Мы поняли это на берегу обманного озера – с ним, с Лосем, неладно.

Что такое обманное озеро для отряда, который тащится, как вошь по шубе, вымотанный и уже проклинающий свою добычу, объяснять, наверно, не надо. Переправившись в начале похода, мы оставили на берегу лодки, мы спрятали их в камышах и рассчитывали, что теперь потихоньку-полегоньку поплывем домой, не прикладывая ни малейших усилий. То есть кто-то, конечно, сядет на весла, но прочие-то отдохнут!

Мы вышли к берегу, мы увидели камыши, увидели и лодки, вот только озера не было. Снялось и улетело, проклятое. За ним такие штучки водились. Осталось черное илистое дно, засосавшее немало всякого добра. Может, завтра прилетит, может, через два года – спросить некому. Наш отрядный ведун-гадатель в озерах мало смыслил.

Так что все призадумались – а не оставить ли тут часть добычи, прикопав, разумеется, и сделав знаки? А потом по зимнему времени взять сани и забрать? Тем более что ведун жег свои ветки и по дыму сказал, что за нами погоня. А погоня псоглавцев – дело неприятное. Они способны сутками не лаять, а перекликаются какими-то непонятными знаками – птиц, видно, передразнивают.

Тут Лось и взбеленился. Вот чтоб вся добыча была немедленно доставлена к нему в замок! Сейчас же! Без пререканий!

Я никогда еще не видел, чтобы командир так изгалялся из-за трех чугунных котлов, мешка с бабьими стеклянными бусами, десяти связок хороших стрел… Ну, допустим, были еще и дорогие седла с прочей конской снастью, был еще кувшин с серебряными арабскими дирхемами, оружие было неплохое, тюки с тканями, из которых женщины сошьют зимние плащи… Но чтобы так орать, грозиться кулаком и хвататься за рукоять ножа?

Очень нас огорчил Лось. То есть настолько, что мы задумались – а нужен ли такой командир? А потом все-таки послушались, поволокли добычу берегом, а потом много чего еще было – как-то оно и забылось. Вспомнилось на сходке – старики как-то очень толково вынудили нас разболтаться.

То, что Лось называл своим замком, тоже нам не больно нравилось. Делаешь на холме укрепление – ставь такое, чтобы при нужде там спрятать всех женщин, детей, стариков и скотину, чтобы амбары, навесы, теплый зимний дом. А Лось выстроил из хороших толстых бревен что-то совсем несообразное – на одну семью. Правда, с высокой сторожевой вышкой, от которой было немало пользы. Но вообще – зря древесину перевел. Бревна-то мы всем селом зимой рубили, обидно.

Все, что приходилось из добычи на его долю, он тащил туда, на холм. И понемногу становился скупердяем – хуже чем в сказках. Добро валялось у него в неразвязанных мешках и тихо тлело. Как-то девушки туда забрались – смеху было! Тронули мешок – а внутри уже не мех, а во-от такое облако моли!

Это, значит, первое горе. Второе – жениться Лось не хотел. То есть наотрез отказался. Наши девушки посмеялись – им-то что, за ними из других сел женихи понаедут. А вот сваты, что тащились издалека, уезжали недовольные, кое-кто и потрепанный. Если Лось возьмет за грудки и встряхнет – мало не покажется.

Так что мы свели все вместе и заподозрили неладное. Человек в здравом уме так себя не ведет. А тут и вопрос подоспел – нужен ли нам командир, который не в своем уме?

Старики его трижды предупреждали – кончай ты из-за добычи дураком себя выставлять, без отряда останешься. Ну и остался…

После он засел на своей вышке и высматривал – что там делается на море.

А море – это наш кормилец… или кормилица? С моря нам идет все.

Сейчас нарисую. Вот так – залив, вот тут – устье Большой реки, тут в устье город. Но довольно далеко от моря, умаешься на веслах вверх по течению шлепать. Это – чтобы морские грабители до него не добрались. Конечно, приятно посмотреть, как они ходко идут на своих длинных и узких ладьях, а вдоль бортов вывешены щиты. Но когда сходят на землю – лучше не ждать этого часа, а уходить в лес. Берут все, что гвоздями не приколочено, – у Бобра вон тещу увели.

