Книга: Имитатор



Имитатор

Нора Робертс

Имитатор

Никому еще не удавалось

достичь величия путем подражания.

Сэмюэль Джонсон

И сказал Сатана Саймону

Грили: «Тебе нет равных в вольном стиле».

Вейчел Линдсей

ПРОЛОГ

Лето выдалось на редкость сволочное: убийственно жаркое, не знающее жалости. На смену августу пришел такой же душный и липкий сентябрь, он словно накрыл Нью-Йорк распаренной зловонной подушкой.

«Лето, – подумала Джейси Вутон, – просто убивает бизнес».

Было два часа ночи, можно сказать, самое время ловить клиента: мужчины толпами валили из баров, и эти мужчины перед возвращением домой были не прочь немного порезвиться. «Сердце ночи» – так она называла этот час, когда те, у кого имелись и желание и деньги, искали себе компанию.

Ей приходилось работать на улице, потому что она баловалась «снежком» и пару раз попала в облаву. Правда, теперь она была чиста и твердо вознамерилась вернуться по «служебной» лестнице наверх под руку с богатым и одиноким кавалером. Но пока приходилось зарабатывать на эту собачью жизнь, а еще эта жарища отбивает охоту заниматься сексом за плату. За последние два часа она встретила всего пару товарок по работе, и это само по себе говорило о многом. Погода явно не способствовала бизнесу.

Джейси была профессионалкой и свою рабочую марку ценила очень высоко с той самой ночи, двадцать с лишним лет назад, когда прошла первое боевое крещение и получила лицензию. На жаре она потела, но не увядала. Временная лицензия на уличную работу ее, конечно, подкосила, но не сломила. Она останется на ногах, или на коленях, или на спине, это уж как клиент пожелает, но работу свою сделает.

«Работай, – твердила она себе. – Копи деньги, считай время. Через пару месяцев – оглянуться не успеешь! – опять переедешь в шикарный пентхауз на Парк-авеню, где тебе самое место».

Порой ей приходило в голову, что она уже старовата для уличной работы, но Джейси гнала прочь такие мысли. Думать надо о том, как выбить еще одно очко. Всего одно очко.

Если она в эту ночь не подцепит еще хоть одного клиента, у нее после платы за комнату не останется ни цента на подтяжку. А ей необходимо подтянуться.

Нет, она еще вполне в форме, уверяла себя Джейси, проходя под уличным фонарем по участку в три квартала, который застолбила как свою территорию. Она следила за собой. Может, она и сменяла «снежок» на бутылку водки – видит бог, ей не помешал бы глоток спиртного прямо сейчас! – все равно выглядела она классно. Просто классно!

Она демонстрировала товар лицом: на ней был шикарный пляжный бюстгальтер-болеро и юбочка «до челки». И то и другое – переливчато-красного цвета. Пока она не накопила на «пластику», без бюстгальтера было не обойтись. Зато ноги до сих пор оставались ее козырной картой: точеные, стройные, длинные, просто неотразимо эротичные в серебряных босоножках на высоченных шпильках со шнуровкой до колен. Правда, сейчас эти шпильки убивали ее, пока она совершала патрульный обход в поисках последнего клиента.

Дойдя до следующего столба, Джейси решила передохнуть. Она остановилась, выпятив одно бедро, и окинула усталым взглядом практически пустую улицу. «Надо было надеть длинный серебристый парик, – сказала она себе. – Папики балдеют от длинных волос». Но напяливать парик в такую жару – нет, это было выше ее сил. Поэтому она просто начесала свои собственные угольно-черные волосы и побрызгала их серебристым лаком.

Мимо проехало такси и пара частных машин. Джейси на каждую из них бросила приглашающий взгляд, но ни одна тачка даже не притормозила. Еще минут десять, и пора будет прикрывать лавочку. И ей придется дать домохозяину задаром, потому что платить за квартиру тоже больше нечем.

Джейси оттолкнулась от фонарного столба и на гудящих ногах направилась к дому. Однокомнатная квартирка – вот до чего она дошла! А ведь когда-то у нее были роскошные апартаменты в западной части города и полный гардероб шикарных шмоток. А ее ежедневник был расписан на год вперед.

«Наркотики, – предупредила ее Тресса Паланк, офицер по надзору, – это ледяная горка, по которой один путь – вниз, и часто он кончается смертью».

Джейси выжила, но скатилась в болото нищеты и увязла в нем по горло. Еще полгода, пообещала себе Джейси, а потом она вернется обратно на самый верх.

И тут она увидела его. Он шел ей навстречу – богатый, эксцентричный, немного странный на вид. В конце концов, не каждый день встречаешь в здешних местах парня при полном параде: во фраке, свободном шелковом плаще и цилиндре. Он нес черный саквояж.

Джейси нацепила свою профессиональную улыбку и провела ладонью по бедру.

– Привет, миленький. Раз уж ты у нас такой нарядный, может, устроим вечеринку?

Он одарил ее быстрой благодарной улыбкой, в которой блеснули безупречно ровные белые зубы.

– Что ты имеешь в виду?

Голос у него был под стать костюму. «Высший класс, – подумала Джейси с ностальгическим вздохом. – Культура, шик».

– Все, что пожелаешь. Ты здесь босс.

– Ну что ж, в таком случае пусть это будет частная вечеринка где-нибудь… поблизости. – Он огляделся по сторонам и указал на узкий переулок. – Боюсь, я несколько стеснен во времени.

Переулок. Значит, они перепихнутся по-быстрому. Ее это вполне устраивало. Если она все сделает правильно, получит и гонорар, и приличные чаевые. Хватит и на квартплату, и на запланированный уже давно силикон. Джейси двинулась впереди него в переулок.

– А ты, похоже, не местный?

– Почему ты так решила?

– Говоришь не по-местному и выглядишь не так. – Джейси пожала плечами, давая понять, что ее это не касается. – Скажи мне, что ты хочешь, милый, и мы покончим с финансовой стороной.

– О, я хочу все.

Она засмеялась и игриво провела рукой по его ширинке.

– Гм… Да я уж вижу. Ну, раз ты хочешь все, значит, все и получишь.

«А потом я вылезу из этих туфель и сделаю себе отличный ледяной коктейль». Она назвала самую высокую цену, какую только посмела заломить. Он кивнул, не моргнув глазом, и она выругала себя за то, что не запросила больше.

– Деньги вперед, – предупредила Джейси. – Как только заплатишь, сразу начнем веселиться.

– Верно. Деньги вперед.

Все еще улыбаясь, он повернул ее лицом к стене и дернул за волосы с такой силой, что ее голова откинулась назад. Одним движением он перерезал ей горло ножом, который до этого прятал под плащом. Она даже не успела вскрикнуть. Рот у нее открылся, она издала булькающий звук и соскользнула вниз по грязной стене.

– А теперь будем веселиться, – сказал он и принялся за работу.

ГЛАВА 1

Предела жестокости нет. Сколько ни натыкайся на кровавое месиво – свидетельство человеческого зверства, – у жизни в запасе всегда найдется что-то пострашнее. Что бы ни случилось, никогда нельзя сказать, что хуже уже не будет.

Всегда бывает хуже. Всегда случается что-то еще более жестокое, изощренное, чудовищное, безумное.

Глядя на то, что еще недавно было женщиной, лейтенант Ева Даллас спрашивала себя: может ли что-то быть страшнее этого? Двоих полицейских в форме, прибывших первыми на место преступления, рвало у входа в переулок, до нее доносился их надсадный кашель. Ее руки и ботинки уже были обработаны защитным составом, она стояла на месте, ожидая, пока улягутся спазмы в ее собственном желудке.

Приходилось ли ей раньше видеть столько крови зараз? Она не могла вспомнить и решила, что лучше и не пытаться. Присев на корточки, она открыла свой походный набор и взяла подушечку для идентификации отпечатков пальцев. Крови было не избежать, и Ева просто приказала себе не думать об этом. Подняв безжизненную руку жертвы, она прижала большой палец к подушечке.

– Жертва – женщина европейского типа. Тело обнаружено около трех тридцати утра офицерами, ответившими на анонимный вызов 911, и в настоящий момент идентифицировано: Вутон Джейси, возраст сорок один год, лицензированная проститутка, проживающая по адресу: Дайерс-стрит, 375. – Ева сделала неглубокий вздох, потом еще один. – Горло жертвы перерезано. Разброс брызг указывает на то, что рана была нанесена, пока жертва стояла лицом к стене. Судя по следам крови, женщина упала или была положена на мостовую поперек переулка нападающим, который затем… Господи! О господи!

– … который затем изуродовал тело жертвы путем удаления паховой области. Характер ранений как на шее, так и в паху свидетельствует о применении острого инструмента и наличии определенного опыта.

Несмотря на жару, ее пробирал озноб, на коже выступил холодный пот. Она вытащила измерительные приборы и начала записывать данные.

– Извините, – раздался за спиной у Евы голос ее помощницы Пибоди. Ева, даже не оборачиваясь, знала, что Пибоди все еще бледна от шока и тошноты. – Извините, лейтенант, я не удержалась.

– Ладно, забудь об этом. Оклемалась?

– Я… Да, лейтенант.

Ева кивнула и продолжила работу. Стоило крепкой, закаленной, обычно надежной, как скала, Пибоди бросить взгляд на то, что лежало в переулке, как она побелела и бросилась к выходу из проулка: Ева запретила ей блевать на месте преступления.

– Личность я установила: Джейси Вутон, Дайерс-стрит, 375. Желтобилетница. Имела лицензию. Прогони через машину.

– Никогда ничего подобного не видела. Просто ни разу в жизни…

– Найди данные. Отойди отсюда, ты мне свет загораживаешь.

Пибоди знала, что ничего она не загораживает. Просто лейтенант Даллас решила ее пожалеть. И Пибоди с благодарностью воспользовалась этой возможностью, потому что ее опять замутило. Она отошла в конец переулка. Ее полицейский китель пропотел насквозь, волосы взмокли под форменной фуражкой. Горло саднило, голос ей не повиновался, но она начала поиск на портативном компьютере. И все это время она следила за тем, как работает Ева. Деловитая, дотошная, многие назвали бы ее холодной.

Но Пибоди успела заметить, как лицо Евы дрогнуло от ужаса и жалости, прежде чем у нее самой все поплыло перед глазами. Нет, холодной ее назвать нельзя. Скорее ее можно назвать одержимой.

Вот и сейчас Пибоди видела, как она бледна, и дело было вовсе не в лампах дневного света, вытравивших живые краски с тонкого лица Евы. Карие глаза пристально и строго, не мигая, изучали чудовищные подробности. Руки у нее не дрожали, ботинки были перепачканы кровью. На лбу выступили капельки пота, но она не отворачивалась. Пибоди знала, что она не уйдет, пока не закончит работу.

Но вот Ева выпрямилась – высокая, стройная женщина в забрызганных кровью высоких ботинках, поношенных джинсах и в потрясающем льняном жакете. У нее были точеные черты лица, щедрый рот, широко расставленные золотисто-карие глаза и короткие, небрежно подстриженные темные волосы. Пибоди знала, что видит перед собой полицейского, который никогда не отвернется и не побежит, столкнувшись со смертью.

– Лейтенант…

– Пибоди, мне плевать, рвет тебя или нет, но не смей загрязнять мне место преступления. Давай сюда данные.

– Жертва прожила в Нью-Йорке двадцать два года. Предыдущий адрес – Центральный парк, западная сторона. Здесь она жила последние полтора года.

– Крутой вираж. Как же ее сюда занесло?

– Наркотики. Три ареста. Потеряла свою первоклассную лицензию, провела полгода в реабилитации, посещала психоаналитика, примерно год назад получила уличную лицензию с испытательным сроком.

– Сказала, кто ее снабжал?

– Нет, лейтенант.

– Посмотрим, что покажет тест на токсикологию, но я не думаю, что ее снабжал наш Джек. – Ева подняла конверт, оставленный в запечатанном виде, чтобы на него не попали брызги крови, прямо на теле.

«Лейтенанту Еве Даллас, полиция Нью-Йорка».

Набрано на компьютере, отметила Ева, каким-то замысловатым шрифтом на роскошной кремовой бумаге – плотной, чуть пухловатой, видимо, очень дорогой. Такую бумагу используют для пригласительных билетов на вечеринки по высшему разряду. Ей ли не знать! Ее муж постоянно рассылал и получал такие пригласительные билеты. Она еще раз перечитала послание.

«Привет, лейтенант Даллас.

Не слишком горячо для вас? Знаю, у вас выдалось хлопотное лето. Я с восхищением следил за вашей работой. Мне представляется, что в полиции нашего прекрасного города нет более достойного кандидата, чем вы, для общения со мной на – смею надеяться! – весьма интимном уровне.

Вот образчик моей работы. Ваше мнение?

С удовольствием предвкушаю долгое и плодотворное сотрудничество.

Джек».

– Я тебе скажу, что я думаю, Джек. Я думаю, что ты ненормальный ублюдок. Зарегистрируйте и запакуйте, – приказала Ева. – Дело об убийстве.


Квартира Джейси Вутон находилась на четвертом этаже одного из наспех возведенных строений, предназначенных для предоставления временного убежища беженцам и пострадавшим в городских войнах. Множество таких домов было построено в наименее благополучных районах города, и они постоянно находились под угрозой сноса.

Городскую администрацию раздирали бесконечные противоречия: одни хотели просто выселить дешевых желто-билетниц, или просто ЖБ, как их называли для краткости, наркоманов и толкачей, а вместе с ними и низкооплачиваемых рабочих, и снести ветхие дома, другие предлагали отремонтировать их. Пока власти спорили, дома ветшали, а дело не двигалось с места. По мнению Евы, никаких перемен ожидать не приходилось, пока трущобы не обрушатся на головы жильцам. Вот тогда отцам города придется иметь дело с настоящими классовыми беспорядками.

Но, пока этого не случилось, именно в таком месте следовало искать обиталище проститутки, скатившейся на самое дно.

Ее комната представляла собой раскаленную жарой коробку со встроенной кухонькой в нише и узкой, как щепка, ванной. Из окна открывался вид на стену соседнего дома. Сквозь тонкую внутреннюю перегородку до Евы отчетливо доносился чей-то героический храп из соседней квартиры.

Несмотря на обстоятельства, Джейси содержала свою квартиру в чистоте и даже попыталась обставить ее со вкусом. Мебель была дешевая, но не безликая. На светонепроницаемые шторы денег не хватило, но легкие занавески были обшиты оборочками. Раскладной диван был уже разложен, и постель застелена добротными хлопчатобумажными простынями. Наверное, они остались у Джейси с лучших времен, подумала Ева.

Она нашла запас продаваемых без рецепта лекарств, включая один полупустой и один непочатый пузырек «Вытрезвителя» – популярного тоника от похмелья. Что ж, оно и понятно: в кухне стояли две полные бутылки водки и бутылка домашней настойки. Она проверила на блоке связи входящие и исходящие сообщения за последние три дня. Одно из них было обращено к надзирающему офицеру и содержало просьбу повысить уровень лицензии. Другое представляло собой запрос о ценах на услуги пластического хирурга. Было одно входящее сообщение – то ли еще не прочитанное, то ли оставшееся без ответа, – напоминание от домохозяина о задержке квартплаты.

«Никакого дружеского обмена репликами», – отметила про себя Ева.

Она нашла и открыла записи домашней бухгалтерии. Свои скромные финансы Джейси держала в образцовом порядке. Плату за услуги аккуратно вносила на свой счет в банке, а потом снова пускала в дело. Много тратила на гардероб, уход за телом, волосами, лицом. «Привыкла хорошо выглядеть», – решила Ева. Хотела сохранить свой внешний вид. Ее самооценка, судя по всему, зависела от внешнего вида, неразрывно связанного с сексуальной привлекательностью, позволявшей ей дорого продавать себя, а деньги тратить на поддержание внешнего вида. Замкнутый круг.

– Она свила себе уютное гнездышко на ветке гнилого дерева, – заметила Ева вслух. – Я не нашла сообщений или писем от парня по имени Джек. Вообще никакой корреспонденции от мужчин, если на то пошло. Есть сведения о замужестве или совместном проживании?

– Никак нет, лейтенант.

– Мы поговорим с надзирающим офицером, проверим, есть ли у нее кто-то близкий. Но, думаю, что и там мы его не найдем.

– Лейтенант, мне кажется, то, что он с ней сделал… мне кажется, это было что-то личное.

– Тебе так кажется? – Ева резко обернулась, вновь оглядела убогую, но чистенькую комнатенку с претензией на кокетство и даже на шик. – Я думаю, это было нечто очень личное, но не по отношению к данной конкретной жертве. Он убил женщину, причем женщину, которая зарабатывала себе на жизнь, торгуя своим телом. Вот в чем состоит личный момент. Он не просто убил ее, он вырезал у нее то, чем она зарабатывала себе на жизнь. В этом районе нетрудно найти уличную проститутку в любое время суток. Надо только правильно выбрать место и время. «Образчик его работы». Вот все, чем она была для него.

Подойдя к окну и прищурившись, Ева представила себе улицу, переулок, стену дома.

– Возможно, он ее знал или видел раньше. Но не исключено, что встреча была случайной. Главное в том, что он был готов к случайной встрече. Орудие убийства было у него с собой, не говоря уж о письме, заранее написанном и запечатанном. А кроме того, он должен был иметь при себе чемоданчик, саквояж, рюкзак со сменой одежды. Он должен был снять с себя и убрать то, в чем пришел. Ведь он был весь в крови с головы до ног. Она заходит с ним в переулок, – продолжала размышлять Ева. – Жарко, час поздний, дела у нее идут не блестяще. Но вот появляется клиент – возможно, ее последний шанс подработать за эту ночь. Опыт у нее богатый, она занималась этим делом два десятка лет, но он не вызвал у нее подозрений. Может, она была пьяна, а может, он выглядел прилично. К тому же у нее нет опыта работы на улице, могла и не распознать опасность.



«Она привыкла работать на другом уровне, – думала Ева, – привыкла к сексуальным причудам и капризам богатых. Работа в китайском квартале для нее была равносильна отправке на Марс».

– Она в отчаянном положении. Ее прижали к стене – в прямом и в переносном смысле слова. – Ева все видела так ясно, словно сцена разворачивалась у нее на глазах. Высоко взбитые темные волосы с серебристыми прядками. Ярко-красный бюстгальтер, как будто приглашающий большого парня подойти поближе. – И она считает, что гонорар за услуги поможет ей заплатить за квартиру. Может, она надеется, что он поторопится, ведь у нее наверняка болят ноги. Господи, да я бы на таких каблуках не продержалась и двух минут! Она устала, но она готова обслужить последнего клиента, прежде чем подвести черту. Когда он перерезал ей горло, она не успела даже испугаться. Она была просто удивлена. Все произошло так быстро… Один короткий разрез слева направо рассек яремную вену. Кровь забила фонтаном. Ее тело умерло еще до того, как мозг зарегистрировал смерть. Но для него это было только начало.

Ева двинулась к туалетному столику и осмотрела ящики. Дешевая бижутерия, дорогая губная помада. Дешевые духи в вычурных флаконах, копирующих дизайнерские модели. Наверное, они напоминали хозяйке, что когда-то она пользовалась неподдельными духами и еще может к ним вернуться, если очень постарается.

– Он кладет ее на мостовую, вырезает из нее то, что делает ее женщиной. У него должна быть с собой сумка, иначе он не смог бы забрать то, что вырезал у нее. Он очищает руки. – Его Ева тоже видела: смутный силуэт мужчины со скользкими от крови руками, присевшего на корточки в грязном переулке. – Держу пари, он стер кровь и со своих инструментов, а уж с рук-то наверняка. Вот он берет заранее подготовленное письмо, укладывает конверт у нее на груди. Ему нужно сменить рубашку или надеть пиджак, чтобы скрыть кровь. Что дальше? Пибоди заморгала.

– Ну… он уходит. Дело сделано. Он уходит домой.

– Каким образом?

– Гм… уходит пешком, если живет где-то неподалеку. – Пибоди перевела дух и попыталась представить себе ход мыслей убийцы. Или, на худой конец, ход мыслей своего лейтенанта. – Он чувствует себя превосходно, не опасается какого-нибудь уличного грабителя. Если он живет где-то в другом месте, наверняка у него есть машина, потому что, даже если он переоделся или прикрылся, крови слишком много, а она, ко всему прочему, еще и пахнет. Он не мог сесть в такси или спуститься в метро: просто не стал бы так глупо рисковать.

– Неплохо. Мы все-таки опросим таксопарки, не брал ли кто такси в районе места преступления в указанное время, но, думаю, ничего не найдем. Давай опечатаем квартиру и опросим соседей.


Опрос соседей, как обычно бывает в таких случаях, ничего не дал. Жители доходных домов никогда ничего не знают, ничего не слышат, ничего не видят. Домовладелец держал в китайском квартале магазинчик, зажатый между птичьим рынком, специализирующимся на утиных лапках, и центром альтернативной медицины, гарантирующим здоровье, благополучие и душевный покой. Там они его и нашли. Его звали Пьер Чен. Мощные бицепсы и тоненькая ниточка усов. Убогая обстановка и перстень с бриллиантом на мизинце, отметила Ева. Примеси азиатской крови в его жилах было достаточно, чтобы позволить ему заниматься бизнесом в китайском квартале, хотя последний из его предков, прибывших из Китая, вероятно, видел Пекин еще во времена Боксерского восстания.[1]

Как она и предполагала, сам этот «король трущоб» обитал с семьей в престижном пригороде, раскинувшемся уже за городской чертой, в штате Нью-Джерси.

– Вутон, Вутон… – Чен перелистал страницы домовой книги. – Да-да, однокомнатная квартира класса «люкс» на Дайерс-стрит.

– Класса люкс? – переспросила Ева. – Чем же она заслужила такой статус?

– Имеется кухонная зона со встроенным холодильником и плитой. Она задолжала за квартиру. Плата должна была поступить неделю назад. Она получила стандартное напоминание два дня назад. Сегодня получит еще одно. На следующей неделе получит автоматическое извещение о выселении.

– В этом нет необходимости. Она уже поменяла адрес и ныне проживает в городском морге. Она была убита сегодня ранним утром.

– Убита? – Его брови сошлись на переносице, хотя Ева сомневалась, что он искренне озабочен или опечален. – Черт возьми, вы что, опечатали квартиру?

Ева склонила голову набок.

– А почему вы спрашиваете?

– Слушайте, у меня шесть домов по семьдесят две квартиры. Когда жильцов так много, всякое может случиться.

– Кто-то умирает в одиночку, без свидетелей, кто-то – при подозрительных обстоятельствах, бывают несчастные случаи, бывают и самоубийства. – Он аккуратно загибал по одному свои толстые пальцы. – И вот убийство. – Он загнул большой палец. – Тут появляются ваши парни, опечатывают квартиры, уведомляют родственников. Не успею я глазом моргнуть, как какой-нибудь дядюшка уже вывозит вещи, а кто будет аренду платить – неизвестно. – Он развел руками и бросил на Еву скорбный взгляд. – Мне же надо зарабатывать себе на жизнь.

– Вот и Джейси Вутон как раз пыталась заработать себе на жизнь, когда кто-то решил ее выпотрошить.

Чен надул щеки.

– Люди этой профессии частенько рискуют.

– Вы так трогательно выражаете свои гуманные чувства, что у меня просто нет слов. Поэтому давайте придерживаться фактов. Вы знали Джейси Вутон?

– Видел ее заявление, характеристики, квитанции об оплате. Саму ее в глаза не видел. У меня времени нет общаться с жильцами. У меня их слишком много.

– Понятно. А если кто-то за квартиру не платит и съезжать не хочет, вы наносите им визит, взываете к их чувству справедливости?

Он разгладил усы кончиками пальцев.

– Я тут веду дела по правилам. Каждый год судебные издержки стоят мне кучу денег, но я выселяю неплательщиков только по суду. Ничего не поделаешь – эксплуатационные расходы. Я бы эту Вутон не узнал, даже если бы она пришла сюда сделать мне массаж. А вчера вечером я был дома в Блумфилде с женой и детьми. Я с ними завтракал сегодня утром, в город приехал электричкой семь пятнадцать, как всегда. Если вам еще что-то нужно, обратитесь к моим адвокатам.

– Ублюдок, – констатировала Пибоди, когда они вышли на улицу.

– Точно. Держу пари, часть арендной платы он берет натурой. Сексуальные услуги, сувенирные порции наркотиков, краденые товары. Мы могли бы его прижать, будь у нас больше времени и праведного негодования. – Ева повернула голову и принялась изучать выставленные на продажу ощипанные утиные тушки, такие тощие, что смерть, должно быть, явилась для них избавлением. Отдельно висели связки перепончатых лапок. – Как едят утиные лапы? – задумчиво спросила она. – Как правильно: начинать с когтей и двигаться кверху или положено начинать с лодыжки и идти вниз?

– Я ночей не сплю, голову над этим ломаю.

Ева хоть и посмотрела на Пибоди косо, но все-таки порадовалась, что ее помощница снова в форме.

– Они ведь обрабатывают товар прямо здесь, так? Потрошат, разделывают птицу в подсобках. Острые ножи, много крови, определенное знание анатомии.

– Потрошить цыпленка куда проще, чем человека, – возразила Пибоди.

– Ну, не знаю. – Ева задумалась. – Формально это так. Превосходящая масса, куда больше возни, да и навыки требуются совсем не такие, как у рядового мясника. Но, если мясник не видит в этой массе человека, никакой особой разницы для него нет. Может, он практиковался на животных, чтобы набить руку. А с другой стороны, может, он – свихнувшийся врач или ветеринар. Бесспорно одно: он знает, что делает. Мясник, врач, одаренный любитель, но, кем бы он ни был, он должен совершенствовать свою технику, чтобы быть достойным своего героя.

– Своего героя?

– Джека, – ответила Ева и направилась обратно к машине. – Джека Потрошителя.

– Джека Потрошителя? – Пибоди нагнала ее с открытым ртом. – Это тот, который был в Лондоне… Когда же это было?

– Позапрошлый век, точнее – в конце девятнадцатого. Уайтчепел. Тогда это был один из беднейших районов города, прибежище проституток. Он убил пять, нет, кажется, восемь женщин. Все это случилось в течение одного года в радиусе одной мили[2]. – Она села за руль, бросила взгляд на Пибоди и заметила, что та все еще смотрит на нее с открытым ртом. – В чем дело? – спросила Ева. – Тебя удивляет, что я что-то знаю?

– Да, лейтенант. Вы кучу всего знаете, но я не думала, что история – ваш конек.

«Убийства – мой конек», – подумала Ева, отъезжая от тротуара.

– Пока другие девочки читали о пушистых, еще не выпотрошенных утятах, я читала о Джеке и других серийных убийцах.

– Вы читали об этом… в детстве?

– Да. Ну и что?

– Ну… – Пибоди не знала, как выразить свою мысль поделикатнее. Ей было известно, что Ева в детстве сменила четыре приемных семьи и несколько сиротских приютов. – Неужели никто из взрослых не следил за вашими увлечениями? Я хочу сказать, мои родители – а они считали, что детей не следует слишком строго держать в узде, – встали бы насмерть против такого чтения. Ну, понимаете, детская впечатлительность, годы формирования личности и все такое. Ночные кошмары, эмоциональные травмы…

Ева была травмирована всеми возможными способами задолго до того, как научилась читать, и не могла вспомнить такого времени в своей жизни, когда ее не преследовали бы кошмары.

– Взрослые считали, что, пока я брожу по Сети в поисках данных о Потрошителе или Джоне Уэйне Гейси, я при деле и никому не доставляю хлопот. Остальное их не интересовало.

– Ясно. Значит, вы с самого начала знали, что хотите стать полицейским. С самого начала она знала одно – она не хочет быть жертвой. А позже она поняла, что хочет встать на защиту жертв. Для нее это означало, что надо стать полицейским.

– Примерно так. Потрошитель через какое-то время стал посылать письма в полицию. Но он не с этого начал, в отличие от нашего парня. Этот с самого начала объявляет нам о своих намерениях. Ему нужна игра.

– Ему нужны вы, – заметила Пибоди, и Ева кивнула в знак согласия.

– Я только что закончила дело, наделавшее много шума. Лучшее время в эфире. Публикации в газетах. А еще раньше, в начале лета, было дело о Чистоте – тоже довольно горячее. Он смотрел телевизор. Теперь ему самому нужна шумиха. Джек Потрошитель тоже был весьма популярен в свое время.

– Он хочет, чтобы вы занимались этим делом. Чтобы вся пресса сосредоточилась на нем. Чтобы за ним следил весь город.

– Я тоже так думаю.

– Значит, он откроет охоту на других проституток в том же районе.

– Это был бы определенный почерк. – Ева помолчала. – Он хотел бы, чтобы мы так думали.


Следующим пунктом назначения для нее стала приемная офицера по надзору за Джейси Вутон, расположенная на южной окраине Гринвич-Виллидж. На заваленном делами массивном столе Ева заметила большую яркую жестянку с леденцами. За столом сидела немолодая женщина в строгом сером костюме.

На вид Ева дала бы ей пятьдесят с лишним. Доброе лицо и проницательные зеленовато-карие глаза.

– Тресса Паланк. – Она поднялась из-за стола, крепко пожала руку Еве и жестом показала на стул. – Полагаю, это связано с кем-то из моих поднадзорных. У меня десять минут до следующей встречи. Чему я могу вам помочь?

– Расскажите мне о Джейси Вутон.

– Джейси? – Брови Трессы удивленно приподнялись, легкая улыбка тронула ее губы, но в глазах затаилась настороженность. – Неужели у вас с ней проблемы? Поверить не могу. Она встала на путь исправления. Она твердо намерена вернуть себе лицензию класса А.

– Джейси Вутон была убита в первые часы сегодняшнего утра.

Тресса закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула.

– Я так и знала, что это кто-то из моих подопечных. – Она открыла глаза и устремила взгляд на Еву. – Сразу догадалась, как только услыхала сводку об убийстве в китайском квартале. Нутром почуяла, если вы меня понимаете. Джейси… – Она сложила руки на столе и посмотрела на них. – Что произошло?

– Я пока не имею права раскрывать детали. Могу только сказать, что ее зарезали.

– Изувечили. В сводке говорилось, что сегодня рано утром в китайском квартале было найдено изувеченное тело лицензированной проститутки.

«Кто-нибудь из патрульных», – подумала Ева. Ничего, когда она найдет источник утечки, он пожалеет, что родился на свет.

– В настоящий момент я больше ничего не могу вам сказать. Расследование пока находится на самом начальном этапе.

– Порядок мне знаком. Я пять лет занималась этой работой.

– Вы работали в полиции?

– Пять лет. Специализировалась на преступлениях на почве секса. Потом я перешла в отдел надзора. Мне было не по душе то, что я видела на улицах. Здесь, по крайней мере, я могу хоть чем-то помочь, но мне не приходится разгребать эту грязь день за днем. Моя работа – тоже не пикник, но я с ней справляюсь. Наилучшим образом, поверьте. Я расскажу вам все, что знаю. Надеюсь, это поможет.

Она недавно просила о повышении уровня лицензии. Ей отказали. У нее был еще год испытательного срока – с обязательным отбыванием. Она ведь подсела на «снежок», подвергалась арестам. Реабилитация прошла успешно, но я подозреваю, что она нашла замену наркотику.

– Водку. Две бутылки в ее квартире.

– Ну что ж… Это не запрещено законом, но противоречит условиям ее испытательного срока. Хотя… кого это теперь волнует! – Тресса потерла глаза пальцами и вздохнула. – Теперь это уже никого не волнует, – повторила она. – Джейси так хотела вернуться в верхнюю часть города, что ни о чем другом просто думать не могла. Ненавидела уличную работу, но никогда не пыталась сменить профессию.

– Вы не знаете, у нее были постоянные клиенты?

– Нет. Когда-то у нее был обширный список клиентов из высшего общества – мужчин и женщин. Ее лицензия распространялась на оба пола. Но, насколько мне известно, никто из них не востребовал ее, когда она переселилась в нижнюю часть города. В противном случае она бы мне сказала. Ей это было бы лестно.

– Кто ее снабжал?

– Имени она не раскрывала никому, даже мне. Но она поклялась, что после выписки из клиники контактов у нее не было. Я ей поверила.

– Как вы думаете, почему она скрыла имя? Из страха?

– По-моему, для нее это был вопрос этики. Всю свою сознательную жизнь она была лицензированной профессионалкой. Уважающая себя профессиональная проститутка хранит тайны своих клиентов не менее ревностно, чем врач или священник. Своего поставщика она приравнивала к клиентам. Да я подозреваю, что он и был одним из ее клиентов. Но это всего лишь предположение.

– Вы не заметили в ней в последнее время каких-либо признаков озабоченности, тревоги, страха?

– Нет. Ей просто не терпелось поскорее вернуть свою прежнюю жизнь.

– Как часто она к вам приходила?

– Раз в две недели: таковы были требования испытательного срока. Она ни разу не пропустила встречи, регулярно проходила медосмотр, всегда была готова к проверке по случайной выборке, к сотрудничеству с органами надзора. Она была обычной женщиной, лейтенант, несколько растерянной и выбитой из колеи жизненными обстоятельствами. У нее не было уличного опыта, она привыкла к более изысканной клиентуре. Она перестала общаться с людьми, потому что стыдилась своего положения, к тому же она считала себя выше той среды, в которой была вынуждена вращаться. – Тресса на секунду прижала пальцы к губам. – Простите, я стараюсь не принимать происшедшее слишком близко к сердцу, но это выше моих сил. Вот почему моя полицейская карьера не задалась. Она мне нравилась, я хотела ей помочь. Не представляю, кто мог так с ней поступить. Еще один бессмысленный акт насилия, направленный против тех, кто не может дать сдачи. В конце концов, она была всего лишь шлюхой. – Голос у Трессы задрожал, она откашлялась и шмыгнула носом. – Очень многие так думают, уж мы-то с вами знаем. Они приходят ко мне, эти желтобилетницы… избитые, ограбленные, униженные, изувеченные. Одни бросают это ремесло, другие как-то справляются, некоторым удается подняться на более высокий уровень и зажить по-царски. Но большинство оказывается в сточной канаве. Это опасная профессия. Полицейские, спасательные службы, медики, проститутки. Опасные профессии с высоким уровнем смертности. Она хотела вернуть свою прежнюю жизнь, – добавила Тресса напоследок. – И это ее убило.

ГЛАВА 2

Ева заехала в морг. Может быть, сама жертва что-то раскроет ей. Может быть, это ее последний шанс что-то разузнать о Джейси Вутон – одинокой женщине, не имевшей ни друзей, ни врагов, ни приятелей, ни родственников, но выбравшей для себя профессию, связанную с физическими контактами. О женщине, считавшей свое тело основным источником дохода и использовавшей его для обеспечения себе жизненных благ.

Ева хотела узнать, что тело Джейси Вутон может рассказать ей об убийце. В коридоре она замедлила шаг и обернулась к Пибоди.

– Присядь где-нибудь, – приказала она, – свяжись с парнями из лаборатории. Проси, умоляй, угрожай, делай что хочешь, но заставь их как можно скорее отследить бумагу.



– Я справлюсь, лейтенант. Я могу туда войти. Меня больше не стошнит.

Ева заметила, что ее помощница опять побледнела. Мысленно Пибоди опять переживала увиденное в переулке: кровь, месиво, оставшееся от тела женщины. Она, конечно, выдержит, Ева это понимала, но какой ценой? Не стоило платить такую цену. Во всяком случае, не здесь и не сейчас.

– Я не сомневаюсь, что ты справишься. Я говорю, что мне надо знать, откуда взялась эта бумага. Раз убийца что-то оставил на месте преступления, мы должны это исследовать. Так что сядь где-нибудь и займись делом.

Не давая Пибоди возможности возразить, Ева прошла сквозь двойные двери в прозекторскую, где покоилось тело.

Она ожидала, что Морс, главный судмедэксперт, возьмет эту работу на себя, и он ее не разочаровал. Одетый в прозрачный защитный костюм поверх короткого синего халата и шаровар, он, как обычно, работал один. Его длинные волосы, стянутые на затылке, были спрятаны под шапочку во избежание контакта с телом. На шее у него висел серебряный медальон с плоским темно-красным камнем. Его руки были по локоть в крови, красивое, несколько экзотическое лицо превратилось в неподвижную маску.

Он часто включал музыку во время работы, но в этот день в помещении царила тишина, нарушаемая лишь гудением машин и жутковатым жужжанием лазерного скальпеля.

– Время от времени, – заговорил он, не отрываясь от работы, – мне приходится видеть нечто выходящее за рамки человеческих возможностей. А ведь мы с тобой, Даллас, знаем, что человек способен на неслыханную жестокость по отношению к другому человеку. И тем не менее порой я вижу, что некоторым удается сделать следующий шаг. Чудовищный шаг к полной бесчеловечности.

– Рана на горле убила ее.

– Хвала господу за малые милости. – Он поднял голову. На этот раз его глаза за выпуклыми стеклами защитных очков были непроницаемы, Ева не увидела в них азартного интереса, к которому привыкла. – Всего остального, что он с ней вытворял, она не чувствовала, не знала. Она была уже бесповоротно мертва, когда он свежевал ее как мясник.

– Он действовал как мясник?

– А как еще это назвать? – Морс бросил скальпель на поднос и указал окровавленной рукой на изувеченное тело. – Как еще ты это назовешь?

– Слов у меня нет. Думаю, их в природе не существует. Жестокость? Этого мало. Злоба? Тоже не то. Мне сейчас не до философии, Морс. Ей это не поможет. Я должна знать: у него есть опыт в таких делах? Или он просто кромсал ее кое-как?

Морс чувствовал, что задыхается. Чтобы хоть немного успокоиться, он сорвал с себя защитные очки и шапочку, подошел к раковине и начал смывать с рук изолирующий состав вместе с кровью.

– Он знал, что делает. Надрезы нанесены точно. Без колебаний, без суеты. Ни одного лишнего движения. – Морс подошел к холодильнику, вытащил две бутылочки воды, бросил одну из них Еве, а из другой жадно отпил большой глоток. – Наш убийца знает, как заполнять книжку-раскраску, не выходя за пределы контура.

– Прости, ты о чем?

– Знаешь, твое полное лишений детство не перестает меня удивлять. Мне надо присесть на минутку. – Он сел, устало потер глаза, провел ладонью по лбу. – Этот случай меня достал. Как и когда это случится, предсказать невозможно. Через мои руки столько всего проходит каждый день… И все же эта сорокалетняя женщина с педикюром, который она делала себе сама, и выпирающей косточкой большого пальца на левой ноге меня достала.

Ева не знала, что ему сказать, чтобы вывести его из этого угнетенного состояния. Она придвинула стул, села рядом с ним, отпила воды. Он не выключил запись, подумала она. Пусть сам решает, стирать их разговор или нет.

– Тебе нужен отпуск, Морс.

– Это ты мне говоришь? – Он горько рассмеялся. – Я должен был уехать завтра. Две недели на Арубе. Солнце, море, голые женщины – заметь, еще живые! – и коктейли, подающиеся в кокосовой скорлупе.

– Поезжай.

Морс покачал головой.

– Я отложил поездку. Это дело я должен довести до конца. – Он посмотрел на Еву. – Я это понял, как только ее увидел. Как только увидел, что он с ней сделал. Я не смог бы загорать на пляже завтра утром.

– А я могла бы тебе сказать, что тут у тебя работают надежные люди. Они позаботятся о ней… и обо всех, кто еще поступит за эти две недели. – Ева отпила воды, не отводя взгляда от останков Джейси Вутон, лежащих на холодной цинковой плите. – Я могла бы тебе сказать, что найду сукина сына, который сотворил это с ней. Я позабочусь, чтобы он заплатил сполна. Все это я могла бы тебе сказать, и все это было бы правдой. Но я тоже не смогла бы уехать. – Она прислонилась затылком к стене. – Я бы не поехала.

Морс привалился к стене и вытянул перед собой ноги. Обнаженное изуродованное тело Джейси Вутон лежало на столе в нескольких футах от них.

– Что с нами не так, а, Даллас?

– Хоть убей, не знаю.

Он закрыл глаза, чувствуя, что постепенно успокаивается.

– Мы любим мертвых. – Услыхав, как Ева фыркнула, Морс усмехнулся, не открывая глаз. – До чего же у тебя грязные мысли, Даллас! Я не имел в виду некрофилию. Кем бы они ни были при жизни, мы любим их, потому что они стали жертвами несправедливости. Побитые собаки.

– Похоже, мы все-таки ударились в философию.

– Да вроде бы. – Морс сделал то, чего не делал почти никогда: прикоснулся к ней. Просто похлопал по руке. И все-таки в этом прикосновении Еве почудилось что-то доверительное, почти интимное. Это был жест ободрения и ласки между товарищами, куда более нежный, чем все то, чем жертва обменивалась со своими клиентами. – Они поступают к нам, – продолжал он, – младенцы, дряхлые старики, люди всех возрастов. Кто бы и как бы ни любил их при жизни, после смерти именно мы становимся самыми близкими им людьми. И порой это ощущение близости проникает глубоко к нам внутрь и не отпускает подолгу.

– Похоже, у нее при жизни вообще не было близких. Я осматривала ее квартиру, и, судя по отсутствию сувениров… сентиментальных воспоминаний, если можно так выразиться… при жизни ей никто не был нужен. Так что… считай, кроме нас с тобой, у нее вообще никого нет.

– Ладно. – Морс отхлебнул еще глоток и встал. – Ладно. – Отставив в сторону бутылку, он опять обработал руки защитным составом и надел очки. – Я нажал на токсикологов, хотя не знаю, что из этого выйдет. Печень довольно изношена: действие алкоголя. Но никаких серьезных травм или заболеваний. Последний прием пищи – порция спагетти за шесть часов до смерти. Операция по увеличению груди и омоложению век. Пластика ягодиц и коррекция челюсти. Работа качественная.

– Недавняя?

– Нет. Подтяжка зада сделана пару лет назад, и я бы сказал, что это последняя операция.

– Стыкуется. Удача ей изменила. В последнее время у нее не было денег на хорошую подтяжку.

– Теперь переходим к самой последней операции. Рану на шее убийца нанес тонким ножом с гладким лезвием, скорее всего, скальпелем. Удар слева направо, слегка наклонный. Судя по углу наклона, ее подбородок был вздернут, голова откинута. Он подошел сзади, вероятно, дернул ее за волосы левой рукой, нанес удар правой. – Морс продемонстрировал обеими руками в воздухе, как это было. – С одного удара рассек яремную вену.

– Было много крови. – Ева продолжала изучать тело, но мысленным взором видела Джейси Вутон живой, стоящей на ногах лицом к грязной стене в переулке. Вот ее голова откидывается назад, растерянность, мгновенный шок, ослепительная вспышка боли… – Кровь хлынула тугой струей. Залила все вокруг.

– Да, крови было много. Он весь перепачкался, даже стоя у нее за спиной. Что касается остального, это один длинный разрез. – Морс очертил пальцем контур в воздухе. – Сделано быстро, точным движением. Разрез нельзя назвать чистым, тем более хирургическим, но это не первая его работа. Он уже и раньше резал плоть. Причем это была не тренировка на муляжах. Он и раньше, еще до этой несчастной женщины, имел дело с плотью и кровью.

– Не хирургический… Значит, он не врач?

– Я бы этого не исключил. Он наверняка спешил, освещение было скверное, он волновался, нервничал, к тому же он был сексуально возбужден. – На красивом лице Морса отразилось отвращение. – Что бы ни двигало этим… извини, слов не подберу. Что бы им ни двигало, это явно не сказалось на его умении, хотя могло бы сказаться. Он удалил женские половые органы, скажем так, с завидной оперативностью. Невозможно установить, имел ли место сексуальный контакт перед удалением. Но, исходя из времени смерти и нанесения повреждений, можно утверждать, что обошлось без игр, потому что между первым и вторым прошло всего несколько минут.

– Ты занес бы его в разряд медиков? Медбрат, санитар, ветеринар? – Ева сделала паузу и склонила голову набок. – Патологоанатом?

Морс усмехнулся:

– Это, безусловно, не исключено. Для этого требовался солидный навык, особенно при данных обстоятельствах. Но, с другой стороны, ему не надо было беспокоиться о шансах пациента на выживание. Ему требовалось определенное знание анатомии, знакомство с инструментами, которыми он пользовался. Я бы сказал, он наверняка учился, несомненно, практиковался, но не исключено, что лицензии врача у него нет. А может быть, и есть. Просто на этот раз перед ним не стояла задача сохранить пациенту жизнь. Говорят, он оставил записку?

– Оставил. Она адресована мне, так что, считай, он позаботился о моем участии в деле с начальной стадии.

– Значит, для него это что-то личное.

– Можешь смело говорить «интимное».

– Я передам тебе рапорт и результаты анализов, как только смогу. Мне надо еще кое-что проверить. Посмотрим, может, я сумею еще кое-что разузнать о ножах.

– Отлично. Не принимай все так близко к сердцу, Морс.

– Я принимаю все, как есть, – сказал он. Увидев, что она направляется к двери, он окликнул ее: – Даллас! Спасибо!

Ева обернулась:

– Без проблем!

Проходя по коридору, она сделала знак Пибоди следовать за ней.

– Скажи мне то, чего я жду.

– Лаборатория под нажимом вашей преданной подчиненной сумела определить, что это почтовая бумага особого сорта. Очень дорогая, представляете, даже не из вторичного сырья, что не только шокирует мою природолюбивую душу, но и означает, что она производится и продается вне территории Соединенных Штатов. У нас на этот счет жесткие законы.

– Я думала, природолюбы не признают законов, установленных людьми, и вмешательства правительств в дела общества.

– Признаем, когда это нам на руку. – Пибоди села в машину. – Бумага английская. То есть она производится в Великобритании. Продается только в Европе, всего в нескольких точках.

– Значит, в Нью-Йорке ее не достать?

– Нет, лейтенант. Ее трудно купить даже через Интернет или по почте наложенным платежом, потому что у нас первичный бумажный продукт входит в список запрещенных товаров.

– Угу. – Мысли Евы уже унеслись вперед, к следующим стадиям расследования, но она вспомнила, что Пибоди в скором времени предстоит сдавать экзамен на звание детектива, и решила устроить ей небольшой прогон.

– Так каким же образом эта бумага попала из Европы в занюханный переулок в китайском квартале?

– Ну, люди контрабандой провозят в Штаты кучу всякого запрещенного барахла. Или пользуются черным рынком. Или иностранцы, например. Им разрешают ввозить личные вещи… скажем так, не вполне кошерные. Может, это даже дипломат. Но за все надо платить, а цена высока. Вот этот сорт бумаги идет за двадцать евро за лист. Конверт – за двенадцать. – Это парни из лаборатории тебе сказали?

– Нет, лейтенант. Раз уж я все равно там сидела, я сама проверила.

– Молодец. Где ею торгуют, выяснила?

– Хотя бумага производится только в Англии, в Европе имеется шестнадцать розничных точек и две оптовые. Оптовые в Лондоне.

– Вот как?

– Я подумала, раз он подражает Джеку Потрошителю, лондонскую версию стоит проверить в первую очередь.

– Вот с нее и начни. Мы проверим все точки, но прежде всего Лондон. Может, тебе удастся добыть список покупателей.

– Слушаюсь. Лейтенант, насчет сегодняшнего утра. Знаю, я не выполнила работу…

– Пибоди, – перебила ее Ева. – Я разве говорила, что ты не выполнила работу?

– Нет, но…

– Было ли хоть раз с тех пор, как ты работаешь под моим началом, чтоб я постеснялась тебе сказать, что ты не тянешь или не соответствуешь моим требованиям, что я недовольна твоей работой или что ты облажалась?

– Нет, такого вроде бы не было, лейтенант. – Пибоди шумно выдохнула, надувая щеки. – Что-то не припоминаю.

– Ну, так выброси это из головы и достань мне списки клиентов.


В Центральном управлении ее задержали в общей комнате для детективов, из-за тесноты называемой «загоном»: на нее обрушился град вопросов и предположений по поводу убийства Вутон. Раз уж дело вызвало такой шум в полиции, значит, среди почтеннейшей публики оно вызовет настоящую бурю.

Ева скрылась от вопросов в своем кабинете, – нажала на кнопку кофеварки и начала просматривать поступившие на ее имя сообщения. Дойдя до двадцатой заявки на встречу с прессой, она бросила их считать. Полдюжины этих посланий было от Надин Ферст с Семьдесят пятого канала.

Держа в руке чашку, Ева села за стол и забарабанила пальцами по крышке. Раньше или позже ей придется встретиться с прессой. Лучше бы, конечно, позже. Где-нибудь в конце следующего тысячелетия. Но ей придется сделать заявление. Короткое и официальное, решила Ева. А пока надо избегать телефонных разговоров и отказываться от интервью с глазу на глаз.

Именно этого он и жаждал. Он хотел, чтобы она обратилась к прессе, рассказала о нем, получила время в эфире и место на газетных полосах, окружила его блеском славы. Многие из них этого хотят, размышляла Ева. Большинство из них. Но этот жаждал сенсации. Он хотел, чтобы заголовки кричали:

«СОВРЕМЕННЫЙ ПОТРОШИТЕЛЬ ТЕРРОРИЗИРУЕТ НЬЮ-ЙОРК!»

Да, это в его духе. Газетные «шапки» самым крупным шрифтом. Она включила компьютер. Джек Потрошитель. Праотец всех серийных убийц новейшей истории. Так и не пойманный, так и не опознанный.

Центральная фигура бесчисленных научных исследований, литературных произведений, кинофильмов, домыслов, предположений, гипотез, спекуляций на протяжении почти двух столетий. Предмет жадного любопытства, отвращения и страха.

Газетная шумиха, поднятая его похождениями, подогрела интерес к нему и вызвала панику.

Имитатор тоже надеется остаться неопознанным. Хочет внушить страх и привлечь к себе интерес. Помериться силами с полицией. Наверняка он изучал свой прототип. Наверняка изучал медицину, возможно, неофициально, чтобы совершить первое преступление. Шикарная почтовая бумага, признак принадлежности к высшему обществу.

Основные подозреваемые по делу Потрошителя были из высшего общества, думала Ева. Подозревали даже членов королевской семьи. Людей, не подвластных закону. Считающих себя выше закона.

Сторонники другой версии утверждали, что Потрошитель – американец, приехавший в Лондон. Ей эта версия всегда казалась ложной, но… нельзя ли предположить обратное? Что, если ее «клиент» – англичанин в Америке?

Или, может быть, – как это называется? – англофил? Любитель и поклонник всего британского. Может быть, он ездил в Англию, ходил по улицам Уайтчепела? Восстанавливал картину в своем воображении? Воображал себя на месте Потрошителя?

Она начала печатать рапорт, но остановилась на полпути, позвонила в приемную доктора Миры и настояла на встрече.


Доктор Шарлотта Мира была в одном из своих элегантных костюмов – на этот раз в льдисто-голубом, украшенном тремя длинными, тонкими золотыми цепочками. Мягкие каштановые волосы с несколькими высветленными прядками были аккуратно уложены и обрамляли ее красивое лицо. «Это что-то новенькое», – отметила про себя Ева. Может, ей полагается отпустить какое-нибудь замечание по этому поводу? Или надо сделать вид, что она ничего не заметила? Она всегда чувствовала себя неуверенно на дамской территории.

– Спасибо, что уделили мне время, – начала Ева.

– Я так и думала, что вы сегодня позвоните. – Мира жестом пригласила ее сесть в кресло. – Все только и говорят, что о вашем новом деле. Детали просто чудовищны.

– Чем чудовищнее детали, тем больше шума.

– Да, вы правы. – Не сомневаясь, что Ева весь день существовала на одном кофе, Мира предложила чай. – Не знаю, чему из того, что я слышала, можно доверять.

– Я как раз составляю рапорт. Знаю, сейчас еще рано просить вас о составлении психологического портрета, но на этот раз мне не хочется ждать. Если я права, для него это только начало. Его целью была не Джейси Вутон как личность. Думаю, он ее не знал, да и она его не знала.

– Вы полагаете, это был случайный выбор?

– Не совсем так. Ему нужна была женщина определенного типа, лицензированная профессионалка. Желто-билетница. Короче – шлюха. Уличная проститутка из бедного городского квартала. У него были весьма определенные требования. Вутон мертва, потому что она отвечала этим требованиям. Ему требовалось именно это, не больше и не меньше. Я вам устно изложу все, что у меня есть, а когда все обработаю, пошлю вам файл. Но мне хотелось бы быть уверенной, что я двигаюсь в верном направлении.

– Расскажите мне все, что знаете. – Мира протянула ей тонкую фарфоровую чашку и снова села, балансируя своей собственной чашкой на колене.

Ева начала с описания жертвы, рассказала Мире, в каком виде была найдена Джейси Вутон, затем описала записку, перечислила все, что ей и Морсу удалось установить на этот момент.

– Джек, – пробормотала Мира. – Джек Потрошитель.

Ева наклонилась вперед.

– Вы о нем знаете?

– Любой психолог-криминалист, если он не даром ест свой хлеб, изучал дело Джека Потрошителя. Думаете, мы имеем дело с имитатором?

– А вы?

Откинувшись на спинку кресла, Мира отпила из своей чашки.

– Он, безусловно, позаботился о том, чтобы мы пришли к такому выводу. Он человек образованный. Эгоцентричный. Испытывает отвращение к женщинам. Тот факт, что он выбрал именно этот способ убийства, говорит о многом. Его прототип нападал на женщин и уродовал их по-разному. Наш, с позволения сказать, герой решил сымитировать тот случай, когда Потрошитель убивает жертву и удаляет то, что делает ее женщиной. – Ева задумчиво кивнула. Она и сама уже пришла к тому же выводу. – Он практически кастрировал ее, лишил пола, – продолжала Мира. – Женские половые органы в его представлении символизируют похоть, насилие, подавление, унижение. Его отношения с женщинами никак нельзя назвать здоровыми и традиционными. Он считает себя избранным – необыкновенно умным, возможно, гениальным. Поэтому ему нужны только вы, Ева.

– Для чего?

– В качестве противника. Величайший преступник современности, загадочный, неуловимый… Он не может допустить, чтобы его преследовал самый заурядный коп. Согласна, он, скорее всего, не знал Джейси Вутон. Все его представления о ней сводились лишь к тому, что для него она была подходящей жертвой. Но вас он знает. Для него вы такая же жертва, как и она. Нет, не такая же. Вы – нечто большее. Она была лишь пешкой в его игре. Вы его цель.

Об этом Ева тоже уже успела подумать, но все еще гадала, как обратить это обстоятельство на пользу делу.

– Он не хочет моей смерти.

– Нет. Во всяком случае, не сейчас. – Мира озабоченно нахмурилась. – Он хочет, чтобы вы жили, хочет наблюдать, как вы за ним гоняетесь. Наблюдать, как репортеры расписывают его подвиги и вашу погоню. Тон записки – издевательский. Ему хотелось бы и дальше дразнить вас. Вы для него не просто коп, а престижный коп, да к тому же еще и женщина. Он никогда не проиграет женщине, он уверен, что раздавит вас, станет вашим первым большим поражением. Для него именно в этом состоит кайф.

– Значит, он здорово разозлится, когда я спущу его с небес на землю.

– Он может наброситься на вас, если поймет, что вы подобрались слишком близко и можете разрушить его фантазию. Сейчас он бросает вам вызов и ему кажется, что он на коне, но он не потерпит унижения, не позволит женщине себя остановить. – Мира покачала головой. – Многое зависит от того, насколько он ассоциирует себя с личностью Потрошителя, а также от того, кого именно из предполагаемых прототипов он считает Потрошителем. Это проблематично, Ева. Когда он написал «образчик моей работы», означает ли это, что для него это проба пера, или он уже убивал раньше и это сошло ему с рук?

– Это его первое дело здесь, в Нью-Йорке, но я проверю его через Интерпол. Джеку Потрошителю постоянно пытаются подражать разного рода психи, но я не знаю ни одного случая, когда такой подражатель остался бы не пойманным.

– Держите меня в курсе, и я составлю более полноценный портрет.

– Ценю вашу помощь. – Ева встала и помедлила. – Послушайте, у Пибоди сегодня утром возникла небольшая проблема. Жертва выглядела довольно скверно, и… ну, словом, ей стало плохо. И теперь она комплексует. Как будто до нее не было на свете полицейских, которым хоть раз в жизни не случалось облевать свои ботинки. Плюс ко всему, она готовится к экзамену на детектива, ну и, конечно, психует. И еще она ищет квартиру на пару с Макнабом. Я об этом даже думать не хочу, но ее-то это напрягает. Словом, не могли бы вы уделить ей минутку? Погладьте ее по головке, приободрите как-нибудь… О черт! Откуда мне знать? На ваше усмотрение.

Мира коротко рассмеялась:

– Это очень мило с вашей стороны – так беспокоиться о ней.

– Не хочу я быть милой, – решительно возразила Ева. – Не хочу беспокоиться о ней. Просто раздрай ей сейчас ни к чему.

– Я с ней поговорю, – пообещала Мира. – А как обстоят дела у вас?

– У меня? Прекрасно. Никаких жалоб. Гм… А вы как поживаете?

– Хорошо. Ко мне приехала дочь с мужем и детьми – погостить на несколько дней. Я им всегда рада. Для меня это шанс поиграть в бабушку.

– Понятно.

На самом деле ничего ей не было понятно. Мира в своем шикарном льдисто-голубом костюме, выгодно подчеркивающем красоту ног, по мнению Евы, не отвечала ничьим представлениям о бабушке.

– Мне очень хотелось бы познакомить вас с ними.

– Ну, не знаю…

– В воскресенье мы устраиваем семейный пикник в собственном дворе! Я была бы очень рада, если бы вы с Горком тоже пришли. Часа в два, – добавила она, прежде чем Ева успела ответить.

– В воскресенье. – В горле у нее застрял ком, ее охватила паника. – Я не знаю, какие у него планы, может быть, он занят. Я…

– Я сама у него спрошу. – Мира отставила чашку, ее глаза смеялись. – Это чисто семейное сборище. Никаких изысков. А теперь не буду вас больше задерживать. У вас наверняка полно дел.

Она подошла к двери, открыла ее и чуть ли не силой выпроводила Еву за порог. Потом она прислонилась спиной к двери и рассмеялась в голос. Ее привело в неописуемый восторг выражение ужаса и замешательства на лице Евы, вызванное приглашением на семейный пикник. Мира проверила время и поспешила к своему столу. Надо немедленно связаться с Рорком и загнать Еву в ловушку, пока она не нашла запасной люк.


Ева все еще пребывала в ужасе и растерянности, когда вновь добралась до отдела убийств. Пибоди выскочила из закутка, служившего ей кабинетом, и последовала за ней.

– Лейтенант Даллас!

– Что люди делают на пикнике с готовкой? – сквозь зубы пробормотала Ева. – Зачем вообще надо готовить, да еще и во дворе? На дворе жара стоит. Насекомые. Не понимаю.

– Даллас!

– Что? – Ева повернулась кругом, нахмурив брови. – В чем дело?

– Я получила список покупателей. Пришлось на них поднажать, но я заставила двух оптовиков назвать имена заказчиков, которые выписывали бумагу, найденную на теле Джейси Вутон.

– Имена проверила?

– Нет еще. Я их только что получила.

– Давай сюда. Мне надо что-то сделать, чтобы мозги прочистить. – Она выхватила у Пибоди лазерный диск и ввела его в свой настольный компьютер. – У меня в руке нет чашки кофе, – заметила Ева, когда на экране стали мелькать имена. – А мне она нужна и притом немедленно.

– Да, лейтенант, конечно, нужна. Видите, какая клиентура? Герцогиня, граф, кинозвезда Лива Холдрейк и…

– У меня в руке нет чашки кофе. Как это может быть?

– … и Кармайкл Смит, международная звезда звукозаписи. У него постоянный заказ на поставку сотни листов и конвертов раз в полгода. – С этими словами Пибоди сунула кружку в протянутую руку Евы. – Мне его музыка кажется слишком приторной, но выглядит он прикольно. Полный улет!

– Я рада это слышать, Пибоди. Мне крайне важно знать, что он приторный улет, если я его арестую за убийство этой невезучей проститутки. Не будем об этом забывать.

– Да я просто так сказала, – промямлила Пибоди.

Ева просмотрела имена, меняя их местами: тех, у кого были только европейские адреса, перемещала вниз, а имевших дома в Америке перетаскивала наверх.

– У Кармайкла Смита есть квартира в западной части города. У Холдрейк есть резиденция в США, но она живет в Новом Лос-Анджелесе. Опустим ее на пару пунктов. Мистер и миссис Эллиот П. Готорн, эсквайр. Возраст соответственно семьдесят восемь и тридцать один. Вряд ли человек в возрасте Эллиота будет резать проституток. Женат два года, это его третий брак. Эллиот предпочитает молоденьких и – бьюсь об заклад – глупеньких.

– Не так уж это глупо – захомутать богатого старика, – возразила Пибоди. – Это расчет.

– Можно быть и глупой, и расчетливой, одно другому не мешает. У него дома в Лондоне, в Каннах, в Нью-Йорке и на Бимини. Деньги свои получил самым безобидным и старомодным способом: в наследство от отца. Судимостей нет, никакого криминального досье. Но мы все-таки проверим, в Нью-Йорке ли он сейчас. Наверняка у него есть слуги, секретари, ассистенты, может, какой-нибудь безумный родственник, ждущий наследства, – словом, кто-то, имеющий доступ к его почтовой бумаге. – Она продолжила изучение списка. – Записывай имена, Пибоди. Проверь, кто из них сейчас в Нью-Йорке.

«Неужели он выдал себя с такой легкостью? – недоумевала Ева. – Неужели он настолько самоуверен, что оставил столь явную улику? Может быть, может быть…» Ей все-таки придется это доказать, если она выследит его через дорогую почтовую бумагу.

– Найлз Ренквист, – объявила она. – Тридцать восемь лет. Женат, один ребенок. Британский подданный, резиденции в Лондоне и в Нью-Йорке. Руководитель аппарата Маршалла Эванса, делегата Великобритании в ООН. О, да у тебя дом на Саттон-плейс, Найлз! Классное местечко! Досье отсутствует, но взглянуть на тебя стоит. – Ева отхлебнула кофе и рассеянно подумала о еде. – Пеппер Франклин. Господи, ну и имечко! Кому могло прийти в голову называться Пеппер? Актриса? Ну, тогда все понятно. Английская актриса, приглашена на заглавную роль в возобновленной постановке «Светской дамы» на Бродвее. Криминального досье нет. Полная чистота, аж скрипит.

Ева погрустнела. Не за что зацепиться. Но потом она набрела на сожителя Пеппер Франклин, некого Лео Фортни. Сексуальное домогательство с применением силы, непристойное обнажение, избиение с тяжкими последствиями.

– Плохой мальчик, – вслух прокомментировала Ева. – Очень плохой мальчик и очень деловой.

К возвращению Пибоди имена в списке Евы уже были расположены в приоритетном порядке. Она набросила на плечи жакет.

– Кармайкл Смит, Эллиот П. Готорн, Найлз Ренквист и Пеппер Франклин в данный момент находятся в Нью-Йорке, – доложила Пибоди.

– Отлично. Мы нанесем визит кое-кому из наших английских друзей. – Уже в дверях Ева обернулась: – Сейчас идет сессия ООН?

– ООН – это в смысле Организация Объединенных Наций?

– Нет, в смысле Организация Осатаневших Недоумков.

– Считаю ваш сарказм неуместным, – с достоинством ответила Пибоди. – Насчет сессии – проверю.

ГЛАВА 3

Ей не нравилось прыгать через обручи. Стоило преодолеть один, как чья-то невидимая рука тут же подставляла другой. И никакие разумные доводы, требования, угрозы не помогали прорваться сквозь лабиринт ассистентов, референтов, координаторов и личных секретарей Кармайкла Смита или Найлза Ренквиста.

Пришлось договариваться о встречах на следующий день. Видимо, это сказалось на ее дипломатических способностях при разговоре с блондинкой, представившейся как секретарь по связям мистера Фортни.

– Это не светский визит. Вот, видите? – Ева еле удержалась, так ей хотелось впечатать свой полицейский же тон прямо в физиономию блондинки. – Это означает, что я не в настроении поддерживать светский разговор. Речь идет о том, что мы в Нью-йоркском департаменте полиции называем официальным расследованием.

Блондинка придала лицу строгое выражение, сделавшее ее похожей на капризную куклу.

– Мистер Фортни очень занят, – возмущенно прошепелявила она. Ева была готова биться об заклад, что какой-нибудь безмозглый идиот находит этот шепелявый говор необычайно волнующим. – Его нельзя беспокоить.

– Если вы сию же минуту не доложите вашему боссу, что лейтенант Даллас из Нью-йоркского департамента полиции хочет с ним поговорить, я побеспокою всех, кто находится в этом доме.

– К нему сейчас нельзя.

То же самое Ева уже слышала от подчиненных Смита, якобы проходившего полный цикл физических процедур в своем частном оздоровительном центре, а также от подчиненных Ренквиста, занятого закулисными переговорами с главами сразу нескольких государств.

Но терпеть подобные увертки от жиголо какой-то актрисульки – нет уж, дудки!

– Пибоди! – скомандовала Ева, не сводя глаз с блондинки. – Вызови поисковую группу из Службы по борьбе с наркотиками. Я слышу запах «травки».

– О чем вы говорите? Это же произвол! – Возмущенная блондинка заплясала на месте в своих туфельках на четырехдюймовой платформе, отчего ее бюст заколыхался, словно под лифчиком были спрятаны баскетбольные мячи. – Вы не имеете никакого права!

– А вот на что спорим? И знаете, что иногда бывает при такой облаве? Это просачивается в прессу. Особенно когда речь идет о знаменитостях. Что-то мне подсказывает, что мисс Франклин не придет в восторг.

– Если вы думаете, что сможете меня запугать…

– Команда прибудет через полчаса, лейтенант, – доложила Пибоди металлическим голосом образцового полицейского, который специально отрабатывала дома. – Вам даны полномочия опечатать здание.

– Спасибо, офицер. Четко сработано. За мной.

– Что? – Блондинка, стуча платформами, побежала за Евой, уже успевшей покинуть приемную. – Вы куда? Что вы делаете?

– Собираюсь опечатать этот бордель. Когда отдают приказ о поиске наркотиков, первым долгом полагается перекрыть все входы-выходы.

– Вы не можете… Не смейте… – Она схватила Еву за руку.

– Эй! – Ева остановилась и выразительно посмотрела на лилейно-белую ручку с розовыми, как у младенца, ноготками, ухватившую ее за рукав. – Это можно расценить как нападение на офицера при исполнении служебных обязанностей и попытку воспрепятствовать следствию. Поскольку вы мне кажетесь несколько слабоумной, я просто надену на вас наручники, хотя могла бы уложить мордой в пол, а уж потом надевать наручники.

– Я ничего не делала! – Блондинка выпустила рукав Евы с такой поспешностью, будто он грозил воспламениться, и попятилась. – О черт! Ну хорошо, хорошо, хорошо! Я доложу о вас Лео.

– Гм… А знаешь, Пибоди, – Ева еще раз настороженно принюхалась. – Кажется, это все-таки не «травка».

– Я думаю, вы правы, лейтенант. Мне кажется, это гардения. – Пибоди широко ухмыльнулась, когда блондинка бросилась обратно в приемную. – А она и вправду слабоумная, если думает, что можно таким образом устроить облаву. – А может, и не слабоумная. Может, ей есть что скрывать. Держу пари, у нее тут есть загашник. А кому ты звонила? – полюбопытствовала Ева.

– В бюро погоды. Жара продержится неопределенное время. Это я на случай, если вам интересно.

Вскинув подбородок, блондинка вышла из кабинета и объявила:

– Мистер Фортни сейчас вас примет.

Ева последовала за секретаршей, на каждом шагу ощущая исходящую от нее враждебность.

Фортни расположился в одном из пяти кабинетов. Декорировал их, судя по всему, какой-то дальтоник или псих, а может, и то и другое вместе. Даже Ева, обычно не обращавшая внимания на оформление комнат, была оглушена столкновением несовместимых красок и узоров, разбросанных по стенам, по полу, по потолку. Все пространство было испещрено мотивами диких джунглей: леопардовыми пятнами, тигровыми полосами и еще какими-то следами неведомой животной жизни. И все это отражалось в зеркальных крышках столиков на чудовищных фаллических ножках.

Письменный стол мистера Фортни представлял собой увеличенную версию декоративных столиков, причем его ножки в форме пенисов были окрашены в ядовито-красный цвет. Он расхаживал взад-вперед позади этого монструозного сооружения, нацепив на голову телефонные наушники и с кем-то оживленно переговариваясь через микрофон-петельку, когда они вошли.

– Надо побыстрее с этим покончить. Двадцать четыре часа! Или вверх, или вниз, никакой середины. Да все у меня есть: общий план, проекции, 0-фактор. Все, сворачиваемся.

Он сделал приглашающий жест рукой, причем на запястье блеснули золотые и серебряные браслеты. Пока он продолжал говорить, Ева уселась в одно из испещренных тигровыми разводами кресел и принялась его изучать. Она не сомневалась, что он ей позирует. Что ж, она готова удовлетворить его тщеславие.

На нем были широкие штаны и свободная рубашка, и то и другое цвета зеленого винограда. Длинные волосы, гладко зачесанные со лба узкого, с острыми чертами лица, были выкрашены в пурпурный цвет. Наверняка он носил контактные линзы: уж больно точно совпадал цвет его глаз с цветом костюма. Пальцы были унизаны перстнями, в ушах поблескивали золотые и серебряные колечки.

«Рост шесть футов два дюйма, – прикинула Ева, – правда, в сандалиях на толстой подошве, и, судя по всему, держит себя в хорошей форме, к своему телу относится всерьез. Любит щеголять во всяких новомодных одежках».

Поскольку он от души старался показать ей, какой он занятой и важный, Ева решила, что на самом деле все обстоит ровно наоборот. Он снял с себя наушники и улыбнулся ей.

– Ради бога, извините, лейтенант Деннис. Я по уши завален работой.

– Даллас.

– Даллас, конечно, Даллас. – Он сокрушенно хохотнул, прошел к стойке бара, занимавшей всю дальнюю стену, и начал рыться в холодильнике. При этом он продолжал сыпать пулеметными очередями. Судя по акценту, Ева решила, что он с Западного побережья.

– Тут у нас полный дурдом. Я буквально разрываюсь на части. Горло пересохло. Выпьете? – Нет, спасибо.

Он вытащил бутылку чего-то оранжевого и пенного, наполнил стакан.

– Сьюли говорит, вы очень упорно настаивали на встрече со мной.

– Сьюли очень упорно старалась оградить вас от встречи со мной.

– Ну, она просто выполняет свою работу. Не знаю, что бы я делал без моей Сьюли. Она охраняет ворота. – Он ослепительно улыбнулся и присел на краешек своего кошмарного красного стола в позе, говорившей: «Я крайне занятой, но общительный и обаятельный сукин сын».

– Вы просто не поверите, сколько людей пытается ко мне прорваться в любое время суток. Такова уж моя профессия. Актеры, сценаристы, режиссеры… – Он драматическим жестом вскинул руку и помахал в воздухе. – Но нечасто ко мне заглядывают хорошенькие женщины с полицейским жетоном. – И опять его безупречно ровные белые зубы сверкнули в улыбке. – Итак, что там у вас? Пьеса, видео, аудио? Может, книга? Полицейские боевики несколько устарели, но для хорошей истории место всегда найдется. Девушка-полицейский – отличный заход! Что вас интересует?

– Ваше местопребывание между полуночью и тремя часами сегодняшнего утра.

– Простите?

– Я ведущий следователь по делу об убийстве. Всплыло ваше имя. Я хотела бы знать, где вы находились в указанное время.

– Убийство? Я не… А-а, понимаю! – Он снова рассмеялся и затряс головой. Его волосы взметнулись и опустились в живописном беспорядке. – Любопытный заход. Ну-ка посмотрим, какова будет моя первая реакция? Шок, возмущение, страх?

– Лицензированная проститутка была жестоко убита сегодня между полуночью и тремя утра в китайском квартале. Вы можете ускорить расследование, мистер Фортни, если скажете мне, где вы были в это время.

Он поставил свой стакан.

– Вы серьезно?

– Между полуночью и тремя, мистер Фортни.

– О боже, боже! – Он похлопал себя по груди в области сердца. – Разумеется, я был дома. После спектакля Пеппер возвращается прямо домой. Во время гастролей мы обычно ложимся спать рано. Она бывает так измучена – и физически, и эмоционально. Люди не понимают, какая это страшная нагрузка – играть каждый вечер, и как мало сил у нее остается после…

– Меня не интересует, где была мисс Франклин, – перебила его Ева. «Как и твои попытки уйти от разговора», – добавила она мысленно. – Где были вы?

– Ну, я же сказал, дома! – Теперь в его голосе появились нотки раздражения. – Пеппер возвращается к полуночи, после спектакля ей требуется компания, забота, поэтому я всегда дожидаюсь ее возвращения. Мы выпили по одной и легли еще до часу: ей нужен косметический сон. Не понимаю, с какой стати вы меня допрашиваете? Проститутка в китайском квартале? Какое отношение это имеет ко мне?

– Кто может подтвердить, что вы были дома в указанное время?

– Пеппер, разумеется, Пеппер. Я был на месте, встретил ее после спектакля, она вернулась как раз к полуночи. А к часу ночи, как я уже говорил, мы были в постели. Сон у нее чуткий – ничего не поделаешь, творческая личность. Она вообще очень нервная и впечатлительная. Она вам сама скажет; она бы почувствовала, если бы я встал в туалет среди ночи, не говоря уж о том, чтобы выходить из дому! – Он отпил еще глоток, на этот раз побольше. – Что это за женщина, которую убили? Я ее знал? Сам я не пользуюсь платными услугами, как вы понимаете, но я очень многих знаю, из самых разных слоев. Многие актеры начинали с улицы, многие этим кончали.

– Джейси Вутон.

– Имя мне ничего не говорит. Ничего. – Пока он распространялся о своем алиби, его лицо побагровело, теперь краска начала убывать, он небрежно пожал плечами. – Не припомню, чтоб я хоть раз бывал в китайском квартале.

– Несколько месяцев назад вы приобрели в Лондоне почтовую бумагу. Пятьдесят листов с конвертами, кремовая, без логотипа.

– Я ее приобрел? Что ж, это весьма возможно. Я много чего покупаю. Для себя, для Пеппер, для подарков. А при чем тут почтовая бумага?

– Она очень дорогая, можно сказать, уникальная. Вы бы мне очень помогли, если бы показали образчик.

– Бумага, купленная черт знает когда в Лондоне? – Он опять хохотнул, но на этот раз в его деланном смехе явно слышалось раздражение. – Могу предположить, что она все еще в Лондоне. Я думаю, мне стоит вызвать адвоката.

– Это ваше право. Попросите вашего представителя встретиться с нами в Центральном управлении, обсудим ваши прежние подвиги на почве секса.

Его лицо почти слилось по цвету с волосами.

– Это все в прошлом! Если уж хотите знать, обвинение в сексуальном домогательстве было совершенно необоснованным! Я поссорился с женщиной, с которой раньше встречался, и ссора переросла в скандал. Я порвал с ней, а она выдвинула обвинение, чтобы мне отомстить. Я не стал опровергать, потому что знал: это приведет к еще более шумному скандалу. Не хотел, чтобы пронюхали газеты.

– Непристойное обнажение.

– Недоразумение. Я немного перебрал на одной вечеринке, мне срочно надо было облегчиться, а мимо чисто случайно проходила группа молодых женщин. Это был опрометчивый и неуместный поступок, но не криминал.

– А избиение?

– Просто стычка с моей бывшей женой. Между прочим, она первая начала. Прискорбная утрата самообладания, которую она использовала, чтобы ободрать меня при разводе. Я не в восторге, когда всем этим мне тычут в лицо, да еще и обвиняют в убийстве. Прошлой ночью я был дома в постели. Всю ночь до утра. И это все, что я могу сказать без адвоката.


– Странно, – заметила Ева по дороге в верхнюю часть города. – Парень трижды подвергается аресту, ему предъявляют обвинения, и всякий раз выходит, что он ни в чем не виноват. Одно сплошное недоразумение.

– Да, закон – сволочная штука.

– Что мы тут имеем, Пибоди, так это шишку на ровном месте. Смотрите на меня. Я важный, я влиятельный. Я большой человек. А в послужном списке у него битье женщин, демонстрация своих причиндалов и вспышки насилия. Окружает себя фаллическими символами, а привратником нанимает блондинку с большими сиськами.

– Мне он тоже не понравился. Но, даже если он размахивал своим жезлом на глазах у всех, это еще не значит, что он порезал проститутку.

– Любой путь начинается с первого шага, – возразила Ева. – Давай-ка навестим Пеппер и спросим, как ей спалось прошлой ночью.


Это был очаровательный дом, дышащий элегантностью старины. А это означало, сказала себе Ева, подходя к дверям, что он снабжен частной охранной сигнализацией. То есть такой, которую владелец может включать и отключать по собственному усмотрению.

Ева позвонила, осмотрела вход, цветочные горшки, обрамляющие с двух сторон ступени крыльца, прикинула расстояние до ближайших домов. Когда дверь открылась, в ее мозгу мгновенно вспыхнуло не слишком приятное воспоминание о Соммерсете, дворецком Рорка, отравлявшем ей существование. Здешний дворецкий, как и Соммерсет, был с головы до ног одет в черное. Он был длинный и тощий, с сединой в зализанных назад черных волосах.

– Могу я вам помочь?

– Лейтенант Даллас, офицер Пибоди. – Она показала дворецкому жетон, готовая в случае отпора переехать его. – Мне необходимо поговорить с мисс Франклин.

– Мисс Франклин занята. У нее час медитации и упражнений по системе йоги. Может быть, я смогу вам помочь?

– Вы мне очень поможете, если уйдете с дороги и сообщите мисс Франклин, что у дверей ее ждет полицейский, который хочет допросить ее в рамках официального расследования.

– Разумеется, – согласился он с такой готовностью, что она заморгала. – Входите, прошу вас. Располагайтесь в гостиной, а я извещу мисс Франклин о вашем приходе. Не желаете ли чего-нибудь прохладительного?

– Нет. – Ева окинула его недоверчивым взглядом. – Спасибо.

– Это займет всего минуту. – Он жестом пригласил их в просторную комнату с длинными белыми диванами, а сам направился к лестнице.

– Может, нам обменять Соммерсета на него?

– Смотрите, Даллас!

Ева повернулась и устремила взгляд на то, что привлекло внимание Пибоди. Над камином зеленоватого мрамора висел портрет Пеппер Франклин в полный рост. На портрете всю ее одежду составляли овевавшие тело туманы и больше ничего. Туманы клубились и струились вокруг нее, не скрывая линий великолепного тела. Руки были протянуты вперед, словно призывали к объятию. Ее розовые губы мечтательно улыбались. На лице с высокими скулами и тонким подбородком, обрамленном пышной гривой золотистых волос, выделялись широко расставленные синие глаза.

«Ослепительная, – подумала Ева. – Чувственная. Властная. Но что у женщины, наделенной такой силой и чувством стиля, может быть общего с никчемным подонком вроде Фортни?»

– Я видела ее в кино и в журналах и все такое, но это… нет слов! Она похожа… ну, не знаю… на царицу фей, – продолжала Пибоди.

– Спасибо. – Голос прозвучал как серебряный колокольчик, приглушенный туманом. – Так и было задумано. – Пеппер вошла в комнату. – Портрет написан с меня в роли Титании.[3]

На ней был обтягивающий, как вторая кожа, костюм-трико пурпурного цвета, на шее висело короткое полотенце. Ее лицо, все еще прекрасное, блестело от пота, волосы были небрежно сколоты на затылке.

– Лейтенант Даллас? – Она протянула руку. – Извините меня за такой вид. Эти занятия помогают мне держать в форме тело, ум и душу. Но при этом приходится потеть.

– Извините, что помешала.

– Я полагаю, это важно. – Она с тяжелым вздохом опустилась на белый диван. – Садитесь, прошу вас. О боже, Терни, спасибо большое. – Пеппер Франклин взяла большую бутылку воды, которую дворецкий подал ей на подносе.

– Мистер Фортни на связи. За последние полчаса он звонил трижды.

– Он прекрасно знает, что нельзя меня беспокоить в час йоги. Передайте ему, что я сама перезвоню. – Запрокинув голову, она сделала большой глоток. – Итак, о чем речь?

– Мне хотелось бы услышать от вас, где находился мистер Фортни прошедшей ночью между полуночью и тремя часами утра.

Любезная улыбка исчезла.

– Лео? А что случилось?

– Его имя всплыло в ходе расследования. Если мне удастся точно установить его местонахождение в упомянутое время, мы сможем его отбросить и двигаться дальше.

– Он был здесь, со мной. Я вернулась домой где-то без четверти двенадцать. Может быть, чуть позже. Мы выпили. Я позволяю себе один бокал вина перед сном после спектакля. Мы поговорили о том о сем, потом я пошла наверх. К половине первого я уже спала.

– Одна?

– Сначала – да. После спектакля я всегда без сил, а Лео – «сова». Он собирался смотреть телевизор, сделать несколько звонков. Что-то в этом роде. – Пеппер томно повела плечом. – Вы чутко спите, мисс Франклин?

– Шутите? Я сплю как бревно. – Она засмеялась, но тут же осеклась, когда до нее дошел смысл собственных слов. – Лейтенант, Лео был здесь. Клянусь вам, я представить не могу, что за расследование вы ведете и каким боком в нем может фигурировать имя Лео.

– Вы не можете не знать, что его имя не впервые возникает в полицейском расследовании.

– Те инциденты остались в прошлом. Ему не везло с женщинами, пока он не встретил меня. Он был здесь, когда я вернулась домой, а сегодня утром мы вместе пили кофе где-то около восьми. И все-таки, что произошло?

– Прошлой осенью мистер Фортни приобрел в Лондоне почтовую бумагу.

– О, ради всего святого! – Пеппер вновь запрокинула голову и отпила воды. – Я все еще сердита на него из-за этого. Это была просто вызывающая нелепость! Непереработанная бумага. И о чем он только думал? Только не говорите мне, что он привез ее с собой в США. Неужели?.. – Она закатила глаза к потолку. – Уверяю вас, я понимаю, что формально это нарушение закона. Я сама активно участвую в движении экологов, вот почему я чуть шкуру с него не спустила за эту бумагу. Мы с ним страшно поругались, и я заставила его пообещать, что он избавится от нее. Я уверена, что на сей счет существуют штрафы, и я даю вам слово, что он заплатит.

– Я не из экологической полиции. Я расследую убийство.

В ослепительно синих глазах отразилось недоумение.

– Убийство?

– Сегодня ранним утром лицензированная проститутка по имени Джейси Вутон была убита в китайском квартале.

– Я знаю. – Пеппер бессознательно провела рукой по горлу. – Я слышала утром в новостях. Но вы же не можете считать… Лео? Он никогда бы этого не сделал.

– Почтовая бумага того же типа, что мистер Фортни приобрел в Лондоне, была использована для написания записки, оставленной на теле.

– Он… он, безусловно, не единственный на свете идиот, купивший такую бумагу. Прошлой ночью Лео был дома. – Теперь она чеканила слова, чтобы каждое имело вес. – Лейтенант, он иногда делает глупости, он любит покрасоваться, но он не склонен к насилию. И вчера он был дома.


Ева и сама собиралась домой, но удовлетворения не ощущала. В этот день она сделала для Джейси Вутон все, что смогла, но это не принесло результата.

Ей нужно было прояснить мысли. Прерваться на пару часов, а затем вернуться к делу, перечитать рапорты, заметки – словом, поработать в своем домашнем кабинете.

В паре Фортни – Франклин ей виделось нечто искусственное. Они никак не сочетались друг с другом. Он – типичная вонючка, хвастун, показушник со смазливой мордой. А вот женщина, по мнению Евы, была настоящая. Умная, сильная, уверенная в себе.

А с другой стороны, никогда не знаешь, почему люди сходятся друг с другом. Она сама даже не пыталась понять, как они с Рорком стали парой.

Он был богатый, великолепный, хитроумный, опасный. Он везде побывал, все испытал. Он делал, что хотел, и многое из того, что он делал, не вписывалось в законные рамки.

А она была лейтенантом полиции. Одиноким, нетерпеливым, вспыльчивым и необщительным.

Но он все равно ее любил, думала Ева, проезжая через кованые железные ворота к дому. Она оказалась здесь, в этом огромном каменном дворце, обставленном с роскошью, утопающем в зелени и цветах, потому что он любил ее. Ей казалось нелепым и смешным, что она, знавшая реальную жизнь с самой неприглядной, изнаночной стороны, очутилась в этой сказочной обстановке.

Ева оставила свою оливково-зеленую полицейскую машину прямо перед домом назло Соммерсету, злому волшебнику, отравлявшему ее существование в сказочном замке.

Правда, он был еще в отпуске – слава тебе, господи! – но поскольку его возмущала эта ее привычка парковать машину прямо перед великолепным входом, она не видела причин отказывать себе в удовольствии.

Она вошла внутрь, вдохнула прохладный чистый воздух дома, построенного Рорком, и была встречена на пороге котом. Раскормленный и явно разобиженный Галахад подпрыгнул, ткнулся головой ей в лодыжку и пронзительно мяукнул.

– Слушай, мне надо на жизнь зарабатывать! Я не виновата, что ты сидишь тут целыми днями один, пока Того, Чье Имя Не Называется, нет в стране. – Но она наклонилась и подхватила кота на руки. – Тебе бы обзавестись каким-нибудь хобби. Погоди, а может, они выпускают видики для домашних питомцев? А если нет, Рорк уцепится за эту мысль. – Она почесала кота за ушами, направляясь по вестибюлю к гимнастическому залу. – Миниатюрные видеоочки для кошек с программами о войне против мышей или о том, как дать пинка доберману. Что-то в этом роде.

В гимнастическом зале Ева спустила кота на пол и, зная самый прямой путь к его сердцу, достала из шкафа банку с тунцом. Заняв таким образом кота, она переоделась в тренировочный костюм, настроила видеотрек на двадцатиминутную пробежку. Она выбрала пробежку по пляжу и для начала пустилась легкой трусцой, чувствуя под ногами песок. К тому времени, как она разогналась до полной скорости, по всему телу у нее выступил приятный, здоровый пот, она ощущала обвевающий кожу соленый бриз, в ушах у нее звучал шум прибоя.

«Ешьте свою йогу, – подумала Ева, – а мне оставьте добрую старую разминку. Потом, может, пару раундов с роботом и хороший заплыв. Вот что поможет мне держать в форме тело, ум и душу».

Когда машина замигала, сигнализируя об окончании программы, Ева схватила полотенце, вытерла пот с лица и повернулась.

И увидела, что Рорк сидит на скамье для поднятия тяжестей с котом на коленях, устремив взгляд прямо на нее.

«Ослепительные глаза, – подумала она. – Неистово синие глаза на лице падшего ангела. Поэзия грозы, гроза поэзии – это с какой стороны посмотреть, – но все равно он потрясающий».

– Привет. – Ева провела пальцами по взмокшим волосам. – Давно ты тут сидишь?

– Достаточно, чтобы догадаться, что тебе захотелось больших нагрузок. У вас был долгий день, лейтенант.

В его голосе слышался легкий акцент, мелодические отголоски Ирландии, удивительным образом отзывавшиеся в ее сердце. Он ссадил кота на пол, подошел к ней и взял за подбородок. Потер большим пальцем ямочку в самой серединке.

– Я слыхал о том, что произошло в китайском квартале. Вот что подняло тебя с постели в такую рань?

– Да. Дело поручили мне. Хотелось прояснить мысли, перед тем как вернуться к делу.

– Ну ладно. – Он легонько коснулся губами ее губ. – Хочешь поплавать?

– Не сейчас. – Ева принялась разминать затекшее плечо. – Сначала немного рукопашной. Я собиралась использовать робота, но раз уж ты здесь…

– Хочешь подраться со мной?

– Ты лучше робота. – Она отступила на шаг, начала обходить его. – Ненамного.

– Подумать только, некоторые мужчины возвращаются с работы домой, а жены приветствуют их на пороге! – Он покачался с носков на пятки, радуясь, что уже успел переодеться для разминки. – Встречают их улыбкой, поцелуем, предлагают выпить холодненького. – Его зубы блеснули в улыбке. – Жизнь должна казаться им невыносимо скучной.

Она сделала выпад, он ответил. Она выбросила ногу, ее ступня замерла в полудюйме от его лица. Он оттолкнул ее, подсек ее опорную ногу. Она рухнула на пол, перекатилась через себя и вновь вскочила на ноги. Все это заняло несколько секунд.

– Неплохо, – кивнула Ева и нанесла удар в корпус, после чего их предплечья скрестились в блоке. – Но я дралась вполсилы.

– Это недопустимо.

Она повернулась волчком и атаковала – хук левой, блок правой. Будь такой удар контактным, Рорк остался бы без головы. Его ответный удар наотмашь замер на волосок от ее носа. В драке с роботом она била бы в упор и получала бы ответные удары. Но такой бой, требующий контроля, был куда сложнее. А главное, интереснее.

Ева пробилась сквозь его защиту, опрокинула его, но пригвоздить к мату не смогла: в тот самый момент, когда она прыгнула, он был уже на ногах. Ей пришлось перекувырнуться и откатиться вбок. Восстановить равновесие она не успела: он воспользовался моментом и швырнул ее на спину. Воздух со свистом вырвался из ее легких. Он навалился на нее всем своим весом.

Стараясь отдышаться, Ева заглянула ему в глаза, подняла руку и провела пальцами по великолепной гриве черных волос, достававших ему чуть ли не до плеч.

– Рорк, – прошептала она и с тихим вздохом потянула его за волосы, чтобы достать до губ.

А когда он ослабил захват и начал склоняться к ней, она оттолкнулась ногами, выгнула спину и перевернула его. Теперь она смотрела на него сверху вниз, усмехаясь и слегка надавливая согнутым локтем ему на горло. – Лопух.

– Я в самом деле ловлюсь на этот трюк, да? Ну что ж, похоже, этот раунд ты… – Он вдруг умолк и поморщился.

– Что с тобой? Тебе больно?

– Нет. Только плечо вроде потянул. – Он повел плечом и опять поморщился.

– Дай мне взглянуть. – Она сместила вес и слегка отодвинулась. И обнаружила себя лежащей под ним на лопатках.

– Попалась, – сказал он и засмеялся, когда ее глаза превратились в щелочки.

– Нечестный прием.

– А шептать мое имя нежным голоском – это честно? Туше, дорогая. – Он шутливо чмокнул ее в нос. – Ты на лопатках. – Не давая ей шевельнуть рукой, он сплел пальцы с ее пальцами. – И теперь я буду делать с тобой, что захочу.

– Ты так думаешь?

– Я так думаю. Я победитель, ты мой трофей. Надо уметь проигрывать. Ты же не будешь оспаривать результат? – спросил он, уже прижимаясь губами к ее губам.

– Кто сказал, что я проиграла? – Ева приподняла бедра. – Я же говорила, ты лучше робота. – Она снова вскинулась. – Потрогай меня.

– Непременно. Но давай начнем вот с этого.

Его горячий, страстный рот расплющил ее губы, он углубил поцелуй, не прерывая его, пока она опять не задохнулась.

