Глава семнадцатая. Благие дела

Весна принесла в Москву яркое небо, ласковое солнце, а потом и нежнейшую серебристую листву. По всему центру города стучали топоры. Мастеровые поднимали на талях длинные толстые балки, обивали железом крыши и штукатурили фасады.

Долли радовалась теплу, весне и крепнувшей в душе надежде. Похоже, что её план сработал и Островский потерял их след, по крайней мере, никаких признаков его присутствия княжна не ощущала. Впрочем, для неё самой это ничего не меняло: простить себя за легковерие и преступную глупость Долли не могла. Единственным утешением было то, что урок она усвоила и дала себе слово никогда уже больше не поддаваться ни на лесть, ни на мужские чары.

Старая графиня запретила своим воспитанницам выходить за ограду, но Долли быстро нашла выход из положения. Одевшись в крестьянское платье, она проскальзывала через калитку в Колпачный переулок и, скромно опустив голову, как это делали дворовые, быстрым шагом сбегала вниз к Хохловскому и скоро входила в двери храма Святого Владимира.

Это дело теперь занимало все её мысли. Верная обещанию, данному тётке в день приезда, Долли сразу же познакомилась с настоятелем храма отцом Серафимом и от имени графини Апраксиной и её внучатых племянниц предложила средства на восстановление. Отец Серафим предложение с благодарностью принял, и теперь Долли каждый день приходила в церковь, чтобы узнать, как идут дела и чем ещё можно помочь. Княжна сплела милую историю о том, почему ходит в крестьянском платье, намекнув на солидарность с бедными погорельцами, живущими в страшной тесноте и нужде в соседнем Ивановском монастыре. Впрочем, Долли могла бы и не стараться, у настоятеля накопилось столько проблем, что ему не было дела до людских чудачеств, да и в храме никто не спрашивал, почему благородная девица приходит одетая крестьянкой.

Теперь Долли носила с собой пистолет, пришив для него крепкий холщовый карман сначала к душегрейке, а с наступлением тепла — к поясу нижней юбки.

— Пистолет один раз уже спас мне жизнь, — объяснила княжна тётке, — я больше никогда не стану рисковать и не оставлю оружие дома.

Долли отдавала на храм все свои карманные деньги и передавала отцу Серафиму средства от графини Апраксиной. Тётка уже несколько раз отправляла настоятелю храма кошель с деньгами, где было ровно пятьсот рублей. Долли же сразу по приезде написала брату, что хотела бы пожертвовать часть своего приданого на восстановление церкви, где крестили их бабушку. Лиза тоже написала Алексею, прося разрешения поступить так же со своими деньгами: она хотела их пожертвовать на восстановление храма Святой Елизаветы в Ивановском монастыре. Княжны были уверены, что брат их поймёт, и с нетерпением ждали ответа Алексея.

Сегодня Долли взяла тяжёленькую кожаную сумку с пятью сотнями рублей серебром, приготовленную вчера старой графиней, заколола под подбородком тёмно-синий платок и привычным путём поспешила к храму. Ноги легко несли её по крутому спуску мимо белёных стен палат Лопухиных, и княжна ласково касалась ладонью шершавых старинных кирпичей. Задумавшись, она машинально свернула за угол и с разбега налетела на идущего навстречу человека. От удара тяжёлая сумка выскользнула из пальцев Долли и с глухим стуком упала на землю.

— Господи!.. — ужаснулась княжна и бросилась на колени, сгребая утонувшие в пыли рубли.

Она подбирала монеты, стараясь не пропустить ни одной. Наконец всё было собрано. Долли затянула шнурок сумки и, прижав драгоценную ношу к груди, поднялась.

— Вот, возьми ещё, — произнес звучный мужской баритон, и перед опущенными глазами княжны возникла ладонь с серебряным рублём.

Долли взглянула на говорившего. Перед ней, строго прищурив яркие синие глаза, стоял красивый шатен лет двадцати пяти. Монету он держал левой рукой, потому что правая висела на широкой чёрной перевязи.

— Спасибо, — поблагодарила Долли, взяла рубль и шагнула вперед, пытаясь обойти незнакомца.

Но тот заступил ей дорогу и строго спросил:

— И откуда у тебя такие деньги, красавица?

— Я выполняю поручение своей хозяйки, — быстро нашлась Долли, — несу пожертвование настоятелю храма.

— Вот как?.. Почетное дело! Давай-ка я провожу тебя и прослежу, чтобы деньги попали по назначению, — предложил незнакомец.

