XXXIII

Синьория, видя, что враг обезоружен, начала при посредничестве папы вести переговоры, но в то же время тайно послала в горы в окрестностях Пистойи за своей пехотой, которую вместе с другими вооруженными отрядами ночью ввела во Флоренцию. После этого, заняв войсками все укрепленные места, она собрала народное собрание и учредила новую балию, а та, едва собравшись, постановила вернуть Козимо и всех изгнанных вместе с ним. Из враждебной партии она приговорила к изгнанию мессера Ринальдо Альбицци, Ридольфо Перуцци, Никколо Барбадоро, мессера Падла Строцци и еще стольких других граждан, что мало было городов в Италии, где не обосновались бы флорентийские изгнанники, да и за ее пределами многие города полны были флорентийцев. Так что из-за этих решений Флоренция лишилась не только множества достойных граждан, но и части своих богатств и ремесленных предприятий.

Папа, видя, какие жестокие бедствия обрушились на тех, кто сложил оружие лишь по его просьбе, выразил крайнее свое неудовольствие, горько жаловался в беседе с мессером Ринальдо на оскорбление, нанесенное ему теми, кто нарушил данное ему слово, и призвал его к терпению и к надежде на переменчивость фортуны. Мессер Ринальдо ответил так: «Недостаток доверия ко мне со стороны тех, кому следовало мне верить, и мое чрезмерное доверие к силе вашего слова погубили меня и мою партию. Но больше всех я должен обвинять самого себя за то, что подумал, будто вы, изгнанный из своего отечества, можете удержать меня в моем. Я достаточно испытал, что такое игра судьбы, и, так как никогда не доверял счастью, могу не так уж глубоко страдать от недоли. Я знаю, что когда судьбе будет угодно, она еще может мне улыбнуться, но даже если этого никогда не случится, я всегда буду считать не столь уж большим преимуществом жить в государстве, где законы не так сильны, как люди, ибо желанна лишь такая родина, где можно безопасно пользоваться своим имуществом и обществом друзей, а не такая, где ты в любой миг можешь лишиться своего достояния и где друзья твои из страха за свое благополучие предают тебя, когда ты в них больше всего нуждаешься. Людям мудрым и достойным всегда легче слышать о бедствиях отечества, чем видеть их собственными глазами, и больше чести быть изгнанным за благородный мятеж, чем оставаться гражданином в узах неволи».

От папы он ушел полный гнева и к месту изгнания отправился, проклиная в сердце своем собственные свои решения и нерешительность друзей. Что касается Козимо, то, узнав о постановлении, возвращавшем его на родину, он поспешил во Флоренцию. И редко бывает, чтобы гражданина, вступающего в город с триумфом после победы, встречало в отечестве такое стечение народа и такое проявление любви, с какими приняли возвращение этого изгнанника. И каждый по собственному своему побуждению громко приветствовал его как благодетеля народа и отца отечества.