на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



4. «I DON’T WANNA FIGHT»

[11]

«We must stop

pretending

I can’t live this

lie».[12]


Мы были все время в разъездах, и поэтому для семейной жизни времени совсем не оставалось. Во время нашего первого турне я едва не родила нашего сына Ронни в дороге. К счастью, Айк заметил, что я вот-вот рожу, и сменил маршрут в направлении больницы в Лос-Анджелесе, где у нас были запланированы выступления в некоторых клубах. Айк планировал, что я рожу и сразу же приступлю к работе. Через два дня после родов я уже была на сцене, пела и танцевала, как будто ничего не произошло. Правда в том, что, если бы я не пела, не было бы шоу, а не было бы шоу, не было бы и денег.

Когда я думаю об этом, то чувствую себя потерянной. Почему, спрашиваю я себя, Айк не мог относиться ко мне лучше? Все напоминало слова одной из его песен, и эти слова были правдой. Он не был рационален в своих мыслях. Если бы он относился ко мне по-хорошему, если бы уважал меня и заботился обо мне, я бы не захотела от него уходить, захотела бы остаться с ним. Разве это не имело для него никакого смысла? Я бы смогла полюбить его. И сначала так и было. Если бы мы работали вместе более профессионально, успех был бы в наших руках, успех, который был так важен для него. Мы бы стали успешными, как Мики и Сильвия, популярный в то время дуэт. Но Айк был злейшим врагом для самого себя. Он разрушал все хорошее. Он просто не мог по-другому.

Теперь я понимаю, что наша совместная жизнь была «пародией» на нормальные отношения: здесь все решали страх и унижение, никакой любви, никакой нежности. Внешне мы жили жизнью счастливой семейной пары. У нас был общий ребенок. Айк перевез нас в Лос-Анджелес и снял дом. Мы жили как семейка Брэди из популярного сериала, с двумя сыновьями Айка от Лорейн (Майклом и Айком-младшим), воспитывая при этом Крейга и Ронни. Я стала «мамой» для четырех мальчиков в возрасте от двух до четырех лет, а мне на тот момент было всего двадцать три года. Затем в 1962 году мы поженились в Тихуане.

В Лос-Анджелесе мы жили в красивом месте. Погода там была идеальной, голубое небо, пальмы. Но в мире Айка никогда не было покоя. Он настоял на том, чтобы разместить звукозаписывающую студию в гостиной, и в редких случаях, когда мы находились в городе, он работал всю ночь, часами напролет. Мне это казалось невыносимым. Боже, как я не сошла с ума? Бывало, он холодно посмотрит на меня и скажет со всей серьезностью: «Скажи, а что ты делаешь для меня?» И мне хотелось ответить: «Все – пою, готовлю, стираю и многое другое, что должна делать». Но я проявляла спокойствие, в то же время думая про себя: «Как же мне это пережить?»

Дома было некомфортно, в пути тоже возникали трудности. Большую часть времени мы проводили вдалеке от дома. Это было плохо для детей, и я переживала по этому поводу. Айк сделал так, что мы всегда были заняты после нашего первого турне: заказы за заказами, а между ними еще заказы. Обычно музыканты ехали на нашем автобусе, в то время как мы (Айк, я и, возможно, няня) ехали в «Кадиллаке» Айка, в багажнике которого был сейф.

С одной стороны мне нравилось путешествовать, особенно когда мы оказывались в таких интересных местах, как Нью-Йорк и Лондон. В моем детстве единственным разом, когда я уезжала из дома, была поездка к родственникам, а большинство из них жили неподалеку, поэтому ехать долго не приходилось. Круг общения был настолько маленьким, что, когда моя мать сбежала, отец смог вычислить, где она прячется, зная тех, с кем она общалась, и вот круг сужался и сужался, до родственников в Чикаго, Детройте, Сент-Луисе, где он, в конце концов, нашел ее. Являясь частью группы Ike and Tina Turner Revue, я получила великолепную возможность посмотреть мир. У меня не было времени побыть в шкуре туриста, посмотреть достопримечательности, посетить музеи, потому что Айк запрягал нас работой настолько сильно, что времени на подобные вещи уже не оставалось. Но в то же время мне довелось понаблюдать за людьми, посмотреть, как они живут, и я многому у них научилась.

