пофигизм, Сережа. Я бы сказала, это видение реальности, – наставительно поправила Таня, поднимаясь с полу, – блин-фуршет, ноги затекли.

– Ладно, харе базарить. Погостили – и будет, давай на выход, – сказал Пепел, и, не дожидаясь Тани, повернул к ведущему в узкий коридор и на скользкую лестницу прямоугольнику.

– Слушаюсь. Только музыку я прихвачу.

– Бери, – равнодушно ответил Пепел, – дело хозяйское.

– А что? – как бы оправдываясь, заговорила Таня, – им все равно больше не надо. Дети-то уже уехали.

Пепел обернулся. «Ай да Василиса Премудрая!», – мелькнуло в голове.

– Какие дети?

– Не знаю, какие, но, судя по размеру кеда, лет тринадцати, – Таня протянула Пеплу желтый кед с изрисованной хоккейными клюшками подметкой, – если, конечно, это не какие-нибудь дикие акселераты – знаешь, сейчас так модно.

– Спасибо за комментарий. Идем.

Таня поспешила к выходу.

– Патефон-то возьми, – напомнил он.

Брошенный, но не забытый китаец-охранник честно выполнял настойчивую просьбу Пепла и лежал, но при виде вернувшейся парочки зашевелился. Впрочем, крайне осторожно. Подойдя, Пепел помахал перед его носом найденным кедом.

– Чей?

– Не знаю, – ответил китаец, и в его глазах читалась неподдельная честность и самая безмятежная искренность.

– По-моему, не врет, – расстроилась Таня.

– А если поставить вопрос по-другому, – попробовал Пепел, – где дети?

– Нету.

– А, значит, были?

Китаец хмуро скосил глаза и не ответил, из его разкуроченного бедра натекла приличная лужа юшки, но браток держался огурцом.

– Где они?

Молчок.

– Повезли куда, я спрашиваю?

– А ты порычи на него, в табло вмажь, – ввязалась Таня, изнывая от нетерпения и всячески стараясь этой скрыть: правда, очень любопытно было бы посмотреть, как Серега будет потрошить этого качка-китайца, хамло мордастое.

– Не лезь. Буду пытать.

– Это ты мне? – округлила глаза Таня.

– Первое тебе, второе ему, – ответил Пепел, подумав, что китайцы – фигня, а вот эта девица доведет кого угодно до ручки.

– Ух, ты! – восхитилась Таня, и отошла на пару шагов назад, как говорил волк Красной Шапочке: «чтобы тебя лучше видеть».

Китаец ее эмоций никак не разделял, продолжая мрачно коситься в сторону от Пепла, глазки желтолицего сжались в щелочки тоньше волоса.

– Ну, твой выбор, – не стал настаивать Пепел, и со всего маху заехал локтем в новенький монитор – семнадцать дюймов, жидкие кристаллы и тому подобное мажорство.

Китаец побледнел. Пепел вырвал из всех розеток системный блок и занес над полом.

– Не надо! Сисблок поставь.

– Попробую, – Пепел поставил набитый до отказа корпус на стол.

– Куда увезли?

– В эту… Как же… – заторопился китаец.

– Ну, напряги мозги.

– В эту, пирс. Нет, присял.

– Какой «присял»? – брезгливо поморщился Пепел.

– Может, порт? – встряла Таня, приподнимаясь на цыпочках и выглядывая из-за Пепловой спины.

– Да! Нет, гавань. Тосьно, гавань. Выставка.

– ЛЕНЭКСПО? – догадался Пепел.

– Да! Так говорили. Лен Эк Спо, – закивал китаец.

– Ну, с тобой все. Живи. Я сегодня покладистый.

– Серега, ты его не убьешь? – обиделась Таня, – он, пока по лестнице тащил, синяков мне наставил.

– Именно поэтому и не убью.

Таня нахмурилась.

– Все приходиться делать самой. Прощай, халява.

К этому философскому замечанию она прибавила куда более эмпирическое действие: подошла к китайцу, размахнулась и шарахнула новоприобретенным магнитофоном по его голове. Магнитофон треснул.

– Не расходись. Этим не убьешь, – посоветовал Пепел.

– Я еще тому вмажу, который третий, – процедила Таня, – он мне морду бил.

– Э, а вот это уже статья. Глумление над трупами.

– Ты его замочил? – округлила глаза Таня.

– Типа того.

– Сереженька, – умилилась Танька, норовя броситься Пеплу на шею.

– Да подожди ты.

– В Гавань – так в Гавань, – согласилась Таня.

Глава 14. Минздрав предупреждает…

Непогода нынче в моде: небо подцепило простуду, и теперь похожие на панцири гигантских черепах тучи отфыркивались дождевыми каплями. Если бы не скупо растыканные лиловые фонари, можно было бы утонуть в лужах.

– Русалку поймал? – из под капюшона глухо спросил коллегу вывернувший из-за угла охранник с помповухой через плечо.

Спросил очень кстати, иначе бы притаившийся за рекламным стендом Пепел его смазанное шорохом дождя появление прозевал, рыпнулся с выкидухой наголо в атаку, и, как минимум, преждевременно себя обнаружил. А двум охранникам наружного периметра подфартило бы еще чуток пожить на этом свете.

– Какие русалки в три часа ночи? – Также спасающийся под капюшоном коллега бурчал больше для важности, он был очень горд содеянным.

– Не три, а два. Утопленница, что ли? – кивнул появившийся соратник в сторону близкого Финского залива.

– Да, грохнул я ее, грохнул! – для убедительности коллега потряс свешивающейся поперек груди помповухой.

Напарник склонился над вывалявшимся в грязи телом:

– Сорокалетнюю бабу? Ты что, сдурел?

– Шеф приказал валить все, что шевелится. – Очень довольный собой пояснил первый, – К тому же небось слыхал, что у Баева вместо Кандида какая-то ушлая мымра женского пола работать начала, бывшая биотлонистка?

– То биотлонистка, а это дворничиха какая-то, глянь повнимательней, ты ее хоть обыскивал?

– Была б помоложе, не поленился бы. Вообще-то я ее в плен хотел взять, подкрался, двинул прикладом по башке, а она, дура, скопытилась, как говориться «не приходя в сознание». Но ведь Захар велел косить под корень, все, что окажется по эту сторону забора!

– Ты хоть доложил?

– Так рация-то у тебя.

Как ни уютно было Пеплу прятаться с выкидухой в рукаве за стендом, сообщающим, что здесь, на территории Выставочного комплекса ЛЕНЭКСПО, проходит крупнейшая по Зеверо-Западу Российской Федерации выставка медицинского оборудования «Фармэкс-2003», убежище предстояло покинуть прежде, чем обалдуи свяжутся с начальством. Начальство услышит про труп гражданки, положим, на факт убийства начальству будет глубоко начхать, но порядка ради оно побеспокоит вторую пару, обеспечивающую безопасность по внешнему периметру с другой стороны выставочного павильона номер семь, и очень обеспокоится, не получив ответа…

…Врач в салатного цвета халате и марлевой повязке поверх сусал, блестя серебряной оправой узких очков, сломал ампулу. В воздухе растекся едкий запах, врач всосал в шприц бледно-розоватую жидкость и через очень смахивающего на боксера желтолицего переводчика поинтересовался самочувствием покоящегося в горизонтали клиента. В ответ старый китаец, дряхлый, похожий на сушеную грушу, но с какой-то тайной радостью в узких черных глазах, согласно кивнул, типа всем доволен и почти счастлив.

– Ол райт, – сказал врач, притянул руку китайца и ловко обмахнул локтевой сгиб пахнущей спиртом ватой. После чего вооружился бритвой и принялся быстро и осторожно брить дряблую шкуру на животе и груди.

Три стола по фен шую располагались рядом, отдаленно напоминая конвейер. На двух покоились старперы-китайцы, на третьем медитировала, закатив глаза, миниатюрная китаянка. Выглядела она по российским меркам едва под сорок, на самом же деле ей было сильно за семьдесят, как и двум ее сотоварищам. Дальше слепили белизной стерильных простыней еще три узких операционных стола, и три обдолбаных новокаином подростка – два лохматых парня и коротко стриженая девица с заклеенными скотчем ртами – бестолково рыпались, распятые ремнями. Высокий и тощий ассистент хирурга, тоже в зеленом халате и зеленом колпаке, отхаживал девицу, у которой грозила начаться истерика.

