Эпилог

Бераника:

Я огляделась. Вокруг темно, тихо и пусто. Только туман и больше ничего.

— Эй! — серые клубы всколыхнулись от моего сердитого окрика. — Сволочь нечистая! Какого… хрена?! А ну верни откуда взял!

— Да я так и собирался, — раздался обиженный голос за спиной. — Чего орать-то? Подумаешь, выполнила договор, теперь хамить можно? Сама ты нечистая.

Я резко обернулась и прищурилась.

— Ах ты… наглая, хитрая медвежья морда! Думаешь, я не догадалась? Верни меня к мужу!

— Догадливая какая, куда бы деться, — наморщил нос здоровенный мужик с медвежьей головой. — К мужу ее, смотри. Насчет мужа уговора не было. Я пять душ просил — взамен твоей праправнучки. Получите и распишитесь.

И он ткнул в меня обычной бумажной папкой с тряпичными завязками, на которой была нечетко пропечатана надпись: «Дело №».

— Верни, — я твердо стояла на своем, помня прежний опыт. — Иначе, клянусь, как только умрет старушечье тело, в виде духа найду тебя где бы ты ни был и вовек не отстану, так и буду следом ходить и ругаться.

— Страшная женщина! — почему-то восхитился Бер и демонстративно захлопнул папку с таким треском, что она рассыпалась в пыль.

Я головой помотала, пытаясь разогнать этот фантасмагорический бред. Потом выдохнула и сказала сама себе мысленно:

«Спокойно, девочка, не паникуй, ругаться все равно бесполезно. Надо попробовать договориться».

— О, смотри, пришла в себя, — насмешливо обрадовался Бер. — Я уж думал, опять будешь крокодилами непотребными пугать или за уши таскать примеришься, полоумная. — Ладно… спросить чего хочешь? Да я и сам расскажу. Мой последний медвежонок должен был погибнуть в этой глуши, когда бедная девочка попыталась бы схватиться за его помощь. Пообещала бы ему бумаги графа. Обманула бы она его, и этот обман привел бы к гибели и его, и ее, и детей. Спасти моего последнего медвежонка в одиночку не получалось, пришлось звать на помощь прародителей Аддерли, а они те еще козлы. Кельтские. Затребовали, чтоб и их потомков сохранили и в род вернули. Только на таких условиях помогли пробить канал в другой мир и позвать сильную душу. Вот мы тебя и позвали. Не ошиблись, справилась. Правда, обманул я тебя маленько, — тут дух засмущался, а я нахмурилась. — Праправнучку твою я сразу вылечил, что ж я, зверь, дитя мучить?.. Оплатил твою попытку авансом, или как там у вас говорят? Ну а тебя стращал, чтобы трудилась усерднее.

— И что теперь? — тихо спросила я после непродолжительного молчания. — Я справилась и больше не нужна? Могу возвращаться в свой мир и доживать сколько осталось?

— А это как хочешь, — медвежьи глазки хитро прищурились. — Можешь и в свой мир вернуться, только вот доживать там дольше одного дня, уж прости, не выйдет. Только-только если дела закончить. А потом вернешься к мужу, нечего беременной женщине непонятно где долго шастать.

Я не успела даже осознать, что этот медведеголовый паразит такое ляпнул, серый туман закрутился вокруг меня воронкой и рассеялся. Голова резко закружилась, пришлось схватиться за окрашенную салатовой масляной краской стену и постоять немного с закрытыми глазами.

А потом я их открыла… и выругалась шепотом, помянув самый страшный пятиэтажный загиб времен ссылки.

Больница. Знакомая и одновременно позабытая легкая ломота в суставах и привычная старческая дальнозоркость. Запах лекарств, хлорки и горя. Кажется, я вышла из палаты подышать…

— Бабуля! Бабуля! — из полузабытья меня выдернул отчаянный крик правнучки, и я, как могла быстро, кинулась на голос.

Моя девочка сидела у постели своего ребенка и рыдала, растерянно тиская в руках какие-то бумажки, а из палаты мне навстречу как-то торопливо выскочил заведующий отделением и еще какие-то двое в белых халатах.

— Настюш? — я бросилась к правнучке, не помня себя. — Что случилось?!

— Ба… они сказали… что таких чудес не бывает… а значит, диагноз был ошибочный! А судороги у малышки были из-за легкого пищевого отравления, так бывает… и… я не понимаю ничего, ба… это значит… значит… Ника здорова? Все закончилось, да? Все хорошо?!

Настя смотрела на меня с дикой надеждой и затаенным ужасом, словно только я могла подтвердить или опровергнуть невероятные слова, напечатанные в мятых бумажках.

