Люси Ди Кастеллони оказалась восхитительной! И это было превосходно видно в театральный бинокль. Ее пальцы грациозно летали по клавишам рояля, завершая последний аккорд, затем она клала руки на колени, ожидая нужного момента, чтобы снова приняться за игру. Она сидела прямо и неподвижно, свет был направлен на ее лицо, будто она исполняла роль, и Кейт поняла, что где-то раньше уже видела Люси Ди Кастеллони. Этот образ был знаком ей из прошлого. Она напряглась. Ее сердце начало тревожно биться в груди. Казалось, что на сцене находится Клодина.

Глава 1

Она стояла на высоком большом камне, пылая от ярости, вуаль дамской шляпы развевалась за ее спиной, кудри пышных, густых волос то и дело попадали на лицо, выражающее неистовую злость. Люси Ди Кастеллони смотрела вдаль и ждала, когда же, наконец, приедет первый поезд на недавно построенную железнодорожную станцию, всем своим видом высказывая протест и недовольство скоростному транспорту. Несколько месяцев назад среди высоких холмов, окруженных кипарисами, и небольших ферм, начали разрушать жилища и уничтожать поля для того, чтобы построить железную дорогу, по которой можно было бы доехать в Пистою.

— Я его вижу! Едет! — внезапно закричала она, показывая на клубок дыма, появившийся далеко за холмами.

Сельские жители шепотом начали передавать сказанное Люси друг другу. Теперь они все могли слышать приближение поезда, далекий гул и шум отдавались эхом. Солнце играло лучами на металлической крыше поезда, клубы дыма становились все гуще, окутывая деревню. Гул приближающегося состава становился все сильнее и отчетливее, и малыш, стоявший рядом с Люси и державшийся за ее юбку, захныкал от страха. Нежно и ласково она взяла его на руки и прижала к себе, не отрывая взгляда от железного гиганта, который показался вдали. На крыше поезда она увидела высокие узкие дымовые трубы, а по краям смазанных маслом черных колес проходили красные полосы. Поезд ехал с огромной скоростью, и вагоны шумно грохотали.

«Боже мой!» К поезду были прикреплены развевающиеся на ветру вымпелы и флаги, на которых лучи солнца оставляли свой отблеск.

Железная дорога принесла лишь беды: честные трудолюбивые мужчины остались без работы, сицилийские чернорабочие, которые прокладывали рельсы, насиловали или похищали женщин, а пятеро ребятишек погибли, упав с прогнивших лесов. Район, в котором жила Люси, был намного опаснее, чем другие, расположенные в этой местности.

В полном молчании небольшая толпа наблюдала, как поезд постепенно снижал скорость. И только Люси яростно двинулась навстречу, размахивая кулаками. Это единственное, что она могла сделать, чтобы выразить отвращение к скупости и жестокости мужчин; но дым от паровоза окутал ее и остальных стоявших рядом жителей, они моментально превратились в безликих привидений, и, как только локомотив отъехал и воздух очистился, очертания людей снова стали прорисовываться.

Люси стояла и смотрела вслед уходящему поезду, а ребенок все еще крепко прижимался к ней. Было очень трудно отстаивать свою точку зрения, но она не унывала. По неосторожности она запачкала подол юбки, и высокие сапоги с кнопками также были в грязи. Крестьяне, собравшиеся здесь вместе с ней, начали медленно расходиться, на их лицах застыла печаль, некоторые все еще смотрели на молодую вдову в трауре, которая сделала гораздо больше, чем кто-либо, чтобы помочь им справиться с холодной и голодной зимой. И не только уничтожение полей железной дорогой приносило печаль. Никогда еще не было такого холодного сильного ветра, столько смертельных болезней, отчаяния, и никогда кусок хлеба не доставался так тяжело. Она самоотверженно помогала людям справляться с болезнями и голодом и одновременно заботилась о своем муже, который был намного старше ее и долгое время находился в коме, пока несколько дней назад смерть не пришла за ним.

Ребенок начал вырываться, требуя, чтобы его поставили на ноги, страх улетучился, и Люси опустила его на дорожку, позволив сбежать вниз по крутому склону. Она последовала за ним и подошла к двухколесному экипажу, который ожидал ее. Как только Люси отъехала, вновь подумала о том, как бы она хотела помочь бедным людям, которые так сильно страдали. Компенсацию за разрушение частной собственности, а также за взимание необходимой земли железнодорожная компания заплатила богатым владельцам домов, но не их арендаторам, которым теперь приходилось куда-то переезжать и искать кров.

Она ехала по извилистой дороге, подгоняя лошадь, так как осознала, что отсутствует дома слишком долго, ведь она рассчитывала, что эта поездка займет у нее намного меньше времени. Похороны Стефано прошли только сегодня утром, и с ее стороны было неуважительно, что она оставила его семью наедине с этим горем, а сама поехала, чтобы увидеть поезд. Вскоре она приблизилась к рядам виноградников и разрастающейся оливковой рощице. Эта территория принадлежала Ди Кастеллони и переходила из поколения в поколение. Затем она проехала рядом с огромным цветущим садом, в котором росли вишни и яблоки, в эту пору они цвели розовыми и белыми цветами. В конце концов она повернула к загородному дому, который был построен на этом месте сто лет назад во времена, когда еще известная семья Медичи, занимающаяся производством вкусного качественного вина, жила в нем. Мимоза так разрослась вокруг особняка, что почти достигала красно-коричневой крыши. В саду она никого не заметила, но, когда вышла из экипажа и направилась ко входу, встретила служанку, которая показалась ей немного взволнованной.

— Синьора, все ждут вас! Адвокат уже приехал, а без вашего присутствия завещание не может быть оглашено.

— О! Я так сильно опоздала?

Люси побежала по широкой лестнице, чтобы поскорей добраться до спальной комнаты, в которой ее поприветствовала Алина, женщина среднего возраста, постоянно прислуживающая ей. Алина срочно помогла своей хозяйке переодеться, сменить грязную одежду на чистую и свежую, а также подала ей другую черную вуаль. Служанка вытащила шпильки и гребешок из густых волос Люси, заново их расчесала, собрала и заколола волосы наверх в простую прическу, которую та очень любила. От выстиранного, выглаженного кружевного носового платка исходил благоуханный аромат, ожерелье из черного янтаря было закреплено в волосах, золотая брошь блестела на воротнике черного траурного платья около горла. Люси была готова. Глубоко вздохнув, кончиками пальцев она пригладила кружева на платье вокруг тонкой талии и спустилась вниз, более спокойным уравновешенным шагом направляясь к гостиной, где ее ожидала семья. Все мужчины встали, чтобы поприветствовать Люси, а адвокат, стоящий за письменным столом Стефано, поклонился ей.

Она села в огромное резное кресло, поставленное специально для нее как для вдовы, хотя она была третьей женой Стефано, несмотря на его пенсионный возраст, а его многочисленные дети от предыдущих браков, некоторые были намного старше Люси, сидели полукругом с обеих сторон от нее. Юрист кашлянул и начал читать завещание. Его голос напомнил Люси жужжание шмеля.

Она молча сидела, облокотившись на спинку кресла, и спокойно, беспристрастно слушала. Если остальные думали, что она расстроится, когда поймет, что в завещании не упомянуто ее имя, то они слишком плохо ее знали. Она стала невестой Стефано, но никогда не думала о деньгах. Люси не искала выгоды и не была ни алчной, ни жадной. Пусть тот, кто хочет стать наследником этого богатства, получит его, и она отнесется к этому доброжелательно и благосклонно. Она знала, какое великодушное, благородное сердце билось у ее мужа в груди. И этого ей было достаточно.

Доменико, самый старший сын Стефано, сузил глаза с густыми ресницами, уставившись на молодую вдову и поздравив себя мысленно, что, несмотря на то что ее брак с его отцом длился в течение пяти лет, по какой-то причуде или слабоумию отец не включил ее в свое завещание. Все было завещано законному наследнику. А именно: большой особняк в Риме, этот дом, расположенный на окраине Флоренции, в котором все и собрались, чтобы похоронить Стефано; палаццо на острове Адриатики, которое также находилось в собственности Стефано; виноградники; большая часть состояния старика. Кроме этого, Люси, рожденная в Италии, но англичанка по происхождению, осталась без гроша, потому что даже не была упомянута в завещании Стефано. Доменико почувствовал свое превосходство, и его пульс забился еще быстрее.

Ее нельзя было назвать ни красавицей, ни даже хорошенькой, но тем не менее у нее было выразительное лицо правильной формы, нежная бархатистая кожа, яркие серые глаза, а ее волосы необычного рыжевато-золотистого оттенка спадали каскадом крупных кудрей. Ее изящные руки с длинными пальцами лежали одна на другой на коленях на черном шелковом платье.

Он возжелал эту женщину с того самого момента, когда отец впервые привел ее в их дом. Поражаясь сейчас ее хладнокровию и самообладанию, он вспомнил, как однажды ночью в саду она превратилась в мегеру, когда Доменико решил показать ей свои чувства.

— Не трогай меня! — пронзительно закричала она на безукоризненном итальянском и задрожала. — Я жена твоего отца! Я люблю его!

Доменико не сильно на нее разозлился, его гордость и самомнение не были сильно оскорблены, он даже засмеялся. Старый Стефано никогда не считался привлекательным мужчиной, а его старший сын был красавчиком. Теперь, на склоне лет, отец превратился в толстого уродливого старика, напоминающего демона, с красным лицом, нависшими веками, из-за которых почти не было видно глаз, и с огромным круглым животом, похожим на бочку. Но между Стефано и Люси было взаимопонимание и согласие, а у девушки появилась особая привязанность и любовь к мужу. Стефано всегда дорого одевал ее, дарил драгоценности, Люси часто сопровождала старика на светских раутах, отдавая дань уважения и почтения его мужественности и зредому возрасту. Позже, когда он заболел, она могла просто поручить его сиделкам, но вместо этого сама заботилась о нем как о гаденьком ребенке, ночи напролет просиживая у его постели. Когда он умер, она упала на колени около кровати, прижала его руку с разбухшими венами к своей щеке и зарыдала, а после, когда вся его семья вздохнула с облегчением — наконец-то все закончилось! — Люси продолжала стоять рядом с ним, в полном одиночестве оплакивая потерю любимого человека…

— Подойди к ней, Доменико.

Шепот жены прервал его мысли, и он понял, что, очевидно, задумался. Доменико осознал, что завещание о наследстве было прочитано до конца. Он поднялся со стула, высокий, статный, аккуратный мужчина, который, должно быть, очень гордился своей внешностью, и после вежливого учтивого кивка адвокату он взял Люси под руку, тем самым подняв ее с кресла, на котором она сидела. Она сделала шаг, ее юбка зашуршала, все присутствующие в комнате поднялись, выражая ей свое уважение. Это был последний раз, когда им нужно было выразить свою учтивость, ведь теперь все в прошлом, каждый мог себе позволить быть благородным напоследок, ведь они были включены в завещание отца, в отличие от нее. Они поклонились ей, женщины сделали реверанс, в то время как Доменико выводил ее из комнаты. Те, кому она нравилась и кто хорошо к ней относился, немного улыбнулись ей вслед, другие же не могли скрыть своего счастья и удовлетворения, что ничего, принадлежащего семье Ди Кастеллони, не досталось чужому человеку.

Доменико вел Люси по длинному коридору, окна которого выхолили на пышные сады, ряды миндальных деревьев, высокие сосны, достигавшие красно-коричневой крыши дома. Только когда они дошли до ее спальной комнаты, он расцепил пальцы и убрал руку.

— Тебе необходимо немного времени, чтобы успокоиться, собраться с мыслями, настроиться и начать новый этап твоей жизни, — сказал он милостиво, но властно, таким образом демонстративно показывая свое новое к ней отношение. — Ты, конечно, можешь спуститься и поужинать со всей семьей, когда придет время. Да, недолго ты занимала место за столом, предназначенное для жены отца, хозяйки дома.

Она продолжала стоять на том же месте, где он отпустил ее руку, как раз посреди просторной комнаты с мраморными колоннами и позолоченной мебелью. Она стояла сбоку от него, но ее взгляд был направлен не на Доменико, она смотрела на стеклянные двери, которые вели на балкон.

— Я уже давно решила, что буду делать, когда наступит этот день, — тихо произнесла она.

— Правда? — переспросил он несдержанно, в его голосе послышалось возмущение. Его недовольство означало лишь одно: то, что он хотел сделать так, как намеревался, а именно — подчинить ее своей воле.

Она повернулась к нему лицом, оно сияло.

— Я еду домой.

Сначала он подумал, что Люси имеет в виду монастырь, в котором она воспитывалась с рождения, у него сразу появилось желание разубедить ее, он подумал, что будет очень плохо, если мужчины лишатся такой девушки, отлично подходящей для плотских забав.

— Нет! Это не твое призвание! Ты не можешь постричься в монахини! Я слышал, ты и сама об этом говорила.

Ее аккуратные, необычно прямые брови в недоумении поднялись кверху.

— Ты меня не понял. Я еду домой, туда, где родился мой отец, я хочу найти это место. В Англию.

Доменико был ошеломлен.

— Но твой дом в Италии. Ты родилась в этой стране, и, если бы в монастыре не было монахини из Англии, ты никогда не узнала бы ни одного слова по-английски.

— Я думаю, что поэтому моя мама и оставила меня именно в том монастыре, где жила англичанка.

— Это никак не связано.

Он знал все о ее происхождении. Монахини предоставили Стефано биографические документы Люси, и Доменико, у которого был дубликат ключей от сейфа отца, сделанный специально, достал эти документы и с огромным интересом их прочитал.

— Твоя мать оставила тебя именно в том монастыре, потому что он ближе всего располагался от дома, в котором ты родилась, а твой отец умер, — жестоко произнес он. — Для нее было так удобно, она как можно скорее хотела избавиться от тебя и вернуться в Англию.

— Это неправда!

В детстве она постоянно думала о своих родителях, по описанию сестры Эллис она представляла, как они выглядели. Люси утешала себя, рисуя образы своей красивой рыжеволосой мамы и симпатичного отца, который приехал в Италию, для того чтобы воспользоваться последней возможностью поправить свое здоровье, ведь он был болен туберкулезом и болезнь его истощала. В родном городе ему помочь не смогли, и в Италии тоже. Увы, но смерть забрала его.

— Моя мама потеряла рассудок после смерти папы. Горе убило ее. Она так его любила, что поехала за ним в Италию, и последние месяцы его жизни была рядом с ним. Если бы он выжил, они забрали бы меня с собой в Англию, и я провела бы свое детство в особняке Атвудов, в доме своих родителей.

— Да она ни разу не написала тебе и никак с тобой не связалась. Все, что она делала, это играла в азартные игры, спуская золотые монеты; и когда деньги, оставленные на твое содержание в монастыре, закончились, монахини не позволили тебе больше в нем оставаться.

Доменико насмехался и говорил колкости, раня ее невинную душу, не обращая внимания на то, что перед ним молодая женщина, которую он так страстно желал.

— Твоя мать продала дом, о котором ты упоминала, одному из дальних кузенов твоего отца, которые не захотели тебя даже увидеть. Когда монахини узнали об этом, они обратились к новому владельцу и потребовали денежную компенсацию за воспитание и содержание девочки. Но кузен ответил им, что у Лионела и Клодины Атвудов не было потомства, кроме младенца, родившегося мертвым в Италии, а также он язвительно им посоветовал использовать их папистские уловки и хитрости при вытягивании денег у доверчивых людей, а не у таких, как он.

Намеки Доменико на то, что ее мать отказалась от нее, повергли ее в шок. Ее лицо побелело, и даже губы потеряли цвет. Но Люси тихо ему ответила:

— Но я знаю, что я дочь Клодины. У нее не было причин лгать монахиням, а у них — говорить неправду мне. То, как она поступила, еще раз подтверждает, что моя мать потеряла рассудок из-за тяжелой утраты.

— Но она не оставила никаких документов. Никакого доказательства, подтверждающего твою личность. Как ты можешь быть уверена в том, что ты не отпрыск другой женщины?

Люси не могла позволить ему сломить ее, она взбодрилась и расправила плечи.

— Когда моя мать принесла меня в монастырь, я попала к сестре Эллис. И именно с ее слов я знаю, что очень похожа на свою маму, и я этим горжусь.

— Хм-м… Очень жалко, что, когда тебя принесли в монастырь, его настоятельница была слишком старой и дряхлой и уже не обладала разумом, для того чтобы потребовать документы, подтверждающие твою личность. А также жаль, что сестра Эллис, к которой ты попала, не сделала заявления до того, как умерла настоятельница.

— Значит, ты думаешь, что я хочу предъявить претензии и требования семье Атвудов. Но это не так! Я никогда не думала о том, чтобы предъявить свои права на наследство моих родителей, я просто хочу увидеть их дом, пройтись но тропинкам, но которым гулял мой отец, и побродить по местам, где он провел свое детство.

— Ну да, так я тебе и поверил! Ты поедешь в этот дом как самозванка, как человек, выдающий себя за другого.

Доменико не проявлял к Люси никакого сожаления и милосердия, а лишь хотел увидеть, как она вздрогнет от боли. Но она не доставила ему такой радости.

— Вообще-то я планировала сама зарабатывать себе на жизнь.

Чтобы еще больше ухудшить ситуацию, он продолжил с сарказмом:

— Каким образом? Драя полы?

Ее взгляд был таким же решительным и непоколебимым.

— Если потребуется. Я мыла полы в монастыре, так что я с этим справлюсь. Но не думаю, что мне нужно будет этим заниматься. Я могла бы обучать музыке или итальянскому языку, или вышивать, а можно заняться чем-нибудь более смелым. Я отлично умею играть в карты, этому меня научил Стефано, я могла бы играть в азартные игры на деньги. Кто сказал, что я не могу применить свои умения и навыки на практике?

Его терпение лопнуло.

— Не неси чушь! Ты не можешь поехать в Англию. Я не позволю. Так как ты являлась женой моего отца, а теперь вдова, то мы должны заботиться о тебе до конца твоих дней, поэтому ты останешься в семье. Я еще раз напомню, что у тебя нет ни копейки, нет денег даже на билет, и я тебе их не дам, поэтому ты останешься здесь и не поедешь в Англию.

Люси понимала, что он обманывает се. Он хотел оставить ее в этом доме не для того, чтобы заботиться. Мужчина страстно смотрел на нее, то, что творилось в голове Доменико, было давно ей известно, намного раньше, чем он посмел протянуть свои омерзительные ручонки к ее телу. Она знала, что не была писаной красавицей, но куда бы она ни шла, происходило одно и то же: откровенно повернутая голова в ее сторону, пристальный взгляд, преследующий ее повсюду. Люси осознавала его неописуемую страсть, которую не могла контролировать. Его глубокие темные глаза постоянно посылали ей сигналы желания, которые она пыталась не замечать.

— У меня есть кое-какие сбережения и украшения, которые мне подарил Стефано, — ответила Люси. — Поэтому я не такая беспомощная, как ты думаешь.

Доменико потерял самообладание и снова продолжил показывать свое пренебрежение. Никто никогда не смел ему перечить. Никто! Его слово было законом для всех членов семьи в этом доме и для тех, кого он нанимал на работу или использовал ради собственной выгоды и обогащения. Переполненный яростью и гневом, он стремительно подошел к Люси и ухватился за ожерелье из черного янтаря, закрепленное в волосах девушки. Он так сильно за него дернул, что цепочка разорвалась, бусинки и камни разлетелись но мраморному полу в разные стороны.