– Что ты с ней возишься? – недовольно буркнул стоящий без дела коллега, – вот дрянь. Даже под новокаином психует.

– Пациент перед анестезией должен находиться в максимально расслабленном и спокойном состоянии, – наставительно произнес длинный.

– Да брось ты, – устало отмахнулся приятель, – все равно у нее уже выписана плацкарта по ту сторону добра и зла.

Чуть левее стенда с образцами стоматологических цементов жалось еще не меньше десятка связанных по рукам тинейджеров, расширенными от ужаса глазами пялясь на жуткие приготовления эскулапов. Двое неторопливо обшагивающих внутренний периметр и лабиринты выставочных экспозиций Захаровских бойцов вывернули к открытой площадке в центре павильона из очередного закутка.

– Эти-то зачем, не знаешь? – спросил высоки черноволосый телаш своего приятеля, квадратным подбородком указывая на пришибленную молодежную группу.

– Так, – пожал плечами второй, подтянутый и сухой, похожий на патера, – запас карман не рвет.

– Понятно, – с сомнением произнес первый и неосторожно чавкнул жвачкой.

Стоящий за спиной врачей Захар Караванец, в накинутом на плечи стерильном халате, из-под которого выглядывал черный костюм-двойка от «Салаши», обернулся на звук и зыркнул зверем. Гвардеец моментально принял позу глубокой задумчивости.

– Шевцов, хватит возиться, – приказал очкастый длинному, – оставьте девицу. Для нее никаких шансов нет. Антонов, не стоять без дела!

– А вы уже?.. – спросил Шевцов, не заканчивая фразу.

– Как видишь.

Антонов подкатил поближе стол с распластанным вихрастым огольцом лет пятнадцати. Пацаны вообще оказались слабее девицы и уже отключились. Шевцов откинул простыню, обнажив ребристую, нескладную мальчишескую грудь. Главный в это время держал руки, затянутые в белые перчатки, высоко поднятыми, чтобы ни одна пылинка не прилипла.

– Антонов, как только оттягиваю кожу – тотчас ребра, прошу вас, немедленно. Шевцов – физраствор, – отрывисто заявил главный.

Антонов обтер подростковую грудь проспиртованной ватой и легкими марлевыми салфеточками обложил грудную клетку. Главный вытянулся, вздохнул обречено и сказал:

– Ну, дай Бог. Шевцов, нож!

Шевцов из груды инструментов вынул маленький, типа финки, ножик, и подал главному. Глаза главного сузились, стали как у его клиента, и приобрели вдохновенный, колючий блеск. Зубами под марлевой повязкой хирург прикусил губу, прицелился и, взмахнув ножиком, метко и лунообразно протянул по костлявой бледной груди. Кожа разошлась, как порванный воздушный шар, кровь покатилась с ртутной густотой.

– …Ать, ну и свертываемость! – процедил Антонов, суетливо орудуя уже не клочком ваты, а рассыпающейся лентой бинта.

Два бойца, хоть и было до колик интересно, двинули на очередной обход выставочного лабиринта. Пластиковые временные стенки извивались бесконечными голодными змеями: «Фармтоп», «Медград», «Эколирс и Ко»… – торжественно читались названия хвастающихся своими успехами компаний. И на каждом стенде выпирали образцы продукции – целлюлоидные патронташи таблеток, склянки и пробирки с бирюзовыми растворами, легированное медицинское железо, хищно отражающее неоновый свет ламп и всегда скальпельно острое…

– Слышь, я не врубился, по понятиям ведь на органы для пересадки бомжей чикают, а тут – шпана малолетняя… – абы не молчать, предложил тему крепко подпавший под впечатление от увиденного боец внутреннего рубежа.

– Меньше языком мети, здесь большие бабки, за них под асфальт зароют проще простого, – приструнил напарник, – А вообще, ты ж видел китайцев, от горшка два вершка, куда таким взрослая печень или почка от рослого русского бомжа? А вот пацанячья по формату – самое то. Если б ты знал, сколько Захар Васильевич поморочился, выкапывая по поликлиникам да военкоматам медицинские карточки допризывников с нужными размерами, да чтоб группа крови совпадала, да чтоб никаких патологий, ты б его, сердечного, зауважал.

– Я его и так уважаю, он зарплату не задерживает.

Через перила второго этажа за прогулкой двоих охранников в оптику винтовки лениво наблюдал снайпер. Он откровенно скучал и не ждал в рамках сегодняшней работы сюрпризов, обычный заказ типа на шухере-прикрытии подежурить. А от раскинувшегося у его ног индустриально-санитарного пейзажа парня уже мутило. Все эти вывешенные на стендах колбы, протезы, шприцы и анаболики напоминали снайперу историю, как ему в полевом госпитале вырезали гангренозный аппендицит, и ничего приятного в воспоминаниях не присутствовало.

– Какого… – начал главный коновал, вдруг порезавший палец хирургическим ножиком, и не договорил. От удивления он мог причинить себе и гораздо больший вред, но за рядами стендов ему не подфартило воочию созерцать то, что оказалось как на ладони у законспирированного на втором этаже снайпера.

Стеклянная стена – та, что со стороны залива – напряглась, крякнула, задрожала осиновым листом и чихнула сабельными ромбами полуторасантиметровой толщины стекла в парашютных клубах бледно-красной пыли. Пеплу повезло, что он задранным зубастым ковшом кара снес именно ту колонну, которая подпирала сегмент второго этажа, где киснул снайпер. Раскрывший рот от удивления мастер прицельной стрельбы падал уже за спиной Пепла, кстати, в полете сломав челюсть собственной винтовкой.

Два затерявшихся среди медицинских экспонатов вооруженных организма сориентировались быстро, и рванули к эпицентру несанкционированного события, сосредоточенно огибая операционные столы и расстегивая то, что у каждого висело подмышкой. Переводчик решил, что там он будет нужнее, и тоже нацелился на шум, сдергивая с плеча более солидное имущество – Калаш шестьдесят восьмого года выпуска.

– Не стрелять, душу выйму! – болезненно воскликнул главврач, – все оборудование перебьете!

Парочка бойцов обернулась на Караванца. Тот кивком подтвердил – стрельба откладывается на неопределенное время. Переводчик вспомнил о непосредственных обязанностях и вернулся на место. А покрашенный в веселенький желтый цвет кар, хрустя шинами по медицинскому хрупкому стеклу и подминая одноразовые стенки-перегородки, как домино, пер танком на ура…

…Сеть информационной службы Равиля Баева была отлажена безукоризненно. С истинно восточной изворотливостью он умудрялся обходиться без навороченной техники, по старинке предпочитая плодить доносчиков. Называл он их с истинно восточной хвастливостью – «агентурной разведкой» и даже не жабился на изрядные суммы мзды. Ничего удивительного, что в эту жуткую ночь Равиль Баев с тремя подручными тоже оказался на территории Выставочного комплекса ЛЕНЭКСПО. От власти над подпольным медицинским рынком Петербурга Равиля отделял один меткий выстрел.

В то, что неверный Захар Васильевич Караванец сам, освобождая пьедестал, откинет копыта, когда метастазы расползутся по подточенному болезнью организму, Равиль имел веские основания не верить. Одному из стукачей, пардон, «разведчиков» Равиля удалось подобрать выроненную Захаром таблетку, и в лаборатории выяснилось, что ни какой это не «антирак», а тупая глюкоза. Получается, косил уважаемый Захар Васильевич, как последний симулянт на лесоповале.

Равиль и три его верных визиря, стараясь не бряцать стволами и ножиками, преодолели забор Выставочного комплекса как можно дальше от седьмого павильона – со стороны яхт-клуба, здесь и колючка давно проржавела, и заглядывали сторожа сюда в последнюю очередь. Прямо у забора для удобства перекарабкивающихся тятей копился всякий выставочный хлам, воняло разным, но в первую очередь гниющим деревом. Будто тени, закутанные в воинские плащпалатки и нацепившие намордники ночного видения, кунаки крались мимо стеклянных двухэтажных хором других павильонов, ныне пустующих, и в этаких нарядах более всего напоминали растиражированного проклятого джедая Дар Вейдера из «Звездных войн». Дождь убаюкивающе лопотал по капюшонам.

