Книга: Сегодня вечером и всегда (Авторский сборник)



Нора Робертс

Сегодня вечером и всегда (сборник)

Сегодня вечером и всегда

1

Наступили сумерки, эта странная, почти мистическая интерлюдия между светом и тьмой, когда они в совершенстве уравновешены в природе. Через несколько мгновений мягкий голубой цвет преобразится в яростные краски заката. Тени удлинялись. Птицы почти смолкли.

Кэйси стояла внизу, у ступеней широкой лестницы. Особняк Джордана Тейлора. Она взглянула вверх на массивные белые колонны и стены из красного кирпича с огромными окнами. Три этажа. Кое-где сквозь шторы пробивался свет. Дом был вида весьма почтенного, можно даже сказать, благородного. Вот что значат деньги и чувство собственного достоинства, передаваемые по наследству.

«Очень впечатляюще, – подумала она, вновь и вновь окидывая взглядом здание, – у дома несомненно есть свой стиль».

Подняв большой медный молоток, Кэйси ударила в массивную дубовую дверь. В ответ раздался гулкий звук. Улыбнувшись, она поглядела на постепенно бледнеющее небо. Скоро стемнеет. Дверь за ее спиной открылась. Кэйси увидела невысокую негритянку в черном форменном платье и белом переднике.

«Прямо как в кино, – решила Кэйси, – и, похоже, фильм приключенческий. Хотя поживем – увидим».

– Привет.

– Добрый вечер, мэм, – ответила горничная вежливо, но вход загородила не хуже какого-нибудь дворцового стражника при алебарде и густых усах.

– Добрый вечер, – повторила весело Кэйси. – Полагаю, мистер Тейлор ожидает меня.

– Мисс Уайет? – Горничная окинула ее подозрительным взглядом, отнюдь не приглашая войти. – Полагаю, мистер Тейлор ожидает вас завтра.

– Да, но, видите ли, я приехала сегодня вечером.

Все еще улыбаясь, Кэйси прошла мимо застывшей на пороге горничной в холл.

– Очевидно, вы можете ему доложить, что я уже здесь, – подсказала она и повернулась, чтобы получше рассмотреть приглянувшийся ей канделябр на три свечи.

Все еще настороженно глядя на Кэйси, горничная закрыла дверь.

– Если вы подождете здесь, – и она показала на кресло в стиле Людовика XV, – я сообщу мистеру Тейлору о вашем приезде.

– Спасибо, – сказала Кэйси не глядя, ибо внимание ее было уже целиком поглощено автопортретом Рембрандта. Горничная бесшумно удалилась.

Кэйси не спеша перешла к другой картине. Ренуар. Все, разумеется, подлинники. «Да это не дом, а музей», – подумала она, продолжая прогуливаться по холлу, будто по галерее, рассматривая картины. – Такие картины не могут храниться в личных коллекциях, – подумала Кэйси не то чтобы возмущенно, но с досадой. – Люди должны их видеть, независимо от желания мистера Тейлора. Интересно, неужели этот дом жилой?» – и она провела пальцем по массивной золотой раме.

Но тут ее внимание привлекли голоса, и Кэйси невольно прошла вперед, к двери.

– Она – специалист высокого класса по культуре американских индейцев. Ее последнее исследование произвело фурор. Ей всего двадцать пять, но в антропологических кругах, Джордан, ты не поверишь, ее считают просто феноменом.

– Верно, верно, Гарри, мне все это очень хорошо известно, иначе я бы не согласился пригласить ее в качестве консультанта в работе над моей книгой.

И Джордан Тейлор задумчиво покрутил в высоком бокале предобеденный мартини, а затем медленно стал пить. Мартини был сухой, замечательный, вермут горчил чуть-чуть, ровно столько, сколько нужно.

– Но я действительно ума не приложу, как мы с ней сумеем прожить несколько месяцев в одном доме. Как ни крути, а встречаться придется не только за работой. Старые девы, занимающиеся наукой, очень скучны. Я никогда не водил с ними дружбы.

– Но тебе же не подружка нужна, Тейлор, – возразил второй мужчина, извлекая из своего бокала оливку. – Тебе нужен знаток культуры американских аборигенов. Ты его получил.

И говоривший проглотил оливку.

– Что касается подружек, то они только отвлекают от дела.

Джордан Тейлор скорчил гримасу и поставил стакан. Он неизвестно почему волновался.

– Ну, твоя мисс Уайет вряд ли сможет меня отвлечь.

Он сунул руки в карманы очень элегантных слаксов, глядя, как его собеседник приканчивает свой мартини.

– Знаешь, я уже составил ее портрет, конечно, приблизительный, но вряд ли я сильно ошибусь: волосы какого-то серого, мышиного цвета, словно припудренные, лицо тощее, очки с толстыми стеклами на длинном носу. Одежда, подчеркивающая отсутствие всяких форм, и нога пехотинца.

– Нет, нога у меня маленькая.

Мужчины повернулись к двери и замерли, уставившись на Кэйси.

– Мистер Тейлор? – пройдя через комнату, Кэйси протянула ему руку. – А вы, наверное, доктор Родс? Последние несколько недель мы с вами довольно оживленно переписывались. Рада познакомиться.

– Да, но я… – и Гарри в растерянности нахмурил густые брови.

– Я Кэтлин Уайет. – И, прежде чем обернуться к Джордану, Кэйси наградила своего коллегу ослепительной улыбкой.

– Как видите, я не зачесываю волосы назад, да это и бесполезно. Они ни за что не желают лежать гладко. – И Кэйси демонстративно дернула себя за непокорный локон.

– И цвет у них отнюдь не мышиный, – продолжала она. – Он скорее красновато-золотистый. Лицо, безусловно, не тощее. Скулы, конечно, выделяются, но и только. Лицо, заметьте, это нисколько не портит. Я закурю?

Кэйси поискала в сумочке сигарету и выжидательно взглянула на Гарри Родса. Он порылся в кармане и вытащил зажигалку.

– Спасибо. Так на чем я остановилась? О, да. – Она явно не собиралась останавливаться на сказанном.

– Да, я надеваю очки для чтения, когда они под рукой, но вы же не это имели в виду? Ну что же, кажется, все? А можно сесть? Ног под собой не чую.

И, не дождавшись ответа, она уселась на обитый золотой парчой стул. Тщательно погасила сигарету в хрустальной пепельнице и выдала очередную оригинальную реплику:

– Они ведь такие маленькие.

После чего, откинувшись на спинку стула, смерила Джордана Тейлора пристальным взглядом зеленых глаз, оценивая произведенное впечатление.

– Ну что ж, мисс Уайет, – Джордан медленно приходил в себя. – Право, не знаю, то ли извиняться, то ли аплодировать вам.

– Я бы предпочла выпить. У вас есть текила?

Он подошел к бару.

– Текилы нет. Вермут вам не подойдет?

– Великолепно подойдет. Благодарю.

Кэйси осмотрелась. Комната была большая, совершенно квадратная, с дорогими панелями. Одну из стен занимал большой мраморный камин с затейливой резьбой. Широкое зеркало в раме красного дерева отражало дрезденский фарфор на каминной полке. Толстый ковер и тяжелые занавеси довершали общее впечатление.

«Слишком официально», – подумала она, оглядывая тщательно продуманное убранство. Она бы предпочла снять мрачноватые шторы совсем и заменить их чем-нибудь попроще. А ковер, наверное, скрывал прекрасный наборный паркет.

– Мисс Уайет, – Джордан вновь привлек внимание Кэйси к себе, протянув ей стакан. Их взгляды встретились. Было любопытно узнать, что представляет собой другая сторона. Потом какое-то движение у двери отвлекло их.

– Джордан, Миллисент говорит, что приехала мисс Уайет, но она, конечно, что-то напутала, – о!

Женщина, появившаяся в комнате, осеклась, увидев Кэйси.

– Вы Кэтлин Уайет?

С той же настороженностью, что и горничная, вошедшая оглядела Кэйси, ее серые брюки и ярко-голубую блузку.

Кэйси с удовольствием тянула вермут через соломинку.

– Да, так оно и есть.

Она тоже окинула взглядом элегантную светскую матрону, мать Джордана Тейлора, Беатрису Тейлор, даму с тщательно наложенным макияжем, выхоленную, безупречно одетую. «Беатриса Тейлор знает себе цену», – подумала Кэйси.

– Надеюсь, вы не в обиде, мисс Уайет, мы ожидали вас только завтра.

– Я управилась с делами скорее, чем рассчитывала, – отвечала Кэйси и снова потянула вермут, – поэтому вылетела более ранним рейсом. – Она улыбнулась. – Не видела смысла в том, чтобы тратить время понапрасну.

– Разумеется, – но Беатриса мимолетно нахмурилась. – Ваша комната готова, – и обратила взор к сыну. – Я отвела мисс Уайет «Комнату в стиле Регентства».

– Рядом с Элисон? – Джордан замешкался, зажигая сигарету, и взглянул на мать.

– Да, я подумала, что, может быть, мисс Уайет будет приятно иметь общество. Элисон моя внучка, – объяснила она Кэйси. – Девочка живет с нами. Три года назад мой сын и невестка погибли. Бедняжке Элисон было тогда всего восемь.

Беатриса снова обратилась к сыну:

– Пойду распоряжусь относительно багажа мисс Уайет.

– Хорошо.

Мать вышла из комнаты, а Джордан сел на диван.

– Наверное, следует обсудить наши дела.

– Разумеется.

Кэтлин прикончила вермут и поставила стакан на столик рядом.

– Вы предпочитаете график, ну, работу в строго определенные часы? С девяти до двух, с восьми до десяти? Или предпочитаете порхать? – решительно приступила к делу Кэйси.

– Порхание? – повторил Джордан и недоуменно взглянул на Гарри.

– Да, – и она сделала выразительный жест.

– Ах, порхать! – Джордан, усмехнувшись, кивнул. Забавно. Она совершенно не похожа на «зашнурованную» старую деву, занимающуюся наукой, образ которой он себе создал.

– Почему бы не попробовать и то, и другое?

– Хорошо. Завтра я ознакомлюсь с вашим планом, и тогда обговорим уже все детали. Заодно скажете, на чем хотите остановиться в первую очередь.

Пока Гарри готовил второй мартини, Кэйси с минуту внимательно разглядывала Джордана. «Очень недурен собой», – решила она. Правда, стиль вылощенный, уолл-стритовский – не в ее вкусе. Но волосы определенно хорошие – мягкого каштанового цвета, с несколькими более светлыми прядями. Конечно, неплохо бы ему выбраться из своего музея и немного подзагореть, хотя вряд ли он любит разгуливать по пляжам. Ей всегда нравились голубоглазые мужчины, а у Джордана глаза были очень темные. Впрочем, взгляд был весьма проницателен, что говорило в его пользу. Худощавое лицо. Хорошей лепки. Интересно, нет ли в его жилах крови индейцев-шайеннов? Очень уж подходящее для этого строение черепа. Ученому виду, строгой одежде и солидной манере держаться определенно несколько противоречила чувственная линия рта. Контраст ей понравился. Сложение у него под стать теннисисту. Широкие плечи, натренированные, сильные руки. Вот только портного держит элитарного и консервативного. «И это очень плохо», – подумала она.

Но с ним надо быть настороже, не все увидишь с первого взгляда. У нее появилось ощущение, что за кажущейся холодностью ученого скрывается отнюдь не флегматичный темперамент. Судя по его книгам, он умен. Единственное, что ей в них не нравилось, так это некоторая сухость.

– Уверена, что мы хорошо сработаемся, мистер Тейлор, – сказала Кэйси вслух. – Вы прекрасно пишете.

– Спасибо.

– Не за что, ведь ко мне это не имеет никакого отношения. – И Кэйси улыбнулась.

Губы Джордана тоже дрогнули в непроизвольной улыбке. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Не так представлялась эта встреча и уж совсем не такой оказалась Кэтлин Уайет – хотя и молодой, но уже известный антрополог и прочая, прочая…

– Я очень рада, что смогу помочь, – продолжала Кэйси, – и, конечно, очень благодарна вам, доктор Родс, за то, что вы предложили в помощницы мистеру Тейлору именно меня.

Ее взгляд остановился на Гарри.

– У вас такие рекомендации – они были безупречны, – промямлил Гарри, пытаясь свести воедино ту Кэтлин Уайет, чьи работы он читал, с этой кудрявой резвой худышкой, которая все время улыбалась и тараторила с излишней непринужденностью.

– Вы же окончили Мэрилендский университет с красным дипломом.

– Совершенно верно. А степень магистра получила в Колумбийском. Я работала вместе с доктором Сполдингом во время его колорадской экспедиции. Наверное, моя статья о ней и привлекла ваше внимание.

– Извините, сэр, – на пороге топталась горничная-негритянка. – Вещи мисс Уайет уже в ее комнате. Миссис Тейлор предлагает ей освежиться перед обедом.

– Спасибо, но обед я пропущу, – сказала Кэйси горничной и снова обернулась к Родсу:

– А наверх, пожалуй, поднимусь. Дорога меня вконец измотала. Спокойной ночи, мистер Родс. Полагаю, мы еще увидимся. До завтра, мистер Тейлор.

И она исчезла из комнаты так же незаметно, как до этого появилась в ней. Мужчины, ошеломленные стремительностью натиска этого хрупкого существа, остались одни.

– Итак, Гарри, – сказал Джордан, ощущая, что прежний порядок бытия круто изменился, – ты, кажется, говорил, что ничто не должно отвлекать от работы?

Поднявшись за горничной по лестнице, Кэйси остановилась в дверях отведенной ей комнаты. В интерьере преобладали бледно-розовые и золотистые тона. Розовые занавеси оттеняли перламутрово-белые стены. Подушки розовые и из золотой парчи изысканно смотрелись на резных стульях эпохи Регентства. Имелся и туалетный столик в соседстве с большой тахтой, покрытой бархатным покрывалом более темного оттенка, чем занавеси. И наконец – огромная кровать с москитной сеткой, занавесями и неизменно розовым шелковым покрывалом.

– Отпад… – пробормотала Кэйси и шагнула через порог.

– Прошу прощения, мисс?

Обернувшись, Кэйси с улыбкой сказала изумленной горничной:

– Ничего. Комната подходящая во всех отношениях.

– Приготовить для вас ванну, мисс Уайет?

– Приготовить ванну? – Кэйси потрясенно вздохнула. – Нет, спасибо, Миллисент, – правильно?

– Да, мисс. Очень хорошо, мисс. Если вам что-нибудь потребуется, вы только нажмите цифру девять на внутреннем телефоне.

Миллисент бесшумно выскользнула из комнаты и тщательно закрыла за собой дверь.

Кэйси бросила сумочку на кровать и стала осматривать комнату более детально.

На ее вкус, она была слишком розовая и какая-то нежилая. Кэйси решила не обращать на это внимания и проводить здесь как можно меньше времени. К тому же она очень устала, чтобы беспокоиться о том, где ей придется сейчас лечь спать. Кэйси стала рыться в комоде, куда Миллисент сложила ее вещи, в поисках ночной рубашки.

– Войдите, – отозвалась она на стук в дверь. Потом, оторвавшись от своего занятия, подняла глаза и сказала:

– Привет. Ты, должно быть, Элисон.

Она увидела высокого, худого ребенка в дорогом платье строгого покроя. Длинные белокурые волосы девочки были тщательно расчесаны и аккуратно стянуты на голове лентой. Глаза у нее были большие и темные, но взгляд какой-то отсутствующий. В нем не было ни радости, ни печали – вообще ничего. Кэйси почувствовала, как в ней шевельнулась жалость. Дети не должны смотреть вот так, без всякого выражения.

– Добрый вечер, мисс Уайет, – нарушила молчание Элисон, но в комнату не вошла. – Я подумала, что должна вам представиться, раз в течение нескольких месяцев мы будем пользоваться одной ванной.

– Удачная мысль, – Кэйси взглянула Элисон прямо в лицо. – Лучше, наверное, знать друг друга, когда мы столкнемся, желая побыстрее принять душ.

– Если вы предпочитаете пользоваться ванной в определенное время, я буду рада уступить вам.

– Да мне как-то все равно. Я, знаете ли вы, не в первый раз делю ванную и ничего. Ты напрасно беспокоишься.

Кэйси плюхнулась на кровать и с сомнением посмотрела на москитную сетку.

– Постараюсь не мешать тебе по утрам. Ты же, наверное, ходишь в школу.

– Да, я посещаю школу с этой осени. В прошлом году у меня был учитель. Я очень нервная.

– Вот как? – Кэйси удивленно вздернула брови, стараясь не улыбнуться. – Что до меня, то я почти совсем без нервов.

Элисон нахмурилась. Не зная, что делать, то ли войти, то ли удалиться, она медлила на пороге.

Кэйси заметила, что девочка отлично вымуштрована, но инициативы не проявляет. Взрослые не приглашают – не входит, не отпускают – не уходит, так и стоит в нерешительности, аккуратно сложив руки. И этому ребенку всего одиннадцать?!

– Скажи-ка, Элисон, а как ты здесь развлекаешься?

– Развлекаюсь? – и Элисон как зачарованная переступила порог комнаты.

– Ну конечно. Ты же не можешь все время заниматься в школе. – И, отбросив непокорный локон, упавший на глаза, заметила: – Я, кстати, тоже не собираюсь работать все двадцать четыре часа в сутки.

– Здесь есть теннисный корт, – и Элисон осторожно подошла чуточку поближе, – и бассейн.

Кэйси кивнула.

– Люблю плавать, – затараторила она, – но я плохо играю в теннис. А ты играешь?

– Да.

– Здорово! Может, ты и меня поучишь, – и Кэйси снова окинула взглядом комнату. – Скажи-ка, а твоя спальня тоже розовая?

Элисон не сразу переключилась на другую тему. Она помолчала, подумала:

– Нет, она в сине-зеленых тонах.

– М-м-м, хорошее сочетание, – и Кэйси, сморщившись, посмотрела на розовые занавески. – Знаешь, когда мне было пятнадцать, я выкрасила свою комнату в пурпурный цвет, и меня после этого два месяца мучили кошмары.

Она поймала пристальный, немигающий взгляд Элисон.

– Что-нибудь не так?

– Вы не похожи на антрополога, – выпалила Элисон и, спохватившись, замолчала, изо всех сил стараясь остаться в вежливо-холодноватых рамках хорошего тона.

– Нет? – Кэйси вспомнила о Джордане и удивленно спросила: – Но почему?

– Вы хорошенькая, – и Элисон густо покраснела.

– Ты так думаешь?



Кэйси встала и, картинно вглядываясь в зеркало, прищурилась.

– Иногда и мне так кажется, но вообще-то я считаю, что у меня слишком маленький нос.

Элисон тоже смотрела на отражение Кэйси. Их взгляды в зеркале встретились, и Кэйси приветливо улыбнулась. То была спокойная, теплая и всепонимающая улыбка. Губы Элисон, столь похожие на дядины, бессознательно дрогнули. Похоже, эту девочку умудрились отучить улыбаться.

– Мне пора идти обедать, – и она попятилась к двери, явно не желая терять из виду улыбку Кэйси.

– До встречи, Элисон.

Дверь закрылась, и Кэйси вздохнула. «Интересное семейство, – решила она, снова подумав о Джордане. – Очень интересное».

Она вернулась к комоду, взяла ночную рубашку и задумалась, держа ее в руках. Как же впишется в это интересное семейство Кэйси Уайет? Она, вздохнув, села в кресло-качалку. Разговор Джордана и доктора Родса, в который она так неожиданно вторглась, позабавил ее. Но все же… Кэйси снова вспомнила характеристику, данную ей Джорданом.

Типичное представление непрофессионала об ученом, вернее, о женщине, занимающейся наукой. А что касается Гарри Родса, то его она, очевидно, совсем сбила с толку. Кэйси чуть не расхохоталась, вновь представив его растерянное лицо. Родс ей, наверное, понравится. Он довольно солидный и важный, но при этом, похоже, очень милый человек. Беатриса Тейлор – совсем другое дело. Кэйси откинулась на спинку кресла и приказала себе расслабиться. Между нею и этой пожилой надменной женщиной нет и не может быть ничего общего. Хорошо бы наладить отношения типа «здравствуйте – до свидания». Так что, если повезет, враждебности не возникнет. Ну, а что касается девочки…

Кэйси, закрыв глаза, стала расстегивать блузку. Какая Элисон взрослая для своего возраста! Слишком взрослая. Кэйси знала, что это такое – рано потерять родителей. Это смятение, чувство, что тебя предали и одновременно ощущение собственной вины. Справляться со всем этим ребенку не по силам. Кто ей заменяет мать? Беатриса? Но Кэйси не могла представить, что эта подчеркнуто элегантная суховатая дама может по-матерински относиться к одиннадцатилетней девочке. Она способна только следить, чтобы Элисон была хорошо одета, хорошо накормлена. На первом месте, конечно, приличные манеры. Кэйси вновь почувствовала жалость.

И, наконец, Джордан. Вздохнув, Кэйси встала, сняла блузку и сбросила туфли.

С ним нелегко будет подружиться. Впрочем, Кэйси и не была уверена, что хочет этого. Она не прочь способствовать успеху его книги. Она постарается: подскажет детали, психологические особенности. В общем, ее знания в его распоряжении, но сейчас она хочет только одного: немедленно очутиться в ванне. Кэйси включила горячую воду на полную мощность. Неделя чтений лекций в Нью-Йорке, часы, проведенные в самолете, измотали ее окончательно. Мыслям о Джордане Тейлоре придется подождать до завтра.

«А завтра, – подумала она, погружаясь в горячую воду с пеной, – наступит очень скоро».

2

Солнце играло на поверхности бассейна разноцветными бликами. Джордан заканчивал свой десятый заплыв. Он рассекал воду сильными, уверенными движениями. Плавая, Джордан ни о чем не думал, прислушиваясь только к велениям своего тела. Мозг его был слишком перегружен: образы, картины и слова теснились там, переполняя воображение. И сейчас мозг отдыхал. Мозг отдыхал, а тело трудилось, и так Джордан привык начинать каждый свой день.

Но сегодня утром ему надо было кое-что обдумать. Появление Кэтлин Уайет. Она обворожительна. А он совсем не был уверен, что хотел бы сотрудничать с обворожительной женщиной. Роман, над которым он сейчас работает, возможно, станет самым главным во всем его творчестве. И он подумал, что, если бы Кэтлин Уайет больше походила на образ, возникший в его воображении до встречи с ней, было бы гораздо лучше. То, какой она оказалась в действительности, сильно его взбудоражило.

Подплыв под водой к стенке бассейна и развернувшись для очередного броска, он взглянул вверх и увидел сквозь толщу воды смутные очертания лица в обрамлении золотисто-рыжих локонов.

– Привет.

Вынырнув и сняв очки, Джордан прищурился от солнечного света. Кэйси сидела нога на ногу на краю бассейна. Ее шорты и майка обнажали белую кожу. В октябре в Нью-Йорке не загоришь. В глазах светилось любопытство. Она улыбалась. «Нет, это улыбчивое создание чересчур возбуждает», – подумал он снова.

– Доброе утро, мисс Уайет. Вы ранняя пташка.

– Наверное, я еще не приспособилась к разнице во времени.

Он сразу понял, что ее акцент не типичен для Восточного побережья.

– Я собираюсь бегать.

– Бегать? – рассеянно повторил он, пытаясь точнее определить характер произношения.

– Да, мне нравится. Особенно с утра.

Она взглянула на безоблачное небо.

– Вообще-то я стала бегать еще до того, как это вошло в моду. Я, правда, не люблю ничего общепринятого, но остановиться уже не могу. А вы плаваете каждое утро?

– Когда удается.

– Может быть, я тоже займусь плаванием вместо бега. Больше мышц работает и не потеешь.

– Как-то никогда не смотрел на это с такой точки зрения.

Высунувшись из воды по пояс, он потянулся за полотенцем.

Кэйси внимательно смотрела, как он энергично вытирает голову. Потом Джордан выскочил из воды на бортик. Тело, блистающее капельками воды, было худощавое, жесткое на взгляд, бронзовое от загара. На руках и плечах бугрились мускулы. Волосы на груди были такими же светлыми, как выгоревшие пряди на голове. Купальные трусы плотно облегали бедра. Значит, она угадала тогда, что под его консервативным костюмом скрывается тело атлета. Она почувствовала легкий укол желания, но пренебрегла. Джордан Тейлор не тот человек, с которым следует завязывать близкие отношения, да и время для этого не подходящее.

– Да, плавание, несомненно, позволяет сохранить себя в форме, – заметила она.

Он на секунду замер, а затем ответил:

– Благодарю вас, мисс Уайет. – Встряхнул головой и взял короткий махровый халат.

Кэйси встала – быстро, но в то же время грациозно. Голова ее оказалась на уровне его подбородка.

– Вы не против начать сразу после завтрака? Но если у вас другие дела, я сама могу просмотреть план и наброски.

– Нет, я настроен на работу. Мысль о том, чтобы привлечь к делу ваши обширные познания, становится заманчивей с каждой минутой.

– Неужели? Надеюсь, Джордан, вы не будете разочарованы. Кстати, я собираюсь называть вас по имени. Все равно, раньше или позже, мы к этому придем.

Он кивнул.

– А мне следует называть вас «Кэтлин»?

– О, я очень надеюсь, что вы не станете, – и усмехнулась, – меня еще никто так не называл.

Он понял, хотя и не сразу:

– Значит, Кэйси.

И посмотрел на нее своим глубоким, изучающим взглядом, что несколько ее смутило. Джордан заметил мимолетное облачко в ее глазах.

– А можно уже поесть? – требовательно осведомилась она. Будет проще, если они сразу же займутся чем-нибудь более материальным, чем разговоры. – Я уже давно проголодалась.

Сразу же после завтрака Кэйси и Джордан закрылись в его кабинете. Комната была большая, вдоль стен тянулись полки с книгами. Воздух был пропитан запахами старой кожи и свеженатертой мебели, смешанными с ароматом дорогого табака. Кэйси кабинет понравился. Чувствовалось, что здесь шла хорошо организованная толковая работа. Нигде не было видно никакого беспорядка, ни разбросанных рукописей, ни нагромождения книг.

Кэйси в больших очках в темной оправе сидела у окна и читала заметки Джордана. Она была боса и лениво покачивала ногой в воздухе, быстро пробегая глазами страницы.

«Ее нельзя назвать очень красивой», – решил Джордан. Во всяком случае ее красота не классического стиля. Но она из тех, на ком останавливают взгляд. Когда она улыбается, то кажется, что лицо светится изнутри. Глаза смеются чему-то очень забавному, известному только ей одной. Она высока, по-мальчишески худа, узкобедра и длиннонога. Мужчину, который ляжет с ней в постель, ждут не изгибы, а углы. И Джордан нахмурился, недовольный таким поворотом своих мыслей.

В ее движениях было что-то от жеребенка – такая же игра и возбужденность. А сейчас казалось, будто это и не она. Сидит тихо и смирно. И молчит. Черты лица спокойны. Единственное движение – небрежно покачивает голой ногой.

Кэйси прекрасно понимала, что Джордан ее рассматривает. Он делал это весьма откровенно.

– У вас здесь есть замечательный рассказ, – сказала она, нарушив молчание и резко оборвав внезапно возникшую сексуальную напряженность, которая начала между ними возникать.

– Спасибо, – и он наморщил лоб. Он тоже почувствовал известную неловкость, и ему это тоже не нравилось.

Кэйси взяла сигарету и молча глядела на Джордана, держа ее в пальцах.

– Но создается впечатление, что вы имеете дело только с индейцами – жителями прерий. Согласна, в представлении большинства они самые типичные американские индейцы. Но на самом деле наоборот.

– Неужели? – он встал и поднес огонь к сигарете, которую она все еще сжимала в пальцах. – Ну что ж, поручаю вам развеять это обманчивое представление и нарисовать мне истинное положение вещей.

– Но вы прекрасно могли бы все это сделать и сами, подобрав хорошие справочники, – и Кэйси откинулась на спинку стула. – Зачем вам понадобилась я?

Джордан снова сел и поглядел на нее. Он рассматривал ее внимательно и подробно. Взгляд был явно рассчитан на то, чтобы смутить Кэйси.

– Итак, вам незачем было для этого посылать за мной в Нью-Йорк, – сухо закончила она. – И краснеть, как девушка, тоже незачем, – Кэйси улыбнулась, и его губы дрогнули в ответной улыбке.

– И вот что я вам еще скажу, – решительно продолжала она, – я хороший антрополог, но вовсе не убежденная старая дева. А теперь скажите-ка мне поточнее, что именно от меня вам требуется в работе над книгой.

– Вы всегда столь откровенны?

– Смотря по обстоятельствам, – уклончиво ответила Кэйси. Не стоит впадать в полную искренность, это глупо. – Так что же относительно книги?

– Мне нужны факты: подробное описание обычаев, одежды, жизни поселений – когда, где и как.

Он молчал, зажег тонкую сигару и посмотрел на Кэйси сквозь дымовую завесу.

– Да, я могу воспользоваться справочником, но мне этого недостаточно. Я хочу знать, почему все так, а не иначе.

Кэйси раздавила в пепельнице сигарету. Джордан отметил, что затянулась она всего-то два раза. Нет, куда более нервна, чем склонна это показывать.

– Вы хотите уяснить для себя, почему культура развивалась именно этим путем, почему выжила или, наоборот, поддалась давлению внешних обстоятельств?

– Совершенно точно.

«При занимательной сюжетной линии, с удачной стилистикой, книга у него получится чудесная», – подумала Кэйси.

– О’кей, – внезапно согласилась она. С сияющей улыбкой она посмотрела на Джордана как бы сверху вниз. – Я дам вам общее представление. А насчет частностей мы договоримся позже.

Спустя три часа Джордан стоял у окна и смотрел вниз, на бассейн. Там в одиночестве плавала Кэйси. На ней был туго облегающий купальник. Он видел, как она нырнула и стремительно поплыла над мозаичным полом бассейна.

«Она плавает, – подумал он, – как делает все остальное, энергично, порывисто. Она бегун на короткие дистанции».

Кэйси вынырнула, перевернулась на спину и замерла, медленно покачиваясь на воде. Она думала о Джордане Тейлоре, глядя, как редкие белые облачка, вытянувшись в одну линию, плывут по голубому небу. «Он блестяще одаренный человек, консервативный, удачливый. И невероятно сексуальный. Но почему меня это должно волновать?»

Она прищурилась от яркого солнца, отдаваясь и телом, и мыслями свободному колыханию волн. «Я ведь, в сущности, должна радоваться и гордиться тем, что именно меня попросили работать вместе с ним. И совсем недавно я все это ощущала. А сейчас что-то не пойму, наверное, это так дом этот действует, – решила она и закрыла глаза. – Надо же, нигде – ни пылинки! Как это люди могут жить без пыли? Наверное, он член какого-нибудь очень закрытого клуба. Представляю, какие классные женщины бывают в его жизни», – Кэйси выругала себя и перевернулась на живот.

«В ее жизни, конечно, были мужчины, – думал Джордан. – Другие ученые, профессора, преподаватели, может быть, один-два художника-неудачника». Он осекся и, выругавшись, отвернулся от окна.

Кэйси вылезла из бассейна и стряхнула воду с волос. «Ну что ж, – подумала она, взглянув на расставленный шезлонг рядом, – если я собираюсь жить какое-то время среди богачей, то нужно вовсю наслаждаться их образом жизни». Она удобно устроилась и позволила солнцу согреть прохладное тело и высушить влажную кожу. Но все же, все же… личный бассейн, собственный теннисный корт. Она окинула ленивым взглядом огромную лужайку, окаймленную зеленеющим кустарником и огороженную каменной стеной. Частное владение! Кэйси сморщила нос. Как же, мы обладаем собственностью! Закрытой для всех посторонних. Интересно, как часто он выбирается за пределы своей собственности? Вот так раз – ее мысли снова вернулись к Джордану. Кэйси вздохнула, смиряясь с фактом: очевидно, она часто будет думать о нем. Закрыв глаза, она неожиданно для себя мгновенно уснула.

– Вы обгорите!

Кэйси открыла глаза и узнала Джордана.

– Привет, – и она наградила его сонной улыбкой.

– Вы очень белокожая и легко можете обгореть.

В голосе его прозвучало некое недовольство, и она взглянула на Джордана внимательнее.

– Да, вы, пожалуй, правы, – и тронула пальцем плечо. – Нет, еще ничего. – И снова взглянула ему прямо в глаза. – Что-нибудь не так?

– Все в порядке.

Он не желал признаться даже самому себе, что ему трудно сосредоточиться, зная, что достаточно выглянуть в окно, и увидишь ее.

– Завтра часы работы будут соблюдаться аккуратно, – сказала она. Возможно, он раздражен тем, что она сегодня уделила ему мало времени. – Проклятые самолеты вымотали меня совершенно. Возможно, я вообще плохо переношу высоту.

Волосы у нее почти высохли, и она рассеянно взъерошила их. В солнечном свете они казались почти медными.

– Я вам нужна?

Джордан задумчиво посмотрел на нее.

– Думаю, да.

Кэйси уловила двойной смысл его слов и решила, что умнее будет принять вызов.

– Похоже, мы оба неосторожны в выражениях.

Она улыбалась, но в возникшей паузе явно чувствовалась неловкость.

Джордан шагнул вперед, и это непроизвольное движение удивило обоих. Он протянул руку и коснулся ее волос.

– Вы на редкость симпатичная женщина.

– Значит, наша симпатия взаимна, – ответила она ровно. – И мы будем некоторое время работать вместе, в одной комнате, возможно, подолгу. Стоит ли усложнять наши отношения? Я не из робости это говорю, Джордан. Я практична. Мне очень хочется, чтобы ваша книга удалась. Поверьте, для меня это будет значить не меньше, чем для вас.

– Рано или поздно, но мы займемся любовью.

– Вот как?! – и Кэйси упрямо вздернула подбородок.

– Да, именно так, – и, повернувшись, он ушел.

«Ну что ж, – подумала она, – неожиданность атаки и стремительность натиска. Он, наверное, всегда добивается чего хочет».

Она снова растянулась в шезлонге. Хотя высокомерие Джордана возмутило, но в прямоте ему не откажешь. Заявил, чуть ли не как о свершившемся факте. Значит, он может забыть о своих лощеных манерах и корректном поведении, когда пожелает. Да, с ним, наверное, будет труднее иметь дело, чем она предполагала.

Глупо отрицать, что ее к нему влечет, но не менее глупо действовать под влиянием одного лишь влечения. Кэйси нахмурилась и закрутила локон вокруг пальца. Что общего у Кэтлин Уайет с Джорданом Тейлором? Ничего. Она решительно не хочет быть с мужчиной в близких отношениях, если для этого нет твердого основания. Одного мимолетного внезапно вспыхнувшего желания маловато. Не спасает и взаимное уважение. Нужна нежность, взаимная и постоянная, потребность друг в друге. А Кэйси совсем не была уверена, что испытывает что-либо подобное к Джордану Тейлору. «Ну что ж, время покажет», – сказала она себе и преспокойно продолжала лежать. Кто-то прошел по галерее над бассейном.

Взглянув вверх, Кэйси улыбнулась и махнула рукой. Элисон поколебалась мгновение, но все же подошла.

– Привет, Элисон. Ты только что из школы?

– Да.

– А я вот сбежала со своих занятий, – и Кэйси снова откинулась на подушки. – А ты когда-нибудь прогуливала уроки?

Элисон явно ужаснулась:

– Конечно, нет!

– Ну и зря! Это иногда бывает очень весело.

«Милый ребенок, – подумала Кэйси, – и чересчур одинокий».

– Что ты сейчас проходишь в школе?

– Американских поэтов.

– А у тебя есть любимый поэт?

– Мне нравится Роберт Фрост.

– Я тоже всегда любила Фроста. – И Кэйси улыбнулась любимым строкам, мелькнувшим в памяти. – Его стихотворения всегда напоминают мне о дедушке.

– Вашем дедушке?

– Он врач в Западной Виргинии. Знаешь, голубые скалы, лес, быстрые реки. В последний раз, когда я приезжала домой, он все еще ходил на вызовы.

«Да он будет ходить на вызовы и в сто лет», – подумала Кэйси и вдруг затосковала по нему так остро, ей захотелось увидеться с дедом немедленно. Она слишком долго не была дома.



– Он невероятный человек, такой большой, высокий, сильный и седой. Голос громкий, как из бочки. А руки нежные.

– Хорошо, наверное, иметь такого дедушку, – пробормотала Элисон, стараясь мысленно представить его. – А вы часто виделись с ним, когда росли?

– Каждый день.

Кэйси мгновенно узнала эту грусть. Она протянула руку и коснулась волос Элисон.

– Мои родители погибли, когда мне было восемь лет. И он меня вырастил.

Взгляд у Элисон стал очень напряженным.

– Вы скучали по ним?

– А я и сейчас иногда по ним скучаю.

«Рана все еще болит», – подумала Кэйси.

– Для меня они всегда останутся молодыми и счастливыми, всегда будут вместе, и от этой мысли мне становится легче.

– Мои часто смеялись. Я вспоминаю, как они смеялись, – прошептала Элисон.

– И это хорошее воспоминание. Пусть оно всегда будет с тобой.

«А самой девочке, несомненно, не хватает в жизни смеха», – решила Кэйси и почувствовала досаду. Джордан слишком занят, чтобы замечать это.

– Элисон, – позвала она. – Бьюсь об заклад, ты переодеваешься к обеду.

– Да, мэм.

– Не зови меня «мэм». Мне тогда кажется, что мне миллион лет. Зови меня просто Кэйси.

– Но бабушке не понравится, если я взрослую женщину будут называть по имени.

– Все равно называй меня Кэйси, а с бабушкой я договорюсь сама, если потребуется. Пойдем со мной, поможешь мне выбрать, что надеть. Я не хочу опозорить имя Тейлоров неподходящим туалетом.

Элисон изумленно уставилась на нее:

– Вы хотите, чтобы я помогла вам выбрать платье?

– Ну, ты, наверное, лучше меня разбираешься в этих делах. – Кэйси взяла Элисон за руку и повела за собой.

Несколькими часами позже Кэйси стояла на пороге гостиной, разглядывая присутствующих.

Беатриса Тейлор восседала в парчовом кресле. На ней было черное шелковое платье и бриллианты. Драгоценные камни сияли, переливаясь, в ее ушах и на шее. Элисон сидела за пианино и послушно разыгрывала этюды Брамса. Джордан у бара смешивал предобеденные мартини.

Семейный час. Кэйси содрогнулась. Она вспомнила о своих обедах с дедушкой. Сколько смеха, споров. О шумных застольях в колледже, когда интеллектуальные беседы вдруг неожиданно сменяются веселой болтовней о самых банальных вещах. Она вспомнила о совершенно невозможной еде на раскопках. «Неужели это деньги так заставляют вести себя? – усмехнулась она про себя. – Или кому-то и впрямь это может быть по вкусу?»

Кэйси подождала, пока Элисон с трудом продерется сквозь заключительные музыкальные дебри, и вошла в гостиную.

– Привет, – сказала она, – знаете, тут можно заблудиться, ходить по дому и не встретить ни одной живой души.

– Мисс Уайет, вам следовало нажать кнопку звонка и кто-нибудь из слуг тут же проводил бы вас до гостиной.

– Спасибо, буду знать. Но я все-таки нашла дорогу сама. Надеюсь, я не опоздала?

– Совсем нет, – ответил Джордан. – Я только что начал смешивать коктейли. Как насчет мартини? А может, вы посвятите меня в тонкости употребления текилы?

– А что она уже есть?

И Кэйси, улыбаясь, подошла к нему.

– Вот это мило. Давайте я смешаю. – И взяла у него из рук бутылку. – Смотрите внимательно. Я собираюсь открыть вам старинный, тщательно оберегаемый рецепт.

– У Кэйси дедушка доктор, – внезапно выпалила Элисон.

Беатриса недовольно перевела взгляд на внучку.

– Кто это Кэйси, дорогая? – спросила она слегка раздосадованно. – Какая-нибудь твоя школьная подруга?

Кэйси увидела, как Элисон вспыхнула.

– Это я Кэйси, миссис Тейлор, – ответила она беспечно. – А теперь хорошенько выжмите лимон, – обратилась она к Тейлору – и потом продолжила: – Я просила Элисон называть меня по имени, миссис Тейлор. Не хотите ли попробовать, что получилось, Джордан?

И, не дожидаясь ответа, налила два стакана. Она улыбнулась Беатрисе, отпила немного и снова обратилась к Тейлору:

– Здорово разбирает, правда?

Он взглянул на нее и тоже отпил.

– Чудесно, – почти пропел он, – и так неожиданно.

Она тихонько рассмеялась, зная, что он имеет в виду ее, а вовсе не вкус текилы. А Джордану снова захотелось коснуться ее волос, но пришлось сдержать себя.

– А вам хотелось бы заранее знать, что вас ждет?

– О, честное слово, нет, – моментально парировала она, – я люблю, чтобы в жизни были сюрпризы. А вы, Джордан?

– У меня на этот счет нет определенного мнения, – и он чуть слышно звякнул стаканом о ее стакан. – Значит, пьем за неожиданное, – проговорил он. – Здесь и сейчас.

Кэйси была не совсем уверена, что согласна с ним, но подняла свой стакан:

– Здесь и сейчас, – повторила она.

Все последующие дни Джордан заставлял себя серьезно работать. Гарри оказался прав: Кэйси, несомненно, была знатоком в своем деле. Она была также постоянной причиной его беспокойства. От нее исходила вибрирующая сексуальность, хотя она не предпринимала ничего, чтобы его возбудить. Одежду носила самую обычную, не заботясь хотя бы о минимуме косметики.

Он смотрел, как она сидит на подоконнике в его кабинете. Солнце купалось в ее волосах, цвета, так любимого Тицианом. Она все еще была в шортах, в которых делала пробежки по утрам, и снова босая. На среднем пальце ее правой руки слабо светилось тоненькое золотое колечко. Джордан уже заметил его раньше, и теперь ему хотелось знать, кто ей подарил его и почему. Вряд ли она сама покупает себе драгоценности. Похоже, она вообще о них не думает. Он с трудом оторвался от мыслей о ней как о женщине и сосредоточил внимание на том, что она говорила.

– Особенное место в ритуальной жизни индейцев занимал так называемый солнечный танец. – Она произнесла это тихо и убедительно, как обычно, когда рассказывала о подобных вещах. – Танцующий втыкал себе в грудь стрелы и привязывал их к шесту, вокруг которого исполнял пляску, пел и молился богам, чтобы они ниспослали ему видения. Так продолжалось, пока все стрелы не вырывались из тела. Это было испытание мужества. Воин должен был доказать и себе, и всему племени, что он храбр и вынослив. Таковы были их обычаи.

– Вы это одобряете? – несколько удивленно спросил Джордан.

Кэйси ответила не задумываясь. Видимо, ее не в первый раз спрашивали об этом.

– Но это не мое дело что-то одобрять или порицать. Я исследую. Я наблюдаю. Вы писатель, и, полагаю, у вас может быть другое мнение. Но если вы собираетесь написать об этом, то постарайтесь понять их мотивы.

Отодвинув книги, чтобы не мешали, она уселась на стол.

– Если человек мог вынести такую боль, которую он еще и сам себе причинял, разве мог он не быть бесстрашным в бою? Беспощадным и жестоким к врагам? Главным было, чтобы выжило племя, все подчинялось этой единственной цели.

– Да, и тем самым сохранялась культура, – сказал Джордан и кивнул, – я понимаю вашу точку зрения.

– Существенной чертой этой культуры были видения и сны. Мужчины, у которых случались особенно яркие сновидения, становились шаманами.

И, повернувшись, она стала рыться в книгах.

– Подождите, где-то здесь есть хорошая иллюстрация. Племя черноногих… вот бы вспомнить, в какой это книге.

– А вы левша, – заметил он.

– М-м-м? Нет, я одинаково владею обеими руками.

– Это как раз все объясняет, – сказал он сухо.

– Что?

– Все, связанное с вами, – неожиданно.

Кэйси рассмеялась. Ее смех, казалось, взволновал его.

– Делайте это почаще, пожалуйста.

– Что именно?

– Смейтесь. У вас замечательный смех.

Он улыбался, глядя на нее, и улыбка действовала на Кэйси возбуждающе. Уже несколько дней она справлялась, и довольно успешно, с чувствами, рвущимися наружу. Достав сигарету, Кэйси поискала вокруг спички.

– Но если мы будем слишком часто смеяться, ваша матушка станет лагерем у дверей кабинета.

Он смотрел, как она роется в бумагах.

– Но почему же?

– Да перестаньте, Джордан. Она явно считает, что я собираюсь вас соблазнить, а потом улизнуть с половиной вашего состояния. У вас есть, чем зажечь сигарету? – раздраженно спросила она.

– А вас не интересует ни то и ни другое?

– Мы с вами деловые партнеры, – ответила она резко, продолжая шарить по столу в поисках спичек. Нервы понемногу начинали гудеть, как натянутые провода. – И, хотя вы сами по себе очень мне симпатичны, деньги как раз то самое, что свидетельствует против вас.

– Неужели? – Джордан встал и подошел к ней. – Нормальных людей деньги скорее привлекают.

В голосе его звучала досада, Кэйси вздохнула и повернулась к нему. Для них обоих будет лучше поговорить без обиняков.

– Норма, Джордан, вещь весьма относительная.

– Это слова антрополога.

– У вас глаза темнеют, когда вы сердитесь. Вам это известно? Деньги иметь очень приятно, никто не спорит. Но у них есть свойство – искажать реальность.

– Какую реальность?

– Я хочу сказать только одно, – и Кэйси откинулась назад, опершись о стол рукой, – люди с вашими деньгами никогда не видят жизнь такой, как она есть на самом деле, какой является для большинства – для тех, кто каждый день должен думать о хлебе насущном, о бюджете, кредиторах, обо всей этой, знаете ли, нищете земной. Вы избавлены от подобных забот настолько, что едва ли вообще помните о таких вещах.

– И, по-вашему, это недостаток?

– Нет, этого я не говорила.

– Не ваше дело одобрять или осуждать?

Кэйси сдула с лица волосы, лезущие в глаза. Как это ее угораздило впутаться в такой разговор?

– Оставим в покое мои проблемы. А сами вы разве не считаете, что деньги легко изолируют от повседневных забот, а заодно и простых человеческих чувств?

– Ладно, хватит, – сказал он и вдруг с силой притянул ее к себе. – Давайте-ка проверим вашу теорию изоляции, в особенности, как это вы там выразились, от «простых человеческих чувств».

И он приник к ее рту. То не был поцелуй, которого она могла ожидать. То был голодный поцелуй собственника, и он требовал немедленного и такого же безудержного ответа. Мгновение она пыталась сопротивляться. Ее рассудок восставал самым решительным образом. Но по телу пробежала горячая волна. Она услышала свой стон и крепче прижалась к Джордану.

В том, как он завладел ее ртом, было что-то дикое, необузданное. В поцелуе не было ни следа нежности. Он настойчиво требовал ответа, он упивался своей властью и желал большего. И Кэйси сдалась. Предательская слабость, охватившая ее, не оставляла ей выбора.

Он слегка отодвинулся, и она тоже отпрянула, стараясь овладеть собой.

– Нет.

Он снова крепко ее обнял.

– Я еще не нацеловался.

И опять он неистовствовал и владел ею. Он буквально вырывал у нее то, что она еще не готова была отдать. Кэйси снова пыталась вырваться из его объятий, но, не справившись с собой, уже обнимала его и хотела, чтобы поцелуй никогда не кончался.

Он грубо сжал ее грудь. Пальцы у него были длинные, тонкие, и ей показалось, что кожу обожгло. Это было больше чем удовольствие, больше чем страсть. Их она чувствовала и прежде. Было во всем этом нечто такое, чего она еще никогда не испытывала. Новое ощущение пугало ее, заставляло болезненно вздрагивать и отвечать ему со все большим пылом. А потом, когда она ощутила, что сейчас начнется настоящее безумие, он ее отпустил.

Кэйси смотрела на Джордана во все глаза. Кровь стучала в ушах, бушевала в теле. Она все еще дрожала, все еще ощущала жар его неистовства на своих губах.

– В первый раз вижу, что ты потеряла дар речи, – проговорил Джордан. Его пальцы поглаживали, ласкали ее шею, и Кэйси ощутила прилив желания с новой силой.

– Вы меня просто удивили.

Она выскользнула из его объятий и отступила на шаг. Да, обо всем этом она еще подумает, но сейчас не время. Сейчас надо снова обрести равновесие.

А он внимательно за ней наблюдал. Ему нравилось, что он нарушил ее ироничное спокойствие. Но и сам он был возбужден не меньше. Он даже не подозревал о том, как сильно ее хочет, пока не прикоснулся к ней.

– Я это введу в обыкновение – удивлять тебя.

Она обернулась и опять взглянула на него в упор.

– Меня не так-то легко удивить, и в мои планы не входит интрижка с вами, Джордан.

– Ну что ж, от этого все будет только интереснее, потому что я как раз рассчитываю на нечто подобное.

«Я ошиблась в своих предположениях, – подумала Кэйси. – Он вовсе не так уж связан условностями. Под светским лоском скрывается нечто непреклонное и жесткое. Надо вести себя поосторожнее». Она заставила свой голос звучать спокойно:

– Кажется, я собиралась показать вам удачную иллюстрацию?

Но он вырвал книгу у нее из рук и захлопнул ее.

– Сначала о главном. Как насчет того, чтобы завтра взять день отдыха и отправиться в плавание?

– В плавание? – осторожно переспросила она. – Только вдвоем, вы и я?

– Да, именно это я и имею в виду.

Обещание свободы после нескольких дней заточения в душном доме – возможность быть с ним подальше от работы – была соблазнительна. Слишком соблазнительна. Она покачала головой:

– Не думаю, что это будет разумно.

– Но ты мне не кажешься женщиной, которая всегда поступает разумно.

Его рука скользнула вдоль ее щеки.

– Однако на этот раз я поступлю именно так, в виде исключения. Я действительно не хочу, чтобы вы мной увлеклись.

Но пульс ее зачастил как сумасшедший, не соглашаясь с таким решением.

Джордан нежно поцеловал ее в висок.

– Пойдем со мной, Кэйси. Я ужасно хочу вырваться из этой комнаты, прочь от всех этих книг.

«Ну, может быть, только один раз», – подумала она.

Яхта оказалась совсем такой, как она ожидала: быстрой, роскошной, блестящей. Ей было приятно видеть, что Джордан с легкостью управляет судном длиной в пятнадцать футов. Сразу видно опытного моряка. Она сидела на носу, ей хотелось видеть, как яхта разрезает водную гладь океана. «Вот куда он бежит спасаться, когда мир, в котором он заточен, становится для него слишком тесным и душным», – размышляла Кэйси.

Джордан был обнажен до пояса и выглядел замечательно. В руках и во взгляде чувствовалась сила и уверенность в себе. Интересно, каково это – заняться с ним любовью? Она сидела по-турецки на мягкой скамье и внимательно за ним наблюдала. Какие чудесные руки!

Ветер овевал ее со всех сторон, но она представляла себе прикосновения Джордана. «Он будет требовательным любовником, – решила она, вспомнив, как агрессивен был его поцелуй. И свое ответное волнение. – Но… всегда есть это «но», хотя я не понимаю почему. И не уверена, что хочу это знать».

Джордан обернулся и поймал ее взгляд.

– О чем ты думаешь?

– Да так, фантазии, не стоящие внимания, – ответила и покраснела.

– Ой, чудо какое! – Кэйси увидела стаю дельфинов. Они прыгали и ныряли и снова подпрыгивали в волнах. – Ну разве они не замечательные?!

Она встала, чтобы не потерять равновесие, оперлась на его плечо и наклонилась над водой.

– Если я была бы русалкой, то сейчас бы плавала с ними.

– А ты веришь, что русалки существуют, Кэйси?

– Конечно, – и она улыбнулась. – А вы?

– И это спрашивает ученый? – он положил руку ей на бедро.

– А потом вы скажете, что и Санта-Клауса нет? У вас для писателя недостаточно бойкое воображение.

И Кэйси глубоко вдохнула морской воздух. Она хотела было отодвинуться, но он схватил ее за руку. Яхта качнулась, и пальцы его сжались, удерживая штурвал в равновесии. «Не обращай внимания», – сказала она себе, стараясь никак не ответить на его прикосновение.

– Подумайте-ка об этом за ланчем, – добавила она вслух.

– Проголодалась?

Он улыбнулся и встал. Его руки скользнули вверх и легли ей на плечи.

– Да, я всегда хочу есть. Интересно, что Франсуа положил в эту корзину?

– Через минуту увидишь, – ответил он и прижался губами к ее рту. Это был совсем другой поцелуй, не тот, что вчера. Уверенность в себе отнюдь не покинула Джордана, но сегодня губы его были нежны и медлительны. Кэйси чувствовала, как печет солнце, как порывистый ветер хлещет вокруг. В воздухе пахло солью. Над их головами надувались и хлопали паруса.

Голова сладко кружилась. Ах, боже мой, ну это непростительная слабость! Она очень осторожно высвободилась из его рук.

– Джордан, – начала она и запнулась, переведя дыхание. Он улыбнулся и ласково погладил ее плечи.

– Вы очень довольны собой, да? – заметила Кэйси, успокоившись.

– Если честно, то очень.

Он отпустил ее и стал опускать парус. Кэйси оперлась на поручни, не предложив помочь.

– Джордан, я, возможно, произвела на вас ложное впечатление.

Теперь она заговорила более свободно и беспечно:

– Я сказала, что не являюсь убежденной старой девой. Но я не ложусь в постель с кем попало.

Он даже не взглянул на нее:

– Но я не «кто попало».

Она откинула назад волосы со лба.

– Похоже, комплексы вас не мучат?

– Да, я как-то не замечал. А откуда у тебя это кольцо?

Кэйси взглянула на руку.

– Кольцо моей матери. А почему вы спросили?

– Просто из любопытства.

Он поднял корзину.

– Так, давай посмотрим, какими припасами снабдил нас Франсуа?

3

Дни вечного лета в Палм-Спрингс были зелено-золотистые. Небо оставалось безоблачным, дыхание пустыни сухим и теплым. Для Кэйси эта неизменность казалась безысходной и удушающей. Особенно ее возмущала незыблемая рутина домашнего обихода. Все в особняке Тейлоров совершалось как бы по накатанной колее, слишком уж гладко, без сучка и задоринки. Все было так округло, никаких внезапных поворотов и острых углов. Если что и могло вывести Кэйси из себя, так это как раз совершенная упорядоченность бытия. Условия человеческого существования всегда оставляли желать лучшего. Это Кэйси понимала и готова была принять. Но в тейлоровской резиденции все казалось безукоризненным.

Они с Джорданом работали ежедневно. Кэйси сознавала, что ее не совсем аккуратный подход к обязанностям иногда вызывал у него досаду. Но по части сведений, которыми она его снабжала, ее работа безупречна. Кэйси великолепно знала свое дело.

Тейлора она теперь в чем-то понимала лучше. Он был собранным, дисциплинированным писателем и требовательным человеком, не упускающим никаких мелочей. Он был способен извлечь из потока теорий и фактов, которыми она его засыпала, именно то, что ему требовалось. И Кэйси, суровый критик, постепенно научилась уважать его и восхищаться его умом. Но ей было куда проще размышлять о его талантах, чем задумываться над тем, какой он человек и мужчина. Джордан одновременно привлекал ее и отталкивал, сущность его ускользала от понимания, тем самым лишая уверенности в себе. А Кэйси не привыкла быть в себе неуверенной.

Вдобавок она совершенно не была убеждена, что он ей нравится. Слишком во многом они были противоположны друг другу. Он – прагматик, она – человек воображения. Он сдержан, она импульсивна. Он опирался на интеллект, Кэйси – на чувства. Оба, однако, умели себя обуздывать. Тем больше беспокоило, что она никак не может отказаться от желания нравиться ему.

Кэйси никогда не считала себя идеалисткой. Тем не менее она всегда точно знала, каковы ее требования к мужчине, который может занять место в ее жизни. Он должен быть сильным, интеллигентным, глубокочувствующим, но при этом она всегда сможет регулировать его чувства, как воду в кране, когда ей заблагорассудится. Они будут понимать друг друга. А тут она была совершенно уверена, что Джордан понимает ее не больше, чем она его. И все же она продолжала думать о нем, наблюдать за ним и удивляться ему. Он не шел у нее из головы. Он мешал ей думать о чем-нибудь еще.

Но, сидя у него в кабинете над черновиком очередной главы, Кэйси убедилась, что, во всяком случае, в том, что касалось литературы, они прекрасно дополняли друг друга. Он схватывал на лету чувства, которые она старалась передать ему, а потом удачно перемежал их сухими фактами. Это доказывало, что она нужна ему. А быть ему нужной становилось уже необходимостью.

Кэйси опустила рукопись на колени и взглянула на Тейлора.

– Это замечательно, Джордан.

Он перестал печатать, поднял брови, встретил ее взгляд.

– Вы как будто этим удивлены.

– Нет, обрадована, – поправила она его. – Во всем этом больше эмоционального волнения и накала, чем я ожидала.

– Неужели?

Ее заявление, по-видимому, его заинтересовало, он откинулся на спинку стула и продолжал пристально на нее смотреть.

Кэйси почувствовала себя неловко. Она видела, что он вполне способен понять, что и как она сейчас ощущает. Но ей было все равно. Она встала и подошла к окну.

– Но вы должны глубже проникнуть в сущность двух субкультур индейцев прерий. Полуаграрные племена на восточных равнинах жили в деревнях и сочетали в своем укладе особенности и восточных и юго-восточных культурных ареалов. Они состояли в…

– Кэйси.

– Что? – она сунула руки в карманы и повернулась к нему.

– Ты взволнована?

– Конечно, нет. С какой стати?

И она поискала взглядом сигареты.

– Когда ты нервничаешь, то всегда подходишь к окну или, – он помедлил и взял пачку, – ищешь вот это.

– Я подхожу к окну, чтобы выглянуть наружу, – яростно возразила она, раздраженная его проницательностью, и протянула руку за сигаретами. Но он положил пачку на стол и поднялся.

– Когда ты нервничаешь, – продолжал он, подходя к Кэйси, – ты с трудом сохраняешь неподвижность. Тебе просто необходимо что-то делать руками, пожимать плечами.

– Замечательно, Джордан, – ее руки застыли в карманах, будто пойманные врасплох. – Ты что, прошел курс психологии у доктора Родса? А мне казалось, что мы сейчас обсуждаем субкультуры в жизни равнинных индейцев.

– Нет.

Он наклонился и дважды накрутил ее локон на палец.

– Ты забыла. Я спросил, почему ты нервничаешь?

– Но я вовсе не нервничаю. – Она изо всех сил старалась сохранить неподвижность. – Я вообще никогда не нервничаю.

Он улыбнулся.

– Чему вы ухмыляетесь?

– Да очень интересно приводить тебя в волнение, Кэйси.

– Послушайте, Джордан…

– Я еще, пожалуй, никогда не видел, как ты сердишься, – отметил он и погладил ее шею. Кровь у нее застучала в ушах молотком. Джордан ощутил под ладонью биение ее пульса и почувствовал, как желание проснулось в нем с новой силой.

– Ну вам бы не понравилось, если бы вы увидели, как я злюсь.

– Совсем в этом не уверен, – тихо проговорил Джордан. Он хотел ее. Стоя рядом, он ощущал ее плоть, жаждущую и чувственную. Ему так хотелось прижать к себе Кэйси так крепко, чтобы почувствовать угловатость ее тела, мягкость ее кожи. Он хотел, чтобы она отдалась ему со свойственной ей горячностью. Он не мог припомнить, желал ли прежде он какую-нибудь женщину так же сильно.

– Весьма захватывающее зрелище, когда сильный человек теряет над собой контроль, – сказал он, все еще поглаживая ее шею. – А ты очень сильная женщина и одновременно очень мягкая, такое сочетание возбуждает.

– Но, Джордан, я здесь не для того, чтобы вас возбуждать. – Однако ее тело жаждало его прикосновений. – Я здесь для того, чтобы с вами работать.

– И то и другое удается тебе очень хорошо. Скажи… – его голос обволакивал всю ее с той же легкостью, как пальцы поглаживали кожу. – Ты думаешь обо мне одна, ночью, в своей спальне?

– Нет.

Он опять улыбнулся, и, хотя не сделал попытки притянуть ее поближе, Кэйси почувствовала настойчивое, неудержимое желание. Она не любила сдерживать свои страсти, никогда, – не считала это обязательным.

– Ты неважно лжешь.

– Чувство собственного превосходства подводит вас, Джордан.

– А я о тебе думаю. – Его пальцы скользнули ей на затылок, поглаживания стали интенсивнее: – И даже слишком.

– Но я не желаю, чтобы вы обо мне думали. – Голос ее был так слаб, что она испугалась и, мотнув головой, отстранилась от него. – Из этого ничего не выйдет.

– Но почему?

– Потому что… – она не находила слов и поэтому испугалась еще больше. С ней еще никогда такого не случалось. – Потому что мы хотим разного. Мне надо больше, чем вы способны мне дать. – Она пригладила волосы и поняла, что надо немедленно бежать. – Хочу сделать перерыв. Мы сможем продолжить работу после ланча.

Джордан молча смотрел, как она стремглав бросилась из комнаты.

«Кэйси, конечно, права, – подумал он, хмурясь на захлопнувшуюся дверь. – Все, что она говорит, совершенно разумно. Ну почему я не могу перестать думать о ней?»

Он снова подошел к столу и уселся за машинку. Она вовсе не должна была ему нравиться. И, откинувшись на спинку стула, Джордан попытался хладнокровно проанализировать, что он чувствует к Кэйси и почему. Что это, просто физическое влечение? Но если так, то почему его тянет к женщине, которая совсем не походит на тех, кого он желал прежде? И почему он думает о ней в самые неподходящие моменты, например, когда бреется или правит стиль какого-нибудь абзаца? Все было бы гораздо проще, если бы его влекло к ней только физически. Для других чувств просто нет места. «Она права, – решил он. – Из этого ничего не выйдет».

Он опять вернулся к рукописи, напечатал две фразы и, выругавшись, остановился.

Пробегая через гостиную в свою комнату, Кэйси наткнулась на Элисон. Прямая, как струна, девочка сидела на диване и читала. Она взглянула на Кэйси, и глаза ее просияли.

– Привет.

Кэйси все еще не успокоилась. Желание ее переполняло.

– Удрала с уроков?

– Но сегодня суббота, – и Элисон неуверенно улыбнулась.

– О!

Надо было ослепнуть, чтобы не видеть в глазах девочки желания с кем-нибудь поговорить. Заставив себя забыть о собственных трудностях, Кэйси уселась рядом с Элисон.

– Что ты читаешь?

– «Грозовой перевал».

– Тяжелое чтение, – заметила Кэйси, перелистнув несколько страниц и потеряв ту, на которой остановилась Элисон. – Я в твоем возрасте читала комиксы о Супермене.

Кэйси улыбнулась и погладила Элисон по голове.

– Я и сейчас их читаю, иногда, конечно.

Девочка смотрела на нее с обожанием, словно чего-то ожидая.

Кэйси наклонилась и поцеловала ее в макушку.

– Элисон. – И Кэйси окинула взглядом голубой полотняный брючный костюм. – Ты что, очень любишь этот комплект?

Элисон опустила глаза и промямлила.

– Не знаю, я…

– У тебя есть какие-нибудь обноски?

– Обноски? – повторила Элисон, обкатывая новое слово на языке.

– Ну, знаешь, старые джинсы с дырой на коленке, с пятном от шоколада?

– Нет, не думаю.

– Ладно, неважно.

Кэйси усмехнулась и отложила книгу в сторону.

– У тебя столько платьев, что один испорченный наряд не в счет. Пойдем.

Кэйси встала и потянула Элисон за собой к двери, во внутренний дворик.

– Куда мы?

Кэйси взглянула на Элисон.

– Мы сейчас займем у садовника его старые брюки и будем лепить фигурки из глины. Хочу посмотреть, можешь ли ты испачкаться.

И они вышли из дома.

– Фигурки из глины? – изумленно повторила Элисон, когда они обогнули угол и пошли в сад.

– Ну, ты можешь расценивать это как занятия по искусству, такой образовательный эксперимент, – предложила Кэйси.

– Не думаю, чтобы Хаверсон отдал вам старые брюки, – предупредила Элисон.

– Неужели? – Кэйси усмехнулась, предвкушая предстоящий разговор, и направилась прямо к садовнику. – Посмотрим.

– Добрый день, мисс.

Хаверсон дотронулся до кепи и перестал обрывать сухие листья и мелкую завязь с плодовых деревьев.

– Здравствуйте, мистер Хаверсон, – и Кэйси одарила садовника ослепительной улыбкой. – Хотела выразить свое восхищение вашим садом. Особенно азалии хороши. Вот эта, например. – И она коснулась цветка цилиндрической формы. – Скажите, вы используете дубовые листья как удобрение?

Через четверть часа Кэйси уже получила старые брюки и деловито смешивала глину с водой за кустами рододендрона.

– Откуда вы все знаете? – спросила Элисон.

– Что все?

– Ну как вы смогли так много узнать о цветах, ведь вы же антрополог.

– А ты думаешь, что слесарь разбирается только в трубах и засорившихся раковинах?

Она откровенно забавлялась сосредоточенным выражением лица Элисон.

– Образование, знаешь ли, чудесная вещь. Оно дает возможность узнать обо всем, что хочется.

Кэйси подвернула брюки и села на корточки.

– Ну, что будем лепить?

Элисон быстро присела рядом и коснулась пальцем глины.

– Но я же не знаю как.

Кэйси рассмеялась.

– Это ведь не серная кислота, миленькая, смелее, – и глубоко запустила руки в глину. – Кто знает, может, и Микеланджело начинал с того же? Попробую слепить бюст Джордана.

Кэйси вздохнула, жалея, что не может не думать о нем.

– У него замечательное лицо, тебе не кажется?

– Да, наверное, но он уже почти старый, – и Элисон все еще осторожно взялась сооружать из глины пирамиду.

– О, – сморщилась Кэйси, – ведь он всего на несколько лет старше меня, а я еще так недавно вышла из юношеского возраста.

– Но вы, Кэйси, не старая, – и Элисон посмотрела на нее снизу вверх. И внезапно взгляд ее стал напряженным.

– Вы недостаточно старая, чтобы быть моей мамой, правда?

Они знали друг друга всего лишь нескольео дней, а Кэйси ее уже любила – она отдала девочке свое сердце безвозвратно. Кто знает, что будет потом? Но здесь и сейчас другое дело, здесь она была нужна.

– Нет, Элисон, для этого я недостаточно старая.

Кэйси говорила мягко, с пониманием, и, когда Элисон опустила взгляд, она подняла ее подбородок кончиком пальца.

– Но я достаточно взрослая, чтобы стать твоим другом. И мне друг тоже не помешал бы.

– Правда?

Этот ребенок просто молит о любви, о том, чтобы с ней обращались ласково. Кэйси вновь рассердилась на Джордана. И обхватила Элисон ладонями за щеки.

– Правда.

Элисон улыбнулась сначала робко, а потом улыбка словно расцвела на ее лице.

– Покажете, как вылепить собаку? – и девочка решительно погрузила руки в глину.

Через час они возвратились домой, весело пересмеиваясь. Каждая несла в руках грязную обувь. На душе у Кэйси было гораздо легче, чем во все предыдущие дни. «Она нужна мне не меньше, чем я ей», – подумала Кэйси, взглянув на Элисон. Рассмеявшись, она остановилась. Элисон остановилась тоже и повернула к Кэйси счастливое перепачканное лицо.

– Ты прекрасна, – Кэйси наклонилась и поцеловала девочку в нос. – Однако бабушка может с этим утверждением не согласиться, так что тебе лучше побыстрее подняться наверх и влезть в ванну.

– Но она сейчас на заседании комитета, – и Элисон хихикнула; у Кэйси щека была тоже грязная. – Она все время где-нибудь заседает.

– Ну, тогда мы не будем беспокоить ее понапрасну, – Кэйси взяла Элисон за руку и направилась к дому. – Разумеется, ты не должна лгать бабушке. Если она спросит, лепила ли ты из глины разные фигурки там, за рододендронами, тебе придется сознаться.

Элисон откинула со лба выбившуюся прядь волос и заправила ее за ухо:

– Но она никогда ни о чем таком не спросит.

– Ну, это упрощает дело, – и Кэйси толкнула дверь, ведущую во внутренний дворик. – А мне понравилась твоя собака. Уверена, что у тебя есть способности.

Когда они шли через парчовую гостиную, Кэйси стала искать в карманах спичку. Эта комната так и била по нервам.

– А мне больше понравился бюст. Он точь-в-точь – дядя Джордан!

– Да, пожалуй, вышел недурно.

Кэйси остановилась у подножия лестницы, чтобы поискать спички в заднем кармане брюк.

– Знаешь, у меня никогда нет спичек, когда они нужны. Интересно почему? – и, заметив ошеломленный вид Элисон, она взглянула вверх.

– О, привет, Джордан, – добродушно улыбнулась Кэйси, – не найдется огонька?

Он медленно спускался по лестнице, глядя то на девочку, то на ее спутницу. Полотняные брюки Элисон были все заляпаны грязью. Волосы растрепались и местами были тоже забрызганы жидкой глиной. А необыкновенно веселые глаза глядели на него с совершенно перепачканного лица. Кисти рук были ровного коричневого цвета. И все то же самое относилось к Кэйси. Он перебрал в голове с десяток вероятных разумных объяснений и отбросил их. Если он что и уяснил себе за эти дни, так это то, что никогда не надо искать разумных обоснований для поступков Кэйси.

– Чем вы, черт побери, занимались?

– Мы занимались сравнительным анализом достоинств произведений искусства, – ответила она беспечно. – В образовательных целях. Очень полезно.

И Кэйси сжала руку Элисон.

– Иди, малышка, прими ванну.

Элисон быстро взглянула на дядю, потом на Кэйси и, взбежав по лестнице, быстро скрылась из виду.

– Сравнительным анализом произведений искусства? – рассеянно повторил Джордан, глядя вслед племяннице. И, нахмурившись, снова обернулся к Кэйси.

– Надо сказать, вид у вас такой, словно вы валялись в глине.

– Джордан! – произнесла она укоризненно. – Мы занимались лепкой, и у Элисон очень хорошо получалось.

– Лепили из глины? Но у нас нет подходящей глины.

– А мы сами немного приготовили. Это очень легко, взять воды…

– Господи помилуй, Кэйси! Да знаю я, как приготовить такое месиво.

– Ну конечно, знаете, Джордан. – Тон у нее был увещевающий и спокойный, однако глаза смеялись. – Вы же человек интеллигентный.

Он почувствовал, что его терпение вот-вот лопнет.

– Может быть, вы не будете отклоняться от темы?

– А какая у нас тема?

И она одарила его наивной улыбкой, которая превратилась почти в ухмылку, когда он тяжело задышал от злости.

– Мы говорили о глине, Кэйси. О глине.

– Но я здесь не большой специалист. Да вы же сами заявили, что знаете, как она делается.

Он выругался.

– Кэйси, а вы не думаете, что взрослая женщина не должна вести себя так по-детски – возиться полдня в грязи да еще и утащить с собой одиннадцатилетнюю девочку.

«Оказывается, ты знаешь, сколько ей лет», – подумала Кэйси и посмотрела на него долгим взглядом.

– Ну, Джордан, это зависит от обстоятельств.

– От каких?

– Ну, например, оттого, кого вы видите в своей племяннице: одиннадцатилетнюю девочку или сорокалетнюю карлицу.

– О чем вы, черт побери? Даже для вас это уж слишком.

– Девочка ведет себя так, словно ей сорок, а вы слишком заняты самим собой, Джорданом Тейлором, чтобы это заметить. Она читает «Грозовой перевал» и играет этюды Брамса. Она опрятно одета и тиха, жить вам не мешает, – чего же еще и желать!

– Минуту. Осадите немного назад.

– Осадить назад! – Кэйси всегда легко поддавалась гневу. Она в нетерпеливой злости дернула себя за волосы. – Да поймите, она ведь еще маленькая девочка. Ей нужны вы, нужен хоть кто-нибудь. Вы когда с ней разговаривали последний раз?

– Не будьте смешны. Я разговариваю с ней ежедневно.

– Вы говорите с ней так на ходу: «Здравствуй, дорогая, спокойной ночи, дорогая». И то не всякий раз, – яростно отпарировала Кэйси. – А это огромная разница.

– Вы что же, хотите сказать, что я пренебрегаю ее воспитанием?

– Я ничего не хочу сказать. Я вам говорю, прямо сейчас. А если вы не хотите слышать, то нечего было и спрашивать.

– Но она никогда ни на что не жаловалась.

– Ах ты, господи! – и Кэйси как волчок завертелась на месте. – Ну как такой умный человек может делать такие редкостно глупые заявления! Или вы настолько бесчувственны?

– Поосторожнее в выражениях, Кэйси, – предупредил он.

– Если вам не нравится слышать, что вы дурак, тогда не ведите себя по-дурацки.

Ей теперь было уже все равно, злится он или нет. Она прислушивалась сейчас только к собственному чувству справедливости.

– Неужели вы думаете, что иметь кров, еду, уход для нее достаточно? Элисон ведь не любимая собака или кошка, хотя даже им, представьте себе, требуется ласка. Она же умирает от недостатка любви прямо у вас на глазах. А теперь, если позволите, пойду смою грязь.

Джордан схватил ее руку, прежде чем она успела пройти мимо. Развернув ее к себе, он втолкнул ее в ванную комнату. Она молча открыла кран и начала отскребать грязь. Джордан стоял у нее за спиной и, злясь на себя, перебирал в уме ее слова. Кэйси мысленно ругала себя, что за дурацкая, в самом деле, привычка – взрываться по любому поводу.

Она вовсе не хотела злиться и говорить лишнее. Конечно, она собиралась побеседовать с ним относительно Элисон, но дипломатично и спокойно. Она же сама всегда считала, что чем громче кричишь, тем хуже тебя слышат. Она постоянно твердила себе, что, имея дело с Джорданом Тейлором, надо держать в узде эмоции. Но вот вам, пожалуйста, – результат ее мудрых решений. Кэйси взяла полотенце, которое ей протянул Джордан, и тщательно вытерла руки.

– Джордан, я прошу меня извинить.

Он не отрывал от нее пристального взгляда.

– За что именно?

– Разумеется, за то, что я на вас накричала.

Он медленно кивнул.

– Значит, за форму, но не за содержание, – уточнил он, и Кэйси вздохнула. Как с ним трудно.

– Да, вы правы. Я часто бываю бестактной.

Он обратил внимание на то, как она судорожно вытирает руки. «Ей не по себе, – отметил он, – но сдаваться она не собирается». И невольно восхитился.

– А почему бы вам не начать снова, но без крика?

– Хорошо, попробую, – и Кэйси помедлила, пытаясь обдумать, как высказать все заново, убедительно и спокойно.

– В вечер моего приезда Элисон пришла представиться. Заметьте: представиться, а не познакомиться. Я увидела безупречно обихоженную девочку с блестящими волосами и прекрасными манерами. И застывшим взглядом.

При этом воспоминании Кэйси снова ощутила взрыв сочувствия и жалости.

– А я не могу примириться со скукой, Джордан, тем более если скучает ребенок, который только начал жить. У меня просто сердце заныло, глядя на нее.

Она снова говорила страстно, но это была страсть другого рода. На этот раз в ней не было гнева. Кэйси словно умоляла его взглянуть на происходящее ее глазами. Джордан подумал, что она вряд ли даже сознает, как сильно сочувствует девочке. И сейчас она думает только об Элисон. Такое горячее участие тронуло Джордана. Этого он тоже от Кэйси не ожидал.

– Продолжайте, – сказал он, когда Кэйси запнулась, – выскажитесь до конца.

– Да, в сущности, это все меня не касается, – и Кэйси снова стала вытирать руки. – Вы имеете все основания заявить мне об этом, но я не перестану чувствовать то же самое. Я знаю, что такое потерять родителей – это ощущение отверженности и ужасное душевное смятение. Обязательно нужен кто-то, кто примирил бы тебя с потерей и заполнил в душе непонятную пугающую пустоту. Ничто так не сокрушает, как утрата тех людей, которых ты любишь и от которых зависишь.

И Кэйси глубоко вздохнула. Она рассказала ему больше, чем собиралась, но остановиться уже не могла.

– Это не забывается ни через день, ни через неделю.

– Я это знаю, Кэйси. Ее отец был моим братом.

Она поискала взглядом глаза Джордана и увидела в них нечто неожиданное. Он тоже мог глубоко любить. И Кэйси сразу забыла об осторожности. И протянула руку, чтобы коснуться его руки.

– Она в вас нуждается, Джордан. Ведь это любовь ребенка, она импульсивна и не ставит никаких условий. Дети просто ее отдают. Эта любовь чиста, и, вырастая, мы теряем способность так любить. Элисон неистово жаждет снова кого-нибудь полюбить. Под ее смирением и послушанием скрывается отчаяние.

Он посмотрел на ее руку, лежащую на его руке, перевернул ее ладонью вверх и задумчиво стал изучать.

– А у тебя есть какие-нибудь условия?

Взгляд Кэйси был честен и открыт, как прежде.

– Разумеется, если речь идет о моих чувствах.

Джордан, немного нахмурившись, сосредоточенно и внимательно рассматривал ее.

– Тебе действительно не безразлична Элисон, да?

– Представьте себе! – немного вызывающе ответила Кэйси.

– А почему?

Кэйси, смешавшись, недоуменно взглянула на Джордана.

– То есть как почему? – повторила она. – Она же ребенок, человеческое беззащитное существо. А разве можно иначе?

– Она дочь моего брата, – тихо повторил он, – но тебе кажется, что я недостаточно о ней забочусь.

Расчувствовавшись, она положила руки ему на плечи:

– Нет. Недостаточное внимание или совершенное отсутствие заботы – абсолютно разные вещи.

Ее простой жест тронул его.

– Ты всегда так легко прощаешь?

Выражение его глаз она восприняла словно удар молнии. Джордан снова и очень близко подбирается к самому тайнику ее души. А если он окажется там, то ей уже никогда от него не освободиться.

– Не надо меня канонизировать, Джордан, – сказала она как можно беспечнее, – из меня выйдет отвратительная святая.

– Ты ощущаешь неловкость, когда тебе говорят комплименты?

Она хотела убрать руки с его плеч, но он прижал их ладонями.

– Конечно, я люблю комплименты, – возразила она, – скажите мне, что я чрезвычайно умна, и я раздуюсь от радости как мыльный пузырь.

– Ах, ты вот о чем. Ну, а если бы я сказал, что ты очень сердечный, очень добрый человек, которому я с трудом могу противостоять, такой комплимент ты отвергла бы?

– Не надо, Джордан. – Он подошел к ней очень близко. Закрытая дверь надежно отгораживала их от остального дома. – Я очень ранима.

– Да, – и он странно поглядел на нее. – Очередной сюрприз.

Джордан слегка коснулся ее губ, словно желая попробовать их на вкус. Она судорожно вцепилась в его плечи и почти сразу ощутила знакомую уже слабость и сдалась. Во второй раз за день Кэйси чувствовала любовное томление сокрушающей силы. Она снова потеряла сердце, она просто физически ощущала эту потерю, и ощущение было не из приятных. «Он нанесет тебе рану» – услышала она где-то в глубине сознания, но было уже поздно.

– Ты пахнешь мылом, – пробормотал Джордан. Губы его бродили по ее лицу. – У тебя на носу веснушки. Я никогда ни одну женщину так не желал, как тебя.

Голос его охрип.

– И черт тебя побери, я не понимаю почему.

Когда губы их снова встретились, она почувствовала, как что-то неуловимо изменилось. Его язык напористо вторгся в ее рот. Это был вновь поцелуй жадный и уверенный. Кэйси отдалась чувству целиком – телом, сердцем, умом.

Джордан крепко обнял ее, и она не сопротивляясь предоставила его рукам полную свободу, краешком непомутненного еще рассудка она понимала, этот взрыв страстей будет неудачным, совсем недолгим. Кэйси прижалась к Джордану так сильно, словно хотела слиться с ним воедино и удержать это ощущение в своей памяти. Пальцы ее запутались в его волосах. Она хотела почувствовать всю его силу, помериться с ним своей собственной.

Джордан просунул руки под ее рубашку и накрыл ладонями грудь. Какая невероятно мягкая, гладкая кожа, такая теплая и мягкая, как ее губы. Когда его большие пальцы коснулись ее сосков, она застонала. Поистине это чистое безумие, но он желал ее, желал сейчас, немедленно. Такого жадного, невыносимого желания он никогда не испытывал. У него появилось искушение бросить ее на пол и взять прямо здесь, быстро, яростно и покончить с этим навсегда. Может, привычное хладнокровие вернется к нему? И он снова станет свободным.

Он резко оттолкнул Кэйси и посмотрел на нее сверху вниз. Она дышала часто-часто, и душевная ранимость этого непредсказуемого существа и уязвимость были теперь очевидны.

– Я хочу тебя, – сказал он жестко, – но мне это не нравится.

Она смотрела на него и молчала, прекрасно сознавая, что он сейчас чувствует. Потом грустно произнесла:

– Мне тоже.

– А если я приду к тебе сегодня ночью?

– Не надо. – И Кэйси обеими руками откинула волосы с лица. Ей надо хоть как-то собраться с мыслями, но чувства, обуревавшие ее, такой возможности не оставляли.

– Мы еще не готовы к этому, ни ты, ни я.

– Но я не уверен, что мы еще можем выбирать.

– Возможно, нет.

Она глубоко вздохнула и ощутила, как к ней возвращается подобие прежнего самообладания.

– Хотя бы ненадолго, но почему бы нам не держаться подальше от ванных и прочих уединенных мест?

Он рассмеялся и обхватил ее лицо ладонями. Еще никому не удавалось так легко его рассмешить.

– Ты действительно думаешь, что это нам поможет?

Кэйси покачала головой.

– Нет, боюсь, не поможет, но ничего лучшего сейчас я придумать не могу.

4

Элисон сидела на кровати прямо на шелковом розовом покрывале, что само по себе было преступлением, и таращила глаза на Кэйси. Кэйси красилась. Вид всяческих баночек и тюбиков на туалетном столике завораживал девочку. Подойдя, она неуверенно дотронулась до какого-то флакона.

– Когда, по-вашему, я стану достаточно взрослой, чтобы пользоваться всем этим? – и Элисон взяла коробочку с тенями, чтобы получше ее рассмотреть.

– Не думаю, что скоро, – проговорила Кэйси, покрывая тушью ресницы, – с твоей внешностью тебе не потребуется прибегать к иллюзиям.

Элисон наклонилась и взглянула на их лица в зеркале.

– Но ведь вы же пользуетесь косметикой, а вы гораздо красивее меня. У вас зеленые глаза.

– Как у кошки, – усмехнулась Кэйси. – А вообще-то, куда эффектнее карие глаза, особенно у блондинок. Ничто не заставляет мужчину так страдать, как задумчивые карие глаза и длинные ресницы. Когда тебе исполнится пятнадцать, мальчишки будут ходить за тобой табуном.

Она взглянула на покрасневшую Элисон.

– Только не старайся покорять эти вершины слишком рано, – предупредила она и шутливо дернула Элисон за выбившуюся прядь волос. – И, пожалуйста, не хлопай ресницами сегодня вечером. Иначе доктор Родс не выдержит.

Элисон хихикнула и присела на край кушетки.

– Бабушка говорит, что доктор Родс выдающийся человек и у него большие связи в обществе.

– Могу поклясться, что именно это она и говорит, – Кэйси взяла губную помаду. – Но мне-то он нужен не больше, чем плюшевый мишка.

Элисон закрыла рот рукой, округлив глаза:

– Кэйси, вы иногда так странно выражаетесь.

– Ты полагаешь? – рассеянно сказала Кэйси, озабоченная поисками куда-то запропастившейся кисточки. – А мне кажется, очень точный образ. Он весь круглый и немного косолапый. Ни дать ни взять – Винни Пух в очках. А мне Винни Пух всегда нравился. Такой милый, беспомощный и одновременно умный. Ты не видела мою кисточку?

Элисон подняла кисточку с кресла и вручила ее Кэйси.

– А меня он гладит по головке, – вздохнула девочка.

Кэйси положила на место чуть было не утраченную вещицу и принялась яростно расчесывать неподатливые локоны.

– Не огорчайся, он ничего просто не может с собой поделать. Взрослые и уже несколько пожилые холостяки всегда склонны поглаживать детей по головке. Они, видишь ли, не знают, как себя с ними вести.

Кэйси взяла флакон с духами и слегка брызнула из распылителя в сторону Элисон. Приятно было слышать, как та весело завизжала.

– Пойдем посмотрим, не приехал ли Винни Пух.

Они вместе вошли в гостиную. Увидев Гарри Родса, Кэйси взглянула на Элисон и заговорщически подмигнула.

Гарри вел оживленную беседу с хозяином дома. Джордан, заметив непонятный обмен взглядами, потерял нить разговора. Когда же в последний раз он видел на лице Элисон такую улыбку? Мимолетный укор совести он принял как должное. Опекун из него вышел безупречный, но с ролью отца он катастрофически не справлялся. Пора действовать по-иному. Может быть, еще удастся все наладить.

Джордан коснулся руки Гарри, чтобы пресечь поток его ученого многословия, и подошел к племяннице.

– Вот не ожидал увидеть сразу двух прекрасных особ женского пола, – и, приподняв подбородок Элисон, внимательно всмотрелся в ее лицо. Да она гораздо взрослее, чем он считал прежде, внезапно понял Джордан.

– Надо будет тебя запирать покрепче, а то чего доброго тебя похитят.

Глаза Элисон удивленно расширились. Одного этого взгляда оказалось достаточно, чтобы он мысленно выругал себя за прежнюю отстраненность. Как можно было жить бок о бок с племянницей все эти годы и ничего не замечать? Элисон смешалась под его пытливым взглядом и растерянно посмотрела на Кэйси. Джордан вдруг испугался этого замешательства: «Неужели он опоздал?»

– О, дядя Джордан, – и любовь засияла на ее лице.

Любовь безбрежная, та, что без всяких условий. Он почувствовал, как внутри словно распахнулась какая-то дверца и жизнь стала легче и праздничнее.

– О да, – тихо сказал он, – я не отдам тебя никаким похитителям.

– Элисон, – властно подала голос Беатриса из другого конца гостиной. – Где твои хорошие манеры? Подойди и поздоровайся с доктором Родсом.

Элисон быстро взглянула на Кэйси и пошла исполнять повеление бабушки.

– Ну что ж, Джордан, – Кэйси с трудом выговаривала слова, – вы настоящий мужчина.

Он внимательно посмотрел на нее и улыбнулся:

– Уже и слезы, а, Кэйси?

– Не надо, – она тряхнула головой, с трудом сглотнула и откашлялась, – не то я упаду во всеобщем мнении.

Быстро взглянув на Элисон, он сказал:

– Я должен тебя поблагодарить.

– О нет, пожалуйста. – И Кэйси затрясла головой еще яростнее.

Джордан взял ее руку и поднес к своим губам.

– Да, и у меня такое чувство, что мне трудно будет оплатить такой долг. Любовь смотрела мне в глаза и ждала ответного взгляда, а я ничего не замечал.

Кэйси глубоко вздохнула.

«И продолжаешь не замечать», – подумала она.

– Джордан, если вы не хотите, чтобы ваша мать и доктор Родс забились тут в припадке, то давайте сменим тему, а лучше всего смешайте-ка мне коктейль.

– Хорошо, – он снова поцеловал ее пальцы, – мы еще поговорим об этом.

За обедом подавали луковый суп, седло барашка и фирменный салат, а доктор Родс донимал Кэйси вопросами по антропологии. Он видел ее во второй раз, но все еще был не в состоянии понять, что перед ним та самая ученая дама Кэтлин Уайет, чьими работами он так восхищался. Кэйси с легкостью перескакивала с одной темы на другую, изредка опуская замечания, которые приводили его в совершенное замешательство. Родс хорошо знал Джордана и уже понимал, что тот питает к Кэйси не только академический интерес.

Памятуя, что он сам оказал Джордану услугу, отыскав Кэйси, доктор Родс испытывал некоторое беспокойство. Пожалуй, он прибавил Джордану проблем вместо того, чтобы их разрешить.

Однако знания Кэйси во всем, что касалось специальности, были глубоки и всесторонни. Поэтому, когда подали десерт, груши в сиропе, Гарри начал понемногу успокаиваться.

– Антропология – это не психология, – ответила Кэйси на его очередное замечание. – Как психолог, доктор Родс, вы представляете себе культуру как некую постоянную величину, исследуя ее смысл и душу. Как антрополог, я рассматриваю как нечто постоянное смысл и душу, исследуя культуру. У меня есть хорошая книга на этот счет. Может, хотите прочесть?

Она говорила логично и ясно. И у него отлегло от сердца.

– Я был бы вам очень признателен, мисс Уайет.

– Прекрасно. Я поищу ее, и если повезет, то вы уже сегодня сможете взять книгу с собой.

Кэйси подцепила ложкой изрядную долю десерта.

– Боюсь, что все это выше моего понимания, – сказала Беатриса и наградила Гарри теплой улыбкой. Кэйси она игнорировала абсолютно. – Вы все, психологи и антропологи, совершенно завораживаете меня своими теориями и философскими воззрениями на жизнь.

– Но, Беатриса, я вряд ли могу считать свои теории завораживающими, – скромно вставил Гарри.

– Интересно, какой жизненной философии придерживается Кэйси, – произнес Джордан. – Вот уж эта философия, наверное, заворожит всех.

Кэйси облизала ложку.

– С антропологической точки зрения, Джордан, – начала она и сделала паузу, чтобы взять бокал с вином, – жизнь напоминает усы. Они могут быть замечательные или, наоборот, ужасные, но они всегда щекочут.

Джордан захохотал, глядя, как Гарри в растерянности отхлебнул сразу слишком большой глоток.

Через полчаса мужчины уединились в бильярдной. Джордан, загоняя шары в лузу, слушал Гарри, смущенно излагающего свои впечатления о Кэйси.

– Гарри, у тебя нет никаких причин беспокоиться, – и он предложил профессору разбить комбинацию, – Кэйси дает мне все, что необходимо для работы над книгой и даже больше. Запас знаний в этом странно устроенном мозгу невероятно велик.

– Я как раз именно об этом, – Гарри промахнулся и нахмурился, – она действительно странная.

– А может быть, это мы все странные, – пробормотал Джордан. С тех пор как Кэйси ворвалась в его жизнь, он ни в чем не был уверен. – В любом случае дело свое она знает. Любые необходимые мне факты она вспоминает так просто, как большинство из нас – алфавит.

Он занял удобную позицию для удара.

– Мне бы ни за что не достичь необходимых глубины и убедительности повествования без ее помощи.

Он загнал шар в лузу и переменил положение.

– А кроме того, она самая загадочная женщина из всех, кого я знал.

– Но ты не завел с ней роман, надеюсь?

– Я чертовски стараюсь. – Джордан хмуро проводил глазами пять шаров, ни один из которых не удалось забить.

– Джордан, это непременно помешает твоей работе. Стоит ли рисковать? Я уже говорил тебе, когда прочел твой черновик, что новая книга тянет на Пулицеровскую премию. У тебя уже есть имя в литературе и солидная репутация.

– Наверное, надо сначала написать ее, а уже потом рассуждать о премиях. Твоя очередь, Гарри.

Гарри удачно послал два шара и промахнулся на третьем. Играя, он тщательно обдумывал следующую фразу:

– Джордан, я заметил, что ты последнее время излишне взбудоражен, и хотел предложить тебе отдых, когда книга будет закончена.

Джордан усмехнулся, склонился над столом и тщательно прицелился.

– Ты что, стараешься защитить меня от влияния Кэйси?

– Ну, я бы не ставил вопрос так категорично, – Гарри оперся на кий. – Я согласен, мисс Уайет очень привлекательная женщина, в каком-то необычном стиле. Но она нарушительница спокойствия.

– М-м-м. Пожалуй. И при этом победительница. Я ничего не смог бы этому противопоставить, даже если бы и захотел. Но в одном я твердо уверен: она распахнула передо мной дверь в человеческую душу, а я и не подозревал, что был так слеп.

– Но ты ведь не… – Гарри запнулся, подыскивая подходящее выражение, – ты не увлекся всем этим чрезмерно?

– Ты хочешь спросить, не влюблен ли я? – нахмурился Джордан, потерпев неудачу с девятым шаром. – Не имею ни малейшего понятия. Я знаю только одно: я ее хочу.

– Мой дорогой мальчик, – начал Гарри, – секс – это… – он запнулся и смущенно откашлялся.

– Да-да, я слушаю, – поощрял его Джордан, силясь не рассмеяться.

– Необходимая часть жизни, – напыщенно закончил Гарри.

– Гарри, ты меня удивляешь, – Джордан неопределенно хмыкнул. – Ну, удар за тобой…

Но игра была прервана самым бесцеремонным образом. Мужчины оглянулись на стук распахнувшейся двери.

– Нет, Джордан, вам совершенно необходимо заказать путеводитель по дому.

И в бильярдную вошла Кэйси с тяжелой книгой в руках.

– Никогда в жизни не видела такого множества коридоров. Вот ваша книга, доктор Родс.

Кэйси положила ее на стол и откинула пряди волос, упавшие на глаза.

– Я, кажется, вторглась в запретную зону? Посторонним вход воспрещен, да? – Кэйси весело огрызнулась.

Джордан оперся на кий. Почему комната словно ожила с приходом Кэйси?

– А разве это имеет для вас значение? – спросил он, улыбаясь. Ему всегда хотелось улыбаться в ее присутствии.

– Конечно, нет. Я всегда вторгаюсь в святая святых без спроса. Мне можно тоже выпить?

– Вермут? Текилу я здесь не держу.

– Да, спасибо.

Она вновь оглядывала бильярдную, но уже несколько по-другому, отличая детали.

Комната была просторная, с большим окном, с приятным отсутствием поднадоевших безделушек. Пол деревянный. Именно такой должен был быть в гостиной под ковром. На окнах висят бамбуковые циновки. Все блистало безукоризненной чистотой, но все же были заметны явные следы чьей-то жизни: полусгоревшая толстая свеча в оловянном подсвечнике, несколько альбомов с пластинками на полке, одна-две под косым углом, очевидно, недавно поставленные на место.

– Мне здесь нравится, – Кэйси подошла к стеклянному столику, на котором стояли два древних глиняных сосуда. – Очень нравится, – добавила она, повернувшись к Джордану, чтобы взять стакан вермута. – Спасибо.

Он не знал, отчего ему приятна ее похвала, но она была приятна, как-то особенно приятна. Кэйси подняла голову, всматриваясь в Джордана, словно увидела его в каком-то новом свете.

– Это ваша комната, именно ваша, – пробормотала она, – и кабинет тоже.

– Да, можно и так сказать.

– Хорошо, – и она стала потягивать через соломинку вермут, – вы мне начинаете нравиться, Джордан. А я вообще-то этого не хотела.

– У нас с вами, по-видимому, общая проблема.

Кэйси кивнула и отошла.

– Играете, да? Не обращайте на меня внимания, не хочу вам мешать. Я вот только прикончу вермут и снова отправлюсь в путь по лабиринту.

Кэйси подумала, что только здесь, в кабинете, она могла чувствовать себя вольготно.

– Да, мне хотелось бы поговорить с вами о книге, доктор Родс, когда вы кончите игру.

– О, конечно.

«У нее действительно приятная улыбка», – подумал Гарри.

– А может, и вы сгоняете с нами партию, мисс Уайет, – неожиданно для самого себя предложил он.

– С вашей стороны, это очень любезно, – ответила Кэйси, одобрительно глядя, как он вдруг расправил плечи и приосанился.

– Бьюсь об заклад, вы играете на деньги, да?

– Ну, это вовсе не обязательно, – сказал Гарри.

– Нет, я не хочу, чтобы ради меня вы меняли правила. Пусть все будет, как положено.

Кэйси еще немного отпила, неотрывно глядя на кий.

– А велики ли ставки? Может, они и мне по карману?

– Уверен, что мы сумеем сговориться, Кэйси, – и Джордан помедлил, зажигая сигару. – Вам подойдет по доллару за шар?

– По доллару за шар, – повторила она и подошла к столу. – А сколько их тут?

Сдвинув брови, она сосчитала шары.

– Пятнадцать. Думаю, это мне по средствам. А в чем суть игры?

– Все очень просто. Надо послать все шары в лузы в соответствии с порядковыми номерами, – стал объяснять Джордан. «А она сегодня надела серьги», – отметил он про себя. В ушах Кэйси поблескивали небольшие серебряные кольца. И даже через бильярдный стол он ощущал запах ее духов.

Джордан взял себя в руки.

– Бить надо по шару так, чтобы тот достал следующий и отправил его в лузу, а если повезет, то и не один. Чем больше, тем лучше. Цель – убрать с поля все пронумерованные шары.

– Понятно. – Кэйси сосредоточенно поглядела на плоскость, обтянутую зеленым сукном, и кивнула. – Да, на словах все просто, правда?

– Держитесь, мисс Уайет, – галантно сказал Гарри, – но может быть, один-два пробных удара. Хотите?

– Да нет, не стоит. Почему бы нам сразу не приступить к делу? – и она опять улыбнулась Гарри. – Кто первый?

– Разумеется, вы, – Гарри раздувался от сознания собственной предупредительности, пока Джордан выстраивал на поле шары.

– Ну, разбивайте! Вам непременно повезет.

– Спасибо, доктор Родс.

И Кэйси подошла к бильярду.

– Держите кий вот так, – показывал Джордан, складывая ее пальцы на кие в нужном положении.

– Держать надо крепко, но пусть он скользит свободно между пальцами?

Она оглянулась на Джордана через плечо.

– Я должна ударить по шару номер один, правильно?

– Да, именно так.

Он захотел немедленно поцеловать ее прямо здесь, но тогда Гарри, пожалуй, хватит удар. Стоя за ней, Джордан чувствовал волнующий запах ее волос. Гладкая кожа плеча под его ладонью была прохладной.

– Нет, я обязательно промахнусь, если вы будете глядеть на меня вот так, – тихо сказала Кэйси, – между прочим, доктор Родс уже начинает краснеть.

Джордан отошел. Через мгновение, овладев собой, Кэйси наклонилась и ударила кием по шару.

Она послала в лузу три шара подряд. Двигаясь вокруг стола, Кэйси выбрала удобную позицию и ударила снова. И снова. Низко наклонившись, прищурясь, она измерила на глазок необходимый угол удара и аккуратно послала в лузу еще один шар. Остановившись на минуту, чтобы натереть кий мелом, она не отрывала глаз от игрового поля, вырабатывая лучшую стратегию удара. В комнате воцарилось мертвое молчание.

Кэйси взяла стакан, быстро сделала глоток и снова принялась за дело. Стук от падения шаров возобновился. Гарри, не сдержавшись, ахнул, когда она осуществила тройной удар. Кэйси, вытянувшись в струну над столом, аккуратно укладывала в лузы последние шары, закончив игру эффектным рикошетом от двух бортов. Выпрямившись, Кэйси потерла нос тыльной стороной руки и улыбнулась соперникам.

– Значит, в итоге пятнадцать долларов, да? Теперь ваша очередь, Гарри?

Джордан, откинув голову назад, захохотал.

– Гарри, – и он похлопал друга по плечу, – нас с тобой просто прогнали с поля взашей.

5

Джордан внимательно наблюдал за Кэйси. Она читала новые страницы его романа и молчала уже больше двадцати минут. Есть нечто необъяснимое в том, как быстро она меняется. То полна энергии, то вот тиха и неподвижна. Кэйси как-то незаметно заняла чуть ли не все его мысли. Он частенько ловил себя на том, что выдумывает всякие истории с ее участием. И этому была, разумеется, своя причина. Когда он задавал ей вопросы о ней самой, ее жизни, родных, она с готовностью болтала о чем угодно, но только не о том, о чем ее спрашивали. Она с необычайной ловкостью уходила от прямого ответа и очень мало позволила ему узнать о Кэйси Уайет.

«Какие такие тайны успела она накопить к своим двадцати пяти годам? – удивлялся Джордан. – О чем она старается умалчивать, производя впечатление простодушной болтушки. И, кстати, почему это я просто одержим желанием узнать, что она скрывает?» Джордан, нахмурившись, думал о переменах, которые вместе с ней вошли в его жизнь.

Теперь все поняли, что Элисон – просто ребенок. В доме звучали смех, шум, веселье. Как долго он не обращал ни на что внимание? Ведь Элисон жила в этом доме три года.

Хорош опекун – переложил всю ответственность за племянницу на плечи своей матери. Но так было проще! Проще. В сущности, вся его жизнь до того момента, когда Кэйси появилась в их доме, была проще. И он был всем доволен и смиренно скучал, как Элисон. Всех в доме затронуло ее появление.

Например, его мать. Джордан опять нахмурился и достал из коробки сигару. Беатриса уже раз-другой жаловалась. Но он давно научился не придавать значения таким разговорам. Можно сказать, что он вырос без матери. Она всегда была занята в своих комитетах, со своими портными, своими ланчами. О них с братом заботилась вереница нянь и гувернеров. Джордан считал это нормальным. Теперь же его обуревали сомнения. А хорошо ли было полностью передоверить матери воспитание Элисон? «Это, конечно, было проще», – снова подумал он. Но «просто» далеко не всегда «правильно». Очевидно, пришло время взглянуть на все иначе и многое переоценить.

– Вы очень наблюдательны, Джордан, – отметила Кэйси и поправила очки.

– Вы так думаете?

Некоторое время назад Джордан охотно с ней согласился бы. Теперь он начал понимать, как много он упустил.

– Написано очень убедительно. Нет, правда, это превосходно. Я вам завидую.

– Завидуете? – И Джордан глубоко затянулся. – Чему же?

– Не знаю, как сказать. – Кэйси посмотрела на него и улыбнулась. – Здесь все слова на своих местах. Ни убавить, ни прибавить. Это само по себе большая редкость. Но у вас есть что-то кроме. Какая-то неуловимая музыка слова.

– Но и вы не новичок в обращении со словом.

– Конечно, – согласилась Кэйси, – но мне никогда не удается заставить их играть всеми гранями, как у вас.

Она быстро перелистала несколько страниц.

– Кстати, советую очень осторожно углубляться в описание родственных отношений в племенах.

– Семейных отношений, – поправил Джордан, все еще думая о своем.

– Да. Не забывайте, что с нашей точки зрения – дикость, с их может оказаться доблестью. Например, ближайшая родня сама должна была наказать преступника из своего рода. Многих изгоняли. Это было равносильно смертной казни. Одиночки не выживали.

– Значит, отец мог послать сына на смерть?

– Да, таковы были понятия. Чувство чести превыше всего. Каждому времени свои законы. – Она поджала ноги под себя и переплела пальцы рук.

– Кэйси?

– Да?

– Можно мне задать вам личный вопрос?

Она пожала плечами и насторожилась.

– При условии что я не обязана отвечать на него.

Он внимательно рассматривал пепел на конце сигары.

– Почему вы стали антропологом?

Она усмехнулась.

– Вы считаете это личным вопросом? Все очень просто. У меня был выбор: или антрополог, или жокей на скачках.

Он вздохнул. Непостижимо! Опять она сбивает его с толку.

– Не знаю почему, но я просто обязан спросить. Какое отношение жокей на скачках имеет к антропологу?

– А разве я сказала, что имеет? – Она сорвала с носа очки и небрежно повращала ими в воздухе, держа за дужку.

– По-моему, я сказала вам, что выбирала между двумя карьерами. А жокеем не стала только потому, что эта профессия зависит от случайностей. И на скачках всегда такая давка, столько народу и падать больно. Я плохо переношу боль.

– А антропология была прямой противоположностью скачкам?

– Нет. Просто в итоге я поняла, что это – мое. – И она внимательно поглядела на Джордана: – А знаете, когда вы улыбаетесь, у вас морщины на щеках становятся глубже? Чертовски привлекательно.

– Я хочу тебя, Кэйси.

Очки замерли в воздухе.

– Я знаю.

– И ты меня хочешь.

Она ощутила такой прилив желания, словно он уже обнимал ее, и губы его касались ее рта.

– Да, возможно, – медленно, с усилием проговорила она и, опустив глаза, стала аккуратно собирать страницы черновика.

– Кэйси. Когда? – Джордан настойчиво добивался ответа.

Кэйси прекрасно понимала, о чем он спрашивает. Она встала. Ей и впрямь необходимо было двигаться, чтобы успокоиться. Писатели чертовски наблюдательны.

– Все это не так просто, Джордан, как кажется.

– Почему?

Отвернувшись, она посмотрела в окно.

«Потому что я тебя люблю, – подумала Кэйси. – Потому что я буду страдать. Потому что я ужасаюсь при мысли, что должна буду уйти от тебя, когда все кончится. Интрижка, безделушка, а для меня обратного пути уже не будет».

– Джордан, – ответила она тихо, – я уже сказала, что плохо переношу боль.

Он обнял ее за плечи и почувствовал, что она вся напряглась.

– Кэйси, – и поцеловал ее в макушку, – я не собираюсь быть с тобой жестоким.

Но боль уже завладела ею.

– В самом деле, Джордан? – Голос у нее стал хриплым от сдерживаемых слез. – Я и не думаю, что ты можешь быть таким намеренно, но от этого не легче.

Его пальцы ласково поглаживали ей шею. И она стала терять власть над собой.

– Джордан, пожалуйста, не надо.

Кэйси хотела отстраниться, но он повернул ее к себе и медленно, испытующе вглядывался в ее лицо. Большим пальцем смахнул с ее ресниц слезу.

– Почему ты плачешь?

– Перестань, Джордан, – и Кэйси покачала головой, чувствуя, что слабеет. – Не могу я позволить себе быть дурой.

Она уже не справлялась со своими чувствами. А его взгляд стал неотступен и требователен. Почва ускользала из-под ног. Желание, тоска, страх – все разом обрушилось на нее. Стремительно приближалась минута, когда ни о чем думать будет уже невозможно, – она потеряет голову и позволит ему все.

– Дай мне уйти, – Кэйси изо всех сил старалась взять себя в руки. – С меня хватит.

– Не дам, – он прижал ее к себе еще сильнее. – Во всяком случае, пока ты не объяснишь мне свое поведение.

– О боже! Я ничего не хотела говорить. – Кэйси попыталась вырваться. – Я просто разволновалась. Оставь меня в покое, Джордан.

– Ну уж нет, – и он тряхнул ее за плечи, чтобы привести в чувство, и пристально взглянул ей в лицо. Не отводя глаз, он заговорил медленно и раздельно: – Ты полагаешь, что можешь мне сказать вот такое, а потом взять и просто уйти. Может быть, ты и не хотела мне этого говорить, – сказал он медленно, – но ты сказала. Теперь я хочу знать, в чем дело?

Слезы у Кэйси высохли. Их осушило отчаяние. Джордан все еще крепко обнимал ее:

– Не играй со мной. Ничего из этого не выйдет.

– Джордан, – Кэйси снова обрела некоторую твердость, – чего ты от меня хочешь?

– Сам не знаю, – сказал он растерянно и ослабил объятия. До него внезапно дошло, в каком она состоянии.

– Ты влюблена в меня, Кэйси?

Она попыталась освободиться, но он только покачал головой.

– Нет, гляди на меня и говори все как есть.

Кэйси глубоко вздохнула.

– Я люблю тебя, Джордан. Но это ни к чему тебя не обязывает.

– Так все просто?

– Да, все так просто, – согласилась Кэйси и улыбнулась. Ее больше не давило сознание, что надо скрывать свое чувство к нему. – И не хмурься, Джордан. Быть любимым легко. Это любить трудно.

– Кэйси, – Джордан не знал, что сказать. Она совершенно его выбила из колеи, он и сам теперь не понимает, что чувствует. – Я не знаю, что тебе ответить.

– Тогда лучше не говори ничего. – «Да, это нелегко нам обоим», – подумала Кэйси и попыталась немного помочь ему. – Джордан, я хочу объяснить тебе, что я чувствую. Но у меня выйдет лучше, если ты не будешь ко мне прикасаться.

Поколебавшись немного, он отпустил ее и отступил на шаг. Теперь, когда он не был уже так близко, Кэйси успокоилась.

– Я призналась тебе в любви. Наверное, это ошибка с моей стороны, но что случилось, то случилось. И я хотела бы, чтобы ты воспринял это именно так.

Кэйси заметила, что он ничего не понял. Да и говорила она, надо признать, весьма невразумительно. Слова прятались друг за друга и решительно не желали выражать ее мысли. Ну как ему объяснить, что сердце рвется к нему, а разум его не приемлет?

– Всю мою жизнь, – продолжала она, – меня учили, что любовь – это не прихоть, а долг. Пожалуйста, прими все как данность и не задавай мне сейчас больше никаких вопросов.

– Бог с тобой, какие вопросы?!

Ему опять захотелось обнять ее, но порыв останавливало выражение, застывшее в глазах Кэйси. Он совсем не хотел, чтобы она страдала. Кроме того, он искренне не понимал, почему она от их отношений ждет самого худшего.

– Кэйси, тебе ничего от меня не нужно?

– Нет, – быстро ответила она, словно предугадывала именно этот вопрос. – Я же сказала, что тебя все это ни к чему не обязывает, Джордан. И я действительно так думаю. Я, пожалуй, пойду, поздно уже. Я обещала Элисон, что перед обедом поиграю с ней в теннис.

И она рванулась к выходу.

– Кэйси.

Ей стоило больших усилий обернуться.

– Да?

В голове у него было пусто. И он чувствовал себя дурак дураком.

– Спасибо.

– Не за что, Джордан.

И она успела выйти, прежде чем томительно заныло сердце.

Уже совершенно стемнело. Кэйси была у себя и наконец совершенно одна. Из окна комнаты она смотрела, как поднимается луна. Полная, с оранжевым отливом, почему-то в воображении возникали поля, на которых собирают урожай, стога сена и прочие пасторальные картины. «Что же происходит в мире, за пределами этого дома? – подумала она. – Я живу здесь уже так давно, пойманная в ловушку любви, у которой, очевидно, нет будущего. Что же я сделала с собой? Прошел только месяц, но я уже потеряла самое драгоценное в моей жизни: свободу».

Кэйси обняла себя за плечи и отвернулась, глядя в глубь комнаты. «Даже, когда я уеду отсюда, – продолжала размышлять она, – и буду далеко от него – я не обрету свою свободу снова. Любовь накладывает вечные цепи».

«А что чувствует Джордан? Что мы скажем друг другу завтра? Смогу ли я вести себя так, как будто все идет по-прежнему, и сыпать шуточками, словно ничего не изменилось?» Она слегка рассмеялась и покачала головой.

«Нет, все должно остаться незамеченным, – решила Кэйси. – Работа начата, работу надо закончить – разве это не мое главное правило? Я отдала ему свою любовь, не связывая его никакими обязательствами, и должна следовать этим путем».

«О господи, – подумала Кэйси и еще крепче стиснула свои плечи. – Какая же я трусиха!»

Прижав руку к виску, она пошла в ванную за аспирином. Хоть голова пройдет. Доставая чашку, она вдруг уловила какой-то сдавленный звук из комнаты Элисон. Кэйси нахмурилась и прислушалась.

Можно считать, что все спокойно и тихо, но это, несомненно, плач. Кэйси поставила на место пузырек с аспирином и вошла в дверь смежной комнаты. Закутавшись в одеяло, Элисон рыдала в подушку. И Кэйси сразу обо всем забыла.

– Элисон?!

Кэйси села на край кровати и дотронулась до растрепанных светлых волос.

– Что случилось?

– Мне приснился кошмар.

Девочка в ужасе прижалась к Кэйси.

– Такой ужасный кошмарный сон. Повсюду бегали пауки.

Кэйси обняла ее, и Элисон спрятала лицо у нее на груди.

– Пауки? – Кэйси крепче прижала к себе девочку и стала поглаживать ее по голове. – Да, это ужасно. И в одиночку с ними не справиться. Почему ты не позвала меня на помощь?

Элисон слышала, как уверенно и ровно бьется сердце Кэйси у нее под ухом, и понемногу стала успокаиваться.

– Бабушка говорит, что очень невежливо беспокоить людей, когда они спят.

Кэйси почувствовала внезапную вспышку ярости. Господи, надо же до такой степени не понимать детей.

– Но не тогда же, когда тебя мучают кошмары. В такие минуты можно все. Я орала как сумасшедшая, когда мне снились страшные сны.

– Правда? – и Элисон посмотрела на нее. – У вас тоже были кошмары?

– Еще какие! Дед говорил, что это расплата за творческое воображение. И поэтому я просто гордилась ими.

Она отвела волосы от лица Элисон.

– И еще одно. Ты можешь приходить ко мне, когда захочешь. Мы с тобой друзья.

Вздохнув, девочка снова положила голову на грудь Кэйси.

– Пауки были такие большие. И черные.

– Но теперь они все убежали. Лучше думай о кенгуру. Они гораздо симпатичнее.

– О кенгуру?

Элисон явно улыбалась. Это было ясно даже в темноте.

– Конечно. А ну-ка, укладывайся.

Когда Элисон наконец устроилась, Кэйси прилегла рядом.

– Ты хочешь остаться со мной? – едва слышно спросила изумленная Элисон.

– Да, ненадолго.

Кэйси прижала к себе девочку, и ей стало тепло.

– И хочу, чтобы мне тоже приснились кенгуру.

– Кэйси.

– М-м-м? – и Кэйси увидела устремленный на нее взгляд серьезных карих глаз.

– Я тебя люблю.

«Ну вот так-то, – подумала Кэйси. – Без всяких условий, без всяких требований. Любовь в чистом виде». До сего момента она и не подозревала, как ей нужна такая любовь.

– Я тоже тебя люблю, Элисон. Закрывай глаза.

Джордан стоял на пороге и смотрел на спящих. Голова Элисон покоилась на плече Кэйси. Он даже счет времени потерял, стоя вот так и глядя на них. Каждая повернулась лицом к другой, словно они нашли, что искали.

«И обе они – мои», – подумал Джордан и удивился, почему у него стало так хорошо на душе. Обе они любили его, а он, слепец, ничего не видел. Но теперь, когда он это знает, каков должен быть его следующий шаг? «Любовь – это совсем непросто», – так сказала Кэйси. Он вспомнил, как они глядели на него – Элисон ошеломленно и с надеждой, Кэйси – испуганно, оттого, что проговорилась. Джордан подошел к кровати.

Наклонившись, он легко и нежно отодвинул Элисон от Кэйси. Девочка шевельнулась во сне и тут же затихла. Джордан осторожно поднял Кэйси на руки. Она что-то пробормотала, обняла его за шею и прижалась головой к его плечу. Была в этом движении такая доверчивость, которая возбуждала гораздо больше, чем любые ухищрения кокетства. Джордан повернулся и уже хотел пронести ее через смежную дверь, когда Кэйси медленно открыла глаза и уставилась на него.

– Джордан? – она еще не вполне понимала, что происходит, и голос у нее был совсем сонный и хриплый.

– Кэйси. – Он поцеловал ее в лоб. В одно мгновение Кэйси стряхнула с себя оцепенение. Доверчивость сменилась ненужной тревогой, которая зазвенела в ее голосе.

– Что ты делаешь?

– Пытаюсь решить, нести тебя в твою комнату или к себе. – Он медлил на пороге. – Почему ты оказалась в постели Элисон?

– Потому, что пауки, – вспомнила Кэйси, стараясь привести мысли в порядок.

– Что, что?

– Ей привиделся кошмар, – и Кэйси вздохнула. Она всегда просыпалась с трудом. – Но что ты здесь делаешь?

– Я теперь прихожу проверять, как она спит. Давным-давно надо было так делать.

Кэйси улыбнулась и коснулась его щеки.

– А ты хороший человек, Джордан. Раньше я не была в этом уверена.

Она зевнула и уютно уткнулась в его плечо.

– Куда угодно, туда и неси, только положи в постель.

И как-то совершенно естественно она снова задремала.

– Кэйси! – оказавшись в ее комнате, он с удивлением заметил подушку и простыни на кушетке. – Почему ты не спишь в кровати?

– Клаустрофобия, – сонно отвечала она, – сетка да еще эти занавески, тесно, душно. Поневоле почудится, что лежишь в гробу.

– Но ведь все несложно поменять.

Она теснее прижалась к Джордану. Боже, как она была соблазнительна.

– Да нет, не стоит. На кушетке очень удобно. Да и слуги уже привыкли к моим выходкам. Стоит ли их разочаровывать?

Джордан положил ее на кушкетку и сел рядом.

– От тебя пахнет фиалками. – Он уже искал ее губы. Они были мягкие, теплые, податливые. Он сразу уловил момент, когда она проснулась совершенно.

– Джордан, – сказала Кэйси совсем другим голосом. Сна явно не было ни в одном глазу. – Джордан, ты захватил меня врасплох.

Она твердо и решительно уперлась руками в его грудь.

– Конечно. Я все думал, удастся ли мне это когда-нибудь или нет. – Он прижался губами к ее ладони: – Я намерен воспользоваться моментом, Кэйси.

Джордан провел пальцем вниз от ее плеча и коснулся груди. Он почувствовал сквозь ткань отвердевший сосок.

– Сегодня, – прошептал он, – сейчас.

– Джордан…

Как все это трудно! Она еле сдерживала себя. Она хотела его, как безумная.

– Я уже тебе сказала, что все это необязательно.

– Но ты также сказала мне, всего несколько часов назад, что любишь меня.

И он снова поцеловал ее. «Боже милостивый, как же я ее хочу», – подумал он. Еще ни одна женщина не заставляла его так болезненно желать. От желания кипела кровь, бунтовала плоть. Может, для нее это и необязательно, но для него она выбора не оставила.

Кэйси все еще пыталась остановить неизбежное. В глубине души она сама сознавала, что эти ее старания впустую. Да и глупо, сказав «а», не сказать «б».

– Но я не говорила, что хочу заниматься с тобой любовью! Должен же ты хоть что-то оставить на мое усмотрение, Джордан.

Нет, она не может этого допустить. Она знала, что, если хоть раз все произойдет, она почувствует себя его женщиной. А это не просто минутное желание ласки, наслаждения. Она хотела если принадлежать кому, то целиком и навсегда.

Джордан молча смотрел на нее, все еще держа ее за руку. Она снова была беззащитна, так же как тогда рядом с Элисон. Нет, он не хочет ее страданий. Но и оставить ее он тоже не может. Он встал и направился к двери. Кэйси тихо вздохнула. Однако, заперев дверь, он вернулся. Кэйси вскочила: «Нет, это невозможно!»

– Кэйси, позволь мне сегодня любить тебя. Первый раз в жизни мне необходим другой человек.

Разве могла она отослать его прочь. Если бы он откровенно соблазнил ее, может быть, ей удалось бы устоять. Но против искренности она была бессильна. Кэйси сама обняла его.

Он сразу же стал целовать ее так отчаянно, будто это была последняя, а не первая ночь. У них обоих все поплыло перед глазами. Он крепко сжимал ее в объятиях – очень крепко, словно опасался, что она внезапно ускользнет. Но это было напрасно, если Кэйси что-нибудь дарила, то никогда не требовала назад. Он сорвал с ее плеч ночную рубашку, ему не терпелось ощутить под руками ее тело. Какая она тоненькая! Надо быть с ней осторожным, чтобы не переломить надвое. Но его руки не хотели, отказывались быть нежными.

Кэйси не чувствовала боли от его слишком грубых объятий. Ей передавалось его нетерпение, хотелось быть ему необходимой. Сейчас этого было для нее достаточно. Она потянула его к кровати.

Ей хотелось ощутить его тяжесть. Ее раздражала одежда, разделявшая их. Ее рот истосковался по его губам. И она всю себя перелила в поцелуй. Он был долгим, самозабвенным и несколько успокоил переполнявшие обоих желания.

Медленно, уже получая удовольствие, он начал раздевать ее. Джордан больше не чувствовал себя зарвавшимся юнцом. Он хотел теперь пройти все стадии наслаждения. Джордан провел языком по ее шее, и вздох Кэйси, вздох наслаждения он ощутил всем телом. По-прежнему желая, но уже без исступления, он коснулся губами ее груди. Кэйси распахнула халат Джордана, чтобы почувствовать наконец все его бесконечно желанное тело.

Желание познать ее до конца переполняло его. Сейчас обоим было еще не до нежности. Это придет позже, когда пыл несколько поугаснет и наступит утомление. Он покусывал ее грудь, и ощущение было чудесным. Надоевший халат наконец полетел на пол, и теперь слияние двух тел было полным. Он поласкал языком ее сосок, а затем с роскошной неторопливостью его губы снова проследовали к шее. Первобытная, темная страсть властвовала над ними.

Ее руки скользили по напряженным мышцам его груди, впивались в плечи, опускались вниз к бедрам, помогая ему вонзиться глубже, глубже, еще глубже. Она утопала в ощущении его близости. Он был всем тем, о чем она мечтала, прикосновение его губ к ее телу вызывали невыразимое, безумное наслаждение. Ей вновь захотелось ощутить вкус его поцелуя.

– Поцелуй меня, – прошептала она в изнеможении.

Буря неумолимо надвигалась. Кэйси чувствовала ее неизбежность. Ее грозное и великолепное приближение обещал поцелуй. Тело Кэйси ожило, оно трепетало, оно отдавалось, оно требовало. Рука Джордана легла ей на бедро, медленно скользя туда, где нежная кожа наиболее чувствительна. Пальцы ее готовы были разорвать его за то, что он так медлил. Тело Кэйси полыхало от неутоленного желания. Она уже содрогалась от предвкушения, но Джордан все оттягивал и оттягивал блаженный миг.

Джордан хотел видеть, как Кэйси потеряет самообладание. Его собственное было на исходе, но слишком быстрое завершение Джордана не устраивало. Он хотел еще и еще прикасаться к ней, ощущать ее кожу своими ладонями, слышать, как она со стоном произносит его имя. Все это доводило его почти до безумия. Кровь стучала в ушах, словно молотом, но он все еще медлил, губами скользя по ее бедру, языком прокладывая дорожку по животу. Он слышал, как она дышит – коротко и прерывисто. Она всецело в его власти, и ему необходимо было это знать.

Когда он снова поцеловал ее в губы, Кэйси уже была вне себя. А он чувствовал себя властелином. Только его ключ подходил к дверям, открывавшим им обоим путь к вершине. Но когда она вдруг завладела этим ключом, Джордан почувствовал, что трон его зашатался. Нет, это он был ее рабом. И он подчинился.

* * *

Кэйси свернулась около него клубочком, все еще пребывая в блаженстве. Но ни о чем не жалела. Она любила. Она знала только, что нашла мужчину, которого ждала всю жизнь. И хотела им обладать столько времени, сколько он сам того пожелает. «Завтра пусть само о себе позаботится, а сегодня ночью у нее есть все, что только можно пожелать».

Джордан лежал тихо. Было темно. Истома охватила все его тело. Он даже не представлял, какой же пытке подвергал себя последние несколько недель. Но его душа…

«Да, такого, как сейчас, не было никогда, – размышлял он, несколько ошеломленный этим открытием. – Но я не могу ей сказать об этом. Она никогда не поверит». Он закрыл глаза, стараясь собраться с мыслями. Но Кэйси лежала рядом, такая теплая и мягкая, рука ее доверчиво покоилась на его груди. «Господи милостивый, ведь я только сейчас имел ее, и уже снова хочу, будто мы расставались не меньше чем на месяц. Она, как наркотик». Джордан не прочь был бы рассердиться, ему не нравилось такое положение вещей. Он, безусловно, не привык находиться в зависимости от чего-нибудь или кого-нибудь, но не мог справиться с мучительным желанием ею обладать. Она вздохнула, повернула голову и взглянула на него.

– Джордан?

– Да? – и его рука непроизвольно заскользила по ее телу, которое притягивало его как магнит.

– Я совершенно забыла про москитную сетку. Правда, странно?

Он разглядел сияние улыбки в ее блестящих глазах. И разом исчезли все сомнения. Сопротивляться было невозможно.

– Лекарство от клаустрофобии?

– Пожалуй, и весьма действенное.

Кэйси вдруг оказалась сверху и, прижавшись к нему, заявила:

– Ученые, знаешь ли, любят проверять свои теории на практике. Как насчет того, чтобы предоставить свое тело для эксперимента.

– Сколько угодно!

И он поцеловал ее в губы.

6

«Кочевые племена индейцев жили почти исключительно охотой на буйволов. Они не занимались сельским хозяйством и – очень мало – рыболовством».

Кэйси зевнула и откинулась на спину стула.

– Извини, но я поздно заснула вчера ночью, – сообщила она Джордану, но это и так было ему известно.

Ее беспечность была абсолютно непритворной. Кэйси сегодня было легко. Она призналась, что любит, она подчинилась велению страсти и отнюдь ни о чем не жалела. Напряжение, в котором она жила все это время, было следствием борьбы со своими инстинктами и попыткой скрыть правду.

– Интересно, Джордан, могу я изменить своим принципам и позвонить, чтобы принесли еще кофе?

И она снова зевнула.

Он смотрел, как она долго, роскошно потягивается.

– Не любишь ты слуг, да?

– Ну что ты, – и Кэйси уперлась локтями в колени. – Я просто не люблю, чтобы мне прислуживали. И кофе я бы лучше сварила сама, но Франсуа не любит, когда кто-нибудь слоняется у него в кухне.

– А почему тебя собственно не устраивает такое облегчение быта?

– Джордан, я не могу философствовать после того, как спала всего три часа. – И она опять зевнула. – Между прочим, какого цвета глаза у Миллисент?

– Какое, черт возьми, это имеет значение?

– Видишь ли, люди редко замечают тех, кто их обслуживает. В колледже мне приходилось этим заниматься…

– Ты была официанткой?

– А тебя это удивляет?

– Я просто убит, – и Джордан усмехнулся, – не могу вообразить, как ты балансируешь с подносами и принимаешь заказы.

– Между прочим, я была потрясающая официантка.

Кэйси нахмурилась.

– Что-то я хотела тебя спросить?

– Да?

– А вот! Как ты ухитряешься быть таким задиристым, хотя спал не больше, чем я?

Джордан, улыбаясь, подошел к Кэйси.

– Потому что, сидя здесь и прислушиваясь к потоку информации об индейцах арапахо и прочих равнинных племенах, я думал совсем о другом. О том, что мне снова хочется лежать с тобой и заниматься любовью. А это, согласись, возбуждает.

Не согласиться с этим было трудно. Если она и была слегка разочарована, то лишь тем, что не удалось сегодня утром проснуться рядом с ним, но ведь нужно было думать и об Элисон. «Прошлая ночь, – подумала она, наслаждаясь его поцелуем, – была слишком коротка. А будущая наступит еще очень нескоро».

– Не очень-то мы много наработаем, трудясь таким образом, – проворчала Кэйси.

– А мы и не станем стараться.

Джордан снял с нее очки и положил их на стол.

– Пойдем.

– Куда?

– Наверх, – он уже тащил ее к двери.

– Джордан, – Кэйси рассмеялась, пытаясь задержать его, – ведь только одиннадцать часов утра.

– Нет, без десяти, – уточнил он, взглянув на часы, когда они уже шли через гостиную.

– Джордан, ты ведешь себя несерьезно.

– Скажешь мне об этом через полчаса.

Он подталкивал ее вверх по лестнице.

– Элисон в школе, мать на заседании одного из ее знаменитых комитетов, а я хочу быть с тобой. – Он открыл дверь своей комнаты. – В моей постели.

Кэйси очутилась в кольце его рук. Такому упорному натиску сопротивляться было невозможно. Голова шла у нее кругом. Он жадно припал к ее рту.

– Джордан, – Кэйси перевела дыхание, когда он стал целовать ее шею, – мы вряд ли одни.

– Я никого вокруг не вижу, – пробормотал Джордан, подбираясь губами к ее уху.

Она застонала, едва удерживая равновесие.

– В это время в доме полно слуг.

Он притянул ее к себе, коротко, крепко поцеловал и отпустил. Кэйси почувствовала, как под ногами качнулся пол.

Всего два шага и Джордан был уже у телефона. Он поднял трубку и нажал кнопку, продолжая пожирать Кэйси глазами.

– Джон, отпусти всех слуг. Я даю им день отдыха. Да, всему штату. И немедленно. Будь любезен.

Джордан сидя положил трубку на место.

– Пятнадцать человек будут мне очень благодарны.

– Шестнадцать, – поправила его Кэйси. – Спасибо, Джордан.

Он стремительно подошел к ней.

– За что?

– Ты понял, что мне необходимо быть с тобой и только с тобой. Чтобы действительно не было никого вокруг. Это важно для меня.

Он коснулся ее щеки. Кэйси становилась для него необходимой, и это понимал он. В высшей степени необходимой.

– Ну теперь уж тебе точно придется самой варить кофе, – проговорил он.

– Какой кофе? – Кэйси стала расстегивать его рубашку. – Сказать тебе, что я вообще думаю о кофе?

– Только не сейчас.

Желание становилось все сильнее. Кэйси не спеша расстегивала вторую пуговицу.

– Пожалуй, ты соскучишься, пока я покончу с этим, – заметила она, переходя к третьей.

– Этого просто не может быть. Разве можно скучать с тобой.

Ее пальцы замерли.

– Спасибо, Джордан. Как хорошо ты это сказал!

Джордан, подражая ей, стал методично расстегивать пуговицы ее рубашки.

– Конечно, если бы я сказал, что ты самая щедрая, самая искренняя из всех, кого я знал, ты бы немедленно переменила тему.

По всему ее телу разлилась теплая волна и отуманила сознание. Кэйси не знала, что ему ответить. Она приходила в ужас от мысли, что может поступить как-то не так и испортить драгоценный момент. Она открыла для себя истину, что если любишь, то очень трудно сдерживать свои эмоции. Но выходит это гораздо необходимее, чем в обычных обстоятельствах.

– Да, наверное, я сказала бы что-нибудь вроде: где ты покупаешь свои рубашки? Ткань просто чудесная.

– Кэйси. – Она взглянула ему в глаза. – Ты прекрасна.

Кэйси рассмеялась и сразу почувствовала себя свободнее.

– Нет, прекрасной меня назвать нельзя.

– Когда ты улыбаешься, в уголке рта, справа, у тебя появляется ямочка. А когда ты возбуждена, твои глаза темнеют и затуманиваются так, что совсем исчезают золотые искорки.

Пульс у нее зачастил, в ушах застучало, жар желания затмевал сознание.

– О, Джордан!

Он спустил рубашку с ее плеч и провел ладонями по ее груди вниз к талии, к вздрагивающим бедрам.

Она трепетала от его прикосновений. И это было потрясение. Он ведь только слегка до нее дотронулся, а все ее тело уже пульсирует и жаждет. Он приобрел слишком большую власть над ней во всех отношениях – над сердцем, телом и умом. Кэйси возмутилась всем своим существом. Она отдала ему свою любовь, но полностью сдаться на его милость – увольте! Он должен хотеть ее так же сильно, как она сама желает его. Кэйси расстегнула последнюю пуговицу на его рубашке.

– Я хочу тебя, Джордан, – прошептала она и медленно провела ладонями по его телу вверх – по плоскому животу до курчавой поросли на груди. Она чувствовала, как под ее прикосновением напрягаются мускулы. Сняв с него рубашку, она прижалась губами к его плечу.

– Ты заставляешь меня страдать. – Она провела пальцем по его щеке. – Ты заставляешь желать тебя.

Она расстегнула его слаксы, не переставая целовать его шею, проводя губами вниз до плеча. Он хрипло застонал от удовольствия. Она потянула его на пол.

Страсть бывает разной на вкус. Кожа у него была горячая и влажная там, где она целовала его. Она чувствовала, как под ее языком гулко стучит его сердце. Это мечта, греза. Тело ее было словно околдовано, но мыслила она достаточно ясно. Она хотела знать о нем все, что ему нравится, что его возбуждает. Она послушно следовала инстинкту и позволяла своим рукам бродить, где им вздумается, и это приводило ее в экстаз. Она остро чувствовала его желание, и это вызывало в ней ответное необычайно сильное возбуждение. В этот момент – поняла она – Джордан так же беззащитен перед страстью, как она сама.

Она опять двинулась вверх к его шее, дорожкой медлительных поцелуев. Его дыхание шумно отдавалось у нее в ушах. Запутавшись пальцами в ее волосах, он со стоном произнес ее имя и впился в ее губы. Страсть взорвалась поцелуем. Прикосновение было мучительным, оно вызывало невероятную боль и восторг. Он прикусил ей губу, и она застонала. Нет, то была не мечта, не греза, но потрясающая реальность. Он рывком перевернул ее на спину и взял быстро, грубо, он вел ее за собой, и они вместе шли к вершине, она льнула к нему, беспомощная и сильная одновременно. На мгновение Кэйси перестала дышать. Уже было не различить, где чья плоть, их сжигало одинаково неистовое желание. Они поднимались все выше и выше, слившись воедино, и вместе обессилели, и, казалось, от них осталась только телесная оболочка и немое, опустошенное сознание.

Джордан зарылся лицом в ее волосы, чувствуя, что не способен даже пошевелиться. Она была слишком тонка и худа, чтобы долго выносить тяжесть его тела, но он не спешил освободить ее. Она еще слегка дрожала от возбуждения. Джордан поднял голову. Он хотел видеть ее в ярком свете дня. Какая она после любви с ним?

Лицо у нее было кроткое, а глаза еще затуманены. Он вдруг почувствовал неожиданный и острый приступ боли, словно кто-то ударил его под ложечку. Кэйси улыбнулась, и боль усилилась. Неужели он снова ее хочет? Да, тогда понятно, почему ему становится не по себе от одного лишь взгляда на нее. Он снова нашел ее губы, но теперь его встретила нежность, а не страсть.

– Кэйси, – он поцеловал ее в щеку, еще не зная, что сказать. Он испытывал чувства, совершенно ему незнакомые. На ее плече была ссадина, небольшая, едва заметная: размером с ноготь. Он ужаснулся. Насколько ему было известно, он еще никогда не оставлял подобных следов на теле женщины.

– Что случилось? – Кэйси увидела выражение глаз Джордана и проследила за его взглядом.

– У тебя сильные руки, – объяснила она.

Их взгляды встретились. Он чувствовал себя странно. Как он мог настолько потерять голову! Он не находил этому оправданий. Внезапно Джордан вспомнил выражение ее лица, когда она предсказывала, что он причинит ей боль.

– Кэйси, – Джордан покачал головой, – я не хотел делать тебе больно.

– Джордан, – она уловила подтекст в его словах и нежно коснулась его щеки. – Я знаю, что ты не хотел.

Он перекатился на спину, и Кэйси положила голову на его плечо.

– И не надо сейчас думать о том, что будет завтра, – промурлыкала Кэйси, – давай возьмем все от минуты, часа, дня. Этого достаточно.

Он привлек ее поближе, и она уютно устроилась в его надежном объятии. «Сегодня», – подумал он и закрыл глаза.

– Ты устала. – Он слышал в ее голосе утомление.

– Но ты что-то говорил о кровати, – возразила она, хотя ее вполне удовлетворял пол.

Он встал и, не дослушав возражений, подхватил ее на руки.

– Тебе надо немного поспать.

Когда он уложил ее в постель, Кэйси протянула к нему руку.

– Поспи со мной.

Джордан натянул на них одеяло, и вскоре оба заснули, как очень усталые люди, – без сновидений.

Была уже вторая половина дня, когда Кэйси проснулась. Она вспомнила, что Джордан встал раньше, убеждая ее остаться и подремать всласть. Она притянула его к себе, чтобы поцеловать, что опять вызвало вспышку страсти. Взгляд на часы подтвердил, что он ушел больше часа назад.

«Вот лентяйка», – упрекнула она себя и потянулась. Ей бы не составило сейчас труда повернуться на другой бок и опять заснуть, но она представила, как Джордан сидит внизу, в кабинете, и работает. У нее тоже есть чем заняться. Пришлось заставить себя встать и одеться.

Уже на середине лестницы она услышала, что Элисон упражняется на фортепиано. Теперь это был Бетховен. Прелестная пьеса, разыгрываемая с немалым старанием. Кэйси помедлила на пороге гостиной. «Девочка исполняет свой долг», – подумала она сочувственно.

– А ты знаешь, что Бетховен перевернул мир музыки? Так считали при его жизни.

Элисон быстро подняла глаза на звук ее голоса. Видимо, она ждала этого момента с тех пор, как пришла из школы. Кэйси подошла ближе.

– Его произведения полны какой-то необыкновенной силы.

Элисон взглянула на свои руки.

– Но я играла тихо. Дядя Джордан сказал, что вы спите.

– Да, я спала. – И Кэйси погладила девочку по голове. – Ты играешь очень хорошо, Элисон, но немного безразлично. Музыка любит увлеченных.

– Необходимо иметь твердую классическую основу, – степенно возразила Элисон, как будто сама Беатриса Тейлор стояла за ее спиной и говорила ее голосом.

– Музыка – одно из величайших наслаждений жизни.

Элисон пожала плечами, хмуро взглянув на ноты.

– Мне кажется, я не люблю музыку. Наверное, у меня нет слуха.

На этот раз пожала плечами Кэйси.

– Ну что тут скажешь – это может стать проблемой. – И вдруг ее осенило. – Подожди-ка минутку.

И она выскочила из комнаты. Элисон глубоко вздохнула и обреченно вернулась к Бетховену. Она еще продиралась сквозь дебри до смерти надоевших ей звуков, когда возвратилась Кэйси.

– Вот мой верный друг, – объявила она, – он частенько составляет мне компанию, – и вынула из чехла изрядно потертую гитару. – Ему много пришлось постранствовать.

Элисон явно заинтересовалась, так что Кэйси могла быть довольна.

– И я всегда могу его захватить с собой куда угодно. Представь себе, это очень удобно, пианино ведь не потащишь на горбу. А музыка мне необходима. – Выкладывая все это, Кэйси одновременно настраивала гитару. Элисон встала с табурета, чтобы рассмотреть инструмент получше. – Она позволяет мне расслабиться, доставляет удовольствие, успокаивает нервы. Приятно играть и для себя, и еще для кого-нибудь.

– Надо же, никогда об этом так не думала, – и Элисон дотронулась до гитары. – Но ведь на ней нельзя сыграть Бетховена.

– Отчего же?

И Кэйси по памяти стала подбирать мелодию, с которой только что мучилась Элисон.

Та широко раскрыла глаза от удивления и опустилась около Кэйси на колени, чтобы не пропустить ни одного движения пальцев.

– Но ведь звук другой.

– Так ведь и инструмент другой. Другое ощущение и звук. Музыка существует в разных формах, Элисон, но это тем не менее музыка.

«Ну почему никто никогда не удосуживается поговорить с ребенком? – удивилась Кэйси. – Она впитывает все сказанное, словно губка».

– А вы сыграете еще что-нибудь? – И Элисон устроилась у ног Кэйси. – Мне так нравится.

– Нет, пожалуй, ты не можешь пожаловаться на отсутствие слуха, – Кэйси улыбнулась и снова заиграла.

Джордан стоял на пороге и внимательно за ними наблюдал. «Неужели она никогда не перестанет устраивать сюрпризы?» – подумал он. Его удивило не то, что она играет. Узнай Джордан, что она дирижирует оркестром, он уже нисколько бы не удивился. Он не сомневался, что ей все под силу. Но его ошеломила ее способность давать и вызывать любовь. Неужели это врожденное качество? Или она научилась этому? И сознает ли она сама, какой властью над людьми обладает?

Элисон ее любила. Это он видел по глазам девочки. Она принимала Кэйси такой, какая она есть. Без всяких вопросов, без сомнений. И так же ее любила Кэйси. «Но у меня-то сомнения есть, – размышлял он. – И вопросы тоже». И опять он убедился в ее правоте. Вырастая, мы утрачиваем способность к нерассуждающей любви.

Кэйси увидела его.

– Привет, Джордан. У нас час знакомства с музыкой во всем ее многообразии.

Он подошел ближе.

– А меня вы пригласите принять в этом участие?

– Дядя Джордан, – Элисон вскочила, забыв поправить платье. – Вам обязательно надо послушать, как Кэйси играет. Она просто чудо.

– Я слышал, – он посмотрел на Кэйси. – Согласен, ты чудо.

– У Элисон возникли некоторые трудности с Бетховеном, – объяснила Кэйси. – Так что я сбегала наверх за своим другом. Он мне, как всегда, помогает.

– Он? – Джордан, взглянув быстро на Элисон, сел на диван и посадил ее к себе на колени. – Ты не думаешь, что странно называть гитару «он»?

