на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



10

Когда-то здесь проносились пассажирские поезда, а сейчас рельсы с лестницами шпал встали на дыбы, телеграфные столбы расщеплены. У изрытой воронками насыпи в обгоревших кустах расположилась кухня и последние, избитые осколками четыре полуторки от противотанковых орудий; дальше по пригорку у шоссе, прямо на бахче, где арбузы были съедены и раздавлены проходившими войсками, расположились огневые истребителей; там же траншеи пехоты. Здесь всё — и тыл, и передовая.

Обгорелую траву пощипывали две лошади, на которых Овчинников, превратившись теперь из шофера в ездового, возил кухню и продукты. Спасенный лейтенантом вороной фыркал от запаха гари и ошалело косил глазом на Удовико. Повар пуще бомбы боялся коня с тех пор, как тот его лягнул, и сейчас, выскребая котел, поглядывал на вороного с опаской.

— Эй, Овчинников! — закричал он. — Вставай работать.

Овчинников похрапывал в ровике, не выпуская из рук веревку с привязанной коровой. Он не спал всю ночь, ездил в тыл дивизии получать «ходячий паек».

Неподалеку разорвалась мина. Корова испуганно замычала. Удовико стал еще ожесточеннее скрести котел — сегодня он был не в духе. Кто бы мог подумать, что его бывший помощник Ванюшка Федоров скажет ему такое!..

Ваня пришел с термосом ни свет ни заря.

— Пока завтрак не готов, может, чайку, сынок, попьешь? — предложил Удовико.

А тот раскричался:

— Буду я с тобою чаи распивать! Люди на передовой завтрак ждут, а вы прохлаждаетесь в тылу!..

«Какой же здесь тыл? — оторопел от возмущения Удовико. — Ко мне на кухню еще больше мин летит. Стреляют в вас, а попадают в меня». И, словно в подтверждение его мысли, поблизости разорвалась мина. Удовико вырвал из рук спящего Овчинникова веревку, привязал корову за машиной и полез в ровик. Донесся гул моторов.

Не успел Ваня спрыгнуть в щель, как посыпались бомбы. С двумя котелками, своим и лейтенанта, он ползал за водой к водостоку у железной дороги. Из одного котелка все пролил, в другом немного осталось. Сначала Ваня протянул котелок, конечно, лейтенанту, а тот — сержанту Кухте и кивнул: передай, мол, ей… Кухта с улыбкой отдал котелок Косопыриковой:

— Пей, Анечка, на здоровье…

Она, эта Анечка, прижилась снова у истребителей.

Противотанковую батарею Дымова придали пехотному батальону, в котором Косопырикова была санинструктором, и теперь она оказывала медицинскую помощь двум подразделениям. Ваня замечал, как она постепенно «отбивает» у него лейтенанта.

Отбомбив, бомбардировщики скрылись, и тут появилась новая партия. Самолеты летели на большой высоте с прерывистым рокотом перегруженных моторов. Ваня вытянул губы трубочкой и стал их передразнивать: «Везу-у, везу-у, везу-у…» Подали голос наши мелкокалиберные зенитки у разъезда Разгуляевка. «Кому? Кому? Кому?..» — вторил им Ваня. Рвались тяжелые бомбы. И хотя не до веселья, когда своих бомбят, но последние слова Ваниной импровизации: «Вам-м, вам-м…» — потонули во взрыве солдатского хохота. Анечка смеялась громче всех.

— Танки!

Смех оборвался, будто застрял в горле.

Танки двигались колонной вдоль шоссе. За ними цепью — автоматчики. Деловито затукал наш «максим». Ожили пулеметчики стрелкового батальона.

Ваня еле успевал таскать снаряды, а Черношейкин, заряжая, выкрикивал: «Бронебойным!»

Три танка загорелись, остальные застопорили и, не разворачиваясь, попятились. Из одной пылающей бронегромады немцы сумели выскочить через люк.

— Эх, вы-ы-ы!.. — закричал Ваня.

Пулеметчики дали несколько очередей.

— Давно бы так… — Ваня удовлетворенно отер капельки пота с курносого, в веснушках носа и стал выскребать палочку в контуре черного танка, нарисованного на орудийном щите. Парень ревниво следил за боевым счетом своего орудия и переживал, когда видел больше палочек на щите других пушек.