— У тебя ничего нет! Отец ничего тебе не завещал! Ничего! Я не позволю, чтобы у тебя что-либо было!

Люси застыла как вкопанная и не могла пошевелиться от страха, к горлу подступила тошнота, но она продолжала стоять на своем.

— Завтра же утром я отправлюсь в Англию, даже если мне придется пешком пройти весь путь и самой грести веслами, чтобы переплыть через Ла-Манш.

Он сжал кулаки. И чуть ее не ударил. Его тело напряглось, он уже не мог контролировать свои действия. Вожделение и похоть затуманили разум, и он мог думать только об одном — о том, что она совсем близко, ведь он так хотел обладать ею.

— Ты недооцениваешь мою силу, — предупредил Доменико суровым тоном. — В палаццо на побережье есть много секретных комнат. Кто знает, для чего они использовались много лет назад. Для медитации? Для любовных свиданий? Или, может быть, как тюрьма?

Ее зрачки расширились, на лице появился испуг.

— Ты не осмелишься держать меня взаперти! Сейчас тысяча восемьсот пятидесятый год, а не времена рабства.

— Но это моя собственность, и я могу делать в том доме что захочу. Ты говоришь, что твоя мама потеряла рассудок после смерти мужа. Все очень опечалятся, когда узнают, что ты, так же, как и твоя мать, сошла с ума от горя.

Люси чуть не упала в обморок. Теперь она уже сожалела о том, что сказала ему о своем намерении поехать домой. Ей следовало бы тайно покинуть этот дом, никому ничего не говоря, а теперь Доменико прикажет слугам следить за ней. Она знала, что он мог сделать что угодно, мог подкупить прислугу, раздавить всех, ставших на его пути, даже членов своей семьи, и его не будут терзать угрызения совести, он не будет ни о чем сожалеть и приведет угрозу в исполнение. Ему будет необходима фальшивая медицинская справка о том, что Люси психически нездорова, закрытый экипаж, чтобы ее насильно увезти, человек, который будет держать рот на замке, и связка ключей на поясе. Сколько она себя помнила, она всегда была свободна в Италии и не собиралась сдаваться и подчиняться ему.

— Нет! — От ярости Люси энергично закачала головой, отступив от него. — Нет! Этого не будет!

Несмотря на ее протест, Доменико видел, что она сильно напугана, и понял, что сломал ее. Но это было не очень хорошо, потому что его жена благосклонно относилась к девушке, и ее внезапное исчезновение заставило бы ее волноваться и беспокоиться, а остальные члены семьи стали бы задавать лишние ненужные вопросы, выяснять, что случилось, и просто так не оставили бы это дело. Его гнев спал. Осознавая свою победу, он подошел к Люси и положил руки ей на плечи.

— Между нами не должно быть ссор и непонимания, — он начал ласково ее убеждать. — Давай забудем, что было сказано раньше. В этот печальный день мы очень огорчены и взвинчены. Вот увидишь, я буду таким же щедрым, как и мой отец, буду дарить тебе украшения, какие ты только пожелаешь. Пойдем, моя дорогая…

Люси резко вырвалась из его рук, на ее лице было написано омерзение.

— Нет! Нет! Нет! Я уже тебе сказала, что между нами ничего не будет, у нас разные пути!

В смятении она стремительно бросилась к двойной двери, через которую они вошли в эту комнату, надеясь, что добежит до тех людей, которые хорошо к ней относятся. Люси знала, что они обязательно встанут на ее защиту. Но ей не удалось. Едва она приблизилась к дверям и резко дернула их, чтобы открыть, Доменико всем своим весом обрушился на них и не позволил ей сделать этого. Оттолкнув ее назад одним движением руки, он повернул ключ.

В течение нескольких секунд они смотрели друг на друга, он тяжело дышал, а она стала задыхаться, увидев в его глазах ужасный замысел. Люси направилась было к двери, но он остановил ее на полпути. И несмотря на то что она начала колотить его кулаками, он схватил ее за высокий воротничок траурного платья. Шелк затрещал, одним резким движением он порвал одежду, обнажая ее грудь, подавляя ее пронзительный крик своим влажным ртом, со свирепостью дикого зверя наваливаясь на нее всем своим тяжелым телом.

Когда все закончилось, он ощутил чувство стыда, придя в ужас от собственных действий. Он поднялся с пола, на котором овладел ею, по неосторожности наступив на бусинку от разорванного ожерелья. Тихий хруст показался громким в этой бесшумной комнате. Он пытался не смотреть на Люси, аккуратно застегивая свою одежду и в душе сожалея о том, что сделал. Он пригладил волосы ладонями и в конце концов посмотрел на нее. Она лежала на полу, в ее взгляде было столько страдания и боли, что невозможно было это описать, затем она зажмурилась, свернувшись в клубочек, как маленькое раненое животное, как беспомощный котенок, и накрыла себя лохмотьями, оставшимися от платья. Взглянув на Люси, Доменико осознал весь ужас того, что совершил. Что, если ей взбредет в голову обвинить его и рассказать о произошедшем его жене и всей семье? Он не мог допустить, чтобы на него обрушился такой позор, понимая, что ему придется позволить Люси ехать, лишь бы она ничего не рассказала. Более того, он должен организовать ее поездку как можно скорее, чтобы она вдруг не передумала. Он кашлянул, для того чтобы начать разговор.

— Тебе лучше уехать сегодня же вечером, — сказал Доменико сипло. — Возьми все, что подарил тебе мой отец. Это твои вещи, и у меня нет на них права, также у меня нет причин задерживать тебя здесь. Я прикажу, чтобы тебе приготовили экипаж, он будет в твоем полном распоряжении, с сопровождающим, для уверенности, что ты будешь в полной безопасности. А когда пересядешь на корабль, экипаж переправят на пароходе в Англию, и там ты доедешь на нем до нужного места. Прошу тебя только об одном: находись в своей комнате до отъезда, а затем покинь этот дом, не прощаясь ни с кем. Я не буду предлагать тебе деньги, потому что ты неправильно это поймешь, но все удобства и дорожные расходы будут оплачены лично мной деньгами, снятыми со счета моего отца.

Люси не подала никакого знака, только позволила ему уйти, чувствуя, что в любую секунду может истерически зарыдать. Она услышала звук его шагов, приближавшихся к двойным дверям. Затем он остановился, для того чтобы еще раз на нее взглянуть. После этого повернул ключ в замке, двери распахнулись, он вышел и запер их за собой. Когда выхолил, он заново вставил ключ с внутренней стороны, замок снова щелкнул, он запер дверь, предотвратив появление незваных гостей. Доменико вышел в коридор, в котором из-за плотного ковра его шагов почти не было слышно.

Медленно она села, поджав под себя ноги и склонив голову, ее волосы были растрепаны и спадали на обнаженную грудь. Люси трясло от ужаса и боли, она была шокирована тем, что с ней сделали, у нее вызывало отвращение то, что между ней и мужчиной, который был ей всегда отвратителен, произошел такой близкий контакт.

Ее унизили. Она поклялась, что больше никто и никогда не посмеет подчинить ее своей власти и силе, никто больше так ее не обидит.

Люси с горечью задумалась о своем прошлом. Ее отец, который был так дорог ее сердцу, умерев, оставил ее одну, а мать не испытывала материнской любви к ней, ведь она отдала свою родную плоть и кровь на воспитание другим людям, уехала, бросив родную дочь. Монахини были очень добры к Люси, особенно сестра Эллис, благодаря которой она выучила английский язык. Та с самого начала пыталась научить Люси отстаивать свои права, свободу и независимость. В соответствии с установленными правилами и нормами монастыря в шестнадцатилетнем возрасте Люси выдали замуж за мужчину, который годился ей в дедушки, а теперь его сын осквернил ее честь. Это было так жестоко. Но в конце концов она обрела свободу. Понемногу осознание этого вернуло ей силу и смысл жить дальше.

Она подняла голову, энергично встряхнув волосами. В будущем лишь одна она будет решать, как ей жить, никто больше не станет ей указывать, и пусть будут прокляты те, кто перейдет ей дорогу или попытается обидеть. Жизнь преподала ей тяжелый урок, и она никогда его не забудет. Несмотря на то что освобождение, которого она так долго ждала, стоило ей слишком дорого.

Покачиваясь, Люси поднялась на ноги, порванная одежда стесняла ее движения, яростно она оторвала свисавшие лохмотья. Черный цвет теперь всегда будет напоминать ей об этом ужасном дне. Она больше никогда не наденет черного платья. Оставив обрывки платья на полу, спотыкаясь, она обнаженная прошла к себе в спальню, а затем в ванную комнату, чтобы смыть все следы прошлого, навсегда оставившего ее.

Когда стемнело, Люси вышла из дома, ни с кем не попрощавшись, только со слугами, которые находились во дворе и видели, как она покидала дом. То, что она решила уехать, стало для них печальной новостью. Женщины плакали и вытирали мокрые от слез глаза фартуками, думая, что новый хозяин, не теряя времени, выгнал ее. Они осознавали, что доброта, любовь и забота, постоянно проявляемая к ним этой девушкой, навсегда остались в прошлом, потому что теперь в доме властвовал новый хозяин. Из семьи Ди Кастеллони было всего двое или трое людей, с которыми Люси хотела бы попрощаться, если бы они знали, что она уезжает и пришли ее проводить. Но они не были ее близкими друзьями, потому что даже те люди, которые хорошо к ней относились, боялись, что она незаконно отнимет у них наследство Стефано. Было немного нелепо и смешно, что Доменико распорядился предоставить ей богато украшенный экипаж с тремя форейторами, ответственными за шесть одинаковых серых лошадей. С ней была Алина, которая всегда уважительно относилась к Люси, была верна и преданна ей, и даже такое продолжительное путешествие в Англию не повлияло на принятое ею решение сопровождать свою хозяйку. Алина сказала, что это ее долг — заботиться о своей госпоже. Без сомнения, она поняла, что означала рваная одежда Люси, которую подобрала в комнате и выбросила, но ни о чем ей не сказала, она также подмела все рассыпанные бусинки и камни от ожерелья Люси, вместо того чтобы приказать сделать это прислуге.

Уезжая из Италии, Люси сожалела лишь об одном: о том, что у нее не будет шанса снова вернуться на Адриатическое побережье, чтобы навестить могилу отца, которая располагалась на церковном кладбище недалеко от дома, в котором он провел последние месяцы своей жизни. Надгробная надпись была на английском языке.

Здесь похоронен Лионел Атвуд, любимый муж Клодины, родившийся в Англии, в Истхэмптоне, в апреле 1796, умерший в мае 1829 года. Покойся с миром.

Монахини всегда разрешали ей навещать могилу отца, и Люси периодически приходила с цветами, клала их на могилку и разговаривала с ним. Однажды с сестрой Эллис они подошли к высоким воротам дома, находящегося недалеко от монастыря, в котором жил отец Люси. Она смотрела на дом и представляла папу, сидящего на веранде и греющегося на солнышке, смотрящего на море и на проплывающие мимо лодки или улыбающегося ее маме, которая подсаживалась к нему, и вместе они вслух читали письма, недавно пришедшие из Англии. После смерти отца дом продали, и люди, купившие его, не проявляли ни малейшего интереса к монастырю, поэтому у Люси больше не было возможности близко подходить к дому. Она могла только издалека на него смотреть.

Однажды, когда Люси пошла на церковное кладбище, синьор Стефано и заметил девушку. Его особняк, который находился по-соседству с монастырем, был похож на роскошный дворец с прилегающей к нему обширной территорией. Люси не могла представить, войдя в него впервые после свадьбы, что однажды старший сын ее мужа будет угрожать ей тем, что закроет ее пол замок в этом месте, а после похорон Стефано обесчестит, ведь до того момента она была девственницей, потому что Стефано никогда и пальцем ее не тронул.

— Вы в порядке, синьора? Я взяла нюхательную соль на случай, если она вам понадобится.

Алина сидела на противоположном сиденье в экипаже, при тусклом свете было видно, что она переживала за свою хозяйку и хотела ей чем-нибудь помочь.

— Спасибо. Я в порядке.

— Вы не хотите поспать немного?

Люси кивнула, и Алина пододвинула подушечки под ее голову и накрыла ее мягким дорожным пледом, как только Люси сняла туфли и вытянула ноги на мягком, обшитом кожей сиденье. От безграничной усталости ее глаза сразу же закрылись. Она не знала, удастся ли ей заснуть, но очень этого хотела, потому что каждая минута забвения сокращала путешествие и быстрее приближала ее к дому.

Если бы это было возможно, она ехала бы ночь и день без остановок, но с ней были слуги и лошади, которым нужен был отдых, и с ночными остановками понадобилось несколько дней, чтобы экипаж преодолел горы, холмы, а затем подъехал к порту Генуи. Экипаж мчался по мостовой, колеса громыхали по улицам, таким узким, что пешеходам приходилось отпрыгивать в сторону, чтобы пропустить транспорт. Люси проезжала мимо домов, построенных из черного и белого мрамора, и наконец-то экипаж въехал на пристань. Там Люси узнала, что корабль, плывущий в Англию, отправляется сегодня вечером, и, перед тем как она и слуги поднялись на борт судна, лошади были отведены в конюшню, располагающуюся на нижней палубе, экипаж крепко привязали и закрыли в кормовой части корабля под охраной моряков.

Каюты, предназначенные для пассажиров, были комфортабельные и хорошо оборудованные, море было спокойным, но сильный ветер колыхал паруса и заставлял корабль плыть быстрее, и Люси с огромным нетерпением ждала, когда же ее путешествие наконец закончится. Она стояла, облокотившись на перила, когда на горизонте сквозь туман начали прорисовываться очертания Англии, и зарыдала от радости, понимая, что вот-вот и она окажется дома.

Глава 2

В то время как экипаж проезжал последние мили, разделяющие Лондон и Истхэмптон, Люси выглянула из окошка и с любопытством смотрела по сторонам, не обращая внимания на пасмурную холодную погоду. Ей было интересно, в каком направлении нужно ехать, чтобы добраться до местечка под названием Гранж, в котором находился дом, где жили ее родители. Она надеялась увидеть на дороге указатель, но, проехав мимо нескольких особняков, она так и не нашла дома с табличкой — особняк Лионела Атвуда. Но, по крайней мере, она представляла себе образ деревни, в которой вырос ее отец. Как только пересекли границу и проехали торговый городок иол названием Маррелтон, они очутились на богатой земле Даунс, расположенной на юге-востоке Англии, покрытой густым лесом и холмами. Несмотря на процветание землевладельцев, здесь бросалась в глаза и крайняя бедность. Люди, которых богачи нанимали для работы на полях, жили в убогих хибарках, похожих на сараи, и скромных домиках и еще не умерли с голода только благодаря небольшим клочкам земли, на которых выращивали самое необходимое. А те, у которых не было своей земли, питались объедками. Многие жители голодали, от этого выглядели очень худыми, на них было страшно и жалко смотреть, дети бегали босые, одетые в лохмотья.

Когда окраины Истхэмптона исчезли из виду, Люси стало казаться, что самые бедные люди могли бы лучше жить и одеваться, она предполагала, что в том районе всегда находилась работа, которую можно было выполнять и достаточно зарабатывать. Почти сразу же экипаж попал в местность, застроенную огромными домами, обнесенными изгородями и окруженными садами с бесчисленным количеством деревьев. Когда они выехали на главную дорогу, она заметила, что экипаж оказался в центре курорта. Впереди девушка увидела дом необычайной красоты, он стоял на холме, возвышаясь на просторном участке парка, окруженного каменным забором, сбоку располагались уютные террасы, от которых простирались широкие улочки и аллеи для прогулок, ведущие к берегу моря.

В то время как Люси пыталась все рассмотреть, прохожие заметили их экипаж. Они останавливались, чтобы полюбоваться каретой, и люди, сидящие в других экипажах или скачущие верхом на лошадях, оглядывались, изумленные и удивленные такой красотой. Карета Люси произвела небольшую сенсацию в Лондоне, в городе, который она посетила, чтобы посмотреть столицу своей родины и положить свои скромные накопления в банк, которому доверял ее отец. В банке ее очень вежливо обслужили и любезно разговаривали, так, будто в ее распоряжении было огромное наследство, а не маленькая сумма. Отель, в котором она остановилась, забронировал для нее место в «Отеле Уорвик», находящемся в Истхэмптоне. Также Люси информировали о том, что вид из окна гостиницы выходит на берег моря, бродить по которому одно удовольствие, а номер оборудован комфортабельной и удобной мебелью. Если бы она приехала в Англию в пик летнего сезона, когда прибрежный курорт полон отдыхающих, ей вряд ли удалось бы найти свободные апартаменты с дополнительными комнатами для горничной и шестерых слуг, но так как было только начало года, множество, комнат оставались свободными. Люси сама могла показать форейторам, как добраться до «Отеля Уорвик», потому что ей все подробно рассказали.

Среди людей, которые уставились на прибывшую роскошную итальянскую карету, оказалось трое молодых мужчин, судя по их виду, дерзких и самоуверенных, что было следствием их богатства, хорошего элитного образования и солидной материальной поддержки со стороны родителей. Они были одеты в шинели, двое держали в руках широкополые коричневые шляпы, а на голове у третьего красовалась черная шляпа цилиндрической формы, которая еще больше подчеркивала его и без того немалый вес. Они переходили дорогу, выходя из джентльменского клуба, в котором вместе пообедали, и сейчас стояли на обочине, удивленно провожая взглядом проезжающую мимо роскошно украшенную карету. Окружающий пейзаж был погружен в мягкие спокойные краски, почти уже голые деревья, растущие вдоль дороги, блестели в солнечных лучах, освеженные недавно прошедшим теплым дождем, очень необычно было смотреть на изобилие позолоты на улицах, усыпанных желтыми и оранжево-красными листочками. Посреди таких красок карета темно-синего цвета, ее быстро движущиеся колеса, богато украшенные лошади смотрелись великолепно. Более того, цвет смуглой кожи форейторов сильно выделялся и привлекал внимание, их обшитые лентами и тесьмой костюмы колыхались от ветра, дующего с моря.

— Мой бог! — удивленно воскликнул один из провожающих взглядом карету молодых людей, пихнув своего друга локтем в ребра. — Что это за чудовище?

Ответ последовал сразу же. Немного опьяневший друг тихо захихикал:

— Впечатляющая пошлость. Ее величество не может ехать в экипаже, не соответствующем ее титулу, похоже на карету для коронации. Думаю, такой экипаж едет из другой страны. А форейторы напоминают итальянцев или португальцев, у них еще прозвище такое — даго. Что скажешь, Уорвик?

Оба мужчины одновременно взглянули на их общего друга, но казалось, что Ричард Уорвик не услышал их вопрос. Он только взглянул на девушку, сидящую в карете, и уже не мог оторвать от нее взгляда. Люси высунулась из окошка экипажа и с удовольствием рассматривала незнакомую ей местность; в то время как карета проезжала мимо трех незнакомцев, она повернула голову и открытым дружелюбным взглядом посмотрела в мужественное лицо одного из них. Ее взгляд привлекли широкие, густые брови и волевой подбородок. Она поймала взгляд его светло-голубых манящих глаз и осознала, что привлекла его внимание, он возбудил в ней любопытство. Но Люси знала, что пересечение их взглядов было просто обычной случайностью, что-то подобное яркой вспышке спички, пламя которой тут же погасло. Люси не поддалась соблазну и не обернулась, чтобы еще раз взглянуть на него, хотя ей очень хотелось это сделать. Но она навсегда запомнила его образ, как будто смотрелась в зеркало и вместо своего отражения видела его удивительно выразительные глаза.