Замыкающий в цепочке замешкался: под кленом, мимо которого остальные прочавкали грязью без внимания, лежало столько окурков, будто на клене жила белка, питающаяся «Мальборо лайт». Окурки не успели основательно размокнуть. Значит…

Если бы они двигали проторенным асфальтом, а не крались по расползающейся и липнущей к подошвам жиже вдоль мокрых стен, то ничего бы не заметили. Когда первый из Раулевских янычар споткнулся о труп мужчины в самом соку, он не смог удержать за зубами испуганный возглас.

– Чего орешь, сын осла! – зашипел за спиной Баев, – Впрочем, можешь не объяснять, сам вижу.

При ближайшем рассмотрении трупов оказалось не один, а два и выглядели они именно как вышедшие в тираж гоблины. Крутые банки мускулов, маленькие головы и бычьи шеи. Однако это не помешало неизвестному (или неизвестным) без лишнего шума сделать жмурикам глубокие надрезы в области сонных артерий. Вытекшая кровь успела остыть и свернуться, и в мутном свете далекого фонаря казалась натекшим из аварийной машины мазутом.

– Очень похожи на бойцов Мурзенко, – заскреб сырую рыжую бороду Хасан.

– А разве на этом свете еще остались бойцы Мурзенко?

– Ну, может, не Мурзенковские, а Шафаревича, решили отомстить за папу, да на засаду напоролись. – Перебрасывались версиями верные мачо Баева.

– Где твой разум, Хасан? – поморщился под стягивающим кожу пугалом ночного видения Баев, – Если бы это захаровские порешили незваных гостей, то сразу бы сгрузили в Финский залив на корм миногам. А здесь иная картинка, кто-то снял пост шурави, да так ловко, будто заслуженный моджахед с десятилетним стажем, только вот надежно замести следы у этого, кого-то, или силенок, или времени не хватало. Или занят больно был.

– Мудр ты, Равиль, – кивнул Хасан, – Только никого в живых уже не осталось из тех, кто по похожему на наше делу в гости к Караванцу намылился бы.

– Есть многое на свете, друг Хасан, что и не снилось нашим аксакалам, – Баев кивнул стволом в неближнюю сторону Финского залива, – Тише едешь, дольше будешь. Зайдем к седьмому павильону с другого боку, чтобы в случае чего встретить этого лихого дервиша лицом к лицу. Там и выясним, кому достанется голова Караванца.

Обходной маневр со всеми мерами предосторожности занял минут пятнадцать. И опять в темноте Хасан наступил на руку трупака и не удержал испуганного вздоха.

– С каких пор ты стал бояться мертвецов, Хасан? – заскрипел зубами Баев.

– Прости, Равиль, сон плохой прошлой ночью приснился, да письмо от матери получил тревожное.

– Когда видишь трупы двух своих врагов, надо не печалиться, а веселиться.

– Там за рекламным стендом третий, – смахнул дождевые капли с рыжей бороды Хасан, – А у этих помповухи не отняты, значит, неизвестный вооружен чем-то лучше.

– Вот оно кто… как же вы, голубушка Варвара Петровна, не убереглись? – разогнулся над вывалянной в грязи гражданкой с раскроеной прикладом башкой Баев, – Ладно, эти шакалы мне за все ответят, Караванец будет тину болотную вместо фальшивых таблеток жрать!

Хасан удивился, что главарь так близко принял к сердцу гибель наемного убийцы, тем более, не земляка:

– Это же всего-навсего русская баба, – шмыгнул он горбатым носом.

– Это не баба, а настоящий воин, перед таким не зазорно и папаху снять.

– Ты в этом простуженном городе не обрусел ли?

– Замыкающий цепочку воин робко подал голос:

– А она – курящая?

– Она и свинину ела, но разве это что-то меняет? – ударил кулаком об кулак Равиль Баев. – Ладно, джигиты, потом пустыми словами воздух сотрясать будем. Понимаю так, что Локтионова тоже вышла на след Захара. Один пост, тот, что мы прежде обнаружили, зачистила без проблем, а на следующем поскользнулась. Она положила их, они положили ее, больше таиться нет смысла. Врываемся в павильон, гасим без разбора, только Караванца кто встретит – не сметь трогать. Он – мой!

Уже не прячась, на ходу сбрасывая плащ-палатки и рассовывая по карманам приборы ночного видения, четверо лиц особой национальности решительно подступили к заклеенным рекламными плакатами дверям павильона номер семь. Хасан наклонился к замочной скважине. Хотя ремеслом отпирания чужих замков он владел лучше, чем стрелял, процесс отнял три минуты. И когда дети гор ввалились в этакий стеклянный предбанник, их уже ждали. Правда, подтянувшиеся на скрипы отмычки китайцы никак не предполагали, что в помещение рвется не вор-одиночка, а реальное маленькое бандформирование.

«Кто не рискует, тот не пьет валидол» – сказал кто-то глумливый внутри черепа Баева при виде группы встречающих. Три томительные секунды стороны просто стояли и растерянно пялились друг на друга. Потом Хасан машинально потянулся выжать дождевую воду из бороды, жест оказался истолкован превратно, и началось…

Собственно, не так уж китайцев было много, всего с пяток – ничтожный процент от того миллиарда, который угрожает в скором времени каждого жителя Земли сделать китайцем минимум на четверть. Но ведь и с Баевым вышло в ночной дозор всего три верных кунака, и у каждого из кунаков в обойме помещалось не больше восьми патронов.

У Баева – так и всего шесть, а нечего прикидываться ковбоем и таскаться с револьвером. На седьмой нажим спусковой скобы револьвер Баева ответил сухим щелчком. Еще сползали на пол простреленные навылет тела с той и с этой стороны, еще падало и рассыпалось на острые осколки стекло, еще клубился дым, а Равиль уже подсчитал, что их, боеспособных, осталось двое: он и низкорослый желтолицый противник с жиденькой седой бородкой, также остервенело клацающий пустым магазином девятимиллиметровой пушки.

Набивать барабан револьвера маслинами времени не было, Равиль вытряхнул револьвер из ладони под ноги и выхватил нож. Китаец, будто зеркальное отражение, поступил так же, правда, в желтой руке оказалось железо на добрый десяток сантиметров длиннее.

– Зарежу, как снежный барс горного барана! – отчеканил Равиль Баев.

Китаец промолчал, но не испугался, и пошел на приступ, тесаком рассекая воздух. Момент – и колющий удар вперед, с лишь небольшим посылом плеч и бедер. Баев отстранился, но связанный младшей сестрой свитер был попорчен. Ответил рубящим ударом по шее, сбоку, в результате не особо навредив китайцу. Все это напомнило ему пристрелку и только крепче разозлило.

Китаец сменил хват на обратный – для Равиля это не стало неожиданностью, и, резко взмахнув лезвием перед раскосыми глазенками, он с силой ткнул сверху вниз и вперед. Желтолицый ответил лихой примочкой в духе Шаолиньских акробатических этюдов – совершил прыжок с оборотом назад Но пока Дальний Восток извращался, Ближний Восток резким маховым движением, выгибая кисть вверх, нацелился не традиционно во внутреннюю часть бедра (китаец, все– таки, немного ниже ростом), а в живот – и цели достиг. Китаец пошатнулся, отступил на шаг уже без выкрутасов.

Живот кровил, но китаец сдаваться сразу не собирался. Возвращая равновесие и одновременно выбирая позицию, пытаясь раскоординировать Равиля, он тесаком описал в воздухе широкую четкую восьмерку. Еще и еще – завораживающее зрелище. Баев увернулся из-под нескольких петель подряд и рубанул с прицелом на запястье. Китаец среагировал, но не с хваленой быстротой: удар хоть и не совсем получился, но рука больше не могла представлять опасность. Быстрым движеньем китаец перекинул тесак во вторую руку – это была ошибка.

Используя заминку, Баев сделал обманчивое движенье в сторону побледневшего лица, китаец рефлекторно отшатнулся назад и поднял левую руку, защищая шею и глаза. Вложив в удар необходимую силу, Баев пробил узкую, но крепкую грудную клетку, острие скрылось на сотую долю секунды и тут же вернулось на свет.

– Грязный шакал! – облегченно выдохнул Равиль Баев и вдруг со стыдом догнал, что потрудился на радость скинхедам. Хуже и не придумываешь: два выходца с Востока убивали друг друга, вместо того, чтобы на пару резать неверных.

