XI

В скромном, беленьком домике, у Дипилонских ворот, в пышноотцветающих Афинах III века до Р. X., тихо живет, тихо умирает, как ясная, на безоблачном небе, заря, неисцелимо-больной мудрец. В теплые зимние дни его выносят на солнце, в жаркие, летние, — в свежую тень. Люди собираются к нему, как осенние пчелы — на последний цветок, и жадно впивают мудрые, тихие речи, как мед.

Вечно-страдающий, вечно-блаженный, он учит людей побеждать страдание тихой и мудрой усмешкой над жизнью и смертью, над злом и добром, над людьми и богами, — надо всем. Боги, — учит, — как светлые тени в Елисейских полях, как дневные звезды, незримые людям, живут в Междумирьях, — недвижных, между веками движения, вечностях, ясных, между бурями, затишьях, сладостных, между болями, успокоениях, — Блаженных Островах, Атлантидах. Сущие — несущие, мертвые — бессмертные, в судьбах людей не участвуют. Тщетны молитвы, — никто их не слышит; жертвы напрасны, — их не принимает никто. Люди одни. Есть ли боги, нет ли богов, все равно, человек сам себе Бог. И с тихой улыбкой мудрец умолкал.

Кто это? Первый человек, «победивший страх богов», Эпикур (Зелинский. Древнегреческая религия, 127). Вся языческая древность кончается этою мудростью неисцелимо-больного. Начал Сократ, продолжал Эпикур, кончил Лукиан-Лукреций; кончают и все, до наших дней, «люди-боги».