Он смотрел с недоверием, явно считая странную крестьянку воровкой. Теперь от этого правдолюба точно не отделаешься. Долли улыбнулась строгому кавалеру самой обворожительной улыбкой и кивнула в знак согласия. Шатен пропустил Долли вперед, а сам пошёл рядом. Она прибавила шагу, но конвоир не отставал, и уже через три минуты пара остановилась у кованых ворот в белой церковной ограде.

— Спасибо, что проводили, вам нет нужды взбираться на эту крутизну, ведь вы ранены. — Долли сочувственно взглянула на чёрную перевязь на руке незнакомца и кивнула на крутую лестницу, ведущую к входу в храм.

— Я вообще-то ранен в руку, — парировал надоеда, — поэтому моим ногам ничто не мешает подняться вместе с тобой.

— Как хотите, — откликнулась Долли, повернулась и резво побежала вверх по крутой лестнице.

Если её провожатый такой дошлый и суёт нос в чужие дела, то пусть уж тогда хоть побегает. Но незнакомец не отставал и, обогнав Долли, открыл перед ней тяжёлую створку дубовой двери. На шум шагов из ризницы появился отец Серафим.

— Вы что-то забыли, ваше сиятельство? — обратился он к гостю.

— Нет, я сопровождаю к вам важного курьера с деньгами, — объяснил шатен и кивнул на Долли, стоящую за его спиной.

— Ах, ваша светлость, я вас и не заметил, — увидев княжну, засуетился батюшка, — прошу простить мою неучтивость, здесь пока ещё темно. Вы хотели посмотреть, что сделали за вчерашний день?

— Конечно, но не это главное, я принесла вам деньги от графини Апраксиной, — сказала Долли, — только будьте добры, сосчитайте. Я по дороге уронила сумку, вдруг не все деньги собрала, здесь должно быть пятьсот рублей.

— Премного благодарен её сиятельству! Вы не беспокойтесь, сейчас я всё пересчитаю, — пообещал отец Серафим, взял у Долли кожаную сумку и прошёл в ризницу.

— Вот как — «ваша светлость»! — удивленно воскликнул приставучий шатен. — И что же делает благородная девица в крестьянской одежде на улицах Москвы?

Долли просто распирало от смеха — уж больно комично выглядело изумлённое лицо непрошеного провожатого, но она постаралась сохранить невозмутимую мину и ответила, скромно опустив глаза:

— Я очень сочувствую потерявшим кров беднякам, помогаю им чем могу и одеваюсь так же, как они.

— Ну и ну, первый раз такое слышу!..

Собеседник скептически оглядел Долли.

— Может, вы имели дело лишь с эгоистичными людьми, которым несвойственно милосердие? — произнесла княжна, не поднимая глаз. Розыгрыш получился великолепным!

— К вашему сведению, эту церковь отстраивают на деньги моей семьи, — взорвался незнакомец, — мой дядя — действительный статский советник Вольский — сам подал ходатайство губернатору о восстановлении храма Святого Владимира и пожертвовал сюда большие личные средства.

— А, так вы представитель главного благодетеля? Отец Серафим говорил мне о вашем дяде, даже фамилию называл, но я её не запомнила.

— Ну зачем помнить имя человека, жертвующего огромные деньги на восстановление храма? Ведь это — рядовое событие, все так делают, — обиделся собеседник.

— Конечно, так и есть, — потешаясь в душе, согласилась Долли, — вот и наша семья так же поступает.

Шатен вдруг покраснел как рак, а потом растерянно признал:

— Что-то я не то говорю! Но раз мы с вами делаем общее благое дело, позвольте представиться, я — ротмистр лейб-гвардии Уланского полка граф Михаил Печерский. Не окажете ли мне честь, сообщив своё имя?

Долли молчала. Назвав себя служанкой тётки, она и так попалась на вранье, и теперь ей совсем не хотелось вновь оказаться в неловком положении, но и открываться было неразумно. Её быстрый ум прокручивал разные варианты ответа, наконец она решила сообщить правду, не сказав при этом ничего конкретного.

— Я — внучатая племянница графини Апраксиной и, как я уже говорила, выполняю её поручение.

— Вы не хотите назвать мне своё имя? — простодушно осведомился Печерский. — Я не произвёл на вас хорошего впечатления?

— Не я это сказала, — лукаво отозвалась Долли.

Растерянный граф выглядел на редкость забавно, и разыгрывать его оказалось настоящим удовольствием. Но разговор прервал вышедший из ризницы отец Серафим.

— Передайте, пожалуйста, мою нижайшую благодарность её сиятельству, я пересчитал: ровно пятьсот рублей.

— Очень рада и обязательно всё расскажу тёте, — пообещала Долли, попрощалась с батюшкой и направилась к выходу.