– Мне всегда мало, – прошептал Рорк, обводя губами ее лицо, скользя вниз по шее. – И всегда будет мало.

– Не бойся, на твой век хватит.

И он взял все, что ему принадлежало: опять втянул в рот эти губы, слегка оцарапал зубами вздымающиеся холмики грудей под свободной трикотажной футболкой. Ее сердце возбужденно забилось в предвкушении, она крепко сжала его пальцы. Он все еще прижимал ее к полу, но она и не думала вырываться. Здесь тоже требовался контроль и с его и с ее стороны. И доверие. Абсолютное.

Вот его губы спустились ниже, к ее талии, и она напряглась в ожидании атаки наслаждения. Ее кожа увлажнилась, все мускулы натянулись, как струны. Как он любил ощущать эти крепкие, твердые, упругие мышцы под гладкой кожей! Как любил изящные линии и изгибы ее тела!

Он отпустил ее руки, стянул с нее шорты и, нахмурившись, провел пальцем по бедру.

– У тебя тут синяк. Вечно ты приходишь домой с синяками.

– Профессиональный риск.

Ей приходилось рисковать и кое-чем пострашнее, чем синяки, они оба это знали. Он нагнулся, нежно прижался губами к ушибленному месту. Она с улыбкой погладила его по волосам.

– Не бойся, мамочка, мне не больно.

Смех замер у нее в горле, когда его губы принялись за дело, рука непроизвольно сжалась в кулак в его волосах, все тело ожило, как заведенный мотор. Ее обдало волной жара, оглушительная боль нетерпения собралась в единый фокус, а потом взорвалась у нее внутри.

– Я тебе покажу, как называть меня мамочкой! – воскликнул он и легонько куснул ее за бедро. Ева перевела дух и опять бросила ему вызов.

– Мамочка, – повторила она.

Он засмеялся, обхватил ее руками, и они покатились по мату, но теперь это была игра. Руки скользили, срывая с тел одежду, губы то и дело встречались, иногда расставались, иногда замирали, задерживаясь в поцелуе.

Обнимая его, она чувствовала себя свободной и беспечной, влюбленной, как девчонка. Ей было весело, хотя ее тело содрогалось, она по-детски потерлась щекой о его щеку, когда он скользнул в нее.

– Видишь, опять я тебя пригвоздил.

– И ты думаешь, тебе удастся удержать меня надолго?

– Опять вызов?

Воздух застревал у него в легких, но он двигался медленно, не сводя с нее глаз, а она не сводила глаз с него.

Длинными, плавными, почти ленивыми движениями он опять начал возбуждать ее, пока не увидел, как ее глаза затуманились, а щеки вспыхнули румянцем. А потом до него донесся ее низкий протяжный стон – беспомощный стон наслаждения.

– На наш век хватит, – сказал он, вновь захватил ее губы в плен и отправился в полет вместе с ней.

ГЛАВА 4

По предложению Рорка, они поужинали в столовой: он сказал, что им следует вести себя как людям, живущим не только своей профессией. Это замечание заставило Еву отказаться от своего первоначального намерения перехватить гамбургер, сидя за компьютером в своем домашнем кабинете. Но долго наслаждаться салатом из крабов он ей не дал, напомнив, что у них есть планы на следующий вечер.

– Благотворительный ужин с танцами, – пояснил Рорк, встретив ее недоумевающий взгляд. – В Филадельфии. Мы обязательно должны там появиться. – Он отпил вина и улыбнулся ей. – Не беспокойся, дорогая. Будет не очень страшно, и выехать из дому мы сможем после семи. Если будешь опаздывать, сможешь переодеться в самолете. Она хмуро ковыряла вилкой холодное крабовое мясо.

– Я об этом знала?

– Знала. Если бы ты почаще заглядывала в свой ежедневник, тебе не пришлось бы так часто удивляться и приходить в ужас всякий раз, как у нас намечается светское мероприятие.

Ужин с танцами. Шикарный туалет, шикарная публика. Кошмар!

– И вовсе я не прихожу в ужас. Просто если что-то случится на работе…

– Я понимаю.

Ева подавила вздох, потому что это было правдой. Он понимал. Слишком часто ей приходилось слышать жалобы других полицейских на своих жен и мужей, которые не хотели, не желали или были не в состоянии понять. Кроме того, она сознавала, что сама держится далеко не на высоте, когда речь заходит об исполнении обязанностей жены одного из богатейших мужчин на этой планете.

С яростью атакуя ни в чем не повинного краба, она попыталась примириться с тяготами брака.

– Думаю, это будет не слишком трудно.

– Не исключено, что это будет даже приятно. Как и воскресное мероприятие.

– Воскресное мероприятие?

– Угу. – Рорк наполнил ее бокал вином, понимая, что добрый глоток ей не помешает. – Пикник у доктора Миры. Давненько я не бывал на семейных пикниках. Надеюсь, в меню фигурирует картофельный салат.

Ева схватила бокал и жадно выпила.

– Она говорила с тобой! И ты согласился!

– Конечно, согласился! Надо захватить вино. А может, в таких случаях полагается пиво? – Наслаждаясь ситуацией, он поднял бровь. – Как ты думаешь?

– Я вообще ничего не думаю. Понятия не имею, о чем речь. В жизни не была на пикнике с готовкой. Просто не понимаю, что люди в этом находят. Если мы оба свободны в воскресенье, могли бы провести время дома, в постели. Целый день активного секса!

– Гм… Секс или картофельный салат? Ты добралась до основных инстинктов. – Он засмеялся и передал ей половину булочки, уже намазанную маслом. – Ева, это всего лишь семейное сборище. Она хочет, чтобы ты пришла, потому что она любит тебя. Посидим, поговорим. Ну, не знаю, о бейсболе, о какой-нибудь другой чепухе. Мы будем объедаться и весело проводить время. А у тебя появится шанс познакомиться с ее семьей. А потом вернемся домой и займемся активным сексом.

Ева хмурилась, разглядывая булочку.

– Ты же знаешь, как меня это раздражает. Ты любишь общаться с незнакомыми людьми. А я не понимаю, что ты в этом находишь.

– Тебе постоянно приходится общаться с незнакомыми людьми, – напомнил он. – Просто ты называешь их подозреваемыми.

Еве больше нечего было возразить, и она впилась зубами в хлеб.

– А почему бы нам не поговорить о чем-нибудь, что не будет тебя раздражать? Расскажи мне о деле.

За окнами сгущались красивые синие сумерки, на обеденном столе горели романтические свечи. Вино искрилось в хрустале, на скатерти поблескивали серебряные приборы. А ее мысли, вдруг поняла Ева, поминутно возвращались к изувеченному телу в холодильной секции морга.

– Это не застольный разговор.

– Возможно, если бы речь шла об обычных людях. Но мы-то с тобой с этим справимся. Сведения в прессе показались мне несколько отрывочными.

– Это ненадолго. Мне не удержать все это в секрете, если убийца нанесет новый удар. Вернее, не если, а когда. Сегодня я весь день пряталась от репортеров, но завтра мне придется что-то им скормить. Жертва была проституткой с лицензией: попала в облаву из-за наркотиков и опустилась на уличный уровень. Сейчас она вроде бы чиста, но мне все-таки хотелось бы найти ее поставщика, просто чтобы закрыть эту тему.

– Вряд ли пресса с пеной у рта накинется на смерть невезучей уличной проститутки.

– Еще как накинется! Тут главный вопрос не кто, а как. Он убил ее в переулке. Судя по всему, она вошла в переулок, ни о чем не подозревая: думала, речь идет о работе. Он повернул ее лицом к стене, перерезал горло. Даже из-за спины его наверняка окатило кровью с головы до ног. – Ева взяла бокал и задумчиво заглянула в него, но пить не стала. – Потом он уложил ее поперек мостовой. Морс говорит, что он использовал лазерный скальпель. Он вырезал паховую область – всю целиком. В крови можно было устроить заплыв. – Теперь она выпила, перевела дух. «В крови есть что-то такое, – подумала она. – Когда крови много, когда она означает смерть… у нее есть свой запах. Забыть его невозможно. Раз почуешь, всю жизнь помнить будешь». – Но это была чистая работа, чуть ли не хирургическая. Работать ему приходилось быстро, и у него наверняка была с собой сумка, чтобы все унести. Кроме того, ему надо было почиститься или переодеться. Даже в китайском квартале в этот час ночи кто-то непременно заметил бы мужчину, с головы до ног залитого кровью.

– Но его никто не видел.

– Нет. – «Надо будет еще раз проверить, – подумала Ева, – хотя, скорее всего, результат будет нулевым». – Там никто ничего не видит, не слышит, не знает, пока сам не окажется замешанным. Он ее не знал, я почти уверена. В противном случае изуродовал бы лицо. Они всегда так делают. Убийство ради острых ощущений на сексуальной почве. Настоящий женоненавистник. Пибоди вывернуло наизнанку, потом она весь день пинала себя из-за этого.

Рорк представил себе, как выглядел переулок, и накрыл ладонью руку Евы.

– А тебя когда-нибудь выворачивало наизнанку?

– Только не на месте преступления. Это все равно что признать: ты сделал больше, чем я могу вынести, мне с этим не справиться, я не могу стоять над этим телом и видеть, что ты с ним сотворил. Но потом это иногда возвращается. Чаще всего среди ночи. Вот тогда и становится дурно. – Ева отхлебнула вина. – В общем… он оставил записку, адресованную мне. Не психуй! – предупредила она, ощутив, как его пальцы сжались на ее руке. – Это не личное, а скорее профессиональное. Он восхищается моей работой, приглашает меня полюбоваться на свою. Он хотел, чтобы за дело взялась именно я. Для него это вопрос самолюбия. Этим летом у меня было два горячих дела, большое внимание прессы. Ему нужна шумиха.

Он так и не разжал пальцы.

– Что было в записке?

– Да так… наглость. Подпись – Джек.

– Значит, он имитировал Потрошителя.

– Быстро схватываешь. Выбор жертвы, местоположение, способ, даже записка в полицию. Слишком многое уже просочилось в прессу, и если они вцепятся – с ума сойдут. Я хочу закрыть дело побыстрее, пока не началась паника. Я работала с запиской… с бумагой.

– Что в ней особенного?

– Первичный продукт, очень дорогой, английского производства, продается только в Европе. Ты производишь первичный бумажный продукт?

– «Рорк индастриз» работает в «зеленой» зоне. Наш маленький вклад в сохранение природной среды, кстати, дающий неплохую налоговую льготу на многих рынках. И куда тебя привела эта бумага?

– Я решила для начала сосредоточиться на лондонских пунктах продажи, надо до конца исследовать версию Потрошителя. Есть парочка знаменитостей, политик, финансист на покое и один урод – любовник актрисы по имени Пеппер.

– Пеппер Франклин?

– Да. Она подозрений не вызывает, но вот ее дружок… – Ева замолчала и прищурилась. Рорк зачерпнул ложечкой многослойное мороженое. – Ты ее знаешь?

– М-м-м, как вкусно! Освежает.

– Ты ее трахал?

Хотя его губы дрогнули, он сумел сохранить серьезное выражение и с увлечением продолжал есть мороженое.

– Фи, какое грубое выражение! Предпочитаю сказать, что у нас были краткие, ни к чему не обязывающие отношения двух взрослых людей.

– Мне бы следовало догадаться. Она как раз в твоем вкусе.

– Да ну? – удивился он.

– Роскошный, элегантный, изысканный секс.

– Дорогая, – Рорк откинулся на стуле и отпил кофе, – с твоей стороны это нескромно. Ты сама всем этим наделена в избытке, не говоря уж о других достоинствах.

– Речь не обо мне. – Ева нахмурилась и принялась за мороженое. – Я должна была догадаться, что она одна из твоих бывших, как только увидела ее портрет.

– А он все еще у нее? Портрет в костюме Титании?

Она сунула в рот ложечку мороженого.

– Сейчас ты мне скажешь, что это ты ей его подарил.

– Это был, что называется, утешительный приз.

– Как в телевикторине?

Он рассмеялся – весело и беспечно.

– Можно и так сказать. Как она? Я ее не видел – дай бог памяти! – лет семь-восемь.

– Выглядит она классно. – Не сводя с него глаз, Ева облизнула ложечку. – Но вот мужчин выбирать совершенно разучилась.

– Спасибо на добром слове. – Рорк схватил ее руку, поднес к губам и поцеловал. – У меня все наоборот. В выборе женщин мой вкус заметно улучшился.

Ева была бы не прочь довести себя до приступа бешеной ревности: просто чтобы проверить, как ей это понравится. Но у нее ничего не вышло.

– Она связалась с парнем по имени Лео Фортни. Проходимец. Это у него на лбу написано. Плюс пара приводов, включая сексуальные домогательства и насильственные действия.

– Действительно, странный выбор для Пеппер. Он твой главный подозреваемый?

– Пока идет под номером первым, хотя в час убийства был дома в постели. Она подтвердила его алиби, но, так как сама она спала, можно считать, что алиби хлипкое. Да к тому же он солгал: сказал, что легли вместе, а она все рассказала по-другому, только потом сообразила, что подставляет его. И все-таки, мне кажется, ей можно верить. Ева помолчала, выжидая.

– О да, безусловно.

– Был он там или не был, она верит, что был. Посмотрим, куда нас это приведет. А пока что на завтра у меня назначены встречи, первая – с Кармайклом Смитом.

– Король поп-музыки. Сахарин-ландрин. Тошнотворно сладенькие стишки, паточные мелодии.

– Да, мне говорили.

– Вряд ли тебе говорили, что Смит любит молодых женщин, причем желательно больше одной за раз, чтобы расслабиться между записями и выступлениями. Профессионалками не брезгует, но активно прибегает к помощи своих фанаток.

– Несовершеннолетних?

– Ходили такие слухи, но обычно он бывает осторожен. О насилии я ничего не слышал. Правда, он любит наручники, но предпочитает носить их сам.

– У тебя выпускается?

– Нет, у него пока свой логотип. Я мог бы его перекупить, но мне просто не нравится его музыка.

– Ладно, едем дальше. Некий Найлз Ренквист. Работает в ООН в аппарате британского представителя Маршалла Эванса.

– Я немного знаком с Ренквистом. И ты тоже.

– Я тоже?

– Ты с ним встречалась, дай бог памяти, прошлой весной на одном из этих ужасных светских мероприятий. – Рорк заметил, как сдвинулись ее брови: она пыталась вспомнить место, обстоятельства, человека. – Вас просто представили друг другу на благотворительном аукционе в пользу… Извини, для этого мне понадобится записная книжка. Но это было несколько месяцев назад, здесь, в Нью-Йорке. Тебя представили ему и его жене. Она решила не спорить.

– Он произвел на меня впечатление?

– Очевидно, нет. Он… скажем так, консервативен, его даже можно назвать чопорным. Лет под сорок, хорошо образован, блестяще владеет речью. Несколько педантичен. Жена – довольно хорошенькая, если тебе по вкусу холодная английская леди, устраивающая официальное чаепитие в парадной гостиной. У них есть дома и здесь, и в Лондоне. Я точно помню, как его жена сказала мне, что ей очень нравится жить в Нью-Йорке, но она все же предпочитает свой дом в окрестностях Лондона, где она может работать в своем саду.

– Твои впечатления?

– Не могу сказать, что я в восторге от них обоих. – Рорк неопределенно пожал плечами. – Они довольно напыщенные люди, очень чувствительные к сословным различиям. Я нахожу таких людей скучными, а их общество в больших дозах кажется мне просто невыносимым.

– У тебя полно знакомых, отвечающих этому описанию. Его губы дрогнули в улыбке. – Да, это верно.

– Эллиот П. Готорн?

– Да, я имел с ним дело. Ему за семьдесят, но он вполне резвый, живет ради игры в гольф. Похоже, обожает свою третью жену, годящуюся ему во внучки. Теперь, когда он отошел от дел, они много путешествуют. Симпатичный старикан, мне он нравится. Ну как, я сумел тебе помочь?

– Скажи, есть на свете кто-нибудь, кого ты не знаешь?

– Если и есть, значит, они не стоят упоминания.


Вечер, проведенный дома с Рорком, помог ей прояснить мысли, решила Ева, поднимаясь в переполненном лифте в отдел убийств. Она не только чувствовала себя отдохнувшей и натренированной, его непринужденный рассказ о персонажах, попавших в поле ее зрения, дал ей возможность взглянуть на них под другим углом. Полезно было увидеть за сухими фактами компьютерной идентификации живых людей.

Она могла перебирать полученные сведения в уме и при встречах с ними использовать более личный подход. Но сначала надо проверить, нет ли чего-нибудь новенького из лаборатории и от патологоанатома, отыскать Пибоди и разделаться с прессой. Прокладывая себе путь локтями, Ева выбралась из лифта и направилась в свой сектор. И вплотную столкнулась с Надин Ферст.

Репортерша сменила прическу: теперь у нее была короткая, гладкая стрижка. «Что это все разом решили сменить прически?» – удивилась Ева. Волосы стали светлее, казались более густыми и красиво обрамляли безупречное, несколько резковатое лицо Надин.

На ней был короткий приталенный жакет, узкие обтягивающие брюки насыщенно-красного цвета. Ева сразу поняла, что она готова к эфиру.

А в руках у Надин была огромная коробка из кондитерской, от которой исходил соблазнительный аромат.

– Пончики. – Этот запах ни с чем нельзя было спутать, и Ева кинулась на него, как гончая на лисицу. – У тебя там пончики. – Она постучала пальцем по коробке. – Вот как ты прошла через «загон», избежала комнат ожидания для штатских и прессы и оказалась в моем отделе. Ты подкупаешь моих людей!

Надин похлопала ресницами.

– К чему ты клонишь?

– А вот к чему: как это получилось, что мне ни разу не досталось ни одного хренова пончика?

– А вот как: обычно я точнее рассчитываю время, сгружаю пончики в «загоне», правда, иногда это бывают шоколадные пирожные с орешками, и пока все копы из отдела убийств слетаются на них как мухи на мед, я устраиваюсь в твоем кабинете и жду твоего прихода. Ева выждала паузу.

– Заноси пончики, а камеру оставь.

– Но мне необходима камера, – возразила Надин, указывая на стоявшую рядом с ней женщину.

– А мне необходим воскресный день на пляже, где я могла бы бегать голышом по берегу, но в ближайшем будущем он мне не светит. Пончики туда, камеру вон.

Чтобы обеспечить повиновение и удержать своих людей от бунта, Ева перехватила коробку и первой вошла в «загон». Сразу несколько голов повернулись в ее сторону, носы начали принюхиваться.

– Даже не мечтайте, – на ходу бросила Ева и направилась в свой кабинет, не обращая внимания на хор обиженных голосов.

– Там три дюжины, – запротестовала Надин, следуя за ней. – Тебе физически не съесть все одной.

– Да я бы съела, чтобы хоть разок проучить этих жадных свиней. Но сейчас будет урок порядка и дисциплины. – Ева открыла коробку и глубоко вздохнула, выбирая самый аппетитный из лоснящихся маслом пончиков. – Оставлю коробку у себя, наемся от пуза, а что останется, отдам им. Пусть плачут от благодарности. – Она выбрала один, включила кофеварку и вонзила зубы в пончик. – Вкусно! Класс!

Жуя пончик, Ева взглянула на наручные часы и начала обратный отсчет от десяти. При этом она направилась к двери. Дверь распахнулась, и Пибоди возникла на пороге в тот самый момент, когда Ева досчитала до одного.

– Лейтенант Даллас! Я как раз…

Откусив еще один кусок, Ева захлопнула дверь, прямо перед носом своей обескураженной помощницы.

– Это было жестоко, – заметила Надин, давясь от смеха.

– Зато весело.

– Ну теперь, когда мы повеселились, мне нужны последние данные об убийстве Вутон и эксклюзивное интервью. Нам было бы проще договориться, если бы ты ответила хоть на один из моих звонков.

Ева присела на уголок стола.

– Я не могу, Надин.

– Мне нужно проверить, было ли оставлено на месте преступления некое послание, о котором ходят слухи, а если да, каково его содержание. И еще, как продвигается дело, если оно продвигается…

– Надин, я не могу.

Ничуть не смутившись, Надин взяла чашку кофе, села на шаткий, разбитый стул для посетителей и закинула ногу на ногу.

– Общество имеет право знать, а я, как представитель СМИ, несу ответственность…

– Побереги горло. Мы могли бы исполнить этот танец до конца, но ты принесла мне эти чудные пончики, и я не хочу заставлять тебя терять время понапрасну. – Ева слизнула с пальцев сахарную пудру, чтобы дать Надин минутку повариться в собственном соку. – Я сделаю заявление. Ты получишь пресс-релиз меньше чем через час вместе с другими репортерами. Но я не могу дать тебе фору в ущерб другим и не могу согласиться на эксклюзив. Мне надо немного притормозить…

Надин уже дошла до точки кипения.

– А что в этом деле такого особенного? Если дело будет закрыто для прессы…

– Стоп! Выйди из роли репортера хоть на минутку, черт побери. Я считаю тебя своей подругой. Ты мне нравишься, но дело не только в этом. Я считаю, что ты отлично делаешь свою работу. Ты подходишь к ней со всей ответственностью.

– Прекрасно, отлично, могу сказать все то же самое о тебе. Но…

– Я не утаиваю от тебя информацию. По правде говоря, я отношусь к тебе, как к любому другому представителю прессы. – «Если не считать поедания пончиков и разговора с глазу на глаз», – добавила она мысленно. – Ты даже ходишь у меня в любимчиках, и лучшее тому доказательство – твое участие в деле Стивенсона в прошлом месяце.

– Это было…

– Надин! – Кроткое терпение, прозвучавшее в голосе Евы – вещь довольно редкая и нетипичная, – заставило Надин замолчать. – Были жалобы. Ходят разного рода сплетни, которые могут принести неприятности нам обеим, если я и дальше буду тебя баловать. Поэтому сейчас я ничего не могу тебе дать. Пускай сперва шум утихнет. Не хочу, чтобы любую из нас называли «прикормленной». Если соберутся хотя бы несколько репортеров и подадут коллективную жалобу, обвиняя нас в сговоре и нечестной игре, ни одной из нас это не пойдет на пользу.

Надин с шипением втянула воздух сквозь зубы. Ей тоже приходилось слышать жалобы и обвинения, она уже успела отразить несколько ударов своих собратьев по профессии.

– Ты права, как ни прискорбно это признавать. Но это не значит, что я перестану за тобой охотиться, Даллас.

– Ну, ясное дело.

В глазах Надин вновь зажегся боевой огонек под стать злорадной улыбочке.

– Или подкупать твоих людей.

– Ничего не имею против пирожных с орешками, особенно если там еще есть шоколадная крошка.

Надин поставила чашку и встала.

– Слушай, если тебе понадобится организовать утечку информации, дай шанс Куинтону Посту. Он молодой, но способный, а работа значит для него даже больше, чем рейтинг. Это, конечно, ненадолго, – добавила она с усмешкой, – но тебе стоит заполучить его, пока он еще неиспорчен.

– Я это учту.


Оставшись одна, Ева составила заявление для прессы и отправила его по каналам. Потом она вынесла коробку из кондитерской обратно в «загон» и опустила ее на крышку общей кофеварки. В комнате воцарилось молчание.

– Пибоди, – скомандовала Ева в напряженной тишине, – за мной!

Не успела она дойти до порога, как у нее за спиной послышался гул отодвигаемых стульев, шаркающих ног и возбужденных голосов. «Копы и пончики, – подумала она. – Освященная временем традиция. Прослезиться можно».

– Держу пари, там были пончики с джемом, – чуть не плача, заявила Пибоди, пока они проталкивались в лифт. – Я точно знаю, что они там были! Я видела, некоторые были посыпаны разноцветным марципаном! А у меня с утра только и хватило времени, что на черствый бублик с вяленым бананом!

– Ты разбиваешь мне сердце. – Лифт достиг подземного уровня, и они вышли. – Первая остановка – Кармайкл. Мы его застанем между водными процедурами и косметической маской, – сказала Ева, направляясь к своему месту в гараже полицейского управления.

– Могли бы оставить мне хоть один. Один крошечный пончик, – продолжала бубнить Пибоди.

– Могла бы, – согласилась Ева, пока они забирались в ее машину. – Конечно, могла бы. Собственно говоря… – Она порылась в кармане, вытащила стерильный пластиковый пакет для вещественных улик с пончиком внутри. – Похоже, я это сделала.

– Для меня? – Оживившись, Пибоди выхватила у нее пакет, понюхала сквозь пластик. – Вы приберегли для меня пончик! Вы так добры ко мне. Беру все свои слова обратно. Знаете, я называла вас бессердечной, злобной, пожирающей пончики стервой. Вижу, я в вас ошибалась. Спасибо, лейтенант!

– Не за что.

– Вообще-то мне не стоит его есть. – Пибоди закусила нижнюю губу, поглаживая пакетик с пончиком, пока Ева выезжала со стоянки. – Честное слово, не стоит. Я на диете. Мне надо сбросить пару центнеров с задницы, а то я…

– Какие проблемы, Пибоди! Не хочешь есть – отдай обратно.

Но когда Ева протянула руку, Пибоди отшатнулась, прижимая пакет с пончиком к груди:

– Это мое!

– Пибоди, ты не перестаешь меня поражать.

– Спасибо. – Медленно, чтобы продлить удовольствие, Пибоди распечатала пакет. – Я его заслужила. Я готовлюсь к экзамену на детектива и трачу кучу калорий из-за стресса. Стресс высасывает калории, как пылесос. Вот почему вы такая тощая.

– Я не тощая. И стрессы мне не грозят.

– Если у вас найдется хоть унция жира, я обязуюсь ее съесть. Со всем уважением, лейтенант, – добавила Пибоди с полным ртом. – Но я и вправду тренируюсь, как ненормальная. Макнаб моделирует для меня программы. Он даже перестал изображать из себя придурка.

– Чудо из чудес!

– Экзамен уже скоро. Не знаю, могу ли я вас спросить… Может, скажете, где мои слабые места, чтобы я могла над ними поработать.

– Тебе не хватает уверенности в себе. Даже когда чутье подсказывает тебе, что ты права, ты себе не доверяешь. У тебя верные инстинкты, но ты боишься им последовать, пока не получишь одобрения от начальства. Сомневаясь в собственной компетентности, ты тем самым ставишь под вопрос и мою. – Ева бросила взгляд на Пибоди и ничуть не удивилась, заметив, что та печатает ее замечания в электронной записной книжке, успевая одновременно поглощать пончик. – Ты это записываешь? Зачем?

– Потом буду заниматься аутотренингом перед зеркалом. Ну, вы же знаете. Буду внушать себе: «Я компетентный, уверенный в себе полицейский офицер». – Пибоди порозовела, смутившись. – Это просто метод.

– Как скажешь. – Ева сумела втиснуться в узкое свободное пространство у тротуара. – А теперь давай грамотно проверим, где Кармайкл Смит провел позапрошлую ночь.

– Да, лейтенант. Но я должна попереживать и поругать себя за съеденный пончик. Это поможет сжечь калории, нейтрализовать вредный эффект. Как будто я вовсе его не ела. – Тогда для начала тебе следовало бы стереть джем с губы.


Ева вышла из машины и осмотрела дом. Когда-то, подумала она, это был небольшой, трехуровневый, многоквартирный дом. Теперь он превратился в роскошный особняк. И опять частная охранная система, два подъезда только с фасадной стороны здания. Наверняка сзади имеется по крайней мере один черный ход. И географически не так уж далеко от переулка в китайском квартале, хотя во всех остальных отношениях эти районы были далеки, как небо и земля. Тут уличные проститутки не фланируют, разносчики с тележками на углах не стоят. Высокие стандарты обслуживания и низкий уровень преступности.

Она прошла по изогнутому пандусу к парадному подъезду, расположенному на втором уровне. Панель охраны, сканер для руки, сканер для сетчатки глаза. Очень осторожный человек. Ева включила панель и нахмурилась, услыхав полившуюся из динамика музыку. Целый оркестр струнных и клавишных сопровождал густой и сладкий, как сбитые сливки, мужской голос.

– «Любовь освещает мир», – определила Пибоди. – Это его фирменная песня.

– Сладости в ней больше, чем в твоем пончике.

– Добро пожаловать, – произнесло компьютерное устройство вежливым женским голосом. – Мы надеемся, что день у вас складывается удачно. Пожалуйста, назовите ваше имя и скажите, по какому вы делу.

– Лейтенант Ева Даллас. – Она поднесла жетон к сканеру. – Полицейское расследование. У меня назначена встреча с мистером Смитом на это утро.

– Одну минутку. Пожалуйста, лейтенант. Мистер Смит ждет вас. Вы прошли проверку.

Почти мгновенно дверь распахнула темнокожая женщина в белоснежных одеяниях. Опять зазвучала тихая музыка, заполнявшая своей сладостью воздух.

– Доброе утро. Спасибо, что пришли вовремя. Прошу вас, входите, располагайтесь в гостиной. Кармайкл сейчас присоединится к вам.

Ева отметила, что женщина скорее не идет, а плывет, словно на роликовых коньках, пока она вела их в просторную гостиную со светлыми стенами. Одну из стен занимал проекционный экран с изображением белой яхты на сапфировых водах, неподвижных как зеркало. Мебель заменяли пухлые, наполненные гелем подушки, разбросанные по всему полу. Все они были пастельных тонов. Между ними стояли низкие длинные столики из светлой древесины. На одном из этих столов дремал, свернувшись клубком, пушистый белый котенок.

– Располагайтесь, прошу вас. Я дам знать мистеру Смиту, что вы здесь.

Пибоди подошла к одной из подушек на полу и потыкала ее пальцем.

– Кажется, эти штуки, когда на них садишься, принимают форму тела. – В виде эксперимента она похлопала себя по заду. – Может выйти очень неловко.

– У меня от этой музыки зубы болят.

Ева поморщилась и оглянулась: в эту минуту в комнату вошел Кармайкл Смит.

Он был высок ростом и хорошо тренирован, судя по рельефным мускулам груди и живота, мелькавшим под распахнутым длинным белым жилетом. Костюм довершали черные брюки, до того обтягивающие, что все прочие его достоинства тоже были как на ладони. Его волосы были броско выкрашены черными и белыми прядями и сплетены в косичку, оставляя лицо – с широкими скулами и заостренным подбородком – открытым.

Глаза карие, как шоколад, кожа цвета кофе, сильно разбавленного молоком.

– О, лейтенант Даллас! А может быть, мне стоит называть вас миссис Рорк?

До Евы донесся сдавленный смешок Пибоди.

– Называйте меня лейтенант Даллас.

– Конечно-конечно. – Полы жилета развевались, пока он пересекал комнату. Он обеими руками схватил и сжал руку Евы, которую она ему не протягивала. Затем он направил свои чары на Пибоди:

– А вас как я должен называть?

– Моя помощница, офицер Пибоди. У меня есть к вам вопросы, мистер Смит.

– Буду более чем счастлив на них ответить. – Как и с Евой, он проделал с Пибоди обряд рукопожатия обеими руками. – Садитесь, прошу вас. Ли принесет вам чаю. Я употребляю особую утреннюю смесь для бодрости. Это просто фантастика. Зовите меня Кармайклом. – Он опустился на подушку персикового цвета и взял на колени котенка. – Ну, Снежок, ты же не думаешь, что папочка забыл тебя?

Еве не хотелось садиться на одну из подушек, но и стоять над ним столбом тоже не хотелось. Поэтому она села на стол.

– Вы можете мне сказать, где вы были позапрошлой ночью, между полуночью и тремя часами утра?

Как и его котенок, Кармайкл заморгал.

– О, это звучит что-то уж очень официально. А что, разве что-то случилось?

– Да, убийство женщины в китайском квартале.

– Я не понимаю. Столько отрицательной энергии! – Он глубоко вздохнул. – Мы стараемся поддерживать положительные флюиды в этом доме.

– Что поделаешь, ведь Джейси Вутон, когда ее резали, как овцу, пережила сугубо отрицательные ощущения. Вы можете ответить на мой вопрос, мистер Смит?

Как раз в эту минуту чернокожая женщина в струящихся белых одеждах вошла в комнату.

– Ли, – обратился к ней Кармайкл, – я знаком с кем-то по имени Джейси Вутон?

– Нет.

– Мы знаем, где я был позапрошлой ночью, между полуночью и тремя?

– Да, разумеется. – Она разлила золотистый чай из бледно-голубого чайника в бледно-голубые чашки. – Ты был на званом ужине у Рислингов до десяти вечера. Ты проводил мисс Хаббл домой, выпил с ней на прощанье в ее апартаментах и вернулся сюда около полуночи. Ты провел двадцать минут в своем изолированном отсеке, чтобы снять негативную энергию, накопленную за день, а затем удалился к себе на ночь. К часу тридцати ты был уже в постели. Звонок к пробуждению, как всегда, прозвучал в восемь утра.

– Спасибо. – Он взял чашку, которую женщина поставила перед ним на стол. – Мне самому трудно держать в голове все эти детали. Без Ли я бы просто концов не нашел.

– Мне хотелось бы получить имена и адреса людей, с которыми вы встречались, чтобы проверить эту информацию.

– Меня все это очень тревожит и расстраивает.

– Это обычная проверка, мистер Смит. Как только ваше алиби будет подтверждено, я смогу двигаться дальше.

– Ли снабдит вас всем необходимым. – Он взмахнул рукой. – Мои органы чувств должны получать положительную стимуляцию. Я должен быть окружен красотой и любовью. Это необходимо для моего самоощущения, для моего творчества.

– Ясно. У вас имеется постоянный заказ в магазин Уиттиера в Лондоне на определенный сорт почтовой бумаги. Последнюю закупку вы произвели четыре месяца назад.

– Нет, я никогда ничего не покупаю. Понимаете, я не могу ходить по магазинам. Мои поклонники проявляют слишком много энтузиазма. Мне все доставляют на дом. По магазинам ходит Ли или еще кто-нибудь из моих служащих. Да, мне нравится красивая почтовая бумага. Я считаю необходимым посылать личные письма на хорошей бумаге друзьям и тем, кто сделал мне какой-то подарок.

– Кремового цвета, плотная, фирменная. Не из вторичного сырья.

– Непереработанная? – Он наклонил голову, виновато улыбаясь, как мальчишка, застигнутый с ворованным печеньем. – Стыдно признаться, что я пользуюсь чем-то запрещенным. Но, честно говоря, бумага роскошная. Ли, моя почтовая бумага из Лондона? – Я могу проверить.

– Она проверит.

– Прекрасно. Мне хотелось бы получить образец, если вы не против, а также имена всех ваших служащих, уполномоченных делать покупки в Лондоне от вашего имени.

– Я об этом позабочусь. – С этими словами Ли вышла из комнаты.

– Я не совсем понимаю, чем вас так заинтересовала моя почтовая бумага.

– На теле жертвы было найдено письмо, написанное на такой бумаге.

– Бога ради! – Он вскинул обе руки, провел ими по телу при вдохе и вытянул их вперед ладонями при выдохе. – Я не хочу травмировать подобными образами свои чувства. Вот почему я слушаю только свою собственную музыку. Я никогда не смотрю новости по телевизору, за исключением сообщений о развлечениях и светских мероприятиях. В мире слишком много мрака. Слишком много отчаяния.

– Мне ли не знать!


Покидая дом, Ева унесла с собой образец почтовой бумаги Кармайкла Смита и список его сотрудников в Лондоне.

– Он, конечно, психованный, – заметила Пибоди. – Но сложен классно. И он не производит впечатления человека, который будет обслуживаться у проституток.

– Он любит групповой секс, иногда с участием малолеток.

– О! – Пибоди наморщила нос и оглянулась на дом. – На этот раз инстинкты меня подвели.

– Может, он считает, что в сексуальном плане малолетние фанатки несут меньший отрицательный заряд, чем взрослая женщина, которая сбежала бы с криком, послушав его, с позволения сказать, музыку. – Ева села в машину и захлопнула дверцу. – Если этот проклятый сироп «Любовь освещает мир» застрянет у меня в голове, я вернусь и изобью его дубинкой.

– А вот это уже положительный заряд, – одобрительно кивнула Пибоди.

ГЛАВА 5

Зная, какой строгий контроль установлен в ООН, Ева решила избежать препирательств с охраной и оставила машину на уличной стоянке на Первой авеню. Небольшая прогулка, решила она, поможет ей нейтрализовать воздействие пончиков.

Они все еще пускали на осмотр туристов – это она проверила, – но только группами и под строжайшим присмотром во избежание угрозы терактов. Как бы то ни было, представители наций всего мира и признанных колоний за пределами планеты по-прежнему заседали и проводили ассамблеи, составляли повестки дня и голосовали по ним в громадном небоскребе, растянувшемся на шесть кварталов. Перед фасадом развевались флаги, символизирующие готовность людей собираться вместе и обсуждать проблемы человечества. А иногда и принимать какие-то меры для их разрешения.

Хотя их имена числились в списке визитеров, Еве и Пибоди пришлось пройти через вереницу контрольных пунктов. На первом из них они сдали свое оружие. Это требование всегда заставляло Еву нервничать. Их удостоверения были сканированы, отпечатки пальцев сверены, сумка Пибоди не только просвечена, но и обыскана. Все электронное оборудование, включая персональные компьютеры, сотовые телефоны и мини-рации, подверглось тщательной проверке.

Они прошли через металлоискатель, через детектор взрывных устройств и воспламеняющихся веществ, через определитель оружия и сканирование тела, прежде чем их допустили на входной уровень.

– Ладно, – объявила Ева, – я все понимаю, они должны проявлять осторожность, но всему есть предел. Искать у себя во рту кариес я не позволю.

– Новые уровни безопасности были введены после так называемого «инцидента Кассандра».

Пибоди вошла вместе с Евой и охранником в униформе в бронированный лифт, защищенный от прямого попадания бомбы.

– В следующий раз, когда нам понадобится поговорить с Ренквистом, вызовем его повесткой к нам.

Их вывели из лифта и проводили к новому контрольному пункту, где они опять прошли сканирование, анализ и проверку личности. Охранник передал их ассистентке с такой же, как у него, военной выправкой. Сканирование сетчатки глаза и определитель голоса ассистентки открыли бронированную дверь, за которой паранойя проверок сменилась обычной деловой суетой.

Внутреннее помещение напоминало собой улей, состоящий из кабинетов и приемных, но этот улей был огромен, а его ячейки – очень хорошо организованы. Высокопоставленные зануды, работавшие здесь, носили консервативные костюмы, переговаривались через наушники с микрофонами, их каблуки деловито пощелкивали на плиточном полу. Окна с тройными стеклопакетами были снабжены детекторами воздушного движения, готовыми при малейшей угрозе спустить противоударные щиты. Но они пропускали свет и открывали красивый вид на реку.

Высокий мужчина, одетый во все серое, кивнул ассистентке и улыбнулся Еве:

– Лейтенант Даллас? Я Томас Ньюкерк, личный помощник мистера Ренквиста. Я провожу вас к нему.

– Внушительная у вас тут охрана, мистер Ньюкерк.

Ева заметила в коридоре видеокамеры и сенсоры движения. «Повсюду глаза и уши, – подумала она. – Как тут можно работать?» Он проследил за ее взглядом и, видимо, угадал, о чем она думает.

– К этому привыкаешь. Просто приходится платить такую цену за безопасность и свободу. – Угу.

У него было квадратное лицо с мощной, словно вытесанной из камня, челюстью. Холодные светло-голубые глаза, красноватая, словно навек обветренная, кожа, соломенные, коротко стриженные волосы ежиком. Держался он очень прямо, шел строевым шагом, держа руки по швам.

– Вы бывший военный?

– Капитан королевских ВВС. У мистера Ренквиста состоит на службе несколько бывших военных. – Магнитной карточкой Ньюкерк открыл дверь в приемную Ренквиста. – Прошу вас минутку подождать.

Ева воспользовалась паузой, чтобы изучить обстановку. Опять длинный ряд комнат и комнатушек со стеклянными стенами, через которые служащие могли видеть друг друга, а камеры слежения могли видеть их всех. Никого, похоже, это не смущало. Сотрудники как ни в чем не бывало барабанили по клавиатурам компьютеров или переговаривались через наушники. Ева посмотрела, куда ушел Ньюкерк, и уперлась взглядом в закрытую дверь, на которой значилось имя Ренквиста. Дверь открылась, и Ньюкерк вышел.

– Мистер Ренквист готов принять вас, лейтенант.

«Довольно внушительный антураж для обычного человека» – таково было ее первое впечатление о Ренквисте. Он поднялся ей навстречу из-за длинного темного стола, похоже, старинного, из настоящей древесины. У него за спиной открывался впечатляющий вид на Ист-Ривер.

Ренквист был высок ростом, его телосложение сразу подсказало ей, что он регулярно посещает оздоровительный центр или платит хорошие деньги пластическому хирургу. Она также подумала, что эти великолепные данные теряются под унылым серым костюмом, хотя за костюм, вероятно, тоже были уплачены немалые деньги.

На вид его можно было счесть довольно привлекательным мужчиной, особенно если кому-то по вкусу такие лощеные, благополучные, импозантные типы. Кожа светлая, волосы светлые, крупный, выступающий нос, широкий лоб. Самым главным его достоинством были большие темно-серые глаза, прямо встретившие взгляд Евы. Говор у него был четкий и до того снобистски британский, словно он сыпал не словами, а английскими сухими галетами.

– Лейтенант Даллас, я очень рад встрече с вами. Я много читал и слышал о вас. – Он протянул руку, и она удостоилась типичного для политика крепкого быстрого рукопожатия. – Помнится, мы как-то раз уже встречались на одном благотворительном мероприятии.

– Да, мне об этом уже напомнили.

– Присаживайтесь, прошу вас. – Он сделал приглашающий жест рукой, а сам вернулся на свое место за столом. – Скажите мне, чем я могу вам помочь.

Ева села на прочный брезентовый стул. Не слишком удобный, отметила она про себя. Деловой человек не может позволить посетителям рассиживаться подолгу, отнимая у него время, – так это надо понимать.

Письменный стол Ренквиста тоже напоминал о занятости хозяина кабинета. Внушительный компьютер с блоком связи и мерцающим в режиме ожидания экраном, небольшая стопка лазерных дисков, стопка бумаг (эта – чуть повыше), дополнительный коммуникационный блок. Среди всей этой мощной оргтехники виднелись две фотографии в рамочках. Со своего места Еве был виден кусочек одного снимка: лицо девочки со светлыми, как у отца, кудряшками. Она решила, что на втором снимке его жена.

Ева была в достаточной степени осведомлена о политике и правилах протокола, чтобы знать, с чего надо начинать.

– Хочу поблагодарить вас от имени Нью-йоркского департамента полиции и от себя лично за сотрудничество. Я понимаю, как вы заняты, и ценю, что вы нашли время поговорить со мной.

– Я убежден в необходимости помогать местным властям, где бы я ни находился. На базовом уровне ООН является не чем иным, как мировым полисменом. Поэтому в каком-то смысле мы с вами коллеги. Чем я могу вам помочь?

– Женщина по имени Джейси Вутон была убита позапрошлой ночью. Я веду следствие по этому делу.

– Да, я слышал об убийстве. – Он откинулся в кресле, сдвинул брови. – Лицензированная проститутка в китайском квартале.

– Да, сэр. У меня были причины исследовать и проследить происхождение почтовой бумаги определенного типа. Вы приобрели бумагу этого сорта шесть недель назад в Лондоне.

– Я провел несколько дней в Лондоне этим летом и в самом деле, помнится, покупал почтовую бумагу. Несколько разных сортов. Что-то для личных нужд, что-то для подарков. Должен ли я понять, что данное приобретение делает меня подозреваемым в смерти этой женщины?

А он хладнокровен, подумала Ева. Скорее заинтригован, чем встревожен или раздосадован. Более того, если она правильно оценила этот легкий изгиб губ, происходящее его забавляет.

– В ходе расследования мне приходится устанавливать личность всех покупателей и проверять их местонахождение в ту ночь.

– Понятно. Смею ли я предположить, лейтенант, что данное расследование носит закрытый и конфиденциальный характер? Если мое имя будет связано, пусть абсолютно условно, с убийством проститутки, это привлечет весьма нежелательное и негативное внимание прессы ко мне и к делегату Эвансу.

– Ваше имя не будет упомянуто публично.

– Ну хорошо. Позапрошлой ночью?

– Между полуночью и тремя часами утра.

Он не потянулся за записной книжкой или ежедневником. Вместо этого он сложил пальцы домиком и взглянул на Еву поверх них.

– Мы с женой были в театре на постановке «Шести недель» Уильяма Гэнтри, английского драматурга. В Линкольн-центре. Мы были в компании еще двух пар, покинули театр около одиннадцати, выпили по коктейлю в баре «Ренуар». Если не ошибаюсь, мы с женой покинули бар около полуночи. Вернулись домой к половине первого. Моя жена пошла спать, а я еще около часа поработал у себя в кабинете. Возможно, немного дольше. Следуя привычке, я в течение примерно получаса смотрел ночные новости, после чего тоже отправился спать.

– Вы с кем-нибудь виделись или разговаривали после того, как ваша жена ушла спать?

– Боюсь, что нет. Могу лишь заверить вас, что я был дома и занимался своей работой в тот час, когда произошло это убийство. Я не понимаю, каким образом покупка бумаги связывает меня с этой женщиной и ее смертью.

– Ее убийца написал записку на такой бумаге.

– Записку… – Теперь брови Ренквиста поднялись. – Что ж, это было весьма самонадеянно с его стороны, не так ли?


– У него тоже нет полноценного алиби на момент убийства, – заметила Пибоди, пока они шли обратно к машине.

– В том-то и загвоздка: когда кому-то наступает карачун в два часа ночи, большинство подозреваемых заявляют, что были дома, тихо и мирно спали в своих постелях. Когда у человека своя сигнализация или способ ее обойти, трудно назвать его наглым лжецом прямо в глаза.

– А вы думаете, он нагло лжет?

– Об этом еще рано судить.


Она отыскала Эллиота Готорна у одиннадцатой лунки в частном гольф-клубе на Лонг-Айленде. Он оказался крепким, коренастым стариком с белоснежными волосами, выбивающимися из-под бежевой кепки, одетой козырьком назад, и столь же белоснежными роскошными усами, подчеркивающими загар на лице. В уголках рта и глаз у него залегли глубокие морщины, но сами глаза были живые и внимательные.

Он отдал клюшку мальчику, возившему за ним клюшки в сумке на тележке, вскочил в маленький белый карт и сделал знак Еве присоединяться к нему.

– Валяйте быстрее, – вот и все, что он сказал, и пустил карт с места в карьер.

Ева быстро и кратко выложила ему все детали, пока Пибоди и мальчик с тележкой следовали за ними пешком.

– Убитая шлюха, шикарная почтовая бумага, – подытожил Готорн, останавливая карт. – Пользовался услугами шлюх, было дело, но имен никогда не записывал. – Он выпрыгнул из карта, обошел свой мяч, присел на корточки, прикидывая позицию. – С молодой женой шлюхи не нужны. Бумаги не помню. Молодой жене волей-неволей покупаешь кучу всякого барахла. Лондон?

– Да.

– Август. Лондон, Париж, Милан. У меня все еще есть кое-какой интерес в делах, а она любит ходить по магазинам. Раз вы говорите, я купил бумагу, значит, я купил бумагу. Ну и что?

– Она связана с убийством. Если бы вы могли мне сказать, где вы были позавчера между полуночью и тремя часами утра…

Готорн разразился звонким хохотом, распрямился и, оставив мяч, наконец-то устремил на нее все свое внимание.

– Юная леди, мне уже за семьдесят. Я в форме, но мне нужен сон. Я прохожу восемнадцать лунок каждое утро, а перед этим съедаю плотный завтрак, читаю газету и проверяю биржевые сводки. Встаю каждое утро в семь часов. Ложусь каждый вечер в одиннадцать, если только жена не затаскивает меня на какую-нибудь вечеринку. Позавчера я был в постели в одиннадцать, обслужил свою жену – этот процесс теперь занимает меньше времени, чем когда-то, – и уснул. Доказать это я, увы, не могу. – Он отвернулся от нее к подавальщику: – Дай мне номер семь, Тони.

Ева проследила, как он занимает позицию, примеривается и бьет по мячу. Мячик описал в воздухе красивую дугу, упруго подпрыгнул, приземлившись, прокатился и остановился примерно в пяти футах от лунки. Судя по широкой ухмылке на лице Готорна, Ева поняла, что это был хороший удар.

– Я хотела бы поговорить с вашей женой.

Он пожал плечами, отдал клюшку безмолвному Тони.

– Валяйте. Она на кортах. У нее сегодня урок тенниса.


Дарла Готорн пританцовывала на затененном корте в карамельно-розовом костюмчике с воздушной короткой юбочкой. Она именно пританцовывала, почти не касаясь мяча, но выглядела отлично. Сложена она была как эротический сон подростка: упруго подпрыгивающие груди, едва умещающиеся в бюстгальтере, и длинные, длинные ноги, подчеркнутые коротенькой юбочкой и розовыми теннисками.

Загар у нее был до того ровный, что казался нарисованным. Ее волосы в свободном состоянии, наверное, доставали бы ей до талии, но они были стянуты ленточкой – розовой, ясное дело, – и пропущены через дырочку в ее маленькой розовой шапочке. Они весело мотались у нее за спиной, пока она вприпрыжку бегала по корту, неизменно промахиваясь по желтому мячику.

Когда она нагнулась, чтобы поднять мяч, Еве довелось полюбоваться на ее попку в туго натянутых маленьких трусиках.

Ее инструктор, крепкий парень с пышной гривой и ослепительно белыми зубами, начал выкрикивать указания и поощрения. В какой-то момент он подошел к ней сзади, крепко обхватил ее из-за спины и стал показывать, как держать ракетку при боковом ударе. Она обернулась и послала ему улыбочку через плечо, кокетливо хлопая ресницами.

– Миссис Готорн? – Ева поспешила выйти на корт, пока мяч временно выбыл из игры. Тренер тут же бросился вперед.

– Башмаки! Вы не имеете права ходить по корту без надлежащей обуви.

– Я здесь не для того, чтобы кидаться мячиками. – Она предъявила свой жетон. – Мне нужно поговорить с миссис Готорн.

– Все равно вы должны снять башмаки или выйти за линию. У нас тут свои правила.

– В чем дело, Хэнк?

– Тут женщина-полицейский, миссис Готорн.

– О! – Дарла закусила губу и, обмахиваясь рукой, вышла к краю сетки. – Если это насчет штрафа за превышение скорости, я заплачу. Я просто…

– Я не из дорожной полиции. Могу я с вами поговорить?

– Да, конечно. Хэнк, мне все равно не помешал бы перерыв. Я вся вспотела.

Профессионально покачивая бедрами, она прошла к скамье, открыла розовую сумку-холодильник и вытащила бутылку минеральной воды.

– Не могли бы вы мне сказать, где вы были позавчера между полуночью и тремя?

– Что? – Дарла заметно побледнела под загаром. – А зачем?

– Это стандартная процедура в расследовании, которое я провожу.

– Папуля знает, что я была дома. – Ее русалочьи зеленые глаза наполнились слезами. – Не понимаю, зачем он просил вас что-то расследовать насчет меня.

– Расследование не касается вас, миссис Готорн.

Хэнк подошел и подал ей маленькое полотенце.

– Какие-то проблемы, миссис Готорн?

– Здесь нет никаких проблем, идите разминайте ваши мышцы в другом месте. – Отослав его, Ева села рядом с Дарлой. – Между полуночью и тремя, позавчерашней ночью.

– Я была дома в постели. – Теперь она бросила на Еву вызывающий взгляд. – С Папулей. Где же мне еще быть?

«Хороший вопрос», – подумала Ева. Она спросила насчет почтовой бумаги, но Дарла лишь пожала плечами в ответ. Да, в августе они были в Европе, и она накупила кучу вещей. А почему бы и нет? Разве она может упомнить все, что купила и что купил ей Папуля?

Ева задала ей еще несколько вопросов, потом встала, чтобы Дарла могла вернуться за утешением к Хэнку. Он бросил на Еву злобный взгляд и увел свою ученицу в здание клуба.

– Любопытно, – заметила Ева вслух. – Похоже, наша Дарла все-таки провела дома не всю ночь. По крайней мере, часть интересующего нас времени она практиковалась на мячиках Хэнка.

– Он, безусловно, консультирует ее не только по поводу бокового удара, – согласилась Пибоди. – Бедный Папуля.

– Если Папуля знает, что его жена играет в паре со своим тренером, он мог использовать свободное время, чтобы отправиться в китайский квартал на матч-реванш с Вутон. Когда жена играет не по правилам у тебя за спиной, ты начинаешь злиться. И тогда ты не только убиваешь шлюху – а кто она, твоя неверная молодая жена, если не шлюха? – ты еще используешь лживую сучку в качестве алиби. Гейм, сет и матч. Чистая победа.

– Мне понравились ваши теннисные метафоры.

– Стараемся. Ну, словом, тут есть версия. Пошли посмотрим, что еще нам удастся накопать на Готорна.


Готорн был женат третьим браком, как и говорил Рорк, причем каждая новая жена была моложе предыдущей. С обеими бывшими миссис Готорн он развелся, оставив им лишь оговоренный по брачному контракту финансовый минимум. Судя по результатам, размышляла Ева, тот, кто составлял контракт, крепко знал свое дело. Да, Готорн отнюдь не дурак.

Неужели такой осторожный и хитрый человек не замечает, что творит его нынешняя жена? Криминального досье у него не было, хотя на него не раз подавали в суд по гражданским искам за разного рода финансовые сделки. Быстрый просмотр подсказал Еве, что в большинстве своем это были безнадежные, заранее проигранные иски, поданные обиженными и разочарованными инвесторами.

У него было четыре дома и шесть транспортных средств, включая яхту, фамилия Готорн была связана с многочисленными благотворительными проектами. Его состояние, по различным оценкам, чуть-чуть не дотягивало до миллиарда. Гольф, судя по просмотренным Евой материалам прессы, был смыслом его жизни.

Каждый из мужчин в ее списке имел алиби, подтвержденное женой, сексуальной партнершей или служащими. Другими словами, ни одно из этих алиби ничего не стоило.

Откинувшись в кресле, Ева подняла ноги на стол, закрыла глаза и мысленно вновь перенеслась в переулок в китайском квартале.

Она входит в переулок первой. Ведет Папика за собой. Ноги у нее болят. У нее косточка выпирает. Каблуки ее убивают. Два часа ночи. Жарко, душно. Дела идут неважно. В ее кошельке всего две сотни.

Значит, в этот обход у нее было всего четыре Папика, ну, от силы, пять. В зависимости от того, что им было нужно.

Она давно играет в эти игры, знает, что деньги надо брать вперед. Что же произошло? Он забрал свои деньги назад или не дал ей шанса их получить? Не дал шанса. Ему же надо спешить. Он разворачивает ее кругом. Лицом к стене.

Он ее трогает? Проводит рукой по груди, по заду, между ног?

Нет, на это у него нет времени. Его это не интересует. Особенно когда кровь начинает хлестать и заливать его руки. Теплая кровь. Вот где он ловит кайф.

Лицом к стене. Дергает ее за волосы, чтобы голова откинулась. Левой рукой. В правой руке скальпель. Чик по горлу. Слева направо и чуть наискосок. Сверху вниз.

Кровь рекой. Выплескивается на стену, брызжет ей в лицо, заливает ее тело, его руки.

Еще несколько секунд она жива. Несколько секунд шока. Закричать она не может. Ее тело дергается и умирает.

Он укладывает ее головой к противоположной стене. Вынимает инструменты. Свет, тут нужен источник света. Такую точную работу невозможно выполнить в темноте. Лазерный скальпель, надо использовать свет от лазерного скальпеля. Он сам проложит себе дорогу.

Складывает то, за чем пришел, в непромокаемую сумку, вытирает руки. Меняет рубашку или снимает то, что было надето поверх нее. Прячет все в сумку или в чемоданчик. Осматривает себя, проверяет, сможет ли пройти по улицам незамеченным.

Теперь вынимает конверт с запиской. Смотрит на него, возможно, улыбается, довольный собой. Аккуратно кладет конверт на тело.

Пора уходить. Четверть часа, не больше, и вот он уже уходит. Уносит свой трофей в машину. Он взволнован, возбужден, но сдерживает себя. Ему надо ехать осторожно, он не может рисковать. Его могут остановить для рутинной проверки, а от него пахнет смертью, и он везет с собой ту часть ее тела.

Вот он и дома. Включает сигнализацию. Принимает душ. Избавляется от одежды.

Он сделал это! Он сымитировал одного из величайших убийц новейшего времени! И никто никогда ничего не узнает.

Ева открыла глаза и уставилась на потолок. Если это один из пяти кандидатов в ее списке, он должен был избавиться от части тела, которую унес с места преступления. Или обзавестись абсолютно надежным тайником, чтобы хранить ее как сувенир.

Обычный домашний утилизатор мусора сможет это переработать или требуется специальное оборудование для медицинских отходов? Надо будет проверить.

Выведя на экран карту города, Ева рассчитала время и расстояние от места преступления до резиденции каждого из подозреваемых. Плюс четверть часа в переулке, плюс время на выслеживание жертвы – скорее всего, она намечена заранее, – плюс время, чтобы почиститься и доехать до дому. Любой из них смог бы со всем этим справиться меньше чем за два часа.

Выпрямившись и спустив ноги на пол, Ева начала печатать рапорт в надежде на приход вдохновения, но оно так и не снизошло. Тогда она еще раз перечитала факты, закончила рапорт и занесла его в дело.

Еще час она потратила на изучение утилизаторов мусора и доступ неспециалистов к лазерным скальпелям. Потом решила вернуться на место преступления.


В дневное время на улице было оживленно. Пара питейных заведений, аптека с кафетерием, бакалейный магазин и пункт обмена валюты были ближайшими к переулку торговыми точками.

Только бары были открыты после полуночи, но оба они располагались в дальнем конце улицы. Хотя весь район был уже обследован, Ева еще раз прошлась по всем точкам, строго придерживаясь протокола, задавая все положенные вопросы и всякий раз оставаясь с пустыми руками. В конце концов она остановилась у входа в переулок, где к ней присоединились патрульный полицейский, местный охранник и Пибоди.

– Как я уже говорил, – доложил патрульный по имени Хенли, – я знал ее, как и всех местных девиц. Она никогда не доставляла хлопот. По правилам им не полагается использовать для работы переулки и любые публичные места, но большинство из них это делает. Иногда мы их гоняем.

– Она когда-нибудь жаловалась на жестокое обращение или преследование со стороны клиента?

– Она бы не стала, – ответил Хенли. – Она сторонилась меня и охранника. Кивала, если мы с ней встречались во время патрульного обхода, но не была общительной. У нас тут в районе бывали стычки: местное хулиганье избивало проституток. Иногда их грабят, гоп-стопничают, даже финками машут, но это в основном пришлые. Некоторые норовят попользоваться бесплатно, но такого, как в этот раз, тут сроду не было.

– Мне нужны копии рапортов обо всех случаях использования ножей или любого другого холодного оружия.

– Я вам их предоставлю, лейтенант, – сказал охранник. – За какой период?

– За год. Меня интересуют только случаи нападения на женщин, преимущественно на женщин этой профессии. Может, он раньше практиковался перед своим главным выступлением.

– Да, лейтенант. Куда послать рапорт?

– Пошлите на мое имя в Центральное управление. Хенли, где тут самое безопасное место для парковки? Уличный или подземный уровень, крытая стоянка, но не гаражный бокс.

– Ну, если вам нужно местечко потише и чтоб угонов поменьше, лучше идти на запад, на Лафайет-стрит. Если, наоборот, ищете оживленное место, где угонщик побоится привлечь внимание, возясь с вашей машиной, можно переправиться на ту сторону канала в Маленькую Италию. Там рестораны открыты всю ночь.

– Ладно, попробуем. Один из вас пусть отправляется на Лафайет-стрит, а другой – на север. Поспрашивайте жителей, торговцев, которые могли быть на ногах в это время ночи: не видел ли кто парня с сумкой приличных размеров или чемоданчиком. Он наверняка не прогуливался, шел быстрым шагом, направлялся к машине. Поговорите с проститутками, – добавила Ева. – Может, кто-то из них пытался его подцепить, а он их отшил.

– Смелое предположение, лейтенант, – сказала Пибоди, когда они остались одни.

– Кто-то его видел. Они пока сами этого не знают, но кто-то из местных его обязательно видел. Если повезет, может, сумеем расшевелить их память. – Ева остановилась на тротуаре и оглядела улицу, не обращая внимания на беспощадную жару. – Посмотрим, насколько нам удастся облегчить бюджет для усиления охраны и наблюдения в радиусе одной мили отсюда. Он будет придерживаться мили, будет следовать сценарию. В первый раз ему так повезло, что он не захочет оттягивать выход на бис.

ГЛАВА 6

Ему предстояла трудная встреча, но избежать ее он не мог. Рорк мог лишь надеяться, что ломящая боль в затылке хоть чуть-чуть утихнет, когда все будет кончено.

Он слишком долго оттягивал встречу, хотя это было совершенно не в его духе. Но, с другой стороны, он был сам не свой, с тех пор как познакомился с Мойрой О'Баннион и она рассказала ему свою историю. Историю его матери.

«Жизнь, – подумал он, – может отхватить большой кусок от твоей задницы, когда ты меньше всего этого ждешь». Он хотел встретиться с Мойрой в конце дня, когда все остальные дела будут сделаны. И тогда он смог бы отправиться домой и попытаться сбросить с себя эту тяжесть, проведя вечер с женой.

Его интерком подал сигнал, и, черт бы его побрал, он едва не подскочил на стуле.

– Да, Каро.

– Пришла миссис О'Баннион.

– Спасибо. Пригласите ее сюда.

Следя за уличным и воздушным движением, Рорк рассеянно подумал, что дорога домой будет чертовски тяжелой. Гондолы воздушных трамваев были уже забиты до отказа. Из своего «орлиного гнезда» он видел в окнах десятки хмурых, усталых лиц, напоминавших гребцов на галере. Внизу, на улице, мерно попыхивали автобусы, такси стояли в пробке застывшей рекой, движущиеся дорожки для пешеходов были забиты людьми.

Где-то там внизу ходит по улицам Ева. Злится, конечно, при мысли о том, что придется наряжаться и вести светские разговоры после целого дня, проведенного в преследовании убийцы. Скорее всего, она ворвется в дом в последний момент, раздраженная, сердитая, как всегда, когда приходилось второпях переходить от роли полицейского к роли жены. Вряд ли она догадывается, какое это волнующее и трогательное зрелище: следить за ней, пока совершается переход. Заслышав стук в дверь, Рорк повернулся:

– Да.

Его секретарша ввела посетительницу, и он вдруг почувствовал, что улыбается: уж больно забавно было наблюдать двух аккуратных, подтянутых, хорошо одетых женщин определенного возраста, входящих в его кабинет.

– Спасибо, Каро. Миссис О'Баннион, спасибо, что пришли. Присядьте, прошу вас. Хотите чего-нибудь? Кофе? Чаю?

– Спасибо, ничего не нужно.

Рорк пожал ей руку и почувствовал, что ее пальцы слегка дрожат. Он усадил ее в кресло. Возможно, его манеры ее раздражают. Слишком светские, профессионально-непринужденные. Он ничего не мог с этим поделать.

– Я вам очень благодарен за то, что нашли для меня время, – начал он, – особенно в столь поздний час.

– Это не проблема.

Она оглядывала его кабинет, явно оценивая простор, стиль обстановки, произведения искусства, мебель, оборудование – мир вещей, которыми он себя окружил, потому что ему это было необходимо.

– Я хотел сам приехать к вам в приют, но мне пришло в голову, что присутствие мужчины может заставить женщин и детей нервничать.

– Нет, им полезно присутствие мужчин. Мужчин, которые обращаются с ними по-человечески и не желают им зла. – Она сложила руки на коленях. Ее взгляд был прямо и решительно устремлен ему в глаза, и Рорку казалось, что он слышит, как взволнованно и часто бьется ее сердце. – Преодоление страха, восстановление самоуважения и нормальных отношений с окружающими – это важная часть реабилитации. Необходимо разорвать порочный круг забитости и униженности.

– С этим я спорить не стану, но мне невольно приходит в голову: если бы у Сиобан Броди было больше страха, может быть, она смогла бы выжить? Я даже не знаю, что, собственно, хочу вам сказать, – продолжал Рорк, не давая ей ответить. – Не знаю, как это сказать. Я думал, что знаю. Прежде всего хочу извиниться за то, что так долго откладывал нашу новую встречу.

– Я ждала увольнения. – В ее голосе тоже слышался легкий ирландский акцент. – Вы для этого пригласили меня сюда сегодня?

– Нет-нет, конечно, нет. Простите, мне следовало сообразить, что вы будете беспокоиться после того, в каком состоянии я все оставил. Я был рассержен и… расстроен. – Рорк еле удержался от желания провести пятерней по волосам. «Нервы», – подумал он. Не ей одной приходилось с ними справляться. – Если можно так сказать.

– Вы были вне себя от ярости и готовы были вышвырнуть меня пинком под зад.

– Верно. Я уверял себя, что вы лжете. – Он не отводил от нее серьезного взгляда. – Я убедил себя в этом. Я твердил себе, что вам это зачем-то понадобилось: внушить мне, что та девушка, которую вы знали когда-то в Дублине, и есть моя мать. Это противоречило всему, что я знал, во что верил всю свою жизнь. Понимаете?

– Да, я понимаю.

– До вас были другие. Они пробивались ко мне время от времени со своими историями о родственных связях. Дядя, брат, сестра, черт знает кто. Их нетрудно было уличить, проигнорировать, отправить восвояси.

– То, что я вам рассказала, не было историей, Рорк. Это была чистая правда, как бог свят.

– Да, я знаю. – Рорк взглянул на свои руки. – Он знал, что по форме – ширине ладоней, длине пальцев – они в точности повторяют руки его отца. – Я это понял всем нутром. Я это знал. И от этого мне становилось только хуже. Просто невыносимо, поверьте мне. – Он снова поднял взгляд, посмотрел ей в глаза. – Вы имеете право знать: я подверг вас самой придирчивой проверке.

– Я ничего другого и не ждала.

– И ее я тоже проверил. И себя. Я никогда раньше этого не делал. Во всяком случае, не так тщательно.

– Вот этого я не понимаю. Я не стала бы вам все рассказывать, не будь я уверена, что часть истории вам уже известна. Такой человек, как вы, всегда знает то, что ему нужно знать.

– Для меня это был вопрос чести: я внушил себе, что это не имеет значения. Меня это не должно было интересовать: ведь я верил, что моя мать – Мег Рорк. Мне не хотелось иметь с ней что-либо общее, как и ей со мной.

Мойра тяжело вздохнула:

– Знаете, я отказалась от кофе, потому что у меня руки тряслись. А теперь хочу спросить: нельзя ли мне все-таки попросить чашечку?

– Разумеется.

Рорк поднялся, подошел к стене и открыл панель. Внутри помещалась полностью оборудованная мини-кухня. Он начал программировать кофе, но тут у него за спиной раздался ее смех, и он обернулся.

– В жизни не видела ничего похожего на этот кабинет. Такая роскошь! Мои ноги утопают в ковре чуть не по щиколотку. Вы так молоды и уже имеете так много.

Улыбка, которую он ей послал, была мрачной.

– Я рано начал.

– Да, это верно. Знаете, у меня в животе до сих пор все трепыхается. – Мойра прижала к животу руку. – Я была уверена, что вы вызвали меня сюда, чтобы уволить, а может, пригрозить каким-нибудь иском. Я не знала, что сказать семье, моим подопечным в приюте. Тяжело было думать, что придется оттуда уходить. Я так к ним привязалась.

– Как я уже сказал, я подверг вас тщательной проверке. Им повезло, что вы работаете в приюте. С чем вы пьете кофе?

– Сливки, если можно. Значит, все это здание принадлежит вам?

– Да.

– Оно похоже на огромное черное копье, мощное, но изящное. Спасибо. – Она приняла у него кофейную чашку и отпила глоточек. Ее глаза округлились, а затем прищурились. Она принюхалась к дымящейся в руках чашке. – Это настоящий кофе?

Рорк рассмеялся, и давящая тяжесть у него в затылке вдруг исчезла как по волшебству. Наконец-то!

– Да, настоящий. Я вам пришлю в подарок. Когда мы с моей женой только познакомились, я угостил ее кофе, и у нее была та же реакция. Ей я тоже потом послал немного. Может, потому-то она за меня и вышла.

– Я в этом сомневаюсь. – Взгляд Мойры снова стал тверд. – Ваша мать умерла, и это он ее убил, не так ли? Патрик Рорк убил ее, как я и думала.

– Да, я съездил в Дублин и все это проверил. Я получил подтверждение.

– Вы скажете мне, как это произошло?

«Забил ее до смерти, – мог бы сказать Рорк. – Избил до крови, забил до смерти. Вот такими же руками, как у меня. А потом он выбросил ее в реку. Выбросил несчастную мертвую девочку, которая любила его. Так любила, что подарила ему сына».

– Нет, не скажу. Скажу только, что отыскал мужчину, который был с ним знаком в то время. Он все знал. Знал ее, знал, что случилось.

– Если бы только у меня было больше опыта и меньше самонадеянности… – начала Мойра.

– Ничего бы не изменилось. Она могла остаться в приюте в Дублине, или вернуться к семье в графство Клэр, или сбежать. Исход был бы тот же, потому что она взяла меня с собой. Уж не знаю, что им двигало – гордыня, злоба, кровожадность, – но он хотел оставить меня у себя.

– Рорк знал, что мысль об этом будет преследовать его до скончания дней. Что ж, значит, судьба у него такая.

– Он все равно нашел бы ее.

– Это самые великодушные слова, какие я могла бы надеяться услышать от вас, – вздохнула Мойра.

– Это всего лишь правда. – Ему необходимо было справиться с этой правдой и жить дальше. – Я ездил в Клэр. Видел ее семью. Мою семью.

– В самом деле? – Она подалась вперед и накрыла своей рукой его руку. – О, я так рада! Я очень рада это слышать!

– Они показались мне… необыкновенными. Сестра-близнец моей матери распахнула передо мной двери своего дома. Просто так, ни о чем не спрашивая.

– Люди из западных графств славятся своим гостеприимством.

– Я все еще под впечатлением. Я вам бесконечно благодарен, миссис О'Баннион, за то, что вы мне сказали. Я хотел, чтобы вы это знали.

– Она была бы рада, как вы думаете? И дело не только в том, что вы узнали правду о ней, главное, вы сделали для этого все возможное. Я думаю, она была бы очень рада. – Мойра поставила свою кофейную чашку на столик и открыла сумку. – Вы не взяли это, когда были у меня в прошлый раз. Может быть, возьмете сейчас?

Он взял фотографию молодой женщины с рыжими волосами и большими зелеными глазами, держащей на руках темноволосого малыша.

– Спасибо вам большое. Она мне очень дорога.


Какой-то парень в белом костюме пел о коварстве любви. Потягивая шампанское, Ева была вынуждена с ним согласиться. Во всяком случае, в том, что касалось коварства. Что же еще, если не любовь, могло заставить ее отвлечься от загадочного убийства и подпирать стену бального зала в Филадельфии? Видит бог, любовь – а с Рорком она потом круто разберется: как он посмел бросить ее одну! – единственное объяснение тому, что она стоит тут и хлопает ушами, пока какая-то дамочка в лавандовых шелках знай себе треплется о модных дизайнерах.

Да, да, да, она лично знакома с Леонардо! Черт побери, да, он женат на ее лучшей подруге! А ей бы сейчас не помешала добрая доза Мэвис. Да, именно он, Леонардо, сотворил то самое платье, что на ней сейчас надето. Ну и какого хрена? Это всего лишь платье. Одежда. Ее надевают, чтобы не ходить голыми. И не мерзнуть. Но любовь заставила ее несколько подретушировать свои мысли, поэтому ее участие в разговоре – когда ей удавалось пробить брешь в звуковой стене, которой окружила себя ее собеседница, – сводилось к чему-то вроде «да-да».

– А вот и самая ослепительная женщина в зале! Вы нас извините, не правда ли? – Чарльз Монро, красивый и светский донельзя, одарил мучительницу Евы лучезарной улыбкой. – Я просто обязан похитить миссис Рорк.

– Лучше бы пристрелил на месте, – пробормотала Ева, когда он увлек ее на середину бального зала. – Возьми у меня в сумке табельное оружие, прижми к пульсу на шее и стреляй. Положи конец моим мучениям.

Он лишь засмеялся, выводя Еву на танцплощадку.

– Когда я тебя увидел, сразу понял, что ты готова сама вытащить табельное оружие и вогнать этой бабе пулю между глаз.

– Нет, я думала вставить ствол ей в рот. Он все равно не закрывался. – Ева рассмеялась. – Все равно спасибо за спасение. Я не знала, что ты здесь.

– Да я только что приехал. Немного припозднился.

– Работаешь?

Чарльз Монро был лицензированным профессионалом высшей категории.

– Я с Луизой.

– Вот как!

Поскольку он зарабатывал на хлеб, торгуя собой, Ева никак не могла понять, что связывает его с Луизой Диматто, преданным своему делу врачом. Но они выработали и поддерживали непостижимые ее уму отношения. «Разные люди живут на свете», – напомнила себе Ева.

– Я собирался связаться с тобой, – продолжал Чарльз, – насчет Джейси Вутон.

В Еве тут же проснулся полицейский.

– Ты ее знал?

– Было дело. Честно говоря, я знал ее довольно мало. Думаю, мало кто скажет, что хорошо знал Джейси. Но мы крутились в одних и тех же кругах, сталкивались время от времени. До того, как она вылетела.

– Давай найдем где-нибудь уголок потише.

– Вряд ли сейчас подходящий момент…

– А мне лучшего не надо.

Взяв руководство на себя, Ева вытащила Чарльза из бального зала. «Лучше поговорить на свежем воздухе», – решила она, оглядев сгрудившихся группками гостей. Правда, выйти им пришлось всего лишь на террасу, украшенную гирляндами цветов, уставленную столиками. Здесь тоже было много людей, но все-таки потише, чем внутри.

– Выкладывай все, что знаешь.

– Почти что ничего. – Чарльз подошел к краю террасы, взглянул на огни города. – Она была старше меня, опытнее. Ей нравилось все первоклассное. Одежда, тусовки, клиенты.

– Стало быть, первоклассный поставщик?

– Я ничего не знаю о ее поставщике, – отрезал Чарльз. – Ровным счетом ничего. Не стану прикидываться, будто мне вообще ничего не известно об этой стороне дела, но сам я остаюсь чист. Я мог бы сказать – клинически чист, потому что теперь встречаюсь с дамой-медиком, – добавил он с улыбкой. – Вылет Джейси всех застал врасплох. Если она и была наркоманкой, она это умело скрывала. Если бы я что-то знал, Даллас, я бы тебе сразу сказал. Без балды. Насколько мне известно, у нее не было друзей. Или врагов. Для нее вся жизнь сводилась к работе.

– Ладно. – Ева начала было засовывать руки в карманы, но вовремя вспомнила, что в маленьком шелковом платьице цвета меди их нет. – Если что-то вспомнишь – любую ерунду столетней давности! – я хочу быть в курсе.

– Обещаю. Меня это потрясло. Страшная смерть. До меня доходят жуткие слухи. Луиза обеспокоена. – Чарльз оглянулся на двери, ведущие в зал. – Она ничего такого не сказала, но она встревожена. Когда любишь кого-то, сразу видишь, что они переживают.

– Да, я тоже так думаю. Тебе следует поостеречься, Чарльз. Ты не соответствуешь психологическому портрету жертвы в этом деле, но все равно, осторожность не помешает.

– Как всегда, – ответил он.


Ева ничего не сказала Рорку об этом разговоре по дороге домой. Но разговор произвел на нее впечатление, она обдумывала его, снова и снова прокручивала в голове.

Когда они вновь оказались в своей спальне, она выползла из крошечного платьица и пересказала разговор.

– Не похоже, что ты нашла кладезь информации, – заметил Рорк.

– Верно, но я вовсе не об этом думала. Когда мы вернулись в зал, я понаблюдала за ним с Луизой. Они похожи на пару голубков или что-то в этом роде. Глядишь на них и сразу видишь, что сегодня ночью они будут кататься по постели голышом.

– Голубки, катающиеся по постели голышом? Не сказал бы, что это привлекательный образ. Позволь мне придумать другой.

– Я хочу сказать: как она может кататься с ним голышом по постели, зная, что завтра он будет проделывать то же самое с одной из своих многочисленных клиенток?

– Для нее это не то же самое. – Рорк откинул покрывало. – Одно дело личное, а другое – профессиональное. Для него это всего лишь работа.

– Ерунда. Обычное демагогическое оправдание. Вот если бы я была профессионалом секса, ты был бы спокоен, зная, что я летаю на чьем-то еще помеле?

– Что-то тебя сегодня потянуло на метафоры. – Рорк посмотрел на нее: она стояла, держа в руке переливающееся платьице цвета меди. На ней ничего больше не было, кроме крошечного треугольничка того же цвета, слишком маленького, чтобы заслужить название трусиков, тройного ожерелья из разноцветных камней, которое она еще не успела снять, и босоножек без пятки на высоких каблуках.

А на лице у нее было сердитое, раздосадованное выражение.

– Нет, я не был бы спокоен, ничего подобного. Но все дело в том, что я не из тех, кто делится. Черт, до чего же у тебя сексуальный вид. Почему бы тебе не подойти поближе? Покатались бы в постели, как пара голых голубков.

– Мы ведем разговор.

– Это ты ведешь разговор, – уточнил Рорк, спустившись с возвышения, на котором стояла кровать, и подходя к Еве.

– Кстати о разговорах… – Она уклонилась от него, ловко укрывшись за спинкой дивана. – Мне еще предстоит выбить из тебя мозги за то, что оставил меня наедине с этим чучелом в пурпуре.

– Меня задержало неотложное дело.

– Поцелуй меня в зад.

– О, дорогая Ева, я питаю искреннюю привязанность к твоему заду. – Он сделал ложный выпад, она успела уклониться. Они обошли кругом диван. – Лучше беги, – тихо посоветовал Рорк.

Ева засмеялась и последовала совету. Когда они оба запыхались, она позволила ему себя поймать.


У нее ничего не осталось: ни улик, ни новых версий. Прежние версии, казавшиеся многообещающими, никуда не привели. Ева пересмотрела свой список подозреваемых в поисках возможностей, еще раз прочесала частым гребнем весь район вокруг места преступления, изучила рапорты из лаборатории.

Она пропустила все известные ей элементы через международную поисковую систему Интерпола, выискивая сходные убийства, и нашла один случай в Лондоне, зафиксированный более года назад. Дело оставалось открытым. Почерк не вполне совпадал, признала Ева. Не так четко, не так чисто. Может, он практиковался? Набивал руку?

Никакого письма на элегантной почтовой бумаге не было, просто изуродованное тело молодой проститутки. Не того типа, что Вутон. Ева спросила себя: уж не хватается ли она за соломинки? Было сколько угодно вооруженных грабежей. Этих девушек, особенно тех, что работали на улице, часто избивали, иногда даже убивали клиенты или потенциальные клиенты. Но никто не подбирался к зловещей жестокости Джека.

Ева расспросила соседей, сотрудников, деловых партнеров возможных подозреваемых, стараясь сделать эти беседы как можно менее официальными и в то же время обещая полную конфиденциальность. Она толчками, простукиванием, на ощупь искала возможность прорыва. Хоть щелочку. Но так и не нащупала слабины.

О своем выходном в воскресенье она думала с досадой и раздражением. Настроение у нее было не для пикника, и она решила, что примирится с ним только при одном условии: если ей удастся увлечь Миру в тихий уголок и покопаться в ее мозгах.

– А может, стоит дать отдых ее мозгам? Да и твоим тоже?

Ева бросила хмурый взгляд на Рорка, пока они пересекали тротуар, направляясь к прелестному домику Миры.

– Ты что, мысли мои читаешь?

– Ты бормотала себе под нос. – Он участливо похлопал ее по плечу. – Не уверен, что это хороший признак – разговаривать с собой, стоя на пороге дома психоаналитика.

– Мы идем всего на пару часов, – напомнила Ева. – Не забыл? Мы договорились!

– Гм… – И с этим ничего не значащим междометием Рорк прижался губами к ее лбу.

Дверь открылась.

– Привет! Вы, должно быть, Ева и Рорк. Я Джиллиан, дочь Шарлотты и Денниса.

Еве понадобилась секунда, чтобы сообразить, что она никогда, даже мысленно, не называла Миру именем, данным ей при рождении. Но в женщине, открывшей дверь, она сразу узнала дочь Миры. Это было написано у нее на лице.

Хотя волосы у нее были длиннее, гораздо ниже плеч, да к тому же еще и завивались, этот насыщенный соболий цвет ни с чем нельзя было спутать. И эти кроткие, терпеливые голубые глаза, заглядывающие прямо в душу. Она была выше ростом и тоньше в кости: явно унаследовала свое телосложение от отца. Ее наряд состоял из свободной воздушной блузы и коротких брючек, заканчивающихся на несколько дюймов выше щиколотки. На одной из этих щиколоток красовалась татуировка: три последовательно соединенных между собой шеврона. Ее пальцы были унизаны кольцами, на запястьях позвякивали браслеты. Ноги были босы, ногти на них накрашены бледно-розовым лаком.

«Она увлекается черной магией, – вспомнила Ева. – И подарила Мире пару внуков».

– Душевно рад с вами познакомиться. – Рорк уже успел взять Джиллиан за руку и плавным движением встал между двумя женщинами, чересчур увлекшимися разглядыванием друг друга. – Вы делаете честь вашей матушке, которую я всегда считал одной из прелестнейших женщин на свете.

– Спасибо. Мама тоже считает вас неотразимым. Входите, прошу вас. Мы тут разбрелись, – она бросила выразительный взгляд наверх, откуда неслись горластые крики младенца, – как вы, наверное, сами слышите, но в основном все на кухне. Сейчас дам вам что-нибудь выпить, чтобы вы могли достойно встретиться с нашим семейством.

Их было уже довольно много в задней части дома: и в кухне, и в примыкающей к ней семейной комнате, огромной, как ярмарочный шатер, и почти такой же шумной. А через стеклянную стену высотой в два этажа можно было видеть и остальных, расположившихся в просторном внутреннем дворике, уставленном раскладными стульями и столиками. Там же красовалось устройство для готовки на открытом воздухе. Над ним уже поднимался дымок.

Устройством управлял Деннис – очаровательный и рассеянный муж Миры, вооруженный большой и длинной двузубой вилкой. Его наряд составляли бейсболка поверх буйной гривы седых волос и мешковатые шорты, достававшие ему почти до колен – узловатых колен, вид которых тронул Еву чуть ли не до слез.

Ему помогал молодой мужчина, возможно, его сын, и они были поглощены оживленным спором, впрочем довольно дружелюбным и проходившим под веселый смех и поглощение пива прямо из бутылок.

Кругом носились дети всех возрастов. Одна девочка лет десяти, явно разобиженная, сидела, болтая ногами, на высоком табурете у длинного разделочного стола. Повсюду была разложена еда. Еву и Рорка все стали усиленно угощать, даже не успев толком познакомиться. Кто-то сунул ей в руки «Маргариту»[4]. Рорк предпочел пиво, и ему сказали, что пиво можно взять на веранде в сумке-холодильнике. Мальчику-подростку, чье имя Ева уже успела забыть – незнакомые имена сыпались на нее со всех сторон как картечь, – было поручено проводить Рорка и познакомить с остальными. Держа мальчика за руку, Рорк обернулся через плечо, злорадно ухмыльнулся Еве и вышел.

– Тут у нас все несколько сумбурно, но… дальше будет хуже. – С веселым смехом Мира вынула еще одну большую салатницу из кухонного холодильника промышленных размеров. – Я так рада, что вы пришли! Лана, хватит дуться, ну-ка беги наверх! Погляди, может, тете Колли надо помочь с малышом.

– Ну почему обязательно я? – Но девочка послушно слезла с табуретки и убежала исполнять поручение.

– Она сердится, потому что плохо себя вела, и ее на неделю лишили телевизора и компьютера, – пояснила Джиллиан.

– Вот как.

– Она считает, что ее жизнь кончилась. – Джиллиан наклонилась и подхватила на руки годовалого ребенка, пол которого Ева не могла определить. – Никакой другой она просто не знает.

– Для девятилетнего ребенка неделя – огромный срок. Джилли, попробуй капустный салат. По-моему, стоит добавить укропа.

Джиллиан послушно раскрыла рот и губами взяла порцию салата с вилки, которую протягивала ей мать.

– Немного перца тоже не помешает.

– Я вижу, вы… э-э-э… ждете много гостей. – Ева уже чувствовала себя так, будто попала в параллельное пространство.

– Да нет, просто нас самих много.

– А мама все еще думает, что у нас аппетит как у подростков-акселератов. – Джиллиан рассеянно погладила мать по спине. – Она вечно готовит на целую армию.

– Готовит? Вы все это приготовили? – изумилась Ева.

– Ну и что? Мне нравится готовить, когда время позволяет. Особенно когда я готовлю для своих. – Щеки Миры порозовели от удовольствия, она весело подмигнула дочери. – И потом, я заставляю девочек мне помогать. Боюсь, меня обвинят в дискриминации, но ни один из мужчин в нашей семье гроша ломаного не стоит на кухне. – Она бросила взгляд через стеклянную стену на двор. – Но дайте им большой, сложный, дымящийся гриль, и они чувствуют себя героями.

– Все наши мужчины обожают возиться с грилем. – Джиллиан перехватила ребенка повыше у себя на руках. – А Рорк умеет?

– Возиться с грилем? В смысле… готовить? – Ева нашла взглядом мужа. Он явно наслаждался пикником и одет был соответственно: джинсы и линялая синяя футболка. – Нет, мне кажется, у него нет дома такой штуки.

Угощение составляли соевые хот-доги и гамбургеры, спагетти, желанный сердцу Рорка картофельный салат, капустный салат, нарезанные крупными кусками помидоры, фаршированные яйца, дольки фруктов, плавающие в каком-то подслащенном сиропе. Все передавали друг другу тарелки, салатницы, подносы с едой. Пиво было холодное, поток коктейлей не иссякал.

Ева неожиданно для себя втянулась в разговор с одним из сыновей Миры о бейсболе и замерла, когда какой-то светловолосый малыш вскарабкался ей на колени.

– Хочу, – пролепетал он, улыбаясь измазанным в кетчупе ротиком.

– Чего? – Ева огляделась в легком приступе паники. – Чего он хочет?

– Того, что едите вы. У него глаза завидущие. – Мира потрепала мальчугана по головке, на ходу перехватила из рук невестки младенца и принялась его укачивать. – Ну ладно.

Ева протянула мальчику свою тарелку в надежде, что он просто заберет ее и отправится дальше по своим делам. Но он поступил еще проще: окунул свои пухленькие пальчики в ее фруктовый салат и выловил половинку персика.

– Вкусно. – Он откусил половину, а остальное великодушно протянул ей.

– Нет, ешь сам.

– А ну-ка марш отсюда, Брайс! – Джиллиан сняла его с колен Евы, тут же проникшейся к ней глубочайшей симпатией. – Иди посмотри, что даст тебе дедушка. – Потом она сама плюхнулась на стул рядом с Евой и выразительно повела бровью в сторону брата. – Уходи, – сказала она ему. – У нас тут свой, женский разговор.

Он ушел, ничуть не обидевшись. «Дружелюбие, – подумала Ева, – является отличительной чертой мужчин в этой семье».

– Вы немного подавлены и чувствуете себя не в своей тарелке, – начала Джиллиан. Ева взяла с тарелки гамбургер, откусила кусочек.

– Это вопрос или результат чтения мыслей на расстоянии?

– Всего понемногу. К тому же мои родители – наблюдательные и чуткие люди. Большие семейные сборища могут показаться странными с непривычки, особенно тем, у кого нет семьи. Ваш Рорк быстрее и легче приспосабливается к обстановке. – Джиллиан посмотрела туда, где он сидел с Деннисом и Брайсом. – Он более общителен, чем вы: отчасти это из-за его работы, отчасти потому, что он просто такой по натуре. – Она задумчиво подцепила на вилку кусок помидора и сунула в рот. – Я чувствую себя обязанной признаться вам кое в чем. Надеюсь, это не ранит ваши чувства, но, если да, знайте, что я не хотела этого.

– Меня не так-то легко ранить.

– О, в этом я не сомневаюсь. – Джиллиан проглотила еду и запила «Маргаритой». – Итак, во-первых, я должна сказать, что ваш муж, несомненно, самый роскошный экземпляр своей породы, какой мне когда-либо приходилось видеть в реальной жизни.

– Ваше признание не задевает меня, пока вы помните, что он мой муж.

– Я браконьерством не занимаюсь, а если бы и попыталась, он бы и не заметил. А вы бы от меня мокрого места не оставили. Но суть не в этом: главное, я горячо люблю своего мужа. Мы женаты вот уже десять лет. Мы рано начали, и моих родителей это встревожило. Но у нас все получилось отлично. – Она погрызла морковку. – У нас хорошая жизнь, она нас вполне устраивает. У нас трое чудесных детей. Я хотела бы еще.

– Еще? Чего еще?

Джиллиан засмеялась.

– Еще ребенка. Надеюсь, бог пошлет мне еще одного. Но я уклонилась от темы. Знаете, я ревновала к вам.

Глаза Евы прищурились, она метнула взгляд туда, где сидел Рорк, потом вновь посмотрела на Джиллиан. Джиллиан разразилась тихим смехом.

– Нет, не из-за него, хотя меня трудно было бы винить, если бы я приревновала его. Я ревновала к вам свою мать.

– Что-то я вас не понимаю.

– Она вас любит, – сказала Джиллиан и тут же заметила, как что-то вроде смущения промелькнуло на лице Евы. – Она уважает вас, беспокоится о вас, восхищается вами, думает о вас. Все то же самое она испытывает и ко мне, но ее отношение к вам – ну, как бы это сказать? – раздражало меня на каком-то примитивном уровне.

– Это совершенно разные вещи, – начала было Ева, но Джиллиан покачала головой.

– Это одно и то же. Я ее дочь. Я порождение ее тела, сердца и духа. Вы не рождены ее телом, но вы, без сомнения, порождение ее сердца и духа. Я испытала смешанные чувства, когда она утром сказала мне, что пригласила вас сегодня. – Джиллиан слизнула соль с края стакана с «Маргаритой». – И первое из них было чисто эгоистическим: «Ну зачем ты ее приглашаешь? Я же твоя дочь!» Второе было неодолимым любопытством: «Наконец-то я разгляжу ее хорошенько!»

– Я не претендую на ваше место в сердце Миры…

– Нет, конечно же, нет. – Джиллиан сокрушенно улыбнулась. – Я сама во всем виновата. Это мой эгоизм породил во мне разрушительные и не делающие мне чести чувства. Моя мать – необыкновенная женщина. Мудрая, полная сострадания, сильная, щедрая. Я не всегда ценила эти ее качества по достоинству. Знаете, как это бывает: о том, что и так принадлежит тебе, не очень-то задумываешься. Но когда я стала старше, обзавелась собственными детьми, то научилась дорожить всем тем, что есть в моей матери.

Она окинула взглядом дворик и задержалась на своей старшей дочери.