А вот тут – маяк. Его поставили горожане на мысу, потому что купеческие корабли не раз и не два забирали слишком влево и садились на мель. Маяк охраняется, и это правильно. Но если какой-нибудь растяпа все-таки не справится с парусами и, проскочив длинную мель, застрянет на нашей, – это тоже правильно. Тогда мы идем вызволять и получаем плату. Это мы их так называем – длинная и наша. До длинной только на лодках доберешься, а до нашей можно и вброд, если места знать.

Я эти события люблю, потому что и новых людей видишь, и новую речь слышишь. У нас – одна речь, наша, у соседей с юга похожа, понять их можно, у соседей с востока много наших слов, только они их на иной лад выговаривают, а соседа с севера только Перкон-громовержец поймет. Язык морских грабителей – и тот проще.

Откуда я знаю? А мальчишкой в плену побывал. Потом нас отбили. Поневоле поймешь, когда каждый день попросить пожрать надо! Налетчики пленников делили так – крепких мужчин и женщин отправляли в свои хозяйства, делали рабами, детей – по выбору. Если видели, что девочка вырастет красавицей или что мальчишка – волчонок, таких оставляли себе. Прочих подержат немного и за выкуп возвращают. Если вдуматься – мы уже с ними все перероднились за эти годы.

На войну они тоже занятно плыли.

У них, налетчиков с ладей, так было заведено – если у кого есть жена с детьми, то они живут на хуторе, в глубинке, с берега не достать, и видят кормильца даже не всякую зиму. А поскольку нам, дуракам, без баб нельзя, сами боги нас такими изготовили, что бабу подавай, то брали налетчики с собой молодых девок. Где они их добывали – не скажу, потому что не знаю. Иная – пленница, а иная, может, сама за парнями увязалась. Эти девки тоже были обучены бою в пешем строю, но в драку лезли не часто, а только когда мужикам туго приходилось. А так – кашеварили, лечили, по любовной части служили.

Но вот кто про них плохо подумает, тому я вот что скажу. Бывало, так налетчика с девкой спаяет – кузнец крепче не скует, чем их любовная тяга сковала. И если мужик гибнет в бою, она за ним следом уходит – понимаете? Никто не заставляет, а сама с его друзьями уговорится, они ее дурманным зельем подпоят и – следом за дружком… И жгут на одном костре…

Так что в один милый денек на Лосевой башне дым вверх пошел. Значит, Лось высмотрел, что по морю к нам бегут ладьи. Тут же к нему отрядили глазастых ребят. Спускаются они – и бегом к старикам.

Старики решили все быстро.

– Ладей две дюжины, бойцов, стало быть, триста человек. Могут сразу с нескольких сторон окружить. А потому – вязать добро в узлы и гнать баб с детьми к озеру!

С нашим озером у ведунов уговор – если захочет вдруг сняться и полетать, как-то их предупреждает. Бежать до него столько, сколько нужно, чтобы дважды большой воинский загиб прочитать. А это, доложу я вам, хитрая штука. Всякую часть своего тела особо заговариваешь, и все свое оружие поименно, и такими словами, что – бр-р! Но действует.

На озере стоят лодки и плоты. Немного, но хватит, чтобы вывезти имущество и баб с детьми на середину. Налетчики свои ладьи в такую даль на плечах не понесут – выйдут на берег, покричат и уходят. На плоту-то можно хоть неделю просидеть, от жажды не помрешь, а поголодать никому не вредно.

Вот мы и говорим Лосю – давай, увязывай все самое ценное, потому что налетчикам твой деревнный замок уже давно не нравится. Первым делом его сожгут. А Лось уперся – отсижусь, говорит, отобьюсь, и не для того я все это копил, чтобы им оставлять! Ну, что с дурака возьмешь. Ни шкурки уступить не пожелал, ни бусинки. Или все мое, говорит, к озеру тащите, или я запираюсь со своим добром в замке – и не трогайте меня!

Времени не было его вразумлять. Старики сказали ведунам, что могут приступать к похоронному обряду, – один покойник у нас, считай, уже есть. И не хорошей смертью в бою погиб, а изжарен.

Оказалось – мы налетчикам на сей раз не нужны, а входят они в устье Большой реки, бегут к городу. И не две дюжины ладей, а побольше. Хотели на город с воды напасть.

Что там вышло, как горожане сопротивлялись – это мы уже потом узнали. Пропустили мимо себя эту флотилию – и богам спасибо сказали. Однако мудрый дед Заяц заглянул в будущее, это у него ловко получалось, и сказал:

– Не спешите радоваться, им еще возвращаться. Если возьмут город – то на обратном пути могут и к нам заглянуть, продать кое-что из добычи. Но вот если не возьмут – тогда точно нам на головы свалятся, чтобы не с пустыми руками домой плыть.

