Глава 1. Детство

С улицы, послышался призывный крик. Кричали в унисон сразу несколько голосов, заставляя напрягаться собак на соседних подворьях, выказать свою нужность в деле охраны хозяйского добра, подать и свой голос, присоединяясь к призыву из-за забора.

— Сере-ожка-а! Сере-е-га-а!

Задвинутые матерью с вечера шторы, не позволили лучам летнего солнца проникнуть в его комнату, а в открытое окно потоком попадал прохладный утренний воздух, не успевший прогреться до состояния полуденного жара. В окно снова влетел разноголосый призыв:

— Сере-е-о-га!

Соскочив с кровати, скрипнувшей панцирной сеткой, в трусах и майке подбежал к окну, отодвинув штору, на полкорпуса высунулся наружу.

— Чего?

— Айда гулять! Чего спишь так долго? Скоро девять уже!

— Щас! Подождите минут пяток, только оденусь, да хоть кусок хлеба проглочу.

— Давай! Мы тебя под вишнями подождем.

Сергей, малец двенадцати лет от роду, жил как многие его друзья, на съемных квартирах, с отцом и мамой, учился в школе, а сейчас отрывался до поздних сумерек, «гоняя собак» на летних каникулах. Мама уже ушла на работу, оставив на кухонном столе нехитрый завтрак для «гулены», а отец на данный момент вообще отсутствовал в их доме, выполнял интернациональный долг в далеком Афганистане, командовал ротой, и имел звание капитан. Сергей гордился отцом, очень скучал за ним, но знал, что в отличии от гражданских, кадровые военные не могли себе позволить постоянно находиться с семьей. Придет время, и он, так же как отец, наденет офицерские погоны, будет кочевать по гарнизонам, а если потребуется, то и воевать. Это даже не обсуждается.

Поселок Листвянка, затерянный в Оренбургских степях, представлял собой вытянутые по обеим сторонам асфальтированной дороги, километра на три, ряды подворий, с добротными одноэтажными домами и хозяйственными постройками. Зажиточными хозяйствами в СССР, мог похвастаться не каждый населенный пункт такого масштаба, но здесь все дело было в том, что коренное население поселка, составляли немцы, переброшенные сюда с незапамятных времен, освоившиеся, и основательно пустившие корни. Их тяга к порядку, передававшаяся с молоком матери, и умелое ведение хозяйства, сделали свое дело, в Листвянке было все для нормальной жизни: своя водонапорная башня, своя электростанция, котельная, клуб, мельница, даже гаштет, где старшему поколению односельчан можно было провести время в коллективе друзей, а не только вкусно поесть. Глядя на местную живность, можно было подумать, что коров моют по два раза на дню, а кормят больше чем это необходимо. Отары овец радовали глаз любого, кто в этом хоть чуть-чуть разбирался. Помимо того, что каждое семейство растило на дому свиней и бычков, совхоз тоже содержал свиноферму, вынесенную вместе с коровниками километров на семь от поселковой усадьбы. Орднунг ист орднунг. Если ко всему этому прибавить сахарный завод, поля, засеянные злаковыми культурами и картошкой, то картина сложится полностью.

На одном из концов населенного пункта Листвянка, с правой стороны от дороги, как раз в том месте, где асфальт плавно переходил в проселок, раскинулось хозяйство армейской части, в которой служил отец Сергея. Это была вторая воинская часть, которую помнил парнишка в своей сознательной жизни, где продолжилась служба отца после переезда. Здесь и в школу пошел и друзьями обзавелся. Жили счастливо, и если бы не командировка отца, да вот еще бы мать не так часто болела, совсем бы хорошо жили. У матери было слабое сердце, берегли они с отцом маму, как могли, вот только государству было все равно. Уезжая, отец сказал:

— Береги нашу маму, сын.

Сергей старался. Учился хорошо, помогал, всячески пытался не расстраивать. Скоро у отца отпуск, и так уже больше года не виделись. Приедет, втроем махнут на родину отца, будут рыбачить, отдыхать, отрешившись от повседневных проблем, но это будет потом, уже скоро, а сейчас, сейчас его ждут друзья.

На ходу, зубами отрывая куски от краюхи хлеба, пересекая палисад, давясь мякишем, с полным ртом поздоровался с соседкой, объемных размеров теткой, развешивавшей белье на веревке в соседнем дворе.

— Гутен таг, танте Магда!

— Доброе утро, дорогой, — улыбнулась мальчишке, дородная тетушка.

Калитка, смазанная рачительным хозяином, без скрипа закрылась за спиной, выпустив парня на оперативный простор. Сергей вприпрыжку побежал к заветному месту, месту встречи немалой ватаги поселковой детворы примерно одного возраста. Вот и высокий забор, выкрашенный зеленой краской, старые вишневые деревья перед ним, посаженные густо, скорее, для создания тени в степном районе, чем для получения урожая. Сережка издали, в густой вишневой поросли, заметил скопление однокашников, в его ожидании смоливших «Приму».

— Ну, тебя ждать! — крепыш с рыжими вьющимися волосами Рольф, помотал головой.

— Куда пойдем? — перешел в наступление опоздавший. — На дамбу или на реку?

— Не, на дамбу не пойдем. Жарко на «болоте».

В степи очень часто, в местах, где на поверхность земли выходили воды ручьев, низменности между пригорками, перекрывали насыпными дамбами, создавали искусственные водоемы для того, чтоб напоить скотину на выпасе, там же разводили рыбу. Такие водоемы были ненадежны, в слишком жаркое лето могли высохнуть, но чаще все же, выполняли свое предназначение. По берегам этих искусственных прудиков не росли деревья, они просто не могли там выжить, и голая, горячая степь подходила к самой воде. Иное дело река. Ее берега прорезали степь в километре от Листвянки, густо поросли ивняком и вязами. Вода не скаредничая, отдавала свою прохладу и влагу прибрежной полосе зеленой поросли. Подманивала детвору к нешироким пляжикам, заставляла принимать загар, по часу играть в «жука», а если та перегревалась, укрывала под листвой деревьев. Заросли луговой земляники, подступавшие к берегу, угощали проголодавшихся оторв сладким лакомством напоенных солнцем ягод.

Большой гурьбой, шаркая ногами, цепляя сандалями и кедами пыль на протоптанной десятками ног узкой дороге, ведущей на речку, ватага, громко переговариваясь, двинулась купаться. Со стороны можно было сразу определить, что в столь хлопотном и разномастном коллективе уживаются сразу два лидера, не устраивая конфронтации между собой, они, скорее всего, дополняли друг друга. Сережка и его лепший друг Рольф, рыжий крепыш, и одновременно одноклассник Сергея, с кем тот сидел за одной партой вот уже четыре года. Вот вокруг них-то и скучковалась сия шалая компания, готовая на многое выдуманное этими двумя «генераторами идей».

Взрослые не обладают гибкостью взаимодействия в среде. Делят окружающих на различные группы для общения. Вращаются чаще всего в одной, ну двух выделенных каждым. Друзья — это святое. Но их, как правило, мало, а живут они не всегда рядом, особенно в среде военных. Соседи, ну это как кому повезет, а то иногда бывает…. Товарищи по работе. Знакомые. Земляки. Кунаки. Родственники. Да мало ли какая группа, еще отыщется на жизненном пути.

Дети, существа особого порядка, пока они дети. Даже попав в совершенно чужой коллектив, способны в короткое время освоиться в нем. И без влияния взрослых, нет для них, ни национальных признаков, ни степени зажиточности родителей, ни языковых барьеров, и другой наносной шелухи. В Листвянке, детвора смешалась так, что играл роль только возрастной признак. Ну, не будет пятнадцатилетний пацан дружить с мелкими, он уже начинает заглядываться на девиц своего же возраста. Общих интересов нет. А у тех, у кого разброс возраста небольшой, нормально уживаются. Так, дети военных освоились в среде детей немецких «колонистов», и чувствовали себя превосходно. Мало того, немецкий язык для них стал поистине родным, во всяком случае, лялякали они на нем, как на родном, часто переходя с русского на немецкий, и так же непроизвольно, обратно. Советский Союз, во главе с партией коммунистов, только казался творением нового строя, на самом деле, как был империей так нею и остался, приняв под крыло многонациональную общность — советский народ. В последние годы, детвора по высказываниям родителей могла делать вывод, что не спокойно на окраинах «империи». На юге бузят армяне с азербайджанцами, не могут в рамках одного государства поделить Нагорный Карабах. На западе подняли голову прибалтийские националисты, мутят умы простого народа. Но это так далеко от Листвянки, а правительство у нас умное, разберется, поправит, накажет, и снова будет во всей стране хорошо. Как говорят женщины: «Главное, чтоб не было войны!».

Вот, как время незаметно пролетело. Сейчас уже наверно часа четыре. Только живот слегка подводит, кишки играют марш. Пора домой, рабочий день на исходе, скоро родители потянутся караваном в родные дома, к своему немалому хозяйству, хрюкающему, гагакающему, мычащему. Наплававшиеся, загоревшие на солнце, уставшие за день от него и от воды, ребята, уже не вприпрыжку как утром, а степенно подались в поселок. Сколько энергии отняла река? Сколько радости общения, детской непосредственности, доброты, счастья бытия, восприятия действительности как таковой, унесли ее воды по течению?

Уже распростившись с друзьями и проследовав по улице дальше, к дому, который снимала его семья, Сергей издали заметил у ворот грузовик подпертый УАЗом командира воинской части, где служит отец. Десятка два соседей, женщин и мужчин, стояли вблизи калитки, тихо разговаривали, но не входили во двор. Сердце в груди екнуло, раненой птицей беспокойно запрыгало. Предчувствие беды накрыло с головой.

«Что там случилось?»

Ноги сами, казалось без его участия, понесли вперед. Заметившие его соседи примолкли, расступившись дали пройти во двор. У самого порога дорогу перекрыл сосед, дядя Рудольф, окликнув парня:

— Сергей, ты это…, - и замолчал, недосказав предложения.

— Что случилось, дядя Руди?

Широкая, огромная лапа соседа, потянувшись, прижала Сережку к себе, заставив прекратить попытки трепыхатья.

— Анна, позови полковника. Скажи, пусть выйдет, сын капитана Хильченкова пришел! — Рудольф окликнул стоявшую столбом молодую девушку, смахнувшую платочком слезу с лица.

— Да, папа.

Чуть отпущенный от мощного корпуса Сережка, увидал как с приступок веранды, ему навстречу спускается целая делегация в погонах. Первым шел небольшого роста, но широкий в талии, командир части полковник Ивакин, по прозвищу «Колобок», за ним замполит, майор Карабут, из-за плеча которого проявлялась шклявистая и длинная фигура военного врача части, с незапамятных времен прозванного солдатами «Бледная Спирохета». Все трое имели помятый, несчастный и озабоченный вид, все трое пытались отвести взгляд от вопрошающих глаз пацана, только доктор мазнул липким, оценивающим взором по Сергею.

Видя, что появились официальные лица, Рудольф отпустил мальчишку, лишь осторожно придерживая его за плечо, контролируя его эмоции. Колобку все же пришлось встретиться с глазами ребенка. Нервно поморщив короткие рыжеватые усишки под носом-картофелиной, он принял надлежащий случаю вид, прокашляв першение в горле, произнес:

— Ты парень уже взрослый, Сергей. Видишь, в жизни бывает…. - перевел дух, настроился на официальный язык. — Сергей Викторович! Ваш отец, капитан Хильченков Виктор Павлович, пал смертью храбрых выполняя интернациональный долг в республике Афганистан. Представлен к награде, посмертно.

Словно оправдывая суконные слова, сказанные бледному как полотно мальцу, замполит потеснил плечом командира.

— Сережа, ты прости, что нас тогда не было с ним рядом. Но раз уж такое случилось, часть, товарищи твоего отца, мы все позаботимся о тебе. Даже не сомневайся в этом!

«Господи! Как переживет смерть отца мама?» — промелькнула мысль в детской голове, другие мысли побежали по серым клеточкам, и Сережка не сразу понял речи доктора, надтреснутым говором объяснявшему ему что-то.

— … слабое сердце, мы все знали…, вот и не смогла пережить утрату……помочь не могли….

Словно через вату слова доносились к мозгу. Часть из них терялась вместе со смыслом сказанного. Все внутри Сергея заледенело, обернулось застывшей смолой. Слез не было, только при шаге, сделанном к веранде, все тело повело, а в голове как будто кто-то выключил свет.

Просто темнота, просто благодать! Не надо ничего, ничего не надо! Необъяснимая сила выхватила его из небытия и потащила к свету, заставила перестать упираться и бороться с ней. Не хо-о-чу-у! Пусти-и-и! Сила без слов вытолкнула его на поверхность и отступила, предоставив самому решать свои проблемы.

Понял, что лежит на кушетке в гостиной, а вокруг него раздавались знакомые голоса. Не открывая глаз, прислушался к разговору находящихся в комнате людей.

— Он когда очнется? — адресованный доктору вопрос пропитался командными нотками.

— Ну, вы же сами все видели, товарищ полковник. Нашатырь не помог. Я уж думал, что у него как у матери, сердце слабое. С непрямым массажом побоялся. Пульс еле прощупывался, давление низкое, шестьдесят на ноль. Зрачки расширены. Я ему два куба кордиамина ввел, потом еще и кубик кофеина. Не волнуйтесь, скоро придет в себя.

— Ох, Вениамин Витальевич, ты посмотри, посмотри как он?

Сергей почувствовал, как на его руку наматывают повязку, потом услышал звук ручного насоса и руку сдавливают мягкие матерчатые тиски.

— Я же говорил, скоро придет в себя.

— Дальше-то, делать, что с ним будем? Теперь ни отца, ни матери, родни и то нет.

— Как так? — послышался шелковый голос замполита.

— Я личное дело смотрел. Нина, детдомовская. Виктор последний в роду, казак с Кубани.

— Последний перед нами лежит, — поправил командира замполит. — Нам с вами, Николай Иванович, скорей всего, этого последнего тоже в детдом пристроить придется. У нас в Советском Союзе такие заведения, лучшие в мире. Не дадут погибнуть.

— Ты такие речи особисту плети, ваш общий хлеб. Мне про это не говори. Ты своих детей в такое заведение отдашь?

— Ну, и что вы предлагаете?

— Пока не знаю. Распорядись, пусть цинковый гроб солдаты снова на ЗИЛок погрузят. Отвезешь в гарнизонный клуб. Нечего парня рядом с погибшим отцом на ночь оставлять. Никанорычу скажи, пускай в холодной у доктора Нину измерит, и гроб для нее сварганит. Завтра гарнизон простится с усопшими, захороним, вот тогда и подумаем.

— Понял, есть! Вы как всегда правы, Николай Иванович.

— Он приходит в себя, — оповестил доктор.

— Ну, ты как, Сергей?

Сережка исподлобья глянул вслед замполиту.

— Нормально, — сам же и не узнал своего охрипшего голоса.

— Ну-ну! Тут брат…. Тяжело. Хочешь, на ночь к соседям отведу. Они люди добрые.

— Не. Я дома. Спасибо вам, Николай Иваныч.

— Господи, да за что? За то, что батьку твоего в командировку послал? За то, что из нашей части он там не первый голову сложил? За это спасибо?

Сергей промолчал.

— В общем, так, не хочешь к соседям, оставайся здесь. Только я к тебе ночевать кого-то пришлю. Согласен?

— Угу.

Присланный Ивакиным солдат, давно спал, судя по нему, гоняли их в Советской Армии неслабо. Сам Сергей, после треволнений тяжелого для него дня, забылся между сном и явью. Просто спать в эту ночь он не мог. Полная луна, висевшая низко, своими лучами вползла в открытое настежь окно. После полуночи, в голубоватых лучах ночного светила, все предметы в комнате приобрели, какой-то неизвестный ранее объем. Послышались шаги в гостиной. Легкие, такие знакомые и родные. Так ходит мама.

Красивая молодая женщина вплыла в пучок лунных лучей. Лицо ее озарилось доброй улыбкой. Сережка попытался вскочить с кровати, броситься к ней, обнять, прижаться к ее телу, вдохнуть запах матери. Мать жестом остановила его порыв.

— Нельзя, сына!

— Мама, как же так?

— Так получилось, Сереженька. Нет мне жизни без нашего папы. Спели мы свою лебединую песню. А, ты сыночек родной живи и будь счастливым. Встретишь еще в своей жизни свою лебедушку!

— Мама, я не хочу оставаться один.

— Ты не один, и не последний в роду, как думает Ивакин. Есть человек, который примет и отогреет тебя. Старый он, правда, но силушкой его бог не обидел. Поднимет тебя на крыло, а там уж сам. Мы к нему в отпуск с папой и тобой собирались. Запоминай, Хильченков Матвей Кондратьевич, прадед твой. А может даже прапрадед, отец сам толком не разобрался. Путь твой лежит на Кубань-реку, там недалеко от станицы Старолуганской, на одном из притоков реки, его хутор. Сам он там живет. Как нас с папой проводишь, так и езжай к нему.

— Мама, я вырасту, поеду в Афганистан, я отомщу за отца.

— Глупыш, не надо ни за кого мстить. Не держи зла в сердце. Тем более война уже этим годом закончится. Прости, пора мне, тяжко тут находиться. Прощай сыночек, береги себя.

Женщина направилась на выход из спальни сына. Коснувшись дверного косяка, на мгновенье оглянулась.

— Сережка, прикрой кран на кухне, вода течет, твой гость его вечером неплотно закрутил.

— Спасибо вам с папой за все. Я буду всегда любить вас!

Шаги женщины пропали, растворившись в ночи. Сергей поднявшись, прошел на кухню. Из незакрытого крана тонкой струйкой стекала вода.

— Мамочка, я буду всегда любить вас, — прошептал он.

Закрыл плотно кран, прошел к своей кровати, прилег, и тут же отключился в крепком сне. Любовь матери, это великая сила, непознанная ни учеными, ни диктаторами, ни простыми людьми. Она просто есть!

Сам процесс похорон, отложился в памяти у мальчишки смутно. Восковое лицо матери, да закрытый гроб отца, много цветов, и надрывный женский плач.

На следующий день, через ворота КПП Сергея провели к Ивакину. В кабинете находился и майор Карабут, подтянутый лощеный, со слегка лысеющей головой, со скудной планкой юбилейных медалей на груди.

— Входите, молодой человек! — улыбнувшись, предложил он.

Писавший что-то за столом командир части отвлекся.

— Проходи Сережа.

— Товарищ полковник, — официально обратился Сергей. — Я по поводу моей дальнейшей жизни. Разрешите?

— Ну, что ж, давай. Твои предложения?

— Николай Иванович, отправьте меня к деду.

— Это, к какому-такому, деду? Откуда ты его выкопал?

— Ну, не совсем к моему деду. К деду моего отца.

— Та-ак! — рука полковника непроизвольно потянулась к макушке, предстояло поразмыслить над информацией.

— Гражданские власти не пропустят такого усыновления. Прадед-то, небось, стар?

Сверкнув глазами на замполита, парень перешел в наступление.

— Оно конечно проще, перед лицом товарищей говорить одно, а сына погибшего капитана, сдать в детдом. И власти пропустят!

— Но-но, думай что говоришь, и кому говоришь!

Полковник снял с рычагов телефонную трубку.

— Начальника штаба ко мне!

Стоявшему навытяжку седому подполковнику поставил задачу:

— Сейчас забираешь Хильченкова младшего, все у него выясняешь, оформляешь в сопровождение старшего лейтенанта Шкуратова, он сам с Кубани. Обеспечишь проездными документами. Я все подпишу.

— Есть!

— Да-а! Василь Василич, вместе с замполитом, придумайте для мальца комплект документов, на все случаи жизни. Чтоб ни одна гражданская морда на сраной козе объехать не смогла. Уловил? Вась-Вась, ну ты же можешь!

— Сделаем, командир!

— Ну, вот и добре!

Прощание с друзьями не затянулось, Сергею было не до него. Ивакин держал слово. Сутки потребовалось на все нюансы бумажных заморочек. Сопровождающий, в прошлом подчиненный отца, Сашка Шкуратов, подъехал на УАЗе к воротам, теперь уже ставшего чужим подворья, вместе с водителем загрузил в «собачатник» нехитрые пожитки, которых и было-то не так много. Не нажили. А всегда казалось, что всем обеспечены, а лишнее и не нужно. Толпа друзей обступила его со всех сторон. Лица ребят, смурные, расстроенные, слезы из глаз готовы пролиться в любой момент.

— Уезжаешь? — Рольф заглянул в глаза друга.

— Да, не увидимся больше.

— Ну, это жизнь покажет. Вот, — рыжий протянул охотничий нож в кожаном чехле. — Ты же хотел, я знаю. На память, помни, что у тебя есть друг.

— Спасибо!

— Сережка, пора. Нам еще больше сотни километров по степи пилить, да на полустанке на поезд садиться. Поехали.

УАЗ проехав по асфальту поселковой дороги, оставив позади стройные ряды ухоженных домишек, соскочил на проселок и попылил по нему, оставляя шлейф серой пелены позади себя. Сергей не догадывался, что там, позади, оставалось его детство.

Глава 2. Дед

Дорога была долгой. Поезд пассажирский, тормозил у каждого столба. Лишь после пересадки в Москве на скорый, за окном проносились просторы необъятной Родины, мелькали невозделанные поля и леса, зеленевшие соснами вперемешку с белыми березами средней полосы России. Не так представлял себе эту дорогу Сергей, когда мечтал с отцом и мамой проделать такой путь. Мысли, черными птицами, набросились на мальчишку. Куда он едет? Примет ли его дед, который может и не знает о своем малолетнем родственнике? Как дальше распорядится жизнь его судьбой?

Шкуратов ехал на свою Родину. Там проживали его родные и родичи, которых было так много, что и не сразу упомнишь, кто кому кем доводится. Настроение приподнятое, хоть кратковременный, но все же, отпуск. Рядом с ним пацан, заметно переживает неизвестность будущего.

— Не переживай, Серега. У нас на Кубани жить можно, — подбодрил он мальчишку. — Если даже дальняя родня, все равно не бросят. Ты уже взрослый, приживешься.

Сергей промолчал. Он и так всю дорогу отмалчивался, односложно отвечая на вопросы, сам разговоров не заводил, держал все в себе. Когда заметил, что Шкуратов пристально вглядывается в степной пейзаж за стеклом, не слишком похожий на Оренбуржье, понял, они у цели.

— Ростовская область. Ты смотри, Серега, ветер ковыль волнует, словно волны на море перекатываются. А, вон, скифские курганы. Тысячи лет назад в этих местах царские скифы-сколоты кочевали. Правда, красиво?

— Красиво.

Чем дальше удалялись к югу, тем больше природа отличалась от пройденного пути. Поля засеяны, белые беленые хатки виделись издалека, высокие пирамидальные тополя у дорог приклеивали к себе взгляд. Накопившаяся за дорогу усталость брала свое, под монотонный стук колес Сергей проваливался в сон, а просыпаясь, опять погружался в невеселые мысли. Жалел себя, ощущая ненужность никому, свою сиротскую долю. И снова дорога отвлекала от мыслей. По вагонному коридору прошлась дородная тетка, проводница, оповещая о предстоящей остановке. Заглянув к ним в купе, мельком мазнув глазами на порядок, провозгласила:

— Ваша станция, мальчики. Сдаем белье и готовимся к выходу!

— Пора.

На пристанционной площади Сашка взял такси, раздолбанную «Волгу» желтого цвета, с шашечками на дверях. Советский офицер мог себе позволить такую роскошь. Узнав название станицы, водитель, пузатый дядька с седой, жесткой, как проволока шевелюрой, расплылся в понимающей улыбке.

— Ага, к деду нашему, к Матвей Кондратичу пожаловали.

Шкуратов хоть и был удивлен таким утверждением, но вида не подал.

— К нему.

Выруливая на шоссе, водитель словоохотливо продолжил разговор.

— Так это вам не в станицу, это к нему на хутор треба ехать. Али на ночевку зараз к кому определить, а опосля уже к деду?

— Вези сразу на хутор, — распорядился старший лейтенант.

— Ну-ну! Вам видней. Дед может и на порог не пустить. Своеобразный человек. Ха-ха! Старый черт. Помню, москвичей привез, так он им в калитку не дал зайти. Собака у него, волкодав, ростом с годовалого телка, так разорялась, чуть цепь не перегрызла. А, он вышел, кажет им: «Езжайте, откуда приехали. Нечего мертвякам у меня на дворе делать!». Не пустил, так ведь и уехали. А у вас какие проблемы, ежели не секрет?

— Да никакого секрета нет. По-родственному едем.

— Откуда это у колдуна родственники могли взяться?

— Какого колдуна? — спросил Сергей.

— Да, деда Матвея. Я не понял, вы разве не лечиться приехали? Это он у нас знаменитость всероссийская. К нему со всех концов страны болящие, словно пчелы на мед слетаются. И откуда, только знают, что есть такой?

— Езжай на хутор, батя, — проговорил Шкуратов. — Там видно будет.

У самого въезда в большую станицу, с покосившейся маковкой церкви виднеющейся на пригорке, таксист повернул вправо, вставая колесами на наезженный летник, змеившийся по степи. Провез мимо балки с нависшими над самой дорогой тяжелыми ветвями дубов, обогнул ее по самой кромке, и прибавив скорости, попылил вдоль русла неширокой реки, сноровисто несущей мутные воды.

— Кубань, мать казачья! — восторженно произнес Шкуратов, глядя на реку, поросшую по берегам камышом и осокой.

— Тю-ю, — глянул на офицера водитель. — А, ты разве наш? Кубанский?

— А то ж, природный казак, станицы Ильинской.

— Земляк значит, — выворачивая руль и выезжая к деревянному настилу моста, произнес водитель. — Не, это не Кубань. Кубань по левую руку у самой станицы протекает, а это ее приток, Горлица. Речка так себе, виляйка, не на всех картах и название-то увидишь. От Кубани отпочковалась, да недалече и ушла, вон в плавнях и растворяется.

Проехав мост, оказавшийся на поверку довольно прочным сооружением, машина на первой передаче пошла на крутой подъем.

— А вот и хутор деда Матвея.

На миг над автомобилем пронеслась какая-то тень, прикрыв, словно туча дневное светило, и на лобовом стекле напротив водительского места, с глухим стуком расплылась уродливая пляма какой-то вязкой, желто-серой субстанции.

— А-а! Зар-раза!

— Это что было? — спросил Сашка, пытаясь, наклонившись рассмотреть через стекло, откуда такое добро свалилось, считай на голову.

— Дедов насельник это. Зараза! Ведь всего-то один раз и оскорбил его словами, а эта злопамятная скотина, теперь всегда обсирает машину. Вот, мыть придется!

— Да кто это был?

— Ворон у деда проживает, в рот ему ноги!

Дорога, поднявшаяся на возвышенность, привела прямиком к высоким воротам, выкрашенным зеленой краской, от которых в обе стороны расходился забор из плотно подогнанных друг к другу досок, совсем не похожих на горбыль. Из-за забора виднелась двускатная крыша дома с торчавшей над нею телевизионной антенной. На горизонтальной балке поверх ворот, приезжие хорошо разглядели уцепившуюся когтистыми лапами птицу черного цвета, с синеватым, металлическим отливом перьев, со светлой проплешиной на голове. Острый сильный клюв, совсем не малых размеров, заставлял призадуматься о последствиях от удара по голове таким предметом. Хорошо были видны и глаза пернатого сторожа, их радужная оболочка темно-бурого цвета, казалось, с насмешкой направлена на подъехавших к воротам.

— Ка-а-аг! Ка-аа-аг! Кр-рух! — громким трубным, гортанным голосом прокаркала пернатая особь.

Тут же из-за забора подала голос и собака хозяина хутора.

Таксист, развернув машину, стал напротив ворот на наезженное следами шин место импровизированной парковки.

— Приехали. Пора рассчитаться командир, с тебя червонец, как договаривались.

— Держи!

— Премного благодарен. Эх, люблю возить военных! Не жадные.

Быстренько разгрузив багажник, таксист, взмахнув рукой, сорвал с места машину, оставив приезжих стоять перед закрытыми воротами. Сергей поежился, глядя на приумолкшую птицу, размером с откормленную курицу, продолжавшую умным взглядом наблюдать за незнакомыми ей людьми. Во дворе раздался звук хлопанья двери, тяжелые, но отнюдь не стариковские шаркающие шаги приблизились к воротам, попутно басовитый голос произнес, обращаясь к четвероногой хранительнице подворья: «Что там, блохастая? Никак гостечки к порогу пожаловали?».

Напевное поскуливание, и калитка без скрипа распахнулась настежь, явив перед очи путников кряжистого великана, одетого в шаровары с красными лампасами по бокам, безрукавку поверх рубахи, на голове высокая баранья папаха. Окладистая густая борода и насмешливый прищур глаз, дополняли живописный внешний вид хозяина хутора. Увидав столь одиозную фигуру, совсем не вязавшуюся со временем развитого социализма, оба парня от неожиданности, в прямом смысле пооткрывали рты. Хмыкнув, дед первым заговорил.

— Вечор добрый! Знаю, с чем пожаловали. Вмистях вас и ждал. Заходьте в курень, — посторонился дед, давая пройти во двор. — Куда двинули? Ну и гулявые ж вы оба. Я штоль, за вас бутарь несть буду?

От непонятных слов Сергей пришел в замешательство. Сашка легонько толкнул его в плечо.

— Идем, шмотки занесем, — шепнул он напарнику. — Вишь, дед обвиняет, что мы его в роли носильщика использовать хотим.

— А-а, понял.

Вдвоем, затащили Сережкины чемоданы и баул во двор. С опаской поглядывая на огромных размеров собаку, спокойно сидевшую на цепи у конуры, и тоже изучавшую пришлых, пробрались мимо нее к самому входу в дом, уперлись в дверь. Дед, следовавший позади них, командовал:

— Врата плечом подтолкни! Чего встали? Во влазни обувку сымай, некому мосты каженный день мыть.

Побросав в прихожей пожитки, втроем вошли в горницу, опрятную чистую комнату на два окна, с громоздким круглым столом посредине, с иконами в углу, с тлеющей лампадкой под ними. Мебель, в отличие от деда, была современной, Сашка сразу признал в ней импорт. Через проход в соседнюю комнату, вовсе не имеющий двери, гости увидали диван и громоздкий цветной телевизор «Фотон». В открытую форточку одного из окон просунулась уже знакомая «харя» с огромным шнобилем и глазами-бусинами. Любопытная птица решила поприсутствовать при разговоре.

— Сидайте, — кивнул дед в сторону стола. — С дороги устали, гастить вас буду.

Хозяин жестом заставил умолкнуть, начавшего было произносить приготовленную речь Шкуратова. Сноровисто выставил на стол нехитрую, но вкусную, деревенскую снедь. В центр круга припечатал тонкого стекла графин с прозрачной жидкостью внутри. Глянув на образа, размашисто перекрестился. Усаживаясь на стул, недовольно пробурчал в адрес гостей:

— Бизверники! Охо-хо, ежте!

Когда первый голод отошел на задний план, хозяин налил содержимое графина в две стопки, одну из которых пододвинул Сашке.

— Ну, с молодшим опосля разберемся, нам с ним гуторить не к спеху, родную кровь я завсегда узнаю. Ну, а с тобой!… Чей ты?

Может быть, Сережка и не понял бы заданный дедом вопрос, но Сашка, родившийся в Краснодарском крае, знал, что спрашивают его о родителях. Ответил:

— Шкуратов Александр Николаевич, родом из станицы Ильинской.

— Ага, значит казак. Знавал я Кондрата Шкуратова, лихим рубакой был. Со своими двумя старшими сынами за белых воевал, два молодших у красных обретались. Он из Крыма в двадцатых на чужбину подался, да там и загинул. А ты, видать, от одного из остатних происходишь. Добрый род.

— Дедушка, так, сколько ж вам лет?

— А, чего это ты, бурлачака чужой век считаешь? Сколь прожил, все мои! Кому какая дела до этого? Так ты, знать тума, ага?!

— А, вы, значит не тума?

— Не, мы здеся люди пришлые. Мы свой род с верховьев Дона ведем, — наливая еще по стопке самогонки, произнес дед Матвей.

От обильной еды, глаза Сергея стали слипаться, сон гонялся за ним по пятам.

— Идем внучок, укажу где тебе благо выспаться будет. А мы с твоим товарищем еще побалакаем.

Отвел мальчишку к застеленной кровати.

— Схочеш до ветру выйтить, вон в те врата ступай, найдешь.

Усевшись на место, подлил в стопки.

— А давай еще вотицы выпьем! — предложил парню, а выпив, молвил. — Теперя давай, кажи, шо там случилось с семьей Сережки.

Долго еще сидели за столом молодой парень и старик. Долго и обстоятельно рассказывал Сашка, как сопровождая колонну техники, от руки снайпера погиб капитан Виктор Хильченков, как не выдержало сердце у Нины. Сказал, как после похорон замкнулся в себе Сергей, и нелегко будет деду Матвею согреть заледеневшее сердце мальчишке. Под конец разговора Матвей спросил:

— Скольки суток у тебя отпуск?

— Стандарт. Две недели.

— Нонича спать лягай. Завтрева и послезавтрева гостюешь у меня.

— Не, я свое дело сделал, мальчишку довез, на руки сдал. Меня дома ждут!

— Глупак, внимай, что тебе старый кажет. Три дня проживешь у меня, вон хоть с Сергеем рыбалить ступайте. Объясню все опосля. Так правильно будить. Спать иди, поздно уже.

С первой зорькой на двор вышел дед, видать не спалось старому. Послышалось поскуливание дворовой псины и карканье пернатого. На звуки из дома потянулись приезжие, день обещал быть жарким.

— И чего повскакивали, ни свет, ни заря? — попенял молодежи дед, хоть и было заметно, что доволен. — Ладноть, коли так. Ну, Сашко нашу жизню с измальства знает, а тебе Сергунька, можэ интерес будить. Айда, казачий курень подывышся! Я его не так, как ноне строят лепил, все по технологии предков с Дона зроблено.

Неугомонный дед повел Сергея на экскурс его нового жилища, ну, а Сашка от нечего делать увязался за ними, да и охота была взглянуть поближе, что в доме не так как у его бати.

— Первый этаж куреня у нас низами зовется. Вот смотри, в центре низов находится комната без окон, но с небольшими отверстиями в стене. Донские казаки и посейчас зовут эту комнату «холодной», в ней постоянно поддувает сквознячок, остывший в окружающих эту комнату каморах. В прежние времена в холодной хранили провиянт, та урожай с городов, горы яблук, арбузов, развешанный на нитках на сквознячке виноград. Помню, в батином курене, вся семья собиралась в полдень, в самую жару, когда над степью плывет в пыльном мареве испепеляющее солнце. Бывалача, расстелишь кошму на прохладном глиняном полу и «взвар» попиваешь, али ешь ледяные шипящие соленые арбузы. У меня тут окромя трав, редко что хранится.

Развешанные на бечеве пучки трав, действительно сладко пахли. Каморы, при помощи окон-отверстий, узким коридором окаймляют холодную по периметру. Старый кивнул на одну из комнат.

— Когда-то здесь в нишах хранилось оружие. Узкая единственная дверь, обязательно должна открываться во внутрь, чтобы легко было подпереть ее бревном или камнем… Войти сюда можно только по одному, согнувшись под низкой притолокой. Надеюсь, понятно для чего?

— Ясно, Матвей Кондратьич, раньше наши станицы стояли в самом настоящем пограничье, вот и строили хаты по принципу: «Мой дом — моя крепость», — откликнулся Александр, с интересом разглядывая, считай нижний, по-современному, цокольный этаж.

— Ну и добре. Наверху вы ночевали. Ежели не все рассмотрели, сами глянете. Курень, это не просто постройка с комнатенками. Выходя из кухни, вновь попадем в коридор, расположение комнат по кругу, откуда мы вошли, туда же мы и вернемся.

— Прикольно! — восхитился Сережка.

Сегодня Сергей более детально рассмотрел в переднем углу залы, напротив входа божницу, имевшую несколько икон в богатых серебряных окладах, тонкое металлическое покрытие на иконе, оставляющее открытым только изображение лиц и рук. Перед божницей висела зажженная лампада. Между самими иконами висели в маленьких пучках засушенные травы. Все стены залы были увешены оружием. Ружья, сабли, кинжалы, пояса с серебряными пряжками, сафьяновые мешочки с патронами внутри.

Перед самым отъездом дед Матвей, оставшись наедине, придержал Шкуратова.

— Прощевай Сашка, казак станицы Ильинской. Не поминай лихом старого ведуна. Я тут твою судьбину слегка подправил, не серчай за то. За добро, завсегда добром платить треба. Приедешь додому, а невеста твоя, галаплешинка, позавчерась замуж выскочила, не дождалась тебя. Шалава. Не грусти, показакуешь еще четыре года, на красавице молодой оженишься. А, через восемнадцать лет генералом станешь, правда через две войны пройдешь, и это будет в другой армии. Прощевай, душа моя, будь молодцом и не дури в своей станице.

Глава 3. Становление на крыло

Непросто оказалось Сергею обжиться в чужом для него месте, непросто было привыкать к вновь обретенному родичу. Дед не торопился влезать в раненую душу праправнука, принуждать его окунуться в новую жизнь. Он просто находился рядом, казалось, даже чувствовал настроение и помыслы сироты, пытавшегося жить одиночкой в доме Матвея.

К Матвею Кондратьевичу периодически приезжали люди, кто из ближних станиц, кто издалека, прослышав о человеке который мог побороться со смертельным недугом, разуверившегося во всем человека. Иные оставались в гостях надолго, и тогда дед селил их во флигеле, выстроенном для таких целей рядом с домом. Уж что он там делал с больными, Сергей старался не знать и не видеть. Только каждое утро старый ведун практически на руках выносил болящего на солнышко, вместе с собой заставлял повторять движения конечностями и всем телом, что-то тихо шептал над ним. Сергею становилось иногда не по себе, а чаще всего даже смешно при виде того как дед льет воду принесенную из реки на голову слабому и больному человеку, а тот раскрыв широко глаза, с надеждой смотрит на старика. Родственники болящих, на время лечения оседали в станице, и по приказу деда, даже нос не казали к хутору.

Принимал дед к себе не всех, относился к пришлым избирательно, что заставило Сережку задуматься над его поведением. Но все же, душа мальчишки к происходившему вокруг него оставалась холодной, и он обходился без лишних вопросов. По приезде очередного больного, сам дед выходил к воротам, здоровался с родичами, а оставляя человека у себя на лечение, говорил его сопровождавшим: «Берусь лечить божеством. Якшо поможет выдерну яго с того свету. Нетреба спрашать об плате. Не отвечу, сам не ведаю. Сколь хотите, столько и оставляйте, и деньги мне до рук не суйте, вон под стреху положте. Якшо нет их у вас, так хоть десяток гладышей треба принесть. Иначе нельзя, бо болячка возвернется. Каждая работа предполагаить оплату».

И Сергей стал замечать, как люди уходили от деда на своих ногах, со счастливыми, одухотворенными лицами, а сам дед воспринимал все как должное. Ни печаль, ни радость не скользила в чертах его морщинистого лица.

Минуло лето, наступила осень, и младшему Хильченкову пора было идти в школу. Каково же было его удивление, когда в последних числах августа дед подвел его к столу и указал на школьные учебники, портфель и два комплекта школьной формы.

— Учись Сергунька, это дело не легкое, тем паче для тебя, в полном смысле слова. Отсель до твоей школы верст пять пехом будить, никак не меньше. А к нагрузкам тебе привыкать треба.

— Спасибо вам, — только и промолвил мальчишка.

Школа. Добрая пора детства. Только выпустившись из нее, понимаешь, насколько это было счастливое время.

Школа встретила чужака не матерью, а мачехой. Что поделать, учительский состав сплошь представители партийной интеллигенции. Комсомольская организация, не дремлющее око молодых помощников партии, а приход в класс новенького в пионерском галстуке, но являвшегося внуком непонятно в кого верующего отщепенца, мог снизить общие показатели по школам в районе. Да и взгляд у мальчишки, словно у затравленного волчонка. Непорядок это.

В первый же день Серегу прощупали на прочность одноклассники. Сесть пришлось за парту одному, да и то на галерке. Все шесть уроков с ним никто не проронил ни слова. Вот учителя, те по всем предметам постарались оторваться, погоняли по всему материалу, да так, что потел он не слабо, но не сдавался, сцепив зубы, отвечал.

«Спасибо мама, за то, что помогала мне все эти годы делать уроки. Это твоя заслуга, что я выстоял», — мысленно помянул мать Сергей.

Учительница иностранного языка, та после урока подозвала Сережку и, переходя на немецкий затеяла с ним неформальную беседу, пользуясь терминологией деда Матвея: «Чей ты?»

Для Сергея сегодня это был уже пятый урок, и нервы его были у черты предела. Сверкнув волчьим блеском глаз, он, перейдя на ставший ему почти родным, немецкий язык, в течение пятнадцати минут вел рассказ о том — о сем, не вдаваясь в подробности жизненных неурядиц. Попутно осознав, что сама учительница знает язык на уровне университетского, классического образования, принятого страной Советов, типа: «Это Шрайбикус, он живет в Берлине, и занимается тем, что…».

Дальше по программе шли описания некоторых городов, рек и озер. Выучи все это и ты отличник по данной дисциплине. Что происходило в душе у немки? Многое из сказанного учеником, она просто не поняла, сленг он присутствует в языке любого народа. Ответный болезненный блеск в глазах женщины, Сережка ощутил физически.

А после школы была проверка на вшивость уже одногодками.

— Эй, ты, внук колдуна, ходь до нас!

Десятка полтора добрых станичных мальчиков зацепили его по дороге домой.

— Чего ты к нам приперся? Нечего тебе здесь делать. Возвращайся откуда приехал.

Была драка, правда без фанатизма, но Сергея изрядно помяли, наставили синяков, вываляли в пыли и оторвали рукав на рубашке, а так ничего криминального.

— Ну, я как-то так и предполагал, — улыбаясь в усы, как приговор изрек дед.

Неделя пробежала в боях местного значения. В школе опрос с пристрастием, после школы бои без правил. Сергей, сцепив зубы, занимался зубрежкой. Дед выводил синяки на его теле. В воскресенье пацан отдыхал.

Беда пришла, откуда Сережка ее не ждал. В очередной раз прителепав со школы, застал деда лежачим в кровати. На бледном изможденном лице не было ни кровинки.

— Деда, что? — волнуясь, спросил внук.

Устало подняв веки, дед тяжело вздохнул. Видно было, что ему с трудом удается разговаривать. Ответил:

— Оклемаюсь, не впервой.

— Да что произошло?

Матвей Кондратьевич отбросил одеяло с груди, и перед мальчишкой предстало ужасающая картина. Три широкие полосы, похожие на ожоги паяльной лампы, проходили от левого плеча, через зоны сердца вниз наискосок, к печени.

— Как это?

— Сам виноват, полез, хотя знал, чем может обернуться. Девочку сегодня поутру привезли с Украины. Вроде как «рак», — дед с трудом ворочал языком, но продолжал объяснять. — Отработка черного боевого мага. Я уж и не знаю, чем эта семья ему не угодила, но вот обрек дитё на смерть. И ворон ведь каркал, да я не внял. Думал спасу. Не спас, померла. Родители увезли уже.

— С тобой-то, что теперь делать?

— А что тут сделаешь? Помогай коли охота.

— Как?

— Ну, вот и первый урок для тебя, а то словно чужой, ничего видеть не хочешь, ремеслом родовым не интересуешься.

Дед с трудом уселся в кровати, Сергей подсунул ему под спину вторую подушку.

— Сядь на табурет так, шоб ноги твои не пересекались. Бери меня за обе руки. Так. Правильно. Закрывай глаза и думай о чем-то хорошем из твоей прожитой жизни. Отключись от всего и думай только о хорошем. Може боль спытаешь, не обращай на нее внимания, думай о хорошем.

Сергей, как под гипнозом забылся в воспоминаниях. Он видел мать и отца, такими молодыми, какими он их уже и не помнил. Счастливые, улыбающиеся лица родителей. Они о чем-то спрашивали его, что-то рассказывали, но слов он не слышал. Волна чего-то горячего поднялась вверх к голове от центра живота, забурлила по крови, покалывая и беснуясь, с болью побежала по телу. Мать приблизилась к нему, жестами рук разогнала боль, а сила, курсировавшая по его жилам, стала приятной, даже прохладной, заставляла каждую клетку организма становится чище. Сергей, как через вату в ушах, услыхал голос деда:

— Все, все достаточно на сегодня. Сергей, слышишь? Возвращайся!

Сережка открыл глаза. Дед пристально глядел на него, его лицо порозовело, а ожоги на теле превратились в уродливые шрамы, но это были уже не те раны, которые мальчишка видел совсем недавно.

— Что это было, дед?

— Мы с тобой включили потоки внутренней энергии человека. У знающих людей это называется Здравой. Колысь, мой батька поведал мне о силе, что нам дана, теперь его рассказ передам в наследие тебе. Слушай: «Когда то, в седую старину породил небесный батька Коляда с матерью Даж-землею в час ночной грозы люд казачий, та и дал им землю от севера до юга, от моря до моря, от восхода до захода. Та и заповедал не ходить с той земли никуда и никому её не отдавать и дал брата своего Хорса на сторожу казачеству тому характерному, чтоб берегли ту землю денно и нощно. А чтобы справны были да сгуртованы, то докинув всем умений и мастерства своих казацких с неба, чтоб через казачий круг благословение его получали и знали бы, в чем сила их казацкая. И были бы от Батьки своего сторожами света, а увидев черную ненависть безграничную и неправду, то не допускали бы её разумом меж товарищей своих, да до ворога лютые были бы. А от матери, земли грозовой, любовь безудержную к людям земли своей имели бы, — такую червонную, аж багряную, як сполох небесный».

— И этому тебе придется научиться, а еще научиться всему, что должен уметь казак. Сейчас это все забыто, или спрятано людьми до лучших времен. Я и сам до Мишки Меченного этим только втихую занимался, да и сейчас приходится милицейским чинам деньгу отстегивать. Деваться-то некуда. В какой стране живем? Иди-ка ты на кухню, там, в металлической коробке из-под цейлонского чая, травки сухие собраны, завари. Попьем сейчас с тобой нашего, казацкого чаю. Он нонича и для меня, и для тебя, пользительным будет. Я эти травки на Лубенщине собирал, недалече от Мгарского монастыря. Силу они имеют невообразимую. Главной травой в сём напитке — емшан, он и здесь растет конечно, да в том, что оттуда привезен, силы поболе будет.

— Не слыхал о такой траве, — донесся с кухни голос внука.

— Ясно дело, не слыхал, — уже бодрее ответствовал старик. — Ноне она зовется степной полынью. Горькая, словно казачья судьба. Хто на чужбине век свой доживает, а вышел из среды казаков, всю оставшуюся жизнь тоскует по родине, помнит горький, ни с чем несравнимый запах степи.

Дед поднялся через четверо суток, а шрамы на груди с каждым днем становились все бледнее и бледнее. Но с того самого дня, для Сергея началась новая жизнь, а дед для него стал близким и родным человеком. С раннего утра, до позднего вечера, Сережка по-новой постигал жизнь, и интересной она становилась для него, ничуть не меньше, чем в Оренбуржье.

К деду все так же, как и прежде подъезжали люди, и многих он оставлял у себя. Внук уже с интересом наблюдал за деяниями старого ведуна. Рано спозаранку бежал в школу, где все мало-помалу устаканилось. Учителя не зверствовали, поняв, что новый ученик неприятностей не приносит, и никакой пропаганды не ведет. Комсомольская организация свое пристальное око за ним отрядила, но по докладам ничего существенного не выявила, и успокоилась. Друзей среди одноклассников у Сережки не случилось, а это и хорошо. После уроков школяр бежал на учебу к деду, а там было чему поучиться. Не столько медицине учил внука старый казак, как тренировал его взгляд, учил овладевать способностью, излучать силу глазами, чтоб он одним только взглядом мог сдвинуть предмет или перерезать нить, учил Здраве, возможности ощущать в себе ток силы в различных частях тела: руках, ногах, голове, ну и естественно древнему искусству боя.

— Казачий спас, дар, данный нам предками, — говорил дед Матвей. — Его основа особая — заклинание. И мало выучить его слова, это любой глупак осилить могёт. Да будет ли от того прок? Нет. Необходимо уметь владеть своим телом, любым оружием и сокровенными знаниями. И знай, Серега, что Бог, он есть, а мы, характерники общаемся с ним напрямую, минуя попов. Ты тоже смогёшь. Научишься. Узлы энергии в теле человека именуются «вихрями». Эти вихри глазу не видны, но знай, что они есть на самом деле. Положение второстепенных вихрей разбросано по всему телу, часть из них соответствует положению суставов конечностей: шесть верхних второстепенных вихрей соответствуют плечевым, локтевым и лучезапястным суставам и кистям рук; шесть нижних второстепенных вихрей соответствуют тазобедренным суставам, коленям и голеностопным суставам со ступнями. Когда ноги человека разведены не слишком широко в стороны, коленные вихри соединяются, образуя один большой вихрь. Местоположение и название девяти основных центров-вихрей таково: — первый, это род, находится в районе темени, его энергия имеет белый цвет; второй — швах, между бровей, он фиолетового цвета; третий — тар, горло, рот, цвет его — синий; дальше, кален, левая сторона груди, сердце, цвет — голубой; пятый — хор, правая сторона груди, зеленый; вол — солнечное сплетение, желтый; сак — живот, смотреть нужно в район пупка, оранжевый; малка — елда, али щель у женщин, цвет красный; ну, а девятый — даж, черный, это копчик. В здоровом теле все вихри вращаются с большой скоростью, обеспечивая силой всего человека. Когда же деяние одного или более из этих вихрей нарушается, поток энергии ослабляется или блокируется. У нормального здорового человека внешние границы вихрей довольно далеко выходят за пределы тела. У особо мощных и развитых во всех отношениях людей все вихри сливаются в одно плотное вращающееся образование, по фоpмe напоминающее огромное энергетическое яйцо, — дед прокашлялся. — Обычный человек тоже напоминает яйцо, однако плотность поля в нем различна — сердцевина вихрей по плотности энергии существенно отличается от наружных границ. А вот у старого, больного или слабого, почти вся энергия вихрей сосредоточена вблизи их центров, внешние же границы вихрей зачастую за пределы тела не выходят. Самый быстрый способ восстановления здоровья и молодости состоит в придании вихрям их нормальных энергетических характеристик. Ты все это будешь видеть.

Дед плотно взял мальчишку в оборот, учил по старинке, так, как в свое время учили и его. Стал развивать у пацана навыки действий обеими руками с одинаковой эффективностью с любым предметом, который можно использовать в качестве оружия. Нож стал для того такой же обычной вещицей, как игрушка для ребенка. Сережка по нескольку часов в день учился метать его за лезвие, за рукоятку, сначала на расстояние до трех метров из любого положения. Потом это расстояние стало увеличиваться, да и он стал чувствовать себя намного уверенней при работе с ним. Дед одобрительно крякал, глядя на успехи подопечного, и только успевал грузить новыми навыками и знаниями. Старые кости скрипели, но рукопашный бой дед Матвей «ставил» парню железной рукой, и качал, качал молодому родичу все группы мышц без скидок на возраст, выращивая из него не «рабочего битюга», а эластичного, словно ртуть, элитного бойца. Удары ногами и руками, болевые и удушающие приемы, броски и подкаты, ведение схватки в любом положении, хоть стоя, хоть лежа. Серега «мочалил» макеты и мешки, сам же их чинил, и снова уродовал. Старый уставал на занятиях ничуть не меньше ученика, сказывался возраст. Иногда бывало после часа усиленных тренировок в спарринге с малолеткой, кряхтя, садился на колоду у окна просто отдышаться, передохнуть.

— Я тебе показал заморочку, ты уж Сергунька сам, а я звидсиля погляжу, — говорил он.

Наступила осень, не в пример Оренбуржским степям теплая и сухая, за ней пришла зима, стылая, малоснежная, а там и весна подошла к травню. Сергей втянулся, самую малость заматерел, как может заматереть тринадцатилетний юнец. На занятиях с дедом выкладывался по-полной, без скидок на день недели и погоду. Организм его, постепенно научился принимать информацию, как из внешней среды, так и из внутренней, а уж обработку информации вела нервная система через рецепторы, сигнал от которых поступал в мозг по нервным волокнам.

— Все волокна спинного мозга перекрещиваются в районе груди, — объяснял старый учитель. — Место перекрещивания, издревле называют — путевым камнем, и поэтому правая половина головного мозга контролирует левую половину тела и наоборот, также разворачиваются в районе груди и энергетические каналы человека. Каждый человек воспринимает почти всю информацию, но осознает и пользуется лишь очень малым её объемом, доступным его органам чувств. Остальная информация теряется в глубинах подсознания или может восприниматься как интуиция — чуйка.

На летних каникулах Серега уже помогал Матвею Кондратьичу с болезными.

— Учись целить, сынок. Казак-характерник должен уметь не только убивать. Умеешь убивать — умей и лечить. Помни об этом. Придет время Родину защищать — все в дело пригодится.

В середине лета дед призадумавшись, изрек фразу, которая откликнулась в сердце юноши радостным клекотом, а ворон, сидевший на крепком плече старого казака, громко выразил и свое мнение:

— Ка-а-аг!

— Видно придется коня покупать. Какой же ты к ляху казак, ежели на лошади ездить не можешь.

Так в хозяйстве появился Белаш, молодой кабардинец трехлетка. Дед не рассказывал, какими правдами и неправдами он его купил, и сколько денег за него отвалил. А Серега теперь каждое утро уходил обкашивать лужки и делать стога в те места, с которых совхоз и колхозы не желали заниматься заготовкой сена.

— Дед, а почему ты мне запрещаешь ездить в дальнюю балку?

— Как она называется?

— Ну, люди Чертовой кличут. А что?

— У нас, как Меченный с телевизора кажет, почитай развитой соцьялизм. А люди туды не ходють. Задумался? Вот-вот, дураков нема. Конечно, казак черта бояться не должен, слишком много чести, но тебе пока рано. Запрет я на энто накладываю. Уяснил?

— Ясно.

И снова в школу, и снова учеба. Учился Сергей легко. Пришло время, и в комсомол вступил. В стране правда творилось черт знает что. То в одном месте «загорится» — «потушат», то в другом. Народ роптать стал. В державе демократия. Партию отодвинули, а там и мелкий бизнес голову высунул. Страна разваливалась на глазах, кругом все рушилось. Для семнадцатилетнего Сергея островком стабильности остался дедов хутор. А и то сказать, парень вымахал ростом с деда, такой же богатырь. Крепкий да ладный. Русые усишки пробились из-под носа. Девки млели глядючи на парубка. Вот только он спокойно к ним относился. Не видел той единственной, намоленной матерью для сына еще при жизни. Помнил заповедь старого ведуна: «Жинка — это святое, но влюбляться не моги, потеряешь энергию, а вместе с нею и голову».

Вместе с тем, развитие Сергея, как бойца, наложило на него налет характерного лоска. Матвей постоянно вдалбливал в его голову мысль о том, что он должен стать лучшим бойцом в когорте профессионалов. Два раза в неделю, они шли в дальнюю балку, находившуюся по соседству с Чертовой. У Матвея Кондратьевича там был припрятан широкий ассортимент стрелкового оружия. За годы жизни на хуторе Серега освоил премудрость обращения и с ним.

Пришло время, и Матвей Кондратьевич провел обряд ритуального посвящения положенный по всем канонам и неписаным законам воину-характернику. Юношу, одетого во все чистое, Матвей вывел в одну из соседних с хутором балок. Легко и бесшумно скользили два казака между поросшими кустарником деревьями, поднялись на горушку, где наособицу рос старый дуб. Нельзя было в одиночку обхватить крону массивного дерева, к ней можно лишь прижаться щекой, ощутить шероховатость коры на стволе. Густые ветви на десяток метров бросали тень листвы, спелые желуди, опав, рясно замостили пожухлую траву над его кореньями.

— Лягай, внучек, навзничь, обними руками родную землицу и молчи, не кажи ни слова. А я, от тут присяду.

Матвей спиной привалился к коре исполина.

— Такие места как это, у нас на Дону прозываются урочищем, священным родовым местом. Это конечно не урочище нашего рода, но место святое, намоленное пращурами казаков ныне живущих в станице. Глупаки, не ходють сюда, а зря. Ну, да ладно, це место нас с тобой приняло. Закрой глаза и прокачай Здраву.

Лежавший ничком Сергей, уже без всякого напряжения запустил энергетические процессы в своем теле. Он будто слился с землей, на которой лежал, слился с корнями старого дерева, а от них, словно соками по стволу и ветвям пролился в каждую клетку исполина. Что-то изменилось вокруг. Сознание юноши птицей взметнулось вверх, поднявшись над кроной дуба и, вновь опустилось к его корням. Сергей увидел себя прижавшегося телом к земле, широко раскинувшего руки, обнимающего землю. Увидел деда, прислонившегося спиной к священному для казаков дереву, сидевшему с закрытыми глазами, поджав ноги под себя.

— Ну, что сынку, идем?

Рядом с ним, тем, который стоял неподалеку от своего тела, находился Матвей, крепкий, как всегда со смешинкой в глазах, в своей неизменной папахе на голове, в одежде казачьего образца.

— Это что, иллюзия, дед?

— Нет, Сергунька. Это лядь. Лядь, внучек — пограничье, пустошь, где человек может повидаться со своей смертью, но нам треба пройти ее быстро. Наша с тобой дорога ведет в Навь. Идем же!

Сергей сделал шаг и все изменилось. Изменилась окружавшая его природа, больше похожая теперь на лесные просторы средней полосы. Не было над головой солнца, а свет был чуть приглушен легкой сероватой пеленой. Дед положил руку ему на плечо, кивнул головой в сторону голубевшего по правую руку прозрачного, словно стекло, озера. Оба, молча, направились к нему по едва видневшейся тропе, а у самой воды заметили огонь костра и силуэты людей. Обернувшись на звук шагов, люди, сидевшие у костра, поднялись на ноги, стоя встретили пришлых.

— Тю-ю! Матвей, давненько не бачились. Кого это ты айною привел до нас?

— Не виделись давно, а привел я к вам вашего бочного родича. Кровь от крови вашей, плоть от плоти. Потомок ваш перед очами, пращуры.

— Ты дывы! Знать, казацкому роду нема переводу. Ото добре!

Перед Сергеем предстала пестрая компания мужчин, вот только одеты они были все по-разному. На ком-то, как влитая сидела кольчужная рубашка, а порты заправлены в высокие сапоги тонкой кожи, на лице не было бороды и лишь усы длинными полосками свисали ниже подбородка. Кто-то носил канареечного цвета длинный кафтан, опоясанный куском красной материи, из-под которого на широкие шаровары свисала на ремешках «шаблюка» в инкрустированных серебром ножнах. Казачий оселедец вился за ухо с серьгой.

Сергей рассмотрел всех семерых своих щуров, делая вывод, что представлены они разными эпохами. На плечах одного из них, даже были погоны соответствующие дореволюционной казачьей форме.

— Что, Матвей урок свой к завершению ведешь?

— То, да! Зажился.

— Так ты не торопись. Не пришло твое время, — улыбнулся обоим пришлым пращур похожий на казака сечевика, показав в улыбке ряд крупных, белых, словно жемчужины зубов. — А поворотись-ка, сынку! Подывымось на тебя.

Сергей не понял, и тогда Матвей сам крутнул внука кругом.

— Добрый казак растет. Не пропала втуне наша кровь.

Одобрительно высказался еще один из предков.

— Характерник! — добавил другой.

— Для рода!

— Для державы!

— Учи его краще Матвей. Ему на роду много испытаний пройти написано. А именем тебя нарекаем — Неждан. Так, панове?

— Любо! Хай будет так. Уж и не ждали, что хтось из роду к костровищу выйдет. Спасибо тебе Мавей. А теперь прощавайте!

На мгновение все померкло в глазах, потом вдруг засветилось. После такого проблеска, краски настоящего были ярки и приятны. Раздался голос Матвея Кондратьевича.

— Теперь можешь встать, сынку. На сей день, закончен наш урок пребывания в Нави.

— Дед, — поднимаясь на ноги, спросил Сергей. — А эти, наши пращуры, зачем мне новое имя дали?

— Тихо! Запомни, это имя можешь знать только ты, ну и я, как твой учитель. Больше никто. Под этим именем, ты к Богу можешь напрямую обращаться. Понял?

— Да.

— Ну и добре. Теперь вон на том месте разводи костер, потребен он нам будет.

Только через двое суток внук с дедом вернулись домой, где по двору, оглашая округу радостным лаем, по случаю явления хозяев, бегала проголодавшаяся Блохастая.

За эти двое суток, чего только не приключилось с Сергеем. Был переход через огненную реку, довольно широкую и раскаленную до состояния кузнечного горна. Было хождение по лесу с завязанными глазами, выполнялись и другие сложные задачи старого ведуна. Было многое, не было только усталости в теле юного характерника.

За накрытым празднично столом, в просторных хоромах куреня, Матвей впервые налил стопку водки Сергею. Сам поднялся со стула, глыбой нависнув над столом, произнес:

— Спасибо тебе Господи за то, что род наш живет и не прерывается! Спасибо за страву на этом столе! И царство небесное всем павшим в боях казакам!

Размашисто перекрестившись, дед неторопливо выцедил стограммовую стопку казенки. Парень, на какое-то время задержавшись, и сам сделал большой глоток, ощутил гнусный запах и вкус прозрачной жидкости. Не пошло. Закашлявшись, отставил стопарь в сторону.

Как-то на рассвете дед поднял внука с постели.

— Одевайся, выходим.

Вышли со двора, дед достал из-за пояса вороненый маузер, Сергей впервые видел этот пистолет в его руках.

— Чему-то же я тебя научил? Иди, отходи метров на сто, стрелять в тебя буду. Боишься?

— Нет. Разучился бояться, да и наука твоя не подведет. Верю я в Бога, деда.

— Это добре, сынку. Иди, ставай.

Встав напротив, Сергей отрешился от действительности, слова, впитанные за годы учебы слетали с губ, а энергия Здравы забурлила по его жилам вместе с ними.

«Облачусь пеленой Христа, кожа моя — панцирь железный, кровь — руда крепкая, кость — меч булатный. Быстрее стрелы, зорче сокола. Броня на меня. Господь во мне. Аминь!»

Юноша почувствовал, что тело обволоклось невидимой броней, только затылок захолодел, подтверждая и предупреждая об опасности. Через пелену послышались двойки выстрелов, и в грудь, будто заколотили брошенной кем-то галькой. От ударов невидимых камней воздух из легких принудительно выбивался наружу, заставляя парня сглатывать обильно выступившую слюну.

— Ну, все! Добре!

Услышал Сергей голос деда.

— Казак передо мной, бачу. Да не простой казак, настоящий характерник. Теперь перейдем на новый виток жизни, тем более, что дитячие комплексы, как то, «Кулак Перуна», «Бузу» и «Скобарь» ты уже усвоил. Будешь теперь учиться создавать иллюзии, да пользоваться колдовским огнем.

Глава 4. На крыле

Школьный выпускной совпал с беспределом в державе, страну рвали на части. Из-под крыла империи в свободное плавание республики уходили пачками. Простой народ не мог понять такой политики. В России к власти пришел Ельцин. Беспредел творился и в самих губерниях, неизвестно откуда появились «жучки» точившие экономику Российской глубинки, площади в городах превратились в развалы торговых рядов, продавалось все от презервативов, до станкового пулемета. Заработную плату на предприятиях не платили месяцами. Дикая инфляция захлестнула страну. На этой волне набирали силу криминальные группировки, в населенных пунктах и днем и ночью звучали выстрелы и взрывы. Рейтинг профессий банкиров, бандитов и проституток в сотни раз поднялся выше инженеров, врачей, и даже космонавтов. Данью были обложены все мало-мальски остававшиеся на плаву предприятия.

В один из ясных дней, к хутору деда Матвея подъехала кавалькада из трех легковых машин, серебристой «БМВ», явно вывезенной из восточной Германии, и двух вишневых «девяток», естественно отечественного производства. Из их чрев вылезли накаченные молодые парни, в спортивных костюмах и кожаных куртках самопального пошива. В народе столь одиозных молодых людей величали «братками», а если их собиралось до десятка особей, то «бригадой». Размявшись после дороги, встали у ворот. Самый нетерпеливый, несмотря на лай собаки за забором, принялся молотить по калитке ногой, обутой в кроссовку. Сергей не дожидаясь деда подошел к воротам, откинул запор и во двор без приглашения вперлись парни с наглыми выражениями лиц, привычные к тому, что всюду дорога для них открыта.

— Слышь, мелкий, собаку-то приструни, а то ведь мы и застрелим. Нам для этого дела патрона не жалко, — пригрозил один из братков.

Появившийся из куреня дед, молчаливым жестом дал понять Сергею, чтоб тот убрал Блохастую. Увидав хозяина, откормленный детина, не поздоровавшись сразу взял быка за рога, «наехал» на старого казака:

— Это ты что ли колдун местный?

— Да какой же я колдун, сынок? Так, пользую людей болящих помаленьку. Вот заболеешь, и ты ко мне придешь, ежели смогешь.

— Ты мне старый зубы не заговаривай. Ты, что доктор, людей лечить? А, коли не доктор, а лечишь, значит, колдун или знахарь. Деньги с народа трудового берешь? Доход имеешь? Делиться треба. Нам будешь платить, а мы твоей «крышей» озаботимся, чтоб ты тут жил спокойно. Понял, баранья голова?

В последнем вопросе главаря, высмеивалась папаха старого казака. На подворье раздался дикий смех подельников.

От таких слов в адрес деда Сергея затрясло. Губы сами, на чистом автомате принялись нашептывать один из наговоров, который, как посчитала голова, приходился к месту инцидента на подворье. Из боевого транса юношу вывело отчетливое карканье ворона сидевшего на жерди у собачьей конуры. Сергей скосил взгляд на дедову птицу, затем на самого деда. Тот с неизменной смешинкой в глазах, слегка качнул головой.

«Не вмешивайся. Все под контролем», — выражал его взгляд.

— Понял. Как не понять, якшо таки бурлачаки, та ишо таким числом до твово куреня заглядують.

— Во! Умнеешь на глазах. Платить будешь уже сейчас. Знаю, что захована у тебя заначка, вот и неси ее сюда. А парняга твой с нами пока постоит, воздухом подышит.

— Зараз принесу, вы только внука мово не забижайте. Знаю вас, гарадянцев, дюже гулявые вы там у себя.

— Не боись, дед. Деньги неси.

В отсутствии деда, Сергей задержал взгляд на старшем из приехавших бандитов. Крепкий парень, словно грубо сколоченный шкаф. Накаченные мышцы бугрились по всему телу. Не то борец-вольник, не то штангист, стоял особняком от остальных. Золотая, в палец толщиной цепь, поблескивала на бычьей шее. Взгляд молодого казака уперся в переносицу братка, как раз в то место, где индийцы рисуют третий глаз. Энергия осознания постепенно переходила в энергию души и Сережка сначала слабо, потом все сильнее и отчетливее услышал мыслеформу в голове накаченного стероидами гоблина. Запрет деда на копание в голове врага не распространялся, только вот ковыряться в гнилых мозгах было не интересно. Все что накопал Сергей, сводилось лишь к убогим мыслям. Предел мечтаний бригадира сводился к деньгам, сладкому сну, да вкусной жратве. Если бы перед Серегой стоял не столь примитивный организм, может быть он бы и не узнал о чаяниях бригадира, уж слишком мало опыта в таком деле у парня, но того мог разгадать и простой физиономист.

Молодой характерник вынырнул из потока мыслей двуногого животного, тупого как сибирский валенок. На пороге появился Матвей Кондратьевич, неся в руках деревянный короб величиной с упаковку от кассетного магнитофона «Весна». Протянул главарю городской шайки шакалов.

— Забирай. Здесь все, что люди принесли. Забирай гроши, хай с ними вам станет не скучно ночью ночевать, а днем дневать. Так по слову моему и бывать. Аминь!

— Хм! Что-то мудрёно речи ведешь. Отдал, не трогают, так и радуйся, дед. А ты свой язык распускаешь.

Матвей, согнув руки в локтях, сплел их на груди калачом, стоял, разглядывая как толстые как сосиски пальцы, ковыряются в банковских купюрах различного достоинства.

Наконец пахан приехавшей кодлы самодовольно осклабился.

— Вица, давай кейс, — обернувшись к подельникам, распорядился он.

Уже за воротами, у открытой двери «БМВ» озирнулся на провожавших хуторян.

— Запомни сегодняшнее число, дед. В следующем месяце, в это же число от меня пацанчик приедет, вот ему налог и отдашь. Да-а, и чтоб денег не меньше чем сегодня было.

— С нетерпением буду ждать! — улыбаясь широкой улыбкой, откликнулся старик, в веселом кураже сдвинув папаху на затылок.

— Дед, я что-то не понял, мы же их могли в бараний рог скрутить, а ты деньги отдал. Зачем?

— Скоро узнаешь. Седлай-ка ты Белаша, да скачи, развейся малость. Застоялся коник.

Все разрешилось на следующий день. Всё те же три машины, с теми же самыми братками подрулил на стоянку перед воротами хутора.

— Хозяин открой дверь!

— Открывай!

— Христом Богом прошу, открывай!

Разносились по округе голоса городских придурков.

— Чего надоть?

Голос деда, басовитый и строгий послышался с подворья. Ему вторил лай собаки, спущенной с цепи, и в экстазе раздолья бросавшейся на верхотуру забора. В иные моменты прыжки Блохастой были столь удачны, что голова ее мелькала над срезом ограждения, а острые зубы щелкали столь выразительно, что молодые люди попятились к машинам. Седой ворон в свою очередь, выражая свои чувства, проносился у самых голов незваных гостей. По округе, помимо голосов, лая, карканья и шарканья ног, распространилось зловонное амбре, разносимое нестабильным ветерком во все стороны.

— Дед, впусти! Я деньги обратно привез. Отдать хочу, больше к тебе не приедем. Только впусти.

— Ничего не ведаю! Не надоть мне ваших денег. Уезжайте, откуда приехали.

— Да, твои это деньги. Прости, бес попутал. Забери, Христом Богом молю.

— Не помню ничего.

— Прости-и-и! — на одной ноте завыли за воротами.

Бандиты принесли все до копейки. Ползая на коленях по двору за дедом, воняя на всю округу, как тысяча американских скунсов, и при всем при этом дрыщя в свои же штаны, размазывая сопли и слезы по лицу, умолили-таки старика снять заклятие.

— Лады, — согласился он. — Но условие будет такое. Завтра же приедете в станицу и привезете денег в пять раз больше, чем у меня отнимали. Передадите их отцу Александру на починку церкви. Скажете, что от энтих… Серега как там бишь нонича меценатов кличут?

— Спонсоры.

— Во-во! От спонсоров. Уговор?

— Все исполним. Ничего не пожалеем.

— И хутор мой десятой дорогой обходите. Кого увижу, легко, как сегодня не отделаетесь.

После того, как ущербные покинули территорию, Сергей вопросительно поглядел на деда.

— Ну и зачем это все?

— А, это внучек, тебе ишо один урок. Знай фпиреш, что людей можно и не только навечно приструнить, но и научить чему-то.

Добросовестно сдав выпускные экзамены и получив аттестат зрелости с двумя четверками, остальное все на «отлично», младший Хильченков не бросился сломя голову на штурм заведений высшего образования. Давно эту тему обсуждали с дедом. Осенью в армию, а после первого года службы поступит в военное училище. Так чего огород городить, тем более на южных территориях России было неспокойно.

Лето Сергей проводил не слишком напрягаясь. Помогал деду с болящими, заготавливал корм Белашу и учился, учился, учился. Учился профессии характерника, от простой рукопашной и сабельного боя в паре с еще крепким Матвеем Кондратьевичем, до показательного боя мимикрируя в «тень», или преподнося своему экзаменатору его же точную копию «иллюзии».

«Запомни внучек, наука в это беспокойное время далеко вперед ушла. Понапридумывали разного барахла, способного распознать кого хошь. Человеческий глаз, человеческий мозг, ты завсегда иллюзией замылить смогёшь. Бойся технических средств, камер, тепловизоров. Не смотри на меня так! Думаешь, старик из ума выжил? Ан, нет. Хошь и старый, а казак-характерник перед тобой, недоучкой. Давно на этом свете зажился, опыта много и за новыми армейскими поделками пригляд веду. Нам без этого никак! Так, что думай, как бы в просак не попасть».

Тридцатого сентября тысяча девятьсот девяносто четвертого года армейская авиация начала обстрелы территории Чеченской республики. Это была война. На кубанской земле мирные люди ее еще не ощущали, а вот Ставрополье хлебнуло лиха. На коллективные хозяйства хлеборобов наскакивали «непримиримые» чеченцы. Уводили скотину, грабили хутора, убивали, захватывали в рабство людей. Жители юга в полной мере вспомнили, что они казаки, живущие у границы. Организовались в сотни, вместе с милицией выставляли пограничные наряды, оборонялись.

Сергею пришла повестка из военкомата, и он, пройдя медицинскую комиссию, готовился влиться в стройные ряды Российской Армии. Вскоре, по той же железной дороге, по которой шесть лет назад он приехал на Кубань, Сергея увозил поезд в обратном направлении. Команда, следовавшая к месту службы, была направлена в учебное подразделение мотострелковой части, дислоцировавшейся в Белгородской области. С каждой сотней километров он ощущал, как за окном вагона меняется пейзаж. Сунув руку во внутренний карман куртки, вытащил небольшой сверток из пластика, развернув его, поднес к лицу, носом вдохнул терпкий горьковатый запах степной полыни, запах родины.

Учебка, это не совсем боевая часть, это своеобразная школа первоклашек для великовозрастных детишек у которых в яйцах пищат дети. Молодые ребята попадают в нее со всех концов страны. Их пропускают через фильтр курса молодого бойца, где денно и нощно сержанты, призванные действовать в отношении «молодых», строго по уставу, всячески гнобят, издеваются и, выражаясь общим сленгом всех заведений подобного типа — чмарят. Извращенные нравы, царящие в учебках, попустительство прапоров и офицеров, доведенных политиками и верховным командованием до ручки по всем жизненным показателям, довели не один молодой организм до самоубийства. Имели место и завуалированные убийства, но бравурные бумаги шли «вверх» непрерывным потоком. Кормёжка напоминал поёк красноармейца первой половины Великой Отечественной, такой же скудный и невыносимо несъедобный.

Рота капитана Дурасова приняла пополнение с сатанинской улыбкой: «Молодое мясо привезли!».

Усталых с дороги обрили, помыли и переодели. А вот после отбоя, когда кадровый командный состав убыл из подразделения, молодых выстроили внутри казармы «на взлётке», объяснили, кто они есть на самом деле. Долго тренировали, первый раз в своей жизни одевших форму солдат первого периода обучения, подъему и отбою. И это продолжалось до трех часов ночи. Сергей без напряжения и усталости вместе с остальными выполнял все издевательства, попутно прокачивая ситуацию, выясняя, что собой представляет каждый сержант. Быстро уяснив, что все лица низового командного состава — моральные уроды, рожденные таковыми, или сломавшиеся в этом же заведении, и ставшие как все.

«Да-а! Тяжело придется парням», — сделал вывод Сережка, в очередной раз падая в койку и укрываясь одеялом.

Наконец прозвучала команда:

— Встать! Заправить обмундирование!

Скорее всего, сами командиры отделений и замки, устали развлекаться.

— Отбой!

Жизнь для молодого казака покатилась по прямой, не причиняя неудобств физической зарядкой, нарядами по роте и столовой. Не было усталости и от массовых издевательств. Даже мордобой обходил его стороной, хоть он и видел, что иногда случалось с товарищами. Но всегда так не бывает.

— Эй ты, салага! — послышался знакомый голос из-под навеса курилки, когда Сергей посыльным от командира роты бежал в штаб с поручением.

— Бегом сюда.

Развернувшись, Сергей подошел к курилке. Сержант Костиков и ефрейтор Нигматуллин уставились на него недобрыми взглядами.

— Я сказал бегом, а ты сука, ходишь в развалку. Яйца натер? Тебе не ясно когда старший приказывает?

— Ясно, товарищ сержант.

— Быстро метнулся и принес пачку сигарет с фильтром. Жду десять минут. Не уложишься, пожалеешь, что на свет родился. Бегом!

Развернувшись, Сергей побежал в сторону штаба, он даже не думал искать этим козлам сигареты. Прошел ужин, личное время, вечерняя поверка. После команды «К отбою разойдись», Сережка, умывшись, прыгнул под одеяло. На удивление, сержанты сегодня не страдали охотой поиграть в прыгалки с кроватей.

Сережка вошел в состоянии медитации, нырнул в энергетические потоки всего здания казармы, нашел слепок энергии Костикова и Нигматуллина в помещении каптерки, а с ними вместе и еще пятерых «отцов-командиров». Вокруг их голов закручивались вихри негативной энергетики, создавая сплошную черноту. Вынырнув из состояния Хара, парень спокойно оделся, намотав портянки, обул сапоги. Из спального расположения Сергей вышел полностью одетым по четвертой форме одежды. Мимо сонного дневального, по холлу проследовал в туалетную комнату, встал у окна. За дверью туалета непрерывно журчала вода в чашах Генуя. Он слышал, как с тумбочки сошел Петрищев, солдат его же призыва, и его шаги, из-за тяжелых сапог, глухо прочовгали мимо ротной канцелярии к двери каптерки. Легкий стук по дереву, и голос.

— Товарищ старший сержант!

Снова негромкое постукивание в дверь. Даже обычный человек мог услышать в большом помещении, с хорошей по случаю ночной поры акустикой, звук отпирания замка, клекот ключа по зажимам вставки.

— Чего тебе, кот помойный?

Испуганный шепот дневального вполовину заглушал шум воды из туалетной комнаты. Сергей даже не стал напрягаться, прислушиваться, о чем говорит Петрищев, стоял и смотрел в освещенное лунным светом окно, выходившее на широкий плац.

— Хорошо. Где второй дневальный? — послышался голос старшего сержанта Амбарцумяна.

— Мусор выносит.

— Вот и ты ступай. Глянешь, может ему помочь, чем надо. И не торопись. На вот тебе сигарету, в курилке у входа в казарму покуришь.

— Спасибо, но я не курю.

— Вот и научишься. Пошел на… отсюда.

В сторону выхода из расположения роты в темпе бега прошаркали сапоги дневального, а вместе с этим, послышался по паркету шелест приближения десятков ног, явно обутых в спортивную обувь и тапочки.

«Помолюся Господу Богу, всемогущему, пресвятой пречистой Деве Марии и Троице святой единой и всем святым тайнам. Будьте казаку Неждану до помощи! В худой час призрачный лунный лик светит с небосвода. Выйду я в поле, сдерну лунное полотно, да наброшу на себя. Напущу иллюзию, стану казаться тем, кого нет рядом. Пусть сия иллюзия растает в свой час так быстро, как вспыхивает заря под утренним майским солнцем. Аминь!».

Ватагой, ввалившись в «умывальник», сержантский состав, снедаемый желанием развлечься, покуражиться над слабым, получить удовольствие от того, что кому-то сейчас принесут боль и страдания, нарвались на стоявшего у окна прапорщика Хиврина, старшину роты. Тот уставился немигающим взглядом на полураздетых отцов-командиров, призванных в ночное время поддерживать порядок в среде личного состава.

— Здрав желаю тащ прапорщик, — поморщился Костиков.

— Да и вам всем не хворать. Чего это вы ночью в сортир приперли? Всем сразу приспичело?

Хищная улыбка скользнула по лицу Амбарцумяна. Прапор всего на десять лет старше него, а он в ноябре уже демобилизуется и вольной птицей улетит в Ростов-на-Дону, так что заигрывать, стоя перед куском, он считал уже ниже своего достоинства.

— Слышь, старшина, шел бы ты домой. Ночь на дворе. Нам тут с мальцом потренькать охота, уму разуму поучить, а ты мешаешь. Не лезь не в свое дело, я же молчу, как ты сухпаи налево пустил, а денежки все себе заныкал. Ротный ни слухом не духом. Ха-ха.

— Ну, тренькайте, он в туалетной комнате.

Прапорщик от окна двинулся на выход из «умывальника», мимо посторонившихся сержантов.

— Айда! — подал голос еще один представитель армянского народа, Вачеган Айрапетов.

Как только толпа выродков втянулась в помещение туалета, очутившись у десятка закрытых дверей кабинок, освещение, мигнув, погасло, погружая в кромешную темноту узкий проход.

— Что за черт? Кто там балует? — крикнул из темноты Амбарцумян. — Прапор, свет включи!

Голос Костикова произнес в самое ухо старшему сержанту.

— Ну, ты хач. Как мне тебя, гнида, всегда по стенке размазать хотелось, да все как-то недосуг.

— Чё-о-о?

— А, вот тебе получи, гондон штопанный. Чтоб на дембеле помнил меня.

Чувствительный удар пришелся в левый глаз. Голова Амбарцумяна впечатался в стенку с привинченными к ней писсуарами. Позвоночник напоролся на подведенную от потолка разводку металлической трубы.

— Су-у-ка! Так, да-а! Мочи его!

Кто-то попытался выскочить из темной комнаты в «умывальник», но жестко был отброшен, обратно в свалку потасовки, прапорщиком Хивриным. Дверь снова закрылась. Из темноты раздавались вопли, стоны, нецензурная брань. Люди молоти друг друга в ограниченном пространстве туалетного коридора. Скоротечная драка подошла к своей завершающей фазе, когда включился свет. Нелицеприятная картина потасовки открывала взору кровищу на кафельном полу, людей, лежавших, словно поломанные куклы, и стонавших испытывая боль. Разбитые двери кабинок, расколотые писсуары, валявшиеся между телами, намекали на завтрашний авральный день в подразделении. Сержанты словно попали под каток, не могли оклематься сразу. На ногах остался только младший сержант Балыка, бугай килограммов под сто двадцать весом, косая сажень в плечах. Нарисовавшийся вдруг из-за двери прапор, метнувшись к умывальникам, сорвал с направляющих фаянсовую раковину и сходу опустил ее на чугунную башку Балыки. Секунду, постояв на ногах, тот опрокинулся навзничь, потерял сознание.

— Ну, как-то так, — самодовольно потерев руки прапорщик вышел из комнаты общего пользования.

А уже в фойе солдатской казармы вместо Хиврина, из комнаты для умывания материализовался рядовой Хильченков. Направился в сторону спального расположения. Тихо вошел в помещение для сна, аккуратно прикрыв за собой дверную створу. Очутившись у своей кровати, сноровисто разделся, уложил форму на табурет, юркнул под одеяло.

— Спа-ать! — удовлетворено скомандовал сам себе.

Утро как всегда встретило молодые организмы каркающей, черным вороном, командой: «Рота, подъем!»

Только в это утро в расположение роты наблюдался разброд и шатание. Оказалось, что ночью передралось между собой все начальство младшего звена, да так передралось, что десятерых из шестнадцати человек сержантского состава увезли в госпиталь с переломами, и сотрясением мозга. А к одиннадцати часам утра, комендатурский «воронок» забрал старшину роты, прапорщика Хиврина. Не сразу устраивая «разбора полетов», комдив распорядился убрать оставшихся сержантов в боевые подразделения и укомплектовать учебную роту сержантами из полков. Процесс учебы резко переменил направление с постоянной шагистики и различного рода уборки, в сторону освоения оружия и боевой техники. Новый командир роты старший лейтенант Самойлов, делал упор на физическую подготовку личного состава. Скакнув на майорскую должность, с должности командира взвода разведки, он в душе так и остался разведчиком.

Вот и выходило, много ли было надо, чтобы изношенная машина вновь заработала в положенном режиме? Всего лишь поменять механизм.

К первому снегу, офицеры дивизии в срочном порядке направлялись в командировки в сторону южных рубежей Родины. Такая срочность вызвала интерес у единиц среди солдат срочной службы. Ну, уехали, войны-то ведь нет!

Сергей мыслил нестандартно, понимал, дело идет к вооруженному конфликту, но свои мысли держал при себе. Среди однокашников, по всем дисциплинам был лучшим, однако друзей заводить не торопился. Раз в две недели пописывал письма деду, чтоб не выделяться в этом плане из общей массы срочников, хотя знал наверняка, что дома все в порядке.

В средине декабря «молодых» разбросали по полкам дивизии, и служба приобрела иной ритм жизни. Естественно мимо Сергея прошли ноябрьские события в Чечне. Двадцать шестого ноября состоялась неудачная попытка захвата Грозного силами антидудаевской оппозиции. После ее разгрома в плен попало много русских солдат и офицеров, которые были завербованы Федеральной службой контрразведки России, для участия в боевых действиях. Российские спецслужбы хотели, чтобы захват Чечни выглядел как внутричеченское противостояние, а не внешний захват. Не смотря на информационный галдёж масмедиа, за рубежом и внутри страны, тридцатого ноября Ельцин подписал указ о необходимости проведения военной операции в Чеченской республике.

Глава 5. Война

Война, это всегда грязное дело. Когда в окопах, в грязи и в холоде прозябает обычный Ванька-взводный, в верхах пачкаются грязными деньгами продажные чиновники и банкиры, политики всех мастей, желающие погреть руки на солдатской крови. Планом проведения операции предполагалось, к девятнадцатому декабря взять под контроль всю территорию Чечни, а штурм чеченской столицы осуществить в новогоднюю ночь тридцать первого декабря. Дудаевскому режиму удалось создать свои вооруженные силы, численностью до тридцати тысяч человек, прошедших Афганистан, Абхазию, Нагорный Карабах и Приднестровье. Отряды самообороны существовали во всех населенных пунктах. Оружия в независимой республике, на тот период скопилось столько, что можно с лихвой вооружить сильную армейскую группировку.

В штабе Дудаева этапы операции по захвату независимой Ичкерии были известны детально, была так же известна задача Федеральной службы контрразведки России по выявлению и изоляции лидеров оппозиционеров, способных возглавить партизанскую и диверсионную борьбу в тылу действующих войск.

Как результат всего этого, российские войска понесли большие потери в процессе операции. После взятия Грозного и «кавалерийского» наскока на другие населенные пункты, война перешла в состояние позиционной обороны. После падения Аргуна, Гудермеса и Шали, Чечню поделили на отдельные зоны, а линия фронта представляла собой совокупность не соприкасающихся друг с другом очагов сопротивления, расположенных в населенных пунктах. Несмотря на определенные успехи российских военных в равнинной части Чечни, в горах велись бои с чрезвычайным ожесточением, солдаты гибли в большом количестве.

На юге бушевала война, гибли люди, попадали в плен, техника горела как спичечные коробки, женщины становились вдовами, а дети сиротами. Сергей терпеливо нес службу в мотострелковом полку, в роте разведки, куда попал после учебки. Он ждал своего часа. Прошли три месяца весны. Июнь месяц «ознаменовался» событием атаки Басаева на Буденовск. Сергей скрипел зубами, но внешне продолжал оставаться обычным солдатом срочной службы.

Любят отцы-командиры нетривиальные решения. В ночь с двадцать первого на двадцать второе июня, полк подняли по тревоге. Солдаты и офицеры, получив оружие и боеприпасы, прибыли в автопарк. Технику выстроили в линии походных колонн, ждали прибытия с постановки задач командиров батальонов.

— Как думаешь, — спросил у Сергея Артем Завгородний, молодой парнишка, только что прибывший из учебки в боевое подразделение, земляк Хильченкова. — Нас туда пошлют, или это просто очередная проверка?

Молодой солдат имел ввиду Чечню. Сергей уже прокачал ситуацию, состояние Хара, дало информацию к размышлению. Он понял, о чем говорит Артем.

— Скорее всего, пошлют.

БТРы и БМПшки загоняли на платформы, брали в колодки, и обожженной проволокой, жгутами крепили к специальным крючьям. Подразделения доукомплектовывали боеприпасами до полной нормы. У платформ собралось много женщин и детей. Семьи провожали отцов и мужей на войну. Сергей кожей чувствовал беспокойство и безысходность остающихся, витающие в пространстве, прямо над скоплением людей.

— По ваго-онам!

Разнеслась команда по перрону. И забегали, заплакали женщины, пытаясь в последней попытке удержать родных людей, вцепившись в одежду мужей. Не судьба. Доля воинская такая, что если и чувствуешь, что не воротишься к родному очагу, все едино пойдешь в пекло войны.

Высадившись, полк своим ходом пересек равнинную часть непокорной республики. На каждом километре следования отмечались следы недавних боев. Срочники, глазами поедали сгоревшую и сдвинутую к обочинам технику, развалины домов и проломы подворий. На перекрестках часто попадались обложенные мешками с песком и обнесенные окопами и колючей проволокой времянки блокпостов. Стоявшие на них солдаты в грязной «хебешке», в бронежилетах и касках, безликие и серые, безразличными взглядами, провожали проезжавших на броне мотострелков.

— Смотри, глядят как на оловянных солдатиков, — классифицировал отношение к ним Артем.

— Нормально. Просто устали ребята, каждый день одно и то же. Помолчи, а-а! — попросил сослуживца.

Равнина вот-вот закончится, чувствовалась близость предгорья, и реки текли по-другому, и ландшафт менялся на глазах. Не успели толком рассредоточиться лагерем в месте, отведенном полку, как из вышестоящего штаба поступила боевая задача. Абреки окружили блокпост в горах. Низкая облачность не позволяла авиации отработать по местности, а «вертушкам» забросить десант. Ближе всех к неудачно выбранному месту располагался сейчас только прибывший полк подполковника Леснина. По данным разведки, численность бандитов составляла не больше сотни человек, а значит, на выручку ВВшникам достаточно отправить один из его батальонов.

Чувство опасности пришло с левой стороны от дороги, вон из тех зарослей, подходивших к каменистой пойме реки. Их боевой разведывательный дозор, приданный батальону майора Беркута, оторвался от основной колонны километра на три, двигался по дороге, которая справа и слева прорезала колючие заросли «зелёнки». Здрава, вынырнув из-под сознания лишь на миг накрыла его. Не надо было шептать заговор, он одним блоком информации пронесся в мозгу, а с ним и защита Христова легла на плечи и грудь.

— Товарищ лейтенант, — позвал Сережка молодого летёху, только в прошлом году окончившего «бурсу». — Слева семьдесят метров кусты, заметил движение людей с оружием.

Лейтенант, сидевший чуть впереди на броне, повернув голову в указанном солдатом направлении, не заметил ничего. Откровенно говоря, Сергей тоже никого не видел, но присутствие чужих он почувствовал отчетливо. Именно оттуда исходила опасность.

— Дай автомат, — попросил Артема.

У самого Сергея штатным оружием была снайперская винтовка Драгунова. Тот, молча подал «калаш». Боевая машина на медленной скорости двигалась как раз напротив того места, где прятался враг.

— Блин, — возмутился Сергей. — У тебя, что подствольник не заряжен?

— Нет.

— Разгильдяй! Дай сюда выстрел.

Серега с дульной части ствола вставил ВОГ в ствол до упора, в торец казенника, зафиксировал фиксатором, щелкнул флажком предохранителя.

— Ты что задумал? — успел задать вопрос лейтенант.

Направив гранатомет в нужном направлении, солдат произвел выстрел. «Костер» не подвел. Граната, улетевшая в кусты, после удара о препятствие «подпрыгнула», разорвалась в воздухе. Из самого кустарника раздались вопли и стоны.

— Огонь по кустам, — скомандовал Хильченков, не дождавшись этого распоряжения от лейтенанта.

С их машины, и машины следовавшей за ними, по кустам ударили выстрелы автоматов, срезая, скашивая ветви кустарника словно бритвой. Прикладом, стукнув в броню, Сергей прокричал механику-водителю:

— Ванин, стой. Товарищ лейтенант, разрешите глянуть, кого мы там поцарапали.

Еще не пришедший в себя, «необстрелянный» командир разведывательного дозора кивнул:

— Идите, Хильченков.

Семьдесят метров, отделявших машину от полосы «зеленки», Сергей преодолел за считанные секунды. Ребята отстали от него. В «зелёнке» он сразу же наткнулся на четверых чеченов, один из которых был еще жив, и закрывал, разорванный осколком гранаты, живот рукой. Через пальцы ладони обильно струилась кровь, с уходом которой из тела уходила и жизнь. Оружие всех четверых, незадачливых диверсантов валялось тут же. По виду уничтоженные враги, своей молодостью и скученностью местоположения в засаде, явно соответствовали «необученному мясу». Изо рта еще живого молодого парня обильно пошла кровь.

— Да, не жилец.

Скорее всего, поняв солдата правильно, чеченец закрыл глаза и отвернул голову в строну. Черты лица исказились, судорогой свело тело, человек дернулся и затих, успев лишь сделать выдох.

— Готов! Парни, собирай оружие. Обыскивайте покойников.

Видя, как переминаются товарищи, быть может, впервые увидев смерть так близко, сам прошелся по одежде убитых, выворачивая содержимое карманов прямо на землю. Ничего существенного не нашел.

— Пошли, — скомандовал бойцам.

Уже направляясь к «восьмидесятке», заметил Завгороднему, вышагивавшему рядом:

— А ты, сученок, еще раз забудешь зарядить подствольник, получишь по шапке. Война здесь. Еще не понял?

— Понял. Теперь понял.

Колонна подошла к месту боевого соприкосновения. Летеха бегом припустил к БМПешке комбата. Из верхнего люка по плечи высунулась голова механика-водителя.

— Серый, чего это взводный забегался?

— К комбату на доклад.

— Вот мудель, а радиостанция на что?

— Ничего, ему полезно. Пока бежит, мозги на место встанут. А то он как пришибленный. Первый бой все же.

— А если сейчас из того лесочка по нам вмажут?

— Нормально все будет. Не вмажут.

Через три километра в зоне видимости появился мост. Обрывистые крутые берега с нагромождениями зеленоватых от мха валунов, разделенные горной рекой, словно специально были предназначены для засады. Полоска дорожного полотна шла на сужение. За мостом отчетливо просматривались два ржавеющих остова БРДМов, с дырьями в бортах. Судя по виду, они украшали обочину еще с зимы. Если у моста засада, то противнику достаточно было закупорить голову колонны, подбив пару впереди идущих машин, да застопорить «хвост», расхренакав пару «бронников» сзади. И все, бери военных голыми руками, цели перед тобой, бей на выбор. БТР сбавил ход. Наверняка водителю боевой машины совсем не улыбалось нарваться на неприятность, и глядя в ТНПО за закрытыми люками, он это понимал. Не было места для маневра. Башенная спарка КПВТ и ПКТ, сдвинулась чуть в сторону, опустила жерла стволов, направив их для выстрела в определенное место.

— Товарищ лейтенант!

— Чего тебе, Хильченков?

Лейтенант еще не переборол свой гонор, но в голосе уже чувствовались нотки интереса к подчиненному.

— Разрешите совет?

— Валяй.

— Вы бы по связи распорядились причесать из головного левую сторону от дороги, а из заднего бронника — правую. А, я, если все будет добре, к мосту пробегусь, гляну.

Летеха, перебросив ноги, нырнул в верхний люк, а уже через минуту заработали пулеметы обоих машин, срубая листву и ветки лесополосы, превращая их в мелкие ошметки. В ответ, из подлеска произвели выстрел из гранатомета. Болванка прожгла борт командирской машины, вихрем огня и металла ворвалась внутрь, заставила замолчать разрывавшийся лаем крупнокалиберный пулемет. Серегу вместе с Завгородним и Сенчиным, будто ветром сдуло с брони, заставило носом пропахать придорожную пыль. Языки пламени кромсали БТР, он горел, словно сделан был из березовых дров.

Вторая «восьмидесятка» дозора, по-рачьи попятилась назад, градом пуль заливала «зеленку», расходуя боеприпасы на полную мощность. Бойцы, оставив броню, вжались в землю, используя плохонькое укрытие невысокой придорожной насыпи, шмаляли из АКМов в белый свет, как в копейку, длинными очередями сжигая патроны.

Сергей, приподнявшись на руках, подметил, как в землю ткнулась чубатая голова одного из хлопцев, тело, замерев, больше не двигалось. Работа снайпера. После такого выстрела, даже утерянная каска не смогла бы спасти солдата. Затих еще один из бойцов. Сережка поднялся на ноги, вышел из-за горевшей и чадящей черным дымом головной машины, понимая, что если сейчас ничего не предпринять, то до подхода колонны их перещелкают всех.

— Эй! Нохчи! — крикнул, перекрывая шум боя. Дед когда-то называл чеченов именно таким словом. — Хорош шмалять, шакалы. Подожди малость, сейчас вас резать приду!

Для наглядности сверкнул клинком ножа над головой, его тело при этом, словно отплясывало замысловатый танец, ни секунды не стояло на месте, то одним боком, то другим, засвечивалось перед противником. Шквал огня из десятка стволов перенесся на одиночку, оборзевшего, осмелившегося оскорбить воинов Аллаха. Пули пели смертельную песню, как бы сопровождая танцора, фонтанчики очередей взбивали пыль под ногами, ударялись в бронежилет, конечности, каску. Все напрасно, безумец не обращал на них внимания. Убыстряя темп движений, все ближе и ближе, пританцовывая, приближался к засаде. Один раз, в грудь «постучались» помощней чем выстрелами из Калашникова.

«Снайпер, сука! Бьет с очень близкого расстояния», — определил казак, стремглав ворвался в лесополосу, и тут же налетел на бородатого аборигена.

Нож вошел в левую глазницу врага. Сергей вырвал у него из рук автомат и ногой отбросил тело прочь. Цепляясь одеждой за колючки кустарника, маневрируя между деревьями, стрелял на звук, выключая из списка живых всех, кто попадался на пути.

«Минус три, минус четыре, минус пять…» — на автомате отщелкивал в уме потери в стане непримиримых.

За спиной взорвалась граната, взрывная волна чувствительно толкнула его в не глубокий распадок. Пока выбрался, понял, что на дороге поменялась обстановка. Бронемашины батальона из пулеметов «чертовали» растительность по обочинам дороги. Шум, ломаемых кустов и веток, громкие выкрики команд, отдаваемых на чистом русском языке, навели на мысль, что комбат приказал ротам прочесать «зелёнку».

Хильченков вышел к дороге, взглядом окинул догорающий БТР, на броне которого проделал немалый путь по территории Чечни. Метрах в пятидесяти стояла вторая поврежденная машина федералов, она сильно накренилась на левый борт, с этой стороны у нее не осталось целых колес. У подбитой брони солдаты, из жара вытаскивают убитых, грузят в бортовой «Урал». Он видит, как кривятся их лица, еще не привыкли к смертям. Запах горелого мяса вперемешку с тлеющим тряпьем, заставляет подняться комок к горлу. Прапор Сергеев, мелкий мужичонка, лет за сорок, покрикивает на личный состав, но и по нему видно, что не по себе прапорюге. Тоже не привык к таким вывертам судьбы.