– Надеюсь, когда-нибудь Лана будет испытывать те же чувства ко мне. Ну, как бы то ни было, мне казалось, что вы понемногу отнимаете у меня чувства моей матери. Я была готова возненавидеть вас с первого взгляда, хотя такое отношение противоречит всем моим убеждениям, всей моей натуре. И вот, представляете, – Джиллиан подняла свой стакан, словно салютуя, и выпила, – у меня ничего не вышло. – Она взяла кувшин с коктейлем, подлила в стаканы себе и Еве. – Вы пришли сюда сегодня ради нее. Наверняка не обошлось без небольшого давления со стороны вашего неотразимого мужа, но главным образом вы здесь ради нее. Она дорога вам. И я заметила, что на моего отца вы смотрите завороженным взглядом. Мне это подсказывает, что вы проницательны, верно оцениваете суть человека. А от матери я знаю, что вы хороший полицейский – кому об этом судить, как не ей? – и хорошая женщина. И от этого мне легче делить ее с вами.

Не успела Ева обдумать ответ, как к ним подошла Мира со спящим младенцем на руках.

– Все сыты?

– Более чем, – заверила ее Джиллиан. – Не хочешь отдать его мне? Я отнесу его наверх.

– Нет, он уснул, не надо его тревожить. Мне не слишком часто удается его подержать. – Мира осторожно опустилась на стул, не потревожив ребенка. Она погладила его по головке. – Ева, мне следует вас предупредить: Деннис уже успел убедить Рорка, что без гриля вам в хозяйстве не обойтись.

– Ну, все остальное у него уже есть. – Ева доела гамбургер. – И все исправно работает.

– Деннис сказал бы вам, что это заслуга повара, а не кухонной плиты. Как кстати я о ней вспомнила: вы же еще не пробовали мой пирог с персиками!

– Пирог? Вы печете пироги? – Ева поняла, что недооценила домашние пикники. – Возможно, я могла бы… – Тут запищал ее карманный телефон. Лицо Евы сразу замкнулось и стало суровым, Мира тоже перестала улыбаться. – Простите. Я на минутку.

Ева встала, вытащила телефон из кармана и прошла в кухню, где стало на удивление тихо, когда все семейство переместилось во двор.

– Что это? – спросила Джиллиан. – Что случилось?

– Это ее работа, – ответила Мира, вспоминая, как глаза Евы мгновенно стали колючими и холодными. – Смерть. Забери у меня ребенка, Джилли. Она уже поднималась со стула, когда вернулась Ева.

– Простите, – сказала она, взяв Миру за обе руки. – Мне нужно уйти.

– То же самое?

– Нет. Это он, но это не то же самое. Я сообщу вам все детали, как только смогу. Черт, у меня мозги не работают. Не надо было столько пить.

– Я принесу вам «Вытрезвитель».

– Это было бы здорово. – Ева кивнула Рорку, и он поспешил к ней. – Останься. Мне придется задержаться.

– Я тебя отвезу, а если понадобится, доберусь до дому своим ходом. Пусть машина останется у тебя. Опять он?

Ева покачала головой.

– Я тебе потом все расскажу. – Она оглядела дворик, украшенный цветами, горы провизии, веселых членов семейства. – Жизнь не всегда похожа на пикник, верно?

ГЛАВА 7

– Высади меня на углу. Не надо проезжать весь квартал.

Пропустив ее слова мимо ушей, Рорк миновал перекресток.

– Но тогда твои подчиненные упустят возможность стать свидетелями твоего появления в этом экипаже.

Упомянутый экипаж представлял собой серебристую драгоценность с поднимающимся верхом дымчатого стекла и рычащей пантерой под капотом. Ева стеснялась этой машины, и они оба это знали. Другие полицейские присвистывали и посмеивались над ее отношением к дорогим игрушкам Рорка.

Проглотив обиду, Ева сорвала с себя солнцезащитные очки. Они были новые – один из тех предметов, которые таинственным образом возникали то и дело среди ее личных вещей. Наверняка модные, наверняка неоправданно дорогие. Чтобы не отягощать свое и без того нелегкое положение, она сунула их в карман.

– Тебе вовсе незачем тут слоняться. Я не знаю, сколько времени это займет.

– Я тут немного побуду. Постараюсь тебе не мешать. – Он ловко припарковал машину позади черно-белого фургона аварийной службы.

– Вот это тачка, лейтенант! – протянул один из патрульных. – Держу пари, на шоссе она прожигает себе дорогу.

– Отставить разговоры, Фрохики. Что у нас тут?

– Класс, – вздохнул он, проводя рукой по блестящему капоту. – Женщина задушена в своей квартире. Жила одна. Никаких следов взлома. Имя – Лоис Грегг, шестьдесят один год. Сын встревожился: она не приехала на семейное сборище и не отвечала на звонки. Приехал сюда, сам вошел в квартиру, обнаружил ее.

Рапортовал он бойко, успевая при этом не раз оглянуться через плечо на машину Рорка, пока они не вошли в подъезд жилого дома.

– Задушена?

– Да, мэм. Безусловные признаки сексуального насилия при помощи постороннего предмета. Четвертый этаж, – добавил он, когда они вошли в лифт. – Похоже, он использовал ручку швабры. Выглядит скверно.

Ева ничего не ответила, пропуская через себя новые данные.

– Он оставил письмо, – продолжал Фрохики. – Адресовано вам. Ублюдок вставил конверт между пальцев ее ноги.

– Де Сальво, – пробормотала Ева. – Боже милостивый! – Она заставила себя прогнать эти мысли, отодвинула от себя все, чтобы подойти к месту преступления без навязчивых образов и заранее сформированных представлений. – Мне нужен походный набор и камера.

– Уже ждут вас наверху. Я их принес, когда нам сказали, что вы приедете не из дому.

Ева немедленно простила ему неуместные замечания насчет машины.

– Место опечатано?

– Да, мэм. Держим сына в кухне, с ним патрульный и медик. Он в плохой форме. Говорит, что не трогал ее.

– Моя помощница сейчас подъедет. Пришлите ее ко мне, как только появится. Тебе нельзя входить, – сказала Ева Рорку.

– Понятно.

Но он ощутил мгновенный приступ жалости при мысли о том, что ему придется остаться снаружи, а она войдет и погрузится с головой в новый кошмар.


Войдя в дверь, Ева отметила, что в чистеньком, аккуратно убранном помещении нет никаких следов взлома или насильственного проникновения. Простые синие занавески на окнах, пропускающие свет. Никаких защитных штор. Она присела на корточки и осмотрела несколько капель крови на коврике у порога. Из кухни до нее доносились рыдания. «Сын», – догадалась Ева и заставила себя пока о нем не думать. Распрямившись, она сделала знак остальным полицейским остаться в гостиной, включила камеру и вошла в спальню.

Лоис Грегг лежала на постели – голая, все еще связанная, на шее у нее был пояс, которым она была задушена, завязанный под подбородком кокетливым бантиком. Кремовый конверт с именем Евы был всунут между пальцами левой ноги.

Кровь – хотя и не так много, как в деле Вутон, – была на белых простынях, у нее на бедрах, на ручке швабры, которую убийца оставил на полу.

Женщина была маленькой, хрупкой, с карамельного цвета кожей, свидетельствующей о смешении рас. Лопнувшие капилляры на лице, в белках глаз, распухший и вывалившийся язык были признаками удушения. «Тело боролось, – подумала Ева. – Даже когда разум отключился, тело продолжало яростно бороться за глоток воздуха. За жизнь».

Рядом с кроватью Ева увидела длинный зеленый халат. Он использовал пояс халата, чтобы ее задушить.

«Он хотел, чтобы она была в сознании, пока он ее мучил. Он хотел видеть ее лицо, боль, страх, ужас. Да, на сей раз ему нужно было именно это. Он хотел слушать ее крики. В таком приличном здании наверняка хорошая звукоизоляция. И наверняка он это проверил. Он все проверил задолго до сегодняшнего дня.

Он говорил ей, что собирается с ней делать? Или работал в молчании, пока она его умоляла?»

Ева сняла всю сцену камерой, зафиксировала положение тела, халата, швабры, тщательно задернутые занавески. Потом она взяла конверт, распечатала его и прочла:


«Вновь приветствую вас, лейтенант Даллас. Ну разве не чудесный сегодня день? В такой день просто грех не съездить на пляж. А может, прогуляться в парке? Мне очень жаль прерывать ваш воскресный отдых, но вы, похоже, так любите свою работу – как, впрочем, и я свою, – что я решил, вы меня поймете.

Правда, я несколько разочарован в вас, и вот почему. Во-первых, ай-яй-яй, вы отгородили меня каменной стеной от прессы. А я так жаждал популярности! Но хочу напомнить вам: вы не сможете долго удерживать кипящее варево под крышкой. Во-вторых, я надеялся, что вы окажетесь более достойной противницей. Надеюсь, мое новое предложение вдохновит вас.

Желаю удачи! Эл».


– А ты у нас, оказывается, самодовольный ублюдок, – заметила Ева вслух. Потом она запечатала письмо и конверт и открыла полевой набор.

Она успела закончить предварительный осмотр, когда вошла Пибоди.

– Извините, лейтенант, мы были в Бронксе.

– Какого черта вы там… – Тут Ева осеклась. – А это что такое? Что это на тебе надето?

– Ну… это… э-э-э… Это сарафан. – Слегка краснея, Пибоди провела ладонью по расклешенной юбке с рисунком в виде красных маков. – Мы столько времени потеряли на обратном пути, что я решила не заезжать домой и не переодеваться в форму, помчалась прямо сюда.

– Ясно.

Сарафан, сильно открытый на груди и на спине, держался на тонюсеньких бретелечках. Становилось совершенно очевидным, что имел в виду Макнаб, когда говорил: «У Пибоди есть за что подержаться».

Прямые, как палки, волосы Пибоди были скрыты широкополой соломенной шляпой, губы накрашены помадой под цвет алых маков на сарафане.

– И как ты собираешься работать в таком прикиде?

– Ну, я…

– Ты сказала «мы»? Ты привезла с собой Макнаба?

– Да, лейтенант. Мы были в зоопарке. В Бронксе.

– Ну, это уже кое-что. Скажи ему, пусть проверит наружную сигнализацию, мониторы в вестибюле и в лифтах. В таком доме, как этот, они наверняка есть.

– Слушаюсь.

Пибоди отправилась исполнять приказ, а Ева вошла в примыкающую к спальне ванную. Он мог бы захотеть умыться, покончив с делом, подумала она, но никаких признаков его пребывания не обнаружила. В ванной было чисто прибрано, полотенца свежие. Должно быть, он принес с собой мыло и полотенце. Или воспользовался хозяйскими и забрал их с собой.

– Пусть эксперты проверят стоки, – сказала она вернувшейся Пибоди. – Вдруг нам повезет.

– Я не понимаю. Это совсем не похоже на Вутон. Ничего общего! Другой тип жертвы, другой почерк. Опять было письмо?

– Да. Уже запечатано.

Пибоди изучила место преступления, стараясь ничего не упустить, хотя все уже было зафиксировано камерой. Как и Ева, она обратила внимание на вазочку с цветами на тумбочке у кровати, стоящую на комоде квадратную шкатулку для всякой всячины с надписью «Я ЛЮБЛЮ БАБУШКУ», выведенной закругленными розовыми буквами на крышке, фотографии и голограммы в рамочках на комоде, на тумбочке, на небольшом письменном столе у окна.

«Грустно, – подумала она. – Всегда грустно видеть эти маленькие приметы чьей-то жизни, когда эта жизнь уже кончилась». Но Пибоди решила отбросить от себя эти грустные мысли. Раз Даллас может, значит, и она сможет. Надо прогнать их прочь. Или использовать. Но нельзя отвлекаться на жалость. Надо работать.

– Думаете, здесь действует не один убийца? Целая команда?

– Нет, он один. – Ева подняла безжизненную руку жертвы. Без маникюра, отметила она про себя. Ногти коротко острижены. Колец нет, но осталась бледная полоска, след на одном из пальцев, где кольцо было и, видимо, постоянно. Средний палец на левой руке. – Он просто демонстрирует нам свою всестороннюю натуру.

– Я не понимаю.

– А я понимаю. Проверь, где она держала свои драгоценности. Я ищу кольцо. Простое колечко, не перстень.

Пибоди начала выдвигать ящики комода.

– Может, вы объясните мне, что вы понимаете, чтобы я тоже поняла.

– Жертва – женщина в летах. Ни следа борьбы или взлома. Она сама его впустила: думала, он по делу. Возможно, он представился ремонтником. Она поворачивается спиной, и тут он бьет ее по затылку. У нее на затылке ссадина, а на коврике в гостиной осталась кровь.

– Она была желтобилетница?

– Вряд ли.

– Нашла драгоценности. – Пибоди вытащила шкатулку с прозрачной вставкой в крышке. – Ей нравились сережки. Кольца у нее тоже есть.

Она поднесла шкатулку Еве в открытом виде. Ева перебрала вставленные в гнезда предметы. Брак с Рорком и его склонность осыпать ее побрякушками научили ее отличать настоящие камни от бижутерии. Украшения Лоис были в основном бижутерией, но у нее имелось и несколько стоящих вещей. Убийцу они не заинтересовали. Скорее всего, он их даже не искал.

– Нет, здесь этого нет. Я думаю, кольцо было у нее на пальце, что-то вроде обручального кольца, и он снял его с пальца. Как символ, как сувенир.

– Я думала, она жила одна.

– Так и было. Вот почему он выбрал именно ее. – Отвернувшись от шкатулки, Ева вновь взглянула на Лоис Грегг. – Он переносит ее сюда. Все, что нужно, у него с собой, только на этот раз в ящичке для инструментов. Путы для рук и ног. Он снимает с нее халат, привязывает ее к кровати. Находит то, что ему нужно, чтобы изнасиловать ее. Теперь он заставит ее очнуться. С той, первой, ему не удалось поиграть, но тут другой случай.

– Почему? – Пибоди поставила шкатулку с драгоценностями на комод. – Почему он выбрал совершенно другую женщину?

– Потому что он ищет разнообразия. Очнувшись и поняв, что происходит, что в нее вонзается, она вопит от ужаса. Она отказывается верить в реальность происходящего, но все-таки кричит, борется, умоляет. Эти подонки любят, когда их умоляют. Он работает над ней, ее терзает боль – страшная, невыносимая, – и она кричит еще сильнее. От этого он ловит кайф. – Ева снова подняла и опустила руку Лоис, коснулась ее ног. – Она поранила запястья и лодыжки, дергаясь и извиваясь, пытаясь освободиться от пут. Она не сдавалась. Это ему тоже понравилось. Когда жертва сопротивляется, их это возбуждает, они начинают пыхтеть, у них встает. Они чувствуют свою власть, когда жертва борется, но не может победить.

– Даллас, – негромко окликнула Пибоди и положила руку на плечо Еве, увидев, что лицо ее лейтенанта побледнело и покрылось испариной.

Ева сбросила ее руку и отступила на шаг. Она знала все, через что прошла Лоис Грегг. Но это не свалит ее с ног, не увлечет в кошмар воспоминаний о крови, холоде и боли. Только не сейчас, не здесь. Она заговорила ровным, спокойным голосом:

– Покончив с изнасилованием, он берет пояс от ее халата. Теперь она в невменяемом состоянии от боли и шока. Он влезает на кровать, садится на нее верхом, заглядывает ей в глаза, пока душит ее. Он видит, как она задыхается, чувствует, как ее тело бьется под ним в конвульсиях. Чудовищная пародия на секс. Вот тут он кончает – когда ее тело вскидывается под ним, а ее глаза вылезают из орбит. Вот тут он получает свою разрядку. Придя в себя, он завязывает пояс бантиком, втыкает конверт с письмом между пальцев ноги. Он снимает с ее пальца кольцо. Как это по-женски: носить символ верности, когда хранить верность уже некому. Он прячет кольцо в карман или в ящик с инструментами, осматривается, бросает, так сказать, последний взгляд на деяние рук своих. Он доволен: все выглядит именно так, как он хотел. Великолепная имитация.

– Имитация чего?

– Кого, – поправила Ева. – Элберта Де Сальво. Бостонского Душителя.

Она вышла на лестничную площадку, где полицейские с трудом сдерживали соседей, жаждущих заглянуть в квартиру. «А вот и Рорк», – подумала Ева. Человек, у которого денег было больше, чем у господа бога, сидел по-турецки на полу лестничной площадки, прислонившись спиной к стене, и работал на портативном компьютере. Она никогда этого не понимала, но он мог бы работать так часами, не ропща и чувствуя себя вполне довольным жизнью.

Ева подошла к нему, присела на корточки, чтобы их глаза находились на одном уровне.

– Мне придется тут задержаться. Ты бы лучше вернулся домой. Меня подвезут до управления.

– Скверное дело?

– Очень. Мне надо поговорить с сыном, а он… – Она испустила долгий вздох. – Мне сказали, что медик дал ему что-то, но он все еще неадекватен.

– Будешь неадекватен, когда твою мать убивают. Хотя кругом стояли полицейские, она положила ладонь поверх руки мужа.

– Рорк…

– Демоны не умирают, Ева, мы просто учимся жить с ними. Мы с тобой оба знаем это давным-давно. Я со своими справлюсь сам. По-своему.

Ева открыла было рот, чтобы еще что-то сказать, но тут из лифта вышел Макнаб и направился к ней.

– Лейтенант, никаких записей на дисках с восьми утра. Ничего на наружной камере, в лифте и на этом этаже. Насколько я могу судить, он вырубил систему дистанционным пультом снаружи, до того, как зашел в здание. Я мог бы проверить, но у меня нет при себе инструментов.

– Ну так сгоняй за ними, – начала Ева.

– У меня по чистой случайности есть в машине кое-что полезное в этом плане, – вмешался Рорк. – Могу я протянуть вам руку помощи, Йэн?

– Это было бы супер. Довольно приличная охранная система, и если он вырубил ее издалека, значит, у него пульт полицейского уровня или выше. Не могу сказать точнее, пока не влезу в панель и не проверю на щите.

Ева выпрямилась и протянула руку. Рорк ухватился за ее предплечье, она помогла ему подняться на ноги.

– Валяйте. Разузнайте как можно точнее, чем он пользовался.

«Вошел в восемь ноль-ноль, – прикинула она. – Время смерти уже установлено. Значит, он потратил на Лоис Грегг не больше часа. Больше, чем на Вутон, – на этот раз он поиграл с жертвой, но не так уж много». Ева вернулась в квартиру, прошла в кухню.

Джеффри Грегг больше не плакал, но его лицо все еще хранило следы пролитых слез. Покрасневшее, вспухшее, оно напоминало изуродованное смертью лицо его матери. Он сидел за маленьким столиком с пластиковым верхом, обхватив обеими руками стакан воды. Его каштановые волосы были спутаны. Должно быть, он их рвал в приступе горя.

Ева определила, что ему немного за тридцать. На нем были бежевые шорты и белая футболка – легкая спортивная одежда для летнего воскресного дня. Она села напротив него, молча дождалась, пока его заплаканные глаза взглянули на нее.

– Мистер Грегг, я лейтенант Даллас. Мне нужно с вами поговорить.

– Мне сказали, что к ней нельзя, что мне нельзя ее видеть. Я должен был войти… Когда я… когда я нашел ее… я не смог войти. Я выбежал оттуда и позвонил в полицию. Надо было войти… что-нибудь… хоть прикрыть ее.

– Нет. Вы поступили совершенно правильно. Вы ей гораздо больше помогли именно потому, что ничего не трогали. Я вам глубоко сочувствую, мистер Грегг. Сочувствую вашему горю.

Пустые слова, она это знала. Пустые слова, будь они прокляты. Ева их терпеть не могла. Сколько раз она выдавливала их изо рта? Счет потеряла.

– Она никому ничего плохого не делала. – Джеффри трясущейся рукой поднес стакан к губам. – Мне кажется, вам следует это знать. Она в жизни никому не причинила зла. Не понимаю, как кто-то мог сделать с ней такое. За что?

– Во сколько вы пришли сюда сегодня?

Ответ она уже знала, но это заставит его еще раз подробно вспомнить все свои действия.

– Я приехал… мне кажется, где-то около трех. А может, ближе к четырем. Нет, к трем. Я совсем запутался. Мы собирались на пикник к моей сестре в Риджвуд. Мама должна была сперва заехать к нам. Мы живем на Тридцать девятой улице. А уж от нас мы собирались ехать в Нью-Джерси на поезде. Мы ждали ее к часу дня. – Он глотнул воды. – Она часто опаздывает. Мы над ней всегда подшучиваем, но, когда время подошло к двум, я начал звонить, хотел ее поторопить. Она не ответила. Ну, думаю, значит, уже едет. Но она не приехала. Я позвонил по сотовому, она и тут не ответила. Моя жена и сын уже места себе не находили. Я тоже разозлился. – Стоило ему об этом вспомнить, как опять полились слезы. – Я был жутко зол, что приходится ехать сюда за ней. Прямо весь кипел. Мне и в голову не приходило тревожиться. Я не думал, что с ней что-то может случиться, и все это время она…

– Когда вы приехали сюда, – напомнила Ева, – вы вошли в квартиру. У вас есть ключи?

– Да, у меня доступ и к наружной двери, и в квартиру. Я подумал: может, у нее телефоны не работают? Иногда она забывает их подзаряжать, и они отключаются. Что-то с телефонами, думал я, а она потеряла счет времени и не заметила, что уже поздно. Вот что я думал, когда входил в квартиру. Я окликнул ее. Ну вроде как: «Мам! Черт побери, мам, мы должны были уехать к Мицци два часа назад!» Она не ответила, и тут я подумал: «О черт, разминулись! Она уже едет ко мне, а я здесь торчу!» Но я все-таки подошел к двери в спальню. Сам не знаю, что меня толкнуло. А она была… Господи! Господи! Мама…

Он опять разрыдался, но Ева отрицательно мотнула головой, когда медик придвинулся к нему со шприцем.

– Мистер Грегг… Джеф. Вы должны держаться. Вы должны мне помочь. Вы кого-нибудь видели возле квартиры или у подъезда?

– Не знаю. – Он отер залитое слезами лицо. – Я злился, я спешил. Да нет, ничего особенного я не заметил.

– Ваша мать в последнее время не была чем-то обеспокоена? Она не говорила, что ее кто-то тревожит?

– Нет. Она живет здесь вот уже десять с лишним лет. Это хороший дом. Надежный. – Он судорожно глотал ртом воздух, чтобы отдышаться. – Она знает всех своих соседей. Мы с Лией всего в десяти кварталах отсюда. Мы видимся каждую неделю. Она бы мне сказала, если бы что-то было не так.

– А ваш отец?

– Они разошлись… Господи, вот уже двадцать пять лет назад. Он живет в Боулдере. Они редко видятся, но у них нормальные отношения. Господи, господи, отец никогда бы этого не сделал! – Опять его голос сорвался, Джеф начал раскачиваться из стороны в сторону, обхватив голову руками. – Да чтоб такое сделать, надо совсем с ума сойти!

– Мне необходимо задать вам эти вопросы. Это стандартная процедура. У нее был друг?

– Сейчас нет. У нее был Сэм. Они прожили вместе десять лет. Шесть лет назад он погиб в дорожной аварии. Думаю, для нее он был единственным. После него никого не было.

– Она носила кольцо?

– Кольцо? – Джеффри в недоумении посмотрел на Еву, словно вопрос был задан на незнакомом ему языке. – А, да. Сэм подарил ей кольцо, когда они стали жить вместе. Она его не снимала.

– Вы можете описать его мне?

– Ну… мне кажется, оно было золотое. Кажется, с камешками… О боже, я не помню.

– Ну, ничего. – «Хватит с него, – решила Ева. – Все равно эта линия – тупиковая». – Сейчас один из офицеров отвезет вас домой.

– Но… Разве я не должен что-то сделать? – Он умоляюще посмотрел на Еву. – Скажите мне, что я должен делать?

– Просто возвращайтесь домой, к семье, Джеф. Это лучшее, что вы сейчас можете сделать. Я позабочусь о вашей матери.

Она проводила его до дверей и передала патрульному для доставки домой.

– А ты что мне скажешь? – спросила она Макнаба.

– Безусловно, сработал дистанционный блок. Или он супер по электронике и охранным системам, или у него хватило денег на покупку мощного устройства у самых крутых пижонов на черном рынке.

– Зачем? – спросила Ева. – В таком здании охрана хорошая, но не на высшем уровне.

– Да тут не в том дело, что он заблокировал охрану, а в том, как он ее заблокировал. – Макнаб вытащил пакетик жвачки из одного из своих многочисленных карманов, предложил ее Еве, а когда она отказалась, сунул пластинку себе в рот.

– Он отрубил все – в смысле сигнализации и наблюдения, – не трогая других опций. Свет, климат-контроль, электроника домовая и домашняя – все продолжало функционировать. За исключением… – Макнаб показал на лампы в гостиной. – Эта квартира, именно эта комната. – Продолжая жевать, он отдал голосовую команду «включить свет», и Ева понимающе кивнула, когда лампы так и не загорелись.

– Да, все сходится. «Извините за беспокойство, мэм, но к нам поступили жалобы на сбои в электронике в этом здании». Он одет как ремонтник. Держу пари, у него был с собой ящик с инструментами. Широкая дружеская улыбка. Может, он даже предложил ей включить свет, и, когда лампы не зажглись, она открыла дверь.

Макнаб выдул из резинки впечатляющий пузырь.

– Все тип-топ.

– Проверь связь. Мы ничего не должны упустить. Что-нибудь найдешь – я в управлении. Пибоди!

– Здесь, лейтенант.

– Нет, в этой дурацкой шляпе ты мне не нужна. Избавься от нее, – приказала Ева и вышла из квартиры.

– Мне нравится шляпа, – негромко проговорил Макнаб. – Она сексуальная.

– Макнаб, тебе покажи палец, ты и про него скажешь, что он сексуальный. – Но, по-воровски оглядевшись, чтобы убедиться, что горизонт чист, Пибоди тайком ущипнула его за зад. – Может, я надену ее попозже. Знаешь, только шляпу.

– Пибоди, ты смерти моей хочешь.

Он тоже огляделся, убедился, что Ева уже далеко, и притянул к себе Пибоди для звучного, чмокающего поцелуя.

– Черника. – Она с улыбкой выдула пурпурный пузырь из жвачки, которую он ей передал. А потом, поспешая вслед за Евой, Пибоди сдернула шляпу с головы. Еву она увидела стоящей на тротуаре рядом со сногсшибательной машиной и сногсшибательным Рорком.

– Смысла нет, – говорила Ева. – Мы сядем в патрульную. Если надолго задержусь, я тебе позвоню.

– В любом случае позвони. Я договорюсь, чтобы тебя доставили домой.

– Я сама достану себе колеса.

– Да разве это колеса? – мечтательно простонала Пибоди и погладила машину, как кошку. – Обалденная тачка.

– Мы могли бы запросто втиснуться в нее втроем, – предложил Рорк.

– Нет, – решительно отказалась Ева, – втискиваться мы не будем.

– Не хочешь – как хочешь. Пибоди, вы выглядите восхитительно. – Он взял из рук Пибоди шляпу и водрузил обратно ей на голову. – Так бы и съел.

– Ой, ну что вы… Ей-богу, право. – Голова Пибоди под шляпой вдруг стала волшебно легкой и чуть-чуть закружилась.

– Сию же минуту сотри с лица это идиотское выражение, избавься от шляпы и организуй нам колеса до управления, – приказала Ева.

– А? – Пибоди испустила тяжелый вздох. – Да, лейтенант. Уже бегу.

– Вот тебе обязательно надо это делать? – возмутилась Ева, когда Пибоди отошла с сомнамбулическим выражением на лице.

– Да. Когда она сдаст на детектива, мне будет не хватать ее фигурки в униформе, но любопытно будет взглянуть, как она выглядит в цивильном. Увидимся дома, лейтенант. – Рорк знал, что она разозлится, но ему было все равно. Он твердой рукой ухватил ее под подбородок и крепко прижался губами к ее губам. – Ты, как всегда, восхитительна.

– Знаем, слышали. – Сунув руки в карманы, Ева ушла сердитая.


До дому Ева добралась, когда уже стемнело. Руководило ли ею упрямство или что-то еще, но она не обратилась за помощью к Рорку, даже когда сообразила, что у нее нет с собой денег на такси. Но она наскребла у себя в кабинете жетоны на метро и села в подземный поезд, забитый людьми, возвращающимися в город после воскресенья, проведенного на природе.

Ева решила постоять, покачиваясь в такт поезду, направляющемуся в верхнюю часть города. В последнее время ей почти не приходилось ездить в метро. Правда, это ее нисколько не огорчало. Половина рекламных объявлений была на неизвестных ей языках, многие пассажиры казались обкуренными или просто злыми. И всегда непременно попадались хотя бы один или два, от которых несло так, словно они не пользовались водой и мылом по религиозным соображениям.

Например, старый сморщенный нищий. Он одарил ее нежной беззубой улыбкой.

Нет, кажется, она все-таки немного соскучилась по всему этому.

Ева принялась изучать пассажиров, чтобы скоротать время. Студенты, уткнувшиеся в свои электронные книжки. Подростки с видеоиграми. Один старик так храпел, что Ева решила, что он наверняка проспал свою остановку. Сидячие места занимали уставшие женщины с детьми. Хулиганистого вида парни явно скучали.

А тощий дегенерат в дождевике не по сезону занимался онанизмом на глазах у всех в дальнем конце вагона.

– Ну уж это слишком, – пробормотала Ева и двинулась к нему, но тут дегенерата заметил один из хулиганов и, решив размяться, врезал ему по сопатке.

Брызнула кровь. Женщины завизжали. А дегенерат, хотя кровь уже текла струей, продолжал «держать себя в руках».

– Разойдитесь, – Ева пробилась к ним и протянула руку, чтобы схватить дохляка, но тут один из пассажиров в панике вскочил на ноги и нечаянно толкнул Еву прямо на кулак задиристого подростка. – Черт бы вас побрал! – Из глаз у нее посыпались искры, она тряхнула головой. – Я из полиции!

Щека болезненно пульсировала. Ева двинула локтем рвущемуся в бой парню, иначе он измолотил бы хихикающего извращенца, продолжавшего свое дело на полу.

Когда она подхватила за шкирку эксгибициониста и вздернула его на ноги, все расступились. Видимо, гневный блеск ее глаз сделал то, чего не смог добиться кулак хулигана: извращенец обмяк.

– Уберите его с глаз моих. – Ева обернулась к обступившим ее пассажирам.

«Черт бы побрал это метро», – ворчала она себе под нос, приближаясь к дому по длинной подъездной аллее. Поездка наградила ее ноющей от боли скулой и мигренью. К тому же Еве пришлось задержаться: выйти из поезда и передать идиота транспортной полиции. Ее не радовал легкий бриз, принесший с собой запах цветов и расшевеливший застоявшийся душный воздух. Ее не восхищало небо, в котором висела, как яркий фонарь, луна. Ну ладно, выглядело это красиво, но… черт побери!

Она ворвалась в дом, и домашняя система оповещения известила ее, что Рорк в семейной информационной комнате. «Это не главная информационная комната, – сообразила Ева. – Так где же она, черт ее дери?» Поскольку Ева не была точно уверена, где эта комната, а поездка на арендованном велосипеде от метро до дома ее сильно утомила, пришлось воспользоваться лифтом.

– Семейная информационная комната, – приказала она.

Домашний транспорт доставил ее наверх и в восточную часть здания.

Главная информационная комната, вспомнила Ева, предназначалась для вечеринок и прочих мероприятий. Она свободно вмещала сотню посетителей и была оборудована трехмерным экраном во всю стену, огромным, как театральная сцена.

Рорк, конечно, скажет, что семейная информационная комната уютнее, и будет прав. Насыщенные цвета, глубокие мягкие кресла. Два экрана: один – телевизионный, другой – для игр. Чрезвычайно сложная аудиосистема, способная воспроизводить все, что угодно, – от старинных громоздких виниловых пластинок, которые коллекционировал Рорк, до современнейших джойстиков.

Еву едва не смело с ног мощной звуковой волной, льющейся, казалось, со всех сторон. Ее глаза расширились при виде космической битвы, стремительно разворачивающейся на экране. Рорк сидел, откинувшись в раскладном кресле и держа на коленях кота. В руке у него был бокал вина.

«Неплохо бы поработать», – сказала себе Ева. Ей следовало заняться поисками информации о Бостонском Душителе, возможных связей между Вутон и Грегт. Впрочем, она не сомневалась, что никаких связей не будет.

Ей следовало надавить на экспертов следственной бригады, на патологоанатома, на лабораторию. Конечно, она понимала, что никто из них не обратит на нее внимания в десять часов воскресного вечера. Но она все равно могла бы на них надавить. Для очистки совести. Она могла бы прогнать по компьютеру вероятные шансы нескольких подозреваемых, составить рейтинг, еще раз перечитать свои записи, взглянуть на доску с графиком.

Вместо этого она подошла и сняла кота за шкирку с колен Рорка.

– Ты занял мое место, – сказала ему Ева и пересадила его на другое кресло, а сама скользнула на колени к Рорку и взяла у него бокал с вином. – Про что там? – Она кивнула на экран.

– Похоже, самым востребованным товаром становится вода. Вот эта планета в квадранте Зеро…

– Никакого квадранта Зеро на свете нет.

– Это же художественный вымысел, дорогая моя Ева, все воспринимающая буквально. – Он притянул ее к себе, рассеянно чмокнул в макушку, следя за экраном поверх ее головы. – Ну, словом, запасы питьевой воды на этой планете подходят к концу. Команда спасателей предпринимает попытку доставить местной колонии воду и оборудование для очистки той, что имеется. Но есть и группа злодеев: они хотят всю воду забрать себе. Пара кровавых битв уже состоялась.

На экране что-то взорвалось: ослепительно вспыхнули краски, раздался грохот, от которого закладывало уши.

– Отлично сработано, – прокомментировал Рорк. – Да, и еще есть женщина, начальник экологической полиции, – это хорошие парни, – которая влюбляется в беспутного капитана транспортно-грузовой команды. Он помогает доставить товар, но за свою цену. Прошло всего полчаса, не больше. Я могу начать сначала.

– Ничего, я врублюсь по ходу дела.

Ева собиралась просидеть с ним вот так всего несколько минут, дать мозгам отдохнуть. Но она увлеклась сюжетом, а главное, было так приятно просто посидеть рядом с ним в кресле, пока на экране шли вымышленные бои! И добро победило зло.

– Неплохо, – сказала она, когда пошли титры. – Мне придется еще часа два посидеть за работой.

– Ты мне о ней расскажешь?

– Может быть.

Она поднялась с кресла, потянулась и заморгала как сова, когда он зажег свет.

– Черт бы тебя побрал, Ева! Что ты сделала со своим лицом?

– Я не виновата. – Слегка обидевшись, она осторожно ощупала скулу. – Кто-то толкнул меня прямо на кулак одного парня, когда я пыталась остановить его, чтобы он не забил до смерти другого парня, который онанировал в метро. Не могу винить того парня, который с кулаком, он целил не в меня. Но все равно больно.

– Моя жизнь, – сокрушенно покачал головой Рорк, – была чередой серых будней, пока в нее не вошла ты.

– Ну да, я вся прямо сверкаю и переливаюсь как радуга. – Ева подвигала челюстью. – Во всяком случае, лицо. Ты в силах заняться нудной работой?

– Готов рассмотреть такую возможность. Но сперва наложим что-нибудь на этот синяк.

– Да ничего страшного. Знаешь, парень из транспортной полиции сказал мне, что тот парень регулярно ездит по этой линии. Все его знают. Его прозвали Дерганый Вилли.

– Какая очаровательная деталь нью-йоркского пейзажа! – Рорк потащил ее к лифту. – Мне уже самому хочется прокатиться в метро.

ГЛАВА 8

Поздним вечером Пибоди сидела в своей тесной квартирке. Макнаб натаскивал ее через серию сложных компьютерных игр, моделирующих раскрытие уголовных дел.

Пибоди была вынуждена признать, что за последние несколько недель ее друг раскрылся перед ней с неожиданной стороны. Он предстал строгим и злящим ее до чертиков учителем.

Ссутулив плечи от усердия, она осторожно пробиралась сквозь сцену двойного убийства, взвешивала открывающиеся ходы, выбирала оптимальные возможности оперативного расследования.

И громко выругалась, когда ее выбор вызвал оглушительный вой сирены – это был личный вклад Макнаба в компьютерную игру – и появление на экране сурового на вид судьи в мантии, грозящего ей пальцем.

– Неправильная процедура, нарушена целостность картины, улики уничтожены. Следователь облажался, в результате подозреваемый уходит от правосудия.

– Он обязательно должен это говорить?

– Коротко и ясно. – Макнаб закинул в себя горсть картофельных чипсов. – Прямо в точку.

– Хватит с меня этих заморочек! – Пибоди обиженно надула губы, отчего у Макнаба тут же разыгралось мужское естество. – Еще минута, и у меня мозги потекут из ушей.

Он любил ее, любил так сильно, что готов был удержаться от соблазна вытряхнуть ее из одежды и разложить прямо на ковре.

– Послушай, в письменной работе ты ас. У тебя отличная память на детали и пункты статей. Устный экзамен ты тоже сдашь на ура, если только успокоишься и перестанешь пищать.

– Я не пищу.

– Пищишь, когда я кусаю тебя за пальцы ног. И когда волнуешься. – Макнаб ухмыльнулся во весь рот, когда она метнула на него грозный взгляд. – Мне-то звук нравится, но члены экзаменационной комиссии вряд ли будут настроены так романтично.

Продолжая дуться, Пибоди потянулась к пакету с чипсами и возмущенно открыла рот, когда Макнаб шлепнул ее по руке.

– Ничего не получишь, пока не закончишь игру без ошибок.

– Послушай, Макнаб, я не дрессированный щенок, выпрашивающий печенье!

– Нет, ты полицейский, желающий стать детективом. – Он отодвинул пакет подальше, чтобы она не смогла до него дотянуться. – И тебе страшно.

– И вовсе мне не страшно. Просто я волнуюсь перед экзаменом, и это совершенно естественно…. – Макнаб продолжал терпеливо изучать ее лицо долгим взглядом зеленых глаз. Пибоди с шумом выдохнула воздух. – Я в ужасе. – Он обнял ее, и она прижалась к его острому плечу. – Я в ужасе, что провалюсь на экзамене и подведу Даллас. И тебя, и Финн, и начальника полиции, и мою семью. Господи!

– Ты не провалишься и никого ты не подведешь. Даллас тут ни при чем и остальные тоже. Все дело в тебе.

– Она меня готовила, она научила меня всему, что я знаю. Она меня на это подвигла.

– Значит, она считает, что ты готова. Тут никакой спешки нет, Пибоди. – Он потерся носом о ее щеку. – Нет и быть не может. Но ты прошла обучение, набрала зачетное время по оперативной работе, у тебя есть мозги, здоровые инстинкты. А еще, родная, у тебя есть сердце. И кишка не тонка.

Пибоди подняла голову и посмотрела на него.

– Это чертовски мило с твоей стороны.

– А знаешь, в чем твоя проблема? У тебя не подвешено между ног, вот ты и комплексуешь. Дергаешься.

Ее нежность мгновенно превратилась в обиду.

– Ты чего несешь?

– Раз у тебя не подвешено, ты не доверяешь своему нутру, – решительно продолжал Макнаб, – и. даже своему опыту. Сомневаешься, не можешь принять решение. Ты не полагаешься на себя, на свои знания, все время пытаешься предугадать то, чего не знаешь, вот и не можешь доиграть.

Пибоди отстранилась от него и зашипела как кошка:

– Знаешь, за что я тебя ненавижу? За то, что ты прав.

– Да нет. Ты меня любишь, потому что я чертовски хорош собой.

– Задница.

– Мартовская кошка.

– Мартовская кошка. – Ее губы дрогнули в невольной улыбке. – Черт! Ладно, заводи еще одну. И давай потруднее. А когда я ее расколю, я не только заберу чипсы, но… – Улыбка стала шире.

– Ты наденешь шляпу.

– Идет.

Она встала и прошлась по комнате, чтобы прояснить мысли, пока он вводил программу в компьютер. Да, ей было страшно, призналась себе Пибоди. Ей так хотелось выдержать экзамен! Надо было использовать свое желание, чтобы победить с блеском, а она вместо этого позволила ему подорвать свою уверенность. Надо положить этому конец. Ладони у нее вспотели, кишки стянуло узлом, но она твердо решила положить этому конец.

Вот Даллас никогда не дает воли нервам. А нервы у нее есть. И еще что-то более темное, более страшное. Вот сегодня, к примеру, это нечто проступило в ее глазах в квартире Грегг. Оно всегда проглядывало, когда речь шла об убийстве на сексуальной почве. Что-то заставляло ее лейтенанта бледнеть. Пибоди не сомневалась, что Ева вспоминает что-то страшное. Что-то личное.

Пибоди была уверена, что речь идет об изнасиловании. Жестоком, чудовищном. И она была молода. Перед поступлением на работу Пибоди изучала карьеру Евы в нью-йоркской полиции, но никаких упоминаний о сексуальном насилии, жертвой которого стала бы Даллас, не нашла.

Значит, это было раньше, еще до полицейской академии. Может быть, она была подростком, совсем еще ребенком. От сочувствия у Пибоди сжалось сердце. Сколько же нужно мужества, чтобы раз за разом возвращаться к этому, когда осматриваешь место преступления, буквально кричащее о сексуальном насилии.

Чтобы использовать это чувство, а не дать ему себя использовать, требовалось нечто большее, чем мужество, размышляла Пибоди. Для этого требовалось нечто, что она могла назвать только доблестью.

– Я готов, – объявил Макнаб. – Классная мулька!

Пибоди втянула в себя воздух и расправила плечи.

– Я тоже готова. Слушай, шел бы ты в спальню, а? Я хочу сама поработать.

Он заглянул ей в лицо, увидел в нем то, что хотел увидеть, и кивнул.

– Конечно. Зацапай плохого парня, Пибоди.

– Приступаю.

Она обливалась потом, но держалась. Она перестала спрашивать себя, что хотела бы от нее Даллас в той или иной ситуации, она даже перестала думать, что сделала бы сама Даллас, просто сосредоточилась на том, что надо сделать. Сохранить, осмотреть, собрать, идентифицировать. Допросить, записать, сопоставить. Кусочки стали складываться, дело пошло. Она пробилась сквозь противоречивые показания свидетелей, сквозь забывчивость и ложь, искажающую факты, сквозь данные экспертизы и процедурные ограничения.

С возрастающим волнением она поняла, что у нее выстраивается дело против обвиняемого. Ей хотелось помедлить, задержаться на этой последней стадии перед арестом, но она пошла вперед и сделала очередной ход. Наградой ей стало графическое изображение прокурора: «Арестуйте его. Убийство первой степени».

– Есть! – Пибоди взвилась со стула и сплясала победный танец. – Есть арест! Я сцапала убийцу! Эй, Макнаб, а ну тащи сюда чипсы!

– Уже несу.

Он, ухмыляясь, вышел из спальни с пакетом чипсов в руке. На нем ничего не было, кроме ее соломенной шляпы. Поскольку шляпа балансировала на естественном подъеме у него ниже пояса, Пибоди поняла, что он доволен ее успехом не меньше, чем она сама. Она хохотала, пока не заныли ребра.

– Какой же ты кретин, – еле выговорила она и прыгнула на него.


Для Евы задача состояла в сочетании фактов с обоснованными предположениями.

– Он должен был знать их распорядок, а это значит, что он знал их самих. Но это не значит, что они его знали. Он их знал. Он действовал не наугад. Сперва он их выслеживал.

– Это ведь обычное дело? – спросил Рорк, покосившись на нее. – Если бы моя возлюбленная была дантистом, я бы счел своим долгом изучить последние достижения в области гигиены полости рта.

– Не говори о дантистах, – предупредила Ева, машинально проводя языком по своим зубам.

– Хорошо, будем держаться близкой тебе темы кровавых убийств. – Прекрасно понимая, что ее не отговорить от полуночной чашки кофе, Рорк налил и себе тоже. – Выслеживание, отбор, подготовка – все это характерно для заурядного, если можно так выразиться, серийного убийцы.

– Тут чувствуется лихорадка, возбуждение, осознание своей власти, любовное копание в деталях. «Вот сейчас она еще жива, потому что я это допускаю, она умрет, потому что я этого хочу». Совершенно очевидно, что он восхищается серийными убийцами, которые сумели прославиться. Он подражает Джеку Потрошителю, Бостонскому Душителю. Но при этом он сам себе хозяин. Он лучше их, он умеет и так и этак.

– И он хочет, чтобы ты за ним гонялась, потому что восхищается тобой.

– В своем извращенном духе. Он жаждет славы. Ему мало только убивать. Этого мало, чтобы разогреть кровь. Его возбуждает охота: ему нравится чувствовать себя одновременно охотником и дичью. Он охотился на этих женщин. – Ева повернулась к доске, которую установила в своем домашнем кабинете. На доске висели фотографии Джейси Вутон и Лоис Грегг при жизни и после смерти. – Он следил за ними, изучал их распорядок и привычки. Ему нужна проститутка для имитации Потрошителя, причем не любая, а уличная проститутка. Она соответствовала этому типу. Он ждал, что она пройдет по улице в этот час. Это не было случайностью. Точно так же Лоис Грегг стала идеальной жертвой для Бостонского Душителя. Он точно знал, что она будет дома одна утром в воскресенье.

– И он знал, что кто-то найдет ее еще до конца дня?

– Да, – кивнула Ева, прихлебывая кофе. – Для него это шанс поскорее словить свой кайф. Держу пари, это он анонимно позвонил по номеру 911. Хотел, чтобы Вутон обнаружили как можно раньше и уделили ему столь лестное для него внимание.

– Все это подсказывает мне, что он уверен в собственной безопасности.

– Совершенно уверен, – подтвердила Ева. – Он чувствует свое превосходство. Если бы у Грегг не было родственников и друзей, которые непременно должны были хватиться ее через пару часов, ему пришлось бы долго ждать своей дозы кайфа или опять звонить в службу спасения, но это уже рискованно. Поэтому он специально выслеживал именно этих женщин. Не сомневаюсь, что он уже выследил и следующую. – Ева села, потерла глаза. – Он будет подражать кому-то еще. Но это обязательно будет кто-то, наделавший шуму, и притом кто-то, оставлявший тела там, где их непременно найдут. Мы можем отбросить серийных убийц, оставивших след в истории, которые закапывали, уничтожали или поедали своих жертв.

– Веселые ребята!

– И не говори. Он не станет копировать, к примеру, повара Жерара, француза, который действовал в двадцатые годы этого века.

– Он держал своих жертв в большом морозильнике, так?

– Где отрезал от них по кусочку, готовил и сервировал ничего не подозревающим клиентам своего парижского бистро. Его поймали только через два года.

– И он прославился блюдами из «сладкого мяса».[5]

Ева содрогнулась от отвращения.

– Люди, которые едят внутренности животных, ставят меня в тупик. Кстати, я сбилась с мысли.

Рорк обнял ее.

– Просто ты устала.

– Может быть. Итак, он не будет имитировать Жерара, Даймера или Русского Мясника. Но у него и без них есть множество примеров для подражания. И он будет продолжать убивать женщин. – Она вернулась к доске. – Когда мужчина убивает женщин подобным образом, это значит, что у него с ними проблемы. С женщинами вообще, а не с конкретными жертвами. Надо будет поработать с бумагой… с письмами. Может, кто-то из списка проявляет повышенный интерес к знаменитым маньякам?

– Есть еще один человек, с которым тебе будет любопытно поговорить, – предложил Рорк. – Томас А. Брин. Он написал всеобъемлющий труд о знаменитых убийцах двадцатого века и еще один том о серийных убийцах за всю историю человечества. Я кое-что из его работ прочел, поскольку их тематика входит в сферу интересов моей жены.

– Томас Брин? Имя кажется мне знакомым. Должно быть, я тоже его читала.

– Он живет здесь, в Нью-Йорке. Детали я выяснил, пока ты была на работе. Подумал, что тебе будет небезынтересно с ним поговорить.

– Умница!

На этот раз, когда она потянулась к кофейнику, он перехватил ее руку:

– Мне хватает ума понять, что свою норму кофе ты сегодня уже выпила. Ты уже с ног валишься.

– Я просто хочу проверить пару версий.

– Введи их в машину, пусть она проверяет, пока ты спишь. Результаты получишь утром.

Она бы поспорила, но у нее просто не хватило сил. Поэтому она последовала его совету. И все же ее взгляд то и дело возвращался к доске. К Лоис Грегг. В ушах у Евы все еще стояли рыдания сына Лоис. Он был взрослым мужчиной, но плакал как ребенок. Она все еще видела полную потерянность на его лице, когда он умолял ее сказать, что ему теперь делать. «Мама», – сказал он тогда.

Вот так, наверное, подумала Ева, звал бы свою мать маленький мальчик. Ему было за тридцать, но, когда он говорил «мама», в его голосе слышалась детская беспомощность перед утратой.

Ева знала, что Рорку тоже знакомо это чувство беспомощного детского горя. Он узнал, что его мать, которой он не помнил, была убита. Вот уже тридцать лет она была мертва. И все равно он горевал.

И как раз в этот день взрослая женщина призналась ей, что ревнует к ней свою мать. Что же это за механизм, который так неразрывно связывает ребенка с матерью? Что-то в крови? Отпечаток материнской утробы, остающийся на всю жизнь, или что-то такое, что познается и развивается после рождения?

Маньяки, преследующие женщин, часто формируются с детства под влиянием нездоровых чувств или отношений с матерью или с женщиной, заменяющей мать. А святые – наоборот, под воздействием здоровых чувств. А все остальное, так называемое «нормальное» человечество, умещается между этими двумя крайностями.

Может быть, этот убийца ненавидел свою мать? Может быть, она тиранила его в детстве, подвергала насилию? А может, он ее? Может быть, сейчас он именно ее и убивает?

С мыслью о матерях Ева заснула, и ей приснился сон о ее собственной матери.

Волосы… Золотистые волосы, такие блестящие и красивые, такие длинные и кудрявые… Ей нравилось их трогать, хотя она и знала, что нельзя. Ей нравилось их гладить: как-то раз она видела, как мальчик точно так же гладил щенка.

Дома никого не было, все было тихо: как раз это ей больше всего нравилось. Когда они уходили – эти… которые мамочка и папочка, – никто не кричал на нее, не производил пугающего шума, никто не запрещал ей делать то, что ей больше всего хотелось делать. Никто не шлепал ее и не бил.

Ей запрещалось входить в комнату, где спали мамочка и папочка, куда мамочка иногда приводила других папочек поиграть на постели без одежды.

Но там было столько всяких штучек! Например, длинные золотистые волосы или ярко-рыжие волосы и бутылочки, от которых пахло цветами.

Она на цыпочках прокралась к серванту – тщедушная девочка в мешковатых джинсах и желтой футболке с пятнами от виноградного сока. Слух у нее был острый, какой часто бывает у дичи, и она чутко прислушивалась, готовая в любую минуту задать стрекача.

Ее пальчики погладили желтые локоны парика. Валявшийся рядом шприц ее не заинтересовал. Она знала, что мамочка принимает лекарства каждый день, даже по нескольку раз в день. Иногда лекарство делало ее сонной, но бывало и по-другому: она начинала танцевать до упаду. Она становилась добрее, когда ей хотелось танцевать, хотя смех у нее был жутковатый. Но все-таки это было лучше битья и пощечин.

Над сервантом висело зеркало, и, вытянувшись на цыпочках изо всех сил, она могла увидеть в нем верхнюю половинку своего лица. У нее были некрасивые волосы цвета грязи, короткие и прямые как палки. Совсем не такие красивые, как мамочкины кукольные волосы. Не в силах устоять, она надела на себя парик. Волосы доставали ей до пояса. В нем она казалась себе красавицей. В нем она чувствовала себя счастливой.

На серванте было множество всяких штучек, чтобы раскрашивать лицо разноцветными красками. Однажды, когда мамочка была в хорошем настроении, она накрасила ей губы и щеки и сказала, что она выглядит как куколка.

Если она будет выглядеть как куколка, может, мамочке и папочке она больше понравится? Может, они не будут кричать на нее и бить? Может, разрешат ей пойти на улицу поиграть?..

Напевая себе под нос, она накрасила губы, потерла верхнюю об нижнюю, как делала мамочка. Она намазала щеки румянами и влезла в туфли на высоких каблуках, стоявшие у шкафа. На каблуках она закачалась, зато ей стало лучше видно себя в зеркале.

– Как куколка, – сказала она, любуясь золотистыми локонами и яркими пятнами красок.

Она решила раскрасить себя еще ярче и так увлеклась игрой, что перестала прислушиваться. – Ах ты, глупая сучка!

Вопль заставил ее шарахнуться, она споткнулась и закачалась на высоких каблуках. Она уже падала, когда рука ударила ее по лицу. Она больно ударилась локтем, на глазах ее выступили слезы, но в этот же самый момент мамочка схватила ее за ушибленную руку и вздернула на ноги.

– Я тебе говорила: никогда сюда не входи? Я тебе говорила: не трогай мои вещи?

Руки у нее… у той, которая мамочка, были такие белые-белые, а ногти ярко-красные, как будто все в крови. Одной рукой она ударила маленькую накрашенную щеку. Щека запылала.

Девочка открыла рот, собираясь зареветь, и одновременно рука поднялась, чтобы ударить ее снова.

– Черт побери, Стелла! – Это тот, который папочка, ворвался в комнату, схватил мамочку и толкнул ее на кровать. – Тут звукоизоляция на соплях, ты что, забыла? Хочешь, чтобы опять притащился социальный работник по нашу душу?

– Эта дрянь лапала мои вещи! – Мамочка вскочила с кровати, ее пальцы с кроваво-красными ногтями скрючились как когти. – Ты погляди, что она натворила! Меня от нее уже тошнит! Сколько я буду за ней подтирать и слушать ее вопли?

Девочка свернулась клубочком на полу, прикрывая руками голову и не издавая ни звука. Хоть бы они забыли, что она тут. Ей хотелось стать невидимкой.

– Я вообще не хотела рожать эту сопливку! – Голос мамочки как будто кусался. Как будто у него были острые зубы и они щелкали при каждом слове. Девочка ждала, что сейчас эти зубы пооткусывают ей пальцы на руках и на ногах. От ужаса у нее вырвался жалобный, мяукающий звук, как у котенка, она крепче зажала руками уши, чтобы не слышать зубастого голоса. – Это ты заставил меня рожать. Вот теперь ты с ней и разбирайся.

– Я с ней разберусь.

Он подхватил девочку на руки и, хотя она боялась его, боялась необъяснимым, инстинктивным, животным страхом, в эту минуту она больше боялась ту, которая мамочка, боялась ее кусачего голоса и больно бьющих белых рук.

Поэтому она свернулась у него на руках и содрогнулась, когда он провел рукой по волосам парика, упавшим ей на глаза и накрывшим ее спину до самой попки.

– Вмажься, Стелла, – сказал он. – Тебе полегчает. Вот проверну дельце, купим няньку-робота присматривать за девчонкой.

– Да уж, как же, как же. И дом большой купим, и целый таксопарк шикарных тачек, и все остальное дерьмо, что ты мне наобещал. А все, что я от тебя до сих пор получила, Рич, так это сопливую, ноющую дрянь.

– Это наш будущий дивиденд. В один прекрасный день она нам все вернет с лихвой. Верно, детка? Вмажься, Стелла, – повторил он, выходя из комнаты с девочкой на руках. – А я умою девчонку.

Последним, что видела девочка, пока он выходил из комнаты, было лицо той… которая мамочка. Глаза, карие глаза под накрашенными золотистой краской веками тоже были зубастыми, как и слова. Они были полны ненависти.

Ева проснулась без приступа панического удушья – обычно они преследовали ее в кошмарах, – но в каком-то тупом, холодном шоке. В комнате было темно. Она почувствовала, что во сне откатилась к краю кровати, как будто в ее кошмаре ей требовалось уединение.

Потрясенная, разбитая, она снова придвинулась к Рорку, прижалась к нему. Он обнял ее, подтянул еще ближе к себе. Согретая его теплом, она притворилась, что снова заснула.

Она ничего не сказала Рорку про кошмар на следующее утро. Она не была уверена, что об этом следует рассказывать, она даже не была уверена, что сможет это сделать. Ей хотелось запереть страшное воспоминание в дальнем уголке памяти, но оно настойчиво пробивалось наружу, пока она совершала свой обычный утренний туалет.

Хорошо еще, что у Рорка на это утро было назначено несколько встреч: она могла выскользнуть из дома незамеченной, почти не общаясь с ним. Он слишком хорошо ее понимал – эта его способность и поражала ее, и раздражала. Он видел ее насквозь, а она была еще не готова сама проанализировать то, что ей приснилось.

Ее мать была шлюхой и наркоманкой, она никогда не хотела иметь ребенка. Не просто не хотела иметь, ей сама мысль о ребенке была ненавистна.

«Какая разница?» – спросила себя Ева. Ее отец был чудовищем. Легче ли ей оттого, что и ее мать оказалась чудовищем? От этого ничего не менялось.


Ева запарковала машину у Центрального управления, направилась к себе в кабинет. С каждым шагом по гудящему, как улей, Центральному управлению она все больше становилась собой. Тяжесть табельного оружия придавала ей уверенности, как и сознание того, что жетон у нее в кармане. Рорк как-то раз назвал их ее символами, и это было верно. Они были символами того, чем она стала. Ева прошла через «загон», где как раз рассаживалась по местам утренняя смена. На ходу она заглянула в закуток к Пибоди и застала свою помощницу торопливо допивающей кофе.

– Томас А. Брин, – объявила Ева и отбарабанила адрес в Гринвич-Виллидж. – Свяжись с ним, договорись о встрече. Живо! Мы поедем к нему.

– Слушаюсь, лейтенант! Что, тяжелая выдалась ночка? – спросила Пибоди. – Судя по виду, вам не слишком много удалось поспать, вот и все. Я тоже не спала, готовилась к экзамену.

– Хочешь быть круглой отличницей – не видать тебе жетона. Договорись об интервью. Потом у нас повторные встречи с подозреваемыми, начиная с Фортни. – Ева повернулась, чтобы уходить, но остановилась. – Ты можешь надорваться, понимаешь?

– Понимаю, но я все время на компьютерных мульках режусь. Правда, вчера я двоих засадила. В первый раз почувствовала, что у меня что-то получается.

– Хорошо. – Ева засунула руки в карманы. – Хорошо, – повторила она и направилась к себе в кабинет, собираясь запросить в лаборатории последние данные по Грегг.

Перебранка с Дикхедом из лаборатории улучшила ей самочувствие. Она углубилась в чтение отчетов судмедэксперта. Морс с хирургической точностью исследовал оружие, использованное в деле Вутон. Анализы на токсикологию показали, что ее организм свободен от химикалий.

«Ну, раз она больше не употребляла, искать ее бывшего поставщика не имеет смысла», – подумала Ева.

Поиски в китайском квартале и в прилегающих районах в очередной раз дали нулевой результат.

– Ни следа спермы в теле Грегг, – сообщила Ева, пока они с Пибоди ехали в Гринвич-Виллидж. – Судмедэксперт сообщил, что она была изнасилована, в том числе и через задний проход, но только палкой от швабры. Никаких отпечатков в квартире, кроме ее собственных, членов семьи и двух соседей, которые вне подозрений. Есть волосяные фибры – искусственные. Дикхед думает, что это парик и накладные усы, но присягнуть пока не решается.

– Значит, наш парень шифруется.

– На случай, если бы кто-то из соседей обратил на него внимание. Я бы сказала, что он выслеживал ее несколько недель. Уточнял ее воскресный график. Но вот вопрос: почему он выбрал именно ее? Вытащил из шляпы бумажку с ее фамилией? Как он наметил именно эту проститутку, именно эту домохозяйку?

– Может, между ними есть связь? Место, где они обе делали покупки или обедали. Общий доктор. Общий банк.

– Возможно. Вот и займись этой линией. Я склонна думать, что он исследовал район, округу. Надо выбрать обстановку, а потом уже наметить жертву. Вот тогда и можно начинать игру.

– Кстати, о районе и об обстановке. Вот симпатичный райончик. – Пибоди оглядывала широкие тротуары, большие старинные дома с цветочными горшками и ящиками на балконах. – Когда-нибудь я сюда переселюсь. Ну, знаете, когда остепенюсь, начну подумывать о семье и обо всем таком. Вы когда-нибудь думали об этом? О детишках и прочем?

Ева вспомнила налитые ненавистью глаза, глядящие на нее из ночного кошмара.

– Нет.

– У вас еще куча времени. Я собираюсь об этом подумать лет через шесть-восемь, не раньше. Подвергну Макнаба длительной проверке, а до тех пор ни на что, кроме совместного проживания, я не согласна. Эй, Даллас, у вас глаз не дернулся!

– Это потому, что я тебя не слушаю.

– Нет, слушаете, – пробормотала Пибоди. Ева тем временем выбирала место, где поставить машину. – Макнаб был так мил, когда помогал мне готовиться к экзамену. Знаете, когда кто-то «болеет» за тебя по-настоящему, это чувствуется. Он и вправду хочет, чтобы у меня все получилось, потому что я сама этого хочу. Это, в общем… впечатляет. Понимаете, на него можно положиться.

– Макнаб, конечно, непробиваемый кретин, но он тебя любит.

– Даллас! – Пибоди так резко повернулась на сиденье, что фуражка съехала ей на один глаз. – Вы сказали слово на букву «л» и «Макнаб» в одной фразе. Я вас за язык не тянула. – Почему бы тебе просто не заткнуться, а?

– Да с удовольствием. – Пибоди с довольной улыбкой поправила фуражку. – Я буду смаковать эту фразу молча.

Они миновали три дома и подошли к трехэтажному особняку, который, по мнению Евы, был когда-то рассчитан на несколько семей. Очевидно, писать об убийцах – дело выгодное, раз Брин может позволить себе такую недвижимость.

Она поднялась на невысокое крыльцо, отметив по дороге полномасштабную охранную систему, позволяющую хозяину без опасений иметь по обе стороны от входной двери огромные декоративные окна с витражами.

Ева уже успела провести краткую проверку и знала, что у хозяина имеется жена и двухлетний сын, причем Брину государство выплачивало положенное по закону пособие как родителю, сидящему дома с ребенком, а его жена тем временем получала солидную зарплату, будучи топ-менеджером и ответственным редактором журнала мод «Ультра».

«Ловко устроились», – подумала она, нажав кнопку звонка, и поднесла к сканеру свой жетон.

Брин сам открыл дверь. Сынишка сидел верхом у него на плечах и держал его за светлые волосы, как за поводья.

– Но! Но! – кричал мальчик, колотя своего, скакуна ножками.

– Все, приехали, напарник. – Брин схватил сына за лодыжки, то ли чтобы его удержать, то ли чтобы уберечь собственные бока от синяков. – Лейтенант Даллас?

– Да, это я. Спасибо, что уделили мне время, мистер Брин.

– Без проблем. Всегда рад пообщаться с полицейскими, тем более что я следил за вашей работой. Я собираюсь в скором времени приняться за книгу о нью-йоркских убийствах и рассчитываю, что вы станете одним из моих главных источников.

– Для этого вам придется пообщаться с кем-нибудь из отдела по связям с общественностью при Центральном управлении. Можно нам войти?

– Ах да, конечно. Извините.

Брин отступил назад. Ему было за тридцать, сложение атлетическое. Судя по развороту плеч и бицепсам, вряд ли он целыми днями просиживал за компьютером. И лицо у него было приятное – красивое, но без слащавости.

– Бластер! – закричал мальчик, заметив оружие под жакетом. – Бабах!

Брин засмеялся и снял мальчика с плеч, на ходу ловко перевернув его вверх ногами, отчего малыш зашелся в счастливом визге.

– Джед несколько кровожаден, но это у нас семейное. Я сейчас отдам его няне, а потом мы сможем поговорить.

– Не хочу к няне! – На ангельском детском личике в мгновение ока появилось бунтарское выражение. – Хочу к папочке!

– Потерпи, чемпион, это ненадолго. А потом мы пойдем погулять в парк. – Брин принялся щекотать мальчика, поднимаясь вместе с ним по лестнице. Малыш захихикал.

– Бывают же такие парни! – заметила Пибоди. – Его это ни капли не тяготит. Приятно посмотреть.

– Да уж, наводит на мысли. Преуспевающий вроде бы парень, сидит дома с ребенком, получает родительское пособие, а мамаша меж тем занимает высокий пост в крупной компании. Другой бы на его месте возмутился. Кто-нибудь скажет, что женушка держит его под каблуком. Похоже, у него и мать была такая. Мать Брина – известный невропатолог, а вот его отец был профессиональным папашей: сидел дома с детьми. Знаешь, – Ева бросила взгляд на лестницу, – у некоторых парней на этой почве возникает стойкий комплекс ненависти к женщинам.

– Да это же чистой воды дискриминация по половому признаку!

– Точно. И некоторые люди этим живут.

Пибоди тоже поглядела на лестницу и нахмурилась.

– То есть кое-кто мог бы вывернуть наизнанку эту милую домашнюю сценку и сделать ее мотивом для убийства.

– Это всего лишь один из моих личных природных талантов, Пибоди.

ГЛАВА 9

Брин усадил их в просторном кабинете, расположенном рядом с кухней. Два больших окна выходили в аккуратный внутренний дворик, окруженный низкой стеной, над которой возвышались деревья с пышными кронами. Можно было подумать, что они находятся не в Нью-Йорке, а где-нибудь в тихом пригороде.

Дворик был украшен цветочными горшками, на лужайке – несколько садовых кресел вокруг столика под задорным пляжным зонтиком в белую и синюю полоску. Тут же валялась на боку пара пластмассовых грузовиков вместе со своими разноцветными обитателями, как будто побывавшими в ужасной дорожной аварии.

«Ну почему, – удивилась Ева, – дети так любят крушить игрушки, сталкивать их лбами? Может, это какой-то пещерный инстинкт, о котором дети забывают или, по крайней мере, держат под контролем, становясь взрослыми? Если, конечно, детство у них было нормальное».

Брин казался человеком вполне цивилизованным. Он уселся в кресло на колесиках, которое выкатил из-за рабочего стола. Но он зарабатывал себе на жизнь, описывая людей, которые ничего не держали под контролем, не повзрослели, не забыли о своих разрушительных инстинктах, просто перешли от пластмассовых игрушек к плоти и крови. «Разные люди живут на свете», – напомнила себе Ева.

– Итак, чем я могу вам помочь?

– Вы провели весьма внушительное исследование серийных убийц, – начала Ева.

– В основном это исторические фигуры, хотя я брал интервью и у нескольких современников.

– Зачем, мистер Брин?

– Том. Зачем? – Он как будто удивился вопросу. – Это увлекательно. Вы знакомы с подобными типами не понаслышке, вы непосредственно общаетесь с ними. Разве вас это не завораживает?

– Не уверена, что я использовала бы именно это слово.

Он подался вперед всем телом.

– Но вы же задаетесь вопросом: что сделало их такими? Иначе и быть не может. Чем отличаются они от большинства из нас? Они сверхчеловеки или недочеловеки? Они рождаются убийцами или становятся? Их делает такими случайность или цепь роковых совпадений? Ответ далеко не всегда может быть однозначным – вот это и завораживает. Один парень, всеми обиженный, проводит детство в нищете и становится достойным членом общества – президентом банка, верным мужем, хорошим отцом, преданным другом. Играет в гольф по выходным, по вечерам прогуливает своего любимого шнауцера. Свое прошлое он использует как трамплин для прыжка в более успешную жизнь. Вы со мной согласны?

– А другой использует свое прошлое как оправдание и предлог, чтобы еще глубже зарыться в грязь. Да, я понимаю. Но почему вы выбрали своим предметом именно грязь?

Брин вновь откинулся в кресле.

– Ну, я мог бы навешать вам лапши на уши насчет того, что изучение убийцы и той грязи, в которой он бредет, позволяет обществу понять, как и почему. А понимание – это средство против страха. Между прочим, все это правда, – добавил он с быстрой мальчишеской улыбкой. – Но есть и другой уровень, и тут приходится признать, что это захватывающе интересно. Я увлекся этим еще с детства. Джек Потрошитель был моей целью. Я прочел о нем все, пересмотрел все снятые о нем фильмы, прочесал все веб-сайты. Я сочинял истории, где я был копом тех времен и выслеживал его. Где-то на полпути я расширил свои исследования, стал изучать науку составления психологических портретов, типы преступников, подготовку преступлений… Ну, вы знаете: выслеживание, преследование, нападение, пути отхода. – Он пожал плечами. – Я прошел через стадию, когда мне казалось, что я стану полицейским, буду преследовать плохих парней. Но я ее перерос. Думал удариться в психологию, но и это мне не подходило. Чего я действительно хотел, так это писать. Это единственное, что у меня хорошо получалось. Вот я и стал писать о том, что интересовало меня всю жизнь.

– Говорят, некоторым писателям требуется пережить то, о чем они пишут, на личном опыте. Им нужен практический подход, и только после этого они могут выразить свой опыт в словах. Такое предположение его развеселило.

– Вы хотите знать, не порезал ли я пару уличных проституток ради своих исследований? – Брин раскатисто рассмеялся, но вдруг его смех замер подобно волне, разбившейся о стену, потому что Ева продолжала наблюдать за ним молча. Он заморгал, потом шумно сглотнул. – О, черт, вы не шутите! Я подозреваемый? – Румянец сошел с его лица, оно побледнело и заметно залоснилось от пота. – Вы серьезно?

– Я хотела бы знать, где вы были второго сентября между полуночью и тремя часами утра.

– Дома, скорее всего. Я не… – Он вскинул обе руки, почесал голову. – Черт, у меня мозги не работают. Я думал, вам нужна консультация. Я был прямо-таки польщен. Гм… Я был здесь. У Джульетты – это моя жена – была назначена поздняя встреча, она вернулась домой только к десяти. Она с ног падала и поднялась прямо в спальню. Я еще немного поработал. Пока Джед не спит, поработать толком не удается. Тишина наступает только ночью. Я работал до часу, может, немного позже. Могу проверить по компьютеру. Я человек привычки, у меня распорядок. Каждый вечер перед сном я обхожу дом. Проверяю сигнализацию, смотрю, заперты ли двери, заглядываю к Джеду. Вот и все.

– Как насчет утра в воскресенье?

– В это воскресенье? – Брин вскинул голову, посмотрел ей в лицо. – Моя жена встала вместе с Джедом.

Он помолчал, и Ева заметила, как изменилось его лицо. Шок сменился любопытством, удовольствием, даже гордостью за то, что его сочли подозреваемым в убийстве.

– По воскресеньям я обычно позволяю себе поспать, а она занимается сыном. Ей нечасто выпадает случай побыть с ним наедине. Обычно я им занимаюсь. Она повела его гулять в парк. Как правило, они уходят рано, устраивают завтрак на траве, если погода хорошая. Джед это обожает. Я проснулся ближе к полудню. А почему именно в это воскресенье? Я что-то не понимаю…

Но тут он понял. Ева видела по лицу, как произошел контакт.

– Женщина была найдена задушенной в своей квартире в это воскресенье. Женщина средних лет, жила одна. Сексуальное насилие и удушение.

Теперь его глаза прищурились, румянец вернулся.

– Сообщения в прессе были довольно отрывочные, но удушение и сексуальное насилие – это не стиль Потрошителя. Женщина в летах, у себя дома – это тоже не в его духе. Какая тут связь?

Под пристальным взглядом Евы Брин подкатился ближе на своем кресле.

– Послушайте, если я и есть убийца, я уже в курсе событий, и ничего нового вы мне не скажете. Если я всего лишь эксперт по серийным убийцам, ознакомьте меня с деталями, это может оказаться полезным. В любом случае вы ничего не теряете.

Она уже решила, что она ему расскажет, а что от него скроет, но еще несколько секунд выдерживала паузу.

– В качестве орудия убийства был использован пояс от халата жертвы. Пояс был завязан бантиком под подбородком.

– Бостонский Душитель. Это его фирменный знак. – Брин щелкнул пальцами, крутанулся на кресле и принялся перебирать стопки дисков и папок с делами у себя на столе. – Я собрал о нем много информации. Вот это да! У вас сразу два убийцы, имитирующих знаменитостей? Работают в паре, как Леопольд и Лейб? Или… – Он замолчал и сделал глубокий вдох. – Не два, всего один. Один убийца, работающий по списку. Подражающий своим героям. Вот почему вы заподозрили меня. Вам пришло в голову, что я вижу в своих персонажах именно героев и путаю литературу с реальностью. Вдруг я захочу стать одним из них? – Он вскочил на ноги и начал энергично мерить шагами комнату. Ева решила, что это именно избыток энергии, а не нервы. – Нет, это просто поразительно, убей меня бог! Он наверняка читал мои книги. Жуть, конечно, но в то же время вроде бы даже лестно. Де Сальво! Совершенно не похож на Джека. Из рабочей семьи, женат, типичный неудачник. Джек, скорее всего, был человеком образованным, из высшего сословия.

– Если информация, которую я вам только что сообщила, просочится в прессу, я буду знать, откуда утечка. – Ева выждала, пока Брин не перестал расхаживать и не посмотрел на нее. – Я превращу вашу жизнь в ад.

– С какой стати мне передавать ее в прессу? Чтобы кто-то меня опередил и написал об этом первым? – Он снова сел. – Эта история – явный бестселлер. Знаю, это звучит цинично, но я в своей профессии должен точно так же забывать о сантиментах, как и вы в своей. Я помогу вам всем, чем смогу. У меня накоплены целые горы данных по всем известным серийным убийцам, начиная с Джека Потрошителя, и по нескольким менее известным, но представляющим интерес. Я предоставлю вам все эти данные, буду у вас гражданским консультантом и откажусь от гонорара. А когда все будет кончено, я напишу об этом.

– Я обдумаю ваше предложение. – Ева поднялась на ноги. И вдруг увидела среди разбросанных в беспорядке по столу папок коробку кремовой почтовой бумаги.

– Шикарная бумага, – заметила она, подошла к столу и взяла коробку в руки.

– Что? Ах да. Я ее использую, когда хочу произвести впечатление на кого-нибудь.

– Вот как? – Ее глаза буравили его как лазеры. – На кого вы хотели произвести впечатление в последнее время?

– Черт, откуда мне знать? Кажется, я использовал ее пару недель назад – писал моему издателю. Благодарственное письмо после званого обеда. «Спасибо за хлеб-соль» – так всегда называл эти письма мой отец.

– Откуда у вас эта бумага?

– Должно быть, Джульетта ее купила. Нет, погодите. – Он встал и с озадаченным видом взял коробку у Евы. – Нет, это не так. Это был подарок. Точно, теперь я вспомнил. Пришла посылка на адрес издательства с письмом от поклонника. Читатели все время присылают какие-нибудь сувениры.

– Сувенир от поклонника на пятьсот евро?

– Шутите? Пятьсот евро? Вот это да! – Не сводя глаз с Евы, Брин взял коробку и поставил ее обратно на стол. – Надо бы мне быть с ней поосторожнее.

– Мне нужен образец этой бумаги, мистер Брин. Она совпадает по типу с той, что была оставлена на месте преступления в обоих случаях.

– Да, все это чертовски странно. – Брин тяжело опустился в кресло. – Берите. – Целая буря чувств пронеслась по его лицу, он нервно провел рукой по своим густым светлым волосам. – Он знает обо мне. Он читал мои книги. Что там говорилось, в этом письме? Не помню.

Что-то насчет того, что он ценит мою работу, внимание к деталям… что-то в этом роде. Ах да, еще он писал, что восхищается тем энтузиазмом, который я вкладываю в свои книги.

– Письмо при вас?

– Нет, я не стал его хранить. На некоторые письма я отвечаю лично, но в основном это делает робот-секретарь. Если это обычная почта, мы отвечаем на письма, а потом перерабатываем бумагу. Думаете, он использовал мою работу в поисках материала? Это ужасно и, честно говоря, лестно.

Ева передала один из листов с конвертом Пибоди, и та запечатала их в пакет как вещественные доказательства.

– Дай ему расписку, – приказала Ева. – На вашем месте я бы не чувствовала себя польщенной, мистер Брин. Это не литературный материал и не слова в книге.

– Теперь я в деле. Я участник, а не просто наблюдатель. Я стал частью того, о чем пишу.

Она ясно видела, что мысль об этом его не пугает, а, скорее, вдохновляет.

– Я собираюсь остановить его в самом скором времени, мистер Брин. Если все пойдет по-моему, вы не наскребете материала для целой книги.


– Не знаю, что о нем и думать, – призналась Пибоди, когда они вышли из дому. Она обернулась, оглядела дом и представила себе, как Брин – веселый, красивый, светловолосый – вскидывает к себе на плечи своего прелестного сынишку и несет его поиграть в парке. И думает о кровью добытой славе. – Бумага всплыла случайно. Он и не думал ее прятать.

– Ну, если бы мы ее не нашли, было бы не так интересно.

– А-а, я поняла. Его это возбуждает, а он из тех, кто любит погорячее, сразу видно. Но его история сомнений не вызывает. Особенно если убийца читал его книгу.

– Он не может достоверно объяснить, откуда взялась бумага. А нам придется тратить кучу времени, чтобы ее отследить. Брина это забавляет.

– Да, его такие вещи забавляют. Что ни говорите, а работенка у него с душком.

– У нас тоже.

Пибоди удивленно уставилась на Еву:

– Он вам понравился?

– Я еще не решила. Если он именно тот, за кого себя выдает, у меня с ним нет проблем. Люди обожают убийства, Пибоди, балдеют от них, когда это не затрагивает их лично. Люди читают про убийства, смотрят про них кино, включают новости, чтобы про них послушать. Пока убийца не подбирается к ним слишком близко. Мы больше не платим, чтобы посмотреть, как гладиаторы шинкуют друг друга на арене, но жажда крови никуда не делась. Она до сих пор щекочет нам нервы. Пока смерть абстрактна, она вселяет чувство безопасности. Кто-то умер, но мы-то живы!

Забираясь в прохладное нутро машины, особенно приятное после невыносимой уличной жары, Ева вспомнила, как эта же мысль возникла у нее в мозгу, когда она сидела, забившись в уголок той холодной комнаты в Далласе и смотрела на кровавое месиво – все, что осталось от ее отца.

– Невозможно так рассуждать, когда сталкиваешься с этим каждый день. Когда делаешь то, что нам приходится делать.

– Это для тебя невозможно, – возразила Ева, заводя машину. – А другие делают это запросто. Все полицейские не могут быть героями только потому, что от них этого ждут. И если папаша катает своего сыночка на загривке, это еще не значит, что он хороший парень. Нравится он мне или нет, у него нет алиби, у него специфическая работа, и у него есть бумага. Все это, вместе взятое, помещает его в список подозреваемых. Мы проведем очень тщательную проверку Томаса А. Брина. Давай проверим и жену тоже. Что мы не услышали от него в сегодняшнем разговоре, Пибоди?

– Я вас не понимаю.

– Он рассказал нам, как она вернулась домой с деловой встречи, затянувшейся допоздна. Он работал. Он спал. Она повела ребенка гулять в парк. Но я ни разу не услышала от него слова «мы». Моя жена и я. Джульетта и я. Я, моя жена и Джед. Вот этого я не услышала. И как ты думаешь, какое впечатление я вынесла из этого разговора?

– Вы думаете, что брак у них не сложился, что между Брином и его женой существуют трения или охлаждение. Да, это я понять могу, но ясно и другое: когда на кону две карьеры и ребенок, супруги вырабатывают распорядок, сконцентрированный на работе, а ребенка пасуют друг другу как мячик.

– Возможно. Но какой смысл сохранять брак, если вы все равно вращаетесь по параллельным орбитам? Между прочим, красивый парень может и обидеться, даже заиметь зуб на жену при таком раскладе. Тем более что для него это повторение пройденного: он сам побывал точно в такой же ситуации в детстве. Не больно-то весело в тридцать с небольшим заглянуть в зеркало и увидеть, как оттуда на тебя смотрит твой отец. Да, мы должны взглянуть поближе на Томаса А. Брина, – повторила Ева. – А там уж что увидим, то и увидим.

Ева объявила, что ее следующей остановкой будет Фортни, но при этом решила сменить тактику, сыграть с ним в другую игру.

– Я хочу поднажать на Фортни со вторым убийством и еще раз пройтись по первому. Алиби у него – полное дерьмо. А поскольку я начинаю злиться, когда мне врут, особого дружелюбия он от меня не дождется.

– Поскольку вы от природы воплощение доброжелательности, лейтенант, мне придется напрячь воображение, чтобы это представить.

– Я чувствую в машине явственный запашок дурного сарказма.

– Мы обработаем ее освежителем воздуха.

– Но, к счастью, поскольку я – воплощение доброжелательности, на сей раз я, так и быть, не ткну тебя носом в этот запах. Через несколько минут после начала моего недружелюбного разговора с Фортни в кармане у меня зазвонит телефон.

– Я все равно трепещу перед вашими способностями, поэтому внезапное проявление ясновидения меня ничуть не удивляет.

– Звонок меня раздосадует, но мне придется на него ответить. Таким образом, инициатива в разговоре перейдет к тебе.

– Вы даже знаете, кто вам будет звонить… Что? Ко мне?

Ева с удовлетворением отметила, что ей удалось смахнуть нахальную улыбочку с лица своей помощницы.

– Ты будешь играть роль доброго следователя. Долготерпеливая, немного неопытная подчиненная, извиняющаяся за грубость начальства. Войди в этот образ, притворись неуклюжей и попытайся что-нибудь нащупать.

– Лейтенант Даллас, мэм. Я и есть долготерпеливая, немного неопытная, вечно извиняющаяся подчиненная. Мне не надо входить в образ и притворяться неуклюжей.

– Тем лучше, – кивнула Ева, – используй то, что есть. Пусть твой образ поработает на тебя. Позволь ему думать, что он тебя дурит. Он увидит девчонку в униформе, принимающую приказы от меня. Вторую скрипку. За этой маской он не различит, что ты есть на самом деле.

«Я не знаю, что я есть на самом деле», – подумала Пибоди и набрала в легкие побольше воздуха. – Да, я понимаю. Это может сработать.

– Сделай так, чтобы сработало, – отрезала Ева и остановила машину у тротуара, чтобы запрограммировать время на таймере телефона.

Ева с помощью грубой силы проложила себе, дорогу в кабинет Лео Фортни и создала нужное настроение. Не без удовольствия, призналась она себе. Придав своей походке некоторую сексуальность, она прервала его деловую беседу по телемосту с каким-то голливудским продюсером.

– Этот разговорчик вам придется перенести на другое время, Лео, – заявила она. – Или, если хотите, пусть мистер Голливуд послушает наш разговор.

– Вы не имеете права врываться сюда и распоряжаться в моем доме!

Она выхватила жетон и сунула его прямо под нос голографическому изображению собеседника Лео.

– Хотите пари?

Лицо Фортни приобрело аппетитный оттенок малинового варенья.

– Извини, Тед. Мне придется уладить это… недоразумение. Я попрошу секретаршу перенести разговор на любое время, когда тебе будет удобно. – Тед удивленно поднял ровные, выщипанные в тонкую ниточку брови, но так и не успел сказать ни слова: Фортни отключил голограмму. – Я не намерен терпеть подобного рода вторжения! – В этот день его пурпурные волосы были строго зачесаны назад от лица и стянуты в «конский хвостик», метавшийся у него за спиной, пока он размахивал руками. – Я приглашу адвоката, и уж я позабочусь, чтобы ваше начальство вынесло вам порицание.

– Да вы уж постарайтесь. А мы перенесем допрос в Центральное управление, и вот уж там потрудитесь объяснить мне, своему адвокату и моему начальству, почему вы навалили мне кучу навоза вместо алиби. – Ева приняла стойку «пятки вместе, носки врозь» и угрожающе наставила палец в грудь Фортни. – Лгать ведущему детективу при расследовании убийства – это непродуктивно, Лео.

– Если вы намекаете, что я скрываю какое-то преступление…

– Я ни на что не намекаю. – Она приблизила лицо вплотную к его лицу, наслаждаясь его смятением. – Я прямо говорю. Могу по слогам. Твой талон на обед не поддержал твою версию, приятель. Ты не лег с ней в постель в ту ночь, как ты говорил. Она легла в постель одна, и она лишь предполагает, что в какой-то момент ты к ней присоединился. Предположения меня не колышут. Так что давай сначала. У тебя или у меня, это меня тоже не колышет.

– Да как вы смеете! – Теперь его лицо побелело от возмущения. – Если вы думаете, что я буду сносить оскорбления в свой адрес и в адрес женщины, которую я люблю, от дешевой полицейской суки-лесбиянки…

– А что ты предпримешь? Убьешь меня, как убил Джейси Вутон и Лоис Грегг? Меня так легко не убьешь. Я не забитая жизнью проститутка и не шестидесятилетняя старуха.

Его голос перешел в срывающийся визг, как у истеричного ребенка:

– Я не знаю, о чем, черт побери, вы говорите!

– У тебя не вставало, да, Лео? – Ева старательно избегала физического контакта, хотя у нее руки чесались надавать ему оплеух. – Даже когда ты связал ее и она никак не могла тебе помешать, боек не сработал.

– Отойдите от меня. Вы с ума сошли! – В его глазах замелькали искорки страха. Пританцовывая, как боксер на ринге, он отступил за свой письменный стол. – Вы ненормальная.

– Ты еще не знаешь, с кем связался. Если ты мне не скажешь, где ты был ночью второго сентября и утром пятого, вот тогда узнаешь. Солги мне еще разок, Лео, – Ева стукнула кулаками по столу, – и ты увидишь, какая я бываю ненормальная.

Точно в назначенный момент сотовый телефон зазвонил у нее в кармане. Она зарычала и выхватила его, как кинжал.

– Только текст! – рявкнула Ева в трубку и выждала несколько секунд, делая вид, что читает сообщение на панельке. – О черт, – пробормотала она и повернулась к Пибоди: – Вытряси информацию из этого куска дерьма. Мне надо ответить на это, и я не могу терять время. Пять минут, Лео, – бросила она через плечо, стремительным шагом направляясь к двери. – Потом я вернусь, и мы проведем второй раунд.

Лео тяжело опустился в кресло, когда за Евой захлопнулась дверь.

– Эта женщина сумасшедшая, она представляет угрозу для общества. Она собиралась меня ударить, вы видели?

– Сэр, я уверена, что вы ошибаетесь. – Пибоди бросила опасливый взгляд на дверь, словно проверяя, не рухнула ли она. – Мой лейтенант… у нее выдалось несколько тяжелых дней, мистер Фортни. Поймите, лейтенант Даллас испытывает сильный стресс. Мне жаль, что она на вас накричала. Могу я предложить вам воды?

– Нет. Нет, не надо. Спасибо, – добавил он и прижал ладонь ко лбу. – Мне просто нужно успокоиться. Я не привык к такому обращению.

– Она остра на язык. – Пибоди робко улыбнулась, когда он покосился на нее. – Я уверена, мы все уладим еще до того, как она вернется. В вашем первоначальном заявлении, сэр, обнаружились кое-какие несоответствия. Это ведь так понятно. Человек запросто может растеряться или перепутать время, когда не ждет, что от него потребуют дать отчет о своих действиях.

– Ну да, конечно, – согласился Фортни с явным облегчением. – Разумеется, я не ждал, что меня будут допрашивать об убийстве!

– Я понимаю. И мне кажется, что, если бы это вы убили мисс Вутон и миссис Грегг, вы запаслись бы железным алиби. Вы же умный человек.

– Спасибо, офицер…

– Пибоди, сэр. Давайте я вытащу записную книжку, и мы попробуем восстановить ход событий. – Она подарила ему еще одну сочувственную улыбку и нервно покосилась на дверь. – Можно мне присесть?

– Да-да. Эта ужасная женщина заставила меня позабыть о манерах. Просто не представляю, как вы можете с ней работать.

– На самом деле я работаю на нее, сэр. Я стажируюсь.

– Понятно. – Пибоди ясно видела, что он успокаивается. Его даже позабавила мысль о том, что он избежал клетки льва и теперь имеет дело с котенком. – Давно вы в полиции?

– Не очень. Я занимаюсь главным образом административной работой. Лейтенант терпеть не может бумажной работы. – Пибоди закатила глаза, но торопливо спохватилась и даже попробовала покраснеть. Фортни засмеялся:

– Я не выдам ваш секрет. И все-таки меня поражает, зачем такая привлекательная женщина, как вы, выбрала такую трудную работу?

– В полиции до сих пор больше мужчин, чем женщин, – кокетливо улыбнулась Пибоди. – Это само по себе может стать сильнейшим стимулом. Я только хочу сказать, что меня восхищает ваша работа. Я большая поклонница музыкального театра, а вы заняты в таких замечательных проектах! Меня это так волнует!

– Да, в моей работе есть свои волнующие моменты. Хотите, я проведу вас по театру, покажу, что делается за кулисами. Ведь на самом деле все совершается именно там.

– Это было бы… – Пибоди даже задохнулась от восторга. – Мне бы очень хотелось. – Она опять оглянулась на дверь. – Нет, мне не положено. Вы меня не выдадите? – Он сделал жест, как будто застегивал рот на «молнию», и она захихикала. – Давайте устраним эти несоответствия, пока она не вернулась. А то она с меня шкуру снимет.

– Милая, вы же не думаете, что я и вправду мог кого-то убить?

– О нет, мистер Фортни, но лейтенант…

Фортни встал из-за стола, обошел его кругом и уселся с краю.

– Меня не интересует лейтенант. Дело в том, что мы с Пеппер… ну, словом, наши отношения сошли на нет, если можно так сказать. В настоящий момент мы с ней не более чем деловые партнеры. Поддерживаем видимость на публике. Я ни в коем случае не хочу ничем ей повредить, пока она каждый вечер выкладывается на сцене. Я ее очень уважаю, восхищаюсь ею, хотя… между нами все уже не так, как было когда-то.

Он бросил на Пибоди преданный щенячий взгляд, и она сделала все от нее зависящее, чтобы в ответ посмотреть на него с сочувствием, хотя в эту минуту спрашивала себя: «Черт, неужели я на вид такая желторотая?»

– Должно быть, вам очень тяжело.

– Шоу-бизнес похож на ревнивую любовницу, причем по обе стороны занавеса. Я рассказал почти что правду про ту ночь. Ну, я не упомянул, что мы с Пеппер на самом деле не общались, когда она вернулась из театра. Я провел ту ночь точно так же, как слишком много других ночей. Один.

– Значит, некому подтвердить, где вы тогда находились?

– Боюсь, что нет. Во всяком случае, не напрямую, хотя мы с Пеппер всю ночь пробыли в одном доме. Это просто была одна из многих одиноких ночей, и, сказать вам по правде, они сливаются в памяти. А может, поужинаем вместе?

– Гм…

– В уединении, – пояснил Фортни. – Я не могу себе позволить выйти в свет с красивой женщиной, пока мы с Пеппер еще держимся нашей официальной версии. Сплетни причинят ей боль, а у нее такой бурный темперамент… Ей надо думать о спектакле. А мне надо с этим считаться.

– Это так… – Слова, крутившиеся в голове у Пибоди, были далеко не лестными, но она выдавила из себя нечто противоположное: —… Благородно с вашей стороны. Я с удовольствием, если сумею выкроить время. Из-за этих убийств лейтенант работает по двадцать четыре часа в сутки без выходных. А когда она работает, я тоже работаю.

