Ситуация 1328 г. не была точной копией ситуации 1316 г. Тогда Филипп Пуатевинский был одновременно ближайшим из взрослых родственником, ближайшим родственником мужского пола и старшим из близких родственников умершего короля. Карл был младше, Изабелла — еще младше, а Жанна — совсем ребенком. Остальные приходились ему лишь кузенами.

В 1328 г. Филипп Валуа не был ни ближайшим к прежнему королю на генеалогическом древе — таковой была Изабелла, королева Англии, — ни самым прямым его потомком, так как у последних Капетингов остались дочери, у которых теперь были мужья. Но граф Валуа был ближайшим из родственников мужского пола, и ему исполнилось тридцать пять лет. Он был старшим мужчиной в роду, и именно в таком качестве его все и воспринимали. Он считался мудрым. У него была репутация отважного рыцаря. Заботясь о правах других как о своих, он пользовался уважением баронов, воспринимавших его как «своего брата».

На следующий день после похорон Карла IV собрались вельможи. Похоже, Валуа тогда уже занимал должность регента. А может быть, он занял ее, когда его царственный кузен агонизировал. И собранию в полном составе оставалось лишь примириться с фактами.

С того момента юристы, к которым обращались за консультацией, неминуемо выражали сомнение, по-настоящему ли обосновано решительное отстранение женщин от наследования престола. Среди докторов гражданского и канонического права, заседавших вместе с магнатами королевства, некоторые в ходе дебатов выдвинули новое имя: Эдуард III, король Англии, — не только внук Филиппа Красивого, но и его единственный потомок мужского пола. Валуа же был лишь племянником Филиппа Красивого…

Естественно, нашелся способ отмести этот аргумент. Если бы женщины имели право на корону, то преимущество по праву первородства было бы у дочери Людовика X. Однако же ее отстранили. Если же женщины не имеют права на престол, а похоже, так оно и есть, то каким это образом Эдуард III получил от матери право, которого у нее не было?

И потом, если право Эдуарда III будет признано, быстро возникнет полная путаница. Он настроит против себя всех сыновей, которые непременно родятся у дочерей Людовика X, Филиппа V и Карла IV. Рожденный четырьмя годами позже сын одной из них, Карл Злой, часто будет напоминать в пику Иоанну Доброму, что приходится внуком Людовику X.

В реальности обсуждать этот вопрос не слишком спешили. Главное было в другом: французским баронам не хотелось подчиняться государю-иностранцу, даже если его дед был французом. И неважно, что по-французски он говорит лучше, чем по-английски! То же можно было сказать о большинстве королей, известных парижскому двору.

Добавим сюда то, о чем бароны молчали на ассамблеях, но не на тайных сборищах. Они не отвергали короля. Они хорошо знали, что король им нужен. Но слишком могущественный король — это было совсем не то, чего искали феодалы, пятнадцать лет назад объединившиеся для борьбы с злоупотреблениями монархии. Ведь ситуация с Эдуардом III была парадоксальной. За год до того он взошел на престол в результате мятежа, в ходе которого был убит его отец Эдуард II. Слишком юный — ему исполнилось семнадцать, — чтобы по-настоящему властвовать, он полностью находился под влиянием матери, Изабеллы Французской, очень сильной по натуре женщины, и барона, которого все знали как любовника королевы, — Роджера Мортимера. А французские бароны в Париже знали об этой связи, которую Изабелла даже не пыталась скрыть, и негодовали.

Короче говоря, Эдуард III был слишком слаб, чтобы иметь какие-то шансы на успех в борьбе за корону своего деда Филиппа Красивого, но потенциально слишком силен, чтобы французские феодалы нашли выгодным объединение английской и французской корон на голове этого слабого юноши.

Поэтому участники больших собраний в феврале 1328 г. сочли более естественным искать короля среди своих. Кандидатов в наследники хватало, но по-настоящему никто даже не мечтал тягаться с графом Филиппом Валуа. Он был старшим из мужчин — представителей мужской линии как сын того Карла, который представлялся в своих актах «сыном короля Франции, графом Валуа». Лишение дочери Людовика X наследства в 1316 г. в конечном счете привело к тому, что в 1328 г. королевство наследовал Филипп Валуа. Архиепископ Жан де Мариньи — брат того самого Ангеррана, которого повесили в 1315 г., — заявил об этом без обиняков перед всеми прелатами и баронами, в подтверждение применив Евангелие к геральдике при помощи риторической фигуры, привычной для схоластов:

Ребенок, которого ожидали, оказался девочкой. Можно было полагать, что тогда Филипп Валуа сразу станет королем. Не тут-то было, и в апреле регенту еще пришлось вести переговоры с баронами. Во время этих последних переговоров, ставка на которых уже определилась, он вел себя еще осторожней, чем в феврале. Впрочем, особого беспокойства он не проявлял: к моменту, когда вдовствующая королева должна была родить, он не побоялся уехать в Нормандию.

Регенту, чьего права на престол никто по-настоящему не оспаривал, корона стоила также уступок земли и денег, обещания вторгнуться во Фландрию — это будет Кассель — и быстро пресечь административные злоупотребления, те самые, исправить которые обещал когда-то Филипп Красивый, чтобы королевство поддержало его борьбу с папой Бонифацием VIII. В эти дни, когда впервые с 987 г. обладателя французской короны почти по-настоящему избирали, претендент действовал осторожно. Он не приказывал до срока, как недавно сделал его кузен Филипп V, изготовить королевскую печать со своим именем. Он дождался миропомазания в Реймсе 29 мая 1328 г. и лишь тогда заменил печать, изготовленную два года назад, после смерти его отца Карла — на ней был изображен граф Валуа на коне, с поднятым мечом, — на совсем новую с фигурой монарха, восседающего на готическом троне.

Эдуард III и немногие его сторонники не строили никаких иллюзий. Франция хочет короля — «уроженца королевстве». Но Эдуард ни о чем не забывал. Он заговорил о дне, когда сможет вернуть себе свои «права и наследие». С мая 1328 г. он напоминал Филиппу VI о себе как о «прямом наследнике» королевства Франции. Далее он был вынужден пойти на уступку — принести оммаж за Гиень в Амьене. Тем самым Эдуард спас то, что осталось у него от Гиени, но признал своего кузена Валуа королем Франции.

Когда на обоих берегах Ла-Манша начнут готовиться к войне, Эдуард и его окружение вновь предъявят права сына Изабеллы Французской. Созванный в Ноттингеме в сентябре 1336 г. парламент заявит о необходимости защитить права короля. «Мужской закон» на этом военном рынке ничего не стоил, но он давал больше, чем предлог: он давал оправдание.

Отметим, что к тому моменту ни у кого еще не было нелепой мысли ссылаться на древний салический закон франков, основательно забытый самими юристами. В этом тексте, в последний раз пересмотренном при Карле Великом, ничего не говорилось об организации государственной власти. Как и все «варварские» законы, как закон вестготов или бургундов, франкский закон закладывал основы общественных и имущественных отношений, назначал денежные штрафы, «композиции», в возмещение самых разных убытков, от убийства до кражи лошади, от выколотого глаза до расторжения помолвки. В статье о наследовании «свободной» земли говорилось, что женщины из него исключаются. Первым, кто вспомнил об этом правиле и применил его к французской короне, сразу после поражения при Пуатье, был один хронист, которому ничего оригинальнее в голову не пришло.