— Бабуля?!

— Все хорошо, дорогая, — я без сил опустилась на кровать рядом с моими девочками и обняла Настю. — Все отлично теперь будет! Лучше всех! Лучше всех! — и я засмеялась сквозь слезы, целуя Настино зареванное лицо.

Я все разом вспомнила. Другой мир, договор, детей, Вежеслава… И поняла, что у меня осталось мало времени, но достаточно, чтобы закончить свои земные дела.

И первым делом забрать своих девочек из больницы. Присмотреть, чтоб слизняка этого — бывшего зятя — и близко не было. Сыновей проинструктировать, чтоб проследили, к нотариусу успеть. Ох, сколько дел!

Но дел радостных. Да, я понимала, что моя смерть огорчит родных, но дети все давно выросли, у всех свои семьи, и вместе мы дружный… да, самый настоящий клан. Настюша одна не останется, Ника здорова — это главное. Все у них будет хорошо.

Тем же вечером, уже у себя в загородном доме, посидев за одним столом со всеми слетевшимися на зов детьми и внуками, я осмотрелась вокруг, замечая привычные мелочи, теплые и памятные, и улыбнулась.

— Бабуль, ты смотришь, будто прощаешься, — заметила вдруг сидевшая рядом со мной Настя. Она все еще была бледновата после пережитого, под глазами залегли тени, но это делало донюшку только еще красивее. Я не без удовольствия вспомнила, как на нее при выписке смотрели молодые ординаторы в больнице. Будет у Настюши и муж нормальный, и семья. Обожглась она на гаденыше, ну так в нашем роду никто дважды одну ошибку не делает. Сумеет еще правильно выбрать себе мужчину.

Я снова улыбнулась и своим мыслям, и правнучке одновременно:

— Да засиделась я чего-то на одном месте, зажилась. Пора и в путь.

— Бабуль, ну ты чего?! — встревожилась правнучка.

— Да ничего, донюшка. А вот только ты меня послушай и запомни. Смерти нет, я это теперь знаю верно. Мы просто встаем и идем дальше. Туда, где интереснее, нужнее и радостнее. А потому и плакать тут незачем и бояться нечего, разве что скучать можно немного по дорогому человеку. Но в меру! Потому что еще обязательно встретимся…

Поздно вечером, когда семья осталась внизу за столом — дети все никак не могли наговориться, давно мы так всем кланом не собирались, — я тихонечко поднялась к себе на мансарду, не торопясь приняла душ, оделась во все чистое, достала новое платье, тапочки, косынку, положила возле кровати и прилегла.

Сон слетел с потолка легко, как перышко. Только закрыла глаза — и серый перламутровый туман закрутил, унес меня вдаль, как маленькую лодку по волнам. До свидания, детки. До свидания.

— Бера! Бера! Лада моя, да что с тобой?! Отче, что делать-то?! В уезд! К доктору!

Я почувствовала, как меня схватили на руки и уже было потащили куда-то. Встрепенулась и открыла глаза:

— Веж! Стой, полоумный! Все нормально со мной!

— Да где ж нормально! — раскричался перепуганный муж, продолжая тискать меня. — Упала как мертвая и даже не дышала! Круг святой, Бера, я чуть сам не умер, не смей меня так пугать!

— Веж, ну что за паника, не дышала, скажешь тоже, — я сделала невинно-хитрое лицо. — Просто немного переволновалась. В моем положении бывает такая реакция на сильное волнение, это нормально.

— Чего тут нормального? Какое еще положе…

Веж замер с открытым ртом, глядя на меня неверящими глазами. А я вспомнила слова бесстыжего духа Бера и улыбнулась мужу счастливой улыбкой, под одобрительный смех отца Симеона и матушки Ваяны.

— От то дило, — радостно захлопала в ладоши жена священника. — От то правильно! Диты — это счастье!

— Обвенчаю вас завтра же, — решительно постановил отче. — И не спорьте.

И тут, наконец, разморозился ошарашенный новостью Вежеслав. Он вдруг захохотал, закружил меня на руках по поляне, что-то ликующе вопя, а потом едва не налетел на священника:

— Не завтра! Сегодня! Сейчас! И сразу в город! В столицу! К лучшим врачам! Специалистам!

— Эй, а меня ты спросил? — немного возмутилась я. — Хочу ли я в ту столицу?

— Родишь ребенка, и вернемся сюда, если захочешь! — решительно заявил мой слегка успокоившийся муж, даже и не подумавший отпустить меня с рук. — Выкупим хоть все Захребетье, отстроим усадьбу, заведем хозяйство — все, что душа твоя пожелает! Теперь все будет, как ты хочешь, родная!