Глава 14
Вежеслав Агренев:
Вот за что уважаю Шилова, так это за его способность мгновенно отбрасывать шутовские манеры и становиться предельно собранным, как только дело обретает серьезный оборот.
Подозрения вдовы не показались ему пустыми, поручик прищуренным взглядом оценил рыночную площадь и пристально уставился на крыльцо кабака. Заходил ли туда староста, мы не видели, но, если он решит нанять проходимцев для грязного дельца и одновременно составить себе алиби, — лучшего места не найти.
Шилов следил за кабаком, стоя у окна в комендатуре, а я быстро вызвал пятерых караульных и велел им быть наготове. Довольно скоро наш дозорный знаком подозвал меня к себе, я как раз закончил перезаряжать свой огнестрел и подошел к окну.
— Вон те четверо, — коротко доложил Шилов. — Вышли из кабака и как-то подозрительно оглядываются. Сейчас посмотрим, куда пойдут и будут ли разделяться. А староста точно в питейной, я местному пацану грош кинул, тот сбегал, заглянул.
Когда минут через двадцать мы с Шиловым и с караульными осторожно пробирались по тропе вглубь старого ельника, я поневоле поймал себя на том, что сердце колотится чуть не в горле. И даже не от волнения, а от злости на эту самоуверенную девчонку. Как только у нее получилось заставить меня идти на поводу?!
Надо было не слушать, брать в охапку и вести домой, а на обратном пути разобрался бы со старостиными прихвотнями. Подумаешь, сплетни! Жизнь дороже. А теперь что? Не дай бог покалечат или еще хуже — это на моей совести будет.
Чер-р-рт, зла не хватает!
— Вон они, паскудники, — хриплым шепотом сказал один из солдат, отводя еловую лапу в сторону.
Я прищурился — за бугорком тропа делала поворот, и на усыпанной старой хвоей земле лежала опрокинутая тележка. Высыпавшиеся из нее кули и мешки не давали разглядеть толком, что там происходит, только было понятно, что трое висельников с грязными ругательствами пинают что-то, попавшее им под ноги.
У меня аж в глазах потемнело от ярости, я подумал, что это она… и уже почти рванул туда, чтобы пристрелить на месте эту падаль, но тяжелая рука старого солдата опустилась мне на плечо:
— Погоди, вашбродь, не горячись. Куль с овсом они пинают, бестолочи. А баба с детишками, по всему, убегла. Вот и ярятся. Давай-ка, вашбродь, в клещи их возьмем, шоб никто не утек. Да за брюхо-то и пошшупаем.
Меня еще за Южным Хребтом отучили от дурной офицерской спеси, и к дельным советам бывалых солдат я взял за правило прислушиваться. Так что кивнул и сделал знак разойтись. Но тут же коротко вскинул руку, призывая замереть, — на тропе что-то изменилось.
— Пымал паскуду! — заорал хриплый голос в дальнем от нас ельнике, и из подлеска выбрался четвертый висельник, волоча за собой отчаянно брыкающегося подростка. — А ну не дергайся, щенок, порежу!
Тут уж стало не до стратегии и тактики, я рванул с места и уже на бегу вдруг увидел, как позади каторжника, прижавшего нож к шее подростка, что-то мелькнуло. Здоровенный мужик вдруг захрипел и начал оседать прямо на пойманного пацана. А за его спиной, бледная как смерть и такая же решительная, обнаружилась Беран Аддерли. С топором в руках.
— Лисандр, беги! — рявкнула она командным голосом, выдергивая мальчишку себе за спину и снова занося топор.
— Ах ты с-с-су-ука! — заорал один из тех, кто пинал мешок, и кинулся на женщину. — Убью!
Тут уж я мешкать не стал. Выхватил огнестрел и уложил проходимца с тридцати шагов. Ну а Шилов и караульные тоже времени зря не теряли, с боевым ревом рванули бегом сокращать расстояние до врага, а поручик еще успел выстрелить по ногам самому шустрому каторжнику, когда тот попытался бежать.