– Убийства… – На миг вид у него стал озадаченный. – А что это за разговор про какую-то Грегг? Ее тоже убили? Еще одна проститутка?

– Было еще одно нападение, – уклончиво ответила Пибоди. – Вы бы мне очень помогли, если бы рассказали, где вы были утром в воскресенье, между восемью и полуднем. Тогда вы были бы чисты, а я уж постаралась бы уговорить лейтенанта Даллас, чтобы она вас больше не беспокоила.

При этом Пибоди попыталась кокетливо похлопать ресницами, но сама почувствовала, что вышло не слишком убедительно.

– В воскресенье утром? Спал сном праведника часов до десяти. По воскресеньям я позволяю себе поспать подольше. Пеппер обычно встает и уходит с утра пораньше. У нее танцкласс, она никогда его не пропускает. Потом легкий завтрак: я люблю подзадержаться над воскресной газетой. Скорее всего, к полудню я даже не был одет.

– И вы опять были один?

Фортни одарил ее печальной улыбкой.

– Боюсь, что да. После класса Пеппер поехала прямо в театр. Воскресный утренний спектакль. Я, правда, поехал в клуб, но это было уже не раньше часа дня. Бассейн, сауна, массаж. – Он вскинул и уронил руки. – Боюсь, за весь день мне не выпало ничего интересного. Вот если бы у меня была спутница… такая симпатичная… мы бы с ней прокатились за город, остановились бы в каком-нибудь славном придорожном ресторанчике на ленч с шампанским и душевно провели бы воскресный денек. А так у меня ничего нет, кроме работы, иллюзорных отношений и одиночества.

– Не могли бы вы мне сказать, как называется ваш клуб? Я бы сообщила лейтенанту Даллас нечто существенное.

– Я хожу в «Золотой ключ» на Мэдисон-авеню.

– Спасибо. – Пибоди встала. – Я постараюсь ее усмирить.

Он взял ее руку и, заглядывая в глаза, поднес к губам.

– Ужин?

– Звучит волшебно. Я дам вам знать, как только освобожусь. – Пибоди взмолилась, чтобы бог послал ей сил покраснеть. – Лео, – застенчиво добавила она и выбежала из кабинета в приемную, где стояла Ева со своим телефоном.

– Я все еще в образе, – доложила Пибоди. – Он может спросить одну из своих куколок, что здесь происходит, так что вам следует выглядеть раздосадованной и недоверчивой, а главное, готовой в любой момент дать мне нагоняй.

– Прекрасно. Значит, мне тоже не придется выходить из образа, тем более что я в нем существую на постоянной основе.

– Он полное дерьмо, и твердого алиби у него нет на оба случая. Но мне трудно поверить, что такой слизняк мог это сделать. – Пибоди посмотрела на свои ботинки и убедилась, что они сияют, надеясь, что со стороны ее поза выглядит покаянной. – Кроме того, он изменяет Пеппер. Регулярно, насколько я могу судить. Ко мне приставал. У него это выходит прямо само собой. Банальностей в этом парне больше, чем в дневной «мыльной опере», а таланта и того меньше.

– Ты ему подыграла?

– Ну разве что для поддержания разговора. Не настолько, чтобы мне вынесли порицание, если будет официальное расследование. Может, вам пора гневно развернуться и отправляться к лифту? А то мне уже тяжело сохранять покаянный вид.

Ева удовлетворила ее просьбу и вошла в лифт с такой скоростью, что Пибоди еле успела втиснуться следом за ней в закрывающиеся двери.

– Хорошо, что я не растолстела еще больше, а то бы зад прищемила. Он поменял свою историю на ночь убийства Вутон. Утверждает, что они с Пеппер теперь просто деловые партнеры и только притворяются любовниками на публике, чтобы не было негативной рекламы, пока идет спектакль. Все еще утверждает, что был дома в ночь убийства Вутон и утром в воскресенье. Один. Настоящий одинокий странник.

– И какая дура может купиться на такую чушь? – удивилась Ева.

– Дур на свете много, и чушь всегда в цене. Все зависит от упаковки. – Пибоди пожала плечами. – Он, в общем-то, был не так уж плох. Но действовал слишком торопливо и грубовато. Ну, словом, он утверждает, что поехал в клуб «Золотой ключ» на Мэдисон-авеню около часу дня. Думаю, на гарнир он трахает одну из своих куколок. Он не из тех, кто будет обращаться к проституткам. Не станет платить за то, что может получить бесплатно, заморочив голову какой-нибудь дуре. И что-то мне подсказывает, что Пеппер еще не знает об их деловом партнерстве. Для нее это будет новостью. И вообще, мне кажется, что он невысокого мнения о женщинах.

«Заткнись, Пибоди», – устало подумала Ева, привалившись к стенке лифта. Пибоди же продолжала как ни в чем не бывало:

– Конечно, он о них все время думает, ему небось хочется переспать с любой женщиной, если она хоть сколько-нибудь привлекательна, но он их не любит. Он все время называл вас «этой женщиной». Ни разу не назвал ни по имени, ни по чину. И он вкладывал в это слово много личного.

– Хорошая работа.

– Не думаю, что мне удалось узнать что-то действительно стоящее. Разве что теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, он и вправду мог совершить оба убийства.

– Ты узнала, что он обманывает свою любовницу, изменяет ей направо и налево и готов проделать это даже с тобой. Ты обнаружила, что у него была возможность совершить оба убийства. Ну, стало быть, он обманщик и изменник. Это еще не делает его убийцей. Но он не просто обманщик и изменник, у него была возможность, у него есть доступ к бумаге, найденной в обоих случаях, и вполне определенное отношение к женщинам. Неплохой результат за одно утро.


Кармайкл Смит находился в студии в Новом Лос-Анджелесе, и Ева поняла, что в этот день ей придется обойтись без него. Найлз Ренквист был так завален бумажной работой, что она решила обойти его с фланга и нацелиться на его жену.

Резиденция Ренквистов в Нью-Йорке никак не походила ни на дом Брина в семейно-ориентированном районе, ни на артистическое ателье Кармайкла Смита. Это был настоящий городской кирпичный особняк – старинный, изящный, с высокими французскими окнами.

Домоправительница в форменном платье, которая могла бы дать Соммерсету сто очков вперед, весьма неохотно и с неодобрением впустила их в вестибюль, отделанный в кремовых и бордовых тонах. Благоговейно отполированная антикварная мебель излучала респектабельность и солидность. В хрустальной вазе на длинном низком столике у лестницы стояли кремовые и бордовые лилии в тон декору, наполнявшие воздух тонким ароматом. В вестибюле резонировало гулкое эхо, которое всегда ассоциировалось в уме у Евы с пустыми домами и с церквями.

– Похоже на музей, – прошептала Пибоди. – У вас с Рорком полно всяких клевых вещичек, как и положено богатым, но у вас все по-другому. У вас чувствуется, что в доме люди живут.

Не успела Ева ответить, как послышался стук женских каблуков по паркету.

«Здесь тоже люди живут», – подумала Ева. Правда, у нее было ощущение, что это совсем другие люди.

Подошедшая к ним женщина была такой же красивой, величественной и элегантной, как и обстановка в доме, хозяйкой которого она являлась. У нее были светло-каштановые волосы, идеально постриженные. Нежная матовая кожа чуть розовела на щеках и на губах. «Вот уж она точно не выходит из дому, не обмазавшись сначала с ног до головы солнцезащитным кремом», – мелькнуло в голове у Евы. На женщине были свободные расклешенные брюки, туфли на высоченных каблуках, воздушная блуза – все это кремового цвета.

– Лейтенант Даллас. – Изысканный выговор людей из высшего общества. Холодная рука, протянутая для приветствия.

– Памела Ренквист. Извините, но я в скором времени жду гостей. Если бы вы связались с моей секретаршей, я уверена, мы могли бы договориться о встрече в более удобное время.

– Постараюсь не задерживать вас надолго.

– Если это касается почтовой бумаги, вы с большим толком потратили бы свое время, если бы поговорили с моей секретаршей. Моей корреспонденцией занимается в основном она.

– Вы покупали эту почтовую бумагу, миссис Ренквист?

– Вполне возможно. – На ее лице застыло невозмутимо любезное выражение, она изъяснялась с рафинированной вежливостью, которую Ева всегда находила оскорбительной. – Я люблю делать покупки, когда бываю в Лондоне, но не веду учета всех приобретенных мелочей. Бумага у нас, безусловно, есть, поэтому вряд ли так уж важно, приобрела ли ее я сама, или это сделал Найлз, или кто-то из наших служащих. У меня создалось впечатление, что мой муж уже обсудил с вами эту тему.

– Обсудил. В расследовании убийства неизбежно повторение и дублирование одних и тех же действий. Не могли бы вы мне сказать, где вы с мужем были в ночь…

– Найлз уже сказал вам, где мы были в ночь убийства этой несчастной. Мы были именно там, где он сказал. – Ее тон стал ледяным, она явно давала понять, что говорить больше не о чем. – Мой муж очень занятой человек, лейтенант, и мне известно, что он уже уделил вам время для разговора по этому вопросу. Мне нечего добавить к тому, что он уже сказал, и я жду гостей.

«Не так быстро, милочка».

– Я еще не говорила с вашим мужем о втором убийстве. Прошу вас ответить, где вы оба были в воскресенье с восьми утра до полудня.

Впервые с тех пор, как жена Ренквиста предстала перед ними, на ее лице проступили признаки замешательства. Легкие, мимолетные – всего лишь чуть более яркая краска на щеках да едва заметные складочки в уголках губ. Миг – и она вновь превратилась в безупречную английскую розу.

– Я нахожу это крайне утомительным, лейтенант.

– Представьте, я тоже. Но что поделаешь! Воскресенье, миссис Ренквист.

Памела резко втянула воздух сквозь свои точеные ноздри.

– По воскресеньям мы завтракаем в десять тридцать. С девяти до десяти мой муж наслаждается заслуженным часом расслабляющей терапии, как и всегда по воскресеньям, если расписание позволяет. Я в то же самое время присоединяюсь к нему в нашем домашнем оздоровительном центре, где посвящаю час воскресным упражнениям. В одиннадцать тридцать, после завтрака, наша дочь ушла со своей au pair[6] в музей, а мы с мужем стали готовиться к поездке в клуб на парный теннисный матч с друзьями. Это достаточно подробный отчет для вас, лейтенант?

Слово «лейтенант» она ухитрялась произносить таким тоном, каким другая на ее месте сказала бы «наглая дрянь, сующая нос куда не просят». Ева даже невольно зауважала ее за это.

– Вы и ваш муж были дома в воскресенье с восьми утра до полудня.

– Как я уже только что сказала.

– Мама!

Они обе обернулись и посмотрели на девочку с золотистыми волосами, белой кожей и розовыми щечками, хорошенькую, как пирожное с глазурью, появившуюся на лестнице. Женщина лет двадцати пяти с черными волосами, уложенными аккуратным узлом на затылке, держала девочку за руку.

– Не сейчас, Роза. Перебивать невежливо. София, отведите Розу наверх. Я дам вам знать, когда прибудут гости.

К своей дочери и ее няне Памела обращалась тем же отчужденно вежливым тоном, что и к посетителям.

– Да, мэм.

Няня легонько дернула девочку за руку и потянула за собой, что не укрылось от Евы, как и легкое сопротивление ребенка, не сразу подчинившегося приказу. Впрочем, девочка почти тотчас же повернулась и послушно отправилась обратно вверх по лестнице.

– Если у вас есть еще вопросы, лейтенант, вам придется договориться о встрече либо со мной, либо с моим мужем через наших представителей. – Памела подошла к двери и открыла ее. – Надеюсь, вы скоро найдете того, кого ищете, чтобы можно было закрыть это неприятное дело.

– Не сомневаюсь, что Джейси Вутон и Лоис Грегг придерживаются того же мнения. Спасибо, что уделили нам время.

ГЛАВА 10

С помощью невестки Лоис Грегг Ева вычертила на доске ежедневный распорядок жизни жертвы.

Лия Грегг подала чай со льдом в тесном обеденном уголке при такой же тесной, но уютной кухоньке. Ева видела, что ей хочется чем-то занять руки. Более того, Ева видела, что ей хочется всеми силами помочь следствию по делу об убийстве свекрови.

– Мы с ней дружили. Честно говоря, Лоис была мне гораздо ближе, чем моя родная мать. Моя живет в Денвере с моим отчимом. У нас есть разногласия. – Лия улыбнулась, не разжимая губ, как бы давая понять, что разногласия серьезные. – А вот Лоис была лучше всех. У некоторых моих подруг напряженные отношения со свекровями. Непрошеные советы, попреки, вмешательство. – Лия пожала плечами и села напротив Евы. Увидев обручальное кольцо на пальце Евы, она кивнула. – Вы замужем, значит, знаете, как это бывает, особенно с маменькиными сынками. Маменьки не хотят выпускать сыночка из-под своей опеки.

Ева неопределенно хмыкнула. Не было смысла объяснять, что она не знает, как это бывает. Мать ее мужа была вынуждена выпустить сыночка из-под своей опеки очень, очень давно.

– А вот у нас с Лоис никаких проблем не было. И вы не подумайте, что она не любила своих детей! Просто она умела держать свою любовь в разумных пределах. Она была веселая, умная, у нее была своя жизнь. Она любила своих детей и внуков, любила меня. – Лии пришлось долгим вздохом перевести дух. – Джеф и его сестра… да все мы, в сущности, просто раздавлены этим ужасом. Она была совсем еще не старая! Она была здорова, полна энергии и сил. Посмотришь на нее и думаешь, что такие женщины живут вечно. Но потерять ее подобным образом… это какое-то безумие. Это бесчеловечно! Ну ладно… – Лия вновь судорожно перевела дух. – Я думаю, вам все это известно. Вы не за тем сюда пришли.

– Я понимаю, как вам тяжело, миссис Грегг, и ценю то, что вы смогли уделить мне время.

– Да я все что угодно сделаю, мир переверну, чтобы помочь вам найти ублюдка, который сотворил такое с Лоис. Я не шучу!

Ева видела, что она не шутит.

– Вы с ней часто общались, как я понимаю.

– Два-три раза в неделю. Мы часто встречались, вместе ужинали по воскресеньям, ходили за покупками, устраивали девичники. Мы были подругами, лейтенант. Мы с Лоис… Кажется, я только сейчас поняла… Она была моей лучшей подругой. О черт! – Лия вскочила и достала бумажный носовой платок. – Я не буду плакать. Это не поможет ни ей, ни Джефу, ни детям, если я разревусь. Дайте мне только секунду.

– Не спешите.

– Завтра у нас отпевание. Лоис не хотела ничего официального и тоскливого. Она часто шутила на эту тему. «Когда мой час придет, – говорила она, – я хочу, чтобы отпевание было красивым, а главное, коротким. А потом откройте шампанское и устройте вечеринку. Отпразднуйте мою жизнь». Вот так мы и хотим поступить: ведь она сама этого хотела. Только никто не думал, что это будет сейчас. Никто не думал, что у нее будет такой конец. Не знаю, как мы сумеем это пережить. – Лия снова села. – Ну ладно, я знаю, что с ней сотворили. Джеф мне сказал. Он хотел меня поберечь, но не выдержал и все выложил. Из него просто полилось, так что я все знаю. Можете меня не щадить.

– Должно быть, она вас очень любила, – Пибоди впервые за все время подала голос, и ее замечание вызвало новый прилив слез у Лии.

– Спасибо. Так чем я могу вам помочь?

– Она носила кольцо на третьем пальце левой руки.

– Да, она считала его своим обручальным кольцом, хотя они с Сэмом формально не были женаты. Сэм был любовью ее жизни. Он погиб несколько лет назад в дорожной аварии, но она продолжала носить кольцо.

– Вы можете его описать?

– Конечно. Золотая полоска, выложенная маленькими сапфирами. Пять маленьких сапфиров, потому что он подарил ей кольцо на пятую годовщину. Очень простое, строгое, классическое кольцо. Лоис не любила вычурных драгоценностей.

Лия на минуту умолкла, задумалась, и Ева увидела по лицу, что наконец-то до нее дошло.

– Он его взял? Он забрал кольцо? Этот ублюдок, этот гнусный сукин сын! Она так дорожила этим кольцом!

– Тот факт, что убийца забрал кольцо, может помочь нам его изобличить. Когда мы найдем кольцо и найдем того, кто его взял, вы сможете опознать кольцо без тени сомнения. Это поможет нам выстроить дело против преступника.

– Ну хорошо, хорошо. Спасибо вам. Теперь я буду об этом думать именно так: кольцо поможет его засадить. От этого становится вроде бы легче.

– Она не упоминала, пусть даже вскользь, – спросила Ева, – что она с кем-то познакомилась, встретилась, что по соседству появился какой-то новый человек?

– Нет.

Блок связи на кухне Лии подал сигнал, но она не обратила на него внимания.

– Ответьте, – предложила Ева, – мы подождем.

– Нет, это кто-то хочет выразить соболезнования. Звонят все, кто ее знал. Но наш разговор важнее.

Ева задумчиво склонила голову набок.

– Офицер Пибоди права. Должно быть, она вас очень любила.

– Если бы такое случилось со мной, она сделала бы для меня все. Поэтому я тоже сделаю для нее все, что смогу.

– Тогда подумайте хорошенько. Кто-то, с кем она могла познакомиться за последние несколько недель.

– Она была очень общительна. Ей ничего не стоило разговориться с незнакомым человеком, стоя в очереди к кассе в магазине или, скажем, в метро. Она бы не стала об этом упоминать, если бы только в разговоре не выяснилось нечто из ряда вон выходящее.

– Расскажите мне, куда она обычно ходила, какой дорогой. Меня интересуют ее привычки, повседневный распорядок. Нечто такое, что человек, который ее выслеживал, мог бы использовать, чтобы определить, что она будет одна в квартире в воскресенье утром.

– Хорошо, я попытаюсь.

Лия начала вспоминать основные маршруты Лойс. Ева стала записывать. Обычная жизнь, хотя и деятельная. Занятия в фитнес-центре три раза в неделю. Посещения парикмахерской раз в две недели. Закупка продуктов в супермаркете по пятницам. По четвергам встречи с подругами: ужин, поход в кино или в театр. По понедельникам добровольная работа в детском саду по соседству. Почасовая работа в модном дамском магазинчике по вторникам, средам и субботам.

– Иногда она встречалась с мужчинами, – добавила Лия, – но в последнее время редко, ничего серьезного у нее не было. Я же говорила, Сэм был любовью ее жизни. Если бы ее кто-то заинтересовал хоть немного, она бы мне сказала.

– Покупатели в магазине? Мужчины?

– Конечно, она иногда рассказывала – с большим юмором! – как в магазин приходят мужчины и бросаются к ее ногам, умоляя помочь им подыскать какой-нибудь подарок жене или подружке. Но в последнее время она ничего такого не говорила. Хотя погодите. – Лия замерла. – Погодите, я вспомнила, как она что-то говорила о мужчине, с которым столкнулась, когда покупала овощи. Это было пару недель назад. Она сказала, что он никак не мог выбрать помидоры или что-то в этом роде. – Лия потерла виски, словно пытаясь подстегнуть свою память. – Она помогла ему выбрать овощи и фрукты, это как раз в ее духе. Она упомянула, что он одинокий отец, недавно переехал в Нью-Йорк со своим сынишкой. Он был обеспокоен, не знал, где найти хороший детский сад, и она рассказала ему про «Детское время» – это тот садик, где она работала на добровольных началах. Дала ему всю информацию. Ну и его, конечно, расспросила, что у него и как. Лоис сказала, что он красивый парень, заботливый отец, только выглядел неприкаянным. Она надеялась, что он зайдет в «Детское время», хотела познакомить его с тамошней воспитательницей, которую хорошо знала. Господи, как же она его называла? Эд? Эрл? Нет-нет, Эл. Точно, Эл.

– Эл, – повторила Ева. Это короткое имя словно ударило ее ощутимым толчком.

– Она сказала, что он проводил ее часть пути до дому. Поднес ей сумки с продуктами. Они говорили о детях.

Я не слишком вслушивалась: она часто рассказывала о таких вещах. И поскольку это была Лоис, наверняка она рассказала ему о своих детях, о нас. Должно быть, она рассказала, как мы собираемся по воскресеньям, как она ждет этих встреч. О том, что она знает, каково это – растить детей одной.

– Она рассказала, как он выглядел?

– Просто сказала, что он красивый парень. Это ничего не значит. Она любого мужчину в возрасте меньше сорока называла парнем. Вам это не поможет.

«Нет, поможет», – подумала Ева.

Это исключало Эллиота Готорна из списка подозреваемых. Впрочем, инстинкт подсказывал ей, что его давно уже пора исключить.

– Лоис была матерью по призванию, и если она увидела, как этот тип не может выбрать помидоры, она, не задумываясь, предложила ему свою помощь и разговорилась с ним. Южанин! – вдруг воскликнула Лия. – Вот что она сказала: «Красивый парень. Южанин».


– Это была не женщина, а бриллиант! Бриллиант чистой воды! Вы понимаете, что я говорю?

Рико Винсента, владелец овощного магазина, семейного предприятия, в котором Лоис Грегг делала еженедельные покупки, не стыдясь, вытер слезы красным носовым платком, сунул его в карман брюк, мешком свисавших с его тощего зада, и вновь принялся укладывать персики из корзины в открытый ящик на тротуаре возле магазина.

– Да, мне говорили, – кивнула Ева. – Она регулярно заходила сюда?

– Каждую пятницу. Иногда и в другие дни кое-что покупала, но уж по пятницам утром – обязательно. Расспрашивала меня о семье, жаловалась на цены, но не вредничала, если вы меня понимаете, – торопливо добавил он. – Некоторые приходят – слова доброго не скажут, но только не миссис Грегг. Если я найду этого ублюдка… – Он сделал неприличный жест. – Finito.[7]

– Вот эту часть лучше предоставьте мне. Вы не замечали, чтобы тут кто-нибудь слонялся вокруг и вроде как следил за ней?

– Если я увижу, как кто-то пристает к моим покупателям, даже не завсегдатаям, я его живо выставлю отсюда. – Винсенти ткнул большим пальцем через плечо. – Я тут пятнадцать лет. Это мое место.

– Был один человек недели две назад. Она помогала ему выбрать овощи, завела с ним разговор.

– Очень на нее похоже. – Он опять вытащил платок.

– Этот человек вышел из магазина вместе с ней, поднес ей сумки. Симпатичный на вид, лет под сорок.

– Миссис Грегг всегда с кем-нибудь тут разговаривала. Дайте-ка подумать… – Винсенти провел пятерней по ежику начинающих седеть черных волос, наморщил лоб. – Да, пару недель назад она взяла этого парня под свое крыло, выбрала ему отличный виноград, помидоры, головку кочанного салата, редиску, морковку… несколько персиков.

– Вы не могли бы столь же подробно рассказать о нем самом, а не только о его покупках? Впервые за все время беседы Винсенти улыбнулся.

– Боюсь, что нет. Она подвела его ко мне – миссис Грегг я всегда обслуживал сам – и говорит: «А теперь, мистер Винсенти, я хочу, чтобы вы хорошенько позаботились о моем новом друге Эле, когда он придет сюда сам. У него маленький сынишка, и ему нужны ваши лучшие овощи». Ну а я в ответ: «У меня всегда все самое лучшее».

– А он что сказал?

– Что-то не припоминаю. По-моему, он вообще молчал. Улыбался всю дорогу. Вот, вспомнил: на нем была бейсболка. И темные очки. По такой жарище все ходят в бейсболках и в очках.

– Высокий, низкорослый?

– Дайте подумать… – Теперь Винсенти пустил в ход платок, чтобы отереть свое потное лицо. – Выше меня, но это про любого можно сказать. Во мне-то всего пять футов шесть дюймов. Покупателей было много, я особо не прислушивался. Разговорную часть она, как всегда, взяла на себя. Попросила меня отложить для нее отборных персиков на следующей неделе. В следующее воскресенье она собиралась в гости к дочери в Джерси. Там собиралась вся семья, и она хотела взять с собой персиков, потому что «ее девочка их любит».

– Она купила персики?

– Конечно. В прошлую пятницу. Взяла пять фунтов. Я сам уложил их для нее в нашу фирменную корзинку. Так в корзинке и отдал ей: ведь она постоянная покупательница.

– А тот парень, что провожал ее, он потом заходил в магазин?

– Я его больше не видел. По средам я тут не бываю, по средам я играю в гольф. Так что мог и зайти, откуда мне знать? Но во все другие дни я здесь. Вы думаете, это он? Думаете, это тот самый мерзкий ублюдок, который убил миссис Грегг?

– Я просто исследую факты, мистер Винсенти. Ценю вашу помощь.

– Если вам что понадобится – все что угодно! – заходите. Это была не женщина, а бриллиант!


– Вы думаете, что убийца – это он, – заметила Пибоди, пока они обходили квартал по маршруту, намеченному для них Лией.

– Я думаю, он дешевый остряк-самоучка. Представился ей как Эл – Элберт Де Сальво. Тот, кого он копировал, когда убивал ее. Но – надо отдать ему должное – это был ловкий тактический ход: прощупать ее, придя в магазин и прикинувшись беспомощным одиноким папашей. Если он исследовал этот район в поисках одинокой женщины ее возраста, заметил ее и решил, что она может подойти, значит, ему необходимо было изучить ее распорядок, узнать ее имя, анкетные данные. Так он узнал, что она работает на добровольных началах в детском саду.

«Он умеет собирать сведения, – вынуждена была признать Ева. – Знает, что не надо торопиться, надо собрать все данные, все как следует переварить, прежде чем сделать ход. Простой и умный ход».

– Раз женщина бесплатно работает в детском саду, значит, любит детей. Вот почему он сказал ей при первом контакте, что у него есть маленький сын, – продолжала она вслух. – Самое удачное место для контакта – овощной магазин. Спросить у нее совета, рассказать душещипательную историю о сыне, которому нужен детский сад. Проводить ее до дому, но не до самого дома. Ему это ни к чему, он и так знает, где она живет. И ее планы на воскресенье ему известны. Не на ближайшее воскресенье, на следующее. Таким образом, у него полно времени, чтобы проследить за ней, все спланировать, насладиться предвкушением.

Ева остановилась на углу, понаблюдала за людьми, идущими мимо. У большинства был пустой, типично нью-йоркский взгляд, привычно избегающий контакта с глазами встречного. Сразу видно, не туристический район. Здесь люди жили и работали, шли по своим делам.

– А она шла с ним рядом, – задумчиво проговорила Ева, – шла прогулочным шагом, оживленно болтала, сообщала ему безобидные, как ей казалось, подробности своей жизни. Персики для дочери. Но в воскресенье мы не нашли в квартире пятифунтовой корзины персиков. Это он их забрал. Очаровательный съедобный сувенир в дополнение к кольцу. Вышел из ее квартиры, сделав то, что он сделал, с корзинкой для фруктов в руке. Держу пари, эти сочные персики пришлись ему по вкусу. – Широко расставив ноги, сунув большие пальцы в карманы, сосредоточившись на картине, разворачивающейся у нее в голове, Ева даже не замечала, как прохожие бросают на нее опасливые взгляды: полы жакета распахнулись, и всем было видно, что она вооружена. – Но это была ошибка – крупная, глупая, самонадеянная ошибка. Люди могли не обратить внимания на мужчину, выходящего из жилого дома с ящиком для инструментов в руке, но они вполне могли его запомнить, если вместе с ящиком он нес еще и корзину персиков. – Ева миновала перекресток, остановилась на следующем углу и вновь огляделась. – В такой ранний час в воскресенье торговцы с тележками еще не выходят – только не в этом районе. Но газетные киоски, кафе, бакалейные магазинчики наверняка уже открыты. Я хочу, чтобы их прочесали частым гребнем. Я хочу знать, не заметил ли кто мужчину в комбинезоне ремонтника с ящиком для инструментов и корзинкой персиков.

– Да, лейтенант. Я только хочу заметить, что наблюдать за вашей работой – одно удовольствие.

– Ты на что-то намекаешь, Пибоди?

– Нет, я серьезно. Это откровение – смотреть на вас, замечать то, что вы замечаете, а главное, стараться понять, как вам это удается. Но, раз уж вы упомянули о торговцах с тележками, хочу напомнить, что сейчас они работают вовсю, а жара стоит страшная. Может, мы могли бы купить прохладительного вон у того, на углу. А то я чувствую себя злой волшебницей Бастиндой.

– Кем? Как?

– Ну, понимаете, я таю.

Презрительно фыркнув, Ева выудила из кармана кредитки:

– Мне банку пепси, и передай ему, что, если будет не холодная, я сама подойду и сделаю ему очень-очень больно.

Пибоди помчалась исполнять поручение, а Ева осталась на месте. Ее воображение продолжало активно работать. Эл расстался с Лоис на этом самом перекрестке, решила она. Скорее всего, здесь, в паре кварталов от дома Лоис. Он должен был расстаться с ней именно на перекрестке, чтобы это выглядело естественно. Наверное, сказал ей, что живет где-то неподалеку. Рассказал про работу, толкнул пару историй про своего сынишку. Разумеется, в его словах не было ни слова правды, если это тот человек.

Вся ее полицейская натура твердила ей, что это тот человек.

«Южанин, – подумала она. – Значит, он сказал ей, что он с Юга? Скорее всего. Использовал акцент. А может, у него и вправду есть акцент? Нет, прикинулся, – решила Ева. – Еще один маленький штришок».

Пибоди вернулась с напитками, пакетиком жареной картошки и шашлыком из жареных овощей.

– Картошку я взяла вам. Она пересолена, сплошной холестерин, и это лишает вас права смеяться над моим шашлыком.

– Никто и ничто не лишит меня права смеяться над вегетарианской дрянью, насаженной на палочку. – Но Ева сунула руку в пакетик. – Мы свернем вот здесь, заглянем в дамский магазинчик. Может, туда он тоже нанес визит.

В магазине работали две продавщицы, и обе ударились в слезы в тот самый миг, как Ева упомянула имя Лоис. Одна из них прошла к двери и вывесила табличку «Закрыто».

– У меня в голове не укладывается. Я все жду: вот она войдет и скажет, что это была ужасная шутка. – Высокая худощавая продавщица, похожая на породистую борзую, похлопала свою подругу по спине, но та продолжала рыдать, закрыв лицо ладонями. – Я собиралась закрыть магазин на весь день, но мы бы не знали, куда деваться.

– Вы здесь хозяйка? – спросила Ева.

– Да. Лоис работала у меня десять лет. Она прекрасно ладила с персоналом и с покупателями, прекрасно знала ассортимент. Она могла бы управляться тут одна, без посторонней помощи, если бы только захотела. Просто не знаю, что я без нее буду делать.

– Она мне была как мать, – рыдала та, что помоложе. – Я в октябре замуж выхожу, и она мне так помогала! Мы обсуждали с ней все планы, и все было так чудесно, а теперь ее на свадьбе не будет.

– Я понимаю, как вам тяжело, но мне необходимо задать вам несколько вопросов.

– Мы хотим помочь. Правда, Эбби?

– Я все для нее сделаю! – Женщина справилась с рыданиями. – Все, что угодно.

Ева задала все положенные в таких случаях вопросы, осторожно подводя к мужчине, которого описал Винсенти.

– Не помню, чтобы кто-то похожий заходил в последнее время. Эбби?

– Во всяком случае, если он и был, то не один. У нас бывают мужчины, но они обычно приходят вместе с женами и подругами. Поодиночке заходят редко. Но за последние недели вообще никого такого не было. Я не видела, чтобы Лоис помогала одинокому мужчине. По крайней мере, не в мою смену.

– А может, кто-то заходил, пока ее не было? Расспрашивал о ней?

– На прошлой неделе был один мужчина. Нет, на позапрошлой. Помнишь, Майра? На нем был потрясающий костюм, а в руке он держал портфель от Марка Кросса.

– Да, я помню. Он сказал, что Лоис помогла ему месяц назад купить подарки для жены, и жена была в таком восторге, что он зашел поблагодарить.

– Как он выглядел?

– М-м-м… Лет под сорок, высокий, хорошо сложенный, аккуратная острая бородка, волнистые каштановые волосы, стрижка, пожалуй, чуть длинновата. Волосы были собраны и завязаны на затылке. Он так и не снял темные очки.

– «Прадас», континентальный стиль, – добавила Эбби. – Я купила пару моему жениху на день рождения. Выложила целое состояние. От него так и пахло большими деньгами. У него был отрывистый акцент типичного янки. Сразу видно, что из «Лиги плюща»[8]. Я пыталась обратить его внимание на наш галантерейный отдел, потому что, судя по виду, он мог себе позволить широкий жест, а у нас появились потрясающие новые сумочки, но он не клюнул. Просто сказал, что хочет поблагодарить миссис Грегг. Я сказала, что, к сожалению, ее сегодня нет в магазине, а то ей было бы очень приятно. Посоветовала ему заглянуть еще раз во вторник, в среду или в субботу, назвала часы ее работы. О боже. – Ее лицо побелело. – Не надо было ему говорить?

– Нет, не расстраивайтесь, это обычные вопросы по ходу следствия. Вы еще что-нибудь помните?

– Нет. Он сказал, что попробует заглянуть еще раз, когда будет в этом районе, и ушел. Я еще подумала: как это мило, обычно клиенты так себя не утруждают, а уж мужчины тем более.

Идя по списку Лии, они обнаружили, что по каждому из указанных ею адресов побывал мужчина примерно одной и той же внешности с небольшими вариациями и ненавязчиво справлялся о Лоис Грегг.

– Он ее выслеживал, – сказала Ева. – Собирал данные, действовал не спеша. У него было не меньше двух недель в запасе. Первой жертвой стала Вутон, с ней все было просто. Чтобы подобрать проститутку такого уровня, достаточно выйти на улицу и понаблюдать за патрульным обходом, а уж потом подозвать ту, что пришлась по вкусу, «снять» ее, и все. И не надо голову ломать, как остаться с ней наедине, потому что это ее работа. Но с Лоис дело надо было сделать непременно у нее дома, иначе имитация не удастся. Она должна была быть дома одна и не ждать посетителей.

– Значит, у него много свободного времени, – заметила Пибоди. – У него хватило времени зайти в овощной магазин в пятницу, заглянуть в бутик, в детский сад, в фитнес-центр – и все, заметьте, по рабочим дням, в рабочие часы. Непохоже, чтобы он работал с девяти до пяти.

– Верно. Но если мы вернемся к нашему собственному списку, у любого в нем довольно-таки гибкое расписание.


По приказу Евы Бакстер и Трухарт были отправлены прочесывать район; она с минуты на минуту ждала звонка с известием о том, что они нашли кого-то, кто видел убийцу с корзиной персиков.

Еве надо было торопиться с расследованием. Имитатор уже убил дважды, и она не сомневалась, что он уже наметил следующую жертву. Она приказала Пибоди покопаться в жизни Брина и его жены, а сама направилась к Мире. Ей срочно нужна была консультация.

Пришлось подождать в приемной. Ева мерила ее шагами, поминутно спрашивая себя, кого из психов прошлого подражатель решит сымитировать на этот раз. Дважды он выбирал прогремевших в свое время серийных убийц, и она готова была биться об заклад, что он и дальше будет придерживаться той же тактики. Он не станет брать за образец тех, кто еще жив. Потрошителя так и не поймали, Де Сальво кончил свои дни в тюрьме. Значит, поимка и посадка его не страшат. Таким образом, выбор оставался весьма обширным, даже если исключить тех, кто прятал, уничтожал или поедал тела своих жертв.

Телефон запищал у нее в кармане, пока она смотрела на дверь кабинета Миры, мысленно приказывая ей открыться.

– Даллас.

– Бакстер. Кажется, я нашел для тебя кое-кого, Даллас. Свидетельница из дома напротив. Собиралась в церковь и увидела, как мужчина в комбинезоне городской ремонтной службы выходит из дома жертвы с инструментальным ящиком и пластиковой фруктовой корзинкой. – Время совпадает?

– Тик в тик. Наша свидетельница была знакома с Грегг. Она хочет поехать в участок и лично поговорить со следователем.

– Ну так привези ее.

– Мы уже в пути. Встретимся в столовой.

– В моем кабинете…

– В столовой, – заупрямился Бакстер. – Кое-кто еще даже не обедал.

Ева хотела настоять на своем, но тут щелкнула дверь Миры.

– Ладно. У меня встреча. Буду, как только закончу.

Не успела ассистентка Миры повторить, что в ее распоряжении всего десять минут, как сама Мира выглянула в приемную и жестом пригласила Еву внутрь.

– Я рада, что у вас нашлось время зайти. Я просмотрела все имеющиеся данные.

– У меня появились новые, – сказала Ева.

– Мне необходимо глотнуть чего-то холодненького. – Мира направилась к мини-холодильнику. – Здесь довольно прохладно, но при одной мысли о том, что творится за окном, мне становится жарко. Сознание торжествует над бытием. – Она вынула из холодильника контейнер с соком, налила два стакана. – Знаю, вы живете на кофеине в той или иной форме, но это полезнее для организма.

– Спасибо. Обе жертвы были женщинами разных, но весьма определенных типов.

– Да. – Мира села.

– Первая – излечившаяся от наркомании желтобилетница, очутившаяся на уличном уровне. Перекати-поле без друзей, без семьи, без группы поддержки, причем, похоже, таков был ее добровольный выбор. Его интересовало не кто она такая, а что она такое. Уличная шлюха, работающая в беднейшей части китайского квартала. А вот вторая жертва представляла интерес именно как личность.

– Расскажите мне о второй.

– Женщина без мужа, жила одна в приличной квартире, в приличном районе. Женщина, которая подняла семью и сохранила близкие связи с родственниками. Активная общественница, доброжелательная, все, кто ее знал, любили Лоис. А вот этого он не мог знать, потому что он вообще подобных вещей не представляет.

– Он не питает сильных чувств ни к кому, кроме себя самого, поэтому не понимает тех, у кого такие чувства есть, – кивнула Мира. – Его привлекло именно ее положение: окружение, возраст, тот факт, что она жила одна и что ее должны были быстро обнаружить. Именно поэтому он ее и выбрал.

– Но он крупно промахнулся, потому что она оказывала большое влияние на окружающих. Люди любили ее, симпатизировали ей, они не просто готовы сотрудничать с полицией, они бы его линчевали, дай им только шанс. Она не будет забыта, как Вутон. Каждый из тех, с кем я говорила, жаждал поведать о ней что-то свое личное и очень положительное. Вот так, мне кажется, люди будут говорить о вас, когда вы… – Ева спохватилась, закашлялась, но было уже слишком поздно. – Господи, это звучит жутко. Я хотела сказать…

– И вовсе не жутко. – Мира склонила голову набок и просияла улыбкой. – Это очень приятно слышать. А почему вы это сказали?

Ева готова была откусить себе язык, но понимала, что сказанного не вернуть.

– Просто, – она проглотила сок залпом, как лекарство, – я… м-м-м… расспрашивала невестку Грегг, и это напомнило мне, как ваша дочь отзывалась о вас, только и всего. Между вами как будто провода искрят. Полный контакт. И вот такое же впечатление было у меня от разговора с владельцем овощного магазина, с ее коллегами, со всеми, кто знал ее. Он с этим не посчитался, он и представить себе не мог, как люди относились к ней, как всколыхнула их ее гибель.

– Вы правы. Он ожидал, что само убийство наделает много шуму. Что центральной фигурой будут считать именно его. А женщина для него значения не имела, она была просто подходящим объектом, подвернувшимся под руку. Хотя первая жертва зарабатывала на жизнь сексом, а вторая подверглась сексуальному насилию, убийства являются не сексуальным актом, а всплеском истерической ненависти к сексу. Против женщин. Этот всплеск помогает ему почувствовать свою силу и напомнить себе, что женщины – ничто.

– Он выслеживал Грегг. – И Ева подробно рассказала Мире все, что ей удалось узнать.

– Он очень осторожен, даже дотошен, несмотря на то, что оба убийства сопровождались большим кровопролитием. Он очень тщательно готовится и безупречно копирует чужой стиль. Всякий раз, когда ему это удается, он доказывает свое превосходство не только над женщинами, которых убивает, но и над мужчинами, которым подражает. Он не обязан придерживаться определенного почерка: это он сам так себе говорит, хотя на самом деле почерк у него вполне определенный. Он верит, что способен на любое убийство, и не сомневается, что сумеет уйти от ответа. Переиграть вас – женщину, которую он выбрал своей противницей. Он одерживает победу над вами – над женщиной – и доказывает, что вы уступаете ему во всех отношениях, всякий раз, когда оставляет вам записку.

– Но записки не выражают его сущности. Они не вписываются в составленный вами портрет. Они ироничны и полны сарказма. А он – жесток и беспощаден.

– Еще одна маска, – предположила Мира. – Еще одна личина.

– Да, в записках он всякий раз изображает кого-то другого, точно так же, как он представал в разных обличьях перед людьми, с которыми встречался, пока выслеживал Грегг. Прямо-таки мистер Разнообразие.

– Для него крайне важно, чтобы его не смогли вычислить и насадить на булавку, прилепить ярлык, каталогизировать. Могу предположить, что именно так с ним поступала некая властная женщина, пока он рос. Он мог сохранить в памяти образ, который она ему навязала, но сам он видит себя совершенно иначе. Он убивает свою мать, Ева. Свою мать в роли шлюхи – это Вутон, – а сейчас мать в роли воспитательницы – это Лоис Грегг. Кого бы он ни взял за образец в следующий раз, он будет убивать свою мать в какой-нибудь новой ипостаси.

– Я прокачала вероятности, но, даже если бы я могла понять, кого он будет имитировать в следующий раз, не вижу, каким образом это приведет меня к намеченной жертве до того, как он до нее доберется.

– Ему потребуется время на подготовку, ему надо будет найти и примерить новую личину, освоить новый метод.

– Много времени ему не понадобится, – возразила Ева. – У него уже есть наработки. Он же начал не на прошлой неделе.

– Совершенно верно. Это началось много лет назад. Думаю, склонность к насилию начала проявляться у него еще в детстве. Типовой маршрут: истязание или убийство мелких животных, издевательство над слабыми, сексуальная дисфункция. Если его родители или воспитатели об этом знали и проявили озабоченность, вы обнаружите записи о терапии или консультировании у психиатра.

– А если они не проявили озабоченности?

– Проявили или нет, его склонности нам известны, и они проявлялись по нарастающей. Судя по психологическому портрету и показаниям ваших свидетелей, речь идет о мужчине за тридцать или уже под сорок. Он начал убивать не в этом возрасте, он начал не с Джейси Вутон. До нее были другие. Вы их найдете, – подытожила Мира, – и они по цепочке приведут вас к нему.

– Да, я их найду. Спасибо. – Ева поднялась на ноги. – Знаю, вам пришлось выкроить для меня время, а у меня свидетель на подходе. – Она хотела еще что-то сказать, но передумала. – И спасибо за воскресный пикник. Жаль, что пришлось сбежать так внезапно.

– Я была так рада вашему приходу! – Мира тоже встала из-за стола. – Надеюсь, вы мне скажете, что у вас на уме. Было время, когда вы ни за что не признались бы… даже виду не подали бы, что вас что-то беспокоит. Но, я думаю, мы уже миновали эту стадию.

– Мои десять минут истекли. —

– Ева, – тихо сказала Мира и положила ладонь поверх ее руки.

– Мне приснился сон. – Слова полились как вода, прорвавшая плотину. – Я видела свою мать.

– Сядьте. – Мира вернулась на свое место за столом и позвонила через интерком ассистентке. – Мне понадобится еще несколько минут, – объявила она и вырубила связь, не дав ассистентке рта раскрыть.

– Я не хочу вас задерживать. Ничего особенного не случилось. Это не был кошмар. Ну, то есть не совсем.

– До сих пор у вас не было полноценных воспоминаний о матери.

– Верно, не было. Только однажды я вспомнила ее голос: она скандалила с ним, кричала, жаловалась на меня. Но на этот раз я видела ее лицо. У меня ее глаза. Чтоб им лопнуть. – Теперь Ева тоже села: буквально рухнула в кресло и потерла глаза ладонями. – Ну почему, черт побери?

– Это всего лишь набор генов, Ева. Вы не можете верить, что цвет ваших глаз имеет какое-то значение. Вы слишком умны для этого.

– К чертям науку. Терпеть ее не могу. Я видела, как она смотрела на меня этими глазами. Она меня ненавидела, просто на дух не переносила. Я этого не понимаю, у меня в голове не укладывается. Мне было… не знаю, я не умею определять детский возраст. Ну, может, три или четыре года. Но она ненавидела меня, как заклятого врага всей своей жизни.

Мире хотелось подойти к ней и обнять. Понянчить ее. Но она знала, что так действовать нельзя.

– Это причинило вам боль.

– Да, наверное. – Ева втянула в себя воздух и шумно выдохнула. – Мне хотелось бы знать… Хотя кое-что я уже знала и помнила… Но все-таки мне хотелось бы знать: может быть, он каким-то образом похитил… отнял меня у нее в какой-то момент. Может, избил ее до полусмерти и забрал меня с собой. Она была наркоманкой, но… может быть, она питала ко мне какие-то чувства? Я хочу сказать: если таскаешь ребенка в утробе девять месяцев, невозможно совсем ничего не чувствовать.

– В общем, это так, – мягко заговорила Мира. – Но некоторые люди в принципе не способны любить. Это вам тоже известно.

– Лучше, чем кому бы то ни было. Но была у меня такая мечта – я сама о ней не догадывалась, пока она не рухнула, – мечта о том, что она меня ищет, тревожится обо мне. Что она хочет меня разыскать, потому что в глубине души, несмотря ни на что, она меня любит. И вот оказалось, что она меня никогда не любила. В ее глазах не было ничего, кроме ненависти, когда она смотрела на меня, своего ребенка.

– Вы же понимаете: это не вас она ненавидела. Вас она совсем не знала. И ее неумение любить – это не ваша вина. Это ее собственный недостаток. Вы трудная женщина, Ева.

Ева тихонько засмеялась, дернула плечом:

– Ну да. И что же?

– Трудная женщина, часто колючая, требовательная, нетерпеливая, с тяжелым характером. – Когда же вы дойдете до моих положительных черт?

– У меня времени не хватит. – Но Мира улыбнулась: ей удалось вернуть Еве ее обычный сарказм. – Но ваши недостатки не мешают тем, кто вас любит, продолжать вас любить, уважать, восхищаться вами. Расскажите мне, что вы вспомнили.

Опять Ева шумно выдохнула и перечислила факты с той же холодной отрешенностью и точностью в деталях, с какой составляла бы полицейский отчет.

– Я не знаю, где мы были… в каком городе. Но я знаю, что она продавала себя за деньги и наркоту, и он ей не препятствовал. Она хотела меня бросить, но он не дал ей это сделать: у него были свои виды на меня. Он называл меня «будущим дивидендом».

– Они не были вашими родителями.

– Простите?

– Они вас только зачали. Она послужила вам живым инкубатором и извергла вас из своего тела, когда пришло время. Но они не были вашими родителями. Тут есть разница. Вы прекрасно это знаете.

– Да, пожалуй.

– Вы не произошли от них. Вы их превзошли. Тут тоже есть разница. Позвольте мне сказать еще одно, пока моя ассистентка не ворвалась сюда и не растерзала меня за то, что я ее задерживаю. Вы, Ева, многого достигли, вы оказали влияние на многих людей, помогли торжеству справедливости. Помните об этом!

ГЛАВА 11

Когда Ева вошла в столовую, Бакстер поглощал огромный многоэтажный бутерброд. Рядом с ним за квадратным столом сидел Трухарт и прилежно трудился над салатом оливье с курицей. А напротив них сидела старушка, которой на вид было лет двести, и взирала на молодых людей с умиленным доброжелательством.

– Ну вот, – проговорила она дребезжащим старческим голоском, – это ведь лучше, чем казенные булки из автомата?

Бакстер ответил энергичным чавканьем, явно означавшим восторженное согласие. Трухарт – молодой и почти такой же зеленый, как его салат, – отодвинул стул, завидев Еву.

– Лейтенант! – Он вскочил и вытянулся по стойке «смирно».

Бакстер лишь весело покосился на желторотого первогодка и вернулся к своему бутерброду. Наконец он прожевал и проглотил.

– Черт бы тебя побрал, Трухарт, кончай егозить. Дай хоть переварить. Даллас, это удивительная и чудесная миссис Эльза Паркси. Миссис Паркси, мэм, это лейтенант Даллас, ведущий следователь, которого вы хотели видеть.

– Спасибо, что пришли, миссис Паркси.

– Это же мой долг, не так ли? Мой гражданский долг, не говоря уж о долге перед моей подругой и соседкой. Лоис приглядывала за мной, когда я в этом нуждалась, а вот теперь настал мой черед отплатить ей, чем могу. Присаживайтесь, дорогуша. Вы уже покушали?

Ева посмотрела на бутерброд, на салат и усилием воли подавила приступ то ли зависти, то ли голода, скрутивший ее почти пустой желудок.

– Да, мэм.

– Я сказала этим мальчикам, что могу приготовить с запасом, мне нетрудно. Терпеть не могу еду из автомата. Она не натуральная. Детектив Бакстер, поделитесь бутербродом с этой девочкой. Уж больно она худенькая.

– Спасибо, я не голодна. Детектив Бакстер сказал мне, что вы видели мужчину, выходившего из дома миссис Грегг воскресным утром.

– Видела. Я не обратилась в полицию раньше, потому что после церкви поехала прямо в гости к внуку и осталась ночевать. Вернулась только сегодня утром. Ну, правда, о Лоис услыхала вчера в новостях. – Бессчетные морщинки на ее сморщенном личике, похожем на изюм, пришли в движение и сложились в скорбную гримасу. – Никогда мне не было так горько и больно, даже когда мой Фред, упокой господь его душу, попал под поезд, а с тех пор уж сколько воды утекло… Она была добрая женщина и добрая соседка.

– Да, я знаю. Что вы можете сказать о мужчине, которого видели в то утро?

– Да я на него едва и взглянула. Глаза-то у меня до сих пор острые. В марте снимала катаракту, на зрение не жалуюсь, но я просто не обратила на него внимания. – Она рассеянным жестом вытащила из громадного ридикюля пачку бумажных салфеток и передала ее Бакстеру.

– Спасибо, миссис Паркси, – почтительно и смиренно поблагодарил он.

– Вы хороший мальчик. – Она похлопала его по руке – и вновь повернулась к Еве. – Так на чем я остановилась? Ах да. Я как раз вышла из подъезда, хотела подождать внука на улице. Он каждое воскресенье за мной заезжает в девять пятнадцать, везет меня в церковь. Вы ходите в церковь?

Глазки-бусинки миссис Паркси остро блеснули, и Ева заколебалась между правдой и тактичной ложью.

– Да, мэм, – торжественно ответил Трухарт. – Я люблю слушать мессу у Святого Патрика, когда удается выбраться в город по воскресеньям. А если нет, хожу в церковь Богоматери Всех Печалей возле дома.

– Так вы католик?

– Да, мэм.

– Ну что ж, это ничего. – Она и его похлопала по руке, словно давая понять, что это не его вина.

– Вы видели мужчину, выходившего из дома миссис Грегг воскресным утром, – напомнила Ева.

– Ну да, я же так и сказала! Он вышел ровно через минуту после того, как я сама вышла из своего подъезда – это напротив ее дома. Он был в сером комбинезоне и нес в руке черный ящичек с инструментами. А в другой руке у него была голубая пластиковая корзинка, из тех, что дают в овощном. Что в корзинке, я не видела: все-таки было далеко, а я этого человека, в общем, не разглядывала.

– Вы можете мне сказать, как он выглядел?

– Как ремонтный рабочий, вот и все. Белый или, может быть, смешанных кровей. Трудно сказать: солнце слепило. Не знаю, какого возраста. Ну, уж точно не такой старый, как я. Тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят – все едино, когда вам стукнет сто, а мне в марте стукнуло сто семнадцать. Но, я бы сказала, лет тридцати-сорока.

– Поздравляю, миссис Паркси, – сказал Трухарт, и она одарила его ласковой улыбкой.

– Вы очень славный молодой человек. Так вот, этот мужчина – он был в фуражке, в форменной фуражке, и в темных очках. Я тоже была в темных очках: солнце уж больно ярко светило, хоть и было еще рано. Он меня заметил. Глаз его я, конечно, не видела, но он меня заметил: широко улыбнулся мне прямо через улицу и даже поклонился. Наглость – вот как я это называю. Вот я и фыркнула да отвернулась. Я наглости не терплю. Теперь-то я об этом жалею. Лучше бы я за ним проследила.

– В каком направлении он ушел?

– О, он пошел на восток. Упругим шагом, как человек, довольный проделанной работой. Скверное это дело, когда человек уходит довольный собой, а сам только что убил женщину. Лоис часто делала для меня покупки в этом самом овощном, если я себя плохо чувствовала, и цветы мне покупала, чтоб порадовать. Всегда у нее находилась минутка словом перекинуться. Жаль, что я не знала, что он сделал, когда его увидела. Мой внук подъехал как раз через минуту: он никогда не опаздывает. Я б ему велела этого кровопийцу машиной переехать, вот как бог свят, велела бы.

Ева обрабатывала миссис Паркси, пока не убедилась, что выжала из нее все до последней крупицы информации, а затем передала старушку Трухарту и попросила отвезти ее домой.

– Бакстер, задержись на минутку. – Она сунула руку в карман и убедилась, что он пуст: все, что у нее было, она уже отдала Пибоди. – У тебя хватит на пепси?

– А почему бы не воспользоваться номером жетона? Ты перебрала кредит?

Она бросила на него обиженный взгляд:

– Стоит мне сунуть жетон в этот паскудный автомат, как его обязательно заклинит. Тот, что стоит у нас на этаже, меня ненавидит, у него со мной личные счеты. И они все друг с другом повязаны, Бакстер. Они общаются между собой.

Он долго и пристально изучал ее лицо.

– Тебе нужен отпуск.

– Мне нужна банка пепси. Может, тебе вексель выдать?

Бакстер подошел к автомату и сунул в прорезь свой же тон.

ДОБРЫЙ ДЕНЬ. ВЫ ЗАКАЗАЛИ ОДНУ БАНКУ ПЕПСИ-КОЛЫ ЕМКОСТЬЮ ВОСЕМЬ УНЦИЙ. НАПИТОК ОХЛАЖДЕН. ЖЕЛАЕМ ВАМ УСПЕШНОГО И БЕЗОПАСНОГО ДНЯ. НЕ ЗАБУДЬТЕ УТИЛИЗИРОВАТЬ БАНКУ.

Он выдернул жетон из прорези, взял банку и протянул ее Еве:

– Я угощаю.

– Спасибо. Послушай, я знаю, у тебя скопилось много бумажной работы, но ты все бросил и поехал на розыски. Я это ценю.

– Ты об этом в отчете упомяни. Пусть начальство оценит.

Ева кивком указала в сторону двери, чтобы они могли продолжить разговор на ходу.

– Трухарт подает надежды. Как думаешь, хватит ему выдержки?

– Физосмотр прошел на ура. Здоров как бык. Психиатр тоже нашел, что он в порядке.

– Я читала рапорты, Бакстер. Я тебя спрашиваю.

– Честно говоря, то, что с ним стряслось пару недель назад, вернее, чуть не стряслось, меня зацепило больше, чем его. Он крепкий орешек, Даллас. Золотой парень. Я тебе честно скажу: у меня и в мыслях не было брать стажера и вообще лезть в наставники, но он просто подарок. – Они подошли к ленте эскалатора и вступили на нее. Бакстер покачал головой. – Парень любит работу. Черт, да он весь в работе! Никто так не вкалывает, разве что ты. На смену идет, как на праздник. Носом землю роет. Я без него как без рук.

Сойдя с эскалатора, они пошли вместе по коридору. Ева кивнула, довольная услышанным.

– Кстати, о стажерах, – продолжал Бакстер, – я слыхал, Пибоди сдает экзамен на детектива через пару дней.

– Со слухом у тебя все в порядке.

– Нервничаешь, мамочка?

Ева бросила на него взгляд искоса:

– Очень смешно. С какой стати мне нервничать?

Не успел он ухмыльнуться, как за спиной у них раздался тонкий, визгливый вой. Они обернулись. Тощий задержанный в наручниках вырвался из рук сопровождавшего его патрульного, метким пинком в пах свалил второго и бросился к эскалатору. Глаза у него были совершенно безумные, изо рта брызгала в разные стороны слюна.

Поскольку в правой руке у нее была банка пепси, Ева использовала ее как оружие и метнула в нарушителя. Банка с глухим стуком угодила ему точно между глаз. Удар застал его врасплох, но не остановил. Он споткнулся, выровнялся, наклонил голову и бросился вперед, как бы намереваясь протаранить Еву.

Ей хватило доли секунды, чтобы повернуться волчком. Она резко вскинула колено и впечатала его в подбородок придурка. Послышался хруст то ли сломанной челюсти, то ли раздробленного колена Евы. Как бы то ни было, он тяжело грохнулся на копчик, и тут его скрутили подоспевшие патрульные, которым пришел на помощь проходивший мимо детектив в штатском.

Бакстер убрал оружие в кобуру и почесал в затылке, глядя на свалку на полу.

– Хочешь еще пепси, Даллас?

Все, что осталось от первой банки, растекалось по полу коричневой лужицей.

– Черт подери, кто вел этого кретина?

– Я, мэм. – Один из патрульных с трудом поднялся на ноги. Он задыхался и утирал кровь с рассеченной губы. – Вел его в обезьянник…

– Офицер, почему вы утратили контроль над задержанным?

– Я думал, он под контролем, лейтенант. Он…

– Напрасно вы так думали. Судя по всему, вам следует освежить в памяти надлежащую процедуру.

Пленник брыкался и вырывался, он опять начал вопить высоким женским голосом. Желая продемонстрировать надлежащую процедуру контроля над задержанным, Ева присела на корточки. Колено болезненно заныло, но она не подала виду, схватила длинные сальные волосы крикуна и вздернула его голову. Ее глаза встретились с его обезумевшим взглядом.

– Заткнись. Если не закроешь пасть, если не прекратишь дергаться, я вытащу твой поганый язык у тебя изо рта, оберну вокруг шеи и задушу тебя им.

Она по глазам видела, что он наширялся, но угроза дошла до его заторможенного сознания, а может, ее тон убедил его, что она не шутит. Когда он обмяк, Ева вновь смерила патрульного холодным взглядом.

– Прибавьте ему до полного комплекта сопротивление при аресте и нападение на офицера полиции. Я хочу увидеть ваш рапорт до того, как он будет подшит к делу, офицер… – Она демонстративно скользнула взглядом по его форменной рубашке и нашла значок с именем: —… Каллен.

– Да, мэм.

– Еще раз его упустишь, и я намотаю его язык тебе на шею. Двигай.

Подбежали еще двое рядовых в форме и помогли товарищу увести заключенного. Бакстер передал Еве новую банку пепси:

– Я считаю, ты ее заслужила.

– Ты определенно прав, – ответила она и, хромая, направилась в отдел убийств.

Ева составила свой собственный рапорт и лично отнесла его начальнику полиции Уитни. Он указал ей на стул, и она с благодарностью опустилась на него, радуясь возможности сбросить нагрузку с ноющего колена. Когда она закончила устный отчет, он кивнул.

– Твой запрет на освещение в прессе раздосадует его или только подогреет?

– С прессой или без, он снова вышел на охоту. Его жертвы случайны, но преступления носят целенаправленный характер, а подготовка требует времени. А что до прессы, я выпустила несколько заявлений через наш отдел по связям. Репортеры сосредоточились на первом убийстве, куда более сенсационном, чем изнасилование и убийство шестидесятилетней женщины у себя в квартире. На нас не будут слишком сильно давить по этому поводу, пока кто-нибудь из них не уловит связь.

– Ты нарочно вводишь СМИ в заблуждение?

– Нет, сэр, я их просто никуда не веду. Я нарочно передала свое заявление Куинтону Посту с Семьдесят пятого канала, а не Надин Ферст, чтобы пресечь все разговоры о любимчиках. Он остер, но ему не хватает опыта. Как только Надин вцепится в это дельце, она живо просечет связь. Но до тех пор я не обязана отвечать на то, о чем меня не спрашивают.

– Ладно, сойдет.

– Теперь о другом аспекте, сэр. Что бы он там ни говорил в своих записках, я не думаю, что он так безумно жаждет внимания СМИ. Только не на этот раз. Он требует моего внимания, и оно ему обеспечено. Психологический портрет, составленный доктором Мирой, подтверждает его стремление подавлять и уничтожать женщин. Он воюет с призраком некой деспотичной женщины. Это я. Вот почему он выбрал меня.

– Вы его цель?

– Нет, я так не думаю. По крайней мере до тех пор, пока он придерживается своей схемы. Уитни хмыкнул и сплел пальцы домиком.

– Тебе следует знать, что на тебя поступили жалобы.

– Сэр?

– Одна от Лео Фортни. Он утверждает, что ты его терроризируешь, и грозится подать в суд на тебя и на департамент. Вторая – из канцелярии Найлза Ренквиста с выражением… недовольства тем фактом, что допросу со стороны представителя Нью-йоркского департамента полиции была подвергнута супруга лица, наделенного дипломатическим статусом. Третья – от представителя Кармайкла Смита, который весьма пылко распространялся о потенциальной угрозе репутации его клиента, опять-таки со стороны… – как он выразился? – «бесчувственной и оголтелой шишки на ровном месте с полицейским значком».

– Ну, это уж точно мой портрет. Лео Фортни сообщил ложную информацию при первичном допросе. При повторном допросе, проведенном моей помощницей, он несколько изменил свои показания, но от них все равно за милю несет фальшью. Что касается Найлза Ренквиста и его… супруги, то они не были подвергнуты формальному допросу, мы всего лишь уточнили их местонахождение. И хотя оба они согласились ответить на вопросы, ответы из них приходилось выдирать клещами. Что до Кармайкла: если кто-то даст утечку в СМИ о его участии в моем расследовании, то это будет он сам.

– Другими словами, ты намерена рассматривать всех этих лиц как подозреваемых в твоем расследовании.

– Да, сэр, именно так.

– Хорошо. – Уитни удовлетворенно кивнул. – Я с легкостью отклоню эти жалобы, у меня с этим проблем не будет, но орудуй потише, Даллас. Каждый из этих людей обладает большим влиянием в своей сфере, и все они знают, как развернуть СМИ в свою сторону.

– Если один из них убийца, я его уличу. Они могут разворачивать что угодно и куда угодно, могут слетать на Сатурн и обратно, но они будут делать это из-за решетки.

– Хорошо, но действуй осторожно.

Поняв, что разговор окончен, Ева поднялась на ноги. Уитни нахмурил брови, когда она направилась к двери.

– А что с ногой?

– Всего лишь колено, – ответила она, досадуя на себя за то, что забыла скрыть хромоту. Поэтому она обезоруживающе улыбнулась. – Я случайно напоролась на глупость, – сказала Ева и закрыла за собой дверь.


Ева ушла с работы позже, чем собиралась, и застряла в дорожной пробке. Она не стала пробиваться, решила переждать, использовать время на размышления и на просмотр своих записей.

У нее имелись подозреваемые, но с доказательствами было жидковато. У нее были нити, тянувшиеся через оба убийства. Записки, бумага, стиль, которым они были написаны, подражательный характер убийств.

У нее не было ни ДНК, ни отпечатков, никаких следов, никаких реальных доказательств, позволяющих установить связь между убийцей и его жертвами. Свидетельства очевидцев описывали белого мужчину неопределенного возраста. Возможно, смешанных кровей. Ни цвета волос, ни цвета или разреза глаз. Он использовал различные акценты. Может быть, у него запоминающийся голос?

Ренквист с его британским выговором. Кармайкл, знаменитый певец, чей голос знаком всем. Возможно.

Но ведь и Фортни, будучи человеком театра, довольно часто общался с журналистами и с публикой. Он тоже мог испугаться, что кто-то узнает его голос.

А с другой стороны, вся эта театральщина, страсть к перевоплощениям могла быть просто частью его натуры. Любого из них. «Я такой важный, такой видный, все меня узнают, если я не замаскируюсь».

«Ищи деспотичную женщину, правившую его жизнью, – сказала себе Ева. – Вот где ключ. Как это говорится? Cherchez la femme. Ищите женщину. Да, это самый верный путь».

Она сняла жакет по пути из машины к дому. Воздух казался плотным, тяжелым и наэлектризованным. Еве пришло в голову, что дождь – это как раз то, что нужно. Войдя в дом, она набросила жакет на столбик перил. А еще лучше – настоящая буря с грозой и ливнем. Непогода удержала бы убийцу дома, заставила бы его, по крайней мере, отложить охоту. Система оповещения известила, что Рорк во внутреннем дворике за кухней. Ева не могла даже вообразить, что ему там могло понадобиться в такую духотищу, когда воздух в доме так прохладен и свеж, да и места в нем полно для любых занятий.

Но она прошла по всему дому и вышла через кухню во двор. Увидев мужа, она застыла в бессловесном изумлении.

– А вот и ты! Отлично, можем начинать.

Он был в джинсах – не характерный для него домашний наряд, – в белой футболке, босиком. Он заметно вспотел. Это ей понравилось. Впрочем, Рорк понравился бы ей, как и любой другой женщине, при всех обстоятельствах.

Но в данный конкретный момент ее больше заинтересовал громоздкий, сверкающий серебристый механизм, стоявший посреди двора.

– Что это за штука?

– Устройство для готовки на свежем воздухе.

Ева даже порадовалась, что оружие все еще при ней. Она опасливо подошла поближе.

– Это типа… гриль?

– И гриль, и многое другое. – Своей красивой рукой с длинными пальцами Рорк погладил крышку, словно спину любимого кота. – Великолепен, не правда ли? Прибыл всего час назад.

Устройство было массивным, лучи солнца, отражаясь от его блестящих боков, невыносимо слепили глаза. Ева заметила, что с обеих сторон имеются какие-то дополнительные штуковины, снабженные собственными крышками, а также отделения с дверцами под основным корпусом. А весь корпус был усеян кнопками, ручками с делениями, циферблатами, индикаторами. Ева облизнула губы.

– Гм. Он не похож на тот, что был у Миры.

– Новейшая модель. – Рорк открыл основную крышку и обнажил еще одну сверкающую поверхность с хромированными прутьями решетки, под которой были расположены серебристые кубики. – Уж если брать, так самое продвинутое.

– Какой он огромный! Да в нем жить можно!

– Вот мы пару раз попрактикуемся, а потом устроим наш собственный пикник, гостей назовем. Может, через пару недель, в выходные.

– Попрактикуемся? – Ева с сомнением подтолкнула носком одну из ножек устройства, снабженную крепким колесиком.

– Все под контролем. – Рорк присел на корточки, открыл одну из дверец. – Холодильное отделение. У нас тут бифштексы, картошка, овощи. Мы насадим их на шампуры.

– Мы?

– Да это просто, – успокоил ее Рорк. – Ну и бутылка шампанского, чтобы обмыть наш новый гриль. По-моему, лучше ее распить, а не разбивать о корпус.

– Эту часть я, пожалуй, еще смогу освоить. А ты когда-нибудь жарил бифштекс?

Рорк бросил на нее взгляд, полный кроткого упрека, и открыл шампанское.

– Я прочел инструкцию, и потом, я же видел у Миры, как это делается. Это же не пуск космической ракеты, Ева. Надо просто-напросто пожарить мясо.

– Ладно. – Она взяла протянутый им бокал. – С чего начнем?

– Сначала я включу агрегат, потом загружу в духовку картофель. Его дольше всего приходится печь. Пока картошка печется, мы посидим в тенечке.

Мысль о том, что он включит этот чудовищный агрегат, заставила ее отступить на два шага.

– Ну а я приступлю прямо к сидению в тенечке. Кто-то же должен и этим заняться. – Она отступила еще на несколько безопасных шагов.

И все же она любила его, поэтому приготовилась броситься на его защиту, если машина вдруг вздумает взбрыкнуть, и стала наблюдать, как Рорк укладывает крупные картофелины в одном из более мелких отделений гриля и возится с настройкой.

В результате его действий на корпусе гриля зажегся красный огонек, похожий на враждебный циклопический глаз. Рорк остался доволен. Он закрыл крышку, похлопал по ней, потом вытянул из нижнего отделения поднос с сухим печеньем и сыром. Ева вынуждена была признать, что он ей нравится в роли официанта: идет через двор босиком с подносом в руках, волосы завязаны сзади, как всегда, во время серьезной работы. Она улыбнулась ему, сунула в рот кубик сыра.

– Ты сам все это собрал?

– Да, сам. Весьма благодарная работа. – Он сел, вытянул перед собой ноги, отхлебнул шампанского. – Не понимаю, почему мне раньше в голову не пришло, что мое призвание – возиться в кухне.

Зонт над столиком защищал от солнца, шампанское было ледяным. Неплохой итог долгого дня, решила Ева.

– А как ты узнаешь, что картошка готова?

– Там есть таймер. Кроме того, они советуют потыкать картошку вилкой.

– Зачем?

– Это имеет какое-то отношение к готовности. Но, я думаю, мы и так все поймем. А что ты сотворила со своим коленом?

«Никогда ничего не упускает», – удивилась в который раз Ева.

– Один придурок в форме упустил другого придурка, и тот попытался опрокинуть меня на эскалатор. Пришлось пустить в ход колено, чтобы охладить его пыл. Теперь он жалуется на вывих челюсти и легкое сотрясение мозга. Правда, еще надо доказать, что у него есть мозги.

– Коленом по челюсти. Разумно. А как он получил сотрясение?

– Говорит, что от банки пепси, которой я в него кинула, но это чепуха. Думаю, это оттого, что на него кинулась целая куча полицейских.

– Ты бросила в него банку пепси?

– Чем богаты.

– Дорогая Ева! – Он взял ее свободную руку, поднес к губам и поцеловал. – Никогда не теряешься.

– Может, и так, да вот время пришлось потерять на лишнюю писанину. Офицер Каллен горько пожалеет об этом дне.

– Не сомневаюсь.

Рорк подлил им обоим шампанского, и они выпили. Услыхав вдалеке ворчанье грома, Ева покосилась на гриль:

– Смотри, как бы его не залило.

– Время еще есть. Сейчас немного увеличу нагрев и положу бифштексы.

Четверть часа спустя, потягивая шампанское, Ева заметила, как из гриля вырываются язычки пламени. Поскольку это было уже не в первый раз, она ничуть не встревожилась. Она лениво наблюдала, как Рорк сражается со своей новой игрушкой, проклинает ее на двух языках и разглядывает с бессильной досадой.

Картофелины, когда их потыкали вилкой, оказались твердокаменными, хотя кожура уже обуглилась. Нанизанные на шампур овощи сморщились и хрустели, как сухая листва. Их дважды опалило огнем. Бифштексы с одной стороны стали серыми, с другой – черными.

– Тут что-то не так, – пробормотал Рорк. – Должно быть, экземпляр бракованный. – Он нацепил на вилку один из бифштексов, снял с решетки и уставился на него с отвращением. – Непохоже на среднепрожаренный.

Когда каплющий с куска мяса сок попал на огонь и вызвал новую вспышку пламени, он швырнул бифштекс обратно на прутья. Пламя разгорелось еще жарче, и механизм уже не в первый раз произвел голосовое предупреждение:

ПОЯВЛЕНИЕ ОТКРЫТОГО ПЛАМЕНИ НЕЖЕЛАТЕЛЬНО И НЕ РЕКОМЕНДОВАНО. ПЕРЕПРОГРАММИРУЙТЕ В ТЕЧЕНИЕ ТРИДЦАТИ СЕКУНД, ИЛИ УСТРОЙСТВО АВТОМАТИЧЕСКИ ПЕРЕЙДЕТ В БЕЗОПАСНЫЙ РЕЖИМ, КАК УКАЗАНО В ИНСТРУКЦИИ, И ОТКЛЮЧИТСЯ.

– Чтоб тебя, сука ты поганая, сколько раз тебя перепрограммировать?

Ева глотнула еще шампанского и решила не упоминать о том, что слово «сука» не подходит устройству, говорящему явно мужским голосом.

Мужчины, заметила она, по привычке называют неодушевленные предметы, вызвавшие их неудовольствие, бранными женскими именами. Черт, да она сама так делала, и не раз!

В небе одна за другой появились дрожащие голубые вспышки, гром прокатился уже гораздо ближе. Поднялся ветер, на лицо Еве упали первые капли дождя. Она подошла к грилю, чтобы спасти бутылку шампанского. Рорк продолжал в бессильной ярости испепелять агрегат взглядом.

– Пойду закажу пиццу, – сказала она ему и направилась к дому.

– Нет, его просто замкнуло. – Рорк выскреб все, что осталось от еды, в мусорное отделение агрегата. – Я с тобой еще не закончил, – грозно пообещал он машине и последовал за Евой в дом. – Я этой штукой завтра еще займусь, – сказал он Еве.

– Знаешь… – Она подошла к автоповару, единственному, по ее мнению, разумному средству приготовления еды, – … приятно видеть, что ты можешь напортачить точно так же, как и мы, простые смертные. Вспотеть, разозлиться, ругать и пинать неодушевленные предметы. Хотя я не вполне уверена, эта штука неодушевленная.

– Фабричный дефект вне всякого сомнения. – Но теперь он уже улыбался. – Я его завтра проверю.

– Не сомневаюсь. Хочешь, поедим здесь?

– Давай. Сегодня наш последний шанс поужинать на кухне: уже завтра возвращается Соммерсет.

Ева замерла, не донеся бокал до рта.

– Завтра? Не может быть! Да он пять минут назад уехал!

– Завтра в полдень. – Рорк подошел и провел пальцем по ямочке у нее на подбородке. – И времени прошло куда больше, чем пять минут.

– Заставь его продлить отпуск. Скажи ему, пусть… совершит кругосветное путешествие. На корабле. Нет, на весельной лодке. Чтобы грести вручную. Это пойдет ему на пользу.

– Я предложил ему продлить отпуск, но он уже готов вернуться домой.

– Ну а я не готова. – Ева вскинула руки.

Рорк лишь улыбнулся, наклонился и поцеловал ее в лоб, как ребенка. Она обиженно фыркнула.

– Ну ладно, ладно. Но сейчас мы будем заниматься сексом на кухонном полу.

– Прошу прощения?

– Это все равно стояло у меня в списке неотложных дел, и мы к этому еще не приступали, значит, придется заняться прямо сейчас. Пицца подождет.

– У тебя есть список неотложных дел?

– Это должно было случиться само собой, в безудержном порыве страсти, но придется довольствоваться тем, что есть. – Она осушила бокал шампанского, поставила его на стол и освободилась от кобуры. – Давай, приятель, раздевайся.

– Список неотложных дел, куда входит секс? – Очарованный, повеселевший, Рорк следил, как она опускает кобуру с ремнями на кухонный прилавок и начинает расшнуровывать высокие ботинки. – Та оргия, что мы устроили на прошлой неделе в столовой, сперва на столе, а потом на полу, тоже была в твоем списке?

– Точно. – Она стянула и отбросила башмак.

– А ну-ка покажи мне список! – Он протянул руку и даже пошевелил пальцами, словно перебирая страницы.

Наклонившись, чтобы расшнуровать второй башмак, Ева подняла голову.

– Я держу его в памяти. – Она постучала по лбу. – У меня все тут. Ты не раздеваешься? – Обожаю твою память.

– Ну что ж, давай покончим с этим маленьким дельцем. Тут, как говорится, раньше сядешь – раньше выйдешь. И тогда мы могли бы…

Она умолкла, когда Рорк сгреб ее в охапку и усадил на кухонный прилавок. Ухватив обеими руками ее волосы, он притянул Еву к себе и с яростью обрушился на ее рот.

– Как тебе порыв страсти? – спросил он, когда ей пришлось освободиться, чтобы глотнуть воздуха.

– Неплохо… – Она не договорила, потому что в этот момент он рывком раскрыл рубашку у нее на груди.

– Как тебе такая безудержность?

Отвечать было трудновато, так как ее рот вновь подвергся нападению. Он сдернул то, что осталось от рубашки, с ее плеч до самых запястий. Теперь ее руки оказались связанными, и это вызвало инстинктивный приступ паники, смешанный с возбуждением. А он все тянул порванную ткань, как веревку.

Руки Евы оказались у нее за спиной, в ушах шумела кровь. Ей никак не удавалось набрать воздуху в легкие. Выпитое шампанское закружилось в голове.

– Руки, – с трудом выдохнула она.

– Не сейчас. – Рорк обезумел. Казалось, он всю жизнь по ней с ума сходил. По ее телу, запаху, вкусу, по ее коже. По стонам, вырвавшимся из ее груди, пока его руки торопливо и жадно ощупывали ее.

Он упивался ее кожей, изгибом груди, в которой – прямо под его ртом – бурно колотилось сердце. Она вновь застонала, задрожала, теряя голову, а он пустил в ход язык и зубы.

«Дай себе волю». Не было для него на свете ничего более волнующего, чем вот такие моменты, когда она давала себе волю.

Она по-прежнему не могла дышать, но ей уже было все равно. Ее обуревали куда более важные ощущения – слишком темные, слишком бурные и грубые, чтобы их можно было назвать наслаждением. Она позволила ему брать все, что он хотел, она умоляла бы его взять еще больше, если бы только могла говорить. Когда он сдернул брюки с ее бедер, она открылась ему. Она вскрикнула, когда оргазм потряс ее тело и обдал жаром изнутри. Ее голова бессильно склонилась на плечо, с губ сорвалось только одно слово:

– Еще.

– Всегда готов к услугам. – Он осыпал поцелуями ее волосы, щеки и снова губы. – Всегда.

Его руки обвились вокруг нее, а она, как только сумела освободиться, обхватила его руками и ногами. Дыхание вырывалось у нее изо рта короткими болезненными всхлипами.

– Мы не на полу.

– Мы туда еще доберемся.

Рорк легонько куснул ее за плечо, за шею, а сам подумал, что вряд ли сумеет удержаться от искушения съесть ее живьем. Их губы слились, сердца бились как одно. Он снял ее с прилавка, принимая весь ее вес на себя. Ее руки пробрались ему под рубашку, ногти царапали его влажную кожу.

Потом она задрала рубашку, стянула ее через голову и вонзилась зубами ему в плечо.

– О боже, твое тело… Мое, мое, мое!

Они очутились на полу, беспорядочно срывая друг с друга остатки одежды, лихорадочно втягивая воздух, потому что легкие грозили лопнуть. И на этот раз, когда она обхватила его ногами, он погрузился в нее.

Она была невыносимо горяча, и она взяла его в плен, вскидываясь, чтобы вобрать его поглубже, утянуть вниз вместе с собой. Его пальцы скользили и срывались с ее увлажнившейся кожи, но все-таки крепко ухватили ее за бедра и впились, когда он погрузился в нее.

ГЛАВА 12

Они лежали на полу, обессиленные и запыхавшиеся, ее мучила жажда, но она не была твердо уверена, что сумеет сделать глоток. Все ее силы уходили на то, чтобы отдышаться. «Можно считать, – думала Ева, – что затея с безудержным порывом страсти блестяще удалась». Рука Рорка накрыла ее пальцы, и она поставила ему высший балл за выносливость.

– Еще что-нибудь осталось в твоем списке неотложных дел? – тихо спросил Рорк.

– Нет, – прошелестела она. – Мы все выполнили подчистую.

– Слава богу!

– Нам придется подняться с этого пола до завтрашнего полудня, – предупредила Ева.

– Я думаю, придется даже раньше. Умираю с голоду.

– Я тоже. Но сейчас ты вряд ли способен проявить мужской героизм и взять меня на руки. – Вряд ли. Я думал, это ты меня понесешь.

– Ну что ж… – Они пролежали неподвижно еще целую минуту. – Может, вместе попробуем?

– Ну давай на счет три. – Рорк сосчитал, и на счет три они сумели подтянуть друг друга в cидячее положение. После этого они еще какое-то время просто сидели, улыбаясь друг другу.

– Было здорово. Между прочим, это была моя идея, – напомнила Ева.

– Внесем в Книгу рекордов Гиннесса. А теперь давай попробуем встать.

– Ладно, только не спеша.

Они поднялись на ноги, качаясь, как пара пьяниц, и ухватились друг за друга.

– Уф! Мне казалось, я вымоталась, наблюдая, как ты сражаешься с грилем и проигрываешь битву, но это не так. Это ты меня вымотал. За что и ценю.

– Всегда к твоим услугам. – Рорк шутливо боднул ее лбом. – Просто подожди минутку, пока кровь начнет циркулировать.

– Знаю я твою кровь. Она циркулирует всегда в одном направлении. А мне нужна пицца. И душ, – вдруг сообразила Ева. – Сначала душ, потом пицца, потому что, дружок, вид у нас с тобой еще тот!

– Ладно, давай соберем одежду. То, что от нее осталось.

Ева нашла то, во что превратилась ее рубашка, все, что осталось от белья, и другие разрозненные вещи. Они вместе вынесли свидетельства своих бесчинств из кухни.

– И даже не мечтай поиметь меня еще раз под душем! Мы с этим покончили.

Он поимел ее еще раз под душем, но только потому, что она первая об этом заговорила.

Пиццу они съели в спальне. Дойдя до третьего куска, Ева почувствовала, что пустота у нее под ложечкой вроде бы начинает заполняться.

– Что ты сегодня делал? – спросила она.

– Насчет чего?

Ева взглянула на него искоса.

– Приходится время от времени отслеживать то, чем ты занимаешься. Это помогает мне не забывать, что ты не только привлекательный сексуальный объект.

– А, понятно. У меня были встречи. – Она продолжала смотреть на него с каменным лицом, и он пожал плечами. – Всякий раз, как я пытаюсь объяснить тебе, чем занимаюсь, у тебя появляется этот стеклянный взгляд, и ты впадаешь в бессознательное состояние.

– Ничего подобного. Ну ладно, насчет стеклянного взгляда я еще могу согласиться, но я никогда не теряла сознания.

– У меня была встреча с моим брокером. Мы обсудили текущие тенденции на рынке и…

– Нет нужды углубляться в детали. Встреча с брокером: акции, шмакции и т. д. и т. п. Принято. Что дальше?

Его губы дрогнули в улыбке.

– Конференция по поводу курорта «Олимп». Два новых участка готовы к открытию. Я усиливаю полицейскую охрану. Шеф Анджело шлет тебе привет.

– И от меня передай. Там какие-то неприятности?

– Разве что мелкие. – Рорк запил пиццу шампанским. – Дарсия спрашивала, когда мы сможем нанести визит.

– В следующий раз, когда я впаду в бессознательное состояние. Вот тогда не теряйся и запихни меня в «челнок». – Ева слизнула с пальцев томатный соус. – Что дальше?

– Встречи с персоналом корпорации, несколько дежурных проверок охранной системы. Все в порядке вещей. Обсуждение предварительных отчетов о состоянии овечьей фермы в Новой Зеландии, которую я собираюсь купить.

– Овцы? Которые блеют?

– Овцы, шерсть, бараньи котлеты и другие продукты. – Он передал ей салфетку, и это напомнило Еве о миссис Паркси. – У меня был длинный деловой завтрак с парой строителей и их адвокатом. Они приглашают меня принять участие в бизнесе. Большой закрытый развлекательный центр в Нью-Джерси.

– Примешь?

– Вряд ли. Но послушать их было довольно забавно, а тем более поесть за их счет. Ну как, с тебя хватит?

– Столько встреч, и все это до завтрака?

– Совершенно верно.

– Ты занятой парень. Тебе стало труднее руководить всем этим из Нью-Йорка? Раньше, когда ты сам всюду ездил, тебе легче было?

– Я и сейчас всюду езжу.

– Но не так, как раньше.

– Раньше поездки меня больше привлекали. Но раньше у меня не было жены, приглашающей поиметь ее на полу в кухне. Ева улыбнулась, но он слишком хорошо ее знал. – Что тебя тревожит, Ева?

Она чуть было не рассказала ему про сон, про то, что вспомнила, но у нее не хватило духу. Разговор о матерях неизбежно должен был стать болезненным и для него. В качестве патентованного оправдания она использовала свою работу. Это даже не было неправдой. Работа ее всегда волновала.

– Нутром я уже знаю, кто он такой. Я с самого начала это поняла, с самой первой встречи. Нутром, но не головой. Я его не вижу, я ни в чем не уверена. Он меняется снова и снова, поэтому я не могу точно сказать. Типаж не просматривается и даже почерк, потому что почерк тоже меняется. Он потому и действует с успехом, что все время меняет стиль. Он перевоплощается в того, кому подражает, и я не знаю, удастся ли мне его остановить.

– Так ведь он именно на это и рассчитывает! Хочет довести тебя до полного изнеможения, прикидываясь разными персонажами, меняя методы и типы жертв.

– Что ж, до сих пор ему это блестяще удавалось. Я пока что пытаюсь отделить его самого от, скажем так, маскарадного костюма, который он на себя надел. Я хочу увидеть его таким, какой он есть, чтобы знать, что моя интуиция меня не подводит. Надо двигаться. От догадок к доказательствам, а от них – к аресту.

– И что же ты видишь?

– Самонадеянность. Изобретательность. Одержимость. Целеустремленность, которой можно даже позавидовать. Думаю, что и страх тоже имеет место. Я даже спрашиваю себя: может быть, именно страх заставляет его подражать другим вместо того, чтобы выработать свой собственный почерк? Но чего он боится?

– Ареста?

– Проигрыша. Я думаю, больше всего он боится проиграть. И не исключено, что этот страх проигрыша имеет отношение к деспотичной женщине, повлиявшей на его жизнь.

– Мне кажется, ты видишь его куда яснее, чем тебе кажется.

– Я вижу жертв, – возразила Ева. – Двух он уже убил, я различаю контуры следующей. Не знаю, кто она, не знаю, где это случится, почему он выберет именно ее. И если я все это не вычислю, он доберется до нее раньше, чем я доберусь до него. – Аппетит у нее пропал вместе с эйфорией от хорошего секса. – Ты занятой парень, Рорк, – сказала она. – У тебя своих забот полно.

– Пусть их лучше будет побольше, чем совсем никаких. Это ведь и твой девиз.

– Вот и хорошо, что у нас общий девиз. Мне надо просмотреть список подозреваемых. Мне надо отыскать эту деспотичную женщину. Когда я найду ее, найду и его. И мне понадобится рука помощи.

Рорк взял ее руку и крепко сжал.

– У меня по чистой случайности как раз есть одна. Под рукой.

Ева решила начать, не откладывая. Она смирила свою гордыню и позволила Рорку сесть за компьютер.

Может, он и проиграл с разгромным счетом грилю, за компьютером он был первым заместителем самого господа бога.

– Начнем с Брина, – сказала она ему. – Мне нужно все, что можно раскопать на Томаса А. Брина и его жену, не нарушая закона о неприкосновенности частной жизни.

Он послал ей мученический взгляд и сел за ее стол.

– И в чем же тогда интерес?

– В том, чтобы не нарушать законы, компьютерный бог.

– Ладно, тогда я хочу кофе. И печенье.

– Печенье?

– Да. – Кот вспрыгнул на стол и потерся головой о руку Рорка. – Я знаю, у тебя тут есть тайник с печеньем. Я тоже хочу.

Ева подбоченилась воинственным жестом.

– Откуда ты знаешь про мой тайник?

Он погладил кота и улыбнулся ей.

– Если за тобой не проследить, ты вообще забываешь поесть, а когда проголодаешься, предпочитаешь сладкое.

Она решила, что не спустит ему замечания насчет «проследить», но в настоящий момент у нее было более неотложное дело. Прищурившись, она подошла поближе и заглянула ему в лицо так пристально, словно он был главным подозреваемым по делу.

– Уж не рылся ли ты у меня в кабинете на работе в мое отсутствие? У меня там есть конфетная заначка.

– Конечно, нет! Я достану себе конфет, если захочу.

– А может, ты врешь, – задумчиво проговорила она. – Ты скользкий тип.

– Ты это уже говорила, пока мы принимали душ.

– И все-таки мне не верится, что ты мог рыскать по управлению и красть мой шоколад, просто чтобы свести меня с ума.

– Зачем? У меня есть более простые и легкие пути свести тебя с ума. Где мой кофе?

– Ладно, ладно. Томас А. Брин.

Ева отправилась в кухоньку, примыкавшую к ее кабинету. Кот лентой вился вокруг ее ног, хотя она и скормила ему кусок пиццы. Она включила кофеварку, взяла две кружки, а затем, по-воровски покосившись на дверь кабинета, подошла к кухонному шкафчику и вытащила из-за стоявшей на виду банки с кошачьей едой пакетик трехслойного печенья с шоколадной начинкой.

Она вытащила одно печенье для Рорка, но тут же решила, что ей самой тоже не помешает. А потом подумала: какого черта, он же ей помогает! Они вдвоем прикончат все, что осталось в пакете.

Почуяв десерт, Галахад всерьез перешел в режим мурлыканья и ласки. Ева насыпала ему в миску кошачьего лакомства. Он бросился на миску, как лев на газель, а Ева водрузила кофейник, кружки и печенье на поднос.

– Первичные данные уже загружены, хотя тебе они, наверное, уже известны, – объявил Рорк. – Новые данные на подходе. А почему ты интересуешься Брином?

– Ну, во-первых, это стандартная процедура – проверять всех, кого я опрашиваю по ходу следствия. – Ева поставила поднос на стол. – Но я решила в нем покопаться, потому что он задел «тревожную» кнопку. Сама не знаю – как.

Она подошла к экрану на стене, на который Рорк вывел первичные данные.

– Томас Аквинат Брин, возраст – тридцать три года, женат, один ребенок, мальчик двух лет. Писатель и профессиональный отец. Приличный декларированный доход. Он хорошо зарабатывает и, похоже, будет зарабатывать еще больше. Одно задержание за наркотики – «травку» – в двадцать один год. Покуривал в колледже, ничего удивительного. Коренной житель Нью-Йорка, выпускник Нью-йоркского университета, диплом по литературе, диссертация по криминологии – мне это нравится! – и по литературе. Зарабатывает на жизнь сочинением газетных статей и рассказов, на сегодняшний день опубликовал две книги, ставшие бестселлерами. Женат пять лет, родители живы, проживают во Флориде.

– Звучит нормально.

– Да.

«Но только звучит, – подумала Ева. – На самом деле картинка далеко не так хороша».

– У него красивый дом в хорошем районе. Он не смог бы себе позволить такой дом на то, что зарабатывал до написания второй книги, но у его жены престижный пост, значит, мы можем предположить, что у них общий доход, потому что они живут в этом доме со второго года брака. Он заботится о ребенке, она зарабатывает денежки.

– У меня сколько угодно служащих с такими же анкетными данными.

– Что-то в нем меня насторожило, вот и все. Это трудно объяснить. Но ты прибавь, что этот парень целыми днями размышляет об убийствах, читает о них, воображает их, реконструирует их, описывает, исследует.

– В самом деле? – Он налил им обоим кофе. – Кто стал бы уделять столько времени и сил убийствам?

