Варя медленно вошла в полутемный ресторанный зал, равнодушно скользнула взглядом по лицам, улыбнулась нескольким знакомым, кивнула хозяину заведения, Стасу, Станиславу Руслановичу Тиболову.

Бывший спортсмен-пятиборец, чемпион Европы после травмы сначала заделался бандитом, потом сел на сравнительно небольшой срок, а выйдя на свободу, открыл ресторан, назвал его собственным именем «Стас», отлично обустроил, и довольно скоро заведение стало одним из самых престижных мест в Москве, элитарным закрытым клубом. Здесь были лучшие повара, лучший кордебалет, мощная бдительная охрана.

«Если сейчас подойдет, поцелует мне руку, сам лично проводит за столик, значит, все нормально», – загадала Варя, пристально взглянув на Стаса. Он сидел за одним из столиков, беседовал с восходящей эстрадной звездой Катей Красной. Варю он заметил сразу, но всего лишь приветливо кивнул, улыбнулся и продолжил разговор с певицей.

«Ну что ж, – решила Варя, – все впереди, еще не вечер».

Три года назад, когда Мальцев впервые привел ее в клуб, хозяин почтительно пожал руку Дмитрию Владимировичу, а по лицу Вари просто скользнул ледяными тусклыми глазами. Потом, во второй и в третий раз, одаривал вежливо-небрежным кивком.

Иногда случалось, что она приезжала на пару часов раньше Мальцева, Стас улыбался издали, а если проходил мимо ее столика, спрашивал, появится ли сегодня Дмитрий Владимирович и в котором часу.

Как-то Варя сидела в одиночестве у стойки бара и разговорилась с танцовщицей здешнего кордебалета. Девушку звали Элла. Посреди разговора она вдруг замолчала на полуслове, уставилась на дверь и пробормотала, шлепнув себя по коленке:

– Ну, все, я проиграла Лариске триста баксов!

Варя увидела, как хозяин целует руку какой-то рыжей зубастой дуре в соболином боа на голых плечах. Дура скалила свои огромные, как у кролика, зубы, заливалась басистым грубым хохотом. Ржала, как мужик или, скорее, как сивый мерин.

– Это издали она кажется молодой, – прошептала Элла, – на самом деле ей почти полтинник. Нет, все-таки интересно, как ей это удалось?

– Что именно?

– Женить на себе Кирпича.

– А кто такой Кирпич?

– Ну, привет! Ты правда не знаешь? Или придуриваешься?

– Правда не знаю, – призналась Варя и, заметив презрительно-удивленный взгляд танцовщицы, выругала себя последними словами. Если здесь называют какое-то имя с той особенной, почтительной интонацией, с которой Элла произнесла «Кирпич», всегда надо делать вид, будто тебе известно, кто это, будто ты вообще лично знакома с этим Кирпичом, Валуном или Булыжником.

– Виталий Кирпичов, банк «Байкал». Нет, ну бред какой-то, он ведь моложе ее на три года, и вообще...

– И когда же свадьба? – осторожно поинтересовалась Варя.

– Откуда я знаю?

– А откуда знаешь, что у них все решено? Может, это вообще вранье, сплетня?

– Ну конечно! – Элла выпятила нижнюю губу и сдула со лба светлую челку, потом окинула Варю внимательным, неприятным взглядом. – То, что я тебе скажу, известно всем. Не знать этого неприлично. Запомни, Стас так встречает только жен или будущих жен. У них есть влияние и перспектива. А любовницы приходят и уходят.

– Но ведь на этой, рыжей, Кирпич еще не женился, – шепотом заметила Варя.

– Не важно. Вопрос уже решен. Иначе не стал бы Стас целовать ей ручку. Вот видишь, за столик провожает. Ну, точно, придется отдавать Лариске триста баксов. Мы с ней поспорили. Я была уверена, что у этой мымры ни фига не выйдет. А вот ведь, умудрилась... Жалко денег, блин.

С тех пор Варя каждый раз с легким замиранием сердца ждала, что и к ней наконец подойдет хозяин и приложится к ее ручке. Она почему-то была уверена, что это произойдет раньше, что Дмитрий Владимирович решится сказать свое царское слово.

