Примечания
1
Данная статья подготовлена на основе доклада, который был прочитан в октябре 2006 года на семинаре, проведённом Институтом проблем глобализации совместно с Фондом им. Ф. Эберта и Всероссийской конфедерацией труда в Самаре.
2
Интересно, кстати, что либеральные идеологи готовы поддержать меры правительства по приватизации компаний или даже по принудительному расчленению монополий на несколько конкурирующих предприятий, не замечая, что при этом речь опять же идёт о государственном вмешательстве — точно так же, как и при национализации. Другой вопрос: почему национализация естественных монополий даёт обычно позитивный эффект, а их приватизация и расчленение — нет. Беда именно в том, что монополии действительно являются естественными, их монополизм предопределён не размерами и положением на рынке, а технологией и природой самого занимаемого ими сектора экономики. Например, такого, как железные дороги. Все многократно предпринимавшиеся в истории попытки наладить здесь «свободную конкуренцию» приводили лишь к хаосу и крушению поездов.
3
Речь идёт, точнее говоря, вообще о специфике «общества модерна», возникшего в период Великой французской революции. Но наиболее отчётливо и повсеместно эта специфика начала проявляться, как считает Агамбен, только после Первой мировой войны.
4
Agamben G. Ausnahmezustand. Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 2004. S. 21.
5
Op. cit. S. 102.
6
Op. cit. S. 26–27. См. также: «Своеобразным индикатором этой динамики баланса отношений властей может служить авторство законодательных инициатив — то есть соотношение законопроектов, внесённых самими парламентариями (индивидуально или коллективно), и законопроектов, представленных на рассмотрение парламента исполнительной властью (правительством). Как показывает опыт США, за последние сто лет пропорция изменилась однозначно в пользу исполнительной власти, взявшей верх над законодательной (примерно 90 % против 10 %). И это несмотря на все вербальные атаки американских консерваторов и неолибералов, направленные против «большого правительства». Естественно, это легко объяснимо так называемым концом политики в традиционном смысле слова — правление сменилось управлением» (Кильдюшов О. Борьба за перераспределение // Политический журнал. 2006. № 116).
7
Это высказывание имеет эмпирическое содержание ровно настолько, насколько можно верифицировать утверждение о том, что «общественное мнение» «поддерживает» действия президентской власти.
8
Шмитт К. Диктатура. От истоков современной идеи суверенитета до пролетарской классовой борьбы. СПб.: Наука, 2005. С. 158.
9
Там же.
10
Там же. С. 33.
11
Так считает Шмитт, но отрицает, опираясь на Вальтера Беньямина, Джорджо Агамбен.
12
Следует, правда, попутно заметить, что реальные политики на Западе демонстрируют намного больше сдержанности и понимания данной сложной ситуации российской власти.
13
Здесь мы не будем специально задерживаться на этом вопросе, но можно показать, что по своей структуре та система власти, которая выстраивалась на протяжении последних лет, организационно отстраивается под механизм функционирования диктатуры. В первую очередь, речь идёт о нескрываемом технократизме действующей политической системы. Он выражается в ориентации на «профессионалов» и, соответственно, в отстранении от рычагов власти «болтунов» (то есть носителей политического высказывания), «политических» предпринимателей и т. д. Одна из важнейших ипостасей технократизма — узкая экономическая рациональность, проявляющаяся в языке и стратегических ориентирах действующей власти («удвоение ВВП»). Такого рода моменты предполагают, в конечном счёте, выстраивание механизма, который должен идеально отрабатывать команды после нажатия пусковой кнопки на центральном пульте.
14
Перевод 1864 года был конфискован цензурой.
15
Гоббс Т. Соч. в 2-х т. Т. 1. М.: Мысль, 1989. С. 234.
16
Munkler Herfried. Tomas Hobbes. Frankfurt/New York: Campus Verlag, 2001. S. 78.
17
Гоббс Т. Соч. в 2-х т. Т. 2. М.: Мысль, 1991. С. 167–168.
18
Слово «суверенная» здесь не является продуманным понятием, отсылающим к какой-то определённой политической доктрине. Видимо, необходимо было подобрать какое-то прилагательное к слову «демократия», которое бы указывало на то, что в России она «особая».
19
Русское слово «множество» подошло бы, но оно, в отличие от большинства европейских языков, уже «занято» математическим понятием «множества» как единства, которое имеет противоположный multitude смысл. Поэтому я предлагаю перевод «множества». Сами Негри и Хардт в продолжающей проблематику «Империи» книге «Multitude» указывают, что multitude в количественном отношении не определено, оно одновременно единично и множественно (см.: Negry A., Hardt M. Multitude. N.Y.: Penguin Press, 2004. P. 225). См. также только что вышедшее русское издание книги: Негри А., Нардт М. Множество. Война и демократия в эпоху империи. М.: Культурная революция, 2006.
20
Сен-Жюст Л.-А. Речи. Трактаты. СПб.: Наука, 1995. С. 152.
21
Negry A., Hardt M. Multitude. N.Y.: Penguin Press, 2004. P. 194–196.
22
Хардт М., Негри А. Империя. М.: Праксис, 2004. С. 368, перев. изменён.
23
Ferguson N. Empire. The Rise and Demise of the British World Order and the Lessons for Global Power. N.Y.: Basic Books, 2003.
См. также: Космополис. 2003. № 3. С. 11–29.
24
См.: Clark W. Winning Modern Wars: Iraq, Terrorism, and the American Empire. Cambridge, MA: Perseus books, 2003.
25
Kriegel B. Etat de droit ou Empire? P.: Bayard, 2002.
26
Из интервью А.И. Колганова автору статьи.
27
Из интервью В. Гутника автору статьи.
28
Новая газета, 30 ноября 2006 г.
29
Там же.
31
Завтра. 2006. № 38.