Книга: Над бездной не учатся плавать

Над бездной не учатся плавать

Фреш Бриз

Теги: демон, расследование, мистика

Из записей в дневнике

Господи, как надоело всё. Серость эта и безвыходность. Руки снова так и тянутся к смартфону, ведь там что? Правильно, другие миры. Красивые, яркие, фантастические.

И портал там же – простой и удобный в использовании. А главное – бесплатный. Координаты дабидабидабиточкалитнетточкаком. Что хорошо создателями придумано, что можно точные координаты и не запоминать. Всё равно на ворота эти выйдешь.

Вчера, как и позавчера, твердила себе: не буду больше! Не вернусь туда! Хватит! Очнись, живи – реальной жизнью. Не сбегай, ведь с каждым погружением всё тяжелее и тяжелее возвращаться. Но как же тяжело удержаться.

Вот и сейчас самая настоящая ломка: тело дрожит, морозит, лежу под одеялом, в клубочек свернулась. И противно, потому что испариной кожа покрывается, но не потому, что жарко. Потому, что плохо мне. Тошно. Где-то в сознании промелькнула мысль: всё равно снова пойдёшь, не удержишься. И картинка мысленная перед глазами: главная страница, а поверх неё красным мигающий свет и голос неживой, неестественный, надпись на этом зловещем красном произносящий: «Сопротивление бесполезно! Сопротивление бесполезно!»

Зачем вернулась? Сколько продержалась в последний раз? Год почти. Было время, думала всё, навсегда вырвалась. Вот она – свобода! И тут отпуск дали незапланированный. А куда его тратить? Хотя нет, можно было найти, чем заняться. Поехать куда-нибудь, например. Только, куда есть возможность, туда не хочется. А куда хочется – возможности нет. Помню, как рука дрожала, когда я искала ворота… Да их и искать-то - пара мгновений. Всё для нашего удобства! Всё для людей! Разве не к такому шли?

А за воротами столько вариантов! Куда хочешь в отпуск иди. Можешь на другие планеты унестись, а нет, так в параллельный мир, коих также на любой вкус и цвет. Пойди, поиграй. Почувствуй себя человеком. И потом как в «Вспомнить всё» - в отключке, вроде, совсем недолго, а воспоминаний… На всю жизнь хватит. На несколько жизней. Потому что, сколько я их там уже прожила? В скольких телах и мирах побывала?

Чёрт, нужно, нужно было бы, чтобы проверку проводили, перед тем, как разрешать пользоваться порталом. Чтобы всяких психически неуравновешенных личностей, таких, как я, запрещено было бы подпускать к нему.

Или несчастных. Тоже - таких, как я.

Не могу больше так. Не могу…

Почему нельзя всего один раз нырнуть, но по-настоящему? Чтобы не вернуться? Господи, неужели я в это всё верю? Да нет, не верю, потому и тошно. От осознания, что всё это глупо до безумия. Далеко за тридцать уже, а я куда? Туда же, куда глупышки малолетние только должны стремиться – в сказку с демонами, ангелами, эльфами и драконами. И прочей, прочей нечистью.

А в этот раз вообще на орках меня заклинило. Как хорошо, что никому, даже Алке я об этих своих слабостях не говорила. Представляю её лицо, она же у меня подруга вполне земная, приземлённая, то есть, на ногах твёрдо стоящая, то есть. Она бы только высмеяла меня. И правда, ну что может быть привлекательного для нормальной, подчёркиваю – для нормальной женщины в крупногабаритных зелёных мужиках? Говорящих на резком, отрывистом языке, с клыками, торчащими из-под нижней губы. Ужас какой. Для нормальной.

А для такой, как я…

Интересно, сколько сегодня там таких же? Судя по статистике – не мало. Я не одинока. Но это не радует.

Я знаю на самом деле, от чего я сбегаю. От одиночества. И серости. Однообразности. Я не понимаю, почему у меня так сложилось? Так хочется л… лю… Господи, стыдно-то как признаваться. Любви я хочу. Каждый день жду, ждала, что вот, возможно, сегодня? И так день за днём, и год за годом. Держишься на одном только этом безумном желании полюбить, и чтоб тебя полюбили.

Но в наличии только серость. Дом, работа. Дом, работа. Обязанности, обязанности… Сопротивление бесполезно! Сопротивление бесполезно!

Глава 1

Владимир открыл глаза с первым громким писком будильника. Чертыхнулся, протянул руку, чтобы нажать заветную кнопку и заставить эту пищалку заткнуться, жаль не навсегда, но вовремя вспомнил, что давно уже переставил часы на стол подальше от кровати. Намеренно, чтоб приходилось вставать, дабы отключить этот противный сигнал. Потому что ждать, пока он сам заткнётся через целую вечность, ибо именно так воспринимаются шестьдесят секунд, пролетающие под истошный писк часового механизма, его нервов не хватало.

И не то, чтобы сильно расшатана была нервная система мужчины, но звук даже отдалённо не напоминал природные крики какого-нибудь деревенского петуха, оповещающего о начале нового рабочего дня. Да и когда в последний раз он наслаждался пребыванием на природе?

Хлопнув по механизму так, что тот поперхнулся своим писком и устыдился далее его издавать, Владимир направился в санузел. Прежде, чем справить утреннюю нужду, глянул на себя в зеркало. Ещё раз чертыхнулся и переключил внимание на белый фаянс, терпеливо ожидавший момента, когда придётся снова исполнять не самую приятную, но предназначенную судьбой роль.

Далее утро продолжалось, как и сотни предыдущих: душ, зубная щётка, холодящий ментол белоснежной зубной пасты, чашка крепчайшего кофе, бутерброд, заканчивавший быть таковым уже на ходу. Быстрое натягивание вчерашних джинсов. «А рубашку лучше свежую», подумал мужчина, понюхав серую ткань аккуратно развешенной на вешалке вчерашней рубахи. Он не стал утруждаться тем, чтобы бросить её в бак для грязного белья – кинул на пол под ноги, тут же наступил, потянувшись за другой, также серой, но в этот раз с какими-то вкраплениями не то синего, не то цианового цвета.

Спустя пять минут Владимир уже толкал ногой входную дверь прохладного подъезда, за которой его встретила удушливая жара последних августовских дней.

- Да ну! – скривившись, пробормотал он себе под нос. – Только утро же! Хоть бы пару часов свежести, чтоб надышаться всласть.

В отдел прокуратуры, который и являлся его рабочим местом, если таковым можно было назвать кабинет, в котором мужчина проводил от силы пару-тройку часов в сутки, в этот день Владимир добирался на общественном транспорте. А всё потому, что при наличии собственного горячо любимого авто, банально не хватало зарплаты следователя на бензин. Именно из-за скромной зарплаты пару лет назад его бросила не менее горячо любимая жена. Что она выиграла, повторно выйдя замуж за обычного менеджера, а по простому – продавца, у которого ставка практически не отличалась от его собственной, Владимир так до сих пор и не понял, но ему самому жить -конечно, спустя какое-то время  - стало намного легче.

 О горячей любви он более не помышлял, но иногда, всё же, всерьёз задумывался о том, что было бы здорово приходить домой, а там – опа! – тебя ждут пара ласковых глаз, нежных рук, несколько приятных на ощупь выпуклостей – по две спереди и сзади. И желательно, чтоб всё это не по отдельности, как часто бывало в районном морге, а в сборе. Чтобы это всё было бы одушевлённым таким. И глаза чтоб не просто ласковые, а ещё и влюблённые. В него, во Владимира Селезнёва. Тогда он даже будет согласен снова и сам полюбить. Но уже не сильно горячо. Ну, по крайней мере, все горячести можно приберечь для ночей.

Прокуратура встретила слугу закона и порядка переполненными банками из-под «Нескафе». Жаль только, не кофе их переполняло. Вроде и урны рядом стоят, а народ не может избавиться от вредной привычки пользовать такие вот пепельницы-поневоле. Равно как не может народ избавиться и от другой вредной привычки.

Сам-то Владимир уже давно бросил курить, он даже, наверное, и не смог бы сказать, сколько он уже точно не курит. Зато мог с уверенностью вспомнить почему – ему надоело по утрам отхаркивать собиравшуюся в носоглотке противную  слизь. Он, почему-то, был твёрдо убеждён, что уйдут из жизни  сигареты, уйдут и противные утренние ощущения во рту. Но с этим не сложилось. Так что, подойдя к коллегам, дымившим у порога «под мрамор», Владимир сплюнул на пол нечто, и подумал было: «Закурить, что ли?» Но тут же одумался и произнёс:

- С добрым утром, парни! Что у нас сегодня?

- Да всё та же канитель, - так же сплюнул сквозь зубы молодой помощник. – Тебя прокурор видеть хотел.

- Зачем, не говорил?

- По поводу перестрелки в «Ранчо», по-моему.

- Это он так сказал?

- Это я так думаю.

Владимир прищурился и готов был даже пошутить по поводу думалки, но тут услышал громкое: «Селезень!» из-за открывшейся резной, богатой  двери.

Курильщики понимающе рассмеялись, а тот самый Селезень неторопливо, но с пониманием неизбежности этого, направился на звук голоса дежурного.

- К прокурору? – спросил понуро у мужчины старше средних лет, одетого в чёрную форму дежурного, одновременно расстёгивая верхнюю пуговицу воротника. – Ох, хоть тут дышать можно.

-  Нет. На Червонную тебе. Там труп какой-то зверски убиенный.

- Здравствуй Солнце, новый день! – снова чертыхнулся Владимир и, прежде чем отправиться на поиски свободного дежурного авто, по дороге «обрадовав» помощника, добавил: - Сколько ж повторять-то тебе, Толя, что убиенным, хоть зверски, хоть как, может быть только человек. А труп, то уже после.

- Да одна хрень. Кровищи там, сказали, море. Будто полы ею мыли, кровью в смысле.

- Ещё что?

- А что? Приедешь – сам увидишь. Нам потом и расскажешь всё. Двадцать третье здание. Офисы там. Люди утром на работу пришли, а работать и не могут в виду происшествия. Менты уже там, но ты тоже нужен.

Однако Селезнёв уже последних слов не слышал, поскольку после сообщённого номера дома поспешил играть свою роль старшего следователя прокуратуры. На месте преступления, конечно.

Нужное здание искать и не пришлось – несколько служебных машин были самой верной подсказкой. Ну и толпа зевак, куда ж без них. Поздоровавшись с находившимися в холле коллегами, Владимир заметил те самые следы. «Помыть, значит, полы хотели», вспыхнули в памяти слова дежурного. Неторопливо, но внимательно осматривая пол и стены коридора, следователь направился вдоль красной дорожки, только не ковровой она была.

В основном тут, на первом этаже, располагались офисы непонятно чего. И только на нескольких дверях таблички оповещали, чем и где торгуют. «Орифлейм», гласила надпись на одной из них, «Поехали гулять» звало название, скорее всего, турагентства. Следующая дверь была открыта, а взгляд не пропустил плакат на ней: «Школа высшей магии «Пирамида».

Владимир усмехнулся, подумав, что неужели есть те, кто верит в эту чушь? Кроме самих «магов», разумеется. Хотя тут же склонился к мысли, что те самые маги, скорее всего и не верят, а занимаются всей этой чушью ради заработка.

Именно в помещении, служившем пристанищем школе магии, и произошло убийство, поскольку именно там уже находилось довольно значительное количество сотрудников правоохранительных органов, терпеливо выполнявших свою работу по осмотру места происшествия.