Стас поднялся, Катя Красная продолжала что-то говорить ему и улыбаться. Было видно, что он нетерпеливо ждет конца ее монолога. Варя остановилась у стойки бара, рассеянно поправила волосы. В зеркальной стене отражался весь небольшой зал, был отлично виден столик у эстрады, задранное вверх смеющееся лицо певицы, чуть склоненная мощная фигура хозяина.

«В сущности, все вы уроды», – подумала Варя и надменно передернула плечами. Она уже поняла, что бывший бандит-пятиборец к ней подходить не собирается. Он спешил к другому столику, за которым сидела ярко-белокурая красавица в скромном черном пиджачке. Пятидесятилетняя матрона, жена известного политика, мать двоих взрослых детей, дама порядочная и приятная во всех отношениях, была заядлой тусовщицей. Она не пропускала ни одного престижного мероприятия, ни одной премьеры, презентации, всегда сидела в первом ряду, на самом почетном месте, сверкала своей голливудской улыбкой везде – на телеэкране, на журнальном глянце, в полумраке самых дорогих казино и ресторанов. Хозяину она снисходительно протянула тонкую холеную руку. Он поцеловал ей кончики пальцев.

«Эй, скотина, подойди ко мне! Ну, пожалуйста, подойди! Я тоже скоро стану женой большого политика. Я тоже вери импортент персон. Нет? Ну ладно, все впереди!» – с ненавистью глядя в подбритый затылок хозяина, она подумала, что, когда ее упругий толстячок дозреет, поведет ее под венец, и эта лощеная сволочь подойдет наконец чтобы чмокнуть своими липкими губами ее, Варюшины, нежные пальчики, она обязательно что-нибудь такое придумает. Например, нарочно уронит в этот момент колечко. Ему придется ползать по полу, пока не отыщется пропажа.

– Привет, – подмигнул ей молоденький бармен, – как дела?

– Нормально. Кофейку свари мне. – Варя повертела на пальце кольцо с крупным рубином, взглянула на свои крошечные золотые часики, но не для того, чтобы узнать время, а просто лишний раз полюбоваться изящной дорогой вещицей. Часики эти она купила сегодня днем, просто от скуки заехала в ювелирный на Тверской.

«Тысяча баксов, мамочка. Представляешь, тысяча баксов за побрякушку, часики. А знаешь, сколько стоит мое платье? Полторы тысячи! Скромненько, но со вкусом. А туфли? Ты думаешь, пряжки на них из простого металла? Нет, мамуля, это золото. Скажу тебе по секрету, набойки на каблучках тоже золотые. Не веришь? Ну ладно, как хочешь. Однако пуговицы на моей дубленке уж точно из чистого золота. Это сейчас последний писк, мамуля. Золотые пуговицы на дубленке. А в середине – настоящие жемчужины, не речные, не искусственно выращенные, а самые натуральные. Из ракушки. Всего лишь три года назад у меня не было даже теплой телогрейки. чтобы выйти зимой из дома. А теперь пять шуб и три дубленки. Ты все не можешь поверить, что пуговицы и набойки золотые. А разве ты когда-нибудь могла представить, мамочка, что, выходя из дома, будешь выбирать, какую тебе надеть шубу, норочку до пят или голубой песцовый жакет? Мне кажется, тебе больше идет норочка. И мне очень нравится, когда у тебя в жизни только такие проблемы...»

– Варюша, солнышко, кисочка моя, что ж ты здесь сидишь в одиночестве? – Варя вздрогнула. Кто-то неслышно подкрался и закрыл ей глаза пухлыми горячими ладонями. – О чем таком приятном думаешь, что самой себе улыбаешься? – пропел у ее уха голос, слишком высокий для мужчины и слишком низкий для женщины. – Ну что, узнала, красотулечка моя?

– Привет, Пусик. Тебя ли не узнать? – пропела в ответ Варя и смачно матюгнулась про себя.

Пусик, популярный эстрадный певец, славился своей толщиной, голубизной и немыслимыми эротическими шоу, в которых оголялся целиком, только шелковые лоскуток прикрывал гениталии. Он спрыгивал со сцены, проходил по залу, панибратски похлопывал по плечам самых известных мужчин, те почему-то краснели и принужденно хмыкали, в ответ бесстыдник колыхал животом, задницей и массивными, как у женщины, грудями.

