Глава 6.

Странная жизнь фронта

17 апреля 1942 года (в этот день Гельмут Пабст сделал свое последнее завещание). Я вышел во второй половине дня набрать ольховых сережек и веток ивы с набухшими почками. Но потом пучок так и остался нетронутым на столе: был убит сержант Годовски. И снова я поймал себя на том, что опять за последние дни должен кого-то заменять. Это случилось позавчера. Однако в конечном счете я так и не поднимался на пост; мы переместили наблюдательный пункт на несколько сот метров вправо, и теперь я сижу на шатающемся помосте на ветках ели. Это на краю «сапога», рядом с хорошим блиндажом. Путь наверх хорошо замаскирован, он идет через овражек, где солнце уже основательно припекает. Талая вода бурным шумным потоком устремляется в Дершу, и зяблики и синицы оживились так, как будто уже лето.

Вчера я видел первую бабочку. В полдень сидел с ребятами из пехоты на стволе поваленного дерева в овраге, вытянувшись на солнце. Но по утрам земля еще сильно промерзает, так что легко шагать по остаткам заснеженных полей. По крайней мере когда этим утром я вышел на улицу в пять часов, то даже не промочил йог. Это так же приятно, как солнце и бабочка, не говоря уже о муравьях, которых теперь находишь в штанах вместо вшей…

Теперь они все ушли, мои старые друзья из шестой роты. Сержант Виссиг, неутомимый сержант из штаба роты; Вайсске, военный санитар; Фрелих, телефонист; сержант Рот, приятель, с которым я часто грелся на солнце; Хайнце, молодой штаб-сержант; и, наконец, неугомонный Август. Как много чудесных (и как много ужасных) часов мы провели вместе!

Что за прощальная вечеринка! У нас был большой неучтенный запас боеприпасов, легкие и тяжелые минометы и некоторое количество «лишних» пулеметов. Так что в ночь на 19-е мы дали прощальный салют, который был большой забавой. Русские уже были отогнаны в течение дня нашей артиллерией: 42 залпа по Л., 49 по Д., 60 по Ш. и 40 по району вокруг Н.

Был такой грохот с перекатами по фронту, что наверху на нашем помосте на ветвях дерева мы перескакивали с одной ноги на другую. К самому вечеру Август исполнил «салют-сюрприз» по из своего миномета, маленький личный фейерверк из пятидесяти выстрелов. После этого мой собственный миномет вносил свой вклад в «шоу» каждые полчаса. Когда пробило полночь, начали строчить пулеметы, и весь фронт пришел в движение. Зазвонили телефоны: «Что там происходит? Иван атакует?» – «Да, нет – отвечали мы, – прощальный салют…» Мы, в свою очередь, разразились смехом.

Пополнение прибыло вечером – саперы. Первым, кто пришел ко мне, был не кто иной, как Янсен, старый знакомый из Дауласа. Со своим отделением он вступил во владение землянкой у моего наблюдательного поста на дереве. Следующим, кого я встретил в штабной роте, был Ферди Кейп из Франкфурта, с которым я делюсь тысячами воспоминаний о днях, проведенных в молодежном движении. Ферди и я направились с нашими людьми в одну землянку. Около полуночи приличный ком земли упал ему на живот, и утром мы стали укреплять стенки. Август дал мне русский пистолет-пулемет в качестве прощального подарка. Это была чудовищная штука, семьдесят два заряда в магазине, сделана по американскому образцу^[6]. Мы набрали боеприпасов для него в лесу, где все, что нам было нужно, валялось просто так.

Еще одна рота прибыла в мой сектор, численностью в шестьдесят восемь человек. В последние несколько дней я только и делал, что показывал пехотные позиции, объяснял особенности местности командующему и командирам рот, указывал нашу систему заграждений и радиус обстрела новых минометов. Мы достали самоходное орудие, которое при шести зарядах и попутном ветре может достать до Ш. Иваны становятся более наглыми из-за недостатка опыта у нашего пополнения, но скоро мы опять его обуздаем.

Наш русский Василь хорошо ладит с батареей. Мы подобрали его вместе с тринадцатью его товарищами в Калинине. Они остались в лагере для военнопленных, не желая больше находиться в Красной армии. Мы взяли их всех с собой, и они в течение всей зимы помогали нам доставать лошадей. Но Василь был особенно активен и привязан к нам. За это ему было выдано специальное рекомендательное письмо от батареи, и с фуражным транспортом он был направлен по дороге в Берлин. Раньше он был трактористом; теперь будет помогать делать танки. Но Василь говорит, что на самом деле он не хочет ехать в Германию, а хочет остаться при батарее.

Когда в половине пятого этим утром я брел на наблюдательный пункт, лес опять стал белым, и деревья окутала пелена падающего снега. Но к десяти от болота под лучами солнца уже поднимался пар, и когда я проходил под сучьями, с которых капала вода, то был весь забрызган блестящими каплями воды.

Ночи становятся беспокойными. Участились артобстрелы. Минометы, полевые и противотанковые орудия обдают нас грязью, обсыпают древесными щепками и создают шум. В промежутках ночь «скрашивают» пулеметная стрельба и очереди молниеносных трассирующих снарядов. Прелюдия Первомая.

Вчера мы уже слышали, как они распевали в своих землянках в П. Завывал граммофон, ветер доносил обрывки пропагандистских речей. Товарищ Сталин выдал водку, да здравствует товарищ Сталин! Да здравствует Красная армия!

Наши же стоят на посту трезвыми.

В 23.00 я пошел спать. В 3.00 я снова пошел на НП. Меня все время будил телефон. Ночь была ясной, светила луна. Пулеметные очереди раздавались по лесу, а ручные гранаты взрывались с резким грохотом. Изморозь на траве хрустела под ногами. В лужах и выбоинах на заболоченной тропе сверкал лед.