И еще что-то было не так, к горлу комом поднялась тошнота, Рауль удивленно опустил глаза вниз и с цепенящим ужасом увидел, что и его свитер, а за ним и кожа на животе распахнуты по вертикали; и из пуза наружу ползут заплывающие кровью кишки…

…Снаружи тужился затяжной осенний дождь, а в салоне машины было тепло и уютно, но Татьяну такое положение дел не устраивало: трижды забить на уют, когда по радио «Динамит» сплошные умца-умца-умца…, радио «Рокс» «на сегодня закончило свою трансляцию…», а радио «Ностальжи» заблудилось в пурге гнусавых патриархальных танго. Сиди тут и скучай, слушая криминальную сводку по радио «Петроград»:

– Самурайский меч длиной более метра был изъят у тридцатидевятилетнего гражданина Швеции в аэропорту «Пулково», куда он прибыл из Вены. Как рассказали корреспонденту нашего радио в Северо-Западном таможенном управлении, по прибытии швед направился к выходу через так называемый «зеленый» коридор. Внимание главного таможенного инспектора привлек металлический ящик серебристого цвета, который нес с собой иностранец. Там оказался японский меч общей длиной сто два и три десятых сантиметра в ножнах из черного дерева. Меч изъят и отправлен на товароведческую экспертизу. Вынесено определение о возбуждении дела об административном правонарушении…

«Наверное, подарок кому-то вез» – равнодушно подумала Таня. А вот за подарок, которым ее уважил Сергей, она обязательно отомстит. «Сиди в машине и не высовывайся, чтобы за забором ни происходило, – приказал Сергей, отчаливая в дождь из машины, – Знаешь, что бывает со второстепенными героями фильмов, когда они не слушаются?..».

Стена Выставочного комплекса ЛЕНЭКСПО сквозь лобовое стекло Тане прекрасно рассматривалась, не смотря на пелену дождя, даже угадывались очертания павильонных коробок, в одной пылал свет ламп. Мимо их машины изредка проезжали другие, вздымая павлиньи хвосты бурой воды из луж. Слушать криминальные ведомости было далеко не так интересно, как самой писать историю.

– Трагикомический случай произошел в прошлую ночь в одной из крупных многопрофильных больниц города. – Измывалось радио над Танькой. – Сюда на нескольких машинах «Скорой помощи» после массовой уличной разборки были доставлены с травмами сразу несколько пациентов. Одна из противоборствующих групп состояла из лиц «кавказской национальности», в другую вошли представители «коренного» населения. Травмы были достаточно серьезные: колото-резаные и черепно-мозговые. Дежурные медики поместили всех прибывших в одном отсеке и начали оказывать им необходимую помощь. Никто и не предполагал, что, чуть-чуть оклемавшись, стороны найдут силы продолжить побоище, да еще как! В одну минуту приемный покой больницы превратился в бойцовскую арену. В ход пошли стулья, кушетки и прочий инвентарь. Напрасно хирурги умоляли драчунов пощадить себя и не прибавлять работы им в новогоднюю ночь. Драку удалось прекратить только после того, как вызванная на помощь охрана изолировала в специальную клетку для «буйных» главного зачинщика.

– А кто сказал, что я – второстепенный герой? – вдруг вслух себя спросила Таня и тут же стала нашаривать дверную ручку.

Вслед ей радио могло только рассказать очередную криминальную страшилку:

– Полуразложившийся труп неизвестного мужчины обнаружен предыдущим вечером в одной из квартир дома по Малой Пушкарской улице. Руки и ноги жертвы были связаны скотчем, на полуистлевшей шее затянута петля из провода, при этом экспертиза выявила, что лицо потерпевшего некоторое время назад подвергалось пластической операции. По имеющейся информации, в квартире найдено печатающее устройство, клише двадцати– и пятидесятидолларовых купюр и специальная бумага. В правоохранительных органах не исключают, что убитый являлся фальшивомонетчиком и стал жертвой неких «разборок». В жилище также обнаружена собака, которая выжила благодаря только тому, что питалась своим погибшим хозяином. Возбуждено уголовное дело по статье «умышленное убийство»…

…Броневая атака верхом на электрокаре изначально в планы Сереги не входила, он предполагал высидеть под окном до самого Часа Быка, потом в предрассветном мороке снять утомленно прикорнувших последних часовых и увести подростков в утренний туман, подражая то ли Гаммельскому крысолову, то ли канонам цыганских конокрадов. Но когда Ожогов сквозь наружное стекло разглядел, что ни о какой отправке подростков в светлые страны Евросоюза речь не идет, сказка о юных борцах с евроарабами – пошлая заманка; и молодые граждане России понадобились дряхлым китайцам не как пушечное мясо, а как мясо для трансплантации, тянуть до рассвета стало черевато.

Если противоборствующая сторона не возражает, сразу переходить к пальбе не решался и сам Пепел, тинэйджеров стоит поберечь от шальных пуль-дур. Скатившись с пухлого сиденья кара за баррикаду из поваленных капельниц, Сергей оглянулся в поисках подручных средств. Выставочные образцы на стендах предлагали воплощение самых фантастических прихотей, но Серега, не мудрствуя, схватил первое, что попалось под руку – здоровую банку с драже ярко-синего цвета и со всей дури грохнул об пол.

Вышедший на финишную прямую похожий на патера телаш заплясал на зыбко-подвижных шустрых васильковых шариках, запутался в собственных ногах – наверное, в другой ситуации это могло выглядеть комично – и пропахал носом оставшихся до Пепла добрых полтора метра. Второй боец резко затормозил, пропустил несколько катящихся в его сторону горошин, копнул пол носком до блеска начищенного ботинка и двинул к Пеплу, существенно сбавив темп. Сергей отступил на полшага влево, ближе к стенду, где на металлическом кронштейне красовалась бадья с неясного происхождения порошком, и зачерпнул субстанцию обеими руками. Телаш бросился на опережение, Пепел метнул облако порошка торопыге в фас. Телаш приостановился, протирая глаза и заливисто чихая, судя по запаху, это оказался зубной порошок высшей пробы.

Мало того, что стену протаранил кар и оттуда доносился неясный шум битвы, вдруг со стороны входа загрохотали выстрелы. Да так часто, будто хулиган бросил в костер пулеметную ленту. Ассистенты приняли готовность «на старт», на что Караванец властно прорычал:

– Стоять! Работу закончите! – при этом сам скумекал с растущей тревогой: «А что это было?» и предусмотрительно отступил от «операционной» подальше в тень.

Люди в салатных халатах повиновались, правда, не похоже, чтобы с особой радостью. Разве что на лице Шевцова светлые глаза под зеленым колпаком постепенно наполнялись смутного содержания озарением.

Оба гоблина успели мобилизоваться и догнать особо не убегавшего Пепла. Первому, похожему на патера, наверное, никак не давало успокоиться унижение, которому ему подвергли – так опростоволоситься на купоросного колера витаминах – и он опять рванул в ближний бой.

Присутствие китайцев и отработанные в спортзалах заготовки подбили телаша-патера с разбегу угостить Пепла прямой ногой в грудь. Пепел благополучно отступил на полшага – дальше мешал стенд, какая-то острая фиговина больно врезалась между лопаток, и пока боец приноравливался отвесить следующий удар, а Пепел уворачивался, Серега успел оценить этот металлический карандаш – рядом мелькнула разъясняющая табличка с емким словом «электроагуляция».

Второй телаш, выскребший из-под век, высморкавший и выкашлявший халявную дозу ценного зубного порошка, решил отомстить теми же средствами и запустил в сторону Пепла прозрачной бутылью с жидкой чаеобразной дрянью, которую предварительно нюхнул и остался доволен. Между делом схлопотавший по сопатке патер уже куда более профессионально, не по киношному выставил кулаки, и с настырностью маятника попер на следующий приступ.

