11 ЧАСОВ 30 МИНУТ
— Голохов, дежурный по городу, слушает!
Зажав между плечом и правым ухом трубку, подполковник быстро записывает что-то в рабочий журнал, изредка задавая невидимому собеседнику короткие вопросы.
Владимир смотрит на него.
За десять лет, что подполковник служит дежурным по городу, сколько раз произносил он вот эту фразу — пятьдесят тысяч раз, сто тысяч?
Подполковник еще молодой. Он веселый, всегда бодрый, всегда энергичный и решительный. Впрочем, здесь все такие: и неторопливый, высокий, любящий пошутить подполковник Бибин, и ясноглазый подполковник Воронцов, самый дотошный и упорный, и другие. Здесь, в этой огромной комнате, середину которой занимает многометровый стол с планом столицы, идет нелегкая работа.
Десятки тысяч москвичей переезжают каждый год на новые квартиры, справляют свадьбы, нарекают именами вновь родившихся детей.
Но об этом сюда не сообщают.
Сюда звонят с бедой. Беды этой все меньше с каждым годом, но она есть. Если сравнить ее с радостями, она покажется совсем маленькой, и в многомиллионном, колоссальном городе ее и не заметишь, затеряется она, беда.
Но здесь, куда звонят только о ней, она заполняет комнату.
Бациллы чумы незаметны, сколько их на весь мир? Но когда они собраны в одной колбе…
Печальная работа идет в этой комнате.
Печальная и славная.
Славная потому, что не только собирают здесь сообщения о горестях и несчастьях, но и борются с ними, исправляют. Возвращают людям покой и радость. И, пройдя через эту комнату, беда, как бы мало ни было ее, становится еще меньше. К людям возвращается смех, тишина, безопасность, и они вскоре забывают о прошедших тревогах. Те тревоги, горести, все грязное, все жестокое оседает в этой комнате, в сердцах и памяти этих спокойных, энергичных людей.
Но сердца их не становятся от того черствее и замкнутее, наоборот, они становятся добрее хорошей, а не “добренькой” добротой и шире открываются людям.
— Голохов, дежурный по городу, слушает!
С тех пор как полтора часа назад Владимир пришел на дежурство, он смотрит и слушает. Вообще-то говоря, ему, назначенному в очередной наряд уголовным розыском оперативнику, положено сидеть внизу — там есть специальная комната. Но кто же прогонит его отсюда, молодого лейтенанта, впервые попавшего на дежурство?
Ему здесь все интересно. В этом небольшом двухэтажном доме, что приютился за огромным зданием, которое называется “Петровка, 38”, круглые сутки не спят. Сюда протянулись провода со всех концов столицы.
В небольшом кабинете за простым столом сидит дежурный по городу, в большой комнате — его заместители и помощники. Перед каждым на столике — телефон-коммутатор, журнал, ручка.
В тишине то и дело раздается спокойный, негромкий голос: “Заместитель дежурного по городу слушает!”, “Помощник дежурного по городу слушает!” Короткие вопросы, а потом звонок и такие же короткие, ясные распоряжения.
Где-то далеко, разрывая тишину сиреной, мчатся дежурные машины, спешат патрули, несутся мотоциклисты…
Происходят в этом гигантском городе и убийства, и ограбления, и драки. Но все меньше становится преступлений, все меньше непойманных преступников.
Чтобы было так, трудятся многие — тысячи, сотни тысяч, миллионы. Дружинники и милиционеры, комсомольцы и спортивные коллективы, педагоги и просто хорошие ребята — школьники, студенты. Многие… Но люди, сидящие в этой комнате, особенно ясно ощущают перемены. Ведь за десять лет легко проследить, как меняется характер преступлений, как уменьшается их число.
Владимир все это знает. Ему хоть и нет двадцати пяти, но он уже многое знает. Ему в Школе милиции, па занятиях, на лекциях в заочном юридическом институте, в книгах рассказали то, что годами на собственном, печальном порой опыте познавали старшие.
Вот и сейчас, разве то, что видит здесь и слышит Владимир, не школа, не занятия?
Он уже многое знает, но узнает еще больше.
На каждое дежурство, в помощь постоянному дежурному по городу, его заместителям и помощникам, разные отделы милиции, в том числе и уголовный розыск, где служит Владимир, выделяют сотрудников. В комнатах на первом этаже дежурят судебно-медицинский эксперт, специалист из научно-технического отдела, следователь прокуратуры, фотограф, оперативные работники, такие, как Владимир, проводники розыскных собак, просто наряд милиции. У всех дверей всегда наготове машины.
Дежурить приходится не часто. Вот сколько служит Владимир, первый раз довелось.
И хотя он уже опытный работник, и хотя он понимает, что каждый выезд оперативной группы — это большая беда, он все же хочет, чтобы что-то случилось и его послали, хочет действовать. Как-то неудобно сидеть вот так, сложа руки. Владимир прекрасно знает, что можно сто раз продежурить, так и просидев все двадцать четыре часа на диване. Он это знает, но все же испытывает нелепое чувство вины за то, что просто сидит и ничего не делает. А между тем у Владимира нет никаких оснований винить себя. Ему нет еще двадцати пяти, а он уже кандидат партии, заканчивает второй курс заочного юридического института, мастер спорта по борьбе самбо, лейтенант… Многие ли столького добились в его годы?
Ну, а потом еще вот Таня. Есть Таня. Жена. Он женат.