Вскоре атака повторилась. Теперь немцы наступали широким фронтом… Справа, по ту сторону железной дороги, они обходили поселок Орловку. Прислушиваясь к гулу боя слева, Ваня определил, что и здесь немцы продвинулись. Обстановку он оценил сразу, почти подсознательно, как бывалый солдат. И чутьем понял: им сегодня достанется…

На этот раз немецкие автоматчики наступали впереди танков и, понеся большие потери, все же ворвались в траншеи пехотинцев и стали окружать истребителей. Дымов крикнул:

— У пушек остаются по двое, остальные за мной!.. — и бросился с бойцами на автоматчиков. Комиссар — с ними.

Наводчика Ваниного орудия ранило в лицо, его хотел было заменить Черношейкин, но тут разорвалась мина, и осколок впился ефрейтору в руку. Ваня оттолкнул Черношейкина от панорамы:

— Таскай снаряды!

Трудно было сделать первый выстрел… Волнуясь, Ваня вертел ручку поворотного механизма и никак не мог совместить перекрестие панорамы с танком — тот быстро двигался, подскакивая на неровностях. Так и нажал спуск, боясь, что Черношейкин не даст ему больше палить. Орудие дернулось, в ушах зазвенело… Во второй раз Ваня поймал танк в перекрестие, но тоже промахнулся.

«Да я ж не даю упреждения, а фашист на месте не стоит…» — догадался он, дал упреждение и неожиданно для себя увидел, как танк с перебитой гусеницей завертелся на месте.

— Черношейкии-ин!.. Попа-а-али-и!..

Ваня целился теперь в башню, где располагались снаряды. Вот сейчас от его меткого попадания взорвется танк, а потом он выцарапает на орудийном щите палочку своего первого боевого счета. Но выстрела не получилось.

— Черношейкин! Снаряд! — Ваня оглянулся…

Ползком и перебежками, скрываясь в пожелтевших листьях арбузника, их позицию обходили немцы. Придерживая одной рукой автомат, Черношейкин умудрялся вести огонь. Едва Ваня успел спрыгнуть к нему в ровик, как сноп пуль с треском ударил по железному щиту орудия.

Черношейкин стрелял, пока в диске не кончились патроны, потом взял автомат за ствол и посмотрел на мальчишку: «Не робей, Ванюшка!»

Ваня не робел… Жаль, не довелось еще попалить из пушки — только дорвался! Он оглянулся… Лейтенант с комиссаром вели бой за траншеями. Если бы они вернулись, может, успели бы спасти его с Черношейкиным.

Чтобы не привлекать к себе внимания, немцы не стреляли и, не выпуская из рук автоматов, ползли, перебирая локтями, ползли страшные, словно кровью, перепачканные красной арбузной мякотью, смешанной с землей. Обнаружив, что у пушки остались двое без патронов, автоматчики решили взять их живьем. Ваня встретился взглядом с немигающими, остекленевшими глазами здоровенного немца, который нацелился на него, как удав на кролика. Сердце у парнишки замерло, но, пересилив, он показал немцу туго сжатый кулак.

Донесся треск автоматов. Лейтенант с комиссаром все дальше отгоняли немецкую пехоту. Теперь они не могли спасти Ваню и Черношейкина. Немцы поднялись в рост, но вдруг позади них раздались раскатистые автоматные очереди… Это было так неожиданно, что Ваня с Черношейкиным опешили: «Что за чудо?!» Немцы бросились наутек. А из-за бугра, где была кухня истребителей, выбежали наши.

Ваня бросился к пушке:

— Черношейкин! Давай осколочные снаряды! — и навел орудие в сторону удирающих немцев.

Черношейкин зарядил орудие, и Ваня, нажимая пуск, увидел в глазок панорамы, как один из убегавших обернулся, — в нем он узнал того самого, с остекленевшими глазами. Немец дал длинную очередь из автомата… Кто-то из наших упал, а уж после этого раздался оглушающий, со звоном выстрел. Орудие дернулось, блеснул огонь разрыва… Фашисты, будто сапогом придавленные, так и остались лежать среди разбитых и гниющих желто-красных арбузов.

Позже Черношейкин и Ваня узнали, кто были их спасители. Около кухни в кустах находились раненые, среди которых был и бронебойщик Пивоваров. Он-то и заметил, как на огневые прорвались автоматчики, и с теми ранеными, кто еще мог двигаться, нанес неожиданный удар в спину фашистам. Повар как был с черпаком, так и бросился вслед за Овчинниковым, который, оторвавшись от всех, помчался наперерез немцам. Удовико бежал за ним, пока Овчинников не упал, убитый наповал автоматной очередью… И теперь раненые и несколько бойцов из расчетов перенесли его на плащ-палатке к кухне, собрались хоронить. Сюда же подошли комиссар с Дымовым. Удовико, совсем потерянный от горя, так и стоял, не выпуская черпака из рук.