Он окружал себя стройным мужским кордебалетом. Худенькие длинноволосые мальчики ритмично двигали бедрами в такт его песням.

– Как дела, солнце мое? Все цветем, хорошеем? – Пусик ласково заправил ей за ушко выбившуюся прядь. – Я пою сегодня. У меня, между прочим, новая программа.

– Буду с нетерпением ждать, – улыбнулась Варя.

– А Дмитрий Владимирович к которому часу подъедет?

Варя едва сдержалась, чтобы не расхохотаться в эту круглую глупую рожу. При одном только упоминании ее матрасника жирный Пусик весь подобрался, стал серьезным и значительным, даже как будто похудел немного.

– Обещал к одиннадцати. А что?

– Так... ничего... Ладно, побежал. Мне скоро переодеваться. Между прочим, сегодня никакого стриптиза. Я знаю, Дмитрий Владимирович не любит. Петь буду во фраке, репертуар классический. Моцарт, Чайковский.

Надо отдать Пусику должное, голос у него был великолепный. Варя не понимала, зачем он натужно хрипит и пищит, исполняя свои эротические шлягеры, если имеет такой богатый глубокий тенор? Впрочем, она почти ничего не понимала во всех этих людях, шумных, ярких, самовлюбленных до слепоты.

«Ты зря так быстро убежал, Пусик, – лениво, без злобы подумала Варя, провожая взглядом широченную спину, обтянутую белоснежным сукном дорогого пиджака, – я ведь догадываюсь, зачем тебе нужен мой всемогущий Мальцев. Неделю назад на тебя всерьез наехала налоговая полиция. Ты стал как-то слишком уж резво мухлевать с пиратскими компакт-дисками, кому-то недоплатил, кого-то обидел, и тебе сейчас позарез надо подружиться с Дмитрием Владимировичем. Но ты не учел главного. С такими, как ты, мой Мальцев не дружит. Он жутко добропорядочный. Он даже смотреть не станет в твою сторону. Но вот если я его попрошу тебе помочь, если с умным видом поболтаю о милосердии, о сострадании, тогда у тебя, свинья, появится шанс. Маленький, слабенький, но единственный твой шансик».

– Варь, кофе твой стынет, – бармен подвинул ей чашечку, щелкнул зажигалкой, заметив, что она вертит в пальцах сигарету.

Еще месяц назад этот юный, свежий, но уже совершенно гнилой изнутри лакейчик никак не хотел запомнить, какой она любит кофе. Не эспрессо, не капучино, а настоящий, по-восточному, сваренный на раскаленном песке. Три ложки кофе и две сахару на крошечную турку. Два зернышка кордамона. Ровно два, не больше и не меньше. Но теперь мальчик наконец усвоил ее вкусы. Делал все, как нужно, без всяких просьб и напоминаний. Рядом с чашкой обязательно ставил вазочку с поджаренным пресным миндалем.

На маленькой сцене уже началось ночное шоу. Кордебалет отплясывал под живую фортепьянную музыку, на этот раз вся программа была составлена в стиле ретро. Варя так и не пересела за столик, прихлебывала кофе, грызла миндаль и на сцену поглядывала сквозь зеркало за стойкой бара. Там вздымались пышные многослойные юбки, девочки дружно взвизгивали, притопывали, подпрыгивали, задирали ноги. Варя подумала, что это напоминает кафе-шантан времен гражданской войны, именно так изображали разгульную белогвардейскую жизнь в старых советских фильмах.

Дмитрий Владимирович появился внезапно, когда солистка на сцене отбивала чечетку. Фортепиано замолчало, дробный ритм танца отщелкивали динамики, спрятанные за сценой. Варя сначала почувствовала знакомый холодок за спиной, а потом уж увидела в зеркале полное холеное лицо заместителя министра. Рядом с ним маячили почтительные физиономии хозяина и метрдотеля. Из глубины зала торопливо наплывала необъятная фигура певца Пусика. Он был уже в концертном черном фраке, весь колыхался, таял в приторной улыбке. Казалось, парчовый галстук-бабочка на его горле возбужденно помахивает твердыми крыльями.

– Привет, солнышко. – Мальцев наклонился, сухо, быстро чмокнул Варю в щеку.