Ричард подождал, чтобы посмотреть, куда повернет карета, достигнув набережной, направо или налево, и только тогда повернулся к своим друзьям, чтобы дать свой комментарий.

— Незнакомцы направляются в «Отель Уорвик». Так как мой отец недавно уехал за границу, значит, теперь я должен встречать новых приезжих в отеле, так что, друзья, желаю вам отличного дня, но мне пора. — Его глаза заблестели. — Среди нас есть человек, которому приходится работать, а вы что, не знали?

Ричард услышал добродушный остроумный ответ, когда садился в карету, он небрежно и лихо надел цилиндр, но вежливо поклонился своим друзьям, для того чтобы показать, что, несмотря на серьезное поведение и отличные манеры, он также может получать удовольствие от полноценной жизни, а именно — от общения с прекрасной женщиной. Ричард был очень похож на своего отца мужественной комплекцией и стройной фигурой, у него были сильные руки и плечи благодаря занятиям боксом, участию в боях и постоянным тренировкам на ринге, спортом он занимался в одном из местных спортивных залов, в который отдал его отец. На самом деле у Ричарда было огромное преимущество, потому что еще в детстве и в юности тренироваться ему помогал один старичок по имени Джим Пирс, который был тренером его отца, но умер после выхода на пенсию. Трудно даже сказать, кто избаловал маленького Ричарда больше — старый Джим или родной отец, и поэтому его маме — спокойной, самой добросердечной женщине в мире, пришлось воспитывать сына в строгости ради его собственного благополучия. Несмотря на то что Ричард был не маминым, а папиным любимчиком, и знал это, его мать старалась никогда этого не показывать. И Ричарду иногда казалось, что она любит его сестру Донну намного больше, чем его, хотя бы потому, что отец — Дэниэл Уорвик — вел себя по отношению к Донне очень резко и жестко, его всегда что-то раздражало и сердило, даже если она раскаивалась и умоляла о прощении. Ричард много раз конфликтовал с отцом, защищая Донну. Когда ей исполнилось девятнадцать, она наконец смирилась с отцовским безразличием и равнодушием, а также с тем, что никогда ничего для него не значила. Она просто стала держаться от него как можно дальше в огромном особняке, находящемся на высоком холме, с которого можно было обозреть «Королевский парк».

Подъехав к «Отелю Уорвик», Ричард увидел, что незнакомая карета стоит неподалеку, а женщины, сидевшей в ней, уже там нет, лошади отведены в конюшню, расположенную в задней части здания. В Истхэмптоне существовало лишь два отеля, причиной этому служило то, что многие посетители летом предпочитали снимать виллу, загородный домик или просторные апартаменты для себя и своих слуг. С того времени как отец Ричарда стал владельцем «Отеля Уорвик», а также имел долю в других отелях Англии, например в «Отеле Георга IV», названном в честь монарха, в период царствования которого и была построена эта гостиница, сейчас известная под названием «Королевский отель», Ричард имел право во всех них у главного входа встречать новых посетителей.

Стеклянные двери были распахнуты, и он медленно прошел в вестибюль, затем в холл, стены которого были оклеены малиновыми обоями с изображением полей азиатских ландышей с бархатными сердцевинами. Молодая женщина, которую Ричард видел в роскошном экипаже, стояла у стойки администратора, заполняя бланк регистрации, а недалеко от нее ждала невысокая коренастая камеристка, крепко держащая в руках меха, большой саквояж и чемоданчик для драгоценностей. Ричард направился к запасному входу, расположенному в углублении стены, который привел его в кабинет, находящийся прямо за стойкой администратора. Он снял шляпу и шинель, проверил, аккуратно ли лежат его волосы, пригладил короткие баки, затянул узел галстука, глядя в зеркало, висящее на стене, выпрямился — ему надо было достойно представить свой отель — и через арку вышел к стойке. В этот момент молодая леди клала перо в чернильницу. До того как клерк успел освободить место Ричарду, он заглянул в регистрационную книгу, чтобы прочитать имя незнакомки, и увидел, что она прибыла из Италии, а именно из Флоренции.

Люси взяла свои перчатки, которые сняла и положила на стойку, для того чтобы было удобнее расписываться в регистрационной книге, подняла глаза и чуть не покачнулась, когда увидела его снова перед собой. Должно быть, он приехал в отель на очень быстрой повозке, раз смог так скоро добраться до гостиницы с того места, где она впервые его увидела.

— Добро пожаловать в Истхэмптон, миссис Ди Кастеллони, — сказал он, не отводя от нее глаз. — Получим ли мы удовольствие от встречи с вашим мужем?

— Нет, мой муж умер, — ответила Люси, совершенно не зная, зачем она сказала, что является вдовой, ведь в этом не было никакой необходимости, но его острый, пронизывающий взгляд вынудил ее к этому. Снова она почувствовала то, что ощутила раньше, когда впервые увидела его: как будто она много-много лет была с ним знакома. Ей стало очень неловко и беспокойно. Если бы она верила в перевоплощение, то могла бы вообразить, что они были знакомы в другой жизни.

— Позвольте мне представиться. — Он шлепнул ладонью по стойке и подошел к ней. — Меня зовут Ричард Уорвик. Да, — добавил он, обратив внимание на вопросительное выражение ее лица, — мой отец назвал этот отель в честь нашей семьи, он помогал строить его, а также другой отель, расположенный в Истхэмптоне, который вы сегодня уже видели. Он строил не только гостиницы, но дома, виллы и многое другое.

— Как интересно, — проговорила Люси вежливо и совершенно отстраненно.

— Для нас огромная честь, что вы решили посетить именно этот курорт. Вы приехали надолго?

Как бы то ни было, но этот вопрос совершенно не относился к делу, он был неуместен и даже немного дерзок и нагл. Несмотря на это, она вежливо и любезно ответила:

— Я думаю о том, чтобы поселиться в Истхэмптоне, но еще не приняла окончательного решения. А теперь позвольте мне пройти к себе в номер.

— Конечно. — Ричард кивнул клерку, который тут же протянул ключ груженному вещами носильщику. — Можете обращаться ко мне в любое время, если вам что-нибудь понадобится.

— Большое спасибо. — Она почти повернулась и последовала за носильщиком, но внезапно остановилась. — Скажите, а дом Атвудов далеко?

— Нет, недалеко. Примерно в двух милях отсюда.

— А в каком направлении надо ехать?

— На восток. Если бы вы проезжали по главной дороге из Маррелтона, то увидели бы поворот недалеко от местечка, названного «Поместье Рэдклифф».

— И семья Атвудов проживала там?

— Это не семья. Человек, владеющий домом, холостяк. Возможно, вы думаете о его дядюшке, от которого он унаследовал этот особняк в прошлом году. Никто из детей этого джентльмена не дожил и до малых лет.

— Как печально, — искренне сказала она, думая о том, что человеком, который владел домом Атвудов и которого постиг злой рок, был ее отец. Она надеялась, что теперешнего хозяина дома обошли невзгоды и горести.

— А как зовут нового хозяина дома?

— Тимоти Атвуд. В настоящее время он находится в Лондоне, но вскоре вернется, и тогда вы сможете его увидеть, если вам будет это необходимо. Вы знакомы еще с кем-нибудь из семьи Атвудов?

— Думаю, кого знаю я, с тем мистер Тимоти Атвуд тоже знаком. Было очень любезно с вашей стороны предоставить мне эту информацию. Всего хорошего, мистер Уорвик.

Когда Люси отошла в сторону, Ричард почувствовал едва уловимый аромат ее цветочных духов, который ему был незнаком. Но этот запах очень ему понравился, он глубоко вздохнул, чтобы сильнее ощутить благоухание. Шагая вместе с горничной за двумя носильщиками, груженными багажом, Люси поднялась по широкой лестнице и скрылась за ее перилами, пройдя в коридор. Он вернулся к стойке клерка.

— На какой период новая гостья забронировала номер? — спросил он у клерка.

— Она взяла номер на две недели, но сказала, что, возможно, останется здесь на более долгий срок, что ее планы еще могут поменяться. Но удобства для слуг она заказала всего на одну ночь, и я думаю, что завтра утром они поедут обратно в Италию.

— Действительно?

Ричард стал задумчиво постукивать пальцами по отполированной деревянной крышке стойки красно-коричневого цвета. Его любопытство резко возросло из-за того, что Люси Ди Кастеллони интересовалась домом Атвудов, он был заинтригован, подозревая, что с этим связана какая-то тайна. Более того, он чувствовал, что ему просто необходимо выяснить, в чем тут дело, понимая, что их встреча не просто случайность. Он ощущал это всем своим существом, каждой частичкой своей души, с самого первого момента, как только увидел ее.

Надев шляпу и пальто, Ричард вышел из отеля. Остаток дня он провел в офисе «Дэниэл Уорвик и Сын». На территории этого курорта, которого раньше и в помине не было, работал пивоваренный завод, который однажды обанкротился и так бы и пустовал, но благодаря Дэниэлу сейчас это здание оборудовано новейшими комнатами и пристройками. Все началось четверть века назад, когда Дэниэл Уорвик начал использовать его для мастерских, в тот период он провернул самую рискованную авантюру в своей жизни — скупал по дешевке земли, занимал в банке деньги и превращал эти территории в курорт с морским купанием и другими забавами и развлечениями. А ведь раньше на этом месте была бедная деревушка, которая кормилась лишь рыбой, но привлекала великолепными закатами и возможностью посидеть на берегу вдали от опасных волн. Прекрасная местность для курорта. Дэниэл стал богачом, а с ним и люди, которые вложили в него деньги, и он до сих пор владеет огромными территориями и частной собственностью, расположенной на ней. Ричард, только недавно отметивший свой двадцать первый день рождения, полностью управляет отцовским бизнесом, потому что, несмотря на свою молодость, он очень ответственный и на него всегда можно положиться. С раннего детства отец заметил, что сын очень проницательный и сообразительный, что являлось характерной чертой семьи Уорвиков.

Для ведения бизнеса эти качества были немаловажными. Дядюшка Гарри сколотил свое состояние, когда был чуть-чуть постарше, чем сейчас Ричард. Хотя Ричард очень уважал отца за его прошлые достижения, он возмущался сопротивлением Дэниэла, когда речь заходила о необходимости изменений, их споры всегда заканчивались страстной перепалкой в конторе. Однако хотя разногласия и были серьезными, отец и сын никогда не переходили на личности; их семейный бизнес был крепким, а любовь и привязанность друг к другу становились еще сильнее. Ричард постоянно выигрывал споры и доказывал правильность своих мыслей и идей, но иногда наступали такие периоды, когда упрямый отец отказывался подчиняться бесконечному оптимизму сына, и в результате они не могли выйти из тупика в течение долгих недель. Ричард предложил несколько идей по поводу того, как он будет управлять бизнесом, в то время когда его отец будет отдыхать за границей, и был полностью уверен, что он снова воспримет его слова в штыки, но все обошлось, Ричарду все-таки удалось убедить Дэниэла, что его усилия оправдают отцовские надежды.

После того как Ричард закончил разбирать корреспонденцию и выполнил остальные срочные дела, клерк, работающий в соседнем кабинете, сообщил ему, что рыбак по имени Боб Купер хочет поговорить с ним. В свои двадцать лет у парнишки с шустрыми глазами и толстой шеей, с детства занимающегося боксом, была голова на плечах, он был гордым и самоуверенным. И ничто не могло заставить его разлюбить море, он жил лишь им одним, все его предки занимались рыбной ловлей еще до того, как в Истхэмптон приехала семья Уорвиков. Иногда он принимал участие в боях, проводившихся в разных районах, но участвовал в них только потому, что хотел стать чемпионом в боях без правил.

— Ну что, Боб? О чем ты хотел со мной поговорить? — спросил Ричард, облокотившись на спинку кресла, лениво перекладывая карандаш с одной стороны тетради для записей на другую.

Боб неповоротливо повернулся к кожаному креслу, в которое Ричард предложил ему присесть, и с трудом обрушил туда всю свою массу, после чего вздохнул с облегчением, выпятив колени.

— Я хотел поговорить с вами, мистер Уорвик, о земле, простирающейся рядом с поместьем Денвиса Корнера. Я только что узнал, что эта часть земли принадлежит вашему отцу. Но почему-то я всегда думал, что эта территория является частью владений Атвудов в том месте, где проходит граница с рэдклиффским лесом. Но когда я пришел в дом Атвудов, дворецкий сообщил мне, кому принадлежит этот дом и прилегающая к нему территория.

— Ну и..?

Боб кашлянул, используя это время, для того чтобы перейти к сути дела.

— Ваш отец никогда не допустит, чтобы его владения были полностью разорены и разрушены. Вот что и подтолкнуло меня прийти к вам. Не то чтобы имение Атвудов находится в ветхом состоянии, но там в течение долгого времени никто не жил до того момента, как дом унаследовал мистер Тимоти Атвуд, да и сам он приезжает очень редко, я просто всегда думал, что земля принадлежит ему.

Ричард слушал очень внимательно. На площадке или на ринге для бокса Боб был достаточно ловок и быстр, а вот выражать свои мысли словами ему, видно, было не так легко.

— И что дальше? — спросил Ричард, напоминая своему оппоненту, что ему следует продолжить свою мысль, иначе собеседник ничего не поймет.

— Я хочу арендовать особняк и землю, относящуюся к нему. Вскоре я собираюсь жениться, а этот дом, на мой взгляд, очень удобный.

Ричард очень удивился.

— Но этот дом совсем брошенный. В нем столько лет никто не жил, а земля, окружающая особняк, заболочена и полностью заросла сорняками.

Боб напрягся, по его лицу было видно, что он страстно желал жить в этом доме.

— Необходимо только выкопать канавы около дома, чтобы осушить землю, ну а что касается особняка, то его стены очень крепкие. Я уже продумал, что мне нужно будет сделать: подремонтировать крышу и привести в порядок землю, и дом снова стал бы пригодным для жилья. Вы порядочный и честный человек, думаю, я могу рассчитывать, что вы поможете справедливо оценить денежные расходы, а также время, необходимое для приведения дома в порядок. — Он глубоко вздохнул. — Могу ли я арендовать это владение с последующим его выкупом, когда мои финансовые дела пойдут в гору?

Ричард не мог принять такое важное решение без тщательного обдумывания и расследования, хотя, с другой стороны, он не видел причины, по которой мог бы отказать Бобу в его просьбе. Если человек желал спасти имущество, которым никто не пользовался, и также предлагал выгодную сделку, которая принесет прибыль семье Уорвиков, было бы нелепо не одобрить это предложение. После того как Ричард сказал, что подумает над этим дедом, попросив Боба перезвонить ему в конце этой недели, он задал еще один вопрос:

— Могу я поинтересоваться, как зовут леди, на которой вы собираетесь жениться?

Когда Боб услышал этот вопрос, он уже держал ладонь на дверной ручке и собирался выйти из кабинета.

— Я не могу попросить ее руки, пока вопрос, касающийся аренды имения, не решится, но скажу вам: женщину, которую я хочу взять в жены, зовут Мэг Линден. Надеюсь, это останется между нами, сэр.

Мэг. Как в детской книге, в которой можно было увидеть движения человека, быстро шелестя страницами, так и образ Мэг стремительно пронесся в голове Ричарда. Молодое, нежное, радостное лицо. Мэг. Воспоминания так же быстро исчезли, как и воскресли и памяти.

— Отличный выбор. Она будет замечательной женой, я в этом уверен. — Ричард кивнул, это означало, что Боб может идти. — Отличного дня тебе, Боб.

Несколько минут спустя Ричард тоже вышел из конторы, сел в свой кабриолет, стоящий около здания, для того чтобы отправиться на окраины курорта, где у Уорвиков было налажено производство кирпича, плитки, кафеля и черепицы. Завод по производству этих материалов предоставлял много рабочих мест мужчинам, живущим по-соседству с Истхэмптоном, а также снабжал не только местные рынки Англии, но и рынки заграничных городов. Почти каждый день Ричард ездил на завод, чтобы проверить, все ли идет как надо, интересовался, соответствуют ли объемы выпускаемой плитки установленной норме, перекидывался парой слов с начальником цеха, в котором рабочие переворачивали глину на глиномешалке. После тщательной проверки, удовлетворенный и радостный, что производство набирает обороты, он садился в свою карету и уезжал, уверенный в том, что после его отъезда все рабочие вздыхали с облегчением. Он заработал репутацию жесткого, требовательного человека, ничто не могло ускользнуть от его наблюдательных глаз. Но вместе с тем он был справедливым и честным, и ему нравилось думать, что он руководит рабочими намного лучше, чем когда-либо это делал его отец. Существовало огромное количество историй давних лет о том, как Дэниэл Уорвик снимал свое пальто и улаживал любые споры и конфликты с помощью боксерских методов. А один инцидент вообще стал легендой: когда он огрел кабиной на колесах, предназначенной для переодевания купающихся, банду хулиганов и головорезов, вступивших в драку с его рабочими, запрещающими воровать гальку с морского берега, которая была нужна этим разбойникам для строительства.

В то время как Ричард ехал по направлению к дому, он снова полностью сконцентрировал мысли на Люси Ди Кастеллони, хотя она и так не выходила у него из головы с того времени, как они виделись в последний раз. Он решил, что ей следовало бы перестать скорбеть и снять траур, но возможно, она пока не может так быстро избавиться от черной одежды, храня память о муже и оплакивая его. Ричард подумал, что она примерно такого же возраста, как и он, около двадцати. Он попытался проанализировать черты ее лица, ведь они прочно засели в его памяти. Молодой человек понял, что просто ослеплен блеском ее лучезарных глаз, нежной розовой кожей и влажным алым ртом.

Прямо с обочины дороги его поприветствовала знакомая леди, и Ричард, попытавшийся выйти из мечтательного, задумчивого состояния, любезно ей кивнул и поднял хлыст, но его действия были автоматическими, потому что в мыслях была Люси. Он слегка ударил лошадей, и они помчались в северную сторону «Королевского парка», въехали в железные ворота, дорога от которых вела прямо во внешний дворик, расположенный перед его особняком. На склоне небольшого холмика, находящегося почти на дороге, ведущей во двор, не росло ни единого деревца. Потому что когда Дэниэл Уорвик строил этот дом, он хотел, чтобы ничто не загораживало и не затемняло панорамный обзор парка, моря и территории всего курорта, раскинувшегося с восточной и с западной стороны бухты. Так все и осталось но сегодняшний день. Ричард, несмотря на то что у него были собственные апартаменты в другой части города, переехал жить в особняк, где провел свое детство.

Его родители отсутствовали долгое время, а он не хотел, чтобы Донна скучала, находясь в доме одна среди слуг, не имея рядом человека, с которым могла бы поговорить. Свободу действий и передвижения это совершенно не ограничивало и не стесняло, а так как они с Донной всегда хорошо между собой ладили, было совсем нетрудно выполнить просьбу мамы, а именно — поселиться в доме, в котором он провел детство и юность. Он вспомнил, что окна, расположенные в северной стороне дома, выходили на лесные просторы и холмы Даунс, где он, бывало, любил бродить, ездил верхом на лошади и охотился.

Донна перечитывала письмо, сидя около камина в зеленой гостиной, она сразу же услышала, как брат вошел в дом. Когда он прошел в комнату, она подняла глаза и накинула шаль на плечи, потому что Ричард принес с собой холодный морской воздух, наполнивший комнату.

У девушки были ярко-голубые глаза, в отличие от более светлых глаз ее брата; привлекательное лицо треугольной формы, обрамленное густыми кудрявыми блестящими волосами, и обычно отдельные кудрявые локоны закручивались у нее за ушками. Улыбка, которой она поприветствовала его, была немного кривой и выглядела забавной благодаря только одной ямочке на щеке.

