12

Неделю спустя Меншиков прощался с преображенскими девами. Нашел он их — царевну Наталью, Катеньку, Дарью Арсеньеву при княгине Мясной, — в роще, окутанной дымом первой зелени, галантно поклонился, очертив шляпой полукруг.

— Еду, государыни мои. Сперва в Парадиз, потом на запад, к войску. Ну а осенью с викторией ждите.

— Помогай вам бог, Александр Данилович! — перекрестила его царевна Наталья. — Петрушеньке поклон поясной!

— Непременно! — Генерал от кавалерии выгнул бровь, повернулся к невесте. — А ты мне что пожелаешь, друг-Дарьюшка?

Арсеньева — тоненькая, смуглая — беззвучно шепнула что-то, покраснев, прикрылась рукой.

— Ну вот! Жених воевать уезжает, а ты как в рот воды набрала! — упрекнула ее княгиня Мясная. — Встряхнись, глупая!

Меншиков перевел взгляд на Катеньку… Хороша полоняночка мариенбургская, кровь с молоком! Будто нет беременности, будто Петров ребенок уж какой месяц не торкается ей в бока…

Лицо его внезапно потемнело. «Черт, как бы там, на западе, фельдмаршалы Огильви да Шереметев не напортили, пока мы с мин херцем из края в край мотаемся. Неспроста сказано: две бараньи головы в один котел не лезут… А горше всего — моя конница пойдет по рукам. Явлюсь — лишь Бартенев при мне, а я при Петре Алексеевиче, прихлебалой непременным. Развеселое житье!» Он вскинул голову, прогоняя неприятные мысли.

— Чего загрустила, невеста милая?

— Думала… сердитесь, друг-Алексашенька! — просияла Дарья в ответ.

— Ничуть! — Он взял ее за трепетную руку… «Ну и эта — персик медовый, грех на судьбу жаловаться. Теперь только бы самому в седле усидеть, не свернуть шею». Вслух сказал: — Бывай, Дарьюшка, вспоминай… Ауфвидерзеен, государыни. Еду! — откланялся он.

По пути ненадолго зашел к Ромодановскому, в потайной дворцовый придел. Князь-кесарь медленно, с натугой повернул лицо, готовый вспылить, но увидел — кто перед ним, смягчился, жестом отослал приказного дьяка.

— На север отбываешь?

— Ага, поутру. Вот какая просьбишка, Федор Юрьевич. Знаю, своих забот полон рот, но… ради всех святых, помоги Кикину в табашном деле. — Меншиков тесно придвинулся, задышал в ухо. — Ведь свою кумпанию сколачиваем, ведь… озолотимся!

— Кто о чем, а вшивый о бане! — прогудел насупленно Ромодановский.

— Обижаешь, князь…

— Ладно. Будет свободное времечко, сделаю. А пока прости: государь прямо в Лифляндию с эллингов едет, уйму предначертаний прислал!

У кареты ждали посольские — Кикин и Шафиров. Увидели Александра Даниловича, оставили разговор на английском, подтянулись.

— Тезка, подь на минуту, — велел Меншиков. — Я тут по дворам ротным да полковым летал, многого не ведаю. Как идет переговор с тем… Витвортом?

— Подкидывает выверты за пунктом пункт! — усмехнулся Кикин. — Вносить в реестр не успеваем, честное слово!

— А… корреспонденция в Лондон? Им обещанная?

— Отложил ее до лета, судя по всему.

— Та-а-ак! — Меншиков побагровел. — Ну он у меня попрыгает… Тех двух английских мастеров немедленно ко мне!

— Марешаля и Пикока?

— Их!

Шафиров, отступив на шаг, пристально вглядывался в небо — там пушисто-белые облачка водили свой нескончаемый хоровод.

— Едем. Эй, Петр Палыч, ты с нами? — позвал его Меншиков.

— Если позволите, ваше сиятельство!

Гудфелло растерянно посмотрел на чрезвычайного посланника.

— Итак…

— Не желаете ли прогуляться, эсквайр? — предложил ему Витворт.

Они миновали часовых у пушек, медленно пошли по боковой аллее сада.

— Господин Лефорт имел отличный вкус! — Витворт с восхищением повел рукой вокруг. — Обратите внимание на планировку!

— Да, сэр, — суховато подтвердил Гудфелло и вернулся к неоконченной мысли: — Итак, этот выскочка Меншиков перешел от слов к делу, бросил откровенный вызов!

— Вызов так вызов. — Посланник слегка улыбнулся. — Черкасский табак… что это такое?

— Гм, достаточно крепок, ароматен, при надлежащей обработке способен составить конкуренцию любому другому, в том числе кнастеру и виргинскому.

— Однако, насколько мне известно, обработка у них весьма и весьма примитивна, не так ли?

— Да, сэр, бурмистерские парни крошат его топорами в корытах, не имея для очистки даже сит, не говоря о прочем.

— Следовательно, царский любимец добивается…

— Конечная цель домогательств — узнать состав жидкости, в коей наш табак выдерживается и приобретает окраску!

Посланник вывел тростью замысловатый узор на песке.

— Коронный совет не простит мне и вам, — сказал он с расстановкой, — если мы не отобьем кое у кого охоту передавать русским секреты английской табачной фирмы, Боюсь, к этому причастен и мистер Стайльс, подданный ее королевского величества. Мастера табачных дел Пикок и Марешаль последнее время что-то зачастили к нему.

Генеральный консул переменился в лице.

— Мерзавец Марешаль заслуживает виселицы, сэр! Пикок, его приятель, как-то рассказал о нем такое… Почему, вы думаете, он покинул метрополию? Из-за судебных преследований в связи с махинациями в торговых делах. Иными словами, запускал руку в чужой карман. Часто нетрезв, нескромен, того и гляди, сболтнет лишнее. Будь моя власть…

— Хладнокровие, эсквайр, вы нетерпеливы. Поступим иначе.