И только одну часть света я бы, пожалуй, объехала стороной. В 60-х годах было очень сложно проехать через юго-восточную часть США, не попав в опасную ситуацию из-за расистских предубеждений. Не могу сказать, сколько раз я слышала подобный разговор: допустим, проезжаем мы Миссисипи, и белый полицейский видит наши черные лица и сигналит, чтобы мы остановили машину. «Эй, парень, – с вызовом в голосе обращается он к Джимми Томасу, одному из наших исполнителей и по совместительству водителю. – Тебе не кажется, что ты немного превысил здесь скорость?» На что Джимми отвечает так вежливо, насколько это было возможно: «Нет, сэр, я придерживался скоростного режима». Затем начинается игра в кошки-мышки.

Офицер говорит: «Показания на моем спидометре свидетельствуют об ином. Я думаю, мне придется задержать вас».

А Джимми отвечает ему: «Сэр, знаете, у нас сегодня выступление, мы артисты, и мы немного опаздываем. Можем ли мы это как-то уладить вместе с вами?»

И, конечно же, деньги все меняли. Полицейский уезжал, немного разбогатев. А мы могли свободно доехать до места своей работы… пока в следующий раз нас кто-нибудь не остановит. Однажды Джимми, будучи мастером по ведению переговоров, способным договориться с кем угодно, вытащил нас с Айком из машины, и нам пришлось спеть, чтобы убедить полицию в том, что мы действительно артисты и едем на выступление.

Когда в 1964 году Ронда стала работать с нами, нам пришлось стать еще осторожнее на южных трассах, потому что белая женщина среди группы темнокожих гарантированно привлекает нежелательное внимание. Если у нас был белый водитель или гитарист, а такое иногда бывало, мы сажали их с Рондой рядом. Один раз, когда нам нужно было заправиться в совсем не подходящем месте, Ронде пришлось лечь на пол машины и укрыться одеялами и плащами, чтобы никто не увидел ее, когда мы подъезжали к бензоколонке.

Дорога была действительно напряженной, но обед в ресторане, если он не расположен в районах для темнокожих, был как хождение по минному полю. Всегда возникала вероятность того, что простой прием пищи может перерасти в опасное противостояние. Помню, как однажды во время ужина мы сели за стол и сделали заказ, но официантка вызвала полицию только потому, что наша компания состояла из темнокожих. Затем она начала орать, называя меня «чернокожей сучкой». Я вскочила. Айк пытался удержать меня, и тогда я отчетливо произнесла: «Да, я действительно чернокожая сучка, причем хоть куда». Это заставило меня почувствовать себя лучше. И много раз после окончания позднего шоу мы обходили эту проблему стороной, ужиная на автовокзале «Грейхаунд», где мы не привлекали к себе внимания. Да, это было безопаснее, но приходилось довольствоваться не очень вкусной едой.

Если у нас не были запланированы два выступления подряд, что означало, что времени на сон совсем не оставалось, то мы бронировали номера в отеле или в сети мотелей и нам всегда приходили телеграммы, подтверждающие нашу бронь. В старые времена, подъезжая к отельному комплексу, можно было видеть, есть ли в отеле свободные номера, потому что, если номер был свободным, занавески были открыты, а в центре горела лампочка. Но иногда мы входили в отель, где, как казалось, были свободные номера, с подтверждением брони на руках, и вот тут-то нам и сообщали, что свободных номеров вдруг не стало и нам здесь делать нечего. Правда была в том, что номера темнокожим сдавать не хотели, а особенно темнокожим музыкантам.