— Письмо от мамы пришло сегодня днем, — сказала она, указывая на листы, плотно исписанные мелким почерком, которые держала в руках. — Сейчас она и папа находятся в Пенсильвании. Там состоится бокс, который папа очень хочет посмотреть. — Донна откинула голову, и ее очаровательные кудряшки разметались.

Несмотря на то что Дэниэл участвовал во многих боксерских поединках в юности, бои все еще захватывали его.

Она протянула Ричарду письмо, но он подал знак рукой, что не готов сейчас читать его. Сидя на корточках спиной к камину, он слегка улыбнулся сестре, его голова была забита другими вещами, о которых он хотел сообщить.

— Я прочту его позже. Сегодня произошло кое-что очень важное.

Донна положила письмо на колени, устроилась в кресле поудобнее, ее улыбка стала такой радостной, что брат тоже заулыбался.

— Что же произошло? Скажи! Не томи! Только не говори мне, что слышал, что королева и принц Альберт собираются привести своих детей в Истхэмптон, когда наступит лето!

Он озорно засмеялся, касаясь рукой подбородка.

— Нет, моя новость еще лучше, чем эта. О, дорогая сестра, да, намного лучше.

Она недоверчиво на него посмотрела.

— Ну что же это может быть?

Улыбаясь, Ричард взглянул на сестру, потом резко закрыл глаза, думая о том, что сейчас расскажет ей очень важную новость, открыл их и сделал заявление:

— Сегодня я встретил девушку, на которой собираюсь жениться.

Донна была ошеломлена тем, что услышала, ее рот немного приоткрылся от удивления. Беспокойство и волнение овладели ей, но она знала, что ей следует порадоваться за брата. Он был так дорог ее сердцу, и она хотела, чтобы он был безмерно счастлив, ведь именно этого он и заслуживал. Но по неизвестным причинам ею овладел стpax. Донна ощутила то же самое ужасное чувство, овладевавшее ею всякий раз, когда она слышала звук шагов своего отца. Ведь это всегда было не к добру. Как только она смогла говорить, она выдавила из себя вопрос:

— И кто она такая? Где ты встретился с ней?

Ричард радостно все рассказал сестре, хотя это было не так важно по сравнению с его умозаключением; он ходил взад и вперед по комнате, не в силах совладать с волнением и возбуждением от этой встречи. Донна была поражена до глубины души. Рассудительный, мудрый, серьезный, благоразумный, спокойный Ричард по уши влюбился в молодую женщину с иностранным именем, о которой ничего, по существу, не знал, кроме того, что она очаровательна, и теперь казалось, что ее брат просто на ней помешан. Беспокойство, растерянность, сомнения все еще не покидали Донну.

— Мне следует с ней познакомиться, — искренне сказала она, но не по той причине, которую подразумевал брат.

— Это то, чего я хочу, Донна, — восторженно воскликнул он. — Это очень важно. Когда мы познакомимся с Люси получше, она поймет, что мои намерения по отношению к ней благородные и честные.

Он схватил стул, сел на него, широко расставив ноги, и обхватил шею руками.

— Полагаю, что через несколько дней ты можешь пригласить ее в гости. Угостишь ее чаем или горячим шоколадом. Ни одно слово не должно обидеть ее, ни один поступок не должен огорчить, чтобы не помешать моим ухаживаниям, а затем и сватовству.

— Ты же знаешь, что я сделаю все наилучшим образом.

Донне показалось, что брат едва слушает ее, настолько он был поглощен мыслью о своей любимой Люси и от счастья парил на небесах.

— Я устрою вечеринку в ее честь с замечательными людьми и любезными, дружескими разговорами. Мы пригласим три или четыре пары молодоженов, тех, с кем мы лучше всего знакомы, например твою школьную подругу Анну Эденфилд и ее мужа.

— Я составлю список. Нам ведь нужно пригласить множество гостей?

— Да, много гостей. Слава богу, наши дела и бизнес процветают, так что мы можем себе это позволить. На празднике я смогу ухаживать за ней и добиваться ее внимания.

Ричард не добавил, что есть одно преимущество, которое заключается в том, что их родителей не было дома, но Донна сама для себя это отметила. Их отец всегда требовал от Ричарда, чтобы тот в свободное время занимался делами бизнеса, и мог вызвать его даже в поздний час, когда у него было настроение поболтать с сестрой. Со стороны Ричарда было очень учтиво то, что он не впадал в ярость из-за этого. Донна снова задумалась о вдове и о том, что же выделяло ее среди других женщин. Ричард любил женщин и всегда с ними флиртовал. Он ухаживал за ними, но никогда его намерения не были серьезными. Как бы упорно он ни добивался какую-нибудь женщину, для него это было обычным дедом. Однажды она подслушала то, что не было предназначено для ее ушей. Донна узнала, что у Ричарда есть любовница, и даже не одна, но это было его личным дедом, и ни ей, ни кому другому не следовало совать в него свой нос, потому что тогда мог бы разразиться скандал.

— Думаю, я навещу миссис Ди Кастеллони в отеле, — сказала она громко. — Если я напишу ей записку, то скорее всего она отклонит приглашение от незнакомого ей человека, а если я приеду и представлюсь, мы немного поболтаем, тогда шансов больше, что она его примет.

— Молодец, сестричка! Я был уверен, что ты сделаешь все как нельзя лучше.

Она хотела так много всего ему сказать о том, какой он молодец, что взял на себя полную ответственность за дела компании в отсутствие отца, о том, что он такой хороший брат.

— Я еще никогда не видела тебя таким, — проговорила Донна, сердясь на себя за то, что не может найти подходящих слов.

Он снова улыбнулся, но очень нежно.

— Я никогда еще такого не чувствовал. Я на секунду взглянул на нее и понял, что мы созданы друг для друга. — Его голос дрогнул. (Как же он ласково и нежно о ней говорил!) — Когда я разговаривал с ней в отеле, мне показалось, что мое сердце наполнилось ею.

— О, мой дорогой Ричард.

Донна задрожала от эмоций, захлестнувших ее, на глазах показались слезы. Они всегда были близки, но это было впервые, когда он раскрыл ей свои чувства. Она не могла сдержать слез и надеялась, что сердце Люси Ди Кастеллони также наполнится любовью к Ричарду. Она слегка подняла руку в знак того, что всегда готова ему помочь.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты был cчастлив.

— Я знал, что могу на тебя положиться, сестренка.

Он поднялся со стула и снова подошел к камину, присел, положил руки на каминную полку и, смотря на пламя, твердо проговорил:

— Люси Ди Кастеллони будет моей. — На его лице, наклоненном над огнем, играли отблески пламени. — Ничего на этой земле не сможет разлучить нас. Сегодня я встретил богиню, и скоро наши судьбы соединятся навсегда.

Дрова в камине догорали, тихо потрескивая, посылая в трубу золотые искры. Донна не смогла ничего ответить брату, предчувствие чего-то дурного сдавило ее горло, она не могла дышать. Донна не понимала, почему она интуитивно чувствовала приближение беды. Листок от письма, лежащий на ее коленях, соскользнул на пол, и она не заметила этого, пока не поймала направление взгляда Ричарда. Брат наклонился, поднял его и протянул сестре.

— Если мы организуем вечеринку в конце месяца, ты думаешь, Тимоти Атвуд уже вернется к этому времени? — Донна не смотрела на брата, погруженная в раздумье.

— Не знаю. А почему тебя это интересует?

— Потому что леди проявила интерес к его имению, и будет любезно с нашей стороны включить его в список гостей, чтобы сделать ей приятное.

Донна взглянула на брата и увидела, что он посмеивается над ее предусмотрительностью и настоящей причиной ее желания пригласить Тимоти Атвуда на вечеринку.

— Тебе ведь тоже будет приятно, если он придет! А, Донна?

Ее щеки порозовели, и она застенчиво кивнула ему.

— А я этого и не отрицаю, хотя не думаю, что он чувствует то же самое.

— А почему бы и нет? Разве не ты мне говорила, что с того времени, как он уехал, вы переписываетесь?

— Изредка, — быстро ответила она, чтобы брат не подумал ничего дурного. — Я просто информирую его о том, как поживает Тобби.

Прошлой осенью Донна подобрала бездомную дворняжку, которую они с Тимоти спасли от капкана браконьеров, когда прогуливались по лесу, расположенному около дома.

— Я понял, ты имеешь в виду свою любимую собачонку, которую ты избаловала, потому что позволила ей жить в нашем доме, а не в собачьей конуре на улице, как и положено собакам.

Она знала, что Ричард просто дразнит ее, потому что на самом деле он тоже очень сильно привязался к маленькому верному животному, которое повредило лапку, попав в капкан, и которому пришлось после спасения ходить с шиной, наложенной Тимоти. Много раз, когда Донна тренировала собаку на берегу моря, Ричард кидал палки или камешки, для того чтобы пес бежал за ними и приносил их ему обратно. Эта веселая занимательная игра приводила его в восторг, после подачи собачка подпрыгивала и виляла хвостом, громко лая, ожидая следующего захода.

— Тобби не может заставить его полюбить меня, — хихикнув, проговорила она. — Даже если я подберу всех бездомных собак мира, это все равно мне никак не поможет.

Оживленно она сложила вместе листы маминого письма, положила наверх смятый ею лист и протянула брату.

— Можешь прочитать его, пока я буду составлять список гостей для твоего важного вечера.

Ричард взял письмо из рук Донны, и когда расположился в удобном кресле, чтобы его прочитать, ему в голову пришла мысль.

— Тебе надо включить в список гостей Джоша Бартона.

Донна неопределенно на него посмотрела, остановившись около письменного стола.

— Ты думаешь, нам следует это сделать? Не забывай, это дом нашего отца. Мы должны помнить, что, если бы он знал, что мы собираемся организовать вечеринку, он ни за что бы не пригласил мистера Бартона.

— Чепуха, — добродушно и настойчиво ответил Ричард. — За любую ссору, которая может произойти между мной и отцом, буду отвечать я. Я беру на себя полную ответственность за организацию вечеринки и приглашение на нее Бартона. Вспомни, ведь именно у Хэмилтона Бартона, прадедушки Джоша, отец купил большую часть земли, на которой построил курорт.

Ричард слегка ударил ладонью по письменному столу, тем самым побуждая сестру к действию.

— Добавь имя парня в список гостей. Я выясню, где он остановился, когда в следующий раз его увижу. Он как раз на этих днях должен приехать в Истхэмптон, потому что у него здесь дела.

— Отлично.

Донна подвинула стул к письменному столу и присела. Она достала листок бумаги, окунула перо в чернильницу и написала первое имя — имя вдовы, главной гостьи, в честь которой и устраивался этот праздник, подчеркнув его жирной линией. Под ним она написала: Джош Бартон, и, совершенно не зная почему, рядом с его именем кончиком пера нарисовала завитушку.

Глава 3

Расставание Люси и ее служанки не было сентиментальным. Алина очень желала вернуться в Италию. Люси подарила ей брошку, которую она с удовольствием приняла. Но это был не сувенир, а соответствующая награда за преданность и верность хозяйке. Одна в роскошной великолепной карете Алина отправилась в путь, и после ее отъезда, сидя в номере гостиницы, Люси почувствовала себя совсем одинокой.

Она решила, что не будет брать новую служанку, потому что могла обратиться, когда ей понадобится, за помощью к одной из горничных отеля. Ведь глупо обременять себя личной служанкой, пока еще не определилась с местом жительства. Во всех отношениях Люси должна быть свободна ото всех, ведь она чувствует себя ни от кого не зависящей. Долгие годы подчинения другим людям остались позади. В ее планы, прежде всего, входило найти дом, в котором вырос ее отец, и начать новый этап жизни. Затем она должна будет подумать, где ей все-таки будет лучше жить и каким образом пополнить скудный кошелек. Больше всего на свете она хотела встретить человека, который знал ее отца достаточно хорошо и мог бы рассказать ей о нем. Ей было интересно, все ли сироты на свете рисовали у себя в голове образ хорошего папы, как и она? Люси думала, что почему-то это было вероятней всего. А что ее мама? Она всегда любила слушать про свою маму, когда о ней рассказывали монахини, но Люси понимала, что та была далеко не ангелом, если отдала родное дитя на воспитание другим людям. Какая могла быть у нее причина, чтобы так поступить? Люси не могла этого понять. Сожалела ли когда-нибудь ее мать о том, что отказалась от дочери? Было совершенно очевидно, что в данное время голова Люси была заполнена мыслями об отце и обо всем, что касалось именно его. О матери она не хотела думать.

Медленно она подошла к окну, отодвинула, а затем закрепила вельветовые шторы, обрамляющие его, и посмотрела вдаль на берег моря, где прогуливались люди. Вода в море была прозрачной как стеклышко и светились и переливалась в утреннем свете солнечных лучей в этот теплый ясный день, в отличие от вчерашнего — хмурого и пасмурного. Компания мальчишек резвилась на берегу, играя в салки, и не успокоилась до тех пор, пока один из них, устав от погони, не вытащил колоду карт из кармана и не предложил поиграть. Люси немного вытянула шею, но было слишком далеко, чтобы увидеть, кто из них выиграл. Так случилось, что она в детстве никогда не играла в карты, но в более взрослом возрасте Стефано научил ее этому, и теперь она была настоящим профессионалом. Он научил ее мухлевать, для того чтобы выиграть.

Люси нежно улыбнулась, когда вспомнила о муже. Он любил играть как на деньги, так и ради забавы, и было бы невозможно подсчитать многочисленные часы, которые они проводили, играя вдвоем или с компанией друзей. Он научил ее всему. Люси оказалась очень способной и талантливой ученицей, ее навыки и способности очень радовали Стефано. Играя вдвоем, они всегда жутко жульничали, ведь он обучил ее трюкам и хитростям, которые могли обмануть самый наблюдательный глаз.

Будучи замужем за Стефано, Люси всегда смеялась благодаря его безграничному чувству юмора и остроумию, они могли вдвоем звонко заливаться над шуткой до коликов в животах и даже заразить смехом увидевшего их в таком состоянии человека.

Мальчишки начали ссориться в процессе игры, затем дело дошло до пинков и оплеух, пока один из них внезапно не вскочил, чтобы удрать, остальные побежали за ним, и на берегу моря снова стало спокойно и тихо. Люси знала, как сейчас был бы доволен Стефано, узнав, что она приехала на родную землю. Он всегда желал ей только добра и счастья и обещал, что однажды она обязательно поедет в Англию, но только под его охраной. Несмотря на то что он был в преклонном возрасте, когда женился, на здоровье он не жаловался, время от времени он что-то забывал, что было больше похоже на рассеянность, чем на ухудшение здоровья. Они были женаты меньше двух лет, когда стало очевидно, что он скоро умрет, и ничего с этим нельзя было поделать. Печально, но как только его здоровье ухудшилось, пропал и интерес к жизни. Они все еще играли вместе в карты, но провалы в памяти стали происходить все чаще и чаще, пока однажды за игрой его рука резко не опустилась и он не зарыдал от безысходности. Люси вышла из-за стола, обняла мужа и прижала к себе как маленького ребенка, намереваясь устранить из его жизни все, что заставляло его осознавать свою беспомощность. Они больше никогда не играли. И она знала, что он благодарен ей за то, что она избавила его от этого унижения.

Затем все ночи напролет подвижный и когда-то жизнерадостный старик лежал в постели, кровь вместе со слюной сочилась из его рта, он находился в полубезумном состоянии, иногда, шаркая ногами, еле-еле передвигался, и это разрывало ее сердце. Единожды посмотрев на суровые лица нянек, которых нанял Доменико для ухода за отцом, Люси поняла, что ни за что не поручит им заботу о Стефано. Благодаря ее вмешательству мужа не закрыли в одной маленькой комнатке, как планировалось, а положили в главных апартаментах, которые он больше всего любил. Оперевшись на ее руки, маленькими шажками старик прогуливался по саду, Люси следила за тем, чтобы никто его не обижал и жестоко к нему не относился. Она окружила его заботой и любовью, девушка шестнадцати лет, которую выдали замуж монахини, даже не спросив, готова ли она к такому шагу. Она вспоминает о нем с любовью; он никогда и пальцем до нее не дотронулся, хотя и был ее мужем, потому что оказался добр к ней, да и возраст уже не позволял, несмотря на то что его семья думала по-другому, и то, что они так думали, льстило его самолюбию. Он также никогда не оскорблял и не ругал ее. Он сделал ее своей третьей женой из-за сочувствия и жалости, однажды он признался ей в этом: «Было бы кощунством оставить тебя навсегда взаперти в пыльных стенах монастыря».

Люси занавесила шторы и отошла от окна. Дорогой Стефано. Она любила его как друга. Единственное, о чем он попросил ее после свадьбы, чтобы она сдержала клятву верности и преданности, предупредив ее, что многие попытаются затащить ее в постель. Она поняла, что его гордость не сможет вынести измены, но она и до его слов решила, что будет ему верна и ничто не сможет заставить ее изменить принятое решение. «Неужели Доменико все это время думал о том, как бы затащить меня в постель?» Она не знала ответа на этот вопрос. Но именно Доменико после смерти отца был тем, кто силой обесчестил ее.

Она пыталась выкинуть это из головы, забыть тот ужасный день. Люси подошла к кровати, на которую Алина положила ее любимый костюм, предназначенный специально для верховой езды, сшитый из ярко-голубой ткани, — это была ее последняя услуга перед отъездом.

Когда Люси переоделась в него, застегнув пиджак на пуговки, доходившие до самого горла, она надела подходящую по цвету шляпку, опустила на лицо вуаль и, приподняв юбку, вышла из комнаты. Она спустилась по лестнице, где взяла черную наемную лошадь, предоставляемую в отеле. Конюх помог Люси сесть в седло.

В то время как она не спеша ехала верхом, море шумело, и брызги воды попадали даже за ограждение. Длинный пирс заканчивался мостиком, опора которого находилась в воде. Вдоль него выстроились куполовидные башенки. На вершине некоторых башен рабочие возвели флагштоки. Истхэмптон блистал в нежных, пастельных оттенках; все дома, окруженные заборами, были построены из кирпича и оштукатурены, подъезды к ним были ярко освещены фонарями, к каждому дому прилегала веранда. У входов, ведущих в дома, возвышались огромные колонны. Над головой, паря в небе, чайки издавали пронзительные крики, а на улице звенели колокольчики запряженных лошадей и слышался скрип колес.

Девушка не стала прогуливаться верхом на лошади по центру курорта и проехала мимо дома, расположенного на холме. Следуя в том направлении, которое ей указали в отеле, она выехала на узенькую дорожку, которая вскоре должна была привести к тропинке, ведущей до окраины города, где и располагался дом Атвудов. Она решила как можно скорее найти себе подходящее жилье. Ее расходы здесь семья Ди Кастеллони оплачивала бы так долго, как только она пожелала бы, но Люси поскорее хотела стать полностью независимой, и после того как она увидит дом, вид которого — она была в этом уверена — принесет ей радость, восторг, она сразу же займется поисками жилья. Ей нравилось, что она уже успела посмотреть Истхэмптон, но более важным для нее было знакомство с тем районом, в котором жил ее отец. Она хотела узнать про своих предков и навсегда изгнать чувство того, что ее бросили, что у нее не было семьи и что ей некуда было поехать, она никогда не знала, что такое семейный очаг, где бы ее любили и ждали. Люси мечтала о том, чтобы хоть что-то узнать о своем отце и своих корнях.