Элисон хихикнула и взглянула на дядю.

– Я не хочу об этом говорить.

– Очень благопристойно с твоей стороны, – и он потрепал Элисон по головке.

В ответ она обняла его за шею и крепко к нему прижалась. Его потрясла ее отзывчивость на малейшую ласку. Кэйси сказала, что ничто не может сравниться с любовью ребенка, но он до сих пор не уразумел полностью ее слов. А вот теперь, когда девочка его обняла, боже, как он мог раньше не замечать такой любви? Как мог ею пренебрегать? Джордан закрыл глаза и отдался радости бескорыстного, нерассуждающего чувства. От Элисон пахло шампунем, он чувствовал щекой, какие у нее тонкие и мягкие волосы. Это ребенок его брата. А теперь ребенок его, Джордана. И сколько же времени он потерял напрасно!

– Я ведь тебя люблю, Элисон, – тихо сказал он.

Элисон обняла его еще крепче.

– Правда?

– Да, – и Джордан поцеловал ее нежно пахнущие волосы, – да, правда.

Она вздохнула и крепче прижалась к нему. Он посмотрел на Кэйси.

А Кэйси молча плакала. Когда он взглянул на нее, она яростно затрясла головой, словно отрицала, что плачет, и встала, чтобы уйти, но он успел остановить ее.

– Не уходи, – вот все, что он сказал.

Она обернулась, посмотрела на него и стала рыться в карманах в поисках сигареты. В первый раз он услышал, как она выругалась, не найдя спичек. Кэйси подошла к окну.

«Я люблю их обоих, – подумала она и прижалась лбом к стеклу. – Слишком люблю». Видеть их вместе вот так, видеть, как они вдруг поняли, что нужны друг другу, – это большая радость. Кэйси вздохнула и не стала больше сдерживать слез.

Сколько еще я смогу быть с ними, прежде чем потеряю их? Глубоко вздохнув, она попыталась успокоиться. «Нет, я не стану сейчас ни о чем таком думать. Когда я открывала эту дверь, я заранее знала, что рано или поздно она захлопнется перед самым моим носом», – и у нее снова заныло сердце. Кэйси смахнула слезы и повернулась как раз в тот момент, когда в комнате появилась Беатриса.

– Джордан, я ухожу. На вечер у Конвеев.

Увидев Элисон у него на коленях, Беатриса нахмурилась.

– Элисон заболела?

– Нет.

Он почувствовал, как девочка съежилась у него под рукой, но по-прежнему крепко ее обнимал.

– С Элисон все прекрасно. Желаю получить удовольствие от вечеринки.

Беатриса вздернула бровь.

– Тебе самому надо бы туда поехать. Не следует пренебрегать своими общественными обязанностями.

– Предпочитаю и впредь ими пренебрегать. Передай Конвеям мой самый сердечный привет.

Беатриса вздохнула. Она уже повернулась, чтобы уйти, но тут заметила гитару.

– А это что такое?

– Это гитара, миссис Тейлор. – Кэйси вышла на середину комнаты.

– Я понимаю, что это гитара, мисс Уайет. – Беатриса кинула на нее высокомерный взгляд: – Но почему она здесь?

– Это гитара Кэйси, – осмелев, вставила Элисон. В объятиях Джордана девочка чувствовала себя в безопасности. – Она хочет научить меня играть на ней.

– Неужели? – спросила Беатриса ледяным тоном. – И какую же пользу принесет тебе это занятие?

– Но ведь лучше всего, чтобы интерес к музыке возник у ребенка в раннем возрасте, вы со мной согласны, миссис Тейлор?

Кэйси просто сияла дружелюбием. Резкий ответ замер у Джордана на губах.

Нахмуренный лоб Беатрисы разгладился.

– Естественно.

– Вот и я сторонница того, что детей надо знакомить с классической музыкой с самого раннего детства. Существуют очень интересные исследования на эту тему.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – Беатриса снова метнула презрительный взгляд на ни в чем не повинную гитару. – Но…

– Испанская гитара, вроде этой, создавалась на основе восточных образцов в течение всего семнадцатого века. – Кэйси говорила самым изысканным, но все же лекторским тоном, и Джордан посмеивался про себя. Похоже, спектакль предстоял забавный.

Совершенно ясно, что его мать потерпела поражение, по крайней мере, в этой битве местного значения.

– А на протяжении последующих веков несколько испанских музыкантов, в том числе несомненно известный вам Андрес Сеговия, доказали, что гитара ни в чем не уступит другим инструментам. И я уверена, вы согласитесь, что более широкое ознакомление Элисон с музыкой и развитие ее музыкальных способностей будет чрезвычайно полезно, когда она займет свое место в обществе взрослых.

Беатриса все еще немного хмурилась, но в то же время казалась сбитой с толку. Кэйси была – сама серьезность.

– Какое у вас прекрасное платье, миссис Тейлор.

Беатриса оглядела свое платье из сиреневого шелка.

– Благодарю вас, – и рассеянно пригладила юбку. – Я собиралась надеть белое вуалевое, но сегодня вечером будет довольно прохладно. А когда холодно, белое не носят.

– Правда? – и Кэйси удивленно подняла брови. – Но ведь это платье выглядит не слишком теплым.

Беатриса неодобрительно взглянула на нее:

– Я накину сверху свою норку.

Она повернулась и вышла, недоумевая, как же это случилось, что она так незаметно сдала свои позиции.

– Ух ты, – пробормотала Кэйси ей вслед, – ну не дура ли я?

– Причем довольно хитроумная, – заметил Джордан. Его мать раздражала Кэйси, это совершенно ясно, но сдерживалась их порывистая гостья с гораздо большим успехом, чем это удавалось ему. Джордан внезапно расхохотался.

– Знаешь, твою бабушку сейчас здорово удивили, – сказал он Элисон, – восточные гитары, семнадцатый век! – И покачал головой. – Скажи, Кэйси, чего нет в той энциклопедии, которую ты носишь в голове?

Кэйси на минуту задумалась.

– А о чем, собственно, ты хотел бы узнать?

Он вздернул подбородок, весело принимая вызов.

– Как называется столица штата Арканзас?

Элисон хихикнула и шепнула ему что-то на ухо.

– Арканзас, – проговорила Кэйси, и ее взгляд устремился к потолку. – Арканзас… расположен на юге центральных штатов США. На севере граничит со штатом Миссури, на востоке – с Миссисипи и Теннесси; на юге – с Луизианой, на западе – с Техасом и Оклахомой. Двадцать пятый штат. Образован в 1836 году. Почва плодородная, пригодная для земледелия, разнообразные залежи минералов, в том числе единственная в Соединенных Штатах алмазная копь, обширные лесные массивы. Название местности дали индейцы из племени сиу. В штате нет естественных больших озер, климат сравнительно мягкий. Ах да, – и она подняла вверх палец: – столица и одновременно самый большой город – Литл-Рок.

Она опустила глаза и простодушно улыбнулась Джордану:

– Никто не хочет прогуляться перед обедом?

7

Климат в Палм-Спрингс – теплый, сухой и солнечный. Слуги в доме Тейлоров хорошо вымуштрованы и внимательны. Еда всегда превосходна. Но неизменность бытия доводила Кэйси почти до сумасшествия.

Если бы она любила Джордана чуть меньше, она бы сбежала. Но день шел за днем, только прибавляя звенья к цепи, которая ее здесь удерживала. Совместная работа с Джорданом захватывала, была необыкновенно интересна. Какое-то время она с удовольствием проводила в обществе Элисон. Но иногда в течение долгих часов делать было совершенно нечего, а она никогда не могла выносить безделье.

Ночью, в объятиях Джордана, Кэйси могла позволить себе забыть обо всем на свете. Но эти блаженные часы были слишком коротки. Когда Джордан покидал ее постель, ей не оставалось ничего другого, как предаваться длительным размышлениям. Да, конечно, она свободная женщина, слава богу, вполне современных взглядов, но такая любовная связь заставляла ее страдать. Считаться надо было буквально со всем: с презрительной надменностью Беатрисы, с нет-нет да проскальзыващим любопытством слуг, но более всего с тем, что в доме жил ребенок.

Уже наступил декабрь. Время пребывания Кэйси у Тейлоров подходило к концу. Через месяц, может, полтора миссия ее будет закончена. «И что же тогда?» – спросила она себя, выходя из дома. Как долго она сумеет откладывать на потом мысли о будущем? Она уже договорилась о лекционном турне на январь. И надо было навести справки, состоятся ли намеченные на март раскопки под руководством Паттерсона.

Кэйси сунула руки в карманы и слегка ссутулилась, подняв плечи. «Надо убираться отсюда, – решила она. – Необходимо снова начать думать о себе и своей жизни. Надо писать докторскую». Кэйси закрыла глаза, слишком ослепительным было сегодня солнце.

Если она в скором времени не начнет готовиться к отъезду, потом будет еще тяжелее. Не сорваться бы при расставании. «Что почувствует Джордан, когда она уедет? – Кэйси вышла из внутреннего дворика на лужайку. – Будет у него ощущение утраты? Или он станет вспоминать время, проведенное со мной, как еще одну приятную осеннюю интерлюдию?»

Как человек, привыкший все анализировать, Кэйси недоумевала, почему она не в состоянии понять до конца поведение Джордана. Надо признать, никто еще не значил для нее столь много. Не в этом ли дело? Она просто не способна разумно оценить все, что касается его. Его мыслей и чувств. Любовь слепа. Можно быть уверенной только в Элисон.

Девочка ее просто любила. В одиннадцать лет ребенок не маскирует своих чувств. «А сколько масок у него? – усмехнулась она про себя. – Сколько у меня? И почему мы обязательно должны их носить?» Она посмотрела на ровно подстриженную лужайку, великолепно ухоженные деревья и в строгом порядке рассаженные цветы. «Нет, надо отсюда линять, – снова подумала Кэйси. – Я не в состоянии выдерживать дольше эту безупречность».

– Кэйси!

Она обернулась. К ней стремглав летела Элисон, за которой быстро шагал Джордан. «А когда я уеду, – раздумывала Кэйси, – они останутся вместе. И эту радость я увезу с собой».

– А мы никак не могли вас отыскать, – Элисон схватила Кэйси за руку. – Мы хотим пригласить вас купаться.

Эта простая просьба вызвала к жизни мгновенно образовавшуюся цепь мыслей и ощущений. «Но они же тебе не принадлежат», – подумала Кэйси. Сердце ее рвалось им навстречу. Согласиться, быть с ним, опять забыть обо всем.

«Нет, – вздохнула Кэйси про себя, – надо перестать притворяться, все скоро кончится и надо быть к этому готовой». Кэйси не сводила глаз с Элисон, не желая встретить проницательный взгляд Джордана.

– Не сегодня, миленькая. Я как раз собираюсь побегать.

– Но при плавании работает больше мускулов, – заметил Джордан, – и не потеешь, не так ли?

Кэйси все-таки пришлось взглянуть на него. Джордан сразу же прищурился, почувствовал, что у нее неважное настроение. Ей хотелось, чтобы он сразу все понял.

Она быстро сжала руку Элисон и виновато сказала:

– Я все-таки склоняюсь к бегу.

Кэйси повернулась и рванула с места в карьер.

– Что-то с Кэйси нехорошо, – Элисон вопросительно взглянула на дядю, но он молча смотрел, как Кэйси бежит к стене, ограждавшей его владения. – У нее глаза печальные.

Джордан удивился. Ее слова только подтвердили то, о чем он подумал.

– Да, печальные.

– Это мы ее расстроили, дядя Джордан?

Вопрос совершенно поразил его. Джордан снова взглянул в сторону Кэйси, но она как раз исчезла из виду. Неужели? Ее способность чувствовать не имела себе равных, насколько ему известно. Не следовало ли из этого, что и ее способность причинять боль так же велика? И Джордан покачал головой. Возможно, он читает в этой книге больше, чем там написано.

– У всех бывает плохое настроение, Элисон, – пробормотал он, – и это относится даже к Кэйси.

Он посмотрел на девочку. Та все еще глядела на пустой проем боковых ворот. Тогда Джордан быстро перекинул Элисон через плечо, чтобы заставить ее рассмеяться.

– Ой, не бросайте меня, – и девочка стала со смехом отбрыкиваться.

– Бросить тебя? – удивленно спросил Джордан, словно подобная мысль никогда еще не приходила ему в голову, и стал подниматься по ступенькам к бассейну. – Да почему же ты думаешь, что я на такое способен?

– Но ведь вчера же вы бросили.

– Разве?

Он взглянул через плечо на кустарник и стену. По другую ее сторону находилась Кэйси. Ему стало не по себе, но Джордан сделал над собой усилие.

– Я, знаешь, терпеть не могу повторяться, – сказал он и осторожно столкнул девочку в воду.

Через час он встретился с Кэйси в гостиной. Бег не улучшил ее настроения. Джордан молча смотрел, как она шагает от окна к окну. Он остро ощущал ее волнение.

– Подумываешь о том, чтобы слинять?

Кэйси круто обернулась на звук голоса:

– Не слышала, как ты вошел.

Она хотела было обратить все в шутку, не смогла и снова отвернулась.

– Да, – сказала она, – этот дом не музей, а мавзолей.

Джордан удивленно поднял брови и сел на диван.

– Почему бы тебе не рассказать, Кэйси, что тебя мучит?

В ее взгляде вспыхнул гнев, но лучше гнев, чем отчаяние.

– Как ты можешь все это выносить? – накинулась она на Джордана. – Неужели это вечное солнце тебя никогда не достает?

Он с минуту внимательно ее разглядывал, затем откинулся на подушки.

– То есть тебя не устраивает погода?

– Бог с ней, с погодой, – закричала она, – погода меняется, – и обеими руками откинула с лица волосы. Она чувствовала пульсирующую боль в затылке.

– Кэйси, – сказал Джордан тихо и рассудительно. – Сядь и поговори со мной.

Но она покачала головой. Ей не хотелось быть рассудительной.

– Меня изумляет, – продолжала она, – просто сбивает с толку, что ты можешь писать так, как пишешь, отрезав себя от внешнего мира.

Он снова вздернул брови.

– Почему ты так говоришь? Да, я здесь неплохо устроился, но разве это означает, что я оторвался от мира?

– Ты чертовски самодоволен.

Она круто повернулась, сжав кулаки в карманах.

– Ты сидишь в своем антисептическом дистиллированном мирке без всякого понятия о том, как людям приходится трудно в жизни. Ты не беспокоишься, даже если у тебя выходит из строя холодильник.

– Кэйси, – Джордан пытался сохранять спокойствие, – тебя опять занесло не туда.

Она взглянула ему прямо в лицо. Ну почему он не может понять? Почему не видит сути вещей?

– Никто не может почивать всю жизнь на лаврах и загорать на солнышке.

– Ну вот, приехали, – Джордан встал и подошел к ней, – почему все-таки мои деньги для тебя как черное пятно на моей репутации?

– Ах, не говори глупости. Твои деньги изолируют тебя от мира – вот и все.

– Это с твоей точки зрения.

– Пускай, – непримиримо тряхнула головой Кэйси, – но с моей точки зрения все это просто зажравшийся снобизм. У них тут, видите ли, гольф, меха, вечеринки, джакузи…

– Извините, – в дверях стояла Элисон и во все глаза смотрела на них. Она впервые видела их обоих в гневе. Джордан подавил рвущуюся наружу ярость и повернулся к девочке.

– Что-нибудь важное, Элисон? – Голос у него был спокоен, но взгляд сердитый. – Мы тут с Кэйси обсуждаем кое-что.

– Нет, мы спорим о вполне серьезных вещах, – поправила его Кэйси. – Люди часто спорят, и я, между прочим, никогда не кричу, когда просто что-нибудь обсуждаем.

– Хорошо, пусть так, – согласился Джордан. – Мы спорим. Если ты не возражаешь, мы хотели бы закончить наш спор. Нам потребуется всего несколько минут.

Элисон отступила назад в нерешительности:

– И вы будете орать друг на друга?

Однако в вопросе прозвучало куда больше интереса, чем беспокойства.

– Да, – сердито ответила Кэйси. Элисон бросила долгий, прощальный взгляд и поспешила к лестнице.

Джордан расхохотался.

– Ей бы очень понравилось, вцепись мы друг другу в волосы.

– И не только ей одной.

Он окинул Кэйси пристальным взглядом.

– Да, вижу. Может, ты чем-нибудь запустишь мне в голову? Это так изысканно.

– А с чем ты согласен расстаться? – зло выкрикнула она, не в силах смириться с тем, что он может себя контролировать, а она нет, – с этой древней вазой или шкатулкой Фаберже?

– Кэйси, – Джордан положил руки ей на плечи. «Хватит, – подумал он, – с меня хватит». – Ну почему бы тебе не сесть и спокойно мне не рассказать, в чем причина твоего раздражения?

– Брось эту покровительственную манеру, Джордан, – и Кэйси буквально отскочила от него. – Я достаточно этого натерпелась от твоей матери.

На это он мало что мог возразить. Она говорила чистую правду. Но он и не предполагал, что отношение Беатрисы до такой степени задевало Кэйси. Возможно, ему вообще еще многое предстояло узнать о самой Кэйси, когда она потеряет всякую осторожность и все выскажет начистоту.

– Но моей матери нет никакого дела до нас с тобой, Кэйси, – голос Джордана смягчился, однако он больше не делал попыток коснуться ее.

– Ты так считаешь? – Кэйси яростно замотала головой. Неужели он не замечает, что эта атмосфера постоянного неодобрения губит их любовь. – Ладно, пусть это несущественно. Хотя я так вовсе не думаю. Но разве это все?

– А что же еще?

– Ну, например, через пять лет самой главной мыслью в голове у Элисон будет, а какое платье ей сегодня надеть? Это тебя не тревожит?

– Господи помилуй, Кэйси, что ты несешь? – От отчаяния его голос зазвенел. – Неужели ты не можешь сказать мне, что на самом деле привело тебя в такое состояние?

– Состояние? – закричала она в ярости от того, что не может выразить свои чувства и мысли с достаточной ясностью. А больше от полной его неспособности понять то, что она хочет сказать. – При чем здесь мое состояние? Ты же просто не слышишь меня. Ты как будто с другой планеты, не понимаешь самых простых вещей.

Она чуть не затопала ногами. Будь у нее под рукой ведро воды, она вылила бы его на голову этому богатому тупице. Ее прямо трясло от возмущения.

– Нет тут никакого смысла, Джордан, совсем, совсем никакого смысла, – и она кинулась к двери во внутренний дворик.

Через десять минут Кэйси уже сидела под дубом, возвышавшимся в дальнем конце лужайки, и пыталась взять себя в руки. В чем Джордан был прав, так это в том, что состояние ее было ужасным. Все рушилось на глазах. И ужаснее всего, что он этого просто не замечал. Она ненавидела себя за то, что не сдержалась. Кроме того, ведь она и вправду несла чушь. Честность заставила ее сознаться, что она просто боится сказать ему правду. Она слишком его любит, и это лишает ее рассудка.

Чувства или разум? К чему она должна прислушаться? Она понимала, что из этого ничего не может получиться. Джордан ее не любит. Он хочет ее, она ему нужна. Но все было не то. Слишком много сомнений, вопросов. Он человек другого круга, а стало быть, и других понятий о жизни. Нет ничего, что могло бы связать их навсегда. Если подходить к ситуации трезво, то пришло время вспомнить о главном в ее жизни: о докторской степени, о работе, которой, слава богу, хватает. Настало время вернуться к своей обычной жизни.

Но сердце не могло смириться с потерей: если бежать от любви, стоит ли вообще жить. Кэйси разрывалась на части. Ею овладело такое душевное смятение, что впервые в жизни она не могла прийти к ясному, бесповоротному решению.

Она согнула ноги, обхватив их руками, и опустила голову на колени. Услышав, что рядом сел Джордан, она не шевельнулась. Ей нужно было еще немного тишины, и он, чувствуя это, не произнес ни слова. Так они и сидели, рядом, но не настолько, чтобы касаться друг друга. Над их головами в листве вдруг запела птица. Кэйси вздохнула:

– Извини, Джордан.

– За форму, но не за содержание? – вспомнил он ее привычку извиняться.

Кэйси коротко рассмеялась, но не подняла головы.

– Даже и не знаю.

– Ну а я, пожалуй, ничего не имею против того, чтобы на меня накричали, но, понимаешь ли, хотелось бы знать за что.

– Луна убывает, она и виновата, – прошептала Кэйси, но он взял ее за плечи и настойчиво повернул к себе лицом.

– Кэйси, поговори со мной.

Она открыла было рот, но он остановил ее, продолжая:

– Нет, ты действительно со мной поговори, без всяких хитроумных уверток и недомолвок. Если я не понимаю тебя, то согласись, не я один в этом виноват.

Она остановила на нем почти безмятежный взгляд:

– Я боюсь пустить тебя в свою душу дальше, чем ты уже проник.

Ее откровенность ошеломила его. Через мгновение он уже прислонился к стволу дуба, прижимая к себе Кэйси. Наверное, проще всего поговорить о том, где она выросла, как жила до их встречи.

– Расскажи мне о своем дедушке, – попросил Джордан, – Элисон говорит, что он врач.

– О дедушке?

Кэйси не стала вырываться из его объятия. Если честно, то ей и не хотелось этого делать. Что же касается дедушки…

– Он живет в Западной Виргинии. В горах.

И она взглянула на ровную, подстриженную лужайку. Нигде нет ни камешка.

– Он занимается практикой почти пятьдесят лет. Каждую весну он сажает овощи в огороде, а осенью сам заготавливает себе дрова на зиму. И в доме пахнет древесным дымом.

Кэйси закрыла глаза.

– А летом в кухне на подоконнике цветет герань.

– А что твои родители?

Птица наверху продолжала распевать, и Джордан почувствовал, как напряжение постепенно покидает тело Кэйси.

– Они погибли, когда мне было восемь лет.

И Кэйси вздохнула. Каждый раз, когда она вспоминала о родителях, ее поражала бессмысленность их смерти.

– Они решили вместе провести где-нибудь уик-энд. Я была тогда у дедушки. Они уже ехали обратно, чтобы забрать меня, когда какой-то автомобиль пересек разделительную полосу и ударил их машину в капот – водитель был пьян. Он отделался переломом руки.

Ее горе с течением времени потеряло остроту, но все равно оставалось горем.

– Но я всегда радовалась, что они провели те два дня вместе.

Джордан выдержал паузу. Теперь он начинал понимать, почему она так сочувствовала Элисон.

– И с тех пор ты все время жила у дедушки?

– Да, после первого года.

– А что случилось в тот первый год?

Кэйси заколебалась. Стоит ли углубляться во все эти неприятные ей подробности! Но Джордан ни на чем особенно не настаивал. От этого она почувствовала себя свободнее. Отчего бы в конце концов не рассказать.

– У меня была тетя, сестра отца. Она была намного старше его, лет на десять-пятнадцать, наверное.

– И в первый год ты жила у нее?

– Так получилось, что я жила то у нее, то у дедушки. Возник спор об опекунстве. Моя тетя не хотела, чтобы кто-нибудь из Уайетов жил в глухомани, как она выражалась. Сама она была из Джорджтауна, округ Колумбия.

Память его встрепенулась:

– Твоего отца звали Роберт Уайет?

– Да.

Джордан замолчал, мысленно приводя в порядок обрывки давних сведений. Уайеты из Джорджтауна – старая, известная семья. Деньги и политика. Сэмюел Уайет нажил состояние на банковских операциях, затем стал главным консультантом президента. Роберт был его младшим сыном. Значит, Элис Уайет Лонгстрим, жена конгрессмена и хозяйка политического салона, и есть та самая тетя, боровшаяся за право воспитывать Кэйси. Очень консервативная семья.

Роберт был блестящим молодым адвокатом. И когда он погиб, в прессе об этом много писали. И о его жене… Джордан нахмурился, стараясь припомнить подробности. Все-таки семнадцать лет прошло. Да, его жена тоже была юристом. И вместе они открыли юридическую консультацию, что не очень одобряла семья.

– Я читал об их трагической гибели, – тихо сказал он, – и что-то потом писали о суде по делам опеки. Мои мать с отцом иногда упоминали об этом в разговорах. Мать знакома с твоей тетей. Тогда это дело было у всех на слуху.

– Разумеется, – и Кэйси пожала плечом, – богатая, с большими политическими связями, семья судится с заскорузлым деревенским доктором из-за ребенка. Можно ли найти более лакомый кусочек для прессы?

Услышав нотку горечи в ее голосе, Джордан почти бесстрастно сказал:

– Расскажи, Кэйси, что там такое приключилось?

– А что тут рассказывать? – ей захотелось встать, но он удержал ее движением ласковым, но твердым.

Процессы об опеке всегда некрасивы, а для ребенка, разрываемого на части, просто ужасны.

– Твои родители были юристами, – заметил он, – и, наверное, с точки зрения закона точно определили свою волю в завещаниях.

– Разумеется, и в качестве опекуна они указали дедушку, – Кэйси встряхнула пышными волосами. Как это он ухитрился вытянуть из нее столько, сам будучи так немногословен? Она еще ни с кем не была так откровенна.

– Но завещания могут быть оспорены, особенно если много денег и большие связи. Тетя настаивала, чтобы я жила с ней, не ради меня самой, а только потому, что я ношу фамилию «Уайет». И я понимала это даже в восемь лет. Ей никогда не нравилась мама. Родители познакомились, когда учились в юридическом колледже. Они влюбились друг в друга с первого же взгляда и через две недели поженились. Тетя так и не простила отцу, что он женился на неизвестной студентке, попавшей в Джорджтаунский университет по конкурсу. Мама получила грант.

– Ты говоришь, что поначалу жила то у дедушки, то у тети?

Она положила голову ему на плечо, закрыла глаза, и вдруг те, прежние, ощущения страдающего ребенка вернулись к ней вновь.

– Когда моя тетушка подала иск, все приняло очень некрасивые формы. Налетели репортеры. Они отыскивали меня в школе, врывались к дедушке. Тетя наняла сыщиков, чтобы доказать, будто он не заботился обо мне как следует. Так или иначе, но все было отвратительно. Дедушка решил, что, может быть, мне станет легче, если я немного поживу с тетей. Я ни за что не хотела, чтобы он отправил меня к ней. Мне тогда казалось, что я стала не нужна ему. На самом деле я была единственным, что у него осталось от моей матери. Может быть, он неправильно понял, что лучше для меня, но действовал он, конечно, только из любви ко мне.

И она провела большим пальцем по золотому колечку.

– У моей тети был прекрасный дом на самой богатой улице Джорджтауна. Высокие потолки, камины во всех комнатах, чудесная антикварная мебель и севрский фарфор. У нее была коллекция дорогих фарфоровых куколок и черный дворецкий, которого она называла Лоренс.

Кэйси опять хотела встать. Ей необходимо было двигаться.

– Нет, – Джордан крепко держал ее, – сиди.

Он знал, что если она начнет привычно снимать нервозность движением, то непременно замкнется и увильнет от рассказа. А так напряжение выльется в разговор.

– Что же потом?

– Она накупила мне платьев из органзи и лаковых туфель и выставляла меня напоказ. Я поступила в частный пансион и стала учиться игре на фортепиано. Это самое несчастное время моей жизни. Чувство потери было еще таким острым, в моей душе зияла страшная пустота, и заполнить ее было нечем. Ей нужен был символ – приятное, спокойное, тихое дитя, которое можно одевать, как куколку, и демонстрировать друзьям. Дядя по большей части отсутствовал. Он был довольно добрый человек, наверное, но ему было некогда – дела. Никто из них не мог мне дать того, в чем я нуждалась. Характер мой тетю не устраивал. Я приобрела привычку задавать неприятные вопросы.

Джордан слегка рассмеялся и поцеловал ее в висок.

– Да уж, могу побиться об заклад, что неприятные.

– Она хотела отлить меня по своей форме, а я сопротивлялась. Вот и все. Меня окружали прекрасные вещи, до которых не рекомендовалось дотрагиваться. В дом приходили замечательные люди, но мне не полагалось с ними разговаривать. Только скромные ответы «Да, сэр» или «Нет, мэм», когда ко мне обращались. У меня было такое ощущение, словно меня посадили в клетку.

– Но твоя тетя отказалась от иска.

– Уже через три месяца она поняла, что не сможет жить со мной. Она заявила, что если во мне и есть нечто от Уайетов, то, похоже, только фамилия, и снова отослала меня к дедушке. О! Это было как глоток воздуха для человека, которому не давали дышать.

Джордан хмурым взглядом окинул лужайку. С места, где они сидели, можно было видеть только верхний этаж дома. Нет ли у нее ощущения, что она и здесь как в клетке? Он вспомнил, как она ходила от окна к окну в гостиной. Ему не потребовалось много времени, чтобы осмыслить услышанное.

– Вы с дедушкой, наверное, большие друзья, – пробормотал он.

– Да, он был не только моим якорем, когда я начала взрослеть, но и ветром в моих парусах.

Она выдернула какую-то травинку и завертела ее в пальцах.

– Он заботливый, интеллигентный человек, способный отстаивать одновременно три точки зрения и во все три верить. Он принимает меня такой, какая я есть, и любит, несмотря ни на что.

Она задумчиво пожевала травинку.

– Ему семьдесят лет, а я не была дома почти год. Через три недели наступит Рождество. Выпадет снег, и кто-нибудь вместо гонорара подарит ему елку. Его пациенты косяком хлынут к нему в дом с приношениями: от хлеба домашней выпечки до виски собственной перегонки.

Кэйси думала об отъезде. Он каким-то образом почувствовал это и неожиданно для самого себя запаниковал. Он смотрел, как луч солнца, пробравшись сквозь листву, позолотил ее волосы. «Нет, еще не сейчас, – подумал Джордан, – не теперь».

– Кэйси, – и он коснулся ее волос. – Я не имею права просить тебя остаться. Но все равно останься.

Она прерывисто вздохнула. «На сколько? – подумала она. – Я должна поехать домой, но прежде надо опомниться от этого наваждения». Она подняла голову и приготовилась сказать то, что следовало сказать.

Джордан не сводил с нее глаз. Они были ясные и умоляющие. Нет, он больше не станет ее просить, не будет настаивать. Да этого и не требовалось. Его молчание, его взгляд были куда красноречивее любых слов.

– Не отпускай меня, – сказала Кэйси и обвила его.

Нет, она его не оставит. Во всяком случае, пока не будет вынуждена это сделать. Сейчас она не могла от него оторваться.

Он поцеловал ее тихо, спокойно, ничего не требуя. Раньше он не был так нежен, раньше не обнимал ее так бережно, словно она могла разбиться от его прикосновения. Нет, бросить его сейчас невозможно. Сейчас Кэйси слушалась только своего сердца. Оно говорило ей: «Останься, останься, останься! Будь с ним, сколько сможешь. Это твой миг счастья – не упусти его».

Поцелуй стал более долгим, проникновенным, расслабляющим волю. Джордан погладил ее по щеке. Ее кожа. Каждый раз прикосновение к ней волновало по-новому. Он почувствовал, как застучала кровь в жилах. Джордан пробормотал ее имя и нашел губами чувствительное местечко там, где шея переходит в плечо. Аромат тела Кэйси действовал на него одуряюще, и они уже жаждали этого ощущения.

О, она способна давать ему так много! Но есть же нечто такое, что и он может ей дать, дать им обоим.

– Кэйси, мне нужно быть в Нью-Йорке в этот уик-энд. Дело в издательстве. – Он не сказал ей, что откладывал поездку уже несколько недель. – Поедем со мной.

– В Нью-Йорк? – она сдвинула брови. – Ты ничего не говорил о том, что намечается поездка.

– Ну это же зависит оттого, как продвигается книга.

И Джордан опять ее поцеловал. Он не хотел, чтобы она его расспрашивала.

– Поедем со мной. Мне хочется некоторое время побыть с тобой. Только вдвоем. Я и ты. Я устал притворяться и прятаться. Я хочу с тобой спать, не беспокоясь, что за стеной – Элисон. Я хочу просыпаться с тобой рядом.

Быть только с ним, вдали от этого дома! Совершенно спокойно и свободно проводить с ним всю ночь напролет! Это же счастье!

– А что будет с Элисон?

– Представь себе, сегодня днем она спросила, нельзя ли ей провести уик-энд у школьной подруги.

Джордан улыбнулся и убрал прядь волос, упавшую Кэйси на щеку.

– Давай примем это как знак судьбы, Кэйси, и воспользуемся им.

– Судьбы, – улыбка медленно озаряла ее лицо, глаза засияли. – Да, я очень верю в судьбу.

8

Нью-Йорк. Когда самолет приземлился, шел противный моросящий дождь, переходящий в снег. На улицах, покрытых слякотью, было скользко, всюду автомобильные пробки. Толпа шустро перемещалась по тротуарам, растекаясь потоками, кто в офисы, кто в магазины. Ничто не могло привести Кэйси в больший восторг. «Ньюйоркцы всегда спешат», – подумала Кэйси. Она их любила за это. И, по ее мнению, не было в мире города, который так самозабвенно и по-детски чувствовал Рождество и умел ему радоваться. Куда ни посмотришь, всюду елки, огни, сверкающие украшения. И неизменные Санта-Клаусы.

Пока ехали на машине из аэропорта, она жадно впитывала в себя это зрелище, стараясь ничего не упустить. И сейчас, оказавшись в спальне номера, который Джордан снял на двоих, она прижалась носом к стеклу и продолжала рассматривать город. Хрупкие фигурки ньюйоркцев, уносимые общим течением людской реки, безумное освещение, ухищрения рекламы. Поразительно, как же она изголодалась по вавилонскому столпотворению большого города.

Джордан не ожидал от нее такого бурного восхищения городской суетой. Судя по ее рассказам о детстве, можно было подумать, что жизнь она предпочитает сельскую, тихую. Но удивительно, она никак не могла насытиться городом и просто пускала пузыри от восторга, указывая ему на то и на это. Любой бы решил, что она в Нью-Йорке впервые в жизни, но он-то знал, что осенью Кэйси всегда проводит на Манхэттене несколько недель.

– Ты так ведешь себя, словно никогда еще здесь не бывала, – развеселился Джордан.

Она с улыбкой обернулась. Замечательная все же произошла перемена. Веселое, сияющее лицо. И не подумаешь, что всего несколько дней назад взгляд у нее был такой несчастный.

– Но это же чудесный город, правда? Так много народу, повсюду кипит жизнь. И снег идет. Не знаю, как бы я пережила декабрь, ни разу не увидев снега.

– Ты поэтому и поехала, – и, наклонившись, он погладил ее по голове, – только чтобы увидеть снег?

– Естественно, – Кэйси легонько поцеловала его в губы. – Другой причины нет. А у тебя?

– Да есть кое-какие, одна-две.

Она вынырнула из кольца его рук и обошла комнату.

– Здесь недурно, – решила она и провела пальцем по комоду. В воздухе почувствовался слабый запах полироля. – Но обычно я работаю не в таких условиях.

– Но мы приехали не работать.

Она оглянулась через плечо.

– Разве?

– Нам предстоит званый вечер и несколько встреч. Вот, собственно, и все.

Джордан снова подошел к Кэйси и повернул ее лицом к себе.

– Кстати, вечером вполне можно пренебречь. Да и вообще, не лучше ли все обговорить по телефону? Ты ведь помнишь, что не ради этого все затевалось.

– Джордан, я понимаю, ты сделал это ради меня, – она смотрела на него, и взгляд ее был умиротворенным и почти счастливым. – Я тебе очень благодарна.

– Не забудь, что и для меня это имеет некоторое значение. – И он крепко обнял Кэйси. Что она с ним делает?! Он знает ее всего два месяца, но она стремительно занимает самое важное место в его жизни.

– А мы действительно здесь одни? – промурлыкала Кэйси. Прекрасное чувство освобождения пронзило все ее существо. «Господи, неужели они действительно одни?»

– Одни, – подтвердил Джордан, и она завороженно потянулась губами к его губам.

– А когда будет эта вечеринка? – она стащила с него пиджак и стала трудиться над рубашкой.

– Через час примерно. – Его руки оказались под ее свитером.

– Скажи-ка мне… – она слегка прихватила зубами его губу и почувствовала ответную дрожь. – А если мы опоздаем – это сочтут невежливостью или просто модной экстравагантностью?

– Невежливостью, – уверенно заявил Джордан и стал расстегивать пряжку на ее тоненьком пояске. – Непозволительной невежливостью.

– Тогда давай будем невежливы, Джордан, – она распахнула рубашку и со вздохом обняла его.

– Давай будем просто ужасающе невежливы.

Они уже лежали в постели, но Джордан не торопился. Теперь настало время для неспешной любви. Кэйси вся растворилась в наслаждении, которое окутывало ее, как облако. Его прикосновение воспламеняло. Там, где он целовал, кожа горела. Он был осторожен, помня, какие недвусмысленные следы оставил вчера на ее теле. Но безудержность желания была такова, что он забывал о ее хрупкости.

Кожа у Кэйси была гладкая, белая. Хотя она много времени проводила на воздухе, загар плохо приставал к ней, и его бронзовая рука резко темнела на фоне ее белоснежного тела. Он поцеловал ее грудь, и Кэйси застонала. Она моментально отзывалась на малейшие его прикосновения, и гораздо сильнее, чем любая из женщин, какую он до этого знал. Она ничего не боялась, не раздумывала, не сдерживалась. Любовь ее была совершенно свободна и не признавала границ. Очень нежно он прикусил ее сосок, и она выгнулась дугой, с восторгом летя прямо в самое пекло страсти. Пальцы ее вцепились ему в плечи, она бормотала что-то, явно желая, чтобы он поспешил. Но он длил удовольствие, не спеша ласкал ее груди, поглаживал живот, нежную кожу бедер.

– Джордан, – с огромным трудом выдавила она из себя, сгорая от нестерпимого желания. – Я хочу тебя, хочу прямо сейчас.

– Нет, слишком скоро, – и он провел языком от ложбинки между грудями вниз до самого пупка. – Слишком, слишком торопишься.

Он касался ее везде то слегка, то грубовато, а она содрогалась под его руками от нетерпения. Он пальцами помог ей достичь свершения, и она впала в полузабытье, понимая, что теряет рассудок. Большего удовольствия она уже не ждала, и, казалось, страсть ее тоже иссякла. Но Джордан упрямо тащил ее за собой куда-то дальше, к каким-то высшим ощущениям, которых она уже и представить себе не могла. И жизнь вдруг с новой силой завладела каждой клеточкой ее тела. Оно снова будто гудело под током. На нее вновь сошло нетерпеливое, почти паническое желание, и Кэйси вцепилась в Джордана, желая, чтобы и он хотел бы ее так же отчаянно. А его руки метались по ее телу, вызывая дрожь.

Внезапно он снова впился поцелуем в ее рот – жадным и требовательным. Он скользнул губами вниз к ее шее и прикусил кожу. Он забыл, что поклялся быть очень нежным. Он забыл обо всем на свете, кроме этого тонкого, легкого тела, и чувствовал только непреодолимый страстный голод, который могло утолить только оно.

Они высекали друг из друга искры, и вот он уже слился с нею воедино. Время неспешной любви кончилось.

Джордан уже понимал, что время не умаляет его желаний, а Кэйси отнюдь не наскучивала ему. Более того, жизнь в ее присутствии обретала новые краски.

Элегантный отель, выходящий фасадом на Центральный парк, был целиком заполнен представителями книжной индустрии: писателями, редакторами, литературными агентами, воротилами издательского бизнеса. Но в центре людского водоворота была она. Другие женщины сверкали драгоценностями: бриллианты, сапфиры, изумруды. Кэйси прекрасно обходилась без мишуры.

Она сидела на ручке кресла, потягивая шампанское, и, смеясь, разговаривала с Саймоном Гермейном, владельцем одного из самых известных в стране издательств. Над ее плечом нависал Джей Ричардс. Ему принадлежала четверть всех магазинов, специализирующихся на продаже бестселлеров. Там была и Агнес Гринфилд, литературный агент из лучших, она представляла интересы Джордана вот уже десять лет, и он впервые видел, как она ухмылялась. Нет, она улыбалась и раньше, а также усмехалась, фыркала, но никогда не ухмылялась. Кэйси вдруг положила руку на плечо Гермейна, сказала что-то такое, отчего он, откинув голову, оглушительно захохотал. Похоже, она произвела настоящую сенсацию.

Кэйси поискала взглядом в толпе Джордана и улыбнулась ему, медленно поднося стакан к губам. Его снова с необыкновенной силой пронзило желание, так что он едва не покачнулся. «Как это у нее получается? – спросил он себя. – Как ей удается заставить меня снова ее желать, когда я еще не успел остыть от ее объятий? Когда я, наконец, удовлетворюсь?» Да и к чему вопросы, если думал он сейчас только об одном: когда снова удастся ускользнуть вдвоем, оставив всех с носом, и иметь ее всю и только для себя.

– Между элитарной и популярной литературой зияет пропасть. Рядовой читатель не может в свое удовольствие почитывать легкую, развлекательную беллетристику, не испытывая чувства вины.

Кэйси удивленно поглядела на Джея Ричардса, высказавшего эту мысль. Джордан подошел к ним поближе.

– Но я прочла все ваши книги, и моя совесть совершенно чиста, – Кэйси опять отпила шампанское.

Джей помолчал немного, переваривая ее слова, и только потом хохотнул.

– Таким образом меня только что поставили на место. У меня был бы сильный соблазн начать дело вдвоем, если бы я смог найти такого партнера, как она.

– А я пытаюсь убедить Кэйси написать книгу, – и Гермейн, глазом не моргнув, залпом осушил неразбавленный виски. У него было широкое цветущее лицо с графитно-серыми усами. Кэйси показалось, что он похож на ведущего телевизионной программы ее детства.

– Ценю ваши слова, Саймон, – Кэйси заправила кудряшки за уши и положила нога на ногу. – Но я всегда считала, что быть писателем – означает быть экономным в словах. Я же строчу, как из пулемета.

– Но ты рассказываешь чертовски занятно, – и он дружески похлопал ее по коленке. У Джордана глаза полезли на лоб.

– И я излишне темпераментна, – Кэйси едва успела допить бокал, как получила новый. – Спасибо, – и она дружески кивнула Джею Ричардсу.

– А какой писатель не темпераментен? – сердито фыркнул Гермейн. – Вот, как, например, у тебя с этим, Джордан?

– Я, знаешь ли, периодами.

– Со мной трудно работать постоянно. Но, по крайней мере, хоть в этом я предсказуема, – вставила Кэйси.

– Вот тут ты ошибаешься, по-моему. Ты непредсказуема ни в чем, – совершенно искренне заявил Джордан.

– Чудесный комплимент. Джордан, вон там стоит фантастически соблазнительная икра. Если я сейчас не набью себе ею живот, мне станет плохо.

Она ринулась к установленной роскошными закусками буфетной стойке. Джордан последовал за ней и теперь наблюдал, как она щедро накладывала белужью икру на хрупкий тонкий крекер.

– Вы с Гермейном как будто поняли друг друга, – сказал он.

– Он милашка, – ответила Кэйси с полным ртом и потянулась за вторым крекером. – Господи милосердный, я просто умираю с голоду. Ты понимаешь, сколько времени прошло, если сравнивать с Западным побережьем? Мы ели в самолете? Я никогда ничего не помню, что там происходит на высоте тридцати тысяч футов над землей.

– Милашка? – переспросил Джордан, не обращая внимания на ее болтовню. – Не помню, чтобы хоть кто-нибудь так отзывался о Гермейне прежде.

– О да, я знаю, что о нем рассказывают. – Кэйси окинула стойку в поисках, чего бы еще отведать, и увидела омаров. – Силы небесные, они, наверное, тверды, как подошвы, и худы, как отощавшие от голода собаки. А это что? – И она указала на другое блюдо.

– Это говяжий язык.

– Тогда пропустим.

И она подцепила другого омара.

– Этот мне чем-то нравится.

– Наверное, он к тебе испытывает взаимное чувство.

Кэйси улыбнулась и помолчала, чтобы отпить шампанское.

– Твоя чувствительность была оскорблена, когда Саймон положил руку мне на коленку, да? Ты ужасно забавный – такой сдержанный и солидный. Джордан, тебя очень смутит, если я тебя прямо сейчас поцелую?

Она дразнила его, и он это знал. Поэтому он решительно обхватил ее за шею и притянул к себе. И прежде чем наградить долгим, крепким поцелуем, увидел ее смеющиеся глаза. От ее губ шел аромат экзотической кухни.

– Хорошая икра?

– Да, у меня к ней слабость.

Кэйси отвернулась, взяла крекер, положила изрядную порцию икры. И протянула ему:

– Я просто не могу наесться. Откуси.

Джордан откусил немного.

– Я хочу, чтобы мы отсюда ушли, – сказал он тихо. – Я хочу быть с тобой вдвоем и раздеть тебя, не торопясь, постепенно, одно за другим.

– Интересное предложение, – прошептала она, коснувшись пальцем его галстука. – А мне можно будет так же поступить с тобой?

– Что значит можно?! Необходимо!

– Джордан! – к ним решительно приближалась женщина – плотная, лет сорока с чем-то, беззастенчиво ненатуральная блондинка с большим бюстом. Кэйси быстро мысленно перелистала свою базу данных и наткнулась на газетную фотографию Сирены Ньюпорт, в высшей степени удачливой романистки, чьи книги были битком набиты мордобитием, насилием и сексом.

Сирена сердечно расцеловала Джордана в обе щеки.

– Не часто ты показываешься на таких сборищах, – попеняла она ему, – а я хочу появляться на них в обществе классных мужчин.

– Сирена, приятно с тобой увидеться.

– А это кто? – И она пронзительно взглянула на Кэйси. – Господи, какая тоненькая, ну, того гляди, переломится и определенно потрясная. Если я останусь здесь, то буду рядом с ней казаться белой слонихой. Ты писательница, моя милая? И у кого ты красишь волосы?

– Нет, я обыкновенная поклонница, мисс Ньюпорт, а с этим цветом волос я родилась на свет.

– Но это отвратительно, – Сирена уперлась в пухлое бедро и недовольно покачала головой. – Натуральный цвет? Но это чертовски несправедливо. А чья ты поклонница, Джордана или моя?

– Вас обоих, – Кэйси с каждой минутой Сирена нравилась все больше.

Сирена беззастенчиво захохотала. Похоже, эта женщина все делала громко, смачно, привлекая всеобщее внимание.

– Но это как-то необычно. Немногие читали и «Последний отказ», и «Победу страсти», правда, Джордан?

– Но Кэйси весьма оригинальный человек, Сирена. Сирена Ньюпорт. Кэтлин Уайет, – запоздало познакомил их Джордан.

– А чем ты занимаешься? О, я знаю, – и она подняла руку, мешая Кэйси ответить, – модельный бизнес.

– То есть я прогуливаюсь по подиуму? – спросила, явно забавляясь, Кэйси.

– Хотя нет – ты актриса, – переменила мнение Сирена. – У тебя слишком выразительное лицо.

– Спасибо, но я не играю на профессиональной сцене. Я занята только в ежедневных скетчах.

– И умная к тому же, – пробормотала Сирена. – Ты случайно не агент, старающийся переманить Джордана от Агнес?

– Мне слишком дорога моя жизнь.

– Ну что ж, дорогая, я тобой полностью очарована, но сбита с толку.

Сирена подозвала проходящего официанта и схватила с подноса бокал шампанского. На ее пальцах с ярко-красными ногтями сверкнули крупные драгоценные камни.

– Кто же ты такая?

– Я антрополог.

– Шутишь, – и Сирена вопросительно взглянула на Джордана. – Она шутит?

– Ты бы ни секунды не сомневалась, если бы прослушала лекцию о ритуальных обрядах индейцев племени сиу, – ответил Джордан и докончил свой бокал.

– Не может быть, – Сирена не знала, что сказать.

– Кэйси работает вместе со мной над моей новой книгой.

– Гм-м. – И Сирена сделала полновесный глоток.

– А ты случайно не знаешь чего-нибудь интересного о племени алгонкинов, миленькая?

– Это племя американских индейцев, которые в семнадцатом веке были рассеяны ирокезами. Большинство из алгонкинов потом осело в Квебеке и на берегах Онтарио, – с готовностью сообщила Кэйси.

– Но это же судьба! – воскликнула Сирена, хватая за руку Кэйси. – Ты веришь в судьбу, дорогая?

Кэйси бросила на Джордана взгляд и усмехнулась.

– В сущности, верю.

– Я только что начала новую книгу. Первая половина действия происходит в Англии, а во второй мой разорившийся аристократ отправляется в колонии. Он почти умирает с голоду, избитый до полусмерти встречает на пути алгонкинов. Ты мне вот что скажи. Они его не оскальпируют и не сделают с ним еще чего-нибудь ужасного?

Кэйси усмехнулась.

– Большинство индейцев-алгонкинов некоторое время относились к белым поселенцам дружелюбно. Все зависит от обстоятельств.

– Чудесно! Замечательно! – и Сирена подхватила Кэйси под руку. – Я у тебя ее похищаю на час, Джордан. Слишком большая удача, чтобы ею не воспользоваться. А ты выпей еще шампанского, – и она с материнской лаской похлопала его по щеке. – Когда я закончу этот эпизод, я тебе отошлю ее обратно.

Кэйси успела только оглянуться на Джордана и пожать плечами, а Сирена уже деловито тащила ее прочь.

– Представь, впервые, – сказала она позже, – я встретила человека, который способен меня переговорить.

Она откинулась на спинку заднего сиденья, уютно устроившись на руке Джордана.

– И я, естественно, чувствую себя униженной. У меня появилось серьезное намерение задушить ее уже через час.

Кэйси сидела так близко, запах ее волос был так соблазнителен. Боже, такая теплая, немного сонная, взбудораженная после шампанского. Он ее хотел.

– Она пилила тебя два часа и десять минут.

Кэйси тихо рассмеялась.

– Но она сногсшибательная женщина.

– И я всегда так думал до сегодняшнего вечера.

– Она тебя очень любит, – и Кэйси ему улыбнулась. – Она говорит, что ты замечательный писатель и чудесный человек, особенно когда забываешь о вежливости. – И засмеялась, увидев его удивленное лицо. – Мне пришлось с ней согласиться.

– Поглядеть, так вы – прямо родственные души, – Джордан обнял ее за плечи и притянул к себе. Кэйси слегка куснула его за ухо.

– А почему ты меня не целуешь так, как на вечеринке? Как сильный и властный мужчина?

– Черт тебя побери, Кэйси, – он засмеялся и прижался ртом к ее губам.

– М-м-м, выругай меня, и я твоя, – невнятно проворковала она.

– Поосторожнее, – предупредил Джордан, ощущая все возрастающий, несмотря на ее насмешки, голод. – Я потерял всяческое терпение уже час назад.

Кэйси снова рассмеялась. И, почувствовав легкое головокружение, завозилась, устраиваясь поудобнее.

– И он желал ее страстно, пламенно, – вспомнила она, – его сжигал адский огонь, который только она могла затушить.

Кэйси взглянула на Джордана, и ей снова захотелось смеяться:

Сирена Ньюпорт. «Женщина Честерфилда». Ну не забавно ли?

«Ах, вот в чем дело, – понял наконец Джордан. – Она была по-настоящему пьяна».

– Кэйси, ты наклюкалась, – заметил он, развеселившись.

– Хорошо сказано, – согласилась она, – вы, писатели, умеете обращаться со словами.

Она подняла голову, рот ее был почти рядом с его.

– Ты что, хочешь воспользоваться моим состоянием? – таинственно прошептала она.

– Непременно.

– О, прекрасно! – И она обхватила его шею руками. – Начинай прямо сейчас.

Автомобиль затормозил у тротуара, и Джордан высвободился из ее объятий.

– Ну почему я не заплатил шоферу сразу?

– Это все ерунда, – Кэйси с помощью швейцара выбралась из машины. Холодный воздух, все еще пахнущий снегом, царапнул ее лицо, но в голове не прояснилось.

– Джордан, – и она оперлась на его руку. – Я только сейчас поняла. Ведь ты, наверное, читал книги Сирены? Это правда, или я спьяну несу невесть что?

– Разумеется, я их читал. – Он ловко повел ее к двери, потом через холл и дальше к их номеру. – Тебя это удивляет?

– Да я просто столбенею от удивления.

– Потрясающе, что тебе удается вообще держаться прямо. Оказывается, ты остолбенела. Ну тогда все понятно, – отпарировал он и вызвал лифт.

– Но, Джордан, мне трудно представить тебя за чтением «Женщины Честерфилда»!

Кэйси позволила втащить себя в кабину лифта.

– Почему? – он нажал кнопку их этажа и привлек Кэйси к себе.

– Говоря словами Гермейна, она слишком хорошо умеет рассказывать.

Он поцеловал ее быстрым, отчаянным, голодным поцелуем, от которого она едва удержалась на ногах. Он провел рукой по ее спине, платье прижалось к телу, но холодное прикосновение шелка нисколько не отрезвило ее… Жар разгорался медленно, и Кэйси потихоньку становилась податлива в его руках, словно воск. Страсть, подогретая вином, закипала под его прикосновениями, губы стали мягкими, тело вздрагивало от вожделения, голова кружилась. Она словно пылала и плыла одновременно. Больше она уже не могла стоять и почти повисла на его руках, чувствуя, что еще чуть-чуть, и она упадет прямо здесь.

– Господи, Кэйси, никогда в жизни лифт не поднимался так долго.

Он зарылся лицом в ее волосы, пытаясь хоть как-то прийти в себя. Она была так податлива, так жаждала быть им любимой. Джордан чувствовал себя неимоверно сильным и властным. Непривычная ее слабость возбуждала необыкновенно. На самом деле причиной всему была сила ее темперамента, которую Кэйси уже не контролировала.

Двери лифта открылись, и он вывел Кэйси в коридор.

– Джордан, – она повернулась к нему лицом, пытаясь что-то сказать. Глаза ее затуманились.

– Что?

– Ты помнишь, что Честерфилд делает с Мелани в главе седьмой, непосредственно перед тем, как на его корабль нападает английский фрегат?

Он ухмыльнулся:

– Представь себе, помню. А что?

– Ну и хорошо, – и Кэйси снова обвила его шею руками. – Я просто полюбопытствовала, ну, чисто теоретически – нельзя ли фантазию перевести в категорию факта. Подумываю, не написать ли специальную статью на этот счет.

– Ах, вот как. Ученая дама собирается воплотить теорию в жизнь?!

– Совершенно верно. – И она взъерошила ему волосы. – Ты ничего не имеешь против?

– В интересах науки меня можно и убедить.

Он заключил ее в объятия.

– Начнем, пожалуй, вот с этого.

Он сунул ключ в замок, открыл дверь и внес Кэйси в комнату.

9

Когда он проснулся, Кэйси еще спала. Джордан с удовольствием ощутил ее тепло и легкое щекотание ее локонов на своем плече. В комнате было полутемно, на окнах спущены тяжелые шторы, но взгляд на часы подтвердил, что утро уже наступило. У него была намечена встреча ровно через час. Он вздохнул и посмотрел на Кэйси.

Никогда еще он не встречал человека, который мог спать таким глубоким сном. Джордан откинул прядь волос с ее лба. Она даже не пошевельнулась.

Он вспомнил, какой она была прошлой ночью, сонное желание, хрипловатый смех, тяжелые веки. Если бы он обладал более изощренным воображением, то решил бы, что она ведьма. Было в ней нечто потустороннее, из другого мира. И каждый раз, когда думал, что утвердил над ней свою власть, он убеждался, что еще прочнее запутался в ее сетях.

Сейчас, во сне, она была просто женщина, утомленная выпитым вином и ночью любви. Тогда каким же образом получается, что его дергает на привязи самая обыкновенная женщина? Вот она спит, и спит все колдовство. Она не может воздействовать на него своим задорным очарованием или посылать ему зовущие и в то же время вызывающие взгляды. Но что-то все же оставалось. Его все равно тянуло к ней, даже спящей.

Джордан еле коснулся ее губами, Кэйси не пошевельнулась. Вот этого ему и хотелось все время – проснуться рядом с ней, спящей. И разбудить ее. Губы у нее были такие мягкие, манящие раствориться в поцелуе. Он прошептал: «Кэйси», – и поцеловал ее. Без косметики лицо ее было бледным, а на носу виднелись еле заметные веснушки. Руки его потянулись к ее груди. Она не просыпалась, не шевелилась, но вздохнула, потому что он ей сейчас снился. Он прикоснулся губами к пульсирующей жилке на шее и закрыл глаза, ощущая ее биение. Его собственный пульс уже зачастил.

Он, едва касаясь, погладил ее, чувствуя, как нарастает страсть. Весь дрожа от ощущения своей власти над этим телом, он еще раз провел по нему рукой уже ощутимее. Кожа с внутренней стороны бедер была нежней шелка. Он застонал, потрясенный внезапно вспыхнувшей в нем жаждой обладания.

Джордан коснулся губами уха Кэйси, виска, припухшего рта, настойчиво раздвигал языком ее губы. Он извлекал Кэйси из сонного забытья. Наконец губы ее ответно дрогнули, она тихо застонала. Сердце ее вдруг отчаянно забилось под его рукой. Он вошел в нее прежде, чем она совершенно проснулась, ввергнув ее в вихрь страсти, такой же безумной, что обуревала его самого.

И вот она уже снова прильнула к нему, крепко обняв и положив голову ему на плечо, вздохнула и поцеловала его там, куда достала губами.

– Доброе утро, – пробормотала она.

Она возбуждала в нем какие-то первобытные чувства, и ему было не по себе от этого. Он никогда не знал, до какой степени страсти он может с ней дойти. В ее голосе слышался смех, сводивший его с ума.

– Доброе утро, как ты себя чувствуешь?

– М-м-м, чудесно, – и она прижалась к нему плотнее. – А ты?

– Великолепно, но я-то вчера вечером твердо держался на ногах, – и он слегка отодвинулся, чтобы получше разглядеть ее. Глаза у нее были ясные. Она улыбнулась, и в углу рта появилась ямочка. – А похмелье?

– У меня никогда не бывает похмелья, – Кэйси поцеловала Джордана. – Поэтому я не верю в его существование.

Она перекатилась резким движением и перевернулась на живот, оперлась локтями на его грудь и взглянула на него сверху вниз.

– Ты когда-нибудь думал, насколько было бы легче жить, если бы мы не верили в то, что неприятности обязательно будут?

– Интересная теория.

– У меня их десятки.

– Я уже это заметил.

Джордан провел пальцем по ее щеке.

– Но особенно интересную теорию ты высказала ночью.

Кэйси рассмеялась и прижалась лбом к его груди.

– И мы, кажется, применили ее на практике.

– Несомненно, и она прекрасно оправдала себя.

– Расскажем об этом Сирене? – Кэйси приподняла голову, глаза ее блестели от смеха.

– Нет, пожалуй, не будем.

Кэйси поцеловала его теперь уже медленно, со вкусом.

– Помнишь, я тебе сказала как-то, что у тебя потрясающее тело?

– Да. Меня это твое замечание несказанно удивило. Но я ведь тебя тогда еще не знал как следует.

Она вздохнула, почувствовав, как его руки скользнули вниз, к ее бедрам.

– Я и сейчас так думаю, – и Кэйси прижалась щекой к его груди. Она еще никогда не ощущала такого полного удовлетворения. – У тебя ведь на сегодня намечены встречи, да?

– Да, и первая должна состояться… – он поднял руку, чтобы взглянуть на часы, – через… полчаса. Я собираюсь опоздать.

– Если бы мы были сейчас на Фиджи, – прошептала она, – мы бы пролежали вот так целый день, и часы бы тебе не потребовались.

– Если бы мы сейчас были на Фиджи, – возразил он, – ты не смогла бы любоваться снегом.

Кэйси опять вздохнула и закрыла глаза.

– У тебя такое логическое мышление, Джордан. Мне это нравится в тебе больше всего.

Он помолчал. Она не говорила больше о любви с того самого дня, когда он услышал ее признание. Ему хотелось, чтобы она повторила эти слова. Может быть, он сумел бы наконец осознать свое собственное отношение к Кэйси. Джордан почувствовал, что она снова начинает уплывать в сон.

– Мне не хочется оставлять тебя одну, – прошептал он.

– Но вокруг тыща людей. – Она зевнула и улеглась поудобнее рядом с ним. – Вряд ли мне грозит одиночество.

– Я бы предпочел быть с тобой.

– Не беспокойся обо мне, Джордан. Я собираюсь выйти поискать свитер и джинсы для Элисон. Что-нибудь дешевое. Пусть у девочки будут вещи, над которыми можно не трястись.

– Возясь, например, в глине.

Она почувствовала по его тону, что он улыбается.

– Гм-м. – Она вспомнила, какое у него было выражение лица, когда они с Элисон возвращались после импровизированных занятий лепкой. Действительно забавно. – И еще я хочу посмотреть, как все украшено к Рождеству. Мне очень интересны подобные глупости.

– Но ты сможешь поломать свой напряженный график, чтобы встретиться со мной для ланча?

– Гм, возможно. А где?

– А где бы ты хотела?

Джордан знал, что надо встать и одеться, но пошевельнуться, казалось, просто немыслимым.

– У «Раджи», – сказала она сонно, – на Сорок восьмой улице.

– Тогда в два часа.

– Хорошо. Мне придется взять часы?

– А я никогда не видел, чтобы ты их носила.

– Я их ношу в сумочке, чтобы они меня не пугали.

Джордан поцеловал ее в макушку.

– Мне надо вставать. Если я останусь, я снова начну тебя любить.

Она лениво потянулась к нему, глаза ее были полузакрыты:

– Ты будешь ждать меня?

В ответ на мгновение он крепко прижал ее к себе.

– Опоздал на двадцать минут, – и Агнес мрачно взглянула на часы. – Совсем не похоже на тебя, Джордан.

– Извини, Агнес, – и он уселся в кожаное кресло. Агнес сидела за столом длиной метра в два. На нем громоздились рукописи. Валялись записные книжки. Джордану всегда казалось, что у нее вид генерала перед решительным сражением, когда она сидит за этим столом. Не хватало только карты местности.

– Ладно, – она увидела смех в его глазах, откинулась назад и постучала себя карандашом по губам:

– Ну, надеюсь, ты задержался не зря.

Джордан удивился, но ничего не ответил. Агнес ничего другого и не ожидала – ей никогда не удавалось подловить его. «Очень сдержан», – подумала она уже не впервые. Вдруг вспомнилась оживленная, веселая женщина, с которой он вчера явился на вечеринку. Интересная комбинация.

– Кстати, о вашей сотруднице, – начала Агнес, отодвинув в сторону стопку бумаг, – она действительно так хороша, как вам говорили?

– Гораздо лучше.

Агнес кивнула с довольным видом.

– Тогда, значит, деньги потрачены с толком.

– Я хочу, чтобы ей заплатили проценты с авторского гонорара.

– Проценты с гонорара? – проворчала, нахмурившись, Агнес и поерзала в кресле. – Но вы заключили с ней договор на вполне определенных условиях.

– Нет, она должна получить и проценты, – Джордан тоже откинулся на спинку кресла и переплел пальцы.

– Джордан, вы и так платите ей очень щедро, – терпеливо заметила Агнес. – Ваша личная жизнь это одно, но бизнес есть бизнес.

– Это и есть мой бизнес, – возразил он. Говорил он тоже спокойно, однако решительно. Агнес уловила эту твердость и подавила вздох. Ей было хорошо известно, что он был не только хладнокровен и осторожен, но и невозможно упрям.

– Я не предполагал, когда мы подписывали договор, что она вложит столько души в эту работу, я уж не говорю о ее высочайшей квалификации. Агнес, поймите, книга принадлежит ей почти так же, как мне. И она имеет право на прибыль от нее.

– Соображения этики, – и Агнес все-таки, не сдержавшись, сокрушенно вздохнула, – ты такой честный, Джордан.

– Слава богу, ты тоже, Агнес. – И он улыбнулся, – иначе ты не была бы моим литературным агентом.

Агнес пожала плечами.

– Ну и какой же процент ты имеешь в виду?

Кэйси пробивалась сквозь толпу в универмаге Гимбела и наслаждалась каждой минутой пребывания там. Она попала на распродажу и уже изрядно набила сумку. Шутка ли – три свитера и две пары джинсов. Она редко занималась покупками, но если уж занималась, то делала это со страстью. Она, не моргнув глазом, могла выложить триста долларов за понравившееся ей платье и яростно торговаться из-за пятидолларового свитера. Поэтому радостный ажиотаж не покидал ее, когда она тянулась к рядам вешалок, перебегая с этажа на этаж, когда брала, встряхивала, приценивалась. Это был еще кусок жизни, а жить она любила и умела радостно.

Проходя мимо витрины, она высмотрела игрушечного металлического единорога и ринулась к прилавку, чтобы узнать цену. «Что-то я проголодалась», – подумала она и, вдруг вспомнив о времени, начала искать в сумочке часы.

– Шесть двадцать семь, – пробормотала она хмурясь, – не думала, что так много.

Она бросила часы опять в сумку и поинтересовалась у продавца, укладывавшего в коробку купленного ею единорога:

– Вы не знаете, сколько сейчас времени?

– Час пятьдесят, – и он наградил ее профессионально-любезной улыбкой.

Решив, что вполне успеет за десять минут, Кэйси бросилась бегом, не взяв такси. Когда она примчалась к «Радже», щеки у нее пылали, а глаза блестели, как бриллианты. Она прошла через вычурный подъезд прямо в зал.

Ее сразу окутало тепло. Это было чудесно, после колючего студеного ветра снаружи. Она сняла перчатки и сунула их в сумку.

– Мэм?

Метрдотель выжидательно смотрел на нее.

– Джордан Тейлор, – произнесла она, как пароль.

– Мистер Джордан Тейлор только что приехал, – и, поклонившись, он показал, куда идти.

– Вот сюда, пожалуйста.

Она не завтракала и после трехчасового беганья по магазинам чувствовала, что умирает с голоду. Джордан встал, увидев, что она направляется к нему.

– Привет, – она поцеловала его и позволила ему снять с нее пальто.

– Ты серьезно отнеслась к покупкам, как я вижу, – заметил он, взглянув на сумку, которую она ткнула под стол.

– Конечно, – согласилась она и села на подставленный им стул. – Я и тебе купила подарочек. Отдам после того, как посмотрю меню. Умираю от голода.

– Но сначала вина? – и он сделал заказ, пока Кэйси погрузилась в изучение меню.

– Крабы «Гоа» здесь всегда хорошие и кебаб «Барра». – Она положила меню на стол и потерла руки в предвкушении. – Я возьму и то, и другое. У меня разыгрался аппетит, от покупок, наверное.

– А может, и от чего другого, – заметил Джордан. Он взял ее за руку. Ему необходимо было до нее дотронуться.

– Я люблю смотреть, как ты ешь. Это поразительное зрелище, – поднес ее руку к губам. – А ты действительно купила мне подарок?

– Да. Он в сумке, вместе со свитерами для Элисон.

Кэйси нагнулась, порылась в сумке и достала коробку.

– Можешь открыть, если немедленно после этого что-нибудь закажешь.

– Согласен. – Он снял крышку и развернул бумагу.

– Это на счастье, – сказала Кэйси, когда официант принес им вино. – Единорог принесет тебе удачу в пути. Я сначала выбрала штырь на бампер с двусмысленной надписью, но, наверное, это не слишком прилично будет выглядеть на твоем «Мерседесе»?

– Кэйси, – растроганный, он взял ее за руку, – ты просто потрясающе мила.

Джордан попробовал вино и кивнул официанту.

– Принесите леди крабы под соусом «Гоа» и кебаб «Барра». А мне рыбу «Карри».

– Ты сильно проголодался? – спросила она, когда официант удалился.

– Достаточно, а что?

– Я просто подумала, а что, если я съем кусочек твоей рыбы? – она явно была в хорошем настроении.

Джордан засмеялся и сунул коробку в карман.

– Так, значит, мне ты купила единорога, Элисон свитера, а себе что?

– Ничего, – она откинула волосы, которые вечно лезли ей в глаза, облокотилась на стол и оперлась подбородком на руки. – Там в магазине, где я купила единорога, были серьги, маленькие сверкающие капельки в золотых лепестках, но они не захотели торговаться со мной, а я люблю этим заниматься. И к тому же я проголодалась.

Она усмехнулась и протянула руку к бокалу с вином.

– А как прошла твоя встреча?

– Прекрасно.

Он не знал, стоит ли ей рассказать о том, как отстаивал ее проценты от авторских и решил промолчать. Она может возразить, приведет те же доводы, что и Агнес, сошлется на первоначальный договор, и, бог весть, чем все это обернется. Он не желал, чтобы деловые вопросы вторгались в их беседу сейчас. У них оставалась только одна ночь.

– У меня еще встреча, в четыре, с Гермейном. Он, наверное, захочет, чтобы я тебя уговорил написать собственную книгу.

Кэйси рассмеялась и покачала головой.

– Я думаю, что писательством лучше заниматься тебе. Но передай ему мои наилучшие пожелания.

– А чем бы ты хотела заняться вечером? – Между ними поставили корзину с хлебом, и Кэйси незамедлительно запустила туда руку. – Может быть, хочешь посмотреть пьесу?

– Гм-м, да, мюзикл. – Она обильно смазала кусок хлеба маслом и протянула ему. Он отказался и не смог сдержать улыбки, глядя, как она впилась в него зубами. – Что-нибудь с шумом, блеском и счастливым концом.

– Так мы встретимся в гостинице в шесть вечера?

Кэйси кивнула и опять потянулась за хлебом.

– О’кей.

Прищурившись, она мысленно прикинула, когда мюзикл кончится, и, улыбнувшись поверх бокала, заметила:

– Наверное, нам нужно планировать поздний ужин.

Кэйси снился сон. Это был знакомый сон, чересчур знакомый, и ее сознание восставало против него, старалось его погасить, пока он не успел всецело овладеть им. Кэйси была одна, совершенно одна в маленькой лодке посреди совершенно белого моря. Она знала, что сейчас произойдет, и старалась оттолкнуть от себя неумолимое. Но она была слишком для этого слаба.

Ветер усиливался, лодку качало, не было ни паруса, ни весел, и Кэйси не знала, куда держать путь. Вокруг насколько хватало глаз расстилалось водное пространство. Доплыть до земли невозможно. Она была всеми покинута, и только всегдашний спутник этого сна – страх – был с нею. Она всего-навсего маленькая девочка – и ничего не может сделать.

Тут она увидела, что к ней приближается корабль, и закричала, испытывая огромное облегчение. У руля стоял дедушка, и, взмахнув рукой, он бросил ей веревку. Но прежде чем она успела за нее ухватиться, с правой стороны подплыл второй корабль. Приливная волна от двух кораблей серьезно угрожала потопить ее маленькую лодку. В лицо ей плескало, ноги по щиколотку были в воде. Она застряла между обоими кораблями, каждый из которых пытался поднять ее к себе на борт.

Она никак не могла ухватиться за спасительный канат. Волны швыряли ее от борта к борту, и она стала умолять, чтобы дедушка сам пришел ей на помощь. Но он сурово покачал головой и убрал канат. Ее теснило все ближе ко второму кораблю. Высокие волны наконец смыли ее за борт и сомкнулись над ее головой, лишая ее воздуха и света.

– Не надо!

Она вскочила и села в постели, закрыв лицо руками.

– Кэйси, – ее крик разбудил Джордана. Он протянул к ней руку. Кэйси была вся в холодном поту и дрожала.

– Что такое? Что случилось?

– Просто сон приснился. – Она пыталась овладеть собой. – Ерунда, все пустое.

Но голос у нее дрожал отчаянно, как она сама. Несмотря на ее сопротивление, Джордан привлек ее к себе.

– Тебе нехорошо. Ты холодная, как лед. Прижмись ко мне.

Она и хотела этого, и почему-то не решалась. Она уже слишком во многом от него зависела. Кэйси сама справлялась с этим кошмаром прежде, значит, сможет справиться и сейчас.

– Нет, со мной все в порядке.

Голос ее стал резким, и она решительным движением высвободилась из его рук. С трудом встав с кровати, Кэйси накинула халат. Джордан зажег лампу. Она, не дожидаясь света, еще в темноте стала искать сигареты. Протягивая руку за своим халатом, он внимательно следил за ней. Без кровинки в лице, глаза огромные. Страх просто пожирал ее, и выглядело это ужасно.

Найдя сигареты, она неловким движением вытащила одну из пачки.

– Я знаю, что такое сновидение. – Она пыталась спокойно произносить разумные слова, убеждая и успокаивая себя, но зубы у нее стучали. – Просто цепь ощущений, образов или мыслей. Одно только больное воображение. Это не реальность.

Она взяла у Джордана зажигалку, но руки у нее тряслись и никак не получалось зажечь сигарету.

Он молча подошел к ней. Забрал сигареты, зажигалку, положил их на стол. Взяв ее за плечи, он слегка тряхнул ее и, глядя ей в глаза, твердо сказал:

– Перестань. Позволь мне тебе помочь.

– Сейчас, сейчас, через минуту все будет в порядке, – твердила она, как безумная, уставившись в одну точку. – Я не могу позволить себе развалиться на куски. Я ненавижу такое состояние.

Это звучало как заклинание.

– Ты хочешь со всем справиться сама? Этого никто не может. Рано или поздно кто-то должен помочь человеку, – стараясь согреть Кэйси, он, покрепче обняв ее плечи, поглаживал ее по спине.

– Разве не естественно хотеть, чтобы тебя утешили? А если бы мне потребовалась помощь, неужели бы ты от меня отвернулась? Кэйси, позволь мне помочь тебе.

Рыдая, она прильнула к нему, прижавшись лицом к его плечу.

– О, Джордан, я испугалась так же, как в первый раз.

Не говоря ни слова, он поднял ее и опять отнес в постель. Не выпуская из объятий, он погладил ее пушистые волосы.

– А ты и раньше видела этот сон?

– Мне он снится с самого детства. – Голос ее звучал глухо. Он чувствовал, как сильно бьется ее сердце. – Но он не приходил так долго, несколько лет, я почти о нем забыла.

Она закрыла глаза и постаралась дышать ровно.

– А теперь все повторилось точь-в-точь как раньше и так ярко.

Она стала дрожать меньше, постепенно успокаиваясь. Это было какое-то совершенно новое чувство: потребность защищать и оберегать ее.

– Расскажи мне свой сон.

Кэйси упрямо замотала головой.

– Ни к чему, глупость все это.

– Расскажи, – настаивал Джордан. – Увидишь, тебе станет легче.

Она с минуту молчала, потом, со вздохом, начала. Рассказ ее был короток, говорила она бесстрастно и отчужденно, но Джордан чувствовал, что внутри нее по-прежнему гнездится страх. Сон был по-детски незамысловат, но ведь и преследовал ее с детства.

– Я никогда не рассказывала его дедушке, – продолжала она. – Он бы, я знаю, огорчился. А пока я училась в колледже, это снилось мне дважды.

Ее голос звучал уже ровнее и тверже, и прижималась она к Джордану уже не так отчаянно. – Первый раз я видела его после того, как прочла в газете о судебном разбирательстве по вопросу об опекунстве. Один предприимчивый репортер напечатал это, когда один из моих дядей баллотировался в Конгресс. Потом еще был ночной кошмар перед выпускным экзаменом. Я тогда подумала, что мне вредно пить много пива и выступать с речами.

Кэйси вздохнула. Чувствовалось, что она немного расслабилась.

– А после? – он буквально чувствовал, как страх и напряжение оставляют ее.

– Раза два. Однажды, когда дед лежал в больнице с воспалением легких. Я испугалась до смерти, ведь он всегда был совершенно здоров. И еще один раз, на раскопках. Нам пришлось застрелить бешеную собаку. И у меня сердце тогда разрывалось от боли.

Она переборола себя, чувство безопасности вернулось, и сон снова стал окутывать ее призрачным туманом. Теперь она не только любила Джордана, она доверяла ему. А это дорогого стоит.

– С тех пор прошло уже два года, – говорила она теперь медленно, слегка позевывая. – Не знаю, почему вдруг сегодня приснился он опять. Загадки подсознания.

Голос ее стал совсем сонным. «Она уже готова уснуть», – подумал он, глядя в потолок. Но сам он спать не мог. Слишком занят был его ум тревогами Кэйси Уайет.

Познакомившись с ней, он принял ее за эксцентричную, но довольно обаятельную женщину. Теперь он понимал Кэйси гораздо лучше.

Ее дыхание стало ровным и спокойным. Завтра они вернутся в Палм-Спрингс и продолжат работу над книгой. Еще через несколько недель все будет готово. И тогда надо будет брать решение на себя. И бог знает, как все обернется.

Пошарив около себя, Джордан нашел сигары и спички. Он зажег сигару и тихо курил, слушая, как спокойно дышит Кэйси во сне.

10

Через две недели – Рождество. Кэйси чувствовала, как время все убыстряет свой бег. Краткая интерлюдия в Нью-Йорке успокоила ее. Она снова владела чувствами, нервами, ситуацией. Свои отношения с Джорданом она воспринимала теперь проще, без прежних сомнений. Когда придет время платить по счетам, она заплатит сполна. И все же ей хотелось, чтобы время не мчалось так стремительно.

Ради Элисон Рождество должно было бы поторопиться, но сама Кэйси готова была ждать как можно дольше. Она бы изо всех сил растягивала каждый день, каждый час. Ведь после Рождества – почти сразу Новый год. А потом, не за горами и день ее отъезда.

Глядя, как Элисон простодушно радуется приближению праздника, Кэйси забывала о себе. Две короткие недели, оставшиеся до Рождества, она использовала все свое свободное время, чтобы наилучшим образом подготовить торжество. Красная шелковая гирлянда с серебряными колокольчиками, которую распаковали слуги, ей казалась недостаточно праздничной. Она до сих пор отлично помнила церемонное, официальное Рождество в доме тети. Одного раза с нее вполне достаточно. Как говорится, спасибо, не надо!

– Джордан! – Кэйси ринулась вниз по лестнице и влетела в его кабинет. – Ты должен сам все увидеть. Пойдем наверх.

Она вцепилась смеясь в его руку.

– Кэйси, я как раз на середине фразы.

– Отложи все, – приказала она, – ты и так работаешь слишком много, – Кэйси нагнулась и поцеловала его. – Это потрясающе. Тебе, вот увидишь, понравится, – пообещала она. – Пойдем, Джордан, ты вернешься, прежде чем твоя машинка сообразит, что ты ушел.

Ей вообще трудно было в чем-нибудь отказать, но когда она тащила его за рукав и смеялась вот так, как сейчас, это становилось совсем невозможно.

– Ладно. – Он встал и позволил тащить его куда «заблагорассудится». – Что же это такое?

– Сюрприз, конечно. Я без ума от сюрпризов.

Наверху она распахнула дверь в свою комнату и втолкнула его внутрь. Зрелище действительно было умопомрачительное.

Повсюду, от потолка до пола, вперекрест, от стены до стены, пестрели красно-зеленые бумажные цепи. Они обвивали столбики деревянной кровати и обрамляли окна. Картонные ангелы, Санта-Клаусы и эльфы свисали с деревянных ручек, балансировали на шкафах. Здесь же был красный бархатный чулок, набитый до отказа леденцами. С середины потолка свисала блестящая золотая звезда.

Джордан круто развернулся на пятках и взглянул на Кэйси.

– Делаешь новые украшения?

– Это не я, – она приподнялась на цыпочки и поцеловала его. Ее всегда приводил в восторг его деловитый тон. – Это все Элисон. Правда, чудесно?

– Да, для меня это настоящий сюрприз. – И, качая головой, он опять обвел комнату взглядом. – И, честно говоря, я ничего подобного никогда не видел.

– Ты ванную посмотри. Вот это зрелище!

Он улыбнулся и крутанул эльфа, висящего на ниточке.

– И конечно, ты сказала Элисон, что тебе все очень нравится.

– Но мне действительно нравится, – возразила Кэйси. – Это самый лучший подарок, который я получила за всю свою жизнь. Она хотела, чтобы я почувствовала себя на Рождество как дома. И, представь, у меня именно такое ощущение.

Джордан коснулся ее волос.

– Если б я знал, что бумажные цепи могут тебя сделать счастливой, я бы их сам смастерил.

Кэйси усмехнулась и обняла его.

– А ты сумел бы?

– Думаю, справился бы.

– А ты можешь делать бусы из попкорна?

– Могу что? – от недоумения он не поцеловал ее в голову, как собирался.

– Бусы из попкорна, его нанизывают на нитку, – повторила Кэйси, смыкая руки кольцом у него на шее. – Чем бы я действительно хотела заняться в рождественский вечер, так это нанизывать попкорн для елки. И еще я хочу подарить Элисон щенка.

– Подожди минутку, – остановил ее скороговорку Джордан. – Ей-богу, мне иногда нужна целая минута, чтобы врубиться в твои затеи.

– Да ты просто соглашайся, и все. Подумай, как это будет чудесно. Терпеть не могу елок без попкорновых бус. Дерево без них просто голое. А Элисон необходим щеночек.

– Почему?

– Что почему?

Джордан вздохнул и потер большим и указательным пальцами переносицу. Как это ей удается все время ставить его в тупик?

– Почему Элисон необходим щенок?

– Ну, во-первых, потому что ей хочется, и этого вполне достаточно.

– Зачем же тогда во-первых, – засмеялся Джордан.

Но Кэйси отнюдь не смутилась.

– А во-вторых, щенок не только составит ей компанию, но и научит чувству ответственности. Что ты думаешь насчет кокер-спаниеля?

Джордан направился к двери:

– Должен признать, что я никогда о них особенно не задумывался.

– Значит, самое время, – уверенно заявила она. – Чудная порода – это раз. Обожает играть с детьми – это два. В детстве очень нужны любимые животные, Джордан.

– Подожди, – и Джордан предупреждающе поднял руку, – наверное, будет проще сразу согласиться и тем самым сберечь нам обоим уйму времени.

– Я же всегда говорила, что у тебя логический ум, – просияла Кэйси, весьма довольная собой.

Джордан положил ей руки на плечи.

– Я думаю, что ты – удивительный человек, – сказал он очень серьезно.

– Конечно, конечно, – ответила она с беспечной шутливостью, – я действительно просто потрясающа.

– Именно так, – и он привлек ее ближе, – хочется тебе это слышать или нет, но ты совершенно переменила жизнь Элисон, а заодно и мою.

Она ничего не ответила, лишь положила голову ему на грудь. «Люблю вас обоих», – подумала она и зажмурилась.

– Но значит ли это, что ты согласен и на попкорн? – Кэйси явно не собиралась давать ему передышку.

Ей стало так уютно и тепло в его объятиях, она чувствовала себя как-то очень надежно. Нет, просто невозможно поверить, что настанет день и ей придется их оставить.

– Ну, полагаю, мне совсем не понравится голая рождественская ель.

Она сжала его руку:

– Спасибо тебе.

– Но теперь и я хочу тебя кое о чем попросить.

Она взглянула на него.

– Ты просто удивительно выбрал момент. Я почти обязана сказать «да» на любую просьбу. Это шантаж.

Джордан поцеловал ее в нос.

– Может, ты мне это еще припомнишь в свое время. Но вернемся к делу. Наверное, ты уже заметила, что моя матушка часто вздыхает по поводу моего отсутствия на праздничных приемах.

– Да, заметила, – ответила Кэйси, стараясь говорить весело, – я также заметила, как умело ты игнорируешь ее вздохи.

– Ну, я практиковался в этом всю мою жизнь, – сухо отвечал Джордан, – но в клубе в конце недели состоятся танцы, и я должен пойти. Идем со мной?

– Ты мне назначаешь свидание, Джордан?

– Да, похоже на это, – он вдруг рассмеялся и покачал головой. – Кэйси, с тобой я чувствую себя так, словно мне опять шестнадцать. Так ты пойдешь со мной на танцы?

– Я люблю танцевать, – она крепко обняла его за шею. – И мне хочется потанцевать с тобой.

Она поцеловала его и не отрывалась от его губ долго-долго, целую вечность и еще чуть-чуть. Наконец, переведя дыхание, Кэйси без всякого перехода заявила:

– Мне надо купить новое платье. У тебя есть любимый цвет? – деловито поинтересовалась она.

– Зеленый. – Его губы скользили по ее шее, отчего ответ прозвучал несколько невнятно. – Как твои глаза.

Кэйси негромко рассмеялась и прижалась к нему теснее.

– Джордан, я тебе хочу сказать еще кое-что.

– Гм-м. Что? – и он снова стал целовать ее теперь уже в губы, пауза несколько затянулась.

– Элисон… – удалось наконец произнести Кэйси. – Ну в общем, когда она покончит с моей комнатой, то примется за твою, – быстренько выпалила Кэйси в очередном перерыве.

– Что сделает? – рассеянно переспросил он, наслаждаясь вкусом ее губ.

– Примется за твою комнату.

– Мою? – и Джордан немного отодвинулся, чтобы лучше видеть Кэйси, растерянно обвел взглядом бумажные цепи и картонные фигурки. На лице его выразилось полнейшее изумление: – Мою комнату?!

– Джордан, ты повторяешься, – и Кэйси рассмеялась, когда он протяжно вздохнул. Обхватив его обеими руками, она легонько его пощекотала. – Тебе понравится, – пообещала она, – и ты сам станешь главным Санта-Клаусом.

На следующее утро Кэйси терпеливо слушала, как Элисон еще неумело наигрывает на гитаре. Техника хромала, но девочка с лихвой восполняла этот недостаток неподдельным интересом. Кэйси вспомнила тот день, когда впервые увидела Элисон за фортепиано, четко и совершенно равнодушно разыгрывающую сонату Брамса.

«Теперь совсем другое дело! – подумала Кэйси и погладила девочку по голове. – Интересно, а каково это иметь собственного ребенка?» Чушь какая! Слишком она становится сентиментальной и привязчивой.

– Здорово, – сказала она Элисон, когда та кончила играть. – Ты быстро все схватываешь.

– А я научусь играть так же хорошо, как ты?

– Гораздо лучше и очень скоро, – Кэйси уложила гитару в чехол. – У меня есть только любовь к музыке. А у тебя и любовь, и опыт.

– Вот не думала.

Элисон уселась за рояль и начала беспорядочно нажимать на клавиши.

– Я могу играть на рояле и на гитаре, – с некоторой гордостью вдруг сказала она, видимо, только сейчас осознав этот факт.

Кэйси не без удовольствия отметила, как изменилась девочка и как ей, Кэйси, нравятся эти изменения.

– Элисон, мне надо в магазин. Хочешь поехать со мной?

– В магазин? – Элисон очень заинтересовалась. – За рождественскими подарками? Я уже все купила, но все равно с удовольствием поеду. Тебе еще осталось что покупать?

– Осталось? Да я и не начинала!

– Совсем? – и Элисон вытаращила глаза. – До Рождества – всего десять дней.

– Так много? – Кэйси встала и потянулась. – Ну, я в этом году еще рано начинаю. Обычно все покупаю в последний, предрождественский день. Люблю суету и праздничную сутолоку.

– А если ты не найдешь что хочешь?

«Как она похожа на Джордана», – подумала Кэйси.

– Тем интереснее искать, – объявила Кэйси. – Я довожу продавцов до помешательства. Ну, в любом случае, мне нужно платье. И можно также перехватить по гамбургеру. Где-то здесь должен быть магазин фирмы «Макфарден»?

– «Макфарден»? – и Элисон сосредоточенно сдвинула брови. Она была заинтригована, но осторожна. Да, как она похожа на Джордана. – Я никогда еще не бывала в таких магазинах, – заметила Элисон.

– Никогда не бывала в «Макфардене»? – Кэйси разыграла преувеличенное удивление. – Но это совершенно не по-американски.

Она схватила Элисон за руку и заставила встать.

– Ты нуждаешься в уроке патриотизма.

Спустя некоторое время Кэйси ловко припарковала машину на стоянке.

– Я же говорила, что найду свободное местечко.

Она выключила зажигание и бросила ключи в карман. Элисон тоже вылезла. Кэйси тщательно заперла машину.

– Надеюсь, дядя Джордан не рассердится, что мы взяли его машину.

– Но он говорил, что я всегда могу ею пользоваться, если надо.

Кэйси осмотрела капот «Мерседеса».

– Но обычно всех возит Чарльз, – заметила Элисон.

– А зачем нам таскать с собой беднягу Чарльза? – возразила Кэйси. – Мы же объездили, наверное, сто тридцать семь магазинов.

И она стремительно вошла в стеклянные двери.

– Умираю с голоду. Знаешь, как давно я не ела гамбургеры?

Элисон оглянулась, захваченная шумом и суетой.

– Пахнет замечательно!

Кэйси рассмеялась и потянула ее в очередь.

– Понюхать, не значит съесть. Я еще ужасно хочу картошки фри.

Элисон стала изучать меню, висевшее над прилавком, и сосредоточила внимание на рекламной картинке с изображением гамбургера.

– Вот такой бы я съела. Он вкусный?

– Фантастика, – и Кэйси рассмеялась. – А у тебя глаза на месте, Элисон. Надо надеяться, что и аппетит не подкачает.

– Он такой большой, – и они стали искать свободный столик. Сев, Элисон откусила изрядный кусок и улыбнулась.

– Да, действительно хорош.

– У тебя недурной вкус, – и Кэйси вонзила зубы в свой гамбургер, а потом закрыла глаза и вздохнула: – Да, давным-давно я не ела гамбургеров. Как ты думаешь, можно упросить Франсуа приготовить нечто подобное?

– Ты сможешь, – заявила Элисон, жадно накинувшись на французские чипсы.

– Почему ты так думаешь?

– Ты можешь кого угодно уговорить на что угодно.

– А ты приметливая, маленькая нахалка! Вот ты кто.

Элисон ухмыльнулась и занялась молочным коктейлем.

– И ты купила такой подарок для дяди Джордана! Никогда не видела ничего подобного. Это шаманский бубен?

Кэйси задумчиво жевала чипсы.

– Да. – Находка была замечательная. На цветном ободке красовалась изящная резьба. Бубен племени апачей. Кэйси до того обрадовалась, когда высмотрела его, что даже не подумала торговаться. – Это поможет ему отгонять злых духов.

Элисон усердно уплетала свой гамбургер.

– И мне нравится платье, которое ты купила. Зеленое ужасно тебе идет.

– Обычно я его не ношу. Уж слишком подчеркивает мои природные краски. – И Кэйси принялась за свой коктейль: – Хотя временами я ничего не имею против того, чтобы выделиться.

– Платье очень стильное, – решила Элисон и снова с аппетитом откусила еще кусочек от гамбургера, – и шуршит.

Кэйси улыбнулась, любо-дорого смотреть, как Элисон уплетает за обе щеки.

– По-настоящему мне понравилось другое, из смятого бархата.

– Он называется «жатый», – поправила, хихикнув, Элисон.

– Ну, все равно. Хочешь яблочный пирожок?

Элисон откинулась на спинку и глубоко вздохнула.

– Спасибо. Но вряд ли смогу. А ты хочешь?

– Мне нельзя, если я хочу влезть в новое платье. А что ты мне купила на Рождество?

– Это же секрет, Кэйси! – воскликнула Элисон.

– Я подумала, что застану тебя врасплох и ты проговоришься.

– Нет, это всегда держится в секрете. – Элисон чинно вытерла руки. – И если я скажу, то все испорчу.

– Неужели? – и Кэйси наградила ее бесхитростной улыбкой. – Не поэтому ли ты шаришь по всему дому и заглядываешь во все шкафы?

Элисон покраснела и снова хихикнула.

– Я и не собиралась открывать коробки, просто хотела потрясти их немного.

– Старая история.

– Рождество гораздо веселее, когда ты в доме, Кэйси. – Элисон опять посерьезнела. – Ты останешься навсегда?

У Кэйси защемило сердце. Ну как объяснить девочке, что она не хочет, не должна сейчас думать о себе?

– Ну, «навсегда» – это очень долго, Элисон. – Она проговорила это совершенно спокойно, ничем не выдав себя. – Мне придется уехать, когда я закончу свою работу.

– Но разве ты не можешь остаться, чтобы и потом работать с дядей Джорданом?

– Но ему не нужен личный антрополог, Элисон. Кроме того, у меня есть и моя собственная работа.

Девочка медленно опустила глаза.

– Ну, а друзья остаются друзьями, Элисон, независимо от того, какие между ними расстояния. Я тебя люблю. – И она положила ладонь на руку Элисон: – У нас ничего не изменится.

– Ты вернешься? – и Элисон снова подняла взгляд. – И приедешь ко мне?

«Не смогу я этого, – подумала Кэйси. – И как ты можешь меня об этом просить? Неужели ты не можешь понять, как мне было бы больно?»

– Но ведь ты тоже можешь ко мне приехать, – ответила она. – Как тебе эта идея?

– Правда? – и личико Элисон снова расцвело улыбкой. – И я познакомлюсь с твоим дедушкой?

– Конечно. Дед будет рад. – Кэйси стала собирать посуду на поднос.

– Ты гораздо лучше воспитана, чем я в твои годы. Дед будет просто потрясен. Выбрось-ка все это в мусорный бак, ладно?

И Кэйси, оставшись одна, постаралась овладеть собой. Так-то лучше. По крайней мере, Элисон она подготовила. А что будет с ней самой? Кэйси на мгновение закрыла глаза: «Но я же сказала, что заплачу по счету, когда придет время. И я должна сдержать обещание».

– Ну что, готово? – И Кэйси, уже совершенно спокойная, поднялась из-за стола навстречу Элисон.

– А теперь мы должны пойти на почту, чтобы обо всем этом сообщить дедушке. Как ты думаешь, ему понравится этот щербатый рождественский гном?

Когда они вернулись, Элисон, с частью покупок в руках, еле держалась на ногах от смеха.

– Я помогу тебе завернуть подарки, – сказала она Кэйси, еле успев подхватить падающую коробку.

– Ну сначала мы отнесем их наверх. – Кэйси увидела спускающуюся по лестнице Беатрису и еле заметно поморщилась.

– Элисон, где ты была? – и миссис Тейлор хмуро посмотрела на растрепанные от ветра волосы девочки.

– Элисон помогала мне покупать рождественские подарки, миссис Тейлор, – отвечала Кэйси.

Беатриса взглянула прямо ей в глаза.

– Я не могу одобрить то, что вы уводите Элисон из дома, не обсудив этого предварительно со мной. – Она повернулась к внучке: – Ступай наверх и причешись, Элисон. Ты выглядишь, как чучело.

– Да, мэм.

Кэйси смотрела, как девочка покорно поднялась по лестнице, затем повернулась к Беатрисе и спокойно сказала:

– Извините, миссис Тейлор. Вас не было дома, когда мы уходили, но я предупредила о нашей поездке Миллисент.

Беатриса подняла брови:

– Значит, мне теперь следует спрашивать служанку о том, где находится в данный момент моя внучка.

– Но мне и в голову не пришло, что вы заметите ее отсутствие.

Лицо Беатрисы стало пунцовым.

– Вы слишком много себе позволяете, мисс Уайет.

– Упаси бог, миссис Тейлор, – Кэйси изо всех сил старалась удержать разговор в рамках приличия: – Мне доставляет огромное удовольствие общество Элисон. А ей нравится мое. И мы вместе провели несколько часов. Извините за причиненное вам беспокойство.

– Я нахожу вашу манеру говорить со мной вызывающей.

– Что ж, могу только повторить свои извинения, – ровным голосом отвечала Кэйси. – Ну а сейчас, если позволите, я хотела бы отнести свои покупки к себе в комнату.

– Пожалуйста, не забывайте о своем положении в этом доме, мисс Уайет.

Кэйси остановилась и опустила сумки на пол. Значит, высказано еще не все.

– Ваши услуги оплачиваются, кроме того, вас очень легко заменить.

– Я работаю на мистера Тейлора. И никому не оказываю никаких услуг, если не имею такого желания. – И, помедлив, спросила: – Вы мне все сказали, что хотели?

– Да вы бог знает что возомнили о себе!

Беатриса так крепко ухватилась за перила, что суставы на пальцах совсем побелели. Она не привыкла, чтобы ей так открыто и прямо смотрели в лицо те, кого она считала прислугой.

– Я не желаю далее терпеть вашего разлагающего влияния на мою внучку.

– Но у меня создалось впечатление, что опекуном Элисон является Джордан. – «Что это я? – внезапно подумала Кэйси. Я же делаю Элисон заложницей между нами». – Миссис Тейлор… – начала она, стараясь, ради девочки, как-то смягчить ситуацию.

– Что происходит? – из гостиной вышел Джордан. Он услышал голоса и теперь изумленно смотрел на обеих женщин.

– Эта женщина, – сказала мать, поворачиваясь к сыну, – невозможно груба.

Джордан вздернул бровь:

– Кэйси? – и повернулся к ней.

– Да, возможно, – ответила Кэйси, стараясь говорить спокойно.

– Мисс Уайет позволила себе исчезнуть из дома вместе с Элисон на всю вторую половину дня, а затем имела наглость указывать мне, как я должна воспитывать Элисон.

Джордан, чувствуя одновременно любопытство и недовольство, опять взглянул на Кэйси.

– Какие-то срочные дела, да?

– Мы ездили за рождественскими подарками, дядя Джордан, – это Элисон, запыхавшись, сбежала по лестнице. Но, поймав взгляд бабушки, остановилась.

– Тебя это совершенно не касается, Элисон. Отправляйся к себе в комнату.

– Ну, полагаю, это необязательно, – Джордан обошел вокруг матери, протянул руку Элисон, и она бросилась к нему как к надежному убежищу. – Тебе это как будто не очень повредило. Ты хорошо провела время?

– О, это было замечательно. Мы ездили в «Макфарден».

– Неужели? – и Джордан бросил молниеносный взгляд на Кэйси. Он уже знал ее достаточно хорошо. Ее напускное безразличие скрывало едва сдерживаемую ярость. Что же такое ей сказали до его прихода? И он улыбнулся, желая смягчить ее гнев.

– Вы могли бы и меня пригласить.

Кэйси изо всех сил старалась взять себя в руки. Она прекрасно понимала, что с Беатрисой Тейлор надо говорить спокойно, без гнева. Ведь если она хочет, чтобы Элисон не пострадала, Беатрису надо по возможности умасливать. Тем более что Элисон стояла тут рядом с Джорданом, обнимавшим ее за плечи, помогая успокоиться.

– Вы работали, – пояснила она, – и я предполагала, что мысль о шатании по магазинам не слишком вас увлечет.

– А Кэйси купила вам подарок, дядя Джордан.

– Неужели купила? – он прижал к себе девочку, но смотрел на Кэйси.

– Шоколадное печенье, – вставила Кэйси, – Элисон оно очень понравилось на вид.

– Очевидно, вы намерены легко отнестись к случившемуся, – заговорила снова Беатриса.

– Мама, тут совершенно не о чем беспокоиться. С Элисон все в порядке.

– Очень хорошо. – Она кивнула и, пройдя мимо него, стала подниматься по лестнице.

Кэйси взглянула на Элисон, не сводившую глаз с удалявшейся бабушкиной спины.

– Извините, дядя Джордан. Я не знала, что бабушка расстроится. Ее не было дома, когда мы уезжали, и мы обо всем сказали Миллисент, ну, чтобы вы знали, где мы, и не волновались.

– Да вы ничего плохого не сделали. – Он нагнулся и поцеловал ее в щеку. – Бабушка, наверное, немного устала. Ей сейчас лучше всего немного отдохнуть. Почему бы тебе не отнести все эти пакеты в комнату Кэйси?

Элисон собрала коробки.

– Я принесу бумагу заворачивать подарки.

– Спасибо.

«Детей очень легко отвлечь», – подумала Кэйси. Элисон уже гораздо больше занимали подарки, чем раздражение бабушки.

Как только девочка исчезла из виду, Джордан положил руки на плечи Кэйси.

– Я тоже должен извиниться? – тихо спросил он, чувствуя, как от его слов постепенно проходит ее раздражение.

Кэйси покачала головой.

– Нет, – и вздохнула. Она была уверена, что причина кроется в личной неприязни Беатрисы к ней. И она чувствовала себя виноватой. – Я поставила тебя в неловкое положение. И Элисон тоже. Я этого никак не хотела, Джордан.

– Позволь мне самому все уладить с матерью. Я всю жизнь этим занимаюсь. И в следующий раз, когда ты захочешь выехать в город, пригласи меня. Шатание по магазинам и гамбургеры вполне могут мне понравиться.

– Ладно. В следующий раз непременно.

Он уже хотел было прижать ее к себе, но остановился, нахмурив брови.

– Шоколадное печенье, говорите?

11

Кэйси помедлила на пороге гостиной. Она долго одевалась, готовясь к танцам в клубе Джордана. Кроме того, ей очень хотелось, чтобы Беатриса уехала из дому до того, как она спустится вниз.

Стоя на пороге, она незаметно наблюдала за Джорданом. Он смешивал коктейли у стойки. Парадный костюм – яркий контраст белого и черного – к тому же сшитый безупречно, был ему к лицу. «Он хорошо двигается, – подумала она, – как человек, привыкший элегантно одеваться и жить среди изящных вещей, не особенно их замечая. Как же мало я представляла себе, что он за человек, когда только вошла в этот дом. Он гораздо глубже, гораздо сильнее и умнее, чем я думала. Если бы я заранее выбирала, в кого влюбиться, я не могла бы сделать лучший выбор».

Глубоко вздохнув, она вошла в комнату.

– Кажется, я пришла вовремя.

Джордан повернулся и стал ее внимательно разглядывать. Платье было темно-зеленого цвета, обтягивающее, с глубоким вырезом. На талии немного присобрано, но юбка прямая с разрезом сзади, позволявшим видеть ноги при ходьбе.

– Я и раньше думал, что ты ведьма, – тихо сказал он, – а теперь в этом просто уверен.

Кэйси взяла стакан из его руки.

– Нравится?

Она отпила немного и изобразила восторг.

– Джордан, у тебя талант делать коктейли. Ты мог бы этим зарабатывать себе на жизнь.

– Я и правда люблю это занятие.

Он взял у нее стакан, поставил его на стойку.

– Представляешь, о чем я думаю, – весело сказал он, – чего только в голову не придет при виде тебя. Например, закрыть сейчас эти двери, остаться здесь с тобой вдвоем и…

– О нет, – улыбнулась Кэйси, покачав головой, – ты мне назначил свидание. И я желаю, чтобы ты сдержал слово.

– Мы можем и опоздать.

И он не спеша поцеловал ее. Слишком мало времени они провели вдвоем после возвращения из Нью-Йорка:

– Мы и раньше кое-куда опаздывали.

«Но не здесь, – подумала она, покачнувшись под его поцелуем. – Здесь мы не одни».

И она осторожно освободилась из его объятий.

– Кто-то когда-то говорил мне, что опаздывать невежливо. А кроме того, – она снова взяла стакан, – ты обещал потанцевать со мной. Думаю, что ты танцуешь очень хорошо.

Он вдруг подумал, что ни с кем не хотел делить ее. И быстро отмел эту мысль в сторону. Прежде он не знавал приступов ревности.

– Согласен, – сказал он, – свидание есть свидание.

Кэйси взяла его под руку, и они направились к двери.

– А после мы где-нибудь припаркуемся? – спросила она.

– С огромным удовольствием, – он усмехнулся и подтолкнул ее к выходу.

Джордан успел подхватить два бокала с подноса у официанта, профессионально скользящего по залу, будто на бесшумных роликах.

– Хочешь шампанского?

– Очень хочу.

Кэйси взяла стакан и отпила.

– Как здесь красиво! Я рада, что ты меня пригласил.

Он чокнулся с ней.

– За антропологию, – прошептал он, – очаровательная наука.

Кэйси рассмеялась, подняла бокал к губам и, повернувшись, увидела, как сквозь толпу к ним пробивается худенькая брюнетка в прозрачном белом платье. Поравнявшись с Джорданом, она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку с таким видом, будто они вчера расстались.

– Джордан, ты наконец очнулся от своей зимней спячки.

– Здравствуй, Лиз. Ты, как всегда, прекрасно выглядишь.

– А я удивляюсь, что ты вообще помнишь, как я выгляжу после столь долгого отсутствия. Ты пропадал несколько месяцев.

Лиз взглянула на Кэйси и перевела вопросительный взгляд вновь на Джордана. Глаза у нее были круглые, как у фавна, и кожа благородного цвета сливок. На шее на золотой цепочке висел один-единственный бриллиант. Он был великолепен, как король, не нуждающийся в свите.

– Кэтлин Уайет, – и Джордан легонько коснулся плеча Кэйси, – Элизабет Бентли.

– Кэтлин Уайет? – повторила Лиз. – Имя очень знакомое, мы не встречались раньше, а?

– Нет, мисс Бентли, мы не встречались, – и Кэйси дружелюбно улыбнулась, польщенная тем, что Лиз смотрит на нее с явным интересом.

– Хотите шампанского? – и Кэйси ловко подхватила бокал с другого проплывающего мимо подноса. – Очень хорошее.

– Спасибо, – Лиз взглянула на бокал и снова на Кэйси.

– Кэйси работает вместе со мной над моим романом, – объяснил Джордан, заметив, что Лиз одновременно и заинтригована, и смущена.

– О да, конечно, – вдруг вспомнила Лиз. – Это Гарри Родс упомянул ваше имя вчера за обедом.

И немного замялась.

– Он сказал, что вы потрясающе умны.

– Это потому, что я обыграла его в бильярд. – Глаза Кэйси смеялись, сияя над краем бокала. – А вы играете?

– Играю ли – в бильярд? – Лиз недоуменно покачала головой, меж бровей у нее залегла мягкая складка. – Вы ведь, кажется, археолог?

– Нет, я антрополог, – Кэйси не смогла устоять перед искушением и разразилась коротенькой поучительной речью. – Археолог изучает жизнь и культуру древних народов, раскапывая древние поселения в поисках предметов быта того времени. Антрополог же занят изучением рас, их физических и умственных характеристик, их обычаев и многого другого. Его предмет – все человечество.

Кэйси отпила глоток шампанского и по всегдашней своей манере несколько ошеломляюще резко сменила тему.

– Потрясающее платье, – объявила она, оглядев Лиз, – французское?

– Ты здорово смутила Лиз, – сказал Джордан, когда они уже танцевали.

– Правда? – Кэйси, которая танцевала с ним щека к щеке, немного отклонилась в сторону и засмеялась, заметив его недовольный вид. – Очень хорошенькая светская женщина, Джордан, и очень приятная. Мне она понравилась.

– Как быстро ты составила о ней мнение.

– Люблю экономить время, – он покрутил ее несколько раз, увеличив темп. – Например, я давно решила, что ты превосходный танцор. И оказалась права.

– А если я тебе скажу, что никогда в жизни еще не получал такого наслаждения от вальса, ты мне поверишь?

– Пожалуй, да, – и она рассмеялась.

– Я собираюсь разрешить тебе танцевать и с другими мужчинами, которые не могут отвести от тебя глаз. Хотя мне это и не нравится.

Кэйси притворно удивилась.

– А их много? – спросила она, поддразнивая его и раздумывая одновременно, как ей оценить это заявление.

– Слишком много. Стоило тебе войти в зал, и все взгляды устремились к тебе, включая мой.

Кэйси укоризненно покачала головой.

– Это все твое писательское воображение, Джордан.

– И мужское, – пробурчал он, – я не могу выбросить тебя из головы.

Кэйси посмотрела на него, забыв о музыке, под которую они двигались, и про людей, что танцевали рядом с ними.

– А ты хочешь?

Он не мог оторвать от нее взгляд.

– Не знаю.

Джордан просто не мог трезво мыслить, когда вот так держал ее в объятиях, тесно прижимая к себе.

– Я хотел бы. Но в моей жизни никогда не было женщины, которая стала бы мне так необходима, как ты.

Он был осторожен, и Кэйси не стала ни о чем допытываться. Она только коснулась пальцами его щеки.

– Этого вполне достаточно, Джордан.

Кэйси ни минуты не оставалась одна на протяжении всего вечера. Где бы она ни появлялась, она всюду вызывала интерес. Ей доставляло удовольствие флиртовать, перекидываться шутками, одним словом, развлекаться бездумно и беззаботно. Она наслаждалась изяществом туалетов, блеском драгоценностей, беспечной на вид суетой, не меньше, чем, например, каким-нибудь фильмом в кинотеатре за углом.

Право же, пакетик попкорна или бокал дорогого шампанского – это все одинаково жизнь.

– Мисс Уайет.

Кэйси прервала дискуссию с фанатичным молодым яхтсменом и его женой и улыбнулась Гарри Родсу.

– Привет, Гарри. Приятно вас видеть.

– И вас тоже. Вы прекрасно выглядите.

– Рада сказать вам то же самое.

Кэйси дотронулась до лацкана его праздничного смокинга. Он откашлялся.

– Хотел поблагодарить вас. Давно не получал такого удовольствия, какое мне доставила ваша книга.

– Всегда к вашим услугам, Гарри.

«Хорошее у него лицо, – подумала Кэйси. – Повезло Джордану, что у него такой друг».

– А я, знаете ли, практиковался. И теперь собираюсь бросить вам вызов. Еще один бильярдный турнир? Что скажете?

– Я бы с радостью, – усмехнулась она. – На этот раз мы используем восьмой шар.

– Мисс Уайет… Кэтлин… Кэйси, – наконец сделал он выбор по мере того, как улыбка ее становилась все теплее. – Джордан ведь именно так вас называет?

– Так меня зовут все мои друзья.

Он протер очки и улыбнулся. «Добрые у него глаза, – подумала Кэйси, – как у мудрого плюшевого мишки». Этот образ прочно сросся в ее сознании с обликом профессора Родса.

– Полагаю, Кэйси, вы не решитесь на тур вальса со старым профессором?

– Это вы о себе?! У вас мания величия. – Кэйси поставила стакан и протянула ему руку. – Что же вы стоите, Гарри?

– Джордан счастливчик, что обрел вас.

– Но ведь это вы меня ему подыскали, разве нет, Гарри?

– Ну тогда я должен сам себя поздравить.

Ему нравилась ямочка в уголке ее рта и пышные волосы, естественно вьющиеся вокруг ее лица. Она казалась ему немного странницей в этом мире, немного обольстительницей – сиреной.

– Надеюсь, Джордан ценит вас.

– Он ведь очень добрый человек, правда? Добрый, любящий и нежный.

– Знаете, он очень любил своего брата, – вздохнул Гарри. – Они были очень близки. А его отец, Аллен, был моим лучшим другом. Он умер несколько лет назад. Что касается Беатрисы, то материнское чувство никогда не было в ней сильно. Хозяйки лучшей не найти, – добавил он, – но мать… Нет, она просто женщина не того сорта. Мальчики были очень дружны и всегда держались заодно. Ну иногда безумствовали, но…

– Безумствовали? – Кэйси удивленно рассмеялась. – И Джордан?

– Ну и с ним случалось, дорогая, как со всяким, – и кое-что припомнив, Гарри счел за лучшее не пускаться в подробности.

– Джордан очень тяжело перенес смерть брата. Ведь они к тому же были близнецами.

– А я не знала.

«Терять брата всегда тяжело, – подумала она, – но потерять близнеца – это все равно, что утратить часть самого себя».

– Он об этом со мной никогда не говорил.

– После трагедии он очень замкнулся в себе. И только недавно я обнаружил, что дверца приоткрывается.

Гарри посмотрел на Кэйси:

– И это ваша заслуга. Вы ведь очень к нему неравнодушны, правда?

Кэйси взглянула ему прямо в глаза:

– Я люблю его.

Гарри кивнул. Его больше не удивляла ее откровенность.

– Ему необходимо было встретить кого-то, вроде вас, кто вдохнул бы в него жизнь. Иначе он превратился бы в черствого старого холостяка, вроде меня.

– Вы замечательный человек, Гарри.

Музыка окончилась, и Кэйси поцеловала его в щеку, задержав на минуту.

– Это что же такое? – Джордан быстро подошел к ним через весь зал и обнял Кэйси за плечи. – Стоит на минуту отвернуться, а ты уже лезешь с поцелуями к моей подружке? А я-то думал, что могу тебе доверять, Гарри.

Гарри, покраснев, задорно возразил:

– Но только не с этой леди, мой мальчик. Тут – я твой соперник. И я еще не утратил своего обаяния, имей это в виду, – и с этими словами он медленно зашагал прочь.

– Что это ты с ним такое сотворила, Кэйси? – Джордан, улыбаясь, смотрел, как Гарри удаляется шаркающей походкой. – Он же обычно совершенно серьезен.

– Полагаю, что так, – Джордан изумленно уставился на Кэйси. – Ты будешь ревновать? Вот был бы замечательный подарок к Рождеству, Джордан.

– Но ведь оно еще не наступило, – запротестовал он, – давай лучше уйдем, пока не появился еще один соперник.

– Но ведь это очень полезно, – назидательно заявила Кэйси. Они уже удалились на террасу. – В опытах, которые ставились на белых мышах…

Он крепко ее поцеловал, прервав неминуемую лекцию:

– Будь я проклят, если буду соперничать с белыми мышами, – пробормотал он, прижимая ее к себе.

Рука его запуталась в рыжих волосах, губы стали требовательны. Кэйси уступила, чувствуя, что это ему сейчас просто необходимо. Ее руки обвили его шею. Сейчас надо выказать слабость, потом она наверстает, потом она бросит ему вызов, станет агрессивна, докажет, что силы их равны. Но сию минуту ему требовалось от нее нечто совсем другое. Оказывается, уступать несложно, когда знаешь, насколько велика твоя власть. Она слышала, как гулко бьется у него сердце.

Но вот Джордан отодвинул Кэйси и взглянул ей в лицо.

– Кто же ты? – пробормотал он. – Я так и не знаю, кто ты есть.

– Но ты ближе к тому, чтобы знать, чем многие другие, – прошептала она и оперлась на железные перила. – Как здесь хорошо, Джордан. Как мягок воздух и пахнет – вербеной, наверное. – Кэйси посмотрела в небо. – А звезды так близко. – Она вздохнула и стала их считать. – Дома я часами сидела на крыше и искала созвездия. Дед купил мне телескоп. Я собиралась быть первой женщиной на Луне.

– А почему ты передумала?

Он щелкнул зажигалкой, и в воздухе поплыл запах табака.

Кэйси вздрогнула. Она запомнит этот запах на всю жизнь.

– Я попыталась неделю жить на обезвоженной пище, это просто ужасно.

Он рассмеялся, а она указала на небо:

– Вон Пегас. Видишь? Он летит всегда вперед и вверх. Андромеда касается головой его крыла.

Она опустила руку и вздохнула. Ее охватила приятная истома.

– Чудесно, правда? Эти картины на небе. Утешительно знать, что они будут там и завтра.

Джордан коснулся ее плеча. Кожа у нее была гладкая и чуть-чуть прохладная от ночного воздуха.

– Вот поэтому ты и зарылась в прошлое? Потому, что это связующее звено с будущим?

Она пожала плечами.

– Возможно.

Он бросил сигару и привлек Кэйси к себе. Она положила ему голову на плечо:

– Потанцуй со мной опять, Джордан, – прошептала она. – Ночь почти кончилась.

12

Канун Рождества. Волшебство. Правда, вместо снега здесь были пальмы, но в жизни Кэйси и раньше случались бесснежные Рождества. Она проведет этот день с мужчиной, которого любит, и с ребенком, который лихорадочно ожидает праздника. И уже в одном этом было нечто неизъяснимо чудное.

Она знала, что работа ее почти окончена. Джордан уже вполне справлялся один, не нуждаясь в ее советах. Теперь ему могло хватить сведений, которые имеются в справочниках. Честно говоря, она тянула время. Джордан, независимо от того, сознавал ли он это, занимался тем же самым. Все должно было кончиться и совсем скоро – но ведь не на Рождество же? Кэйси сама обо всем позаботится. Она уже составила план: пройдет праздник, она соберет вещи и сообщит Джордану, что уезжает. Долгие проводы – лишние слезы. Она все подготовит, чтоб уж сразу, как в холодную воду.

Приняв твердое решение, Кэйси почувствовала себя лучше. Она поставила себе условие: еще одна неделя – и все. В первый день Нового года она уедет от него, от Элисон и начнет жить как жила – без них. Она была сильной. Она знала, что такое терять. К этому нельзя привыкнуть, но это можно перенести. Но на Рождество у нее будет семья, пусть хоть на одну неделю.

Она сидела на коврике в гостиной и смотрела, как Элисон пытается угадать, какие подарки лежат под елкой. При этом она стрекотала, как сорока: что бы это могло быть? Это обязательно должно быть вот это, и сколько сейчас времени, и сколько часов еще ждать?

– Да ты спрашиваешь об этом каждую минуту. – И Джордан посадил ее к себе на колено. – Почему бы нам, собственно, не узнать, что там, прямо сейчас?

– О нет, дядя Джордан, так нельзя. – И она взглянула на Кэйси в надежде, что та радостно возразит ей. Тогда все сразу будет можно.

– Нет, нет, – сказала Кэйси. – Это будет большая обида для Санта-Клауса.

Элисон рассмеялась и прижалась к дяде.

– Кэйси, но ты же знаешь, что на самом деле Санта-Клауса не существует.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь. Вы мисс Тейлор – юный циник.

– Да? – Элисон задумалась над новым для нее словом. Протянув руку, она взяла маленький стеклянный шарик, в который был вставлен миниатюрный лесной пейзаж. Она перевернула его, и в шарике пошел снег.

– Никогда еще такого не видела.

– Разве? – Джордан даже удивился, когда это она успела заметить игрушку. – Я нашел его на антресолях сегодня утром. Знаешь, это вещица твоего отца. Когда мы были маленькими, он любил в него играть.

– Правда?

– Ну конечно. Я подумал, что, может быть, тебе захочется взять его себе.

– Навсегда? – Она осторожно сжала шарик в пальцах и неуверенно посмотрела на дядю.

– Навсегда.

Элисон опять повернула шарик, снег стал падать наискосок.

– Он любил снег, – задумчиво сказала она. – Когда мы жили в Чикаго, то играли в снежки. И он всегда позволял победить его.

Элисон снова прижалась к груди Джордана и задумчиво вертела игрушку то так, то эдак.

Кэйси молча за ними наблюдала. Значит, он постарался найти что-нибудь, принадлежавшее отцу Элисон, и подарить девочке на Рождество. Если бы она уже не любила Джордана всем сердцем, она бы влюбилась в него сию минуту. «Он добрый человек, – подумала она. – Кроме всего остального, он добрый человек – и это всего важнее».

Кэйси встала: пусть они немного побудут одни.

– Кэйси? – Джордан быстро взглянул на нее, и она остановилась.

– Мне нужно еще завернуть кое-какие подарки, – сказала она.

– А кто-то что-то говорил насчет нанизывания попкорна? – Джордан явно не хотел, чтобы она уходила.

– Попкорна? – глаза у Элисон засияли. – На елку?

– Кэйси мне сказала, что рождественская елка никуда не годится, если на ней нет бус из попкорна, – заявил Джордан. – Что ты об этом думаешь?

– А можно их сделать прямо сейчас?

– Да я-то готов, но у Кэйси, кажется, есть еще какие-то планы. – Джордан был явно доволен своей уловкой.

– Я человек сговорчивый. – Кэйси сразу приступила к делу с обычной своей энергией. – Но нам нужно очень много ниток и три иголки. Сможешь это устроить, Элисон?

– Но ведь мы и поедим немножко, а?

– Конечно.

Элисон быстро соскочила с колен Джордана и, зажав шарик в руке, выбежала из комнаты.

– Иногда я тебя вижу насквозь, Кэйси. – Джордан встал и подошел к ней. – Ты чуть не плакала, но тебе не хотелось, чтобы я или Элисон видели твои слезы.

– Ты сделал ей замечательный подарок.

– Знаешь, я и в прошлом году встречал Рождество с Элисон, но мне и в голову не пришло подарить ей этот шарик.

Он взял ее лицо в ладони и долго смотрел ей в глаза.

– Не заставляй меня рыдать, Джордан. Что же я буду встречать Рождество в слезах? Это не дело.

– Я нашла. – На пороге стояла запыхавшаяся от бега Элисон. В руках у нее были пачка иголок и толстый клубок суровых ниток.

– Ну, наполовину дело уже сделано. – Кэйси подошла к Элисон, обняла ее за плечи, обернувшись к Джордану, сказала:

– Пойдешь с нами?

– Ни за что не пропущу такую возможность.

Когда они подошли к кухонной двери, Джордан заметил:

– Не уверен, что Франсуа это понравится. Для него кухня – святилище.

– Ерунда, – пробормотала Кэйси.

И они вошли.

Франсуа поклонился. Он не носил белого колпака, как предполагала Кэйси, но усы имелись.

– Мсье. – И он еще раз поклонился отдельно Джордану. – Чем могу служить?

– Франсуа, – начал Джордан. За прошедшие годы он не раз был свидетелем скандалов, которые устраивал капризный шеф. – Нам кое-что нужно сделать, чтобы украсить елку.

– Да, мсье?

– Мы хотим нанизать попкорн в виде бус.

– Попкорн?! И вы хотите иметь дело с этим попкорном в моей кухне?!

И прежде чем Джордан успел ответить, Франсуа разразился негодующей речью на французском языке.

– Франсуа? – голос Кэйси изменился до неузнаваемости.

Разгневанный хозяин кухни повернулся и напыщенно поклонился.

– Мадемуазель? – он был готов к бою, и усы его победно топорщились.

Кэйси улыбнулась.

– Votre cuisine est magnifique [1] , – начала она на безукоризненном французском. Она хвалила его еду, плиту, полки, рабочий стол, набор кастрюль. Франсуа таял на глазах, при этом успевая с жаром ей поддакивать. Она изъявила бурный восторг по поводу всего его кухонного инструментария, особенно подчеркивая превосходное состояние ножей.

Когда она завершила свой невероятный монолог, сияющий Франсуа поцеловал ей руку, опять поклонился Джордану и величественно удалился из кухни.

– Ну что ж. – Джордан взглянул на затворившуюся дверь, потом на Кэйси. Удивляться он уже не мог – устал. Она взяла сковороду и как ни в чем не бывало поставила ее на плиту.

– Где это ты научилась так хорошо говорить по-французски?

– Моя напарница по комнате в колледже прекрасно говорила на нескольких языках. А где попкорн?

Джордан, пропустив ее вопрос мимо ушей, поинтересовался:

– А что ты ему сказала? Я всегда считал, что у меня неплохой французский. Но из вашей болтовни я ничего не понял.

– Да так, о том, о сем, – улыбнулась Кэйси. – И кстати, я сказала, что ты хочешь дать свободный вечер ему и всему кухонному персоналу. Так где попкорн?

Джордан засмеялся и открыл нижнее отделение ларя.

– Я тут его припрятал тайно, очень рискуя навлечь на себя неудовольствие Франсуа.

– Ты молоток – парень, Тейлор. – И она взяла у него банку. – Теперь мне нужно немного масла.

Джордан жестом попросил Элисон достать масло, а затем наклонился и быстро прошептал Кэйси на ухо кое-что по-французски. Уголки ее губ дрогнули.

– Я просто в отпаде, – проговорила она. – Я сгораю от любопытства. Но я настолько шокирована, что, боюсь, не стану узнавать, откуда тебе известно такое выражение.

Через несколько минут в кухне стало шумно от лопающихся зерен. Элисон уселась у стола, на котором разделывали мясо, и, скрестив ноги, тщательно отрезала нити нужной длины. Джордан расположился напротив нее и наблюдал за ее работой. «Когда в последний раз я слышал этот звук, – задумался он, – в колледже? Нет, в доме брата лет, наверное, пять-шесть назад. Да, Кэйси, очевидно, права. Я изолировался от мира».

– Ведь это просто шедевр, – объявила Кэйси, опрокидывая попкорн в миску. – Ни одного неудачного зерна.

Джордан запустил руку в миску.

– А где масло?

Элисон тоже сунула руку рядом с дядиной.

– Берите с полки, – деловито проинструктировала их Кэйси.

Да, работали они отнюдь не в молчании. Элисон болтала, когда не жевала, но нитка ее увеличивалась с каждой минутой. А Кэйси казалось, что она уже не раз вот так, вместе с ними, готовилась к встрече Рождества и что им предстоит встретить вместе еще не один праздник. Но в глубине души она понимала, что первый и последний раз. Ее охватил озноб.

– Холодно? – спросил ее Джордан.

– Нет. – И она постаралась подавить неприятные мысли.

– Просто коза наступила на то место, где будет моя могила.

– Не коза, а гусь, – улыбаясь поправил ее Джордан.

– Гусь, коза, какая разница. – Она пожала плечами и занялась попкорном.

– У тебя не очень хорошо получается, Джордан, – заметила Кэйси укоризненно.

– Мне нужен пример.

– А моя нитка будет самой длинной, – заявила Элисон, – в ней будет целых сто миль.

– Цыплят по осени считают, – усмехнулась Кэйси.

– А как ты ухитряешься это делать, Джордан? – спросила вдруг Кэйси, внимательно наблюдая за ним. – Это у тебя получается само собой, или надо было практиковаться?

Джордан уставился на нее в полном замешательстве.

– Ну про твои брови. Как это тебе удается вздергивать только одну? Хотелось бы мне тоже так научиться, у меня получается всегда одновременно. Давайте выпьем по чашке горячего шоколада.

Она вскочила с места и открыла буфетную дверцу. Джордан перестал нанизывать бусы.

– Кэйси, подойди сюда.

– Джордан, приготовление горячего шоколада требует особой сосредоточенности и осторожности, не смей отвлекать меня.

Она тщательно отмерила количество молока. Тогда он сам подошел к ней, взял за руку, подвел к порогу и показал пальцем на пучок омелы, висевшей над ее головой. Кэйси улыбнулась, глядя на омелу. Ох уж эти традиции! Кажется, Джордану понравилось их соблюдать.

– Она настоящая?

– Настоящая, – заверил он ее.

– Ну, в таком случае… – И она легко поцеловала его в губы.

– Но в кино не так целуются, – заметила Элисон, вытаскивая еще порцию попкорна.

– Совершенно верно, – поспешно согласился с ней Джордан, прежде чем Кэйси успела хоть что-то сказать.

Он обнял ее и показал, как это делается по-настоящему. Поцелуй был долгим, и от его сладости у Кэйси даже слегка закружилась голова. Она притиснула Джордана к себе. «Она запомнит этот поцелуй, в нем было что-то особое, значительное, что-то главное», – решила она про себя.

– Ну а это гораздо лучше, – заявила Элисон, когда Кэйси оторвалась от Джордана.

– А у меня нитка кончилась!

Немного позднее они снова собрались в гостиной. Элисон прикорнула, поджав ноги, на диване около Джордана, пристроив рядом гитару. Кэйси смотрела, как разноцветные елочные огоньки играют на лице засыпающей девочки.

– День выдался для нее слишком утомительный, – прошептала Кэйси.

– Жду не дождусь, когда завтра она будет разворачивать свертки с подарками. Хочу увидеть ее лицо.

Он вынул гитару из вялых рук Элисон и подал ее Кэйси.

– А твой маленький подарочек надежно упрятан?

– Чарльз сторожит его в гараже и, подозреваю, не очень-то охотно с ним расстанется. – Кэйси встала.

– Возьму Элисон, отнесу ее наверх в постель.

– Нет, я сам это сделаю.

Джордан осторожно взял племянницу на руки и встал.

– Почему бы тебе не поставить пока пластинку?

Когда он ушел, Кэйси направилась в его кабинет за стерео. «Шопен, – решила она, перебирая пластинки, – сегодня ночь, созданная для романтики».

В доме было тихо. Слуги ушли в свое крыло. Беатриса отправилась на прием. Кэйси вздохнула, поставив пластинку на круг. Сегодня она может притвориться, что они втроем встречают Рождество в своем доме. Подойдя к окну, она раздвинула шторы и выглянула наружу. Полная луна стояла уже высоко, Кэйси нашла созвездие Пегаса и снова задумалась. Услышав тихий стук осторожно закрываемой двери, она обернулась. Вернулся Джордан. Он повернул ключ в замке.

– Ты как следует ее уложил? – А сердце у нее стучало все сильнее. «Как глупо, – подумала Кэйси. – Я веду себя, как будто первый раз с ним вместе».

– Все в порядке. Она даже не проснулась. Ты тоже умеешь так спать. – Он подошел и поставил бутылку вина на стойку бара. – Крепко, как дитя.

Джордан открыл вино, подошел к камину и зажег газовое пламя, сразу охватившее деревянные чурки.

– А теперь представь, что идет снег.

– Ты видишь меня насквозь, да?

– Иногда.

Он налил вино в бокалы, сел у огня и протянул бокал Кэйси. Она села рядом с Джорданом и стала смотреть на мерцающее пламя.

– Как себя чувствуешь? – спросил он, когда она прислонилась к нему.

– Словно меня уже снегом занесло. – И взяла протянутый ей бокал. – Словно я сижу в хижине где-нибудь в Адирондакских горах, отрезанная от мира и от всех его проблем.

– А найдется в твоей хижине место для меня?

– В любое время.

– У нас есть дрова, – сказал он тихо и взял бокал из ее руки. Он наклонился, чтобы поцеловать ее в уголок рта. – И только мы нужны друг у другу.

Он прилег у огня и притянул ее к себе.

– Больше нам ничего не требуется.

– Нет. – И Кэйси закрыла глаза, крепче прижимаясь к нему. – Больше ничего.

И она растворилась в ощущениях. Ее душа и тело находились в совершенной гармонии. Она и Джордан принадлежали друг другу. Где-то в глубине дома послышался бой часов. Полночь. Наступило Рождество.

Как долго они любили друг друга в эту ночь, Кэйси не помнила. Влюбленные не хотели отпирать дверь окружающему миру. Один раз, когда они вместе задремали, Джордан очнулся, услышав, как открылась и потом захлопнулась входная дверь. Это вернулась с вечеринки мать. А затем в доме опять настала тишина. Их дом. Он повернулся к Кэйси и стал потихоньку будить ее, возбуждая ее чувственность, пока она снова не стала дрожать от желания, и он вместе с ней. Горел огонь в камине, сияли разноцветными огоньками лампочки на елке, в воздухе стоял запах смолы. Вино согрелось.

Кэйси снова заснула и очнулась словно от пьяного забытья, когда он поднял ее на руки.

– Я тебя отнесу наверх, – прошептал он.

– Я не хочу с тобой расставаться. – И она зарылась лицом в его шею. – Ночи такие короткие.

И она уже снова спала так же крепко, как Элисон, когда он нес ее по лестнице.

Утро пришло слишком скоро. Кэйси совершенно не выспалась, и только ее собственная воля помешала ей снова зарыться в одеяла. Кроме того, она представила себе состояние Элисон, которой безумно хотелось посмотреть свои подарки. Кэйси немедленно оделась и спустилась вниз. Опрятная гостиная вскоре была засыпана клочками бумаги, коробками и ленточками. Маленький кокер-спаниель, подарок Кэйси, бегал вокруг елки, а сама Элисон сидела с гитарой на коленях – подарок дяди, – касаясь ее с величайшим почтением.

– А как же твоя мама, ты не хочешь разбудить ее, Джордан? – тихо спросила Кэйси, откидывая смятую бумагу в сторону.

– В шесть часов утра? – он рассмеялся и покачал головой. – Мама никогда не встает раньше десяти, независимо от того, Рождество это или нет. Потом у нас состоится вполне цивилизованный второй завтрак.

Кэйси сморщила нос и схватила коробку.

– Ну, пора мне открыть одну, – торжественно провозгласила она, зная, что это подарок от Элисон. – Я все время слышала, как вы о чем-то шепчетесь. – И она медленно развязала ленточку. – И видела ваши многозначительные взгляды.

Элисон закусила нижнюю губу и вопросительно посмотрела на Джордана.

– Вот-вот, именно так вы и переглядывались все время, – прокомментировала Кэйси и решительно, с громким треском разорвала оберточную бумагу. Открыв коробку, она увидела длинный бледно-зеленый шарф, связанный из мягкой шерсти.

– Это первый подарок, который я сделала собственными руками, – взволнованно сказала Элисон. – Роза, помощница при кухне, научила меня вязать. Но иногда я ошибалась.

Кэйси очень хотела посмотреть на нее, пыталась заговорить, но не смогла. Она неловко погладила неумело связанный шарф.

– Тебе нравится?

Кэйси кивнула. Глаза у нее были полны слез.

– Женщины, – заметил Джордан, теребя локон Элисон, – во всяком случае, некоторые любят поплакать, когда они особенно счастливы. Похоже, Кэйси относится к их числу.

– Действительно?

– Действительно. – Кэйси справилась с собой, глубоко вздохнула. – Элисон, это самый прекрасный подарок, который я когда-либо получала.

Она обняла девочку и крепко прижала к груди:

– Спасибо.

– Да, ей действительно нравится, – Элисон, улыбаясь, посмотрела на Джордана через плечо Кэйси. – Как вы думаете, она опять заплачет, когда получит ваш?

– Ну а почему бы нам не узнать это немедленно?

Джордан нагнулся и достал из-под елки маленькую квадратную коробочку.

– Но, может быть, ей уже надоело получать подарки?

– Конечно, нет, – и Кэйси разжала объятия. – Я всегда такая жадная становлюсь на Рождество.

Она взяла из его рук коробочку и затаила дыхание. Сердце у нее дрогнуло, во второй раз за утро. В коробке оказались тонкой чеканки золотые серьги, удивительно похожие на те, которые она видела в тот день, когда купила единорога. Она взглянула на Джордана и покачала головой.

– Джордан, как же ты запомнил?

– А я не забываю ничего из того, что ты мне говоришь. И мне кажется, что вот это к серьгам очень подойдет.

С этими словами он подал ей футляр, длинный и плоский, и добавил, заметив ее нерешительность:

– Но ведь ты же на Рождество становишься очень жадной.

Кэйси открыла футляр и увидела три тонкие золотые цепочки, искусно свитые в одну.

– Они прекрасны, – прошептала Кэйси.

Джордан взял украшение из ее рук и застегнул вокруг ее шеи.

Кэйси прижалась щекой к его щеке.

– Спасибо, Джордан, – и выпрямилась. – Пойду узнаю, нельзя ли получить кофе.

– Ей и ваш подарок понравился, – заверила Элисон дядю и подняла гитару. – Она снова заплакала.

Когда Миллисент принесла кофе и круассаны в гостиную, она несколько мгновений мялась на пороге, не решаясь войти. За все годы, проведенные в доме Тейлоров, ей еще ни разу не приходилось видеть такой картины. Повсюду были разбросаны ленты, бумага и коробки. А мистер Тейлор возился посреди комнаты с щенком. Сам мистер Тейлор! Мисс Элисон и мисс Уайет весело смеялись. Нет, Миллисент никогда еще не видела ничего подобного, во всяком случае, в этом доме.

13

«Когда я уеду из Палм-Спрингс, лучше всего с головой окунуться в работу», – решила Кэйси. Но прежде всего, она поедет домой. Предновогодний день будет последним днем, проведенным здесь. Остается лишь обо всем сказать Джордану. Тщательно взвесив свое намерение, подумав об Элисон, она решила не говорить до первого января. Билет на самолет уже был заказан. Лучше ни о чем не думать в эти оставшиеся дни, чтобы окончательно их не испортить, и не только себе. Нет, на все про все она оставит последние двадцать четыре часа.

– Я бы обставила тебя в третьем гейме, если бы не сделала подряд две ошибки.

Они с Джорданом шли с теннисной площадки, и Кэйси помахивала в воздухе ракеткой.

– И если бы ты подал в четвертом гейме как следует, я бы и этот сет выиграла. А ты слишком хитрый противник, всегда остаешься в выигрыше.

Он взял у нее ракетку, немного опасаясь, – столь самозабвенно и нерасчетливо Кэйси ею размахивала.

– Смотри-ка, вон Элисон сидит у бассейна. Похоже, она рьяно выполняет домашнее задание.

Они подошли ближе, и Элисон, увидев их, приветливо махнула рукой. Затем опять вновь посмотрела в свои тетради, сокрушенно вздохнув:

– Дядя Джордан, я не знаю, что делать с этим заданием.

– Не знаешь? – он положил ракетки на столик под зонтиком. – А в чем дело?

– Я должна найти пять типичных признаков восьмидесятых годов. Ну что-нибудь, например, если понадобится, вложить в капсулу времени. Такие предметы, которые бы показали обществу будущего, какова была наша культура.

– Элисон, – Джордан усмехнулся и провел пальцем по ее носу. – Зачем ты спрашиваешь писателя, когда перед тобой стоит антрополог?

– Ой, я и забыла. – И она с надеждой посмотрела на Кэйси. – А что бы ты положила в капсулу времени?

– Дай подумать.

Кэйси прищурилась от солнца, бившего прямо в глаза.

– Ну, скажем, такой наборчик: пшеничный колос, бачок с нефтью, хорошую финку, кассету с забойной рок-музыкой и пару мокасин от Гуччи, пойдет?

Джордан рассмеялся.

– И это все, что, по-твоему, достойно сохраниться от восьмидесятых?

Элисон, нахмурясь, все усердно записала.

– А что такое финка?

– Это…

– О нет, – холодно оборвал Джордан Кэйси.

– Не заводи ее, Элисон. А то она добавит тебе в этот список таких вещей, что в школе тебя вряд ли похвалят.

– Ладно, – вздохнула девочка, все так же хмурясь. – Наверное, это все надо обдумать еще раз. – Она посмотрела на Кэйси укоризненным взглядом и ушла, чтобы выполнять задание дома.

– Не думаю, что Элисон или ее учительница готовы принять твое мнение насчет нашего общества.

– Это мой научно обоснованный анализ культуры в ее нынешнем состоянии, от технологий до высокой моды, – уверенно заявила Кэйси. – И знаешь, Джордан, у тебя после тенниса действительно разгоряченный вид. Тебе надо остыть.

Она сильным толчком отправила Джордана в бассейн. Он вынырнул, отводя волосы с глаз.

– Это всего лишь импульс, – сказала она, рассмеявшись и уперев руки в бока. – Я никогда не могла контролировать свои порывы.

Джордан молча подплыл к краю бассейна.

– Извини, Джордан, но у тебя действительно был распаренный вид, а вода, наверное, замечательная. Ты не очень сердишься, нет? Подожди, я помогу тебе выбраться.

Она протянула руку и в ту же минуту поняла, что совершила ошибку. Он немедленно дернул ее на себя, и Кэйси ушла в воду прямо с головой. Она вынырнула, отплевываясь.

– Я так и знала, – весело заявила Кэйси.

– Ну, как водичка? – Джордан чувствовал себя отличником.

– Потрясающая.

Она погребла одной рукой, а другую сунула в воду и стащила с ноги кроссовку.

– Я всегда думала, – и она швырнула кроссовку через его голову за край бассейна, – что, оказавшись в безвыходной ситуации, надо извлечь из нее наибольшую пользу. – Она сбросила с ноги вторую кроссовку, нырнула и стремительно поплыла глубоко под водой.

Но тут нырнувший вслед Джордан поймал ее за талию, повернул к себе, и она вздрогнула от неожиданности, слившись с ним в поцелуе. Под водой. Сердце у Кэйси забилось бешено. Когда она вынырнула, ее пульс неистовствовал.

– Я тоже хочу использовать безвыходную ситуацию как можно выгоднее, – и Джордан слегка прикусил мочку ее уха.

– Ты делаешь мне больно. – И она сделала глубокий вдох.

Он растрепал ее волосы.

– Знаешь, они цветом в медь, когда мокрые или на солнечном свету. В тот первый день, когда ты приехала, я смотрел из окна. Ты плавала в бассейне, и с тех пор я не могу не думать о тебе ежеминутно.

Она положила голову на его плечо. Трудно быть сильной, когда он так нежен. Ей снова захотелось ему сказать, что она его любит, что у нее сердце разрывается при мысли о разлуке, но что она ответит ему, если он попросит ее остаться? А может, она уже знала это и потому, собственно, и созрел ее тайный план отъезда. Если смотреть правде в глаза, их отношения продолжаться не могут, у них нет будущего. Если бы он мог полюбить ее… Но тут Кэйси тряхнула головой – хватит раскисать от жалости к себе.

– Давай наперегонки. Я гораздо лучше плаваю, чем играю в теннис.

Джордан улыбнулся.

– Хорошо. Даю тебе фору.

Кэйси вздернула брови.

– Вы только подумайте, какое чувство мужского превосходства! – Она отбросила волосы, упавшие на глаза. – Ладно, согласна.

И стремительно, словно ракета, рассекла воду. Джордан, подождав немного, двумя мощными гребками опередил ее. Кэйси состроила уморительную гримаску.

– Ну конечно, – начала она и встала на дно в мелкой воде, – вот если бы я выросла в поместье с бассейном, как ты…

Но было похоже, что он совсем не слышал ее. Кэйси проследила за его взглядом.