Владимир шагнул через порог и сразу же отчаянно захотел вернуться обратно – в удушливый, пыльный и бедный кислородом воздух августа снаружи здания. Ещё не витали в воздухе комнаты мерзкие нотки трупного запаха, но уж лучше бы именно трупного. Владимир нашёл взглядом источник вони – он лежал на полу в подсохшей к этому моменту луже своей же крови. Интуитивно мелькнула догадка, что убийцу найдут быстро – сложно представить, чтобы с ног до головы забрызганный кровью человек нигде этой ночью не остался замечен.

Возле убитого мужчины уже работал врач-специалист в области судебной медицины, осматривая раны на теле. Владимир сделал всего пару шагов и остановился возле виновника суматохи. Медик начал говорить подошедшему о том, что ранения ножевые, но Владимир понял это и сам. Большая часть их пришлась  в область живота, повредив кишечник и желудок жертвы – из дыр пропитанной кровью одежды видно было выходившее наружу вместе с остатками не переваренной пищи дерьмо. Именно сочетание этого и быстро разлагающейся в такой духоте крови запахов и создавало тот непередаваемый словами аромат, от которого в естественной защитной реакции начинал в судорогах сокращаться желудок следователя, вызывая позывы к рвоте.

Владимир перевёл взгляд на окна – конечно, они наглухо были закрыты. Видимо, жертва собиралась уходить, когда всё это произошло, и уже успела подготовить помещение школы к ночёвке без людей.

Снова посмотрел на труп. Мужчина около сорока лет, может, и моложе, но так на вскидку сейчас меньше сорока не дашь. Шатен. Волосы коротко подстрижены. Руки согнуты в локтях и подтянуты к животу, словно мужчина хотел вернуть всё содержимое на место или хотя бы удержать внутри то, что можно. Пальцы скрючены. На лице гримаса боли и страха. И даже, показалось Владимиру, в этой посмертной маске отразилось неверие убитого в то, что он умирает.

- Больше тридцати ножевых я уже насчитал, - снова прорвался в сознание Владимира голос медэксперта. – Все очень глубокие, основная часть вот в этой области – с этими словами человек, сидевший на корточках у трупа, в воздухе сделал рукой круг над животом убитого.

- Как давно? – спросил следователь.

- Часов семь-восемь уже. Ох, ну и запашок. – и медэксперт брезгливо скривился.

- Когда отчёт сделаешь? К вечеру успеешь?

- К вечеру только самое главное смогу. Остальное, как обычно, по ходу следствия.

Кивнув, Владимир натянул одноразовые  перчатки, вынутые им из сумки, и осторожно двинулся по периметру комнаты. Отпечатки уже снимались коллегами со всех видимых поверхностей, но необходимо было составить представление о данном месте.

Ничего магического или хоть отдалённо какую бы то ни было магию напоминающего, кроме плаката на двери, конечно, о том, чем здесь занимались, в глаза не бросалось. Разве только несколько надетых одна поверх другой чёрных широкополых остроконечных шляп «а-ля звездочёт», тоскливо лежавших на одном из типично офисных чёрных же стульев. Эти стулья были выстроены, очевидно, для занятий, в ряд вдоль двух противоположных друг другу стен. Но сейчас некоторые из них стояли неровно, а пять и вовсе были перевёрнуты ножками вверх – видимо с их помощью жертва пыталась отгородиться от преступника.

Возле окна, наискось к нему, стоял обычный угловой компьютерный стол. Но вот никакой техники, кроме магнитофона для прослушивания дисков, на нём не было. Магнитофон, маленький, серый, с разводами следов от окровавленных рук, да кипа бумаг – смятых, грязных, разбросанных даже за пределами стола. Там же лежала перевёрнутая пустая хрустальная ваза - не глубокая, предназначенная скорее для угощений, чем для цветов.

Весьма скромная обстановка. Никаких тебе артефактов, разве что покрытая золотого цвета краской увесистая лягушка, с такой же ненастоящей монетой во рту, спрятанная за стёклами пустого шкафчика. Хиленький такой шкафчик. Сто процентов недавно тут стоит – Селёзнёв пригнулся, стал коленями на пол и заглянул под шкаф – чисто. Провёл рукой в белой, но резиновой, перчатке и почувствовал себя ревизором. «Рекомендую!», хотел было всем сообщить, но вовремя подумал, что шутка неуместна.

- А его, знаешь, таскали до дверей по коридору и обратно.

Владимир обернулся и вопросительно глянул на медэксперта.

- Кого?

- Труп наш. Не знаю, зачем, но ты пройдись ещё раз до парадной, присмотрись. Может, - усмехнулся, - унести хотел, да тяжеловат оказался. Прям отсюда – вот, смотри, - и медэксперт встал, приглашая жестом и взглядом следователя за собой, прочь из комнаты, - и вплоть до входных. А потом обратно. Если присмотреться, то видно направление сюда, в офис.

Селезнёв не оставил замечание без внимания и прошёл до стеклянной входной двери вдоль всех офисов в этом левом крыле. Мысленно представил, как тянули к выходу, затем обратно, истекающего кровью человека.

Вернулся с неохотой на место расположения основного действия, чтобы продолжить осмотр и собрать те бумаги, которые видел на столе и у стола. Их непременно нужно будет внимательно просмотреть  одну за другой.

- Селезень, - послышался голос следователя районного отдела полиции, - я тут секретаршу школы вызвонил. У них сегодня никаких занятий не планировалось, но в виду… В общем, она подтянется сейчас сюда. Я тебе её номер в протоколе отображу, но ты ж наверняка захочешь и сразу тут с ней поговорить.

- Захочу, конечно, спасибо, Макс.

- Да не за что, всё равно тебе вести это всё. Мы так, на прихвате.

А дальше каждый из призванных расследовать это убийство и блюсти в городе порядок занялся всеми положенными процедурами: работники соседних офисов опрашивались, протоколы осмотра и допросов составлялись, отпечатки снимались, всё фотографировалось и тщательнейшим образом упаковывалось в полиэтилен для того, чтобы в дальнейшем быть забранным в отделение и приобщённым к материалам дела.

Селезнёв потихоньку составлял мнение о работниках соседних офисов, но вдруг от данного занятия его отвлёк громкий женский крик:

- Ой, мамочки! Ой, батюшки! Ой, свят, свят, свят! Да что же это?! Да за что же-е-е?!

Селезнёв извинился перед тем, с кем в тот момент разговаривал, и направился к вновь прибывшей. Плакала, весьма искренне, женщина, остановившаяся перед порогом в помещение школы. На вид ей было за тридцать, лицо приятное, но какое-то блеклое, незапоминающееся. Может, из-за отсутствия макияжа, может, просто такие черты. Владимир отметил явно новые джинсы, новую обувь – ещё не пропиталась дорожной пылью светлая подошва босоножек, и блузу-распашонку. Никаких украшений, только обручальное кольцо и скромные серебряные серьги в ушах.

Она прикрыла рот руками, не решалась заходить, да, собственно, и не пустил бы её сейчас внутрь никто.

- Владимир Яковлевич! - обнаружился рядом улыбчивый Макс, сохранявший такое естественное весёлое настроение, будто вся кипевшая тут работа была посвящена подготовке к свадьбе, а не к чьим-то, понятно чьим, похоронам. – Это София… э-э-э…

- Сергеевна, - выручила его женщина, всхлипнув и утерев нос бумажной голубой салфеткой, появившейся вдруг у неё в руках, будто ниоткуда. Она смотрела теперь на Владимира, сообразив, что именно он и есть Яковлевич.

- Да, спасибо. – притронулся к её плечу Макс. – София Сергеевна секретарь тут. Я просил её подойти.

Селезнёв кивнул. Две секунды ещё он смотрел в её бледно-голубые глаза, затем попросил:

- София Сергеевна, давайте на улицу выйдем. Не стоит вам тут находиться. Я несколько вопросов задам, если не возражаете, можем тут же ваши отпечатки снять, а возражаете – потом, в райотдел заедете. Это не к спеху всё равно. Но не помешает.

Женщина кивнула и с новой силой заплакала, утираясь уже розовой салфеткой, отчего Селезнёв даже мотнул головой из стороны в сторону, прогоняя наваждение. Но салфетка так и осталась розовой, потому он просто аккуратно прикоснулся к локтю Софии, подталкивая её по коридору и на воздух.

- Давно вы тут… м-м-м… работаете?

- Это не работа. – возразила, всхлипывая, женщина. – Ох, спасибо что вывели. А можно на лавочку куда-нибудь присесть. Иначе, боюсь, сознание потеряю от увиденного.

Владимир оглянулся в поисках свободных лавок в этом неудачливом дворе, но как назло, все были заняты местными жителями, ожидавшими развязки в сегодняшней серии.

- Могу предложить только наш автомобиль. Пойдёмте в него сядем и поговорим. Так, не работа, говорите?

- Это… Это, понимаете, мы просто занимаемся своим духовным развитием. Александр Александрович… - снова всхлип, - это он там… Он наш командор-лейтенант… был.

- Кто? – переспросил Селезнёв.

- Командор-лейтенант. Это звание отражает степень магической подготовки и уровень возможностей, которые успел приобрести Александр Александрович.

- Угу, - удивился глупости некоторых, а может, их самомнению следователь. – Продолжайте. Вы… у вас тоже есть звание?

- Нет, что вы. Я так, из начинающих адептов. Я не так давно занимаюсь в школе – третий год всего.

- И как успехи? Неужели три года и всего лишь адепт? – хотел немного смягчить напряжение шуткой, но глаза как-то сами наткнулись на салфетку, всё ещё сжимаемую женщиной в руке, и потому шутить охота у Селезнёва пропала.

- Ну, по сравнению с теми, кто только первый год занимается, я, конечно, посильнее буду, но  до сколько-нибудь значимых достижений мне ещё долго… Ой, как же мы теперь?

- София Сергеевна, - отвлёк её от ухода в причитания мужчина, - как получилось, что вы считаетесь… секретарём. Или… Не просто же так именно у вас второй комплект ключей от школы и ваш телефон на плакате в качестве связи для желающих заниматься.

- Я… Я когда пришла сюда, тоже, как и все, деньги платила за занятия. Но они дорогостоящие и каждую неделю по три сотни отдавать я долго не могла. Муж, опять же, согласен закрывать глаза на моё увлечение, лишь бы из бюджета сюда ничего не приносила. И Александр Александрович, по моей, в общем-то, просьбе, согласился, чтобы я стоимость занятий своим трудом оплачивала. То есть полезное что-то для школы делала. Вот так и получилось, что мне звонят, я всех координирую, собираю, подготавливаю… -вала комнату к занятиям. После занятий я убиралась в офисе.

Женщина задумалась и замолчала, но Владимиру негоже было просто так сидеть, потому он продолжал расспрашивать:

- София, мне нужны телефоны и имена, а также фамилии, если есть – и другие данные  всех, кто в вашей школе занимался. Сможете мне написать?

- Да, конечно! Они же все у меня тут, в памяти телефона. – И как-то сразу в руках у Софии вместо салфетки очутился телефон. Селезнёв моргнул, и спросил мысленно сам себя, как же это он не успевает улавливать её движения?

Владимир достал из сумки папку, из папки блокнот и передал его вместе с ручкой женщине.

- Напишите мне их тут, пожалуйста. И ещё: когда последнее занятие было?