Тропинка была очень узкой и проходила параллельно морю, только густоветвистая живая изгородь и высокая трава отделяла Люси от морских волн, по ее правую руку располагалась живописная лесная полоса с аллейками для тех, кто желал погулять на природе, подышать чистым свежим воздухом и послушать шум прибоя. Мысли, мучившие ее, отошли на второй план, потому что она вдруг задумалась о человеке, создавшем тот курорт, об отце того юноши, которого она вчера случайно встретила. В отеле она заметила тоненькую брошюрку, предназначенную специально для посетителей, в которой была полностью изложена история Истхэмптона: как все начиналось, как развивалась деревушка, главным занятием в которой была рыбная ловля, и как постепенно она становилась частью курорта. И брошюре рассказывалось о том, что в 1827 году был заложен первый камень гостиницы, также прилагался список выдающихся людей, побывавших в ней, включая королеву — в то время она еще была принцессой Викторией — и других членов королевской семьи. Целая страница была посвящена основоположнику курорта, Дэниэлу Уорвику, непобедимому английскому чемпиону боев без правил, который ушел на пенсию после своих великих побед, благодаря которым его имя стало фигурировать в истории британского бокса. Дэниэл был сыном дворянина, он получал образование и одновременно занимался кулачным боем, и с помощью техники, силы, ума и храбрости достиг высот на этом поприще, а также имел славу самого популярного дамского угодника среди всех курортов британского побережья. По наброску его портрета в брошюре было видно, что он все еще оставался очень симпатичным мужчиной.

Люси остановила лошадь, ее внимание привлекла надпись на воротах особняка, расположенного недалеко от дороги. Солнечный дом.

Очаровательное необычное название, такое же, как и само здание, которое заметила Люси сквозь деревья в конце дороги, подтолкнуло ее подъехать ближе к воротам, чтобы получше его разглядеть. Крыша дома сверху была покрыта соломой, а само здание было намного больше, чем ей показалось с первого взгляда. Его стены были выстроены из идеально ровных камней, которые переливались бронзовым, желтым цветами и напоминали великолепный блеск янтаря и топаза, казалось, будто солнечный свет долгие тысячелетия жил в этих стенах и просветил их до самой глубины. Изнутри окна были занавешены, а место, казалось, было погружено в глубокий сон. «Сдавался ли он в аренду или продавался?» Не было никакой вывески, которая могла бы осведомить ее по этому вопросу. Ударив шпорами, она снова выехала на дорогу, решив выяснить все об этом солнечном доме после того, как отыщет имение Атвудов.

Люси ехала по деревне, выбрав этот путь в отличие от городской дороги, потому что хотела поехать именнo пo той тропинке, по которой, должно быть, ездил ее отец, когда возвращался домой в те времена, когда был таким же молодым, как и она сейчас. Как было восхитительно ехать верхом на лошади под ветвями тех же самых деревьев, любуясь безмятежными просторами холмов Даунс. Она глубоко вздохнула, наполняя легкие чистым прохладным воздухом, в котором соленость моря смешивалась с ароматами леса, зеленых побегов, бледно-желтой примулы и сыростью земли. Все это было знакомо ее отцу.

Несмотря на то что Люси искала взглядом дом Атвудов, он открылся ее взору совершено неожиданно. Она проехала всего две мили и выехала на крутой склон, когда высокий забор вдруг преградил ей путь, и увидела внизу лесистую долину, посреди которой стоял величественный серый особняк. Издали он показался ей игрушечным. Приближаясь к дому по тропинке, которая проходила через парк, обогнув небольшое озеро, она заметила затененную ивами воду.

Едва взглянув на этот дом, Люси сразу же его полюбила и так сильно захотела оказаться в нем, как будто больше ни о чем и не мечтала в своей жизни. Это был самый замечательный особняк, который она когда-либо видела, и только по воле судьбы она здесь оказалась, иначе никогда бы не увидела этот дом, в котором жил ее отец, а так бы и лелеяла в душе свою несбыточную мечту. Продавая особняк неизвестно кому, ее мать и не вспомнила о том, что дочь является полноправной владелицей этого дома, но Люси не могла поверить в то, что ее отец хотел, чтобы она росла вдали от него, или что он хоть на мгновение мог представить, что дом никогда не достанется его дочери.

Она подняла подбородок. Настал ее час. Пришло время восстановить пробелы прошлого. Так или иначе, она побывает в этом доме, и для начала ей нужно преодолеть высокий забор, отделяющий ее от особняка.

Лошадь спокойно жевала траву, но время отдыха и безделья прошло. Легким галопом Люси поскакала по склону, кусты и деревья скрывали дом из виду, но вскоре девушка выехала к главным воротам, которые были открыты, и заехала внутрь. Она хотела обнять каждый дуб, встретившийся у нее на пути, намочить руки в прозрачной озерной воде, переливающейся в солнечном свете и просматривающейся сквозь высокие ивы. Впитать в себя запах каждой лилии, растущей около водоемов, упасть на зеленую траву и прижаться к сырой земле, принадлежавшей Атвудам. Ведь именно отсюда начиналась ее история.

Дом, обнесенный парапетом, потрясал своим великолепием. Люси слезла с лошади и прошла пешком до внешнего дворика. На балюстраде она чуть замедлила шаг и подошла поближе, чтобы полюбоваться домом отца и своими глазами рассмотреть всю красоту, прочувствовать ее всем своим существом и осознать разумом, что она все-таки его нашла. Окна были занавешены шторами, дом казался пустым и заброшенным. Входная дверь, расположенная за массивной каменной верандой, была плотно заперта, а на территории не было видно ни единого человека. Но Люси ощущала умиротворение и спокойствие от того, что она здесь одна. И девушка знала почему — потому что она приехала домой.

Люси зарыдала от тоски и счастья. С глазами, полными слез, она медленно поднялась по каменным порожкам веранды, не замечая, что подол ее амазонки касается земли. Обеими руками схватилась за старенькую железную ручку, тем самым давая дому понять, что она здесь, и потянула ее со всей силой. Громкий звук повторился эхом по дому, ее сердце бешено застучало. Молясь про себя, каждой клеточкой своей души она ждала, ответит ли кто-нибудь ей. Кто-нибудь из жителей этого дома, в котором много веков назад жили ее предки.

— Никого нет дома. — Послышался громкий грубый, немного удивленный мужской голос.

Из одухотворенного состояния она сразу же вернулась в реальный мир. Люси издала еле слышный стон, осознав, что мечта увидеть свой дом, осуществления которой она так долго ждала, ускользнула от нее подобно шелковым блестящим ленточкам, подхваченным ветром, уносящим их в бесконечность. Она поняла, что находится не на розовых облаках, а в жестоком мире, осознав непоколебимость запертой двери каменного дома. Она находилась в чужом месте, была посторонним человеком, и ей следовало уйти. Она продолжала нажимать на дверную ручку всем своим весом, чтобы не упасть на колени от бессилия и отчаяния, которые обрушились на нее. «Так что же в итоге? Ничего?» Одновременно к ней вернулись душевные и физические силы. Внезапно она ослабила хватку, резко убрала ладонь с ручки, но не повернулась, чтобы посмотреть, кто ответил ей. Вместо этого расправила плечи, на секунду остановилась, чтобы прийти в себя, стремительным движением руки смахнула слезы, катившиеся из глаз, слезы злости на саму себя за то, что пыталась вторгнуться в частную собственность, и немудрено, что последствия были такими гнетущими. Стремительно шагнув со ступенек, она приподняла длинную юбку и только потом, обернувшись, увидела лицо человека, незаконно присвоившего чужое владение. Ее глаза были наполнены враждебностью, и даже сквозь легкую голубую вуаль это было заметно.

— Это случайность, — холодно произнесла Люси, понимая, что именно она пыталась вторгнуться в чужие падения.

Он стоял от нее на большом расстоянии во внутреннем дворике, его длинная тень вытягивалась на земле перед ним, его слова были отчетливо слышны на бесшумной улице. У него под мышкой торчала стопка документов, а в правой руке он держал медный духовой инструмент, который сверкал на солнце так же ярко, как и золотая цепочка часов, застегнутая на кармашке жилета. Ему было примерно около тридцати лет, рост около шести футов, он был худым и стройным, его голова отклонилась назад, когда он взглянул на нее своими темно-карими глазами, такими умными и проницательными. Над верхней губой хорошо очерченного рта росли усы, которые были такими же черными, как и аккуратно подстриженные бакенбарды и как вьющиеся волосы, выглядывающие из-под полей высокой шляпы. Мужчина привлекал внимание скорее всего не красотой, а мужественностью, силой, наличием чувственности и сладострастия, а также живой, притягательной энергетикой, которая сразу же ощущалась.

Люси почувствовала, как в ней проснулась ненависть к этому человеку, ядовитая злость, которая никогда не была присуща ее характеру, что оказалось для нее очень мучительным.

Он слегка прикрыл веки, чувствуя недобрую атмосферу, и укорительным тоном обратился к ней:

— Может быть, я могу вам чем-то помочь, леди?

— Не думаю.

Она решила, что нет никакого смысла вести с ним разговор. Люси вышла из-под тени веранды, спустилась со ступенек и направилась через дворик к лошади, которая ждала ее, но ему удалось преградить ей путь.

— Кого вы хотели здесь увидеть?

— Неважно.

Ее ответ был решительным и явно давал понять, что ее следует оставить в покое. Люси могла сказать, что возненавидела его, но это было несравнимо с той душевной раной, которую он непреднамеренно нанес ей. Она чувствовала себя обманутой, обиженной и наполовину потонувшей в своих собственных слезах, которые еле сдерживала.

— Полагаю, открытые ворота позволили вам подумать, что мистер Атвуд находится в имении, — услужливо подсказал он, давая ей еще один шанс объяснить свое неразумное поведение.

— Нет, я так не подумала.

Понимая, что скоро ее нервы не выдержат, она становилась еще злее от того, что никак не могла отделаться от незнакомца. Люси поправила кнут, а так как мужчина стоял совсем близко, нечаянно слегка задела им край его длинного рукава.

— Не могли бы вы, пожалуйста, отойти в сторону, чтобы я проехала?

Он напрягся, его глаза показались ей еще темнее.

— Не уверен, что мне следует это делать, так как я ответственен за эту землю во время отсутствия ее владельца. — Подумав, он взял кнут. — Вы нарушаете закон.

«Нарушаю закон!» Он назвал ее правонарушителем, а ведь эта земля принадлежит ей по праву! Ужас охватил Люси, страх напомнил ей о часе, когда Доменико силой подчинил ее себе, в ушах звенели его ужасные угрозы о том, что, если, она заявит о своих правах на тот дом, ее никак нельзя будет назвать по-другому, кроме как самозванкой и мошенницей. А Люси не видела никакой разницы между правонарушителем и самозванкой. Лучше бы незнакомец ударил ее, она бы легче это перенесла, чем так язвительно над ней насмехаться. Внезапно она не смогла больше сдерживать свои чувства, теперь ярость и злость, выражающиеся на лице, выплеснулись наружу:

— Да как вы смеете так говорить! Если бы вы знали, кто я такая, вам бы стало стыдно за ваше оскорбление! — Она снова попыталась обойти его, но еще больше затруднила себе дорогу.

— Я не знаю, кто вы такая, миссис? Вы таинственная вдова, которая вчера приехала в Истхэмптон. Кроме того, повсюду я встречал людей, которые только и говорили об итальянской карете и рыжеволосой пассажирке. Я прав, миссис Ди Кастеллони?

Она едва смогла ответить ему, потому что голос почти пропал. Ее гордость, честь и самоуважение были осквернены, ее глаза пылали ненавистью и отвращением к незнакомцу.

— Да, это мое имя, — внятно произнося каждое слово, ответила она. — Но мы ведь не знакомы, сэр!

Ей нужно было срочно принимать меры. Гордо подняв голову, Люси стремительно отпихнула его назад, ловко села в седло, но он мимолетным взглядом заметил, что на балюстраде лежат вожжи. Одним широким движением он схватил поводья и сжал их в лайковых перчатках.

— Позвольте мне исправить положение дел, леди, — сказал он сквозь зубы, проницательно посмотрев на нее. В его глазах сквозила агрессия, видно, никогда никто не позволял себе его отталкивать.

— Меня зовут Джош Бартон. И уверяю вас, вы запомните это имя навсегда.

Затем он отпустил поводья, сильно ударил лошадь по спине, та рванула вперед и понеслась, Люси не оглядывалась назад, она пылала от злости и страха. Она ждала, когда ей наконец исполнится двадцать один год, чтобы вернуться на родину, и теперь она запомнит этот день навсегда. Ее душа разрывалась от страха, боли и разочарования.

Пока она не вернулась на дорогу, а дом не скрылся из виду, Люси не замедлила ход. Затем поехала помедленней, позволяя лошади немного отдохнуть. Глубоко вздыхая, она пыталась привести себя в чувство. Сегодня утром она получила хороший урок. Никогда больше она не будет так рисковать и не позволит кому-либо, не знающему правды о ее происхождении и ее правах, причинять ей боль. Ведь однажды она найдет способ, чтобы устранить тень сомнений, и больше никто не посмеет назвать ее мошенницей или самозванкой или другим словом, позорящим и пятнающим ее репутацию. Когда она подъехала к живой изгороди и снова посмотрела на дом, она увидела, что во внутреннем дворике никого не было, он был пустым, и от Джоша Бартона не осталось и следа. «Кто он такой? Садовник? Топограф? А может быть, архитектор?» Она этого не знала, да ее это особо и не интересовало, в ее памяти навсегда запечатлелась его зловещий облик.

Она ехала медленно, пока умиротворенность и спокойствие сельской местности не начали залечивать израненную душу. Прошло достаточно много времени до того, как она повернула лошадь по направлению к Истхэмптону и достигла центра курорта, того места, где она снова остановилась, чтобы посмотреть на дом, который привлек ее внимание в прошлый раз. «Какое пленительное, интригующее, укромное местечко! И какое превосходное месторасположение!» Отсюда видно голубое море и слышен шепот его волн, домик, окруженный густым лесом, расположен недалеко от курорта и других поселков. Намного лучше было бы остановиться в нем, а не в отеле или в других сдающихся в аренду зданиях. Более того, этот дом давал бесконечное количество возможностей. Она представляла, что он может служить музыкальной школой или местом, предназначенным для полного выздоровления людей после болезни. Возможно, он мог бы стать галереей, в которой представлялись и продавались бы картины и другие произведения искусства посетителям, приезжающим на лето. Вот уже в голову молодой женщине пришли три оригинальные идеи, которые она могла бы воплотить в жизнь. Она поняла, что сможет сама заработать деньги, она верила, что ее обязательно ждет успех. Все эти идеи уже не раз посещали ее, и она очень часто их подумывала, особенно во время путешествия из Италии в Англию. Но ее преследовал постоянный страх, что было следствием ужасного поступка и язвительных слов Доменико. Внушенный им страх препятствовал выполнению задуманных планов Люси. Но к счастью, судьба была настроена к ней благосклонно, и в то время, когда она приехала в Англию, стало очевидно, что теперь она может смотреть в будущее, не беспокоясь о нежелательной беременности.

Ее лошадь беспокойно зашевелилась, почувствовав, что они уже находятся недалеко от конюшни, и после долгого последнего взгляда на Солнечный домик Люси помчалась к городу, где ее догнал кабриолет, водитель которого увеличил скорость, как только заметил ее.

— Доброе утро, миссис.

Она повернула голову и увидела Ричарда Уорвика, державшего хлыст и поводья, его лошадь и экипаж были красиво украшены под стать его желтым перчаткам и касторовой шляпе. Она также поприветствовала его, ожидая, что он проедет вперед, но он держался рядом с ней.

— Какой восхитительный день, вы согласны? Вы прогуливались верхом по морскому берегу?

— Нет, — ответила она. — Разве это безопасно?

— Конечно, там безопасно. В тех песках увязнуть нельзя.

— А в горах?

— Только в тех, которые вы видите вдоль побережья.

Он кивнул в сторону берега и провел хлыстом до «Королевского парка», который они как раз проезжали.

— Парк был построен из разрушившихся скал, когда мой отец расчистил небольшое пространство под кабинки для переодевания купающихся. Прекрасный пример строения из кремниевой гальки на территории Суссекса.

— А вот Солнечный дом совсем другой.

Он поднял брови.

— Вы заметили его, не так ли? Это маленький шедевр, образцовый домик, достойный восхищения. Он был построен по крайней мере двести лет тому назад. В Истхэмптоне есть несколько древних мест, которые всегда были важной составляющей частью курорта, а новые здания дополняют старые.

— Я уже поняла, как много сил ушло на планировку курорта.

— Вам понравятся магазины, — заметил он.

Вдали появился «Отель Уорвик», и Ричарду пришлось попрощаться с Люси, так как надо было ехать в другую сторону, а она направилась к гостинице.

— Приятного вам дня, миссис.

— Вам тоже всего хорошего, мистер Уорвик.

Люси успокоилась после их второй встречи, ощущение того, что она знает его тысячу лет, полностью улетучилось. Должно быть, это чувство возникло при первом знакомстве с добрым человеком среди нового кружения, которое было бы ей знакомо, если бы она не родилась на чужой земле. Затем на нее снова обрушилась печаль, причиной которой стала встреча с Джошем Бартоном в особняке Атвудов, и после этого она уже больше не думала о Ричарде, не подозревая о том, что его мысли заняты только ею одной.

На следующее утро, полная сил и душевного спокойствия, она снова вышла из отеля погулять, но в этот раз решила не брать лошадь, а пройтись пешком. Люси сразу же направилась к агенту, занимающемуся продажей имущества, где навела справки о Солнечном домике. Мужчина печально покачал головой.

— Сожалею, миссис, но этот дом не сдается в аренду и не продается. Мы можем предложить вам другой достойный вариант, такой же привлекательный, как тот.

— Но ведь он заперт, — настаивала она, думая, что он, должно быть, не придал особого значения ее просьбе. — Там никто не живет.

— Многие дома заперты, потому что сейчас не сезон. Это летние домики, и они не используются в другое время года.

Люси расстроилась, ведь она надеялась, что сможет арендовать его, потому что ей было это по карману. Как бы она нашла средства, чтобы купить его, если бы он продавался, она не знала. Это означало, что ей пришлось бы продать все драгоценности и обеспечить ссуду, но у нее ничего не было, чтобы выплатить действительную стоимость дома. Она всегда носила украшения, подаренные Стефано, а сейчас, наверное, жена Доменико демонстрирует их на своей широкой пышной груди.

Агент также расстроился, когда ему стало очевидно, что его новая клиентка, несмотря на элегантный, изящный внешний вид, не интересуется покупкой любого другого дома и отвергает все, чтобы он ей ни предложил, кроме самого обычного, сдающегося в аренду по низкой цене. Он предположил, что она хочет снять его для служанки, вышедшей на пенсию или для какой-нибудь родственницы. В итоге Люси выбрала и запомнила несколько адресов, предоставляющих самые неприхотливые комнаты и услуги.

— Я посмотрю вот эти, — сказала она, показывая на адреса. Агент переписал их специально для нее на чистом листе бумаги, положил в конверт и протянул ей. Надеясь, что она все-таки заинтересуется покупкой комфортабельного дома в другое время, он любезно открыл перед ней дверь. Она поблагодарила и вышла.