Простая рубашка с короткими рукавами, которую она надела для игры в теннис, намокнув, сильно обтянула ей грудь. Теперь это был не покров, а эротический вызов. Мокрые шорты легкой материи прилипли к бедрам. Будь она совсем голой, она не стала бы соблазнительней. Вода стекала по гладким волосам.

«Наверное, в таком вызывающем купальном костюме лучше нырнуть поглубже», – решила Кэйси. Она очутилась в его объятиях, не доплыв и до середины. Джордан впился в ее рот жадно, отчаянно. И снова они погрузились под воду, не размыкая объятий. Кэйси замерла, страх и страсть боролись в ее сердце. Она ощущала себя в невесомости, в плену совершенной беспомощности. Она могла бы побороть их, но воля ее покидала, и Кэйси крепче прильнула к Джордану. Он вынырнул вместе с ней на поверхность. Оба стали жадно глотать воздух, не сводя глаз друг с друга.

– Ты дрожишь, – внезапно заметил он. – Я тебя напугал?

– Не знаю. – Кэйси буквально лежала в воде, а Джордан поддерживал их обоих на плаву.

– О Джордан, я тебя хочу, – вдруг выдохнула она. Желание было неожиданно и невыносимо острым, бороться не было сил.

Он снова нашел ртом ее губы. Его возбуждение удваивалось силой ее желания.

– Как долго ты сможешь не дышать? – проговорил он вполголоса.

– Совсем недолго, – рассмеялась она и снова потянулась к его губам. Возбуждение становилось безумием. – Времени не хватит. И мы тогда утонем, да?

– Возможно. – Он провел рукой от ее талии к бедру и снова к талии. – А тебя это заботит?

– Сейчас нет. Поцелуй меня снова. Только поцелуй и ничего не говори.

Нет, этого она не вынесет. Завтра она уже будет лететь прочь отсюда, видимо, навсегда. Не сможет протянуть руку и коснуться его, чувствовать его объятие. Три месяца ее жизни будут поглощены новыми событиями, все станет воспоминанием. Ну как она сможет уехать? Как она сможет остаться? Цена, которую ей придется заплатить за любовь, уже казалась Кэйси невыносимо высокой. Но она постарается еще хоть что-нибудь урвать у разлуки. Последнюю ночь. Одну последнюю ночь, целиком.

– Джордан, давай не пойдем сегодня на вечеринку.

И Кэйси отодвинулась, чтобы видеть выражение его лица.

– Я должна быть сегодня с тобой, так, как мы были в Нью-Йорке. Нельзя нам куда-нибудь исчезнуть, только на эту ночь? Завтра Новый год. Мы будем вдвоем в последнюю ночь этого года. Только ты и я.

– Снять номер в «Хайэт»? С шампанским и икрой? Помнится, ты большая любительница икры.

– Да. – Она внезапно, судорожным, быстрым движением, обхватила его шею и прижалась к нему щекой. – Пусть даже пицца и пиво в мотеле «Последний шанс»? Все равно. Я люблю тебя.

Она не могла этого не сказать.

– Я так люблю тебя.

И, прежде чем он успел что-то ответить, она крепко поцеловала его в губы.

– Джордан!

Голос Беатрисы неожиданно нарушил тишину. Джордан неспешно оторвался от поцелуя.

– Мама? – Он взглянул вверх, по-прежнему обнимая Кэйси. – Ты уже вернулась? Так рано?

– Чем ты занимаешься?

– Ну, плаваю, – беспечно ответил он, – и целую Кэйси. Тебе что-нибудь нужно?

– А ты помнишь, что у нас есть слуги, которые в любой момент могут здесь оказаться?

– Да. И что?

Глаза Беатрисы сверкнули, но она сдержалась, и Кэйси невольно восхитилась ее чувством собственного достоинства.

– Звонил Гарри Родс. Ему через час нужно встретиться с тобой по делу. Он сказал, что это крайне важно.

– Хорошо. Спасибо.

– Ты ее рассердил, Джордан, – заметила Кэйси, когда Беатриса удалилась.

– Я, пожалуй, рассержу ее еще больше, – сказал он задумчиво. – «Настало время перемен, – подумал он. – Как говорится, кардинальных». Он унаследовал дом, но, может быть, умнее будет оставить его матери и увезти куда-нибудь Элисон. И Кэйси… С Кэйси тоже надо все обсудить. «Ну, у них впереди целая ночь», – решил он и опять прижал ее к себе.

– Если ты будешь готова, когда я вернусь от Гарри, мы сможем уединиться пораньше.

– Закругляйся поскорее, – ответила Кэйси.

Кэйси только что высушила волосы, когда кто-то постучал в дверь ее комнаты.

– Войдите, – сказала она, открывая встроенный шкаф. «Опять надеть зеленое платье?» – подумала Кэйси и сняла его с вешалки. – Привет, Миллисент.

Горничная мялась на пороге.

– Мисс… – Миллисент сложила руки перед собой. Вид у нее был несчастный. – Миссис Тейлор хотела бы вас видеть в своей гостиной.

– Сейчас? – Кэйси теребила пальцами ткань платья.

– Да, пожалуйста.

«Я не прочь бы обойтись без подобных эскапад, – подумала Кэйси и снова повесила платье в шкаф. – Встреча будет несомненно неприятной». Выражение лица горничной весьма красноречиво говорило об этом.

– Хорошо. Я сейчас приду.

Миллисент откашлялась.

– Я должна вас проводить.

Кэйси вздохнула. Что ж, Миллисент ни в чем не виновата.

– Тогда веди, – предложила она и последовала за горничной.

Миллисент постучала в дверь Беатрисы, повернула ручку и поспешила удалиться. Кэйси сделала глубокий вдох и вошла.

– Миссис Тейлор?

– Войдите, мисс Уайет. – Беатриса даже не повернулась, сидя за своим столом цвета слоновой кости, – и закройте дверь.

Кэйси вошла и тут же зашарила по карманам в поисках сигареты. Комната ее подавляла, в ней так же тяжело было бы жить, как общаться с этой женщиной.

– Чем я могу быть вам полезна, миссис Тейлор?

– Садитесь, мисс Уайет. – Беатриса указала рукой на стул. – Пришло время с вами побеседовать.

Кэйси села в ожидании неизбежного.

– Вы затянули свое пребывание у нас, насколько могли.

Беатриса, сложив перед собой руки на столе, наконец повернулась к ней.

«Сегодня ты не сможешь меня никак и ничем уязвить, – сказала себе Кэйси. – Это мой последний день».

– Почему бы вам прямо не высказать то, что у вас на уме, миссис Тейлор, и тем сберечь нам обеим время? – громко сказала она вслух.

– Я просмотрела ваши рекомендации. – Беатриса постучала золотой ручкой по столу. – Вы, по-видимому, считаетесь экспертом в своей области.

– Вы меня проверяли! – Кэйси почувствовала нарастающий гнев и постаралась взять себя в руки.

– Поступая так, я установила, что вы внучка Сэмюела Уайета. Я немного знакома с его дочерью, вашей тетей. Несколько лет назад вы были объектом скандальной истории. – Она снова постучала по столу золотой ручкой. Видимо, и у этой дамы были какие-то нервы. Хотя обыкновенно об этом не возникало и мысли. – Большая жалость, что вы не остались жить у тети, и вас воспитал ваш дед, человек, несомненно, не светский.

– Пожалуйста, – тихо сказала Кэйси, – не сердите меня.

Беатриса заметила, что внешнее спокойствие Кэйси дало трещину. Вот это и было ее первой целью.

– Вы не упомянуты в завещании своего дедушки с отцовской стороны.

– Вы и это пронюхали? – Кэйси медленно закипала.

– А я все делаю очень тщательно, мисс Уайет, – почти безмятежно ответила Беатриса, пропуская мимо ушей неуважительное словечко.

– А мы доберемся сегодня до сути дела?

– Конечно, – кивнула Беатриса, – видите ли, хотя в финансовом отношении вы платежеспособны, но вряд ли…

– Купаюсь в деньгах? – закончила за нее Кэйси.

– Да, употребляя вашу терминологию, – снизошла Беатриса, – и ваше пребывание здесь было для вас очень выгодной сделкой. И совершенно понятно, что, преследуя будущие выгоды или их возможность, вы завязали отношения с Джорданом и Элисон.

– Будущие выгоды? – повторила Кэйси, чувствуя, как внутри у нее буквально занимается пламя.

– Не думаю, что стоит пояснять мою мысль. – Беатриса положила перо. – Джордан очень богатый человек. А Элисон, достигнув совершеннолетия, тоже станет очень богатой наследницей.

– Ах, вот как! – Кэйси сжимала руки изо всех сил, пытаясь сохранять спокойствие. – Вы намекаете, что я надеюсь поправить свои дела за счет Джордана и Элисон. – Она в упор смотрела на Беатрису, не отводя взгляда. – Тяжело с вами, миссис Тейлор, неужели вам никогда не приходило в голову, что я неравнодушна к ним независимо от величины их банковских счетов?

– Нет, это исключено. – Беатриса выдержала паузу. – Я ведь и прежде имела дело с вашим типом женщин. Такой была мать Элисон, но мой старший сын ничего не желал слышать. Он женился на ней, несмотря на мои возражения, и покинул дом, переселившись чуть не на другой конец страны. Конечно, – продолжала она, откинувшись на спинку стула и поедая Кэйси взглядом, – в данном случае об этом нет и речи. Джордан не имеет намерения на вас жениться. Ему достаточно и любовной интрижки. И, выражаясь в вашем стиле, вы перегнули палку.

Кэйси очень хотелось швырнуть в нее чем-нибудь. Чтобы на совершенной белизне одеяния Беатрисы появилось грязное, безобразное, как и ее мысли, пятно. Но Кэйси строго контролировала себя.

– Я все прекрасно понимаю в ваших отношениях с Джорданом, миссис Тейлор. Я не строю далеко идущих планов и не питаю никаких надежд. Вам не о чем беспокоиться.

– Но я не желаю далее выносить ваше присутствие под крышей моего дома. Чтобы устранить ваше влияние на Элисон, потребуются целые месяцы.

– Надеюсь, вся жизнь, – и Кэйси встала. «Надо как можно скорее убраться из этой комнаты». – Вам больше никогда не удастся отливать ее по собственному образцу. Она переросла эту форму.

– Джордан является опекуном Элисон, – бесстрастно произнесла Беатриса.

Сам тон, не слова, заставил Кэйси остановиться. Она почувствовала укол страха.

– Да.

Беатриса немного переменила позу, чтобы посмотреть Кэйси прямо в глаза.

– Если вы не уедете сегодня же днем, я буду вынуждена, в интересах Элисон, подать иск в суд против Джордана, чтобы лишить его опекунских прав.

– Но ведь это же абсурд! – Кэйси снова почувствовала страх, вдвое сильнее прежнего. Ее охватил озноб. – Ни один суд не отнимет у Джордана эти права, чтобы передать вам.

– Возможно, да, возможно, и нет, – и Беатриса изящно пожала плечами. – Но вы сами знаете, какое это тяжелое испытание – судебная тяжба, особенно тяжба из-за ребенка. А преследование по суду за аморальное поведение сделает эту тяжбу особенно неприятной.

– Он же ваш сын, – почти прошептала Кэйси. – Вы не можете так поступить. А Элисон? Джордан любит ее и сделает все, чтобы ей было хорошо.

– Элисон нуждается в защите, – Беатриса холодно посмотрела на Кэйси. – А особенно в этом нуждается Джордан.

– Защите? Вы просто хотите вечно держать его около себя! Если не послушный сын – то хотя бы иллюзия. – Она подошла к Беатрисе вплотную. Наверное, ей все это снится. Но нет, даже кошмар не причиняет такой боли.

– Вы не сделаете этого. Вы не сможете. Она же еще ребенок. И она его любит. – Нет, она ни за что не расплачется перед этой женщиной. – Вы же не любите Элисон. Она вам не нужна, как и я была не нужна своей тетке. Одно лишь тщеславие и высокомерие. Боже, если бы вы знали, как себя чувствуешь, когда из-за тебя вот так сражаются, вы бы ни за что так не поступили.

Беатриса легонько вздохнула и усмехнулась.

– Это все слова. Выбор за вами.

Но это невероятно, невозможно.

Однако Кэйси понимала, что Беатриса именно так и поступит.

– Я уеду завтра, – сказала она тихо. – И я не стою такого беспокойства с вашей стороны, миссис Тейлор.

– Нет, сегодня, прежде чем Джордан вернется. И чтобы вы ни словом не обмолвились ему обо всем этом.

– Хорошо, – согласилась Кэйси. В голосе ее слышались слезы. Она едва их сдерживала.

– Вы боитесь, потому что я способна на то, чего вам не дано. Я люблю их обоих. А вы не умеете любить вообще никого, кроме себя в модных тряпках посреди толпы таких же, как вы. Вам нужны вещи, а не люди. Надеюсь, моими стараниями Джордан и Элисон никогда не станут вашими вещами.

Беатриса снова повернулась к Кэйси спиной.

– Миллисент уже должна собрать ваши вещи, а Чарльз отвезет вас туда, куда вы укажете. – Она невозмутимо открыла чековую книжку. – Но я хотела бы компенсировать вам ваше молчание, а также причиненное вам неудобство, мисс Уайет.

Кэйси изо всей силы стукнула кулаком по чековой книжке. Беатриса удивленно посмотрела на нее.

– Не испытывайте далее моего терпения, – яростно прошипела Кэйси. – Я вам дала слово. Таков мой выбор, как вы изволили выразиться. Мой свободный выбор, – горько добавила она.

Она медленно подняла руку и выпрямилась.

– Настанет время, и вам придется расхлебывать то, что вы сегодня натворили. Вы даже не представляете, что вы сегодня потеряли, миссис Тейлор.

Кэйси вышла из комнаты и чуть не свалилась с ног, она просто физически ощущала боль, рвущую на куски ее душу. Нужно подождать несколько минут, прежде чем она сможет взять себя в руки. Да, надо еще повидаться с Элисон. Она не уедет, не попрощавшись с ней. Только бы найти те единственно верные слова. Кэйси медленно пошла по холлу, двигаясь словно во сне. «Господи, помоги мне не заплакать, прощаясь с ней».

Она почувствовала, как больно сжалось сердце. Но она овладела собой и повернула ручку двери в комнату девочки бестрепетными пальцами.

– Кэйси! – и Элисон взглянула на нее снизу вверх. На ее кровати свернулся щенок, а девочка сидела рядом и пощипывала струны гитары.

– А я выучила новую песенку. Сыграть тебе?

– Элисон, – Кэйси подошла и села рядом.

– Что случилось? – нахмурясь, спросила девочка, внимательно вглядываясь в лицо Кэйси. – У тебя странный вид.

– Элисон, ты помнишь, я говорила, что однажды мне придется уехать?

Увидев страх в глазах Элисон, она потрепала ее по щеке.

– Вот день и наступил.

– Нет, – Элисон отложила гитару и схватила Кэйси за руку. – Тебе не надо уезжать. Ты можешь остаться.

– Я уже все тебе объясняла. Помнишь? Насчет моей работы?

– Ты не хочешь оставаться? – И глаза ее наполнились слезами. Кэйси едва не запаниковала.

– Элисон, это же не вопрос желания или нежелания. Я не могу.

– Ты бы смогла. Ты бы смогла, если бы захотела.

– Элисон, посмотри на меня.

Кэйси знала, что еще минута, и она не выдержит. Но и оставить все как есть было невозможно.

– Иногда людям приходится поступаться своими желаниями. Я люблю тебя, Элисон, но я должна уехать.

– Но что я буду делать?! – это был почти вопль. Девочка обвила руками шею Кэйси.

– У тебя останется Джордан. Я буду тебе писать, обещаю. И наверное, летом ты сможешь приехать ко мне. Мы с тобой уже говорили об этом.

– До лета еще так долго.

Кэйси крепко ее обняла.

– Иногда время идет очень быстро, – тихо сказала она и, сняв золотое колечко с пальца, втиснула его Элисон в ладонь. – Это тебе. Когда ты вдруг подумаешь, что я тебя разлюбила, посмотри на него и будь уверена, что этого не может быть.

И, встав, Кэйси быстро пошла к двери. Боль в сердце становилась все острее, но времени оставалось в обрез.

– Элисон. – Она помедлила, взявшись за ручку двери. – Передай Джордану, что я… – она покачала головой и открыла дверь. – Просто заботься о нем вместо меня.

В ее гостиничном номере горела только одна лампа, но даже этот тусклый свет резал ей глаза. Однако у Кэйси не было сил встать и выключить его. Она изнемогла от слез, ей было нехорошо: тоскливо и пусто. Из других номеров доносились звуки праздничного веселья.

«Сейчас бы я была с ним, – подумала Кэйси. – У меня была бы последняя прекрасная ночь. Что он подумал, вернувшись домой и узнав, что я уехала? Уехала, не сказав ему ни слова. Он никогда этого не поймет. Он вообще не сможет этого никогда понять. Недоумение и ярость – вот что владеет им сейчас. Или равнодушие и облегчение? – и покачала головой. – Что толку гадать! Все кончено».

И тут она услышала, как звякнул и повернулся в замке ключ. Когда Джордан вошел, она ничего не сказала. Душа болела и ныла.

– Тебе, Кэйси, надо бы накидывать цепочку на дверь, если ты не хочешь, чтобы нарушали твое одиночество. – И он швырнул ключ на стол. – А ключи довольно легко раздобыть. Надо только сунуть двадцать долларов и сочинить правдоподобную историю. Ты ведь тоже мастерица сочинять.

Она осталась сидеть. Угрозы Беатрисы мешали ей сразу же броситься в его объятия.

– Как ты нашел меня?

– Узнал от Чарльза. – Джордан повернулся, закрыл дверь и навесил цепочку. – Пришлось затратить несколько часов, чтобы разыскать его в одном из баров. У него же сегодня свободный вечер.

– Ну и ты, похоже, с пользой провел время.

«Он тоже выпил, – отметила она, – если не очень, то явно достаточно. Надо сохранять спокойствие». Однако руки у нее начали дрожать, и она уцепилась пальцами за край комода.

Джордан оглядел маленький номер.

– Как вижу, ты выбрала не «Хайэт»?

– Нет.

Сейчас последует тяжелое объяснение, будут сказаны горькие, жестокие слова. Она встала и начала искать сигареты.

– Не смешно ли? Гостиницы всегда оставляют запасные номера, а я не смогла достать ни одного.

– Почему ты уехала?

– Ну, когда-то я должна была собраться и уехать, Джордан, – сказала она и впилась ногтями в ладонь. – Мы оба знаем, что наша работа закончена.

– Работа?! – Если бы он не сдерживал себя изо всех сил, он бы ее сейчас ударил. Он не ожидал, что она может причинить ему такую боль. Джордан грубо встряхнул ее за плечи. – Значит, между нами все кончено?

Кэйси дрожала всем телом, но он, казалось, не обращал на это внимание. Она еще никогда не видела его таким. Он был груб и разъярен. Пусть уж он ударит ее, лишь бы сцена эта окончилась.

– Будь ты проклята! – Он снова тряхнул ее, почти сбив с ног. – Неужели ты не могла мне прямо обо всем сказать, сама? Ты трусливо сбежала!

Кэйси снова уцепилась за край комода. Ее стало подташнивать.

– Но, Джордан, так лучше. Я…

– Лучше?! – прорычал он, и Кэйси вздрогнула. – Для кого? Если у тебя не хватило порядочности подумать обо мне, то об Элисон-то ты могла вспомнить?

Нет, сейчас она не выдержит. Это уж слишком.

– Я попрощалась с Элисон, Джордан. Ты можешь мне в этом поверить.

– Как я могу верить хоть единому твоему слову? Элисон просто вне себя от горя. Гляди на меня.

Он схватил ее за волосы и отогнул голову назад.

– Я час провел, утешая ее, так она плакала. Я убеждал ее в том, чего сам не понимаю.

– Я поступила так, как должна была поступить.

У нее стала кружиться голова. Она должна заставить его уйти и побыстрее.

– Джордан, ты слишком много выпил. – Теперь она говорила на удивление спокойно. – И ты мне делаешь больно. Я хочу, чтобы ты ушел.

– Но ты же говорила, что любишь меня.

Кэйси сглотнула и выпрямилась.

– Теперь я думаю иначе. – Она смотрела, как кровь отливает от его лица.

– Думаешь иначе? – тихо повторил он.

– Да. А теперь уходи и оставь меня. У меня утром самолет.

– Шлюха, – прошептал он, притискивая ее к себе. – Нет, я уйду, когда тоже кончу с тобой. У нас ведь, кажется, назначено свидание.

– Нет. – Испугавшись, она попыталась вырваться. – Нет, Джордан.

– Нет, мы сейчас с тобой закончим то, что ты начала. Здесь. И теперь.

И он впился губами в ее рот, оборвав возражения. Кэйси пыталась оттолкнуть его, почувствовав дикий страх. Неужели даже это он отнимет у нее, воспоминание о радости любить и быть любимой. Он тащил ее к постели. Она отбивалась, но он был сильнее, он обезумел от ярости. «Что же мы такое творим друг с другом?» – пронеслось у нее в голове. Сознание помутилось. Его руки, словно беснуясь, срывали с нее одежду.

Перед ее глазами проплыло холодное, спокойное лицо Беатрисы.

«Я не позволю вам так с нами поступать».

Кэйси перестала отбиваться. Под его губами ее губы стали мягче, уступая. «Я могу дать тебе это», – мысленно сказала она Джордану, и страх ее улегся. Одна, последняя ночь. Ей все-таки не удалось отнять ее у нас. Она перестала думать и позволила себя любить.

14

Кэйси проснулась. В окно бил слепящий свет. День был в разгаре. Она застонала, словно автоматически продолжая протестовать, и повернулась на бок. Протянув руку, она нащупала возле себя пустоту. Кэйси открыла глаза. Джордан ушел. Она с трудом села и быстро оглядела комнату, пытаясь обнаружить хоть какие-то намеки на его присутствие. Положив руку на соседнюю подушку, она убедилась, что та холодна.

Когда он ушел? Она помнила только, что они снова и снова любили друг друга, молча, в отчаянии. Она думала, что он тоже спит и что несколько часов они провели рядом, совершенно помирившись. Ей необходимо было в этом убедиться.

Да, никто у нее не сможет отобрать эти последние часы, проведенные вместе с ним. Он не был с ней нежен, да этого и трудно было ожидать, но она необходима ему. Она почти успокоилась. Кэйси надеялась, что эта ночь утолила и его боль, пусть даже он по-прежнему сердится. Она сомневалась, что Джордан когда-либо простит ее. Кэйси встала. Как бы то ни было, надо успеть на самолет.

Тут она увидела конверт на туалетном столике и долго на него смотрела. Может быть, лучше притвориться, что она и не видела его? Что может скрываться в нем, кроме новых страданий? Но прежде чем Кэйси успела все как следует обдумать, она уже держала конверт в руке. Открыв его, она прочитала.

...

«Кэйси.

Прошу извинить мое вчерашнее поведение. Это не утешит тебя, но больше мне нечего сказать. Понимаю, что гневом не оправдать того, что случилось. Я сожалею об этом больше, чем о каком-либо ином своем поступке.

Оставляю чек за прошлый месяц. Надеюсь, ты понимаешь, чем ты меня одарила на самом деле, потому что у меня нет слов выразить это.

Джордан».

Кэйси прочла письмо раз, потом второй. Да, она была права – надо было оставить все как есть. Меньше знаешь – лучше спишь. Она скомкала листок в руке, затем уронила его на пол. «Он сожалеет», – подумала она и медленно взяла чек. Теперь она была уже совсем спокойна. Просто кладбище эмоций. Она быстро взглянула на сумму и усмехнулась.

«Ты щедр, Джордан. Да, ты щедрый человек». Она методично разорвала чек на мелкие кусочки и тоже бросила их на пол. «Твой бухгалтер с ума бы сошел».

Нет, больше она плакать не станет. Да и слез не осталось. И, прерывисто вздохнув, Кэйси взяла сигарету. «В Монтану», – решила она молниеносно. В Монтане сейчас шесть футов снега и чертовски холодно. Не время ехать домой. Там она сразу рассыплется на куски. И Кэйси бросилась к телефону, готовая немедленно изменить свои планы.

Доктор Эдвард Бреннан выключил зажигание в старом «Понтиаке». Солнце понемногу садилось, а он целый день на ногах да и спина давала о себе знать. «Старею», – подумал он. Бывали дни, когда он мог принять трех младенцев, удалить пару гланд, вправить мениск и сделать трем семьям противогриппозные прививки – и все это до ланча.

Наверное, пора брать напарника, молодого человека со свежими идеями. Доктор Бреннан любил свежие идеи. Он улыбнулся и стал смотреть на закат. Очень скверно, что Кэйси не выбрала медицину. Она стала бы чертовски хорошим врачом. Как бы замечательно она вела себя у постели больного, для этого нужно иметь особый талант, и он у нее есть.

Солнце бросало оранжевые отблески на снежный склон его горы. Доктор был большим собственником во всем, что касалось его небольшого участка земли. Он так и говорил: «Моя гора», «Мой закат». У него всегда появлялось это чувство, когда он пребывал в одиночестве. Хорошее чувство. Оно позволяло ему оставаться в форме.

Открыв дверцу машины, он достал сумку с хлебом домашней выпечки и банками варенья, которые ему навязала миссис Оутс за то, что он вылечил ее сына от ветрянки. Сейчас он с удовольствием попьет кофе с этими дарами. А потом, подумал он, выпрямляя затекшую спину, он, возможно, позволит себе и немного виски. Фляжку та же миссис Оутс сунула ему в карман, когда он уходил. Оутсы владели лучшим перегонным кубом на восточной стороне горы.

Дверь в его дом никогда не запиралась. Откусив изрядный кусок хлеба, он распахнул ее.

– Привет, дед!

Доктор Бреннан вздрогнул и затем уставился во все глаза на женщину, сидевшую за его кухонным столом.

– Кэйси!

Он был ошеломлен ее неожиданным приездом. Немного опомнившись, старый доктор удивился, что она не бросилась яростно обнимать его и чмокать как сумасшедшая. Так она обычно приветствовала его, независимо от того, сколько времени они не виделись, день или год.

– А я думал, что ты еще в Теннесси.

– Не-а, я как раз туточки, – и она, улыбаясь, глядела на дедушку, потом перевела взгляд на сверток у него в руках.

– Пахнет вроде свежим хлебом. Часть твоего гонорара?

– Миссис Оутс, – ответил он, подходя, чтобы положить сверток на стол.

– Ах, миссис Оутс, – усмехнулась Кэйси, – значит, у тебя наверняка имеется еще кое-что. Как поживает твой желудок?

– Стаканчик-другой вполне приемлет.

Кэйси дотронулась до его руки.

– Как ты чувствуешь себя, дед?

– Прекрасно, Кэйси.

Он всматривался в ее лицо. Взгляд был ласковый, но все же это был взгляд врача. Что-то не совсем в порядке. Он сжал ее руку. Что же, Кэйси сама ему все расскажет, когда сможет. Так бывало всегда. И торопить ее не нужно. Он знал ее слишком давно, чтобы ожидать чего-то иного.

– А ты как? Чем занимаешься? Я уже почти месяц не получал от тебя твоих шестистраничных писем.

– Ну не такие уж они длинные, – передернула она плечами. – Я провела пару недель в Монтане, купила потрясающее пальто. Тебе будет тепло в нем, хотя бы и на Аляске. Потом – экспедиция Файферов. Молли Файфер, как всегда, – молоток. Она отпраздновала в лагере свой шестьдесят восьмой день рождения. Я прочла два курса лекций в Сент-Поле и половила форель в Теннесси. И, между прочим, я бросила курить.

Глаза Кэйси потемнели. Она сделала глубокий вдох:

– Дед… Я беременна.

– Беременна? – Он широко раскрыл глаза. – Что значит беременна?

– Дед. – И Кэйси опять коснулась его руки. – Ты же врач. Опомнись. Беременна значит беременна.

– Кэйси!

Доктор Бреннан ощутил необходимость сесть.

– Как это случилось?

– Как у всех, – ответила она, пытаясь улыбнуться. – Тут я сторонница старых испытанных способов, а о предохранении ты знаешь не хуже меня. Ничто не дает стопроцентной гарантии.

Но он спросил совсем о другом.

– А какой срок?

– Сегодня какое число?

Он знал за ней эту забавную привычку не заглядывать в календарь.

– Май, семнадцатое.

– Значит, четыре месяца и семнадцать дней.

– На редкость точно, – заметил он с некоторым сомнением.

– Уж в этом я уверена.

Кэйси нервно сжимала и разжимала пальцы.

Заметив это судорожное движение, он перешел к вопросам медицинским.

– Ты была у врача? Как себя чувствуешь, какое-нибудь недомогание, побочные явления?

– Да, у врача я была. – Она снова улыбнулась, успокоенная его деловитым интересом. – Я чувствую себя прекрасно, тошнота по утрам давно прошла. Мы до отвращения здоровы.

– И отец – здоров?

Она опять сжала руки.

– Да, полагаю, он тоже очень здоровый человек.

– Кэйси. – И он прикрыл ладонью ее беспокойно снующие пальцы.

– Каковы его планы относительно ребенка? Ты явно решила доносить дитя. Но вы, наверное, пришли к определенному соглашению относительно младенца?

– Нет, никакого соглашения между нами не существует.

Кэйси посмотрела ему прямо в глаза, и он почувствовал, что она несколько уязвлена таким вопросом.

– Я ему ничего об этом не говорила.

– Ты ему не говорила?

Это известие, казалось, поразило его больше, чем что-либо иное. На нее совсем непохоже, такое безответственное поведение.

– А когда ты собираешься ему об этом сообщить?

– А я не собираюсь, – голос ее слегка дрогнул.

Кэйси достала сигарету и стала рвать ее на мелкие кусочки.

– Кэйси, он имеет право знать. Это его ребенок.

– Нет! – стрельнула она взглядом. – Это ребенок мой. А что касается прав, пусть Джордан сам о себе позаботится.

– Я не узнаю тебя, Кэйси, – сказал он тихо.

– Пожалуйста. – Она покачала головой и смяла остатки сигареты в руке. – Ничего не говори. Я приняла такое решение не с наскока. Я думала об этом целые месяцы. Теперь я уверена, что приняла правильное решение. Моего ребенка не будут рвать на части только потому, что я и его отец когда-то наделали ошибок. Я знаю, что было бы, скажи я об этом Джордану.

Голос у нее задрожал, и ей пришлось замолчать, чтобы справиться с собой.

– Он бы предложил жениться на мне. Он человек честный и порядочный. А я бы отказалась, потому что не в силах…

Голос ее осекся, и она нетерпеливо стукнула маленьким кулачком по колену.

– Я не желаю жить с его чувством долга. А других чувств тут быть не может. Он непременно захотел бы обеспечить меня с финансовой стороны. Но мне это не нужно. Я способна заработать нам на нормальную жизнь. Были бы установлены правила посещений и встреч, и ребенок стал бы мотаться с одного побережья на другое, не зная, где его настоящий дом. А это несправедливо. Я этого не желаю. Ребенок принадлежит мне.

Доктор Бреннан взял руки внучки в свои и посмотрел на нее. Так они посидели немного.

– Ты любишь его отца?

Она поникла у него на глазах.

– О господи, да, люблю.

Кэйси опустила голову на стол и заплакала.

Дедушка дал ей выплакаться. Он не видел такого горя с тех пор, как она была ребенком. Он только держал ее руки в своих и ждал. Интересно, что за человек этот Джордан? Если она любила его, то почему плачет здесь одна. Если он подлец… но Кэйси не полюбила бы подлеца, да и, судя по ее словам, для таких предположений не было оснований.

Он попытался вспомнить, что она писала ему о своей жизни. Джордан, это, стало быть, тот писатель. Она работала с ним какое-то время в прошлом году. Книги у него хорошие, но чужая душа – потемки. Письма Кэйси были и восторженные, и счастливые, и одновременно странные. Но это как раз ей свойственно.

Наверное, надо было читать внимательнее, между строк. Ах, старый дурень! Вот теперь, и уже так долго, она мучительно решает самый важный вопрос жизни в одиночестве. Он давно не видел ее такой – растерянной, плачущей. И это было ужасно. Однажды ему пришлось отослать ее далеко от себя. И тогда она вот так же плакала, такая же растерянная и одинокая. Он тоже, помнится, думал, что решил все правильно. Для ее же блага. Когда жизнь снова наладилась и пыль улеглась, оно так в конечном счете и оказалось. Но тот проклятый промежуток времени, когда она жила вне дома, оставил неизгладимый след. И он был достаточно проницателен, чтобы понимать: ее теперешнее решение более всего продиктовано ее собственным опытом. Все, что он может ей сейчас предложить, это поддержку и любовь. А время, оно само поработает на них. Он полагал, что этого будет достаточно.

Кэйси перестала плакать. Она все еще не поднимала головы, отдыхая от слез. Она не плакала уже несколько месяцев. Она медленно выпрямилась и заговорила снова:

– Я его любила – я его и сейчас очень люблю. И это одна из причин, почему я поступаю именно так, – и вздрогнула. Ей было необходимо откровенно поговорить с кем-нибудь с той самой минуты, как она вышла из гостиной Беатрисы четыре месяца назад.

– Я расскажу тебе, и тогда, может быть, ты поймешь.

Говорила она теперь спокойно, бесстрастно, подробно. Когда она упомянула об Элисон, он сразу же подумал о сходстве их судеб, но продолжал слушать молча. И взорвался лишь тогда, когда она рассказала о последнем разговоре с Беатрисой.

– Так ты говоришь, что она тебе угрожала? – и старик вскочил, забыв о боли в спине. Он готов был драться.

– Не мне. – Кэйси взяла его за руку и встала. – Джордану и Элисон. Мне она ничего не могла сделать, ничего, что имело бы для меня хоть какое-то значение.

– Но ведь это шантаж, Кэйси. Примитивный, гадкий шантаж.

Его голос звучал резко и сердито.

– Тебе надо было сразу же пойти к Джордану и рассказать ему обо всем.

– А ты знаешь, что бы он сделал? – Кэйси повернулась к окну. – Он бы разбушевался, вот как ты сейчас. Устроил бы ужасную сцену, от которой больше всего пострадала бы Элисон. Ты думаешь, я могла сделать ее судьбу полем сражения? Ведь она еще маленькая девочка. Я знаю, что чувствуешь, видя снимки и свое имя в газетах и слушая все эти перешептывания у себя за спиной.

Глаза Кэйси были красноречивее слов. Слезы высохли.

– Поставь себя на мое место, дед. Ты ведь очень близко был ко всему этому много лет назад.

Он вздохнул и обнял ее.

– Кэйси, никогда не думал, что мне снова придется пройти через все это.

Да, ей необходимо было вернуться домой и снова почувствовать его большие, сильные и такие нежные руки. Он всегда стоял, как скала, и более надежной опоры у нее никогда не было.

– Я люблю тебя, дед.

– И я тебя люблю, Кэйси.

Он молча постоял, обнимая ее. И тут понял, что она уже не напоминает ивовый прутик. В ней появилась непривычная округлость. Это его потрясло. Она уже не была его деткой, но женщиной, которая носит в себе своего собственного будущего ребенка.

– До меня только сейчас дошло, – сказал он мягко, – что я скоро стану прадедушкой.

– И самым лучшим на свете, – тихо отвечала Кэйси.

– Ты останешься дома, пока ребенок не родится.

Кэйси вздохнула и стала успокаиваться.

– Конечно, я останусь.

Он отодвинул ее и деловито спросил:

– Витамины принимаешь?

– Да, доктор. – Кэйси усмехнулась и поцеловала его в щеку.

– И молоко каждый день?

Она поцеловала его в другую щеку.

– Как тебе нравится имя Брайен? Оно одинаково подходит и для мальчика, и для девочки. Брайен Уайет – хорошо звучит. Не напыщенно, но достойно.

– Ну, ты уже задаешь мне работенку.

– А еще вполне симпатично – Пол, – продолжала Кэйси, а он направился к холодильнику.

– Но для этого уж обязательно надо родить мальчика.

Кэйси глядела, как он наливает молоко в высокий стакан.

– А мы съедим что-нибудь из припасов миссис Оутс?

И развернула сверток.

– Это варенье из терна? – спросила она, подняв кувшин. – Люблю терновое.

– Ну и хорошо.

Доктор Бреннан подал ей стакан молока и улыбнулся:

– Можешь попробовать вместе с молоком, а потом я тебя осмотрю.

15

Не успела Кэйси оглянуться, как наступил июль. На лесистых полянах было полно цветов, а в кухне, на окне, распустилась герань. По ночам неустанно стрекотали сверчки. Она подолгу лежала без сна, прислушивалась к ним, а ребенок беспрерывно шевелился у нее в животе. «Он спешит, – думала она. – Или – они». Дедушка был уверен, что у нее будет двойня. Он всячески пытался уговорить ее поехать в больницу, чтобы узнать наверняка. Но она отказывалась. Ей хотелось, чтобы это оставалось тайной.

Она уже давно не могла спать крепким, глубоким сном, как раньше. Ребенок ей не позволял. Вернее, они не желали позволять. Кэйси без всяких исследований знала, что их двое. Ни один ребенок не мог быть таким активным. А так все объяснялось просто. Когда один спал, другой вовсю веселился. И живот был просто необъятный.

Кэйси приложила к нему ладони. «Я скорей всего не доношу до положенного срока, – размышляла она. – Близнецы, как правило, рождаются преждевременно».

Закрыв глаза, Кэйси снова стала прислушиваться к движению внутри ее, ей нравилось ощущать растущую в ней жизнь. Кэйси представляла, как они будут выглядеть. «Это мальчик и девочка, – думала она, – с каштановыми волосами мягкого, теплого оттенка и темно-синими глазами». Размышляя о цвете глаз, она вспоминала о Джордане.

Она слегка пошевелилась, почувствовав очередной, весьма чувствительный толчок, – определенно локотком. «Что это он делает? – удивилась она. – Сколько сейчас времени в Калифорнии? Еще достаточно рано, и Джордан, наверное, работает. Интересно, закончил он книгу?» Кэйси ужасно хотелось увидеть ее, наконец, на книжном прилавке, купить, принести домой и запереться с ней у себя в комнате. И опять вернуть себе все те часы, что они провели вместе в его кабинете. Она сбережет книгу для своих детей. Они никогда не узнают, что эту книгу написал их отец, но научатся восхищаться им. Они будут уважать писателя Джордана Тейлора.

Элисон. Нет, она не забывала об Элисон.

Кэйси перекатилась на спину. Она писала девочке, как обещала, но ее непредсказуемые метания по всей стране лишали Элисон возможности отвечать. «Но теперь я, наверное, скоро получу от нее письмо. Я уже почти два месяца не двигаюсь с места. И написала ей почти три недели назад».

Кэйси с трудом поднялась с постели и подошла к окну. Было жарко и душно. «Пожалуй, Элисон лучше забыть меня, – подумала она. – Вряд ли я могу пригласить ее сейчас. – И она погладила себя по животу. – Ну как ей все объяснишь, да еще чтобы Джордан ничего не узнал?»

Толчки в животе вроде бы прекратились. Кэйси подошла к постели, легла и заснула.

Доктор Бреннан смотрел, как Кэйси, стоя на коленях, полола грядки. Она просто цвела, и о ее физическом состоянии он не беспокоился. Она была олицетворением здоровья и силы. Она опять стала относиться к происходящему в жизни с обычной своей энергией. Он ею гордился.

Правда, сильно сомневался относительно мудрости ее решения, но она была совершенно уверена в своей правоте. Он подумывал снова поговорить с ней о Джордане, но решил подождать до родов. Спорить с нею сейчас было бессмысленно, да, пожалуй, и вредно. Больше всего сейчас следует заботиться о будущем ребенке. И его матери. А остальное решится позже.

– Не понимаю, зачем я посадила перуанские бобы, – пробормотала она, вырывая пробравшийся на грядку сорняк, – но мне нравится, какие они большие и круглые. Их, наверное, можно будет покрасить бронзовой краской.

Она уселась на пятки и отряхнула руки.

– А несколько помидоров уже созрело, – сказала она деду, – и ты сможешь славно поужинать ими и той кукурузой, которой Ллойд Крамер расплатился с тобой за свой аппендикс.

Кэйси заслонила рукой глаза от яркого солнечного света и улыбнулась деду.

– Да и сделка оказалась очень выгодной. Его аппендикс был в скверном состоянии.

– Ты ужасно расчетливый человек.

Кэйси протянула руку, и он помог ей подняться на ноги, она поцеловала его со своей обычной жизнерадостностью. Наконец старик видел перед собой свою прежнюю Кэйси. И это было замечательно.

– Как ты думаешь, надо полить огород? Дождя не было уже неделю.

Доктор взглянул на небо.

– Полить – вернейший способ его вызвать. Дождик явно не помешал бы. От жары ты не спишь по ночам.

– Не только от жары. – Кэйси похлопала себя по животу. – Не волнуйся, я не устала, – засмеялась она. – У меня энергии хватит на всех нас.

– Ты сегодня пила молоко?

– Смотри, моя морковь увядает, – ловко увильнула Кэйси от неприятной темы. – Надо бы полить.

– Я полью ее, когда спадет жара, – дед знал все ее ухищрения. – Иди и выпей молока.

– Меня вырвет, – пригрозила она.

– Тебе не удавалось провести меня с тех пор, как тебе исполнилось двенадцать.

Кэйси прищурилась. Она знала, что он точь-в-точь так же упрям, как она сама.

– Я сделаю на обед картофельную запеканку и ванильный крем. А молока я уже выпила достаточно.

– Растолстеешь.

– Куда уж больше!

И она поспешила в кухню, прежде чем дед успел что-либо ответить.

Кэйси сидела в кухне и чистила картофель. Перед ней уже возвышалась маленькая, но неуклонно растущая картофельная горка. Было что-то успокаивающее в этом простом, не требующем умственного напряжения занятии. Она как-то незаметно для себя начистила куда больше, чем они с дедушкой могли съесть за ужином. «У нас останется. Придется потом доедать целую неделю. Вот эта – последняя, – пообещала она себе. – Или же пригласим на обед соседей». Дверь открылась, но она, не взглянув, продолжала чистить и чистить.

– Можешь пригласить на обед парочку голодающих пациентов, – сказала Кэйси громко. – Я тут увлеклась. Знаешь, а в армии теперь картошку уже не чистят руками, ужасающее нарушение традиции. У них эти самые машины и…

Она, наконец, посмотрела на дверь и замерла с недочищенной картофелиной в руке.

Джордан смотрел, как бледность постепенно покрывает ее лицо. Он видел, как она потрясена и испугана. Этот страх заставил его сердце сжаться. Она уронила овощной нож, и ее руки нырнули под стол.

«Господи, милостивый боже, – думала она в отчаянии. – Что мне делать? Что я ему скажу?»

Он молчал и внимательно вглядывался в ее лицо. Волосы у нее стали длиннее, почти падают на плечи. Когда она успела стать прекрасной? Она всегда была хороша, привлекательна, незабываема. Но когда же она успела стать такой красивой? Он не мог отвести глаз от ее лица. Как долго он ждал! Как мечтал увидеть это лицо, светящееся радостью при виде него? Но сейчас оно выражало ужас, и в этом виноват он. Но еще не все пропало. Не может быть, что все пропало. Эти месяцы долгого, отчаянного ожидания не могли пройти бесследно.

Интересно, ее кожа такая же мягкая и гладкая, какой он ее запомнил? Отшатнется ли она, если он коснется ее? Он боялся всего и способен был только неотрывно смотреть на Кэйси.

Кэйси крепко сцепила руки под столом. Надо что-то сделать, что-то сказать. Она молчала, опасаясь, как бы не дрогнул голос:

– Привет, Джордан, – она улыбнулась, вонзив ногти в ладони. – Проездом?

Джордан сделал несколько шагов к ней, но их разделял стол. Стол мешал дотронуться до нее.

– Я несколько месяцев ищу тебя.

Слова прозвучали как обвинение. Нет, он не то хотел сказать. Он же поклялся себе, что будет спокоен, но спокойствие покинуло его в тот самый момент, когда она взглянула ему в глаза.

– Искал? – Кэйси ухитрялась каким-то образом говорить ровно, даже немного холодно. – Извини. Я немного путешествовала. Что-нибудь неладно с книгой? По-моему, никаких недочетов быть не должно.

– Прекрати! – закричал Джордан. «Господи, ну как можно сейчас на нее кричать?» – ужаснулся он, но остановиться уже не мог. Все, что помогало ему держаться все эти месяцы, рухнуло в тот же самый момент, когда он увидел ее снова.

– Я полгода жил в аду. Как ты можешь сидеть и смотреть на меня так, словно я сосед, забежавший перемолвиться словечком?

Он обогнул стол и, прежде чем она успела что-либо сказать, рывком поднял ее на ноги.

– Черт возьми, Кэйси…

И голос его замер, когда он увидел ее фигуру.

– О господи! – прошептал он, скользя взглядом сверху вниз и снова вверх, к ее лицу.

– Ты беременна?

– Разве ты не видишь?

Пальцы его разжались. Он отпустил ее. Он смотрел на нее так, словно видел в первый раз.

– Ты… – и покачал головой, почти задохнувшись. – Ты носишь моего ребенка и ничего мне об этом не сказала.

Она отступила на шаг.

– Это мой ребенок, Джордан. Я никогда тебе не говорила, что он твой.

Но она не успела дух перевести, как он уже крепко прижимал ее к себе. В глазах пылала ярость.

– Погляди на меня, – процедил он сквозь зубы. – Погляди и скажи, что этот ребенок не мой.

Снова в ее глазах мелькнул страх, и он отпустил ее. Ну почему он совершает опять ту же самую ошибку, из-за которой ее потерял? Джордан отвернулся, стараясь взять себя в руки. Он просто не готов к такому повороту событий. А как он мог быть готов? Джордан молчал, стоял спиной к ней, пытаясь найти в себе силы, чтобы говорить спокойно.

– Ради бога, Кэйси, – сказал он тихо, – как ты могла скрыть это от меня? Независимо от того, что ты ко мне чувствуешь, я имею право знать.

– Я думаю только о правах ребенка, Джордан. – В ее голосе звучало холодное отчаяние. – И мне нет дела до твоих.

Он снова взглянул в ее лицо, готовый умолять, если понадобится. Он уже давно спрятал гордость в карман.

– Не отталкивай меня, Кэйси, пожалуйста.

Он дотронулся до нее, но, почувствовав, как она вся оцепенела, уронил руку. Он собирался высказать ей многое, когда нашел ее наконец, но сейчас, из сотни слов, остались только эти:

– Я люблю тебя.

– Нет! – И она в ярости влепила ему пощечину. – Не смей мне говорить этого! Не смей говорить мне это сейчас!

Глаза ее, мгновение назад сухие, затуманились готовыми пролиться слезами.

– Я бы все на свете отдала, чтобы услышать эти слова полгода назад. Все! Но вместо этого ты мне оставил записку и чек за услуги, словно я…

– Нет, Кэйси. Ты не можешь думать, что…

И он опять дотронулся до нее, а она снова оттолкнула его.

– Я мало с кем спала, и ты, конечно, удивлен этим, да? – Она закрыла лицо ладонями, чтобы он не видел ее слез. – Но никто мне за это не платил, кроме тебя.

– Кэйси, как ты могла так меня понять?! – Он был потрясен. – Выслушай меня. Все совсем не так.

– Мне не нужны твои объяснения. – Она отвернулась и, мотая головой, как безумная, повторяла снова и снова. – Я хочу, чтобы ты уехал. Я хочу, чтобы ты уехал. – Вдруг она резко повернулась, открыв лицо и закричала: – Оставь меня в покое.

– Как я могу это сделать? Неужели ты не понимаешь?

– Я ничего не хочу понимать. – Она сделала несколько глубоких вздохов. – Не испытываю в этом потребности.

Кэйси опять стояла к нему спиной и говорила совсем спокойно.

– Извини, что я ударила тебя. Я никогда ни с кем так не поступала.

– Кэйси, пожалуйста. – Он нежно коснулся ее плеча. – Просто сядь и послушай, что я скажу. Ты меня когда-то любила. И я не могу сделать вид, как будто этого не было, и просто взять и уйти.

Она не двигалась. Не отвечала. Ее как будто не было здесь совсем. Джордан на секунду подумал, что, пожалуй, он опоздал. И все же, все же…

– Ты только выслушай меня. А потом, если ты этого захочешь, я уйду.

– Хорошо. – Она села на стул. – Я тебя выслушаю.

Боже, но он не знал даже с чего начать. Куда подевались все слова? Писатель, философ, психолог – дурак набитый, и ничего больше.

– Когда я проснулся в то утро… – он замялся. Мысли беспорядочно метались в голове, чувства разрывали сердце. Кэйси носила его дитя. И вот сейчас она сидела перед ним, сложив руки на животе, и как будто защищала от него то, что принадлежало и ему.

– Когда я проснулся, – продолжал он, – то готов был себя возненавидеть. Я вспомнил, как ворвался к тебе. Вспомнил все, что сказал тебе, что сделал. Ты еще спала. И я оставил записку, решив, что ты не захочешь меня видеть.

– Почему ты так думал?

– Боже милостивый, Кэйси, я же… – он полгода пытался переварить свой поступок, а теперь ему надо было выразить это словами. – Ведь я изнасиловал тебя, – произнес он наконец с огромным трудом. – Я проснулся и увидел царапины на твоих руках.

Джордан отвернулся. Он подошел к окну и схватился за подоконник, казалось, сейчас Джордан разломает его на куски.

– И я буду жить с этим воспоминанием всю мою жизнь.

Кэйси немного помолчала. Он честный, порядочный человек. Действительно, каково ему было все это время. Невыносимо сознавать, что ты способен на такой ужасный поступок. Бедный Джордан. Она была тогда в таком состоянии, что из-за своей боли не почувствовала его боль. Когда она прочла записку, то увидела в ней то, что хотела увидеть. Ей нужно было лишнее подтверждение своих страданий. Она могла бы уехать, так и не развернув бумагу.

– Джордан. – Она подождала, пока он не повернулся к ней. – То, что случилось той ночью, – далеко не изнасилование. Я могла тебя остановить, я могла продолжать сопротивляться. Но ты помнишь, я поступила иначе.

– Да какая разница! – Он подошел к ней. – Я был пьян и с ума сходил от злости. Я не помнил себя и бог знает что мог натворить. Может, как раз оттого, что ты перестала сопротивляться, зверь во мне уснул вновь.

Он замолчал, не сводя с нее глаз.

– Думаю, ты должна знать, что в ту ночь я собирался просить тебя выйти за меня замуж.

Джордан увидел в ее глазах потрясение, но всего на секунду, потому что она закрыла глаза. И дальше слушала его так, не открывая глаз.

– Когда я приехал домой после встречи с Гарри и узнал, что ты уехала, я просто не поверил. Это было чудовищно. Потом я разозлился. Так было легче. Ты перевернула мою жизнь, ты вновь заставила меня чувствовать, но, когда ты стала для меня всем, ты ушла. И мне хотелось ответить тебе тем же. Хотелось, чтобы ты тоже страдала.

Она все еще сидела, закрыв глаза, а он, всматриваясь в ее лицо, говорил:

– Несколько недель, тех первых недель, после того как ты вошла в мою жизнь, я убеждал себя, что не могу любить тебя по-настоящему. Слишком быстро – для настоящей любви. Меня тянуло к тебе, но я все уговаривал себя, что так не бывает. Если бы я не был таким дураком, я бы тебя не потерял. Ты была свободна и поступала как хотела. Я принимал твои бесценные дары и боялся слишком много дать тебе взамен.

Кэйси открыла глаза.

– Все равно, нам слишком многое мешает даже сейчас, Джордан. Пожалуйста, не говори больше ничего.

– Но ты обещала выслушать меня. Я не сказал тебе всего.

Он видел, что она снова прикрыла руками живот. «Что плохого я могу сделать нашему ребенку, – подумал он. – Что она напридумывала себе?» Но он все равно продолжал, в отчаянной попытке все исправить:

– После нашей последней ночи, когда ты ушла, я старался тебя позабыть. Я убеждал себя, что ты мне лгала. Я говорил себе, что ты играла мной. А потом я вспоминал, как ты смотрела на меня, когда впервые призналась мне в любви, и все начиналось сначала. Ты уехала, потому что я не мог дать тебе того, что ты хотела. Я догнал тебя и нанес тебе душевную рану, потерял свой последний шанс.

– Джордан, что сделано, то сделано. Не надо.

– Я попытался жить без тебя.

Он сел на корточки перед ее креслом, так что их глаза были почти на одном уровне.

– Но жизнь моя стала бесцветной. Ты унесла с собой все краски бытия. И я стал тебя искать.

– Стал искать? – повторила Кэйси.

– Первое твое письмо Элисон получила из Монтаны. Я помчался туда и узнал, что ты уехала тремя днями раньше. Всего три дня. Какая малость! А я опять потерял тебя. Ты не оставила никакого адреса. Я бестолково метался туда-сюда, хотел было нанять сыщика, но потом вспомнил…

Он опять сделал паузу и встал.

– Я подумал, что ты должна сейчас чувствовать, и вернулся обратно, молил небо, чтобы ты снова написала Элисон.

Джордан провел рукой по волосам, вновь переживая былое отчаяние.

– Каждый раз, как Элисон получала письмо, я старался нагнать тебя. Однажды мы разминулись всего на пять часов. Тогда я думал, что сойду с ума. Я понимал, что не могу все время оставлять Элисон. Я начал думать, отныне жизнь моя будет состоять из вечной погони за тобой. А потом пришло это письмо. Ты писала, что собираешься несколько месяцев пожить у дедушки. Элисон не помнила себя от радости. Разлуку с тобой она переживала очень тяжело.

Кэйси судорожно сжала руки в кулаки.

– Не надо об этом.

– Извини. – Он взял ее руку в свои и стал тихонько поглаживать.

– Как только она получила письмо, она сразу же захотела поехать к тебе, повидаться. Она говорила, что ты ее приглашала.

– Да, приглашала.

Кэйси отняла руку. Она еще не могла позволить ему прикасаться к себе. У нее не хватит сил отослать его, если ее тело вспомнит его прикосновения.

Джордан посмотрел на свою руку, словно не мог понять ее назначения, и сунул в карман.

– Я не хотел оставлять ее на попечение матери, даже на несколько дней. И сказал, что мы поедем вместе.

– Так Элисон здесь? – Кэйси невольно просияла. – Где она?

– Здесь, совсем недалеко. – Джордан почувствовал зависть. Улыбка предназначалась Элисон, а не ему.

– Я хотел увидеться с тобой наедине. Она в гостинице. Там живет семья с двумя детьми, которые с ней подружились. Она надеялась, что я привезу тебя к ней.

Кэйси покачала головой.

– Я не могу поехать, но очень бы хотела повидать Элисон. Ты привезешь ее сюда?

Джордана опять кольнуло в сердце. Он проигрывал свою битву за Кэйси и был бессилен это предотвратить.

– Конечно, если ты хочешь. Остаток лета мы используем, чтобы подыскать себе дом.

– Зачем? Какой дом?

Он должен был о чем-то говорить, все равно о чем, лишь бы удержаться, чтобы не умолять ее.

– Да вот как раз перед Рождеством я решил, что Элисон надо уехать из нашего дома, подальше от моей матери. Девочка в этом просто нуждалась. Я уже подготовил все бумаги, по которым передавал матери права наследства. Нам не нужен такой огромный дом. Я сказал Элисон, что мы будем вместе искать, где поселиться. Конечно, постараемся осесть на новом месте к началу занятий в школе.

Джордан сдерживался изо всех сил. Снова повернувшись к ней, он со страстью сказал:

– Только не проси меня уйти, Кэйси, теперь, когда я, наконец, тебя нашел. Не отворачивайся от меня. Ты не можешь меня прогнать, прогнать от себя и от нашего ребенка.

– Моего ребенка, – поправила Кэйси и встала. «Она будет сильнее стоя», – решила она.

– Нашего ребенка, – упрямо не сдавался Джордан. – Ты не можешь изменить этого. У ребенка есть отец и мать. Если ты не хочешь подумать обо мне, подумай о ребенке.

– Я и думаю о нем! – она прижала ладони к вискам. Может быть, это снимет напряжение. – Я не ожидала, что ты сюда приедешь. Не ждала твоей любви. Но я знала, что мне надо делать.

– Я же приехал. Я здесь. – Джордан ласково обнял ее за плечи. – И я люблю тебя. Всем сердцем.

– Нет. – Кэйси поспешно отступила назад, качая головой. – Не прикасайся ко мне.

Глаза ее были закрыты, поэтому она не видела, как Джордан на нее смотрит.

– Я уже решила, что мне делать и как жить. Я не могу позволить себе думать о тебе, о нас. Я должна все помыслы отдать ребенку. Я не могу подвергать его всяким экспериментам.

– Экспериментам? – начал было Джордан, но она его перебила.

– Я не хочу, чтобы его возили с одного побережья на другое. Он должен знать, где его дом. Никто не будет рвать его на части. Я этого не позволю. На этот раз все решаю я сама.

Кэйси уже рыдала, закрыв лицо руками. И он не знал, как ее утешить.

– Это мой ребенок. Это не имущество, которое можно разделить пополам. Она может постараться отнять его у меня. Я потеряла тебя. Я потеряла Элисон, но ребенка я не уступлю. Это меня убьет. Я никогда не скажу, что он твой. Твоя мать не сможет отобрать у меня ребенка!

– О чем ты говоришь? – он, забыв обо всем, схватил ее руки и отвел ладони от лица. – О чем ты?

Кэйси не отвечала, только дышала часто-часто. Казалось, она сейчас даже не помнила о вырвавшихся у нее словах.

Джордан прищурился. Глаза у него стали совсем узкие, как щелки.

– Моя мать имела какое-нибудь отношение к тому, что ты уехала? – спросил он очень настойчиво.

Кэйси хотела отрицательно замотать головой, но ее остановил его взгляд.

– Ты все равно не умеешь врать, так что и не пытайся. Что она тебе сказала? Что она сделала?

Кэйси не отвечала. В ее глазах снова появился страх, но на этот раз он знал, что не он причина этого страха.

– Ты мне расскажешь все сейчас же и во всех подробностях, – сказал он очень спокойно и уверенно. – Что между вами произошло?

– Очень хорошая мысль, – проговорил доктор Бреннан, входя в кухню. Джордан посмотрел на него, но руку Кэйси не выпустил. Никто не помешает ему узнать всю правду.

– Незачем прибегать к дубинке, сынок, – сказал он, улыбаясь Джордану. – Я ей говорил, как только она явилась домой, что она должна была все тебе рассказать.

– Дед, не вмешивайся.

– Не вмешивайся! – возмущенно повторил он. – Ты всегда была дерзка на язык.

– Дед, ну пожалуйста. – Кэйси вырвала свою руку из ладоней Джордана. – Тебе нужно держаться от этого подальше.

– Черта с два! – рявкнул он на внучку. – Этот человек имеет право знать, что происходило за его спиной. Все, Кэйси, твоя игра в одиночество кончилась. Я все ему выложу.

Она затрясла головой.

– Ты забываешь об Элисон.

– Кэйси, он позаботится об Элисон. Любому дураку это ясно. Так ты ему сама обо всем расскажешь или предоставишь это мне?

– Лучше вы, – обратился Джордан к доктору Бреннану. – Мне нужна вся правда.

– Разумно. А ты, Кэйси, сядь и помолчи, – приказал дедушка.

– Нет, я не хочу.

– Кэтлин, сядь!

Она было подняла подбородок при таком резком тоне, но привычка долгих лет повиноваться старику взяла верх.

– Ладно, Джордан, – начал доктор, – это не очень приятный разговор. Может, тоже сядешь?

– Нет, – резко сказал Джордан, но тут же взял себя в руки. – Нет, спасибо, я постою.

– А я сяду. Стар становлюсь.

Доктор Бреннан удобно устроился в кресле.

– Твоя мать, Джордан, поставила Кэйси перед выбором, – начал он, – полагаю, она превосходно разбирается в характерах людей, потому что, разумеется, заранее знала, какой выбор сделает Кэйси.

– Пока ничего не понимаю.

– Ну ладно, скажу напрямик. Твоя мать пригрозила, что по суду отнимет у тебя опекунство над Элисон, если Кэйси сию минуту не соберет свои вещи и не исчезнет, не попрощавшись.

– Отсудит опекунство… – Джордан взъерошил волосы. – Но ведь это безумие. Ей не нужна Элисон, да и в любом случае для предъявления иска не было никаких причин.

– Я уже сказал, что она настоящий психолог, – и доктор Бреннан взглянул на внучку. Джордан, нахмурясь, проследил его взгляд и вдруг почувствовал, что силы его оставляют.

– Господи, боже. – Он усталым жестом потер лицо. – Полагаю, она все узнала о детстве Кэйси. Но Кэйси должна была сказать мне.

Джордан снова спокойно взглянул на доктора.

– Я бы никогда не позволил своей матери безнаказанно угрожать ей.

– Да, – согласился с ним доктор Бреннан, – но Кэйси не хотела рисковать спокойствием двух людей, которых она полюбила. Твоя мать пообещала судиться с тобой по обвинению в аморальном поведении.

– Дедушка, – прошептала Кэйси.

– Нет, все так все, Кэйси, все и сразу. – Он опять повернулся к Джордану, – она предложила ей заплатить за молчание. Вот в этом заключалась ее единственная ошибка.

Над кухонной раковиной было окошко, и Джордан взглянул туда, на горы, потом подошел поближе и высунулся из окна.

– Да, трудно с этим справиться, – сказал он хрипло. – Я знал, что она способна на многое, но этого от нее никак не ожидал. Я благодарен, что вы мне все рассказали.

Раньше он думал, что уже познал самый яростный гнев, самую невыносимую боль. Но, оказывается, он ошибся. И теперь он далеко не был уверен, какое из этих чувств сильнее.

– Я сам переговорю со своей матерью. Доктор Бреннан, вы можете быть в этом уверены.

– А я и уверен.

Бросив взгляд на Кэйси, дедушка встал.

– Пойду поливать огород.

Он ушел, и в кухне воцарилось молчание.

Кэйси глубоко вздохнула. Все высказано, все ясно. И говорить больше не о чем.

– Надо приготовить чай. – Она встала и включила чайник.

– Кэйси, у меня нет слов, я не знаю, как искупить все, что было.

– Но ты не виноват, Джордан.

И Кэйси открыла дверцы буфета.

– Чай будет травяной. Дед не позволяет мне ничего возбуждающего.

– Кэйси, пожалуйста, помолчи немного.

Она остановилась и взглянула ему прямо в лицо. Джордан понял, что должен высказать ей все очень быстро и убраться восвояси, пока еще держится на ногах.

– Во-первых, я тебе обещаю, что моя мать никогда и на шаг не подойдет к нашему, извини, твоему ребенку.

У него сжалось сердце, потому что, говоря это, он отказывался от своих отцовских прав.

– Я сам никогда не стану предъявлять никаких требований. Я обеспечу тебе финансовую поддержку, если ты ее примешь. И я пойму тебя и не буду настаивать, если ты от нее откажешься.

– Джордан…

– Нет, помолчи пока, я еще не все сказал.

Быстрее, быстрее, пока он еще в силах, в темпе и толково. И бежать!

– Ребенок твой, твой совершенно. Я даю тебе слово, что никогда ничего не потребую. Я знаю, как много для тебя значит Элисон, и я оставлю ее у тебя на те несколько дней, что буду отсутствовать, улаживая дела с матерью.

– Но это не имеет никакого значения, Джордан.

– Это имеет значение для меня! – Он поднял руку, словно предупреждал себя, что нельзя терять самообладания.

– Когда мы с Элисон устроимся на новом месте, я сообщу твоему дедушке наш адрес. Единственное, я хочу знать, когда родится ребенок и что с вами все в порядке.

Эти его слова меняли все просто на глазах. То, что было важным час назад, теперь казалось полнейшей бессмыслицей. Люди, любящие друг друга, должны быть вместе.

– Джордан, – начала она и внезапно вскрикнула, приложив руку к животу.

– Что такое? – Он в панике схватил ее за плечи. – У тебя боли? Это ребенок? О господи, мне вообще не надо было приезжать. Я не должен был тебя волновать. Я позову дедушку.

– Это необязательно, – улыбнулась Кэйси. – Просто ребенок брыкается, вот и все. Такой подвижный.

Джордан взглянул вниз и медленно приложил ладонь к ее животу. Под ней неторопливо шевелилась новая жизнь. И он поразился этому простому чуду. Там росла часть его плоти, часть плоти Кэйси. Они вдвоем создали новое человеческое существо. И он почти ощущал контуры крошечной ступни, которая толкалась в его ладонь.

Он поднял глаза. Они были полны слез и просветленной почтительной радости.

Она положила свою ладонь на его.

– Тебе не дано знать, какой он прыткий.

Он сжался от мгновенно пронзившей его боли и сильно побледнел. Это первая и последняя встреча с его собственным ребенком. Больше он никогда не сможет прикоснуться к любимой женщине. Кэйси успела уловить перемену в его настроении. Джордан отвернулся и направился к двери.

«Не дай ему уйти!» – забило молотом сердце в ее груди. «Не будь дурочкой. Ты рискуешь», – предупредил рассудок. «Ну и рискни», – возразило сердце. Боже, вечные споры сердца и разума, недолго и свихнуться. Пора прекратить это раз и навсегда.

– Джордан! – окликнула она, прежде чем он коснулся дверной ручки. – Не уходи! – А когда он повернулся, она была уже на середине кухни. – Ты нам нужен. – И она обняла его за шею. – Ты нужен мне.

Ему очень хотелось броситься к ней, но он сдержался.

– Кэйси, ты мне ничего не должна. И я не хочу…

– Заткнись и поцелуй меня. Слишком много слов. Ты так давно меня не целовал.

Она прильнула к его губам, и он застонал от счастья и облегчения.

– Я тебя люблю. – Он осыпал ее лицо градом поцелуев. – Я каждый день буду это повторять. Слышишь? Я тебя люблю.

– Да ты как следует целуй, покрепче, – прошептала она. – Нашим детям ты не повредишь.

Он прижал ее к себе, упиваясь ее ароматом, ее теплом. Она его! Наконец-то она целиком принадлежит ему!

– Детям? – внезапно встрепенулся он, слегка отпрянув. – Детям?

– А разве я не сказала, что это двойня?

Джордан негромко и удивленно рассмеялся.

– Нет, не сказала.

Он прижал ее к себе изо всей силы. Ему казалось, что теперь он ощущает биение двух жизней внутри ее.

– Да нет, ты ничего не сказала. Ну как же я мог жить без тебя целых полгода? Да разве это была жизнь?! – ответил он сам на собственный вопрос. – Я только сейчас и начинаю жить.

И он поцеловал ее с такой страстью, словно пытался наверстать упущенное за полгода этим одним поцелуем.

Он опять слегка отодвинул ее от себя и взглянул на нее пронзительно и нежно.

– Я неразрывно связан с тобой, и теперь я хочу этого, Кэйси.

– Мы связаны навсегда, и это прекрасно! – Она растворилась в его объятиях, о которых тосковала все это время.

Эпилог

От огня, пылающего в камине, в гостиной было уютно и тепло. Снаружи белели сугробы в два фута высотой, и снег все падал. Кэйси сунула последний подарок под елку и постояла немного в восхищении. С верхушки до крестовины елка была густо увешана бусами из попкорна. Кэйси усмехнулась, вспомнив, какой беспорядок царил в кухне, когда они их низали. Ей по-прежнему очень нравился беспорядок.

Нагнувшись, она взяла из-под елки коробку со своим именем на крышке и стала вертеть ее в руках, пытаясь определить содержимое.

– Мошенничаешь, да? – спросил Джордан с порога, и она быстро выпрямилась.

– Ничего подобного. – Она ждала, когда он подойдет и обнимет ее. – Только пробую угадать. А это не считается. Так всегда делается на Рождество.

– Это ваш научно обоснованный тезис, доктор Тейлор?

И он ткнулся губами в ее шею, отыскивая любимое местечко.

– Очень даже обоснованный. Как подвигается книга?

– Прекрасно. У меня замечательная героиня. – Он отодвинулся, чтобы получше ее видеть. Кэйси сияла от радости. Может быть, причиной был канун Рождества?

– Я люблю тебя, Кэйси. – Джордан нежно ее поцеловал. – И я горжусь тобой.

– С чего бы это? – Она сомкнула руки у него на шее. – Мне требуются очень конкретные комплименты. Итак?

– Потому что ты защитила диссертацию и получила степень доктора, потому что держишь на своих плечах семью и создаешь замечательный уют в доме.

– И, разумеется, все это одна, без посторонней помощи.

Она обхватила ладонями его лицо.

– Джордан, ты ужасно милый. Я без ума от тебя. – Она прижала его к себе, и их губы встретились. Уже через мгновение оба горели почти нестерпимым желанием. Радость и страсть смешались воедино.

– Снег идет, – проговорил Джордан.

– Я заметила. – Кэйси тихо вздохнула, когда его губы скользнули по ее шее.

– У нас много дров.

– Ты так прекрасно их колешь. На меня это всегда производит большое впечатление.

И она опять его поцеловала.

– А в погребке есть вино.

Желание бушевало и рвалось наружу, требуя немедленного удовлетворения. Его страсть к ней не ослабевала с течением времени. И он сунул руку ей под рубашку.

– А ты помнишь, о чем мы мечтали под Рождество два года назад и что казалось нам фантазией?

– М-м-м. – Кэйси прижалась к нему теснее. – Чтобы нас занесло снегом в доме, где есть дрова, вино и мы с тобой.

Переваливаясь, в комнату вбежал кокер-спаниель, а за ним топали два малыша, едва начавшие ходить.

«Спасайся, кто может», – подумала улыбаясь Кэйси и положила голову Джордану на плечо.

– Брайен, Пол! Идите обратно! – Элисон вбежала в комнату следом за ними. – Не дразните Максвела, хорошие мальчики так себя не ведут.

Но близнецы уже копошились на полу, зажав собаку между собой. Элисон оставалось только вздыхать и укоризненно покачивать головой.

Джордан наблюдал, как его дети выражают свое обожание многострадальному кокеру. Он обнял Кэйси за плечи.

– Нет, они просто великолепны, – сказал он вполголоса, – и я не перестаю удивляться тому, какие же они замечательные.

– И такие воспитанные, – заметила Кэйси, когда Брайен пихнул Пола, чтобы поудобнее схватить собаку за шею. А Элисон, воркуя, вмешалась в схватку в роли рефери.

Джордан засмеялся и снова взглянул Кэйси в глаза.

– Между прочим, о той старой фантазии…

– Я жду тебя в полночь, – прошептала она, – именно здесь.

– С тебя – вино, а я захвачу дрова.

– Заметано.

Дети расшумелись. «Сегодня нам не удастся поговорить», – подумала Кэйси. Но ей самой хотелось опуститься на четвереньки и принять участие в игре.

– И еще одно, – сказала она и одарила его бесхитростной улыбкой.

Он удивленно на нее посмотрел, а она шепнула ему из губ в губы:

– У нас будет еще ребенок, а то и два, – успела она произнести, прежде чем он крепко ее поцеловал.

Я выбираю тебя

Пролог

Джеймс Слейдермен хмуро глядел на носок собственного ботинка. Сегодня утром его в постели настигло распоряжение комиссара полиции Додсона, с тех пор Джеймс и хмурился. Выпустив изо рта длинную струю дыма, Слейд – так привычно сокращали его длинную фамилию приятели и сослуживцы – раздавил сигарету в керамической пепельнице. При этом он почти не двинулся с места. Ждать так ждать – сэкономим энергию.

Прошлой ночью он вот так просидел более пяти часов в темном, холодном автомобиле недалеко отсюда, в районе, где надо беречь не только кошелек, но и спину. Скука смертная, да еще и все зря. Наблюдение не дало никаких результатов. Слава богу, Слейд не новичок. Не новичок. Это только в кино бывает все сразу да еще и красиво. На деле работа полицейского состоит из бесконечного выслеживания, невыносимо скучного ожидания, бумажной работы и нескольких моментов откровенного насилия. И все же Слейд предпочел пять часов никчемной слежки этим двадцати минутам, в течение которых он торчит в приемной комиссара полиции. Запах полироли с лимонной отдушкой дополнился после его прихода ароматом виргинского табака. Монотонно, деловито постукивали клавиши машинки – секретарша комиссара что-то печатала.

«Какого дьявола ему надо?» – вновь задал себе вопрос Слейд. На протяжении всей своей службы он старательно избегал внутренних интриг, самой мысли кого-то подсиживать, чего-то добиваться с помощью нечистоплотных уловок. Да и вообще не любил он лишние встречи с начальством.

Комиссар полиции Додсон был старым знакомым его отца. Они сотрудничали когда-то, на заре молодости, но еще в молодости их пути разошлись: один нашел себе нишу в управлении делами, другой всегда жаждал действовать непосредственно на улицах города. Капитан Томас С. Слейдермен был погребен со всеми почестями, которых удостаиваются после двадцати восьми лет службы в департаменте госбезопасности, но и смерти при исполнении долга. Додсон был на его похоронах. Снова и снова перебирая в памяти подробности, Слейд припомнил, что комиссар полиции выразил сочувствие вдове и младшей дочери погибшего. Он сказал то, что следует говорить в подобных случаях, и сыну. Возможно, он ощущал некую личную утрату.

И еще был случай однажды, когда Слейд и Додсон встретились один на один. Слейд тогда лежал в госпитале, выздоравливая после огнестрельной раны. Визит к нему, рядовому сыщику, комиссара полиции вызвал взрыв сплетен. И все это было крайне неприятно Слейду.

А теперь новость о его встрече со стариком распространится по всему полицейскому участку. Слейд еще больше помрачнел. Даже оскалился от злости. Может, он в чем-то нарушил субординацию, вдруг он… – и тут же яростно одернул себя: что это он, как школьник, которого директор вызвал к себе на расправу.

К черту все, решил Слейд и приказал себе расслабиться. Сидеть было мягко – пожалуй, слишком мягко, и сиденье коротковато для него. Чтобы стало удобнее, Слейд откинулся на спинку, вытянул подальше длинные ноги и полуприкрыл глаза. После сегодняшней «встречи» ему опять предстоит слежка. Если все сойдет гладко, потом он будет свободен несколько вечеров. Он проведет их за пишущей машинкой. Если повезет и он сумеет поработать целый месяц без перерыва, то закончит роман. И, забыв об окружающем, он мысленно погрузился в главу, над которой работал.

– Сержант Слейдермен?

Раздраженный, что помешали, Слейд поднял взгляд, и постепенно выражение его лица прояснилось. Зачем зря потратил столько времени, созерцая пол в приемной, когда на секретаршу смотреть гораздо приятнее? Он улыбнулся, удивляясь, как это он так оплошал.

– Комиссар полиции ждет вас.

Секретарша тоже улыбнулась, пожалев, что этот странный полицейский сидел здесь и ждал в угрюмом молчании. При взгляде на такое лицо вздрогнуло бы любое женское сердце – немного узкое, худощавое, смугловатое – наследие итальянских предков с материнской стороны. Жесткая складка губ придавала лицу необходимую мужественность. Кроме того, улыбка его была столь многообещающей. «Черные волосы и серые глаза – сочетание, перед которым невозможно устоять, – подумала она, – особенно если волосы густые и немного непокорные, а глаза с поволокой и таинственные. Интересно, как бы свести с ним знакомство». Она не сводила с него взгляда, пока Слейд распрямил свое длинное гибкое, как у хищника, тело.

Следуя за ней к двери кабинета, Слейд обратил внимание на то, что на безымянном пальце у нее нет кольца, и лениво подумал, что, пожалуй, после стоит узнать номер ее телефона. Эта мысль затаилась до поры на задворках сознания. В кабинете комиссара полиции она была бы неуместна.

На правой стене висела литография с картины Перильо: одинокий ковбой верхом на пегом пони. Левая стена была завешана фотографиями в рамках, приказами и дипломами. Если Слейду такое смешение и показалось странным, то виду он не подал. У окна стоял стол мореного дуба. На нем аккуратными стопками лежали дела, золотая ручка и набор карандашей, а также рамка с тремя ободками. За столом сидел Додсон, темноволосый, аккуратный, небольшого роста человек, который, по мнению Слейда, всегда скорее походил на приходского священника, чем на нью-йоркского комиссара полиции. У него были спокойные бледно-голубые глаза и здоровый красноватый цвет лица. В волосах белели отдельные седые пряди. А в общем и целом Додсон напоминал снисходительного дядюшку. Только жесткие линии, бороздящие лицо, не наводили на мысль о добродушии.

– Сержант Слейдермен. – Додсон жестом указал Слейду на стул и улыбнулся. «Сложен, как отец», – мимолетно подумал он, глядя, как Слейд садится. – Я заставил вас ждать?

– Немного.

«Да, совсем как Том», – снова подумал Додсон, подавляя улыбку. По слухам, Слейдермена-младшего по-настоящему интересовал литературный труд, а не полицейская служба. Том, конечно, всегда возражал, насколько помнилось Додсону, утверждая: «Мой парень истинный полицейский, весь в меня. И чертовски хороший полицейский». В данный момент Додсон именно на это и рассчитывал.

– Как семья? – спросил он по ходу дела, не сводя со Слейда странных бледно-голубых глаз.

– Прекрасно. Благодарю, сэр.

– Дженис нравится в колледже?

И предложил Слейду сигару. Но тот отказался, и Додсон закурил в одиночестве. Слейд выждал, пока не запахло острым тяжелым дымом, прежде чем ответить. «Интересно, – размышлял он в паузе, – откуда Додсону известно, что его сестра учится в колледже?»

– Да, ей нравится.

– А как писательские дела?

Слейду пришлось призвать на помощь всю профессиональную выучку. Вот это осведомленность! Можно подумать, Додсон у него под столом сидел, когда он печатал. Взгляд Слейда остался ясным и твердым:

– Продираюсь помаленьку.

«Времени для пустых разговоров больше нет, – подумал Додсон, стряхивая пепел. – Парень явно рвется уйти». Но звание комиссара полиции давало Додсону преимущество. Он опять медленно затянулся и посмотрел, как кудрявый клуб дыма лениво поднимается к потолку.

– Я читал ваш рассказ в «Миррор», – продолжал Додсон. – Очень хорошо написано.

– Спасибо. – «Что ему нужно, черт возьми?» – терялся в догадках нетерпеливый Слейд.

– А с романом, похоже, не все ладится?

На мгновение и почти незаметно Слейд прищурился:

– Да, есть некоторые проблемы.

Отодвинувшись к самой спинке кресла, жуя кончик сигары, Додсон изучал человека напротив. «Все-таки очень похож на Тома, – размышлял он. – И лицо такое же узкое, одновременно умное и жесткое. Интересно, а улыбка у сына столь же обезоруживающая и очаровательная, как была у отца? Но глаза материнские – темно-серые и задумчивые, умело скрывающие то, что творится в душе.

Впрочем, имеется еще и личное дело, – продолжал размышлять Додсон. – Сын, возможно, не такой блестящий коп, каким был отец, но очень старательный и дотошный. И, благодарение богу, не такой импульсивный. После нескольких лет службы в силах безопасности, из которых три года он занимается расследованием убийств, Слейда можно считать вполне закаленным и опытным сотрудником. Ведь если тайный полицейский агент к тридцати двум годам не набрался опыта, считай, что он уже мертвец». У Слейда была репутация работника хладнокровного, даже, пожалуй, чересчур. Но если он арестовывал преступника, его никто не мог упрекнуть в поспешности. А Додсону совсем не нужен был сотрудник, который сам нарывается на неприятности.

– Слейд, – и он позволил себе слегка улыбнуться, – ведь вас так называют, да?

– Да, сэр. – Его покоробило от неуместной, на его взгляд, фамильярности, а улыбка только усилила подозрения.

– Уверен, что вы слыхали о судье Лоренсе Уинслоу.

Слейд мысленно открыл нужное досье:

– Председатель Апелляционного суда, потом был избран главным судьей Коннектикутского верховного суда примерно пятнадцать лет назад. Умер от сердечного приступа четыре или пять лет назад.

«Факты и цифры, – подумал Додсон, – мальчик на ветер слов не бросает».

– Он также был чертовски хорошим адвокатом и судьей, в совершенстве понимавшим смысл слова «справедливость». Правильный был человек. Его вдова снова вышла замуж и живет теперь на юге Франции.

«Ну и что же?» – в очередной раз спросил себя Слейд, пребывая в крайнем нетерпении. А этот проклятый Додсон задумчиво уставился куда-то поверх его плеча.

– Я крестный отец его дочери Джессики.

Слейд уже окончательно был готов взорваться. Ему хотелось хорошенько тряхнуть Додсона, чтобы из того посыпались объясняющие все фразы.

– Она живет в их фамильном доме, недалеко от Уэстпорта. Прекрасное место – брось камень и попадешь в море. Спокойно, мирно. – Додсон постучал по столу костяшками пальцев. – Полагаю, для писателя просто рай.

У Слейда возникло неприятное предчувствие. Он привык доверять своей интуиции.

– Возможно. – Неужели старик хочет его женить на своей крестнице? Нет. Это было бы слишком смешно.

– За последние девять месяцев по Европе прокатилась волна грабежей.

Внезапный поворот на сто восемьдесят градусов так удивил Слейда, что он не смог этого скрыть, но, быстро взяв себя в руки, ждал продолжения.

– И очень многозначительные грабежи, – продолжал Додсон. – Главным образом крали из музеев: драгоценности, монеты, марки. Во Франции, Англии, Испании и Италии. Везде! И расследование привело администрацию пострадавших музеев к выводу, что украденные экспонаты тайно переправлены в Штаты.

– Федеральное расследование, – коротко ответил Слейд и подумал, что это не касается его как сыщика, расследующего убийства. И при чем тут дочка судьи, наверняка избалованная и взбалмошная девица. Влипла по глупости в серьезные дела. Неужели Додсон собирается ее выгораживать?

– Да, расследование федеральное, – повторил Додсон, чуть-чуть любезнее, чем это было необходимо, на взгляд Слейда. Додсон сложил вместе кончики своих в высшей степени ухоженных пальцев и посмотрел поверх них на молодого человека.

– У меня, видите ли, есть кое-какие связи. Пришлось проконсультироваться, потому что это дело… деликатного свойства. – Он сделал паузу, достаточную для того, чтобы при желании Слейд мог бы как-то отреагировать, и, не дождавшись ничего, продолжал: – Некоторые нити расследования ведут в один небольшой, но очень уважаемый антикварный магазин, – сухо сообщил он. – Существует мнение, что один из сотрудников этого магазина и есть осведомитель преступников. Бюро хочет внедрить в магазин своего агента, чтобы глава преступной организации на этот раз от них не ускользнул. Он человек крайне осторожный и умный.

Додсон помолчал немного, вновь предоставляя шанс задать вопрос или сделать замечание.

– Предположительно ценности прячут – и очень разумно – в антикварных предметах, – Додсон наконец добрался до каких-то подробностей, но ясней от этого не стало. – Экспортируют в этот магазин, вынимают и в конечном счете продают.

– По-видимому, федералы держат это дело под контролем. – Слейд достал сигарету, стараясь скрыть раздражение.

– Да, но есть одно-два осложнения.

Додсон подождал, пока Слейд прикурит.

– Нет прямых доказательств, неизвестно также, кто является главой организации. Мы знаем только его подручных, но нам нужен он… или она, – добавил Додсон тихо.

Все звучало как-то таинственно. «Не увлекайся, – предупредил себя Слейд. – Это дело не по твоей части». Проглотив вопросы, которые так и рвались наружу, он затянулся и ждал.

– Есть еще одна, более деликатная, проблема. – Слейд заметил, что Додсон нервничает. Комиссар полиции взял свой «Паркер», повертел в руках и снова положил в футляр.

– Антикварный магазин, который находится под подозрением за незаконные махинации, принадлежит моей крестнице. И управляется ею.

Слейд насторожился: «Неужели он оказался прав?» Но в его глазах ничего нельзя было прочесть.

– Все полагают, что Джессике ничего не известно о нелегальных операциях в ее магазине – если все происходит именно там.

Додсон снова взял «Паркер», на этот раз держа его перед глазами, как будто хотел непременно расположить его строго параллельно полированной поверхности стола.

– Я уверен, что она не может быть виновата. И не только потому, что она моя крестница, – сказал он, как бы предваряя вопрос Слейда. – Она так же, как ее отец, абсолютно честна. Джессика почитает память Ларри. И, – добавил он, осторожно кладя ручку на стол, – ей вряд ли нужны деньги.

– Вряд ли, – пробормотал Слейд, представив себе избалованную наследницу, у которой слишком много свободного времени и денег. «Жизнь скучна, хочется острых ощущений – что может быть лучше игр с ФБР, – подумал он, – так, для разнообразия. Ей надоели магазины, вечеринки и светские сплетни».

– Бюро сужает круг поисков, – резюмировал Додсон, – через несколько недель Джессика может оказаться по уши в грязи. Кроме того, ее безопасность будет под угрозой.

Слейд едва не фыркнул от переполнившего его душу презрения.

– Если ее магазин – перевалочный пункт, незнанием тут не отговоришься. Проверки, перепроверки, а главное – эти журналисты. Виноват не виноват, а пересудов не оберешься. Я пытался убедить ее приехать погостить в Нью-Йорк, но… – Его голос затих, а на лице отразились удивление и усталость. – Джессика упряма. Утверждает, что очень занята. Мол, это я должен ее навестить.

Покачав головой, Додсон сокрушенно вздохнул.

– Мое присутствие может только повредить расследованию, но разве она это понимает?! Джессика нуждается в защите. Рядом с ней должен быть опытный человек, который сумеет справиться с ситуацией и не вызовет подозрений.

Тут Додсон поглядел на Слейда с откровенным интересом – надо же, сфинкс египетский, ни вопросов, ни реплик. Ну-ну.

– И этот кто-то сумеет расследовать дело изнутри.

Слейд отвел взгляд. Ему окончательно не нравился этот разговор. Он не торопясь ткнул сигарету в пепельницу.

– И этот кто-то, разумеется, я, – произнес он почти зло и уж точно слишком резко для разговора с начальством. – Ну и как же я окажусь таким полезным и незаметным?

Додсон вдруг широко улыбнулся. Ему нравились и раздраженный тон Слейда, и его прямота. Откинувшись на спинку чрезмерно пухлого кресла, он почувствовал облегчение. Похоже, все получается как надо.

– Видите ли, она недавно пожаловалась мне на беспорядок в ее библиотеке, что очень кстати. Времени у нее, конечно, нет. И все так и пребывает в запустении. Я позвоню ей и скажу, что посылаю на помощь своего хорошего знакомого. К тому же ваши отцы были дружны. Легенда очень проста. Практически все правда. Так, кое-где небольшие лакуны. Вы писатель, которому на несколько недель потребовалось уединиться для работы. В благодарность за гостеприимство готовы привести в порядок каталог.

Глаза Слейда потемнели.

– Но юридическая сторона дела… – начал он.

– Потребуются документы, – легко перебил его Додсон, – будут документы. Но это не суть важно. В конце концов, это дело бюро – схватить воров за шиворот, когда придет время.

– Значит, я должен играть роль библиотекаря и няньки. – Слейд с отвращением фыркнул. – Послушайте, комиссар, я близок к раскрытию убийства Битронелли. Если…

– Вам лучше согласиться, – прервал тираду Додсон, в его голосе появились металлические ноты. – Пресса очень веселится, представляя нас дураками. А если вы так близки к развязке, – сказал он, отметая все яростные возражения Слейда одним резким жестом, – значит, вы сможете уехать в Коннектикут через пару дней. Вы сами понимаете, здесь нужен крепкий профессионал. ФБР остановилось на вашей кандидатуре, полностью одобрив мой выбор.

– Потрясающе, – пробормотал Слейд. «Вот так вот, раз – и мордой об стол», – подумал он про себя.

– Я занимаюсь убийствами, а не кражами.

– Вы полицейский, – коротко отрезал Додсон.

– Ну да, – протянул Слейд, подразумевая массу непечатных выражений.

Нянчиться с богатой идиоткой, которую потянуло на криминал для куража. А то еще девица чересчур не от мира сего, чтобы замечать происходящее у нее под носом. Тоже не сахар.

– Потрясающе, – повторил он, медленно приходя в себя. И то – удар что надо! Нет, как только Дженис окончит колледж, он уйдет немедленно. Оставит эту собачью работу и займется исключительно писательским трудом. Он устал. Устал от грязи, тщеты, устал по долгу службы иметь дело с отбросами человечества. Устал каждый день видеть испуганное лицо матери, когда она открывает дверь, каждый день ожидая, он это или несут его труп. Он вздохнул: а куда, собственно, деваться? Может быть, пара недель в Коннектикуте будет приятной переменой. В конце концов, зачем сразу думать о самом плохом?

– Когда? – грубовато осведомился он у Додсона.

– Послезавтра, – спокойно ответил тот, – а сейчас я введу вас в курс дела, а потом позвоню Джессике. Надо же известить ее о вашем приезде.

Слейд передернул плечами, уселся и приготовился слушать.

1

Осень еще едва коснулась деревьев. На фоне холодного ярко-голубого неба все краски ожили, приобретя какой-то яростный оттенок. Между холмов на восток к Атлантике вилась дорога, ветер был прохладный, пахучий. «Интересно, – подумал Слейд, – как давно я не вдыхал такой свежести». Никаких тебе выхлопных газов. Когда его книгу примут к изданию, он, возможно, сумеет увезти мать и Дженис из города. Они поселятся где-нибудь в сельской местности или недалеко от океана, снимут домик. А то и купят. Да, так было всегда. Всегда он себе обещал: когда-нибудь, как только. Он не мог позволить себе думать более уверенно.

Еще год службы в полиции, еще год экономии, когда с трудом наскребешь деньги на обучение сестры, и тогда… Тряхнув головой, Слейд включил радио. Что толку витать в облаках. Он приехал в Коннектикут не для того, чтобы наслаждаться пейзажами. Это всего лишь еще один вид службы, который ему особенно не по нутру.

Джессика Уинслоу, богатая наследница двадцати семи лет. Единственная дочь судьи Лоренса Уинслоу и Лоррэн Нордан Уинслоу. Окончила «Рэдклифф», была старостой на последнем курсе. Все пуговицы аккуратно застегнуты, волосы собраны в конский хвост. Свитера от Ральфа Лорена и кроссовки от Гуччи.

Стараясь не поддаваться предвзятости, он продолжал перебирать в уме факты и фактики. Четыре года тому назад Джессика обосновалась здесь, так сказать, в родовом поместье. Занималась главным образом тем, что делала дорогостоящие покупки. «Хороший предлог выезжать на увеселительные турне в Европу», – подумал он почему-то с ожесточением.

Майкл Адамс, помощник Джессики Уинслоу и главный закупщик в настоящее время. Тридцать два года, окончил Йель. «Важная фигура», – подумал Слейд. Он еще разок вдохнул полной грудью, с полным удовольствием ощущая особенность здешнего воздуха. Ну, значит, так – сын Роберта и Мэрион Адамс, представитель другой известной коннектикутской семьи. Никаких особенных подозрений, но Слейду велено взять его на заметку. Слейд положил локоть на открытое боковое окно. Как главный закупщик, Адамс имеет прекрасные возможности вести заокеанские операции.

Дэвид Райс, помощник в магазине, работает года полтора. Парень молодой и старательный. Сын Элизабет Райс. Она много лет управляет поместьем Уинслоу. Додсон сказал, что Дэвиду часто поручают вести дела под его личную ответственность. А стало быть, мальчик вполне может с успехом орудовать на месте.

Слейд методично и последовательно перебрал в уме весь штат прислуги. Садовник, кухарка, домоправительница, дневная горничная. «Господи помилуй, даже противно, – подумал он. – И все эти люди должны прислуживать одной-единственной персоне. Эта фифа небось яйцо всмятку не сварит даже под страхом смерти».

Ворота усадьбы были открыты достаточно широко, чтобы можно было проехать двум автомобилям одновременно. Слейд свернул на длинную, выложенную каменными плитами подъездную аллею, обсаженную разросшимися кустами уже отцветшей азалии. Послышалась одинокая птичья трель, затем наступила тишина. Он проехал еще с четверть мили, прежде чем заглушил мотор у самого дома.

Дом был большой, но Слейд вынужден был признать, что здание отнюдь не подавляло своими размерами. Кирпич был старинный, выцветший на солнце и разъеденный морским солоноватым воздухом. На высокой сводчатой крыше торчали несколько разномастных труб. Из одной в небо тянулась струйка дыма. Серые ставни были вовсе не декоративным добавлением. Они вполне могли служить защитой от штормового ветра с залива. В воздухе запахло хризантемами.

Кусты были огромные и росли почти вплотную к дому. Цветы, ржаво-коричневые, золотистые и медные, выступали из ярко-красной листвы. Их вид его просто очаровал. И горьковатый древесный дым только усиливал ощущение покоя. А в его жизни покоя было так мало. Тряхнув головой, чтобы избавиться от вздорных мыслей, Слейд поднялся по ступенькам к входной двери и изо всей силы постучал кулаком. Звонки он ненавидел.

Не прошло и минуты, как дверь отворилась. Ему пришлось опустить взгляд, чтобы увидеть крошечную пожилую женщину с некрасивым, но приятным лицом. Волосы с проседью, аккуратность и достоинство. До него донесся хвойный запах. Надо же, похоже, здесь полироль, как и на кухне его матери.

– Чем могу служить? – Голос с новоанглийским акцентом. Подчеркнуто широкие гласные.

– Я Джеймс Слейдермен. Мисс Уинслоу ждет меня.

Женщина бросила на него немного недоверчивый взгляд. Глаза у нее были черные, и жизнь явно приучила ее не раскрывать объятий первому встречному.

– А, вы, наверное, тот писатель, – решила она, нисколько не потрясенная этим обстоятельством. Отступив назад, она разрешила ему войти.

Дверь закрылась, и Слейд осмотрелся вокруг. Тщательно натертый светлый дубовый паркет казался уже несколько утомленным от долгой службы. На стенах, оклеенных обоями цвета слоновой кости, висело несколько картин. На высоком круглом столике расположилась зеленая стеклянная ваза с осенними цветами. Богатство нигде не высвечивалось, но оно здесь было. Репродукции с этих картин он видел в каталоге. Голубой шарф, небрежно брошенный на перила, был из натурального шелка.

Слейд уже было повернулся к домоправительнице, когда услышал быстрый стук каблуков наверху. Джессика, а это была именно она, буквально слетела вниз по резной лестнице. Сплошное движение – облако светлых волос и развевающиеся юбки. Этакий небольшой вихрь местного значения. Бешеная энергия, быстрота и натиск. И, вернее всего, масса мелких неурядиц.

– Бетси, пусть Дэвид полежит, пока жар не спадет. Не позволяй ему подниматься с постели. Черт, черт, я же опаздываю! Где мои ключи?

Не добежав до Слейда буквально трех дюймов, она остановилась столь резко, что едва не упала, потеряв равновесие. Он машинально придержал ее за руку, остановив падение. Едва переведя дыхание, она уставилась на Слейда.

А Слейд в свою очередь разглядывал ее.

У нее было утонченное лицо – нежно очерченный овал, едва намеченные скулы. Какая здесь намешана древняя кровь? Индейцы, викинги, кельты? Глаза были большие, цвета старого виски. Между бровями едва виднелась черточка, свидетельствующая об упрямстве. Слейд вспомнил, что у его сестры такая же. Мисс Уинслоу маленького роста. Она едва доставала макушкой до его плеча. От нее пахло чем-то осенним: цветами и дымом. Рука, за которую он ее держал, была тонкой и изящной. Он почувствовал известную неловкость, что порой случается между мужчиной и женщиной, – и поспешно убрал свою руку.

– Это мистер Слейдермен, – объявила Бетси, – тот самый писатель.

– О да, – Джессика улыбнулась, и черточка между бровями исчезла, – дядя Чарли предупреждал меня о вашем приезде.

Слейд не сразу понял, что речь идет о Додсоне. Не зная, проклинать ли «дядюшку Чарли» или ровно наоборот, он пожал ее протянутую руку.

– Чарли мне говорил, что вам нужна помощь, мисс Уинслоу.

– Помощь? – Она округлила глаза и откашлялась. – Да, можно сказать и так. В библиотеке… Послушайте, мне очень неудобно. Я должна немедленно уехать. Ей-богу, очень неприятно покидать вас прямо в момент приезда, но мой помощник заболел, а мой агент по закупкам во Франции. – Она с виноватой гримаской посмотрела на часы. – Меня в магазине уже десять минут ждет клиент.

– Не беспокойтесь.

Если эта ретивая леди умеет вести дела, ему придется нелегко, но, беспечно улыбаясь, Слейд ответил:

– Значит, у меня есть возможность спокойно устроиться на новом месте.

– Чудесно. Увидимся за обедом.

И, оглянувшись, она опять что-то пробормотала насчет ключей.

– Они у вас в руке, – заметил Слейд.

– Вот глупость, – вздохнув, Джессика разжала пальцы и взглянула на лежащие на ладони ключи. – Чем больше я начинаю суетиться, тем хуже все получается.

Она, улыбаясь, взглянула на Слейда и откинула упавшие пряди за спину.

– Пожалуйста, сегодня не занимайтесь библиотекой. Она может привести вас в такой ужас, что вы сбежите прежде, чем я наведу там хоть какой-нибудь порядок. Бетси, – кинув через плечо пальто, она рванула к двери, – скажи Дэвиду, что он уволен, если встанет с постели. Привет.

Дверь за ней с грохотом захлопнулась. Бетси поцокала языком.

Через десять минут Слейд уже осматривал свои комнаты. Они были такие большие, что в них уместилась бы вся квартира, в которой он вырос. На полу в спальне лежал выцветший ковер, который, как сообразил Слейд, оставлен не из-за недостатка средств, а потому, что был антикварной ценностью. В небольшом черном мраморном камине лежала аккуратная стопка дров, которую оставалось только поджечь. Перейдя в гостиную, он увидел солидный стол, а на нем вазу с хризантемами, медное пресс-папье и подставку для ручек. Он сразу же убрал ее, чтобы освободить место для пишущей машинки.

Если повезет, писательство будет больше чем прикрытие истинной цели приезда. Когда удастся освободиться от обязанностей няньки, он с толком использует время. Правда, предстоит еще эта морока с библиотекой. Поставив машинку и глубоко вздохнув, Слейд сошел вниз. Бродя по дому, он укладывал расположение комнат в цепкую, профессиональную память полицейского и отмечал детали в воображении писателя.

Обследовав помещения первого этажа, Слейд убедился в том, что вкус Джессики безупречен. Это только нувориши любят поражать пышностью и пестротой. Эта Уинслоу предпочитала приглушенные краски и чистые линии. «Кстати, в одежде тоже», – подумал он, вспомнив, как она выглядела в серовато-коричневом блейзере и того же цвета юбке, в сочетании с ярко-зеленой блузкой это было очень даже недурно.

Слейд остановился и быстро провел пальцем по роялю розового дерева. По сравнению с ним старое пианино его матери годилось только на растопку. Пожав плечами, он пошел к следующей двери.

Библиотека. Запах старой кожи и пыли. Перед ним было самое большое частное собрание книг, которое он когда-либо видел. И впервые за все то время, что он состоял на службе в полиции, Слейд ощутил подобие радости. Беглого обзора было достаточно, чтобы убедиться: книги хорошо подобраны, но столь же небрежно расставлены. Он пересек комнату и поднялся по стремянке до второй полки. Присмотревшись, Слейд понял, что выразился слишком мягко. Все было рассовано как бог на душу положит. Роберт Бернс соседствовал с Куртом Воннегутом. Полная несуразица просто поселилась на этих полках.

«Предстоит большая работа», – вздохнул Слейд. Он еще разок оглянулся вокруг и рассеянно снял с полки какую-то книгу. Ведь сейчас он еще ничем не мог помочь Джессике Уинслоу. Со спокойной совестью Слейд уселся и стал читать.

Джессика взяла чуть в сторону и удачно припарковалась прямо около своего магазина. Увидев, что никого еще нет, она почувствовала облегчение. Она опоздала, но и клиент тоже был неточен. «Хотя, – подумала она хмуро, – вдруг он ждал-ждал да и ушел». Досадуя, Джессика поспешила отпереть входную дверь. Быстро переходя от окна к окну, она подняла шторы. Не сбавляя темпа, прошла в заднюю комнату, швырнула в сторону сумочку и налила воды в маленький чайник. Прежде чем поставить его на плиту, она полила упрямо тянущийся к свету, хотя и довольно чахлый плющ на окошке. Наконец она зажгла под чайником горелку. Вполне удовлетворенная проделанной работой, Джессика вышла в главное помещение.

Оно было невелико – но большего и не требовалось. Размеры только усиливали ощущение уюта, культивируемое хозяйкой. Для нее магазин был больше чем место, где совершались деловые встречи и сделки. Это было ее достижение, ее любовь. Даже нелюбимые многими бумаги – прейскуранты, накладные, бухгалтерские книги – она вела с большой тщательностью. Все ее организаторские способности были отданы магазину. На другие дела частенько не хватало собранности. Но такой уж характер!

Магазин был средоточием ее жизни с тех самых пор, как она его задумала. Окончив колледж, Джессика ощутила необходимость обрести цель жизни. Мысль о подобном магазине овладевала ею медленно, а затем вдруг оформилась как-то разом. Слишком велика была тяга к исполнению желаемого, чтобы неспешно плыть по течению. Решив однажды открыть собственное дело, Джессика Уинслоу поворачивалась быстро. А потом ее жажда деятельности, кипучая энергия принесли результат, дело пошло и стало прибыльным. Деньги сами по себе значили для нее немного, но факт, что ее магазин приносит доход, означал все.

Полгода она рыскала по Новой Англии, потом моталась по Европе в поисках нужных вещей. Она и не стремилась к большому ассортименту, нет, ее прельщало отборное, неповторяемое. Сначала, когда магазин только открылся, интерес, а соответственно, оборот был небольшой. В клиентах ходили главным образом друзья и знакомые друзей. Весть, что дочь судьи Уинслоу содержит магазин, привлекла сюда и любопытных. Джессика ничего не имела против. Клиент есть клиент, и, если он уходит довольный, это лучшая реклама.

Первые два года она работала в магазине одна. Ей и в голову не приходило, что когда-нибудь ей могут потребоваться помощники. Потом справляться стало трудновато, и она наняла Майкла Адамса ведать заокеанскими сделками. Это был человек обаятельный, способный и все хватающий на лету. Покупательницы обожали его. Постепенно отношения с новым служащим из деловых превратились в дружеские, их даже можно было назвать нежными.

Так как дело продолжало процветать, Джессика наняла Дэвида Райса. Он тогда едва вышел из юношеского возраста, болтался без дела, скучал и из-за этого иногда попадал в неприятные переделки. Джессика предоставила ему работу потому, что они вместе росли. А потом он стал необходим. Дэвид очень быстро считал и никогда не уставал вникать во все подробности. Кроме того, он обладал, можно сказать, чутьем на состояние дел на рынке антикварной мебели, а такого человека всегда полезно иметь в деле.

«Чутье рынка», – усмехнулась Джессика, удивившись, как неожиданно эта фраза связалась у нее в голове с именем Джеймса Слейдермена. Их встреча у подножия лестницы была мимолетна, однако Джессика чувствовала в нем нечто особенное. Она сразу поняла, что этот человек знает, как повернуть ситуацию в свою пользу. Что немаловажно в любом деле, а уж на рынке – вдвойне. Она сунула руки в карманы. А с чего это она вдруг о нем подумала?

Пальцы, которые всего с полчаса назад держали ее руку и не дали упасть, были сильные. Он весь был как стальная проволока. «Нет, дело в его глазах», – подумала она. Что-то было… жесткое в его глазах. Это ее нисколько не пугало, наоборот, как-то неосознанно притягивало. В первые три-четыре секунды он смотрел на нее с такой проницательностью, что по коже пошли мурашки, но она и тогда не испугалась. Напротив, она отчего-то почувствовала себя в безопасности. Все это странно и не очень-то укладывается в привычные схемы. Джессика задумалась, закусив нижнюю губу. И почему она так рада этому ощущению защищенности, разве ей что-нибудь угрожает?

Дверь магазина открылась, звякнув висевшим над ней колокольчиком. Оставив на время размышления, Джессика обернулась.

– Извините меня, мисс Уинслоу, я очень опоздал.

– Не принимайте это близко к сердцу, мистер Чэмберс.

Джессика хотела было сказать ему, что и сама опоздала, но передумала. Чего не знаешь, того и не существует. За ее спиной засвистел чайник.

– Я сейчас заварю чай. Не хотите присоединиться ко мне, а потом мы посмотрим новые табакерки.

Чэмберс снял с лысеющей головы шляпу модного фасона.

– Чудесно. Я очень ценю ваше приглашение посмотреть новый товар, так сказать, приватно.

Он улыбнулся, продемонстрировав хорошо сделанные вставные челюсти.

– Неужели вы думаете, я покажу кому-нибудь табакерки до вас? – вежливо отозвалась Джессика. Войдя в кухню, она налила кипяток в чашки. – Майкл отыскал их во Франции. Мне кажется, две из них вас особенно заинтересуют.

«Он, конечно, предпочтет те, что побогаче, с украшениями», – подумала она и взяла в руки поднос. Странно, что кому-то нравились эти дурацкие вычурные маленькие коробочки, которыми пользовались мужчины в кружевных манжетах. Она взглянула на плотную коротковатую фигуру Чэмберса. Интересно, может быть, он представляет себя кавалером или повесой эпохи Регентства? Так или иначе, но его слабость к табакеркам сделала Чэмберса регулярным покупателем. Он не раз рекомендовал ее магазин своим знакомым, да и вообще был постоянен в своей тщеславной привязанности к вычурным безделушкам.

– С сахаром? – спросила она.

– Ах, мне не рекомендуется, – Чэмберс похлопал себя по заметному брюшку, – но, может быть, один кусочек не повредит.

Джессика села, положив ногу на ногу. Посетитель незаметно скользнул по ним быстрым взглядом. «Как жалко, – подумал он, вздохнув про себя, – что мне не на двадцать лет меньше».

Через некоторое время он покинул магазин, унеся две табакерки восемнадцатого столетия. Джессика еще не успела оприходовать счет, как раздался визгливый скрежет. Кто-то резко затормозил на улице. Выглянув, Джессика увидела остановившийся грузовик, прочла на стальных дверцах название фирмы и слегка нахмурилась. Она могла поклясться, что груз, посланный Майклом, должен прибыть только на следующий день.

Узнав шофера, она приветственно махнула рукой и подошла к двери, чтобы впустить его.

– Здравствуйте, мисс Уинслоу.

– Привет, Дон.

Она взяла у него список доставленных вещей, пробормотав, что ждала машину только завтра. Он пожал плечами:

– Мистер Адамс очень спешил отослать груз.

– М-м. – Джессика, изучая список, позвякивала ключами в кармане. – Ну что ж, на этот раз он превзошел самого себя. И следующее поступление уже в субботу. Я не… о!

Глаза ее радостно блеснули, когда она прочла одно из названий.

– Письменный стол. Времен королевы Анны! Я как раз хотела заказать Майклу именно такой, но забыла. Это перст судьбы. Его надо распаковать первым, хоть взглянуть. Буду действовать, повинуясь импульсу, – это лучше всего. – Джессика, улыбаясь, взглянула на шофера. – Ты выгружай все здесь, а столик хорошо бы отвезти ко мне домой. Ты не против?

– Ну… – Дон вроде бы заколебался.

Его легко будет уговорить. Джессика уже воображала этот столик, красующийся в парадной гостиной.

– Если это не очень сложно, – добавила она.

Шофер переступил с ноги на ногу.

– Думаю, сделаем. Вряд ли Джо будет против. – Он ткнул большим пальцем в сторону напарника, который открывал широкие двойные двери фургона.

– Спасибо. Я очень благодарна. Такой столик я как раз искала.

Торжествуя победу, Джессика пошла в кухню за чаем.

Она ворвалась в дом так же стремительно, как несколькими часами раньше выскочила из него.

– Бетси! – Джессика бросила сумочку на столик в холле. – Привезли? – и, не слушая ответа, ринулась в парадную гостиную.

– С тех пор как тебе исполнилось шесть, я все твержу, чтобы ты так быстро не бегала. – Бетси не спеша вышла из дверей гостиной. – По крайней мере, тогда ты носила туфли на низком каблуке.

– Бетси, – Джессика крепко обняла ее, подтверждая свою многолетнюю привязанность, – нет, ты скажи, привезли?

– Да, привезли, привезли. – Домоправительница поправила передник. – В гостиной стоит на том самом месте, где ты хотела. И ей-богу, никуда не сбежит, а будет преспокойно ждать тебя там хоть сто лет. Стоит ли так нестись, сшибая все на своем пути?

Последняя фраза пропала впустую, так как Джессика уже промчалась мимо своей обожаемой и очень благоразумной Бетси.

– Ой, какой красивый!

Она нежно провела пальцем по дереву, а затем оглядела стол со всех сторон. Это было изящное, утонченное произведение искусства. Специально для дам. Джессика подняла верхнюю покатую крышку и глубоко вздохнула от восхищения. Сохранность просто безупречная.

– Нет, это действительно прекрасно! Вот подожди, что скажет Дэвид, когда его увидит. – Она выдвинула один из ящичков, ну прямо как по маслу. – Какое счастье, что он попался Майклу на глаза.

Присев на корточки, Джессика провела рукой по тонкой ножке.

– Очень мило, – согласилась Бетси, мысленно прикидывая, сколько пыли будет собираться в резьбе. – И продать ты его можешь за хорошую денежку.

– Преимущество владельца магазина в том и состоит, что можно продать понравившуюся вещь самому себе.

Встав, Джессика опустила крышку на место. Теперь нужно раздобыть только маленькую чернильницу фривольных мотивов или фарфоровый ящик. Это очень украсит, и вид будет завершенный.

– Ужин почти готов.

– Ой, ужин! – покачав головой, Джессика о чем-то вспомнила. – Мистер Слейдермен. Я исчезла на целый день, ужас как неловко. Он наверху?

– В библиотеке, – мрачно сообщила Бетси и многозначительно добавила: – Весь день. Не выходил даже к ленчу.

– Ой-ой! – Джессика пригладила волосы. – У него вид человека, не очень склонного мириться с беспорядком. Я хотела как-нибудь постепенно… Ну да ладно, значит, надо его очаровать, чтобы он не сбежал. А что у нас на ужин?

– Фаршированные свиные котлеты с картофельным пюре.

– Это кстати, – пробормотала Джессика и направилась к библиотеке.

Она тихо приоткрыла дверь, только чтобы голову просунуть. В некоторых случаях, решила она, спешка ни к чему. Слейдермен сидел за длинным рабочим столом, окруженный высокими стопками книг. Перед ним лежал толстый блокнот, в руке он держал отточенный карандаш. На лоб упала прядь волос, но сосредоточенно сдвинутые брови были отчетливо видны. «А может, он так выражает одобрение», – подумала Джессика, примеряя свою лучшую улыбку.

– Привет.

Он взглянул на нее. Взгляд пронзительный, ну просто пригвождающий к месту. Она даже почувствовала, как мурашки побежали у нее по коже. Сильный человек. Ей понравилось это новое волнующее ощущение. И невольно ее искусственная улыбка сменилась искренним удивленным взглядом.

Кто он, этот человек? Ей пришлось сделать усилие, чтобы войти в комнату. Как-то неуютно она себя ощущала. Свет лампы разрезал его лицо пополам; глаза оставались в тени, а рот был ярко освещен. Нет, все-таки она не могла до конца осознать своих чувств. Она была сбита с толку, но продолжала идти вперед.

– Да у вас здесь мерзость запустения, – отрывисто сказал Слейд и положил карандаш. Лучше сразу же перейти в наступление, чем сидеть молча, растворяясь в сознании ее красоты. – Если у вас и в магазине такое же, – он округло повел рукой, – то чудо, что вы еще не обанкротились.

Упрек, выраженный в такой неожиданной форме, немного разрядил напряжение. И ничего такого особенного в его взгляде нет, заверила себя Джессика. Она просто дурочка. Померещится же иногда бог знает что.

– Да, это ужасно, – согласилась она, вновь обретая уверенность. – Но я надеюсь, что вы не хлопнете дверью. – Она присела на край стола и взяла первую попавшую книгу. – Вы любите бросать вызов трудностям, мистер Слейдермен?

«Она смеется, – подумал он. – Нет, ее глаза смеются». Хотя совершенно ясно, что это смех над собой. И невольная улыбка тоже коснулась его губ. Да, он хотел оценить ее и ее поступки бесстрастно. Может, она ни в чем и не замешана. Может быть – наоборот. Он не испытывал к ней слепого доверия, как комиссар Додсон. Но она красива и естественна, есть в ней и что-то необыкновенно притягательное, значит, работать будет нелегко.

Глубоко вздохнув, он огляделся. Свободен ли он еще в своем выборе?

– Я собираюсь пожалеть вас, мисс Уинслоу… а кроме того, я питаю нежность к книгам.

– И я тоже, – начала она, но он опять взглянул на нее холодно и вопросительно. – Понимаю, понимаю, – заявила она со смехом, – я не очень-то аккуратна. Итак, по рукам, мистер Слейдермен? – Джессика солидно и торжественно протянула ему руку.

Сначала он посмотрел на протянутую ему руку, как на посторонний предмет. Мягкая, изящная, под стать ее имени и голосу. Обреченно ругнув про себя судьбу, которая сделала комиссара полиции крестным отцом мисс Уинслоу, Слейд взял эту руку в свою.

– Да, пожалуй, я заключу с вами сделку, мисс Уинслоу.

Джессика спрыгнула со стола и задержала его руку в своей. Она заранее знала, что ладонь у него окажется жесткой и сильной.

– Что вы думаете относительно фаршированных свиных котлет?

Котлеты были нежные и восхитительные на вкус. Слейд съел три штуки, сам себе удивился, но, вспомнив о том, что ленча не было, успокоился. Он закусил ломтиком кекса, нет, это дело, несомненно, имеет некоторое преимущество перед тем, которое он только что закончил. Две недели он обходился холодным кофе и черствыми сандвичами. И противник был отнюдь не так хорош собою, как Джессика Уинслоу. Она искусно поддерживала беседу за столом, а в довершение всего взяла его под руку и повела в гостиную.

– Садитесь, – предложила она, – я налью вам бренди.

Слейд направился к креслу. Заметив письменный стол, он сказал:

– Утром его не было.

– Что? – Держа в руке графин, Джессика оглянулась. – Ах, это. Да, только что привезли. Вы разбираетесь в антиквариате?

– Нет. – Он равнодушно взглянул на стол. – Это ваше дело, оставляю его вам, мисс Уинслоу.

– Джессика. – Она налила стакан и подошла к Слейду. – А вас как называть, Джеймс или Джим?

– Слейд, – ответил он, фыркнув. – Даже мать не зовет меня Джимом с тех пор, как мне исполнилось десять лет.

– У вас есть мать?

В голосе ее прозвучало невольное удивление, и он усмехнулся.

– Каждому человеку полагается иметь мать.

«Да, глупый вопрос», – решила Джессика, усаживаясь напротив него.

– Но у вас такой вид, словно вы уже родились на свет деловым, самостоятельным человеком.

Оба потягивали бренди, время от времени встречаясь взглядами над краями бокалов. Джессика ощутила внезапный озноб – непонятно почему. «Неужели души вступают в контакт независимо от воли человека?» – подумала она тупо. Разве не почувствовала она вот сейчас бурную работу его мысли? А может быть, это просто смятение в ее собственном сознании. Бренди, обжигая горло, согрел ее и вернул к реальности. «Говори, – приказала она себе. – Скажи что-нибудь».

– А у вас есть еще родственники? – выдавила она из себя.

Слейд неотрывно глядел на нее, раздумывая, возможно ли, чтобы вот так почти мгновенно установилось между ними острое, ранящее ощущение духовной близости. Такого с ним еще никогда не было. Не то чтобы он тяжело сходился с людьми. Были приятели, были любовницы. Смешно, ей-богу, – с ней едва знаком.

– Сестра, – ответил он, помолчав, – она учится в колледже.

– Сестра. – Джессика снова расслабилась и сбросила с ног туфли. – Это хорошо. Я всегда хотела, чтобы у меня были сестра или брат, когда я росла.

– Да, за деньги их не купишь. – Слейд пожал плечами. Она удивилась и явно была уязвлена. Слейд мысленно чертыхнулся. Если в первый день она уже так проняла его, то что будет через неделю?

– Вы скоры на обобщения, – суховато заметила Джессика. – Наверное, потому, что вы писатель. – Отпив еще немного бренди, она отставила стакан. – А что вы пишете?

– Романы, которые не печатаются, – заявил он раздраженно.

Джессика рассмеялась, и точно так же, как в библиотеке, он невольно улыбнулся ей в ответ.

– Наверное, это очень разочаровывает?

– Ненадолго.

– А зачем вы этим занимаетесь?

– А зачем вы едите?

Джессика на минуту задумалась.

– Да, наверное, это похоже. А вы всегда хотели этим заниматься?

Слейд вспомнил об отце. Тот все время талдычил, что его сын будет Слейдерменом-вторым в силах безопасности. Вспомнил, как подростком он в ученических тетрадках писал свои первые рассказы. А какое выражение было в глазах отца, когда тот впервые увидел сына в форме полицейского! Да, и еще тот день, когда его рассказ впервые был напечатан.

Да, с ней ему было легче поделиться тем, чего он никогда не мог объяснить своим родным.

– Всегда.

– Бывает, что чего-нибудь очень хочется. Если не отступать, – размышляла Джессика вслух, – то непременно добьешься.

Слейд коротко рассмеялся и глотнул бренди:

– Так уж и непременно?

Она дотронулась кончиком языка до верхней губы.

– Ну почти. Это, в сущности, игра.

– Случая, – пробормотал он, хмуро уставясь в стакан.

– Удача всегда приходит не сразу и случайно.

Слейд пристально разглядывал янтарную жидкость, которая была почти того же цвета, что ее глаза. «Не надо ей позволять так запросто болтать о том о сем», – подумал он. Лишняя откровенность только испортит все дело.

– А, Улисс, а я все удивлялась, где ты пропадаешь.

Слейд перевел удивленный взгляд на большой лохматый меховой ком. Существо ловко подпрыгнуло и устроилось на коленях хозяйки. Она ойкнула и засмеялась:

– Черт возьми! Я столько раз тебе говорила, что ты не комнатная собачка. Ты мне все ребра переломаешь.

Она отвернулась, но мокрый розовый язык уже успел лизнуть ее в щеку.

– Перестань, – выкрикнула она, беспомощно отталкивая собаку. – Убирайся, уходи сию минуту!

Но Улисс дважды гавкнул и облизал ей все лицо.

– Что это? – тихо спросил Слейд.

Джессика снова попыталась столкнуть собаку с колен, уже посильнее, но Улисс положил голову ей на плечо.

– Это собака, разумеется.

– Для характеристики собаки слова «разумеется» недостаточно.

– Это большая пиренейская овчарка, – сердито сообщила она, явно задыхаясь под тяжестью груза. – И он три раза с позором изгонялся из клуба, где собак дрессируют. Ты, грязный увалень, убирайся с колен.

Улисс удовлетворенно вздохнул и не тронулся с места.

– Дайте руку, не видите, что ли? – потребовала Джессика. – На этот раз у меня точно будет внутреннее кровоизлияние. Однажды я два часа не могла встать, пока не вернулась Бетси.

Слейд, нахмурившись, подошел к собаке.

– Он кусается?

– Господи боже, я сейчас задохнусь, а этот мужчина интересуется, не укусит ли пес!

Усмешка как бы рассекла лицо Слейда пополам. Губы улыбались, а глаза глядели серьезно.

– Ну, в таких случаях невредно и поостеречься. Он может быть очень злобен.

Джессика прищурилась:

– А ну-ка, Улисс, поищи их!

Собака приподнялась и снова стала облизывать ее лицо, очевидно, в поисках воображаемых блох.

– А теперь приподнимите его, что ли, и дайте мне выбраться.

Слейд наклонился и обхватил мохнатый ком поперек живота. Тыльной стороной руки он задел грудь Джессики.

– Извините, – пробормотал он, пытаясь стащить собаку. – Боже милостивый, сколько же он весит?

– Наверное, килограмм сорок.

Покачав головой, Слейд схватил пса покрепче. Улисс соскользнул на пол и преданно улегся у ног обожаемой хозяйки. Сделав глубокий вдох, Джессика закрыла глаза.

Она вся была в белой шерсти. Собаку, видимо, никто не вычесывал, и она страшно линяла. Собственные ее волосы, цвета поспевшей, выгоревшей под солнцем пшеницы, рассыпались по плечам. Теперь, когда она успокоилась, почему-то стали больше заметны скулы. Рот полуоткрылся. Форма губ была изумительно женственной – как лук Купидона. Только вот нижняя губа чуть полновата. Но это говорило о бурном темпераменте и страстной натуре. Такие вещи можно стараться скрыть, но безуспешно.

Рот, скулы и закрытые глаза – пульс у Слейда участился. «Нет, это недопустимо, – одернул он себя. – Я не могу желать ее. Это совершенно безответственно. Это попросту глупо». Он с трудом отвел взгляд.

– Вам все-таки нужно приучить его слушаться, – отрывисто произнес он.

– Знаю. – И Джессика, вздохнув, открыла свои умопомрачительные глаза. Любовь к Улиссу заставляла ее забывать о неудобствах и беспорядках. – Он очень чуткий пес. Да, правда. У меня просто не хватает решимости снова отправить его к дрессировщику.

– Но это же глупо, – бросил Слейд, – он слишком велик, чтобы позволять ему вести себя как болонке.

– Хотите заняться им? – ехидно ввернула Джессика. Выпрямившись, она стала собирать с себя собачью шерсть.

– У меня уже есть одно занятие, спасибо.

Почему ей не нравится, что он ни разу не назвал ее по имени, удивилась Джессика. Она перешагнула через мирно уснувшую собаку.

– Благодарю за помощь, – сказала Джессика сдержанно. – А совет ваш, разумеется, принят к сведению.

Слейд пренебрег сарказмом.

– Ничего. Все в порядке, но мне казалось, что вы из тех, кто заводит пуделей.

– Неужели? – Джессика с минуту внимательно смотрела ему в глаза. Да, взгляд действительно жесткий, пришла она к выводу. Жесткий, холодный и циничный.

– А у меня создалось впечатление, что дамы, предпочитающие пуделей, вам не нравятся. Налейте себе еще бренди, а я пойду спать.

2

В следующие два дня ситуация напоминала перемирие, висевшее на волоске. Возможно, продолжалось оно потому, что Джессика решила не попадаться на глаза Слейду. Он, в свою очередь, тоже не навязывал ей свое присутствие, но ее распорядок дня изучить пытался. С удивлением Слейд обнаружил, что такого не существует. Она вертелась как белка в колесе. Светским обязанностям – ленчам, клубам, комитетам – она времени не уделяла. Она работала, и, по-видимому, неустанно. Большую часть дня она проводила в магазине. Он мало что поймет, если будет вести себя подобным образом. Ведь он здесь, кажется, по делу. Причем по делу о контрабанде. Выследить преступника – вот его цель, а для этого надо заключить с Джессикой настоящий мир.

Из окна спальни он смотрел, как она уезжает. Странно, еще и восьми утра нет. Обычно она отправляется на работу в девять. Слейд в отчаянии выругался. Как может он, Слейд, обеспечить слежку или, чего доброго, защиту в случае надобности, если они все время находятся в разных местах? Значит, пора сымпровизировать предлог и нанести визит в магазин.

Схватив пиджак, Слейд бросился к лестнице. Всегда можно что-нибудь придумать. Например, для романа необходимы описания старинной мебели. Это позволит ему несколько часов провести в магазине. В общем, сориентируется на месте. Он еще не одолел последний виток лестницы, как услышал голос Бетси:

– …ничего, кроме беспокойства.

– Не суетись.

Слейд остановился, услышав в холле чьи-то шаги. Вошел высокий молодой человек. Походка у него была какая-то развинченная. Копна темно-русых волос, длинных и прямых, довольно небрежно подстрижена. Джинсы, полосатая хлопчатобумажная рубашка, на носу – очки в металлической оправе. Вошедший немного сутулился – то ли по привычке, то ли от усталости – и смотрел на свои легкие теннисные туфли. Собственно, поэтому Слейд остался незамеченным. Так, лицо бледное, под глазами залегли тени, не иначе как разболтавшийся Дэвид Райс, сделал заключение Слейд, решивший пока молча наблюдать.

– Говорю тебе, она не желает, чтобы ты сегодня являлся в магазин, – семенила за сыном Бетси с тряпкой для пыли в руке.

– Я прекрасно себя чувствую. Если я еще день пролежу в постели, то рассыплюсь в прах. – И он сильно закашлялся.

– Да уж, действительно прекрасно, – цокнула языком Бетси и взмахнула тряпкой.

– Мама, ну отстань. – Дэвид уже повернулся было к ней и тут увидел Слейда. Он нахмурился, сдерживая кашель. – О, вы, наверное, и есть тот писатель.

– Да. – Слейд спустился с последних двух ступенек. «Совсем мальчишка, – подумал он, смерив Дэвида взглядом, – заносчивый мальчишка, еще не научившийся сдерживать свой нрав».

– А мы с Джесси думали, что вы низенький очкарик. Не знаю почему.

Дэвид посмеивался, но Слейд заметил, как он ухватился за столбик перил, чуть не падая от слабости.

– Что-нибудь уже успели сделать в библиотеке?

– Работаю, но медленно.

– Но, во всяком случае, быстрее, чем я, – пробормотал Дэвид, мечтая о том, чтобы сесть. – Джессика уже уехала?

– Да она всегда отсутствует, – ответил Слейд.

– Вот видишь, – Бетси сложила руки на переднике, – и, если бы ты поехал, она бы сразу отослала тебя домой. Еще обругала бы как следует.

Ноги у Дэвида подкашивались, и он покрепче ухватился за столбик.

– Но ей наверняка нужна моя помощь, ведь сколько новых поступлений. И сегодня ожидаются еще.

– Ох уж, большая будет от тебя помощь, – начала Бетси.

Перехватив взгляд Дэвида, Слейд немедленно вмешался в их диалог:

– Я сам подумывал о том, чтобы нанести туда визит. Хотелось бы увидеть магазин, мне, знаете ли, надо для работы. Так что, если не возражаете, я мог бы ей помочь.

Дэвид колебался, разрываясь между желанием поехать и необходимостью лечь.

– Она сама будет все двигать, – пробормотал он.

– Да, правда, – согласилась Бетси, явно перенося свое неудовольствие с сына на хозяйку. – Ее ничто не остановит.

– А это моя работа – принимать товар и проверять наличие по спискам. И я не…

– Ну, знаете, чтобы двигать мебель, большого знания антиквариата не требуется, – рассеянно заявил Слейд, и, понимая, что никак нельзя упустить такой замечательный шанс, быстро надел пиджак.

– Значит, дело улажено, – объявила Бетси и ухватила сына за локоть, прежде чем он успел что-либо возразить.

– Мистер Слейдермен присмотрит за мисс Джессикой, а ты отправляйся в постель.

– Нет, я не лягу. Кресло, мне нужно только кресло.

Дэвид слабо улыбнулся Слейду:

– Ну что ж, спасибо. Скажите Джессике, что я обязательно буду в понедельник. А бумажная работа может подождать до конца недели. Скажите, чтобы она в утешение инвалиду оставила все бумаги для меня.

Слейд кивнул:

– Ну, конечно, скажу.

И, повернувшись, направился к выходу, сообразив, что новое поступление его очень может интересовать.

Через пятнадцать минут Слейд припарковался на небольшой, усыпанной гравием площадке около магазина Джессики. Небольшое здание с узкими окнами по фасаду. Шторы были подняты, и Слейд через стекло мог видеть, как она пытается сдвинуть с места нечто большое и, очевидно, тяжелое. Выругав мысленно всех женщин вообще и данную особу в частности, он распахнул дверь в магазин. Услышав звяканье колокольчика, Джессика резко обернулась. То, что кто-то может появиться в магазине в такой ранний час, ее удивило. А увидев на пороге Слейда, она просто остолбенела.

– Ну… – Физическое напряжение настолько утомило ее, что она с трудом могла отдышаться. – Не ожидала увидеть вас здесь.

Она не добавила, что его появление не доставило ей особенного удовольствия.

Джессика сняла жакет и засучила рукава шерстяного свитера. Под ним вздымалась и опадала небольшая грудь. Слейд вспомнил, какой мягкой она ему показалась при случайном прикосновении. Он совершенно забыл, что явился сюда мириться с Джессикой.

– Неужели у вас не хватает ума, чтобы не ворочать самой такие тяжести?

Быстро сняв пиджак, он бросил его на стул. Джессика выпрямилась и холодно ответила:

– И вам доброго утра.

Но ее раздражение его нисколько не обескуражило. Он подошел и примерился к объекту ее пустых усилий.

– Куда его поставить? – спросил он кратко. – Надеюсь, вы не относитесь к числу женщин, которые семь раз на дню меняют свои намерения?

Она сердито прищурилась, глаза стали совсем темными, как в тот вечер в гостиной. Странно, когда она сердилась, то становилась особенно привлекательной. Иначе ее вздернутый подбородок просто бы его рассмешил.

– По-моему, вас никто не просил помогать. – В первый раз она разговаривала с ним столь ледяным тоном. – Я сама в состоянии справиться со своими делами.

– Не будьте глупее, чем вы есть на самом деле, – отрезал он, – вы же надорветесь. Ну, говорите, куда поставить эту вещь?

– Вещь! – возмущенно воскликнула она. – Это французский секретер девятнадцатого века.

Слейд окинул его небрежным взглядом:

– Неужели? Итак, куда вам подвинуть эту драгоценность?

– О, сейчас я скажу, куда и что стоит двигать, и… – Он расхохотался. Вот так просто, взял и расхохотался. Очень весело и непринужденно. Вот этого она никак от него не ожидала. Она с трудом справилась с желанием поступить точно так же и поспешно отошла от Слейда, чтобы не мешать. Ей совершенно не хотелось признавать, что Слейдермен очень обаятелен и вообще ей симпатичен. Она даже плечом дернула от столь крамольной мысли. Вот еще, была нужда! – Вон туда, – сказала она сдержанно, показав, куда именно. И, отвернувшись, стала смотреть в окно. Когда звук дерева, трущегося о дерево, прекратился, Джессика обернулась к Слейду: – Спасибо.

Благодарность была краткая и холодная.

– Итак, чем еще я могу быть вам полезен?

Он с удовольствием окинул ее долгим взглядом. Джессика стояла очень прямо, непринужденно сложив руки. Волосы были зачесаны назад и закреплены двумя перламутровыми гребенками, чтобы не падали на лицо. Слейд позволил себе скользнуть глазами ниже. Она была очень тоненькая, в талии чуть не переламывалась, и почти без бедер. Хорошо сшитая длинная юбка отлично облегала фигуру, и Слейд оценил по достоинству то, что видел. Обувь она носила почти детского размера и сейчас нетерпеливо постукивала подошвой об пол.

– Райс очень беспокоился, что вы займетесь как раз тем, за чем я застал вас несколько минут назад.

– Вы видели Дэвида?

Холодность и нетерпение испарились моментально. Она быстро подошла к Слейду и взяла его за руку.

– Так Дэвид встал? Как он?

Ему вдруг захотелось дотронуться до нее – до ее пушистых волос. Наверное, они такие мягкие. Его охватило нестерпимое желание коснуться чего-то мягкого и податливого.

Джессика озабоченно смотрела на него.

– Он пытался ходить, – ответил Слейд кратко, – но чувствует себя не так хорошо, как ему бы хотелось.

– Ах нет, ему еще рано, он должен лежать.

– Но он, очевидно, считает иначе.

«Интересно, ее волосы тоже пропитаны этим осенним ароматом – и цветы, и дым, – который сводит его с ума?»

– Он даже хотел приехать сегодня утром.

– Хотел приехать?! – с ударением на оба слова спросила Джессика. – Я же приказала ему оставаться дома. Что же это такое? Он просто несносен.

Слейд вдруг очень внимательно всмотрелся в выражение ее лица.

– А что, все делают то, что вы велите?

– Он мой служащий! – отрезала Джессика, отдернув руку. – И, черт возьми, лучше ему меня слушаться.

Однако так же быстро, как вспылила, она успокоилась и улыбнулась:

– Он ведь еще почти мальчик, и Бетси его все время пилит. Такой уж у нее способ воздействия. Я, конечно, очень ценю его преданность делу, но лучше бы ему сначала выздороветь как следует.

И Джессика взглянула на телефон:

– Если я сейчас позвоню, он взъерепенится.

– Нет, он просил передать, что до понедельника не приедет. – Слейд прислонился к секретеру. – Но он хотел, чтобы все бумажки на новые поступления вы бы оставили ему.

Джессика сунула руки в карманы, все еще раздумывая, не стоит ли сейчас позвонить парню и прочесть ему нотацию.

– Хорошо. Если он все-таки приедет в понедельник, по крайней мере будет спокойно сидеть. А за это время я расставлю новые вещи, значит, его помощь не понадобится. И слава богу. А то еще свалится снова.

И она снова улыбнулась:

– Он почти так же одержим всем этим, как я. Если я всего-навсего переставлю подсвечник, он это непременно заметит. До своей болезни он все пытался уговорить меня уйти в отпуск. – Она громко рассмеялась, закинув голову так, что волосы разметались за спиной. – А дело в том, что он просто хотел неделю-две сам здесь всем управлять.

– Очень преданный помощник, – пробормотал Слейд.

– О, Дэвид именно таков, – подтвердила Джессика. – Но вы-то что здесь делаете, Слейд? Я думала, что вы с головой зарылись в книги.

Довольный, что сдержанность и отчужденность последних дней исчезли, но и не теряя осторожности, Слейд сообщил свою версию.

– Я обещал Дэвиду для его же спокойствия, что охотно вам помогу.

– Ну, это очень любезно с вашей стороны. – Он почувствовал легкий укол досады от того, что в ее голосе прозвучало удивление.

– Ну, время от времени я бываю и любезным. А кроме того, неплохо бы получить кое-какую нужную мне информацию об антиквариате.

– О! – Она приняла его заявление с самым серьезным видом и кивнула: – Я вообще-то не возражаю, если мне помогут управиться с самыми тяжелыми вещами. А какой период вас интересует?

– Период?

– Ну, мебель – какого периода? – пояснила Джессика, подходя к длинному низкому комоду. – Какой век или стиль? Ренессанс, раннеамериканский, итальянский провинциальный?

– Да просто общие сведения, которые дали бы мне основу для понимания, – нашелся Слейд, в то же время легонько оттолкнув Джессику от комода. – А этот куда?

Он передвинул и этот раритет в указанное место.

А Джессика тем временем расставляла более легкие предметы, попутно поддерживая разговор о мебели, которой они сейчас занимались.

– Вот этот стул фирмы «Чиппендейл». Видите, у него квадратное, обитое тканью сиденье и изогнутые ножки. А вот этот шкаф – французское барокко: красное дерево, позолота и резьба. – Она вытерла маленький столик тряпкой и стала объяснять что-то относительно китайского влияния и чайной церемонии.

За утро их раз семь прерывали посетители, и тогда Джессика превращалась в продавца. Слейд наблюдал, как она показывает вещи, объясняет происхождение, затем торгуется. Если он не был уверен раньше, то теперь было совершенно ясно: магазин для нее не игрушка. Она не только умела управлять, но и работала больше, чем он мог себе представить. Она не только хорошо понимала психологию покупателей, и он невольно восхищался этими глубокими знаниями, но она делала деньги – и, судя по ценникам, немалые.

Но тогда почему же, если она так предана делу, позволяет себе риск, используя свой магазин для противозаконных сделок? Теперь, когда Слейд увидел ее за работой, ему уже не так легко было предполагать, будто она занимается всем этим для развлечения. Нет, нельзя было заподозрить, что она безмозглая вертушка. Но, может быть, все незаконные операции совершались у нее под носом, а она об этом и не подозревала?

– Слейд, мне очень не хочется вас об этом спрашивать, – сказала вполголоса Джессика, подходя к нему. У нее была привычка прикасаться к человеку, разговаривая с ним. Она положила руку ему на запястье. И независимо от того, что это было очень безответственно, он вдруг испытал острый приступ желания. Обернувшись, он загородил ей дорогу, и она оказалась словно в ловушке, между ним и комодом. Рука ее осталась на прежнем месте. Он вдруг очень явственно ощутил, что́ бы он сейчас чувствовал, если бы она прижалась к нему всем телом. Его взгляд скользнул по ее губам, затем он посмотрел ей в глаза.

– О чем?

Но у нее в голове вдруг стало совсем пусто. Так, какой-то звук в ушах, похожий на шум прибоя. Она могла отодвинуться на дюйм и убрать руку, могла, наоборот, подойти ближе и чуть ли не прижаться к нему. Джессика не сделала ни того ни другого. Она ощутила стеснение в груди, словно кто-то старается выжать из нее весь воздух. И в это мгновение оба поняли: ему достаточно коснуться ее, и все в мире переменится.

– Слейд, – пробормотала она, и это звучало одновременно неуверенно и призывно.

Он отпрянул назад, словно отступая от края пропасти, от тех отношений, которые не имел права себе позволить.

– Что-нибудь еще подвинуть? – спросил он холодно.

Потрясенная, Джессика прислонилась к комоду. Ей необходима была дистанция.

– Миссис Маккензи хочет увезти платяной шкаф. Она сейчас подгонит к двери свой фургон. Вы сможете погрузить?

– Конечно.

Джессика молча указала ему выбранный покупательницей шкаф и не пошевельнулась, пока он не вытолкал его за дверь. Оставшись одна, Джессика трудно, прерывисто вздохнула. «О, с этим мужчиной нельзя терять голову, – подумала она. – Он не будет ласков или нежен и даже особенно добр». Она приложила ладонь к груди, словно надеясь унять сердцебиение. «В следующий раз не делай глупостей. Лучше держаться несколько отстраненно», – посоветовала себе Джессика.

«Он как-то так смотрел на меня, – размышляла она, – словно понимал, что со мною происходит, – дрожащей рукой она пригладила волосы. – Но даже я сама не знаю, о чем думаю, когда он вот так на меня смотрит, откуда же он может это знать?» И все же… все же ее пульс бился по-прежнему учащенно.

Когда снова звякнул колокольчик и дверь открылась, она осталась стоять перед комодом.

– Я умираю от голода, – сказала она, увидев Слейда, и покинула спасительную позицию.

Слейд смотрел, как она стремительно двигается от окна к окну, спуская шторы. Она повесила на дверь табличку «Закрыто» и заперла ее.

– Вы, наверное, тоже? – спросила Джессика, потому что он все еще молчал. – Уже второй час дня, а я заставила вас таскать мебель все утро. Что вы скажете насчет сандвича и чашки чая?

Слейд ухитрился улыбнуться, и даже насмешливо:

– Чая?

Она рассмеялась и почувствовала себя свободнее.

– Как хотите. По-моему, у Дэвида всегда есть пиво.

Она поспешила в подсобку, рванула дверь маленького холодильника, присела и пошарила внутри.

– Вот, я видела его раньше. – Выпрямившись, она резко повернулась и столкнулась со Слейдом. Он резко схватил ее за руки и тут же отпустил, словно испугавшись. Сердце у Джессики ухнуло вниз, а вернувшись на место, судорожно заколотилось в груди. Она отшатнулась назад:

– Извините, не знала, что вы пошли за мной. Это подойдет?

На безопасном расстоянии вытянутой руки она показала ему этикетку.

– Прекрасно.

С ничего не выражающим лицом он взял бутылку и сел за стол. Слейд чувствовал, как напряглись шейные позвонки. Надо соблюдать осторожность, избегать всяких прикосновений. Или же отдаться непреодолимому желанию почувствовать вкус ее изящно очерченных, немного чувственных губ. Но если он себе это позволит, то уже не сможет остановиться. Желание усиливалось, желудок сдавил спазм. Почти свирепо Слейд сорвал колпачок с бутылки.

– Я сделаю сандвичи. – Джессика стала очень деловито осматривать полки холодильника. – Ростбиф сойдет?

– Да, замечательно.