– Я уловила сарказм. Разница в том, что полицейский из отдела убийств находит убийство отвратительным. А этот парень от них балдеет. От восхищенного интереса к экспериментированию – тут не требуется преодолевать пропасть. Он теоретически подкован, у него гибкое расписание, да и мотив имеется. Во-первых, как я уже сказала, его это возбуждает, а во-вторых, ты только представь себе, какая реклама! Когда СМИ вцепятся в эти убийства по-крупному, подумай только, сколько сока они выжмут! Как подскочат тиражи его книг! Его жена – ответственный редактор модного журнала. Бьюсь об заклад, она тоже знает цену рекламе. – Изучая экран, Ева стала покачиваться с носков на пятки. – У него есть бумага. Говорит, что получил в подарок от поклонника, но от кого именно – не помнит. Ни доказать, ни опровергнуть невозможно. Пока. Но будет любопытно, если я докажу, что он или его жена купили бумагу. Это будет очень интересно.

– Я могу слегка нарушить границы частной сферы и проверить.

Это было соблазнительно, но Ева покачала головой.

– В его счетах и в счетах его жены такая трата не значилась. Во всяком случае, мы ничего такого не нашли. Если идти дальше по этому пути, тут легким нарушением границ не обойдешься. Давай пока рассмотрим его биографию.

– Вечно ты мне кайф ломаешь.

– У него есть бумага, и пока мне этого хватит. Она у него есть, и он позволил мне ее увидеть. Это само по себе любопытно.

– Если он тот, кого ты ищешь, разве его жена ни о чем не догадывается?

– Должна бы догадываться, если только она не полная идиотка. Я ознакомилась с ее данными, там идиотизмом и не пахнет. Джульетта Гейтс, тот же возраст, тоже коренная жительница Нью-Йорка, окончила тот же университет. Держу пари, они познакомились в колледже. Два диплома – по моде и общественным связям. Заранее распланировала свою жизнь и двигалась по намеченной дороге без отклонений. Родила ребенка и сразу снова на работу. Еще два года назад зарабатывала вдвое больше, чем он, до сих пор получает в год примерно ту же сумму, но у нее более регулярные и стабильные заработки. Интересно, как распределяются доходы в семье?

– Что, собственно, ты ищешь?

– Кто хозяин в доме? Деньги – это власть, так? Держу пари, деньгами распоряжается она.

– Ну, если так судить, я сам не буду чувствовать себя хозяином в доме.

– Что ж, тебя можно только пожалеть. Мне на твои деньги плевать. А вот Тому ее деньги далеко не безразличны. – Ева воскресила в памяти самого Брина, ребенка, обстановку в доме. – Пока он сам не достигнет нового уровня в своем деле, ему нужна ее доля, чтобы содержать этот прекрасный дом, растить ребенка, жить, как ему хочется. Хорошая одежда, хорошие игрушки, высококлассная няня в помощь папочке, пока он работает.

– Значит, если он хороший отец, его можно подозревать в убийстве? Кто ж тогда такие мы с тобой? Во всяком случае, крайне циничная пара.

Ева бросила на него взгляд через плечо. Циничная или нет, в одном можно было не сомневаться: они действительно пара.

– Он ни разу не упомянул о ней как о своей партнерше, как об одной из вершин семейного треугольника. В доме всюду разложены его вещи, разбросаны детские игрушки, башмаки и так далее. Но никаких ее вещей не видно. Это наводит на мысли. Они не пара. В смысле – не семья. Ну-ка, выведи данные о родителях.

Она пробежала глазами сведения, мысленно заполняя пробелы в скудных обрывках, которыми располагала раньше.

– Вот видишь, и тут мать была вожаком стаи. Солидная карьера, именно она была кормильцем в семье. Отец ушел с работы, чтобы заботиться о сыне на профессиональной основе. И вот смотри, мамаша служила штатным сотрудником Международной коалиции женщин, занимала должность президента! Она автор и редактор газеты «Голос феминистки». Выпускница Нью-йоркского университета, а папаша посещал университет Кент в штате Огайо. Да, это любопытно. Значит, сценарий такой: Брин вырос в семье, где доминировала женщина с властным характером и политическими амбициями, а отец тем временем менял подгузники и так далее. Мать подтолкнула сына к поступлению в свою альма-матер, или он сам туда пошел, чтобы заслужить ее одобрение. А когда ему самому пришло время жениться, он выбрал такую же деспотичную женщину, которая забрала в свои руки всю власть в доме, а ему оставила традиционно женскую роль воспитателя. Да, все это еще не делает его психопатом, но наводит на мысли. Скопируй, занеси в дело и перегони на мой служебный блок в управлении.

Рорк с улыбкой выполнил команду.

– Судя по всему, я тоже выбрал деспотичную женщину. Интересно, в каком свете это выставляет меня?

– Ой, я тебя умоляю, – проворчала Ева. Вспомнив о печенье, она подошла к столу, чтобы взять одно себе. – Завтра у меня состоится встреча лицом к лицу с Джульеттой Гейтс. А пока давай взглянем на Фортни, Лео.

Фортни было тридцать восемь лет, он был дважды женат, дважды разведен, без детей. Рорк работал быстро, а главное, без слов понимал, что ей нужно, и Ева прочла, что его первой женой была киноактриса второго плана, снимавшаяся в порнофильмах. Брак продержался чуть больше года. Вторая жена была преуспевающим театральным агентом.

– Тут есть скандальные моменты, – заметил Рорк. – Довольно-таки сочные сплетни, попавшие в прессу. Хочешь все или только заголовки?

– Давай начнем с заголовков.

– Похоже, Лео был очень скверным мальчишкой. – Потягивая кофе, Рорк стал читать с экрана компьютера. – Попался со спущенными штанами – причем в буквальном смысле – в номере отеля в Новом Лос-Анджелесе, где развлекал пару весьма пышнотелых «звездочек». Помимо двух голых девушек в цвету – кстати, это цитата, – в номере были обнаружены солидные запасы химических веществ и приспособления сексуального характера. Очевидно, заподозрив нечто подобное, его жена пустила по его следу частного детектива. При разводе его ободрали как липку, ему пришлось выдержать град насмешек в прессе, потому что еще несколько женщин не преминули рассказать репортерам о своем опыте общения с незадачливым Лео. Процитирую одну из них: «Он – ходячая эрекция, вечно пристает, кончает прямо на входе». Ай-яй-яй.

– Сексуально неразборчив, страдает недержанием, публично опозорен женщиной. Имеет пару приводов за сексуальное насилие и непристойное обнажение. Мне это нравится. А теперь посмотри на его финансы. Никоим образом он не смог бы поддерживать такой образ жизни на свои заработки. Ему нужна женщина – в настоящий момент это Пеппер Франклин, – чтобы его содержать.

– Он мне не нравится, – пробормотал Рорк, продолжая читать. – Она заслуживает лучшего.

– Он приставал к Пибоди.

Теперь Рорк оторвался от компьютера и поднял голову. Его глаза грозно сверкнули.

– Он мне совсем не нравится. А к тебе он приставал?

– Нет, меня он боится.

– Ну слава богу, хоть не полный идиот.

– Я тебе скажу, что он такое. Эгоистичный до мозга костей, лживый подонок, которому нравится укладывать в постель безмозглых цыпочек – Пибоди как раз изобразила безмозглую цыпочку – и использовать более сильных женщин, чтобы они о нем заботились, а потом изменять им. Он образован, умеет пустить пыль в глаза. Любит пожить на широкую ногу – отсюда и шикарная почтовая бумага, – достаточно театрален, чтобы овладеть искусством имитации, расписание свободное, имеет возможность выслеживать и охотиться. Что у нас есть на его родителей?

– Все на экране. Как видишь, его мать актриса. В основном характерные роли второго плана. Честно говоря, я знаком с ее игрой. Она хорошая актриса, выступает до сих пор. Лео родила от мужа номер два, всего их было пять. У Лео имеется несколько сводных братьев и сестер. Его отец – театральный продюсер. Как и сам Лео. Осуществляет театральные проекты. Так… Ну вот, тут тоже есть намеки на скандал. – Он быстро пролистывал текст в поисках ключевых слов. – Лео было шесть лет, когда его родители развелись. Оба имели весьма громкие романы на стороне, пока состояли в браке, да и после тоже. И это еще не все. На суде мать Лео утверждала, что его отец проявлял склонность к насилию. Он утверждал то же самое насчет ее. Даже судя по отрывочным сведениям, их дом представлял собой зону военных действий.

– Значит, добавляем для полноты картины бурное детство и пренебрежение со стороны родителей. Мамаша – публичная фигура, это делает ее влиятельной. У них наверняка была прислуга – так? Горничные, садовники, няньки, гувернантки на полной ставке. Посмотри, сумеешь ли ты выяснить, кто присматривал за маленьким Лео. А пока выведи мне Ренквиста. – Тогда я возьму еще печенье.

Ева оглянулась на Рорка, уже готовясь отпустить какое-то ядовитое замечание. Но стоило ей бросить на него взгляд, один только взгляд, стоило только увидеть, как он сидит за ее столом и его волосы влажно блестят после душа, а глаза, устремленные на экран, светятся возбуждением, как сердце у нее растаяло.

Это просто нелепо. Она же хорошо знает, как он выглядит! И все-таки, даже не прилагая особых стараний, он мог заставить ее трепетать.

Должно быть, Рорк почувствовал ее взгляд, потому что оторвался от экрана и посмотрел на нее. Красивый до неприличия мужчина с печеньем в руке.

– По-моему, я его заслужил.

– Кого? – растерялась она.

– Печенье, – ответил Рорк и откусил кусочек. Потом он насторожился: – А в чем дело?

– Ни в чем.

Слегка смутившись, Ева снова отвернулась и приказала своему сердцу успокоиться. Пора, сказала она себе, переходить к следующему.

Ренквист, Найлз. Самодовольный, наглый. Но это всего лишь ее личное мнение. А теперь настала пора фактов.

Он родился в Лондоне. Мать – наполовину англичанка, наполовину янки. Завидная родословная со стороны матери, тонны денег со стороны отца. Отец Найлза – лорд Ренквист, член парламента и стойкий консерватор. Одна младшая сестра, живущая в Австралии с мужем номер два.

Ренквист получил полный пакет классического английского образования. Школа Стоунбридж, Итон, Эдинбургский университет. Прослужил два года в Королевских ВВС в чине капитана. Свободно владеет французским и итальянским, в дипломатический корпус вступил в тридцать лет, в тот же год женился на Памеле Элизабет Дайзерт.

У нее примерно та же история. Высокопоставленные родители, элитное образование, включающее шесть лет в закрытой школе в Швейцарии. Она была единственным ребенком в семье и располагала значительным независимым состоянием.

Среди людей их круга, подумала Ева, такой брак наверняка называется «блестящей партией». Ева вспомнила маленькую девочку, спускавшуюся по ступенькам, пока она допрашивала Памелу Ренквист. Роза Ренквист, золотисто-розовая куколка, дернувшая свою няню за рукав.

Нет, не няню. Памела называла ее «au pair». У подобных людей всегда и для всего находятся мудреные имена. Интересно, у самого Ренквиста была au pair, когда он рос?

Его расписание в дневное время было не столь гибким, как у других. Но разве всякие там ассистенты-референты стали бы к нему приставать, если бы он отлучился по делам на пару часиков? Изучив изображение Ренквиста с протокольной фотографии на экране, Ева в этом усомнилась.

Ни у него, ни у жены не было криминального досье. Никаких скандалов, судимостей или небольших правонарушений, как у Брина или Фортни. Идеальная картина, лакированная и блестящая. И фальшивая, не сомневалась Ева.

Он женился в тридцатилетнем возрасте, вспомнила она. Это возраст разума, когда обет «пока смерть не разлучит нас» дается всерьез. К тому же карьерный дипломат мог преуспеть в своем деле только при наличии полного семейного комплекта: жены и детей. Но, если только он не давал обет целомудрия, наверняка у него были добрачные связи. А может быть, и внебрачные.

Пожалуй, стоит поговорить с нынешней няней. Кто лучше знает о внутрисемейных отношениях, чем живущая в доме прислуга? Ева вернулась к столу, чтобы налить себе еще кофе.

– Можешь выводить данные о Кармайкле Смите.

– Что раньше: Смита или данные о няне Фортни?

– А они у тебя уже есть?

– Что я могу сказать? Я отрабатываю свое печенье.

– Сперва Фортни, умник. Все надо делать по порядку.

– Трудная задача, если учесть, что он переходил от одной няньки к другой, как эстафетная палочка. Похоже, его мать ела их на завтрак. Кормилицы, няни, аu pain, называй как хочешь. Семь воспитательниц сменилось меньше чем за десять лет. Ни одна не продержалась больше двух лет, средняя продолжительность службы – полгода.

– Не так долго, чтобы оказать серьезное влияние. Видимо, роль домашнего деспота сыграла сама мать.

– Судя по этим данным, она играла свою роль очень зажигательно. Трое бывших служащих подали на нее в суд за незаконную эксплуатацию, но по всем трем искам было достигнуто мировое соглашение.

– Придется мне поближе познакомиться с этой мамашей. – Ева принялась расхаживать взад-вперед перед экраном, сопоставляя данные. – У Лео мать актриса, а сейчас и любовница тоже актриса. Он выбрал профессию, связанную с актерами, причем он имеет над ними некоторую власть. И в то же время зависит от них. Это кое-что да значит. Убийца играет роли, изображает других убийц, доказывает, что умеет превзойти оригинал, действовать более утонченно. Когда я проведу вероятностный анализ с этими данными, Лео окажется у меня в верхней части списка. – Она задумалась. – Давай пройдем список до конца, прежде чем опускаться на более глубокий уровень. Найди мне няню Ренквиста, или как они их там называют в Англии.

– Роберта Дженет Гейбл, – объявил Рорк и с улыбкой пояснил: – Я делаю множество запросов одновременно.

Ева взглянула на изображение, появившееся на экране, и инстинктивно передернула плечами:

– Ну и жуть!

– Снимок сделан недавно. Она была значительно моложе, когда работала на мать Ренквиста, но, – предупреждая просьбу, Рорк вывел на экран еще одну фотографию, – все равно смотреть страшно.

– Да уж. – Ева изучила оба снимка. Суровое, мрачное, костлявое лицо с глубоко посаженными глазами и не знающим улыбки ртом. Волосы – темно-каштановые на раннем снимке и седые на недавнем – стянуты на затылке. Даже на раннем снимке были заметны угрюмые морщины неодобрения, взявшие рот как бы в скобки, на позднем они превратились в глубокие борозды, залегшие по обе стороны рта.

– Держу пари, никто и никогда не называл ее ласкательным именем, – прокомментировала Ева.

Она попыталась в уме вычислить возрастное соотношение и бросила благодарный взгляд на Рорка, когда он пришел ей на помощь.

– Она поступила на работу, когда Ренквисту было два года, и воспитывала его, пока ему не исполнилось четырнадцать. Он не был пансионером в Стоунбридже, после занятий уезжал домой. В четырнадцатилетнем возрасте его послали в Итон: услуги гувернантки ему больше не требовались. Роберте было двадцать восемь лет при поступлении на работу и сорок, когда она ушла в том же качестве к другим хозяевам. Сейчас ей шестьдесят четыре, недавно она ушла на покой. Не была замужем, собственных детей не имела.

– Вот я смотрю на нее и думаю: она щиплется, – заметила Ева. – Одна воспитательница в интернате тоже имела привычку щипаться. У этой небось, как и у той суки, что исщипала мне все руки до синяков, когда мне было десять лет, все документы в порядке: и дипломы, и лицензии, и все, что надо. Так, родилась в Бостоне и туда же вернулась, отойдя от дел. Да, это лицо вытесано из скальных пород Новой Англии. Она из тех, кто любит повторять всякое дерьмо типа: «Пожалеешь розгу, погубишь ребенка».

– Может, ей просто не повезло с внешностью, а сердце у нее золотое. Может, она прячет по карманам конфетки и раздает их тайком розовощеким ангелочкам.

– Она похожа на добермана. – Ева присела на край стола. – Наверняка фанатичка. Держу пари, она экономила каждый пенни и не тратила их на сладости. Думаю, нам придется поговорить с этой дамой. Послушаем, что она скажет о воспитании Ренквиста. А теперь давай посмотрим, что у тебя есть на Смита.

– Садись ко мне на колени.

Ева попыталась бросить на него осуждающий взгляд, но проиграла по очкам Роберте Гейбл. – Никакого баловства во время работы!

– Баловство уже было на кухонном полу, а потом под душем. Думаю, на время мы можем убрать его в шкаф. Сядь ко мне на колени. – Он послал ей подкупающую улыбку. – Мне так одиноко.

Она послушалась и постаралась не слишком расслабляться, когда его губы коснулись ее волос.

– Кармайкл Смит, – объявил Рорк, хотя мыслями все еще был погружен в ее детство. Он представлял ее себе ребенком, оказавшимся на иждивении у государства – того самого, которое она сейчас защищала. Ему хотелось обрушить ей на голову лавину всего того, чего она была лишена. Особенно любви. – Тридцать один год, лопни мои глаза. Ставлю все, что угодно, он кого-то подмазал, чтобы изменить эту дату. Родился в Саванне, но часть своего детства провел в Англии. Братьев и сестер нет, мать заявила, что занимается только воспитанием ребенка, и сохраняла этот статус вплоть до его совершеннолетия. Досье несовершеннолетнего правонарушителя с закрытым доступом – стоило бы его взломать! Доходы совсем не так велики, как можно было бы подумать, исходя из стиля жизни. Должно быть, у него весьма дорогие привычки.

– Родители развелись, отец переехал на постоянное местожительство в Девон, Англия, так? – Судя по последним данным, он до сих пор там.

– В сознательном возрасте криминального досье нет, но я уверена, что-то было. Либо откупился, либо выкупил. Ага, отбывал сроки в парочке шикарных реабилитационных центров. Ну-ка, давай поплотнее взглянем на мамашу.

– Сюзанна Смит. Возраст – пятьдесят два года. Рано же она его родила, – заметил Рорк. – А брак зарегистрирован лишь двумя годами позже. Привлекательная женщина.

– Да, он немного похож на нее. Ой, гляди-ка! Мамочка какое-то время имела желтый билет. Уличный уровень. И досье в милю длиной.

Заинтригованная, Ева начала подниматься на ноги, но Рорк крепко обхватил ее обеими руками за талию.

– Если тебе отсюда плохо видно экран, я могу перевести информацию в аудиорежим.

– С глазами у меня все в порядке. Похоже, она шулерствовала, мошенничала, ее застукали с наркотиками. Просила о снисхождении, – добавила Ева. – Сроков не отбывала. Шантажировала кого-то, держу пари. Сумела сохранить лицензию, даже когда подала на профессиональный родительский статус, но заявила, что не имеет дохода. На самом деле она его просто скрывала, вот и все. Наверняка зарабатывала контрабандой. Зачем платить налог, если можно смухлевать? Значит, сексуальное воспитание маленького Кармайкла началось рано и носило практический характер. – Она задумалась, представив себя на его месте. – Дай-ка мне посмотреть его медицинскую карту. С самых ранних лет, если можно.

– Разве я при этом не преступаю закон?

Ева помедлила, но ей слишком уж не терпелось знать правду.

– Главное, не зарывайся.

Рорк легким шлепком заставил ее подняться, чтобы дать ему возможность поработать. Пока он стучал по клавишам и щелкал «мышкой», Ева вылила в чашку остатки кофе.

– Обычные осмотры и прививки в детстве, – сказал Рорк. – Примерно с двухлетнего возраста у него проявилась предрасположенность к травмам.

– Да я уж вижу. – Ева пробежала глазами отчеты. Разные доктора. Различные медицинские центры. Швы, ушибы, один довольно серьезный ожог. Вывих плеча, сломанный палец. – Она его била, – подытожила Ева. – Это продолжалось и после развода, до самого отрочества, когда он вырос и она решила больше не рисковать, чтобы не получить сдачи. Значит, именно мать была деспотичной женщиной, доминировавшей в его жизни. Ей все сходило с рук, потому что она часто переезжала. И тут, в Штатах, и в Англии. А теперь взгляни на ее заработки, Рорк, и сравни с активами.

– Первые практически равны нулю, вторые довольно внушительны.

– Вот именно. Это значит, что она до сих пор тянет денежки со своего малыша. Его не могло не возмутить такое положение дел. Так ведь и до убийства недалеко.

ГЛАВА 13

У Евы были веские причины начать рабочую смену в своем домашнем кабинете. Там было тихо. Хотя, конечно, по сравнению с отделом убийств в Центральном полицейском управлении любое место, включая футбольный стадион, показалось бы тихим.

Ей нужно было время подумать. Ей и здесь требовалась доска с графиком убийств: хотелось иметь материалы под рукой и изучать их в любой момент.

И наконец, у нее был еще один веский повод задержаться дома, вместо того чтобы отправиться в контору с утра пораньше: в этот день ожидалось возвращение Соммерсета. Ева намеревалась уйти из дома задолго до полудня, но ей требовалось время, чтобы хоть немного поразмыслить над тем, что вернется она уже в другой дом, где вновь будет царствовать ее заклятый враг.

Вот почему она установила доску, села, вскинула ноги на стол и принялась изучать изображения на доске, прихлебывая кофе.

Тут были фотографии с места: переулок в китайском квартале, спальня Грегг. Тут были графики, планы местности, копии записок, оставленных на месте преступления. Фото жертв до и после. Рядом она прикрепила фотографии лондонского Уайтчепела и Бостона, где совершали свои преступления Потрошитель и Душитель, а также двух жертв, больше всего походивших на Вутон и Грегг.

Наверняка он тоже их изучал, думала Ева. Смотрел на эти старинные фотографии, читал старые отчеты.

Другие он тоже изучал. Воскрешал в памяти детали, готовился к следующему удару.

У нее были рапорты из лаборатории, отчет судмедэксперта, рапорты «чистильщиков». У нее были заявления свидетелей, родственников, подозреваемых, соседей. У нее были временные графики. У нее были ее собственные заметки, рапорты, а теперь еще скопилась и гора биографических данных на тех, кто был в списке подозреваемых.

Надо пройти весь путь заново с самого начала, поработать ногами, еще раз всех опросить. Надо копнуть глубже, сделать захват шире. И все же следующей жертвы не избежать, тут он успеет раньше. Инстинкт подсказывал Еве, что на коротком отрезке убийца ее опередит и кто-то еще умрет прежде, чем она его догонит.

А ведь он совершал ошибки. Ева пила кофе и смотрела на доску. Записки были ошибкой. В них явственно проступали гордыня и злорадство. Похвальба. Ему непременно требовалось рекламировать себя и делать это с помпой. Обрати на меня внимание! Гляди, какой я умный, какой у меня безупречный вкус!

Но она отследила бумагу и смогла составить список первых подозреваемых.

Другой ошибкой стала корзинка с персиками. Тут уж чувствовалась самонадеянность. Я могу уйти с места преступления, оставив за собой изувеченный труп, и с удовольствием съесть сочный персик.

Возможно, были и другие ошибки. Она их найдет, даже если придется разложить все на атомы. Он совершит новые ошибки: будь он хоть семи пядей во лбу, самомнение его погубит.

Ева оглянулась на открытую дверь и нахмурилась, услыхав звук шагов.

– Эй! – воскликнула она, когда в кабинет вошел Фини. Рубашка безупречно отглажена: значит, жена собирала его на работу и вынула ее из гардероба. А разношенные башмаки говорили о том, что ему удалось ускользнуть из дому, прежде чем миссис Фини успела заставить его обуться поприличнее.

Наверное, перед уходом он причесался, но его рыжие с проседью волосы уже встали жесткой вьющейся копной. На подбородке красовалась небольшая ссадина: Фини утверждал, что мужчина должен пользоваться только настоящей бритвой, иначе это не бритье.

– Получил твое сообщение, – начал он.

– Было уже поздно, поэтому я пообщалась с твоей голосовой почтой. Но я не думала, что ты придешь сюда с утра пораньше. Для тебя это крюк.

– Был бы крюк, если бы на кухне не нашлось чего-нибудь вкусненького. Обожаю датскую сдобу.

– Думаю, что-то есть. Надо поискать.

Приняв ее слова за приглашение, он прошел в примыкающую к кабинету кухоньку и прочел меню автоповара. Судя по одобрительному хмыканью, Ева догадалась: он нашел то, что пришлось ему по вкусу.

Нагруженный сдобной булочкой с начинкой и огромной кружкой кофе, Фини вернулся в кабинет и принялся изучать доску, как прежде изучала она.

– Итак, он выбил два очка из двух.

– Да, а у меня ноль. Пару раз мне удалось задеть мячик, но он все время откатывается в сторону. Если он сделает новый ход, журналюги пронюхают, и нам придется расхлебывать жуткий скандал. «Убийца-подражатель терроризирует Нью-Йорк». «Кровавый хамелеон ставит полицию в тупик». Репортеры обожают такое дерьмо.

Фини почесал щеку, откусил кусок булочки.

– Публика тоже. Извращенцы.

– У меня куча данных, куча версий, но стоит потянуть за одну ниточку, как натягиваются сразу шесть. Могу надавить на Уитни, чтобы дал еще людей, но ты же знаешь, как это бывает. Я стараюсь действовать без шума, да и бюджет не резиновый. Вот когда в газетах распишут об этих убийствах, и разразится скандал, и запахнет политикой, тогда нам дадут и денег, и все, что попросим.

– В электронном отделе лишняя пара рук всегда найдется.

– Не хочу я отвлекать людей из электронного отдела. Проверки, зондирование – это другое дело, но у меня пока нечего проверять: ни конкретной охранной системы, ни блока связи.

– Моим ребятам практика не помешает, – возразил Фини. Он всегда называл своих детективов и рядовых сотрудников «ребятами», независимо от пола и возраста.

– Ну что ж, спасибо. Меня бы это освободило для допросов и оперативной работы. Я тут как раз подумала: этот парень осторожен и действует очень точно. Взгляни на фото жертв – тех и последних. Положение, общее телосложение, цвет кожи и волос, способ убийства. Он копирует все. Копирует тщательно, можно сказать, скрупулезно. Как может человек достичь такого совершенства?

Фини доел булочку, запил ее кофе.

– Только опытом. Вот эти данные я сам проверю по Интерполу. Посмотрим, может, что и выскочит.

– Тождества не ищи, – предупредила Ева. – Есть у меня одна «заготовка» по первому убийству, но полного совпадения нет. Учти, я проводила проверку только по одному стилю. Теперь у нас есть два, а в перспективе и больше. И полного совпадения не будет: он же только упражнялся, ему не нужна была точная копия. Ему это было невыгодно, даже опасно. Идентичность он приберегал для финальных шоу, к которым хотел привлечь внимание.

– Ну ясно: не хотел настораживать полицию, пока не достиг математической точности, – кивнул Фини.

– Вот именно. Если ему удавалась точная копия, он избавлялся от тел. Может, хоронил, может, сбрасывал. Но он не мальчишка, ему не двадцать лет. Он зрелый мужчина, и начал он убивать не с Вутон. Он уже давно этим занимался.

– Я поработаю над обоими стилями, а если у тебя будут предположения насчет следующего, сразу звони.

– У меня составлен список, но тот, кого я ищу, – при этом Ева подумала о Брине, – много путешествует. Не только по Штатам, он бывал в Европе, и не раз. Бывал и в других местах. Ездит он первым классом. Так что его игровая площадка – весь мир, черт бы его побрал.

– Вышли мне свой список со всеми данными.

– Спасибо. Должна тебя предупредить: там сплошь важные шишки. Дипломат, поп-звезда, знаменитый писатель и один паршивый якобы театральный продюсер, живущий за счет актрисы из первой десятки. Уже поступали жалобы на травлю со стороны полиции, и наверняка их будет еще больше.

Фини усмехнулся.

– А вот это уже весело. – Он поднялся на ноги, отставил пустую кружку и потер руки. – Ну-ка, давай за работу.


Когда Финн ушел, Ева сформировала файлы, отослала их на его служебный компьютер в электронном отделе, зафиксировала эту меру в памятке для начальства. Потом она снова прогнала свой список через вероятностный тест, немного поиграла с компьютерным моделированием, но для нее это было не более чем упражнением, чтобы занять ум.

К тому времени, как Ева закончила с моделированием, они с компьютером согласовали единый список вероятных прототипов, которых ее убийца мог сымитировать в ближайшем будущем. Она отбросила всех, кто работал с партнером или преследовал мужчин. Всех, кто прятал или уничтожал тела. Из оставшихся она особо выделила тех, чья слава надолго пережила их самих.

Она как раз начала спрашивать себя, куда подевалась Пибоди, когда один из домашних роботов подошел к ее двери. Роботы всегда пугали Еву. Рорк редко ими пользовался, и она почти не встречала их в доме. Но она и под пыткой не призналась бы, что в глубине души предпочитает живого Соммерсета из плоти и крови автоматизированной прислуге.

– Извините за беспокойство, лейтенант Даллас.

Робот был женского пола, с грудным, чувственным голосом. Солидная черная униформа горничной ничуть не скрывала, что женщина-робот сложена как порнозвезда.

И не будучи опытным следователем, можно было догадаться, зачем ее забавник-муж активизировал эту куклу, решила Ева: чтобы она оценила разницу между пышногрудой блондинкой и тощим, как скелет, Соммерсетом.

Ладно, за это она с ним еще посчитается, когда подвернется подходящий случай.

– В чем дело?

– У входа дама с визитом к вам. Некая мисс Пеппер Франклин хочет с вами поговорить. Вы примете ее?

– Конечно. Она сэкономит мне поездку. Она одна?

– Она прибыла в частной машине с шофером, но без сопровождения.

«Оставила Фортни дома», – отметила про себя Ева.

– Пригласите ее войти.

– Привести ее сюда?

– Нет, проводите ее в эту… в парадную гостиную.

– Угодно ли вам подать что-нибудь освежающее?

– Я дам знать.

Когда горничная-робот вышла из комнаты, Ева побарабанила пальцами по краю стола, бросила взгляд на дверь, соединяющую ее собственный кабинет с домашним кабинетом Рорка. Может, это и к лучшему, что его нет дома. Это сведет светскую часть визита к минимуму.

Она решительно нацепила кобуру, а жакет оставила висеть на спинке кресла. Таким, пусть и не слишком утонченным способом можно намекнуть Пеппер, что она на работе. Потом Ева допила кофе, посидела еще минуты две, что-то напевая себе под нос. Когда она спустилась в гостиную, Пеппер ее ждала.

Актриса была в безупречном летнем наряде: воздушная белая блуза поверх тонкого голубого топа и такого же цвета коротких брючек. Костюм дополняли босоножки на высоких каблуках, от одного вида которых у Евы заныли ступни. Пышные золотистые волосы были уложены в какую-то замысловатую прическу. Пересекая комнату, Ева уловила тонкий и прохладный цветочный аромат ее духов.

– Спасибо, что согласились меня принять. – Пеппер одарила ее профессионально ослепительной улыбкой. – Да еще в столь ранний час.

– Я работаю в отделе убийств. Мой день начинается, когда ваш кончается. – Встретив недоуменный взгляд Пеппер, Ева пожала плечами. – Извините, это старинная полицейская шутка. Чем я могу вам помочь?

– Как я понимаю, Рорка дома нет?

– Нет. Если хотите его увидеть, вы можете застать его в Центре. Он на работе.

– Нет-нет, честно говоря, я надеялась застать вас одну. Не могли бы мы присесть?

– Конечно. – Ева приглашающим жестом указала на кресло и села сама.

Пеппер положила руки на подлокотники глубокого мягкого кресла и со вздохом оглядела комнату.

– Это по-прежнему самый невероятный дом из всех, что мне приходилось видеть. Какой изумительный стиль! Но удивляться не приходится, ведь дом принадлежит Рорку.

– Во всяком случае, крыша не течет.

Пеппер засмеялась.

– Я давно здесь не была, но не могу забыть сурового дворецкого, который впускал меня в дом. Он был совсем не похож на эту показушную куклу.

– Соммерсет. Он в отпуске. Возвращается как раз сегодня.

«А может, его захватит банда головорезов и будет держать, пока мы не заплатим выкуп? Или он влюбится до безумия в юную нудистку и останется на Борнео?»

– Соммерсет. Да, конечно.

– Но вряд ли вы пришли повидать его.

– Нет, – кивнула Пеппер. – Я пришла поговорить с вами по душам, как женщина с женщиной. Я знаю, вы вчера опять видели Лео. Он был очень расстроен. Он чувствует себя затравленным и считает, что вы преследуете его по личным мотивам.

– У меня нет личных мотивов. Даже если он убийца, я не питаю к нему ничего личного. Это моя профессия – преследовать людей.

– Может быть. Но дело в том, что тут есть личная связь. Через меня. Через Рорка. Я хотела бы откровенно обсудить это с вами.

– Я вас слушаю, – кивнула Ева.

Пеппер выпрямилась в кресле, сложила руки на коленях.

– Вам, конечно, известно, что некогда меня с Рорком связывали интимные отношения. Я, разумеется, понимаю, что вы по этому поводу можете испытывать неловкость или даже раздражение. Но это было несколько лет назад, еще до того, как он встретил вас. Мне бы не хотелось, чтобы чувство досады или раздражения, сколь угодно оправданное, повлияло бы на ваше отношение к Лео.

Ева позволила молчанию затянуться.

– Позвольте мне уточнить, правильно ли я поняла. Вы хотели бы знать, злит ли меня тот факт, что вы с Рорком несколько лет назад катались голышом по постели, и если злит, то не вымещаю ли я свою злость на парне, с которым вы сейчас катаетесь голышом по постели.

Пеппер открыла рот, снова его закрыла, деликатно откашлялась и только потом произнесла: – Прямо в яблочко.

– Позвольте мне вас успокоить, мисс Франклин. Если бы я злилась на каждую женщину, с которой Рорку случилось переспать, я провела бы жизнь в непрерывном возмущении. Вы были одной из многих. – Ева вскинула левую руку и постучала ногтем по обручальному кольцу. – Я – единственная. Ваша связь меня ничуть не смущает.

Пеппер долго смотрела на нее молча. Потом она заморгала, уголки ее рта дрогнули.

– Это весьма… разумно, лейтенант. И вы придумали очень ловкий способ съездить мне по физиономии и указать мне на место.

– Да, мне тоже так кажется.

– Но в любом случае…

– Нет никакого другого случая. Мы с Рорком познакомились, будучи уже взрослыми людьми. Что было до нашей встречи, меня не касается. И если бы я позволила мелкой бабской ревности влиять на мою работу, мне пришлось бы сдать жетон. А я очень дорожу своим жетоном.

– Не сомневаюсь, – ответила Пеппер. – Как не сомневаюсь и в том, что вы достойны Рорка. Он самый неотразимый человек из всех, кого я в жизни знала. И дом у него такой же – великолепный, яркий, полный сюрпризов. Но он не любил меня и никогда не делал вид, что любит.

– А Лео? Он вас любит?

– Лео? Лео нуждается во мне. И мне этого довольно.

– Должна признаться: мне кажется, что вы продаете себя по дешевке.

– Это очень мило с вашей стороны. Но я не подарок, лейтенант. Я требовательна и эгоистична. – Пеппер рассмеялась легким, мелодичным смехом. – И мне нравится, что я такая. Я требую уважения к моим занятиям и времяпрепровождению, и любой мужчина в моей жизни должен понимать, что работа для меня прежде всего. Если он это понимает, если он предан мне и нуждается во мне, мне этого довольно. Лео слаб, я знаю, – продолжала она, томно поведя точеными плечами. – Может быть, мне нужен именно слабый мужчина, вот почему я не сумела удержать Рорка больше чем на несколько недель. Лео меня устраивает. И поскольку он слаб, лейтенант, это лишний довод в пользу того, что он не тот, кого вы ищете.

– Значит, вам обоим не о чем беспокоиться. Он солгал на первом допросе. Когда кто-то говорит мне неправду, я начинаю спрашивать себя, в чем тут дело.

Лицо Пеппер смягчилось, и Ева поняла: как бы она ни уверяла и себя и других, будто с нее довольно, что мужчина нуждается в ней, на самом деле она любит Лео Фортни.

– Вы его напугали. Это ведь естественно, что человек пугается, когда его допрашивает полиция? Особенно когда речь идет об убийстве.

– Но вы же не испугались.

Пеппер тяжело вздохнула.

– Ну хорошо. Лео не всегда бывает правдив, но он никогда никому не причинял вреда. Во всяком случае, серьезного вреда.

– Вы можете мне сказать, где он был в воскресенье утром?

Губы Пеппер плотно сжались, она прямо взглянула в глаза Еве.

– Не могу. Могу лишь сказать, где он был по его собственным словам, но это он вам уже и сам сказал. Лейтенант, неужели вы думаете, что я не распознала бы убийцу, если бы жила с ним бок о бок, если бы была с ним близка, если бы спала с ним?

– Этого я не знаю. Но вы можете ему передать, что, если он хочет, чтобы его оставили в покое, пусть будет честен со мной. Пока он… как вы говорите, не всегда бывает правдив, я не выпущу его из виду.

– Я с ним поговорю. – Пеппер встала. – Спасибо, что согласились меня принять.

– Без проблем. – Ева проводила ее к выходу и, открыв дверь, увидела поджидающий автомобиль. А также свою помощницу, топающую по подъездной аллее на своих двоих.

– Офицер… как ее фамилия? – спросила Пеппер.

– Пибоди.

– Ах да, офицер Пибоди. Похоже, у нее выдалось трудное утро. Вчерашняя гроза немного смягчила жару, но явно недостаточно.

– Последние летние деньки в Нью-Йорке. Большего ждать не приходится.

– Это меня научит оставаться в Лондоне. – Пеппер протянула руку. – Мне бы все-таки хотелось, чтобы вы с Рорком пришли на спектакль. Свяжитесь со мной в любое время, и я устрою вам места.

– Как только немного разберусь с делами, поймаю вас на слове.

Ева проследила, как шофер выходит из машины и открывает заднюю дверцу небольшого городского лимузина. Потом она дождалась, пока запыхавшаяся и вспотевшая Пибоди не взберется по ступенькам крыльца.

– Лейтенант. Извините. Проспала, потом метро… застряла в тоннеле. Надо было позвонить. Не думала, что уже так…

– Войди, а то ты сейчас рухнешь с тепловым ударом.

– Мне кажется, я немного обезвожена. – Лицо Пибоди побагровело и взмокло. – Можно мне умыться? Я только сполосну лицо…

– Иди. В следующий раз возьми такси! – крикнула Ева, взбегая по лестнице наверх, чтобы захватить пиджак и все необходимое для рабочего дня.

Она взяла две бутылки воды из холодильника у себя в кухне и спустилась как раз в тот момент, когда ее помощница выходила из туалетной комнаты. Цвет лица Пибоди приблизился к нормальному, униформа сидела на ней ладно, волосы были уже сухие и причесанные.

– Спасибо. – Пибоди схватила протянутую бутылку и начала жадно булькать, хотя уже успела напиться из-под крана. – Терпеть не могу опаздывать. Я занималась, засиделась допоздна.

– Разве я не говорила, что ты можешь надорваться? Если придешь на экзамен полумертвая, тебе это вряд ли поможет.

– Да я всего-то пару часиков посидела! Время потратила – мы с Макнабом квартирку присматривали, – вот и решила наверстать. Я не знала, что у нас назначена встреча с Пеппер Франклин.

– У нас ничего не назначено. Она сама приехала, хотела вступиться за Фортни.

Ева вышла из дома и направилась к гаражу. Ей вовремя не пришло в голову, что можно приказать одному из домашних роботов вывести машину к подъезду. Соммерсет делал это без напоминаний. Для нее это было лишним поводом поскрипеть зубами: она забывала о подобных мелочах, а вот он никогда не забывал.

– Ну слава богу, по крайней мере, теперь я знаю, что не схожу с ума, – на ходу заметила Пибоди, стараясь идти в ногу с Евой. – Столько событий сразу! Представляете, лейтенант, мы подписали договор на аренду! Места много, есть лишняя спальня, мы решили переоборудовать ее в общий кабинет, и это близко от управления. Это в вашем старом доме: Леонардо и Мэвис будут нашими соседями, представляете? Это же классно! И это так мило со стороны Рорка присоветовать нам это местечко, но…

– Но что?

– Вы не понимаете? Я подписала арендный договор! Мы с Макнабом будем вместе снимать квартиру! Это… это огромный шаг. Через месяц мы уже туда переедем.

Ева набрала код гаража и стала ждать, пока откроются двери.

– Я думала, вы и так уже живете вместе.

– Да, но это неофициально. Очень неофициально. Просто он большую часть времени ошивается у меня. А тут все всерьез. У меня мандраж. – Пибоди прижала ладонь к животу, поспешая следом за Евой к ее полицейскому автомобилю. – Вот я и засела за учебу, как только мы вернулись, и у меня начался мандраж уже от этого. А потом я не смогла заснуть от мандража и прыгнула на Макнаба, ну, просто чтоб напомнить себе, зачем я вообще ввязалась в это дело, и это тоже заняло какое-то время, потому что, ну, вы понимаете, я так волновалась…

– Избавь меня от этих подробностей.

– Да, мэм. Ну, в общем, заснула я очень поздно и так крепко, что, наверное, отключила будильник, так и не проснувшись толком. А спохватилась только час спустя!

– Если ты встала часом позже, как тебе удалось опоздать… – Ева взглянула на наручные часы, – всего на пятнадцать минут?

– Пропустила кое-что из моих обычных утренних занятий. Я шла по графику, пока не отключили энергию в метро. Это выбило меня из колеи, и теперь у меня опять мандраж.

– Если ты намерена прыгнуть на меня, чтобы избавиться от мандража, советую выбросить эту мысль из головы. Слушай, Пибоди, если ты до сих пор не готова к экзамену, то теперь уж перед смертью не надышишься.

– Вот спасибо, утешили! – Пибоди отвернулась и обиженно уставилась из окна, пока Ева выводила машину из гаража. – Я не хочу срезаться. Не хочу краснеть, не хочу, чтобы вы краснели за меня.

– Замолчи, а то у меня начнется мандраж! Никому не придется за тебя краснеть! Ты сделаешь все, что в твоих силах, и этого будет достаточно! А теперь возьми себя в руки, я должна тебя просветить насчет Смита перед новой встречей.

Слушая и делая пометки в портативном компьютере, Пибоди покачала головой:

– Ничего этого в его официальных данных нет. Даже на неофициальных сайтах. Чего-то я тут не понимаю. Парень живет саморекламой, любит выжимать слезу у поклонниц. Так почему бы не разыграть такой козырь? В детстве его обижали, он все преодолел и верит в силу любви, ча-ча-ча.

– Ча-ча-ча? – переспросила Ева. – У меня есть пара версий, почему он не хочет ходить с этой карты. Во-первых, это портит его имидж. Сильный, красивый, романтичный мужчина, такой чистый, что аж скрипит. В этот образ не вписывается трудное детство в доме матери, которая подрабатывала проституцией, поколачивала его и до сих пор тянет с него денежки.

– Это я понимаю, но и трудное детство можно разыграть так, что диски будут продаваться, как горячие пирожки. Торжество ян.[9]

– Ян? Это что-то вроде ча-ча-ча? – удивилась Ева. – Но суть не в этом. Да, это могло бы вызвать у кое-кого из женщин жалость к нему и даже уважение, могло бы заставить их раскошелиться на диск. Но это не то, что ему нужно.

– А что ему нужно? – спросила Пибоди, хотя и сама уже начала соображать, что к чему.

– Не деньги. Это всего лишь побочный продукт, хоть и весьма приятный. Ему нужно, чтобы его обожали, смотрели на него как на героя, превозносили до небес. Ему хочется быть предметом грез. Он трахает молоденьких фанаток, потому что они не склонны рассуждать, и подыгрывает женщинам постарше, потому что они более снисходительны.

– И окружает себя женской прислугой, потому что ему необходимо, чтобы о нем заботились женщины. И все из-за того, что женщина, которая должна была заботиться о нем в детстве, этого не делала.

– Вот и я так думаю. – Ева повернула за угол и объехала тяжело пыхтящий сдвоенный автобус, забитый пассажирами, спешащими в свои казенные муравейники и ульи. – Поп-идол не должен преодолевать препятствия, он должен просто быть самим собой. Мужчина твоей мечты не может быть несчастным мальчишкой, которого била мать, когда он попадался ей под руку. Уточняю: мужчина твоей мечты в его представлении. Он выстроил себе такой образ и твердо намерен его придерживаться.

– Значит, можно предположить, что стресс от необходимости скрывать правду и застарелая злоба на мать надломили его психику. А сломавшись, он убил две половины той женщины, которая его обижала. Шлюху и мать.

– Вот теперь ты пустила в ход мозги.

«Это похоже на компьютерный тренинг», – подумала Пибоди. Соображала она не слишком быстро, но чувствовала, что движется в верном направлении.

– Вы сказали «пара версий». А вторая?

– Вторая такова: он хочет забыть о своем прошлом, похоронить его. Прошлое не имеет никакого отношения к его нынешней жизни – вот что он твердит себе. Он ошибается: прошлое всегда является частью настоящего, его скрытой, подводной частью. И он не хочет, чтобы почтеннейшая публика, причмокивая и чавкая, пережевывала эту часть его жизни.

Пибоди устремила взгляд на Еву, но на лице ее лейтенанта ничего невозможно было прочесть.

– Чтобы он мог чувствовать себя человеком, уцелевшим после побоев, выжившим и добившимся успеха, несмотря на травмы и насилие, пережитые в детстве.

– Ты его жалеешь.

– Да, пожалуй. Правда, не настолько, чтобы раскошелиться на диск, – усмехнулась Пибоди. – Но мне его немного жаль, это верно. Он же не ждал, что ему причинит боль тот единственный человек, который должен был бы заботиться о нем. Я просто не представляю, каково это – иметь такую мать, которая набрасывается на тебя и бьет. Моя… ну, мою мамашу вы знаете. Она кого угодно может достать, но она никогда в жизни не причинила бы зла никому из нас. А с другой стороны, хотя мои родители, конечно, люди мирные и не склонные к насилию, можете мне поверить, они разорвали бы на куски любого, кто попытался бы нас обидеть. Но мне приходилось видеть и другую сторону медали: я ведь патрулировала улицы, и вы даже не представляете, сколько пьяных дебоширов мне пришлось доставить в отделение, пока меня не перевели к вам. Ну и потом, когда я перешла в отдел убийств, тоже всякого насмотрелась.

– Ничто так не вымывает из мозгов образ идеальной американской семьи, как первая пара пьяных дебоширов, избивающих своих жен, которых доставляешь в отделение.

– Одна из самых веских причин, чтобы уйти из патрулей, – с чувством согласилась Пибоди. – Но я хочу сказать, что видела все своими глазами, и, если хотите знать мое мнение, тяжелее всего приходится детям.

– Детям всегда приходится тяжелее всех. Но некоторые – кто верхом, кто ползком – прорываются через это, а другие нет. И вот тебе еще одна версия насчет Смита: он питается женским обожанием и упивается им, это одна часть его жизни. Но в то же время он считает их шлюхами и стервами, вот и убивает их самым жестоким и эффектным образом.

– Что ж, вполне убедительная версия.

– Как бы то ни было, он не придет в восторг, когда я брошу ему в лицо его прошлое, поэтому приготовься.

Пибоди восприняла слова Евы буквально и положила руку на рукоятку парализатора, пока они шли от машины к дверям Смита.

– Я не имела в виду боевую готовность, Пибоди, – усмехнулась Ева. – Давай сначала испробуем вежливый подход.

Их впустила в дом та же женщина под звуки той же самой музыки. По крайней мере, Еве показалось, что это та же самая музыка. Да и как можно отличить одну песню от другой, если все, что этот парень поет, может вызвать сахарный диабет?

Пока их не ввели в комнату с подушками на полу и пушистым белым котенком, Ева положила руку на рукав женщины.

– Есть в этом доме нормальные стулья или кресла?

Губы Ли неодобрительно поджались, но она кивнула.

– Да, конечно. Сюда, пожалуйста.

Она провела их в комнату с глубокими мягкими креслами в бледно-золотистой обивке и столиками со стеклянными крышками. Один из столиков служил подставкой миниатюрному фонтану, в котором голубая вода булькала на белых камешках. На другом столе стояла открытая квадратная коробка, наполненная белым песком. На поверхности песка Ева заметила какие-то письмена, вычерченные маленькими грабельками, лежащими рядом с коробкой.

Шторы были задернуты, но стеклянные края столиков светились в полутьме.

– Устраивайтесь поудобнее, прошу вас, – Ли указала на кресла. – Кармайкл сейчас присоединится к вам.

Ева принялась изучать проекционный экран на стене. Здесь была движущаяся абстрактная картина: нежные пастельные пятна перетекали друг в друга – розовые, голубые, золотистые и снова розовые. И в этом помещении тоже фоном звучал воркующий голос Смита.

– Меня уже подташнивает, – призналась Ева. – Надо было вызвать его к нам в отдел, там хоть обстановка нормальная, а тут ошизеть можно.

– Говорят, вы вчера одному челюсть своротили, – Пибоди изо всех сил старалась удержать на лице серьезное выражение. – Многие люди не назвали бы это нормальной обстановкой.

– Многие люди просто не знают жизни. – Ева повернулась кругом, потому что в эту минуту в комнату вошел Кармайкл Смит.

– Как я рад снова видеть вас обеих. – Он плавно повел по воздуху обеими руками, указывая на кресла, и широкие рукава его рубашки заколыхались. – Мы как раз пьем прохладный лимонад. Надеюсь, вам тоже понравится. – Он устроился в одном из кресел, кто-то из прислуги поставил поднос на длинный стеклянный столик рядом с ним. – Мне сказали, что вы пытались со мной связаться, – продолжал Смит, наливая бледно-лимонную жидкость из графина в стаканы. – Понятия не имею, о чем может идти речь, но прошу меня извинить: я был в уединении.

– Ваш представитель звонил начальнику полиции, – напомнила Ева, – так что, я полагаю, кое-какое понятие у вас имеется.

– Я вновь вынужден извиниться! – Смит обхватил один из высоких стаканов обеими руками, демонстрируя свои красивые длинные пальцы. – Мой агент слишком заботится обо мне, но это и понятно, такова его работа. Сама мысль о том, что репортеры могут узнать о моем разговоре с вами, да еще на такую ужасную тему, встревожила его. Я ему говорил, что доверяю вашему слову, что вы сохраните все в секрете, но…

– Мне не нужна шумиха. Я ищу убийцу.

– Здесь вы его не найдете. Здесь царство мира и покоя.

– Мира и покоя, – кивнула Ева, не сводя глаз с его лица. – Я полагаю, для вас подобные вещи должны быть очень важны.

– Жизненно важны, как и для всех людей. Жизнь – это полотно, на нем нарисована прекрасная картина. Все, что нам нужно, это взглянуть и увидеть.

– Мир, покой, красота особенно важны для того, кто был лишен их в детстве. Для человека, которого в детстве систематически избивали, истязали. Который имел множество травм. Вы платите вашей матери, чтобы она держала язык за зубами или просто чтобы не показывалась вам на глаза?

Стакан хрустнул и раскололся в руке Смита, тонкая струйка крови потекла по его ладони.

ГЛАВА 14

Осколки стекла, со звоном упавшие на пол, внесли, по мнению Евы, интересное разнообразие в воркующий на заднем плане голос певца, записанный на диск.

Еве пришло в голову, что вряд ли кто-нибудь из поклонниц узнал бы своего кумира в эту минуту, когда его лицо было искажено до безобразия выбросом негативной энергии. Его окровавленная рука все еще сжимала разбитый стакан. До нее доносилось его хриплое, затрудненное дыхание. Он вскочил на ноги. Она тоже поднялась – медленно, не спеша, но в то же время готовясь отразить нападение.

Ничего отражать не пришлось: он лишь запрокинул голову, как пес, и завыл, призывая Ли. Она прибежала на зов, шлепая босыми ступнями по полу. Ее широкие одежды развевались на бегу.

– О, Кармайкл! Ах, бедненький мой! У тебя кровь идет! Вызвать доктора? Вызвать «Скорую»?

Она забилась в истерике и принялась хлопать себя по щекам. Его глаза наполнились слезами, он протянул вперед кровоточащую руку.

– Сделай что-нибудь!

Ева выступила вперед, схватила его раненую руку, вывернула ее ладонью к себе и осмотрела порез.

– Тащите сюда полотенце, воды, антисептик и бинты. Это всего лишь царапина, не стоит из-за такой ерунды вызывать «Скорую».

– Но его руки, его прекрасные руки! Кармайкл – артист!

– Ну да, он артист с порезом на ладони. Ничего страшного. Пибоди! Носовой платок есть? – Здесь, лейтенант.

Взяв платок, Ева забинтовала порез. Ли тем временем бросилась вон из комнаты. Наверное, звать на помощь пластического хирурга.

– Сядьте, Кармайкл. Повторяю, это всего лишь царапина.

– Вы не имеете права, не имеете никакого права врываться в мой дом и расстраивать меня таким ужасным образом! Это недостойно! Вы не имеете права нарушать мое душевное равновесие, угрожать мне!

– Не помню, чтобы я вам угрожала, а память у меня хорошая, особенно на такие вещи. Офицер Пибоди, я угрожала мистеру Смиту?

– Нет, лейтенант, не угрожали.

– Думаете, если я живу в довольстве, люблю покой и красоту, мне неизвестны более темные стороны жизни? – Теперь его зубы оскалились, он прижал пораненную руку к сердцу. – Вы собираетесь вымогать у меня деньги, плату за молчание о том, что вас совершенно не касается. Женщины вроде вас всегда хотят, чтобы им заплатили.

– Женщины вроде меня?

– Такие, как вы, думают, что они лучше мужчин. Вы используете ваши чары, секс, чтобы взять власть над мужчинами, выжать из них все соки. Все вы просто животные. Суки и гадины. Вас бы стоило…

– Вот с этого места поподробнее, пожалуйста. Что с нами стоило бы сделать? – спросила Ева, когда он умолк на полуслове, стараясь овладеть собой. – Убить нас, замучить, заставить заплатить за все?

– Я ничего такого не говорил!

Он вновь рухнул в кресло, придерживая руку за запястье и укачивая ее как младенца.

Вернулась Ли с пушистым белым полотенцем, бутылкой воды и запасом бинтов, которого с лихвой хватило бы на перевязку целого эскадрона после кровавой битвы.

– Пусть моя помощница об этом позаботится, – посоветовала Кармайклу Ева. – Эта ваша истеричка все испортит и причинит вам гораздо больше боли.

Смит коротко кивнул и отвернулся, чтобы не смотреть на Пибоди и на кровь.

– Ли, уйди, прошу тебя. Закрой дверь.

– Но, Кармайкл…

– Я хочу, чтоб ты ушла.

Она заморгала, расслышав жесткие нотки в его голосе, и выбежала из комнаты.

– Как вы узнали о… о ней? – спросил он Еву.

– Это моя работа – узнавать то, что нужно.

– Поймите, это может меня погубить. Моя публика не желает знать… Моим поклонникам не нужны неприглядные подробности. Они приходят ко мне ради красоты, романтической фантазии, а не ради безобразной действительности.

– Меня не интересуют ваши поклонники, и я не собираюсь придавать гласности какую бы то ни было информацию, если только это не в интересах следствия. Я вам уже говорила, мне не нужна шумиха.

– Она всем нужна, – бросил он в ответ.

– Думайте, что хотите, я здесь не по этому поводу. Ваша мать была лицензированной проституткой. Она жестоко обращалась с вами.

– Да.

– Вы оказываете ей финансовую поддержку.

– Пока эта сторона дела в порядке, она держится от меня подальше, не вмешивается в мою жизнь. Она не настолько глупа, чтобы не понять: если она высунется, продаст свою историю журналистам, ей, конечно, обломится кое-какой гонорар, но курицу, несущую золотые яйца, она зарежет. Если мой доход пострадает, она тоже останется на мели. Я ей все это объяснил очень подробно еще до первой выплаты.

– У вас с матерью враждебные отношения?

– У нас нет никаких отношений. Я предпочитаю вообще о ней не думать. Это создает дисбаланс.

– Джейси Вутон была лицензированной проституткой.

– Кто?

– Вутон. Женщина, убитая в китайском квартале.

– Это не имеет никакого отношения ко мне. – Несколько успокоившись, Смит отмахнулся здоровой рукой. – Я тоже предпочитаю не думать о темных сторонах жизни.

– В воскресенье была убита еще одна женщина. Мать взрослого сына.

В этот момент он бросил на нее взгляд, в котором явственно читался страх.

– Это опять-таки не имеет никакого отношения ко мне. Я был жертвой насилия, но я выжил. Я хочу положить конец насилию, а не продолжать его.

– Жертвы насилия часто сами обращаются к насилию. Дети, терпевшие побои в детстве, вырастая, начинают бить тех, кто слабее. Одни убийцами рождаются, другие ими становятся. Женщина причинила вам боль. Эта женщина имела власть над вами, вам приходилось ей подчиняться. Она годами причиняла вам боль, а вы были бессильны помешать ей. Как же заставить ее заплатить за эту боль, за унижение, за все те годы, что вы прожили в страхе?

– Никак! Она никогда не заплатит. Такие, как она, никогда не платят. Она побеждает снова и снова. Она побеждает всякий раз, как я посылаю ей деньги. – Теперь по его щекам потекли слезы. – Она побеждает, потому что вы врываетесь сюда и напоминаете мне о ней. Моя жизнь – не иллюзия, это реальность, которую я создал сам. Я ее сотворил. И я не позволю вам врываться в мою жизнь и разрушать ее, забрасывать ее грязью.

В душе у Евы шевельнулось сочувствие. Те же слова, наполненные искренней страстью, могла бы произнести она сама.

– У вас есть дом здесь и еще один в Лондоне.

– Да, да, да! И что с того? – Он дернул рукой и поморщился, когда Пибоди отпустила его руку. Его взгляд упал на окровавленное полотенце, лицо побелело как мел. – Уходите! Ну почему вы не можете просто уйти?

– Скажите мне: где вы были в воскресенье утром?

– Не помню. Разве я могу все помнить? У меня для этого есть люди, они заботятся обо мне. Я имею на это право. Я дарю наслаждение. Я заслуживаю награды.

– Воскресным утром, Кармайкл. С восьми до полудня.

– Здесь. Я был здесь. Спал, предавался медитации, выводил токсины из организма. Я не выношу стрессов. Мне нужен покой.

– Вы были один?

– Я никогда не бываю один. Она прячется в каждом шкафу, под каждой кроватью, за дверью в соседнюю комнату. Притаится и ждет, чтобы меня ударить. Я от нее запираюсь, но она все равно ждет.

Еве больно было на него смотреть. Она его прекрасно понимала. Как никто на свете.

– Вы покидали дом воскресным утром?

– Я не помню.

– Вы знали Лоис Грегг?

– Я знаю многих людей. Многих женщин. Они меня любят. Женщины любят меня, потому что я безупречен. Потому что я им не угрожаю. Потому что они не знают, что я вижу их насквозь. Знаю, какие они на самом деле.

– Вы убили Лоис Грегг?

– Мне больше нечего вам сказать. Я приглашу своих адвокатов. Я хочу, чтобы вы покинули мой дом. Ли! – Смит поднялся, пошатываясь, убрав пораненную руку за спину, и опасливо отступил подальше от запачканного кровью полотенца. – Ли, прогони их, – приказал он, когда она вновь появилась в комнате. – Пусть они уйдут. Мне надо прилечь. Мне плохо. Мне нужен покой.

– Вот так, вот так. – Ласково приговаривая, Ли обхватила его за талию. – Я обо всем позабочусь, не беспокойся. Бедный мой мальчик! Успокойся. – Уводя Смита из комнаты, она бросила свирепый взгляд через плечо.

– Чтоб вас тут не было, когда я вернусь. Если вы не уберетесь, все доложу вашему начальнику.

Она опять заворковала, обращаясь к Смиту, и вскоре ее голос затих вдали. Ева поджала губы.

– У этого парня серьезные проблемы, – заметила Пибоди.

– И не говори. Он, видимо, думает, что может с ними справиться при помощи медитаций, травяных настоев и отупляющей музыки. – Ева пожала плечами. – Может, все это и вправду помогает. Он не выносит вида крови, – добавила она, изучая полотенце. – Ему стало дурно при виде крови. Трудно сотворить такое с двумя женщинами, если не выносишь вида крови. А с другой стороны, может, на него так действует только его собственная кровь? – Ева проверила время, когда они вышли из дома. – Быстро же мы здесь управились. Теперь у нас образовалось «окно».

– Да? – Пибоди загорелась надеждой. – Тогда, может, поищем лоток или круглосуточный магазинчик? Я пропустила завтрак.

– «Окно» не так велико. – Лицо Пибоди вытянулось, и Ева вздохнула. – Ты же знаешь, я терпеть не могу этот взгляд побитого щенка. Ладно, посмотрим, что нам попадется на пути. На покупку у тебя одна минута, и это включает кофе для меня.

– Договорились.

Первым по дороге попался лоток, и Пибоди выбрала бутерброд с яйцом. Ева искренне понадеялась, что на вкус он лучше, чем на вид. Впрочем, кофе тоже оказался скверным.

– Мы должны поговорить с женой Брина. Мне дали от ворот поворот, когда я позвонила к ней в редакцию и спросила про ее расписание. Пришлось звать подкрепление.

Ответ Пибоди прозвучал невнятно: рот у нее был забит.

– Это моя обязанность – договариваться о встречах.

– Будешь собачиться из-за того, что я избавила тебя от этой дыры в голове?

– Нет. – Но губы у Пибоди надулись сами собой. – Просто я не хочу, чтобы вы думали, будто я не справляюсь со своими обязанностями из-за всего, что на меня свалилось.

– Если у меня будут жалобы на твою работу, Пибоди, ты первая об этом узнаешь.

– Не сомневаюсь, – проворчала Пибоди и глотнула оранжада из бутылки. – Вы сказали, «подкрепление»?

– Джульетта работает в мире моды. Я по чистой случайности знакома кое с кем с переднего края индустрии моды. Расписание мисс Гейтс волшебным образом расчистилось, как только в ее кабинете прозвенел звонок от прекрасной половины Леонардо.

– Вы пригласили Мэвис? Класс!

– Это не девичник, Пибоди. Мы расследуем убийство. Не забывай.

– Даже в расследовании убийства бывают свои светлые стороны. – Пибоди запила восстановленный белок синтезированным апельсиновым соком. – Хочу поскорей ее обрадовать: мы же теперь будем соседями! Ну, по крайней мере, пока она не родит. Тогда уж они, конечно, захотят подыскать квартиру побольше.

– Зачем? Разве ребенок занимает так много места?

– Да не сам ребенок, а все его приданое. Кроватка, столик для смены пеленок, манежик, шкафчик для…

– Ладно, проехали. Господи боже! – Еве стало не по себе при одной мысли об этом.

– Это было умно с вашей стороны – взломать дверь при помощи Мэвис.

– У меня тоже бывает просветление.

– Ну, вы могли бы просто представиться как миссис Рорк, и они ползали бы перед вами на карачках.

– А я не хочу, чтобы они ползали передо мной на карачках. Мне просто нужно поговорить. И не смей называть меня миссис Рорк.

– Да я просто так сказала. – Приободрившись, Пибоди доела бутерброд. – Вот как поешь, сразу настроение улучшается. Я буду жить вместе с Макнабом – подумаешь, большое дело! Всего лишь один из этапов развивающегося романа. Так?

– Откуда, черт побери, мне знать?

Пибоди вытерла рот и руки бумажной салфеткой, мысленно напомнив себе, что надо заменить окровавленный платок, оставшийся в доме Смита.

– Ну, когда вы переехали к Рорку, вы, конечно, не чувствовали себя полной дурой, не нервничали и не расстраивались по пустякам.

Наступила долгая, томительная пауза.

– Как, и вы тоже? – Голова Пибоди откинулась на спинку сиденья. – Вот это да! Нет, это просто потрясающе! Знаете, мне сразу стало в миллион раз легче. Если уж вы можете дергаться и напрягаться из-за переезда в дом божества среди мужчин – да не дом, дворец! – ну тогда мне сам бог велел покомплексовать из-за переезда к Макнабу. Все в порядке.

– Ну теперь, когда мы разрешили эту мучительную дилемму, может, сосредоточимся на нашем деле?

– У меня еще только один вопрос. Когда у вас это прошло? Ну, когда вы привыкли и стали чувствовать себя нормально… ну, что вы живете с Рорком в одном доме и все такое?

– Я дам тебе знать, когда это случится.

– Вот это да! Это… – Пибоди задумалась, и мечтательная улыбка расцвела на ее лице. – Это очень мило.

– Пожалуйста, закрой рот, а то мне придется тебя сильно огорчить.

– Лейтенант, вы сказали «пожалуйста». Все-таки сердце у вас доброе.

– Хамство, – покачала головой Ева. – Все, что мне достается, – это хамство. «Миссис Рорк мила, сердце доброе». Вот увидишь, какое оно у меня доброе, когда я засуну твою голову тебе же в задницу.

– Вот она и вернулась, – объявила Пибоди. Оставшийся путь она проделала в молчании, вполне довольная жизнью.


«На Мэвис всегда можно положиться, – думала Ева. – Она всегда развеселит, окажет услугу, подставит плечо. А главное, от нее никогда не знаешь, чего ждать».

Мэвис была уже на четвертом месяце, но это ничуть не лишило ее жизнелюбия и не повлияло на ее склонность к рискованным нарядам. Во всяком случае, Ева считала их рискованными, потому что по части нарядов никто на всем белом свете не мог угнаться за Мэвис Фристоун.

Она выбрала летние пастельные тона, по крайней мере для волос. И уложила их в замысловатую прическу, напоминавшую гнездо голубых, розовых и фисташково-зеленых змей. Прическа держалась при помощи розовато-лиловых шпилек с головками, которые Ева поначалу приняла за цветочки, но, присмотревшись получше, убедилась, что это не цветочки, а голенькие младенцы, свернувшиеся в эмбриональной позе.

«Свихнуться можно», – сказала себе Ева.

Не меньше дюжины тончайших золотых и серебряных цепочек свисало с мочки каждого уха, и к каждой цепочке был прикреплен цветной шарик. Шарики звякали друг о друга при каждом движении. То есть постоянно.

Ее миниатюрное тело было облачено в юбочку размером со столовую салфетку и такой же маленький жилетик. Оба предмета были белого цвета с рисунком в виде крошечных вопросительных знаков тех же оттенков, что и ее волосы. Она надела босоножки, состоящие из одного-единственного ремешка, с толстыми прозрачными подошвами и высокими каблуками, наполненными такими же разноцветными шариками, позвякивающими при каждом шаге. Ногти на ногах были покрашены во все цвета радуги. Для Мэвис это был деловой костюм.

– Это просто восхитительно, – заявила Мэвис. – Журнал «Ультра» был моей библией, пока я не встретила своего медвежонка. Я до сих пор читаю его каждый месяц, только теперь мне не приходится гадать, на какие шиши покупать все эти тряпки. У меня есть Леонардо.

– Мне необходимо с ней переговорить. Пять минут.

– Как не фига делать, Даллас. Хорошо, что поцелуи по телефону не передаются, а то бы у меня вся задница была в губной помаде, так она меня облизывала. Вперед.

Они пересекли широкий вестибюль, отделанный колючим геометрическим орнаментом белого, красного и черного цвета. От расположенной в самой середине стойки администратора лучами расходились дорожки, ведущие к модным магазинчикам, дамским кафе и центру оформления интерьеров. Все стены представляли собой экраны с изображением подиумов, по которым расхаживали длинные и тощие манекенщицы в нарядах, вероятно, созданных пациентом психбольницы.

– Осенние коллекции, – пояснила Мэвис. – Нью-Йорк, Милан, Париж и Лондон. – Она издала боевой клич и указала пальцем. – Смотри, вон моя модель! Остальные просто отдыхают!

Ева изучила ансамбль, состоящий из туго-натуго перепоясавших тело красных ремешков, пышного павлиньего хвоста из перьев сзади и прозрачной юбочки, по подолу которой вспыхивали и гасли крошечные лампочки. Разве она могла что-то возразить?

Мэвис решительным шагом прошла мимо стойки прямо к охранникам, несущим вахту возле сверкающих красным лаком лифтов.

– Мэвис Фристоун к Джульетте Гейтс.

– Да, мисс Фристоун, вы можете подниматься прямо на тридцатый этаж. Там вас встретят. – Охранник вскинул руку, чтобы остановить Еву и Пибоди. – Только мисс Фристоун разрешен доступ на тридцатый этаж.

– Вы же не думаете, что я хожу одна? – ледяным тоном заговорила Мэвис, не дав Еве открыть рот. – Если моей свите здесь не рады, я тоже никуда не пойду.

– Прошу прощения, мисс Фристоун. Мне придется предупредить их там, наверху.

– Побыстрее. – Мэвис вздернула носик. – Я очень спешу. За те двадцать секунд, что понадобились охраннику, чтобы позвонить наверх, она успела разыграть целый спектакль: потопала ножкой, шумно вздохнула, изучила свои ногти.

– Вы и ваша свита можете подниматься прямо на тридцатый. Благодарю вас за проявленное терпение.

Мэвис не выходила из образа дивы, пока не сомкнулись двери лифта.

– Супер-пупер! – восторженно взвизгнула Мэвис. – «Вы и ваша свита можете подниматься прямо на тридцатый». Классное дерьмо, а? – Она сплясала какой-то дикарский танец, вихляя бедрами, потом погладила себя по животу. – Про свиту пришлось соврать: мне показалось, что ты хочешь ему врезать.

– Была у меня такая мысль.

– Я стараюсь оберегать ребенка от проявлений насилия. Даже телевизор почти не смотрю. Говорят, спокойствие и положительные эмоции способствуют благоприятному развитию плода.

Ева не без трепета взглянула на округлившийся животик Мэвис. Неужели они там слышат? – Я постараюсь никого не бить в твоем присутствии.

– Вот и хорошо.

Задорная улыбка сошла с лица Мэвис, она вновь превратилась в диву, как только двери лифта открылись, и вопросительно подняла бровь, глядя на поджидавшую их женщину.

– Очень рада встрече с вами, мисс Фристоун. Я ваша большая поклонница, ну и, конечно, я восхищаюсь Леонардо.

– Конечно. – Мэвис протянула руку.

– Сюда, прошу вас. Мисс Гейтс с нетерпением ждет встречи с вами.

– Вот это я понимаю! – уголком рта шепнула Мэвис, пока они шли через еще один широкий вестибюль.

Здесь были установлены стеклянные кабинки для прилежных пчелок с персональными компьютерами и наушниками на головах. Судя по одежде, все они внимательно следили за показами мод.

Помещение в очередной раз разветвилось. Дальний конец одного из коридоров замыкался двойными дверями, выкрашенными в фирменный для журнала «Ультра», как поняла Ева, кроваво-красный цвет.

Их сопровождающая, указывая дорогу, шла на шаг впереди. Юбка туго, как бандаж, охватывала ее бедра, острые каблуки напоминали скальпели. Она нажала кнопку в середине левой створки двери. Через несколько секунд нетерпеливый женский голос рявкнул изнутри: – Да!

– К вам мисс Фристоун, мисс Гейтс.

Двери разъехались в стороны, открыв взору огромный кабинет с защищенными от проникновения и подглядывания окнами. Черно-белая гамма в отделке была выдержана и здесь. Черный ковер, белые стены, массивный белый рабочий стол. Просторные кресла были обиты материей в черно-белую полоску.

Красный цвет тоже присутствовал: ярко-алые розы в высокой черной вазе. Того же цвета был и деловой костюм, облекавший впечатляющую фигуру Джульетты Гейтс.

Она была высокого роста, с выпуклостями в нужных местах. Прямые волосы цвета меда, подстриженные «под пажа», красиво обрамляли лицо с острыми скулами, острым носом и заостренным подбородком. Губы были тонковаты для истинной красоты, но глубокие темно-карие глаза отвлекали взгляд наблюдателя от мелких недостатков. Когда двери отворились, она как раз пересекала комнату, протянув руку для приветствия и придав лицу восторженное выражение.

– Мэвис Фристоун! Я так рада! Я так долго мечтала познакомиться с вами! Разумеется, я знаю Леонардо с незапамятных времен. Он такой душка!

– Да, мне он тоже нравится.

– Присядьте, прошу вас. Что я могу вам предложить? Может быть, кофе со льдом?

– Я стараюсь избегать кофеина. – Оставшись на ногах, Мэвис погладила себя по животу. – Да-да, конечно. Поздравляю. Когда у вас срок?

– В феврале.

– Какой чудный подарок ко Дню святого Валентина! – Демонстративно не обращая внимания на Еву и Пибоди, Джульетта подвела Мэвис к креслу. – Дайте отдых ногам. Мы выпьем сока, холодного фруктового сока.

– Что ж, мы с удовольствием. У тебя хватит времени выпить соку, Даллас?

– Я могу выделить время, раз уж мисс Гейтс нашла «окошко» в своем деловом расписании. – Опершись на спинку кресла, в котором устроилась Мэвис, Ева перенесла вес на одну ногу. – Мои вопросы много времени не займут.

– Простите, я не понимаю.

– Лейтенант Даллас, полиция Нью-Йорка. – Ева вынула и показала жетон. – Моя помощница, офицер Пибоди. Ну теперь, когда мы все знакомы и устроились с удобством, может быть, вы ответите на несколько вопросов.

– Повторяю… – Джульетта обогнула свой стол и села, заняв таким образом командное место, – я не понимаю. Я согласилась принять мисс Фристоун. Мы хотели бы сделать большую иллюстрированную статью о вас, Мэвис.

– Конечно. Можем это обсудить, когда вы ответите на вопросы Даллас. Мы с Даллас дружим с давних пор, – добавила Мэвис с обворожительно невинной улыбкой. – Когда она сказала, что никак не может договориться о встрече, я ее заверила, что это просто недоразумение и вы непременно выкроите для нее время. Мы с Леонардо считаем крайне важной поддержку местной полиции.

– Хитро придумано, – сказала Джульетта.

– Я тоже так думаю. – Ева осталась на ногах, хотя хозяйка кабинета села. – Если вам неловко, я уверена, Мэвис не будет возражать и охотно подождет снаружи, пока мы не закончим.

– В этом нет нужды. – Джульетта откинулась на спинку вращающегося кресла. – Вы уже говорили с Томом. Не представляю, что вам могло понадобиться от меня. Я не вмешиваюсь в его работу, а он – в мою.

– В работу, безусловно, нет. А как насчет жизни?

Голос Джульетты не утерял ни грана холодной любезности.

– Какую именно часть нашей жизни вы имеете в виду?

– Когда вы в последний раз были в Лондоне?

– В Лондоне? – Джульетта наморщила лоб. – Не понимаю, какое отношение это имеет к чему бы то ни было.

– Помогите мне, ответьте.

– Я была там несколько недель назад по делу. – Все еще досадливо хмурясь, она взяла карманный электронный календарь и вызвала из памяти дату. – С восьмого по десятое июля.

– Одна?

Какая-то искра промелькнула в глазах Джульетты, она положила календарь на стол.

– Да, а что?

– Ваш муж когда-нибудь ездит с вами?

– Мы ездили в апреле. Том решил, что Джеду понравится. У меня были дела, а он хотел заняться какими-то исследованиями. Мы задержались на два дня для семейного отпуска.

– Покупали сувениры?

– К чему вы клоните?

– Я так понимаю, вы бываете в Европе довольно регулярно, – решила Ева зайти с другой стороны. – По делам.

– Так и есть. Я бываю на показах мод, на светских мероприятиях, встречаюсь с коллегами из европейских журналов. Не могу только понять, какое отношение это имеет к Тому и к тому, что он помогает вам в расследовании?

– Это часть моего расследования.

– Я не… – Джульетта умолкла, так как в этот момент зазвонил ее телефон. – Извините, это моя частная линия. Я должна ответить. Она перевела звонок со стационарного аппарата с громкой связью на сотовый, установила индивидуальный режим, надела миниатюрные наушники и повернулась таким образом, чтобы Еве не была видна видеопанель устройства.

– Джульетта Гейтс. Да. – Ее голос потеплел сразу на несколько градусов, слишком тонкогубый рот изогнулся в улыбке. – Безусловно. У меня все записано. Ровно в час. Угу. Да, у меня совещание. – Наступило долгое молчание, пока она слушала, и Ева заметила, как легкая краска заливает ее щеки. – Жду с нетерпением. Да, непременно. До свидания. – Она отключила связь, сняла наушники. – Извините, у меня в час деловая встреча. А теперь…

– Не могли бы вы мне сказать, где вы были в воскресенье утром?

– О, ради всего святого! – простонала Джульетта. – По воскресеньям я даю Тому поспать подольше и веду Джеда погулять в парк или на аттракционы. Я стараюсь идти вам навстречу, лейтенант, раз уж об этом попросила Мэвис, но нахожу ваши вопросы невыносимыми.

– Я почти закончила. Как насчет ночи на второе сентября, между полуночью и тремя утра?

Джульетта вновь схватила календарь, набрала комбинацию клавиш. И опять Ева заметила легкую перемену в ее лице.

– У меня была встреча с коллегой. Не могу вам точно сказать, когда я вернулась домой, у меня не было причин записывать время, но, по-моему, это было после девяти, возможно, ближе к десяти. Я чувствовала себя усталой и сразу легла спать. Том еще работал.

– Значит, он был дома всю ночь?

– А где же еще ему быть? Он работал. Я приняла таблетку и легла спать. Я его предупредила, что ложусь спать: он просто никак не мог уйти из дому из-за Джеда. Том очень предан сыну, иногда он даже впадает в крайность. А в чем дело?

– У меня пока все. Спасибо, что уделили нам время.

– Мне кажется, я имею право на какого-то рода об…

– Мы можем поговорить о статье, если хотите, – вмешалась Мэвис, вскакивая на ноги. – Только извините меня на минутку. – Она выскользнула из кабинета вместе с Евой и понизила голос до шепота. – Ну что? Она кого-то зарезала или как?

– Вряд ли. Скорее всего, самое тяжкое ее прегрешение состоит в том, что она изменяет мужу с тем, кто позвонил ей по частной линии.

– Она изменяет мужу? Откуда ты знаешь?

– Ее поведение было достаточно красноречиво. Слушай, если ты не хочешь иметь с ней дела, можешь уйти вместе со мной и Пибоди. Мы доставим тебя домой.

– Нет, это клево. Иллюстрированная статья в «Ультра» – это мечта всей моей жизни. И продажа дисков подскочит. И бизнесу Леонардо тоже не повредит. Выходит, мы все в барыше. Здорово мы обтяпали это дельце?

– Мы здорово обтяпали это дельце.

– Звони в любое время. Слушай, как тебе Виньет или Видаль?

– А кто они такие?

– Мой ребенок. Виньет – для девочки, Видаль – для мальчика. Это французские имена. Мы экспериментируем с французскими именами, имя Фифи я уже забраковала. Ну кто назовет своего ребенка именем Фифи?

Ева не знала даже, кто мог бы назвать ребенка именем Виньет, но промолчала, отделавшись неопределенным междометием.

– Кто-нибудь назовет ее Винни, – вставила Пибоди. – А в школе ее будут дразнить Винни-Пухом.

Мэвис пришла в ужас.

– Вы так думаете? Вычеркиваем Виньет. – Она успокаивающим жестом погладила живот. – Не волнуйся, детка, мы придумаем что-нибудь получше. Времени у нас полно. Увидимся, – бросила она на прощание и вернулась в кабинет Джульетты.

– Впечатления, Пибоди, – спросила Ева по пути вниз.

– Выглядит она потрясающе. И конечно, она придумает что-нибудь получше, чем Виньет или Видаль.

– Я спрашиваю о Джульетте Гейтс!

– Знаю. Я просто хотела вас поддеть. Лейтенант, – добавила Пибоди, встретив грозный взгляд Евы. – Она привыкла чувствовать себя звездой любого шоу, и ей это нравится. Одевается не столько даже по моде, сколько с целью доминировать. Честолюбива. Но без этого никак, иначе она не достигла бы таких высот в своем возрасте. Мне она показалась расчетливой и холодной. Нет трелей в голосе, когда говорит о своем ребенке. Насчет внебрачной связи вы попали прямо в яблочко. Честно говоря, от меня это ускользнуло. А потом, когда вы сказали и я все проиграла в уме, это стало ясно как божий день. У нее и голос изменился, и жесты. Полный интим.

– И, судя по тому, как ее лицо вспыхнуло, я бы сказала, ее собеседник намекал на некие игры, в которые они будут играть в час дня. Я хочу идентифицировать ее левого партнера на случай, если нам придется надавить на нее в будущем.

– Будем за ней следить?

– Нет, не стоит рисковать. Мы только что от нее, она может узнать любую из нас на близком расстоянии. Посмотрим, может, Бакстер с этим справится. Ее сын… Они в этом возрасте уже разговаривают?

– В этом возрасте они рта не закрывают. Их понимают только самые близкие родственники, но это не мешает им болтать без умолку.

– Она встречалась со своим леваком в воскресенье, в этом можно не сомневаться. И сын был с ней. Он разболтал бы об этом папочке?

– Она, наверное, сказала ему, что это секрет.

– Гм… – Для Евы это была чужая территория, и она положилась на мнение Пибоди. – Дети умеют хранить секреты?

– Нет, но вряд ли она хорошо знает собственного сына. А мальчик крепко привязан к отцу. Я бы сказала, он хранил секрет, пока она была рядом, но стоило ей выйти из комнаты, как он и брякнул: «Папа, мы с мамой и Левым Дядей качались на качелях, но это секрет».

Ева проиграла эту сцену у себя в голове и кивнула.

– И вряд ли это было в первый раз. Папочка знает, что происходит. И разве это может оставить его равнодушным? Разве он не почувствовал себя обманутым? Он сидит дома, заботится о ребенке, хлопочет по хозяйству, а она тем временем носится по всему городу – нет, даже по всему миру! – с каким-то другим мужиком. Идет гулять с сыном в парк и встречается там со своим хахалем. Да, это может здорово разозлить.

Они дошли до машины, и Ева села за руль.

– Мать и шлюха, – задумчиво продолжала она. – Мы все время возвращаемся к этому. Он с легкостью мог выбраться из дома для обоих убийств, и он мог купить бумагу, заплатив наличными, во время весенней поездки в Лондон. А может, ее и вправду поклонник прислал, какая разница? Он мог решить, что ему это только на руку. Он хорошо знаком с подробностями первоначальных убийств и с их исполнителями.

– Средство, мотив, возможность.

– Верно! Томас А. Брин только что перескочил в самое начало нашего списка.

ГЛАВА 15

Стоило Еве отключить телефон после разговора с Бакстером, как аппарат снова засигналил, и на видеопанели появилось лицо Уитни.

– Он встретится с вами в десять сорок пять. Смотри не оплошай.

– Да, сэр. Спасибо.

Пибоди внимательно изучила довольную улыбку на лице Евы.

– Неприятности?

– Собери мне данные о Софии Ди Карло, живущей в семье Ренквист няне, а я тебе все объясню по пути в ООН.

– Мы едем в ООН к Ренквисту? А вы не боитесь, что нас арестуют федералы?

– Мы едем извиняться, унижаться и ползать на коленях.

– Да вы понятия не имеете, как это делается! – воскликнула Пибоди. – Может, лучше сразу в тюрьму?

– Ты давай добывай данные. Если я не умею извиняться, унижаться и ползать, то лишь по одной причине: мне не приходилось попадать в такое положение, когда это требуется. Прежде чем извиняться, надо чтобы было за что.

Убедившись, что ответа не последовало, Ева глянула на свою помощницу.

– Комментариев не будет?

– Моя бабушка все время говорит: «Если не можешь сказать что-то умное, лучше держи рот закрытым».

– Вот если бы ты к ней прислушивалась, было бы совсем хорошо. Ренквист разозлился, его жена разозлилась, их положение позволяет им помешать расследованию. Никто так не умеет топить дело в бюрократии, как политики. А поскольку оба они произвели на меня впечатление напыщенных ослов, я решила, что, если завести волынку на тему «Я всего лишь на государственной службе, какой с меня спрос», это может сработать.

– София Ди Карло, двадцать шесть лет, не замужем. Гражданка Италии с зеленой картой и разрешением на работу. Родители и два брата живут в Риме. Ага, родители – домашняя прислуга, работают у Анджелы Дайзерт. Держу пари, это какая-то родственница миссис Напыщенной Ослицы. София служит у Ренквистов няней последние шесть лет. Судимостей не имеет.

– Ладно, девочка – дочь Ренквиста – уже школьного возраста, так? Ну-ка, посмотри, что можно найти по этому поводу.

– Лейтенант, можно здорово вляпаться, нарывая данные на несовершеннолетних, особенно на иностранцев, без особого разрешения.

– Добудь все, что сможешь.

Пибоди принялась за работу, пока Ева вела машину через весь город. Над головой в дрожащем от марева небе вспыхивали огни рекламы, проносились гондолы туристических трамваев. Ева попыталась прорепетировать в уме свою покаянную речь. Это оказалось нелегким делом, хотя она твердила себе, что действует ради благой цели.

– Все данные о ребенке заблокированы. Стандартная процедура, – объявила Пибоди. – Особенно среди состоятельных семей. Родители не хотят, чтобы похитители или извращенцы что-то разузнавали об их детях. Без особого разрешения вы ничего не получите.

– Я не могу просить о разрешении. Ренквисты не должны знать, что я их подозреваю. Ладно, все это неважно. Няня наверняка выводит девочку погулять, а может, и одна выходит по своим делам, это было бы еще лучше. Должен же у нее быть официальный выходной.

Тут они подъехали к комплексу зданий ООН, и Ева, отложив в сторону все свои мысли, приготовилась к многочисленным проверкам.

Им пришлось потратить двадцать минут, чтобы добраться до внешней приемной Ренквиста. Там их приветствовал администратор и попросил подождать. Ева решила, что лишние двадцать минут, проведенные в приемной, – это способ Ренквиста показать им, кто тут хозяин. Раздражение уже застревало у нее в горле, когда их пригласили войти.

– Прошу вас, будьте кратки, – с порога заявил Ренквист. – Я выкроил время для вас из очень плотного расписания только по личной просьбе начальника полиции. Вы и без того уже злоупотребили моим временем и к тому же потревожили мою жену.

– Да, сэр. Я глубоко сожалею, что пришлось побеспокоить вас и миссис Ренквист. Я перестаралась в своем усердии, стремясь как можно скрупулезнее провести расследование. Надеюсь, ни вы, ни миссис Ренквист не воспримете это как личное оскорбление и не станете выдвигать обвинения против департамента полиции.

Он выгнул бровь, в его глазах отразилось удивление, вскоре сменившееся самодовольством.

– Как еще прикажете воспринимать тот факт, что я стал подозреваемым в деле об убийстве? Только как личное оскорбление.

– Сожалею, что по моей вине у вас создалось такое впечатление. Процедура расследования требует рассмотрения всех возможных связей без единого исключения. Я… – Ева попыталась изобразить смущение и пожалела, что не может покраснеть. – Все, что я могу, это еще раз извиниться, сэр, и заверить вас, что лишь моя собственная досада вследствие неспособности прояснить это дело помешала мне проявить все должное уважение к вам и к миссис Ренквист. На самом же деле я лишь стараюсь удалить ваше имя из всех материалов, относящихся к данному делу. Мой разговор с миссис Ренквист, сколь бы он ни был опрометчив, все-таки принес пользу: он подтвердил ваше местонахождение на момент убийств.

– Моя жена была очень расстроена, так как этот неприятный предмет всплыл в разговоре, произошедшем в нашем доме в момент ожидавшегося прибытия гостей.

– Я это понимаю. Еще раз извиняюсь за причиненное неудобство. «Сукин ты сын!»

– Я вообще не понимаю, с какой стати мое имя должно фигурировать в каком бы то ни было списке лишь по тому, что я приобрел некую почтовую бумагу.

Ева опустила взгляд.

– Это моя единственная зацепка. Убийца нарочно оставляет мне эти записки. Он делает это мне назло. Вы не представляете, как я расстроена. Но это, конечно, не причина, чтобы беспокоить вашу жену, я понимаю. Прошу вас, передайте мои извинения миссис Ренквист. Вот теперь он улыбнулся, хотя и скупо.

– Непременно. Однако, лейтенант, у меня сложилось впечатление, что вы не пришли бы сюда с извинениями, если бы на этом не настояло ваше начальство.

Ева подняла взгляд, встретилась с ним глазами и позволила ему на секунду увидеть, что она думает на самом деле.

– Я всего лишь делала свою работу единственным доступным мне способом. Я не политик, я – простой полицейский. И я исполняю приказы, мистер Ренквист.

Он кивнул.

– Я уважаю тех, кто исполняет приказы, и могу проявить некоторое снисхождение к государственному служащему, преступившему в своем служебном рвении границы дозволенного. Надеюсь, вас не слишком сильно распекали.

– Не больше, чем требовали мои действия.

– И вы остаетесь ведущим следователем по данному делу?

– Да, сэр.

– В таком случае желаю вам успеха. – Ренквист поднялся и протянул руку. – Надеюсь, вам в самом скором времени удастся найти и арестовать лицо, совершившее эти деяния.

– Благодарю вас. – Ева задержала его руку в своей, задержала и его взгляд. – Я намерена лично посадить его в клетку и запереть в самом скором времени.

Он склонил голову набок.

– Это вера в свои силы, лейтенант, или самомнение?

– Называйте, как хотите, лишь бы сработало. Еще раз благодарю вас, сэр, за проявленное понимание и за то, что уделили нам время.


– Беру все свои слова обратно, – сказала Пибоди, когда они вышли из здания. – Вы классно все это разыграли. Извинения, принесенные через «не могу», с легким намеком на обиду. Рядовой солдат, уставший от своей службы, задерганный начальством, вынужденный стоически глотать навоз. Он купился с потрохами!

– Не так уж это было далеко от правды. Он мог бы здорово «поджарить» весь департамент. У него есть связи и в политических кругах, и в средствах массовой информации. Никто не приказывал мне извиняться, но никто не будет сокрушаться из-за того, что я это сделала. Политика хренова.

– Иногда без нее не обойтись.

Ева лишь пожала плечами и забралась в машину.

– Но это не значит, что я получаю от нее удовольствие. Или от него. Честно говоря, при каждой новой встрече он нравится мне все меньше.

– Заносчивый ублюдок, – согласилась Пибоди. – Трудно относиться с симпатией к тому, кто задирает нос, а уж Ренквист задирает выше всех. – Она оглянулась на сияющий стеклом небоскреб, на развевающиеся перед фасадом флаги. – Мне кажется, заносчивость – это профессиональное качество тех, кто каждый день общается с дипломатами, послами и главами государств.

– Предполагается, что дипломаты, послы и главы государств представляют свои народы, а это делает их такими же людьми, как и все мы. Так что пусть Ренквист засунет свою заносчивость куда подальше. – Ева направила машину в центр города, подальше от белых стен, слепящего стекла и развевающихся флагов. – Как бы я хотела, чтобы это оказался он. Я бы лично заперла дверь камеры за этим сукиным сыном. Это я ему не в шутку сказала. Я была бы рада увидеть именно Ренквиста по ту сторону решетки. Посмотрела бы я, как он там будет задирать нос.


Ева вернулась в Центральное управление и занялась разборкой бумаг на столе, чтобы прояснить мысли. Два десятка посланий и запросов от репортеров переадресовала агенту по связям с общественностью и тут же выбросила их из головы. Вероятно, в будущем ее ждала пресс-конференция, но это будущее пока представлялось ей довольно далеким.

