Глава тринадцатая. Клуб «Голубой бриз»
Старший швейцар гостиницы «Интурист», полковник КГБ в отставке Клим Рукояткин, немолодой рослый здоровяк, в тёмно-синем форменном мундире с золотыми пуговицами и позументом, наблюдал, как очередная группа делегатов международного симпозиума по воздушным грузоперевозкам шумно заполняла вестибюль.
Организаторы симпозиума изменили годами опробованный протокол проведения подобных мероприятий, решив начать с развлекательной части программы — с экскурсий и посещения традиционных столичных достопримечательностей: Большого театра, Кремля, Новодевичьего кладбища и пр. Поэтому, хотя открытие форума воздушных грузоперевозчиков было намечено на понедельник 11 мая, участники начали съезжаться уже вечером в пятницу.
За годы работы в вестибюле Рукояткин научился безошибочно определять национальную принадлежность постояльцев гостиницы. Не владея европейскими языками, Клим уверенно отличал итальянцев от испанцев, немцев от французов, англичан от американцев. И дело не в цвете волос и глаз, росте и одежде — это для начинающих. Дело в запахе, исходившем от гостей. Мыло, туалетная вода, дезодоранты — лучшие визитные карточки иностранцев, потребителей национальной косметики.
Сложнее с китайцами, японцами и южными корейцами: запах от них исходит одинаково рисовый. Впрочем, среди постояльцев «Интуриста» они всегда в меньшинстве и ощутимого приработка не дают. Стоит ли на них обращать внимание?
В общем, нюх — штука дорогостоящая и на «гражданке», ибо Клим шагу не ступит, чтобы помочь французу или испанцу донести чемодан до лифта — ведь жмоты, коих свет не видывал! Вот немцы и американцы, особенно пожилые, — другая масть. Услужить им — дело прибыльное, а значит, можно забыть, что они когда-то были врагами в войне «горячей» и противниками в «холодной».
Но основной статьей поступлений в личный бюджет Клима была, конечно, «работа» с сутенерами, проститутками и геями. В период массовых заездов иностранцев «розовые» и «голубые» волнами накатывались на этот утес, щедро его «озеленяя» — до 500 долларов за смену оседало в карманах форменной тужурки Рукояткина. Есть из-за чего держаться за место!
— Так, это! — окликнул Клим эффектную девицу в малиновой бархатной мини-юбке, успевшую не только смешаться с толпой делегатов, но и подхватить под руку ветхого старичка, едва переставлявшего ножонки. Традиционная уловка, известная под названием «бескорыстный поводырь», сколь примитивная, столь и действенная, срабатывала безотказно, но только не в дежурство Клима.
— Пончик, я же отправил тебя в отгулы… на пять дней, марш отсюда!
— Ну, Климушка, пусти, очень надо…
Увлекая за собой блаженно улыбающегося старого пердуна, девица направилась к швейцару, на ходу открывая сумочку.
— Нет! — обрезал Рукояткин. — Придешь через пять дней, тогда и поговорим…
— Полкаш грёбаный, сапог вонючий! Погоди, попросишь ты ещё разменять тебе «баксы»…
Проститутка так резво выдернула руку из-под мышки старичка, что того развернуло на 180 градусов, и он с приклеенной к губам улыбкой зашаркал обратно к дверям.
Непреклонность Клима была вынужденной.
«Кто-то там, на улице, может, и под Богом ходит. В “Интуристе” все ходят под “кагэбэ”. Накануне новый куратор, молодой полковник, собрал мужскую часть обслуги гостиницы для инструктажа. Не всех, а только “бывших”. Представился по форме, удостоверение показал. Доверительно, как коллегам, зачитал список “персон нон грата” из числа сутенеров, путан и проституирующих геев, коим всенепременно должен быть перекрыт доступ к телам делегатов симпозиума. Ясное дело — чтоб не мешали работать “штатным”. Ну, мы — не мальчики, всё это уже проходили!
Потом, значит, показал фото нескольких иностранцев, на которых нужно обратить особое внимание: кто к ним пришел, да когда, да зачем. Но тут ты слукавил, Казаченко! По всем признакам тебя интересует только один — англичанин с рыжими усами и в очках. Остальных ты показал для отвода глаз, чтоб зашифровать свой интерес к усатому очкарику, факт… А знаешь, почему? Да потому что всех ты расселил в простых номерах, а англичанина — в том, что не только микрофонами и фотокамерами снабжён, но ещё и специальным лазом, что ведёт из вентиляционной шахты прямо в его апартаменты. Это чтоб скрытно, минуя коридор, попасть к нему. Значит, шмон ты там собираешься устроить в его отсутствие… А ты думал! Мы ведь тоже под знаменами положенный нам срок промаршировали… Но сегодня — это не нашего ума дело. Соль твоей трудовой деятельности, и мы это понимаем, — в разоблачениях и вербовках. Наша — в чаевых. Не будешь нам мешать зарабатывать на мороженое внучатам, и мы, смотришь, тебе поможем. А как же — только так! Вон у меня внук, ему ещё и пяти не исполнилось, а он уж ни в бога, ни в черта не верит. Это ж надо, чтоб в таком возрасте не верить в Деда Мороза!
Помню, как полгода назад, накануне нового, 1991 года, в Сочельник, мой внук в первый свой детсадовский день стал атеистом. Возвращается домой и заявляет: “Деда Мороза нет!” — и смотрит на меня так испытующе. “Странно, — отвечаю я, — вчера он звонил, сказал, что подарки тебе приготовил…”
У внука на мордашке — отчаяние и сомнение. Но потом он всё же решил, что подарки дороже убеждений, прагматик чертов! “Знаешь, — говорит, — я, видно, что-то перепутал. Так, когда он придёт?”
Сызмальства уже ничего святого в людях нет, веру на подношения меняют…
Под конец инструктажа ты, Казаченко, нас ошарашил… Кураторы из Центрального аппарата, они ведь как? Дают только свой рабочий телефон, ну, на худой конец, дежурного офицера. Ты же еще и свой домашний оставил. Слыханое ли дело, чтоб в последнее десятилетие двадцатого века так горели на работе! Не иначе, как из “варягов” ты, полковник Казаченко… А раз так, значит, — дотошен без меры. А вот это нам на старости лет ни к чему… Но, помочь — поможем. По мере сил и возможностей…»