Бутыль разбилась, ядовито-чайная лужа растеклась под ногами и начала нестерпимо вонять. Если подойти к вопросу творчески, медицинское барахло со стендов могло послужить верой и правдой и дальше, Пепел на пробу ткнул стальным карандашом в обтянутую сухой кожей скулу – патер взвыл и потерял ориентацию в пространстве. Ожогов сообразил, что неизвестная фиговина бьет током не хуже, чем он сам – кулаком. «Мы избавляем от преждевременных морщин, откручивая голову», – мысленно нарек операцию Пепел и, не отклоняясь от покатившего сценария, ловко прикрыл патерскую харю маской для наркоза, да до отказа вдавил нужную педаль. Еще несколько контактов стального карандаша с незащищенными участками кожного покрова… патер захлебнулся наркозом, повалился штахетником и задергался, будто в эпилептическом припадке.

Проследив взглядом, Пепел успел отметить, что чаеобразная дрянь умудрилась сожрать квадратный сантиметр широкой подошвы выбывшего с ринга эпилепсика – стопудовая кислота. Мудро и дисциплинированно отклоняющийся от ближнего боя второй телаш метнул следующую бутыль, Пепел увернулся, и по всему помещению поплыл хорошо знакомый населению запах этилового спирта. С этим пора было завязывать, слишком заигрался здесь Серега – в лабиринте стендов, а его еще где-нибудь через три поворота умыкнутые подростки ждут.

Пепел осмотрел вооружение следующего стенда и выбрал внушительный баллон, судя по очевидной толщине стенок и конкретной втулке, там булькало что-то серьезное. Пепел не ошибся. Из горлышка потянулся морозный прозрачный дымок с запахом искусственного льда. Пепел приподнял тару за днище, тяжелая стерва, и плеснул в телаша. Дурашка благодаря старым добрым драже не смог увернуться, а так как теперь баллон стал легче, ничто не помешало Сереге швырнуть в супротивника и емкость.

Сам по себе жидкий азот мало приятен, а в сочетании с врезавшейся в голеностоп бадьей и вовсе не способствует оптимистическому восприятию мира. Свежий инвалид пританцовывал в прямом смысле по холодку, гадая, обошлось ли без переломов. Да или нет – неизвестно, но боец, как прежде сам Терминатор (правда, уже подлинный, из одноименного фильма), сделал непроницаемо решительные глаза, замерзшими руками с негнущимися пальцами отряхнул азотный осадок с себя, любимого, и медленно двинул в сторону Пепла, на ходу вынимая из расстегнутой кобуры ствол. Плевать на все приказы!

Этот универсальный прием славен тем, что всегда находился в особом почете у рукопашников из НКВД, благо Караванец не озаботился запаять своих горил в бронежилеты. Обморозок продолжал копошиться с примерзшим предохранителем, плохо управляясь ставшими совсем непослушными руками, а Пепел, несколько развернувшись, отвел правую руку назад и вверх, и, когда телаш, казалось, закончил-таки изготовку, плавно качнул корпус вперед и резко махнул снизу вверх. Лезвие любимой выкидухи скользнуло сверху по пальцам, будто бритва по намыленной щеке. На таком расстоянии нож сделал всего пол-оборота. Неудавшийся Терминатор-два неловко обронил волыну, потерявшими всякую управляемость руками схватился за пронзенную грудь…

…Для начала Татьяна основательно заблудилась. Потом мокрая асфальтовая дорожка привела ее в одноэтажный домик, где телефон разучился гудеть, а прямо на полу дрыхли без задних ног и выводили носами рулады пятеро типично вохровских бабулек. Таня понюхала носик остывшего чайника на застеленном пестренькой клеенкой столе и глубокомысленно изрекла:

– Люминал! – хотя ни фига в снотворных порошках не шарила.

Далее, еще поплутав для приличия, она оказалась в разгромленном павильоне номер семь, двухэтажном, квадратном, одна стена в длину тридцать метров. Нет, тридцать два с половиной метра, отметила она для себя, прикинув на глазок и самозабвенно играя в Мата Хари…

…– Брысь, – коротко сказал Пепел, ища глазами главного виновника торжества, но только что маячивший на виду Захар Васильевич успел улизнуть.

Ассистент Шевцов покаянно залепетал:

– Мы же люди подневольные, при страховой компании работаем, что прикажут, то и делаем…

Ожогов слезливые оправдания не слушал, а бдительно шарил глазами, только где-нибудь в павильоне зашуршит, он тут же пальнет на шум из двух «Макаров» по-македонски. Другой ассистент, Антонов, в отличие от своего коллеги, стоял ни жив, ни мертв.

– Понял, – наконец с трудом разжав непослушные челюсти, кратко ответил он и с готовностью полез под стол. Шевцов, на всякий случай решивший не спорить, двинул к топтавшимся в альпинистской связке подросткам, рассудив, что там будет безопасней всего. Пепел слегонца пнул зеленый бок, Антонов беспрекословно выполз с противоположной стороны стола и просеменил за коллегой. А вот хирург всем своим видом выражал непокорность. Лицо его было бледно, решительно и в гневе даже красиво. Ноздри под марлей раздувались до диаметра железнодорожных тунелей.

– В чем дело, папаша? – нетерпеливо осведомился Пепел: он тут торчит на виду, понимаешь ли, как чирь на лобном месте, уже добрую минуту, вызывая огонь на живца, а толку – ноль без палочки. А кто-то еще решил показывать норов.

– Вы… – глухо отозвался коновал и, поведя подбородком, будто ему был тесен воротничок, судорожно сглотнул, – использовали медицинский инструмент в целях, которые я не поддерживаю.

– И что, за это кощунство вы требуете сатисфакции? – устало спросил Пепел, отнюдь не желавший появления лишнего трупа.

Желтощекий переводчик с китайского обеими руками держал докторский кожаный саквояж, а Захар Васильевич зажимал крепышу рот потной ладонью. Оба устроились за похожей на глубоководный батискаф действующей моделью барокамеры, притараненной на выставку Медицинской академией ВМФ. Желтощекий свирепо вращал глазами и даже шевелил по-боксерски свернутым носом, дескать, для вассала большая честь сложить голову за господина, но дальше этого не рыпался. Мало ли, Захар Васильевич оставит баул с гонораром себе, а бойца в натуре отпустит воевать за горячо любимых главарей европейской ветви Триады. Захара же метания китайской души занимали мало, гораздо интересней ему было следить за Пепловыми перемещениями в центре зала и за оконечностью торосами вздыбленных стендов, где потихоньку оклемывался снайпер.

– Издеваешься? – тихо спросил врач и вдруг сделался буен, – задавлю, гнида!

И кинулся на Пепла. Караванец беззвучно заржал в кулак, Пепел оперативно заткнул пасть борца за святыни респираторной повязкой, наполовину сдернул со спины лепилы халат, обернул врача вокруг оси и завязал сползшие рукава по типу смирительной рубашки. Последовавший пинок носил сугубо воспитательный характер. Эскулап удержал равновесие, по синусоиде доковылял до общего угла и уселся там на пол, злобно блестя сумасшедшими глазами.

– Ну, чего зависли, как «Виндоус две тысячи»? – решил согреть растерянную молодежь шуткой Ожогов, – Быстро отстегивайте своих троих от столов и ноги в руки. Там в стене большая дырка, туда вам и… – Серега не договорил, угадав в рядовом блике среди поверженных пластиков алчность оптического прицела, и метнулся за тренажер по репетированию искусственного дыхания, выставленный той же Медакадемией и, понятно, размещенный впритык к барокамере.

Добрый совет прорвал плотину тинейджерского бездействия. Связанные одной веревкой зашевелились, засуетились. Молодежь хоть и удивилась Серегиному последнему маневру, но послушно отправилась пилить ремни, фиксировавшие на хирургических столах руки и ноги самых невезучих представителей молодого поколения.

– Ты, худой! – не высовываясь, Ожогов стволом указал Шевцову на центр зала, – Окажи подрезанному мальчишке первую помощь, если он скопытится, тебе тоже не жить!

– Сделаем в лучшем виде! – ассистент послушно помчался выполнять команду.

Одурманенная троица, облаченная в такие же накидки, что и не подававшая признаков бытия китаянка поднималась, как зомби. Тем временем во избежание худшего Пепел выбрал из тренажерного комплекта приличный манекен и приподнял гутаперчивую голову над укрытием. Снайперская пуля, шутя, прошила игрушку и клюнула рифленый борт барокамеры.

К своему удивлению Серега за спиной тут же услыхал удаляющийся топот, рывком развернулся, держа стволы наизготовку, и успел насчитать две теряющиеся в лабиринте задницы. Одна – Караванца, вторая – шут знает чья, но вот саквояжик в руке второго улепетывающего клептомана Ожогова очень заинтриговал. Догадаться, что внутри, труда не составляло.