Она доделала бумажную работу, насколько вообще возможно доделать то, что конца не имеет, и занялась телефонными звонками. Затем она вытащила и перечитала записки убийцы в поисках речевого ритма, особенностей стиля, использованной лексики – чего угодно, что совпало бы с речевыми образцами людей из ее списка.

Дело не в голосе, уже в который раз сказала Ева себе. Безусловно, не в голосе. Он перевоплощается, подражает чужим голосам, имитирует акценты. В кого же он перевоплощался, когда писал записки?

Блок связи у нее на столе зарегистрировал входящий звонок. Еве во что бы то ни стало хотелось избежать репортеров, и она дождалась срабатывания определителя. Вот на экране высветилась надпись: «Капитан Райан Финн, электронно-разыскной отдел». Ева сняла трубку.

– Быстро работаешь, – заметила она вместо приветствия.

– Детка, да я просто ракета. Кое-что всплыло, похоже, твой парень. Дело глухое. Жертвой стала пятидесятитрехлетняя женщина, школьная учительница. Найдена задушенной в своей квартире. Тело обнаружила ее сестра только через несколько дней. Изнасилована при помощи статуэтки. Этой же статуэткой он ее оглушил. Задушена парой колготок. Завязаны бантиком у нее под подбородком.

– Точно в цель. Когда и где?

– Июнь прошлого года. Бостон. Я вышлю тебе все детали. Записки не было, голова и лицо сильно изуродованы побоями. Орудие – все та же статуэтка. В отчете судмедэксперта говорится, что она уже была на последнем издыхании, когда он начал ее душить.

– Совершенство достигается опытом.

– Возможно. Есть еще одно дельце. Совпадений столько, что наводит на мысли. За полгода до Бостона, в Новом Лос-Анджелесе. Жертве пятьдесят шесть лет. Правда, эта была бродяжкой без определенного местожительства, так что в выборе жертвы сходства нет. Но кто-то ее прикончил на месте ночевки в какой-то развалюхе: изнасиловал и избил бейсбольной битой, а потом задушил ее же собственным шарфом. И опять-таки завязал бантом, потому-то я и обратил на нее внимание.

– Это вписывается в картину, не так ли? Бродяжка – легкая мишень. Добраться до нее нетрудно, и плакать по ней никто не станет. А развалюха – отличное место для совершенствования техники.

– Вот и я так думаю. Перешлю тебе дела. По почерку Потрошителя совпадений нет. В наших старых добрых Штатах режут сколько угодно, но на твоего парня совсем не похоже. Я расширяю поиск. Посмотрим, что найдется за границей.

– Спасибо, Финн. У тебя, кажется, скоро отпуск?

– Жена мне уже плешь проела: давай махнем куда-нибудь на недельку. Весь дом завалила буклетами турагентств. Она считает, что мы должны снять дом на каком-нибудь острове, взять все семейство. Детей, внуков.

– Как насчет Бимини?

– А это кто?

– Это не кто, а где, Финн.

– Ах, Бимини! А что?

– У Рорка там есть дом. Большой дом с прислугой, пляжем, водопадом, со всеми прибамбасами. Я могу с ним договориться, он доставит всю твою большую семью на одном из своих транспортников. Годится?

– Господи Иисусе! Если я приду домой и скажу жене, что мы везем всю ораву на Бимини на целую неделю, она рухнет! Черт, да еще как годится, но ведь я с тобой потом век не расплачусь!

– И не надо. Дом стоит пустой. Недавно он приглашал туда Пибоди с Макнабом, вот я и подумала: почему бы мне тебя не пригласить? Тем более что я попрошу тебя присмотреть тут за хозяйством, пока меня не будет в городе.

– Похоже, у меня наклевывается выгодная сделка. Высылаю дела.

Ева прочитала присланные им материалы, и в голове у нее зазвенел звоночек. Знакомый всем хорошим полицейским звоночек. Она узнала его руку. Он тренировался, он делал наброски. Такая работа заслуживает подписи, подумала Ева, но для него это были всего лишь черновики, и он не собирался выставлять их напоказ.

Тогда он был небрежен, не так осторожен. Наверняка совершал ошибки, и, хотя след уже остыл, все-таки у нее оставался шанс эти ошибки разглядеть. Ева не пожалела времени на тщательную систематизацию данных, а затем отнесла их Уитни вместе со своей заявкой.

Когда «добро» от начальства было получено, она вернулась в отдел убийств, уже обдумывая по дороге свой следующий ход, быстрым шагом прошла через «загон», а когда Бакстер окликнул ее, сделала ему знак «за мной».

– Тебе удалось взглянуть на парня, которого она трахает на стороне?

– Она не трахает парня на стороне.

Высокая волна, подхватившая Еву, внезапно схлынула.

– Должен быть парень! Черт побери, Бакстер, у нее большой, страстный, жаркий роман на стороне. У нее это на лбу написано! От нее так и несло сексом!

– Ты сегодня на редкость тупая, Даллас. Угости-ка меня лучше своим кофейком и сама успокойся.

– Если ты не мог как следует за ней проследить…

– Я за ней проследил. – Бакстер взял в руки пивную кружку с кофе и прислонился спиной к шкафу с картотекой, смакуя первый глоток. – Так вот, возвращаясь к твоей блондинке: я за ней проследил. Кстати, у нее классная задница.

– Заткнись, Бакстер! Говорю тебе, она с кем-то трахается на стороне.

– А разве я говорил, что нет? – Он ухмыльнулся, отхлебнул еще кофе и игриво пошевелил бровями, глядя на Еву поверх края кружки. – Просто она не трахается с парнем.

– Она… Так, так, так, это уже интересно! – Ева присела на краешек стола и обдумала новую информацию. – Значит, она не просто гуляет налево, она гуляет в паре с девочкой. Неприятный сюрприз для мужа.

– А напарница – просто шоколадка. Высокая, стройная, черная и прекрасная. Такую хочется слизнуть всю целиком, начиная с пальцев ног. С моей мужской точки зрения это просто бесхозяйственность: два роскошных экземпляра женского пола елозят друг по другу. Конечно, мысль о том, как они елозят друг по другу, тоже волнует. Я получил удовольствие и должен тебя поблагодарить за столь приятное задание.

– Ты извращенец.

– И тем горжусь.

– А ты не мог бы отложить свои фантазии на потом, когда составишь для меня рапорт?

– Я уже позабавился фантазиями и намереваюсь провести второй сеанс, но позже. Твоя красотка покинула свою контору в двенадцать сорок пять, поймала такси. Направилась в верхнюю часть города, к отелю «Силби» на Парк-авеню. Вошла прямо в вестибюль, где ее уже ждала подружка. Горячая штучка, позднее идентифицированная как Серена Унгер, благодаря обаянию и ловкости детектива, а также бумажке в пятьдесят долларов, которую он сунул дежурному администратору.

– Полтинник? Черт бы тебя побрал, Бакстер, дороговато!

– Шикарное заведение – крупная взятка. Унгер зарегистрировалась заранее. Оба объекта прошли в лифт, состоящий, к великому везению детектива, сплошь из стекла. Таким образом, он имел возможность использовать великолепно развитые у него навыки наблюдения, чтобы зафиксировать страстный, затяжной поцелуй, коим обменялись объекты по пути на четырнадцатый этаж. Они вошли в номер 1405, где и остались заниматься своим делом, наблюдать за которым детективу, увы, было не суждено, до четырнадцати ноль-ноль. В означенный час Джульетта Гейтс покинула вышеупомянутый номер и снова взяла такси. Она вернулась на свое рабочее место с выражением на лице, которое детектив определил бы как «улыбка удовлетворенная».

– Ты прокачал Унгер?

– Бросил на это Трухарта, пока дамочки наслаждались своим секс-ленчем. Она – дизайнер модной одежды. Тридцать два года, не замужем. Судимостей, арестов, приводов нет. В настоящий момент работает в фирме Миранди, зарегистрированной в Нью-Йорке.

– Вопрос: если твоя женщина изменяет тебе с другой женщиной, это хуже или лучше, чем с мужчиной?

– Конечно, хуже! Мало того, что она наставляет тебе рога, она при этом еще обходится без члена, а это означает, что она невысокого мнения о мужских причиндалах как таковых. Если это мужчина, ты еще можешь придумать что-то себе в утешение. Ну, знаешь: «он воспользовался ее слабостью» или «она поддалась искушению».

– «Воспользовался ее слабостью»! – презрительно фыркнула Ева. – Мужчины и впрямь несчастные идиоты.

– Не будь так строга: мальчики тоже нуждаются в иллюзиях. Ну, словом, если это другая юбка, значит, она специально искала то, чего у тебя нет. Стало быть, ты дважды проиграл.

– Да, вот и я так думаю. Так можно заиметь большущий зуб на женщин. Надо будет узнать, давно ли Джульетта переключилась на девочек.

Бакстер отставил в сторону пустую кружку и молитвенным жестом сложил ладони.

– Дай мне, ну дай мне это сделать! На мою долю никогда веселье не выпадает.

– В этом деле нужен тонкий подход.

– Мое второе имя.

– Я думала, твое второе имя – Блудный Пес.

– Это мое первое второе имя, – с достоинством заявил Бакстер. – Да брось, Даллас, отдай мне это дело!

– Вокруг Унгер ходи широкими кругами. Расспроси персонал в отеле, деньгами не бросайся. Никакой бюджет не выдержит, если ты будешь раздавать полтинники направо и налево. Поговори с ее соседями. Разнюхай на работе. Она обязательно узнает, поэтому придумай правдоподобный предлог для своих расспросов. Тонкий подход, Бакстер. Я не шучу. Мне надо съездить в командировку. Если повезет, вернусь завтра. Если нет – послезавтра.

– Можешь оставить все в моих многоопытных руках. Да, кстати, я не буду нагружать наш бюджет полтинником, – добавил он, направляясь к двери. – Считай, что это была цена за билет. Дело того стоило.

«Он справится», – подумала Ева. Она не могла разорваться между Бостоном, Новым Лос-Анджелесом и Сереной Унгер в Нью-Йорке. Пусть Бакстер разрабатывает эту версию, Финн поработает над схожими случаями, а она будет исследовать другие возможности.

Оказалось, что она сколотила команду, сама того не сознавая. И вот сейчас самое время ввести в эту команду нового человека. И теперь настала ее очередь проявить тонкий подход.

Ева не ожидала, что ей удастся дозвониться до Рорка с первой попытки, но, судя по всему, великий бог всех совещаний и заседаний решил сжалиться над ней. Его секретарша соединила Еву, вежливо заметив, что Рорк только что вернулся с делового ленча.

– И что ты ел? – спросила Ева, услышав его голос в трубке.

– Фирменный салат. А ты?

– Я как раз собираюсь перекусить. У тебя есть дела в Бостоне?

– Могут найтись, если поискать. А что?

– Мне надо туда слетать, а потом, может быть, на Западное побережье. Проверить кое-что. Я не хочу брать с собой Пибоди, у нее послезавтра экзамен, а я не уверена на сто процентов, что вернусь вовремя. Ей придется остаться здесь. Вот я и подумала, может, ты за мной увяжешься?

– Не исключено. Когда?

– Вчера.

– А это часом не маневр, чтобы избежать встречи с Соммерсетом?

– Нет, но это будет приятный побочный эффект. Так ты хочешь поехать или нет?

– Мне придется раскидать кое-какие дела здесь. – Он отвернулся, и она увидела на экране видеотелефона, как его пальцы стремительно порхают по клавиатуре компьютера. – Мне понадобится… два часа.

– Это меня устраивает. – Теперь настал самый ответственный момент. – Давай встретимся в транспортном центре, в Ньюарке… ну, скажем, в семнадцать ноль-ноль. Сядем там на ближайший рейс.

– Общественный транспорт? В пять часов? Нет, вот уж это вряд ли. Ужас, до чего ей нравилась эта его усмешка!

– Время изменить нельзя… – начала она.

– Зато средства доставки можно. Возьмем один из моих самолетов.

Именно этих слов она от него и ждала. Слава богу! Меньше всего ей хотелось втискиваться в обычный междугородный «челнок» и чувствовать себя сардиной в банке. Но она знала, как играть в эту игру, и состроила ему «дежурную» озабоченную мину:

– Слушай, приятель, это полицейское расследование. Ты всего лишь новобранец, сопровождающий меня в загородной командировке.

– А я не завербуюсь, если мне не предоставят надлежащий транспорт. Я за тобой заеду, как только управлюсь с делами. – Рорк бросил взгляд на часы. – Я дам тебе знать, как только выеду. – И он отключился.

«Все прошло как по маслу», – удовлетворенно подумала Ева.


Вскоре после пяти она сидела, удобно устроившись, в частном самолете Рорка, ела клубнику и просматривала свои заметки в благоухающей прохладе. Никакого сравнения с общественным транспортом.

– Можешь сопровождать меня на встречу с Робертой Гейбл, – сказала она Рорку, – но потом мне придется тебя бросить. Я связалась с ведущим следователем из бостонского департамента, он согласен со мной встретиться, но ему не понравится, если я притащу с собой штатского.

– Я найду чем заняться. – Рорк работал на одном из бортовых компьютеров и даже не поднял головы.

– Я так и думала. И еще я подумала: быстро же ты раскидал свои дела в Нью-Йорке. Спасибо.

– Я рассчитываю на подъемные в загородной командировке. При первой же возможности. – Ты выгодный кавалер, Рорк.

Он улыбнулся, не отрываясь от работы.

– Ну, это мы еще посмотрим. Да, кстати, когда ты возражала против моего самолета, твоим протестам не хватало огонька. В следующий раз постарайся сыграть более убедительно.

Ева вонзила зубы в очередную ягоду.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь. – От дальнейших объяснений ее спас сигнал телефона. – Даллас.

– Привет, детка, у меня для тебя еще кое-что есть. Думал, ты захочешь узнать еще по дороге. – Глаза Финн с полуопущенными веками вдруг прищурились. – Ты ешь клубнику?

– Ну и что? – Она виновато проглотила крупную ягоду. – Я сегодня пропустила обед. Ладно, давай, что там у тебя?

– Первое дело слишком грязное для нашего парня. Изувеченное тело проститутки, двадцать восемь лет, выловлено из реки. Река называется Сеной. Веселый город Париж. Три года назад, в июне. Горло перерезано, на руках осталось множество порезов: она оборонялась. Изуродована страшно, печени и почек нет. Она слишком долго пробыла в воде, если он и оставил какие-то следы, их смыло. Расследование зашло в тупик, дело не закрыто до сих пор. – Подозреваемые?

– Следователь надавил на последнего клиента в ее книге, но ничего не вышло. Надавил на ее координатора, известного своим грубым обращением с подопечными, но и это ничего не дало.

– Ладно. Что еще?

– Два года назад, Лондон, убийство в стиле Потрошителя в Уайтчепеле. Обколотая проститутка, каким-то образом обошедшая допинг-контроль. Тридцать шесть лет, две соседки по квартире тоже занимались проституцией. Они пытались повесить убийство на ее не слишком постоянного дружка, но у того оказалось железное алиби.

– Как она была убита?

– Горло перерезано, гениталии вырезаны. Так и не найдены. Кроме того, он ее сильно изуродовал. Порезы на груди, на ладонях обеих рук. Следователь решил, что это убийство по страсти, но судмедэксперт обнаружил кое-что интересное, и я склонен поддержать его мнение. Он утверждает, что порезы на груди и на руках могли быть нанесены уже после смерти. Никакой страсти! Есть один свидетель, видевший, как она уходила с парнем в длинном черном плаще с капюшоном и в цилиндре. Поскольку свидетель накурился «травки», следователь не придал значения его словам.

– Все вписывается, – сказала ему Ева. – Знаешь, все точно вписывается. Для удушений он одевался, как Де Сальво, – в рабочий комбинезон. Так почему бы ему не надеть костюм Потрошителя? Спасибо, Финн. Перешли файлы ко мне в кабинет. Я надеюсь вернуться через сутки.

– Сделано. Я собираюсь продолжить поиск за пределами планеты. Считай, что меня зацепило.

Ева откинулась на спинку кресла и, запрокинув голову, задумчиво посмотрела на потолок.

– Мы летим в Париж и в Лондон? – спросил ее Рорк.

– Вряд ли. Я не смогу выделить время, да и сил не хватит пробиваться через международную бюрократию. Постараюсь ограничиться беседами со следователями по телефону.

– Если передумаешь, только скажи: это займет не больше суток.

Ей хотелось увидеть собственными глазами, где он побывал, где совершал некоторые из своих ранних деяний. Но она отрицательно покачала головой.

– Он в Нью-Йорке, и мне надо быть в Нью-Йорке. Он начал практиковаться с давних пор, – задумчиво проговорила Ева, словно рассуждая вслух. – Оттачивал свой талант. Вот почему он теперь может себе позволить убивать почти без пауз. Вся черновая работа: поиск, исследование, подготовка, проработка деталей – все было сделано заранее. Ему не надо больше ждать, он и так слишком долго ждал.

– Сколько бы он ни практиковался, спешка его подведет, – возразил Рорк. – Как бы он ни готовился, как бы ни оттачивал свои таланты, сейчас он действует слишком быстро, а значит, неосторожно.

– Вот тут ты прав. И когда он облажается, мы его возьмем. А когда мы его возьмем, когда я помещу его в комнату для допросов и заставлю сознаться, мы узнаем, скольких он убил. Где-то есть другие тела, спрятанные или уничтоженные. Он совершенствовал на них свою технику, пока не решил, что уже может оставлять их на виду, гордясь своей безупречной работой. А вот свои ранние ошибки он предпочитает скрывать. Во-первых, он их стыдится – это эмоциональная причина. Но есть и более практическое соображение: он не хотел оставлять в архивах следы слишком многих похожих преступлений, привлекать к себе внимание раньше, чем он сам был к этому готов.

– Я провел свое собственное исследование, – признался Рорк, отодвигаясь от компьютера. – В течение пятнадцати месяцев, человек по имени Питер Брент убил семь офицеров полиции в Чикаго. В свое время он не смог пройти психологическое тестирование, и его не приняли в чикагскую полицию. Тогда Брент вступил в экстремистскую военизированную организацию, где научился владеть оружием, которое сам для себя выбрал: дальнобойной лазерной винтовкой, к тому времени уже запрещенной для использования гражданскими лицами.

– Я знаю о Бренте. Он предпочитал стрелять с крыши. Забирался на крышу, дожидался, пока в поле зрения не появится полицейский, и стрелял в голову. За ним охотились больше года, и понадобилось специализированное подразделение в пятьдесят человек, чтобы его взять. – Прекрасно понимая чувства Рорка, Ева наклонилась вперед и положила руку поверх его руки. – Брент не убивал женщин. Он убивал полицейских. Их пол его не волновал, главное, на них была униформа, в которой ему было отказано. Он не вписывается в психологический портрет прототипа. Другими словами, наш парень не будет ему подражать.

– Пять из семи убитых полицейских были женщинами. Как и начальник полиции, которую он пытался, но не смог убить. Не надо морочить мне голову, лейтенант, – спокойно добавил Рорк. – Ты сама вспомнила о Бренте, ты проверила его на вероятность, как и я. Он будет имитировать Брента – индекс вероятности равен 88, 6. И жертвой он выберет тебя.

– Он не станет меня убивать, – решительно возразила Ева, а мысленно добавила: «Во всяком случае, пока не станет». – Я нужна ему для другой цели, я должна его преследовать, чтобы он острее мог ощутить свою значительность, свой успех. Если он изымет меня из обращения, это будет уже совсем не тот кайф.

– Значит, он приберегает тебя для своего последнего подвига.

Спорить с Рорком было бесполезно.

– Ну, может быть, в долгосрочной перспективе он на метил меня. Но, я тебя уверяю, я не дам ему зайти так далеко.

Рорк взял ее руку, сплел пальцы с ее пальцами.

– Я заставлю тебя сдержать это обещание.

ГЛАВА 16

Ева решила взять с собой Рорка на встречу с Робертой Гейбл, сочтя, что вторая пара глаз и набор впечатлений, независимых от ее собственных, ей не помешают. Ушедшая на покой воспитательница согласилась принять Еву при условии, что беседа продлится не больше двадцати минут.

– Она была не больно-то приветлива, – заметила Ева, когда они подошли к небольшому жилищному комплексу, в котором жила Роберта Гейбл. – Особенно когда я сказала, что мы придем около шести тридцати. Она ужинает ровно в семь, и мне было сказано, что я обязана уважать ее расписание.

– Люди определенного возраста любят строгий распорядок дня.

– И еще она назвала меня «мисс Даллас». Неоднократно.

Рорк вскинул руку и сочувственным жестом обхватил ее за плечи.

– Ты ее уже ненавидишь.

– Ты прав. Чертовски прав. Я уже ее ненавижу. Но работа есть работа. Ничего личного на работе.

– Я все время об этом забываю. – Он сжал ее плечи и убрал руку.

Ева подошла вплотную к охранной панели, назвала свое имя, показала жетон, сообщила, по какому она делу. Ее пропустили так быстро, что она поняла: Гейбл все это время стояла на стреме.

– Я тебя представлю как своего сотрудника, – предупредила Ева, пока они пересекали крошечный вестибюль. Стоило ей взглянуть на его великолепное лицо, на элегантный костюм и ботинки, наверняка стоившие больше месячной квартплаты Гейбл, как у нее вырвался сокрушенный вздох. – И если только она не слепа и не выжила из ума, она этому не поверит. Но мы постараемся не обращать внимания.

– Это доказывает наличие стойкого предубеждения: полицейские не могут хорошо одеваться.

– Твоя рубашка стоит больше, чем мое оружие, – попрекнула Ева. – Поэтому, как только поднимемся, держи ее застегнутой. И рот тоже на замке. Вид у тебя должен быть строгий.

– А я рассчитывал бросать на тебя восторженные взгляды исподтишка.

– Забудь об этом. Второй этаж.

Они поднялись по ступеням и повернули в короткий коридорчик с двумя дверями друг напротив друга. Абсолютная тишина подсказала Еве, что либо здание оснащено превосходной звукоизоляцией, либо все его обитатели вымерли. Она нажала кнопку звонка рядом с дверью 2Б.

– Мисс Даллас?

При звуке голоса из домофона Рорк согнал с губ улыбку и строго уставился на дверь.

– Лейтенант Даллас, мисс Гейбл.

– Я хочу увидеть ваше удостоверение. Поднимите его к «глазку». – Ева выполнила просьбу, после чего наступило долгое молчание. – Судя по всему, оно в порядке. Но с вами мужчина. Вы не предупредили, что с вами будет мужчина.

– Это мой сотрудник, мисс Гейбл. Позвольте нам войти, пожалуйста. Мы не хотим отнимать у вас лишнее время.

– Хорошо.

Опять повисла пауза, во время которой, как поняла Ева, отпирались многочисленные замки. Роберта Гейбл открыла дверь и тут же нахмурилась.

Ее фото, найденное Евой в архиве, скорее льстило ей. Исхудалое лицо, как будто высеченное из скальных пород, по мнению Евы, свидетельствовало о том, что его обладательница не только избегала всех мирских удовольствий, но и презирала их. Глубокие морщины неодобрения вокруг рта, казалось, залегли навек. Волосы были так туго стянуты на затылке, что у Евы от одного их вида заболела голова. Она была в сером – под цвет волос. Ее костюм состоял из накрахмаленной блузки и юбки, обвисшей на костлявых бедрах. Туфли у нее были черные, с толстыми подошвами и аккуратно завязанными шнурками.

– Ваше лицо мне знакомо, – сказала она Рорку, и ее ноздри раздулись от негодования. – Вы не полицейский.

– Нет, мэм.

– Полиция часто прибегает к помощи штатских консультантов, – вставила Ева. – Если эта процедура вызывает у вас сомнения, можете позвонить моему старшему офицеру в Нью-Йорке. Мы можем подождать снаружи, пока вы нас проверяете.

– В этом нет необходимости. – Роберта Гейбл отступила и позволила им пройти в гостиную. В комнате царила свирепая, прямо-таки стерильная чистота, обстановка была спартанская. Никаких оборочек, обычно столь почитаемых, по наблюдению Евы, пожилыми женщинами, живущими в одиночестве. Никаких «собирателей пыли»: подушечек, статуэток, фотографий в рамочках, цветочков в вазочках. Один небольшой диван со спинкой, один стул, один стол, одна лампа. Комната напоминала камеру в тюрьме строгого режима.

«Зато уж здесь-то наверняка не услышишь сладкоголосого пения с компакт-диска Кармайкла Смита, – утешила себя Ева. – Возблагодарим господа за малые милости!»

– Вы можете сесть на диване. Я не стану предлагать угощения перед самым ужином.

Сама хозяйка взяла себе стул и села, держа спину совершенно прямо, ровно поставив ноги обеими ступнями на пол и так крепко сжав колени, словно они были сцементированы. Руки она сложила на животе.

– Вы указали, что желаете поговорить со мной о ком-то из моих бывших подопечных, но отказались назвать имя. Я нахожу такое поведение крайне невоспитанным, мисс Даллас.

– Я нахожу убийство крайне невоспитанным поступком, но это то, что я расследую.

– Дерзить совершенно необязательно. Если вы не в состоянии вести себя с уважением, наш разговор окончен.

– Уважение – это улица с двусторонним движением. И зовите меня лейтенант Даллас.

Губы Гейбл превратились в узкую запавшую щель, но она наклонила голову в знак согласия.

– Очень хорошо, лейтенант Даллас. Я полагаю, раз уж вы дослужились до этого звания, значит, у вас имеются определенные способности к этой профессии, да и здравый смысл тоже. Если вы кратко и внятно объясните, зачем вам понадобилась встреча со мной, мы завершим ее как можно скорее и разойдемся по своим делам.

– Мои вопросы будут носить строго конфиденциальный характер, и я попрошу вас сохранить наш разговор в тайне.

– Я всю свою жизнь проработала в частных домах, принадлежащих высокопоставленным семьям. Никто не стал бы меня нанимать, если бы я не умела хранить секреты.

– В одной из этих семей был сын по имени Найлз Ренквист.

Брови Гейбл взлетели вверх: это был первый проявленный ею признак оживления.

– Если вы прибыли сюда из самого Нью-Йорка только для того, чтобы спросить о Ренквистах, вы даром теряете время – мое и свое собственное. Мое время мне дорого.

– Настолько дорого, надеюсь, что вы не захотите, чтобы вас повесткой вызвали в Нью-Йорк для официального допроса.

Это была пустая угроза. Никакой судья не выдал бы ей ордер, позволяющий тащить гражданское лицо через границы трех штатов на основании тех мизерных данных, что ей удалось собрать. Но сама мысль о хлопотах и неудобствах часто заставляла строптивых свидетелей идти на уступки.

– Я не верю, что вы можете доставить меня в Нью-Йорк, как обычную преступницу. – Гейбл настолько оживилась, что даже ее щеки слегка порозовели. – Не сомневаюсь, что мой адвокат смог бы воспрепятствовать такому произволу.

– Возможно. Что ж, давайте, свяжитесь с ним, если вам времени не жалко, не говоря уж о расходах. Посмотрим, чья возьмет.

– Мне не нравятся ваши манеры и все ваше поведение. Сложенные на коленях руки Гейбл сжались так, что костяшки побелели.

«Она щиплется», – сказала себе Ева. Теперь она не сомневалась в диагнозе.

– Я часто слышу подобные жалобы. В убийстве есть нечто такое, что меня страшно раздражает. Вы можете поговорить с нами здесь и сейчас, мисс Гейбл, в стенах вашего собственного дома, которые, как известно, помогают. Если нет, мы можем запустить бюрократическую процедуру. Выбор за вами.

Гейбл умела напустить на себя устрашающий вид. Взгляд у нее был жуткий: ледяной и немигающий. Но против полицейского с одиннадцатилетним стажем она была слаба.

– Хорошо. Задавайте ваши вопросы. Я скажу лишь то, что сочту должным.

– Найлз Ренквист когда-нибудь проявлял склонность к насилию или неадекватное поведение?

– Безусловно, нет. – Она даже фыркнула, отгоняя столь нелепую мысль. – Он был хорошо воспитанным молодым человеком из хорошей семьи. Я полагаю, его нынешнее положение лишь подтверждает мои слова.

– Он поддерживает связь с вами?

– Я получаю цветы в день рождения и открытку на Рождество, как и положено.

– Итак, между вами сохранились самые теплые дружеские отношения.

– Теплые? – Лицо Гейбл сморщилось, как будто она учуяла неприятный запах. – Дружеские? Я не нуждаюсь в тепле и не жду дружбы от кого-либо из моих бывших воспитанников, лейтенант Даллас, как вы вряд ли ждали бы чего-то подобного от своих подчиненных.

– Чего же вы ждете от них? Вернее, чего вы от них ожидали?

– Послушания, уважения, организованного, дисциплинированного поведения.

Это напоминало скорее казарму, а не детскую, но Ева кивнула.

– И все это вы получили, когда воспитывали Ренквиста?

– Разумеется.

– Вы применяли телесные наказания?

– Когда это было необходимо. Мои методы, сослужившие мне и моим воспитанникам хорошую службу, заключались в том, чтобы применяемые дисциплинарные меры были адекватны личности ребенка и имевшему место нарушению.

– Не припомните ли вы, какие именно дисциплинарные меры в наибольшей степени подходили Ренквисту?

– Лучше всего он реагировал на лишение привилегий. Лишение отдыха, развлечений, общества, уединение и так далее. Он обычно начинал протестовать или дуться, когда его наказывали, но в конце концов подчинялся. Как и все мои воспитанники, он очень скоро понял, что недопустимое поведение влечет определенные последствия.

– У него были друзья?

– У него был должным образом отобранный круг знакомых и товарищей по играм.

– Отобранный кем?

– Мной или его родителями.

– А каковы были его отношения с родителями?

– Какими им и следовало быть. Не понимаю, куда ведут все эти вопросы.

– Я почти закончила. У него были домашние питомцы?

– Насколько я припоминаю, в доме держали собаку. Какого-то миниатюрного терьера. К ней была особенно привязана Сара, младшая сестра Найлза. Она была безутешна, когда собачка сбежала из дома.

– Сколько лет было Ренквисту, когда собачка сбежала из дома?

– Десять или двенадцать, насколько мне помнится.

– А как насчет Сары, сестры Ренквиста? Что вы можете сказать о ней?

– Она была образцовой воспитанницей. Благовоспитанной, тихой, с хорошими манерами. Несколько неуклюжей и склонной к ночным кошмарам, но в остальном послушной и добронравной.

– В чем проявлялась неуклюжесть?

– Она прошла через определенную стадию: спотыкалась, падала, натыкалась на предметы и получила более чем достаточную порцию синяков и шишек. По моей рекомендации супруги Ренквист обратились к врачу и проверили ее зрение, но оно было признано безупречным. Все дело было просто в отсутствии координации и несколько нервной натуре. Потом она переросла эту стадию.

– Вы не могли бы сказать, когда именно она переросла эту стадию?

– Примерно в двенадцатилетнем возрасте. Она стала грациозной в том самом возрасте, когда многие девочки утрачивают грациозность. Созревание – трудный период, но Сара в это время расцвела.

– И как раз в тот период, когда Сара обрела грацию и перестала набивать себе синяки и шишки, ее брат уехал учиться в Итон. Это было примерно в то же время?

– Пожалуй, да. Несомненно, когда у меня появилась возможность безраздельно посвящать ей все свое время и внимание, это помогло ей обрести уравновешенность и уверенность в себе. А теперь, если это все…

– Еще только один вопрос. Не вспомните ли вы случаев, когда в других семьях по соседству пропадали домашние животные, пока вы служили у Ренквистов?

– Чужие домашние животные – это не моя забота. Нет, я ничего не помню.


– Ты понял, к чему я клоню? – просила Ева, когда они с Рорком вновь оказались на тротуаре.

– Вполне. Ты хочешь выяснить, присутствовала ли в детстве Ренквиста деспотичная женщина, обращавшаяся с ним жестоко. Вымещал ли он в свою очередь злость на своей младшей сестре. Увлекался ли он – как это часто бывает с серийными убийцами и насильниками – истязанием и убийством домашних животных.

– Это хрестоматийно, – согласилась Ева. – И что смешнее всего – она не врубилась. Это подсказывает мне, что она либо ничего вокруг не замечает, либо что-то скрывает. А может быть, тот факт, что она способствовала воспитанию психопата, просто не помещается в ее булавочной головке.

– На что бы ты сделала ставку?

– На последнюю версию. Она любит щипаться, в этом нет сомнения, а может, и кое-что похуже. В системе государственных приютов таких, как она, полно. Такой даже в голову не придет, что ее воспитанник страдает эмоциональным или психическим расстройством, если чисто формально он проявляет послушание.

– Ты проявляла послушание?

– Как правило, нет, но могла проявить, если дело того стоило. Многие дети, большинство детей, если на то пошло, проходят через стадию скрытого бунта, но потом вырастают и становятся нормальными людьми. Ренквист тоже мог бы быть одним из них. Его сестра могла быть просто неуклюжей. Но я не люблю совпадений. Мне надо все это обдумать, а сейчас пора на встречу со следователем.

– Я тебя подвезу.

– Нет, лучше я поймаю такси или поеду на метро. Если этот бостонский коп увидит, как я подъезжаю в шикарной тачке, да еще с таким героем-любовником за рулем, я ему сразу не понравлюсь.

– Знаешь, я обожаю, когда меня считают твоим героем-любовником.

– Иногда тебя называют моим «сахарным папочкой».

Рорк сумел выдавить из себя полузадушенный смешок. Все-таки она не переставала его поражать, причем в самые неожиданные моменты.

– Я изо всех сил стараюсь соответствовать званию героя-любовника. Но, как бы то ни было, мне есть чем заняться. Позвони мне, когда закончишь, и дай мне знать, что у нас дальше намечено.

– Ты на редкость покладистый герой-любовник.

Он наклонился и поцеловал ее.

– У меня была очень строгая воспитательница.

– Поцелуй меня в задницу.

– Это, безусловно, входит в программу. Но никакой спешки нет, – добавил Рорк, садясь в машину. – Мои дела займут не меньше часа.


Еве потребовалась четверть часа, чтобы пробиться сквозь чудовищное уличное движение Бостона, и тем не менее она добралась до бара-ресторана, расположенного на расстоянии в полквартала от полицейского участка, где договорилась встретиться со следователем Хаггерти, раньше назначенного времени.

Это была типичная забегаловка для полицейских: добротная, недорогая еда и выпивка без всяких выкрутасов. Кабинки, столики на двоих и на четверых, множество высоких табуретов у стойки.

В помещении было полно полицейских в форме и в штатском, у которых закончилось или еще не начиналось дежурство. Ее появление не осталось незамеченным, головы повернулись в ее сторону, но в ней быстро распознали свою. Копы, они и есть копы.

Ева надеялась, что Хаггерти придет пораньше – все-таки ему надо было пометить свою территорию! – и ничуть не удивилась, когда мужчина, сидевший один за столом, сделал ей знак рукой.

Он был коренастого сложения, с широкими плечами, могучей грудью и багровым лицом, особенно ярко выделяющимся под коротким ежиком светлых волос. Он рассматривал ее, пока она шла к столику. Перед ним стояла полупустая кружка пива.

– Детектив-сержант Хаггерти?

– Это я. Здравствуйте, лейтенант Даллас.

– Спасибо, что уделили мне время.

Они пожали друг другу руки, Ева села.

– Хотите пива?

– Спасибо, не откажусь.

Ева позволила ему сделать заказ, раз уж это была его территория, и одновременно рассмотреть себя получше, пользуясь паузой.

– Вы заинтересовались одним из моих открытых дел, – сказал он наконец.

– У меня есть жертва. Удушение, изнасилование посторонним предметом. Электронный поиск аналогичных дел привел к вам. Моя версия: он практиковался, совершенствовал свою технику перед убийством в Нью-Йорке.

– Он очень аккуратно работал в Бостоне. Как, впрочем, и я.

Ева кивнула, потягивая пиво.

– Я здесь не для того, чтобы наступать на мозоли, Хаггерти, или критиковать вашу работу. Мне нужна помощь. Если я права, человек, которого мы оба ищем, сейчас работает в Нью-Йорке, и он еще не закончил. Мы можем помочь друг другу и запереть его в клетке.

– И арест производите вы.

Ева отпила еще пива, стараясь успокоиться.

– Если мне удастся взять его в Нью-Йорке, арест произведу я. Так положено. Но вашему боссу будет доложено, если информация, которой вы поделитесь со мной, поможет арестовать и посадить сукина сына. И вы сможете закрыть ваше дело. Ваше глухое дело, – добавила она. – И если только вы не полный идиот, у вас будет полная возможность повесить на него еще одно убийство. Когда дело будет закончено, все это станет достоянием прессы. Ваша роль тоже будет освещена.

Хаггерти откинулся на спинку стула.

– Я вас разозлил.

– Опоздали, я зла уже давно. Мое расследование привело меня к следующему открытию: на сегодняшний день этот подлец убил не меньше шести человек. И я точно знаю, что он будет продолжать убивать.

– Успокойтесь, лейтенант, я всего лишь зондировал почву. Плевать я хотел на прессу. Конечно, мне хотелось произвести арест, можете не сомневаться. Из моей жертвы он сделал кровавое месиво, прежде чем завязал этот чертов бант у нее на шее. Он мне нужен, но у меня ничего нет. Я работал как проклятый, и у меня ничего нет. Да, официально дело глухое, но не для меня. – Он отпил большой глоток пива. – Оно у меня в печенках, я работаю над ним при каждом удобном случае. Итак, вы говорите, у вас есть дело в Нью-Йорке, и оно привело вас сюда, ко мне. Поделитесь.

Поскольку Ева прекрасно его понимала, она перестала щетиниться и сделала первый шаг.

– Он подражает знаменитым маньякам истории. Он потому и поехал в Бостон…

– Бостонский Душитель? – Хаггерти вытянул губы трубочкой. – Я об этом думал. Имитатор. Да, многие элементы совпадают. Я изучил те дела, искал рабочую версию, но ничего не нашел, и поскольку он не повторил…

– Он повторил. Еще до Бостона он убил бездомную женщину в Новом Лос-Анджелесе, а после Бостона совершил убийство в Нью-Йорке. Кроме того, он убил трех проституток в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, подражая Джеку Потрошителю.

– Вы мне голову морочите?

– Это один и тот же человек. Он оставил мне письма на двух трупах в Нью-Йорке.

– На моем никаких писем не было, – ответил он на ее невысказанный вопрос. – Ни единого свидетеля. Охранную систему здания, кстати, довольно жалкую, он вырубил накануне убийства. Ни у кого руки не дошли ее отремонтировать. Погодите, я достану свои записи.

Они договорились обменяться данными по делу еще до того, как Ева допила пиво. Она проверила время, прикинула разницу между часовыми поясами. Звонок на Западное побережье принес ей договоренность о встрече с местным ведущим следователем. Еще один звонок связал ее с Рорком.

Оказалось, что он тоже в каком-то баре, но, судя по мягкому свету, поблескиванию хрусталя на видеопанели и звучавшему фоном приглушенному говору, этот бар был на несколько порядков выше забегаловки Хаггерти.

– Я здесь закончила, – сказала Ева Рорку. – Еду в аэропорт. Сколько времени тебе понадобится?

– Дай мне еще полчаса.

– Прекрасно. Встретимся прямо там. Я займусь делами до твоего приезда. А не могли бы мы слетать отсюда прямо на Западное побережье? Или для тебя это напряг?

– Я и там найду чем заняться.

Ева в этом не сомневалась. К тому времени, как он вошел в самолет, она успела перечитать свои записи и уже составляла отчет о командировке в Бостон для своей команды и своего шефа.

Рорк отставил в сторону свой портфель, дал команду пилоту взлетать и заказал им обоим еды.

– Как ты относишься к баскетболу? – спросил он.

– Нормально. Он не так поэтичен, как бейсбол, в нем нет свирепого футбольного азарта, но есть скорость и драматизм. А что? Ты провел этот час за покупкой команды «Селтикс»?

– Угадала.

Ева вскинула голову.

– Иди ты!

– Честно говоря, в час мне уложиться не удалось. Мы вели переговоры вот уже несколько месяцев. Но, раз уж я все равно был здесь, сделал финальный бросок, и мы подписали. Думаю, это будет забавно.

– Я битый час пила теплое пиво и говорила об убийстве, а ты в это время покупал баскетбольную команду!

– Каждый силен в чем-то своем.

Ева заставила себя поесть, потому что еда стояла перед ней, и рассказала Рорку о том, что ей удалось узнать.

– Хаггерти очень въедлив. Настоящий бульдог, и не только по телосложению. Он так и не бросил дело, хотя многие копы уже списали бы его в архив за давностью. Он все еще копается, хотя так ничего и не накопал. Вряд ли он что-то упустил. Может, чего и найду, когда просмотрю полный файл, но он сделал все, что мог.

– И чем это тебе поможет?

– Теперь я знаю, что он был здесь. У меня есть точная дата. Теперь я смогу проверить, кто из моего списка был в Бостоне или не имеет алиби на соответствующий период. Ну и потом проверю: вдруг – ну вдруг! – есть какая-то связь между одним из них и жертвой Хаггерти?

– По-моему, мы тут имеем еще одного бульдога, – заметил Рорк. – Если не по телосложению, то по складу ума безусловно. Могу проверить для тебя транспортный аспект. Может, одно из имен всплывет на линейных или чартерных рейсах в указанное время.

– У меня нет полномочий на такую проверку, но я их получу, когда включу в дело убийства в Лос-Анджелесе и в Европе. Все мои подозреваемые – люди высокопоставленные, и если я пересеку черту, любой из них на суде сможет добиться исключения незаконно добытых доказательств.

– Пусть сперва докажут, что ты пересекла черту.

Ева знала, что работу Рорка им не засечь. Это никому не под силу.

– Я не могу использовать доказательства, добытые без допуска.

Зато незаконно добытые доказательства помогли бы ей сократить список подозреваемых. А может быть, и спасти чью-то жизнь.

– Если я его арестую, посажу на скамью подсудимых и он соскочит, он будет убивать снова и снова. Он не остановится, пока его не остановят. Он убивает не просто из удовольствия или из потребности: он слишком долго готовился к этому. Если я не сумею засадить его с первого раза, он выждет, а потом опять возьмется за свое. И если ему удастся кого-нибудь убить, эта кровь будет на мне. Я не смогу с этим жить.

– Ну ладно, это я понимаю. Но, Ева, посмотри на меня и обещай: если он убьет кого-то до того, как ты до него доберешься, ты не станешь казнить себя.

Она посмотрела ему в глаза:

– Хотела бы я обещать, но не могу.


Детектив Слоун оказался молодым и энергичным работягой. Над делом он работал вместе со своим старшим, более опытным и менее заинтересованным напарником. Старый напарник с тех пор успел уйти на пенсию, и у Слоуна появился новый – молодая женщина, приехавшая вместе с ним в аэропорт встречать Еву.

– Это было первое дело, на котором я стал ведущим следователем, – пояснил Слоун, угощая Еву холодным со ком в безалкогольном баре – лос-анджелесской версии бостонской пивной для полицейских. Помещение, отделанное в ярких тонах, было чистым и прохладным, проворные официанты так и лучились доброжелательством.

Ева возблагодарила бога, давшего ей возможность жить и работать на противоположном побережье, где официанты привычно хамили и не считали своим долгом предлагать вам в качестве дежурного напитка шипучку из ананаса и папайи.

– Трент передал мне это дело, чтобы я набирался опыта, – добавил Слоун.

– Он передал это дело тебе, чтобы не отрывать свою жирную задницу от стула, – вставила его напарница.

Слоун добродушно усмехнулся.

– Ну, может, и это сыграло свою роль. Жертва была из неимущих. Я отследил кое-каких родственников, когда мы ее опознали, но никто так и не востребовал прах. Показания очевидцев – тех, из кого мне удалось выжать показания, – противоречивы. Все они принимали наркотики в той или иной форме, и полагаться на их слова надо с известной осторожностью. Все сошлись в одном: мужчина неопределенного расового происхождения в серой или синей форме. Его видели выходящим из здания, предназначенного под снос, примерно в то время, когда произошло убийство. Жертва, как и все остальные обитатели здания, проживала в нем незаконно, поэтому все старались оставаться незамеченными и никого не замечать.

– У вас в Нью-Йорке горячее дельце с таким же почерком, – сказала напарница.

Ее фамилия была Бейкер, они со Слоуном составляли прекрасную пару: оба молодые, здоровые, привлекательные, с выгоревшими на солнце волосами, похожие скорее на пару любителей серфинга, чем на полицейских. Правда, их выдавали глаза.

– Мы, э-э-э… провели небольшое исследование, когда вы связались со мной, – объяснил Слоун. – Хотели лучше понять, что вы ищете и почему.

– Прекрасно, это сэкономит мне время и долгие объяснения. Давайте и дальше действовать в том же духе. Передайте мне копию дела и расскажите обо всех этапах вашего расследования.

– Я готов это сделать, но на взаимной основе. Это мое первое дело. Я хотел бы его закончить.

– Мы хотели бы его закончить, – поправила его Бейкер. – Трент свои двадцать пять отслужил и остаток жизни намерен посвятить рыбалке. Он в деле не участвует.

– Договорились, – сказала Ева.


На этот раз, завершив переговоры, она позволила Рорку заехать за ней на машине. Если полицейские не стесняются при ней пить сок папайи, и притом с удовольствием, рассудила она, значит, переживут, увидев, как их коллега садится в сверкающий лаком спортивный автомобиль с откидным верхом. Она опустила свою разбухшую от заметок и дисков сумку за спинку сиденья.

– Я хочу съездить на место, посмотреть, что там и как.

– Можно.

Она дала ему адрес, выждала, пока Рорк не ввел его в бортовой компьютер.

– Ну как? Ты купил команду «Доджерс»?

– Увы, нет, но, если ты хочешь, только скажи…

Ева откинула голову назад и задумалась, пока он вел машину.

– Не понимаю, как люди могут тут жить, – заметила она. – Один раз их здорово тряхнуло, но они напрасно думают, что в одну воронку второй снаряд уже не угодит.

– Но ветерок тут приятный, – возразил Рорк. – И уж что им точно удалось, так это снизить уровень загазованности и шума.

– А мне кажется, весь этот город какой-то киношный. Все такое бело-розовое. Слишком много здоровых тел и улыбающихся лиц. Это как-то неестественно. И еще я не понимаю, зачем им пальмы прямо посреди города. Это как-то неправильно.

– Что ж, вот это тебе должно понравиться. Дом, который ты ищешь, явно заброшен и находится в полуразрушенном состоянии. А местные жители выглядят довольно подозрительно. Все, как один.

Ева выпрямилась и огляделась вокруг.

Половина уличных фонарей не работала, само здание было полностью погружено во мрак. Большинство окон были заколочены. Вокруг слонялись поодиночке и группками темные личности, в одном месте она безошибочно разглядела, как порция наркотика перешла из рук в руки.

– Вот это больше похоже на правду. – Оживившись, Ева вышла из машины. – Машина полностью под охраной?

– Начинена по самое «не могу». – Рорк поднял верх, включил замки и дефлекторы.

– Ее комната была на третьем этаже. Можно пойти поглядеть, раз уж мы здесь.

– Как приятно рыскать по заброшенному дому, где на каждом шагу кто-то норовит тебя пырнуть, оглушить или подорвать.

– У тебя свои забавы, у меня свои. – Ева оглядела окрестности, выбрала нужного ей человека: – Эй, задница!

Обколотый наркоман в длинной черной куртке поднялся на ноги.

– Если мне придется за тобой гнаться, я разозлюсь, – предупредила Ева. – Я могу поскользнуться, и моя нога может чисто случайно попасть тебе по яйцам. У меня вопрос. Дашь ответ, получишь десятку.

– Ничего не знаю.

– Значит, десятки не получишь. Давно ты тут вшиваешься?

– Давно. Никого не трогаю.

– Ты был тут, когда Сьюзи Мэннери задушили на третьем этаже?

– Черт, я никого не убиваю. Никого не знаю. Может, это люди в белом.

– Что за люди в белом?

– Да вы же знаете. Парни из-под земли. Днем они крысы. А ночью людей убивают во сне. Полиция знает. Может, они тоже полиция.

– Ну да, конечно. Люди в белом. Сгинь, – сказала ему Ева и направилась к дому.

– А где моя десятка?

– Неверный ответ.

У нее самой не было ни одного верного ответа, пока она взбиралась на третий этаж. Комната Мэннери была уже занята кем-то, но жильца не оказалось на месте. На полу лежал драный матрац, рядом стояла коробка с тряпьем и валялся недоеденный бутерброд.

Все, кого Ева сумела застать и расспросить внутри дома, знали не больше, чем обколотый снаружи. Никто ничего не видел, не знал, ничего не делал.

– Мы даром тратим время, – сдалась наконец Ева. – Это не моя территория. Я не знаю, на кого давить. А если бы и знала, мне это вряд ли помогло бы. Когда человек живет вот так, люди думают, что он поставил на себе крест. Но Сьюзи Мэннери была не такая. Слоун дал мне список ее личных вещей. У нее была одежда, запас еды и чучело собаки. Человек не станет таскать за собой собачье чучело, если он поставил на себе крест. Она, наверное, накурилась к тому времени, как он пришел, и была под кайфом, но она была жива.

Рорк повернул ее лицом к себе в душной и грязной комнате.

– Лейтенант, вы устали.

– Все нормально.

В ответ он лишь погладил ее по щеке. Она на минуту закрыла глаза.

– Да. Я устала. Мне знакомы такие места. Пару раз, когда у него было жидковато с деньгами, мы ночевали в таких местах. Черт, это могло быть прямо здесь, откуда мне знать? Я многого не помню.

– Тебе бы поспать.

– Посплю в самолете. Ладно, нечего тут торчать. Все равно в Нью-Йорке мне лучше думается.

– Ну тогда поехали домой.

– Похоже, с подъемными в загородной командировке ничего не вышло.

– Ничего, я впишу их в твой счет.

Она уснула в самолете, пересекавшем страну, и ей приснились крысы, превращавшиеся в людей в белом. Приснился мужчина без лица, душивший ее длинным белым шарфом и завязавший его пышным бантом у нее под подбородком.

ГЛАВА 17

Марлин Кокс три ночи в неделю отрабатывала смену с десяти до двух в ирландской пивной Райли. Кабачком владел ее дядя. Вообще-то его фамилия была Уотермен, но его мать была урожденная Райли, и дядя Пит решил, что имеет право.

Марлин училась в аспирантуре Колумбийского университета, и работа помогала ей оплачивать занятия. Она изучала ландшафтный дизайн, хотя планы на будущее после получения ученой степени у нее были самые туманные. Марлин просто нравилось учиться в колледже, и она оставалась студенткой в двадцать три года.

Она была хорошенькой миниатюрной брюнеткой с длинными прямыми волосами и наивными карими глазами. В начале лета родные так беспокоились о ней – в Нью-Йорке были убиты несколько студентов, – что Марлин отменила свои летние занятия. Она и сама была немного напугана, глупо было бы это отрицать. С первой убитой девушкой она даже была немного знакома. Очень шапочно, но все-таки для нее это стало шоком – узнать на экране в теленовостях лицо сокурсницы.

До сих пор Марлин не знала ни одного человека, который умер бы, а уж тем более насильственной смертью. Ее не потребовалось долго убеждать, что надо держаться ближе к дому и быть настороже.

Но полиция поймала убийцу. И оказалось, что с ним она тоже была немного знакома. Мысль об этом казалась жутковатой и щекотала нервы.

Теперь, когда страхи улеглись, Марлин уже не вспоминала о малознакомой девушке и об убийце, с которым однажды немного поболтала в компьютерном клубе. Ее жизнь, заполненная домашними заботами, работой и занятиями, стала совершенно нормальной. Пожалуй, даже слишком нормальной. Обыденной, если уж на то пошло. Марлин с нетерпением ждала начала семестра. Ей хотелось вернуться к занятиям, вновь встретиться с друзьями, ощутить насыщенный рабочий ритм. Она обдумывала возможность вступить в более серьезные отношения с парнем, с которым начала флиртовать во время безвременно оборвавшейся летней сессии. Марлин вышла из метро в двух кварталах от дома, в котором делила квартиру с двумя кузинами. Это было хорошее место, одобренное ее семьей. Тихие улицы, дружелюбные соседи. Короткая пешая прогулка не пугала Марлин. Этим маршрутом она ходила уже два года, и никто ее ни разу не побеспокоил.

Иногда ей даже хотелось, чтобы ее кто-нибудь побеспокоил: хотелось доказать своим чересчур заботливым родственникам, что она может постоять за себя.

Повернув за угол, Марлин увидела мини-фургон для перевозки мебели. Она сама арендовала такой же, причем у той же самой транспортной компании, что и этот, когда переезжала из родительского дома в квартиру, где жила с кузинами.

«Странное время для переезда», – мелькнуло в голове у Марлин. Подойдя поближе, она услыхала негромкий стук, сопровождаемый тяжелым дыханием и парой глухих мужских проклятий, и увидела мужчину, пытавшегося запихнуть в фургончик небольшую кушетку. Он был хорошо сложен, и, хотя стоял к ней спиной, Марлин показалось, что он достаточно молод и силен, чтобы справиться с задачей. Но потом она заметила, что правая рука у него в гипсе.

Он пытался действовать левой рукой, подпирал кушетку плечом, но ее вес и выбранный угол были против него: противоположный край кушетки соскальзывал и со стуком падал на мостовую.

– Черт, черт, черт! – Он вытащил белый носовой платок и отер пот.

Теперь Марлин разглядела его лицо и решила, что он симпатичный. Из-под бейсбольной шапочки выбивались вьющиеся темные волосы – ей такие ужасно нравились – и падали на воротник рубашки.

Марлин тронулась своей дорогой. Симпатичный или нет, заговаривать с незнакомым мужчиной на улице посреди ночи было бы глупо. Но ей стало жаль его, он казался таким раздосадованным и беспомощным! Природная доброжелательность заставила Марлин замедлить шаг; привычная нью-йоркская настороженность вынудила ее держаться на безопасном расстоянии.

– Въезжаете или выезжаете?

Он так вздрогнул, что она едва не засмеялась. А когда он повернулся, его и без того разгоряченное лицо еще больше раскраснелось.

– Похоже, ни то, ни другое. С таким же успехом я мог бы бросить тут эту чертову кушетку и заночевать в грузовике.

– Руку повредили? – Марлин подошла чуть ближе. – Никогда не видела такого здоровущего гипса.

– Да уж! – Он провел по гипсу здоровой рукой. – В трех местах сломал. Лазил по скалам в Теннесси. Глупо.

Марлин расслышала южный акцент в его голосе. Она подошла еще ближе.

– Довольно поздний час для переезда.

– Ну, дело в том, что моя подружка… – Он поморщился. – Бывшая подружка. Она работает ночами. Так вот, она сказала: если я хочу забрать свое барахло, чтоб приезжал за ним, когда ее тут не будет. А мне опять не повезло, – добавил он с улыбкой. – Мой брат должен был уже быть тут, но он опаздывает. Он вечно опаздывает. Я хочу все погрузить до того, как Донна вернется, и фургон арендован только до шести утра.

Нет, он точно был симпатичный. Немного старше тех, с кем она обычно встречалась, но ей понравился его южный, чуть в нос голос. К тому же он был в затруднительном положении. – Может, я могу вам помочь?

– Правда? Вы не против? Я был бы вам так благодарен! Если бы только мы могли запихнуть в фургон эту чертову кушетку! С остальным барахлом я и сам справлюсь. А там, глядишь, и Фрэнк появится.

– Без проблем. – Марлин подошла к нему. – Если вы поднимете тот край, а я отсюда подтолкну, может, мы и запихнем ее внутрь. Вы только тяните с того конца.

– Давайте попробуем. – Он забрался в фургон, хотя и несколько неуклюже: гипс явно мешал ему.

Марлин изо всех сил старалась приподнять и подтолкнуть свой край кушетки, но та опять сорвалась и стукнулась о мостовую.

– Извините.

– Ничего. – Он широко улыбнулся ей, хотя вид у него был измученный. – Вы такая хрупкая! Но если у вас есть еще минутка, мы могли бы попробовать поменяться местами. Вес я возьму на себя. Пущу в ход спину, плечи. Если бы вы забрались сюда и придержали ее… Главное, следите, чтоб не соскальзывала. Вы будете тянуть, а я толкать.

В голове у нее раздался смутный тревожный звоночек, но Марлин не стала на него реагировать. Она влезла в фургон, ободренная его благодарной улыбкой. Он спрыгнул на землю.

Кряхтя и чертыхаясь, он отдавал указания и проклинал своего брата Фрэнка. Это было так забавно, что она засмеялась. Кушетка стала продвигаться внутрь, и Марлин пятилась все дальше вглубь, подтаскивая ее за собой, радуясь успешно выполненной работе.

– Миссия завершена!

– Погодите еще минутку. Позвольте мне… – Он забрался внутрь, вытирая пот со лба здоровой рукой. – Не могли бы мы передвинуть ее вон туда?

Он поднял руку, и хотя предупреждающий звоночек в голове у Марлин превратился в грозный колокольный набат, когда он влез в фургон и оказался совсем близко от нее в маленьком тесном пространстве, она повернулась в том направлении, куда указывал его палец.

Первый удар пришелся по голове сбоку и едва не сшиб ее с ног. Боль оглушила Марлин, перед глазами вспыхнули разноцветные огни. Она споткнулась, зацепившись ногой за ножку кушетки, и качнулась влево, даже не подозревая, что это движение спасло ее череп от второго, страшного удара загипсованной рукой. Этот удар сломал ей плечо. Она со стоном попыталась отползти, укрыться от ударов, спастись от боли. Сквозь страшный шум в голове до нее доносился его голос, и этот голос стал каким-то другим. Послышался треск. Что-то рвалось – ее одежда, ее тело? – пока он подтаскивал ее к себе.

– Э, нет, не уйдешь! Хитрая сучка.

Марлин больше ничего не видела: перед глазами у нее были только темнота и эти ужасные вспыхивающие огни. Она ощущала вкус крови во рту – своей собственной крови. И сквозь шум в голове она с трудом, но все-таки различала страшные слова, произносимые страшным, задыхающимся голосом.

Она плакала, из ее горла вырывались тихие, скулящие звуки, вскоре перешедшие в стоны. А удары все сыпались ей на спину. Дрожащей рукой, стараясь не потерять сознания, она нащупала в кармане подарок своего дяди, сделанный, когда она начала работать на него.

Слепой инстинкт заставил ее направить аэрозольный баллончик на звук голоса.

Он взвыл – и этот жуткий вой подсказал ей, что ядовитый газ попал в цель. Зазвучала прикрепленная к устройству тревожная сирена. Рыдая – Марлин казалось, что это она рыдает, хотя, возможно, до нее доносились его рыдания, – она вновь попыталась отползти.

И опять ее тело взорвалось болью в ответ на жестокие пинки по ребрам, по челюсти. Она почувствовала, что падает. Мир куда-то провалился еще до того, как ее голова с треском ударилась о мостовую.


В четыре утра Ева стояла на тротуаре, изучая кровь на мостовой. Марлин Кокс час назад увезли в больницу. Она была без сознания, врачи сказали, что она вряд ли выживет.

Он бросил арендованный фургон и все свои приспособления, оставил жертву истекать кровью на асфальте. Но он не успел ее прикончить. Ева присела на корточки и обработанными специальным составом пальцами, не оставляющими отпечатков, подняла небольшой осколок белого гипса. Значит, она боролась. Боролась так отчаянно, так упорно, что сумела его прогнать.

Ева изучила бейсболку и парик, уже запечатанные в пластиковые мешки как вещественные доказательства. Дешевка, и то и другое, отметила она, трудно будет отследить. Кушетка выглядела старой, засаленной. Наверняка подобрал на блошином рынке. Но главное, у них остался фургон, может, хоть с этим им повезет. А девушка двадцати трех лет умирала. Ева вскинула голову, когда к ней подбежала Пибоди.

– Лейтенант?

– Двадцатитрехлетняя женщина, – начала Ева. – Идентифицирована как Марлин Кокс. Живет вот в том доме, – указала она. – Очевидно, возвращалась с работы. Я звонила в больницу еще по дороге сюда. Ее оперируют, прогнозы неутешительные. Она тяжело избита: голова, лицо, тело. Он использовал вот это – во всяком случае, для начала. – И она подняла кусок гипса.

– Что это?

– Гипс. Я бы сказала, медицинский гипс, снятый с руки. Ему надо было заманить ее в фургон. Декорация такая: бедолага в гипсе пытается погрузить диван в грузовик или выгрузить из грузовика. Скорее всего, погрузить в грузовик. У него сломана рука, он никак не может справиться. Он выглядит безобидным, беспомощным, вот она и решила ему помочь. Он наверняка источает обаяние. Море улыбок. Как только она оказывается внутри, он бьет ее. Думаю, по голове: ему ведь надо оглушить ее, сбить с ног, подавить сопротивление. Он бьет и бьет ее, бьет так сильно, что разбивает гипс.

Ева подошла к открытым задним дверцам фургона. Небольшое, тесное помещение. С его стороны это была промашка, подумала она. Он не оставил себе места для настоящего замаха, а реквизит – кушетка, картонные коробки – еще больше стеснил передвижение.

Имитация неплохая, решила Ева, но загроможденная сцена помешала ему выступить с блеском.

– Он был недостаточно проворен, – сказала она вслух. – А может, слишком вошел во вкус. У нее был с собой какой-то защитный аэрозоль. – Она подняла повыше пластиковый мешочек с вещественным доказательством. – Полагаю, она сумела пустить по крайней мере одну мощную струю прямо ему в лицо или так близко, что ему стало больно. И сирена включилась. Вот он и побежал. Судя по следам, – добавила Ева, кивнув на кровь, оставшуюся на асфальте, – либо она выпала из фургона, либо он ее вытолкнул. Патрульный, доложивший мне о происшествии, сказал, что кровь у нее из головы текла ручьем. Он даже подумал, что она мертва. Но у нее был пульс.

– Тед Банди. Я тоже изучала предмет, – пояснила Пибоди, когда Ева посмотрела на нее. – Особенно ваш список вероятных маньяков. Это его почерк.

– Да, и ему везло больше, чем нашему парню. Этот провал его здорово разозлит. Даже если она умрет, он будет недоволен. Давай проверим прокатчиков, Пибоди. Я уже послала патрульных опросить соседей и собираюсь отдать фургон на растерзание «чистильщикам». Мы должны что-то нарыть на этого ублюдка.


Марлин все еще была в хирургии, когда Ева добралась до больницы. Комната ожидания при хирургическом отделении была битком набита людьми. Дежурная медсестра успела предупредить ее, что семья пострадавшей явилась в полном составе.

Еве была хорошо знакома смесь шока, страха, надежды, горя и гнева на лицах, повернувшихся к ней как по команде.

– Простите, что помешала. Я лейтенант Даллас, следственный отдел полиции Нью-Йорка. Мне хотелось бы поговорить с Питером Уотерменом.

– Это я. – Ей навстречу поднялся высокий, дородный мужчина с черными, стриженными бобриком волосами. – Не могли бы мы выйти, мистер Уотермен?

Он наклонился, что-то прошептал на ухо одной из ожидавших женщин и вышел вслед за Евой в коридор.

– Извините, что отрываю вас от семьи, но у меня есть сведения, что вы были последним, кто говорил с мисс Кокс перед ее уходом домой с работы.

– Она работает на меня. У меня бар, а Марли – она обслуживает столики три раза в неделю.

– Да, сэр, я это знаю. В котором часу она ушла?

– Ровно в два часа. Я ее отпустил, запирал уже сам. Видел, как она вошла в метро: это всего в паре шагов от двери. А на выходе из метро надо пройти всего два квартала. Это хороший район, мои родные дочери там живут. Они живут с ней в одной квартире. – Тут его голос задрожал, ему пришлось замолчать и перевести дух. – Мой родной брат живет в том же квартале. Это хороший район. Безопасный, будь он проклят.

– Это хороший район, мистер Уотермен. – Ева понимала, что это слабое утешение. – Когда сработала сирена, люди выскочили из домов. Они не заперлись, не отсиживались внутри. У нас уже есть несколько свидетелей, видевших, как мужчина, напавший на нее, убегал. Он бы не спешил убегать, если бы это был другой район, если бы люди не открыли окна и двери, если бы не пришли на помощь.

– Ну хорошо. – Он вытер ладонью щеку, а заодно и нос. – Хорошо. Спасибо. Понимаете, это я помог им найти квартиру. Моя сестра – это мать Марли – попросила меня сперва все проверить.

– И вы нашли квартиру в таком месте, где люди выходят из дому. Бросаются на помощь, заслышав сирену. Мистер Уотермен, когда человек держит бар, у него глаз наметан, верно? Вы чувствуете людей. Может, вы обратили внимание на кого-то из заходивших к вам недавно? Может, кто-то вызвал у вас подозрения?

– Ко мне такие, кто ищет неприятностей, не заходят. Да у нас караоке каждый вечер, понимаете? Люди приходят хором попеть. У нас есть завсегдатаи, ну и туристы захаживают. У меня договоренность с парой гостиниц. У меня приличное заведение, сержант.

– Лейтенант.

– Извините. Я никого не знаю, кто мог бы сотворить такое с нашей Марли. Да с кем бы то ни было, если на то пошло. Что за больной подонок может так избить девочку? Вы можете мне сказать? Что за больной подонок делает такие вещи?

– Нет, сэр, я не могу вам сказать. Она не говорила, что с кем-то недавно познакомилась? Может, заметила кого-то по соседству? Может, разговорилась с кем-то, когда ходила за покупками или гуляла?

– Нет. Она познакомилась с парнем в начале лета, на занятиях. Не знаю, как его звать. Девочки, наверно, знают. – Он вытащил платок и высморкался. – Мы не разрешили ей ходить на летние курсы из-за тех убитых девочек в университете. Одну из них, самую первую, она немного знала, это ее расстроило. Мы все расстроились. Я купил ей этот спрей, велел всегда носить в кармане. Она послушалась. Она хорошая девочка.

– Она пустила его в ход. Это значит, что она умница и настоящий боец. Она заставила его отступить, мистер Уотермен.

– Доктор ничего нам не говорит, – Ева повернулась на женский голос у себя за спиной. Женщина подошла к двери и остановилась, прислонившись к косяку, словно ноги не держали ее. – Они ничего не говорят, но я вижу, что они там думают. Это же у них там моя дочка. Моя девочка. И они думают, что она умрет. Но они ошибаются.

– Она выкарабкается, Шейла. – Уотермен крепко обнял сестру за плечи. – С Марли все будет в порядке.

– Миссис Кокс, вы можете сообщить мне что-нибудь полезное для следствия?

– Она сама вам все скажет, как только очнется. – Голос Шейлы окреп, в нем зазвучала уверенность. – Вот тогда вы его найдете и запрете в самой дальней клетке. А когда запрете, я приду и посмотрю ему прямо в лицо, и скажу: это была моя девочка, это моя дочка засадила его за решетку!

Ева оставила их вдвоем, нашла себе свободный уголок и чашку кофе и стала дожидаться возвращения Пибоди.

– С прокатчиками пока не везет, – доложила помощница, – но Макнаб и Финн носом землю роют.

– Он умен. Осторожен, – отозвалась Ева. – Арендует через компьютер на фальшивое имя и поддельные права, платит за доставку по вымышленному адресу. Никто его не видит. Он пользуется изолирующим спреем: мы не находим ни отпечатков, ни волос, ничего внутри фургона, если не считать сброшенного парика и кусков гипса.

– А может, окажется, что часть крови на месте принадлежит ему.

Ева лишь покачала головой:

– Для этого он слишком умен. Но не так умен, как ему самому кажется, потому что он не сумел убить Марлин Кокс. Он не сделал с ней того, что хотел. И кое-кто его видел. Кто-то видел, как он влезает в фургон и вылезает возле того дома. Мало того, люди видели, как он убегает, словно испуганный заяц, с места преступления. – Она перевела дух, сделала большой глоток кофе. – Мебельный фургон был его сценическим реквизитом, тут он проявил осторожность. Он хотел, чтобы мы нашли ее в фургоне. Но ему пришлось сбежать, причем глаза у него слезились и горло горело от газа. Ему пришлось укрыться в своей норе. – Ева оглянулась, потому что в этот момент по коридору прошел врач в зеленом одноразовом костюме хирурга. На его лице она увидела то же, что и Шейла Кокс: мрачную озабоченность. – Черт!

Врач вошел в комнату ожидания поговорить с семьей. Ева поднялась на ноги и стала ждать. Наконец он вышел.

– Даллас. – Он вытащила жетон. – Уделите мне минуту.

– Доктор Лоренс. Она не может с вами поговорить. Она вообще не может разговаривать.

– Она жива?

– Не знаю, как она выдержала операцию, и не думаю, что она доживет до утра. Я разрешил семье войти и попрощаться.

– Мне не удалось поговорить с медиками на месте. Вы можете мне рассказать о ее повреждениях?

Он подошел к автомату, заказал кофе.

– Ребра сломаны. Я бы сказал, от удара ногой. Легкое слиплось, лопнули почки, смещение плеча, сломанный локоть. И это не все повреждения. Хуже всего черепномозговые травмы. Вам когда-нибудь случалось взять крутое яйцо и покатать его ладонью по твердой поверхности, чтобы сломать скорлупу?

– Да.

– Вот примерно так выглядит сейчас ее черепная коробка. Хорошо, что «Скорая» быстро до нее добралась. Они совершили подвиг, но она потеряла слишком много крови. Ее череп разбит, лейтенант, травмы очень тяжелые. Мы извлекали осколки костей из мозга. Шансы, что она придет в себя хоть на минуту, ничтожно малы. А уж если вы спросите, сможет ли она связно говорить, думать, вернуть моторные навыки… Разве что чудом… – Он покачал головой. – Мне сказали, что она облила его спреем.

– На месте найден баллон с нейтрализующим газом, – подтвердила Ева. – Сирена включена. Баллон идентифицировали как принадлежащий ей. Я думаю, она в него попала, иначе он закончил бы то, что начал. Держу пари, она попала ему в глаза.

– Я уже предупредил персонал. Если кто-то обратится к нам или в любой из пунктов первой помощи, с которыми мне удалось связаться, с характерными симптомами, мы сигнализируем вам.

– Спасибо, нам это очень поможет. Если будут изменения в ее состоянии в ту или другую сторону, свяжитесь со мной, буду вам очень обязана. Пибоди? Визитка есть?

– Да, лейтенант.

– Еще один момент, – сказала Ева, когда врач опустил визитку в карман. – Часто вы используете гипс? – И она протянула ему осколок.

– Я таким не пользовался с тех пор, как был интерном, – ответил он, поворачивая гипсовый осколок в руках. – Нет, он до сих пор иногда попадается: все зависит от повреждения и страховки. Гипс дешевле современных композитных материалов, используемых в наши дни. Перелом дольше заживает, и, кроме того, гипс слишком громоздок, он причиняет неудобства. Встречается у пациентов с низкими доходами.

– Где его можно достать?

– Есть компании по поставкам медицинского оборудования и материалов. Есть старомодные реабилитационные центры для людей, которым нравятся традиционные материалы. Они требуют настоящего гипса.

– Да, я так и думала. Спасибо за помощь.

– Медицинские или строительные компании? – спросила Пибоди, когда они вышли из больницы.

– Мне нужны и те, и те. Продажа за наличные. Он не захочет, чтобы за ним тянулся бумажный след. И я держу пари, эту дрянь не так уж часто продают за наличные. Тем более в малых количествах, самовывозом, без доставки. Доставка означает, что ему пришлось бы оставить адрес. Он пришел и купил. Заплатил наличными и отвалил. Проверь сначала строительные компании, – решила она. – Любой дурак может туда войти, и никто не обратит на него внимания. А ему именно это и нужно. – Садясь за руль, она проверила время. – Совещание через час. Как закончим, отправимся за покупками.


Войдя к себе в кабинет и увидев Надин Ферст на своем рабочем месте с чашкой кофе и крохотной булочкой, Ева застыла на пороге. Она не знала, злиться ей или смеяться.

– Не рычи и не огрызайся. Я принесла тебе пончики.

– Какие пончики?

– С кремовой начинкой, покрытые разноцветным марципаном. – Надин открыла небольшую кондитерскую коробку. – Шесть штук, и все твои, обжора.

– Обожаю щедрые взятки. А теперь – вон с моего кресла. – Ева подошла к кофеварке. Когда она повернулась, Надин уже сидела на единственном стуле для посетителей, скрестив стройные ножки в шелковых чулках. – Я неверно выразилась: вон из моего кабинета.

– Я думала, мы вместе позавтракаем. – Надин поднесла к губам булочку величиной с наперсток и откусила кусочек размером, по прикидкам Евы, в три крошки. – Даллас, я ценю твой принцип не заводить любимчиков, мне нравится слушать ругань и стенания других представителей четвертой власти. Я от тебя отстала. Ты не можешь это отрицать.

– Не вижу твоей спины, но в этой блузке вижу щедрую порцию сисек.

– Они хороши, не так ли? Но не будем отвлекаться. Я уважала твою позицию, считая, что ты права. Я знаю, ты передала кое-какую информацию Куинтону – не больше и не меньше, чем считала нужным. Я тебя уважаю и за это тоже.

– Мы сегодня буквально сочимся уважением. – Ева откусила сразу половину пончика. – А теперь до свидания.

– Он не связал разрозненные сведения. Но может связать, особенно если я его подтолкну. Он неглуп и честолюбив, но еще зелен. Ему так и не пришло в голову задаться вопросом, почему тебя назначили ведущим следователем сразу по трем убийствам, судя по всему, никак не связанным друг с другом?

– В нашем городе свирепствует преступность. Беги и прячься. А еще лучше – переезжай в Канзас. Кстати, убийств было всего два, Надин. Марлин Кокс еще жива.

– Прости, мне сообщили, что она не перенесет операцию.

– Перенесла, хотя была на волоске.

– Тогда дело становится еще интереснее. – Надин отпила глоточек кофе, посмаковала его на губах. – Я бы сказала, мы имеем одного убийцу, использующего различные методы. Это пришло мне в голову, когда я узнала о последнем.

– Кокс подверглась нападению в половине третьего ночи. Разве в это время тебе не полагалось спать или обрабатывать в постели своего фаворита на этот месяц?

– Я спала и была поднята со своего девственного ложа…

– К свиньям собачьим.

– … анонимным сообщением, – закончила Надин с кошачьей улыбочкой. – Я задумалась, потом принялась за работу и начала спрашивать себя, что, кроме тебя, объединяет этих трех женщин? Я решила, что убийца. Первое убийство было явной имитацией печально знаменитого Потрошителя. Что, если и остальные являются копиями убийств, совершенных в прошлом?

– Я не стану это комментировать, Надин.

– Элберт Де Сальво и Теодор Банди.

– Без комментариев.

– А мне не нужны твои комментарии. – Надин наклонилась вперед. – Мне достаточно моих предположений, чтобы выйти в эфир с историей. По крайней мере, с версией.

– Тогда что ты здесь делаешь?

– Даю тебе шанс подтвердить, или опровергнуть, или попросить меня придержать мою историю. Я ее придержу, если ты попросишь. Я уверена, ты не стала бы просить без крайней необходимости.

– А кроме того, ты уверена, что я не стану просить, если только твоя догадка не верна. А получив подтверждение, хотя бы косвенное, ты будешь знать, что у тебя на руках большая, жирная сенсация с большими, жирными рейтингами.

– Не без этого. И все же я придержу выступление, если тебе это нужно. Но, придерживая выступление, я даю конкурентам шанс прийти к тем же выводам.

Ева внимательно осмотрела следующий пончик.

– Мне надо подумать, так что помолчи.

Тут были свои «за» и «против». Ева перебрала их все, пока Надин сидела молча, доедая свою булочку крошка за крошкой.

– Я не дам тебе данных. Не дам даже намеков. Потому что, когда меня спросят – а меня обязательно спросят! – я хочу иметь возможность честно ответить, что ничего такого не говорила. Что не я была твоим источником. Я не стану ни подтверждать, ни опровергать твое предположение, и тебе придется так и сказать, если ты когда-нибудь обнародуешь свою историю. Лейтенант Даллас отказалась подтвердить или опровергнуть. Но я сделаю одно личное замечание между нами, девочками. У тебя не только красивые сиськи, но и неплохо работающие мозги.

– Что ж, спасибо. У меня и ноги хороши.

– Вот если бы я писала эту историю – а я, слава богу, ее не пишу! – я бы поинтересовалась, почему этому психу так остро не хватает индивидуальности, силы и фантазии. Чтобы сделать дело, он вынужден подражать кому-то. А в последний раз он так крупно облажался, что девушка чуть ли не вдвое меньше его ростом сумела вывести его из строя, и ему пришлось спасаться бегством. – Ева отлепила от поверхности пончика разноцветную марципановую глазурь и положила ее на язык. – Говорят, что ведущий следователь по этому делу уже хорошо себе представляет, кто он такой, и в настоящий момент собирает доказательства, чтобы произвести арест и довести дело до суда с гарантией обвинительного приговора.

– А ты действительно знаешь, кто он такой?

– Я не стану ни подтверждать, ни опровергать.

– Ты блефуешь.

– Без комментариев.

– Это большой блеф, Даллас. Если я выйду с этим в эфир, а ты не произведешь арест в самом скором времени, окажешься в дурацком положении.

– Выход в эфире – это твое дело. Ну а теперь, когда я покончила с пончиком, меня ждут мои дела.

– Если я выпущу это в эфир, считай, я заслужила право на эксклюзивное интервью с глазу на глаз.

– Дам тебе ответ, как только сверюсь со своим хрустальным шаром.

Надин поднялась со стула.

– Желаю удачи. От всей души желаю удачи.

– Да уж, – пробормотала Ева, оставшись наконец одна. – Пора бы уже удаче повернуться ко мне лицом.

ГЛАВА 18

Она захватила малый конференц-зал, перенесла туда свои диски с файлами, поставила доску. Она уже заканчивала работу, когда вошла Пибоди.

– Лейтенант, считается, что это моя работа. Вы отбиваете у меня хлеб. Почему вы не даете мне выполнять мои обязанности?

– Черт, черт, черт, я дала тебе другое поручение! Ты проинформировала капитана Фини и детектива Макнаба о времени и месте этого совещания?

– Да. Мэм, я…

– Тогда почему их здесь нет?

– Ну, я… – Ее спасла открывающаяся дверь. – Они здесь.

– Значит, ты хорошо выполнила свои обязанности. Ладно, ребята, садитесь. Я расскажу вам о результатах моей командировки. Я убеждена, что наш объект практиковался и оттачивал свое мастерство по крайней мере в трех различных местах, как установлено на сегодняшний день. Я поделюсь с вами своими соображениями.

Она закончила свою речь, сидя на краю стола и попивая кофе, которым Пибоди, машинально отметила Ева, снабдила ее без всяких просьб и напоминаний.

– Я давлю на начальство, чтобы получить разрешение на проверку перемещений моих подозреваемых в указанные числа. Уитни согласился подать запрос, но, поскольку в списке есть влиятельные имена, это потребует времени. Я прокачала Кармайкла Смита до самого основания и считаю, что он не вписывается в психологический портрет: слишком нестоек и избалован.

Пибоди вскинула руку, как прилежная ученица в классе.

– Да, офицер?

– Лейтенант, разве тот факт, что подозреваемый Смит нестоек и избалован, не свидетельствует скорее о его соответствии психологическому портрету?

– Эти признаки могли бы соответствовать портрету, и его передвижения, как и всех остальных, будут проверены. Но в настоящий момент он замыкает список. Фортни его опережает, но не намного. Мы…

Рука Пибоди вновь взметнулась вверх. Еве стало и досадно, и смешно.

– Что?

– Извините, лейтенант, я просто стараюсь внести полную ясность, как в компьютерной игре. Разве Фортни не вписывается в портрет почти идеально? Его воспитание, задокументированные акты насилия против женщин, имевшие место в прошлом, его теперешний образ жизни…

– Да, но он переместился в конец списка, главным образом, потому, что он такая задница. – Ева сделала паузу, ожидая от Пибоди какого-то отклика, и увидела, как брови помощницы сошлись на переносье, пока она обдумывала ответ. – Я думаю, наш парень в большей степени наделен чувством стиля: вот почему мне кажется, что Ренквист и Брин идут ноздря в ноздрю. Сегодня я собираюсь прижать любовницу жены Брина. Посмотрим, что нам это даст.

– Я слыхал, она курит, – вставил Макнаб. Пибоди бросила на него убийственный взгляд.

– Разумеется, ее привычка к курению является одной из моих основных забот, – холодно бросила Ева. – Не сомневаюсь, что эта привычка поможет нам найти и задержать человека, который убил двух женщин и жестоко изуродовал еще одну меньше чем за две недели. Следуем дальше, – продолжала она, убедившись, что Макнаб изо всех сил старается принять виноватый вид. – Поскольку вы, герои электронного отдела, явились сюда не с победным кличем, полагаю, вы так и не установили, кто нанимал фургон.

– Ну давай, умник, отвечай! – бросил Фини. – Что ты можешь сказать в свое оправдание?

– Он использовал радиоблок, – начал Макнаб. – Даже не пытался откатывать или фильтровать, мы его отследили как не фига делать. Заказ на фургон прошел из отеля «Ренессанс». Шикарное местечко на Парк-авеню. Чтоб только мимо швейцара пройти, надо стоить не меньше миллиона. Фургон был заказан четыре дня назад, в четырнадцать тридцать шесть.

– Обеденный час. Толпа народа, – машинально откомментировала Ева.

– Я думаю, он там завсегдатай, знает, куда пойти, чтобы быстро отправить сообщение. Многие крупные бизнесмены повсюду таскают с собой свои маленькие переносные машинки, в том числе и на обед. Раз у него весьма специфические требования к заказу, значит, либо письмо со всеми реквизитами было уже готово, либо он занял одну из аккуратных звуконепроницаемых кабинок и написал его там.

– Прекрасно. Проверим, кто из наших кандидатов обедал в «Ренессансе» в день отправки заказа. Не больно-то умно с его стороны! – добавила Ева с довольным кивком. – Умнее было бы одеться поскромнее и воспользоваться услугами какого-нибудь уличного интернет-кафе. Пойти в такое место, где его никто не знает. Но он же любит выставляться, любит играть. И он идет в роскошный отель, где, держу пари, его знают по имени. Пибоди! Докладывай про гипс.

– Есть адреса строительных фирм в Бруклине, в Ньюарке и в Квинсе, где отпускали гипс в малых количествах за наличные в течение последних двух месяцев. В медицинских фирмах не было продаж гипса за наличку.

– Вообще не было?

– Ни одной. Либо кредит, либо заказ на покупку. Оплата через банк, все счета принадлежат хорошо известным медицинским учреждениям. И тут меня осенило: я проверила художественные магазины. – Художественные магазины?

– Да, лейтенант. Гипс используют в скульптуре. Я нашла несколько точек в городе, еще несколько – в пригородах и в Нью-Джерси. Они торгуют за наличные.

– Значит, у нас будет много работы. – Ева проверила время по наручным часам. – Гипс с места преступления маринуется у нас в лаборатории уже черт знает сколько. Ну-ка проверим, не зря ли им там зарплату платят. Пусть установят, есть ли разница между строительным, медицинским и художественным гипсом. – Она посмотрела на Фини. – Не хочешь прогуляться?

– Свежий воздух мне не повредит.

– Возьмешь на себя отель?

– Только, чур, чтоб галстук не надевать!

– Мы с Пибоди заглянем в лабораторию по дороге к мисс Левак.

– Она может за вами приударить, – сказал Макнаб. – Может, лучше я пойду с Пибоди? Ай! – Он схватился за бок, куда угодил локоть Пибоди. – Уж и пошутить нельзя. Ты с этим экзаменом все мозги просвистела. Чувство юмора совсем потеряла.

– Вот я от души посмеюсь, когда пну тебя в зад!

– Дети, дети! – строго предупредила Ева, хотя губы у нее подрагивали от смеха. – Приберегите все это на потом. Давайте сперва поймаем плохого парня и отправим его на отсидку. Фини, приструни своего кретина. Пибоди, больше ни слова.

И она вытолкала свою помощницу за дверь.


Пибоди молчала, пока они не проехали пять кварталов. Ева решила, что это новый рекорд.

– Я просто считаю, что он не имеет права говорить о других женщинах. Да еще с таким огоньком в глазах. Мы же подписали контракт на квартиру!

– Господь вседержитель! Да у тебя психоз, Пибоди! Страх перед официальными документами. Избавься от него.

– Господь вседержитель?

– Как же мне раньше в голову не пришло? Ты психуешь, потому что подписала арендный договор на… сколько? На год? И вот ты уже дергаешься: вдруг у нас ничего не выйдет? Кому выезжать из квартиры? Кому достанутся салатницы? И прочая чушь в том же духе.

– Ну, допустим. Но это же нормально?

– Откуда, черт побери, мне знать, что нормально, а что нет?

– Вы же замужем.

Ева была так шокирована, что рывком остановила машину на светофоре.

– И это значит, что я нормальная? Это всего лишь значит, что я замужем! Ты хоть представляешь, сколько ненормальных людей, замужних и женатых, живет на земле и за ее пределами? Ты только взгляни, сколько мужей и жен попадает в участок из-за бытового насилия в одном только Манхэттене! Брак не делает людей нормальными. Скорее всего, сам брак ненормален. Он просто… существует.

– Почему же вы вступили в брак?

– Я… – В голове у Евы не осталось ни единой мысли. – Он этого хотел. – Такое объяснение показалось неуклюжим и неубедительным даже ей самой. Она заерзала на сиденье и нажала на газ. – Это всего лишь договор, вот и все. Договор, который изо всех сил стараешься не нарушать.

– Как договор об аренде.

– Сама догадалась?

– А знаете, лейтенант, это звучит как высшая мудрость.

– Ну вот, теперь я попала в мудрецы. – Ева вздохнула. – Так позволь дать тебе совет. Если ты хочешь, чтобы Макнаб перестал смотреть на других женщин, думать о них, говорить о них, своди его к ветеринару, и пусть его оскопят. Он будет отличным домашним питомцем. Все бабы дуры. Они вцепляются в парня: «О боже, это он, я должна его заполучить!» Вот они и получают. А потом начинают ломать голову, как бы его изменить. А когда им и это удается, этот парень их больше не интересует, а знаешь почему? Это уже не тот парень.

Пибоди несколько минут молчала.

– Во всем этом есть немалая доля здравого смысла.

– Если ты скажешь, что я не только нормальная и мудрая, но еще и благоразумная, я тебе врежу. Я такая же чокнутая, как все обычные люди. Так и должно быть, и мне это нравится.

– Во многих отношениях, лейтенант, вы еще более чокнутая, чем все обычные люди. И это делает вас неповторимой.

– Кажется, я тебе все-таки врежу. Внеси это в мое расписание.

Велик был соблазн запарковаться во втором ряду – у Евы от этого всегда улучшалось настроение, – но она заметила свободное место у тротуара.

Здание на Седьмой авеню выглядело заурядным, даже обветшалым, но по надежности охранной системы не уступало ООН. Ева прошла через первый пост, на котором от нее потребовали предъявить жетон, пройти сканирование и оставить отпечаток ладони. На втором посту охранник потребовал объявить, по какому она делу, и пройти второе сканирование. Она оглядела убогий тесный вестибюль: потертый линолеум и голые бежевые стены.

– Вы что, государственные тайны тут храните?

– Поднимайте выше, лейтенант, – усмехнулся охранник, возвращая удостоверение. – Секреты моды. Конкуренты пускаются на любые грязные трюки, лишь бы подглядеть. В основном прикидываются рассыльными, пытаются проникнуть в отдел дизайна с почтовыми бандеролями или коробками пиццы. Но попадаются и более изобретательные. В прошлом месяце был липовый инспектор пожарной безопасности. Между прочим, удостоверение прошло проверку, но детектор засек его камеру, и мы его выставили.

– Служили в полиции?

– Угадали. – Он был явно доволен, что она его вычислила. – Двадцать пять лет оттрубил. Но здесь платят лучше и скучать не дают, особенно перед большими показами – осенью и весной.

– Не сомневаюсь. Вам знакома Серена Унгер? Она тут работает дизайнером.

– Обрисуйте мне ее, может, и узнаю.

– Высокая, стройная чернокожая красавица. Тридцать два года. Короткие черные волосы с рыжеватым отливом, заостренное лицо, длинный нос. Предпочитает дам.

– Да, я знаю, кого вы имеете в виду. У нее карибский акцент. У вас на нее что-то есть?

– Она может привести нас кое к кому – к женщине, с которой развлекается. Примерно того же возраста, шикарная холеная блондинка, пять футов десять дюймов, деловая. Замужняя. Гейтс Джульетта.

– Не раз проходила через мой пост. Пишет о моде. Пару раз видел, как они выходили вместе. Во время ленча, в конце рабочего дня. Погодите минутку. – Он повернулся к компьютеру, проверил записи. – Последние… гм… восемь месяцев Гейтс десять раз заезжала к Унгер. Предыдущие полгода – шесть раз. По разу в месяц. До этого за четыре месяца всего два визита.

– Полтора года. – Ева прикинула даты ранних убийств. – Спасибо.

– Рад помочь. Вот, держите. – Он отпер ящик и вынул два нагрудных пропуска. – Прицепите их к отворотам, и охрана вас пропустит без всякой суеты. Вам нужны лифты в восточном крыле. Пятнадцатый этаж.

– Ценю вашу помощь.

– Без проблем. Скучаю иногда по работе. По запарке. Вы меня понимаете?

– Еще как понимаю.

Пятнадцатый оказался рабочим этажом, он представлял собой муравейник кабинетов и прозрачных кабинок для младшего персонала. Мисс Унгер не заставила их ждать.

– Вы вовремя. Я это ценю. – Она вышла из-за стола и протянула руку. – Мой день расписан по минутам.

– Мы постараемся вас не задерживать.

Она закрыла дверь. В глазах Евы это означало, что она ценит конфиденциальность. У нее был угловой кабинет, стало быть, она занимала престижное положение. И еще Ева обратила внимание, что на стенах висят пляжные фотографии, а не афиши модных дефиле.

Серена Унгер жестом указала на стулья и заняла свое место за столом.

– Должна признаться, я несколько озадачена: не по нимаю, о чем полиция хочет поговорить со мной.

«Неплохо держится, – признала Ева. – Но все-таки не идеально. Джульетта говорила с ней, и она прекрасно знает, зачем мы пришли».

– Если ваш день расписан по минутам, мисс Унгер, может быть, нам не стоит терять время на протокольные процедуры? Джульетта Гейтс наверняка сказала вам, что мы с ней разговаривали. С ней и с ее мужем. На вид вы умная женщина. Вы, конечно, поняли, что нам известно о ваших отношениях с Джульеттой.

– Я предпочитаю держать свою личную жизнь при себе. – Унгер повернулась в кресле, ее тело расслабилось, голос звучал спокойно и холодно. – И я не понимаю, каким образом мои отношения с Джульеттой могут затрагивать ваше расследование.

– А вам и не нужно понимать. Вы должны только отвечать на вопросы.

Безупречно выписанные брови Унгер высоко поднялись.

– Вот это я называю «перейти прямо к делу».

– У меня тоже день расписан по минутам. У вас сексуальные отношения с Джульеттой Гейтс.