– Здравствуй. – Варя улыбнулась, легко соскользнула с высокого стула у стойки, взяла Дмитрия Владимировича под руку.

– Ты ела?

– Нет. Тебя ждала.

– Дмитрий Владимирович, добрый вечер! – пропел Пусик так громко, что отвлек внимание зала от чечетки. Бесцеремонно оттеснив хозяина, он протянул руку, но Мальцев ответил на приветствие только легким кивком. Пухлая кисть певца неловко зависла, все это видели, и толстяк залился краской, уронил свою тюленью ласту и забормотал, быстро хлопая глазами:

– Дмитрий Владимирович, я подготовил новую программу...

– Что-нибудь сообрази нам поужинать. Времени мало, – обратился Мальцев к хозяину так, словно огромный певец в черном фраке был пустым местом.

«Да, свинья, плохо дело, – усмехнулась про себя Варя, – ничего, тебе полезно понервничать. Может, похудеешь».

Их проводили к столику для важных персон, который был спрятан в специальном углублении. Пока сервировали стол, Варя исподтишка разглядывала лицо Мальцева. Губы поджаты, глаза сухо блестят. У Дмитрия Владимировича был тяжелый день.

Иногда Варина болтовня, ее тихое ласковое щебетание расслабляли и успокаивали его, иногда, наоборот, раздражали. Сжатый рот и застывшие глаза означали, что следует молчать. Такие вещи Варя училась угадывать с первого взгляда.

Всегда, при любых обстоятельствах, ее присутствие должно приносить ему только положительные эмоции. С ней ему должно быть лучше, чем без нее. Но фокус не в том, чтобы всегда соответствовать его желаниям и потребностям. Главное, чтобы он ни в коем случае не заметил ее усердия. Ему должно казаться, будто она ведет себя абсолютно естественно, не пытается ему угодить, а просто любит его, нежно, страстно, именно так, как ему хочется. Однако при этом он ни на секунду не должен заподозрить, что она стремится поскорей выйти за него замуж. Вот так: очень любит, но замуж не стремится, потому что слишком выгодный он муж, а настоящая любовь должна быть бескорыстна.

Варя не сомневалась, что он, при всей своей солидности, жесткости, при всем своем цинизме, нуждается в любви, как каждый нормальный человек. Иногда он коротко и скупо рассказывал о своих проблемах с двумя предыдущими женами.

Первая была его ровесницей, сокурсницей, приехала в Москву из Ростова. У нее была жесткая хватка, ей удалось очень быстро избавиться от провинциального южно-русского говора, от природной пухлости и вялости форм. Девушка легко освоила столичный стиль, и в одежде, и в поведении. Она хотела стать не просто москвичкой, а настоящей административной львицей, иметь собственную пятикомнатную квартиру, дачу, собственный кабинет в каком-нибудь министерстве, секретаря, шофера и так далее. В принципе ничего дурного в этих желаниях нет, но если они осуществляются, человек начинает относиться к самому себе с таким восторгом и трепетом, что для иных чувств в его душе просто не остается места.

В первые годы жена для Дмитрия Владимировича была боевым товарищем. Они вместе делали карьеру. Но ему не доставало жесткой провинциальной хватки. Он был коренным москвичом, в молодости все не мог избавиться от интеллигентской рефлексии, которая никак не способствует продвижению вверх по служебной лестнице. Дмитрии Владимирович не поспевал за стремительным карьерным ростом супруги. Это стало его раздражать, сначала слегка, потом всерьез. На седьмом году совместной жизни его уже бесило все. Каждый жест сановной супруги, каждый взгляд, начальственные хамские интонации, плебейский апломб, жесткость суждений. Как только подрос их сын, они развелись.

– Она слышала и видела только себя, – говорил Мальцев о своей первой жене, – и поэтому жить с ней было невозможно.

Вторая его избранница оказалась полной противоположностью первой. Тихая москвичка, пухленькая, инфантильная, с нежным голоском и без всяких амбиций. Она готова была стать настоящим ангелом-хранителем семейного очага. Любимым ее чтением были кулинарные книги и журналы по садоводству. Мальцев таял, слушая вечерами ее милый щебет и поглощая вкуснейшие борщи, кулебяки, яблочные шарлотки.