Другой подонок решил было дорого продать жизнь, а при удаче и вовсе выскользнуть: дернулся к женщине с явным намерением захватить ее в заложницы. Я заледенел на бегу — не успеваю!
Но и этот был встречен обухом топора в лоб — вдова не колебалась ни доли секунды и даже словно шагнула навстречу нападающему. Тот все еще не ожидал от хрупкой девушки такой решимости, хотя и видел, как она уложила его собрата.
Злодей замычал, схватился за голову и осел на траву. А тут и мы подоспели.
Через три минуты все было кончено: живые и раненые висельники скручены, а труп того, который угрожал зарезать старшего пасынка Беран, отволокли в сторонку.
М-да. Пацана вон выворачивает в кустах, и неудивительно. А женщина бледна как мел, но держится подчеркнуто прямо и смотрит осмысленно. Кивнула мне с благодарностью, аккуратно положила топор на слежавшуюся хвою и пошла мальчишке физиономию утирать своим платком. Обняла его за плечи, спрятала его лицо у себя на груди и что-то шепчет тихонечко, успокаивает.
— Ай, суровая бабенка, вашбродь, — с уважением сказал старый солдат, останавливаясь возле меня и прислоняя винтовку к стволу осины. — Эк она их… Ить на вид и не скажешь, в чем только душа держится. Одно слово, знатная барыня, старая кровь. За такой и детишки не пропадут. Вона, гляди, пацана в разум привела и уже кошелки свои подбирает, как и не было побоища-то. Да аккуратно так. Хозяйственная жена — всякому дельному человеку находка. Рази такой бабе графенок пустой нужон? Слава те хосспади, круг святой, что прибрал никчемука. Терь и настоящего мужика, глядишь, пошлет.
Кто бы мне объяснил, откуда взялась в душе эта едкая досада при мысли о неведомом «настоящем мужике», которого святой круг должен послать вдове?
Бераника:
— Ну все, все кончилось, — я еще раз мимолетно погладила пасынка по трясущемуся плечу и решительно отвлекла его от невеселых мыслей: — Ну-ка помоги. Собери бутылочки, даже те, что разбились. Все равно пригодятся. Вот, молодец.
Лисандр заторможенно шарил по опавшей хювое, собирая битое темное сетекло и целые раскатившиеся пузырьки. И даже не фчыркнул, как тогда, когда я выменяла цшелую корзинку пустых ненужных бутылок на вышитые тапочки. Я на торгу не стала объяснять, что собираюсь с ними делать, и старшенький заметно надулся. А теперь ничего, не протестует. Только косится с невольным ужасом, пополам с уважением и благодарностью.
Хотя, конечно, ни к лешему бы нам такого приключения не надо. И по заднице мальчишке стоит надавать за непослушание и ослиную упертость. Сестер отвел куда сказано и решил вернуться, герой. Чуть все не испортил.
Да не железная я, нет. Внутри не душа, а кисель противный, и трясется. Человека убила… душегуба страшного. Не жаль мне ни капли, ударила бы еще раз и не моргнула. Моих детей никто тронуть не смеет!
Вот только муторно теперь.
— Господин лейтенант, может, отправите с мальчиком одного из ваших солдат? — спросила я, когда все припасы были аккуратно сложены обратно в тележку, трое караульных под руководством поручика потащили в село пленных преступников, а решительно настроенный и мрачный Агренев с двумя другими солдатами явно вознамерился проводить меня до самой заимки. — Пусть приведут младших. Он и один справится, но так спокойнее будет.
Лейтенант коротко кивнул, махнул самому пожилому караульному на Лисандра, поправил выбившуюся из-под фуражки белокуро-вьющуюся прядь и оттеснил меня от тележки. Сам ухватил за ручки и невольно охнул. Посмотрел на меня дикими глазами.
Я только плечами пожала и улыбнулась. Ну да, пожадничала немного, так известное дело: женщина на торгу — родственница верблюда. Дай волю, сама не заметит, как на оба горба по арбе нагрузит. А этот белокурый красавец викинг еще такой молоденький, не сталкивался с женской запасливостью.