Ронда, будучи боевой девушкой, отказывалась мириться с такой ситуацией. Иногда она входила в отель одна, чтобы зарегистрироваться, а затем за ней следовали все остальные. В конце концов она могла позвонить в администрацию и рассказать, что на некоторых участках творится беспредел в виде расовой дискриминации. В дальнейшем благодаря Ронде за нами всегда сохранялись номера, которые мы забронировали в отеле, а управляющий наживал себе большие проблемы с начальством.

Были такие времена, когда наш график был настолько ненормальным, что было негде остановиться, поэтому мы спали в машине или фургоне. Летом было так замечательно поспать на свежем воздухе. Мы брали с собой все необходимое для жизни и для подготовки к следующему выступлению. Дорога стала образом жизни.

На случай, если мы были в пути или возвращались в Лос-Анджелес, Айк приобрел дом на шоссе Олимпиан в окраинах Вью-Парка. Это была его стратегия, направленная на то, чтобы привязать меня к себе, заставить почувствовать себя маленькой. Если он удержит меня в своем логове Айка и Тины в окружении узкого круга близких ему людей, я не буду знать, что происходит в мире за пределами этого логова, не буду знать, где мое место в этом мире. В 1966 году у меня появилась возможность записать песню «River Deep – Mountain High». Как раз в тот момент, когда мне это больше всего было нужно. Не могу даже описать своих чувств, когда Фил Спектор, легендарный музыкальный продюсер, связался с Айком и сообщил ему, что хочет работать со мной. Я не очень хорошо его знала, но сам факт того, что кто-то кроме Айка верит в меня, воодушевлял. Конечно, сначала отношение Айка к этому было категорически отрицательным, пока он не понял, что появилась еще одна возможность сделать деньги, используя при этом меня. Он всегда был таким, когда дело касалось меня, – выступал в качестве сутенера. Конечно же, он не работал на улицах, как другие, но суть от этого не менялась – он оставался сутенером. Айк ответил что-то в духе: «Сначала заплати мне», и получил двадцать тысяч долларов в качестве предоплаты. Но Фил тоже был не глуп. Он не хотел, чтобы Айк лез в это дело, не хотел с ним проблем. Он хотел работать только с Тиной. Фил настоял на том, чтобы я приехала к нему в дом в Голливуде одна, чтобы мы вместе смогли начать работу над записью песни.

Меня обрадовала возможность исполнять новую музыку. Возможно, даже в другом стиле. А еще в те дни редко выпадала возможность съездить куда-либо одной, и я решила, что использую свое свободное время по максимуму. Я внимательно отнеслась к выбору одежды для этого случая. Думаю, мои чувства всегда подсказывали, какую одежду выбрать. Мини-юбки и короткие топы были модными в то время и очень шли к моей тощей фигуре. Но все-таки я надела белый жакет и брюки в тон, а также один из своих париков с длинными хорошо уложенными волосами.

Особняк Фила располагался в районе шоссе Ла-Коллина, недалеко от бульвара Сансет. Я немного нервничала, потому что не знала, чего можно ожидать, и продолжала ехать по частной дороге, которая вела к приусадебному участку с огромным фонтаном. Когда я постучала в дверь, никто не ответил. Я толкнула ее, и она открылась. Я вошла в очень большую комнату с винтовой лестницей, отделанную в голливудском ретро-стиле и при этом обставленную старомодной громоздкой мебелью в европейском стиле. «Как странно», – подумала я про себя, потому что была тут одна. Ни души. Вдруг я услышала человеческий голос. У меня просто сердце ушло в пятки – оказалось, что это птичка майна, которая кричала: «Здесь кто-то есть!» Как будто я попала в какую-то кроличью нору, прямо как в «Алисе в Стране чудес», и Алисой была я.