Солдаты, вчетвером ухватив углы плащ-палатки, семеня, подтаскивают искалеченное тело Ванина к откинутому борту. Стараются не смотреть на то, что осталось от водилы броника. Подняли в кузов. Вон! Лейтенанта тащут. Видно, как из тела что-то протекло через тонкую брезентуху, обильные капли капают на пыльную траву. Война, мать ее так! Для всех них это только начало.

— Страшно-то как! А, Сережка? — голос Завгороднего за плечом.

Сергей оглянулся, мельком взглянул в глаза другу, промолчал. Пусть сам придет к своим умозаключениям, приучится к тому, что они здесь надолго, а выбирутся с этой земли либо живыми, либо вон, как пацаны, вперед ногами.

От моста, согласно карте, до блокпоста, осталось не больше двадцати километров, вот только дорога шла в гору, да петляла среди ущелий. С ее серпантина иногда можно было разглядеть, как глубоко внизу поблескивает вода реки. И то сказать природа здесь величественная, ею любоваться, да картины писать, а приходится костьми ложиться, да кровь лить.

После боестолкновения, остатки взвода разведки отправили в арьергард колонны, несмотря на протесты и желание Сергея продолжить путь в головном дозоре. От их взвода осталось дееспособных восемь человек. Погиб лейтенант, погибли еще шестеро военнослужащих. Раненным оказали помощь, но отправить их в место дислокации полка возможности не было. Майор Беркут, назначив новый дозор, двинул колонну по намеченному маршруту. Вот и двигались на выручку своим, вслушиваясь в далекую канонаду боя, хорошо различимую в горах. К трудностям маршрута прибавилось еще и то, что вечерело, сумерки легли на горный массив.

* * *

Их небольшой, всего два десятка человек отряд, проводник из местного тэйпа вывел в самое узкое место горной дороги. Аслан Алимханов, старший в отряде, как по возрасту, так и по положению, в свое время получил опыт войны в Абхазии и Приднестровье. Он сам расставил бойцов на местах засады. Объяснил, что и как нужно делать при появлении русской колонны. Установил запрет на курение и разведение костров.

Доку поймал недовольные взгляды, брошенные несколькими товарищами на командира. Устроившись за валуном, на полкорпуса высунулся, посмотрел вниз на полоску дороги, уходившей за угол скалы. С любовью провел ладонью по прикладу автомата, отложил его в сторону, на его место пристроил гранатомет «муха». Примерялся к нему, представляя, как произведет выстрел по металлической коробке бронемашины. Отчетливо видел, что соседи и справа и слева от него, занимаются почти тем же. Мальчишки! В их отряде Аслан считался почти стариком, ему, наверное, было уже лет сорок.

Отряд Алимханова отправили прикрыть серпантин, ведущий к блокпосту с северной стороны. Отправили не просто так, в его отряде собрался один молодняк, иным в этом году только пятнадцать лет исполнилось, еще не успели повоевать. Первый бой. Одеты, кто в чем, от обычной гражданской одежды, до поношенного, явно с чужого плеча, камуфляжа. Попадались даже черкески под куртками. Если и не смогут задержать солдат, шедших на помощь защитникам блокпоста, то хотя бы пошумят, предупредят о близкой опасности.

Доку прислушался к неторопливой, ленивой перестрелке в горах. Догадался, что это только игра на нервах у русских, на штурм джигиты пойдут, когда стемнеет, не раньше. Никто не хочет излишних потерь в отряде. В желудке засосало от голода. Из противогазной сумки вытащил банку консервов армейского производства, баранина с рисом. Ножом вскрыл ее. Отвернув на сторону тонкую крышку, с кончика ножа слизнул холодный суховатый кусок риса с волокнами мяса. Стал жевать не слишком вкусный продукт пищевой промышленности России. Орудуя ножом, прикончил консерву. Можно сказать, насытился. Отбросил пустую банку за ближайший валун.

«Проклятые русские, даже пищу и ту умудрились испортить. Какая к шайтану баранина. Ее туда отродясь, никто, наверное, и не ложит!».

Хотелось прилечь, распластаться на широком камне, кемарнуть. Все-таки для него, жителя равнины, хождение по горам утомительное занятие.

— Приготовить оружие! — подал команду, командир отряда. — Идут.

«Где идут?».

Доку, выглянул на дорогу. Никого. Прислушался, пытаясь расслышать хоть какие-то звуки. Ничего не слышно.

«Показалось Аслану», — подумал молодой чеченец.

Серые сумерки на глазах стали приобретать темный фон. Едва различимый гул двигателей боевых машин, донесся со стороны отвесной скалы, оттуда, где поворот дороги прятался за белёсыми жилами скальной породы, слегка поросшей кустиками зелени.

Быстро пролетевшие четверть часа, предоставили взору вынырнувшую «из-за угла» металлическую коробочку на колесном ходу, с пулеметной спаркой на башенках. За первой пошла вторая машина, третья. Жерло пулеметных стволов у всех были направлены как раз в их направлении. Солдаты, сидевшие поверх брони, пытались всмотреться в сгустившиеся сумерки. Справа от места лёжки Доку, внезапно раздался выстрел из гранатомета. У кого-то из юнцов, скорее всего, сдали нервы.

— Аллах акбар! — по-петушиному прокричал юный голос.

И тишину гор взорвали выстрелы и взрыв, те, кто лежал в засаде открыли огонь по противнику. Шуму от выстрелов и взрывов было столько, что не помогут никакие бируши в ушах. Пули рикошетили от камней, скальных выступов, металла, чавкали, вгрызаясь в грунт и деревья.

Хватая «муху», Доку прицелился в темнеющий силуэт бронетранспортера, поливающий склон огнем из КПВТ. Нажал скобу. Выстрел с шумом унесся вниз, а вскоре и взрыв не заставил себя ждать. Теперь можно снова бить по русским из автомата. Дотянуться до оружия, парень не сумел. Кто-то сверху навалился на него и полоска холодной стали, пройдя между ребрами, вошла в сердце.

Не рассчитывал Алимханов, что поверху скальной гряды, извивающейся над дорогой, комбат Беркут вышлет боковой дозор. Солдаты в нем менялись каждые полчаса, зато и «шевелили ластами», старались двигаться чуть впереди колонны. Они-то и заметили засаду, по рации доложили начальству, а в неразберихе стрельбы, произвели уничтожение диверсантов с тыла. Удачно случилось, что лежавшего в укрытии крайним Алимханова «убрали» первым, дальше дело техники.

Когда батальон добрался до блокпоста, бандиты под покровом ночи растворились в горах. Бойцы внутренних войск, защищавшие маленькую крепость, встретили мотострелков недружным «УРА!». Было понятно, что если б помощь не пришла, всем бы наступили «кранты». Потери — двенадцать «двухсотых», остальные, без исключения — «трехсотые».

Ночь прошла в спокойном режиме. На всех направлениях дорог, Беркут приказал поставить технику, выставить караулы. Связавшись по радио с командиром полка, доложил о выполнении боевой задачи, о потерях в личном составе батальона. Запросил сводку погоды. Получил приказ, выделить на блокпост взвод мотострелков и возвращаться на место дислокации части. В бревенчатой времянке пришлось развернуть лазарет.

— Майор, да знаю я, что место для блокпоста выбрано неудачно. Так ведь и не я его выбирал. Сам понимаешь, оседлали развилку, обе дороги ведут в населенные пункты. Старейшины обещали, что села боевиков поддерживать не будут, а тут вот какая петрушка получается.

Раненый два раза старлей вэвэшник, прежний начальник блокпоста, морщась от боли, удержал за руку Беркута, собиравшегося покинуть лазарет. Лампа «летучая мышь», безбожно коптила и давала мало света.

— Да погоди ты! По уму, в обоих аулах нужно бы провести зачистку. Только ведь не умеете вы этого. Да и в Чечне недавно. Сколько по времени?

— Пара недель. Это у нас первый бой.

— Вот! Пацаны не обстрелянные.

— Так, что, так все и оставить?

— Да, пойми ты, голова садовая, опыта у вас ни у кого нет. Положишь личный состав, а я помочь не могу. Видишь, меня теперь только в госпиталь.

Старший лейтенант сокрушаясь, вздохнул. Было видно, что раны приносят ему ощутимую боль, и только укол наркотического вещества, способствовал продолжению разговора.

— Эх, моих ребят жалко. Как буду в глаза родне глядеть. Не уберег.

— Война!

— Ну, да. Слушай! Начальство ведь не ставило задачу зачищать территорию?

— Нет.

— Ну, так и не лезь. Сил мало, опыта нет. Это тебе не на равнине воевать. Короче, выставляй на блокпост усиленный взвод, оставь им харчей, да боеприпасов побольше. А сам, наверх докладывай, что взятый тобой под контроль блокпост на этом направлении никаких проблем не решает. Я, докладывал. Так они ж толком ничего не говорят, а только требуют. Мы здесь две недели куковали, не пойми, за каким лядом! Ждите, говорят. А, чего ждать? Но и бросить было нельзя. Зачем-то, ведь мы здесь торчали? Теперь вот вас припрягли.

— Ладно. Отдыхай. Пошел думать.

Беркут вышел из помещения пропитанного запахом крови и спертым воздухом. Вдохнул в легкие ночной горный аромат. Пошел по ротам. Усталость брала свое, но расслабляться было нельзя, до утра еще часа четыре. Не дай Бог снова нападут, с них станется. Места для них родные, знакомые, а он, как слепой кутенок, ничего не видит, ничего не слышит. С блокпостом этим, не все ясно.

В темноте, подсвечивая дорогу фонарем, прошел по тропинке, сокращая расстояние выхода на другую дорогу. Южная часть Чечни, расположена на северном склоне Кавказского хребта. Множество рек, проделали в рельефе протоки, и теперь шаг ступни, получишь возможность замочить ноги, по самые яйца. А неподалеку, что по верхней, что по нижней дорогам пойдешь — попадешь в долины с большими и малыми селами. Живут люди целыми родами — тейпами. Кажется, воюешь с бандитами, а на поверку оказывается, с большим родом воюешь. Днем они законопослушные граждане, не пойми, какой страны, а ночью волки, так и норовят за горло ухватить. Беркут споткнулся о каменную гальку, растопырив руки, вперся в кустарник, слегка приложился о худой ствол дерева росшего практически на камнях.

— Твою ж ма-ать!

— Стой! Кто идет? — услышал негромкий окрик часового, в интонации которого распознал насмешливые нотки.

Голос часового Беркут признал сразу. Солдат не плохой, правда настырный и сверх инициативный, а теперь как выяснилось, еще и умеющий воевать.

— Беркут, — односложно ответил комбат. — И давно, это ты, Хильченков меня приметил?

— Так, с тех пор как вы на тропку стали.

— Ну-ну. Что еще скажешь?

— Все спокойно, товарищ майор. Если разрешите, я б вам посоветовал, хоть пару часов поспать. Бандитов в округе нет.

— Умный больно. Советник хренов.

Выйдя в расположение второй роты, прошелся вдоль бортов боевых машин, наткнулся на прапорщика Михайлова.

— Ты-то, чего не спишь, Олегыч? — спросил старого, прожженного прапорюгу, в свое время отбарабанившего два срока Афгана.

— Дак, товарищ майор, ротный отдыхает, командиры взводов молодые, умаялись. Пусть поспят, здесь и меня за глаза хватит.

— Хм! Значит, доброту проявил?

— Здоровую доброту, Петр Сергеич! — перешел на деловой тон прапорщик. — Часовые выставлены, в машинах у пулеметов личный состав в режиме ожидания посажен, дежурство по часам расписано. Люди в секреты назначены, сами секреты вынесены на опасных направлениях, на сто метров от расположения. Что не так, товарищ майор?

— Добро, старый. Все так. Я в тебе и не сомневался. Просто настроение хреновое.

— Предчувствия одолевают?

— Да нет. Не люблю непоняток. Завтра уходим. Приказано выставить на блокпост группу мотострелков. Будут нести службу, и ждать дальнейших указаний командования. А, чего тут ждать? Пока с Пирикительского хребта Господь Бог сойдет? Так, сдается мне, что тут скорее бородатого шайтана дождешься.

— Ага! И большую группу оставлять надумал?

— Взвод. Усилю его еще остатками разведдозора.

— Петр Сергеич, дозволь мне остаться. Взвод я свой выдрессировал для боя, еще там, на Белгородщине.

— Тебе-то это зачем? До пенсии год остался.

— Ну, командир, во-первых, не хорони меня раньше времени. Пожить, оно конечно еще охота. Так ведь и мы не пальцем деланные. Еще повоюем. А, во-вторых, кажется, я знаю задачу блокпоста, проходили мы это в Афганистане. Скорее всего, наше командование и само не догадывается, зачем опорный пункт в горах. Сверху приказали и они исполнили. Не удивлюсь, что существует еще таких три-четыре точки. Я могу ошибиться, но думаю, что где-то на неподконтрольной федералам территории работает группа глубинной разведки, выполняет задачу, а для выхода к своим созданы коридоры, выходящие на такие «окна», вдруг пригодится. В случае большой нужды, ребята просто выходят на блокпост, а дальше по обстановке. Толи мы прикрываем их дальнейшее продвижение, толи осуществляем сопровождение к месту, куда укажет старший группы. В общем, командир, оставляй меня старшим на объекте, как бы молодой офицер здесь дров не наломал.

— Ну, ты Олегыч и подоплеку подвел, под существование этого поста. Может все гораздо проще?

— Может и проще. Я тебе рассказал то, с чем раньше уже сталкиваться приходилось, и относительно чего, всегда держать язык за зубами. Решать все равно тебе.

— Ладно. Готовься принять объект под свое командование. Утро скоро, действительно пойду, посплю пару часов.

Глава 6. Блокпост

В оборудованном для отдыха помещении времянки все еще спали. Молодецкий здоровый храп раздавался то из одного угла спального расположения, то из другого. Сережка, прикрыв дверь, выскользнул наружу. На теле надет неизменный камуфляж, на поясе подсумки, в руках саперная лопатка, как оружие ближнего боя. Чисто по привычке поёжился, глядя на осевшую росу. Прохлада горного воздуха прошла по носоглотке. Двинулся по проходу импровизированного окопа, сложенного по верху каменистого грунта из мешков, песок вперемешку с галькой, в которые свозили от реки.

Михайлов, приняв под свое командование горный объект, после отъезда батальона, выстроил своих подчиненных на пятачке перед блокпостом. Хитроватым взором обвел личный состав, словно оценивая, чего можно ожидать от оставшихся с ним юнцов. Сорок человек экипированных в каски и бронежилеты, сорок пар глаз, с интересом уставившихся на старого прапора, «секача», сточившего зубы на воинской службе.

— Ну, что ж, хлопчики, будем нести службу на этом объекте, охранять и контролировать развилку дорог. Ежели кто думает, что это легко, или прапорщик Михайлов даст какое либо послабление, так он ошибается. Прапор Михайлов еще из ума не выжил. Будете и службу тащить, и тренироваться в отражении нападения противника на блокпост. Тех, кто думал иначе, вы имели счастье созерцать, правда, частично живыми. Оно конечно, менты всегда отличались ленцой по отношению к службе, вот и получили, как говорится, по самые помидоры. Вам такая перспектива не светит. Скажите спасибо командованию, за то, что я с вами.

Прапорщик покосился на сам объект, здорово потрепанный недавним боем, с покосившейся времянкой после удачных попаданий гранат. Два БТР-80, оставленные отряду комбатом, стояли по соседству с засыпанными надолбами. Вернувшись взглядом к подчиненным, продолжил речь:

— Помимо службы будем заниматься восстановлением и обустройством хозяйства. Расширим, углубим, поправим, починим. Мешки пустые я со всего батальона собрал, бухты с «колючкой», вон в лесочке валяются, еще прежними хозяевами брошены. Так что, не робей робяты — работы на всех хватит. Сразу довожу до вас всех, что обязанности командира четвертого отделения, возлагаю на рядового Хильчнекова. Ну, теперь личный состав может десять минут перекурить, а командиры отделений, милости прошу ко мне. Будем определяться, как жить.

И работа закипела. За три дня блокпост преобразился, превратился в действительно сложный объект обороны, опутанный рядами колючей проволоки, обложенный мешками с речным песком, ощетинившийся во все стороны стволами огнестрельного оружия, на самых опасных направлениях подпертый боевыми машинами со штатным вооружением.

Вот и сейчас, выйдя из времянки, Сергей отметил отлаженность охраны. Стараясь не шуметь, прошел по проходу, он случайно наступил сапогом на сухую ветку. Послышался щелчок предохранителя на автомате.

— Спокойно, Иван, это я, Хильченков.

Рядовой Шумейко, со второго отделения, не выспавшимся взглядом, недобро смотрел на комода четвертого отделения.

— И чего тебе вечно не спится, Хильченков? Нормальные люди еще десятый сон видят, а ты каждое утро одно и то же устраиваешь, — недовольно пробурчал караульный.

— Привычка, друг мой, вторая натура. Пойду к роднику умоюсь, да по территории пробегусь. Не злись, скоро смена.

Сергей легкой трусцой направился к бившему из-под камней ключу, в ложбинке, неподалеку от блокпоста. Из молочной пелены предутреннего тумана, едва заметно проявился силуэт часового в кустах. Пробежав по тропке мимо ключа, сначала проверил целостность поставленных растяжек. Вернувшись к роднику, разделся до пояса, вымылся ключевой водой, чувствуя, как с холодом воды, в тело вливается поток энергии, силы, таящейся в горном ручье. Усевшись у раскидистого куста, прикрыл глаза, расслабился, нырнул в состояние Хара, прошелся по каждой клеточке организма, вынырнул в информационное поле земли, проконтролировал микроскопический отрезок, касающийся территории подконтрольной взводу, просканировал округу. Горный лес жил своей жизнью, просыпался ото сна, приветствуя щебетом птиц первый луч солнца. Ничего необычного, таящего в себе близкую опасность, не было. Чужие, злые мысли не проявлялись, отмечался только фон от не дремлющего наряда по охране объекта, скопом выражавший негатив в отношении нехватки сна. Ну, это нормально!

А вот один индивид воспринимался по-другому. Та-ак, что у нас в той стороне? Скрытый секрет. Кто же это у нас спит на посту?

Хильченков очень быстро и бесшумно заскользил по уступам пологого спуска в нужном направлении. В посветлевших сумерках, лавируя между ветвями растений, он обогнул полукругом территорию, встав на едва заметную тропку, пробрался к вековой кавказской сосне. Вот и чуть заметная лежка! В подрытом у корней углублении, замаскированном ветками с листвой и лапником, бессовестно дрых рядовой Шильников. Любого мог сморить сон, на миг прикрыл глаза и не заметил, как заснул. Не-ет, по всему выходило, Вовочка пошел на это умышленно, отодвинув от себя мешавший «ручник», вольготно развалился на спине, с наслаждением посапывал, пуская изо рта пузыри.

«Нда, тот еще фрукт. Ведь говорил с ним на эту тему! Ладно, сам напросился, пускай теперь с ним его комод, на пару с Михайловым разбираются!».

Зная, что посторонних в округе нет, Серега за ствол аккуратно поднял пулемет, взгромоздив его на плечо, не торопясь поднялся к блокпосту. Прошмыгнув под носом у часовых, проскользнул к времянке. Дверь маленькой кандейки, в которой ютился прапорщик, скрипнула, впустила его в помещение с подслеповатым оконцем над «кроватью» прапора.

— Хильченков, ты?

— Я, товарищ прапорщик.

— Чего в такую рань? Случилось что?

— Вот, оружие Шильникова с секрета принес.

— Сам-то он где? Живой?

Михайлов подскочил с лежанки нар.

— Живо-ой. Чего этому коню педальному сделается. Второй раз на посту дрыхнет. Я его уже предупреждал. Не подействовало. Не понял, что из-за него ребята могут погибнуть.

— Это так.

Прапорщик сноровисто перепоясался ремнем с подсумками автоматных магазинов и ножнами с ножом. Схватил рукой калаш, шагнул к двери, но передумав, резко тормознул. Обернувшись, уставился на подчиненного.

— Хильченков, и откуда ты такой правильный взялся? Ведь еще и месяца на войне не прожил, а повадка как у матерого волка?

— Меня, товарищ прапорщик, прадед воспитал, без отца и матери. Я, казак-пластун, считайте как по роду, так и по внутреннему содержанию. Не могу я быть другим.

— Ну, добро. Пошли, пластун.

Следуя за массивной фигурой прапорщика, исподволь в голову пришла мысль, вот зачем этому уже не молодому мужчине, практически пенсионеру, участвовать в такой войне? Мог бы себе позволить тихо дослужить срок контракта и уйти на заслуженный отдых.

Ворвавшись на центральный пост, где достаивал свое дежурство младший сержант Яхин, поднявшийся на ноги для доклада начальству, Михайлов громогласно объявил:

— Тревога! Враг готовится напасть на объект!

Кирилл Яхин, подвижный мальчишка девятнадцати лет от роду, воспитанник Новосибирского детского дома, схватил в руку металлический шкворень, подбежав к куску подвешенного к перекладине рельса, размахнулся, но ударить по нему не успел. Прапорщик опередил действия дежурного.

— Произвести скрытное оповещение личного состава. Вызвать наряды из секретов!

Кирка, бросив шкворень прямо на землю метнулся к и без того проснувшимся во времянке солдатам. Забегали, бряцая оружием поднятые наспех бойцы, толкаясь в ходах сообщения, падали на отведенные каждому места, приводили оружие к боевому применению. Команды командиров отделений слышались из разных направлений «цитадели». Слова русского мата прорывались то из одного, то из другого места. В конечном итоге блокпост замер, ощерившись стволами во все стороны. Только доклады «комодов» прорезали сложившуюся тишину:

— Третье отделение к бою готово!

— Первое отделение, готово!

— Второе…!

— Четвертое…!

Яхин, добравшись до командира, доложил:

— Блокпост к отражению нападения готов! За лицами, несущими наряды в секретах, посыльные отправлены!

Михайлов обходил свое хозяйство, пристальным взглядом окидывал притихших, готовых к бою солдат, уже негромким голосом распекал нерадивых за недостатки и разгильдяйство. Вернулись из секретов парни, наряженные в них.

Потом было общее построение и долгая, въедливая беседа при всех с Шильниковым, закончившаяся тем, что у последнего в результате этой беседы, замерцал под глазом огромный, качественно поставленный рукой-кувалдой, фонарь.

— Вот из-за таких уродов, моджахеды в свое время, вырезали целые подразделения. Думаете, «чехи» не в состоянии проделать такое с вами? Ошибаетесь! — подвел итоги тренировки прапор.

Полдня, за Михайловым следовал по пятам Вова Шильников, канюча, и давя на жалость:

— Ну, товарищ прапорщик, отдайте пожалуйста пулемет. Я больше так не буду!

— Пошел нах, мудозвон! Я тебе сегодня личное оружие вручил? Вот и пользуйся. Во всяком случае, лично я буду знать, чего теперь от тебя ожидать.

Перед строем Михайлов вручил Вовчику метлу, назначив вечным уборщиком территории и по совместительству помощником кашевара. Менять свое решение не хотел.

Ближе к обеду, Сергей почувствовал, со стороны верхней дороги приближение к объекту чужих. Но вызванное им состояние медитации, беспокойство не вселяло. Значит, опасности посетители не несли.

На окраине блокпоста нарисовались двое стариков из аула. Одетые в длинные национальные лапсердаки, в каракулевых высоких папахах на головах, они остановились у «колючки», опираясь на сучковатые, отполированные руками палки. Седые бороды, морщинистые лица, и годы прожитой жизни, вызывали уважение к пришлым. Внешний облик и спокойствие аксакалов, говорили о том, что в гости пришли уважаемые люди селения.

— Товарищ прапорщик, разрешите сопровождать?

Попросил Сергей.

— Пошли, — согласился Михайлов.

Проследовав мимо настороженных мальчишеских взглядов, минуя ход сообщения, выложенный из мешков с песком, через проход, оставленный специально и не затянутый колючей проволокой, оба вышли на дорогу к шлагбауму.

— Ас-салам алейкум, начальник, — поздоровались старики, с интересом разглядывая военного в годах, с АКМом на плече, совсем не обращая внимания на мальчишку, следовавшего за ним по пятам.

— Ва-алейкум салам, уважаемые, — ответил на приветствие Михайлов. — С чем к нам пожаловали? Какая нужда привела вас к нашему порогу?

— По соседству живем, пришли узнать, может чего надо?

— Спасибо за заботу. Только я так думаю, что соседство наше лучше всего оставить как есть. Зачем обещать то, что нельзя выполнить.

— При прежнем начальнике, люди нашего селения могли передвигаться по дороге по своим надобностям. Теперь же, мы не знаем, можем ли пользоваться ней, или придется ходить тропами?

— Отчего же. Пользуйтесь, только паспорта пусть ваши сельчане носят при себе. Хуна кхейтий, дада^[1]?

Неуважение проявить — так стоять, не пригласив стариков к себе, но Михайлов и не думал пускать на объект посторонних, тем более догадывался, что, скорее всего эти двое были в гостях и у старлея. С тех пор блокпост перестроили, и как оно там внутри, нечего показывать всем, желающим поглазеть. Хильченков в это время «сканировал» аксакалов, пытался поковыряться в мозгах, но тяжело было воспринимать отрывки тарабарщины на незнакомом языке. Только на общем фоне всплыла хищная тень, стоявшая за этим посещением на объект. Проскочило имя Салмана Мовсаева, причем всплывало оно в мозгах у обоих посетителей, и все, опыта у него практически нет, а как говаривал дед, опыт придет не скоро, только с большой практикой.

— Со кхийти, дик ду^[2], русский, — невозмутимо произнес один из стариков. — Вы пришли на нашу землю, топчете ее, не понимая нашей жизни. Как мы должны воспринимать вас?

— Баркалла не надо, уважаемый! Сейчас тысячи твоих соплеменников топчут землю в русских городах, занимаются торговлей, бандитствуют, и что характерно, не ведут себя как в родном ауле, не соблюдают законов земли, по которой ходят, не смотрят на обычаи людей, рядом с которыми обосновались. Как мы должны воспринимать вас?

Помолчав, постояли, каждый обдумывал сказанное другим, осмысливая последствия сказанного. Выходило так, что оба минуя общепринятые слова, сказали друг другу, что они не друзья, никогда не станут ними, останутся навечно врагами.

— Прощай начальник.

— И вам нек дика хюлда хан^[3].

Сделавшие десяток шагов прочь от блокпоста, вынуждены были обернуться на голос юнца, на которого они прежде даже не обратили внимания.

— Уважаемые! — подал голос Сергей. — Передавайте привет Салману Мовсаеву.

Переглянувшись, оба торопливо, перебирая палками ход шагов, покинули точку рандеву, а вскоре и вовсе скрылись из глаз.

Провожая взглядом уходивших стариков, Михайлов не оборачиваясь, задал вопрос:

— Ну и кому это ты приветы передаешь?

— Тому, кто стоит за приходом стариков, кто уже один раз пытался уничтожить блокпост. Мы с вами здесь одни, товарищ прапорщик. Могу вам кое-что рассказать о себе.

— Ну, давай, исповедуйся.

— Скажем так, прадед, воспитавший меня, кое-чему, из того, что передается в нашем роду по наследству, научил и меня. Я умею чувствовать опасность, исходящую со стороны.

— Х-хы, слыхал я о таком. Вот только верится с трудом.

— И все же это так. Вот и Шильникова, спавшего на посту, почувствовал. Так же и с угрозой нападения.

— Это, что ж, я теперь могу снять наряды, а ты мне будешь указывать, откуда, кто нападет?

— Ха-ха! Но спать-то мне тоже надо. Я же не робот.

— Та-ак! А чем докажешь?

— Поживем, послужим, если что, то я предупрежу. Да и зачем нам расслабуха у личного состава?

— Это ты в самую точку попал. Идем. Колдун, етишкин корень!

Мимо блокпоста сновали по своим делам мирные жители. Выполнявшие свои обязанности солдаты у шлагбаума, добросовестно проверяли документы проезжающих, досматривали машины, как правило «Нивы», да потрепанные «Жигули». Перетряхивали нехитрый селянский скарб. Особенно много народу перемещалось в обоих направлениях в субботу-воскресенье, оно и понятно, по старой памяти эти базарные дни имели для населения почти сакральное значение. Чеченцы пытались завязать знакомства с охраной, но под неусыпным оком Михайлова, этот номер у них не проходил.

Связь с полком поддерживалась три раза в сутки, и люди знали, что полк воюет в предгорном районе, его словно пожарную команду, бросали туда, где вспыхивали очаги напряженности. Знали, что полк несет потери. Не знали только то, что связь прослушивается врагом. А, зря! В назначенный день, на малую колонну, везущую продовольствие взводу, уже в горах напали бандиты. Михайлов рвал и метал. Доложился, что колонна до места назначения не добралась. А вскоре потревожили и их.

Под самый вечер, чувство тревоги охватило Сергея. Присев на нары, отключил от действительности свое сознание.

«Опять Серега чудит!», — посмеиваясь, переглядывались ребята.

— Да, тише вы, кони! — наехал на сослуживцев Завгородний. — Пусть человек расслабится, вам не все равно, чем он занимается в свободное время?

— Да нам-то что? Пусть хоть на голове стоит, — подал голос Стародуб, неулыбчивый, рассудительный парень из отделения Хильченкова.

Сергей почувствовал скопление множества чужих мыслей со стороны верхней дороги, обрывки чувств, ненависть, волнительный кураж. Мыслеформа черная, по информационному полю расплескалась ненавистью.

Вынырнув из медитативного состояния, подхватив из сколоченной из досок ружейной пирамиды свою СВДешку, не говоря ни слова, выбежал из помещения.

* * *

— Товарищ прапорщик, кажется, начинается! На верхней дороге, от тридцати до сорока боевиков. На нижней, примерно столько же. Надо объявлять тревогу.

Совсем не удивляясь, Михайлов кивнул. Схватив автомат и бронник, выскочил вслед за Сережкой.

— Занять круговую оборону согласно расписанию! Убрать наряд с Контрольно-Пропускного пункта.

И пошел по хозяйству, смотрел, как выполняется приказ.

— Проверяйте оружие, сынки. При нападении на пост, огонь на поражение! Хильченков!

— Я!

— Ты, старшим на нижнем направлении. Гляди там….

— Есть!

Еще не стемнело, еще даже сумерки не угнездились под кронами деревьев, когда с обоих направлений пригибаясь к самой траве, перебежками полезли «чехи». Маневрировали в редколесье, прятались за камнями. Расчищенное от всякой растительности и сухостоя метров на сто, голое пространство перед блокпостом, издалека позволяло увидеть приближение боевиков. Не зря прапорщик заставил выкорчевать поросль на самых опасных направлениях.

— Огонь! — подал команду Сергей и сам приложился к оптике прицела.

Затявкали автоматы, залаяли «машинки» большего калибра, заставив выбежавших на открытое пространство джигитов залечь, вжаться в землю и камень, открыть ответный огонь по позициям русских. Пули со свистом проносились над головой, рвали материю мешковины, заставляя песок струйками высыпаться через дыры в траву. Где-то в подлеске прогремел взрыв, и даже с такого расстояния, в шуме боя послышался истошный крик. Кто-то оборвал растяжку, сработала эфка, шпигуя округу осколками. Кому-то не повезло! Вдруг, словно перекликаясь с криком со стороны боевиков, закричал кто-то из своих, нарвавшись на пулю. Чертя за собой хвосты, два заряда выпущенных из гранатометов, взорвались, раскидали укладки оборонительных сооружений, заставили умолкнуть раненого, а вместе с ним, накрыли пулеметное «гнездо».

Сергей планомерно отстреливал зарвавшихся, подтянувшихся к самой «колючке» бандитов. Отыскивал в оптику живые тела, подводил прицел и нажимал на спусковой крючок. Разрывы ВОГов почистили просеку, заставили нападавших ослабить напор. А, то, что Хильченков «снял» обоих гранатометчиков, совсем свело на нет попытку неожиданной атаки.

С верхнего направления еще слышна была ружейная перепалка, взрывы и крики, но и там уже чувствовалось, что бой идет к логическому завершению. Сергей пробежался по проходу между мешками, отмечая разрушения, последовавшие в ходе боя, обращая внимание на общий настрой своих бойцов, выискивая среди них потери. Дела и впрямь были неважнецкие, погибло два солдата — взрыв гранаты, выпущенной из гранатомета в самом начале боя, оборвал нить жизни ребят. Тяжёлых «трехсотых», тоже было двое, остальные по мелочи, получили царапины, а кто и вовсе отделался испугом. Но бой все ж они выиграли.

— Коляныч! Васьков! — позвал комода три. — Пригляди тут. Я за бруствер сгоняю. Может, повезет взять «языка»?

— Ты че, охренел в атаке? Контузило?

— Не бзди, — на ходу промолвил он, срывая с себя каску, бронежилет и пристраивая к брустверу СВДшку.

Подмигнул.

— Все путем!

— Ну, Серега, ты и мудак!

Услышал за спиной приглушенный голос напарника.

Словно тень, характерник выскользнул наружу блокпоста, саперной лопаткой приподняв нижнюю нитку колючки, на спине просунулся под ней, располосовав материю на штанине. В ускоренном режиме преодолел сотню метров до лесной полосы. Может, кто из боевиков и видел безумца, несшегося через поле боя с саперной лопаткой в одной руке и ножом в другой, только и это вряд ли. Живые, как понял Сергей, успели ретироваться до его появления.

Он бежал по свежим следам, оставленным множеством ног. Враг отступал в спешке, не заботясь о маскировке. За спиной, там, где остался блокпост, еще продолжалась вялая перестрелка. В лесу повисли сумерки, но еще хорошо различались натоптыши на траве, сломанные и потревоженные растения, их примятости оставленные при волочении груза. Наконец он догнал отступавших. Впереди мелькали спины боевиков. Два силуэта с оружием наизготовку, запаленным дыханием и топотом ног, обутых в кирзачи, создавали ощутимый шум, бежали по следу своих же товарищей. Видимо это был заслон на случай преследования.

Едва заметив врага, Сергей и без того прибавил скорости хода. Пристроившись в кильватер, пустил в ход саперную лопатку, не заботясь, выживет ли после такого удара человек.

— А-а!

Вырвался из груди крик боевика получившего заточенной сталью по загривку. Второй, затормозив, дал автоматную очередь от бедра, не заботясь о том, что пули могут скосить и товарища. Сергей ушел в сторону, а затем перекатом через голову приблизился на расстояние броска лопатки. При постановке ног в рабочее положение, саперная лопатка сорвалась с кисти. Прыткий, длиннорукий кавказец, будто ждал такого поворота событий, отбил ее автоматом, затем направил его ствол точно в грудь русскому. Расстояние между противниками было минимальным. Сергей ударом ноги отвел в сторону ствол, сам направил руку с ножом в корпус абрека, но тот в свою очередь тоже ногой отбил нож. Берцем выбив клинок из руки, бросился преследователю под ноги, сбивая того на землю. Оба сцепились, покатились по земле.

— А-а! Русский! — рычал кавказец в лицо.

Обеими руками, как клещами сдавил горло характернику, чувствовалось, что пришлось ему повоевать, не раз поучаствовать в рукопашных. Желание свернуть шею противнику, задушить его, разорвать глотку, витало в воздухе, заполняя ненавистью все пространство серых клеток в голове.

Сергей хрипел, попытался оторвать руки от горла. Куда там! Хватка мертвецкая. Еще пару мгновений и все, пишите письма. Сознание было на краю восприятия действительности. Сережка правой рукой прошелся по одежде чеченца, нащупал рукоять ножа на поясе противника. Ухватив ее, выдернул из ножен и, понимая, что все, сейчас скиснет, всадил нож в ухо врагу. Что-то горячее и мокрое полилось на лицо, и с этим ощущением он потерял сознание. Уже не слышал, не чувствовал как ослабла хватка противника, как дернувшееся в судороге тело тяжелым грузом навалилось на него, а всклокоченная голова легла рядом с его головой, уткнувшись в смятую, вытоптанную борьбой траву.

Пришел в себя в полнейшей темноте, землю покрыла ночь. Через густые кроны деревьев можно было рассмотреть лишь одинокую звезду, блекло мерцавшую в небе над ним. Сбросил с себя тяжелый труп абрека. Провел ладонью по лицу, ощутив что-то липкое на волосах и коже. Потрогал горло, которое неимоверно болело, будто его только что вытащили из петли. Поднялся на ноги. Глаза, пообвыкшие с темнотой, едва различали бардак на широком пятачке. Кряхтя и чертыхаясь, рассупонил ремень на трупе, стащил с него куртку, расстелил ее на земле, собрал с обоих покойников оружие и боеприпасы в нее, завязал рукава узлом. Свой нож сунул в ножны на поясе. Взвалил узел на плечо, придерживая лямку из рукавов левой рукой, захватил правой саперную лопатку, двинулся дальше по следам.

«Пройдусь хоть до дороги, — подумал Сергей. — Вдруг еще кого увижу».

Шел уже не торопясь, шепча слова молитвы, слова заговора, слова благодарности, впитавшиеся в мозг с наукой деда:

Спустившись по лесному массиву к дороге, сбросил тяжелый узел на придорожную россыпь камней. Стараясь не топать сапогами, пошел в сторону, противоположную блокпосту. Уже метров через двести заметил темный силуэт напротив белеющего в лунном свете скального среза. Автомобиль.

Раздолбанная при езде по горным дорогам «Нива», скорее всего, была оставлена прикрытию. Или на нее просто не нашлось умеющего водить машину джигита. Враг убрался восвояси, оставив трофей. Обойдя машину, приложил ладонь к капоту. Холодный. Открыв дверцу, нашарил ключ в замке зажигания. Хотел сесть на седушку, когда в голову пришла мысль: «А вдруг…».

Под сиденьем нашел всунутую «лимонку» без чеки. Достаточно было тронуться с места и тряхнуть автомобиль на кочке, взрыв обеспечен. Размахнувшись, бросил «подарок» за скалу. Прогремел взрыв, после которого, сверху шурша, посыпался щебень. Полез под второе сиденье, и там гостинец. Второй взрыв огласил округу. Пришлось проверить багажник. Пусто. Сел за руль, завел машину. Двигатель работал исправно. Включив дальний свет фар, тронулся с места. Подогнав автомобиль к узлу, забросил его в багажник. На второй передаче не торопясь поехал на блокпост.

Ребят, погибших в бою, уложили отдельно в дальнем углу, огороженного колючей проволокой периметра. Накрыли брезентом. Пятеро девятнадцатилетних пацанов, которых ждут дома, и которые приедут к родным очагам в «цинках», принося не радость, а слезы. Завтра в десять часов утра, вертушка увезет их с поста, а в графе «невосполнимые потери» добавится еще пять фамилий.

Сон свалил усталое тело только к средине ночи.

После отправки погибших и раненных, на блокпосту осталось тридцать один человек, включая прапорщика Михайлова. От начальства поступила благодарность за несение службы, боевые действия и уничтожение двадцати восьми боевиков. Капитан Извеков посетивший блокпост, на счет пополнения личного состава ответить ничего не мог, так и улетел в полк. Служба для оставшихся продолжилась в прежнем режиме.

Глава 7. «Танцы с волками»

— Альфред, я выбрал вас из многих моих служащих. Вы показались мне наиболее разумным в отношении общения с дикими, отсталыми представителями гомосапиенс.

— Спасибо сэр!

— Не стоит благодарить. Я следил за вашей карьерой, за вашей деятельностью в Анголе и Никарагуа. Ваша молодость тогда даже подкупала. Вам ставилась задача, и вы выполняли ее с большим энтузиазмом. Находили исполнителей, в стане врагов находили людей подверженных непреодолимому желанию возвыситься, разбогатеть, стать во главе страны, но фактически подчинившихся нам. С возрастом вы приобрели опыт, стали планировать свои действия гораздо скрупулезней и эффективнее, при этом всегда оставаясь в тени.

— Мне лестно слушать такую оценку моей деятельности, сэр. Я правильно понял, что после ежегодной встречи клуба «трехсот» для меня есть работа в одной из стран третьего мира?

— Вы догадливы.

Шеф, сидевший за широким инкрустированным золотом столом, в мягком удобном кресле, жестом предложил присесть, до этого стоявшему на вытяжку уже немолодому мужчине. В империи мультимиллионера и члена клуба «трехсот», занимавшего должность координатора проектов, он был всего лишь винтиком в громадной машине, направленной на захват власти и богатства. Власть была у шефа, действительно безграничная власть. До их уровня подняться не возможно. Войти в «комитет трехсот» — нельзя. Не получится, как бы ни хотелось, что бы кто ни делал. Чтобы быть в нем, нужно лишь родиться в одной из трех сотен избранных семей. На эту элиту можно работать, получать большие деньги за это, пользоваться благами от щедрот, но к ней, ни за что не приблизишься. Кун это усвоил накрепко, поэтому «не бедствовал».

Родом из западной Германии, Альфред Кун, с молодых ногтей стал работать на «фирму». В жизни было всякое, но за тридцать лет работы на шефа он действительно стал профессионалом политической аферы, холодной войны и разработчиком финансовых кризисов в локальных местах земного шара. Открыв свою контору в Берне, негласно он давно ушел с первых ролей, но всегда держал руку на пульсе и лишь немногие знали о втором дне безобидной фирмы Куна. Вызов на «ковер», к «самому», значило многое. В мире предполагались события способные коренным образом изменить обстановку на политическом поле в одном из регионов земного шара.

«В каком?».

— Что вы знаете о событиях на Северном Кавказе?

— Сэр?

— Что вы можете сказать?

Кун, сидевший за длинным столом черного дерева, приставленным к столу шефа, напрягся, в уме формализуя всю информацию о названном регионе.

— После распада в августе тысячу девятьсот девяносто первого года СССР, Северный Кавказ остался в составе Российской Федерации. Территориально он включает юг Краснодарского Края, Карачаево-Черкесию, Кабардино-Балкарию, Северную Осетию, Ингушетию, Чечню и Дагестан. Три последних быстро оказались втянутыми в события, выходящие за границы мирной жизни.

Человек, сидевший в председательском кресле, внимательно слушал.

— Дагестан оказался полностью отданным на откуп местным царькам, племенным вождям и преступникам всех мастей. Эти структуры слились воедино, они лояльно относятся к Москве. Организовали нелегальное производство всего, что только можно производить, подпольные рыбные промыслы, да много чего еще. Во всех трех Республиках прошла повсеместная исламизация. Стал использоваться наемный, и даже рабский труд, свозимых с территории бывшего СССР людей. По Чечне сценарий «демократических преобразований» был разработан в несколько другом ключе. Там верх взял сепаратизм. Ставка делалась на активизацию так называемых тейпов, эмиссары призвали правоверных стать под зеленое знамя ислама. Подогретые финансовыми вливаниями, люди, стоящие у власти в Москве практически, не мешают такому процессу. Быстро нашли вождя-чеченца, ним стал генерал Дудаев. С этим человеком плотно поработали резиденты спецслужб США и запада, его «подвели» к Ельцину и некоторым представителям власти России, окружили советниками. Дудаев пришел к власти в Чечне, вот только Москва прогадала со своей политикой. Генерал оказался именно тем человеком, который устроил нас, а его амбиции довели кавказскую республику до независимости, а затем и до войны. В процессе прихода к власти, территорию независимой теперь уже республики Ичкерия, основательно «почистили» от русскоязычного населения. Под лозунгом «грабь награбленное», были учинены грабежи, убийства, избиение русских. Прогрессирует такое явление, как хищение людей и торговля ними. Предполагаю, что одна из ключевых фигур в Министерстве Обороны России, а конкретно Павел Грачев, давно и превосходно работает на нас.

Кун вопросительно посмотрел на шефа.

— На основании чего вы делаете такой вывод?

— В апреле девяносто второго года на закрытом совещании Совета безопасности России, Грачев предложил передать Дудаеву пятьдесят процентов находившегося в Чечне вооружения. Проект реализовали даже сверх меры. Оставили все.

— Кун, я вами доволен. Вы действительно профессионал, — шеф улыбнулся, при этом глаза его оставались холодны, как и его голос. — Предлагаю вам навестить этого дикаря, Дудаева, причем официально вы направляетесь к варварам в составе гуманитарной миссии. Основной задачей является финансирование боевиков и как плата за помощь, генерал обязан расширить район военных действий. Пора переносить «пожар» на территорию России. Ее юг должен запылать. Советский Союз распался не без нашей помощи. Пора шагнуть на следующую ступень лестницы. Слишком большой территорией владеют русские, они по своему развитию не способны управлять нею, пользоваться благами и богатствами земли, ее природными ресурсами. Необходимо исправить ошибку, разорвать государство на мелкие княжества, а затем и поглотить их. Вам все понятно?

— Да, шеф.

— Можете быть свободны. Готовьте бизнес-план, и через неделю я жду вас здесь же, с просчитанными предложениями. Да-а! Финансовые потоки в Кавказский регион будут направлены из Саудовской Аравии, ну и из других арабских стран, так что и в плане это нужно будет отметить.

— Слушаюсь, сэр!

— Идите, Альфред.

* * *

Ему чудом удалось оторваться от погони. Помог дождь, даже не дождь, ливень. С тех пор как на узкой тропе он оставил двоих своих товарищей, тех, кто выжил из всей группы разведки, он клял себя последними словами, но понимал они правы, меняя свои жизни на попытку его выхода к своим. На прощание обнялись, уже зная, что никогда больше не увидятся.

— Живи, Алеша, постарайся дойти иначе все окажется зря.

Без сантиментов, украдкой смахнул набежавшую слезу, развернулся и больше не оглядываясь, пошел по тропе.

Старый потерял много крови, да и возраст уже почти предельный, не выдюжить ему сороковника километров до точки подскока. Вон горка вся топорщится, пропиталась кровью. Артур молодой, но это его пришлось тащить на закорках, прострелены обе ноги, а на плечах у них у всех, два десятка вышколенных в военных лагерях бандитов. И это только передовой отряд, которому на пятки наступает непонятно сколько абреков. Повезло еще, что хоть до этого места смогли добраться. Тропа узкая, справа пропасть, слева отвесные скалы. Начнешь обходить, потеряешь уйму драгоценного времени. Если повезет, Старый с Артуром смогут подержать погоню еще некоторое время. Он конечно устал, но ведь не ранен.

Серое небо закрыло тучами вечернее солнце. Нависшие над самой тропой кавказские лианы плюща делали природу в этих местах угрюмой под стать погоде. Тропа раздваивалась на два рукава. Широкий, уходил в западном направлении, ему же надо было держаться северо-востока. Опять топтать в гору.

Прыгая рифлеными подошвами по плоским, вросшим в грунт камням, как по ступеням, погнал себя на подъем. Тяжело! Дыхание и так прерывистое, сразу же начало сбиваться. Устал! Похудел за эту командировку от напряженной работы и волнений, килограмм на десять. Одежда, вон, болтается как на вешалке. А жрать то, как хочется!

«Когда это я последний раз ел? Ну, точно не сегодня. Некогда было сегодня поесть. Переход. Попытка отрыва. Потом бой. Нет, сегодня не ел».

Чтоб было сподручней, перекинул автомат стволом вниз. Чуть задержался, переводя дух, провел рукой по лицу, смахивая пот ладонью.

«Щетиной оброс, словно местный абориген. Вот так бы появиться на улицах Москвы, так, наверное, и знакомые не сразу признают. Фух! Чего стоим? Кого ждем? Вперед!».

Где-то там, со стороны, откуда пришел, послышались отзвуки боя. Причем в какофонии звуков угадывалась автоматная перестрелка. Редко-редко звучали взрывы. Там за его жизнь сражались ребята, с которыми он прошел по дорогам войны не один километр.

«Наддай! Наддай, слышишь, парни ведут бой. Им сейчас не позавидуешь! И дело даже не в смерти. Все когда то там будем. Не дай бог погибнуть где-то в горах, далеко от населенных пунктов. Тело так и будет валяться там, где принял смерть. Двуногие шакалы вряд ли похоронят, лесные звери разорвут, растреплют по косточкам, устроят пир, праздник живота».

Тропа прекратила подъем и пошла вдоль уступов, образовав проход приступкой наклоненной вниз, во многих местах пресекаясь зарослями кустарника. Видать давненько по ней кто-либо хаживал. А с неба заморосил мерзопакостный дождик, заставляя при движении усилить бдительность. Поскользнёшься ненароком, сверзнешься, костей не соберешь. Быстро темнело. Сколько он прошел? Не так уж и много. Прибавить темп! А сил все меньше.

«Давай, слабак! Ну!

Я бегу-бегу-бегу, по гаревой дорожке.

Мне пить нельзя, мне спать нельзя, мне есть нельзя ни крошки…

Давай-давай!».

Бросил взгляд на часы.

«Только восемь вечера, а темнеет-то как быстро. Скоро будет как у негра в жопе».

Наконец-то обогнул скальный серпантин. Дорога стала поровней, тропа расширилась, правда и дождь прибавил обороты, падал на распаленное бегом лицо. Слизнув с губ капли, почувствовал солоноватый привкус пота.

«Как же всё-таки «чехи» не хотят, чтобы информация по немцу и Дудаеву ушла в Москву!»

Уже вымотанный до предела, прилёг, облокотившись спиной на ствол сосны. Темень невообразимая. Видимость — ноль.

«Передохну минуток пятнадцать. Общее направление известно. До блокпоста километров пятнадцать осталось, а там свои помогут».

Прикрыл глаза, показалось на секунду. Вырубился. Организм обманул. Уснул глубоким сном. Никакой дождь не мог помешать сну.

Подсознание толкнуло серые клетки. Открыл глаза, первоначально не понимая, где он, но быстро сориентировался. Всё тело ломило, будто его били всю ночь. Дождь давно кончился, но утро еще не наступило. На душе тревожно, с мыслями пришло и ощущение чего-то нехорошего. С трудом поднялся на ноги. Потяжелевший вдруг автомат, подхватив, повесил за ремень на плечо в походное положение.

«Двинули!»

Снова тропа. Движения, поначалу скованные после сна, стали сноровистыми, упругими. Видно расходился.

Его нагнали, когда уже рассвело. Нагнали, не заботясь о том, что он услышит погоню. Шумели не по-детски, изображая из себя загонщиков на охоте. Спешить было некуда, все равно не уйдешь. Используя отпущенные минуты, он подобрал лежку для последнего боя. Расположился. Дослал патрон в патронник «Стечкина». Проверил патроны в магазинах калаша, поставил флажок на одиночную стрельбу.

«Ну, с Богом!»

* * *

Сергея будто кто-то вытолкнул с нар. Уже понял, что где-то на южном направлении затевается что-то нехорошее. Сунул ноги на расправленные на раструбах сапог портянки, вдел их как носки, не перематывая вокруг ступней. Нанизал на ремень подсумок с магазинами от автомата, защелкнул его на поясе. Подхватил из пирамиды освободившийся, после потерь ребят, АК-74.

— Ты чего это? — спросил проснувшийся Артем.

— Поднимай ребят, Тема. Пусть экипируются, чую, «чехи» неподалеку бродят.

— Ага, понял.

Сергей вломился к Михайлову.

— Товарищ прапорщик, подъем!

— Хильченков? — в темноте узнал по голосу.

— Я!

— Что там?

— «Чехи», на южном направлении.

— Понял!

— Только я, разрешите, в лес выберусь. Не одни они там. Кто-то из наших тоже есть.

— Давай действуй. Только башку не подставляй.

Сергей выбежал к шлагбауму., на ходу бросил скучающим, давно заметившим его передвижения, Иванову с Седиковым:

— Завязывайте с ночным бдением, сейчас тревогу объявят. Топайте по своим местам.

— Эй, а ты куда?

— По лесу пробегусь!

Лес принял его сонной патиной тумана, влажной взвесью после ночного дождя, и при проскребании через заросли, градом капель с потревоженной листвы. Хэбэ, мало того, что сразу стало сырым, оно превратилось в мокрую тряпку, тут же прилипло к телу. Шел, минуя тропы, по бездорожью, перескакивая то по камням, то по плоскому, усыпанному мусором глинозему, поросшему сочной травой. Если бы не трава, давно бы на сапогах налипли неподъемные серые вериги раскисшей земли.

Вдруг впереди, еще очень далеко, именно в том направлении, куда шел, послышался одиночный выстрел, и тишина взорвалась ответной стрельбой. Прибавил скорости, всеми фибрами души ощущая присутствие врагов. Перестрелка не прекращалась, к ней добавились разрывы гранат и гортанные, лающие крики кавказцев, присутствие которых обозначилось неподалеку.

Сережка вклинился в сеть, расставленную загонщиками. Загодя заговаривая свою нынешнюю ипостась, выбежал к двум абрекам рассеянной пеленой, отдаленно напоминающей человеческий облик. Находясь, неподалеку друг от друга, они не участвовали в самом процессе боя, страховали местность на случай прорыва русского через охотничью команду. Надо отдать им должное, на обычных колхозников, не так давно взявших в руки автомат, они не были похожи ни повадками, ни экипировкой. Скорее всего, походили на бойцов элитного подразделения. Тихо перебрасываясь словами, умело контролировали обстановку.

Приблизившись вплотную к первому, который по какой-то только ему известной причине нервно бросил взгляд себе за спину. Почувствовал близкую смерть? Стрельба была слышна лишь в одном месте леса. Скорее всего, жертва не могла вести передвижений, не маневрировала, а загонщики, может даже, получили приказ взять последнего игрока на этом «поле» живым.

Не отвлекаться!

Сергей, не мудрствуя больше, из-за спины врага, с малого замаха, клинком проткнул бычью шею бородача в районе сонной артерии. Тут же извлек из раны, пока еще стоявшего на ногах человека нож. Броском перекрыл расстояние в пять метров до второго противника. Уже рассвело, видимость удовлетворяла, нож вошел точно под подбородок.

— Хр-ррх-рр!

Руки умирающего выпустили оружие в траву, конвульсивно потянулись к своей шее, пытаясь в последнем мгновении жизни вытащить приносящую боль сталь из тела. На губах чеченца обильно выступила красная пена, глаза закатились, а мышцы конечностей потеряли упругость. Человек сломался в ногах и спине, растянулся на траве во весь свой богатырский рост.

«Хороший нож!»

Пряча клинок, подаренный другом детства в кожаные ножны, продолжил движение, а войдя в круг загонщиков, уже из автомата, выстреливая очереди в три патрона, снял соседей справа и слева от себя. Пошёл по кругу, производя зачистку, отмечая, что со стороны «дичи» не слышно ответной пальбы.

«Может патроны кончились?»

Изменил первоначальные намерения. Двинулся к загнанному в угол федералу. Вовремя! Увидел, как лежащий у корней двух сосен человек европейской наружности, но исхудавший и заросший, как папуас Новой Гвинеи, залитый кровью в районе корпуса, пытается дотянуться рукой до РГДшки, не вовремя укатившейся из матерчатого подсумка, а над ним навис холеный, сильный и знающий себе цену «охотник». Шагнув к раненому, припечатал ребристой подошвой высокого ботинка руку, считай уже пленного, к земле.

«Уррод!»

— Н-на!

Сергей, вкладывая всю свою ненависть в удар, вогнал свой нож садисту в район печени, прямо под срез новомодного кевларового бронежилета.

«Дофорсился, орел горный! Одел бы обычный армейский броник, хрен бы я достучался до твоей печенки».

Глаза пойманного в силки и раненного человека расширились от удивления. Все увиденное воспринималось с трудом. Просто из ниоткуда, пришла помощь. А тут вдруг прозвучал и голос прямо из пространства: «Извини, командир, нечем мне больше в таких условиях отключить твое сознание».

Все померкло, мозг отключился, только все равно, даже через барьер небытия он ощутил на самых задворках сознания тупую ноющую боль.

* * *

Алексей пришел в сознание и тут же понял, что за пределами помещения, в котором он обретался, идет бой. Сразу за деревянной перегородкой стены глухо стучали автоматные очереди, рвались взрывы, слышались стоны, и слова русского мата. Периодически само здание сотрясалось от недалеких разрывов, с потолка сыпался мусор, куски древесины. Испытывая боль, огляделся вокруг себя. В большой комнате он был не один. Вон, лежат такие же раненые ребята, но гораздо моложе его. Кто-то стонет, тот, похоже, молится, а сосед и вовсе сник, наверное, уже умер.

В распахнувшуюся дверь, двое за руки и ноги втащили очередного «трехсотого», извивавшегося от боли и ужаса за свою судьбу.

— Давай сюда! — хриплым от натуги голосом предложил один из «санитаров».

Снова разрыв гранаты, здание затряслось, зашевелилось. Прямое попадание, только попали по противоположной стороне строения.

— Что там снаружи? — на грани потери сознания прохрипел Алексей.

Молоденький солдат, привалившийся к хлипкой стене, стонал непереставая. Примериваясь утащить ящик с боеприпасами, оба солдата отвлеклись на незнакомца, принесенного Хильченковым из леса.

— Да все хреново! Обложили со всех сторон и лупят почем зря. И нахрена мы им здались, им что, других дел нет?

— Ребята, дайте бацылу, сил нет терпеть боль, — из темного угла, кто-то попросил сигарету.

— Терпи, может скоро все кончится, а цыгарки свои я где-то посеял.

— Шило, хорош базлать, у пацанов патроны кончаются. Взялись! Потащили.

Снаружи, правда, был кромешный ад. Отовсюду летел свинец, горели постройки. Тела убитых лежали в ходах сообщений. Оба БТРа приказали долго жить и черным дымом грязнили атмосферу горного воздуха. У борта правой машины лежало тело прапорщика Михайлова, седая голова поникла на грудь, уткнувшись подбородком в нагрудную пластину бронежилета, лицо припорошенное пылью, с открытыми, невидящими глазами, с приходом костлявой, расслабилось, было спокойным, восковым. Не смог ветеран пережить войну, разыгравшуюся в родной стране, не смог уберечь пацанов от бойни. Теперь вот лежал и мертвыми глазами уставился на бушевавший костер.

Напавшая банда, словно взбесилась, обрушила на блокпост море огня и металла. По количеству их было даже меньше чем у Мовсаева, но качество подготовки разнилось. На расположение взвода вышли настоящие «псы войны» — наемники, в задачу которых входило уничтожение выявленной группы российской разведки. За такие операции им платили хорошие деньги.

Почему бы и не подзаработать халтуркой? Вот только кто мог предположить, что русские остановятся на тропе, в самой узкой точке горловины, прикрывать выбранного ходока? Потом ливень в горах! И как результат, федерал скрылся в расположении мотострелков. Конечно, назвать этих щеглов солдатами можно с натяжкой. Юнцы-переростки. Да ведь только, у этих юнцов в руках настоящее оружие, и стреляют они из укрытий по атакующим, настоящими боеприпасами. Вон, уже два десятка наемников, как корова языком слизала. Конечно не все из них погибшие, некоторые ранены, но выполнять контракт уже не способны.

Сотник УНА-УНСО Матвиюк, присланный со своим подразделением из Львовского куреня для помощи генералу Дудаеву, еще зимой в Грозном растерял большую часть людей. Уж слишком «жарко» было в городе. Москалей, их генералы, положили немеренно. И то, пихали необстрелянных мальцов в тот город, как в черную дыру, не жалея. Чего жалеть, русские «телицы» еще народят. Первый раз, что ли? А, вот своих жалко. Ох, как жалко! На средства центра «Евразия» в Чечню под видом стройбригад и журналистских групп был переправлен целый батальон УНА-УНСО «Прометей». За шесть месяцев стандартного контракта, от «Прометея» осталось чуть больше роты. «Сало в окопах», называли их москали, и беспощадно перемалывали в жерновах войны своих братьев по крови, в плен не брали. Потому и сражались «западэнци» так отчаянно, добросовестно отрабатывая каждый потраченный на них доллар. А на поверку, если здраво рассудить, то на этой войне пожировал только Корчинский, да еще маленькое кубло таких же лидеров УНА как он, остальной народ остался в жопе, а многие так даже цинковых макинтошей не смогли примерить после смерти, закопали как собак и забыли, что такие когда-то были. И вернулся бы Матвиюк к себе на «батькивщину» уже в мае месяце, да повезло. Предложили контракт черножопые, деньги платили налом, не скаредничали. Хорошие деньги, за такие, можно даже не обращать внимание на то, что командовать приходится всяким сбродом. Попадались даже натуральные негритосы, а уж бывшие убийцы, маньяки, фанатики веры, прочие отбросы общества разных стран и вероисповеданий, это на каждом шагу. Он сам, не девочка-припевочка, большой крови не боялся, за Афган и Приднестровье привык, но получать удовольствие от того, что во имя Аллаха, милостивого и милосердного, сдирать кожу с беспомощного человека так и не привык. Добро то, что окружил он себя земляками из остатков былого отряда и почем зря спуску нынешним подчиненным не дает. Так и воюет, деньги заколачивает.

Надоела возня с блокпостом. Приложил к глазам окуляры полевого бинокля, обследовал позиции противника, превратившиеся стараниями наемников скорее в кучи тлеющего и дымящего мусора, но все еще огрызающиеся на каждую попытку прорыва обороны.

— Петро, он бачиш поблызу «бэтра», дымный стовб мисце клубамы закрыв, так, що ничого не выдно^[4]?

Рядом с Матвиюком оказался Петр Музыка, его ближайший соратник.

— Дэ, батьку?

— Та он жэ! Куды дывышся? Ливишэ бэры!

— Ага, бачу.

— Бэрэш своих хлопцив, та…

Тут взгляд наемника задержался на неожиданной картине боя. Какой-то сумасшедший из стана противника, скорее всего контуженый, выскочил за покоцанные мешки с песком, и, выделывая что-то похожее на шаманские камлания и танцы индейцев Северной Америки, пробежал к позициям Абдуллы, закидал его людей ручными гранатами. Под взрывы и крики раненых, таким же манером двинулся к ним.

— Що там?

— Снайпера ко мне! — переходя на правильный русский язык, приказал Матвиюк. Бывший офицер Советской Армии в критический момент, часто вылезал наружу из подкорки головного мозга.

— Видишь того клоуна?

Рядом с командиром прилег Карпенко, один из снайперов подразделения наемников. Раскинулся в положении для стрельбы лежа.

— Бачу.

— Сними его!

Карпенко приник к оптике. Произвел выстрел. Матвиюк отчетливо увидел, как русский пошатнулся, потом снова продолжил свой рваный танец. Снайпер раз за разом, выпускал пулю в контуженого солдата, и каждый раз тот, выпрямляясь после очередного выстрела, продолжал двигаться вперед, мало того, он планомерно сокращал меткими выстрелами из автомата, количество живых наемников. Карпенко подхватился на ноги, визгливо выкрикнул:

— Та он жэ! Куды дывышся? Ливишэ бэры!^[5]

— Атас, командир! Треба линять, попадем под раздачу!

Матвиюк уже и сам понял, что если и дальше так пойдет, быть ему «грузом двести», контуженый совсем близко.

— Уходим!

Наемники со всех ног бросились в гущу леса. Не стыдно сбежать и выжить. Они, в конце концов, приехали сюда заработать денег, а не костьми ложиться. Пусть дураки подставляются под пули, у них ума нет!

Осознав, что напавшие на блокпост покинули поле боя, Сергей не бросился сломя голову преследовать их. Смысла не было. За спиной остались разбитые позиции взвода, живые и мертвые товарищи. Необходимо возвращаться.

Глава 8. Что делать?

Замотавшийся, злой как черт, усталый Сергей наконец-то присел, прислонившись к мешковине бруствера в одной из ячеек для стрельбы. Пустая голова гудела. Отдохнуть хотя бы пятнадцать минут, просто посидеть с закрытыми глазами, чтоб никто не трогал, не звал рулить ситуацией. Блокпост как объект перестал существовать, и то, что есть выжившие — большая удача. Повезло им, что наемники пришли к объекту налегке. Были бы у них минометы, раскатали бы позиции как бог черепаху. Погиб Михайлов, погибло много солдат. Их всех снесли в дальний проход, уложили тела в ряд, от отупения и усталости не брезгуя пачкаться кровью и брать в руки оторванные взрывами конечности, прикрыли брезентом. Раненых перенесли под крышу ставшей ненадежной постройки, дырявой как решето. На ногах, включая Хильченкова, осталось пять бойцов.

— Серый!

Раздалось над ухом.

— Чего тебе, Артем?

Над ним с повязкой на голове и обожженными руками стоял Завгородний, в закопченной, прожженной во многих местах форменной одежде.

— Там твой найденыш старшего на разговор зовет.

— Чего ему так приспичило?

— Не знаю. Не говорит. Совсем плох, как бы, не кончился.

— Ладно, иду.

Тяжело оторвав свою пятую точку от земли, направился в строение времянки, пустым дверным проемом напоминающее пристанище погорельцев. У порушенных нар, прямо на земляном полу, лежали раненые товарищи, стонавшие от боли, они встретили единственного выжившего командира умоляющими взглядами. Что он мог им сказать? Может быть, что-то типа, «крепитесь, помощь будет». Так он сам не знал, где та помощь. Да и понятие ложь во спасение, не для него. Не умел Сергей соболезновать, не обладал он этим качеством. Еще в детстве зачерствел.

Присел рядом со спасенным незнакомцем, которого сам же и притащил в безсознанке на блокпост. Почувствовав рядом присутствие склонившегося над ним человека, Алексей неимоверным усилием воли разлепил смежившиеся веки, выдавил из себя вопрос:

— Ты кто?

— Ты хотел видеть старшего. Ну, так я здесь самый старший и есть.

Пересиливая боль и слабость, прохрипел в лицо молодому парню, с интересом уставившемуся в глаза.

— Нужна связь с командованием.

— Нету связи. Рация разбита. Но ты не тревожься, думаю, наши поймут, что если блокпост на связь не вышел, то что-то произошло. Пришлют вертушку, всех эвакуируют. Так, что терпи, попадешь в госпиталь, там быстро поставят на ноги.

Алексей видел, что говоривший с ним, сам не верит в то, о чем говорит.

— Поздно будет, не доживу.

Он прервался, набираясь сил продолжить начатый разговор, но они с каждым словом уходили, как уходит вода в сухой песок.

— Не успею…, - снова перевел дух, спотыкаясь на каждом предложении, стараясь придать информации смысловое значение, продолжил. — Передашь в особый отдел. Группа «Дельта», командир группы майор Старков, позывной «Старик», свою задачу выполнила. Информация о том, что Борис Березовский, возглавляющий Совет безопасности Российской Федерации причастен к финансированию чеченских боевиков полностью подтвердилась. Двадцать восьмого числа прошлого месяца, личный представитель названного лица, Бадри Патаркацишвили, передал Шамилю Басаеву крупную сумму денег в валюте. Передача произошла в ингушском аэропорту «Слепцовск». Группа, согласно приказу командования, вышла на агентурную сеть и отслеживала дальнейший путь финансового потока здесь, на Кавказе…

Разведчик запнулся, теряя последние силы. Хильченков глянул на повязки прикрывшие раны, судя по окрасившимся в красное бинтам, крови раненый потерял много. Одышка и бледное лицо, тоже говорили о многом.

«Вот дурак, расслабился! Совсем заказаковался, идиот непутевый! Я же ребятам могу хотя бы кровь остановить. Глядишь, полегче станет».

— Как тебя зовут?

Разведчик зашелся в кашле, отхаркивая выступившую кровь на губах.

— Алексей…, - снова кашель взахлеб.

Сергей взял раненого руками за его запястья, от них уже шел могильный холод, закрыл глаза и «качнул» по ставшему единым организму Здраву. Запустив свою энергетику по замкнутому циклу тел, почувствовал боль. Как приправу ко всему происходящему, зашептал наговор: «Во имя Иисуса, который родился в Вифлееме и крестился в реке Иордан. Как остановилась тогда вода в Иордане, пусть так же остановится кровь у сына божьего Алексея. Аминь!»

У разведчика сил явно прибавилось. Завгородний, стоявший за плечом Сергея, широко открытыми глазами смотрел на происходящее.

— Шаман! — изрек от дверей Шильников, непонятно где успевший раздобыть спиртного и прилично к нему приложиться.

Сергей почувствовал что ослаб. Сил в смертельно раненого человека пришлось влить много.

— Полежи малехо, отдохни, — объявил Алексею, попытавшемуся остановить старшего блокпоста.

Подвинулся к солдату, лежавшему у стены с закрытыми глазами без сознания. Нога в районе колена была перетянута брючным ремнем, ниже колена голень отсутствовала, виднелись только ошметки окровавленной штанины. Расходуя свою энергию, зашептал над ним: «Текущая вода, я жалуюсь тебе. Видишь, как огонь мучит сына божьего Леонида. Возьми огонь от него, унеси за крутые горы, брось в глубокую пропасть.»

И пошло, и поехало. Случалось так, что раненый слышал шепот и хорошо различал слова, но получив временное облегчение, блаженно отключался.

Алексей глянул на ставшее изможденным, посеревшее лицо человека, который сотворил с ним чудо. Стало легко дышать, появились силы.

— Не смотри на меня так. Я не волшебник, да и облегчение у тебя временное. Рассказывай, кому и что нужно передать. Только коротко.

— Если со мной что…. Передашь любому офицеру контрразведки информацию. В семи километрах от Шатоя, в распадке, где раньше располагался пионерский лагерь, на усадьбе гостевого дома советских времен, уже завтра должна состояться встреча Дудаева с представителем Европейской финансовой элиты, Альфредом Куном.

— Немцем?

— Н-незнаю его национальность, я его паспорт не видел.

— Извини.

— У меня в набедренном кармане карта. Я там на всякий случай отметил координаты. По полученной от источника информации, от этой встречи будет зависеть судьба дальнейшего хода конфликта на Кавказе. Кстати, деньги полученные от Березовского, Басаев отвез туда же.

— Басаев сейчас там?

— Три дня назад, был там.

— Скажи Алексей, этот Кун, он как-либо связан с мировой закулисой?

Сергей скользнул взглядом по лицу офицера, разговор тому явно не шел на пользу для здоровья, подпитка энергией подходила к концу. Закон физики, заряд батарейки на исходе. Разведчик мотнул головой.

— Это мне не известно. Про закулису я не слыхал. Что это?

— Да, так.

После выдачи всей информации, Алексей словно сдулся, тупая боль снова накрыла изгвазданное тело.

— Алексей, а известно, чей конкретно представитель этот Кун?

— Старков в разговоре упоминал Джеймса Голдсмита.

«Есть! Вот оно!»

Сергей прикоснулся к плечу раненого, подмигнул ему.

— Держись дружище, вертушка обязательно будет. Окажешься в госпитале, там выходят, поставят на ноги.

Оказавшись на воздухе, оставив позади себя запахи крови, пота и смрада гари, Сергей не стал торопиться обходить выставленные им же посты. Остановился подумать, как быть дальше ему, рядовому Российской Армии Хильченкову. Мысли птицами унесли его в воспоминания недалекого прошлого.

Уже после окончания школы, месяца за три перед армией, дед Матвей отпустив домой последнего болящего, «квартировавшего» у них на хуторе, загадочно прищурившись, произнес:

— Собирайся. Завтра едем с тобой в Краснодар.

— Зачем, деда?

— Познакомлю тебя с одним человеком. Все чему я тебя мог научить — я исполнил. Только этого по нынешним временам мало. Треба знать поболе. Вот в этом поможет он.

— И к кому поедем?

— А, там узнаешь. Чего сейчас попусту язык о зубы бить?

Рано поутру, сняв Блохастую с цепи, и отправив на вольные хлеба, а Белаша на самопас в луговину, когда вернутся — неизвестно, пехом добрались до станицы. Сели в рейсовый автобус, шедший в райцентр, да и покатили по шоссейной дороге вместе со станичным людом, делая остановки у каждого столба. Районный центр встретил путешественников предполуденной жарой и другими атрибутами городской жизни и людской суеты.

Сергея всегда удивляло то, что люди в городе не обращают внимания на чистоту улиц, пыль и загазованность, а с приходом дикого капитализма, еще и на взаимоотношения между титульным населением. Уже у границы самого автовокзала раскинул свои паучьи сети вещевой рынок, казалось бы, спонтанно организованный чьей-то невидимой умелой рукой. До маршрутного автобуса, следовавшего в столицу края, было еще два часа, и внук уговорил деда пройтись по торговым рядам, окунуться в людской поток.

— И чего мы там с тобой не видели?

— Дед, ну это же интересно! Пройтись и услышать круговерть человеческих чаяний и страхов.

Насупив брови, Матвей думал недолго, махнув рукой, изрек:

— А-а! Молодость! Пошли.

И как в воду глядел. Никакого удовольствия от толкотни и наплыва человеческой массы Сергей не получил. Потоки чужих переживаний, кучки «жучков-прилипал», наперсточники, городские бандиты, редкие патрули представителей правопорядка, не добавили оптимизма в настроение молодого человека. Уже через сорок минут Сережка заявил деду:

— Идем отсюда.

— А я о чем?

Поздно вечером прибыли в Краснодар. Автобус, достойный участник событий происходящих в стране, проявил удивительную способность приобщиться к процессам постперестроечного времени, за дорогу ломался два раза. Два раза седой дядька, водитель междугороднего транспортного средства, поковырявшись в недрах своего кормильца, ставил его «на ноги». Добрались!

Опять-таки, пешком оба казака, пройдясь по темным улицам большого города, забрели в частный сектор, и в одном из переулков, отгородившегося стеной заборов от дороги, отсыпанной жужелкой, поросшего кустами акаций, сирени и стовбурами пирамидальных тополей, остановились возле крашеных деревянных ворот.

Подергав ручку калитки, и убедившись в ее надежности на предмет пропускной способности, дед ногой постучал в доски низа искомой. За забором послышался звук открывшейся двери дома. Громкий мужской голос, с веселой интонацией, задал вопрос:

— Кого там Бог к моему порогу привел?

И словно произнося отзыв пароля, Матвей откликнулся криком южной птицы, с добавлением слов запорожской присказки, перекочевавшей еще в Екатерининские времена на Кубань:

— Пугу-пугу, казак з лугу!

Обнимаясь, и хлопая друг друга по плечам, дед с хозяином дома, человеком среднего роста, но жилистым, в возрасте, как прикинул Сергей, приближавшемся годам к пятидесяти, радовались встрече будто юнцы.

— Давненько тебя не видел Матвей Кондратьевич!

— Да, Федор, десяток лет точно не виделись.

— Каким ветром ко мне вас принесло?

— Да, вот дивись, внучка к тебе привез. Думаю, хай, поживет у тебя, ума разума наберется. Место-то в твоем курене для него отыщется?

Хозяин с не меньшим интересом, чем сам Серега, оглядел парня. Пройдя за ворота, гости оказались под аркой сплетенной виноградными лозами, укрывшими своей листвой все пространство над головой, а протянутая в ветвях электропроводка, с подвешенными к ней фонариками, давала яркое освещение в столь поздний час. Показалось, что глаза мужчины заглянули в самую душу. Последовал ответ.

— Для хорошего человека, в этом доме места хватит.

Обернувшись, с лаской в голосе хозяин обратился к симпатичной женщине, застывшей на пороге и молча наблюдавшей картину встречи:

— Ксана, встречай дорогих гостей, накрывай стол, — с металлом в голосе шепнул на ухо деду. — Все серьезные разговоры перенесем на завтра.

— Добро!

Рано поутру дед уехал домой. Распрощавшись с хозяевами, оставил на их попечение внука.

Хозяином дома в тихом переулке одного из районов Краснодара, оказался свой же брат-характерник, Федор Мартыненко, основным местом работы которого был Кубанский аграрный университет, в котором он преподавал информатику. Как потом понял Сережка, дед привез его к этому человеку для корректировки мировоззрения на сложившиеся реалии нынешней жизни в государстве и за его пределами, да еще для того, чтобы научиться думать по взрослому, анализировать и принимать решения. Вот тогда-то первый раз Сергей и услышал о мировой закулисе, о ее «героях невидимого фронта».

— Ты пойми, Сережа, — объяснял Федор молодому коллеге на одном из уроков. — У России всегда были враги. Всегда! Трудно не иметь их, обладая такой территорией, с чистыми реками, озерами и лесами, протянувшимися на тысячи километров, полными закромами полезных ископаемых, да, много еще с чем. Давно бы уже сожрали со всеми потрохами, и следа не оставили от народов населяющих Русь, если бы не одно «но».

Сергей с любопытством воспринимал информацию, впитывал беседы со старшим товарищем. Вот и сейчас запоминал каждое произнесенное слово.

— Это «но», составляют некоторые группы людей проживающих в среде каждого народа. Одну такую группу составляем мы — характерники.

— Что, и у других народов есть люди подобные нам?

— Есть, друг мой. Есть! Вон у наших ближайших соседей и братьев хохлов, они называются галдовниками, а в некоторых областях Украины и характерниками. И искусство наше с ними, очень схожее. Есть свои тайные бойцы-искусники у армян, белорусов, татар, у северных народов. Только если нас мало осталось, то их можно по пальцам счесть. Слышал, может где, о них?

— Неа-а.

— Тоже хорошо. Ладно, так вот я и говорю, у многих народов населяющих земли Руси, есть люди, ведающие тайными знаниями, и стоящие на страже ее пределов. Когда идет война, тайная или явная, все мы призваны на путь воина-защитника. Заметь, защитника, для этого Господь дал нам тайное знание. Само знание о нас для кого-то сказка, кто-то порицает саму информацию о таких как мы. Это никоим образом не может повлиять на наши деяния. Кое-кто на Западе объявил охоту за нами, не дают им жить спокойно наши знания и навыки. Нас осталось мало и это наша беда. Можно было бы набрать сотни учеников в среде молодежи, обучить их Живе, казачему спасу, приемам славянской борьбы, воспитать из них элитных бойцов, но характерниками они все равно не станут. Приходится по крупицам собирать тех, кто способен сохранить и передать знания новым поколениям.

Федор невесело вздохнул, задумался о чем-то своем, отвлекшись от беседы с парнем. Сергей не стал тревожить его вопросами, ожидая, когда Мартыненко сам продолжит разговор. Федор продолжил:

— Беда пришла на Русь, и не только на Русь. Антихрист раскинул свои крыла над всем миром. Его легион, будто зараза, подтачивает устои общества, внедряет своих эмиссаров в правительства стран, развязывает войны, насылает эпидемии и катастрофы подобно Чернобыльской, где только может.

— Это как? — обалдело выпал в осадок от таких речей Сережка.

Тихий ранний вечер только пришел на Кубанскую землю, солнце из жаркого, пышущего жаром, превратилось в терпимое, дающее живительное тепло всему сущему, лишь мимолетный порыв легкого ветерка тревожил штору в кабинете второго этажа института. Время для преподавателей позднее, приемные экзамены в ВУЗ закончились две недели назад, поэтому так уж случилось, что некому было мешать двум людям вести беседу. Открыв верхнюю ячейку сейфа, стоявшего у стены, Мартыненко извлек оттуда тонкую бумажную папку, перевязанную матерчатыми тесемками.

— Вот, почитай, — развязав узел, характерник извлек из нее четыре листа с напечатанным на машинке текстом, положил перед Сергеем.

Сережка прочитал заголовок: «Кодекс мирового правительства».

Оторвавшись от листа с текстом, вопросительно поднял глаза на товарища.

— Ты сначала прочитай, а после поговорим.

Глаза Хильченкова поползли по тексту, сначала с любопытством, а вскоре в них промелькнул интерес напополам с ужасом. Сережка почувствовал, как внутри него все захолодело. В иных местах приходилось возвращаться к началу предложения и читать его снова. Показалось, что волосы на голове зажили самостоятельной жизнью, встали дыбом, зашевелились от страха. Текст гласил:

Сергей тупо посмотрел на Федора. Голова шла кругом от такого чтива.

— Это что за бред сивой кобылы? Какой воспаленный мозг мог додуматься до такого?

— Читай!

Сергей перевел дух, успокоил дыхание, стал более спокойно разбирать текст.

— Ты посмотри, к нам примазаться хотят. Нет, ребята, на сынов божьих вы точно не похожи, рылом не вышли. Вам бы малехо умишко ломиком подправить, самое то было бы.

— А, морда у вас, господа хорошие не треснет? Губенки раскатали.

Все это время Федор отвернувшись, смотрел в окно, где тихий августовский вечер еще не успел разогнать дневную жару. Люди по тротуарам шли по своим делам обуреваемые простыми страстями, заботами и маленькими жизненными радостями.

— Федор Михайлович, откуда у вас эта хренотень? И вообще, для кого это написано?

Хозяин кабинета обернулся, подойдя к столу, присел напротив Сергея, а тот не дожидаясь ответа, задал очередной вопрос:

— Если кодекс такой секретный, как он попал к вам?

— Начну с того, что в пятидесятых годах, когда Советский Союз только зализывал раны прошедшей по его территории войны с Германией, и наши города стояли в руинах, в одной из европейских стран произошло сборище трехсот самых богатых людей США и Западной Европы. Официальный повод съезда олигархов — организация клуба бонз финансовой элиты планеты, закрытое общество помощи человечеству, неофициальный — создание всемирного правительства мировой закулисы, способного управлять политическими и финансовыми процессами на земном шаре. Тебе о чем-нибудь говорят такие фамилии, как Ротшильды, Морганы, Голдсмиты?

— Ну, так, кое-что читал.

— Те еще добрые дяди на теле общества. Там где они засветились, а не светиться они мастера, всегда происходит кризис, война, или катастрофа. Так вот таких как эти господа, собралось триста рыл, включая такую одиозную личность, как королева Англии. Эти «товарищи» решили на своем шабаше, что ухватили бога за яйца, и что только им позволено распоряжаться всем на этом свете. Постановили, что мир это их карман, и даже само его население принадлежит им. Они отныне определяют, какое количество рабочего скота достойно жить на планете. Результатом «сборища сверхчеловеков» стал вот этот документ. К месту конференции воротил, пробиться никому не позволили. Оцепление загородной гостиницы, предоставленной для встречи «денежных мешков», было выдвинуто на километр от точки рандеву. Охрана не пропускала на встречу даже официальных лиц государства предоставившего «крышу».

— Но ведь документ-то вот он? Как же он оказался у вас?

— Понимаешь, нам тогда повезло. После гражданской войны часть казачества вынуждена была уйти на чужбину, обосноваться в Сербии. Среди них находились и наши с тобой коллеги. Один из характерников, мой тезка Федор Богун, казак станицы Веснянской, отведя охране глаза, проник в апартаменты «жирных котов», всякого там насмотрелся, и все добросовестно записал из первых уст. Случись это сегодня, этот номер бы, у него не прошел. Если человеку можно подсунуть любую иллюзию, справиться с его мозгом, то современную технику не обманешь, железка, она железка и есть. Тогда нам повезло, что не было в природе видеокамер и тепловизоров, и еще много чего не выдумали. Федор заплатил за этот документ высокую цену. Служба безопасности одного из членов «клуба», выяснила через какой источник прошла утечка информации. Только не поняла, каким образом. Богун погиб, но текст пресловутого кодекса успел разойтись по всем нужным каналам.

Сергей в раздумье уставился на Мартыненко, вопросов касающихся закордонной организации претендующей в спасители мирового порядка и господства над человечеством было много. Характерник сам продолжил разговор.

— Многое о чем ты прочитал, врагами уже реализовано на практике. В мире происходят войны, которых могло и не быть. Голод. Эпидемии. Катастрофы. Советское государство развалили, а на его осколках осели агенты влияния, которые словно черви, точат изнутри Россию: коррупция в верхних эшелонах власти, информационная война по всем направлениям, организованная преступность. Это только верхняя часть айсберга, характеризующая их деятельность. Семимильными шагами идет вымирание граждан страны. Нищета. Пьянство. Наркомания приобрела чудовищные размеры. Растление молодежи. Подмена культурного наследия предков, «золотым тельцом». Узнаешь положения кодекса?

— Да.

— Сейчас даже победу народа во Второй Мировой войне, всеми силами пытаются приписать США и странам Европы, а наши отцы и деды, вроде как бы и не воевали почти. По их трактовке, это американцы нас спасли от гитлеровской Германии. Всем этим рулят сущности состоящие в «клубе трехсот», я их и людьми-то называть не хочу.

— Но надо же, что-то делать?

— Да делаем мы! Делаем. Но и мы ведь не правительство. «Каждый народ достоин того правительства, которое есть», дед доводил до тебя этот параграф из неписаного свода законов нашего братства?

— Говорил об этом, помню.

— Это правило еще не отменено, но чувствую, если и дальше прижмут, придется вмешиваться. Мы и так наших церковных чиновников на уши поставили. Им ведь тоже не по душе попытки объединения всех вероисповеданий в одну общую формацию. Дескать, «Бог един, так чего кочевряжитесь? Давайте объединяться». Мировая закулиса хочет и на этом поле превратить народы в бессловесную скотину. Если каждый из нас, сможет, хоть в чем-то помешать этим ублюдкам, это будет его маленькая победа над сатаной, из нее сложится победа общая. Ты воин. Твой дед готовил тебя к стезе бойца на поле брани. Всегда помни, если на твоем пути встанет представитель закулисы любого ранга, положения и звания — убей его! Там где они появляются, всегда жди беду.

Сейчас наставления старшего товарища вспыхнули в нем сложившимся в мозаику решением. Он отчетливо понял, что ему надо делать.

Глава 9. Эмиссар мировой закулисы

Длинная дорога вымотала его. Сказывался возраст. Прилетев с сопровождавшей его свитой телохранителей, теперь только так, в Турцию, Кун был встречен там еще одним доверенным лицом шефа, только стоявшим на более низкой ступени посвящения. Мюллер обеспечил «переход» в Грузию, а уж по территории этой страны, два «Мерседеса» представительского класса, с затемненными до состояния «ночи» стеклами провезли гостя до начала горных массивов. Опять пересадка, и снова, теперь без всякого комфорта, на «Ниссановских» внедорожниках прокатили по горным дорогам Верхнего Ларса. Показали развалины таможенно-пограничного пункта, намекая тем самым, кто в горах хозяин. К составу гуманитарной миссии примкнул в одной из деревень. Его бодигарды растворились в общей массе европейцев, журналистов и людей разных гуманитарных организаций, приехавших помогать гордому маленькому народу Чечни выжить в войне с федералами. Женщины и мужчины. Кун видел, как они распинаются, объясняя местным аборигенам, исключительно мужчинам, что-то очень нужное в демократических преобразованиях, очень ценное в жизненном процессе.

«Идиоты, они никогда не поймут, что этим бородатым чудикам, от них нужны только деньги. Вот так вечно происходит с теми, кто хотел бы преобразовать мир под европейский образ мышления, еще раз идиоты. Перед ними же обыкновенные дикари, только и отличий с теми которые обретаются в африканских странах — не жрут человечину, да ито не факт. Согласно наведенным справкам, основная масса вождей, убийцы, насильники, воры и морально разложившиеся уроды, но очень полезные для нашего дела».

Сильвия Катнари, еще молодая дама, председательствующая среди работников миссии помощи страждущим, естественно не знала кто перед ней, но в ее поведении угадывался прошедший недавно разговор по телефону, чтобы она воспринимала его кем-то из системы близкой разведке одной из стран Запада, тоже приехавшим помочь, только по своему профилю. Сильвия встретила его не то, чтобы разведя объятья, но конструктивно, лишь поинтересовалась о нуждах связанных с его пребыванием в горах Кавказа. Получив размытый ответ, пожелала успехов, и ретировалась. Завтра утром миссионерам предстояло разъехаться по населенным пунктам высокогорья. Кун был доволен, любая разведка, узнав о посещении десятка сел иностранцами в таком количестве, да еще и прибывшими неофициальным каналом, не заметит даже его тени. «Ай, да шеф!»

Уже завтра села Харсеной, Шаро-Аргун, Хал-Келой, Улс-Керт, и еще два десятка таких же населенных пунктов подвергнутся посещению саранчи из Европы для поиска жареных фактов безжалостных действий и притеснениях русскими коренного населения на этой земле.

«Ах, как удачно все складывается! Даже встреча с Дудаевым пройдет со стороны в этой неразберихе рядовым событием. Вот Сильвию и подставим как основного визави президента»

* * *

Хильченков вел машину по горному серпантину. Это была удача, что некогда захваченная у боевиков «Нива» не пострадала. По приказу прапора, ее спрятали подальше от глаз начальства, могущего в любой момент приехать с проверкой на блокпост. Вот теперь она пригодилась.

Убывая в автономный рейд, Сергей сбагрил дела на земляка, назначив того старшим над выжившими. Артем с неохотой пошел на такое «повышение по службе», но долго заниматься уговорами, не было времени, и Хильченков напряг его своими методами.

— Тема, не ссы, все будет хорошо. Уверен, что уже к обеду начальство пришлет «восьмерку». Про меня скажешь, что мол, по приказу вон, — он кивнул головой в сторону раздолбанного строения, — раненого разведчика, рядовой Хильченков отправился на боевое задание. Цель ты не знаешь, разведчик в полном ауте и в себя придет не скоро. Но к особисту, ты как выйдете к нашим, сходи обязательно. Доложись обо всем. Ну, ты же все слышал.

— Серый, может, идет оно все лесом? Как ты там один справишься? Что тебе больше всех надо? Прилетим все вместе, сходишь к «молчи-молчи», сам все ему расскажешь.

— Глупак. Ты, что наш чиновничий аппарат не знаешь, что ли? Да они пока почешутся, пока наверх стукнут, пока там примут решение, так здесь уже никого и не будет. Короче, принимай командование, да за Шилом присмотри, а то он у нас без повреждений, может чего напороть.

— Есть!

Вот и ехал Сергей по горной дороге, взбираясь на первой передаче вверх в сопровождающий его дождь, поливающий то сильней, то успокаивающийся до степени мерзопакостного мелкого сита. Приходилось контролировать только дорогу, отвлекаться по сторонам небыло никакой возможности. Выехав на более-менее ровный участок дороги, встал у развилки, без всяких следов указателя направления. Достал карту местности, принадлежавшую ранее Алексею, сверил маршрут:

— Та-ак, ага, от Шатоя до Грозного шестьдесят пять километров, а мы вот здесь, до Шароя, полтинник езды, но, слава Богу, мне в сам Шарой и не нужно. Только слегка «нитку» зацеплю. Езды-то той, плевок. Вот только по горному серпантину, который и дорогой не назвать, так, широкая тропа с частыми кучами завалов, и все из-за ливней.

Передохнул. Подумал достать из вещмешка банку тушняка, да отказался от этой мысли: «Рано».

Снова припечатал взгляд к карте, впитывая в голову все хитросплетения пути.

«Ниву» бросил в микроскопическом распадке, вклинившимся своим провалом в дорожное полотно, загнал ее в заросли орешника. Надев разгрузку, провел рукой по кармашкам, наощупь ощутил округлости ручных гранат, ребристость магазинов. Подхватил на руку СВД.

«Ну, спасибо старушка. Помогла сократить время, без тебя мог бы и не успеть! — любовно похлопал по капоту представительницу советского автопрома. — Пора!»

Зашагал по дороге, поднимаясь в незначительный подъем, угадывая присутствие неподалеку чужих двуногих хищников, по рождению относящихся к «отряду» людей. Вот оголилась горная гряда, слева от дороги забелел срез породы, кое-где поросший мхом и мелким низкорослым кустарником по почти отвесной скале. Справа — глубокое ущелье, внизу которого отчетливо прослушивался шум реки, ветви деревьев на подъеме к дороге прикрыли неровный срез обрыва. Под сапогами зашуршали мелкие камешки гальки и щебня, но их звук гасил дождь.

«А, вообще, что же так не повезло с погодой. Еще четыре дня назад стояла жара, солнце пекло так, что мама не горюй. А сейчас…. Погода в горах переменчива!»

Словно подслушав мысли солдата, за очередным виражом дороги дождь прекратил моросить. Солнце не вышло, а серое небо не порадовало синевой. Намокшая плащ-палатка тяжелым грузом давила на плечи, обтянув под собой вещмешок, превратив его в подобие горба за спиной человека.

Снова поворот. Сергей из-за угла скального нароста разглядел подобие караульного грибка в стороне от дороги, проходившей к утопавшему в садах небольшому селению. Домишки в нем не прятались за высокими заборами, как на равнине, а виднелись из-за плетней и низкой кладки плоских камней, уложенных в стену. Приложившись к трубке прицела, увидел, как в огородике край села возятся в земле две молодухи, а старуха-чеченка деятельно размахивая руками, что-то указывает им, руководит работами, наверняка «строит» своих невесток. Седобородый дед в высокой папахе на голове, опершись на клюку стоит поодаль от разборок, вышел размять кости пока дождь прекратил моросить, тоже прислушивается к речам бабки. Перевел прицел на грибок. Оптика отчетливо проявила вырытый рядом окоп с бруствером. Под крышей деревянной беседки курили сигареты и ругались между собой пятеро «чехов», увешанных как новогодние елки оружием, одетые разномастно, кто во что горазд. А может быть, они просто что-то обсуждали на повышенных тонах, не имея возможности побороть свой кавказский темперамент. Не далее чем в десяти метрах от беседки хорошо просматривался подвесной мост, переброшенный через реку, с одного берега на другой.

— Вот через тебя-то мне и нужно перейти. И время сэкономлю, и расстояние скощу. Только джигитов трогать никак нельзя.

Характерник еще раз проверил экипировку, попрыгал на месте, прислушиваясь к издаваемым ним звукам. Остался доволен. Прикрыл глаза, отключаясь от действительности. Заговорил в голос, не волнуясь, что кто-то услышит его:

— Господи! Защити меня от глаза острого, от зубов, прорезавшихся в субботу, воскресенье, да и в другие дни недели. От соседей по праву и по леву руку. От духов земных, видных и не видных. Небо надо мной, земля подомной, а я посередине. Аминь!

Уверенной походкой, держа винтовку на изгибе локтя, Сережка, отбросив мысли долой, пошел прямиком по дороге. Он был ветром, он был пустотой, в эту минуту он был никем и ничем. Он не смотрел на зверьков, ругавшихся у тропы. Мимолетный взгляд выхватил в стороне грязного, нечесаного и худого человека европейской наружности, одетого в обрывки одежды. Тот, стоя по колено в уже вырытой длинной яме, лопатой ковырял каменистую землю, готовил еще одну траншею под окоп. Обрывок невеселых мыслей коснулся головы характерника, в них присутствовали скорей животные инстинкты, чем здравый рассудок человека, сквозило понятиями «голода» и «холода».

— Эй ты, русская свинья! Долго возишься, — окликнул раба отвлекшийся от общего разговора один из чеченцев. — Активней двигай грабками. За плохую работу снова получишь палок. Жрать сегодня ты уже не будешь. Болх!

Сергей миновал беседку, ощутив запах пота, исходивший от воинов ислама. Встал у основания подвесной конструкции. Канаты, натянутые между пропастью, казались ненадежными. Скользящей походкой пошел по мосту, тут же принял порцию влаги, вместо успокоившегося было дождя, с неба вылился настоящий ливень.

«Да, что ж за непруха такая! Опять дождь зарядил».

Через стену дождя, окружающее пространство просматривалось как в тумане, мост под его шагами стал раскачиваться. Страха перед бездной он не испытывал, умереть дважды нельзя, только с непривычки, на самой средине подвески почувствовал себя как в капкане. А тут еще, в покрытии моста, то тут, то там, отсутствовали доски настила. На протяжении всего движения канаты издавали неприятные звуки, словно постанывали от его присутствия. Нечаянный взгляд вниз. На дне ущелья между нависшими стенами скал несла свои бурные воды река.

Вот мост и позади.

* * *

— Многоуважаемый господин Кун, приношу свои извинения за то, что не могу порадовать вас скорой встречей с президентом Дудаевым, но как вы знаете, в республике идет война и даже всевышний не способен перенести ее хотя бы на один день.

Али Муразов, полевой командир и личный друг и соратник Джохара Дудаева, при упоминании Аллаха, заучено поднял лицо чуть к верху, тем самым заставив клочковатую бороду стать колом и оголить бычью шею. Силен был Муразов физически, но надо отдать ему должное, его умственное развитие не отставало от его силы. Потому-то Джохар и послал сначала своего друга прощупать приезжего мешка с деньгами, разведать, во что может вылиться «помощь».

— Лидер нации сейчас очень занят. Не спокойно в Ножай-Юртовском районе. Война, уважаемый Альфред.

Разговор велся через переводчика, что Муразову очень не нравилось. Это по-доброму сказано, что не нравилось. Сначала он был в подавленном состоянии от бессилия, что Аллах не дал ему разума выучить хотя бы один иностранный язык. Проклятая Советская школа — учили всему и по многу, как результат — знали обо всем понемногу. Вот и сейчас, с немецкого языка переводил турок-наемник. Тараки Тарки прожил в Западной Германии больше десятка лет, теперь вот, приехал на воюющую землю помочь единоверцам, подзаработать, оплатив удачу и помощь Аллаха кровью неверных. Али, как-то успокоился, улучшилось настроение. Зачем гневить Всемилостивого? Идет война, Тарки в любой момент может погибнуть. Неверные метко стреляют! А, вместе с гибелью он унесет в могилу и разговор между ним и этим немцем. Вва-а алла! Еще предстоит ведь беседа с Джохаром. А вот после отъезда миссионера будет видно, чего достоин турок. Настроение пошло в гору семимильными шагами.

— Понимаю вас, господин Муразов. Мое руководство ценит вас, оно знает, какое место вы занимаете в структуре власти Чечни, но все же, я прислан сюда для переговоров именно с президентом. У нас далеко идущие планы на совместную деятельность. Тем более речь пойдет о больших деньгах.

— О-о! Не волнуйтесь. Я же не сказал, что встреча не состоится. Нет! Джохар прибудет сюда уже завтра вечером. Надеюсь, вы не будете против, если я, на правах хозяина дома, приглашу вас к кавказскому застолью?

В душе Кун, наверное, скорчил недовольную гримасу, но это никак не проявилось внешне.

«И эти дикари утверждают, что по развитию они стоят выше русских? Сейчас усадит за стол, и целый вечер будет пытаться выведать что-то особенное. Господи! Ну почему они все настолько предсказуемые? Хорошо, я подыграю тебе, только это еще ко всему прочему будет и урок жизни».

Стол действительно впечатлял разнообразием закусок. На расстеленном ковре возвышались горы овощей и фруктов, на хлебных лепешках уложен шашлык, нанизанный на шампуры, куски баранины тушеной в сладком перце и специях, мясо на ребрах истекало янтарным жиром, мясо козленка, нежное, тушка целиком зажарена на углях, речная рыба на блюде с зеленью, а рядом толстые ломти лимона. Они сидели в гостиной охотничьего домика, стены которой украшали трофеи былых охот партийной верхушки ушедшей в небытие эпохи. За большими окнами на серости неба за стеклом, угадывались тени охраны «обеих сторон».

— В этом ущелье в оздоровительных лагерях, еще совсем недавно отдыхали дети со всего СССР. Теперь такие заповедные места подлежат охране от русских войск, вот для таких встреч с друзьями нашей республики. Однако прошу угоститься, гость дорогой. Что будете пить, вино, виски, коньяк или желаете водку?