У них родилась девочка, и Мальцев не .мог нарадоваться на свою идеальную семью. Проблем не было. Вообще никаких проблем. Жена ни разу не повысила голоса. Не высказала недовольства чем-либо Наоборот, без конца повторяла, как она счастлива. Счастливой ее делало все: каша, съеденная ребенком до последней ложечки, удачное тесто для пирожков, стиральный порошок, который в магазине на соседней улице на два рубля дешевле.

Росла девочка, она была такой же тихой и пухленькой, как мама, она училась печь пирожки и шила куклам платьица. Мальцев делал карьеру, был постоянно занят на службе. Жена сидела дома, полнела, старела, вечерами встречала его сдобными пирогами и тихим щебетом. Он приходил усталый и сладко засыпал под этот щебет, не дожевав очередной пирог.

– Она быстро деградировала, сидя дома, – говорил Дмитрий Владимирович о своей второй жене, – неприлично растолстела и выглядела старше своих лет. Но главное, с ней неудобно было появляться в приличных местах потому, что она щебетала, не закрывая рта, и все о своих кулебяках, об огородных удобрениях и о мексиканских сериалах. Я пытался как-то встряхнуть ее, оживить, просил, чтобы она занялась собой, почитала что-нибудь, кроме кулинарных книг, сходила в театр или, ну я не знаю, на показ мод хотя бы, начала делать гимнастику и бегать по утрам вместе со мной. Дочка выросла, я отправил ее учиться в Англию, и жене было совершенно некуда себя деть.

С первой своей супругой Мальцев прожил семь лет, со второй пятнадцать. Официально они еще не развелись, но уже полгода жили врозь. Мальцев в загородном доме, супруга в хорошей двухкомнатной квартире в Москве, которую он приобрел для нее, когда почувствовал, что просто сходит с ума от вкусных кулебяк и тихого щебета.

И как будто по заказу, в одно прекрасное утро, совершая свою обычную пятикилометровую пробежку, Дмитрий Владимирович встретил на лесной дорожке юную красавицу с ярко-синими глазами и шелковыми черными волосами.

Она подвернула ногу, не могла встать, и пожилому чиновнику пришлось помочь ей добраться до Дома отдыха, – проводить прямо до номера. Вывих прошел удивительно быстро, и всего лишь через три дня они опять встретились в лесу. Она тоже бегала каждое утро. И Дмитрию Владимировичу показалось, что вместе бегать значительно интересней.

Нравится мне твоя поза унылая,

Грустно опущенный взгляд,

Я бы любил тебя, но, моя милая,

Барышни замуж хотят, –

Пел своим нежным тенором со сцены «голубой» певец Пусик.

– Это называется «классический репертуар», – с усмешкой заметила Варя, – это Моцарт и Чайковский.

Мужской кордебалет был обнажен только до пояса. Мальчики отплясывали вокруг толстой звезды в штанах и галстуках-бабочках на голых, еще по-детски тонких шейках.

Ужин состоял из двух порций запеченной семги с зеленым салатом, минеральной воды и фруктов. Дмитрий Владимирович спиртного на дух не переносил и мяса не ел. Варя старалась перенимать его здоровые привычки. Единственное, от чего не могла отказаться, это от курения.

Взгляд его надолго застыл в одной точке. Казалось, он ничего не видит и не слышит, не чувствует изумительного вкуса запеченной семги.

– Все-таки у тебя потрясающие глаза, – услышала Варя его чуть охрипший, усталый голос и поняла, что все это время он смотрел не куда-нибудь, а на нее. – Угораздило же тебя родиться с такими глазами!

– Спасибо, – она благодарно улыбнулась. Он редко баловал ее комплементами, иногда ей даже казалось, что он привык к ее красоте, перестал замечать.

– При таком освещении, – продолжал он задумчиво, – получается редкий сапфировый оттенок. Ты знаешь, сколько оттенков бывает у сапфиров? Больше ста. Но самый красивый синий цвет все-таки у алмаза. Есть уникальный сапфирово-синий бриллиант «Хоуп», один из самых загадочных камней в мире. Великолепный, редчайший бриллиант глубокого сапфирово-синего цвета, замечательной чистоты и совершеннейшей огранки. У него идеальные пропорции. В нем сочетается цвет сапфира с игрой и блеском алмаза. Вот такого цвета сейчас твои глаза.