«Что у него в голове? – раздумывала она, пока руки сновали. – Нет, это невозможно понять». Она аккуратно нарезала хлеб и мясо, скромно повернувшись к Слейду спиной. Глядя вниз на свои руки, она подумала о его таких длинных, тонких пальцах. Сильных к тому же. «Каково это, почувствовать их на своем теле? Опытные, искусные, требовательные». Вспыхнуло желание, на этот раз не ставшее для нее неожиданным. Стараясь подавить его, она довольно размашисто нареза́ла хлеб для второго сандвича.

А Слейд смотрел, как солнечный свет окна играет на ее волосах. Лучи нежно высвечивали различные оттенки голубого на ее свитере. Приятно видеть, как чудно освещены изящная, прямая спина и тонкая талия. Но как напряжены плечи! Он ничего не достигнет, если они отдадутся влечению, нежеланному для обоих. Он должен заставить ее расслабиться и заговорить. Слейд уже знал один безотказный способ.

– У вас очень хорошее заведение, Джессика.

Слейд не заметил, что впервые назвал ее по имени, но она это сразу уловила и обрадовалась, как самому изысканному комплименту.

– Спасибо. – Подавая ему сандвич, она с опозданием вспомнила, что надо включить горелку под чайником.

– Да, люди перестают называть магазин «капризом Джессики».

– А что, сначала так и было?

– Не для меня. – Она поднялась на цыпочки, чтобы достать чашку. Слейд смотрел, как вздернулся подол юбки. – Однако для большинства это выглядело смешной попыткой дочери судьи Уинслоу поиграть в бизнес. Вам нужен стакан?

– Нет. – Слейд поднес бутылку ко рту и стал пить. – Но почему вы занялись именно антиквариатом?

– Я о нем кое-что знала… И я его любила. А это очень разумно – делать карьеру на том, что знаешь и любишь, как вы думаете?

Слейд вспомнил о табельном оружии полицейского, спрятанном в спальне.

– Да, когда есть возможность. А как вы начали дело?

– По счастью, у меня были средства. Так что в первый год я только собирала вещи да делала здесь ремонт.

Чайник пронзительно заверещал, потом заплевался и отключился.

– И даже с моими средствами это было нелегко. Оформление, лицензии, изучение налогового законодательства. – Она поморщилась, ставя на стол тарелку и чашку. – Но все это необходимо для дела. Эта подготовительная работа да еще поездки за океан, покупка и продажа – от всего этого в первые два года жить не хотелось.

Она впилась зубами в сандвич.

– Тем не менее я все это любила.

«Да она и должна была это любить», – подумал он. Он чувствовал бьющую ключом энергию, хотя она сидела спокойно и пила чай.

– Давно у вас работает Дэвид Райс?

– Примерно полтора года. Самый неопределенный момент жизни, знаете, когда кончается юность, но еще непонятно, что значит быть взрослым. – И она через стол улыбнулась Слейду. – Вы понимаете, что я имею в виду?

– Более или менее.

– Вы, возможно, не так тяжело пережили этот период, – бегло заметила она. – А он не хотел нигде работать, просто отвергал сам факт, что нуждается в работе. Мы с Дэвидом вместе росли. Ничто так не уязвляет «эго» подростка, как помощь старшей сестры, которая помогает тебе прорваться.

Она вздохнула, вспомнив резкие перемены настроения, его ворчливое согласие и первоначальное отсутствие интереса.

– Тем не менее в первые полгода он перестал сокрушаться и очень скоро вырос в поистине незаменимого работника. Он очень сообразителен, особенно по части цифр. Теперь Дэвид считает, что все приходные и расходные книги, все счета – это его сфера. И ему это лучше удается, чем продажа.

– Да?

В глазах ее запрыгали смешинки.

– Он не всегда… демократично ведет себя с покупателями. Ему лучше заниматься бухгалтерскими книгами и инвентарными списками. А я и Майкл вполне способны управиться с покупкой и продажей.

– Майкл, – прежде чем еще глотнуть пива, Слейд, как бы между прочим, повторил: – Майкл.

– Да, Майкл ведает почти всеми закупками, во всяком случае, за рубежом.

– Разве не вы сами все покупаете?

– Ну если только здесь. А поставки из-за границы – его дело.

Джессика отщипнула кусочек от сандвича.

– Если бы я не отказалась от работы за границей, нельзя было бы держать магазин открытым круглый год. Достаточно и того, что я присутствую на всех продажах недвижимости и на аукционах, что проводятся в Новой Англии. А Майкл… Майкл – настоящий гений по части выискивания самых драгоценных изделий.

«Интересно, насколько точно ее сравнение, – усмехнулся Слейд в душе. – Не пересылает ли Майкл через океан заодно и драгоценные камни?»

– Он занимается этим делом уже почти три года, – продолжала Джессика. – И не только хорошо покупает, но и потрясающе продает. Особенно ловко он управляется с женской клиентурой.

Она засмеялась и вновь взяла чашку.

– Он, знаете, такой изысканный – и внешне и манеры.

Слейд отметил, что в голосе ее появились теплые нотки, и задумался: «Как далеко зашли отношения между хозяйкой и продавцом? Если Адамс связан с контрабандой и одновременно он любовник Джессики…»

– В любом случае я уже избалована. – Джессика, вздохнув, расправила плечи. – Слишком давно веду дела не одна и рада, что оба они, Майкл и Дэвид, вернутся сюда на следующей неделе. Я даже могу поймать дядю Чарли на слове и принять его приглашение.

– Дядю Чарли?

Чашка застыла на полпути к ее губам.

– Дядя Чарли, – повторила она удивленно. – Это он вас прислал.

– А, комиссар! – вырвалось у него. – Я как-то никогда не думал о нем как о дяде Чарли.

– Ну, «комиссар» звучит очень уж официально, – и, хмуро посмотрев на него, Джессика поставила чашку.

«Пожалуй, но для кого-то это единственно возможный вариант», – заключил Слейд и откинулся на спинку стула.

– Ну, я-то его зову «комиссаром». Привычка такая. А вы любите путешествовать? – Он аккуратно переменил тему и обезоруживающе улыбнулся: – Я просто подумал, что делать закупки по всему миру интересно и забавно.

– Да, иногда. Но в основном это очень большая головная боль. Аэропорты, аукционы и таможня. – Складочка между бровями исчезла. – Я подумываю совместить деловую поездку с развлекательной следующей весной. Хочу повидаться с мамой и ее мужем. Они живут во Франции.

– Ваша мать вышла замуж вторично?

– Да, и для нее это большая удача. После того как мой отец умер, она была как потерянная. Да мы обе были в таком состоянии. – «Вот уже почти пять лет, как он умер, – подумала Джессика, – а все еще больно. Конечно, с течением времени боль притупилась, но не исчезла». – Нет на свете ничего тяжелее, чем потерять того, кого любишь, с кем жила всю жизнь и от кого зависела. Особенно когда считаешь, что он неподвластен воздействию времени. И вдруг раз, и его нет, и надо как-то жить дальше.

Ее голос стал низким и хриплым. Он подумал, что вот в этом понимает ее как никто.

– Я знаю, – произнес он, не подумав.

Ее взгляд недоуменно остановился на его лице.

– Знаете?

Слова Джессики разбередили его собственную рану, и, сам того не желая, он ответил:

– Мой отец был полицейским, пять лет назад его убили во время операции по перехвату.

– О, Слейд! – И Джессика дотронулась до его руки. – Как ужасно, как ужасно это было для вашей мамы.

– Жены полицейских привыкают жить с постоянным ощущением опасности.

Он убрал руку, потянувшись к бутылке.

«Он явно не хочет, чтобы я прикасалась к нему», – подумала Джессика, но ничего не сказала. Слейд, видимо, человек, который не любит делиться своими переживаниями. Встав, она убрала тарелки.

– Хотите еще чего-нибудь? Тут где-то припасено печенье.

Она не станет травить душу и причитать над его бедами. Она выразила сочувствие, но видимо, не следовало углубляться в эту тему, и она молча приняла это как должное.

Слейд вздохнул. Трудно справиться с таким сильным влечением, тем более что она просто начинает ему нравиться.

– Нет. – Он встал, чтобы помочь ей убрать со стола.

Они вернулись в зал продаж, Джессика сразу подошла к двери, чтобы отдернуть занавеску. Слейд резко обернулся, услышав ее «Ах!», но она почти сразу же рассмеялась.

– Мистер Лейтон, – Джессика отодвинула засов и впустила пришедшего, – вы меня перепугали до смерти.

Мужчина лет около пятидесяти был высок, хорошо одет. Его темный костюм банковского служащего оттенял серый шелковый галстук совершенно того же цвета, что и волосы. Довольно тонкое, суровое лицо осветилось улыбкой, когда он пожал ее руку.

– Извините, дорогая, но и вы меня тоже напугали.

Он бросил вопросительный взгляд на Слейда.

– Это Джеймс Слейдермен, мистер Лейтон. Он некоторое время пробудет у нас. Дэвид болен.

– О, надеюсь, ничего серьезного?

– Простудился. Но довольно сильно.

Джессика сияла улыбкой, глядя на мистера Лейтона.

– Вы всегда ухитряетесь заскочить ко мне, когда товар только что получен. Я едва успела распаковать один груз, а завтра уже прибудет второй.

Лейтон хмыкнул. Смешок был хриплый – следствие приверженности к кубинским сигарам.

– Это не случайно, мисс Уинслоу. Все дело в удивительной четкости вашей работы. Ведь Майкл уже три недели как в Европе. Следовательно, пора вас навестить. Я, кстати, просил его присмотреть для меня одну-две вещицы, когда он уезжал.

– О, прекрасно.

Но тут ее прервало очередное позвякивание колокольчика.

– Мистер Чэмберс, я не ожидала вас так скоро!

Чэмберс робко улыбнулся, снимая шляпу.

– Табакерка с жемчужной инкрустацией, – начал он, – не могу устоять перед ней.

– Занимайтесь делом, дорогая. – Лейтон похлопал Джессику по плечу. – Я сам пробегусь, поглазею.

Притворясь, что с интересом разглядывает коллекцию оловянной посуды, Слейд наблюдал за мужчинами. Лейтон бродил по залу, замедляя шаг то здесь, то там, чтобы получше рассмотреть предмет. Один раз он вытащил очки и стал внимательно рассматривать резьбу на столе. Слейд слышал, как Джессика тихо обсуждает с Чэмберсом достоинства табакерки. И едва не фыркнул презрительно при мысли, как разумный человек может тратить деньги на такую чушь. Попросив Джессику завернуть покупку, Чэмберс стал вздыхать и охать, разглядывая диковинной формы шкафчик.

Для Слейда не составило труда закрепить в памяти облик и имена обоих мужчин. Позднее надо будет их записать и обратиться за советом или консультацией. Кто бы они ни были, они, конечно, обладали основополагающими знаниями в сфере антиквариата – во всяком случае, если судить по тому, как они говорили о шкафчике. Перейдя к прилавку, Слейд взглянул на этикетку, которую надписывала Джессика. Почерк у нее был аккуратный, женственный и очень разборчивый.

«Табакерка восемнадцатого века. Французская, инкрустированная жемчугом». Увидев цену, он остолбенел.

– Вы шутите?

– Ш-ш-ш! – Она оглянулась на покупателей и, убедившись, что они всецело заняты разговором, заговорщицки улыбнулась Слейду: – Разве у вас нет никаких пороков, Слейд?

– Это аморально, если не безумно! – заявил он, но усмешка ее Слейду понравилась. Она наклонилась поближе. – Значит, вы?..

Она не сразу отвела глаза, радуясь тому, как он повеселел.

– Нет, – и тихо рассмеялась, – никогда.

Впервые он дотронулся до нее по собственному желанию – едва коснулся кончиком пальца ее волос.

Она уронила ручку.

– Вас можно совратить с пути истинного? – тихо спросил он, еще улыбаясь, но ей стало не по себе. Джессика пошла к покупателям, подальше от соблазна.

«Впереди опасный поворот, – предупредил ее разум. – Один неверный шаг с этим человеком, и вся твоя жизнь пойдет кувырком». Она привыкла вести себя осмотрительно и не собиралась потакать своим безрассудным желаниям.

– Прелестная вещица, – сказала она обоим мужчинам, лишний раз обращая внимание на отделку и изящество деталей. – Позавчерашний завоз, сразу после вашего ухода, мистер Чэмберс.

Беседуя со своими солидными покупателями, она между тем затылком чувствовала, что Слейд прошел в дальний конец зала. Она ощущала каждое его движение, не понимая, как это возможно.

В конце концов Чэмберс купил шкафчик. Лейтон остановил выбор на кресле и консоли эпохи Людовика XV. Для Слейда это была всего лишь мебель, слишком вычурная, на его вкус.

– С такими покупателями, – заключил он, когда магазин опустел, – вы могли бы увеличить помещение вдвое.

– Да, могла бы, – согласилась она, убирая чеки, – но мне не хочется. Разумеется, не у всех так много свободных денег на покупки. Эти двое знают, что хотят, и могут себе позволить это приобрести. Мне очень повезло, что вот уже год или около того они предпочитают именно мой магазин.

Она смотрела, как Слейд ходит по залу, рассматривая вещи, то там, то здесь выдвигая ящики. Наконец он остановился перед угловой горкой с фарфоровыми статуэтками.

– Правда, они прекрасны? – спросила Джессика, подойдя ближе.

Он стоял к ней спиной, что, впрочем, не мешало ему ощущать ее запах.

– Да, очень мило.

Джессика закусила нижнюю губу. Нечасто о дрезденском фарфоре отзываются подобным образом.

– Моя мать очень любит такие вещицы.

– Я всегда считала, что это самые лучшие образцы. – Джессика, открыв дверцу, вынула маленькую хрупкую пастушку. – Я бы ее с удовольствием присвоила.

Слейду это не понравилось. Хмуро он продолжал:

– У матери скоро день рождения.

– Внимательный сын.

Он взглянул на нее. Ее глаза смеялись.

– Сколько?

Джессика облизнулась. Можно поторговаться. Она это очень любила.

– Двадцать долларов, – сказала она неопределенно.

Он коротко рассмеялся:

– Джессика, я не дурак. Назовите настоящую цену.

Она вздернула подбородок, и между бровями появилась черточка.

– Двадцать два пятьдесят. Это мое последнее слово.

Сдавшись, Слейд улыбнулся:

– Вы сумасшедшая.

– Берите, или оставим этот разговор. – Она пожала плечами. – В конце концов, это ведь день рождения вашей матери.

– Но статуэтка стоит намного дороже. Не так ли?

– Конечно, но вашей матери она будет особенно дорога, – согласилась Джессика.

Слейд сунул руки в карманы и хмуро поглядел на пастушку.

– Двадцать пять.

– Продано. – И прежде чем он успел передумать, Джессика ринулась к прилавку. Ловким движением она сорвала ярлык и бросила его в мусорную корзинку.

– Могу оформить как подарок, это бесплатно.

Он медленно подошел к прилавку и стал смотреть, как она заворачивает фарфор в нарядную бумагу.

– Зачем?

– Ну это же на день рождения. Такие подарки всегда оформляют особо.

– Вы меня прекрасно поняли. – Слейд положил руку на коробку. – Зачем? – повторил он.

Джессика посмотрела на него долгим пристальным взглядом. Он не любит одолжений. А статуэтку принял лишь потому, что не для себя, а для любимого человека.

– Да затем, что я так хочу.

Он поднял брови. Взгляд его стал очень внимательным и напряженным.

– А вы всегда поступаете так, как хотите?

– Стараюсь. Как и многие люди в этом безумном мире.

Ответить он не успел. Дверь отворилась.

– Прибыл груз, мисс Уинслоу.

Слейд взволновался при виде выгружаемых вещей. Может быть, именно здесь и есть то, что он ищет. Как бы ему хотелось найти эту коробку и унести, пока он еще может быть объективен. Джессика Уинслоу обладала замечательной способностью путать карты. Ему надо все время помнить, что они не просто мужчина и женщина. Он полицейский, а она подозреваемая. Его дело – найти улики, даже если они против нее. Слушая, как она то и дело восхищенно восклицает, Слейд подумал, что еще не встречал человека, на вид столь неспособного совершить преступление. Но это все чувства. Ему же требуются факты.

В своей временной должности подсобного рабочего он имел отличную возможность тщательно разглядеть каждую вещь. Похоже, Джессику это нисколько не смущало. Она даже была довольна его усердием. Слейд почувствовал угрызения совести и очень на себя разозлился. Он же делом занимается, он на службе. И это проклятый дядя Чарли сам направил его сюда. Ничего, ничего. Еще год, и никакой комиссар полиции не сможет заставить его быть нянькой у крестниц с янтарными глазами и одновременно шпионить за ними.

Но он ничего не обнаружил. Инстинкт ему подсказывал, что здесь ничего нет, но Слейду нужен был предлог, чтобы оправдать свое присутствие в магазине. Джессика безостановочно сновала туда-сюда. Чтобы разгрузить и расставить вещи, потребовалось два часа. Она ухитрилась быть сразу повсюду, вытирая, пригоняя, вытаскивая пустые ящики. Наконец все было закончено. Она оглянулась в поисках каких-нибудь недоделок.

– Ну вот и порядок, – поспешил сказать Слейд, прежде чем она собралась еще что-нибудь передвинуть или переставить повыигрышнее.

– Да, вы, наверное, правы.

Она рассеянно потерла спину:

– Хорошо, что все три груза были посланы в понедельник. Конечно, сейчас довольно-таки тесновато. Эй, а я умираю от голода.

Джессика повернулась к нему с виноватой улыбкой:

– Я и не думала так надолго вас задерживать, Слейд. Ведь уже шестой час. – И, не дав ему времени ответить, она ринулась в подсобку за жакетом и его пиджаком.

– Вот, держите. Я закрываю.

– А как насчет гамбургера и кино? – вдруг неожиданно предложил он. «А что такого? Я просто не хочу терять ее из виду, – уверил он себя. – Для этого я сюда и приехал».

Джессика, спуская последнюю штору, удивленно оглянулась. «У него такой вид, – подумала она, – будто он уже сам жалеет, что предложил. Нарочно соглашусь!»

– Какое романтическое приглашение! Разве я могу сказать «нет»!

– Ах, вам нужна романтика? – усмехнулся Слейд. – Ну что ж, тогда мы будем смотреть фильм, сидя в машине.

Она рассмеялась. Слейд схватил ее за руку и вытолкнул на улицу.

Телефонный звонок раздался поздно ночью. Человек, сидя, потянулся к трубке и одновременно к сигарете.

– Алло?

– Где стол?

– Стол? – Человек, нахмурившись, поднес к сигарете зажигалку и затянулся. – Вместе с другими присланными вещами, разумеется.

– Ошибаешься. – Голос был тихий и холодный. – Я сам был в магазине.

– Он должен быть там. – Человек был близок к панике. – Джессика его, наверное, еще не распаковала.

– Возможно. Выясни это немедленно. Мне нужен стол и его содержимое к среде.

Повисла недолгая пауза.

– А какова расплата, ты понимаешь. Поторопись.

3

Джессика проснулась с мыслями о Слейде. В неспешное воскресное утро она вспоминала об очень странной субботе, большую часть которой провела вместе со Слейдом. «Человек настроения», – подумала она, с удовольствием потягиваясь. Ей было в его обществе то хорошо, то неприятно. Временами ее охватывало желание, самое что ни есть плотское. «Нет, это не совсем точно», – поправилась она, но только потому, что вспоминать об этом ей откровенно не нравилась.

Была в нем какая-то отстраненность. Ей хотелось вызвать его на откровенность, хотя бы немного. Накануне вечером она прилагала к этому большие усилия, но напрасно. Это был не тот человек, что спешит открыть душу первому встречному. Да и склонности к сплетням она у него не заметила. Он представлял странное сочетание непосредственности и отчужденности.

Он ей не льстил, но Джессика была уверена, что небезразлична ему. Нет, это не игра ее воображения, это физическое влечение у него к ней и у нее к нему. Но он, надо признать, был все время начеку. Она еще не встречала мужчины, который был бы с нею настороже. Его темные глаза ясно говорили: держись подальше. На расстоянии. Ей очень хотелось пробиться сквозь это недоверие, но каковы могут быть последствия? Джессика любила рисковать, но всегда думала о последствиях. «И в этом случае, – размышляла она, – все против риска».

Достаточно будет осторожной дружбы, пришла она к заключению. Прочные дружеские отношения – это очень мило, а все сверх того от лукавого. Встав, она взяла халат и направилась в душ.

И все-таки, прикосновение этих жестких губ, наверное, было бы приятно. Только один раз.

Слейд уже сидел внизу, в библиотеке. Он поднялся еще на рассвете – полный мыслей о ней. Что за дурацкий импульс заставил его вчера пригласить ее в кино? Опрокинув в себя четвертую чашку кофе, Слейд зажег сигарету. Господи боже, его задача совсем не требует назначать этой женщине свидания. Он отодвинул от себя стопку книг. Но этот низкий мелодичный смех, эти мягкие светлые волосы. Да и не только. Дело прежде всего в ней самой. Джессика обладала, наверное, всеми качествами, которые он всегда желал видеть в женщине, – доброе сердце, щедрость, ум. И эта кипучая, почти первобытная сексуальность, которая таится внутри. Он ее чувствует. Но если он будет и дальше думать о ней в том же духе, то все пропало. Даже сейчас он пытается как-то вытащить ее из дела.

Слейд затянулся, и взгляд его стал жестким. Он защитит ее, если будет нужно. Но и не остановится перед разоблачением. Он полицейский – слуга закона. И все же среди смешанного запаха кожи и табачного дыма ему чудится слабый, исходящий от нее аромат.

Избежав докучливых приставаний кухарки, желавшей обязательно устроить ей обильный завтрак, Джессика быстро выпила чашку кофе.

– А где Дэвид? – окликнула она Бетси, вооруженную тряпкой и бутылкой с жидкостью для чистки серебра.

– Гуляет по берегу, – пробурчала та и добавила: – Но ему лучше. Воздух ему только на пользу.

– Возьму жакет и пойду проверю.

– Ну, вряд ли удастся, если он вас раскусит.

– Бетси! – Джессика притворилась оскорбленной. – Я не так глупа.

Домоправительница фыркнула, но в этот момент прозвенел колокольчик.

– Ничего, ничего. – Джессика махнула Бетси рукой. – Я открою, – и бросилась к двери.

– Майкл! – Она радостно обвила руками его шею. – Как хорошо, что ты уже вернулся.

Слейд вошел в холл как раз в тот момент, когда Джессика целовала Майкла. Раздался ее низкий, обещающий смех, и она прижалась щекой к щеке худощавого темноволосого мужчины с правильными чертами лица и светло-зелеными глазами. «Это Майкл Адамс», – решил Слейд, подавив желание схватить его за шиворот, оттащить от Джессики и хорошенько встряхнуть. Слейд заметил, как блеснул бриллиант на мизинце Майкла, когда он погладил Джессику по голове. «Мягкие руки и искусственный загар», – отметил Слейд про себя.

– Я скучал по тебе, дорогая. – Майкл немного отстранился, чтобы с улыбкой взглянуть ей в лицо.

Джессика снова рассмеялась и дотронулась до его щеки, а потом высвободилась из кольца его рук.

– Ну, я слишком хорошо тебя знаю, Майкл, чтобы предполагать, будто ты, такой занятой и… все прочее, можешь о ком-нибудь скучать. Сколько разбитых сердец ты оставил в Европе?

– Я их никогда не разбиваю, – заявил Майкл, прежде чем снова легко коснуться ее губ, – и я действительно скучал по тебе.

– Входи и все-все мне расскажи, – приказала она, беря его под руку. – Груз, что ты прислал, как всегда, чудесный. Я уже продала… О, здравствуй, Слейд.

Джессика увидела его сразу же, как повернулась. Взгляд, быстрый, властный, уперся прямо ей в лицо, и потребовалась вся сила воли, чтобы не вздрогнуть. Что было в этом взгляде? Требование? Вопрос? Она смущенно кивнула Слейду. Что он от нее хочет? И почему она готова все отдать, даже не спрашивая, что именно ему нужно?

– Джессика. – На его лице мелькнула слабая улыбка.

– Майкл, знакомься, Джеймс Слейдермен. Он гость у нас и пытается навести порядок в библиотеке.

– Нелегкое занятие, насколько я могу судить, – заметил Майкл. – Надеюсь, у вас достаточно времени.

– Мне хватит.

Зная, что домоправительница скоро явится подслушивать, Джессика отошла от Майкла и крикнула:

– Бетси, ты можешь принести нам кофе в гостиную? Слейд, вы присоединитесь к нам?

Она думала, что Слейд откажется, но он проследовал за ними.

– Конечно.

Ему не требовалось видеть глаза Майкла, чтобы узнать, как тому неприятно его согласие. Они вошли в гостиную.

– Вот как? – изумился Майкл. – Ты решила поставить здесь столик времен королевы Анны?

– Это перст судьбы, – сказала Джессика и рассмеялась, сев на диван. – Я все время хотела попросить тебя подыскать мне такой, и когда увидела его в инвентарном списке, то подумала, что ты ясновидящий.

Бегло оглядев столик, Майкл кивнул:

– Да, он определенно подходит к обстановке.

Молодой человек сел рядом с Джессикой, а Слейд устроился в кресле напротив.

– С грузом не возникло проблем?

– Нет, все уже распаковано. И, между прочим, три вещи уже проданы. Дэвид проболел всю неделю, и мне помогал Слейд.

– Неужели? – Майкл вынул тоненький, как вафля, золотой портсигар и предложил Слейду сигарету. Отрицательно покачав головой, Слейд вытащил свою пачку.

– А вы разбираетесь в антиквариате, мистер Слейдермен?

– Нет. – Слейд чиркнул спичкой и внимательно посмотрел на Майкла поверх пламени. – Практически ничего не знаю, если не считать лекции, которую мне вчера прочла Джессика.

Майкл откинулся назад и как бы между прочим положил руку на спинку дивана, едва не касаясь плеч Джессики.

– А чем вы занимаетесь?

Его гладкие, ухоженные пальцы рассеянно поигрывали волосами девушки. Слейд глубоко затянулся:

– Я писатель.

– Очаровательно. Может быть, я читал что-нибудь из ваших сочинений?

Слейд уставился на Майкла долгим, неотрывным взглядом.

– Надеюсь.

– Слейд работает над романом, – вмешалась в разговор Джессика. Что-то в этом диалоге действовало ей на нервы, какой-то подтекст. – Кстати, вы, Слейд, еще не рассказали, о чем он.

Слейд уловил в ее взгляде мольбу о мире. «Нет, – решил он, – еще не время. Посмотрим, что всплывет на поверхность, если взбаламутить воду».

– О контрабанде! – выпалил он.

С порога раздалось громкое звяканье фарфора.

– Проклятье! – Дэвид еле удержал наклонившийся поднос, а потом заискивающе улыбнулся Джессике: – Я едва не уронил его.

– Дэвид! – Джессика вскочила и схватила поднос. – Ты сам едва держишься на ногах, а уж чтобы разносить кофе – и речи быть не может.

Слейд заметил, что Дэвид недовольно взглянул на него, прежде чем свалиться в кресло.

«Дэвид все еще довольно бледен, а может, побледнел, услышав о контрабанде? Интересно», – подумал Слейд. Он заметил на его лбу, над очками, бисеринки пота.

Джессика поставила поднос на стол и спросила:

– Как ты себя чувствуешь?

Дэвид нахмурился:

– Да не волнуйся ты так.

– Ладно. – Она наклонилась к нему. – Знай я, что ты такой скверный пациент, я бы тебя к кровати привязала.

Он сильно дернул ее за волосы, но усмехнулся:

– Ладно, дай мне кофе и заткнись.

– Слушаюсь, сэр, – кротко ответила она.

А когда она отвернулась, Дэвид быстро подмигнул Слейду: мол, мы знаем, как обращаться с этими светскими дамочками.

– Привет, Майкл. Добро пожаловать обратно.

И, пошарив в кармане, Дэвид извлек старую пачку сигарет. В поисках спичек он оглянулся и увидел столик. В глазах засветился огонек.

– А это что такое?

– Это одна из находок Майкла, на которую я заявила права. – Джессика подала Дэвиду кофе. – А ты на следующей неделе все аккуратно оформишь.

– В понедельник, – твердо ответил Дэвид, пожирая глазами столик. – Королева Анна?

– Он прелестный, правда? – Джессика принесла чашку Слейду, а потом подошла к столику и, открыв крышку, показала его внутреннее устройство.

У Слейда по шее побежали мурашки. Он почувствовал, как возросло напряжение, он мог почти осязать его. Отведя взгляд от Джессики, он внимательно следил за мужчинами. Майкл долил сливок в кофе. Дэвид нашел спичку. Слейд незаметно пожал плечами и велел себе успокоиться.

– Подожди, пока не увидишь остальной груз, – сказала Джессика Дэвиду, опять подходя к дивану. – Майкл превзошел самого себя.

Слейд молча прислушивался к жужжанию разговора вокруг, кратко отвечая на обращенные к нему вопросы. «Она с ума сходит по мальчишке», – решил он. Это сказывалось в манере обращения: она и поддразнивала его, и легонько бранила, и подольщалась к нему. Слейд вспомнил, как Джессика говорила, что ей хотелось бы иметь брата или сестру. Дэвид явно их заменял. Как далеко она зайдет, защищая его? Будет стоять до конца, это несомненно. Если Слейд что и понял в характере Джессики Уинслоу – это то, что она умеет быть преданной.

А вот ее отношения с Майклом не совсем определенные. Если они любовники, то она совсем не придает этой связи значения. Но, опять же интуитивно, он почувствовал, что Джессика не из тех женщин, которые относятся к любовной связи легко. В этом маленьком, хрупком теле кипят страсти, сдерживаемые уздой воли. Если Майкл ее любовник, то страсть обязательно проявилась бы в поцелуе, которым они обменялись у входа. И когда он обнимал ее, губы, рот выдали бы страстное желание. И Слейд снова посмотрел на эти губы, нежные, ни следа помады. Он за десять шагов от нее словно чувствовал их вкус. Слейдом овладело упорное, непреодолимое желание быть с ней, а затем возникла боль, тупая, пульсирующая. Такой он прежде не испытывал никогда. Если бы он хоть раз овладел этой женщиной, боль ушла бы. Слейд почти уверил себя в этом. Ему необходимо коснуться кожи цвета сливок, испытать страсть, которую эта женщина обещает, и он освободится от наваждения.

Взглянув на Слейда, Джессика вновь ощутила себя в плену его завораживающего взгляда. У нее возникло ощущение, будто он ведет ее куда-то, взяв за руку. Он словно зыбучие пески, пронеслось молнией в голове. Ступи – и пропадешь. И все же крайности манят нас, даже когда соблазн погибнуть велик.

– Джессика.

Майкл взял ее за руку, нарушив ход мыслей.

– М-м, да?

– А как насчет того, чтобы пообедать сегодня вдвоем? Там, в ресторане на берегу, в котором тебе так нравится?

Его спокойные зеленые глаза улыбались. Джессика почувствовала, как успокаивается. Вот этого мужчину она понимает.

– С радостью.

– И не беспокойся о том, чтобы возвратиться пораньше, – вставил Дэвид. – Я завтра буду распоряжаться в магазине, а ты можешь отдохнуть.

Услышав это, Джессика удивленно вздернула брови.

– Да что ты говоришь?

Дэвид фыркнул, уловив сухость тона.

– Явление мисс Рэдклифф народу! – обратился он к Слейду. – Она все время забывает, что я помню, какая встрепанная и тощая она была в двенадцать лет. Красотка с пластиной на зубах. Что-то ей там исправляли.

– А если я тебя опять уложу на лопатки? – ласково осведомилась Джессика. – Я буду готова к семи, – повернулась она к Майклу, делая вид, что не заметила, как ухмыляется Дэвид.

– Прекрасно.

Быстро ее поцеловав, Майкл встал.

– Значит, завтра увидимся, Дэвид. Приятно было познакомиться, мистер Слейдермен.

Он ушел, Джессика поставила чашку и вскочила как ошпаренная.

– Надо бы прогуляться с Улиссом по берегу.

– Не смотри на меня, – ответил Дэвид, – я должен беречь энергию.

– Да я и не собиралась просить тебя. Слейд?

Он предпочел бы некоторое время провести без нее, но покорно встал.

– Конечно. Только надену пиджак.

Побережье было длинным и каменистым. Ветер, дующий с залива, – резким, пропитанным солью. Джессика смеялась, наклоняясь, подбирала какие-то ветки, бросала собаке. Улисс бегал взад-вперед, энергично петляя вокруг, пока хозяйка не подкидывала ему новое развлечение. Справа океанская волна плескалась о камни, вздымаясь водяными брызгами. Слейд смотрел, как Джессика носится в поисках очередной деревяшки. Неужели она не может просто неспешно прогуливаться? Вот опять засмеялась, подняв над головой палку, а собака неуклюже прыгала, пытаясь ее достать. «Не связывайся с нами, пока не узнаешь что-либо стоящее». Слейд вспомнил приказ и сунул руки в карманы. «Следи за женщиной». Он, черт побери, следил за ней, и это давалось ему нелегко. Следи, как солнечный свет блестит на ее волосах. Следи, как пара выцветших джинсов туго обтягивает ее узкие бедра. Наблюдай, как ее губы изгибаются в улыбке… Будь свидетелем, как полицейский Слейдермен пускает под откос все дело, потому что не может отвязаться от мыслей о тощей женщине с глазами цвета бренди.

– О чем вы задумались?

Он резко обернулся. Джессика стояла рядом, пристально всматриваясь в его лицо.

Проклиная себя, он вдруг понял, что с легкостью может разрушить не только свою вымышленную позицию в ее доме, но и впрямь всю операцию, если не примет меры предосторожности.

– Давно не был на побережье, – соврал Слейд.

Джессика прищурилась.

– Нет, дело не в этом, – пробормотала она, – и я никак не пойму, откуда у вас такая таинственность.

Она раздраженно откинула волосы со лба, а ветер, словно играя, сдул их ей прямо в лицо.

– Ну что ж, дело ваше.

Слейд обиженно поднял камешек и кинул его в волны.

– А мне непонятно, что заставляет вас быть столь подозрительной.

– Любопытной, – поправила она, немного удивленная его упреком. – Всего лишь любопытной. Вы интересный человек, Слейд, и, возможно, именно потому, что очень о многом умалчиваете.

– А что вас интересует, моя биография?

– И так легко обижаетесь.

Тут он буквально набросился на нее.

– Не давите на меня, Джесс.

Ей понравилось, что он назвал ее уменьшительным именем – так звал ее только отец. И ей понравилась его ярость тоже. Она пробила первую брешь в его броне.

– А если я не послушаюсь?

– Тогда я дам сдачи, я человек невежливый.

Джессика рассмеялась:

– Да, черт возьми, даже очень невежливый. И что, вы хотите меня оскорбить?

Она пыталась вывести его из себя. И сейчас почему-то не задумывалась, что особенного из этого выйдет. Тоненькая, сильная, с развевающимися от ветра волосами, она стояла прямо перед ним. Глаза у нее были золотые. Нет, так просто ее не проймешь. Она не из тех, кто обижается по пустякам. Слейд решил, что слова требуют доказательств. Уже обнимая ее, он все твердил себе, что это по долгу службы. А ее лицо выражало ожидание и согласие одновременно. И никаких опасений. Проклиная ее, он жадно впился в ее рот.

Поцелуй был таков, каким он его себе представлял. Губы мягкие, ароматные, податливые. Она таяла в его руках, как воск, хотя он грубо терзал этот нежный рот. Можно утонуть в блаженстве этого поцелуя. Шум прилива стучал в виски. Ему даже почудилось, что он стоит в приливной волне, а песок то и дело уходит у него из-под ног. Он прижал ее к себе крепче.

Грудь ее была теперь так близко, искушая и дразня. Дотронься, попробуй! Но вся его сила была вложена в этот поцелуй. Руки Джессики скользнули по его спине вверх, продлевая наслаждение. Голова у него закружилась, и он отшатнулся. С долгим прерывистым вздохом Джессика положила голову на его плечо.

– Я почти задохнулась.

Он все еще обнимал ее. Он хотел разжать руки, но сейчас, когда ее волосы щекотали его щеку, он засомневался, что сможет это сделать. Джессика взглянула на него – она улыбалась.

– Дышать полагается носом, – наставительно объяснил Слейд.

– Но я об этом как-то забыла.

«И я тоже», – подумал он.

– Тогда сделайте глубокий вдох.

И так же крепко, так же смятенно Слейд снова приник к ее губам. На этот раз она уже не была пассивна. Теперь Джессика предъявила свои требования. Губы ее разомкнулись, и ответный поцелуй стал ищущим, и дразнящим, и обещающим. Он застонал, сердце бешено застучало. Джессику охватило неотступное, алчное желание. На свете существовал только он – его руки и губы. И больше ничего было не надо. Еще никогда никто не желал ее с такой силой. И она все чувствовала с ним наравне. Даже когда он был груб, ей это нравилось, и она старалась быть такой же. Возбуждение – нет, это слабо сказано, желание – ничего не выражающее слово. Джессика ощущала безумие, взрыв энергии, который мог быть укрощен только обладанием.

«Держи меня!» – хотелось ей крикнуть, а ее пальцы отчаянно вцепились в его волосы: «Возьми меня! У меня еще никогда так не было, и я не вынесу, если ты меня оставишь!» Она вытянулась струной, изо всех сил прижалась к нему, предлагая и требуя одновременно. Он, конечно, сильнее ее – она чувствовала его бугристые, твердые мышцы, но желание переполняло их одинаково. Ее тело страдало, беззащитное и в то же время могущественное, как никогда.

«О, покажи, на что ты способен, – мысленно заклинала она, отуманенная желанием. – Я так долго ждала, чтобы наконец вкусить настоящей страсти».

Чайка жалобно прокричала над головой, и крик подействовал на Слейда, как ушат ледяной воды. Черт возьми, что он делает? Слейд оттолкнул от себя Джессику. Из-за одного безумного поцелуя он утратил все: чувство долга, достоинство, разум. Черт возьми, впору спросить, что она делает с ним. Вот стоит, смотрит на него: щеки пылают от страсти, глаза потемнели. Влажные губы распухли. Дышит тяжело и прерывисто.

– Слейд! – хрипло сказала она и потянулась к нему.

Слейд грубо перехватил ее руку, прежде чем она успела до него дотронуться.

– Вам лучше уйти.

Теперь его глаза не выражали ничего. Они были снова совершенно непроницаемы. Два черных омута глядели на нее безразлично, будто ничего не происходило, будто взрыв страсти ей привиделся, а были только чайки, море, песок да обычная прогулка с собакой. С минуту она ничего не могла понять. Смятение, поднявшееся в душе, буквально смыло все мысли. Он подвел ее к краю, к той тонкой, еле различимой черте, а потом грубо отшвырнул назад, словно она, Джессика, ничего для него не значит. Жаркий румянец стыда залил ее лицо. За стыдом последовал гнев.

– Будь ты проклят, – прошептала она и бросилась по лестнице, ведущей к дому, перескакивая сразу через две ступеньки.

Джессика тщательно оделась. Только прикосновение шелка к коже могло хоть как-то успокоить уязвленную гордость. Повертевшись перед большим, до полу, зеркалом, она одобрительно кивнула. Покрой платья был прост, если не считать неожиданно глубокого разреза на спине, кончавшегося немного ниже талии. Ее не волновало, что она выбрала это платье, думая больше о Слейде, чем о Майкле. Цвет соответствовал настроению – глубокий по тону царственный пурпур. Она закрепила волосы двумя бриллиантовыми заколками. Каскад пшеничных локонов обрушился на спину, оставляя лицо открытым. Выглядит она прекрасно. И посмотрим, кто кого. Джессика схватила вечернюю сумочку и направилась к лестнице.

Слейд был в гостиной. Он затягивал шуруп в чиппендейловском комоде. Орудовал он очень уверенно. Джессика вспомнила, как он отчаянно, самозабвенно обнимал ее.

– Да вы мастер на все руки, – констатировала Джессика.

Он взглянул на нее, нахмурился и судорожно стиснул отвертку. «Какое право она имеет выглядеть вот так?» – подумал он мрачно. Платье облегало точеную фигурку, как перчатка, и, судя по походке, она прекрасно отдавала себе в этом отчет. Слейд яростно повернул отвертку, хотя надобности в этом уже не было.

– Бетси жаловалась, что шуруп разболтался, – пробормотал он.

– А я и говорю, вы мастер на все руки, – сказала она бесшабашно. – Хотите выпить? Я смешаю мартини.

Он стал отказываться, но посмотрел на нее и понял, что зря. Гладкая, тонкая спина была совсем голая. Когда она потянулась к бутылке вермута, шелк соблазнительно зашуршал. Слейд задохнулся от желания, словно его ударили в солнечное сплетение.

– Виски! – отрезал он.

Она улыбнулась через плечо.

– Со льдом?

– Без!

– А пьете вы как настоящий мужчина, правда, Слейд?

«Черт возьми, я таки доберусь до него, задену за живое, несмотря на все его проклятое равнодушие!» – поклялась себе Джессика. И тогда она насладится его унижением. Наполнив стакан на три пальца, Джессика подала его Слейду. Он сунул отвертку в задний карман джинсов и встал. Не спуская с Джессики взгляда, он сделал долгий, медленный глоток.

– А вы одеваетесь как настоящая женщина, не так ли, Джесс?

Полная решимости не уступать, она плавно повернулась кругом.

– Нравится?

– Вы его надели, имея в виду меня или Адамса? – отпарировал он.

Лукаво улыбнувшись, она отвернулась и выпила мартини.

– Вы полагаете, женщины всегда что-либо предпринимают с целью возбудить мужчин?

– А разве нет?

– Обычно я одеваюсь, чтобы доставить удовольствие себе самой. – Налив себе еще, она взглянула на Слейда поверх бокала. – Но сегодня я задумала проверить одну теорию.

Слейд подошел, повинуясь вызову в ее глазах и собственному непреодолимому желанию.

– Какую еще теорию?

Джессика, не сморгнув, выдержала его сердитый взгляд.

– А у вас есть слабости, Слейд? Какая-нибудь ахиллесова пята?

Медленно поставив стакан, он почувствовал, как она вся напряглась, но не отшатнулась. Пальцами он стиснул ее шею, приблизив губы к ее рту, так что она ощутила на лице тепло его дыхания.

– Вы можете пожалеть об этом, Джесс. Я не стану обращаться с вами, как с леди.

Джессика откинула голову назад. Хотя сердце стучало, взгляд был гневен и смел.

– А кто вас просит об этом?

Его пальцы стали жестче, она опустила ресницы. И в эту минуту прозвенел дверной колокольчик. Слейд взял стакан и залпом выпил до дна.

– Ваш поклонник! – отрывисто сказал он и вышел из гостиной.

Слейд резко затормозил недалеко от ресторана, выключил мотор, вынул сигарету и стал ждать. «Даймлер» Майкла уже был припаркован. Следить было бы гораздо удобнее, проскользнув незаметно в ресторан. Там бы Слейд ни за что не упустил Джессику из виду, но это было слишком рискованно. Подъехала машина и стала прямо за ним. Слейд почувствовал знакомое напряжение, когда водитель вышел и направился к нему. Сунув руку в карман, где лежал револьвер, Слейд ждал, равнодушно глядя на приближающегося мужчину. Тот прижал значок к ветровому стеклу, и Слейд облегченно вздохнул.

– Слейдермен, – агент Брюстер коротко кивнул в знак приветствия, – вам леди, мне ее спутник. Комиссар Додсон предупредил вас, что я буду у вас связным?

– Да.

– Гринхарт следит за Райсом. Пока ничего. Парень больше недели лежал в постели. И, я так понимаю, у тебя тоже пустышка.

– Пока да. – Слейд уселся поудобнее. – В субботу провел весь день в ее магазине, помогал распаковывать вещи. Но если там что и было, то, готов поклясться, она об этом ничего не знает. Я уже ко всему в доме руки приложил. Она слишком беспечно ведет себя, чтобы прятать контрабанду.

– Может быть. – С тяжелым вздохом Брюстер вытащил обтрепанную черную трубку и начал набивать ее табаком. – Но если этот чудный маленький магазин и есть то самое логово, то, по крайней мере, один из них троих укрывает контрабанду. Райс кажется вроде как ее младшим братом. Что же до Адамса… – Брюстер зажег спичку и стал раскуривать трубку. Слейд промолчал.

– Да, за спиной этой леди солидное имя отца и крупные связи. Слишком авторитетное имя, чтобы замарать. Но если она участвует в деле, то шуму все равно будет много.

– Она не участвует, – услышал Слейд свой голос как бы со стороны. Он небрежно бросил окурок в окошко.

– Тебе видней, – равнодушно заметил Брюстер, – но будь она чиста, как ангел, в преисподней все одно испачкаешься. Обстановка накаляется, Слейдермен. И котел скоро взорвется, а когда это случится, дело выйдет некрасивое. Мисс Уинслоу окажется в самой горячей точке. Додсон надеется, что ты сможешь вытащить ее, когда дело дойдет до взрыва.

– Я о ней позабочусь, – пробормотал Слейд. – И мне не нравится, что она вдвоем с этим Адамсом.

– Ладно, мне давно пора обедать. – Брюстер похлопал себя по круглому животу. – Пойду-ка заправлюсь на деньги налогоплательщиков и понаблюдаю за твоей дамой.

– Да вовсе она не моя, – огрызнулся Слейд.

В ресторане было тихо. Горели свечи. От стола, за которым сидели Джессика и Майкл, открывался прекрасный вид – панорама залива. В черной, как ночь, воде сияла лунная дорожка, отражались редкие звезды. Приглушенно звучали голоса и смех обедающих. Аромат свежих цветов смешивался с запахом еды и свечей. Шампанское приятно шумело в голове Джессики. Если бы кто-нибудь сказал ей, что она слишком много работала последние дни, она бы рассмеялась ему в лицо. Но сейчас она почувствовала, как сильно устала, и теперь с наслаждением отдавалась безделью – впервые за всю неделю.

– Я рада, что тебе пришло в голову вытащить меня в ресторан, Майкл.

Ему нравился отблеск пламени на ее лице. Это подчеркивало чуть выступающие скулы и редкий, золотистый цвет глаз. Почему после возвращения из зарубежных поездок она казалась ему с каждым разом все прекрасней? И не слишком ли долго из-за всяких пустяковых причин она откладывала объяснение?

– Джессика, – и он поднес ее руку к губам, – я скучал по тебе.

Этот жест и его тон ее удивили.

– Хорошо, что ты вернулся, Майкл.

Странно, он всегда умел обаять собеседника словесной мишурой, а сейчас не знал, как продолжить разговор.

– Джессика… я бы хотел, чтобы ты тоже ездила со мной.

– То есть? – Джессика наморщила лоб. – Но почему, Майкл? Ведь ты более чем удачлив. Мне неприятно это говорить, но у тебя получается гораздо лучше, чем у меня.

– Я просто не хочу опять с тобой расставаться.

Озадаченная, она коротко рассмеялась и пожала его руку.

– Майкл, только не говори мне, что ты страдаешь от одиночества. Я знаю, что для тебя нет ничего лучше и интереснее, чем рыскать по Европе в поисках сокровищ. И если ты соскучился по дому, то это с тобой впервые в жизни.

Он сжал ее руку:

– Я не по дому соскучился, Джессика. Если я чувствую себя одиноким, то лишь по одной причине. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Сказать, что она удивилась, значит почти ничего не сказать. Джессика была потрясена, о чем очень ясно говорило выражение ее лица. Выйти замуж? Может быть, она не так поняла? Она не могла вообразить, что Майкл вообще может хотеть жениться, особенно на ней! Они работали вместе почти три года, они деловые партнеры, они друзья, но никогда…

– Джессика, ты же должна была заметить, что я к тебе неравнодушен. – И он накрыл ладонью их соединенные руки. – Я люблю тебя в течение нескольких лет.

– Майкл, но я понятия об этом не имела. О, боже, это звучит так странно. – Пальцами свободной руки она провела по ножке бокала. – Не знаю, что тебе и сказать.

– Скажи «да».

– Майкл, но почему сейчас? Почему так внезапно? – Она перестала нервно водить пальцами по бокалу и пристально посмотрела на Майкла. – Ведь ты никогда даже не намекал, что испытываешь ко мне более теплые чувства, чем дружеская привязанность.

– А ты знаешь, как это трудно – довольствоваться только дружбой? Джессика, ты была не готова, чтобы выслушать меня. Ты так была занята своим бизнесом, своим магазином, так рьяно добивалась успеха. Я хотел внести свою долю в этот успех, прежде чем открыться тебе. Мы оба должны были добиться независимости.

Да, все, конечно, правильно, но перестать видеть в Майкле друга, партнера и вместо этого представить его любовником, мужем? Похоже, это невозможно.

– Не знаю.

Майкл сжал ее руку.

– Я и не ждал, что ты сразу ответишь согласием. Но ты подумаешь об этом?

– Ну, конечно, подумаю.

Но, даже обещая это, она помнила о неистовом объятии там, на продуваемом ветрами берегу.

Поздно ночью опять прозвенел телефонный звонок, но он его не разбудил. Потому что он не спал. И ждал звонка.

– Ты нашел мою собственность?

Он облизнул губы, потом вытер их тыльной стороной руки:

– Да… Джессика отвезла его в дом, поэтому возникла небольшая проблема.

– Не люблю проблем.

Капли пота выступили у него на лбу.

– Я достану оттуда бриллианты, непременно достану, но дело в том, что Джессика все время поблизости. Я же не могу разобрать стол у них на глазах. Мне надо обязательно убедить ее уехать на несколько дней.

– Двадцать четыре часа.

– Но этого не…

– Больше ни минуты… или настанет час для мисс Уинслоу.

Пот выступил над верхней губой, он стал вытирать его дрожащей рукой.

– Только не это. Я все сделаю.

– Ради мисс Уинслоу – постарайся. Если время выйдет, я сам займусь своей собственностью. Ты понимаешь, что это значит.

– Да, да, конечно. Не предпринимайте ничего. Я достану их. Не трогайте ее. Вы же поклялись, что никогда не вовлечете ее в это дело.

– Она сама виновата. Двадцать четыре часа.

4

Джессика ничего не понимала. Сидя на пляже и положив голову на колени, она в одиночестве наблюдала, как встающее солнце украшает водную гладь розовыми полосами. Недалеко от нее Улисс гонялся за приливной волной, каждый раз спасаясь на берегу, когда она грозила его настигнуть. Он уже распростился с надеждой улестить Джессику, чтобы она поиграла с ним, и развлекался как мог.

Она всегда любила побережье во время рассвета. Здесь ей так хорошо думалось. Пронзительный крик чаек, гулкие удары волн о скалы, все шире и сильнее разливающийся свет всегда успокаивали ее и позволяли найти ответ на мучившие вопросы. Но не в этот раз. Нельзя сказать, что она никогда не брала в расчет возможность замужества. Мысль о том, чтобы с кем-то делить кров, растить детей, не была ей так уж чужда. Но вот с кем конкретно? Кто этот мужчина?

Она всегда с удовольствием встречалась и разговаривала с ним. У них были общие интересы. Но… Да, это «но» существовало, и она как раз и думала о нем, положив голову на колени. Одно большое, просто огромное «но». И подумать только, он ее любит. А она была слепа, как курица. Где же ее чуткость? Ее охватило чувство вины, породившее уныние. Как это могло случиться, что ее дело заняло чрезмерно большое место в ее жизни и застило ей весь свет? Вот теперь и ломай голову, что же предпринять в подобной ситуации?

Слейд, мысленно чертыхнувшись, сошел по ступенькам на берег. Как, дьявол побери, держать под присмотром женщину, которая уходит гулять до рассвета? «Пошла побродить по пляжу», – сообщила ему Бетси. Одна на пустынном пляже, совершенно беззащитная. Правда, лучше бы она оказалась той светской неумной лентяйкой, какой он ее воображал. Все обошлось бы малой кровью.

А потом он ее увидел. С понурой головой, ссутулившуюся. Если бы не густые волосы цвета пшеницы, он бы поклялся, что это другая женщина. Джессика всегда держалась прямо, неуклонно стремясь вперед – и обычно чересчур быстро. Она никогда не опускала руки. Слейду стало не по себе. Сунув руки в карманы, он направился к Джессике.

Она не слышала шагов, но моментально почувствовала, что одиночество ее нарушено. Имя нарушителя она назвала бы не глядя. Джессика медленно выпрямилась и снова стала смотреть на линию горизонта.

– Доброе утро, – сказала она, когда он остановился рядом. – Вы рано встали.

– Вы тоже.

– Но вы работали допоздна. Я слышала, как стучит машинка.

– Извините.

– Нет, ничего. – Она мимолетно улыбнулась. – Мне нравится этот стук. Книга ваша продвигается?

Слейд взглянул на белогрудую чайку, молча летавшую у них над головами.

– Да, вчера я довольно много сделал. – «Что-то неладно», – подумал он и хотел было сесть рядом, но передумал и остался стоять.

– В чем дело, Джесс?

Она ответила не сразу, но повернула голову и внимательно всмотрелась в его лицо. «Интересно, что бы он сделал, если бы какая-нибудь женщина не захотела выйти за него замуж? Стал бы терпеливо ждать, выбрал бы более подходящее время, удовлетворился бы просьбой подождать ответа?» Она еле заметно улыбнулась. «О господи, конечно, нет».

– У вас много любовниц?

– Что?

Джессика не обратила внимания на его изумленное восклицание и снова стала смотреть на прибой.

– Да, наверное, много, – тихо проговорила она. – Вы очень сильный мужчина.

Облака, плывущие над водой, были красно-золотые. Джессика наблюдала, как они постепенно светлеют.

– А я могу насчитать только троих, – продолжала скорее рассеянно, чем доверительно. – Первый раз это было в колледже, и отношения оказались такими краткими, что вряд ли вообще их можно считать. Он присылал мне гвоздики и читал вслух Шелли.

Она рассмеялась и снова положила подбородок на колени.

– Потом, когда я путешествовала по Европе, возник пожилой француз, очень утонченный и умный. Я буквально рухнула перед ним… А потом узнала, что он женат и у него двое детей.

Джессика покачала головой и крепче сжала руками колени.

– Ну а после этого был один работник из службы рекламы. О да, он за словом в карман не лез. Это произошло сразу после смерти отца, и я… я тогда жила как во сне. Он занял у меня десять тысяч долларов и исчез. С тех пор мужчин у меня не было. – И, задумчиво глядя на океан, пояснила: – Я не хотела больше страдать от уязвленной гордости и стала осторожна. Может быть, чересчур.

Слейду не слишком нравилась тема, да и кому это могло нравиться? Но он внимательно выслушал все до конца, стараясь быть объективным.

Когда она замолчала, он уселся рядом с ней. В течение целой минуты оба молчали, и тишину нарушали только шум прибоя и крики чаек.

– Джесс, почему вы мне все это рассказываете?

– Может быть, оттого, что я вас не знаю. А возможно, и потому, что иногда мне кажется, будто я знаю вас много лет. – Немного неуверенно засмеявшись, пригладила волосы. – Не знаю. – И, вздохнув, в упор взглянула на Слейда: – А Майкл сделал мне предложение.

Его словно сильно ударили по основанию черепа. Глупо звучит, но состояние возникло именно такое: потеря ориентации и мгновенное беспамятство. Очень медленно Слейд зачерпнул горсть песка и стал просеивать его сквозь пальцы.

– И?..

– Я не знаю, что мне делать! – Она, отчаянно блестя глазами, повернулась к Слейду: – А я не выношу неопределенности.

«Прекрати эти излияния! – приказал Слейд себе. – Скажи, что тебе совершенно не интересно и вообще это ее проблемы». Но он помимо воли спросил:

– А что вы к нему чувствуете?

– Я завишу от Майкла, – быстро-быстро ответила Джессика. – Он часть моей жизни. Он важен для меня, очень важен…

– Но вы его не любите, – закончил спокойно Слейд. – Но тогда вы должны знать, что делать.

– Ах, все не так просто, – возразила Джессика. И, устало вздохнув, она хотела было встать, но осталась сидеть. – Он любит меня. Я не собираюсь мучить его и, возможно…

– Вот как? Вы полагаете, можно выйти замуж из сострадания? – Слейд безрадостно усмехнулся. – Не надо быть такой дурой.

Гнев вспыхнул и столь же быстро угас. А что, и не поспоришь. Больше несчастная, чем обиженная, она глядела на чайку, низко пролетевшую над водой.

– Я знаю, что если выйду за него, то когда-нибудь мы оба будем страдать, особенно если его чувства так глубоки, как он думает.

– Но вы не уверены, что он вас любит, – медленно проговорил Слейд, взвешивая мысленно совсем другие причины предложения Майкла.

– Я уверена, сам он считает, будто влюблен, – возразила Джессика. – И я подумала, что если мы станем любовниками, то…

– Господь милосердный! – Слейд грубо схватил ее за плечо. – Вы что, желаете предложить ему свое тело как утешительный приз?

– Не смейте! – Джессика закрыла глаза, не в силах вынести его презрительный взгляд. – Из ваших уст это звучит грязно.

– А это так и есть, черт побери!

Она подняла руки нехарактерным для нее жестом бессилия.

– Мой список мужчин очень короток, и я думала, что… Ну, через некоторое время он откажется от своего намерения.

– Безумная! – оборвал ее Слейд. – Скажите ему «нет», и дело с концом.

– Как это у вас все просто на словах.

– Просто, Джесс, это вы все усложняете. И совершенно напрасно.

– Неужели? – Она снова опустила голову на колени.

Он едва не погладил ее по волосам, но остановился на полпути.

– Вы так уверены в себе, Слейд, а я становлюсь настоящей трусихой, когда предстоит огорчить близких мне людей. От одной мысли, что снова надо с ним встречаться, зная заранее, что я ему откажу, мне хочется бежать куда глаза глядят.

Ее слабость, которую она так редко проявляла, пробудила в нем сочувствие. В глубине души ему так хотелось утешить ее, и он едва успел подавить это желание.

– Ну, он будет не первый человек, которому откажут.

Джессика вздохнула. Все ее доводы теряли смысл, будучи высказанными. Слейд во всем был прав. Ей стало легче. Слегка улыбнувшись, она повернулась к нему.

– А как бы вы?

– Что я?

– Что бы вы сделали, если бы вам отказали?

Он усмехнулся. Ему было приятно, что взгляд у нее уже не растерянный.

– Ну, я, если и предлагал бы, то не жениться.

Она неожиданно хохотнула:

– А что бы вы предлагали?

Он захватил пальцами несколько прядей ее волос.

– А этот цвет настоящий?

– Это невозможно грубый вопрос.

– Один другого стоит.

– Но если я отвечу на ваш, вы ответите на мой?

– Нет.

– Тогда, значит, нам обоим надо пустить в ход воображение.

Смеясь, Джессика снова хотела встать, но рука, лежавшая у нее на плече, удержала ее на месте. Ее лукавая улыбка исчезла мгновенно. Он в упор глядел на нее, а глаза были темные, неистовые, и в них можно было прочесть все. Желание! Жаркое, пронзительное, неуемное желание! Джессика потянулась к нему, возбужденная одним только взглядом. И еще она впервые испугалась, не хотел ли он получить от нее то, чего сам не собирался дать. Да и вообще, не слишком ли много он хочет? Он притянул ее к себе, но она в инстинктивном порыве этого непонятного страха уперлась руками ему в грудь.

– Нет, этого мне не надо. – «Да, да, именно этого я и хочу», – кричали глаза, выдавая ее с головой.

Достаточно было одного неловкого движения, и она уже лежала под ним на песке.

– Я тебя предупреждал, что не стану обращаться с тобой, как с леди.

Он прикоснулся губами к ее рту, завладел им и покорил ее. Куда девался страх? Он растаял в огне страсти. Ощутив вкус его губ, Джессика уже не владела собой. Ее целиком охватило, подчинило себе дикое, безграничное желание. Джессика совсем забыла, что нужно сдерживать себя, и просто отдалась ощущениям. Его губы искушали, они неотступно требовали. И она отвечала ему, безумно желая, испытывая отчаянную жажду быть с ним, отдаваться. Он оторвался от ее рта, но только затем, чтобы ласкать губами ее лицо, ощутить мягкость, нежность и сладостный вкус ее кожи.

Джессике это не понравилось, она хотела снова и снова ощущать губами его губы. Она повернула голову, чтобы перехватить его поцелуй, но он жадно впился в ее шею, и она застонала. Тихо поскрипывал песок. Джессика старалась переменить положение, чтобы продлить бесконечное и мучительное наслаждение.

Она просунула руки под его свитер, к лопаткам, почувствовала под руками напряженные мышцы спины. Во влажном воздухе пахло солью и морем, а также – мускусным запахом страсти. Он снова нашел губами ее рот. Волны яростно бились о скалы рядом с ними. Он что-то пробормотал, но она не поняла. Уловила лишь тон – сердитый и отчаянный. А потом его ладони, требовательно и жестко, поднялись по всему ее телу от бедер к груди и там остались, словно плененные ее мягкостью. Солнце уже било прямыми лучами в закрытые глаза Джессики, но она этого не замечала, точно так же, как шероховатости песка. Существовали только его руки и губы.

Мозолистые пальцы гладили ее, невольно царапали, но зажигали огнем каждую жилку и словно усиливали пламя, уже бушующее в крови. Он больно зажал зубами ее нижнюю губу, и ее вздохи перешли в стон. В неистовстве страсти Джессика выгнулась дугой и прижалась к нему бедрами. Их разделяла лишь тонкая ткань.

Слейд зарылся лицом в ее волосы и вдохнул их запах, пытаясь в то же время совладать с собой. Желание было сейчас настолько сильнее его, что запросто могло совсем подчинить своей власти.

Со стоном он скатился на песок и вскочил на ноги, прежде чем она успела дотронуться до него, чтобы он совершенно потерял рассудок. Он жадно, хрипло втягивал в легкие воздух в надежде остудить жар, охвативший его. «Я рехнулся, – подумал Слейд, – я едва ею не овладел». Прошло несколько секунд. Он мог их сосчитать, прислушиваясь к ее прерывистому дыханию и своему собственному.

– Джесс.

– Нет, ничего не говори. Я все поняла, – сказала она, едва не задохнувшись.

Слейд повернулся к ней и увидел, что она стряхивает с себя песок. Утреннее солнце зажгло ее летящие под бризом волосы.

– Ты просто передумал. У всех бывает.

Джессика хотела пройти мимо, но Слейд схватил ее за руку. Она попыталась вырваться, но он держал ее крепко.

Слейд без труда мог видеть уязвленность в ее гневном взгляде. Ну что ж, так даже лучше. Но против воли у него вырвалось:

– Ты предпочитаешь, чтобы мы любили друг друга на песке, как подростки?

Джессика потеряла всякое представление о времени и пространстве. Какое они имеют значение перед вечной потребностью любви? Она лишь почувствовала обиду еще глубже, он помнил о таких вещах и смог остановиться.

– Я бы предпочла, чтобы вы больше ко мне не притрагивались, – возразила она холодно, выразительно взглянув на его удерживающую руку, – начиная с этого момента.

Но он только сильнее сжал ее запястье.

– Я тебя уже однажды предупредил, не вынуждай меня заходить слишком далеко.

– Разве я начала? Я вообще этого не хотела.

– Вполне возможно, но ведь и я не хотел так. – Он крепко встряхнул ее, держа за плечи. – Так что можешь отчаливать.

У нее аж зубы клацнули. Если прежде она была просто обижена, то теперь ее гнев бушевал пожаром. Она в ярости отбросила его руки.

– Не смей на меня орать! – закричала Джессика во все горло.

За их спинами билась о скалы волна. Вот она вздыбилась и рассыпалась кипучими брызгами.

– И не смей намекать, что я сама все это устроила!

Он схватил ее за руки, и она могла только мотнуть головой, чтобы откинуть назад развевающиеся волосы. За прядями, упавшими на лицо, гневно сверкали глаза.

– Если бы я только захотела, ты ползал бы тут на четвереньках, умоляя меня.

Глаза Слейда свирепо сузились. Он злился, чувствуя некоторую справедливость ее слов.

– Я не стану ползать ни перед одной женщиной в мире, тем более перед высокомерной грубиянкой, которая использует духи, чтобы приманить мужчину.

– Высокомерная… – Она замерла от возмущения. – Грубиянка! – выдавила она из себя через силу. – А ты глупый, себялюбивый осел! – Джессика стукнула кулаком в его грудь, не зная, как еще защитить себя от оскорблений. – Надеюсь, ты не станешь описывать в своем романе постельные сцены. Тебе ведь удается только ловко расстегивать «молнию» на ширинке! Я никогда, никогда не употребляю духов. И мне не потребовалось бы этого… – Джессика, задыхаясь, осеклась: – Почему ты ухмыляешься?

– Ты порозовела, – сказал он, – тебе идет.

И снова ее глаза блеснули янтарным пламенем. Она пошла на него с явным желанием ударить, и Слейд, подняв руки вверх, отступил.

– Давай помиримся? – Непонятно почему, но, пока она отчитывала его, он перестал злиться. Ярость улетучилась. Он уже почти жалел, что ввязался в перепалку. Но ссора с ней так же стимулирует, как поцелуй. Почти так же.

Джессика заколебалась. Она еще не остыла, но было в его улыбке что-то, способное погасить и не такой пожар. Он впервые улыбается так, искренне, совершенно открыто. И это очень важно.

– Ну, может быть, – небрежно ответила она, не желая показать, что уже готова его простить.

– Диктуй условия.

Зардевшись на мгновение, она подбоченилась:

– Возьми обратно слова «высокомерная грубиянка»!

Он явно развеселился, и Джессике это понравилось.

– Возьму в обмен на «глупого, себялюбивого осла».

Самым большим ее недостатком было всегдашнее желание поторговаться. Джессика стала рассматривать свои ногти.

– Отказываюсь от «глупого». Остальное в силе.

Он сунул руки в карманы джинсов.

– А ты несговорчивая дама.

– Это точно.

Но он протянул ладонь, и они обменялись торжественным рукопожатием.

Оставалось еще одно. Слейд утихомирил ее гнев. Надо, чтобы не осталось и уязвленности.

– Я не передумал, Джесс.

Она ничего не ответила. Немного помедлив, он обнял ее за плечи и повел по ступенькам. Ему не очень трудно было заглушить внутренний голос, который твердил, что он совершает ошибку.

– Слейд.

Он взглянул на нее. Они как раз огибали куст, растущий наверху, где ступеньки кончались.

– Что?

– Сегодня Майкл придет к обеду.

– Хорошо, я уйду с дороги.

– Нет, – возразила она слишком поспешно и досадливо закусила губу. – Нет, я как раз подумала, не можешь ли ты…

– Сыграть роль твоего поклонника? – коротко закончил он. – Осторожно, Джесс, как бы опять чего не вышло.

Но она, решив не сердиться, остановилась посредине лужайки и повернулась к нему:

– Слейд, все, что ты сказал на берегу, все верно. Я то же самое говорила себе. Но я люблю Майкла – почти так же, как Дэвида.

И когда он хмуро взглянул на нее, Джессика вздохнула:

– То, что я собираюсь сделать, несомненно, огорчит его. И это еще мягко сказано. Мне нужна моральная поддержка. Мне будет легче, если ты не откажешься присутствовать за обедом. А после я справлюсь и сама.

Слейд протяжно вздохнул и неохотно, однако смирившись с неизбежностью, согласился:

– Идет. Но учти, ты будешь должна мне обед, на который я тебя приглашу.

Несколько часов спустя Джессика расхаживала по гостиной, стуча каблуками по деревянным половицам. Стук затихал на персидском ковре, потом возобновлялся. Она радовалась, что у Дэвида на вечер назначено свидание. Ей невозможно было бы скрыть от него свое настроение, но и довериться ему тоже было нельзя. Да и вообще, неизвестно, каковы теперь будут отношения с Майклом. Джессике очень не хотелось лишних проблем. Ведь Майкл может уволиться. Сама мысль об этом была ей ненавистна.

Да, конечно, всегда можно найти нового закупщика, но они с Майклом были одна команда, если кто понимает, что это такое. Закрыв глаза, она мысленно выругала себя. Ну почему она не способна думать о Майкле вне связи с магазином? Впрочем, так было всегда. Может быть, если бы они были знакомы раньше того, как стали вместе работать, ну, как с Дэвидом, ее чувства к Майклу были бы другие. Джессика сжала руки. Нет, просто нет в их отношениях… какой-то искорки. Иначе и магазин не мешал бы.

Такая искра проскакивала между нею и другим человеком раз-другой в жизни. Это быстрое, яркое мгновение, которое обещало, что может быть, может быть… Но в отношениях со Слейдом об искре говорить не приходится. Это – извержение вулкана. Джессика с досадой тряхнула головой. Черт, опять эти дурацкие мысли о Слейде. Прямо плывет все при воспоминании о его объятиях. Глупости, надо сосредоточиться на Майкле и на том, как ему все сказать, чтобы не рассориться с ним.

Остановившись на пороге, Слейд смотрел на Джессику. «Все время в движении, – подумал он. – Но здесь не столько энергия, сколько нервы». На ней было очень простое и очень изящное черное платье, а волосы, заплетенные в косу, спускались на одно плечо. Глядя на нее, Слейд внезапно ощутил сочувствие к Майклу. Нелегко безответно любить такую женщину. Если Майкл не законченный дурак, он сразу по выражению лица поймет, каков ее ответ. Ей даже рта не придется открывать.

– Ничего, он это переживет, Джесс. – Она резко обернулась. Слейд подошел к стойке с напитками. – На свете существуют и другие женщины, как тебе известно.

Он был намеренно развязен и циничен, зная, какова будет ее реакция. Даже стоя к ней спиной, он почувствовал, как вспыхнули ее глаза.

– Надеюсь, вы однажды здорово схлопотали, Слейд, – отрезала Джессика, – когда она натянула вам нос.

Слейд налил себе виски.

– Она не имела шанса, – усмехнувшись, ответил он. – Не хотите ли выпить?

– Представьте, хочу. – Джессика подошла к Слейду, выхватила у него из рук стакан и отпила большой глоток.

– Для поднятия духа? – спросил он, когда, проглотив виски, она едва удержалась, чтобы не скорчить гримасу.

Она подозрительно взглянула на Слейда:

– Ты намеренно меня спаиваешь?

– А разве тебе не стало лучше?

Джессика невольно рассмеялась и сунула стакан ему в руку.

– Ты настоящий мужчина, Слейд, да?

– А ты настоящая женщина, Джесс.

Он сказал это спокойно, однако эти простые слова совершенно вывели ее из равновесия. Она слышала подобное десятки раз от десятков людей, но кровь ее при этом не бурлила. Очевидно, что Слейд не мастер бросаться комплиментами. И каким-то образом она почувствовала, что он имеет в виду. Он, несомненно, был человеком, который мог заглянуть за внешнюю сторону явлений, интуитивно узреть то, что скрыто.

Их взгляды встретились и долго не отпускали друг друга, пока она опять не начала волноваться. Ей пришло в голову, что она гораздо ближе к чему-то жизненно важному, чем сегодня утром на берегу.

– Ты, должно быть, очень хороший писатель, – пробормотала Джессика, отойдя, чтобы налить стакан вермута.

– Почему ты так думаешь?

– Ты очень скуп на слова и произносишь их с такой непритворной расчетливостью.

Джессика стояла к нему спиной, поэтому позволила себе нервно облизать пересохшие губы. Каминные часы мелодично прозвенели. Наступило время обеда.

– Не думаю, что ты согласился бы написать мне текст моего разговора с Майклом.

– Да, здесь я пас, уволь.

– Слейд. – Немного поколебавшись, Джессика снова к нему обернулась: – Я не должна была так откровенно тебе рассказывать обо всем на берегу сегодня утром. Это несправедливо по отношению к Майклу и нехорошо по отношению к тебе. Я напрасно обрушила на твою голову подробности своей жизни, но тебе так легко довериться. Ты очень хорошо, даже слишком хорошо, умеешь слушать.

– Часть моей профессии, – пробормотал он и вспомнил о бесчисленных разговорах с подозреваемыми, свидетелями и жертвами.

– Я все пытаюсь поблагодарить тебя. Можешь ты выслушать меня хотя бы раз, не перебивая?

– Я пока не сделал ничего особенного, – бросил он в ответ.

– Да я подавлюсь, прежде чем скажу тебе опять «спасибо».

Джессика плеснула вермут в стакан, и в это время прозвенел дверной звонок.

Каждый из мужчин не прочь был бы остаться с Джессикой наедине, но оба притворились, что все в порядке. Общий разговор медленно и естественно перешел на дела в магазине.

– Я рада, что ты заглянул туда на пару часов, Майкл. – Джессика скорее ворошила вилкой омара, чем ела. – Дэвид не вполне окреп, чтобы работать целый день.

– Ну, выглядит он неплохо, а понедельники всегда спокойные дни.

Майкл вертел в пальцах бокал с вином и вряд ли уделял обеду больше внимания, чем Джессика еде.

– Не слишком ли ты беспокоишься о нем, моя дорогая?

– Да нет, просто ты не видел его на прошлой неделе. – Джессика избегала смотреть ему в глаза.

Осознав, какую беспорядочную мешанину она устроила на тарелке, Джессика вздохнула и взяла бокал с вином.

– Ну сегодня он был достаточно здоров, чтобы продать миссис Донниган коннектикутский комод. – Майкл заметил, что Джессика и Слейд обменялись взглядами.

– Дэвид продал его миссис Донниган? – удивление Джессики было безгранично. – Ты бы все понял, Слейд, если бы познакомился с этой леди. Она закоренелая янки, скупая до невероятности. Доллар – это ее бог. Майкл умеет продать ей вещь. Изредка это и мне удается, но Дэвиду… – И она улыбнулась. – Как же это он умудрился?

– О, это был настоящий спектакль. Он притворился, что ему очень жаль расстаться с комодом. Когда я вошел, он убеждал ее купить другой, орехового дерева, а, мол, коннектикутский он уже кому-то обещал.

Джессика коротко рассмеялась:

– Ну что ж, наш мальчик, кажется, приобретает опыт. В следующий раз я пошлю его с тобой в Европу.

Майкл нахмурился, глядя в тарелку, и пронзил вилкой омара.

– Ну если тебе так угодно.

Джессика огорчилась. Пока она подыскивала слова, Слейд вмешался в разговор, спросив, что собой представляет этот коннектикутский комод. Джессика бросила на него благодарный взгляд и предоставила ответ Майклу.

«Зачем я это сказала? – упрекнула она себя. – Как я могла быть настолько бесчувственной, ведь он меня просил поехать с ним в Европу в следующий раз». Вздохнув в глубине души, Джессика неохотно принялась за еду. «Я, кажется, не могу все это уладить, – подумала она, – и я просто-напросто не собираюсь этого делать».

Какие же они разные. Она смотрела на мужчин, занятых пустым разговором. Майкл был хорошо воспитан, о чем свидетельствовали его голос и манеры, ухожен и модно одет. Джессика вспомнила, что никогда не видела его иначе как в костюме. Максимум вольности, которые он позволял себе в одежде, – это рубашка поло и брюки для гольфа. Он источал вышколенное обаяние и утонченную сексуальность.

Слейд очень редко жестикулировал, словно знал, что язык жестов может выдать его тайные мысли. Он обладал странной способностью молчать и быть незаметным, но она не сказала бы, что он груб и неотесан, хотя и предпочитает джинсы и свитера. Он не обаятелен, но действует обезоруживающе. И в сексе он что угодно, только не утончен и деликатен.

Слейд задавал Майклу вопросы об антиквариате, хотя ему это было сейчас совершенно неинтересно. Зато у Джессики есть возможность снова обрести самообладание, которое она почти утратила. Да и о Майкле он сможет составить более конкретное представление. На вид он человек довольно безвредный. Красивый парень, достаточно умный, чтобы использовать свою внешность с пользой для дела. Или же – чтобы стать одним из звеньев в контрабандной цепи. «Но не главарь, нет, – инстинктивно решил Слейд. – Кишка тонка».

Майкл относился к типу мужчин, который казался Слейду подходящим для Джессики. Лощеный, умный, образованный. Достаточно приятной внешности при условии, что ей нравится такой тип мужчин. Но Джессике, по-видимому, не нравится. Они не были любовниками. Слейд как раз обдумывал это, слушая объяснение Майкла.

«Что же это за мужчина, – размышлял он, – который изо дня в день встречается с такой женщиной, но не занимается с ней любовью и не сошел от этого с ума?» Майкл ухитрился держать себя в узде почти три года. Слейд считал, что ему самому ни за что бы не удалось продержаться так долго. Майкл Адамс или безумно в нее влюблен, или же гораздо умнее, чем кажется. Замечая, какие взгляды Майкл иногда бросает на Джессику, Слейд даже почувствовал к нему симпатию. Нет, он явно к ней неравнодушен.

Майкл отпил глоток вина и попытался продолжить разговор, который потихоньку начинал внушать ему отвращение. Он хорошо знал Джессику. И он видел ответ в ее глазах. Единственная женщина, что-то для него значащая, никогда не будет ему принадлежать.

Все трое почувствовали облегчение, когда Бетси внесла поднос с кофе.

– Мисс Джессика, если ты не станешь есть больше, кухарка уволится.

– Если бы она подавала в отставку чаще, чем раз в месяц, то в доме царил бы уже беспорядок, – беспечно ответила Джессика. Без еды она легко обойдется, лишь бы удалось уладить отношения с Майклом.

– Я возьму чашку в библиотеку. – Слейд встал и налил себе кофе, прежде чем Бетси успела возразить. – Мне нужно кое-что закончить сегодня вечером.

– Прекрасно, – ответила Джессика, стараясь на него не смотреть. – А мы с тобой, Майкл, будем пить кофе в гостиной. Нет-нет, Бетси. Я сама отнесу, – поспешила она сказать ворчащей домоправительнице. Слейд уже исчез. – А ты налей себе бренди, – посоветовала она Майклу, когда они входили в гостиную. – Мне не надо.

Майкл налил себе щедрую порцию, снова закрыл пробкой хрустальный графин и вернулся к Джессике. Пока они обедали, Бетси разожгла камин в гостиной. Огонь весело потрескивал, но Майклу и Джессике было не до веселья. Он смотрел, как она наливает кофе из фарфорового кофейника в фарфоровые чашки. Сервиз был украшен тонким рисунком – фиалки по фону цвета сливок.

Прежде чем заговорить, Майкл сосчитал у нежных цветков все лепестки.

– Джессика. – Ее пальцы непроизвольно сжали ручку молочника, и Майкл чертыхнулся про себя. Странно, но он никогда еще не желал ее так сильно, как сейчас, зная, что никогда не будет ею обладать. Слишком он был уверен, что, когда настанет час, плод сам упадет в корзину. – Я вовсе не хотел сделать тебя несчастной.

– Майкл. – Джессика взглянула на него.

– Не надо, не надо ничего говорить. Все уже написано на твоем лице. Единственное, чего ты никогда не умела, так это скрывать свои чувства. – Он сделал большой глоток бренди. – Ты не собираешься выходить за меня замуж.

«Отвечай быстро!» – приказала себе Джессика.

– Нет, я не могу. – Она встала и подошла к нему. – Я бы очень хотела чувствовать иначе, Майкл. Может быть, если бы ты сделал предложение раньше…

Он посмотрел в стакан, на бренди. Ее глаза точь-в-точь такого же цвета. И так же опьяняют. Он поставил стакан.

– А что изменилось бы?

– Не знаю. – Джессика растерянно пожала плечами. – Да, наверное, ничего. Ты прав.

Джессика дотронулась до его руки, желая найти другие, более теплые слова.

– Майкл, ты мне небезразличен, ты это знаешь. Но я не могу дать тебе того, что ты хочешь.

Майкл положил свою ладонь ей на плечо, потом передвинул ее на шею к затылку.

– Но я не стану обещать, что не постараюсь изменить твое решение.

– Майкл!

– Нет, сейчас я не буду оказывать на тебя давление. – И он нежно погладил ладонью ее шею. – Но у меня есть большое преимущество. Я слишком хорошо тебя знаю, знаю, что тебе нравится, а что нет.

Он взял ее руку и поцеловал в ладонь.

– И моя любовь достаточно велика, чтобы я не преследовал тебя. – Он улыбнулся и выпустил ее руку: – Увидимся завтра в магазине.

– Да, конечно. – Джессика сжала руки. Когда он поцеловал ее в ладонь, она не почувствовала ничего, кроме жалости. – Спокойной ночи, Майкл.

Когда закрылась входная дверь, она неподвижно стояла посреди комнаты. Ей не хотелось кофе, но не было сил нести поднос на кухню и отвечать на упреки Бетси или разговаривать с кухаркой. Оставив все как есть, она пошла к лестнице.

– Джесс? – остановил ее Слейд. Он спускался в холл, когда она поднялась на вторую ступеньку. – Все в порядке?

Ей вдруг страшно захотелось расплакаться, броситься ему в объятия и рыдать, рыдать. Но вместо этого она отрезала:

– Нет, совсем не в порядке! Да и как, черт возьми, это могло бы быть?

– Ты сделала то, что должна была сделать, – сказал он спокойно. – Он ведь не собирается броситься в волны с утеса.

– Да что ты можешь об этом знать? – огрызнулась Джессика. – Ты не понимаешь, что значит сочувствовать другому человеку. Для этого нужно иметь сердце.

Она бросилась вверх по лестнице и уже пробежала половину, как вдруг остановилась, будто уперлась в стену. Крепко зажмурившись, Джессика стукнула кулаком по перилам. А потом, глубоко вздохнув, повернулась и сошла вниз. Слейд стоял внизу и ждал.

– Извини.

– За что? – Ее слова ранили его глубже, чем хотелось бы, но он пожал плечами: – Ведь это ты была под прицелом.

– Нет, не была. – Она устало потерла лоб рукой. – Я не имею права вымещать на тебе злость. Ты меня очень поддержал сегодня, и я тебе благодарна.

– Побереги свою благодарность – пригодится. – Он повернулся, чтобы уйти.

– Слейд.

Он перешагнул сразу через две ступеньки, выругался и обернулся. Глаза у него потемнели от ярости, словно ее извинение разозлило его больше, чем обидные слова.

– Я понимаю, Слейд, что ты можешь чувствовать иначе, но в ад ты попадешь не за добрые намерения.

Она снова стала подниматься по лестнице, а он остался стоять и смотреть ей вслед.

5

Два часа ночи. Джессика услышала, как старые часы мелодично пробили в холле два раза. Она очень устала, но мозг отказывался успокоиться. Прерывистый звук пишущей машинки прекратился час назад. «Как Слейд может спать?» – подумала Джессика с отвращением, переворачиваясь на спину и уставившись в потолок. Но, с другой стороны, ведь не на него все это обрушилось.

Она стала думать о Майкле. Нет, надо быть честной. Разве из-за Майкла она не спит? Вовсе нет. Увы, не спит она из-за человека, который находится сейчас через две двери налево от ее комнаты.

Одна, в темноте, в ворохе мягких полотняных простыней, Джессика все еще ощущала скрип песчинок под своей спиной, жар солнца на лице и неистовые порывы ветра. Тяжесть его тела, нетерпеливые губы. Несмотря на усталость, она снова желала его. Кровь стучала в ушах. Томление поднималось от живота к груди. Она быстро соскочила с постели и набросила халат. Надо выпить горячего вина, лихорадочно подумала она, это успокоит. А если нет, то можно включить телевизор, авось ее усыпит какой-нибудь старый фильм. Утром она снова будет в порядке. Опять начнет работать, стараясь поменьше встречаться со Слейдом. Закончит же он когда-нибудь с этой библиотекой! Вернется туда, откуда прибыл, и все забудется.

Джессика выскользнула из спальни босиком и неслышно прошла по коридору. Она остановилась около двери Слейда, невольно тронула ручку и отпрянула. Господи боже! О чем это она думает! И быстро-быстро зашагала к лестнице. «Бренди лучше, чем горячее вино», – решила она.

Тихо, что было ей несвойственно, она спустилась вниз, обходя скрипучие половицы. Бренди и старый фильм. Если это ей не поможет, то ничего на свете не поможет. Увидя, что двери гостиной закрыты, она нахмурилась. «Странно, – удивилась она. – Их никогда не закрывают». Она пожала плечами. Наверное, это сделал Слейд, прежде чем уйти и сесть за свой роман. Она прошла по коридору и открыла одну створку. Ее ослепил свет. Он бил прямо в глаза, и ей пришлось закрыть их рукой. Сначала она испытала шок. Она подалась назад, потрясенная, не понимая, где источник света. Что вообще происходит?! Вдруг она похолодела. Это был свет от карманного фонаря! Никто не должен был находиться в закрытой гостиной ночью с карманным фонарем. Озноб мурашками пробежал по телу. Не раздумывая ни секунды, она повернулась и бросилась вверх по лестнице.

Слейд вскочил в то самое мгновение, когда распахнулась дверь. К его кровати метнулась тень. Он инстинктивно схватил ее, скрутил и придавил свои телом. Матрас заскрипел от двойной тяжести. Слейд тут же понял, что держит Джессику.

– Какого черта ты здесь делаешь? – рявкнул он, сжав пальцами ее запястья. Запах ее тела сразу возбудил его. От внезапного желания охрип голос.

Ошеломленная нападением, Джессика попыталась что-то сказать. Она тряслась от страха.

– Внизу, – выдавила она из себя, – кто-то внизу.

Он напрягся, но ответил с притворной небрежностью:

– Кто-нибудь из слуг.

– В два часа ночи? – прошипела Джессика, начиная злиться. И тут только она почувствовала, что он голый и что полы ее халата разлетелись в стороны, когда он бросил ее на кровать и подмял под себя. Сглотнув слюну, она попыталась встать.

– И с карманным фонарем?

Он быстро скатился с нее.

– Где?

– В гостиной.

Запахнув халат, Джессика притворилась совершенно равнодушной. Ничего особенного не произошло. Кому не случалось ошибиться спросонья. Она видела его силуэт. Слейд натягивал джинсы.

– Ты же не собираешься спуститься туда?

– А для чего же ты тогда ворвалась ко мне? – отрезал Слейд. Он открыл комод и вынул револьвер.

– Нет, я совсем ни о чем таком не думала. Полиция. – Поискав выключатель, она зажгла лампу. – Нам надо позвонить в полицию.

Но слова застряли у нее в горле, когда она увидела в его руке оружие. Ужас охватил ее.

– Где ты это взял?!

– Оставайся на месте.

Он был уже около двери, когда она с трудом вытащила из постели онемевшее тело.

– Нет! Тебе нельзя туда с оружием, Слейд, послушай…

Но сильно и больно тряхнув Джессику за плечи, он заставил ее замереть. Взгляд его был холоден и непроницаем.

– Оставайся здесь! – приказал он еще раз и закрыл дверь прямо перед ней.

Слишком потрясенная, чтобы ослушаться, Джессика смотрела на дверь. «Господи, что происходит? – Она прижала ладони к щекам. – Это безумие. Кто-то ночью рыскает в гостиной». Слейд так умело держал свой огромный, безобразный револьвер, словно родился с ним в руке. Нервы у нее были взвинчены, и она стала быстро ходить взад-вперед. «Слишком тихо, – подумала она, сплетая и расплетая пальцы. – Слишком тихо и спокойно. Нет, это невыносимо».

Слейд как раз заканчивал быстрый, но тщательный обход первого этажа. Звук скрипнувшей половицы заставил его волчком повернуться и оказаться лицом к лицу с Джессикой. Та, пошатнувшись, прижалась к стене под наведенным на нее дулом.

– Проклятие! – Он опустил револьвер. – Я же велел тебе оставаться наверху. – Джессика с изумлением поняла, что у Слейда приемы такие же, какие она сотни раз видела в тех эпизодах «Новостей», где действовала полиция. Она снова начала дрожать.

– Я не смогла. Он ушел?

– Похоже на это.

Схватив Джессику за руку, Слейд втащил ее в гостиную.

– Будь здесь. Я хочу посмотреть снаружи.

Джессика села в кресло и стала ждать. Было темно, лишь неверный, бледный свет луны бросал колышущиеся тени в окно. Она испуганно свернулась клубочком в кресле и обхватила себя руками. «Страх, – подумала она, – нечто, с чем я редко имела дело. И сейчас не очень хорошо справляюсь». Закрыв на минуту глаза, Джессика заставила себя сделать несколько глубоких вдохов. Перестав дрожать, она смогла немного сосредоточиться. Зачем писателю револьвер? Почему он не вызвал полицию? Вдруг у нее возникло странное подозрение, но Джессика отогнала его прочь. Это же смешно… Не так ли?

Когда через десять минут Слейд вернулся в гостиную, она не встала ему навстречу. Видимо, он стукнул по выключателю, и комната озарилась ярким светом.

– Никого, – сказал он, хотя она ни о чем не спрашивала. – Никаких следов вторжения.

– Я видела его! – негодующе ответила она.

– А я разве говорю, что ты не видела? – Он снова скрылся, не дав ей времени что-то выкрикнуть.

Он появился непонятно откуда.

– А что ты видела? – И, спросив, он начал заново, еще тщательней, осматривать комнату.

Нет, ее подозрение совсем не смешно, поняла Джессика и вся напряглась. Все совершенно очевидно. Ему это не в новинку. И револьвер этот Слейд не раз использовал.

– Кто ты?

Слейд, присев на корточки перед баром, усмехнулся ледяным ноткам в ее голосе. «Нет, хрусталь на месте». Он не повернулся.

– Ты знаешь, кто я, Джесс.

– Ты не писатель.

– Представь, именно писатель.

– Да? В каком звании? Сержант, лейтенант? – напрямик спросила она.

Он взял графин с бренди и налил себе в высокий стакан. Слейд был совершенно хладнокровен. Он подошел к Джессике и протянул ей стакан.

– Сержант. Выпей-ка.

Она в упор посмотрела на Слейда.

– Иди ты к черту.

Он пожал плечами и сел рядом. Джессика ощутила какое-то мертвенное спокойствие и еще тупую боль от понимания, что ее предали.

– Я желаю, чтобы вы немедленно убрались из моего дома. Но прежде чем вы удалитесь, – спокойно продолжала она, – я хотела бы услышать, почему вы приехали. Ведь вас прислал дядя Чарли, не так ли? Это был приказ комиссара полиции?

Последняя фраза была полна хорошо рассчитанного презрения.

Слейд молчал, раздумывая, насколько он может быть откровенен, чтобы ее любопытство было удовлетворено. Джессика побледнела, но на этот раз не от страха. Она была вне себя от ярости.

– Прекрасно. – Не отрывая от него взгляда, она встала. – Тогда я сама позвоню вашему шефу. Можете упаковывать свою машинку и револьвер, сержант.

Да, надо рассказать все, подумал Слейд, и ему захотелось курить.

– Садитесь, Джесс. – А так как она не собиралась повиноваться, он толкнул ее обратно в кресло. – Заткнитесь и слушайте, – посоветовал он, так как она уже раскрыла рот, собираясь закричать.

– Ваш магазин находится под подозрением в связи с крупной операцией по ввозу контрабанды. Есть мнение, что украденные ценности могут быть спрятаны в импортируемых вам вещах и направляются какому-то сообщнику по эту сторону океана. Сообщник, очевидно, должен покупать вполне определенную вещь.

Джессика уже не пыталась что-то сказать. Она смотрела на Слейда как на сумасшедшего.

– Интерполу нужно взять главаря, а не мелких подручных, которые уже под наблюдением. Однажды он уже ускользнул. Не хочется упустить его снова. Вы, ваш магазин, ваши служащие – за всеми будут следить, пока не удастся его поймать или наблюдение не приведет еще к кому-то. А пока комиссар полиции хотел быть уверен в вашей личной безопасности.

– Не верю ни единому вашему слову.

Но голос у нее дрогнул. Слейд сунул руки в карманы.

– Моя информация исходит от комиссара полиции.

– Но это смешно. – Теперь она говорила более уверенно и даже чуть-чуть пренебрежительно. – Вы полагаете, что такие дела могли происходить в моем магазине без моего ведома?

Она потянулась за бренди, но поймала взгляд Слейда, и ее рука застыла, а потом бессильно опустилась.

– Понимаю, – сказала она тихо. Больно сжалось сердце. Она прижала руку к груди, а потом протянула ее к Слейду. – У вас с собой наручники, сержант?

– Перестаньте, Джесс.

Но Слейд не мог вынести ее взгляда, отвернулся и зашагал по гостиной.

– Я же сказал, что комиссар полиции заботится о твоей личной безопасности.

– В ваше задание входило увлечь меня, чтобы воспользоваться потом моей откровенностью? – Он круто обернулся. Джессика вскочила на ноги вне себя от ярости. – А заниматься со мной любовью тоже входит в ваши служебные обязанности?

– Я не занимался с тобой любовью, – разозлившись, он схватил ее за отвороты халата, почти сбив с ног. – И я бы ни за что не согласился на это задание, знай заранее, что ты из меня будешь веревки вить каждый раз, как я на тебя посмотрю. Федеральное бюро считает тебя невиновной. И неужели ты не понимаешь, что это только делает твое положение еще опаснее?

– А как я могу что-либо понимать, когда мне ничего не рассказывают, – бросила она в ответ, – что мне может угрожать? Ерунда какая-то, ей-богу.

– Это не игра, Джесс, и не передача по телевизору. – Он в отчаянии встряхнул ее за отвороты. – На прошлой неделе в Лондоне был убит наш агент. Он слишком близко подошел к разгадке, почти выяснив, кто дергает за веревочки. В его последнем донесении сообщалось, что контрабанда на этот раз – бриллианты стоимостью в двести пятьдесят миллионов долларов.

– А ко мне это какое имеет отношение?! – Джессика вырвалась из его рук. – Если они в бюро считают, что эти бриллианты спрятаны в посылаемых мне вещах, так пусть приедут. Пусть разберут всю мебель на составные части.

– И упустят главаря.

– А откуда ты знаешь, что это не я? – Теперь ее мучила отчаянная головная боль. Джессика устало потерла виски. – Я же управляю магазином.

Он смотрел на ее тонкие пальцы, потирающие больное место.

– Не одна.

Она замерла на месте. Потом очень медленно опустила руку.

– Дэвид и Майкл? – прошептала она. Недоверчивость уступила место злости. – Нет, я тебе не позволю их обвинять.

– Никто никого пока не обвиняет.

– Нет, ты за нами шпионишь.

– И мне это не нравится в той же степени, что и тебе.

– Тогда зачем ты здесь торчишь?

Презрительный тон Джессики привел его в ярость, ему даже захотелось ее придушить. Но вместо этого он медленно, жестоко сказал:

– Только потому, что комиссар полиции не желает, чтобы его крестнице перерезали глотку.

Она побледнела, как смерть, но взгляда не отвела.

– И кто же это сделает? Дэвид, Майкл? Даже ты можешь понять, насколько это нелепо.

– Ты удивишься, если узнаешь, на что способен человек, лишь бы уцелеть самому, – мрачно ответил он. – А уж в этом деле замешаны люди, которые относятся к тебе как к вполне устранимому препятствию.

Джессика отказывалась верить и даже слушать все это, иначе с ней сейчас начнется истерика. «Будь рассудительна, – приказала она себе, – будь логична». Она взяла стакан с бренди и изрядно глотнула, прежде чем ответить.

– Но если ты работаешь в полиции, ты не имеешь никакого права здесь жить.

– Комиссар может подтвердить мои права.

На ее щеках проступила краска. Слейд немного успокоился. Она выносливее, чем можно предположить по хрупкому сложению.

– Во всяком случае, здесь я присутствую не для того, чтобы ловить мошенников, а, представьте, совершенно официально.

– И для чего же вы здесь?

– Следить, чтобы ты не попала в беду.

– Дядя Чарли должен был бы предупредить меня.

Слейд слегка пожал плечами и огляделся:

– Да, наверное. Но, боюсь, это принесло бы только лишние осложнения. А то и вовсе провал всей операции. – Слейд хмуро провел рукой по голой груди. – По-твоему, в гостиной что-нибудь не на месте?

Джессика проследила его взгляд.

– Нет. Да этот человек, наверное, пробыл здесь не очень долго. Ты печатал до часу. Он, очевидно, решил подождать, пока всюду погасят свет, прежде чем пробраться в дом.

Слейд хотел было напомнить ей, что в дом никто не пробирался, но подумал: если ей легче думать, что это чужой, пусть так думает, спокойнее будет спать. Кстати, комната Дэвида была расположена в восточном крыле здания на первом этаже.

– Мне нужно доложить, а ты иди спать.

– Нет. – Не желая признаваться, что боится идти наверх одна, Джессика опять взяла стакан с бренди. – Я подожду.

Она уселась поудобнее, а Слейд отправился в холл звонить. Джессика намеренно не прислушивалась, да и разговор был такой тихий, что ей пришлось бы сильно напрягать слух, возымей она это желание. В ее магазине. Боже, как это могло получиться, что именно ее магазин оказался запутанным в таком совершенно невероятном деле? Нарочно не придумаешь – международная контрабанда драгоценностей!! И если бы это все не было так страшно, Джессика бы рассмеялась.

Майкл и Дэвид. Она резко мотнула головой и закрыла глаза. Нет, вот в их причастность она никогда не поверит. Где-то они там, в полиции или ФБР, допустили ошибку и скоро в этом убедятся.

А в гостиной был просто вор. Вот и все. Недаром Бетси все время бубнила насчет охранной сигнализации. И вдруг Джессика очень ярко представила себе Слейда с револьвером в руке. Она никак не могла отделаться от этого устрашающего образа.

Когда Слейд вернулся, Джессика сидела очень тихо, закрыв глаза. Под ними залегли тени. От того, что он сейчас услышал по телефону, эти тени не исчезнут, и, наверное, тут поможет лишь хороший, крепкий сон.

– Пойдем, – сказал он отрывисто, стараясь не смягчиться под ее тревожным взглядом. – Ты устала. Иди наверх и прими таблетку, если не сможешь уснуть. А завтра ты не поедешь в магазин.

– Но я должна, – начала Джессика.

– Отныне ты должна делать то, что тебе говорят, – поправил он ее. – Здесь ты будешь в большей безопасности. Начиная с этого момента, ты не выйдешь без меня из дома. Спорить бесполезно.

Взяв ее за руку, он помог ей подняться на ноги.

– С этого момента у тебя нет выбора. Ты должна мне доверять.

Она доверяла. Джессика поняла, что во всем этом тумане, путанице событий одно лишь это и ясно. Самое первое впечатление от встречи с ним, когда она буквально налетела на него, сбегая по лестнице, не обмануло. С ним она в безопасности.

– Не очень-то приятно было узнать, что ты коп, – пробормотала она.

– Да. Я и сам от этого не в восторге. Ступай в постель, Джесс. – Он выпустил ее руку из своей. Они стояли уже у двери ее спальни. Но, прежде чем он сделал шаг, чтобы уйти, она вцепилась в него с неожиданной силой.

– Слейд… – Ей очень не хотелось говорить это, просить его. Она даже себе не желала признаваться, что в ужасе от перспективы остаться одной. – Я… – Она отвела глаза в сторону и заглянула во тьму комнаты. – Ты не можешь остаться со мной?

Она облизнула пересохшие губы.

– Я хочу сказать – у меня на ночь.

Бледная, кроткая, беззащитная, она взглянула на него снизу вверх. Кровь застучала у него в висках. Он ответил прямо и холодно, пытаясь защититься:

– Когда я ложусь в постель с женщиной, я стараюсь уделить ей все мое внимание. Сейчас, однако, у меня нет для этого времени.

Джессику охватило чувство страха и возбуждения одновременно.

– Но я не прошу тебя заниматься со мной любовью, просто не оставляй меня одну.

Он позволил себе оглядеть ее с ног до головы. Воплощенный соблазн – изящество фигуры, мягкие линии, серо-голубой шелк.

– Ты думаешь, что я проведу с тобой ночь и не возьму тебя?

– Нет, я так не думаю, – быстро и тихо ответила Джессика.

Возбуждение перешло в неудержимую страсть.

Быстрым движением, с расчетом испугать, Слейд прижал ее к двери.

– Ты, леди, с такими, как я, еще не зналась. – Под ладонью словно обезумевший забился пульс, но глаза ее… янтарные глаза смотрели без страха. А он уже мучительно желал ее, так мучительно, что все другие соображения отступали.

– Я ведь не отношусь к числу ваших вежливых клубменов, Джесс, – сказал он угрожающе. – Ты не знаешь, где мне приходилось бывать и что приходилось делать. Я могу показать тебе такие штуки, что твои поклонники французской любви покажутся рядом со мной бойскаутами. Если я решу, что хочу тебя, ты от меня не убежишь.

Джессика почти не слышала его слов – так гулко билось у нее сердце. Желание отуманило глаза.

– А кто из нас собирается бежать, Слейд? – Руки у нее отяжелели, но она подняла их и медленно провела ими по его голой спине. Он оцепенел. Она в ответ прижалась к нему всем телом.

– Будь ты проклята, Джесс. – И, простонав, он припал к ее губам в грубом, ранящем поцелуе.

Джессике стало больно, однако она не отшатнулась. Вот этого ей и хотелось, безумной страсти, которая вспыхивает при первом же прикосновении. Поцелуй нельзя было назвать любовным. То было не благоговейное слияние уст, ласковое касание языков. Нет, то было безумие, и Джессика без секундного колебания распростилась со здравым смыслом. Пусть научит ее всему, что знает сам.

Он сорвал с нее халат. О, какая мягкая плоть, гораздо мягче и нежнее, чем он представлял, а кожа, как шелк, так и скользит под пальцами. Он повел ладонями по всем изгибам обольстительного тела. Она дрожала все сильнее. Он провел рукой по ее животу вниз, проникая пальцами в самый центр ее существа. Слейд выругался про себя. Черт, теперь он не сможет остановиться. Он хотел грубо опрокинуть ее и уйти, спасая ее… спасая себя от неодолимого, неуправляемого влечения. Но вот она, теплая, влажная и мягкая, как воск, в его объятиях, и он не в силах отказаться от такого подарка судьбы. В воздухе стоял аромат ее тела, сводящий с ума. Слейд тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения, но она прижалась губами к его шее и хрипло прошептала его имя.

Как он очутился с ней в постели, Слейд не помнил, не помнил – тащил ли он за собой ее или принес на руках. Джессика, словно в бреду, отвечала на его поцелуи. Он не дал ей возможности опомниться. Ее захватил и унес с собой ураган – бешеный натиск и зримая тьма страсти. Она услышала его громкое, прерывистое дыхание. А затем почувствовала, как он прокладывает зигзагообразный путь от ее шеи к ложбинке на груди мелкими, похожими на укусы поцелуями. Она выгнулась дугой, полная желания, но он продолжал свой путь, и язык его блуждал уже по ее животу. Почти обезумев, она зарылась руками в его волосы. Сейчас все кончится, и ей хотелось удержать мучительное наслаждение еще и еще на краю этой бездны.

Он снова жадно потянулся к ее груди, ввергал Джессику то в жар, то в холод такими же быстрыми, мелкими поцелуями, как раньше. Вот он слегка прикусил нежную плоть груди, а кончиками пальцев очертил круг вокруг второй. Она хотела убрать наконец последнюю преграду между их телами и нетерпеливо дернула ремень его джинсов. Слейд ловко увернулся от ее ищущих рук. Нет уж, он не допустит, чтобы все кончилось слишком быстро. Он догадывался, что она страстная женщина, умело скрывающая это достоинство. Но никак не ожидал такого неистового накала. Она была необыкновенно чутка, она угадывала желания и повиновалась малейшему намеку, она щедро отдавала то, что все это время таилось и накапливалось. И он хотел взять от нее все, что она могла дать, загнать ее и себя, дойти до последней черты.

Влажный мускусный запах исходил от ее кожи. Тело у нее было тонкое, худощавое, почти хрупкое и в то же время женственно округлое, соблазнительно мягкое, и он не мог от него оторваться. Ему все хотелось снова и снова трогать и пробовать эту плоть на вкус. Когда он исступленно стал целовать ее живот, она застонала от ожидания. Между частыми вздохами-всхлипами она пробормотала его имя. Но когда он вкусил тайны ее плоти, мир перестал существовать, а Слейд словно гнал ее от вершины к вершине, потому что, изголодавшаяся, она, казалось, никак не может утолить голод. Они сплелись в один влажный, потный клубок, сгорающий от желания. Теперь джинсы Слейда слетели как бы сами собой, и ничто уже не мешало завершению их неистового поединка.

Задыхаясь, они взяли последний барьер и упали обессиленные, потрясенные мощью происшедшего между ними.

Джессику сотрясала дрожь. Все ее тело ныло от боли. Слейд, замерев, лежал рядом. «Что это было? – как в тумане, подумала она. – Мы любили или сражались?» Но что бы то ни было, такого в ее жизни еще никогда не случалось и, она это твердо знала, никогда не повторится ни с кем другим.

Она преодолела все свои внутренние страхи и запреты, да он просто смел их, как вихрь сметает песок с горячих камней. Есть ли еще такой, как он? Такой сильный, страстный и… грубый? Нет, для нее никто, кроме него, теперь не существует. Джессика прижалась к Слейду. Никогда не было ничего подобного и не будет. Только он. Она отдала ему сердце – и задолго до того, как они очутились в постели.

«О, я люблю тебя, – подумала она, – кто бы и кем бы ты ни был. И если я хочу тебя удержать, я тебе ничего об этом не скажу, иначе неминуемо потеряю». Закрыв глаза, Джессика положила голову на его плечо. «Ведь ты уже недоумеваешь, – мысленно сказала она Слейду, – как же ты настолько перестал себя контролировать, что уложил меня в постель? И уже гадаешь, как бы снова не повторить этого безумства. Но я тебя не собираюсь отпускать, – она провела рукой по его груди. – Ты от меня не уйдешь, Слейд, сопротивляйся сколько хочешь». И, привстав, она стала целовать его плечи и шею.

– Джесс… – Слейд поднял руку, чтобы ее остановить. Стоит ей только прикоснуться, и он уже теряет способность что-нибудь соображать. А если он хочет выбраться из этих зыбучих песков, которые затягивают его с такой быстротой, он должен сохранять ясность мысли.

Но Джессика только поцеловала кончики пальцев, которые хотели ее остановить.

– Обними меня, – прошептала она, – я хочу чувствовать твои руки.

Слейд из последних сил пытался устоять перед этим глухим голосом и мягкими губами, которые неустанно сводили его с ума.

– Джессика, это неправильно.

– А я не хочу поступать правильно, Слейд, – перебила она его. И легла так, что ее губы оказались как раз над его ртом.

– Не говори, не надо сегодня ни о чем говорить.

Проведя пальцами по его бедру, она с удовлетворением отметила, как он невольно вздрогнул.

– Я тебя хочу, – и она тронула языком его губы. Стук его сердца отдавался в ее груди. – И ты меня хочешь. Вот и все, о чем сегодня стоит говорить.

Он мог разглядеть в темноте облако ее волос, лунного цвета щеку. Он видел янтарный отблеск ее глаз. А потом она прижалась губами к его рту и целиком завладела им.

6

Слейд проснулся рядом с Джессикой. Она спала, дыхание было ровным и тихим. Под закрытыми ресницами лежали тени, казавшиеся черными пятнами на бледном лице. Он обнимал ее за тонкую талию. Во сне он предал себя – этим желанием быть к ней поближе. Они делили одну подушку. Слейд несколько минут мысленно проклинал себя, прежде чем выкатиться из постели. Джессика даже не пошевельнулась. Слейд схватил джинсы, пошел к себе в комнату, прямо в душ.

Он сознательно отвернул холодный кран на полную мощность. «Не правда ли, ты изрядно попотел с ней прошлой ночью», – язвительно и злобно спросил он себя, когда ледяные струи впились иголками в тело. Неужели он осужден теперь просыпаться с одним желанием? Но эта всепоглощающая потребность в ее близости помешает ему исполнять долг. И Слейд снова и снова вынужден был твердить, что Джессика – это только дело, выполнение служебных обязанностей.

В коротком телефонном разговоре вчера вечером ему дали понять, что ее позиция становится все более уязвимой. Кто-то непременно хотел что-то найти в ее доме – кто-то, кому она доверяла. И знать, кто этот человек, – недостаточно. Слейд должен установить, что именно ему понадобилось в ее доме. Или же это придется выяснять людям из Федерального бюро. Он должен не отпускать от себя Джессику ни на шаг, ходить за ней как приклеенный.

«Ну почему бы им не разрешить мне смотаться отсюда?» – в новом порыве ярости спросил он себя. Но приказ, переданный по телефону, был окончателен и обсуждению не подлежал. Джессика должна оставаться под наблюдением. Расследование не должно пострадать, он не должен упускать ее из виду, не должен разрешать ей гулять по берегу одной, повторил он про себя приказ. Ему приказано не выпускать ее из поля зрения ближайшие сорок восемь часов. Но это не значит, что он должен спать с ней, напомнил себе Слейд, направляя холодную струю на голову. И как теперь, черт побери, ему жить в одном с ней доме и не прикасаться к ней?

Он схватил мыло и стал изо всех сил намыливаться. Может, удастся истребить этот ее особый, какой-то лесной запах, которым он, как ему казалось, пропитался насквозь.

Проснувшись, Джессика потянулась к нему. Но его не было, он ушел, и в то же мгновение она утратила покой. Несколько часов сна совсем ее не расслабили, она была как натянутая струна. Если бы он был рядом, она бы увидела его, проснувшись, и не испытала бы болезненного чувства утраты.

Дэвид и Майкл! Нет, она не может, не должна позволять себе даже думать об этом. Закрыв лицо руками, Джессика попыталась выбросить эту мысль из головы. Но этот ледяной взгляд, с которым Слейд тогда прицелился в нее. Это же какое-то безумие. Это ошибка. Бриллианты стоимостью в четверть миллиона долларов. Интерпол. Дэвид и Майкл.

Мысль была невыносима. Джессика соскочила с постели. Надо успокоиться, надо все как следует обдумать. Дом показался ей тюрьмой, где нет свежего воздуха. Она быстро оделась и побежала на берег.

Когда он через десять минут вошел в ее комнату проверить, как она, кровать была пуста. Его охватила паника. Это было совершенно не в его характере, не говоря уж о том, что просто непрофессионально. Он быстро заглянул в ванную и ее маленькую гостиную при спальне, а потом ринулся вниз. В столовой Джессики не было тоже, никого не было, только Бетси.

– Где она? – повелительно спросил Слейд.

Бетси, убиравшая прибор, приготовленный для Джессики, хмуро посмотрела на Слейда.

– Значит, и ты намерен сегодня носиться сломя голову?

– Где Джессика?

Бетси кинула на него проницательный взгляд.

– Сегодня вид у нее, как у больной. Не удивлюсь, если она заразилась от Дэвида. На берегу она, – объяснила Бетси, прежде чем он набросился на нее.

– Одна?

– Да, одна. Даже не взяла с собой своего кобеля. Сказала, что на работу сегодня не поедет и…

Бетси, подбоченясь, поглядела в его удалявшуюся спину и цокнула языком:

– Ну и ну.

Было холодно. Скрыть подвешенное к плечу оружие под пиджаком не составило труда. К тому времени, как Слейд сбежал по ступенькам на берег, он истощил весь запас ругательств. Неужели до нее ничего не дошло из того, что он говорил ей вчера? Он увидел ее у скал и ринулся к ней по песку.

Джессика услышала его шаги и обернулась. Если она и хотела что-то сказать, то слова застряли у нее в горле, так сильно он ее затряс.

– Идиотка! Что ты делаешь здесь одна? Ты что, не понимаешь, в каком ты сейчас положении?

Она размахнулась и больно ударила его по щеке. Пощечина удивила их обоих. Они застыли на месте, зло глядя друг на друга. Он ее отпустил, и она откачнулась на шаг.

– Не ори на меня! – скомандовала она, машинально потирая плечи. – Я никому этого не позволю.

– Нет, ты сейчас снова получишь, может, тогда поумнеешь, – сказал он ровно, – я тебя ударю, Джесс, запомни. Что ты здесь делаешь?

– Прогуливаюсь, – отрезала она. – Я распорядилась, чтобы сегодня в магазине всем ведал Дэвид, согласно вашим приказаниям, сержант.

«Значит, где сели, там и слезли», – подумал он, сунув руки в карманы. Волосы его трепал ветер.

– Прекрасно. Мой следующий приказ будет таков: ни шагу из дома без моего разрешения.

Огонь в ее глазах внезапно угас, и их заволокли слезы. Обняв себя за плечи, она отвернулась. Он видел ее в гневе, он видел ее в страсти, но свою слабость она ему не покажет.

– Домашний арест? – спросила она глухо.

Лучше бы она его ударила, чем заплакала.

– Нет, наблюдение с целью охраны, – возразил он. И, вздохнув, положил ей руки на плечи. – Джесс.

Она быстро замотала головой, зная, что от этих добрых слов растает вся ее решимость. Почувствовав, как он коснулся лбом ее волос, Джессика зажмурилась.

– Давай не будем ссориться, – прошептал он. – Это ненадолго. А когда все кончится…

– Что кончится, когда? – перебила она его в отчаянии. – Когда один из самых близких мне людей окажется в тюрьме? Ты полагаешь, что я с радостью и надеждой жду этого момента?

Протяжно вздохнув, Джессика открыла глаза и стала смотреть на океан. Серая вода была в белых барашках. «Приближается шторм, – подумала она бесстрастно. – Небо начинает темнеть».

– Ты должна прожить этот день, – сказал он, сжимая ее крепко-крепко, – и завтрашний должна ухитриться протянуть.

«Такова жизнь, – подумала Джессика. – Неужели все так и должно быть? И он только это и чувствует сейчас?»

– Почему ты оставил меня утром одну?

Он разжал руки. Даже не поворачиваясь, она знала, что он отошел от нее. Собрав все свое мужество, Джессика повернулась и посмотрела ему в лицо. Все ее прежние опасения вернулись. Если бы все тело не ныло от ночных яростных объятий, она бы решила, что выдумала эту ночь. Слейд смотрел на нее без искры какого-либо нежного чувства.

– Ты хочешь сказать, что это была ошибка? – выдавила она из себя, немного помолчав.

– Случилось то, что не должно было случиться, и этого больше не повторится.

Она гордо вскинула подбородок. Любовь боролась с гордостью.

– Пожалуйста, не утруждайся.

Он обязан был дать ей уйти. Он хотел дать ей уйти. Но неожиданно Слейд взял ее руку и осторожно охватил запястье пальцами, словно пробуя свою силу и определяя объем.

– Да, это ошибка, – тихо ответил он, – не надо было позволять этому случиться. Но я не могу обещать, что этого больше не будет. Я не могу быть с тобой рядом и не желать тебя.

Человек, скрывающийся в тени деревьев, переменил позу. С деловитым видом он открыл кейс и достал составные части винтовки. Сейчас он мало обращал внимания на фигуры двух людей на берегу. Всему свое время. Порядок всегда был залогом успеха в его сфере деятельности. По контракту он должен закончить дело в четыре часа, и ему даже нравилось, что он сумеет управиться за более короткий срок.

Взяв точный прицел, он достал носовой платок. Холодный ветер совсем не полезен для его здоровья. Ну за десять тысяч долларов можно потом и подлечиться. Негромко чихнув, он убрал платок и навел дуло на фигуры тех двоих.

Джессика почувствовала прилив сил.

– Но почему же это ошибка?

Слейд нетерпеливо вздохнул: «Потому что я полицейский из Нижнего Ист-Сайда. Я повидал такое, о чем никогда не смог бы тебе рассказать. Потому что я хочу тебя так сильно не только сию минуту, но захочу завтра и буду хотеть через двадцать лет – и именно это совершенно невозможно».

– Масло несовместимо с водой, вот и все, Джесс. Ты хотела пройтись, пойдем прогуляемся.

И, переплетя свои пальцы с ее, он повел Джессику к лестнице, домой.

Человек за деревьями опустил ружье. Слейд заслонил Джессику, а по контракту предусматривалась только женщина, бизнес есть бизнес. Ветер продувал его вылинявшее пальто насквозь. Фыркнув, он достал платок и снова устроился ждать.

Джессика поддала ногой камешек.

– Ты ведь писатель, да?

– Полагаю, что так.

– Тогда почему ты работаешь в полиции? Тебе ведь не нравится, это сразу видно.

А он не должен был этого показывать. То, что она одна заметила успешно скрываемое им от посторонних глаз, а иногда и от самого себя, очень разозлило Слейда.

– Послушай, я исполняю свой долг, как понимаю и как умею. Не у каждого есть свобода выбора.

– Ничего подобного, – не согласилась Джессика, – каждый волен выбирать.

– У меня мать работает официанткой, потому что ей не хватает отцовской пенсии, – взорвался Слейд, и она замолчала. – У меня сестра на третьем курсе колледжа, у нее есть шанс получить профессию получше, чем у меня. Тебе ведь не приходилось обращаться с просьбой об отсрочке оплаты обучения.

Джессика приложила его руки к своим щекам. Ладони были мягкие и прохладные.

– Вот это и значит, что ты сам сделал свой выбор. Не каждый брат и сын поступил бы так же. Но придет время, ты опубликуешь свой роман, и у тебя будет все.

– Джесс… – Он коснулся ее руки.

Пульс ее участился при одном его прикосновении. Слейд немедленно ощутил ответную реакцию. Выходит, все напрасно и он по-прежнему не владеет собой?

– Потрясающе, – пробормотал он. И прижал ее к себе, жадно целуя в губы. Они были такие же холодные, как руки, но через мгновение уже запылали. Теряя разум, он схватил ее за волосы, отгибая голову Джессики назад, чтобы продлить поцелуй и впитать всю его влажную сладость. Она обняла его за шею, и, ощутив мягкость и запах ее тела, он снова попал в плен. Он снова желал.

Теперь его голова оказалась на мушке у терпеливого, философски настроенного снайпера.

– Джесс. – Слейд еще крепче прижался к ее губам. Он оторвался только на миг, но для того лишь, чтобы еще сильнее прижать девушку к своей груди. Так он держал ее, некоторое время пытаясь успокоиться.

– Ты устала, – сказал он, когда она вздохнула, – пойдем домой. Тебе надо поспать.

Джессика позволила ему взять ее под руку. «Терпение, – сказала она себе. – Этот человек не из тех, кто легко сдается».

– Нет, я совсем не устала, – солгала она, стараясь идти с ним в ногу, – и почему бы мне не помочь тебе в библиотеке?

– Только этого мне и недоставало, – пробормотал Слейд, оглядываясь вокруг. Боковым зрением он уловил мелькание чего-то белого в роще. Он напрягся, пытаясь разглядеть это что-то, но услышал шелест веток. Наверное, ветер. И вдруг мелькнуло опять.

– Я ужасно организованный человек, если захочу, – сказала Джессика и встала перед ним. – И я, – дыхание замерло у нее в груди, когда Слейд резким движением швырнул ее на землю, покрытую обломками скал. Она услышала легкий щелчок, словно камень ударил о камень, и, прежде чем успела сделать вдох, он уже вынул револьвер. – Что это? Что случилось?

– Не шевелись.

Он даже не посмотрел на нее, прижимая к земле всей тяжестью тела, а глазами обшаривал берег. Джессика, не отрываясь, смотрела на его револьвер.

– Слейд?

– Он в роще, в десяти футах справа от нас, – подсчитал он вслух, – хорошая позиция. И некоторое время будет сидеть тихо.

– Кто? – спросила она. – О чем ты говоришь?

Он коротко взглянул на нее тем холодным, жестким взглядом полицейского, от которого ее, как раньше, охватил озноб.

– Снайпер, который только что в тебя стрелял.

Она замерла и лежала неподвижно, словно статуя.

– Но никто не стрелял, я не слышала.

– У него глушитель. – Слейд слегка переменил положение, чтобы лучше видеть ступеньки. – Это профессионал, и он будет ждать, пока мы не выйдем из укрытия.

Джессика вспомнила, что слышала странный щелчок как раз тогда, когда Слейд толкнул ее наземь. Стук камня о камень. Это пуля ударилась о скалу. У нее закружилась голова. Перед глазами повисла пелена тумана. Голос Слейда доносился откуда-то издалека. Она сделала слабую попытку преодолеть слабость. Кровь стучала в ушах. Слейд все еще смотрел поверх нее на ступеньки.

– …потому что мы знаем о его присутствии.

– Что?

Слейд раздраженно посмотрел вниз. В ее лице не было ни кровинки, а взгляд стал бессмысленным и блуждающим. Нет, он не позволит ей такую роскошь, как обморок.

– Давай соберись и слушай меня, – сказал он резко, стиснув рукой ее лицо. – Он вряд ли думает, что мы его вычислили. Он считает, что мы лежим, потому что занимаемся любовью. Если бы он понял, что я его раскрыл, он застрелил бы меня сейчас. А не выжидал удобного случая взять на мушку тебя, как теперь. Поэтому от тебя потребуется только одно, понимаешь, Джесс?

– Одно, – повторила она и кивнула.

– Лежать неподвижно.

Она едва не разразилась истерическим смехом.

– Вот удачная мысль. И как долго, по-твоему, мы здесь будем неподвижно лежать?

– Не мы, а ты. Пока я не вернусь.

Она мгновенно и отчаянно его обняла.

– Нет, ты никуда не пойдешь, он убьет тебя.

– Ему нужно убить тебя, – возмутился Слейд и оторвал ее руки от своей шеи. – Делай, что я приказываю.

Он ухитрился выскользнуть из пиджака и сбросить ремень с плеча. Вытащив рубашку из джинсов, он сунул револьвер в задний карман джинсов.

– Сейчас я встану и через минуту пойду к лестнице. Он подумает, что ты или не хочешь иметь со мной дело, или мы уже кончили, но ты хочешь еще побыть на берегу.

Джессика не цеплялась за него, она знала, что это бесполезно. Он поступит, как считает нужным.

– А если он тебя убьет? – спросила она тупо. – Хорошим телохранителем ты будешь мертвый.

Он ничего не ответил, только быстро и крепко поцеловал ее.

– Лежи спокойно и неподвижно, Джесс, я вернусь.

Он беззаботно встал, все еще глядя на нее. Джессика сосчитала до десяти – десять долгих, беззвучных секунд. Все ее существо словно перешло в другой мир, где время текло медленно. Медленно. Мозг, сердце, легкие. Она не замечала даже собственного дыхания, лежала в коконе страха. Слейд улыбнулся, подбадривая ее, но глаза оставались серьезны и холодны. Она машинально подумала: а для кого предназначается эта его безмятежная улыбка – для нее или для мужчины в засаде?

– Что бы ни случилось, оставайся на месте.

Слейд повернулся и лениво пошел к ступенькам, руки в карманах, словно не чувствуя ни малейшего напряжения во всем теле. По спине скатилась тонкая струйка пота. «Хорошим телохранителем ты будешь мертвый», – звучали в мозгу слова Джессики, когда усилием воли он стал подниматься. Одна ступенька, другая. Он помнил, как близко ударила первая, тихая пуля. Выйдя из укрытия, он рисковал не только собой, но и Джессикой.

«И в риске важен расчет», – напомнил Слейд себе. Но иногда приходится идти ва-банк. Он продолжал считать ступеньки. Пять, шесть, семь… Вряд ли снайпер целится сейчас в него. Он будет ждать, когда Джессика пошевельнется за камнем. Десять, одиннадцать, двенадцать… «Послушается ли она его на этот раз?» – вдруг запаниковал Слейд. Только не надо смотреть назад. Остается одна возможность сохранить ей жизнь.

Добравшись до верха, Слейд вытащил револьвер и бросился к деревьям. Конечно, шорох сухих листьев может его выдать. А с другой стороны – и помочь. Это отвлечет внимание стрелка от Джессики. Зигзагообразными перебежками он двинулся к тому месту, где впервые заметил подозрительное мелькание. Едва Слейд успел скрыться за дубом, как вновь услышал тот же глухой звук. Он бесстрастно смотрел, как от выстрела, всего в нескольких дюймах от его плеча, разлетелись щепки.

«Близко, – подумал он. – Очень близко». Но сейчас он был вполне хладнокровен. Так или иначе, но снайпер хотел выполнить контракт.

Слейд терпеливо ждал. Пять минут, тянувшиеся как вечность. Ни один человек на свете не в состоянии двигаться совершенно беззвучно, так что никто из них не шевелился, оба сидели в засаде. Птица, которую Слейд спугнул, перелетев в рощу, опять уселась на ветке и завела веселую песенку. Белка охотилась за желудями менее чем в десяти шагах от него. В голове у Слейда не было ни одной мысли, он просто ждал. Штормовые облака сгустились над головой, закрыв солнце. В роще стало холодно и мрачно. Ветер раздувал рубаху.

Раздалось сдерживаемое чиханье и шорох листьев. Слейд мгновенно прыгнул на звук. Увидев человека с винтовкой, он в одно мгновение упал на землю и перекатился в сторону, а потом выстрелил три раза.

Джессику сковал ледяной страх. Он был холоднее, чем студеный ветер с залива. Только это она и слышала – шум ветра и волн. Когда-то она любила эти звуки – завывание ветра и неистовый грохот волн, разбивающихся о прибрежные скалы. Глядя в небо, она видела, как бешено мчатся тучи. Одной рукой она вцепилась в кожаный пиджак Слейда, еще хранящий его запах. И она сосредоточилась на этом. Если она может чувствовать его, значит, Слейд жив. Он сказал, что вернется. И она хочет в это верить. Кончиками пальцев она тронула свои губы. Холодные. Его тепло давно улетучилось.

«Я должна была ему сказать, что люблю его, – подумала она в отчаянии. – Я должна была ему сказать об этом, прежде чем он ушел. Что, если?..» Нет, она не позволит себе об этом думать. Он вернется. Она немного переменила положение, чтобы видеть ступеньки.

Раздались три выстрела, один за другим. В груди возникла такая боль, что она забыла о холоде. Легкие жаждали воздуха. Теряя сознание, она приказала себе дышать глубже, неловко поднялась на четвереньки, а потом побежала. От страха ее движения были неуклюжи. Она дважды споткнулась на ступеньках и только усилием воли заставила себя взобраться. Она вбежала в рощу, подскальзываясь на листьях и спотыкаясь о ветки.

Слейд оглянулся. Он действовал быстро, но недостаточно быстро, чтобы не дать ей увидеть нечто, не предназначенное для ее глаз. Джессика, мчавшаяся в его объятия, вдруг остановилась. Шок от увиденного был так велик, что ее охватила дрожь.

Слейд выругался и встал перед нею, мешая ей смотреть.

– Ты будешь когда-нибудь меня слушаться? – крикнул он и прижал ее к себе.

– Он… ты его… – не в силах закончить фразу, Джессика закрыла глаза. Нет, ее не стошнит. Она не упадет в обморок. Пуговица на его рубашке больно впилась ей в щеку.

– Ты не ранен?

– Нет, – отрезал он. Как это он не подумал, ругнул он себя, что она за него может бояться, именно за него. Надо было бы и это предусмотреть. – Почему ты не осталась на берегу?

– Я услышала выстрелы. И решила, что он тебя убил.

– И ничего лучшего не придумала, как броситься в самое пекло?

Слейд отодвинул ее от себя, внимательно вгляделся в ее лицо и снова прижал Джессику к себе.

– Ладно, все в порядке.

Впервые за все это время голос его стал нежным и ласковым, и это взволновало ее гораздо больше, чем крики и злость. Она разрыдалась, цепляясь одной рукой за его рубашку, другой все еще держа его пиджак.

Слейд молча отвел ее к роще. Он опустился на траву, посадил ее к себе на колени и дал выплакаться. Не зная, чем еще помочь, он тихо покачивал ее и гладил по голове, что-то приговаривая.

– Извини, – сказала она с усилием, все еще в слезах, – не могу остановиться.

– Ничего, Джесс, все правильно, плачь сколько влезет, – и он коснулся губами ее горячего виска. – Тебе не обязательно быть все время сильной.

Прижавшись лицом к его груди, Джессика плакала, пока слезы не иссякли. Потребность помочь ей давно перестала у него быть профессиональной обязанностью. Если бы он знал, каким образом можно стереть из ее памяти все события этого утра, он сделал бы это. Потом куда-нибудь увез, где ее не касались бы уродливые, темные стороны жизни.

– Я не могла оставаться на берегу, когда услышала выстрелы.

– Да, наверное. – Он поцеловал ее в волосы. – Наверное, нет.

– Я думала, что ты погиб.

– М-м, – и он поцеловал ее с такой нежностью, которой они оба не ожидали, – ты должна больше верить хорошим парням.

Джессика крепко обняла его за шею. Объятие лишний раз должно было убедить ее, что он цел и невредим.

– О, Слейд, наверное, я больше не смогла бы пережить такое. Но почему? Почему кому-то надо было меня убить? Это же бессмыслица какая-то.

Он отодвинул Джессику немного от себя, так, чтобы посмотреть в глаза. Ее глаза были красные и распухшие от слез, его – холодные и пронзительные.

– Может быть, тебе известно что-то важное, но ты сама об этом не подозреваешь. Идет борьба. Кому-то, стоящему во главе всего предприятия, ты стала помехой.

– Но я же ничего не знаю, – возразила она, сжимая руками виски, – кто-то хочет меня убить, а я даже не знаю, кто это и почему. Ты сказал, что… что этот человек профессионал. Кто же ему заплатил, чтобы он убил меня?

Она снова беспомощно расплакалась, и в рыданиях послышались уже истерические нотки.

– И сколько же я могу стоить?

– Хватит, Джесс. – И он легонько встряхнул ее за плечи. – Хватит. Сейчас пойдешь, сложишь вещи, и я увезу тебя в Нью-Йорк.

– Никуда я не поеду.

– Черта с два – не поедешь, – пробормотал он и потянул ее к дому.

Джессика снова вырвалась:

– А теперь послушай меня. Это моя жизнь, мой магазин и мои друзья. И я останусь здесь, пока все не кончится. Я буду слушаться тебя во всем, Слейд, но я не сбегу.

Он смерил ее взглядом с головы до ног:

– Я должен доложить о случившемся. Иди прямо к себе в комнату и жди меня там.

Она кивнула, не слишком поверив в то, что он так легко сдался.

– Хорошо.

Он посмотрел ей вслед, не вполне доверяя.

Едва войдя к себе, Джессика начала срывать одежду. Стало почему-то делом величайшей важности смыть с себя каждую песчинку, а заодно и каждое мгновение, которое она провела на берегу. Она включила горячую воду на полную мощность, пока всю ванную не заполнил пар. Быстро опустившись в воду, она едва не вскрикнула, так показалось горячо ее намерзшемуся телу. Взяла мыло и намыливалась снова и снова, пока не исчез соленый, потный запах пережитого страха.

«Это был кошмар», – твердила она себе. А вот здесь, в ванной, все нормально, все как следует: зеленый кафель на стенах, плющ на окне ванной, палевого цвета полотенца с бледно-зеленой каймой, которые она купила только в прошлом месяце.

Тогда в ее жизни все было так просто. И не было человека, хладнокровно согласившегося убить ее за вознаграждение. Дэвид был все еще младшим братом, которого у нее никогда не было. Майкл – другом, партнером. И она даже не слышала о полицейском по имени Джеймс Слейдермен.

Джессика закрыла глаза и прижала к векам горячие влажные пальцы. Нет, это был не кошмар. Это была реальность. Она лежала, скорчившись за россыпью камней на берегу, а человек, которого она едва знает, но любит, рисковал своей жизнью ради ее спасения. Это была жестокая, ужасающая реальность, и надо смотреть ей прямо в лицо. Время, когда она могла небрежно сказать Слейду, что он ошибается, прошло. Она слепо доверяла людям, а некто, кого она любила, беззастенчиво обманывал ее и вовлек в какое-то страшное дело. Проще говоря, использовал ее.

Но кто из них? Неужели Дэвид и Майкл равнодушно позволили кому-то замыслить план убийства? Опустив руки в воду, Джессика приказала себе успокоиться. Нет, она ни в коем случае, ни за что в это не поверит.

Слейд думает, что ей что-то известно, просто она не догадывается. Похоже, ей вряд ли удастся найти разгадку тайны. Джессика закрыла глаза и опустилась поглубже в ванну. Ей не остается ничего, кроме как ждать.

Совсем не удовлетворенный разговором со связным, Слейд позвонил непосредственно комиссару полиции.

– Я слушаю, – раздался несколько раздраженный голос Додсона.

– Кто-то сегодня утром пытался убить Джессику.

С мгновение на том конце провода висела мертвая тишина.

– Подробности, – коротко приказал комиссар.

Слейд бесстрастно доложил, сжимая телефонную трубку так крепко, что у него побелели суставы пальцев.

– Она не соглашается уехать, – заключил он, – я добиваюсь, чтобы она убралась, и сегодня же. Не медля. Мне необходимо ваше официальное распоряжение о принудительном надзоре. Я могу доставить ее в Нью-Йорк меньше чем за два часа.

– Я так понимаю, что вы уже приняли соответствующие меры.

– Похоже, ваши друзья в бюро хотят, чтобы она оставалась здесь. – Говоря это, Слейд уже не пытался скрыть горечь. – Они не желают как-то помешать расследованию на этой, весьма уязвимой, стадии, – процитировал он, крепко зажав губами сигарету. – Пока она согласна сотрудничать, они не хотят ее отъезда. Так?

– А что Джессика? – Додсон оставил его тираду без ответа.

– Она упрямая дура, которая чересчур беспокоится об Адамсе, Райсе и своем драгоценном магазине.

– Вы, как я понимаю, хорошо ее за это время узнали, – прокомментировал комиссар. – Она вам доверяет?

Слейд выпустил струю дыма:

– Да.

– Держите ее в доме, Слейд. В ее комнате, если сочтете необходимым. Слуги пусть думают, что она больна.

– Я хочу…

– То, чего хотите вы или я, неважно, – спокойно сказал Додсон, – но если дело дошло до киллера, значит, ей лучше быть там, под вашей охраной, чем где бы то ни было еще. Мы должны действовать быстро, используя удачный шанс, пока они не узнали, что контракт уже недействителен за гибелью исполнителя.

– Получается, что она вроде наживки, – с горечью заметил Слейд.

– И вы позаботитесь о том, чтобы эту наживку проглотили, – отрезал Додсон. – Получили приказ – исполняйте.

– Слушаюсь, сэр. – Слейд в сердцах шмякнул телефонную трубку на место. И, поглядев вниз, на руки, подумал, что они у него, по сути дела, связаны. Все ему сопротивляются, начиная с Джессики. Само расследование, его суть потеряли для него всякое значение. Джессика – это цель и смысл, что совершенно лишало его возможности быть объективным.

Слейд сжал кулаки. Он любит ее. Как и когда он полюбил – у него не было ни малейшего представления. Может, в первый же день, когда она чуть не кубарем скатилась на него по лестнице. Но как все это глупо.

Он с силой потер лицо руками. Глупо, даже если не считать заварушки. Они родились по разные стороны забора. У него нет права любить ее. А уж чтобы она любила его – это просто абсурд. Да, сейчас он ей нужен. Уж такие обстоятельства! Но все это изменится, когда с делом будет покончено.

Ну хватит. Не время думать, как он справится со своими чувствами, когда Джессика будет в безопасности. Прежде всего надо обеспечить эту безопасность. Он медленно, со всей силой раздавил сигарету и пошел наверх к Джессике.

Они вошли в спальню одновременно. Джессика из ванной, Слейд из коридора. Она была замотана в большое кремовое полотенце с бледно-зеленой каймой. Влажные волосы падали на плечи, от нее исходил чистый запах мыла. Покрасневшая от пара кожа блестела.

С минуту они стояли неподвижно, глядя друг на друга. Когда он повернулся, чтобы закрыть за собой дверь, она уже поняла, что он зол, как черт.

– С тобой все в порядке?

– Да. – Она вздохнула, потому что это была правда, но не вполне.

– Мне сейчас лучше. Не сердись на меня, Слейд.

– Ты просишь о невозможном.

– Ладно. – Желая чем-нибудь себя занять, Джессика подошла к туалетному столику и взяла головную щетку. – Что же мы теперь будем делать?

– Ждать.

Ненавидя собственное бессилие, он сжал кулаки в карманах.

– Ты будешь сидеть дома, пусть слуги думают, что ты больна, или очень утомлена, или просто ленишься. Ты не должна отвечать на стук в дверь, телефонные звонки или с кем-либо видеться, если меня нет в комнате.

Она бросила щетку, встретив его взгляд в зеркале.

– Я не хочу жить в своем собственном доме, как в тюрьме.

– Тебя никто не спрашивает. Впрочем, можешь и впрямь переселиться в тюремную камеру, – придумал он на ходу и для пущей убедительности пожал плечами, – выбор за тобой.

– Ты не сможешь меня туда упрятать.

– Отчего же? – Опершись на дверь, он дал себе команду успокоиться. – Теперь ты будешь делать все, как я скажу. Начиная с этого самого момента, Джесс!

Ее мятежные чувства сразу же улеглись, едва она вспомнила мучительные, страшные минуты на пляже. Ведь она не только своей жизнью рискует, но и его тоже.

– Ты прав, – тихо сказала Джессика, – извини меня. – И вдруг круто к нему повернулась: – Как же мне все это отвратительно! Все, все.

– Я сказал Бетси, чтобы тебя не беспокоили, – спокойно ответил Слейд. – Она вбила себе в голову, что ты подхватила у Дэвида грипп. Пусть так и думает. Почему бы тебе не поспать?

– Не уходи, – поспешно сказала Джессика, едва он взялся за дверную ручку.

– Я буду в библиотеке. Тебе необходимо отдохнуть, Джесс, ты совершенно измотана.

– Нет, мне необходим ты, – поправила она его и подошла к Слейду. – Люби меня, люби меня сейчас, словно мы просто мужчина и женщина, которые хотят быть вместе. – И она обхватила руками его шею. – Неужели нельзя сделать вид, что это так, хоть на несколько часов? Давай посвятим друг другу остаток этого утра.

Он коснулся тыльной стороной руки ее щеки, жест доселе ему не свойственный. Джессика умела вызывать у него неведомые ему ранее чувства. Слейд удивился: неужели ее потребность в нем так же велика, как его – жажда касаться и любить, любить, забыв обо всем на свете. «Она так близко», – подумал он, проведя суставами пальцев по ее скуле. Уже так скоро он потеряет Джессику навсегда.

– У тебя под глазами синяки, – хрипло сказал Слейд. – Тебе обязательно надо отдохнуть. – Но его рот уже искал ее губы. Их прикосновение было ласковым, осторожным, утешающим. Джессика словно растворилась душой, покоренная нежностью, которой ей наконец удалось добиться. Он все еще касался ее лица, водя по нему, словно слепой, старающийся запомнить его навсегда. Ее губы раскрылись от вздоха, и ему показалось, что он сейчас весь перельется в этот мягкий, влажный поцелуй. Прошлой ночью они вот так же стояли в крепком объятии, порождающем бурную, неистовую страсть. Но этот нежный поцелуй возбудил их сейчас ничуть не меньше.

Пальцы Слейда скользнули по шее Джессики, почувствовав, как учащенно забилась жилка. Она хотела его. Он хотел ее. Думая только об этом, он стал развязывать узел на полотенце. Джессика видела, как потемнели у него глаза, каким взглядом он окинул ее, и стала расстегивать ему рубашку. В прошлую ночь он заставил ее летать. Сейчас у нее появилось ощущение, будто она плавает по реке. Легкие поцелуи, тихие слова. Она не ожидала такого. Он провел рукой по ее влажным волосам, перебирая каждую прядь и разглаживая их на подушке, наслаждаясь их шелковистостью.

Дрожащими руками она стягивала с него одежду под его бессвязное бормотание. И, прижавшись друг к другу пылающими телами, они отправились в путь. В окна застучал дождь.

Слейд никогда не был нежным любовником, требовательным, страстным – да, но только не ласковым и нежным. Джессика что-то отомкнула в его душе, какой-то иной источник желания. Он хотел ее так же неотступно, как ночью, но вместе с голодом пришло мягкое, успокаивающее дыхание любви. И это спокойное чувство учило их понимать друг друга в постели. Дотронься до меня здесь, дай мне насладиться тобой, твоей плотью, посмотри на меня. Слова не требовались, их сердца и мысли были заодно.

Он снова ласкал тело, которое уже так хорошо знал, неторопливо и умело. В сером, пасмурном свете дождливого дня он любовался ею, подтверждал свое восхищение руками, губами. Обнаженная, с отяжелевшими веками, разгоряченная, Джессика лежала совсем неподвижно под его взглядом, который с каждой секундой становился все более властным. Она уже знала этот взгляд и ощущала себя добровольной пленницей, заточенной в мире чувственной радости и наслаждений. Дождь застучал сильнее, так что стекла уже дребезжали.