Турок добросовестно переводил сидя на краю достархана, практически не имея возможности принимать участия в поглощении пищи. Не принимали участия в застолье и два телохранителя Куна, стояли столбами по разным углам огромного помещения, рассчитанного на участие в пирушке не как не меньше двадцати человек. Бодигарды не отсвечивали и напоминали собой скорее мебель, чем людей. Только сам Кун знал, что приехавшие с ним на Кавказ парни, прошли многие «горячие» точки планеты, и стоят каждого потраченного на них цента.

— Что ж, я буду употреблять алкоголь в одиночку? — намекнул на запрет пития вина для хозяина.

— Ха-ха-ха! — смех Али раскатился по практически пустой гостиной. — Ради такого гостя хозяин нарушит запрет, тем более в Коране сказано о том, что правоверному нельзя употреблять вино, другие названия отсутствуют! Ха-ха!

Тараки Тарки поморщился при такой вольной трактовке святых для каждого правоверного текстов, но добросовестно перевел немцу речь Муразова. Ему платят деньги, он выполняет работу.

Наружная входная дверь прихожей комнаты дома вдруг открылась и с грохотом захлопнулась. Стоявшие у входа бойцы Муразова загомонили, не понимая, почему так случилось, вертя головами, осматривали окрестности, готовы были применить оружие по любой цели попавшей в поле зрения. По всему выходило, что никакой враг не мог проникнуть так далеко в горы, население активно поддерживало свою «армию», видя в русских врагов, любой шаг противника задолго до появления был известен всем. Уже было несколько попыток взять под контроль этот район. Десантники, спецназовцы, и обычная пехота, целыми подразделениями нашли в горах свою смерть. «Горы» стреляли, выжигали пришлых огнем практически в упор. Немногочисленных раненых, добивали женщины и дети, взявшие в руки молотки, топоры, лопаты. Жалости к русским не было. Трупы, кто смерть принял недалеко от воды — сбросили в реку, остальных оприходовали шакалы и другая живность. На поясе у старшего охраны, включился вызов на «Мотороле».

— Что там у вас, Асламбек? — через незначительный треск в эфир прорезался голос Муразова.

— Все в порядке, Али. Ветром открыло дверь, — приложив коробочку переговорника к губам, отчитался перед командиром Арсанов. — Все люди на местах. Контроль по связи провожу по времени.

— Хорошо!

Между тем один из двоих телохранителей, стоявший напротив Куна, посмотрел шефу в глаза. «Бригада» работала с ним уже пятый год, не требовалось слов, чтобы понять такой взгляд.

— Прогуляйся, Георг, — разрешил подопечный.

Так же молча, телохранитель покинул гостиную, с кошачьим проворством «перетек» за дверь, в движении ненавязчиво сместил в стороны стоявших за нею двух шкафоподобных бородачей в американском камуфляже с автоматами Калашникова в руках, и выпал из виду отдыхавших боссов.

Сергей, невидимый для глаз наружной охраны, устал уже ждать момента, когда можно было бы протиснуться в дом, босыми ногами прошел по доскам широкой и длинной веранды, на перила которой облокотились десяток боевиков, направивших стволы во все стороны. Отводить глаза бородатым абрекам становилось все тяжелее, он и так в напряжении провел полтора часа. Если сорвется, потеряет контроль над людьми, и все, сливай воду, пока на нем личина, пуля способна продырявить его бренное тело. Открыл входную дверь, и тут же захлопнул ее — в прихожей стояли два жлоба увешанных оружием, им, обоим сразу, запудрить мозги он никак бы не успел.

«Облом-с!»

Отошел в пустой угол, делая глубокие вдохи, очищая сознание, предстояло неизвестно еще, сколько побыть невидимкой для охраны внешнего периметра. Открылась наружная дверь и на веранду выскользнул двуногий хищник, блондинистый европеец лет за тридцать от роду. Острым глазом окинул абреков, к коим причислил в потемках и его, Сергея. Хильченков прикинулся ветошью, отвел свой взор в сторону, понимая, какую опасность несет появление этого человека. Мимолетный взгляд соскользнул с характерника.

«Значит, не настолько ты хорош» — промелькнула мысль в голове.

Георг не торопясь спустился по приступкам, пошел по каменным плитам в обход дома, уклоняясь от давно разросшегося, не ухоженного кустарника, скрылся за углом. Только после этого Сергей сдвинулся с места, босыми ногами посеменил в том же направлении, и уже зайдя за угол, ощущая слева от плеча глухую стену первого этажа строения, больше тянуть не стал, широко шагнув три шага, с последним из них метнул нож в каким-то звериным чутьем почувствовавшего опасность телохранителя.

Так бывает, что хищник попадает в капкан. Георг не раз ощущал ветер смерти у виска, боялся этого состояния, оттого и был всегда предельно осторожен, вот и сейчас, казалось, спиной почувствовал опасность. Нет, не шорох, не движение воздуха, почувствовал бесстрастный взгляд, холодный и расчетливый. Такой взгляд он видел в Сомали у элапидайи, коричневой плюющейся ядом кобры, семейства аспидов. Одного плевка такой гадины хватило бы для умерщвления двадцати двуногих. Вот и сейчас этот взгляд. Георг успел резко отступить в сторону от траектории своего движения, обернуться, перебрасывая ствол УЗИ по направлению ожидаемого нападения, когда ветер смерти дунул ему в лицо. Миг. Боль. Темнота.

Сергей метнул нож, направляя его примерно на четыре пальца выше груди европейца, в средину силуэта противника готового пустить в ход ствол. Почему так? А вдруг под костюмом кевларовый бронник для скрытого ношения! Нож с хрустом пробил трахею под подбородком. Проникновение стали произошло с такой силой, что отброшенное тело оказалось в густой траве. Солдат, за ноги вытащил его на мокрые плиты, вынул из раны нож, вытерев его об одежду поверженного, вложил в поясной чехол. Совсем городские, дорогой кожи, туфли покойного, надетые на босу ногу, чуть жали. Присев рядом с телом, стал детально изучать лицо в сгущающихся с каждой минутой все больше сумерках. Все это проделывал торопливо, понимал, что времени совсем не осталось.

«Помолюся, Господу Богу всемогущему, пресвятой, пречистой Деве Марии, и Троице…»

Вскинув на плечо коротыш УЗИ, над телом Георга наклонился его близнец, точная копия покойного, да еще и в такой же одежде. Ухватив труп подмышки, живой телохранитель затащил его за кусты, там спрятал под раскидистыми ветвями, быстрым шагом двинулся по прежнему маршруту.

Уже поднимаясь по приступкам, к немцу обратился Асламбек, пытавшийся жестами дополнить речь на чеченском наречии. В ответ услышал негромкий вопросительный возглас:

— Ва-ас?

И больше ничего.

— Тфу! Черт нерусский, — в сердцах из уст начальника охраны, вырвалась досада на общем языке для всех людей Страны Советов. — Где они таких тупых понабирали?

— Эй, Асламбек, ты бы поосторожней, вдруг они придуряются?

— Э-э, слушай, не вмешивайся, Араби!

И вся эта перепалка, почему-то на ломаном русском языке.

— Мой шеф хотел бы обратить внимание президента на подрыв сил противника, упрочение своей материальной базы, создание эффективной государственной системы управления в мирное и в военное время в вашей республике. Среди так называемых, специальных методов работы в России, вам необходимо уделить особое внимание способам интенсивного собирания информации, зондирования противника и управления им путем обмана — психологической войны, способам нагнать на противника страх, привнесение смятения во вражеские ряды путем дезинформации, распространения в его среде ужаса масштабными перемещениями сил, агрессивности и инициативности со стороны ваших людей. Любые средства хороши ради достижения поставленных целей, в числе которых сочетаются выдумки и хитрости, чтобы обмануть врага и устранить подозрения, взятки, дары и другие способы, чтобы вызвать предательство среди чиновников врага и посеять смуту и испуг в его стране, потакание слабостям врага. Сэр Джеймс был в полном восторге от поездки полевого командира Шамиля Басаева в Буденовск, этот человек в полной мере использовал на практике все вышесказанное мною.

— Этот выскочка, волк с русским хвостом? Да, он принадлежит к тейпу беной, а беной это ламро.

— Что-то не так?

— Да, нет, это я к тому, что Басаевы проживают в ауле Дышне-Ведено, это все ублюдки русских дезертиров и перебежчиков, два века назад переметнувшихся к нам в горы. Чести мало ходить под Басаевым, но вы правы, в Буденовск он скатался лихо.

Кун с трудом воспринял перевод родовых хитросплетений, да и не нужно было ему вдаваться в местные склоки и дележку власти и денег. Продолжил:

— Особое место, сэр Голдсмит уделяет необходимости соблюдения полной секретности политических и военных действий.

Беседуя с представителем президента Дудаева, Кун не мог отделаться от мыслей, что что-то не так. Волна беспокойства, нахлынувшая на него в промежутке ближайшего часа, не отпускала, не позволяла расслабиться. С приходом назад, после контрольного обхода Георга, его молчаливого кивка, свидетельствовавшего о том, что все в порядке, сознание эмиссара как бы раздвоилось. Одна его часть вела беседу с подвыпившим Муразовым, прикасалась к пище и вину, другая анализировала, сопоставляла и просчитывала свои внутренние ощущения, окружающую их энергетику помещения, почему-то после хлопка дверью, ставшую какой-то иной. Никак не мог понять, что перестало устраивать его в происходившем процессе, но тему с этим бородатым пьяным хамом требовалось отработать полностью. Слишком многое завязано сейчас на таком общении, наверняка Дудаев подсунул этого бандита для предварительной беседы.

— Мне самому пришлось много поездить по странам и континентам, сама жизнь показывает, что в интересах дела необходимо подмечать у противника все: нет ни одного человека, ни одной области, ни одного явления в стране потенциального врага, которые могли бы оставаться неизвестными противоположной стороне. И основное орудие этого знания — шпионаж. Война должна вестись не только в горах, но и на равнине. Вам предоставят колоссальные средства, вот и используйте их для организации диаспор в каждом русском городе. Пусть ваши люди вживаются в структуру торговли, управления, даже социальной помощи обедневшим слоям населения. Пусть кормят с рук аппарат чиновников, дают взятки, разлагают молодежь наркотиками и дешевым спиртным. Самые умные, меняют жизненные приоритеты, изо дня в день доказывают всем, что армия — это нахлебник, а служат в ней лентяи и неудачники, не умеющие заработать денег на жизнь себе и своим близким людям. Само российское правительство поможет вашим людям в этих вопросах. Оно давно частично прикормлено нами. Так вот, внедрившись, ваши люди должны стать поставщиком информации, каждый шаг противника должен быть вам известен. Хотелось бы обратить внимание на работу с представителями средств массовой информации.

— Ха-ха-ха!

— Что смешного вы услышали от меня?

— Простите, многоуважаемый гость, но по последнему пункту вашего нравоучения у нас проблем нет. Наш министр информации знает свое дело. Вы бы видели, какие очереди из журналюг российских газет стоят к дверям Мовлади за «жареными» правдивыми сказками. Там и телевизионщики, и писаки из «Комсомольской правды», «Сегодня». Э-э! Чего их всех перечислять? Так вот, у Удугова всегда есть под боком свидетели зверств федералов, а если будет нужно, этот проныра по всем российским каналам покажет одну из солдатских матерей, которая поведает всему миру жуткую историю службы своего сынка. Деньги любят все.

— Деньги и помощь будут.

— Чем же, уважаемый гость, мой народ будет платить за оказанную ему помощь? Какой монетой? Республике необходимо развиваться, думать о том, как жить после того как кончится война. Что предложат по этому счету наши друзья? Или вы как и многие, думаете, что Аллах создал народы Кавказа только для войны?

«Очень интересный вопрос! Разумеется, вкладывать деньги в Чечню никто, и не собирается. Риск. Чечня в составе СССР занималась в основном только переработкой нефти, да и не так много ее. Специалисты шефа, просчитали, что из девяти миллионов тон поступавших до войны в переработку, своей нефти было только два. Да и не интересно все это господину Голдсмиту, у него в команде нет ни одного нефтяника, только финансисты, виртуозы игры на биржах. Не сомневаюсь, что тот же Джордж Сорос поступит иначе. Сейчас все заинтересованы только в одном — в нестабильности региона. Только при таком раскладе возможны многоходовые биржевые комбинации. Ну почему мне что-то неспокойно?»

За окном послышался звук бензинового двигателя, подавшего электричество в дом. Люстра под потолком замигала и засветилась равномерным светом ламп. Муразов с большим удовольствием самостоятельно задул, теперь уже не нужные свечи в подсвечниках, стоявших на достархане. Ночь полностью вступила в свои права. Кун мимолетно посмотрел на Георга, который прошелся вдоль окон, задергивая шторы из плотной, вылинявшей на солнце ткани. Глянул на Вилли, бесстрастно пялившегося на обстановку гостиной, казалось изучавшего трещины на рассохшемся брусе стены.

— Предлагаю выпить за наше плодотворное сотрудничество, — Муразов щедрой рукой налил до краев рюмки крепким янтарным напитком.

Георг обошел «стол», впритык прислонился к Вилли, что-то зашептал в ухо второму телохранителю. Кун отвлекся, смакуя коньяк, и тут же подавился ним. Жидкость пошла не в то горло, он закашлялся, не в состоянии, что-либо предпринять. Пока Вилли оседал на пол, Георг метнул нож в тело переводчика сидевшего в отдалении от остальных, а сам подшагнув к Муразову, в одну секунду, легким движением рук, казалось, не прилагая усилий, свернул тому шейные позвонки. Только негромкий сухой хруст раздался в большом помещении. Чеченский эмир дернулся и затих.

Давясь кашлем, выпучив глаза из орбит, еще не до конца осознавая произошедшее, Кун скачками лопатил в голове мысли, искал возможность выйти из помещения с тремя трупами и, как считал Кун, свихнувшимся маньяком. Выхода не было, Георг стоял в трех шагах от него. Даже подняться на ноги, и то было нельзя. Кто знает, как поведет себя этот сумасшедший? Кун поднял лицо, встретился взглядом с телохранителем. Из расширенных зрачков глаз Георга, на него смотрела смерть. В них не было бешенства, не было сумасшествия, только холодное спокойствие человека привыкшего убивать.

«Это конец!»

— Чего вы от меня хотите, Георг? — наконец-то прокашлявшись и придя в себя, спросил эмиссар.

Вот так просто погибнуть от рук своего же охранника, Кун позволить не мог. Его беспокойная натура не могла принять смерть, не постаравшись обмануть врага. На чистом автомате, не думая, что сейчас произойдет, немец, не дожидаясь ответа на поставленный ним же вопрос, направил ладонь руки навстречу телохранителю, как бы пытаясь защититься от удара. Гаджет, купленный ним еще лет двадцать пять тому назад в одном из магазинчиков Буэнос-Айреса, и с тех пор ни разу не испытанный в деле, на ремешке крепления выскочил из рукава в ладонь. Зажав устройство в кулаке, в одно мгновение Альфред нажал кнопку. Пружина выбросила в свободный полет широкий короткий клинок, полукругом заточенный до бритвенной остроты. Ох уж и шутники, эти латиносы! Зачем изобретать такие сложности?

В последний момент противник, будто почувствовал какой-то подвох, попытался толи отстраниться, толи уйти в сторону с направления хода руки. Это, и еще то, что за два с лишним десятка лет, пружина в устройстве сильно ослабла, спасло жизнь Георга. Кун успел заметить, как серебристая железка, выпущенная практически в упор, задевает верхнюю половину лица «сорвавшегося» телохранителя. Полученный удар в кадык отбросил его на ворсистую шерсть ковра. Альфред почувствовал, как затекает гортань, трахея не пропускает воздух. Его ногти, кромсая кожу, пытались разодрать трахею, допустить воздух в легкие, но тщетно. Задергавшись, в предсмертной судороге засучив ногами по ковру, затих.

«Вот и все, даже если не смогу уйти, все равно исполнил этих пауков».

Обильное кровотечение, заставило закрыть правый глаз. Спасло везение, лезвие прошло почти по касательной, отщипнуло бровь, да слегка ковырнуло лобную кость черепа, можно сказать, получил легкую контузию. Приложил тряпичную салфетку к ране. Осмотрелся.

«Как бы документально отметиться?» — молодая кровь играла в жилах, не делая поправок на кровопотерю.

Перевернул тело Куна на живот, сдвинул пиджак на локти, освобождая спину. Сунув указательный палец под сочащуюся струйку крови, корявыми буквами, русским языком написал на белой рубашке покойника: «Голдсмит, тебя скоро тоже достанут. Жди».

Уверенно открыв дверь, при этом сдвинув в сторону стоявших за ней «шкафов», прикрыл ее за собой, приложив палец к губам, тем самым показывая «привратникам», чтоб не мешали боссам вести переговоры, широким шагом спустился по ступеням и скрылся за углом дома, еще услыхав в спину фразу Асламбека:

— И чего этому барбосу в доме не сидится?

Сразу за углом иллюзия рассеялась. Телохранитель Георг исчез, вместе с ним в темноте ночи растворился русский солдат Сергей Хильченков.

Глава 10. Волчье логово

Кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая. Выбираясь из волчьего логова, ему пришлось пройти окраиной горного аула. Уже на подступах к нему осознал, что селение напичкано боевиками, как сдобная булка изюмом, население активно поддерживало незаконные бандформирования, предоставляя им кров и продовольствие.

Обойдя аул полукругом, пристроился за выступом скальной породы, на мелком щебне разложил карту, прикрывшись накидкой, при свете фонарика стал изучать маршрут движения. Внезапно проснувшееся селение, своим шумом привлекло внимание. Он наблюдал, как по его улицам забегали люди с фонарями и факелами в руках, малолитражки фарами дальнего света пронизали черноту ночи, а людские выкрики на местном наречье и хриплый лай разбуженных людским гомоном и суетой собак, отчетливо долетали до места лежки.

«Ну вот, кажется, в гостевом домике обнаружились покойники. Теперь-то уж точно, что-то мохнатое понесется по кочкам. Дороги перекроют, начнут патрулировать, мелкими отрядами организуют поиск. Обязательно назначат виновного в гибели немца, потом этого стрелочника накажут при всем народе, доложат наверх о проведенных мероприятиях и успокоятся. Все предсказуемо».

Автомобили, забитые под завязку людьми, корячась в темноте по крутому спуску, выдвинулись в сторону ущелья с пионерскими лагерями. Вскоре туда же направилась темная масса боевиков, различаемая сверху по гортанной перепалке и лучам фонарей. Всполошившиеся жители аула, проводив своих защитников, еще не скоро разошлись по домам.

Все это время, привалившись к обломку скалы, он отдыхал, расслабив свое усталое тело. Мозг отключил восприятие действительности, решив, что время, отпущенное на любые действия хозяина, исчерпано, что пора восполнить энергетические потери. Проснулся перед самым рассветом, осознав, что проспал как минимум полтора часа. Натруженные мышцы не то, что болели, но ощущали дискомфорт. Это не вызывало опасений. Главное он отдохнул, а мышцы придут в рабочее состояние с первыми телодвижениями. Куда они денутся, родные? Глубокий порез на лбу, пересекавший бровь, тот да, болел, даже саднил. Кровь он остановил, но зашить рану было нечем.

Словно змея проскользнул вниз к аулу. Обогнуть его дальше по окружности не возможно, скалы, возвышавшиеся впритык к верхней тупиковой улице, не дали бы этого сделать. Трава под сапогами гасила шелест каменной крошки, а выступы на неровной поверхности спуска представляли для него опасность сверзнуться с наклона. Пришлось, приторочив СВДешку за спину, освободившимися руками помогать себе при спуске, хватаясь за побеги кустарника и ветки невысоких деревьев. Невидимкой двинулся по улице вдоль плетней и каменных оград селения, решив не поднимать шума ни при каких условиях. Уже на самой околице его внимание привлек непонятный шум, раздававшийся за углом длинного сарая, больше похожего на кошару, чем на хозяйственную постройку. Тихий смех. Гортанный говор. Стон. Услышанное вызвало любопытство молодого казака.

Что там могло происходить в такой ранний час? Несмотря на ранее принятое решение, сунул туда любопытный нос. В сумерках отчетливо различил молодых кавказских парней, вчетвером со смешками насиловавших женщину на верстаке, приделанном к стене строения. Пока двое джигитов пользовали несчастную, двое других, скорее всего, отпускали по их поводу скабрезные шутки. По-видимому, оставленные для охраны аула, половые террористы положили на порученную им службу свои «приборы». Пока не видят старшие, почему бы и не развлечься с пленницей? Женщина, лежавшая на верстаке, безучастно воспринимала сладкую пытку. Даже если бы он снял с себя иллюзию невидимости, джигиты, сладострастно пускавшие пузыри, вряд ли обратили внимание на прохожего. Ну, не мог он пройти мимо! Не мог.

Стоявших почти рядом двоих статистов он уложил сразу, чиркнув по горлу ножом. Тела еще не успели повалиться на землю, выталкивая из себя сгустки крови, как под левую лопатку юного моджахеда, пыхтевшего над теткой, проникло лезвие клинка. Юнец умер в процессе обильного оргазма, забрызгав спермой живот своей жертвы. Последний из неудачливых охранников поймал нож глазницей. Дело было сделано. Сергей снял с себя иллюзию, одернул на колени женщине заголенную юбку.

— Вы как, в порядке? — спросил еще толком не пришедшую в себя мученицу.

Женщина, ссунувшись с верстака, тупо уставилась на трупы насильников, потом разглядела Хильченкова. Не в состоянии осмыслить случившегося с ней спасения, не веря в то, что все кончилось, спросила:

— Вы кто? Как это? Откуда вы здесь?

— Все потом. Нам нужно отсюда уходить, и чем быстрее, тем лучше.

— Как уходить? А остальные как же?

— Остальные это кто?

— Так, ребята же. Солдатики наши, в плену здесь, в рабстве.

Сережка глянул на изможденное мукой лицо еще не старой женщины, только что подвергшейся насилию со стороны нелюдей. Русские бабы, они, даже будучи в плачевном состоянии, способны сочувствовать другим, пытаться помочь тем, кому помощи ждать неоткуда. Умоляющий взгляд заставил вздрогнуть сердце Сергея.

— Сколько их в ауле, и где их держат?

— Восемнадцать человек, среди них две женщины. Далеко ходить не потребуется. Здесь за стеной в сарае все и сидят.

— Твою ж мать! Как же мы все выберемся?

— А вы разве один здесь? А наши где? Где армия?

— Армия воюет. Пошли, вытаскивать остальных.

По селению разнесся громкий крик петуха, первым встречавшего наступление нового дня. И как отклик ему, из разных концов аула послышалась поддержка других вестников зари. Рассветало. Из темного чрева сарая для содержания скотины, на свет божий на зов женщины стали выходить молодые парни в лохмотьях, бывших когда-то форменной одеждой. Грязные, заросшие, все как один со следами побоев, многие босыми ногами осторожно ступали по колкому грунту. Вышли двое в штатской одежде, один из них, явно не обладал славянской внешностью. Щурясь на блеклом свету, еще не понимали, чем им предстоит заниматься в этот погожий день.

— А где Валера? Где Слава? — задала вопрос толпе женщина.

— Нет Славы, Анна Ивановна, — ответила на вопрос молодая женщина, вышедшая из сарая. — Умер ночью Слава. А Валерка выходить не хочет. Там он внутри, в угол забился.

— Валера! — женщина ушла в сарай.

Сергей осмотрел людей, освобожденных ним из заточения. Да, тот еще отряд. И с ними придется идти через посты бандитов, идти по дорогам и тропам, напичканным врагами, если придется — отрываться от погони, может, принимать бой. Куда же он с такой ордой? Но ведь не оставишь. А еще их нужно хотя бы обуть, вооружить, накормить. Какую обузу он на себя валит? Распорядился уже на правах старшего, уже приняв решение:

— Там за сараем трупы охранников, их четверо. Снимите с них обувь, одежду и оружие. Все это вам скоро понадобится. Ждите все меня здесь. Ты и ты, со мной.

Не таясь, пошел по улице просыпавшегося селения, сопровождаемый двумя парнями, глазами в которых плавал животный страх, смотревших на местных жителей, удивленных, с их точки зрения, картиной беспредела русских, посмевших безнаказанно ходить в их ауле. Сергей выбрал дом побогаче, вошел в калитку, направился к старику чеченцу, стоявшему на пороге.

— Здравствуйте, уважаемый! — обратился к хозяину, смотревшему на наглого русского из-под седых, нависших густых бровей. — Мы покидаем ваш аул, но нам нужна еда, одежда и обувь.

— Что с того, русский? Мои сыновья и внуки воюют с вами. В этом доме ты не получишь ничего. Уходи!

— Не правильный ответ, аксакал. Раз так, поступим вашим же методом. Ваш молодняк грабит русские дома, так почему мы должны просить у вас что-то? Так, рядовые, быстро в дом этого саксаула, находите мешки и забиваете их одеждой, обувью и продуктами.

— Так, это, а вдруг….

— Подвинься в сторону, дед! Вам двоим чего непонятного сказал? Бего-ом марш!

Оба бывших пленных просочившись мимо деда, вбежали в дом. Из-за закрывшихся дверей послышался шум падающей посуды, женские крики, с причитаниями, топот и возня.

— Гаски джалеш. Ты будешь жалеть о том, что твои ноги привели тебя к этому порогу!

Хильченков услышал приближавшийся по дороге топот ног. По улице с противоположной стороны от околицы селения шли двое. Собаки опять подняли хай по всей округе, разрывались взахлеб, будто соревновались между собой. Сергей неспеша, поднял винтовку и когда увидел появившихся чеченцев, произвел по ним два выстрела, завалил в голову обоих. В соседнем подворье завыла, запричитала женщина, наверное, став свидетелем смерти односельчан, а вскоре подоспела и тяжелая артиллерия из местных жителей, собранная в кулак незримым умельцем-кукловодом. Старики и женщины шли плотной толпой, заполонив собой все уличное пространство. Можно было заметить стволы автоматов, мелькавшие на заднем плане демонстрации. Такая толпа могла запросто затоптать, разорвать на куски, ведь не поднимется же рука солдата на женщин? Казак глянул старику в глаза, подметил в них смешинку, а вместе с ней и удовлетворенность происходящим. Больше не раздумывая ни секунды, выхватил из подсумка гранату, вырвал чеку, бросил в толпу. Сразу же вторую, третью. Сам отступил за угол дома. Прогремевшие один за другим три взрыва, расставили все по своим местам.

— Вот так, вокх стаг, — обратился к оторопевшему хозяину подворья. — А ты, что, думал я, тут буду шутки шутить. Кто захотел нарваться на неприятности — нарвался.

Потревоженные взрывами, на пороге веранды появились оба бывших пленника, уже обутые и в камуфляжной одежде, явно еще не подвергавшейся носки. Видно старый не врал, о том, что сыновья бандиты. Мало того, что «орлы» тащили за спиной объемные баулы, так еще и обвешались найденным в доме оружием. Три автомата Калашникова и старая СВТ, времен Великой Отечественной. Хоть и тащили такую тяжесть, но по лицам открытым текстом читалось, непомерно довольны собой.

— Вот, командир, в мешках одежда, обувка, кое-какая еда. Даже нераспечатанные цинки с патронами нашли, целых три штуки.

— И к винторезу двадцать шесть патронов есть, — продолжил доклад второй.

— Добро. На выход.

Качнув головой, стоявшему отрешенно с гордо поднятой головой деду, Сергей покинул подворье, следуя за своими подопечными. Уцелевшие после взрывов люди давно ретировались по норам, оставив на потом погибших и раненых односельчан, валяющихся в пыли, истекающих кровью и стонущих от мук. Пустив своих кадров вперед, догнал их лишь после того, как собрал оружие с поля боя, да разул троих колхозников, носивших берцы.

— Быстро переодеваться, обуваться и поесть, — командовал свалившимися ему на шею бойцами Сергей. — Через двадцать минут уходим.

— Я никуда не пойду! Нас поймают и убьют! — истерично закричал молодой парень, как и многие обросший светлой бородой, с лицом пестрившим желтизной синяков недельной давности.

— Валерочка, о чем ты говоришь? Нас убьют, если мы здесь останемся! — как наседка к цыпленку, подалась к нему Анна Ивановна.

— Нет. Оставьте меня здесь. Я хочу жи-и-ить!

Парень заплакал как маленький мальчишка. Оно и понятно, жить-то хочется, а впереди неизвестность. К Хильченкову подошел один из гражданских. Не русский. С легким акцентом, явно южным, заговорил:

— Придется оставить его, командир. Из-за него все можем не выйти к своим.

Мужик в возрасте, явно знал, о чем говорил. На войне часто бывает так, что из-за струсившего, сломавшегося человека может погибнуть целое подразделение смелых людей. Слабое звено, выжигается с корнем. Но бросить русского человека, пусть даже и сломленного пленом, характерник не мог. Он вплотную подошел к Валерию, крепко ухватив его за плечи, встряхнул. Заставил его распрямить тело готовое в любой миг к получению плюхи. Анна попыталась отстранить Сергея от великовозрастного ребенка, но тот стряхнул ее руки со своих плеч:

— Уйди! Не мешай.

Заглянул в глубину синих глаз парня. Он не мог как дед, прочитать его жизнь вперед и назад, как открытую книгу, опыта нет, но разыскал там, что-то хорошее, доброе и веселое из прошлой жизни. Как магнитом потянул все увиденное на поверхность исковерканной рабовладельцами души, зафиксировал.

— Сварогом прародителем, Родом нашим, Перуном-воином, заклинаю — отпусти печаль-боязнь, страх душу воина Валерия. Пусть с сего часа ангел смерти займет положенное ему место над его головой, а ангел хранитель и ангел искуситель, на плечах. Реку тебе молодец. Лучше смерть в поле, чем позор в неволе. Кому мир не дорог, тот нам и ворог. Да будет так для тебя, во веки вечные!

Отпустив плечи парня, он ладонью правой руки ударил его в лоб. Валерий отлетел шага на три, упал на спину, а когда поднялся с земли, все увидали, что его взгляд изменился. Поменялось и выражение лица. Не было больше того загнанного в угол мальчишки. Перед двумя десятками людей стоял человек, не испытывающий страха перед тем, что будет. Стоял хищник, помнивший все, что с ним было, и жаждущий отомстить, поквитаться с мучителями.

— Одевайся. Вон твой автомат. У тебя три минуты чтоб стать в строй.

Хильченков повел свой отряд горными тропами, по ранее спланированному ним маршруту. Изможденные пленом и рабством люди, выбиваясь из сил, шли за ним понимая, что только этот, неизвестно откуда появившийся одиночка способен вывести их к своим.

К вечеру, соскакивая с тропы на тропу, меняя направление движения, Сергей по наитию, вывел людей к входу в пещеру. Они могли бы пройти и мимо нее, да только, чуть отставшим женщинам приспичело сходить в кустики по малой нужде, а в зарослях орешника вдруг обнаружился проход. Пещера имела высокий потолок и тянулась вглубь скальной породы метров на тридцать пять. Разместив в ней усталых после дневного перехода людей, казак, выставив охранение, сам уселся на камень, вытянув натруженные ноги, в раздумье не заметил, как вокруг него скучковалось все общество. Отдыхали, расслабив мышцы, только было слышно, как пережевывают пищу, да глотают воду. Пока шли, усталость отбирала все мысли. Отрывками проскакивали в мозгах у каждого только понятия: горы, снова горы, узкая тропа, обрыв, идти вверх, ноги, болит спина, а автомат становится с каждым шагом все тяжелей, где-то погоня, живым больше не дамся! Вот и все. Теперь в прохладном гроте пещеры кто-то сразу уснул, кого-то потянуло на разговор, захотелось выплеснуть наболевшее. Сергей не препятствовал, слушал.

— Почти всю свою зрелую жизнь проработала в районной больнице, — к тихому голосу Анны Ивановны прислушивались все собравшиеся в пещере. — Помню, что и русские и чеченцы жили дружно. Потом пришло смутное время, по станицам пошли гонения на русское население. Убивали, грабили, людей брали в заложники, требовали выкуп, выгоняли из своих домов. В девяносто четвертом, и я схоронила мужа, после чего успела переправить дочерей к родне в станицу Луганскую, слава Богу, это далеко от Чечни. Когда пришла война, решила уехать. Не получилось.

— Что так?

— Однажды в больницу ворвалась банда боевиков Ахмеда Ибрагимова. Пьяные бандиты прошлись по палатам, стреляя в односельчан-русских, своих не трогали. Убили главного врача Илью Соломоновича, уже старого человека. Раненых, Ибрагимов добивал сам, стрелял им в голову. Попыталась сбежать через окно в палате, но заметили. Трое молодых людей догнали, сбили с ног, повалили на землю, били ногами. Один из них ударил меня бутылкой по голове. Очнулась в лесу на куче листвы, вся в крови, в синяках и ссадинах. Все тело болело. Низ живота разрывался от боли. Это прошлой осенью было. Так попала в лагерь боевиков. Нас женщин там было шестеро. Вот они и рассказали, что после того как меня привезли, в бессознательном состоянии насиловали подряд два дня. Через это прошли все женщины. Грязные скоты. Нет у них ничего святого за душой!

Женщина всхлипнула от навеянных воспоминаний.

— Три раза меня перепродавали другим хозяевам. Вот так в горах под Шатоем и очутилась. Спасибо за то, что вытащил, — поблагодарила Сергея.

— Пока еще не вытащил.

— Ничего, во всяком случае, если и умру, то вольной! — Анна Ивановна с любовью погладила металл ствольной коробки «УЗИ» переданного ей Хильченковым.

— Да-а, — засопел гражданский, Исмаил Дохаев, представитель одной из народностей Дагестана, захваченный в рабство чеченскими боевиками. Ему пришлось не сладко в плену. Единоверцы, опьянев от безнаказанности, издевались над сорокалетним мужчиной. — Этих бешеных шакалов надо убивать, пока зараза не перекинулась на другие земли нашей Родины. Что творят гады? У них даже расценки на продажу людей отработаны. За гражданского — двадцать баранов, за солдата, та же цена, офицер, уже на сорок баранов тянет, офицер специальных подразделений, попавший в плен живым, оценивается, как между прочем и генерал, по стоимости двадцати быков.

От волнения у мужчины отчетливо проявлялся южный акцент в произносимых словах.

— Откуда такие сведения, Исмаил? — спросил Сергей.

— Мальчишки в селении трепались об этом. Так, что Сергей, если попадешься им живым, тебя по высшему разряду оценят.

— Я обычный срочник из мотострелкового полка. Ладно. Отдыхайте, завтра трудный день, а я пройдусь, проверю как там наши караульные.

Оба караульных, выставленных по разным сторонам тропы, на расстоянии, примерно метров за сто от пещеры, не спали. Несли службу. Один из них, как приметил раньше Сережка, худой, обросший рыжей нечесаной, грязной шевелюрой и бородой, со свежей гематомой в пол лица, отозвался из темноты:

— Что Серега, пришел узнать, как службу несу?

— Да.

— Смотрю, не узнал меня, дружище. Не-е, не узна-ал!

— Не понял. А, что, должен был?

— Да, в общем-то, нет. Времени много прошло. Я тебя и сам только по твоему ножу признал.

— Ты кто?

— Ах, майн либер фройнд. Их бин Рольф, ду бист киндер фройнд^[6]. Ну, вспомнил?

— Ё ма ё! Рольф, ты?

— Да, я это!

Друзья детства обнялись, крепко стиснув друг друга в объятьях. Присели на камни, с трудом различая в ночи лица, при этом прислушиваясь к тишине ночи, заговорили, но теперь уже тихо и гораздо спокойнее, стараясь, чтобы их не было слышно постороннему.

— Как ты сюда загремел? Я ведь думал, что ты уехал в свой фатерлянд.

— Брось. Для меня Родина здесь. Наши многие, когда стало возможным уехать, покинули Россию. Это так. А я для себя решил, что все мое здесь. Не хочу уезжать в жирующую спокойную Европу, скучно там. Так, если только посмотреть, а навсегда, увольте. Не мое это.

— Зато здесь своего хлебнул полной ложкой.

— Это, как водится. Контуженного в Грозном захватили, суки! Я тогда вообще, не то, что двигаться, думать не мог. Вот и попался.

— Ну и как тебе кавказское гостеприимство?

— Зверье. Ихние старики хоть трезвенники, водку не пьют, а кто помоложе, только вспоминают своего Аллаха. Водяру жрут не хуже вас русских. Многие наркотой балуются. Обдолбятся, нас срочников, просто бьют, кормежки никакой нет. В толпу сгонят, поставят на колени перед нами нашего офицера, и принародно режут горло как барану. Требовали принять ислам и вступить в доблестные ряды защитников веры. Были такие, кто сломался, их повязывали кровью. Кто ушел в отказ, получили пополной. Я вот четвертый месяц, как раб. Серый, это народ беспредельщик, они, наверное, на генном уровне заражены убийством и грабежом. Здесь нужно выжечь всех под корень, уничтожить заразу!

Рольф в темноте, не видя глаз собеседника, от полноты накипевшего повысил голос, чуть ли не закричал. Сережка рукой сжал плечо друга.

— Тихо-тихо, дружище, — зашептал он. — Успокойся. Я тебя понимаю.

— Нет. Сейчас ты меня понять не можешь. Ты бы видел, что творят эти люди, даже их женщины и дети. Их место за колючей проволокой.

— Успокойся, завтра выйдем к нашим.

На перевале, когда по подсчетам Сергея до предгорья осталось пройти километров пятнадцать, с ходу нарвались на отряд боевиков. Сергей давно почувствовал их приближение, но чувствовал и то, что назад дороги нет — там тоже шли по их следу. Боевики находились в движении, а не сидели в засаде. Все, что было возможно сделать в такой ситуации, это открыть огонь на удачу, кто кого пересилит. Кинжальный огонь с обеих сторон, соответственно и потери в обоих отрядах. Разрывы гранат, стоны раненых, посеченных осколками, и мат, наш обычный русский мат по обе стороны противостояния. Хильченков, шедший в голове колонны, сориентировался быстрее других, спасибо деду, твердо вдолбил науку боя в кровь.

Необращая внимания на происходящее, вошел с врагом в ближний контакт. Вовремя сбросив снайперку под куст, ножом и саперной лопаткой, на узкой тропе, прикрываясь самими же врагами, стал кромсать тела и черепа борцов за независимость Ичкерии, уворачиваясь от направленного на него оружия, делая подкаты и уходя на нижний ярус боя. Все чему учили, все, что есть в приемах казачьего спаса, все пошло в дело на узком пятачке под скалой. Произошедшая в считанные минуты кровавая баня, своим результатом впечатлила врагов в задних рядах, и те дрогнули. Попятились и побежали, оставляя за собой кровавый след, своих погибших и раненых.

Недавним рабам показалось, что бой шел не меньше часа, на самом деле прошло не более трех минут. Кое-кто просто сбежал, решив прикрыться своими товарищами, припустив вверх по уже пройденной тропе, но те, кто остался, на адреналине отстреляли боеприпасы до последней железки в магазинах. Погиб Валерка, прикрыв собой Анну Ивановну, да и та лежала, привалившись к камню, мутными глазами смотрела на распластавшихся за укрытиями ребят, кровь выступила на ее губах, живот разворотили осколки гранаты.

«Не жилец» — отметил про себя подошедший Сергей.

Еще трое из отряда погибли в бою. Рольф прошелся в сторону, откуда пришел противник, хладнокровно штык-ножом добил раненых моджахедов.

— Смотрите, — громко закричал он, привлекая внимание остальных. — Здесь даже негры есть. Псы войны и здесь отметились!

— Собрать боеприпасы и продовольствие! — распорядился Серега. — Шевелитесь! Нам нужно быстрее уходить.

Пока остальные чистили упокоенного противника, присел на корточки перед раненой женщиной, поймал ее взгляд, зацепившийся за него.

— Вот так, Сереженька, знать не судьба мне выйти к своим, — промолвила раненая тихим голосом. — Ты когда отслужишь, прокатись до станицы Луганской. Найдешь там Ивана Стародуба, у него мои доченьки. Расскажи им, что мамка их умерла спокойно, не мучилась.

— Добро, Анна Ивановна, сделаю. Не бойся смерти, ее просто нет. Вот только похоронить тебя мы не сможем. Чехи на хвост сядут сейчас. Нам уходить пора.

— С богом, сыночки.

— Прощай!

Казак, потянувшись к шее женщины, резким движением руки, ударил указательным пальцем в известную ему точку. Раненая всхлипнула, закрыла глаза и затихла. К Сережке подошел Дохаев, держа в руках УКВешную пластиковую коробку, радиостанцию «Кенвуд» с проводом головного телефона, подключенного к ней. Из миниатюрного динамика вместе с шумом эфира доносились разговоры производимые по каналу связи.

Хрипящий и кашляющий радиоэфир вещал:

— Рамзан, Икрам тахан хазан хона?

— Икрам тахан связи вацар.

— Ваша, вуш мига бу?

— Гена вац. Гу тях дут хо! Куза обстановк дик ю.

— Моссу хянна. Со пхы секторе ву.

— Со кята. Кхвамаш хула шун!^[7]

Хильченков без интереса прослушал тарабарщину в канале связи, с усталостью в голосе спросил Дохаева:

— Ну и зачем ты его притащил, Исмаил?

— Наши языки схожи, командир.

— О чем говорят?

— Я тут послушал малость. Скорее всего, мы напоролись на отряд какого-то Икрама. Значит, рацию я с него снял. Так вот, нас обложили, словно волков флажками на равнине. На горах у них, если не отряды то наблюдатели точно есть, по тропам расставлены засады, курсируют патрули. Теперь и наше конкретное местоположение проявилось.

— Ничего нового я не услышал. Все ясно, как божий день. И уходить нам придется назад, туда, откуда пришли. Закончили ковыряться! Разобрались в колонну по одному. Двинулись. На ходу всем перезарядиться!

Глава 11. «Волкодавы»

Силуэты далеких гор, покрытые зеленым ковром растительности с прожилами пыльной желтизны, на фоне синеющего неба уходили своими вершинами в плавающую дымку облаков. Казалось все так близко, и путь такой недалекий, но это только видимость. Реальность подсказывала, что не все так оптимистично. На людей навалилась усталость. Болели ноги, мышцы выворачивало от ломоты, тело ныло, хотелось присесть прямо на «убитую» тропу, и отдыхать, отдыхать….

Это только издали глазам казалось, что горный массив это сплошная непролазная лесная чаща, протянувшаяся вверх и вниз. На самом деле все горы покрыты сетью троп, причем во многих местах, сверху над ними нависал свод «зеленого потолка», образовывал целые туннели, и на каждой из них могли оказаться отряды «чехов». Сама тропа, змеившаяся из стороны в сторону, широкая, легкая «Нива» при необходимости спокойно пройдет по ней. Оползни каменистой крошки и крупных слоистых камней, делали эту «дорогу» труднопроходимой. Над тропой паучьими лапами нависали корневища деревьев и кустарника.

РДГ капитана Монзырева рыскала по этим тропам уже второй день, пыталась найти лазейку в паутине неприятельских кордонов. На момент получения задачи, в Моздоке оказалось всего две ГРУшные группы, прибывшие и первоначально нацеленные на выполнение совсем других приказов, но, как известно, жизнь вносит свои коррективы. Толик Монзырев не знал, что побудило начальство «на самом верху», поменять в отношении них свои планы.

Как результат чьих-то глубокомысленных размышлений, их с Сашкой Васильевым, командиром второй группы, со своими людьми при полной экипировке и боезапасе, в экстренном порядке на МИ-8 перебросили в район Шатоя, ну а там высадили в горах. Высадили отдельно друг от друга в надежде на то, что хотя бы одна из групп выполнит боевую задачу и вернется. С тех самых пор и началось для Монзырева «хождение по мукам». Куда они не сунутся, всюду, как в булке с изюмом, «зверьки» в горах. Чудом удавалось схорониться, пропустить мимо противника. Чудом, в глубоком молчании радиосредств, в автономном движении придерживаться выбранного маршрута. Но всему когда-то приходит конец. На входе в Шаро-Аргунское ущелье группа вступила в боестолкновение, после чего непримиримые как клещ вцепились в Монзырева, и шли по его следу с упорством охотничьей собаки, отжимая к северо-западу. Позади, совсем неподалеку слышались взрывы поставленных на растяжки гранат, а эфир прослушиваемый Шаманом, пестрел речью на чеченском, ломаном русском, арабском и украинском языках.

— Командир, — к основной группе, скользящей тенью выскочил Проф, старший передового дозора, лейтенант Просфирин. — Впереди чехи оседлали переход с тропы на тропу. Количество хэ-зэ, но эти суки втащили в горы ДШКа. Боюсь, здесь нам не пройти.

— Тоха, вызывай напарника, движемся назад. Помнится, километра за полтора отсюда, можно по звериной тропе подняться.

— Была такая.

— Вот и возвращаемся к ней.

— Есть.

Монзырев оглянулся на связиста, лейтенанта Шаталина, позывной Шаман.

— Что там в эфире?

— Бардак. Балаболят на своем, сдабривая переговоры русским матом.

— Все готовы? Двинулись назад. Кнут, прикрой нам задницу.

Прапорщик Кулагин кивнул, придвинувшись вплотную к отвесной скале, нависшей в этом месте над горной дорогой, пропускал бойцов группы мимо себя, на его локтевом сдвиге покоилась снайперская винтовка. Усталые и грязные как черти, мимо него по одному, с короткими интервалами проходили члены РДГ. Предпоследним прошел старлей Лаптев, на ходу кивнул прапору. Он тоже внес свою лепту, поставил на дороге мину с элементом неизвлекаемости. Напарник Кнута, Никита Мальцев, встал рядом с ним, провожал взглядом уходивших след в след бойцов. На его мешковатой легкой камуфлированной куртке, в резиновых петлях, нашитых в шахматном порядке, ветки с листвой образовывали куст, а полоски ткани и мешковины, создавали цветовую гамму местности, превращали бойца в хамилиона. Издалека такой костюм размывал очертания человеческого тела, а зелень веток, конкретно маскировала снайпера.

— Ну, что? — задал вопрос Малек.

— Работаем. Ждем десять минут, если будет тихо, догоняем своих.

— Ясно.

Монзырев уже двигался по козьей тропе, когда в направлении движения, где-то там наверху послышалась перестрелка. Судя по звукам, в основном использовалось оружие семейства калашей. Рвались ручные гранаты. Еще неявно доносились команды, крики, далекие стоны раненых. Бой шел нешуточный, патроны выжигали не жалея боезапас. Так можно воевать, если не надеешься выйти из свинцового ада живым.

«Может Василиска зажали?» — подумал Анатолий.

В принципе Васильев мог вывести свою группу и в эти места, а уж плотность сил противника Монзыреву была хорошо известна.

— Шаман!

— Здесь.

— Связь с Василиском.

Группа застопорила подъем. Шаман, сбросив на грунт ящик радиостанции, раскинул антенну, поставил верньер на частоту связи с группой Васильева. Прикрывшись головными телефонами от постороннего мира, стал запрашивать позывной командира второй группы. В эфире был сплошной треск и молчание вызываемого абонента. Откинувшись, сбросил головняк с одного уха, доложил командиру:

— На связь не выходят.

— Может рацию разбило? — полувопросительно, полуутвердительно высказался Монзырев. — Идем на помощь. При выходе на дорогу, расходимся фронтом вправо и влево. Работаем, парни! Шаман, от меня не отставать. Пошли-и!

Перемещаясь вверх, прыгая с камня на камень, дефилируя между кустами и деревьями, уже не заботились о соблюдении тишины. Какофония приближающихся звуков войны съедала шелест щебня и громкие запаленные хрипы дыхания бойцов. И вот уже рассредоточенная цепочка вспорхнула к дороге, ломая ветки и привлекая к себе внимание людей, офицеры вступили в бой. Бородатые! Противник!

— Огонь!

Монзырев вскинул ствол автомата, механизм задвигался в руках, струя свинца ушла по назначению.

Две силы неожиданно столкнулись друг с другом, время сократило ход до долей секунды. Кто произведет больше точного огня, тот и победитель! А ведь была еще и третья сторона, это ее с двух сторон зажали на тропе чеченцы, это она уже примирившаяся со своей участью, участью зверя попавшего в капкан, жгла патроны в смертельной схватке. Вот она-то и создала высокую плотность огня.

Это только кажется, что боевое столкновение может длиться бесконечно долго, на самом деле бой в горной местности при таком раскладе скоротечен. Оставшиеся в живых чехи отползли и бросились наутек, растворились в расщелинах и впадинах гор.

— Проверить живых. Нужен «язык», — приказал своему заму командир группы. — Установить взаимодействие с союзниками. Лишних носорогов добить. Разобраться с потерями.

— Есть!

Не более чем через пять минут, Монзыреву, по рации устанавливавшему связь с далеким начальником в Ханкале, Лаптев докладывал информацию:

— Язык показал, охота шла не за нами. По всему ущелью разосланы группы боевиков для уничтожения или поимки бежавших из плена наших военнослужащих. Говорит, среди них находится человек, который обнулил немца из состава международной миссии ОБСЕ, а вместе с ним и приближенного Дудаеву эмира. Командир, выходит так, что поставленную нам задачу частично исполнили без нас. Может это кто из группы Василиска?

— Союзников определили?

— Да. Вот они-то как раз из плена и сбежали. Среди них две женщины.

— Что собой представляют?

— Изможденные, опустившиеся люди, но все при оружии. Из них одиннадцать двухсотых, многие ранены. Ранения различной степени тяжести, нам с ними не уйти.

— Кто у них старший?

— Вот тут непонятка. Представился рядовым сто шестьдесят девятого МСП Хильченковым Сергеем Александровичем. Он же утверждает, что дальше в оба конца дороги хода нет. Они сами искали тропу, хотели спуститься.

— Хреново, если так.

— Раненым помощь оказывается. В нашей группе двое легких трехсотых, так, царапины.

— Добро. Сколачивай лишенцев в подобие подразделения. Придется тащить за собой.

— Командир, связь, — обозвался Шаман.

И тут же по цепочке передали сообщение Кнута. С востока на дороге ощущается накапливание противника. Духи готовятся выдавить группу в сторону отступившей банды.

— Тополь! Тополь! Здесь Монах, ответьте!

— На связи Тополь!

Тополем был направленец от Управы, он же куратор операции, полковник Кабалин. Серьезный, знающий свое дело офицер, находившийся на территории Чечни практически с самого начала конфликта.

— Группа попала в засаду. Обложили плотно. Сами не пройдем, прошу огневую поддержку с воздуха. На хвосте тащим группу побывавших в плену военнослужащих и гражданских лиц. Как понял, Тополь?

— Монах, откуда такой хвост вырос?

— Тополь, прошу поддержать с воздуха! Шаман выдаст координаты.

Толик передал гарнитуру Шаману.

— Работай!

Сам опрометью бросился по дороге в конец колонны, туда, где вяло слышалась перестрелка с напирающим противником. Для прорыва всю группу требовалось собрать в единый кулак, а кем-то пожертвовать, оставить прикрыть тыл. На глаза снова попался молодой боец, выводивший бывших пленных из района боевых действий.

— Товарищ командир, — обратился он, на ходу пристроившись к Монзыреву. — Вы прорывайтесь, я прикрою с тыла.

— Посмотрим, — не вдаваясь в замысел, отмахнулся капитан.

Вместе с бойцом укрылся за валунами на повороте дороги.

— Я прикрою, товарищ командир.

Легко сказать, идти на прорыв. Тяжело такое сделать. Да и будет ли та поддержка с воздуха? Осмотрелся. Позиция весьма неплоха. Вон за камнями у дорожной кромки прикинулся кустом Малек. Кнут лежит, не отсвечивает, готов в любую секунду сделать серию выстрелов. Чуть заметен ствол ручного пулемета Корня. Перед позицией, свободного пространства метров восемьдесят имеется, попробуй его пройти. Хренушки! А сидят они на тропе как в ловушке. Не сдвинуться им ни вперед, ни назад.

— Ладно. Придержишь духов на этой позиции. Постарайся остаться живым. Выйдем, представлю к ордену. Твоя фамилия Хильченков?

— Да.

— Ну, держись сынок. Бог тебе в помощь.

Откатился назад, отпальцевал Мальку и Корню оставаться на месте еще один час, и подбирая по дороге растянувшихся в укрытиях своих и чужих, уже не думая о судьбе рядового солдата, двинулся к основной группе.

Шаман встретил командира, односложно доложил:

— Тополь передал ждать. Удар нанесут с воздуха.

— Добро. Готовимся к прорыву, выбросить все лишнее, всем оставить только оружие и боекомплект!

Пошло ожидание перемеживающееся лишь звуками, слава Богу, пока еще только слабого боя, ведущегося в отдалении от основной группы. Вернулись Малек и Корень.

«Молодец боец, — пронеслась мысль в голове Анатолия. — Стреляет, значит жив»

* * *

Для Воронина, приказ на незапланированный вылет после обеда, прозвучал как гром средь ясного неба. Обычно удары по целям производились в плановом порядке в первой половине дня, а к часу все самолеты находились на аэродроме. В летнюю пору земля в Волгоградских степях нагревалась до состояния раскаленной плиты, сама техника грелась на солнце до такой степени, что можно запросто обжечься, взявшись рукой за метал. Ветераны полка частенько сравнивали степные условия с аэродромом в Шинданде. Работать на стоянке было тяжело.

К выполнению боевой задачи готовились на ходу. По точке на карте требовалось определить ее высоту относительно аэродрома, дальше все вычисления производились в уме и на бегу. Штатный режим полета никоим образом не расслаблял летчиков, работать предстояло в горах Кавказского хребта. Ведомым у Воронина был Пашка Проскурин, молодой летун, только с началом конфликта в Чечне получивший минимум опыта в пилотировании МИГа. Проклятая эпоха Ельцинского правления достала всех и на земле и в воздухе. Павел старался. Его дед и отец, были летчиками, а упертый характер лейтенанта Проскурина не позволял ему быть хуже, чем они. С КП мигарей наведут на цель, а уже на месте они будут работать по целеуказанию авионаводчика.

При подходе к цели перешли на боевой канал и установили связь с авионаводчиком. Под самолетами раскинулись зеленым ковром горы, с лощинами и каменистыми протоками. В некоторых местах, сами вершины смотрелись рисунком выложенным мозаикой голого скального грунта. Авионаводчик добросовестно пытался сориентировать истребители относительно какой-то горной вершины.

— Для меня с высоты все эти горы как близняшки! Обозначьте границу своего присутствия ракетами зеленого огня. Буду заходить с западного направления! Учти — нанесу только один удар. Рассчитывайте на это.

Встали в полный разворот, и когда снизу из горной «зеленки» к небу потянулись шлейфы ракет, рассыпаясь яркими красками зеленого огня, сообщил:

— Ракеты вижу! Давай цель!

Наводчик выдал целеуказания и добавил:

— Мы от нее в сотне метров к востоку. На два часа. Как понял?

— Спасибо, понял. Работаем! — Воронин свалился в пикирование, потребовал от ведомого. — Паша, держись плотнее!

Сброс бомб, и облегченные от многотонного груза самолеты парой взмыли вверх. Воронов по привычке осмотрел в перископ заднюю полусферу. Никаких заморочек в виде ракет «Земля-Воздух» по ним не пустили. После того, как легли на горизонт, снова запросил авионаводчика:

— Как сработали? Можем добавить из пушек!

Молчавший эфир не проснулся даже после повторного запроса. Внизу ярким цветом расцвели цветы пожарищ, а между ними облака пыли и дыма. Такая картина проявилась после разрыва восьми пятисоткилограммовых бомб. Пора домой! Перешли на канал связи с КП, взяли курс на свой радиомаяк.

* * *

Укрывшись за громадным валуном, Монзырев разглядывал место будущего прорыва, иногда отвлекался на переговоры Шамана с летунами, которые и обеспечат этот прорыв. Высоко в небе послышался гул летящих самолетов и по договоренности бойцы РДГ обозначили свое присутствие ракетами. Дальше, уже ни Монзырев, ни кто-либо другой, не могли контролировать ситуацию. Свернувшись в позу эмбриона, вжавшись в камень, люди сначала слышали рев самолетов идущих на пикировку, а потом этот рев переродился в многоголосый вой падающих бомб.

Ад разверзся, приводя в отчаяние всех без исключения людей прятавшихся в горах. Ты никто перед ним. Ты пылинка на его пути, которую в любой миг может смести с выбранного места сила огня, металла и невероятной мощности взрывной волной, помноженной на камень и высоту гор. Ты лежишь на месте, лишь пытаешься сильнее вжаться в грунт, ищешь защиту в самой незначительной щели, хочешь как скорпион, забиться в нее, втиснуть туда хоть малую часть своего тела. Все это время в голове бьется лишь одна мысль: «Выжить! Выжить! Выжить!»

А авиационные бомбы, со стремительно нарастающим воем все это отпущенное лично тебе время, кажется, уже долбят тебя в самый затылок. Кажется, конец один, и он неизбежен. Сейчас все закончится. На горной дороге они останутся навечно, а когда все успокоится, их кости растащат шакалы по лощинам, и только память о них будет жить в семьях еще несколько поколений. Потом все, канет в небытие и она.

Разрывы бомб добавили в звуки и свою лепту, заставили забыть про чудовищный вой. Адский огонь разорвал тело горы, взметая вверх к небу «каменное мясо». Взрывная волна косила все на своем пути, не делала скидку на своих и чужих. Пыль и дым поднимались широкими столбами, груды горящего бурелома захламили проход.

* * *

Лежа за кучами валунов покоившихся у основания скалы, Сергей изредка производил выстрелы по открывавшимся в процессе передвижений бандитам. Заставлял их быть осторожней в своих действиях. На противоположной стороне дороги уже неподвижно лежали тела троих боевиков, двоих завалил спецназовец из команды, вышедшей на них в самый тяжелый момент боя, одного он, Сережка. Теперь он остался сам, остался прикрыть прорыв, хотя на самом деле, после того как сбагрил народ повисший на нем как гиря, наконец-то смог спокойно вздохнуть. Не надо было принимать решений и нести ответственность за жизнь десятка вымучившихся в плену людей.

Нарастающий с неба гул самолетов, услышал давно. Еще не понял, как это все может быть убийственно для всех, опыта встречи с авиоударом небыло никакого. Потом, там, за скалами, вдали от занятой им позиции, послышался вой, а за ним стали греметь невероятной силы взрывы. Инстинктивно вжался в камни.

После ухода самолетов, клубы стойкого, обильного дыма, пеленой выползли из-за поворота дороги. Там за скалами, судя по всему, был сильный пожар, Сергея отделяли от него более чем полкилометра, но даже отсюда слышался треск и шум огня. Хвоя горит хорошо. Ему казалось, что все остальные звуки замерли. Даже осыпающийся со скал камень воспринимался как незначительный шелест. Слух отказывался ощущать его по-другому.

«Да, выжил ли там кто, после такого?»

Кто мог после всего этого еще, и пойти на прорыв?

В стане врагов, стояла мертвая тишина. Люди, скопившиеся у поворота, еще недавно готовые пойти в атаку и сбить препятствие на своем пути огнем и маневром, затихли. Кто-то успел сбежать без оглядки, кто-то натурально обделался. Бывает, всем хочется жить! Это их организм, помимо них самих, заработал самостоятельной жизнью. Скорее всего, нашелся тот, кто первым пришел в себя. Поднял боевиков в атаку. Пригибаясь и вжимаясь в скалы, кое-где с пологим склоном, прилегавшим к дороге, моджахеды сунулись было вперед, да тут же нарвались на довольно плотный огонь очередей из стрелкового оружия. Теряя людей, откатились назад.

Скованность позиции не позволила Хильченкову развернуться, поменять место лежки, отползти за скалу. Он наблюдал, как корчатся от боли и стонут раненые им люди, как не могут добраться до своих, таких близких позиций. Добивать для наглядности не стал. Пусть бородатые смотрят, что может случиться и с ними, если снова поднимутся в атаку. Время, будто снова замедлило свой бег, решило дать передышку обеим сторонам. После сброса бомб, землетрясения в горах больше не наблюдалось, а дым все клубился в районе эпицентра.

Время отщелкивало минуты, секундная стрелка на наручных часах, плавно покачиваясь, шла в положенную ей сторону. Сергей ползком сместился к краю дороги, благо дело, после хорошей встряски, со скалы под которой он первоначально прятался, камнепад навалил подобие «пулеметного гнезда». Мысль, что его могут обойти по крутому нижнему склону, пройти, цепляясь за деревья и камни, уже не раз посещала его голову. Вот и перебрался поближе к скату.

На этот раз, всего лишь десяток духов, короткими перебежками, двинули к нему. Как в шахматной игре, кто-то разменивал фигуры, ценою в жизнь. На что они надеялись? Очередями в два-три патрона заставил их лечь, вжаться в грунт. Периферийным зрением он еще успел заметить вспышки выстрелов и короткие шлейфы гранат, а еще слившийся в одно целое глухой звук на границе сознания.

— Пыф-ф! Пыф-ф! Пыф-ф, пыф-ф!

Мощные взрывы четырех зарядов пришлись одновременно в то место, где засел русский. Обильно сыпнул в стороны камень, превращенный в щебень, а вместе с этим со стороны боевиков грянуло «Ура!». Как тараканы сбегаются ночью на корку хлеба, забытую жильцами на кухне, так бородатые кинулись на прорыв. Но этого Сергей уже не видел. Первая вспышка взрыва погасила сознание солдата, только на камнях остался лежать погнутый, исковерканный автомат Калашникова, а приглядевшись, можно было рассмотреть тлеющие тряпки, все, что осталось от защитного камуфляжа. Четыре выстрела «Шмелей», это не хухры-мухры! Не пожмотничали демоны!

Глава 1. Прихоть Марены

Мягкий, ненавязчивый свет пробился через веки, заставил сознание впустить в себя ощущение внешней среды.

— Ну, что? В себя пришел?

Мелодичный женский голос потребовал разлепить глаза. Оба-на-а! Вот это краля! Перед ним, облокотившись на гладкий ствол высокой осины, стояла молодая девица. Заведя свои руки за спину, она, не мигая, смотрела на него. Тугая коса черного волоса, обрамлявшего черты бледного лица, спадала на грудь, тянулась до самого бедра. Язык в пересохшем рту распух, прилип к небу, двигать ним получалось с трудом, отсюда выдавленный ним вопрос прозвучал своеобразно:

— Вве-е хт-то?

Проигнорировав хрип молодого мужчины, барышня сдвинулась с места. Подошла ближе к лежавшему на земле солдату.

— Смотрю на вас на всех, удивляюсь. Корячитесь как букашки, снуете туда-сюда. И чего вам всем не живется спокойно? Я бы еще поняла, как раньше. Раньше, умирали на войне, защищая свой придел, наследие родовых богов, князя, в конце концов, коему роту на верность давали. Теперь князей нет. Забыты родовые боги. Придел твой далече. Что искал ты вдали от дома?

— Я-а-а?

— Кажется, знаю!

Улыбка на миг закралась на ее лицо. Словно фокусник, произвела манипуляцию рукой. Будто из воздуха на ладони материализовалась чаша из серебра. Присев на корточки, поднесла ее к самым губам воина. Темное тягучее вино, почему-то имеющее запах полыни, колыхнулось по стенкам емкости. Как ни странно именно запах терпкой степной травы, запах родины, привел его мысли в упорядоченное состояние, заставил перейти на другой уровень физики тела.

— Выпей! Выпей напиток, витязь, и я возьму тебя с собой. Ты очутишься в прекрасном мире. Ты не будешь больше страдать. Переживания о доме, родных и близких, отпустят тебя. Выпей, мой сладкий, и все успокоится, покажется неважным и скучным. Ты ведь шел именно к этому? Я подарю тебе покой.

Тихие проникновенные слова обволакивали сознание, баюкали разум. Добрая улыбка на бледном лице, располагала к тому, чтобы выполнить все чего хочет красавица.

— Ты кто?

— Когда-то, давно люди звали меня прекрасная Мара, славянская богиня. Теперь все забыли обо мне. Даже странно, что я проявилась здесь, перед тобой. Это для меня загадка. Может, ты знаешь ответ на нее?

— Богиня смерти! Поня-ятно, — язык во рту приобрел свойство шевелиться и внятно доносить слова. — Кажется, я знаю, но тебя я еще не звал.

— Я сама прихожу, когда считаю нужным. Так все ж, почему я вышла к тебе?

— Видишь ли, дева, я из племени характерников, а наша наука крепко повязала язычество с христианством.

— А-а! Так ты потомок белых хортов Перуна? Ну, надо же, вот уж не думала, что встречусь с таким. Все, не томи, испей моего вина, эта чаша твоя.

— Я как-то не слишком тороплюсь покинуть этот мир, хочу признаться, здесь мне нравится. Так, что я еще не устал страдать и переживать, и твой дар мне не нужен.

— Однако, ты нахал. Лежишь передо мной с переломанными ребрами и кочевряжешься. Пей!

— Да пошла ты…. Ушло твое время, я православный христианин!

Рука девы дрогнула. Чаша выпала в траву, вино в один миг впиталось в землю, выжигая в зеленой поросли пятачок пепла. Еще миг и его лица встало разъяренное лицо славянской богини смерти. Глаза Мары двумя черными омутами притягивали к себе.

— Ты смеешь спорить со мной, смертный? Хочешь помучиться в этом мире? Я предоставлю такую возможность!

Сарказм отразился на красивом лице девы.

— Ты познаешь муки, которых не испытывал раньше. Ха-ха! Ты лишишся молодого тела и станешь почти стариком, все свои знания и навыки оставишь здесь, а горечь потерь будут преследовать тебя даже во сне. Смотри мне в глаза и помни мою волю!

Шепот и темнота, это все, что успел почувствовать Сергей. Миг и сознание отключилось. Второй миг и он осознал себя свободным… Свободным от всего…

Он был искрой в темноте ночи, и эта искра понеслась в пустоту. С бешенной скоростью влетела в мириады звезд, маневрируя проскочила десятки галактик. Когда уже казалось, что он вырвался на простор, невидимым арканом его потянули обратно, дали понять, что не все так просто. Искру толкнули к знакомому шарику планеты Земля, заставили проскочить облачность и раствориться в предрассветных сумерках над одним из населенных пунктов.

Тиканье наручных часов, лежащих на подлокотнике видавшего виды старого кресла, не нарушало общей тишины предутренних сумерек. Он лежал на разложенном диване, уткнувшись взглядом в одну точку на потолке своей двушки. Он, это подполковник Лихой Андрей Викторович, мужчина преклонного для Вооруженных Сил страны возраста. Два дня тому назад ему исполнился полтинник, а вместе с днем рождения пришло и время, когда новая жизнь вот-вот должна будет постучаться в дверь его одинокой берлоги. Возраст, мать его так! Сергей Хильченков, вернее его душа, попал в тело этого перестарка, и теперь по причине расслабленности реципиента, имел возможность оклиматизации в новом вместилище.

«Ну и что мы имеем? Та-ак, ну и шутница Мара, ведь в теле этом он не один. Сосед рядом, пока тихо зондирует попаданца в своем хозяйстве, шум не поднимает, но чувствуется бразды правления просто так не отдаст. Ну, мы если чел хороший, наглеть не будем. Затихаримся. Приспичит, поможем. Ну и к кому попал?»

Судьбы людские, они у всех разные. Что у тебя написано на судьбе, ты хоть через голову кувыркайся, хоть выше головы прыгай, на сраной козе не объедешь, как не старайся. И все же, подкорректировать судьбу можно. Трудно, но можно. Правда, получается это у единиц.

Родился он как все, в родильном доме. Его не в капусте нашли. Детство в советской стране, тоже было как у всех. Шебутное, но счастливое детство. После школы, военное училище. Родину защищать, во все времена было делом престижным, статусным. Холостяковал и жениться не собирался долго. Казаковал в свое удовольствие. Под венец пошел по большой любви, видать время пришло. Там и академия повела к граниту знаний, да не простая, а престижнейшая в Союзе — Академия Советской Армии. Кто не знает, что сие такое, то и объяснять ему не стоит. Меньше знаешь, крепче спишь! Вот дальше судьбина, поганка такая, сделала финт ушами. Человеческий фактор! Как без него? Конец перестройки. На выпускном знатно погуляли. Так погуляли, что потеряли фотоплеку, где во всей красе фигурировал весь курс. После всего, какая там работа за кордоном? Всех разбросали внутри страны, и те которые попали в город, даже если и носил он гордое имя Мухосранск, считали, что удача не отвернулась от них. Большинство выпускников очутились в такой жопе, что ближайший населенный пункт имеющий название, находился от места службы по меньшей мере, километрах в двухстах. Вот так!

Ему повезло. Судьба! Крепкое здоровье, аналитический склад ума, ну и самую малость удачи, привели его в одно хитрое заведение. Серьезные дядьки учили его разным премудростям, способствующим выживанию организма в чужой стране, язык которой ты не знаешь, а о менталитете граждан, понятия не имеешь. Учили, как проще всего без больших потуг лишить человека жизни, как добыть наличные у ближнего и дальнего своего, как получить информацию, пройти по местности, среди местного контингента считающейся непроходимой, причем как по природным, так и по человеческим факторам. Да много чему еще учили будущего диверса-одиночку. Вот, только опять в стране идиотов случился очередной конфуз. Свободы вдруг всем захотелось. Ну и получили свободу. По самые помидоры получили, а как довесок к ней, можно сказать в нагрузку, себе на шею повесили Чубайсов, Гайдаров, Ельциных и Березовских. Ох, и зажили освободившись! Свободны стали от имущества, сбережений и отцами и дедами построенных заводов и фабрик, пансионатов и санаториев, крупных контор и предприятий. В стране только кладбища росли и ширились. Все потому, что Гайдарам они не нужны были. В случившемся бардаке, с него взяли подписку о неразглашении и турнули штучный товар в одну из частей ГРУ, а там и первая чеченская подоспела. Судьба-а!

Так уж случилось, что к своему дембелю он подошел без багажа присущего любому нормальному человеку его возраста. Семьи нет, родни нет, профессии, кроме военной — нет. Квартира и та не его — служебная. Тут поневоле начнешь задумываться, какое завтра может тебя ожидать. Позади, три войны. Характер тяжелый, как молоток, во многих вопросах чересчур прямолинейный. С возрастом многоцветие жизненных красок исчезло, оставив лишь два цвета — черный и белый. Чему он научился за свою жизнь? Если отбросить лишнюю стилистику и словесность, да, в общем-то, только принимать на себя ответственность за свои поступки, командовать и убивать врагов. Все! Для наемника он староват. Стать киллером, не позволит офицерская честь, хоть это и звучит смешно и пафосно, в армии, где порушены почти до основания большинство традиций и ритуалов, ранее вскормленных материнским молоком военных бурс. Какое время нам досталось? Опять-таки, мать их так! Если бы было у него по-другому, уж лучше сразу пустить пулю в лоб, так честнее. Но признаться, мысль такая его уже посещала. Кому в этой жизни он что должен? Никому!

После того, как Вера и Танюшка погибли в забытом Богом центре на Дубровке, он смог пережить их смерть. Зажав сердце в кулак, и отстранившись от людей, пытавшихся выразить свое сочувствие, в одночасье сделался нелюдимым, а в душе закаменевшим куском льда. Наверное, только воинская служба и спасла его от самоубийства или пьянства. До случившегося с ним несчастья Лихой в доброй компании сослуживцев мог приложиться к бутылке с «зеленым змием», теперь же стал трезвенником, насколько может ним быть профессиональный военный его лет. Был бы он более набожным, может, запер себя в монастырь, вон их, сколько сейчас расплодилось по просторам Руси. Там тоже служба, а разница лишь в смене форменной одежды, с военной на церковную, да приоритетов, с государства на Бога. Только ведь система ГРУ вытравила из него почитание высокой духовности, да и не его этот путь, он это знал точно, а другого на данный отрезок времени подполковник не видел. Извечный русский вопрос, «что делать?», вставал перед ним в полный рост, а с ответом — труба дело!

С некоторых пор Лихой не любил выходных дней, не знал, чем себя занять по воскресеньям. Можно конечно направить свои стопы в часть, в очередной неурочный час проверить несение службы суточным нарядом, посмотреть выполнение распорядка дня военнослужащими срочной службы, но сегодня вдруг дичайшая апатия навалилась на грудь, даже с дивана проблематично встать.

Зачем?

Пройдет всего несколько дней, и он снимет погоны со своих плечь, а боевые ордена и медали лишь небольшое число людей смогут увидеть, только когда его понесут на погост, а их перед гробом на красных подушечках. В нашей стране непонятно почему, не носят мужчины, честно заработанные на поле боя награды. Однако, что-то он совсем расклеился!?

Первые лучи утреннего солнца ворвались в стекла оконных проемов, бликами расцветили краски домашней мишуры и лаковых покрытий на мебели, отразившись от собранного Верой хрусталя в витражах стенки, заплясали по потолку. Вот и наступило воскресенье.

Пляска солнечных зайчиков заставила Андрея встрепенуться. После бритья и помывки, оделся по-летнему легко. Нацепив на руку часы, сунул в задний карман джинсов удостоверение личности, вышел из квартиры. Летнее раннее утро окутало тело прохладой, заставило непроизвольно поежиться. Несмотря ни на что, день обещал быть жарким. Бездумно постоял у родной пятиэтажки, покурил. Ноги сами понесли его в направлении КПП-2, а за воротами, через клочок поля по натоптанной тропе под сень высоких елей и сосен, где разрослось городковское кладбище. Вокруг ни души. Присел на лавочку у двух холмиков с крестами в изголовьях. Жена и дочь. Поток слов лавиной вырвался из постоянно закрепощенного, державшего боль в себе Лихого. От переживаний «соседа», неуёмная, дикая тоска пронизала сознание самого Сергея. От таких страданий хоть вой, хоть вешайся. Постарался отодвинуться вглубь сознания Лихого, прикинуться ветошью, затихариться. Скупая слеза поползла по щеке. Выговорился, излил наболевшее за долгое время удержания всего в себе. Покурил. Уходя, выдохнул на прощание:

— Вот рассказал все и полегчало. Надеюсь, мы встретимся там, на небесах, если там что-то есть. Я очень надеюсь на это, а теперь пока прощайте, мои девочки!

Лихой прогулочным шагом обошел бетонный забор жилой зоны городка, вышел к автобусной остановке у первого КПП. До семичасового автобуса на Москву оставалось еще двадцать пять минут.

Скорее всего, только Андрей ехал в Москву без определенной цели, остальной народ точно знал, зачем нужно трястись сто километров в загазованный, исходивший дневной жарой город, покидая благодатный уголок живой природы. Устроившись в креслах, люди всю дорогу до столицы подремывали, мимолетно расслабившись перед встряской встречи с мегаполисом.

Автостанция Выхино приняла приезжих, словно губка воду, окутала суетой повседневности и людским гомоном на привокзальной площади. Периодически громкий шелест вагонов метро и электричек на поднятых наверх эстакадах платформ, добавлял нервозности в общую обстановку близкого рынка напротив вокзала. Толпы народа каждые три минуты выплевывались к автобусному парку из зева тоннеля под железнодорожным полотном.

Москва, город непохожий ни на один населенный пункт страны. Государство в государстве, со своими, только ему присущими законами, своим правительством, чиновным аппаратом, который брал взятки на порядки выше, чем везде по стране. Непохожесть его заключается и в ритме жизни. Постоянная суета и спешка, заставляет приезжих подстраиваться под безумство местного населения, торопиться даже без причин, подвергаясь общему психозу коренных жителей столицы. Да, и коренные ли они? Большой вопрос! Спроси сейчас у пробегавших мимо людей: зачем они так торопятся? Больше половины, не смогли бы внятно ответить на поставленный вопрос. Стадное чувство!

Лихой неторопился. Ему некуда было спешить, он просто убивал время выходного дня. Съездил в центр, побродил по улочкам старой Москвы, хотя теперь их старыми не назовешь, как впрочем, и весь район тоже. Время правления Лужковской администрации привнесло в исторические постройки города, «дикую» реставрацию, новодел из стекла и бетона, ну, и естественно снос старых зданий, нужных определенному и ближнему кругу людей, площадей под строительство элитных многоэтажных особняков. Здесь они с Верой любили гулять. Как давно это было! Сейчас, куда ни кинь взгляд, из-за каждого угла «высовывалась морда» новомодной постройки. Срамота! Даже перед иностранцами неудобно, они-то свою историю чтут и скрупулезно охраняют. Старые дома в центральной части их городов находятся в первозданном состоянии, а у нас — клади зеленые фантики американских рублей на лапу нужному чиновнику и делай что хочешь. Дядя Юра Лужков успел сотворить с любимым городом многое, теперь же уехал из страны и живет в тех местах, где, таких как он, к собственной истории городов на пушечный выстрел не подпускают. Живет и радуется красоте старых зданий, но только не принадлежащих русскому народу. Выходит, что бывший мэр Москвы никогда и не был русским. Он иностранный диверсант, со всей своей кликой, бандгруппой чиновников, отщепенцев своего народа.

От суровой действительности увиденного, настроение Андрея только ухудшилось. Стоило оно того, чтоб он большую часть сознательной жизни отдал служению отечеству? Ради чего? Ради благоденствия «жирных котов» — аппаратных чиновников всех мастей? Мало того, что никто не оценит, так еще думать будут о них, обо всех людях в погонах, как об идиотах, стойких оловянных солдатиках, за копейки тащивших военную службу на просторах необъятной территории.

Перекусив в одной из забегаловок, чтоб чем-то занять себя, сходил в кино. Малопригодная для восприятия нормальным человеком «чернуха» была от американского производителя. Сейчас в России из десяти картин шедших на экранах кинотеатров, десять «сливались» к нам из-за океана. В страну, как в помойку, сбрасывали весь дешевый мусор забугорной киноиндустрии, да еще спонсировали деньгами местные проекты, писанные «под себя». В свою очередь, средства массовой информации со своей стороны усиленно промывали мозги гражданам обывателям. Вешалась лапша о красивой жизни и богатствах державы. Чьих богатствах? Кучки воров? Многочисленные сериалы нескончаемой чередой проносились перед глазами простых смертных, позволяя хоть на короткое время отрешиться от проблем, ведь на экране у богатых свои проблемы, им тоже нелегко! Несмотря на роскошные особняки главных героев, дорогие машины, отдых на Канарах, им живется плохо, можно посочувствовать. Домохозяйки смаковали сцены любви и ревности, проходившие в роскошных интерьерах. Задумайся! Ну, откуда у честного мента БМВ последней модели, когда его зарплата не превышает среднюю по стране? А, у врача, учителя, инженера, на участке в двадцать соток ближнего Подмосковья, выстроено капитальное строение высотой в два этажа с мансардой, где он отдыхает на выходных с любовницей. Некогда ему отдыхать, он же не олигарх, и не депутат Государственной Думы. Ему деньги зарабатывать нужно, чтоб семью прокормить, зарплата-то аховая, такая, чтоб семейство только с голоду не сдохло. Ему взятки не светят. Цепкие ручки умельцев «присосавшихся» к газовым и нефтяным трубам, делиться с этой категорией населения страны не предполагают, им бы хоть аппетиты чиновников да депутатов погасить. Слуги народа весьма прожорливы и ненасытны, а бедствовать, не приучены, трудятся неустанно, законы клепают. Вот только для кого? Десятки лет готовятся для переезда на ПМЖ за кордон, вот их нужно показывать в сериалах, а не простых работяг, якобы имеющих «все».

Незаметно прошел день. Мягкий теплый вечер погасил жар, отраженный от нагретых солнцем стен домов и дорожного полотна асфальта. До ближайшей станции метро расстояние составляло километра полтора, две остановки городского автобуса. Лихой решил пройти этот путь пешком. Шел вдоль малооживленной городской трассы на задворках спального района. Справа — решетка забора, за ней зелень кустов и деревьев парковой зоны, слева за дорогой, стремились в небо шестнадцатиэтажные коробки домов с витринами магазинов в нижних этажах.

Вечер сбросил свой отпечаток и на людей, изредка снующих по тротуарам. Их повседневная торопливость ослабла, проводился выгул собак перед сном, слышался смех и громкий говор. У прилегающего к домам дворика раскинулся шалман летнего кафе под броским названием «Мир шашлыков». Музыка из динамиков, выставленных в сторону проезжей части, зазывно отбивала ритм современной мелодии.

Звук сильного двигателя и шум тормозов авто, заставил Лихого обернуться назад. Мимо него, сбрасывая скорость и обороты двигателя, пронеслась крутая тачка-кабриолет с открытым верхом. Трое молодых «горных орлов» в ней, видимо издали успели разглядеть добычу на тротуаре, притерлись к бордюру у стайки молодых людей, вышедших на вечерний променад перед сном. Две девушки и парень о чем-то спорили в ста метрах по ходу движения Лихого.

— Эй, дэвушки! Хочишь с ветерком прокатиться по городу?

Вопрос заданный громким голосом с нотами характерного акцента до отвращения знакомого Лихому, долетел до его ушей.

— Нет, спасибо. Мы не катаемся с незнакомцами, — невысокая брюнетка попыталась отшить приставания джигита.

— Э-э, зачем так гаваришь? Поехали. Машина бальшой, места хватит и кавалеру!

Один из парней ловко выпрыгнул поверх закрытой двери авто, следом открыв дверь, не торопясь вышел его товарищ. Оба протопали по траве отделявшей дорогу от тротуара, приблизились к умолкшей троице. Улыбки на молодых, чуть тронутых модной сейчас щетиной, лицах детей гор выражали калейдоскоп чувств, издали было заметно, что они навеселе.

Отбарабанив оба чеченских конфликта и проходя службу в полутора часах езды от Москвы, в которой выходцы с Кавказа заякорились всерьез и надолго, Андрей не переставал удивляться терпению русских и менталитету горцев. Первых, клевали все кому не лень, вешали на них всех собак, обвиняли в грехах националистического толка. Вторые, выпячивая грудь колесом, провокационно шли на любой мелочный конфликт, порождая в своих диаспорах Мирзаевых. А, что не так, если даже официальные власти после победного решения конфликта платят Чечне мзду за мир? Оставляя русское население влачить жалкое существование на периферии, вливают денежные потоки в «семьи» маленького, но гордого чеченского народа.

Совсем недавно сопоставив все за и против, Лихой пришел к выводу, что не все так просто в хитросплетениях жизни. Смелыми и непомерно наглыми, джигиты становятся только тогда, когда имеется их численный перевес над другими, а за спиной маячит крышующий, уважаемый всеми человек, способный погасить конфликт, любую уголовщину спустить на тормозах, помочь, если придется, уйти от правосудия. Если такового нет, дети Кавказа ходят шелковые как ягнята. Нет, конечно же, встречаются и среди них смелые, справедливые люди, и даже довольно часто, но те не будут вести себя как шакалы, и именно потому, что чувствуют в себе силу, да и живут они как правило в своей республике, там и смотрят за порядком, за нравственностью молодых джигитов. После войны, на территории России все более-менее успокоилось, а то, что происходит, это не что иное, как хулиганские выходки золотой молодежи. У простого сельского, да и городского, парня из того же солнечного Дагестана не часто есть лишние деньги на поездку в ту же Москву, зато в самой Москве, Питере, в других больших городах центральной России, поднялась поросль молодежи, которую иными словами, кроме как «сорняки» и не назовешь. Такие, за свою недолгую жизнь самостоятельно не заработали и рубля, но гонору у них выше крыши. Папа дарит машину, снабжает деньгами, если нахулиганят — вытаскивает из случившейся неприятности, а мальчики с лицами покрытыми растительностью считают, что им в этой жизни все дозволено. У русских такого «добра» тоже хватает, но тех собрали в резервацию на Рублевке и поселениях за Красногорском, о них почти ничего не слышно и, слава Богу, не видно, а вот богатенькие представители других народностей расселились по всему мегаполису. Троих представителей именно этого сословия сейчас и видел перед собой Андрей. Помимо воли ускорил шаг, стараясь успеть приблизиться к спонтанно образовавшейся компании к начавшемуся кульминационному действию. Сегей всё это время тоже не зевал, даже попытался перехватить инициативу в управлении телом реципиента, да только ничего из этого не вышло. Крут был дух Лихого, ко всему еще и опытен, и начхать ему было на кратковременное раздвоение личности. Он уже наблюдал момент, как молодой казанова исчерпав свое бедное красноречие, бьет паренька кулаком в область печени, а его напарник куражась и гогоча тащит за руки обалдевших, упиравшихся девчонок в сторону припаркованной машины со скалившим белые зубы в улыбке водителем.

— А ну стой, отморозки! — окликнул Лихой московских нацменов.

— Тэбэ чего, старый козел, на пиво не хватает? Нэ видишь, сейчас рассержусь! Быстро потерялся! — последовала угроза со стороны отставшего от товарища любителя почесать кулаки.

— Ща! Только шнурки поглажу и слиняю. Эй ты, баран, а ну-ка отпусти девчонок!

Красавчик, в солнцезащитных очках сидевший за рулем, слегка приподнял свой таз над креслом авто, на русском языке, без всякой примеси акцента, обратился к боксеру:

— Джавад, разберись с гражданином. Он не понял, что нужно уметь слушать, когда толково объяснили.

— Окей, Рамзан. Объясню еще раз.

Под девичьи вопли и стенания, Джавад двинулся навстречу Лихому. Подполковник по походке противника определил в нем спортсмена, но не боксера, а скорее всего борца-вольника в категории полутяжа. Кулачные развлечения, это просто фетиш.

На противоположной стороне проезжей части, тротуар оккупировали помаленьку скапливающиеся зеваки, даже не думавшие вмешиваться в пока еще словесную перепалку. Стояли и ждали разворота событий, успели коллективно прийти к выводу, что возраст русского мужчины никак не соответствует бойцу, а значит, мужику сейчас будет больно, а может быть очень больно. Боковым зрением Лихой подметил, что некоторые, выставив перед собой руки с мобильными телефонами, готовятся запечатлеть картинку подробностей вечернего происшествия. Когда люди успели стать такими циниками?

— Рамзан, придержи сосок, Джаваду помогу! Отведу душу, хоть пару раз наждану старого козла.

— Салман, мне со шкурами возиться не в кайф. Джавад, с этим бычьем и сам справится.

Не став ломать русского борцовскими приемами, Джавад на шаге с расстояния прямого контакта провел хук левой рукой. Он сделал это так молниеносно, что ожидавший чего-то подобного Андрей, расслаблено стоявший на месте, едва успел отклониться в сторону. Резкий мальчик! Если бы достал, мало не показалось, рука как копыто, не просто жилистая, накачена узлами мышц. Точно спортсмен и именно борец.

Выброшенной ладонью своей руки взял запястье в захват. Не прилагая особого усилия, чуть подправил наносимый удар, провел его вперед, позволил телу кавказца провалиться в движении, при этом свободной рукой саданул противнику в локтевой сгиб с наружной стороны, на изломе выбивая сухожилия, тем самым ставя ему крест на спортивной карьере, если таковая вообще имеется на сей день. Ребром ладони провел удар по позвонкам на бычьей шее борца. Дикий вопль боли в одночасье смолк. Человек бухнулся на колени и отключившись, завалился набок в стриженую траву газона.

— Минус один! — молвил с холодной безаппеляционностью.

Между тем, если бы кто смог заглянуть в глаза русского мужика, увидел бы, что те стали темнее ночи.

Вот, чего ему так давно недоставало! Пружина сдержанности сорвалась со стопоров и распрямляясь повела в сторону авто мажоров.

— Пошли на…, болячки! — оттолкнул девиц от себя Салман. — Что, дофан, рога включил? Так я тебя выключу. Ты к нам в Москву кацевать приехал? Не выйдет. Место на кладбище тебе и так даром дадут.

— Ты кого пугаешь, чмо? За помелом следи. Ведь до жути боишься. Никак завестись не получается? Не вопрос, помогу.

Сгустки адреналина поперли в голову Андрея кураж, теперь и захоти он остановиться, не смог бы. Накипело! Вот такие же орлы, такого же возраста, сгубили десятки жизней на Дубровке. Теперь бы не переборщить, не убить засранцев. Добро еще то, что в округе не наблюдалось ни одного представителя правоохранительных органов.

В руке Салмана щелкнула пружина выкидушки, и клинок ножа, выскочив из рукояти, стальным пером блеснул в лучах заходящего солнца. Слух Лихого вычленил еще один характерный звук, звук до боли знакомый, с войны въевшийся в память. Так передергивают на пистолете затвор. Вышедший из-за руля Рамзан «обнажил» ствол. Вот и думай теперь, у парня в руках боевое оружие или травматик. А, в общем, какая разница!

— Рэзать тебя будем!

Салман первым метнулся навстречу русскому, без затей пырнул «пером» противника, метя в живот. Из всех троих он был самым слабым звеном, самым худым и тщедушным, но гонору в нем хватило на всех. Чистой воды неврастеник! Клинок непонятным образом, будто ожив, вылетел из сжимавшего его запястья, а самого джигита русский мужик, развернув на сто восемьдесят градусов, поставил лицом к товарищу, используя его как щит. Звонко прозвучал пистолетный выстрел, и пуля травматического оружия ударила в худую грудную клетку парня, ломая тому ребро с правой стороны тела.

— А-а-а! — вырвался крик из горла раненого.

Отпустив тело, Лихой перекатом ушел в сторону, а с постановкой ног на грунт, нырком спрятался за машину.

Бух! Бух! Бух!

Пули прошли над головой. Сухой щелчок оповестил офицера о том, что стрелок израсходовал боезапас, и теперь либо перезарядка, либо предстоял обычный мордобой.

Андрей высунулся из-за лощеной туши кабриолета, и надо сказать вовремя. Пистолет отброшен в сторону, а горе-стрелок, развернувшись, попытался сбежать. Стоявшие на противоположной стороне тротуара зеваки делились впечатлением о происходящем, кое-кто снимал все на камеры мобильных телефонов. Ну и хрен с ними! Пусть тащатся от бесплатной развлекухи. Лихой взял старт как на стометровке. Догоняя, в прыжке ударил ногой в спину убегавшего человека, заставив сбиться с шага и кубарем катиться чуть ли не под колеса встречного «Рено». Повезло. Водитель встречки, крылом лишь чиркнул по плечу хулигана. Не желая влезать в разборку, нажал на педаль газа, умчался подальше от дорожного конфликта.

За шиворот джинсовой рубахи Андрей силком потащил «живой мешок» к стильной машине, прислонил к двери. Приподняв лицо недоросля за подбородок, заглянул тому в его бегающие глазки.

— Оно конечно на этом можно было бы поставить точку, — проговорил он. — Но боюсь, что все быстро забудется, а вот пережитая боль, та точно напомнит. Ты по мне правой рукой стрелял?

Не дожидаясь ответа, словно разбивая на тренировке кирпич, резко опустил ребро ладони на предплечье. Хруст ломавшейся кости, и душераздирающий вопль прозвучали одновременно.

Забросив все три тела, подающие признаки жизни стонами и руганью, на подушки кабриолета, снял авто с ручника, чуть толкнул машину под уклон, и больше не заморачиваясь решенной проблемой, перемахнув парковую ограду, растворился в кустах.

Глава 2. Переход

Из пограничного состояния, между сном и явью, его вывел посторонний звук, едва уловимый из-за входной двери. Глаза сфокусировались на пустой бутылке водки, прошлись по беспорядку на столе и остановились на лежавшем рядом с недопитым стаканом «Макаре». В сумерках утра пистолет среди застольного бедлама казался чужеродным предметом. Память подсказала Лихому мысль о вчерашнем решении, подвести жизнь к нулю, не ждать, пока кто-то из наемников заявится за ним. Зачем лишние телодвижения и трепыханья? Зачем кому-то предоставить удовольствие, прочувствовать месть?

Пистолетная рукоять удобно легла в ладонь. Глухо, едва слышно щелкнул предохранитель. Привычно потянув затвор, дослал патрон в патронник. Резко вскинул руку, приставил ствол к виску, кожей ощутил прохладу железа. Вот и все! Финиш! Зажмурить глаза, чтоб в последние секунды жизни не видеть выплескивающихся мозгов из черепной коробки. Ха-ха! Это Лихой, у тебя черный юмор на нервной почве перед выстрелом попер. Как там бабка в детстве говорила? Когда над тобой смеются это не страшно, страшно, когда над тобой плачут. Ну-у!

Не тут-то было. Черепная коробка взорвалась мириадами мыслей, пошло уже привычное раздвоение личности. Что за хня? Ствол убрался от виска. Снова контроль координации, ствол двинулся к голове. Вспотел. Влагой залило глаза. Чуть слышный щелчок в стороне коридора. Скрип несмазанных петель на двери. Эх, не успел! Ну, открой ты эту дверь на тридцать секунд позже! Теперь вот придется корячиться, производить какие-то телодвижения! В одно мгновенье обострились все наработанные за армейскую службу «боевые рецепторы» ощущений в голове, ушло раздвоение личности. Словно тень под фонарным лучом, метнулся к стене у входа в комнату, «врос» в нее, затаив дыхание.

Наглецы. Вот так, припереться в военный городок, хоть и в жилую зону! Наглецы! Преценденты раньше конечно были. Эти-то страх потеряли. Фиг вам! Покувыркаемся.

Первого принял на шаге у дверного проема. Втащил в комнату, в темноте ударил рукоятью пистолета в основание черепа, не дал даже пикнуть. Словно ветошь, уложил под ноги. Выглянув в длинный коридор, произвел три выстрела на поражение по теням в узком проходе.

Одновременно с падением тела, послышался топот подошв убегающего по лестничному пролету человека. В три прыжка Лихой оказался у настежь открытой двери, перескочив через труп посетителя. Тусклый свет на площадке этажа, позволил с уверенностью констатировать факт того, что пока что его оставили в покое. Соседи по лестничной площадке не заставили себя ждать.

— Что за шум, Андрей Николаич? Кто стрелял?

— Ага, и тараканьи забеги какой-то кадр устроил. Я из окна видел. Из подъезда мухой выскочил!

Перед Лихим нарисовались Витька Гарцев и Юра Кальницкий, офицеры соседней части, по совместительству соседи Лихого. Оба молодые, крепкие парни, стояли перед ним в домашних тапочках, трусах и майках. Лица заспанные. Из-за крутого Витькиного плеча высовывалась любопытная мордашка супруги соседа. Шум открывающихся дверей послышался с верхних этажей, на лестничном пролете показались соседи сверху, молчаливо вставшие на ступенях.

— Норма, парни, — улыбнулся Лихой. — Товарищ домом ошибся.

— Бывает!

— А, что, Андрей Николаевич, без стрельбы никак обойтись нельзя было? — ехидно скривилась в улыбке Клавдия, понимая, что за плечом мужа можно задать любой вопрос.

— Так! Что за подача голоса, Клавка? Быстро в кровать слиняла, без тебя разберутся! — усовестил жену Гарцев. — Николаич, помощь точно не нужна?

— Спасибо, соседи. Все хорошо.

Юрка демонстративно зевнул.

— Тогда досыпать. До подъема часа полтора.

Закрыв за собой дверь, снова оказавшись в своей квартире, Андрей включил свет в прихожей. Перевернув на спину покойника, обыскал карманы. Пусто. Деньги присутствуют, какие-то ключи, пачка сигарет, зажигалка, мобильник, видно, что куплен только для единичной акции — дешевый и совершенно новый. Документов нет. Рядом с телом крохотный чемоданчик. В нем что? Ага, набор отмычек, универсальный слесарный инструмент. Ясненько, кому не повезло! Прошел в комнату, попутно щелкнув выключателем. Ногой отшвырнул от руки лежащего на полу человека пистолет с навернутым на ствол глушителем. Хм! Присев у тела, пальцем нащупал пульс на шее. Живучий, мерзавец! Мало того, что череп крепкий, так вот-вот очухается. А мы ему поможем!

Взяв стакан с недопитой водкой, влил содержимое в полуоткрытый рот незнакомца. Человек закашлялся, со слюной выплескивая изо рта пошедшую не в то горло беленькую, но при этом приходя в чувство, дико вращая глазами. Лихой поставил стул поверх пока еще безвольного тела посетителя, уселся на него, облокотившись грудью на деревянную спинку, пощелкал пальцами перед лицом, заставляя сфокусировать внимание на своей персоне.

— Ну, что, болезный, поговорим?

— Да пошел ты! — морщась от головной боли, просипел незнакомец, человек моложе среднего возраста, славянской наружности.

— Ясненько! Если и дальше не найдем общего языка, каким бы ни было твое здоровье, его хватит до конца жизни. — Расплылся в добродушной улыбке. — Мозгами раскинь, недоумок. Тебе со мной сотрудничать нужно, а то ведь кони двинешь. Я очень ранимый человек, обидеть меня может каждый. Но с другой стороны, каждый может стать жертвой несчастного случая. Доступно объяснил?

— Хрен тебе! Давай, убивай! Ничего не скажу, все равно тебе небо коптить недолго осталось!

— Какой непонятливый попался. Что, правда тупой, не смог открыть упаковку купленного лекарства для повышения интеллекта? Ну извини и не обижайся.

Одним движением руки Лихой отбросил из-под себя стул, перевернул пленника на живот, за считанное мгновенье спеленал, за спиной подтянул ноги к рукам, зафиксировал положение, уложил на бок. В самое лицо выдохнул:

— Порядок.

Прошелся по комнате, выдвигая ящики шкафа, комода и стенки.

— Ну, где же они? Вечно теряются, когда нужны.

На свет божий из шкафа появились плоскогубцы.

— Вот они. Нашел!

На самом деле Лихой за время словесной болтовни прокачивал пленника. Сложившуюся ситуацию он и так знал, а вот мелочи в его положении никогда лишними не бывают.

— Вопрос. Кто? Сколько вас? Есть ли кто помимо вас? С какой целью шли?

Увидев в руках своего палача плоскогубцы и подхваченный со стола нож с широким лезвием, больше походивший на свинорез, чем на столовый прибор, пленник тихо завыл, выделяя из всех одну ноту.

— Ну?

— Н-нет!

Лихой клинком чиркнул по коже лица, как раз между бровью и правым верхним веком, заставив кровь залить глаз.

— И-ии!

Нота изменила звучание, клинок рассек кожу у другого глаза.

— Ну? Кто? Сколько? Цель?

По комнате распространилось зловонье. Клиент дозревал. Все было пока больше на психологическом уровне, особых пыток не происходило, но пытаемый-то этого не подозревал. Нужно дожимать. Андрей выпростал из кулака бедолаги мизинец. Сжатие суставов пальцев плоскогубцами — в домашних условиях очень эффективный экспресс-метод допроса. Простые обыватели, как правило к третьему суставу мизинца начинают заливаться соловьем, главное не переборщить, иначе расскажут чего никогда небыло.

Клиент сломался на второй фаланге. Плача как ребенок кровавыми слезами, весь в соплях, распространяя рядом с собой отвратные миазмы, он «пел»:

— За тебя дают такие бешенные деньги, что мое начальство не смогло отказаться! Наш директор половину ЧОПа под ружье поставил, не тронул только «вратарей», стариков, да охранников магазинов. Инфу о тебе в полном объеме слили. Кто, не знаю, врать не хочу. Ты меня не зачистишь?