Новый знакомый обогнал её и распахнул дверь.

— Позвольте мне хотя бы проводить вас, — взмолился он.

Долли оценила растерянность непрошеного кавалера и, не выдержав, расхохоталась.

— Да бог с вами, хотите провожать, так идите, я живу рядом, — сквозь смех еле выговорила она, — только чур, ничего у меня не выспрашивать, можете лишь рассказывать о себе.

Княжна легко сбежала по крутой лестнице, ведущей с холма на дорогу, и направилась к своему переулку. Печерский догнал её и зашагал рядом.

— Хорошо, раз вы разрешили, стану рассказывать о себе. Я, как все в армии, прошёл от границы до Москвы, а потом обратно к Неману и дальше по Европе. Под Лейпцигом был ранен и теперь нахожусь на лечении. Я выполняю поручение дяди, он — большой чин в Министерстве иностранных дел и сейчас уехал вместе со своим министром в Париж подписывать капитуляцию французов, а меня попросил присматривать за восстановлением этого храма. Мы ведь с дядей по женской линии оба Лопухины, и эта церковь, примыкавшая к родовым владениям, всегда считалась семейной.

Долли свернула в переулок, Печерский не отставал. Теперь они шли вдоль белёной стены старинных палат.

— Вот и этот дом тоже построили мои предки, а теперь он принадлежит нашей дальней родне, — касаясь ладонью нагретых солнцем кирпичей, рассказывал Печерский. — Мама мне говорила, что прадед по указке царя Петра предоставил этот дом Мазепе, когда гетман одно время жил в Москве. А когда вскрылась измена Мазепы, моим предкам всё припомнили.

Граф с надеждой всмотрелся в серьёзное лицо девушки, старательно прятавшей глаза, но так и не смог понять её настроение. К тому же, к разочарованию Печерского, прогулка уже закончилась — барышня в крестьянском обличье ловко повернула ключ в замке кованой калитки.

— Спасибо, что проводили, — сказала Долли. Она закрыла ворота и быстро пошла по дорожке к дому. Нынешнее приключение тут же вылетело из её головы, зато Михаил Печерский долго смотрел вслед тонкой фигурке в голубом сарафане.

— Племянница графини Апраксиной, — задумчиво произнёс он.

Жаль, что отъезд назначен на завтра, уж больно интересная барышня… Впрочем, Михаил теперь знал её адрес. Глядишь, расхрабрится и напишет письмо.

В конце мая от Алексея Черкасского наконец-то пришло письмо. Брат сообщал, что сейчас живёт в покорённом Париже и пытается найти Елену. Алексей поздравлял Долли с прошедшим днем рождения и сообщал, что его подарком станет бабушкин изумрудный гарнитур. В конце письма Алексей разрешил сёстрам потратить на восстановление храмов по пяти тысяч рублей, деньги им должен был передать управляющий московским имуществом Черкасских.

— Вот видишь, дорогая, Алекс не забыл о твоем восемнадцатилетии, — обрадовалась старая графиня. — И как он угадал, что тебе больше всего пойдут изумруды? Сейчас я принесу гарнитур, и ты всё наденешь.

Долли про себя усмехнулась. Ещё бы брат не догадался! Сколько раз тётка обсуждала с Опекушиной, что Алекс содержит одновременно двух любовниц. Так кому же ещё понимать, что идет женщинам?..

Старая графиня вернулась в гостиную с бархатным мешочком в руках и бережно разложила на столе серьги, колье из семи квадратных изумрудов в алмазном обрамлении, а потом широкий браслет и кольцо.

— Как красиво! — восхитилась Даша, а Лиза попросила сестру: — Пожалуйста, надень.

Долли взяла кольцо и пристроила его на безымянный палец, оно оказалось велико, но на средний подошло идеально. Девушки уже окружили её — Лиза вдела в уши серьги, а Даша помогла застегнуть на шее колье.

— Ах, дорогая, если бы мама и бабушка могли видеть, какой ты стала красавицей, — растроганно заметила графиня, и на её глаза навернулись слёзы.

Долли подошла к зеркалу и в изумлении замерла. Роскошные камни играли всеми оттенками зелени, оттеняли её яркие глаза и тёмные волосы. Но откуда взялась эта королева с лебединой шеей и точеными плечами? А лицо? Долли окончательно растерялась.

«Что со мной? Когда я в последний раз смотрелась в зеркало?» — спросила она себя.

Как можно было не обратить внимания на столь разительные изменения? Заметив её недоумение, старая графиня улыбнулась. Она обняла Долли.