В поисках указанных адресов у Люси появилась возможность узнать названия улиц и переулков, понять схему курорта, в котором было огромное количество площадей, парков, садов и церквей. Сейчас и потом она сможет познакомиться с разными уголками деревушки, осмотреть здания, древние коттеджи рыболовов или полюбоваться на тюдоровскую конюшню, которую используют как хранилище для плитки и кирпича, изготавливаемых на окраине курорта, на предприятии Уорвиков, чтобы не загрязнять его и избавить от лишнего шума. На торговых улочках было много небольших магазинчиков, и с помощью продавца, торгующего скобяными изделиями, ей удалось найти дом, находящийся по тому адресу, который она так долго не могла обнаружить, а именно пятый и последний в ее списке, остальные же оказались для нее неподходящими.

Она шла к дому по узкой дорожке, граничащей с жилищами рыбаков, рядом с которыми стояли огромные лодки, образовавшие полуверанды, подпиравшие двери, они защищали дома от морской непогоды, когда сильный ветер дул с берега. Морской коттедж выглядел намного больше, и казалось, был лучше построен, чем хибарки рыбаков. Ощущалась атмосфера формальной знатности в кружевных занавесках, перевязанных шелковыми ленточками, висящих на окнах, и в медных дверных ручках, мода на которые пришла от знатных, благородных особняков, и в выкрашенных краской дверях. Сад казался огромным, потому что небольшой огород подходил прямо к плотной стене, которая как раз была некоей преградой от моря, этот участок земли отлично подходил для выращивания овощей и не был пригоден для других целей. Некоторые высохшие водоросли, прилипшие к верху стены, доказывали то, что было время, когда волны били так сильно, что им удавалось забрызгать землю, и стена тому не была помехой.

Дверь была раскрыта нараспашку. В комнате стояла женщина среднего возраста, одетая в темное ситцевое платье, со шляпкой, пришпиленной к желтоватым волосам, которые странным образом контрастировали с ее лицом, сильно обветренным, как будто она все дни и ночи напролет находилась на открытом воздухе. И несмотря на то что ее маленькие проворные глазки были хитрыми и быстро бегали, ее пухлые щечки и добрая лучезарная улыбка были очаровательными.

— Да, миссис, — ответила женщина, когда Люси поинтересовалась, можно ли войти. — Я миссис Линден, а если быть точной, то меня зовут миссис Эмми Линден. Проходи. Тебя сюда направил агент? Тебе повезло, ничего не скажешь. Сейчас никто не арендует дом, и ты можешь выбрать любую из двух комнат, которая тебе больше понравится. В них только недавно сделали ремонт. Я люблю, чтобы дом был опрятным, аккуратным, без единой пылинки.

Сильный запах краски и клея, наполнявший комнату, еще ощущался в воздухе и порядком надоел Люси. Она направилась прямо в огромную гостиную, дверь, позволяющая войти в нее, была очень тяжелой, посреди комнаты располагался камин, в котором весело потрескивал проворный огонек. Белые фарфоровые тарелки, разрисованные синим китайским рисунком, лежали на комоде с зеркалом, отражающим свет от камина. Софа, набитая конским волосом, в удобном уголке рядом с домашним очагом уже довольно сильно выцвела.

— Я и моя дочь Мэг живем на нижнем этаже, — проинформировала ее Эмми Линден, проходя через дверь, которая вела к арке. Люси увидела, что они подошли к боковой стене, в которой находился второй вход, ведущий в дом.

— Мои гости могут заходить и выходить из дома, когда пожелают, — сказала хозяйка, увидев, куда смотрит Люси.

На втором этаже Эмми провела Люси по комнатам, двери которых открывались на себя. Несмотря на то, что практически вся мебель была накрыта целлофаном, чтобы не испачкать ее краской, а новые обои на стенах еще подсыхали, Люси была уверена, что нашла то, что искала, те апартаменты, которые хотела, к тому же окна ее будущей комнаты выходили на юг. Остальные комнатки были маленькими, но окна спальни и кабинета выходили в сад и на море. Более того, декор комнат был выполнен в неброских, приглушенных светлых тонах, такое оформление не раздражало и не действовало на нервы, а даже наоборот, успокаивало. Арендная плата, которая включала также приготовление и подачу еды, которую Люси сама будет покупать, была ей по карману, но это не означало того, что она не будет искать себе работу, чтобы увеличить свой доход насколько это возможно. В любом случае сидеть без дела и считать ворон не было присуще ее характеру.

— А вы не станете возражать, если я буду преподавать здесь уроки музыки? — спросила она.

— Нет, но только недолго, пока остальные комнаты не будут сданы, иначе вы будете причинять неудобство людям.

Это было справедливо. Уроки музыки будут началом, первым шагом в ее новой жизни.

— Тогда я возьму эту комнату, — сказала Люси, осмотрев еще раз просторные апартаменты. — Когда можно будет въехать?

Эмми Линден, которая подняла целлофан и показала, что вся мебель под ней хорошего качества и что ничего не отломано, ответила энергично и радостно, не скрывая, как она счастлива, что ей удалось сдать в аренду апартаменты в несезонное время года.

— Как насчет последнего дня месяца? А плату за аренду я беру заранее.

— Мне отлично подходит.

Люси развязала веревочки своего ридикюля и вынула деньги, чтобы заплатить женщине, которая удивленно уставилась не нее.

— У вас есть служанка, миссис?

Эмми Линден сразу поняла, как только впервые взглянула на Люси, что это та самая молодая вдова, которая приехала в величественной карете. Ее необычное имя, рыжеватые волосы и особенный внешний вид, даже несмотря на то что она бегло разговаривала по-английски, все в совокупности сводилось к тому, что она в первый раз приехала в Истхэмптон. Разговоры о новых посетителях разлетаются быстро, особенно о тех, кто вызывает фурор таким роскошным, дорогим заграничным экипажем.

— Нет, служанки у меня нет.

— В таком случае, мисс Мэг будет в вашем распоряжении, когда пожелаете. Она очень хорошо завивает волосы и делает превосходные прически. А еще это она и Боб помогали мне делать ремонт в этой комнате. Нет ничего, за что бы она не бралась. Она умеет все. И с радостью выполнит ваши поручения.

— Возможно, иногда мне потребуется помощь, и я буду рада, если мисс Мэг окажет мне такую услугу. А Боб — ваш сын, миссис Линден?

— Дорогуша моя, нет. — От веселого смеха массивное тело Эмми затряслось. — Однажды он станет мне зятем. Он хочет жениться на Мэг, но она не спешит выскочить замуж. Она будет готовить для вас летом, когда я буду занята. Дело в том, что я работаю помощницей при купании, меня так называют, миссис. Ну, сначала я жду, пока леди находятся в кабинках для купающихся, поставленных Дэниэлом Уорвиком. Когда леди там переоденутся и выйдут в купальных костюмах, я быстро окунаю их в воду. Как бы они пронзительно ни кричали, но эта процедура только им на пользу. Сильное брызганье и плескание дает силы, укрепляет и вселяет энергию, а также воодушевляет и вдохновляет. Честно вам говорю, для моих дамочек я как мама. Я для них как опора, я помогаю зайти в воду и выйти из нее, спасаю утопающих, вытираю их слезы, когда они напуганы огромными сильными волнами. Большую часть лета я нахожусь в море по пояс и приглядываю за ними. Некоторые приезжают сюда каждый год, говоря, что боятся купаться в любом другом месте, где нет меня.

— Понимаю, — сказала Люси, улыбаясь. — Вы хорошо плаваете?

— Плаваю? — Эмми сложила руки вместе и экспрессивно ими хлопнула. — Я плаваю как рыба, миссис. Вы никогда не видели ничего подобного. Я еще и ныряю. О, как хорошо было бы, если бы вы увидели, как я ныряю. Как ловец жемчуга — вот как я ныряю.

Было очевидно, что она не была скромницей и любила похвастаться своими талантами, но ее зазнайство, хотя она и была слишком самоуверенна, было настолько естественным, что не раздражало.

— А вы научите и меня, когда наступит лето?

Люси уже давно хотела научиться плавать и, конечно, очень расстроилась бы, если не смогла бы искупаться в голубой морской воде, когда наступит жара.

— Приму за честь, миссис. Когда я закончу вас обучать, вы сможете переплыть пролив Ла-Манш и вернуться к завтраку.

Люси удивила нелепость обещания Эмми, которая была полностью уверена и непоколебима в том, что сказала, и нетрудно было поверить, что она действительно могла бы сделать то, о чем так решительно заявила.

— В таком случае, надеюсь, лето будет теплым, миссис Линден, потому что мне не нравится прохладная вода.

Болтая, они вместе спустились вниз. Уже около дверей Люси спросила, как долго она будет добираться до курорта, если пойдет через пески, а не по дороге, по которой шла сюда.

— Если будешь идти обычным шагом, то дойдешь примерно за десять минут, — ответила женщина, — там в лесу проложена тропинка, которая приведет к горной тропе, расположенной выше солнечной дорожки. Это короткий путь.

— Солнечная дорожка? — повторила Люси. — А там случайно не стоит Солнечный дом? Я видела его вчера, когда проезжала по тому пути.

— Да? Да, вы правы, этот особняк расположен на Солнечной дороге.

Люси решила пройтись до курорта по пляжу, и Эмми прошлась вместе с ней по садовой тропинке, чтобы проводить гостью. Галька хрустела и скрипела под ногами Люси, пока она быстрым шагом между скалами достигла высоких песков. По берегу она наполовину шла, наполовину бежала, отскакивая подальше от волн, ощущая веселье и расслабление во всем теле и удовлетворение от того, что нашла себе жилье в таком превосходном месте.

Вернувшись в отель, она в первую очередь сняла шляпку и отложила ее в сторону, затем стянула сапожки, в которых бродила по песку, и упала на кровать, чтобы отдохнуть и расслабиться. Совсем скоро она будет жить в морском коттедже, пока не наступит летний сезон, и ей нужно будет решить, как вложить небольшие средства в более продолжительный бизнес, чем уроки музыки. А между тем она даст знать, что готова обучать детей музыке и итальянскому языку, а что еще важнее, сможет выяснить, когда точно вернется мистер Тимоти Атвуд, и затем снова заглянет в особняк. Никто не воспрепятствует ее входу, когда настанет тот день. В этом она была убеждена. Горе постигнет того, кто попытается ей помешать!

Глава 4

— Когда, вы думаете, вернется миссис Ди Кастеллони? — интересовалась Донна, стоя у стойки администратора. На поводке она держала Тобби, тот сидел рядом с подолом натянутой на обручи юбки.

— К сожалению, я не знаю, мисс Уорвик, — ответил клерк. — Она выходит дважды, а иногда и трижды в день. Вчера она сказала, что дошла до разрушенного острова, расположенного недалеко о бухты, там, где пески, а вы ведь знаете, это неблизко отсюда. Она могла уйти так же далеко и в другом направлении. Мне пришлось предупредить ее, чтобы она держалась подальше от берега моря, ведь возможен прилив и сильное течение.

— Может, она как раз и отправилась посмотреть на прилив. Я оставлю вам мою карточку, а вы, пожалуйста, передайте ее ей.

Донна развязала шнурок и открыла сумку, чтобы достать одну из визитных карточек, выполненных из тисненой бумаги, лежавших в специальной коробочке, но в это время клерк внезапно посмотрел в сторону выхода.

— Леди только что вернулась. Я видел через окно, как она прошла.

Донна успела обернуться и посмотреть на стеклянные двери, в то время как незнакомая девушка вошла в отель с улицы, пройдя мимо зеленых растений, и оказалась в вестибюле. Тень от стеклянных дверей падала на нее, пока та не зашла в фойе, лицо раскраснелось от холодного морского бриза. Ее удобная куртка, сшитая из котикового меха, и сумка, сделанная из него же, хорошо сочетались с ее яркими волосами. Когда Донна увидела Люси, она поняла, что та совершенно не похожа на тех девушек, которых раньше выбирал Ричард. Хотя он, как и их отец, всегда обращал внимание только на красивых женщин, миссис Ди Кастеллони, хотя и была красавицей, тем не менее не подходила под категорию женщин, за которыми раньше ухаживал ее брат. Она выглядела не просто красавицей, в ней было что-то еще, непередаваемо волнующее, она напоминала кошку, и беспокойство Донны, что ее брат мог связаться с искательницей приключений, вспыхнуло с новой силой. Она глубоко вздохнула и решительно направилась в сторону Люси.

— Добрый день, миссис Ди Кастеллони. Я — мисс Уорвик, сестра Ричарда. Вы встретились с моим братом в день вашего прибытия. Для жителей Истхэмптона всегда радость, когда к ним в город приезжают люди из-за границы, и как я знаю, вы наша землячка. Я была бы рада пригласить вас в гости, чтобы выразить свое почтение.

В глазах Люси вспыхнул огонек радости, а лицо засияло от удовольствия. В нем Донна не увидела ни суровости, ни расчетливости, а лишь искренность и дружелюбие, и от неожиданности Донна даже немного растерялась. Не то чтобы она подозрительно относилась к другим людям, она просто хотела защитить своего брата. Никто не посмеет обидеть его, если в ее силах предотвратить это.

— Я с огромным удовольствием приму ваше приглашение, мисс Уорвик.

Люси подумала, что было весьма любезно со стороны молодой леди приехать в отель, чтобы лично встретиться с ней.

Затем ее внимание переключилось на Тобби, когда он громко залаял и зашевелил хвостом. Люси взяла свою муфточку в одну руку, наклонилась к нему и другой рукой стала его гладить.

— Какая замечательная милая маленькая собачка! Как ее зовут?

— Тобби.

— Тобби? — Люси ласково обхватила мордашку Тобби обеими руками. — Привет, Тобби. Ты очень смешной. — Вдруг ее голос изменился… — Ой, его лапка. — Она посмотрела на Донну. — Что произошло? Он попал под колесо?

— Нет. Он попал в капкан. Мистер Атвуд, владелец родового имения Атвудов, спас его и отдал мне, чтобы я о нем заботилась.

Люси снова обратила внимание на собачку, скрывая свое волнение, услышав о мистере Атвуде.

— Кажется, травма его не беспокоит.

— Вы правы, он справляется. Осторожно, не испачкайтесь. На его лапах грязь. Мы решили прогуляться до отеля, и он бежал по грязи.

Люси распрямилась.

— Я тоже гуляла. Хочу посмотреть каждый уголок в Истхэмптоне, и когда погода наладится, я собираюсь побродить по окрестностям деревушки, пока все не увижу.

— Вы скоро сможете это сделать. Ведь уже завтра — первый день весны.

Люси расправила плечи и, блаженно улыбаясь, задумалась о скорой английской весне.

— Вам, должно быть, известны все самые лучшие тропинки, ведущие к холмам Даунс. — Непроизвольно в ее голосе прозвучала нотка зависти. Люси вопросительно посмотрела на Донну. — Будьте так любезны, примите мое приглашение вместе выпить чашечку чая, за которым я бы с огромным удовольствием послушала о них.

Приглашение было принято. Молодые леди, за которыми плелся Тобби, прошли в гостиную, предназначенную специально для дам, присели за столик, расположенный в дальнем углу рядом с камином на мягкие стулья, и официант принес им чай. Донна довольно обстоятельно рассказывала об этом курорте, перед тем как поинтересовалась у Люси, как долго она прожила и Италии.

Хотя Люси была против того, чтобы ее расспрашивали о личной жизни, и относилась к подобным расспросам с осторожностью, она спокойно и невозмутимо ответила:

— Я родилась в Италии, хотя мои родители англичане.

Она бодро продолжала рассказывать Донне о своей прошлой жизни, но без особых подробностей о браке со Стефано. По лицу ее слушательницы было ясно, что та ей сочувствует. Донна всегда умела сопереживать.

— Вы такая молоденькая, чтобы быть вдовой. Ваш муж был вашим ровесником?

— Нет, он был намного старше меня, но очень добрым, сердечным человеком, — Люси отпила чай. — После его смерти меня уже ничего в Италии не удерживало, и я решила вернуться домой в Англию, и полагаю, нет лучшего места для жизни, чем Истхэмптон.

— Насчет Истхэмптона я с вами полностью согласна, — кивнула Донна. — А почему вы решили приехать именно сюда?

На секунду воцарилось молчание, Люси не знала, что ответить, и подбирала слова.

— Я знала об этом месте, впервые мне стало известно о нем несколько лет назад, и поэтому для меня выбор был очевиден. К счастью, я уже нашла подходящие апартаменты, обставленные мебелью, в которые скоро перееду, потому что не хочу бесконечно находиться в отеле, несмотря на то что здесь очень удобно.

Она продолжила рассказывать Донне о том, где находится ее будущее жилье и о своих планах обучать детей музыке и итальянскому языку.

Донна поняла, что вдовство внесло радикальные изменения в жизнь Люси, потому что, судя по карете, которой девушка приехала в Истхэмптон, было ясно, что ее муж был далеко не бедным человеком, а значит, раньше она жила в достатке. Также не казалось, что Люси раньше работала, но, без сомнений, детство, прошедшее под суровым руководством монахинь в монастыре, сослужило хорошую службу. Помня о том, что Ричард побудил ее помочь и организовать в честь Люси прием, Донна постаралась уклончиво объяснить ей причину приглашения.

— Надеюсь, вы позволите мне представить вас светскому обществу. В это время года обычно проводится много пышных приемов, а когда наступит летний сезон, курорт предложит еще больше развлечений.

Она начала объяснять, что в настоящее время возросла конкуренция между Истхэмптоном и торговым городком Маррелтон, которые постоянно соперничают друг с другом.

— Но у Истхэмптона есть козырная карта, для того чтобы одержать победу в этой битве за первенство. Команда актеров ставит мелодрамы, которые будут покатывать весь летний сезон в новом театре на пирсе.

— Это еще одна задумка вашего отца?

— Не в этот раз. Это рискованное предприятие затеял Ричард, но ожидается, что наши родители как раз вернутся домой из Америки к торжеству по случаю открытия нового театра и постановки пьес.

Разговор, касающийся жизни общества и досуга курорта, вскоре сменился другой темой, которая была интересна обеим девушкам; Донна поинтересовалась, играет ли Люси в карты.

— Да. Играю, — слегка улыбнувшись, ответила Люси.

Едва ли гостья подозревает, как хорошо она владеет этим мастерством! Она снова взяла чайничек и уже не смогла сдержать радостной улыбки:

— Еще чаю?

Донна согласилась еще на чашечку, поблагодарив Люси за гостеприимство, и спустя немного времени удалилась. Донна не особо была довольна встречей, и хотя некоторые опасения развеялись, но все же не все дурные мысли ей удалось прогнать из головы. Не то чтобы Люси ей не понравилась, наоборот, но ей стало понятно, что эта девушка способна влюбить в себя и других мужчин, как и Ричарда, которые не откажутся oт интрижек с ней. Брат не единственный мужчина, который будет преследовать ее и добиваться внимания. А все это может привести к недосказанности, сложностям и бесконечной головной боли. В общем, к добру это не приведет.

Когда Донна вернулась домой, она обнаружила, что брат уже приехал из конторы. После того как сняла пальто, шляпку и отцепила Тобби с поводка, она подробно обо всем рассказала. Ричард был ошеломлен, когда услышал, где Люси сняла комнату.

— Боже мой! Она не может жить там! Ей не подходит такое жилье. Самый обычный дом, в котором сдают комнаты в аренду, к тому же у него до сих пор дурная слава. Почему ты не убедила ее поискать другое место?

Донна сильно разволновалась и почти потеряла терпение.

— Не неси ерунды! Кто я такая, чтобы указывать, где ей следует, а где не следует жить, а морской коттедж, к твоему сведению, сейчас очень уважаемое место. — Ее голос стал еще жестче. — Она не твоя невеста, ты еще с ней не обручен, помни это. — Как только она произнесла эти слова, то тут же захотела взять их назад, но дело было сделано.