- Так, вчера. Вчера был понедельник, а мы всегда по понедельникам вечером собираемся, когда уже работа у всех заканчивается.

- Во сколько начало занятий? И до которого времени?

- С семи вечера. Без четверти семь обычно все приходят, ждём ещё пятнадцать минут опаздывающих – из вежливости, в семь начинаем. Три часа, до десяти, мы работаем в круге. Затем расходимся.

- Но разве не вы должны были закрывать школу? Ведь именно вы проводите уборку после занятий?

- Так и было вчера! Я убралась: помыла пол от нанесённой пыли, вынесла мусор – ну, обёртки от шоколадок, конфет – всё ж люди после работы едут, голодные, и поэтому у нас всегда печеньки-конфетки в вазочке стоят. Потом я закрыла окна, а Александр Александрович, он вчера сразу после занятия ушёл. Я и не знала, что он вернётся.

- Вы во сколько ушли? Окончательно. После уборки.

- Где-то около одиннадцати уже было. Я в трёх остановках отсюда живу, так что в начале двенадцатого я уже была дома. Муж подтвердит.

- Дети есть у вас? – вздохнув, спросил Владимир.

- Да, мальчик. Но он у свекрови сейчас, лето ведь.

- Да вы пишите, пишите, Софья Сергеевна. Пишите телефоны-то.

Из записей в дневнике

Хороший выдался тогда день, удачный. Хотя изначально всё складывалось совсем наоборот. Помню, собираясь на работу, облила свитер чаем. Сильно расстроилась тогда – новый, светлый. Я, конечно, постираю, но вдруг пятно останется?

Потом долго не могла дождаться более-менее свободного транспорта, результатом чего стало опоздание на работу, за которое мне влепили штраф. И пусть он у нас чисто символический, всё равно неприятно – меня такие взыскания совсем не дисциплинируют, скорее, вызывают желание бросить всё к чертям и уйти. Но вот ещё один момент, почему я тогда думала, что день отвратительный – я не могу позволить себе бросить эту работу. Здесь слишком хорошо платят для того, кто так и не смог закончить ни одно высшее учебное заведение.

А сейчас, записывая это,  поняла, что я, ведь, в некотором роде попаданка. Правда, попала я не в другое измерение, вопреки мечтам, а просто на деньги. Выплачиваю не свой кредит… Ещё долго  буду выплачивать.

И как назло почти все клиенты в тот день были чрезмерно агрессивны по отношению ко мне, а ведь логичнее им было бы проявить хоть некоторую долю подобострастия. В конце концов, от меня напрямую зависит, как скоро они получат свои визы. Эти – не скоро.

Я вообще-то очень люблю дождь. Особенно грозы.

На остановке, уже по пути домой, я заметила нерадивого промоутера – он швырнул в урну целую пачку каких-то листовок.  Что меня дёрнуло подойти к той урне и достать одну?

Я смотрела на текст на промокшей глянцевой бумаге, которому не страшен ни мелкий дождь, ни ливень, и ощущала внутри непонятное мне, необъяснимое волнение. Может, попробовать? Чем я рискую? Одинокими вечерами понедельников?

И я сунула листовку в сумку. Нет, не была уверена, что пойду. Но трепетный и хрупкий зелёный листочек надежды вдруг проклюнулся сквозь заскорузлую корку апатии, покрывавшей мою душу последние годы. И этот росточек мне хотелось укрыть своими руками от любых причин, которые могли бы его затоптать, так и не дав мне насладиться тем трепетным, едва уловимым чувством, зовущимся верой. Верой во что-то светлое, лучшее, что вот-вот войдёт в мою жизнь.

Дома я многократно перечитывала приглашение, то обретая уверенность в своих силах, то ругая себя за наивность. Там был указан номер телефона, но мне было, почему-то, стыдно звонить. Словно человек, ответивший бы мне с той стороны, мог бы по голосу моему мысленно создать себе точный  образ моего лица, а значит узнать меня где-нибудь в городе при случайной встрече. И осудить. За то, что я поверила, за то, что пришла, за то, что мечтаю.

И тогда я сделала выбор в пользу трусости – я написала письмо по указанному рядом с телефоном адресу электронной почты. Так я получу информацию, но никто не услышит моего голоса, не узнает, какая я и кто.

Я даже не думала, что ответ придёт в этот же вечер. Точнее, я думала, что мне ответят на следующий день, или через день. Это всё моя глупая привычка – даже будучи уверенной в том, что ящик пуст, я нетерпеливо проверяла его несколько десятков раз. И всё равно была удивлена, увидев письмо от адресата «Пирамида».

Я могла бы туда и не ходить, я могла бы заниматься дома, сама. Просто получая от тренера инструкции. И я чуть было не выбрала именно такой страусиный вариант. Но откуда-то внутрь закралось сомнение: насколько это реально – научиться всему, что они обещают, самостоятельно? Без контакта с учителем? Без поддержки. Не будет ли это всё самообманом, за который я заплачу не лишние деньги?

В конце концов, просто попробую, решила я. Всегда смогу больше никогда не прийти, и не важна причина, по которой не вернусь. Не поверила. Не понравилось. Не хочу.

Сегодня я считаю тот день удачным. Продолжу ли я и дальше считать его таковым?

Глава 2

Владимиру ничего не хотелось делать. Вот уже целых десять минут. Он смотрел на списки, лежащие на столе перед ним, и его мутило от одного только представления той долгой вереницы нервных, дрожащих, неуверенных и просто испуганных людей, с которыми ему предстоит говорить.

Список лиц, посещавших очные занятия в «Пирамиде».

Список тех, кто выбрал дистанционную форму обучения в той же школе. Его составили исходя из данных, найденных в ноутбуке командор-лейтенанта. Ноутбук же в свою очередь обнаружили в автомобиле Александра Александровича.

Список людей, кои являются работниками тех или иных офисов злополучного здания, в котором сегодня утром обнаружили труп. Часть из этого списка уже опрошена. Но есть и те, которых в этот день по какой-либо причине на работе не было.

Список имён, фамилий и прозвищ из телефонных контактов убитого.

Мозг следователя, чтобы оправдать отсутствие активных действий, подобрал ещё несколько вариантов того,  по какому дополнительному принципу можно сформировать те или иные списки людей, должных быть опрошенными. Но вот Владимир хлопнул рукой по столу, вызвав удивлённый взгляд помощника, и взял в руки смятые бумаги.

- Угробить мужика, нанеся столько глубоких ран, а потом ещё тягать его тело по длинному коридору – нужна немалая физическая сила, - голос старшего следователя был спокоен, слова произносились размеренно, что никак не подтверждало внутреннее раздражение, проявившееся недавним хлопком. -   Поэтому ты забираешь себе всех особ женского пола и проводишь с ними беседы.  Только если кто-то из них будет тебя чем-то слишком смущать, скажешь мне, я тоже с той дамочкой пообщаюсь. Макс нам поможет – звякни ему, распределите между собой количество. Я на себя возьму мужчин. Далее, проследи, чтобы фото наиболее подходящих под искомого людей, распечатанные с записей камер соседних банков, оказались у всех постов, во всех отделах полиции. Если там вообще кто-то подходящий заснят. Но время было ночное, не так уж много подозрительных типов должно было шататься по улицам рядом с этим домом. Сами записи уже должны были доставить дежурному – проверь. Но это всё уже…

Селезнёв хотел сказать «завтра», но его прервал звонок Макса. Нахмурившись прочёл следователь имя коллеги на экране телефона, сразу же и прикинув, что, видимо, не судьба сейчас будет закончить этот рабочий день. А ведь уже далеко за восемь вечера! Поужинать бы! Хотя о каком ужине речь?! Пообедать бы сначала.

- Да, Макс! Что у вас? – и после первых же слов коллеги на той стороне разговора на лице Владимира отразились смешанные чувства, так что помощник его растерялся в догадках: то ли облегчение видит он на лице начальника, то ли недовольство. – Я буду всего через несколько минут у вас. Ждите!

Владимир сорвался с места, уже у самой двери выкрикнув в ответ на немой вопрос в глазах помощника:

- Наш убийца с повинной явился.

- Я с тобой! – подскочил тут же молодой работник следственного отдела прокуратуры.

- Ты записями с камер займись на всякий случай, раз уж домой не хочешь, - парировал Владимир. – Не факт, что всё так просто закончится.

После этих слов хлопнула дверь, расстроенный помощник следователя, вздохнув, набрал по внутренней связи Толю дежурного с целью узнать, имеются ли уже у него доставленные из банков диски, а сам следователь, усевшись за руль служебной машины, уже спешил в отдел полиции того же района.

Когда Владимир вошёл в кабинет Макса, первым, что бросилось ему в глаза – растерянное выражение лица коллеги, даже с долей сочувствия собеседнику.

Молодой мужчина, сидевший к вошедшему спиной, развернулся, и взору Владимира открылось чистое светлое лицо, довольно приятное, кстати. Единственное, что отталкивало – страх, отражавшийся в бегающих из стороны в сторону глазах. Селезнёв прошёл дальше по кабинету, не спуская глаз с этого мужчины, остановился у окна рядом с Максом – так, чтобы быть с явившимся лицом к лицу. Посмотрел на руки этого человека – сбитые костяшки, царапины, все раны свежие.

А кроме ссадин на кистях рук да подавленного общего вида вкупе с испуганным взглядом ничего больше не намекало в его внешнем виде на то, что он и есть тот, кого следовало искать. Весьма опрятно одет. Чист – наверняка не одну ванну принял с момента убийства. Да и весь облик - располагающий, не вызывающий неприязни.

-   Имя? Фамилия? – произнёс Владимир, обращаясь к незнакомцу.

- Толмачёв Константин, - моментально, да ещё и сделав индюшиноподобный заискивающий кивок головой, отозвался мужчина.

Владимир глянул на лист протокола, лежащий перед Максом, – протокол допроса того, кто тут признавался  в совершённом преступлении. Рукой Макса выведено вверху листа то самое имя, которое только что прозвучало.

- Возраст?

- Двадцать восемь, - последовал ответ.

- Место работы?

- «Сток-запчасть» - магазин запчастей для велосипедов. Находится там… В том доме.

В памяти Владимира вспыхнула картинка с синей вывеской упомянутого магазина – он действительно располагался в здании номер двадцать три по улице Червонной, и его центральный вход выходил не во двор, откуда сам следователь входил утром в вестибюль дома, и откуда можно было попасть в «Пирамиду», а на противоположную сторону.

Константин обхватил голову руками, наклонился к коленям и завыл.

- Я не хотел. Я не знаю, зачем я это сделал. Я не знаю…

Оба следователя переглянулись. Тот, что только что приехал из прокуратуры, взял со стола протокол, заполнявшийся хозяином кабинета. В пальцах листы бумаги разъехались, и Владимир увидел исписанную неровными строками белую офсетную бумагу. «Явка с повинной», прочитал Селезнёв первую строку.

Дальше его глаза заскользили вдоль строк, очевидно написанных самим винившимся. Из явки следовало, что Константин Толмачёв, работающий продавцом в уже упоминавшемся магазине, только утром в понедельник сменился с напарником, то есть вышел с утра на работу, оформил отчёт в программе «1С» по передаче товарно-материальных ценностей и был таков. Вернулся домой, планировал в этот день отоспаться за всю прошлую рабочую неделю, ведь ещё несколько последующих дней ему предстоит помогать родителям на даче.