Владимир даже начинает ерзать на скрипучем кожаном диване, на котором он сидит. Жена! Он женат! Этот факт невероятной важности переполняет его. Во-первых, своей значительностью, во-вторых, новизной — Владимир женат два месяца! Два месяца!
Все-таки Танька (виноват, Татьяна Георгиевна Анкратова) молодец! Серьезно! Не всякая девушка решится выйти замуж за милиционера. Да нет, совсем не потому, что он милиционер. В наше время только дремучие обыватели представляют себе милиционера как безграмотного городового. Милиционеры теперь с образованием, с культурой, какая тому обывателю и не снилась…
Нет, просто не каждая согласится иметь мужа, который может сутками не возвращаться домой, может вскочить по телефонному звонку среди ночи и умчаться в дождливую или снежную неизвестность. Не каждая привыкнет к тому, что, когда уже нет сил ждать, в час ночи, в два может раздаться в трубку хрипловатый голос полковника: “Владимир тут ударился… споткнулся… поехал в больницу… Да нет, так, пустяки, вы не волнуйтесь, скоро привезем”.
Нет, совсем не просто быть женой сотрудника уголовного розыска, для которого нет мирных дней, который всю жизнь на передовой невидимого фронта.
Ведь случается, что полковник не звонит, а приезжает сам, седой, еще более суровый, чем всегда, смотрит, и по взгляду его, печальному и яростному, все становится ясно…
На невидимом фронте война не прекращается никогда. Мы всегда наступаем, мы всегда побеждаем в ней, но, как всегда на фронте, мы несем потерн. И женщина, которая станет женой милиционера, должна быть мужественной.
А Таня, она не выглядит мужественной, совсем наоборот, у нее такие золотые волосы, такие карие глаза, такая улыбка, все время улыбка. Как-то это не вяжется с понятием — мужество. А вообще, почему не вяжется? Где сказано, что мужественный человек должен быть черноглазым брюнетом с мрачным выражением лица? Где?
Владимир внутренне улыбается — надо позвонить Тане. Она, наверное, беспокоится — все же первый раз на дежурстве и даже, если бы это было не первое дежурство. Ведь привыкнуть к беспокойству за любимого человека нельзя ни за день, ни за год, ни за целую жизнь.
Владимир вспоминает их первую встречу. Она произошла в лучшем стиле героических романов.
…Было поздно, часов двенадцать. Владимир возвращался с концерта. Он шел не спеша, он любил возвращаться домой по ночной Москве. Но, видимо, такая привычка была свойственна не ему одному. Впереди вот уже несколько минут раздавался стук каблучков и маячил стройный девичий силуэт.
Сначала Владимир хотел отстать — еще подумает, что увязался. Потом пошел быстрее — мало ли что бывает, ночь все же, девушка одна. Кстати, почему одна? И Владимир ускорил шаги, чтобы все время держаться на одном расстоянии. В конце концов он сам увлекся этой невинной игрой. Он шел уже совсем не в направлении своего дома, шел быстро, бесшумно, легкой, упругой походкой спортсмена (“Как тигр в джунглях”, — подумал Владимир и сам себе подмигнул). И вдруг за одним из поворотов стук каблучков оборвался, замер на мгновение и с нарастающей быстротой послышался опять. Девушка показалась из-за угла и промчалась мимо него так стремительно, что ни он, ни она не успели даже разглядеть друг друга. А через секунду, дыша винным перегаром, из-за угла показались две других, совсем не изящных фигуры.
— Эй, красотка, эй, слышь, стой! Стой говорят, хуже будет, слышь!
Голос злой, хриплый, пьяный.
Владимир был милиционер, самбист, комсомолец. А главное — он просто был настоящий советский парень, в отличие от тех двоих.
Он — один, их — двое, но много преимуществ было на его стороне.
Девушка, остановившаяся в отдалении и нерешительно переминавшаяся с ноги на ногу, увидела неожиданную картину: короткая возня, шарканье ног по асфальту, глухой вскрик — и вот уже трое идут, взявшись под руку, как самые лучшие друзья: неизвестный парень посередине, оба пьяных хулигана по бокам. Идут тихо. Ей не слышен их негромкий разговор.
— Где ближайшее отделение? — спрашивает Владимир.
— Сюда, вот сюда, ой, тише ты, сломаешь ведь руку!..
От страха и боли хулиганы тяжело дышат. Они идут тихо, послушно. Руки их зажаты в железном захвате, одно неосторожное движение, и этот парень, ростом вроде бы пониже и плечами поуже, мгновенно переломит сустав.
Отделение, оказывается, недалеко. Владимир сдает дежурному сразу начавших обычное нытье хулиганов, предъявляет удостоверение. Минут пятнадцать длятся формальности. То да се. Владимир прощается с дежурным и выходит на улицу…
Она стоит на другой стороне переулка и терпеливо ждет. Владимир переходит и останавливается перед ней.
В тусклом свете фонаря ее карие глаза кажутся совсем черными, зато волосы еще светлей.
Она доверчиво берет его под руку, и они медленно идут по пустынным переулкам. Она — стуча каблучками, он — совсем бесшумно.
Они прошли минут двадцать в молчании. И только тогда она осторожно сжала его руку и сказала:
— Таня.
— Владимир, — так же осторожно пожав ее руку, ответил он.
Оба рассмеялись.
…Вот так они познакомились год назад. Таня очень гордится этим знакомством, она любит рассказывать о нем подругам, а те восхищаются, вздыхают и, наверное, тайно завидуют.