Обхватив ладонями его лицо, она притянула его к себе и языком обвела контур его рта. Голод возрос, желание подошло к самой высокой степени накала. Нежность и умиротворенность сменились другими чувствами. Они обретали друг друга со все разгорающейся страстью. Поцелуи стали жаднее и требовательнее, ласки безудержнее. Сквозь шум дождя она слышала его учащенное дыхание, ощущала все сильнее напрягающиеся мускулы. Неспешное удовольствие, владевшее ею, превращалось в неотступную жажду, и Джессика была уже не в серой, замкнутой четырьмя стенами комнате, но в мире ослепительного белого света и золотистого пламени.

С новообретенной силой она перекатилась на него. Они свивались и развивались в исступленном танце соблазна. Свет уже стал красным, а пламя голубым.

Ее имя, как крик, вырвалось из его груди, прежде чем он в неистовстве впился в ее губы, шепча какие-то дикие, неразборчивые, бессвязные слова. Все разрешилось в разделенном на двоих безумстве завершения.

Обессилевшая, словно выпитая до дна, она лежала неподвижно. Его руки запутались у нее в волосах, лицом он прижался к ее шее. Дождь, подстегиваемый бурным ветром, оглушительно барабанил в стекла. Его тело было теплым, влажным, тяжелым, и чувство безопасности охватило Джессику вместе с огромной усталостью, которая, казалось, проникала до самых костей. Слейд поднял голову и взглянул в ее, словно остекленевшие, глаза.

– А теперь ты поспишь, – это был не вопрос, а жесткий приказ, смягченный поцелуем.

– А ты останешься? – уже в полусне глухо спросила Джессика, борясь со сном, чтобы услышать ответ.

– Я разожгу огонь. – Встав, он подошел к очагу, обложенному белым кирпичом, и бросил бумагу, чтобы взбодрить тлеющие угли. Длинная спичка зашипела, когда он ее зажег. Сев на корточки, Слейд смотрел, как пламя лизнуло листки и ярко вспыхнуло.

Шли минуты, а Слейд все сидел, пристально глядя в огонь и не видя его. Он знал, что это случится. «Нет, уже случилось», – поправил он себя. Он влюбился в женщину, до которой ему было далеко, как до неба. Любовь к ней никак не входила в его планы. В женщину, мрачно напомнил он себе, жизнь которой теперь зависит от него. И пока она не будет вне опасности, он не имеет права думать о своих чувствах и о том, к чему они могут привести. Ради нее он должен быть прежде всего полицейским.

Слейд выпрямился и повернулся к Джессике. От утренних событий она казалась изможденной. Она лежала на животе, бессильно положив руку на подушку. Волосы уже высохли и растрепались, лицо побледнело. Под глазами залегли глубокие тени. Она тяжело дышала. Пламя очага вспыхивало пятнами света на коже.

«Слишком она маленькая, – подумал он, – слишком хрупкая перед накатившими на нее бедами, чтобы успешно им противостоять». А он, он по-настоящему ли добр к ней? Слейд оглядел ее с ног до головы. Любовь затуманила ему голову. Он, похоже, разучился реагировать на опасность с должной быстротой. Если бы он еще хоть на мгновение опоздал сегодня утром… И, тряхнув головой, Слейд начал одеваться. Нет, этого больше не случится. Он не выпустит ее из дому, даже если придется посадить ее на цепь. Он ее защитит, он ее сохранит, а потом…

Потом он уберется из ее жизни. Так будет лучше.

Накинув на Джессику простыню, он позволил себе немного помедлить, коснувшись ее волос, а потом вышел из комнаты.

7

Уже почти в полдень Слейд стоял у окна библиотеки и смотрел на сад. Джессика еще спала. Казалось, влажный солнечный луч пытался пробиться сквозь тучи и иногда освещал мокрые деревья и траву. С кустов роз облетели листья, обнажив шипы. Осенние цветы стояли, поникнув головками, лепестки медленно осыпались на дорожку. Буря смела листья из-под деревьев, и теперь они лежали безжизненным покровом. Ветер стих.

Кто-то выпустил из дома Улисса. Собака бегала кругами, то здесь, то там к чему-то принюхиваясь на земле, но явно без большого интереса. Иногда, найдя подходящую ветку, Улисс зажимал ее в пасти и трусил на берег. «Черт знает что! А еще сторожевой пес», – раздраженно подумал Слейд. Но, в конце концов, можно ли винить собаку за то, что она не лает на незнакомого человека. Ясно, что преступник живет здесь и пес к нему просто привык.

Ожидание было мукой – верный признак того, что он теряет способность рассуждать холодно и отстраненно. Он просто обязан отнестись к этой части задания со свойственным ему спокойствием. Пока Джессика будет выполнять его указания, до нее никто не сможет добраться. Человек, который был прошлой ночью в гостиной, до смерти напуган и вряд ли отважится испытать судьбу еще раз, да еще при свете дня, когда в доме полно постоянно снующих туда-сюда слуг. Если есть определенный план, то они сейчас должны таиться в ожидании следующего шага ФБР. Но планы имеют обыкновение сбиваться с намеченного курса, когда в дело вступает человеческий фактор.

Слейд взглянул на часы. Джессика спит уже полчаса. Если повезет, она проспит весь день. Когда она спит, то находится в безопасности, а каждый миг ее безопасности приближает всех их к финишу.

Он лениво вытащил из стопки книг, которые уже начал разбирать, одну. Да, обязательно следует кого-то нанять, чтобы привести в должный вид это беспорядочное скопище. Впрочем, это подождет. Прежде всего жизнь должна войти в привычное русло. Он вернется в Нью-Йорк, и все пойдет по-прежнему. Слейд выругался и отбросил книгу. Да способен ли он вообще порвать с ней? Он слегка испугался. Нет, серьезно! Он, конечно, может удалиться на много миль от нее. Достаточно лишь сесть в машину и уехать в нужном направлении. Но сколько времени уйдет на то, чтобы выбросить Джессику из головы? «Плевать, это все потом», – напомнил он себе и вдруг почувствовал страшную усталость. Завтра, это завтра. Когда наступит, тогда и будем волноваться.

– Слейд?

Обернувшись, он увидел на пороге Джессику. Ему стало неприятно, что она здесь, и он разозлился еще сильнее, видя, как она бледна. И круги под глазами не исчезли.

– Зачем ты встала? – крикнул он. – Ты страшна, как смерть.

Джессика с явным усилием улыбнулась.

– Благодарю. Вы, сержант, знаете, как заставить женщину вести себя прилично.

– Ты должна отдыхать.

– Но я не могла заснуть.

– Прими таблетку.

– Я никогда не принимаю таблеток.

Руки у нее были вялые, отекшие, она переплела пальцы. Нет, она не расскажет ему о приснившемся ей кошмаре. О том остром чувстве страха, от которого крик застрял у нее в горле, когда она пыталась стряхнуть с себя наваждение. А уж что, проснувшись, она сразу потянулась к нему и, увидев, что его нет рядом, пришла сюда, ему и вовсе знать незачем.

– Ты работаешь?

Слейд нахмурился. Проследив ее взгляд, устремленный на книги, неохотно ответил:

– Я собирался кое-что здесь разобрать, благо у меня теперь есть время.

– Я могла бы помочь, – смущаясь от того, что походка у нее шаткая и неуверенная, Джессика вошла в комнату. – И, пожалуйста, без всяких ехидных замечаний, – быстро сказала она. – Я знаю, что такой беспорядок в библиотеке – это позор и моя вина, но если я начну, то добьюсь своего. Я могу хотя бы приносить тебе книги с полок.

Он прервал эту скороговорку, схватив Джессику за руку, когда она потянулась за книгой. Рука была холодна, как лед. Он инстинктивно сжал ее руку в своей, желая согреть.

– Джесс, отправляйся в постель. Поспи немного. Я скажу Бетси, чтобы она принесла тебе поесть попозже.

– Но я не больна! – возмущенно выпалила она и выдернула руку из цепкого захвата Слейда.

– Ну так за этим дело не станет, – ровно заметил Слейд, – если ты не позаботишься о себе.

– Прекрати обращаться со мной, как с ребенком, – тщательно выговаривая каждое слово, заявила она, – мне не нужна нянька.

– Нет? – Он рассмеялся, вспомнив, как сам определил свои обязанности при ней. – Тогда скажи мне, сколько часов ты спала за последние два дня? И когда последний раз как следует поела?

– Я вчера обедала, – защищалась она.

– Вчера ты гоняла еду по тарелке, – уточнил Слейд. – Впрочем, продолжай в том же духе, и ты потеряешь сознание от голода, тем самым облегчишь мне мою работу.

– Я не собираюсь терять сознание, – тихо ответила Джессика. Глаза у нее гневно потемнели, составляя резкий контраст с бледностью лица.

Слейду очень хотелось зарычать на нее, но он сдержался.

– В конечном счете это неважно, в сознании ты или без, все равно ты должна быть в доме, – и, давая понять, что разговор окончен, повернулся к книгам.

– Извини, я, конечно, не так привычна к подобным вещам, как ты, – начала Джессика очень спокойно, однако все больше и больше приходя в возбуждение, – ведь не каждый день в меня стреляют и мной интересуется ФБР. В следующий раз, обнаружив труп, я, разумеется, не потеряю аппетита. Для тебя это лишь повседневная работа – убить человека, да, Слейд?

Лицо его перекосило судорожной гримасой. Он достал сигарету и зажег ее.

Взволнованная своими собственными словами, Джессика внимательно его разглядывала.

– Неужели ты ничего не чувствуешь?

Слейд глубоко затянулся и заставил себя ответить спокойно:

– А что, по-твоему, я должен чувствовать? Я знаю, что сам был бы мертв, замешкайся хоть на секунду.

Джессика поспешно отвернулась и прижала лоб к оконному стеклу. Дождевые капли расплылись у нее перед глазами. Или это были ее собственные слезы? «И ты бы могла сейчас быть мертвой, – напомнила она себе. – То, что он сделал, он сделал для тебя».

– Прости, – прошептала Джессика, – прости.

– За что? – Голос у него был такой же холодный, как оконное стекло. И такой же твердый и жесткий. – Ведь мишенью была ты.

Глубоко вздохнув, Джессика обернулась. Да, смотрел он опять настороженно, однако теперь она знала его лучше, чем прежде. То, что он сделал сегодня утром, не было поступком хладнокровным.

– Ты ненавидишь, когда тебе напоминают, что ты такой же уязвимый человек, как все остальные, правда? Тебя приводит в ярость, когда тебя посещают нежность, слабость и другие простые чувства?

Она медленно подошла к нему.

– Наверное, потому ты не остаешься со мной после того, как мы любим друг друга. Ты боишься, что я обнаружу маленькую трещинку в твоих рыцарских доспехах. И уж постараюсь сделать ее шире.

– Не заходи слишком далеко, – предупредил он, – тебе не понравится дорога обратно.

– Ты ненавидишь саму потребность во мне?

Слейд, сдерживая злость, раздавил сигарету.

– Да, ты права.

Она хотела было ответить, но дверь в библиотеку внезапно распахнулась, и, широко шагая, вошел Дэвид. Он окинул Джессику сердитым взглядом и поправил очки.

– Ты чертовски скверно выглядишь. Почему не в постели?

– Дэвид!

У Джессики дрогнул голос, она бросилась к Дэвиду и крепко его обняла. Тот удивленно взглянул на Слейда и только похлопал Джессику по спине.

– Что происходит? У тебя лихорадка? Ну-ну, успокойся, Джесси.

«Нет, это не он, – с отчаянием подумала она. – Господи, пожалуйста, пусть это будет не Дэвид». И неимоверным усилием воли она удержала жгучие слезы, готовые вот-вот пролиться.

Слейд молча наблюдал за их встречей. Джессика прильнула к тощей фигуре Дэвида так, словно это был якорь спасения. Парень казался одновременно удивленным, обеспокоенным и смущенным. Размышляя над этой сценой, Слейд сунул руки в карманы.

– Да в чем дело? Она что, в бреду?

Дэвид адресовал вопрос Слейду и, освободившись из цепких объятий Джессики, пристально вгляделся в ее лицо.

– Ты просто с ног падаешь, – вынес он приговор и дотронулся ладонью до ее лба. – Мать позвонила в магазин и изругала меня, живого места не оставила, зачем я тебя заразил своими микробами.

И, отстранив ее от себя, скорчил гримасу:

– Которые ты подхватила, явившись ко мне в комнату с этим ужасным куриным бульоном. Это было чистое насилие, между прочим.

– Нет, я не больна, – с трудом ответила она, – просто немного устала.

– Точно. Расскажи это кому-нибудь другому, кто всю прошлую неделю не валялся в постели, хныча и кашляя.

Джессике очень хотелось снова обнять его и излить все, что накипело на сердце. Вместо этого она отступила на шаг и улыбнулась, ненавидя себя за притворство.

– Все будет хорошо. Я собираюсь устроить себе небольшой отдых в ближайшие два дня.

– А ты звонила своему врачу?

– Дэвид!

Но Дэвиду понравился ее раздраженный тон.

– Здорово, когда положение изменяется с точностью до наоборот, – сказал он Слейду. – Она только и делала, что пилила меня две недели подряд. Не так ли? – обратился он к Джессике.

– Когда будет нужно, я опять тебе выдам по полной программе. Ты почему не в магазине?

– Не беспокойся. Я сейчас рвану обратно.

Дэвид ухмыльнулся, явно чувствуя облегчение от ее делового тона. Это как раз больше похоже на Джессику.

– После того как мамаша предъявила мне ультиматум, я лично захотел проверить, как твое самочувствие. Все поступления прошли гладко. Вещей пришло немного, но я продал достаточно, чтобы оправдать свое жалованье.

Он дернул Джессику за волосы:

– И я не желаю видеть тебя в магазине до следующей недели, беби. Мы с Майклом сами со всем справимся. А у тебя такой видок, что небольшие каникулы пойдут тебе только на пользу.

– Если ты еще раз мне скажешь, что я ужасно выгляжу, ты никогда не получишь прибавку к жалованью.

– Вот что бывает, когда работаешь на женщину, – пожаловался он Слейду и направился к двери. – Мать передала, чтобы вы оба шли в столовую, ленч готов. Уж на этот раз тебя станут пичкать куриным бульончиком.

И с довольной усмешкой, глядя на них через плечо, Дэвид быстро вышел.

Едва дверь за ним закрылась, Джессика зажала рот обеими руками. Она не ощущала ни малейшей боли, напротив, мозг и сердце словно одеревенели. Она стояла неподвижно и молчала. Ей даже на минуту показалось, что она перестала существовать.

– Нет, только не Дэвид, – прошептала она и вздрогнула от собственного шепота. И со страстью повторила, поворачиваясь к Слейду: – Только не Дэвид. Не верю, что бы ты мне ни говорил. Никогда не поверю, чтобы он был способен на такое. Ни он, ни Майкл, слышишь!

– Через пару дней все кончится, – бесстрастно заключил Слейд, – тогда ты и узнаешь правду.

– Но я уже знаю! – Джессика бросилась к двери и уже взялась было за ручку, когда Слейд ее остановил.

– Ты за ним не побежишь, – ровно сказал он, а когда Джессика хотела вырваться, он обнял ее за плечи с большей нежностью, чем чувствовал в данный момент. Ему она сейчас очень не нравилась, вернее, ее состояние – мучительное волнение, даже отчаяние. И еще ему тяжело было сознавать, что Джессика сейчас набросится на него с упреками. Но выбора у Слейда не было.

– Ты за ним не побежишь, – повторил он, чеканя слова. – И если ты не будешь подчиняться, я надену на тебя наручники, прикую к кровати и запру дверь на ключ, – и прищурился, не давая ей вырваться. – Я серьезно тебе это говорю, Джесс.

Нет, она не стала осыпать его бранью, она взмолилась, и это было для Слейда гораздо хуже.

– Только не Дэвид, – прошептала она, съежившись в его объятиях. – Слейд, я не вынесу этого. Только бы не знать, что кто-то из них связан с этим киллером.

Она казалась такой хрупкой. Слейд даже боялся, что она сломается, если он прижмет ее к себе покрепче. «Ну что же мне с ней делать?» – подумал он и коснулся щекой ее волос. Он знал, как вести себя с Джессикой, когда она в ярости. Он мог даже справиться с ней, когда она утопала в слезах. Но что делать, когда она так слаба, беззащитна и всецело от него зависит? Она просила его, чтобы он подтвердил ее слова относительно Дэвида. Он не может дать ей никаких гарантий. Она просила и о любви, а он ужасался даже мысли об этом.

– Джесс, не мучь себя так. Не думай об этом хотя бы эти два дня. – И Слейд приподнял ее лицо за подбородок. Их взгляды встретились. Он увидел в ее глазах доверие и мольбу.

– Позволь мне о тебе позаботиться, – услышал он свои слова как бы со стороны. – Все будет хорошо.

Он поцеловал ее, не отдавая себе в том отчета. Просто их губы встретились. Ее беззащитность делала несущественными и его волю, и его выдержку. Теперь единственная цель его жизни – защищать ее.

– Думай обо мне, – пробормотал он, бессознательно выговаривая то, что теснилось в голове. – Ты только думай обо мне.

Слейд привлек Джессику ближе, покрывая ее лицо легкими, нежными поцелуями.

– Скажи, что ты меня хочешь. Мне хочется это услышать.

– Да, я тебя хочу.

И, почти не дыша, она упивалась его нежностью, оставаясь пассивной. Сейчас она не имела сил предложить ему ничего, кроме покорности, но этого оказалось достаточно для обоих. В его объятиях она почти позабыла о кошмаре действительности.

Слейд взял ее руки и поцеловал сначала одну ладонь, потом другую. Слейд не относился к разряду ласковых любовников, он не питал склонности к сугубо романтическим жестам. Трепет прошел по ее рукам, но внезапно она поняла, что ее слабость и отчаяние делают для него и без того трудную работу просто невозможной. Он очень умен, если просит сейчас думать только о нем. И, собрав все свои силы, она выпрямилась и с улыбкой сказала:

– Бетси ужасно злится, когда еду заставляют ждать.

Он радостно улыбнулся ей в ответ:

– Проголодалась?

– Да, – соврала Джессика.

Она все же ухитрилась немного поесть, хотя кусок не шел в горло. Зная, что Слейд внимательно за нею следит, она даже сделала вид, будто ест с удовольствием. Она разговаривала почти как обычно. Что-то мямлила обо всем на свете, только не о мучивших ее сомнениях. Она справедливо опасалась говорить о магазине, Дэвиде, Майкле. Это было бы для нее слишком. Джессика боролась с желанием выглянуть в окно. Это ей напомнило бы лишний раз, что собственный дом стал для нее тюрьмой.

– Расскажи о своей семье, – потребовала она, едва не впадая в отчаяние.

Решив, что будет лучше поддерживать ни к чему не обязывающий разговор, нежели понукать ее как следует есть или отдохнуть, Слейд передал ей сливки для кофе, который уже остыл.

– Моя матушка – спокойная, молчаливая женщина и говорит лишь тогда, когда есть что сказать. Ей нравятся разные мелкие вещицы вроде той, что я купил в твоем магазине, и разное замысловатое стекло. Она с удовольствием играет на пианино – в прошлом году снова начала брать уроки. Единственное, чего она всегда требовала от нас с Дженис, так это, чтобы мы тоже учились играть.

– И ты умеешь?

Слейд услышал удивление в ее голосе и шутливо нахмурился.

– Плохо. Мать в конце концов махнула на меня рукой.

– А как она относится… – поколебавшись, спросила Джессика и помешала ложечкой кофе, – к тому, что ты делаешь?

– Она об этом не любит говорить.

Слейд, не отрываясь, смотрел, как она все мешает и мешает кофе, пока в чашке не образовалась маленькая воронка.

– Не думаю, что быть матерью полицейского легче, чем его женой. Однако она каким-то образом справляется. Она всегда справлялась.

Джессика кивнула и, не притронувшись к кофе, отставила чашку.

– А твоя сестра Дженис… Ты говорил, что она в колледже.

– Хочет быть химиком, – и слегка посмеялся. – Заявила об этом после первого же урока химии, когда училась в средней школе. Видела бы ты, как она смешивает все эти порошки и взвеси. Высокая такая, тощая девица, глаза добрые и очень красивые руки. Так вот именно она однажды, лет эдак в шестнадцать, взорвала нашу ванную.

Джессика рассмеялась. Пожалуй, это был ее первый беззаботный смех за последние двадцать четыре часа.

– Неужели?

– Ну, взрыв был, конечно, небольшой, – продолжал развлекать ее Слейд, радуясь, что снова слышит этот ее особенный смешок, к которому он уже привык. – Управляющий был не слишком удовлетворен ее объяснением, что взрыв – результат нестойких составных.

– Ну что же, его можно понять. А в каком университете она учится?

– В Принстоне. Она добилась стипендии на обучение. Жаль только, что половинной.

«И даже несмотря на это, плата за учебу в университете должна поглощать большую часть его годового дохода. Интересно, сколько зарабатывает полицейский в год? Похоже, это совсем не компенсирует риск, которому он ежедневно подвергается. И писательский труд у него на втором месте, главное – учеба сестры». Джессика смотрела на свой остывший кофе и думала: «А понимает ли Дженис Слейдермен, сколь многим и охотно жертвует для нее брат?»

– Ты, наверное, очень любишь ее, – пробормотала Джессика, – и свою мать?

Слейд удивленно поднял бровь. Он никогда об этом не задумывался. Так было, вот и все.

– Да, люблю. Жизнь для них обеих складывалась не очень легко. Но они никогда не жалуются и ничего ни от кого не ждут.

– А ты? – Джессика пристально на него поглядела. – Как ты ухитряешься скрывать от них свои настоящие пристрастия?

Почувствовав, как он моментально ушел в себя, Джессика потянулась к нему и взяла его руку в свои.

– Ты просто терпеть не можешь, чтобы кто-нибудь узнал, какой ты добрый человек. Это, по-твоему, не соответствует имиджу сурового полицейского, правда?

И Джессика улыбнулась, видя, как он смутился.

– Но мне ты всегда можешь рассказать, скольких подозреваемых ты уже прижал к ногтю и давил на них, пока они не раскололись.

– Ты чересчур много смотришь старых фильмов.

Переплетя свои пальцы с ее, Слейд заставил Джессику подняться.

– Да, это один из моих пороков, – созналась она, – даже не могу сосчитать, сколько раз я видела «Большую спячку».

– Но это фильм о частном сыщике, а не о копе, – заметил он, ведя ее в библиотеку.

– А в чем разница?

Он быстро взглянул на нее с нескрываемым удивлением.

– Ты действительно хочешь это знать?

– Ну… – Джессика задумалась, обрадованная возможностью забыть на несколько минут о внешнем мире. – Ведь это интересно, чем, собственно, «плоскостопые» [2] отличаются от «хромых» [3] .

Слейд остановился и посмотрел на Джессику со смешанным выражением: ее неожиданная осведомленность позабавила его.

– Да, ты смотришь очень старые фильмы.

– Классические, – поправила она его. – И, конечно, только ради их культурной ценности.

В ответ он только вздернул бровь. Джессика уже знала, что этот жест он использует вместо десятка необходимых слов.

– Ну, ладно, раз ты хочешь помогать, так займись писаниной. – Он указал на стопки книг, загромоздившие письменный стол. – У тебя почерк должен быть лучше, чем у меня.

– Хорошо. – Джессика, благодарная за то, что для нее нашлось занятие, взяла карточку из аккуратной пачки в ящике.

– Тебе, наверное, нужно поместить на каждой краткое содержание книги, перекрестные ссылки и тому подобное.

– Да, что-то вроде этого.

– Слейд. – Джессика положила карточку на место и повернулась к нему. – Ты бы предпочел работать над своей книгой? Почему ты сразу не оговорил пару часов в день для себя?

Слейд подумал о романе, который ожидал своей очереди на письменном столе в его комнате. И еще подумал о том, как Джессика выглядела час назад, когда только появилась в библиотеке.

– Этот хаос просто сводит меня с ума. Пока я здесь, мне надо хотя бы указать тебе направление, в котором надо работать. Сколько здесь томов? – быстро спросил он, прежде чем она что-либо успела возразить.

Сбитая с толку, Джессика оглянулась.

– Понятия не имею. Это главным образом книги отца. Он любил читать. – Улыбка тронула ее губы, потом засветилась в глазах. – Вкусы его были эклектичны, но, думаю, он предпочитал «крутые» детективы. – И вдруг спросила: – А твой роман – тоже детектив?

– Тот, над которым я работаю сейчас? – Слейд усмехнулся. – Нет.

– А что же это? – И она присела на стол. – О чем он?

Слейд стал расчищать ей место для работы.

– Это роман о семье. Скажем, повествование с послевоенных сороковых и до наших дней. О переменах, о стремлении приспособиться, о разочарованиях и маленьких победах.

– Дай почитать! – порывисто воскликнула она. За словами, она инстинктивно это понимала, скрывается человеческая натура.

– Но он еще не окончен.

– Ну и пусть. Я прочитаю что есть.

Слейд стал задумчиво искать карандаш. Он хотел, чтобы написанное им прочли. Он долгие-долгие годы мечтал об этом. Но с Джессикой это все иначе. Она же не безликая, безымянная публика. Ее мнение, одобрительное или нет, слишком много для него значит.

– Может быть, – пробормотал он. – Но если ты хочешь мне помогать, тебе лучше сесть.

– Слейд. – Обняв его за пояс, Джессика прислонилась щекой к его спине. – Я от тебя ни за что не отстану, пока ты не скажешь «да». У меня исключительный талант приставать.

Что-то в этом интимном объятии его невероятно тронуло. Ее грудь легко касалась его спины. Руки свободно смыкались на поясе. Именно в эту минуту он целиком сдался на милость победителя. Эта любовь была глубже, чем физическая потребность, острее, чем плотское желание.

«Неужели она еще не понимает, что я ни в чем не могу ей отказать? – подумал Слейд и прижал ладонями ее руки. – Неужели не видит, что за считаные дни она стала для меня самой желанной женщиной, мечтой и раной в сердце?»

– Ладно, можешь приставать, – согласился он, поворачиваясь и обнимая Джессику. – Но должен тебя предупредить, что я умею сопротивляться.

Рассмеявшись, Джессика поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы.

– Да я только скромно надеюсь, что сумею справиться со всеми предстоящими трудностями.

Она затянула поцелуй, в то же время сунув руки ему под рубашку и поглаживая твердые мускулы спины.

– Пожалуй, за это дам прочесть пару страничек. Хочешь заработать главу?

Она легко, дразняще лизнула языком его губы, заскользила пальцем вверх-вниз вдоль позвоночника и сразу же почувствовала ответную реакцию, а также его нежелание ей уступать.

– Я очень хорошо умею торговаться, это моя самая сильная сторона. – Говоря это, она снова наградила его томительным, нежным и долгим поцелуем и сразу же отстранилась, как только почувствовала, что он прижался к ней сильнее.

– А сколько всего глав в книге?

Слейд закрыл глаза. Ему хотелось в полной мере насладиться ощущением, что его соблазняют, когда в этом нет никакой необходимости.

– Примерно двадцать пять.

– М-м-м.

Он почувствовал, как ее губы улыбнулись, припав к его рту.

– Тогда придется посвятить этому целый день.

– Так и рассчитывай.

Но внезапно он отстранил Джессику и зажал ее лицо в ладонях.

– Мы сможем начать деловые переговоры сразу же после работы.

– О! – И Джессика оглядела книжный беспорядок. – Только после?

– После, – решительно заявил Слейд, подтолкнув ее к стулу и заставляя сесть.

– Давай приступай.

Джессика смутно представляла себе, сколько часов прошло – один, два, три. Он работал тихо, методично и с терпением, о котором она могла только мечтать. Слейд был знаком с литературой гораздо лучше, чем она. Джессика читала лишь в редкие часы спокойствия или усталости. Она наслаждалась книгами. А он любил их. Вот еще одна черта, которую она в нем постигла.

В заваленной книгами тихой библиотеке было легче вызвать его на разговор. «Ты это читал?» – «Да». – «А что ты об этом думаешь?» И он рассказывал, свободно и глубоко вникая в суть, не переставая работать.

«Как бы он понравился папе», – подумала Джессика. Отец бы восхищался его умом, силой, внезапными проблесками юмора и сразу бы распознал его душевную доброту. Слейд так тщательно оберегает свой внутренний мир, наверное, не понимая, что, позволив ей работать вместе с собой, он приоткрывает эту тайную часть души. Он мечтатель. Наверное, она сразу заподозрила что-то иное за грубоватой и жесткой внешностью завсегдатая улиц большого города. Сложный он человек. Великолепно владеет револьвером, который всегда носит с собой, и с той же легкостью рассуждает о байроновском «Дон Жуане». Но сегодня ей нужен мечтатель, и, возможно, он об этом догадывается.

Дневной свет постепенно уступил место мягким серым сумеркам. В углах библиотеки сгустились тени. Джессика уже не чувствовала внутреннего напряжения, поглощенная безумным выписыванием названий книг и имен авторов на карточки для каталога.

Когда зазвонил телефон, она испуганно вскочила, и на пол упали, разлетевшись в разные стороны, десятка два карточек. Она стала поспешно их собирать.

– Это от неожиданности, – объяснила она молчавшему Слейду и мысленно выругала себя за то, что дрожат руки, с трудом собирая карточки в аккуратную стопку.

– Было так тихо и спокойно, и вдруг зазвенел звонок. – Злясь на себя, она снова уронила карточки на пол. – Черт возьми, да не сиди так и не глазей на меня! Лучше выругайся.

Слейд встал, подошел к ней и присел на корточки.

– Чертовский беспорядок, – пробурчал он. – Если ты не можешь справиться с этой работой, тогда придется нанять другую помощницу.

Она то ли вздохнула, то ли хихикнула и прижалась лбом к его лбу.

– Дай мне отдохнуть, ведь это мой первый рабочий день.

Бетси открыла дверь, удивилась и поджала губы. Впрочем, она знала, что дыма без огня не бывает, а дымком потянуло сразу же, как эти двое только взглянули друг на друга. Она громко хмыкнула, и Джессика вздрогнула, словно виноватая.

– Мистер Адамс на телефоне, – величественно произнесла Бетси и затворила дверь.

Слейд сжал руку Джессики.

– Позови ее обратно, скажи, пусть передаст, что ты отдыхаешь.

– Нет, – тряхнув головой, Джессика встала. – Не проси меня увиливать, Слейд. Я возненавижу себя, – и, отвернувшись, взяла трубку. – Здравствуй, Майкл.

Слейд медленно выпрямился, сунул руки в карманы и стал за ней наблюдать.

– Нет, ничего особенного, легкая простуда плюс усталость, – спокойно объясняла Джессика, не переставая наматывать на пальцы телефонный шнур. – Да, Дэвид чувствует себя виноватым, он думает, что я заразилась от него. Ему не надо было беспокоить тебя. Я сама о себе позабочусь. – Джессика на минуту закрыла глаза, но голос у нее оставался ровный и спокойный. – Нет, завтра я не приду.

Телефонный шнур слишком туго обмотал ее палец. Джессика осторожно высвободилась.

– Но это не обязательно, Майкл… Нет, в самом деле. Обещаю тебе – не волнуйся. Через пару дней я буду совершенно здорова. Да, конечно… До свидания.

Положив трубку на место, Джессика с минуту стояла очень тихо и смотрела вниз, на руки.

– Он беспокоится, – тихо сказала она. – Я ведь никогда не болею. Он хотел зайти, повидаться, но я сказала, что не надо.

– Хорошо. – «Просто сочувствие ей сейчас не поможет», – решил Слейд. – Мы сегодня уже достаточно поработали. Почему бы нам не пойти наверх?

Слейд направился к двери, словно Джессика уже согласилась. Он открыл дверь, помедлил на пороге, оглянулся. Она все еще стояла неподвижно.

– Идем, Джесс.

Джессика подошла, но у двери остановилась.

– Майкл не допустил бы такого, – сказала она, не глядя на Слейда. – Я очень хочу, чтобы ты это понимал.

– А я хочу, чтобы ты поняла следующее: сейчас я должен в каждом видеть потенциальную угрозу, – ровно возразил он. – А ты без меня не должна видеться ни с кем из них, – и, увидев по ее глазам, что она с ним не согласна, продолжал: – Если он и Дэвид ни в чем не виноваты, еще два дня без тебя им не повредят.

«Нет, он не уступит мне и пяди, – решила Джессика, борясь с навернувшимися на глаза слезами. – И, может быть, так оно и нужно». Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Ты прав. Я справлюсь. Ты сейчас будешь работать над своей книгой?

Слейд никак не показал, что заметил перемену темы и что это имеет для него хоть какое-нибудь значение.

– Да, хотелось бы.

Джессика решила быть такой же деловитой, как он, хотя бы внешне.

– Чудесно. Тогда поднимайся, а я принесу нам кофе. Это ведь ты можешь мне доверить, – предупредила она возможное возражение. – Я буду неукоснительно исполнять все, что ты скажешь, Слейд, и тем самым докажу, как ты ошибаешься. А я твердо намерена тебе это доказать, – непоколебимо заявила она.

– Ну и замечательно. Только бы это не противоречило правилам игры.

Повеселев от того, что теперь у нее есть цель, Джессика улыбнулась.

– Тогда пойду за кофе. Пока я буду читать твою книгу, ты сможешь сосредоточиться на ее финале. Учти, это самый верный способ держать меня занятой до конца дня.

Слейд ущипнул ее за мочку уха.

– Это что же, ты хочешь меня подкупить?

– Если ты этого еще не понял, тогда ты весьма паршивый полицейский, – отрезала Джессика.

8

Кофе у Джессики снова остыл. Она сидела, опершись на спинку кровати Слейда, и читала рукопись. Две стопки страниц возвышались по бокам. Та, куда она складывала прочитанные, быстро росла. Поглощенная чтением, Джессика пропустила мимо ушей ворчание Бетси, которая принесла поднос с супом и сандвичами. Джессика только рассеянно пообещала ей, что поест, но забыла обещание в ту же минуту, когда за Бетси закрылась дверь. Она забыла также, что это черновик книги Слейда, хотя на страницах было много поправок и вставок, написанных его рукой. Сюжет и персонажи совершенно поглотили ее внимание.

Она странствовала вместе с обычной, рядовой семьей по дорогам ее жизни в сороковые послевоенные годы, продиралась сквозь сложности и неурядицы простого быта пятидесятых, вступала в бурные шестидесятые с их неустойчивыми нравами. Росли дети, менялись ценности. Чередовались неизбежные смерти и рождения, некоторые мечты осуществлялись, другие погибали. Новое поколение сражалось с трудностями семидесятых.

Проходя вместе с ними через все события жизни, Джессика стала как бы членом этой семьи. Ну, дальней родственницей или, наоборот, близкой подругой. Это были люди, которых она могла встретить.

Повествование шло своим чередом, иногда спокойно и мирно, но иногда слова как будто скрежетали в ярости, и у нее сжималось сердце. Слишком ярки и узнаваемы были эти люди. Автор показывал ей такие стороны жизни, о которых ей не всегда хотелось бы знать, но она читала, ничего не пропуская.

Вот очередная глава кончилась, и Джессика машинально, не глядя, потянулась за новой страницей, недоуменно взглянула направо и увидела, что страниц больше нет. Разочарованная, она поняла, что это все. И впервые за три часа чтения до ее слуха донесся стук его пишущей машинки.

Светила полная луна. Сколько же прошло времени? Лунный свет заливал комнату, борясь с лучом, бросаемым на постель прикроватной лампой. Огонь в камине, который разжег Слейд, когда она поднялась в комнату, догорел, остались лишь тлеющие угольки, подернутые пеплом. Джессика потянулась, чтобы расправить затекшие мышцы и дать себе передышку, прежде чем подойти к Слейду.

Когда Джессика настояла на том, чтобы прочитать его рукопись, она не представляла, какое впечатление останется и как она будет об этом говорить со Слейдом. Она знала, что очень впечатлительна, и поэтому, конечно, найдет в его книге какие-нибудь достоинства. Но теперь ей хотелось бы понять другое. Насколько ее чувства к Слейду повлияли на восприятие рукописи, которую она только что прочла.

«Совсем не повлияли», – решила она. Она не успела дочитать до конца первую главу, как позабыла, почему, собственно, читает эту книгу. Она приняла ее всем сердцем. И теперь она куда лучше понимала самого Слейда.

Он обладал такой проницательностью, о которой она могла только мечтать, такой способностью понимать души людей, которой можно только позавидовать и восхищаться. Он был экономен в словах, но текст был полон внутреннего смысла. Сам он был скуп в проявлении чувств, но его персонажи обладали такими духовными богатствами, которые они могли позаимствовать только у своего творца.

Она, несомненно, ошиблась, сказав ему как-то, что он не знает женщин. Он знал их – пожалуй, даже слишком хорошо, решила она. Как много он замечал и видел в ней такого, что она считала сугубо личным, недоступным постороннему взгляду. Сколь много он понимал, когда прикасался к ней, из того, что она считала сокровенным, известным только ей самой?

Понимает ли он, что она его любит? Джессика непроизвольно взглянула на дверь из спальни в гостиную. Слейд продолжал печатать. Нет, не может он знать, как глубоки ее чувства. Он, конечно, и не подозревает, тут она слегка улыбнулась, что она полна решимости не дать ему уйти из своей жизни, независимо от того, когда и как разрешится создавшаяся ситуация. О, если бы он знал о ее намерениях, он бы держал ее на приличном расстоянии. Осторожный человек. Слейд считает, что он создан для одиночества. «Нет, – решила Джессика, – судьба приготовила ему кое-какие сюрпризы». Когда ее собственная жизнь снова будет принадлежать ей самой, она продемонстрирует ему, какие именно.

Джессика встала и пошла к двери. Слейд сидел к ней спиной, руки бегали по клавишам. Он даже не услышал, как она вошла, настолько глубоко был погружен в свои мысли. Не желая ему мешать, Джессика прислонилась к дверному косяку. Пепельница у его локтя наполовину заполнилась окурками, в ней лежала еще тлеющая забытая сигарета. Кофейная чашка была пуста, но к обеду он не притронулся, и Джессика вдруг почувствовала, что ей, по примеру Бетси, хочется выругать его за пренебрежительное отношение к еде.

Вот так все может быть, вдруг поняла она, если мы переживем этот кошмар. Он бы стал здесь работать, а я бы слушала стук его машинки, когда приходила домой. И иногда, по ночам, он вставал бы и плотно прикрывал дверь, чтобы этот стук меня не будил. А по воскресеньям, утром, мы бы гуляли по берегу… сидели бы у камина, глядя на огонь, в дождливые дни. «Да, – подумала она, закрыв глаза, – это могло бы случиться. Когда-нибудь. Однажды».

Устало вздохнув, Слейд перестал печатать и потер затекшую от неподвижности шею. То, что вело его и понукало три последних часа, вдруг исчезло, и он не знал, что делать дальше.

Он машинально потянулся к чашке, но она была пуста. Может быть, если спуститься вниз и попросить еще, порыв вернется. Пока он раздумывал над этим, подошла Джессика.

Обняв его руками за шею, она прислонилась щекой к его голове. Любовь бешено стучала в ее венах. Она крепко его обняла, проглотив слова, которые он, возможно, еще не готов услышать. Есть другие, и ей тоже хочется их сказать. Он не догадывается, но у них будет много времени.

– Слейд, никогда не переставай делать то, к чему ты предназначен судьбой.

Не совсем уверенный в том, что она имеет в виду, он нахмурился:

– Сколько ты прочла?

– Все, что ты мне дал, – и мне мало. Когда ты закончишь? О, Слейд, это просто чудесно! – сказала Джессика, не давая ему заговорить. – Это прекрасное произведение, все, все: слова, чувства, люди.

Слейд повернулся так, чтобы видеть ее лицо. Ему не нужны банальности, пустые комплименты, от нее особенно. Ее глаза сияли, но его взгляд оставался холодным и настороженным.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что ты рассказал о людях, которых мы все встречали или знали. – Она пошевелила пальцами, словно в поисках нужных слов. – Потому что ты заставил меня плакать, и содрогаться от страха, и смеяться. Там есть такие места – та сцена на парковке в главе седьмой. Я ее не хотела читать. Она такая жестокая, дикая. Но я все равно прочла, хотя мне это было больно. Слейд, никто из тех, кто прочтет твою книгу, не останется к ней равнодушным.

Она положила ему руки на плечи.

– А разве не для этого писатель пишет?

Он в упор смотрел ей в глаза. Он ждал, он взвешивал то, что услышал, он сравнивал это с тем, что видел.

– Знаешь, – признался он, – я только сейчас понял, как испытывал судьбу, позволив тебе прочитать рукопись.

– Испытывал судьбу? Почему?

– Если бы ты осталась равнодушной, я не уверен, что смог бы закончить роман.

Большего он не мог бы сказать при всем желании. Джессика прижала его ладонь к своей щеке. Понимает ли он, что значит для нее эта одна-единственная фраза?

– Да, я была тронута, Слейд. Когда это опубликуют и я прочту твою книгу, то всегда буду помнить, что часть ее была написана здесь.

– Собираешься в честь этого возвести монумент? – улыбнулся он.

– Нет, повесить скромную мемориальную дощечку, – и, нагнувшись, она его поцеловала. – Не хочу, чтобы ты очень уж возгордился. А как с литературным агентом? У тебя есть такой? – неожиданно поинтересовалась Джессика.

Слейд хмыкнул и усадил ее к себе на колени.

– Да, есть, но пока наши отношения не слишком выгодны для нас обоих. Он продал несколько моих рассказов и делает все, что полагается делать агентам, стараясь продать один мой роман.

– Один твой роман? – Джессика отстранилась, потому что Слейд стал игриво покусывать ей мочку уха. – Так у тебя есть и законченное произведение?

– М-м-м. Иди ко мне. – Ему очень хотелось прижаться губами к укромному и очень чувствительному местечку, где шея переходит в плечо.

– О чем он? – Она опять отстранилась. – Когда я смогу его прочитать? Он такой же интересный, как этот?

– Тебе кто-нибудь говорил, что ты задаешь слишком много вопросов?

И, просунув руку под ее свитер, Слейд накрыл ладонью ее грудь. И тут же почувствовал, как у нее сильно забилось сердце.

– Вот это мне нравится, – пробормотал он, целуя ее в шею. – Стоит только прикоснуться к тебе, и пульс твой пускается вскачь.

Он погладил ее сверху вниз до талии.

– А ты похудела, – нахмурился Слейд. – Ты стала слишком тонка. Ты вообще когда-нибудь ешь?

– А тебе когда-нибудь говорили, что ты слишком много болтаешь? – спросила Джессика и поцеловала его в губы.

Он даже тихонько застонал от удовольствия и обхватил рукой ее затылок, чтобы продлить поцелуй. Он хотел встать, собираясь отнести ее на кровать, но Джессика просто стащила его на пол. Ее охватил приступ желания, внезапный, как вспышка пламени. Осыпая его лицо и шею безумными поцелуями, она стала быстро расстегивать его рубашку, в жарком нетерпении приближая момент, когда коснется его обнаженной плоти. Слейд понимал, что частично это неистовство страсти вызвано желанием подавить свои страхи. Он подчинился ее порыву, позволил ей вести его за собой. Она сама установила темп – и он был бешеный.

Чувство беззащитности было ему внове, но он вдруг ощутил себя в безвыходном, тупиковом положении, словно в чужом мире, где властвовали страсть и чужая, безумная воля. У него не было сил сопротивляться. Она сводила его с ума. Слейд терял рассудок и понимал это, но был не способен ее остановить и взять власть в свои руки. На этот раз он мог только соответствовать, только отвечать, но его пассивность увеличивало ее силы.

Когда она снова крепко поцеловала его в губы, Слейд путался пальцами в ее свитере. Он, всегда такой уверенный в себе, точный и неукоснительный, вдруг почувствовал, как дрожат у него руки, когда он наконец коснулся ее тела. Ее плоть была горяча, движения быстры, влажный, голодный рот неистовствовал, мягкие руки не знали удержу и запретов. Сознание, что он беззащитен перед ее страстным натиском, возбуждало Джессику все больше. Такой сильный, суровый человек был безоружен перед ней. Он был словно заворожен ее властью. Она же чувствовала только неистощимую потребность любить его. Его сильное, мускулистое тело дрожало – от жажды слиться с ней. И это было прекрасно.

Косой свет лампы высвечивал его глаза. Сейчас они затуманились страстью. Ее соблазнял, искушал его рот, и она приникла к нему, ощутив жаркое, влажное, прерывистое дыхание. Но вдруг она ощутила необыкновенно остро еще один запах, запах мастики, которой натирали пол, запах лимона. Теперь всегда, всю жизнь, этот аромат будет напоминать момент, когда Слейд был полностью в ее власти.

Она отдалась ему, вобрав его в себя всего целиком в безумном соитии. Перед глазами стоял серебристый блеск воплотившегося, осуществленного наслаждения. Волна схлынула, она словно растворилась в нем. Так они и лежали, обнявшись, чувствуя совершенную, полнейшую удовлетворенность, насытившись друг другом.

Слейд попытался привести мысли в порядок, но оказалось, что всеми его мыслями завладела Джессика. Сейчас она обессилела, и тело ее было почти невесомо. Он совсем не ощущал ее тяжести, но она все равно сохраняла над ним власть. Он хотел отодвинуться и, возможно, доказать и ей и себе, что он еще сохраняет свободу выбора, но его пальцы только глубже зарылись в ее волосах и коснулись мягкой тонкой шеи. Хотя она лежала неподвижно, почти бездыханно, он ощущал грудью сильное биение ее сердца. И никаким усилием воли он не мог утихомирить свой собственный пульс, хотя его желание, казалось, было полностью утолено. Нет, он хотел ее, он хотел только, чтобы она была рядом.

– Джесс. – Он приподнял ее лицо, но не знал, что сказать. Глаза у нее были огромные, веки отяжелели. Лицо было кроткое, усталое, еще хранившее жар отпылавшей страсти. «У меня нет права, – подумал Слейд, остро ощутив свою вину, – нет никакого права доводить ее до такого изнеможения. На ней просто лица нет».

– Не надо, – сказала Джессика, увидев, что выражение его лица изменилось и он уже хочет взять обратно то, что совсем недавно подарил. – Не отгораживайся от меня, – попросила она тихо.

Он обвел контур ее губ большим пальцем.

– Останься здесь со мной ночью. – Только это он и сказал.

Слейд ждал, пока не убедился, что она уснула, и лишь тогда встал с постели. Глядя на Джессику, он тихо стал одеваться. Слабый лунный свет заливал его лицо и голые плечи. Иногда, когда облако закрывало луну, наступала полная тьма. Если повезет, подсчитал он, то после тщательной проверки первого этажа он сможет провести в гостиной пару часов и потом вернуться к ней. Она будет мирно спать, не подозревая, что он уходил. Взглянув на нее в последний раз, Слейд выскользнул из комнаты. Ловко, без малейшего шума – следствие многолетней тренировки, – Слейд обследовал множество дверей и окон. С большим неудовольствием отметил ненадежность бесхитростных замков, которые могли воспрепятствовать только самым заурядным новичкам.

В доме полно серебра, много небольших ценных вещей, которые легко унести, размышлял Слейд. Просто рай для грабителя – и все это богатство она запирает на замки, которые легко открываются кредитной карточкой или шпилькой для волос. Надо обязательно проследить, чтобы до его отъезда Джессика поменяла все это убожество.

Грудой белого меха возвышался, слегка похрапывая, на полу, выложенном плиткой, спящий Улисс. Он даже не пошевельнулся, когда Слейд перешагнул через него. Слейд, легонько стукнув, повернул ручку задней двери. Улисс по-прежнему ровно, спокойно храпел.

– Ты, негодный пес, проснись!

Услышав команду, собака открыла один мутный от сна глаз, два раза вяло шлепнула хвостом и опять заснула.

Потерев одеревеневший затылок, Слейд напомнил себе, что в данном случае его заботит отнюдь не сбежавший из тюрьмы вор. Он снова переступил через пса, предоставив ему храпеть сколько влезет.

Он осторожно двигался теперь по тому крылу дома, которое занимали слуги. Из-под одной двери пробивался свет и слышался приглушенный смех, кто-то смотрел полуночное шоу. Во всех других комнатах было тихо. Взглянув на часы, Слейд увидел, что всего несколько минут первого. Он отправился в гостиную. Сев в кресло с высокой выгнутой спинкой, незаметное в темноте, он стал ждать. Ничего другого он сейчас сделать не мог, хотя его так и разбирало желание как-нибудь продвинуть расследование и поскорее довести его до конца. Наверное, комиссар сделал неправильный выбор. «Что-то мало от меня толку», – подумал Слейд. Но, кто бы ни нанял киллера, он заплатит за это сполна, в этом Слейд не сомневался. И что скрывать, он хотел бы поймать его лично.

Женщина, лежавшая сейчас в его постели наверху, только она имела для него значение. Бриллианты – это так, ерунда, это просто камешки, имеющие рыночную ценность. А Джессика бесценна. Улыбнувшись, Слейд вытянул ноги. Вряд ли Додсон предполагал, что его тщательно отобранный телохранитель влюбится в свою подопечную. Слейд ведь пользовался репутацией человека проницательного, точного и хладнокровного.

Да, вот так, пользовался и вдруг утратил всю свою хладнокровность при первой же встрече с этим смерчем в юбке, маленькой блондинкой со скулами викингов. Сейчас он торчал тут, чувствуя себя не полицейским, но мужчиной, жаждущим отомстить. А это опасно. Пока он работает в полиции, он должен играть по правилам. И первейшее из них – никакой личной заинтересованности.

И тут Слейд едва не рассмеялся вслух. Это правило он уже давно отправил на ближайшую помойку, так что нечего притворяться. Он уже влюбился в эту женщину, он уже ее любовник. Куда уж больше! Говорить о большем – значит, жениться на ней и нарожать детей.

«А вот об этом думать не следует», – холодно сказал он себе. Нельзя позволять своим мыслям подобных вольностей. Она не для него. И дорожки их разойдутся, как только расследование закончится. У него своя жизнь, у него есть профессия, обязательства, его литературный труд. Даже если бы в его жизни нашлось место для женщины, это не может быть Джессика. Они встретились совершенно случайно, обстоятельства толкнули их друг к другу. Да, возникла привязанность, бо́льшая, чем хотелось бы. Но он ее забудет. И Слейд ущипнул себя за переносицу. Черта с два, забудет.

«Неужели мужчине нельзя и помечтать? – возмутился он, сидя в комнате, где пахло мастикой для пола с лимонной отдушкой и осенними цветами. – Неужели нельзя помечтать о будущем с женщиной, которая лежит в твоей постели, такая нежная и теплая? Неужели нельзя позволить себе иногда быть немного эгоистом?» И, тихо вздохнув, он откинулся на спинку кресла. Мужчина может, а полицейский – нет. А Джессика, напомнил он себе, нуждается сейчас именно в полицейском, что бы она сама на этот счет ни думала.

Усилием воли Слейд отринул все посторонние мысли и продолжал сидеть, не шелохнувшись, ожидая в темноте. Прошло примерно три часа. Инстинкт ему подсказывал, что он даром теряет время. Но ему необходимы хотя бы несколько часов сна, если он хочет оставаться достаточно бодрым, чтобы обеспечить Джессике защиту и работать в течение дня. Тело у него затекло от долгой неподвижности, и он рассеянно разминал суставы, направляясь к лестнице. «Еще день, – размышлял он, – самое большее два, если агент Брюстер действительно на хвосте у преступников, как он его заверил».

Как только Слейд встал и позволил мускулам расслабиться, он почувствовал навалившуюся усталость. Четырехчасовой сон восстановит его силы. Случалось обходиться и меньшим. Слейд тихо повернул дверную ручку.

Джессика, сжавшись в комочек, сидела на середине кровати. Она дышала тяжело и прерывисто, словно утопающая, которая борется за последний глоток воздуха. Залитая лунным светом, она не могла унять дрожь.

– Джесс.

В горле у нее закипал крик. Она резко подняла голову, и Слейд видел, как блестят страхом ее глаза. Но вот она всмотрелась и узнала его. Джессика сумела не закричать, но все еще дрожала крупной дрожью. Слейд быстро подошел к ней. Кожа у нее была липкая от страха, лицо мокрое от слез и пота. Он решил было, что кто-то сумел проскочить мимо него, войти к ней и сильно напугать. Но сразу же отвел эту мысль.

– Что такое? – крикнул он. – Что случилось?

– Ничего. – Она отчаянно старалась подавить дрожь. Ей опять приснился кошмарный сон. Такой ужасающе яркий, явственный, он ударил по ее нервам, совершенно разболтавшимся в последнее время. Холодный ветер, соленый запах моря, рев прибоя – и чьи-то тяжелые шаги. Кто-то бежит за ней. Облака закрывают солнце, и во рту у нее появляется железный привкус ужаса. И, что самое страшное, она боится обернуться, боится увидеть лицо преследователя, потому что это кто-то из тех, кого она любит.

– Я проснулась, – еле-еле выговорила она, – и, наверное, очень испугалась, увидев, что тебя нет.

Отчасти это соответствовало истине. Но ей трудно было сознаться во всем. Она не могла допустить и мысли, что может так испугаться сна.

– Да я вниз спустился, только и всего. – Он откинул влажную от пота прядь волос с ее щеки. – Хотел убедиться, что все заперто.

– Профессиональная привычка? – Джессика почти улыбнулась и уронила голову на его плечо.

– Ага. – Несмотря на то что он обнимал ее, она все еще дрожала. «Сейчас не время читать ей нотации насчет ненадежных замков и цепочек», – решил Слейд. – Спущусь и принесу тебе бренди.

– Нет! – Она даже прикусила губу, так страстно вырвалось это восклицание. – Нет, пожалуйста, я уже и так чувствую себя полной идиоткой.

– Успокойся, Джесс. – Он тихо поцеловал ее в волосы.

Ей хотелось прижаться к нему и умолять не оставлять ее в одиночестве ни на миг. Она хотела излить на него все свои страхи, фантазии и кошмары. Но она не стала этого делать, и ради него тоже.

– Я стараюсь. У меня в доме личный полицейский, не о чем беспокоиться. – Джессика, откинув назад голову, внимательно на него посмотрела. «Сильное лицо, – подумала она. – Сильные руки и серьезные глаза».

– Ложись в постель. Ты же очень устала.

Джессика зажала нервы в кулак и выдавила из себя улыбку:

– Как одному человеку, сержант, удается справляться с двумя столь разными профессиями?

Он усмехнулся и стал массировать ее плечи, чтобы снять напряжение.

– Управляюсь. Но скажи, как женщина может выглядеть такой прекрасной в три часа ночи?

– Мама утверждает, что все зависит от строения черепа. – Улыбка Джессики повеселела, а сама она почувствовала себя легче и свободней. – Но я предпочитаю менее научную теорию… Просто я родилась во время лунного затмения.

Он пощекотал губами ее шею:

– Неужели?

– Да, а мой отец говорил, что именно поэтому у меня кошачьи глаза, чтобы видеть в темноте.

Слейд легонько ее поцеловал, отстранил и встал.

– Но если ты не поспишь, они у тебя нальются кровью.

– Очень учтиво с вашей стороны. – Джессика нахмурилась, а он стал раздеваться. – А ты как?

– Ну, я способен довольствоваться всего тремя-четырьмя часами.

Она фыркнула:

– Храбрость и мужественность так и прут из тебя, Слейд.

Он повернулся, и в лунном свете она увидела мимолетную усмешку. У Джессики сердце подпрыгнуло в груди. Ведь она уже должна бы к нему привыкнуть. Переменчивые настроения, мальчишеская веселость. Иногда и чрезмерная мужская серьезность. Тело у него было гладкое, длинное, словно у пловца, но мускулы боксера в легком весе. Лицо говорило об обеих его профессиях, сочетая в себе недюжинный интеллект и вечную готовность к опасности.

«Он о тебе позаботится, – шепнул ей рассудок. – Просто верь ему, и все». Но следы усталости и постоянного напряжения уже были видны и на его лице. «Ты тоже о нем позаботься», – прибавил рассудок. И, улыбнувшись, она протянула Слейду руки.

– Идем спать.

Лежа рядом с Джессикой, Слейд притянул ее поближе к себе. Им руководила не физическая потребность обладать. Нет, он ощущал умиротворение, а это случалось с ним очень редко, отчего чувство это становилось еще драгоценнее. Несколько часов они будут просто мужчина и женщина, делящие интимность сна вдвоем. Она свернулась калачиком, чтобы поскорее согреться и погрузиться в мир покоя. Больше они не разговаривали.

Джессика лежала тихо, заставляя себя дышать глубоко и ровно, и вскоре почувствовала, что он заснул. Глаза у нее были открыты, и страх все еще гнездился где-то на краю сознания. Она смотрела, как лунный луч играет на его плече, и заснула только в туманный предрассветный час.

Когда прозвонил телефон, он вздрогнул, внезапно вынырнув из беспокойного сна. На лбу выступил крупный пот. Он боялся ответить на звонок, еще больше боялся не ответить и наконец взял трубку.

– Да, алло.

– Твое время истекло.

– Возникли непредвиденные обстоятельства, – поспешно ответил он. Зная, что, если он выкажет слабость, ему этого не простят, человек усилием воли заставил голос не дрожать. – Еще несколько дней… Их нелегко достать, когда в доме полно народу…

– Надо ли мне напоминать, что тебе платят не за легкие поручения?

– Я пытался прошлой ночью. Меня едва не поймали.

– Значит, ты был неосторожен, а мне неосторожные без надобности.

Но все же нужнее, чем слабые, мелькнуло у человека в голове, и он облизнул губы.

– Дело в том, что Джессика… нездорова.

И человек потянулся за сигаретой, чтобы успокоить нервы. Сейчас надо думать четко и говорить спокойно, если он хочет остаться в живых.

– Она не может сейчас работать в магазине. Через пару дней я сумею убедить ее взять отпуск. Она ко мне прислушивается.

Он жадно затянулся, надеясь, что не ошибается.

– А когда она уедет, я смогу беспрепятственно достать бриллианты. – Пот выступил на верхней губе, и он смахнул его тыльной стороной руки. – Вы получите их в конце недели. Пара дней роли не играет.

Сквозь пространство, по телефонному проводу, донесся вздох, от которого у него в жилах застыла кровь.

– Ты ошибаешься, мой юный друг. Помнишь моего парижского соратника? Он тоже совершал ошибки.

Влажная трубка выскользнула из руки человека. Он вспомнил о теле, выловленном из Сены.

– Сегодня вечером, – сказал он в отчаянии. – Я достану их сегодня вечером.

– И в десять встретимся в магазине. – Голос помедлил, чтобы убедиться – орудие страха подействовало. Тихое прерывистое дыхание напуганного человека доставляло удовольствие.

– Если ты еще раз не сумеешь, я уже не стану проявлять… понимание. Ты пока очень хорошо справлялся со своими обязанностями, и мне бы не хотелось потерять тебя.

– Я принесу их. Но потом я… я хочу уйти из дела.

– Мы это обсудим. В десять ровно. – И с легким щелчком связь прервалась.

9

Мозг и тело Слейда очнулись от сна одновременно. О роскоши постепенного пробуждения он забыл давным-давно. За годы службы в полиции ему пришлось довести до совершенства способность спать мало и просыпаться быстро, уже готовым действовать. Со временем он надеялся избавиться от утомительной привычки, но, по правде говоря, не верил, что когда-нибудь это удастся.

Было рано, солнце над горизонтом стояло еще косо, но он все-таки посмотрел на каминные часы. Самое начало восьмого. Четыре часа отдыха сделали свое дело.

Повернув голову, он взглянул на Джессику. Увидев бледно-голубые тени под ее глазами, он нахмурился. Странно, по его подсчетам, она спала не меньше восьми часов, но выглядит не лучше, чем вчера. Сегодня он сделает все, чтобы она побольше отдыхала, даже если придется тайком бросить в ее кофе таблетку. И заставит ее что-нибудь съесть.

Матрас почти не вздрогнул, когда Слейд вставал, но она инстинктивно сжала его руку. Глаза распахнулись.

– Спи, – приказал он, легко тронув поцелуем ее губы.

– А сколько сейчас времени?

Голос у нее был хриплый и сонный, но руку его она не отпустила.

– Рано еще.

Джессика вздохнула, разнеживаясь, по-прежнему не отпуская его руку.

– А как рано?

– Еще очень-очень рано, – и он снова легонько поцеловал ее. Однако Джессика притянула Слейда к себе.

– Очень-очень рано для чего? – и почувствовала губами, что он улыбается.

– Да ведь ты еще не проснулась.

– Хочешь на спор? – и она погладила его плоский живот. Ее сонный поцелуй был полон тлеющего желания. – Но ты сам, наверное, не выспался.

Слейд вздернул бровь:

– Так спорим? – И он заглушил смех Джессики, прижавшись губами к ее вечно жаждущему рту.

Такого у них еще не бывало. Каждый раз, когда они любили друг друга, Джессика испытывала потрясение, шок. В объятиях Слейда, когда его руки неистово метались по ее телу, ей казалось, что она сейчас потеряет сознание. Он знал, как заставить ее пылать. Каждый раз он был неповторим, не давая ей ни малейшей возможности привыкнуть к его прикосновению или затаить неосуществленное желание. Он мог завладеть всеми ее мыслями. Окунуть ее с головой в океан острых чувственных ощущений. Все в нем имело над ней власть: от легкого касания кончиками пальцев до жгучих, язвящих поцелуев.

Сейчас Джессике казалось, что она чувствует голой спиной каждую нитку в простыне. Монотонное тиканье часов на камине раздавалось в ушах, как гром. Бледный луч солнца высвечивал черную копну его волос, в которую она вцепилась руками.

Слейд шептал ей на ухо какую-то поэтическую чушь. Голос был почти благоговейный, но руки – дерзки и требовательны. Они возбуждали желания и одновременно осаживали их на скаку, затягивая уздой. Она прошептала ему на ухо, чего бы ей хотелось.

Слейд брал ее медленно, глядя, как попеременно на ее лице, залитом утренним светом, вспыхивали отблески наслаждения и страсти. Джессика торопила его, изнывая, но Слейд, смиряя себя железной волей, не убыстрял темпа, отдаляя последний миг.

– Джесс, – едва выговорил он ее имя, – открой глаза, Джесс, я хочу их видеть.

Веки ее затрепетали, словно под тяжестью золотистых ресниц.

– Открой глаза, любимая, и посмотри на меня.

Слейд нечасто прибегал к ласковым словам, поэтому, обуреваемая желаниями, Джессика не могла не услышать его. Какое-то новое, теплое чувство наполняло ее существо, не только экстаз плоти.

Она открыла глаза. Зрачки были черными, янтарь потемнел. Они со Слейдом стали одним нерасторжимым целым. Ее ресницы снова поникли.

– Нет, ты гляди на меня, – хриплым шепотом приказал Слейд. Дыхание их смешалось. Дрожь стала общей. Его темно-серые сейчас глаза смотрели пронизывающе, во все тайные закоулки ее мыслей.

– Скажи, что ты меня хочешь. Мне это надо слышать.

Джессика, уже близкая к безумию, с трудом пролепетала:

– Я хочу тебя, Слейд… только тебя одного.

И, поцелуем заглушив ее крик, он вознес ее на пик осуществления всех желаний. Его последней связной мыслью была мольба – чтобы слов, которые он сейчас слышал, оказалось достаточно, чтобы ими все закончилось и разъяснилось.

Странно, но тело чувствовало себя более отдохнувшим, чем после четырех часов сна. Слейд опустился пониже и поцеловал ложбинку между ее грудями.

– Ну а теперь спи, – приказал он, но Джессика обвила его шею руками.

– Но я еще никогда в жизни не была такой бодрой. Что ты собираешься делать со мной весь этот день? Заставить заполнять глупые карточки?

– Эти глупые карточки, – сказал он, просовывая руку под ее коленки, – необходимая часть хорошо организованного библиотечного дела.

– Но скучно же, – возразила Джессика, когда он приподнял ее.

– Ты просто избалована, – упрекнул он ее и понес в ванную.

– Вовсе нет, – между бровями ее появилась недоуменная черточка, когда он включил душ.

– Вовсе да, – поправил он ее весело, – но все в порядке, мне это даже нравится.

– О, вот спасибо, тысячу благодарностей.

Слейд улыбнулся, поцеловал ее и поставил прямо в душевую кабину. Джессика издала пронзительный крик:

– Слейд! Вода ледяная.

– Лучший способ разогнать кровь по утрам, – и, войдя в кабину вслед за ней, он немного убавил струю.

– Ладно, сойдет, – и зажал ей рот губами, оборвав поток ругательств.

– Немедленно пусти горячую, – потребовала Джессика, когда он снова дал ей возможность дышать. – Я вся посинела от холода.

Слейд легонько ущипнул ее за руку.

– Нет, еще не посинела. Хочешь намылиться?

– Нет уж, спасибо, побегу в свой душ.

Но все усилия выбраться были безуспешны. Он зажал ее между собою и ледяной струей.

– Отпусти. Это по-полицейски грубо.

Джессика яростно взглянула вверх, и в лицо вонзились ледяные иголки. Отплевываясь, она заморгала глазами, прижавшись к Слейду холодным, дрожащим телом.

– Ну ты мне за это заплатишь, клянусь.

Ничего не видя из-за воды и собственных струящихся волос, она все еще пыталась вырваться из его хватки. Крепко держа Джессику одной рукой, другой он щедро ее намыливал.

– Перестань! – вне себя от злости и возбуждения сопротивлялась она. Когда он стал тереть губкой ягодицы, она впала почти что в отчаяние, а он вдруг усмехнулся. Она яростно тряхнула головой, стараясь уничтожить его взглядом, но струя мешала ясно видеть.

– Послушай, – начала она. Мыльные пальцы сжали ее сосок. – Слейд, ну не надо. – И со стоном выгнулась дугой, когда его ладонь скользнула между ее бедер. – Нет.

Она ловила ртом его губы. И холода больше не чувствовала.

Выйдя из-под душа, Джессика уже вся горела. Даже щеки порозовели. Слейд отметил это со смешанным чувством облегчения и радости, хотя Джессика по-прежнему негодовала.

– Я собираюсь пойти одеться, – сурово сообщила она Слейду, завязывая влажные волосы полотенцем. А так как она была еще голая, на Слейда ее высокомерный тон не произвел никакого впечатления. Чувствуя себя сильным и освеженным, он тоже обмотался полотенцем, чтобы пройти в комнату.

– Ладно, встретимся внизу за завтраком через десять минут.

– Я спущусь, – ответила она, поднимая его рубашку, – когда сочту нужным.

Он смотрел, как она натягивает рубашку и застегивает ее.

– А я уже привык тебя видеть такой, – заметил Слейд и, перехватив ее холодный взгляд, пояснил, сияя широкой улыбкой: – Ну как сейчас – мокрой и полуголой.

– Опять проявляешь свой мужественный напор, – пробормотала Джессика, стараясь не смеяться, и ринулась к двери.

– Так через десять минут, – крикнул он вдогонку.

Джессика обернулась и изо всей силы хлопнула дверью.

Теперь она могла и улыбнуться, но улыбка ее быстро увяла. Около ее спальни стоял Дэвид, уже готовый постучать. Он обернулся, но не двинулся с места, оглядывая рубашку Слейда, разгоряченное лицо и утомленные бессонницей глаза.

– Ну что же, – сказал он холодно, – ты, полагаю, уже встала.

Джессика еще больше покраснела. Как бы ни были они близки с Дэвидом, живя в одном доме, еще ни разу им не приходилось сталкиваться лицом к лицу в подобных обстоятельствах. Оба всегда тщательно скрывали друг от друга все, связанное с личной жизнью каждого.

«Мы же оба взрослые», – напомнила себе Джессика, подходя к нему. Однако они знали друг друга с детства, и это многое меняло.

– Тебе что-нибудь от меня нужно? – Ей хотелось подбежать к нему, как позавчера. Но она уже никому не верила так безусловно, как прежде. Дэвид, почувствовав это, стал еще отчужденнее и мрачнее.

– Думал проведать тебя, узнать, как ты, вот и все, – и кинул на нее быстрый, всепонимающий взгляд. – Но раз ты занята…

– Я не занята, Дэвид. Входи.

С холодной вежливостью Джессика открыла дверь и жестом пригласила его войти. Ей и в голову не пришло, что тем самым она нарушает строжайшее приказание Слейда не разговаривать с Дэвидом наедине. Но Джессика поступила бы точно так же в любом случае.

– Вчера возникли какие-то проблемы, о которых мне необходимо знать? – спросила она как ни в чем не бывало.

– Нет, – и он посмотрел на ее постель, в которой явно никто не спал этой ночью. Немного глухо он продолжал: – Не произошло ничего такого, о чем стоит беспокоиться. И ты, по-видимому, тоже не остаешься без дела.

– Не надо сарказмов, Дэвид. Это тебе не идет. – Она сняла с головы полотенце и швырнула его в сторону. – Если тебе нужно что-то мне сказать – выкладывай.

Джессика взяла гребень и стала с трудом расчесывать волосы.

– Ты понимаешь, что делаешь? – выпалил Дэвид.

Рука Джессики замерла. Она медленно положила гребень на туалетный столик, поймав в зеркале свое отражение – бледная, с синяками под глазами, с влажными волосами, неуклюжая в смятой рубашке Слейда.

– То есть? – спросила она со скрытой угрозой в голосе. Этого еще не хватало. Дэвид собирался учить ее жить!

– Ты спишь с этим писакой, – и, вздернув повыше очки, Дэвид шагнул к ней.

– А если и сплю, – отрезала она, – какое твое дело?!

– А что ты о нем знаешь? – Дэвид накинулся на нее с таким жаром, что она онемела. – Он является неизвестно откуда, очевидно, без цента в кармане. А здесь очень мило и удобно: большой дом, даровая еда и женщина, которая не прочь развлечься.

– Поосторожней, Дэвид, – и она вся напряглась от сдерживаемого гнева под его, тоже сердитым, взглядом.

– Откуда ты знаешь, что он не охотник за наживой? Пара миллионов долларов – чертовски заманчивый приз.

Джессика побледнела:

– Ну разумеется, во мне его могут интересовать только мои деньги.

Она хотела отвернуться, но Дэвид обнял ее за плечи.

– Ну ладно, Джесси, – и взгляд за стеклами очков смягчился. – Ну ты же знаешь, я не хотел сказать ничего плохого. Он совсем чужой человек, а ты… ну, ты чересчур доверчива.

– Неужели, Дэвид? – Джессика проглотила подступившие слезы, внимательно разглядывая его хорошо знакомое лицо. – Неужели из-за своей чрезмерной доверчивости я совершила уже какую-то ошибку?

– Я не хочу тебя обидеть, – и он крепко обнял ее, а потом отстранился. – Ты же знаешь, что я тебя люблю. – И смутился, сделав вынужденное признание. Пожав плечами, он сунул руки в карманы. – Черт возьми, Джессика, ты не можешь не видеть, что Майкл от тебя без ума. Он любит тебя вот уже несколько лет.

– Но я-то в него не влюблена, – ответила Джессика спокойно. – Я люблю Слейда.

– Любишь? Клянусь потрохами, Джесси, ты едва знаешь этого парня.

Глупое восклицание заставило ее усмехнуться. Она пригладила рукой волосы.

– Ой, Дэвид, я знаю его лучше, чем ты себе представляешь.

– Послушай, давай я о нем немного разузнаю и, может быть, что-нибудь и обнаружу.

– Нет! – оборвала его Джессика. – Нет, Дэвид, я тебе запрещаю. Слейд имеет отношение только ко мне.

– Как тот пройдоха с Мэдисон-авеню, который выманил у тебя десять тысяч долларов, – пробормотал Дэвид.

Джессика отвернулась и закрыла лицо руками. Пожалуй, это могло бы показаться забавным. Два самых важных в ее жизни человека предупреждают ее, чтобы она не доверяла другому.

– Ну ладно, Джессика, извини. – И Дэвид потрепал ее по влажным волосам. – Это было глупо с моей стороны, я чересчур разболтался, но ты… ты будь осторожна, ладно?

Он переминался с ноги на ногу, недоумевая, как быть дальше.

– Ты не собираешься расплакаться и все такое, а?

– Нет. – Она слегка рассмеялась. Он говорил с таким же подозрительным видом, как в двенадцать лет, когда она возвращалась домой, разгоряченная стычкой со своим очередным приятелем. Верность совершила оборот на сто восемьдесят градусов, поглотив все остальные чувства.

– Дэвид… – Джессика повернулась и положила руки ему на плечи, взглянув прямо ему в глаза. – Если бы ты вдруг оказался в беде, если бы увяз с головой и наделал ошибок – ты бы мне об этом сказал?

Он сощурился, и она не поняла, то ли от удивления, то ли от чувства вины.

– Не знаю. Думаю, что в зависимости от обстоятельств.

– Неважно. Ты только помни, чтобы ты ни сделал, Дэвид, я всегда буду на твоей стороне.

Тон что-то очень серьезный. Дэвиду стало не по себе. Он пожал тощими плечами, пытаясь понять что к чему.

– Я тебе напомню твои слова в первый же раз, как ты набросишься на меня за ошибку в отчетности. Но, Джесси, ты правда нехорошо выглядишь. Ты просто обязана уехать на несколько дней отдохнуть.

– Со мной все в порядке, – но, зная, что он опять готов спорить, Джессика пообещала: – Я подумаю.

– Хорошо. А мне надо идти. Я обещал Майклу сегодня открыть магазин. – Дэвид клюнул ее в щеку. – Извини, если я наговорил лишнего, – и, поколебавшись, добавил, пожав плечами: – Мы все обречены идти своим путем.

– Да, – тихо ответила Джессика, провожая его взглядом. – Да, именно так, Дэвид… и если тебе или Майклу нужны деньги…

– Неужели мы получим прибавку? – ухмыльнулся он и повернул ручку двери.

Выжав из себя улыбку, Джессика снова взялась за гребень.

– Посмотрим, когда я выйду на работу.

– Так поспеши, – и Дэвид вышел.

Джессика посмотрела на закрывшуюся дверь, потом на гребень и, внезапно обозлясь, швырнула его в угол. Вот что она делает. Она пыталась нажать на него в надежде заставить сознаться, чтобы наконец положить этому делу конец. Она тщательно всматривалась в его лицо, пытаясь отыскать признаки чувства вины. И то же самое она, несомненно, проделает с Майклом. Вот, значит, как мало она им доверяет. И Джессика ужаснулась.

Почти упав на туалетный пуф, она стала пристально себя рассматривать в зеркале. Это нехорошо. Она вконец запуталась. Устраивает какие-то шпионские игры. Следит за своими близкими, выискивает признаки вины. Более того, она хочет, чтобы они оказались виноваты. Тогда можно перестать ждать и расстаться со страхом.

Она вновь посмотрела на свое отражение долгим, недовольным взглядом. Волосы мокрые, торчат во все стороны вокруг неестественно бледного лица. Бледность только сильнее подчеркивает круги под глазами. Вид у нее изнуренный, почти смертельно усталый. Надо исправить положение подручными средствами. Выпрямившись, Джессика стала запудривать синяки под глазами. Если можно создать иллюзию здоровья и красоты, она постарается.

Когда зазвонил телефон, она резко вскочила, опрокинув с туалета на пол фарфоровую вазочку, и теперь беспомощно смотрела на мельчайшие осколки, которые склеить уже невозможно.

Телефон прозвонил и внизу. Трубку взяла Бетси, как раз в тот момент, когда Слейд уже спустился по лестнице.

– Да, он здесь. Могу я спросить, кто звонит? – и кинула на Слейда негодующий взгляд, подавая ему трубку.

– Это миссис Слейдермен, – сказала она, поджав губы.

Слейд нахмурился:

– Мать? – Бетси фыркнула и ушла. – Зачем ты мне звонишь? Ты же знаешь, я здесь на работе. Что-нибудь случилось? – раздражение уступило место тревоге. – Дженис в порядке?

– Все хорошо, и с Дженис тоже, – вставила мать, – а ты как?

Раздражение вернулось.

– Мать, ну ты же знаешь, что не должна звонить, если нет необходимости. Если что неладно с сантехникой, то надо вызвать управляющего.

– Ну это я и сама могу сообразить, – ответила миссис Слейдермен странным тоном.

– Послушай, я буду дома через пару дней. Отложим все до моего возвращения.

– Хорошо, – ответила она кротко, – но ты мне сказал, чтобы я сразу же известила тебя, если позвонит литературный агент. Впрочем, поговорим об этом, когда вернешься. До свидания, Слейд.

– Подожди, – и, нетерпеливо вздохнув, он переложил трубку в другую руку. – Вовсе ни к чему звонить, чтобы сообщить об очередном отказе.

– Да, конечно, но я подумала, что, может, стоит сообщить, если что-то примут.

Он хотел ответить и осекся. Ах, надежды, они плохи тем, что всегда сменяются разочарованием.

– Ты хочешь сказать, что «Миррор» приняла рассказ?

– Да, агент и об этом что-то говорил, – и выжидательно замолчала.

Слейд уже готов был заорать в трубку, но она продолжила нарочито равнодушно:

– Он больше всего радовался, что продал роман.

Кровь бросилась ему в голову и застучала в ушах.

– Чей роман?

– Да твой, дурачок, – засмеялась мать. – Роман «Второй шанс» Джеймса Слейдермена вскоре будет напечатан издательством «Фулбрайт энд компани».

Чувства его смешались. Слейд прислонился лбом к трубке и закрыл глаза. Всю свою жизнь он ждал этого, единственного, неповторимого момента, а теперь оказался к нему не готов. Он попытался заговорить, но горло сдавило. С трудом откашлявшись, он все-таки спросил:

– Ты уверена?

– Уверена ли я? – пробормотала мать. – Слейд, ты считаешь, что я плохо понимаю по-английски? Так вот, я вполне способна понять даже слишком много воображающего о себе литературного агента. Он сказал, что заключает с издательством договор и позвонит, чтобы обговорить все подробно. Права на экранизацию, на телесериал и гонорары, конечно, – добавила она в ответ на молчание Слейда, – это ты должен решать сам. Если ты не согласен на аванс в пятьдесят тысяч долларов, – она помолчала, и он услышал терпеливый материнский вздох. – Ты всегда был хладнокровен, Слейд, но это уже просто смешно. Неужели тебе нечего сказать, когда ты наконец достиг того, чего всегда желал?

«Да, всегда желал, – подумал Слейд тупо. – И она, конечно, знала об этом». Как он мог обманываться и думать, что умело скрыл от нее свои надежды? Он еще не осознавал, что получит и деньги. Главное здесь было магическое слово «опубликуют».

– Я не могу сейчас ни о чем думать, – сказал он наконец.

– Ну, когда сможешь, привези им тот роман, над которым сейчас работаешь. Они хотят посмотреть. Сдается, они решили, что поймали за хвост тигра. Слейд… я вот думаю, говорила ли я тебе так часто, как следовало, что горжусь тобой?

– Да, – и он протяжно вздохнул. – Да, говорила. Спасибо.

Ему приятно было слышать ее добрый смешок.

– Ладно, милый, прибереги свои слова для новых рассказов и романов. Мне теперь надо сделать несколько сотен телефонных звонков. Люблю похвастаться. Поздравляю.

– Спасибо, – сказал он и, спохватившись, добавил: – Мам…

– Да.

– Купи себе новое пианино.

Она рассмеялась:

– До свидания, Слейд.

Он почти целую минуту слушал звонки отбоя.

– Извините, мистер Слейдермен. Вы будете сейчас завтракать?

Слейд смущенно воззрился на Бетси. Она стояла прямо у него за спиной – маленькие черные глазки, морщины и короткие крепкие волосатые ноги. От нее слегка пахло полиролем для столового серебра и лавандовыми саше. Слейд так ей улыбнулся, что она из осторожности отступила на шаг. Улыбка была, безусловно, сумасшедшая.

– Вы прекрасны.

Бетси отступила еще на шаг.

– Сэр?

– Прекрасны в высшей степени.

И, приподняв ее, он покружил ее в воздухе и влепил звонкий поцелуй прямо в губы. Бетси сдавленно вскрикнула. Губы у нее задрожали впервые за последние десять лет.

– Опустите меня и ведите себя прилично, – приказала она, призывая на помощь все свое чувство собственного достоинства.

– Бетси, да я без ума от вас.

– Вы ненормальный, – заявила она, не желая поддаваться его чарам. – Как всякий писатель, который пьет бренди до завтрака. Опустите меня, и я сварю вам хороший черный кофе.

– Да, я писатель, – сказал он несколько удивленно.

– Ну конечно. Так оно и есть, – сказала она сочувственно, – а теперь будьте хорошим мальчиком и поставьте меня на пол.

Джессика замерла на середине лестницы и обомлела. Что там происходит? Почему это Слейд с улыбкой безумца крутит ее домоправительницу в воздухе? Она даже рот раскрыла от удивления, когда он опять чмокнул Бетси в ее жесткие ненакрашенные губы.

– Слейд?!

Не выпуская Бетси из рук, он оглянулся. И Джессика подумала, что она впервые видит Слейда совершенно по-настоящему счастливым.

– Теперь твоя очередь, – закричал он и поставил Бетси на ноги.

– Наклюкался, – доверительно сообщила она Джессике и понимающе кивнула, – до завтрака. – Но ответить Джессика не успела. Слейд обрушился на нее с поцелуями. Он словно весь светился, но то была не энергия страсти, а высшая, чистая радость без всякой чувственной подоплеки. Эта радость передалась ей, и она засмеялась.

– Опубликовали твой роман? Когда? Где?

– Да! Да! – И он снова стал целовать ее.

– Только сейчас позвонили… «Фулбрайт энд компани» приняли к изданию рукопись первого романа и хотят посмотреть тот, что сейчас в работе.

Он опять прижал ее к себе, но она успела заметить, что выражение его глаз изменилось. До него наконец дошло все, что произошло.

– Теперь моя жизнь принадлежит мне. Я наконец могу сам ею распоряжаться.

– О, Слейд! – Джессика прижалась к нему, желая полностью разделить с ним его радость. – Я так счастлива, – и она охватила ладонями его лицо. – Ведь это только начало. И теперь ничто тебя не остановит, я просто уверена. Бетси, мы хотим шампанского, – сказала она, обвивая руками шею Слейда.

– В девять часов утра? – изумилась Бетси. Ее голос дрожал от праведного негодования.

– Да, сегодня мы будем пить шампанское в девять утра, – приказала Джессика, – и непременно в гостиной. Мы празднуем.

Недовольно зацокав языком, Бетси поспешила прочь по коридору.

«Писатели, – напомнила она себе, – вряд ли лучше артистов и художников. И все знают, какой образ жизни они ведут. А все-таки он чертовски симпатичный парень». И она позволила себе ухмыльнуться, прежде чем войти в кухню и рассказать кухарке, что происходит на свете.

– Пойдем в гостиную, – скомандовала Джессика. – Я хочу знать.

– Но это и есть все, – отвечал Слейд, когда она втащила его в комнату. – Они собираются издать книгу, и это самое главное. Подробности сообщит мой литературный агент.

И наконец он вспомнил о пятидесяти тысячах долларов.

– Я получу аванс, – сказал он, слегка рассмеявшись, – достаточный, чтобы прожить до продажи второго.

– А это будет скоро! Я ведь его прочла, понимаешь? – Она вдруг порывисто схватила его за руку. – И какой фильм по нему можно снять! Подумай еще вот о чем, Слейд, ведь ты сам можешь написать сценарий. Кстати, будь поосторожнее с правами на экранизацию. И насчет сериалов. Проверь все тщательно. Эти акулы обманут, не поморщившись.

Джессика была настроена решительно.

– А ты не думаешь бросить свой антиквариат и открыть литературное агентство? – мягко улыбнувшись, спросил он.

– Ну торговля есть торговля, – возразила она и тоже улыбнулась, – а я в этом отношении – артистка.

С недовольной физиономией вошла Бетси с подносом в руках.

– Что-нибудь еще, мисс Уинслоу?

Когда Бетси обращалась столь официально, Джессика знала, что ей нет прощения.

– Нет, ничего, спасибо, Бетси. – Джессика подождала, пока домоправительница не скроется, и грозно посмотрела на Слейда.

– Это ты виноват, – объявила она, – она теперь будет очень вежливо ходить с многострадальным видом, потому что ты оскорбил ее нравственность своими поцелуями. А я, потребовав шампанское до завтрака, доказала, что столь же развратна.

– А давай предложим ей выпить с нами, – сказал Слейд, откупоривая бутылку.

– Ты меня действительно так ненавидишь или просто хочешь увидеть Бетси в ярости? – Джессика ловко подставила стаканы, когда пробка выскочила. – Пью за то, чтобы в моей библиотеке существовала карточка с именем автора: «Джеймс Слейдермен».

Он рассмеялся и чокнулся с ней.

– Тебе я подарю первый экземпляр, когда роман напечатают, – пообещал Слейд и выпил все до капли.

– А как ты сейчас себя чувствуешь, Слейд? – Джессика отпивала шампанское маленькими глотками. Он же налил себе еще. – Что ты сейчас чувствуешь?

Он посмотрел, как лопаются пузырьки газа, словно ища в них ответа.

– Свободу, – ответил он вполголоса, – я чувствую себя свободным.

И, покачав головой, стал расхаживать по комнате.

– После долгих лет, когда я делал то, чего требовали обстоятельства, я получил возможность делать то, что хочу. Я получил достаточные деньги, чтобы не голодать, даже когда уплачу за обучение Дженис в этом году. Теперь передо мной открыта дверь на свободу.

Джессика облизнула губы и проглотила комок в горле.

– Ты сразу же уйдешь из полиции?

– Собирался в новом году. – Слейд забарабанил пальцами по крышке пианино, почувствовав, как нарастает внутреннее нетерпение, которое он до сих пор успешно подавлял. – Но теперь это можно осуществить скорее, гораздо скорее. И я буду гражданским человеком.

Джессика вспомнила о револьвере, который он хранил в тайнике наверху. Облегчение, которое она чувствовала, вдруг сменилось беспокойством.

– Боюсь, ты не сразу привыкнешь к новому положению.

– Я справлюсь.

– Но ты, значит, подашь в отставку очень скоро?

– Незачем откладывать, – сказал он задумчиво, – у меня есть чем заняться до подписания контракта. Мне нужно будет время для переделок, если они потребуются. Потом надо кончить роман, который сейчас в работе, и как следует обдумать следующий. Интересно, каково это – писать не урывками, а все время.

– Этим ты и намерен заняться, – тихо вставила Джессика.

– Да, и как только это дело закончится, я собираюсь узнать, что такое ежедневный писательский труд.

– Закончится? – Джессика не сводила с него глаз. – Так ты остаешься?

– Что? – Он окинул ее рассеянным взглядом и нахмурился, увидев выражение ее лица. – Что ты сказала?

– Я подумала, что ты передашь свои обязанности кому-нибудь другому, – и Джессика потянулась к бутылке, словно желая долить бокал, который и без того был полон, – и сразу же уедешь в Нью-Йорк.

Слейд подчеркнуто осторожно поставил на столик свой бокал.

– Я всегда довожу порученное дело до конца.

– Да, – она поставила бутылку на место, – да, конечно.

– Ты что же думала, я улепетну отсюда и брошу тебя одну?!

Голос у него был сердитый, она немного испугалась и быстро отпила шампанского.

– Я просто подумала, что, когда человек достигает того, чего ждал и на что надеялся долгие годы, он не испытывает судьбу.

Слейд подошел к Джессике, взял у нее из рук бокал и поставил его рядом с наполовину пустой бутылкой.

– А я думаю, что тебе, черт побери, лучше всего заткнуться. – А когда она хотела ответить, он охватил ее лицо жесткими ладонями. – Я говорю серьезно, Джесс.

– Но это же страшно глупо – оставаться здесь, когда тебе представилась возможность выбирать.

Прищурившись, он в сердцах быстро и очень крепко ее поцеловал.

– А ты совсем дурочка, если думаешь, что у меня есть выбор.

– Нет, есть, – сказала она спокойно. – Я тебе уже говорила, что у нас всегда есть право выбора.

– Хорошо, – Слейд кивнул, глядя ей прямо в глаза, – скажи одно только слово, и я сегодня же вернусь в Нью-Йорк… если ты поедешь со мной.

Вместо ответа она энергично покачала головой.

– Ну, значит, мы останемся здесь вместе до завтрашнего дня, – подытожил он.

Джессика бросилась в распахнутые объятия Слейда и крепко к нему прижалась. Ей отчаянно хотелось, чтобы он остался, хотя так же сильно она желала, чтобы он уехал. Теперь она будет думать только о ближайших двух днях.

– Но ты помни, что я давала тебе возможность уехать. Другой у тебя не будет. – И, откинув голову, Джессика улыбнулась. – Придет день, и я тебе об этом напомню.

Слейд кивнул, не особенно вникая в смысл фразы…

– Ладно, а теперь пойдем завтракать, прежде чем Бетси окончательно в тебе разочаруется, – сказал он почти весело.

10

Для Джессики день тянулся неимоверно долго, словно черепашьим шагом ползли часы. Уже само по себе сидение в четырех стенах было для нее мукой. Ей доставляло настоящее страдание видеть, как солнечный свет щедро заливает место ее заточения. Даже берег был ей недоступен, хотя вряд ли она смогла бы гулять, не оглядываясь все время по сторонам. Мысли о магазине вызывали у нее тупую головную боль. Единственное, что она умела и знала, что создала собственными усилиями, было у нее отнято. А что хуже всего – безмерная усталость граничила с равнодушием к тому, чем она так дорожила.

Джессика ненавидела болезни, ее обычное средство от физической немощи было полнейшее ее игнорирование. Она не могла, да и не хотела поступать иначе. Но теперь у нее не было выбора. Библиотечная тишина и монотонная работа, которую ей поручил Слейд, выводили ее из себя. Наконец она швырнула ручку на стол и вскочила.

– Я больше так не могу. – Она картинно обвела рукой свою тюрьму. – Не могу всего этого вынести! Слейд, если я напишу еще хоть одно-единственное слово, то немедленно сойду с ума. Неужели мы не можем заняться чем-нибудь другим? Хоть чем-нибудь? Это тупое ожидание просто невыносимо.

Слейд откинулся на спинку кресла, спокойно слушая ее жалобы. Он давно заметил, что Джессика все утро борется с раздражением, скукой и усталостью, и мог лишь удивляться, что она не взорвалась раньше. Да, уметь ждать тихо и спокойно – эта способность не относилась к достоинствам Джессики Уинслоу. Он отодвинул в сторону стопку книг.

– Джин, – заявил он безапелляционно.

Джессика сунула руки в карманы брюк.

– Черт возьми, Слейд, я не хочу пить. Мне нужно что-то делать.

– Рамми, – уточнил он, вставая.

– Рамми? – С минуту она очень удивленно смотрела на Слейда, потом выдохнула: – Карты? Я готова биться головой об стену, а ты хочешь усадить меня за карточную игру!

– Да, у тебя карты есть?

– Полагаю, что есть. – Джессика пригладила волосы, чтобы не лезли в глаза, затем опустила руку. – Это самое лучшее, что пришло тебе в голову?

– Нет, – Слейд подошел и потрогал большим пальцем круги у нее под глазами, – но, я полагаю, сегодня мы уже достаточно шокировали Бетси.

Джессика неохотно уступила.

– Ладно, давай играть в карты. – Подойдя к столу, Джессика выдвинула один из ящиков. – Какая ставка? – спросила она, шаря в ящике.

– Твой капитал побольше моего будет, так что давай полпенни.

– Хорошо, мистер Расточительный. – Джессика нащупала колоду и вытащила ее. – Считай, что ты проиграл.

Слейд торжественно заверил Джессику, что готов к самому худшему.

Они обосновались в гостиной.

Диван, мирный огонь в камине помогут ей расслабиться, а длинная и скучная игра, возможно, усыпит. Он уже понял, что сон – это единственная возможность для Джессики не сойти с ума от монотонности ожидания. А что касается игры, то она, конечно, играет неважно, и поэтому вряд ли стоит опасаться.

– Итак, джин, – весело возгласила Джессика, а Слейд с отвращением посмотрел на разложенные ею карты.

– Никогда еще не видел, чтобы кому-то так везло.

– Это не везение, а искусство, – поправила она, собирая карты, чтобы еще раз сдать.

Он проглотил ругательство:

– Заметь, я не люблю, когда мошенничают, и вижу это сразу. Я вообще не склонен потакать порокам.

– Неужели? Это очень интересно.

Он нахмурился, глядя, как она ловко тасует колоду.

– А ты в каком отделе полиции работаешь? – легко спросила она.

– Отделе самоубийств.

– О, – Джессика сглотнула комок в горле, ухитрившись ответить легко и беспечно, – полагаю, и это не лишено интереса.

Он что-то проворчал, очевидно, соглашаясь, и сбросил несколько карт, а Джессика немедленно приобщила их к своим. Слейд презрительно сощурился, но взгляд Джессики был ясен и чист.

– Наверное, работая в таком отделе, ты встречался с самыми разными людьми, – она внимательно изучала карты, которые держала в руке, затем выложила одну. – Вот почему твои персонажи выписаны с такой точностью.

Слейд вспомнил своих подопечных, людей с улицы: дилеров и проституток, мелких воришек и их жертвы.

Да, она неплохо играет – с ее точки зрения. К тому моменту, как у него собралась тридцатка, Слейд считал, что все, что надо видеть, он видит, и тем не менее ежеминутно убеждался, что видит далеко не все.

– Да, я повидал много людей, – рассеянно произнес он.

Он опять сбросил несколько карт, и Джессика безропотно их приняла.

– В частности, профессиональных карточных шулеров, это настоящие акулы.

Джессика простодушно удивилась:

– Да что ты говоришь?

– Была среди них одна красавица-рыжуха, – сымпровизировал он на ходу, – вела большую игру в нескольких лучших гостиницах Нью-Йорка. Мягкий южный акцент, белые руки и крапленые карты. – Слейд с видом знатока посмотрел одну карту на свет, прежде чем ее сбросить. – Заработала три года.

– Ух ты?! – Джессика покачала головой и взяла сброшенную карту.

– У меня джин.

– Ну-ну, Джесс, этого не может быть.

С извиняющимся видом Джессика разложила на столе свои карты.

– Да нет, вроде все правильно.

Быстро оглядев ее карты, Слейд чертыхнулся:

– Да, выходит, так. Остается подсчитать мои убытки. Я разорен дотла.

– Ладно, сейчас посмотрим. – Джессика, грызя кончик карандаша, занялась подсчетами.

– Итог таков: ты мне должен восемь долларов и пятьдесят семь с половиной центов. – И, положив на стол блокнот, улыбнулась. – Ну для ровного счета я сбросила полцента. Итого: восемь долларов пятьдесят семь.

– У тебя золотое сердце, Джесс.

– Гони должок, точка. – Она протянула руку вверх ладонью. – Если не хочешь удвоить проигрыш, пытаясь отыграться.

– Не имею ни малейшей возможности. – Слейд вынул из кармана бумажник и швырнул на стол десять долларов: – У меня нет мелочи. Ты мне должна бакс и сорок три цента.

Джессика, усмехнувшись, поднялась и принесла кошелек.

– Один доллар, – сказала она, входя в гостиную и перебирая денежную пачку. – И… двадцать пять, тридцать, сорок три цента.

Высыпав мелочь в его протянутую руку, она, вполне довольная, заявила:

– Мы в расчете.

– Не совсем. – Слейд схватил Джессику и запечатлел на ее губах долгий, крепкий поцелуй. – Если ты мошенническим образом выманила у меня такую огромную сумму, – и он захватил прядь ее волос, – ты должна, по крайней мере, за это расплатиться.

– Ну что ж, звучит убедительно, – согласилась она и охотно подставила ему губы.

Господи, как же он ее хочет. И не только сейчас, и не на день, не на год, а навсегда. На целую вечность. Он не позволял себе думать об этом. Между ними стоит стена – тонкая непробиваемая стена. Разное социальное положение! Он начисто забывал об этом, когда обнимал ее. Ему не положено думать о том, о чем он думает, и желать того, чего желает. Но она такая теплая, такая мягкая и так страстно отвечает на его поцелуи.

– Джесс.

– Молчи. – И она обняла его покрепче. – Просто поцелуй меня опять. – И ее губы снова прильнули к его рту, задушив слова, которые просились быть сказанными. И чем дольше продолжался поцелуй, тем тоньше становилась перегородка между ними. Слейду даже почудилось, будто она треснула и беззвучно разлетелась на куски.

– Джесс, – пробормотал он снова и зарылся лицом в ее волосах, – я хочу…

Но тут прозвенел звонок на входной двери, Джессика вздрогнула, а Слейд выругался.

– Я открою, – сказала Джессика.

– Нет, пусть откроет Бетси.

Еще минуту он стоял, обнимая ее и слушая, как сильно стучит у его груди ее сердце.

Джессика с радостной готовностью кивнула. А когда Слейд выпустил ее из объятий, упала в кресло.

– Это глупо, – начала она и осеклась, потому что в гостиную вошел Майкл.

– Джессика, – и, не обращая внимания на Слейда, Майкл взял ее за руку. – Ты такая бледная. Тебе надо лечь в постель.

Она улыбнулась, но пальцы, чувствуя его пожатие, невольно напряглись.

– Но ты же знаешь, я с ума сойду, если буду лежать. Я просила тебя не беспокоиться, Майкл.

– Но как я мог не прийти? – Он стал поглаживать косточки ее пальцев. – Особенно если Дэвид все время бормочет, что ты не умеешь сама о себе позаботиться.

– Ну да, – Джессика быстро взглянула на Слейда, – мы просто немного повздорили с ним сегодня утром, но я чувствую себя хорошо.

– Однако выглядишь ты совсем не хорошо. У тебя измученный вид.

И Майкл, хмуро проследив ее взгляд, тоже посмотрел на Слейда. Сочувствие уступило место гневу и раздражению. Он недовольно произнес, вроде бы ни к кому не обращаясь:

– Она должна лежать в постели, а не развлекать гостей.

Слейд пожал плечами:

– Это не мое дело – указывать Джесс, какой у нее должен быть распорядок дня.

– А в чем именно заключается ваше дело?

– Майкл, пожалуйста.

Джессика оборвала Слейда, уже готового ответить, и поспешно встала:

– Я скоро уйду наверх. Я устала.

И с молчаливой просьбой повернулась к Слейду:

– Я слишком долго задержала вас сегодня. Вы не написали ни строчки.

– Неважно. – Он достал сигарету. – Наверстаю сегодня вечером.

Майкл стоял между ними, явно не желая уходить и зная, что нет причины оставаться.

– Ну, я пойду, – сказал он наконец, – если ты пообещаешь сейчас же лечь в постель.

– Да, обещаю, Майкл. – И Джессика обняла его и вдохнула легкий, отдающий морем запах его лосьона.

– Вы с Дэвидом очень много для меня значите.

– Дэвид и я, – вздохнул он и погладил Джессику по голове. – Да, это я знаю. – И, прежде чем отпустить ее, взглянул на Слейда и сказал: – Спокойной ночи, Джессика.

– Спокойной ночи, Майкл.

Когда входная дверь захлопнулась, Слейд спросил:

– А о чем вы повздорили с Дэвидом?

– Это не имеет никакого отношения к тому, что происходит. Это личное.

– Никаких личных дел сейчас быть не может.

– Но это было именно так. – Джессика повернулась и устало на него взглянула, однако между бровями залегла упрямая складка. – Слейд, я имею право иметь кое-какие личные проблемы.

– Я же просил тебя не встречаться ни с кем из них наедине.

– Ну, оштрафуй меня, – отрезала она.

– Не стоит искушать меня. – Он прямо встретил ее негодующий взгляд. – И не делай этого впредь.

– Да, сержант. – И, недовольно вздохнув, Джессика провела рукой по волосам. – Извини.

– Не извиняйся. Просто выполняй то, о чем тебя просят.

– Ну, мне, наверное, надо идти спать. Я устала, – прибавила Джессика, не глядя на Слейда.

– Хорошо. – Но сам он не встал с места и все так же пристально глядел на нее. – Поспи.

– Да, да, обязательно. Спокойной ночи.

Он слушал, как она поднимается по лестнице, потом швырнул сигарету в камин.

Наверху Джессика наполнила ванну. «Это все, что мне сейчас надо, – подумала она, – таблетку аспирина от головной боли и горячую ванну, чтобы снять напряжение. А затем спать». Она должна выспаться, все тело этого требует. Впервые в жизни она почувствовала, что истинная усталость невесома. Она подождала, пока ванну не окутал горячий пар, и затем легла в воду.

Джессика знала, что ей не удалось обмануть Слейда. Она была не так глупа, чтобы думать, будто Слейд поверил в ее крайнюю усталость. Он так же хорошо знал, что происходит у нее в голове, как она сама. И приход Майкла был последним штрихом в картине дня, до краев заполненного невысказанными страхами и бьющим по нервам напряжением.

«Да ведь ничего не случилось», – думала она в отчаянии, слушая шум льющейся воды. И сколько ей придется ждать? Еще день? Неделю? Две недели? Издав долгий вздох, она закрыла глаза. Джессика слишком хорошо знала самое себя. Если повезет, она выдержит еще ночь, ну, может быть, неделю такой жизни. «Сосредоточь свои силы на каждом отдельно взятом часе, – сказала она себе. – Сейчас семь. Так сделай все возможное, чтобы дожить до восьми».

В двадцать минут девятого Слейд уже тщательно и последовательно осмотрел первый этаж, проверив все замки. Он ждал весь день звонка, который известил бы, что его служебные обязанности окончены. Про себя он помянул недобрым словом Интерпол, Федеральное бюро расследований и Додсона. По его мнению, все они были виноваты в равной степени. У Джессики больше нет сил выносить такое напряжение, совершенно очевидное доказательство этому он получил во время визита Майкла.

И еще одно стало ему совершенно очевидно. Он сам подошел к самому краю запретной черты. Если бы не прозвенел входной звонок, он бы сказал обо всем, о чем лучше не говорить, и просил бы о том, о чем нельзя просить беспомощную и такую ранимую женщину.

«Ведь она могла бы согласиться, – подумал он, перешагивая через храпящего Улисса, – и быстро пожалела бы о своем согласии, когда ее жизнь вернулась бы в нормальное русло». А что, если бы он сделал предложение, Джессика бы его приняла, и они поженились бы, пока она еще не успела как следует успокоиться? Ничего себе, хорошенький способ испортить сразу две жизни. Нет, лучше порвать именно сейчас и снова вернуться на исходную позицию: он полицейский, она его подопечная, нуждающаяся в защите. Вот и все.

По крайней мере, она сейчас отдыхает наверху, а не торчит рядом с ним, ежеминутно искушая его желанием вновь переступить черту. Без нее, не имея возможности дотронуться до нее, гораздо легче видеть все в должной перспективе.

Слуги уже ушли в свое помещение. Он мог слышать негромкие звуки телевизоров, стук посуды. Окончив осмотр замков, он пойдет наверх и сядет за письменный стол. Слейд потер шею там, где чувствовалось наибольшее напряжение. И затем ляжет спать. Один.

Направляясь к кухонной двери, он увидел, как дверная ручка медленно поворачивается. Он отступил в темноту и стал ждать.

Джессика, шагая по спальне, взглянула на часы. Половина девятого. Ни ванна, ни аспирин не принесли желанного расслабления. «Вот если бы пришел Слейд», – подумала она и замотала головой. Она становится очень от него зависимой, и это так на нее не похоже. Все же она бы немного успокоилась, если бы могла слышать, как он стучит по клавишам своей пишущей машинки.

«Надо уметь терпеливо проживать каждый час», – напомнила себе Джессика, снова посмотрев на часы. Ну что ж, от семи до восьми она прожила. Но так же мучительно ожидать, когда будет девять, она не собирается. И, признав свое поражение, Джессика вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице.

Если он рассердится, она постарается уговорить его. Ведь одно то, что она не смеет выйти из дома, уже невыносимо, зачем же еще держать ее в комнате. Уж лучше, наверное, снова заполнять эти скучные, глупые карточки – хоть чем-то можно занять себя.

Поток ее мыслей прервался, как только она спустилась с лестницы. Двери гостиной снова были закрыты. Дрожь пробежала по ее телу, понуждая бежать прочь, к себе, и притвориться, что ничего не происходит. Джессика уже сделала шаг назад и остановилась.

Разве она не сказала Слейду, что бежать не собирается? Это ее дом. Что бы ни происходило там, за дверями гостиной, это прежде всего ее дело. Сделав глубокий вдох, она открыла двери и быстро включила свет.

Слейд ждал, наблюдая за тем, как медленно открывается дверь, ведущая из кухни во двор. Сначала он видел только тень, но очертания фигуры были знакомы, и он с облегчением шагнул в полосу лунного света. Дэвид испуганно повернулся и выругался.

– Ты меня до чертиков напугал, – сказал он, и дверь за ним захлопнулась. – Что ты здесь делаешь, в полной темноте?

– Да вот, проверяю замки, – небрежно ответил Слейд.

– И очень кстати, – пробормотал Дэвид. Включив свет, он подошел к плите. – Кофе хочешь? – ворчливо осведомился он.

– Спасибо.

Слейд оседлал стул и стал ждать, что Дэвид скажет дальше. Судя по донесению Брюстера, Дэвид чист. Его имя, внешность, отпечатки пальцев были проведены через самые тщательные компьютерные проверки. Каждый его шаг был под самым тщательным наблюдением целый месяц. Дэвид Райс был именно тем, кем казался, – молодым, слегка застенчивым человеком, прекрасно ладящим с цифрами и питающим нежность к антиквариату. У него была также тайная для всех, как он полагал, любовная интрижка со студенткой подготовительного курса медицинского колледжа. Слейд вспомнил, как Брюстер выражал почти отечески снисходительное отношение к этому увлечению.

Слейда немного мучили угрызения совести. Ведь он скрыл от Джессики, что Дэвид вне подозрений, все же он так поступил для ее же блага. Ей и так трудно себя сдерживать. Пусть уж она подозревает обоих своих помощников и не знает, что это Майкл Адамс по уши увяз в контрабандных операциях.

– Майкл? – Джессика уже поняла, в чем дело, но не хотела верить своим глазам.

– Джессика.

Он стоял, держа в руках разрозненные части письменного столика времен королевы Анны, отчаянно силясь найти хоть какое-то более или менее убедительное объяснение своего присутствия.

– Я не хотел тебя беспокоить. Надеялся, что ты уже спишь.

– Да, уверена, что ты так и думал, – тихо, обреченно вздохнув, Джессика закрыла за собой дверь.

– Тут одна проблема с этим столом, – начал было Майкл.

– Перестань, не надо.

Джессика подошла к столику, налила в стакан на два пальца бренди и выпила до дна.

– Я знаю о контрабанде, Майкл, – ровным голосом объявила она. – И я знаю, что ты для этих целей используешь магазин.

– О контрабанде? Право, Джессика…

– Я сказала – не надо. – Она резко и гневно повернулась к нему. – Я знаю, Майкл. И полиция тоже знает.

– О господи, – он смертельно побледнел и оглянулся с безумным видом: «Куда бежать?»

– Но я хочу знать, зачем ты это делаешь. – Она говорила уверенно, спокойно. – Ты обязан мне это сказать.

– Я попал в ловушку. – Он что-то уронил на пол и свободной рукой стал искать сигарету. – Он обещал, что тебя это не коснется и что ты никогда ни о чем не узнаешь. Ты должна мне поверить, что, если бы у меня был выбор, я бы ни за что не впутал тебя в это дело.

– Выбор, – задумчиво прошептала Джессика, вспомнив о Слейде, – у нас у всех есть выбор, Майкл. Какой же выбор сделал ты?

– В Европе два года назад я… – Майкл жадно затянулся, – я проиграл деньги… много денег. Больше, чем у меня есть, и оказался должен дурному человеку.

Майкл бросил на Джессику быстрый умоляющий взгляд.

– Он меня как следует обработал. Помнишь, когда я попросил дать мне еще две недели в Риме…

Он быстро затянулся и выдохнул дым.

– Это профессионалы. Я только через две недели смог опять ходить. Когда он пригрозил, что изувечит меня навсегда, я согласился.

Пригладив волосы, Майкл подошел к бару. Дрожащей рукой налил себе бурбон и осушил стакан одним глотком.

– Он, конечно, знал обо мне все: о моей семье, о моей работе в магазине – и о твоей безупречной репутации.

Виски его оживило. Голос перестал дрожать.

– Все ему прекрасно подходило. Я не из-за денег согласился, Джессика. Я просто хотел остаться в живых. А потом… я уже слишком увяз в этом деле.

Джессика почувствовала, что смягчается, и резко приказала себе: «никакой жалости». Майкл не заставит ее пожалеть его. Во всяком случае, не сейчас.

– Кто он, Майкл?

– Нет, – он покачал головой и повернулся к Джессике. – Этого я тебе не скажу. Если он узнает, что тебе известно его имя, ты просто погибнешь.

Она коротко рассмеялась:

– Если тебя так заботит моя безопасность, ты вряд ли допустил бы, чтобы я гуляла по берегу, когда кто-то хотел меня застрелить.

– За… застрелить?.. Боже милостивый, Джессика, я не думал, что он… Он угрожал, но я никогда не верил, что он действительно что-нибудь подобное сделает.

Рука Майкла дрогнула, пепел посыпался на ковер. Судорожным движением он бросил сигарету в огонь.

– Я его умолял не впутывать тебя, я поклялся, что буду все исполнять, если он оставит тебя в покое. Я люблю тебя, Джессика.

– Не смей говорить мне о любви.

И Джессика, гораздо лучше владея собою внешне, чем в душе, нагнулась и подняла то, что он уронил – внутреннюю распорку.

– Что спрятано в столе, Майкл?

– Бриллианты, – сказал он и с трудом проглотил комок в горле. – На четверть миллиона долларов. Если я не принесу их ему сегодня вечером…

– Куда? – перебила Джессика.

– В магазин, в десять часов.

– Покажи их.

Она смотрела, как он коснулся стенки стола. Приподняв тонкую дощечку, он показал ей углубление и вынул из него маленький, туго набитый мешочек.

– Это в последний раз, – начал он, сжимая мешочек в руке. – Я уже сказал, что кончаю с этим. Как только отдам бриллианты, я собираюсь уехать из страны.

– Да, это в последний раз, – согласилась Джессика и протянула руку. – Но ты их никому не отдашь. Я возьму бриллианты, Майкл. Они вернутся туда, откуда пришли, а ты отправишься в полицию.

– Но ты с таким же успехом можешь приставить мне револьвер к голове. – Он провел дрожащей рукой по губам. – Если он узнает, что я пошел в полицию, он достанет меня и в тюремной камере. Он убьет меня. А если узнает о твоем участии, то убьет и тебя тоже.

– Не будь идиотом, – сверкнув глазами, она выхватила из его руки мешочек. – Он убьет тебя в любом случае. И меня заодно. Неужели он настолько глуп, что не догадывается. Полиция давно идет по следу. Неужели он настолько глуп, чтобы оставить в живых свидетеля своих махинаций? Ну подумай! – нетерпеливо выкрикнула она. – Твой единственный шанс спастись – путь в полицию, Майкл.

Ее слова пробудили глубоко затаенный страх. В глубине души Майкл всегда знал, что его участие в преступлении закончится именно так. Но страх гораздо сильнее, чем большие деньги, заставлял его молчать и подчиняться.

– Только не полиция, – он вновь окинул полубезумным взглядом гостиную, – я должен исчезнуть, скрыться. Неужели ты не понимаешь, Джессика. Наверняка есть какое-нибудь место, где он меня не найдет! Отдай мне бриллианты. Я их употреблю с пользой.

– Нет, – и она крепко сжала мешочек, – это ты меня употребил с пользой, и этого больше не будет.

– Ради бога, Джессика, неужели ты желаешь моей смерти? – Он дышал прерывисто и говорил, запинаясь. – У меня же нет времени, чтобы заработать деньги. Если я сумею убежать, я начну жизнь заново.

Джессика пристально смотрела на Майкла. Все лицо его бисером покрывали мелкие капли пота. В глазах застыл ужас. Да, он ее использовал, подумала Джессика, но она-то испытывала к нему прежние чувства. Если он решил бежать, она ему поможет. Джессика подошла к картине, изображавшей французский пейзаж, повернула ее на потайных петлях, и взгляду открылся стенной сейф. Она быстро нажала нужные кнопки.

– Вот возьми. – И она подала Майклу пачку банкнот. – Конечно, эта сумма не покрывает стоимости бриллиантов, но в любом случае безопаснее иметь при себе наличность. Конечно, она не даст тебе широко развернуться, Майкл, – сказала она тихо, когда он протянул руку, чтобы взять деньги, – но ты сможешь выбирать и решать, что делать.

– Я только одно и умею, – Майкл сунул деньги во внутренний карман пиджака. – Прости, Джессика.

Она кивнула и отвернулась. Когда Майкл уже подошел к двери, Джессика спросила:

– Майкл, а Дэвид тоже замешан в этом деле?

– Нет, Дэвид только выполнял распоряжения, которые считал необходимыми для работы магазина. Он ничего не знал.

Все, что Майкл когда-то хотел, все, что было для него дорого, – он все потерял.

– Джессика.

– Тебе надо уходить, Майкл. Если ты собрался бежать, то бежать надо очень быстро.

Услышав, как закрылась входная дверь, она развязала мешочек и высыпала содержимое. На ладони холодным блеском засверкали бриллианты.

– Значит, вот во сколько оценили мою жизнь, – прошептала Джессика. Она тщательно и аккуратно высыпала их обратно и посмотрела на то, что осталось от письменного столика времен королевы Анны. – И все из-за чистой случайности, из-за внезапного каприза, – прошептала она. Если бы у нее не возникло вдруг желание привезти стол домой, тогда…

Яростно встряхнув головой, Джессика отогнала прочь эту мысль. В жизни не бывает «если». Ей необходимо поскорее увидеть Слейда, но сначала она побудет минуту наедине с собой. Джессика вздохнула, опустилась в кресло и уронила мешочек с бриллиантами на колени.

– Наверное, Джессика рассказала вам о нашем утреннем разговоре.

Кофе был уже на плите, и Дэвид достал чашки.

Слейд удивленно вздернул бровь. Интересно.

– А что она должна была рассказать? – спросил он.

– Послушайте, я ничего против вас не имею. Я вас даже не знаю. – Дэвид повернулся к Слейду и откинул волосы, упавшие на лоб. – Но Джессика мне дорога. Когда я увидел сегодня утром, что она выходит из вашей спальни, мне это не понравилось.

Дэвид смерил взглядом человека напротив и понял, что проиграл, но сдаваться так уж сразу не хотелось.

– И мне это по-прежнему не нравится, – продолжил он.

Слейд посмотрел в глаза за стеклами очков. Значит, вот каков был ее личный разговор. Джессика умела быть верной и ждала того же от окружающих.

– Ну я бы сказал, что это не ваше дело, – ответил Слейд, – но Джесс чувствует иначе.

Смутившись под его прямым, пронзительным взглядом, Дэвид немного переменил положение.

– Но я не хочу, чтобы она страдала.

– Я тоже.

Дэвид нахмурился. Слейд произнес это так, что он ему сразу поверил.

– Она такая ранимая и щедрая.

Злоба метнулась в серых глазах, да так неожиданно, что Дэвид попятился. Но когда Слейд заговорил, слова были тихи и совершенно спокойны:

– Меня не интересуют ее деньги.

– О’кей. Извините.

Немного успокоившись, Дэвид пожал плечами:

– Я к тому, что ее уже обманывали раньше. Она же всем верит. Нет, она, конечно, очень умна и сообразительна. Способна делать двадцать дел сразу. Но в отношениях с людьми она словно зашорена, ничего не видит.

У него за спиной закипал кофе. Дэвид молниеносно повернулся и погасил горелку.

– Послушайте, забудьте то, что я вам наговорил. Она мне утром сама сказала, что это не мое дело, и так оно и есть. Вот только… Ну, понимаете, я ее люблю, – промямлил Дэвид. – А как она себя чувствует?

– Ей скоро будет лучше.

– Я надеюсь, черт возьми. – И Дэвид поставил кофе на стол. – Не хочу, чтобы она меня слышала, но ее присутствие в магазине не помешало бы. Пришло новое поступление, надо все проверить, а Майкл какой-то сам не свой. – Дэвид поморщился и добавил в кофе молока.

– Майкл? – небрежно переспросил Слейд.

– Ага. Ну, я так думаю, что у всех бывают приступы раздражения и капризы, хотя у Майкла вроде совсем нет характера, он никогда не сердится.

Дэвид усмехнулся, посмотрев на Слейда.

– Джессика называет это следствием благородного происхождения.

– Ну, может быть, его что-нибудь особенно беспокоит?

Дэвид рассеянно пожал плечами:

– Но я не видел его в таком дурном настроении с тех пор, как в прошлом году произошла путаница с одним чиппендейловским шкафом.

– О?

Некоторые источники, подумал Слейд, не надо искать, сами себя обнаруживают. Право, это удача.

– Да, это моя ошибка, – продолжал рассказывать Дэвид, – но я не знал, что шкаф предназначен для определенного клиента. Мы это иногда делаем, но он всегда ставит нас с Джесси в известность заранее. А шкаф был – красота, загляденье. Из палисандрового дерева самых темных тонов, с великолепной инкрустацией в стиле маркетри. Миссис Лимен купила его в ту же минуту, как его распаковали. Она была в магазине, когда прибыл груз. Один раз взглянула и тут же выписала чек. Майкл приехал из Европы в тот день, когда мы упаковывали шкаф для отправки. Майкл все твердил, что шкаф уже продан и что ему заплатили аванс еще в Европе. С ним просто припадок случился.

Дэвид сделал глоток, нашел, что кофе, пожалуй, слишком горяч, но, смирившись, стал пить.

– Наверное, накладную тогда потеряли, – рассказывал Дэвид. – И это чудно́. Джесси просто зверь насчет предварительных заказов, и квитанции у нее всегда в порядке. Да уж, миссис Лимен тоже не очень была обрадована такой путаницей. – Дэвид ухмыльнулся. – Джесси тогда по дешевке уступила ей сервировочный столик, только чтобы успокоить ее нервы.

– А кто же купил шкаф? – внезапно спросил Слейд.

– Что, шкаф-то? – Дэвид поправил очки на носу. – Господи, да не все ли равно. Майкл, мне кажется, никого не называл. Он, знаете ли, пребывал в таком настроении, что спрашивать как-то не хотелось.

– А чек остался?

– Конечно. – Дэвид удивленно посмотрел на Слейда сквозь очки. – В магазине. А что?

– Мне надо срочно уйти. – Слейд быстро встал и направился к лестнице черного хода. – Будь здесь, пока я не вернусь.

– Что вы задумали? – Дэвид осекся, когда Слейд исчез вверху. «Нет, он, наверное, все-таки тронутый», – хмуро размышлял Дэвид, глядя на опустевший стул, где только что сидел Слейд. Идет себе неспешный разговор, а он вдруг срывается с места…

– И чтобы Джессика не высовывалась из своей комнаты, – приказал Слейд, сойдя вниз уже с револьвером под пиджаком.

– Не высовывалась?

– И никого не впускай в дом, – Слейд помолчал, сверля Дэвида острым, жестким взглядом, – чтобы ни единая душа не могла войти, понял?

Что-то в этом взгляде заставило Дэвида утвердительно кивнуть, не задавая никаких вопросов.

Слейд схватил бумажную салфетку и нацарапал на ней номер телефона.

– Если я не вернусь через час, позвони по этому номеру. Человеку, который ответит, расскажи про шкаф. Он поймет.

– Шкаф? – Дэвид тупо поглядел на салфетку, которую Слейд сунул ему в руку.

– Но я не понимаю.

– Это не обязательно, сделай, как я говорю, и все.

Дверь черного хода гулко захлопнулась за Слейдом.

– Ну конечно, – проворчал Дэвид, – зачем мне вообще что-то понимать? Лунатик какой-то, вот и все. – Дэвид в сердцах сунул салфетку в карман. Может, все писатели такие, помешанные, и у Джессики, наверное, глаз на них наметан. Взглянув на часы, он решил проверить, как она. Может, писатель и наговорил сейчас лишнего, но ему удалось заставить Дэвида беспокоиться. Дэвид уже шел по коридору. Неожиданно распахнулись двери гостиной.

– Дэвид! – Джессика бегом устремилась к нему, словно хотела поскорее сократить расстояние между ними, и упала прямо ему на грудь.

– Эй, ну ты даешь, – и он попытался освободиться из ее цепких рук, а потом встряхнул за плечи. – Это что, такая разновидность гриппозного вируса, которая влияет на мозги?

– Я люблю тебя, Дэвид, – и, едва не плача, Джессика обхватила его лицо руками.

Он вспыхнул и переступил с ноги на ногу.

– Ну да, и я тебя люблю тоже. Знаешь, ты меня извини за сегодняшнее утро.

– Мы об этом потом поговорим. Мне тебе о многом надо рассказать, но сначала мне нужно увидеть Слейда.

– Он уехал.

– Как?! – И Джессика вцепилась пальцами в тощие руки Дэвида. – Куда?

– Не знаю. – И Дэвид внимательно вгляделся в нее. – Джесси, ты действительно больна. Давай я отведу тебя наверх.

– Нет, Дэвид, это очень важно. – Ее голос из безумного стал строгим и решительным. Такому тону он привык повиноваться. – Ты должен иметь хоть малейшее представление, куда он поехал.

– Но я не имею, – возразил он, несколько раздраженно, – мы сидели и разговаривали, а он вдруг вскочил и убежал.

– О чем вы разговаривали? – Джессика весьма нетерпеливо тряхнула его за руку. – О чем вы говорили?

– Да так, о том о сем. Я сказал, что Майкл последнее время в плохом настроении. Как в прошлом году, когда произошла путаница с чиппендейловским шкафом.

– Чиппендейловский… – Джессика прижала руки к щекам. – О господи! Ну конечно же!

– Слейд мне велел никого не впускать в дом и позвонить вот по этому номеру, если он не вернется через час. Эй, ты куда?

Джессика схватила сумочку, лежащую на столике у лестницы, и стала лихорадочно перебирать содержимое.

– Он поехал в магазин. В магазин, и уже почти десять вечера. Где мои ключи? Звони, звони в магазин – может, он ответит.

Она быстро вывернула содержимое сумки на пол.

– Звони! – закричала она на Дэвида, разинувшего рот от изумления.

Джессика расшвыряла в стороны все, что высыпала из сумки.

– Не могу найти. Да они же в пальто, – вспомнила она и кинулась к встроенному шкафу.

– Не отвечает, – сообщил Дэвид. – Может, еще едет. Но зачем вообще туда ехать? Магазин закрыт… Джесси, ты куда? Он сказал, что ты не должна выходить из дому. Черт возьми, ты забыла надеть пальто. Ну подожди же хоть минуту!

Но она уже сбегала по ступенькам подъезда к своей машине.

11

Всего несколько мгновений потребовалось Слейду, чтобы отпереть входную дверь магазина. Да, прежде чем он уйдет, надо обязательно познакомить Джессику с хорошим слесарем. Разве это замки? «Чудо, что ее до сих пор не обчистили», – думал Слейд, проходя из главного торгового помещения в подсобное. Слепое везение? Он бросил пиджак на стул. В кромешной тьме он прошел через кухню в контору, служившую офисом.

Здесь стоял большой стол красного дерева. На нем аккуратные стопки бумаг, листок с нацарапанными именами и телефонами и красивая настольная лампа под абажуром. Слейд включил свет. На листке было также записано: «Улиссу – обязательно купить кори», а прямо под этим – «Бетси: новую ручку для метлы – очень раздражается». Слегка усмехнувшись, Слейд покачал головой. Представления Джессики об организованности непостижимы. Он подошел к шкафу с документами, стоящему в дальнем углу.

Верхний ящик был ее персональным. Он обнаружил там чек за блузку, купленную два года назад, в пачке документов, помеченной словами: «Страховочные полисы – магазин». Между двумя другими пачками покоился измятый список бакалейных товаров. Что-то раздраженно пробурчав себе под нос, Слейд выдвинул второй ящик.

Ну, это было совсем другое дело. Папки аккуратные, надписи четкие, все документы – в совершеннейшем порядке. Быстро просмотрев их, Слейд убедился, что это чеки за текущий год, подобранные в хронологическом порядке, квитанции и деловая корреспонденция. Каждый раздел был образцом организации и аккуратного ведения дел. Слейд вспомнил о первом ящике и снова покачал головой. Фантастика!

В третьем ящике он нашел что искал: счета за прошлый год. Слейд взял первую папку и положил ее на стол. Он тщательно и методично просмотрел все начиная с января. Ничего особенного не выяснил. Кроме того, что предприятие Джессики поистине процветает.

Слейд вернул на место первую папку и открыл вторую. Шло время, а он все смотрел. Потом достал сигарету и, закурив, опять терпеливо и тщательно перебирал счета, неспешно продвигаясь от месяца к месяцу. Он нашел, что искал, в июне. «Чиппендейловский шкаф – количество – 1 штука, палисандрового дерева с инкрустациями в стиле маркетри». Брови у него взлетели вверх, когда он увидел цену.

– Неплохая сделка, как я понимаю, – пробормотал Слейд. Увидев фамилию покупателя, он улыбнулся. «Ну что ж, каждый делает свой маленький бизнес как умеет». Положив счет в карман, Слейд потянулся к телефону. Брюстеру история, рассказанная Дэвидом, может показаться очень занимательной.

Слейд успел набрать только две цифры, когда услышал, что около магазина затормозил автомобиль, и быстро выключил свет. Вставая из-за стола, он вынул из кобуры револьвер.

Джессика мчалась по извилистой боковой дороге, ведущей к магазину. Если бы у нее была хоть капля сообразительности в голове, ругала себя Джессика, она должна была сказать Дэвиду, чтобы он позвонил по телефону, оставленному Слейдом.

Нервничая, она взглянула на часы. Десять часов вечера. О господи, если бы человек, который должен встретиться с Майклом, опоздал! Слейд, конечно, сидит в подсобке и просматривает старые счета. И что сделает тот человек, когда, придя в магазин, вместо Майкла обнаружит Слейда? Джессика изо всей силы нажала на газ и буквально чудом вписалась в поворот.

Ее ослепил свет приближающихся фар. Проявив необыкновенную быстроту реакции, она резко отвернула руль, зависнув левым колесом над самой кромкой дороги. Сердце подпрыгнуло чуть не до самого горла. Джессика дала передний ход, крутанулась на гравии и едва выровняла машину. «Так тебе и надо, – подумала она, – вдобавок и автомобиль разбей. И всем от этого будет очень-очень хорошо». Проклиная себя, Джессика вытерла о слаксы влажные ладони. «Ни о чем не думать, – приказала она себе, – просто поезжай вперед – осталось меньше мили». Но в этот момент мотор зафыркал и заглох. Джессика в отчаянии изо всех сил жала на акселератор, но ее «Ауди» не шелохнулся.

– Нет! – В ярости она ударила кулаком по рулю, но стрелка на газовом счетчике замерла неподвижно на делении «пусто». «Сколько раз, – мысленно возопила она, – сколько раз собиралась заправиться?» Но, зная, что сейчас не время читать себе нотации, Джессика выскочила из машины, оставив ее на середине дороги с невыключенными фарами, и помчалась бегом.

Слейд стоял, втиснувшись в промежуток за дверью, ведущей в подсобное помещение. Он слышал, как с негромким стуком повернулась ручка на входной двери. Раздался веселый перезвон колокольчиков. Он ждал, прислушиваясь к шагам вошедшего и его тихому дыханию.

– Не играй со мной в детские игры, Майкл. Вряд ли стоит прятаться, если ты оставил свою машину на самом видном месте у магазина. Ты должен знать, – добавил он мягко, – что от меня нигде не спрячешься.

Слейд мгновенно повернул выключатель, входя в комнату, и ее залил яркий верхний свет.

– Чэмберс, не так ли? – спросил он любезно. – Любитель табакерок, – и направил на него дуло. – Мы с вами одни.

Нисколько не изменившись в лице, Чэмберс снял шляпу.

– А вы сторож-охранник? Как глупо, что Майкл послал вас вместо себя. – Чэмберс визгливо рассмеялся. – Но он всегда боялся насильственных действий.

– Но у меня этой проблемы нет. И Риппон поэтому находится в морге.

Чэмберс взглянул на Слейда. Взгляд был любезный и непроницаемый, Слейд продолжал:

– Или вы не запоминаете имена профессиональных убийц, которых посылаете на дело?

– Смерть не исключена при исполнении служебных обязанностей, – ответил Чэмберс, пожав плечами. Он даже не удостоил взглядом револьвер, нацеленный ему прямо в грудь. Он знал, что самое опасное оружие сам человек, поэтому внимательно следил за взглядом Слейда.

– Сколько вам обещал Майкл, мистер…

– Сержант, – поправил его Слейд. – Слейдермен, полицейский, временно прикомандированный к ФБР. – В глазах Чэмберса что-то блеснуло. – И единственное дело у меня с Адамсом в ближайшем будущем – наш разговор, касающийся Джессики Уинслоу.

При этой мысли Слейд испытал что-то вроде мрачного удовлетворения.

– Игра окончена, Чэмберс. Мы давно держим Адамса под наблюдением. Других членов вашей банды тоже. Не хватало лишь вас для полного счета.

– Да, немного не рассчитал, – пробормотал Чэмберс и огляделся. – Обычно я никогда не имею никакого непосредственного отношения к поставкам. Но у мисс Уинслоу такой очаровательный магазинчик, что я просто не мог устоять перед соблазном. Жаль.

Он снова взглянул на Слейда:

– По виду вы не из тех, кого можно подкупить… даже очень большими деньгами.

– Вы неплохо разбираетесь в людях.

Держа Чэмберса под прицелом, Слейд взял телефонную трубку со стойки.

Джессика, задыхаясь, пробежала последние ярды до магазина. Она видела, что за спущенными занавесками горит свет. Она думала сейчас только о Слейде и ворвалась в магазин, не помня себя.

С прытью, неожиданной для человека его комплекции, Чэмберс схватил ее в тот самый момент, когда она, споткнувшись, перескочила через порог. Его руки сомкнулись у нее на горле. И еще не чувствуя страха, Джессика ощутила холодную сталь у виска. Слейд рванулся было вперед и остолбенел.

– Положите оружие, сержант. Игра, как видите, еще не окончена.

Видя, что Слейд колеблется, Чэмберс лишь улыбнулся.

– Я уверяю вас, что хотя мой револьвер небольшого размера, стреляет он прекрасно. А с такого расстояния… – Он деликатно замолчал.

Яростно взглянув в глаза ошеломленной, онемевшей Джессики, Слейд уронил револьвер.

– О’кей, – и поднял вверх пустые руки. – Отпустите ее.

Чэмберс кротко улыбнулся:

– Нет, так не пойдет. По-видимому, мне нужно иметь на всякий случай, на короткое время, так сказать, страховочный полис.

– Мистер Чэмберс. – Джессика дотронулась до руки, сжимавшей ей горло.

– Сержант явно не одобряет ваш столь скоропалительный приход, мисс Уинслоу, – продолжал он галантно. – Но я очень ценю его, поверьте. Он, так сказать, кардинально меняет диспозицию.

Слейд кинул молниеносный взгляд на часы, висящие справа. По его расчетам, Дэвид должен звонить его связному через несколько минут. Теперь игра достигла решающей точки.

– Вы останетесь без заложника, – заметил Слейд, – если ее задушите.

– О, прошу прощения. – Чэмберс чуть-чуть ослабил хватку.

Задыхающаяся Джессика жадно глотнула воздуха.

– А она красивое создание, не так ли? – спросил Чэмберс у Слейда. – Я часто желал быть помоложе лет на двадцать. Приятно посмотреть, когда такая женщина идет под руку с мужчиной. Вы не согласны?

– Мистер Чэмберс, что вы делаете в магазине в такой поздний час? – Это была слабая уловка, но лучше Джессика ничего не могла придумать. – Отпустите меня и уберите эту штуку.

– О, моя дорогая, мы все знаем, что я этого сделать не могу. Но я бы очень хотел – ради вас, конечно, – продолжал он. Джессика тоже скосила глаза, чтобы посмотреть на часы. «Сколько у нас времени?» – подумала она лихорадочно.

– Но она может быть вам полезна, – заметил Слейд. – Вам действительно необходимо прикрытие, чтобы выбраться из этой истории.

– Видите ли, я спланировал пути отступления, сержант. – Чэмберс опять улыбнулся. – Я всегда оставляю открытым запасной выход.

– Но вы напрасно рассчитываете улизнуть, мистер Чэмберс. – И Джессика, посмотрев на Слейда, со значением перевела взгляд на часы. – Слейд вам, наверное, уже сообщил, что полиции все известно.

– Да, он упомянул об этом. – Крепко держа револьвер у ее виска другой рукой, Чэмберс погладил Джессику по голове. – Вы давно моя маленькая слабость. Я всегда наслаждался нашей милой болтовней во время таких приятных чаепитий. Я, честное слово, очень переживал, дожидаясь последней поставки. Да-да, – обратился он к Слейду, – я знал, что власти уже близко, хотя, должен признать, немного ошибся в подсчетах. И хотя может показаться, что я потерял бриллианты, я все равно их со временем отыщу. Майкл…

– Но у него нет бриллиантов… – поспешно сказала Джессика, прежде чем рука Чэмберса снова почти перекрыла ей воздух.

– Нет? – медовым голосом осведомился Чэмберс. Слейд хотел ринуться вперед, но Чэмберс бросил на него предупреждающий взгляд. – А где они?

Джессика с трудом сглотнула слюну, силясь расслышать полицейскую сирену. «Ну почему они не едут?»

– Я вам покажу. – Может быть, она сумеет выменять на бриллианты жизнь Слейда. Если он останется в живых, если она сумеет выманить Чэмберса из магазина, хотя бы ненадолго…

– О нет, так не пойдет. – И Чэмберс снова сжал ей горло сильнее. – Скажите, где они.

– Нет, – с трудом прошептала Джессика. – Я вас туда отвезу.

Чэмберс отвел дуло револьвера от ее виска и направил его на Слейда.

– Нет, не стреляйте! Они у меня дома! – закричала она в панике. – Они в стенном сейфе в гостиной. Слушайте шифр. Тридцать пять направо, двенадцать налево, пять прямо и налево снова двадцать три. Я не позволила Майклу взять их.

– Ну что ж, это честно, – заметил Чэмберс, – вы такая трогательно доверчивая. Я питаю к вам нежность, дорогая, поэтому лучше всего закройте глаза. Когда придет ваша очередь, я обещаю сделать это максимально безболезненно для вас.

Слейд бросился вперед, хотя Джессика закричала в страхе: «Нет!» Но все уже произошло, и она в отчаянии повисла на руке Чэмберса, в которой тот держал револьвер. Она слышала выстрел, отозвавшийся громом в ушах, споткнулась, и ее грубо отшвырнули в сторону. Джессика упала ничком. Она почувствовала боль в плече, когда ударилась о пол, вкус крови во рту и с трудом встала. Откинув волосы, мешавшие смотреть, она увидела, как мелькнул кулак Слейда, нацеленный в лицо Чэмберса. Этот полный мужчина, как ей показалось, медленно-медленно опускался все ниже и наконец упал.

«Как быстро», – тупо подумала Джессика. Все было кончено в одно мгновение. Всего лишь миг назад они двое были на самом краю гибели, а теперь все кончено. О, теперь она никогда не станет воспринимать свою жизнь как нечто само собой разумеющееся, ни на одну секунду. Ослабев, она прислонилась спиной к высокому секретеру.

– Слейд…

– Принеси мне веревку из подсобки, идиотка.

Джессика прижала пальцы к складочке между бровями и подавила готовый вырваться истерический смешок. «Вот тебе и романтическая концовка», – подумала она и, спотыкаясь, пошла к кладовке. Стараясь отогнать туман, застилающий глаза, она усиленно моргала. С минуту она тупо смотрела на бечевку, не понимая, зачем она ей понадобилась.

– Ты не можешь поскорее двигаться! – закричал на нее Слейд.

Машинально что-то ответив, Джессика принесла ему веревку. «Десять часов пятнадцать минут, – подумала она, проходя мимо часов. – Как это может быть только десять пятнадцать? Неужели люди могут быть так близко к смерти и оказаться вне опасности всего за десять минут?»

Слейд вырвал веревку у Джессики.

– Черт побери, Джесс, глупее ты ничего не могла придумать! Какого дьявола ты ворвалась в магазин как безумная? Тебе же было велено не выходить из дома! – И, связывая бесчувственного Чэмберса, Слейд разразился бурным потоком проклятий.

– Майкл сказал, что встреча состоится в десять вечера, – прошептала она. – И я подумала…

– Если бы ты вообще способна была думать, то оставалась бы безвылазно дома, как было сказано. Ну зачем, с какой целью ты вбежала сюда? Даже для тебя это уже слишком.

Он проверил, крепок ли узел, и затем оттолкнул ее, направляясь к телефону.

– А потом бросилась под револьвер. – Слейд в ярости сорвал с аппарата трубку и начал набирать номер. – Ведь он мог в тебя выстрелить.

– Да, – словно зачарованная, Джессика уставилась на пятно, расползавшееся по рукаву свитера, – я думаю, ему это удалось.

– Что? – Слейд раздраженно повернулся к ней и затем выронил трубку из оцепеневших пальцев. – О боже мой!

Потребовалось всего два шага, чтобы он оказался рядом с ней.

Слейд разорвал рукав по шву.

– Джесс, ты ранена.

Сосредоточенно хмурясь, она стала рассматривать рану.

– Да, ранена, – ответила она старательно твердым голосом, как говорят пьяные. – Но я ничего не чувствую. Это должно болеть? А крови много.

– Заткнись, черт возьми, заткнись!

Слейд быстро осмотрел рану. Пуля аккуратно прошила мягкие ткани насквозь. «Мягкую плоть Джессики», – подумал он. Сердце у него сжалось. Он снял с себя рубашку и разорвал ее на полоски, чтобы перевязать руку выше раны и прекратить кровотечение.

– Дурочка, скажи спасибо, что он не попал тебе в голову. – Руки у Слейда дрожали, ему долго не удавалось затянуть узел, и он стал браниться еще крепче.

– Это был маленький револьвер, – заплетающимся языком сказала Джессика.

Он смотрел на нее, и на лице его отражались самые противоречивые чувства, но лицо расплывалось у нее перед глазами.

– Пуля есть пуля, – пробурчал Слейд. Чувствуя на руках ее теплую кровь, он внутренне содрогнулся. По голой спине потекла струйка пота. – Черт возьми, Джесс, что за цель была у тебя, когда ты повисла у него на руке? Ведь я же знаю, что делаю.

– Я ужасно жалею об этом. – Голова у нее немного закружилась. – Как невежливо с моей стороны получить пулю, предназначавшуюся тебе.

– Ну ладно, не умничай, – процедил он сквозь зубы. – Если бы ты не была ранена, я бы тебе показал.

Слейду приходилось поддерживать ее. Он с ужасом замечал, что она все хуже держится на ногах. Горло у него саднило от быстрого хриплого дыхания. Он с усилием делал что следует, стараясь видеть в руке нечто отдельное, не часть ее тела. Перевязав рану, Слейд обхватил Джессику покрепче, чтобы не дать ей упасть.

– Наверное, ты видела такой эпизод в одном из твоих любимых старых фильмов?

– Нет.

Когда он повел ее к креслу, ей показалось, что она плывет по воздуху.

– Дело в том, сержант, что мне показалось, будто он собирается убить вас. А так как я люблю вас, я не могла ему этого позволить.

Он остановился как вкопанный и пристально поглядел на нее. А открыв рот, понял, что не может издать ни звука, не то что сказать слово. Он выпустил ее здоровую руку.

– Знаешь, извини, мне очень неловко, – сказала хрипло Джессика, – но мне кажется, я сейчас упаду в обморок.

Последнее, что она слышала, кроме шума в ушах, был очередной поток ругательств.

Джессика очнулась и увидела, что все вокруг нее белое. Ей казалось, что ее тело и мозг существуют отдельно в этом колеблющемся пространстве. Даже постоянное пульсирование в плече тоже было как-то нереально. Белое постепенно стало сереть, потом опять начало светлеть, и Джессика поняла, что смотрит в стену. Ничего не понимая, она стала ее внимательно разглядывать. Правда, взгляд ее под влиянием лекарств был не совсем устойчив.

Она посмотрела в другую сторону. «Значит, здесь все стены белые», – решила Джессика. На окнах висели шторы, все в горизонтальных полосках. Между ними была темнота. Значит, сейчас ночь. Шторы тоже белые, как бинт на руке, которую она не чувствовала своей. И она вспомнила.