Наскоро перекусив, Константин забрался в постель и вскоре действительно заснул под звуки негромко работающего телевизора. Ему снилась работа, снились покупатели – довольные и нет. Затем во сне он бродил по коридорам офисного здания, ковырял носком кроссовка дыры в захудалом линолеуме пола на первом этаже.

 Ещё ему снился высокий шатен, которого зовут Александром. Тот приезжал всегда на белом автомобиле марки BMW, хоть и не новом, но явно дорогом. И ему снилось, что он почему-то - совершенно неясно почему – ненавидит этого высокого мужчину, которого видел неоднократно входящим в здание со стороны двора. Константин периодически выходил туда покурить, когда не было покупателей, так что всех, регулярно мелькавших там, знал если не по именам, то уж кто какой офис посещает – точно. Этот  снимал комнату для школы – какой-то тупой школы магии.

 «Нельзя быть таким тупым! Нельзя, нельзя, нельзя! – читал Владимир слова, выведенные дрожащей рукой, а оттого имевшие неровные линии букв. – Эти слова я повторял после того, как проснулся, ещё долгое время. Точно не могу сказать, какое время, но когда я вдруг понял, что сила ненависти, испытываемая мною к тому человеку, скоро разорвёт меня изнутри, за окном уже начинался закат».

Далее Константин описывал, как он выбирал одежду – чёрную, неприметную, с капюшоном, чтобы не запомниться никому из прохожих, чтобы  не вызвать ужас у встречных сочными пятнами крови, которые непременно появятся на ней этим вечером. Описывал, как выбирал нож – из кухонных.

Дочитав до конца, Селезнёв откинул бумаги снова на стол, подтянул к себе свободный стул, стоявший у сейфа с документами, оседлал его и внимательно посмотрел на убийцу.

- Теперь мне расскажи, как убил.

Константин шмыгнул носом, совсем как провинившийся мальчишка, который знает, что после признания ему светят розги, но всё равно нужно рассказать всё как есть, ничего не утаив.

- Я к десяти вечера подошёл. Знал, что они скоро закончат – всегда после десяти расходятся. Я тоже после десяти обычно ухожу, вот и знаю. Скоро и правда, все разошлись. Потом он вышел, к авто своему пошёл. Я к нему. Разговор завёл про магию эту, действительно ли можно с её помощью что-то в жизни своей изменить. Он предложил мне сначала в другой раз поговорить,  даже визитку свою дал. Но я настоял, что у меня период такой сложный в жизни, и я вот-вот сломаюсь, и мне нужна надежда, хоть слабая какая, иначе всё – руки на себя наложу. Я его слёзно просил уделить мне всего несколько минут, но именно тем вечером, не откладывая. Тогда он ответил, что, так, мол, и быть – пошли в помещение. Там, правда, София Сергеевна какая-то ещё убирается. Я не знаю, кто именно из приходящих туда женщин София Сергеевна. На лица-то я многих помню, имён только не знаю.

- Угу, - кивнул Владимир, а Макс потянулся за водой.

Минералка стояла у его ног под столом, в обычной двухлитровой пластиковой бутылке.  Едва поднеся открытый сосуд ко рту, молодой следователь наткнулся взглядом на жадные глаза обоих присутствовавших, смекнул, что духота мучит не только его, потому встал, достал из шкафа три обычных гранёных стакана.

- Угощайтесь, - налил и протянул каждому. Сам также воспользовался стеклянной посудой.

И убийца, и следователь прокуратуры одинаково быстро осушили стаканы, забыв на краткий миг обо всём, кроме утоляемой жажды, стукнули днищами их о поверхность стола и вернулись в действительность. Их взгляды встретились, и один из них продолжил:

- Но я понимал, что мне нужно избегать любых свидетелей, поэтому сказал ему, что я стесняюсь. По крайней мере, просил я, могу ли я рассчитывать, что хоть этот разговор состоится между мной и им, без кого бы то ни было рядом. Он не побоялся предложить мне пересидеть десять-пятнадцать минут в его автомобиле, пока эта Софья уберётся из школы. Не побоялся, потому что привык видеть меня у крыльца. Знал, что я из местных.

Снова Константин закрыл лицо ладонями, но и так было заметно, что губы скривились, глаза он закрыл, а тяжёлый вздох подтвердил, насколько тяжело мужчине вспоминать и рассказывать о произошедшем.

- Мне как-то даже и не сложно было придумывать для него на ходу байки о том, что меня девушка бросила, что я сирота, что беден, как церковная мышь и не вижу просвета. А потом она ушла, - Константин убрал от лица руки,  посмотрел поочерёдно на обоих мужчин, сидевших напротив. – И он сказал, что я могу пройти с ним и посмотреть комнату, где проходят занятия. Когда мы туда вошли, он всё ещё говорил и говорил что-то о росте и самосознании, о восприятии и о каком-то пространстве, но я в точности не вспомню его слов, потому что в голове билась единственная мысль, не дававшая мне покоя весь вчерашний день. Ненавижу! Одно слово, откуда только оно взялось в моей голове?! И самое страшное – я его действительно ненавидел! Смотрел на его спину, когда он открывал ту чёртову дверь и захлёбывался этим чувством! А потом, внутри, он обернулся, но нож я уже достал.

Ни Владимир, ни Макс не спешили прерывать возникшую минутную паузу, давая человеку возможность не столько выговориться в признании, сколько самому принять случившееся. Прошла минута, и голос его снова зазвучал:

- Зато отчётливо помню, как я считал удары. Их получилось ровно сорок.

- Это так, - подтвердил Владимир для Макса. – Эксперт их столько и насчитал уже в морге.

- А знаете, - вдруг придвинулся к столу и ухватился за его край Константин, лихорадочно переводя взгляд с одного следователя на другого, - меня же не бросала девушка, я не сирота. У меня всё нормально, так почему же, чёрт побери, я его убил?! Он перестал дышать, и тогда я вдруг осознал, что натворил, а ненависти уже не было. Я хотел убежать, его забрать с собой… думал, в его же машину запихну, увезу куда-нибудь. Но столько крови было… так грязно… и я испугался – пока я буду его к машине тащить, вдруг кто меня увидит? Узнает? А так ещё был шанс…

- Почему пришёл? – перебил Владимир.

Константин пожал плечами, убирая руки от стола.

- Страшно мне.

Он замкнулся и больше не хотел говорить, отвечая на все вопросы следователей лишь тем, что мотал или кивал головой в знак отказа или согласия. Наконец, уставший Макс крикнул в сторону двери кабинета:

- Олухов! Олухов!

Тут же дверь отворилась, в щель просунулась голова одного из работников отдела.

- Да? – спросил он у Макса дальнейших действий.

- Балда! – ответил тот. – Забирайте его, - кивок подбородком в сторону Константина. – Завтра продолжим разбираться. А пока его в камеру.

Задержанного увели, а Владимир и Макс ещё какое-то время сидели молча, пытаясь справиться с непривычным осадком, оставшимся после услышанного у обоих.

- Ты понимаешь что-нибудь? – прервал молчание Макс.

- Это полный бред. Так бывает, конечно, но я сам не пойму, почему сегодня мне подобный случай кажется полнейшим бредом.  Отпечатки его снял? – Селезнёв глянул на собеседника.

- Завтра сниму. Устал я сегодня. Никуда он теперь не денется. И это он, конечно… только смущают меня этот странный сон и странная ненависть. Не похож он на убийцу, тем более на психопата, который убивает ни за что, просто поддавшись эмоциям…

- Ты с моё поработай, тогда поймёшь, что ни один убийца не похож на убийцу, тем более на психопата, - тихо заметил Владимир. – Просто такие, как он – с виду, я имею в виду – они обычно убивают из корыстных побуждений. Те же, которые беспричинно, те обычно немного иначе выглядят.

- Причина-то была.

- Странная, нужно заметить.

- Ладно, Селезень, давай по домам.

Но и дома из головы у Владимира никак не выходило событие сегодняшнего вечера, да и события дня тоже. Обычно они с коллегами радовались, когда дело раскрывалось вскоре после того, как было заведено. Чаще это бывало  по горячим следам. Реже кто-то являлся, как и сегодня, и признавался в совершённом. Но чтоб в один день всё, да ещё и так сумбурно, бессмысленно…

Подобного случая за свою практику Владимир вспомнить не мог, а ведь уже целых почти пятнадцать лет он работает следователем в прокуратуре. Ладно, почти четырнадцать, если быть точным. Сразу после института и взяли его на должность. До старшего уже дорос, мог бы и дальше по карьерной лестнице идти – в столицу в отдел по особо важным приглашали в позапрошлом году. Но к тому моменту жена уже ушла, а на душе было хреново. А потом не звали уже, да и бес с ними.

Но всё равно никогда никто не приходил к нему в день обнаружения трупа и не говорил: это я. Я, только я сам не понимаю почему.

Он включил подсветку на мобильном, чтобы посмотреть на время. Два часа ночи, восемь минут третьего. Глаза адски болят от усталости, даже закрытыми болят, настолько сильно организм хочет сна. Но мысли, роящиеся в голове, а вместе с ними неоднократное мысленное повторение всего увиденного, услышанного за прошлый день, не дают покоя, не дают заснуть. Нет удовлетворения от понимания того, что ещё несколько  верно заполненных бланков, несколько следственных действий, и это дело будет закрыто. Нет облегчения от того, что не влетит за очередной «висяк». Как нет сейчас ни малейших переживаний о целой массе других, нераскрытых, запутанных, более сложных дел.

Лишь это несуразное, неправильное.

И ещё тоска, тисками сжимающая грудь, безмолвно выкрикивающая подсказку: ты должен кого-то найти! Кого-то найти…

Кого-то найти…

Сон всё же сжалился над ним – пришёл точно в тот момент, когда рука Владимира накрыла пустое место на кровати слева от себя.

Из записей в дневнике

Слава Богу, что у нас наконец-то закончилась эта теория. Это всё интересно, конечно, но неужели ему было сложно, не знаю, - книгу об этом написать и заставить нас её купить?

Хотя… на одной книге он бы столько не заработал, как за эти несколько месяцев лекций.

Сейчас я готова ему эти месяцы простить, потому что… Мне кажется, что я начинаю прикасаться к чему-то такому таинственному, неистовому. Чему-то, что я не могу обозначить словами, лишь потому, что я сама ещё ничего не понимаю.

И я не хочу ни с кем об этом говорить. Даже на занятиях я не задаю лишних вопросов, не спрашиваю А.А., почему у меня до сих пор не получается пройти дальше – чтобы и он мне не задавал лишних, ненужных вопросов.

Просто делаю на тренировке то же, что и все. Мы добрались уже до четвёртой, зелёной чакры, и все так радуются, словно дети малые. Вся группа пребывает в таком возбуждении, словно путешествия по этим каналам делают их самыми настоящими волшебниками. Я их не понимаю.

Меня интересует только один мир – самый первый. Самый нижний. А.А. называет его нижней подключкой. Именно с него мы и начали работу. Задача была простая – просто увидеть вход в красном тумане первой чакры. Затем войти. А.А. говорил, что войдём, и каждый из нас увидит всё по-своему, но всё равно у всех будет одна и та же структура, потому что мир – он не подстраивается под воображение каждого. Мы будем видеть его по-разному, потому что в силу наших способностей не все вибрации мы сможем уловить.