— Ты говори, говори. Там видно будет. Или еще один палец прижать?

— Не надо! Так вот, наш хозяин с дагами дружит, выдрючиться перед ними решил. С-сука такая! Моя группа должна была тебя по-тихому взять, на иглу посадить. Время раннее, через забор бы перебросили и в машину загрузили, а там уже не наше дело куда тебя…

— Ну вот, а ежели прокол, как сейчас, тогда, что?

— Честно, прокола не ждали, а так… На подстраховке еще пять групп.

— По сколько человек?

— Как у нас. По пять. На крайний случай убрали бы по холодку, снайперы тоже задействованы. Ты не олигарх, не чиновник, шумиха была бы недолгой. Так, побазарили пару дней и забыли бы все.

— Серьезные вы ребята!

— А, то! Я хоть и с тобой, да ты сам здесь как в прозрачном аквариуме, не знаешь откуда маслина прилетит и в какое место клюнет. Живым ты все едино не слишком нужен. Я ж говорю, посчитаются, потешут самолюбие и забудут, что был такой. Слышь? Я тебе все рассказал. Отпусти, а-а?

— Молодец, что рассказал, сразу бы так. Полежи пока, мне подумать нужно.

— Дурак! Ты из своего дома не выйдешь, а прикроешься кем, так и его положат. Вы военные всегда расходным материалом были, вроде нас — наемников.

— Ну да, ну да.

Лихой подошел к задернутым шторам на окне, потоптался на месте. Материал штор плотный, через него врядли что углядишь с улицы. На дворе уже светло, хоть и раннее утро. Лето одним словом! Да-а, задачку ему подкинули. Из дома не выйти, в квартире долго не высидишь, да и труп смердеть начнет. Если все так, как этот обалдуй расписал — дело швах. Как говорится — пилите Шура гири, они золотые. За дверь выйдешь, никто не поручится, что пуля в лоб и привет родным. Трам-тарарам-тамтам!

Так, городок большой. Если его обложили, и знают что он в квартире, то пасутся на этой стороне городка, значит остальная часть жилзоны свободна. Ему нужно туда только добраться, а там ищи-свищи! А, как добраться? Тупо через дверь нельзя! Через крышу, нельзя. Остается…

Из его среднего подъезда имеется вход в подвал на цокольный этаж к коммуникациям дома. С улицы дворовые псы давно подрыли проход в теплые лабиринты цоколя. На все жалобы жильцов, работники домоуправления не торопились заделать дыру. Попробовать пролезть через нее?

Приняв решение, Андрей торопливо стал одеваться в армейский камуфляж. Свой ПМ сунул в карман, а пистолет несостоявшегося налетчика убрал за спину под широкий ремень. Теперь нож. Всяко пригодится. Документы, деньги, пару комплектов белья в спортивную сумку. Ему теперь придется и от полиции бегать, попробуй докажи, что ты не верблюд, если у тебя в коридоре «двухсотый» почивает. Но это все после, сейчас бы выбраться живым. Взгляд Лихого упал на тихо лежавшего бандита.

— Ты тут полежи пока. Советую не орать, вернусь решим, что делать.

Лабиринт цокольного этажа встретил Андрея затхлостью сырого воздуха и темнотой. Где-то слышался шум капающей из прохудившейся трубы воды. Под ногами, словно россыпь гравия шуршал битый кирпич напополам с керамзитом. Луч карманного фонаря постоянно утыкался в открытые двери шхерок и коридорных переходов. Ага, вот и лаз почти над головой, светится зевом широкого луча микрочастиц солнечной пыли. Подтянулся на руках, выглянул наружу. Огромный, разросшийся за два десятка лет куст сирени под окнами первого этажа надежно прикрыл собачий раскоп. Выбрался на свободу, почувствовал свежесть раннего утра. В десятке шагов из травы виднелся ржавый чугунный блин крышки канализационного люка, выбранный ним путь к призрачной свободе.

Городок не проснулся. Тишина. Только птички, радуясь погожему дню, завели свой концерт, щебетали на все лады. Чувствовалось присутствие недалекого леса, который был в трехстах метров за забором через поле. Близок локоток, да не откусишь! Не дадут ему эти триста метров пробежать. А, жаль!

Поднатужившись, ножом приподнял тяжелую крышку. Стараясь не шуметь, протиснулся в лаз коллекторного колодца, вставил пазы блина на место над головой. Включил фонарь, по ступеням-скобам спустился в канализацию.

Раньше Лихому приходилось проходить через такие места. Жить захочешь, повсякому раскорячишся. Городские коллекторы представляют собой гигантского змея, раскинувшего свое мощное туловище системы трубопроводов, предназначенных для транспортировки говна, как правило до ближайшей речки, а в идеале до очистных сооружений, через весь населенный пункт. Городковская канализация ничем не отличается от прочих.

Фух, ну и вонища! Канализация спертой теплотой и вонью дохнула в лицо. В мозгу подспудно проскочила мысль про микробов и нечистоты, заставив тело, скорей ментально, чем на самом деле, испустить из себя липкий, холодный пот. Бррр! Взял направление, пока еще стараясь не запачкать берцы фикалиями.

Луч света, скользивший по стенам, то и дело высвечивал покрытую плесенью и влагой кладку красного кирпича. В нескольких местах коллектор пересекали трубы отопления, проходили соединения с другими канализационными коллекторами меньшего диаметра, встречались отверстия внизу боковых стен в которые выведены сливные трубы ливневых решеток. Чтоб сносно дышать, прикрыл нос хэбэшной курткой у ворота. Кто так строил? Вентиляции никакой! По длинной, прямой трубе выбрался к очередному подземному кирпичному мешку, попал на развилку. По ощущениям прошел метров двести. Если так, то правый рукав идет в сторону школы, левый — к старым домам. Нырнем влево. Ну и амбре! Вон следы явного пребывания крыс в этих катакомбах. Добро, что их самих не видно.

— Тьфу! Тьфу!

Отплевался. Лицом впечатался в сеть паутины. Ругаясь, в темноте стер ладонью клейкие нити.

— Зараза! Ну на кого ты в этой заднице свои капканы ставишь? — помянул недобрым словом паука.

Хотя, что тут неясного, в такой-то духоте и сырости тараканам, многоножкам и мокрицам раздолье. Опустившись, световое пятно растворилось в хлюпающей темной вязкой массе, неспешно перекатывающейся по дну центрального жолоба у самых ног.

Еще разветвление. Надо же, что-то яркое в левом рукаве! Своей чорной затхлой пустотой правый рукав вызывал в душе отторжение. Можно считать основную дистанцию под землей прошел. Не пора ли выбираться на поверхность?

Приглядевшись, подметил, что левый лабиринт начинается ступенькой, переступив которую, окажешся на утопланной земле, больше похожей на тропинку, ближе к свету переходившую в дорожку выложенную мраморной неполированной плиткой. Чудеса, да и только! Зачем это все в такой клоаке?

Пошел вперед, светом фонарика полосуя по стенам подземелья. Надо же как просветлело и потолок высокий, скоро и фонарь можно будет гасить. Стены, облицованные старым кирпичем, резко сменились тесанным камнем — известняком-ракушечником. Под ногами чисто, словно подметено, и дышать стало легче.

Своды тоннеля перегородила тускло сияющая пелена. Уткнувшись в нее, Лихой ассоциативно классифицировал ее как непрозрачную пленку. Будто какой-то извращенец вытянул ее из крашеной резины, через которую в легком мареве едва проглядывался похожий лабиринт коллектора с противоположной стороны. Андрей в раздумье стоял на месте, качал информацию, стараясь, не коснувшись пленки, определить места ее креплений. Сделай шаг, и все прояснится.

Когда-то давно, Лихой в какой-то книжке вычитал, что специалисты по так называемой астральной топографии считают, что каждое человеческое поселение помимо реального географического плана, расположения домов, улиц, низменных и возвышенных мест, имеет также план ирреальный, магический. Геопатогенные зоны, энергетические узлы и провалы, участки наибольшей проявимости нечистой силы и прочей хрени — все это есть сложный астральный рисунок города или села, складывающийся за долгие годы существования. Может и сейчас он попал именно в такой энергетический узел?

«Да, да, да! Не ходи туда! Развернись и двигай в другой проход. — Бесновался в голове Хильченков, давно понявший то, что можно влететь в анус из которого возврата может и не быть. — Уходи! Будь умным и мы с тобой еще поживем».

Лихой напрягся. Глюки в голове порядком утомляли, но на старческий маразм не тянули. Постоял. Плюнул под ноги.

Да, не может такого быть! Какая чушь в голову лезет. Бабушкины сказки здесь неуместны! Однако странно, с тех пор как он вошел в это ответвление коллектора, чуйка разведчика вопит о том, что за ним постоянно наблюдают. Ай, была, не была!

Серёга, если можно сказать завыл, понимая, что дух Лихого его переборол и не поддался на увещевания.

Протянув к пленке руку, потрогав натяжение указательным пальцем, Лихой ничего не ощутил, всем телом сунулся через вытянутую плоскость, в надежде что она порвется как тонкий презерватив. Смело шагнул дальше, как в кисель, погрузившись в серую пелену. Шаг, еще шаг. Тело будто налилось свинцом, его стало корежить, давить со всех сторон.

«Ну что, упертый баран, получил? — пронеслось в мозгах. — Нравится?»

Еще шаг, давшийся ему с таким трудом, и боль, сильная давящая боль в груди, казалось, кто-то с размаху влепил в грудную клетку кувалдой. Устоял. Почти не имея воздуха в легких, вывалился на противоположной стороне. Лежа отдышавшись, наконец-то сел на пятую точку организма. Его кулак сжимал ручки спортивной сумки, сама сумка осталась внутри киселя, а перед глазами все так-же тускло мерцала целостная пелена, только на ее призрачном полотне ярко сиял знак, похожий на иероглиф востока.

— Нихрена себе, за хлебушком сходил! — вырвалось вслух. — Что за…

В голове откуда-то появился ответ на не успевший прозвучать полностью вопрос: «Руна полного закрытия. Ваше вторжение может быть опасно!», — откуда он пришел, кто его подсказал, непонятно.

С опозданием, на ум пришла мысль: «И куда это, интересно мы вторглись?».

Пространство само по себе стало меняться и как бы светиться. Шелест над головой и потряхивание почвы под ногами как при начале землетрясения вывели Андрея из ступора. Едва успел отскочить от пленки, заметил как она истончившись, растаяла оголив на месте своём сарую кладку стены. Перекрытие коллектора, кусками битого кирпича и арматуры, стеной обрушилось в лабиринт, поднимая в воздух килограммы пыли.

— Кхе-кхе-кхе! Уэ-кхе-кхе!

Как черт выватлавшийся в пыли, кашляя и отплевываясь, Андрей в полной темноте прополз десяток метров, включил фонарик и встал на ноги. В три погибели полез по вдруг ставшему тесным лабиринту, обонянием ощущая запах говна, к коему непонятно каким боком примешивался и запах мертвечины. Спереди слух все явственнее различал какие-то неясные звуки и гул походивший на канонаду.

Звуки долбежки над головой, заставляли ускорить передвижение. Он практически полз по тесному, вонючему коридору металлической трубы, ладонями рук и коленями ног ощущал влажный илистый осадок. Да, что же там происходит? Такое чувство, что на городок напали войска супостата!

Фонарик почти сдох, это помешало собраться при падении в расширенное пространство разветвления коллектора: «О-ох! Ма-ать его так! Полегче. Куда так спешишь и так уже в заднице?». Кажется ничего не поломал. От пяти рядов стены кирпичной кладки, вверх уходили бетонные кольца со скобами в одном месте. Луч едва высветил чугунную крышку. Ухватившись за проржавевшее железо, подтянулся наверх, туда, где бушевала какофония звуков знакомая по пройденным горячим точкам. Поднатужившись, плечом приподнял, а потом и сдвинул чугунину блина, чуть выглянул из колодца: «Ё-о-о!» — Пронеслось в голове сразу два голоса.

Такого быть не могло! Ну, просто не могло быть, и все тут! Или корячась под землей он успел не только провоняться, но и с ума сойти? Где он, тот городок? Где милые сердцу, так привычные взгляду летние виды поля и леса?

Вокруг была темень зимнего неба, вокруг находились руины домов, совсем не похожие на пятиэтажки городка. Мало того, вокруг него шел бой.

В трех метрах от люка серая грязная стена дома из пустых оконных проемов которого вспышки огня распихивали свинец пуль по разным направлениям. От самой стены, густо и часто рикошетил ответный огонь. Зарево пожаров высвечивало голые ветки кустарников и редких деревьев, раскинувшиеся на мостовой людские трупы в зимней гражданской одежде и камуфляже, с оружием в руках, поодаль присыпанную снежком коробку танка без башни и снег. Снег грязный, даже ночью видно, что весь усыпан мелкими точками сажи. Над головой частный сектор.

Лихой обратно убрал голову в колодец, переваривая все ним увиденное. Помотал головой. Звуки боя не исчезли, свет зарниц не прекратился. Куда же он провалился, в какую преисподнюю его занесло на старости лет? В страшном сне всего этого не увидишь. Однако нужно на что-то решаться, обратной дороги нет.

Между тем, перестрелка с обеих сторон сникла. Кто знает, может готовится атака? Снова высунулся из своего схрона, более детально рассмотрел противоположную часть улицы, и тут как с ясного неба услышал из дома через дорогу: «Русские солдаты, сдавайтесь! Или мы всех вас убъем!»

Из окна над головой ответ не заставил себя ждать: «Да, пошел ты, баран…!»

Уже хорошо, во всяком случае свои под боком. Напрягая голосовые связки, в севшем голосе, прокричал:

— Эй, военные! Не шмальните случайно, дайте к вам выйти!

— А, ты кто такой? Откуда? — молодой голос слегка дал петуха.

— Свой! ГРУ ГШа! Выхожу. Вы там прикройте, если что!

— Давай!

Есть еще силушка, видать рано на покой! Годами тренированное тело как пробка из бутылки шампанского выстрелило вверх, ушло в перекат под самое окно, выгнулось в склепку, снова разогнулось, оттолкнувшись подошвой берца от стены и перевалилось через высокий подоконник, а оказавшись в доме, скользнуло к стене, ощутив за спиной ее холод. Лихой провел стволом пистолета с набалдажником глушителя по сторонам, рискуя тем, что у кого-то могут сдать нервы. Подругому нельзя. Точно свои.

В свете полной луны, из оконных проемов освещавшей внутренность покинутого хозяевами жилья, вполне сносно различались лица присутствующих. Молодые ребята в бушлатах, грязные как черти, видно, что вымотанные, на лицах читается безысходность. Опустил ствол вниз.

— Однако! — молодой парень, но явно старше остальных, восхищенно качнул головой. — Каким ветром вас к нам занесло?

— Попутным. Вы-то кто будете?

— А, я вас помню, товарищ майор! Вы к нам в рязанское училище на отбор приезжали. Командир взвода разведки триста двадцать пятого мотострелкового полка, старший лейтенант Кузьмин. Валерий.

— Подполковник. А тебя значит не отобрал?

— Что?

— Я говорю подполковник, не майор.

— Простите.

— Да, ладно. Ты лучше скажи старлей, куда это я вышел, и что за обстановка? А то шел по канализационным коллекторам, заплутал.

Ребята-срочники рассредоточившись по окнам, во время выдавшейся передышки прислушивались к разговору своего командира с незнакомым офицером ГРУ. Андрей присел с Кузьминым у слепой стены. Закурили, пряча бычки в кулаках.

— То-то я носом чую духан от вас сифонит, и бушлата по зиме нет.

— Там где я прошел в бушлате не протиснуться. Так, что?

— Нас самих только сегодня утром в Грозный перебросили. Встали на блок-постах без потерь, а под самый вечер, еще и стемнеть не успело, один из блоков обстреляли, вот комполка и послал нашу группу прояснить обстановку.

Короче, было так. Дворами, рассредоточившись, группа скрытно подошла к крайнему подъезду здания, откуда стреляли. Внутрь не полезли, наблюдали. Сначала было тихо. Потом послышались непонятные крики, громкий разговор. Чуть позже, многоголосый истошный вопль провыл: «Аллах акбар». И, началось! Группа едва смогла унести ноги под плотным обстрелом. Оторваться от преследования не смогли и к месту дислокации полка не пробились. Наоборот, существенно отдалились. Их, что называется, оттерли, загнали в одну из улиц частного сектора и блокировали.

— Обстановку хоть успели передать? Помощь вызвали?

— Нет. В рацию пуля попала. Нет связи.

— Ясненько.

— Как думаете, товарищ полковник, что делать?

— Какое сегодня число? — спросил Андрей.

— Восемнадцатое января.

Андрей бросил окурок под ноги, берцем растер его, лицо мимолетно скривилось в невеселой улыбке, мысли табуном поскакали в мозгу. Зима, Грозный, девятнадцатого января федералы захватят президентский дворец, выбьют боевиков сначала на окраины, а затем и вовсе из города. Ё-ё-о! Выходит, что он в девяносто пятом году, жена и дочь живы, а сам Лихой окажется в этой гребаной Ичкерии только летом. Так, постой-постой! Нужно срочно завязывать со всей этой кутерьмой, ехать в Москву и предупредить своих, чтоб и в мыслях не держали походы на мюзиклы во всякие там Дубровки. Пусть дома сидят, целее будут. Вот! Вот оно! Остальное все второстепенно. Стоявший у одного из окон молодой разведчик окликнул командира:

— Товарищ старший лейтенант!

— Чего тебе, Кошкин?

— Духи!

Кузьмин сунулся к окну, и тут же вместе с эхом выстрела, прозвучавшего откуда-то из ночного марева, словно споткнулся, завалился на пол. На Лихого, будто ушат холодной воды плеснули. Это для него все вокруг — сюрреализм голимый, пацаны в этом аду мечтают выжить и вернуться домой. Сейчас, именно этой ночью, от него, вскормленного войной, зависит их судьба и то, сколько их, пацанов из этой группы завтра увидят утро. Нельзя сейчас думать о себе, придется переключаться на второстепенное.

— Всем убраться от окон! Работают снайперы! Что ты там за духов увидел, Кошкин?

Не маяча перед окнами, за ноги оттащил тело офицера в угол комнаты. Пуля попала в лицо. Противоположная сторона улицы взорвалась огнем автоматов, пули кромсали стены дома, рикошетя и залетая внутрь.

— Духи к дороге ползут!

У соседнего окна завалившись на подоконник и соскользнув с него, осел еще один разведчик. На месте глаза на лице зияла рваная дыра. Боец даже вскрикнуть не успел. Начался снайперский обстрел. Понимая то, что их всех здесь положат, Андрей вывел оставшихся двоих из простреливаемого помещения, определил места лежек для отражения нападения.

— Замерли все! Готовьтесь к бою, сейчас полезут!

Чеченцы не заставили ждать, полезли через окна и из глубины дома получили по зубам, а взорванные под самыми окнами пара «эфок», завершили дело ретирадой последних. Отступление сопровождалось беспорядочной стрельбой. Казалось по дому в котором укрылась разведка лупили со всех сторон. Лихой, одевший на себя бушлат погибшего старлея и его же выпачканную в крови шапку, принял и командование над его пацанами.

— Товарищ полковник, видели как я его завалил? — возбужденно, по-мальчишески принялся хвастать Васьков, «замочивший» своего первого «духа».

— Ну, с почином тебя Вовка, уже не зря небо коптиш. — Ободрил бойца Лихой, между делом окидывая взглядом свалившихся на голову подчиненных. — Всем перезарядиться. Соседям перевязать раненых. Это еще не конец. Прапорщик Костров.

— Я! — от покосившейся, висевшей на нижней петле двери откликнулся единственный в группе зрелый мужик, по возрасту только лет на восемь младше Андрея.

— Дымовухи есть?

— Маленько имеются.

— Как обстрел на спад пойдет, постарайся задымить побольше пространства у дома.

— Сделаем.

Сидевший на полу, раздвинув в стороны ноги, белобрысый парнишка с непокрытой головой, посетовал невпопад:

— Двенадцатый час ночи, наши сейчас на дискотеке зависают, пиво пьют, а тут…

— Ага, — поддержал другой. — Некоторые вообще на армию болт положили и не призываются.

Лихой, наблюдая за обстановкой через вывалившийся кусок стены, хмыкнул.

— Каску на головку одень, Третьяк, застудишся. Не журитесь хлопчики, отслужите, домой вернетесь, а те что бегают… Есть анекдот про таких уродов.

— Расскажите!

— Уклонист-переросток, убегая от ментовского патруля, видит монашку и просит: «Позволь спрятаться под юбкой, ведь загребут, не отвертишся!»

После того как патруль проносится мимо, ущербный благодарит монахиню:

— Извините, я просто не хочу погибнуть в Чечне. Кстати, не мог не заметить: у вас очень крепкие ноги.

— Если бы ты посмотрел выше, то увидел бы еще и крепкие яйца: я тоже не хочу погибать в Чечне…

Гомерический хохот накрыл пространство дома. Смеялись даже раненые. Ребята, дорогие пацаны! Знали бы вы, что анекдот этот времен второй чеченской. Эх-х!

Короткая передышка и снова все по новой, только еще злей. Пространство простреливалось полностью. Возможности отойти — никакой, просто некуда. Сзади располагался жилой сектор, ограниченный высоким забором. Плотность огня, его концентрация была настолько велика, голову не высунуть, шальная пуля зацепит. Не пожалели десятка выстрелов из РПГ, превративших когда-то капитальное строение в развалины халупы. Аллах свидетель, после такого живых быть не может. В какой-то момент пульс огня боевиков сделался прерывистым. А потом вдруг все стихло, звенел только воздух в тишине после огненного шквала, да почти неслышно шипели дымовые шашки, черными клубами плескавшие дым прямо из развалин. Наверное, чеченцы решили, что все убиты, а значит, нечего зря расходовать боеприпасы. Лихой видел, как противник мелкими группами перебегает к ним — предполагаемым трупам. В следующую секунду гранатометный выстрел разворотил угол дома. Каменная крошка иглами сыпанула в глаза, а кирпичи в месте попадания стали медленно плавиться, превращаясь в бесформенные пластилиновые комки. Плотность огня увеличилась настолько, что казалось: в атаку пошли тучи озверевших пчелиных полчищ.

Прокашлялся, отплевался пылью, выскочил из своего НП. Пора, самое время. Подал команду:

— Уходим! Раненых на плечи. Все за мной, прапор в замыкании!

Чрево канализационного коллектора влажной теплотой и темнотой, снова приняло его, теперь уже не одного, а с выводком молодых мотострелков. Сопя и шаркая, запалено дыша и бряцая оружием, разведчики ползли за ним по железной кишке. Где-то в стороне желанной музыкой для его ушей прозвучал взрыв, лишь слегка содрогнув канализацию. Это сработала заначка запасливого прапора, которому при его возрасте совсем не лень было таскать в походном мешке за спиной пару МОНок, а в разгрузке лишние гранаты. От приютившего их дома, скорее всего не осталось камня на камень. Судя по всему, гурии в небесных садах дождались еще одну партию непримиримых сторонников свободной Ичкерии.

Глава 3. Во фронтовом городе

Выведя группу в более-менее сухое и широкое место с кирпичной кладкой стен подземной галереи, Лихой расположил разведчиков на отдых. Никакой погони естественно не было, а к запаху въевшихся в кирпич фекальных испарений, народ, казалось принюхался. Душу радовало то, что тяжелых «трехсотых» нет. На поверхность будут подниматься в предутренних сумерках, это часа через четыре, а пока….

Сидел плечом к плечу с прапором, в сонной одури слушал его умозаключения на нехитрую армейскую действительность.

— Что ни говорите, тащ полковник, от некоторых образцов оружия нам стоит отказаться. Вот, например, боевая машина управления комбата на базе БТР-60, это которая с двумя бензиновыми двигателями. Она ведь не способна угнаться за «восьмидесяткой», на марше отстает и держит колонну, а горит как факел. Срамота! А, средства связи? Нужны малогабаритные, легкие, закрытые, чтоб противник не мог входить в наши сети, а нас обеспечивают допотопным хламом, который духи прослушивают на раз, два, три! Я прав?

— Прав, Степаныч.

Глаза непроизвольно закрылись.

Люди беспрерывно сновали мимо него. Пестрая толпа выплескивалась и поглощалась десятками терминалов аэропорта Домодедово, своим мельканием заставляя бездумно глазеть по сторонам. Выйдя из здания аэровокзала, он встал у лавки рядом с монолитной стеной, пристроившись к кучке куривших людей. Достав пачку, сам закурил сигарету, с первой, самой вкусной затяжкой, подумал. Зачем он здесь? Каким боком он имеет отношение ко всей этой кутерьме?

В очередной раз открывшиеся прозрачные створы дверей, с очередной толпой выпустили на привокзальный простор его Веру. Боже, как она хороша в этом сиреневом платье! Сколько прожили вместе, перестал замечать это, видно примелькались друг к другу, а тут смотри ты — красавица!

Жена улыбаясь, приблизилась к нему.

— Ну, ты чего здесь куришь? Посадка скоро. Идем, а то самолет без нас улетит.

Захотелось прижать супругу к груди, впиться губами в ее манящие губы, но кругом люди. Потом. А куда они собственно летят? Выветрилось из башки!

— Андрюшка, пора! Вон и посадку объявили.

Что-то удерживало его.

— Ты иди, Верушка. Я сейчас. Докурю и догоню.

— Поторопись.

Вера вновь скрылась за дверью, а он в раздумье дотянул сигарету до фильтра, почувствовав отвратный глоток дыма, выбросил окурок в урну. Действительно пора. Скорым шагом, обминая встречающих и пассажиров других рейсов вышел к терминалу, зрительным маркером которого служило мелькавшее пятно фиолетового платья жены.

— Вам не пройти здесь! — перекрыл дорогу служащий терминала. — Посадка завершена. Опоздавшие проходят через четырнадцатый терминал.

— А где он?

— Это вам в соседний зал придется проследовать. Во-он в ту дверь.

За дверью оказались грузовые терминалы. Его и не останавливал, не проверял никто. Большая толпа встав в очередь, загружалась в контейнерные погрузчики. Там и жена и Танюшка. Вон, рукой помахала, словно прощается с ним! Что ты, милая, да, я с вами лечу! Ускорил шаг. Боясь не успеть, почти побежал. Шум самолетных турбин способствовал нервозности пассажиров. На взлетном поле очередной лайнер, взяв разбег, на форсаже тяжело оторвался от земли и взмыл в пространство между землей и небом.

Что это?

Народ из очереди загружался в ящики, а четверка крепких грузчиков оттаскивала упаковавшихся клиентов и ставила ящики в кузова низких прицепов электрокаров. Что за фигня? Да, это же гробы!

Он застопорил бег. Смотрел, как его Вера влезла в полированное дерево гроба и улеглась в нем, и тут же грузчики, клацнув замками, оттащили его на прицеп. Кар отъехал, уступив место следующему транспорту.

Уже стоя рядом со скорбной тарой, Танюшка окликнула его:

— Папка, тебе с нами нельзя! Мы с мамой сами! Уходи! Слышишь, уходи! Только не жди утра, сейчас иди! Пойдешь не в дверь, в какую хотел, а от нее вправо отсчитаешь две и в третью. Там сразу не пропустят, но выйти сможешь. Только обязательно в третью….

В одно мгновенье открыл глаза, натруженное за сутки метаний тело ломило. Сказывался возраст. Сонная одурь улетучилась безвозвратно. Прапорщик, продолжая разговор, бубнил свое очередное умозаключение:

— … А экипировка? Вот, каска на мне — образца сороковых годов. Только один бронежилет весит тринадцать кило. А ведь бойцу еще боезапас, питание, оружие несть. Сам знаешь, какие орлы на службу приходят. Недокормыши! Была б моя воля, собрал бы всех придумщиков армейской амуниции, до кучи к ним, высоких тыловых генералов, загрузил все это барахло им на спину, да прогнал бы на марш-бросок, верст эдак на десять. Может мудрей бы думали после такого? Как думаешь, тащ полковник?

— Заткнись, Степаныч!

Мозг Лихого, взведенным затвором бороздил увиденное во сне. Он много прослужил, много провоевал, для того чтоб просто отбросить потустороннюю подачу информации. Нажал на кнопку, направил тусклое пятно фонаря вверх. В вышине над головой рассмотрел ржавый блин крышки коллектора.

— Орлы подъем! — подал команду. — Костров в замыкании, остальные по одному, в темпе вальса за мной!

Снова тараканьи бега. По пути шуганул приснувшую на пути крысу. За спиной усиленно дыша, словно и не было отдыха, передвигались теперь уже его пацаны. Тусклый свет вывел к развилке. Куда? Вправо. Естественно вправо! За спиной раздался звук взрыва. Добре приложило по ушам в замкнутом пространстве. Еще взрыв. Еще один. Вовремя смотались. Вот оно. Видно какая-то умная голова у чехов вычислила, что группа разведчиков могла уйти с места блокады только под землю.

— Живей! Живей! Темп не замедлять!

Расширение. Фонарь вверх. Вот он, блин над головой. Это раз! Дальше. Снова труба, хорошо, что достаточно широкая для прохода. Под ногами хлюпает отвратная жижа. Фонарь почти сдох, он лишь пугает хвостатую живность, своими бегами да писком добавляющую шума в продвижение подразделения. Пройдено еще метров сто пятьдесят. Позади снова прогремели взрывы брошенных в канализацию гранат. По пятам идут. Это два! Над головой едва увидел второй выход на поверхность.

— Шире шаг, военные, осталось немного!

Хлюп, хлюп, под ногами. Прерывистое, запаленное дыхание выбившихся из сил, глотающих смрад подземелья солдат.

Бу-бух! Взрыв позади и над головой, где-то там над толщей земли шум автоматной перестрелки и разрывов гранат. Это они скорей всего, под ничейной территорией. Сбавил темп движения, уже спокойно вышел к кладке колодца. Это третий проход!

— Пришли. Парни, за мной выходим на поверхность, — оповестил ближайших к нему пацанов, а те разнесли радостную весть назад по «кишке».

Как ни тужился, блин сдвинуть не получалось, он словно примерз к пазам. Отчаявшись управиться самостоятельно, рукоятью пистолета стал долбить в чугун. Шум перестрелки сбросил свои обороты, снаружи послышалась возня и музыка отборного русского мата. Свои! Значит они дошли таки! Со скрежетом и шелестом что-то сдвинулось в сторону. Приглушенные голоса смолкли и лишь один из них задал вопрос:

— Кого там черти принесли?

А Лихой откликнулся:

— Свои мы, братишка. Разведка мотострелкового полка.

— Ага! Понятно. Мы балку отсунули, сами открывайтесь и выползайте, а мы отойдем и посмотрим со стороны, какие вы свои. У душар, вон тоже свои, хохлы православные воюют.

— Отходите! Будем вылазить.

Выбравшись из канализации, Лихой понял, что они попали на блок-пост в одном из районов города. К вылезшим из клоаки людям подвалили десантники, такие же молодые ребята, как и мотострелки. Летеха, начальник блока, как и подчиненные обросший недельной щетиной, не выспавшийся, с безысходной тоской в глазах, криво улыбаясь, попытался подначить Лихого:

— Ну и дерьмом же от вас несет!

— Зато живы! — глубоко вдыхая свежий воздух молвил Костров.

— По нынешним временам уже хорошо.

— Идемте отсюда, не ровен час снайпер проявится или минами накроют. — Похозяйски пригласил десантник.

Действительно, светает. Зашли в пространство между врытыми в землю плитами. Распихались по отрытым прямо на дорожном покрытии тротуаров щелям. Чего хотелось, так это воды, да хоть чего пожевать. Андрей огляделся по округе, выискивая возможные проблемы. Метров двести, здание кинотеатра, на дороге сожженные коробки БТР — три штуки. Колонной шли, так и сгорели. Т-72, закопченый, без башни. Голые деревья, грязный снег в копоти. Развалины домов. Совсем вдали семиэтажка, зияет пустыми проемами окон, перед ней, даже отсюда видны БМП, ставшие для пехоты братскими могилами. Сплошной сюрреализм!

Летеха проследив взгляд Андрея, понизив голос, пояснил:

— Ходил я туда, глянул. Стреляли с тридцати, сорока метров, в каждую из нескольких РПГ. Шансов выжить у них небыло никаких.

— Лейтенант, — пережевывая сухарь, спросил прапорщик, — где позиции триста двадцать пятого МСП?

Летеха косо глянул на Лихого, подспудно признавая в нем старшего, ответил:

— А, хрен его маму знает. Ты прапорщик, словно с луны свалился! Общего руководства и в помине нет. Нас сюда бросили, задача не ясна. Заняли круговую оборону, пока патроны есть, держимся. Потом не знаю, что и делать придется.

Снова косой взгляд на Лихого.

— Продовольствия нет, связи нет, а приказа отходить никто не отдает. Забыли нас.

— «Двухсотых» много? — спросил Андрей.

— Шестеро. Есть раненые, их бы эвакуировать. А, как? Сволочи!

Последним словом лейтенант помянул, скорее всего свое командование.

— Живем тут под постоянным огнем. Желание одно, выжить. Только, как? Скоро, вон промедола совсем не останется. За два квартала отсюда наши санитарные машины с экипажами были уничтожены боевиками еще при входе в город, хотел послать туда троих бойцов, может разжились бы хоть каким лекарством.

— Не посылай, вряд ли назад вернутся.

— И то, правда.

— Что-то тихо? — заметил Костров.

— Сейчас перегруппируются, снова долбить начнут. — Лейтенант приподнялся, окликнул кого-то из своих. — Захаров! Убрал голову, придурок. Нюх потерял? На снайпера нарываешься?

Серое зимнее утро совсем преобразило окрестный пейзаж. Блок-пост пережил еще одну ночь в аду Грозного. Несмотря на прогноз лейтенанта, канонада боя обходила их стороной. То справа, то где-то на окраинах, на самом въезде в город слышалась автоматная перекличка, раскаты артиллерийских выстрелов и взрывы гранат. Вдали от них рычали движки боевых машин, скрежетали и звенели траки. Кто с кем воюет не ясно. Лихой решил, что пора уходить. Он одинокий волк, к тому же пацанов он вывел, они большие мальчики, смогут за себя постоять, свой полк найдут. Пора переходить к главному, все едино целой группировке он помочь не сможет. Его задача проста: выбраться из города, добраться до Моздока, а там военным бортом улететь в Москву. Кажется, чего проще?

— Т-товарищ л-лей-йтенант!

Один из наблюдателей, молодой белобрысый мальчишка, больше похожий на подростка, чем на солдата-десантника, чумазый, в потешно сидевшей на голове каске, позвал взводного.

— Что там?

— Д-дух! Д-дух с б-белым флагом!

— Что-о?

Все кто мог передислоцировались в указанную бойцом сторону, вглядывались в аборигена шедшего к блоку, державшего над головой палку с привязанной к ней грязной наволочкой. Лихой через взятый у покойного старлея бинокль изучал парламентера. Серьезный дядя. Одет не в камуфляж, а скорее в демисизонное пальто. На голове папаха. Борода, не недельная щетина, ухожена. Явно не полевой командир, но лицо приближенное. Что же ты, хитрый нохчи нам скажешь? С чем к нам идешь?

Когда до поста осталось дойти не более пятидесяти метров, парламентер остановился, из стороны в сторону помахал импровизированным флагом.

— Может его снять? — предложил один из десантников, прильнувший к окуляру СВД.

— Отставить!

Лихой глянул на лейтенанта.

— Иди, командир, пообщайся, чего-то же они хотят.

Быстро обдумав поступившее предложение, лейтенант поднялся на ноги и держа автомат на изготовку пошел к чеченцу. На виду у всех, двое людей стали общаться. Не было резких выкриков и обвинений, не было жестов руками, как часто бывает у людей на Кавказе. Лихой подметил, что лицо боевика во время общения оставалось бесстрастным. Смелый человек, умеет держать эмоции в узде. О чем они там так долго говорят? Вон лейтенант на ходу скисает. Мальчишка совсем! Ему бы десяток лет во внутренних округах послужить, опыта набраться, а его, несмышленыша, кинули в самое пекло. О! Возвращается.

Между тем, боевик остался стоять на месте встречи.

Выйдя на позиции и спрыгнув в выдолб, где находились Лихой с Костровым, лейтенант спиной откинулся к неровной стенке укрытия.

— Ну?

Пацан отводя глаза в сторону от обоих гостей, поведал цель прибытия боевика.

— Оказывается наш блок в зоне ответственности полевого командира Магомеда Тагаева. Он не чеченец, дагестанец. Я толком не понял, но посредник говорит, что его сын погиб в развалинах какого-то дома, ну и этот Тагаев считает своим кровником русского офицера причастного к гибели сына. Посредник утверждает, что по канализации русский пробрался к нашему блок-посту. Тагаев предлагает выдать офицера, за это обещает не трогать пост и моих людей.

— Беспредельщик! — вырвалось у Кострова.

Притихшие вдруг солдаты прислушивались к словам своего командира. Трое их начальников сейчас решали вопрос касавшийся непосредственно и их самих. Утренний мороз проникал под одежду, а холодный пот расползался неприятной пленкой по коже. Люди боялись неизвестности, ждали решения. Лейтенант посмотрел на циферблат наручных часов, отрешенно глядя в сторону закончил речь:

— Чеченец ждет ответ еще семнадцать минут, если тот, кого ищут не уйдет с ним, огнем сметут тут все, блок с землей сравняют.

— Ох, уж мне этот кавказский менталитет, — хмыкнул Лихой. — Что им мешало сделать это вчера?

— Патовая ситуация.

— Ерунда! — не сказал, прошипел Лихой. — Выход есть всегда.

Хильченков, растворившийся в реципиенте тихо «отсиживался», понимая, что Лихому с его опытом лучше не мешать. Времени мало, информации мало, местность где придется работать — незнакома, экипировки нет. Мальчишек этому упырю подставлять нельзя, да и обещаниям его грош цена в базарный день. Андрей прикрыл глаза, мысленно прогонял сложившуюся ситуацию. Принял решение.

— Что там у тебя в кобуре, лейтенант?

— Макаров, а что?

— Патроны к нему есть, или пожог все?

— Две пачки осталось.

— Давай сюда вместе с магазинами. Прапор, у тебя?

— Пустой магазин в пистолете.

— Магазин снаряди и тоже сюда его.

Снова обратился к десантнику:

— Лишний РД найдется?

— Да, ради Бога! Любой забирайте.

— Добро. Эрдэшку опорожнить, суньте в него грязный маскхалат попросторней, моток прочного шнура, нет, тогда кусок стропа — пойдет и он. Боец! — окликнул долговязого, прыщавого парня, словно прилипшего к бетонному блоку. — Это что у тебя на ремне болтается? Чехол с метательными ножами?

— Так точно, товарищ полковник.

— Снимай. Сюда их давай, в хреновом хозяйстве все сгодится.

Сам выпростался из бушлата. Пристегивая за спину к разгрузке чехол с «железом», примерившись, как сноровисто ухватить клинок, сунул под ремень Макар оснащенный глушителем. Не потерял бандитский подарок, сейчас пригодится. Набросил на плечи лямки РД. Глянул на присмиревшего, словно нашкодившего лейтенанта.

— Сколько там, на часах осталось?

— Восемь минут.

— Теперь о вас! Лейтенант, как уйду, засекай время. Ровно через сорок минут со своим взводом снимайся с позиции. Степаныч, ты с ним. Потом разберетесь кому куда. Направление держите на выход из города. Обязательно передовой дозор вперед пошлете. Боковые дозоры. Ясно?

— А вы как же?

— А я с аборигенами разберусь, потом по своему маршруту уйду. Если кто из начальства наедет, почему блок-пост оставили, сошлешься на приказ грушного подполковника, мой позывной Тихоня, — подумав, что ему терять, добавил, — фамилия Лихой. Ясно?

— Так точно.

— Тогда танцуем. Ф-фух! Поехали.

Андрей выбрался из схрона, медленным шагом направился к ожидавшему чеченцу. На пожелание одного из десантников: «Удачи, товарищ полковник!», не оборачиваясь, сжав кулак, приподнял руку согнутую в локте.

Так называемый посредник, еще издали оценивающим взглядом срисовал Лихого, не дожидаясь пока тот подойдет вплотную к нему, развернулся и направил стопы к далекой семиэтажке.

Лихому, шагавшему через пустырь с большим количеством сгоревшей техники федералов на нем, то и дело приходилось обходить препятствия укрытые ржавым, в сажевой копоти снегом. В центре большой поляны виднелись руины какого-то строения, разрушенного очень основательно. Прямо из бетонной крошки выглядывали толстые куски перекрученной арматуры, тут же друг на друге громоздились панели перекрытий, а совсем рядом на кое-где уцелевших столбах шмотьями ржавела колючая проволока. Проводник, хитрый жучара, прошел впритык к развалинам, не поленившись сойти с нахоженной кем-то тропинки, по щиколотку погрузить сапоги в снег и завернул за чудом уцелевший угол.

Андрей скорее почувствовал, чем услышал присутствие человека за своей спиной. Резко присел на колени, пригнул к ним голову. Оказалось очень вовремя. Человек, наступавший на пятки, сделал ускорение. Споткнувшись через присевшую жертву, кувыркнулся и упал на спину, на мгновенье подставив Лихому открытую шею. Грушник не преминул воспользоваться подарком фортуны, его нож по самую рукоять вошел нападавшему под нижнюю челюсть, нарушая целостность мозга внутри черепной коробки. Провел перекат через убиенного, носом учуяв тяжелый запах чужого пота. Вырвав из чехла за спиной метательный нож, бросил на звук в развалины. Метнул, как говорится на авось! Снова бинго! Определил по ряду признаков. Повезло-о! Сам не ожидал результата.

Ну что ж ему так везет? Приходивший на переговоры местный интеллигент, успел лишь прикурить сигарету и спокойно стоял за углом в ожидании пока тупые подручные оприходуют клиента. Не, ну надо же, какое голимое везенье!

— Послушайте!

Приблизившись вплотную к оторопевшему проводнику, Лихой не собираясь заводить долгих разговоров, указательным пальцем с силой ткнул в точку на шее. Теперь порядок! Сунулся в развалины строения, вернул на место метательный нож. Туда же втащил с тропы торопыгу. Тяжолый, зараза! И в месте прямой видимости двух трупов устроил интелигента, поплескав того по щекам, приводя в сознание.

— Дружище, останешся жив, если честно ответишь на несколько вопросов. — Задушевным голосом предложил пленнику.

* * *

В своей жизни он повидал много чего, о чем бы хотел забыть, но то, что он видел сейчас, не приснится и в страшном сне.

Так уж получилось, что отправив Арби к десантникам на блок-пост, его по рации сорвал с места амир района в котором действовал его отряд. Заварушка у дворца президента, могла перерасти в оставление силами оппозиции города. Аллах свидетель, бросив Грозный, вряд ли смогут удержать равнинные районы. Хм! Останется одно, воевать в горах.

«Ничего, — подумал он тогда, — когда вернусь, кровник уже будет дожидаться меня. Оттянутая по времени месть, сладка вдвойне!»

Его самого и весь его отряд не бросили в мясорубку в самом центре города, однако существенно нарезали территории на месте дислокации. Дали территорию ушедших к дворцу на подкрепление отрядов. Куда деваться, согласился. Среди его двухсот воинов, выживших после двух недель уличных боев, молодняк составляет лишь пятая часть, и те рвутся в бой, не смотря на то, что их сильно проредили, спешат, будто боятся, что всех русских свиней порежут без их участия. Вот и его сын был таким же. Был! Теперь его нет.

Еще на подъезде к занятой под штаб семиэтажки почувствовал неладное. Нет, часть отряда находилась на местах. Люди, заметив его УАЗ, взмахами рук приветствовали командира еще за два квартала до основной базы. И дальше ничего не предвещало беды. Только подъехав…

Два охранника первыми выскочили из дверей военного внедорожника, еще не слишком напрягаясь, заняли исходные точки у центрального подъезда. Никто не выбежал встретить командира. Совсем расслабились! Нет. Сейчас он приведет кое-кого в чувство.

Первым вошел в обшарпаный, покинутый жильцами подъезд. Первым увидел спину лежавшего у перил бойца. Без гадливости перевернул на живот, узнавая в юнце земляка-односельчанина. Задушен удавкой, высунутый до самых корней фиолетовый язык говорил о многом. За плечом усиленно задышал Махсуд, один из охранников.

— Чего встал? Вперед идите, Аллах знает, что там дальше!

Дальше было хуже. На первом этаже, за первой же дверью, нашли четверых бойцов, вернее четыре трупа лежавших рядом еще с теплой, не успевшей остыть печкой. Все при оружии, судя по позам, смерть свою они никак не ждали. Здесь были те, кто должен обеспечить пропуск в сам его штаб. Руслан, второй охранник, тенью прошмыгнул в другие комнаты квартиры, вскоре вернулся. Не опуская автомата, обратился к шефу:

— В крайней комнате еще труп. Здесь все застрелены совсем недавно, не удивлюсь, если убийца еще в доме.

— Один человек стрелял, — подытожил Махсуд. В голосе просквозило уважение к неизвестному. — Один выстрел, один труп. Профессионал.

Лицо шефа из бледного, становилось красным, его черты исказила гримаса ярости.

— Чего встали? Найдите мне его!

Скоротечные поиски привели только к подсчету убитых и найденной на одном из тел записке. Дрожащими руками, развернув послание, Тагаев прочел короткое, адресованное именно ему письмо:

Зажав в кулаке волосы на бороде, Магомед тупо вчитывался в скакавшие перед глазами строчки послания неизвестного ему кровника. Скупая слеза вытекла из уголка глаза, повисла каплей на кончике носа. Продышавшись, он смог хоть слегка успокоиться. Обернувшись за спину, позвал охранника:

— Руслан, трубу дай!

Набрав на спутниковом телефоне известный лишь ему номер земляка, к тому же дальнего родственника в Москве, дождался, когда на смену гудкам послышался голос.

— Салам Исрафил. Узнал?

— Узнал. Рад слышать тебя Магомед. Говорят ты в гостях у друзей в Грозном.

— Это так. Послушай меня брат, сейчас речь не обо мне. Аллах забрал к себе твоего племянника, а моего сына. Виновный в его смерти шакал, подозреваю, скоро будет в Москве.

— Я понял тебя брат. Назови имя нашего кровника.

— Исрафил, имени я не знаю, но попробую добыть. Здесь под боком блок-пост, попытаю десантников, но собачья кличка мне известна. Тихоня. Ради такого дела потряси мошной, русские любят деньги.

— Крепись Магомед, а я все сделаю.

Глава 4. Там, где нет войны

Самолет пошел на посадку, заставив пассажиров испытать легкий перепад давления. Лихой открыл глаза, сдвинувшись на жесткой лавке, выглянул в иллюминатор. Чудно! Вся земля внизу была густо расцвечена огнями населенных пунктов. Как там спокойно, будто и нет где-то на южных рубежах страны войны, будто каждую минуту не гибнут люди. Вспомнилось «Поле дураков», пока еще только начавшее прорастать. Ряды битой сгоревшей техники, вывезенной из Грозного, вызывали чувство горечи, обиды за неумелое управление войсками, отчаяние, потому что знал, что ожидает страну в дальнейшем. Летом девяносто пятого он увидит его заполненным по самое «не могу». Вспомнились палаточные городки, два похожих, и в то же время таких разных. Первый забитый трупами солдат и офицеров, тихий, даже по незнанию для непосвященных, источающий скорбь. Второй госпитальный — стоны и боль. В этот раз он минул оба места «десятой дорогой».

Из Грозного в Моздок он попал на вертолете, просто в тот день ему улыбнулась удача. Пробиваясь через слоеный пирог военных формирований обеих сторон конфликта, уже на самой окраине города стал свидетелем того, как представители одной из банд смогли завалить «Крокодила».

При совершении облета города, два Ми-8 с десантом на борту сопровождала пара Ми-24, вот один из них и получил повреждение. С большим трудом летуны смогли посадить на землю поврежденную машину. Из всех щелей, как мухи на говно, к подбитой вертушке полезли боевики. Понимая, что нужно выиграть время, летчики приняли бой. Андрей, покинув свой схрон, ударил чеченцам в спину, подчищая численный состав кавказских моджахедов, сам вышел к летунам. Дальше подоспели восьмерки с десантом и вторым «Крокодилом» и всыпали бандитам по первое число. В горячке боя, оказался на борту восьмого и дорога в Моздокский аэропорт сократилась до полутора часов.

После приземления боевой угар отпустил только в огромной палатке столовой. Никому до него дела не было, люди приходили, занимали свободные столики, ели и уходили. В целом все это было перевалочной базой группировки, ежедневно на взлетные полосы садились десятки самолетов со всей России. Война рядом. В столовой Лихого разыскал Вовка Коломийцев, летун подбитой двадцать четверки.

— Андрюха, ну ты чего? Я договорился, тебя доставят бортом до Москвы.

О-о! Это благодатное время неразберихи первых недель войны, на всех уровнях потеря контроля сложившейся ситуации, куда не кинь взгляд — полуанархия и жопа.

Российский военно-транспортный самолет, ИЛ-76 МД, под самую завязку груженый ранеными и добрым десятком левых пассажиров, журналюг, тыловиков, каких-то бизнесменов от политики, по заснеженной ВПП тяжело взял разбег, поднялся в воздух и полетел, всю дорогу сопровождаемый беспрерывными стонами раненых солдат. Уставший от долгих скитаний по воюющим районам, Лихой несмотря на не слишком комфортные условия полета, распитие водки здоровыми пассажирами с экипажем и холод, отключился, и лишь неприятные ощущения нарастающей пробки в ушах, заставило его проснуться. Самолет устало приближался к заданной точке.

Снижение, смена воздушного эшелона, полукруг перед заходом к аэродрому, и в круглом оконце проявилась картинка ночного города. Москва! С высоты полета просматривались освещенные фонарями магистрали, светофоры и редкое мельтешение машин. Перелет через МКАД ассоциировался, как переход через линию фронта. Огни внизу исчезли, а дальше ночная мгла поглотила их самолет. Звук моторов изменился, изменился и угол наклона пилотируемого аппарата. Выпущенные шасси соприкоснулись с землей. Удар. Легкий подскок. Самолет притянулся к заснеженной ВПП, понесся по ней, ежесекундно гася скорость. Воздушный извозчик зарулил на выделенную для него стоянку. Грузовой люк открылся и по наклонной рампе все кто в состоянии передвигаться самостоятельно на своих конечностях, двинулись на выход.

Десятки фар приближавшейся к самолету автомобильной техники, через пелену поземки на широком просторе летного поля, сконцентрировали свет на прилетевшей машине. Прошло пять минут, и перекрывая шум ветра криками и матом, началась разгрузка. Раненых переводили и переносили в автобусы и «санитарки». Лихой пробежавшись по прибывшим для встречи военным, нашел «таблетку» из Рязанского госпиталя, а уже через двадцать минут в ее салоне следовал к трассе.

Казалось, только глаза прикрыл, а старший машины толкает в плечо:

— А! Что?

— Пост ГАИ. Выходить будешь? А то с нами в Рязань?

— Не, я здесь. Спасибо парни. Если встретимся еще, с меня пузырь!

— Да, ладно.

К средине ночи погода взяла тайм-аут. Распогодилось, ветер ущух, оставив вместо себя крепкий мороз и ясное небо. Проезжавший мимо камазист-дальнобойщик, подобрал одиноко стоявшего на автобусной остановке, кутавшегося в потертый бушлат военного. Бросая косые взгляды на неразговорчивого попутчика, сам для себя сделал какой-то вывод, только спросил:

— Оттуда?

— Угу.

— И как там?

— Жопа!

— Понятно.

Сойдя на горке, едва разглядел вдалеке городок. Теперь только шагать. Не обремененный вещами, Андрей по заснеженной дороге пошел в сторону городка. Вниз с горки не напряжно шагать, подниматься будет сложнее. У самого моста уткнулся в сугроб, упершуюся бампером в отбойник машину. Внедорожник стоял здесь давно, снег залепил его так, что и включенные фары едва проглядывались. Обойдя машину, открыл водительскую дверь. На руле без сознания «лежал» мужчина. Лихой пальцем прощупал шею. Живой! Как мешок, передвинул раненого на пассажирское сиденье. Ключ в замке, повернув его, с полтыка завел представителя импортного автопрома. Дворниками убрал рыхлый снег с лобового стекла. Передний обзор прикрывала наледь внутри машины, сеть трещин и простроченная, словно швейной машинкой, строчка аккуратных дырок.

«О! Мил человек! Да, в тебя никак стреляли? Что делается? Нигде покоя нет».

Печкой отогрел стекла, развернулся на месте и порулил к городку.

Послышался отчетливый стон, за ним прорезался голос соседа:

— Ты кто?

К отогревшемуся пассажиру вернулось сознание.

— Конь в пальто! Андреем меня зовут. Потерпи, сейчас отвезу тебя в городковскую поликлинику.

— Я же гражданский.

— Ничего. Примут. Дежурный врач всегда на месте. В тебя куда попали?

— Головой ударился, отключился. Стреляли, чтоб попугать. Машину понесло ну и… Слушай, не надо в поликлинику! Дача у меня здесь. Туда рули.

— А, проедем?

— Должны. Снег вчера чистили. Я, Егор.

* * *

Этого звонка он ожидал с нетерпеньем, на время отменив все дела, все заботы и встречи. Когда уже думал, что деньги потрачены зря, звонок заставил вздрогнуть напряженное тело. Взял трубку, прислонил к уху.

— Ало!

— День добрый, уважаемый Исрафил Баратович!

Это был он, коллега Арсанукаева по бизнесу. Человек себе на уме, возникнет нужда, так и подставить может, но сейчас без него никуда. Да и кто по нынешней жизни не без греха. Однако что там он?

— Я выполнил вашу просьбу. Через своих знакомых связался с высокопоставленным товарищем и тот узнал таки, все что вы хотели.

— Не томите, Николай Николаевич…

— Да-да, извините. Относительно прозвища Тихоня, выяснить ничего не смогли. Хорошо, что вы перезванивали с информацией по поводу фамилии. Так вот, полковника Лихого на настоящий момент в российской армии вообще нет, как нет и подполковника. Ха-ха! Ивановых, Петровых, хоть пруд пруди, а Лихих всего трое. Один, старший лейтенант, служит на Балтике, подводник. Второй — капитан. Забайкальский военный округ. Вот майор, тот действительно из Подмосковья. Все данные на них я посыльным отправил вам в офис. Думаю, что через час вы их получите.

— Я весьма благодарен вам за труды.

— Надеюсь та тема… Ну вы понимаете о чем я имею ввиду, останется за мной?

— Вне всякого сомнения, уважаемый.

— Тогда до скорого свидания.

— Прощайте.

Арсаев в задумчивости откинулся в кресле. Просьба родственника выбивала из привычного ритма жизни, но отказать, сослаться на проблемы было никак нельзя. Вот уже пять лет он проживал в столице, отладил свое дело. Благодаря родне, вернее ее денежным вливаниям в скромный бизнес, он приподнялся, расширился, потянул к себе ближних и дальних родственников, односельчан. Даже сейчас его так просто не тронуть, не подвинуть. За спиной клан Арсаевых на Кавказе, он сам в Москве. Через счета в банках Европы и Саудовской Аравии он пропускал деньги для помощи патриотам Кавказа. Он стал большим человеком, это понимают многие посвященные. Умри он сейчас, и отлаженный механизм поставок того же оружия в Чечню, даст сбой. Смешно! Ему, такому человеку придется гоняться за неизвестным военным по фамилии Лихой, которого как клопа способен раздавить любой, который может погибнуть на войне, которого в конце концов элементарно может насмерть сбить машина и о нем уже через месяц никто не вспомнит добрым словом.

Арсаев нажал кнопку звонка вмонтированного в стол, дверь отворилась и пред ясны очи шефа предстала накрашенная девица в высоких ботфортах и короткой юбке. Секретарша, положение обязывает.

— Вызывали, Исрафил Баратович?

— Зоя, через час, вызови в кабинет начальника охраны.

— Чай? Кофе?

— Ненужно.

Шеф не в настроении. Поднявшись из кресла, повернулся к окну, смотрел как густой снег засыпал переулок перед офисом.

Через два часа чистого времени, из кабинета Арсаева вышел начальник его личной охраны Меджидов Азис Алиевич, в прошлом майор милиции одного из районов Махачкалы. Крепкий чернявый мужчина, в классическом костюме темно-синего цвета, с благородной проседью на висках. В руках главного охранника находились три тонких бумажных папки без каких либо надписей на них. Сосредоточенный взгляд пронзительных глаз лишь мельком скользнул по высокой груди секретарши. Меджидов получил задачу и сделал стойку, теперь хваткой бультерьера он вцепится в фигурантов, а начнет с Подмосковья.

На следующее утро из гаража выехал микроавтобус Фольксваген, десять элитных бойцов славянской наружности расслаблено расположились на удобных сиденьях. Посторонний наблюдатель никогда бы и не подумал, что люди в нем едут на захват или в крайнем случае, ликвидацию рядового гражданина Российской Федерации. Из многополосного движения МКАДа машина свернула на Новорязанское шоссе и понеслась в область, через час хода на посту ГАИ свернула вправо. Вот и городок. Зима по своей прихоти завалила дорогу к нему так, что пришлось за три километра до объекта делать стоянку, а пассажирам выходить из теплого салона наружу.

Меджидов окинул окрестности в окуляры полевого бинокля. Работать предстояло в большом населенном пункте, добираться к которому предстоит пехом.

— Игорь, Михаил, Назар, — подозвал старших троек. — Каждый из вас со своими людьми заходит через отдельное КПП.

Указал пальцем.

— Ты через второе, ты через третье, ты через центральное. Не сможете пройти, лезьте через забор. На связи находиться постоянно. Сначала у магазинов прояснить общую обстановку, затем встречаемся у дома номер тринадцать. План городка помнят все?

— Да.

— Тогда начинаем.

Правдами и неправдами боевые тройки подошли к искомому дому. Меджиев прикинувшись чьим то дедушкой, прогуливался рядом с детским садом, под самыми окнами дома первого фигуранта. Старший одной из троек, улыбаясь подошел к нему, в присутствии проходившей мимо женщины, поздоровался. Только потом, оставшись наедине тихо доложил:

— Облом, Азис Алиевич. Назар выяснил, что Лихой с семьей еще до нового года уехал в отпуск. Нет его в городке.

— Точно?

— Ну, можно позвонить в дверь его квартиры, повод найдется. Если на месте, будем работать.

— Давай, Игорь.

Плохо почищенный солдатами снег на тротуарах и проезжей части, раздражал Меджидова одетого по городскому. Кругом, куда не посмотри, везде запустение и бесхозяйственность. Да-а! Довели армию сраные демократы, скоро солдат в лаптях ходить будет. Вот хоть взять этот детский сад, ведь можно отремонтировать площадки, покрасить стены строения в не такой ядовитый цвет, вон и пролеты в заборе отсутствуют. А, еще говорят, дети цветы…

Несмотря на многолюдность на улице, неудержавшись, резко обернулся на шум шагов за спиной.

— Ну?

Старший первой тройки кивнул.

— Здесь он.

Игорь подошел с подветренной стороны, стараясь закрыться от постоянно падавшего снега тихо, докладывал информацию:

— Соседка рассказывает, объявился больше недели назад сам, без семьи. Пробыл в квартире не больше часа, потом ушел. Скупился продуктами в магазине, потратив при этом нехилые деньги, отметился в аптеке, затарился лекарствами. По рассказам тех же сослуживцев, осел на даче в двух километрах отсюда, с тех пор его в городке не встречали. Может подождем, когда снова за продуктами придет?

— Нет. Вдруг у него этих продуктов еще на неделю хватит. Где тут дачи находятся?

— За забором поле, мимо него по дороге в трехстах метрах лесополоса, вот за ней сразу три дачных поселка. Судя по расстоянию он в дальнем.

Прикрываясь от ветра и от людских взглядов, Меджидов поднес коробочку «Моторолы» к губам.

— Всем группам, покинуть городок. Встречаемся на восточной окраине, на развилке дорог.

Короткий писк ответа: «Принято».

Зима в России, это всегда немножечко конец света. Как бы не готовились к ней соответственные службы, она всегда приходит в города и села страны неожиданно. Заставляет понять человека, как он мал сам по себе в сравнении с буйством естественных природных катаклизмов. Пришла зима, и техника вышла из строя, дороги каток, а тротуары — сплошные торосы. Из-за наледи — повсеместно обрывы электрических проводов. Из-за нестабильности температур — разрывы труб, подающих в дома горячую воду. Хозяйственники барахтаются в житейском море неполадок, а народ выживает, народ привык, он терпеливый, наш русский народ.

Друг за другом двигаясь по дороге, больше напоминавшей снежную целину, торя тропу и выбиваясь из сил, люди Арсаева вынуждены были отступить к занесенной возвышенности обочины. Навстречу, поднимая большими колесами снежную пелену, пёр «Камаз». Поравнявшись с людьми, встал, сгребая бампером снег перед собой. Из открывшейся двери зеленой кабины, высунулся чему-то радующийся молодой лейтенант. Орлиный шнобель носа и белозубая улыбка, сразу непонравилась Меджидову. Чему он так радуется?

— Здравия желаю! — звонким голосом, перекрывающим шум ветра, поприветствовал запорошенных поземкой людей. — Лейтенант Горбыль! Вы к нам случайно не с проверкой в часть гребете? А то дежурному с КПП звонят, говорят москвичи неприкаянные по городку шарохаются. Вот командир и послал узнать!

Почем зря кляня погоду, прикрывая ладонью глаза на бровях, Меджидов поднял лицо к офицеру.

— Какая в… проверка! Дачники мы! На дачу приехали!

— Вижу, что приехали. Ха-ха!

— Вы бы, молодой человек, чем вопросы дурацкие задавать, лучше бы дорогу почистили!

— Обязательно. Вот снег кончится, так сразу и почистим! Сейчас чего ее чистить, ежели снегопад? Ну, бывайте здоровы, дачники-неудачники! Ха-ха!

Дверь кабины захлопнулась и «Камаз», загребая колесами рыхлый снег, делая метровые борозды на своем пути, развернувшись почти на месте, укатил восвояси. Одно хорошо, метров двести дороги до поворота, можно было проделать по разъезженной колее.

До сторожки добрались к обеду. Без особых результатов побродив вокруг, так и не смогли дождаться появления самого сторожа, вдоль леса с одной стороны, и заборов с другой, поторили снег в само СНТ, приглядываясь к трубам домов, выискивая из которой идет дым, а значит дом топят.

Рубленную из бревен избу о двух этажах, с вьющимся из трубы дымком удалось обнаружить только через час с лишним, при этом вся группа захвата вымоталась, упрела, а остановившись посовещаться, тут же подзамерзла. Нелегко достаются деньги на просторах России! Захват решили проводить так же, тремя группами. Меджидов со стороны наблюдал, как тройки занимали места для штурма домищи.

— Готовы? — задал вопрос по рации Игорь.

Меджидов услышал отклики.

— Второй готов!

— Третий готов!

— Пошли!

Все три группы проваливаясь в снег, с трех сторон одновременно выдвинулись к дому. На участок вошли по-разному. Кто по грудь барахтаясь в снегу на склоне, полной мерой прочувствовал тающий снег за воротником и в рукавах, кому повезло больше, наткнулся на чищенные дорожки сразу за забором. Первая тройка зашла с фасада. Ничуть не таясь, Игорь вошел в незапертую калитку, проследовал мимо машины стоявшей под навесом, судя по лобовому стеклу недавно побывавшей в аварии. Поднялся на высокое крыльцо пристроенной веранды.

— Хозяин!

Кулаком постучал в массивную дверь. Напарники с оружием в руках страховали внизу под окнами, готовые в любой момент запрыгнуть на доски пола веранды.

Из-за двери были слышны едва различимые звуки пребывания человека в доме, скрип полов при перемещении, простудное покашливание. За дверью шаги застыли и старший жестом подал команду одному из бойцов стать рядом.

— Кто?

Обозвался простуженный голос за дверью, заставив Игоря напрячь извилины.

— Здравствуйте. Извините за вторжение, я ваш, можно сказать сосед с параллельной улицы. Заметил дым из трубы, подумал, может поможете.

— Чем помочь?

Спросили все так же из-за двери.

— Понимаете, мне в Москву нужно, а из товарищества выехать невозможно. У меня в доме что-то случилось с электричеством, вот в самый неподходящий час сел пейджер. Мне бы его на зарядку поставить и на работу сбросить информацию о том, чтоб сегодня и завтра не ждали.

— У меня тоже электрика не фурычит, попробуйте подзарядиться в сторожке. Я знаю, что у них там свет точно есть.

Посоветовали все так же не отпирая дверь.

День метельный и пасмурный. При наблюдении за домом определили, что свет в двух окнах на втором этаже точно горел. Если в дом не впустил, значит фигурант предполагает какие-то действия против него. Пора «выходить из тени» и проводить силовое мероприятие. Нажав тангенту на рации, Игорь отрывисто бросил команду:

— Работаем!

Тишина взорвалась звуками разбитых стекол, шарканьем подошв по обледенелым бревнам стен, словами мата, с упоминанием чьих-то членов и многочленов семьи, а вскоре и в самом доме послышалась возня, ругань и стоны с причитаниями. Входная дверь открылась и Назар пропустил внутрь Игоря с его боевиками.

— Как?

— Живой, только помяли слегка, сопротивлялся.

— Ну, это нормально.

В большой комнате первого этажа, скованный за спиной наручниками, восседал в кресле незнакомец с перевязанной бинтом головой. Левый глаз заплыл, одежда разорвана. Перед Игорем сидел посторонний человек.

— Ты кто?

Глаза сверкнув, выразили недопонимание, между тем разбитый рот искривился в гримасе боли и сарказма.

— Вас Кторов прислал? Передайте этой мрази, что бумаги я не подпишу. Пусть катится со своими предложениями куда подальше!

Игорь присел перед ним на корточки.

— Слышь, мужик? Не знаю я Кторова и знать не хочу, а вот если ты не ответишь где Лихой, получишь пулю в лобешник. Доступно выражаюсь?

— А-а! Так вы не ко мне? Так бы сразу…

— Я задал вопрос.

— Андрей ушел в городок за продуктами.

— Ясно. Парни, ну-ка проводите этого деятеля на второй этаж. Пристегнете, да хоть к кровати пристегнете. Назар, ты со своими в доме, Миша, на тебе вход в проулок. Смотри, чтоб не светились там раньше времени.

— Понял.

— Я на задний двор. Пошли.

Лихой еще у сторжки подметил десяток следов. Сто метров прошел по ним, определяя цель людей, в такую погоду решивших заглянуть в дачный кооператив. О себе он не думал, решив, что пришли по душу Егора. Слишком стремно в такие времена быть бизнесменом. Не доходя до нужной улицы, свернул в параллельную. Издали определив крышу дома своего нового друга, примерившись, ох старость не радость, перемахнул через забор дачи напротив. Неторопясь, находясь за избенкой соседа, из-за угла наблюдал как трое парней одетых по спортивному, в кожаных куртках на меху, устроились на лежках с пистолетами в руках. Серьезные братки пошли нынче, страхуют друг друга, фиг подберешся! Было бы лето — никаких проблем. Зимой снег мешает, нападало его по пояс. Скорости никакой. Однако друга нужно выручать. Может ему там уже паяльник в жопу пихают. Смотри-ка как подготовились, по рации балаболят. Оставив сумку с продуктами под стеной, лег в снег и медленно пополз к сетке-рабице, отделявшей друг от друга оба участка. За двадцать минут черепашего движения добрался до металлической сетки, просунув ствол глушителя в звено. А, что тут сделать? Подвел мушку пистолета в затылок ближайшему к нему пареньку. Плавно потянул спусковой крючок. В морозном воздухе громко хрустнула ветка, заставив людей в засаде обернуться на звук.

Вскакивая на колено, Лихой произвел еще два выстрела. Расстояние до целей не больше десяти метров. Всем телом навалившись на невысокую изгородь, перевернувшись, упал внутрь участка Егора. Траля снег унтами, пробежал к стене дома, отмечая разбитые стекла в оконных рамах. В доме тоже есть посторонние люди. Присев рядом с одним из погибших охлопал карманы, вместо хоть каких бы то ни было документов, наткнулся на фотографию, всмотрелся. С фото на него смотрел молодой мужчина в военной форме с погонами старшего лейтенанта. Что-то смутно знакомое, заставило напрячь память. Явно где-то встречались. Та-ак!… Так это же он сам, только лет двадцать тому назад! Давненько не открывал семейный альбом. Ну, ни фига ж себе! Это получается… Получалось, что охота велась за ним, и Егор тут непричем.

Поднял вывалившийся из руки убитого бандита пистолет, тоже с навернутым на ствол глушителем, проверил его. Вставил в свой новую обойму. Взявшись за подоконник, подтянулся, заглянул в комнату. Никого. В пару касаний оказался внутри. Стараясь не скрипеть, проскользнул через кухню в гостиную, лицом к лицу столкнувшись в дверях с высоким качком, скорее всего в недавнем прошлом, спортсменом. Нужды таиться не стало. С двух рук стал стрелять по врагам, как по мишеням на «полосе диверсанта». Качка, не ожидавшего такой прыти, положил вдверях. Смазливому хлыщу развалившемуся на диване, пулей пробил лобную кость, а вот третьего, стоявшего у окна и из-за занавески смотревшего на калитку с воротами, и потому не успевшего применить коротыш УЗИ, пожалел, прострелил оба колена, а третьим выстрелом еще и повредив кисть руки.

— В-ва-ау-у-у! — взвыл недобиток.

Андрей прошелся по гостиной, ногой подальше отшвырнул от раненого его оружие. По скрипучей лестнице поднялся наверх, ожидая в любую минуту получить пулю. Чисто!

— О! Андрей! Наконец-то! Эти где? Ушли? — обрадовано воскликнул хозяин дачи.

— Навсегда, Егор. Больше не вернутся.

— Это они за тобой приходили.

— Знаю. Давай руки, освобожу тебя, дружище.

Оба спустились на первый этаж. Лихой прервал охи и ахи Егора нарвавшегося на покойников в гостиной.

— Хорош страдать! Они б тебя точно в живых не оставили. За калиткой смотри.

Присел к стонавшему бандюку, сунул под нос пахнувший сгоревшим порохом ствол.

— Отвечаешь на вопросы, умрешь без мучений, не отвечаешь, первым делом отстрелю яйца, а там посмотрю, что в твоем организме еще лишнего есть. Сколько вас сюда приехало?

— Десять. Может не надо?

— Задачу я знаю. Кто послал?

— Меджидов сам задачу ставил. Перевяжи, а?

— Кто у Меджидова шеф?

— Арсаев. Мы все на него пашем.

— О, как! Блин! Что ж ему теперь-то неймется? Сына я его не трогал, хотя бы даже по причине возраста, а он и здесь достать норовит. Зачем ему это?

— Я почем знаю? Нам приказали, мы сделали.

— Андрей, там у калитки кто-то шастает, — позвал Егор.

Сломанной веткой прозвучал выстрел, раненый последний раз дернулся и прекратив стенания, затих.

— Зачем?

Лихой выглянул в окно. У калитки топтался Водяной, местная достопримечательность на дачах. Старый алкоголик, прозванный так за то, что за малую плату копал всем желающим колодцы на участках. Андрей обернулся, вопросительно мотнул подбородком.

— Может похмелиться ищет, — предположил Егор. — Сейчас по всей округе из москвичей раз-два и обчелся, а трубы то горят.

— Покличь.

В прихожей рассмотрев старого под детальным взглядом, Лихой выспросив о посторонних людях на территории СНТ, которые оказывается убрались в сторону городка, без обиняков предложил.

— Петрович, сто пятьдесят водяры тяпнешь?

— Он еще спрашивает! — загоревшийся вожделением взгляд говорил о многом. — Делать то, что нужно?

— Ты зимой колодец в лесу выкопать сможешь?

— Ну-у!

— Так, сможешь?

— Ну, смогу. Только мне канистра бензина нужна будет. Землю отогреть. Ну и это! — щелчком стукнул под приподнятый подбородок.

— Это ясно. А языком болтать, где копал не будешь?

— Нет.

— На.

Протянул на три четверти налитый водкой стакан, вынесенный Егором, а дождавшись пока старик выцедит его не торопясь, со знанием дела, сунул в руку мякиш хлеба.

— Готов? Тогда пошли.

Лихой завел Водяного за дом. Старик, обозрев три трупа в снегу, захлопал глазами, попятился назад, спиной упершись в грудь Егора. Андрей грозно посверлил взглядом Водяного.

— Дед, до опушки леса пятьдесят метров, отмеришь еще десяток и роешь колодец. Этих, — пальцем указал на покойников, — перетащишь и уложишь в выкопанную яму, потом зароешь и присыпишь снегом. Их всего шесть штук.

— Дак, три…

— В доме еще трое. Прямо эпидемия какая-то, приходят на участок Егора, и как бабка пошептала, мрут как мухи. Все, что в карманах найдешь, твое, ну и естественно Егор поляну накрывает за помощь в уборке.

— Так, это, я тогда за саночками сбегаю.

— Давай.

Водка сделала свое дело, мужика отпустило и заставило действовать быстро. Когда он убежал, Егор спросил:

— Не выдаст?

— Нет. Чтоб ты знал, Петрович в прошлом прапор. После Афгана сломался, а водка добила. Если взялся, даже по-пьяни не расколется. Сейчас главное его в тонусе держать и не споить. Теперь так, Егор, у меня тут, что-то вроде командировочки намечается. Нужда приспела уехать, разобраться кое с кем. Прощаться будем. Не знаю увидимся ли еще. Совет тебе, разбирись ты со своим Кторовым, пока он с тобой не разобрался. Времена-то сам видишь, беспредельные.

— Разбирусь. Прощай, Андрей.

* * *

Арсаев ехал в свой офис. Настроение было поганым, можно сказать его совсем небыло. Всю ночь проворочался в постели, глаз не сомкнул. Надо же, в сорок лет сердце болит. Кому, родным ни скажи, не поверят, у горца сердце прихватило! Нет, ну никому веры не осталось! Хваленый Меджидов, три дня как вернулся, людей потерял, пусть и русские, а все ж жаль. Проверенные были. Этот Лихой оказался крепким орешком. Теперь, что, новых посылать? Эдак, неровен час, один остаться можешь!

Зимняя Москва навевала уныние. Плохо чищенные тротуары, грязь и снежная каша на мостовой, серые неухоженные стены зданий и торговые лотки везде куда дотянется глаз. Довели страну, богатому человеку следует без оглядки бежать в Западную Европу, а лучше всего за океан, в Америку. Там жизнь, а здесь жалкое существование. Мерседес ощутимо тряхнуло на невидимой под снегом выбоине, заставив Исрафила Баратовича с разгона ссунуться на сиденье перед собой.

— Ай, Шабкат, смотри куда рулишь, не по аулу едешь! Ничего хорошо делать не можешь. Выгоню тебя на рынок фруктами торговать, больше проку будет, а вместо тебя русского найму.

— Простите Исрафил Баратович, такого больше не повторится, — подтормаживая перед заключительным поворотом, виноватым голосом произнес шофер.

Узкие улочки старой Москвы привели к двухэтажному особняку цвета светлой охры, стоявшему в глубине маленького парка за коваными воротами и забором. Издали заметив машину боса и джип сопровождения, из прилепившейся к воротам кирпичной будки выскочил охранник в черной мешковатой форме, завозился с замком на воротах, с усилием открыл амбарный запор, но вместо того, чтоб открыть створы, подошел к «Мерседесу». Тонированные стекла не позволяли толком рассмотреть кто внутри, но сопровождение говорит само за себя.

Дальше события утра проходили не по заведенному распорядку, а время понеслось скачками, напоминая бег взбесившейся лошади. Телохранители оказались низкой квалификации, или привычное спокойствие каждый день, привело к утрате бдительности, судить никто не возьмется, они сидели в теплом внедорожнике и ждали, пока их запустят внутрь.

Где-то там, на небесах, секундная стрелка перещелкнула ход на одно деление. «Вратарь» резко подал змейку пластмассовой молнии вниз, на свет из-под полы пуховика появился УЗИ с безшумником на стволе. Стрелка щелкнула еще раз.

Ду-ду-ду-ду!

Глухо и тихо прокашлялся автомат. Стекло осыпалось в салон и на плохо убранный снег мостовой, проявляя внутри автомобиля персону важного пассажира. Очередной щелчок стрелки.

Ду-ду-ду-ду! Ду-ду!

Убийца работает наверняка, чтоб врачам не требовалось предпринимать усилий, реанимируя клиента. Автомат отброшен. Стрелка щелкает и стопорится. Киллер, заскочив в ворота, что есть силы, несется через парк. Картина маслом, Шишкин отдыхает!

Это потом проснувшиеся телохранители, не догнав убийцу, будут до приезда милиции создавать кипучую деятельность у расстрелянной машины! Это потом шофер и земляк вип персоны, будет навзрыд выражать свое горе. Потом обнаружатся в дежурке связанные по рукам и ногам воротные бодигарды, но целые и живые. А сейчас время вошло в привычное русло и кто-то наверху решил, что смертей в этом маленьком переулке на сегодня хватит.

Глава 5. Возвращение

Телефонный звонок отвлек от медитативного состояния. Ё-ё-о! Телефон бесновался и пожалуй уже давно. Кому он там потребовался?

— Ало!

В трубке послышался голос Сереги Кравца:

— Андрюха!

— Да!

— Старый, я уж хотел трубку бросить.

— Ну? — уходя со скользкой темы, выдавил из себя нечто нейтральное.

— Гну! Я сейчас на центральном КПП, ДПВКа стою, так вот, тут по твою душу ментов понаехало, что грязи. У меня в дежурке наряд с разрешения начальника гарнизона выставили, так я в общагу к телефону пришел.

— А точно ко мне?

— Точно! Нам в рожу твое фото тыкали. Киллер говорят, типа ты олигарха замочил.

— Ничего себе ментовка работает! — посетовал Лихой. — Ну, передавай привет красным следопытам. Спасибо. Бывай, дружище.

Метнулся по квартире, пошуровал по ящикам. Вот! Черным фломастером, крупными буквами черканул послание жильцам. Что он мог еще придумать? Бросил фломастер на пол, впопыхах оделся, сбежал по лестнице и выскочил из подъезда. Издали заметил мигалки на вставших у общаги милицейских машинах. Смотри ты, как много! А вон и сами менты от кучи рассасываются. Похоже, внутреннее кольцо образуют. Что он им, волк что ли? Быстрым шагом порысил в сторону школы, миновав ее, свернул к военторгу. Со стороны сосенок, высаженных у детского городка, услышал голос Сашки Горбыля, стоявшего с солдатом, с красной повязкой на рукаве шинели. Патруль.

— Товарищ майор! Там не пройти, менты на машинах и пешие патрули кругом. Городок окружен, меня Кравец предупредить послал, на случай если встречу.

— Спасибо!

Сунулся в промежуток между третьим и четвертым домом, прислонившись к торцевой стене, наблюдал. Действительно, как грязи! Не пройти.

Живущие в нашей стране, давно перестали чему либо удивляться. Посмеяться, обсудить сложившуюся ситуацию, покритиковать, это всегда пожалуйста, это с нашим удовольствием, но удивляться, это скорей к америкосам обращайтесь. Пиндосы, они как дети, все для них удивительно, что не может уложиться в привычные рамки. Не всегда захват преступника организуется долго и тщательно. Порой для этого просто нет времени. Иногда такие «экспромты» называют поспешным захватом. На мероприятие, начальство может отправить не специально натасканную для этого дела группу, а людей, случайно подвернувшихся под руку, вот таких терпил, которых Лихой имел возможность наблюдать сейчас. Но, при виде этого безобразия, в мозгу зазвучала фраза из старого фильма «о летчике Маресьеве», трактовавшая вывод: «…но ты же советский человек!», она заставила Андрея подумать о том, что все эти люди, собранные для его поимки, просто пушечное мясо, как те пацаны в Чечне. У всех у них имеются семьи, которые в случае гибели кормильца, точно останутся на обочине жизни. Если он сейчас уничтожит хотя бы одного из милиционеров, чем он будет отличаться от боевиков, промышляющих на Кавказе? Да, по сути своей — ничем! Что ему остается?

В памяти всплыло воспоминание, как он сюда попал. Вот же он, канализационный люк, почти перед ним, только весь обледеневший, едва видимый из-под снега. Дорогу-то прочистили. Чем же тебя приподнять?

Нащупал рукоять боевого ножа. Ага! Может получится? Метнулся к обледеневшему блину, проскльзываясь, плюхнулся на живот у самой цели. Клинок с размаху, глухо вошел в расщелину. Подработал, надавил. Пошло-пошло-пошло! Метал хруснул. Лезвие ломаясь все же справилось с ледяным замком. Блин поддаваясь, дал возможность ухватиться рукой за срез чугуна. Н-на! Откинул. Ф-фу!

Усевшись, сначала просунул вниз ноги, носом почувствовал влагу и вонь подземного коллектора.

«Не хочу!» — подал в голове голос Хильченков.

«Потерпишь» — Задавил своё второе «я» Лихой.

Протиснул основную часть организма в коллектор. Все повторяется! С усилием поборолся с холодным железом, и кругляш лег в обледеневшие пазы над головой. Темно-то как! Взять с собой фонарь у него и в мыслях не было. По скобам слез вниз и наощупь, пригибаясь, и матерясь по-черному, пошел в знакомом уже направлении.

Кажется воздух опять посвежел. Не! Ну, точно не так воняет! Шаг, еще шаг, рука нащупала гладкую, будто отполированную кладку. Ровный, тускловато-зеленый свет, непонятно откуда распространился по прямому коридору, высветлив ровную плитку под ногами и дистанцию метров в десять до серой пелены, сгустками тумана, клубившейся впереди. Вот оно! На этот момент, единственный путь к свободе. Смело шагнул в пелену, как в кисель, погрузившись в серую муть. Шаг, еще шаг. Тело, уже привычно по прошлому разу, будто налилось свинцом, его стало корежить, давить со всех сторон. Еще шаг, давшийся ему с таким трудом и боль, сильная давящая боль в груди, казалось, кто-то с размаху влепил в грудную клетку кувалдой. Устоял. Почти не имея воздуха в легких, вывалился на противоположной стороне. Лежа отдышавшись, наконец-то сел на пятую точку организма, нос втянул запах канализации, а позади тускло мерцала кирпичная кладка. У него получилось.

Посидел, в раздумье прикинул где он может выбраться на поверхность. Не тащиться же до самого дома по вонючим коридорам? Двинулся, через десять шагов попадая в кромешную темноту. Ощупью, ощупью, добрался до стены имеющей скобы вмурованные в стену, по ним цепляясь, выбрался вверх, отбросил чугунный блин над головой. Синее небо в канализационном круге, и солнце светит. Благодать-то какая! Выбрался на поверхность. Лето! День только начинается, тепло, птички поют, и нет больше ментов, в морозный пасмурный день взявших городок в кольцо облавы.

Сбросил теплую куртку в канализационный колодец, следом полетели шапка и свитер. Даже дышать легче стало. Теперь домой, скорей домой. Ретивое в груди затрепыхало птицей, попавшей в силки. Припустил, только пятки сверкали, едва успевая кивать на приветствия друзей и знакомых. Потом, все потом!

Хорошо, что не успел ворваться в собственный подъезд, не взлетел по лестнице и не запёрся в квартиру. Вовремя затормозил у забора детского сада, стоявшего чуть правее окон его квартиры. Эйфория слетела в один миг. Вот это номер!

Из двери третьего подъезда, на тортуар перед домом вышел он сам, собственной персоной. Именно такой, каковым он являлся на данный отрезок времени, с сединой в волосах, в таком же возрасте. Тот, второй Лихой, на руках вынес детскую коляску, поставил колесами на асфальт, улыбаясь, поздоровался с проходившей мимо парой Арефьевых. Ну, ничего себе! Зачем коляска? Откуда? Стоял обалдевший, втиснувшись в кусты сирени.

Снова хлопнула дверь. Перед подъездом, прямо у коляски встали они! Лихой чуть не задохнулся от волненья. Вера. Это была его Вера. Для него, самая красивая в мире женщина. Она держала на руках годовалого ребенка, что-то говорила девушке стоявшей рядом с ней. Ё-о-о! Это же его дочь. Танюшка. Выросла-то как! Красавица, вся в мать. Мягкая лапа ревности, коготками царапнула по сердцу.

«Идиот» — всплыла мысль в черепной коробке.

Хмыкнул. К своему противоречивому второму «я» давно привык. Ревность сдуло ветром. Стоял и смотрел, как счастливое семейство уложив в коляску ребенка, покатило ее в сторону центра городка. Это теперь не его дом, не его семья. В душе появилась расслабленность. Вера с Таней живы, они счастливы с тем, вторым ним, ну и дай Бог им…

Что теперь делать ему, кругом чужому? Куда идти, чем заняться?

В полной задумчивости вышел через КПП на автобусную остановку, встал на углу бетонного забора. Глаза помимо воли нащупали давно знакомую тропу, ведущую через лес к старому стрельбищу. Играющий в ветвях берез летний ветерок, создавал впечатление, что деревья своими зелеными руками призывно машут, подманивая войти под их сень. Непроизвольно сделал шаг вперед, тут же услышал скрип тормозов, вынырнул из прострации. Напротив того места, где он стоял, остановился знакомый внедорожник. Разгневанный мужчина за рулем, на повышенном тоне спросил:

— Мужик, тебе что, жить надоело?

А, в самом деле, что его держит на этом свете? Подошел к открытому окну японского мастодонта, спросил:

— Егор, ты в Москву едешь?

Мужчина удивленно пялился на человека, которого минуту назад чуть не раздавил.

— Ну!

— Если по Каширке поедешь, захвати.

По лицу было видно, что сомнения гложат мозг аволюбителя, но решение он уже принял.

— Садись. Ты откуда меня знаешь?

— О-о! Рассказать, не поверишь. Поехали!

* * *

Снег за окном шел крупными пушистыми комками, при безветрии они тихо ложились на землю, увеличивая и без того высокие сугробы. Сидя в теплом, большом зале, было приятно смотреть в стекло. Народу не много, рабочий день, а на часах четырнадцать сорок пять. Благодать! И пища сытная, вон мясо прожаренное большим куском, с пюрешкой и зеленым горошком на большой плоской тарелке. И пиво вкусное, в большом, высоком стакане. Все как он любит. Гаштет деревенский, предприятие частное, они-то, капиталисты тоесть, не могут себе позволить, чтоб односельчане поминали их недобрым словом, ну а приезжие, и всякие другие захребетники, вроде него, охотно пользовались всеми этими благами.

Тихая музыка не раздражала его. Откинувшись в кресле, закурил сигарету, сделав при этом добрый глоток пива. Из-за барной стойки легкой походкой вышла Ингрид, молодая женщина, натуральная блондинка. Потому, как уже не раз, почти в открытую, предлагавшая ему потрахаться, одинокая. Чего этим бундесам нужно? Девка, кровь с молоком, симпатичная, грудь третий номер, когда совсем близко подходит, по запаху чуть слышно, как промежность соком истекает. Оно конечно ясно, что любовь к пиву и бытовая химия, уничтожили у камрадов пару поколений. Но ведь не всех! Ведь не уродина она, чего они возле бильярдного стола трутся. Хотелось крикнуть всем этим мудакам, «В атаку, парни! В атаку! Усилить напор, и зуб даю, обязательно даст!». Нет, катают шары по сукну, гогочут как кони, как мужчины — полный ноль.

Наклонившись над столом, при этом демонстрируя полноту и гладкость кожи своих грудей в широком вырезе розовой кофточки, поменяла пепельницу на столе. Томно спросила, приятным грудным голосом, коверкая речь:

— Андрэй, чэго еще желаешь?

Серега не Андрей, психика молодого организма, и за плечами у него нет семейных драм. Ах, хочу! Но Лихой в отличии от него калач тертый и семью, в отличие от прежней жизни сохранил, не дал свершиться Дубровке, не хочет идти на поводу у своего второго «я». Лихой перед уходом за кордон, в квартире прямо на светлых с васильками обоях, толстым черным фломастером написал сам себе письмецо:

Вот так. Глянул на прелести немки. Смотри-ка, выучила десяток слов на русском языке, не прошло и года, как он стал захаживать в этот гаштет. Ответил ей на немецком языке, что он всем доволен и ему ничего не нужно, разве что, пусть еще пива принесет. Отстала, отошла. Теперь будет наблюдать, когда стакан у него опустеет полностью.

Потянулся от удовольствия, направил взгляд за окно. Сосновая ветка уткнулась в стекло под тяжестью снежной шапки. Вдруг во всю эту безмятежную идиллию влились совершенно ненужные звуки. Обернулся. Эй! Ты что это делаешь, ущербный? Бородатый немец, имевший большой пивной живот, подойдя к японскому магнитофону, вывернул ручку громкости на полную мощность. Уши наполнились неприятным звуком, прерывистым и мерзким. Нет, это не музыка, это…

Лихой поднялся из-за стола, пошел на выход. Толстый урод сломал весь кайф. Выйдя на воздух, из кармана онорака достал пачку сигарет, прикурил отзажигалки, после затяжки выпустил изо рта струю дыма. Расслабился от жизни у гансов, рядом услышал ненавязчивое старческое покашливание.

В трех шагах, прямо возле лап высокой сосны у окна гаштета, стоял потешный старик, одетый в старинный армяк, времен покорения Потёмкиным Крыма, в лаптях, на голове напялен треух. На лице старика выделялись: нос картофелина и улыбка, заблудившаяся в седой растрепанной бороде. Действительно расслабился, ведь Лихой поклясться готов, минуту назад этого деда здесь не было.

Старичок промолвил:

— Гер Лихой, я уж заждался вас.

— Чего?

— Я говорю, неувязочка вышла. Оказывается, вы в сей реальности в двух экземплярах обретаешся? Не порядок. Оказалось решение по вам принято на самом верху, — старик поднял в жесте указательный палец, потыкал ним в пустоту над головой, как бы утверждая всю значимость лиц принимавших решение. — Извини милок, будем кардинально исправлять положение дел. Ни сна, ни покою от вашего брата нет!

Прощальным жестом прикоснулся пальцами руки к краю треуха, отвернувшись, сделал шаг прочь. Исчез. Лихой в полнейшей прострации помотал головой. Что это было? Повернулся к дороге и тут же зафиксировао зрачок ствола одетого в глушитель, смотревший ему в лоб. Серый, неприметный мужчинка, негромко оповестил:

— Привет тебе от клана Арсаевых.

Хлопок и вспышка в мозгу разорвавшая голову как спелый арбуз. Никто не мог видеть, как две искры на гиперскорости пронзили черноту вселенной, пронеслись через мириады звезд, разделились и растворились среди них.

Сергей открыл глаза, он все так же лежал на прежнем месте, перевел дух, напряг мышцы рук, пытаясь подняться.

— Кхэ-кхэ!

Скосил взгляд в сторону покашливания. Ё-ё-ё-ё! Только думал, что все закончилось и вот на тебе, еще одно угребище пришло права качать.

— А, я все жду, когда ты прогонишь самозванку.

Это о богине Мааре.

— Молодец! Мо — ло-дец! Так ее!

В пяти шагах от левого плеча стояла смерть с косой. Причем, смерть, один в один похожая на ту, каковой ее рисуют на картинах, щерилась безгубым ртом на голом черепе, покрытом куском ткани, спускавшимся до самых пят. Костлявая рука намертво уцепилась в полированное дерево колхозного инструмента.

— Ты-то, зачем пришла? Тебя звали?

— А хоть бы и не звали. Ха-ха! Меня никто не хочет звать, никто мне не рад. Видно судьба такая. Ты сделал свой выбор, когда остался один на дороге. Теперь ты мой. Вставай, поклонись мне и идем. Я отведу тебя в свою обитель.

— Ты разве Бог, чтоб тебе кланялись?

— Ха-ха! На эту землю давно пришел новый бог, имя ему — деньги. Деньги стали символом времени, их стали любить, из-за них ненавидят ближнего своего. Ты бы видел, как в славянских землях, за деньги брат восстает на брата, как родные сестры, судятся за жилище, при этом выгнав на улицу престарелого родителя. Скольких погубили люди, подменившие Бога деньгами, при этом они искренне верующие. Это раньше поклонялись Господу, а сейчас — золотому тельцу.

— Попробуй сказать это тысячам офицеров и солдат, защищающим на этой войне свою Родину, грудью вставших на пути ваххабитской заразы. Москва, это еще не вся Россия, это там бьют поклоны пресловутому тельцу, это там считают, что за МКАДом жизни нет. Наша земля не раз переживала нашествие врагов, переживем и такую напасть, как твой золотой телец. Мы русские, а значит с нами Бог! А, вместо поклона, вот тебе.

Неуверенно поднятая рука, давала знать о себе слабость в мышцах и боль в грудной клетке, направила в сторону костлявой гостьи, скрученную из пяти пальцев фигуру.

— Н-на-а! Ковыляй отсюда потихонечку, только не рассыпься. Недосуг мне за тобой с совком и веничком ходить.

* * *

Мягкий ненавязчивый свет пробился сквозь веки, заставил сознание впустить в себя восприятие окружающей среды. Он еще не открыл глаза, когда понял, все тело болит. Болит до самой крайней клеточки истерзанного организма! Все тело представлялось ему одним сплошным синяком. Открыл глаза. Дождливой погоды, преследовавшей его вот уже которые сутки, как не бывало. Солнце своими лучами пробивалось сквозь листву, осколками радуги разбивалось на непросохших каплях оставленных дождем, а быть может и каплях росы. Сколько он уже здесь лежит? Птичий гомон, слабый, но различимый, разносился по всей округе. Он лежал на боку, зацепившись телом за раскидистый куст лещины. Сделал попытку повернуться и лечь на спину, это ему удалось. Осмотрел себя всего целиком. Поставленный Перунов щит его спас. Одежда качественно обгорела, представляла собой растрепанный лоскутный мешок, так как рукава на куртке начинались почти у плечей. Брюки — один срам. Это уже не брюки! Кожа на берцах — ошметки. Сквозь прорехи «светилось» голое тело. Ощупал «мужское достоинство». Кто знает, может оторвало взрывом? Нет, Все на месте, только и оно превратилось в сплошную гематому. Ничего! Главное на месте! Во всяком случае, эректильная фаза шока прошла, если она вообще была! Хорошо на дворе не зима. Сколько же он здесь пролежал?

Усевшись на пятую точку, вскрикнул от боли. Значит, не соврала богиня смерти, ребра действительно поломаны. Заставил себя отключиться от всего, отключиться от боли. С трудом вошел в состояние Хара. Пошло тестирование организма, пошла установка на восстановление телесной оболочки. Как все тяжело идет! Понял, после взрыва с его навыками что-то не так.

Когда выбрался на дорогу, разыскал козью тропу, спустился по ней, страдая при каждой постановке ноги на стелившиеся, вросшие в грунт камни. Выйдя на нижний серпантин, поковылял в выбранном направлении. Видно хорошо приложили Сергея четыре заряда «Шмелей», шел, не ощущая впереди чьего либо присутствия. Казалось, все навыки и знания, вложенные в него дедом Матвеем, выветрились напрочь, слизались оружейным огнем. Знать бы, на время или навсегда? Так и ковылял, все дальше и дальше уходя от места, где принял бой.

Опустевшая, безлюдная дорога привела к мысли о том, что увел, наверное, всех бандитов за собой, лихой командир спецназа. Жив ли? Вырвался или нет из проклятых гор? Так и топал, держа нужное ему направление. Голодный. Усталый. Больной. День, ночь. Отдых и снова дорога.

Вот и предгорья, брел уже бездумно, на автомате. Впереди на дороге показался блокпост. Хибара, огороженная мешками с песком, колючка, да шлагбаум с бетонным блоком, чуть в стороне. За странным для гражданского человека сооружением, виднеется бок БТРа. Копошатся солдатики в касках и брониках. Наши! Ускорил шаг, понял, что заметили, удивленно уставились как на привидение. А, может так оно и есть?

— Ребята-а!

Хриплый голос подводил, зазвучал из его уст так, как будто он разучился говорить вслух. Доковылял на последнем издохе, теряя сознание, свалился на руки крепышу с автоматом на груди. Последняя осознанная мысль: «Дошел!».

Глава. 6. Частное дело, или последствия провалившейся аферы

— Я бываю очень недоволен, когда гибнут мои подчиненные, Генрих. Вы это должны прекрасно знать.

— Сэр, я это знаю.

— Помолчите! Я еще дам вам время высказаться.

Гримаса недовольства на уже не молодом лице человека восседавшего на роскошном кресле за инкрустированным позолотой столом, проявилась еще откровенней. С гибелью Куна, многоходовая операция летела ко всем чертям. Из-за мелкого камешка, случайно попавшего в отлаженный механизм крупнейшей аферы, он терял баснословную прибыль. Да, что там прибыль? Он терял уважение партнеров, их веру в его непогрешимость, в его удачу, значимость, власть, в конце концов. Это он-то, один из лидеров всемирного теневого правительства.

Рука сдвинула в сторону тонкую стопку бумаг, принесенных секретарем для изучения недавних событий на Кавказе. Отчет о проделанной дознавателями работе раскрывал ситуацию, место и характер происшествия, в нем было расписано до мелочей: кто, где, и каким образом погиб; какие ответные меры были приняты принимающей стороной. Даже совсем ненужные ему подробности потерь каждой стороны, и они присутствовали в бумагах. Не было малого, а для него самого существенного. Кто конкретно уничтожил его эмиссара? Кто поставил на край пропасти его интересы в регионе? Кто? По чьему приказу? Кто посмел, конкретно ему угрожать, выведя кровью его имя на спине покойного Куна? Ответ отсутствовал. Грош цена дознавателям, работа не выполнена, деньги потрачены впустую. Сейчас на всей территории России иностранным спецслужбам работается вольготнее, чем в Индии в семидесятых годах. Нерадивых придется наказать.

— Вы ознакомились с отчетом?

Он взял себя в руки, в душе обижаясь на себя за то, что позволил своим чувствам выплеснуться наружу.

— Да сэр!

— Ну и что скажете, Генрих?

— Отчет составлен грамотно….

— Чушь!

Секретарь бесстрастно наблюдал за шефом, его холодные глаза не светили внутреннего мира этого человека. Он всего лишь секретарь у сильного мира сего, но проработал с ним уже шесть лет, знал босса как облупленного, тенью следовал за ним, и власть в определенных кругах имел не малую.

— Сэр, я и говорю, отчет составлен грамотно. Те, кто его составляли, обошли все острые углы. Пригладили, причесали и выдали минимум информации, так, как не узнали главного. Кто заказчик и кто исполнитель заказа.

— Во-от! Людей, которые работали по этому делу рассчитать. И больше чтобы я о них не слышал.

— Будет исполнено.

— Теперь дальше. Какой информацией обладаете вы, Генрих?

