Многоуважаемый Павел Иванович! Для суммирования и дополнения доводов, которые я приводил Вам в словесной беседе, защищая свою книгу «Путешествие в воспитании юности», и чтобы напомнить Вам среди многочисленных Ваших занятий, — позволю себе обратиться к Вам еще и письменно. Рецензенты, дававшие о ней отзыв, настойчиво-ищут в ней признаков, обнаруживающих «идеалистическое мировоззрение», резко различающееся с общепризнанным теперь, как руководящее начало, диалектическим материализмом. Должен сказать, что я в моем построении, имеющим целью осветить определенные практические вопросы воспитания юности, не восхожу к основным теоретическим принципам, которые могли бы вступить в конфликт с господствующим утвержденным направлением, а только выдвигаю те стороны, какие оставляются им нередко в пренебрежении вследствие устремленного сосредоточения именно на самых центральных вопросах, в данном случае на освещении экономических процессов в развитии культуры. Марксизм не отрицает необходимости изучения явлений культуры духовной, он только дает особое объяснение их происхождению. Я не касаюсь в моей книге этих процессов, на изучаю преимущественно элементы духовной культуры, как таковой… Учитель-марксист и учащийся юноша не найдут в группируемых мною фактах и истолкованиях ничего такого, что могло бы затемнить их слагающееся в духе марксистской доктрины мировоззрение; он, может быть, лишь встретит в них средство для проверки и некоторый противовес, остерегающий от упрощения и вульгаризации своих взглядов. Один из рецензентов упрекает меня, будто я вывожу в исторической части все виды средневековых передвижений из одной «страсти к путешествованью», отвергая все другие мотивы, влиявшие на массы, как экономические, так и политические, военные, племенные, клановые. Мне странно было услышать это, ибо я чужд такого представления, которое звучало бы непростительною наивностью в устах историка, всю жизнь исследовавшего прошлое… Вы еще указывали на какое-то стремление к «слиянию с природой», к которому я, будто бы, призываю, и которое также мне ставится в осуждение. Не могу понять, в чем тут дело. Я говорю о путешествии, которое помогает нам войти в общение с людьми во всех сторонах их жизни (сознательно и критически) через непосредственное соприкосновение с фактами естественной и человеческой действительности, и не постигаю, что можно отыскать здесь неправильного, опасного и предосудительного. Не знаю, о чем следовало бы еще сказать в защиту своей книги, так как мне неизвестны совокупность и сочетание обвинительных пунктов, которые привели к тяжелому для меня постановлению о ее запрещении, затрагивающим мои писательские интересы, права и достоинство. Могу лишь повторить: я убежден, что вреда от нее не будет для строящейся советской школы, для идей и настроения юношества. Я уверен, напротив, что она принесет пользу, так как я добросовестно вложил в нее гораздо больше, чем ту или иную идеологию, — вложил в нее реальный результат долгого опыта научного труда и педагогической деятельности. И в науке и в воспитании много еще неисследованного, — а будет ли содействовать дальнейшему исканию истины, если при обнаружении некоторых разногласий с господствующим течением у того, кто эту истину по совести исследует и осторожно излагает свои выводы, предоставляя их серьезной критике, — будут беспощадно запираться уста? Часто профессиональная настроенность и недоверчивость заставляют критика-цензора придирчиво находить вещи, достойные обличения и пресечения там, где их не существует, и это приводит к недостаточно обоснованным и справедливым заключениям. Во мне говорит сейчас не материальный расчет и не обиженное самолюбие специалиста с сорокалетним стажем добросовестной работы, — а бескорыстное желание предъявить на открытый суд компетентных и заинтересованных людей строго обдуманный и посильно разработанный этюд о любимом вопросе, связанном с наблюдениями к объективно произведенным исследованием. Думаю, что труд мой нужен для дела; запрещение его напечатания нанесет мне, как автору, ничем не заслужённый удар, повредит возможности дальнейшей работы, в частности, помешает мне задуманному дальнейшему углублению в тему, очень существенную в просвещении юношества, с обращением к широкому кругу учительства и учащейся молодежи. В годы после утверждения Советской власти я неоднократно выступал с работами по вопросам просвещения, везде развивал в них однородные идеи со строгостию и осмотрительностию, и до сих пор не встречал препятствий для их опубликования. Вы говорили мне, что Главлиту и Вам всегда приятнее разрешать, чем запрещать. Обращаюсь еще раз к Вашему беспристрастию и справедливости, твердо убежденный, что труд мой может послужить серьезной работе мысли и вызвать важные педагогические опыты. Очень прошу Вас без предвзятой точки зрения ознакомиться с моею книгою и возвратить ей возможность появиться в свет. С уважением остаюсь — профессор Иван Михайлович Гревс. 10 октября 1926 г. Ленинград, Васильевский остров, 9 линия, 48, кв. 15.4. Протест историка И. М. Гревса