Я каждый раз вижу чёрное пятно, словно дыру в красном пространстве – это вход. Я ныряю туда и потом чувствую неровные стены длинного узкого коридора, ведущего в подземелье. Они шершавые, эти стены, но иногда мне кажется, что они блестят от какой-то слизи, их покрывающей.

И я иду, иду, иду… Но он не заканчивается и никуда не приводит. Этот длинный холодный коридор вниз. Иногда мне кажется, что я вижу там какие-то тени, но как только я пытаюсь на них сосредоточиться,  они моментально исчезают, прячутся, растворяются. Это, наверное, те самые жители нижнего мира.    Они боятся меня?

А.А. говорил, им больно на нас смотреть. Мы такие яркие, светлые и сияющие для них, что можем даже вызывать ожоги глаз. Поэтому я не сержусь, когда они прячутся от меня. Они, наверное, ещё не привыкли меня видеть. Только не могу понять – куда они исчезают? Сколько не смотрю на стены, я не могу увидеть в них ниши, повороты. Ничего.

А раз ничего – я снова продолжаю идти. Туннель плавно идёт под наклоном, всё те же тёмные блестящие стены, мелькающие тени по бокам от меня, и лишь темнота впереди.

У меня не получается дойти до него.

И каждый раз, приходя с занятия или с работы, я быстро принимаю пищу, ванну, быстро, для галочки выполняю домашнее задание, назначенное нам А.А. на текущую неделю, а потом снова и снова я ухожу в этот мир в надежде, что сегодня  обязательно дойду.

Меня так манит именно это подземелье… Не понимаю почему. Никогда не замечала за собой страсти к чему-то тёмному, плохому. Всегда тянулась к свету. А теперь, даже ругая саму себя за это, я всё равно иду туда, и знаю, что приду ещё неоднократно.

Мне больше не нужны другие миры, даже те доступные, на проходе в которые так настаивает А.А.

Я сейчас ещё раз попробую – уже второй за сегодня раз. Возможно, теперь получится? Или я что-то делаю неправильно? Только что? Когда же будет конец пути? А может, он просто не хочет, чтобы я его увидела? Может, он намеренно таится от меня? Но почему? Что во мне такого? Ведь другие же доходили, видели! А.А., например. Иначе, откуда он знает, что Люцифер так прекрасен?

И те, которые в старшей группе – они тоже все без исключения видели его. Так почему же я не могу? Я иду, иду каждый раз до тех пор, пока не понимаю, что начинаю засыпать. Что моё тело здесь, в этой спальне начинает засыпать, а потому стены там расплываются перед глазами, шаги мои замедляются, и я понимаю, что мне нужно возвращаться. И тогда я вытягиваю себя из нижнего мира и засыпаю.

В моём наборе его не увидел ещё никто. Но кроме меня, к нему из них никто и не стремится.

Глава 3

По делу об убийстве командор-лейтенанта из школы высшей магии уже были проведены и закончены все следственные действия. Парень не наговаривал на себя – следственный эксперимент, равно как и сравнительный анализ содержимого из-под ногтей убитого с биологическим материалом подозреваемого ещё тогда Толмачёва, показали, что убийцей действительно является он.

Теперь Селезнёв занимался заполнением бумаг по другим, находящимся у него в производстве, преступлениям. Как же в последние годы он любил эту нудную, но спокойную писанину! Пишешь себе, пишешь, и кажется, что всё спокойно вокруг и за окном, и где-то там - на улицах, в чужих квартирах.  Что никто никому не хочет и не причинит вреда, а сам он закончит заполнять последние на сегодня бланки, и поедет домой – в тихий, спокойный, уютный вечер.

Дверь открылась без стука, и в кабинет к Владимиру вошёл с усталым выражением на лице обычно улыбчивый Макс.

- Здоров! – бросил он Селезнёву, усаживаясь на стул для посетителей, придвинутый вплотную к столу старшего следователя.

Макс закинул ногу на ногу, уложив правую щиколотку поверх левого колена, и откинулся вместе со стулом назад, оторвав передние ножки последнего от пола.

Селезнёв только кивнул в ответ и молча продолжил смотреть на посетителя, отвлёкшись от записей.

- Где этот, - Макс сделал головой кивок в сторону соседнего стола, - помощничек?

-   Думаю, дома уже.

- Везёт ему, - протянул Макс, затем потянулся к настольному органайзеру, расположившемуся у самого края стола, вытащил из него карандаш и стал вертеть его в пальцах обеих рук, одновременно внимательно наблюдая за тем, как это у него выходит.

- Поговорить хотел? – подал голос Селезнёв.

Макс вернул карандаш на место и провёл ладонью по нижней части своего лица.

- У меня пару дней назад наезд случился. Со смертельным исходом. Некий Шивцов Олег Анатольевич внезапно решил отомстить своей бывшей жене – через три года после развода, представляешь? – хмыкнул на последнем слове Макс. – Вспомнил вдруг все обиды, не смог удержаться.

- И? – недоумённо смотрел на рассказчика Владимир.

- Её имя – Кравецкая Алла. Оно, конечно, тебе ни о чём не скажет. Дама эта тридцати четырёх лет отроду была. Работала медицинским представителем -  короче, менеджером, только специализировалась на продвижении лекарственных препаратов по аптекам. Такая, знаешь, очень аккуратная, организованная дама. Я когда её телефонную книгу в мобилке открыл – офанарел. Я никогда такой педантичности в контактах не видел: не просто  имена у неё там, прозвища и сокращения. Каждый контакт записан полными фамилией, именем, кое-где даже отчеством. Все фирмы, центры, аптеки, их провизоры и заведующие – всё с названиями, должностями. Все личные знакомства точно также официально.

- Ага, и эта женская аккуратность тебя настолько сильно выбила из колеи, что ты не мог успокоиться и решил со мной поделиться этим из ряда вон выходящим случаем? – прищурился и усмехнулся Владимир, так же, как и Макс оторвав усилием передние ножки своего стула и начав раскачиваться на нём взад-вперёд.

- Да нет, конечно, - мотнул головой в сторону Макс. – Ты идиота-то из меня не делай. Меня имя одно не отпускало из этой телефонной книги Кравецкой. Я два дня себе голову ломал, где я уже видел его или слышал.

- А позвонить, спросить?

- Можно было, конечно. Но зачем? Ты сам посуди, я ж как раб правоохранительных в первую очередь по самым важным пунктикам двигался, по горячим следам. Мы урода этого в тот же вечер задержали – свидетели всё достаточно подробно описали, а в офисе у неё коллеги рассказали, что та машина, которая сбила - мазда старенькая зелёная - принадлежит мужу бывшему. И всю подноготную нам на него прям у неё на работе и выложили. Всё, что оставалось – прийти к нему домой и упаковать. Просто не было смысла и необходимости звонить. Да и что б я ей сказал? Вы знаете, ваша знакомая Алла Кравецкая умерла? Вы, конечно, ни при чём, но мне, не знаю сам почему, хочется с вами увидеться?

- Так, стоп! Ты о ком сейчас?

Макс вытаращился на собеседника, сбитый с толку тем, что тот не понял, о чём сейчас толковал ему коллега.

- Селезень, ты не пугай меня, ладно? Я как зашёл, так и твержу тебе: одно имя из контактов Кравецкой уже встречалось мне раньше, только я не мог вспомнить, где я его слыхал. А почти возле самого дома – полчаса назад – вспомнил, что она же - обладательница этого имени - значилась в списках по твоему недавнему делу – по убитому магу.

 Селезнёв на несколько секунд задумался, потом приглушённо заговорил:

- Там, конечно, всё тютелька в тютельку сошлось, но ты мне её имя и номерочек-то черкни, ага? Авось, пригодится.

Макс тут же снова потянулся за карандашом, вслед за ним подтянул к себе один из листов, лежащих на столе следователя. На этом листе в углу нацарапал: Меловая Катерина, и номер её телефона.

- Эк ты, запомнил? – удивился Селезнёв.

- И мне кажется, что не скоро забуду, - угрюмо буркнул Макс.

Селезнёв напрягся.

- Но ведь… - повёл головой и вцепился взглядом в полицейского, - ведь совпадение просто, не так ли?

- Получается, что её даже и смысла, необходимости нет вызывать ни в том, ни в этом случае. Но знаешь, не нравятся мне просто такие совпадения. Да ещё и промежуток между ними – месяц всего.

Когда Макс попрощался и ушёл, Владимир плюнул на недописанные документы, решив, что одна ночь роли не сыграет, закрыл кабинет и потопал к своему автомобилю. Завёлся, немного прогрел мотор, тронулся. Ему бы ехать домой, ему бы лечь пораньше, позвоночник расслабить, но он, даже сам не поняв почему, выбрал другой маршрут.

Через некоторое время Владимир уже парковал машину у здания номер двадцать три по улице Червонной. Даже не представляя, что надеется там найти, он вышел из салона авто и направился ко входу в здание. Всё те же двери и таблички на большинстве из них. «Сегодня пятница, - подумал он, - вряд ли там кто-то будет».

Но к его удивлению, дверь в «Пирамиду» была приоткрыта, и в коридор пробивался свет, включённый в комнате школы.

Владимир толкнул дверь и вошёл.

София Сергеевна насыпала конфеты в вазочку, установленную на том самом угловом компьютерном столе, который он видел здесь в прошлый раз. Только теперь тут было лучше – пол был чист, всё расставлено по своим местам, ничего не разбросано. Стены также привлекли внимание следователя. Старые обои с них были сорваны, а сами они выкрашены в приятный кремовый цвет.

- О! – вздохнула, обернувшись на звук шагов, Софья Сергеевна. – Разве?..

- Всё в порядке, не волнуйтесь! – и Владимир в успокаивающем жесте вытянул вперёд руку с повёрнутой к женщине открытой ладонью. – Я просто ехал мимо и решил заглянуть, просто посмотреть, как тут… - а дальше он не нашёлся что сказать.

Софья Сергеевна растерянно огляделась по сторонам, словно искала что-то, а потом, найдя, не к месту предложила:

- Чаю?

Чувствуя себя не в своей тарелке, понимая, что ему до умопомрачения хочется домой, а раз уж решил вне производства что-то проверить, так уж лучше бы Меловой позвонил, Селезнёв ответил:

- С удовольствием!

Пока женщина заваривала чай и сыпала в чашки, - которых, кстати, в прошлый раз он тут не заметил, - сахар, Селезнёв внимательно осмотрелся.

- Хорошо прибрали, - и тут же: – Простите!

- Да что вы? Зачем же делать вид, словно ничего не произошло? Да, стены и пол поменяли. Мебель оставили, просто вымыли хорошо.

- А почему вы сегодня здесь? Ведь пятница.

- О, вы же не в курсе: к нам теперь из ближайшего соседнего областного центра приезжает новый руководитель. Поскольку такого уровня мастеров, которые могли бы преподавать, в нашем городе нет, ему приходится разрываться между двумя городами. Но, несмотря на это, у нас стали чаще проводиться занятия. Сначала Павел Васильевич – это наш новый руководитель – отделил новичков от нас, тех, кто уже не первый курс берёт. Новички так и ходят по понедельникам, а мы – по пятницам, - и с последним словом Софья Сергеевна торжественно улыбнулась и развела руки в стороны в жесте «вуаля».  – Вот и сегодня отзанимались уже. А я, как уж повелось, остаюсь и прибираюсь, чтоб к понедельнику всё готово было.