Я нашла, куда присесть, и стала ждать, скрестив при этом ноги, а болтливая птица продолжала разговаривать сама с собой. Я никогда раньше не общалась с Филом – с ним обо всем договаривался Айк, поэтому я не представляла, кто он такой. Но когда он, наконец, начал спускаться по винтовой лестнице, я поняла, что видела, как этот человек, по виду напоминающий лепрекона, проводил время в клубах, где мы выступали. Он всегда забивался в угол и был в забавной кепке. В этот раз на нем не было кепки, только копна вьющихся волос, торчащих во все стороны. Он напомнил мне сумасшедших ученых из фильмов ужасов, которые я любила смотреть. Он был одет как мальчишка – в футболку и джинсы. Мне бросились в глаза его босые ноги, потому что они были очень белыми. Он вежливо представился: «Здравствуй, Тина. Я Фил Спектор». Фил произвел на меня впечатление умного человека.

Мы проследовали к большому роялю в гостиной, он сел за него и начал играть «River Deep – Mountain High», песню, которую он сочинил для меня. Когда Фил подал сигнал, что я должна петь, я тут же начала выкрикивать слова в стиле а-ля Айк: «When I was a little girl I had a rag doll». Я думала, что именно это он и хочет услышать. Я показала ему ту Тину, с сильным и громким голосом, но Фил тут же остановил меня и сказал: «Нет-нет, не так – только мелодию». «Только мелодию? – подумала я. – Да это просто замечательно!» Даже сейчас я чувствую это воодушевление от того, что мне, наконец, позволили использовать свой голос иначе. Хотелось бежать, высоко прыгать и кричать «Woo hoo!»

Совместная работа с Филом и стала для меня музыкальным образованием. Каждый раз, когда я приходила репетировать, он всегда говорил одно и то же, аккуратно убирая все ноты Айка из моего исполнения. Мелодия была у Фила в голове. Он со всей строгостью требовал, чтобы я попадала в эту мелодию и пела песню именно так, как он задумал. И никакой импровизации, ни одной нотки.

Напев казался таким навязчивым, но, как ни странно, уезжая от Фила, я не могла вспомнить ни единой строчки. Я знала, что Айк будет недоволен, и боялась, что он накажет меня, побьет – именно так он и делал, когда ему что-то не нравилось. Возможно, поэтому я стирала все это из своей памяти. Мелодия сильно отличалась от того, что я раньше исполняла, и из-за этого я не могла удержать ее в своей голове… до того момента, как мы с Айком однажды возвращались из клуба. Вдруг слова словно из ниоткуда ворвались в мою голову, и я начала петь: «And I’ll love you just the way I loved that rag doll». Петь так, как меня учил Фил, мелодично. Айк слушал с невозмутимым спокойствием. Как я и думала, это было совсем не в его стиле.

«Ах, вот она», – сказал он пренебрежительно. Когда он сказал это, я уже знала, что в этот момент он думает о том, как изменить напев так, чтобы он звучал в стиле Ike and Tina, а это бы разрушило все. И он замолчал. Этот проект принадлежал Филу Спектору от начала до конца. Айку заплатили за это деньги, и теперь он ничего не мог поделать.

Чем больше времени я проводила с Филом, тем больше понимала, что он был, мягко говоря, необычным. Некоторые его поступки шокировали меня. Например, однажды он взял яблоко из грязной пепельницы и стал его есть. Я не могла понять, зачем он это сделал, ведь яблоко все было покрыто пеплом. Я не придала этому значения, думая про себя: «Да он просто весь в работе в своей студии». Иногда мы все становимся немного сумасшедшими от изнуряющей многочасовой работы над одной песней, пытаясь сделать так, чтобы она звучала как надо. Но тогда я просто не поняла, что Фил всегда был немного сумасшедшим.

День за днем, мы встречались в звукозаписывающей студии Gold Star Studio, где Фил тратил на одну песню больше денег, чем другие продюсеры тратят на целый альбом. Мне пришлось спеть первую часть тысячу раз, пока мы, наконец, не смогли перейти к «And it gets stronger every day». И над ней мы работали не менее усердно – пока Фил не был удовлетворен. Если честно, я не видела разницы между моментами, когда я пела как надо или не как надо. Наверное, я многого еще не знала. Как-то раз мне стало жарко, я вся вспотела, и все, о чем я могла думать, это о том, как сделать так, чтобы стало чуть полегче. «Не возражаете, если я сниму топ?» – спросила я, при этом не пропуская не единого удара по клавишам. Я стянула с себя блузку и продолжала петь. Ну, на мне был лифчик, однако реакция в студии была похлеще, чем у Бен-Гура. Тина сняла блузку! Я думаю, вы понимаете, каково было петь эту песню. Я до сих пор не знаю, чего он хотел на самом деле. До сих пор не знаю, был ли он доволен. Но я никогда не прекращала стараться.