— Просто пришёл твой черёд, дорогая, вот ты и расцвела.

— Странно, тётя, я-то почему ничего не заметила? — Долли изучала своё отражение, и ей казалось, что даже форма рта у неё изменилась, губы как будто немного припухли и стали ярче.

Тётка вздохнула:

— Просто на тебя навалилось слишком много забот: ты спасала себя, друзей и семью, но природу не обманешь, она живёт по своим законам. Ты — красивая девушка, и твоё предназначение — выйти замуж и стать счастливой.

— А вот это не для меня, — отрезала Долли. Её передернуло: мгновенно вспомнились пережитые отчаяние и ужас. — Тётя, не будем спорить, устраивайте браки сестёр, а про меня забудьте, пожалуйста.

Княжна бережно сняла украшения, сложила их в бархатный мешочек и, поцеловав погрустневшую графиню, ушла в свою комнату.

«Нечего вспоминать о прошлом, надо смотреть вперед», — уговаривала себя Долли, оставшись в одиночестве.

Нужно не печалиться, а заниматься делом. Брат разрешил вложить деньги в восстановление храмов, а это — большая радость. Сколько всего можно сделать на пять тысяч! Наверное, удастся перекрыть свод и восстановить главы. Вот об этом и нужно думать.

Управляющий князя Алексея — сухощавый немолодой бородач старовер в длинной чёрной поддёвке — привёз в дом графини Апраксиной десять тысяч рублей в золоте. Евдокия Михайловна разделила деньги пополам и отдала княжнам:

— Ну, милые мои, решайте, как вы поступите с деньгами, только не отдавайте всё сразу, а сами оплачивайте работы и делайте нужные покупки. Так и вам будет приятнее, и для дела лучше. Но я ставлю одно условие: выходить за ограду можно лишь в сопровождении вооружённых дворовых. Кстати, на улице тоже долго не задерживайтесь.

— Хорошо, тётя, мы всё так и сделаем, — пообещала Долли и подтолкнула сестру к выходу.

Короткую дорогу до Ивановского монастыря компания, состоящая из двух княжон, Даши Морозовой, горничной Марфы и пары дворовых мужиков с охотничьими ружьями, одолела за десять минут. Монастырские ворота смотрели прямо на вход церкви Святого Владимира, поэтому сёстры договорились встретиться у надвратной часовни монастыря через полчаса. Долли с Дашей Морозовой поднялись по крутым ступеням к церкви, а Лиза с Марфой вошли в ворота монастыря. За каждой из пар зашагал молчаливый охранник.

Лиза впервые за много месяцев вышла из усадьбы. Когда они шли по своему переулку — тёплому, залитому весенним солнцем — и когда подходили к монастырю, княжне было хорошо и весело, но как только она прошла в монастырские ворота, прекрасное Лизино настроение растаяло как дым. Огромный двор, обнесённый высокой, всё ещё закопченной после пожара каменной стеной, был завален обломками, а остовы обгоревших зданий, казалось, вот-вот обрушатся на головы проходящих мимо людей. Но, присмотревшись, Лиза поняла, что часть строений всё-таки уцелела. Маленькая церковь слева от ворот, а также несколько служебных построек казались обитаемыми — около них на кострах варили пищу женщины, а вокруг бегали оборванные ребятишки.

— Пойдём в церковь, Марфа, — предложила Лиза, и они направились к открытым дверям храма.

На его крыльце, привалившись к стене, сидел худой дедок в потёртом армяке. Увидев посторонних, он встал.

— Дедушка, вы здесь живёте? — обратилась к нему Лиза.

— Да, вон в той трапезной, — подтвердил старик и показал рукой на обгоревшую постройку без оконных рам, с кое-как залатанной разномастными кусками крышей.

— А в церкви тоже люди живут?

— Нет, барышня, страшновато в Божьем доме жить — грех ведь. Зиму мы в ней пробыли, не спорю, а теперь в трапезную перебрались.

— А войти в церковь можно?

— Отчего ж нельзя? Только смотреть не на что — французы там всё испоганили и разграбили.

Под сводами маленького храма было прохладно и сумрачно. Иконостас и царские врата исчезли — только несколько кусков дерева с остатками позолоты напоминали о их существовании, рядом с колоннами кто-то заботливо сложил отбитые куски стен с яркими мазками уничтоженной росписи.

— Вот так басурмане с нашим храмом обошлись… А ведь он был домашним у монахинь, кельи к нему примыкали. И уж как тут сёстры красиво пели — так от самого Кремля люди приходили слушать!

— Это храм Святой Елизаветы?

— Да, так и есть.