К этому моменту чайник закипел, и она повернулась, чтобы залить пакетики с чаем, уже находившиеся в чашках, кипятком. Пока она колдовала над напитком, стоя к Владимиру вполоборота, продолжила:

- Так, мне кажется, гораздо лучше. И для нас - мы теперь быстрее движемся по программе, и для школы. А то пустовала шесть дней в неделю. Вообще странно, зачем было платить за месяц аренду, а использовать только четыре дня?

- Это вы тут были четыре раза в месяц, - вставил замечание Владимир, принимая из рук Софьи Сергеевны чашку свежезаваренного парующего чая. – А ваш командор-лейтенант в другие дни проводил здесь индивидуальные занятия.

- Как? С кем? – захлопала глазами женщина, усаживаясь недалеко от собеседника. Она, подобно школьнице, прилежно сложила руки на коленях и выжидательно смотрела на Владимира.

- Да, Софья Сергеевна, были у него индивы. Некоторые… м-м-м, адепты, из обучавшихся дистанционно, нуждались в поддержке, что ли, при практических занятиях. В общем, брал ваш Александр Александрович немалые деньги за эти индивы – бо́льшие, чем за групповые занятия. И из вашей бывшей группы, хотя - из теперешней, продвинутой, к нему таким вот образом кое-кто приходил. Ну и мы тогда через его компьютер вышли на доску объявлений – он и обычному населению своими услугами воспользоваться предлагал: диагностику порчи, сглаза проводил.

 Владимир сделал первый маленький глоток горячего чая, причмокнул и посмотрел на Софью Сергеевну. Хотел на этом остановиться, но внезапно решил не покрывать казавшиеся ему бесстыдными поступки убитого:

 - И привороты делал. По крайней мере, об этом говорили тексты его объявлений.

На лице у Софьи Сергеевны в этот момент случилось такое расстроенное, а возможно, и обиженное выражение, что Селезнёв почувствовал себя почти таким же убийцей, каких искал. Только убил он сейчас веру её в учителя и в мировую справедливость. Точнее, в справедливого учителя. Он знал, что женщина стремилась к знаниям этой школы, старалась оплатить их чем могла, и видел, как теперь поникла, поняв, что ей  бы бывший командор-лейтенант  и не предложил бы увеличить нагрузку.

Размышляя об этом и глядя на отражавшиеся на лице женщины эмоции, Владимир не заметил, что чашка в его руке постепенно наклонялась и, наконец, на брюки ему пролился чай.

- А-а! – гневно и удивлённо воскликнул он. -  Растяпа!

Но это маленькое происшествие вывело из ступора Софью Сергеевну – она всплеснула руками, заверила следователя, что чай этот легко отстирывается с ткани, подошла спешно к недавно ещё почти полностью пустому шкафчику, взяла и протянула мужчине несколько розовых бумажных салфеток. И всё это со словами о том, что вместе они всё сейчас приведут в порядок.

Потянувший было за салфетками руку, Селёзнёв на мгновение замер, наткнувшись взглядом на последние - что-то, видимо, вспомнив. Затем, осмелев, взял их в руку. Положив основную часть стопки рядом с собой на стул, одной из салфеток он начал промокать мокрое пятно на брюках. Тут же, повинуясь какому-то внутреннему зову, перевернул эту, уже промокшую, бумажку другой стороной и хмыкнул. Свободной рукой Владимир взял со стула остальную стопку и так же перевернул её другой стороной вверх.

Громкий заразительный мужской смех разлился по комнате. Владимир смотрел на двусторонние розово-голубые салфетки и смеялся над собой.

В странно-хорошем расположении духа он вернул Софье Сергеевне чашку недопитого чая, которую за минуту до этого поставил на пол.

- Спасибо, Софья Сергеевна. Вкусный был чай, -  благодарил он её, улыбаясь. – Но мне пора уже. Да и вас не смею задерживать. Собирайтесь домой, Софья Сергеевна, собирайтесь.

И, кивнув на прощание растерянной женщине, Селезнёв покинул помещение школы.

Из записей в дневнике

Я поняла – это не слизь. Это вода! Это мокрые стены! Вот почему они кажутся мне блестящими – отсветы от капель делают их такими.

Я пытаюсь посмотреть вверх, но там нет потолка, только темнота. Тем не менее, я понимаю, что ниоткуда сверху вода литься не может и не делает этого.

Подсказкой про воду стал звук. С каждым моим приходом сюда я всё  лучше начинаю различать какие-то тихие слабые звуки. Словно мои шаги – это шаги по воде. И откуда-то  -  кап-кап – иногда срываются капли и падают на пол.

И звуки рождают в моей голове образы расходящихся по тонкому слою воды на каменистой неровной поверхности пола кругов.

Сегодня я не увидела ни одной тени. Обычно их тут несколько.

Но я продолжаю идти и даже скольжу правой рукой по стене – она мокрая и холодная. Я чувствую мокрую поверхность своей ладони. Но это лучше, чем слизь, которой я не хотела касаться.

С каждым шагом идти и дышать становится всё труднее. Нет, вовсе не тянет ниоткуда пресловутым сероводородом, вечным спутником адских сфер. Просто что-то незримо давит на грудь, мне кажется, что я даже сгибаюсь пополам, упираясь мокрой правой рукой о свои колени, чтобы немного отдохнуть и отдышаться.

Пытаясь понять, почему мне так резко вдруг стало тяжело  продвигаться вперёд, я одновременно понимаю, что дышится мне… нет, не легко – по-прежнему что-то тяжёлое я чувствую на груди. Но воздух чист и свеж, а ещё он какой-то морозный. Но мне совсем не холодно! Это морозное ощущение лишь признак чистоты самого воздуха. И я с жадностью делаю глубокие частые вдохи, уже распрямившись. Я не могу надышаться!

Ещё один шаг, всё с таким же усилием. Словно в замедленной съёмке.

А потом я остановилась, и мне показалось, будто я заблудилась. Но как? Как я могла заблудиться, если здесь только одна дорога, один коридор?

Я оборачиваюсь, чтобы проверить истинность своего убеждения, и вижу, что вокруг меня темнота. Лишь на полметра вокруг меня со всех сторон светит тусклый приятный свет без источника.

Словно это я тот источник.

 Я снова разворачиваюсь лицом в ту сторону, куда так стремилась все последние недели. Но остаюсь стоять на месте, потому что из темноты передо мной появляется рука. Это левая чья-то рука, и этот кто-то ждёт, что я дам ему свою. Сам он так и не выходит на свет, и всё, что я вижу – красная, грубая, мужская, наверное, рука с острыми чёрными когтями вместо ногтей, освещённая в моём пространстве до середины предплечья.

Я смотрю на неё не отрываясь, и слышу, как бешено колотится моё сердце, каким частым стало дыхание через приоткрытый рот. Мне страшно. Но это какой-то неправильный страх – я вовсе не хочу убегать. Я боюсь его, обладателя этой руки, но это, я понимаю, страх обретения.

И медленно-медленно я поднимаю свою правую руку и ложу её поверх красной ладони. Он тянет меня на себя и вот уже весь проступает в видимой зоне, но при этом между нами всё то же расстояние вытянутых рук. Ничего не понимаю.

Я смотрю на него, я вижу красную кожу, но она не яркая, нет, она в каких-то смежных с красным приглушённых тонах. Его резкие острые скулы. Его жёлтые змеиные… Его жёлтые с тёмными вкраплениями, без белков, но с чёрными вертикальными зрачками глаза. И рога – огромные, уходящие оттуда, где должны начинаться волосы, назад. Волос я не вижу, но точно знаю, что они есть. Он смотрит на меня, я – в его глаза, но при этом понимаю, что его ноги, которых я даже не видела, не такие, какими должны быть. Они какие-то неправильные, нечеловеческие.

Я вдруг обнаруживаю, что он уже не держит мою руку, а я даже не заметила, как он её отпустил. Но точно знаю, что отпустил с того самого момента, как показался на свет.

Мне всё ещё страшно - он же может сделать со мной всё, что угодно. Я так и дышу – часто, поверхностно, судорожно. Но я не хочу уходить. А он смотрит пристально, при этом словно ухмыляясь, только я не вижу ухмылки на его лице – я просто знаю, что она там есть, хотя её нет. И глаза его подтверждают несуществующую ухмылку. И он молчит, не шевелит узкими губами, не раскрывает рта, но он спрашивает меня этим взглядом и этой ухмылкой - таким ли я его представляла?

А я не могу ответить.

И вдруг в одну тысячную доли секунды он исчезает, и я снова одна в этом тёмном коридоре с мокрыми скользкими стенами, передо мною снова, как дежавю, темнота, начинающаяся в полуметре от меня, и чья-то левая рука, проступающая медленно из темноты ко мне.

Только это другая рука. Большая, не грубая, мужская ладонь. Обычная мужская ладонь, протянутая ко мне. Она так же, как и предыдущая, освещена лишь до середины предплечья, её обладатель скрыт в темноте.

И я снова вкладываю свою руку в его ладонь. И снова он постепенно проступает из мрака - обычный мужчина. Высокий обычный мужчина.

Нет, что же это я, он вовсе не обычный – он прекрасен. Невероятно красив: тёмные волосы до плеч, чистая смуглая кожа, тёмные брови вразлёт и тёмные глаза. И взгляд совсем не такой, как у предшественника.  Только внутри я почему-то чувствую непринятие. Я не верю. Не верю.

Не верю.

И тогда он исчезает тоже. В один миг – и темнота.

Я стою, я не хочу уходить.

Больше никто не появляется, я одна. Даже теней нет. И поняв, что никто сейчас больше ко мне не придёт, я хочу продолжать идти вперёд. Я даже делаю какое-то движение, собираясь переставить в шаге ногу, но чёрной летучей мышью вспыхивают в голове чьи-то слова: «Уходи отсюда!»

И я открываю глаза. Теперь мне стало по-настоящему страшно.

Глава 4

Неумолимый бег времени, тяжким грузом лежащие на его плечах всё новые и новые дела   заставили Селезнёва позабыть и о школе, с её трагедией, и о Софье Сергеевне, и даже о странном позднем визите Макса.

Продувающий насквозь холодный ветер вызвал у следователя желание поёжиться и поднять воротник куртки.

Он недавно покинул районный морг, куда зашёл специально, чтобы как можно скорее получить от патологоанатома экспертное заключение  по очередному делу об убийстве, и теперь спешил к киоску через дорогу, чтобы купить и выпить стакан горячего кофе. Наконец, когда вежливая продавщица протянула ему бумажный стаканчик с напитком, Селезнёв, втянув голову в плечи, защищаясь от ветра, сделал первый осторожный глоток. И на миг отступили и холод, и вечная рабочая суматоха с нервотрёпкой, оставив внутри лишь приятное тепло - такое же мимолётное, как и то спокойствие, которое оно дарило.

В кармане куртки зажужжал телефон, чуть не заставив Владимира разлить горячий кофе дрогнувшей рукой. Чертыхнувшись, он потянулся за аппаратом. Посмотрел на экран, не удивился, увидев высветившееся имя Макса.

Ступая скоро по жёлтым подгнивающим грязным листьям, устлавшим собою почти все тротуары, стараясь допить свой напиток, пока тот ещё способен дарить тепло, нажал зелёную кнопку и ответил:

- Алло.

- Ты где сейчас? – без какого бы то ни было приветствия спросил Макс.

-  У морга нашего. Случилось что?