Также я не имела никакого представления о так называемой «стене звука». Я не знала, что это такое – «стена» Фила Спектора. Айк никогда не обсуждал со мной музыку. Однажды я пришла в студию и удивилась при виде целого оркестра и хора. Да-да, хора из бэк-вокалистов. Я была лишь девчонкой из Теннесси, которая связалась с Айком и стала певицей. Никогда раньше я не видела подобного. Если только в кино. Фил сказал: «Все в порядке, Тина?» Я пыталась не показывать, что нервничаю. Я прошла в кабинку и начала петь, и я была в центре этой «стены звука» из струнных, духовых и ударных инструментов. Мой голос тоже стал своего рода инструментом.

«River Deep – Mountain High» – достаточно сложная песня, и по словам Фила никто больше не мог исполнить ее как надо. Даже Дарлин Лав или The Ronettes, несмотря на то что у них были восхитительные голоса. Я думаю, он выбрал меня, потому что большинству исполнителей приходилось переходить на фальцет, чтобы выдерживать высокие ноты. А я могу распевать октавы выше и в то же время в унисон с оркестром, при этом не переделывая свой естественный голос. Фил наблюдал за мной в клубе ночь за ночью. И он знал, на что способен мой голос, и тогда он решил, что именно я смогу воплотить в жизнь его замысел. До этого я исполняла так, как учил Айк, потому что именно так я и начинала, с меня требовалось только это. Но я всегда знала, что не использую при этом свой талант. Я знала, что он есть, но у меня нет возможности его применить. Эта песня открыла мне глаза на новые возможности. Я почувствовала себя освобожденной, вдохновленной и готова была опробовать свои способности, исполняя другие песни. С тех пор не было выступления, на котором я бы не пела эту песню. Я знала, что это способно покорить публику.

«River Deep – Mountain High» должна была стать хитом, но, к нашему удивлению, публика в Америке не приняла ее. Диджеи просто не знали, как исполнять ее: если перегибали палку, то это уже не походило на ритм-энд-блюз темнокожих, получалась поп-музыка белых. В Англии все было по-другому. Песня стала сенсацией. Она быстро поднялась в верхние строчки хит-парадов, а исполнители новой набирающей популярность группы The Rolling Stones решили, что Ike and Tina Turner должны принять участие в церемонии открытия их турне, которое будет проходить в Великобритании.

Песня «River Deep – Mountain High» показала мне, как я хочу петь, а наше первое турне в Европу открыло мне глаза на мир, в котором я хотела бы жить. В 1966 году Лондон был центром вселенной, миром, где все вставало с ног на голову, домом «мод и рокеров» и Карнаби-стрит. Временами мне казалось, что я очутилась в сказке. Я полюбила красные двухэтажные автобусы, маленькие черные такси, а также маленькие городские домики, выстроившиеся в ряд вдоль улиц. Мы остановились в отеле «Норфолк», неподалеку от Кромвель-роуд и каждое утро в 6 часов просыпались от цоканья лошадей, спешащих на смену караула в Букингемский дворец. Шоу проходило так поздно, что единственным открытым местом оставался Wimpy’s, английский аналог McDonald’s, который казался повеселее наших домашних фастфуд-ресторанов. Даже гамбургеры в Лондоне были волшебными, хотя, когда мы попытались заказать чай со льдом, британцы приняли нас за ненормальных. «Так вы хотите горячий чай, но в то же время со льдом? Этот чай по-американски для вас», – говорили они пренебрежительно.