Овчинников своей гибелью напомнил всем о себе. Всегда молчаливый и неприметный, он отлично справлялся со своим нелегким делом. Его мало кто замечал, мало кто задумывался над тем, что именно он доставал и доставлял под обстрелом продукты, что мог быть убитым уже не однажды.

Едва успели похоронить Овчинникова, как снова начался обстрел. Кто-то, спускаясь с пригорка, бежал к истребителям. Дымов первым узнал Аню. Запыхавшись, она подбежала к Филину:

— Товарищ комиссар! Комбат велел передать… Приказ получили перейти на оборону города. Немцы прорвались к Сталинграду.

Потом Аня затаенно-тревожным взглядом посмотрела на Дымова. Отпустив ее, комиссар отозвал лейтенанта в сторону:

— Без пехоты оставаться нам нельзя. И отходить без приказа — тоже. Понимаешь?

Дымов кивнул и сказал:

— Надо срочно посылать связного к комдиву.

— Пока он доберется, нас перебьют.

— Не перебьют. Я мигом слетаю.

Ваня оглянулся. Дымов бежал вниз по косогору. А когда Ваня, наконец, выскреб на щите орудия ту самую палочку, которую не успел выскрести утром, лейтенант уже во весь опор мчался на вороном вдоль железной дороги.

Немцы заметили отход нашей пехоты и перешли в наступление. Истребителям пришлось бы туго, не появись связные с приказом комдива: немедленно прорываться в Сталинград — городу угрожала опасность.

Филин приказал кухне и машинам отходить вдоль железной дороги, а истребителям и бронебойщикам — по шоссе. С боем прорвались к самому командному пункту дивизии у Мамаева кургана. Там Филин узнал, что Дымов был здесь и ускакал обратно. «Теперь на том месте, где мы стояли, уже немцы!» — с тревогой подумал комиссар Филин.

С командного пункта Дымов летел вихрем. Миновав прежнюю стоянку машин и кухни, он поскакал напрямик к огневым. И тут почуял что-то неладное… Будто пересек незримую линию — после грохота попал в странную, гнетущую тишину. Здесь ни бомбы, ни мины не рвались. Пехота, которая при нем снялась с позиции, почему-то рыла окопы… «Может, пришло подкрепление, пока я ездил?» — подумал лейтенант.

Поводья он натянул слишком поздно — оставалась всего какая-нибудь сотня метров, когда разглядел, что окопы рыли немцы. Послышались крики: «Рус командир, плен!..»

Все это лейтенант осознал, пока конь перешел с галопа на рысь. Бешено заколотилось сердце. Дымовым овладела отчаянная досада на себя… Влопался! Обидно, что никто и никогда не узнает, как он исполнил свой долг. Рука с пистолетом потянулась к виску… Но в последнюю секунду его охватила такая нестерпимая досада, что так нелепо погибнет, и он изо всех сил рванул поводья.

Конь, словно и ему передалось состояние всадника, с места понесся вскачь. Но уже через две-три секунды затарахтели автоматы и ударили крупнокалиберные пулеметы. Конь на полном скаку рухнул… Нога лейтенанта, прижатая тушей лошади, так и осталась в стремени. Нестерпимо болела коленка. Лошадь повернула голову… На Дымова смотрел большой грустный глаз вороного. Коню разворотило весь круп — густая теплая кровь за спиною лейтенанта образовала целое озерцо и подтекала ему под бок. Дымов попробовал вытащить ногу из-под лошади, но безуспешно… Из-за бугра показались фигуры немцев. Лейтенант снял с шеи автоматный ремень — диска не было: он вывалился при падении и откатился. А враги приближались…


К вечеру истребители танков отрыли огневые на новом месте, отужинали и, едва притулившись к вещмешкам и скаткам, уже спали; дежурным остался сержант Кухта. Ваня не мог спать и сидел, вглядываясь в темень до рези в глазах.

— Сержант, кто-то идет, — заметил он.

Кухта прислушался:

— Тебе, Вань, померещилось.

— Идет, говорю.

— Кто идет? — крикнул в темноту Кухта. — Пароль?

— «Березка», — раздался девичий голос и в свою очередь спросил: — Отзыв?

— «Полянка», — ответил Кухта. — Проходи.

Подошла Аня:

— О лейтенанте ничего не слышно?

— Ничего, — строго бросил ей Кухта и посмотрел в сторону Вани: мальчишка и без того убивается.

— Тогда пойду, — вздохнула Аня. — Если что… сообщите. Ладно?