– Разве алмазы бывают синими?

– Алмазы, Варюша, могут быть розовые, желтые, зеленоватые. Но это не цвет, а всего лишь оттенок, который только снижает ценность камня. Синими обычно называют слабоокрашенные алмазы, они имеют серо-голубой отлив, как небо, затянутое рыхлыми легкими облаками, и кажутся скорее мутными, чем синими. Настоящий, глубокий сапфировый цвет у алмаза – это чудо, загадка.

– Ты его когда-нибудь видел?

– Да. Он находится в Смитсоновском институте в Вашингтоне.

– То есть он никому не принадлежит?

– Многие коллекционеры готовы были отдать целые состояния за этот камень. Но он больше не продается, ни за какие деньги. Он не должен никому принадлежать.

– Почему?

– «Хоуп» приносит беду владельцам. В середине шестнадцатого века он был привезен из Индии в Европу вместе с чумой. Чума, конечно, пряталась не в камне, ею были заражены крысы в корабельном трюме, однако камень плыл в Европу на том же корабле.

– Ну, это ерунда, – улыбнулась Варя, – виноваты крысы. Или вообще никто.

– Королева Мария-Антуанетта дала его поносить своей подруге, принцессе Ламбалле, – продолжал Мальцев, и Варе показалось, что рассказывает он не ей, а самому себе, – вскоре принцесса была жестоко убита, а потом обезглавили и саму Антуанетту. Во время Французской революции алмаз был похищен, прошел через множество рук авантюристов, мятежников, дипломатов, пока в 1830 году не вынырнул, но в сильно уменьшенном виде. Таким и приобрел его английский банкир Хоуп, после чего сын банкира был отравлен, а внук потерял все свое состояние. В 1901 году русский князь Корытовский пре поднес «Хоуп» парижской танцовщице мадемуазель Ледю и вскоре застрелил ее в приступе ревности. Сам князь буквально через несколько дней был убит террористами. Следующий владелец, султан Аб-дул-Хамид, подарил синий алмаз своей любовнице. Ее зверски растерзали во время дворцового переворота, а сам султан лишился власти и был изгнан. Потом алмаз достался какому-то испанцу, и тот утонул в открытом море. Следующими владельцами стала чета богатых американцев, и стоило камню попасть к ним, тут же погиб их единственный ребенок. Несчастный отец лишился рассудка.

– Ты в это веришь?

– Это известные исторические факты, – улыбнулся Дмитрий Владимирович.

– Нет, ты веришь, что во всем виноват камень?

– Конечно.

– Почему ты сказал, что мои глаза такого же цвета, как этот ужасный «Хоуп»?

– Ты боишься, цвет твоих глаз принесет несчастье?

– Ну, а если боюсь? – спросила она вполне серьезно.

– За кого же больше? За себя или за меня? – Лицо его оставалось серьезным, он смотрел на Варю слишком пристально и многозначительно, что было ему совершенно не свойственно.

– Я боюсь за нас обоих, – выпалила она и отвернулась.

– И что из этого следует?

Она ждала, что он наконец рассмеется или хотя бы улыбнется, но он оставался серьезным.

– Может, мне стоит носить цветные контактные линзы?

– Ни в коем случае! – послышался рядом мелодичный женский голос. – У вас изумительный цвет глаз, редчайший сапфирово-синий цвет. Я давно обратила внимание на ваши глаза, Варенька.

К их столику подошла блондинка в черном пиджаке, жена известного политика. Мальцев встал и поцеловал даме руку.

– Через неделю мы с Марком празднуем серебряную свадьбу, – сообщила дама, усаживаясь за их столик, – будем рады вас видеть. Сначала банкет в «Праге», потом небольшой фуршет дома, для своих.

– Спасибо, Ниночка, мы непременно приедем, – кивнул Мальцев и еще раз поцеловал даме руку.

Варя благодарно улыбнулась, но улыбка тут же застыла. Она заметила, как смотрит Мальцев на руку дамы, на перстень с огромным сверкающим бриллиантом. Ее всегда продирал озноб, когда у него становились такие глаза: холодные, внимательные и совершенно сумасшедшие.