– Что копаетесь? – заорал Пепел традиционно растерявшимся после грохнувшего выстрела подросткам, – Освободили своих? Вон от сюда! Ассистент, зарабатывай помощь следствию и досрочное освобождение!

– Сию минуту! – Шевцов искренне увлекся новой ролью.

– Эй, снайпер! – крикнул Ожогов погромче. – Давай в прятки поиграем, чур за территорию павильона не выходить!

В ответ – многозначительное молчание, но Ожогов не обиделся, мало ли, может, у человека после падения с такой высоты челюсть сломана. И, не высовывая голову, почти вприсядку, Серега ломанул вдоль барокамеры, вдоль последних моделей вертикальных и горизонтальных кварцевых соляриев следом за Захаром Васильевичем…

…Молодежь перестаралась, освободив от пут и отцов Триады, спишем на состояние аффекта. Старая китаянка, очевидно, поняла, что дело пахнет керосином (или как там по-китайски?). Прекратив медитацию, зарядившись, словно аккумулятор, нужным количеством космической энергии, землячка мадам Вонг сползла со стола. Ей за богатый жизненный путь не раз доводилось бывать в крутых переделках, и дотянула она до преклонного возраста в основном благодаря тому, что в кризисных ситуациях забывала обо всем кроме аксиомы: «Хороший свидетель – мертвый свидетель».

В широкой белой накидке дамочка могла бы сойти за ангела мести, во всяком случае по ангельски тихо прошелестела она через треть зала к бесхозному электрокару, тихо устроилась на сидении, тихо завела и тихо пошуршала шинами в сторону пытающихся освободиться от общей веревки подростков, постепенно набирая скорость.

Нелепо вцепившись друг в друга, молодое поколение принялось носиться по пятачку зала, свободному от уцелевших и поверженных экспонатов. Безмолвная покорная отара вдруг превратилась в табун ошалелых лошадей с выкаченными безумными глазами.

– Вот коза, – удивилась явившаяся на шум Таня, одновременно обрадовавшись представившийся возможности поучаствовать в ситуации. Для полноты эффекта ей оставалось, пожалуй, только сплюнуть в сторону и потереть ладони. Этого она, правда, делать не стала, зато предприняла короткую пробежку, догоняя управляемый ведьмой-китаянкой кар, а догнав, лихо вскочила на подножку и устроилась рядом с водительницей. В результате почетное шоферское место сменило фаворита: пара взаимных тычков – некрасивы женские разборки, пара ласковых на русском и китайском, и китаянка, взмахнув белыми холщовыми крыльями, выпала из кара набекрень, сопровождаемая Таниным комментарием:

– Подруга, ты в оффсайте!

Приземлилась «подруга» очень неудачно: сразу затихла и подниматься не стала. Задравшийся выше поясницы балахон обнажил сплошь истатуированные красно-синими драконами ягодицы. А Танька на максимальной для медленного электромотора скорости вклинилась в колоду поваленных стендов и поцеловалась носом с баранкой. Спрыгнула на пол, отряхнулась, виновато потупилась и оправдалась в никуда:

– Первый раз за рулем. Ну, без малейшего понятия, как еще затормозить можно… – После чего осмотрелась с немым вопросом, так и читающемся в глазах: кому бы еще спокойной ночи пожелать.

– Ты ефсе что за шявка? – с трудом ворочая челюстью, поинтересовался таинственным образом возникший сзади кара мужчинка в камуфляже. Винтовку с настоящим оптическим прицелом он держал по охотничьи на плече.

– На права здесь сдаю. Пока инструктор отлить свинтил, решила попрактиковать, – невинными глазками парировала пронзительный взгляд бойца подруга. – Как думаешь, с меня теперь за ущерб вычтут?

– Не ушпеют, – прошепелявил не ценящий чужое чувство юмора душегуб и вскинул винтовку.

Однако звук выстрела раздался совсем с другой стороны, и опасный хлопчик рухнул мордой в рассыпанные скальпели.

– Ну вот, хоть одного некитайца завалил, – удовлетворенно проурчал и пошкандыбал к брошенным на столах старичкам Баев. Что за пигалица пребывала под прицелом снайперской винтовки, его не очень интересовало. Он знал, что ему отпущено не так уж много времени, достаточно глянуть, как сочится из-под забинтованного бахромчатыми лоскутами рубашки брюха сукровица.

Танюшка поглазела на брыкнувшегося снайпера, оценила пингвином переваливающегося в ее сторону на подгибающихся ногах по пояс голого, но спеленавшего живот окровавленными тряпками, лохматогрудого абрека… и завалилась в глубокий обморок в вытекающую из снайперского виска лужу…

…Такого сюжетного поворота один из двух оставшихся на столах китайцев уже выдержать не смог. «Гонконг с ними, деньгами, жизнь дороже», – что-то подобное этому пронеслось в его голове. Так на арене возник следующий холщовый халат. Поначалу пациент сделал попытку поднять себе в помощь второго дедушку. Но тот на запросы не отвечал, словно деформированная кредитка, первый старик ощупал тело сородича и обнаружил между ребер не запланированную природой дырку, сделанную отрикошетившим от барокамеры свинцом – побратим уже находился «вне зоны досягаемости».

Приближающийся на полусогнутых и не сводящий прицел с переносицы ветерана движения за всемирное торжество Триады Баев не вызвал у старика пароксизма страха, только горечь за проваленные планы.

– И в России нашли, арабское отродье, – выдал старец, что прекрасно знаком с великим и могучим языком, а переводчика держал от большой хитрости. – Скажи мне на прощанье, кто тебя послал: Абдул Кельнский или ибн Барах Брюссельский?

– Я сам по себе, желтоухий. Молись, если веруешь в какого-нибудь бога.

– Погоди, ты – здешний? Русский? – удивился старик. – Разве тебя не прислали мои европейские враги? Ладно, стреляй, если ты русский. Вы, русские, все едино вымрете, и эти земли станут отдаленной провинцией Срединной Империи. Вы – прах, уже размолотый жерновами тысячелетий. Вы обречены, я это понял в первый же день в гостинице, посмотрев ваш телевизор. У вас главная реклама – где люди нюхают стиральный порошок и балдеют!

– Я – не русский! – возмутился Баев. – Это для вас мы все русские, а здесь каждый народ только за себя.

– Погоди, я так понял, ты – один из здешних врагов сана Захара?

– Ты правильно понял, желтоухий.

– Значит, мы сможем договориться, и деньги вместо господина Караванца достанутся тебе.

Равиля качнуло, картинка поплыла перед глазами, чтобы не выдать накатившую немочь, он позволил:

– Рассказывай, только покороче, Великий Кормчий.

Старик облизал пересохшие губы, жизненной мудрости опытного убийцы ему хватило дабы понять, что грозящий револьвером человек близок к смерти.

– Санкт-Петербург мы выбрали как крупный, близкий к европейским границам транспортный узел. Через ассимилировавшихся здесь кантонцев удалось завязать контакты с твоим врагом господином Караванцем. Понимаешь, мы руководили Триадой в Европе по тридцать лет, но сейчас не лучшее время, чтобы удаляться на покой, начался передел сфер влияния, нужно продержаться еще хотя бы лет по пять. И на месте подлатать наши тела молодыми органами было нельзя, в каждой организации подросли молодые лидеры, которым лучше не показывать слабость даже на мизинец. Поэтому якобы для развития контактов мы отправились в вашу северную страну, но, конечно, мы явились только чтобы лечь на операции. Да и недобровольных доноров безопасней было не таскать через границы. Ты хочешь получить два миллиона евро?

– Полчаса назад я бы согласился, – Баева опять качнуло, – А теперь мое решение – такое! – Из последних сил Равиль Баев, не выпуская револьвер, сгреб тщедушного старика в охапку, отволок и прижал спиной к экспонату, похожему на бронированный гроб. Ветеран Триады оказался гораздо ниже аскера и в два раза тоньше – наверное, популяция такая. Прокусив губу от сжигающей изнутри боли, Равиль откинул крышку.

– Ну что, чанкайшист, развлечемся на посошок? – предложил он.