- Да, - протянув секунду, выпалил Макс. – Убит ещё кто-то в нашей славной школе магии.

- Твою мать!

- Ты не матерись. Давай к нам сюда - я ещё выехать не успел, подожду тебя, и вместе поедем. Одна малина,  придёшь сейчас в прокуратуру, и туда же тебя отправят.

- Пятнадцать минут, - буркнул в трубку следователь, отключился от звонка и, сделав последний большой глоток, почти бегом направился к отделу полиции, находящемуся всего в паре остановок отсюда.

У входа в отдел возле служебного авто уже стоял Макс. Увидев Селезнёва, кивнул ему в знак запоздалого приветствия и уселся на место водителя. С другой стороны секунду спустя устроился Владимир. Макс завёл двигатель, Селезнёв спросил:

- Когда?

- Почём я знаю? Позвонили буквально только что – в этот раз сама Софья… как её там, - выруливая на дорогу, раздражённо рассказывал молодой мужчина. – По-моему, она там лепетала что-то про командира какого-то.

- Коммандор-лейтенанта? – подсказал Владимир.

- Возможно, - кивнул Макс, следя за дорогой. – Я всех уже туда отправил, вам в прокуратуру сообщил, врача вызвал. Сам решил тебя дождаться.

- Зачем? – чувствуя что-то нехорошее, зарождающееся внутри, уточнил Селезнёв. Он оторвал взгляд от дороги впереди себя и перевёл его на водителя.

- Макс, - тут же продолжил он, - ты её номер ещё помнишь?

Тот вместо слов также посмотрел на Владимира, сглотнув ком в горле, кивнул.

- Набирай, - сипло произнёс, и под его диктовку Селезнёв ввёл нужные цифры.

Четыре долгих зуммера, и молодой приятный женский голос спросил:

- Алло? Кто это?

Не замечавший за собою ранее неуверенности, Владимир с трудом заставил себя проговорить:

- Катерина?

- Да.

- Меня Владимир зовут. Владимир Селезнёв, старший следователь прокуратуры.

- И-и? – как-то настороженно и уже не таким бодрым тоном протянула девушка. А Владимир мимолётом отметил, что её голос ему необыкновенно приятен и, странное дело, он испытывает неловкость от намерения сообщить ей о плохих новостях, да ещё и от того, что у него в голове роятся какие-то не доказанные, основанные лишь на мелком совпадении, подозрения по поводу её причастности к трём убийствам.

- Катерина, дело в том, что нам только что звонила Софья Сергеевна, секретарь школы «Пирамида», в которой вы занимаетесь. Убит ваш новый командор-лейтенант, не знаю, точнее, не вспомню сейчас, как его звали…

- Павел Васильевич, - перебила его девушка.

- Да, точно, - поправился Владимир. – Кать, - ласково сократил он имя собеседницы и мысленно из-за этого себя отругал, - мне нужно встретиться с вами и поговорить. Продиктуйте мне адрес, куда я могу сейчас подъехать, чтобы увидеть вас.

Катерина диктовала, Владимир писал его в свой блокнот и повторял для Макса вслух. Понятливый коллега на ближайшем же перекрёстке сменил направление движения, и теперь они ехали не на Червонную, где и без них всё осмотрят, соберут и запротоколируют.

Они направлялись к той, с которой – оба это понимали – должны были  поговорить ещё в прошлый раз.

Небо над ними уже начинало сереть, темнеть, постепенно включались фары проезжающих мимо и навстречу автомобилей, зажигались городские фонари и окна в домах, а каждый из двух мужчин, ехавших к Катерине, думал о чём-то своём, совсем не связанном с надвигающимся закатом.

Владимир, например, думал о том, что давно уже не чувствовал такой нежности, какая нахлынула на него при звуке мелодичного, звонкого голоса этой девушки. Пытаясь прогнать  мурашки, проступившие под одеждой на коже, он поёрзал на сидении, одновременно задаваясь вопросом, настолько ли притягательной покажется ему Меловая Катерина,  насколько выбил его из колеи её голос. «Бывает же такое! – думал он. – Чтобы один только звук голоса и вдруг вызвал к человеку такую симпатию?!  Ни с того, ни с сего – как током пронзило».

А Макс думал о том, что чутьё его не подвело, и зря он тогда ещё не наведался к этой дамочке. Потом он думал о том, что какого лешего он вообще так печётся о деле, которое официально в производстве Селезня. С другой стороны, Селезень ему фактически друг, хоть они редко видятся, да и встречи всегда рабочие, но другом человека называешь, наверное, за те чувства, которые он у тебя вызывает, за то желание подставить плечо и помочь, которого не достойны большинство других людей.

А потом он просто не успел затормозить, потому что не вовремя заметил сменившийся на красный сигнал светофора, который переключился, минуя расположенный посередине жёлтый свет. И, похоже, тот водитель, который был за рулём машины, врезавшейся прямо в бок со стороны Макса, вообще не следил за светофором, ведь он несся из-за поворота, невзирая на запрет.

Движение на дороге парализовало, сердобольные прохожие вызвали скорую.  Владимира, иногда открывающего глаза, достали из авто и уложили на спину рядом на дороге. Макса свидетели ДТП и те, кто застал уже лишь эту картину, но не остался равнодушен, доставать из салона не рискнули – слишком сильно его зажало покорёженным металлом.

У кого-то, кого никак не удавалось узнать, Владимир спрашивал:

- Где Макс?

Ему отвечали разные голоса:

- Он жив. Сейчас приедут врачи, и вас обоих отвезут в больницу.

Из записей в дневнике

Столько событий в последнее время произошло. Столько всего изменилось. Я изменилась.

И я не знаю, как мне дальше быть.

Мне было так страшно после того, как он меня прогнал, что я пришла и всё рассказала А.А. Но в ответ получила не утешение, не совет и не поддержку – А.А. только, хоть и со сдерживаемым, но всё же отвращением ко мне, приказал мне туда больше не соваться. И пригрозил, что если я продолжу, то он исключит меня из школы.

Не могу сказать, что я так дорожу этими занятиями в группе, что именно из-за этого я так долго сдерживалась.

Больше пугало то, что меня прогнали, что даже он меня видеть не хочет.

Тянулись дни и недели, и были безнадёжно пустыми, потому что меня не отпускало чувство, что я что-то потеряла.

Я продолжала посещать «Пирамиду», но уже не понимала зачем. Ведь мне совершенно не интересны были более все те практики, которыми мы там занимались. Они не наполняли пустоту внутри меня ничем, только лишь позволяли не сидеть одной дома по понедельникам.

Каждый раз теперь А.А. смотрел на меня строго и осуждающе, каждый раз после занятия или перед ним он спрашивал меня, не увлекаюсь ли я снова путешествиями по нижней подключке. И я честно отвечала ему: «Нет», но видела, что он мне не верит, просто не знает, как доказать обратное.

Потом была долгая холодная весна, больше похожая на зиму. Все вокруг ждали с нетерпением солнца, лета и планировали, как они будут его проводить, куда будут ехать на отдых. И только я одна, кажется, жила воспоминаниями о нём. И не могла понять, почему я так сильно, до боли хочу вернуться?

Я уже забыла тот страх, осталась лишь безумная тоска по нему.

Я отчётливо помню день, когда мне стало наплевать на все запреты. Я шла домой, был уже вечер, но было ещё светло, потому что в конце весны, так по-настоящему и не наступившей, темнеет поздно. Я шла по мокрому скользкому насту из снега, но мне было плевать - он покрывает землю или зелёная трава.

Я смотрела на людей, и они мне казались безликими, ненастоящими. Или настоящими, но такими далёкими, словно я от них отгорожена невидимой стеной параллельного мира.   Но я и не хотела ни их тепла, ни внимания. Они мне были безразличны так же, как я безразлична им.

И тогда я подумала, что больше так не выдержу. Что сегодня же, сейчас, придя домой, снова пойду к нему. И пусть это неправильно, и пусть это грешно, но, прости меня, Господи, я всё равно это сделаю, потому что это единственное, чего я хотела в последнее время. Я дойду, я предстану перед ним открытая и чистая в помыслах и скажу: «Здравствуй, мой хороший. Только не оттолкни меня».

Но у меня не получилось.

И на следующий день не получилось. И потом тоже. И в конце концов я уже потеряла всякую надежду, и оттого горечь поселилась в моей душе, и я плакала, когда смотрела на вход. И плакала, стоя в пустом и тёмном коридоре с мокрыми каменными стенами.

Я сбилась со счёта в своих попытках, но однажды, вытирая глаза от слёз, я увидела его перед собой. Так близко, что казалось, он должен был касаться меня, а дыхание наше должно было смешиваться, но этого не происходило. И всё же, он был настолько близко, что я могла видеть перед собой только его лицо, только его огненные глаза.

Я смотрела в них и тонула, понимая, что больше не чувствую страха, только счастье от того, что он пришёл.

Не знаю, сколько времени мы так провели – оно растворилось, потерялось, его просто больше не существовало. Только я и он, в этот раз без усмешки.

Не помню, как я уходила – просто проснулась утром, за окном уже светало. Хотела сразу же кинуться обратно, но вспомнила, что скоро прозвенит будильник, и мне нужно будет бежать на работу.

С тех пор я видела его при каждом погружении. Мы никогда ни о чём не говорили, но мне и не нужны были никакие разговоры. Достаточно было того, что он был рядом. Я прислонялась плечом и головой к стене, ощущая её не твёрдым камнем, а мягкой чёрной периной. И я смотрела на него, смотрела и не могла насмотреться.

Он всегда теперь находился очень близко ко мне, но я не решалась, хоть мне и очень того хотелось, протянуть руку и коснуться его кожи на широкой красной груди. Зато каждый раз здесь меня окутывало такое спокойствие, такая теплота, что не хотелось уходить отсюда никогда. У меня было странное, глубокое ощущение, что я дома. Что здесь, рядом с ним и есть мой дом, ведь только тут мне хорошо, уютно, спокойно и безопасно. И тишина между нами также была невероятно уютной, успокаивающей.

Мысль моя однажды метнулась с вопросом: «Дьявол ли ты? Или Люцифер?» Потому что тот, кого я видела, совсем не похож на прекрасного Ангела, который мог бы иметь имя Утренней Звезды.

И ответ не коснулся звуком моего слуха, не прозвучал чужими словами в мыслях моих, - он окутал меня тёплым ласковым знанием: «Много ли у Бога имён?»

Конечно, подумала я, ты и есть тот самый – и Светоносный, и порочный.

Но я не видела в нём ничего плохого, никаких пороков. Наоборот, мои чувства к нему настолько светлы, что мне хотелось упасть перед ним на колени и просить у него прощения за нас. Мне так хотелось, чтобы он простил - меня простил – за то, что здесь его заперли.

Нет, я не стояла перед ним на коленях  - снова я утром проснулась в своей постели, не в силах вспомнить, как так получилось, что вернулась сюда.

И целый день я мучилась в сомнениях: нужна ли я ему? Почему, почему он не прикоснётся ко мне? Почему не дотронется своей мощной рукой к моей щеке? Ведь мне так мучительно хочется, чтобы он обнял меня, чтобы прижал к себе, как нечто очень дорогое, единственно нужное, каким он является для меня сам. Почему он всегда просто стоит рядом и ждёт, когда меня выбросит, вытянет обратно наружу какая-то неведомая сила?