Вздохнув, она рассеянно пошарила взглядом. Синий пластиковый кувшин, прозрачный стакан. Госпиталь. Она сморщилась. Джессика ненавидела больницы. Над ней наклонилось лицо, оно мешало ей разглядывать обстановку. Янтарные глаза всматривались в бледно-голубые. «Да, приятные глаза, – решила Джессика, – а лицо круглое, гладкое, с намеком на второй подбородок». Она рассмотрела также белый халат и стетоскоп.

– Доктор, – прошептала Джессика и нахмурилась: какой слабый у нее голос.

– Мисс Уинслоу, как вы себя чувствуете?

С минуту она серьезно обдумывала вопрос:

– Ну, так, будто в меня стреляли.

Врач добродушно хмыкнул и стал нащупывать пульс.

– Разумный ответ. В вас действительно стреляли.

– Как давно… – Джессика облизнула пересохшие губы и сделала новую попытку: – Как давно я здесь?

– Немногим больше часа. – Взяв небольшой фонарик, врач посветил сначала в правый глаз, затем в левый.

– А мне кажется, что несколько дней.

– Вы находитесь под воздействием лекарств, замедляющих все реакции. Чувствуете боль?

– Нет, просто дергает в плече и такое ощущение, словно рука не моя.

Врач улыбнулся и похлопал ее по кисти руки:

– Да нет, она ваша собственная.

– Слейд. Где Слейд?

Врач наморщил лоб:

– Сержант? Он большую часть времени бродит по коридорам как безумный. Он не захотел даже ждать в приемной, хотя я ему и приказал.

– Он предпочитает отдавать приказы сам. – Джессика попыталась приподнять голову и вновь уронила ее на подушку, так как стены комнаты вдруг поплыли вокруг нее.

– Лежите спокойно, – властно сказал врач. – Вам придется задержаться у нас ненадолго.

Между бровями у нее появилась черточка.

– Я не люблю больницы.

Но врач снова похлопал ее по руке и сказал:

– Это жаль.

– Я хочу повидаться со Слейдом, – произнесла она самым повелительным, насколько это было возможно, тоном. Отяжелевшие веки грозили закрыться. Она усилием воли не позволила им этого сделать. – Пожалуйста, – добавила Джессика.

– Мне кажется, что вы так же не склонны подчиняться приказам, как он.

– Пожалуй. – Джессика с трудом улыбнулась. – Я тоже этого не люблю.

– Я позволю ему войти, но только на несколько минут. – «А потом, – подумал врач, внимательно взглянув ей в глаза, – вы заснете и будете спать ближайшие двадцать четыре часа».

– Спасибо.

Он рассеянно кивнул головой и что-то прошептал вошедшей в палату сиделке.

Слейд безостановочно сновал взад-вперед по больничному коридору. Его мучили десятки сомнений и страхов. Правый висок ломило. Какая она была бледная – да нет, это от шока, все будет хорошо. В карете «Скорой помощи» она была уже без сознания. И слава богу – хотя бы не чувствовала боли. Господи, где же врач? Если с ней что-нибудь случится… Сердце опять сжалось. Сглотнув тугой комок в горле, Слейд заставил мьшцы расслабиться, и на смену страху пришел гнев. Боль в горле распространилась на затылок и шею. Если они сейчас же не пустят его к ней, он им…

– Сержант?

Слейд круто повернулся и схватил врача за лацканы белого халата.

– Джесс? Что с ней?! Я хочу ее видеть! Ее можно отвезти домой?

Хорошо натренированный на общение с безумствующими супругами, родителями и влюбленными, доктор заговорил спокойно, даже не пытаясь освободиться из хватки Слейда.

– Она проснулась, – просто ответил он, – и почему бы нам не присесть.

Но пальцы Слейда вцепились в лацканы халата еще сильнее.

– Зачем?

– Потому что я сегодня на ногах с восьми утра. – Но, вздохнув, врач решил, что, пожалуй, с этим типом говорить лучше стоя. – Мисс Уинслоу чувствует себя настолько хорошо, насколько это возможно в данных обстоятельствах.

– Что, черт возьми, это значит?

– Только то, что я сказал, – ровно отвечал врач. – Вы правильно оказали первую помощь. А что касается вашего второго вопроса, вы сможете увидеться с ней через минуту, но домой ей еще рано. У нее есть какие-нибудь родственники?

Слейд сильно побледнел.

– Родственники? Что вы имеете в виду? Рана была не очень тяжелая, пуля прошла навылет, и я доставил ее сюда в первые же полчаса после ранения.

– Да, вы очень хорошо справились, – заметил врач, – и я просто намерен несколько дней держать ее под наблюдением. А насчет родственников я спросил, чтобы знать, кого известить.

– Под наблюдением? – Ужасающие видения бешено зароились в его мозгу. – А в чем дело?

– Говоря попросту, крайняя нервная усталость и шоковое состояние. Вы хотите, чтобы я объяснил это в соответствующих медицинских терминах?

Слейд затряс головой, отпустил врача и отвернулся.

– Нет, – он потер руками лицо. – Значит, это все? Она выздоровеет? Все опять будет в порядке?

– При условии отдыха и хорошего ухода. Так как насчет ее родни?

– Но у нее никого нет. – Не зная, что делать с руками, Слейд сунул их в карманы. Его охватило ощущение полной безнадежности, которая отнимала у него все силы. – Я возьму это на свою ответственность.

– Я знаю, что в этом заинтересована полиция, сержант, но каковы, если говорить точно, ваши отношения с мисс Уинслоу?

Слейд негромко рассмеялся.

– Я состою при ней в няньках, – пробурчал он, – и поэтому беру всю ответственность на себя, – повторил он уже более решительно. – Позвоните комиссару Додсону из нью-йоркского полицейского департамента, и он подтвердит мои слова. – Слейд бросил на доктора твердый немигающий взгляд. – Я хочу ее видеть. Сейчас же.

Когда Слейд вошел, Джессика смотрела на дверь. Она с трудом улыбнулась.

– Я знала, что ты сумеешь пробраться сквозь санитарный кордон. Ты можешь умыкнуть меня отсюда?

Руки все еще в карманах. Слейд подошел к ней. Она была белая, как простыни на кровати. Только глаза темнели. Он вспомнил первый день их знакомства – какая она была живая, вибрирующая, стремительная. Он почувствовал себя таким беспомощным и неспособным что-то сделать для нее прямо сейчас, что руки в карманах сжались в кулаки.

– Как ты себя чувствуешь?

– Я уже сказала врачу, что чувствую себя как человек, в которого стреляли. – Она коснулась забинтованной руки. – А вообще-то у меня такое ощущение, будто я выпила полдюжины мартини и валяюсь пьяная.

Джессика вздохнула и на минуту закрыла глаза.

– Значит, ты не собираешься меня отсюда вызволять? Нет?

– Нет.

– Я так и думала.

Смирившись, она уставилась на синий пластиковый кувшин.

– Слейд, я соврала насчет бриллиантов. Я сунула их под сиденье своего автомобиля. Он стоит посередине дороги недалеко от магазина. Я забыла заправиться бензином.

Она взглянула на него.

– Машина даже не заперта и… – Джессика облизнула пересохшие губы. Он молчал. – Я дала Майклу деньги, чтобы он мог бежать. Это пособничество, да? Наверное, у меня будут неприятности?

– Я обо всем позабочусь.

Даже несмотря на туман в голове из-за снотворных, она удивилась:

– Ты не собираешься ругать меня?

– Нет.

Изо всех сил борясь со сном, Джессика рассмеялась:

– Наверное, надо, чтобы в меня почаще стреляли.

Джессика протянула руку к Слейду, не замечая, что он словно не решается ее взять.

– А Дэвид в этом деле не участвовал. Майкл мне рассказал все. Дэвид понятия не имел, что происходит…

– Я знаю.

– Кажется, наполовину я была права, – прошептала она.

– Джесс. – Ее рука была такая хрупкая. – Извини.

– За что? – Джессика сочла чрезмерными свои усилия удержать стремящиеся опуститься веки. Мир стал мягко-серого цвета, когда она закрыла глаза. Ей подумалось, что он переплел свои пальцы с ее, но она не была в этом уверена. – Ты ни в чем не виноват.

– Нет. – Слейд посмотрел вниз на ее руку. Теперь она была вялая, и если он сейчас ее выпустит, она бессильно упадет на кровать. – Вот из-за этого я и прошу прощения.

– Но теперь уже все в прошлом? Да, Слейд?

Она уже дышала глубоко и не слышала, как он ответил:

– Да, теперь все кончено, Джесс.

Нагнувшись, он поцеловал ее в губы и ушел.

12

Сидя в приемной комиссара полиции, Слейд хмурился еще больше, чем в первое посещение. Прошло три недели с тех пор, как он стоял у кровати Джессики в госпитале.

Тогда он сразу же приехал к ней домой, где пришлось иметь дело с растерявшимся, затем злым, а потом безумствующим Дэвидом.

– Ранена? Что ты хочешь этим сказать?

Слейд все еще ясно видел перед собой его бледное лицо и напряженный взгляд, помнил дрожащий голос и сердитые слова.

– Но если вы полицейский, тогда почему ее не защитили?

На это ответить он не мог. Пока Дэвид как сумасшедший названивал в госпиталь, он поднялся наверх и уложил вещи. А потом поехал домой с бесконечной тупой усталостью, преодолевая длинную дорогу до Нью-Йорка.

Слейд приказал себе вычеркнуть Джессику из памяти, как он уже вычеркнул из жизни свое последнее дело в полиции. Джессика получает необходимые заботу и уход. Когда она совсем оправится от раны, пережитый кошмар останется в прошлом. И в прошлом, твердил Слейд себе, останется и он сам.

Затем сделала свое дело усталость, пронизывающая до костей, пришедшая на смену невероятному напряжению. Он рухнул в постель и проспал целые сутки. Но, проснувшись, он сразу же вспомнил о Джессике.

Он ежедневно звонил в госпиталь, уверяя себя при этом, что просто-напросто исполняет долг. Ответ был всегда одинаков: отдыхает в спокойной обстановке. Случались дни, когда Слейду приходилось бороться с сильным желанием сесть в машину и поехать к ней. А потом ее выписали из больницы, и он сказал себе, что теперь всему конец.

Он окунулся с головой в работу. Он кончил роман в шестнадцатичасовом марафоне, заперев дверь и отключив телефон. Он подал заявление об отставке, и ему оставалось всего несколько раз наведаться в полицейский участок. Он подписал договор на первый роман и послал своему литературному агенту копию второго.

Служебные рапорты и отчеты заставляли очень зримо вспоминать Джессику, поэтому он отвечал на задаваемые вопросы с краткостью, напоминавшей резкость. Благодарность за успешно выполненное поручение он воспринял с каменным равнодушием. У него было одно желание – чтобы все поскорее кончилось. Слейд не уставал твердить себе, что теперь, впервые за все тридцать три года, он стал хозяином своей жизни, но Джессика не оставляла его в покое.

Она была с ним ночью, в часы бессонницы. Она была с ним днем, когда он сосредоточенно обдумывал сюжет своего нового романа. Она была здесь, всегда здесь, бродил ли он по улицам в одиночестве или находился в шумной компании.

Он видел ее на берегу: вот она смеется, а ветер развевает ее волосы. А вот она в кухне при магазине, режет хлеб для сандвичей, и солнце освещает ее лицо. Он старался не думать, не вспоминать, как она шептала его имя, лежа в его объятиях, такая нежная, теплая и жадная. А потом он вдруг видел ее смертельно бледной и без сознания и свои руки в ее крови.

Чувство вины подавляло его. Он снова как одержимый начинал работать, стараясь воображаемыми образами изгнать из памяти Джессику. Но теперь его персонажи заимствовали свои черты у нее – жест, фразу, выражение. Как мог он не думать о ней?

Сидя снова в приемной Додсона, Слейд уверял себя, что теперь действительно наступит конец всему. Слейд заранее знал, что Додсон захочет встретиться с ним лично, но это и есть последнее звено цепи, связывающей его с Джессикой.

– Сержант?

Слейд взглянул на секретаршу, на этот раз не заметив ее медленной, зовущей улыбки. Он молча встал и последовал за ней в кабинет Додсона.

– Слейд. – Додсон откинулся на спинку кресла и кивнул секретарше: – Никаких звонков, – приказал он. – Садитесь.

Слейд молча повиновался, а комиссар полиции с явным удовольствием стал раскуривать сигару, пока не показался красный огонек. Кудрявый клуб дыма спиралью поднялся к потолку, и Додсон проследил его изощренные петли довольным взглядом.

– Итак, примите поздравления, – сказал он, но Слейд по-прежнему глядел на него молча. Додсон продолжил: – По поводу вашей книги.

Он рассеянно потрогал небольшую, в виде завитка булавку для галстука.

– Мы сожалеем, что теряем вас.

Слейд по-прежнему молчал, ожидая, когда с любезностями будет покончено.

– В любом случае, – Додсон наклонился, чтобы стряхнуть пепел, – ваше последнее дело, в соответствии с имеющимися рапортами, закончено успешно. Не сомневаюсь, что мы сможем добиться осуждения преступника. Вы в курсе, что Майкл Адамс полностью во всем признался?

Он взглянул на Слейда, так как тот по-прежнему хранил молчание.

– Теория «домино» в этом случае себя очень хорошо оправдала: одно имя привело к другому. Что касается Чэмберса, то у нас достаточно материала, чтобы надолго лишить его свободы. Заговор с целью совершить убийство, пособничество с целью его осуществления, ну и прочие, прочие. Кстати, на нем, возможно, и убийство, совершенное в Париже, – не говоря уж о хищениях и незаконном провозе ценностей. Нет… – И Додсон с интересом оглядел кончик сигары. – Думаю, что на весьма продолжительное время мы будем избавлены от его беспокойной персоны.

Он подождал еще тридцать секунд, ожидая ответа, а потом сказал, словно вел диалог:

– Вы, конечно, время от времени будете давать свидетельские показания, но это не должно мешать вашей новой профессии. – «Упрямый молодой дурень», – подумал Додсон, попыхивая сигарой. Он решил испытать железную сдержанность Джеймса Слейдермена. – Джессика мне сказала, что отдала Майклу несколько тысяч долларов, чтобы помочь ему бежать.

Зорко наблюдая за возможной реакцией, он внезапно уловил слабую искорку интереса в глазах Слейда, но она сразу же погасла. Впрочем, этого было достаточно, чтобы подтвердить одну идею, пришедшую ему в голову, когда он встретился со своей крестницей.

– У нее такое ощущение, что ее сделали соучастницей. Странно, однако Майкл ни разу не упомянул о том, что она дала ему деньги, а я сам с ним об этом не говорил. Ходит слух, что вы с ним тоже виделись сразу же после того, как его доставили сюда… – И Додсон замолчал, предлагая Слейду высказаться.

Слейд не клюнул на эту наживку. Додсону пришлось самому продолжить разговор как ни в чем не бывало. Ничего, ему таки удавалось не однажды раскалывать такие вот твердые орешки.

– Думаю, можно было бы успокоить Майкла на этот счет. Разумеется, Джессика вполне может вынести потерю нескольких тысяч. Хотя нам придется поволноваться, чтобы привести ее в спокойное состояние духа. – И улыбнулся: – Понимаете, все дело в ее понимании совести.

– Как она? – вырвалось у Слейда.

Додсон мысленно выругался, но внешне остался совершенно спокойным.

– Знаете, совсем неплохо. – Он слегка покрутился туда-сюда на вращающемся стуле. – Надо вам сказать, Слейд, что я был просто сражен ее видом, когда приехал в госпиталь. Никогда в жизни не видел Джессику больной, и… признаюсь, я испытал потрясение.

Слейд достал сигарету и почти агрессивно, не сдерживая себя, чиркнул спичкой.

– Но сейчас она опять прыгает как ни в чем не бывало, – продолжал комиссар полиции, довольный реакцией, вызванной его словами. – Почти довела до сумасшествия своего врача, пока он наконец не выписал ее. Представляете, сразу же начала работать. Уж этот магазин! – Он усмехнулся. – Не думаю, что скандальная известность повредит ее делу.

Заметив напряженность в осанке Слейда, Додсон помолчал и загасил сигару.

– Она в высшей степени похвально отзывается о вас.

– Неужели? – И Слейд выдохнул длинную струю дыма. – Моя задача была обеспечить ее безопасность. Но я совершенно не справился с этим поручением.

– Она жива и здорова, – поправил его Додсон. – И так же упряма, как всегда. Мы с Дэвидом пытались убедить ее уехать в Европу отдохнуть, поправиться. Но она и слышать об этом не желает. – Додсон откинулся на спинку стула, слегка улыбаясь. – Говорит, что собирается сидеть здесь безвылазно.

Слейд быстро перевел взгляд с окна на галстучную булавку Додсона. В нем внезапно и яростно пробудились чувства, и потребовалось немалое усилие, чтобы их подавить.

– Верится с трудом, – выдавил он из себя. – Она никогда не могла усидеть на месте.

– Ну, во всяком случае, она мне так сказала. – Додсон сложил пальцы домиком. – Она дала мне полный отчет, со многими подробностями, которые вы опустили. Очевидно, – заметил Додсон, увидя, что Слейд сощурился, – у вас хлопот был полон рот.

– Да уж достаточно, – парировал Слейд.

Додсон выпятил губы, непонятно, то ли размышляя на этот счет, то ли соглашаясь. Слейд не понял.

– Джессика думает, что она очень плохо справилась с этим делом.

– Она справилась чересчур хорошо, – проворчал Слейд. – Если бы она оказалась слабее, я бы просто увез ее подальше.

– Да, ну… существуют разные точки зрения по этому поводу, конечно. – Додсон посмотрел на тройную рамку с фотографиями жены и детей. Он тоже иногда не во всем соглашался с этой леди. И вспомнил взгляд Джессики, когда она спросила его о Слейде.

– Разумеется, дело закончено, – заметил Додсон, – и я не совсем уверен, что она сейчас не падет духом, – знаете, бывает замедленная реакция.

Слейд медленно произнес про себя: «Это меня не касается». Вышло неубедительно.

– Думаю, она справится. У нее дома полно людей, которые могут о ней позаботиться, – сказал он вслух как можно равнодушнее.

Додсон рассмеялся.

– Обычно все бывает наоборот. Это она наполовину обслуживает свой штат. Разумеется, некоторое время Бетси будет суетиться и кудахтать, пока Джессике не захочется кричать и бесноваться от этой заботы. Но, конечно, кричать она не станет. Бетси у нее в доме уже двадцать лет. А кроме того, есть еще кухарка. Тоже служит примерно столько же. Прекрасное печенье делает. – Он помолчал, очевидно, вспоминая вкус. – Года три назад Джессика оплатила все медицинские счета, когда у кухарки случился инсульт. И, наверное, вы видели старика-садовника.

Слейд проворчал, раздавливая сигарету в пепельнице.

– Да, лет девяноста.

– Ему девяносто два, если память мне не изменяет. Она не собралась с духом его уволить и наняла ему в помощь мальчишку для тяжелой работы. А маленькая горничная, Кэрол, дочь шофера ее отца. Когда шофер умер, Джессика взяла к себе в дом девочку. – Он вздохнул. – Она верна людям. И эта верность и постоянное желание помочь и замечательны, и в то же время постоянно создают ей лишние трудности.

Ну а потом, по мнению Додсона, наступило время бросить бомбу.

– Она наняла адвоката для Майкла.

На этот раз реакция, скорая и яростная, ждать себя не заставила.

– Что она сделала?

Беспомощно разведя руками, Додсон, стараясь не улыбаться, пояснил:

– Она считает, что ответственность лежит на ней.

– С чего это она так решила?

Слейд уже не мог сдерживаться, вскочил и зашагал по кабинету.

– Если бы он не работал на нее, он бы не попал в эти сети, – пожал плечами Додсон. – Ну вы знаете образ ее мыслей не хуже меня.

– Да, если она при этом вообще думает. Ведь это Адамс поставил ее под удар. Он отвечает за все, что с ней случилось. Ее два раза чуть не убили, потому что у него кишка тонка защитить ее.

– Да, – невозмутимо согласился Додсон. – Он действительно во многом виноват. – Додсон сделал легкий, многозначительный нажим на местоимении. Слейд вопросительно посмотрел на комиссара полиции. Додсон ответил понимающим взглядом. «Как Слейд похож на отца сейчас – такой же импульсивный, эмоциональный, горячий. Но все-таки Том, – продолжал размышлять Додсон, – не способен был так обуздывать себя».

Слейд снова отвернулся.

– Если она желает нанять ему адвоката, – сказал он тихо, – что ж, это ее дело. Меня это совершенно не касается.

– Не касается?

– Послушайте, комиссар, – Слейд возмущенно уставился на Додсона, – я принял приказ к исполнению, я выполнил порученное мне дело. Я написал отчет о моих действиях. Я также подал рапорт об отставке. Я с этим завязал.

«Посмотрим-посмотрим, как долго ты сможешь убеждать себя в этом», – подумал Додсон. Улыбаясь, он протянул руку:

– Конечно, и, как я уже сказал, мы сожалеем, что расстаемся с вами.

Когда Слейд вылез из машины, в воздухе пахло снегом. Он взглянул на небо – ни луны, ни звезд. Пронзительный ветер завывал в ветвях обнаженных деревьев. Слейд оглядел дом. Светились окна: в гостиной и в спальне Джессики. Но пока он смотрел, верхний свет мигнул и погас. «Может быть, она уже легла спать, – подумал Слейд и сгорбился под напором ветра. – Надо зайти, хотя мне совсем не место здесь». Говоря себе это, Слейд уже поднимался по ступенькам к входной двери. Он твердил себе, что надо повернуться, сесть в машину и уехать. Он проклинал беса противоречия, который заставил его сюда примчаться. Продолжая проклятия, он поднял руку, чтобы постучать.

Но прежде чем он коснулся дверной ручки, дверь распахнулась. Он услышал волнующий смех, почувствовал мгновенное прикосновение меха к ногам и едва удержал Джессику, которая, устремившись бегом за Улиссом, налетела на Слейда.

И все, все, что он хотел забыть, снова в единое мгновение ожило в его памяти – ее прикосновение, аромат и то, какая гладкая была у нее кожа под его губами. А Джессика отшатнулась и поглядела ему прямо в лицо.

Глаза у нее сразу засветились и ожили, вся она вспыхнула от радости. Он стоял в напряженной позе, и от ее улыбки у него вдруг задрожали колени.

– О, Слейд! Извини, мы с Улиссом чуть не сбили тебя с ног.

Она не сознавала, насколько ее слова близки к истине. Он быстро выпустил ее руку и отступил назад.

– Ты собиралась уходить?

– Только чтобы побегать с Улиссом. – Джессика взглянула поверх его плеча и безнадежно махнула рукой. – Он уже убежал.

Снова посмотрев на Слейда, Джессика протянула ему руку:

– Приятно тебя видеть. Входи, выпей стаканчик.

Слейд осторожно вошел, но руки не пожал. Джессика бросила жакет на столик около лестницы, зажмурившись на мгновение, пока стояла к нему спиной.

– Пойдем в гостиную, – сказала она, лучезарно улыбаясь, когда снова повернулась к нему лицом. – Там горит камин.

И, не ожидая ответа, она бросилась к дверям гостиной.

«Двигается с обычной своей быстротой, – отметил про себя Слейд. – И синяков под глазами нет – исчезли, словно их никогда и не было. Она такая, как при первой их встрече, женщина неистощимой энергии».

Он медленно следовал за ней. Когда он вошел, Джессика уже наливала ему в стакан виски.

– Я так рада, что ты приехал. В доме слишком тихо.

Джессика взяла графин с вермутом, не сознавая, что это за жидкость. Не переставая болтать, она налила себе.

– Конечно, это замечательно – прожить в тишине и спокойствии несколько дней, но теперь я почти жалею, что всех отпустила. Конечно, мне пришлось бог знает что придумывать, чтобы выставить их отсюда. – «Ты говоришь слишком быстро, очень быстро», – заметила она себе, но остановиться не смогла. – Я сказала Дэвиду и слугам, что отправляюсь на Ямайку, с недельку поваляться на солнышке, купила всем авиабилеты и отправила их к черту, куда хотят.

– Но ты не должна жить одна. – И Слейд хмуро взял из ее рук стакан.

– А почему нет? – Джессика рассмеялась и откинула со лба волосы. – Не могу выносить, когда со мной обращаются, как с инвалидом. Мне этого по горло хватило в больнице.

Потягивая вермут, Джессика повернулась к огню. Она не позволит ему заметить, что обижена. Каждый день, заточенная в стерильно чистой белой палате, она ожидала его звонка, не сводила взгляда с двери, надеясь, что он войдет. И ничего. Он вырвал себя из ее жизни, когда она была слишком слаба, чтобы ему помешать.

А Слейд смотрел на тонкую, прямую спину и думал, как же он сможет уйти, даже не прикоснувшись к Джессике.

– Как ты? – Вопрос был краткий и резкий.

Ее пальцы стиснули бокал. «А тебе не все равно?» – подумала она. Она опять потянула вермут, чтобы проглотить гневные слова, которые хотела бы обрушить на эту голову. Вместо этого она спросила:

– А как я выгляжу?

Он все смотрел и смотрел, не в силах оторваться. Он только теперь понимал, как ему не хватало этой женщины.

– Тебе надо прибавить в весе.

Джессика коротко рассмеялась:

– Спасибо, очень тебе благодарна.

Желая заполнить нависшую паузу, она подошла к пианино и стала рассеянно нажимать на клавиши.

– Ты кончил книгу?

– Да.

– Значит, у тебя все хорошо?

– Все просто отлично. – Слейд выпил, надеясь, что виски смягчит боль в сердце.

– Твоей маме понравилась статуэтка?

Он смущенно сдвинул брови:

– О да. Ей понравился подарок.

Они стояли в молчании, нарушаемом только треском поленьев и одиночными звуками клавиш. «А так много надо было сказать», – подумал Слейд. И он ничего не может. Идиот проклятый, не мог удержаться и приехал.

– А ты опять работаешь в магазине? – спросил он.

– Да, с тех пор как все всё узнали, мы получили такую рекламу, что покупатели хлынули рекой. Ну, я полагаю, что ажиотаж скоро спадет. А ты уволился из полиции?

– Да.

И опять тишина, еще более весомая, чем раньше.

Джессика пристально глядела на клавиши, словно сочиняла симфонию.

– Ты хочешь оборвать все ненужные связи, Слейд?

– Да, что-то вроде этого, – пробормотал Слейд.

Джессика подняла голову и взглянула на него. Потом подошла к окну.

– Ну что ж, – прошептала она и начертила пальцем на запотевшем стекле какую-то линию, – я думаю, что полиции я рассказала то, что нужно рассказывать. В мою больничную палату беспрестанно шли люди в темных костюмах, – она опустила руку. – Но почему ты ни разу меня не навестил… или хотя бы не позвонил?

Голос ее перестал дрожать, но она неотрывно смотрела на отражавшуюся в стекле лампу.

– Наверное, потребовалось последнее интервью со мной, вот ты и приехал?

– Понятия не имею, какого черта я сюда явился! – огрызнулся Слейд и хлопнул по столу пустым стаканом. – А не приезжал я потому, что не хотел тебя видеть, и не звонил, потому что не желал с тобой разговаривать.

– Ну, тогда все ясно.

Он шагнул к ней, остановился и сунул руки в карманы пиджака.

– Как рука?

– Прекрасно! – Она рассеянно коснулась затянувшегося шрама, думая о той, что не заживет уже никогда. – Доктор сказал, что даже шрам со временем исчезнет.

– Здорово. Правда, здорово. – Слейд вытащил пачку сигарет и швырнул ее на стол.

– Я тоже обрадовалась, – спокойно продолжала Джессика. – Я не люблю шрамов.

– Ты действительно уверена в том, что сказала? – вырвалось у Слейда.

– О шраме?

– Да нет, не о шраме, чтоб его черт побрал! – И в отчаянии он взлохматил волосы.

– Я стараюсь всегда говорить только то, что думаю, – тихо ответила Джессика. Сердце ее забилось от волнения. Она старалась говорить очень четко, тщательно выговаривая каждое слово.

– Ты говорила, что любишь меня. – Он напрягся каждым мускулом, каждой жилкой. – Ты действительно уверена в этом?

Глубоко вздохнув, Джессика повернулась к Слейду. Лицо у нее было спокойное, взгляд сдержанный.

– Да, уверена.

– Это все из-за твоего дурацкого чувства благодарности, – заявил Слейд, подошел к огню, потом снова вернулся к ней.

На сердце у нее потеплело. Джессика одновременно почувствовала облегчение, и ей стало смешно.

– Да нет, мне кажется, я понимаю разницу между этими двумя чувствами, – заметила она. – Иногда я очень благодарна мяснику за то, что он прислал хороший кусок мяса, но я до сих пор… еще не влюбилась в него.

– О, тебе, конечно, все это просто забавно. – Слейд бросил на нее гневный взгляд. – Неужели ты не понимаешь, что это все от стечения обстоятельств? Просто ситуация такая сложилась!

– Правда? – Джессика улыбнулась и пошла к Слейду. Тот попятился назад.

– Мне ничего от тебя не нужно, – сказал он быстро. – И я хочу, чтобы ты это понимала.

– Мне кажется, я понимаю. – Она дотронулась до его щеки. – Очень хорошо понимаю.

Он схватил ее запястье, но оттолкнуть Джессику было свыше его сил.

– Ты понимаешь, что я почувствовал, глядя, как ты лежишь без сознания, истекая кровью у меня на руках? Ты знаешь, что я чувствовал, видя тебя лежащей на больничной кровати? Ты была бледная как смерть! Да что там, я видел трупы, не такие бледные, как ты тогда.

Его пальцы вздрогнули и выпустили ее запястье.

– Черт возьми, Джесс! – Он круто отвернулся, чтобы налить себе еще виски.

– Слейд. – Джессика обвила его руками за пояс. Как она не подумала, что он может чувствовать себя виноватым и корить себя, так как ее все-таки ранили?

– Я просто оказалась там, где мне не надо было быть. Я сама во всем виновата.

– Не надо. – Он твердо разомкнул ее руки. – Я ничего не могу тебе дать, понимаешь? Ничего. Мы живем в разных мирах, мы даже едва ли поймем друг друга.

Если бы Слейд сейчас смотрел на нее, то заметил бы, как между ее бровями показалась знакомая черточка.

– Не понимаю, о чем ты? – нахмурилась Джессика.

– Да ты посмотри на все это! – Слейд обвел взмахом руки гостиную. – Где ты живешь и как ты живешь? Для меня это другая жизнь.

– О, да ты сноб, – задумчиво произнесла Джессика.

– Да, черт побери, неужели ты ничего не понимаешь? – Слейд в ярости схватил ее за плечи. – Я не хочу тебя!

– А ну-ка повтори, – предложила Джессика.

Он открыл было рот, но вместо слов только еще раз встряхнул ее.

– Ты не имеешь права – никакого права так владеть мной, что я больше думать ни о чем не могу. Я хочу, чтобы тебя не было в моей жизни. Отныне и навсегда.

– Слейд, – тихо ответила Джессика, – ну почему бы тебе не перестать бесноваться попусту и не сдаться на милость победителя? Я здесь, и никуда не собираюсь уходить.

Каким образом его пальцы запутались у нее в волосах, он не помнил. Но они глубоко погрузились в мягкую густоту душистых локонов. Он просто утонул в них. Отчаянно сопротивляясь, он тем не менее выкинул белый флаг.

– Будь я проклят, но я тебя люблю и готов тебя за это задушить.

Глаза у него потемнели и метали молнии.

– Ты меня одурманила, – угрюмо сказал он Джессике, которая стояла рядом, такая сдержанная, прекрасно владеющая собой. – Ты с самой первой нашей встречи меня приворожила, так что я и шагу без тебя ступить не мог. О господи, ведь я твой запах чувствую за сотню миль от тебя.

И, снедаемый яростью и желанием, Слейд сильно прижал ее к себе.

– Я же стал опасаться, что окончательно рехнусь, если снова тебя не поцелую. – И он поцеловал, и был безумный поцелуй. Но Джессике сейчас не нужна была нежность. Их губы соединились в жестком, даже грубом поцелуе, которого она так давно жаждала. Все ее тело, сердце, сознание – все вспыхнуло разом в одном желании слиться с ним и достичь свершения. Какой-то слепящий миг они неистово сжимали друг друга в объятиях, а потом вместе упали прямо на коврик перед камином.

– Я хочу тебя, – прерывисто выдохнул он, а руки уже срывали с нее одежду. При виде ее обнаженной груди он застонал: – Как давно, как долго я ждал.

– Слишком долго.

Говорить было уже невозможно. Рядом шипел огонь, новые язычки пламени лизнули дерево. Ветер стучал в окна. Но они ничего не слышали и не чувствовали, только друг друга. Губы искали и ненасытно упивались, руки находили и завладевали. У них не было времени для медлительного возобновления знакомства. Алчущие, они слились быстро, одновременно взлетев к сияющим высотам, и острое разделенное наслаждение отмело прочь все сомнения. Они не размыкали объятий, тело с телом, губы с губами, пока желание не поостыло слегка, уступая место нежности и успокоению.

Слейд захотел лечь на бок, но она его удержала.

– Не двигайся.

– Но я тебя раздавлю.

– Немножко.

Слейд поднял голову и растворился в дымчато-янтарном взгляде Джессики. Он нежно обвел пальцем контуры ее лица.

– Я тебя люблю, Джесс.

– И все еще злишься из-за этого?

Он зарылся лицом в ее шею, но она успела уловить его улыбку и услышать:

– Нет, сдаюсь и смиряюсь.

Она легонько вскрикнула и ущипнула его за плечо.

– Смиряется он, а? Очень лестно. Ну что ж, я тоже не мечтала влюбиться в экс-полицейского с дурным характером, который только и знает, что сыпать приказаниями направо-налево.

Ах, этот мускусный, сандаловый запах ее кожи! Он сводит его с ума. Слейд губами стал щекотать ей шею.

– А в кого же ты собиралась влюбиться?

– Ну, я представляла себе нечто среднее между Альбертом Швейцером и Кларком Гейблом.

Слейд фыркнул и взглянул на Джессику.

– Ну что ж, ты очень близка к цели. Ты выйдешь за меня замуж?

Джессика удивленно вздернула бровь:

– А у меня разве есть выбор?

Слейд наклонился и, покусывая ее губы, спросил:

– Разве не ты постоянно утверждаешь, что у человека всегда есть выбор?

Она прижала его к себе и поцеловала долгим нежным поцелуем.

– Я думаю, мы должны сделать этот выбор сейчас. Я выбираю…

И они в один голос сказали:

– Тебя.

Любовь в вечерних новостях

1

Оливия Кармайкл, журналистка, пробившаяся в столичное отделение Си-эн-си из провинции, пребывала не то чтобы в унынии, здесь этого не полагалось, но в каком-то подвешенном состоянии. Слишком долго среди поступающих новостей не было настоящей сенсации или по крайней мере того, из чего ее можно создать.

«Компетентные источники сообщают о скором уходе Джорджа Ларкина с поста госсекретаря. После тяжелой операции на сердце состояние здоровья господина Джорджа Ларкина не позволяет ему выполнять свои обязанности.

Стэн Ричардсон с места событий».

На мониторе погасли последние строчки, и Ливи, как звали ее в телецентре многие, резко повернулась:

– Ух ты, Брайен, это может стать главным хитом новостей. Такого не было, пожалуй, с прошлого октября, когда разразился скандал с Мэллоу. Ты только представь, на место Ларкина по крайней мере пять претендентов. Начнется настоящая свара!

Брайен Джонс, афроамериканец лет тридцати пяти, одевавшийся всегда броско, но со вкусом, работал в отделе последних новостей уже десять лет, и весьма успешно. Брайен вырос в Квинсе, но считал себя коренным вашингтонцем. Выглядел он вальяжно, взгляд с ленцой, но вид этот был обманчив.

Он пробежал глазами список новостей, которые шли в эфир.

– А тебя хлебом не корми, дай только ввязаться в хорошую свару.

– Еще бы! – азартно воскликнула Ливи и повернулась к камере, услышав контрольный сигнал.

– Президент сегодня никак не комментировал возможность замены господина Ларкина на посту госсекретаря. По мнению одного из видных государственных чиновников, главными кандидатами на этот пост являются Бомонт Делл, бывший посол США во Франции, и генерал Роберт Дж. Фицхью.

Ни с одним из них пока не удалось связаться для интервью.

– Молодой человек двадцати пяти лет был найден убитым в собственной квартире в Северо-Восточном округе Вашингтона, – перехватил инициативу Брайен.

Ливи слушала вполуха, быстро прикидывая в уме возможные шансы каждого из кандидатов. Ее выбор остановился на Делле. Его помощники сегодня дали ей от ворот поворот. Но ведь есть еще и завтра. Будучи репортером, она привыкла к беготне без результата, долгим часам ожидания и разучилась обижаться, когда вожделенная дверь захлопывалась прямо перед носом. Но ничто на свете, поклялась она себе, не помешает ей взять интервью у Делла. Такой шанс она не упустит. Снова раздался сигнал, и Ливи повернулась к третьей камере.

В своих домах телезрители увидели голову и плечи элегантной брюнетки. Голос у нее был низкий, речь казалась неторопливой. Они даже представить себе не могли, с какой эффективностью она использовала свои минуту и пятнадцать секунд. Они видели только красивую женщину и верили в искренность ее слов, что очень важно в телевизионной игре.

У Ливи была короткая стрижка, и волосы ложились скульптурно правильными локонами вокруг тонко вылепленного лица. Глаза светло-голубые и серьезные. Взгляд – прямой. И каждый телезритель верил, что она обращается непосредственно к нему. Ее внешность и манеру находили превосходными, хотя чуть-чуть холодноватыми и строгими. Ливи устраивало положение телеинформатора в отделе новостей в паре с Брайеном. Как репортер, однако, она хотела добиться гораздо большего.

Кто-то ей сказал, что у нее «очень респектабельная внешность». Оливия действительно принадлежала к состоятельной семье из Новой Англии, училась в Гарварде и получила там ученую степень. Как говорится, все при ней. Однако ей пришлось пробиваться наверх весьма окольными путями. Работала репортером на крошечной телестудии в Нью-Джерси с мизерным жалованьем, читала сводки погоды, давала информацию по купле-продаже.

Затем обычный марафон от станции к станции, из города в город – здесь чуть больше денег, там чуть больше эфирного времени. Наконец она осела в Остине, в одном из отделений Си-эн-си, и за два года добралась до места ведущей теленовостей. Тут была капелька везения – награда за труды. Ей предложили вести новости в вашингтонском отделении Си-эн-си, округ Колумбия. О, можете не сомневаться, она ухватилась за это предложение обеими руками. Ее ничто не связывало ни с Остином, ни с каким-либо другим городом в необъятной Америке.

Ливи хотела сделать себе имя, и Вашингтон был для этого самым подходящим местом. Она не гнушалась черной работы, хотя ее хрупкие, узкие кисти и тонкие пальцы выглядели так, будто привыкли иметь дело только с нарядами и драгоценностями. Кроме кожи цвета сливок и патрицианских черт несколько надменного лица, она обладала живым, цепким, острым умом. Она обожала скоростной темп новостей, но сохраняла при этом невозмутимый, отстраненный вид. Последние пять лет Ливи работала день и ночь, чтобы сделать видимость реальностью.

«В двадцать восемь лет, – сказала она себе, – можно покончить с сердечными бурями». Ей нужен только профессиональный успех. Друзья, которые у нее появились за полтора года работы в Вашингтоне, имели самое смутное представление о ее прошлой жизни. Свои личные проблемы Ливи держала за семью замками.

– С вами была Оливия Кармайкл, – произнесла она в камеру.

– И Брайен Джонс. Оставайтесь на нашем канале. Новости со всего мира от Си-эн-си. – Быстро отзвучала музыкальная заставка, красная лампочка на камере погасла. Ливи отколола микрофон и встала из-за полукруглого стола, за которым они читали новости.

– Классное шоу, – заметил оператор, когда она проходила мимо. Над головой погасли слепящие жаркие лампы. Ливи улыбнулась. Улыбка всегда преображала ее холодную, лощеную красоту. И она это частенько использовала с немалой выгодой для себя.

– Спасибо, Эд. Как твоя девушка?

– Готовится к экзаменам. – Эд стащил с головы массивные наушники. – Так что времени для меня у нее остается не слишком много.

– Зато будешь ею гордиться, когда она получит аттестат.

– Ага. Да, Ливи. – Он несколько смутился. – Знаешь, она просила меня узнать… – Эд от неловкости как-то сбился и замолчал.

– О чем?

– У какого парикмахера ты причесываешься? – выпалил он и, отвернувшись, стал протирать камеру. – Ну сама понимаешь, женский пол…

Ливи засмеялась и похлопала его по руке.

– У Армана на Висконсин. Пусть сошлется на меня.

Ливи быстро зашагала вверх по лестнице и извилистыми коридорами прямиком в информационный центр. Там было шумно. На смену дневной заступила вечерняя смена.

Репортеры, расположившись непринужденно, пили кофе. Другие яростно стучали на машинках, чтобы успеть с материалами к одиннадцатичасовым «Новостям». Пахло табаком, немного потом и вечным, не переводящимся в этих стенах кофе. Телеэкраны беззвучно демонстрировали программы, идущие по всей стране. На одном из них уже светилась знакомая заставка «Новостей Си-эн-си». Ливи стремительно прошла к стеклянной перегородке офиса директора отдела новостей.

– Карл! – Она просунула голову в дверь. – У тебя найдется для меня минутка?

Карл Пирсон навис над столом, скрестив руки и уставясь на телеэкран. Очки, однако, были засунуты под пачку бумаг. На стопке файлов перед ним балансировала чашка с остывшим кофе. Между пальцами была зажата горящая сигарета. Он что-то проворчал, и Ливи вошла, зная, что ворчанье означало согласие.

– Хорошее шоу, – сказал он, не сводя взгляда с двенадцатидюймового экрана. Ливи села и стала ждать, когда начнется рекламная пауза. До нее доносился скрипучий, жесткий голос Харриса Макдауэлла, нью-йоркского босса Си-эн-си. Вряд ли Карл услышит ее, когда говорит тяжелая артиллерия.

Оливия знала, что Карл и Харрис когда-то работали репортерами в Канзас-Сити, штат Миссури. Харрису Макдауэллу поручили сделать репортаж о президентской поездке по Далласу в 1963 году. Он оказался в нужное время в нужном месте. Его сообщения об убийстве Кеннеди вознесли Макдауэлла из сравнительной безвестности к самым вершинам. А Карл Пирсон оставался по-прежнему крупной рыбой в тихих заводях штата Миссури. Позже он сменил блокнот репортера на письменный стол в Вашингтоне.

Карл был суровым шефом, точным и неукоснительно требовательным. Если он и ощущал горечь по поводу неудавшейся репортерской карьеры, то скрывал это вполне успешно. Ливи его уважала, более того, она его понимала. Сколько разочарований довелось испытать ей самой, кладя жизнь к ногам Ее Величества Сенсации. Мечты о головокружительной славе удачливого репортера – это почти болезнь. Она заразна и неизлечима.

– Что у тебя? – спросил Карл сразу же, как началась реклама.

– Я хотела бы устроить охоту на Бомонта Делла. – Ливи решила брать быка за рога, не тратя времени на предисловия. – У меня уже немало материала на его счет, и, когда его назначат госсекретарем, я хотела бы первой все это озвучить.

Карл, откинувшись назад, сложил руки на брюшке. Лишние пятнадцать фунтов веса он брюзгливо относил за счет того, что слишком много времени проводит за письменным столом. Взгляд, брошенный им на Ливи, был так же прям и бескомпромиссен, как если бы он смотрел на телеэкран.

– Немного забегаешь вперед, а? – сказал он хриплым от многолетнего беспрестанного курения голосом. Он зажег новую сигарету, хотя предыдущая еще тлела в переполненной пепельнице. – А что насчет Фицхью, Дэвиса и Албертсона? Они еще могут поспорить за место с Деллом. А кроме того, Ларкин, по-моему, не объявил о своей отставке официально.

– Но это вопрос нескольких дней, возможно, даже часов. Ты же слышал приговор врача. И преемником будет Делл, я уверена.

Карл чихнул и потер пальцем переносицу. Он всегда ценил интуицию Кармайкл. У нее, несмотря на вид владелицы замка, ум был пронзительный и весьма практический. Но у Карла был небольшой штат, а бюджет напряженный. Он не мог позволить себе послать своего лучшего репортера на черновую работу, когда можно приставить к этому делу кого-нибудь еще.

И все же… С минуту он колебался, потом снова наклонился вперед.

– Да, возможно, дело стоящее, – пробормотал он, – давай послушаем, что на этот счет думает Торп. Как раз сейчас его выступление.

Ливи зашевелилась в кресле, одно это имя вызывало в ее душе бурю протеста. Значит, судьба ее идеи, заметьте, ее собственной идеи, зависит от позиции Торпа, известного всем Ти Си Торпа, который давно уже был ей поперек горла.

– А, черт! – шепотом выругалась Оливия. Но всякие мелочи вроде оскорбленного самолюбия Карл в расчет не принимал. Поэтому она встала, присела на край его стола и замерла в ожидании. «Терпение, знаете ли, не последняя добродетель в нашем деле», – подумала она.

Над ее головой с экрана вещала вашингтонская студия, куда более эффектно оформленная, чем та, которую она только что оставила. Но, согласитесь, разница между местным и федеральным телевещанием – это, по сути дела, разница между местным и федеральным бюджетами. Вот наконец местные новости и сам Ти Си Торп. Ливи стала хмуро его разглядывать.

Пальто у него не застегнуто, несмотря на пронизывающий холодный ветер. Шляпы, конечно, тоже не было. Мужественный Торп во всей красе, что, впрочем, для него типично.

Лицо обветренное, загоревшее, словно у альпиниста, и стремительное, поджарое тело бегуна на дальние дистанции. Надо признать, что профессия репортера требует не меньшей выносливости. А Торп был репортер милостью божией. Его темные пронзительные глаза впивались в собеседника и не отпускали его. Даже дурная погода была ему на руку. Это как бы придавало сообщению неотложную срочность. Манера говорить у него оставалась четкой и неторопливой. На него работало буквально все, и с гораздо большим успехом, чем на других.

Ливи знала, что это человек огромного внешнего обаяния. Его лицо одинаково нравилось и женщинам, и мужчинам. Взгляд внушал доверие. Торп на первый взгляд был прост и понятен, и телезрители охотно прислушивались к тому, что он говорил, пребывая в полной уверенности, что если мир начнет рушиться, то Торп сообщит об этом первым, ничего не скрывая.

За пять лет работы главным корреспондентом в Вашингтоне Торп создал себе завидную репутацию. У него было два главных достоинства: надежность и возможность добывать информацию. Если их у тебя нет – ты не репортер. Когда Торп что-нибудь говорил, этому можно было верить. Если Торпу была нужна информация, он знал, по каким номерам звонить.

Неприязнь Ливи к нему была инстинктивной. Она специализировалась на горячих политических новостях для местного телевещания, Торп был для нее вечным камнем преткновения. Он с яростью сторожевого пса охранял границы своей территории. Торп был коренным вашингтонцем, Оливия все еще пребывала новичком. Каждый раз неизбежно повторялось одно и то же: как только у Ливи наклевывался сенсационный материал, выяснялось, что Торп только что выдал нечто аналогичное. Работоспособность и чутье у него были уникальные.

Ливи потратила месяцы, чтобы нащупать какое-нибудь его слабое место. Черт возьми, приходилось признать, что время ушло впустую.

Одевался он скромно, никогда ничем не отвлекая внимания телезрителя от информации. Его репортажи отличались и глубиной, и язвительностью, но при этом всегда сохраняли объективность. В стиле его работы невозможно было отыскать ни одного изъяна. Ливи могла поставить ему в упрек только некоторое высокомерие, и то тут можно было поспорить.

Сейчас она смотрела, как Торп стоит на фоне ярко освещенного Белого дома и рассказывает миллионам телезрителей о Ларкине. Было совершенно ясно, что Торп беседовал с Ларкином лично, чего Ливи не удалось. А усилия были приложены немалые. Уже одно это было ей против шерсти. Торп перечислил всех кандидатов на освобождающуюся должность. И первым он назвал Делла.

Ливи нахмурилась, а Карл удовлетворенно кивнул за ее спиной: «Да, у нее есть нюх».

«Передачу вел Ти Си Торп, Белый дом Вашингтон».

– Скажи в отделе, что я дал тебе задание, – важно провозгласил Карл и жадно затянулся в последний раз. – Бери команду номер два.

– Отлично.

Ливи проглотила обиду, все-таки проклятый Торп повлиял на шефа. Конечно, досадно, что Карл не полностью ей доверяет, но в итоге победа осталась за ней. А значит – ура!

– Пойду подготовлюсь.

– Я жду информацию к двенадцатичасовым! – крикнул ей вдогонку Карл. И переключил канал.

Открывая дверь, Ливи оглянулась через плечо.

– Ты ее получишь, – уверенно заявила она.

Восемь утра. Погодка промозглая. Оливия и ее команда из двух человек торчали у железных ворот особняка Бомонта Делла в Александрии, штат Виргиния. Вопросы для интервью Ливи готовила часов с пяти. Сделав полдюжины звонков накануне вечером, она вырвала у одного из помощников Делла обещание десятиминутного интервью.

– Оливия Кармайкл. Вашингтонская служба новостей, – и она показала пропуск. – Мистер Делл ожидает меня.

Охранник проверил документы, проглядел список и, кивнув, молча нажал кнопку, чтобы открыть ворота.

«Вполне дружелюбный тип», – решила она, снова садясь в машину.

– О’кей, приготовьтесь к тому, чтобы наладить аппаратуру мгновенно.

Фургон тронулся, и она стала нашаривать в сумочке записи, чтобы пробежать их последний раз.

– Боб, хорошо бы заснять панораму дома и ворот на ходу, когда будем уезжать.

– Сделано. – Боб широко ухмыльнулся в ответ на ее улыбку. – Чудненько вышли твои ножки. И немудрено – ты раздобыла себе пару потрясных ног.

– Ты правда так думаешь? – Ливи положила ногу на ногу и критически их оглядела. – Да, ты, наверное, прав.

Ей нравилась его добродушная попытка флиртовать. Боб был неопасен. Счастливый муж, отец двух ребятишек-подростков. Что-нибудь более серьезное немедленно встретило бы с ее стороны решительный отпор. Ливи делила мужчин на две категории: безобидных и опасных. Боб был безобиден. С ним можно вести себя беспечно.

– Ладно, – сказала она, когда их грузовичок остановился у трехэтажного кирпичного дома, – постарайся выглядеть как респектабельный представитель солидной прессы.

Все так же ухмыляясь, Боб высказался не очень прилично, но искренне и пошел к заднему борту фургона.

У входной двери Ливи надела маску холодной отстраненности. Теперь никто бы не посмел обсуждать красоту ее ног. Во всяком случае, в полный голос. Она коротко постучала. За ее спиной стояли наготове со своим оборудованием операторы.

– Оливия Кармайкл, – громко назвалась она горничной, открывшей дверь. – С визитом к мистеру Деллу.

– Прошу, – и горничная с легкой гримаской неодобрения оглядела ее джинсовую команду, стоявшую на ступеньках. – Пожалуйста, сюда, мисс Кармайкл. Мистер Делл сейчас к вам выйдет.

Ливи поняла, почему горничная осталась ею недовольна. Она не одобряла род ее занятий. И с этой особой были солидарны родственники Ливи и все ее друзья детства.

Холл был изысканно отделан и вполне достоин богатого хозяина. В детстве и юности Ливи видела десятки похожих холлов в десятках подобных домов. С лицезрения подобных помещений начинались визиты на сотни чаепитий, церемонных вечеринок и тщательно организованных светских раутов, которые надоели ей до чертиков. Она даже не приостановилась у несомненно подлинного Матисса. Боб, в своих кроссовках бесшумно ступавший за ней, уважительно присвистнул:

– Домик что надо.

Ливи рассеянно хмыкнула нечто утвердительное, мысленно выверяя еще раз свою стратегию. Она выросла в доме, мало чем отличающемся от этого. Правда, ее мать предпочитала стиль чиппендейл, но это дела не меняло. Даже пахло здесь так же – лимонной мастикой и свежими цветами.

Ливи не прошла вслед за горничной и двух шагов, как послышался мужской смех.

– Клянусь, Ти Си, ты мастер рассказывать. Анекдотец что надо. Впрочем, не для дамских ушей. Ну и без них найдется кому послушать, а?

По лестнице легко спускался красивый шестидесятилетний мужчина, а рядом шел Торп.

Ливи чуть было не стала протирать глаза, нет, это ей только кажется! «Проклятье! – подумала она, вспыхнув от злости. – Он опять оставил меня с носом!»

Оливия, быстро взяв себя в руки, величественно взглянула на Торпа. Он улыбнулся, но Деллу он улыбался совсем иначе.

– А, мисс Кармайкл, – и Делл пошел навстречу ей, протягивая руку. Голос у него был такой же мягкий, как ладонь. – Вы очень стремительны. Надеюсь, я не заставил вас ждать.

– Нет, мистер Делл. Напротив, вы очень точны. – И, глядя куда-то в сторону, она небрежно поздоровалась с Торпом.

– Мисс Кармайкл, – вежливо поклонился он.

– Я знаю, что вы человек занятой, – и Ливи, улыбаясь, обратила взгляд к Деллу. – Я не отниму у вас много времени. – Незаметное движение – и микрофон в руке. – Вам будет удобно разговаривать со мной здесь? – спросила она, задавая звукооператору степень громкости.

– Конечно. – Делл гостеприимным жестом обвел холл, одарив ее привычной улыбкой дипломата. Уголком глаза Ливи приметила, что Торп, выйдя из пространства камеры, остановился, явно не собираясь уходить. «Черт!» – выругалась она про себя, затылком ощущая его пристальный взгляд. Этого еще не хватало. Однако работа есть работа. Повернувшись к Деллу, Оливия Кармайкл приступила к интервью.

Делл был любезен, общителен и непосредствен, но Ливи не покидало ощущение, будто она стоматолог и тащит зуб у пациента, который ухитряется держать рот плотно закрытым и при этом широко улыбаться. Мистика, да и только.

Разумеется, Делл знал, что его имя часто упоминается в связи с вакансией, открывающейся после отставки Ларкина. Естественно, ему лестно, что пресса рассматривает его кандидатуру как заслуживающую внимания. И так далее, и тому подобное. Хитрая лиса.

Ливи отметила, что он ни разу не упомянул имя президента. Она подбиралась ближе, кругами, усыпляя бдительность, – осторожно, вкрадчиво и искусно. Она мягко отступала и заходила с другой стороны, петляя и запутывая. Ей удалось добиться желаемого тона, но не твердых, четких ответов.

– Мистер Делл, президент вел с вами прямой разговор о новом назначении? – спросила она, прекрасно сознавая, что не услышит ни «да», ни «нет».

– О! Мы не обсуждали этого вопроса.

– Но вы с ним встречались? – упорствовала Ливи.

– Я имею возможность встречаться с президентом от случая к случаю.

Он сделал еле заметный жест, и к нему подошла горничная со шляпой и пальто наготове.

– Извините, мисс Кармайкл, но больше времени я вам уделить не могу. – Делл с некоторым усилием сунул руки в рукава пальто. Чувствуя, что он ускользает, Ливи поспешила за ним к выходу.

– Значит, вы встречаетесь с президентом сегодня утром?

Вопрос был, что называется, в лоб. Ответы всегда уклончивы, но она зорко следила за выражением глаз Делла. И она увидела – слабую искру, признак неуверенности.

– Возможно. – Делл протянул ей руку. – Большое удовольствие – беседовать с вами, мисс Кармайкл, но, боюсь, мне надо бежать. В это время движение на дорогах такое интенсивное.

Ливи подняла руку, жестом давая понять Бобу, чтобы он прекратил записывать.

– Спасибо, что согласились повидаться со мной, мистер Делл. – И, передав микрофон звукооператору, Ливи последовала за Деллом и Торпом.

– Всегда рад. – Делл потрепал ее по руке и улыбнулся обворожительной улыбкой старого южанина благородных кровей.

– А ты, Ти Си, обязательно позвони Анне, – и Делл дружески хлопнул Торпа по плечу, – она хочет с тобой поговорить.

– Непременно.

Делл спустился по ступенькам и направился к черному лимузину, около которого его уже ожидал шофер.

– Неплохо, Кармайкл, – прокомментировал Торп, когда лимузин рванул с места. – Вам удалось вытянуть из него достаточно. – Он взглянул на нее сверху вниз. – Деллу несколько лет удавалось избегать подобных ситуаций. Но вы взяли его в оборот.

Оливия бросила на него холодный взгляд.

– А вы что здесь делаете?

– Был приглашен к завтраку, – ответил он беззаботно, – как старый друг семьи.

Ей очень захотелось сбить с его лица это самодовольное выражение хорошим ударом кулака. Но вместо этого она старательно натянула перчатки.

– Делл получит это назначение.

Торп поинтересовался, впрочем, довольно равнодушно:

– Это утверждение, Оливия, или вопрос?

– Я же не спрашиваю вас, когда это будет, в какой день и час, Торп, – раздраженно сказала она, – да вы бы и не ответили.

Торп развел руками, изображая, что у него нет слов.

– Я всегда говорил, что вы дама, весьма острая на язык.

«Господи милосердный, да ведь она прекрасна». Он подумал так и сам удивился. Когда он видел ее на телеэкране, то с легкостью относил эту, почти невероятную, красоту на счет освещения, макияжа и удачных ракурсов. Но сейчас, стоя с ней лицом к лицу в резком утреннем свете, он понял, что более прекрасной женщины никогда не видел. Какие удивительные черты лица, безупречная кожа! Только в глазах металась ярость, которую она с трудом сдерживала. Торп отметил это с нескрываемым удовольствием. Ему нравилось разбивать лед.

– А что, именно в этом все дело, Торп? – дерзко осведомилась Ливи и отошла немного в сторону, пропуская свою команду. – Вам не нравятся остроумные репортеры, которые по совместительству оказываются женщинами?

Торп рассмеялся:

– Но вам, Ливи, хорошо известно, что у репортера нет пола. Разве что для домашнего употребления.

Он смотрел на нее в упор, и смех еще плескался в его глазах. От этого взгляд не показался Ливи привлекательнее. Если говорить точнее, она отказывалась это признать. Ти Си Торп не нравился ей во всех своих проявлениях. И точка!

Ветер развевал его волосы. Пальто Торп не застегивал, кажется, принципиально. Ливи дрожала от этого пронизывающего ветра даже в шубке, а ему, казалось, все нипочем.

– Мы делаем с вами одно и то же дело. Мы работаем для одних и тех же людей, – сказала Ливи. – Почему бы вам не сотрудничать со мной?

– Это моя территория, – спокойно возразил он, – и если вы хотите получить кусок, вы должны крепко побороться. Я много лет потратил на это. Не рассчитывайте, что вам удастся добиться того же всего за несколько месяцев.

Тут он заметил, что она дрожит от холода, хотя во взгляде ее пылало пламя ненависти.

– Вам лучше сесть в свой автофургон.

– Но я собираюсь получить этот кусок, Торп. – То была наполовину угроза, наполовину предупреждение. – И вам придется выдержать чертовски трудную драку.

Торп наклонил голову в знак уважительного согласия, но не удержался от шпильки:

– Не вы первая, не вы последняя – уж как-нибудь.

Он понимал, что эта злобная красотка не тронется с места раньше его. Она готова превратиться в ледышку из чистого упрямства. Не хватало ему еще такого ребячества. Торп молча спустился и пошел к своей машине.

Ливи постояла еще с минуту. Она ощутила – и ей было неприятно это сознавать, – что без него ей дышится гораздо легче. Он сильная личность, и равнодушной к нему оставаться невозможно. Она и не осталась. В ней кипело яростное неприятие его жестов, его улыбки, его надменного самодовольства. Ну, она ему еще покажет, решила Оливия, понемногу успокаиваясь.

Ему не удастся помешать ей. Она отвоюет свое место под вашингтонским солнцем. Медленно спустившись вниз, она направилась к автофургону.

«Анна», – вдруг вспомнила Ливи имя, упомянутое Деллом в разговоре с Торпом. Анна Делл Монро – дочь посла и хозяйка его дома после смерти матери. Анна Делл Монро. Она может рассказать много интересного. Ливи стремительно подбежала к машине и быстро уселась.

– Мы отвезем запись на студию редакторам, а затем отправимся в Джорджтаун.

2

Ливи стучала на машинке с бешеной скоростью. Она отдала Карлу посмотреть для дневных новостей интервью с Деллом, но у нее было гораздо больше материала для вечерней передачи. Ее предчувствия насчет Анны Монро оправдались. Анна, конечно, осторожничала, но у нее не было такого огромного опыта общения с журналистами, как у ее отца. В интервью чувствовалось напряженное ожидание и ощущение некоего грядущего успеха. Это была удача.

Пленка получилась хорошая. Ливи бегло просмотрела смонтированные кадры. Бобу удалось подчеркнуть изысканную элегантность обстановки гостиной Анны Монро. Свою роль сыграл контраст благородных, мягких манер хозяйки дома и холодноватой сдержанности ее отца. Было заметно, что Анна отца уважает – это первый план, а также любит красивые вещи – это милые детали. Недурной образчик добротного репортажа, который давал зрителю возможность заглянуть в заманчивый мир большой политики и маленьких слабостей богатых людей. Теперь Оливия торопливо переписывала на машинке свои заметки.

– Ливи, ты нам срочно нужна для закадрового голоса.

Ливи так зыркнула на Брайена, что он вздохнул, потом отодвинулся от стола и потянулся.

– Ладно-ладно, сделаю сам, но с тебя стаканчик.

– Ты настоящий рыцарь, Брайен, – пропела она под сумасшедший аккомпанемент машинки.

Через десять минут Ливи выдернула последний лист. Все!

– Карл! – крикнула она шефу, проходившему через отдел информации в свой кабинет. – Чистовик готов.

– Неси.

Вставая, Ливи уточнила время. До эфира еще час.

Она вошла в кабинет Карла. Экран горел ровным светом, но звук был приглушен. Сидя за столом, Карл проверял материал и сетку передач.

– Ты уже видел пленку? – Ливи протянула ему рукопись.

– Все в порядке. – Он зажег новую сигарету об окурок предыдущей и глухо закашлялся. – Мы передадим часть утреннего интервью с Деллом, а потом с его дочерью.

Он читал ее рукопись так внимательно, что между бровями залегла складка. Это был чисто сработанный репортаж с краткими биографическими справками о главных претендентах на должность госсекретаря, но упор был сделан на кандидатуре Бомонта Делла. Прежде чем расположить зрителя в его пользу, надо дать ему полное представление о кандидате.

Ливи смотрела, как дым от сигареты клочками поднимается к потолку, и ждала.

– Пока ты будешь читать текст, стоит показать фотографии остальных претендентов. – Карл торопливо набросал на полях свои замечания. – Они должны быть у нас в картотеке. Если нет, достанем наверху.

«Наверху» – был термин, означавший Вашингтонское бюро Си-эн-си.

– Похоже, что тебе потребуется три минуты.

– Три с половиной, – мгновенно отреагировала Ливи.

Она подождала, пока Карл взглянет на нее.

– Не так уж часто происходят подобные события. Кстати, по-моему, ничего важного у нас вообще больше нет. Разве что частичное закрытие системы очистки вод Потомака. Так что – три с половиной.

– Договорись со звукорежиссером, – буркнул он.

Она хотела что-то добавить, но Карл поднял руку: на экране вспыхнула заставка экстренного сообщения. Шеф быстрым жестом велел ей усилить звук. Она еще не успела этого сделать, как Торп посмотрел с экрана прямо ей в глаза.

Ливи не ожидала взгляда такой пронзительной силы. Она ощутила сексуальное возбуждение – быструю, неожиданную вспышку желания. Это ее ошеломило. Пришлось прислониться к письменному столу Карла. Больше пяти лет она не чувствовала ничего подобного. Уставившись на экран телевизора, она пропустила несколько начальных слов передачи:

– …как и ожидалось, принял отставку государственного секретаря Ларкина. Госсекретарь Ларкин подал в отставку по состоянию здоровья. Президент назначил на вакантную должность Бомонта Делла. Час тому назад во время встречи в Овальном зале Белого дома Делл официально дал согласие. Пресс-секретарь Доналдсон назначил пресс-конференцию на завтра в девять часов утра…

Ливи почувствовала, как почва уходит у нее из-под ног, и всей тяжестью оперлась на стол. Она слышала, как Торп повторяет сообщение, и, закрыв глаза, сделала глубокий вдох. Карл яростно ругался, невзирая на присутствие дамы. Что ж, у репортера нет пола и совести, похоже, тоже нет.

Итак, ее репортаж загублен. Из него вырвали сердце. И Торп это знал. Он знал это уже тогда, в восемь часов утра.

На экране началась запланированная передача.

– Переработай текст, – зло сказал Карл, схватив трубку зазвонившего телефона. – И пошли кого-нибудь наверх за копией сообщения Торпа. Мы должны его вставить. Интервью с дочерью сократишь.

Ливи сгребла свои бумаги со стола и направилась к двери.

– Тебя ждут в гримерной, Ливи, – напомнил оператор.

Она прошла мимо, не обратив внимания на его слова. Выйдя из отдела информации, Ливи подошла к лифту.

«Это ему так не пройдет! – кипятилась она. – Он не выскочит из этого дела целым и невредимым».

Уже в кабине лифта, поднимаясь на четвертый этаж, она зашагала взад-вперед, не в силах обуздать гнев, рвущийся наружу. Прошли годы – она могла сосчитать сколько – с тех пор, как что-то или кто-то настолько ее вывел из себя. Ей нужно выпустить пар. Она обрушит свою ярость только на одного человека.

– Где Торп? – отрывисто спросила она, войдя в отдел информации четвертого этажа.

Сотрудница взглянула на нее и прикрыла рукой телефонную трубку.

– У себя в кабинете.

Ливи помчалась по лестнице. Забыв о своих старательно взлелеянных уравновешенности и самообладании, она стрелой летела вверх.

– Мисс Кармайкл!

Секретарша в приемной пятого этажа изумленно вскочила, когда Ливи пулей пронеслась мимо.

– Мисс Кармайкл! – снова крикнула она ей вдогонку. – Кого вам надо? Мисс Кармайкл!

Ливи без стука ворвалась в кабинет Торпа.

– Вы негодяй!

Торп перестал печатать и обернулся к двери, посмотрев на влетевшую без доклада посетительницу скорее с любопытством, чем с недовольством.

– Оливия? – Торп оторвался от машинки, но не встал. – Какой приятный сюрприз!

Заметив в дверях секретаршу, он кивком отослал ее.

– Садитесь. – И указал на кресло. – Не верю глазам. Вы впервые за целый год удостоили меня своим посещением.

– Вы зарубили мою передачу!

Держа в руке копию интервью, она осталась стоять, наклонившись над его столом.

Щеки ее пылали румянцем, особенно впечатляющим на бледном лице. Глаза потемнели от гнева. Она тяжело дышала, волосы растрепались. Ну просто фурия, валькирия! Он смотрел на нее с восхищением. Какая женщина! «Можно представить, что будет, если она по-настоящему потеряет самообладание, – подумал он. – Стоит попробовать».

– Какую передачу?

– Вы прекрасно знаете, какую. – Она оперлась руками о стол. – Вы это сделали умышленно.

– Я вообще ничего не делаю просто так, – непринужденно согласился он. – Если вы имеете в виду назначение Делла, – продолжал он, окинув ее взглядом, – то это был не ваш репортаж. Это мой репортаж.

– Потому что мой вы уничтожили за сорок пять минут до начала передачи!.. – От ярости она почти кричала.

Никогда раньше он ничего подобного не слышал. Насколько ему было известно, Оливия Кармайкл никогда не повышала голос. Ее гнев обычно выражался ледяным тоном, а не вспыхивал пламенем. Но так ему нравилось больше.

– Итак, – он смотрел на нее, слегка постукивая пальцами по столу, – вы недовольны временем моего репортажа?

– Вы же ничего мне не оставили!

Она возмущенно ткнула в его сторону экземпляром текста, но потом смяла бумаги и швырнула прямо на пол.

– Я работала над ним две недели. Я сразу ухватилась за эту тему. Вы зарезали его за две минуты.

– В мои обязанности не входит страховать чужие репортажи. Это ваша забота. Желаю удачи в следующий раз.

– О! – Ливи в ярости стукнула кулаком по столу красного дерева. – У вас нет совести. Этот репортаж стоил мне уймы времени, сотен телефонных звонков. Я протопала пешком, наверно, несколько миль. И это вы мне всячески препятствовали.

Она сощурилась, а в речи проступил легкий северный акцент.

– Что вы боитесь потерять, Торп? Трясетесь над своей территорией, как жалкий скряга. Похоже, вы не уверены в превосходстве своих репортажей?

– Боюсь?! – Торп встал и тоже наклонился над столом, оказавшись с ней лицом к лицу. – То, что вы пытаетесь пробраться на мою территорию, отнюдь не мешает мне спать по ночам, Кармайкл. Меня не интересуют начинающие журналисты, которые хотят шагать сразу через три ступеньки. Приходите ко мне, когда выплатите положенное за учебу.

Ливи ахнула от возмущения.

– Не смейте со мной так говорить, Торп! Я начала платить восемь лет назад.

– Восемь лет назад я был в Ливане и старался увернуться от пуль, а вы, моя дорогая, в Гарварде флиртовали с футболистами.

– Что вы несете? Какие футболисты?! – вспыхнула Ливи. – И это совершенно не относится к делу. Вы все знали уже сегодня утром.

– Ну и что?

– Вы знали, что я работаю не покладая рук. Неужели у вас нет чувства лояльности к местному телевидению?

– Нет.

Его ответ был настолько прям, что на мгновение сбил ее с толку.

– Но ведь вы здесь начинали!

– А вы позвоните на свою телестудию в Джерси и отдайте им свой эксклюзивный материал, потому что когда-то читали там прогноз погоды, – парировал он. – Бросьте эти глупости насчет дружеского плеча и родного гнезда, Ливи, они не вписываются в тему.

Ее голос упал до зловещего шепота:

– От вас требовалось только предупредить меня, что вы готовите репортаж.

– Ну да, а вы бы покорно сложили ручки и позволили мне опередить вас? – Его брови насмешливо изогнулись. – Да вы бы глотку мне перегрызли, только бы попасть в эфир раньше меня.

– С наслаждением.

Он рассмеялся:

– Когда вы беситесь, Ливи, вы великолепны. И честны.

Он взял со стола какие-то бумаги и протянул ей.

– Вам понадобятся мои заметки, чтобы внести изменения в репортаж. Осталось меньше тридцати минут до эфира.

– Я знаю.

Ливи не притронулась к протянутым ей бумагам. Ей невыразимо хотелось швырнуть чем-нибудь тяжелым в стекло за его спиной. А лучше прямо в его снисходительно улыбающееся лицо.

– Мы должны договориться вот о чем, Торп, если не сейчас, то в ближайшее время. Мне надоело в каждой своей работе плестись за вами. – Она все-таки схватила его заметки, понимая, что ее загнали в угол.

– Прекрасно. – Он смотрел, как она поднимает свою рукопись. – Выпьем вечером в баре?

– Нет! Даже если от этого зависит ваша жизнь. – Оливия повернулась и пошла к двери.

– Боитесь?

Это с легкой насмешкой произнесенное слово остановило ее.

– В восемь часов в баре О’Райли.

– Заметано.

Когда она хлопнула дверью, Торп усмехнулся.

«Так, – подумал он, снова усаживаясь в кресло, – за ледяными манерами скрываются вполне живые плоть и кровь, а я уже начал сомневаться в этом. Похоже, что первый ход сделан». Торп засмеялся и повернулся во вращающемся кресле, чтобы взглянуть в окно на панораму города.

Все, однако, к лучшему, решил он. Эта несколько бурная встреча пришлась как нельзя кстати, иначе бы он тянул время, ожидая благоприятного случая. Терпение – одно из главных достоинств репортера. Торп терпеливо ждал больше года. «Если точно, то шестнадцать месяцев», – подумал он. Когда он увидел ее передачу, он запомнил низкий грудной голос, холодную, строгую красоту. Его страсть вспыхнула мгновенно. С той самой минуты, как он встретился с ее спокойным, внимательным взглядом, он желал ее. Интуиция подсказывала, что следует какое-то время держаться на расстоянии и выжидать. Оливия Кармайкл обладала не только красивой внешностью.

Он мог подробно разузнать о ее прошлом. У него были для этого все возможности: профессиональное умение и связи, но что-то обуздывало его журналистское любопытство, и он вооружился терпением. В работе с политическими деятелями Торпу приходилось часто и подолгу ждать, так что о терпении он знал все.

Торп откинулся в кресле и закурил. Есть надежда, что тактика выжидания начинает себя оправдывать.

Ровно в восемь часов Ливи въехала на стоянку возле ресторана О’Райли. На секунду она прислонилась лбом к рулю. Она вспоминала, как проносится через отдел информации в кабинет Торпа, как кричит на него. Ужасно неприятно. Она жалела, что настолько потеряла самообладание, к тому же в разговоре именно с Торпом. Ливи давно чувствовала, что это человек, от которого следует держаться на расстоянии. Он был слишком сильной, харизматической личностью и явно относился к категории мужчин опасных.

Ливи предпочитала в подобных случаях сохранять дистанцию, а для этого отношения должны были оставаться строго официальными. Несколько часов назад она отбросила всякую официальность. Да это и немудрено, когда стоишь с человеком нос к носу и орешь на него.

– Как бы я ни старалась, – прошептала она, – я не способна быть холодной и невозмутимой. И, – признала она со вздохом, – Торп это понимает.

В детстве Ливи была неприкаянным, неудобным ребенком. Для девочки из степенной, благовоспитанной семьи она задавала слишком много вопросов, слишком часто плакала, чересчур весело смеялась. В отличие от сестры она была равнодушна к нарядам и украшениям. Ей нужна была большая собака, с которой можно побегать, а не смирный маленький пудель, с которым нянчилась мать. Ей хотелось жить на дереве, а не в рафинированном кукольном доме, который выстроил отец, наняв архитектора.

Ливи вырвалась на свободу, поправ строгие правила и обязанности членов семейства Кармайкл. В колледже ей казалось, что она обрела все, чего только можно желать. Потом она все потеряла. Теперь она заботилась только о себе и своей карьере. Она не утратила жажды свободы, но научилась осторожности.

Ливи выпрямилась и тряхнула головой. Сейчас было не время думать о прошлом. Надо сосредоточиться на настоящем и будущем. «Я больше не выйду из себя, – решила она, вылезая из машины. – Этого удовольствия я ему не доставлю».

Ливи вошла в бар при ресторане О’Райли.

Торп ждал ее. Она снова надела свою маску, отметил он. Оливия окинула взглядом зал. Лицо и глаза ее были спокойны и безмятежны. Среди шума и табачного дыма она казалась мраморной статуей – холодной, гладкой и изысканной. Торпу захотелось дотронуться до нее, коснуться ее руки, увидеть, как вспыхнут глаза. Гнев был не единственным чувством, которое он хотел пробудить в ней. Желание, сдерживаемое месяцами, становилось неотвязным.

Сколько времени пройдет, прежде чем эти защитные покровы спадут окончательно, гадал он. Он был готов сразиться с ней, чувствуя уверенность в победе. Он не привык проигрывать. Торп подождал, пока она заметит его, улыбнулся и кивнул, но не встал, чтобы провести к столику. Ему нравилась ее походка – плавная, скользящая, скрытно-чувственная.

– Привет, Оливия.

– Привет, Торп. – Ливи устроилась в кресле напротив.

– Что будете пить?

– Вино. – Она взглянула на официантку, которая уже стояла возле. – Белое вино, Лу.

– Да, мисс Кармайкл. Еще порцию, мистер Торп?

– Нет, спасибо.

Торп поднял стакан с виски. Оливия молча смотрела на него, и улыбка на ее лице погасла.

– Ну что ж, Торп, раз уж нам предстоит выяснять отношения, давайте приступим.

– Вы всегда заняты только делом, Ливи?

Внимательно глядя ей в лицо, Торп закурил. Одним из ценных качеств Торпа было умение долго, неотрывно смотреть на собеседника. Не один высокопоставленный политический деятель ежился под настойчивым, испытующим взглядом его темных глаз.

Ливи не была исключением. Она тоже ощущала скрытую силу его взгляда.

– Мы встретились, чтобы обсудить…

– Вы никогда не слышали о беззаботном обмене любезностями? – прервал он ее. – Как поживаете? Не правда ли, сегодня хорошая погода?

– Меня совершенно не интересует, как вы поживаете, – парировала она холодным, ровным тоном. Ему не удастся взять над ней верх. – А погода сегодня отвратительная.

– Такой нежный голос и такой противный язык. – Торп увидел, как в ее глазах вспыхнул и погас огонек. – У вас самое совершенное лицо, какое я когда-либо видел.

Ливи почти окаменела – спина, плечи, руки. Торп заметил это и пригубил виски.

– Я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать мою внешность.

– Разумеется, но она имеет большое значение в вашей работе.

Официантка поставила перед ней вино. Ливи схватилась пальцами за ножку бокала, как за свое спасение.

– Зрители предпочитают видеть на экране привлекательное лицо. Тем легче скормить им информацию. К тому же вы аристократичны. Выигрышная черта.

– Вовсе не это определяет достоинства моих передач.

Голос Ливи оставался холодным и бесстрастным, но глаза уже оживали.

– Ну как же? Разве это не помогает повышению вашего рейтинга? – Он откинулся в кресле, внимательно рассматривая ее лицо. – Вы первоклассный диктор, Ливи, и набираете обороты как репортер.

Ливи нахмурилась. Он что, собирается комплиментами сбить ее с толку?

– И, – продолжал он тем же тоном, – вы очень осторожная женщина.

– О чем вы?

– Что вы скажете, если я приглашу вас пообедать?

– Нет.

Он выслушал ее ответ с легкой, беззлобной усмешкой.

– Почему?

Ливи не спеша отпила глоток.

– Потому что вы мне не нравитесь, а я не обедаю с мужчинами, которые мне не нравятся.

– То есть вы обедаете с теми мужчинами, которые вам нравятся. – Торп в последний раз задумчиво затянулся и раздавил сигарету в пепельнице. – Но ведь вы ни с кем не обедаете? Правда?

– Это не ваше дело.

Разозлившись, Ливи попыталась встать, но Торп помешал, положив ладони на ее руки.

– Вот вы готовы вскочить и убежать. Почему? Вы меня заинтересовали, Оливия. – Он говорил тихо, тише, чем смеялись и говорили вокруг.

– Я не желаю, чтобы вы мной так или иначе интересовались. Вы мне не нравитесь, – упрямо повторила она, чувствуя, что выглядит смешно. Более того, последняя фраза прозвучала неубедительно. Его ладони оказались неожиданно жесткими и мозолистыми. Их прикосновение странно волновало. – Мне не нравятся ваше непомерное самомнение и постоянное стремление доказать свою мужественность, – торопливо заговорила она, теряя над собой контроль.

– Мужественность? – Он одобрительно усмехнулся. – Но это, по-моему, комплимент.

Его усмешка была на редкость обаятельна, но Ливи приказала себе не поддаваться. Да, она была права, когда отнесла его к категории опасных.

– Мне нравится ваша манера поведения, Ливи. Выражение вашего лица восхитительно – замороженное пламя секса, – продолжал он и увидел, что задел ее за живое. Ее руки судорожно дрогнули под его ладонями, взгляд из сердитого стал уязвленным, затем намеренно безразличным.

– Отпустите мои руки.

Он хотел вывести Ливи из себя, подразнить, но не обидеть.

– Простите.

Извинение было неожиданным, простым и искренним. Ливи уже расхотелось вскочить и убежать. Когда он отпустил ее руки, она снова взяла бокал.

– Теперь, когда мы покончили с любезностями, Торп, может быть, вернемся к делу?

– Хорошо, Ливи, – согласился он. – Ваша очередь.

Она отставила бокал:

– Я требую, чтобы вы не стояли у меня на пути.

– То есть?

– Вашингтонское отделение «Новости мира» – филиал Си-эн-си. Предполагается, что они должны работать в сотрудничестве. Местное телевидение не менее важно, чем общегосударственное.

– И что же?

Порой его немногословие выводило из себя. Она отодвинула бокал и наклонилась над столом.

– Я не прошу вашей помощи. Она мне не нужна. Но мне надоел саботаж.

– Саботаж? – Он поднял стакан и взболтал виски.

Ливи снова заволновалась, забыв о своей клятве. Положительно, он плохо на нее действовал. Давно она не чувствовала себя такой растерянной. Торпу нравился легкий румянец, от которого порозовела ее кожа цвета слоновой кости.

– Вам было известно, что я работаю над репортажем о Делле. Вам был известен каждый мой шаг. Не смотрите на меня таким невинным взглядом, Торп. Я знаю, что у вас есть знакомства и связи в нашей студии. Вы хотели сделать из меня дурочку.

Торпа рассмешило это неожиданное для нее выражение.

– Конечно, я знал, над чем вы работаете, – пожав плечами, согласился он. – Но это ваша проблема, а не моя. Я дал вам копию своего репортажа. Это нормальный порядок работы. Местное телевидение всегда кормится за счет государственного.

– Мне бы не понадобился ваш текст, если бы вы не взяли меня за горло.

Ливи не интересовали ни общепринятый порядок, ни щедрость верхних этажей.

– Если бы я заранее располагала необходимой информацией, я бы изменила характер интервью с Анной Монро и использовала его. Это была хорошая работа, но она пропала зря.

– У вас слишком узкий взгляд на вещи, – заметил Торп и допил виски. – Вы все поставили на одну карту. Вполне можно было, – продолжал он, закуривая новую сигарету, – задать Анне и другие вопросы. Тогда вы могли бы переработать интервью после моего репортажа. И вы все еще можете им воспользоваться. Я видел пленку, – добавил он. – Хорошая работа, но не отличная.

– Не указывайте мне, как надо работать.

– В таком случае и вы не указывайте мне. – И он тоже наклонился вперед. – Я пять лет держал руку на пульсе политической жизни. Я не собираюсь поднести вам Капитолий на блюдце, Кармайкл. Если у вас есть претензии к моей работе, обратитесь к Моррисону.

Торп назвал фамилию директора Вашингтонского бюро Си-эн-си.

– Вы так самоуверенны. – Ливи вдруг захотелось придушить его. – Так уверены в том, что именно вы хранитель Святого Грааля.

– В политической жизни нет ничего святого, Кармайкл, – возразил Торп. – Я здесь потому, что умею играть в эту игру. А вам, может быть, следует взять несколько уроков мастерства.

– Ну уж не у вас.

– Глядите, не нарваться бы на кого похуже.

Он помолчал минуту и подумал.

– Вот что, пожалуй, я вам кое-что все же посоветую. Чтобы пустить здесь корни, требуется больше года. Здешние чиновники всегда в центре внимания. Политика – грязное дело, особенно после Уотергейта. Наше дело – разоблачать их. Игнорировать нас они не могут, поэтому они обходятся с нами так же, как мы с ними.

– Вы не сообщили мне ничего нового, – с легким презрением отметила Оливия.

– Возможно, – согласился он. – Но у вас есть преимущества, которые вы напрасно не пускаете в ход: внешность и порода, класс.

– Не понимаю, какое отношение…

– Не будьте идиоткой! – с раздражением прервал ее Торп. – Репортер должен использовать все, что может выпросить, одолжить или украсть. Ваша внешность никак не связана с вашими умственными способностями, с которыми вы так носитесь. Она влияет на то, как вас воспринимают. Такова человеческая природа. – И выждал, пока она полностью уразумеет его слова.

Обдумав их, она поняла, что Торп прав, и это ее раздосадовало. Одни журналисты обыгрывали свой шарм, другие – грубость, ей мог помочь аристократизм или, как выразился Торп, класс.

– В субботу вечером прием в посольстве. Я возьму вас с собой.

Она изумленно воззрилась на Торпа. Вот так так!

– Вы…

– Вам нужно видеть общество изнутри, воспользуйтесь самым доступным входом.

Недоверчивость, отразившаяся в ее взгляде, позабавила Торпа.

– После нескольких бокалов шампанского можно услышать весьма интересную болтовню в дамской комнате.

– Вам, разумеется, это хорошо известно, – ответила она сухо.

– Вы бы многому удивились, – добавил он, пропустив ее колкость мимо ушей.

Предложение Торпа было заманчиво, однако казалось крайне подозрительным. В конце концов, с чего бы ему оказывать ей такие любезности?

Торп пододвинул ей бокал.

– Есть поговорка насчет дареного коня, Ливи.

– А как насчет троянского?

Торп рассмеялся:

– Хороший репортер открыл бы ворота ради сенсации.

Торп, конечно, прав, но все это было ей не по душе. Если бы на месте Торпа был другой, она бы не колебалась. «К черту, надо действительно брать что дают», – сказала она себе и взяла сумочку.

– Хорошо. Какое посольство?

– Английское.

Торп с интересом наблюдал, как она принимает решение.

– В котором часу мы с вами встретимся?

– Я вас подхвачу.

Ливи начала уже вставать, но замерла.

– Нет.

– Мое приглашение – мои условия. Можете согласиться, можете отказаться.

О, как ей это не нравилось. Ехать с ним в одной машине, бог знает куда это вообще может ее завести. Нет-нет, ничего такого ей не надо. Только покой и безопасность. Впрочем, она сомневалась, что женщина могла бы чувствовать себя в безопасности с Торпом. Что же касается покоя… Черт, он опять загонял ее в угол. Если она откажется, то поставит себя в дурацкое положение.

– Хорошо. – Ливи достала записную книжку. – Я дам вам свой адрес.

– Я знаю ваш адрес.

Торп встретился с ней взглядом и увидел в ее глазах некоторую растерянность.

– Я репортер, Ливи. Информация – моя профессия. – Торп поднялся из-за стола. – Я провожу вас.

Он взял ее под руку и повел к выходу. Ливи молчала. Она не знала – то ли выиграла очко, то ли проиграла два. «Во всяком случае, – подумала она, – это лучше, чем бездействие».

– Вам незачем выходить… – начала она, когда он направился с ней к стоянке. – Вы без плаща.

– Беспокоитесь о моем здоровье?

– Вот еще!

Раздосадованная, она достала ключи от машины.

– Мы уже покончили с бизнесом на сегодня? – спросил он, когда она вставила ключ в замок.

– Да.

– Полностью?

– Полностью.

– Хорошо.

Он повернул ее лицом к себе, притянул поближе и прижался губами к ее губам. Ливи была так ошеломлена, что и не подумала вырываться. Этого она от него никак не ожидала. Его твердо очерченный, волевой рот неожиданно оказался мягким и нежным. Он обнял ее, крепче прижимая к себе.

Прикосновение его сильного тела возбуждало. Она почувствовала, как кровь быстрее побежала по жилам. Ливи подняла руки, еще не зная, прижмет его к себе или оттолкнет. И кончила тем, что вцепилась пальцами в его рубашку.

Торп не пытался добиться большего. Он видел, что она старается подавить ответное волнение, ей это не удается. Прекрасно, но торопиться не нужно. Он сдержал себя, и поцелуй стал нежнее.

Постепенно ее губы стали слабыми и податливыми. Мир перед глазами расплылся, как будто в камере заменили линзу и еще не отрегулировали.

– Нет, – прошептала она и, разжав пальцы, оттолкнула его. – Нет.

Он отпустил Ливи. Она без сил прислонилась к машине. Ощущения, казалось бы, давно погребенные, вновь ожили. И надо же было так случиться, чтобы именно Торп вернул их к жизни. Она в упор смотрела на него. Противоречивые эмоции, скрытая уязвленность поочередно отражались на ее лице. Торп почувствовал, что в нем пробудилось нечто более глубокое, чем просто желание.

– Это… – Ливи запнулась и с усилием опять заговорила: – Это было…

– Очень приятно для нас обоих, Оливия, – закончил Торп нарочито веселым тоном. – Хотя, сдается, вы давненько не практиковались.

Глаза Ливи вспыхнули, туман исчез.

– Вы невыносимы.

– Будьте готовы к восьми часам в субботу, – сказал Торп и вернулся в бар О’Райли.

3

Она выбрала простое черное платье, сидевшее на ней как влитое. Оно было без малейших вольностей, только чистое совершенство линий. На гладком черном фоне ее кожа казалась мраморной. Некоторое время Ливи колебалась, надеть ли что-нибудь из украшений, и в конце концов выбрала жемчужные серьги – подарок к совершеннолетию.

Несколько секунд она держала их в руке. Они пробудили горько-сладкие воспоминания. Двадцать один год. Радужные мечты. Ей казалось, что ничто уже не сможет омрачить ее жизнь, помешать ее счастью. Прошло совсем немного времени, и мир ее начал рушиться. А в двадцать три она уже забыла, что значит радоваться.

Ливи старалась припомнить, что сказал Дуг, когда подарил ей этот жемчуг, и на мгновение закрыла глаза. Что-то о том, что жемчужины подобны ее коже, столь же светлой и безупречно гладкой. Дуг. Ее муж. Она посмотрела на свои пальцы, на которых не было колец. Бывший муж. Наверно, мы тогда любили друг друга. Те четыре года, что были вместе. По крайней мере, до того, как…

Чувствуя, как оживает боль, она прижала ладони к вискам. Было тяжело вспоминать о своих потерях. Это было слишком ужасно, слишком непоправимо.

Семь лет прошло с тех пор, как Дуг подарил ей серьги. Это было в другой жизни, и она была тогда другой женщиной. Настало время надеть их и в ее теперешней жизни.

Ну, вроде бы все, Ливи стала искать туфли. Было почти восемь. Она нервничала, но пыталась убедить себя, что совершенно спокойна. Уже много лет у нее не было свиданий. «Между прочим, это вовсе не свидание, – ехидно напомнила она себе. – Это деловая встреча. Так сказать, профессиональная любезность». Но с какой стати Торп оказывает ей эту любезность?

Ливи села и задумалась, все еще держа одну туфлю в руке. Нельзя доверять этому человеку ни в чем. Это основное, что нужно помнить. Он безжалостен и всегда действует в своих интересах.

Как он ее поцеловал! Без малейших сомнений и колебаний, как будто имел на это право. Она прикусила нижнюю губу. Он не подготавливал ее к этому постепенно. Иначе она успела бы что-нибудь предпринять. Слава богу, она уже не дитя и прекрасно изучила все эти улыбки, ласковые, многозначительные взгляды, особые словечки. Торп обошелся без этого. «Он действовал импульсивно», – решила она и пожала плечами. Его поцелуй не был безумно страстным, нетерпеливым. Торп не был груб, он не пытался ее соблазнить.

Ну и хватит об этом. Сидит тут, дура дурой, размышляет. Она слишком всерьез к этому отнеслась.

Но ведь она хотела поцелуя. И не одного. Она хотела, чтобы Торп ее обнимал, хотела чувствовать себя желанной. Почему? Разве он ей не совершенно безразличен?

– Чего же ты хочешь сама? – прошептала она. – И почему ты этого не знаешь?

«Главное – одержать победу, – подумала она. – Я Оливия Кармайкл, со всеми своими достоинствами и недостатками. Я хочу остаться сама собой. И никаких глупостей».

Раздался звонок. «Дело прежде всего, – заметила себе Ливи. – Я должна стать лучшим репортером в Вашингтоне. Если ради этого нужно общаться с Ти Си Торпом, я буду общаться с Ти Си Торпом».

Ливи взглянула на духи на туалетном столике, но передумала. Незачем было наводить его на фривольные мысли. Она не сомневалась, что у него их и так достаточно.

Ливи не спеша пошла к двери. Ей было приятно, что она заставила его ждать. Однако Торп вовсе не казался недовольным. Он откровенно по-мужски оглядел ее, и в его глазах промелькнуло одобрение. Более того, восхищение.

– Вы прекрасны. – Торп протянул ей белую розу на длинном стебле. Ливи молча приняла ее. – Вам подходит этот цвет. Красный – слишком броский, розовый – слащавый.

Глядя на цветок, Ливи мгновенно забыла все, что минуту назад внушала себе. Она даже не предполагала, что так просто ее растрогать. Надо же, белая роза – и сердце просто тает.

– Спасибо, – сказала она серьезно.

Торп улыбнулся и так же серьезно ответил:

– Пожалуйста, не стоит благодарности. Вы собираетесь впустить меня в дом?

Было бы умнее этого не делать, но она отступила назад, чтобы пропустить Торпа.

– Я поставлю розу в воду.

Ливи вышла, и Торп оглядел гостиную. Опрятно и обставлено со вкусом. Тут поработала она сама, без всяких дизайнеров. Она не спешила и выбирала именно то, что хотела. Торп обратил внимание, что нигде не было ни фотографий, ни сувениров. Чувствовалась особая скрытность. Ливи ничего из своей жизни не выставляла напоказ. Смутный налет тайны пробудил его журналистское любопытство.

«Пожалуй, пора уже попробовать кое-что выяснить», – подумал он. Торп прошел в кухню и прислонился к двери. Ливи наливала воду в хрустальную узкую вазу.

– Приятная квартира, – сказал он светским тоном. – Хороший вид на город.

– Да.

– Вашингтон далековато от Коннектикута. Вы из какой части штата?

Ливи посмотрела на него. Взгляд вновь стал холодным, настороженным.

– Из Уэстпорта.

Уэстпорт – Кармайкл. Торп без труда связал все воедино.

– Ваш отец – Тайлер Кармайкл?

Ливи вынула вазу из раковины и повернулась к Торпу.

– Да.

Тайлер Кармайкл… Большое поместье, недвижимость, непоколебимый консерватор, прямой потомок первых поселенцев с «Мэйфлауэр».

«У него были две дочери», – неожиданно вспомнил Торп. Он забыл об этом, потому что одна из них лет десять тому назад исчезла из виду, в то время как другая начала артистическую карьеру. Туалеты за пять тысяч долларов, «Роллс-Ройс». Папочкина любимица. Окончив театральное училище, подцепила своего первого мужа, драматурга, и отец подарил ей к свадьбе имение в пятнадцать акров. Мелинда Кармайкл Говард Ле Клэр была в настоящее время замужем за супругом номер два. Женщина избалованная, капризная, дерзко красивая, с неискоренимой любовью к дорогим вещам.

– Я знаком с вашей сестрой, – объяснил Торп, внимательно разглядывая Ливи. – Вы совсем на нее не похожи.

– Пожалуй, – подтвердила Ливи.

Пройдя мимо него в гостиную, она поставила вазу на маленький столик, поправила цветок, полюбовалась.

– Я возьму пальто.

Труднее всего брать интервью у своего же коллеги. Хороший журналист умеет отвечать на вопросы, не выдавая себя интонацией и ограничиваясь «да» и «нет». Оливия Кармайкл была крепким профессионалом. Он тоже.

– Вы не ладите с вашей семьей?

– Я этого не сказала.

Ливи достала из шкафа жакет из лисьего меха.

– В этом не было необходимости.

Торп взял жакет и подал ей. Ее руки легко скользнули в рукава. От нее не пахло духами, чувствовался только легкий аромат солей для ванны и цитрусового шампуня. Ее естественность взволновала его. Он повернул Ливи к себе лицом.

– Почему вы с ними не ладите?

Ливи недовольно вздохнула:

– Послушайте, Торп…

– Вы когда-нибудь назовете меня по имени?

Она подняла бровь и мгновение выжидала.

– Терренс?

Торп усмехнулся:

– Не было случая, чтобы кто-нибудь назвал меня так и остался в живых.

Ливи рассмеялась, и он впервые услышал, как весело она смеется.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказал он и неожиданно взял ее за руку, когда она повернулась к нему.

– А я и не собираюсь. Никаких личных вопросов, Торп, будь то для печати или нет.

– Я упрямый человек, Ливи.

– Не хвастайтесь. Это вас не украшает.

Он переплел ее пальцы со своими, медленно поднял их соединенные руки и задумчиво стал рассматривать.

– Подходят друг другу, – он улыбнулся странной улыбкой. – Я так и думал.

Это было необычно. Он не пытался ее соблазнять, хотя она почувствовала токи желания; он не бросал ей вызов, хотя в ней пробудился дух сопротивления. Он не делал выводов, которые она могла бы оспорить. Он просто констатировал факт.

– Мы не опоздаем? – подавляя смущение, спросила Ливи.

Он неотрывно смотрел ей в глаза, но у нее появилось странное ощущение, словно его взгляд снимает все покровы. Она могла поклясться, что он видит ее всю как есть, вплоть до серповидной крошечной родинки под левой грудью.

– Торп. – Она явно испугалась. – Не надо.

Она была задета. Он это видел, чувствовал. Задета как-то особенно чувствительно. Он немного удивился, вспомнил о своем намерении не торопиться и, взяв ее за руку, пошел к выходу.

Яркий свет. Музыка. Изысканная обстановка. «Сколько же раз я бывала на приемах, – подумала Ливи. – Что отличало этот прием от сотен других? Политика».

Это был свой особый мир, узкий, замкнутый. Вас назначали или избирали, но вы всегда оставались открытой мишенью для прессы и были вечно уязвимы из-за ее влияния на общество. Удар можно было получить с любой стороны. Главным здесь были личности участников, утверждение имиджа. Ливи знала в этом толк.

Сенатор, потихоньку жевавший паштет, принадлежал к либералам. У него были современная мальчишеская стрижка и открытое, простое лицо. Ливи порылась в памяти – ага, сенатор обладает весьма острым умом и отчаянным честолюбием.

Ливи узнала корреспондента влиятельной вашингтонской газеты. Он непрерывно пил. Кажется, он одолел уже пять порций виски глазом не моргнув, но по-прежнему цеплялся за стакан, как утопающий за спасательный круг. Она узнала симптомы, и в ней шевельнулась жалость. Если он еще не пил с утра натощак, то скоро начнет.

– Каждый реагирует на трудности по-своему, – прокомментировал Торп, заметив, куда направлен ее взгляд.

– Это верно, – сказала Ливи.

Торп предложил ей стакан вина. Она рассеянно взяла его, продолжая разглядывать толпу.

– У меня была подруга, которая работала в газете в Остине. Она говорила, что газеты дают информацию для думающих читателей, а телевидение только показывает картинки.

Торп закурил сигарету.

– И что вы ей ответили?

– Ну что тут скажешь? Реклама везде одинакова. – Ливи улыбнулась, вспомнив свою строгую приятельницу. – Я говорила, что телевидение более непосредственно, она же утверждала, что газеты более аналитичны. Я указывала, что телевидение дает зрителю возможность увидеть событие, она доказывала, что печать позволяет читателю подумать. – Ливи пожала плечами и пригубила холодное сухое вино. – Наверное, мы обе были правы.

– Когда я учился в колледже, то писал для газет.

Торп наблюдал, как Ливи внимательно изучает окружающих. Она все впитывала как губка. Услышав его фразу, она обернулась и с любопытством посмотрела на него.

– Почему же вы переключились на телевидение?

– Мне нравился более быстрый темп, возможность быть прямо на месте событий. Видеть все своими глазами и тут же рассказывать об этом.

Ливи кивнула. Она хорошо его понимала. У Торпа в руке был стакан виски. Ливи заметила, что пьет он мало, но курит непозволительно много. Ливи вспомнила непрерывную цепь сигарет Карла.

– Как вы боретесь со стрессом?

Он усмехнулся и, к ее удивлению, погладил жемчужину в ее серьге.

– Занимаюсь греблей.

– Чем?!

Его прикосновение отвлекло ее на миг, но изумление ее не стало от этого меньше. Нет, он положительно непредсказуем.

– Греблей, – повторил он, – на лодке, по реке. А когда слишком холодно, играю в гандбол.

– Гребля… – Ливи задумалась. Вот почему у него такие натруженные, мозолистые руки.

– Да, знаете ли. Вперед, Йель!

Она улыбнулась.

– Это первая ваша настоящая, щедрая улыбка, – сказал он. – Кажется, я влюбился.

– Это не в вашем твердом характере.

– Да что вы, я настоящая сливочная помадка.

Он поднес ее руку к губам. Ливи осторожно отняла ее, чувствуя легкую дрожь в пальцах.

– Вряд ли при таких качествах можно раскрыть незаконное присвоение государственных средств в министерстве внутренних дел.

– Ну, это работа.

Он подошел на шаг ближе, так что они почти касались друг друга.

– Поверьте, что перед вами – жалкий романтик. Меня умиляет свет горящей свечи и до глубины души трогает прелюдия Шопена. Женщина может увлечь меня с помощью огня, пылающего в камине, и бутылки вина.

Ливи поднесла бокал к губам. Наверно, от вина у нее слегка кружилась голова.

– Не сомневаюсь, что это удавалось тысячам.

– Вы же мне сказали, что я хвастун, – усмехнулся Торп. – Кроме того, журналистика оставляет мало свободного времени.

Ливи было нелегко сохранять дистанцию. Она покачала головой и вздохнула.

– Но я не хочу в вас влюбляться, Торп. Действительно, не хочу.

– Не принимайте поспешных решений, – добродушно посоветовал он.

– Ти Си! – Последовал увесистый тычок в спину Торпа. – Я так и знал, что найду вас в обществе красивой женщины. – Так приветствовал их представитель штата Виргиния.

Сенатора Уайета отличали несколько фунтов избыточного веса, розовые щеки и всем известная общительность. Ливи знала, что он ведет кампанию против сокращения ассигнований на образование и социальные нужды. Она две недели безуспешно пыталась пробиться к нему на прием.

Торп добродушно отнесся к его тяжеловесному приветствию.

– Сенатор – Оливия Кармайкл.

Сенатор в том же стиле потряс руку Ливи.

– У меня отличная память на лица, и я вас где-то видел. Однако держу пари, что вы не подружка Ти Си.

Торп то ли кашлянул, то ли вздохнул. Ливи стрельнула в него взглядом.

– Я работаю в Вашингтонском отделении «Новости мира», сенатор Уайет. Мистер Торп и я – коллеги.

– Да-да, конечно. Теперь я вспомнил, Ти Си предпочитает другой тип женщин. – Он наклонился к Ливи и подмигнул. – Ноги прямо из плеч и минимум мозгов.

– Неужели? – Ливи задумчиво посмотрела на Торпа.

– У вас потрясные ноги, Ливи! – невозмутимо заметил Торп.

– Да, я уже слышала об этом. – И она обратилась к Уайету: – Сенатор, мне бы очень хотелось побеседовать с вами о серьезных вещах. Полагаю, здесь не место. Может быть, вы назначите более подходящее время?

Уайет минуту колебался, потом кивнул.

– В понедельник утром в моем офисе. А вам с Ти Си надо сейчас потанцевать, – распорядился он и быстрым движением одернул смокинг. – Пойду посмотрю, есть ли в буфете что-нибудь стоящее вроде икры и гусиной печенки.

И с уморительной миной сенатор неспешным шагом удалился.

Торп взял Ливи за руку.

– Хочу последовать совету сенатора, – объяснил он. И, обняв Ливи, повел ее в круг. Это был второй случай, когда он обнял ее. Тело ее немедленно затрепетало в ответ на его прикосновение. Ливи напряглась. Боже, это становилось каким-то наваждением.

– Вы не любите танцевать? – тихо спросил он.

– Конечно, люблю. – Она старалась говорить спокойно и ровно.

– Тогда в чем же дело?

Его рука легко держала ее за талию, его губы почти касались ее уха. По коже у нее побежали мурашки.

– Когда мы займемся любовью, вашингтонская элита этого не увидит. Я люблю уединенность.

Понадобилось некоторое время, прежде чем до нее дошел смысл его высказывания. Ливи просто навылет пронзила его взглядом.

– Да вы что?!

– Тише, тише. Я знаю, что говорю, – прошептал он. – Сердце у вас бьется так же сильно, как тогда, когда я поцеловал вас возле бара О’Райли.

– Неправда! – с излишней горячностью возразила она. – Оно бьется не сильнее обычного. И я вам уже говорила, Торп, вы мне не нравитесь.

– Но потом вы уточнили, что не хотите в меня влюбляться, а это совсем другое дело.

Она была такой тоненькой. Ему хотелось прижать ее к себе изо всей силы, чтобы она растворилась в нем.

– Я бы легко мог узнать, что вы сейчас чувствуете, если бы поцеловал вас, но федеральная разведка сообщит, что Торп и Кармайкл заключили перемирие на нейтральной почве.

– Ага, и передовица будет о том, как Торпу сломали челюсть, когда Кармайкл прервала дипломатические отношения.

– Ваши руки для этого не годятся, – задумчиво сказал он. – Тем не менее предпочитаю делать репортажи сам, а не быть их героем.

Музыка смолкла, и Ливи отстранилась.

– Хочу проверить ваше предположение насчет дамской комнаты, – сказала она спокойно, хотя сердце у нее действительно готово было выпрыгнуть. Она злилась на Торпа за то, что он знает об этом.

Торп смотрел, как она уходит. Ему хотелось, чтобы проклятый прием уже закончился. Они бы остались с ней наедине хотя бы на несколько минут. Он весь горел от прикосновения ее тела. Никогда еще он не желал женщину так сильно. Вдобавок его не покидала уверенность в том, что предстоящая битва будет не из легких. Торп вынул сигарету, щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся.

Он привык к постоянным стрессам в работе. Говоря по правде, он ими жил. В этом был секрет его успеха. Он мог по нескольку дней спать урывками, но энергия била ключом. Ему не нужны были витамины, только материал для репортажа.

Однако с ней все было иначе. Он стремился к победе, зная, что цель пока недостижима. «Пока», – мрачно решил он и снова затянулся. Если нужно осадить крепость по имени Оливия Кармайкл, он именно так и сделает. Она от него не уйдет.

– Ти Си, разбойник! Как дела?

Торп повернулся и пожал руку пресс-секретарю канадского посла. «Успешная осада потребует немало времени, – подумал он. – А жизнь тем временем течет без остановок».

Ливи не спеша обновляла макияж, хотя в этом не было необходимости. Пудря нос, она пыталась хоть как-то понять свое отношение к Торпу. Он, несомненно, привлекателен как мужчина, неохотно признала она. Она только что ощутила это на себе. Но при этом, боже, как с ним трудно, просто до отчаяния. «Этот напыщенный павлин мне нравится», – с ужасом заключила она.

В зеркале Ливи увидела двух вошедших женщин. Одна была член конгресса Эмили Тэкстер, худощавая, немодно одетая женщина-работяга. Избиратели любили ее настолько, что послали в конгресс на второй срок абсолютным большинством голосов. Женщина, которая вошла вместе с ней, тоже лет пятидесяти, в элегантном сером шелковом платье, была полнее. Ее лицо показалось Ливи знакомым. Они о чем-то говорили. Ливи опять вынула компакт-пудру и прислушалась.

– Вы более терпимы к людям, чем я, Майра. – Эмили села на стул и устало вытащила гребенку.

– Род – неплохой малый, Эмили. – Майра тоже села и достала ярко-красную губную помаду в серебряном футляре. – И если бы вы были с ним поласковее, он, возможно, оказал бы вам содействие.

– Его не интересуют экологические проблемы Южной Дакоты, – заметила Эмили.

Она не спешила причесаться, постукивая гребенкой по ладони.

– Поэтому, что бы мы ни говорили ему сегодня, он не поддержит меня.

– Посмотрим. – Майра стала щедро красить губы.

«Род, – догадалась Ливи, вынимая из сумочки кисточку, – это Родерик Мэтт, один из наиболее влиятельных членов конгресса. Тоже напыщенный павлин», – подумала она и подавила усмешку. Тем не менее он был главным кандидатом от своей партии на президентский пост на следующих выборах. По крайней мере ходили такие слухи.

Эмили что-то буркнула и сунула гребенку в сумочку.

– Он ограниченный, узколобый зануда…

– Дорогая моя… – Майра прервала страстную речь подруги и с улыбкой обратилась к Ливи: – Ваше платье сногсшибательно, – сказала она сладким голосом.

– Спасибо.

– Вы были с Ти Си?

Майра вынула флакончик дорогих духов и щедро надушилась. Видимо, она вообще предпочитала и косметику, и парфюмерию в больших дозах.

– Да, мы пришли вместе.

Ливи колебалась, не зная, что лучше, представиться или промолчать. Подумав, она сочла, что будет и благоразумнее, и честнее вручить свои верительные грамоты.

– Я Оливия Кармайкл из Вашингтонского отделения «Новостей».

Эмили что-то промямлила, а Майра невозмутимо продолжала:

– Как интересно, но я не смотрю местное телевидение. Я люблю передачи Ти Си. «Новости», знаете ли, вызывают у Герберта несварение желудка.

Судья Герберт Дитмайер. Ливи наконец поняла, кто с ней говорит. Жена судьи Дитмайера, Майра. Женщина, которая обладала такой властью и влиянием, что могла критиковать кого угодно, не опасаясь последствий.

– Мы выходим в эфир в пять тридцать, миссис Дитмайер, – любезно сообщила Оливия. – Может быть, ваш супруг сочтет нашу передачу удобоваримой.

Майра засмеялась, при этом внимательно разглядывая Оливию.

– Я знаю Кармайклов из Коннектикута. Вы не младшая дочь Тайлера?

Ливи давно привыкла к тому, что многие знакомые отца не знают, как ее зовут.

– Да, это я.

Лицо Майры просияло.

– Это поразительно. Когда я вас видела в последний раз, вам было лет семь или восемь. Ваша матушка устроила маленькое светское чаепитие. И тут вы явились в гостиную – с дыркой на юбке и без пряжки на туфле. По-моему, вам здорово попало за это.

– Как обычно, – согласилась Ливи. Она не помнила именно этот случай, но подобных было немало.

– Я еще тогда подумала, что вы, наверное, гораздо веселее провели тот день, чем мы все, вместе взятые. Прием у вашей матушки был ужасно скучным.

– Майра… – оторвавшись от размышлений о своем законопроекте, неодобрительно одернула ее Эмили.

– Ничего страшного, миссис Тэкстер, – успокоила ее Ливи. – Она, кажется, до сих пор устраивает именно такие приемы.

– По правде говоря, я бы вас теперь не узнала. – Майра встала и отряхнула юбку. – Элегантная молодая женщина. Замужем?

– Нет.

– Вы и Ти Си?.. – Она деликатно оставила фразу незаконченной.

– Нет, – твердо ответила Ливи.

– Вы играете в бридж?

Ливи удивилась:

– Плохо. Я так и не увлеклась этой игрой.

– Моя дорогая, эта игра отвратительная, но полезная. – Майра извлекла из сумочки визитную карточку и подала ее Ливи. – На следующей неделе я устраиваю карточный вечер. Позвоните в понедельник моей секретарше, она вам все подробно объяснит. У меня есть племянник, которого я очень люблю.

– Миссис Дитмайер…

– О, он не станет вам слишком надоедать, – продолжала Майра невозмутимо. – А мне вы, пожалуй, понравились. Мой муж тоже будет. Он с удовольствием с вами познакомится.

Майра была достаточно умна, чтобы знать, какой наживкой заманить репортера.

Эмили устало поднялась.

– Пойдем в зал, – предложила она, – пока тебя не обвинили в попытке дать взятку. До свидания, мисс Кармайкл.

– До свидания, мэм.

Оставшись одна, Ливи с минуту повертела перед глазами маленькую изящную карточку, потом опустила ее в сумочку. Не следовало пренебрегать личным приглашением Майры Дитмайер, даже если это включало в себя бридж и племянника. Щелкнув застежкой сумки, Ливи тоже вернулась в зал приемов.

– А я уж думал, вы проводите там пресс-конференцию, – заметил Торп, предлагая ей еще бокал вина.

Ливи посмотрела на него с загадочной улыбкой:

– Что-то вроде этого.

– Может быть, расскажете подробнее?

– Разве это включено в программу?

Ливи беззаботно потягивала вино. Она чувствовала себя необычайно бодрой и жизнерадостной. Три перспективных знакомства за один вечер сполна оправдывали поездку.

– По правде говоря, мне предстоит свидание с незнакомцем во время партии в бридж.

– Свидание? – Торп нахмурился.

Он успел заметить двух женщин, что вышли из дамской комнаты чуть раньше Ливи.

– Да. Знаете, это когда мужчина и женщина находят в чем-то общий интерес на пару часов.

– Остроумно. Вам здесь еще не надоело?

– По правде говоря, очень.

Ливи допила вино и отдала ему бокал.

– Я возьму ваше пальто.

И он повел ее к выходу.

– Я очень ценю, что вы дали мне возможность повстречаться с нужными людьми, Торп.

Они вышли из лифта на ее этаже, и Ливи достала ключи.

– Повстречаться с людьми, – повторил он. – Вы именно так называете свидание?

– Это было не свидание.

– Не думаю.

Торп взял у нее связку и вставил ключ в замок.

– За свое поведение я мог бы получить чашку кофе.

– За пятьдесят центов на улице.

– Ливи…

Он обиженно взглянул на нее.

– Ладно. Хорошие манеры стоят чашки кофе.

– Вы невероятно щедры, – сказал он, отпирая дверь.

Ливи бросила жакет на стул и прошла на кухню. Торп улыбнулся. Время от времени она забывала о своем тщательно выстроенном имидже. Созданная ее усилиями Оливия Кармайкл никогда бы не швырнула мех так небрежно – она была для этого слишком утонченной и аккуратной. Еще больше, чем раньше, Торпу хотелось открыть настоящую женщину за тщательно выстроенным образом. Она была сердечна, страстна, обладала чувством юмора, но все было скрыто защитной оболочкой. Для этого должна быть причина, и ему предстояло рано или поздно ее узнать.

«Она любит и умеет сочетать цвета, – решил он. – И получается очень удачно. – Торп заметил это еще раньше в ее манере одеваться. Обстановка квартиры только подтверждала это: ярко-синяя диванная подушка, оранжевая ваза для цветов. – Свидетельство внутреннего горения, – подумал он, и эти быстрые гневные вспышки из той же оперы. Она постоянно подавляла свои страсти, но огонь горел, грозя ежеминутно вырваться наружу. – Недурно бы оказаться рядом с ней именно в такой момент», – усмехнулся про себя Торп.

– Какой кофе вы предпочитаете? – крикнула она из кухни.

– Черный.

Он подошел к стерео и стал перебирать диски.

– От Вана Клиберна до Билли Джоэла, – заметил Торп, когда Ливи вернулась в комнату. – Весьма эклектично.

– Я люблю разнообразие, – ответила она и поставила принесенный поднос на кофейный столик.

– Вот как?

Он улыбнулся на ее взгляд двусмысленно. Ливи начала жалеть, что согласилась угостить его чашкой кофе.

– Как вы развлекаетесь?

Торп сел на диван. Немного поколебавшись, Ливи села рядом. Было бы неудобно торчать на стуле у другой стены. Как-то слишком вызывающе.

– Развлекаюсь? – повторила она и взяла чашку кофе.

– Вот именно.

Он заметил ее нервозность. Ничего, это лучше, чем безразличие. Если она нервничает в его присутствии, это уже что-то значит.

– Например, игра в кегли, собирание марок.

– По правде говоря, у меня нет времени на хобби, – проговорила она, протягивая ему кофе.

Ей было непонятно, почему, выходя из кухни, она чувствовала себя непринужденно, а теперь ощущает неловкость. Торп закурил сигарету и наблюдал за ней. Ливи боролась с детским желанием сбежать от него.

– А для чего у вас есть время?

– Я работаю, – сказала она и пожала плечами. Почему от чашки кофе и безобидной беседы у нее так сильно бьется сердце?

– А по воскресеньям?

– Что?

Она подняла на него взгляд и только тогда поняла свою ошибку. Его потемневшие глаза смотрели на нее в упор.

– По воскресеньям, – повторил он, медленно опуская взгляд на ее губы. – Что вы делаете по воскресеньям? – Он снова смотрел ей в глаза требовательно и дерзко.

Что-то дикое, первобытное разгоралось в ней. Ливи уже давно не чувствовала столь острого, почти невыносимого желания. Торп не ухаживал за ней, не притрагивался к ней. Только кофе и разговоры. «Я слишком много выпила», – сказала она себе и тряхнула головой, словно так просто можно было избавиться от переполнявших ее ощущений.

– В основном стараюсь наверстать упущенное в чтении. – Ливи смотрела на проплывавшую мимо струйку дыма. Торп погасил сигарету. – Люблю детективы.

Торп взял чашку из ее руки, поставил ее на стол и, наклонившись ближе, тихо произнес:

– И я всегда любил разгадывать загадки. Докапываться до того, что скрывается за масками, которые мы носим. У вас очень тонкая кожа. – Торп слегка погладил пальцем ее щеку. – Вы холодны и аристократичны, но что под этим скрывается, еще вопрос. Не так ли?

Ливи отодвинулась.

– Я не хочу, чтобы вы лезли мне в душу.

– В таком случае отложим это на потом. – Он обнял ее. – Я хочу держать вас в объятиях. Когда мы танцевали, я дал себе слово, что непременно обниму вас, когда мы останемся одни.

«Тебе вовсе не нужны его объятия», – твердил рассудок. Но она промолчала и не сопротивлялась, когда Торп прижал ее к себе.

Торп тихонько провел пальцем по ее губам.

– Я уже столько дней желал прикоснуться к ним снова. – Он на мгновение прижал свои губы к ее рту. – Очень долго желал, – тихо сказал он.

«Не надо, чтобы он тебя целовал», – настаивал рассудок. Но она опять промолчала.

На этот раз Торп не был терпелив. Внезапное яростное желание было неистовым. Ливи вспыхнула мгновенно, оглушенная молниеносным взрывом чувств, которые столько лет были спрятаны за семью замками. У нее не было сил ни думать, ни рассуждать, она могла только идти за своими страстями. Ее руки сомкнулись вокруг его шеи. Губы раскрылись.

Откуда взялось это неотступное желание? Они оба попали в его ловушку и не в состоянии были сдерживаться или обдумывать последствия. Все разом пошло к черту. Ливи не могла остановить ни его, ни себя. Торп совершенно забыл о своем намерении терпеливо ждать. Отчаянный порыв охватил их. Неудержимое стремление касаться, чувствовать, принадлежать. Он не ожидал, что ее рот станет таким нежным и жаждущим. Ему захотелось сорвать с нее платье и взять ее прямо сейчас, на диване. Это было безумие. Он окончательно потерял самообладание.

Когда его рот коснулся ее шеи, Ливи застонала. Волны желания накрыли ее с головой. Как в полусне услышала она свой голос, требовавший новых ласк. Когда он коснулся ее груди, Ливи прижалась к его ладоням. Она сама потянулась к его рту.

Она умирала от голода и брала то, в чем так долго себе отказывала. Она жаждала еще большей близости, хотела ощутить, как его сильные руки станут двигаться по ее телу ниже, к талии, бедрам. И чтобы им не мешало это дурацкое платье. Накал ответной страсти, которую Торп пробудил в ней, испугал Ливи. Она не могла себе позволить желать любви. Риск был чересчур велик, а кара слишком сурова.

– Нет! – Ливи в страхе отпрянула. – Нет! – повторила она, отталкивая его.

Торп положил руки ей на плечи. Ливи читала вожделение в его глазах и знала, что это отражение ее собственных желаний.

– Почему нет?

В его хриплом голосе звучали и обида, и страсть. Он не ожидал, что она пробудит в нем такое неистовое, почти животное желание.

– Вы должны уйти.

Ливи высвободилась и встала. Ей важно было почувствовать себя на ногах. Когда он не прикасался к ней, как будто становилось легче.

Торп медленно поднялся.

– Я хочу вас. Вы хотите меня, – проговорил он нарочито спокойным и бесстрастным тоном, стараясь унять бившую его дрожь.

Отрицать это было глупо. Ливи сделала глубокий вдох.

– Я не хочу вас хотеть! – выпалила она, не заботясь о слоге. Главное было выражено верно. – Не хочу и не буду, – добавила она уже не так уверенно.

Торп не выдержал. Он резко схватил ее и прижал к себе. Зрачки ее расширились от страха.

– Черта с два, не будешь, – сказал он тихо.

Он отпустил ее так внезапно, что она едва не упала на диван, и сунул руки в карманы, подальше от искушения.

– Это еще не все, Кармайкл, – усмехнулся он. – Это только начало.

Он захлопнул за собой дверь и пошел к лифту. Ему надо было выпить.

4

– Пленку о заседании школьного совета еще монтируют.

Прежде чем проверить текст вечернего выпуска «Новостей», Ливи взглянула на часы. «У меня осталось бы больше времени, если не надо было бы заниматься озвучиванием рекламных роликов», – подумала она.

– Знаешь, сколько сообщений у нас сегодня?

Брайен развернул шоколадку и уселся на стол Ливи.

– Ну?

– Восемнадцать. – И он отломил изрядный кусок плитки. – И все должно уложиться в одну передачу. Главный в ярости из-за того, что мы потеряли пару очков в рейтинге. По слухам, он собирается изменить тональность прогноза погоды. Собирается повеселить зрителей. Может быть, наймет комика?

– Ага, или фокусника вместе с чревовещателем, – проворчала Ливи.

Подобные ухищрения на потребу публики ее раздражали. Разговаривая с Брайеном, она в то же время пробегала глазами график «Новостей», с которыми ей надо было сейчас выходить в эфир.

– Но, может быть, для разнообразия действительно неплохо, какая-то разрядка. – Брайен скомкал обертку и бросил в корзину для бумаг. – Главная новость – изнасилование на автостоянке супермаркета.

– Знаю.

Ливи одновременно читала текст, поглядывала на часы и разговаривала с Брайеном. Такие навыки журналисты приобретали быстро.

– Мэрили щелкнула там страшноватые кадры. Я только что видел пленку. – Он доел шоколад. – Проклятье. Моя жена ездит туда за покупками.

– Сегодня все новости как на подбор, одна мрачнее другой. – Ливи потерла затылок. – Оптовые цены поднялись на шесть процентов, безработица тоже выросла. И вдобавок к изнасилованию два ограбления в Северо-Восточном районе и поджог в графстве Энн-Арундел. Очень мило.

– Ну как не повеселить зрителя хоть прогнозом погоды? – подхватил Брайен.

– Хочу нарциссы, – неожиданно вырвалось у Ливи.

На нее вдруг навалилась усталость. «Неужели из-за этой подборки ужастиков?» – удивилась она. Но ведь за время работы у нее уже выработался к ним иммунитет. Может быть, от чего-нибудь другого? Что-то мучило ее уже несколько дней. Она плохо спала после того, как Торп ушел вчера вечером.

Брайен несколько секунд внимательно рассматривал ее лицо. Он еще утром обратил внимание на легкие тени у нее под глазами. Теперь было уже пять часов, и тени углубились.

– Не хочешь поделиться?

Ливи удивленно открыла рот. Потом закрыла – рассказать она ничего не могла.

– Я заметил, что последнее время тебя что-то грызет.

Он наклонился к ней поближе, чтобы другие не услыхали.

– Слушай, приходи к нам сегодня обедать. Я позвоню Кэти и скажу, чтобы она подлила в суп воды. Пара часов с друзьями иногда здорово помогает.

Ливи улыбнулась и сжала его руку.

– Это самое приятное приглашение, какое только может быть.

– В таком случае не отказывайся.

– Увы, придется. У меня на сегодня кое-что уже намечено.

Но приглашение Брайена согрело ей душу. Она почувствовала себя не такой одинокой.

– Может, оставишь приглашение в силе на будущее?

– Конечно.

Брайен встал, но Ливи задержала его.

– Большое спасибо, Брайен. – Она сжала его руку. – Я говорю серьезно.

– Не за что. – Он помог ей встать. – До эфира осталось всего ничего. Зайди в гримерную и попроси их что-нибудь сделать с твоими синяками.

Ливи инстинктивно провела пальцем под глазами.

– Неужели так скверно?

– Достаточно.

Ливи тихонько чертыхнулась и заторопилась. Только этого ей не хватало – плохо выглядеть на экране. И уж совершенно ужасно, если Торп увидит передачу и поймет, что она не спала всю ночь.

«Да, я плохо спала, но это не имеет никакого отношения к Торпу, – уговаривала себя Ливи. – Просто я в последнее время немного нервничаю. К тому же в восемь часов утра я уже была у Белого дома, чтобы узнать мнение правительственных чиновников. Конечно, я устала, но Торп тут ни при чем». Все это было глупо и смешно. Мало кому помогают столь неубедительные внутренние монологи.

Ливи закрепила микрофон и в последний раз просмотрела текст. Было важно точно распределить время, так как сообщения следовали одно за другим беспрерывно.

Она слишком много работает. Последние несколько дней были особенно суматошными – вот и все. Ти Си Торп меньше всего занимает ее мысли. Нахмурившись, она смотрела на текст, продолжая про себя бессмысленный спор неизвестно с кем. Она вовсе не думает о Торпе. С тех пор она ни разу о нем не вспомнила. Ни единого раза. Совсем ни разочка. Интересно, сколько получится в сумме?

Злясь на себя, она увидела, как вспыхнула красная сигнальная лампочка. Тридцать секунд до включения – Ливи выпрямилась и посмотрела в камеру. И краем глаза увидела, что у входа в студию, прислонившись к тяжелым дверям, стоит Торп. О господи! Это, наконец, навязчиво, кошмар какой!

Пятнадцать секунд.

Что он здесь делает?! У Ливи пересохло в горле. «Смешно, – подумала она, – сейчас начну кашлять и запинаться, как девчонка». Отведя глаза от Торпа, Оливия сосредоточилась на камере.

Десять секунд.

На экране монитора появился вступительный кадр – панорама города с большой высоты.

Пять секунд. Четыре, три, две, одна. Включение!

– Добрый вечер, с вами Оливия Кармайкл. – Ее голос звучал спокойно и четко, но она с удивлением отметила, что ладони у нее влажные. Она зачитала первое сообщение и не оглянулась, когда стали прокручивать пленку, снятую на месте происшествия.

Камеры в быстром темпе метались от Ливи к Брайену и обратно. Она прочла еще что-то, все так же размеренно и четко, хотя просто физически ощущала взгляд Торпа на своем лице. Затем пошла безрадостная информация об индексе оптовых цен.

Насколько Ливи знала, Торп никогда не приходил к ним в студию, тем более во время передачи. Почему он не у себя наверху? Сидел бы, оттачивал собственные мудрые сентенции. У нее заломило в затылке. Неприятное ощущение усилилось во время рекламной паузы. Не оборачиваясь, она уже знала, что Торп направляется к ней.

– Хороший стиль, Ливи, – заметил он. – Сдержанный, чистый, без малейшего изъяна.

– Спасибо.

В конце стола занял свое место спортивный комментатор.

– Собираетесь сегодня на карточный вечер к Дитмайерам?

«От него ничего не скроешь», – подумала Ливи и сложила руки на столе.

– Да.

– Подвезти вас?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Вы тоже там будете?

– Я заеду за вами в семь тридцать. Пообедаем где-нибудь.

– Нет.

Он наклонился к ней поближе.

– Я могу устроить так, что вы будете моей партнершей.

– В таком случае вы проиграете.

Еще никогда рекламная пауза не продолжалась так долго.

– Ни в коем случае, – возразил он и улыбнулся, – я не умею проигрывать.

И, опередив все ее возражения, он чмокнул ее в щеку и поспешно удалился.

Тридцать секунд.

Когда дверь за ним захлопнулась, Ливи закатила глаза. Даже не оборачиваясь, она чувствовала устремленные на нее многозначительные взгляды. Торп сумел весьма успешно раскрутить колесо сплетен. Теперь все будут чесать языки.

Десять секунд.

Ливи кипела от злости. «Он за это поплатится», – решила она.

Сигнальная лампочка.

* * *

Ровно в восемь Ливи подъехала к дому Дитмайеров. Бридж не привлекал ее. Она хорошо помнила те скучные карточные вечера, которые когда-то устраивала ее мать. Однако ярко-красная помада и беззаботная болтовня Майры в дамской комнате посольства были так забавны. Ливи решительно нажала кнопку звонка и улыбнулась. Вряд ли приемы у такой женщины могут быть скучны. «К тому же, – подумала она, – часто ли журналист удостаивается приглашения в дом члена Верховного суда? Разве что если его зовут Ти Си Торп».

Ливи нахмурилась, но в это время дверь открылась, и лицо ее просветлело.

Впустила ее, конечно, горничная, но Майра уже легко бежала навстречу. Да, Майра не из тех женщин, которые пропустят нечто для них интересное.

– Оливия! – Майра сердечно пожала ей обе руки. – Я так рада, что вы пришли. Я люблю, когда вокруг меня красивые женщины. Когда-то я и сама была такой. – И, продолжая разговор, повела Ливи по дому. – Я смотрела вашу передачу. Очень хорошо.

– Спасибо.

Майра втолкнула Ливи в большую гостиную.

– Вам надо познакомиться с Гербертом, – продолжала она. – Я пыталась напомнить ему о вашем платье с дыркой, но он ничего не помнит. Герберт всегда думает о высоких материях и упускает подробности.

«Ну уж ты ничего не упустишь», – подумала Ливи. Гостиная была просторная. Яркие цветовые контрасты и замысловатый орнамент обоев. Великолепно! «Все это, – решила Ливи, – удивительно соответствует характеру хозяйки дома».

– Герберт, – Майра без малейших колебаний оторвала мужа от разговора, – ты должен познакомиться с очаровательной мисс Кармайкл. Она ведет последние известия на… Как называется ваш канал?

– Вашингтонское отделение «Новостей», – Ливи протянула руку судье Дитмайеру. – Это филиал Си-эн-си.

– Ох уж эти названия. – Майра щелкнула языком. – Герберт, ну разве она не красавица?

– Несомненно. – Судья с улыбкой пожал Ливи руку. – Рад с вами познакомиться, мисс Кармайкл.

Герберт Дитмайер оказался человеком небольшого роста, совсем не импозантным. Лицо худощавое, изрезанное морщинами. Кожа на руках старчески дряблая и тонкая. Он скорее походил на обыкновенного дедушку, чем на одного из высших судейских чиновников страны. Он не обладал такой жизненной энергией, как жена, однако в нем чувствовалась надежность.

– Майра говорит, что несколько лет тому назад мы уже встречались.

– Да, судья Дитмайер, но очень давно, – подтвердила Ливи. – Кажется, я тогда осрамилась. Так что если мы оба не помним той встречи, то, может, это и к лучшему.

– Да она и не похожа теперь на ту маленькую дикую кошку, которая ворвалась в гостиную, – вставила Майра.

Она наблюдала за Ливи с присущей ей доброжелательной проницательностью.

– А как матушка относится к вашей карьере на телевидении?

– Она бы предпочла более респектабельную, на ее взгляд, профессию, – к собственному удивлению ответила Ливи. Она редко бывала так откровенна с незнакомыми людьми.

«В Майре Дитмайер погиб потрясающий репортер, – подумала она, – какая редкостная способность заставить отвечать на вопросы».

– Ах, родителям так трудно угодить. – Майра с улыбкой похлопала Ливи по руке. – Мои дети тоже считают, что со мной очень нелегко. Правда, Герберт?

– Во всяком случае, они так говорят, – весело подтвердил судья. Ему явно передалось бодрое настроение жены.

– Ну, все они счастливы, кто замужем, кто женат, – продолжала Майра, – так что у меня теперь есть время позаботиться о своем племяннике. Приятный молодой человек. Он юрист. Живет в Чикаго. Я, кажется, упоминала о нем.

– Да, миссис Дитмайер.

Ливи услышала, как судья вздохнул, и едва удержалась, чтобы не сделать то же самое.

– Он приехал на несколько дней по делу. Я хочу, чтобы вы с ним познакомились.

Майра быстро оглядела зал, и глаза ее заблестели.

– Да, вот и он. Грег! – Она повысила голос и подняла руку в знак приветствия. – Грег, подойди на минутку. Я хочу познакомить тебя с очаровательной девушкой.

– Всегда она так, – тихо сказал судья Дитмайер. – Неисправимая хлопотунья.

– Романтик, – поправила Майра. – Грег, познакомься с Оливией.

Ливи повернулась и оцепенела от изумления. Целая лавина воспоминаний обрушилась на нее. Даже если она знала, что сказать, она была не в силах произнести хоть слово.

Столь же ошеломленный, Грег уставился на нее.

– Ливи? – И протянул руку, чтобы дотронуться до нее. Он словно желал удостовериться, что это ему не привиделось. – Неужели это действительно ты?

Ливи почувствовала смятение. Да, она тоже сначала удивилась и обрадовалась, теперь проснулась тревога. Прошлое, оказывается, не умерло.

– Грег… – Она надеялась, что не очень побледнела и голос не дрожит.

– Это невероятно! – Он улыбнулся, притянул ее к себе и крепко обнял. – Сколько же времени прошло? Пять лет?

– А вы, по-видимому, знакомы? – сказала Майра недовольно.

– Мы с Ливи вместе учились в колледже.

Грег немного отступил, чтобы получше ее рассмотреть.

– Боже мой, ты еще красивее, чем раньше! Это же просто невозможно.

На правах старого друга он дотронулся до ее волос.

– Ты постриглась.

И посмотрел на свою тетю.

– У Ливи были волосы до пояса, совершенно прямые. Все девушки в Гарварде умирали от зависти.

И снова повернулся к Ливи:

– Стрижка тебе идет. Очень эффектно.

Сотня вопросов теснилась у нее в голове, но ей трудно было задать их. Грег почти не изменился и не выглядел старше, но бороды, которой он щеголял в колледже, уже не было, остались только рыжеватые усы. Они ему шли и придавали почти мальчишескому лицу известную солидность. Взгляд был таким же дружелюбным, а улыбка жизнерадостной, как всегда. Пять лет испарились в одно мгновение.

– О Грег, как славно снова тебя увидеть.

На этот раз она его обняла. Неважно, что колледж остался в неимоверно далеком прошлом, важно, что рядом кто-то, кто знавал ее в более счастливые времена. И был надежной опорой в печальные.

– Тетя Майра, я хочу похитить у вас Ливи на несколько минут. – Он быстро чмокнул Майру в щеку и взял Ливи за руку. – Нам нужно кое-что вспомнить.

– Ладно-ладно. – Майра, сияя, смотрела им вслед. – Все получилось даже лучше, чем я предполагала.

Она окинула взглядом зал.

– Вот и Ти Си. – Она облизнула губы. – Пожалуй, надо поговорить с ним.

– Осторожнее, Майра, – судья Дитмайер положил руку ей на плечо, – не накликай неприятностей.

– Герби, – она похлопала его по руке и высвободилась, – не порть мне игру.

Грег провел Ливи по длинному коридору на террасу.

– Не могу поверить. Такая неожиданная встреча! Это просто фантастика.

– Когда мы учились в колледже, я и не знала, что у тебя такие знатные родственники.

– Я боялся не выдержать сравнения.

Тускло светила луна, и, чтобы лучше видеть Ливи, Грег включил торшер.

– Жить, оправдывая надежды семьи, иногда очень болезненный процесс.

– Я знаю, что ты имеешь в виду.

Ливи подошла к одному из окон. Здесь было уютно. Подушки на скамьях и слабый запах цветов. Ливи не стала садиться. Неожиданная встреча с Грегом взволновала ее. Стоя она всегда чувствовала себя увереннее.

– Сколько времени ты уже в Вашингтоне, Ливи?

Она похудела, стала серьезней и, может быть, печальней. Пять лет… «Господи боже, – подумал он, – кажется, это было вчера».

– Почти полтора года.

– Тетя Майра говорит, что ты диктор на Ти Ви.

– Да.

Она снова повернулась к нему. В неярком свете ее красота казалась ошеломительной. Он так и не смог к ней привыкнуть.

– Я читаю последние новости вместе с напарником в Вашингтонском отделении.

– Это именно то, к чему ты всегда стремилась? Надеюсь, не какие-нибудь сводки погоды?

Ливи улыбнулась:

– Нет.

У нее не было колец на пальцах. Грег подошел поближе. Теперь у нее другие духи, более строгие, менее изощренные, чем раньше.

– Ты счастлива?

Обдумывая его вопрос, она не отвела взгляда.

– Наверно, да.

– Прежде ты выражалась куда определеннее.

– Прежде я была моложе.

Ливи отошла от него. Она не хотела сложностей.

– Твоя тетя в первую очередь сообщила мне, что ты не женат.

– С нее станется, – Грег рассмеялся и покачал головой. – Каждый раз, когда я приезжаю, она знакомит меня с незамужней молодой особой, но только сегодня я впервые оценил ее выбор.

– Ты и вправду не женат, Грег?

– Ты же меня отвергла.

Она посмотрела ему в лицо и грустно улыбнулась.

– Ты никогда не думал об этом всерьез.

– Может быть. Моя ошибка.

Обеими руками он сжал ее ладонь. Рука была такой же красивой и хрупкой, как прежде, словно по контрасту с волевым, исполненным силы взглядом.

– К тому же ты была слишком влюблена в Дуга, чтобы заметить мои чувства.

Она отвернулась, но он успел увидеть, как она изменилась в лице.

– Ливи, – снова заговорил он. – Мы с Дугом компаньоны, у нас бизнес в Чикаго.

Ливи немного помолчала. Надо было унять пронзившую ее боль, потом нашлись и нужные слова.

– Но вы так и планировали. Я рада, что все получилось.

– Первые месяцы после… – Грег запнулся, стараясь выразиться как можно деликатнее, – после того, как ты ушла, были для него нелегкими.

– До этого – тоже.

Ее внезапно охватил холод.

– Да, то были плохие времена для вас обоих. Хуже не придумаешь.

Ливи глубоко вздохнула. Она нечасто позволяла себе вспоминать.

– Ты был нам хорошим другом, Грег. Я никогда тебе об этом не говорила. Благодаря тебе мне стало тогда чуточку легче. – Она пожала ему руку. – Но поняла я это только годы спустя.

– Мне так тяжело было видеть, как ты мучаешься, Ливи.

Она отвернулась, но он обнял ее плечи и коснулся щекой ее волос.

– Чувствуешь себя таким беспомощным, когда люди, которых любишь, страдают. Все, что случилось, казалось таким несправедливым. Да и теперь я думаю так же.

Ливи прислонилась к его плечу. Она вспомнила, как он старался ее поддержать и утешить, но она была слишком поглощена своей бедой, чтобы это ценить.

– Дуг и я не очень хорошо с этим справились, Грег?

– Не знаю. Кто вообще может судить об этом?

Он с минуту колебался, раздумывая, сказать ли ей правду. Может быть, лучше, чтобы она знала все.

– Ливи, Дуг женился.

Она промолчала. Почему-то она знала, что так будет. «А какое это имеет значение?» – спросила она себя. Когда-то она его любила, но это прошло. Умерло. И все же ее охватила печаль, печаль о том, что было у них и что они потеряли. У нее вырвался долгий, судорожный вздох.

– Он счастлив?

– По-моему, да. Он сумел собрать осколки. – Грег повернул ее лицом к себе. – А ты?

– Да.

Ливи позволила ему обнять себя. Ей нужна была поддержка человека, ее понимающего.

– В основном да. Моя работа много для меня значит. Чтобы не сойти с ума, мне необходимо было найти что-то очень для меня важное. А то, что осталось позади, я заперла в особый маленький ларчик и нечасто его открываю. С годами все реже и реже.

Она закрыла глаза. Боль, хотя и приглушенная временем, все равно гнездилась в душе. И деться от нее было некуда.

Ливи подняла голову и взглянула Грегу в глаза.

– Не говори ему, что видел меня. Пусть он тоже не открывает ларчик.

– Ты всегда была сильной, Ливи, сильнее, чем Дуг. Думаю, что ему трудно было с этим примириться.

– Мне тоже. – Она опять вздохнула. – Я слишком много от него требовала, он слишком мало требовал от меня.

Неожиданно она приникла к нему.

– Когда то единственное, что нас связывало, ушло, мы расстались. Собирать осколки – это ад. Некоторые я до сих пор не могу найти и даже не помню, как они выглядят.

– Все будет хорошо, Ливи.

Грег поцеловал ее волосы, и Ливи улыбнулась ему.

– Я страшно рада, что оказалась той молодой особой, которую твоя тетя выбрала на этот раз. Мне тебя не хватало.

Ему хотелось поцеловать ее так, как мужчина целует женщину, которая всегда занимала особое место в его сердце, но он слишком хорошо ее знал и лишь слегка коснулся ее губ.

– Простите…

Ливи быстро взглянула на дверь. Даже в полумраке она сразу узнала силует Торпа. Она осторожно высвободилась из объятий Грега. Ее рассердило, что Торп застал ее врасплох в минуту слабости.

– Майра зовет тех, кто будет играть.

– Бридж. – Грег с легкой гримасой взял Ливи под руку.

– Это мое наказание за то, что в прошлом году я не приехал на Рождество. В память былых времен, Ливи, тебе придется быть моей партнершей.