— Сэр, сведений мало. Сказать откровенно, отчет мною был прочитан еще неделю назад. Времени, со дня смерти господина Куна, прошло где-то около пяти месяцев. Мы напрягли людей из спецслужб США и Старого Света, напрягли практически всех, кто может быть в теме. За короткое время, получили неутешительный вывод. В случившемся точно не принимало участие ведомство ФСБ. Не проходит по делу и Служба Внешней Разведки. Пробиться в епархию генерала Корабельникова, увы, невозможно. Это ведомство, как закрытый клуб, чужаков не терпит.

— Но ведь были перебежчики и от них?

— Загадочный русский характер, чем больше этих людей жмут, не финансируют, можно сказать, унижают, тем они сильнее ненавидят подобных нам. Готовы самоотверженно ложиться костьми, лишь бы навредить Западной Европе и Америке.

— Страна идиотов! Не понимаю, ну почему все так сложно с русскими в простых вещах?

— Не совсем так, сэр. По собранным косвенным уликам, причастным к гибели эмиссара могла быть одна из групп специальных войск ГРУ. Уже проверено. В означенное время, две группы русских ушли на задание. Одна из них погибла в полном составе, вторая смогла вырваться из окружения и, выйдя в район эвакуации, вертолетом доставлена в штаб группировки. При проявлении интереса к действиям разведчиков-диверсантов, прошла информация, что свою задачу они не выполнили. Вместе с ними спаслись бывшие в плену военнослужащие и четверо человек гражданского населения. Вот оттуда и появились сведения, что к группе временно примкнул человек, обладающий специальными навыками, глубоко законспирированный, который только в силу сложившихся обстоятельств работал совместно с полевым персоналом.

— Интересно! Так вот, мой дорогой Генрих, возьмите под свой личный контроль расследование. Привлеките к силовой части операции наемников, но голова этого неизвестного должна лечь на этот стол.

При каждом слове в последнем предложении, босс прихлопывал ладонью по столу. Пальцем ткнул в произведение искусств, какого-то там века, выполненное из серебра.

— Вот на этом блюде должна лежать! Считайте это моей прихотью.

— Слушаюсь, сэр!

Вечером этого же дня в одной из гостиниц восточного пригорода Тулузы прозвенел телефонный звонок. Престарелый консьерж поднял трубку, прежде чем что-то сказать в нее, громко высморкался в носовой платок.

— Отель Резиденция Тибо! Слушаю вас.

— Могу я попросить, позвать к телефону месье Лурье?

— Подождете пять минут, за ним сейчас пошлют?

— Жду.

Гостиница «Резиденция Тибо», входила в разряд недорогих отелей Франции, одна звезда и тридцать четыре франка за номер в сутки, говорили сами за себя, но если условия проживания были более чем сносны, то внутренней АТС не имелось. Проживавших в номерах, к телефону вызывали по старинке, посыльным. Со второго этажа в холл к телефону спустился спортивного вида брюнет с правильными чертами лица, одетый в джинсы и кожаную куртку с подкладкой из искусственного меха. Климат мягкой европейской зимы, позволял одеваться легко. Мужчина принял от услужливого консьержа телефонную трубку, приложил к уху.

— Ало!?

— Месье Лурье?

— Да, слушаю вас.

— Месье Лурье, вас интересует заказ на геологические изыскания в одной из стран Восточной Европы? Характер работ ожидается по вашему профилю.

— Разумеется. Но вы должны знать, что я работаю не один.

— Да-да! Наша компания знает об этом. Нас устроит бригада геологов из восьми человек. Обязательное условие — каждый из них должен обладать в совершенстве знанием русского языка.

— Принимается. Оплата?

— Центральный железнодорожный вокзал, ячейка в камере хранения номер джи двести один. Там первоначальные инструкции, стоимость оплаты и номер телефона, по которому, в случае согласия вы можете связаться с нами. Сколько вам потребуется времени, чтобы собрать ваших людей?

— Пять дней.

— Окей! Одиннадцатого декабря с десяти до полудня, я жду от вас звонка. Всего доброго.

Частые гудки в телефонной трубке оповестили абонента о том, что разговор окончен. На стойку перед консьержем легла пятифранковая купюра, довольный чем-то постоялец направился в сторону выхода из отеля. Сграбастав деньги, пожилой консьерж, покачав головой, определил для себя, что вряд ли господин Лурье француз. Уж слишком правильное произношение и построение фраз у молодого человека, а еще, настоящий француз обошелся бы франком благодарности. Этот выложил пять. Но уж во всяком случае, это не высокомерный англичанин, не жадный американец, и не скаредный немец. Кто же он? А, впрочем, какая разница.

Мужчина, покинувший гостиницу «Тибо», действительно не относился ни к одной из выше перечисленных наций. Михаил Дроздов был чистокровным русским, если в России можно назвать чистокровным, хоть кого ни будь. Многовековое смешение крови разных народов, привело страну к тому, что терпимое отношение к вере и национальности, любого проживающего на ее просторах, позволяло человеку при желании вписать в паспорт, что он папуас. Может, кто и посмеется, но не более того. А выехав за кордон, кто бы ты ни был, хоть чукча, хоть еврей или чеченец, имея на руках паспорт РСФСР, для европейцев ты все равно будешь русским, и никем иным. Вот такой парадокс!

До католического рождества оставалось пять дней, на улицах городов ощущалось предпраздничное настроение. Не только витрины магазинов и иных коммерческих учреждений расцветились огоньками гирлянд, картинками и игрушечными библейскими персонажами, но и частный сектор постарался на славу. Из окон домов выглядывали крохотные фарфоровые ангелочки, различного рода светильники с искусственными свечами, веночки из еловых веток, с игрушками и колокольчиками. Двери повсеместно убрали в праздничный наряд. На центральных улицах раскинулись купола балаганов и ярмарки, жарились на углях колбаски и продавался глинтвейн. Веселую негромкую музыку можно было слышать даже на узких улочках, наследие средневековья. Сытая, умиротворенная Европа готовилась встретить один из самых любимых праздников. Пройдет день, ну два, и автобаны запрудят тысячи автомобилей, вокзалы и поезда наполнятся людьми, ежегодная миграция родственников начнет свое шествие по самым отдаленным уголкам Старого Света.

Из третьего вагона, прибывшего поезда из Парижа, в толпе приезжих совсем незамеченными для полиции, любого толка спецслужб и тем более для обывателей, остались девять мужчин, почти одного возраста и комплекции, вышагивающих налегке в сторону гигантского здания центрального вокзала. Дроздов привез свою команду специалистов на постановку задачи. Он понимал, что лицо, которое встретится с ними на подписании контракта, выдаст наличные деньги на всякого рода необходимые расходы, обеспечит связями в стране пребывания командировочных, документами, инструкциями и сведениями об устраняемых фигурантах, а затем в двадцать четыре часа растворится в небытие, будто его и не было никогда. Вот только после этого, он больше чем уверен, негласный контроль за их действиями, будет вестись капитальный.

Глава 7. Встречи на военных дорогах

Приказ на уничтожение банды эмира Омара Халилова, Монзырев получил еще вечером, как раз до района в котором действовала банда шла колонна мотострелков. Под таким прикрытием можно было незаметно просочиться почти до намеченной точки выхода на бандформирование. Халилов давно безнаказанно гулял по тому району. У местных заработал себе славу фартового, умелого воина, просчитывающего ходы федералов на два шага вперед. В прошлом боевой офицер-афганец, два года назад взял в руки оружие, а все после того, как по родовому аулу нанесла удар авиация, когда под обломками дома, в котором жили престарелые родители фигуранта, погибли его жена и семилетний сын. Толик понимал полевого командира, принимал его желание отомстить за смерть близких людей, в чем-то сочувствовал ему. Еще неизвестно, как бы он сам поступил, окажись на месте Халилова. Жена и дочь, Монзыреву были дороже жизни. Но, приказ есть приказ, да и шлейф смертей русских солдат, тянулся за эмиром черным муаром по всей равнинной Чечне. Предстояло остановить удачливого бандита, а банду полностью уничтожить. Направленец, представлявший в Ханкале их «контору», именно на это и напирал, жестко устанавливая сроки работы. Как будто Монзырев Господь Бог, рукой взмахнул и все само собой исполнилось!

Две роты мотострелкового батальона, с которыми группа проделает большую часть пути до пункта назначения, еще в суровые сумерки встали в линию походной колонны. С молчанием в эфире и с матом вживую, мотострелки двинули по маршруту. Два БТР в головном дозоре, за ними, пока еще через сто метров пять БМПешек, КШМка на базе «шишиги», «Урал» — аппаратной связи, он, Монзырев, с Кнутом и Мальком как пассажиры в БТРе «союзников», пять «Камазов» с продовольствием и боеприпасами для полков дивизии, снова БМП и за ними «Камазы». Лапоть, старший лейтенант Лаптев, зам Монзырева, ехал с Шаманом и двумя новичками под тентом, перед самым техзамыканием. Полгода тому назад, группу Монаха качественно потрепали в Шаро-Аргунском ущелье. Сейчас на дворе, на исходе февраль месяц, пройдет совсем немного времени и развезет дороги так, что ни пройти, ни проехать.

Когда техника впереди держит скорость сорок километров в час, задние «летят» под шестьдесят. К обеду проскочили с десяток мелких населенных пунктов, народ не расслаблялся, научены, знают чем пахнет. Снежная белизна давит на глаза. То там, то сям, чернеют проплешины. В такой местности снайперу укрыться, нефиг делать, а там и фугас словить под снегом можно. Однако пока везет! Толик бросил в сторону почти докуренный «бычок», скрылся в недрах бронемашины. Холодно на ветру.

Часам к четырем колонна втянулась в небольшой городок, еще в пригороде разведчики вылезли на броню. Дорога насквозь проходила его, судя по домикам и палисадам частного сектора, до войны люди в нем не бедствовали, жили зажиточно. Первый звоночек у Анатолия в душе прозвенел при проезде перед рыночной площадью. Считай центр города, а людей нет, словно все повымирали. Ну не может такого быть!

— Готовьтесь к бою. Держите сектора, — отдал на всякий случай приказ подчиненным и без того ожидавшим чего-то нехорошего от «такого приема».

Машины между тем стали подтормаживать, вставать друг за другом, как правило, вот сейчас могло где-то рвануть взрывное устройство, но бежали секунды, а взрыва все не слыхать. Может он стал слишком мнительным и впереди просто обычная неисправность в технике?

— Дистанцию держи, — крикнул водителю внутрь брони. — Чего ты прешь под самый бампер переднему соседу! Боец, занять место у пулемета!

Лишь только машина застыла на месте, спрыгнул на землю.

— Парни, не стесняйтесь испачкаться. Спрыгнули! Кнут, контролируешь правую сторону, Малек, левую. Я смотаю в голову колонны, чую, чехи преподнесут какую-то гнусь.

— Давай, командир! Эх, сейчас бы прикрытие с воздуха! — высказался Кнут, спрыгивая на грунт. — Почему нет вертушек?

— Нах они тебе в городе? Их потом за применение огня в населенном пункте по судам затаскают. Деятель! Смотри в оба.

Пробегая мимо машин, отметил, как солдаты рассредоточивались по обочинам. Отрадно, «зелени» в батальоне не густо. Что там за тормоз впереди колонны? И тут же, взрыв сотрясает землю, и сразу еще один, но чувствуется, что далеко позади. Бляди — хотят заблокировать движение полностью, чтоб ни назад, ни вперед! Двухэтажное здание городской администрации разрывается очередями стрелкового оружия, почти со всех окон по колонне лупят из автоматов и пулеметов. Не хилая видать банда, рыл под сорок будет! Иначе не рискнули бы на открытое нападение. И ведь знали же местные. Знали! Предупредить вряд ли кто решится. Нафиг им чужая беда, попрятались от греха подальше. Сами разбирайтесь. Чуть дальше по дороге, с ее противоположной стороны послышались выстрелы теперь уже из здания школы. Ясно, что сподручнее молотить сразу с обеих сторон, к тому же площадь широкая, подступы к строениям открыты. Вон уже и первые потери появились! Ответный огонь с брони поумерил пыл воинов Аллаха, кирпичные стены и окна зданий, как швейной машинкой прострочили стежками крупнокалиберные пули. Невообразимый шум поднялся над площадью мелкого городка, в него добавлялась слабая лепта из частного сектора и ответный огонь по ней.

Наконец-то колонна сдвинулась с места. БТР передового дозора, раскатал в блин «Ниву», первоначально перекрывшую дорогу под предлогом неисправности движка, жаль пассажиры с водителем, успели слинять во дворе дома. Второй БТР довершил дело, оставил после проезда ошметки железного лома. Дорога есть! Пошла техника. Пошла! Машины, прикрываемые людьми, двинулись по маршруту, в одном из мест тараня хлипкий забор за обочиной, огибали горевший «Камаз». Чуть впереди еще один, БМПешка просто сдвинула сварным корпусом в сторону. А бой не прекращался. Монзырев, укрывшись за рванувшимся к зданию администрации БТРом, прикрываясь его броней, вместе с десятком мотострелков, по самой кромке площади попытался пробиться к укрывшимся за стенами моджахедам. БТР почти прошел площадь, когда вылетевший сноп заряда гранатомета из окна остановил его продвижение. Хорошо подготовились боевики, жалко ребят! За дымом пылающей «коробочки» прошмыгнули мимо торца здания на задний двор. Теперь выбить засевших в засаде засранцев, дело техники. Знать бы, сколько их там? Они ведь не смертники, поймут, что их начали долбить, попытаются поскорее убраться. Неужели это его «клиенты» распоясались на границе сектора своей деятельности? По всему чувствуется умелая рука руководителя. Может все же Халилов проявился?

Одну за другой забросил две оборонительные гранаты в окно первого этажа. Два взрыва практически слились в один. Пылевое облако выпорхнуло из оконного проема.

— Боец, руки подставь!

С помощью солдата перемахнув широкий подоконник, оказался в раздолбанном помещении, шкафы и столы в нем, представляли свалку отходов деревопроизводства, пол устлан бумагами и мусором, дверь покосилась, но еще держалась на верхней петле. Следом за ним, горохом посыпались внутрь солдаты, правда, в количестве аж трех организмов.

— Ну, что бойцы, будем брать этот рейхстаг? Короче, держитесь за моей спиной, поддерживайте огнем и маневром!

— Есть! — эхом прозвучал ответ.

Выглянул в полутемный коридор, огляделся. Прислушался к канонаде выстрелов в фасадной части здания. Оглянулся на своих сопровождающих. Мимолетный взгляд задержался на парне со шрамом на брови и щеке. Что-то знакомое проскользнуло в голове, но время ограничено, сейчас не до узнаваний. Весело подмигнул.

— Тогда вперед и с песней, славяне!

Чистка первого этажа застопорилась на четвертом помещении. Первоначально Монзырев вышибал дверь ногой, неважно, была она блокирована изнутри, или просто прикрыта. Забрасывал в комнату гранату и бежал к следующей. После гремевшего взрыва, сержант со шрамом на лице, подчищал помещение огнем из АК-74, и вместе с подчиненными двигался за офицером.

Их манипуляции, по шуму в коридоре, раскусили быстро, и ответили такой же подляной, выбросив в их сторону в проход «эфку». Разведчик с сержантом успели ввалиться в почищенную комнатенку, а вот парням не повезло. Один из них погиб сразу, прикрыв другого своим телом. Второй после взрыва и контузии выл как раненый вепрь на охоте. Сержант, метнувшись в коридор, пачкаясь в кровь, втащил его в помещение. Сорвав зубами наконечник со шприц-тюбика, прямо через штанину, уколол солдата дозой промедола. Разведчик, выглянув за дверной косяк, разрядил в соседнее крыло здания заряд из подствольника, оглянулся на сержанта, укладывавшего у стены еще корчившегося от боли рядового солдата, в темноте белевшего повязками бинтов.

— Как он?

— Если вырвемся отсюда, будет жить, товарищ командир. Осколками посечены ноги и сильно ранена рука. Если б Шильников не загородил его своим телом, царствие ему небесное, и благодарность великая, амбец бы настал Артему Завгороднему. А так, глядишь оклемается.

— Слушай, откуда я тебя знаю? Встречались где раньше?

Опять отвлекся, выглянул в коридор. Смущало то, что духи ослабили огонь. Быть может пошла эвакуация? Снова выпустил гранату, а после взрыва скупо прошелся очередью в темноту, туда, где находилась лестница на второй этаж. На улице существенно стемнело, что не способствовало видимости в самом здании.

— Виделись. Помните, тем летом я прикрывал отход вашей группы в горах под Шатоем?

— Твою ж ма-ать, вот так встреча! И, где! А я ведь грешным делом тебя «похоронил», не в обиду будет тебе сказано. Даже рапортом отметил, чтоб наградили. Хильченко, кажется?

— Хильченков. Спасибо конечно, но я все же, лучше без награды живым похожу. К тому же, есть у меня уже орден. Во Владикавказском госпитале получил, пока лежал там.

— За что, если не секрет?

— Блокпост в горах отстояли.

— Молодец! Спасибо тебе за все, солдат, жизнью мы тебе обязаны. Однако бой утихает, чувствую, духи через какую-то нору линяют. Будь здесь, еще увидимся, даст Бог. Пора мне прошвырнуться за «языком».

Монзырев растворился в пространстве, лишь шелест штукатурки да битого стекла на полу едва-едва проявлял его передвижения. Сергей остался рядом с раненым другом. Жалко было погибшего Шила, до дембеля было так близко!

У мотострелков, с уходом колонны за городскую черту, руки развязались окончательно, и роты при поддержке оставшихся боевых машин быстро сбили сидевших в засадах боевиков. Зачистку зданий проводили уже с фонарями, чтоб не таскать на руках, выбрасывали трупы духов прямо из окон, в одно место стаскивали захваченное оружие и боеприпасы. Чичи, оставшиеся в живых, из здания администрации уходили через одно из окон второго этажа. Когда запахло жареным, спустились по веревке во внутренний двор. Из школы вообще вышли немногие, ее удалось блокировать еще до темноты, а там и ехавшие в колонне ГРУшники приложили руки. В общем, совместными усилиями завалили тридцать восемь членов незаконного бандформирования. Своих в невосполнимые потери придется записать аж двадцать два бойца. Погиб экипаж БТРа в полном составе, взрыв кумулятивной гранаты, мгновенно создал вакуум в закрытом пространстве бронемашины, ребята задохнулись. Артема Сергей погрузил в подъехавшую за тяжелоранеными машину. «Мишка восьмерка», вызванная по связи, заберет их прямо с маршрута и по воздуху быстро доставит в один из ближних полевых госпиталей. Хильченков слышал, как зам комбата, майор Карташов отдал приказ ротным:

— Эту падаль, оставьте здесь, некогда с покойниками возиться. Пусть местные, хотят хоронят, хотят, пусть хоть собакам скормят, если пустили в город бандитов.

А, еще командир спецназовцев притащил-таки, на своих ногах упирающегося бородача, потом долго беседовал с ним о чем-то в присутствии Карташова и одного из своих. Сережку в это время нашли двое из спецов, обнимали, хлопали по плечам, благодарили за летний поход по горам. Смешно обращались друг к другу. Прямо клички какие-то, а не имена. Кнут и Малек. От широты души подарили Сергею пистолет Стечкина на добрую память и распрощались. Когда Хильченков занял свое место в одном из БТРов, он знал, что ГРУшники откололись от колонны и ушли своим маршрутом, по одним им ведомым делам. Так часто бывает на дорогах войны, встретятся хорошие люди, поговорят и разойдутся каждый в свою сторону, выполнять поставленную задачу.

* * *

Когда он с командой оказался в России, то сразу понял, как отвык от нее. Жить в этой стране могли только те, кто в ней родился и вырос. Любой иностранец, утратив связь с родиной, оказавшись на этой земле, сойдет с ума от сегодняшних сложившихся реалий. Такими же пришибленными выглядели и парни. Ведь и они помнили ее другой. Во что превратилась, еще недавно сильная империя социализма? Столичные улицы напоминали рыночные развалы, торговля на них шла всем, что только можно было продать за деньги. Стражи закона вместе с парнями крепкого телосложения, одетыми в спортивные костюмы и кожаные куртки, явно пошитые на коленке в подворотне, совместно толклись на морозе среди царства шмотья и просроченных продуктов западной гуманитарной помощи. По плохо убранным, заснеженным улицам сновал транспорт, троллейбусы, трамваи, сэкондхенд не первой свежести из Западной Европы, стараниями военных из Группы Войск вывезенный из Германии, русский автопром, как правило, тоже подержанный и ржавый. Дома все какие-то серые, всё вокруг, серое. Тоска зеленая! Как тут люди-то выживают? При этом страна воюет на Северном Кавказе. Кто там сейчас воюет и за какие шиши-барыши? Не понятно! Зато, вон вывески банков видно издали. Смотрятся с претензией на роскошь. Ну, хоть у кого-то в сложившейся ситуации все хорошо! Кстати им сюда и надо, в этом учреждении, занимающемся коммерцией, группе дадут полный расклад по фигуранту. Нужно постараться быстро выполнить заказ и линять за кордон, подальше от изменившей, до такой степени неузнаваемости народ, заразы.

Дроздов пока еще не знал, что от этих стеклянных дверей, для него и для всей его команды начнутся «хождения по мукам», все как по классику советской литературы.

На выходе сложилось так, что фигурантов оказалось два, а не один. И если об одном номере, по фамилии Монзырев, было известно хотя бы место проживания, то второй номер имел только фамилию Хильченков, упомянутую в рапорте на ходатайство о награждении, написаном все тем же Монзыревым, и оставшемся без удовлетворения высоким начальством. А самое хреновое дело, состояло в том, что теперь этого Монзырева придется «вязать» живым, а после, в непринужденной беседе выяснить у него кто такой второй фигурант и как до него дотянуться. Заказчик человек серьезный, «гринами» рассчитался вперед сполна, значит знает, что никуда от него не скрыться. Ясно, что спросит за каждый потраченный цент. Да еще и премию по завершению работы посулили. Тут уж стони, а лямку тащи, иначе порвут, как Тузик грелку. Ничего, не в первый раз. Вывернемся! Такая у них работа, ни лучше, но и не хуже чем у других.

Заявление высокопоставленного клерка, хозяина роскошного кабинета, о том, что в закрытый военный городок, притулившийся к одному из районных центров Подмосковья, его людям хода нет, Дроздов проигнорировал. А, уже на следующий день, протрясшись в междугороднем автобусе, в простонародье называемом «скотовозом», команда сошла на остановке сто первого километра у населенного пункта, перекрытого периметром двухметрового бетонного забора. Ворота КПП, с подмерзшим на ветру и морозе солдатиком, мерцали покрашенными красной краской звездами, буквально в тридцати метрах от остановки. Услышав лаконичное, «Погуляйте пока», парни рассосались, словно провалились сквозь землю.

Сунув стражу ворот пачку финского «Бонда», Дроздов без проблем оказался на жилой территории военного городка, а узрев алкашей у небольшой коммерческой забегаловки под броским названием «Старт» на покосившемся фасаде, уверенно направил свои стопы прямиком к ним.

— А, что мужики, водочкой угоститесь?

— И чего делать заставишь, командир?

— Да это я для знакомства, просто выпить в такую погоду хочется, а самому западло. Что ж я не русский человек, что ли?

— О-о! Наш человек!

Уже через сорок минут, Михаил знал все городковские новости, которые его по большому счету и не интересовали. Но испытал состояние большого облома, от упоминания Витьком того, что его сосед по подъезду Толька Монзырев, опять укатил в командировку в Чечню. Не у кого теперь, иногда по утряне стрельнуть на опохмел бабла, а его баба, шалава, шмотки и дочку забрала и умотала к хахалю в Москву. Оно понятно, девка красивая, нахрен ей такая жизнь, ни денег толком, ни мужика часто в доме нет. Если б Витек был бабой, он бы тоже давно ноги отсюда сделал.

Смеясь вместе со всей пьяной компанией, Дроздов стал понимать, что предстоит им дорога на Северный Кавказ.

Деньги зарабатываются по-разному. Деньги бывают грязными. У каждого своя профессия, свои средства и методы добычи ценных платежных фантиков. Инженер трудится на заводе и получает копейки, банкир манипулирует чужим капиталом, участвует в финансовых махинациях, чтоб обогатиться самому, вор естественно ворует, военный воюет, а проститутка на панели зарабатывает, раздвигая ноги. Политика брать во внимание не будем, он, как и оно не тонет.

Попав в Чечню, Дроздов ощущал себя всеми вышеназванными персонажами одновременно. Чего только им с парнями не пришлось выдержать, прежде, чем свести все нити в один узел. Почти месяц прикармливали полевых командиров и штабных в Ханкале. Уговорили высокопарными словами и лозунгами, идейного борца с федералами и вольного басмача Халилова подставить свою банду под спланированный удар. Распускали слухи. Готовили место для западни. И вот теперь пришло время «сжать снопы» и с отрезанной головой фигуранта номер один, со скоростью бешеной антилопы срулить из мест боевых действий. Как все достало, особенно вонючие аборигены, мать их так!

* * *

Отступив под напором утреннего времени, ночная мгла сменилась серыми мерзкми предутренними сумерками, а вместе с ней прекратился и пронизывающий ветер вихривший из стороны в сторону снежную поземку по равнинной местности. Морозец ущух к нулю по цельсию, а вскоре и вовсе температура пднялась в плюс. Когда совсем посветлело, свинцовое небо разрядилось мелким, почти осенним дождем. Выбиваясь из сил, группа, как гончие, взяв след от городской окраины, шла за остатками банды Халилова в юго-восточном направлении, периодически отмечая кратковременные остановки противника, как правило, в балках и лесополосе. Пару раз натыкались на испачканные кровью обрывки бинтов, одноразовые шприцы, отходы жизнедеятельности людей. Они и сами, не смотря на спешку, два раза прерывали свой путь для отдыха, давали усталости отступить в потаенные уголки организма.

Судя по следам, оставляемым чичами, парни скоро должны вступить с ними в визуальный контакт. Пройдя по дну балки, Монзырев буквально наткнулся на Кнута, находившегося в передовом дозоре. Тот сидел на мокром стволе поваленной лесины, тихо поджидая шедших за ним разведчиков. Ребята обступили следопыта полукругом. Монзырев устало опустился рядом на влажную кору дерева. Теперь бойцы мало походили на тех ухоженных людей, сутки назад ушедших в поиск. Грязные, усталые, обросшие щетиной, они из всей амуниции бережно относились только к оружию.

— Что скажешь, прапор?

— Вон за кустарником трупаки брошены, — указал пальцем в сторону раскидистых лещин. — Носороги их в кучу свалили, ветками забросали, и гранаты на растяжки поставили. Растяжки я снял, оружия при убиенных никакого.

— Так! Все здесь! Никто не расслабляется. Идем, глянем, кого ты там надыбал.

Два мертвых тела теперь уже лежали рядом. В добром камуфляже, без курток. Один так и вообще босой. Видно какой-то доброй душе приглянулась обувка, да и размерчик подошел. Монах вгляделся в лицо ближнего к нему трупа. Выпачканная грязью щека и травинки, застрявшие в бескровных губах, свидетельствовали о том, что насчет покойников никто не заморачивался, за ноги затащили за кусты и бросили как отработанный материал. Мертвый фейс соответствовал изученному перед операцией фото.

— Что, командир, никак знакомец?

— Да ты сам приглядись, голова садовая! Это же Халилов, собственной персоной!

— Ё-о-о! А ведь точно! Похоже у воинов Аллаха сейчас уже новый командир.

— Сейчас только поточней удостоверимся и порядок!

Клинком ножа, взявшись за ворот куртки, прямо так, не расстегивая, срезал пуговицы. Перевернув мертвеца на живот, стараясь не испачкаться в кровь на бинтах перемотавших кишечник покойного, заголил одежду на спину, распорол бязь нижней рубахи. Правая лопатка мертвого духа была отмечена давно зажившим шрамом, презентом афганской войны.

— Он! — в один голос вырвался возглас у обоих.

Перед ними лежал труп Халилова, офицера Советской Армии, афганца, орденоносца и вместе с тем, непримиримого полевого командира принесшего беду не в один дом матерям и женам российских воинов.

— Вот и выполнена задача. Можно возвращаться в Ханкалу.

— Ага, а тем часом банда пополнится людьми, оснастится оружием, и как следствие, вмажет нашим. Нет, прапор, мы пойдем дальше. Тут той банды, всего-то десятка полтора осталось, скоро догоним. Не боись Кнут, управимся!

— А, я чо? Мне, что пьяных оттаскивать, что трезвых подтаскивать, все едино, лишь бы задача стояла!

— Тады, ой! Давай дальше шуруй передовым, а мы уж за тобой метров через триста. Я вот только Малька в боковом дозоре на молодого сменю, и двинемся. Судя по карте, верстах в семи отсюда Гена-Хутор, что в переводе — Далекий. Чую туда эта шелупонь рвется. Только вот зачем именно туда?

Они шли по следу духов, чтоб зачистить остатки банды, а сами попали в расставленные именно для них силки. Да как умело расставленные, прямо шедевр. Участники засады, как на охоте распределены по номерам, каждый знает свой сектор, свой маневр. Профессионалы! И где интересно Халилов набрал таких шустряков. Он, Монзырев, тоже хорош, гнал ребят как на стайерской дистанции. Куда бы та банда от них делась, если бы все по уму?

* * *

Первым вышел из лесополосы кадр в грязном маскировочном камуфляже, рассчитанном на «зиму». Погода сыграла с ним злую шутку, своим не вовремя моросящим дождем демаскировала парня. В руках винтовка с оптическим прицелом, на груди лифчик-разгрузка, за спиной торчит труба гранатомета. В свою оптику Дроздов достаточно хорошо рассмотрел человека, идущего в передовом дозоре.

Не отрываясь от наблюдения, коротко объявил в микрофон переговорки:

— Лёд, дозорного пропустить!

В ответ услышал лаконичное:

— Принял.

С этими ребятами он работал давно. Сначала вместе тянули контракт у французов, в их долбаном легионе, затем, совсем недолго пришлось отпахать в «диких гусях», и вот уже полтора года как они на самопасе, вольные стрелки на найме у серьезной конторы, входящей в синдикат специфического профиля. Он, Дрозд, основной. Да и людей у него, раза в два больше чем сейчас с ним в Чечне. Потребовались люди со знанием языка и России, и они здесь. Все бойцы с принципами, все любят деньги, крови не боятся, с багажом боевых действий. В основном Афган, а помимо и бывшие республики Страны Советов, те, кто с соседями не поладил. Правда, в их сухопутную компанию затесалось водоплавающее. Мурьета, бывший мичман, бывший боевой пловец, в свое время под водой избороздил акватории Луанды и Коринто в Анголе и Никарагуа. Вообще-то, Алексей Нагорный парень не плохой, но и не простой. Иногда, кажется, за франк удавит любого, а иногда душа компании, пропьет с друганами последнюю рубаху. Но в деле профессионал. Однако, смотри основная группа соблаговолила проявиться.

Жидкая цепочка по одному выныривающих из балки вооруженных до зубов людей, приковала к себе внимание командира наемников.

«Один, два, три, четыре! Что, и это все? Не густо! Ну, здравствуй Монзырев! Который же из пятерых, ты? Головняк отпадает, минус один. Третий, в основной группе, за плечами несет радиостанцию, значит, тоже ним ты быть не можешь, минус два. Осталось трое».

— Парни, пора! Лед, твой первый!

— Понял!

— Тихий, на тебе третий в основной группе. Валите в глухую. Остальным, стрелять только по конечностям!

— Принято!

— Готовы? Огонь!

Будто кто подставил ногу, Толик споткнулся о почти не заметную кочку, по инерции проялозил берцем по скользкой хляби и растянулся в грязи. Не успел выругаться по поводу своей неловкости, как поднялся ураган стрельбы. Их подловили на открытом пространстве. Шаман, двигавшийся за ним, получил пулю в лоб. Мало того, скорее всего снайпер контролировал ситуацию, вторым выстрелом разбил их средство связи. Это было хорошо видно. А еще, и спереди и сзади послышались стоны вперемешку с матом от Малька и молодого, Стрельца.

Стреляя экономно, короткими очередями, что говорило о профессионализме бандитов, напавшие бросились в атаку, скорее всего, хотели взять разведчиков живыми. Распластавшись, вжавшись в грязь, Анатолий не жалея патронов в магазине Калашникова дал очередь в направлении бегущих к ним абреков. Сбил хитрецам запал на скорую победу. А тут еще из леса стал долбить из своего РПКа Лапоть. Ой, как вовремя! Участвуя в цепной реакции, Князь, лейтенант Князев, вышедший на поле метрах в трехстах левее, разрядил РПГ, по залегшим было врагам. Конечно это как из пушки по воробьям, те, кто напали, скученностью не страдали, но все же, приятного от такого отпора мало, тем более в стане противника появились потери, Монзырев это четко подметил. При веерных очередях Лаптя, он вскочил на конечности и ухватив дрыгавшегося Стрельцова за руки потащил его по скользкой грязи к балке, при этом оскальзываясь сам, набрав на берцы по пуду вязкого грунта. Тяжело, не то слово, тяжело, а тут еще с обеих сторон и пули свистят. Того и гляди заденут. Захекался, кашляя и отплевываясь, затащил молодого за корневой выворотень. Извернулся, выглянул, оценивая ситуацию. Осознав, что нахрапом группу не взять, нападавшие, ретировались так же быстро, как и появились, словно растворились в воздухе. Да кто же с ним игру затеял? Ах, Шамана жалко! И Кнута! Сколько с ними дорог пройдено и водки выпито! Ладно, хоть прапорюга холостой. Вот, что он жене Шамана скажет, вторым ведь на сносях. Бл…ство!

Подтянувшемуся к ним Князю указал на вцепившегося в верхнюю часть своей ноги Стрельца:

— Серый, не стой телеграфным столбом! Перевязывай товарища, а я пока попытаюсь Малька притянуть.

Короче, что за хрень такая приключилась, Монзырев и сам толком понять до конца не смог. Им дали возможность отойти к хутору, а вот там полностью блокировали. Чувствовалось, что две разные группировки пытаются их охомутать. Результат — получили по зубам! А еще было видно, что у одной из них скоро терпежу точно не хватит и они вряд ли захотят увидеть разведчиков живыми, очень уж нагло попытались штурмовать, откатились с потерями, теперь обижаются.

Как ни экономили боеприпасы, все ж было понятно, что северный зверь сподобится посетить затворников очень-очень скоро. Уже и домишко горел, и тяжелораненый в грудь Лапоть преставился. Уже и Монзырев заработал осколок гранаты под лопатку, стал неповоротлив как пеликан и перешел на одиночные выстрелы, как вдруг случилась неожиданная помощь. Монзырев и сам бы никогда не поверил, если б из этой жопы не вытащили лично его.

Как оказалось, совершавший внеплановый облет территории МИ-24, был сбит примерно в этом районе еще накануне вечером, естественно братьев ВВешников послали разыскать пропажу. Вот одна из команд, посаженная на броню, заслышав канонаду, и вышла к хутору, а уж там не разобравшись, что к чему и почему, приголубила и наемников и отряд басмачей. Повезло!

Глава 8. «Пустые хлопоты»

Думал ли Михаил Дроздов, что командировка в Россию затянется на такой долгий период? После известных событий под Гена-Хутором, его команда сократилась вдвое. При появлении «внутряков», всем пришлось спешно покинуть место боя. С трудом, но удалось оторваться от преследования, потом зализывать раны на запасной базе боевиков, а когда появилась возможность, собрав информацию о фигуранте, свернуться и перенести свою деятельность в Подмосковье.

Подольск — город не маленький, но и не большой, так себе, городишко. Город, каких великое множество в средней полосе. Он встретил покинувших вагон электрички наемников промозглым влажным ветром, со снегом, таявшим прямо на лице, и уже с него, каплями стекавшего по коже с подбородка на шею. Это вам не Латинская Америка! Здесь климат еще тот.

— Ненавижу март месяц! — из-за спины прогудел голос Мурьеты. — Какой черт заставляет нас терпеть все это?

— Закрой варежку! Нам еще до госпиталя добираться придется как-то.

Настроение у Дроздова было не лучше чем у его подчиненного, вслух высказавшегося о погоде, имея ввиду весь контракт в полной мере.

— Чего тут думать? Такси возьмем и дело в шляпе.

— Тебе что здесь, Париж? Где, то такси?

Автомобилей с международными знаками таксомоторов при ближайшем рассмотрении, не было и в помине. Лед ладонью стукнул себя по вязаной шапочке, надетой на голову, словно вбивая в нее пришедшую мысль.

— Командир! Ты прав, здесь не Европа. Тут нужно обращаться к любому частнику. В стране беспредел, значит, на дорогах рулит именно частник.

— Ну, давай, самый умный, иди, договаривайся.

Все подступы к Подольскому военному госпиталю обследовали за полтора часа. Лечебные корпуса за бетонным забором, перед которым скопились десятки легковушек, приткнувшихся не только на стоянках напротив обоих КПП, но и у дорожных бордюров, практически имели номинальную охрану. Действительно, Лед прав, достаточно было протянуть паспорт контролеру-солдатику на КПП, дождаться записи в книгу посетителей, и ты на территории государственного учреждения. Далее, на первом этаже любого корпуса, поэтажно указаны отделения. Вычислить нужное, труд не большой. Акция захвата и отход, через задние ворота, те, что у неприметного здания морга.

Пройдясь по территории госпитального комплекса, ни от кого не скрываясь, вся четверка по одному рассосалась в высотки корпусов, чтобы строго через сорок минут воссоединившись, покинуть госпиталь. В планах предстояло за двое суток найти и купить по доверенности транспортное средство, желательно максимально приближенное своей функциональностью на пресловутую, армейскую «таблетку». Эвакуацию захваченного требовалось провести на уровне стандартов спецслужб.

Конспиративная квартира, выкупленная все тем же банком на подставное лицо на самых задворках города, приняла команду наемников теплом и покоем. Старая мебель, видимо по ненадобности оставленная прежними жильцами, набитый продуктами холодильник и черно-белый телевизор, древний, как гамно мамонта, после промозглой улицы, вызвали благоприятное впечатление.

После обильного перекуса, на бумажном листе набросали план госпиталя. Вычленили все элементы силового захвата. Авантюра конечно, чистой воды авантюра, но при нынешней бестолковой жизнедеятельности практически всех госструктур, должна прокатить. Звонок мобильного телефона заставил отвлечься от дела, по нему мог звонить только представитель заказчика.

— Александр Иванович?

— Слушаю вас!

— Наш общий знакомый просил пока не форсировать события относительно приболевшего друга.

— И, что я должен делать?

— Завтра на электричке из Москвы, прибывающей в Подольск в десять пятнадцать утра, из восьмого вагона выйдет человек в форме капитана первого ранга. Надеюсь, как выглядят флотские офицеры, вы знаете?

— Знаю.

— Так вот, подойдете к нему прямо на перроне, скажете: «Прошу прощения, могу я вам предложить услуги такси? За умеренную плату вас доставят в любой конец Подольского района», он ответит, «Очень кстати, я и не рассчитывал, что так скоро доберусь до места». Этот человек привезет дальнейшие инструкции.

— Понял.

— Тогда прощайте.

Моложавый, бравый морской полковник, сильно не заморачивался, когда приезжий люд схлынул, уселся на лавку прямо на перроне, спокойным взором окинул опустевшую округу, обратился к порядком задубевшему на ветру Михаилу:

— Поговорим здесь. Моя электричка через двадцать три минуты.

— Слушаю вас.

— Во-первых, задача захвата, и вообще устранение вашего подопечного снимается.

— Вот как!?

— Да. По проверенным данным, к событиям, вызвавшим ажиотаж, он как выяснилось, никакого отношения не имеет, хоть в свое время и получал такие полномочия.

— Это радует.

Не обратив внимания на реплику собеседника, моряк менторским, но достаточно тихим голосом продолжил:

— Далее, следует, во-вторых. По косвенным уликам и выводам аналитиков, всю операцию провел второй человек, который все время оставался в тени. Пока известна лишь его фамилия, но то, что он имеет отношение к одной из спецслужб страны, а сама операция, проделанная ним в одиночку, может оказаться многоходовой комбинацией, сомнений уже не вызывает.

— Вы так считаете?

— Это не я считаю, — на холеном лице промелькнула улыбка. — Аналитический отдел сделал такой вывод.

— И, что из всего этого следует?

— На первом этапе прошло устранение резидента крупной структуры, способной влиять на некоторые политические события в стране. Этап второй — строгая конспирация, и при этом как считают, преднамеренная засветка перед людьми родственной конторы. И это только для того, чтобы обратить внимание на факт участия в событии, и самое главное, обозначена угроза руководителю проекта. Казалось бы, очень непрофессионально сработано. Вам не кажется?

— Что за угроза? Поясните.

Не только наемник, но и профессиональный разведчик, Дроздов понимал, что посредник, сидевший перед ним на лавке, по незнанию ситуации, воспринимает его стоящим на более высокой ступени организации, чем обычного наемника-исполнителя. Он не стал разубеждать человека, качал информацию, можно сказать «с колес», авось пригодится. В это время собеседник задумался на мгновение. Стоит ли посвящать в нюансы исполнителя? Продолжил беседу:

— Н-да. На спине покойного резидента кровью нанесен текст угрозы в адрес влиятельного лица.

— Ясно. Продолжайте.

— Этап третий — выявление интереса к исполнителю, возможность засветки сети всей структуры организации на территории Российской Федерации. Ну, и на заключительном этапе, реализация плана полного контроля над ней. Переход операции на более качественный уровень.

— Не слишком ли ваши аналитики высокого мнения о состоянии разведывательных и контрразведывательных органах современной России?

— Это не нам судить.

— Так, что, нам покинуть Россию?

— Нет. Зачем же?

Моряк протянул сложенный листок бумаги.

— Вот адрес. Там осядете с командой до поры, до времени. Будете ждать указаний. Поверьте, время пройдет быстро, а работа от вас не уйдет.

— Ясно. Не скажу, что мне это нравится, но захват мне нравился еще меньше. Каким образом предполагается вести поиск второго фигуранта?

— Не забивайте себе голову. Эта проблема даже не моя. И еще, в течение месяца-двух, в состав вашей команды будут подобраны и переданы под ваш контроль люди, взамен выбывших на Кавказе.

— Я не работаю с посторонними!

— А это, мой друг, не вам решать. Группа должна быть укомплектована и готова к выполнению любой задачи. А вот, кстати, и моя электричка. Прощайте. С вами будут поддерживать связь в одностороннем порядке. В банк больше не звоните.

Офицер пружинисто поднялся с лавки и повернувшись, пошагал по перрону в сторону приближавшегося поезда. Дроздов подняв воротник куртки к ушам, тоже двинулся с места, но шел на выход с вокзала, торопясь выбраться на привокзальную площадь до появления людского потока.

Для наемников так и останется за кулисами ход и объем работы сотен продажных чиновников от различных министерств и ведомств страны, которая в такое тяжелое время лежала на брюхе, истекая кровью на южных рубежах, издыхала от безденежья, голода и водки в глубинке, с каждым днем все больше и больше погружаясь в долги Западу и заокеанским друзьям, усиленно несущим демократию на ее просторы. Ненавязчиво, словно исподволь, эти людишки, используя свое положение и связи, точили структуры страны во всех направлениях, по крупицам собирая информацию, отдавали на анализ и снова искали, искали, искали. Им было и невдомек, что искать нужно одиночку.

Прошел апрель, за ним май. Наступил июнь месяц.

Глава 9. Это сладкое слово «отпуск»!

— Ну, здравствуй внучок!

Матвей Кондратьевич прослезился, обнимая правнука на пороге куреня. Чуть отодвинув от себя парня в форменном пятнистом камуфляже, зорким оком из под седых мохнатых бровей, фирменным прищуром, окинул ладную фигуру. Немного дольше взгляд задержался на давно зажившей розоватой полоске шрама, перечеркнувшей бровь и отметившейся на щеке, на ордене «Мужества», темным серебром креста, свисавшим с колодки на груди. А в целом руки, ноги, голова на месте!

— Бачу, Сергунька, потрепала тебя проклятущая! Ну, чего ж мы на пороге гуторим? Проходь в курень, гастить буду. Чай, внук со своей первой войны домой воротился! Праздник в хате.

Под звуки радостного скулежа Блохастой, Сергей переступил порог дома, в котором отсутствовал уже почти два года. Здесь все было по-прежнему, все знакомое и родное, даже запахи, пахло травами, и те напоминали о детстве и юности. Он только сейчас понял, как соскучился по всему этому, и что он наконец-то дома.

— Ты давай, снимай казенное. Я ж так и думав, что сегодня заявишься. Баня натоплена, пар сейчас самое оно. Сейчас веником сниму пыль армейских дорог, а там и поснедаем, да вотицы выпьем!

— Спасибо, дидуня! Я дома!

Засиделись допоздна, от разговора отвлеклись лишь однажды, да и то ненадолго. Черное как смоль пернатое существо, величиной с курицу, впорхнуло в раскрытое окно, вернулось порешав свои, одному ему известные птичьи дела, каркнуло, не то осуждающе, не то одобрительно, кто разберет кроме деда, и, усевшись за плечом благодетеля на спинку высокого стула, «развесило уши».

— Вот так и живем! — проговорил старый ведун. — У тебя отпуск-то большой?

— Тридцать суток. Потом в училище поеду, документы туда уже отправили. Считай, без экзаменов зачислен, командир полка постарался.

— Добро!

Поглядев внуку в глаза, посерьезнев и даже внешне сникнув, промолвил:

— Так, что? Говоришь, совсем ничего не получается?

— Дед, ну не смотри ты на меня такими глазами. Пробовал. Неоднократно пробовал, только после того как меня из «Шмелей» приложили, все как обрубило. Единственное, что еще могу, так это подкорректировать свое самочувствие. Ну, еще силу свою раненому перелить получается, только после этого, хоть самому на его место ложись. Вот так!

— Тогда вот что, устал, наверное, с дороги?

— Да, нет.

— Все! Поздно уже, иди, ложись. Твоя кровать постелена. Завтра у нас с тобой трудный день ожидается.

С первым лучом солнца, вышли из калитки хуторского подворья легко одетыми, во всем чистом, проходя по луговине, босыми ногами сбивали прохладную росу со стеблей травы. Путь их лежал в ближнюю балку, к заветному дубу, месту намоленному десятками поколений казаков станицы Старолуганской. Шли неторопливо, в глубоком молчании, каждый думал свою думу, мысленно готовясь к встрече с давно ушедшими щурами. Поднялись на знакомую Сергею горку, не сговариваясь, поклонились старому дубу-исполину. Густые ветви его, на десяток метров бросали тень листвы на округу.

— Ну, ты помнишь, лягай, внучек, как и в прошлый раз, навзничь, обними руками родную землицу и молчи, не кажи ни слова. А я, от тут присяду, чуешь, урочище с добром к нам отнеслось. Помнит тебя. Приняло как родного. Закрой глаза и прокачай Здраву.

Матвей спиной привалился к коре исполина.

Лежавший ничком Сергей, сказать по правде, не чувствовал ничего. С большим напряжением запустил энергетические процессы в своем теле. Видно место было действительно святым для казаков, оно само помогало ему. Сережка будто слился с землей, на которой лежал, слился с корнями старого дерева, а от них, словно соками по стволу и ветвям пролился в каждую клетку исполина. Снова вокруг все изменилось. Сознание юноши птицей взметнулось вверх, поднявшись над кроной дуба и, вновь опустилось к его корням. Сергей увидел себя прижавшимся телом к земле, широко раскинувшим руки, обнимающим родную землю. Увидел деда, прислонившегося спиной к священному для казаков дереву, сидевшему с закрытыми глазами, поджав ноги под себя. Так уже было с ним, он это помнил.

— Ну, что сынку, идем?

Рядом с ним, тем, который стоял неподалеку от своего тела, встал дед Матвей.

— Идем, внучек! Нельзя долго находиться в Ляди, пограничье, пустошь, не то место где хорошо, ты и не заметишь, как из тебя энергию высосет, нам треба пройти его быстро. Наша с тобой дорога ведет в Навь.

Сергей сделал шаг и, как и в прошлый их приход сюда, все изменилось. Изменилась окружавшая его природа, больше похожая теперь на лесные просторы средней полосы. Не было над головой солнца, а свет был чуть приглушен легкой сероватой пеленой. Дед положил руку ему на плечо, кивнул головой в сторону голубевшего по правую руку прозрачного, словно стекло, озера. Оба, молча, направились к нему по едва видневшейся тропе, а у самой воды, снова горел костер и люди, сидевшие у костра, поднялись на ноги, стоя встретили пришлых.

— Матвей, никак опять Неждана привел? Случилось чего? — вопрос задал казачий есаул, стоявший к прибывшим ближе остальных.

— Беда у нас, панове казаки!

Дед немногословно обрисовал нерадостную картину Сережкиного лиха, тем самым поверг в короткий молчаливый транс всех семерых пращуров.

— А, иди-но сюды. Сидай до нашего огня, — седой запорожец ладонью указал парню место. — Мы будем галдувать, а ты мовчать, та спать.

Показалось, прошло мгновенье, Сергей как сидел, так и заснул. Что снилось, он не помнил. Даже во сне он не мог воспринимать цветных картинок, мелькавших перед ним. Наверное, он раздвоился в своем сознании, потому как, урывками, к его разуму прорывались отдельные слова и даже фразы. Он слышал, что кто-то произносил имя Мокоши, а пред замутненным взором возникала славянская богиня всего живого. Она успокаивающе говорила слова, смысл которых он не понимал. Ее прохладная, добрая ладонь коснулась головы, и молодой казак вдруг понял, что это его родная мать стоит над ним и гладит его непокорные волосы. Хотелось вскочить на ноги, обнять маму как в детстве, но какая-то сила не давала не то, что сдвинуться с места, она не позволила ему даже открыть рот. Слеза скатилась по щеке, а женщина растаяла, растворилась в пространстве. Он услышал поминание имени Перуна, и тело его, еще миг тому назад слабое и безвольное, стало наливаться силой. Хотелось выпрыгнуть вверх, воспарить над окрестностью. Он чувствовал, теперь он это сможет. Казалось он, и прыгнул, и воспарил.

«Ого-го-го-о!»

Восторг переполняет его, переливает через край и плоти и разума.

«Ого-го-го-о! Слышите все! Это я, Неждан! И я с вами, я люблю вас всех! Какое счастье просто быть!»

Живительный свет упал на него, согрел и успокоил буйство природы в нем. Мысли потекли осознано, духовно. Лишь на миг он увидел лик Христа, несший в себе этот божественный свет, а до сознания дотянулись простые слова, заставившие открыть глаза.

— Проснись Неждан, пора!

Седой щур разбудил Сергея. Хлопец окончательно пришел в себя. И первое, что возникло в голове после пробуждения, была мысль, что его состояние сейчас сродни состоянию выздоравливающего после тяжелого недуга человека.

— Поднимайся, Неждан. Мы сделали для тебя, нашего потомка, все что смогли. Добре ж, выжгла война твое нутро. А, ежели б ты Перуновым щитом тогда не прикрылся, то сгорело бы и тело. Пройдет пять-шесть дён и твои прежние навыки и умения восстановятся, характерник. Вот только хочу тебя малость расстроить. Огонь сжег в тебе, и, наверное, навсегда, два качества, присущие нам всем. Ты больше не сможешь обладать магическим чувством опасности нависшей над тобой, довольствуйся чувством присущим всем обычным людям. И еще, мысли других людей для тебя теперь тоже не доступны.

— Ничего, я уже и так жить привыкать стал.

— Теперь нам пора проститься. Время вашего пребывания в Нави исчерпано. Матвей твой урок подходит к концу, приходит твой час.

— Я встречу его с улыбкой.

— Живи долго, Неждан. Для рода! Для державы! Прощавайте родичи.

На мгновение все померкло в глазах, потом вдруг засветилось. После такого проблеска, краски настоящего были ярки и приятны. Раздался голос Матвея Кондратьевича.

— Теперь можешь встать, сынку.

— Дед, — поднимаясь на ноги, спросил Сергей. — А эти, наши пращуры, что они про твой урок заговорили?

— То не твово ума дело, бурлачака! Придет время, узнаешь. Додому пора.

* * *

Скорый поезд «Санкт-Петербург — Новороссийск» пребывал к месту назначения по расписанию. Из плацкартного, душного вагона под жаркое солнце Черноморского побережья вместе со слабым потоком приехавших к морю на отдых людей, вышел молодой парень, крепкого телосложения, одетый в легкие светлые брюки и футболку белого цвета. Брезентовая сумка, пошитая по типу парашютной, за лямки переброшена через левое плечо. Оглядевшись, взял направление на бетонный мост, широкая лестница с перрона поднималась именно на него. Поезд, выплюнув приезжих на Новороссийскую землю, задраил двери, отделившись от полуденной жары, но все еще стоял на месте, не спешил освободить рельсы. Людей было действительно мало, да и не могло быть по-другому. В стране бардак и кризис, безденежье и бандитизм, а ощущение, что страна воюет, присутствовало даже на курортном юге.

Пройдя по мосту и оставив позади здание вокзала, парень оказался на не слишком широкой привокзальной площади, впритык к которой примыкала городская дорожная магистраль. Площадь жила своей повседневной жизнью. Сам Новороссийск, не курортный рай, это город-труженник, здесь и порт, и цементные заводы, нефтехранилища, терминалы. Трудно отнести его к развлекательным центрам. Серый камень стен зданий, серый налет на асфальте, пыль на крашеном металле, только слегка исправляла яркая зелень листвы на деревьях, да пестрые цветастые длинные юбки цыганок заполонивших часть свободного пространства площади вносили колорит в привокзальный пейзаж.

Пристально вглядевшись в ладную фигурку одной из молодых цыганок, признал в ее облике, что-то узнанное из «прошлой жизни», той, что осталась за пределами действительности, осталась по ту сторону войны. Он даже остановился, анализируя «картинку» восприятия. Это действительно была она, та девочка, в свое время проявившая влюбленность к подростку, волею случая попавшему в цыганский табор. Юный «гаджо», тогда со снисхождением отнесся к двенадцатилетней пацанке чужой с ним крови, всеми силами старавшейся привлечь его внимание к своей персоне.

— Рада! — почему-то волнуясь, громко позвал он, еще не веря, что не ошибся.

Девушка оглянулась на зов, может, подумала, что окликнул кто-то из своих. Пройдясь взглядом по округе, в конце концов, остановила его на стоявшем столбом русском парне. На лице пробежала вереница чувств, последовательно сменявших друг друга по мере изучения объекта внимания. Безразличие, интерес, удивление, восторг, радость. Не обращая внимания на товарок, занимавшихся обычной для их племени «работой», цыганка, с присущей молодости стремительностью подбежала к молодому человеку. Ситец юбок, одетых одна на другую, при резком повороте тела, взметнулся колоколом, колыхнулся на горячем ветру.

— Ты-ы!

Из прекрасных уст вырвались одновременно вопрос и утверждение, в улыбке озарив искру крупного жемчуга зубов. Волшебным звоном зазвучало на груди монисто из монет.

Да, это была она, но какая! Повзрослела, расцвела за прошедшие четыре года. Действительно превратилась в настоящую красавицу. Тонкие черты лица, длинные пушистые темные волосы, карие глаза и умопомрачительный стан, облаченный в национальные одеяния. Рада! Как же он мог тогда не заметить ее? Просто наверное, не пришло тогда ее время Боже, как хороша!

— Дэвэс лачо, мри бахталы чергони^[8].

— Бахталэс, Сережа! Миро бэвэл, это действительно ты?

— Я, чаюри. Вас-то каким ветром в этот город занесло?

— Так ведь лето, да и жить как-то надо, вот на заработки и прикатили.

— Что, всем табором?

— Да. Кстати, я замужем, Сережа!

— Бахталэс, Сережа! Миро дэвэл…^[9]

— Бахт тукэ, румны. — счастья тебе, женщина.

Молодая женщина видела, что нравится парню, скрыть такое от племени Евы — трудно, от цыганки — невозможно. В сказанных ею словах проскочила гордость за себя, за девочку ту двенадцатилетнюю, когда-то отвергнутую недорослем только по одной той причине, что обращать внимание на малолетку он посчитал неуместным.

— И кто же счастливец, зануздавший непокорную кобылку?

— Его зовут Драго.

— Рад за него. Повезло парню! Баро Миро, как я понял, тоже здесь?

— Да. Мы обосновались в деповском тупике. Там отстойник вагонов, в них и обитаем.

— Передавай ему привет от меня. И биби Ляле тоже. Скажи, помню их и люблю.

— Передам. Ты, я смотрю только приехал?

— Да вот, хочу армейского друга навестить. В отпуске я.

Рада провела пальцами руки по нитке шрама на лице парня.

— Болит?

— Уже нет. Отболело.

Убрала руку.

— Так, что баро передать? Придешь к нам?

— Огляжусь, найду вас. Бахт тукэ, румны. Извини, отвлек, иди, работай, а то народ уже пятнадцать минут, как не окученный ходит.

— Удачи тебе, бахтало Сережа.

Удаляясь от площади, услышал далеко позади себя певучий голос Рады:

— Эй, красавчик, позолоти ручку! Всю правду скажу, ничего не утаю! О плохом предупрежу, о хорошем поведаю! Позолоти ручку!

У каждого своя жизнь, каждый выбирает профессию для себя. Жить в этой стране тяжело, хлеб насущный не всем достается легко, вот и добывают его здесь, кто как может. Автобус, дернувшись с места, выровнялся по скорости и покатил по маршруту. Узкие улочки одноэтажного района, составляющего частный сектор в городе у моря, спрятались за порослью кустарников, деревьями шелковицы и грецкого ореха, за разномастными заборами и лианами виноградной лозы. Приняли приезжего чужака в свои лабиринты. Ухоженные белые мазанки, шлакоблочные строения и кирпичные домишки, ничем не отличались от подобных построек на улочках и переулках Краснодара. В этих краях жили зажиточно всегда. В отличие от тех же Липецкой и Воронежской областей, после Горбачевской перестройки в Союзе, и последовавшего за ней краха всей «империи», здешний народ не бросился изучать дно алкогольной бутылки, не ринулся на заработки в столицу, а планомерно, может быть даже тупо, принялся искать пути выживания на собственной земле, с утра, до позднего вечера подрабатывая, где только можно, чтоб принести лишнюю копейку в семейную кубышку. Да и родовые связи для этих людей, на юге ценились выше, чем на севере. Если ты не лентяй и по жизни не дурак, родня не бросит тебя на произвол судьбы, поможет, пристроит к делу. Редко, попадавшиеся навстречу люди, охотно указывали дорогу к искомой улице и нужному дому. Широкие, выкрашенные в бирюзовый цвет ворота из металла, обрамлялись с одной стороны листвой молодой жерделы, с другой, раскидистой старой шелковицей, нижние ветки которой хозяин подрезал высоко вверх по стволу, чтоб в тени дерева поставить самодельную лавочку с удобной спинкой и подлокотниками.

При виде появившегося у ворот Сережки, кряжистый дед, расположившийся на отдых в тенечке, рассмотрев из-под седых мохнатых бровей парня, неловко поднялся на ноги. Его пристальный взгляд, будто прилип к лицу незнакомца, а рот под густыми усами, открылся в немом, непонятном удивлении. Только теперь Хильченков заметил, что дед являет собой безногого инвалида, и вместо правой ноги, старик опирался укороченной конечностью на протез.

— Здравствуйте, уважаемый! Завгородние здесь проживают? — поздоровавшись, задал вопрос приезжий, поудобнее поправив лямку сумки на плече. Старик, казалось, пропустил мимо ушей заданный вопрос, стоя напротив Сергея, изучал шрам на его лице. Непонятное волнение колбасило старого человека. — Что-нибудь не так, уважаемый? Я дом Завгородних ищу.

Дед не мигая всмотрелся парню в глаза. — Прошу прощения, пока еще сержант.

Дед как-то сразу сник.

— Да-да. Понимаю, но как похож. И этот шрам. Да, этот дом Завгородних. А, вы к Андрею?

— Нет, я к Артему. Могу его увидеть? Мы с ним вместе в Чечне воевали.

— Нету его сейчас. В Краснодар подался, в институт он у нас поступает.

— Вот незадача!

— Да ты проходи, сынок. Мы гостям всегда рады. Особливо ежели ты армейский Темкин товарищ. Тягостно ему по-первых было. В двадцать лет руку на войне потерять…. Э-эх! Это только я понять могу.

— Ничего, главное жив.

— Ну, да. Звать-то тебя самого как?

— Сергеем.

— Меня, Артемом Семенычем кличут. Можешь дедом Артемом называть. Ну, ты проходи до хаты.

«Что происходит? — всполошился Сергей. — Как бы сейчас деда «Кондратий» не хватил. Только не ясно по какой, такой причине. Может я не вовремя в гости преперся?» — Что-нибудь не так, уважаемый? Я дом Завгородних ищу.

Дед, не мигая всмотрелся парню в глаза.

— Это ты, старшина? — прозвучал хриплый голос старика.

— Прошу прощения, пока еще сержант.

Дед как-то сразу сник.

— Да-да. Понимаю, но как похож. И этот шрам. Да, этот дом Завгородних. А, вы к Андрею?

— Нет, я к Артему. Могу его увидеть? Мы с ним вместе в Чечне воевали.

— Нету его сейчас. В Краснодар подался, в институт он у нас поступает.

— Вот незадача!

— Да ты проходи, сынок. Мы гостям всегда рады. Особливо ежели ты армейский Темкин товарищ. Тягостно ему по первых было. В двадцать лет руку на войне потерять…. Э-эх! Это только я понять могу.

— Ничего, главное жив.

— Ну, да. Звать-то тебя самого как?

— Сергеем.

— Меня, Артемом Семенычем кличут. Можешь дедом Артемом звать. Ну, ты проходи до хаты.

Старик рукой толкнул калитку рядом с воротами, пропуская первым во двор Серегу.

Ухоженный двор с заасфальтированным въездом для машины, с цветником по правую сторону, сразу за которым у окон дома росли два взрослых черешневых дерева, а ближе к забору, еще пара яблонь. По правую сторону асфальта виноградная лоза заплела стену выше человеческого роста, листва плотным ковром закрыла пространство. Куст чайной розы взметнулся в вышину у самого порога. Глухо клацая протезом по асфальту, дед, покашливая, вышагивал за Сергеем.

Это была хорошая дружная семья. Клавдия Петровна, мама Артема, дородная женщина средних лет, неизбалованная жизнью, рано оставшаяся без мужа, с двумя детьми на руках и свекром инвалидом, придя вечером с работы, накрыла стол. Расспрашивая Сережку о жизни, о войне, о дальнейших его планах. И Клавдия, и дед сопереживали тому, что происходило, вздыхали, качая головой. Хильченков с неохотой поведал им о последнем бое Артема, не стал лишь вдаваться в подробность о том, что сам вытащил его тогда из простреливаемого боевиками коридора. Заметил, как украдкой смахнула слезу хозяйка, как дед вдруг задумался о чем-то своем. А поздно вечером на пороге летней беседки нарисовался еще один персонаж, лицом и фигурой до одури похожий на Артема. Андрей на шесть лет был старше брата. Уже отслужив в армии, закончив школу милиции, молодой опер работал в одном из отделений городского МВД.

— Надолго к нам? — между делом вопросом отвлек Сергея.

— Думал на недельку отдохнуть, в море поплавать, с Артемом пообщаться. Теперь вот, завтра отчалю. Краем уха услыхав суть, дед встрепенулся, насупив брови узрел согласный кивок Андрея.

— Не спеши, куда тебе торопиться. У нас поживешь. Новорос хоть и не Сочи, и даже не Геленджик, но пляж и море тоже имеет. Правда от нас до него на автобусе доехать нужно, но ведь у тебя в отличие от некоторых, обе ноги в порядке. Вон мать, — старик мотнул подбородком в сторону отсутствующей в беседке на данный момент невестки, — на завтра уже у себя в больнице отгул взяла, утром на рынок намылилась. Не обижай ее, сынок! Думаешь, мы не знаем, кто Темку собой от пуль прикрыл? Знаем!

— Спасибо!

— Ай, брось! Меня правда самого зватрева не будет. Еще один из наших ветеранов нас покинул. На похороны пойду, нужно отдать последнюю почесть товарищу.

На дворе стемнело окончательно. Ночная прохлада успокоила дневную жару, отогнав ее прочь. Июньское, пока еще высокое южное небо, густо покрылось сетью звезд. В беседке освещенной лампочкой соткой в плетеном абажуре, появилась Клавдия Петровна, ласково глянувшая на старшего сына, перевела взгляд на гостя.

— Сережа, я вам на Артемкином месте постелила. Идемте вас спать уложу.

Попрощавшись на ночь с оставшимися за столом дедом и внуком, Сергей направился следом за хозяйкой, мысленно прикидывая, а почему бы, и в самом деле, не остановиться на пару дней в этом гостеприимном доме.

Глава 10. Отдых у моря

Разомлевший от солнца и моря Сергей, в самый полуденный зной выбрался из автобуса, по лабиринтам улочек добрался к вожделенному двору Завгородних. Открыв калитку, вошел во двор, проследовал в прохладу под крышей. Настроение было отменным. Он отдыхает! Не смотря на то, что десяток лет прожил на Кубани, на море он был первый раз. Его безбрежная синь заворожила казака, заставила расслабиться, учиться просто отдыхать, не делая поправок на возможные проблемы. Господи, как хорошо!

Набросив на веревку, натянутую в саду, влажное полотенце и плавки, вошел в хату, где тут же наткнулся на сидевшую в гостиной на стуле у круглого дубового стола Клавдию Петровну. Женщина была явно не в себе, сидела тихо как мышь, не выражая никаких чувств, не замечая приход гостя. На зов сразу не откликнулась и лишь усиленная попытка растормошить ее, дала результат.

— Клавдия Петровна, что с вами произошло?

Лучше бы и не спрашивал! Действительность случившегося превзошла все ожидания. Поход на рынок ознаменовался встречей с цыганкой, словесного портрета которой память почему-то не сохранила. Только темное пятно вместо лица, да хорошо запомнившиеся стариковские руки с длинными неухоженными ногтями. Все! Мало того, что эта ловчила прибрала к рукам деньги на текущие расходы, так ей этого показалось мало. Пришла с хозяйкой к ней же домой и та отдала, причем сама, все не великие золотые побрякушки, собранные в течение всей жизни. Поднявшийся плач и крики, Сергей пресек на корню. Недолго думая, погрузил мать своего друга в глубокий спокойный сон. Он не собирался сегодня встречаться с баро Миро, но жизнь внесла коррективу. В общем-то, ничего не случилось, проблема решаема.

Стойкий запах криазота, разносился ветерком не только по железнодорожной насыпи, но и по всей прилегающей округе. Далеко же занесло табор! Пока нашел этот отстойник, пока добрался до него, наступил вечер. Присутствие цыган проявилось еще на подступах к облюбованному месту постоя. У округлого строения водонапорной башни, парня окликнул насмешливый голос. На разбитую, всю в выбоинах дорожку вразвалочку вышла пара молодых цыган.

— Никак заплутал, парень? — довольно доброжелательно задали вопрос.

— Дубридин, ромалы. Карик тэджав к баро Миро^[10]?

— О! А ты, гаджо не прост. По-нашему базлаешь. Зачем тебе баро?

Позади Сергея послышался легкий шелест листвы. Сам он уже давно заметил человека скрывавшегося в ветвях клена.

— Эмиль, ёв пэнго!^[11]

— Бахталэс, Банго! Бахталэс, морэ! — не оборачиваясь за спину, проговорил казак.

— Здравствуй, Сережа. Как ты нас разыскал?

— Раду видел, она и сказала, — уже сжимая в объятиях и хлопая приятеля по плечам, поведал Сергей. — Дело у меня к баро.

— Ну, идем.

Баро сразу узнал Сергея, да и Рада доложилась, передала привет «большому». Прием был, как говорится на высоком уровне, причем действительно от чистого сердца. Да и не могло быть по-иному. Много лет тому назад цыган привез к деду умирающую жену, Сережка тогда только постигал самые азы науки. Женщина была безнадежна, в ее лечении отказали все, и медицина и знахари. Дед кряхтел, сопел и сердился.

— Эх, ром, кому-то ты дюже дорогу перешел! Видать ненавидит тебя больше жизни, вишь, решили у тебя самое дорогое отнять. Не просто, чтоб тебя известь, а шоб ты мучился да страдал. Скажу сразу, работа кого-то из ваших, так мало того, ишо и европейское чернокнижье к своим заговорам приплела, поганка такая. Это ж надо допантыкать, чтоб использовать землицу с могилы самоубийцы. Звиняй рома, сам точно не осилю!

— Так, что Матвей Кондратич, впустую все?

— Было бы впустую, если б у меня внука не было. Да ты помогай. Как начну отшептывать, да святой водой наговор отливать, так ты цыган рядом стой, да за плечо меня держи, чтоб хоть частично боль поделить. Тебя когда-нибудь канчуками пороли?

— Нет, только плетью. А, что?

— Годится! Так вот, больно будет примерно так же. Ну, а уж ежели и мы с тобой сдыхать зачнем, вот тогда-то, Сергунька в дело вступит. Он уже может.

Тяжко тогда пришлось, только, все же вытащили они тетю Лялю. По слухам, через девять дней в соседнем таборе, это который в шестидесяти верстах от Новолуганской станицы, баро помер, да, старая гадалка концы отдала. С тех самых пор и задружил Миро с хуторянами, а через три года Сережка сам в таборе все лето прожил. Дед направил цыганские науки постигать, для характерника в жизни все пригодится.

— Что смурной такой, Сережа? — заметил настроение гостя Миро. — Или угощение мое не по нраву?

— Все хорошо, баро Миро! Правда. И встрече нашей рад. Только гложет меня вопрос один.

— Говори! Все что в моих силах, все сделаю для тебя.

— Спасибо! Сегодня утром, кто-то из твоих окучил мать моего боевого друга. Да так конкретно, что мало того, что деньги забрали, так еще из дому крохи золотишка унесли. Лица цыганки не помнит, но по рукам видать старуха была. Помоги вернуть пропажу, все миром и уладим.

— Где, говоришь, все это случилось?

— На рынке, том, что ближе к выезду из города в сторону Анапы. Я в здешней географии еще плохо разбираюсь. Сам знаешь, вчера только приехал.

— Ага. Уже легче, что люди это не мои.

— Точно?

— Миро, это люди Рамира, больше некому, — в разговор встряла жена баро. — Да и кто, как не Хитана оставит такой след. Другая так не сможет. Сергей, ты бы с ней не связывался, она настоящая шувани. Таких в нашем народе по пальцам можно счесть.

— Да, Сергей. Что на центральном, что на остальных рынках, везде промышляют ромы из табора Рамира. Ляля права, не по зубам тебе старая шувани. Золото, попавшее к ней в руки, она ни за что не отдаст.

— Спасибо за совет, но эту проблему я решу. Как бы вот только старую каргу найти?

— Вот это как раз и не проблема. Рада ее тебе покажет, только ты ее саму не свети. Нам разборки с сильным табором никчему. Улавливаешь?

— Договорились.

* * *

— Вон видишь драбаровкиню, ту, что у входа в торговые ряды на скамейке сидит? Да, старая! Это Хитана и есть.

— Вижу.

— Обрати внимание на праздношатающихся ром. Вон, один, второй, за ларьком с цветами третий. Это ее охрана. Берегут ее в таборе, очень ценят жизнь и здоровье шувани. Польза от нее обществу большая! На молодых цыганок не смотри, они все своими делами занимаются. Хитана не их забота, сами на заработках.

— Все, Рада, спасибо тебе. Теперь уходи, не отсвечивай. Мне ни чем не поможешь, только мешать будешь.

— Бахт тукэ, Сережа!

— И тебе удачи, красавица.

Утреннее солнце еще не успело набрать силу. Тень утренней прохлады пока не полностью растворилась в жарком мареве. Рынок жил своей повседневной жизнью, теряясь в догадках кого сейчас больше под крышами навесов, покупателей или продавцов. Развалы овощей, сменялись столами, на которых навезенные из Турции и Азербайджана фрукты соседствовали с местной черешней и ранними яблоками местных сортов. Чего здесь только не было. Лотки желтых спелых абрикос, царствовали, казалось повсюду, краснобокие персики испускали аромат, а янтарь винограда не просил, требовал: «Купи!». А вот и рыбные ряды. Здесь вяленая рыба, целая и разделанная на две половинки, истекающая жирком и солью, гроздьями висела на бечеве, и лежала на прилавках. Вон и свежая, утреннего улова. Можно купить и живую рыбу. Мужчины кавказкой наружности, не то грузины, не то абхазы, продавали вино на любой вкус и кошелек. А хочешь чачу? Вот тебе и она! Светлая как слеза, и пахнет виноградом. Мясные ряды чуть поодаль. Свинина, баранина, говядина, куры, утки, все что пожелаешь. Дальше сыр, сметана, молоко. Подходи, торгуйся, это южный базар. Нет, здесь тебе не Москва, здесь, если ты не торгуешься, тебя не уважают. Оглянуться не успеешь, втюхают дрянь за твои же кровные. А потому что, не будь лохом, прояви к продавцу уважение, поторгуйся, за жизнь с ним поговори. А, иначе, зачем ты сюда пришел? Иди в магазин, там товары для тупых и безъязыких. Базарный шум, привычный для постоянных клиентов, не портил общий фон.

Старая шувани давно приметила господинчика у винных рядов. Серьезный мужчина, с сединой и брюшком привлекал внимание и у торгашей, но понравился он ей не внешностью. Пара голдовых гаек на толстых пальцах, да цепь с крестом, на бычьей шее, граммов, наверное, на пятьдесят, не меньше. Тут все понятно, новый русский, ни то из братков, ни то из чинуш будет. Ай, хороший мой! Ай, пригожий! Ну что ты там трешься у горных козлов, балычо толстомордая? Мишто явьян^[12] ко мне! Ну, еще стаканчик пропустишь, и ты точно мой!

Мужчинка, издали подмеченный гадалкой, наконец-то отлип от винного ряда. С улыбкой на лице и видно в хорошем настроении, направил свои стопы в сторону хищницы готовой захомутать свою жертву. Уже поравнявшись с цыганкой, бросил взгляд на старую женщину в национальной одежде. В отличие от других цыганок табора, в большинстве своем с кучей детворы, просивших подаяния, шувани носила на шее роскошное монисто из золотых монет. Червонное золото царской чеканки, не просто украшение, это проводник цыганской магии, помощник и подсказчик. Это амулет. А золото на руках, оно тоже «волшебное», без него шувани «ноль», как и любая ведьма-ворожея. Отними это все у нее, и она как колдунья погибнет. Кто будет хранить табор в магическом плане? Кто накажет любого покусившегося на род, на племя? Пусть только попробуют. Прокляну! В муках загнутся!

Взгляд пьяненького мужичка, лишь «крылом» коснулся глаз цыганки. Повеяло смертью, могильным холодом. Но, это лишь миг. Да, нет, видать показалось. Так иногда бывает, ходит человек, ест, пьет, дышит, а на самом деле давно мертвец, только редко кто видит это. Может из таких? Хитана поднялась со скамейки, направилась следом за жертвой. Вот и место удобное.

— Эй, молодой, красивый! Дэ васт! Дай руку! Погадаю! Всю правду тебе скажу.

Гаджо выпитое вино явно повело в сторону, невольно он коснулся плеча цыганки. Охрана, издали наблюдавшая за представлением, как не раз уже было, не стала подходить ближе. Ну, выпил человек не в меру, так даже проще. Шувани сама справится.

— Бахталэс, морэ!

— Привет земляк!

* * *

Взгляд жертвы уперся ведьме в переносицу, рука до боли сжала плечо. Какие страшные глаза!

— На дарпэ, шувани^[13], - словно прошипела змея, выплеснулись слова из уст жертвы. — Бэш паш мандэ^[14]. Так, правильно.

— Тутэ романэ якха^[15], - пролепетала старуха, быть может в попытке вырваться из гипнотического капкана.

Туман поплыл в голове колдуньи. Тяжестью налились конечности, и сопротивляться всему происходящему не было ни сил, ни желания. На краю сознания, огонек, бившийся в голове, теплил надежду, что ром, а взять ее в оборот мог человек одной с ней крови, пожалеет старуху. Но, нет!

— Саро джином, — ответила неотвратимость. — Вчера на этом рынке ты забрала у женщины ловэ и золото. Деньги, это ладно, твой приз за человеческую глупость, но с золотом ты накололась. Никто тебя к себе в дом не звал. Да и не стоило тебе зариться на мелочь. Теперь последует наказание. Снимай монисто с шеи и бросай сюда. Сама снимай.

— Я не могу-у!

Раскрытый матерчатый чехол лег старой цыганке на колени. Шепот, словно шелест осенних листьев, пробился из-за пелены, последняя попытка сопротивляться причинила боль. Только на миг, будто металлический обруч, сдавил мозг, и тут же отпустил. Кричать не могла, звать на помощь тоже. Со стороны, могло показаться, что цыганка гадает простофиле, «колет» его на «позолоти ручку».

— Считаю до трех. На «три», ты умрешь, просто задохнешься. Жить-то хочется? Раз, два…

Ожерелье выпало из безвольной руки шувани, с легким звоном юркнуло в нору чехла.

— Теперь кольца с рук.

— Пожалей, ужянгло ром!^[16]

— Нет. Кольца. Та-ак, хорошо. Запомни старая накрепко, попытаешься колдовать, умрешь после первого же раза ровно на девятый день. Умирать будешь в муках. Рамиру передай, что золото женщине нужно вернуть. Если баро умный, то выполнит мое пожелание. Прощай!

— Тэ скарин ман дэвэл!^[17]

— Спать.

Мужчина поднялся на ноги и нетвердой походкой направился прочь от сидевшей на бревне, привалившейся к стене здания цыганки. Охрана так и не дернулась, судя по всему, клиента окучили, и милостиво отпустили. Ай, да шувани!

Старый причал, неподалеку от порта, на своем веку повидал многое. Вот и в этот раз по его просмоленным выбеленным солнцем и морем доскам, к оконечности пирса подошел молодой человек спортивного сложения. Район не был курортным и пляж рядом с причалом, как таковой отсутствовал. Валуны, волной выброшенные на берег, уже вросшие в галечный грунт с огромными наносами чернеющих подсохших, преющих водорослей, испускавших неприятный запах, отпугивали приезжих от этого места. Никому небыло дела до этого куска земли, обрывающейся к воде. Пустынно, немноголюдно. Кайф!

* * *

Парень уселся на самом краю помоста, почувствовал, как бултыхаются набегавшие под ним волны, задевая проржавевшие сваи. Подставил яркому солнцу лицо. Сощурив глаза, отдыхал от проделанной работы. Тяжесть постепенно отпускала его. Нелегко было вот так сразу, после долгого перерыва, несколько часов держать чужую личину, а потом еще и контролировать каждое действие умудренной опытом и годами шувани. Он победил, вырвал ядовитые зубы у подколодной гадюки. Даже лишившись своих навыков и умения ощущать мысли людей, через гипнотический контакт он почувствовал, насколько же сильно старая цыганка ненавидит людей, причем не конкретных, может быть когда-то сделавший ей худо, а всех, не разбирая ни возраста, ни пола. Действительно — черная ведьма. Ей радостно, когда плохо другим.

Остался последний штрих и можно уходить. Сергей достал матерчатый чехол, раскатал его рукавом, распустил на веревке узел, расширил горловину, опрокинул над водой. Темное золото, блеснув на солнце, в один миг покинуло матерчатый схрон, юркнуло в невысокую волну, почти неслышно издало прощальное: «бульк, бульк, бульк!». И все, словно и не было на свете магических амулетов, принесших кому-то страдания, а кому-то поворотивших судьбу вспять. Даже обрывки шепотом, произносимых слов во время текущего действа, съели своим шелестом и бултыханием волны, растворив их в прибрежном прибое. Парень легко поднялся на ноги, прошел по пирсу на берег, поднялся по тропинке на косогор и растворился в городской суете.

* * *

Закрыв за собой калитку и ступив на дорожку, ведущую к веранде, Сергея напрягла, насторожила тишина. Тихо было, как на кладбище, причем даже на соседних подворьях. Вечно звеневшая цепью собака соседа слева, несшая вахту по охране порядка на вверенной ей территории, и та не подавала признаков к существованию. Только успел подумать: «Что за хрень? Не нравится мне все это!»

Когда из-за угла дома, в прямом смысле, вывалился дед Артем, по-видимому, удерживаемый кем-то.

— Серега, беги! Етишкин корень, да пусти ж ты меня! Беги, старшина! Слышишь, я все ж таки признал тебя! Я все помню-ю! Беги! Заса-а-ада!

Следом послышался знакомый, громкий голос Андрея.

— Совсем старый пердун из ума выжил!

Деда вновь скрутили и затащили за дом. Хильченков поддавшись чувству самосохранения, дернулся к выходу. Ой, отвык он чувствовать себя характерником! Рванул напропалую, как обычный парняга, подзабыл дедову науку. Может и к лучшему!

— Стой! Стрелять буду!

Строгий голос служилого человека, сточившего зубы на «государевой службе» раздался из-за стены виноградных листьев. Такой голос воспринимаешь сразу и больше не сомневаешься, что сказавший их, действительно выполнит свое обещание.

Калитка со скрипом открылась, впустив сразу пятерых человек в погонах. Хильченков разобрал, что люди перед ним являют содружество милиции и военных, причем армейцы, солдаты срочники, одетые в пятнистые хэбэшки, голубые береты и тельники, вооруженные калашами. Безусые юнцы, явно не нюхали пороха. Пацаны. В этой сутолоке, он «придя в себя», мог «положить» их всех. Но тогда русские матери проклянут его, получив своих сыновей «двухсотым» грузом. Нет, этого он делать не будет. Однако, и чего к нему такое внимание? Не из-за цыганской же ведьмы весь сыр-бор!

— Руки!

Лысоватый субъект, в кителе с погонами майора, видно что «легавый» до мозга и костей, обеими руками подсунул почти под нос раскрытые наручники. Наша милиция меня бережет! Сергей безропотно подставил кисти рук. Металлическое клацанье оповестило о том, что наручники защелкнулись на запястьях.

— Молодец, без сантиментов, держишься хорошо. Я, честно говоря, думал, что придется с тобой повозиться.

Майор довольно улыбнулся, улыбкой обожравшегося мышами кота, демонстрируя хорошие крепкие зубы.

— Ну, не воевать же мне со своими, — ответил Сережка. — За что меня?

— А ты не знаешь?

— Понятия не имею.

— Ну, дела! Да тебя уже две недели, как вся милиция ищет. Твое фото на всех участках и стендах «Их разыскивает милиция» развесили. Если б не Андрей, небось так бы и проскочил. Не расстраивайся. Не мы бы тебя взяли, так другие.

К ним подходило все больше и больше народу. Где-то на заднем плане навзрыд плакала Клавдия Петровна, и буянил дед. Он, не стесняясь в выражениях, конкретно наехал на своего старшего внука, костерил его «по матушке» на чем свет стоял.

— Все же, за что? Вроде ничего не крал.

— Э-э, дорогой! Ты клиент не наш. Вон, его. Товарищ подполковник, будете забирать человека? Упакован, как положено.

— Конечно, Михаил Леонидович. Спасибо.

Ухоженный, лощеный подпол, представитель военной прокуратуры, наконец-то протиснулся из последних рядов к виновнику мероприятия. Грозным оком, окинув Сергея, несколько безразличным голосом объявил:

— Сержант Хильченков, вы задержаны в связи с событиями произошедшими летом прошлого года в известном вам селе Шатойского района. Военной прокуратурой возбуждено против вас уголовное дело на предмет расстрела мирного населения, убийства ни в чем не повинных женщин и детей.

— Вот это финт ушами!

От удивления Сергей потерял дар речи. О таком он даже помыслить не мог. Вот это подстава! Считай, год прошел, никто не почесался, не вспомнил, а тут такое. Накрылась медным тазом учеба в военном училище. Нет, но кто же, такой умный нашелся?

— Лейтенант Комов, проводите задержанного в машину.

— Есть!

Молодой лейтенант слегка подтолкнул Сергея в плечо.

— Идем, сержант.

Уже двигаясь к автомобилю, сопровождаемый не только офицером, но и двумя десантниками, Сергей спросил:

— Куда меня сейчас, товарищ лейтенант?

— Сначала на губу. А завтра, насколько я знаю, повезут в Краснодар. Слышал, как подпол с майором на эту тему трепались.

Было видно, что молодой летёха, хочет задать вопрос, да все не может решиться. До машины, припаркованной в самом начале переулка, оставалось совсем недалеко.

— Спрашивай, — казак сам помог офицеру.

— За что ты мирных пострелял?

— Мирных? Где ты там мирных видел?

Десантники навострили уши.

— В прошлом году рота десантуры в тех местах попала в засаду. Так вот, кому не повезло погибнуть в бою, были этими мирными забиты насмерть камнями, топорами, да молотками. Детишки, балуясь, еще живым ребятам вспарывали животы. Вот такие же мирные, со стволами в руках, пытались мне перекрыть дорогу, когда я наших из плена выводил. Мирные! Их с-сук рваных, как бешеных собак стрелять нужно. Думаю, что это наши политики опять в демократию заигрались, абрекам показухой хотят вылизать зад. Вот и попал под раздачу.

— Да-а, дела!

Ночь в камере Сережка провел спокойно. Деревянные нары в одноместной комнатенке с узким оконцем не предполагали наличие матраца и подушки, все-таки не КПЗ. Губа это совсем другое. После ужина, куска рыбы в тарелке с толченой картошкой, ломтем хлеба и кружки бледного, едва сладкого чая, уселся на деревянную полку, отключился от всего сущего, вошел в состояние Хара. Пора было возвращаться из отпускного бытия, прокачать себя по всей системе, иначе неизвестно, что будет с ним завтра. И будет ли оно вообще?

Глава 11. «Там, на неведомой дорожке»

Михаил хорошо изучил маршрут движения, по которому повезут фигуранта, предоставленный загодя в его распоряжение неким лицом. Нужные люди постарались, конвой отправили не по М4, а по станицам, но и здесь как всегда бывает в России, вышли накладки. Целый день военные чиновники что-то там согласовывали, и автозак смог выехать в Краснодар лишь к вечеру. Группа заняла позиции в удобном месте и сбоя не предполагалось. Наконец-то, скоро наступит то время, когда он, выполнив заказ, уберется из этой гребанной страны. Как же ему здесь надоело, кто бы знал! Ну, ничего. Задача ясна, как полевой устав. Пункт первый, снайпер валит водителя автозака, пулеметчик расстреливает машину сопровождения. Пункт второй, парни на подхвате разбираются с оставшимися в живых старшим машины и конвойными. Третий пункт — они изымают фигуранта, увозят в речные ерики, туда, где пустует домик охотхозяйства. В спокойной обстановке потрошат парня на предмет кураторов операции. Ребята это умеют. Ну и все! Полиэтиленовый мешок, прошу прощения за подробность, для перевозки головы фигуранта приготовлен. Переход за кордон уже обозначен.

Дроздов мысленно улыбнулся, хотя внешне выглядел серьезно. Наблюдательный пост по рации доложил о появлении объекта. Дорога пустынна, оно и понятно, ночное время. Отсчет пошел!

Снайпер сработал на пять баллов. Выбитые пулей мозги водителя заляпали не только автомобильное стекло, но и старшего машины. Автозак на скорости семьдесят километров в час сошел с трассы и, не сумев взобраться на довольно-таки пологую насыпь, лег на бок. Пошли, орлы! Сопровождение добили быстро. Закрытую изнутри дверь кунга, рванули малым направленным зарядом. Ничего не соображавшего, контуженого парня в погонах прапора закололи ножом. Мурьета постарался. Ну, нравится ему это! Сволочь! Дальше облом. Зарешеченный отсек для перевозки арестантов оказался пустым. Дроздов сам, спустившись к дороге, произвел осмотр. Точно пустой! Времени совсем нет. В любой момент по дороге может проехать транспорт.

— Уходим! — распорядился командир наемников.

Тренированные люди очень умело, и сноровисто выполнили приказ. В дорожном кювете остались покоиться два транспортных средства, рядом с которыми в разных позах лежали тела мертвых людей.

Прошла минута, вторая, пять минут. По дороге проскользнула малолитражка, осветив фарами разбитые машины, шарахнулась от них к противоположной обочине, шурша колесами по щебню, что есть духу, умотала подальше от опасности. Опять тишина.

С грохотом упала в бок решетка двери. Сергею, наконец-то, удалось нащупать в кармане мертвого прапора ключ от запирающего дверь замка. Когда все случившееся произошло, Хильченков, как говорят характерники, «напустил оману», вошел в состояние невидимости для человеческого глаза. Сам прекрасно видел появившихся в автозаке наемников, видел Дроздова, не сумевшего сдержать себя и матерно ругающего какого-то капитана первого ранга, не предупредившего, что арестанта в конвое нет. Всё, то время, Сергей на корточках тихо сидел в углу железной коробки.

Дождавшись, когда наемники покинут место засады, освободился и, встав на дорогу, пешком пошел в направлении Краснодара. Жаль, что Федора, его второго наставника, сейчас нет в городе, так и не повидались, он ведь, вот незадача, по делам уехал в Москву, нескем и посоветоваться. Ну, откуда знать молодому парню, что за мышиную возню устроили, вокруг его скромной персоны взрослые дяди из органов и чиновных кабинетов.

Уже отошел километра на два, когда еще издали, услышал и увидел световые и звуковые сигналы приближавшихся к месту гибели конвоя милицейских машин. Судя по всему, промчавшийся мимо водитель, сообщил властям о трагедии на дороге.

Метнулся через канаву, взобрался на покатую насыпь и прилег за хилым кустарником. Чего силы понапрасну-то расходовать, пригодятся еще. Чувствовал, что ой как пригодятся!

* * *

Пока Дроздов связывался с куратором операции, как раненый лось мотался по Краснодарскому краю, и не мог понять, как арестанта могли выпроводить в закрытой машине из ворот гауптвахты, и что потом произошло, куда он впоследствии делся в пути следования. Либо мистика, либо точно рука специальной службы. Теперь, точка, от которой можно было оттолкнуться и продолжить дальнейшие действия, имелась только одна, это хутор у станицы Старолуганской. Но туда он три дня назад, еще до начала операции, сбагрил приданных ему россиян, местных наемников, сосватанных в его команду. Может хоть они, что-нибудь разведали? Но связи с ними нет. Изначально использовал их как запасной вариант, без всякой надежды на положительный результат.

А Хильченков в это время, уже сходил с маршрутного автобуса на окраине Старолуганской, до хутора пешком пройти — шесть километров. Шел по проселку, по засеянным кукурузой и подсолнечником полям. Думал, что сейчас увидит деда, спросит у старого совета. Как быть дальше? Не век же прятаться от властей.

Перед деревянным мостом, когда до владений деда Матвея было рукой подать, наткнулся на две потрепанные, видавшие виды «Нивы». Пустые машины стояли впритык бампер к бамперу, двери закрыты на ключ. Проходя мимо, Сергей потрогал капоты на обеих «тачках». Отметил про себя: «Холодные, как моя жизнь. К чему бы им здесь стоять?»

У самых ворот усадьбы, на стоянке, стоял синего цвета «жигуленок». Ворота открыты, но приветственного лая Блохастой, не слыхать. Осторожно заглянул во двор.

«Твою ма-ать!»

Сразу за воротами на человеке в штатском лежала собака, вцепившаяся зубами в горло чужаку. Оба были мертвы. Взгляд вправо, у флигеля скрюченные болью тела людей, застреленных в упор. Эти, скорее всего, дедовы обычные пациенты, называется лечиться приехали. Вылечились! Причем сразу от всех болячек. Не повезло болезным! Взгляд налево — чисто. Дальше!

«Оба на-а!»

Перед самым крыльцом еще два трупака. Наклонившись, пощупал шеи и у одного, и у второго. Холодные, давно здесь лежат. У первого профессионально свернута шея, второй, получил смертельный удар в основание черепа. Сунулся в хату, сразу за порогом чуть не споткнулся об еще один труп. Для себя подметил, что экипированы напавшие знатно. У всех волыны с навернутыми на стволы глушаками, причем не российского производства, ножи, и будьте уверены, если их еще и прошмонать, скорее всего, обнаружится еще кое-что поинтересней. Сергей в волнении не торопился войти в большую комнату, надеялся, что не увидит в ней самого деда. Ведь мог же он уйти? Мог!

Переступил через порог и перед перевернутым круглым столом, с десятком пулевых дырьев в толстой столешнице, наткнулся еще на одного бандита, лицо которого залито запекшейся кровью, а в правой глазнице по самую рукоять торчал столовый нож, которым они с дедом обычно резали съестное. Слава Богу, не дед! Но вон, с противоположной стороны стола торчат ноги, и там точно их не одна пара. Кругом по всей комнате раскардаш, метнулся к столу, одним движением отбросил его прочь.

«Бл…ство! Дед, как же так? Как же ты умудрился подставиться, старый характерник?»

По-видимому, последний из бандитов исхитрился проникнуть в дом через одно из окон, выходивших на задний двор, а в момент штурма вогнать клинок ножа в спину Матвею Кондратьевичу, но судьбу его это не изменило. Крепкий старик сумел упокоить и его.

Дед лежал на животе. Лужа крови натекла из-под него и пропитала доски пола. У поникшей головы, старый пальцем на последних минутах жизни вывел текст последней в своей жизни подсказки. Подсказки предназначенной только Сережке.

«Чертова балка», — гласил написанный коряво неровными смазанными буквами текст.

Хильченков-младший, присел у тела своего последнего на этой земле родного человека, обхватив ладонями голову, тихо завыл. Ему было нестерпимо жалко деда, жалко себя. Он повидал за свою не слишком длинную жизнь много смертей, сам не раз отнимал жизнь у двуногих, считавших себя людьми, но здесь….

Шум приближавшейся к хутору машины не смог вывести его из прострации, и только громкий шелест крыльев и такое знакомое, «Каг-г! Ка-а-аг!», привело его в чувство. Дедов ворон влетел в распахнутое настежь окно, оповестил об опасности исходившей снаружи подворья.

— Я понял тебя, дружище. Уже иду. Прощай дед! Спасибо тебе за все, за то, что не бросил щенка на произвол судьбы. Прости за то, что ухожу не по-людски, не похоронив тебя.

— Ка-аг!

— Да понял! Уже иду.

На подъехавшей к воротам машине заглушили двигатель. Сергей забрал у лежавшего рядом с дедом покойника пистолет, сунул его сзади за пояс брюк, бросил прощальный взгляд на родича, резко поднявшись на ноги, сиганул в окно вслед за птицей.

Дальняя от хутора балка с давних времен называлась Чертовой. Людская молва приписывала ей всякие страшные истории и каверзы по отношению к местным жителям. Даже в советское время станичники обходили ее десятой дорогой. Рассказывали, что пропасть в ней не составляет труда любому. Вошел под сень деревьев человек и растворился, словно и не жил никогда. На совхозных землях рядом с ней, в период ночной вспашки или уборки урожая трактористы и комбайнеры не раз воочию видели ни то черта, ни то непонятное никому, ужасное существо. Страх вселялся в одинокого путника, проходившего в дневное время неподалеку от искомой, непомерно поросшей растительностью лесополосы, то уходившей вниз к разрыву земной тверди, то поднимавшейся на косогор. Зато дикая живность облюбовала эти места, и никакой черт не брал ее, плодилась и размножалась в огромных количествах.

Сергей отмахал километров восемь. Шел по местам, знакомым с детских лет. Вон уже и очертания Чертовой балки превратились в буйный лес из огромного размера дубов, да поросли кустов боярышника. Сочная, темно-зеленая высокая трава каймой обрамляла чертоги местной нечисти. Ворон усевшись на толстую ветвь дерева, поджидал его на самой границе с неизвестным.

Встав на кромку, размашисто перекрестился.

— Господи, спаси и сохрани меня грешного! Бог во всех, бог в каждом, бог во мне. Аминь!

Шагнул в заросли дубравы. Оглянувшись на прощанье, заметил как по полю, по его следам, еще довольно далеко от балки, идут четверо человек, одетых в защитного цвета одежду. Свои или чужаки, отсюда не разобрать. Лес принял его, лес поглотил и растворил его. Сергей двинулся, спускаясь вниз по бездорожью.

Глава 1. Переход

Благодатны и бескрайни земли государства Российского. По крупицам, многими поколениями правителей они собирались в горсть, чтоб уже никто не мог позариться на чужое достояние. С севера на юг и с запада на восток на тысячи километров пролегла земля, именуемая в древних скрижалях не иначе, как «Ристалище богов». И люди, проживающие на ней, несколько отличаются от «рабов божьих», и дело тут даже не в самой вере, дело в зове крови. Как бы ни ломала людей жизнь, не корежила действительность, в человеке всегда в трудные времена, времена испытаний, просыпается спящий до поры до времени корень рода, наружу выпирают забытые знания и навыки предков. Память ушедших поколений подсказывает, «Ты не раб, ты сын божий. Сварожич!». Тогда завязываются в узел все неурядицы, напасти и страхи, весь негатив, тихо, сумеречной тенью вползший в жизнь человека, и он, встрепенувшись, оживает, он начинает бороться, и побеждает иногда ценой своей жизни. А, все не просто, это земля, на которой живешь, помогает, она наша матушка не дает нас в обиду.

Не на пустом месте рождались сказания, сказы и сказки. Кроме красоты природы, много необычного, неизведанного и непонятного дошло и до наших дней. Встречаются места силы, попав в которые человек черпает энергию, способен неутомимо действовать в любой обстановке. Иное место может твою силу отобрать, выжать тебя как лимон. Попадаются на земле нашей, но, слава Богу, в малых количествах и места смерти. Все живое ступив в такую ловушку, мрет в короткое время. Животные обходят эти «плямы» на теле земли, стороной, а вот у людей они вызывают интерес. Есть и места переноса. Сделал шаг в сторону и вокруг тебя уже совсем другой мир. Редко, но некоторым людям посчастливилось вернуться оттуда. Одним словом, наша земля прекрасна и удивительна, нет другой такой у иных народов, поэтому постоянно и прутся с огнем и мечем в наши приделы различного рода прохвосты и негодяи, мечтают прибрать к рукам чистое небо над головой и не испорченную цивилизацией воду. Из-за океана точат зубы на недра, неутомимо ведут информационную войну, подводя весь мир к мысли, что не могут такие богатства принадлежать одной стране, что необходимо их отнять и поделить. Глупые! Ничему их жизнь не учит. Могли бы вдуматься в само название. Ристалище богов. Кто бы ни пришел к нам, кто бы ни осел на нашу землю, она перемелет его, вольет в жилы нашу кровь, и уже через три поколения его потомки станут совсем не теми, кого предполагалось и хотелось бы видеть интервенту. Живущим на этой земле никогда не познать спокойствия, тихого существования, как не познать чужакам самой сути этой земли. На ней может выжить только Сварогово племя!