— Но мастерские, сэр, мастерские! — Консул, задыхаясь, остановился посреди аллеи.

Витворт вынул из кармана часы, слегка помедлил в раздумий.

— Первое. Заблаговременно раздобудьте карету, желательно частную, ровно в половине одиннадцатого приезжайте ко мне, прихватив гиганта Пэрсона. Вам ясен ход моих рассуждений? — Витворт выразительно щелкнул крышкой часов. — Второе. Сами вы немедленно готовьтесь к поездке в Вологду. Там скопилось немало товара, и поскольку предстоит строгая ревизия, Марешаль и Пикок отправятся вместе с вами.

— Как я догадываюсь, Вологда — лишь начало?

— Именно. Ваш вологодский агент через определенное время проследует в Архангельск. За ним едут оба мастера, с той же целью… Когда приплывает торговый караван?

— Где-то в июне-июле.

— Осмотрев склады компании, мастера должны побывать и в трюмах кораблей. Рассчитайте поездку на все лето, чтобы не вызывать подозрений.

— Понимаю, — тихо произнес Гудфелло. — Нет слов, сэр.

— И отлично. Ваш агент, согласно последней инструкции, под любым предлогом препроводит их на конвойный корабль, — подчеркиваю, на конвойный! — ибо транспорты могут быть обысканы архангельским воеводой…

Гудфелло с шумом втянул в себя воздух.

— Итак, сэр, мы открываем боевые действия?

— Интересы государств далеко не исчерпываются землями и водами. Предмет спора — это и лес, и пенька, и смола, и табак! — отчеканил посланник. — Да, если угодно — война, только другими способами. Назовем ее… табачной!

Карета плавно катилась по чисто выметенной мостовой — проезжали Немецкую слободу. Она глядела на мир веселым городком, под стать иному где-нибудь в Голландии или Германии. Аккуратные, в цветной росписи дома сменились высокой стройной кирхой, поодаль — за красным кубом австерии — поблескивал пруд в раме сочных трав, еще дальше взмахивала крыльями ветряная мельница, слух радовал мелодичный перезвон курантов над главными воротами…

В первые дни по приезде, после длительных бесед с генеральным консулом, Витворту казалось, что он знает решительно все о русских и их стране. Теперь, спустя полгода, в его представлениях что-то явно сместилось. Разумеется, все там же и в неизменном виде пребывало шумное «Налей!», конечно, вид иных россиян смешил своей первозданной наивностью, но было вокруг и такое, над чем следовало глубоко поразмыслить.

Витворт пристально смотрел, как мимо — среди сосен и дубов — мелькают палаты бояр, храмы, купеческие дома, крепкостенные хижины простолюдья. Бог мой, сколько мачтового леса, употребленного впустую, сколько золота на главах церквей, и… как много солдат, которые колонна за колонной маршируют к Смоленской заставе. Сэр Питер, очевидно, всерьез намерен отвоевать побережье Балтики и тем самым нарушить баланс европейских сил. Будем надеяться, единоборство с Карлом быстро приведет его в рассудок. О, да!

Глаза Витворта сверкнули холодным блеском. «Эсквайр прав: с благодушием пора кончать!» — подумалось ему.

Карета остановилась. Витворт в сопровождении Вэйсборда, Пэрсона и слуг направился к входу в табачные мастерские.

— Джон, вы добыли то, о чем я просил?

— Так точно, сэр! — Вэйсборд показал продолговатый предмет, завернутый в мешковину.

— Прекрасно. Сбейте замок.

Секретарь исполнил требуемое, посланник и его спутники вошли в здание, окутанное спертой темнотой.

— Генри, фонарь! — Витворт решительно потянул с себя меховой плащ. — Советую вам, джентльмены, сделать то же самое: предстоит горячая работа. Джон, подайте… как ее называют по-русски?

— Гувальда, сэр.

— Именно! — Витворт закатал рукава белоснежной рубашки, огляделся, прикидывая, с чего бы начать… Вдоль стен выстроились вереницей огромные бочки, наполненные жидким табаком на разных стадиях приготовленья. Кувалда заплясала по крепким дубовым крышкам.

— Теперь опрокидывайте. И не жалейте — убытки полностью возместят русские, которые плохо приглядывают за порядком в столице… Быстро, быстро!

Вэйсборд оттолкнул увальня-камердинера, вместе с Пэрсоном налег на тридцативедерную бочку — едкая коричневая жижа потоком хлынула вокруг.

Засим посланник направился к стеллажам, где кипами высились пачки подсобного материала: точно рассчитанными движениями рвал упаковку, расшвыривал ее содержимое, топтал ногами. Потом снова схватил кувалду, принялся дробить редкостный крутильный станок: болты, гайки, колеса со звоном летели в стороны. Слуги той порой ломали устройства для крошки и прессовки табака, полосовали ножами великолепные сита, специально привезенные из Англии…

Наконец Витворт выпрямился, вытер ладонью обильный пот. Не осталось ли чего на поживу русским? Нет, все как надо: машины и прессы превратились в груду обломков, точеный дуб разнесен в щепу, драгоценный состав пропал безвозвратно.

— Генри, принесите несколько ведер земли, перемешайте с жидкостью. Медные и стальные детали убрать в экипаж! — распорядился Витворт и с довольным видом покивал Пэрсону и Вэйсборду. — Таким образом, джентльмены, коронный совет может не волноваться. Мы свое дело сделали… Теперь подумаем о поездке на театр военных действий. — Посланник взялся за подбородок. — Армия… Что представляет собой русская армия?