А вечером было занятие в школе, после которого А.А. попросил меня задержаться. Он попрощался со всеми и даже с Софией, которая оставалась обычно дольше всех нас, и пригласил меня сесть в центр комнаты на стул, который тут же поставил. Сам он сел напротив  и долго внимательно на меня смотрел - сначала в глаза, затем куда-то внизу живота. И под его взглядом я чувствовала, как жар разливается по моему крестцу, как болят и отнимаются ноги.

«Что вы делаете?», испуганно спросила я. «Ставлю тебе блок, - ответил он, не задумываясь. – Теперь ты не сможешь входить в подключку». После этих слов А.А. вытер промокший от пота лоб и встал. Он сказал, что закончил, и я могу идти. Пошатываясь, еле держась на ногах, я встала и вышла из здания. Ноги были ватными, но в испуге я спешила домой, чтобы проверить то, что отказывался принять мой разум: неужели я больше не смогу никогда его увидеть?

Эта мысль была невыносимой!

Но А.А. не бросал слов на ветер – в тот вечер я не смогла войти.

Все последующие дни я злилась, бесилась, плакала и ненавидела. И не знала, как мне жить без этих встреч. Теперь, сколько бы ни пыталась, я даже не могла увидеть вход в подземелье. И это было хуже, чем когда я рыдала в мокром тоннеле, не понимая, почему он не хочет мне показаться. Ведь сейчас, мне казалось, он может ждать меня там и не поймёт, что я не отказалась от него, что это кто-то другой так нечестно поступил.

Я знала, что А.А. так просто не снимет блок, поэтому, собрав волю в кулак, я продолжала ходить на занятия и делать вид, что не переживаю, что вполне довольна происходящим. Я надеялась, что когда-нибудь А.А. поверит моим заверениям и вернёт всё, как было. Или же я сама когда-нибудь научусь, как это сделать.

Но однажды мои надежды рассыпались в прах, и словами Софии о смерти А.А. их развеяло по ветру, и уже ничего никогда не исправить.

Истощённая переживаниями, я заснула, и мне снилось, что я лежу на боку на своей кровати, отрешённо глядя перед собой. И вдруг вижу, что передо мною, в такой же точно зеркальной позе на моей белой постели лежит мой демон. Привычно безмолвно смотрит на меня, а где-то внутри отзываются его слова: «Я сделал это ради тебя. Теперь можешь приходить. Разве не этого ты хотела?»

И я ему улыбнулась, счастливая тем, что в его словах услышала заботу. Но уже спустя мгновение до меня дошёл смысл сказанного, и в ужасе я вскочила, обнаружив себя уже проснувшейся – я была одна, на своей белой постели, но леденящий холод понимания всё ещё струился по позвоночнику.

С тех пор я жила в бесконечном чувстве вины, которое просыпалось вместе со мной и не уходило до тех пор, пока сон не заставлял меня забываться. Я не искала больше вход, хоть душа моя болела от разлуки, а мой демон не искал меня.

В школе возобновились занятия, я продолжила их посещать. Но однажды просто сломалась – снова к нему пришла. И была благодарна за то, что не прятался, за то, что не сердился на мою долгую нерешительность. Эта встреча была необходима мне, как глоток свежего воздуха. Она на время моего пребывания рядом с ним заставила меня обо всём позабыть, и снова, как всегда, я нежилась в блаженном спокойствии и уверенности, что теперь всё хорошо.

Но стоило мне вернуться в мой мир, как в сознание вернулись терзающие совесть мысли о том, что из-за меня погиб человек. И не зная, как вырваться из их липкой паутины, я совершила ещё одну ошибку – обо всём рассказала Алле.

Она ругала меня, кричала, что я заигралась. Говорила, что я ненормальная, и,  если не остановлюсь, то закончу свою жизнь в психушке. Её совсем не взволновало известие о смерти А.А., единственно важным ей было вытащить меня. Но потом она успокоилась и сказала, чтобы я даже не вздумала от неё таиться и продолжать эти свидания, а уж она найдёт способ избавить меня от моей зависимости. Когда я спросила, каким образом, Алла ответила, что у неё есть хороший доктор, а ещё - расспросила меня о «Пирамиде».

Я думала, что ничего моя подруга предпринять не успела, потому что… Потому, что  вскоре её не стало.

Мне не хотелось связывать смерть Аллы со всем происходящим, я трусливо предпочитала думать, что её бывший муж просто сошёл с ума.

Но она была моей единственной подругой, единственным близким человеком. И теперь всё, что у меня осталось – только он.

Когда я в последний раз у него была, уже после гибели Аллы, я не решилась спросить, виноват ли он. И не хотела спрашивать. Всё, что меня в тот момент волновало – страстное желание ощутить его поцелуй на своих губах. Потому что одних только безмолвных встреч мне становится мало.

- Ты готова к тому, что будет потом? -  впервые я видела, как при этих словах шевелились его узкие губы.

«Разве ты не знаешь моих мыслей, моих чувств?», привычно беззвучно ответила я ему.

- Об этом ты ещё не думала.

И после этих слов я смотрела в его завораживающие глаза, пытаясь представить, какими могут быть последствия, но в голове прозвучало: «Уходи.  Подумай об этом потом».

И всё исчезло.

На следующий день мне позвонил какой-то мужчина, который представился следователем и сказал, что П.В. тоже убит. Наверное, Алла всерьёз беспокоилась обо мне – я чувствую, что она успела поговорить с П.В. обо мне. Именно поэтому их обоих уже нет. А следователь так и не приехал, хоть говорил, что ему нужно со мною поговорить.

Я знаю теперь точно, кто их убил, пусть и чужими руками. Но не могу злиться на него. Не могу, потому что я его…

И поэтому я его простила. И думать все последние дни могу лишь о том, что же случится, если я приду и скажу ему, что мне всё равно, что будет после. Только пусть он меня поцелует.

Глава 5

В той аварии Владимир чудом отделался лишь несколькими ушибами, хотя поначалу шоковое состояние не позволило ему нормально воспринимать происходящее.

А вот Макс получил переломы обеих ног и сотрясение мозга.

В отличие от товарища, которому ещё долго лежать в больнице, Владимира выписали на следующий день, после того, как убедились, что с ним всё в порядке. На всякий случай, правда, отправили на три дня на больничный.

Возможностью побыть дома и отдохнуть он благодарно воспользовался, но уже буквально через два дня после происшествия его как током пронзило воспоминание о Катерине, к которой они с Максом так и не доехали.

Владимир вскочил с дивана, схватил мобильный и судорожно принялся искать в справочнике вызовов её номер. Он звонил и звонил, но она не поднимала трубку. Селезнёв выглянул в окно – поздно и темно. Но его беспокоила тревога, вдруг схватившая за грудки и не отпускавшая. Если бы она ответила ему сейчас, он бы успокоился, и пусть даже он не задал бы ей по телефону ни одного вопроса об убийствах, сам звук её голоса разрешил бы ему снова упасть на диван и продолжать бездумно пялиться в телевизор.

Владимир подошёл к столу, открыл лежащую на нём сумку и достал из неё свой рабочий блокнот. Нервными движениями перелистывая страницы, нашёл, наконец, ту, на которой записал её домашний адрес. Запомнив его, он быстро оделся и выбежал в холодный вечер. Уселся за руль своего авто, завёл мотор, с тревогой глянул на датчик бензина и немного успокоился – как минимум, ещё пол бака.

Обычно бережно относившийся к своему железному коню, в этот раз мужчина не стал ждать, пока мотор прогреется. Сам не понимая почему, он спешил к её дому, иногда продолжая набирать номер Катерины и слушая долгие холодные гудки.

Когда верная улица и дом были найдены, Владимир кинулся к первому подъезду, но наткнулся на прочную стальную дверь с кодовым замком. Растерянно и озлобленно озираясь по сторонам, ища взглядом кого-нибудь, кто шёл бы именно в этот подъезд, он, когда вдруг щёлкнул замок, и открылась эта дверь,  возблагодарил небеса за то, что люди так любят держать дома собак и не ленятся их выгуливать по вечерам.

Молнией пробежав  два пролёта, оказался на втором этаже и, отыскав взглядом номер нужной квартиры, позвонил в звонок, прислушался. Но за дверью не было никаких звуков,  сообщивших бы ему о том, что она дома.

Тогда он достал из кармана телефон и ещё раз набрал  номер Катерины. Из-за двери раздалась слабая мелодия – значит, дома. Но почему не отвечает и не открывает дверь? Он снова звонил и в звонок, и по телефону, и разум подсказывал, что девушка могла просто забыть телефон дома, тогда как сама вышла, например, в магазин, или зашла к подруге, или к соседке.

Но Владимир в этот вечер не хотел слушаться голоса разума – что-то другое настойчиво подсказывало, что ему нужно попасть внутрь. И тогда он с силой толкнул дверь ногой в районе замка. Затем ещё раз, и она распахнулась.

Коридор его встретил полумраком, нарушаемым светом фонарей со двора, долетавшим сюда из других комнат. Не разуваясь, он тихо, но быстро прошёл сначала в одну комнату, включив в ней свет, затем в другую. И там, на широкой светлой постели он увидел её – неподвижную, словно спящую, спокойную и прекрасную.

Сердце ёкнуло, потому что Владимир не смог уловить взглядом того едва заметного движения груди, которое подсказало бы ему, что она дышит. Теперь уже медленно он подошёл совсем близко, наклонился к ней и пощупал пульс. Его не было, а её кожа, хоть и не была ещё совсем холодной, но уже и не была достаточно тёплой. Тяжело выдохнув, он присел рядом с ней на кровать, и схватился за голову руками – ругал себя за то, что позволил себе отлёживаться на больничном, что вспомнил о ней так поздно.

Он смотрел на девушку, и её лицо казалось ему таким нежным, таким красивым, что невольно попросились в голову мысли о том, как он пригласил бы её на чашку кофе после их разговора о «Пирамиде» с её командор-лейтенантами. А потом, даже если бы не увидел симпатии в её глазах, всё равно пригласил бы ещё на одно свидание. И, провожая её домой, он мог бы наклониться к ней и спросить разрешения на поцелуй.

Но теперь…

Теперь Владимиру пришлось набрать номер скорой и, сообщив им адрес и причину вызова, остаться здесь в ожидании, когда её увезут.

Найдя в себе силы оторвать от Катерины взгляд, он перевёл его на тумбочку у кровати. Там лежала толстая тетрадь в переплёте из красной кожи, обмотанная в качестве замка такими же красными кожаными полосами. Протянув руку, Владимир взял её и открыл. Бегло пробежав по нескольку строк на первых страницах, понял, что это дневник.

Тогда он сунул его во внутренний карман своей куртки, решив забрать с собой.

Меньше, чем через полчаса, приехала скорая. Тело девушки осмотрели, насильственных следов смерти не нашли, поэтому, удовольствовавшись ответом Владимира о том, что он следователь прокуратуры и находится тут в связи с расследуемым делом, уложили её на носилки и, накрыв покрывалом, унесли.

Оставшись один, Владимир не сразу нашёлся, что делать дальше, словно не он почти ежедневно сталкивался с подобными случаями. Нет, в этот раз всё было как-то не так, как обычно. Но вскоре он уже набирал номер, подписанный в её телефоне словом «отец», а когда тот приехал, чтобы не оставлять квартиру с выбитой дверью, Владимир спустился по ступеням подъезда и вышел в мрачную осеннюю ночь, унося с собою чужой дневник.