Чертова балка, одно из непонятных мест на юге России, находящаяся на особицу от других, она давно отбила охоту желающим познать, какие процессы в ней происходят. Вступив под сень ветвей, Хильченков почувствовал, как и в нем самом что-то изменилось. Не было страха, но не было и чувства покоя. Может быть, это смерть деда выбила его из колеи, или люди, шедшие по его следу, напрягали обострившиеся в момент опасности чувства. Он сам еще не понял. Вот и еле заметная тропинка, ведущая к центру лесного массива. Значит, здесь все же есть, кому ходить. Не сам же черт протоптал эту тропу? Он шел, спускаясь по косогору, густо поросшему кустами. Изгиб, поворот. Оп-па! Это, что?

У подножья громадного валуна, поросшего мхом, на самой тропе, на стволе поваленного сухого дерева, комель корневища которого выворотила, по-видимому, много лет назад невероятная силища, сидел человек более чем преклонного возраста. Длинные седые пряди волос и бороды спадали на опрятную, довольно таки современную одежду. Не-ет, на черта он точно не походил.

— День добрый, уважаемый! — первым поздоровался Сергей.

— Здравствуйте, молодой человек. С чем пожаловали в мои владения?

Что ответить на такой вопрос? Ведь он не знал, почему дед направил его сюда.

— С миром.

— Ну, это уже хорошо. Иные приходили по другим причинам.

Старец криво усмехнулся.

— По иным причинам идут те, кто меня преследуют.

— Хм! Что так?

— Самой сути я и сам не знаю. Да вот только взялись за это дело основательно.

— Сами-то вы кем будете?

— Сосед я ваш, с хутора.

— А-а, так вы правнук Матвея? Как он поживает? Я его почитай уж лет сорок не видел, но о вас слышать довелось. Молодой характерник? Матвей смену растит.

— Нет больше деда. Погиб. Его последняя воля была, чтоб я в Чертову балку пошел. Только у меня на хвосте неизвестно кто повис.

Старик задумавшись, казалось даже, потерял интерес к собеседнику. Сергей терпеливо ждал, когда на него снова обратят внимание. Всеми фибрами чувств, представляя, как к валуну подходят вооруженные до зубов незнакомцы. Наконец старец поднял взгляд на казака.

— Значит Матвей погиб. Прискорбно, когда узнаешь о гибели хорошего человека! Да вы не волнуйтесь так, иллюзия тропы водит ваших преследователей по кругу. Я с ними после разберусь. Из дубравы они смогут выйти, если на то будет моя воля. Что же мне с вами делать?

— Извините за нескромный вопрос. А, сами вы кто?

— Я хранитель.

— Не понял.

— Чего ж тут непонятного. Я хранитель перехода. Если ваш уважаемый дед прислал вас ко мне, значит, другого выхода из создавшегося положения он не видел. Он сам лет эдак семьдесят тому назад, так же как вы сейчас стоял на этом самом месте. Я открою вам переход, и вы пройдете по нему, но вот только куда вас приведет дорога времени, извините, не скажу. Информационное поле земли само определит, где вы по мере своих сил могли бы пригодиться. Единственное неудобство состоит в том, что пройдя по переходу, вы окажетесь на той стороне в положении новорожденного.

— Это как? Я, что стану ребенком? Не хочу.

— Ха-ха! Вы несколько упрощенно меня поняли. Нет. Это в смысле, «нагими мы приходим в мир», ну и так далее по тексту. Вы окажетесь там совершенно голым. Все что на вас надето, исчезнет. Даже пломб из зубов вы лишитесь, если таковые у вас имеются.

— Поня-ятно.

— Ну, не буду вас задерживать. Как я понимаю, ни у вас, ни у меня, времени не так уж и много. Готовы?

— Как пионер.

— Ка-аг! Ка-а-аг!

До сей поры сидевший и не подававший признаков присутствия Матвеев ворон, решил обозваться, напомнить о себе. Глаза бусины уперлись взглядом в хозяина балки, и столько в них сквозило ума и сообразительности, что казалось на тебя уставился не пернатый, а существо более высокого порядка, чем просто птица.

— Э-э нет, дружок! Тебе туда вход заказан. Поживешь пока у меня, здесь тебе будет и привольней и сытней, — старик отвлекся на птицу, потом повернувшись к Сергею, напутствовал его в дальнюю дорогу. — А, вы молодой человек, ступайте по тропинке дальше вниз. В самом низу ложбины увидите строение похожее на часовню. Когда войдете в нее, перед вами будет вход в подземелье, по ступеням спуститесь в него, а уж там все в руках Божьих. Ступайте.

— Спасибо вам.

— Господи, мне-то за что? Человек идет в никуда, еще и благодарит за это!

Из подземелья тянуло сыростью и могильной прохладой, спускаться в него совсем не тянуло. А еще в нем было темно, но, ни фонаря, ни тем более факела при ближайшем рассмотрении маленькой комнатенки с крохотным оконцем, сооружения непонятного назначения, не было и в помине. Однако, время!

«А, была, не была! Чего я теряю?»

Шагнул на первую ступень, на вторую. Ступени крепкие, каменные. Шел на ощупь, держась за шероховатую, склизкую от влаги стену. Нос все явственней воспринимал затхлый воздух. С постановкой ноги на седьмую ступень, когда его голова оказалась явно ниже уровня плит пола, все вокруг озарилось тусклым фиолетовым свечением, при этом исчезла и затхлость вместе с сыростью. Невольно приостановился, разглядывая впереди что-то похожее на город под сумеречным небом. Невысокие дома на узких улочках, двухэтажные с чердаками под покатыми двускатными крышами, с хозяйственными постройками. На мостовой брусчатка. Вот только не было в городе ни души, не росло в нем ни деревьев, ни травы. Прямо какой-то сюрреализм! Оглянулся назад, в надежде увидеть отблеск света от входа в мертвый город. Ступени вверх обрывались в пустоту именно на той, седьмой ступени, на ступени на которой он сейчас стоял. Сам себе негромко сказал вслух:

— Ну, я так понял, что назад дороги нет.

И словно в ответ на высказанное ним, разнеслось по округе громкое эхо, отражаясь от стен построек, преломляясь, и неоднократно повторяясь:

— Назад дороги нет! Назад дороги нет! Назад….

— Да понял я, понял! — утвердительно закричал Сергей.

Эхо в отместку, с какой-то садистской радостью переиначило выкрик:

— Понял? Понял? По….

Ступив на ровную поверхность земли, огляделся детальней. От места, в котором он оказался сразу в три направления по узким улочкам, лучами расходились дороги. Полнейшее отсутствие ветра, дождя или на худой конец хотя бы сквозняка, наводило на мысль, что он как подопытный кролик попал не в город, а в гигантских размеров, стерильную лабораторию. Едва слышно пробормотал под нос:

— Вот тебе и сказка начинается! Налево пойдешь, коня потеряешь, прямо — головы лишишься. Блин, забыл, а что там, если направо?

И тут же эхо, словно подслушав казака, взорвалось совсем не тихой подсказкой.

— Направо! Направо! На….

Хмыкнув, стал прикидывать, где в его ситуации «право». Решившись, пошел в выбранную сторону. Шум шагов по мостовой легким эхом двинулся следом. Он, да тусклый свет, действовали на нервы. Через какое-то время, брусчатка привела его к реке, оборвавшись прямо у самого берега. Крайние к ней дома по обеим сторонам улицы, выглядели так, словно их кирпичную кладку неведомая сила оборвала в районе берега, а полученный мусор унесла река. Ширина водной артерии не превышала десяти метров. Вода застыла в ней, не текла, не шевелилась, была поистине стоячей. Сергей ковырнул обломок каменного бруска в разломе дороги, не сильно размахнувшись, бросил в воду. Камень, плюхнувшись в жидкость, не произвел даже брызг, исчез в реке, будто вода втянула его в себя.

— Что же дальше? — вслух произнес Хильченков.

И эхо тут же подсказало:

— Дальше! Дальше!….

Куда дальше? Полезть в воду и как тот камень, быть втянутым вниз? Держи карман шире, дураков нет! Внезапно в пространстве раздался настойчивый женский голос, причем Сергей ощутил какие-то изменения и, вокруг себя. Эхо, намозолившее своим присутствием ухо, исчезло.

— Зачем ты спустился в мертвый город, смертный? Кто указал тебе дорогу в небытие? Здесь нельзя находиться живым!

Голос у женщины, обратившейся к нему, походил скорее не на живой, а на спрограммированный компьютером. Не было в нем жизненных интонаций, волнения, интереса, но чувствовался металл.

— Меня пропустил сюда хранитель перехода! — подняв голову вверх, надеясь, что так и нужно, Сергей прокричал в ответ. — Прошу, выведи меня отсюда!

— Допустим! Ответь мне на вопрос. Для чего ты родился? Для чего ты живешь на земле? Не торопись, подумай!

Хм! Ну, для чего родился, это ясно. Каждым нормальным родителям хочется детей. Дети, продолжение рода, пока они рождаются в семьях, род прерваться не может. И он родился, чтобы продолжить свой род. Ответ на этот вопрос и ежу понятен. А, вот на второй вопрос, многие люди его возраста, живущие в государстве Российском, вряд ли бы дали ответ. Они просто от рождения не задумываются о таком. Зачем им это! Уже в школе дети говорят, хочу быть…. Дальше идет ряд помыслов, если разобраться, сводящихся к одному — хочу вкусно есть, сладко спать, меньше работать и иметь много денег! Вот и весь арсенал желаний. Недаром же, еще древние считали, что гений не может произвести на свет себе подобных гениев, как правило, как не старайся, получатся все равно моральные уроды, не способные к борьбе за жизнь. Природа специально старается убрать его потомков. То же происходит и с детьми богачей. Вседозволенность, бесконтрольность и лень заводят рода в тупик. А, вот дети простых смертных нередко выбиваются в элиту, им терять нечего, они наглы и решительны, они беспородны, часто самолюбивы. Если на жизненном пути такого индивида попадается умный учитель, карьерный рост обеспечен. Вот только на вопрос, для чего он живет, ответ может и не получиться. Если не будет кривить душой — честно ответит, что при нынешнем действующем в стране законе курятника, хотел бы сидеть на жерди повыше.

Сергей вспомнил своих щуров. Классными людьми были его предки, и что характерно, они все знали, для чего они существуют. И мысли иной не было в голове у любого из них. «Для державы!». Хранить и защищать страну, вот его предназначение, и другого быть не может. Только хотел ответить, когда сам услышал электронный голос.

— Ответ получен! Ожидай!

Сережка подумал, что сейчас начнется бесконечная череда ожидания, но этого не произошло. Река у его ног бесшумно исчезла и проявилась брусчатка, соединенная с дорогой на противоположном берегу, дома по бокам дороги стали цельными, будто и не было развалин, только в том месте, где он выдолбил кроссовкой камень из насыпи настила, зияла свежая выбоина. Электронная девица оповестила парня:

— Пройдешь по дороге вперед. Увидишь ступени, ведущие вверх к белой ротонде, поднимайся по ним. Войди в нее, дальше ты предоставлен сам себе. Поторопись! Прощай, смертный.

— Спасибо!

Ответом ему было молчание. И только двинувшись по указке невидимой собеседницы, вновь услышал легкий шум эха от своих шагов.

Вступив в мраморную беседку, стоявшую на возвышенности, почувствовал головокружение, а еще, состояние организма отрапортовало, что силы покинули его, как будто энергию из него выкачали пылесосом. Повалился на пол, в последних отблесках сознания стараясь не приложиться головой об мраморную плиту скамьи. Темнота….

Он лежал на вросшей в землю мраморной плите. Очумело вращая глазами, наконец-то с десятого раза осознал, что над ним небо синее, а рядом трава зеленая. Совсем неподалеку раскинул ветви старый клен. Щебет птиц оповестил, что место, где он оказался, отнюдь не город. Приподнялся на локте, окинул из-за высокой травы местность. Степь. Бескрайняя степь. О! Нет! Вон там, вдалеке видна посадка, а вон вправо еще лесок. Где это он? Куда занесла не легкая? Ё-ё! Да он же голый! Разлегся тут, в чем мать родила, на теле и нитки нет. Приплыли! Ну и что теперь делать? Как людям на глаза показаться? Подумают еще, что он эксгибиционист! Придется при встрече морок наводить. Хорошо еще, что лето на дворе. Какой же все-таки сейчас год?

Сориентировавшись по времени, выбрал направление на юго-восток, уверенной походкой направился к предполагаемому людскому жилью. Солнце перевалило за свой зенит, жарило степь неимоверно. На глаза попадались до боли знакомые возвышения на плоской поверхности пейзажа. Курганы, скифские курганы. Ничем иным это не могло быть. Он точно на Родине. Где-то в отдалении по левую руку желтели засеянные пшеницей поля, а значит и жилье могло быть недалече.

Идти в жару по ковылям босыми ногами для Сергея было совсем не комфортно. Иногда он наступал пятками на что-то колючее, не видимое в высокой траве. Ветер доносил до ушей знакомый по прежней жизни звук очень далекой канонады, приходивший откуда-то с запада. Было понятно, что те, кто вел артиллерийскую стрельбу, снарядов не жалеют. Что там может происходить?

Казак заметил, как со стороны солнца в направлении его движения приближались две темные точки, причем росли они в размерах довольно быстро. Неужели вертушки? Да нет, по звуку не похоже! Встал на месте, приложил ладонь к бровям, прикрыв глаза от солнца, наблюдал за воздушными целями. Твою ж мать, так это же самолеты, только старого образца, еще допотопные. Вот это номер.

«Какой же сейчас год?»

Самолеты натурализовались практически над головой. Пролетели парой над одиноким, заблудившимся в степи путником, выказав под крыльями, знакомые по фильмам и фотографиям из учебников истории, кресты фашистских ВВС. Сделали широкий разворот и, снизившись до бреющего полета, снова пролетели совсем рядом. Сергей даже смог разглядеть изумленный взгляд одного из летчиков, пялившегося из кабины пилота на совершенно голого человека, скорее всего сошедшего с ума дикаря, уже не понимающего возможный ужас от летающей смерти. Русские вообще странный народ, вот как этот голый, недочеловеки, сумевшие захватить такую огромную территорию для проживания, но за сотни лет так и не удосужившиеся ее благоустроить, привести в порядок, получать от нее прибыль.

Самолеты проскочили мимо него, Сергей уже думал, что на этом его первое знакомство с гитлеровскими Люфтваффе и закончится. Не тут-то было! Очередной раз развернувшись, оба пилота спикировали боевые машины на него. Дробный стук крупнокалиберных пулеметов, строчкой вколачивал пули в степную стерню, приближая смертоносный град к одинокой голой фигуре. Еще мгновение и его тело раскромсают на части! В последний момент Хильченков наблюдавший за заходом на него «худых», а это были именно МЕ-109, словно гимнаст, прыжками через голову, отпрыгнул от прострочивших место, на котором он стоял, очередей.

— Ничего себе с переходом удружили! Это, что ж, неужели на Отечественную угораздило попасть?

Проскочив, самолеты, развернувшись в разных направлениях, разделились, пошли в атаку с разных сторон, стреляли по изворотливой цели с азартом охотника решившего заполевать хитрую макаку. Сережке пришлось совсем не сладко, пот тек с него градом, а от постоянных срывов то в одну, то в другую сторону, дыхание сбилось. Злость на то, что ответить ему нечем, и полнейшее бессилие по отношению к врагам, приводили всю его натуру в бешенство, а неприличные жесты руками, принесенные им из будущего, эти ублюдки вряд ли понимали. Выщелкав по дикарю весь боезапас, фашистские асы, так и не добившись успеха, в конце концов, построившись в пару срулили восвояси. Сергей, отдышавшись, пошел в ранее выбранном направлении, постоянно слушая не прекращавшуюся канонаду.

Глава 2. Вжиться и выжить

Германская военная машина, громыхая сапогами и лязгая гусеницами, катилась по Донским степям, огибая станицы и хутора, тыловыми подразделениями оккупируя их, как саранча обносила фруктовые сады и добавляя в котловое довольствие любую попавшую на глаза домашнюю живность аборигенов. Уже лежали под сапогом агрессора Украина и Белоруссия, уже вовсю приводился в действие бесчеловечный план Гитлера, «Барбаросса», гибли сотни тысяч советских людей. Сейчас война двинулась за левый берег Дона, проводя скорбную жатву на полях сражений. В конце июля 1942 года создалась прямая угроза прорыва противника на Кавказ. Гитлеровское командование приступило теперь к осуществлению плана непосредственного овладения ним. Этот план, получивший условное наименование «Эдельвейс», был изложен в директиве № 45 от 23 июля 1942 г. «О продолжении операции «Брауншвейг». Для наступления на Кавказ немецкое командование выделило группу армий «А» под командованием генерал-фельдмаршала Листа. К началу боевых действий в состав этой группы входили: первая танковая армия Клейста в составе двух армейских, и трех танковых корпусов, семнадцатая армия генерал-полковника Руоффа (один армейский и один горнострелковый корпуса) и третья румынская армия (армейский и кавалерийский корпуса). Всего в группе армий «А» было восемнадцать пехотных, три танковые, четыре моторизованные, шесть горнострелковых, три легкопехотные, четыре кавалерийские и две охранные дивизии. С тринадцатого июля в группу армий» А» была передана часть сил четвертой танковой армии. Всего в группе армий «А» насчитывалось сто шестьдесят семь тысяч солдат и офицеров, сто пятьдесят танков, четыре с половиной тысячи орудий и минометов, и около тысячи самолетов. Ближайшей задачейбыло окружение и уничтожение советских войск, отошедших за Дон, в районе южнее и юго-восточнее Ростова. Для этого гитлеровцы намеревались использовать крупные силы танковых и моторизованных войск, которые должны были наступать с плацдармов в районе Константиновская, Цимлянская в общем направлении на Тихорецк, а также пехотные, егерские и горные дивизии. Реку решено было форсировать в районе Ростова. После уничтожения наших войск южнее Дона гитлеровцы намеревались овладеть всем восточным побережьем Черного моря и этим парализовать порты Черноморского флота. Для этой цели предполагалось захватить районы Новороссийска и Туапсе. Имелось в виду так же, как только обозначится успех продвижения главных сил группы армий «А», переправить через Керченский пролив соединения одиннадцатой армии. Другая сильная группировка, имевшая в своем составе главным образом танковые и моторизованные соединения, имела задачу захватить Грозный и Махачкалу, а частью сил перерезать Военно-Осетинскую и Военно-Грузинскую дороги. Конечная цель наступления на этом направлении — захват Баку. Кроме того, командование противника предполагало развернуть наступление через перевалы Главного Кавказского хребта на Тбилиси, Кутаиси и Сухуми.

Советские войска, под командованием генерал-лейтенанта Малиновского, прикрывали кавказское направление, по левому берегу Дона заняли позиции от Верхне-Курмоярской до устья реки. Общая ширина полосы обороны фронта составляла триста двадцать километров. На правом крыле фронта от Верхне-Курмоярской до Константиновской в полосе шириной сто семьдесят один километр оборонялась пятьдесят первая армия. Эта армия вела бои с группами противника, захватившими небольшие плацдармы на левом берегу Дона в районе Цимлянской и Николаевской. Армия имела четыре стрелковые и одну кавалерийскую дивизии, всего сорок тысяч человек. Отошедшая за Дон тридцать седьмая армия держала оборону по южному берегу Дона от Константиновской до Богаевской, в полосе шириной до шестидесяти пяти километров. В армии насчитывалось около семнадцати тысяч человек. Такой же численности двенадцатая армия, оборонялась на фронте шириной сорок километров, от Белянина до Кизитеринки. Восемнадцатая армия, около двадцати тысяч человек, вела оборонительные бои на фронте шириной около пятидесяти километров, от Кизитеринки до устья Дона. Пятьдесят шестая армия, общей численностью около восемнадцати тысяч человек, после напряженных оборонительных боев в Ростове, выводилась во второй эшелон. Двадцать четвертая и девятая армии, имевшие в своем составе остатки одиннадцати стрелковых дивизий, принять участие в боях не могли и отводились за реку Средний Егорлык для укомплектования. Получалось так, что на фронте протяженностью триста двадцать километров оборонялись лишь пять малочисленных армий, в которых имелось всего около ста двенадцати тысяч человек. Можно добавить, что на весь Южный фронт, броневой кулак состоял из семнадцати танков, а небо прикрывалось незначительной частью устаревших самолетов различных модификаций.

Вся тупая, бряцающая техникой, плюющаяся огнем и металлом мощь, навалилась на русские малочисленные и плохо вооруженные порядки. Истекая кровью и постоянно бросаясь в контратаки, пятьдесят первая армия держалась. Двадцать пятого июля, в течение дня ценой больших потерь в районе Цимлянской уничтожила до полутора тысяч гитлеровцев. Бойцы умудрились сжечь на разных направлениях до роты танков, при том, что во всей армии своих танков не было вообще.

В районе станицы Аксайская, хваленая моторизованная дивизия «Великая Германия», а с ней еще две пехотных дивизии и до сотни танков, попытались прорвать оборону и форсировать Дон. Казалось еще рывок и русские дрогнут, а там усилить натиск и ворваться в Ольгинскую. Не получилось. Большевики ложились костьми, сами падали под гусеницы танков и вместе с собой подрывали броню. Фанатики, сдались бы в плен, могли выжить. Зачем? Зачем им это нужно, ведь смерть это конец пути? Кому нужны такие жертвы? Форсировать Дон на этом участке не получилось.

Но жизнь, такая штука! Кто ищет, найдет. Нашли слабое звено и немцы. Когда командование фронтом осознало, что может произойти с потрепанной в предыдущих боях, малочисленной, по причине безвозвратных потерь тридцать седьмой армией, было принято решение вывести ее на южный берег реки. При отходе частей, к ним присоединилось и гражданское население, не пожелавшее оставаться под оккупантом. Для перехода Дона отводилось три переправы: Раздорская, Мелиховская, Богаевская, вот только прикрытия с воздуха, не было никакого, никто не озаботился о задымлении этих участков. Как результат, армада Люфтваффе с неба обрушилась на беззащитных людей. Тысячи бомб и море свинцового огня уносили жизни бойцов, женщин и детей, их ранили, калечили, а на плечах тех, кому повезло выжить в этом аду, через реку хлынули полчища врагов.

Отступление похожее на бегство, потянуло за собой и всю линию фронта. Старики и женщины выходили к околицам селений, вглядывались в запыленные лица уходивших на юг бойцов Красной Армии. Вернутся ли они назад? Переломают ли хребет фашистской гидре? Этот немой вопрос читался в глазах остающихся. После прошедших событий, еще пару ночей через широкую реку, бросаясь с крутых берегов, все еще переплывали остатки не добитых подразделений и частей. Кому-то это удавалось, а были и такие, что не смогли доплыть до левого берега.

Дарья привычная к тяжелому труду, неторопливо, но ухватисто откидывала землю по обе стороны ямы. Земля, не сказать что влажная, но рыхлая и жирная, копалась без труда. Ее хутор стоял совсем неподалеку от реки. Большой курень, рассчитанный на доброе число семейства, с широким базом, постройками для живности, а на задах, широкая полоса возделанной земли — огород, по бокам обсаженный вишневыми деревьями. К левой стороне огорода, за вишневой полосой, хутор обрамлял яблоневый сад. Еще батя сажал, теперь вот зеленеет, поднимается в вышину, радует глаз, особенно весной в пору цветения. До прошлого года они на хуторе вдвоем с батькой и жили, как мамка при родах померла, батяня в бобылях задержался, да так боле жениться и не стал. А ей, Дашке, чем плохо? Ишо неизвестно, как бы она при мачехе жила.

Молодуха выглянула из ямы, мысленно решая, достаточно ли копать. Недолго поразмыслив, решила взять в глубину еще на штык.

Проклятая война, принесла ее нелегкая к порогу. Отняла все. Надежды, чаяния, любовь. Ведь, вон с мужем почитай, только неделю под венцом-то и прожили. В июле прошлого года, как забрали воевать, так уже в конце августа, пришла на ее Степана похоронка. Любила ли она его, сама не знает. То, что горевала, это да-а! Муж, все ж таки был. Да и не злой. Батя сказал, выходить замуж, вот и пошла. Тем более у свекрухи не надоть жить, Степан у них средненький был, так после свадьбы в их хозяйство лишние руки и попали. Родичи в Раздорской живут, муж сгинул, а батя, ишо в мае до Ростова подался, и тоже ни слуху, ни духу. И де он посейчас может быть? Так сама на хозяйстве и осталась. Кажись, хватить глубины.

Неловко, приставив лопату к стенке ямы, упершись на черенок ногой, через угол вылезла на поверхность, втянула за собой лопату. Постояла, отдыхая, глядя на яркие звезды, вдыхая воздух, напоенный степным разнотравьем и запахами реки. Прислушалась к звенящей после шума дня тишине. Канонады неслыхать, видно немец ко сну отошел, да и откатился он уже далеко от Дона. Слава Богу, мимо прошел, по сторонам, будто кто «пошептал», в хутор не удосужились заглянуть. А, страху-то сколь было! Сама в курень только ночью шла, днем в садочку ховалась. Германские самолеты часто летали, она столько почитай и не видала-то никогда. Как пролетят, так со стороны станиц и слышны взрывы, видать много народу побил германец. Потом каждую ночь наши в сторону реки шли и тоже мимо двора к кручам двигались. Вон, через сад целые тропы протоптали, а яблоки, так те прямо с ветвями драли, торопились. Думала уже и не заглянет никто, ан нет. Сегодня поутру с десяток бедолаг явились к порогу.

— Хозяйка!

Вышла, а чего, все равно ведь добились бы своего. Ох, и жалко смотреть на них было, оборванные, в грязных бинтах на ранах, едва на ногах стоят. Командир ихний, носатый, чернявый мужчина, со стекляшками на глазах. Не-е! Не кавказец, если приглядеться, легко опознать семя израилево, в Богаевской колысь был такой начальник.

— А, что, молодица, немцы на хуторе были?

— Та, не, — кажу. — Не было.

— Добро. Мы через Дон поплывем. Только раненый у нас на руках. Ты комсомолка?

— Нет.

— Ну, все равно, обязана помочь своей армии. На хуторе одна живешь?

— С батей. Только он в Ростов ушел.

— Короче, не переплыть нам реку со старшиной на руках. Спрячь его у себя, выходи, а мы вернемся, заберем его. Благодарность тебе будет от Советской власти.

— Та вы Дон тутычки и так не переплывете, и без поранитого. Под косогором омута крутять.

— Переплывем!

— А де ж сам ранитый?

— Сержант Сальников, несите сюда старшину.

На носилках, сделанных из подручных материалов, под ноги Дарье положили бледного как мел молодого парня, обросшего на лице щетиной, грязного, с заострившимся носом. Живот раненого прямо по гимнастерке перевязан бинтом с плямой запекшегося сгустка крови наверху. Дашка, увидев такое, взмолилась:

— Ой, лышенько! Дядичка, да как же вы его такого на меня оставляете? Я, шо по-вашему, докторица?

— Так, Сальников, раненого заносите в дом!

— Не пущу!

Дарья, расставив руки, попыталась загородить хату собой. Сальников, мужик в годах ее бати, косо глянув на хозяйку, крепкой рукой подвинул ее в сторону, скомандовал бойцам уже поднявшим носилки:

— Заносите! — произнес отповедь уже ей, Дашке. — Ты, девка, должна понимать, что армии треба помочь. А ты тут руки тянешь, от свово хату городишь. Вот же дура!

Ни слезы, ни причитания не помогли. Вскорости солдаты ушли, оставив на ее плечи смертельно больного. Что она могла сделать? К вечеру старшина помер. Вот и выкопала она могилу в саду для покойника, погост то далеко от хутора. Как бы она его туда, такого тяжеленного доперла?

Кое-как волоком протащила покойника через двор, мимо почуявшей хозяйку некормленой, необихоженной скотины, мычащей и хрюкающей в сарае. Овцы, так те хоть молчаливо толклись за деревянными стенами, толпой, наверное, пытались как-то сдвинуть препятствие и оказаться наружи. Проволокла через вишневую загородку и в изнеможении опустила тело у самого раскопа.

— Фу-ух! — вырвался вздох облегчения.

— Доброго здоровьечка, красавица, — раздался молодой голос за спиной.

Резко обернувшись, в свете звезд и молодого месяца, разглядела симпатичного парня в легкой одежде, без обуви на ногах. Тембр голоса завораживал, молодая женщина вместо того чтоб испугаться проникла симпатией к пришлому.

— Бог помощь! Тебе помочь?

Дарья никак не могла отделаться от мысли, что красавчик, стоявший у дерева, напротив нее, и увиденный ею первый раз в жизни, почему-то ей дорог. Ведь миг назад она его не видела никогда, а тут на тебе, считай за секунду и влюбилась. Не могло такого быть! Смахнула, не ко времени вылезшую из под гребня, прядь волос со лба.

— Помоги, — губы помимо воли, казалось, самостоятельно прошептали ответ.

Парень подошел к могиле, наклонился над покойником, вгляделся в лицо мертвеца, в свете звезд пытаясь увидеть что-то интересное одному ему.

Ой, мамочки! Что же со мной происходит? Кто этот молодик, и почему меня бросает в дрожь в его присутствии?

Полез в нашитый на гимнастерку нагрудный карман. Достал из него тряпицу, сложенную конвертом. Так и есть, документы. Солдатская книжка, комсомольский билет. В лунном свете разобрал имя и фамилию покойного. Сергей Котов, хм, похоже, девятнадцатого года рождения.

— Сегодня, какое у нас число? — спросил у молчавшей при его манипуляциях хозяйки хутора.

— Первое августа.

— А, год, какой?

— А….

— Прости, контузило меня на переправе. Ничего не помню.

— Так, сорок второй же.

— Ага, ну да. У тебя рядно есть? Или холстина какая-то? Неси сюда.

Дашка опрометью бросилась выполнять просьбу незнакомца. Странно, она не могла противиться всему, что он скажет.

Оставшись наедине с покойником, Хильченков, а это был именно он, поднявшись на ноги, еще раз просмотрел бумаги, попавшие в его руки.

— Прости Котов Сергей Тихонович, Девятнадцатого года рождения, русский, уроженец поселка Брянка, Луганской области. Ага, шахтер значит! Сегодня ты умер и вновь родился. Я обещаю, воевать ты будешь не хуже, чем другие.

Снял с покойника сапоги и портянки, положил их рядом с ямой. С не успевшего еще задубеть тела, стащил форменную одежду с треугольниками в петлицах, обильно испачканную кровью, оставив того в нижнем белье, а тут и хозяйка вернулась, неся в руках большой кусок холстины.

К самому хутору, Сергей вышел уже в сумерках. Есть хотелось неимоверно, кишки играли марш, требуя съестного. Яблоки, висевшие на ветках, помогли набить утробушку, заставив желудок прекратить подавать сигналы к приему пищи. Когда в саду появилась молодица с лопатой в руках, он сразу хотел обратиться к ней, да любопытство пересилило охоту одеться и поспать в доме, ну а когда увидел покойника в гимнастерке, решение пришло в голову мгновенно. Если сохранились документы, была возможность легализоваться в нынешней реальности. Наведенная иллюзия, несколько не удалась. Сергей хотел внушить хозяйке безграничное доверие к себе, а получилось, что внушил любовь с первого взгляда. Идиот! Ну и, что теперь прикажете делать?

— Молодец! Расстилай на землю.

Уложив на холстину покойника, завернул его в полотно. Приподняв, аккуратно сбросил труп в вырытую яму. Взявшись за лопату, сноровисто забросал могилу землей, навалив сверху свежий холмик. Воткнув лопату в грунт, постоял над ним.

— Спи спокойно, неизвестный солдат. Царство небесное тебе!

Оглянувшись на молодицу, спросил:

— Как хоть зовут тебя, краса ненаглядная?

— Дарьей.

— А я Сергей. Сергей Котов. Пошли в дом, что ли?

— Идем.

Если Сергей, замочив одежду, обмывшись и поев, завалился спать на предложенное хозяйкой место, то Дарья, как в тумане занялась голодной скотиной, подоила корову и, несмотря на ночь, выпустила из загона одуревших за день овец. Вымылась в уже успевшей поостыть, нагревшейся за день на солнце воде. Накинула на себя чистую ночную рубаху и пошла, спать в свой угол. Долго ворочалась не в силах уснуть, все мерещилось, что Сергей сам придет к ней. Устав ждать, поднялась с кровати и чтоб не передумать, босиком пробежала в комнату постояльца. Застыла перед мужчиной, спавшим, в чем мать родила под легким покрывалом. Приблизившись, несмело уселась сбоку на жесткую кровать, наклонилась к его лицу. Пряди густых темных волос прикрыли бледные контуры лица парня, защекотали сильную шею.

Сережка открыл глаза, почувствовав легкое свежее дыхание, запах женского тела. Ах! Как давно это было, еще перед окончанием школы, потом была война, и вот теперь все повторяется вновь. Услышал голос Дарьи.

— Можно к тебе?

Отбросил в сторону покрывало, дал возможность молодой женщине лечь рядом с собой. Укрывшись, обнял упругое девичье тело совсем еще толком не познавшее счастья любви.

— А-ах! — вырвался вздох из ее уст. — А я все ждала, что придешь.

— Дарьюшка! — только и смог прошептать в ответ.

Рука потянулась вниз по бедру, заголила подол ночной рубашки и ощутила шелк волос на лобке.

— Солнышко! Люба моя! — он и сам верил, что так оно и есть. Да в эту минуту, может быть, оно так и было.

Раздвинув в стороны ее колени, пальцами добрался до уже мокрых женских нижних губ, плотно набухших и ждущих ласки. Он приласкал их, при этом целуясь с девушкой, ощущал, как она дрожит от прикосновений и тает. Чувствовал в поцелуе ее улыбку на устах.

— Сереженька, родной мой! Как же я раньше жила без тебя?

С прежним своим молодым мужем она, за прожитую совместно седмицу, не испытывала того, что познавала сейчас. Вечно торопившийся Степан, не приносил ей столько наслаждения, сколько она получила сейчас, еще даже не перейдя к основному процессу любви.

Только под утро оба забылись в беспокойном сне, пережив за ночь, целую жизнь.

Заново родившийся Сергей Котов познал радость любви во встреченном на его пути маленьком степном хуторе на берегу седого Дона.

Реальность напомнила о себе суровой действительностью, где-то к одиннадцати часам утра. Треск мотоциклов заставил любовников как угорелых выскочить из постели. Сергей успел выкрикнуть Дарье, одевавшейся и путавшейся в одежде, выскочившей за дверь, встречать непрошеных гостей:

— Не бойся, все будет хорошо!

Прикатившие на двух мотоциклах, германские солдаты чувствовали себя хозяевами. Загнав оба транспортных средства во двор, без зазрения совести полезли шарить по углам. Сунувшегося в хату, довольно толстого немца, Сергей, вставший за дверью, впустил в светелку и, шагнув к нему сзади, одним движением рук свернул шею. Не стал заморачиваться, уложил мертвое тело на пол. Думал разжиться автоматом, только у мертвеца в арсенале находилась винтовка. Ну и куда она ему? В хате, не развернуться. Выстрелишь, пока перезарядишь, успеют ухлопать десять раз. Эх, предупреждал ведь дед, любовь до добра не доведет. Не может влюбленный мужчина быть характерником, ни один заговор не подействует, отвести глаза не получится, выпита за ночь твоя сила и ведовство, любовной утехой. Придется работать по старинке, как уже привык в Чечне, на одном навыке, да казачьей смекалке.

Из окна слышалось восторженное и веселое «гыр-гыр-гыр!», довольных увиденным хозяйством завоевателей. Шутили, смеялись над тем, что это они удачно наехали на хутор. А еще здесь и хозяйка молодая, уж наверняка соскучилась по мужским ласкам. В порыве веселья устроили охоту на кур по всему подворью. С выкриком «шайзе!», очередной раз сподобились не поймать шуструю хохлатку. Дарья молчаливо наблюдала за игрищами взрослых недорослей, бегающих и гогочущих как в цирке. Стояла у сарая и не могла понять, что за напасть наехала в хутор. Не сразу заметила знаки, подаваемые ей Сергеем через окно. Поняв, направилась через двор в курень. Успела проскочить в дверь, прежде чем прыщавый, худой и длинный Ганс, ухватил ее за руку. Его постигла та же участь, что и его товарища, только в отличие от предыдущего господина, он влетел в дверь, оставив свое оружие в мотоциклетной коляске. Опять незадача! Хорошо, что хоть немцев живых только двое осталось.

— Будь здесь, на двор не суйся, я скоро!

Схватив со стола кухонный нож, Сергей прошмыгнул в дверь. Забившись в угол дома, Дашка от страха за любимого, и близости лежавших на полу еще теплых покойников, даже глаза зажмурила. Ее всю трясло нервной дрожью. Так и сидела до тех пор, пока Сережка, все такой же голый как в постели, не тронул ее за плечо.

— Все кончилось, мое солнышко. Слушай, дай мне чего одеть, а то, замахался я перед тобой голыми яйцами трусить. Неудобно, понимаешь.

Хмыкнув, пролепетала:

— Сейчас Степаново дам. Вы с ним почти одного роста. Как не стало его, так и лежит уже год.

— Давай.

Пока Дарья стирала и вешала сушиться старшинское шмотье, Сережка по одному отогнал загруженные трупами немцев мотоциклы к обрыву, там сбросил их в омут. Вожделенный автомат для него все же нашелся. Еще одна ночь любви была у них под крышей старого дома, а под утро, уцепившись в парня как клещами, Дашка выла:

— Увижу ли я тебя когда? Улетишь и забудешь! Оставайся, так спрячу, что ни свои, ни чужие не найдут. Я тебе детей нарожаю, столько, сколько скажешь!

— Уймись, Дашутка. Война идет! Если каждый за юбку держаться будет, кому тогда воевать? Ты ж урожденная казачка.

Едва забрезжил рассвет, они попрощались стоя в воротах. Обнялись, поцеловались. Когда он шагнул прочь, с ее губ сорвалось на прощанье:

— Помни, казак, где две ночи ночевал. Я тебе ребенка рожу! Слышишь!

Он помахал ей рукой.

— Если жив останусь, вернусь к твоему порогу!

Верил ли он в сказанное деве обещание? Наверное. Все мы женщинам что-то обещаем, побоявшись обидеть человека. Вот выполнить свои обещания….

* * *

Много дней и ночей пробивался старшина Котов к линии фронта. Переправившись на левый берег Дона, он выбросил из головы все мысли о казачке Даше. Любовь для него была непозволительной роскошью. Выжить и воевать в рядах армии, такая задача стояла перед ним. Приходилось передвигаться на своих двоих по степи и полям. Рассчитывал попасть в Краснодар до прихода туда фашистов. Не удалось. Враг был силен и напорист, а Красная Армия по всему фронту ослаблена и с большими потерями откатывалась все дальше и дальше на юг.

По пути следования подбирал таких же окруженцев как сам. Сколачивал их в отряд. Он больше не позиционировал Хильченкова с Котовым. Хильченков остался в прошлой жизни. Здесь и сейчас был только Котов. Старшина Котов, сражавшийся на правом берегу Дона, чудом выживший и страстно желавший воевать с фашистами. С двумя десятками бойцов из разных частей, вооруженных трофейным оружием, он не раз нападал на малые колонны германских войск.

На многие десятки километров, вдоль полевых дорог тянулись поля подсолнухов, сменявшихся кукурузой, цветущим табаком и просом. Устроив засаду на мелкую пехотную часть, совершавшую марш, отряд за считанные минуты выстреливал имевшийся в наличии боезапас, уничтожая людей и живую тягловую силу — лошадей запряженных в повозки, а потом просто пропадал в плотных джунглях этих высоких зарослей. По ночам, снимая часовых, бойцы добывали у немцев, себе боеприпасы и съестное. Так и шли на юг параллельно с врагом, все никак не могли понять, когда же дойдут до линии фронта.

Панику в рядах отряда, Котов пресек всего однажды, и пресек ее железной рукой навсегда. Поднявший недовольство походом по тылам противника, не то наглец, не то провокатор, не смог довести людей до митинга. Броском ножа Сергей успокоил его навечно.

— Ну, кто еще хочет отведать комиссарского тела?

Задал вопрос, являвшийся ключевым в фильме «Оптимистическая трагедия», но так как до выхода киноленты оставалось еще добрых десятка два лет, то по большому счету вопрос никто не понял, а переспросить не решились. Так, после этого случая позывов к бунту больше не было.

Вживаясь в образ, в личину старшины, Сергей присматривался к подчиненным, прислушивался к разговорам. Знал, что выйдя к своим, он не должен отличаться по уровню развития и восприятия действительности от среднестатистического бойца. А еще понял, что проучившись в школе десять лет, он ничего толком и не знает о Великой Отечественной, кроме как, что в сорок первом началась, а в сорок пятом закончилась. Ну, смотрел киноэпопею «Освобождение», смотрел десятка три фильмов о войне, и все. Все! Знал бы, что окажется на давно прошедшей войне, перелопатил бы кучу книг, статей, мемуаров. Но не судьба! Выходило так, что он сейчас и был самым настоящим среднестатистическим бойцом Красной Армии. Осталось навести кое какой политический лоск и вперед «За Родину! За Сталина!».

Двадцатого августа, захватив в ночной вылазке грузовую машину и отмахав на ней по полям сто с лишним километров, въехал с бойцами, посаженными в кузов в пригороды Краснодара. Город горел. На много километров было видно зловещее зарево пожаров. В пламени были заводы и фабрики, железнодорожная станция, корпуса учреждений и жилые дома. Оккупантам не было никакого дела до проблем покоренного города. Население пряталось в погребах, наскоро устроенных убежищах. В городе полным ходом уже три дня орудовали немцы. Расстреляв их пост на въезде, бросив разбитую машину, с потерями кое-как смогли оторваться от севших на хвост мотоциклистов. Хотелось прослезиться, от отряда осталось восемь человек. Если так воевать, к своим он может попасть в одиночку. Бойцы восприняли терзания их командира по такому поводу более спокойно. Война!

Обогнув город правее по дуге, повел свое воинство по станицам, уже понимая, что нужен транспорт, без него так и будет плестись в тыловых порядках противника. Нелегко далась переправа через реку Кубань. Оказалось, что Гамидов и Вахрушев плавают чуть лучше топора. Ничего общими усилиями, с божьей помощью справились. Проковыляли на юго-запад километров десять, и снова повезло. Тупорылый бронетранспортер, идеально подходивший для передвижения по дорогам Кубани, словно специально для них, голодных и грязных, вымотанных бессонными ночами, подставив свой бок, выкрашенный в защитный цвет, яркому южному солнышку, простаивал на невысоком пригорке, рядом с двумя мотоциклами. За срезом броневого борта виднелась стриженая голова худого, тонкошеего солдата Вермахта, скалящего зубы у станины с МГ. Пулеметчик вместо того, чтобы обозревать окрестности, пялился на пляжную суету у мелкого, не широкого ставка, в мирное время предназначенного для полива полей и водопоя скотины. Десятка полтора голозадых молодых мужчин, аккуратно разложивших форму и оружие на песке, плюхались как дети в нагревшейся воде «болота», гогоча и поднимая мириады брызг, отражавшихся радугой на солнце. Допались до халявы! Место открытое, чего бояться — тыл. Сам ставок, как небольшое блюдце, наполненное водой, по берегам порос редкими ивами и кустарником.

Лежа метров за сто пятьдесят от вершившегося безобразия, бойцы из зарослей кукурузы наблюдали за фашистами. Даже в тени, под листьями растений ощущалось, как припекает полуденным жаром светило. Духота мешала думать, а к ней примешивалось чувство голода. Такой момент упускать грешно. Сергей посмотрел в сторону, рядом лежал Лукавихин.

— Сержант, остаешься старшим, — негромко проговорил старшина. — Я сам с туристами разберусь.

— С какими туристами? — переспросил младший сержант, совсем не обладающий чувством юмора.

— Да, с немцами же!

— А-а-а!

— Рот прикрой, муха залетит. Если начнется заваруха, прикроете меня огнем.

— Понял.

— Все. Пошел.

Отполз в сторону, стараясь не шуметь плотной, как тонкая пластмасса кукурузной листвой, выбрал позицию, с которой двинет к бронетранспортеру. Отрешившись от действительности, добился входа в состояние Хара, зашептал наговор: «Помолюся Господу Богу, всемогущему, пресвятой пречистой Деве Марии и Троице святой единой и всем святым тайнам. Будьте казаку Неждану до помощи! В худой час солнечный лик светит с небосвода. Выйду я в поле, сдерну лучи полотна, да наброшу на себя. Напущу иллюзию, стану казаться жарким маревом, невидимкой пройду в любую из сторон света. Пусть сия иллюзия растает в свой час так быстро, как вспыхивает заря под утренним августовским солнцем. Аминь!».

Задняя дверь металлической коробки бронетранспортера, своими конфигурациями похожего на очертания гроба, была открыта. Немецкий солдат, уставший от жары, и завидовавший своим товарищам, купавшимся в лягушатнике, встав ногами на седушку, по пояс высунулся над источавшим жар, нагревшимся бортом, можно было услышать его не громкое, но отчетливо доносившееся наружу:

— Гы-гы, гы-гы-гы!

Мысленно он был с товарищами. На легкий скрип металла он даже не обратил внимания, боковое зрение не зафиксировало ничего необычного. Непонятная сила, вдруг потянула его назад, внутрь коробки. Он не успел закричать, не успел ни о чем даже подумать, когда холодная узкая сталь ножа вошла под лопатку в районе сердца. Ноги конвульсивно дернулись и человек затих. Еще одного солдата не дождется мать в далеком от русской земли Фатерлянде.

— Ловко, Серега! — вслух сам себе сказал старшина. — Что тут у нас имеется?

Примерился к пулемету, поводил стволом из стороны в сторону. Люди, не подозревавшие о смертельной опасности, нависшей над ними, все так же безмятежно придавались отдыху, радуясь своей отдаленности от окопов на передовой. Лежали на песке, купались, громко смеялись над чьей-то шуткой.

— Сейча-ас!

Упершись плечом в не слишком удобный приклад, прицелился, потянул за спусковой крючок оружия. Пулемет с рокотом застрочил, жестко удерживаемый станиной, пустые гильзы со звоном отскакивали от борта. Пули рвали голые тела на части, смешивая кровь с сыпучим песком. Перенес огонь на зеркало воды, где фронтовики, прошедшие с боями не одну сотню километров, быстро сориентировавшись в происходящем, пытались выбраться на берег и спрятаться в кустарнике. Крики раненых приводили в ужас более быстрых товарищей, снующих по воде, скользких как разбегающиеся тараканы. Спасения не было.

— Да-да-да-да. Да-да-да-да…. Да-да-да-да. Щелк.

Лента в лентоприемнике кончилась. В горячке боя старшина передернул затвор, еще не поняв, что перекос патрона не произошел, а всего лишь кончились патроны, да и стрелять уже было не в кого. В маленьком ставе, спиною к верху плавали трупы фашистов, раскинув в стороны руки. Желтый песок пляжа во многих местах оттенялся красными пятнами человеческой крови. Сергей выбрался из коробки, уселся, прислонившись спиной к колесу, устало смотрел, как его подошедшие бойцы осматривают поле битвы. В стороне послышались резкие звуки.

— В-в-эрр кхэ-кхэ, в-в-эрр!

Вставший рядом с Сергеем Лукавихин пояснил, извиняющимся голосом:

— Карповский! Он у нас парень городской, вот и не мог совладать с собой. Так-то он крови не боится, да ты, старшина, фашистов на фарш пустил. Долбил так, что куски мяса по песку валяются.

— Ну, дак от всей широкой души. Оружие пособирайте. Проверь, может у фрицев, пожевать чего есть?

— Уже распорядился.

— Да-а! Вон еще труп из коробки выбросьте, и мотоциклы сломайте, чтоб починить потом не смогли. Через пять минут отъезжаем.

Отсутствие карты края, а еще лучше бы с нанесенной на ней обстановкой, нервировало Сергея. Сейчас, когда у них появились колеса, вероятность влететь в неприятность усилилась в разы. Это тебе не по кукурузе шастать! Двигатель на представителе фашистской промышленности, штурмуя российское бездорожье, ревел дурниной, но настойчиво и тупо тащил нелегкий металлический гроб с людьми в нем. Управлялся с ним Сергей умело.

Уже в темное время суток выскочили на шоссейку, пристроились в хвост моторизованной колонны гитлеровцев. Со скоростью сорок километров в час глотали за ней пыль, где-то примерно часа полтора, а когда железный монстр зачихал и стал двигаться рывками, смогли съехать на проселок и через сто метров окончательно заглохли.

— Что, командир?

— Песец, бензин кончился! Дальше опять на своих двоих придется топать.

— Ну, и где мы сейчас? — поинтересовался младший сержант.

И что ему ответишь? Ответил как в старые добрые времена, чтоб отстал, и больше не приставал.

— Где, где, в пи…е на верхней полке, вот где!

— А-а….

— Карта нужна. А еще лучше и «язык» к ней, как приложение.

На ночевку встали опять в зарослях, но теперь уже подсолнуха. Вымотанные, но хоть не голодные. Распределившись на дежурство, отрубились «без задних ног».

Утром проснулись от далекой канонады. Палили из пушек так, что и мертвого смогли бы поднять.

— Слышь, старшина, неужели дошли?

— Васьков, — Сергей сделал грозным лицо. — Дойдем, когда линию фронта перейдем.

— Это ясно.

— Что делать будем? — задал вопрос Лукавихин.

Сергей мог даже не глядя определить, что взоры всех бойцов сейчас направлены на него. От него ждали, что он решит. А, что тут можно решать? Идти на прорыв — верная смерть. Оставаться здесь, получалось, что так и будут плестись в тылу у противника. Что делать? Судя по громыхавшим орудиям, до них по звукам километров десять, не меньше. А сколько еще до передовых порядков пехоты? Как они сами двигались? Где Анапа, справа или слева от их местоположения? Ничего не понятно. Вот и решай за всех! Да еще и ясный день на дворе. Если б знал, что так близко фронт, можно было бы ночь не поспать и к своим попытаться выбраться. Эх! Один бы он к нашим прошел в любое время, а с этим выводком — никак. И ведь не бросишь — погибнут ни за грош. Ответил:

— Подберемся не торопясь поближе, а там будем посмотреть.

Ближе к полудню оставил свое воинство в одной из балок. Наказал сидеть тихо как мыши. Ушел на вылазку в одиночку. Кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая. Вот и потопал по прямой на звуки перестрелки, а вскоре, ясно различил шум танковых двигателей, впереди слева от себя. На расстоянии прямой видимости проскакала кавалерия.

«Прикольно, — подумал. — Никогда не слышал, что у немцев кавалеристы имеются!»

Хоть и вспахали войска все на свете колесами и траками, хоть и вытоптала пехота всю растительность, до которой дотянулась нога, но полевые островки подсолнечника и кукурузы встречались повсеместно, к ним добавлялись редкие деревья и кустарник. Он уже и сам определился, что их положение находится ближе к Анапе, чем к Новороссийску. Степной пейзаж не спутать с предгорьями, хотя здесь и то и другое совсем рядом. Близость фронта ощущалась все явственней.

Толи хутор, толи мелкая деревушка, хат на пять, привлекла его внимание. Издали было видно, что пострадала она неслабо. Война прокатилась по ней своим железным катком, но кто-то в ней был и сейчас. Привязанные к остаткам плетеной изгороди лошади под седлами, выдавали присутствие в разгромленном жилье людей.

«Ну, точно не немцы. Явно кто-то из их союзников. Всего, числом семь человек. Комфорт, видите ли, любят! Заехали в населенный пункт для приема пищи. Кто же у них командир? Ага, скорее всего тот, что сидит наособицу на колоде у тына. У него и форма отличается, и бирюлька медальки болтается на груди. Но самое отрадное — на ремешке через плечо, висит полевая сумка. Вон как ложкой управляется. Проголодался, бедолага! Ай, как же хорошо, что немчура отсюда отодвинулась, да и за стрельбой не будет слышно бедлама. Остальных-то придется в расход пускать, нафиг они мне упали. Ну, что, поехали!»

У самой балки, старшина сбросил с лошади поперек притороченного пленника. Офицер кулем свалился на землю, разразился непонятной тирадой на своем языке.

«Наверное, ругается».

Котов соскочил с лошади и не сильно огрел ее ладонью по крупу. Сунул пальцы в рот и свистнул, хоть и слышал уже шевеление в кустарнике.

— Пленного принимай, славяне! — с веселой интонацией в голосе оповестил народ.

— Ну и на кой он нам? — недовольно высказался младшой.

Между тем бойцы втянули офицера в лесок, поглядывали на старшину, пытаясь понять его непонятную радость. Лучше бы пожрать принес вместо упитанного засранца.

— Румын это. Офицер по связи с союзниками. Капитан. А при нем карта. Так, что радуйтесь. Я теперь знаю где мы и как перейдем ночью линию фронта.

Сергей похлопал ладонью по висевшей на боку офицерской сумке.

Глава 3. Оборона Новороссийска

Линию фронта отряд Котова прошел классически, в «час волка», когда приличный фриц спокойно почивает, не считая того, что старшина шел, если так можно выразиться передовым дозором, в отдалении от основной группы. На стыке саперного батальона, и батальона егерей проделал коридор, успевая собирать солдатские книжки у покойников, несших охрану своих подразделений. Уже понимая, что впереди только нейтралка, крайнего часового лишь придушил слегка. Авось пригодится командованию.

Прилегши на землю, и выйдя из состояния Живы, подождал остальных, переползавших за своим командиром, на указанном ним же расстоянии, со скоростью беременного таракана, волочивших готового на все вражеского офицера. Всучил недовольным Карповскому и Коршунову, запыхавшимся за долгую дорогу на собственном брюхе, сомлевшего германца, как довесок к румыну.

— Тащите, потом еще спасибо скажете, — зло, зашептал в приблизившиеся в ночи лица бойцов.

Пропустив всех, пристроился в замыкание. Полз вместе со всеми, перебираясь от воронки к воронке, которых как и трупов враждующих сторон было на пути, великое множество.

— Эй! Браточки! Мы свои! — услышал негромкий крик сержанта.

Значит, подползли к окопам своих.

— Какие такие свои? Свои все здесь! — послышался ответ, но тоже негромкий.

— Из окружения выходим. Едва дошли.

— Ага, тогда ползи по одному, и сначала оружие в траншею кидай, потом сам лезь. Уразумели?

— Понятно! Принимай!

Ох, и мало же знал Сергей о войне. Мало! И не было тогда рядом мамы, чтобы подсказать:

— Учи историю, сыночек. Пригодится!

Думал, перейдет линию фронта, сразу в часть определят, и воюй Серега. А, хрена с два. Разоружили и отправили в тыл к особистам. Всю его шарагу отправили, вместе с пленными. Комвзвода морской пехоты только и сказал:

— Звиняй братишка, докажешь контрикам, что ты не верблюд, милости прошу ко мне на передовую!

Так и попал в Новороссийск, город который он не узнал, хоть и был в нем совсем недавно.

В связи с возникшей угрозой прорыва немецко-фашистских войск на Новороссийском направлении Ставка Верховного Главнокомандования директивой от десятого августа сорок второго года предписала командующему Северокавказским фронтом организовать прочную оборону Новороссийска, для чего снять с Таманского полуострова семьдесят седьмую стрелковую дивизию, частям которой прикрыть подступы к городу с востока, севера и северо-запада.

Семнадцатого августа, учитывая тяжелую обстановку, командующий фронтом издал директиву о создании Новороссийского оборонительного района. Перед войсками, обороняющими, район была поставлена задача недопустить прорыва противника к городу, как с суши, так и с моря, сам район разделили на сектора. При этом оборона города с моря возлагалась на соединения и части Новороссийской военно-морской базы, береговую артиллерию и авиацию Черноморского флота.

Оборона Новороссийска с суши была слабой и не глубокой. Передовой, главной и тыловой оборонительных полос, собственно говоря, создано не было. Особенно слабо был защищен город и порт. Военный совет Северокавказского фронта приказал в десятидневный срок усилить ее, мобилизовав для этого все силы, в том числе и городское население. В спешке, за короткий срок было построено пятьдесят шесть дзотов, десять баррикад, создано девятьсот завалов, приспособлено под огневые точки больше сотни домов, выставлено свыше трех тысяч мин, снесено некоторое количество зданий для расчистки секторов обстрела артиллерией.

Девятнадцатого августа противник силами двух пехотных дивизий развернул наступление в направлении на Северскую, Абинскую, Крымскую станицы, имея четырехкратное превосходство в пехоте, семикратное в артиллерии и минометах, и двойное по танкам и авиации. Захватив слабо защищенные предгорные станицы Северскую, Ильинскую, Холмскую и Ахтырскую, гитлеровцы к исходу дня завязали бои за Абинскую.

И быть бы всем Сережкиным бойцам разложенными по косточкам, да противник, считай, помог. В окруженном городе командование в спешке сколачивало отряды для обороны города, выгребая все, что только можно. Ставили в строй вчерашних пацанов допризывного возраста. Бери винтовку, становись в строй и воюй, защищай родной город. В течение двадцатого и двадцать первого августа, части семьдесят седьмой пехотной дивизии, сто третьей стрелковой бригады и Новороссийской военно-морской базы вели тяжелые бои с наступавшими соединениями пятого немецкого армейского и четвертого румынского кавалерийского корпусов в районе станиц Абинская и Крымская. К исходу двадцать первого эти населенные пункты перешли в руки врага. С потерей Абинской и Крымской создалась угроза выхода немецко-фашистских войск через перевалы к Новороссийску. Заместитель командующего Новороссийского оборонительного района по морской части, приказал командиру Новороссийской военно-морской базы сформировать из личного состава штабов, тылов, учреждений и плавсредств отряды, направив в них всех способных носить оружие, независимо от воинских званий, придать этим отрядам артиллерию и послать на перевалы Михайловский, Бабича, Кабардинский, Неберджаевский, Волчьи Ворота и на дорогу Абрау-Дюрсо — Волчьи Ворота.

Выполняя этот приказ, командование Новороссийской военно-морской базы срочно сформировало отряды и направило их на указанные рубежи. На оборону Неберджаевского перевала был направлен отряд моряков, сформированный из личного состава сорок шестого отдельного артиллерийского дивизиона, в одну из рот которого и попал Котов вместе со своим бывшим воинством разбавленным юнцами и перестарками Новороссийска.

Выдвигаясь на перевал, ротный, лейтенант Бояринов, вызвал Сергея прямо из готовой двинуться вперед колонны.

— Старшина, — сказал, оценивающе поглядывая на Котова. — У тебя будет другая задача.

— Слушаю вас, товарищ лейтенант?

— Получишь боеприпасы на роту, загрузишь в транспорт и привезешь на позиции. Держи, вот накладная.

Моряк протянул Сергею бумажку серого цвета.

— Товарищ лейтенант….

— Вот еще пропуск на выезд из города. Транспортом на ходку, там же без проволочек обеспечат. Выполнять! — не терпящим пререкания голосом, безапелляционно произнес ротный. — Ты, старшина, может, еще нас на марше догонишь. В помощь себе для погрузки вон хоть того ушастого возьми.

Поймав глазами взгляд, стоящего в строю, молодого, действительно лопоухого крепыша, одетого в гражданку, позвал:

— Краснофлотец, ко мне! Остальная рота, на пра-во, прямо шагом ма-арш!

Походным шагом, стараясь не шаркать ботинками по бетонной дороге, моряки, по большей части разбавленные сухопутными бойцами и жителями города, в трудный час призванными на военную службу, вооруженные винтовками СВТ и редким числом, автоматами, с вещмешками защитного цвета за плечами, выдвинулись с широкого двора за ворота. Мальчишка влюбленными глазами смотрел на морского командира.

— Как звать?

— Завгородний, Артем.

— Город знаешь хорошо?

— Так ведь, родился и вырос в нем.

— Молодец! Вот, проводишь товарища старшину в район Скорбященской церкви, спросите там кого склады, они от нее метрах в трехстах.

— Есть, провожу!

Серега только теперь допер, на кого был похож юнец из соседнего взвода. Это же….

Как же, без проволочек! Таких как они собралось десятка полтора, но к обеду справились. Загрузили в полуторку почти по самые борта ящики с патронами, гранатами и мины, как противопехотные ПМД-6, тоже в ящиках, так и противотанковые, с маркировкой — ЯМ-5 и ТМД-5. Уже собрались отъезжать, когда к водителю полуторки, дяде Коле, можно сказать, летящей походкой подвалил военный с двумя рубиновыми кубарями в петлицах на общевойсковой гимнастерке, худой очкарик, по ростовым показателям, метр с пилоткой в прыжке.

— Мне сказали, эта машина идет в Неберджаевскую станицу. Так?

— Ну-у, — пожилой водитель был откровенно немногословен.

— Так, вы туда едете?

— Ну-у.

Сергей решил вмешаться. Чего зря время тянуть.

— В Неберджаевскую едем, товарищ лейтенант. А, вы с какой целью интересуетесь?

— Младший политрук Коган. Мне в роту лейтенанта Бояринова нужно попасть. Я еще утром должен был с ротой убыть, да в политотделе задержали.

— Ясно. Старшина Котов, заместитель командира взвода в роте лейтенанта Бояринова.

— Разве рота пехотная? Мне сказали, что там одни моряки.

— Рота морской пехоты, но в нее даже гражданских добавили.

— Да-а, время сейчас такое.

— Товарищ политрук, да вы садитесь в кабину. Дядя Коля поехали, и так времени кучу потеряли. Артем, лезь в кузов.

Полуторка помчалась по улицам Новороссийска, виртуозно объезжая кучи строительного хлама, баррикады и воронки. Авиация противника неистовствовала в небе над городом. Частые бомбежки превратили кварталы в развалины. Горели дома, горел порт и железнодорожные вагоны на путях. Клубы черного дыма, гари и пыли вздымались вверх, заполоняя собой широкие рукава пространства. Зенитные батареи и морская авиация не могли справиться с такой армадой вражеских самолетов. Небо явно было в руках у фашистов.

Уже остались позади купола Скорбящнской церкви с потускневшей позолотой на них. Сережке, устроившемуся в кузове на ящике, приходилось, как и напарнику, нелегко.

— Ох, и трясет, — подал он голос из своего угла.

— Разве это трясет? В тридцать седьмом году, летом, у нас здесь землетрясение было, так вот тогда действительно трясло.

— Слушай, боец, а сколько тебе лет, если не секрет?

— Семнадцать.

Разговорились. Словоохотливый пацан пачками выдавал информацию о родном городе. Из нее, еще не покинув черту Новороссийска, Сергей узнал, что в городе незадолго до войны, в центре открыли новый кинотеатр «Москва», большой и красивый. Узнал, что наши доблестные органы раскрыли и арестовали контрреволюционную террористическую группу, возглавляемую ни кем иным, как председателем горисполкома Катеневым и секретарем горкома партии Баннаяном, а руководители отделов горсовета, все без исключения троцкистско-бухаринские вредители. Готовили террористический акт против самого товарища Сталина. Это просто счастье, что их вовремя распознали. Но это еще до войны было. А еще он, Артем, комсомолец, считает правильным решение о выселении с Кубани всех греков, еще неизвестно, что у них в мозгах происходит. Ясно одно, советской властью они недовольны. Из всей этой ненужной его мозгам белиберды, мысль зацепилась лишь за то, что в начале месяца, во время бомбардировки в Цемесской бухте погиб линкор «Ташкент». Это действительно было на данный момент существенно и печально.

Полуторка вырвалась из города и покатила по горному серпантину, постоянно виляя то в правую сторону, то в левую, выматывая людей соприкасающихся с углами бортов и ящиков. Перевал Неберджаевский — между сопками Лысая и сопкой Двугорбой. Это место, как и другие перевалы, местные называют «трубами» — потому что именно через перевал на равнину идут массы морского воздуха и обратно — на море — воздушные массы с равнины. Короче, на перевале всегда ветер. Даже если на море штиль, и в городе тишь игладь, там — ветер. Вид на город из кузова машины идущей на подъем открывался замечательный, а ветер вмиг разогнал зной, царивший внизу, под такое настроение оба замолчали, смотрели на море и корабли, казавшиеся щепками в луже. Перевалили основной взгорок на дороге, покатили по ровному участку раздолбанного дорожного полотна, совсем короткого плато. Старшина, у которого еще жило в памяти воспоминание о чеченском конфликте, вывернувшись в маленьком промежутке между ящиками и задним бортом, придвинув к груди автомат, вертел головой на триста шестьдесят градусов. Впереди маячило сооружение, отдаленно напомнившее ему блокпост, судя по тому, что людей на нем не замечалось, брошенный по ненадобности. Вот полуторка почти миновала его.

— Товарищ старшина! — подал голос Артем.

Секундно отвлекся на призыв парнишки.

— Чего….

Одиночный выстрел прозвучал как гром среди ясного неба. Тело повело, бросило к борту, заставив спиной больно приложиться об заклепки доски. Звон разбившегося стекла оповестил о том, что стреляли по кабине. Машина, еще раз вильнув, следуя малой скоростью, уперлась в кустарник практически у самого блокпоста. Двигатель заглох. Только упершаяся в них ладонь, не дала ящикам посыпаться на Сергея, а вот на Артема сверху сдвинулись коробки, придавили его. Что-то, сминая замки, посыпалось на доски пола.

— Твою ж мать…. - послышалось с его стороны.

Котов приподнялся над бортом, выставил ствол ППШа наружу, еще толком не поняв, откуда исходит опасность. Пассажирская дверь кабины транспортного средства хлопнула. Губы характерника, уже практически без участия мыслей, самостоятельно зашептали древний заговор: «Облачусь пеленой Христа, кожа моя — панцирь железный, кровь — руда крепкая, кость — меч булатный. Быстрее стрелы, зорче сокола. Броня на меня. Господь во мне. Аминь!»

Очередным выстрелом отбросило в сторону автомат, винтовочная пуля попала в него. Сергей нырнул вниз, убрал голову из-под выстрела. Но выстрел прозвучал, прозвучал и вскрик.

«Политрук!» — пришла мысль в голову.

Завгородний все барахтался под нагромождением ящиков, подавал голос нецензурной бранью.

— Парень, нишкни, чтоб я тебя не слышал!

Сунул в карман ребристую «лимонку» прикатившуюся к ногам из упавшего и от встряски перекошенного, а потому открывшегося ящика. Потянул ремешок лямки на чехле малой саперной лопатки, всю дорогу мешавшей ему умоститься в кузове, сейчас пригодившейся. Отполированный чьей-то рукой, конусовидный черенок с набалдашником на конце удобно лег в руку. Снаружи послышался шорох горного щебня под ногами. Люди подходили к полуторке со стороны блокпоста, подходили, не опасаясь за то, что кто-то в ней остался из живых. Судя по звукам, остановились совсем рядом. Послышалась немецкая речь, смех, а за ним и пистолетный выстрел. Добили политрука. Ждать дальше было нельзя.

Ухватившись левой рукой за доску, перебросил тело через борт, за секунду успел осмотреться. С постановкой ног на неровную каменистую поверхность земли, с маха обрушил остро отточенный металл на шею ближайшего к нему врага. Развернувшись на месте, таким же Макаром атаковал соседа и тоже удачно. Перекатом ушел в сторону от очереди из «шмайсера», пущенной от бедра. Снова перекат, теперь под ноги противнику, и на выходе сильный тычок основанием округлой заточки под подбородок. Ощутил, что пальцы на руке покрылись теплой влагой. Кровь! Из-за заднего борта, с другой стороны машины, как черт из коробочки, вынырнул четвертый немец, уже готовый к стрельбе. Блин! Хоть и не убьет, но ведь все равно больно, когда пуля ударит в тело! Резко шмыгнул за кабину, услышав выстрел за своей спиной. А немец, четвертый немец, ведь завалился! Пуля снайпера, предназначенная для него, угодила в соотечественника. Повезло! Где же сам снайпер? Огляделся из-за машины, просчитал откуда тот мог попасть в своего. Северная сторона сопки — намного более пологая, по сравнению с восточным склоном, и проход по ней на вершину занял не более получаса — вверх по осыпям и по траве. Значит, стреляет гад оттуда. Обнаружить местоположение чужого снайпера всегда очень трудно — опытный стрелок тщательно маскирует свою позицию. Поэтому в конечном итоге суть контрснайперских мероприятий чаще всего сводится к тому, чтобы заставить его выстрелить и тем самым раскрыть себя. Тщательно изучать сектор местности, где предположительно мог находиться снайпер, и определить место его «лежки», времени у Сергея не было. Конечно, по вспышке выстрела и дыму не всегда возможно засечь позицию, враг мог стрелять из-за редкого кустарника, из густой кроны дерева, из-за обломка скалы.

— Эй, Завгородний, ты живой там?

— Живой!

— Вот и лежи пока тихо, живым останешься.

— А, что там?

— Лежи, потом посмотришь.

«Блин! До оружия не добраться. Все на той стороне. Видно придется и последнего волчару лопатой мочить. Ох, труды наши тяжкие!»

Глубоко вдохнул носом нехолодный воздух, снова нырнул в состояние Хара, Собрал энергию вокруг себя в протянутую перед собой ладонь, зашептал наговор. По телу пробежались мурашки. Закончив, резко раскрыл ладонь, дунул в нее, выпустил своего двойника, скорее похожего на тень, а сам выглянул из-за угла в сторону предполагаемого снайпера.

Конрад Ленц давно начал свою карьеру в Вермахте. Побывал во Франции, Польше, теперь вот Россия, элитное подразделение военной разведки, Железный крест первого класса за компанию сорок первого года, нарукавный знак «Снайпер» уже за этот год, а за спиной девяносто девять поверженных целей. И вот Кавказ! Непонятно, как смог русский так быстро разделаться с обер лейтенантом Бойзеном? Да и ребята, полегли, даже не зацепив везунчика. Как могло так получиться. Он ведь тоже стрелял в него. Показалось — убил. Где было внимание Ленца? В том, что парни умерли, а русский жив, он виноват на пятьдесят процентов. Он должен был прикрыть, зачистить. Ну, русский, шустер, сейчас прячется за машину, его даже невидно. Ничего, он подождет, ему торопиться некуда, он умеет ждать. Он медленно повел вдоль борта, четырехкратным оптическим прицелом своей миниатюрной автоматической винтовки FG42, специально выпущенной для воздушно-десантных подразделений Люфтваффе, как знал, что у русского не выдержат нервы.

Из-за смехотворно-устаревшей машинешки Советов, прыжками, мечась из стороны в сторону, выбежал оставшийся в живых последний русский. Выстрел. Промах! Выстрел. Снова промах! Да, что это с ним? Выстрел. Русский успел спрятаться в кустах под самым скальным отвесом. Ничего, он его достанет еще до прихода своих. Враг безоружен. Взять чуть правее. Выстрел. Теперь — левее. Выстрел. Подождем, не шелохнется ли где ветка. Ему деться все равно некуда. Ждал. Минута шла за минутой. Почудился шорох за спиной. Что там? Оглянулся. Мало что успел разглядеть. Удар. Боль. Все померкло навсегда.

Сергей, наклонившись над уничтоженным врагом, поднял необычно укороченный карабин с оптическим прицелом. Примерился, глянул в оптику, рассмотрел полуторку и отчетливо смотревшиеся трупы у колес.

— Хм! Прикольно!

Высыпал прямо у «лежки» стрелка его барахло из ранца, рассортировал, и все посчитанное нужным, особенно боеприпас, забросил обратно. Внимание задержалось на вещи, похожей на блокнот или сорока шести листовую тетрадь формата А5. Прочитал название, гласившее: «Снайперская книжка ефрейтора Конрада Ленца», начало датировано тридцать девятым годом. Открыв, пролистал, какая-то фигня, в графах: Заявка N, Дата, Место, Результат, Свидетели. Всего девяносто семь записей, каждая подтверждена печатью с орлом. Ладно, может пригодится. Бросил в рюкзак.

Спустившись с горы, нашел напарника сидевшего у мертвого тела Когана. Оторопевший взгляд на бледном как полотно лице и дрожавшие руки, сжимавшие СВТ, свидетельствовали о крайнем возбуждении парня.

— Ну, ты чего такой?

— Наши погибли!

— Война, братец. Ты давай, прогуляйся к началу спуска с перевала. Здесь идти метров сто. Погляди, что там на той стороне, а я тут пока со всем этим разберусь.

— Угу.

Прислонив снайперку к подножке кабины, обошел машину. Все четверо фрицев лежали там же где он их и кончил. Все в касках, у троих автоматы, один с МГ, с круглым коробчатым магазином. Удивляло то, что одежда на них не обычная армейская, а пятнистые комбезы, да еще поверх бриджей, надеты длинные шорты, тоже защитного окраса, ну и горные ботинки. Скорее всего, диверсанты. Элита.

Собрал оружие и боеприпасы к нему. Пачкаясь в кровь, проверил содержание карманов и ранцев. Так, мелочь. Захомячил с офицера себе на пояс роскошный нож и кобуру с люггером. Пригодится! Все быстро, как учили. Сунулся в блокпост. Сержант и трое бойцов, все естественно мертвые. Услышал шум подъехавшей машины. Еще одни транзитники могли бы нарваться, если б не они. Разбитной мичман с краснофлотцем и гражданский дядя нарисовались на пути.

— Что тут случилось? — разглядывая картинку случившегося, задал вопрос моряк.

— Диверсанты, — односложно ответил Сергей.

— Товарищ старшина! — задыхаясь на бегу, кричал Завгородний. — Там, там еще поднимаются!

— Много?

— Ага!

— Ну, что мичман, бери оружие, гранаты, теперь мы сядем в засаду, будем оборону держать. Артем, лезь в кузов, набирай в карманы гранат и догоняй.

— Есть!

Взвалив на плечо МГ, и подхватив в руку снайперку, быстрым шагом направился к спуску с плато.

Если с противоположной стороны перевала виднелись внешний рейд Новороссийска с десятком военных судов, Цемесская бухта и Кабардинка, то с этой стороны умилял вид сопок и окраины станицы. Эхо далекой канонады, отражавшееся от гор, витало по округе. Поднимавшийся снизу отряд немцев, сразу привлек к себе внимание. Расстояние до людей было примерно с километр. Диверсанты казались маленькими букашками, но когда они начали приближаться, выбравшие себе позиции бойцы, разглядели, что фашисты в горной экипировке, одеты в камуфляж, с ранцами за плечами. Прямо альпинисты, какие-то. Где-то, минут через сорок, они почти поднялись на перевал.

Засада классически удалась. Запыхавшиеся на подъеме фашисты шли без передового дозора, в надежде, что на перевале свои. Их от всей души забросали гранатами, остатки добили огнем из пулемета и автоматов. Старшина без всякой жалости завершил контроль раненых, пройдясь по следам боевой разборки.

— Зачем? — спросил мичман.

— А ты от границы сюда прошагай, да на дорогах и переправах через реки получи по-полной, тогда поймешь! — огрызнулся Серега. — Да и зачем они нам в плену? Только зря на них медикаменты переводить, а так, нет проблем.

Пока снимали и делили трофеи, укладывали погибших товарищей в машину, из Новороссийска на перевал подтянулись еще три транспорта. Так колонной и двинулись на спуск.

Глава 4. Рубежи

Ночь. Небольшая передышка между атаками врага, можно было бы, и поспать, но не спалось. Многие не спали. Только недавно смогли эвакуировать с позиций раненых. Погибших так и вообще, снесли в дальний окоп и прикопали пока. Если сами выживут, завтра похоронят, а нет, так лежать здесь всем. Умостился в отрытой щели, прислушивался к тому, как рядовой Хмелевский, боец его взвода, рассказывал немногочисленным выжившим в течение дня, местную быль. Народ слушал.

— Здесь, совсем неподалеку от нас, находится захоронение. Братская могила. С тысяча восемьсот шестьдесят второго года, почитай на этом месте стоял казачий пост. Гарнизон его состоял из казаков третьей роты шестого черноморского пешего батальона. Сентябрьской ночью к посту вышло четыре тысячи горцев, пеших и конных. Хотели напасть на Верхне-Баканскую станицу. На посту тогда было тридцать пять человек. Две атаки казаки отбили, во время третьей, горцам удалось повалить часть забора и проникнуть внутрь поста. Завязался рукопашный бой, казаки стояли насмерть, вот как мы сейчас. Отбивались штыками и прикладами. Погиб сотник. Оставшиеся в живых казаки укрылись в казарме-полуземлянке и продолжали бой через её окна. Горцы подожгли казарму, но казаки отстреливались до последнего. Все они погибли, но не сдались. Горцы отступили, ушли, забрав с собой больше двухсот трупов убитых. Казачий резерв прибыл на пост на следующий день и обнаружил погибший гарнизон, восемнадцать казаков нашли в казарме сгоревшими в уголь. Сгоревших похоронили у поста на берегу речки Неберджай, остальных в братской могиле на кладбище станицы Неберджаевской. Вот так все и было. Теперь мы держим рубеж.

Сергей в раздумье пришел к мысли о том, что боец своим рассказом сработал покруче любого политрука. Усталость взяла свое, он приснул. Приснул еще не зная того, что завтра от их роты останется не больше трети личного состава бойцов, которых только приказ отступить заставит покинуть рубеж обороны.

Захватив станицу Крымскую, противник продолжал развивать наступление на станицы Молдавскую, Нижнюю Баканскую и Неберджаевскую. Части сто третьей стрелковой бригады, поддержанные подразделениями морской пехоты, береговой артиллерией и авиацией Черноморского флота, основав рубежи обороны, вели борьбу с семьдесят третьей немецкой дивизией за станицу Неберджаевскую. Под давлением превосходящих сил к исходу двадцать третьего августа наши части оставили и эту станицу, и станицу Нижнюю Баканскую. Теперь гитлеровцы получили возможность обстреливать порт и город.

По решению Военного совета Северо-Кавказского фронта была сформирована двести пятьдесят пятая бригада морской пехоты, ее батальоны были укомплектованы личным составом боевых кораблей Черноморского флота, Азовской и Каспийской военных флотилий. Командовал бригадой подполковник Гордеев, комиссаром был назначен батальонный комиссар Видов. На бригаду возложили ответственную задачу — прикрытие и удержание дороги станица Неберджаевская — Новороссийск и господствующих высот на этом направлении. Старшина Котов с теми, кто выжил, попал в один из батальонов этой бригады.

Артиллерия противника безбожно долбила их позицию, это было схоже с работой шахтера в забое, когда отбойным молотком срубают пласты угля, а потом обыкновенной лопатой отбрасывают уголь в сторону, чтоб напарник загружал его в вагонетку. Так и здесь, немец накрывал снарядами развалины Мефодиевского, потом шел в атаку пытаясь вытеснить морскую пехоту прочь. Перед самым основанием рубежа обороны чадили, изрыгая неприятный смрад горелой человеческой плоти, пять танков противника, за брустверами окопов, перед ними и в них вповалку лежали мертвые свои и чужие.

— Товарищ старшина, немцы пошли в атаку!

Этого следовало ожидать, артобстрел закончился пять минут назад, вот Артем, назначенный наблюдателем, и подавал голос. Тут же по окопам передавали распоряжение комбата: «Ротам приготовиться к отражению атаки!»

А, то мы слепые, сами не видим! Нервы у всех на пределе, это за сегодня уже четвертая атака будет. Силы тают на глазах. Издали от немецких позиций развернулись и покатили, гремя траками и производя выстрелы, немецкие танки. Между ними редкими цепями бежала пехота, выставив перед собой штыки. Посмотришь на такое, мандраж берет, аж мошонка сворачивается в ма-аленький кокон.

— Не робей, товарищи! Выстоим!

По траншее передвигался политрук Нежников. Увидел Котова.

— Как тут у тебя, старшина?

— Все гут!

— Родина надеется на вас. Приказано ни шагу назад!

— Это нам известно, товарищ политрук.

— Держаться! Держаться, товарищи!

Осколочный снаряд, вгрызаясь в землю неподалеку, разметал осколки по округе. Кто-то, получив свою порцию, взвыл. Котов пробежался по траншее.

— Парни, без надобности не высовываться. Лукавихин, ты мне смотри, танки на тебе. Что хочешь делай, но в нашей полосе вы с Карповским из вашей пукалки, чтоб три танка подожгли.

— Да, понял я, старшина. Только и ты пойми, у нас к противотанковому ружью всего восемь патронов осталось.

— А танков только три. Давай дорогой! Потом патроны еще найдем.

Все явственнее различался шум движущейся махины войны. Котов бросился к своей позиции. Припал к окуляру прицела. Винтовку он не смотря ни на что, сохранил. Только вот патронов к ней осталось, десятка два. Танковые пулеметы лупцевали по брустверам, заставляли пригибать голову.

— Леселидзе, чего молчишь? Отсекай пехоту, как бы потом поздно не было. Взво-од! Огонь по противнику!

Сам в вырвавшейся из окопов какофонии стрельбы, произвел выстрел. Офицер в фуражке с высокой тульей, размахивавший пистолетом и что-то выкрикивавший, споткнулся и упал. Нашел еще кадра подлежавшего немедленному выводу из строя, выстрелил. Снова удачно! Рядом лаял «максим» Леселидзе, механизм усиленно пожирал патроны из матерчатой ленты, заставляя закипать воду в кожухе. Сам пулеметчик, держась за рукоятки и вдавливая гашетку в металлический корпус, на одной ноте выдавал из пересохшего на жаре горла:

— А-а-а-а! А-а-а-а!

Разрыв снаряда и Сергея обдало жаром, землей и пылью.

— Тьфу, кхе-кхе! Тьфу! — отплевался от набившегося всюду грунта. — Твою мать, нехай!

Прямое попадание в пулеметный расчет. Бойцов, вместе с пулеметом отбросило от воронки. Разбросало останки назад за бруствер. Танк, мчавшийся на всех парах, словно натолкнулся на преграду, встал. Задымил легким дымком. Это второй. Молодец Лукавихин! Передовые порядки немцев уже в двадцати метрах, не больше.

— В атаку! За мной!

Оттолкнулся от бруствера. В левой руке люггер, в правой, привычно — саперная лопатка, бросился в рукопашную, спинным мозгом чувствуя, что ребята пошли за ним.

— Урр-ра! Урр-ра-а! Полу-ундра-а! — раздалось по округе.

А немцы не с автоматами, атакуют с винтовками наперевес, выставив штыки перед собой.

— Полундр-ра-а!

И началась рубиловка грудь в грудь. Только и мелькали по всему полю боя черные бушлаты, тельники, да мышиный цвет общевойсковой формы фрицев, бескозырки и каски. Какой там фюрер, какой Сталин? Ор и русский отборный мат, перекликавшийся с руганью на немецком языке, стоял по округе. Он, кажется, забивал даже шум выстрелов, заставлял бояться, прятаться, бежать, куда глаза глядят. Ну, кто слабей? У кого нервы хлипче? А, н-на-а! Получи фашистская гадина! Н-на! Еще, еще!

— Урр-ра! Бегут, бегу-ут зарр-разы!

И ведь действительно побежали. Да еще как побежали! Им бы сейчас на плечах противника ворваться в его позиции, да мало их осталось. Очень мало. Разнесся приказ:

— Возвращаться в свои окопы! Всем на позиции!

Сергей окинул взглядом округу. Сейчас если не успеют убраться в окопы, чужая артиллерия начнет гвоздить.

— Собрать своих раненых! Отходим!

Вернулись в окопы. Осмотрел существенно поредевшее воинство. Песец!

— Завгородний, ну ты как?

— Живой, — тяжело дыша, ответил Артем.

— А это по нынешним временам, уже не мало. Прячьтесь по норам, сейчас опять долбить будут!

До конца дня на своем участке они отбили еще одну атаку врага. Вся Новороссийская военно-морская база, составлявшая шестой сектор обороны, была в свою очередь разделена на пять боевых участков. Еще до подхода немцев к городской черте, каждый участок должен был создать свою инженерную оборону, отрыть окопы полного профиля, заминировать все дороги и подходы к ним, подготовить к подрыву мосты, перевалы и узкости. Из приданных базе двух артиллерийских полков и двух гвардейских минометных дивизионов была создана армейская артиллерийская группа. Ее орудия и батареи разместились в районе Владимировки, перевалов Волчьи Ворота, Верхний Баканский, Мефодиевский и Шесхарик. Но все принятые меры по укреплению города оказались напрасны, они были начаты слишком поздно и не доведены до конца, и это сказалось на ходе боев за сам город.

Усилиями частей сорок седьмой армии и моряков Черноморского флота первая попытка противника захватить Новороссийск с ходу была сорвана. Тогда немецко-фашистское командование срочно перебросило сто двадцать пятую пехотную дивизию с туапсинского направления в район станицы Крымская. Двадцать девятого августа семьдесят третья и сто двадцать пятая немецкие дивизии перешли в наступление, нанося главный удар вдоль шоссе Крымская — Новороссийск и в обход Новороссийска с северо-запада на Натухаевскую — Верхний Баканский. Одновременно девятая пехотная дивизия ударила из района станицы Неберджаевской в направлении на поселок Мефодиевский. С большими потерями враг захватил станицы Варениковскую, Джигинскую, Гостагаевскую, захватил город Анапу.

В период с первого по пятое сентября наши войска вели тяжелые бои с превосходящими силами противника. Части двести пятьдесят пятой бригады морской пехоты отражали непрерывные атаки наступавших частей девятой немецкой дивизии, пополненной резервами и поддержанной танками и авиацией со стороны Неберджаевокой и Липок. Десять дней подряд фашисты штурмовали боевые позиции моряков. Но, выполняя приказ партии «Ни шагу назад!», моряки стойко удерживали свои рубежи. Подтянув подкрепления, гитлеровцы окружили бригаду. Однако ни один батальон, ни одна рота не оставили своих позиций, продолжая контратаковать врага, выбивать его с господствующих высот. Бригада воевала в окружении.

В наступивших сумерках, Котов траншеями пробрался на командный пункт батальона. Страдавший от ранения в плечо комбат, не сразу понял, чего хочет от него армейский старшина. В минуту затишья хотелось хоть немного отдохнуть.

— Товарищ майор….

— Капитан третьего ранга.

— Так точно. Товарищ капитан третьего ранга, вот я и предлагаю пройти в тыл к немцам, а когда батальон пойдет в контратаку, ударить фашистам в спину.

— Да, как же ты, голова садовая, через их порядки пройдешь?

— А это уже моя забота. Немец тоже за день вымотался.

— Людей погубишь!

— Зато, если выгорит все, батальон спасу!

Флотский майор призадумался, изредка посматривая на политрука Нежникова. Как ни крути, а решение принимать ему, и отвечать ему. Нежников прокашлявшись, подал голос:

— А, что, Игнат Лукич, чего мы теряем? Если получится у старшины, глядишь, оборону себе разгрузим.

— Да, проходил я уже через немецкую линию фронта. Даст Бог, и сейчас пройду.

— Ну, ты на Бога не очень-то рассчитывай! — повысил голос политрук. — Набожный нашелся!

— Да, это присказка такая.

— Сколько у тебя во взводе людей осталось? — задал вопрос комбат.

— Восемнадцать бойцов.

Моряк обратился к политруку:

— Усилишь его взвод отделением от соседей. Гранат, чтоб на каждого по две было. Патронов подбросьте. Ну, чем еще тебе помочь?

— Спасибо, у меня все есть. Есть даже трофейный МГ.

— Тогда действуй!

* * *

Артем Завгородний за две недели боев стал старше сразу на десяток лет. Да и как тут не станешь? Война старит всех. Сколько смертей увидел, сколько раненых товарищей унесли с поля боя. Где они теперь? Живы ли? Он бы и сам, наверное, давно бы лежал в бурьяне, да вот спасибо их командиру! Как не посмотришь, он рядом. То во время обстрела прижмет башку к стенке окопа, то вон, как в рукопашной, отвел саперной лопаткой вражеский штык от его груди. Сколько провоевали, а все мальчишкой считает! Вот и сейчас хотел оставить, не брать с собой на ночную вылазку. Еле упросил, вместе, так вместе. Только няньку приставил, рядового Карповского. А тот и сам не на много старше Артема. Подумаешь, на три года! Их взвод усилили, прислали морячков из соседней роты. Умора! Котов приказал переодеть их в гимнастерки, а те в крик, мол, сухопутный сапог, не понимает морскую душу. Как старшина их усовестил, до сих пор никто толком не понял. Переоделись как миленькие. Оно и понятно, что бушлаты, что тельники, они все равно нарушат маскировку при проходе обороны противника, да и потом спрятаться помешают.

Взвод по одному выбрался за свой передний край. Ночь, прямо Египетская, переходя на сравнение Котова, «темно, как у негра в жопе». Сначала шли, пригибаясь, метров через пятьсот, так и вовсе поползли. Замирали, когда фашист пускал осветительные ракеты. Он тоже, гад, умным за год войны стал. Чует, чем пахнет. Боится! Поползли по ложбине, отклонились от полосы своей обороны в сторону. Куда ведет? Один он, Котов знает. Через какой-то час станет светлеть. Лето, ночь коротка. Глядя на корму впереди ползущего Василия Карповского, интеллигента, не позволявшего себе ругаться даже в атаке, Артем чувствовал, что Васька испытывает простой человеческий страх, боится небось погибнуть на нейтралке. Вот Артем, тот не боится совсем. Чего бояться? Котов знает, куда тащит за собой почти тридцать человек, и начальство ему доверилось. Остановились. Лежат как тюлени на пляжу. Чего это они разлеглись? Отсюда не видать! Попытался ползком обогнуть Карповского, получил кулаком по ребрам. За что? Может, старшине его помощь нужна, а тут у некоторых кулаки чешутся. Ничего, вот вернемся к своим он с Васькой разберется! Пить хочется. С водой вообще, труба дело! Раненых нечем напоить. А, смрад-то, какой стоит! С нейтралки покойников не убирают, днем жара, тела раздувает.

Двинулись, проползли еще метров полтораста, снова застыли. Еще в своих окопах старшина предупредил, что если услышит, у кого какую погремушку, придушит собственными руками, чтоб остальные смогли выжить. Он такой, он может.

— Бух!…. Пых-х!

Осветительная ракета взлетела совсем неподалеку. Метров тридцать, не дальше. Значит они уже совсем рядом с немецкой траншеей. Где-то, далеко справа, раздалась пулеметная очередь. Скорее всего, кому-то из фрицев что-то примерещилось в ночи, вот и палит в белый свет как в копейку.

— Бух…. Пых-х!

Снова все вжались в землю. Земля каменистая, наша, Кубанская земля. Не жить здесь немцам! Снова сдвинулись. Оказалось, впереди были два ряда проволочного заграждения. Немец наступает. Сидел бы в обороне, колючки было бы рядов шесть. Проползая через вторую дыру, Артем заметил в траншее ноги в сапогах, с другой стороны тоже. Мертвяки. Когда только наши успели?

Вымотавшиеся от ползанья на брюхе, через триста метров после вражеских траншей, пошли, пригнувшись, дальше удаляясь от переднего края. Светало, но не быстро. Сначала небо посерело, подул прохладой ветерок со стороны моря, потом с каждой минутой становилось светлей. Схоронились в буйной, по-южному яркой растительности, казалось вымахавшей из камней. Оказалось, расположились по соседству с тремя гаубицами артиллеристов. Котов приказал всем отдыхать, сам остался бодрствовать. К нему сейчас не подойти, осматривается, что-то просчитывает, прикидывает. Время тянется медленно. Уставший Артем попытался прикорнуть. Какое там! Толи мандраж, толи действует утренняя сентябрьская прохлада. Вот и «соседушки» проснулись. Хоть и далековато от них, но смех и обрывки фраз, на, казалось лающем языке, долетали до лежки.

Когда ветерок донес до схрона запахи пищи, Котов подозвал к себе командиров отделений.

— Значит так, когда вся каша на передовой заварится, и наши пойдут в контратаку, старшина первой статьи Ивицкий, вы со своими матросами ударите по батарее. Выведете ее из строя, так чтоб навечно. Понятно?

— Ясно.

— Мы в темпе вальса выходим к немецким траншеям. Ты, Лукавихин, со своим отделением уничтожаешь пулеметные точки. Так, чтоб как косой прошел! Осознал?

— Есть! Сделаем.

— Ну, а я с остальным личным составом, бью фрицам в спину, по возможности мочу их танки. Порядок выдвижения. Сначала мы с Лукавихиным подбираемся к позициям противника, Вступаем в бой. После нас Ивицкий начинает работать. Он догоняет Лукавихина, оба догоняете меня. Патронов не жалеть, гранат не жалеть. При возможности прибарахлитесь у немцев ручными пулеметами, они лишними не будут. Людей своих страхуйте, постарайтесь выжить.

Когда противник начал окружать наступавшие подразделения батальона, старшина Котов выдвинул свой взвод в тыловые порядки гитлеровцев, внезапно и стремительно атаковал их. В результате короткой схватки ними было уничтожено более двухсот солдат и офицеров врага, штаб армейского большого подразделения и взяты пленные.

Двести пятьдесят пятая бригада морской пехоты оставила уже окруженные позиции и только по приказу командования, последовавшему после захвата противником западной части Новороссийска, отошла на гору Колдун с вооружением и боеприпасами, забрав с собой всех раненых, среди которых находился и командир бригады. За две недели боев, она уничтожила более трех тысяч солдат и офицеров, большое количество техники и вооружения. Свою маленькую лепту в боях за поселок Мефодиевский внес и казак-характерник Неждан со своим взводом.

Не захватив Новороссийска, немецко-фашистское командование усилило наступавшую на город группу войск, понесшую значительные потери, численность войск противника достигла пяти дивизий, гитлеровцы создали значительное превосходство в силах. В течение седьмого сентября части морской пехоты, при поддержке артиллерии и авиации Черноморского флота вели тяжелые бои на ближних подступах и окраинах Новороссийска. Бригада отбивала упорные атаки гитлеровцев. Понеся большие потери, девятого сентября отошла на рубеж южная окраина Станички — грязелечебница. Гитлеровцы заняли западную часть города, и вышли к Холодильнику. В ночь на десятое сентября части Новороссийского оборонительного района эвакуировались на восточный берег Цемесской бухты. Действовавшие на западной стороне Цемесской бухты тридцать семь орудий береговой артиллерии, после того как подошел к концу боезапас, были подорваны личным составом.

Частями сорок седьмой армии, морской пехоты и триста восемнадцатой стрелковой дивизии, немецко-фашистские войска были остановлены на рубеже гора Долгая — Адамовича Балка — цементные заводы. До пятнадцатого сентября противник непрерывно атаковал наши позиции, безуспешно пытаясь прорваться вдоль побережья Черного моря к Туапсе. С пятнадцатого сентября линия фронта под Новороссийском стабилизировалась. Новороссийская военно-морская база эвакуировалась в Геленджик, развернула подготовку к предстоящему наступлению.

Глава 5. Совсем немного отдыха от войны

Сознание возвращалось к нему с трудом. Казалось, болело все тело, его каждая клетка. Периодически он приходил в себя, чтобы почувствовать эту боль, затем снова проваливался в небытие. Как же раскалывается голова! Временами в палату заходили медики, как правило, женщины. Кого-то вносили и укладывали на койку, кого-то выносили. Все это совершалось под стоны раненых. Сознание, в один из периодов вспышки, подсказало, что это мог быть госпиталь, и вряд ли это медицинское учреждение находилось в Новороссийске. Канонады орудий, выстрелов пулеметных очередей и прочих звуков войны, слышно не было.

Очередной раз, придя в себя, с трудом удалось уцепиться за сознание, понял, по-другому не выкарабкаться. Смог разглядеть свое покрытое бинтами тело, но боль не давала войти в состояние Хара. Она как дверь собственного дома требовала достать и вставить в замок ключ, да вот беда, сам ключ в одночасье где-то запропастился, его никак не получалось отыскать. Сколько он уже тут?

Через сгустки боли смог вспомнить, как они воевали в городских кварталах, цеплялись за каждую улицу, за каждый дом. Немцы теснили и жали с удвоенной силой, чувствовалось, что к ним подошло свежее подкрепление из новых дивизий, что в город подтянули и румын. Бригаду нещадно долбила вражеская артиллерия, на голову сыпались сотни бомб — подарок от Люфтваффе.

Так уж получилось, что их рота опять оказалась в окружении, и две попытки пробиться к своим были неудачны. Вот третья, та удалась! Перебежками, преодолевая подворотни, пролазя в зияющие пустотами стены домов, рискуя в любой момент нарваться на огонь врагов, они рвали кольцо окружения. Наиболее плотно простреливаемые участки проходили по системе канализационных колодцев, теряя товарищей, грязные и вонючие, практически вышли. Старшина, выполняющий обязанности погибшего ротного командира вывел их. Уже с самых передовых порядков бригады, тройка Юнкерсов свалила на них смертоносный груз. Нет, его не посекло осколками, не разорвало на части, не сожгло в огне, его завалило стеной. Накрыло кирпичом и мусором, похоронило заживо. Скорее всего, тогда-то за ним и вернулись. Не надеясь на добрый исход, откопали командира, вытащили и вынесли к своим. Память подсказала, что вывозили из города морем в ночное время суток. Морские брызги и свежий ветер он тоже вспомнил.

Зашедшие в палату две сестрички в белых халатах, разошлись от входной двери в стороны, пошли по раненым от кровати к кровати, осматривая болезных, успевая перебрасываться фразами еще и между собой. Одна из них, молодая женщина, наклонилась и к Сергею, заглянула в его открытые, наполненные болью глаза. Оповестила коллегу:

— Смотри-ка, пришел в себя!

И уже обращаясь к Сережке, успокаивающим, ласковым голосом сказала:

— Потерпи, миленький, знаю что больно. Все будет хорошо, ты только терпи.

Откинула одеяло и простыню на ногах, принюхалась к бинтам.

— Тинатин, — чуть ли не шепотом поделилась с подружкой. — По-моему у него газовая гангрена.

— Ты думаешь?

— Сама глянь!

Уже обе наклонились к его ногам.

— На правой?

— Да.

— Нужно немедленно Гиви Александровичу сообщить.

— Сходи, я здесь останусь.

Сергей слышал шепот, отчетливо разобрал каждое слово. От волнения и осознания случившегося, отступила даже боль. Он почувствовал, как под бинтами лоб покрылся холодным потом. Нет! Ну не может с ним такого произойти! Ни пуля, ни осколок не сможет пробить его защиту. Женщины молодые, они просто неправильно поставили диагноз.

Организм, на какое-то время отогнал боль. Сергей, закрыв глаза, смог пробиться в энергетический поток, войдя в состояние Здравы, тестировал организм. Голова — сотрясение мозга, гематомы, разорвано ухо. Пока нормально. Дальше. Корпус помят, сломаны ребра, куча царапин, внутренних повреждений нет. Ну, это тоже нормально! Правая рука сломана. Ничего, срастим. Ноги. Левая помята, гематомы и ссадины, а вот правая…. С правой ногой действительно худо. В районе бедра рваный пробой. На энергетическом уровне — сплошная чернота, вихревые потоки, слабые. Темная дымка над раной, невидимая обычному человеку, туманностью клубилась из дыры кокона его ауры. Погано! Так может уходить из человека только жизнь. Вот и все! В таком состоянии он сам себе помочь не сможет. Эх, был бы сейчас здесь дед. Уж он-то смог бы вытащить его! Оставалось только лежать и медленно умирать.