Так и вышло, и даже хуже, чем предположил дед Заяц. Горожане во время вылазки сожгли несколько ладей. И налетчики хотели отнять наши лодки. А без лодок нам нельзя. Мы ведь не только урожай с нашей мели собираем, мы еще и рыбу ловим, солим, в городе продаем.

В общем, началась небольшая война. И примерно посередке нее мы ночью захватили их обоз. Не весь – впотьмах мы не поняли, где стоят телеги с продовольствием. А частично – и только утром обнаружили, что за мешками на телеге лежит без сознания раненая девка.

Из тех самых.

Отрядный ведун осмотрел ее и сказал, что выживет.

Решили оставить себе – девка красивая, косы длинные, темные, а как там моя бабка пела?

Девка видная – ну так пусть кому-либо из нас и рожает.

Значит, нужно ее имя узнавать, чтобы на имя привязку сделать, а то убежит. Послали меня – я умею с налетчиками объясняться. Девку ведун в чувство привел, и стал я с ней договариваться. Имя не сказала – умная! А попросила дать ей дурманного зелья и, пока будет в блаженном состоянии, удавить. Дружок у нее как раз перед нашим нападением от раны умер, так что ей нужно догонять.

– У нас так не заведено, – сказал я ей.

– А ты мне окажи услугу, – отвечает она. – Я после смерти буду в чертоге воинам пиво подавать и над землей летать. Может, когда-либо тебе и пригожусь.

Я задумался – что-то ни одной девки, летающей над землей, отродясь не видел. Но кто их знает – может, они невидимками летают?

Стали торговаться.

И тут слышим шум. Что такое? А это Лось безобразничает.

Дело в том, что он придумал новый способ добычу делить. Раньше мы сперва все доставляли домой, сваливали в кучу, и потом уже старики разбирались, что к чему. А то если без стариков делить – одна ругань. Лось же додумался это делать сразу, как только станет ясно, чего и сколько взяли. Кое-кому понравилось – тем, у кого кулаки покрепче и глотка помощнее. Так что впотьмах Лось взял какие-то меха, какие-то горшки, я так и не понял, чего он там нахватал. А при свете солнышка он вгляделся и понял – не то! Пошел менять, а менять и не на что, каждый уже при своей добыче. Ругань, галдеж, переполох!

– Погоди, – говорю я девке, – как бы в этой суматохе тебя кто не потребовал заместо добычи. Лось сейчас там все вверх дном перевернет, наверняка обиженные будут, а тут ты лежишь бесхозная.

– Послушай, парень, – говорит девка. – Или кончай меня скорее, или спрячь хоть где-нибудь. Мне с другим мужем жить нельзя, если мой помер.

– Ну, – говорю, – разве что на другую телегу, где мое добро. Чем-нибудь тебя завалю – авось пронесет.

Помог я ей сползти, поставил на ноги и в обнимку потащил, там всего-то шагов десять было, телеги плотно стояли. И вроде только что Лось в толпе орал, а тут – на тебе, перед нами оказался и глядит сердито.

– Это что у тебя? – спрашивает.

– Это, – отвечаю, – моя доля добычи.

– Когда же ее делили? Я не припомню!

– А она в телеге раненая лежала, ты ее и не мог видеть, – говорю. – Может, удастся вылечить, женой сделаю.

Вот и весь разговор. Лось даже толком девку не разглядел, так, краем глаза. Не хотелось ему на девок смотреть с некоторого времени.

Он ушел, я девку уложил вместе со своим добром.

– Спасибо тебе, – говорит она, – что меня ему не выдал. А что, это и есть ваш командир?

– Он самый, – отвечаю. – Хороший был командир, четыре зимы нас водил, а теперь – как тетка, которой десяти дочкам приданое давать надо, всякую веревочку и всякий клочок меха к себе тащит.

– Командир-то он и теперь хороший, – задумчиво так говорит девка. – А эту дурь из него выбить можно.

– А ты можешь? – обрадовался было я.

– Знаю старый дедовский способ. Да только задаром не сделаю.

– А плата?

– А отправь меня вдогонку за мужем. Только сперва дурмана дай, а то немного боязно.