– Худшего решения ты просто не мог принять.

Она знала, что взгляд Торпа прикован к ее лицу, и, хотя это было нелепо, чувствовала себя виноватой. В отместку она улыбнулась Грегу.

– Если принесешь мне что-нибудь выпить, я постараюсь не бить козырем твоего же туза.

Когда они подошли к двери, Торп отступил в сторону.

Он постоял еще минуту в полумраке, глядя им вслед. Торп никогда не ревновал. И сейчас тоже. Оливия Кармайкл создана для мужских объятий, и надо добиться, чтобы этим мужчиной был только он.

– Два треф, – объявила Ливи.

Противниками Грега и Ливи оказались директор клиники в Балтиморе и его жена. Ливи и Грега здорово потрепали, игроки они были из рук вон плохие. После особенно незавидной комбинации Грег в шутку вызвал хирурга с женой на партию в теннис. Он хорошо помнил, как сильна была Ливи на корте. Усмехнувшись, хирург записал счет.

За тремя другими столами играли два сенатора, важный генерал и вдова бывшего министра финансов. Ливи по профессиональной привычке прислушивалась к болтовне. Конечно, государственных тайн она здесь не узнает, но контакты завязать можно. Репортер не должен пренебрегать ничем. Любая мелочь может привести к сенсации. Вот, к примеру, разве не ирония судьбы? Дыра на платье и туфли без пряжек привели ее в гостиную члена Верховного суда.

– Пятерка пик, – объявил Грег. Ливи выложила карты на стол и встала. Грег обреченно вздохнул.

– Извини, – пожала плечами она.

– Да, это не теннис, – проворчал Грег и пошел с туза.

– Немного подышу свежим воздухом.

– Трусишка, – упрекнул он и усмехнулся.

Ливи рассмеялась в ответ и прошла на террасу.

Было еще прохладно. Весна только пробивала себе дорогу в Вашингтон. После духоты гостиной – свежо и приятно. Месяц почти скрылся за облаками, и терраса тонула в тени. Стояла тишина. Гул уличного движения не проникал в эту часть дома. Ливи услышала, как захохотала Майра, выиграв очко.

Как удивительна эта встреча с Грегом. Воспоминания о том сладостном и печальном времени окружили ее. Крайности. Она всегда жила крайностями. В безграничном счастье, в невыносимом горе. Лучше жить так, как сейчас, без эмоциональных пиков и крушений. Безопасней. Надежней. Хватит с нее риска и неудач.

Обхватив себя руками, она подошла к краю террасы. Надежней и безопасней. Никто не причинит боль, если избегать риска.

– У вас нет шарфа, Ливи?

Ливи охнула и круто повернулась. Она не слышала, как открылась дверь террасы, не слышала шагов Торпа по выложенному плиткой полу. Скудный свет освещал ее лицо, а он оставался в тени. Положение невыгодное.

– Здесь тепло, – сдержанно ответила Ливи.

Она не простила ему вторжения в студию и этот глупый поцелуй у всех на виду.

Торп подошел и положил руки ей на плечи.

– Ты продрогла. Никому не понравится диктор с заложенным носом.

Он снял пиджак и накинул ей на плечи.

– Не надо.

За лацканы пиджака Торп притянул ее к себе и, крепко поцеловав, заставил замолчать. Она не могла освободить руки, и он целовал, как победитель. В голове у нее словно что-то взорвалось. В ушах зазвенело. А он не отрывался от ее губ, когда же он наконец отпустил Ливи, ее вновь, как тогда, пронизало острое желание.

Не отпуская лацканов пиджака, он как бы держал ее в плену.

– Это надо мне.

– Вы с ума сошли!

Слова были резкие и даже злые, но голос у нее слегка охрип. Столь неодолимую страсть скрыть было невозможно.

– Наверно, – быстро согласился он. – Иначе я бы не ушел вчера вечером от тебя.

Ливи промолчала. Ее смутило это воспоминание.

– Вы не имели права так вести себя сегодня в студии.

– Чмокать тебя? – И Торп усмехнулся. – Я думаю, это войдет у меня в привычку. У тебя изумительный рот.

– Послушайте, Торп…

– Я слышал, что ты и племянник Майры старые друзья, – перебил он.

Ливи устало вздохнула:

– Не понимаю, при чем здесь это.

– Мне же надо знать соперника в лицо, – сказал он спокойно. Ему нравилось держать Ливи так близко к себе и чувствовать, как постепенно слабеет ее сопротивление.

– Соперника? – Ливи изобразила безграничное удивление. – О чем вы говорите?

– Я должен знать, кому из мужчин ты позволяла себя обнимать, чтобы я мог отделаться от них.

Торп притянул ее к себе еще ближе. Жар его тела повергал ее в озноб. Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Я собираюсь на тебе жениться.

Ливи остолбенела. Она не думала, что Торп сможет еще чем-нибудь поразить ее. Она уже знала, что от него можно ждать чего угодно, но такого! Он объявил о своем намерении спокойно и прозаично, словно предлагал ей партию в бридж. Ливи внимательно вгляделась ему в лицо. Она могла бы поклясться, что Торп говорит совершенно серьезно.

– Да, теперь я точно знаю, что вы сумасшедший, – прошептала она. – Вы действительно сошли с ума.

Он кивнул в знак согласия и, нисколько не смущаясь, продолжал говорить урезонивающим, рассудительным тоном. Именно этот тон совершенно сбивал ее с толку.

– Я готов дать тебе полгода, чтобы ты освоилась с этой мыслью. Я терпеливый. Я могу позволить себе ждать. Я не проигрываю. Никогда.

– Торп, похоже, вы действительно больны. Вам надо взять отпуск. Вы явно переутомились.

Торп улыбнулся – реакция Ливи его позабавила. В ее глазах было уже не возмущение, а испуг.

– Я думал, что будет проще, если я поговорю с тобой откровенно.

– Торп, – сказала Ливи как можно убедительнее, – я не собираюсь выходить замуж за кого бы то ни было. И уж точно не выйду замуж за вас. А сейчас, я думаю, вам следует…

Он опять прервал ее поцелуем. Слабые попытки протеста были безжалостно подавлены. Движения ее были связаны пиджаком. Ливи стояла, прижатая к его груди, опустив руки. Он чувствовал, что она сдается, он этого ожидал. От желания его била дрожь. Ее губы были теперь не только податливы, они требовали большего.

Рассудок ее затуманился. Она чувствовала крепкое и в то же время нежное прикосновение его губ. Если бы она могла высвободить руки, она бы обвила сейчас его шею, прильнула к нему. Ее жаждущие губы и дрожь тела выдавали ее с головой. Желание, когда оно рвется из тисков на волю, не скроешь, он знал это заранее. Ливи внезапно вся превратилась в пылающую плоть. Она хотела только одного – чтобы он ее касался. Она прильнула к нему всем телом, чтобы полнее ощутить его объятья, она вся горела.

Ливи прошептала что-то невнятное. Торп знал, что она чувствует, и хотел ее отчаянно, невыносимо. У него даже мелькнула мысль, что, может быть, она права, считая его сумасшедшим. Он действительно желал Ливи до безумия. Если бы они были одни…

Он медленно приходил в себя. Будет еще время и место. Укротив желание, он оторвался от ее губ.

– А что ты хотела мне посоветовать? – осведомился он.

Ливи смотрела на него, прерывисто дыша. Она изо всех сил старалась вспомнить, кто она, где она, что с ней. Торп улыбнулся, и мысли ее прояснились.

– Обратиться к врачу, – прошептала она. Ливи все еще дрожала. – Поскорей, пока ты не чокнулся совсем.

– Слишком поздно.

Торп притянул ее к себе для последнего жгучего поцелуя. Потрясенная собственной неуправляемостью, Ливи вырвалась из его объятий и пригладила волосы.

– Это сумасшествие. – Она подняла руку, как бы призывая его образумиться. – Это в самом деле безумие. – Стараясь успокоиться, Ливи перевела дух. – Да, сознаюсь, ты мне нравишься. Это само по себе достаточно скверно, но это предел. Я выкину все это из головы. Вот увидишь!

Она скинула с плеч пиджак Торпа и бросила ему.

– И тебе советую поступить так же. Я не знаю, сколько ты выпил, но, наверное, чересчур.

Он все еще улыбался, и улыбка была снисходительной.

– И перестань ухмыляться, Торп, – сердито сказала она. – И… и оставь меня в покое.

Ливи бросилась к двери, но обернулась, чтобы посмотреть на него в последний раз.

– Да, ты сумасшедший, – уверенно повторила она, рывком распахнула дверь террасы и убежала.

5

Утром на столе Оливии красовалась белая роза. Она просто сияла в хрупкой фарфоровой вазе, еще только бутон, с туго свернутыми лепестками. Ливи, конечно, догадывалась, кто прислал цветок. В смущении она села и уставилась на розу во все глаза.

Когда вчера вечером она вернулась к карточному столу, то пообещала себе даже не вспоминать о своем разговоре с Торпом. Здравомыслящий человек не станет думать о том, что говорит сумасшедший. И однако прошлой ночью она опять долго лежала без сна, перебирая в мыслях каждое слово, каждый жест. Воспоминания о его поцелуях вызывали сладкое томление. Она вертелась с боку на бок, ругая себя на чем свет стоит. И вот теперь он посылает ей цветы.

Лучше всего выбросить сейчас и розу, и вазу в мусорную корзину и забыть о них. Ливи дотронулась кончиком пальца до белого лепестка. Нет, выбросить такую красоту свыше ее сил.

«Ведь это всего-навсего цветок, – напомнила она себе. – Беспомощный и безвредный. Просто не надо вспоминать, откуда он здесь взялся». Ливи быстро подтянула к себе информационный листок. Через пятнадцать минут – эфир.

– Ливи, слава богу, ты на месте!

Она взглянула на координатора, нависшего над ее столом.

– Да, Честер?

Это был легковозбудимый, пребывающий обычно в скверном настроении человек, который жил на противокислотных таблетках и кофе. Она привыкла к подобным приветствиям с его стороны.

– Бери свою команду и шпарь к дому Ливингстона на Юго-Востоке. Знаешь, где квартиры сдают. Там в шестой этаж только что врезался рухнувший самолет.

Ливи вскочила, схватив сумочку и жакет.

– Есть какие-нибудь подробности?

– За тем и едешь. Мы дадим эфир, как только ты прибудешь на место. Хватай всех, кто есть. Слишком многие нянчатся со своим гриппом.

Его тон намекал, что болезнь не причина, чтобы не работать. И вообще, все это одно притворство.

– Давай, давай, операторы уже погрузились в автофургон.

Честер бросил в рот маленькую мятную лепешку.

– Ушла. – Ливи бросилась к двери.

Все было хуже, гораздо хуже, чем она себе это представляла. Хвостовая часть самолета торчала с фасадной стороны здания, как острие стрелы. Можно было подумать, что это сцена из фильма-катастрофы. Языки пламени выскакивали то тут, то там. Воздух был раскален, и пахло чем-то острым. Здание было уже окружено пожарными машинами и полицейскими автомобилями, и все еще подъезжали новые. Пожарные сновали внутри здания, выскакивали из него, стараясь сбить пламя водой из мощных брандспойтов. Жители нижних этажей были уже эвакуированы. Ливи слышала плач и крики. Ни вой сирен, ни треск пламени не могли заглушить их.

За ограждениями уже вовсю трудилась пресса. Стояли телекамеры и громкоговорители, работали репортеры, фотографы и техники. Все двигалось на первый взгляд хаотично, однако к строго намеченной единой цели.

– Надо действовать налегке, – сказала она Бобу, уже взвалившему камеру на плечо. – Сразу схвати все здание. Даем полную картину со всеми грузовиками, пожарными и каретами «Скорой помощи».

– В жизни ничего подобного не видел, – пробурчал Боб, уже нацелившись камерой на видимую часть самолета. – Можешь представить, что там творится внутри?

Ливи покачала головой. Она не хотела ничего представлять. Там были люди. Она с трудом подавила приступ тошноты. Ей надо сделать репортаж.

– Вон там Ридер.

И она посмотрела, куда показал Боб.

– Это помощник начальника пожарного депо.

– О’кей. Послушаем, что он может нам рассказать.

Ливи продралась сквозь толпу. Ее толкали, пинали, но она привыкла. Она знала, как прорваться к цели сквозь людскую толпу любой плотности. И была уверена, что ее команда последует за ней всюду.

Подойдя к самому краю ограждения, Ливи закрепилась на своей позиции и взяла микрофон на изготовку.

– Шеф Ридер. Я Оливия Кармайкл из Вашингтонского отделения «Новостей мира». – Она ухитрилась сунуть микрофон прямо ему в лицо, сильно наклонившись над ограждением. – Вы можете сказать, что случилось, какова категория пожара?

Ридер недовольно взглянул на микрофон, потом на Ливи.

– Самолет национальной авиакомпании выполнял чартерный рейс. – Голос у него был хриплый и раздраженный. – Мы еще не знаем причины катастрофы. Повреждены четыре этажа. С трех все эвакуированы.

– Вы не можете сказать, сколько человек было в самолете?

– Пятьдесят два, включая экипаж, – и отвернулся, чтобы «пролаять» очередное приказание в мегафон.

– Не было попыток установить с ними связь? – упорно донимала его Ливи.

Ридер бросил на нее почти ненавидящий взгляд.

– Мои люди пытаются к ним пробиться с крыши и с нижних этажей.

– А сколько еще людей осталось в здании?

– Поговорите с управляющим, я занят.

Он ушел, и Ливи сделала Бобу знак остановить запись.

– Хочу попытаться разузнать, сколько людей осталось в доме. – И повернулась к звукооператору: – Сбегай на радио. Постарайся выяснить номер рейса, направление полета и возможные причины крушения. А мы подготовимся к передаче с места событий. Жду тебя ровно через пять минут.

Она снова стала пробиваться сквозь толпу. У стены сидела женщина в старом халате, прижимая к груди фотоальбом. Ливи, устремившаяся было на поиски управляющего, подошла к ней.

– Мэм.

Женщина взглянула снизу вверх. Лицо у нее было бледное, глаза сухие. Ливи присела на корточки. Женщина в шоке, поняла она.

– Не надо сидеть на холоде, – мягко сказала она. – Вам есть куда пойти?

– Они разрешили мне взять только вот это, – ответила женщина, еще крепче прижимая к себе альбом. – Вы слышали, как ударило? Я подумала, что настал конец света.

Голос у нее был пронзительно тонкий. Ливи вздрогнула.

– Я чай заваривала. Весь мой фарфор разбит. А он мне от мамы достался.

– Сожалею.

Слова были отчаянно не те. Но что можно было сказать этой несчастной? Ливи тронула женщину за плечо:

– Давайте пройдем вон туда. Там врачи, они о вас позаботятся.

– У меня здесь еще друзья живут. – Женщина посмотрела на верхние этажи. – Миссис Макгивер из 607-й квартиры и Доусоны из 610-й. У них двое детей. Они успели выскочить?

Ливи услышала, как от пожара лопнуло еще одно оконное стекло.

– Я не знаю. Попытаюсь выяснить.

– У младшего был грипп, он сегодня не пошел в школу.

Потрясение сменялось скорбью. Ливи видела это по выражению глаз женщины. Позже нахлынет отчаяние.

– У меня его карточка здесь, в альбоме.

Наконец она начала плакать. Надрывные рыдания раздирали Ливи сердце.

Сев рядом с ней у стены, Ливи обняла женщину. Та была хрупкая, слабая, как листок на ветру. Ливи очень боялась, что от младшего Доусона не осталось ничего, кроме фотокарточки в этом вот альбоме. И, еще крепче обняв женщину, Ливи заплакала тоже.

Кто-то тронул ее за плечо. Взглянув вверх, она увидела Торпа.

– Торп, – едва выговорила она, но глаза ее были красноречивей всяких слов.

Торп ласково поднял женщину на ноги. Та все еще крепко прижимала к себе альбом. Торп обнял ее и, что-то приговаривая на ухо, повел к бригаде «Скорой помощи». Ливи опустила голову на колени.

Необходимо взять себя в руки, если она хочет выполнить задание. Репортер не должен позволять себе личных эмоций. Она услышала, что кто-то рядом сильно закашлялся. Дым забивал легкие. А ветер все гнал и гнал его на людей.

– Ливи. – Торп уже снова был рядом и протягивал ей руку.

– Я в порядке, – сразу же заявила Ливи.

Раздался новый взрыв. Кто-то закричал.

– О господи! – Она посмотрела на дом. – Сколько еще людей внутри?

– Никак не могут пробиться на шестой этаж. Кто бы там ни был, они погибли.

Ливи кивнула. Голос Торпа был спокоен, бесстрастен, но сейчас ей было необходимо именно это.

– Да, знаю. – Она глубоко вздохнула. – Мне надо дать в эфир репортаж с места событий. А что ты здесь делаешь?

– Я ехал на студию, когда это случилось.

У нее на щеке было пятно сажи, и он стер его большим пальцем. Торп старался говорить беззаботно.

– Но это не моя территория, Ливи. Репортаж я делать не собираюсь.

Ливи смотрела мимо него, туда, где врачи «Скорой помощи» отчаянно боролись за жизнь человека, получившего сильные ожоги.

– Как бы я хотела тоже этим не заниматься. – Откуда-то донесся плач девочки, зовущей мать. – Ненавижу эту часть нашей работы – копаться в кровоточащих людских ранах.

– Да, это нелегкое дело, Ливи.

Торп ее не коснулся. Ему хотелось, но он знал, что сейчас не нужно.

Ливи оглянулась. К ней пробивалась ее команда. Ливи взяла записку с наскоро нацарапанными сведениями.

– Ладно, будем снимать отсюда, на фоне здания, – и, вздохнув, повернулась к камере. – Когда я войду в кадр, покажи сначала весь дом.

С микрофоном в руке она ждала связи со студией.

– Потом сфокусируй на самолет и опять на меня.

В наушниках раздался счет. Сейчас начнется съемка.

– С вами Оливия Кармайкл. Я около жилого дома, в шестой этаж которого сегодня утром в девять тридцать врезался самолет, выполнявший чартерный рейс номер пятьсот двадцать семь.

Боб показал здание, а она продолжала:

– Причина катастрофы еще не выяснена. Пять пожарных команд эвакуировали кого смогли и теперь пытаются пробиться на шестой этаж и к самолету. На борту находилось, вместе с экипажем, пятьдесят два человека. Самолет выполнял полет в Майами.

Камера снова высветила Ливи.

– Пока мы еще не можем указать число пострадавших. Здесь несколько машин «Скорой помощи». Тяжелораненые немедленно будут отправлены в больницу.

Торп стоял сзади и наблюдал, как Ливи ведет репортаж. Лицо ее было спокойно, но во взгляде – настоящий ужас. Сознавала она это или нет, но взгляд делал только весомее ее слова. На щеках еще виднелись следы пыли и сажи. «Она хорошо делает свое дело, – подумал Торп, – может, и потому, что постоянно подавляет свои чувства». Он-то видел, каких усилий ей это стоит. Но зрителям, кто заметил ее скрытое смятение, это делало ее лишь понятнее и ближе.

– Репортаж вела Оливия Кармайкл из Вашингтонского отделения «Новостей мира».

Она подождала, когда их уберут из эфира, и сняла наушники.

– Ладно, – обратилась она к Бобу, – пойди сделай несколько медицинских кадров, а я узнаю, не пробились ли они еще на шестой этаж. И срочно пошли курьера на студию. Им пригодится все, что мы отсняли.

Ливи чувствовала, что самообладание полностью вернулось к ней. Она не собирается разваливаться на куски.

– Отлично, – одобрил Торп.

Ливи посмотрела на него. Он был олицетворением спокойной, сдержанной, скрытой силы. И ее вдруг неприятно взволновало, что на какое-то мгновение она ощутила необходимость в его поддержке. Непозволительная роскошь!

Торп улыбнулся и откинул с ее лба выбившиеся пряди. Прическа была испорчена, да и понятно.

– Хочешь, чтобы я был поблизости?

Ливи глядела на него, злясь на себя и недоумевая: ну почему ее так легко растрогать?

– Не старайся быть любезным со мной, Торп, – тихо ответила она. – Мне проще, когда ты со мной невежлив.

Торп наклонился и легонько коснулся ее губ.

– Я позвоню тебе вечером.

– Не надо.

Но он уже уходил прочь.

Ливи круто отвернулась. Черт бы его взял со всеми потрохами. Она не будет думать о Торпе. Слава богу, у нее полно дел.

Ливи смотрела свою запись в «Вечерних новостях». Раньше, сидя за столом и видя себя на мониторе, она могла воспринимать происходящее отстраненно. Теперь, одна в своей квартире, глядя на экран, как тысячи других телезрителей, она остро переживала трагедию. Погибло шестьдесят два человека. Еще не было официального заключения о причинах катастрофы, но все наводило на мысль о том, что к ней привела ошибка пилота.

Ливи вспомнила о женщине, которую она пыталась утешить, и ее драгоценном альбоме, за который та судорожно цеплялась. На шестом этаже никто не уцелел.

Еще хорошо, что катастрофа произошла утром, сказала Ливи во время репортажа. В большей части квартир никого не было. Дети ушли в школу, взрослые на работу. Но малыш Доусон из 610-й лежал в постели с гриппом.

Ливи встала и выключила телевизор. Нет сил думать обо всем этом. Она потерла виски. Надо принять пару таблеток аспирина и отправляться в постель. Ничего не изменишь. Ей следует обрести душевное равновесие. Такая работа.

Она легла и вспомнила, что не обедала сегодня. Наверное, голова болит просто от голода, но, чтобы встать и поесть, не было сил. Закрыв глаза, она лежала в темноте. Покой, тишина, одиночество. Никого не пускать в свой личный мир. Ни от кого не зависеть, ни перед кем не отчитываться. Все, что у нее есть сейчас, – ее собственное достояние. Ошибки, которые она делает, – тоже ее, личные, ошибки. И это самый лучший образ жизни.

Ливи открыла глаза и уставилась в потолок. Она вдруг подумала, что впервые усомнилась в правильности своей теории. Когда же это произошло? Когда ее такой надежный щит дал трещину?

Раздался пронзительный телефонный звонок. Ливи вскочила и села в постели. Ощупью она нажала на кнопку ночника, затем, взяв трубку, схватила карандаш. Кто может позвонить ей в полночь, кроме как из студии?

– Да, слушаю.

– Привет, Ливи.

– Торп? – Ливи уронила карандаш и снова легла. Непредсказуемый человек.

– Я тебя разбудил?

– Да, – соврала она. – Что тебе нужно?

– Я хотел пожелать тебе спокойной ночи.

Ливи вздохнула, радуясь, что он не видит ее благодарной улыбки. Она не хотела его обнадеживать.

– Так ты для этого разбудил меня?

– Извини, укомплектован под завязку. Только сейчас явился домой. – Торп ослабил узел галстука. Если он что и не любил в своей работе, так это необходимость поддерживать связи. – Хочешь узнать, где я был?

– Нет, – возразила она высокомерно и услышала, как он хмыкнул. «Черт возьми, – подумала Ливи, подкладывая повыше подушку. – Откуда он знает, что мне действительно любопытно». – Ну, ладно. Так где ты был?

– На собрании, которое устроил Левович.

– Левович? – Она сразу насторожилась. – Шеф бюро?

– Да, именно он. – Торп сбросил с ног ботинки.

– А я не знала, что он в Вашингтоне.

В ее голове закрутились колесики, сцепляясь друг с другом и выдавая предположения одно фантастичнее другого. Левович не поедет из Нью-Йорка в округ Колумбия без важной на то причины.

– А что ему надо?

– В конце года Харрис Макдауэлл собирается подать в отставку. Левович предложил это место мне.

Новость удивила ее, но какова небрежность, с какой он ее выложил! Такое предложение – не пустяк. Это известность, власть, деньги. То, что тебя считают способным заменить Макдауэлла, дорогого стоит.

Ливи не сразу нашлась, но сказала:

– Поздравляю.

– Я не принял этого предложения, так что не с чем.

Теперь она молчала целую минуту.

– Что ты сказал?

– Я не согласился. – Торп стащил носки и отшвырнул их в сторону. – Ты в этот уик-энд… – начал он.

– Постой! – Ливи села прямо. – Ты отклонил самую престижную должность на Си-эн-си?

– Ну, если тебе угодно, то так. – Торп зажег первую сигарету из своей второй за день пачки.

– Почему?

Торп выдохнул струю дыма.

– Я люблю живую работу. Не хочу сидеть сиднем, особенно в Нью-Йорке. Так вот, насчет ближайшего уик-энда, Оливия…

– Странный ты человек, Торп. – Она снова откинулась на подушки. Нет, она не понимает его. – Очень странный. Большинство тележурналистов пошли бы на убийство, только бы заполучить такое место.

– Значит, я не отношусь к большинству, только и всего.

– Да, – сказала она задумчиво, – конечно. Но из тебя вышло бы хорошее начальство.

– Ну что ж. – Он улыбнулся, расстегивая рубашку. – Это настоящий комплимент с твоей стороны. Ты не нуждаешься в обществе?

– Торп, я сейчас в постели.

– Ну, если это приглашение, то я его принимаю.

Ливи не выдержала и рассмеялась:

– Перестань. Боже мой, я не болтала на подобные темы со времен учебы в колледже.

– Ну, если у тебя ностальгия, мы можем пообниматься с тобой на заднем сиденье моей машины.

– Благодарствую, не надо. – Она умиротворенно зарылась в подушки. Действительно, когда же она вела подобный разговор ночью в последний раз? – Ну, если ты позвонил только, чтобы пожелать спокойной ночи…

– Вообще-то я насчет завтрашнего вечера.

– А что такое? – Ливи зевнула и закрыла глаза.

– У меня есть два билета на открытие игр. – Торп снял рубашку и отправил вслед за носками.

– Каких игр?

– Господи, Ливи, завтра бейсбольный матч. «Скворцы» против «Красных носков»!

Он был так потрясен ее невежеством, что Ливи чуть не расхохоталась. Ох уж эти болельщики!

– Спортом у нас в отделе занимается Дик Эндрюс.

– Следует расширять свои горизонты, – посоветовал Торп. – Я подхвачу тебя в двенадцать тридцать.

– Торп, – начала Ливи, – я никуда не собираюсь. Тем более с тобой.

– Успокойся, я не собираюсь тебя соблазнять. Оставим это на потом. Будет игра, хот-доги и пиво. Все в соответствии с американской традицией.

Ливи выключила свет и натянула одеяло на плечи.

– Господи, неужели ты меня не понял?

– Можешь попробовать еще раз, но подает завтра Палмер.

– Замечательно, но…

– В двенадцать тридцать, – повторил Торп. – Лучше подъехать пораньше. Легче будет найти место для парковки.

Сонная, она опять зевнула и перестала возражать. Наверное, проще сказать «да». Какой от этого вред? В конце концов, это даже занятно. В первый раз на бейсбольном матче.

– Но ты не наденешь эту смешную кепку? Нет?

Торп усмехнулся:

– Нет, я предоставлю эту честь игрокам.

– Двенадцать тридцать. Спокойной ночи, Торп.

– Спокойной ночи, Кармайкл.

Положив трубку на место, Ливи блаженно вздохнула, устраиваясь поудобнее. И, засыпая, вдруг ощутила, что головная боль прошла.

6

Стадион был забит до отказа. Ливи впервые поняла, что жители Балтимора и впрямь были большими поклонниками своих «Скворцов». Здесь были женщины, дети, юные девушки, студенты, «белые воротнички», «синие воротнички». «Наверное, в этой игре что-то есть, – решила она, – если посмотреть матч понаехало столько народу».

– Навес за третьей «квартирой», – сказал Торп, жестом указывая вниз на каменные ступеньки.

– Что?!

– Там наши места.

Взяв Ливи за руку, он повел ее вниз. Она хмуро оглядела игровую площадку, пытаясь совместить свои скудные знания об игре с белыми линиями, бурой землей и зеленой травой.

– Что-нибудь понимаешь в бейсболе? – спросил Торп.

Ливи немного подумала и смущенно пожала плечами.

Он засмеялся и сел.

– Ну, сегодня тебе придется пройти ускоренный курс обучения. Пива хочешь?

– А если кока-колу? Это против американской традиции?

Торп сделал знак разносчику, а Ливи облокотилась на перила и внимательно оглядела поле.

– Да здесь вроде все просто. Если есть третья «квартира», значит, должна быть первая и вторая. «Квартира» – это, собственно, угол, да? Кто-то бросает мяч, другой отбивает и бежит вокруг трех углов, чтобы помешать чужому завладеть мячом.

– Упрощенное толкование истинно мужского спорта. – Торп протянул ей банку колы.

– А разве я что-нибудь упустила? – спросила она, прежде чем взять в рот соломинку.

– А зоны, где можно отбивать, а количество ударов, а штрафные, да что говорить – ты не знаешь ничего. – Торп безнадежно махнул рукой.

– Ладно, ладно, – прервала она поток его красноречия, – согласна, сдаюсь.

– Да ты когда-нибудь видела игру? – Торп посмотрел на нее подозрительно.

– Так, урывками, во время спортивных новостей.

– Поразительное невежество, – возмутился Торп.

Солнце было яркое, горячее, а воздух прохладен. Пахло пивом, жареным арахисом и хот-догами. Где-то сзади мужчина и женщина уже спорили о игре, которая не началась. Всюду царила атмосфера общего интереса и волнения, которую она совершенно не замечала во время отрывочных телевизионных передач.

– Здесь все смотрится иначе. – Она внимательно оглядела игроков. Инициалы и номера ей практически ничего не говорили. – Ну, так когда же начнется? – Ливи, повернувшись к Торпу, увидела, что он столь же внимательно разглядывает ее. – В чем дело?

От его пристального взгляда ей стало не по себе. Вряд ли они остановятся на просто приятельских отношениях. Боже, как ему удается разрушать все ее тщательно возводимые укрепления?

– Да я ведь уже говорил. У тебя фантастическое лицо, – спокойно ответил Торп.

– Нет, ты не виляй! – отрезала Ливи. – Ты пытался проникнуть в мои мысли.

Торп, улыбаясь, провел пальцем по ее волнистой челке.

– Мужчина должен понимать женщину, на которой собирается жениться.

Ливи нахмурилась, набрала побольше воздуху и приступила к объяснению:

– Торп…

Но она не успела даже начать свою лекцию. Внезапно грянул оркестр, и толпа взревела.

– Церемония открытия, – объяснил Торп и спокойно положил свою руку ей за спину.

Ливи смирилась. «Но не поддавайся ему все время, – мысленно предупредила она себя. – Он умело затягивает тебя в свои сети». Она откинулась назад и стала просто зрителем.

К концу первого периода Ливи уже была всецело захвачена игрой.

– Никто не выигрывает, – пожаловалась она и раздавила зубами кусочек льда.

Торп закурил.

– Лучший матч, который я видел, был в Лос-Анджелесе между «Ловкачами» и «Краснокожими». За двенадцать периодов счет был один – ноль в пользу «Ловкачей».

– Только одно очко за двенадцать периодов? – удивилась Ливи. – Паршивые, наверное, были команды.

Торп уставился на нее, но, видя, что она говорит совершенно серьезно, громко рассмеялся.

– Сейчас куплю тебе за это хот-дог, Кармайкл.

Игрок угодил мячом в левое поле, и Ливи схватила Торпа за руку.

– Смотри, он-таки попал.

– Но мы болеем не за ту команду, Ливи, – ответил он сухо, – а за других ребят.

Ливи, не глядя, взяла хот-дог и надорвала пакетик с горчицей.

– А почему?

– Почему? – повторил он, глядя, как она щедро поливает горчицей сосиску. – Да потому, что «Скворцы» из Балтимора, а «Красные носки» из Бостона.

– А я люблю Бостон. – Ливи откусила солидную порцию, в то время как Палмер внезапно отбросил мяч в сторону, и он не попал в «квартиру».

– Не люби Бостон так громко в этой секции стадиона, – посоветовал Торп. Зрители взревели, глядя, как удаляют сразу двоих игроков.

Тут Торп внезапно ее поцеловал.

– Ну вот, настало время экстренного обучения правилам игры в бейсбол.

В конце пятого периода Ливи уже усвоила некоторые основные понятия. Играли уже трое на трое. Неожиданно для себя она увлеклась и совсем забыла, что Торп очень странный, непостоянный человек. Она вообще забыла, что нужно опасаться и защищаться.

– Так, значит, если мяч поймают на лету над чужой территорией, прежде чем он ударится о землю, то это все равно означает аут?

– Ты тоже все хватаешь на лету.

– Не умничай, Торп. – Ливи сурово посмотрела на него. – Ты просто хочешь сбить меня с толку.

– И в мыслях не держал.

– Ты давно бываешь на матчах?

– Мать взяла меня с собой в первый раз, когда мне исполнилось пять. В Вашингтоне тогда были «Сенаторы».

– В Вашингтоне и сейчас полно сенаторов.

– Ливи, – укоризненно произнес он. – Так называлась команда.

– А-а. – Она снова оперлась подбородком на перила. Торп, улыбаясь, разглядывал ее профиль. – Ты говоришь, что тебя повезла на игру мать? Мне всегда казалось, что бейсбол – это скорее сфера отношений отца и сына.

– Мой отец не очень интересовался детьми, а также своими отцовскими обязанностями.

– Извини. – Ливи взглянула на него. – Я ничего не хотела выпытывать у тебя.

– Это не тайна. – Он пожал плечами. – Что тут особенного? Бывает. К тому же моя мать была замечательная женщина.

Ливи снова посмотрела на поле. «Странно, – подумала она, – я не представляла себе раньше Торпа ребенком, подростком. Интересно, какая у него семья?» Для нее он был только хватким, язвительным репортером, отлично умеющим выводить разного рода прохиндеев на чистую воду. Представлять его ребенком, возможно, с трудным детством – значит, видеть его совсем в ином свете. Ливи пришлось напомнить себе, что ей совершенно ни к чему все эти подробности.

А все же, каким мальчиком он был когда-то? Ему явно свойственна чуткость. Наверное, это влияние матери.

И роза – черт побери эту розу. Ливи вздохнула. Никак не получалось избавиться от мыслей о нем. Что же это такое?

И еще – он сексуален. Он знает, как возбудить женщину, даже не желающую этого. Высокомерен, это правда. Но при этом так естествен, что просто достоин восхищения.

Кроме того, очень талантливый журналист. Не скажешь, что жаден до денег или стремится к власти – особенно теперь, когда так легко отказался от должности, за которую люди рвут друг другу глотку.

Нет, он положительно неотвязен. Просто не выходит из головы. Кажется, она подошла к опасной черте, решила Ливи.

А Торп все смотрел на ее профиль и на своеобразную игру эмоций, отражавшуюся на лице. «Когда она забывает об осторожности, – подумал он, – ее лицо прозрачно, как стекло».

– О чем ты думаешь? – спросил он и сзади обхватил ее шею ладонью.

– Да ни о чем.

Ливи вернулась мыслями к действительности. Вот опять у нее нет сил положить конец его бессовестно фамильярному обращению. Она не могла больше его отвергать.

– Смотри-ка, они опять начинают! – Жалкая попытка отвлечь его.

– Но счет все еще три – один, – заметил Торп.

Игрок с битой, размахнувшись, неудачным ударом послал мяч прямо на Ливи. Она машинально закрыла лицо руками и поймала мяч.

– Ловко, – похвалил ее Торп. – Прекрасная хватка, – и, усмехнувшись, посмотрел на ее изумленное лицо.

– Я его поймала, – вдруг поняла она и крепко сжала мяч. – Я его должна отдать?

– Нет, он твоя неотъемлемая собственность, Кармайкл.

Ливи, довольная собой, повертела мяч в руках.

– Да, здорово! – И вдруг хихикнула.

Он впервые услышал, как она беззаботно и молодо смеется. Как будто ей всего семнадцать. Торпу пришлось призвать на помощь всю свою сдержанность, чтобы немедленно не прижать Ливи к себе и так и остаться обнявшись. Еще никогда она ему не нравилась так, как сейчас, – ярко освещенная солнцем, с бейсбольным мячом в руке. От нежности у него вдруг заныло сердце.

Он уже не следил за ходом игры. Это Ливи встрепенулась при жестком стуке биты по мячу. Торп только глаза вытаращил, когда она вскочила заодно со всеми. Схватив Торпа за руку, она заставила его встать.

– Ой, смотри, он пролетел прямо в «дом», да? Попал в самый «дом», Торп!

– Точно! И впервые за этот год.

– Но это же просто замечательно!

Ее слова заглушил торжествующий гром оркестра и крики толпы. Ливи повернулась к Торпу и в порыве чувств поцеловала его. Прежде чем она успела удивиться своему неожиданному поступку, он обнял ее и тоже поцеловал. И это был не быстрый, импульсивный поцелуй, но тот самый, пробуждающий желание. Вокруг неистовствовали зрители, но Ливи уже не слышала восторженных возгласов, все заглушал бешеный стук сердца. Она прижалась к Торпу и снова поцеловала его, так же долго и сладко.

– Но, возможно, – пробормотал Торп, на секунду оторвавшись от ее губ, – теперь последует целая серия длинных мячей.

Задохнувшись, Ливи вырвалась из его рук, чувствуя, что так дальше невозможно.

– Одного достаточно, – промямлила она. Ноги у нее дрожали, и ей пришлось сесть. Нет, она гораздо ближе к пропасти, чем предполагала. Надо отступить от края, пока не поздно.

– Ты не купишь мне еще один хот-дог? – осведомилась она почти невозмутимо, хотя по коже бегали мурашки. – Я умираю от голода.

Остальная часть матча заключалась в хорошо продуманной защите, но Ливи было трудно сосредоточиться на игре. Она слишком остро ощущала присутствие Торпа. Ощущения, которые он возбудил, терзали ее с новой силой. Ливи посмотрела на его руки и вспомнила, как жестки его ладони. Но как ей было хорошо, когда эти мускулистые руки ее обнимали. Какой защищенной она чувствовала себя в его объятиях! Какие они добрые, теплые!

Нет, Ливи не желала таять, как сливочное мороженое. Слишком больно станет потом, когда все изменится. Она не желает ни от кого зависеть.

Она мельком взглянула на его твердо очерченный рот. Как просто поддаться искушению! Соблазнам уступают только слабые и уязвимые. Ах, какие у него умные, проницательные глаза. Не слишком ли много они видят? Опасно, все это опасно! Чуть поддашься страстям, и все летит в тартарары. А там на дне страдания и страхи. Она уже бывала в этой пропасти.

Раны еще не зажили. Годы подряд она жила в уверенности, что самый лучший способ сохранять спокойствие духа – избегать близких контактов. Но приходилось признать, что Торп может все переменить. Ливи поняла, что боится его. Боится, что он может стать для нее слишком дорог.

«Нет, только дружеские отношения», – напомнила она себе. Больше ничего. Последние два периода игры она была занята тем, что убеждала себя в возможности подобной дружбы.

– Значит, мы выигрываем. – Ливи взглянула на щит с цифрами. – Пять – три. – Она покатала между ладонями свой приз.

– А, так, значит, уже мы? – ухмыльнулся Торп и дернул ее за волосы. – А я-то думал, что ты предпочитаешь Бостон.

Ливи откинулась назад и уперлась ногами в ограждение, глядя, как толпа начинает рассасываться.

– Ну, тогда я еще не поняла всех тонкостей игры. Знаешь, на самом деле игра гораздо быстрее и куда занимательней, чем я думала. А ты часто бываешь на стадионе?

Он смотрел, как она перекладывает мяч из руки в руку, потом окинул взглядом поле.

– Ты выуживаешь подробности моей жизни?

– По-моему, самый обычный вопрос, – холодно ответила Ливи.

– Когда удается выкроить время, – ответил он, все еще улыбаясь. – В следующий раз я возьму тебя с собой на вечерний матч. Совсем другие ощущения.

– Но я не сказала, что…

– Ти Си!

Они разом взглянули вверх и увидели человека, продирающегося к ним по проходу. Он был невысок, плотного сложения. Волосы стального цвета, квадратная челюсть, сломанный нос и потрепанное жизнью лицо, изрытое морщинами, довершали незаурядный облик. Торп встал, и человек по-медвежьи облапил его.

– Босс, как поживаешь?

– Пожаловаться не могу, нет, не могу пожаловаться.

Он немного отодвинулся, чтобы взглянуть на Торпа.

– Ну, слава богу, ты, мальчик, выглядишь хорошо.

И мясистой ладонью Босс хлопнул его по спине.

– Я каждый вечер слушаю по Ти Ви, как ты задаешь перцу этим политикам. Ты всегда был зубастый щенок.

Ливи осталась сидеть и молча наблюдала за обменом любезностями. Ей очень понравилось, что Торпа назвали «мальчиком» и «зубастым щенком». Торп, кстати, был на полфута выше своего очень своеобразного собеседника, и тот смотрел на него улыбаясь снизу вверх.

– Ну кто-то должен держать их в кулаке, правда, Босс?

– Да, уж ты их… – Тут Босс оборвал себя, посмотрев на Ливи, и закашлялся. – Может, представишь меня своей даме или опасаешься, что я ее у тебя отобью?

– Ливи, этот старый интриган – Босс Кавосски, лучший ловец мячей во Вселенной. Босс, Оливия Кармайкл.

– Ну, конечно же! – Рука Ливи утонула в широкой мозолистой ладони Босса. – Вы та самая леди, что читает новости. В жизни вы даже красивее, чем на экране.

– Спасибо.

А Босс так и сиял, щурясь на нее, как ей показалось, несколько близоруко.

– Ты, Ливи, с ним поосторожнее, – сказал Торп и приобнял ее за плечи. – Босс – известный сердцеед.

– Ах ты, щ… – Босс поспешно снова закашлялся, и Ливи едва удержалась от смеха.

– Щелкопер, – быстро нашелся Босс. – Не приведи господь, тебя услышит моя старуха. Ну, так что ты думаешь об игре, Ти Си?

– Палмер еще может дать прикурить.

Торп вытащил сигарету и щелкнул зажигалкой.

– У «птичек» в этом году хорошо сыгравшаяся команда.

– Много свежей крови, – поддакнул Босс, ностальгически озирая игровую площадку. – Ловкий парень этот, что играл на левом поле.

– Как ты, Босс. – Торп взглянул на Ливи. – Когда Босс уходил в отставку, у него на счету было триста двадцать черыре очка.

Не совсем уверенная в том, насколько это хорошо, Ливи осторожно спросила:

– Вы играли за «Скворцов», мистер Кавосски?

– Просто Босс, мисс. Нет, я играл за «Сенаторов». Это было двадцать лет назад.

Кавосски покачал головой, словно удивляясь быстротечности времени.

– А вот этот парень всегда околачивался возле клуба и путался под ногами. – Босс ткнул большим пальцем в сторону Торпа и ухмыльнулся. – Хотел тогда стать бейсменом на третьей «квартире».

– Неужели? – Ливи задумчиво оглядела Торпа. Вот уж никогда не думала, что Торп может быть кем-то другим в плане профессии.

– Не очень ловко управлялся с битой, – вспомнил Босс, – хотя руки у него просто замечательные.

– Они и сейчас такие, – суховато ответил Торп и широко улыбнулся Ливи, которая сделала вид, что не заметила.

– Ну а как дела в магазине, Босс?

– Отлично. Сегодня там работает жена. Не хотела, чтобы я пропустил открытие игр. – Он почесал свой квадратный подбородок. – Ну, не могу сказать, что я очень уж сопротивлялся. Расстроится, узнав, что могла повидаться с тобой. Элис по-прежнему каждое воскресенье ставит свечку за твое здоровье.

– Передай ей мои наилучшие… – Торп раздавил каблуком сигарету. – Представь, Ливи первый раз на бейсболе.

– Да брось ты!

Босс сразу переключил внимание на нее, как и рассчитывал Торп.

Ливи заметила этот маневр и показала Боссу мяч.

– Поймала себе шарик? С первого раза? – изумился тот.

– Новичкам везет. – Ливи протянула мяч Боссу. – Вы не подпишете его мне? Я никогда в жизни не была знакома с настоящим бейсболистом.

Босс медленно вертел мяч в руке.

– Давненько я не подписывал шариков. – Он взял ручку, протянутую ему Ливи. – Давненько, – повторил он тихо.

– Спасибо вам, Босс. – Ливи забрала мяч.

– Вам спасибо. Я снова почувствовал себя молодым. Так я скажу Элис, что повидался с тобой. – На прощание Босс ткнул Торпа большим пальцем в плечо. – А также с хорошенькой дамочкой, что читает нам новости. Заходи в магазин.

– При первой же возможности зайду, Босс.

Торп долго смотрел, как старик идет сквозь редеющую толпу и поднимается по ступенькам.

– Ты очень славно поступила, – тихо сказал он Ливи. – Ты удивительно чуткая женщина.

Ливи взглянула на подпись.

– Наверное, трудно начинать все сначала. Ничего не поделаешь, в спорте это ждет почти всех. Он был очень хороший игрок?

– Лучше, чем другие. – Торп пожал плечами. – Да не в этом дело. Он любил игру, жил игрой.

Мусорщики уже орудовали метлами в узких проходах, поэтому Торп взял Ливи под руку и повел наверх.

– Все мальчишки его обожали. Он терпел, когда они к нему приставали, и всегда был готов сделать подачу или отбить мяч.

– А почему его жена каждое воскресенье ставит за тебя свечку?

Ливи все-таки не удержалась, хотя приказала себе не задавать никаких вопросов. Ведь это ее не касается.

– Она католичка.

Ливи немного выждала, пока они не подошли к парковке.

– Ты не хочешь рассказать, да?

Торп нетерпеливо побряцал ключами в кармане, потом вытащил их.

– У них небольшой, не облагаемый пошлинами спортивный магазинчик в Северо-Восточном районе. Несколько лет назад были трудности. Инфляция, налоги и здание, требующее ремонта.

Он отпер дверцу для Ливи, но она осталась стоять, внимательно глядя на Торпа.

– И что?

– Двадцать лет назад бейсболисты зарабатывали не много. У Босса не было больших сбережений.

– Понимаю.

Ливи наконец уселась, Торп обошел машину спереди и остановился в раздумье. Наклонившись, Ливи открыла для него дверцу.

– И ты дал ему взаймы.

– Нет. Я вложил деньги в магазин, – поправил ее Торп, захлопывая дверцу. – Я не предлагал им взаймы.

Ливи смотрела, как он включает зажигание. Она понимала, что ему не нравится весь этот разговор. Но привычки репортера брали свое. Ей не хотелось видеть правду. А состояла она в том, что Ливи было интересно все, что касается Торпа.

– Босс не взял бы в долг, и ты об этом знал. А если бы взял, то это нанесло бы незаживающую рану его самолюбию.

Торп обернулся к Ливи:

– Послушай, не много ли предположений на основе мимолетной встречи?

– Но ты же сказал, что я чуткая, – возразила Ливи. – Так в чем дело, Торп? Ты не любишь, когда люди вдруг понимают, что ты хороший парень? – И она слегка улыбнулась.

– Стоит только это показать – и крышка: всегда надо быть хорошим, от тебя только этого и ждут. А у меня нет такой привычки – всегда поступать правильно.

– О да. – Она улыбнулась шире. – Твой имидж: жесткий, несентиментальный прагматик.

Торп прервал беседу, крепко и нетерпеливо поцеловав Ливи. Она удивилась, но удивление сразу же сменилось желанием. Она уступила. Пусть это ошибка, она ее совершит. Пусть это безумие, она еще обретет здравый смысл, но потом. В это мгновение она хотела только одного: чтобы удовольствие повторилось.

Сейчас было достаточно его губ, чтобы утолить медленно возрастающий голод. Теперь не время задавать себе вопросы, почему он единственный, перед кем она сложила оружие. Она хотела только одного – еще. Снова ощутить то, что ощущала.

Сердца их бились в унисон, легко, быстро, и она поняла, что ее хотят, ее желают. Каково это – любить его? Чувствовать прикосновение его тела к своему, его руки?

Но нет, нельзя даже мысленно этого представлять. Все, однако, было напрасно – воображению не прикажешь.

Он коснулся губами ее щеки, потом виска.

– Хотелось бы мне продолжить это занятие в более уединенном месте. Хочу обнимать тебя, Ливи.

И он снова властно ее поцеловал.

– Я хочу всю тебя. Быть только с тобой.

Он откинулся назад, чтобы посмотреть ей в глаза.

– Поедем ко мне.

Кровь бешено стучала в ушах. Так просто было бы сейчас сказать «да». Она хотела его. О, как она его хотела! Это потрясало ее. Почему все случилось так быстро? Если бы месяц назад кто-нибудь осмелился предположить, что ей захочется с ним лечь, она бы даже не разозлилась. Дуракам закон не писан. А сейчас все так и есть. Она хочет того же, что и он. Нет, хочет – это не то слово!

Ливи опять испугалась. Она освободилась из его объятий и пригладила волосы.

– Нет-нет. Я к этому не готова. – Она велела себе дышать глубже, надеясь, что это поможет.

– Хорошо, подождем.

Он тоже глубоко вздохнул, подавляя прилив желания, и откинулся на спинку сиденья.

– Я бы не хотел, чтобы ты со мной заскучала.

Ливи хрипло рассмеялась:

– Это вряд ли. Я просто запуталась. Я сама себя не понимаю. И эти твои настроения, все так изменчиво. А когда ты несешь эту чушь насчет женитьбы, я просто теряюсь.

– Я напомню тебе об этом разговоре в первую годовщину нашей свадьбы.

Торп вывел машину в первый ряд. Он за рулем, значит, до Ливи дотрагиваться нельзя. Да, не такой уж он терпеливый, как полагал раньше.

– Торп, ну это же смешно.

– Зато как подскочат наши рейтинги!

Удивительно, как он ухитряется быть приятным, в следующую минуту желанным, а потом вызывать злость. Ливи хотелось одновременно и смеяться, и биться головой о ветровое стекло.

– О’кей, Торп, – начала она, решив, что лучше всего проявить терпение. Тем временем они влились в общий поток машин. – Я скажу просто и доходчиво, насколько это в моих силах. Я не собираюсь за тебя замуж.

– А хочешь пари? – возразил он спокойно. – Ставлю пятьдесят долларов на то, что ты выйдешь.

– Ты серьезно думаешь, что я буду с тобой спорить?

– Да, азарта в тебе маловато, – покачал он головой. – Кармайкл, я очень в тебе разочарован.

Ливи прищурилась:

– А ты поставь сотню. Я дам тебе фору.

Он усмехнулся и проехал на желтый свет.

– Заметано.

7

Внезапно умер премьер-министр Великобритании Саммерфилд. Роковой инсульт, оборвавший его жизнь, поверг страну в печаль, а мировую прессу – в лихорадочную суету.

Пошли спецвыпуски «Новостей», отклики глав правительств других стран. Но основное – это обсуждение, как смерть одного человека может повлиять на раскладку сил в мире.

Спустя два дня после сообщения о смерти Саммерфилда президент уже пересекал Атлантику на воздушном судне Номер Один. Он летел на похороны. Торп был в числе сопровождающих.

Репортер такого ранга всегда должен быть рядом с президентом, во всяком случае, так близко, насколько это позволено. Потом он поделится информацией с другими, не столь знаменитыми персонами из самолета прессы.

У Торпа была своя команда, которую он набрал из разных телекомпаний. Операторы, осветители, техники сидели вместе со своим оборудованием в хвостовой части самолета.

За спиной Торпа члены его команды втихомолку играли в покер. Даже бранились шепотом. Обычно он присоединялся к ним, чтобы скоротать время. Но сейчас ему надо было о многом подумать и многое успеть уже во время полета: собрать воедино кое-какие куски информации, наметить главные, интересующие его пункты, набросать вчерне план действий в день похорон. Потом, в Лондоне, ему будет некогда. Тогда придет время наблюдать за тем, кто, как, на что реагирует, ждать подходящей цитаты. Вот это желание быть в центре событий, улавливать минутное, делать собственные репортажи и было главной причиной того, что он отказался от начальственной должности в Нью-Йорке.

Торп надеялся вытянуть у пресс-секретаря какие-нибудь обрывочные сведения и, пустив в ход собственные таланты наблюдения и обобщения, не только обеспечить материалом собственные репортажи, но и подкормить информацией коллег.

Хотя его миссия была настоящей синекурой, он почти желал, чтобы она досталась Карлайлу или Диксону, корреспондентам соперничающей телекомпании. Ведь он летел на воздушном судне Номер Один, а Ливи – на самолете прессы.

Последние несколько дней она старалась держаться на расстоянии. Торп предоставил ей эту возможность. Да у него практически и не было выбора – он работал над тем, что должно было стать Главным репортажем. Но именно работа сводила их снова и снова, с методичным упорством.

Ливи была очень сдержанна. Она ничем не напоминала ему женщину, которая с аппетитом поглощала хот-доги и бурно радовалась, что мяч попал в «дом». Легкость, с которой она отдалила его от себя, он переживал болезненнее, чем хотел себе в том признаться. Даже себе. Нетерпение вообще опасная черта. Он знал это, но, что скрывать, его нетерпение все возрастало.

«Нет, Ливи, несомненно, ко мне неравнодушна», – думал он, хмуро глядя в окошко самолета. От встречного ветра самолет слабо подрагивал. Торп достал сигарету. Не имеет значения, что она говорит и как себя ведет, это не может изменить того, какая она была тогда. Как ее тело откликалось на его ласки. Страстно, мгновенно. Это был голод, неутоляемый годами. Как бы она ни противилась этому, голод брал верх, когда он, Торп, ее обнимал. И пока этого достаточно. Пока.

– Три короля! – И затем Торп услышал сзади: – Эй, Ти Си, давай подсаживайся, пока этот парень не ободрал нас как липку.

Торп уже хотел было согласиться, но заметил, что президент направился в свой кабинет с пресс-атташе и спичрайтером.

– Потом, – сказал Торп рассеянно и встал.

«Когда же я в последний раз была в Англии?» – вдруг подумала Ливи. И обратилась мыслями к прошлому. В то лето ей исполнилось шестнадцать. Она путешествовала с родителями и сестрой. Летели в первом классе. Ей разрешили попробовать икру, а Мелинде дали шампанского. Поездка была подарком к восемнадцатилетию Мелинды. Ливи вспомнила, как сестра без умолку болтала о званых вечерах, балах, чаепитиях и театрах, которые она сможет теперь свободно посещать. Бесконечно обсуждались подходящие к случаю туалеты. Отец в конце концов отгородился от них журналом «Уолл-стрит» и погрузился в чтение. Ливи скучала отчаянно. Икра, а также опрометчивый глоток шампанского из бокала сестры взбунтовались в желудке. Воздушные ямы оказались весьма коварны и довершили дело. Ее затошнило. Сестра с отвращением отвернулась, мать была очень недовольна, а отец потерял всякое терпение. Все остальное время полета о ней заботилась стюардесса.

Двенадцать лет прошло – и Ливи вздохнула. Многое, разумеется, было сейчас не то и не так. Ни шампанским, ни икрой не угощали. В самолете прессы было полно народу и стоял несмолкаемый шум. Играли в карты, но совсем по-другому, чем команда Торпа. Репортеры всех вашингтонских студий слонялись по проходам, спорили, заключали пари. Некоторые спали. У каждого был свой способ развеять скуку длинного перелета. В воздухе витало предвкушение настоящего дела. Все думали о своем вкладе в Главный репортаж.

Ливи набрасывала заметки в блокнот, обрисовывала портрет премьера. Это был сдержанный, немногословный, начитанный член партии консерваторов. Его нельзя было ни подкупить, ни запугать, ни сбить с толку хитроумными дипломатическими маневрами. Ливи отметила несколько его политических триумфов, больших и малых.

Надо сказать, Ливи потребовалась хорошая подготовка, чтобы убедить Карла послать в Лондон именно ее. Карл прежде всего сообщил ей, что она, по его мнению, сильна именно в вашингтонской политике. Это препятствие она преодолела, хотя и не без труда. Ливи потребовался час спокойного, рассудительного разговора и еще час – ожесточенного спора, чтобы заставить Карла изменить намерение.

Торп стал вторым препятствием, и гораздо более существенным. И, раздумывая об этом сейчас, Ливи чересчур сильно нажала на карандаш и сломала грифель.

Торп тоже летел в Англию. Хотя скорее «тоже» летела она. Торп был президентским репортером. Вашингтонские «Новости мира» вполне могли бы попользоваться его информацией вместо того, чтобы выжимать из собственного бюджета средства и посылать своего репортера вместе с командой. Ливи добилась поездки и теперь не знала, смеяться ей или плакать.

Торп! Что бы она ни делала, куда бы ни ездила, он всегда оказывался рядом и усложнял ее положение.

Она не могла перестать думать о нем. В течение дня, до отказа наполненного делами, он неожиданно возникал собственной персоной. И она вспоминала, как они танцевали в английском посольстве, целовались на террасе, весело смеялись на балу. Ночью же, когда она оказывалась одна, он неумолимо проникал в ее мысли и завладевал ими полностью. Может быть, он заразил ее своим безумием. Ей казалось, что он наяву стоит у ее кровати и смеется, и иронически вздергивает бровь… Она вспоминала его жесткие, властные руки. И что гораздо хуже, иногда она буквально чувствовала, как его губы ищут ее рот. Ее немедленно охватывало желание, возникавшее непонятно как, неожиданное и жгучее. Она плохо спала, терзаясь этими видениями и фантазиями. Душевное спокойствие ее было нарушено. И все из-за этого Торпа!

«Нет у него никакого права так меня волновать», – сердито думала Ливи, роясь в сумочке в поисках другого карандаша. И еще это глупейшее пари. Ливи бессильно вздохнула и закрыла глаза. Как же это она позволила ему беспокоить ее подобными смешными выходками?

Брак! Неужели он действительно всерьез может думать, будто она захочет выйти замуж? Причем именно за него? Он вальсирует с женщиной, которая едва выносит его присутствие. Это ему великолепно известно, и хоть бы что. Как он мог заявить вслух о своем намерении жениться на ней? Нет, он не умен – и Ливи пожала плечами, закусив нижнюю губу. Или же очень проницателен. Ливи неохотно признала, что Ти Си Торп относится ко второй категории.

Но ей-то на все это наплевать. Никому не удастся обвести ее вокруг пальца и заманить в ловушку брака. Она в совершенной безопасности.

Ливи уставилась на свои заметки, недоумевая, почему же она чувствует себя совсем иначе.

– Майк, – и Торп сел на свободное место около пресс-секретаря Доналдсона.

– Ти Си. – Доналдсон, закрыв папку, осторожно улыбнулся. У него был вид доброго дядюшки, полноватого, начинающего лысеть. Но ума «дядюшке» было не занимать.

– Чем бы ты мог со мной поделиться? – спросил Торп и уселся поудобнее.

Доналдсон удивленно поднял брови.

– То есть? Что бы ты хотел услышать? Будут похороны на государственном уровне, пышный церемониал. Будет куча высших государственных чиновников, бывших и нынешних, пожалуют королевские особы. Материал для хорошей съемки, Ти Си.

Доналдсон достал из кармана трубку и начал медленно набивать ее табаком.

Торп молча наблюдал.

– Ну что тебе еще? – раздраженно спросил Доналдсон. – Президент приехал в Лондон не для осмотра достопримечательностей.

– Как и все мы, Майк. У всех у нас свои дела. И мне не хотелось бы думать, что ты собираешься подложить мне свинью, во что-то меня не посвящая.

– Тебе подложишь! – Доналдсон засмеялся. – Даже если бы я очень захотел, ты все равно ухитрился бы выжать из меня достаточно, чтобы все было в порядке.

– Я заметил пару дополнительных охранников на борту, – небрежно проронил Торп.

Доналдсон невозмутимо продолжал набивать трубку.

– Ты же видишь, старина, президент летит не один. А первая леди?

– Знаешь, – невинно заметил Торп, – я пересчитал и ее охранников. Те двое все равно сверх положенного. Понятно, на похороны такого человека, как Саммерфилд, соберутся дипломаты со всего мира. – Он помолчал, принимая кофе от стюардессы, в то время как Доналдсон буквально ел его глазами поверх зажженной спички. – Представители всех стран ООН и кое-кто еще. Будет людской водоворот.

– Да, хлопотное и печальное это дело – похороны, – согласился Доналдсон.

– М-м-м. А также опасное?

– Ладно, Ти Си, мы давно знаем друг друга, чтобы ходить вокруг да около. Что ты вынюхиваешь?

– Предчувствия, – холодно улыбнулся Торп, – предощущение неприятностей. А они есть, так, Доналдсон?

– Что тебя заставляет так думать?

– Да так, чешется одно место, – любезно сообщил Ти Си.

– Ну, тогда почеши его, не стесняйся. А у меня для тебя нет никаких новостей.

Словно раздумывая над этими словами, Торп потихоньку пил кофе.

– Между прочим, Саммерфилда недолюбливали члены ИРА.

Доналдсон сухо усмехнулся:

– А также еще с десяток радикальных организаций. Ты что, сам хочешь сообщить мне что-то?

– Да нет, это просто замечание.

Доналдсон взглянул прямо в глаза Торпу.

– Возможно, не следует особо распространяться о твоих подозрениях, Ти Си. Незачем подавать людям разные идеи, не так ли?

– Я даю людям только факты, причем проверенные, – осторожно заметил Торп и встал. – Надо бы снять фильм.

Доналдсон подумал и сказал:

– Я устрою это, но звука не будет. Мы же летим на похороны. Надо соблюдать тишину.

– Да я тоже так думаю. Ты дашь мне знать, если возникнет что-то новое?

И, не ожидая ответа, Торп направился к играющим в карты.

– Я хочу отснять кое-какие кадры, как только Доналдсон об этом договорится, – предупредил он съемочную группу.

Посмотрев вниз, он увидел, что на руках у оператора два козыря.

– Фильм будет немой, – сказал он звукооператору, – так что можешь расслабиться. Заснимем первую леди за рукоделием.

– Для придания домашнего колорита, Ти Си? – спросил оператор.

– Точно. – И, наклонившись пониже, шепнул: – И постарайся также заснять сотрудников секретной службы.

Оператор поднял голову и встретил пристальный, холодный взгляд Торпа.

– О’кей.

– Интересно, – сказал осветитель, возвращая всех к игре, – чем это ты так гордишься, а?

– Да так – парочка восьмерок, – ухмыльнулся оператор, – и пара королев.

– А у меня тоже «полный дом», – и осветитель разложил свои карты. Торп удалился на свое место под сдавленные проклятия проигравшего оператора.

У Торпа была безошибочная интуиция. На борту определенно было больше сотрудников госбезопасности, чем обычно. Торп насторожился. Не надо большого ума, чтобы понимать: там, где собираются главы государств со всего мира, удавшийся теракт – просто именины сердца для некоторых заинтересованных лиц.

Взрыв бомбы? Попытка убийства? Похищение? Торп внимательно наблюдал за спокойными, молчаливыми, облаченными в тройку сотрудниками службы безопасности. Они, конечно, будут зорко за всем следить. Торп тоже приготовился. Он не должен пропустить момент. И так в течение долгих трех дней.

Да, а ночи? Они с Ливи остановятся в одном отеле. Для начала нужно получить соответствующий номер. При его умении это нетрудно. В данный момент главное быть поближе. Кроме того, настала пора проявить решительность.

Ливи не находила себе места. В голове не было ни одной мысли, кроме как о Торпе. Во время этой поездки им, конечно, предстоит постоянно встречаться. Дело у них одно, общее, и Торп здесь главный. Она должна все время получать от Торпа информацию, а значит, видеться и разговаривать каждый день. Это ее работа, она не может отказаться. О, если бы только не Торп.

Откинув спинку кресла, Ливи закрыла глаза. Нет, должен же найтись способ, как держаться от него на расстоянии. В предстоящие два дня она из кожи должна лезть, работы будет выше головы. Он тоже будет занят. Это, конечно, в какой-то мере решает проблему.

Что касается свободного времени, то его у нее будет как можно меньше. Торпа ведь не возьмешь отказами и холодностью. Значит, она будет просто исчезать. Уж найдет куда. Хотя особо не разбежишься, ведь им придется жить в одном отеле. С этим ничего не поделаешь. Ну да не так уж трудно затеряться в толпе журналистов, которые собираются нагрянуть в Лондон.

Она вздохнула: противное решение – и переменила позу. Ей вовсе не улыбается эта игра в прятки. «Но все остальное не игра, – сказала она себе решительно. – Это скорее похоже на войну». А раз так, будем сражаться. Свобода прежде всего.

Но, боже мой, куда деваются все разумные доводы, когда к ней приближается Торп. Она его хочет, и все. Когда он ее обнимает и когда его губы… Оливия с досадой тряхнула головой и подняла спинку кресла. Дело ведь совсем не в Торпе, убеждала себя Ливи. Дело в том, что опять пробуждаются чувства. Пять лет она хоронила их. Слишком долго. Теперь ей просто трудно справиться с обычными, в сущности, человеческими желаниями. Говорят же психоаналитики, что ничего не следует подавлять. Так что как-нибудь обойдется.

Но от Торпа она положительно будет держаться подальше.

* * *

Приземлились прекрасно, почти незаметно. Торп еще часа два слонялся в свите, прежде чем смог отправиться к себе в отель. Зато у него был готов документальный фильм для Штатов, вместе с комментарием. Сверив часы и поставив их по местному времени, он убедился, что Си-эн-си успеет дать репортаж сегодня вечером.

Торп смотрел на Лондон, по улицам которого мчался в такси. Он бывал здесь, но давно. «Шесть? – подумал он. – Нет, семь лет назад». Но, наверное, он смог бы отыскать тот ресторанчик в Сохо, где брал интервью у нервничающего атташе из американского посольства. А потом в Вест-Энде, в маленькой галерее, он познакомился с начинающей художницей, у которой было тело рубенсовской женщины, а голос мягкий и тягучий, как густые сливки. Какие сногсшибательные ночи они провели вместе.

Семь лет назад, до того, как он осел в Вашингтоне. Это было до встречи с Оливией. На этот раз все будет иначе. Его не интересуют ночи с незнакомками. Теперь он хочет провести всю жизнь только с одной-единственной женщиной. С Оливией Кармайкл.

Выйдя из такси, Торп взял сумку и направился к подъезду. Он давно уже привык путешествовать налегке. Воздух был влажный и холодный. Моросящий дождь прекратился всего несколько минут назад. Люди на тротуарах горбились, шагая против ветра, плотнее застегивали пиджаки и проходили не задерживаясь. Войдя в отель, Торп увидел толпу репортеров у стойки и сразу же расстался с надеждами поскорее встать под душ в своем номере.

– Торп.

Отодвинув в сторону сумку, он улыбнулся Ливи. Она вежливо ему кивнула.

– Что они нам отвели для встреч? – спросил он и узнал, что на втором этаже прессе предоставлена особая комната.

– О’кей, давай поспешим, и я сообщу тебе вкратце все новости. – И прежде чем Ливи успела затеряться в толпе, он схватил ее за руку. – Как было в полете?

– Без всяких происшествий.

Зная, что вряд ли ей удастся освободиться от его хватки и не вызвать этим пересудов, Ливи небрежно спросила:

– А как ты?

– Время тянулось очень долго. – Они втиснулись в лифт. – Я скучал по тебе.

– Перестань, Торп, – оборвала его Ливи.

– Перестань что? Скучать по тебе? Я буду рад, если ты перестанешь избегать меня.

– Я просто была очень занята. – Толпа в лифте притиснула ее к Торпу. Перехватив сумку другой рукой, он обнял ее за плечи.

– Очень много народу и тесно, – любезно объяснил он в ответ на ее сверкающий негодованием взгляд. В лифте пахло табаком, одеколоном и немного потом, но все запахи перебивал ее аромат, сладкий и чистый. Торп с трудом поборол желание зарыться лицом в ее волосах и забыть обо всем.

– Сейчас ты что-нибудь натворишь, да? – спросила она тихо, под шум голосов.

– Если хочешь, – согласился он. – Я бы с удовольствием поцеловал тебя, Ливи, – прошептал он ей на ухо. – Прямо здесь, прямо сейчас.

– Не смей!

Она не могла оттолкнуть его у всех на глазах и только сверлила яростным взглядом. И это была первая ошибка.

Его губы были в нескольких дюймах от ее лица. Смеющийся взгляд не отрывался от ее глаз. И она вдруг почувствовала неодолимое желание. Ливи окаменела, но не потому, что его рука крепко сжимала ее плечо, просто взгляд был спокойный и понимающий, что с ней творится.

– Ладно, Ти Си, кончай представление.

Торп не ответил. Он только улыбнулся, глядя на нее. Они вышли из лифта, и он повел ее по коридору.

– Мы оставим представление на потом.

Очнувшись от транса, Ливи отступила в сторону так, чтобы он не мог коснуться ее рукой.

– Этого «потом» не будет, – отрезала она и мысленно послала себя к черту, заняв место в комнате для прессы.

Информация Торпа заняла меньше тридцати минут, и репортеры бросились доканчивать собственные сообщения. Торп наконец добрался до своей комнаты. Он уже сутки был на ногах. Раздеваясь на ходу, он устремился в душ.

Ливи вошла к себе, позволив посыльному внести ее сумки. Она немного подождала, пока он суетливо отдергивал занавески и проверял наличие полотенец. Все, что ей сейчас требовалось, это чай, а потом постель.

«Постреактивная вялость», – утомленно подумала Ливи и сунула фунтовую бумажку в руку посыльного. Почему ее сестра никогда от этого не мучается? Прошивает себе туда-сюда пространство и время в реактивном самолете – и хоть бы что. Будь на ее месте Мелинда, она бы не сидела сейчас с чашкой чаю в тишине. Она бы уже мчалась наслаждаться ночной жизнью Лондона.

Ну, да бог с ней, с Мелиндой. У нее свои проблемы. «Я уже двенадцать часов на ногах, – вздохнула Ливи. – А завтра не будет ни минуты свободной».

Посмотрев на себя в зеркало, Ливи заметила легкие следы усталости. Не надо, чтобы камера это запечатлела. Чашка чаю, беглый просмотр заметок, сделанных в самолете, и спать, решила она. Она уже шла к телефону, чтобы сделать заказ, но тут раздался стук в смежную дверь.

Ливи нахмурилась и недовольно вздохнула. Неужели это кто-нибудь из репортеров желает общества? Боже, как некстати. Пропади они все пропадом.

– Кто там?

– Всего лишь еще один представитель прессы, Кармайкл.

– Торп! – негодующе вырвалось у нее. Не осознавая, что делает, она щелкнула замком и открыла дверь. Торп опирался о косяк и улыбался. На нем был только выношенный махровый халат, волосы влажные от душа, от него пахло мылом и лосьоном для бритья.

– Что ты здесь делаешь? – набросилась на него Ливи.

– Сообщаю новости. Это моя работа.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, – процедила она сквозь зубы. – Что ты делаешь в комнате, смежной с моей?

– Случайное совпадение, это мой номер.

– Сколько ты заплатил портье за такое совпадение?

Он усмехнулся.

– Очень неудачно. Подумай и спроси снова. – Он взглянул на ее ноги в чулках. – Куда-нибудь собираемся?

– Нет, не собираюсь. – Ливи сложила на груди руки и приготовилась произнести горячую отповедь.

– Вот и славно. Я тоже предпочитаю провести уютный вечерок в домашней обстановке.

Он шагнул было в ее комнату, однако Ливи толкнула его в грудь.

– А теперь послушай меня, Торп.

От ее резкого движения борта халата разошлись еще больше. Довольно темные вьющиеся волосы покрывали его грудь до пояса. Он по-прежнему улыбался, нисколько не смущаясь. Ливи отдернула руку.

– Ты просто невыносим.

– Стараюсь.

Он накрутил на палец ее локон.

– Если же ты хочешь куда-нибудь пойти, – начал он.

– Никуда я не хочу, – в ярости перебила его Ливи, – но уютного домашнего вечерка не будет тоже. Я хочу одного, чтобы ты понял…

– А разве коллеги в чужой стране не должны держаться вместе?

Боже мой, он вел себя как мальчишка, и Ливи вдруг захотелось повиснуть у него на шее и заболтать ногами. Она закрыла глаза, представив себе на секунду, что она так и поступила. Нет, какой ужас!

– Ну почему ты не можешь оставить меня в покое? – с досадой произнесла она.

– Ливи, это не принято, чтобы мужчина оставлял свою невесту в одиночестве.

Он говорил так убедительно, что прошло секунд десять прежде, чем Ливи поняла смысл фразы. И что ей делать с этим безумцем?

– Невесту?! Я вовсе не твоя невеста! – заорала она на Торпа, чувствуя полное бессилие. – И не собираюсь выходить за тебя замуж.

– Спорим еще на одну сотню?

– Нет! – Она резко ткнула его пальцем в грудь. – Ты сошел с ума, но это твое личное дело. Избавь меня от необходимости выслушивать твои глупости. Меня это совершенно не интересует.

– Но, может быть, ты все-таки полюбопытствуешь, – сказал он галантно, – потому что некоторые мои заблуждения просто великолепны.

– Я не собираюсь спать в комнате рядом с сумасшедшим. Пойду попрошу себе другой номер.

Ливи круто повернулась.

– Испугалась? – спросил он, видя, что она уже схватила сумку.

– Испугалась?! – Ливи в сердцах швырнула сумку. – В тот день, когда я тебя испугаюсь…

– Я о тебе же забочусь. – Он внимательно разглядывал ее гневное лицо. – Может, ты не уверена, что сможешь устоять – и, ах, сама постучишься в мою дверь?

Ливи остолбенела на месте.

– Постучусь?! – яростно выдохнула она. – Ты думаешь, ты полагаешь, что я нахожу тебя таким неотразимым, таким… таким…

– Желанным? – с готовностью подсказал Торп.

Ливи сжала кулаки:

– Я не хочу тебя, Торп.

– Неужели?

Ливи и охнуть не успела, а он уже обнимал ее. Он тесно прижал ее к себе, тело невольно приникло к нему. Так почему-то получалось всегда, стоило ему прикоснуться к ней. Губы у него были жесткие, поцелуй получился не столько нетерпеливый, сколько настойчивый. На этот раз он не соблазнял, он требовал. Он владел ситуацией. Запрокинув ее голову, зарывшись руками в ее волосы, он целовал ее все крепче, все настойчивее.

– Так не хочешь, Ливи? – прошептал он, оторвавшись на мгновение от ее губ.

Ливи дышала с трудом, но покачала головой. Она бы ответила, но Торп не дал ей такой возможности.

Он снова завладел ее губами, с жаром и страстью собственника. Ливи застонала от наслаждения и притянула его к себе ближе. Пусть все идет к черту, она не отпустит его. По ее коже пробегал озноб желания. А Торп, словно догадываясь об этом, провел кончиком пальца по ее позвоночнику, потом рука его оказалась на ее талии. Потом он погладил длинное бедро и провел по нему вверх, сминая платье.

А Ливи пальцами касалась его лица, словно слепая. Ее легкие, едва ощутимые прикосновения только подстегнули его страсть. Торп изо всей силы прижал ее к себе, заставив выгнуться назад, и она покорно подчинилась его рукам. Вот они охватили ее грудь, и Ливи задышала часто-часто. У нее и в мыслях не было сопротивляться. Ей хотелось ощущать жар его рта, она корчилась, как береста на огне, от его прикосновений. Когда его губы скользнули к ее шее, она откинула голову. Она вся утонула в зыбком мареве желаний. Повинуясь цепким, властным объятиям, Ливи отдавалась ему и своим неутоленным желаниям. Он снова поцеловал ее в губы с исступленной жаждой обладания, равной которой она никогда не знала.

Страсть вспыхнула в ее сознании ослепительно-белым пламенем, и, вскрикнув от ужаса и одновременно сдаваясь, Ливи прижалась к нему с тем же неистовством и вдруг обмякла в его руках.

Не ожидавший внезапной слабости, Торп вгляделся в ее лицо. Глаза Ливи были переполнены желанием, но где-то в глубине таились страх и смятение. Этот взгляд послужил ей лучшей защитой, чем все сердитые слова и яростные крики.

Нежность. На Торпа вдруг нахлынула нежность. Сейчас взять Ливи было проще простого. Но разве только этого он от нее хотел? Они будут любить друг друга, он нисколько не сомневался, но Ливи должна доверять ему и ничего не опасаться. Он подождет.

Едва коснувшись губами, он быстро и легко поцеловал ее. На прощание ему захотелось рассердить ее.

– Я на всякий случай оставлю дверь незапертой, Кармайкл, если ты вдруг передумаешь. Тебе даже стучать не придется.

Торп быстро шагнул к себе в комнату и закрыл дверь. Не сразу, секунд так через десять, он услышал стук – это она швырнула в дверь туфлю. Торп ухмыльнулся и включил телевизор, послушать, что нового в английских последних новостях.

8

В шесть утра Ливи проснулась от низкого монотонного звонка будильника. Она машинально нажала на кнопку и некоторое время лежала, глядя на незнакомую, банально обставленную комнату, не понимая, где она. «Это Лондон», – вспомнила Ливи и потерла пальцами глаза.

Спала она неважно. Черт побери этого Торпа! Полночи она вертелась с боку на бок, раздираемая сомнениями и желаниями, которых давно не испытывала. Она приехала в Лондон по делам. Даже если у нее и будет свободное время, она хочет провести его одна. Она просто не желает иметь с Торпом никаких отношений. Неужели он этого не понимает?

Но ведь это она только говорит так, а на деле выходит совсем иначе – устало призналась себе Ливи. Разве так убедишь мужчину в нежелании его видеть? Она всякий раз отвечает на его ласку, как только он обнимает ее. Да, она его хочет. Похоже, от этого никуда не деться. В тот момент, когда он так крепко прижал ее к себе, не отрываясь от ее губ, она бы отдалась, не рассуждая. Он подчинил себе ее волю. И это пугало Ливи.

Значит, проблема прежде всего заключается в ней самой. Тут что-то нужно придумать. Вот, например: не то чтобы она не хочет его, нет, но она решительно от этого отказывается. Она не даст ему одержать победу.

Встав, Ливи приняла душ и начала одеваться. Слишком много сегодня предстоит сделать, так что нечего сидеть и охать над своими личными трудностями. Да и вообще, все Торп да Торп – не много ли чести?! Как бы он возликовал, узнав, что она все утро думает о нем.

Ливи выбрала очень строгий, графитного цвета костюм. Застегнув последнюю пуговицу, она окинула себя в зеркале придирчивым профессиональным взглядом. Все в порядке. Чуть-чуть побольше косметики, чем всегда, и легкие тени под глазами исчезнут. Заметки – в небольшой кейс. Туда же – лишний блокнот и запас карандашей. Перекинув через руку пальто, она уже готовилась уйти, но тут заметила белый листок на полу под дверью смежной комнаты.

С минуту Ливи неподвижно глядела на него, как на бомбу или змею. Ой, лучше не брать. Она решительно повернулась, но, дойдя до входной двери, не выдержала. Подбежала, нагнулась и подняла листок.

«Доброе утро». Больше в записке ничего не было. Ливи невольно рассмеялась. Нет, он определенно сумасшедший. Неожиданно для самой себя она вырвала листок из блокнота и нацарапала то же самое приветствие. Сунув записку под дверь, она вышла.

Ливи нашла свою команду в гостиничном кафе.

– Привет, – мимолетно улыбнулся Боб, – хочешь что-нибудь на завтрак?

– Только кофе.

Ливи взяла общий кофейник и налила себе чашку.

– У меня такое чувство, что я сейчас выпью целый галлон.

– День будет долгий, – напомнил ей Боб и с аппетитом атаковал яичницу.

– И начнем немедленно, – подтвердила она. – Первую съемку я хочу сделать у Вестминстерского аббатства, прежде чем туда нахлынут толпы, потом около Даунинг-стрит, 10. Если повезет, то сможем поймать на пленку вдову Саммерфилда.

Один из операторов пытался соблазнить Ливи тостом с маслом и джемом, но тщетно.

– Заснимем толпу, а закадровый голос можно записать потом.

– Но я хотел бы купить кое-какие сувениры для жены и ребят. – Боб с неодобрением глядел, как Ливи пьет кофе без ничего. – Понимаешь, я и так уже схлопотал за то, что улетел в Лондон без них. И если я им не привезу какие-никакие подарки, мне придется спать на диване, а не в супружеской постели.

– У тебя будет несколько минут между съемками, чтобы заскочить в магазин.

Говоря это, она водила взглядом по залу, отыскивая знакомые лица.

– Кого-нибудь ищешь? – спросил Боб и хищно разрезал сосиску.

– Что? – Она рассеянно уставилась на Боба.

– Ты все смотришь по сторонам, едва села за стол. Кого-нибудь ждешь?

– Нет. – Ливи стало неприятно. Сама-то она прекрасно понимала, что ищет Торпа. – Ну ладно, поторапливайтесь. Расписание нынче жесткое, и все надо успеть, – сказала она, обращаясь к своей команде.

Следующие десять минут она пила кофе молча, повернувшись ко всему залу спиной.

Ливи стояла рядом с Вестминстером. Слабый солнечный свет почти не грел. Пока операторы устанавливали аппаратуру, Ливи еще раз просмотрела свои заметки. Вся съемка должна занять сорок пять секунд. Лондон под серыми тучами выглядел сумрачно, в воздухе ощущалось приближение дождя.

– Сначала наведи камеру на меня, – сказала она оператору. – После первого кадра я повернусь в сторону и укажу на аббатство. Я хочу, чтобы съемка была замедленная, в самом конце камеру снова на меня.

– Понял. – Боб подождал, пока осветитель выверит свою технику. – Можно начинать?

Ливи взяла микрофон и кивнула. Она рассказывала о предстоящей похоронной церемонии неспешно, словно совсем не заботясь о времени, хотя текст был выверен с точностью до секунды.

– С вами была Оливия Кармайкл. Я вела репортаж от Вестминстерского аббатства.

– Ну как? – Боб переступал с ноги на ногу.

– Порядок. – Она посмотрела на свои часы. – А теперь – на Даунинг-стрит. До церемонии еще два часа. Потом – брифинг с Торпом, и можно скармливать материал Вашингтону.

У Торпа хватило времени на три чашки кофе до появления президента.

Снаружи ожидал лимузин, рядом старалась стать незаметной президентская охрана. Торп усиленно курил, стоя без пальто, как всегда неуязвимый для холодного весеннего утра. Его оператор насвистывал что-то непонятное, остальные члены команды тихо переговаривались. Торп не прислушивался. Он внимательно наблюдал за сотрудниками секретной службы. Они держат ухо востро – это ясней ясного.

Вышел президент. Все сразу ожило. Торп услышал, как заработала камера. Микрофон, будто живой, ткнулся в ладонь. Почти машинально он отметил, как одета первая леди. Всегда могут найтись люди, которым нужны дополнительные сведения.

– Господин президент!

Президент остановился у распахнутой дверцы лимузина и повернулся к Торпу, кивком удерживая охрану на расстоянии вытянутой руки.

– Ти Си, – сказал он с торжественной мрачностью, – сегодня печальный день для Англии и всего мира.

– Да, господин президент.

Торп знал правила игры. В утро похорон жесткие вопросы «в лоб» недопустимы.

– Господин президент, – продолжил он, соблюдая все приличия, – у вас есть личные воспоминания о покойном премьер-министре?

Если президент и удивился неожиданной интонации и теме, то ничем этого не показал. Ответ был ровен и невозмутим.

– Он мог пройти в день несколько миль. – И президент улыбнулся. – Я убедился в этом в Кэмп-Дэвиде. Эрик Саммерфилд любил думать на ходу.

И с этими словами президент сел в лимузин. Слегка разочарованный, Торп остался ждать, когда подъедет автомобиль для прессы.

Команда Торпа вела съемку недалеко от Вестминстера, где будет совершаться погребальная служба. Следовало включить рассказ о том, какие знаменитости приехали почтить память Саммерфилда и в какой последовательности они прибыли. Передача шла через спутник.

Торп возвестил появление королевской семьи и всех прочих, имевших отношение к карьере Саммерфилда и его личной жизни. На улицах толпились люди, однако было относительно тихо. Присутствовавшие больше молчали, а если переговаривались, то приглушенными голосами, словно тоже находились в аббатстве.

Торп мельком увидел Ливи, но сейчас было не до обмена мнениями. Он еще говорил в микрофон, но внезапно напрягся, за долю секунды до того, как все произошло.

Прорвав полицейское оцепление, машина на полной скорости мчалась к середине похоронной процессии. Послышался звук выстрелов, особенно страшный в этот момент. Только что царила торжественная тишина даже на улице, а теперь испуганные люди кинулись врассыпную. Операторы метались, как безумные, спеша заснять самые выигрышные кадры. С микрофоном в руке Ливи бросилась вперед. Но Торп опередил ее.

Процессия остановилась. Пули охранников дырявили шины ускользавшего автомобиля. Ветровое стекло покрылось паутиной трещин. Машина вывернула вбок, затем выправилась, опять свернула и, ткнувшись в столб, круто остановилась. Из нее выскочили четыре человека, стреляя из автоматов в процессию и толпу. Раздались крики. Люди в панике бежали от опасности, сбивая с ног замешкавшихся.

Ливи ввинтилась в толпу вслед за своим оператором. Ей приходилось то и дело отбиваться, пуская в ход локти. Люди, спасаясь, бежали в обратном направлении. Выстрелы заглушали крики ужаса. Ливи кто-то сильно ударил по руке, но она продолжала пробиваться вперед, не прекращая говорить в микрофон. Когда она оказалась рядом с Торпом, он схватил ее за руку. Оттащив в сторону, он прижал ее к стене. Пуля ударилась о мостовую меньше чем в двух шагах от них.

– Не будь дурой, – резко приказал он, снова поднося ко рту микрофон. – Четыре человека. – Торп не отрывал взгляда от происходящего. – В масках и вооруженные автоматами…

Ливи вырвала запястье из его цепкой хватки. Путь был загорожен. Репортаж пришлось вести с того места, где она стояла. Поверх плеча Торпа Ливи могла видеть разбитый автомобиль и четырех вооруженных мужчин. Боб стоял, опустившись на колено, впереди толпы и снимал стрельбу так хладнокровно, словно вечеринку в саду. Из любого подвернувшегося им укрытия представители прессы всех стран следили за событиями. Эфир заполнило произносимое на множестве языков слово «нападение».

Опять раздался оглушительный треск выстрелов. А затем наступило внезапное, зловещее молчание.

Торп продолжал вести репортаж и после того, как все четверо нападавших уже лежали на земле. Голос его был спокоен. Величайшая цель и триумф репортера – точно сообщить о происшествии в те самые минуты, когда оно происходит, без текста, без подготовки. Он говорил безостановочно минут пятнадцать, пока толпа не успокоилась. Процессия возобновилась. Потом будет служба, и репортаж станет вести лондонский корреспондент Си-эн-си. Это даст Торпу время, чтобы накопать что-нибудь о совершивших нападение. Торп дал знак оператору.

– Не имеешь права, – немедленно взвилась Ливи.

– Заткнись, Оливия. – До этого момента он не сознавал, до чего зол. Когда он отдавал микрофон звукооператору, рука у него чуть дрожала. «Ее могли убить, – угрюмо подумал он. – Вот здесь, рядом со мной. Она могла погибнуть от пули».

Вне себя Ливи выпрямилась во весь рост:

– Почему ты думаешь, что тебе…

Но он перебил ее яростный вопрос, схватив за руку:

– Кто-то должен был помешать тебе броситься под перекрестный огонь. Черт тебя побери, идиотка! – Торп встряхнул Ливи за плечи. – И кому ты передала бы тогда свой драгоценный репортаж, если бы получила пулю в лоб?

Ливи отшатнулась.

– Но я не лезла под пули. Я полностью отдавала себе отчет в своих действиях, – холодно ответила она.

– О чем ты говоришь? Ты мечтала угодить в самое пекло! – Торп уже кричал, привлекая любопытствующие взгляды операторов. – Ты что думала, если попросишь их вежливо, то они согласятся дать тебе интервью?!

Злая, но сбитая с толку, Ливи отрезала:

– Это ты не знаешь, о чем говоришь! Я делаю лишь то, что полагается любому репортеру. – И легким движением руки откинула со лба растрепавшиеся волосы. – У тебя нет прав вмешиваться в мою работу.

– Вмешиваться в твою работу?! – повторил он, словно не веря своим ушам. – Пустить тебя к четверым маньякам с автоматами?!

– Черт возьми! – Она завопила, уже ни на что не обращая внимания. – Ведь это какой репортаж потрясающий получился бы! Что с тобой стряслось?! Как ты мог упустить такое?!

Торп в ответ молча уставился на нее. Он чересчур горячо отреагировал на все и понимал это. Но злость не утихала. Он резко сунул руки в карманы, чтобы не встряхнуть ее еще разок. Все просто. Он не мог даже помыслить, что Ливи окажется в опасности. Наверное, раньше это просто не приходило ему в голову. Ему не за кого было бояться. А теперь он, может быть, и не хотел так поступать – его руки, перехватившие Ливи, сделали все за него.

– Ладно, мне надо передавать репортаж, – бросил он, повернулся и ушел.

Ливи гневно смотрела ему вслед и вдруг поймала вопросительный взгляд Боба. Сделав глубокий вдох, чтобы немного успокоиться, она подошла к нему.

– Пойдем, собери команду. Надо продолжать.

Ливи брала интервью у официальных лиц, прохожих, полиции. Она разговаривала с бледной потрясенной женщиной, которой шальная пуля попала в руку. Ливи говорила и говорила в микрофон, обыгрывая мнение толпы. А что еще оставалось? В сущности, никто ничего не знал. Нападали четверо, раненых двадцать четыре, тяжелых – двое. Все! И с этим прикажете работать? Ливи вертелась как могла, прокладывая себе путь в толпе.

Если террористы рассчитывали прервать погребальную службу, они просчитались потому, что хладнокровие англичан непоколебимо. В старинном аббатстве церемония совершалась, как ей положено, пусть за его стенами и действовали пресса и полиция.

Одновременно с правительственными автомобилями подъезжали и мчались обратно машины «Скорой помощи», поврежденный автомобиль террористов вывезли тягачом. Задолго до конца службы исчезли малейшие признаки беспорядка и волнения на улицах.

Со своей удобной позиции Ливи наблюдала за тем, как из аббатства вышла королевская семья. Если сотрудники службы безопасности удвоили рвение, то это прошло незаметно. Потирая ушибленную руку, Ливи смотрела, как операторы сворачивают технику. Ей казалось, что она стоит так уже несколько часов.

– Что дальше? – спросил Боб, укладывая камеру.

– Скотленд-Ярд, – ответила она устало и, потянувшись, выгнула спину. – У меня такое чувство, что мы проведем большую часть дня в ожидании.

Ливи была совершенно права. Дав скудную официальную информацию, их отправили восвояси. Съемку закончили, а новостей не прибавилось. Ливи ждала в толпе коллег, потом металась, пытаясь нарыть что-нибудь эксклюзивное. В итоге уныло повторила все то же для «Вечерних новостей» и совершенно опустошенная отправилась в отель.

В изнеможении она мокла в ванне целый час и уже совершенно обессилела. Но спокойствия не было. В комнате стояла тишина. Ливи была еще слишком взбудоражена событиями. Не каждый день попадаешь в такой переплет, даже если ты репортер. Она уже стала жалеть, что отказалась пообедать где-нибудь вместе с командой.

Было еще рано, даже слишком рано. Ей не хотелось провести еще один вечер в гостиничном номере. Лучше посмотреть Лондон, и, забыв об усталости, она стала одеваться.

На улице было холодно, и тучи все еще угрожающе нависали над городом. На ней были слаксы, свитер, пальто она тоже захватила с собой. Ливи пошла наугад, не имея никакой определенной цели. На улицах было полно машин, пахло бензином. Биг-Бен пробил восемь раз. Если она хочет пообедать, то надо выбрать ресторан. Однако она продолжала идти.

То путешествие, двенадцать лет назад. Она снова вспомнила «Роллс-Ройс», поездки от монумента к монументу. В Букингемском дворце был «садовый вечер». В бледно-розовом платье из органди и в затейливой шляпке, Мелинда приседала перед королевой. Ливи ужасно хотелось побывать в Тауэре, но мать заметила, что посещение Национальной галереи будет более поучительным. Она с чувством исполняемого долга рассматривала картины и думала о том, как здорово было бы зайти в паб.

Несколько лет назад Дуг заговаривал о возможной поездке в Лондон. В те времена, когда еще можно было мечтать. Однако у них никогда не находилось лишних денег. А затем не стало и любви. Какие уж тут мечты.

Ливи стряхнула с себя дурное настроение. Она теперь в Лондоне, она вольна побывать и в Тауэре, и заглянуть в кабачок, и проехаться в метро. Но ей не с кем было разделить эту возможность. Никого, чтобы…

– Ливи.

Она ойкнула, повернулась и оказалась лицом к лицу с Торпом. Он взял ее за руку. Мгновение она смотрела на него, совершенно сбитая с толку.

– Одна? – спросил он без улыбки.

– Да, я… – И она запнулась, не зная, что сказать. – Вот захотелось побродить, посмотреть город.

– У тебя вид был несколько растерянный. – Он отпустил ее и сунул руку в карман.

– Да, я задумалась.

Ливи пошла рядом с Торпом.

– Ты прежде бывала в Лондоне?

– Один раз, давным-давно. А ты?

– Да, в молодости.

Некоторое время они шли молча. Его сдержанность была для нее внове, но она хотела, чтобы он первым нарушил молчание.

– О террористах ничего нового пока не известно, – сказал он наконец.

– Да, я знаю. Я провела вторую половину дня в Скотленд-Ярде. Полагаю, они необязательно входили в какую-нибудь организацию.

Торп пожал плечами:

– Оружие самое современное и очень дорогое, но, сдается, они не профессионалы. Они были готовы ко всему. Я бы сказал – смертники.

– Глупо все это, – пробормотала Ливи, думая о тех четверых, которые на один быстротечный момент оказались в центре всеобщего внимания. – Бессмысленная смерть, напрасная.

Они снова замолчали, идя рядом в холодных вечерних сумерках. Зажглись фонари. Они попеременно попадали из круга света в полосу тени. Торп вдруг положил руку ей на плечо.

– Ливи, мимо нас сегодня прожужжало немало пуль.

– Да?

– И это чудо, что никто из прессы, или прохожих, или зрителей не был убит.

– Да.

Она не собиралась облегчать ему задачу. Торп нетерпеливо вздохнул.

– Если я сегодня утром так себя вел, то потому, что я уже не могу думать о тебе только как о репортере. Я видел женщину, и я не хотел, чтобы тебя ранило.

Она молча внимательно посмотрела на него.

– Ты извиняешься?

– Нет, просто объясняю.

Ливи на минуту задумалась.

– Хорошо.

– Что хорошо?

– Ты все объяснил вполне убедительно. – И она улыбнулась. – Но когда в следующий раз ты помешаешь мне делать репортаж, я очень не по-дамски дам тебе кулаком под дых. Идет?

Он кивнул и тоже улыбнулся.

– Идет.

– Ты обедал, Торп? – спросила она, когда они снова пошли дальше.

– Нет, я вытанцовывал менуэт вокруг Доналдсона.

– Есть хочешь?

Торп удивленно взглянул на нее.

– Это что, приглашение, Оливия?

– Нет, вопрос. Отвечай, «да» или «нет»?

– Да.

– Кто-то мне сказал, что коллеги в чужих странах должны держаться вместе, – напомнила она. – Какого ты теперь мнения на этот счет?

– Склонен согласиться.

Ливи взяла его под руку.

– Тогда идем, Торп. Я заплачу за твой обед.

9

Они нашли шумную забегаловку, где было много народу, и втиснулись за угловой стол. Торп поглядел на длинную очередь у прилавка. Пахло жареным мясом.

– Очень романтично. Обожаю атмосферу свидания.

– Вовсе это не свидание, – напомнила ему Ливи, выскальзывая из пальто. – Я проверяю на практике одну теорию. И, пожалуйста, поосторожнее, не испорть опыт.

– Испортить? – Торп бросил на нее простодушный взгляд. – Каким это образом?

Она только посмотрела на него прищурившись.

Они сделали заказ. Ливи откинулась на спинку стула и огляделась, впитывая в себя атмосферу места. У прилавка двое мужчин горячо спорили о бегах. Постепенно звук голосов заглушил шипение жарящегося мяса. Именно в таком кабачке ей хотелось побывать, когда она подростком приезжала в Лондон.

Торп молча смотрел на нее. Удивительно, с каким интересом она разглядывает присутствующих. На лице больше не было легкой печали, туманившей его, когда он встретил ее на улице. О чем она тогда думала? Или о ком? Он еще очень многого о ней не знает. «И, – подумал он, – пройдет немало времени, прежде чем она мне обо всем расскажет».

– И что же ты видишь?

– Лондон, и куда более реальный, чем можно видеть, когда ходишь от памятника к памятнику.

– И, похоже, тебе нравится то, что ты видишь.

– Хорошо бы нам не надо было улетать завтра утром. Я бы провела здесь еще денек-другой.

– И что бы ты стала делать?

Ливи пожала плечами:

– О, я бы ходила повсюду и смотрела на всех встречных. Проехалась бы на двухэтажном автобусе. Ела бы жареную рыбу и чипсы из газетного кулька.

– Завернула бы в Ковент-Гарден?

– В Ковент-Гарден я бывала. Я бы скорее поехала в доки.

Торп засмеялся и поднял бокал с пивом.

– А ты имеешь представление о лондонских доках, Оливия?

– Нет, а что?

– Я бы тебе не советовал. По крайней мере – одной.

– Ты опять забыл, что я репортер, – с укором произнесла она.

– А лондонские докеры этого даже не заметят, будь уверена, – сухо ответил он.

– Ладно. – Она откинулась на спинку стула. – Да мы все равно завтра улетаем.

– Так какие у тебя планы дома?

– Отмечусь в студии и просплю весь остаток уик-энда.

– А когда ты в последний раз видела Вашингтон? – спросил он, когда перед ними поставили жареные свиные отбивные.

– О чем ты это? Я вижу Вашингтон ежедневно.

– Я говорю о развлечениях. – Торп взял вилку. – Ты когда-нибудь ездила по округу Колумбия в качестве туриста?

Ливи хмуро резала ножом отбивную.

– Ну, наверное…

– А в зоопарке была?

– Разумеется, я делала оттуда репортаж.

Она остановилась и взглянула на Торпа. Он усмехнулся.

– Ну ладно, к чему ты клонишь?

– К тому, что ты не умеешь отдыхать.

Ливи удивилась:

– А сейчас я что делаю?

– У меня нет времени как следует показать тебе Лондон, – вставил Торп, – так, может, мне показать тебе Вашингтон?

Сигнал опасности сработал мгновенно. Ливи неторопливо разрезала мясо, подыскивая ответ.

– Не думаю.

Торп улыбнулся:

– Почему же?

– Я не хочу, чтобы у тебя появились всякие идеи на мой счет.

– Что еще за идеи? – спросил он простодушно. Взглянув на ее руки, он вспомнил легкое прикосновение ее пальцев к своему лицу, когда ее целовал.

– Послушай. – Ливи старалась тщательно подбирать слова. – Я не могу сказать, что твоя компания меня совершенно не устраивает, но…

– Кармайкл, ты просто убиваешь меня своими похвалами, – попытался пошутить Торп.

– Но, – продолжила она, выстрелив в него взглядом, – я не собираюсь завязывать с тобой отношения и хочу, чтобы ты это наконец понял.

Ей самой было не по себе от того, что она сказала, и поэтому она поторопилась подсластить пилюлю:

– Но мы можем быть своего рода друзьями, наверное.

– Какого рода?

– Торп, – прервала она его нетерпеливо, – прекрати.

Наклонившись поближе, Торп прошептал:

– Я с ума по тебе схожу, Кармайкл.

– Это уж точно, – подтвердила она, чувствуя, как вдруг учащенно забился пульс. – Но если не обращать на это внимания, мы могли бы поладить. Если ты согласен на дружеские отношения…

– А что ты имеешь в виду под «дружескими отношениями»?

– Торп, ты просто невозможный человек!

– Ну-ну. Я же только стараюсь понять суть дела. Иначе я не смогу принять правильное решение. Я думаю так. – Он взял ее за руку. – Ты ведь не против моего общества. Да?

Ливи отдернула руку. Она не могла ни о чем рассуждать, когда он прикасался к ней.

– Да, это так, – сказала она осторожно.

– И ты согласна сделать второй шаг и поддерживать со мной, как ты говоришь, дружеские отношения.

– Да, быть просто друзьями.

Хотя Ливи понимала, что за этим что-то кроется, она еще не догадывалась, что.

– Просто друзьями, – повторил он и, подняв стакан, чокнулся с ней: – За третью стадию отношений.

– Какую еще третью стадию? – взволновалась Ливи, но Торп только усмехнулся, глядя на нее поверх стакана. – Торп…

– Твой обед стынет, – предупредил он, заинтересованно глядя на ее отбивные. – А ты все котлеты собираешься съесть?

– А что?

– У меня не было сегодня ленча.

Ливи засмеялась и отрезала кусок:

– Но у меня тоже.

И с удовольствием съела все без остатка.

Когда они вышли из ресторана, накрапывал дождь. Ливи подставила лицо под капли. Она радовалась, что встретилась с Торпом, радовалась, что обедала в его обществе. Если это и опасно, то ей безразлично. Господи, как она устала все время держаться в форме, не терять лица, и все такое. Ей необходим был хотя бы сегодня вечером человек, который может заставить ее смеяться, думать, чувствовать. И если этот человек Торп, то и бог с ним.

О, эти несколько краденных у жизни часов! Несколько часов, когда можно забыть все обещания, данные самой себе. Сегодня она свободна от прошлого, свободна от будущего, просто свободна.

– О чем ты думаешь?

Торп обнял ее, Ливи рассмеялась, она была почти счастлива.

– О том, какую радость мне доставляет дождь. – Она отбросила со лба мокрые волосы. Торп наклонился и поцеловал ее. Ливи обхватила его шею руками и всецело отдалась ощущениям минуты.

Торп не собирался ее целовать. Видит бог, не собирался. Стоило только взять себя в руки, а он умеет это делать. Но когда она засмеялась и взглянула на него, он не смог устоять. На волосах и щеках ее поблескивали дождевые капли. Он ощутил их вкус на губах.

Еще никогда он не чувствовал в ней такого самозабвения. Желание его вспыхнуло всепожирающим пламенем. Неужели она не видит, как он сильно влюблен, как хочет ее, неужели не сжалится над ним, если даже не испытывает никаких чувств? Господи милосердный, думал он, целуя ее без памяти, пусть только жалость она может ему дать, он согласен и на это, так отчаянно он ее любит. И, притиснув ее к себе что есть силы, Торп прижался лицом к ее шее.

Ливи отступила на шаг, освобождаясь из его объятий, и оперлась спиной о фонарный столб. Сердце у нее зашлось от невероятной, умопомрачительной жажды. Ее потряс взрыв собственной страсти и ее мощь. И еще она почувствовала в нем нечто, близкое к отчаянию, во что не смела поверить.

– Торп, я… – Сглотнув комок в горле, не в состоянии признаться себе в том, что с ней происходит, Ливи покачала головой. – Я не хотела, просто так получилось, – закончила она беспомощно.

Весь дрожа от возбуждения, Торп подошел к ней.

– Ливи, – начал он, коснувшись ее щеки.

– Нет, пожалуйста. – И она закрыла глаза. Ей хотелось броситься к нему в объятия, но какая-то сила удерживала ее на месте. Возможно, если бы она все забыла, начала бы с чистого листа, то… но нет, нельзя сделать вид, что прошлого не было.

– Я не могу, – прошептала она, открывая глаза. – Я просто не могу.

Он погладил ее щеку кончиками пальцев. Невозможно желать больше, чем он желал ее сейчас, в эту минуту.

– Не можешь или не хочешь?

– Не знаю.

– А чего ты хочешь, Ливи?

– Сегодня… – И она положила ладонь на его руку. – Будь моим другом сегодня, Торп.

Глаза ее умоляли, и он не мог сделать вид, что ничего не замечает.

– Сегодня, Ливи. – Он положил руки ей на плечи. – Мы друзья на этот вечер, но я не стану давать никаких обещаний на завтра.

– Что ж, это справедливо.

Она почувствовала себя свободнее. И, глубоко вздохнув, улыбнулась Торпу.

– Купишь мне стаканчик? Я двенадцать лет ждала того момента, когда попаду в лондонский паб.

Он отпустил ее руку, сделав над собой усилие. Ливи это заметила.

– Я знал когда-то небольшой ресторан в Сохо, может быть, он еще существует.

– Так давай поглядим. – Ливи взяла его под руку.

Да, ресторанчик был на месте, может быть, немного более запущенный с виду, чем прежде. Когда они вошли, Торп подумал, что здесь, наверное, и не проветривали с тех пор, так же пахло прокисшим пивом и табаком.

– Чудесно! – объявила Ливи, пытаясь что-то разглядеть сквозь густую пелену дыма. – Давай отыщем столик.

Они нашли свободный, в углу. Ливи села спиной к стене. Судя по фамильярному тону разговора, у стойки бара стояли плечом к плечу завсегдатаи. Сбоку от стойки кто-то играл на пианино, не очень хорошо, но с большим энтузиазмом. Несколько человек пели.

Над головами висел несмолкаемый ровный гул. Иногда кто-то повышал голос, и Ливи слышала обрывки разговора. Темы варьировались от нападения на похоронную процессию до характеристики какого-то несимпатичного босса.

– А вы что хотите? – внезапно появившаяся официантка окинула их подозрительным взглядом.

– Белого вина для леди, – заказал Торп, – а я выпью пива.

– Ух, американцы! – Это ей вроде понравилось. – Город разглядываете?

– Точно, – ответил Торп.

Официантка бегло улыбнулась и пошла к бару.

– К нам затесалась американская парочка, Джейк, – сказала она бармену, – давай обслужим по первому разряду.

Ливи рассмеялась и спросила:

– А ты откуда знаешь об этом месте, Торп?

– Несколько лет назад я работал в Лондоне. – Он поднес зажигалку к сигарете и щелкнул. – И один американец, связанный с нашим посольством, почему-то считал себя первоклассным шпионом. Он и выбрал этот паб местом встречи.

– Рыцарь плаща и шпаги. – Ливи облокотилась на деревянный столик. – И чем же это закончилось?

– Мыльным пузырем.

– Да ладно тебе, Торп, – разочарованно покачала головой Ливи. – Ну ты бы мог как-нибудь использовать это в качестве материала.

– А, то есть сляпать историйку, как я в одиночку проник в международную шпионскую организацию?

– А что, очень даже!

– Ну что ж, поплещитесь, мои уточки, – официантка поставила перед ними бокалы с вином и пивом, – и свистните мне, если захотите повторить.

– А знаешь, – сказала Ливи, когда девушка ушла, – у тебя просто роскошный имидж. Ну, для таких штучек.

– Да что ты говоришь, – засмеялся Торп.

– Жесткий, несгибаемый репортер. – Ливи отпила вина и изобразила на лице суровость. – В немного помятом дождевике. Лицо изборождено ветрами всех широт. Ты стоишь перед правительственным зданием или каким-нибудь глухим злачным местом, непременно под моросящим дождем. Говоришь в микрофон.

– Но у меня нет дождевика, – уточнил Торп.

– Не порть мне картину.

– Даже для тебя не могу сделать исключения, – сказал он улыбаясь, – и не буду вести съемку в дождевиках.

– Ну вот, я просто убита.

– А я очарован.

– Ты? Чем же?

– Да твоим представлением о репортере.

– А я так и представляла все до того, как пришла на телевидение, – призналась Ливи. – Я воображала, как встречаюсь с темными личностями в грязных барах и потом, еще до завтрака, обрушиваю на зрителей потрясающие репортажи. Захватывающие приключения и интриги. Настоящие сериалы.

– И, конечно, никакой бумажной работы, никаких проволочек и указаний свыше.

Медленно потягивая пиво, он рассматривал Ливи. Как это возможно, после такого изнурительного дня выглядеть столь прекрасной? Смеялась она весело и одобрительно.

– Ну, разумеется, никакой прозы. Конечно, в колледже имеешь дело уже с реальной жизнью. Но, представь себе, о репортерах я еще долго думала как о людях, чья жизнь полна волнующих приключений и шика. До тех пор, пока мне не пришлось вести мой первый репортаж с места самоубийства. – Ливи встряхнула головой и снова отпила вина. – Такие вещи быстро помогают опуститься на землю. А ты, Торп, уже привык иметь дело с подобными происшествиями?

– К такому нельзя привыкнуть, – возразил он, – но справляться с эмоциями и хорошо делать свое дело научиться можно.

– Пожалуй, – согласилась она, – но немного грустно.

Настроение у нее переменилось. Пианист начал наигрывать меланхолическую мелодию.

– Ты действительно пишешь роман?

– Разве я когда-нибудь говорил об этом?

Ливи улыбнулась поверх ободка бокала.

– Говорил. О чем он?

– Ну, разумеется, о коррумпированной политике. А ты о чем пишешь?

– Я не пишу романов.

И, недобро сверкнув глазами, она посмотрела на него снизу вверх. Сердце у него почему-то заныло.

– Вообще-то, – начала она, понизив голос, – тебе можно доверять, Торп?

– Нет.

Ливи глухо засмеялась:

– Ну и ладно, я все равно тебе расскажу. Так сказать, не для публикации.

– Хорошо, не для публикации, – подтвердил Торп.

– Когда я училась в колледже и у меня было так мало денег, я кое-что писала налево.

– О? – удивился Торп, не понимая, как может быть мало денег у девушки из такой семьи, но ни о чем не спросил. – И в каком литературном жанре?

– Я сделала несколько вещиц для журнала «Моя подлинная история».

Подавившись пивом и откашливаясь, Торп уставился на нее.

– Ты шутишь! Для «журнала признаний»?

– Ну не будь так высокомерен. Мне нужны были деньги. А кроме того, – прибавила Ливи с некоторой гордостью, – это были очень неплохие маленькие рассказики.

– Неужели? – Торп игриво улыбнулся.

– Все вымышленные, – сделала она отрицательный жест.

– Хотелось бы мне их прочитать… просто так, в образовательных целях.

– Это уже невозможно. – Ливи взглянула на стойку бара, где разговор становился все громче. – А что ты делал в своей разгульной юности, Торп?

– Я разносил газеты. – Он тоже посмотрел на двух громко спорящих мужчин, сражавшихся в дартс.

– Ах, значит, ты всегда был связан с журналистикой?

– И ухаживал за девушками.

– Ну, это само собой разумеется.

Ливи явно заинтересовалась двумя уже ощетинившимися игроками. Сидевшие у стойки разделились во мнениях насчет той или другой стороны. Торп достал бумажник.

– Мы разве уходим? – спросила она, когда он вынул деньги.

– Через минуту начнется потасовка.

– Понимаю. – Ливи усмехнулась. – Я хочу посмотреть. Ты за кого, за того, кто в шляпе или того, с усами?

– Ливи, – ответил он терпеливо. – Когда ты в последний раз присутствовала при драке в пабе?

– Ну не будь таким надутым, Торп. Я ставлю на шляпу. Он пониже ростом, но жилистый. – Не успела она договорить, как усатый сунул кулаком в живот шляпе. Торп, смиряясь, вздохнул и откинулся назад. Ливи в углу, положение почти безопасное.

Сидевшие за стойкой повернулись, чтобы удобнее было наблюдать, и, не отрываясь от выпивки, стали выкрикивать разные словечки, поощряя противников. Ливи заморгала, увидев, что ее «ставке» крепенько врезали. По всему пабу посетители начали заключать пари на победителя. Бармен продолжал спокойно вытирать стаканы. Двое мужчин яростно сцепились и упали, продолжая награждать друг друга тумаками. Торп смотрел, как они катаются по полу. Вот они опрокинули стул. Кто-то поднял его и поставил подальше, уселся и стал подбадривать того, за кого болел. Со всех сторон раздавались советы.

«Да, предсказание Ливи, по-видимому, оправдается», – решил Торп. Мужчина в шляпе был увертлив, как уж. Вот он зажал голову своего более увесистого противника под мышкой и потребовал сдаться. Покрасневшему от стыда и нехватки воздуха противнику не оставалось ничего другого.

– Хочешь еще выпить? – спросил Торп у Ливи, когда шум и волнение утихли.

– Гм? – Тут Ливи снова обратила на Торпа внимание и улыбнулась, видя сухое выражение его лица. – Торп, ты не думаешь, что это хороший материал для репортажа?

– Ну, если ты хочешь рассказать о новом виде тотализатора, – согласился он, но тут же улыбнулся. – Ты удивляешь меня, Оливия.

– Почему? Потому, что я не завизжала и не закрыла лицо руками?

Ливи, смеясь, сделала знак официантке.

– Торп, они же просто наставили друг другу синяков, и теперь всем есть о чем потолковать. В комнате для прессы каждый день перед концом работы шум и крики гораздо громче.

– Ты железная леди, Кармайкл, – сказал он и поднял стакан в ее честь.

Довольная, она чокнулась с ним:

– Ну что ж, спасибо, Торп.

Был уже почти час ночи, когда они вышли из паба. Дождь продолжал упорно моросить. Огни отражались в лужах и переливчато мерцали в тумане. Было прохладно, однако вино согрело Ливи, и ей совсем не хотелось спать, она чувствовала себя прекрасно.

– Ты знаешь, – сказала она, когда они медленно шли по Сохо, – в первый мой приезд сюда я ходила в музеи, осматривала памятники, бывала в театрах и на чаепитиях. Но у меня такое чувство, словно сегодня я видела гораздо больше, чем тогда за неделю.

Когда он взял ее руку в свою, она не возразила. Было что-то вполне естественное в том, как они шли по ночному туманному и сырому Лондону, рука в руке.

– Я сегодня вышла из гостиницы такая усталая. Настроение ни к черту. – Она повела плечами. – Какое-то беспокойство. Я рада, что ты наткнулся на меня.

– А мне хотелось быть с тобой, – ответил он просто.

Ливи, стремясь обойти острые углы, осторожно ответила:

– Хорошо, что мы возвращаемся в конце недели. Такие дела, как это, выматывают все силы, тем более когда случаются такие малоприятные сюрпризы, как сегодня утром.

– Ну, это было не так уж неожиданно, – заметил Торп.

Ливи взглянула на него с острым любопытством.

– Так ты что, ожидал этого?

– Ну, скажем, у меня было предощущение.

– Ты бы мог им поделиться и с остальными, – сказала она с некоторым неудовольствием. – Ведь ты, в конце концов, наш брат – репортер.

– И в качестве такового я могу делиться фактами, а вовсе не предощущениями.

Он улыбнулся, глядя, как она хмурится.

– Ты и сама могла бы догадаться. Кармайкл, у тебя на ресницах дождинки.

– Не уклоняйся от темы.

– И весь твой макияж смыло.

– Торп…

– И волосы у тебя влажные.

Ливи покорно вздохнула.

– Устала? – спросил он, когда они вошли в вестибюль отеля.

– Нет. – И Ливи рассмеялась. – Хотя, бог свидетель, должна бы.

– Не хочешь ли зайти в кафе и выпить капельку на сон грядущий?

– Нет, утром надо иметь свежую голову. – Она направилась к лифту. – Я должна снестись со Скотленд-Ярдом до нашего отъезда. А ты хочешь еще что-нибудь накопать?

Он нажал кнопку их этажа.

– А ты разве не ведешь раскопки?

– У тебя определенно есть что-то, – сказала она подозрительно.

– Я этого не отрицаю. Во всяком случае, наш лондонский корреспондент имеет материал.

Понимая, что больше она из него ничего не вытянет, Ливи сунула ключ в замок.

– К сожалению, это так. И мне очень неприятно, что я не имею к нему доступа. – Ливи повернулась к нему с улыбкой. – Спасибо за компанию.

Торп молча поднес ее руку к губам. Дрожь пробежала у нее по телу, зарождаясь в кончиках пальцев. Ливи хотела отстраниться, но он удержал ее. Вот он повернул ее руку ладонью вверх и опять поцеловал долгим, медлительным поцелуем.

– Торп, мы же решили остаться друзьями.

Но он, не отрываясь, глядел ей в глаза. Ее низкий, немного хриплый голос волновал его безумно.

– Уже наступило завтра, Ливи, а я не давал обещаний на завтра.

Он взял ее за плечи, повернул к двери лицом и легонько подтолкнул, чтобы она вошла, затем отстранился на мгновение, чтобы закрыть за ними дверь.

Она снова очутилась в его объятиях. Он медленно коснулся кончиками пальцев ее стройной, как колонна, шеи. Не отрывая взгляда, провел по ее щекам, обвел контур рта, словно изучая его форму. Она вздрогнула, будто пыталась что-то сказать, но промолчала. Торп осторожно и мягко повторил губами тот же путь. Легкие его поцелуи горели на шее, щеках, губах. Он ничего не требовал, но Ливи стала пленницей собственных желаний.

Когда он просунул руки под ее свитер, она уже не пыталась его остановить. Едва касаясь, он провел руками вверх по ее телу, потом ладони его скользнули вниз. Торп почувствовал, как она вздрогнула. Он поцеловал ее, чуть крепче, нежели раньше, словно пробуя нежность и податливость ее рта.

Ливи не могла шевельнуться, утомленная борьбой противоречивых желаний – оттолкнуть или прижаться и обнять. Под его руками грудь набухла и отвердела, и хотя ладони у него были жесткие, прикосновение их доставляло наслаждение.

Какой-то инстинкт подсказал Торпу, что сейчас надо вести себя с нею как будто это в первый раз – осторожно и терпеливо. Но его желание возрастало с каждой минутой. Ее дрожь возбуждала его. Но он хотел большего. Он жаждал ее прикосновений, ее объятий, ее слов. Он хотел услышать ее голос, зовущий его. Он давно чувствовал, что у нее страстная натура. Но теперь он надеялся окончательно пробудить ее. Он целовал Ливи, словно умоляя не таить страсть. А ей казалось, что она борется не столько с ним, сколько с самой собой. Она дышала часто и прерывисто, тело ее стало гибким и послушным, и все же между ними оставалась преграда.

Он не спеша расстегнул ее слаксы. Какая мягкая и нежная кожа. Он едва не потерял над собой власть. На миг она судорожно прижалась к нему. В каждой клеточке тела полыхала жажда жизни. Губы ее стали жадными и требовательными. Но уже через секунду она отшатнулась, прижалась спиной к двери и отчаянно замотала головой:

– Нет, не надо, не делай этого.

– Ливи.

Торп остановился у самой крайней черты. Это стоило ему большого труда.

– Что с тобой? Чего ты боишься?

Да, еще миг, и все будет кончено. Голос у Ливи окреп и стал резким.

– Я ничего не боюсь. И хочу, чтобы ты ушел. Я хочу, чтобы ты оставил меня одну.

Торп вцепился в ее плечи.

– Черта с два ты этого хочешь.

И он впился в ее губы яростным, отчаянным поцелуем. Она чувствовала, что пропадает, растворяется, она ответила ему.

– А теперь посмотри на меня, – отрывисто приказал Торп, оттолкнув ее немного, – посмотри и скажи, что ты меня не хочешь.

Ливи открыла было рот, но солгать не смогла. Она могла только стоять и смотреть на него. Все ее мужество испарилось. Она стояла перед Торпом совершенно беззащитная.

– Будь ты проклята, Ливи, – резко сказал он и, отпустив ее, выбежал из комнаты, громко хлопнув дверью.

10

Когда в понедельник утром Ливи вошла в здание телестудии, она была совершенно спокойна. Остаток уик-энда она потратила на то, чтобы еще раз обдумать свои отношения с Торпом. Отношения. Это слово ей не очень нравилось. В нем было слишком много личного, на ее взгляд. Лучше назвать все, что происходит, ситуацией.

Она твердо решила не создавать себе никаких сложностей на личном фронте. Да, Торп оказался привлекательнее и интереснее, чем она думала раньше. С ним, оказывается, весело. С ним не соскучишься. А главное, в нем есть доброта, хотя он тщательно это скрывает. Ну, разве не умилительно?

Ливи была женщиной осторожной. Такой ее сделали жизненные обстоятельства, но лгать себе самой она не хотела. Она-то знала, что холодная, сдержанная Оливия Кармайкл, которая вела «Вечерние новости», лишь одна из ее ипостасей. Очень многое в себе она держала под замком. Она поступала так, чтобы выжить. Торп не пытается взламывать сейфы, он тщательно подбирает ключи и не жалеет на это времени. Все это так, но она решила выстоять. Она не станет открывать ему свою душу. Так будет лучше для них обоих. Но, может быть, она убедила себя в этом?

Да, он мастерски будит ее чувственность. Признаться, она сама от себя не ожидала ничего подобного. Но никакой любовной связи не будет. Ни за что! Совместная работа – возможно. Встречи в обществе – сколько угодно. И, может быть, впрямь пришло время собирать по кусочкам свою личную жизнь, как это уже сделал Дуг. Не вечно же носить траур. Но при этом все должно быть легко и необязательно. С Торпом так не получится. А значит, Торпа надо вычеркнуть из списка.

И боже мой, какая несусветная чушь – это нелепое, смешное пари. Такой человек, как Торп, размышляла Оливия, захочет настоять на своем просто из дьявольского упрямства. Просто беда какая-то. И не выдумаешь, чем поправить дело. Вот вам, пожалуйста! Всего один ложный шаг – и сколько неприятностей. Оливия вздохнула. Ее все еще донимало воспоминание о довольной, самоуверенной ухмылке Торпа, когда она согласилась побиться с ним об заклад. Вид у него был словно у кота, который знает, как открывается дверца клетки, где сидит птичка.

«Но я-то не канарейка, – утешала себя Ливи, входя в студию. – И я не боюсь котов».

В комнате, как обычно, было шумно. Беспрестанно раздавались телефонные звонки. Молчала только стена с телеэкранами. Повсюду суетились мальчики на побегушках – студенты колледжа, познающие азы телевещания.

– Сколько у нее котят? – спрашивал репортер в телефонную трубку. – Где, говоришь, она их родила?

– Ливи! – остановил ее, подняв руку в знак приветствия, редактор-распорядитель. – В два часа главный собирает пресс-конференцию.

– Спасибо. – Ливи поморщилась. Во всяком случае, она успеет сделать два миллиона неотложных звонков.

– Кому нужен котенок? – услышала она умоляющий возглас, проходя мимо. – Моя кошка родила десятерых, и прямо в кухонной раковине. Жена с ума сходит.

– Эй, Ливи! – Брайен схватил ее за руку. – Сегодня утром тебе дважды звонили.

– Неужели? – Она пристальным взглядом окинула его пиджак. – Это новый?

– Ага. – Он слегка оттянул жемчужно-серые лацканы. – Что скажешь?

– Потрясающе. – Она знала, как чувствительно относится Брайен к своему образу на телеэкране. Он мог умереть от сознания, что галстук у него чуть-чуть не того оттенка, как хотелось бы. – А что за звонки?

– Я немного сомневался, хорошо ли сидит в плечах. – Он пошевелил ими. – Первый – от секретарши миссис Дитмайер. Что-то насчет ленча. Второй – от персонажа по имени Датч Зайдель. Сказал, что у него есть для тебя секретная информация.

– В самом деле? – Ливи задумчиво сдвинула брови. Датч был одним из ее надежных поставщиков сведений с Капитолийского холма. Это был молодой человек, пламенно мечтающий о блестящей политической карьере.

– А кто такой этот Датч?

Ливи обезоруживающе улыбнулась.

– Это мой букмекер, – невозмутимо ответила она и хотела пройти.

– Загадочная ты женщина, Оливия. А кто тот кавалер, что все время посылает тебе цветы?

Тут Ливи остановилась:

– Что такое?

Брайен усмехнулся и стал рассматривать свои ногти.

– На твоем столе красуется свежая белая роза, точно такая, как на прошлой неделе. Маленький посыльный, кудрявый, как барашек, сказал, что ее прислали с верхнего этажа. – Он лукаво улыбнулся. – Тут все жужжат насчет того, что на прошлой неделе в студию заходил Торп. Вместе работаете?

– Глупости! – Ливи круто повернулась на каблуках и пошла к своему столу.

Вот она – белая и невинная, с нежно сомкнутыми лепестками. У Ливи вдруг возникло безумное желание бросить цветок на пол и раздавить каблуком.

– Вот мне никогда не посылают цветов.

Ливи обернулась и сердито уставилась на машинистку.

– Наверное, ты подцепила какого-нибудь романтика. – Та вздохнула. – Счастливая!

– Да, я счастливая, – злобно пробормотала Ливи.

В комнате вдруг стало подозрительно тихо. Быстро оглянувшись, она перехватила несколько любопытных взглядов и предостаточно ухмылок. В ярости она схватила розу, вазу и все это со стуком водрузила на соседний стол.

– Ну вот, – сказала Ливи и широко улыбнулась. – Теперь она твоя, – и выбежала из комнаты. Настало время, решила она, услышав за спиной смешки, установить какие-то границы. Так дальше просто нельзя.

Ливи выскочила из лифта на этаже, где работал Торп. Все еще негодуя, она остановилась в приемной у стола секретарши.

– Он там?

– Кто?

– Торп.

– Да, он там, но у него через двадцать минут встреча с шефом, мисс Кармайкл! – Девица беспомощно уставилась в удаляющуюся спину Ливи. – Ну что ж, – вздохнула она и вернулась к пишущей машинке.

– Послушай! – набросилась на Торпа Ливи еще до того, как за ней захлопнулась дверь. – Это надо прекратить!

Торп поднял брови и положил на стол ручку.

– Хорошо.

Ливи даже зубами скрипнула, услышав его любезный ответ.

– Ты знаешь, что я имею в виду?

– Нет. – Он показал на стул. – Но я уверен, что ты меня просветишь. Садись.

– Эта морока с розами, – продолжала она. Не обратив внимания на предложенный стул, она прямо ринулась к письменному столу. – Ты ставишь меня в неловкое положение, Торп. И делаешь это намеренно.

– Я уже говорил, что все делаю намеренно. Тебя смущают розы? – Он улыбнулся, чем поверг ее в полную ярость. – А как ты относишься к гвоздикам?

– Ты перестанешь или нет? – Она оперлась ладонями о стол, как в тот раз, когда ворвалась в его кабинет впервые. – Ты можешь одурачить кого угодно своей иронической усмешкой и взглядом невинным, словно у мальчика из церковного хора, но меня ты не проведешь. Ты прекрасно знаешь, что делаешь. Это невыносимо!

Она перевела дыхание, Торп между тем безмятежно откинулся на спинку кресла.

– Ты знаешь, что студия – настоящая фабрика слухов. Еще до полудня весь наш отдел был убежден, что у нас с тобой любовная связь.

– И что?

– Ничего. Я не желаю, чтобы об этом перешептывались за моей спиной. Тем более что ничего нет и не будет.

Торп взял ручку и постучал ею по крышке стола.

– Ты полагаешь?

Ливи выхватила у него ручку и швырнула ее через весь кабинет.

– Уверена!

– Черта с два, – возразил он спокойно. – Очнись, Ливи, с тобой что-то не так.

– Послушай…

– Нет, это ты послушай. – Торп встал и обошел стол. Ливи гордо выпрямилась, глядя ему прямо в лицо. – Два дня назад ты меня поцеловала.

– Но это не имеет…

– Заткнись, – сказал он беззлобно. – Я знаю, что ты при этом чувствовала. И ты дура, если думаешь, что можешь притвориться.

– Я не притворяюсь.

– Правда? – Он слегка пожал плечами, словно обдумывал достоверность ее заявления. – А может быть, ты хочешь, чтобы я предоставил тебе более ощутимый повод оскорбляться? Это вполне возможно.

Он привлек к себе ошеломленную Ливи.

Впервые она заметила сердитый огонек в его глазах. Она не стала вырываться. Это было бы унизительно, ведь он сильнее ее. Вздернув подбородок, Ливи отрезала:

– Полагаю, что тебе не надо делать большого усилия, чтобы вести себя оскорбительно по отношению ко мне, Торп.

– Совершенно никакого, – согласился он, – но времени маловато, чтобы это продемонстрировать. Я думаю, мы решим этот вопрос вечером за обедом.

– Я не буду обедать с тобой.

– Я подхвачу тебя в семь тридцать, – сказал он, выпустив ее из объятий и взяв свой пиджак, собираясь уходить.

– Нет.

– Видишь ли, я не могу выбраться раньше семи пятнадцати. – Торп быстро поцеловал ее. – Если мы должны что-то высказать друг другу, то лучше это делать приватно, не так ли?

Да, он, пожалуй, прав. Губы Ливи еще не остыли от поцелуя. Каким образом он все время заставляет ее соглашаться?

– И ты выслушаешь все, что я хочу сказать? – спросила она осторожно.

– Разумеется. – Торп улыбнулся и снова легонько ее поцеловал.

Ливи отступила на шаг.

– И ты будешь вести себя благоразумно?

– Естественно. – Торп надел пиджак.

Ливи очень сомневалась в искренности его обещания, но не спорить же с ним, да еще и на ходу.

– Мне надо идти. Я провожу тебя до лифта.

– Хорошо.

Шагая рядом с ним, Ливи недоумевала, выиграла она или потерпела поражение. Ну, во всяком случае, пар она выпустила.

Перед дверью ее квартиры Торпа охватила нерешительность. Он не знал, почему так настойчив. Он не привык получать отказы, особенно от женщин. Ему всегда сопутствовал успех. И в любви, и в работе. Чтобы состояться как профессионал, он много работал. Напротив, успех у женщин достигался без особых усилий. Ему никогда не приходилось бродить вокруг да около, чтобы заманить очередную женщину в свою постель.

В двадцать лет с небольшим, когда он еще мерил ногами вашингтонские тротуары, заводил нужные знакомства и делал репортажи о скверном состоянии канализационной системы, женщин у него было немало. Позднее, когда он полтора года провел за рубежом, занимаясь сложной и деликатной работой на Ближнем Востоке, женщины тоже были. А по мере того, как его имя становилось все известнее, а лицо все более узнаваемым, шкала выбора становилась и шире, и разнообразнее.

Ему достаточно было поднять телефонную трубку, и он мог обеспечить себе женское общество на ближайший вечер. Он знал десятки женщин – интересных, красивых, знаменитых. Он прошел долгий и длинный путь с того времени, когда обивал пороги клуба «Сенаторов».

Тем не менее два принципа в его жизни оставались неизменны. Быть лучшим игроком на поле и неотступно добиваться желаемого.

Торп сунул руки в карманы и хмуро посмотрел на дверь Ливи. И что же, он сейчас здесь из спортивного интереса?

Но все не так просто. Даже стоя здесь, у ее дверей, он явственно мог ее видеть, слышать, ощущать ее неповторимый аромат. Никогда в его жизни ни одна женщина так ярко не являлась его мысленному взору. Никогда не было у него женщины, которая доставила бы ему такую боль ожидания. Да, она была олицетворенным вызовом, а Торп просто расцветал, если жизнь бросала ему вызов.

И все же он был здесь не по этой причине. Он любил Ливи. Он желал ее. И был полон решимости сделать ее своей.

Торп нажал кнопку звонка и стал ждать.

Ливи открыла дверь с решительным выражением лица. Пальто она держала в руках. Они пойдут в такой ресторан, где не будет возможности повторить ошибку, которую она совершала уже неоднократно. Что-нибудь шумное и современное. Никакого намека на интим.

– Я готова, – сказала она самым отчужденным тоном.

– Я это вижу.

Он стоял неподвижно, когда она стала закрывать дверь. Ей пришлось бы оттолкнуть его. Она решила просто подождать. Только не прикасаться к нему. Иначе он опять обведет ее вокруг пальца, как последнюю идиотку.

Наверное, он пришел прямо после своей передачи. Ливи ее видела, но докладывать ему об этом не собиралась. Он был без галстука, расстегнул воротник и вообще выглядел вполне раскованным. Она же, напротив, чувствовала себя не в своей тарелке.

– Ты еще злишься. – Торп улыбнулся, зная, что ее заденут его слова, но не мог удержаться. И еще он не знал, какое из выражений ее прелестного лица нравится ему больше: серьезное и искреннее во время ее передач или сдержанное раздражение, с которым она сейчас на него смотрела.

Ливи не злилась. Она нервничала. И еще была просто в отчаянье от своей неспособности устоять перед его обаянием. Вот она уже тает, видя, как он улыбается.

– Я думала, мы обо всем переговорим где-нибудь за обедом, Торп, а не в моей прихожей.

– Есть хочешь?

Ливи вовсе не собиралась улыбаться, но ее губы предательски дрогнули.

– Да.

– Тебе нравится итальянская кухня? – И, взяв Ливи под руку, Торп повел ее к лифту.

– Да, представь, люблю. – Она сделала легкую попытку освободиться, но он не обратил на это никакого внимания.

– Вот и хорошо. Я знаю одно местечко. Там спагетти – просто фантастика!

– Чудесно.

Через двадцать минут они затормозили перед «уютным местечком». Ливи хмуро оглядела высокое белое здание.

– Зачем мы сюда приехали?

– Обедать.

Торп припарковал машину и наклонился, чтобы открыть дверцу с ее стороны. Она неуверенно вышла.

– Но в этом районе нет итальянского ресторана.

– Совершенно верно.

Торп снова взял ее за руку и повел к парадной двери.

Ее сомнения удвоились.

– Ты же сказал, что мы идем в итальянский ресторан.

– Ничего подобного, я пригласил тебя на спагетти.

Пройдя с Ливи по холлу, Торп нажал кнопку лифта. Ливи прищурилась.

– Куда мы идем?

Торп подтолкнул ее в кабину.

– Ко мне домой.

– О нет! – вскрикнула она в панике, когда кабина стала подниматься вверх. – Я согласилась пообедать с тобой, чтобы мы могли поговорить, но я…

– Трудно говорить о серьезном, когда вокруг гремят посудой, правда? – беззаботно спросил он, когда дверцы лифта открылись. – Тем более, предчувствую, ты собираешься многое мне сказать.

Отперев дверь квартиры, он жестом пригласил ее войти.

– Да, конечно, однако… – Она вдруг почуяла густой пряный аромат соуса. Ливи перешагнула порог.

– Кто-то уже приготовил спагетти?

– Я сам. – Торп снял жакет с ее плеч.

– Не может быть, – посмотрела недоверчиво Ливи. Неужели человек с такими жесткими ладонями, умным взглядом и склонностью к софистике умеет еще и готовить?

– Ах ты, мужененавистница! – сказал он с упреком и неожиданно поцеловал ее, прежде чем она успела воспротивиться.

– Да нет, отчего же?

Ливи была сбита с толку. Этот поцелуй и соблазнительнейший запах, распространяющийся из кухни…

– Я знакома со многими мужчинами, которые умеют готовить, но я…

– Никак не предполагала, что я тоже умею, – закончил фразу Торп. И засмеялся, коснувшись ее руки. Кожа у нее была такая гладкая, что просто невозможно устоять.

– Люблю поесть, а от ресторанов я устаю. К тому же научился еще в детстве. Мать работала, а я готовил нам еду.

Он ласково поглаживал ей руку, вверх-вниз, и Ливи почувствовала, как к лицу приливает кровь. Прикосновение его загрубевших ладоней к ее нежной коже пробуждало в ней чувственность. Торп просто сгорал от желания, но понимал, что еще не время.

– Не надо, – прошептала она, боясь шагнуть вперед и оказаться в его объятиях.

– Не надо что, Ливи?

В ее глазах вспыхнул огонек желания, которое она изо всех сил стремилась погасить. Торп сдерживался все с большим трудом. Еще немного, и он не выдержит.

– Не трогай меня вот так.

Торп остановился. На мгновение. Затем убрал руки как ни в чем не бывало.

– А ты что-нибудь умеешь, ну, на кухне?

Обретя вновь твердую почву под ногами, Ливи призналась:

– Нет, не очень.

– Попробуешь сделать салат?

«Почему все так легко ему дается?» – подумала она. Вот он уже весело улыбается, а у нее еще поджилки дрожат.

– Постараюсь, но под твоим руководством.

– Я тебе напишу несколько рецептов. – Торп дружески сжал ее руку. По коже у нее побежали мурашки. – Пойдем, поможешь мне.

– Значит, ты приглашаешь женщин обедать, а потом запрягаешь в работу? – Сейчас необходимо подделываться под его настроение и сделать вид, что момента слабости просто не было.

– Непременно.

Кухня ее удивила. Лук, чеснок, картофель были развешаны у окна в железных сетчатых корзинках, а с крючков свисали кастрюли с медными донцами. Здесь приспособления, о которых она и не слыхивала. Максимум удобства, все в пределах досягаемости, если стоять у плиты или стола. В стеклянных банках красовались разноцветные бобы и макаронные изделия всевозможных форм. Ее собственная кухня была бесплодной пустыней по сравнению с этим изобилием. Похоже, здесь не только готовили еду, но и получали удовольствие от этого процесса.

– Да ты действительно готовишь сам! – восхитилась Ливи.

– Это мне позволяет расслабляться, точно так же, как гребля. И то и другое требует сосредоточенности и умения.

Торп откупорил бутылку бургундского и отставил его в сторону – подышать.

Внимание Ливи привлек тихо булькающий глиняный горшок.

– И как у тебя на это хватает времени?

Торп поднял крышку.

– А я поставил его на плиту еще утром, до работы.

Она недовольно прищурилась при виде его легкомысленной улыбки.

– Ну до чего же самоуверен!

Между прочим, он уже несколько раз вывел ее из терпения. За такой короткий срок – это просто рекорд.

– Ладно-ладно, – примирительным тоном сказал Торп. – Ты лучше попробуй.

Гордость сложила оружие перед голодом, и она послушно открыла рот.

– Ох! – Ливи закрыла глаза. – Вкуснотища невероятная! Нет, это просто аморально.

– А все лучшее на свете имеет подобную тенденцию – быть аморальным. Я займусь хлебом и макаронами. Ты делаешь салат.

Торп уже наполнил сковороду водой. Ливи с минуту поколебалась. Соус все еще пощипывал ей кончик языка. Найдя свежие овощи, она понесла их в раковину мыть.

– Мне нужна салатница.

– Второй шкафчик у тебя над головой.

Торп бросил щепотку соли в воду, зажег горелку.

Ливи поискала взглядом салатницу. Торп начал резать хлеб, а сам наблюдал за Ливи, как она поднялась на цыпочки, и край ее платья при этом тоже приподнялся. Вот она моет зеленый перец, и ее пальцы скользят по кожуре. Ногти хорошей формы, тщательно ухоженные, но без лака. Она никогда их не лакировала. Это он уже успел заметить. Макияж почти невидим. Одежда только подчеркивает достоинства фигуры, но тоже неброская. Интересно, она делает это в отличие от бойкой и жизнерадостной сестры или просто у нее такой вкус?

Ливи положила овощи на доску, где он обычно резал мясо.

Торп протянул ей стакан вина.

– Тяжелая работа требует вознаграждения.

Она не смогла сразу освободить руки, и Торп поднес стакан к ее губам, неотрывно глядя на Ливи.

– Спасибо.

Свой голос показался ей чужим. И голова была как в тумане. Она быстро сделала глоток.

– Понравилось? Ты ведь обычно пьешь белое.

Торп тоже выпил.

– Хорошо. – Ливи стала очень внимательно выбирать подходящий нож.

Торп подал ей один и предупредил:

– Будь поосторожнее, он острый.

– Я стараюсь, – пробормотала она и занялась делом.

Ливи слышала, как он ходит за ее спиной, как сыплет макароны в кипящую воду, как поджаривает хлеб. Ощущение его присутствия не отпускало ее ни на минуту.

Когда Ливи покончила с салатом, ее нервы были уже на пределе. Она взяла стакан с вином, который Торп оставил около нее, и сделала большой глоток. «Успокойся, – приказала она себе, – иначе ты забудешь, зачем сюда пришла».

– Готово? – Он опустил ей руки на плечи, и она едва удержалась, чтобы не вздрогнуть.

– Да.

– Хорошо. Так давай начнем.

У окна стоял небольшой, дымчатого стекла столик. Несмотря на широкую панораму города, открывавшуюся отсюда, место было уютное и даже интимное. Оно было поднято над полом гостиной на три ступеньки и отгорожено от нее железной решеткой. По всей комнате горели разные по форме и величине свечи. Свет был мерцающий и мягкий. Английская фарфоровая посуда была само совершенство. Пока Ливи пыталась отрешиться от обаяния атмосферы, Торп разложил салат. Ведь она пришла серьезно поговорить. Пора бы и приступить к разговору.

– У тебя прекрасная квартира, – начала она. – Ты давно здесь живешь?

– Три года.

– А как ты выбирал ее?