В палате суетились. Теперь рядом с ним находились обе медсестры, врач, судя по колоритной внешности — грузин, и пожилая, седая женщина, тоже врач.

— Немедленно в операционную. Вероника Константиновна, готовьте инструмент. Каталку сюда. Поторопитесь!

— Коллега, вы думаете, стоит ампутировать конечность?

Нет, нет! Он не даст отрезать себе ногу. Лучше смерть, чем жить калекой! А ведь он никогда не думал, что может оказаться на месте простых смертных, кого вот так же, бывало, и сам выносил из боя. Знал, что эти люди могут лишиться руки или ноги, а то и просто вытаскивал из-под огня живой обрубок, еще недавно бывший полноценным человеком. Все что он чувствовал и переживал, он хотел донести до врачей, с такой легкостью, как ему казалось, решавших, что с ним делать, но распухший, не умещавшийся во рту язык, не хотел слушаться. Котов только мычал. Он даже не стонал. Мычал!

Между тем, пресловутый Гиви Александрович, тыкая куда-то вниз пальцем, вещал:

— Уважаемая, Цыля Абрамовна, взгляните. Рана высоко на бедре, если отпилить кость выше нее, то он, скорее всего, все равно умрет. Выход вижу только в одном, будем чистить, удалять мертвые ткани. Ну, а там, Господь Бог сам решит, жить этому человеку или умереть.

— Скорее всего, вы правы, коллега. Что-либо другое, здесь не подходит. Была бы рана, хотя бы на десять сантиметров ниже, мы бы его тогда точно вытащили.

— Да-да.

Как через туман, Сергей слышал и ощущал, как кромсают его ногу, что-то отбрасывают вниз операционного стола, снова кромсают, и снова, и снова кромсают и отбрасывают. Тупая нечувствительность в ноге и его лежачее положение, не позволяло понять, что же там с ним делают. Легкий звон металлических инструментов, бросаемых, судя по всему в эмалированную емкость, да монотонный голос хирурга с южным акцентом, доносивший до притупленного мозга слова: «Скальпель, зажим, шейте сосуд, еще зажим, шейте здесь».

Это все, что он разбирал. Иногда выпадал из реальности, снова заставлял себя возвращаться. По истечении какого-то времени, скорее почувствовал, чем понял или увидел, как сильные руки перекладывают его со стола снова на каталку, как эту каталку везут по коридору, потом ушел, действительно в глубокий сон.

В сознание пришел, когда утреннее солнце заглянуло в окна палаты. Ощущая боль, осмотрелся. Белые стены, стекла на окнах поклеены крест-накрест широкими полосками бумаги. Он лежал в большой комнате, где на добром десятке кроватей, лежали такие же бедолаги как и он сам. Понял, теперь настал его час. Все зависит теперь исключительно от него, нужно выбираться из болячек, тащить себя за уши из рядов потенциальных калек. Он расслабился.

Активный транс или, как его называл дед, состояние «Хара», вместо пассивного торможения и сонливости, вызвало в нем мгновенную активизацию большинства психофизиологических механизмов. Он перешел в высшее состояние просветления, сначала душа его, отрешившись от боли, воспарила над телом, но еще ощущая биение сердца, затем его дух, перешел на более высокий уровень личности, «подключился к небу». Затем внимание рассредоточивалось, в результате этого сознание души как бы растворилось в энергетическом поле земли. Осталось только сознание тела. Все, пошла работа! Теперь телу можно внушать установку на исцеление.

Опыт вхождения в состояние «Хары», позволил Сергею мгновенно в него войти, в мозг пошел поток информации, контроль за истерзанным телом, и анализ решаемых проблем в организме. Характерник плел кружева заживления ран, регулировал потоки энергии, посылал их по каналам кровотоков.

Он практически наблюдал процесс перемещения центра сознания в абсолютно обновленное тело и новую личность, а главное в новую психо- и био- энергетическую ситуацию, то есть на этом уровне Сергей уже не просто чувствовал, он уже мог менять ситуацию, растягивать время, работать с пространством, он штопал плоть.

Начало ноября месяца Котов встретил в рядах выздоравливающих маленького госпиталя прилепившегося на небольшом плато в предгорьях Западного Кавказа, в пятнадцати километрах от Черноморского побережья. Можно было прямо из крохотного больничного парка с удовольствием любоваться на склоны и вершины гор, покрытые невообразимыми, бескрайними лесами. Вдалеке виднелась самая высокая в округе вершина, на солнце она сверкала снегом, всем своим видом приводила многих в щенячий восторг. Как же, люди, прожившие всю жизнь на просторах средней полосы, такое видели впервые. Эти же горы, кроме эстетической составляющей в работе с ранеными, выполняли еще и роль более практическую, они закрывали холодным северным ветрам путь к побережью, где люди обосновали когда-то давно небольшую рыбацкую деревню, которая на сегодняшний момент превратилась в большой поселок.

Сидя на закате дня на лавочке у «родного» корпуса, Сергей вдыхал влажный прохладный воздух, доходивший с моря. Размышлял о том, куда на сей раз, судьба забросит его. На какой фронт? В какую армию? В какой полк? Чувствовал себя уже практически здоровым. Мало того, в своей палате он по-тихому корректировал организмы соседям, заставляя их выкарабкиваться из самой глубокой задницы. Врачи впадали в ступор, когда стали понимать, что дело здесь нечисто. Хитрая старая ворона, Цыля Абрамовна, уговорила прямолинейного Катанадзе, тасовать раненых, пропускать через загадочную палату самых тяжелых, способных в любой миг отдать концы. Опыт удался, умирающие шли на поправку, мало того, темпы лечения возросли в разы. Сергей не мог смотреть на страдания людей, вот и кудесничал. Врачи не ведая того, сами себя перехитрили. Как выздоравливающего, перевели Котова вместе с остальными в другую палату. Все встало на свои места. К этому времени Сергей уже начал восстанавливать навыки бойца-характерника. Выучив распорядок дня, он больше времени проводил в лесу, накачивая силу в ослабевшие мышцы, тренируя гибкость и в полном размере работая в Здраве, доводя сознание до мгновенного входа в состояние Хара. Ну, а в свободное время, конкретно по вечерам, отводя глаза любопытным, шел по палатам с тяжелыми больными.

Размышления старшины прервал тихий вкрадчивый голос.

— Отдыхаете после трудов праведных, молодой человек?

— Вечер добрый, уважаемая Цыля Абрамовна. Какие там труды? Наше дело, я так понимаю, лежать да сил набираться. Это вы все трудитесь не покладая рук. Рад вас видеть сегодня. Заступаете на дежурство?

— Да, сегодня моя очередь. Уже позвонили, ожидается нелегкая ночь.

— Что так?

— На подходе к базе транспорты, везут много раненых из Новороссийска.

В поселке на военное время была образована база торпедных катеров, но акватория небольшого порта позволяла прием и судов других типов, несколько большего водоизмещения. Соседние поселки, разбросанные по побережью неподалеку друг от друга, тоже работали на армию.

— Да, там сейчас пекло. Бог даст, скоро выпишите и снова там окажусь. Пора на юге сломать хребет фашисту! — запальчиво сказал Сергей.

— Куда вы так торопитесь, Сережа?

Вопрос прозвучал с хитроватыми нотками в голосе пожилой женщины.

— А, хотите продолжить службу у нас в военном госпитале? Я бы могла уговорить подполковника Амурцева, оставить вас служить здесь.

— Ну и с чего у вас такая забота на мой счет?

— Я умею сопоставлять факты, анализировать и делать выводы. А главный вывод уже составлен. Два месяца тому назад, в хирургическое отделение госпиталя, прибыл безнадежный больной, которому и жить-то оставалось от силы десять дней, а то и того меньше. Как вы считаете, что могло произойти с его организмом такого, что он выжил, мало того, ускоренными темпами, не сопоставимыми с уровнем современной медицины, пошел на поправку? Вот, скажите, за какое время у вас срослась кость руки?

— За две недели.

— Во-от! Всю вашу историю болезни медику можно читать как ненаучную фантастику. Любой другой, не связанный с лечебным процессом в нашем госпитале, разбирая писанину, подумал бы, что мы тут сходим с ума, или как вы иногда говорите, прикалываемся. Но ведь тут не все! Как это вы ловко провели нас с палатой, а мы-то повелись. Радовались как ненормальные, мол, вот удача, можно сказать, святое место образовалось в одночасье, кого ни положишь — выздоравливают! Представляю, как вы над нами потешались. Ну и что мы теперь с вами делать будем? Отпустить вас, значит многое потерять. Мы не можем себе такого позволить.

Медичка с интересом смотрела в глаза собеседнику. Ну, что ей сказать? Остаться в тихом благодатном месте до конца войны, когда горит родная земля? Нет! Этого уже не мог позволить себе он.

— Цыля Абрамовна, надеюсь, вы не успели поделиться своими выводами с начальником госпиталя, или с тем же майором Катанадзе?

— Пока что нет.

— Вот и славно, и не стоит их беспокоить по пустякам.

— Как, по пустякам?

— Цыля Абрамовна, сколько вам лет?

— Ну, знаете!

— Можете не отвечать, я вам и так скажу. По паспорту вам от сорока до сорока пяти. Выглядите, уважаемая, как-будто скоро шестьдесят, биологически вам больше шестидесяти.

— Да, знаете ли вы как можно было выжить в этой стране, через что пришлось пройти, потерять родных, потерять все, чем жила?

Неслышные всхлипы и рыдания душили женщину, она закашлялась и отвернулась от него. Сергей не мог прочесть ее мысли, чеченская бойня навсегда отняла у него эту способность, но и так понятно — обиделась.

— Я знаю все. Поверьте, я мог бы сделать из вас зомби, не думающую ни о чем, сошедшую с ума старуху.

Женщина отшатнулась от него как от чумного. Он чуть повысил голос.

— Но мы поступим по-другому. Я не хочу быть неблагодарной свиньей. За месяц, который я еще пробуду здесь, я подкорректирую ваше здоровье. Вы не могли родить! Исправлю ваш репродуктивный аппарат, при желании вы сможете родить ребенка. Более того ваш организм омолодится. Я не Господь Бог, но выглядеть через месяц вы будете лет на тридцать пять, расцветете. Даже седина с волос пропадет. Но вы в ответ, обо мне никому не расскажете. Договорились?

Цыля молчала. Она переваривала все, о чем услышала. Не верила, не могла поверить. Но ведь раненые, приговоренные войной к смерти, выживали! Несмело спросила:

— Вы волшебник?

— Ха-ха-ха! — раскатисто рассмеялся характерник. — Нет, я не волшебник, я только учусь.

Лицо Сергея стало серьезным.

— Я из рода ведунов, и поверьте, все, о чем сказал, исполню. Ну, по рукам?

Вымолвила задыхаясь:

— Я согласна.

Сергей выставил перед собой открытую ладонь, протянул ее в сторону протоптанной дорожки, сосновая лапа, сорванная вчера ветром с дерева, сдвинулась с места и подползла к руке, казалось, сама прыгнула в ладонь. Докторица отрешенно смотрела на происходившее действо.

— Я согласна, но сегодня привезут много раненых. Вы поможете нам?

— Помогу.

Минуло еще двадцать дней со времени этого разговора. Внешне казалось, ничего не происходило. Лишь местное начальство очень удивил тот факт, что выжили самые безнадежные из привезенных раненых, да медсестры тайком обсуждали доктора Брук, с которой творилось что-то непонятное. «Старуха» явно молодилась, посвежела лицом, а загадочная улыбка не сходила с лица. Влюбилась, что ли на старости лет? Подходило время выписки выздоравливающих, их набиралось одиннадцать человек.

Ноябрь месяц в этих местах, для большинства временщиков госпиталя, поражал своей невероятно непривычной для них погодой. Им было не понять того, что теплый воздух, идущий к побережью Черного моря, задерживается грядами гор, что эти же горы препятствуют холоду севера. Большой Кавказ — горная система между Черным и Каспийским морями, протянулась на тысячу километров от Анапы до устья реки Сумгаит, с многочисленными перевалами, долинами и хребтами. Где-то совсем неподалеку на этих перевалах шла жестокая война, гибли и замерзали люди, их штурмовали и обороняли не жалея жизни, не давая фашистам пройти через горы на побережье.

Сам госпиталь располагался на высоте трехсот метров над уровнем моря в двенадцати километрах от водохранилища, обеспечивающего водой из горных рек существенную часть поселков побережья, окружен живописными горами. Да и вообще, сочетание гор, ледников, рек и озер, которые спускаются к Черному морю, делает эти места неповторимо красивыми. Отсыпанное гравием, горное шоссе, где-то там, гораздо ниже станиц и аулов, змеится от Новороссийска в теплую Абхазию, от него, отпочковавшийся большак, ведет по дну долины, а затем поднимается вверх к госпиталю. Еще ниже от шоссе, совсем рядом поселок, превратившийся в военную базу Черноморского флота.

— Здравия желаю, товарищ майор! Чем это вы так озабочены?

— А-а, Сережа! Здравствуй, дорогой! — Гиви Александрович протянул руку для рукопожатия. — Да, вот непонятно, почему-то нет связи с поселком. Позвонили на водохранилище, хотели связаться через них, так, понимаешь, и к ним не дозвониться. Что могло произойти? Не понимаю! Придется на ночь глядя, санитара посылать, хотя бы на водохранилище, а это двенадцать километров.

— Да, непорядок. А когда последний раз разговаривали с базой?

— Э-э, в обед говорил с капитан-лейтенантом Щербиной.

Легкий южный акцент хирурга сквозил в каждом произнесенном слове.

— Оружие в госпитале есть?

— Конечно, генацвале! Шесть винтовок, на каждого санитара, у начальника склада ППД, да у меня, помпохоза Завьялова и начальника госпиталя по ТТ. Зачем тебе это, старшина?

— А разве на раненых оружие не сдается в ружейку?

— Обязательно. Сдается при разгрузке на базе в поселке, у нас не хранится.

— Это плохо.

— Э, да что в этом плохого? Всегда так было. Заболтался я с тобой, пойду.

Неприятное чувство обеспокоенности, засосало под ложечкой. Что-то было не так. Больничный плотный халат, больше похожий на облегченное пальто, выдававшийся для прогулок по территории госпиталя сбросил в палате, вытащил из-под матраца стираное и латанное летнее обмундирование красноармейца, выцыганенное у начальника склада, одел его. Сапоги с портянками, прятал на улице в укромном месте, за ними придется прогуляться.

— Опять качаться идешь? — задал вопрос сосед по койке, главстаршина Вовка Старосельцев.

— Ага.

— Да, куда на ночь глядя? Еще и дождь моросит.

— Ничего. Пробегусь, спать крепче буду.

— Ну да, тебе ж скоро на фронт, — в голосе скользнула нотка зависти тем, что товарищ выздоровел.

Старшина знал где на водохранилище полевым проводом проложена линия связи. В сумерках, едва визуально различая ее, прошел по ней за территорию лечебного учреждения, добрался до места, туда, где кабель ложился на грунт. Ну не мог он поверить в то, что обычная телефонная связь, протянутая в разных направления, вдруг ни с того, ни с сего, взяла и просто так перестала работать. Он не был как настоящий старшина Котов, что называется, парнем от сохи. Приподнимая ладонью провод над землей, двинулся по нему, зная, что может нарваться на того, кто этот провод перерезал.

Стемнело окончательно. Под «крышей» ветвей деревьев, видимость была и без того хуже. Не шел, крался, можно сказать, носом рыл землю, стараясь в мороси дождя не пропустить удар, как выяснилось не зря. В полутора километрах от госпиталя, скорее ощутил, чем заметил, как позади него пристраивается кто-то, да еще впереди показалось, как чуть зашуршала листва. Но темно, не разобрать ничего, одежда промокла, хоть выжимай, с лица на подбородок струится вода. Брр! Мерзопакостная погода, уж лучше бы снег. Ветер смерти из-за спины заставил слегка отклониться в сторону и присесть с выставленной, почти зажившей ногой. Шедший позади него человек, в порыве готовности для удара, на скорости споткнулся о выставленную подножку, подал нечленораздельный звук. Сергей был готов к такому повороту событий, при приземлении неизвестного на живот, накинул импровизированную удавку из провода через голову на шею противнику и резко дернул ее на себя, вкладывая в это действие всю силу. По его прикидкам он тут точно был не один, а значит, гасить его требовалось на холод, и наверняка, чтоб за спиной не маячил лишний. Конвульсивные подергивания ног и человек затих. Сергей ощупью прошелся по одежде покойника, сразу понял, кого ему послала судьба. Судя по форменной одежде — диверсант, с такими уже встречался.

Из листвы кустов, впереди метров через сорок, старшина услышал вопрос.

— Людвиг, ви дорт?^[18]

Шум дождя приглушал слова, сориентировавшись в происходящем, не замедлил ответить:

— Аллес гут! Их хабэ нихтс фэрдэхтигэс бэмэркт. Коммен зи мир хельфен^[19].

Сам в это время напялил на голову каску, в сетке которой торчало пару веточек. У тела врага нашарил нож, сунув его за голенище сапога. Через плечо перекинул автоматный ремень, освобождая сам автомат, но еще теша себя надеждой, что противников не больше двух, и он справится ножом. Не повезло, судя по едва различимым контурам, из кустарника выпорхнуло не меньше пяти. Хорошо темно, не сразу разберут подмену. Теперь без альтернативы, придется работать огнестрелом.

Противники его, хоть и вышли, казалось бы толпой, вот только уж больно грамотно распределились по месту. Одной очередью не скосишь. Шагают легко, будто скользят, а ведь под ногами далеко не ровный асфальт. Профессионалы. Еще пара шагов! Еще! Ну, еще пара. Пора! Сгустки огня в темноте ночи, автомат с лаем выплевывал по контурам диверсантов. Двоих положил сразу, а вот трое других, словно под землю провалились, и тут же по нему ударили сразу из трех автоматов. Характерник ощутил чувствительные попадания пуль в Перунову защиту. Что тут сделаешь, когда времени в обрез? Подхватился на ноги, не обращая внимания на то, как пули клюют его тело, двинулся прямо на врагов, выискивая и вгоняя очереди в людскую плоть. Вот и все! Все шестеро готовы. Быть собою довольным не получалось. Нашумел он качественно. Теперь, надо понимать, остальные группы, а то, что они в наличии, он не сомневался ни секунды, теперь будут действовать решительно и бескомпромиссно. Будут выполнять поставленную задачу. Какую?

Словно в подтверждение его мыслей, где-то в направлении госпиталя, глухо, но отчетливо прогремели первые очереди из автоматов, редко-редко забухали винтовки.

Это если здесь едва слышно то, что услышит охрана на водохранилище? Там сейчас тишь, гладь, да божья благодать. Пора возвращаться в госпиталь. Кинул взгляд на трофейные часы. Девять вечера.

Спотыкаясь и задевая ветки, он бежал не жалея ног, тащил на себе все шесть автоматов и подсумки с рожками магазинов, слыша как с приближением к объекту, все громче гремят взрывы гранат. Немчура явно пошла на штурм. Да и чего там было штурмовать-то? На весь госпиталь, два десятка ходячих больных, санитары с врачами и сестричками, остальные в лежку. Если б не его выкрутасы, ночью порезали всех как баранов, никто б и мявкнуть не успел. А все ж, зачем им маленький госпиталь в крохотной долине среди гор?

Выбежал на дорогу у подобия КПП, и тут же нарвался на очередь, выпущенную из-за сторожки в грудь. Свинцовые пчелы принесли с собой боль, но наброшенная защита Перунова полога, как всегда выстояла. Двое диверсантов, скрытых от глаз темнотой ночи за дощатой стенкой времянки, умерли, не успев толком понять почему, а он, чтоб не сковывали движения, сбросил прямо у двери, себе под ноги, принесенные автоматы с подсумками, оставил только один. С остальными можно разобраться и после. Дальше не прячась, вбежал в госпитальный парк, поймал глазами из-за ветвистых деревьев три силуэта лечебных корпусов, неравномерно стоявших на горных уступах. Из темноты оконных проемов звучали и вспыхивали очереди автоматов, в ответ им огрызались вспышки одиночных выстрелов. Передернув затвор, побежал на звук беспорядочной стрельбы в ближайший к нему корпус.

Двери нараспашку, на входе светится белым халатом труп одного из санитаров, а рядом валяется и его винтовка. Урод комнатный, он бы еще на свой халат елочную гирлянду нацепил, а голосом подавал команды фрицам, «Смотрите, я здесь! Не проскочите мимо! Ахтунг, фойер!». Вряд ли успел завалить хоть одного «фашика», уж дюже верткие гады, чувствуется, что прошли специальную подготовку.

Заскочил в знакомый длинный коридор. Подошвы сапог захрустели по битой штукатурке, при взрыве упавшей с потолка на пол. Плевать! Тишины сейчас нет нигде. Из двери ординаторской скользнула тень, в темноте по очертаниям, немец. Очередь от бедра. Фигура переломилась в поясе, сползла по стене, глухо шмякнулась на доски. Минус один! Двинул дальше, стараясь не наступить на лежавших людей одетых в белые халаты. Персонал, и все двухсотые! Живые, этой мрази явно не нужны. Очереди со второго этажа, оповещали, что нижний этаж диверсантами отработан и зачищен, а тот, кого он обнулил, оставлен здесь на всякий случай контролером.

Ломанулся по лестнице наверх. Сразу с приступок срезал в спину укрывшегося за углом автоматчика. Голос из коридора облаял на немецком языке: «Придурок! Куда стреляешь? Ты в темноте Вилли завалил! Говно зеленое!»

Котов в шуме перестрелки подал голос, оправдываясь тоже по-немецки: «Виноват! Было темно!»

Свет фонаря вырвался на лестничный пролет. Сергей больше не тратил слов, вогнал три патрона в место предполагаемой груди автоматчика, и скачками взлетел на этаж. Штурмующие действовали одновременно в двух направлениях. Сергей сходу выпустил длинную очередь в левую сторону от лестницы. Затвор щелкнул, магазин опустел. В суете видел только вспышки выстрелов, а слышал ругань, стоны и крики. Коса нашла на камень! С противоположной стороны коридора, по спине старшины больно забарабанили пули, если б не защита, давно был бы трупом. В отместку бросил две немецкие колотушки и после взрывов, не теряя времени, прошелся по этажу контролем.

— Братишки! — заорал в темноту во все горло. — Есть кто живой? Я тут слегка количество фрицев подправил!

— А ты кто такой?

Вопрос задали из одной из дальних палат, куда немцы не смогли прорваться.

— Котов!

— Сережа! Мы здесь, Сережа! — знакомый женский голос сорвался на фальцет.

— Цыля Абрамовна, рад, что жива, — в темноте обнимая всхлипывающую женщину, говорил старшина. — Все-все, хорош реветь! Выводи всех ходячих в коридор, пусть вооружаются немецкими трофеями и держат лестницу под прицелом. Мне в другой корпус нужно, там бой идет.

— А, мы?

— Я же сказал, вы здесь держите оборону.

Оставив за спиной уже вооруженный до зубов отряд раненых под командой докторицы, метнулся в соседний корпус. Низкие темные, ночные облака подсвечивались пожаром в окнах второго этажа. Похоже, сюда он опоздал. Обогнув горевшую двухэтажку с фасада, двинулся к основному строению, вслушивался в непрекращавшийся шум перестрелки. Интересно было помимо всего, услышать из темноты вой госпитальных псов, в свое время прижившихся при кухне.

«Эх вы, дворяне, что ж раньше-то народ о приходе двуногих зверей не оповестили?»

Над головой просвистели пули, его явно приметили из окон. Твердо уверенные в себе диверсанты, не мудрствуя, ломились по лестнице на второй этаж, но халявы, как в двух предыдущих зданиях не обломилось. Напоролись на стойкую оборону. Оно и понятно, в этом корпусе и администрация госпиталя, и склад. Народ встретил гадов огоньком. Первый этаж удержать не смогли, но лестницу держали. Сначала фашисты расползлись по палатам первого этажа и расстреляли раненых, кого не успели вовремя эвакуировать наверх, потом вяло вели огонь по лестничным пролетам. Котову пришлось с ними повозиться. Девятерых зачистил в холодную, а одного придушив, взял в плен.

— Ай, маладэц старшина! Спасибо тэбэ, выручил, — Гиви Александрович с перевязанной бинтом головой, обнимал Сергея. — Как там наши в других корпусах?

— Третий — живые есть. Второй горит, скорее всего, погибли все.

— У нас тоже потери. Погиб начальник госпиталя, санитары почти все, только Веселкин остался. Если б не раненые, всем бы каюк пришел.

— Я тут языка взял. На первом этаже связанного оставил, пойду погуторю с ним по душам.

— Давай, старшина!

Немец попался матерый, сначала упирался, говорить не хотел, но после Сережкиных экзекуций, запел как соловей.

Всех выживших, те, кто мог передвигаться самостоятельно, переводили, переносили и перетаскивали в основной корпус. Трупы оккупантов, до утра просто выбрасывали в окна. Предстоящая ночь обещала быть нелегкой, только вот насколько нелегкой еще никто не догадывался.

Ни с того, ни с сего, вдруг хлынувший в долину ветер с моря, развеял тучи, а вместе с ними, и моросивший дождь. Стало свежо, но хотя бы развиднелось. Полная луна и яркие звезды под низким небом, вместе с заревом пожара второго корпуса, хорошо подсвечивало парк и соседние здания.

— Товарищ майор, — Котов стоял перед уставшим начальником хирургического отделения. — Необходимо срочно отправлять посыльных на водохранилище и в поселок на военно-морскую базу.

— Утром отправим, старшина.

— Утром поздно, надо сейчас. Пленный показал, что их отряд должен был захватить госпиталь, а утром под шумок воздушного налета на водохранилище, принять сюда десант, численностью до роты. Налет назначен на восемь утра. Средства ПВО не дают раздолбить дамбу с воздуха, вот диверсанты и хотят подорвать его с земли. С ними высадится взвод саперов. После подрыва дамбы, тысячи тонн воды обрушится на базу и соседние населенные пункты, ну а потом с моря планируется с кораблей высадить десант.

— Как быть? Ведь не успеем!

— Гиви Александрович, раненых эвакуируйте в горы, отнесите их от черты госпиталя, хоть километра на три, спрячьте.

— Кто-то может не дожить до утра.

— В ином случае погибнут все. Пошлите, хоть того же Веселкина в аул, пусть раздобудет у местных лошадь и на ней скачет в поселок. Так будет быстрей. Думаю, что местные уже и так знают, что в госпитале не все в порядке. Я пойду на водохранилище. Это все что мы можем сделать до утра.

— Да-да, действуй. Веселкина сейчас отправлю.

Это только кажется, что двенадцать километров, расстояние для тренированного человека пустяковое. Ночь, горы и ветер, вот те факторы, которые делают путь трудным и долгим. Сергей взял монотонный темп бега, двигался, подсвечивая себе трофейным фонарем. Дорога между скал, темнеющей поросли кавказских лиан и кустарника четко выделялась. Ночное светило стояло над головой. Заблудиться он точно не мог, а сил в нем было достаточно много, каждодневными тренировками успел привести свой организм в бойцовое состояние. Нужно торопиться, со времени окончания боя, прошло много времени, и может быть на аэродроме, где-то на территории той же Румынии, немецкие транспортники уже прогревают моторы, уже приняли в свое чрево усиленную роту парашютистов. Сколь много жертв случилось в ночной бойне, сколько жизней унесла по-глупому смерть?! Бойцы погибли не в атаке, не обороняя линию фронта, не жертвуя собой, их просто немощными, лежачими в кроватях, вычеркнули росчерком автоматной очереди из списков живых.

Скоро будет светать, вон видны очертания высокой бетонной дамбы, белеющей в проходе старого русла реки, от скалы до скалы. В двух местах темнеют шлюзовые ворота. Взорвать их и вода сметет все на своем пути, снесет с лица земли поселок, оставив как напоминание глупости постройки хранилища воды в этом месте одни развалины.

Огромное черное облако закрыло луну. Округу поглотила уже сереющая дымка. Прямо по дороге показался караульный домик, стоявший за колючей проволокой. Дошел!

* * *

За окном совсем рассвело. День обещает быть теплым. Бравый капитан, со шпалами в петлицах, с одинокой медалью на левой стороне груди, с любопытством смотрит на человека в линялой, латанной — перелатанной гимнастерке, коротко стриженного, но не бритого, без пилотки на голове, еще в сумерках прибывшего на КПП объекта. При нем были немецкий автомат и нож за голенищем старого сапога, украшенный свастикой на черной полированной рукояти. Оружие изъяли. А те байки, что он тут поведал, вызывают сомнения.

— Ну, вот вы говорите, что в восемь часов нас должны бомбить, а сейчас уже восемь пятнадцать. Выходит, что вы говорите неправду.

Недоверие, сквозило в каждом слове командира охранной роты, входящей в структуры НКВД. В другое время, Сергей вряд ли стал связываться с людьми такого ведомства, но так уж карта легла, иного здесь не придумать.

— Товарищ капитан государственной безопасности….

Внезапно из соседнего помещения вбежал сержант, взволнованным голосом доложил командиру:

— Товарищ капитан, с третьего, выносного поста сообщают, визуально наблюдается приближение большого скопления вражеских самолетов. Заходят на нас со стороны гор.

Короткий выход нецензурной лексики из уст красного командира, и сразу все вокруг завертелось. Интерес к Котову был потерян мгновенно. Понятно, что сейчас не до него.

— Полная боевая готовность. Номерам расчетов занять боевые посты. Самостоятельно приступить к отражению вражеской авиации!

В окружающей суете, капитан на ходу надел на голову каску, поправил под подбородком ремешок, уже у самой двери оглянулся на старшину.

— Котов, сержант Иванников сопроводит вас в убежище, налет переждете там, потом договорим.

— Есть!

Как Сергей и ожидал, связь с базой отсутствовала со вчерашнего времени, но тыл есть тыл, устранять неисправность связисты с обеих сторон оставили на утро. Вот и плоды безалаберности, так сказать, пресловутое русское «Авось!» в действии.

Что происходило на поверхности, Сергей видеть не мог, только по шуму боя предполагал, как немецкие бомберы пытаются окучить дамбу. Рев моторов на форсаже, разрывы бомб и лай зениток, оповещали, что где-то там, наверху сейчас жарко как в парной. Сидя под бетонными перекрытиями на длинных лавках у стен, бойцы, не принимающие участия в отражении налета, физически чувствовали сотрясение почвы у себя под ногами. Ощущения еще те! Одно меткое попадание и может быть всем присутствующим в бомбоубежище придет конец, получится одна братская могила на тридцать человек.

— Лютует немец, — стоически спокойным голосом изрек сидевший рядом Иванников. — Уж который раз нас на зуб пробует, два самолета потерял, а все неймется. Ничего, отобьемся.

* * *

Лежа на скальной поверхности, он в бинокль внимательно осмотрел объект русских. Сколько таких объектов было в его жизни, он уже и не считал. Его роту, предназначенную для выполнения специальных операций Абвера, забрасывали в Грецию, на Корсику, они отметились в горах Югославии, на равнинах Франции, работали в Польше, на Западной Украине, в лесах Белоруссии, сейчас местный проводник вывел их к объекту в горах Причерноморского побережья. Утренний сброс прошел успешно, даже несмотря на то, что передовую группу уничтожили. Но тут уж ничего не поделать, как говорят французы: «На войне, как на войне!»

Свою задачу группа все равно выполнила, плацдарм зачистила, связь нарушила. Интересно только, кто ж такой ретивый, сумевший уничтожить неполный взвод проверенных в деле ветеранов диверсионных операций. Хотелось бы посмотреть на этих людей.

Майор Отто фон Бюлофф, кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями в петлицах, представлял загадку даже для своего начальства. Тридцать семь лет, мог бы, казалось со своей выслугой, связями и почестями, давно осесть в Берлине, в главном управлении, в отделе по планированию операций. Давно был бы полковником, шаркающим начищенными сапогами по паркетной доске, так нет же, отказывался от любых подобных предложений, как молодой лейтенант, предпочитал месить сапоги в грязи и крови.

Никто не мог знать тайну аристократического рода фон Бюлофф, хранимую его представителями от всех властей, во все времена, при любой политической обстановке в государстве. Они не такие как все, они избранные, они посвященные. Выходцы из скандинавов и славян, много веков тому назад ассимилировавшиеся на землях юга Германии, затворившиеся в своих замках в «орлиных гнездах» горной Тюрингии, они лишь в смутные времена, вот как в нынешнее время, вставали в ряды германских бойцов. Война их хлеб, война их удел. А в мирное время мужчины рода готовились к войне.

Пророки и ясновидцы, члены масонских орденов и лож, приверженцы учения «Викка», возрождения сатанистских культов, многое бы отдали за то, чтобы заполучить хоть бы частичку знаний передаваемых из поколения в поколение баронами Бюлофф. Магия существовала во все эпохи и у всех народов. Пристрастие к тайнам и сверхъестественным явлениям, потребность примирить существование человека с существованием божественных сил, мечта о гармонии — внешней и внутренней, стремление овладеть магическим искусством, — все это, несомненно, сохранилось до наших дней, но только у горстки посвященных. Все остальные лишь дилетанты и клоуны, рисующие пентаграммы на опилках цирковых балаганов, произносящие заклинания, которые могут простым смертным лишь навредить. Но человека не остановить, примером тому, тот же Гитлер, с его Анэнербэ. Древние цивилизации ушли в небытие, и канули в Лету древние верования, однако желания человека остаются неизменными, и все, что дает надежду на их воплощение, будет жить и возрождаться вновь и вновь. Пусть занимаются баловством, если невтерпежь! Расплачиваться за ошибки будут они сами, да еще семь поколений после них.

Нет, Отто не был магом, его время еще не пришло, этим в их роду начинают заниматься представители старшего поколения, только после того как им исполнится шестьдесят лет. Он еще слишком молод для этого. Но он твердо знает, боги и богини Севера — это не мертвые формы. До тех пор пока их народ, их потомки будут жить в Мидгарде, будут существовать и они. Боги не мертвы, они только забыты большинством людей. Они помогают лишь избранным. Его бог, Один — Бог Войны и покровитель воинов, павших в битве, бог повешенных, бог тайного знания и властитель мёртвых, от которых это знание можно получить. Один жаждал власти и знания, преследуя свои цели, и его муки напоминают скорее о шаманстве, чем о христианском искуплении. Пусть, это даже хорошо! Он доблестен, переменчив и коварен, дарует победу по прихоти, а не по заслугам. Те, кто поклоняется Одину, призванные властвовать, творить заклинания и читать руны, они знают жар вдохновения и боевое безумие. У Одина множество имён: Всеотец, Бог Повешенных, Сеятель Бед, Устрашающий, Отец Победы, Одноглазый, Бог Воронов.

Величественный и опасный, непредсказуемый Один, бог, с которым простому смертному лучше никаких дел не иметь. Военные победы — его дар, поэзия — его мед.

Он, Отто фон Бюлофф — берсерк, барон сечи, носящий на теле невидимую никому «медвежью рубаху», в совершенстве владеющий Ариданом, боевым искусством берсерков — привязанным к особенностям человеческого поведения в экстремальных условиях. Таких как он, всего-то пятеро на всю германскую армию, и все они его кровные братья.

С пеленок им внушали, что берсерк это готовое к бою, взведенное оружие, адреналин и свирепая страсть победить бурлит в их крови, их механическая программа настроена не на выживание, а на возможность захвата в Вальхаллу большого количества прислуги для себя, рабов, то есть всех тех, кого они уничтожили в бою. Но это не вся их суть.

Его сознание, высшее приложение духовных сил, явление для него обычное, он с ним свыкся, воспринимает как норму поведения. Фон Бюлофф, элитарная часть воинского сословия, он может быть, только и создан для того, чтоб перед основной сшибкой противоборствующих сторон, провести показательный бой, победить поединщика, и этим вдохновить своих, заставить выиграть сражение. Простой смертный опасается за свою жизнь, старается выжить в сече, берсерк мысленно уже пережил смерть, он презрел ее.

Оглянувшись назад, кивнул своим заместителям.

— Господа, предлагаю начать операцию.

Легкие ротные минометы послали первые залпы по нехитрым укреплениям, выстроенным перед громадой бетонной дамбы. По округе разнеслись звуки разрывов, поднялись в воздух мешки с песком и щепки мусора, составлявшие защиту пулеметных точек. Заработали автоматы и ручные пулеметы при атаке слаженных подразделений. Время стартовало, отсчитывая минуты до конца операции по захвату позиций противника. Что могут русские с их устаревшим вооружением противопоставить профессионалам. Он даже не стал самостоятельно ввязываться в бой, наблюдал в бинокль за избиением варваров. Презрение к славянам отразилось в скупой улыбке на губах.

Все это не интересно и предсказуемо. На тыловую часть, солдаты которой с начала войны так и не нюхали пороха в окопах, которым теперь, осталось только принять смерть от более обученного противника. Адреналин в крови не кипел, от этого портилось настроение. Почему так скучно? Он продолжал наблюдать за ходом боя.

Мульке со своими парнями дело знал. Как не крути, в двух рядах колючей проволоки — огромная брешь, пройдет пульмановский вагон, еще и место останется. В нее то и хлынул целый взвод обер лейтенанта Лехта. Надеялись, что большую часть охраны покромсали минометные залпы. И ведь считай, прорвались за внутренний периметр, только не предусмотрели ловушки, флангового огня из пулемета. В ста метрах от дыры проснулась замаскированная от глаз пулеметная точка. Врезала так, что дала просраться всем. Нет, потеряли не многих, но мордой в грязь положили, дали русским возможность снять бойцов с других направлений и заткнуть, чертов прорыв.

Бюлофф распорядился, подавить минами пулемет, ругаясь по поводу нерасторопности приданных ему минометчиков. Такой момент упустили! Шайзэ!

Нет худа без добра. Времянка КПП от прямых попаданий мин, рассыпалась как карточный домик, а ворота перед ней, сбитые брусовые рамы, с натянутой на них, все той же колючей проволокой, распахнуты настежь. Наезженная дорога, можно сказать, призывно открыта для прохода.

— Форвэрст!

Отто видел и слышал, как Вюнше поднял в атаку солдат своего взвода. Молодец! Те бежали вперед, пригибались, передвигались по-обезьяньи скачками, при этом поливая огнем все и вся, заваливая траншею трупами русских, вставших на их пути. Настоящие викинги!

Но, что это? Атака захлебнулась, его солдаты схлынули от уже захваченного пространства для маневра. Появились потери. Навел окуляры бинокля на, казалось, самый проигрышный для славян участок выстроенной диспозиции. Так и есть! В самых рядах его парней беснуется, стреляя из явно трофейного пистолета и кромсая плоть маленькой лопаткой какой-то русский самородок. Это уже становится интересным!

Майор поднялся во весь рост, не обращая внимания на свист шальных пуль, легкой, пружинистой походкой двинулся к воротам. Только теперь он почувствовал, как участился его пульс, как адреналин, буквально хлынул в кровь, заставляя ее закипать в жилах. Вдохновение, как это прекрасно! Кто этот неизвестный мастер боя? А может все намного проще, и это всего лишь, обычный деревенский мужик, в сумасшествии потерявший страх перед смертью? Сейчас он это узнает.

Следуя навстречу судьбе, Отто по заученному с малых лет ритуалу, в стороны развел руки, громким голосом воззвал к своему божеству:

— Один! Мое сознание растет, я готов к встрече с высшими силами! Укажи путь, я готов выполнить свое предназначение. Даруй мне победу над смертным! Он будет жертвой тебе! Ты слышишь? Во мне нет сомнений, сила руны Соулу со мной, она во мне!

Берсерк встал перед входом в ворота. Осталось провести противнику последнюю проверку, узнать, тот ли он, за кого его принял Отто. Очень хотелось верить, что это так. За всю свою жизнь он никогда не встречался с себе подобным по другую сторону поля брани, хотя от старших неоднократно слышал рассказы о них. Прикрыв глаза и совсем не воспринимая шума боя, он заученно и монотонно, на древнем языке, которого дословно не понимал, произносил фразы заговора. Берсерк знал, что сейчас произойдет и не удивился тому, что все вокруг стихло. Мертвая тишина оповестила о том, что все живое по всей округе превратилось в истуканов. Когда-то давно, он из любопытства проделал такой номер со своими солдатами, снискал в их рядах славу колдуна, внушил к себе страх.

Все люди, кто до этого не погиб, были живы. Они мыслили, их глаза могли видеть, а уши слышать, они могли даже испытывать телесную боль, только вот их тела застыли в том положении, в котором их застала концовка заклинания. Потом, после боя откат накроет его, вывернет на изнанку, но сейчас…

«Богом Всеотцом заклинаю, пусть будет так!»

И все вокруг застыло.

Бюлофф оглядел поле боя, его глаза встретились со взглядом внимательных умных глаз русского. Он не ошибся, настал момент истины! Оба воина неспешно сблизились, встали друг напротив друга, почти что на расстоянии вытянутых рук.

— Я барон сечи, если тебе говорит о чем-то такое понятие, — едва сдерживая себя от переполнявшего кровь адреналина, произнес майор. — Отто фон Бюлофф. Поклоняюсь Асам Севера, считаю своим покровителем Одина! Кто ты?

— Я из рода Перуновых хортов, мы славим Великого и Многопроявного Рода в его светлых ликах, а к Темным Богам относимся с уважением. Зачем ты пришел на мою землю?

— Чтобы вновь почувствовать вкус победы над низшими, обрызгать жертвенник Асов кровью варваров!

— Слишком высокопарно звучит. Не будем тянуть резину, начнем. Пусть победит сильнейший!

Ситуация боится тех кто действует уверенно, Отто ударил первым, Сергей даже не успел понять откуда в руке противника появился нож, величиной больше похожий на свинорез. Саперной лопаткой он отбил этот первый удар. Быстрота и натиск противника были потрясающими, удары казалось, следовали отовсюду, их было тяжело отследить, поставить блок, вырваться из залома. В состоянии Соулу человек является некоей пламенной, солнцеподобной сущностью, и в эту сущность энергия вливается неизвестно откуда. Магическое действие берсерка — это не просто мобилизация физиологических резервов организма, а его волшебное преображение. На тех, кто долго работает с рунами, Соулу действует как щелчок кнута, как хлопок стартового пистолета, как спусковой крючок, который высвобождает скрытую энергию и направляет снаряд в цель. Соулу — руна несокрушимая, непобедимая, не отступающая, не сомневающаяся ни в чем, совершающая изменение, назначенное высшей силой. Человек должен доверять наитиям, возникающим в процессе боя. Захотелось что-то изменить — измени. Отто не знал, что произойдет в следующую секунду, энергия полностью поглотила его, он включился в мир битвы. Но каков противник?! Как держит удар! Достойная жертва Одину.

«Верткий и сильный, гад. Викинг доморощенный!»

Проскочила мысль у Сергея в мозгу.

Немец молниеносно нанес удар тесаком, метил точно в голову. Сергей только в последний момент смог увернуться, отшвырнуть от себя навязчивого как смола противника. Лезвие пропороло плечо, выплеснув из резаной раны струю крови.

— Хх-хо! — вырвался победный возглас из груди германца.

Он все ж достал этого деревенщину. Радостная улыбка сползла с лица барона, на его глазах глубокий порез, хорошо видимый в прореху на гимнастерке, затянулся не оставив на гладкой коже и следа.

— А-а-а! — ярясь выкриком, снова бросился в атаку.

Оба бойца сцепились в этой борьбе не на жизнь, а на смерть, с обеих сторон сыпались удары руками, ногами, даже головой, демонстрировали друг другу захваты, зацепы, подножки и броски. Теперь, они оба были безоружны. И нож и лопатка валялись выбитые из рук, где-то в пыли, оба показывали боевую технику и навыки своих стилей боевого мастерства. Оба знали, что у них сломаны ребра, оба созерцали лохмотья одежды на торсах друг у друга, следы борозд на коже, будто оставленные крупными хищными зверьми. Боли не чувствовали, адреналин запудрил мозги, отступили даже мысли. Только бой! Только победа! И снова близкий контакт, удары кулаком, локтем, коленом, ступней, головой в лицо, грудь, живот. Рычаги на суставы, опасные броски, подножки и подсечки, попытки тычка пальцами в глаза. Они оба были неутомимы и сильны, но все же, Сергей был характерником, он лишь на миг смог отбросить от себя германца, а этого мига хватило ему, чтоб отвести глаза врагу, исчезнуть, раствориться, чтоб уже в следующий миг проявиться за спиной противника. Совсем не сильный тычок указательным пальцем в известную точку в районе левой лопатки и острая, непереносимая, впервые испытанная во время боя боль, пронзила Отто сердце, будто острый железный клинок вогнали между ребер, пробив полученную в утробе матери «медвежью рубаху». Боль заставила разжать кулаки, попытаться вдохнуть в себя воздух. Сергей развернул корпус поверженного врага к себе, обеими руками резко откинул голову берсерка назад, и открытой ладонью ударил его в подбородок, ломая шейные позвонки. Как назвал когда-то этот прикол дед, «показал солнышко».

Ничего не скажешь, силен был противник, все силы выжал из казака, заставил лечь рядом с мертвым телом викинга, забыться, передохнуть, хоть чуток. Сергей не видел, как все пришло в движение, как на поле брани к обеим сторонам пришел паритет в боевых действиях. Он спал там же где лег и тогда, когда из поселка на выручку охранной роте подоспели моряки, когда немногочисленные остатки потрепанной роты диверсантов сдались в плен. Богатырский сон был крепок. Проснулся на госпитальной койке, и первое что увидел, было улыбающееся молодое лицо докторицы, произнес:

— Есть чего пожевать в этом заведении? Сил нет, как жрать хочется.

Глава 6. «Штрафник» на контракте

Пасмурным февральским утром, воинский эшелон, перевозивший пополнение к фронту, по непонятно чьей прихоти, остановили прямо в поле, недотянув вереницу вагонов до станции, где-то километра три. Несмотря на крепкий мороз, двери теплушек распахнулись в стороны, на добрую половину открывая проход в натопленные пенаты, и из вагонов, как застоявшиеся кони, на утоптанный снег у железнодорожного полотна, горохом посыпалась солдатская масса, уставшая от долгого переезда. Близость к фронту на каждом шагу ощущалась картиной жестоких боев. Немцев отогнали из этих мест совсем недавно. Молодняк, скорее всего, не успевший понюхать пороху, радостно зубоскаля, разминался, с интересом смотрел на горелые развалины строений, теперь уже безымянного поселка вдалеке от стоянки поезда. Любопытные взгляды коснулись и двух бортовых машин, тупорылых «выкидышей» чужого автопрома, застывших под самой насыпью. У машин, кучкой стояли и курили военные, одетые не в шинели, а в утепленные штаны и ватники. Сразу и не поймешь, кто перед тобой, но то, что не высокое начальство, то уж точно. С головы состава, к его средине, широкой размашистой походкой подошли местные поездные бугры, в новомодных погонах, нашитых на шинели. Один из них, начальник штаба недавно сформированного стрелкового полка, майор Лесников, поставленным командным голосом отдал приказ:

— Внимание всем! Стоянка поезда, один час. Командирам батальонов, выстроить свои подразделения поротно, лицом к полю. Выполнять!

Послышались обрывки команд, и народ из толпы в короткое время превратился в воинский коллектив, в составе рот выстроился на насыпи у вагонов.

— По-олк ра-авня-айсь, смирно-о! Товарищи бойцы, Родина нуждается в помощи с вашей стороны! Для выполнения специальной задачи необходимо из числа ранее воевавших товарищей отобрать двадцать человек, и отдать их в распоряжение, — начальник штаба обернулся к неизвестным военным, стоявшим у машин, умолкнув лишь на секунды, продолжил речь. — Прибывшим за ними товарищам. Поверьте, нам нелегко было свыкнуться с мыслью, что придется идти в бой с необстрелянными солдатами, но другого выхода у нас нет. Уйти из полка смогут лишь добровольно согласившиеся с предложением. Теперь так. Молодому пополнению — Рразойдись! Занять места в вагонах! Старослужащим, в общий строй!

Майор обернулся к ожидавшим у машин, объявил:

— Можете приступать.

Командование полка с хмурыми взглядами на лицах удалилось, уступив место неизвестным пока «покупателям».

Перед строем встал кряжистый мужик, с лицом побитым морщинами, зорким цепким взглядом окинул полторы сотни оставшихся в строю бойцов, за его спиной встали еще трое из его когорты. Не напрягая особо голос, он произнес:

— Я командир штрафной роты, майор Демидов. В недавних боях рота понесла существенные потери, у нас имеется нужда в младших командных кадрах. Мне нужны двадцать человек добровольцев, имеющих боевой опыт и способных командовать первичными подразделениями. Работа у вас будет в основном, это поддержание порядка во вверенных вам отделениях и взводах. Контингент разный, но в основном лица, совершившие преступления на войне. Желающие могут выйти из строя на два шага.

Внутри строя народ забурлил, зашушукался. Кое-кто высказывал товарищу свои сомнения в полный голос. Ехидный голос из толпы откликнулся на предложение:

— Ну, ясно, что преступники, а нам-то за что в штрафниках ходить? Мы преступлениев не совершали!

Лицо комроты побледнело даже на морозе, дернулась щека в нервном тике.

— М-молчать! Добровольцы выйти из строя!

Из, водночасье притихшей толпы, стоявшей в строю, вышел крепко сбитый боец с погонами старшины, через левое плечо развернулся к строю, в спокойствии застыл.

— Ты, что Серега, спятил?

— Дурак, погибнешь!

— Вернись в строй!

Майор, зверея, крикнул:

— Молчать, засранцы!

А из строя потянулся народ, выходил и поворачивался лицами к своим бывшим товарищам.

— Все? Больше добровольцев нет?

Презрительная улыбка промелькнула на лицах людей стоявших за плечами майора. Девять добровольцев смотрели поверх голов строя.

— Все, кто пожелал служить со мной, забрать свои вещи и спускаться к машинам. Жду вас там. Остальным — разойдись!

Котов не очень четко представлял себе, где он теперь будет служить и чем заниматься. В его понятии, основанном на слухах и литературе, штрафные батальоны рисовались скопищем блатных, политических и трусов, отправленных приговорами трибуналов искупать кровью провинности прошлой жизни, которым дозволялось только одно, возможность умереть в бою, голыми руками штурмуя пулеметные точки немцев. Ну, а он при них, должен быть кем-то типа вертухая. Он и из строя-то вышел лишь потому, что была возможность, хоть как-то облегчить участь «заблудившимся» людям.

Действительность превзошла все ожидания. Котов очень удивился, приняв под командование здорово поредевший взвод, два дня назад вышедший из жестоких боев, когда ознакомился с его контингентом. Оказалось, в штрафные части Красной Армии, бывшие заключенные любых мастей, не могли попасть в принципе. В них направляли осужденных военным трибуналом только из строевых частей, где те проходили службу. В такие роты, могли попасть еще и бывшие военнослужащие, оставшиеся в ходе боев на оккупированной территории, в свое время решившие переждать войну под юбкой любвеобильной вдовицы, не пытавшиеся перейти линию фронта или примкнуть к партизанам. Все без исключения категории осуждались на срок от одного, до трех месяцев, не больше. Все те страшилки, какие Сергей помнил о штрафных батальонах, тоже имели место быть, но какая-то баранья голова, в конце двадцатого века, может по глупости, а может и из баловства или по злобе, перепутала «плюс» с «минусом», дала точное описание штрафбатов вермахта, только, якобы это штрафные части Красной Армии. Вот, в немецкой армии такие части были, и сроки в них были конкретные — до пяти лет «сплошного кайфа», захочешь, не доживешь. И заградотряды при отступлении, действительно «мочили» немецких штрафников почем зря. Да-а, по ранению, ты там у этих доморощенных арийцев, не мог быть отправлен в обычную строевую часть. Если осудили, будь любезен тащить лямку полный срок.

Новый командир взвода, придя вечером в землянку к майору, застал в ней и замполита роты, задал ряд вопросов касаемых штрафников. Прочитал в глазах отцов-командиров непонимание, затем удивление. Капитан Гудыма, полный человек, среднего роста, с белесыми бровями и крупным носом на широком лице, прокашлялся, первым предложил:

— Да, ты присядь, старшина.

— Спасибо.

— Откуда ты нахватался таких сведений о штрафных частях?

Ну, не будет же он им рассказывать, что даже в Большой Советской энциклопедии, о штрафниках четко прописано в переводе на доступный обывателю язык, что они для армейского общества — раковая опухоль и лихо одноглазое в одном лице. Кто, мол, попал в жопу, названную штрафным батальоном, выйдет оттуда только вперед ногами. Да и из других источников хватало инфы, и вся она, как под копирку, трактовала одно и то же.

Даже не смотря на полноту и легкую неповоротливость движений, замполит мало походил на этакого, педагога Макаренко, воспитателя армейских беспризорников, проникающего в душу каждого проштрафившегося, способного пожурить, а после подсказать, как жить дальше. Хренушки там! Скорее уж, он смотрелся обычным кадровым офицером, усредненный тип которого, был известен Сергею по чеченской кампании. Такой струсившего бойца жалеть не будет, если потребуется, палкой погонит в атаку, да еще и сам будет рядом бежать, контролируя ход боя. Судя по всему, с ротным они сработались, а значит, хотя бы от противостояния лиц начальствующих, рота страдать не будет. Такое положение дел не могло не порадовать старшину.

Замполит протянул Сергею два листа машинописного текста, во многих местах затертого до пятен, но читабельного.

— Читай.

Это был известный и во времена Сережкиной юности приказ номер двести двадцать семь, в простонародье названный, «Ни шагу назад!».

«Сформировать в пределах фронта от 1 до 3 (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, — начал про себя читать текст приказа Котов. — И поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины. Сформировать в пределах армии от 5 до 10 (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной…».

— А вот еще, — Гудыма протянул еще два листка. — Изучай.

Ротный, склонившись между тем над столом, казалось, был занят своим делом, не обращал внимания на присутствующих. Сергей вчитался в текст. Это было положение о штрафных ротах действующей армии, утвержденное заместителем наркома обороны Жуковым, еще двадцать шестого сентября сорок второго года:

«Ну, ни фига ж себе! А нам-то лапшу вешали…»

— Прочитал?

— Да.

— Вот и хорошо. И запомни, следовать мы этому положению, обязаны неукоснительно. Понял?

— Да.

— Если у тебя вопросов нет, а у командира роты к тебе, то можешь быть свободен.

Ротный, находясь в раздумье, уловил заключительную часть беседы замполита со старшиной, мотнул головой.

— Старшина, останься. Сейчас подтянутся остальные взводники, уже их вызвал. Ты просто раньше пришел. Можешь пока покурить.

— Спасибо, не балуюсь.

— Твое дело. Бумаги на тебя еще в штаб армии, почему-то не пришли. Расскажи, друг ситный, кто ты есть, из чьих будешь, а то, вон мы с замполитом до сих пор не знаем, кому взвод доверили. Сержантов всех по отделениям раскидали, один ты у нас на офицерскую должность попал.

— А, что рассказывать, товарищ майор? Из кадровых, первый бой по ту сторону Днепра принял. Со своей частью отступал. Оборонял подступы к Северскому Донцу. В районе Дона часть разбили, реку форсировал самостоятельно. Собрав таких же, как сам окруженцев в отряд, линию фронта перешел недалеко от Анапы. Воевал в Новороссийске, потом госпиталь, за ним еще один госпиталь. Излечился, направили под Сталинград. Вот к вам попал.

Печурка, чуть подванивая краской, потрескивала березовыми дровами, досками разбитых снарядных ящиков, другого топлива в степной местности раздобыть трудно.

— Все?

— Вроде бы все. Ах, да! В совершенстве владею немецким языком.

Оба офицера переглянулись.

— Где выучил язык? — спросил замполит.

— Еще пацаном, жил среди немецких колонистов.

— Нда! Старшина, ты про свое знание молчи. Ясно?

— А, что, криминал?

— Какой еще криминал? Ты, это, скажешь кому из начальства, так тебя быстро от нас в разведотдел заберут. Ну и какого ляха мы тебя из поезда выцыганили? Теперь понял?

— Так точно.

— Разрешите?…

В клубах холодного пара, в землянку один за другим вошли трое взводных, отдуваясь, вдыхали в охлажденные легкие теплый печной дух, расселись по лавкам у стен, рассупонивая фуфайки и полушубки.

Демидов от стола окинул взглядом подчиненных.

— Так что, товарищи командиры взводов, пришел конец нашей передышки. Командование поставило перед нами задачу, завтра в семь часов утра, в районе деревни Вилки провести разведку боем. Во время отступления, фашистские части отошли на заранее подготовленные позиции и смогли закрепиться на них. Высшее командование информировало командира дивизии, что через несколько дней ему предстоят активные боевые действия. Перед фронтом дивизии обороняются подразделения сто пятого пехотного полка. На основании показаний ранее захваченных пленных, диспозиция немцев, вроде бы ясна. Вдоль переднего края местами проходит проволочное заграждение в один-два кола, а также находятся минные поля. Кроме того, противник имеет два ДЗОТа и помимо основных позиций, ряд окопов, каждый из которых рассчитан на стрелковое отделение. Окопы связаны между собой ходами сообщения. Артиллерийскими наблюдателями были засечены две сто пяти миллиметровые вражеские батареи, расположенные в двух километрах западнее Вилков, которые время от времени ведут огонь по боевым порядкам правого соседа. Штабу не известна система обороны противника в его тактической глубине, а также состав и расположение тактических резервов. Не удалось точно засечь и опорные пункты отдельных орудий противника. Не удовлетворившись такими скудными данными, командир дивизии решил провести разведку боем. Нашей роте приказано ее осуществить. В шесть сорок на участке, где будет задействована рота, наша артиллерия нанесет массированный удар по немецким окопам. Может, сорвет и проволоку со столбов. Рота атакует вражеские позиции, должна прорвать передний край и закрепиться во вражеских траншеях. Такая у нас задача. В случае нашего успеха, дальше в прорыв, десантом на танках, войдет стрелковый полк. Вопросы?

— Т-товарищ майор, — лейтенант Володин, молодой парнишка, чуть за двадцать лет от роду, заикаясь, скорее всего по причине контузии, задал вопрос. — Пополнение в подразделения будет? Т-товарищ майор, у меня во взводе двадцать два человека всего.

— Лейтенант, где я тебе сейчас людей возьму? Армия наступает по всему фронту, бойцы на подъеме. Это здесь затык. Нет сейчас нашего контингента в войсках. Если так и дальше пойдет, расформируют нас к чертовой матери!

— Так нам от того проку мало. И у меня людей, кот наплакал. С кем передний край разведывать, а потом еще и немецкие окопы брать?

Старший лейтенант Лябах, набычившись, смотрел комроты в лицо.

— Михаил Семенович, — подал свой голос Гудыма, переключая внимание Лябаха, да и всех остальных на себя. — Задача роте поставлена, и никто ее с нас не снимет. Ваше заявление считаю неуместным.

— Да, понял уже, товарищ капитан.

— Еще вопросы?

Сергей поднялся на ноги.

— Старшина Котов. Какая ширина наступления по фронту отведена роте?

— Ширина не велика. Двести метров, можно сказать, точечный удар. Командование знает о некомплекте личного состава.

— В роте есть зимние маскхалаты?

— Найдутся. У старшины роты, этого добра на штатную численность припасено. Ними еще ни разу не пользовались.

— Товарищ майор, предлагаю одеть в них бойцов. За десять минут до артподготовки, выдвинуться к переднему краю врага.

— Зачем? Свои могут накрыть снарядами.

— Могут. Но только по-глупости. Если связаться с артиллеристами, объяснить, попросить, чтоб работали ювелирно. А мы за время артналета смогли б подойти к проволочному заграждению на минимальное расстояние. У меня во взводе, два пулемета системы Горюнова. Думаю, что и у моих коллег такие имеются?

— Ну, есть, — обозвался Лябах. — Дальше, что?

— Пока наши передний край колбасить будут, пулеметчики успеют заякориться, хотя бы примерно взять на прицел пулеметные точки врага. У рот, образующих сейчас передний край, я думаю, они наперечет, сведениями те с нами без базара поделятся. Им же потом за нами в прорыв идти.

— А, что? Товарищ командир, по-моему, старшина дело говорит, — комисар расплылся в добродушной улыбке. — Артиллеристов беру на себя.

— Добро, Кирилл Пантелеевич, диспозиция Котова принимается.

— Ага, как бы потом его диспозиция, нам всем боком не вышла, когда снаряды рваться будут!

— Лябах, ну, что ты за человек? Сколько тебя знаю, вечно всем недоволен. Предложи что-то свое, умное.

— Предложил бы, если б было что! Там еще два дзота, не забыли?

Командир приказом прекратил обсуждение.

— Готовить взвода. В три ночи машины должны отъехать из расположения.

Ужин только что подошел к концу. Архипов, его вестовой, протянул старшине котелок с кашей, обильно сдобренной мясом и кусок хлеба.

— Ешьте, гражданин старшина.

— Вызови ко мне командиров отделений.

— Есть!

Отделенные не обрадовались перспективе бессонной ночи, но тут, же после постановки задачи ушли готовить штрафников в дорогу. После ужина, Сергей и сам пошел по расположению, контролируя действия подчиненных, особое внимание, обращая на состояние оружия. Оба пулемета, для транспортировки поставили на лыжные салазки. Маскировочные халаты раздали всем штрафникам. Можно было часок кемарнуть.

За десять минут до артподготовки, глотнув из фляг по глотку водяры, рота в своем неполном составе выползла за бруствер окопов стрелкового полка, в полосе которого готовился прорыв. Морозная звездная ночь, как могла, укрыла ползущих к немецкому переднему краю бойцов, одетых в «белые саваны». Проползая, солдаты-штрафники оставляли за собой «пропаханные» телами борозды следов, сопели и шепотом матерились, сетуя на зиму, снег, мороз и немцев. Звенящую тишину ночи нарушал едва различимый шорох рыхлого свежего снега. Ползли колоннами друг за другом по пять человек. Судя по застывшим, сожженным тридцать четверкам, выстуженным ветром и морозом, борта и башни которых, даже в темноте отливали белесым налетом инея, да торчавшим из-под снега конечностям человеческих останков, разведку боем на этом участке ничейной полосы, уже проводили, может даже не раз. Снежный покров, скорее всего, прошлым днем, прикрыл жуткую картину.

Сергей двигался третьим от головы своей колонны. Сразу за ним пулеметчик тащил «Горюнова», хоть тот был и станковым, но все ж весил меньше, чем устаревший «Максим». После мягкой зимы Причерноморского Кавказа, степная зима, с ее морозами и ветрами, казалась землей вечной мерзлоты. Да и непривычно было отталкивать снег ногами, обутыми в валенки. Впереди застыл на месте Горемыкин. Чего встал, проползли то совсем немного?

— Ты чего застопорился? — зашипел на него старшина.

— Гражданин старшина, не могу больше, щас уссусь.

— Ну и….

— Так, уссусь щас!

Котов присмотрелся к наручным часам. При тусклом свете, еле различил стрелки. До артподготовки осталось полторы минуты.

— Можешь ссаться в штаны, не осудим. И двигайся, двигайся поживей!

— Та-ак….

— Ссы в штаны, через минуту мы здесь все обоссымся, если не обосремся. Пошел вперед, Горемыкин. Догоняй головного, и так отстал. Шевелись!

Добрый пинок по «тылам», и порядок наведен. На самом деле, Сергей каким-то седьмым чувством ощутил страх и панику ползущего впереди штрафника. Оно и понятно. Такой страх, сейчас наверное испытывали все. Неопределенность гнала людей вперед. Неопределенность заставляла их бояться. Какая судьба постигнет каждого из них? Одному Богу известно, кто доживет до рассвета.

На правом фланге взметнулась в небо осветительная ракета, в немецких траншеях закашлял пулемет. Вдруг, как гром среди ясного неба, со стороны наших позиций послышались орудийные залпы. Началось!

Первые разрывы снарядов, яркими цветами расцвели в немецких окопах, но их обилие, тут же, сменилось серостью и даже чернотой поднявшейся снежной пыли, вперемешку с грязью. Удар нанесли не только по фронту будущего прорыва роты, но и по соседним участкам. От близкой долбежки и свиста «подарков» над головой, каждому хотелось поглубже зарыться в мерзлую землю. Сергей до крика повысил голос.

— Всем оставаться на месте! Сейчас огонь перенесут ближе к тылам противника.

А, никто и не лез на рожон, все лежали, прикрыв голову руками и оружейными прикладами. Хоть и слабая защита, но хоть какая-то.

— Бум, бум-м! Бум-м! Угу-гух!

Яростный огонь отполз вглубь немецкой зоны. Артиллеристы, действительно сработали ювелирно, естественно насколько смогли.

— Перебежками, вперед! — пытаясь перекрыть голосом, шум разрывов, приказал взводный. — Бего-ом! Что застыли? Подъем!

Пришлось постараться, поднимать некоторых пинками. Видел, как отделенные занимаются тем же.

— Рассыпаться в цепь! Боец Могила, у того танка, развернуть пулемет. Куда направить, помнишь?

— Так точно, гражданин старшина!

— Давай!

Еще пятьдесят шагов.

— Всем стой! Залечь, ждать команды!

Дальше нельзя, вон они впереди немецкие окопы, пройдешь чуть дальше, свои посекут осколками. В поднявшейся кутерьме не смог разглядеть время. Ничего, подождет так!

— Бум-м, гугух! Бум-м, гугух!

Совсем неподалеку беснуются разрывы снарядов.

— Гум-м-м! Гум-м-м!

Прямо в ухо гудит от этих разрывов земля.

Вдруг все замерло, прекратилась безумная долбежка, а чуть в стороне, метрах в пятидесяти слева, проревел голос ротного:

— Вста-ать! В атаку бегом м-ма-арш!

И штрафники в полном молчании поднялись над снежным покровом, белыми тенями побежали к рядам колючки. Поднялся и он, бежал, зорко контролируя свой взвод. Добро! Все на ногах.

Молчат немецкие окопы. Первый ряд колючей проволоки — прорехи не везде, но все же, проходы имеются. Втиснулись в них, чтоб тут же рассосаться в цепь. Второй. Как черт из коробочки, в упор кинжальный огонь из пулемета.

— Ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду!

И залегла пехота, никакой силой не поднять. Не дошла до колючки считанных шагов.

«Мать моя женщина! Где же ты Могила? С какого перепугу, молчит твой «Горюнов»?

И словно в ответ на безмолвный вопрос, из-за спины по пулеметам фашистов застрочили наши пулеметы. А ведь такая дуэль может и затянуться, а солдаты так и будут лежать. Скоро оклемаются немцы в траншеях, подтянут из глубины обороны подкрепление, дадут просраться так, что мама не горюй!

Сергей подхватился на ноги, метнулся к немецкому брустверу. Второй ряд колючей проволоки устоял. Чувствуя, как его белую «попону» дырявят пули, свои и чужие, выдернул из противогазной сумки кусачки, под огнем прощелкал пролет, упал в снег и отполз правее.

«Помолюся Господу Богу, всемогущему, пресвятой пречистой Деве Марии и Троице святой единой и всем святым тайнам. Будьте казаку Неждану до помощи! В худой час призрачный лунный лик светит с небосвода. Выйду я в поле, сдерну лунное полотно, да наброшу на себя…»

Между двух немецких солдат, стреляющих по залегшей роте, с разбегу перепрыгнув на противоположную сторону окопа, остановился. Сорвав стопорное кольцо, бросил РГ-42 в окоп, туда, где находилась ближайшая пулеметная точка. Не дожидаясь взрыва, метнулся к следующему пулемету, удерживавшему атаку. Взрыв за спиной и пулемет заглох. Бросок гранаты, скачками дальше. Взрыв. Снова бросок. Граната последняя, больше нет. Лунной тенью мелькнул за спинами фашистов и экономными очередями в эти спины, стал выключать из списков живых, всех до кого мог дотянуться.

— Ур-ра! — вырвалось из глотки.

Штрафная рота, словно хищник почуявший возможность вырваться из места обложенного флажками, поднялась в атаку.

— Ур-ра-а!

Волна энергии выплеснулась наружу, бойцы вломились в окопы, стреляя и круша все на пути, в рукопашной добивая остатки живой силы противника. В сером мареве можно было разобрать, что эйфория боя еще не сошла с лиц людей.

— Живы, гражданин старшина? — зубоскаля, спросил вывернувший из-за поворота траншеи Архипов.

— Жив. Ротного видел?

— Там он, — солдат махнул рукой в сторону, откуда пришел. — Метров через сто.

— Найди Файнберга, передай приказ. Взводу занимать окопы, обживаться. Пусть разберется с потерями, раненых в тыл. Я к ротному.

— Есть, гражданин старшина.

Штрафники, между тем, вовсю хозяйничали в траншеях, подчищали проходы от дохлых оккупантов, шебуршили в боеприпасах, искали в блиндажах жратву. Сергей издали увидал, как Демидов выпустил в небо ракету красного огня.

— Котов, рад, что жив. Думал тебе амбец пришел, когда колючку резал. Как у тебя?

Было видно, что ротный доволен, естественно и настроение у него соответствующее.

— Нормально. Пришел получить дальнейшую задачу.

Майор отмахнулся.

— Ай, брось! Какая там задача? Мы свое дело сделали. Сейчас полк по нашим следам пойдет в атаку. Короче, закрепляйся пока на этих позициях.

— Понял.

— Рапортом доложишь о потерях.

— Есть.

А, ничего-то и не кончилось. Стрелковый полк, частично посаженный десантом на танки, прошел через окопы занятые штрафниками, развернулся в боевые порядки перед второй линией немецкой обороны, завязал бой. Артиллерия с обеих сторон неистовствовала. От небольшой степной деревеньки Вилки, в процессе боя, редко где остались даже печные трубы. Контрудар частей вермахта был настолько тяжелым, что потери в полку были существенные. Не зная карт минных полей, танки горели как спичечные коробки. К полудню военная машина Германии раскочегарилась на полную мощность, полк, понеся потери, отошел, оставив разбираться с противником штрафников.

В окопах появился капитан Гудыма. Он шел, пригибаясь при взрывах артиллерийских снарядов, вспахивавших позиции роты, аппендицитом вцепившейся в клочок, отвоеванной русской земли.

— Не дрейфь, хлопчики! Нам бы только до ночи продержаться. Ночью немаки не воюют, а там на нашу смену командование строевые части пришлет.

— Гражданин капитан, а как сегодня с кормежкой быть? Несподручно на голодное брюхо воевать.

— Не боись Пряхин, вечером наешься. Обещаю. Да оно голодному, как ты выразился, и сподручней, злее будешь. А, ежели в живот ранят, так хоть выжить сможешь.

— Ой, спасибочки, гражданин капитан, утешили. Теперь хоть буду знать, для чего меня покормить забыли.

Долбежка ослабла, что там задумал немец, пока никто не знал. На доклад Котова, замполит отмахнулся.

— Как настроение бойцов, старшина?

— Нормально. Готовы к торжественной встрече. Сейчас долбежка окончательно закончится, и полезут гости.

— Это ясно. Мы им тут как бельмо в глазу. Сколько, говоришь, во взводе бойцов?

— Двадцать три души. Из них двое получили сравнительно легкие ранения, но в тыл уходить отказались.

— Вечером списки на представление к наградам составишь.

— Составлю.

— Держись, старшина. Зубы сцепи и держись.

— Я буду стараться.

— Что?

— Ну, в смысле, есть, товарищ капитан. А, что нам остается делать.

Позади штрафников оставался лишь заградительный отряд, подчиненный армейскому командованию, обычно он использовался не только как заслон для отступающих частей, но и как важнейший резерв для непосредственного ведения боевых действий, при уничтожении десантов, сброшенных в тыл. Сразу после немецкой артподготовки, в траншеи роты ссыпались подразделения пехотной части, перебежками добравшиеся к ним на усиление. Теперь-то Сергей знал, что заградительные отряды не только выступали в роли заслона, препятствовавшего проникновению в тыл дезертиров, паникеров, немецкой агентуры, не только возвращали на передовую отставших от своих частей военнослужащих, но и сами вели непосредственные боевые действия с противником.

От немецких позиций четыре километра по-прямой. Немцы полезли. Полезли стандартно, такой боевой порядок старшина уже видел под Новороссийском, называется он у них, «панцэркэйл» — «танковый клин». Он действительно, представляет собой клин, на его острие двигались тяжелые танки, которые должны были прорывать оборону русских. На флангах клина уступами шли средние и легкие танки. За клином двигалась вооруженная пулеметами и автоматами пехота. Еще со времен князя Александра Невского, такой порядок немецкой атаки, русичи прозвали — «атака свиньей». Страх брал людей от вида рычащего, грохочущего, ревущего, ползущего к ним по заснеженному полю, «железного чудовища», выставившего острие своего «рыла» как раз напротив обороны штрафной роты. Из жерл танковых орудий вырвались первые залпы, поднимая в расположении штрафников на воздух ошметки мерзлой земли напополам со снежной канителью. Над позициями пошел лаптями снег, мороз ущух, стал терпимей.

— Приготовиться к отражению танковой атаки! — пробираясь по траншее, командовал Котов. — Могила, Редкозуб, будете отсекать пехоту. Командирам отделений, взять под контроль работу ПТРщиков. Все путем, славяне, выдюжим! Главное не бежать назад сломя голову — погибнешь. Родина ждет от каждого из нас подвига, так не будем ее расстраивать.

Все приготовились, все замерли, глотая с холодным воздухом последние секунды перед схваткой. Гул нарастал, ожидание становилось невыносимым. Рядом с Сергеем на бруствер прилег чужой лейтенант, наверное, его возраста.

— Ты здесь взводный?

— Я.

— Вместе воевать будем. Я, Саша.

— Серега.

— Давно воюешь?

— С самого начала.

— А у меня первый бой.

— Страшно?

— Н-незнаю, наверное.

— Не переживай, Бог даст, справимся.

— А, есть он, вообще?

— Есть, не сомневайся.

Короткие, рубленые фразы, указывали на волнение молодого офицера, а близость такого же взводного как он сам, провоевавшего два года, успокаивали, вселяли веру в то, что в любых передрягах можно выжить.

— Приготовиться!

Где-то на фланге началась стрельба.

— Могила, отсекай пехоту!

— Ду-ду-ду-ду!

Застучали пулеметы, и не только штатные, но и трофейные МГ, к ним присоединились пулеметы заградотрядников.

— Экономно, мать вашу так! Беречь патроны, нам здесь не умирать нужно, а воевать еще долго придется. Стрелкам спрятаться по норам, нечего фрицам бошки подставлять. Ваше время еще не пришло, сдрыснули на дно окопов! Работают только пулеметчики!

В шум стрельбы врывались выстрелы танковых пушек, поднятые с брустверов земля и снег, вместе с осколками обсыпали оборонный рубеж. Теперь немец стал действовать по отработанному годами плану. Взялся за дело умело, привычно, посерьезному качественно. Из окопов послышались стоны, вот и первые потери, первые раненые. Сережка наблюдал за противником.

— Пулеметчики, упали на дно. Работают ПТРщики. Раненых перевязать. Огнь по передовым танкам!

Захлопали ПТР, будто плетки ударили. За тот короткий промежуток пребывания в роте, бойцы поверили в своего командира взвода. Эк, у него легко все! И ведь не стал всех подставлять, пулеметчики уложили в снег пехоту, убрал их в окоп, спрятал, можно сказать. Теперь вон владельцы ПТР стреляют. Что там он дальше придумает?

— Серега, противник закругляет правый фланг!

— Вижу, Санек! Файнберг, черт картавый! Быстро метнулся на фланг, отвесь от меня Редкозубу пинка, у него там немецкая пехота скоро на голову влезет и гадить начнет!

— Понял!

— Приготовить гранаты, да не перепутать! Пропустим танки через траншеи и бросаем на корму РПГ-43. Ясно всем? Куда голову высунул. Мудило! ПТРщики убрать ружья, сами вниз! Приготовиться всем!

Гремя траками по мерзлой земле, первые танки ворвались на позиции.

— Не зевать, гранату на корму и прячься!

— Бу-бух! Бу-бух! Бу-бух!

Первые брошенные гранаты, взорвавшись, своим кумулятивным зарядом прожгли броню, заставили взорваться боекомплект в машинах. Над окопами заклубились дымы черного маслянистого оттенка.

— Все на бруствер, отсекай пехоту!

Мерзнуть было некогда, не до того сейчас было. Дикая стрельба из всех видов имеющегося оружия разнеслась по округе, заставила немецкую пехоту частично упасть в снег, а частично «повернуть оглобли». Танкисты, потерявшие пару машин перед передним краем обороняющихся взводов и три за линией окопов, дрогнули, повернули.

— ПТРщики, мать вашу, не зевай! Видишь, борта подставляют? Мочи-и!

— Дун. Дун. Дун.

Вроде, как и не смело тявкнули противотанковые ружья. Еще два танка стали в ступор. Легкий дымок повеял из пробоин в бортах. Он был бы более выражен, если б не сдувался ветром. И на одном и на втором танке отбросили башенные люки, из них полезли люди в комбинезонах.

— Что ворон ловите? Стреляй по танкистам!

Атаку отбили малой кровью. При такой плотности огня потерять убитыми троих, да пятерых ранеными, это считай, повезло. В других штрафных подразделениях дела обстояли гораздо хуже, сыграли свою роль немецкие дзоты. Пятьдесят процентов личного состава, как корова языком слизала. Погиб Лябах, был ранен Демидов, осколком царапнуло и замполита роты.

До темноты рота штрафников и заградотряд отбили еще две атаки. Вся местность в округе покрылась трупами одетых в серые шинели немцев, двадцать семь танков пылали и дымились па позициях, испуская смрадный запах горелой человеческой плоти. Траншея, не раз выручавшая людей была пахана-перепахана траками и воронками.

Они уходили в тыл, уносили с собой раненых товарищей и вооружение. Уходили, оставив позиции сменившему их стрелковому полку, присланному из резерва Ставки.

— Спасибо тебе, Сережа! — пожимая руку, сказал на прощание молодой лейтенант.

— Это за что же?

— А, за то, что я жив в этой мясорубке остался. За то, что за один день воевать научился, не по-книжному, а как нужно. За то, что научил людей беречь, а не в атаку, почем зря бросаться.

— Ну, это спорный вопрос. Ты со своими сегодня и в рукопашной побывал, вон и танк сам подбил, а пришлось бы, и в атаку, как миленький пошел бы.

— Это частности. Короче, спасибо. Может, свидимся когда?

— Обязательно! Бывай лейтенант, удачи. Желаю тебе встретить победу в Берлине.

Так и разошлись, как это обычно бывает с людьми на войне. Не знает Сергей, дойдет ли лейтенант до фашистского логова, но то, что этот парень уже никогда не станет сволочью, не предаст своих солдат и командиров, он знал наверняка.

Глава 7. «Это было в разведке…»

— Гражданин старшина! Гражданин старшина! — жужжание назойливой мухи во сне, превратилось в голос Турухина, его нового вестового, заставил открыть глаза. — Вас срочно требует к себе командир роты.

Весеннее полуденное солнце припекло голову, заставляло прочувствовать скорый приход лета сорок третьего года. После бессонной ночи и колготного утра, Котов позволил себе расслабиться и давануть на массу, а неугомонному ротному командиру опять что-то от него нужно.

Их штрафную роту, на этот участок фронта перебросили сегодняшней ночью, ночью же и провели замену стрелкового батальона. Линейное подразделение отвели за спину штрафников, предоставив последним возможность разобраться с коллегами по другую сторону нейтралки. По информации, полученной в результате боевых действий, на этом участке передовой, нашим частям противопоставили восьмой пехотный штрафбат вермахта, и немецкие военные зеки, с непонятной настойчивостью так вгрызлись в оборону, что их не могли выбить даже при поддержке гвардейского танкового полка и артиллерии. Германские штрафники, будто приморозились брюхом к грунту. Оставив взвод целиком и полностью на плечи сержанта Файнберга, Котов все утро провел в наблюдении за противником. Меняя места дислокации, высматривал, какая задница их ожидает, когда штрафников «в бой пошлет товарищ Сталин».

Потянувшись, привел организм в рабочее состояние.

— Граж….

— Да, иду уже. Турухин, ну ты и зануда.

— А я, чо?…

По ходам сообщения направился на НП командира роты, подмечая, как устроились бойцы на новом месте. За минувшие месяцы рота полностью обновила свой состав, да и командование, считай, все сменилось. Хоть и не требовало высокое начальство от постоянного состава штрафной роты идти в горнило огня, да куда ж от этого денешься, вот и шли в атаку, если не впереди подразделений, то, во всяком случае, и в окопах не отсиживались. Гудыма теперь, начальник политотдела отдельного полка. Демидов, по слухам долечивается в госпитале, крепко его зацепило в февральских боях. Вот и ротный у них новый, молодой капитан, на подполковничьей должности. Нет, по возрасту-то, он старше Сергея будет, а вот от Наполеоновских амбиций и решений, не всегда убережешь лихого бравого офицера. Замполит в роте, под стать капитану Митрохину, но этот хоть, если не умный, то в годах, секач битый жизнью, короче хитрован.

— Селезнев, мой юный друг, — Сергей, завернув за угол траншеи, в прямом смысле столкнулся с вынырнувшим навстречу громилой, попавшим в роту из морской пехоты за пьяную драку с молодыми офицерами. — Торопыга, ты так своего командира взвода насмерть затопчешь. Куда летишь?

Оскалив крепкие зубы в улыбке, не выражая никакого почтения к взводному, моряк все же посторонился.

— Следую к старшине роты, гражданин старшина.

— Там, что, наркомовскую норму без тебя делят, так спешишь?

— Никак нет! Этот старый пердун, нам в отделение пайковую норму урезал. Рахматуллин, Комов и Вихлянцев у нас до завтра еще числиться будут. Файнберг связываться не хочет, иду разбираться сам.

— Что дитятко, не наедаешься?

— Дело принципа!

— Ну, попытайся стрясти с Семеныча хоть, что-то. Хотел бы я на это посмотреть. Только смотри, без рукоприкладства, а то тогда уже я тебя трясти буду.

— Угу, страшно уже. Ладно, мы тоже с понятием, гражданин старшина.

Вот и землянка ротного. Сергей протиснулся в проход, завешенный плащ-палаткой, спустился на две ступени вниз.

— Разрешите?

Под скатами тяжелых бревен, словно в плохо освещенном подвале находилась довольно обширная комната, служившая прежнему хозяину позиций, и домом, и местом укрытия от артобстрела. Второй выход из землянки сделали на сторону противника, в траншею для наблюдения и командования подразделениями. Само помещение освещалось «летучей мышью» подвешенной к потолку над столом, сколоченным из струганных досок, с тремя полевыми телефонами на нем. В нем присутствовали три человека. Ротного и замполита, Котов войдя со света в темень землянки, признал сразу, а вот третий был ему неизвестен, да к тому же расплылся тенью перед глазами.

— Разрешите войти, товарищ капитан? Старшина Котов по вашему приказанию прибыл.

— Присядь, старшина. Вот, подполковник Арцыбашев, я у него когда-то командиром взвода начинал службу, начальник разведки дивизии, просит помочь ему в щекотливом деле. Мы с замполитом роты, раскинули мозгами, решили, что ты тот, кто сможет выполнить просьбу. О тебе наши подопечные легенды выдумывают. Надо, как говорится, соответствовать.

— А, что за просьба?

— Товарищ подполковник, мне ему объяснять, или обрисуете картину сами?

— Спасибо Витольд Львович, наверное, мне это сделать будет проще.

— Тогда прошу.

Подполковник наконец-то сфокусировался в глазах Сергея. Был он среднего роста, худощав, с лицом простым, без каких либо примет. На его гимнастерке, и с правой, и с левой стороны груди поблескивали награды. Значит человек заслуженный. Цепкий взгляд прошелся по ладной фигуре самого Котова, зацепился за шрам на брови и щеке. Офицер исподволь оценивал человека, которого ротное начальство прочило в исполнители какого-то замысла.

— Разведотделу дивизии от вас потребовалась помощь. Возникла необходимость с предельной скрытностью уточнить сведения о противнике, особенно о подразделениях и частях, расположенных в глубине его обороны. Обычные методы разведки в этом случае неприменимы.

— Товарищ полковник, но я-то здесь причем? Насколько я знаю, у вас должен быть целый штат разведчиков. Что за задача такая, на выполнение которой посылают Ваньку-взводного, а не профессионалов?

— Котов….

Порыв командира роты, повысить голос на своего подчиненного, прекратил подполковник, подняв ладонь в его сторону. Придвинулся к карте, разложенной на столе, и объясняя суть действий, заскользил карандашем по плотной бумаге с нанесенной на ней обстановкой в полосе сосредоточения дивизии.

— Задачи такого характера легче всего выполняют мелкие группы разведчиков или даже одиночные отборные бойцы. Тут вы правы. Скрытно проникнув глубоко в тыл врага, нужно было провести разведку наблюдением, а при благоприятных условиях захватывать контрольных пленных. Таких бойцов, выполняющих задачи по разведке вражеского тыла, у нас принято называть лазутчиками. Лазутчикам были поставлены следующие задачи. Первой группе в составе пяти человек, надлежало в течение четырёх дней разведать оперативный тыл противника на переднем крае его обороны и в ближайшем тылу на этом участке. Вторая группа, три человека, должна была проникнуть в глубину обороны врага и захватить там контрольного пленного. Срок действия второй группы — трое суток, начало её работы — немедленно после окончания работы первой группы. Третьей группе тотчас же после окончания работы второй группы следовало, действуя по тому же маршруту, установить, не произошли ли изменения в расположении и действиях противника, срок её работы — двое суток. После внимательного изучения местности и расположения неприятеля, в пределах видимости, было выбрано место перехода в расположение противника всех трёх групп — по балке, на стыке двух вражеских частей в районе нахождения подбитого танка. Дальше путь движения разведчиков шёл по балке. Подробно был разработан план перехода и характер движения и действий в тылу врага. Точного маршрута движения после перехода линии фронта не устанавливалось. Им были даны карты без каких-либо пометок и компасы. Каждый имел при себе шинель и маскхалат, сухой паек. Разведывательное отделение штаба дивизии установило наблюдение за движением групп, местами их перехода линии фронта, возвращения и предусмотрело порядок их встречи. Переход первой группой линии фронта был выполнен в назначенном месте в точно установленное время. В оговоренные сроки группа не вернулась. Сроки поджимали, пришлось на ходу менять план, подстраиваться под сложившуюся обстановку. Начальство проявляло интерес к результатам поисковых групп. Поменяли маршруты, урезали время работы в тылу, но задачи оставили прежние. Теперь обе оставшиеся группы ушли в поиск одновременно, по разным маршрутам. При проходе через позиции фашистов, третья группа завязала бой, длившийся по нашим часам двенадцать минут. К переднему краю полка, ни один человек не вышел, что дает право утверждать — группа погибла. Вторая группа тоже не возвратилась.

Подполковник нервно достал из пачки папиросу, сунул ее в рот, в раздумье протянул пачку старшине. Сергей отрицательно мотнул головой. Вопросов сам не задавал, он уже понял, к чему клонит главный разведчик дивизии. Дождался.

— В общем, старшина, нужна твоя помощь. К утру нужен «язык», взятый в тылах на этом участке. Командир роты, характеризует тебя, как человека способного на многое. Сделаешь?

Сергей не торопился с ответом. Его самого глодал вопрос совсем другого плана. Посмотрев в глаза полкану, он задал его.

— А почему вы не хотите послать за языком разведчиков из полка? Там ведь целый взвод умельцев, которые, не сомневаюсь, на этом деле собаку съели.

Ротный, в отличие от молчавшего «всю дорогу» замполита, опять засопел, подал голос:

— Слишком много вопросов не по теме задаешь!

Что с него взять, зелень она в армии во все времена зеленью остается, даже если рядить ее в офицерские погоны. Ничего, повоюет, оботрется.

— Старшина, понимаешь, мне бы не хотелось….

— Я понял, товарищ полковник, это ваши междоусобные заморочки. Они мне ни к чему.

— Вот и хорошо, что понял. Со своей стороны, если задачу выполнишь, представлю к награде.

— Сроки выполнения, я так понял, до утра?

— Да.

— В каком звании должен быть язык?

— Даже так? Ты, что ж работаешь под заказ?

— Ну, все же?

— Ха-ха! Ну, если майора притащишь, я возражать не буду, а то мне все больше рядовых, да ефрейторов приводят.

Сергей обратился к своему командиру.

— Мне потребуются двое помощников, которых выберу сам, и кто-то, кто служил до штрафбата в саперах.

— Бери, — великодушно согласился ротный.

— Товарищ старшина, — наконец-то прозвучал голос капитана Пономаренко. — Помните о том, что если ваш поиск будет удачным, то может быть и роту в разведку боем не пошлют.

До занятия исходного положения Сергей долго наблюдал за передним краем обороны противника. Просачивание произвели в глубоких сумерках. Это и понятно, в такую ночь, без луны, в пасмурную погоду, легче обмануть бдительность обороны. Впереди, тыкая щупом землю перед собой, полз сапер, за ним Сергей. Разведчики передвигались по одному. Пока один боец двигался, остальные лежали, затем передвигался второй. Бойцы не были обнаружены противником, что подтверждает безусловную правильность избранного способа передвижения, во время инструктажа, Котов каждому из них вынес мозг на предмет, как им действовать. Оба, и амбал Селезнев, и невозмутимый тихушник Зайченко, уже были не рады, что согласились прогуляться в поиск. Зато теперь все было в норме.

Глумов, бывший сапер, «дотащил» их до проволочного заграждения, по дороге при разминировании тропы, потративший на изголения с минами, в общей сложности часа полтора. Остановившись у кола, зашептал в ухо взводному:

— Все, гражданин старшина, дошли.

— Добро. Теперь твоя задача, лежать здесь и ждать утра, и нас вместе с ним.

— Ясно.

— Ппыф-ф! — прозвучал совсем рядом с ними выстрел из ракетницы.

Ночь расцветилась фосфорным огнем осветительной петарды. Бойцы пригнулись, вжались в едва проросшую молодую траву, переждали время, пока потухнет ракета. Периодически противник обстреливал передовую, но местность где они проползали, пока не трогал.

— Зайченко, — зашептал Котов.

Тот, услыхав, подполз вплотную.

— Здесь не колючка, сталистая проволока. Я режу, освобождаю проход, ты по одной нитке отводи в сторону, и втыкай в землю. Аккуратно, она сволочь, звонкая, может шуму наделать.

— Понял.

Через проход, проделанный у самой земли, минули ограждение полосою в три кола. Такое ползанье тяжелее всего далось Селезню, уж дюже здоров, бугаина. Дальше сплошной линии окопов и укреплений не было, немцы ограничились мощными опорными пунктами. В дальнейшем лазутчики передвигались по скатам высоты вдоль балки. Это обеспечивало и скрытность действий, и возможность тщательного наблюдения. Разведчики точно засекли на пути следования расположение многих сооружений противника, расположение его огневых средств: пулемётов, орудий, батарей, места расположения и действий органов охранения, постов. Группа вынуждена была несколько раз изменять маршруты движения, так как ей пришлось обходить огневые позиции и органы охранения. Нужно было торопиться, время работало против них. Сергей оставил подчиненных в скудном кустарнике, неподалеку от сереющего в ночи населенного пункта Кологреевка, превращенного фрицами в укрепрайон, сам чуть отойдя от места, словно растворился в туманном мареве вдруг выглянувшей луны.

Ни кем не замеченный, прошел мимо вражеских постов в центр поселка. Почувствовав мощную силу ударов Красной Армии и потеряв инициативу в боях, немецко-фашистские оккупанты за последнее время стали заметно осторожнее, стремясь нести меньше потерь, как в людях, так и в боевой технике. Их можно понять, глупо подставиться кому охота? Если раньше в ночное время автомашины противника ходили с включенными фарами, то теперь они их тушат. В местах стоянки тщательно маскируются. Даже в этом поселке немцы выломали в стенах домов и сараев проходы и разместили, внутри построек свои танки и автомобили. Прежде фашисты в занимаемых ими сёлах не соблюдали светомаскировки, вели себя, как дома, раздевались ночью и спали до полного рассвета. После того как разведчики на многих фронтах, бросили гранаты в окна хат и уничтожали таким образом большое количество вражеских солдат и офицеров, фашисты серьезно забеспокоились и приняли ряд предохранительных мер. Теперь уже на переднем крае своей обороны все немецкие солдаты и офицеры спят одетыми и обутыми в домах, свет тщательно маскируют, часовые меняются через каждые полчаса. Посты выставляются парными, в большом количестве и с таким расчетом, чтобы была возможность перекликаться с соседними постами. По фашистским атрибутам, патрулям, слоняющимся вдоль улицы, и десятку разномастной техники у парадного входа, определил штаб. Скорее всего, в советское время в этом большом здании находилось поселковое правление. Вот сюда-то ему и нужно.

Часовой долго выстаивал на приступках у закрытой двери, потом отошел к углу здания, чиркнув спичкой, закурил сигарету. Сергей отчетливо видел, как немец, нарушая все мысленные положения устава, зажурчал пускаемой струей. Приспичило разгильдяю. Вот в этот-то промежуток времени он и вошел в здание. Прямо у входа, откинувшись назад и прислонив голову к стене, спал, скорее всего, дежурный по штабу. Галуны на погонах указывали на то, что перед лазутчиком находится унтер-офицер. Не тот калибр, обещал же майора. Старшина, недолго думая, одним движением свернул немцу шейные позвонки. После характерного хруста, прислонил голову мертвеца обратно к стене. Этот теперь точно не помешает. В полной тишине, скользя по тускло освещенному пустому коридору, начал исследовать комнаты с дальней стороны. Открывал дверь, входил, и после того как глаза привыкали к темноте исследовал рабочее жилище. Финка уже неоднократно обрывала нити жизни спавших одетыми врагов, а майор среди контингента штабных работников не попадался. Наконец удача. На разобранной кровати, сняв лишь сапоги и ремень с кобурой, да расстегнув верхние пуговицы кителя, в полной форме спал подполковник. Его богатырский храп будоражил тишину помещения.

«Ничего, сойдет. Скажу, ну не было майора. Я же его не рожу. Пусть довольствуется подполом!»

Наклонившись над спящим, нажал точку у основания черепа. Храп мгновенно прекратился, а сопение человека стало тихим. Ознакомился с обстановкой комнаты. Портрет бесноватого в раме на стене над столом. Сам стол роскошный, надежно сработанный, стоит аппендиксом в центре помещения, повторяя очертания буквы «Т», ясно, что он здесь для совещаний. Телефонов куча. У стены, рядом с модерновым стулом сейф. Опаньки! Что там может храниться? В ящиках стола ключей не обнаружил. Нашел их, охлопав карманы пленника. Один из ключей подошел к железному шкафу. Не разбираясь, выгреб все, что было на мятую простыню. Связал узлом. Объемный баул по прикидкам потянул кил на десять, не меньше. Нашел работу себе на дурную голову! Пора уматывать. Сдвинул автомат за спину, прикладом к плечу, взвалил полкана на правое плечо, левой рукой подхватил баул.

«Ох, и кабан! Разожрался на казенных харчах на добрый центнер весу, попробуй такого допри, семь потов сойдет! Ничего, главное вынести, а дальше это уже забота маримана, недаром же я его за собой потащил!»

Пришлось делать еще одну остановку в самом штабе, нейтрализовывать часового. Еще повезло, что стоял уже другой, значит, до смены время есть. Хватая ртом воздух, пленного свалил с рук на руки Селезневу. Баул сунул Зайченко. Выдохнул:

— Скорее почапали, скоро светать начнет.

Как не торопились, утренние сумерки застали их на немецкой стороне обороны. Немец, на плече Селезнева покачиваясь, только сопел в состоянии прострации, цепляясь наградами, привинченными к кителю за гимнастерку бойца.

— Да, посдирай ты их, ведь мешают, — предложил старшина.

— Ништо, я его при всех регалиях доставлю. Пусть поглядят, не какого-то там худого ефрейтора притащили, а жирного офицера.

— Ну и мудохайся ежели охота.

Сергей как борзая по следу вел своих подчиненных по пройденному ранее маршруту, Лишь у самых окопов заставил их прилечь, отдышаться, а сам уполз вперед, растворяясь на глазах в серости наступившего утра. Соскользнул в траншею, используя финский нож, упокоил часового, слегка нашумев, не сразу справившись с крепким, здоровым немецким мужиком, представителем штрафбатовских зеков. Затаился, определяя, услыхал ли кто шум борьбы. Все тихо. Пролез по траншее вправо. Пришлось зарезать еще одного любопытного кадра, не вовремя захотевшего слить ночной конденсат. Высунувшись на полкорпуса над бруствером, махнул своим. В утреннем затишье не стреляли даже немецкие пулеметчики, видно за ночь надоело жечь патроны. По низине слоился туман. Один за другим нырнули в пелену, протиснулись в проход, просунули захваченного немца. Глумов встретил своих чуть ли не щенячьим восторгом.

— Думал, сгинули, — шепотом выразил товарищам восторги и волнения.

— Веди назад, Сусанин.

Ползком, отмеряя пузом каждый метр пути, поисковая партия по одному ссыпалась в траншею третьего взвода. Пока отдыхали, на позицию прибежали и ротный и замполит, и естественно подполковник Арцыбашев. Возбужденные, радостные, они, наплевав на устав, тискали старшину и троих штрафников.

— Извините, товарищ полковник, не было майора, — оправдывался Сергей извиняющимся голосом. — Вот, подполковника пришлось брать. Но, уж что было. Как говорится, дареному коню…

— Что-то, старшина, он у вас какой-то квелый. Помяли сильно?

— Ах, да!

Сергей наклонившись над языком, нажал на известную лишь ему точку у того на теле. Германский офицер задышал ровнее, а через пять минут, прошедших для собравшихся в полнейшем молчании и созерцании происходящего, и вовсе полностью пришел в себя. Сидел на пятой точке на дне окопа, щурясь от первых лучей солнца, падавших прямо в глаза, непонятливо лупая ними, в окружении страшных русских дикарей.

— Вот, пожалуйста. Свеженький как огурчик! Селезнев его всю дорогу на руках нес. Так, что, принимайте товар. А, как довесок…

Старшина за плечом замполита наткнулся глазами на Зайченко.

— Зайченко!

— Я, гражданин старшина!

— Передай товарищу подполковнику бумаги.

Приняв баул, подполковник взвесил его на руке.

— Это что?

— Документы прихватил, все какие в сейфе были.

— Ну, спасибо, вот удружил!

— Да, чего там? Пользуйтесь.