— Я знаю, — спокойно ответил он, осознавая всю серьезность своих чувств.

Чтобы исправить ситуацию, Донна поскорее хотела рассказать брату о вечеринке.

— Я подготовила почву, и Люси вроде бы согласилась прийти к нам. Я напишу приглашение сегодня вечером, а завтра утром ты уже сможешь отнести его на почту.

— Я сам доставлю его. — Выражение его лица было таким решительным и непреклонным, как будто он шел на битву, и Донна, узнав этот взгляд — точно такой же, как бывает у их отца, — поняла, что ничто не сможет его разубедить. Он не мог ждать слишком долго, он желал поскорей снова увидеть возлюбленную. Впечатление Донны было таким, что Люси ни для кого не станет легкой победой, как будто бы она уже давно обдумала свое будущее и не собиралась менять планов. Донна тяжело вздохнула. Время покажет.

Следующий день для Ричарда был удачливым и счастливым.

Застав Люси в отеле, ему удалось увидеть, как она гуляет. Стоя у перил, девушка держала в руках телескоп и смотрела на море. Быстрым шагом он подошел к ней, чтобы составить компанию.

— На что смотрите, миссис Ди Кастеллони? — спросил он, едва касаясь руки, державшейся за перила.

Услышав свое имя, она опустила телескоп и повернула оживленное, воодушевленное лицо к нему. Через его сестру знакомство с ним приобрело более близкую форму.

— А, мистер Уорвик, здравствуйте. Я наблюдаю за кораблем. Точнее, там клипер. Наверное, он плывет в Портсмут, как вы думаете?

— Вероятнее всего, он везет чай и направляется в Китай.

— Как бы то ни было, это тоже отличное место назначения, — она гордо показала телескоп. — Я купила его всего за несколько пенсов в магазине секонд-хенд, расположенном на одной из узеньких улочек. Он сделан из желтой меди и выглядит таким блестящим, когда в протираю его, я также могу разглядывать проходящие корабли из своего окна.

Ричард нахмурился.

— Из окна морского коттеджа?

— Да. — Она снова приложила телескоп к правому глазу. — Какие белые паруса. Будто лебеди плывут по воде.

— Морской коттедж не является собственностью семьи Уорвиков.

Она посчитала его замечание странным и неуместным, но ответила ему, все еще разглядывая корабль:

— Я знаю. Агент по продаже имущества сказал мне. Этот дом принадлежит землевладельцу по фамилии Рэдклифф, а миссис Линден владеет им на правах аренды.

— Рэдклифф умер десять лет назад, и теперь его вдова владеет всей собственностью. Его следовало бы уже давно снести, — произнес он злобно.

— Но почему? Его месторасположение имеет какую-то особенную ценность?

— Не в этом дело. — Он кашлянул. — Если бы вы не были раньше замужем, для меня было бы намного труднее объяснить вам, но есть одна причина, по которой не следовало бы туда переезжать.

Он заинтересовал ее, и она внимательно на него посмотрела.

— Какая причина?

— Морской коттедж раньше был публичным домом.

— Правда?

Люси сильно этому удивилась, она была поражена. В этих маленьких комнатках на втором этаже — теперь она поняла — не было смежных дверей, зато в каждой комнате дверные проемы были заложены блоками и покрашены либо поклеены обоями, контур был виден. Она глубоко вздохнула.

— Так, понятно. И как давно это было?

— Еще когда мой отец начал строить этот курорт.

— А миссис Линден жила в нем в то время?

— Нет, она стала жить там позже, и как раз из-за дурной репутации дома она никогда раньше не предлагала комнаты дамам. По моему мнению, это неуважение с ее стороны, наглый, дерзкий поступок, а что касается агента, то он не оправдал моего доверия, он был обязан предостеречь вас. Сегодня утром я разберусь с ним по-мужски.

— Нет, вы не должны этого делать. — Люси была категорически против. — Мне понравилась комната, и я собираюсь остаться в ней.

— Но в Истхэмптоне огромный выбор домов, в которых можно жить! — Он широко развел рукой, показывая, какой огромный курорт и что, без сомнения, и для нее найдется в нем место.

Люси увидела, что он искренне заботится о ней и не хочет, чтобы она поселилась в доме, имеющем позорное запятнанное прошлое. Но даже несмотря на то что Люси оценила его благородный поступок, она не хотела, чтобы кто-то заставлял ее менять намеченные планы, и лучшим вариантом выхода из ситуации было немедленно покончить с этим дедом.

— На самом деле есть два места, в которых я с огромным удовольствием хотела бы жить. Но пока это невозможно. Поэтому я остановилась на морском коттедже.

— Что это за места, в которых вы хотели бы жить? — Ричард выглядел так, как будто был готов свернуть горы, чтобы заполучить их для нее, и ее застала врасплох его сила и желание.

— Первое — особняк Атвудов, а второе — Солнечный дом.

Казалось, он был разочарован, понимая свое бессилие заполучить тот или другой дом.

— Они недоступны и недостижимы, это не в моих силах, — выдавил он.

Она поняла, что он был раздражен, ведь Уорвикам все было под силу. Как-то, находясь в отеле, она услышала, с каким сарказмом один джентльмен говорил о том, что семья Уорвиков может преодолеть любую ситуацию и найти из нее выход. Ричард был необычным молодым человеком с привлекательными чертами лица и ярко-голубыми глазами, было ясно, что он не кичился своей красотой, а был увлечен многими другими вещами. Но Люси не сомневалась в том, почему он так внимательно отнесся к ней. В прошлом она хранила верность Стефано и не допускала сближения с кем-либо, и теоретически сейчас она была свободна и могла решать, кому отказать, а кого соблазнить. Вот только воспоминания о том, как жестоко поступил с ней Доменико, преследовали ее, рана все еще кровоточила, поэтому мысль о том, что мужчина обнимает или целует ее, внушала ужас, которого она раньше никогда не испытывала. Она начала понимать истинную причину того, почему, проезжая в экипаже, она не ощутила ответного чувства, когда Ричард так страстно на нее посмотрел. Платоническая дружба — вот что было нужно ей от него или от любого другого мужчины, и только время покажет, смогут ли их отношения перейти в более близкие. Поэтому Ричарду Уорвику придется набраться терпения или перестать ухаживать за ней и найти другую женщину.

— Теперь вы понимаете, — сказала Люси, убирая телескоп, — мне повезло, что я нашла жилье, которое мне подходит и где я могу жить так долго, как захочу.

— Но у вас особенный интерес к особняку, я прав?

Она ожидала, что он задаст ей этот вопрос.

— У семьи Атвудов есть частная собственность в Италии. Их дом находится рядом с монастырем, в котором я жила.

Затем она резко сменила тему разговора, потому что не хотела, чтобы это обсуждалось дальше и чтобы он непроизвольно начал этим интересоваться и вынюхивать.

— Как сегодня себя чувствует ваша сестра? Было очень любезно с ее стороны навестить меня вчера.

— Ей было приятно познакомиться с вами. Я оставил приглашение, подписанное ею, в отеле, до того как мне посчастливилось встретиться с вами.

— На чаепитие?

— Нет, приглашение поужинать в нашем доме.

Если бы Ричард пригласил Люси поужинать с ним наедине, то ей стали бы понятны его намерения, и она ни за что не приняла бы его, но приглашение на семейный ужин было для нее приемлемым, и девушка не видела причины отказать. Она не сомневалась в своем ответе.

— С огромным удовольствием приму ваше приглашение. — Она подала ему свою руку. — Теперь я должна с вами попрощаться. Я собираюсь сходить в библиотеку и думаю, проведу там около часа, просматривая книги.

Ричард смотрел ей вслед, когда она шла по тропинке, затем перешла улицу и вошла в двери библиотеки. Он надеялся, что она оглянется до того, как зайдет в двери, и помашет ему рукой, кивнет или просто посмотрит, но она не обернулась.

В течение следующих дней Люси докупала вещи, необходимые для комфортного проживания в морском коттедже, который она навещала дважды до переезда, осматривая имеющуюся мебель и решая, что еще нужно купить, чтобы обставить свою комнату. Накануне переезда, взволнованная и возбужденная, она подбирала одежду для ужина, на который ее пригласили в главный особняк Истхэмптона, где ее ждал званый прием. Люси выбрала кружевное платье нежно-кремового цвета, купленное в Италии и вышитое вручную, с ленточками того же самого оттенка, которые она вплела в кудри. Жемчужные серьги и брошь были ее единственными украшениями. Люси накинула на плечи меховую мантилью, чтобы по пути в особняк не замерзнуть в кабриолете, ведь вечерами было прохладно.

Она никогда не забудет впечатление, которое произвел на нее интерьер дома Уорвиков. Снаружи он поразил ее своим светским, величественным видом, а внутри дизайн дома был выполнен в радужных морских цветах, гладкая панельная обшивка сочеталась с мебелью нежных голубых и зеленых оттенков, отблеск позолоты скорее напоминал блеск солнца на песке, чем просто украшение. Не зря этот величественный особняк располагался рядом с проливом Ла-Манш, и любопытство, связанное с человеком, построившим его, снова овладело ею.

Ричард, занимавшийся своими прямыми обязанностями, а именно развлечением гостей, не слышал, как она приехала. Но внезапно в открытых дверях, ведущих в гостиную, он увидел Люси, облаченную в меховую мантилью, в сопровождении нескольких служанок. Висящая на высоком потолке позолоченная люстра осветила ее с ног до головы, внутри него вспыхнуло такое дикое желание, что в течение нескольких минут он не мог оторвать от нее глаз, не в силах совладать с собой, чувство полностью захватило его. Повернувшись, она увидела Ричарда и одарила его божественной улыбкой. Легкие кружева на ее праздничном платье слегка заколыхались. От радости его сердце просто разрывалось.

В тот момент, когда она шла к нему навстречу, он тоже поспешно шагал по широкому холлу, чтобы поприветствовать ее, она напомнила ему маленькую очаровательную фею, летящую к нему в легком пышном платье.

— Мы все с нетерпением ждали этой минуты, — воскликнул он с энтузиазмом. — Вы наша почетная гостья. Все желают поскорее с вами познакомиться. Вы уже переехали в ваш новый дом?

— Перееду только завтра.

— И я ничего не могу сделать, чтоб вы поменяли свое решение?

— Ничего, — любезно ответила она.

Они стояли в дверях гостиной, и как только Донна подошла к ним, чтобы поприветствовать Люси, Ричард стал успокаивать себя собственными мыслями. Он думал, что вероятней всего она не будет долго жить в морском коттедже. Он не должен торопиться в своих ухаживаниях, но он всегда добивался всего, чего хотел и к чему стремился. И поэтому был уверен, что со временем ему удастся завоевать ее сердце.

К огромной радости Люси, гости, собравшиеся в доме Уорвиков, были примерно ее возраста, царила атмосфера легкости и веселья, общение было беззаботным и беспечным, потому что большинство гостей уже были друг с другом знакомы. Одна из парочек, Джордж и Рут Холлэнд, с Люси особенно подружились, они бывали в Италии, и им было о чем поговорить. Они даже обменялись фразами на итальянском языке, а когда Джордж и Рут узнали, что она намеревается обучать этому языку, незамедлительно решили посещать эти уроки. Они познакомили Люси с остальными общительными, веселыми гостями, и теперь она могла с уверенностью сказать, что любая вечеринка, хозяином которой является Ричард, будет наполнена задорным смехом, хорошим настроением, остроумием, непринужденной беседой. Люси уже со всеми была знакома к тому времени, как приехал последний гость. Молодая вдова, увлеченная разговором, заметила, что все гости одновременно обратили пристальное внимание на двери. Обернувшись и увидев Джоша Бартона, Люси оцепенела. Его черные волосы и красивый вечерний наряд выглядели слишком строго при мягком свете холла. Хозяин и хозяйка сразу же поприветствовали его, и, к счастью, он не заметил Люси, поэтому она снова влилась в разговор до тех пор, пока не подошло время для знакомства, и Ричард обратил на нее свое внимание.

— Позвольте мне представить вам мистера Бартона. Он наш желанный гость и только недавно приехал в Истхэмптон, миссис Ди Кастеллони.

Она повернулась, чтобы поприветствовать Джоша Бартона, полностью уверенная в том, что он ее узнает.

— Как поживаете, ми…мистер, как его зовут? — спросила она.

Ричард повторил, и Люси нехотя улыбнулась гостю. Улыбка была пустой и безразличной.

— Миссис. — Голос Бартона был отрывистым и грубым, он буквально просверливал ее взглядом, будто показывал негодование, возникшее у него в связи с их новой встречей.

Отвращение и неприязнь царили между ними. Каждый из них двоих старался скрыть враждебное отношение друг к другу от присутствующих на вечеринке гостей, и когда Джош прошел дальше вместе с Ричардом поздороваться с остальными, у нее возникло чувство, что так или иначе он от злости и обиды найдет способ, чтобы отыграться. Но Люси не могла позволить, чтобы мистер Бартон испортил ей вечер, и, хотя по характеру она была скромной и тихой, девушка старалась находиться в центре внимания среди людей, с которыми вела беседу. Это стало причиной того, что Ричард, независимо от того, был ли он рядом с ней или в другом конце комнаты, время от времени поглядывал на нее с гордостью и уважением, думая, что еще никогда и нигде он не встречал такого очаровательного, пленительного существа, как Люси. Если бы она не приехала на необычной, роскошной карете, наверное, прошли бы месяцы, прежде чем они встретились, или — нельзя не рассматривать и этот вариант — вообще никогда бы не познакомились. Люси вспомнила свою жизнь, когда была замужем. Ее муж подарил ей частичку своей души, свою заботу и любовь, о которой она знала раньше только из книг, он был полностью поглощен этим чувством, и только единожды ее поцеловал. Стефано был рад уже тому, что молодая красивая девушка живет со стариком.

Донна увидела, куда направлен взгляд брата, и ей стало интересно, сколько еще людей заметили то же самое. Она подумала, что, должно быть, мистер Бартон приметил, кем любуется Ричард, потому что ничто не могло утаиться от внимательного, настороженного взгляда Джоша. Но его это не интересовало, так как для него, прежде всего, был важен бизнес, и это приглашение никак не было связано с проявлением любезности и установлением более тесной дружбы. Донна никак не могла раскусить его, она не понимала, что он за человек. Джошу Бартону не подходил образ обычного джентльмена. В нем была йоркширская хитрость и тупость, он никогда не относился снисходительно к людской глупости. А его склонность открыто, напрямую говорить все в лицо, не скрывая своего мнения, какое бы оно ни было, не всегда воспринималась партнерами, с которыми он имел деловые отношения, так как являлся одним из лидирующих подрядчиков в Истхэмптоне, как положительное качество. Казалось, что он пробрался в голову Донны и прочитал ее мысли, потому что отдалился от группы людей, греющихся у камина, и направился прямо к ней.

— Не могу выразить словами, как я почтен тем, что вы пригласили меня на этот прием, мисс Уорвик.

— Мы рады, что вы смогли прийти, — ответила она. — Мой брат беспокоился, что вы могли снова уехать.

— Я действительно собираюсь уехать, но это будет утром.

— Надеюсь, вам очень понравилось у нас в Истхэмптоне.

Уже не в первый раз Джош замечал, что Донна и Ричард Уорвик постоянно говорят особенным тоном об Истхэмптоне, как будто они принадлежат к королевской семье и управляют собственным королевством, курортом Истхэмптон, и это его раздражало. Всем было известно, что Истхэмптон всегда был бы не более чем бедной рыбацкой деревушкой, если бы их отец не поднял ее из грязи и песка собственными руками. Несмотря на их позицию, ему нравились и Ричард, и его сестра, он понимал, что они оба совершенно не способны управлять делами, касающимися курорта, к которым их должны были приучать с самого рождения и развивать необходимые для этого качества. Он осознал, что не желает доставлять им какие-то неприятности. Но он приехал оттуда, где вещи всегда называют своими именами, и порой он чувствовал себя таким чужим среди людей этого южного курорта, как будто у него была иностранная фамилия, как у той чужеземки, рыжеволосой вдовы, которая дерзко, невоспитанно себя вела, но при этом была очень сексуальна.

— Да, но в Истхэмптоне я не впервые, — вежливо ответил он Донне. — Однажды с моими родителями я уже сюда приезжал на каникулы. Мне тогда было восемь лет.

Она удивилась.

— Действительно? И где вы жили?

— Мы сняли домик рядом с морем. Я помню, несмотря на то что это было в августе, небо было затянуто облаками, и солнце не появлялось. Но воспоминания из детства о каникулах — это всегда приятный взгляд в прошлое.

— Точно.

Когда она улыбнулась, на щеке появилась ямочка. Она почему-то перестала его стесняться.

— А вы видели Солнечный домик, в котором отдыхал и дышал морским воздухом ваш прадедушка, когда был совсем еще ребенком? Это было много лет тому назад.

— Да, я видел его, сразу же пошел посмотреть, как только приехал, и должен сказать, что очень сожалею о том, что в последние месяцы своей долгой жизни мой прадед продал его Дэниэлу Уорвику. В этом доме должен был жить я. Предполагаю, что у меня даже нет никаких шансов арендовать его, когда снова вернусь сюда по делам на более продолжительный период?

Донна покачала головой:

— Я не хочу задеть ваши чувства, но моя мама никогда не позволит жить в нем незнакомцу. Дом принадлежит отцу, но мама решает, что с ним делать. Знаете, этот особняк был ее первым домом, и в нем родился Ричард. Я впервые в своей жизни именно в этом доме увидела дневной свет, мы с братом выросли в нем.

— Но ведь в Солнечном доме нужно кому-то жить, — отстаивал свое мнение Джош. — Ведь нет никакого толку в том, что он постоянно заперт и пуст.

— О, но у мамы там комната для шитья, иногда она зажигает огни, чтобы придать ему приятный внешний вид.

— Как экстравагантно. Не многовато ли целого дома для того, чтобы шить?!

— Этот дом служит не только местом для шитья. Мама просто любит его. Она сказала мне однажды, что он словно часть ее.

— Я могу поспорить и заявить, что он и словно часть меня. Кроме того, именно моя семья построила его на морском побережье и реконструировала намного раньше, чем ваш отец вступил на эту землю.

— Я понимаю. А вы знали своего прадедушку?

Припоминая, он прищурился.

— Кое-что вспоминаю, но не могу сказать, что я его знал, и мне очень жаль. Он был человеком, сделавшим самого себя, у него был упрямый и своенравный характер, он добился всего сам. И прадед никогда не стыдился своего незнатного происхождения, он был простым работягой, сколотил состояние, занимаясь торговлей, хотя его сыновья и мой собственный отец игнорируют этот факт. — В голосе Джоша внезапно прозвучали суровые нотки. — В нашей семье повторяют, что я вылитый старик Хэмилтон Бартон, и, поверьте, это не комплимент.

Она неопределенно на него посмотрела, совершенно не зная, как реагировать на это высказывание, но от комментария ее спасло объявление о том, что уже подали ужин и пришло время отведать яства.

— Доставьте мне удовольствие, мисс Уорвик.

Джош протянул руку. Донна взяла его под руку, а в то время остальные гости по парам с нетерпением двинулись к столу, ее брат шел вместе с Люси по коридору в гостиную.