Китаец ничего не понимал, в частности – при чем тут давно забытый диктатор Чан Кай Ши.

Выдохнув, как лыжник перед стартом, Равиль обхватил китайца обеими руками и усадил на лежанку солярия. Взяв подчиняющегося грубой силе, ставшего необычайно покорным китайца за иссохшие узенькие икры, закинул их туда же. Старик смотрел с недоумением и остерегался малейшим сопротивлением напомнить смертельно раненому батыру про сжимаемый в пятерне шестизарядный револьвер. Над китайцем глухо захлопнулась крышка солярия…

Изнутри наконец принялись молотить кулачками и что-то выкрикивать на родном отрывистом наречье, похоже, у старца прогрессировала клаустрофобия.

Баев включил жар до упора, привалился к сооружению с видом охотника, подстрелившего знатную дичь, и несколько раз надсадно вздохнул, его срок истончался:

– Лучше, пусть победят арабы, – проявил Равиль перед смертью национальную солидарность. – Попарься в микроволновке до хрустящей корочки. – Равиль истратил на эти слова последние силы и сполз на пол.

В сознание он больше не приходил…

…– Обожаю мужчин с сильными руками. А татушки у вас случайно нет? – бодрилась Танька, оказавшись сжата поперек живота винтовкой подкравшегося со спины Захара Караванца. Хозяин страховой компании, обложенный Сергеем по самым передовым охотничьим технологиям, вынуждено вернулся в «операционную» и подобрал уже не нужное снайперу оружие. Увы, без переводчика, зато саквояж не потерялся – вот он, пухлый такой, солидный, самую малость забрызганный мозгами несговорчивого толмача, на полу рядом с замурзанным марлевым тампоном.

– Случайно есть, – обозлился Караванец.

– Да? А какая? Может, такой скорпиончик на ножичке? Вам бы подошло…

– Заткнись, – попросил медленно приближающийся Пепел. Это была уже его, а не ее ситуация.

– Почему вы уверены, – заносчиво спросила непослушная Таня, – что Сергей поспешит на помощь? Тоже мне, Чип и Дэйл в одном флаконе. – после отдыха в луже чужой крови Танькиной прическе больше всего подошло бы название «Раздавленная моль».

Еще не зная, к чему она ведет, Пепел подыграл:

– Сказано – молчать. Твой трындеж меня бесит.

– Видишь, – обратилась Таня к Караванцу, походя делая Пеплу знаки из языка глухонемых свободными кистями и указывая глазами вниз.

Ожогов сообразил в чем соль, рядом с замороженным брюнетом покоился ТТ – машинка не в пример более надежная, чем два оттягивающих кулаки «Макара». Однако, сколько там маслят в обойме не растранжирено, ответ знает только ветер, можно запросто облажаться.

– Уравновесим силы. – Вместо того, чтобы, словно бабушка пустые бутылки, подбирать чужой шпалер, Сергей поднял собственное оружие и в две мушки навел на слипшуюся парочку.

– Телка-то, – напомнил Караванец.

– Да на кой она мне сдалась? – неожиданно оскалился Пепел.

– Не бери на понт.

Пепел пожал плечами, чуть опустил дуло в правой и прицельно выстрелил.

Караванец рефлекторно ослабил хватку. Таня под душераздирающий визг обвисла на чужих руках. Впрочем, корчилась она больше для шоу: пуля лишь слегка оцарапала кожу. Вряд ли Караванец сильно удивился, наверняка учитывал такое неджентльменское развитие событий. Девчонку пнули в сторону Ожогова, ей хватило ума плюхнуться на пол и накрыть ладошками темя.

Пепел закачал маятник, паля из двух стволов, Караванец тоже занялся боевой акробатикой, не забывая засылать пули в Сережкину сторону.

Пеплу не повезло, у него боеприпас закончился быстрее; без толку и именно в тот эпический момент, когда судьба загнала его за углы старого знакомого электрокара. Караванец тоже сделал паузу, решив, что, вероятно, все-таки задел Пепла. Держа снайперку наперевес, Захар Васильевич стал медленно приближаться к Пеплову укрытию. Пожалел, что не обладает кошачьим слухом, не может уловить, есть ли за каром дыхание. Дыхание было еще то: от сигнальной ракетой взвившегося из схорона недруга Караванец проглотил сильный и неожиданный удар в живот. Выдохнул, согнулся, и выскочивший из-за своего укрытия Пепел тут же добавил рукояткой «Макара» по цевью. Караванец выронил оружие, которое Пепел, не раздумывая, зафутболил подальше.

Но Захар Васильевич не зря якшался с китайскими клиентами, например, слизал у них малоизвестное и эффективное в ближнем бою приспособление под названием «попрыгунчик». Караванец метнул руку вперед, из его рукава вышвырнуло металлический шар, и только звериная реакция Пепла спасла от зубодробительного попадания по челюсти, а шарик преспокойненько вернулся обратно в рукав.

Захар замахнулся для второго удара, но рецедив не прокатил – на этот раз Пепел сориентировался загодя, перехватил «заряженную» руку и вывернул Караванцу запястье. Рукав пиджака треснул. На руке Захара обнажилась хитроумная система – тот самый шар, прикрепленный на резинке, кожаные браслеты… Караванец схватил Пепла за плечо и развернул вокруг оси симметрии, теперь Пепел оказался в крайне невыгодном положении.

– У меня всегда все схвачено! – зашипел котом Захар Васильевич.

– У тебя сейчас будет все схвачено предсмертными судорогами! – «Ну что ж, ты просишь Востока – их есть у меня», – пронеслось в голове у Пепла. По всем правилам он упал на четвереньки.

Караванец же не полез глубже в рукопашную, а рванул туда, где валялась отброшенная Пеплом снайперская винтовка. Медлить было бы суицидом. Серега схватил за жало катающийся под носом стомиллилитровый шприц. Караванец схватил винтовку. Поворачиваясь к Пеплу, он уже держал палец на спусковом крючке. Пепел метнул почти без замаха, Караванец удивленно хлопнул ресницами и опал долу, будто последний осенний лист, но и с торчащим из ушной раковины шприцом не выпустил винтовку из рук – красивая смерть.

– Прекрати реветь, – цыкнул Серега на Татьяну. – Дуй на выход с вещами. Я имею ввиду этот симпатичный саквояж.

Пока Танька шмыгала носом, выходя из ступора, Ожогов нашарил у покойника мобилу. Без лишних подробностей сообщил по «ноль-два», что своих долбанных похищенных малолеток граждане менты могут найти оптом на задворках ЛЕНЭКСПО, грязным клочком марли протет и вернул назад мобилу, собрал «Макаровы»…

…– Быстренько, быстренько, быстренько! – Сергей шлепал по грязи в двух шагах впереди и не оглядывался, – Мы должны испариться прежде, чем нагрянут товарищи из органов.

– Я же там отпечатков пальцев понаоставляла! – волновалась Татьяна.

– Вчера проходил второй день выставки, за это время здесь залапали все тысячами разных отпечатков, ты лучше саквояж крепче держи.

– А что там? – спешила следом Татьяна.

Сергей, прежде чем войти в бетонную коробку выставочных касс, кинул за спину прощальный взгляд на павильоны комплекса. В первую очередь он проверял, не остался ли где недобитый и сейчас подкрадывающийся гаденыш, во вторую – хотел увидеть, какие эмоции появятся на лице Татьяны, когда она услышит правду:

– Судя по весу, пара лимонов в евро за грязную работу, которая так никогда и не будет выполнена. Мы их честно заработали.

По Танькиному лицу прокатилась буря эмоций, но к облегчению Сереги жадности среди прочих не было. Пепел вошел в тесный сумрачный зальчик и через послушную вертушку проходной приблизился к двери. За этой дверью была свобода от возбужденных уголовных дел и сопливых малолеток, и можно было даже снова спокойно отправиться в круиз, найти в большом мире мистера Копперфильда и попытаться отыграться…

Ожогов вышел на крыльцо и перво-наперво толкнул каблуком дверь назад, чтобы она с гарантией захлопнулась перед самым Танькиным носом. Четыре ствола с разных сторон целились в голову Пепла, пятый гражданин – безоружный – нервно ломал пальцы и вжимал голову в плечи.

– Он? – спросили четверо у пятого.

– Он, – спрятался за спины четверых пятый, и только теперь Сергей узнал адвокатскую рожу из Общества защиты прав потребителей.