– У нас близкие отношения. Это совсем не то же самое, что сексуальные.

– Значит, вы просто сидите в номере отеля «Силби» в обеденный час и беседуете о возвышенном?

Губы Серены Унгер крепко сжались, на лице появилось оскорбленное выражение.

– Я не люблю, когда за мной шпионят, – прошипела она.

– Я полагаю, Томас Брин не любит, когда его обманывают. Нам всем приходится жить с тем, что есть.

Серена испустила тяжелый вздох:

– Вы правы. У нас с Джульеттой близкие отношения, включающие секс, и она предпочитает, чтобы ее муж об этом не знал.

– И давно у вас эти близкие отношения?

– Мы знакомы по работе примерно четыре года. Наши отношения начали меняться около двух лет назад, хотя мы не сразу сблизились.

– Это произошло примерно полтора года назад, – предположила Ева, и Унгер стиснула зубы.

– Вы ничего не упустили. У нас много общего, нас влечет друг к другу. Джульетта проявляла и до сих пор проявляет неудовлетворенность своим браком. Это ее первый роман, а я впервые вступила в такие отношения с замужней женщиной. Впрочем, с женатыми мужчинами я тоже никогда дела не имела. Я не люблю измен.

– Нелегко, должно быть, в течение полутора лет заниматься тем, что вам не по душе.

– Тут есть свои трудности, но бывают и волнующие моменты, не стану этого отрицать. Поначалу мы просто потеряли голову. Нам показалось, что это просто минутный порыв, но наше чувство крепло и углублялось. Я люблю секс. – Она пожала плечами. – Как правило, я нахожу женщин более интересными в постели, чем мужчин. Но с Джульеттой я нашла нечто большее. У меня появилась спутница жизни.

– Вы влюблены в нее.

– Да. Я влюблена в нее, и это создает осложнения, так как мы не можем встречаться открыто.

– Она не хочет оставлять мужа.

– О, она готова оставить мужа! Но она знает, что я не останусь с ней, если она это сделает. – Вот теперь я вас не понимаю.

– У нее есть ребенок. Ребенок заслуживает того, чтобы иметь полную семью, если это возможно. Я не стану участвовать в разрушении семьи, не стану лишать невинного ребенка надежной семейной обстановки, окружающей его сейчас. Мальчик не виноват, что его мать любит меня, а не его отца. Мы взрослые люди, мы за все отвечаем.

– А она не согласна с вашей позицией.

– Если у Джульетты и есть недостаток, он состоит в том, что она не идеальная мать. Я считаю, что она могла бы быть более преданной и любящей матерью. Я сама хотела бы иметь детей в один прекрасный день. Я буду заботиться о них и от своей спутницы жизни жду такой же заботы о своем ребенке. Насколько мне известно, Томас Брин – превосходный отец, но он не может заменить ребенку мать. Только она может быть матерью.

– Но он не слишком горяч, как муж.

– Поскольку он не мой муж, было бы некорректно и несправедливо с моей стороны судить об этом. Но она его не любит и не уважает. Она находит его скучным и утверждает, что им слишком легко манипулировать.

– Вы были с ней вечером второго сентября?

– Да, в моей квартире. Она сказала мужу, что у нее поздняя деловая встреча.

– И вы думаете, он ей поверил?

– Она осторожна. Он ее ни о чем не спрашивал, ни в чем не упрекал. Она бы мне сказала. По правде говоря, лейтенант, мне кажется, она хочет, чтобы он устроил скандал.

– А утром в воскресенье на той же неделе, когда она повела сына погулять в парк… Вы были с ними?

– Я встретилась с ними в парке. – Голос Серены потеплел. – Мне нравится проводить время с мальчиком.

– Итак, вы все втроем провели время вместе.

– Мы встречаемся раз в неделю. Я хочу, чтобы он привык ко мне, освоился в моем обществе. Когда он станет старше, возможно, мы найдем способ гармонизировать наши отношения.

– Джульетта когда-нибудь говорила, что ее муж склонен к насилию?

– Нет. Поверьте, если бы он был склонен к насилию, я убедила бы ее забрать сына и уйти. Меня несколько смущает его работа, но, судя по всему, для него это всего лишь работа. Вы подозреваете его в убийстве той женщины в китайском квартале, лейтенант? Если бы я хоть на минуту допустила, что он на это способен, я увезла бы свою возлюбленную и ее сына подальше от него. Любой ценой.


– Знаешь, какие проблемы у людей, имеющих внебрачные связи, Пибоди?

– Необходимость объяснять, зачем покупаешь все это сексуальное белье, если не носишь его дома?

– И это тоже. Но главное – это самообман. Они действительно верят, что супруг ничего не знает и не узнает. Некоторым все и вправду сходит с рук, хотя и ненадолго, потому что в конечном счете их всегда что-нибудь да выдаст. Слишком много задержек допоздна на работе, тайные переговоры по телефону, общие знакомые, застающие вас за ленчем не с тем человеком в каком-нибудь богом забытом ресторанчике. А если вышеупомянутый супруг пребывает не в коме, он обязательно что-нибудь заметит: взгляд, запах, перемену поведения. Серена Унгер отнюдь не дура, но она искренне верит, что Брин ни о чем не подозревает.

– А вы в это не верите.

– Он знает. Его жена вот уже полтора года играет в салочки с другой женщиной. Он просто не может не знать.

– Но если он знает, как он может делать вид, что не замечает, как он может день за днем притворяться, что все идет нормально? Это должно пожирать его изнутри, другой на его месте давно бы уже спятил… О, вы именно к этому и ведете! Если бы Рорк развлекался с кем-то на стороне, что бы вы сделали?

– Тел так и не нашли бы. – Ева побарабанила пальцами по рулю, пережидая движение на перекрестке. – Женщины губят счастье в его доме, угрожают его семье. Хуже того, он чувствует себя кастратом. Ну вот представь, он весь день сидит дома и пишет об убийстве. Оно его завораживает. Так почему бы самому не попробовать? Показать этим гадинам, кто тут хозяин. Я думаю, пора вызвать его на допрос с пристрастием. Но сперва проверим твои гипсовые торговые точки. Может, найдем что-то существенное.

Пибоди вытащила свой портативный компьютер, провела поиск ближайшего адреса.

– Западный Бродвей, дом 14. Лейтенант, я знаю, у вас на первом месте Ренквист и Брин. А меня вот тянет в другом направлении, и я очень надеюсь, что вы не разозлитесь и не врежете мне, как обещали. Я знаю, рука у вас тяжелая.

– Если бы я злилась на всех, кто со мной не согласен… Ну ладно, я злюсь. Но на этот раз я сделаю исключение.

– Большое вам за это спасибо.

– Так почему ты не согласна?

– Ну… как вам сказать? – Пибоди повернулась на сиденье лицом к Еве, сидевшей к ней в профиль. – Мне кажется, Фортни больше подпадает под психологический портрет. Он не уважает женщин. Он тянет с них деньги и тащит их в постель: только так он может показать, какая он важная шишка. Он прилип к сильной женщине, зная, что она о нем позаботится, и чем больше она о нем заботится, тем больше он злится. И поэтому он ей изменяет. Две бывшие жены оставили его без штанов, не будь Пеппер, все его грандиозные проекты накрылись бы медным тазом. Его небось никто и слушать не стал бы. На допросе он солгал, чтобы прикрыть себя. В его алиби больше дыр, чем в швейцарском сыре, и он имеет отношение к театру.

– Все это веские доводы. Слезы гордости так и наворачиваются на мои глаза.

– Правда?

– Насчет слез? Не дождешься. Но доводы и вправду веские, вот почему он до сих пор в списке.

– Но когда вы больше склоняетесь к такому парню, как Брин, я этого просто не понимаю. Он так любит своего сына! И если он знает об измене, разве не логично предположить, что он все терпит, потому что любит свою жену и сына и просто надеется, что все пройдет? Пока он делает вид, что ничего не знает, ничего как бы и нет. Я прямо вижу, как люди справляются с ситуацией подобным образом. Он может внушить себе, что это не считается, потому что она не с мужчиной. Просто у нее такая фаза, она экспериментирует. Ну, словом… – Может, ты и права.

– Правда? Вы так думаете? – Осмелев, Пибоди решила развить свою мысль. – А теперь Ренквист. Он слишком большой чистоплюй. Воскресный завтрак в десять и все такое. И потом его жена. Я могу себе представить, как она отворачивается, если он тайком захочет примерить ее белье за закрытыми дверями, но ни за что не поверю, что она согласилась бы жить с психопатом. Уж больно в ней много чистоплюйства! А ведь она не может не знать. Сразу видно, она во все сует нос, знает, что творится у нее в доме. Если бы что-то было, она обязательно знала бы.

– Вот тут ты права: она ничего не упускает. Но я думаю, она могла бы запросто ужиться с психопатом. Главное, чтобы он не пачкал кровью ее паркетные полы. Я встречалась с женщиной, которая его воспитывала, Пибоди. Он женился на женщине того же типа, только более породистой и стильной. А ты говоришь, Фортни. Вот что я тебе скажу: если мы не закроем дело к послезавтрашнему дню, ты его возьмешь.

– Возьму его? Куда?

– Будешь его разрабатывать, Пибоди. Сконцентрируешься на нем и посмотришь, что будет. – Вы думаете, мы закроем дело раньше.

– Скоро. Но, может, и тебе выпадет шанс.


Они проверили три торговые точки. Потом Ева решила, что пора заехать в больницу навестить Марлин Кокс. Она узнала охранника, которого сама поставила у дверей, и велела ему отдохнуть десять минут, пока на часах постоит Пибоди.

Внутри Ева увидела миссис Кокс. Она сидела возле постели и читала вслух книгу, пока белые машины держали ее дочь на грани бытия.

Шейла подняла голову, заложила страницу закладкой и закрыла книгу.

– Говорят, люди в коме слышат звуки, голоса и реагируют на них. Они как будто помещаются за занавесом, который мы не можем открыть.

– Да, мэм.

– Вот мы и читаем ей по очереди. – Шейла протянула руку и поправила простыню, которой была укрыта Марлин. – Прошлой ночью мы поставили ей диск. «Джейн Эйр». Один из любимых романов Марли. Вы его читали?

– Нет.

– Это чудесная история. Любовь, борьба за выживание, победа и искупление. Сегодня я принесла книгу. Думаю, если она услышит, как я ей читаю, это ее подбодрит.

– Я уверена, что вы правы.

– Вы думаете, ее уже нет. Все они тут так думают. Хотя они очень добры и стараются вовсю. Они думают, ее уже нет. Но я-то знаю, что это не так.

– Мне трудно судить, миссис Кокс.

– Вы верите в чудеса? Извините, я забыла, как вас звать.

– Я Даллас. Лейтенант Даллас.

– Вы верите в чудеса, лейтенант Даллас?

– Я об этом никогда не думала.

– А я верю.

Ева подошла к кровати и заглянула в бескровное лицо Марлин. Ее грудь мерно вздымалась и опадала в такт движению искусственного легкого, которое с тихим свистом дышало за нее. На ней лежала печать смерти.

– Миссис Кокс, он изнасиловал бы ее, причем с особой жестокостью. Он сделал бы все от него зависящее, чтобы она была в сознании, чтобы сполна ощутила страх, боль, беспомощность. Он извлек бы из этого максимум удовольствия для себя, а потом он начал бы ее пытать. Мы нашли в фургоне его инструменты, припасенные специально для этой цели.

– Вы хотите сказать, что она всего этого избежала, потому что боролась. Она его остановила, не дала ему проделать с ней все эти ужасные вещи. Это своего рода чудо. – Голос Шейлы пресекся, она с трудом подавила рыдание. – Что ж, там, где случилось одно чудо, найдется место другому. Как только она раздернет этот занавес, она сама вам скажет, кто это был. Они нам сказали, что она, скорее всего, не доживет до утра. Сейчас уже за полдень. Если вы считаете, что с ней все кончено, зачем вы пришли сюда? Можете вы мне сказать?

Ева начала было что-то говорить, но покачала головой и опять посмотрела на Марлин.

– Я собиралась сказать вам, что таков порядок. Но дело в том, миссис Кокс, что теперь мне она тоже не чужая. Так уж я устроена.

Ее телефон засигналил, и она, извинившись, вышла в коридор.

– Пибоди, – сказала Ева, выслушав сообщение, – за мной.

– У нас что-то есть?

– Я поставила наблюдение у дома Ренквиста. Au pair только что взяла такси до музея «Метрополитен». Одна, без ребенка. Я ждала как раз такого случая поговорить с ней с глазу на глаз.


София медленно шла по залу французских импрессионистов. Ева коротко переговорила с наблюдательницей, отпустила ее, а сама подошла к аи рап.

– София Ди Карло. – Ева протянула жетон и отметила, как женщина вздрогнула и побледнела.

– Я ничего не делала.

– Тогда почему у вас такой виноватый вид? Давайте присядем.

– Я не нарушала закон.

– Вот и не начинайте с отказа поговорить с полицейским офицером.

Отказ поговорить с полицейским нельзя было квалифицировать как нарушение закона, но Ева ясно видела, что София этого не знает.

– Миссис Ренквист сказала, что мне нельзя с вами разговаривать. Как вы нашли меня здесь? Я могу потерять работу. Это хорошая работа. Я хорошо работаю с Розой.

– Я в этом не сомневаюсь, а миссис Ренквист вовсе не обязательно знать о нашем разговоре. – Стараясь расположить к себе упирающуюся девушку, Ева взяла ее под руку и усадила на банкетку в середине зала. – Как вы думаете, почему миссис Ренквист против вашего разговора со мной?

– Люди сплетничают. Если членов семьи и прислугу допрашивает полиция, о них обязательно начнут говорить. Ее муж очень важный человек, очень важный. Люди любят сплетничать о важных людях.

Она ломала руки, пока говорила. Еве нечасто приходилось видеть, как люди ломают руки при разговоре. Нервы, решила она. Нервы и страх. Эта женщина была явно напугана.

– София, я вас проверила через Службу иммиграции и натурализации. Вы находитесь здесь на законных основаниях. Почему же вы боитесь поговорить с полицией?

– Я вам сказала. Мистер и миссис Ренквист привезли меня в Америку, они дали мне работу. Если они будут недовольны, они меня прогонят. Я люблю Розу. Я не хочу потерять мою девочку.

– Как долго вы на них работаете?

– Пять лет. Розе был всего годик. Она хорошая девочка.

– А как насчет ее родителей? Легко на них работать?

– Они… они очень щедрые. У меня прекрасная комната и хорошее жалованье. У меня выходной каждую неделю: один полный день и еще полдня. Мне нравится ходить сюда, в музей. Я занимаюсь самообучением.

– А что вы скажете о мистере и миссис Ренквист? Они ладят друг с другом?

– Я не понимаю.

– Они ссорятся?

– Нет.

– Никогда?

Испуг на лице Софии сменился полным отчаянием.

– Они очень приличные люди. Они всегда держатся как надо.

– В это трудно поверить, София. Вы прожили в их доме пять лет и ни разу не видели семейной сцены, ни разу не слыхали, чтобы кто-то из них повысил голос?

– Мне не пристало…

– Пристало. Это я вам говорю. – «Пять лет, – подумала Ева. – Пять лет на всем готовом. За эти годы она могла скопить немалую сумму. Маловероятная перспектива потерять работу могла ее расстроить, но не испугать». – Почему вы их боитесь?

– Не понимаю, о чем вы.

– Прекрасно понимаете. – Теперь страх сосредоточился в ее глазах, его нельзя было не заметить. – Он приходит в вашу комнату по ночам, когда девочка спит, а его жена в другом конце коридора. Так?

Слезы навернулись на глаза Софии и полились по щекам.

– Нет. Нет! Я не буду об этом говорить, я потеряю работу…

– Взгляните на меня. – Ева схватила и сжала беспокойные руки Софии. – Я только что из больницы, где умирает молодая женщина. Вы поговорите со мной и скажете мне правду.

– Вы мне не поверите. Он очень важный человек. Вы скажете, что я лгу, а он меня прогонит.

– Это он сказал, что никто вам не поверит. «Я могу делать все, что захочу, потому что никто тебе не поверит». Он ошибается. Посмотрите на меня, загляните мне в лицо. Я вам поверю.

Слезы затуманивали ей зрение, но, несомненно, она все-таки что-то увидела. И увиденного ей было достаточно, потому что слова полились потоком.

– Он говорит, что я обязана, потому что его жена не соглашается. С тех самых пор, как узнала, что ждет ребенка. У них разные спальни. Это… Он говорит, что это цивилизованные брачные отношения, а я обязана позволять ему… меня трогать.

– Ничего цивилизованного тут нет.

– Он важный человек, а я всего лишь служанка. – София продолжала плакать, но в ее голосе зазвучала холодная решимость. – Если я расскажу, он отошлет меня с позором. Я больше никогда не увижу Розу. Он опозорит и разорит мою семью. Вот он и приходит ко мне в комнату, запирает дверь и выключает свет. Я делаю, что он мне велит, и тогда он уходит. – Он делает вам больно?

– Иногда. – София опустила взгляд на свои руки, и слезы закапали на них. – Когда у него не получается… ну, не получается… тогда он злится. Она знает. – София подняла заплаканные глаза на Еву. – Миссис Ренквист. В доме никто шагу ступить не может, чтобы она не знала. Но она ничего не делает, не говорит ни слова. А я точно знаю в глубине души, что она мне еще больше навредит, чем он, если узнает, что я вам все рассказала.

– Постарайтесь вспомнить ночь в начале сентября. Второго числа, после полуночи. Он был дома?

– Я не знаю. Честное слово, не знаю! – заторопилась София, не дав Еве возразить. – Моя комната в задней части дома, дверь закрыта. Мне не слышно, когда кто-то входит или выходит. У меня интерком с комнатой Розы. Он всегда включен, только… он его выключает, когда приходит. Я никогда не выхожу из комнаты по ночам. Только если Роза позовет.

– Утром в воскресенье на той же неделе.

– Они завтракали всей семьей, как всегда. В десять тридцать. Ровно в десять тридцать. Ни минутой раньше или позже.

– До десяти тридцати. Скажем, в восемь утра. Он был в доме в это время?

– Я не знаю. – София закусила нижнюю губу, пытаясь вспомнить. – Мне кажется, его не было дома. Я была в комнате Розы, помогала ей выбрать платье на этот день. В воскресенье ей полагается надевать парадное платье. Я видела из окна, как мистер Ренквист подъехал к дому. Было около десяти. В воскресенье по утрам он иногда играет в гольф или в теннис. Он говорит, что это часть его работы. Он должен общаться.

– Во что он был одет?

– Я… Простите, я не помню. Кажется, на нем была рубашка для гольфа. Мне так кажется. Не костюм, а спортивная летняя одежда. Они всегда следят за своим видом – они оба. Одеваются как положено.

– А вчера? Он был дома всю ночь?

– Я не знаю. Он не приходил ко мне в комнату.

– Сегодня утром. Как он вел себя сегодня утром?

– Я его не видела. Мне было велено покормить Розу завтраком в детской. Мы часто едим в детской, если мистер или миссис Ренквист заняты, или плохо себя чувствуют, или если у них гости.

– А что было на этот раз?

– Я не знаю. Мне не сказали.

– Есть такое место в доме, куда он уходит, а вам с Розой туда хода нет?

– Его кабинет. Он очень важный человек, у него важная работа. Его кабинет всегда заперт, и никому не позволено тревожить его там.

– Хорошо. Возможно, мне понадобится поговорить с вами еще раз. А пока вот что я вам скажу: то, что Ренквист с вами делает, это нехорошо. Это преступление. Я могу это прекратить.

– Прошу вас, умоляю вас, не надо. Если вы что-то сделаете, мне придется уехать. Я нужна Розе. Миссис Ренквист не любит Розу… совсем не то, что я. А он девочку вообще не замечает. А то, что он делает… это неважно. В последнее время это бывает не так уж часто. Мне кажется, он потерял ко мне интерес.

– Если передумаете, свяжитесь со мной. Я вам помогу.

ГЛАВА 19

Звонок на работу к Ренквисту позволил Еве узнать следующее: он был вынужден уехать из города по делу, в течение ближайших двух дней с ним невозможно будет связаться. Выполнив все формальные требования, Ева договорилась о встрече с ним после возвращения, а затем отправилась к нему домой. Домоправительница сообщила те же сведения.

– Вы видели, как он уезжал? Вы лично?

– Прошу прощения?

– Вы лично видели, как он вышел из дому с чемоданом?

– Не понимаю, какое отношение это имеет к чему бы то ни было, но так уж получилось, что багаж мистера Ренквиста я отнесла в машину сама.

– Куда он поехал?

– Я не обладаю подобной информацией, а если бы и обладала, была бы не в праве ею делиться. Работа мистера Ренквиста требует частых поездок.

– Не сомневаюсь. Мне хотелось бы поговорить с миссис Ренквист.

– Миссис Ренквист нет дома. И я не ожидаю ее возвращения до самого вечера.

Ева заглянула в дом через ее плечо. Она отдала бы месячный заработок за ордер на обыск.

– Позвольте задать вам вопрос, Дживс.[10]

Экономка поморщилась:

– Стивенс.

– Стивенс. Когда босс узнал, что ему придется ехать в командировку?

– Насколько мне известно, он сделал все приготовления сегодня рано утром.

– Откуда же он узнал, что труба зовет?

– Прошу прощения?

– Пришло сообщение по электронной почте, телефонный звонок, фельдъегерь с пакетом?

– Боюсь, мне это неизвестно.

– Тоже мне домоправительница! Как выглядел он сегодня утром?

Стивенс растерялась, потом нахмурилась.

– Лейтенант, вид мистера Ренквиста – это не моя забота, да и не ваша тоже. Всего хорошего.

Велико было искушение пинком распахнуть дверь, когда та начала закрываться, но Ева решила, что это было бы пустой тратой сил.

– Пибоди, брось все силы электронного отдела на поиски Ренквиста. Надо узнать, куда он направился и на чем.

– Я думаю, это он.

– Почему?

Настала очередь Пибоди замереть в растерянности. Она сорвалась с места и нагнала Еву у машины.

– Он пристает к няне. Он и его жена солгали, что он был дома все утро в воскресенье. У него в доме есть тайная комната, а сегодня утром он очень кстати смылся из города.

– Значит, ты вот так, за здорово живешь, вычеркиваешь из списка Фортни, своего фаворита? Шлюха ты после этого, а не следователь!

– Но ведь все сходится!

– Можно взглянуть и по-другому. Он пристает к няне, потому что он извращенец и король дерьма. Жена ему не дает, а в доме есть молодая, хорошенькая девочка, которая боится сказать «нет». Они солгали, потому что они оба короли дерьма и не хотят, чтобы их беспокоила полиция, а сказать, что он был дома, просто удобнее. У него в доме есть тайная комната, потому что слуги могут сунуть нос в дипломатическую почту, и он не хочет, чтобы ребенок беспокоил его во время работы. Он уехал из города сегодня утром, потому что его вызвали, а работа у него такая, что, когда вызывают, надо собираться и ехать.

– О черт!

– Если не посмотришь на дело со всех сторон, правильных ответов не получишь. А теперь давай посмотрим, как будет вести себя Брин на официальном допросе.


Брин ждал, изучая поляризационный светофильтр, который изнутри казался зеркалом, а снаружи служил окном для наблюдения, когда Ева вошла в комнату для допросов. Он повернулся и одарил ее своей мальчишеской улыбкой.

– Знаю, мне полагается злиться и требовать адвоката, но мне страшно интересно.

– Рада доставить вам удовольствие.

– Но мне пришлось оставить Джеда у соседки. Поэтому я надеюсь, что это много времени не займет.

– Тогда садитесь и давайте начнем.

– Давайте.

Ева включила запись, назвала дату, номер дела и зачитала допрашиваемому его права.

– Вам понятны ваши права и обязанности, мистер Брин?

– Да. Слушайте, я сегодня рано утром слышал по радио отчет о нападении. Парень изображал Банди. Как вы думаете…

– Может быть, вы позволите мне задавать вопросы, Том?

– Извините, привычка. – Он опять улыбнулся.

– Где вы были сегодня в два часа ночи?

– Спал у себя дома. Закончил работу около полуночи. В два часа я уже спал без задних ног. – Ваша жена была дома?

– Конечно. Спала без задних ног рядом со мной. Правда, она делала это более изящно, как подобает даме.

– Вы думаете, остроты помогут вам завоевать мое доверие, Том?

– Во всяком случае, не повредят.

Ничего не сказав, Ева перевела взгляд на Пибоди.

– Если вы ее разозлите, это может вам повредить, – отозвалась Пибоди. – Поверьте мне, уж я-то знаю.

– Вы собираетесь разыграть гамбит злой следователь – добрый следователь? – Брин откинулся на стуле, балансируя на задних ножках. – Я изучал все основные методики допроса. Никогда не мог понять, почему именно этот способ срабатывает. Ну, вы же меня понимаете: он стар как мир.

– Нет, есть еще более старый способ: я веду вас в свой закрытый кабинет, и во время нашего разговора с глазу на глаз вы спотыкаетесь и ухитряетесь разбить себе лицо.

Он продолжал покачиваться на стуле, изучая лицо Евы.

– Я так не думаю. В вас чувствуется определенная свирепость, это точно, я даже замечаю некоторую врожденную склонность к насилию, но вы не выбиваете показания из подозреваемых. Вы слишком порядочны. Вы хороший полицейский. – Теперь он заговорил серьезно, явно упиваясь своей интуицией и интеллектом. – Вы вгрызаетесь и не отпускаете, потому что верите: так надо. Больше всего вы верите в дух закона. Может быть, не в букву, но в дух уж точно. Может, вы кое-где срезаете углы, не все заносите в ваши официальные рапорты, но вы очень осторожны и разборчивы в том, где можно пересечь черту, а где нет. А выбивать показания из подследственных – нет, это не ваш профиль. – Он бросил победоносный взгляд на Пибоди. – Здорово я ее раскусил?

– Мистер Брин, вы не смогли бы раскусить лейтенанта, даже если бы сделали это своей жизненной миссией. Она вам не по зубам.

– Да бросьте. – Брин раздраженно дернул губами. – Вы просто не хотите признать, что в этой игре я так же хорош, как и вы. Слушайте, когда предмет вашего изучения – убийство, вы изучаете не только убийц. Вы изучаете полицейских.

– И жертв? – вставила Ева.

– Конечно, и жертв тоже.

– И все это изучение, исследование, анализ, описание… все это оттачивает в вас навыки наблюдения, не так ли?

– Писатели – прирожденные наблюдатели. Это наша профессия.

– Стало быть, когда вы пишете о преступлении, вы пишете о том, кто его совершил, кто стал его жертвой, кто его расследовал и так далее. В сущности, вы пишете о людях. Вы знаете людей.

– Совершенно верно.

– Такой наблюдательный человек, как вы, непременно должен подмечать нюансы, привычки, должен угадывать, что люди думают, предвосхищать их поступки.

– Опять-таки верно.

– Ну, раз вы такой прозорливый наблюдатель человеческой природы и поведения, от вас не могло ускользнуть, что ваша жена развлекается с цыпочкой, пока вы дома играете в лошадки с сыном.

Эти слова стерли самодовольное выражение с его лица, как будто она нажала кнопку «удалить». Улыбка сменилась шоком, лицо побелело, а потом побагровело от гнева и унижения.

– Вы не имеете права говорить такие вещи.

– Да будет вам, Том, ваша поразительная наблюдательность не могла покинуть вас в вашем собственном маленьком замке, где мужчина – царь и бог. Вы не могли не знать, что она творит. Вернее, как низко она пала.

– Замолчите.

– Что, неприятно? – Качая головой, Ева встала, обошла стол, наклонилась над его плечом и заговорила прямо ему в ухо: – Она даже не удосужилась выбрать для забав другого парня, пока вы сидите дома, изображая мамочку. И кто вы после этого, Том? Секс с вами был так скучен, что она решила посмотреть, что делается на женском пляже. Не слишком большой комплимент вашим мужским достоинствам?

– Я сказал, замолчите! Я не обязан слушать весь этот бред!

Стиснув кулаки, он вскочил со стула, но Ева толкнула его обратно.

– Нет уж, придется послушать. Ваша жена не задержалась на совещании в ту ночь, когда зарезали Джейси Вутон. Она была со своей любовницей. И вы это знали, не так ли, Том? Вы знаете, что она ускользает из дому и с работы, изменяет вам вот уже почти два года. Что вы думаете об этом, Том? Каково это – сознавать, что она хочет другую женщину, любит другую женщину, отдается другой женщине, пока вы воспитываете сына, которого создали вместе, пока вы заботитесь о доме – словом, исполняете роль жены, чего она никогда не делала?

– Сука. – Он закрыл лицо ладонями. – Чертова сука.

– Мне следовало бы вас пожалеть, Том. Вот вы, как я говорю, заботитесь о сыне, о доме, да еще и работаете. У вас важная работа, можно сказать, карьера. Вы знаменитость. Но при этом вы взяли на себя роль профессионального отца, и это достойно восхищения. А она тем временем проводит дни в большом кабинете за совещаниями о модных тенденциях в одежде. – Ева испустила картинный вздох. – Ее заботит, что люди будут носить. Это ж сдохнуть можно! Все это для нее важнее семьи. На вас и на ребенка она внимания не обращает. И ваша мать поступала точно так же. Но Джульетта, она пошла еще дальше. Врет, изменяет, трахается с другой женщиной, вместо того чтобы быть женой и матерью.

– Замолчите! Заткнитесь! Ну почему вы не можете просто замолчать?

– Вы хотите наказать ее за это, Том, и кто стал бы вас осуждать? Вы хотите вернуть то, что у вас отнято, а кто не захотел бы на вашем месте? Вас это точит. День за днем, ночь за ночью. Вы с ума начинаете сходить. Женщины – они просто на хрен не нужны, верно?

Ева села на край стола, нарочно села слишком близко, напирая на него, чувствуя, как он дрожит всем телом.

– Она смотрит мне прямо в глаза и лжет. Я люблю ее. Я ее ненавижу. Ненавижу, потому что все еще люблю. Она о нас не думает. Для нее эта женщина важнее нас, и я ненавижу ее за это.

– Вы знали, что не было у нее никакого совещания. Вас это терзало, пока ее не было дома? А потом она вернулась и сразу отправилась спать. Она устала, слишком устала, чтобы побыть с вами, потому что была с другой женщиной. Вы дождались, пока она поднимется к себе и уляжется, прежде чем покинуть дом? Вы отвезли свои инструменты в китайский квартал, вообразили, что вы Джек Потрошитель? Всесильный и наводящий ужас, недосягаемый для закона? Вам виделось лицо вашей жены, когда вы резали глотку Джейси Вутон?

– Я не выходил из дома.

– Она бы не заметила, если бы вы ушли. Она на вас внимания не обращает. Ей ведь все равно. – Ева заметила, как он отшатнулся, как ссутулились его плечи, как они напряглись, словно под ударами. – Сколько раз вы ездили в китайский квартал, прежде чем зарезать Джейси Вутон в том переулке, Том? Такой человек, как вы, обязательно проводит исследование, проверку местности. Так сколько раз вы ездили туда полюбоваться на шлюх и наркоманов?

– Я не езжу в китайский квартал.

– Никогда не были в китайском квартале? Коренной житель Нью-Йорка?

– Я там бывал. Разумеется, бывал. – Теперь он начал потеть, прежний задор сменился нервной дрожью. – Я хочу сказать, я не езжу туда… чтобы… я не пользуюсь услугами проституток.

– Ах, Том, Том. – Ева сокрушенно прищелкнула языком и снова заняла свое место напротив него. На ее лице играла легкая улыбка, в глазах появилось выражение веселого любопытства. – Такой молодой, здоровый мужчина, как вы? И вы хотите меня уверить, что никогда не платили, чтобы перепихнуться по-быстрому? Ваша жена не желает вас удовлетворять… сколько? Скоро уже два года? И вы ни разу не воспользовались совершенно законной услугой? Если это правда, состояние у вас, должно быть, довольно взвинченное. А может, у вас больше не встает, и поэтому ваша жена обратилась к конкурентам?

– Со мной все в порядке. – Он опять покраснел. – Джульетта просто… Я не знаю, она просто должна пройти через это… у нее это временное. И я не отрицаю, я снимал проституток… несколько раз… с тех пор, как дома все пошло наперекосяк. Господи, я же не евнух.

– Она делает вас евнухом. Она предала, оскорбила, унизила вас. Может, вы просто решили прогуляться, подцепить свежую девушку. Мужчина имеет право, раз жена ему не дает. Может, дело вышло из-под контроля. Весь этот гнев и досада – они же накапливаются. Вы вспомнили, как она обманывала вас, как пришла от той женщины и легла прямо к вам в постель. Лживая, неверная, дала понять, что вы для нее ничто. – Ева сделала паузу, пока это последнее слово, брошенное ему в лицо, звенело и вибрировало в воздухе. – Вам надо было привлечь к себе внимание, черт побери. Вы пишете о мужчинах, которые знали, как привлечь к себе внимание. Они умели заставить женщину вздрогнуть и заметить себя. Должно быть, это было приятно – врезаться в Джейси, в самое ее чрево. Вырезать из нее то, что делает ее женщиной. Заставить ее заплатить, заставить их всех заплатить за то, что они вас не замечали.

– Нет. – Брин облизнул губы, дыхание с судорожным хрипом вырывалось у него изо рта. – Нет! Вы с ума сошли. Вы просто сошли с ума. Я больше ничего вам не скажу. Мне нужен адвокат.

– Вы и мне позволите взять над вами верх, Том? Вы позволите какой-то полицейской суке вас растоптать? Стоит вам позвать адвоката, считайте, я выиграла раунд. Попробуйте только потребовать адвоката, и я предъявлю вам обвинение по подозрению в двух убийствах первой степени на счет раз и по нападению с целью убийства на счет два. Я выкручу вам яйца до синевы, если только там есть что выкручивать.

В наступившей тишине было слышно только его захлебывающееся дыхание. Он посмотрел ей в лицо.

– Мне больше нечего вам сказать. Я не скажу ни слова, пока не посоветуюсь с моим адвокатом.

– Ну, значит, раунд за мной. Допрос окончен по просьбе подозреваемого, с целью дать ему возможность заручиться юридической защитой. Запись выключена. Пибоди, договорись о проведении стандартной психиатрической экспертизы для мистера Брина и отведи его в камеру. Позаботься, чтобы он мог договориться об адвокатском представительстве.

– Да, мэм. Мистер Брин?

Он поднялся на подгибающиеся ноги.

– Думаете, вы меня унизили? – обратился он к Еве. – Думаете, вы сломали меня? Вы опоздали. Об этом позаботилась Джульетта.

Ева выждала, пока он выйдет, потом подошла к зеркалу и уставилась на свое отражение.

К себе в кабинет Ева вернулась совершенно измученная. Это был тот редкий случай, когда она не выдержала бы возбуждающего воздействия кофе и предпочла ему воду. Остановившись у единственного мутноватого окошка, она пила с жадностью верблюда и наблюдала за уличным и воздушным движением. Люди текли мимо, они понятия не имели о том, что здесь творилось. Они ничего не хотели знать. «Держите нас подальше от беды, – вот все, чего они хотели. – Просто делайте свою работу и не давайте нас в обиду. Нам все равно, как вы это сделаете, лишь бы нас это не затронуло».

– Лейтенант?

Ева продолжала смотреть в окно. – Оформила задержание?

– Да, мэм. Он связался с адвокатом и больше ничего не сказал, только потребовал второго разговора – относительно надзора за ребенком. Я… гм… разрешила ему позвонить… при свидетелях. Он позвонил соседке и попросил присмотреть за Джедом еще какое-то время. Сказал, что задерживается. Он не просил связать его с женой. Ева лишь кивнула. – Вы с ним обошлись довольно круто.

– Это наблюдение или жалоба?

– Наблюдение. Знаю, вы скажете, что я шлюха, а не следователь, но мне все больше начинает казаться, что он невиновен. Когда вы обрушились на него с рассказом о романе его жены, он был просто сражен. Он так и не оправился.

– Да, его это подкосило.

– И потом, когда вы подловили его на проститутке. Он путался, начал все отрицать, потом сломался и признал, что были контакты, лишь бы доказать вам, что он все еще полноценный мужчина.

– Да, это было глупо с его стороны.

– По-моему, вас это мало радует.

– Я устала. Просто устала.

– Может, вам устроить перерыв? Пока еще адвокат сюда доберется, пока они посовещаются… У вас в запасе не меньше часа. Может, вам прилечь?

Ева не успела ответить, не успела даже обернуться, как в кабинет вошел Трухарт.

– Извините, лейтенант, пришла Пеппер Франклин. Она хочет с вами поговорить. Я не знал, захотите ли вы ее принять.

– Да, давай ее сюда.

– Мне остаться? – спросила Пибоди, когда Трухарт вышел. – Или пойти присмотреть за Брином?

– Фортни был твоим фаворитом, пока ты не ударилась в промискуитет. Давай послушаем, что она нам расскажет.

Ева прошла к своему столу, села в кресло и повернулась к двери, когда вошла Пеппер. На лице у актрисы красовались огромные светофильтры в серебряной оправе, губы были накрашены ярко-алой помадой. Ее великолепные волосы, перехваченные сзади, свисали на спину длинным блестящим хвостом. Облегающий костюм солнечно-желтого цвета никак не вязался с разъяренным выражением лица.

– Принеси-ка нам кофе, Пибоди. Присаживайтесь, Пеппер. Чем я могу вам помочь?

– Можете арестовать лживого, неверного подонка Лео, бросить его в самую глубокую темницу и оставить гнить там, пока не останется один скелет, черт бы его побрал.

– Здесь можно не стесняться, Пеппер. Расскажите нам, что вы чувствуете на самом деле.

– Мне не до шуток. – Пеппер сорвала с себя очки, обнажив весьма впечатляющий «фонарь» под глазом.

«Через несколько часов он станет еще более впечатляющим, – прикинула Ева. – Когда вся кровь скопится в синяке». – Держу пари, это больно.

– Я так зла, что боли не чувствую. Я его накрыла со своей дублершей. С моей – разрази ее гром! – дублершей! И еще он трахал ассистентку помрежа! И бог знает кого еще. Когда я выложила ему все, что думаю, он стал отпираться. Просто лгал мне в глаза, уверял, что я все это придумала. У вас водка есть?

– Извините, нет.

– Может, оно и к лучшему. Сегодня утром я проснулась около трех. Сама не знаю, что меня разбудило, обычно я сплю как бревно. Но тут я проснулась, и его на месте не было. Я растерялась, встревожилась и поэтому включила домашний сканер. И что вы думаете? Будь я проклята, но это чертова машина сказала мне, что он в постели! А на самом-то деле его там не было! Думаю, он запрограммировал систему, чтобы она так отвечала – на случай, если у меня возникнут подозрения. Система должна была подтверждать, что он не выходил из дому. Ублюдок!

– Полагаю, вы обошли весь дом, чтобы убедиться наверняка, что это не сбой в системе.

– Разумеется, я все проверила. Я же беспокоилась. – В голосе Пеппер слышалась желчь. – В тот момент я ни о чем другом не думала. Обошла весь дом, стала ждать, даже в полицию хотела позвонить. Потом мне пришло в голову: вдруг он пошел прогуляться, или прокатиться, или… я не знаю! А охранная система дефектна, я убедила себя в этом. Около шести утра я задремала в кресле, а когда проснулась два часа спустя, на автоответчике было послание. – Она сунула руку в сумку величиной с Техас и вытащила диск. – Вы не против? Мне хотелось бы прослушать еще раз.

– Пожалуйста. – Ева взяла диск, вставила его в свой собственный блок связи и нажала кнопку воспроизведения. Зазвучал голос Лео:

ДОБРОЕ УТРО, СОНЯ! НЕ ХОТЕЛ ТЕБЯ БУДИТЬ: ТЫ ВЫГЛЯДЕЛА ТАК ПРЕЛЕСТНО, ПОКА СПАЛА, СВЕРНУВШИСЬ, КАК КОТЕНОК. Я ВСТАЛ РАНО, РЕШИЛ ПОЙТИ ПРЯМО В ОЗДОРОВИТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТР, И МЕНЯ ПРИГЛАСИЛИ НА ДЕЛОВОЙ ЗАВТРАК. НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ, КОГО ТАМ ВСТРЕТИШЬ. РАСПИСАНИЕ У МЕНЯ НАПРЯЖЕННОЕ, ВРЯД ЛИ ВЕРНУСЬ РАНЬШЕ, ЧЕМ ТЫ ОТПРАВИШЬСЯ ЗАПИСЫВАТЬ РЕКЛАМНЫЙ АНОНС. ВСЕ ПРОЙДЕТ ОТЛИЧНО! ТЫ БУДЕШЬ ВЕЛИКОЛЕПНА, КАК ВСЕГДА – УВИДИМСЯ, ВЕРОЯТНО, ТОЛЬКО ВЕЧЕРОМ, ПОСЛЕ СПЕКТАКЛЯ. БУДУ ЖДАТЬ. СКУЧАЮ ПО СВОЕЙ КУКОЛКЕ.

– «Куколка», черт бы меня побрал, – пробормотала Пеппер. – Он выслал сообщение в немом режиме примерно в шесть пятнадцать. Прекрасно знает, что я никогда не встаю раньше семи тридцати и никогда не остаюсь в кровати после восьми. Он вообще не приходил домой вчера вечером и пытался себя прикрыть. Я поехала к нему на работу, но он позвонил этой своей секретутке – ее он наверняка тоже трахал! – и предупредил, что его не будет весь день. Она явно не ожидала моего появления, потому что ей он сказал, что у меня эмоциональный срыв и ему, дескать, придется остаться со мной дома. Я ему покажу эмоциональный срыв! – Пеппер встала, убедилась, что помещение не позволяет расхаживать взад-вперед, и снова опустилась на стул. – Я отложила запись рекламного ролика, вернулась домой и обыскала его кабинет. Вот как я обнаружила, что он посылал цветы и подарки своим девкам – а их у него целый гарем! Я нашла квитанции на оплату гостиничных номеров, имена и даты в его ежедневнике. Он явился около трех, сделал вид, что страшно удивлен и рад меня видеть. – Ее глаз, украшенный синяком, вспыхнул яростью. – У него сорвалась пара встреч, ну разве это не чудесно? Почему бы нам не подняться в спальню, пусть нам еще больше повезет!

– Я полагаю, вы сказали ему, что его везенье кончилось.

– Не стесняясь в выражениях. Я сказала, что его не было дома всю ночь, а он попытался меня уверить, что мне все это приснилось. Когда я показала ему сделанные мной копии его счетов и ежедневника, ему хватило наглости разыграть оскорбленную невинность. Если я ему не доверяю, заявил он, значит, у нас серьезные проблемы. – Пеппер помолчала, вскинула руку, давая понять, что ей нужно перевести дух. – Я ушам своим не поверила. У меня в голове не укладывалось, что все эти слова выходят у него изо рта. А он говорил так гладко… как будто отрепетировал все заранее. Ну, словом…

– У меня здесь нет ни капли спиртного, – сказала Ева, чтобы прервать затянувшееся молчание. – Как насчет кофе?

– Спасибо, просто воды, если можно.

Пока Пибоди хлопотала вокруг них, Пеппер взяла свои темные очки за дужку и начала их вращать.

– Не стоит пересказывать все гнусные детали, но когда до него дошло, что ему меня не одурачить, что ему больше нет места в моем доме, в моей жизни, что у него больше нет конторы с ультрамодной обстановкой, открытого счета на представительские расходы, ну, словом, что между нами все кончено, – вот тут дерьмо действительно попало в вентилятор. Он ударил меня по лицу. Кулаком.

– Где он сейчас?

– Понятия не имею. Спасибо, – поблагодарила она, когда Пибоди протянула ей стакан воды. – Думаю, вы найдете его и арестуете. Я не отделалась бы подбитым глазом, не будь у меня робота-охранника наготове. Я его специально включила: хотела, чтобы кто-то присматривал за Лео, когда он отправится наверх за своими вещичками, а потом выпроводил его из дому. Робот вошел в комнату как раз в тот момент, когда Лео набросился на меня с кулаками, схватил его за шкирку и вышвырнул за дверь. – Пеппер медленно, мелкими глоточками выпила весь стакан. – Лео говорил ужасные вещи, – продолжала она. – Хамские, грубые, жестокие, просто чудовищные. Он заявил, что по моей вине его потянуло – это его выражение! – к другим женщинам. Я, видите ли, подавляла его во всем, даже в постели! Он сказал, что давно пора показать мне, кто тут хозяин, и что ему надоело терпеть выходки наглой мужеедки. – Она содрогнулась. – Он орал все это мне в лицо, когда вошел робот. Я была в ужасе. Я даже не думала, что могу так испугаться. Я не думала, что он способен наговорить такое.

– Принеси ей еще воды, Пибоди, – приказала Ева, увидев, что Пеппер затрясло.

– Уж лучше злиться, чем бояться. – Пеппер опять сунула руку в сумку, извлекла кружевной носовой платочек и промокнула залитые слезами глаза. – Когда я злюсь, со мной все в порядке. Мне известно о женщине, на которую напали прошлой ночью, и в новостях намекнули, что это связано с двумя убийствами… с теми самыми, о которых вы меня расспрашивали. И я подумала… Господи, господи, я подумала: а вдруг это Лео? Тот Лео, которого я видела сегодня, мог это сделать. Я просто не знаю, как мне быть.

– Вы напишете жалобу, и мы предъявим ему обвинения. Мы найдем его и арестуем. Он больше никогда к вам не притронется.

На этот раз Пеппер не стала пить, только взяла стакан, который принесла ей Пибоди, и посмотрела на воду. Ее голос упал до шепота:

– Я боюсь оставаться одна. Мне стыдно, что он заставил меня струсить, но…

– Он не заставил вас струсить. Мужчина на добрых тридцать фунтов тяжелее вас засветил вам в глаз и пригрозил, что на этом не остановится. Конечно, вы в шоке. Иначе вы были бы просто тупой дурой. Но вы не дура: вы ведь пришли к нам и подали жалобу.

– А что, если это он убил тех женщин? Я спала с ним в одной постели. Я занималась с ним любовью. Что, если он делал все эти ужасные вещи, а потом возвращался ко мне?

– Давайте будем двигаться шаг за шагом. Как только мы покончим с бумажной работой, я договорюсь, чтобы дома у вас дежурил офицер полиции. Может, с ним вам будет спокойнее.

– Да, мне бы этого очень хотелось. Но вашему офицеру придется сопровождать меня в театр. В восемь у меня спектакль. – Пеппер криво усмехнулась. – Что бы ни случилось, шоу должно продолжаться.


К тому времени, как Ева отправила Пеппер с полицейским эскортом на Бродвей, стресс и утомление вызвали у нее головную боль. Она выписала оповещение о розыске Фортни, и система уже начала действовать. Невод был заброшен.

Потом она встретилась с адвокатом Брина, отклонила все обычные в таких случаях жалобы, но, когда адвокат потребовал, чтобы его клиент был отпущен домой к малолетнему ребенку, не стала возражать. Напротив, она поразила адвоката в самое сердце, согласившись отложить все дальнейшие следственные действия до девяти утра следующего дня.

Для очистки совести Ева отрядила двух полицейских круглосуточно следить за домом Брина.

Хотя смена давно кончилась, она осталась в своем кабинете, не зная, что предпринять: то ли кофе выпить, то ли еще поработать, то ли отправиться домой и завалиться спать. Когда в кабинет вбежал Макнаб – бодрый и энергичный, – ей стало больно на него смотреть.

– Неужели ты не можешь одеваться так, чтобы не светиться?

– Время летнее, лейтенант. Парень должен светиться. А у меня есть новости, от которых и ваши щечки засветятся. Фортни забронировал билет первого класса до Нового Лос-Анджелеса. Он уже в пути.

– Быстрая работа, Макнаб.

Он выбросил вперед указательный палец, словно стреляя из пистолета, а потом подул на него, как на дымящийся ствол.

– Ас электронного отдела. Быстрейший на Восточном побережье. Лейтенант, вы валитесь с ног.

– Со зрением у тебя тоже все в порядке. Отвези Пибоди домой и позаботься, чтобы она как следует выспалась. Это я так деликатно намекаю, чтобы вы не спаривались, как кролики, по полночи. Воздержитесь. Завтра ей понадобится ясная голова.

– Есть! Лейтенант, вам тоже не помешало бы выспаться как следует.

– Всему свое время, – пробормотала Ева и отправила запрос на экстрадицию Фортни, а также просьбу к местным властям перехватить его, как только он сойдет с самолета. В кабинет ворвалась Пибоди.

– Лейтенант, Макнаб говорит, что вы сказали…

– Надо бы установить тут вращающуюся дверь. Все равно все входят и выходят, когда вздумается. Проходной двор устроили.

– Дверь была открыта. Она почти всегда открыта. Макнаб сказал, что меня отпускают, но я еще не связалась с властями в Лос-Анджелесе относительно Фортни. Даже ордер не оформила.

– Все уже сделано. Его арестуют, отправят обратно, эту ночь он проведет в камере. Ему не удастся добиться слушания о залоге до завтрашнего утра.

– Это моя работа…

– Ладно, Пибоди. Поезжай домой, поешь, поспи. Экзамен ровно в восемь.

– Лейтенант, я считаю, что может возникнуть необходимость отложить экзамен. Данное дело дошло до решающей стадии. Фортни – а я вижу, что мои первоначальные подозрения были верны, – надо будет допросить. А вы захотите допросить Брина и устроить интервью с Ренквистом, чтобы увязать все концы. При таких обстоятельствах считаю себя не вправе брать как минимум полдня на личные нужды.

– Опять мандраж?

– Ну да, и это тоже, но…

– Ты пойдешь на экзамен, Пибоди. Если тебе придется ждать еще три месяца, одна из нас спрыгнет с ближайшей крыши, или, что еще вероятнее, я тебя с нее столкну. Есть у меня такое черное подозрение, что один день я уж как-нибудь сумею справиться без тебя.

– Но я считаю…

– Явиться в экзаменационный зал номер один к восьми ноль-ноль, офицер! Это приказ.

– Вряд ли у вас есть право приказывать мне сдавать… – Пибоди замолкла на полуслове и судорожно сглотнула, когда Ева подняла на нее взгляд. – Но я понимаю, что вами движет, лейтенант. Я постараюсь вас не подвести.

– Ты меня не подведешь, как бы ты ни сдала экзамен. И ты будешь…

– Нет, не надо. – Пибоди крепко зажмурилась. – Не говорите ничего, а то я обязательно завалюсь. Ничего не говорите, и не надо желать мне ни пуха ни пера.

– Пойди-ка ты лучше прими таблетку.

– Это мысль. – На губах Пибоди появилась дрожащая улыбка. – Просто покажите мне большой палец на счастье.

Ее глаза округлились, зубы блеснули в широкой улыбке, она выбросила вперед кулак с оттопыренным большим пальцем. Откинувшись на спинку кресла, Ева покачала головой.

– И что это должно означать? «Иди ты в зад»?

– Да нет же! Это значит «выше голову»! Господи, лейтенант, неужели вы никогда никому не показывали большой палец на счастье? Ладно, забудьте.

– Пибоди! – Ева встала, и ее помощница остановилась, не дойдя до двери. – Начиная с восьми ноль-ноль буду ждать, что ты пнешь этот экзамен в зад.

– Слушаюсь, лейтенант. Спасибо.

ГЛАВА 20

Когда Ева дотащилась до дому, в голове у нее была только одна мысль: принять горизонтальное положение на плоской поверхности и замереть на один благословенный час.

Фортни уже был отправлен под конвоем обратно в Нью-Йорк, и, бог свидетель, ему невредно было несколько часов повариться в собственном соку под замком. С Брином она разберется с утра, а также и с Ренквистом. Кармайкл Смит переместился в самый конец ее списка, но в самое ближайшее время он тоже будет взят под наблюдение. Однако она ни за кем не сможет следить, пока глаза у нее как песком засыпаны.

Нужно только прилечь, твердила себе Ева, дать голове отдых, прояснить мысли. Двигаясь в плотном тумане переутомления, она вошла в прохладный вестибюль. Пелена тумана у нее перед глазами заструилась и разорвалась надвое. В проеме появился Соммерсет.

– Вы, как всегда, опоздали.

С минуту она смотрела на него молча, пока отупевший от усталости мозг пытался осмыслить явление. Высокий, костлявый, противный. Ах да, он же вернулся. Ева нашла в себе силы стянуть с плеч льняной жакет и перебросить его через перила назло врагу.

Просто удивительно, насколько это простое действие улучшило ее самочувствие.

– Как вы прошли через металлодетектор в аэропорту с этим стальным штырем, воткнутым через зад? – Приказав себе не упасть, Ева нагнулась и подхватила кота, норовившего непременно попасться ей под ноги. Она погладила голову Галахада. – Вот видишь, Оно вернулось. Разве я тебе не велела переменить код замка?

– Этому позору, который вы называете автомобилем, не место перед домом, как и, – Соммерсет двумя пальцами поднял ее жакет с перил, – здесь не место для предметов туалета.

– Ну укусите меня. – И, подавив зевок, Ева направилась вверх по ступеням.

Соммерсет проводил ее взглядом и сухо улыбнулся ей в спину. Все-таки хорошо вернуться домой.

Она вошла в спальню, сумела подняться на возвышение, бросила на постель кота и рухнула на нее сама лицом вниз. Она успела заснуть еще до того, как Галахад свернулся у нее в ногах.

В таком положении и нашел ее Рорк. Впрочем, после краткого доклада Соммерсета он ничего другого и не ждал.

– Наконец-то ты поняла, что стену лбом не прошибешь, – прошептал он, заметив, что она не сняла ни кобуру, ни высокие башмаки на шнуровке. Он рассеянно почесал кота за ушами и сел за письменный стол, решив поработать, пока она спит.

Поначалу Еве ничего не снилось, она просто лежала на дне глубокого темного колодца усталости. Только когда она начала всплывать, пришли сны – неясные фигуры и приглушенные звуки. Больничная кровать и простертое на ней тело.

Марлин Кокс, а потом она сама в детстве. Обе избитые, беспомощные. Еще какие-то тени клубились над кроватью. Женщина-полицейский, то есть она сама, смотрела на ребенка, которым была когда-то.

Надо ответить на вопросы. Ты должна проснуться и ответить на вопросы, а не то он опять это сделает с кем-нибудь еще. Всегда бывает новая жертва.

Но фигура на кровати не пошевелилась. Ее лицо превратилось в лицо Марлин, потом Джейси Вутон, потом Лоис Грегг. А потом оно опять стало ее лицом.

Что-то стало подниматься и нарастать у нее внутри: гнев и одновременно страх. Ты не умерла, как другие. Ты должна проснуться. Просыпайся, черт побери, и останови его.

Одна из неясных, клубящихся теней сгустилась и встала по другую сторону кровати. Мужчина, который избивал и мучил девочку, который преследовал женщину.

«Конца не будет никогда. – Его глаза на окровавленном лице светились дьявольским весельем. – Это будет длиться вечно. Всегда найдется кто-то еще, что бы ты ни делала, так что лучше спи, малышка. Лучше спать, чем бродить среди мертвецов. Будешь упрямиться, так и останешься с ними».

Он протянул руку, зажал девочке рот. Глаза Евы открылись, полные боли и страха. Ей оставалось лишь смотреть, она не могла шевельнуться, не могла оказать сопротивление. Она лишь следила, как ее собственные глаза стекленеют и умирают.

Она проснулась с полузадушенным криком в объятиях Рорка.

– Ш-ш-ш… Это был всего лишь сон. – Его губы прижались к ее виску. – Я с тобой. Держись за меня. Это просто сон.

– Я в порядке. – Но она спрятала лицо у него на плече и не подняла головы, пока не отдышалась. – Я в порядке.

– Все равно держись за меня.

– Без проблем.

Она уже чувствовала, как выравнивается пульс, а безобразное пятно ужаса, затуманившее ей разум, бледнеет и тает. Она слышала его запах – знакомый запах мыла и чистой кожи, – ощущала щекой шелковистое прикосновение его волос. Мир обрел реальность.

– Который час? Надолго я отрубилась?

– Это неважно. Тебе надо было поспать. А теперь тебе надо поесть и еще поспать.

Ева решила не спорить. Ее охватил волчий голод. Более того, она узнала этот непререкаемый тон в его голосе, означавший, что он найдет способ влить ей в горло успокоительную настойку, если она даст ему хоть малейший повод.

– Поесть мне бы не помешало. Но сперва мне нужно кое-что еще.

– Что?

– Знаешь, как ты иногда умеешь меня любить под настроение? Нежно, как будто ты знаешь, что у меня внутри все болит.

– Я не забыл.

Ева откинула голову назад и коснулась его щеки.

– Покажи мне.

– Пожалуйста. – Легким, как перышко, касанием он провел губами по ее лбу, по щеке, по губам, одновременно отстегивая кобуру. – Ты мне расскажешь, что случилось?

Она кивнула.

– Только побудь со мной сперва. Мне нужно… Просто мне нужен ты.

Он вновь опустил ее на постель, стянул у нее с ног башмаки. Ему было больно видеть темные круги у нее под глазами, да и в самих глазах притаилась тень. Она выглядела такой бледной, хрупкой, бестелесной, что ему казалось: стоит ее коснуться, и его рука пройдет насквозь, а сама она исчезнет, как сон.

Ему не надо было напоминать о нежности. Ее долгий тихий вздох лучше всяких слов подсказал ему, что сейчас ей нужна только его любовь.

– Когда я вошел и увидел, что ты спишь, я подумал: вот мой маленький солдатик, измотанный в боях. – Рорк поднял ее руку и перецеловал все ее пальцы по одному. – А теперь смотрю на тебя и думаю: вот моя женщина, нежная и прелестная. Ее губы изогнулись в улыбке, пока он раздевал ее.

– И откуда ты берешь все эти слова?

– Они ко мне сами приходят. Стоит мне взглянуть на тебя, как они приходят сами. Ты моя жизнь.

Она вскинулась, обхватила его руками. Рыдание так и рвалось из горла: Ева опасалась, что не сумеет с ним справиться, если оно вырвется наружу. Она стала покачиваться, уткнувшись губами в теплое плечо. «Унеси меня подальше отсюда, – беззвучно молила она. – Унеси меня подальше хоть ненадолго».

Словно услыхав эти слова, он начал поглаживать ее – нежным, ласковым, утешающим движением. Его тихий шепот успокоил ее смятенную душу, она расслабилась в его руках и последовала за ним, позволив ему прокладывать дорогу.

И вот их губы встретились. Его губы были нежными и теплыми. Он углубил поцелуй, действуя медленно, не спеша, чтобы она смогла погрузиться в него плавно, постепенно. И вот он почувствовал, как она потихоньку уступает, сдается на милость победителя. Его доблестный и стойкий солдатик превратился в женщину – мягкую, как воск, текучую, как вода.

Ее ум затуманился. В этом тумане не было кошмаров, не было теней, стерегущих по углам. Здесь был только Рорк и неторопливые, почти ленивые ласки, нежные, мечтательные поцелуи, увлекавшие ее в глубокие тихие воды покоя.

Его рот кружил по ее груди, язык скользил, пробуя ее на вкус. Вот ее пульс участился, она провела руками по его спине, ощупывая рельефные мускулы и крепкие кости. Многоликая смерть отступила, осталась где-то в другом мире.

Когда его руки и рот стали более требовательными, она была уже готова к этим первым вспышкам жара. Тягучие и влажные содрогания в глубине ее лона превратили вздох в стон.

А он все не спешил, он бесконечно затягивал время, волнуя ее и упиваясь ее волнением. Ее тело служило ему бесконечным источником радости. И вот сейчас он видел, как это тело наливается и расцветает, подрагивает и беспокойно ерзает от наслаждения.

Наконец, когда они почувствовали, что оба готовы, ее тело словно взорвалось, а из горла вырвался тот самый стон – хриплый и томный, прерывистый и протяжный, – которого он так ждал.

Оргазм превратился в обжигающе горячую волну, затопившую тело, сердце, мозг. Он был прекрасен, как свобода, как сама жизнь. Ева уже была готова обнять Рорка, обвиться вокруг него, принять его в себя, но он сцепил пальцы с ее пальцами и пустил в ход язык, чтобы дать ей больше.

Она не могла противиться. Он нежно, но решительно прижимал ее к постели. Когда рыдание все-таки вырвалось, в нем прозвучала ошеломленная радость, потому что ей опять удалось добраться до вершины и преодолеть ее.

При каждом прикосновении его губ по всему ее телу тяжко пульсировали тысячи жилок, по коже пробегала нервная дрожь, мускулы растаяли, она лежала перед ним совершенно раскрытая и беззащитная.

Легко проводя губами по ее губам, он заглянул ей в лицо, крепко стиснул ее пальцы, и ее губы изогнулись в улыбке, когда она позвала его по имени. А потом она поднялась ему навстречу.

Они затихли. Он положил голову ей на грудь. Ему казалось, что она опять заснула, теперь уже более спокойным сном, но она подняла руку и провела пальцами по его волосам.

– Я так устала, – пожаловалась Ева, – что мне пришлось перевести машину на автопилот. Я чувствовала себя отяжелевшей, оглушенной, отупевшей. У меня выдался паршивый день, и все вертелось вокруг паршивого дела. И дело не только в жертвах, не только в этих женщинах. Он как будто указывает на меня пальцем, когда убивает их.

– И это делает тебя одной из них.

«Слава богу, – пронеслось у нее в голове. – Слава богу, он понимает».

– Одной из них и в то же время, – заговорила она, вспомнив свой сон, – не просто одной из них. Я встаю на их защиту, когда уже слишком поздно.

– Ева. – Рорк поднял голову и заглянул ей в глаза. – Это не так. Никогда не бывает слишком поздно. Тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было.

– Обычно – да.

Что-то в ее тоне насторожило Рорка. Он сел в постели, притянул ее к себе, обхватил ее лицо руками, чтобы изучить повнимательнее.

– Ты знаешь, кто он такой.

– Да, я знаю. Но весь фокус в том, как его остановить, как доказать, как запереть его в камере и выбросить ключ. Нутром я чуяла с самого начала. Мне надо было прояснить мысли, чтобы действовать в верном направлении.

– Тебе надо поесть и все мне рассказать.

– Пожалуй, мне надо поесть, только сначала мне надо рассказать тебе о чем-то другом. – Ева обеими руками откинула волосы назад со лба. – Но прежде всего я должна принять душ и прийти в себя.

– Хорошо. – Рорк прекрасно ее изучил и понимал, что не надо настаивать. – Мы поедим прямо здесь. Я об этом позабочусь.

У нее перехватило горло, она наклонила голову и прижалась лбом к его лбу.

– Знаешь, за что я тебя ценю? Ты всегда заботишься обо всем.

Тут ему захотелось схватить ее в охапку и заставить рассказать обо всем, что ее тревожит. Но он отпустил ее.

«Как всегда, она пустит слишком горячую воду, – подумал Рорк, поднимаясь, чтобы достать халаты для них обоих и выбрать меню, которое принесет ей максимум пользы. – А потом она будет стоять под душем в надежде, что горячая вода вернет ей силы. Она не станет тратить время на полотенце, вступит прямо под струю теплого воздуха в сушилке».

Нет, она больше не заснет, он это знал. Он расставил тарелки на письменном столе. Теперь она не скоро заснет. Зарядившись теплом, она будет работать, а потом опять рухнет. Его это всегда поражало и бесило.

Она вернулась в халате, который он повесил на дверь ванной, – в простом тонком кимоно черного шелка. Вряд ли она даже знала, что оно у нее есть.

– Что это за зеленая дрянь?

– Спаржа. Она очень полезна.

То, что полезно, всегда гадостно и на вид, и на вкус, подумала Ева, но, кроме спаржи, была еще рыба с гарниром из риса, выглядевшая очень неплохо, а также вино цвета соломы.

Ева решила начать с вина в надежде, что оно поможет ей проглотить подозрительные зеленые стебли.

– Ну почему полезная еда всегда непременно зеленая?

– Правильное питание – это не шоколадные батончики.

– Ну и зря!

– Ты тянешь время, Ева.

– Ну, допустим.

Ева наколола на вилку один из зеленых стеблей и сунула его в рот. На вкус он оказался совсем не так плох, но она из принципа состроила гримасу отвращения.

– Я не это имел в виду.

– Я знаю. – Она отломила кусочек рыбы. – Мне приснилась моя мать.

– Это был сон или воспоминание?

– Не знаю. И то, и то. – Ева прожевала рыбу, собрала вилкой горсточку риса. – Мне кажется, это было и то, и другое. Я была в квартире или в гостиничном номере. Не знаю, что это было, но мне кажется, что квартира. Какая-то дыра. Не знаю, сколько мне было лет. Года три-четыре. Это можно как-то определить?

– Я не знаю.

– Я тоже. Ну, словом…

Она рассказала ему, как, оказавшись в одиночестве, прошла в спальню, как начала играть с косметикой, с париком, хотя ей это запрещалось.

– Может, дети всегда делают то, что им запрещают. Я не знаю. Но удержаться я не могла. Кажется, мне хотелось стать хорошенькой. Я думала, все это барахло сделает меня хорошенькой. Прихорашиваться – так они это называют? Я прихорашивалась, потому что однажды она сказала мне, когда была в хорошем настроении, что я похожа на маленькую куколку.

– Мне кажется, – осторожно заметил Рорк, – что в детях заложен такой инстинкт. Потребность доставлять радость своим матерям. Во всяком случае, в первые годы жизни.

– Думаю, я ее не любила. Я ее боялась, но мне хотелось нравиться ей. Мне нравилось, когда она говорила, что я хорошенькая. – Ева еще немного поела. – Я так увлеклась, что не заметила, как они вернулись. Она вошла и увидела меня. Она стала меня бить. Мне кажется, она была под газом. На комоде валялось все ее хозяйство – шприц и ампулы. Я не знала, что это такое. Не знала тогда, в детстве, но теперь…

– Нет нужды объяснять.

– Да. – Ева боялась, что еда застрянет у нее в горле, но продолжала есть. – Она орала на меня, а я плакала. Лежала на полу и ревела. Она хотела еще раз мне двинуть, но он не дал. Он поднял меня с пола… – При воспоминании об этом у нее все всколыхнулось в животе. – Черт. О черт!

Когда ее вилка со стуком упала на тарелку, Рорк протянул руку и, осторожно надавив на затылок, заставил ее низко нагнуть голову.

– Все в порядке, дыши. Долго и медленно. Вдох – выдох. Не спеши.

Его голос звучал ласково, он бережно поддерживал ее голову. Но выражение его лица говорило, что он готов на убийство.

– Я не выносила его прикосновений. Даже тогда у меня начинались мурашки по коже, хотя я была еще маленькая. Он меня тогда еще не трогал, он меня еще не насиловал, но в глубине души я уже знала. Откуда я знала?

– Инстинкт. – Он прижался губами к ее затылку, сердце у него рвалось на части. – Ребенок с первого взгляда распознает чудовище.

– Может быть. Ну все, я в порядке. Все прошло. – Ева выпрямилась, откинулась головой на спинку кресла. – Я не выносила, когда он ко мне прикасался, но в тот раз я вроде даже прижалась к нему. Все, что угодно, лишь бы подальше от нее. От того, что я видела в ее глазах. Она меня ненавидела, Рорк. Она хотела, чтобы я умерла. Нет, хуже того: она хотела, чтобы меня вообще не было. Она была шлюхой. Вся эта ее косметика на комоде – это были орудия ее ремесла. Шлюха и наркоманка. И она смотрела на меня как на грязь. Я вышла из ее тела. Мне кажется, за это она ненавидела меня еще больше. – Хотя рука у Евы слегка дрожала, она взяла бокал вина: ей надо было смочить пересохшее горло. – Я этого не понимаю. Я думала… Я хотела убедить себя, что она не такая, не может быть такой плохой, как он. Я выросла у нее внутри, это должно было что-то значить. Но она была ничем не лучше его. Может, даже хуже.

– Они – часть тебя. – Ева вздрогнула, когда он это сказал, и Рорк сжал ее руки. Он не отрывал глаз от ее лица. – Но, понимаешь, в чем вся штука: ты стала тем, что ты есть, несмотря на это. Несмотря на них.

Слова давались Еве с трудом, но она продолжала говорить:

– Вот сейчас я ужасно тебя люблю. Просто до чертиков.

– Ну, значит, мы на равных.

– Рорк, я не знала, не понимала, я хотела, чтобы во мне было что-то… что-то от нее, пока не поняла окончательно, что ничего нет и быть не может. Глупо.

– Вовсе нет. – Чувствуя все новые и новые болезненные уколы в сердце, Рорк поднес ее руки к губам. – Это вовсе не глупо. Ты сегодня впервые видела этот сон?

И тут он заметил виноватое и смущенное выражение на ее лице. Он еще крепче сжал ее руки, пока она не успела их отнять.

– Это было не сегодня.

Его голос, прозвучавший сухо и мрачно, заставил Еву занять оборону.

– Когда это было, Ева?

– Недавно. Несколько дней назад. На прошлой неделе. Черт, откуда мне знать? Я не вписала дату в свой календарь. Знаешь, когда к ногам то и дело падают мертвые тела, это сказывается на памяти. У меня нет под рукой секретаря, который фиксировал бы каждое мое движение.

– Думаешь, если мы сейчас поссоримся, это поможет мне забыть, что ты несколько дней ничего мне не рассказывала? Это было еще до поездки в Бостон. – Рорк был так сердит, что не смог усидеть на месте и вскочил на ноги. – До того, как я спросил, что случилось, а ты отмахнулась от меня, сочинив какую-то ложь на ходу.

– Я не лгала. Я просто тебе не сказала. Я не могла сказать, потому что… – Она замолкла на полуслове и быстро перестроилась. – Я была не готова, вот и все.

– Байки зеленой лошади.

– Я даже не знаю, что это значит. – Ева наколола на вилку еще один стебель спаржи и решительно отправила его в рот.

– Ты приняла решение мне не говорить. – Рорк снова сел и придвинулся к ней. – Почему?

– Знаешь, важный парень, ты мог бы на минутку засунуть куда подальше свое самомнение: речь идет не о тебе. Это мое дело и… Эй!

Ева чуть не ударила его, когда он схватил ее за подбородок, но Рорк ее опередил и с силой толкнул обратно в кресло.

– Нет, это мое дело. Кажется, я уже научился довольно ловко разгадывать загадки, которые мне задает твой хитроумный умишко. Не так давно я узнал правду о своей матери, и это тебя остановило. Ты решила ничего мне не рассказывать.

– Послушай, ты все еще не оправился от шока. Ты-то, конечно, уверен, что с тобой все в порядке – ты же большой, сильный мужчина! – но на самом деле ты все еще в шоке. Ты весь изранен, и я вижу эти раны. Вот я и решила не сваливать свои беды тебе на голову: это не принесло бы ничего хорошего.

– Твоя мать не любила тебя, и ты решила, что рассказ о ней заставит меня еще больше горевать о моей матери, которая меня любила.

– Что-то в этом роде. Пусти.

Рорк не отпустил ее.

– Это порочная и глупая логика. – Он наклонился и крепко поцеловал ее. – И я, наверное, поступил бы точно так же. Да, я горюю о ней. И всегда буду горевать. И я не знаю, как бы я сумел это пережить, если бы не ты. Вот и ты не отталкивай меня.

– Я просто хотела дать нам обоим время немного успокоиться.

– Ясно. Принято. Но, мне кажется, нам было бы легче, если бы мы успокаивались вместе. Ты так не думаешь? Куда она тебя била?

Не сводя с него глаз, Ева дотронулась тыльной стороной ладони до щеки. Сердце у нее замерло и вновь отчаянно заколотилось, когда он наклонился и бережно прикоснулся губами к этому месту, словно он все еще болело.

– Этого никогда больше не будет, – сказал Рорк. – Мы их одолели, дорогая Ева. Вместе и поодиночке мы их победили. Нас мучили кошмары, нам было больно и горько, но все-таки мы победили.

Ева перевела дух.

– Ты будешь очень злиться, если я скажу, что все рассказала Мире несколько дней назад? – Нет. Тебе помогло?

– Немного. Зато сейчас мне стало намного легче. – Ева передвинула вилкой еду на тарелке. – Я как будто очистилась. Может, теперь мой котелок снова начнет варить. Я была такая отупевшая, когда вернулась домой, что у меня не хватило сил даже как следует обругать Соммерсета. А ведь я долго копила все, что ему скажу. – Гм, – неопределенно откликнулся Рорк.

– У меня было в запасе несколько отличных фраз. Ну ничего, я еще вспомню. Но сейчас моя голова занята только делом. А тут еще Пибоди сводит меня с ума.

– Судный день у нее завтра?

– Слава богу. Завтра, пока она на экзамене, я допрошу Фортни и Брина. Попрошу Фини поработать со мной. А потом… Да, кстати, о Фортни. Он засветил Пеппер.

– Прошу прощения?

– Поставил ей фонарь под глазом. Она пришла в участок и выдвинула официальное обвинение, что дает мне право его задержать. Я так подгадала со временем, чтобы он не смог внести залог до завтрашнего утра. Сегодня уже провела один раунд с Брином. Начал он с ухмылкой, но я быстро ее смахнула. За ним проследят до назначенного на завтра второго допроса. Ренквист якобы уехал из города по делам. Думаю, стоит нажать на мои связи и проверить, правда это или просто отговорка.

– Не будет ли это проявлением самонадеянности с мо ей стороны, если я предположу, что под «связями» ты подразумеваешь меня?

Ева широко улыбнулась ему:

– Тебя удобно иметь под рукой даже после секса.

– Я тронут до глубины души, дорогая.

– Смит тоже у меня под наблюдением. Я хочу знать, где все они находятся, круглые сутки семь дней в неделю, пока я не получу ордер.

– А как ты узнаешь, который из четверых – твой человек?

– Я его узнала, – ответила Ева, но тут же покачала головой. – Но это всего лишь догадка, а на догадках ордера не получишь. Только один из них стопроцентно подходит под психологический портрет. Только один мог самоутверждаться, посылая мне эти письма. Мне надо отбросить трех остальных, выстроить дело против одного. Как только я свяжу его перемещения с другими убийствами, у меня будет достаточно доказательств, чтобы получить ордер на обыск. Улики будут: бумага, инструменты, костюмы. Он все это сохранил. Не сегодня – завтра я достану ордер. И он будет в моих руках.

– И ты скажешь мне, кто он?

– Я думаю, мы поработаем методом исключения, сопоставим даты поездок и убийств. Посмотрим, одинаково ли мы мыслим. У тебя самого неплохое чутье. Хоть ты и штатский.

– Я польщен. Судя по всему, нам предстоит работать вместе.

– Да, я… О черт! – Ее сотовый телефон зазвонил. – Придется ответить. – Ева вскочила и бросилась к возвышению: там, у подножия кровати, остались ее брюки. Она вытащила телефон из кармана, включила: – Даллас.

– Лейтенант. – Залитое слезами лицо Шейлы Кокс заполнило экран.

Сердце Евы упало.

– Миссис Кокс!

– Она очнулась. – Слезы безостановочно катились по щекам Шейлы, хотя она улыбнулась. Ослепительно улыбнулась. – Сейчас с ней доктор, но я подумала, что надо дать вам знать, не откладывая.

– Я еду. – Ева уже занесла палец, чтобы отключить связь, но в последнюю секунду передумала. – Миссис Кокс, спасибо вам.

– Я вас жду.

– Только что случилось чудо, – объявила Ева Рорку, натягивая брюки. Тут она почувствовала, что колени у нее ослабели: пришлось на минутку присесть. – Я видела ее лицо. Вот только что, во сне. Ее, и другие лица, и свое собственное. Я видела ее лицо и думала, что она мертва. Что я опоздала и не смогла ее спасти. Но я ошиблась. – Она судорожно перевела дух. Рорк подошел к ней. – Его я тоже видела. Моего отца. Он стоял по другую сторону больничной койки. Он сказал, что все равно это никогда не кончится. Всегда найдется следующая жертва, и лучше мне сдаться, пока я сама не умерла.

– И он ошибся.

– Ты прав. – Ева вскочила на ноги. – Я не возьму с собой Пибоди. Пусть выспится перед экзаменом. Заступишь на ее место?

– Лейтенант, считайте, что я уже там.

ГЛАВА 21

Она стремительным шагом пересекала больничный коридор, нацепив жетон на пояс, чтобы ее не останавливали. Рорк хотел ей сказать, что неистовый огонь, горящий в ее глазах, сам по себе отпугнет любого, но побоялся испортить впечатление. Он так радовался этому огню, что решил не рисковать.

Охранник, которого Ева оставила у дверей палаты интенсивной терапии, уже стоял по стойке «смирно», когда она свернула за угол. Рорк подумал, что до часового докатилась волна испускаемой ею энергии, и он успел вовремя.

Не успела она взяться за ручку, как дверь распахнулась, и врач заступил ей дорогу, скрестив руки на груди и грозно нахмурясь для пущей убедительности. «Отчаянный парень этот доктор», – подумал Рорк.

– Мне сказали, что вас уведомили и что вы уже в пути. Пациентка едва пришла в сознание, она поминутно впадает в забытье. Состояние все еще критическое. Я не позволю допрашивать ее, пока она так слаба. Риск слишком велик.

– Сутки назад вы мне сказали, что она не очнется. Она очнулась.

– По правде говоря, я считаю чудом, что она вышла из комы даже на краткий миг.

«Шейла Кокс попросила о новом чуде, – подумала Ева, – и, видит бог, она его получила».

– Чудеса не стоит тратить даром. Кто-то загнал ее в эту больничную палату, и есть шанс, что она мне скажет, кто это был, пока он не отправил в больницу кого-то еще. Или в морг. – Ее голос был подобен разящему хлысту. Охранник даже поморщился. – Вы же не захотите мне помешать?

– Ошибаетесь. – Доктор Лоренс говорил, не повышая голоса. – Я не дам вам туда войти. Это моя территория. Я обязан прежде всего думать о здоровье моей пациентки.

– В этом последнем пункте наши мнения совпадают. Я тоже хочу, чтобы она была жива.

– Чтобы давать показания.

– Чертовски верно. Если вы думаете, что это делает меня врагом, значит, вы просто глупы. Я ведь уже списала ее со счетов, как и вы, Лоренс. Но она показала нам обоим, что мы ее недооценили. А теперь пусть знает: тот, кто с ней это сотворил, будет сидеть за решеткой. Пусть знает: я сделаю это ради нее, и ее заслуга в этом тоже есть. Сейчас она всего лишь жертва. Я помогу ей стать героиней. Ради этого стоит жить. Перед вами два пути, – продолжала Ева, не дав ему возразить. – Либо я велю этому полисмену надеть на вас наручники, либо вы войдете вместе со мной и будете наблюдать.

– Мне не нравится ваша тактика, лейтенант.

– Подайте жалобу. – Ева толкнула дверь и оглянулась на Рорка через плечо: – Тебе придется подождать.

Но когда она вошла в палату, сердце у нее снова упало. Марлин была неподвижна и мертвенно бледна. Ее мать сидела рядом, держа ее за руку.

– Она просто отдыхает, – торопливо проговорила Шейла. – Когда вы сказали, что приедете, я отослала мужа в часовню. Они впускают сюда только двух человек за раз.

– Миссис Кокс, я должен еще раз предупредить вас: лейтенант Даллас нарушает медицинские предписания. Вашей дочери необходим отдых и покой.

– Она отдыхает с тех пор, как с ней это сделали. И она не успокоится, пока его не поймают и не накажут. Я вам благодарна, доктор, не могу даже выразить, как я вам благодарна. Но Марли должна это сделать. Ей это нужно. Я знаю свою дочь.

– Поберегитесь, – предупредил Лоренс Еву, – а не то как бы вам не оказаться в наручниках.

Не сводя глаз с Марлин, Ева подошла к краю кровати.

– Говорите с ней, миссис Кокс. Я не хочу ее напугать.

– Я сказала ей, что вы придете. – Шейла подалась вперед и коснулась губами лба дочери. – Марли? Марли, детка, проснись. Лейтенант Даллас хочет поговорить с тобой.

– Я так устала, мама, – еле слышно, заплетающимся языком пролепетала Марлин.

– Я знаю, доченька. Это ненадолго. Лейтенанту нужна твоя помощь.

– Я понимаю, вам тяжело. – Ева решительно не обращала внимания на доктора, подошедшего поближе. – Знаю, что он с вами сделал. Но я ему этого так не спущу. Он заплатит за все. Мы не дадим ему уйти, Марли. Вы и я. Однажды вам уже удалось его остановить. Вы можете помочь мне остановить его раз и навсегда.

Ресницы Марлин задрожали и поднялись. Больно было смотреть, с каким трудом ей дается это простое движение, с каким напряжением она фокусирует взгляд. Еве был хорошо знаком такой взгляд, полный решимости преодолеть боль.

– Все расплывается, смешивается. Не могу все вспомнить.

– Это ничего. Расскажите мне то, что сможете. Вы возвращались домой с работы. На метро.

– Всегда езжу на метро. Это недалеко. Жаркая ночь. Ноги болят.

– Там был фургон.

– Маленький… для перевозки мебели. – Марлин беспокойно задвигалась, но, не успел вмешаться доктор, как Шейла погладила дочь по волосам.

– Все хорошо, детка. Все уже позади. Никто тебя больше не обидит. Ты со мной. Я здесь.

– Мужчина. Большой гипс на руке. Такой большой гипс… никогда не видела. Не мог… не мог погрузить диван. Он все падал и падал на мостовую. Мне стало его жалко, мама.

Ева решительно подошла ближе, взяла свободную руку Марлин.

– Больше он до вас не доберется. Он вас даже пальцем не тронет. Он думает, что убил вас, но у него ничего не вышло. Вы уже победили.

Опять ее ресницы затрепетали.

– Я мало что помню. Я хотела ему помочь, и вдруг на меня обрушился сильный удар. Было больно. Никогда мне не было так больно. А потом… я не знаю. Не знаю. – Слезы навернулись ей на глаза. – Я ничего больше не помню. Помню только мамин голос. И папин, и брата. Они говорили со мной. Дядя Пит? Дядя Пит был здесь? А тетя Дора?

– Да, родная. Все здесь были.

– Они говорили со мной, а я просто где-то плавала. А потом проснулась тут.

– Вы видели его еще до того, как он вас ударил. – Ева почувствовала, как пальцы Марлин дрогнули в ее руке. – Держу пари, вы немного сомневались. Вы хотели рассмотреть его получше. Вы решили, что он неопасный: просто парень, которому нужна помощь. Вы не так глупы, чтобы подойти к тому, кто опасен. Хотя бы на вид.

– У него был большой гипс. И вид такой несчастный, расстроенный… Он был симпатичный. Темные вьющиеся волосы. Волосы вьющиеся и… кажется, шапочка. Бейсболка. Не помню… Он оглянулся на меня и улыбнулся.

– Вы можете вспомнить его сейчас, Марлин? Увидеть его у себя в голове? Вы его видите? – Да… мне так кажется. Только смутно.

– Я покажу вам фотографии. Посмотрите и скажите, нет ли среди них мужчины с гипсом. Просто представьте его себе и смотрите на снимки.

– Я постараюсь. – Она облизнула губы. – Пить хочется.

– На, деточка, пей. – Шейла поднесла ко рту дочери стакан с изогнутой соломинкой. – Не спеши. Помни, ты в безопасности.

– Трудно не спать. Трудно думать.

– С нее хватит, лейтенант.

Услыхав голос Лоренса, Марлин вновь беспокойно вздрогнула и попыталась посмотреть на него.

– Я вас слышала… когда плавала. Я вас слышала. Вы велели мне не сдаваться. Вы говорили, что не сдадитесь, если я не сдамся.

– Верно. – В его голосе было столько сочувствия, что Ева подавила свое нетерпение. – И вы не сдавались. – Лоренс улыбнулся. – Вы помогли мне стать местной знаменитостью.

– Мне нужна еще минута, – вмешалась Ева. – Дайте мне еще минуту. Еще минута, Марлин, и мы закончим.

– Вы из полиции? – Марлин повернула голову на подушке. Она казалась такой юной, такой хрупкой! – Простите, я путаюсь.

– Я из полиции. – Ева вытащила фотографии подозреваемых. – Когда будете смотреть на снимки, помните: он больше до вас не доберется. Он ничего вам не сделает. Вы сумели остаться в живых, вы не сдались, и больше он вас не тронет.

Она протягивала Марлин снимки один за другим, внимательно следя за ее глазами: не появится ли в них шок узнавания? И вот она его увидела. А вместе с ним пришел и страх.

– Он. О боже, это он! Мама! Мама!

– Довольно, лейтенант Даллас.

Ева оттолкнула врача локтем.

– Марлин, вы уверены?

– Да, да, да! – Марлин спрятала лицо на груди у матери. – Это его лицо. Его глаза. Он мне улыбался.

– Все хорошо. Его больше нет.

– Я требую, чтобы вы ушли. Немедленно.

– Я ухожу.

– Погодите. – Марлин нащупала руку Евы и повернула к ней свое измученное, избитое лицо. – Он хотел меня убить, да?

– Но не убил. Вы его победили, Марлин. Вы его остановили. – Ева наклонилась над кроватью и заговорила, глядя прямо в лицо Марлин, пока ресницы девушки вновь не опускались. – Это вы его остановили, Марлин. Помните об этом. Никогда не забывайте.

Она отошла назад. Доктор начал проверять капельницу и мониторы. Ева повернулась и вышла из палаты.

– Попался, сукин сын, – на ходу бросила она Рорку и направилась прямо к лифту. – Мне надо съездить в управление, все запротоколировать. Тебя прошу проверить даты поездок. Это необходимо. Мне нужны железные доказательства. Ордер будет у меня через два часа, даже если мне придется задушить судью.

– Лейтенант! Лейтенант, подождите! – Шейла бежала за ними по коридору. – Вы идете за ним, так?

– Да, мэм, это так.

– Вы ей правду сказали? Это она его остановила?

– Да, это правда.

Шейла прижала пальцы к векам.

– Это поможет ей выкарабкаться. Я знаю мою девочку. Это поможет ей все перенести. Они же думали, что она не очнется. А я знала, что очнется.

– Вы были правы, мэм.

Шейла засмеялась, но тут же зажала себе рот рукой, чтобы подавить рыдание.

– Доктор Лоренс… Я знаю, он был резок с вами, но он был очень добр к нам. Он дрался за Марли как лев. Не сердитесь на него!

– Я тоже была с ним груба. Все мы стараемся ради нее.

– Я только хотела сказать, что доктор Лоренс кажется мне ее ангелом-хранителем, а в вас я вижу ангела мщения. Я вас никогда не забуду.

Она поднялась на цыпочки, чмокнула Еву в щеку и убежала обратно к дочери.

– Ангел мщения. – От смущения Ева даже ссутулилась и поспешно вошла в лифт. – Господи, и что только людям в голову взбредет! – Она выпрямилась и закончи ла звенящим от ярости голосом: – Одно могу сказать точно: когда я покончу с этим делом, Найлз Ренквист увидит во мне демона ада!

Задача ей предстояла нелегкая. Пибоди, конечно, страшно обидится, надуется как мышь на крупу, что ее не позвали, но ничего, перебьется, решила Ева, готовясь докладывать дело начальнику полиции. Сам Уитни тоже будет не в восторге от вызова на работу поздним вечером. Ева как в воду глядела: входя в кабинет, она первым делом заметила, что его мощную, представительную фигуру облекает смокинг, и мысленно застонала.

– Простите, сэр, что нарушила ваши планы на вечер.

– Полагаю, у тебя были на то веские причины. Достаточно веские, чтобы утихомирить мою жену. – Не удержавшись, Ева поморщилась, и Уитни мрачно кивнул. – Ты и половины не знаешь. Советую вам обзавестись неопровержимыми доказательствами против Найлза Ренквиста, лейтенант, потому что еще раньше, чем с женой, мне придется объясняться с послом, с ООН и с правительством Великобритании.

– Марлин Кокс опознала Найлза Ренквиста как человека, напавшего на нее. У меня есть заявление Софии Ди Карло, няни в доме Ренквистов, опровергающее слова самого Ренквиста и его жены о том, что он был дома в момент второго убийства. У него есть бумага, на которой были написаны письма, оставленные на месте убийств, и он подходит под психологический портрет. В настоящий момент капитан Фини и гражданский эксперт-консультант Рорк отслеживают его перемещения. Не сомневаюсь, мы сумеем подтвердить, что объект был в Лондоне, Париже, Бостоне и Новом Лос-Анджелесе в то самое время, когда там произошли убийства, совершенные тем же методом, что и в нашем деле. При обычных обстоятельствах одного этого было бы довольно для ордера на обыск, а также для вызова подозреваемого на официальный допрос.

– Но у нас не обычные обстоятельства.

– Нет, сэр. Дипломатический статус подозреваемого и политическая арена добавляют скандальности и бумажной волокиты. Я настаиваю на том, чтобы вы лично связались с судьей и со всеми заинтересованными сторонами, чтобы ордера были выданы как можно скорее. Он снова будет убивать, шеф. Скоро.

– Хотите накинуть мне петлю на шею, лейтенант? – спросил Уитни, вскинув голову. – У тебя есть заявление женщины, находящейся в тяжелом состоянии – физическом и эмоциональном. Женщины с травмами головы.

– У тебя есть заявление домашней прислуги, судя по ее же словам, неоднократно подвергавшейся сексуальной эксплуатации со стороны объекта. И то, и другое ненадежно. Почтовая бумага, на которой были написаны письма, сама по себе тоже ничего не доказывает, и ты это знаешь, иначе Ренквист был бы уже за решеткой. Есть и другие подозреваемые, вписывающиеся в психологический портрет. Все это будет оспорено представителями и адвокатами Ренквиста, не говоря уж о британском правительстве. Тебе нужно что-то более весомое.

– Будет весомое, если я попаду в его дом, в его запертый кабинет. Это он, шеф. Я точно знаю, это он.

Уитни сел, побарабанил короткими толстыми пальцами по столу.

– Если у тебя есть сомнения – хоть тень сомнения! – лучше сейчас воздержаться от подобных шагов. Мы можем наблюдать, следить за каждым его шагом, пока сомнений не останется. Вот тогда петля затянется у него на шее.

«Вот поди попробуй проследить за каждым его шагом, когда он вернется в здание ООН», – с горечью подумала Ева, но вслух выразилась более дипломатично:

– Возможно, Ренквист уже ускользнул. Пока мы его не нашли, он сам себе хозяин и может контролировать ситуацию. Только ему одному известны личность и местонахождение его следующей жертвы. Если он доберется до нее раньше, чем я возьму его, ей может повезти меньше, чем Марлин Кокс.

– Как только приказы будут отданы, шар покатится и – не исключено – раздавит нас обоих. Я-то смогу это пережить. Я носил жетон, когда тебя еще на свете не было. Я смогу смириться с отставкой. А вот тебе, если ты ошибаешься, последствия скандала могут нанести непоправимый вред. Ты должна это понять.

– Я понимаю, сэр.

– Ты хороший полицейский, Даллас, возможно, лучший из всех, кем мне пришлось командовать. Неужели дело стоит того, чтобы лезть на рожон прямо сейчас? Тебя могут перебросить на другую должность, уволить из отдела убийств, ты можешь утратить свой статус и авторитет. Оно того стоит?

Ева вспомнила свой сон, сменяющие друг друга мертвые лица и подумала о новых жертвах. «Всегда найдется кто-то еще», – сказал во сне ее отец. И ведь правду сказал, будь он проклят.