Опять стали торговаться. Потом отрядный ведун пришел, дал еще еще своего отвара. Потом мы стали собираться – нужно было поскорее захваченный обоз к озеру гнать и вывозить добычу на середину. Чего доброго, захватчики опомнятся и следом кинутся. Не до девки было.

К озеру мы подошли вечером, отыскали лодки, стали налаживать плоты. И тут слышим – в лесу такой тоненький голосок заводит: «Ау-у-у!..» Совсем детский жалобный голосишко. Выждал чуточку, снова затянул, а к нему вдруг еще и еще голоса с разных сторон присоединяются! И такое «Вау-у-у-у!» над лесом стоит – мороз по коже! Псоглавцы, Перкон их разрази!

У нас и руки опустились. Эти твари плавать умеют не хуже выдры, а сейчас, как на грех, лето, и теплое лето, им в воду залезть – одно удовольствие.

Выходит, придется в темноте бой принимать. На суше мы еще можем дать отпор, в воде не получится.

– Кто это? – спрашивает девка.

– Псоглавцы, – говорю. – Они вроде людей, только головы собачьи, загривок меховой, лапы тоже, а что под рубахами – не знаю, я их не раздевал.

– В рубахах, что ли, ходят?

– В длинных, по колено. Говорить не умеют, лают и воют. Кусаются крепко – ты ведуна спроси, он перегрызенную руку однажды лечил.

– Только ли кусаются?

– Дубинки у них есть, где-то мечи и щиты воруют, наловчились орудовать. Камни метко кидают.

– А едят что?

– А кто их разберет. Может, и сырое мясо. В плен они не берут, так что никто у них еще не бывал и домой не возвращался.

– И женщины у них есть?

– Может, и есть, только морды у всех одинаковые, – подумав, сказал я. – Ты вот по собачьей морде берешься определить, кобель или сучка? Я – нет.

– А я берусь, – преспокойно ответила девка. – И еще вопрос – щенят ты видел?

– Тоже не доводилось. А что, у вас за морем такие не попадаются?

– У нас за морем кое-что похуже – ночные псы, внуки Гарма. Я одного убила. Потом когти ему выдрали, сделали шесть ожерелий.

– Так много?

– Лап-то восемь.

Тут меня позвали – в строй становиться. А как девку одну оставлять? Я задержался – на дерево ее, что ли, подсадить?

– Ступай, – говорит она. – Я не боюсь. Мне же лучше – сразу вдогонку полечу.

Ну что ты с ней станешь делать?

А она села на озерный берег, пальцами до воды дотянулась – и вдруг пальцы себе облизнула.

– Хорошее у вас озеро. Не злое.

– У нас с ним уговор – если вздумает сняться и улететь, заранее предупреждает.

– Это хорошо. Послушай, скажи командиру – говорить с ним хочу.

– Ты?! С Лосем?!

Я представил себе, как передаю ему это приглашение, и поежился.

– Раз так – помоги мне до командира дойти.

Мне опять кричат – бросай девку, занимай свое место! А она в плечо вцепилась. Ну, доволок.

– Ты дурак? – спрашивает Лось.

– Сам дурак, – тут же отвечает девка, – а сейчас слушай. Каждый миг дорог. Скажи двум или трем бойцам – пусть лодки и плот в озеро выводят. Пусть веревкой связывают и оттаскивают от берега хоть на дюжину шагов. Тогда псоглавцы за ними полезут.

– Как полезут, так и вылезут, лодки-то пустые. Уходи, девка, мешаешь, – не глядя ей в лицо, буркнул Лось.

– Не вылезут. Я так сделаю, что озеро снимется. Они и увязнут.

– Умеешь, что ли? – без особого удивления спросил Лось.

– С озером договориться нетрудно. Я еще не то умею.

Тут же потребовала отрядного ведуна, он дал ей нужных травок, быстро развели костер – и стала она кидать на дым уговоры и обещания, только не на привычном мне языке, а на ином, на котором захватчики раньше говорили. Отдельные слова понять еще можно, а все целиком – не получается. Дым поплыл к середине озера и понес на себе все ее колдовство.

Все получилось так, что лучше не бывает. Цепочка наших пустых лодок только-только отошла от берега, как из леса в воду кинулись псоглавцы и поплыли наперехват. Замысел у них был просто прекрасный – перебить тех, кто в лодках, и отогнать из к другому берегу. Не тут-то было. Мы услышали гул, знакомый гул, шел он из-под земли, это озеро так в дорогу собирается. А потом я впервые в жизни увидел, как это происходит.