Для девчонки из Натбуша и Сент-Луиса это было словно очутиться в другом мире. Сразу же я почувствовала связь с городом и его жителями. Это была как будто любовь с первого взгляда. Тогда я даже не хотела возвращаться в Америку. Хотелось остаться! То же самое я почувствовала, когда увидела Францию и Германию в первый раз. Каким-то образом эти далекие места показались мне домом. Может быть, они и были моим домом в другой жизни. Я искренне верю в реинкарнацию.

Выступление в «Альберт-холле», вместе с The Rolling Stones казалось чем-то волнующим и в то же время пугающим, ведь в помещении было более пяти тысяч мест и они были заняты, потому что все хотели увидеть The Rolling Stones. Мы никогда раньше не выступали перед такой огромной аудиторией. Айк выглянул из-за кулис и сказал: «Хочу, чтобы Ike and Tina собрали столько людей», и это прозвучало как несбыточная мечта. Мы немного волновались, но напрасно это делали. Толпа любила нас, так же как и The Rolling Stones. Мы взорвали всех своим танцем. Мик сказал, что мы оживили это место, разбудили публику, поэтому, когда наступило время выхода самих Stones, они почувствовали, что придется сильно потрудиться, чтобы завоевать еще больше внимания. По-настоящему плодотворное сотрудничество. Это тот случай, когда открытие выступления и его основная часть в противостоянии дополняют друг друга и рождается новая энергия.

Как и у типичной Золушки, у меня была сотня обязанностей, поэтому я проводила большую часть времени за кулисами в «Альберт-холле», готовясь к нашему выступлению. Когда я, наконец, в первый раз увидела Мика Джаггера, он стоял за кулисами. Мне сразу же бросилось в глаза, что у него белоснежное лицо, белее просто не бывает. Позже он заглянул в гримерную, где я была с айкетками, и сказал: «Мне понравилось, как вы танцевали, девчонки». Мы увидели, как он волочится со своим тамбурином по сцене. Тогда он выглядел немного неуклюжим. Было мило, что он восхищается тем, как мы танцуем, поэтому мы затащили его в нашу группу и начали учить его шагу пони. Мик быстро все схватывал, но некоторые моменты показались ему сложными. Однако, несмотря на это, он не переставал стараться, и у него стало получаться немного лучше, и вот, посмотрев его следующее выступление, мы подумали: «Ну что ж, неплохо». Однако нас с девочками он не упоминает, когда речь заходит о его походке на сцене. И даже теперь Мик любит говорить: «Моя мама учила меня танцевать». А я говорю: «Хорошо. Это замечательно». Мне-то лучше знать, кто его учил.

Когда мы были в Англии, я пошла к экстрасенсу. Это было началом моего увлечения такими вещами. Я всегда ищу совета. После первого сеанса экстрасенс сказал мне кое-что, что я совсем не ожидала услышать. Она сказала: «Ты будешь среди самых великих звезд. Твой партнер падет, как падает лист с дерева осенью, но ты выстоишь и будешь продолжать». Трудно было поверить, что Тина может существовать без Айка. Тогда еще я зарыла эту мысль в своем подсознании и думала об этом в сложные времена. А сложнее становилось с каждым днем.

Жизнь с Айком была похожа на хождение по лезвию ножа. При каждом шаге нужно соблюдать осторожность, следить за тем, что я говорю или как смотрю на него. Он всегда был на взводе, готовый наброситься как собака, сорвавшаяся с цепи и кидающаяся на все. Мне некуда было идти, у меня не было своих денег, даже пятидолларового жалованья. Когда мне нужны были деньги, я тайком вытаскивала несколько банковских чеков у Айка из кошелька. Этим и ограничивалась. Если он был в хорошем настроении, он позволял мне пройтись по магазинам, и это только потому что в его понимании, если люди видят, что я хорошо выгляжу, он тоже возвышается за счет меня в глазах других. И в извращенной форме это выражалось увечьями на моем лице – синяком под глазом, разбитой губой, сломанным ребром или распухшим носом. Все эти увечья были метками Айка, означали, что я его собственность. Они были его способом заявить: «Она принадлежит мне, и я делаю с ней все, что захочу».