– Да, сэр. Если бы я ценила статус выше, чем работу, мне было бы нечего здесь делать. Я уверена, что не ошиблась. А если ошиблась, пусть меня распнут.

– Я позвоню. Да сделай же мне эту чертову чашку кофе!

Ева заморгала от неожиданности и неуверенно оглядела его кабинет. «Может, статус – не такая уж пустячная вещь», – подумала она с легким раздражением.

– Какой вам кофе?

– Обычный кофе. Дайте мне судью Уомака, – попросил Уитни по блоку связи. Тут раздался стук в дверь, и он рявкнул: – Войдите!

В кабинете появился Фини. Улыбка на его лице скорее напоминала свирепый оскал. За ним вошел Рорк и нагло ухмыльнулся Еве.

– Я тоже не отказался бы от чашечки кофе, раз уж ты все равно при деле.

– Я не обслуживаю штатских.

– «Служить и защищать», лейтенант, – процитировал он девиз полиции. – Так что извольте обслужить.

– Ну укуси меня, – проворчала Ева и отнесла чашку кофе на стол Уитни.

– Мы их взяли, – доложил Фини.

– Придержите звонок. Что вы взяли?

– Мы вот с этим штатским провели тонкий электронный поиск. Эх, если бы наш бюджет мог позволить нам нанять этого парня! – С искренней теплотой Фини хлопнул Рорка по плечу. – Изощренный ум и волшебные пальчики. Но что поделаешь!

– Хватит болтать, Фини. К делу!

– Наш фигурант летал дипломатическими, общественными и частными рейсами – причем частные он очень глубоко шифровал! – в Париж, Лондон, Бостон и в Новый Лос-Анджелес. Он был в этих городах во время совершения нераскрытых убийств, которые мы считаем черновиками нынешних. Он часто летает в Лондон, что вполне объяснимо. В Бостон – не так часто. Для Лондона он пользуется дипломатическим транспортом. Для Бостона – общественным, хотя летает первым классом и денег не жалеет. А вот на Западное побережье он летал чартером, причем один. Два чартерных рейса, один – за месяц, второй – за два дня до убийства Сьюзи Мэннери, с возвращением на следующий день после убийства. Та же схема с другими «висяками». – Фини повернулся к Еве. – В яблочко, детка.

Даже имея на руках дополнительные доказательства, Ева получила ордера только к полуночи. Но от ее прежней усталости и следа не осталось: она ощущала в крови мощный выброс адреналина.

– Как ты узнала? – спросил Рорк, пока она гнала машину в верхнюю часть города. – Просвети штатского олуха.

– Это должен был быть один из них. Бумага была слишком явной уликой, она прямо указывала на одного из них. Он нарочно ее использовал, чтобы я сама пришла к нему. Чтобы быть в курсе с самого начала. Ему нужно внимание. Хочется пощекотать нервы. – Ева пристроилась за экспресс-такси и позволила таксисту прокладывать себе дорогу. – Но он наверняка знал, что будут в Нью-Йорке и другие подозреваемые, купившие бумагу. Не он первый ее покупал. Первым купил Смит, а за Смитом нетрудно было проследить. Он публичная фигура и любит выставляться.

– Продолжай, – попросил Рорк.

– Затем ту же бумагу покупает Эллиот Готорн.

– Кстати о Готорне: он разводится со своей нынешней женой. Какой-то скандал с тренером по теннису.

Ева усмехнулась.

– Я не сомневалась, что Готорн все прознает. Он попал в мой список случайно, я никогда его всерьез не рассматривала. Слишком стар, под портрет не подходит. И вообще ничего.

– И все-таки тебе пришлось его проверять, тратить время и силы. Ренквист наверняка был доволен.

– Вот видишь, все ты понимаешь. Потом Брин. Ренквист сам послал ему бумагу в подарок – этакий тонкий штрих. Ведь Брин эксперт, возможно, Ренквист восхищался им. Держу пари на месячный заработок, мы найдем книги Брина в кабинете Ренквиста. Он изучал Брина – и человека, и его работу.

– Ты ни минуты не верила, что это Брин.

– Он не подходил под портрет. Самоуверенности ему хватало, знаний – безусловно. Но это не тот парень, который ненавидит или боится женщин. – Ева вспомнила, какое у него было помертвевшее лицо, когда она била его своими вопросами, вспомнила его затравленный взгляд. Отныне ей придется с этим жить. – Он любит свою жену, и это делает его слабаком, а не убийцей. Он любит сидеть дома с сыном. Кем бы ни была его жена, все равно он сидел бы дома. И все-таки я на него надавила… жестоко.

Рорк расслышал сожаление в ее голосе и провел ладонью по ее руке.

– Зачем?

– А вдруг я его недооценила? Вдруг… – Она вздохнула, стараясь прогнать чувство вины. – Вдруг я ошиблась на его счет? Он мне сразу понравился, с первого взгляда. А Ренквиста я вот точно так же сразу невзлюбила.

– Значит, ты испугалась, что на тебя повлияют личные пристрастия.

– В какой-то степени. А Брин мог быть замешан, я не могла его проигнорировать просто так, за красивые глаза. Он знал все, что убийце требовалось знать. Может, он готовил материал для новой книги? Мне надо было знать, как он ведет себя на допросе, на что реагирует, на какие вопросы сможет ответить, от каких уклонится. Мне все было важно, вот почему я пошла на крайние меры.

– Он это переживет, Ева. Или не переживет. Но это жена его предала, а не ты.

– Ну да, я всего лишь расколотила вдребезги красивую фантазию, за которой он укрывался. Ладно, проехали. Ренквист следил за Брином и накопал на него много информации. Бьюсь об заклад, он знал, с кем жена гуляет налево. Я тебе больше скажу: мы найдем у него в кабинете незарегистрированное оборудование для слежки за другими подозреваемыми, для записи, для сбора информации. Он их специально для меня построил, сукин сын.

– Биться с тобой об заклад я не буду: поберегу деньги. А почему не Кармайкл Смит?

– Потому что он слизняк. Он хочет, чтобы женщины его обожали, чтобы они ему прислуживали. Если он будет их убивать, кто будет гладить его по головке и растирать ему пятки?

– Я сам люблю, когда мне растирают пятки.

– Да уж. Мне ли не знать!

Он протянул руку, намотал прядь ее растрепавшихся волос себе на палец и задал следующий вопрос, просто чтобы она продолжала говорить:

– Ну тогда почему не Фортни?

– Любимец Пибоди. Но она держала на него зуб, главным образом потому, что он оскорбил ее в лучших чувствах. Она еще зеленая, ты же понимаешь.

– Да, понимаю.

– Думаю, эта чувствительность останется у нее навсегда. – Ева старалась не думать об экзамене, о том, насколько самочувствие и самооценка Пибоди зависят от него. – Это хорошо, – добавила она. – Это хорошо, что она такая. На этой работе черствеешь, перестаешь что-либо чувствовать, действуешь как автомат.

«Ты никогда не переставала чувствовать, – подумал Рорк. – И никогда не перестанешь».

– Ты беспокоишься о ней?

– Вот еще! – возмущенно фыркнула Ева. Рорк лишь усмехнулся в ответ. – Ну, допустим. Совсем чуть-чуть. Она так психует и дергается из-за этого дурацкого экзамена, что обязательно его завалит. Лучше бы я выждала еще полгода, прежде чем пускать ее на экзамен. Если она срежется, это отбросит ее назад. Для нее это слишком важно.

– А для тебя это разве было не важно?

– У меня все было иначе. Да, иначе, – с убеждением повторила Ева, когда Рорк скептически поднял бровь. – Я знала, что не срежусь. У меня было больше уверенности в себе, чем у нее. Иначе и быть не могло. У меня больше ничего не было. – Она с улыбкой оглянулась на Рорка. – Тогда не было.

Ева ничуть не удивилась, когда Рорк провел рукой по ее щеке.

– Хватит нежностей. Вернемся к Фортни. Он сбил Пибоди с панталыку, затуманил ей мозги. Но он дерьмо, у него на это ума не хватит. Он не умеет планировать, обдумывать, у него нет выдержки. Он любит распускать руки, но одно дело поставить синяк под глазом, а изуродовать – это совсем другое. Для этого нужен холодный расчет. И смелость, хоть и извращенная. Фортни не хватило бы смелости пройти весь путь до конца. Для него секс – единственный способ унизить женщину. Он был вторым из купивших бумагу, и это наверняка вызвало у Ренквиста улыбку… если он отслеживал покупки.

– А ты убеждена, что он отслеживал?

Ева бросила взгляд в зеркальце заднего вида, чтобы убедиться, что команда следует за ней.

– Да! И он наверняка знал, что Фортни сейчас в Нью-Йорке. Ренквист долго готовился. Чтобы поставить такой спектакль, требуется время.

– Продолжай!

Ева давно догадалась, что Рорк ее отвлекает, заставляет ее говорить, чтобы она не потеряла терпение в потоке машин, двигавшихся с черепашьей скоростью. У нее возник соблазн включить сирену и с ее помощью очистить себе путь. Но это было бы нарушением процедуры, а Ева намеревалась действовать по правилам, не отклоняясь ни на волос.

– Ему потребовалось время, чтобы наметить своих жертв, поэтому прошло несколько недель между отсылкой бумаги Брину и первым убийством. Первым в Нью-Йорке, – пояснила Ева. – Нам предстоит найти еще немало тел или того, что от них осталось, на этой планете и за ее пределами.

– Он сам тебе скажет, – догадался Рорк.

– О да! – С мрачной решимостью Ева направила машину в узкий просвет между бамперами. – Как только мы его схватим, он нам все скажет. Он будет говорить без остановки. Он же хочет завоевать свое место в учебниках истории.

– Тебе в них тоже место найдется. Хоть вам и все равно, лейтенант, – добавил Рорк, заметив, как она хмурится. – Вам в них тоже местечко найдется.

– Давай сосредоточимся на Ренквисте. Он большой педант, на совершенствование он потратил годы. На работе, внутри того официального образа, который он себе создал, ему приходится быть сдержанным, дипломатичным, даже почтительным. И так день за днем. Конечно, его это злит. В душе он эксгибиционист, он любит привлекать к себе внимание и ставить себя выше окружающих… тем более что всю жизнь его подавляли женщины. Женщины – низшие существа, но они имеют власть над ним, значит, их надо наказать. Он нас ненавидит, убивать нас – высшая радость для него, самое большое удовольствие.

– Он думал, что ты станешь его последней жертвой.

Ева бросила на него испытующий взгляд. Рорк не сводил с нее глаз.

– Да, он добрался бы до меня рано или поздно. Он предпочел бы попозже, ему же хочется растянуть удовольствие. Я прочла это в его глазах при первой же встрече. Это был какой-то миг. Я его сразу невзлюбила. Я хотела, чтобы это оказался он. – Она лихо затормозила у дома Ренквиста, и машины команды экспертов остановились за нею следом. – Сейчас начнется веселье.

Ева дождалась Фини, остальные члены команды выстроились ему в затылок. Домашняя охранная система исследовала сканером ее жетон и ордер на обыск, после чего переключилась в режим ожидания. Через две минуты экономка в длинном черном капоте открыла дверь.

– Простите, – начала она, – тут какая-то ошибка…

– Этот ордер дает мне и моей команде полномочия на вход в данное помещение и обыск оного. Кроме того, у меня имеются полномочия на арест Найлза Ренквиста по подозрению в многочисленных убийствах первой степени и по подозрению в покушении на убийство первой степени. Мистер Ренквист дома?

– Нет, он уехал по делам. – Вид у экономки был скорее растерянный, чем раздосадованный. – Я вынуждена просить вас подождать здесь, пока я поставлю в известность миссис Ренквист о… возникших обстоятельствах.

Ева вновь подняла вверх ордера.

– Вот эти бумаги означают, что я не обязана ждать. Просто идите и скажите ей, что мы здесь. Но сначала покажите мне, где находится кабинет мистера Ренквиста.

– Я вряд ли… я не могу взять на себя ответственность…

– Я беру на себя ответственность. – Ева сделала знак столпившейся у нее за спиной команде войти. – Разбейтесь по двое. Мне нужен полный и тщательный обыск каждой комнаты. Всем включить камеры, все записывать. Где кабинет? – повернулась она к экономке.

– На втором этаже, но…

– Вам придется показать нам путь, Стивенс, а потом отойти в сторону. Вам не стоит в этом участвовать.

Не дожидаясь ответа экономки, Ева направилась вверх по лестнице. Стивенс пришлось бежать рысцой, чтобы догнать ее.

– Если только вы позволите мне разбудить миссис Ренквист и сказать ей…

– Как только покажете мне, где его кабинет.

– Последняя дверь направо. Но она заперта на кодовый замок.

– Код у вас есть?

Тут Стивенс вспомнила о своем достоинстве и гордо выпрямилась, стоя в халате поверх ночной рубашки среди полицейских.

– Код есть только у мистера Ренквиста. Это его личный кабинет, он работает с секретными документами. Как официальный представитель британского правительства…

– Знаем, плавали. – Ева подумала, что ее слова и впрямь оказались пророческими: веселье началось. – Мой ордер дает мне право открыть эту дверь. С кодом или без кода. – Она вытащила из кармана универсальный ключ. – Я использую свое право и вскрою дверь вот этим полицейским кодовым устройством для отключения замка на двери кабинета подозреваемого.

Экономка повернулась волчком и бросилась на третий этаж. «Миссис Ренквист, – подумала Ева, – ждет внезапное пробуждение». Она пустила в ход ключ и ничуть не удивилась, когда полицейскому коду было отказано в доступе.

– Он принял особые меры предосторожности. – Она оглянулась через плечо на Рорка. – На данном этапе я считаю необходимым и целесообразным применение альтернативных методов. Если присутствующие здесь полицейские эксперты по электронике не в состоянии отключить замки, я использую таран.

– Позволь нам сперва взглянуть, – предложил Фини, и Ева нарочно отвела в сторону объектив своей камеры, чтобы не заснять Рорка, присевшего на корточки у двери с орудиями для взлома в руках.

– Фини, ты мне понадобишься. Надо конфисковать все диски с записями внутренней охраны. Полагаю, фигурант их засветил, когда шел на дело, чтобы не быть запечатленным для потомства. – Если засветил, мы концы все равно найдем. Проявим. Фини скосил глаза на Рорка и чуть не прыснул со смеху. «Волшебные пальчики», – вспомнились ему собственные слова.

– Кроме того, мне нужны все устройства связи в этом доме.

Она не смотрела на Рорка, нарочно повернулась к нему спиной, но мысленно подгоняла его: «Ну давай скорей, черт бы тебя побрал, давай скорей! Я больше не могу тянуть!»

– Лейтенант, – секунду спустя объявил Рорк, – замки деблокированы.

– Отлично. – Ева повернулась обратно вместе с камерой. – Сейчас мы входим в личный домашний кабинет Найлза Ренквиста. – Она открыла дверь, дала голосовую команду включить полный свет и набрала в легкие побольше воздуха. – За работу!

Комната была обставлена строго функционально, но не без изящества. На антикварном столе размещались современные средства связи и обработки данных, а рядом с ними ошеломленному взгляду Евы предстал старинный серебряный письменный прибор, состоявший из чернильницы и гусиного пера. Она даже не сразу поняла, что это такое. Кроме того, на столе соседствовали записная книжка в кожаном переплете и электронный календарь. Кресла были обиты темно-зеленой кожей. К кабинету примыкала безупречно чистая, отделанная черно-белой плиткой ванная комната с аккуратно вывешенными на сушилке полотенцами.

«Наверняка он тут смывал с себя эти убийства», – решила Ева. Мысленным взором она ясно видела, как он моется, чистит перышки, любуется на себя в высоких зеркалах, поблескивающих на стенах. Она отвернулась, еще раз оглядела кабинет и указала на то, что выглядело как дверца стенного шкафа.

– Вон там. Пять против десяти, незарегистрированное оборудование за этой дверью.

Она пересекла комнату, попробовала открыть дверь, оказавшуюся запертой. Чтобы не терять время, она кивнула Рорку, а сама приняла бойцовскую стойку, пошире расставив ноги, так как именно в этот момент из коридора донесся топот.

Шелестя разлетающимися полами бледно-розового халата, Памела Ренквист ворвалась в кабинет. Без косметики она казалась старше, чем при первой встрече. Ее щеки пылали, рот искривила злая гримаса.

– Это неслыханно! Это нарушение закона. Я требую, чтобы вы – все вы! – немедленно покинули мой дом. Я сию же минуту звоню послу, звоню в консульство и вашему начальству!

– Милости прошу, – широким жестом пригласила Ева и сунула ордер прямо ей под нос. – У меня есть все надлежащие полномочия на этот обыск, и я его закончу с вашего разрешения или без него.

– Ну, это мы еще посмотрим. – Памела направилась к столу, но Ева преградила ей дорогу. – Вы не воспользуетесь этим блоком или любым другим в этом доме, пока не закончен обыск. Если хотите позвонить или переслать сообщение, вы ограничены использованием только ваших собственных средств связи, да и то под надзором полицейского офицера и с моего разрешения. Где ваш муж, миссис Ренквист?

– Идите к черту.

– Ваш муж увидится с ним раньше, уверяю вас.

Краем глаза она уловила знак, поданный ей Рорком, подошла к двери и открыла ее.

– Так-так-так, что у нас тут? Тайничок, снабженный центром связи и обработки данных. Мы обнаружим, что он не зарегистрирован, Фини. А поглядите на все эти диски! Ренквист большой поклонник Томаса А. Брина и ему подобных. Сколько книг и данных по серийным убийцам тут собрано!

– Даже в этой стране не считается преступлением иметь частную сферу и владеть книгами на любую тему. – Но щеки Памелы уже стали терять свой ярко-алый, цвет.

Ева вошла внутрь потайного помещения и открыла пузатый кожаный саквояж.

– Владеть хирургическими инструментами – тоже не преступление, но, согласитесь, это странно. Он, конечно, вычистил их очень тщательно, но, держу пари, мы найдем на них следы крови Джейси Вутон. – Ева открыла дверцу гардероба, и кровь застучала у нее в висках. Перед ней была коллекция париков, широкий черный плащ с капюшоном, униформа городского ремонтного рабочего и другие костюмы. – Найлз любит маскарады? – Она пнула носком сапога пластиковый контейнер. – К тому же он сам наводит порядок в своем доме. Настоящий человек Возрождения! – Выдвинув ящик, Ева почувствовала, как сердце на секунду замерло. Потом она протянула руку, обработанную изолирующим составом, и взяла золотое кольцо с пятью маленькими сапфирами. – Кольцо Лоис Грегг. Что-то мне подсказывает, что ее семья захочет его вернуть.

– А я нашел еще один сувенир этого извращенца.

Ева повернулась и заметила, как побелело лицо Фини. Он поднял крышку портативной сумки-холодильника, и она догадалась, что там внутри, еще прежде чем он заговорил.

– Кажется, мы нашли недостающую часть Джейси Вутон. – Фини с трудом дышал сквозь зубы. – Сукин сын ее надписал, будь он проклят.

Ева заставила себя посмотреть, заставила себя подойти и заглянуть в контейнер, над которым поднималась уже рассеивающаяся струйка ледяного дымка. Внутри находился запечатанный прозрачный мешок. Его ужасное содержимое было помечено аккуратным ярлычком: ШЛЮХА.

Она поспешно отвернулась. Ей бросилось в глаза лицо Памелы.

– Вы знали. В глубине души вы все знали. Вы прикрывали его. Вам не нужны скандалы. Ничто не должно пятнать ваш безупречный маленький мирок.

– Это просто смешно. Я не знаю, о чем вы говорите.

Теперь ее кожа приобрела зеленоватый оттенок, она попятилась прочь от шкафа с его набором ужасов.

– Да-да, вы знали. Вы знаете, что происходит в вашем доме. Вы во все суете нос. Ну так суньте его сюда. – Она схватила Памелу за руку и слегка дернула, хотя в ее намерения вовсе не входило впускать жену Ренквиста в потайное помещение. – Взгляните поближе на утехи вашего мужа. Познакомьтесь с его замыслами. И подумайте: могла ведь прийти и ваша очередь. Или вашей дочери.

– Вы сошли с ума! Уберите от меня руки. Я британская подданная. Вы не имеете права…

– Еще как имею! – Ева подошла на шаг ближе. – Я запру его в клетку. А когда он окажется под замком, я сделаю все от меня зависящее, чтобы засадить тебя за пособничество.

– Вы не имеете права говорить со мной подобным образом. В моем собственном доме. Когда я с вами покончу…

– Ну, это мы еще посмотрим, кто с кем покончит. Фини, выведи ее отсюда. Домашний арест под надзором. Приставь к ней женщину-полицейского. Она имеет право на один звонок.

– Не смейте ко мне прикасаться. Вы меня пальцем не тронете! И я отсюда не уйду, пока не увижу собственными глазами, как каждый из вас положит на стол свое удостоверение.

Ева встала, расставив ноги, слегка выпятив бедра, и вознесла молитву богу.

– Ты добровольно пойдешь с капитаном Фини, или я добавлю сопротивление при аресте и надену на тебя на ручники.

Памела замахнулась на нее. Это был чисто женский, даже девчоночий жест, Ева могла бы запросто увернуться или отклонить удар. Но она позволила руке Памелы войти в контакт. Бог услышал ее молитву.

– Вот на это я и надеялась. Сопротивление при аресте и нападение на офицера полиции. Ты только что преподнесла мне подарок, Пэм. – Стремительным движением фокусника Ева извлекла наручники, развернула Памелу, заломила ей руки за спину и сковала. – Отвези ее в управление, – скомандовала она Фини. – Арест за сопротивление и нападение на офицера.

Памела ревела, брыкалась и ругалась столь изобретательно, что Ева с невольным восхищением подняла бровь.

– Вот такой она мне больше нравится. – Она устало повела плечами, пока Фини выволакивал Памелу из комнаты, и повернулась к Рорку. – Мне надо убедиться, что это оборудование не зарегистрировано. Это будет еще один гвоздь в гроб Ренквиста. И мне нужны все данные из этого компьютера. Ты чего ухмыляешься?

– Ты ее спровоцировала. Ты нарочно подставилась.

– Ну и что?

– Я удивлен, что ты сама не вывела ее отсюда.

– Мелкая рыбешка. Я ее зажарю и съем, но сначала мне нужен он. Сейчас сообщу шефу. – Ева вытащила сотовый телефон. – Добудь мне эти данные.

Через четверть часа у нее были на руках все козыри против Ренквиста. Она читала досье через плечо Рорка.

– Все зафиксировано до мелочей. Перемещения, выслеживание, отбор. Каждая жертва, каждый метод. Инструменты, гардероб.

– Обратите внимание, лейтенант, у него тут собрано весьма впечатляющее досье на вас.

– Да, я умею читать.

– И еще заметьте, – продолжал Рорк тем же отстраненным тоном, – что он собирался сделать вас кульминацией своего творчества. Использовать почерк Питера Брента, убийцы полицейских. Дальнобойная лазерная винтовка.

– А это значит, что винтовкой он обзавелся заранее. Надо бы ее найти.

– Надо найти самого Ренквиста. Теперь он мне нужен не меньше, чем тебе.

Ева пристально взглянула ему в глаза.

– Это не личная вендетта. – Она выждала секунду, пожала плечами. – Ну ладно, как ты там говоришь? Байки зеленой лошади. Это личное, но это может подождать. Не я следующая в его списке. – Ева опять повернулась к экрану. – Кэти Митчелл, Гринвич-Виллидж. Дипломированный бухгалтер-ревизор. Двадцать восемь лет, разведена, детей нет. Живет одна, работает в основном дома. У него на нее полное досье. Рост, вес, привычки, распорядок, даже ее любимые магазины. Обычный набор покупок. Дотошный ублюдок. Собирался изображать Марсонини.

– Проникает в дом под видом клиента, – начал перечислять Рорк. – Дублирует коды охранной системы. Появляется снова, когда жертва спит. Связывает, пытает, насилует, уродует. Оставляет на подушке одну красную розу.

– Марсонини убил этим способом шесть женщин за один год. Все брюнетки, как Митчелл, все работали дома, все в возрасте от двадцати шести до двадцати девяти. Все немного похожи на его старшую сестру, которая в детстве систематически подвергала его физическому и сексуальному насилию. – Ева выпрямилась. – Мы приставим охрану к этой Кэти Митчелл. Если мы не найдем Ренквиста в ближайшие сорок восемь часов, он сам нас найдет.

ГЛАВА 22

Выбора не было: пришлось явиться прямо на квартиру Кэти Митчелл. Если Ренквист установил систему наблюдения за квартирой, это его спугнет, но рисковать ее жизнью Ева не могла. Если он сбежит, она его догонит.

Электронный отдел снабдил ее списком жильцов и планом здания, в котором на верхнем этаже в мансарде проживала Митчелл. Ева оставила Фини за старшего в непрекращающемся поиске тайного убежища Ренквиста, а с собой взяла Рорка. «Для балласта», – сказала она ему.

– Ты так добра ко мне, дорогая. Нет, ей-богу, ты меня избалуешь.

– Не надейся. Как бы то ни было, ты умеешь находить общий язык с женщинами.

– Ну вот, теперь я краснею.

– Если у меня сейчас задница лопнет от смеха, на чем я буду сидеть? Эта женщина может впасть в истерику. Ты с ней справишься лучше, чем я.

– Прости, ты что-то сказала? Я отвлекся. Твоя задница мне слишком дорога.

Ева подняла машину на второй уровень гаражной стоянки на расстоянии в полквартала от дома Кэти Митчелл и втиснула ее между двумя другими автомобилями.

– Тебя все это, конечно, забавляет…

– Ты и представить себе не можешь насколько!

– … но давай придерживаться плана. Возможно, он следит за зданием, но если мы войдем как пара, никому не позвонив, как будто мы тут живем, есть надежда, что он нас не засечет. Вряд ли он сейчас ошивается где-то тут поблизости. Я думаю, он сидит в своей потайной норе и готовится. Надеюсь, у нас есть время, но стопроцентной гарантии нет. Марсонини всегда нападал на своих жертв между двумя и тремя ночи. У нас хватит времени, если он придет сегодня. Но я хочу, чтобы мы прошли прямо в дом. Сколько тебе потребуется на входные коды?

– Засекай время.

– Пошли.

– Мне кажется, тебе лучше взять меня под руку, – посоветовал Рорк, когда они двинулись вниз по пандусу. – Так ты будешь меньше похожа на полицейского.

– Держись левой стороны. – Ева поменялась с ним местами. – Я хочу, чтобы у меня правая рука была свободна.

– Ну, разумеется. – Рорк сплел пальцы с ее пальцами и шутливо взмахнул их сцепленными руками, но в этот самый момент их глаза встретились, и он заметил у нее тот особый взгляд полицейского, который ни с чем нельзя было спутать: ее глаза рыскали, выслеживали, оценивали обстановку, подмечали каждую тень.

– У дверей мои руки должны быть свободны. Можешь скользнуть мне за спину. Разрешаю игриво шлепнуть себя по заду.

– Это еще зачем?

– Потому что мне это нравится.

Ева сделала вид, что не слышит, но действительно отступила на шаг, когда они поднялись на невысокое крыльцо.

– Стало заметно прохладнее. Думаю, на этот год самую тяжелую жару мы уже пережили.

– Гм. Может быть.

– Может, подвинешься поближе и поцелуешь меня в щечку?

– Для конспирации или потому что тебе это нравится?

– В награду, – ответил Рорк и открыл дверь. Ева даже не заметила, как он взломал замок.

– Уж больно ты ушлый, – проворчала она и шагнула в подъезд впереди него.

Она прошла прямо к лестнице, чтобы не возиться с кодовым замком лифта. К тому же двери лифта должны были открыться прямо в прихожей Кэти Митчелл. Не стоит ее так травмировать, решила Ева. Будет лучше постучать в дверь из коридора на четвертом этаже и быть впущенными.

– В его файлах имеется запись о встрече с ней, назначенной на сегодня в послеобеденное время, – продолжала Ева. – Это значит, что он здесь уже побывал, скопировал коды и собирается нанести ей второй визит этой ночью или – самое позднее – завтра. Мне надо вывезти ее отсюда, но я не хочу, чтобы копы крутились поблизости. Завтра с утра мы разместим тут группу под прикрытием. – Ева постучала в дверь, подняла жетон к «глазку», а затем с улыбкой повернулась к Рорку. – Итак, я доверяю ее тебе. Ты отвезешь ее в управление, а уж оттуда ее проводят в безопасное место, пока все не уляжется.

– А ты намерена остаться тут сегодня одна? Я не согласен!

– Я старше тебя по званию, изволь подчиняться.

Тут щелкнуло включение домофона, и послышался удивленный женский голос:

– Да?

– Полиция, мисс Митчелл. Нам нужно с вами поговорить.

– О чем?

– Мне хотелось бы войти.

– Но ведь уже почти полночь! – Кэти чуть приоткрыла дверь. – Что случилось? Кто-то вломился в дом?

– Давайте обсудим это внутри.

Кэти вновь изучила жетон Евы, потом бросила взгляд на Рорка, и ее настроение резко переменилось. Это выглядело почти комично.

– Я вас знаю. – В ее голосе прозвучал почтительный трепет. – О мой бог!

– Мисс Митчелл. – Еве пришлось подавить раздражение, когда Кэти принялась поправлять рукой волосы. – Можно нам войти?

– Ах да, конечно. Я собиралась спать, – пояснила она извиняющимся тоном, затягивая потуже поясок тонкого розового халатика. – Я… никого не ждала.

Гостиная оказалась просторной и просто обставленной. Слева была дверь, ведущая в маленькую спальню, напротив – дверь в большой, профессионально оборудованный кабинет. Низкая стенка отделяла гостиную от узкой кухни. Еще одна, деликатно прикрытая дверь, видимо, вела в ванную. Окна большие, наверняка дающие днем хорошее освещение, прикинула Ева. Два выхода, включая лифт.

– Мисс Митчелл, у вас сегодня была деловая встреча с этим человеком. – Ева вынула из сумки фотографию Ренквиста.

– Нет, – сказала Кэти, бросив быстрый взгляд на снимок. Ее глаза вернулись к лицу Рорка и задержались на нем. – Не хотите ли присесть?

– Прошу вас, посмотрите на фотографию повнимательнее и скажите мне, не этот ли человек приходил к вам сегодня в три часа дня.

– В три часа? Нет, он был… Нет, погодите. Это и вправду мистер Марсонини! Но у него были рыжие волосы. Длинные рыжие волосы, заплетенные косичкой. И на нем были такие маленькие синие очки. Он их не снимал. Мне показалось, что в этом есть что-то нарочитое, но он ведь итальянец.

– В самом деле?

– Да. У него был очаровательный акцент. Он переезжает сюда из Рима, хотя у него сохранились деловые интересы в Европе. Он занимается маслом. Оливковым маслом. Ему нужен личный бухгалтер для работы с акционерами. О боже! С ним что-то случилось? Вы поэтому пришли?

– Нет. – Теперь Ева изучала Кэти, как до того изучала ее мансарду. По данным, собранным Ренквистом, она уже подметила, что Кэти Митчелл телосложением, ростом и цветом волос напоминает Пибоди. Это могло пригодиться. – Мисс Митчелл, фамилия этого человека не Марсонини. Его фамилия Ренквист, и он разыскивается по обвинению в убийстве, по меньшей мере, пяти женщин.

– О нет, вы ошибаетесь! Мистер Марсонини вел себя как настоящий джентльмен. Я проработала с ним сегодня два часа.

– Никакой ошибки нет. Прикидываясь потенциальным клиентом, Ренквист обеспечил себе доступ в это помещение, чтобы скопировать коды ваших замков, установить личный контакт с вами и убедиться, что вы по-прежнему живете одна. Полагаю, что последнее соответствует действительности.

– Да, но…

– Он выслеживал вас уже довольно давно. Таков его обычный образ действий: он собирает информацию о своих жертвах, об их распорядке и привычках. Он намеревается проникнуть в ваш дом в течение ближайших сорока восьми часов, вероятнее всего, когда вы будете спать. Он собирается связать вас, изнасиловать, подвергнуть пыткам, а затем использовать вашу собственную кухонную утварь, чтобы изувечить вас и убить самым жестоким способом, какой только придет ему в голову. – Тут Кэти издала какой-то захлебывающийся горловой звук, глаза у нее закатились. – Она твоя, – кратко прокомментировала Ева, когда Рорк, чертыхаясь, подхватил лишившуюся чувств женщину.

– Неужели нельзя было обойтись с ней поделикатнее?

– Можно, но так гораздо быстрее. Когда придет в себя, пусть упакует все, что ей понадобится. А потом увези ее отсюда.

Он поднял Кэти и отвел ее к дивану.

– Ты не останешься здесь одна наедине с этим маньяком.

– Это моя работа, – начала было Ева, но решила пресечь спор в зародыше. – Я вызову подкрепление.

– Вызывай прямо сейчас, а я через двадцать минут уберу ее отсюда.

– Договорились.

Ева вытащила телефон и начала готовить следующий этап своей операции.

Оставшееся до рассвета время она провела в ожидании, не зажигая света. Фургон наблюдения был припаркован возле дома, двое вооруженных полицейских дежурили в гостиной Митчелл. Но команде наблюдения был отдан строжайший приказ: если Ренквист придет, оставить его ей.


А он в это время сидел в тихой комнате небольшой квартиры в Гринвич-Виллидж. Он тщательно обставил ее с таким расчетом, чтобы каждый предмет напоминал о Европе и нес на себе отпечаток богатства, яркой чувственной роскоши, секса.

Здесь ничто не напоминало о холодном склепе, в котором он жил со своей женой, когда был Найлзом.

В этой комнате, декорированной в теплых, насыщенных тонах, его звали Виктором Кларенсом. Прелестная маленькая шутка, игра слов, понятная только ему одному. Его королевское высочество принц Альберт Виктор, герцог Кларенс. Некоторые считали, что именно он был Джеком Потрошителем, убийцей из Уайтчепела.

Ренквисту нравилась эта версия, он в нее по-своему даже верил. Ему льстила мысль о принце крови, проливающем чужую кровь. Себя он считал равным знаменитому предшественнику. Принц среди смертных. Король среди убийц.

И его, как его царственного предшественника, никогда не поймают. Впрочем, нет, он превзошел всех своих предшественников. Потому что он никогда не остановится!

Он выпил коньяка, закурил тонкую сигару, слегка приправленную каннабисом. Он любил эти краткие часы одиночества, когда вся подготовительная работа уже сделана и можно спокойно поразмышлять в тишине.

Он был рад, что организовал себе эту «деловую поездку». Это дало ему возможность несколько дней побыть одному. В последнее время Памела раздражала его больше, чем обычно, своими долгими пристальными взглядами, своими настырными вопросами.

Да кто она такая, чтобы его допрашивать? Как она вообще смеет смотреть на него?

Знала бы она, сколько раз он воображал, как убьет ее! Сколько хитроумных способов он изобрел! Да она сбежала бы от него с воплем ужаса! Мысль о том, что его холодная и чопорная жена бежит от него, визжа от ужаса, вызвала у него усмешку.

Разумеется, он никогда этого не сделает. Это сразу навлекло бы на него подозрения. Но нет, не такой он дурак! Памеле ничто не угрожает, просто потому, что ему от нее никуда не деться. К тому же, если бы он ее убил, кто взял бы на себя заботу о скучных и хлопотных деталях его светской жизни?

Ну и ладно. Хватит с него этих периодических отлучек, когда можно отдохнуть и от нее, и от этой маленькой сучки, которой она его наградила. Мерзкая, пронырливая соплячка! Детей, как он знал от своей доброй старой няни, не должно быть видно и слышно в доме.

А если они начинают упрямиться, если не желают повиноваться мгновенно, их запирают в темной комнате. В таком месте, где их не видно и не слышно. Как бы громко они ни кричали.

О нет, он не забыл. Он помнил свою темную комнату. Няня Гейбл умела поставить на своем. О, как бы ему хотелось убить ее: убивать медленно, мучительно… И пусть она кричит так же пронзительно и отчаянно, как когда-то кричал он сам.

Но это было бы недальновидно. Как и Памела, она была в безопасности, потому что, как и с Памелой, он был повязан с няней Гейбл. Подозрение сразу пало бы на него.

И потом, она ведь его выучила, не так ли? Няня Гейбл его, безусловно, многому научила. Детей должен воспитывать тот, кому платят, и платят хорошо, чтобы держал их в узде. Правда, нельзя сказать, что эта хитрая итальянская шлюшка так уж строга с его дочерью. Скорее она балует девчонку. Но и от нее есть кое-какой толк. Он вызывает у нее страх и отвращение, но она вынуждена его терпеть, и ему это нравится. Его это возбуждает.

Все в его жизни наконец-то встало на свои места. Его уважают, им восхищаются, он внушает страх. Его финансовое положение благополучно, у него активная светская жизнь. Его жена составляет ему вполне достойную пару в глазах общества, а молодую любовницу ему удалось так запугать, что она готова на все, абсолютно на все, чего он потребует.

А главное, у него замечательное и весьма волнующее хобби.

Столько лет потрачено на изучение, на подготовку, на выработку стратегии. На тренировку. Но теперь годы обучения дали свои плоды, и какие плоды! Он, по правде говоря, и сам не ожидал. Откуда ему было знать, как это будет увлекательно – принимать обличье кого-нибудь из его любимых героев и идти по их кровавым следам?

По следам людей, которые властвовали, которые забирали чужие жизни. Они делали с женщинами, что хотели, потому что, в отличие от других, понимали, как надо обращаться с женщинами. Их надо унижать, мучить, убивать. Они сами на это напрашиваются с той самой минуты, когда делают свой первый вздох.

Подлые суки, они хотели взять власть над миром. Они пытались взять власть над ним.

Он еще раз глубоко затянулся сигарой, стараясь удержаться под расслабляющим действием каннабиса, пока на него не накатил один из привычных приступов гнева. Сейчас не время для гнева. Время действовать – расчетливо и хладнокровно.

Одно обстоятельство слегка смущало его. Его замысел оказался слишком изощренным. Но разве можно быть слишком хитрым? Кое-кто мог бы счесть ошибкой, неоправданным риском то, что он сам навел подозрение на себя. Но ведь от этого игра стала куда более волнующей и острой! Это позволило ему участвовать в расследовании как бы на двух уровнях. И сам процесс стал куда более интимным.

По существу, он ведь уже поимел эту суку легавую. Он ее сделал. Какое наслаждение – следить, как она возится, тычется, словно слепой котенок, не в силах предвосхитить его маневры, его новые ходы! Ей пришлось прийти к нему и извиняться. Он обхватил себя руками, проигрывая в уме эту сцену. Это был момент высшего торжества.

Да, это была гениальная идея – выбрать Еву Даллас, хотя ему и не пристало себя хвалить. Нет, он будет себя хвалить без ложной скромности. Это была гениальная идея.

Будь его противником мужчина, он не получил бы и половины того удовлетворения. Другое дело – женщина. Женщина, ставящая себя выше мужчин, – как и большинство представительниц ее пола, – только на том основании, что она может поймать мужчину в ловушку у себя между ног. Это прибавило игре еще больше остроты. Он представлял себе, как душит ее, избивает, насилует, как выпускает ей кишки. И пусть она смотрит на него этими своими невозмутимо холодными глазами!

Нет, он никогда не познал бы столь сладкого возбуждения, будь его противником мужчина.

Ее, конечно, накажут за то, что она не сумеет его остановить. Когда появятся новые трупы – в первую очередь это сука-бухгалтерша! – лейтенант понесет взыскание по службе. Начальство будет ее распекать. Так ей и надо!

Она будет мучиться, но так и не узнает, кто ее обыграл. Она будет мучиться до тех самых пор, пока луч лазерной пушки не ударит ее по затылку.

Вот бы найти способ дать ей знать, сказать ей правду, предстать перед ней в истинном свете за миг до смерти!

Ну ничего, у него еще есть время. Он что-нибудь придумает.

Весьма довольный собой, он лег в постель и погрузился в свои темные и страшные сны.


Очевидно, они ошиблись на одну ночь, подумала Ева, созвав совещание в своем домашнем кабинете для тесной маленькой рабочей группы. Она не хотела рисковать и собираться в Центральном управлении, не хотела вовлекать в операцию слишком много людей. Малейшая утечка могла привести к тому, что Ренквист скроется. А сейчас у них появился уникальный шанс затянуть силки так, что ему ни за что не уйти.

Она воспользовалась своей доской, экраном на стене и одной из новейших игрушек Рорка: портативным генератором голограмм.

– Мы расставим группы здесь и здесь, – Ева подсветила карту на экране лазерной указкой. – В их задачу входит исключительно и только наблюдение. Я хочу взять Ренквиста внутри квартиры, где его можно обезвредить и захватить без риска для людей. Мы вывезли соседку Митчелл, живущую напротив, в семь ноль-ноль под предлогом лопнувшей водопроводной трубы. Мы заручились сотрудничеством домохозяина, и он у нас под строгим наблюдением на случай, если у него вдруг возникнет соблазн поделиться новостями с прессой. Пустая мансарда будет наблюдательным пунктом номер три. – Она подсветила четвертый этаж на плане здания, выведенном на второй экран. – Мы установим камеры. Вся мансарда будет под постоянным наблюдением. Вряд ли Ренквист воспользуется лифтом, но на всякий случай установим камеры и в нем. Как только он войдет в квартиру, лифт будет обесточен, таким образом у него останется только один выход. Одна группа блокирует этот выход, еще одна расположится на улице возле дома: вдруг он попытается спикировать из окна?

– Крыса в мышеловке, – прокомментировал Фини.

– Что-то в этом роде. Я буду в квартире вместе с офицером Пибоди. Ее проинструктируют, как только у нее закончится экзамен. Капитан Фини будет управлять электроникой из кабинета Митчелл, а детектив Макнаб назначается старшим наблюдательного пункта номер три. – Ева включила генератор и вывела уменьшенное в масштабе трехмерное изображение квартиры Митчелл у себя в кабинете. – Запомните его, – приказала она. – Офицер Пибоди будет приманкой. Она примерно одного роста и сложения с намеченной жертвой, цвет волос тоже совпадает. Она будет в постели. Вот здесь. Я буду сидеть в засаде вот в этом шкафу. Оптимальный вариант – взять Ренквиста в спальне. Никаких окон, никаких отходных путей. – Он будет вооружен, – напомнил Макнаб.

Ева кивнула, заметив тревогу в его глазах. «Вот всегда так, – подумала она, – когда коп влюбляется в другого копа».

– Мы тоже не в песочнице придем играть. Возможно, он принесет свои ножички, но не исключено, он сперва заглянет на кухню Митчелл и позаимствует ее столовые приборы. Может быть, у него будет с собой бластер или другое подобное оружие, хотя до сих пор он ничем таким не пользовался. Мы будем исходить из предположения, что он вооружен, как Марсонини, который обычно носил с собой бластер или парализатор, и действовать по обстановке. – Ева выждала паузу. – Мы попытаемся найти его до сегодняшнего вечера. Он в городе, и, поскольку он изображает Марсонини, вероятно, он снял квартиру где-то неподалеку от дома жертвы. Вечером накануне убийства Марсонини любил плотно поужинать в ресторане, обязательно с вином. Он хорошо одевался, предпочитал костюмы итальянских модельеров, свои инструменты носил в дорогом кожаном портфеле. Работу делал непременно под исполнение итальянской оперы. Говорил с акцентом, хотя это была чистой воды имитация. На самом деле никакого акцента у него не было: он родился в Сент-Луисе[11]. История, детали и полная биография персонажа в розданных вам пакетах документов.

Члены команды зашуршали конвертами и извлекли биографию.

– Ренквист перевоплотится в Марсонини, – продол жала Ева. – Он будет копировать его жесты, манеры, привычки. В розданных вам пакетах вы найдете также компьютерную проекцию: портрет Ренквиста в образе Марсонини. Вот так он будет выглядеть с длинными рыжими волосами и в маленьких синих очках. Теперь оговорим детали. Если Ренквист будет следовать его схеме, покушение произойдет этой ночью.

Совещание продолжалось еще час. Потом Ева распустила свою команду. От нее не укрылось, что за этот час Макнаб трижды бросал взгляд на свои наручные часы с чудовищным пурпурным циферблатом, и она задержала его.

– У нее еще два часа в запасе. Остынь.

– Извините. Этим утром она так нервничала… Не отходит от компьютера. Все время режется на мульках.

– Если она срежется, значит, она не готова стать детективом. Конечно, все это пришлось страшно некстати, Макнаб, но пойми: на кону стоит нечто большее, чем значок со щитом детектива для Пибоди.

– Я это знаю. Но она так боится вас подвести, что буквально выворачивается наизнанку.

– Видит бог, я тут ни при чем.

Он крепко сжал губы, не решаясь высказать, что у него на уме, потом пожал плечами:

– Нет, при чем! Еще как при чем! Вы играете в этом самую существенную роль. Я не должен был вам говорить, но, мне кажется, вам следует знать, потому что, если она срежется, только вы поможете ей с этим справиться.

– Пусть она справляется сама. Ей придется принять участие в операции прямо после экзамена: она не успеет узнать результат. Поэтому ей лучше бы взять свои нервы в кулак. Ее ждет работа.

Макнаб сунул руки в карманы и послал Еве свою невыносимо наглую усмешку.

– Вот видите! Вы лучше всех знаете, как с ней справиться.

– П… шел вон отсюда!

Еве пришлось на минутку присесть на край стола, чтобы выкинуть из головы Пибоди. Одно дело – отвечать за человеческие жизни, за правопорядок. И совсем другое дело – когда тебе говорят, что ты держишь в руках чью-то душу. И как, черт возьми, эта душа к ней попала?

– Лейтенант? – Рорк остановился в дверях, разделяющих их смежные кабинеты, внимательно глядя на нее. – Можете уделить мне минутку вашего внимания?

– Да. – Ева встала и вновь прошла внутрь голографической модели спальни Митчелл, прикидывая расстояния, углы, шаги. – Боюсь, что только минуту. Больше у меня для тебя времени нет. Мы могли бы взять его на улице, – тут же заговорила она сама с собой. – Но Марсонини всегда брал с собой на дело бластер или парализатор, значит, и Ренквист возьмет с собой бластер или парализатор. Если он доберется до оружия и начнет пальбу… какой-нибудь припозднившийся идиот может оказаться под огнем. Или попасть в заложники. Лучше захватить его внутри. Там все под контролем, бежать некуда, никакого риска для штатских. Чистое дело. Брать надо внутри. – Ева оглянулась и пожала плечами, убедившись, что незаметно для себя прошла сквозь двери стенного шкафа в голографической спальне. – Извини.

– Без проблем. Ты беспокоишься, потому что Пибоди будет лежать в этой постели у него на виду.

– Она сумеет себя защитить.

– Да, сумеет, но ты все-таки беспокоишься за нее. Так пойми же и меня: у меня тоже есть повод для беспокойства. Поэтому я тебя прошу: позволь мне принять участие в операции. Ева демонстративно изогнула бровь:

– Просишь? Меня? Почему бы тебе просто не пойти к твоему другану Джеку или к твоему корешу Райану?

– Стараюсь учиться на своих ошибках.

– Стараешься?

– Я должен быть там по нескольким причинам, и вот одна из них: для тебя это стало личным делом, а личные чувства всегда все осложняют.

Она повернула назад.

– Конец голографической программы. Погасить экраны.

На ее столе стоял остывший кофе. Ева взяла чашку, поставила ее обратно на стол и невольно потянулась к статуэтке богини, которую подарила ей мать Пибоди.

– Дело не в этих письмах. В личном плане они, конечно, раздражают, зато в профессиональном они мне очень даже помогли. И не в том дело, что он наметил меня своей последней жертвой. Это-то как раз в порядке вещей. И даже не в том, что он кровожадный, заносчивый, извращенный сукин сын. Такие тоже попадаются на каждом шагу. Все дело в Марлин Кокс на больничной койке. Вот она уже там, за чертой, но пытается вернуться. А ее мать сидит рядом и силой воли пытается ее вернуть. Сидит рядом с дочкой, читает ей книжки, держит ее за руку. И надеется – не может расстаться с надеждой, потому что любит… ну, я не знаю… больше всех на свете. – Ева поставила статуэтку на стол. – Ее мать смотрела на меня с такой непоколебимой верой в то, что я восстановлю справедливость. В моей профессии почти всегда выходит так, что восстанавливать справедливость приходится для мертвых. Но Марлин выжила. Вот почему для меня это личное. И ты прав: личные чувства всегда все осложняют.

– Ты можешь меня использовать?

– Такого ловкача, как ты? Почему бы и нет? Давай подкину тебя до управления. Поступаешь в распоряжение капитана Фини, отдел электронного сыска.


В Центральном управлении Ева первым делом приказала привести Памелу Ренквист в комнату для допросов. Высокооплачиваемые адвокаты Ренквиста уже работали над ее освобождением. Ева понимала, что ей неслыханно повезет, если удастся задержать эту женщину хотя бы на двенадцать часов.

Памела вошла в комнату без адвоката, но в своей одежде, а не в тюремной робе. «Небось использовала весь свой ресурс, – подумала Ева. – Что ж, каждый выбирает, что для него важнее». И она жестом пригласила задержанную сесть.

– Я согласилась поговорить с вами наедине, потому что не стоит тратить на вас время моих адвокатов. – Памела села, аккуратно поддернув легкие шелковые брюки. – Очень скоро меня освободят, и я уже отдала приказ моим адвокатам, чтобы против вас возбудили дело за травлю, незаконный арест и тюремное заключение, а также за клевету.

– Ну, стало быть, мне грозят неприятности. Скажи мне, где он, Пэм, и разойдемся мирно. И никто не пострадает.

– Во-первых, мне не нравится ваша фамильярность в обращении.

– Ну вот, теперь ты меня оскорбила в лучших чувствах.

– Во-вторых, – продолжала Памела холодным, как февраль, голосом, – мой муж находится в Лондоне по делам, и он использует все свое влияние, чтобы вас уничтожить, когда вернется.

– У меня для тебя выпуск новостей с пометкой «срочно»: твой муж в Нью-Йорке. Заканчивает приготовления к убийству женщины-бухгалтера по схеме некого Энрико Марсонини, заслужившего в свое время недобрую славу. Он насиловал и пытал женщин, а затем шинковал их обычным кухонным ножом. Всегда уносил с собой трофей: палец руки или ноги.

– Вы омерзительны.

– Я омерзительна? – Ева издала растерянный смешок. – А ты та еще штучка, Пэм! Ну ладно, продолжим. Копируя почерк своего героя, Найлз вчера после обеда навестил свою жертву у нее на дому.

Памела согнула пальцы, изучая свой маникюр.

– Это неслыханная нелепость.

– Сама знаешь, что нет. Ты прекрасно знаешь, что твой муж, отец твоей дочери, человек, с которым ты живешь, – законченный психопат. Ты чуяла, как от него пахло кровью, правда, Пэм? Стоит только заглянуть ему в лицо, сразу понимаешь, с кем имеешь дело, не так ли? У тебя есть дочь. Не пора ли подумать о ней?

Памела вскинула голову, и в ее взгляде блеснуло бешенство.

– Моя дочь – не ваша забота.

– Но, очевидно, и не твоя. Вчера вечером я послала к тебе на дом надзирающего офицера из органов опеки над детьми. Роза вместе с Софией Ди Карло перевезена в безопасное место. А ты и не знала? Я тебе скажу, почему: потому что с тех самых пор, как тебя сюда привезли, тебе даже в голову не пришло поинтересоваться судьбой твоей дочери.

– Вы не имеете права увозить мою дочь из дома.

– Имею. Но решение приняла не я, а женщина-офицер, когда переговорила с ней и с ее няней, а также с другими домочадцами. Если хочешь вернуть девочку, пора перейти на ее сторону. Пора всем вместе занять оборону против этого маньяка. Пора тебе вступиться за свою дочь.

Горевшая в глазах Памелы искорка бешенства словно подернулась ледяной корочкой.

– Лейтенант Даллас, мой муж занимает высокий пост. Не пройдет и года, как он будет назначен британским послом в Испании. Нам это уже обещано. И не смейте порочить его репутацию вашими чудовищными измышлениями.

– Ну, тогда пойдешь ко дну вместе с ним. Для меня это будет дополнительной наградой – небольшой, но приятной. – Ева встала, помедлила. – В конце концов, он убил бы и тебя, и твою дочь. Он просто не смог бы удержаться. Ты не поедешь в Испанию, Пэм, но, где бы ты ни оказалась, у тебя будет время сообразить, что это я спасла твою никчемную жизнь. – Подойдя к двери, бронированной стальной пластиной, она дважды громко стукнула в нее и крикнула: – Охрана!

Уже по дороге к себе в кабинет Ева услыхала, как ее окликают из-за спины. Она не остановилась, но дала шанс Пибоди нагнать себя.

– Даллас! Мэм! Лейтенант!

– У тебя на столе гора бумажной работы. Избавься от нее. Через десять минут брифинг у меня в кабинете. Через полчаса выходим.

– Мэм, я уже знаю об операции. Макнаб подоспел как раз к окончанию экзамена и встретил меня.

«Вот и хорошо, – подумала Ева. – Очень мило с его стороны». Но она ничем не выдала своих мыслей и сохранила на лице строгое выражение.

– Тот факт, что детектив Обалдуй обошел процедуру, не отменяет необходимости твоего присутствия на совещании.

– Ему не пришлось бы ничего говорить, если бы вы сами мне сказали.

Вот это ворчание все и решило. Ева свернула в отдел убийств.

– В мой кабинет. Сию же минуту.

– Вы вчера делали обыск у Ренквиста. – Пибоди трусила следом за ней. – Вы должны были взять меня с собой. Это вы нарушили процедуру.

Ева захлопнула дверь своего кабинета.

– Вы ставите под сомнение мои методы или мои полномочия, офицер?

– Ваши методы, лейтенант. Ну, что-то в этом роде. То есть я хочу сказать… О боже. Если бы он вчера был дома, вы бы его взяли, а я бы все пропустила. Как ваша помощница…

– Как моя помощница будешь делать, что велят и когда велят. Если тебе такой порядок не нравится, изложи в письменной форме и подай по инстанциям.

– Вчера вечером вы работали над делом без меня. Этим утром провели совещание без меня. Экзамен для меня не так важен, как участие в деле.

– Здесь я решаю, что важно, а что – нет. Дело сделано. Хочешь собачиться или обжаловать мои действия, повторяю: в письменной форме и по инстанциям.

Пибоди вздернула подбородок.

– У меня нет желания подавать на вас жалобы, лейтенант.

– Как знаешь. Разгреби бумаги у себя на столе. Встречаемся в гараже через двадцать пять минут. Инструкции получишь по дороге.


«Длинный будет день, – сказала себе Ева, меряя шагами квартиру Кэти Митчелл, как до этого – ее голографическую проекцию. – И долгая ночь».

Ренквист ушел в глубокое подполье: найти его нору так и не удалось.

«Твой ход», – подумала Ева, вливая в себя бессчетную чашку кофе.

Она прошла частым гребнем все гостиницы в округе, но не нашла его. Расширенный поиск шел и в эту минуту, пока она мерила шагами квартиру.

Ева подошла к дверям кабинета, где работали Рорк и Фини.

– Ничего, – отозвался Рорк на ее молчаливое появле ние. – Скорее всего, он использует частную резиденцию. Арендованную на краткое время. Мы прочесываем весь район.

Ева еще раз бросила взгляд на наручные часы. Впереди было еще много часов, а она не могла рисковать: если она будет шастать туда-сюда, ее могут «засечь» на входе или выходе из дома. Она вернулась в кухню и принялась изучать меню автоповара Митчелл.

– Нервничаешь? – спросил Рорк, входя в кухню за ней следом.

– Терпеть не могу ждать. Приходится сидеть сложа руки и все бесконечно проворачивать в голове. Это выводит меня из себя.

Он наклонился сзади и поцеловал ее в макушку.

– Как и размолвка с Пибоди.

– И почему мужчины всегда говорят, что у женщин бывают «размолвки»? У мужчин никаких «размолвок» не бывает. Дурацкое жеманное словечко.

Рорк начал разминать ей плечи. Они были напряжены и тверды как скала. Мысленно он дал себе зарок организовать для нее курс расслабляющей терапии по окончании операции. Через ее «не хочу», если потребуется.

– Почему ты не спросишь ее, как прошел экзамен?

– Захочет, сама расскажет.

Он наклонился еще ближе, провел губами по ее волосам и прошептал прямо ей на ухо:

– Она думает, что срезалась.

– Вот дерьмо! – Ева стиснула руки в кулаки. – Черт, черт, черт! – Она повернулась к морозильнику, порылась в содержимом и конфисковала коробку мороженого «Земляничные поляны», потом нашла ложку и отправилась в спальню.

– Вот это моя девочка, – пробормотал Рорк ей вслед.

Пибоди сидела на кровати и изучала ход утреннего брифинга на своем портативном компьютере. Она подняла голову, когда вошла Ева, и уже готова была принять обиженное выражение, когда заметила коробку мороженого.

– На, держи, – Ева сунула коробку Пибоди в руки. – Съешь это, и хватит дуться. Мне нужна стопроцентная готовность.

– Просто я… Думаю, я стопроцентно все провалила.

– А ты не думай. Выброси из головы. На все сто процентов. Ты должна сосредоточиться. Ты не можешь себе позволить пропустить хоть один ход, хоть один сигнал. Через несколько часов ты будешь лежать на этой кровати в темноте. Когда он войдет, у него будет одна цель: убить тебя. На нем будут очки ночного видения. Ему нравится работать в темноте. Он-то будет тебя видеть, а ты его нет. Пока мы не вступим в дело, ты его не увидишь. Ты не имеешь права проколоться, иначе он сделает тебе больно. А если он сделает тебе больно, я на тебя очень сильно разозлюсь.

– Простите меня за сегодняшнее. – Пибоди сунула в рот ложку клубничного мороженого. – Я перепсиховала. После экзамена я сто раз пинала себя по дороге в управление. Вот мне и захотелось пнуть кого-то еще. И я подумала: если бы вы меня вызвали, не пришлось бы мне идти на этот треклятый экзамен.

– Но ты на него все-таки пошла, и теперь он позади. А завтра ты узнаешь результат. Теперь забудь о нем и займись делом.

– Ладно. – Пибоди протянула Еве полную ложку мороженого. Ева взяла ложку и попробовала.

– Господи, – воскликнула она, – какая гадость!

– А по-моему, очень вкусно. – Приободрившись, Пибоди забрала у нее ложку и зачерпнула еще. – Просто вы избаловались, потому что теперь можете себе позволить настоящую клубнику с настоящими сливками. Спасибо, что больше не сердитесь на меня.

– Кто сказал, что я не сержусь? Да если бы я не сердилась, послала бы кого-нибудь за настоящей клубникой со сливками и не стала бы красть у потенциальных жертв мороженую гадость.

Пибоди лишь ухмыльнулась в ответ и облизнула ложку.

ГЛАВА 23

Вот сейчас он одевается, прикидывала Ева, выглядывая сквозь прикрытые защитными экранами окна квартиры Митчелл. Скоро уже совсем стемнеет. Перед выходом на убийство Марсонини всегда неторопливо поглощал плотный ужин, запивая его двумя бокалами вина. Всегда в шикарном ресторане, где резервировал для себя угловой столик.

Ужин мог растянуться на два, даже на три часа. Он смаковал еду, потягивал вино… А потом кофе и десерт. Этот человек умел ценить жизненные удовольствия. Ренквисту все это тоже наверняка нравится.

Мысленным взором Ева ясно видела его в этот момент. Вот он застегивает пуговицы безупречно белой рубашки. Следит за своими пальцами в зеркале. Наверняка у него прекрасная, со вкусом обставленная комната. Кем бы он ни был – Ренквистом или Марсонини, – в любой ипостаси он не примирился бы с дешевкой. Для него все только самое лучшее.

Шелковый галстук. Да-да, скорее всего, шелковый галстук. Ему понравится, как шелк скользит между пальцев, пока он повязывает галстук, ощупывает безупречный узел.

Он снимет галстук, когда его жертва будет связана, с кляпом во рту. Он аккуратно развесит свои вещи, чтобы они не помялись. И не запачкались кровью.

Но сейчас он наслаждается актом одевания, элегантностью каждого предмета одежды, ощущением добротной ткани, ласкающей кожу, предвкушением тонкой еды и вина, а также того, что последует за ужином.

Она видела, как Ренквист превращается в Марсонини. Как любовно расчесывает длинные рыжие волосы – свою слабость и гордость. Видит ли сейчас Ренквист лицо Марсонини в зеркале? Ева полагала, что видит. Более смуглая кожа, не столь правильные черты лица, губы несколько полнее, слишком светлые глаза, глядящие на него из-за дымчатых стекол очков. Он должен все это увидеть, иначе вкус ночи будет слегка испорчен.

Теперь пиджак. Что-нибудь светло-серое, возможно, в тонкую полоску. Прекрасный летний костюм для мужчины с тонким вкусом. Так, теперь самую капельку туалетной воды.

Он наверняка проверит свой чемоданчик. С наслаждением вдохнет запах дорогой кожи. Вынет ли он при этом из чемоданчика свои инструменты? Возможно. Он погладит рукой моток веревки, как любимую кошку. Тонкий, прочный шпагат, который оставит глубокие борозды в плоти его жертвы.

Ему нравится предвкушать их боль. Так, теперь кляп. Он использует мячик: ему кажется, что это более унизительно, чем ткань. Презервативы – для его собственной безопасности и защиты. Тонкие сигары и узенькая золотая зажигалка. Он любил хорошую затяжку. А еще он любил прожигать концом сигары маленькие дырочки в коже жертв, наблюдая немую муку в их глазах. Старинная бутылочка, которую он наполнял спиртом, а потом поливал этим спиртом их раны для усиления эффекта.

Втяжная бита из легированной стали. Достаточно тяжелая, чтобы размозжить кость и хрящ. И вполне фаллическая по форме, чтобы послужить по другому назначению, если сам он будет не в настроении. Ну и лезвия, разумеется. И гладкие, и зазубренные, на любой вкус. Это на случай, если его не устроит кухонная утварь в доме жертвы.

Музыкальные диски, очки ночного видения, ручной бластер или миниатюрный парализатор, прозрачные хирургические перчатки. Он терпеть не мог изолирующий спрей, не переносил его прикосновения и запаха.

Его собственное полотенце. Белое, из египетского хлопка. Его собственный кусок мыла без запаха, чтобы вымыться, когда дело будет сделано.

И, наконец, кодовые ключи, скопированные накануне во время визита в ее квартиру. Пульт дистанционного управления, который отключит видеокамеры, чтобы он мог спокойно войти в здание и покинуть его незамеченным.

Теперь все надо аккуратно упаковать и защелкнуть замки элегантного портфеля-чемоданчика.

Один последний взгляд в зеркало, разумеется, высокое зеркало в полный рост, чтобы увидеть себя целиком с головы до ног. Впечатление должно быть безупречным. Вот он проводит по лацкану пальцем, смахивает с него микроскопическую ворсинку.

Теперь он выходит из дверей. Ему предстоят вечерние развлечения. Вне дома.

– Ты где была? – спросил Рорк, когда выражение ее лица изменилось, а плечи расслабились.

– С ним. – Ева оглянулась и увидела у него в руках две кружки кофе. – Спасибо. – Она взяла одну.

– И где же он?

– Собирается в ресторан на ужин. Платить будет наличными. Он всегда платит наличными. Ужин растянется надолго, чуть ли не до полуночи. Потом он совершит моцион. Марсонини не водил машину и редко пользовался услугами такси. Он придет сюда пешком, отмеряя квартал за кварталом, исходя слюной по дороге.

– Как его поймали? – Рорк знал, но хотел, чтобы Ева ему рассказала. Он видел, что ей надо выговориться.

– Намеченная им жертва жила в мансарде, очень похожей на эту. Это имеет смысл. Одна из ее подруг крупно поругалась со своим дружком и пришла поплакать на плече у Лизель – так ее звали. Пришла поплакать у нее на плече, или что там еще делают женщины в таких случаях.

– Едят клубничное мороженое.

– Заткнись. Ну, словом, подружка выплакалась и осталась ночевать на диване. Ее разбудила музыка. Она не слыхала, как он вошел: кажется, они прикончили бутылку дешевого вина или наливки. Что-то в этом роде. Марсонини ее не заметил, пока она спала, в этом смысле им повезло. Итак, подружка идет в спальню, хочет понять, откуда взялась музыка. К этому времени Лизель была уже связана, с кляпом во рту, с разбитым коленом. Марсонини разделся догола и стоял спиной к двери. Он собирался залезть на постель и изнасиловать Лизель.

Ева замолкла. Она слишком хорошо знала, что происходит в голове у жертвы, теряющей сознание от боли. Она знала, что страшнее всего ожидание предстоящего ужаса. Оно гораздо хуже уже пережитой боли.

– К счастью, подружка сохранила голову на плечах, – продолжала Ева. – Она бросилась обратно в гостиную и набрала номер службы спасения, потом вернулась в спальню, схватила ту самую биту, которой он размозжил Лизель коленную чашечку, и ну его охаживать. Раскроила череп, сломала челюсть, нос, локоть. К тому времени, как копы туда добрались, Марсонини был без сознания и в весьма плачевном состоянии. Она развязала Лизель, прикрыла ее и держала нож у горла ублюдка в надежде – так она это сформулировала в своем заявлении, – что он очнется, и тогда она всадит нож ему в глотку.

– Я думаю, у него навек застряло в глотке, что его остановила женщина.

Губы Евы дрогнули в улыбке: она оценила шутку.

– Я на это и рассчитываю. Он умер в тюрьме два года спустя, когда кто-то из заключенных или охранников кастрировал его и бросил в камере. Он истек кровью. – Она глубоко вздохнула. Оказалось, что, если выговориться, становится легче. – Пойду еще раз все проверю. У тебя есть еще два часа, чтобы размяться, потом мы все займем свои места. И будем ждать.

В полночь Ева втащила табурет в стенной шкаф. Дверцы она оставила приоткрытыми с таким расчетом, чтобы видеть кровать и верхнюю половину туловища Пибоди. В квартире стояли кромешная тьма и полная тишина.

– Пибоди, проверяй рацию каждые четверть часа, пока я не отдам приказ о радиомолчании. Не хочу, чтобы ты там клевала носом.

– Лейтенант, во мне столько адреналина, что я не заснула бы даже под общим наркозом.

– Проверяй связь. И не хорохорься. Остынь.

«А вдруг я ошиблась? – спросила она себя. – Вдруг он поменял жертву, сменил метод, почуял, что я близко? Что он будет делать дальше, если сегодня не придет? Выберет случайную жертву или забьется в нору? Есть ли у него экстренный выход? Запасной аэродром, черная касса, новое удостоверение личности? Он придет, – успокоила себя Ева. – А если не придет, я его найду».

Она проверила связь, опросила все посты на улице и в доме и от всех получила подтверждение, что все спокойно. Через час она встала, чтобы слегка размяться и взбодриться. Через два часа она почувствовала, как кровь начинает пульсировать в ее жилах. Он придет. Она уже знала, что он придет, за несколько секунд до того, как в наушниках ее рации раздался шипящий сигнал.

– Вижу одинокого мужчину. Движется на юг, к зданию. Шесть футов два дюйма, сто девяносто фунтов. Светлый костюм, темный галстук. Несет атташе-кейс.

– Только наблюдайте. Не приближайтесь. Фини, ты слышишь?

– Четко и ясно.

– Макнаб?

– В курсе.

– Кажется, ложная тревога. Он проходит мимо здания, движется на юг. Погодите… Он осматривается, вот что он делает. Оглядывает улицу, оценивает обстановку. Поворачивает назад, опять подходит к дому. Что-то у него в руке. Возможно, пульт управления. Поворачивает к подъезду. Он входит, лейтенант.

– Оставайтесь в машине. Ждите моей команды. Пибоди?

– Готова.

Ева заметила легчайшее движение на постели и поняла, что Пибоди взяла парализатор на изготовку.

– Фини, оставайся со штатским за дверями. Ждите моей команды. Пусть проделает весь путь до конца. Макнаб, приказываю отключить лифт, как только он войдет, а еще через секунду чтоб твоя команда была в холле и отрезала ему путь. Ясно?

– Ясно. Как там моя королева секса?

– Прошу прощения, детектив?

– Э-э-э… Вопрос обращен к офицеру Пибоди, лейтенант.

– Никаких посторонних разговоров и идиотских шуточек, ради всего святого! Сориентируйте по фигуранту.

– Он поднимается по лестнице, мэм. Сейчас находится между третьим и четвертым этажом. Я четко зафиксировал его лицо, лейтенант. Идентифицирован как Найлз Ренквист. Так, подходит к вашей двери… вынимает кодовый ключ… открывает… Все, он вошел!

– Вперед, – шепотом приказала Ева. – Всем группам занять свои места, блокировать пути отхода и ждать.

Она его еще не слышала. Пока еще нет. Поэтому она вызвала его образ в уме. Марсонини всегда снимал обувь у входа в спальню. Башмаки и носки. Он аккуратно оставлял их за дверью, снимал очки с синими стеклами, надевал окуляры ночного видения. В них он двигался в темноте свободно, как кошка. Он подходил в них к постели жертвы и наблюдал, как она спит, а потом бросался на нее. Ева вытащила оружие и стала ждать. До нее донесся еле слышный скрип половицы, мысленно она его поторапливала: «Давай, давай, ну давай же, сукин ты сын!»

Ее глаза давно привыкли к темноте. Она различила его силуэт. Он наклонился и нежно провел ладонью по спине Пибоди. Ева распахнула дверь.

– Свет! – крикнула она.

Он стремительно повернулся, теперь очки ночного видения слепили его. Бита была у него в руке, и он замахнулся ею на звук голоса Евы, одновременно сдирая с себя окуляры.

– Полиция. Брось оружие! Урони его на пол и застынь, а не то я уроню тебя.

Его глаза казались огромными и бешено вращались. Но она точно засекла тот момент, когда он узнал ее и все понял. Все его планы, все его прошлые победы вылетели у него из головы. – Грязная шлюха.

– Правда? Ну иди сюда. – Ева опустила оружие и предостерегающе вскинула палец, увидев в дверях Рорка и Фини. – Стойте там! – рявкнула она.

Ренквист взвыл, швырнул в Еву битой и сам бросился на нее. Ева отклонилась, стальной снаряд задел ее по плечу. Вместо парализатора она использовала собственное тело: это ей нравилось гораздо больше. Пострадавшим от биты плечом она врезалась ему в живот, а коленом – в пах. А когда он начал складываться пополам, добавила кулаком по челюсти.

– Это тебе за Марлин Кокс, – пробормотала она сквозь зубы и, упершись ногой ему в поясницу, вытащила наручники. – Руки за спину, мешок дерьма.

– Я убью тебя. Я вас всех убью.

Кровь текла у него изо рта, но он продолжал бешено и бессмысленно сопротивляться. Его глаза округлились и совершенно обезумели, когда Ева сорвала с него парик.

– Не прикасайся ко мне, гнусная сука. Ты что, не знаешь, кто я такой?

– О да, я знаю.

Ева перевернула его на спину, ей хотелось, чтобы он видел ее лицо. Эта ненависть была ей хорошо знакома: она уже видела такое раньше. Такую же лютую, глубоко укоренившуюся злобу она видела в глазах своей матери.

Но сейчас, глядя в полные ненависти глаза, она ощущала удовлетворение.

– Ты знаешь, кто я такая, Найлз? Я женщина, гнусная сука, грязная шлюха. И это я дала тебе пинка по твоей жалкой заднице. Это я посажу тебя в камеру и запру дверь.

– Ты никогда меня не посадишь. – Его глаза заблестели от слез. – Ты больше никогда не запрешь меня в темноте.

– Считай, что ты уже там. А когда Брин напишет об этом, он особо отметит, что тебя побила женщина.

Он опять завыл, потом зарыдал. Ева сказала бы, «как женщина», но это было бы оскорблением всему ее полу.

– Зачитайте ему его права, – приказала она вскочившей с кровати Пибоди. Ее помощница была в полной униформе. – Перевезите его в управление и оформите арест. Процедура вам известна.

– Да, мэм. Не желаете ли сопровождать арестованного?

– Я тут приберусь, а потом приеду. Полагаю, вы с ним справитесь, детектив.

– Я думаю, десятилетний ребенок смог бы справиться с ним сейчас, мэм. – Пибоди сокрушенно покачала головой, глядя, как поверженный Ренквист рыдает и колотит ногами по полу, словно ребенок в истерике. Потом она вдруг вскинула голову. – Что? Что вы сказали?

– Неужели я должна повторять стандартный приказ об оформлении ареста?

– Нет… Нет, мэм. Вы… Вы сказали, «детектив»?

– У тебя уши заложило? Да, кстати, поздравляю. Подозреваемый задержан и находится под охраной, – отчеканила Ева в рацию по дороге из комнаты. На ходу она подмигнула Рорку. – Всем постам: вольно. Отличная работа.

– Иди, девочка, – сказал Фини ошеломленной Пибоди. Она стояла столбом, бессмысленно прислушиваясь к звучащим в наушнике аплодисментам и чмокающим поцелуям Макнаба.

Пибоди вдруг пронзительно взвизгнула и перескочила через лежащего на полу Ренквиста.

– Лейтенант! Вы уверены? Честно-честно? Результаты вывесят только завтра.

– Почему ты не выполняешь мой прямой приказ эскортировать задержанного?

– Ну, пожалуйста, скажите мне!

– Господи, что за ребенок! – Но Еве пришлось напрячь всю свою волю, чтобы удержаться от улыбки. – У меня есть влияние. Я пустила его в ход. Результаты будут вывешены ровно в восемь ноль-ноль. Ты на двадцать шестом месте, что совсем неплохо. Они берут целую сотню, стало быть, ты точно проходишь. Правда, с мульками могла бы справиться и лучше. – Я так и знала, – вздохнула Пибоди.

– Но в общем и целом ты справилась неплохо. Совсем неплохо. Церемония вручения состоится послезавтра в полдень. Не смей плакать на заключительном этапе операции, – приказала Ева, заметив, что глаза Пибоди наполняются слезами.

– Ладно, не буду. – Пибоди раскинула руки и бросилась вперед. Ева поняла, что бывают вещи похуже слез.

– Никаких поцелуев! – вскричала она в ужасе. – О господи! Все, что тебе полагается, это рукопожатие. Рукопожатие, понятно? – Она оборонительным жестом выставила вперед руку. – Вот и все.

– Да, мэм. Да, лейтенант. – Пибоди схватила руку Евы и крепко встряхнула ее. – Да ну все к черту! – воскликнула она, обхватила Еву обеими руками и стиснула так, что едва не треснули ребра.

– Отстань от меня! Лучше прыгни на Макнаба. Я сама отвезу задержанного.

– Спасибо! О черт, спасибо!

Пибоди опрометью бросилась к двери. Та распахнулась ей навстречу, и Макнаб подхватил ее – Ева восхитилась его умением сохранять равновесие – прямо в прыжке. Для проформы Ева мученически закатила глаза к потолку, повернулась и ушла обратно в спальню.

– Я его отвезу, – сказал ей Фини. – Дай девочке шанс сплясать свой победный танец.

– Я еду прямо за тобой.

– Ты пожалеешь. – Из глаз Ренквиста все еще катились слезы, но в них вновь засверкала ярость. – Ты горько пожалеешь.

Ева подошла к нему вплотную и заглянула в лицо. Она держала паузу, пока не заметила, как бешенство в его глазах сменяется страхом.

– Я знала, что это ты. С первой минуты, как тебя увидела, я уже знала, что ты собой представляешь. Знаешь, что ты такое, Найлз? Жалкий слабак, трус, прячущийся за спиной у других трусов. Что ты за мужик, если тебе не хватило смелости убивать ни в чем не повинных женщин от своего собственного имени? Знаешь, почему я попросила свою помощницу отвезти тебя в участок? Потому что ты больше не стоишь ни минуты моего времени. С тобой все кончено. – Он снова заплакал, и Ева отвернулась. – Подбрось меня до дому, морячок, – сказала она Рорку.

– С удовольствием. – У дверей он взял ее за руку и лишь крепче сжал, когда она возмущенно шикнула на него и попыталась вырвать руку. – Теперь уж поздно думать о соблюдении приличий. Ты мне подмигнула во время операции.

– Я, безусловно, ничего подобного не делала. – Ева поджала губы. – Может, мне соринка в глаз попала.

– Давай посмотрим. – Он заставил ее попятиться к стене в коридоре и лишь засмеялся, когда она его обругала. – Нет, я ничего не вижу, кроме этих больших и великолепных глаз сыщика. – Он поцеловал эти великолепные глаза сыщика. – Пибоди не единственная, кто сегодня выдержал экзамен.

– Я всего лишь сделала свою работу. С меня этого довольно.


Через два дня Ева прочла предварительный отчет доктора Миры о Найлзе Ренквисте. Потом она откинулась на спинку стула и уставилась в потолок. Любопытный ход, пронеслось в голове у Евы. Если команда его защитников окажется на высоте, не исключено, что ему удастся избежать тюрьмы.

Ее взгляд упал на вазу с цветами на столе. Это был подарок от Марлин Кокс, переданный только этим утром ее матерью. В прежние времена цветы смутили бы Еву, но теперь ей было приятно.

На какие бы уловки ни пускались адвокаты, справедливость восторжествует. Найлз Ренквист больше никогда не выйдет на свободу. И у нее был неплохой шанс привлечь его жену за укрывательство и недоносительство. Во всяком случае, прокурор согласился выдвинуть обвинение. Одного этого уже было достаточно.

Если она преуспеет в своем намерении, она тем самым осиротит маленькую девочку, лишит ее отца и матери. Ева встала и подошла к окну. Некоторым детям лучше обойтись без родителей, не так ли? Особенно когда речь идет о таких родителях.

Откуда, черт побери, ей знать? Ева провела рукой по волосам, потерла обеими руками глаза. Все, что она может, – это делать свою работу и надеяться, что все встанет на свои места, когда пыль уляжется.

На этот раз у нее было ощущение, что все встало на свои места.

Ева услыхала, как поворачивается ручка двери, потом раздался стук. Дверь она заперла нарочно и теперь проверила время. Пора. На ходу разминая плечи, Ева аккуратно надела фуражку.

Открыв дверь, она увидела на лице Рорка весьма для нее непривычное выражение шока, тотчас же сменившееся интересом, а затем нездоровым блеском в глазах, заставившим ее вспыхнуть.


– На что это ты уставился?

– Я и сам не вполне уверен. – Он вошел прежде, чем она успела выйти, и закрыл за собой дверь.

– Нам пора идти. Церемония начинается через пятнадцать минут.

– А идти всего пять минут. Ну-ка повернись кругом.

– И не подумаю. – Еще секунда, и он заметит эту проклятую краску. А ей станет стыдно. – Ты не в первый раз видишь копа в форме.

– Да, но я до сих пор ни разу не видел моего копа в форме. Я даже не знал, что она у тебя есть.

– Разумеется, она у меня есть! У каждого копа есть форма. Просто я ее никогда не ношу. Но ведь сегодня… как-никак событие.

– Ты выглядишь… – Рорк обвел пальцем одну из начищенных до блеска медных пуговиц у нее на груди, – … сногсшибательно. Безумно сексуально.

– Да иди ты!

– Нет, я серьезно.

Рорк отступил на шаг, чтобы охватить ее взглядом с головы до ног. «Все-таки высокая, худощавая фигура творит чудеса, – подумал он. – Как красиво ложатся все складочки официального синего мундира, как блестят медали на груди!»

Ева начистила свои черные полицейские башмаки – он только теперь догадался, что она, видимо, держала их на работе в шкафчике раздевалки, – до зеркального блеска. Кобуру она повесила на бедро, на коротко остриженных волосах прямо и строго сидела фуражка.

– Лейтенант, – проговорил он проникновенным голосом, – вам надо носить это дома.

– Зачем?

– Догадайся, – усмехнулся он.

– Ты извращенец. Тебе лечиться надо.

– Мы поиграем в полицейских и воров.

– Прочь с дороги, псих ненормальный!

– Вот только проверю. – Руки у него были проворные, одна из них нырнула за туго накрахмаленный воротник, прежде чем Ева успела шевельнуться. Он с удовлетворенной улыбкой вытащил у нее из-за ворота цепочку, на которой висело кольцо с бриллиантом, когда-то им подаренное. – Все на месте, – пробормотал он и заправил цепочку назад.

– Мы не будем держаться за руки. Это не обсуждается.

– Честно говоря, я рассчитывал идти на пару шагов позади тебя, чтобы посмотреть, как движется твоя попка в этой штуке.

Ева засмеялась, но решительно вытолкала его из кабинета и вышла сама.

– Я получила последние сведения о Ренквисте, если тебе интересно.

– Конечно.

– Он косит под невменяемого. Этого можно было ожидать. Но у него здорово получается. Множественное расщепление личности. Вот он Джек Потрошитель, а уже через минуту он Тед Банди или Джон Уэйн Гейси. Потом Де Сальво, потом опять Джек.

– Ты же не думаешь, что он на самом деле невменяемый?

– Ни единой минуты! И Мира тоже в это не верит. Но не исключено, что ему удастся это провернуть. Его адвокаты наймут кучу промывателей мозгов, которые за деньги подтвердят все, что угодно, а он и впрямь играет убедительно. Не исключено, что это убережет его от бетонированной камеры, и он закончит свои дни в обитой войлоком палате клиники для душевнобольных.

– Тебя это разочарует?

– Я предпочла бы бетонированную камеру. Но ведь не всегда получаешь, что хочешь. После смены я поеду прямо в больницу. Хочу рассказать Марлин Кокс и ее родственникам, чего им следует ждать на суде.

– Я думаю, они не будут на тебя в претензии. Они не воины, Ева, – пояснил Рорк, когда она удивленно взглянула на него.

– Они хотят одного: чтобы его заперли, а ключ выбросили. Этого ты добилась. С них этого довольно, хотя тебе этого мало.

– С меня этого тоже должно быть довольно, потому что с ним все кончено. Но появится кто-то другой, кто займет его место. При мысли об этом у некоторых копов опускаются руки. – Только не у моего копа.

– Нет. – «Какого черта?» – спросила себя Ева и все-таки взяла его за руку, когда они вошли в зал для церемоний. – Наоборот, меня это заводит. Найди себе место в зале. Где угодно. Мне придется сидеть на этой дурацкой сцене.

Он поднес ее руку к губам.

– Поздравляю с успешно проделанной работой, лейтенант.

Проследив за его взглядом, Ева посмотрела туда, где у самой сцены стояла Пибоди рядом с Макнабом.

– Это целиком и полностью ее успех, – возразила Ева. Ее обрадовало появление шефа Уитни. Стало ясно, что председательствовать будет он. Выкроил время. Она поднялась на сцену вместе с ним, пожала протянутую руку.

– Поздравляю, лейтенант, с продвижением вашей помощницы.

– Спасибо, сэр.

– Вот сейчас и начнем. В управлении имеется двадцать семь вакансий. Шестнадцать детективов третьего класса, восемь – второго класса и три детектива-сержанта. – Он улыбнулся. – Мне кажется, я не видел тебя в форме с тех пор, как ты получила лейтенантское звание.

– Верно, сэр.

Ева отступила назад вместе с другими инструкторами и остановилась рядом с Фини.

– Один из моих ребят сдал на второй класс, – шепнул он. – Мы собираемся это дело обмыть в забегаловке напротив после смены. Присоединишься?

– Я не против, но штатский тоже увяжется за нами. Он сохнет по Пибоди.

– Да бога ради. Ну все, начали. Сейчас Джек толкнет свою коронную речь. Слава богу, сегодня будет он, а не этот болван Лерой, который его заменяет, когда у него времени нет. У Лероя словесное недержание. Никак не может остановиться.

Пибоди сидела, старательно выпрямившись, хотя ее желудок выделывал кульбиты. Она боялась не удержаться и расплакаться, как уже расплакалась, когда звонила домой родителям. Было бы стыдно удариться в слезы прямо на сцене, но они уже подступали прямо к горлу, и она оцепенела от ужаса при мысли о том, что они польются сами собой, когда настанет ее черед говорить.

Вскоре она нашла себе еще один повод для волнений. В ушах у нее звенело, и она испугалась, что не услышит, когда ее вызовут, так и будет сидеть дура дурой. Она сосредоточила взгляд на Еве и стала думать о том, как идет парадная форма ее лейтенанту и какое у нее удивительное самообладание.

Когда ее лейтенант появилась в зале, Пибоди едва не завопила, увидев ее в этой обалденной форме. Но переговорить с ней так и не успела.

Зато теперь, несмотря на звон в ушах, она все-таки услыхала свое имя, произнесенное громким голосом шефа Уитни:

– Детектив третьего класса Делия Пибоди!

И вот она уже на ногах. Ног своих Пибоди не чувствовала, но каким-то чудом взошла на сцену по боковым ступеням и пересекла ее.

– Поздравляю, детектив, – сказал Уитни, пожал ей руку своей огромной лапищей и отступил назад. И тут вперед вышла Даллас:

– Поздравляю, детектив. Отлично сработано.

Она протянула эмблему в форме щита, и на долю секунды на ее лице промелькнула улыбка. – Спасибо, лейтенант.

Потом Ева тоже отступила назад, и на этом все кончилось. Возвращаясь на свое место, Пибоди была в состоянии думать только об одном: она сумела удержаться и не заплакать. Она не заплакала, а в руке у нее был полицейский жетон детектива в виде щита.

Она все еще двигалась, как в тумане, когда церемония закончилась и Макнаб, подбежав к ней, оторвал ее от пола. А потом подошел Рорк и – о боже, боже! – поцеловал ее прямо в губы.

Но она никак не могла найти глазами Еву. Со всех сторон на нее сыпались поздравления, ее хлопали по плечу и по спине, дружески тыкали локтем в ребра, но Еву она потеряла из виду в этой суете. Наконец, все еще стискивая в кулаке жетон, Пибоди вырвалась из толчеи.

Когда она обнаружила Еву в ее кабинете, лейтенант была уже в уличной одежде у себя за столом, с головой погруженная в бумажную работу.

– Быстро же вы ушли оттуда, мэм.

– У меня много работы.

– Вы надели форму.

– Ну почему все говорят об этом так, будто это какой-то национальный праздник? Слушай, я тебя поздравляю. Кроме шуток. Я рада за тебя и горжусь тобой. Но веселье кончилось, мне надо разгребать горы бумажного дерьма.

– А я все-таки отниму у вас еще немного времени, и вам придется это перетерпеть. Если бы не вы, не видать бы мне этого жетона как своих ушей. – Пибоди держала жетон в руке, словно он был из тончайшего стекла. – Потому что вы верили в меня, вы толкали меня вперед, вы меня обучали. И вот я его получила.

– Не стану отрицать, доля правды в твоих словах есть. – Ева откинулась в кресле и положила одну ногу в башмаке на стол. – Но если бы ты сама не верила в себя, не толкала себя вперед и не училась, все мои усилия не принесли бы тебе ни капли пользы. Я была рада помочь по мере сил. Ты хороший полицейский, Пибоди, а с годами будешь становиться все лучше и лучше. А теперь за работу.

У Пибоди все расплывалось перед глазами, но она смигнула слезы.

– Сейчас я все раскидаю, мэм.

– Это не твоя работа.

– Как ваша помощница…

– Ты больше не моя помощница. Ты детектив, и часть бумаг, которые я сейчас разгребаю, это твои новые дела.

Слезы высохли, румянец, вызванный волнением и радостью, сошел с лица Пибоди.

– Я не понимаю.

– Детективов нельзя использовать как помощников, это было бы слишком расточительно, – пояснила Ева. – У тебя будет новое назначение. Я полагаю, ты захочешь остаться в отделе убийств.

– Но… О боже, Даллас, я об этом как-то не подумала. Я думала, что смогу остаться… что мы сможем работать вместе. Да я бы в жизни не пошла на этот чертов экзамен, если бы знала, что вы меня выкинете.

– Это чрезвычайно глупое замечание, свидетельствующее, ко всему прочему, о недостатке уважения к твоему новому жетону. Могу предложить тебе список назначений на выбор. – Ева нажала на клавишу, и из компьютера полезла распечатка. – А будешь долго ныть – сама выберу за тебя.

– Я не думала, не ожидала… – У Пибоди опять заболел живот. – Я не могу это осмыслить. Можно мне хотя бы взять несколько дней на адаптацию? Поработать вашей помощницей, пока вы не нашли кого-то еще? Я могла бы закончить все текущие…

– Пибоди, мне не нужен помощник. Я никогда не нуждалась в помощниках и прекрасно обходилась без них, пока не взяла тебя. А теперь тебе пора двигаться дальше.

Ева повернулась обратно к столу, давая понять, что разговор окончен. Пибоди кивнула, поджав губы.

– Да, мэм.

– Не нужен мне никакой помощник, – повторила Ева. – А вот напарник не помешал бы. Эти слова заставили Пибоди застыть на ходу.

– Мэм? – переспросила она сдавленным от волнения голосом.

– Разумеется, если тебя это интересует. И учти: как старший по званию я и впредь буду взваливать на тебя большую часть бумажной работы. Иначе какое же удовольствие от напарника?

– Напарник. Ваш напарник… – У Пибоди задрожали губы. Слезы выплеснулись наружу.

– Ой, ради всего святого! Хоть дверь закрой, если собираешься реветь. Думаешь, мне будет приятно, если парни из «загона» услышат, как тут кто-то плачет? Они еще подумают, что это я.

Она вскочила, сама захлопнула дверь, после чего ей вновь пришлось испытать на себе силу медвежьих объятий Пибоди.

– Я принимаю это за положительный ответ.

– Сегодня – лучший день моей жизни. – Пибоди отступила на шаг, утирая слезы со щек кулаками. – Супер! Я буду вам отличным напарником.

– Держу пари.

– И я больше не буду реветь и бросаться на вас с объятиями. Разве что в самом крайнем случае.

– Отрадно слышать. А теперь очисти помещение. Мне надо завершить работу. А когда смена кончится, поставлю тебе выпивку.

– Нет, мэм. Сегодня я угощаю. – Она раскрыла ладонь и показала Еве эмблему со щитом. – Правда, красиво?

– Да. Очень красиво.

Примечания

1

Восстание под руководством тайного общества «Кулак во имя справедливости», произошедшее в Китае в 1899—1901 годах

2

Миля равна 1, 6 км

3

Героиня комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь», царица фей и эльфов

4

Коктейль из текилы с лимонным соком, подается обычно в высоком стакане с солью по краям

5

«Сладким мясом» называют зобную и поджелудочную железы

6

буквально «на равных правах» (фр.) – няня или помощница по дому, иностранка, обычно работающая за стол и квартиру и одновременно изучающая язык

7

Конец (ит.)

8

В «Лиге плюща» состоят восемь старейших и самых привилегированных университетов на Атлантическом побережье США, в том числе Гарвардский, Принстонский и Йельский

9

Понятие «ян» в китайской философии означает мужское начало

10

Безупречный и умный камердинер, герой романов П.Г. Вудхауза, воплощение идеального слуги

11

Крупнейший город в самом центре Среднего Запада США, расположенный на стыке трех штатов (официально в штате Миссури)


на главную | моя полка | | Имитатор |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 25
Средний рейтинг 4.6 из 5



Оцените эту книгу