4
Хорошо знакомый шум в коридоре гостевого дома известил меня, что вернулись ученики. Один из них, лишь один, остановился у моей двери. Я ждал, затаив дыхание и жалея, что не выключил свет. Но Пенни не постучалась, и, спустя пару секунд, я услышал ее размеренные аккуратные шаги – дальше по коридору, к ее комнате. Я снова был наедине с моими марионетками, моими воспоминаниями и ужасными подозрениями.
Месяц спустя я был в своей простой безликой квартире в Огайо, с телевизором без кабеля, почти пустым сервантом и единственным шкафом, наполненным тетрадями, – канун нового учебного года. Вспоминаю, как пробудился в тревоге, от которой, похоже, до конца не избавился, – ни на мгновение с тех пор, как в последний раз отъезжал от дома деда.
– Я убил его, – сказал я отцу, и он поглядел на меня безо всякого выражения. Я рассказал ему все – про цыгана, про Танцующего Человека, про Путь, про то, о чем я думал.
Мой отец не рассмеялся. Но и не прикоснулся ко мне.
– Это глупо, Сет, – все, что он сказал мне. Некоторое время я так и думал.
Но сегодня я думаю о Рабби Лёве и его големе, создании, которое он наделил подобием жизни. Создании, которое ходило, говорило, мыслило, видело, но не ощущало вкуса. Не ощущало чувств. Я думаю о моем отце, о том, каким он всегда был. Если я прав, то с ним, конечно, было сделано именно это. И я думаю о том, что я лишь выгляжу настоящим, даже для себя самого, когда сравниваю себя с живыми лицами моих учеников.
Возможно, понимаю я, в те последние дни между мной и дедом ничего не произошло. Все могло случиться за годы до моего рождения. Цыган предложил то, что предложил, и мой дед принял это, в результате став тем, кем он был. Должен был быть. Если это правда, то в моем отце и мне нет ничего исключительного. Естественное потомство. Мы просто унаследовали нашу суть и наши пределы, как и все земные создания.
Но я не могу отделаться от мыслей о могилах, которые я увидел в этой летней поездке, о миллионах людей в них. О миллионах, лишенных могил. Тех, кто превратился в дым.
Мне кажется, я наконец это ощущаю. Или всегда чувствовал, только не осознавал. Холокост, прокатившийся по поколениям, будто волна радиации, уничтожает во всех, к кому прикасается, способность верить людям, ощущать радость, влюбляться, верить в любовь, когда видишь ее в других.
«Интересно, какая разница, в конце концов, был ли это мой настоящий дед или дед-голем, созданный цыганом, что выполз из леса в Хелмно?»