Я знала, что пришло время уйти, но не знала, как сделать первый шаг. Однажды, когда я пыталась сбежать, у меня ничего не получилось. Мне некуда было идти, и я села в автобус до Сент-Луиса, чтобы наведаться к маме. Айку не пришлось долго вычислять, куда я направилась. Он поджидал меня на одной из остановок по пути и приказал мне вернуться. Это ни к чему хорошему не привело. И я убедила саму себя, что смерть – это единственный выход. Мне это казалось нормальным, потому что я больше не видела смысла так жить дальше. Я на самом деле пыталась убить себя. Что щелкнуло внутри меня в совершенно обычный день в 1968 году? Для начала в нашем доме были три женщины, и Айк занимался сексом с каждой из них. У нас троих было одно имя – Энн. Вы бы до такого не додумались, а он додумался – ему не нужно было запоминать разные имена.

Одна из этих Энн – Энн Томас – была от него беременна, и это стало еще одним ударом. Мне было так плохо от того, что меня окружали эти женщины. Я знала, что все они его любовницы. Все это знали. Но я ничего не могла с этим поделать. Даже Ронда, наша самая большая поклонница и незаменимая помощница, имела связь с Айком и впоследствии сожалела об этом. Он соблазнял всех женщин в нашем окружении. Да, он действительно это делал. В его понимании секс был как власть. Когда он завоевывал женщину, он верил, что она становилась его собственностью.

Честно говоря, иногда его любовницы, например Ронда, становились моими близкими подругами, ведь странным образом мы были подругами по несчастью, зависели от Айка, всегда были у его ног, подчинялись ему и были в постоянном унижении. Как члены какой-то секты. Или как иначе это можно назвать? Сестры-жены в одном гареме?

Но разве я не должна была быть настоящей женой? Хотя бы немного выше других? Все было как раз наоборот. В действительности Айк относился ко мне даже хуже, чем к своим подружкам. Я была лишь певичкой, которую можно использовать и вытирать об нее ноги. Все умалялось – мой статус, мое доверие, мой мир. Я становилась старше, и, может, из-за того, что я стала больше копаться в себе и поняла, как я несчастна, ко мне стали приходить мысли о самоубийстве. Так в моей голове назрел план. Я пошла к врачу и сказала ему, что у меня проблемы со сном. Я могла даже сказать, что это Айку нужно снотворное. Будучи хорошим врачом, он предупредил, что эти таблетки опасны и нельзя принимать слишком много. Сделав вид, что все поняла, я отправилась домой и высыпала все, чтобы удостовериться, что их количества хватит в тот момент, когда я решусь на это.

В тот вечер их у меня оказалось достаточно. Я не думала о детях, не думала ни о чем. Я просто чувствовала, что должна это сделать. Как раз после ужина я приняла пилюли, все пятьдесят штук. Это было нелегко сделать. Я знала, что должно пройти время, чтобы они подействовали, и я все рассчитала. Если я дотяну до сцены, до нашего вступительного номера, Айку все равно заплатят за заказ. Так было прописано в контракте. Если мне станет плохо до начала выступления, это будет считаться отменой, и тогда никаких денег не будет. Меня так хорошо надрессировали, что даже мое самоубийство не должно было доставить Айку никаких неудобств. Мне удалось добраться до клуба, в котором мы выступали, места под названием Apartment, и я начала накладывать себе макияж, при этом изо всех сил стараясь сделать вид, что все нормально.

Айкетки суетились вокруг со своими париками и платьями – обычная суматоха перед выступлением. И в это время кто-то из них заметил, что со мной что-то не так. Я провела карандашом для бровей линию поперек лица и с трудом разговаривала. В панике они побежали за Рондой. Только взглянув на меня, она сразу же позвала Айка.