Торп усмехнулся:

– Очень просто. Она удобна, а красивой я сделал ее сам. Я поселился здесь после Израиля. Я там работал как раз, когда случилась уотергейтская история. До сих пор жалею, что не был здесь. Ух и репортаж я бы сделал на эту тему.

Он предложил ей масло и уксус.

– Я знавал редактора, который выбросил в корзинку полученный материал на эту тему. У него была запарка, и он полагал, что никто не придает значения какому-то дурацкому взлому и подслушиванию. Теперь он, по-моему, где-то в Айдахо продает подержанные автомобили.

Ливи рассмеялась, а потом спросила:

– Ты долго пробыл на Ближнем Востоке?

– Слишком долго. – Он поймал вопросительный взгляд Ливи. – Долгие часы скуки и мгновения ужаса. Не очень здоровый образ жизни. Война открывает нам глаза, чтобы видеть, на что способен человек, может быть, даже чересчур широко.

– Наверное, это очень трудно, – сказала она тихо, пытаясь зрительно представить себе картину, – делать репортажи о войне, о такого рода войне, в чужой стране…

– Да, это нелегко, – пожал он плечами. – Дело в том, что, описывая такую войну, ты подвергаешься опасности забыть о том, что тоже человек. Вот здесь, – он постучал себя по виску, – все время норовит поселиться мысль, что ты неуязвим и что камера властвует над полем битвы. Но это опасное заблуждение, которое пули и гранаты не уважают.

Ливи поняла, что он имеет в виду. Она сама однажды беззаботно проследовала в правительственное здание за группой, обезвреживающей бомбы. Она думала только о прекрасном репортаже, который у нее получится. И только позднее до нее дошло, как она рисковала.

– Это странно, правда? – задумчиво спросила она. – И такое случается не только с репортерами. С телеоператорами дело обстоит еще хуже. В чем, по-твоему, причина?

– Некоторые любят бросаться словами: мол, это особая миссия, священный долг – довести информацию до общества. Но я всегда относил это за счет стремления сделать свое дело как можно лучше.

– Узкое мышление, – заметила Ливи, вспомнив, что именно эту фразу он как-то сказал. – И звучит куда прозаичней, чем слово «миссия».

Торп улыбнулся, глядя, как пламя свечей бросает отблески на ее лицо.

– А ты ищешь романтики в своей профессии, Ливи?

Вопрос испугал ее и сразу вернул к действительности.

– Нет. Нет, конечно, я не ищу романтики. – И тут же упрекнула себя. – Именно поэтому я согласилась пообедать с тобой сегодня вечером.

– Значит, ты стараешься романтику отделить от своей профессии?

Ливи нахмурилась. Почему он все так странно воспринимает?

– Да… то есть нет, – смутилась она.

– Пока ты думаешь, я принесу спагетти.

Ливи чертыхнулась про себя и разломила надвое кусочек хлеба с чесноком. Почему в его присутствии все ее планы рушатся? И почему он всегда одерживает верх? Выпрямившись, она подняла бокал с вином. Ну что ж, попробуем еще раз.

– А вот и мы.

Торп поставил на столик блюдо тонких прозрачных макарон, залитых соусом.

– Торп… – начала Ливи. Перед запахом, однако, было невозможно устоять, и Ливи стала наполнять свою тарелку, не переставая говорить: – Я думаю, что ты все понял.

– Конечно, конечно, Оливия. Ты на редкость внятно умеешь выражать свои мысли.

– Зачем же усложнять мое положение…

– Посылая тебе цветы, – закончил он и подал ей тертый сыр.

– Ну да. – Удивительно, как глупо прозвучала эта мысль, выраженная вслух. – Да, конечно, это очень мило с твоей стороны, но… – И она хмуро намотала спагетти на вилку. – Я не хочу, чтобы ты сам или кто-нибудь другой придавали этому какое-то особое значение.

– Разумеется. – Он, не отрываясь, смотрел, как она ест. – Ну, каково?

– Фантастика! Совершенная фантастика! – Ливи остро ощутила чувственное наслаждение от еды. – Никогда не ела ничего вкуснее.

Она опять намотала спагетти на вилку, пытаясь вспомнить, что именно хотела объяснить Торпу.

– Во всяком случае, коллеги так не поступают, ты же знаешь.

Спагетти по-прежнему были великолепны.

Ему доставляло неимоверное удовольствие видеть, с каким аппетитом она поглощает его стряпню. Ливи даже слегка облизала вилку.

– Ну, я имею в виду цветы. Между нами ведь существует давнее соперничество. То есть между местной и национальной службами новостей. Как, например, между родными сестрами.

– Ты имеешь в виду свою сестру? – уточнил Торп. Мерцание свечей зажгло золотые искорки в ее глазах. Ему показалось, что он может даже сосчитать их.

– М-м. С такой сестрой, как Мелинда, я в полной мере испытала, что значит быть на вторых ролях. Но я быстро поняла, что такое положение развивает изобретательность. То же самое относится и к местному телевещанию.

– Вот, значит, как ты к этому относишься? – с любопытством заметил Торп. Он взял ее руку и стал разглядывать. Нежная кожа, ногти чудесной формы, изящная кисть. – И ты считаешь себя второстепенной личностью?

– Да вся разница только в бюджете. Единственное ваше преимущество.

Своими грубоватыми ладонями он слегка царапал ей косточки суставов. Ее вдруг охватила внезапная дрожь. Ливи осторожно высвободила свою руку и потянулась к бокалу.

– Но я не об этом.

– А о чем же?

Он улыбнулся – медленной, всезнающей улыбкой, которая сбивала ее с толку. Ливи поспешно отвела взгляд.

– Ты же знаешь, как быстро распространяются слухи, – продолжала она, по-прежнему уничтожая спагетти. – Личную жизнь не скроешь. А для меня эта скрытность необходима.

– Да, ты в этом преуспела. О тебе не было никаких упоминаний в газетах или массовых журналах с тех пор, как ты стала взрослой. А жизнь семейства Кармайкл – неплохая кормушка для прессы.

– Я не укладываюсь в общепринятые рамки.

Ливи совсем не хотела этого говорить и была неприятно удивлена. Что-то она расслабилась. Еще не хватало впасть в глупую откровенность.

– Ну подумай сам, – продолжала она при полном молчании Торпа, – ведь невинная встреча за чашкой кофе после третьих уст превращается в потрясающее любовное свидание во время ленча.

– Неужели это так сильно тебя беспокоит?

Ливи устало вздохнула:

– Очевидно, с твоей точки зрения это мелочи. Но я-то все еще здесь новичок и к тому же женщина. Любой мой успех поэтому подвергается пристальному рассмотрению и строгому суду. Ведь что могут подумать: Кармайкл встречается с Торпом, потому что хочет попасть в федеральную службу новостей.

Примерно с минуту он пристально смотрел на нее, а потом изрек:

– Ты недостаточно в себе уверена.

– Ну уж нет, я хороший репортер! – надменно возразила Оливия.

– Я говорю о тебе как о женщине.

Она оледенела. Торп едва не выругался от отчаяния.

– Тебя это не касается. – В голосе ее звучала чуть ли не угроза.

– Но не об этом ли мы с тобой говорим? Я послал розу женщине, а не репортеру.

– Но я репортер.

– Это твоя профессия, и только.

Торп поднял бокал с вином. «Раздражение надо отбросить за ненадобностью, – подумал он. – Это уж точно не лучший способ расположить Ливи к себе».

– Но в нашем деле нельзя быть такой тонкокожей. Если тебя так беспокоят сплетни, то недостатка в синяках и шишках не будет. Ты посмотри в зеркало. Люди всегда будут сплетничать о женщине с таким лицом, как твое. Это в натуре человеческой. Прими как данность.

– Но все-таки дело не только в этом.

Ливи хотелось поставить все точки над «i». Только бы не разозлиться, это ничему не поможет.

– Я не хочу никаких личных взаимоотношений – ни с тобой, ни с кем другим.

Торп внимательно разглядывал ее поверх бокала.

– Неужели ты была ранена так глубоко?

Ливи не ожидала подобного вопроса и уж меньше всего сочувствия, которое в нем прозвучало. Ей стоило большого труда прямо встретить его взгляд и остаться спокойной.

– Да.

Торп немного помолчал, и Ливи уже приготовилась к дальнейшим расспросам. Но он заговорил совсем о другом, и она позволила себе расслабиться снова.

– Ты ведь начинала в Остине?

– Да. Но там все казалось мелковатым, что ли. Когда Вашингтонский отдел «Новостей» пригласил меня, я уцепилась за предложение обеими руками.

Ливи снова занялась едой.

– Вашингтон – город замечательный, особенно с точки зрения репортера. Мне нравится эта постоянная необходимость соответствовать требованиям.

– А ты думала о том, чтобы перейти на федеральное телевидение?

Ливи неуверенно пожала плечами:

– Конечно, но сейчас меня вполне удовлетворяет мое место. Карл – самый лучший режиссер «Новостей», с которым я когда-либо работала.

Торп усмехнулся.

– Но он становится все раздражительнее. – Пошевелив вилкой то, что осталось от спагетти, Ливи иронически заметила: – Особенно если какой-нибудь следопыт по горячим новостям с верхнего этажа крадет у нас хороший репортаж. Я вынуждена была сегодня после пресс-конференции наступить на хвост одному из твоих коллег.

– Неужели? Кому же?

– Томсону. Тому, с большими ушами и цветастыми галстуками.

– Лестная характеристика, ничего не скажешь.

– Зато точная, – парировала Ливи, но при этом чуть-чуть улыбнулась. – Во всяком случае, мне пришлось здорово потрудиться, чтобы вправить ему мозги. Он хотел перехватить мой материал.

– Уверен, что ты отлично справилась.

Ливи уже не скрывала улыбки. Ей довольно приятно было вспомнить, как она отбрила этого предприимчивого мерзавца.

– В общем, да. Я предупредила, что надо самому искать материал для репортажа, или его однажды повесят на его цветастом галстуке где-нибудь в подвале. – И задумчиво добавила: – Мне кажется, он поверил.

Торп взглянул в ее холодные голубые глаза.

– Сдается, я тоже поверил бы. А почему ты не напустила на него своего оператора?

Ливи усмехнулась и подобрала последние макаронинки.

– Я не хотела, чтобы в присутствии главного разыгралась вульгарная сцена.

– Еще хочешь? – Он указал на ее пустую тарелку.

– Шутишь?!

– А десерт?

Она широко раскрыла глаза.

– Не может быть, чтобы ты и десерт сам приготовил!

Торп налил ей еще бургундского.

– Пей вино пока. Я сейчас приду.

Он взял тарелки и вышел.

Ливи подумала, не надо ли ему помочь, но так и не встала. Она слишком отяжелела от еды, чтобы еще и двигаться. Глупо отрицать, что ей нравится его общество. Нравится с ним разговаривать. Спорить с ним. Торп заставлял ее ощущать биение реальной, сиюминутной жизни. Да, она не чувствовала себя с ним в безопасности, но даже это приятно волновало.

Послышались его шаги.

При виде блюда с клубникой и креманки со сливками она не могла удержать возгласа удовольствия.

– Какая великолепная! Как ты раздобыл такую крупную, ведь еще не сезон?

– Репортер никогда не открывает своих источников, – торжественно заявил Торп.

Он поставил блюдо на стол. Ливи вздохнула:

– Клубника изумительная, Торп, но сомневаюсь, что для нее осталось место.

– Попробуй хоть одну.

Торп окунул ягоду в только что взбитые сливки.

– Только одну, – согласилась она и послушно открыла рот, но он почему-то размазал сливки у нее по щеке.

– Торп! – рассмеялась Ливи и потянулась к салфетке.

– Извини. – Он положил ладонь на ее руку. – Я сейчас все исправлю. – Обняв ее за шею, едва касаясь языком, он стал слизывать сливки со щеки Ливи.

Смех ее оборвался. Она сидела оцепенев, не в силах пошевелиться. Сознание и тело как бы зациклились на этом потрясающем ощущении. Ей казалось, что кожа трепещет от наслаждения там, где он коснулся ее языком.

– Хорошо тебе? – прошептал он и прижался губами к ее рту.

Ливи молчала, не отрывая от него взгляда. Торп пристально смотрел на нее и читал в ее глазах повесть рвущейся наружу страсти.

Он медленно окунул в сливки вторую ягоду.

– Хочешь еще?

Она покачала головой и сглотнула, глядя, как он вонзил зубы в клубнику. Встав, она вышла в гостиную. Сейчас она придет в себя, все снова будет нормально, все будет в порядке. Дрожь уляжется, жар остынет. И вскрикнула, когда Торп повернул ее к себе и обнял.

– Я решил, что тебе захотелось потанцевать, – прошептал он.

– Танцевать? – Она просто таяла в его руках. – Но ведь музыки нет.

Тем не менее она двигалась вместе с ним, словно в танце, под звуки неслышной музыки, и ее голова уже лежала на его плече.

– Неужели ты не слышишь музыку?

Аромат ее тела дразнил обоняние. Ее грудь мягко подалась, когда он прижал Ливи к себе покрепче.

Ливи вздохнула и закрыла глаза. В ногах вдруг появилась тяжесть, но она была такая приятная. Ливи оперлась на Торпа, пытаясь убедить себя, что, наверное, слишком много выпила. Да, ощущение было именно такое. Но она знала, что это ложь. И когда он губами коснулся мочки ее уха, она слабо застонала и вздрогнула.

«Я должна уйти, – приказала Ливи себе. – Я должна уйти прямо сейчас, сию минуту». Ее пальцы запутались в его волосах. Ведь это безумие – оставаться здесь с ним. Она чувствовала его тело, и в ней начало медленно разгораться желание. Его рука скользнула по ее спине, медленно погладила бедро. Он коснулся губами ее шеи, и она что-то пробормотала. Приятная истома овладевала ею.

– Я не могу остаться, – прошептала она, не пытаясь освободиться из его объятий.

– Нет, не можешь, – согласился он и медленно ее поцеловал.

– Я должна идти. – И она подставила ему рот.

– Да. – Он языком раздвинул ее губы.

Ей показалось, что она сейчас растворится в наслаждении. Голова кружилась.

– Я обязана уйти.

– М-м-м. – И он нежно повел вниз язычок «молнии» на ее платье. Она издавала какие-то невнятные звуки, уже не понимая, где она и что с ней. Его руки пробежали по тонкой талии.

– Я не хочу тебя, Торп.

Рот ее был горяч и влажен. Он провел языком по ее полураскрытым губам.

– Да, я знаю. Ты мне это уже говорила.

Ее платье упало на пол.

Она прижалась к нему еще теснее и телом, и губами. Она тонула, но вода была такая теплая, такая ласковая. Тягучее, сонное желание все сильнее разгоралось от легких прикосновений его рук к ее телу. Она была пленницей магии прикосновения. Такого нежного. Ливи позволила ему поднять себя на руки.

Лунный свет проникал в спальню сквозь прозрачные занавески. Свет был белый, но не холодный, Ливи внезапно вынырнула на поверхность.

– Торп…

Тогда он снова ее поцеловал. И, забыв обо всем, полная желания, она прижалась к нему, он опустил ее на постель. Он раздевал ее медленно, нежно целуя и лаская. Слова, которые он шептал, были так упоительны, они словно гладили ее нервы, но возбуждали тело.

Когда он снял с себя рубашку, Ливи провела по его спине ладонью. Сильная, мускулистая плоть. Ей хотелось, чтобы он был сильным. Ему просто необходимо было быть сильным.

Внезапно сонное желание вспыхнуло пламенем. Ливи застонала и прижала его к себе. Его жадный рот коснулся ее груди. Движения Ливи уже не были томными, а руки ничего не стыдились. Она выгнулась, помогая ему раздеть ее совсем. Торп погладил нежную кожу ее бедер, слегка раздвинув их, он проник пальцами туда, где возбуждение ощущалось сильнее всего. Ливи охватил жар. Она вцепилась ногтями в его плечи. Она ни с кем не испытывала такого. Мыслей не было, одни ощущения. Она пылала, ей хотелось, чтобы он взял ее сейчас, сию минуту, но у него были в запасе для нее и другие наслаждения.

Торп провел языком от ложбинки между грудями вниз по животу, и ей показалось, что она сейчас сойдет с ума. Он продвигался все ниже, и у нее вырвался полузадушенный крик, когда Торп вознес ее на самый пик ощущений.

Ее отзывчивость на ласку изумляла его и заставила забыть о собственном безумии. Торп хотел, чтобы она испытала все оттенки наслаждения. Она так потрясающе реагировала на каждое касание, была так необыкновенно трепетна и чувствительна. Лунный свет придавал ее коже мраморный отблеск, но ее плоть была живое пламя. Он желал ее безумно. Каждый раз, когда она со стоном произносила его имя или прикасалась к нему, его сотрясала невероятная, исступленная жажда слияния. Она хотела его, только его, и уже одно это повергало его почти в сумасшествие.

Торп впивался поцелуями в ее губы, и она отвечала ему так же неистово. Вся ее сдержанность растопилась, все преграды рухнули. Ливи ощущала только отчаянную жажду удовлетворения, и только один человек на свете мог утолить ее. Она уже совершенно не помнила себя. Какие споры, какие сомнения?! Вся истина была в их единении. Для него же весь мир сейчас сосредоточился в этой женщине на этой постели. Даже в темноте он видел каждый изгиб ее тела, каждую черту лица. Она еще вздрагивала, соски были еще набухшие, дыхание успокаивалось медленно. Он и раньше догадывался, сколько страсти таится в ее сдержанности, но о таких глубинах и не подозревал. Он был ошеломлен произошедшим. Ему казалось, что он все испытывает впервые. Сейчас он был абсолютно беззащитен. Человек без маски, просто как есть.

Ливи наслаждалась полнотой ощущений, тем моментом, когда неистовое желание переливается в удовлетворенную радость плоти и постепенно наступающий покой. Она никогда и ни с кем не испытывала такой раскованности и самозабвения. Только Торп смог подарить ей все это.

Значит, что-то важное отсутствовало в ее жизни? Она почти боялась ответить на этот вопрос, понять до конца его смысл. Торп опять заставил ее почувствовать себя женщиной в полном значении этого слова. Она все еще ощущала вкус его губ, и ей не хотелось утратить это ощущение. Она обрела в его объятиях чувство безопасности. И это было особенно удивительно.

Но кто же он такой, этот Торп, мужчина, который сумел заставить ее отдать ему то, что долгие пять лет она не могла или не хотела отдавать никому в мире?

– Я дала себе обещание, что этого никогда не случится, – прошептала она, уткнувшись лицом в его шею.

Ее слова дошли до слуха Торпа, пребывающего в дремотном состоянии.

– Жалеешь? – спросил он вкрадчиво и ждал ответа, как ему показалось, целую вечность.

– Нет. – Ливи протяжно вздохнула. – Никаких сожалений. Я никогда не думала, что так будет, но я об этом не жалею.

Он с облегчением вздохнул и прижал ее к себе. Ее серьезные, тихие слова взволновали его.

– Оливия, ты такая сложная женщина.

– Неужели? – Она чуть-чуть улыбнулась и закрыла глаза. – Никогда так о себе не думала. Я всегда была целеустремленной и в каком-то смысле простодушной.

– Я пытался разобраться в тебе полтора года, – возразил Торп. – И скажу честно, это нелегкое занятие.

– Ну и нечего было.

Она провела рукой по его плечу. Ей нравилось и то, что он сильный человек, и то, что он силу может обратить в нежность.

– Торп, а у тебя много было любовниц?

Он негромко рассмеялся:

– Это слишком деликатный вопрос, чтобы задавать его в такую минуту, Кармайкл.

– Но я же не составляю досье: имя, возраст и тому подобное, – вдруг вскинулась она ни с того ни с сего. И тут же сладко вздохнула, потому что его рука скользнула по ее спине. – Наверное, мне все это не очень хорошо удается, – вдруг сказала она.

– Что удается не очень хорошо? – спросил он рассеянно, потому что одно только прикосновение к ней вновь возбуждало желание.

Ливи вдруг стало неловко, она стеснялась выразить свою мысль.

– Э… э… доставить удовольствие партнеру.

Он перестал поглаживать ее спину и внимательно стал вглядываться в ее лицо.

– Ты шутишь?

– Да нет, – ответила она в полном смущении. Если бы она не растворилась полностью в блаженстве плоти, то, наверное, никогда бы не стала говорить всякие глупости. Запинаясь, она попыталась объяснить: – Я знаю, что не очень хороша в постели, но…

– Кто, черт возьми, вбил в твою голову эту дурацкую мысль?

Его явное раздражение удивило Ливи. «Мой муж», – вертелось на кончике языка, но она ответила неопределенно:

– Да так, знаю – и все.

Он выругался и перебил ее:

– Так ты думаешь, что я сейчас притворялся?

– Нет, – смутилась Ливи и спросила неуверенно: – А ты притворялся?

Он разозлился до безрассудства. Перекатившись со спины на живот, он подмял ее под себя.

– Я хотел тебя с той первой минуты, когда увидел твое лицо. Ты об этом не знала?

Ливи покачала головой, не в силах что-либо сказать. Под тяжестью его тела, от жесткой хватки его рук с новой силой проснулось желание.

– Ты была такая холодная, держалась так отстраненно, но под этой ледяной оболочкой я видел языки пламени. Я только и думал, как хорошо с тобой должно быть в моей постели.

Он снова крепко, яростно поцеловал ее в губы. Его руки в неистовстве властно распоряжались ее плотью. Ливи бездумно отдалась на их волю, дрожа от вожделения.

– Я хотел растопить лед, но оказалось, что льда-то и нет. Ты удивительная, роскошная, потрясающая женщина. Мне стоит только крепко обнять тебя, и я весь горю, вбирая в себя твое ответное пламя. Если ты не доставляла, как ты выразилась, удовольствия партнеру, то он просто полный идиот. Он много потерял, он потерял все. Запомни это.

Она уже не слушала его, полыхая новым огнем. Он снова ласкал ее. Ливи целовала его шею, легко касалась ее языком. Пульс Торпа бешено зачастил. Ливи прижалась к нему еще крепче и поцеловала в губы. О, этот вкус его губ! Она отчаянно желала ощущать его снова и снова. Их тела охватила дрожь. Ненасытность обоих была безмерна.

Он жадно припал к ее рту. Скорее это был укус, а не поцелуй. Страсть Ливи увлекла его в пределы первобытного выражения чувств. Так не притворяются. Он целиком растворился в ней, в том, что они творили вместе. И оба они вознеслись в мир, недоступный рассудку.

Потом она обмякла, выпитая до дна, но тело еще содрогалось, и дыхание было прерывистым. Он лежал обессилев, не в состоянии контролировать тяжесть своего тела. Ладонями она чувствовала его влажную спину. И сколько времени они пролежали так, в сплетении тел, ни Торп, ни Ливи не сознавали.

– Пожалуй, ты права, – наконец глухо, хрипло сказал он. – Разве можно говорить об этом как об удовольствии?

Ливи, к своему удивлению, рассмеялась, откуда только силы взялись. Впрочем, смех был тихий, едва звучащий где-то внутри. Теплый такой, тихий, уютный смешок. Она принимала это как нечто само собою разумеющееся и в то же время нечто новое и чудесное; смех в постели. Торп поднял голову и посмотрел на нее.

– Дурочка, – сказал он тихо. И, перевалившись на спину, прижал ее к своему боку. Через мгновение она уже спала, обессиленная и счастливая. А он обнимал ее и во сне.

11

Пронзительно зазвенел будильник. Ливи машинально потянулась к нему, чтобы прекратить трезвон, наткнулась на Торпа и недоуменно открыла глаза. Ничего еще не понимая, полусонная, она поймала его взгляд. Краешком сознания она отметила, что на подбородке у него появилась щетина, а веки опухли.

«Я заснула, – вспомнила она. – Я любила его и всю ночь проспала в его постели». Она медленно осознавала эту новость. Ливи как-то по-другому ощутила это при свете дня, но сожаления не почувствовала.

Торп протянул руку за спину и нажал кнопку. Внезапно и резко наступила полнейшая тишина. Молча он прижал Ливи к себе. Он проследил всю гамму выражений ее полусонного лица. Его это позабавило и до странности умилило. Эта женщина просто забыла, как это просыпаться в постели мужчины.

Спокойное утреннее объятие было для Ливи чем-то новым, и она отдалась ощущению тепла и уюта, ничего не требующей близости. Она сонно размышляла над случившимся. Ей трудно было определить, что она сейчас чувствует, что испытывает. Душевную гармонию? Просто удовольствие от близости с мужчиной?

Но что-то изменилось. Душа ее была открыта жизни. Ливи не была уверена, хорошо ли это, но это произошло. Его дыхание теплом щекотало ей щеку, его руки обнимали с какой-то ненавязчивой властностью. Она больше не одна. Хочет ли она этого? Ливи чувствовала рядом с собой сильное мужское тело. Еще вчера она была уверена, что ей суждено вечное одиночество. Но сегодня…

Она его любила ночью. Она отдавалась ему. Она владела им. Ливи всегда было трудно быть с кем-то столь открытой. Интимные отношения не были для нее легкой забавой. Она была убеждена, что если двое соединяются, то это навсегда, что они должны идти вместе, рука в руке. Но она же клялась себе, что больше никогда не будет в ее жизни такой безраздельной близости. Слишком многое она пережила, чтобы снова рисковать. А Торп становится ей так необходим, что просто страшно. Но как хочется оставаться вот так, в постели с ним, крепко обнявшись. Но разве она не помнит, как скоро приходит разочарование?

Ливи шевельнулась, решив освободиться из его кажущихся такими надежными объятий.

– Пора вставать. В полдесятого надо быть на работе.

Все еще молча Торп прижал ее к себе и коснулся губами ее рта. Какая она нежная, тихая, теплая! И все еще витает в воздухе ее аромат. Он долго ждал, очень долго, возможности проснуться рядом с ней. И сейчас он хотел насладиться этой минутой полностью. Увидеть, какая она утром, только что проснувшаяся, еще с припухшими от сна веками. Он спал рядом с ней, он рядом с ней проснулся. Он не намерен отпускать ее от себя, он не хочет быть без нее.

Ливи чувствовала иллюзорность этого утра, этого уюта, этого невозможного ощущения счастья. На минуту она, конечно, может притвориться, что не существует внешнего мира. Что не было прошлого, которое не позволяло ей наслаждаться настоящим. Сейчас существовали только они двое. Если закрыть глаза, то можно представить, что все еще длится ночь. Но время неумолимо. И ночь прошла. И соломенно-желтый солнечный свет проникает сквозь легкие занавески.

– Нам надо вставать, – прошептала она, почти надеясь, что он возразит.

– М-м-м. – Торп немного приподнял голову, чтобы взглянуть на часы. – Возможно, – согласился он и в последний раз коснулся губами ее шеи. – Наверное, твоя совесть не позволит тебе внезапно схватить ларингит или легкую лихорадку?

– А твоя? – возразила Ливи.

Торп рассмеялся и поцеловал ее.

– В данный момент у меня нет совести.

– Хотела бы я сказать то же самое о себе.

Освободившись из его рук, она села, машинально прижав к груди простыню.

– Мне, наверное, потребуется халат.

– Как жаль!

Он со стоном откатился от нее и тоже встал.

– Я обеспечу тебя халатом. И даже завтраком… – добавил он и зашлепал босыми ногами к шкафу. – Если ты возьмешь на себя кофе.

Она немного смутилась, видя, как он стоит совершенно голый и уверенный, что так и надо. Выпрямившись, она приказала себе не идиотничать. Она же провела с ним ночь. Теперь его тело для нее не тайна. Да, но при свете дня…

А Торп тем временем достал халат для себя. Как он великолепно сложен! Мускулистый, жесткий, поджарый, с широкими плечами, хорошо развитыми бицепсами, высокий. Раньше казалось, что он несколько худощав. Без одежды он выглядел настоящим атлетом.

– О’кей? – Он вытащил короткий халат из голубой махровой ткани покроя кимоно.

Она не сразу поняла, о чем он говорит.

– Ты можешь сварить кофе, Ливи? – Торп с усмешкой протянул ей халат.

– А у тебя найдется кофейник и ложка?

Он даже сморщился, как от боли.

– Как можно? Разве ты не видела моей кухни?

– Ну, вдруг в ней чего-нибудь не хватает. Ну, что ж, я как-нибудь справлюсь. – Ливи послушно сунула руки в рукава.

– Ситечко на стойке буфета, кофе на второй полке над плитой, – сообщил он и шмыгнул в ванную. – Посмотрим, как ты справишься.

Она усмехнулась и встала с постели.

В кухне она все нашла точно на тех местах, где он сказал. Она налила воду и насыпала несколько ложек кофе. До нее донесся шум воды.

Как это странно и приятно – хозяйничать в его кухне, в его халате, надетом прямо на голое тело. «У меня любовник», – подумала Ливи. Секунду она держала ситечко в руке, устремив рассеянный взгляд в пространство. Она занималась любовью с Торпом, спала в его постели и вот теперь готовит кофе в его кухне. О чем она, собственно, тут страдает?!

Тряхнув головой, она закрыла кофейник крышкой. Боже милостивый, да ей двадцать восемь лет! Она была замужем и сейчас в разводе. «Я деловая женщина, которая уже много лет живет самостоятельно. И что, я не могу иметь любовника? Люди поступают так ежедневно. Такова жизнь. Все так просто, даже буднично. Мы два взрослых человека, которые провели ночь вместе. И нечего разводить турусы на колесах с ненужными словами «всегда», «вместе» и все такое прочее.

Вошел Торп. Ливи повернулась к нему, чтобы добродушно съязвить насчет кофе. И тут же оказалась в его объятиях.

Сначала он легко коснулся ее губами, раз, другой. Потом все переросло в медлительный, жадный поцелуй. Ливи прижала его к себе, мгновенно забыв обо всех своих очень умных рассуждениях. Волосы у него были влажные. Она провела по ним пальцами, словно расчесывая. От него возбуждающе пахло каким-то особенным терпким лосьоном для бритья. И чувства были свежие, словно омытые водой, и романтические, как во время первого свидания.

Он сбоку дотронулся до ее груди, потом опустил руки ей на бедра. В поцелуе не было отчаяния страсти, но он был так желанен, что она вспомнила о прошлой ночи. Торп немного отклонился, чтобы ее видеть.

– Ты мне нравишься вот так, – пробормотал он. – Босая, и в халате на несколько размеров больше, чем надо, и с волосами немного не в порядке.

Торп поднял руку и еще больше растрепал их.

– И я видел тебя именно такой, когда холодная мисс Кармайкл читала новости.

– К счастью для моего рейтинга, телезрители меня растрепанной не видели.

– Что ж, я им не завидую.

– Не всем нравится неухоженная, только что из постели дикторша, Торп.

Кофе угрожающе фыркнул. И Ливи поспешно вырвалась из рук Торпа. Под кухонными шкафчиками на крючках висели кружки. Она сняла две и налила кофе.

– Но твой экранный образ мне тоже нравится. – Он подал ей небольшую картонку со сливками. – Да и вообще, я не нахожу в тебе ничего, что мне бы не нравилось.

Ливи рассмеялась.

– Ты всегда такой покладистый, когда ждешь кофе? – Она протянула ему кружку. – Пойду приму душ, а ты пока попробуй. Может, твое благодушное настроение испортится.

Он хотел поднести кружку к губам, но она остановила его, положив руку ему на плечо.

– И не забудь, что ты обещал мне завтрак.

Ливи вышла, унеся с собой свою кружку.

Торп выдохнул и, поколебавшись, отхлебнул из своей. Нет, конечно, не так уж плохо, чтобы испортить ему настроение. Наверное, и он сделал еще глоток, кухня – не ее место. Да, это мое, пришел он к философскому заключению и направился к холодильнику. В ванной плескалась вода. Ему нравилось ощущать присутствие Ливи так близко – всего через несколько комнат от него. Он достал кусок бекона и поставил на плиту сковородку.

Торп не относился к числу мужчин, умеющих обманываться. Да, они любили друг друга ночью. Будут еще другие ночи любви, но чувства Ливи еще не определились. Что скрывать, ему неприятно было осознавать, что он любит женщину больше, чем она его. Она не хочет поддаваться любви. Что-то держит ее, причем мертвой хваткой. Торп, однако, был достаточно уверен в своем мужском обаянии, чтобы не опасаться поражения. У него еще будет время все обдумать.

Даже сейчас в светлой, солнечной кухне он перебирал в памяти ночные видения. Как страстно она отдавалась в темноте спальни. Что бы она ему ни говорила, Ливи таинственная женщина. Она мучительно сомневается во всем, она осторожна, как раненый зверь. Но он и не хотел, чтобы все было иначе. Раз уж ему суждено влюбиться, пусть это будет такая женщина.

Нет, Оливия Кармайкл – женщина, предназначенная ему судьбой. Конечно, придется ему проявлять терпение, пока она не доверится ему целиком, но он этого добьется.

Торп улыбнулся и разбил в миску яйцо.

Как накануне вечером, Ливи не смогла устоять перед запахами из кухни. Стоя на пороге, она глядела, как Торп укладывает на блюдо бекон, золотистый омлет и слегка поджаренные тосты.

– Торп, – сказала она, вдыхая вкусный запах, – ты просто чудо.

– А ты только сейчас это заметила? – усмехнулся он. – Хватай пару тарелок! – приказал он, кивнув на соответствующий шкафчик. – Давай есть, пока не остыло.

Ливи послушно достала тарелки и поставила на стол.

– Должна признать, – сказала она, усевшись на стул, – что я глубоко восхищаюсь теми, кто умеет готовить.

– А что ты ешь дома?

– Я ем как можно меньше. – Ливи положила себе в тарелку омлет с беконом и тост. – Как правило, я покупаю еду в таких маленьких коробочках, на которых написано «Совершенно готовое блюдо». Иногда бывает съедобно.

– Ливи, ты когда-нибудь задумывалась над тем, чего только не напихано в эти маленькие коробочки?

– Ну, пожалуйста, Торп. – Она отправила в рот кусок омлета. – Не тогда, когда я ем.

Торп рассмеялся и покачал головой:

– Ты никогда не училась кулинарному искусству?

Ливи пожала плечами. Она вспомнила, как готовила еду, когда была замужем. Обедали они всегда в спешке, а потом она бежала на работу в ночную смену. А в колледже торопливо закусывали чем-нибудь после лекций. Она неплохо готовила, но времени всегда было так мало и так много дел.

– В нашей семье это было не принято. – Она доела ломтик бекона. – Как-то ни к чему, знаешь. Мать этим не интересовалась, а необходимости, как ты понимаешь, никакой не было.

Торп, намазывая тост маслом, подумал, как непохожи были обстоятельства их жизни. Он и его мать были очень близки, потому что любили друг друга. Ливи и ее мать были как разные планеты.

– Ты часто бываешь в Коннектикуте?

– Нет.

Однозначный ответ предупреждал: не дави на меня. Торп услышал сигнал тревоги и обратился к другой теме:

– Что у тебя сегодня?

– Очень много дел. Под завязку. В одиннадцать первая леди открывает детский центр. Потом Делл должен появиться на национальной телестудии. Сомневаюсь, что нам удастся подобраться к нему поближе, но попытаться стоит. И еще у меня съемка в школьном совете.

Она доела все.

– Да, еще я должна снять рекламный ролик. Главного менеджера очень беспокоит рейтинг.

– Да уж это как всегда. – Торп взглянул на ее пустую тарелку. – Но, по крайней мере, ты подкрепилась.

– Если это деликатный намек на то, что по уши налопалась, то я любезно пропущу его мимо ушей. – Ливи собрала тарелки. – Ты приготовил завтрак, а я вымою посуду.

– Очень демократично.

Глядя на тарелки и блюдо, она сказала:

– Но мне надо успеть вернуться домой до работы, чтобы переодеться. Я возьму такси.

– Не смеши меня, – сказал Торп с легкой укоризной.

Ливи нерешительно подняла стопку посуды.

– Но это же так глупо, ехать почти через полгорода, тебе совсем не по дороге. Будет проще…

Торп взял у нее из рук посуду и снова поставил ее на стол. Положив руки ей на плечи, он окинул внимательным взглядом лицо Ливи. Знакомым, пронзительным, изучающим, глубоким взглядом, от которого нельзя было спрятаться.

– Ливи, для меня прошлая ночь много значила. Не надо превращать это в минутное развлечение.

В глазах ее мелькнула искра понимания и чувства.

– Никаких такси, договорились? – Торп не сводил с нее глаз.

– Хорошо, никаких такси, – согласилась она. И вдруг крепко обняла его. Торп изумился – чего же она ожидала?! А Ливи закрыла глаза и замерла. Она боялась, что он согласится на такси. И тогда все стало бы иным. Рассудок ей подсказывал, что так было бы куда лучше. Легко и просто. «Ладно, мол, я поеду в такси, увидимся позже». Но сердцем она хотела большего. И голос сердца заглушал доводы рассудка.

– Ты подождешь меня вечером? – прошептал он, целуя ее волосы. – После моего выступления по Ти Ви?

Ливи посмотрела на него.

– Да.

Когда он поцеловал ее, она подумала, что вступает на опасную тропу, но давным-давно она не чувствовала в себе столько жизни.

В пять тридцать Торп стоял в контрольном помещении и наблюдал через окошко за Ливи. Ему, собственно говоря, было все равно, о чем она там вещала. Он думал о Ливи весь день и просто очень хотел ее увидеть.

– Задействуйте камеру номер один! – приказал Карл со своего места. Перед ним на мониторах Ливи отражалась восемь раз в черно-белом изображении и один в цвете.

– Камера два.

На цветном экране возникло яркое изображение Брайена, сменившего Ливи.

Карл распорядился, чтобы высветили фон.

– Тридцать секунд рекламы.

Брайен четко уложил свое сообщение до паузы.

Карл глубоко затянулся и стрельнул взглядом в сторону Торпа.

– Теперь ты бываешь у нас чаще, чем когда работал здесь.

– Теперь у меня больше стимулов, – ответил тот весело.

Карл внимательно оглядел изображение Ливи на экране и что-то пробурчал в знак согласия. Торп ему всегда нравился и как человек, и как репортер. В свое время Карл очень старался удержать его в штате. Карл вздохнул и раздавил в пепельнице сигарету. Вряд ли удастся и Кармайкл удержать больше двух лет. Он был слишком опытен и многое повидал, чтобы ожидать иного развития событий.

– Тридцать секунд.

Торп снова поглядел в окошко. Ливи о чем-то разговаривала с Брайеном. Вот она рассмеялась и покачала головой. Может быть, это все игра воображения, но Ливи показалась ему сегодня более раскованной. Боже, еще больше часа до того, как он снова сможет ее обнять.

Камера опять показала ее, и после сигнала она продолжила свое сообщение. Торп вышел и отправился к себе, но ему показалось, что он все еще слышит ее голос.

Выступление кончилось, и Ливи вернулась в отдел, прикидывая на ходу, а не подняться ли на этаж к Торпу. Нет, лучше ждать его здесь, это вызовет меньше домыслов и сплетен. Ей не хотелось выставлять свою личную жизнь на всеобщее обозрение.

Но как она по нему соскучилась! Это просто удивительно, но факт. День был беспокойный, иногда начиналась безумная спешка, но он все равно присутствовал где-то на краю ее сознания. В сущности, она ни на секунду не забывала о нем. Фантастика!

Задержавшись за своим столом, она просматривала план работы на следующий день, то и дело поглядывая на часы. Почему это день пролетел, а этот проклятый час ползет, как некормленая кляча?

– У этой леди такой вид, словно ей очень хочется выпить кофе.

Ливи взглянула на Боба, улыбнулась и протянула руку.

– Я всегда считала, что у тебя великолепная интуиция.

– Я бы предпочитал обладать сексапилом, перед которым невозможно устоять. – Он присел на краешек ее стола.

– Не сомневайся, с этим у тебя все в порядке. – Ее глаза смеялись над краем пластикового стаканчика. – Мне постоянно приходится держать себя в узде.

– Да ну? – Он ухмыльнулся. – Можно мне об этом рассказать жене?

– Ну, оставляю это на твое усмотрение.

– Я сегодня работал с Праем. – Боб вздохнул над своим кофе. – Слыхала о тридцатисекундной съемке, которую он сделал перед Кеннеди-Центром?

– М-м-м. – Ливи знала, что последует дальше, и откинулась на спинку стула, готовясь слушать.

– Понимаешь, четырнадцать кадров испорчено. Не поверишь, сколько раз этот парень менял позицию. Я даже спросил, зачем он все время валяет дурака. Талант, конечно, надо уважать. – Боб отхлебнул кофе. – Но он и понятия не имеет, что это такое.

Ливи решила действовать дипломатично. Она хорошо знала, что Прай и операторы всегда на ножах.

– Но некоторые кадры получились очень хорошо.

– Его счастье, что не надо было снимать в цвете. Если бы я мог выбирать, – сказал он и подмигнул Ливи, – я бы работал только с некоторыми длинноногими. А знаешь… – Он наклонил голову набок, внимательно разглядывая Ливи. – Ты сегодня какая-то другая.

Ливи вздернула бровь. Неужели ночь любви и свободы оставила заметные следы?

– Если не хочешь завтра работать с Праем, то имей в виду, я уже договорилась с начальством насчет тебя, – сообщила она.

Боб усмехнулся:

– Спасибо, загул в Акапулько мне больше улыбается.

– В Акапулько… – мечтательно повторила Ливи, притворившись, что обдумывает предложение.

– Мы бы могли использовать твой фонд на представительство.

– Но на этот уик-энд Ливи уже ангажирована, – мягко произнес Торп.

Боб и Ливи одновременно оглянулись. Он посмотрел на нее, потом снова на оператора.

– Она займется греблей.

– Серьезно? – Слова Торпа заставили Боба снова ухмыльнуться. – Выходит, в воскресенье мне надо отправляться на обед с родителями жены.

Боб встал, махнул рукой Ливи и ушел.

– Торп… – Он уже, не теряя времени, вел ее из комнаты. – Я еще не имею никаких планов на этот уик-энд.

– Зато я имею, – ответил он любезно. – И ты в этих планах занимаешь очень много места.

– Но знаешь, у меня есть маленький пунктик, – сказала она, выходя из комнаты, – я люблю иметь в таких случаях право голоса.

– Ну, я человек сговорчивый. – Торп открыл дверцу машины, оперся на нее и улыбнулся. – Если хочешь в Акапулько, я и это могу организовать.

Трудно было сердиться на него, когда он так улыбался. Ливи едва слышно вздохнула.

– Ну, пожалуй, я подумаю насчет гребли, – и повернулась, чтобы поцеловать его. – Если ты сядешь на весла.

12

Как много может измениться за одну неделю! Ливи почти забыла, что значит быть одной. Теперь ночи не были безмолвными. И еще, она почти забыла, что такое рассчитывать только на себя. Опять в ее жизни появился другой человек, и она перестала рассуждать о том, как это могло случиться.

Ночи доставляли ей все большую радость. Торп становился все необходимее.

Шли дни, и Ливи осознала, что ей нужны не только их разговоры, но даже разногласия. Торп заставлял ее быстрее, динамичнее думать. Они дополняли друг друга интеллектуально. Бывали минуты, когда он оттачивал на ней свое остроумие, но и она платила ему тем же. Ей нужна была его сила. В нем было что-то надежное, как в скале, на которую можно опереться.

Да, она когда-то вот так же искала опоры в другом человеке и потерпела разочарование. Это она тоже помнила. Она слишком много пережила, чтобы сомневаться в своей способности справиться со всеми препятствиями, которые жизнь швыряла ей под ноги.

Она еще сохраняла осторожность, но с каждым днем все меньше думала об этом.

* * *

Исполняя свое обещание, Торп взял ее на вечерний бейсбольный матч.

– Я считаю, что он должен искать себе другое занятие, – возмущалась Ливи, вставляя ключ в замочную скважину. Она негодовала на судью за его промахи. – Разве не должны они учиться судейству на каких-нибудь курсах или что-то вроде этого?

– Или что-то вроде этого, – поддакнул Торп, стараясь скрыть усмешку. Ливи кипятилась по поводу судьи весь обратный путь.

– Значит, у него были на этих курсах самые плохие отметки. И я не удивлюсь, если он вообще противный человек, который бьет свою собаку.

– Да, наверное, многие из бейсболистов согласились бы с тобой.

Торп снял пиджак и бросил вслед за ее жакетом.

– Наверное, тебе пора начать вести спортивную передачу, Ливи!

Она окинула его горделивым взглядом.

– А что, я отлично справлюсь. Еще несколько игр, и я смогу вести постоянный спортивный репортаж не хуже, чем цикл «Разговор с оппонентом». Хочешь бренди?

– Чудесно. – Он улыбался, глядя ей в спину, пока она наполняла стаканы.

– А кстати об оппонентах, что ты думаешь о шансах Донахью?

– Весьма ненадежны, – ответила Ливи и повернулась к Торпу со стаканами в руках.

– Я с ним говорил сегодня… – Торп взял у нее стакан и, притянув к себе, усадил ее на кушетку. – …Перед тем, как он начал выступать. Погубит его аппетит. Он проглотил пять сандвичей с ветчиной и полдюжины пончиков.

Ливи рассмеялась:

– Ну что ж, по крайней мере он не был голодным. Это дает ему стимул спорить, пока хватает голосовых связок.

– Да, он человек решительный, – заметил Торп. – Сказал мне, что переживет и переговорит всех своих оппонентов.

Ливи прислонилась к плечу Торпа, и его рука тут же обвилась вокруг нее.

– Сегодня было полно людей на галерке.

– И мы взяли несколько интервью у прохожих, – тихо промурлыкала Ливи, сонная и довольная.

– Большинство явилось просто из любопытства, а не из интереса к теме дискуссии. Но полная галерка и строптивый ведущий сделают хорошую прессу, и это поможет Донахью продержаться еще некоторое время.

– Да, он держится отлично.

– Хорошо бы он победил. – И Ливи вздохнула. Как она могла существовать без этой руки, что ее обнимает?

– Я знаю, это нереально, и законопроект все равно пройдет, однако…

«Между мной и Донахью можно провести параллель, – подумал Торп. – У меня тоже соперник, которого надо победить. Ливи». Торп был исполнен такой же решимости победить, что и сенатор. Победа должна быть безоговорочной. Недостаточно просто обнимать ее. Ему необходимо быть с ней всю жизнь. Сколько же ему еще сражаться? Иногда ее осторожность выводила его из себя.

Торп поставил на стол свой стакан. Ливи повернулась, ожидая поцелуя. Поцелуй оказался не тем мирным и неспешным, на какой она надеялась. Он был яростный. Торп прижал ее всем телом к подушкам софы и нетерпеливо стал срывать с нее одежду. Это было что-то новое. В его любовном пыле всегда были некая сдержанность и нежность. Теперь он рванул ее блузку с неистовой, неотступной жаждой. Поцелуем он зажал ей рот, так что она не могла даже застонать, и уже срывал с нее джинсы. Она попыталась было поднять его свитер, чтобы тело касалось тела, но не смогла, так тесно он к ней прижался. Хрипло выругавшись, Торп сам сдернул его с себя через голову и бросил на пол.

Его губы были повсюду – ищущие, ранящие. Ливи стала податлива, как воск, она следовала за ним всюду, куда бы он ее ни повлек, послушно выполняя все его капризы. В нем вдруг проснулось нечто дикое, что-то лишь однажды просверкнувшее раньше. Он взял ее на диване с таким нетерпеливым, яростным желанием, словно прошли годы после их последнего соития. И это безумие продолжалось, пока оба они не обессилели и уже ничего не могли друг другу дать. Тогда он стащил ее на пол, чтобы снова раздуть из искры огонь. Она со стоном назвала его по имени, не желая страсти и не веря, что она может снова разделить ее, но все вспыхнуло снова.

– Еще, – сказал Торп и завладел ее губами. Руки его были опять вездесущи, и тело ее так же послушно его воле и готово к любви. Нет, более того, она желала обладать сама. Теперь уже не только он вел ее за собой. Ее руки ласкали его плоть, а жаркий рот требовал поцелуев. Ливи вся дрожала. Она услышала тяжелое, прерывистое дыхание, обвиваясь вокруг него. Желание и удовлетворение слились воедино, в одной ослепительной вспышке. И снова она стала послушной и вялой, отдав все. На этот раз Торп прилег рядом, чтобы отдохнуть.

Но все равно он не мог не дотрагиваться до нее. Его влекли к себе ее гладкая кожа и тот изгиб, где тонкая талия переходила в бедро. Взяв Лили за подбородок, он повернул к себе ее лицо.

– Я люблю тебя.

Он не собирался этого говорить сейчас, но сказал, и теперь не сводил с нее глаз. Он хотел, чтобы она поняла его и ответила.

Ливи слышала его слова, видела их отражение в его взгляде. Что-то шевельнулось у нее в душе навстречу ему и снова замерло.

– Нет, – очень тихо сказала она и покачала головой. – Не надо так говорить. Я не хочу, чтобы ты меня любил.

– А у тебя нет выбора, – сказал он спокойно, но душа его была в смятении. Ее ответ, беспокойство в глазах мучили его. – И у меня тоже.

– Нет!

И, вырвавшись, она села, зажав голову руками. Прежние сомнения, прежние страхи загоняли ее в угол. Они давили ее, завязывали тугим узлом.

– Я не могу… Ты тоже не можешь…

Любовь – какое опасное слово! Как опасна любовь, оставляющая тебя голой и беззащитной на неизвестном берегу. Какой риск позволять себя любить, но подарить ее кому-то, отдать – это несчастье, катастрофа. Как она могла позволить себе снова запутаться в паутине любви?

Торп взял ее за плечи и снова повернул лицом к себе. Ее ответ был ужасен. Он разозлился, а ее несчастный вид, бледное лицо только усугубили его гнев.

– Но я же люблю тебя, – сказал он резко. – И то, что я тебе не нужен, ничего не меняет. Я тебя люблю, и уже довольно давно. Если бы ты дала себе труд взглянуть, ты бы не могла этого не заметить.

– Торп, пожалуйста.

Ливи только покачала головой. Ну как ему объяснить и что объяснять? Ей хотелось, чтобы он ее обнимал. Но любовь! Она ничего не могла ему сказать.

– Мне нужно не только обладать твоим телом, Оливия.

В его голосе звучали раздражение и отчаяние, и она вся внутренне напряглась. Нет, она не желает, чтобы на нее давили. Никаких претензий и обязательств. Она сама хозяйка своей жизни.

Торп заметил перемену. Его пальцы стиснули в бессильной злобе ее плечи.

– Чего ты от меня хочешь, Торп?

– Гораздо большего, – сказал он, тщательно выбирая слова. – Гораздо большего, чем ты желаешь мне дать. И хорошо бы начать с доверия.

– Я не могу дать тебе больше, чем даю.

Ей хотелось зарыдать и прижаться к нему, но она не отвела взгляд.

– Я не люблю тебя. И не хочу, чтобы ты меня любил.

Никто не знает, как глубоко могут ранить слова. Она увидела только, как вспыхнули его глаза, и поняла, какие резкие слова могли бы прозвучать сейчас. Обладай он меньшей выдержкой, Торп мог бы и ударить ее за то, что она говорит так холодно, так бесстрастно. А ей почти хотелось, чтобы он ее ударил. Она бы согласилась сейчас поменять сердечные муки на любую физическую боль.

Он медленно отпустил ее. Никогда в жизни ему еще не было так тяжело. Он молча оделся. Надо уходить, уходить быстрее. Прежде, чем он совершит поступок, за который будет потом себя презирать. Нет, ей не удастся заставить его пасть так низко.

Пусть остается наедине с собою, раз она этого хочет. Чем меньше он будет ее видеть, тем скорее начнет ее забывать. Какой он дурак! И, захлопывая за собой дверь, он продолжал проклинать себя.

Стук двери заставил Ливи обернуться. С минуту она бессмысленно смотрела на дверную панель. Вокруг сгустилась тишина. И, свернувшись клубком на ковре, она заплакала.

Размеренная, обкатанная рутина дня превратилась в полосу препятствий. Вставать, одеваться, ехать на машине в часы «пик» – все казалось теперь гораздо более трудным, сложным, чем когда-либо прежде. Утро было забито встречами, Ливи находилась в каком-то странном состоянии нервной суетливости и тупой усталости. Она ни на чем не могла сосредоточиться полностью. Торп ежеминутно присутствовал в ее мыслях. Она только-только вкусила счастья – и вдруг…

Все случилось так быстро. Ливи не ожидала, что все будет так серьезно. Торп не казался ей человеком, который легко влюбляется. Значит, что же, все зашло так далеко? Торп не похож на тех, для кого любовь – игра. Страх начать все сначала сковал ее по рукам и ногам.

Окончилось очередное интервью, и она ощущала не страх, а пустоту. Прежде, пока Торп еще не стал частью ее жизни, Ливи мирилась с пустотой. Она старалась заполнить жизнь если не работой, так честолюбивыми замыслами. Теперь этого оказалось недостаточно.

Утром случилось столько всего, ей бы хотелось поделиться с ним новостями, узнать его мнение. Сколько лет она прожила, не испытывая подобного желания, а теперь не знала, куда от него деться. Но она сама оттолкнула Торпа.

Что ей теперь делать? Как он сможет понять: часть ее души стремится к нему, хочет его любить, а другая трусит, как кролик перед удавом, оцепенев на месте от ужаса.

«Можно ли вообще надеяться, что он меня поймет?» – задавала она себе вопрос, пробиваясь сквозь послеполуденное уличное движение. Боже, она больше сама не понимала себя. Нет, надо отвлечься от этих мыслей, так недолго и свихнуться. Ей предстоит встреча с миссис Дитмайер, вот об этом и поразмыслим.

Ливи припарковала машину около ресторана. «Лучший способ забыть обо всем на время, – решила она, – вот такая почти деловая и одновременно приятная встреча». Взглянув на часы, Ливи удостоверилась, что она на пять минут опоздала. Не стоит заставлять Майру Дитмайер долго ждать.

«А она мне нравится, – подумала Ливи, входя в ресторан. – Она такая… жизнерадостная. Ее племяннику Грегу повезло с тетушкой, несмотря на все ее старания поскорее его женить». Хорошо бы у нее была такая родственница. Эта женщина несгибаема. Неплохо иметь ее рядом, когда земля уходит у тебя из-под ног.

Ливи тряхнула головой и отогнала эту мысль прочь. Какие, право, глупости. Если Майре взбрело в голову обратить на нее внимание, надо этим вовсю пользоваться.

– Столик миссис Дитмайер, – сказала она мэтру.

– Вы мисс Кармайкл? – Он улыбнулся, когда Ливи кивнула. – Пожалуйста, вот сюда.

Ливи пошла за ним, усмехаясь в душе. Как к одной из Кармайклов, к ней проявляли очень уважительное отношение. Как репортер, она его не всегда могла ожидать.

– Оливия! – Майра приветствовала ее как самого дорогого, близкого друга. – Как вы замечательно выглядите, как приятно, что на мой столик снова глядят мужчины, даже если они при этом гадают, являюсь ли я вашей матерью или же девственной тетушкой из Альбукерка.

Ливи смеялась, даже когда мэтр усаживал ее на стул.

– Миссис Дитмайер, я была уверена, что самым интересным событием дня будет ленч с вами.

– Как приятно это слышать!

Майра так и сияла, очень собой довольная.

– Пол, позаботься о шерри для мисс Кармайкл.

– Разумеется, миссис Дитмайер. – Мэтр поклонился и ушел.

– Ну а теперь… – Майра выжидательно положила руки на стол. – Вы должны рассказать обо всех захватывающих событиях в вашей деловой жизни. Уверена, что, занимаясь этими репортажами о политике, коррупции и других потрясающих мир вещах, вы должны ткать свою паутину безостановочно.

Ливи снова рассмеялась. Просто нельзя было грустить в обществе этой женщины.

– Это, наверное, преступно – разочаровывать вас, миссис Дитмайер, но большую часть времени я провожу в аэропортах или у решетки Белого дома. Или же, – прибавила она с извиняющейся улыбкой, – вишу на телефоне, чтобы узнать, куда надо ехать, чтобы снова кого-нибудь ждать.

– О, дорогая, не гасите мой восторг. – Майра попробовала шерри. – Я совершенно уверена, что вы способны сделать что-нибудь замечательное. И называйте меня по имени. Я решила, что мы с вами прекрасно сойдемся.

– Да, знаете, мне тоже так кажется.

Ливи покачала головой.

– Конечно, не все станут Вудвордами и Бернстайнами в своем деле, но каждый может напасть на настоящую «золотую» жилу и дать прекрасный репортаж. Сейчас все внимание сосредоточено на позиции сенатора Донахью.

– А, вы имеете в виду Майкла? – Майра улыбнулась и одобрительно кивнула, увидев, что перед Ливи тоже поставили бокал с шерри. – Упрямый старый черт. Всегда его любила. Никто так лихо не танцует румбу, как Майкл Донахью.

Ливи едва не поперхнулась.

– Неужели?

– Я вас представлю ему, когда буду давать свой ежегодный весенний бал. Вы танцуете румбу, дорогая?

– Я научусь.

Майра ослепительно улыбнулась и поманила пальцем официанта.

– Я, к сожалению, должна ограничиться фруктовым салатом, потому что моя портниха так вздыхает при виде моей талии, словно у нее разрывается сердце.

Она окинула Ливи завистливым взглядом, впрочем, в нем было больше ностальгии.

– Скампи [4] здесь изысканное.

– Нет, фруктового салата достаточно, – возразила Ливи. – Я и так очень довольна. Редко выпадает удача провести час спокойно в середине дня.

– Но вы скажете, что эта роскошь была исключительно в интересах дела.

Майра рассмеялась, глядя на смущенное лицо Ливи.

– Нет, дорогая, я нисколько не обижусь. Значит… – Майра наклонилась вперед, как генерал, обсуждающий план нападения. – Расскажите, что вас особенно интересует. Уверена, что у вас есть какая-нибудь любопытная идея. Это в вашем характере.

Ливи откинулась на спинку стула. Хотя в руке был бокал, она еще не пила, потому что женщина, сидящая напротив, просто ее завораживала.

– Майра, уверена, что из вас самой вышел бы бесподобный репортер.

Румянец удовольствия окрасил щеки Майры.

– Неужели? Как замечательно! Я и правда очень люблю совать нос в чужие дела.

– Да, – едва слышно подтвердила Ливи.

– Ну, выкладывайте же, что у вас на уме. – Майра протянула к ней ладони.

Ливи покачала головой и улыбнулась.

– Ладно. Я давно обдумываю специальную программу новостей, личный женский взгляд на политику. Я имею в виду не только женщин, которые сами занимаются политикой, но и тех, кто замужем за политиками. Как они справляются со стрессами, с тем, что у них есть семья и они тоже на виду и являются мишенью для пересудов, и как мирятся с постоянными разъездами мужей. Мне кажется, это было бы интересно.

– Да… – Майра насупилась в раздумье. – Такая передача может оказаться очень любопытной. Кстати, с точки зрения на брак. Как с ним уживаются избирательные кампании, обеды с сотрудниками, обеды на правительственном уровне. Длительные разлуки. И постоянное волнение. Ведь такая жизнь – настоящие бега, дорогая. Долгие, нескончаемые скачки. – Майра улыбнулась и покрутила бокал с шерри. – Да, действительно, это может быть интересно.

– Я уже месяца два обговариваю эту идею с Карлом. Он шеф нашего отдела, – объяснила Ливи. – Думаю, он на это пойдет, если я представлю ему детально проработанный план и несколько известных имен. Я предполагаю увидеться с Эмили Тэкстер из посольства, чтобы запустить машину.

– Замечательная женщина. – Майра мрачновато посмотрела на фруктовый салат, поставленный перед ней. Она не относилась к категории женщин, исповедующих умеренность в гастрономическом плане. А если проще, Майра Дитмайер любила поесть. – Очень предана своим избирателям. Искренне и беззаветно. В свое время ей пришлось выбирать между браком и карьерой. Некоторые женщины не могут сочетать семью и работу.

Майра улыбнулась Ливи и воткнула вилку в кусочек ананаса.

– Да, но что это я сплетничаю. Она сама вам расскажет, если вы ее об этом попросите. Мне кажется, она очень заинтересуется вашим планом. И она, и Маргарет Левеллин – та обожает поговорить о себе. Затем есть еще Барбара Карп…

Ливи слушала ее, не притрагиваясь к салату, а Майра так и сыпала именами женщин-политиков и жен представителей вашингтонских высших кругов. Ливи надеяться не могла на такую щедрость.

А Майра все больше воодушевлялась.

– Это очень увлекательно и забавно. Уверена, что вы с этой программой великолепно справитесь. Когда вернусь домой, сразу кое-кому позвоню.

– Я очень вам признательна, – ответила Ливи, не зная, что и сказать.

– Ой, не свисти! – Майра взмахом вилки отмела изъявления благодарности. – Это гораздо интереснее, чем устраивать очередную званку. А кроме того, – она ослепительно улыбнулась, – я и сама рассчитываю на интервью.

– Такую возможность я не упущу ни за что в мире! – искренно воскликнула Ливи. – Вы потрясающая женщина!

– Стараюсь. Значит, все деловые проблемы утрясены. – Майра удовлетворенно вздохнула. Ей нравится эта девушка. Да-да, она ей очень-очень нравится. А когда Майра приходила к какому-нибудь решению, оно было так же твердо и незыблемо, как вердикты ее мужа, члена Верховного суда.

– И должна сказать, что, устраивая маленький вечерок с бриджем, я понятия не имела, что вы с Грегом знакомы. Люблю сюрпризы.

– Он всегда был хорошим другом. – Ливи потыкала вилкой в салат. – Было приятно снова с ним увидеться.

Майра пристально наблюдала за ней.

– Я уже сказала, что это был сюрприз. Но я быстро смекнула, что к чему. Грег часто писал из колледжа о некой Ливи. Помню, я надеялась, что у него завязался приятный сентиментальный роман. Он был просто очарован этой девушкой.

– Майра, я…

– Нет-нет, дай мне закончить. Он мне сообщил также, что у Ливи завязываются отношения с его товарищем по комнате.

– Но это было так давно.

– Дорогая моя. – Майра положила ладонь на ее руку. – Прошу прощения, но Грег был очень откровенен в письмах. Наверное, ему надо было выплеснуть свои чувства. Он был отчаянно влюблен в тебя и близко дружен с Дугом, как только это возможно между мужчинами. Он разрывался между любовью и дружбой, и, наверное, потому, что я была далеко, он мог обо всем рассказывать мне без утайки. И он мне все рассказал.

Взгляд, пожатие руки подсказали ей, что Майре действительно известно все о тех годах ее жизни. Ливи беспомощно посмотрела на нее.

– Ну а теперь, дорогая, выпей еще вина. Я не хотела тебя расстраивать. Но мы все должны учиться жить, – продолжала она спокойно. Ливи послушно поднесла бокал к губам. – Справляясь с утратами, болью и разочарованием. Ты понимаешь, что женщина моего возраста испытала это в полной мере. Конечно, все было для тебя ужасно. Тогда ты, наверное, думала, что просто не переживешь случившегося.

– Да, – прошептала Ливи. – Я была уверена, что не смогу больше жить.

– Но ты пережила. – Майра потрепала ее по руке, откинулась назад и стала молча ждать.

Может быть, искусное умение Майры общаться с людьми, а может, ее искренний интерес были тому причиной, но Ливи заговорила. Молчание Майры вызвало ее на откровенность быстрее, чем десяток соболезнующих вопросов.

– Мне сначала казалось, что легче умереть, чем жить с этой постоянной, грызущей болью. И рядом со мной не было никого… Моя семья… – Ливи протяжно вздохнула. – Наверное, они старались по-своему проявлять участие, но…

Она снова вздохнула, и этот тихий вздох дошел до самого сердца Майры.

– Мне хотелось кричать и крушить все вокруг! Все! А они не способны понимать такое. Личное горе, личные муки человека должны жить только внутри его. И пережить их надо с чувством собственного достоинства.

– Чертовня это! – грубо перебила ее Майра. – Когда тебе больно, ты кричишь, и к дьяволу всех тех, кому не нравится видеть слезы.

Ливи улыбнулась:

– Наверное, вы тогда могли бы мне оказаться очень кстати. Я бы так не безумствовала и не испортила свою жизнь вконец.

– Зря ты, – сурово отрезала Майра. – Пора бы больше доверять своим чувствам. Но, как я уже сказала, ты через это прошла, и сегодня у тебя другие заботы. Расскажи о своих отношениях с Ти Си.

– Ох! – Ливи посмотрела в смятении на салат. Ну что тут рассказывать? Она ведь снова все испортила.

– Вряд ли можно надеяться, что из вас с Грегом получится пара. – Ливи улыбнулась, а Майра невозмутимо продолжала: – Но так как Ти Си – один из моих любимчиков, я согласна и на такой вариант.

– Я больше никогда не выйду замуж.

– Брось ты это занудство! – добродушно возразила Майра. – Вы же теперь регулярно встречаетесь с Ти Си, правда?

– Да, но… – Ливи нахмурилась. Нет, Майра определенно изменила своему призванию.

– Ти Си – слишком интеллигентный человек, чтобы упустить тебя. Бьюсь об заклад на все призовые клюшки для гольфа, которые получил в награду мой Герберт, что Ти Си уже предлагал тебе выйти за него.

– Нет, он просто сказал, что я за него выйду.

– Узнаю его характер, – довольная, заметила Майра. – Так на него похоже. И это утверждение, конечно, тебя отпугнуло.

– Но он был так невыносимо самоуверен. – Ливи вспомнила, как все это было.

– И он так же невыносимо сильно любит тебя.

Ливи осеклась и уставилась на Майру.

– Оливия, да это и слепой заметил бы, когда мы играли в бридж. А у меня зрение, слава богу, еще очень острое. Так что ты собираешься в связи с этим предпринять?

Ливи чувствовала себя как воздушный шарик, который внезапно лопнул.

– Я все сама разрушила. Вчера вечером.

Майра с минуту молча, испытующе смотрела на Ливи. Да, девушка растерялась окончательно. Она опять похлопала Ливи по руке. Просто стыдно смотреть, как люди даром теряют время, потому что слишком много думают о разных глупостях.

– Знаешь, вопреки известному изречению, жизнь вовсе не коротка, Оливия. На самом деле она ужасно длинная. – Майра улыбнулась, глядя в серьезные глаза Ливи. – Хотя и недостаточно. Я замужем за Гербертом тридцать пять лет. Если бы я послушала своих родителей, господь благослови их души, и своего здравого смысла, я никогда бы не вышла за человека, который казался мне важным и напыщенным, слишком для меня старым и совершенно ничем не интересующимся, кроме своей работы. Только подумай, чего бы я тогда лишилась. Нет, жизнь заслуживает того, чтобы рисковать. И в доказательство этого я сейчас закажу себе лимонный мусс!

Много позже, готовясь к эфиру, Ливи никак не могла выбросить из головы слова Майры. Пора что-то предпринять, решила она во время спортивного репортажа. Если она хочет быть с Торпом, ей надо об этом ему сказать, и она это сделает.

Как только передача кончилась, Ливи поднялась наверх. Увидев ее, секретарша обреченно вздохнула.

– Его здесь нет. – Она явно собиралась уходить. – Он дает информацию местному телевещанию.

– Я подожду его в кабинете.

Ливи, как ветер, пролетела мимо, прежде чем та успела что-либо возразить.

«Но что я ему скажу? – спросила себя Ливи, закрывая за собой дверь. – Что я могу ему сказать?» И, шагая по кабинету, она пыталась подыскать нужные слова.

Странно было находиться здесь без него. Кабинет носил такой явственный отпечаток его личности. На стенах висело множество фотографий, где Торп был запечатлен с главами мировых держав. На всех снимках он держался свободно. «Он везде был самим собой», – подумала Ливи. И этого достаточно. На столе было полно бумаг и папок. Она подошла к окну, чтобы окинуть взглядом панораму города.

Она видела купол Капитолия. В лучах заходящего солнца он приобрел розоватый оттенок и казался сказочным. Движение на улицах было очень плотное, но толстое стекло не пропускало городского шума. Она смотрела на линии улиц и контуры старых величественных зданий, на вишневые сады, которые должны вот-вот зацвести. «Здесь не чувствуется такого напряженного ритма жизни, как в Нью-Йорке, – думала Ливи, – но Вашингтон по-своему прекрасен». Она не слышала, как в кабинет вошел Торп.

Увидев ее, он удивился и растерялся, что было ему совсем не свойственно. Все еще колеблясь, он медлил у двери. Затем очень осторожно закрыл дверь за спиной.

– Ливи?

Она круто обернулась, и на ее лице попеременно отразилась радость от того, что она его увидела, и сдерживаемое беспокойство. Больше всего на свете Торпу хотелось сейчас обнять ее и сделать вид, что вчерашней сцены не было.

– Торп. – При виде его из головы Ливи сразу улетучились все заготовленные слова. Она просто приросла к месту. – Надеюсь, ты не против, что я вошла сюда в твое отсутствие.

Он вздернул бровь – слегка насмешливо, немного удивленно.

– Конечно, нет. Хочешь кофе?

Как ни в чем не бывало он взял кофейник, и она засомневалась, неужели меньше чем сутки назад он сказал, что любит ее.

– Нет. Я пришла узнать, не приедешь ли ты к обеду? – внезапно вырвалось у нее.

Чувствуя, что Торп может отказаться, Ливи поспешно добавила:

– Я, конечно, не могу обещать такого пиршества, как у тебя, но я тебя не отравлю.

Торп перестал заниматься кофе, повернулся и тихо сказал:

– Ливи, мне эта мысль не кажется удачной.

– Торп…

Она отвернулась на мгновение, чтобы собраться с силами. Единственное, что ей хотелось, так это выплакаться – и на его плече, но слезы ничему и никому не помогут, и она снова взглянула ему в лицо.

– Ты очень многого не знаешь обо мне. Но я хочу, чтобы ты понял одно, ты мне не безразличен.

Он слышал, как нервно, на какой-то отчаянной ноте звучал ее голос, когда она шагнула к нему.

– Я знаю, что прошу очень о многом, но если бы ты дал мне время…

«Ей не просто об этом просить. Ей не просто было прийти ко мне, – подумал Торп. – И разве я не твердил себе постоянно, что надо терпеливо ждать?»

– Сперва мне надо кое-что закончить. Ничего, если я приеду примерно через час?

Она прерывисто вздохнула.

– Хорошо.

Через час Ливи уже собралась с силами. Она постаралась взять себя в руки и все-таки сочинить какой-никакой обед, но глаза ее не отрывались от стрелок часов. Может быть, надо переодеться? Она с сомнением оглядела свой строгий темно-серый костюм, но не успела выйти из кухни, как вдруг прозвенел звонок. Ливи вздрогнула. «Ох, не будь смешной», – приказала она себе, но, когда она открывала ему дверь, ей казалось, что стук ее сердца слышен на весь свет.

– Привет. – Она одарила его ясной, хотя и слегка натянутой улыбкой. – Ты вовремя. Я через минуту выну из печи бифштексы.

Ливи закрыла дверь и теперь не знала, куда деть руки.

– С бифштексами я действую более уверенно. Их не очень легко испортить. А что ты хочешь выпить?

«Я трещу, как сорока, – подумала она. – Господи милосердный! А он смотрит на меня, как всегда, спокойно и пристально». Ливи подошла к бару, не ожидая его ответа. Если Торп и откажется, то ей глоток не повредит.

– Может быть, виски? – спросила она, сначала налив себе из графина вермута. И тут она почувствовала на плечах его руки.

Ливи не сопротивлялась, когда он повернул ее к себе лицом, и не опустила глаза перед его взглядом. Он молча обнял ее и прижал к себе. Ливи прерывисто вздохнула и приникла к нему, чувствуя, как напряженность покидает тело.

– О, Торп, без тебя я почти лишилась рассудка. Ты мне нужен.

Эти слова уже сами по себе значили очень много. И оба они это понимали. Ливи подняла глаза и очень тихо сказала:

– Не уходи, – и нашла ртом его губы. Мир снова обрел свои прежние очертания. – Люби меня, – прошептала она, – прямо теперь, Торп, сейчас.

Не отрываясь от ее губ, он опустил ее на кушетку, ласково поглаживая через одежду. Тело ее было гибко и податливо. С невыразимой, мучительной нежностью он целовал ее снова и снова, пока Ливи совершенно не подчинилась ему мыслью, телом и душой. Сейчас она не испытывала ни исступления страсти, ни отчаянной необходимости слияния, только безбрежную покорность его воле.

Торп медленно ее раздел, слегка касаясь кончиками пальцев груди, бедер. Ливи вздохнула. Теперь властвовал он, он мог взять ее в любой угодный ему миг.

Он гладил ее, и его прикосновение было легким, почти благоговейным. Даже когда он коснулся разгоряченной плоти между бедрами, движения рук оставались такими же медленными. Ее охватила дрожь, но он не спешил. Он возбуждал кончиком языка ее соски. Страсть пронзила ее. Она словно ожила и стала его торопить, но он не желал уступать. Губы его проследовали тем же путем, медленным и мучительным, что и пальцы, бросая ее в жар и холод одновременно. У нее вырвалось его имя, хрипло и резко. Она уже не могла смирять веления плоти и пассивно ждать его ласк. Его ласк. Только его. Он медленно взял Ливи, почти потерявшую сознание от счастья и стремительно вознес в надзвездные миры.

13

– Эй! – Торп пощекотал губами шею Ливи, чтобы она проснулась. – Ты собираешься проспать целый день?

Она подвинулась к нему поближе.

– Угу.

Единственное, чего ей сейчас хотелось, так это чувствовать его тело рядом с собой. И пусть будет ночь, утро или день. Все равно.

– Уже десятый час.

Он провел рукой по ее спине, и она вздохнула от удовольствия.

– Ты помнишь, что мы собирались провести весь день в лодке?

Ливи чуть-чуть приоткрыла глаза. Оказывается, действительно утро. И он здесь, с ней. Сонно улыбнувшись, она посмотрела на него сквозь ресницы. Так не хотелось даже открыть глаза.

– Давай вместо этого проведем весь день в постели.

– Эта женщина – лентяйка! – решительно сказал Торп. «И прекрасна собой», – подумал он, откидывая прядь волос с ее щеки. Прекрасна так, что у него даже сердце щемит.

– Лентяйка? – Ливи возмутилась, правда, недостаточно энергично. – Да я вся просто горю от жажды деятельности, – сказала она медленно, низким от сна голосом, и снова закрыла глаза. – Просто сгораю. – Ливи зевнула.

– О да, я вижу. Может, нам стоит немного встряхнуться?

Ливи снова открыла глаза:

– Да, пожалуй.

Он не ожидал такого пылкого поцелуя и столь быстрого движения. Внезапно она очутилась сверху, прижавшись губами к его рту. Он глухо заворчал от удовольствия. Она дотронулась до него, возбуждая плоть. За считаные секунды его пульс из ровного, спокойного сделался бешеным. Кровь, остывшая за ночь, воспламенившись, бросилась в голову. Руки Ливи требовали, они стали даже агрессивны, рот покрывал тело жадными поцелуями. Она его захватила врасплох, прежде чем он успел сообразить, что это она сейчас ведет его за собой.

Его мгновенная отзывчивость, казалось, придавала ей силы. Ее алчный рот впивался в его губы, в шею, плечи. Языком она пощекотала его грудь и снова припала к губам.

Откуда у нее взялись силы, удивился он, оглушенный внезапным напором. Или это он сам вдруг ослабел? Он должен сейчас же ею овладеть. Сейчас же. Кровь стучала в его жилах, голове, чреслах, кончиках пальцев. Но когда он попытался подмять ее под себя, она увернулась, оседлав его, и обрушилась с таким поцелуем, что он едва не задохнулся. Но, даже задыхаясь, он притиснул ее к себе. Ее движения сводили его с ума.

А потом они соединились, не помня себя от страсти, утратив на мгновение разум. В голове стучало, в ушах раздавался неумолчный шум. Это дышала Ливи, прерывисто, коротко. А потом она вдруг растворилась, растаяла, словно истекла силой. Судорога потрясла его тело. Торп охватил руками ее голову.

«Это моя женщина», – подумал он яростно, обнимая ее, еще дрожащую. Он тихо, недвижно лежал, пока напряжение не спало. Но он помнил все и знал, что стоит пока сохранять осторожность.

– Наверное, ты ждешь моих извинений?

– М-м-м? – смутилась Ливи.

– Ну за то, что я назвал тебя ленивой.

Она рассмеялась и на мгновение прижалась к нему, а затем вытянулась, отдыхая.

– Я согласна. – Она опять свернулась клубочком. – Но ты принесешь извинения, когда я проснусь.

– Ну уж нет. – И, вскочив, Торп бесцеремонно и безжалостно вытащил ее из постели. – Пора заняться греблей, – заявил он, хотя Ливи морщилась и дулась.

– Ты просто одержимый человек.

– Совершенно правильно. – Торп поцеловал ее в нос. – Но в душ отправляйся первая.

– Спасибо.

Благодарность ее прозвучала довольно язвительно, однако Торп лишь ухмыльнулся, когда она захлопнула за собой дверь ванной. Он натянул слаксы, раздумывая, что неплохо бы сварить кофе. Вместо этого он взял пачку сигарет с прикроватного столика. Отсюда было слышно, как Ливи ворчит, налаживая душ.

Взяв зажигалку, Торп щелкнул ею, вспыхнула искра и погасла. А, черт! Он недовольно оглянулся в поисках спичек и открыл узкий ящик стола, полагая, что, может быть, они там.

Он сразу же увидел фотографию. В квартире Ливи никогда не было никаких фотографий и вообще ничего, подаренного на память. На фото сиял улыбкой потрясающе красивый малыш. Он взял карточку и стал разглядывать.

Фотография была маленькая, в серебряной рамке. Мальчик, вряд ли старше года, с пухлыми щечками и широкой улыбкой. Личико обрамляли густые черные волосы. Глаза были темно-голубые, почти синие, веселые и озорные. Это был ребенок, при виде которого любой прохожий на улице остановился бы и улыбнулся ему. Балованное дитя тысячи тетушек и дядюшек. Казалось, что веселая улыбка сейчас сменится громким смехом.

Держа в руке фотографию, Торп сел на постель.

– Я, наверное, истратила всю горячую воду, – сказала Ливи еще за дверью. – И поделом тебе за то, что вытащил меня из постели в субботу на рассвете.

Она открыла дверь и помедлила, завязывая пояс халата.

– Кстати, я не чувствую запаха кофе. Это ты мог бы по крайней мере…

Голос ее замер, когда она увидела, что он держит в руке. Улыбка исчезла, и она побледнела.

– Ливи… – Он начал было объяснять, как искал спички, но потом остановился. Все это сейчас ни к чему. – Кто это на фотографии?

Он мог сосчитать до десяти или даже больше, а Ливи все молчала. Она сглотнула, нижняя губа ее дрогнула, но, когда она заговорила, голос был ясный и сильный.

– Мой сын.

Впрочем, он знал это, едва взглянув на снимок. Сходство безошибочное. Он, глядя на нее в упор, спокойно спросил:

– А где он?

Ее лицо побледнело как мел. Еще никогда он не видел таких темных глаз, взгляда, задумчивого и полного боли.

– Он умер.

Ливи быстро отвернулась к шкафу и стала доставать одежду. Но она видела только цветные пятна. Она брала первые попавшиеся вещи, но не могла их удержать. Руки были как деревянные, они даже не дрожали. Торп обнял ее за плечи. Ливи машинально продолжала тасовать вешалки.

– Ливи. – Торпу пришлось приложить усилие, чтобы повернуть ее лицом к себе.

– Мне нужно одеться, если мы собираемся на прогулку.

Она затрясла головой, как бы отвергая все вопросы и стараясь высвободиться из его рук.

– Прекрати! – скомандовал он и так ее встряхнул, что она с трудом перевела дыхание. – Нет. Так не пойдет. Ни сейчас, ни потом. Во всяком случае, со мной.

И прежде чем она успела что-либо ответить, Торп крепко прижал ее к себе.

Она могла бы вырываться, выкрикивать что-то обидное, но она приникла к нему, и все преграды пали.

– Иди сюда, сядь, – сказал он, – и все мне расскажи.

Ливи села на кровать, чувствуя его надежную руку на своих плечах. Фотокарточка лежала рядом. Она взяла ее и положила себе на колени. Он ее не торопил, он знал, что ей надо время, чтобы собраться с духом.

– Мне было девятнадцать, когда я познакомилась с Дугом.

Ее телезрители сейчас бы не узнали этот голос. Он был слаб, дрожал, в нем слышалась сердечная боль.

– Он изучал право. У него была стипендия за блестящие успехи. Он вообще был блестящий человек – свободомыслящий, вольнодумный и очень упорный. Он собирался стать лучшим адвокатом в стране. Изменить всю систему юриспруденции, воевать с ветряными мельницами, побеждать драконов.

Торп молчал. Ливи глубоко вздохнула. Голос ее окреп.

– Мы потянулись друг к другу с первой же встречи. Может быть, причина была в различном происхождении, но в общих лучезарных идеалах. Мы просто искры высекали друг из друга. И мы были так молоды.

Ливи вздохнула еще раз, будто это придавало ей сил, и продолжала:

– Не прошло и трех месяцев со дня встречи, как мы поженились. Моя семья… – Она слегка рассмеялась и покачала головой. – Ладно, скажем так, они очень были удивлены. Сейчас я иногда думаю, что именно желание их удивить было одной из причин этого замужества. Мне это неприятно, но, возможно, так и было.

Она уставилась куда-то перед собой в пространство, ей одной ведомое, в свои воспоминания. Торп на минуту ощутил, что связующая их нить оборвалась. Он постарался отогнать эти мысли и стал слушать дальше.

– Наш брак не был крепким и надежным. Да и трудностей хватало. Дуг усиленно готовился к экзаменам. Я работала на посылках в местной телестудии, используя каждую свободную минуту для занятий. Деньги, к счастью, для нас обоих не много значили. Их постоянно не хватало, но мы как-то обходились. У нас были счастливые времена, однако Дуг… – Она замерла, словно в поисках подходящих слов. – У него была слабость к женщинам. Он меня любил. Я уверена в этом, любил по-своему, но ему трудно было хранить верность. Его «отступления» большой роли для него не играли, к тому же я была не очень опытна в сексуальных отношениях.

Торпу пришлось проглотить свое мнение на этот счет. Ему не хотелось ее перебивать. Наконец она рассказывала ему все. Но, признаться, ему очень хотелось чертыхнуться по адресу этого ее, с позволения сказать, мужа. Вот ведь дубина какая. Он очень ясно помнил, как Ливи сказала ему в первый же день их близости, что она, мол, не очень хороша в постели. Теперь-то он понимал, кто вбил ей в голову подобную чушь. Торп взял себя в руки и продолжал спокойно слушать.

– Года не прошло со свадьбы, как у нас родился Джошуа. Моя семья решила, что это безумие заводить детей так рано. Наш доход был гораздо ниже, чем они считали достаточным. Но мы оба хотели ребенка. Мы оба хотели Джоша. На время, казалось, он стал центром нашей жизни. Он был такой необыкновенный ребенок.

Ливи взглянула на фотопортрет.

– Я знаю, все матери так думают о своих младенцах, но он был такой красивый, с таким чудным характером. Он совсем почти не плакал.

Слеза упала на стекло в рамке, и Ливи зажмурилась.

– Мы оба его обожали. Да было просто невозможно его не обожать. Почти год мы были счастливы. По-настоящему, действительно счастливы. Дуг был замечательный отец. Никакие заботы и хлопоты не были для него слишком утомительны. Все было для него очень важно. Помню, он разбудил меня ночью вне себя от радости, когда увидел, что у Джоша прорезался первый зуб.

Ливи молчала почти минуту. Торп не торопил ее. Обняв ее, он терпеливо ждал.

– Когда я окончила университет, мы переехали в Нью-Джерси. Дуг стал работать в маленькой юридической фирме, а меня взяли в местную телевизионную студию. Сначала у меня была ночная смена. Мы оба делали только первые шаги, хватались за все, работали сверхурочно, передавая ребенка друг другу с рук на руки. Не думаю, что Джош от этого как-то страдал. Он всегда был такой веселый. Я сидела с ним целый день. А Дуг смотрел за ним по вечерам и укладывал его спать. А потом эта интрижка с секретаршей в фирме, где Дуг служил. Говоря его языком, он немного «оступился». Впервые за весь этот год. Я не придала этому большого значения. – Ливи пожала плечами. – Тем более что он довольно сильно раскаивался. Мы постарались снова наладить отношения. У нас есть ребенок, и о нем надо думать в первую очередь. Для нас обоих важнее всего на свете был Джош.

Наконец я стала работать днем. Мы долго искали приходящую няню и уже из-за этого начали ссориться. Дуг хотел, чтобы я ушла с работы и была с Джошем. А я не хотела.

Ливи прижала пальцы к вискам, потом снова сложила руки на коленях.

– Джош был так всем доволен, так хорошо ухожен. Я любила его больше всего на свете, но не считала, что мне надо уходить с работы. Мне казалось, что нельзя губить карьеру и проводить с ним все свое время. Дело было, в общем, и в деньгах, и в моих амбициях. И еще я не хотела давить на ребенка своей личностью.

Она уже говорила не так громко и уверенно.

– Конечно, было очень соблазнительно все время проводить с ним и баловать его. Дуг говорил, что, будь моя воля, я устроила бы Джошу вечное детство. А мне казалось, что он слишком торопится, хочет, чтобы Джош поскорее вырос. Было очень трогательно, когда Дуг хотел купить ему футбольный мяч или двухколесный велосипед, а Джошу едва исполнилось полтора года. Но однажды он настоял на своем и купил большие качели. Джошу было тогда два года. Я пришла в ужас. Мы поспорили, но не очень серьезно. Он смеялся и говорил, что я слишком трясусь над ребенком. Он должен расти мужчиной. Если бы я… послушалась внутреннего голоса, все могло быть иначе.

Ливи вновь взглянула на портрет сына.

– Днем мне на работу позвонила няня и сказала, что Джош упал с качелей, но ничего серьезного, только шишка на голове. Но я все бросила, позвонила Дугу и помчалась домой. Он приехал даже раньше, чем я. Джош выглядел совершенно нормально, но мы оба запаниковали. Мы сразу же повезли его в отделение неотложной помощи. Помню, как я сидела там, пока ему делали снимок. Сидела в такой большой комнате, с черными пластиковыми стульями, металлическими пепельницами и лампами на потолке. Пол был выложен черной плиткой с белыми крапинками. Я их считала, а Дуг шагал взад-вперед.

Вышел врач и повел нас в свой маленький кабинет. У него был очень ласковый голос. Я сразу прочла все в его глазах, но не хотела верить. В это невозможно было поверить.

Ливи прижала ладонь ко рту, стараясь подавить рвущееся из груди рыдание. Она снова переживала все до мелочей, прежняя боль вернулась снова.

– Я и не поверила, когда он сказал, что у Джоша произошла закупорка сосудов головного мозга и он умер. И все кончено.

Ливи раскачивалась взад-вперед, прижимая фотокарточку к груди, а подступившие слезы раздирали ей горло.

– Я даже не знаю, что было потом. Со мной случилась истерика. Мне дали успокоительное. Потом я очутилась дома. Дуг был уничтожен. Но мы были не в состоянии поддерживать друг друга. Вместо этого мы говорили ужасные вещи. Он проклинал меня за то, что я не ушла с работы и не сидела с ребенком, ведь если бы я была дома, то, может быть… А я поносила его и кричала, что это он купил качели, эти проклятые качели, которые убили моего ребенка.

– Ливи.

Торпу так хотелось унять ее неутолимую боль, вытравить саму память о трагедии. А она все прижимала к груди фотокарточку, словно могла оживить ребенка биением своего собственного сердца. Но чем он мог ее утешить? Слова тут не помогут. Да у него и не было слов. Он мог только крепко ее обнимать.

Ливи смахнула слезы, и Торп прижал ее к себе еще крепче. Горе вышло наружу, но не иссякло. Она сейчас жила одним былым чувством и снова должна была пройти путем скорби.

– Пришел Грег. Он был крестным отцом Джоша и нашим ближайшим другом. Да, только богу известно, как мы нуждались в дружбе, ведь наш семейный мир рухнул навсегда. Грег не давал нам наносить друг другу новые раны, но главную беду избыть было невозможно. Джош умер.

Ливи глубоко прерывисто вздохнула, он ощущал, как дрожат у нее плечи.

– Он был мертв, и ничто не могло этого изменить. И некого было винить в его смерти. Просто несчастный случай.

Ливи замолчала, и надолго.

Торп чувствовал, что она собирается с силами, чтобы продолжать. Ему хотелось, чтобы она перестала так остро чувствовать эту боль. Ясно, что она не пройдет никогда, но со временем сменится печалью. Он понимал, что это время еще не пришло.

Ливи заговорила снова:

– Грег взял на себя заботу обо всем. Я мало что понимала. Мне что-то давали все время. Не знаю даже что. В первую неделю после случившегося мы с Дугом были как зомби. Приехали мои родные, но они не понимали меня. Они почти не знали Джоша. Я каждый день подходила к его комнате, надеясь услышать, как он играет. Я опять стала работать, мне было невмоготу оставаться в доме и думать, что его нет.

Слезы хлынули из ее глаз. Голос охрип. Что бы Торп ни думал отыскать под покровом ее постоянной сдержанности, нашел он совсем другое. Ливи казалась ему сейчас незрячей, она вряд ли понимала, что он здесь, вряд ли чувствовала, что он ее обнимает.

– Наш брак распался. Мы оба это знали, но никто не решался сказать об этом вслух. У нас обоих было такое чувство, что если мы промолчим, то Джош вернется. Мы вели себя вежливо и обходительно. Я хотела, чтобы кто-то со мной поговорил. Не знаю, какие слова мне хотелось услышать, но у Дуга таких слов не было. Не думаю, что они были у меня. Мы спали в одной постели и не касались друг друга. И мы прожили так месяц…

Однажды я попросила его пойти со мной в комнату Джоша и помочь мне… помочь мне убрать его вещи. Я не в силах была сделать это одна. Он ушел и не возвращался всю ночь. Я вынуждена была позвонить Грегу.

Ливи прижала ладонь ко лбу, пытаясь не сбиться.

С Дугом мы больше никогда об этом не говорили. Потом приехала Мелинда, моя сестра. Она очень любила Джоша. Она все время присылала ему бессмысленные, но дорогие игрушки. Ее присутствие как будто немного помогло. Она заставляла нас куда-нибудь выбираться, чтобы развлекать ее. Приучала нас ни о чем не думать. Думаю, это мне тогда помогло. Я начала понимать, что мы с Дугом только мучаем друг друга, притворяясь, будто мы по-прежнему муж и жена. Это нужно было прекратить. Я решила просить его о разводе. Это было нелегко. Я несколько дней не решалась.

Как-то я приехала домой раньше обычного. Мне хотелось обдумать, что я ему скажу. Я твердо решила, что сегодня вечером с ним поговорю. Когда я приехала, то увидела его автомобиль. Я подумала, что он внезапно заболел и потому дома. Когда я поднялась наверх, он лежал с моей сестрой.

Ливи очень бережно положила фото себе на колени.

– Это был последний удар. У меня не осталось ни сестры, ни дома, ни семьи. Прежде чем они успели опомниться и начать что-то объяснять, я уже уехала. Я не желала слышать ничего. Я не хотела говорить им разные скверные слова, которые я бы обязательно сказала, если бы задержалась. Я поехала в мотель. Там я пришла к убеждению, что мои родители были совершенно правы. Если не позволять себе лишних эмоций и привязанностей, то не будешь и страдать. Так я собиралась жить в будущем. Никто и никогда не погрузит меня снова в эту пучину отчаяния. Я уже достаточно настрадалась. Я сразу же заполнила документы на развод. Я больше никогда не говорила с Дугом, только через Грега. Спустя некоторое время я начала понимать, что Дуг опередил меня. Он использовал Мелинду, чтобы положить конец нашим разрушительным отношениям. От этой мысли мне стало легче его простить. И еще потому, что у нас с ним было необыкновенное наше чудо, и мы оба его потеряли.

Сказав это, Ливи безудержно зарыдала. Она повернулась к Торпу, и он ее крепко обнял и покачивал, утешая, пока порыв горя не утих.

14

Легчайший ветерок дул над Потомаком. Он покрывал водную гладь мелкой рябью и чуть-чуть шевелил волосы Ливи. Теперь, когда они были здесь, под небесным сводом и солнцем, Торп радовался, что все-таки убедил ее отправиться с ним на прогулку. Солнце и движение пойдут ей на пользу. Другая женщина предпочла бы заснуть, чтобы отдохнуть от слез и мучительных воспоминаний. Любая, но не Ливи.

Она все еще была бледна. Глаза покраснели от пролитых слез. Однако сила духа ее была несомненна и несокрушима. Торп восхищался ею сейчас. Теперь он способен был понять, почему она окружила себя крепостью из льда. Он запомнил лицо мальчика на фотографии, оно было полно незамутненной радости жизни. У Торпа душа болела за Ливи. Пережить такую утрату! Ему трудно было вообразить ее замужней женщиной, имеющей сына, строящей жизнь с другим мужчиной. Их маленький дом в пригороде, обнесенный забором двор, игрушки под диваном – все это никак не совмещалось в его представлении с женщиной, которая теперь сидела напротив. Однако она жила той своей жизнью не так уж давно.

Теперь для нее может начаться новая жизнь, на этот раз с ним. Торп хотел этого еще сильней, чем прежде. Если это было возможно – хотеть сильнее.

Более чем когда-либо, он понимал, что с Ливи надо быть очень чутким. Да, она была сильной женщиной, но ее грубо, безжалостно ранила прежняя жизнь.

«Дуг, – подумал он и какое-то мгновение чувствовал по отношению к нему испепеляющую злобу. Торп не умел легко прощать, – Дуг был человеком, который не только потерял Ливи по собственной вине, из-за собственных слабостей. Он оставил неизгладимые шрамы в ее душе». Теперь Торпу предстояло доказать Ливи, что он намерен быть с ней рядом всегда – и в горе, и в радости.

Со своего места Ливи могла наблюдать, как Торп гребет. Он делал это мастерски, без всякого видимого усилия, он привык вести лодку по реке. Он не относился к числу мужчин, которые играют бицепсами, демонстрируя свою силу и выносливость. Он знал себя, знал, на что способен, и уверенность его проистекала из этого знания. Поэтому он никому и ничего не доказывал.

Итак, она все ему рассказала. Много лет она не открывалась никому. Теперь он знал о ней все. А почему она ему рассказала? Возможно, где-то в глубине сознания в ней уже живет надежда, что он останется с ней, когда она кончит свой рассказ. И он остался, и не задавал вопросов, ничего не говорил, а просто утешал и поддерживал. Он знал, что ей нужно. Когда же она поняла, что Торп необыкновенный человек? И почему ей потребовалось так много времени, чтобы это узнать? Сейчас она чувствовала себя надежно, в безопасности, и ей давно не было так легко с самой собою. Слезы и откровенность изгнали боль. На мгновение она закрыла глаза, наслаждаясь чувством освобождения.

– Я тебя еще не поблагодарила, – сказала она тихо.

– За что? – Он поднимал и опускал весла сильным, плавным движением.

– За то, что ты не говорил разные утешительные, но никчемные слова, которые обычно говорят, когда кто-то разваливается на куски от горя на глазах утешителей.

– Никакие слова не помогут. – Торп поглядел на нее своим глубоким, пристальным взглядом. – Разве я могу изменить твое прошлое или облегчить его? Но теперь я с тобой.

– Знаю. – Ливи вздохнула и откинулась назад. – Я знаю.

Некоторое время они плыли молча. На реке были и другие лодки, но они ни к кому не подплывали, чтобы обменяться приветствием или махнуть рукой. Сейчас река принадлежала только им, она протекала по их личному, только им принадлежащему миру.

– Весна довольно ранняя, – сказал Торп, – поэтому на реке немного народу. Я люблю плавать летом, когда чуть-чуть брезжит свет. Просто удивительно, до чего спокойны и тихи все эти здания на рассвете. Забываешь про толпы туристов. На рассвете трудно представить, что происходит в Пентагоне или в Капитолии. На рассвете все это просто здания, и некоторые прекрасны. В субботу или воскресенье я чувствую себя только гребцом, проплывающим мимо. Это удивительно примиряет с жизнью.

– Забавно, – размышляла вслух Ливи, – месяц-два назад я бы удивилась, услышав от тебя такое признание. Ты мне всегда рисовался человеком, одержимым честолюбием: дело и только дело. Никогда бы не подумала, что ты способен отрешиться.

Торп улыбнулся, продолжая мерно грести.

– Ну а теперь?

– А теперь я тебя знаю. – Ливи выпрямилась и подставила лицо ветерку, развевавшему ее волосы. – И когда же ты открыл эту панацею от стресса?

Торп удивленно и радостно засмеялся:

– А ты действительно меня знаешь. Когда приехал с Ближнего Востока. Там приходилось очень нелегко. Трудно потом было вернуться обратно к себе самому. Мне кажется, что такое ощущение возникает у большинства солдат. Вновь приспособиться к нормальной жизни не всегда просто и легко. Я стал освобождаться от дурного настроения таким вот образом, ну и вошло в привычку.

– Это так в твоем духе, – заметила Ливи, – все объяснять недостатком физических упражнений. – И улыбнулась при виде его иронического взгляда. – Не думаю, что все так просто, как ты хочешь это представить.

– Желаешь проверить?

Она снова откинулась назад.

– Нет-нет, я предпочитаю наблюдать со стороны.

– Да здесь нет ничего особенно сложного, – прибавил он. – Любой мальчишка, проведя неделю в летнем лагере, способен справиться.

Торп подзадоривал ее. Он ожидал увидеть в ее взгляде огонек соперничества и не ошибся.

– Уверена, что я тоже отлично справлюсь.

– Тогда иди сюда, – пригласил он и поднял весла. – Попытайся.

Ливи сильно сомневалась, что ей этого хочется, но такой дерзкий вызов нельзя было оставить без внимания.

– Ты думаешь, что мы сумеем поменяться местами? Мне бы не хотелось опрокинуться на середине Потомака.

– Лодка очень устойчива, – задорно ответил Торп. – Надеюсь, ты тоже.

Ливи встала, хотя и осторожно.

– Ладно, Торп, подвинься.

Они довольно ловко поменялись местами. Торп уселся на маленьком сиденье с подушкой и весело поглядывал, как новоиспеченный гребец сражается с уключинами.

– Чрезмерно на них не нажимай, – посоветовал он. – Старайся весла выровнять.

– Я тоже бывала в летнем лагере. – Ливи нахмурилась, потому что руки не желали действовать одновременно. – Но обычно мы плавали там на каноэ. Я здорово умею управляться с двусторонним веслом без уключин. Вот. – Ливи сделала неуверенный, но довольно правильный гребок. – Теперь я войду в ритм, а ты спрячь свою ухмылку подальше, Торп.

Ливи сосредоточилась на гребле. Она чувствовала легкую дрожь в мускулах, непривычных к физической нагрузке, но ощущение было приятное. Каждый взмах весел позволял ей сосчитать до восьми, плечи сильно напряглись, подаваясь вперед. Весла натирали ладони.

«Да, – подумала она, – теперь я понимаю, почему Торп этим занимается». Они плыли не так быстро и ровно, как прежде, но все же плыли, подчиняясь ее усилиям. Не было ни мотора, ни паруса, движение зависело только от нее. Ей вдруг захотелось вот так грести и плыть многие мили.

– О’кей, Кармайкл, твое время истекло.

– Ты шутишь? Да я только начала.

Она сердито взглянула на Торпа и продолжала грести.

– Для первого раза достаточно. А кроме того, – и он быстро подошел к ней, – я не хочу, чтобы ты испортила себе руки. Мне они, знаешь ли, нравятся.

– А мне нравятся твои. – И, взяв его ладонь, она прижала ее к щеке.

– Ливи.

Невозможно было представить, что он любил ее сейчас больше, чем мгновение назад, но это было именно так. Закрепив весла, он привлек ее к себе.

Уже в конце дня они снова вошли в дом Ливи. У каждого в руках был бумажный пакет с покупками.

– Я умею жарить цыплят, – настойчиво утверждала Ливи, нажимая в лифте кнопку своего этажа. – Надо только поставить их в духовку и переворачивать с боку на бок пару часов. Ничего больше.

– Ради бога. – Он с притворным ужасом посмотрел на нее. – Чего доброго тебя услышат. – Торп заботливо прижал к себе пакет с цыпленком. – Нет, Ливи, это целое искусство – жарить птицу. Надо ее посыпать специями, выдержать, подготовить. А если уж бедному цыпленку пришлось расстаться с жизнью, то уж ты, по крайней мере, можешь ему оказать некоторое уважение.

– Не нравится мне все это. – Ливи с сомнением посмотрела на его пакет. – Почему бы нам просто не заказать на дом пиццу?

– Нет уж, я намерен показать тебе, что настоящий мастер может сделать из двухфунтового цыпленка для жарки. – Торп замолчал, но, когда они вышли из лифта, продолжил: – А потом я буду любить тебя до воскресного утра.

– О! – Ливи на мгновение задумалась и, сдерживая довольную улыбку, спросила: – Только до утра?

– До очень позднего воскресного утра, – уточнил он, останавливаясь, чтобы поцеловать ее, прежде чем она успела вставить ключ в замок, – возможно, прихватим и начало дня.

– Ну что ж, пожалуй, я согласна поучиться жарить цыпленка.

Он поцеловал ее в ухо.

– А я начинаю склоняться к мысли, чтобы послать за пиццей. Но попозже. – Он поцеловал ее в губы.

– Давай войдем и проголосуем? – поинтересовалась Ливи.

– М-м. Что-то в этом есть.

– Это все Вашингтон на тебя влияет, – сказала она, отпирая дверь. – Нет никакой проблемы, которой нельзя было бы решить путем голосования.

– Скажи это сенаторам, которые ожидают, когда Донахью и его программа выдохнутся.

Она рассмеялась и повернула дверную ручку.

– Вот что, Торп, – заявила она, когда дверь за ними захлопнулась. – Я не желаю сейчас думать о сенаторах и их оппонентах. – Ливи перевесила сумку повыше, чтобы крепче его обнять. – Я даже не хочу думать о двухфунтовых цыплятах для жарки, по которым ты сходишь с ума.

– Неужели? – Торп обнял ее свободной рукой. – Тогда скажи мне, о чем тебе хотелось бы думать?

Ливи, улыбаясь, начала расстегивать пуговицы на его рубашке.

– А почему бы просто не показать? Хороший телерепортер знает, что действие стоит тысячи слов.

Ее холодные длинные пальцы бродили по его груди. Он опустил на пол свой пакет, потом взял пакет Ливи и прислонил его к закрытой двери.

– Я всегда говорил, Кармайкл, что ты чертовски хороший репортер. – И он заглушил поцелуем ее смех.

Поздним воскресным вечером Ливи сидела рядом с Торпом на диване. «Уик-энд, – думала она, – промелькнул как прекрасный сон». Еще ни с кем она не испытывала такой близости. Но ведь Торп теперь значит для нее гораздо больше, чем кто-либо другой.

Вчера они вместе готовили обед, ели, много смеялись. С ним так легко смеяться. Так легко забыть обо всех обещаниях, которые она дала себе несколько лет назад. Он любил ее, и это Ливи потрясло. Этот твердый, несгибаемый человек любил ее. Он ее понимал, жалел, был с ней нежен. Она всегда мечтала об этом, но не ожидала найти подобное в мужчине, меньше всего в нем. Как было бы все иначе в ее жизни, если бы она встретилась с ним давно. Но нет… Ливи закрыла глаза. Она же никогда и ни за что не предаст память о тех двух годах. О Джошуа. Он был центром ее мира, ее жизни. Ее ребенок.

Ливи помнила все до мельчайшей подробности. Такая любовь – великое чудо в жизни женщины. И величайшая опасность. Она клялась себе, что никогда больше не позволит себе испытать то же самое.

Но теперь в ее жизни был Торп. Какая жизнь ждет ее с ним? А что будет с ней без него? Эти вопросы пугали. Стоит ли искать на них ответы немедленно?

«Он уже так близок мне, что становится страшно, – думала она, положив голову на его плечо. – Я не уверена, что сумею теперь все прекратить. Не уверена и в том, что у нас есть будущее. Если бы все могло оставаться так, как сейчас…» Но приближалось время, когда она должна была принять то или иное решение.

«Торп знает, чего хочет. Он не способен сомневаться. Хотелось бы, чтобы и мне все было так же ясно».

– Ты что-то тиха, – сказал он.

– Да.

– Ты не можешь забыть о том, о чем вчера мне рассказала?

Торпу хотелось прижать ее к себе и заставить все забыть, но забвение ничего не решило бы ни для кого из них.

– Тебе нелегко было обо всем рассказать и все пережить заново.

– Да, это было нелегко.

Ливи взглянула ему в лицо.

– Но я рада, что это произошло. Рада, что ты знаешь. – Она еле слышно вздохнула. Надо, чтобы он знал все. – После смерти Джоша я тоже хотела умереть. Я не хотела жить без него. Я была недостаточно сильна, чтобы решиться оборвать свою жизнь, но, если бы я могла просто закрыть глаза и умереть, я бы это сделала.

– Ливи. – Он дотронулся до ее щеки. – Я не хочу и не могу притворяться, будто знаю, что это такое – потерять ребенка. Такое горе не способен до конца понять тот, кто сам его не испытал.

– Но я не умерла, – продолжала она, проглотив слезы. – Я ела, спала, как-то существовала. Но вместе с Джошем я похоронила часть себя. А что осталось, я задавила, расставшись с Дугом. Это был единственный способ выжить. Я так жила долго, не думая ни о каких переменах.

– Но ты не умерла, Ливи. – Он охватил ладонью ее подбородок. Он смотрел ей прямо в глаза. – А перемены – необходимое условие жизни.

– А ты любил кого-нибудь всем сердцем?

– Только тебя, – ответил он просто.

– О, Торп. – Ливи снова прижалась лицом к его плечу.

У нее заныло сердце. Он так легко обо всем говорил. И чувства приходили к нему легко. Но Ливи не была уверена, что так же легко сможет их принять. У нее еще не было для этого достаточно душевных сил.

– Ты мне нужен, но это пугает меня смертельно. – Ливи снова взглянула на Торпа, и ее взгляд был красноречивее слов. – Я знаю, что такое терять. Я не думаю, что смогу пережить это дважды.

Теперь он был близок к тому, чтобы завладеть ею навсегда. Он это чувствовал. Если он ее обнимет, станет целовать, то с ее губ сорвутся столь необходимые ему слова. Он читал ответ в ее глазах. И ему потребовалось все его самообладание, чтобы не торопить ее, не вынуждать, не заставлять. «Не сегодня», – сказал он себе. В эти дни она с ним поделилась очень многим.

– Если ты нуждаешься в ком-нибудь, – ответил он, – это совсем не значит, что ты должна его обязательно потерять.

– Я стараюсь в это поверить. Впервые за эти пять лет.

Помолчав, он взял ее руку и поцеловал в ладонь.

– Сколько времени тебе еще понадобится?

Из глаз Ливи хлынули слезы. Ей даже не пришлось его ни о чем просить. Он все и так знал. Он давал ей то, в чем она нуждалась, без всяких вопросов и требований.

– Торп, я тебя не стою. – Ливи покачала головой. – Правда, не стою.

– Но это же я иду на риск, не так ли? – Торп улыбнулся. – И еще я считаю, что стою тебя. Таким образом, мы квиты.

– Мне надо подумать. – Ливи поцеловала его. – Это так трудно. Мне надо побыть одной.

– Да? – Торп снова ее поцеловал. – Ну что ж. – Он встал, увлекая Ливи за собой. – Хорошо, но думай быстрее.

– До завтра. – И она с минуту еще постояла, тесно к нему прижавшись. – Только до завтра.

Руки, ее обнимавшие, так сильны. В них чувствуется надежность. Этот человек так много может ей дать.

– О господи, какая же я дура, Торп.

– Да уж. – Он обхватил ее лицо ладонями. – Но я чертовски упрям, Кармайкл. Помни об этом.

– Я знаю, – прошептала она, когда он направился к двери.

Торп медлил и, взявшись за ручку двери, взглянул на Ливи.

– До завтра.

– До завтра, – повторила она, когда он ушел.

15

Ливи когда-то считала, что влюблена, но это оказалось ошибкой. Ее чувство к Дугу было импульсивным, романтическим чувством, свойственным юности. Теперь она была старше. «Может быть, я стала чересчур осторожна?» – рассуждала она, устраиваясь за своим рабочим столом. Она скажет Торпу, что любит его, но хочет произнести эти слова без тени сомнения. Он этого заслуживает. И еще одно. Ливи не хотела, нет, просто не могла его потерять. Вот это было ей совершенно ясно. В очень короткий срок он стал средоточием ее чувств и мыслей. Зависимость. Конечно. Она не может отрицать, что зависит от него. Но любовь? Неужели бывает вот так быстро и счастливо, после всего, что она пережила?

Ливи не могла забыть, что она чувствовала, лежа рядом с ним утром. Она все время помнила о том, как от одного-единственного взгляда Торпа ее пронзает дрожь желания даже в комнате, полной народа.

Но значит ли это, что она его любит? Зачем она все время подыскивает другое название для того, что чувствует? Она уже давно знает ответ, и настало время произнести это вслух. Риск становится меньше, если делить его на двоих. Уравнять любовь в правах с возможностью ошибиться. Да, возможны любые неожиданности, и никто не обещает ей легкой жизни. Теперь она перед ним беззащитна. Ей никогда больше не удастся укрыться, спрятаться, просто некуда. Ливи внезапно поняла, что ей и не хочется прятаться. Она хотела только одного – целого мира, который вмещает в себе имя Торп.

– Ливи!

Ослепительно улыбаясь, она обернулась к вечно возбужденному редактору-распорядителю Чекстеру. Сегодня будет замечательный день.

– Бери команду. Быстро. Двойное количество пленки. И мчись к новому зданию сената. Какой-то парень захватил и держит там троих заложников, в том числе сенатора Уайета.

– Господь милосердный!

Ливи вскочила, схватила блокнот и сумку.

– Кто-нибудь пострадал?

– Пока нет. По крайней мере, насколько нам известно. – Чекстер бросился к кабинету Карла. – Но там была стрельба. Будь осторожна. Ждем от тебя сообщения как можно скорее.

– Через двадцать минут! – крикнула она уже за дверью.

Когда Ливи подъехала, полиция, охраняющая Капитолий, уже окружила здание, где засел террорист. Она оглянулась. Где же сотрудники госбезопасности и ФБР? Когда знаешь, что искать, найти нетрудно. Она увидела, как на крышах соседних домов снайперы меняли позицию. Люди, вооруженные безобразными на вид автоматами, что-то говорили в переносные рации. Уже отделили часть территории для прессы, и тут набилось множество репортеров и операторов. Все говорили одновременно, требовали ответов и пытались проникнуть через цепь ограждения в поисках более выигрышной позиции.

Ливи пробралась сквозь толпу и ухитрилась подсунуть микрофон к самому лицу ближайшего офицера в штатском.

– Оливия Кармайкл, Вашингтонское отделение «Новостей». Вы можете коротко описать случившееся? Знаете ли вы имя человека, который захватил сенатора Уайета? Каковы его требования?

– Он бывший охранник. Это все, что я вам могу сказать.

– Все, что вы хотите мне сказать, – поправила его Ливи, заметив искру, мелькнувшую в глазах офицера.

– Никаких требований он еще не заявил.

– Чем он вооружен? И как он вообще мог проникнуть в здание?

– Мы не знаем. Известно только, что у него есть револьвер. Он пока не ответил ни на один телефонный звонок.

Офицер отошел от практически ничего не узнавшей Ливи, оставшейся стоять среди изголодавшихся по новостям репортеров. Надо поискать кого-нибудь поразговорчивее. Она уже могла передать краткое сообщение, но собиралась выискать что-нибудь повнушительнее.

Сенатор Уайет. Ливи очень хорошо его помнила с того приема в посольстве. Веселый, розовощекий сенатор Уайет, который с ней шутил и велел танцевать с Торпом. Она посмотрела на здание напротив, на десятки его окон. Невозможно было представить сенатора в одной из комнат с револьвером, приставленным к его голове.

В толпе репортеров Ливи заметила знакомое лицо. Это была дежурная по вахте, которая заставила ее два часа просидеть в приемной несколько дней назад.

– Миссис Бингем. – Ливи благословила случай, заставивший ее выпить несчитанное количество чашек кофе, ожидая возможности пройти к сенатору. – Я Оливия Кармайкл из вашингтонских «Новостей».

– Ох, мисс Кармайкл! Какой ужас! – Женщина обратила ошеломленный взгляд к окнам напротив. – Они очистили все здание. Просто не верится. Бедный сенатор Уайет.

– Вы знаете, кто его держит в заложниках?

– Это Эд. Эд Морроу. Кто бы мог подумать? Ведь я с ним поднималась в лифте десятки раз. – При воспоминании об этом миссис Бингем прижала ладони к щекам. – Я слышала, что сенатор уволил его на прошлой неделе.

– Почему? – Ливи зажала под мышкой микрофон и торопливо заносила в блокнот то, что слышала. Миссис Бингем как будто не замечала этого.

– Точно сказать не могу. Рассказывали, Эд увяз в каких-то нечистых махинациях. А он был всегда такой вежливый. Кто бы мог подумать?

– Так сенатор уволил его?

– Как раз на прошлой неделе. – Женщина быстро закивала. Глаза у нее все еще были большие от страха. – Да-да, сегодня Эд должен был очистить свой стол. Он, наверное, сошел с ума. Салли говорила, что он дважды стрелял.

– Салли?

– Да, секретарь сенатора. Она вышла в холл на минуту. Если бы она была у себя… – Женщина с трудом сглотнула комок в горле и опять устремила взгляд на здание. – Он выстрелил дважды в окно. Как вы думаете, с сенатором будет все в порядке?

– Уверена, что все кончится хорошо. – Но слова Ливи заглушил резкий треск выстрелов.

– О господи! – Миссис Бингем схватила ее за руку. – Неужели он их убивает?

– Нет-нет. – Но Ливи почувствовала озноб страха. – Он опять стреляет в окно. Все будет в порядке.

Ливи необходимо было проверить полученные сведения.

– А что, секретарь сенатора где-нибудь здесь?

– Она уходила. Ей надо было ответить на вопросы полиции. Но, кажется, она уже вернулась.

– Хорошо, спасибо вам. – Ливи стала быстро проталкиваться сквозь толпу.

Репортаж она передала не через двадцать минут, а почти через полчаса, но это был прямой подробный репортаж с места событий с соответствующими кадрами – полиции и толпы.

В здании напротив было по-прежнему тихо – чересчур тихо, и ей это не нравилось. Она бы предпочла еще одну серию выстрелов этой тишине. Террор, вдруг поняла она, всегда молчалив.

– Когда же, черт побери, он начнет действовать? – пробормотал Боб, стоявший рядом.

Напряжение возрастало. Полиция, зеваки, пресса – все ожидали, что предпримет злоумышленник.

– О, маршируют главные информационные силы, – прибавил Боб. – Вон Ти Си.

– Сейчас вернусь, – сказала Ливи. – Убедись, что нас сумеют связать со студией, если понадобится.

Она рванулась к Торпу, как голубь в родную голубятню.

– Торп!

– Ливи. – Он бегло поцеловал ее в щеку. – Я так и думал, что ты где-нибудь здесь.

– Есть какие-нибудь новости? – спросила она, зная, что на карту поставлено больше, чем судьба удачного репортажа. Оба они были знакомы с человеком, которого держали в заложниках.

– Уже установили связь с Морроу. Уайет не пострадал, и его помощники тоже. Пока. Морроу не вполне в своем уме. То подай ему полмиллиона долларов наличными и самолет, а в следующую минуту – золотые слитки и бронированный автомобиль. Каждый раз, когда с ним говорят, он выставляет новые требования.

– Но каким образом, черт возьми, он пронес оружие в здание? – запальчиво спросила она.

Торп безрадостно рассмеялся.

– Это нетрудно для того, кто знаком охране. Револьвер мог быть в кармане пиджака. А может быть, он предусмотрительно держал его в ящике стола.

Торп нетерпеливо поежился. Ливи не сомневалась, что ему хочется действовать, что-то предпринять.

– Знаешь, лучше бы он был профессионалом. Он предсказуем в таком состоянии, ему очень легко со всем покончить, взяв с собой на тот свет и заложников. – Торп тихо и грубо выругался, чего Ливи прежде за ним почти не замечала. – Он еще хотел убедиться, что его показывают по телевидению.

– Но ты же не думаешь, что он все это делает из любви к рекламе, правда? – Сама мысль ее ужаснула.

Торп покачал головой.

– Я несколько раз имел с ним дело, когда снимал митинги. – Он достал сигарету. – Это в высшей степени нервозный, голодный человечек. Хорошая голова, но нервы ни к черту. К тому же безумно тщеславен. Так что твое предположение не лишено смысла.

– Игрок, по слухам.

– Да, говорят. – Торп затянулся и выдохнул струю дыма. – Спокойно и тихо, – пробормотал он. – Чертовски тихо.

Напряжение становилось физически ощутимым. Оно нарастало по мере того, как минута тащилась за минутой. «Сколько еще времени «нервозный, голодный человечек» сможет выдерживать такой стресс?» – подумала Ливи. Он совершил необратимый поступок. Пойдет ли он дальше? Предстояло ждать, прежде чем все станет известно.

– Торп!

Ливи узнала человека из службы безопасности и нахмурилась, когда он устремил на Торпа пристальный взгляд.

– Ты нужен шефу Дэниелсу.

– Ну что ж. – Торп раздавил ботинком окурок. – Но и ты тоже пойдешь. – Он ткнул в ее сторону пальцем. – Мы теперь одна команда.

Ливи усмехнулась. Действительно, как многое изменилось. И, не проронив ни слова, она последовала за ними.

Фургон шефа был расположен довольно далеко от места, которое занимала пресса. Ливи быстро оглядела оборудование: магнитофоны, аппараты двусторонней связи, телефоны. Здесь, засучив рукава, трудились рабочие. «Что им понадобилось от Торпа? – удивилась Ливи. – Все это не имеет никакого отношения к информации».

Шеф Дэниелс надел очки, устало поморщился.

– Ти Си, Морроу требует переговоров лично с вами.

– Тогда приступим.

– Магнитофон будет включен. Тщательно взвесьте каждое слово. Если он будет предъявлять требования, ничего не обещайте, в торг не вступайте. Скажите, что не имеете полномочий. Это предоставьте нам.

Дэниелс говорил быстро, бесстрастно. Однако Ливи уловила подтекст. Ему не нравился такой поворот дела.

– Вы не в состоянии дать ему то, чего он хочет. И он достаточно сообразителен, чтобы это понимать. О чем бы он вас ни попросил, говорите, что вам нужно проконсультироваться. Поняли?

– Понял.

Дэниелс недовольно взглянул на Ливи, на ее значок прессы.

– Она со мной, – быстро вставил Торп.

– Ничего из ваших переговоров не пойдет в эфир без моего разрешения.

Взгляд Дэниелса был жесткий, почти враждебный.

– Мы не собираемся отдавать средства массовой информации в его полное распоряжение.

– Поняла, – спокойно ответила Ливи. Она смотрела на Торпа, которому передали телефонную трубку.

– Мы позвоним сами. – Дэниелс подал сигнал одному из своих людей. – Тяните разговор как можно дольше. Если положение ухудшится, вступим в игру мы.

Торп кивнул и услышал, как Морроу поднял трубку при первом же звонке.

– Ти Си?

– Ага. Как вы там, Эд?

Морроу неуверенно рассмеялся:

– Потрясающе. Вы собираетесь делать обо мне репортаж?

– Конечно. Расскажите-ка, почему вы там засели.

– Вы помните, когда мы с вами сидели у меня в кабинете и разговаривали о бейсболистах из команды «Скворцы»? Уайет тогда еще был на собрании?

– Отлично помню. – Торп боковым зрением усмотрел мрачное лицо Дэниелса, надевшего наушники. – Это было в конце прошлого лета. «Скворцы» тогда боролись за первое место. – Торп вынул сигарету и щелкнул зажигалкой. – А в эти сезоны вы бывали на играх?

В трубке раздался нервный смешок.

– Да. И просадил двадцать пять штук на бейсбольных матчах.

– Сердито. Вам нужны деньги? – Теперь Торп пристально смотрел на Дэниелса. – Вы хотите получить деньги за освобождение Уайета?

– Я вам скажу, Ти Си, но только вам. Давайте сюда ко мне и берите у меня интервью. Эксклюзивный материал, так что не упустите случая.

Ливи слышала только обрывки разговора, но и этого было достаточно. Она в панике схватила Торпа за руку. Не обращая на нее внимания, он все так же пристально глядел на Дэниелса.

– Слишком много заложников, – понизив голос, произнес тот.

– Ну знаете, Эд! Хотите еще одного заложника? – беспечно ответил Торп. – Ей-богу, не очень удачная для вас сделка.

– Да-да, конечно, – раздался дрожащий от возбуждения голос Морроу, – а если я обменяю на вас двоих помощников, вы пообещаете прийти? Вы же умеете держать слово, правда, Ти Си?

– Двое за одного, – вслух раздумывал Торп, все так же неотрывно глядя на Дэниелса, в то время как Ливи сильнее сжала его руку и отчаянно затрясла головой. – Но ведь помощники для вас не много значат, а?

Наступило длительное молчание. Ливи почувствовала, как у нее вспотела спина.

– Вы придете сюда один, без охраны, и я отошлю Уайета. Идет? Только для вас, Ти Си. Вы же не отвергнете такое выгодное предложение, правда?

– Знаете, я сейчас посоветуюсь с нашими шишками на Си-эн-си, Эд. Дайте мне десять минут. Я опять с вами свяжусь.

– Десять минут, – согласился Морроу и положил трубку.

Ливи дернула Торпа за пиджак, заставив его повернуться к ней лицом.

– Нет. – Она со страхом глядела на него. – Нет, ты не посмеешь. Даже не думай об этом, Торп. Ты не должен идти.

– Подожди минуту, – сказал он спокойно и деловито отодвинул ее в сторону. – Итак? – спросил он Дэниелса.

– Мы не имеем права просить вас об этом.

– А вы и не просите, – возразил Торп. – Так что же?

– Я советовался с некоторыми людьми еще до операции, и мы рассматривали подобный вариант.

Дэниелс вытер губы ладонью. Не нравилось ему все это, определенно не нравилось. Но в заложниках оказался сенатор. Рискованная ситуация, очень рискованная.

– Так посоветуйтесь с ними опять, – предложил Торп.

Дэниелс кинул на него долгий взгляд.

– Вы тоже посоветуйтесь, пока я буду говорить. Интервью с Морроу будет не из легких.

– Торп. – Голос Ливи панически дрожал. Она узнала этот пристальный, решительный взгляд. – Нет, Торп.

Он ласково обнял ее за плечи.

– Ливи… – начал он.

– Нет-нет, это ты меня послушай. – Она вцепилась в его пиджак. – Это безумие. Ты не можешь взять вот так, запросто, и пойти туда. И кто сказал, что он отпустит Уайета, когда ты придешь? Он… он будет тогда в более выигрышной позиции и просто станет запрашивать больше. Да и не в этом дело. Он сумасшедший, Торп. Должен же ты это понимать!

– Он хочет поговорить, – заметил Торп и отвел ее в сторону. – Уайет не может устроить эфир на всю страну, а я могу. Скорей всего ему только этого и надо.

– О, господи, Торп, он же не в себе.

Ливи уже плакала, но не замечала своих слез.

– Он убьет тебя, и сенатора тоже. Ты не должен идти. Никто не имеет права тебя заставлять.

– Меня никто и не заставляет.

Торп подал сигнал одному из своих операторов и тихо сказал:

– Звони наверх. Скажи, что я иду туда, чтобы взять интервью у Морроу в обмен на заложников. Поставь камеру напротив здания через десять минут. Они, наверное, будут выходить по очереди. И мне нужен магнитофон.

– Нет! – закричала Ливи во весь голос и вцепилась в него, словно могла удержать. – Нет, не ходи! Пожалуйста, послушайся меня.

– Ведь ты сделала бы то же самое. – И он откинул ее волосы со лба. – Это часть нашей работы.

– Твоя жизнь дороже Пулитцеровской премии.

Торп вздернул брови.

– Ну с тобой можно и не согласиться.

– Проклятье!

Ей надо быстро-быстро думать, ей надо мыслить рационально, иначе он не станет и слушать.

– Возможно, это просто уловка. Он отпустит помощников, но в заложниках у него останутся два известных человека, ты и сенатор. Он понимает, что тогда в дело вступит национальное телевидение. Он именно этого и добивается.

– Может быть. А может быть, и нет.

Торп поцеловал ее, чтобы успокоить. Ему тоже было это необходимо.

– О, пожалуйста, не ходи! – И она прильнула к нему, зная уже, что он не согласится, но поверить в это не могла. – Я люблю тебя, Торп.

Он взял Ливи за плечи и медленно отодвинул от себя, чтобы видеть ее лицо. Оно было залито слезами, в глазах стояло отчаяние.

– Я люблю тебя, – повторила она. – Завтра уже наступило. Останься со мной.

– Боже мой.

Он прислонился лбом к ее лбу, покоренный взрывом чувств. И опять изо всей силы, до боли, прижал ее к себе.

– Ты невероятно точна, Кармайкл. Все как обещала. – Торп поцеловал ее в дрожащие губы. – Мы поговорим об этом позже. И будем еще долго-долго об этом говорить.

Торп отодвинулся и посоветовал:

– Ты бы лучше сообщила на свою студию, как развиваются события, или тебя опередят.

– Ну почему ты меня не слушаешь? – Она уже стала злиться. Даже ее любовь недостаточный аргумент. Боже, что за человек! – Ты не смеешь туда идти. Ты нужен мне!

Пусть так говорить дурно, эгоистично. Лишь бы он не перешел на другую сторону улицы.

– Ты мне тоже нужна, Ливи, но это не имеет никакого отношения к делу, которое я должен делать. Ты тоже так думаешь, и это правильно.

Но ее не интересовали его рассуждения. Она не желала их слышать. Она желала только одного: чтобы он остался. Ливи яростно вцепилась в него.

– Я собираюсь выйти за тебя замуж.

Торп опять улыбнулся и поцеловал ее в нос.

– Я знаю об этом давно. Ты, правда, несколько затянула с решением.

Он увидел нацеленную на них камеру.

– Зато теперь о нем знают несколько сотен тысяч человек.

– Мне все равно!

Всякая скрытность, забота о репутации казались ей сейчас такой нелепостью.

– Торп, ты не можешь готовить мне новую утрату. – Ливи все еще держала его за лацканы пиджака повлажневшими от страха ладонями. – Черт тебя возьми, я не могу с этим смириться. Я не могу снова все потерять.

Теперь он обнял ее крепче, и взгляд его стал пронзительным.

– Послушай меня. Я люблю тебя больше всего на свете. Помни об этом. Но мы рискуем каждый день. Без риска нет жизни. Это просто смерть, когда уже ничем не рискуют, ничего не чувствуют. А жизнь – это и боль, и утраты, и радость победы, Ливи.

Бледная, она посмотрела ему прямо в глаза.

– Я тебе никогда не прощу, если ты это сделаешь. Видит бог, я не хотела тебя любить. А теперь, когда это случилось, ты предлагаешь мне отойти в сторонку и ждать, когда тебя не станет. Нет, я никогда тебе этого не прощу.

Торп вгляделся в ее лицо. Он увидел страдание, страх, отчаяние. Он не хотел мучить ее. Но вот она стоит с искаженным от боли лицом, и он ничего не может сделать. Он такой, какой есть, а значит, он должен идти к Морроу.

– Но, может быть, ты подумаешь и о том, Оливия, почему ты полюбила. Я ведь не изменился. Я совершенно тот же, что вчера, и завтра я останусь таким же. Ты знаешь меня. У меня есть дело. И у тебя тоже.

– Торп…

– Пойдем, – оборвал он ее и повел в сторону. – Дэниелс уже, наверное, закончил переговоры со своим начальством.

Ливи стояла и беспомощно смотрела, как Торп и Дэниелс договариваются с Морроу. Она ничего больше не могла сказать, ничего не могла сделать, чтобы остановить Торпа. Он говорит, что она поступила бы точно так же. Поступила бы. Но это не имело никакого значения. Он был ее любовь, ее жизнь. Все, что было для нее важно в этом мире. И он уходил.

«Это же несправедливо!» – подумала она в новом приступе отчаяния. Это ее последний шанс. Она снова услышала слова Майры: «Жизнь не коротка, но она никогда не бывает достаточно долгой».

Торп! Все ее существо кричало криком, рвалось к нему, и она больно закусила губу, чтобы смолчать. «Не уходи! Мне так много надо тебе сказать. Мне так много потребовалось времени, чтобы достичь желаемого». Он открыл для нее врата жизни, которые, как ей казалось, она захлопнула за собой навсегда.

Торп проверял готовность магнитофона, слушая инструкции Дэниелса. Ливи смотрела на них, но глаза все время застилали слезы. «О, Торп! – мысленно взывала она. – Я не смогу опять смириться с пустотой. Именно теперь, когда я узнала, что значит быть с тобой. Я снова хочу любить, хочу держать твоего ребенка на руках. О, пожалуйста, не отвергай меня, не уходи, когда я только-только начала жить». И с долгим прерывистым вздохом она закрыла лицо руками.

Неужели он не боится? Что сейчас у него на уме? Помнит ли он, что все мы уязвимы? Но ты, Торп, должен стать неуязвим. Ради меня. Ради нас обоих.

Но, боже мой, разве ему нужна сейчас истеричная женщина? Ему нужна поддержка. А не это встрепанное существо, хватающее его за фалды и умоляющее изменить себе. Ему нужно сейчас быть максимально спокойным. «О, если бы я могла пойти с ним. Но я могу поддержать его».

Пока она стояла и смотрела, двое помощников торопливо вышли из дома и скрылись за цепью ограждения. Значит, Морроу выполнил первую часть условия. Теперь там только Уайет. И Торп должен его заменить.

Собрав все силы, Ливи подошла к нему.

– Торп.

Он повернулся. Щеки ее еще не просохли от слез, но он сразу увидел, что она взяла себя в руки.

– Тебе всегда особенно удавались детали, – она ухитрилась сказать это довольно твердо и ровно. – Надеюсь, твой новый репортаж оправдает мои надежды. И ты уж, черт возьми, постарайся. Мне потребуется копия для «Вечерних новостей».

Он поцеловал ее:

– Ну ты не очень-то вторгайся на мою территорию, Кармайкл.

Ливи прижалась к нему на мгновение.

– В пять тридцать слушай мой репортаж.

– Ты мне всегда нравился, Ти Си, – сказал Дэниелс, – и, по-видимому, этой леди тоже. – Он внимательно посмотрел на Торпа. – У тебя еще есть время пойти на попятный.

– Чтобы Торп отказался от эксклюзивного материала? – оглянулась Ливи и приказала себе не трястись, как желе. – Вы его плохо знаете.

– Ах ты! – Торп прижал ее к себе в последний раз. – Подумай, где бы тебе хотелось провести медовый месяц? Я склоняюсь к Парижу.

– Ну да, ты ведь предупреждал, что ты романтик.

А потом он отвернулся, готовый перейти через улицу.

– Торп!

Ливи не могла не окликнуть его. Но когда он повернулся снова, она проглотила слова мольбы и только улыбнулась ему.

– Если тебя подстрелят, считай, что нашего пари не было.

Он снова ухмыльнулся:

– Сегодня мы пошлем за пиццей. Я вернусь.

Торп быстро перешел на ту сторону и исчез за дверями. Потянулось томительное ожидание.

Торп окончательно сформулировал вопросы, поднимаясь в лифте в сопровождении охранника. Вся штука в том, чтобы успокоить Морроу, настроить на мирный лад, на разговор. Пусть говорит. Торп очень рассчитывал выйти отсюда целым и невредимым. Пребывание в Ливане кое-чему его научило.

Разве не удалось Алексу Хэйли взять интервью у Рокуэлла, когда главарь американских нацистов поигрывал автоматом? И это было чертовски удачное интервью. Репортерам иногда приходится иметь дело с больными и неуравновешенными.

Двери лифта открылись, и Торп пошел по коридору. Волосы на затылке у него уже шевелились, словно он был под прицелом. Торп тряхнул головой и постучал в дверь приемной Уайета.

– Ти Си? – услышал он взвинченный голос Морроу.

– Да. И я один.

– Потихоньку входи. Мне хорошо видна дверь.

Торп подчинился. Морроу стоял под аркой приемной, ведущей к кабинету. Револьвер его был нацелен сенатору в голову.

– Ти Си, – всегда розовое лицо сенатора было пепельно-серым, – вы, наверное, сошли с ума.

– Как вы, сенатор?

– О, все великолепно, – отрезал Морроу, вглядываясь в пространство за спиной Торпа. – Закройте дверь и отойдите от нее на шаг.

Нервным взмахом руки Морроу приказал ему подойти ближе. Он уставился на магнитофон:

– Поставьте его на стол и снимите пиджак.

– Никакого оружия, Эд, – невозмутимо сказал Торп, осторожно снимая пиджак. – У меня только магнитофон. Мы же договорились.

Торп с извиняющейся улыбкой взглянул на Уайета.

– Вы уж нас простите, сенатор. У нас с Эдом беседа один на один.

– Да-да. – Морроу поглядел на Торпа и опустил револьвер. – Вы можете уходить.

– Ти Си!

– Я сказал, иди, – повысил голос Морроу. И снова поднял револьвер. – Он здесь только ради меня.

– Извините, сенатор. – Кончики пальцев у Торпа свело судорогой, когда он увидел револьвер, вздрогнувший в руке Морроу. – Нам с Эдом надо многое обсудить.

Уайет кивнул и уже хотел повернуться.

– Нет, – остановил его Морроу и облизнул губы. – Идите задом наперед.

Торп молча смотрел, как идет сенатор. В комнате висел страх. Он почти ощущал его вкус во рту. Страх не развеялся и после того, как Уайет закрыл за собой дверь. Морроу с минуту неподвижно смотрел на нее.

Не надо давать ему возможность раздумывать, решил Торп.

– Итак, – сказал он и сел. – Начнем. – И включил магнитофон.

А снаружи Ливи, не отрываясь, глядела на здание. Все в ней замерло, только ум сохранял остроту и активность. Своих рук и ног она просто не чувствовала. Она знала, что вокруг нее кипит работа – в фургоне, в отсеке для прессы. Но ее мысли и чувства были там, с Торпом.

Торп задавал короткие вопросы. Он хотел, чтобы эмоций в их интервью было как можно меньше.

– Эд, для нас обоих было бы удобнее, если бы вы его опустили. – Он указал на револьвер, нацеленный ему прямо в грудь. – Спасибо. Вы, очевидно, выбрали офис Уайета потому, что работали здесь. Вы считаете, что сенатор проявил несправедливость, уволив вас?

– Да нет, он человек справедливый, – ответил Морроу. – Не могу его ни в чем обвинить. Но, господи боже, мне так были нужны деньги. Я увяз по самые уши, Ти Си. Я собирался тут смухлевать кое с какими суммами, но у меня не хватило времени. Сенатор все узнал: и насчет моих махинаций в игре, и про людей, с которыми я связан. Они, конечно, на приятелей сенатора не похожи.

Он нервозно хихикнул и поднял револьвер, снова нацелив его на Торпа, сам не замечая, что делает.

– Я думал кое-что выторговать за него, но ведь мне не дали бы возможности улизнуть с деньгами, правда?

Морроу посмотрел на Торпа взглядом, в котором сквозила обреченность.

– Я бы не успел и получить этих денег, как сыграл бы в ящик.

Торп переменил тему. Самый опасный в мире человек тот, кому нечего терять.

– Сколько у вас долгу?

– Семьдесят пять тысяч.

Зазвонил телефон, и Морроу прицелился Торпу в голову.

– Пятнадцать минут, Эд, – напомнил Торп спокойно. – Мы же договорились, что каждые пятнадцать минут мне будут звонить, верно?

Кто-то всунул стаканчик с кофе в руку Ливи. Она его даже не попробовала. Из фургона, где прослушивали интервью, до нее внезапно донесся спокойный низкий голос Торпа. Она вздрогнула и уронила стаканчик. Теплый кофе вылился на ноги. «Нельзя вот так стоять и ничего не делать, – сказала она себе, собираясь с духом. – Займись работой». И, повернувшись, она пошла к своей команде, чтобы передать свежее сообщение с места событий.

* * *

Тридцать минут. Шестьдесят. В приемной было душно. Торп знал, что он уже топчется на месте. Все было сказано, но инстинктивно он понимал, что Морроу еще не готов.

Морроу сгорбился в кресле, глаза затуманились. На верхней губе блестели бисеринки пота, а на левой щеке подергивался нерв. Тем не менее револьвера из рук он не выпускал.

– Вы, Ти Си, женаты или нет?

– Нет. – Торп осторожно достал сигареты и предложил одну Морроу.

Тот покачал головой.

– А женщина у вас есть?

– Да. – Торп зажег сигарету и подумал о Ливи. Холодные руки. Спокойный, отстраненный голос. – Да, у меня есть женщина.

– А я женат, и дети есть тоже. – На глазах его показались слезы. – На прошлой неделе она собрала вещи и уехала. Сказала, что десять лет – достаточный срок, чтобы я выполнил свои обещания. Я клялся ей, что больше не буду играть.

Слезы, мешаясь с потом, покатились по его лицу, но он их не вытирал.

– Я ей всегда клялся, что больше не буду. Но я должен был вернуть деньги. Вы же знаете, как они поступают с теми, кто не возвращает долгов.

И вздрогнул.

– Послушайте, есть люди, которые в состоянии вам помочь. Почему бы нам вместе не выйти отсюда? У меня большие связи.

– Помочь? – Морроу вздохнул.

Торпу вздох не понравился.

– Поздно, Ти Си. Мне никто не поможет. Я уже за чертой.

Он снова поднял револьвер, и Торп почувствовал, как сердце у него замерло.

– Но свое время в эфире я заработал.

И, прежде чем Торп успел пошевельнуться, Морроу поднес револьвер к виску.

Раздался выстрел. Всего один. У Ливи подкосились ноги, и контуры здания расплылись перед глазами. Кто-то подхватил ее, когда она покачнулась.

– Нет. – Она стряхнула чужую руку. В обморок она не упадет. Она стала яростно пробиваться сквозь толпу. Она будет стоять несгибаемо и прямо, когда он выйдет из дверей. И когда он выйдет, то первой увидит ее, Оливию Кармайкл, которая ждет.

О, только бы он был невредим. О господи, не дай, чтобы он… Горло у нее перехватило от страха. «Никакой истерики», – предупредила она себя и оттолкнула репортера-газетчика и двух телеоператоров, которые мешали пройти. Скоро он снова перейдет через улицу. И мы будем вместе целую жизнь. Мы будем рисковать сотню раз на дню. Но вместе, черт тебя побери, Торп. Вместе. И она протиснулась вперед.

А потом Ливи увидела Торпа, живого, целого и невредимого. И он шел прямо к ней. Она побежала навстречу, мимо заграждений, мимо толпы.

– О, черт тебя побери, Торп! Черт тебя побери! – И, рыдая, обняла его. И чем больше она плакала, чем громче его проклинала, тем крепче он сжимал ее в своих объятиях.

Вдруг она остановилась и рассмеялась. А день-то выдался действительно прекрасный. Ухватив его за волосы, Ливи заставила его взглянуть ей в глаза.

– Ты негодяй, ведь ты опять собираешься меня обставить со своим репортажем, да? О, Торп!

Она прижалась губами к его рту и еще крепче обняла. Оба совершенно не замечали снующих вокруг операторов с камерами.

Он немного отодвинулся и взглянул на нее улыбаясь, но во взгляде она еще успела уловить следы пережитого ужаса.

– Ты меня любишь? – спросил Торп.

– Да, черт возьми, да!

Она хотела снова прижать его к себе, но он держал ее на расстоянии, вопросительно выгнув бровь.

– Ты выйдешь за меня?

– Да хоть сию минуту. Не желаю больше тратить время зря.

Он быстро ее поцеловал, и они взялись за руки.

– Между прочим, Кармайкл, – сказал он, когда они медленно пошли прочь, – ты мне задолжала две сотни.

Примечания

1

Вы прекрасно готовите ( фр. ).

2

В значении «полицейские» ( разг. ).

3

В значении «сыщики».

4

Итальянское блюдо из креветок. ( Прим. пер. )


на главную | моя полка | | Сегодня вечером и всегда (Авторский сборник) |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения



Оцените эту книгу