Сперва встали отдельные водяные столбы, потянулись вверх, словно бы озеро искало, за что там, в небесах, зацепиться. Потом они сделались толще, еще толще, совсем толстыми, а наверху словно бы ветви у них выросли, соединились между собой, и вся вода перетекла в образовавшийся над озером потолок. Некоторое время оно стояло на водяных столбах, потом их в себя втянуло и начало подниматься.

А внизу-то что было!

Псоглавцы по колено застряли в илистом дне! Перепугались, конечно, до полусмерти, завыли вразнобой. Когда они к бою готовятся – воют слаженно, а тут – жуть!

Мы окружили их, выбраться не даем, стреляем из луков, гоним от берега прочь. Загнали чуть ли не на середину и там оставили. Потом младшие забрались на дерево, доложили – они к другому берегу побрели, чтобы с нами больше не связываться. Проучили мы их, значит.

– Ну, девка, выручила ты нас! – говорю. – Не хочется мне тебя убивать, но раз уж просишь – пошли к ведуну, он тебе самого лучшего дурманного настоя изготовит, ты ничего и не почувствуешь.

А она сидит, к камню привалившись, глаза у нее закрыты – плохо ей. Всю душу, видно, в колдовство вложила. Вот такую, в беспамятстве сидящую, ее, пожалуй, лучше всего было бы удавить, только у меня рука не поднялась.

Позвал отрядного ведуна, он ее осмотрел, подтвердил – да, это через колдовство. И говорит так:

– Ты, Барсук, постарайся выбить ей эту дурь из головы. Хорошо, если бы она у нас тут навсегда осталась. Сам ни о чем не напоминай, если она вспомнит – разговор на другое своди. И, между нами говоря, как только она немного в себя придет, расстарайся – сделай ей ребеночка. Тогда она точно никуда не денется.

Я даже крякнул. Конечно, невесты у меня пока нет, глаза мне за этого ребеночка никто не выцарапает, но уж больно диковинный способ.

– Нет, – говорю, – не получится. Она меня не подпустит.

– Подпустит, – возражает ведун. – Она уже с мужем жила, ей без этого дела нельзя. А если не хочешь ребеночка – вызнай, как ее зовут, я сделаю привязку на имя.

И намучался же я, вызнавая имя! Врал, как последняя скотина. Ведун вроде бы не может лечить, пока имени не знает. И в поселок незьзя привозить человека без имени – духи предков обидятся. И еще чего-то нагородил. Наконец сказала – звать ее Сигрид.

Ведун тут же чего надо наговорил и получилась хорошая привязка, девка об удавке не заговаривает, никуда не бежит, выходит – сработало.

Мы вернулись в поселок и взялись за хозяйство. Война, хоть и маленькая, немало урону нам нанесла. И опять с Лосем суматоха и околесица! У него в доме одежды теплой – на три таких поселка хватит, а уперся и не дает! А у нас многие без имущества из-за этой войны остались. Эти поганцы на длинных лодках немало добра все же увезли к себе за море. Мать меня чуть не убила – чем вы, говорит, там в отряде занимались, если позволили врагу мой большой котел и совсем новое корыто утащить?! И шубу свою очень жалела.

Сигрид вместе с ведунами лечить людей стала. У нас народ не хворый, но всякое случается. Вон с Лосем драка из-за тряпья случилась – так мы командиру наваляли в хвост и в гриву, что месяц потом кряхтел. В походе он, может, и годится командовать, а в мирное время на это старики есть.

Притащили Лося к ведунам, те его велят в баню нести, а Сигрид является, руки в бока, сердитая и говорит:

– У него ребра сломаны, ему пока о бане придется забыть.

Повздорила с ведунами. Те ей – ну и лечи сама, коли такая умная. Она не против, возилась с ним, пеленала по-своему, вылечила. И тут опять неувязка! Ну, не может Лось с добром своим расставаться! Если по-хорошему – он должен был бы за такое удачное лечение полушубок Сигрид подарить, или холста четыре свертка, или пару хороших шкур, или телку ей пригнать.

А он тащит ей сверху, из своего дома, решето гороха!

Старики позвали его к судебному дубу и говорят: парень, с тобой неладно. Сигрид длиннокосая и возле озера тебя с отрядом из большой беды выручила, и сейчас вот исцелила. А ты что творишь? Забирай свое поганое решето гороха, неси настоящий подарок!