Захваченный гитлеровец, на поверку оказался командиром полка. Документы, взятые, как выразился Селезнев, на гоп-стоп, раскрывали диспозицию обороны большого участка фронта, позволили командованию армии получить полную информацию по оперативной обстановке немецкой линии фронта. А уже через день, штрафная рота пошла на прорыв немецкой обороны. Бои были жестокими, с большими потерями, но на бумаге они уложились в несколько строк боевого донесения: «… двадцать первая штрафная рота, прорвала оборону противника, и восемьсот тридцать третий стрелковый полк, с приданными подразделениями, вошел в прорыв, имея задачу выбить противника из поселка Кологреевка, населенных пунктов Васьково, Красное, Липовка. При наступлении на юго-восточную окраину поселка, два батальона полка были встречены сильным пулеметным огнем и танковой атакой. Движение полка было приостановлено. Получив подкрепление резервного батальона, Кологреевка вновь была атакована. Двадцать первая штрафная рота ворвалась на юго-восточную окраину поселка, где была встречена огнем минометов и пулеметов. Совместными действиями частей, поставленная задача была выполнена, населенные пункты освобождены. 30 мая 1943 года».

К концу июня месяца сорок третьего года на всех фронтах ощущалось затишье перед каким-то, действительно серьезным событием. Молох войны подтягивал силы к Орловско-Курской косе. Обе противостоящие друг другу армады, еще не созрели для решающей битвы, но прилагали все усилия по решению летней кампании, в крупнейшем танковом сражение Второй Мировой войны.

Двадцать первая штрафная рота являлась отдельной воинской частью, напрямую подчиненной командованию армии. Командовали штрафниками только штатные офицеры и политработники, для которых предусматривалось сокращение срока выслуги для получения очередного звания наполовину, а каждый месяц службы засчитывался при назначении пенсии за шесть месяцев. Командирам штрафников были даны исключительно высокие дисциплинарные права, комроты — как командиру полка. На какое-то время в бою штрафник мог заменить убитого командира, но командовать штрафным подразделением в обычной обстановке не мог даже в виде исключения. На сложившийся момент времени, при подготовке активного наступления, во всех армейских штрафных ротах сменился контингент, в них, помимо проштрафившихся на фронте бойцов, направляли бывших военнослужащих, оставшихся в ходе боев на оккупированной территории, но не пытавшихся перейти линию фронта или примкнуть к партизанам. Туда же, после соответствующих проверок направляли и добровольно сдавшихся власовцев, полицаев, сотрудников оккупационных администраций, которые не запятнали себя расправами над мирным населением, подпольщиками и партизанами, по возрасту подлежащих призыву на службу.

— Заходи, — откликнулся ротный на просьбу Котова войти в землянку, пожаловался. — После пребывания здесь высшей рассы, до сих пор от вшей избавиться не могу. И откуда, только выползают? Уже и немецкого духа не слышно, а эти гады есть.

Вид командира выражал полнейшее недовольство. С тех самых пор, как в роту прибыло пополнение, на семьдесят процентов состоявшее из «отщепенцев» из-за линии фронта, ротный захандрил. Глянув на командира взвода, кивнул головой на грубо сколоченный табурет. Сам он, некоторое время в раздумье молчал, нервно барабанил пальцами по столешнице. В конце-концов промолвил, не глядя на Сергея.

— Вот и делай людям добро.

— Не понял вас, товарищ капитан?

— А, что тут непонятного? После вашего поиска, пришел приказ из штаба армии. С Селезнева, Глумова и Зайченко, судимость досрочно погашена, вы все четверо исключаетесь из списков личного состава части, велено вас направить для дальнейшего прохождения службы в стрелковую дивизию, в отделение разведки к подполковнику Арцыбашеву. И этого человека я считал другом! Без ножа зарезал. Лучшего командира взвода увел!

— Вот уж не знал, что я у вас лучший. Хм. Ну, Глумова теперь, только Господь Бог в свою дивизию может призвать. Погиб Глумов, — напомнил Котов ротному. — Да и по Зайченко, проблематично сейчас выполнить приказ. Отправлен в госпиталь.

— Да, помню! — отмахнулся ротный. — Вас всех, кстати, за поиск представили к наградам. Тебе «знамя», остальным по «красной звездочке».

— Спасибо, тронут.

— Издеваешься?

— Да, нет. Как можно?

— В общем, так, сдавай пока взвод своему Файнбергу. Завтра обещают лейтенанта прислать. Собирайтесь оба и пи…те в штаб дивизии. Чтоб к вечеру духу вашего в роте не было!

— Мне тоже приятно было служить под вашим началом, товарищ капитан.

В дивизию Котов с Селезневым попали, что называется с корабля на бал. Штаб гудел как растревоженный улей. Арцыбашев сразу сдал обоих бойцов в руки старшему лейтенанту Грозных, командиру роты пешей разведки, прибывшему по приказу подполковника для получения задачи. Ожидая своего нового командира, Сергей устроился на лавке под раскидистым грецким орехом, наблюдал за штабной суетой. Селезнев по обыкновению исчез разыскивать кухню. Ротного не было часа два, из своего поиска успел вернуться довольный моряк, расположившийся рядом со старшиной.

— По коням, гвардейцы! — скомандовал появившийся перед ними Грозных. — Следуем в расположение.

Находясь в низовом звене военного механизма, Сергей не мог знать о том, что уже через трое суток, на большом участке фронта, где он был малюсеньким винтиком, должна произойти крупная наступательная операция. К началу операции войска Юго-Западного фронта занимали рубеж по ^{реке Северский Донец} от ^Змиева до деревни ^{Славяносербская}. Им противостояли первая танковая армия и оперативная группа «Кемпф», в состав которой входило до десяти пехотных дивизий и группы армий «Юг». Противник подготовил хорошо организованную оборону, которая проходила по крутому правому берегу Северского Донца и состояла из двух-трех полос. Высоты и населенные пункты были превращены ним в сильно укрепленные узлы сопротивления.

Замысел советского командования предусматривал нанесение главного удара из района ^Изюма смежными флангами первой и восьмой гвардейской армий в направлении на ^{Барвенково}, Красноармейское и вспомогательного удара третьей гвардейской армии из района Привольное в направлении на Артемовск. Задача подвижных соединений — войти в прорыв и ударом в направлении на ^Сталино, во взаимодействии с войсками Южного фронта окружить Донбасские группировки противника.

Глава 8. «Это было в разведке…» (продолжение)

Никогда не надо загадывать все наперед, Сергей знал это, как никто другой. На войне никогда не знаешь, где окажешься завтра. Как в поговорке — «в земле сырой, в роте штрафной или в разведке полковой». Вот и сейчас, штурмуя брюхом нейтральную полосу в составе аж целого взвода пешей разведки, правда, здорово покоцанного в вышеописанных событиях, он по приказу взводного, лейтенанта Захарова, как только что прибывший, и не имеющий опыта поисков за линией фронта, вместе с Селезневым полз в замыкании. Еще вчера вечером, Грозных заполучил этих двоих «котов в мешке» с подачи своего начальника, Арцыбашева. Конечно, в разведку не идут по протекции, уж слишком скользко ходить на грани между жизнью и смертью, но все же, это могли быть совсем не нужные ротному глаза и уши начальства в его хозяйстве. Ко всему прочему, сладкая парочка материализовалась из штрафников, попав во взвод, держалась особняком, о себе трепаться не торопилась, а бумаг на них, Грозных пока не видал, время поджимало. Так и слил темных лошадок на плечи лейтенанту, пусть сам разбирается.

Молодой месяц поднялся на небосвод. Он как пастух, выпасал свою звездную отару на безоблачном пастбище неба. Для разведчиков такая погода, самая противная. Им бы ночь потемней, да, чтоб дождь моросил, вот это, самое то. Но как говорится, не мы выбираем, а выбирают нас. Три разведпартии, на разных участках обороны, должны перейти линию фронта, скрытно просочиться через позиции немцев, и к семнадцатому числу месяца, прошкрябав пехом более сорока километров по германским тылам, нейтрализовать ряд объектов. Задача сложная, а времени на ее реализацию, кот наплакал. Захаров сверился с компасом, сделав поправку, поднял народ на ноги. Все! Передовые позиции остались позади. Подозвал к себе Акиньшина и Юрского.

— Выдвигаетесь передовым дозором в направлении на Юхновку. Держаться от нас не далее ста метров. Если что, дадите сигнал фонариком.

— Ясно.

Именно на их участке перехода, Северский Донец делал петлю. То, что придется поплавать, сомнений не было. Вот только как это все получится, Захарова брали сомнения. Часа через полтора хода, заметили хутор, состоящий всего из четырёх домов. К нему вела дорога. Оба дозорных, на опушке леса дождавшись основную группу, показали взводному тянувшиеся к хутору провода и кабели.

— И такого добра здесь много. Видать штаб большой части, — озвучил вывод Акиньшин.

— У штабников обычная работа, видно, что связные часто, туда-сюда мотаются, дорога не пустует.

— От линии фронта мы отошли уже далеко, предлагаю подобраться поближе.

— Ага! — у Юрского даже в темноте, при свете месяца, блеснули глаза. — Забросаем штаб гранатами!

— Молодцы, разведчики, — Захаров невольно оглянулся на прислушивавшегося к разговору старшину. Ротный предупреждал, об этом молодом парне, чтоб он при нем держал ушки на макушке, вдруг действительно контролер. — А теперь, ноги в руки, обходим деревню, и продолжаем движение по маршруту. Тут до реки уже недалеко осталось, где-то километра три. Ясно? Выполнять.

К Северскому Донцу подошли глубоко после полуночи. С пологого берега реки, при свете звезд и месяца, хорошо просматривались укрепления противника на высоком, противоположном берегу, представляли собой почти сплошную ломаную линию брустверов траншей с открытыми пулемётными площадками и стрелковыми ячейками. Перед траншеей в один ряд, с редкими перерывами, было установлено проволочное заграждение. Вся полоса местности, кроме отдельных участков реки хорошо просматривалась и простреливалась, да и зеркало самой реки, скорее всего, тоже неплохо простреливалось. Разведчики в шеренгу залегли в кустах перед дикими пляжами, визуально знакомились еще с одним эшелоном обороны фашистов. Судя по всему, нелегко будет войскам форсировать не такую уж и широкую реку, стволов понапихано, немеряно. Где же здесь пройти? Чувствовалось, что немцы не на переднем крае, осветительных ракет не пускают. Посты конечно же выставлены, но со стороны быстрой реки подляны ожидать будут в последнюю очередь.

— Черт! Сколько времени потеряем?! — вырвалось из уст командира.

— Товарищ лейтенант, — невозмутимый всю дорогу Котов, подсказал Захарову. — Предлагаю послать вдоль реки наблюдателей. Пусть осмотрятся и определятся по месту, может, найдут слабину, там и переправимся. Здесь река-то шириной метров восемьдесят, не больше.

— Добро! Скиба, Поречкин, разбежались, один влево, один вправо. Осмотритесь, доложите.

Переправиться через реку решили в её восточном изгибе, не наблюдаемом противником, оттуда под прикрытием берега, маскируясь шумом воды, можно направиться к западному изгибу, а затем ползком преодолеть оставшиеся метры. Учитывая трудность переправы, через реку и опасность быть обнаруженным во время подхода, Захаров послал на западный берег сначала Котова с пятью лазутчиками.

Толкая перед собой плотик с узлом одежды, боеприпасами и автоматом, Сергей старался плыть тихо. Текучая, не успевшая за полночи остыть вода, ласкала натруженное тело. Позади него, тащился привязанный к ремню тонкий телефонный провод, захваченный еще в части, вот на такой случай. Доплыли незамеченными с берега, выбравшись под крутой подъем, помахали своим руками. Пока пятеро красноармейцев переодевались, голый Лебедев подтаскивал уложенные на три плотика, связанных между собой, вещевые мешки с взрывчаткой. Сопровождая взрывоопасную поклажу, рядом пересекали реку остальные разведчики. Удачно переправившись, помогая друг другу, один за другим взобрались на береговую возвышенность. Первыми в расположение противника проникли по обыкновению лазутчики. Затем выступило всё подразделение, двигаясь небольшими группами, на расстоянии зрительной связи, неся за плечами тяжелые баулы вещевых мешков. Боковые дозоры, после перехода ушли последними. Возложенная задача не позволяла отряду отвлечься или ввязываться в бой. К рассвету оставили далеко за спиной немецкий речной рубеж.

Перебравшись на западный берег, и следуя по намеченному маршруту, в серости утра разведчики разглядели, насколько отличается природа берегов. Песчаные и болотистые низины, можно сказать, попадались на каждом шагу. Множество балок и дубрав прятали советских людей от посторонних глаз. На склонах возвышенностей, то там, то сям, встречались беленые хатки хуторов. Сеть полевых дорог, раскиданных по местности, приводила в трепет от неизвестности. Котов отметил про себя высокую исполнительность приказов немцами, полевая жандармерия работала в армейских тылах как часы, привлекая себе в помощь полицаев. Поисковая партия трижды встречала на своём пути патрулей на мотоциклах, и трижды командир принимал решение обойти их, уклониться от боя. Захаров твёрдо помнил слова ротного: «Не обнаружить себя и в бой не вступать даже с одиночными солдатами. Ваше дело, взорвать железнодорожный мост. Нельзя допустить, чтобы немецкие резервы беспрепятственно подтягивались к передовой линии».

Вымотанные до предела, сделав незапланированный ни кем крюк в лишних четырнадцать километров, преодолевая мелкие речушки, которых и на карте-то не было, разведчики к закату дня вышли на подступы к мосту. Рассматривая его в окуляры полевого бинокля, лейтенант сказал лежавшему на пригорке рядом с ним старшине:

— К концу следующего дня этот железнодорожный мост должен быть взорван. Если потребуется лечь костьми у моста, мы ляжем.

— Ляжем, ляжем, — согласился с командиром Котов. — Дай в бинокль поглядеть, где ложиться будем.

Железнодорожный мост через реку был виден как на ладони. В бинокль он смотрелся большим сооружением, выстроенным из бетона и металла, можно было различить клепки и болты на фрагментах конструкции. Вечерело. Фашисты хоть и были уверены в своей полной безопасности, но охрану на ночь усилили. Теперь старшина понял, почему их послали на подрыв этого монстра. По обоим берегам реки, и даже с двух сторон от насыпи фашисты устроили позиции зенитных орудий, обложенные мешками с песком. На выездных направлениях, на подступах к мосту красовалось по ДЗОТу. Хатку путевого обходчика, с советских времен выстроенную метрах в пятидесяти сбоку от рельсового полотна, новые хозяева преобразовали в караулку. Помимо патрулей и караульных, скорее всего по причине теплого времени года, и у караулки и у моста, да и внизу у самой реки присутствовала фигова туча военных, и все при оружии. Но, может быть, ночью положение изменится?

Лейтенант уже хотел послать к объекту нескольких бойцов, которые должны были вести за ним наблюдение и в нужный момент бесшумно убрать часовых, когда Котов указал ему на опушку леса. Это вовсе не окраина леса, и вовсе не поляна на подступах к мосту. Это рукотворная вырубка, специально очищенная и пристрелянная камрадами из ДЗОТа, ловушка для идиотов. Вот так в раздумье, глядя на мост, и лежали, всей поисковой партией. Видит око, да зуб неймет! За все время отдыха и созерцаний, в обе стороны по мосту прошло четыре эшелона, из них три в сторону фронта и явно не пустые. Во всяком случае, на платформах одного из них передислоцировали танковую часть.

— Товарищ лейтенант, ребятам может ночью работать предстоит, — высказал командиру Сергей. — Может, половину из них отправите спать? Мы ведь и без них покумекать сможем.

Соглашаясь, взводный кивнул сержанту Остахову:

— Женя, давай со своими, спать идите.

— А где расположиться?

Старшина предложил, глядя в лицо взводному:

— Правее назад, метров сто ложбинка параллельно реки. Место хорошее и мешать никто не будет.

Лейтенант утвердительно кивнул, отвернувшись к мосту, вновь занялся изучением подходов к нему. По всему выходило, что взорвать его можно было только при лихом наскоке. Нет! Может ночью все изменится. Заснет часовой, нападет понос сразу на обоих патрульных, вышагивающих вдоль насыпи с их стороны, и они побегут до ветру, прямо в руки разведчикам. А может прицепиться к поезду, порезав сопровождающих, и взорвать его на средине реки? Что же делать? По полевой дороге, к караульному помещению, грузовой «Ганномаг», что-то подвез. Сверхчеловеки так загалдели, что их голоса услышали через реку в месте лежки. Выкрики и смех не прояснили перед Захаровым полноту картины.

— Чего это они гогочут?

— Радуются, жрачку привезли. Сейчас термос откроют, еще и кофием запахнет.

— А ты почем знаешь?

— Да ведь балаболят громко.

— Немецкий знаешь?

— Да.

— Я вот тоже, в пределах школьной программы, а понять их не смог.

— Так ведь в пределах школьной!

Лежа на животе, вглядываясь в темень, где поблескивавшая в лунном свете река оттеняла громаду моста, Сергей сорвал травинку перед своим лицом, сунув в зубы, прикусил стебелек. Рот наполнился вкусом зелени, даже легкой горечи. Охрана моста зажгла прожекторы, как правило, используемые при подсветке небосвода при авианалетах. Ними прошлась по округе, высвечивая подступы к объекту, саму насыпь с «железкой». Луч, спотыкаясь и цепляясь за все выступы темноты, продефилировал по месту расположения бойцов. Все инстинктивно прижали голову к земле. Неприятная штука, надо сказать! У самого моста народу поубавилось, оно и понятно — лишние ушли спать. Как же к тебе подойти? А еще и минировать придется, потом подрывать. Охрана ведь не будет просто смотреть, как около двух десятков русских нагло подойдет к мосту, а Захаров с дружеской улыбкой скажет, что-то типа: «Эй, друг, ты тут погуляй во-он там, пока мы мост рванем!»

Подползти на минимальное расстояние, а потом «на ура», атаковать мост? Ребят жалко! Если не все, то половина точно, как взводный сказал, костьми ляжет. Оно надо? Вот и выходит, хоть круть верть, хоть верть круть, а придется ему поработать дедовским способом. Охо-хо! Вернутся, задолбится оправдываться. Что, да как так, да почему? А, объясни. Охо-хо! Скосил взгляд на Захарова. Тот начинал по-взрослому нервничать. Что, Данила-мастер, не выходит каменный цветок? Вот, то-то и оно, что придется ему. Убрал из голоса официальный тон:

— Слышь, лейтенант? Не придумаешь тут ничего. Немцы не дураки, понимают значение объекта. Давай попробую я с Селезнем, ну и еще с кем, третьим, кого назначишь сам, эту байду на воздух поднять. Только тот, кто пойдет, должен быть храбрым, но не безбашенным, и маловпечатлительным, не эмоциональным. Я пока твоих людей не знаю.

Лейтенант с интересом воспринял сказанное старшиной.

— Человек есть. Как ты собрался мост рвать? Это мне не понятно.

— Прадед у меня из казаков, в своей станице ведуном да знахарем был. Вот и меня научил, людям глаз отводить. Если согласен, то незаметно подберемся, да и взорвем проклятый мост.

— Дело хорошее, но не верю я в эти сказки.

— Да ты сам-то не верь! Ты согласись на предложение, да бойца нужного предоставь. Дальше дело за мной.

— Так я сам с тобой пойду.

— Э-э, нет. У тебя мысли через край прут, не удержу их, засыплемся. Ты мне флегму дай, так, чтоб все ему до п…ды было, но, чтоб не трусил. С Селезневым я работал уже, мне он понятен, как патрон в автомате. Так, Селезень?

— Ага.

— Со мной на дело пойдешь?

— Так точно, — осклабился, лежавший под боком моряк.

— Остахов, — шепотом позвал Захаров сержанта. — Разбуди Тунгуса.

Представителя одного из северных народов, чаще всего использовавшегося во взводе в роли снайпера, ефрейтора с русской фамилией Иванов, и с именем Тихон, по причине узких глаз, округлого лица, кривых кавалерийских ног и спокойного, до тошноты рассудительного характера, народ во взводе прозвал Тунгусом.

Отведя в лесопосадку обоих подопечных, Сережка усадил их на землю перед собой.

— Вот, что, орлы, сейчас мы с вами тихо навьючимся, как верблюды, взрывчаткой. Выстроимся в полный рост в колонну, и спокойным медленным шагом, необращая внимание на часовых и патрулей, на то, что бы ни происходило вокруг, двинемся на мост. Селезень, ты все время следования и закладки должен будешь думать только о женщинах, твоей любимой копченой колбасе, выпивке, в конце концов, но, никак не о немцах, не о войне, и не об этом бл…ском мосте. Ясно? Сможешь?

— Постараюсь.

— Мало постараться, надо сделать, отвлечься от момента происходящего действия. Тихон, тебя тоже это касается. Думай о доме, о семье. Смотри только в спину Селезневу. Пока вы рядом со мной, никто вас увидеть не сможет, зарубите себе на носу.

— Да, ты никак шаман, командир? — задал вопрос Тунгус.

— Он самый. Ну, готовы? Тогда идем.

Молодой, не верящий ни в черта, ни в бога, командир поисковой партии, Леха Захаров, только перед самым началом войны закончивший десять классов школы в городе Омске, вместе с подчиненными наблюдал, как на троих сумасшедших, вознамерившихся таким нетривиальным способом взорвать мост, навьючивают вещевые мешки. Может пока не поздно, отменить весь этот балаган? Атаковать объект, и будь, что будет!? Ох, подставит его старшина! Ну, не может быть такого, чтобы сразу троих людей, идущих открыто, и не заметил никто!

Уходившие, выстроились в одну колонну. Спокойным, тихим шагом выдвинулись к насыпи. Когда вышли из зарослей кустарника, все присутствующие вдруг осознали, люди растворились в воздухе, прямо у них перед глазами. Ну, старшина дает! Рот взводного непроизвольно открылся, глаза вылезли из орбит. Не может быть! Месяц и звезды освещали пустоту железной дороги, освещали то место, где должны по идее находиться старшина с разведчиками.

Шли неторопливо, подошвами наступали на дерево шпал, пахнувших криазотом. Какое там могло быть воспоминание копченой колбасы, если убойный запах криазота вышибал даже мысли о ее запахе. Андрюха, вечно недоедавший в детские годы, выпустил мысли о еде. Вспомнился дом, их деревня на берегу Волги, маманька, всегда ласковая и нежная с ними, его братьями и сестрами. Рано ушла в царство небесное. Отец, отроду богатырь, вся их порода такая, у мужиков силищи девать некуда. После смерти матери, спился. Замерз зимой. Нашли его утром, когда тело в ледышку превратилось уже. Не все мальцы выжили, голодно было в Поволжье. Спасибо Советской Власти, подобрала, не дала сдохнуть. Детский дом, потом завод в Сталинграде, призыв на флот. Вот действительно где хорошо жилось, чувствовал себя как рыба в воде. Война. Нет! Старшина запретил думать про нее. Та-ак, ага, девушки! Ну, что, с девушками тоже все было…

Сергей прошел в двух шагах от скучающего часового, державшего винтовку на ремне через плечо, облокотившегося на поручень железного перила моста. Тот даже не повернулся в их сторону, так и стоял, глядя в искрившиеся воды текущей реки. Где-то под берегом, рядом с камышами гуляла рыба, ее плеск отчетливо доходил до ушей немца и он от скуки присматривался и к ночной темноте камышовых зарослей. Не спал и дежурный расчет у зениток. Те отводили душу разговором. Вспоминали, как на рождество пили глинтвейн на центральной ратуше Веймара, как было весело, а какой-то Карл, выпив больше меры, угощал тюрингскими колбасками девушек, надеясь на продолжение знакомства, где-нибудь в тепле. Ха-ха, наивный! Не обломилось, зря деньги потратил на этих вертихвосток!

— Стой! — прошептал приказ старшина. — Не обращайте внимания ни на что. Селезень, обвязывай Тунгуса веревкой под мышками. Молодец, не отвлекайся, спускай его вниз. Тунгус, как закрепишься внизу, освободишься от веревки. Будешь принимать мешки. Взрывчатку впихиваешь в технологические отверстия фермы. Когда закончишь, подожжешь бикфордов шнур.

— Есть, сделаю!

— Парни, спокойно. Время у нас имеется.

Потянулись минуты. Работа кипела. Селезнев словно и не ощущал тяжести вещевых мешков, для этого слона, пуд все равно, что для Тунгуса килограмм. Сергей не принимал участия в закладке, контролировал ситуацию. Пот потек градом по лицу. Сразу понял, что Селезнев переключил мысли на действительность. А тут еще и патруль, нарисовавшийся на противоположной оконечности моста, прибавил в голову амбала посторонних мыслей.

— Ссука, о чем ты думаешь мудак?

— Так, это…

Тунгус снизу подергал веревку. Селезнев отвлекся, и сразу полегчало. Двое патрульных вступили на мост, шли прямиком к часовому, скорее всего с намерением совместно перекурить и полялякать. Над перилами показалась голова тунгуса, да так не вовремя. Заметив в десяти шагах патрульных, коренной житель севера сразу забыл о всех договоренностях, перекинув из-за спины ППШа, и прямо из-за перил дал очередь по ним. Контакт потерян. Сергей выстрелом свалил часового.

— Шнур зажег?

— Горит.

— Валим!

Захаров, все это время наблюдавший за мостом, увидеть ничего не мог. Казалось, что там вовсе ничего не происходит. Вдруг все трое разведчиков в одночасье проявились, на самом мосту началась стрельба. Весь взвод в полном составе лежал на позиции наблюдения.

— Вперед! Поможем своим! Урра-а!

Разведчики выскочили из укрытия, бросились к насыпи. В один миг темнота проснулась. Фашисты осветили местность прожектором, ожили пулеметы левобережного ДЗОТа. Ураганный огонь расплескал свинец по пристрелянной местности. Стреляли разрывными пулями. Многие были сразу скошены огнем, среди ребят раздались стоны.

«Ой, дурр-рак!»

Пронеслось в голове у Котова.

«Молодой дурак. Людей костьми положил, как и думал!»

При отходе с моста, почти кубарем скатился с насыпи под самую дверь ДЗОТа, рванув ее на себя, забросил внутрь две наступательные гранаты, заставил заткнуться дежуривших пулеметчиков. За спиной прогремел еще один взрыв. Это Селезень с безвольным телом Тунгуса на плече, пробегая мимо, разобрался с расчетом зенитки.

Огромной силы взрыв сотряс округу, вздрогнули берега и река. Показалось, что мост, сделав последний выдох, рухнул в воду, расплескав тучи брызг под собой. На противоположном берегу, у здания караулки, поднялось смятение. Немцы бросились к месту взрыва, но гигантские обломки фрагментов моста лежали в реке, не могли позволить неприятелю перебраться на другой берег. Воспользовавшись суматохой, Котов приняв руководство оставшимися в живых бойцами на себя, вывел отряд в лесополосу. Из восемнадцати диверсантов, в живых осталось одиннадцать человек. Трое — ранены тяжело, среди них и лейтенант. Времени на долгое прощание с погибшими не было. Всех погибших снесли в кустарник, забросали ветвями, в надежде на то, что придут в эти места и захоронят ребят как положено. Сергей отметил место на карте. Сейчас нужно было думать о живых.

Практически по старому маршруту, старшина повел бойцов к переднему краю, он рассчитывал, что части по охране тыла у немцев, дадут им шанс хотя бы поближе подойти к передовой. Немецкий порядок сбоя не дал, уже к рассвету на хвост диверсантов сели отряды военных жандармов. Явственно различавшийся собачий лай оповестил членов поисковой партии, что им на хвост плотно сели. Тяжелораненых несли на плащ-палатках, выбиваясь из последних сил, пересекали мелкие речушки и старицы. Больших болот в Донбассе не было отродясь, зато маленькие, поблизости от основной водной артерии попадались на каждом шагу.

— В сторону Харькова отсекают, — запыхавшись, тяжело дыша, произнес Остахов.

— Жэка, я это уже давно заметил.

— Что делать будем?

— А, что тут сделаешь, сержант. Всем напрячься и идти туда, куда еще можно идти.

— Ага. Ну, это значит, что нам недолго идти осталось.

— Шире шаг! Женя, не зли меня. Когда нужно будет, когда выход найду, я тебе первому скажу.

— Ясно, командир.

— Пи-ить!

Селезнев позвал Котова.

— Товарищ старшина, привал нужен. Тунгус в себя пришел, пить просит.

— Блин! Некогда отдыхать, немцы вот-вот догонят. Ладно. Минута привала, напоить раненых.

Сам свалился под ствол березы, под утренним солнцем рассмотрел карту местности. Так, где они тут? Их гнали, скорее даже выдавливали к поселку Лихачево. Что здесь под боком? По карте каплями разбросана сеть мелких озер, да не таких уж и мелких. Села, Берека, Верхняя Орелька, Алексеевка, Дмитровка, Грушино, Закутневка. И все не то, чтобы на голой как коленка равнине, они еще и у балок, дубрав, да светлых, не загущенных лесов отстроены. Лай значительно приблизился.

— Подъем. За мной, шире шаг!

Бултыхая ногами по воде, пошли вверх по руслу речки, больше напоминающей широкий ручей. Скорее всего, загонщики, подравнивая и закругляя петлю, решили обождать отставшие подразделения. Треск автоматных очередей, заставил приложить больше усилий.

Заметив тропинку, выходившую прямо из речушки на берег, шагнул на нее, и тут же отступил назад в воду.

— Стой! Всем отдыхать стоя в воде. Раненых держать на весу.

Парни запалено дышали, держали углы плащ-палаток на плечах. Чего это командир остановил движение? Может, принял наконец-то решение сесть в засаду и дать фашистам последний бой? Не похоже на то, что-то мудрит.

Сережка в раздумье снова встал на тропинку. На плечи навалилась усталость, страх, горьким комком подступил к сердцу. Да не может такого быть! Он тренирован, не поддаваться страху. А в голову усиленно лезла мысль.

«Не ходи по тропе, умрешь страшной смертью! Обойди стороной тропу, отверни назад или в сторону. Ты молодой тебе еще жить и жить!»

Под непонимающими взглядами разведчиков, сделал еще два шага.

«Ёо-о!»

Снова, будто кто подбросил веса на плечи и голову. В висках закололо, дробными молоточками стало отбивать ритм сердце.

«Да, что это значит?»

Когда-то, о подобном рассказывал дед. Будто бы старые волхвы, исповедующие родную веру, веру пращуров, умели заговаривать целые деревни от набегов ворогов. Придет отряд к славянскому селищу, а его-то и нет. Но ведь знают, должно быть. Покрутятся, поищут, да и уйдут ни с чем. А оно на месте как стояло, так и стоит. Только его не видит никто. Неужели это, то самое? Ну-ну! Страшно подумать, что стало бы с тем, кто ни смотря, ни на что, рискнул бы пройти дальше.

Сергей поднял руки, раскрытыми пустыми ладонями к небу, не обращая внимания на уже не такой далекий собачий лай и выстрелы, слышные с трех сторон. Немцы почти сомкнули кольцо. Громко читал заклинание.

Внешне ничего не произошло, только он сам почувствовал, как схлынула с плечь тяжесть. Обернулся к молчавшим, опешившим от происходящего бойцам, подмигнул глазом сержанту. Радостно произнес:

— Чего встали? Примерзли к реке, что ли? Айда быстрей по тропинке. Порядок! Туда, куда она нас выведет, ни один фашист не доберется. Умирать в бою на сегодня отменяется!

После того, как взглядом проводил по тропке в гущину зарослей последнего из бойцов, повернулся к речке, звонко журчавшей между песчаными бережками. Сорвав ветку с ближайшего куста, бросил в воду.

Сначала тропинка вывела красноармейцев к примкнувшей к лесу густой дубраве, у ее кромки раздвоилась. Широкая, стелилась дальше между редколесьем смешанных деревьев, а узкая затерялась под сенью дубов.

— Куда? — односложно спросил сержант, чуть притормозив бойцов.

— По широкой пойдем, — ответил ему Котов.

Где-то далеко позади них слышался лай и визг собак, видно все же кто-то из животных учуял-таки след беглецов, и сунулся на тропу. Зато звуки стрельбы пошли на убыль и стали отклоняться в сторону.

Виляя, где-то поднимаясь на пригорок, где-то змеясь вниз, тропа вывела разведчиков к деревушке. Расступившийся вдруг лес, открыл дорогу в сказку.

— Вот, это да-а! — вырвалось из уст Селезнева. Моряк, как и все, не сразу пришел в себя. — Товарищ старшина, это как!…

Нет! Деревня не была огорожена средневековым частоколом, и не охранялась по сторонам сторожевыми вышками, с дежурившими на них воинами в кольчужных рубахах, но бревенчатые, аккуратные терема, будто перенесенные в действительность прямиком из царства Берендея, да щелястые истуканы, почерневшие от времени, стоявшие на околице селища, с обеих сторон, вдруг расширившейся дороги, привели в восторг не только гиганта, но и всех остальных. Под стать деревеньке смотрелся и народец проживавший в ней, вышедший на околицу встречать пришлых. Одежда на людях, в принципе не отличалась от деревенской моды сороковых годов двадцатого века, разве только вышивка на рубахах имелась у всех, но только Сергей мог понять, что вышиты обережные рисунки. Они присутствовали и у стариков, и у женщин, и у детей. Мужчин призывного возраста среди населения почти не было. А вот открытые лица и радостные, доброжелательные улыбки у всех, смущали разведчиков, будто они сейчас не в тылу у немцев находятся. Любопытная детвора от своих сверстников из другого мира, ничем и не отличалась. Такие же конопатые, разбитные и веселые, старавшиеся всюду поспеть первыми.

Еще при подходе к деревне, Котов узрел в толпе чернявых, кудрявых людей с характерным профилем лиц и оттенком кожи на них. Явно не славяне! Да и много их. Откуда?

Седой как лунь, но еще крепкий старик с окладистой бородой и длинными густыми локонами, спадавшими на плечи, чуть опираясь на резную палку, вышел вперед. Поклонился в пояс, но так, что можно было сразу понять, он здесь хозяин и цену себе знает.

— Здравы будьте, витязи!

— Здравья желаем, отец!

Первым влез в разговор Остахов. Снова хотел открыть рот для общения с аборигеном, но дед перевел взгляд своих светло-голубых, почти выцветших глаз на Сергея. Улыбка тронула старческие уста.

— Так это ты смог снять мою печать?

— Прости, старче, так получилось. В помощи нуждаемся. Примешь?

— Вижу. А, як же не принять, чай свои, божичи. Наши сыны и внуки сейчас тоже с супостатом воюют. Протяни им руку помощи в бранный час, светлый Перун!

Дед повел головой, слегка повысил голос:

— Любава! Проводи воинов до бабки Доброгневы. Хай болезных на постой принимает, да пользует.

— Добре, Всеслав, передам. Несите поранетых за мной.

— Остальных всех тоже на постой определят, да в баню сводят, оповестил старик Сергея и Остахова. — Ольга!

Позвал симпатичную молодушку. Кивнул ей на сержанта, приказал:

— Проводи начальствующего людина на постой к Волокуше. Ну, а ты, витязь, гостевать у меня будешь.

Котов понял нерешительность Остахова по-своему. Хлопнул ладонью по плечу.

— Женя, расслабься. Иди, отдыхай. Поверь в эту деревню, ни своим, ни чужим ходу нет.

— Но, мы же, прошли?

— Мы, это другой коленкор.

Остахов шагнул за молодицей, когда со стороны востока, вдруг раздалась канонада. Стреляли так, что сразу стало понятно, это не обычная артиллерийская перепалка на одном из участков фронта. Улыбка озарила его лицо.

— Началось! — с восторгом сказал сержант.

Изюм-Барвенковская наступательная операция войск Юго-Западного фронта началась. И проводилась она, с целью парализовать, а при благоприятных условиях разгромить группировку противника в Донбассе и не допустить переброски его сил в район Курского выступа, где развернулась Курская битва. Операция началась семнадцатого июля. В течение дня первая и восьмая гвардейские армии форсировали Северский Донец, захватили несколько плацдармов на его правом берегу и вклинились в оборону противника на глубину до пяти километров. На второй день для завершения прорыва обороны стали вводиться в бой по частям двадцать третий танковый и первый гвардейский механизированный корпуса. К этому времени противник подтянул свои оперативные резервы — семнадцатую и двадцать третью танковые дивизии, а также танковую дивизию СС «Викинг». Попытки завершить прорыв тактической обороны противника были безуспешны. Борьба продолжалась за расширение и объединение захваченных плацдармов. Однако попытки развить тактический успех оказались тщетными. Впрочем, операция отвлекла значительные резервы противника, в свою очередь способствовала войскам Воронежского фронта в проведении оборонительной операции под Курском.

Раскаты артиллерийской канонады были слышны еще долго. Где-то на востоке, в пятидесяти километрах отсюда, шли в наступление армии, лилась кровь, гибли люди, и все-таки, не смотря на такие жертвы, ковалась победа в кровавой войне, советский народ проходил через горнило назначенных ему испытаний.

По третьему заходу полируя веником кожу на теле Сергея, в пелене горячего, духовитого пара, старик и в парной не прекратил задолго до этого начавшийся спор молодости с умудренной старостью.

— Нет, Сергей, главное заключается в том, что человеку, единственному из всех живых существ, дарована способность говорить. К сожалению, люди не осознают до конца силу слова и распыляют эту силу в пустой болтовне, сплетнях, злословии. Но сила — это энергия, она не исчезает, а лишь переходит в другую форму. И сила нашего слова — злого или пустого — возвращается к нам в форме болезней, несчастий, проблем. Слово обладает огромной мощью, и именно потому, что люди ныне, не придают значения этой мощи, с ними и случаются беды. Если даже самое обычное слово может расстроить или поддержать, что уж говорить о слове, которое изначально предназначено для того, чтобы вредить или помогать! Я словом укрыл деревню покровом невидимости, словом запечатал вход в нее. Ты, словом нарушил мою печать, и словом же, вернул ее обратно. Фух! Умаялся однако. Теперь ты чистый телесно, яко младень. Идем отдыхать, у меня на всяк случай бочажок стоялой медовухи припасен.

Сергей покачал головой.

— Прости старче, поначалу по селищу твоему пройдусь, раненых проведаю, посмотрю, как здоровые устроены. Потом уж и медовухи твоей попьем.

— Что ж, дело говоришь! Идем, провожу.

Разведчики, те кто не получил ранений, на постое обжились. Кто-то, от усталости хрючил, набираясь сил во сне. Кто-то, уже напаренный в бане, как и он, расслаблялся в окружении хозяев. Один сержант не мог решиться на какой-то шаг, не понимая, что можно делать в тылу у немцев. Старшина не стал больше вмешиваться в его метания, пусть сам решает, чем еще потрепать себе нервы. Мазохист хренов!

Котов по достоинству оценил искусство знахарки. Раненые все были живы, лежали на лавках в избе насквозь пропахшей травами, а запах полыни, казалось, витал везде. Бледный как беленое полотно лейтенант, дышал тяжело, прерывисто, видно тяжелые сны мучили его буйную голову.

— Как он?

Пошамкав беззубым ртом, бабка Доброгнева прокаркала отповедь:

— А ты, касатик колы уходить собралси?

— День передохнем и уйдем.

— Не, милай, за такой срок не подниму ратников. А энтот, так и вовсе плох! Штоб яго несть, треба, что б он у меня хочь седмицу пробув. Тады и перенесете яго куды схочите, и в вашем гошпитале яго не залечуть. Сам дывись! Голова, плечо, грудина. У другого, черево. Третий, отой шо очи вузэньки, той полэгшэ, кулю из спины достала.

Выглянувший из-за Сережкиной спины Остахов, словно легавая повел носом.

— Сколько, говоришь бабанька, лечить будешь?

— Седмицу, не меньше! — повысила бабка свой хриплый голос. — Глянули? Теперича вон з хаты пошли. Неча вам здеся быть!

Они сдулись в таком темпе, словно их ветер вынес.

— В вопросах лечьбы, я ее и сам побаиваюсь, — смеясь, произнес Всеслав.

Под вечер, оставшись вдвоем со стариком, Сергей наконец-то услышал вопросы касаемые его самого.

— Ну, витязь, я тебя накормил, напоил, в баньку сводил, теперь ответь голубь сизый кто ты такой, что смог мой заговор снять с тропы? Людей твоих, и сержанта этого, читаю я как открытую книгу. Нет вопросов по поводу них. Кстати, Остахов твой, человек с гнильцой, как поведет себя в иной ситуации, не хочу даже предполагать. А вот ты, покрыт для меня туманом, даже, сколько лет тебе, ответить не могу. Креста, я в бане видел, не носишь, да и не смог бы человек носящий крест справиться с моим наговором. Не знаю, человек ты, или…

Старик приумолк, пристально глядя на расслабившего мышцы тела Сергея. Они устроили посиделки под ветвями раскидистой старой яблони, на заднем подворье Всеславового хозяйства. Сидели за столом друг напротив друга.

— Зато я знаю, кто ты, и куда нас добрым ветром занесло, — улыбаясь в ответ, вымолвил Котов. — Смущает меня, мудрый волхв только одно. Как попали к тебе люди чужой крови? Мало того, они почитают тебя как отца.

— А-а, это как раз не является чем-то необычным. Думаешь, я свою весь запер, и с миром общение прекратил? Нет. Жили до войны как все, с соседями ладили, представителей власти отваживали, соплеменники мужеска полу, на заработки ездили. Представители греческой веры сами к нам не приезжали. Как в газетах до войны писали, паритет у меня с местными представителями лошадиного сословия. Так у нас с давних пор повелось. Украина. У края дикого поля наш дом и мы его хранить от всякого ворога обязаны. Германец у наших порогов стоит, почитай уже год. Насмотрелись мы здесь за этот срок всякого, вот и спасаем людей хазарской крови. Спасаем и цыган. И те, и другие, погибнут, ежели мы не поможем. А наши придут, пусть дальше как хотят, живут, препятствовать не буду. Ничего, в тесноте, да не в обиде. Война закончится, вернутся соплеменники, можэ кто с собой деву, женой своей привезет, кровь обновляться должна. Да, ты от ответа-то, не отлынивай! Расскажи старику, кто ты есть на самом деле.

Сергей хмыкнул в усы.

— То, что я крест не ношу, это ничего не значит. Верю я в Бога.

— Та-ак! Ошибся я в тебе, значит?

— Ну, это как посмотреть! Я, как ты говоришь, с лошадиным сословием тоже дружбу не вожу. Ха-ха-ха! Паритет соблюдаю. Но, Белого Бога почитаю. Есть Он, но есть и другие, исконно родные. Греки нашему племени тысячу лет назад, мозги запудрили, Володя на венценосную бабу повелся, вот и слили родных Богов. А, подумали бы своей бестолковкой, и поняли бы тогда, все осталось у людей русских, как и прежде.

— Это как, объяснись!

— Ну, вот почитаешь ты скотьего Бога Велеса?

— Конечно.

— А он ведь присутствует в пантеоне христианских святых.

— Ты часом не перегрелся, отрок?

— Да, я-то в норме, ты сам мозг напряги. Святой Власий, покровитель скота у христиан. Ну, старче, дотумкал? Велес и Власий, это один и тот же Бог.

Волхв смотрел на собеседника широко раскрытыми глазами, не мог понять, шутит он над ним или действительно все так, как он говорил.

— А Перун?

— Что, Перун?

— Его образ, как под копирку списали на Илью-пророка, да еще по иному, православные того называют Илья Громовник. В чем разница: Перун Громовержец и Илья Громовник? Вот и выходит, что я верую, и верую в Белого Бога, и в своих исконных Богов. Я такой же сварожич, как и ты старче. Гой еси Сергий!

— Ну и кем же ты будешь, гой?

За беседой, оба только сейчас, казалось, заметили, как ночное небо высветлили звезды, а молодой месяц между ними, набирает силу.

— Ты прав, волхв. Я, наверное, необычный человек, а род свой веду от Перуновых Хортов. К сказанному могу прибавить, по роду занятий, казак-характерник. Еще вопросы будут?

— Да-а! Я уж думал, что вас и не осталось-то никого на свете. А, вот смотри ж, сподобился увидеть.

Долго еще беседовали, спорили и подтрунивали друг над другом эти два человека. В спорах, подружились, несмотря на возрастные категории. Им было о чем поговорить. В хлопотах, уходом за ранеными и отдыхе, минули четыре «отпускных» дня для всего отряда. Угомонился даже сержант, редко показывавшийся на глаза Сергею. Двадцатого, ближе к вечеру, вся деревня сорвалась с насиженных мест и двинулась в сторону знакомого разведчикам леса. Котов тоже пошел с ними, отметив про себя, что всех бойцов, находившихся в здравие, тоже не минула сия участь.

В священной дубраве, куда вела та узкая стежка, мимо которой они прошли, на старом славянском капище собрался народ. По требованию волхва и с разрешения старшины, бойцы сложили автоматы и финки перед истуканом Перуна, сами отошли, смешавшись с местными жителями, с интересом наблюдая, что будет дальше. Глядя на частокол священного места, на грубо срубленных из дерева божков, красноармейцы воспринимали это все, скорее как развлечение, чем как что-то иное, наполненное вековым смыслом. Громкий голос Всеслава, заставил всех подтянуться, как при строевом смотре:

Женщины и старики деревни, пришедшие на праздник, в экстазе громко приветствовали славянское божество:

— Гой! Слава! Слава! Слава!

И пошел зачин празднества. На жертвенный камень упала голова красного петуха, окропив его кровью птицы. Снова зазвучал торжественный голос волхва:

— О сию пору празднуется во всех Родах Русских да Славянских великий Святодень, Перуну-Батюшке Громовержцу — Ратаю-Воину Небесному, Явь от Нави Оберегающему, Правь Божеску Утверждающему, Ряд исто Блюдущему, Силу правым Дарующему, издревле посвящённый. А деяли тако честные Предки наши да нам тако же деять заповедовали!..

С петушиных перьев, капли крови окропили оружие разведчиков, волхв понизив голос до шепота, читал заговор. Громадина Селезнев, попытался отшатнуться от руки славянского жреца, когда тот хотел мазнуть кровью его чело, но был остановлен, повисшими на руках двумя молодицами, и сдался, дав провести над собой ритуал. Не стали дергаться и остальные бойцы, уступив людям, принявшим их на постой. Пусть порадуются! От «расправы» слинял только сержант. Закончилось действо одеванием на шею оберегов, ну и естественно костром, а потом и праздничным столом с выпивкой. Выпив вместе со всеми, и помянув павших товарищей, Сергей предупредил всех своих, чтоб на спиртное особо не налегали, завтра в путь-дорогу, ушел спать.

Уже засыпая на сеновале, раздевшись до исподнего, вдыхая дурманящий запах свежего сена, почувствовал как к нему под бок, под тонкую материю рядна, юркнуло молодое девичье тело.

— Ё-о!

Девица словно удав обвила его всего. Тонкая нежная ручка прорвалась к его «сокровенному хозяйству», а в губы впились прохладные губы неизвестного чертенка. Такого с ним еще не было. Вот это номер, сейчас его изнасилуют! Самое интересное, «хозяйство» совсем не противилось тому, что с ним делали. Оно, помимо его воли, жило своей, отдельной жизнью.

— Ё-о! — снова простонал Сергей, потеряв последнее желание сопротивляться.

Его использовали по своему назначению, как мужчину, почти до самой утренней зорьки, выжали как лимон, заставили десятки раз «взлетать под небеса», затем столько же раз «умирать», терять нить реальности, и после всех утех на качественно разваленном по сторонам сеновале, умудрились ускользнуть и спрятаться, чтоб даже не признал, с кем миловался.

Поспав до восхода солнца, не проснувшись даже при криках деревенских петухов, вынырнул из состояния сна только от пинка неизвестного существа похожего, скорее всего на кошку, чем на что-то иное. Лохматое чудо еще и говорило.

— Ну, ты достал! Вся ночь как заведенный трудился. На тебе пахать надо, а ты… Тьфу!

— Ты кто?

— Овинник я, у Всеслава живу. Не признал? А, ну да! Нас же теперь мало осталось. Иди уже, солнце встало, утро на дворе.

Одевшись, пошел к волхву разбираться, что за дела?

— Ничего, сено я соскирдую обратно, а за то, что девок утешил, спасибо.

— Девок? Как девок? Их, что, двое ночью было?

— Не-ет! Перунову кровь я на откуп случаю пустить не мог! Две! Ха-ха! Их трое было! Так, чтоб наверняка. Ежели боги смилостивятся над нами, то все трое и забрюхатят!

— Блин! Старый маразматик! Ну, нахрена это тебе потребовалось? Поганка древняя!

— Ага, тут ты прямо в точку попал. Старый, это точно. Помру, так перед тем, будет кого обучить и люд честной в надежные руки передать.

— Тьфу!

За время их «самовольной отлучки» фронт снова встал, устаканился. Добравшись почти до переднего края, дождались в одной из балок ночи и с мелкими приключениями, пройдя через нейтралку, свалились в окопы к своим, только в полосе обороны соседней дивизии, благо дело, Донец теперь был за спиной передовых порядков Красной Армии.

Глава 9. Обычная работа

Раненых, проспавших от бабкиных травок всю дорогу, прямиком из окопов отправили в санбат к «соседям», за остальными уже утром Арцыбашев прислал машину. Грозных встретил старшину, оправдывая свою фамилию, в состоянии хмурого начальника.

— Мы уж думали ставить крест на всей группе, — недовольно произнес он. — Где так долго блукали?

— Так ведь раненые нас по рукам вязали, опять же, полевая жандармерия гоняла по тылам, словно зайцев. Ну и под раздачу, при наступлении не хотелось попасть.

— На все у тебя ответы есть! Иди, отписывайся по выполнению задачи. К вечеру рапорт у меня на столе.

— Есть!

Только дошел к землянке, отведенной взводу под расположение, когда услышал восторженный веселый голос за спиной.

— Серега!

Обернулся и тут же попал в клещи объятий.

— Серега, как же я рад тебя видеть!

Артем Завгородний, собственной персоной, заматеревший, на полевых погонах тонкая лычка ефрейтора, показалось, даже слегка подросший и раздавшийся в плечах, в радостной улыбке, скалил зубы до ушей.

— Ты-то тут, откуда взялся?

— После госпиталя направили в восьмую гвардейскую, попал в вашу дивизию. Ну, а потом какой-то подполковник отобрал в разведку. Да, я особо и не возражал, а тут тебя встретил. Фамилия Котов на слуху от ротного была, думал однофамилец. Вот повезло. Правда?

— Молодец! Извини, я только из-за линии фронта, пойду писаниной заниматься, начальство велит. Потом поговорим.

— Добро!

А к вечеру, под любопытными взглядами сослуживцев, трое автоматчиков во главе с офицером из параллельного войсковой разведки ведомства, загребли старшину цепкими руками, и безоружного увели в штаб дивизии.

Следователь особого отдела дивизии взялся за дело с огоньком. Рапорт сержанта Остахова, о связях старшины Котова с сектантами на территории подконтрольной вражеской армии, лежал на столе, грел душу опера, и готов был перерасти в солидное дело, раскрутив которое, придав ему соответствующий масштаб, можно было получить неплохие дивиденды в виде очередного звания и повышения по службе. Обвиняемый есть, заявитель имеется, свидетели, которых на целое отделение наберется, в наличии. Если что-то пойдет не так, за уши подтянет и признание выбьет. Все это знакомо и невозможного тут ничего нет. Вот на таких делах седой майор зубы сточил.

В помещение ввели молодого парня с погонами старшины на плечах, по приказу следователя усадили на табурет, стоявший посредине комнаты. Визуально изучив подследственного, майор остался доволен. Молод, припугнет его, расскажет, кто есть кто, проблем с фигурантом не должно быть. Заглянул в личное дело. Та-ак, что тут имеется. Котов Сергей Тихонович, Девятнадцатого года рождения, русский, уроженец поселка Брянка, Луганской области. Призывался. Служил. Ага, вот, в период отступления в течение месяца находился на территории занятой германской армией. Вот оно! Он знал, что в любом личном деле, любого человека, можно найти нужную органам информацию. Да, тут не только секта, тут еще и иного нарыть можно. Кто перед ним? Перед ним враг народа. Глубоко законспирированный агент германской разведки.

Майор открыл рот, хотел начать допрос, когда в голове помутилось, сердце часто забилось, нарушая привычный ритм. Глаза подследственного, неотрывно направленные в переносицу следователю, заставили того пустить мысли вспять. Туман в голове рассеялся, а сердце, как по мановению волшебной палочки, отпустило, забилось легко и спокойно. Перед ним молодой парень, такой же обычный солдат каких много, ничем не лучше и не хуже других. Разведчик, вернувшийся с задания, к тому же выполнив его качественно. Никаких претензий нет. Людей вот вывел. Какая там секта? Старики да бабы прячутся в лесу от немца! А парень молодец, вот и правительство наградами отметило. Орден Красной Звезды, грамоты, к «Знамени» представлен. У штрафников взводом командовал — не каждый с этой мразью согласится дело иметь. Закрыл папку личного дела, не торопясь завязал узлом тесемки, отсунул на край стола.

— Васьков, — приказал молчаливому старшему лейтенанту, стоявшему за спиной у разведчика. — Тут все нормально. Забирай папку, сдай в штаб, в строевую часть.

Удивленный таким поворотом событий, за год службы, узнавший своего начальника как облупленного, старлей нерешительно шагнул к столу. Смущало то, что между следователем и подследственным не было произнесено ни слова. Как же это?

— Ты понял приказ?

Голос начальника был обычным, ну может расслабленным слегка. Что же такого он прочитал в личном деле старшины? Странно это все! Но приказ отдан, надо выполнять. Как говорится, начальству видней!

— Так точно, товарищ майор.

— Выполнять!

Когда остались наедине, майор, не отрываясь взглядом от глаз Котова, ладонью по столу подпихнул ему рапорт сержанта.

— Возьми на память. Можешь быть свободен.

Одинокая слеза скатилась по щеке майора. Тело задеревенело, дышать снова стало трудно.

— Прощайте, товарищ майор.

Котов легко поднялся с табурета и вышел за дверь. Майор, борясь со своим болезненным состоянием, тер виски ломившие болью. Надо было пойти с санбат, пусть дадут какой-то порошок, авось полегчает. Медленно вышел из-за стола, выбрался из помещения на воздух. Вроде легче стало. Прошел мимо вставшего по стойке смирно часового, и вдруг ноги подкосились, он упал. Подбежавшие бойцы ничем помочь не успели, майор умер у них на руках. Начальник санбата констатировал смерть от инфаркта миокарда.

Грозных встретил Котова вопросом:

— Что?

— Разобрались.

— Тогда иди, служи дальше.

И служба пошла дальше. Дальше, на Запад рвались войска Красной Армии, выгоняя агрессора за пределы Родины. В слякоть и дождь, в снег и мороз уходили в ночь разведчики, рискуя жизнью, они добывали сведенья нужные командованию армии. В одном из таких выходов, старшина вытащил на себе тяжелораненого друга, Артема Завгороднего. Он отправил его истекающего кровью в санитарный батальон, и только он один знал, что Артем выживет, но на фронт больше не вернется, что безногий инвалид Завгородний возвратится к гражданской жизни, будет иметь семью, и доживет до седин на буйной голове, останется на всю жизнь порядочным человеком обожженным горнилом войны.

А война катилась уже по землям чужих государств, огнем очищая их территорию от коричневой чумы. В конце сорок четвертого года, после нескольких дней относительно спокойной жизни, Котова к себе в отдел вызвал майор Грозных.

— Нашей армейской штрафной роте поставили задачу провести разведку боем в районе города Кокоры. В довоенное время туда приезжали отдыхающие из промышленных городов Германии. В войну немцы используют его как госпитальный комплекс и базы отдыха немцев-фронтовиков, получавших краткосрочный отпуск в качестве поощрения. По данным агентурной разведки там же находится центр подготовки шпионов и диверсантов для заброски в наш тыл. Взвод пешей разведки участвует в мероприятии вместе со штрафниками. Твоя задача и задача твоего взвода — сбор информации о центре. Притащи мне пару «жирных» языков, таких как ты умеешь.

Сергей помнил, что в октябре наши войска уже брали Кокоры. Но в день празднования двадцать седьмой годовщины Октябрьской революции на улицах появились ящики с вином и шнапсом. Бойцы обрадовались подарку и отметили годовщину так, что немцы в ночь с седьмого на восьмое ноября вновь захватили город.

На рассвете взвод вместе с ротой выдвинулся в первую линию обороны, штрафники расположились в окопах повзводно, с интервалом пятьдесят метров. После артподготовки поднялись в атаку, соседи поддержали огнем.

Котовский взвод располагался на левом фланге. По сигналу ротного штрафники бросились вперед, и через несколько минут ожесточенный бой завязался уже во вражеской траншее. Разведчики, временно переквалифицировавшиеся в обычных пехотинцев, отработали свои позиции, зачистили траншею. Немцы отступили, но их артиллерия открыла огонь. Соседний взвод залег, неся потери. Был ранен ротный, погибли два командира взвода. По старой памяти Сергей принял командование ОАШР. В том бою рота потеряла более половины личного состава, но поставленная задача была в основном выполнена: захвачены два «языка», засечены огневые точки и вскрыты другие объекты противника.

Войска восьмой гвардейской армии, южнее Варшавы форсировали Вислу и овладели мангушевским плацдармом, оборона которого продолжалась до средины января сорок пятого года. С четырнадцатого января, принимали участие в Висло-Одерской стратегической операции, девятнадцатого, освободили город Лодзь, с ходу форсировали реку Одер.

Двадцать седьмая гвардейская «Новобугская» стрелковая дивизия, в которой воевал командир взвода пешей разведки гвардии лейтенант Котов, все это время находилась на острие клина штурмовавшего немецкие армейские порядки. Современный бой требует ведения активной, непрерывной разведки на всю глубину задуманной операции. Только такая разведка, проводимая всеми средствами и способами, может обеспечить успех. Любой командир ответит, в чём его основа, сказав долго не раздумывая: «Я знал, где противник, какими силами он предполагает нанести удар и где именно, каковы его боевые порядки», или: «Я знал замысел противника и упредил его».

Пленные, взятые на переднем крае обороны, особой ценности с точки зрения получения информации не представляют: как правило, они дают показания лишь о своём взводе, роте или, в лучшем случае, батальоне, полку. И не потому, что они боятся или не хотят говорить, — просто старшие начальники не посвящают их в свои планы и замыслы. Что же касается оперативных и других документов, обнаруживаемых иногда у младших офицеров противника, списков взвода, роты, приказов и отдельных боевых распоряжений по батальону — полку, таблицы позывных, то по ним иногда можно установить систему обороны, намеченные боевые порядки, группировку и замыслы командиров в масштабе полка-дивизии. Но такие данные представляют ценность для наших командиров лишь один-два дня, так как, планируя бой, они должны точно знать, чего можно ожидать при его развитии в глубине обороны фашистов и в их ближнем тылу. Поэтому, организуя разведку боем, ночной поиск или засаду, нужно всегда требовать от разведывательного органа захвата такого «языка» и таких документов, которые могли бы дать наиболее полные сведения.

Нужный «язык» и важные оперативные документы находятся не на переднем крае обороны, а в её глубине и ближнем тылу. Следовательно, для захвата их, нужно высылать небольшие разведывательные группы в тыл вражеской группировки, ставя перед ними задачи: произвести налёт на штаб большой части, совершить нападение на штабную машину, отдельных офицеров, курьеров и связных. Разведывательные группы, действующие в тылу врага, это команды охотников, каждая из которых состоит из восьми — двенадцати бойцов. Разведчиков возглавляет смелый, решительный командир, способный умело организовать группу и умело управлять её действиями.

Команды охотников создаются при дивизиях. Котовский взвод и был такой командой. Задачи ему ставил лично командир дивизии или, по его поручению, начальник штаба. Глубина проникновения команды в тыл противника завесила от боевой задачи. Как правило, их посылали в тыл немцев на пять — восемь километров, то есть на тактическую глубину обороны. Продолжительность пребывания там — до пяти суток и больше, в зависимости от характера задачи, удаления объекта от лилии фронта, состава и решительности действий команды. Связь со штабом, поддерживается по радио. В большинстве случаев, после выполнения задания Котов лично делал доклад. Связь внутри его группы осуществляется при помощи простейших сигналов, принесенных ним с войны чеченской. Переход линии фронта всегда тщательно готовил он сам. Большую трудность для команды представляла переброска через линию фронта пленных и трофейного оружия, но хорошо подготовленные бойцы успешно справлялись и с этим делом. Приёмы и методы действий охотников не терпят шаблона. Успех операции решается знанием объекта, смелостью и хитростью бойцов, внезапностью и стремительностью их действий, все это было в Котовском взводе.

В конце марта после разгрома немцев в Померании, дивизия вышла к Одеру южнее Кюстрина. На исходе войны старый город был полностью уничтожен бомбардировками союзников, уничтожены были все промышленные предприятия, город обезлюдел. Гитлеровские войска превратили город Кюстрин с крепостью на Одере, находящийся всего в девяносто километрах от германской столицы, в мощный укрепленный район, препятствовавший движению советских войск на Берлин.

Вдоль реки, напротив места, где разместилась рота разведки, тянулись три дамбы. Они были взорваны, вода размыла насыпь и затопила местность. Наши войска занимали уже часть второй дамбы. В другой её части, отдалённой от одного из стрелковых полков протоком метров в двести шириной, ещё сидели в траншеях немцы. Взводу было приказано взять из их траншей контрольного пленного. Лейтенант Котов, под командой которого группа выполняла это задание, решил перетащить лодки через дамбу, спуститься вниз по течению, прикрываясь от немцев затопленным леском, и высадиться у них в тылу. Место высадки было определено после долгого наблюдения за противником, которое велось с первой дамбы. Два десятка разведчиков отплыли ночью в четырёх лодках, каждый имел автомат, пистолет, шесть гранат, кортик или финку. Метрах в тридцати от намеченного места высадки, заметили силуэты шести немцев. Один из них, сейчас же окликнул поисковиков, спросил, кто такие. Котов откликнулся, мол, ходили в разведку к русским позициям, возвращаются с языком. Бойцы сжали зубы и налегли на вёсла. Уже слышно было, как немцы разговаривают, спорят, что им делать. Стрелять они не решались, очевидно, думали, что всё-таки это, скорее всего, плывут свои. Когда немцы окликнули вторично, разведчики были уже на таком расстоянии от берега, что могли выпрыгнуть из лодок. Стоя по грудь в воде, они открыли огонь из автоматов. Фрицы побежали. Селезнев, кинулся на затаившегося в кустах фашиста, тот выстрелил в него практически в упор. В последний момент, будто предчувствуя беду, лейтенант отбросил амбала в сторону, и сам, не рассчитав веса своего друга и подчиненного, по инерции рухнул в грязь. Винтовочная пуля прошла между ними. Тунгус словно вырос перед немцем из-под земли, ударил того прикладом по каске и схватил за глотку. Повязать языка помогли Акиньшин с Юрским, остальные сейчас же залегли вправо и влево от места схватки, не подпускали сюда противника.

— Мудак ты, Андрюха. Войне конец скоро, а ты как пацан, под дурную пулю подставляешься! — взводный вычитал нотацию Селезневу.

Немец оказался парнем крепким, из моряков, переброшенных на Одер с Балтики. Сопротивлялся он бешено, но его все-таки дотащили и бросили в лодку.

— Всем лезть в лодки и отплывать! — распорядился Сергей.

— А вы, товарищ лейтенант? — спросил Селезнев.

— Я вас прикрою, потом сам доберусь. Оставите мне лодку и пару весел.

— Я с вами.

— Я сказал, всем отплывать. Это приказ!

Отбиваясь от немцев, которые начали подползать к нему, Сергей израсходовал все патроны и гранаты, осталось только холодное оружие — финка. Лодок с отплывшими разведчиками уже не было видно. Надо как-то линять самому. Лейтенант растворился в воздухе, практически на глазах у появившихся из пустой траншеи немцев. Сережка, стараясь не шуметь, подобрался к берегу, соскользнул в реку и по горло в ледяной воде подплыл к оставленной ему лодке. Немецкие солдаты удивленно пялились на то, как пустая лодка отвалила в сторону и поплыла по течению, в конце концов, исчезнув в туманной мгле.

Комдив, пухлый мужичок, по виду возрастом под шестьдесят лет, с лысой, со лба по макушку головой, бритыми щеками на простом деревенском лице, шустро выпорхнул из «кабинета» в импровизированную в полевых условиях приемную штаба дивизии, устроенного в одном из фольварков — хуторском хозяйственном комплексе, неподалеку от речной магистрали, отделявшей Польшу от Германии. Помимо, ставших для армии традиционными орденов, его грудь украшали ордена «Кутузова», «Невского», и даже польский крест. Увидев генерала, офицеры штаба и частей встали по стойке «смирно», сразу заполнив собой все пространство проходной комнаты немецкого дома.

— Грозных, — генерал оглянулся на показавшегося следом начальника разведки дивизии. — Ну, и где твой разведчик?

— Котов! — громко позвал подполковник.

Сергей, слегка сдвинув стоявших перед ним офицеров, протиснувшись, встал в первый ряд, оказавшись в пространстве между начальством и штабными работниками. Сказал по-простому:

— Здесь, товарищ генерал.

— Ага, ну заходи.

Распорядившись, командир дивизии как ртуть перетек в кабинет.

Дивизионный командир, натура беспокойная, ни минуты не сидел на месте. Уж сколько лет человеку, и в телесах явно не мальчик — колобок, а движения резкие, порывистые, всегда куда-то торопится.

В помещении помимо Грозных и генерала, полно народу. Над картой колдует начальник штаба дивизии, его помощники. Начальники служб, все в делах, о чем-то ведут спор, разговаривают, делятся назревшими проблемами. В общем, обычная рабочая обстановка.

— Сынок, контрольный пленный, тот которого утром доставили твои подчиненные, общую картину прояснил, но на узком участке фронта. Ясно, что знает мало. Он мелочь, пескаришка, что знал, рассказал.

Генерал прошелся вдоль окон, бросил взгляд на стул с высокой спинкой, обитый гобеленом, но усаживаться не стал. Встал напротив Сергея, встретился с взводным глазами. На миг позавидовал выправке подчиненного, его росту, молодости. Лично знал этого богатыря уже больше года, за все это время лейтенант ни разу не разочаровал его. Всегда собранный, подтянутый, во взгляде нет дурости, как впрочем, и веселья присущего возрасту. Любой приказ выполнял точно и в срок, а если нужно, то и поспорить может, но все по делу, не амбиций ради. Каких ребят война проявила!

— Короче, Сережа, местность на плацдарме ты изучил не хуже нашего начальника штаба. Он по карте, ты на брюхе. Людей подобрал себе боевых. Нужна качественная работа на той стороне фронта, так сказать, рабочий кураж. Срок выполнения — четырнадцать дней. За две недели, в полосе дивизии, за линией фронта, немцам спокойно житься не должно. Особое внимание уделить штабам частей, линиям связи, дорогам.

— Сделаем, товарищ генерал.

— Ты, лейтенант, делай поправку, что придется работать не в Польше. Не будет у тебя на территории Германии сочувствующих, и надеяться сможешь только на себя и своих солдат.

— Так я всю войну так и поступаю, поэтому и жив до сих пор.

— Детали обговоришь с Грозных. Все, что нароешь по состоянию немецких тылов, докладываешь по связи. Удачи тебе лейтенант!

Итак, Одер форсирован. Но положение на плацдарме тяжёлое. Наших здесь ещё очень мало. В ближайших лесах, деревнях, немцы накапливают силы и бросают их в контратаки, ежедневно пять — десять контратак с танками, с целью ликвидации плацдармов. Они хотят столкнуть советские части в реку, земля поднимается от разрывов снарядов, немецкие самолёты спускаются низко, поливают свинцом. В ходе войны немцы усовершенствовали оборону: укрепленные районы с большим количеством дотов и сооружений крепостного типа сочетались с приспособленными к обороне многочисленными фольварками с каменными постройками. Немцы провели тотальную мобилизацию в отряды фольксштурма. В них зачислялись все, способные держать оружие, от юнцов до седых стариков. Жесточайшей дисциплиной, запугиванием солдат вымыслами о «зверствах» русских, гитлеровцам удалось поднять боеспособность войск. И они сражались с ожесточением обреченных, которым нечего терять. Сейчас любой простой солдат понимает, что каждый его шаг к Берлину вызывает у врага звериную злобу, вынуждает цепляться за каждый метр земли.

Ночь. В воздухе вспыхивают вражеские ракеты и гаснут; на минуту из мрака возникнет река и снова исчезнет. Проскрипит шестиствольный миномёт, ударят дальнобойные орудия, пулемёт прорежет смертельным огнём темноту — всё сливается в привычный фронтовой гул. Сырая низина. Копнёшь на два штыка, и уже выступает вода. Позади осталась полоска земли шириной в один километр по берегу реки — сам плацдарм. Почти весна, на немецкой земле, грязь такая, что ног не вытянешь. По правую сторону маленький посёлок, домиков пятнадцать, да ещё несколько отдельных домишек на совершенно открытой ровной местности, все зияют черными провалами окон. Маскхалаты уже и не белые и не черные, они грязные, как и местность, по которой проходят охотники. Почти просочились, состояния «слоеного пирога» здесь нет, так что если нарвутся на кого, это мог быть только враг.

В пяти километрах от передовой чуть не наткнулись на неприятеля. Из леса колонной вышли немецкие танки, перемалывая траками мягкую как пластилин землю, развернулись в цепь и только прошли краем, в считанных метрах то залегших в стерне разведчиков.

Снова повезло! Ребята давно приметили, что рядом с командиром чувствуешь себя если и не в безопасности, то, во всяком случае, защищенным от глупых смертей и неудач. В подразделениях разведки других дивизий процент смертности в поисках, убийственный. Редко кто полгода тянет лямку, а у Шамана, как прозвали Котова с легкой руки Тунгуса, парни второй год будто заговоренные. Может и так! Треть команды охотников когда-то, при освобождении Донбасса, погостила в интересном селении, где дедок, местный председатель, а по совместительству еще и ведун или колдун, кто его разберет, кто он на самом деле, заговорил бойцов от смерти, и обереги на шею повесил. Все кто там был, хранят эти вышитые матерчатые кружочки пуще глаз, а воюют так, что у всех ордена да медали на груди скоро вешать некуда будет. До Берлина еще не дошли, а у сержанта Селезнева уже три «Славы». Ну, этот-то хоть изредка надевает «иконостас», а вот на гимнастерке Шамана никто никогда даже медальки сраной не видел. Очередную награду получит, придет к ротному старшине, которого когда-то давно правдами и не правдами перетащил к себе из штрафной роты, скажет: «Семеныч, кинь до кучи».

И снова забудет про регалии. Грозных пару раз даже замечания на этот счет делал. Котов отмолчался, на этом все и закончилось. Может ротный, капитан Захаров, чего сказал? Он на Котова почитай, что не молится. Лодейникова отвлек от мыслей негромкий голос командира отделения, Тихона Иванова, он же в просторечье — Тунгус:

— Боец, ворон считаете? Под ноги смотреть!

Тунгус воевал давно, никогда не шутил, любил уставной язык, в поиске был строгий, сосредоточенный, а Лодейников с первого дня во взводе к службе относился легко, весело, как будто он родился на войне. Вот и приходилось Иванову постоянно одергивать зарвавшегося разгильдяя. О чем, этот молодой лось думает, спотыкаясь через шаг? Им еще шагать, по меньшей мере, километров пятнадцать.

— Селезень, Тунгус, Кенарь, — не придерживаясь голосовой маскировки, позвал лейтенант командиров отделений. — Пока неподалеку от леса, надо бы его проверить. С чего это танки в нем хоронились?

Сменили первоначальный маршрут, как оказалось не зря. Передовой дозор, бойцы старшего сержанта Канарейкина, доложили о базе горючего. Автоцистерны кучно стояли бампер к бамперу по центру лесной просеки, по обеим сторонам импровизированной заправки, урча двигателями, заправлялись танки, численностью до батальона. Хоть и не были выставлены посты, к самим цистернам фиг подберешься. Несмотря на ночь, танкисты, словно муравьи в муравейнике копошились у своих железных монстров, громко разговаривали, ругались, смеялись. Еще минут сорок и тридцать танков выдвинется к одному из участков передовой, а это сотни смертей советских людей, сотни похоронок родным перед самой победой, перед концом войны. Что можно предпринять? Своим глазом окинув обстановку, командир решил не окружать базу. Танкисты не пехота, перекрыть им дорогу для маневра и они станут беспомощные как кутята.

— Воскобойников!

— Я.

— Сколько с собой тащишь противотанковых мин?

— Так тяжелые они.

— Что? Совсем нет?

— Та не! Нас саперов в группе пятеро, вот по одной на брата и несем.

— Ай, маладэс! Ой, ты мой сладкий!

Было видно, как поднялось настроение взводного. Даже шутит. Вдруг, в одночасье посуровев, поставил задачу командиру саперов:

— Соблюдая максимум осторожности, со своими саперами, «мухой» выдвигаешься в голову колонны. Скрытно подползаете на минимально доступное расстояние до танковой колонны, и выставляете мины по колеям, а также правее и левее от них. Ясно?

— Так точно!

— Времени тебе, тридцать минут. Выставишь и съё…й со своим кагалом от мест постановки, метров за пятьсот. Ждешь, пока мы освободимся. Действуй, твое время пошло.

Саперы растворились в промозглой ночи, лишь потревожив ветки сосен у основания крон.

— Так, отцы-командиры, теперь разберемся с вами. Селезнев, возьмешь самых крепких восемь человек, пусть народ сбросится каждому по противотанковой гранате, это значит, у вас будет по две на брата, по сигналу рванете к хвосту колонны. Забросаете и танки и наливники.

— Есть, понял!

— Канарейкин, на тебе огневая поддержка из пулеметов и автоматов, расставишь людей полукругом в хвосте.

— Ясно.

— Тунгус, сейчас темно, но когда все это будет гореть, проведешь со снайперами сопровождение. Смотри, от тебя зависит, возьмет ли кто командование всем предстоящим бардаком.

«Истребители» танков и цистерн поползли к «рабочему месту», услыхав свист Котова, подхватившись на ноги и, метнулись к крайним машинам. Раздался взрыв, второй, третий… Кумулятивные гранаты прожигали броню и железо. Лес озарился пламенем огромного пожара. Одновременно открыли огонь автоматчики и пулеметчики. А вскоре, в голове колонны тоже послышались взрывы. Ни один фашист не ушел живым от команды охотников.

Глава 10. Команда охотников лейтенанта Котова

Группа армий, действовавшая во фронтовой полосе первого Белорусского фронта, пыталась вводить в бой резервы для нанесения контрудара. Они были подтянуты к линии фронта по личному приказу Гитлера. Но во время артиллерийской подготовки, резервы еще до начала контрнаступления были накрыты огнем и очень сильно потрепаны. Теперь танковые части, частично попавшие в окружение, отходили на запад, находясь в «блуждающем котле», точнее выражаясь, пробивались с боями назад. Некоторым германским пехотным соединениям удалось примкнуть к этому движущемуся котлу, что, однако, не привело к уменьшению темпов продвижения. С плацдармов в районе Кюстрина и Франкфурта, открылась дорога на Берлин.

Передвигаясь по тыловой зоне противника, разведчики Котова постоянно натыкались на штабы и воинские подразделения. Оно и понятно, Советские войска сдвинули всю фашистскую орду к столице, немцам просто уже некуда было пятиться, до Берлина шестьдесят километров.

На одном из хуторов, восемь охотников под командой Тунгуса приметили штаб пехотного полка, скорее всего прибывшего вечером с запада на подкрепление пехотного соединения немцев. Полковые подразделения еще не успели стать на отведенные позиции, по немецкой тяге к порядку, ожидали утра. Сергей отрядил на выявление расположения живой силы Канарейкина с его отделением, оставив Селезнева с людьми, как свой резерв, выдвинулся к хутору. Фольварк, представлял собой большое подворье, огороженное высоким деревянным забором из прочных беленных струганных досок. Из-за забора выглядывал второй этаж дома, с высокой двускатной крышей покрытой черепицей. Крыши хозяйственных построек разбросаны по внутреннему периметру забора. К воротам хутора вела отсыпная битым кирпичом и щебнем дорога, по обеим сторонам которой, густо росли кусты и вишневые деревья. Охрана штаба, состоявшая из двух рядовых у ворот и пулеметной точки на чердаке, свою службу несла по уставу, во всяком случае, караульные не спали, тихо переговаривались между собой.

Котов присмотрелся к циферблату на трофейных часах. Половина первого ночи.

— Уходим, — шепнул Иванову в самое ухо.

Добравшись до места сбора, расположились в кустарнике, островком, торчавшего посреди паханого поля в полутора километрах от фольварка. Скорее всего, хозяин хутора использовал этот пятачок для своих охотничьих забав. Как правило, на поле оставалось какое-то количество просыпавшегося на землю или специально не убранного урожая, и дикие кабаны или козы приходили на кормежку, вот из этого-то кустарника хозяин и добывал дичину к семейному столу. Бойцы отдыхали, предполагая скорую работу. Минут через сорок вернулось отделение Кенаря.

— Докладывай!

— В трех километрах от хутора буковый лес. Не лес, так, одно недоразумение. У нас в Тамбове так городской парк выглядит.

— Не отвлекайся!

— Ага, ну да. Так вот. Вдоль всей его кромки, фашисты выставили грузовики с имуществом, прицепленными к фаркопам машин, пушками малого калибра, полевыми кухнями. Живая сила спрятана под деревья. Это все.

— Добро. Фортунатов, раскидывай антенну. Связь со штабом дивизии.

— Есть!

Перед выступлением Котов предупредил бойцов, чтоб до сигнала огня из автоматов не открывали, работали без шума — ножами. К хутору подошли в половину четвертого ночи, распределились вдоль ограды, приготовились к действиям. Когда с востока послышался еще невнятный гул, лейтенант распорядился:

— Селезень, начинайте.

Час волка располагает ко сну. Часовых на воротах взяли в ножи. По свисту Котова в ворота и через забор полезли охотники. По подворью шмыгнули ночные тени. В окна полетели гранаты. Вместе с взрывами, поднялась паника. Немцы выскакивали из домов, в полнейшей прострации, старались выжить в аду ночи, устремлялись к открытым настежь воротам. На пути обезумевшего противника встал Селезнев. Огромный, широкоплечий, держа на весу ручной пулемет, словно детскую игрушку, он взрезал темноту у воротных створ кинжальным огнем в упор.

— А-а-а! О, майн го-от! — послышались стоны и причитания умирающих штабников.

Пулемёт молотил короткими очередями. Трещали автоматы. Огонь был дружный, но разведчикам всё казалось, что этого мало, они работали изо всех сил, как говорится, «с огоньком», жилы и капельки пота выступали на лбу.

В трех километрах от фольварка фронтовая авиация штурмовала буковый лес, уничтожала живую силу и технику не окопавшегося пехотного полка, штаб которого с помощью взвода пешей разведки «приказал долго жить».

Отряд встал на дневку в лесополосе, километрах в пятнадцати от места ночного налета. Люди вымотались так, что команда поданная Котовым к привалу заставила бойцов лечь на землю там, где их застала. Грязные, потные, измотанные движением по размокшим полям, они засыпали сразу после того, как только спина находила опору у ближайшего дерева. Двое суток непрерывного поиска давали о себе знать. Серое небо над хиленьким леском и постоянно моросивший холодный редкий дождь не могли поднять уставший народ. Радовало то, что в такую погоду собаки-ищейки не возьмут след. В отдалении громыхала артиллерийская канонада, звук стрелкового оружия растворялся в вогкой мороси. Значит, от фронта они отошли, примерно километров на тридцать. Сергей, прислонившись к дереву, из полевой сумки достал влажную, испачканную грязью карту местности. В отличие от своих солдат, он чувствовал себя вполне сносно. Сон не ломился в усталые члены его тела, привычного и не к таким перегрузкам организма.

Компас помог сориентировать нанесенную картографией местность на бумаге. Группа сильно отклонилась вправо от полосы наступления своей дивизии. Сейчас, если принять юго-восточнее, можно выйти прямиком к обороне противника на франкфуртском плацдарме. Сунув карту обратно, он, поднявшись на ноги, прошелся рядом со спящими ребятами. Вглядываясь в лица людей, ставших до боли родными, с некоторыми из которых прошел по военным дорогам половину Европы. Война на исходе, и исход ее был понятен теперь не только ему, человеку, попавшему в ее горнило из будущего. Он сделал для победы все, что только может сделать воин. Ему не стыдно за свои действия, да и отчитываться ему не перед кем. Пришло время покинуть этот отрезок пути, покинуть привычный налаженный быт, людей с которыми сроднился. Теперь эта война стала для него прошлым этапом.

Да-а! Надо думать, как сильно устали его орлы, если даже Тунгус спит сном праведника, не озаботившись выставлением охраны «лагеря». Пусть отдыхают, выспятся. Нужно придумать, как Котов покинет их. Нельзя в один момент уйти в никуда, о близком человеке должна остаться добрая память.

Разведгруппа действовала в тылах противника еще восемь дней и ночей, передавала информацию о скоплении войск, делала засады, уничтожала склады и штабы частей. Когда стало понятно, что полевая жандармерия, не смотря на неминуемый крах фашистской Германии, работающая как швейцарский хронометр — без сбоев, им плотно села на хвост, Котов решил выводить людей на свою сторону.

Они прорывались на узком участке фронта; справа и слева стоял враг и по всем признакам готовился к жестокому отпору по линии обороны своих порядков. Впереди был большой укреплённый город — Франкфурт-на-Одере, за ним широкая, глубокая река. На левом берегу, параллельно реке, шла железная дорога, недалеко от Франкфурта её пересекала другая и уходила за реку. По дорогам непрерывно тянулись воинские эшелоны, — враг подбрасывал подкрепления во Франкфурт. Железнодорожный мост находился в руках врага.

Железнодорожный перекрёсток, был от реки примерно на расстоянии километра. Между рекой и перекрёстком лежала ровная низменная пойма. Край поймы, примыкающий к реке, зарос кустарником. Идти прямо через пойму на перекрёсток было слишком рискованно. Для выхода к своим, Котов предпочёл обходный путь, более длинный, но менее опасный: укрываясь в кустарнике, подняться вверх по реке километра на полтора-два, где пойма делается уже, и там перебежать на насыпь. При проходе через кустарник, передовой дозор, в котором шли сержант Воскобойников и рядовой Лодейников, слету нарвался на пулеметную точку. Окоп, вырытый на возвышении и прикрытый голыми, но густыми ветвями ивняка. Неожиданная короткая схватка, тихой не получилась. Почти у самой передовой враг был начеку. Погиб Воскобойников, получив от закутанного в шинель, полусонного унтера, пистолетную пулю в грудь. Лодейников, ножом и прикладом справился с двумя фрицами и до подхода основной группы, но в неравной рукопашной борьбе ему умудрились сломать руку.

— Твою ж мать! Где были ваши глаза? — ругал стонавшего от боли подчиненного Тунгус, обычно не склонный к лексике «великого и могучего». — Лодейников, сапер погиб от твоей глупости и разгильдяйства.

— Товарищ сержант…!

Очистив кустарник, прикопали своего погибшего товарища и двинулись к железнодорожному перекрёстку. Ни на пойме, ни у перекрёстка немцев не было. Но лейтенант вовсе не думал, что плацдарм на левом берегу Одера уже завоеван советскими войсками. Это оказалось верной догадкой. Разведгруппа вышла в расположение стрелкового батальона.

— Мы здесь, только потому, что немцы проглядели переправу, не ждали ее, не допускали и мысли, что один батальон советских войск дерзнёт перешагнуть Одер, — сказал Котову комбат, беседуя с ним на своем НП. — Тут сейчас не пойми чего. Войска смешались, как слоеный пирог. Что утром будет, одному Богу известно. Оставайся, лейтенант. Лишними твои охотники не будут, а там глядишь, наши части подтянутся, спокойно выйдите к своей дивизии.

Утро, уже надоевшее серыми сумерками, встретило пехотинцев тем, что фашисты распознали их передовые порядки. Миномётный налёт длился с полчаса, потом двинулась вражеская пехота. Батальон подпустил противника метров на сто и открыл огонь из всех видов оружия. Враг понёс большой урон и откатился. Связавшись со своим командованием, Сергей обрисовал картину боевых действий батальона, попросил связаться с соседями, комбат, не имеющий связи с полком, просил помощи.

Противник пошёл в девятую атаку, немецкая рота в сопровождении танков, поддерживаемая огнем миномётов и артиллерии, шла против горсточки советских воинов, оставшихся от батальона. Все складывалось бы по другому, если бы боевая техника батальона, не осталась на другом берегу. Переправы не было, и каждый понимал: если не удержатся — точно погибнут. В траншее, которую обороняли разведчики, оставалось только восемнадцать боеспособных человек. Сережка уже сто раз пожалел о том, что решил остаться в расположении батальона.

— Селезень, отсекай пехоту. Парни, у кого противотанковые гранаты есть?

— У меня!

— И у меня пара!

— Давай сюда!

Селезнев заставил немецких пехотинцев залечь в грязь. Сергей рванулся за бруствер окопа, забросил гранату под железное тело «Леопарда», вырвавшегося вперед, и тут же откатился в сторону. Взрыв! Танк мертвой громадой встал на месте, задымился, выбросил в вечерние сумерки языки пламени. Его сосед, поливая свинцом все пространство перед собой, заставил Сережку вжаться в мокрую грязь, окунуть в лужу лицо. Почувствовал, как пулеметная очередь прошла рядом с ним. Громыхающие траки проползли мимо него. Опять повезло! Развернувшись на месте, приподнялся, забросил гранату на танковую корму. Гром взрыва врезал по барабанным перепонкам, вверг во временную прострацию.

Ночь. Холодный февральский ветер леденит щёки. В темноте ничего не видно. Селезнев уже не помнил, сколько раз они вылезали ещё из своей траншеи и бросались на гансов в атаку. Гранатный бой продолжался всю ночь. Луны на небе не было, стояла такая кромешная тьма, что немцы незаметно подходили на расстояние шести-семи метров, и бойцы могли отличить их от своих, только по огромным вещевым мешкам за плечами и фаустпатронам, которые они несли подмышками. С наступлением оттепели в траншеях по колено стояла подпочвенная вода. Когда завязывалась рукопашная схватка в окопах, Селезневу не раз пришлось действовать гранатой, как молотком. К утру отбили последнюю атаку, и поняли, что фашисты мало того, что больше не полезут, они уходят, покидая позиции, вглубь своей обороны. В траншее осталось двенадцать человек переживших эту ночь. Некоторые засыпали на ходу, заснув, падали и продолжали спать. Чтобы разбудить их, приходилось зажимать им рот и нос, потому что другие способы не действовали. Человека можно было катать, как чурбан, а он всё равно продолжал спать. Срабатывал откат пережитого организмом.

Когда пришел в себя, серело утро, над полем битвы стояла непривычная тишина. Сергей увидел большой кусок металлолома, являвший собой когда — то грозную боевую машину. Боекомплект, сдетонировавший внутри, разворотил все, что только можно. Он, приподнявшись на локтях, пригляделся к траншеям, которые оборонял батальон вместе с разведчиками. Не видно ни души. Вот и все! Победа в войне дается нелегко, иногда вот как сейчас, дорогой ценой. Не о таком случае, покинуть службу и пойти по другой дороге, размышлял он. Но уж коли случилось так, то нужно использовать случай.

«Прости меня Господи! Не смог уберечь своих людей на пороге мира!» — мысленно попросил прощения.

Повернувшись, двинулся в направлении юго-запада. Уходил туда, куда шел всю войну, о чем думал в каждую свободную минуту.

Глава 11. Краснодар

Большой красивый южный город, столица кубанского края, был совсем не похож на тот, пылавший огнем пожаров город лета сорок второго, и на серый, лежащий в развалинах крупный населенный пункт образца февраля сорок третьего года. Перед бегством фашисты взорвали лучшие здания и предприятия города. Проходя сейчас по его улицам, с широкими площадями и скверами, с его фонтанами и архитектурными комплексами, нельзя в нынешнем красавце узнать прежний Краснодар. Выставочные залы искусств, музеи и спортивные комплексы, парки и театры — все это своим трудом возвели его жители.

Нагретый за жаркий сентябрьский день асфальт, дорожной полосой, уходивший в переулок частного сектора, с неохотой отдавал накопленное тепло. Буйная поросль росших у заборов слегка обрезанных кустарников, делала и так не слишком широкую дорогу, еще уже. За спиной остались выкрашенные охрой двухэтажные дома, сталинской эпохи. Два человека, явно чужих для этого района, не спрашивая у местных прохожих дороги, уверенно завернули в проулок. Один из них, высокий статный, с выправкой скорее военного, чем цивильного человека, с пластичной походкой, одетого в одежду просторного покроя, в подтверждении правильности маршрута, молча, кивнул, на немой вопрос спутника. Второй, юнец лет шестнадцати от роду, худой и нескладный, с короткой стрижкой на голове, в джинсах и белой хэбэшной майке с рисунком на груди, следом за старшим товарищем «зарулил» в жилой апендицыт растительной поросли. Разглядывая узоры на фундаментально сработанных воротах дворов по обеим сторонам асфальта, шли неторопливым шагом. Добротно, зажиточно живут казаки в столице кубанского края! Куда не кинешь взгляд, любая изгородь поддержит высказывание: «Мой дом — моя крепость». Звеня цепями, вынюхав и услыхав появление незнакомых людей за забором, хозяйская сторожа на разные голоса поднимала лай, выказывая тем самым факт того, что кормят их не зря, служба несется бдительно, добросовестно и неподкупно.

Старший, отсчитав по левой стороне нужный двор, оглянулся на молодого, отставшего от него шага на три.

— Здесь. За десяток лет мало что поменялось, разве, только асфальт положили, да деревья подросли. Стучимся, Николка?

— Вам видней, Сергей Викторович.

— Ну, тогда сворачиваем.

Стучаться в калитку не пришлось. Рядом с дверью, на уровне плеча, рачительный хозяин привинтил к доске устройство звонка, белую пластиковую коробочку с черной кнопкой.

— Цивилизация, мать ее так…

Вдавив на устройстве кнопку, из глубины двора оба услыхали сигнал звонка, словно комар, величиной с добрую собаку, решил подать голос. Прошла пара минут. Из-за ворот послышались легкие шаги ног обутых в шлепки, и приятный девичий голос, легким откликом, сообщил ожидавшим мужчинам:

— Сейчас открою!

Щелчок запора и перед взорами незнакомцев предстала молодая девушка, по возрасту не старше Николки. Смахнув со лба непокорную прядь густых волос, цвета гречишного меда, спросила:

— Здравствуйте, вы к папе?

— Меня зовут Сергей Хильченков, — представился старший. — Это Николай. Мы пришли к Федору.

— Тогда проходите во двор. Занятия в университете уже закончились, Федор Михайлович должен подойти минут через тридцать.

— Спасибо красавица, с охотой воспользуемся гостеприимством. Идем, Коля.

Проход к дому был вымощен плашками каменной плитки, над головой нависал тоннель виноградной лозы, затенивший листвой все верхнее пространство. Гроздья мелкого черного винограда, явно винного сорта, свисали с обрешетки высокого «потолка».

— Идемте в беседку. Там сейчас прохладно и сквознячок. В хате к вечеру душновато, крыша за день нагревается, — объяснила хозяйка.

— Наталья, кто там пришел?

Красивый грудной женский голос позвучал из открытого настежь окна в доме.

— Мама, здесь гости к папе пришли.

— Отведи в беседку, там прохладней. И предложи вина.

— Хорошо, мама!

Усадив гостей за сколоченный и покрытый лаком округлый стол, предложила:

— Домашнего вина выпьете?

— Почему бы и нет? Тем более еще по прошлому разу помню, что доброе вино.

— Ой, а вы у нас уже были? Что-то вас не припомню.

— Так ведь, сколько времени прошло? Ты тогда еще совсем крохой была.

Потягивая из высоких стаканов рубиновый напиток, оба пришлых в расслабленных позах сидели на лавочках. Девчонка отлучилась по своим делам, предоставив возможность гостям побыть без хозяйского пригляду.

Скрипнувшая калитка оповестила, что кто-то вошел во двор и сразу же из виноградной зелени послышался мужской громкий голос:

— Пугу-пугу!

Улыбнувшись в усы, старший из гостей откликнулся:

— Казак з лугу!

Обнимаясь и хлопая, друг дружку по плечам, Федор и Сергей радостно перекликались разговором.

— Ну, здравствуй Сережа!

— Здравствуй Федор!

— Как, откуда, каким ветром тебя занесло?

— Ну, это долгий разговор.

— А ты разве торопишься? Сейчас ужинать будем. Кто этот молодой человек у тебя за спиной? Знакомь.

Заходившее за горизонт солнце, уносило с собой и жару ясного дня, а наступивший вечер, принес наконец-то вожделенную прохладу. Поужинав, отправили Николая в общество хозяек, пусть развлекают парня.

— Ну, рассказывай куда пропал?

Сергей, откинувшись назад, прислонился спиной к деревянному поручню беседки, тоже увитой виноградом.

— Слушай! Итак, после твоей информации о тайном Мировом правительстве, я не собирался ввязываться в процессы грызни за пределами Родины. Мне казалось все это так далеко от наших рубежей. Попав на Кавказскую войну, пришлось столкнуться с представителями тех сил, о которых ты говорил, и тогда же понял, что все уже началось и у нас. Нужно было противостоять злу. Для всего мира масонство преподносится как благотворительная организация богатых людей, которая поддерживает бизнес в разных странах и способствует благоприятному климату для ведения этого бизнеса. Но со второй стороной их деятельности, несущей разрушение и смерть в русские земли, я воочию встретился в Шаро-Аргунском ущелье. Своими действиями нарушил их планы, получение сверхприбылей и власти. Такого не прощают. На меня началась охота, из-за меня погиб дед.

— Что дед погиб я знаю.

— Мне пришлось спешно уходить самому. Перед смертью дед указал дорогу, по которой можно было уйти, исчезнуть на какое-то время из поля зрения этих выродков. Так я очутился в тысяча девятьсот сорок втором году.

— Ха-ха! Я знаю этот путь. Продолжай.

— Воевал. Войну закончил почти у стен Берлина. Но еще на своей земле решил, что рискну исправить кое-что из того, что может произойти в году пятьдесят четвертом. Решил устранить Единое Мировое Правительство.

— Я так и думал. То, что у тебя не получилось, это ясно. Ну-ну! Как это было?

— В девяносто шестом году исчез Сергей Хильченков, а в сорок втором появился Сергей Котов. В конце февраля сорок пятого Котов погиб в бою под городом Франкфуртом-на-Одере и на свет божий появился зажиточный бюргер Отто Вайсберг, сумевший перевести довольно внушительную сумму денег в Швейцарию, а в пятидесятом переехавший в Голландию. Он осел в небольшом городке Остербеке. Купил недвижимость, завел знакомства, даже открыл магазин. Соседи и знакомые потешались над его глупой расточительной затеей. Вайсберг, раз в месяц снимал на двое суток апартаменты, в местной гостинице под названием «Бильдерберг». Ну, нравилось ему таким образом транжирить деньги! Первое совещание Бильдербергского клуба было проведено в мае 1954 года. Мало кто знает, что телохранители «жирных мешков», и агенты спецслужб США и Великобритании обеспечивающие, помимо полиции принимающей стороны, охрану гостиницы, за двое суток слета этих ведьмаков, потеряли семьдесят процентов своего состава.

— Почему же тогда не пострадал ни один из бонз?

— А, ты сам не догадался?

— Нет.

— Да потому, что эти суки были прикрыты помимо силовиков, еще и сборной солянкой различного рода колдунов, черных магов и иного рода шелупонью, находящейся на подхвате у иродов рода человеческого. Я когда попал внутрь этого гадюшника, крутился как уж на сковородке. Едва ноги унес, так припекало. Пяток тварей все же жизни лишил. Но нет худа без добра.

— Поясни?

— Когда я всю эту шарагу на себя отвлекал, Федя Богун смог спокойно поработать. Теперь-то я понял, что попадал во временную петлю. Без меня, характерник Богун никогда бы не достал тех документов, о которых ты мне рассказывал в период моего созревания.

— Да-а! Наворотил ты делов! Как дальше жить собираешься?

— Знаешь, я этими делами не первый день занимаюсь и понял, все эти Рокфеллеры, Раеки, Гейнцы, Джонсоны, Кисенжеры и еще триста голов скота мечтающего сделать народы земли рабами, а саму планету своими дачными участками, они не самые главные в этой песочнице. Над ними тоже кто-то стоит и вертит ими как куклами. Но до тех не добраться. Я вынужден буду довольствоваться малым.

— То есть?

— Минуло два с половиной года, с той поры, как я снова вернулся. Правда, мечтал очутиться здесь до гибели деда, но «переход» выбрал время моего появления — две тысячи десятый. В общем-то, тоже неплохо. Обо мне все забыли. Из швейцарского банка достал свои капиталы, купил землю за Уральским хребтом, отстроил хутор, неподалеку от умиравшего было поселка, завел хозяйство — ферма с заводиком. Дал местным жителям работу, ну и надежду на какое-никакое будущее. Еще собираюсь развести элитную породу лошадей. Богатею, понимаешь ли!

— Ну-ну?

— Да, прикрытие это все. Но самое главное, неподалеку от хутора имеется место силы, почти точь-в-точь, каким дед пользовался. Наследил я в военное время, произвел на свет божий отпрысков своих. Так уж получилось! Теперь понимаю, что не зря. Сейчас собираю «под крыло» родную кровь. Задача стоит, за десять лет воспитать характерников, повязанных узами рода. Ну а в придачу к ним два десятка элитных бойцов растут.

— Этих-то откуда взял?

— Страна большая, бесхозной детворы, брошенной на произвол судьбы на улицах много. Присматриваюсь, отбираю смышленых. В своей глухомани собрал маленький детский дом. Всем хозяйством у меня рулят головастые директора, как говорится «из бывших». Сам занимаюсь только пацанятами. Так что, если время будет, милости прошу в гости, со своей стороны ума-разума моим орлятам подбросишь, может, у меня ошибки найдешь. Со стороны оно всегда видней. Ну а время придет — съездим, навестим представителей Бильдербергского клуба. Их всего-то триста голов, остальные так, мелочевка, сами разбегутся по шхеркам, когда основных нейтрализуем. Мне бы десяток лет в тени продержаться, а там у-ух…

— Поня-ятно. Гляжу, спутник твой еще ничего не умеет? Кто он?

— Правнуком он мне доводится. В Ростове жил с родителями. Только разыскал. Вот везу на учебу. В Краснодар завернули только для того, чтоб тебя проведать.

За разговором засиделись допоздна, а утром, провожая гостей Федор, махнув на прощание рукой, пожелал:

— Удачи вам, характерники! Каждый из нас творит историю собственной жизнью и службой, но только для блага Родины. Службы вам долгой, для рода, для державы!