– Говорят, ты, братэла, крепко интересовался подпольными пластическими операциями? – ствол справа ткнулся в бедра и коцнул задвинутый под ремень реквизированный в донорском пункте разряженный «Макаров». – Алло, ребятки, а ведь мы не простую птицу накрыли, – «Макар» перекочевал в чужой карман, следом Пепел лишился и второго пистолета.

– Хотел себе сделать такую операцию, чтоб твою харю не напоминала. – Нагло ответил Сергей, хотя хамить особого резона не было, явно угодил он в руки не к ментам, а к очередным браткам. Но надо было, чтоб Татьяна за дверью просекла, какая тут устроена встреча, и заныкалась с лимонами мышкой-норушкой.

Сергей ожидал, что за борзый ответ ему заедут в челюсть. Не заехали.

– Если ты такой креативный, давай прокатимся до нашей хаты. Там ты обо всем расскажешь: для кого искал частного хирурга, и чем тебе моя рожа не понравилась.

Серегу потолкали в сторону урчащего у поребрика джипаря, трое, держа на мушке, адвокатишка – по-прежнему тяжело вздыхая и заламывая руки, видимо, ждал денежку за труды наводчика. Умотать как можно быстрей и подальше от ЛЕНЭКСПО входило и в Серегины планы, вот-вот милиция расчухается и нагрянет мазать йодом шишки освобожденной молодежи. А далее пути-дорожки Пепла и этих невежливых молодцов разойдутся, ведь они не удосужились при обыске найти в его кармане любимую выкидуху.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ КНИГИ

1

Хорошее пиво

2

Эсер намекает на события, описанные в романе «Пепел и кокаиновый король

3

«Единый государственный реестр налогоплательщиков Санкт-Петербурга» (выкраденный хакерами и записанный на лазерные диски) по состоянию на 2002 год можно приобрести за 100-150 рублей. Более современная база, по состоянию на 2003 год, стоит уже порядка $100. Адресную базу жителей Санкт-Петербурга по состоянию на 1999 год – можно купить с рук тоже рублей за 150. Не верьте, если продавцы будут уверять, что база более новая, такой на рынке просто нет. В эту же сумму обойдется база сотовых операторов Санкт-Петербурга по состоянию на 2002 год.

Помимо названных можно также приобрести ряд баз по предприятиям Санкт-Петербурга и Российской Федерации. Однако эти базы носят скорее рекламный характер, поскольку содержат только информацию о месте нахождения предприятия, его деятельности и руководителях. В некотором смысле это аналог телефонного справочника Санкт-Петербурга.

База же «Единого государственного реестра» позволяет осуществлять поиск по наименованию организации, ее ИНН, ОКПО, адресу, телефону, ФИО руководителя. В выдаваемой информации – расчетные счета организации, величина уставного фонда, сведения об учредителях и многое другое.

Адресная база данных и база сотовых операторов позволяет получить информацию о конкретном лице: его месте проживания, паспортных данных, зарегистрированных на его имя сотовых телефонах и домашнем телефоне. Встречаются варианты адресной базы, в которой есть подробные данные о жилищных условиях (количество комнат, их площадь, льготы по оплате и т.п.).

По словам представителей правоохранительных органов, в своей информационно – аналитической работе они собирают первоначальную информацию именно таким путем. Причем, зачастую используя точно такие же базы данных, поскольку получение этих сведений официальным путем занимает слишком много времени. Однако не следует забывать, что у ресурсов «черного» рынка есть существенный недостаток – обновить сведения можно только путем покупки новой базы данных.

Широкие возможности открывает Интернет, предлагая вышеописанные базы по аналогичным ценам. С тем, какие информационные массивы вообще существуют можно познакомиться на сайте www.members.fortunecity.com/freebases/. А по адресу www.interweb.spb.ru/phone находится в свободном доступе простенькая база жителей Санкт-Петербурга (в отличие от своих аналогов на компьютерных дисках, она не содержит паспортных данных).

В целом, по Петербургу перечень баз данных, представленных на рынке, достаточно ограничен. Зато по москвичам можно приобрести практически исчерпывающую информацию. Московские базы данных, рекламируемые через Интернет, предлагаются по демпинговым ценам (200-400 рублей за одну базу). В частности на рынке представлены базы данных ГИБДД (авотранспорт, ДТП, водительские удостоверения), ОВИР (загранпаспорта), жилищных служб (паспорта квартир, приватизация, нежилые площади), картотека МВД, Госкомстат (сведения о фирмах и производимой ими продукции). 

4

военная разведка и контрразведка

5

В описываемом году выборы в Думу были назначены на 7-е декабря

6

Ленинградский оптико-механический завод

7

Впрочем, ряд диктофонов обнаружить и подавить крайне сложно. Например, металлический корпус диктофона, в сравнении с пластиковым, значительно снижает возможности обнаружения и подавления. Установка на микрофоне «цифровика» специального экрана также снижает возможность наведения помех. Если же диктофон оборудован выносным микрофоном, то эффективность подавления значительно увеличивается за счет того, что соединительный кабель выполняет роль антенны, принимающей излучение от аппаратуры подавления.

8

Дешевле водки, поскольку является безакцизной продукцией

9

Подробнее в романе «Пепел и золото Акелы» И. Чубахи, А. Логачева и «Хранитель понятий» С. Майданного 

10

Один из ранних фильмов Арнольда Шварценеггера

11

Рядом компаний предлагаются к продаже портативные обнаружители, выполненные в виде небольших устройств, которые можно, например, положить в карман, реально же эти приборы позволяют обнаружить наличие диктофона только на очень близкой дистанции. Как минимум, необходимо обнять собеседника. Конечно, если ваши подозрения пали на приятную женщину – это еще куда ни шло, в другом же случае вас просто могут не правильно понять. По этому эффективный обнаружитель и подавитель на сегодня – это прибор стационарной установки.

12

События описаны в романах «Пепел и Кокаиновый король» и «Пепел и золото Акелы»

13

Романс «Пчела» Любови Захарченко

14

Романс «Середина жизни» Любови Захарченко

15

«Логест», «Мерсилон», «Марвелон», «Новинет», «Силест», «Жаннин», «Диане-35» и другие

16

рыночная стоимость около $5000

17

Один из самых плоских пистолетов в мире. Благодаря специальному патрону с острой оболочечной пулей превосходит по пробивной способности большинство компактных пистолетов под сравнимый патрон (.22LR или 6.35mm ACP)

18

Подробней в романе «Пепел и Кокаиновый король»

19

Легенда хоккея, тренер «Динамо»

20

Современные технические спецсредства позволяют незаметно для абонента при наличие источника питания активировать его мобильное средство связи, а далее либо подслушивать, либо запеленговать местонахождение абонента

21

Подробней в романе «Пепел и Кокаиновый король

22

Диперикись ацетона – наиболее дешевое, быстрое и достаточно безопасного взрывчатое вещество. Для его приготовления необходимы три составляющие части: ацетон, серная кислота и перекись водорода. Разведенная до 5% не подходит, нужна концентрация не менее 15% (и в свежем виде).Существует два способа изготовления диперикиси ацетона: первый надежный и безопасный, но требует не менее суток. Второй – быстрый (можно уложиться в полчаса), но более опасный и менее надежный. Приводить рецепт приготовления взрывчатого вещества авторы не станут по понятным соображениям. Хотя, он неоднократно публиковался, например, в книге Громова В. И. и Васильева Г. А. «Действие в военное время».

23

режиссер фильма «Терминатор-3, Восстание машин»

24

фирмы по подбору персонала

25

замок отпирается командой с дактилоскопического сканера, или после сканирования радужной оболочки глаза

26

проход по индивидуальным магнитным картам

27

Петербургская Телефонная Сеть, которая недавно отметила 120-летие, является базовой компанией единого оператора связи Северо-западного региона России. Петербургская Телефонная Сеть обладает монопольным правом на установку телефонных карточных автоматов в черте города, кроме территории Метрополитена.

28

Напомним, в конце этого фильма герой Арнольда танцует танго с супругой, и у нее в зубах роза

29

По телевизору показывают «Терминатор-1» 1984 года, режиссер Джеймс Кэмерон, в ролях Арнольд Шварценеггер, Линда Гамильтон и Майкл Бин…