– Не могу, – бурчит Лось, – мне все это самому нужно.

– А на кой? – разумно спрашивают старики. – Живешь ты один, ну, не один – так с мышами.

– Я жениться думаю, – заявляет вдруг он. – Не могу жену в нищий дом привезти!

Уперся – и все тут. Но у нас в поселке народ не совсем простой. Старики отступились для вида, а бабы взялись за дело. Стали докапываться, что за женитьба такая. И моя мать, разумеется, в первых рядах этой разведки!

Бабы приняли Сигрид длиннокосую, как родную. Поскольку у нее своего хозяйства не было, то одна, то другая хозяйка ей корзину с едой посылала или же к столу звала. Вот мать вручает мне корзину и велит отдать, а там – и вареный сыр, и кровяная колбаса, и сала кусок, и дырявые пироги. Это только у нас я видел – круглые пироги пекут, потом надевают на шесты и сушат на ветру. Хорошо с собой в поход брать.

Принес я Сигрид корзину.

– Ну, как там мать, отыскала невесту Лося? – спрашивает она.

– Темное дело, – отвечаю. – Ездил он, оказывается, чуть ли не три года назад свататься, ему отказали, девица другого хотела. Ну, посватался, ну, отказали, с кем не бывает! Он же не знал, что у нее другой на примете. Такие дела быстро забываются. Я видел жениха, которому за осень четыре невесты отказали, и что ты думаешь? Уже снег пал, когда он сговорился с пятой и женился. И живут просто замечательно. Ты его знаешь, это Медведик.

У нас часто крупных мальчишек Медведями называют, а когда они вырастают, нужно же как-то различать. Вот в поселке живут Большой Медведь, Медведь-горбун, Медведик и даже Гуляй-Медведь, этот очень поздно женился, уже под тридцать ему было.

– А что, Барсук, – спрашивает Сигрид, – больше ни к кому не сватался?

– Так он и туда, к той девке, оказывается, тайком ездил, только теперь это узналось.

Она задумалась.

– Слушай, – говорит, – может, его жадность – от порчи? Принеси мне хоть щепку от его дома, что на холме, я погляжу.

* * *

– Много, – согласилась она. – Вот он сидит на этом добре и душу себе травит: я-де богатый, я-де и в это и в то ее наряжу, а она, дура, упирается!

– Дура и есть, – согласился я.

– Нет, не дура. Дурак Лось, что на добро свое столько надежд возложил. Ну так надо его от этой блажи избавить.

– А что, – спрашиваю, – есть способ?

– Есть, – говорит.

– Колдовской?

– Какой же еще!

Я вспомнил, каким он хорошим был командиром, и даже затосковал по тем временам.

– А что, есть ли у вашего командира огниво? – спросила Сигрид.

– Как не быть.

– Раздобудь-ка мне его.

* * *

– Чтобы некуда твоему дураку было возвращаться, – сказала она. И нож, нацеленный в мое брюхо, не опустила.

– Там же добра сколько! – прямо взвыл я.

* * *

Так что вот оно, командирское огниво. Всюду с собой таскаю. И когда начинается всякая лишняя суета насчет добычи – я его достаю, выкладываю и рассказываю, как Лосевый домина полыхал.

А Лось? Что Лось? Уцелел, конечно! Бегал, ругался, чуть не плакал, потом к ведуну жить пошел, потом вообще исчез. Ведун сказал – как перелетное озеро вернется, так и Лося ждать.

И что бы вы думали? С весной, как последний лед сошел, дороги просохли, побежали мы за добычей. То есть зимой, по снегу, соседи к нам за добычей были, а лето – наше время, тут уж мы к ним жалуем. Бежим, значит, привал делаем. Ночью – завыло в небе, загудело и – плюх! Озеро, стало быть, на прежнее место шлепнулось. Погуляло и домой вернулось.

А немного погодя, как вернулись мы с добычей, глядим: в устье ладьи входят. И хорошо идут, сразу видно – рулевой знает, где мели, и длинная, и наша. По бортам щиты вывешены, копья кое-где торчат, однако входят ладьи в устье открыто. Подошли поближе – ну, все ясно!

На передней, на носу, Лось стоит. А с ним – Сигрид длиннокосая. Как там моя бабка пела?

И ведь нарожала!