Сержант, досадуя на свою резкость, как можно ласковее заверил ее:

— Хорошо, сестричка! Тут же прибежим.

Немцы освещали ракетами свой передний край: зеленые и красные трассирующие пули прочерчивали темное небо.

«Ждать больше нечего», — решительно поднялся Ваня.

— Ты куда? — спросил Кухта.

Обмануть Кухту было невозможно, и он ответил прямо:

— Пойду, товарищ сержант, его искать.

Кухта сжал ему плечо:

— Где ты ночью найдешь? Утром обойдем все части, а теперь отдыхай, Ванюшка.

И не столько от ласковых слов сержанта, сколько от его крепкой руки почувствовал Ваня, что и тому лейтенант очень дорог. Но Кухта крепится, значит, и он должен.

Комиссар Филин, обойдя огневые истребителей и бронебойщиков, спустился в овражек и увидел, что у маленького костра задумчиво сидит Ваня, как он всегда любил сидеть, обхватив руками колени и слегка покачиваясь. Рядом с ним стояли два котелка с нетронутым ужином. Чтобы отвлечь мальчишку от горьких мыслей и как-то разговориться с ним, комиссар сказал:

— У тебя огонек? Прикурить можно?

— У вас же горит цигарка, — заметил Ваня.

— Верно. Вот чудак я.

— У меня, товарищ комиссар, так тоже бывает… — пришел Кухта на выручку. — Ищу кисет, а он у меня в руке.

«Что ему сказать? — думал комиссар. — Успокаивать, что лейтенант вернется, — глупо. Он ведь не маленький и понимает, что Дымов может не вернуться».


Иван — я, Федоровы — мы

На этот раз комиссар не совсем угадал мысли Вани. Тот думал не только о лейтенанте, но и о многом другом… Почему-то вспомнил себя мальчонкой, как залез к соседу в огород напиться воды из родника. В нем была необыкновенно вкусная вода, и, чтобы никто из деревенских не заходил пить, сосед закопал родничок, но тот все равно пробился. Ваня пил и смотрел, как из чистого песчаного дна с кипеньем бьет фонтан. Зубы приятно ломило холодком. Вдруг в прозрачном роднике мелькнула тень… Не успел он поднять голову, как его хлестнул кто-то ремнем с железной пряжкой.

«Зверь ты! — говорил потом Ванин отец соседу. — Кулаком родился, кулаком и помрешь!» Железная пряжка рассекла до кости скулу мальчишки, шрам остался на всю жизнь.

Во втором классе Ваня спросил учителя: почему их сосед родился кулаком? Учитель ответил с улыбкой, что кулаками люди не рождаются…

А на войне Ваня увидел, что люди не только последним куском хлеба делятся, но и жизни отдают друг за друга. Комдив Сологуб погиб, чтобы спасти тысячи бойцов. Капитан уступил место в ровике незнакомому солдату. А теперь вот лейтенант…

И в нем как будто что-то оборвалось. Он мысленно, как бы издалека, оглядывал все, что было, что ушло и уже никогда не вернется.

Может, это уходило от него детство?.. И ранняя встреча с юностью заставила его по-новому смотреть на людей.

Так и не смог комиссар разговориться с ним и, приткнувшись головой к кусту, уснул; солдату, который всегда недосыпает на войне, было бы только к чему прислонить голову…

Проснулся Филин от ошалелого, радостного голоса Вани:

— Да вы ешьте, товарищ лейтенант, ешьте! У меня еще припасено. Товарищ лейтенант! Значит, вы достали диск автомата и уложили фрицев!

— Мг… — подтвердил Дымов, уписывая картошку с мясом.

Ваня лежал на земле, подперев руками голову, не сводил влюбленных глаз со своего лейтенанта и, потчуя его, забрасывал вопросами:

— Ну, а потом? Потом?..

— Откопал ногу…

— И всю ночь ползли? Да? — с восхищением ахнул Ваня.

Комиссару вначале показалось, что всю эту сцену он видит во сне. Он даже протер глаза… Дымов сидел целый и невредимый, в изодранных брюках, из которых торчали исцарапанные и побитые, как у озорного мальчишки, коленки. Филин ткнул лейтенанта в грудь:

— Ты, Огонь?!

— Я, — подтвердил Дымов и, запрокинув голову, стал пить чай из котелка.

— Откуда?

— С того света.

— Пусть он ест, товарищ комиссар, — ограждал Ваня своего лейтенанта, считая, что только он имеет теперь на него право.


предыдущая глава | Иван — я, Федоровы — мы | cледующая глава