Ничего из этого я не помню, но мне рассказали, что Ронда и Айк затащили меня в машину и отвезли в ближайшую больницу. В экстренном случае Ронда всегда была за рулем. Пожалуй, она была бесстрашной и обладала стальными нервами, что как раз было необходимо в ту ночь, потому что везти меня пришлось сразу в несколько больниц, пока, наконец, не нашли ту больницу, в которой было отделение экстренной помощи. Ронда мчалась через все стоп-знаки и продолжала ехать на красный свет – они были уверены, что теряют меня. В это время Айк, который находился на заднем сиденье, пытался разбудить меня. Он был в таком отчаянии, что запихнул свой палец мне в горло, пытаясь вызвать рвоту. Могу представить, что он думал в этот момент: «Не позволь ей умереть, не позволь ей умереть». При этом мысли о деньгах, которые я приносила, все время крутились в его голове.

В больнице Дэниэля Фримана за меня принялись врачи скорой помощи. Они промыли мне желудок, но никак не могли вернуть к жизни. Я все еще была без сознания. Айк спросил: «Можно я поговорю с ней?» В такой ситуации врачи были готовы испробовать все, что угодно. Он подвинулся ко мне, изображая из себя обеспокоенного мужа, и начал говорить. Мое подсознание слышало его знакомый голос, с которым я просыпалась и засыпала, голос, с которым я жила, голос моего мучителя, этот чертов голос, тихо ругающий меня. Конечно же, он добрался до меня. Тут же мое сердце забилось.

Они сказали: «Продолжайте говорить. Появился пульс».

Следующее, что запомнилось мне, это то, как я проснулась, пытаясь сообразить, как я оказалась на больничной койке. Вошла медсестра и сказала: «Здравствуйте, вы можете назвать свое имя?»

– Меня зовут Тина Тернер, – произнесла я невнятно.

– О, можете что-нибудь спеть? – спросила она.

– Да, могу, – сказала я и пропела, – When I was a little girl… – Это была первая строчка из «River Deep – Mountain High». Интересно то, что, находясь даже наполовину в сознании, я приняла решение не петь песни Айка.

Я снова заснула. На следующий день, когда я проснулась и повернула голову, передо мной было лицо Айка.

– Ты должна была умереть, сука, – сказал он.

Первое, что пришло мне в голову: «Мне не удалось сбежать». Я посмотрела на него и сказала: «О нет». Затем отвела глаза. Он знал, что я приняла пилюли из-за него, и это было действительно так. Он приезжал навестить меня только один раз и больше не возвращался. Даже не интересовался, как я. Единственное, что его интересовало, это выступление. Как только меня выписали, он принудил меня вернуться к работе. В тот вечер я еще была слаба и у меня были ужасные спазмы в животе, и все же мне пришлось выйти на сцену, петь и танцевать. При этом во время выступления нужно было казаться энергичной и улыбаться.

Когда мы закончили, айкетки подхватили меня и помогли дойти до гримерной. Там был Айк, он курил.

– Ты должна была умереть, сука, – сказал он снова. – Но если ты умрешь, ты знаешь, как сильно подведешь меня.

Не имело смысла говорить мне, что я должна была умереть, но вот если бы я действительно умерла, хуже было бы только ему. Ничего не имело смысла в те дни. Айк опять упивался своим эго. «Я, мне, мое». Он всегда был таким. Всегда.

Как бы ни ужасно было все произошедшее (ведь я долгое время очень плохо себя чувствовала), я все-таки кое-что поняла. Моя попытка самоубийства не была классическим жестом, направленным на то, чтобы на меня обратили внимание, не была криком о помощи. Когда я приняла эти пилюли, я выбрала смерть и была честна с собой в этот момент. Когда я проснулась, я почувствовала себя такой несчастной. Но больше я никогда этого не делала, потому что поняла кое-что важное и это изменило ход моей жизни. Я вышла из тьмы, когда обрела веру в то, что я должна была выжить. Я здесь не просто так. У меня есть предназначение.

Теперь я знала, что есть только один выход из всего этого кошмара, и он уже за дверью.


3.  «Something’s Got A Hold On Me» | Моя история любви | 5.  «A Change Is Gonna Come»