Лиза перекрестилась и вышла на залитый майским солнцем двор. Теперь, после увиденного в разорённом храме, всё показалось княжне светлее и лучше: закопчённые стены уже не пугали, а трапезная с пустыми глазницами окон показалась не такой убогой, как прежде.

— Дедушка, кто в монастыре сейчас за старшего? — спросила Лиза.

— Федор Добров. Сам он — из купцов. Как лавку и дом на Солянке потерял в пожаре, так теперь здесь у нас верховодит.

— А где найти Доброва?

В голове Лизы уже созрел план, только она не знала, хватит ли ей денег, подаренных братом. Старик указал на очень рослого чернобородого мужчину в короткой тёмной поддевке, тот стоял на крыльце трапезной:

— Да вот Фёдор на крылечке стоит, сюда глядит.

Лиза поблагодарила деда и направилась к Доброву, Марфа и охранник поспешили за ней. Увидев, что вновь пришедшие идут к нему, Добров сам направился навстречу гостям. Он сразу выделил Лизу и обратился к ней почтительно, но с чувством собственного достоинства:

— Чем могу быть полезен, сударыня?

— Мне сказали, что вы здесь главный. Так ли это?

Встретившись с ним взглядом, Лиза сразу же поняла, что стоящий перед ней великан — человек порядочный и надёжный. Такой не обманет.

— Да, я здесь за старшего, — подтвердил Добров. — Народ тут подобрался разный, но ничего, пока справляюсь.

— Я хочу помочь вам отремонтировать жильё для погорельцев и восстановить храм, только не знаю, сколько для этого нужно денег.

Лиза говорила открыто, ведь она уже знала, что этот чернобородый гигант не подведёт.

— Благое дело, барышня! — обрадовался Добров. — Мы всё сами сделаем — нам бы только с лесом помочь да окна остеклить.

— Но я хочу и храм восстановить. Вы будете в этом помогать?

— Конечно! Там крыша целая. Стены заново выровняем и побелим. Вот только иконостас французы сломали — они его на кострах пожгли.

— Давайте сначала здания восстановим, а потом иконами займёмся. Сколько нужно леса и стекла и что ещё потребуется?

Добров в задумчивости потёр лоб.

— Сразу я сказать не могу, посчитать нужно. Вот если бы вы ещё разок здесь появились, я бы вам отрапортовал.

— Хорошо, я приду завтра в это же время, — пообещала Лиза.

Она простилась с собеседником и пошла к воротам. Там, пританцовывая от нетерпения, ждала сестру Долли. Увидев Лизу, она побежала навстречу.

— У меня всё получается, на мои деньги свод перекроем и все пять глав восстановим, и ещё на колокольню останется! — с восторгом сообщила Долли. — А ты что надумала?

— Восстановить трапезную, где сейчас живут погорельцы, и храм в честь святой Елизаветы. Мне будут помогать обитатели монастыря. — Лиза рассказала сестре о разговоре с Добровым.

Бывший купец и впрямь не подвёл: когда обе княжны назавтра вновь пришли в Ивановский монастырь, чернобородый гигант уже ждал их.

Лиза представила Доброва сестре и перешла к делу:

— Вы всё посчитали?

— Да, чтобы восстановить трапезные, нам на тёс и стекло надо рублей двести. Всю работу мы сделаем сами, нанимать никого не станем. А что до храма — так там всё, кроме стен, цело, даже окна не выбиты. В нем мы работы и так сделаем, без денег: глину и песок на берегу возьмем, всё, что нужно для раствора, тоже добудем.

— Хорошо, если я дам денег, вы сами всё, что нужно, достанете?

— Конечно, ваша светлость. Я могу стать вашим управляющим на стройке, если позволите.

Лиза расцвела. Она протянула новоиспеченному подчинённому руку, и Добров легонько пожал её своей огромной ладонью.

— Договорились, — сказала Лиза. — Пойдёмте с нами, я выдам вам аванс, а потом приду узнать, как продвигается работа.

С тех пор сёстры ежедневно приходили каждая на свою стройку. А месяц спустя Долли уговорила тётку съездить в лавру к старому другу архимандриту и попросить отрядить в восстанавливаемые храмы иконописцев. Поездка увенчалась успехом: наместник благословил иеромонаха Корнилия с двумя помощниками присоединиться к семейству Черкасских в их богоугодном деле. Графиня предложила выделить монахам отдельно стоящий в саду флигель. Предложение было принято, и вскоре в усадьбе появились иконописцы. Всё складывалось на удивление удачно, и Долли теперь молила судьбу лишь об одном: только бы ничего не менялось!