За столом Люси сидела справа от Ричарда. Свет канделябра и газовых ламп освещал хрустальную и серебряную посуду, на середине стола в вазе стояли ярко-алые гвоздики, легким каскадом их окружали бледно-зеленые папоротники. Туго накрахмаленные мужские рубашки мерцали при искусственном свете белизной, руки и лица дам казались бледными, а шелк, атлас и кружево праздничных платьев обволакивали их округлые формы. На заднем фоне мелькали слуги, они тихо обслуживали приглашенных, угощали зажаренным цыпленком и старались не мешать гостям вести их оживленную веселую беседу, не нарушая спокойной, расслабляющей атмосферы флирта и радости.

Так случилось, что Джош сел с той же самой стороны стола, что и Люси, но только в противоположном конце, поэтому она могла избавить себя от любой, даже случайной возможности перехватить его недобрый взгляд. Люси наслаждалась изысканным ужином и веселым разговором.

Позже в гостиной, после того как подали кофе, за пианино сел Джордж Холлэнд, в этот момент все гости встали полукругом, для того чтобы исполнить песни под его аккомпанемент. Так как Люси была не знакома со многими английскими песнями, он предоставил ей место рядом с подставкой для нот, чтобы она могла читать слова песен и переворачивала для него страницы. Все пели с огромным удовольствием и радостью. Исполнялись разные песни: о любви, о разбитых сердцах, о кораблях, тонущих во время шторма, о патриотизме и родной империи.

Люси не слышала, кто именно предложил поиграть в карты, но уже через минуту огромный карточный стол был приготовлен для игры, и все уселись за него полукругом, чтобы начать игру под названием «риск». Она раньше никогда в нее не играла, но эта игра была похожа на остальные, которые Люси знала довольно хорошо, и через несколько секунд девушка была уже полностью ею поглощена. Игра начиналась с того, что каждый делал ставки. Рядом с колодой карт, лежащей посередине стола, все игроки складывали деньги. Затем начинали сдавать карты по одной каждому человеку, что напомнило ей карточную игру «фараон», но, конечно, в этой были свои особенные правила: игроки сбрасывали карты, которые им были не нужны, а очки подсчитывались в конце каждой партии. Сначала Люси была не совсем уверена, но вскоре поняла, что кто-то из игроков жульничает; это было похоже на то, как будто стрелки часов повернули назад, и ее способности внезапно вернулись к ней, она вспомнила все свои уловки и хитрости, которые применяла, чтобы обыграть Стефано. Ему же всегда было интересно, как скоро она сможет поймать его на лжи. Кучка монет, лежащих рядом с картами на середине стола, постепенно увеличивалась. Тот, кто в конце концов выиграет, заберет порядочную сумму денег.

Ее начало трясти от злости на того человека, который пренебрег гостеприимством и любезностью семьи Уорвиков, осмелившись вести лживую двуличную игру. Из-под шикарных густых ресниц она наблюдала за перетасовкой и раздачей карт, пытаясь сквозь гул голосов прислушаться к своему внутреннему чувству, которое редко ее подводило, но, к сожалению, так и не смогла понять, кто жульничает, поэтому ей не удалось вывести мошенника на чистую воду. «Значит, в конце игры шулер наберет большее количество очков и выиграет все деньги, и ничего уже нельзя будет поделать. Кто же всех надувает?» Она внимательно вглядывалась в лица игроков, сидевших за столом, но никого из них подозревать ей не хотелось, пока взгляд не остановился на Джоше Бартоне. Кроме того, если не считать саму Люси, он был единственным человеком, не принадлежащим к данному кругу людей, а остальные в течение долгого времени находились в дружеских отношениях. Она полностью сконцентрировала свое внимание на нем и заметила, что небольшая капля вина поблескивает рядом с его правой рукой, лежащей на столе, возможно, пролитая из стакана перед началом игры. «Он намеренно это сделал! Пролил вино!» Этот старый картежный трюк был прекрасно ей знаком, в капле отражались некоторые карты соперников. В тот самый момент, когда она смотрела на его руку, он поймал ее пылающий от негодования взгляд, взгляд упрека и обвинения, потому что его лицо внезапно тоже стало суровым и каменным, и когда она побила его карты, то поняла, что есть шанс показать ему, что чужое добро, которое он обманом стремился заполучить, впрок не пойдет.

Люси попыталась воскресить в памяти все свои умения и уловки, выполняемые руками, которые она изучила, чтобы позабавить старика Стефано, не осознавая, что однажды придет время, когда ей придется их применить с благой целью.

Когда наступила ее очередь раздавать и снимать карты, ее уверенность в том, что ложь Джоша вскоре выплывет наружу, стала сильнее, потому что вся ее игра была сконцентрирована на раскрытии жульничества. Искусно и умело она обращалась с картами, с помощью ловкости рук утаивала и прятала их, будто была волшебником или фокусником. Тотчас же игра затянулась, Люси поняла, что ее оппонент пытается препятствовать ее действиям, используя свое мастерство, которое было довольно неплохим, но тем не менее не могло сравниться с талантом и профессионализмом Люси. Она заметила, что один из недавно женатых мужчин, которого звали Джеймс Волли, стал каким-то нервным и возбужденным и даже враждебно настроенным, он внезапно вскочил на ноги, бросил на стол свои карты и, тыча в нее указательным пальцем, осуждающе начал кричать:

— Вы жульничаете!

Наступил момент гробовой тишины, все присутствующие были шокированы, всем своим видом показывая, что не верят ему. Незамедлительно она осознала, что вместо Джоша попалась в собственную ловушку. Для него яростная игра двух шулеров сложилась как нельзя лучше, Джошу было очень выгодно то, что в обмане обвинили ее, потому что он боялся, что могли разоблачить его. Люси не могла отрицать слов Джеймса или объяснять, что она прибегла к обману ради благой цели, которой хотела добиться, и закончить игру. Сидя молча на стуле, будто проглотив язык, она широко раскрыла глаза, понимая, что удача отвернулась от нее. В это время Ричард без промедления вскочил со стула, так что тот с шумом упал на пол, схватил Волли за плечо и как следует надавил на него.

— Ваше обвинение непростительно! Я требую, чтобы вы немедленно извинились!

— Но это правда! Спросите ее! Давайте! Спросите, как ей удалось выиграть сразу столько очков!

Джош со своего места вяло, как будто лениво вмешался в разговор:

— Сначала вы объясните, зачем вы использовали зеркальце?

Паника овладела Волли.

— Это неправда, я отрицаю, вы наговариваете на меня! Вы лжете!

Ричард просунул руки под стол в том месте, где сидел Волли, и обнаружил следы от крепления зеркала.

— Выверните ваши карманы, Джеймс, — приказал он сурово.

— Черт побери, я не собираюсь! — Волли открыто сопротивлялся и снова показал пальцем на Люси.

— Здесь только один виновный, и это она!

Ричард мельком взглянул на Люси.

— Очки миссис Ди Кастеллони таковы, что она не выиграла бы больше пенни за всю игру, и все играющие это знают. А теперь давайте все же посмотрим содержимое ваших карманов.

Позади Волли стояла его жена, которая уже начала всхлипывать, и Донна подошла к ней, чтобы успокоить. Бешено и неистово он вывернул карманы, откуда выпали золотые часы, носовой платок, деревянная расческа и ничего, что бы уличало его в обмане.

Ричард посмотрел на Джоша.

— Посмотрите в его рукаве, — спокойно ответил Джош.

Волли тотчас же подобрал свои вещи и осторожно попятился назад.

— Я не останусь в этом доме больше ни секунды. Вы все тайно сговорились. Я думал, мы друзья, Ричард, но тебя просто одурачили. Если ты теперь попросишь меня показать рукава, я скажу, что ради продвижения своего бизнеса ты готов быть заодно с этим чертовым интриганом, который…

Ричард ударил его, он не мог допустить сквернословия в свой адрес. Волли покачнулся, из его нижней губы хлынула кровь, он потерял равновесие и упал. Когда он падал, сначала пола коснулся его локоть, и из-под манжета выпал маленький круглый предмет, напоминающий табакерку. Она подкатилась к ногам Ричарда, который быстро нагнулся и подобрал ее, положил на ладонь руки и открыл. В ней сверкало маленькое зеркальце, с помощью которого Волли контролировал игру.

— Убирайся, — холодно произнес Ричард, когда Джеймс поднялся с пола и встал на ноги. — Я подозревал тебя еще раньше, до этого вечера, но так как мы были старыми друзьями, как ты сказал, я отказывался верить в то, что ты способен так мерзко себя вести. Мне жаль твою бедную жену. Ты обрек себя и ее на неуважительное к вам отношение, и теперь вас не примут ни в одном доме. Но только ради нее я попрошу всех, чтобы о произошедшем не узнал никто посторонний, чтобы это осталось в этих четырех стенах, а тебе советую подумать над тем, что произошло, и исправиться.

Он кинул табакерку в камин, в котором она разбилась, а кусочки, оставшиеся от нее, перемешались с догорающими углями.

Волли, приложив носовой платок к кровоточащей губе, демонстративно расправил плечи, окинул взглядом комнату и пораженные случившимся лица присутствующих, находившихся в ней, затем со злорадством и враждебностью взглянул на Люси и вышел из комнаты, а за ним по пятам плелась рыдающая жена, идти которой помогала Донна. Ричард закрыл за ними дверь и повернулся к гостям, его щеки впали от расстройства.

— Мне очень жаль, что вы стали свидетелями нравственного паления человека, которого мы все с вами знали в течение долгого времени. Вы слышали, что я сказал, поэтому проявите милосердие по отношению к Аделине Волли, ведь она ни в чем не виновата, и в этом и уверен.

Послышался слабый шепот согласия. Люси, все еще сидящая на стуле, в то время как остальные давно поднялись на ноги и разошлись но группам, думала о том, следует ли ей разоблачить себя и признаться в том, что она поступила так же подло, как и Джеймс. Но неожиданно Джош подсел на освободившийся стул, стоящий рядом с ней, и под столом схватил ее за запястье.

— Достаточно признаний, — неистово пробормотал он. — Только Бог знает, откуда у вас такое мастерство, и кто вы такая, и что вам надо, но я думаю, вы не та, за кого себя выдаете. Только в игорном доме или казино можно научиться так играть.

От приступа гнева ее щеки загорелись.

— Вы самый дерзкий и надменный мужчина, которого я когда-либо встречала!

Люси почувствовала, что ей стало намного легче, когда она высказала все, что о нем думает. Он еще сильнее сжал ее запястье и продолжил говорить таким же грубым еле слышным голосом, принуждая ее слушать:

— Все, что произошло сегодня вечером, было только на пользу, хотя я не сомневаюсь, что это были ваши происки, но если вы признаетесь, что участвовали в этом, Уорвики окажутся в полном замешательстве. Единственная причина, но которой я сам вас не выдам, это то, что мисс Донна уже достаточно натерпелась за этот вечер. Ради ее благополучия я приказываю вам держать язык за зубами, или она больше никогда не позволит играть в карты в ее доме. То, что Волли потерял свое достоинство, никак не отразится на репутации ее дома, а вот присутствие в нем настоящего профессионального шулера — может. — Его голос стал более угрожающим и страшным. — Если вы не будете держать язык за зубами, я скажу, что Волли был прав, обвинив вас, а также могу сказать, что вы помешали ему сорвать джек-пот. И смогу это доказать, потому что у меня на карты отличная память, и их можно будет проверить, ведь они все еще лежат на столе. И вам придется признать, что вы прятали карты. Никто в таком случае больше вам не поверит.

У нее не было другого выхода, кроме как подчиниться ему, но она была уверена в том, что Ричарду все же следует узнать правду от нее. Она вырвала запястье из его цепкой руки, они с ненавистью обменялись взглядами. Люси поднялась со стула и направилась в сторону гостей. Возвращение Донны в комнату немного отвлекло внимание присутствующих от неприятного инцидента, от которого Люси трясло. Вечер подходил к концу, все были глубоко шокированы тем, что произошло, а некоторые мужчины с печалью вспоминали, сколько раз при игре в карты удача улыбалась Волли и как он не раз обирал их до нитки.

Ричард должен был отвезти Люси обратно в отель, но Джордж и Рут Холлэнды предложили подвезти ее, и она с удовольствием согласилась, ведь они ехали в том же направлении, и им было по пути. Она пожелала Донне спокойной ночи, и Ричард вышел проводить ее во двор.

— Я сожалею, что ваш первый визит в наш дом оказался таким неприятным, — сказал он, сжимая ее руки в своих.

Она подняла глаза и посмотрела на его лицо, которое находилось в тени, ее же освещалось нежным светом, льющимся ярким потоком из гостиной, так как двери были открыты.

— Это не ваша вина, — ответила она, убежденная, что он должен знать все подробности, — и когда-нибудь я поговорю с вами о произошедшем.

— Я буду рад поговорить с вами в любое время. — Ричард взял руку Люси, поднес ее к губам и поцеловал.

Они пожелали друг другу спокойной ночи, он проводил ее до кареты и усадил рядом с Рут. Когда экипаж двинулся по дорожке, посыпанной галькой, Люси обернулась, чтобы помахать рукой на прощание, и увидела, как Джош подошел к Донне, стоящей в освещенных светом дверях. Донна быстро помахала Люси и отвернулась. А она все продолжала смотреть из окошка кареты, пока они не свернули за поворот и не скрылись за холмами.

Глава 5

Двое мужчин напрягались, таща чемоданы Люси наверх в ее новую комнату, находящуюся в морском коттедже, озлобленные тем, что проход в нее был слишком узким, но наконец им удалось поднять и занести вещи в просторные апартаменты. После того как чемоданы были распакованы, Мэг, дочь Эмми, без посторонней помощи спустила их на первый этаж и положила в подвальное помещение. Молодая и сильная, с крупными темными кудрями, спадающими с высокого лба, она была более женственной, чем ее мать, но с такими же хитрыми, лукавыми глазами, которые, казалось, впитали в себя цвет серо-голубого моря, рядом с которым они жили.

Такова была натура Мэг — всем помогать. Она помогла Люси распаковывать вещи, а затем практически окружила девушку своей заботой. За что бы ни бралась Мэг, у нее отлично получалось, потому что она вкладывала в работу всю душу, чем напомнила Люси Алину, которая всегда отлично справлялась со своими обязанностями и была просто хорошим, сердечным человеком. Она вспоминала о своей бывшей служанке с благодарностью и признательностью. Пребывая в состоянии шока, перед тем как она собралась навсегда покинуть Флоренцию из-за всего случившегося в эти дни, она не отдавала Алине никаких указаний, например, что следует собрать и упаковать вещи. Люси полагалась на ее мудрость и рассудительность. Алина по собственной инициативе положила к вещам, подаренным Стефано Люси на дни рождения и новогодние праздники, позолоченные часы, а также еще много необходимых и нужных вещей, таких как постельное белье, персидский коврик и лампу, купленную однажды в Венеции.

— Вам нравится жить в чужой стране? — серьезно спросила Мэг, когда вся рутинная работа была выполнена.

На ее лице было написано недоверие и сомнение, как будто ничего хуже, чем жить в чужой стране, для нее не было.

Люси еле сдержала улыбку. Она всунула ключик в часы и стала их заводить.

— Несмотря на то что в Италии я жила богато и любовалась прекрасными видами, я никогда не чувствовала, что принадлежу этой земле. Мое сердце и душа всегда тянулись в Англию.

По выражению лица Мэг было очевидно, что она понимает Люси.

— Я знаю, что вы имеете в виду, я чувствовала то же самое. Я долгое время жила во Франции, плавала на корабле вместе с Бобом, но мне всегда поскорей хотелось вернуться домой. — Она раздраженно вздохнула. — Боб больше не возьмет меня собой в плавание. Он постоянно чуть ли ни затевает драку с Фрогги, если берет меня.

— Он, вероятно, очень ревнивый мужчина. — Люси положила ключик рядом с часами.

— Да, очень. Думает, что я его собственность, но это не так, — упрямо произнесла она, надув и так полные губки. — Он затевает ссоры по любому поводу всякий раз, когда какой-нибудь парень обращает на меня внимание.

— Как давно вы знакомы с ним?

— Я знаю его всю свою жизнь. — Мэг пожала плечами. — Как и всех остальных мальчишек Истхэмптона, с которыми выросла. Представляете, я в сто раз лучше образована, чем большинство из них. — Она горло закинула голову и взмахнула волосами. — Я ходила в благотворительную школу леди Эденфилд, находящуюся при монастыре, в ней училось двадцать бедных девочек, в том числе и я. Именно в этой школе я научилась читать, писать и считать так же хорошо, как шить. Кстати, шила я лучше всех. А также не было ни одной книги, написанной на английском языке, которую я не могла бы прочитать.

Мэг была такой же хвастуньей, как и ее мать, и это каким-то образом обескураживало, потому что она хвасталась так непринужденно и естественно, как свойственно лишь маленьким детям. Но ее внешность не была по-детски простой и невинной, хотя казалась она худенькой и мало весила; в ее движениях читалась решительность и сексуальная энергетика, чувствовалось, что девушка была благородна, щедра душой и жила полной жизнью.

— Почему вы не использовали ваше образование с особой целью? — заинтересовавшись, спросила Люси.

— Вы имеете в виду, почему я не пошла прислуживать? — По тону Мэг было понятно, что она посчитала вопрос Люси оскорбительным для нее. — В школе именно этого от нас и ждали, что мы пригодимся для прислуживания. К этому нас и готовили. Они не рассчитывали, что наши знания могут пригодиться для чего-нибудь другого.

— Но вы могли стать учителем, а затем занять еще более уважаемое положение.

Мэг откинула назад голову и издала звук, похожий на захлебывающийся смех.

— Я учительница? — Она ткнула пальцем в грудную клетку. — Чтобы я? Целый день взаперти? Я бы умерла, если бы мне пришлось заниматься этим. — Девушка резко тряхнула головой, и ее кудри рассыпались по плечам. — По той же самой причине вы не обнаружите меня в шляпке и в фартуке ни в одном отеле или частном доме. Я не возражаю против работы дома, потому что люблю готовить, и у меня отлично это получается, более того, я очень быстро могу убрать дом так, что все будет блестеть, могу развести огонь. Для меня работа не является препятствием или помехой, я обожаю сидеть в своей лодке, плести из лозы корзинки, затем смазывать их дегтем, наполнять тяжелыми камнями и опускать глубоко в воду, для того чтобы поймать омаров, крабов и креветок. Мое самое любимое занятие!

И Мэг снова рассмеялась.

Звук шагов, раздавшийся за дверью, сопровождался звоном фарфоровой посуды, и обеим стало ясно, что по лестнице поднимается Эмми. Мэг встала, чтобы открыть дверь, половицы скрипели под ногами. Дом был старым, и, естественно, деревянные полы начинали скрипеть всякий раз, когда кто-нибудь заселялся в него, сойдя с корабля. Так как на улице было сыро, за окнами барабанил дождь, а совсем недалеко плескались волны, нетрудно было представить, что кто-то мог плыть по течению с надеждой остановиться в теплом местечке. Эмми вошла в комнату, держа в руках поднос, на котором стоял чайничек и чашки, купленные Мэг на рынке в Маррелтоне. Чай был заварен и разлит внизу. Когда Эмми поставила поднос на столик, она положила руки на живот и внимательно осмотрелась.

— Здесь действительно превосходно, миссис. Надеюсь, что моя дочь вела себя прилично и помогла вам распаковывать вещи.

— Да, она очень мне помогла. Она трудолюбивая девушка.

— Очень рада слышать это. Мэг, пойди зажги огни и можешь отдыхать.

Мэг сделала так, как велела ее мама, и вышла из комнаты. Люси заметила, что Эмми хотела что-то сказать, но колебалась.

— Вы хотите о чем-то поговорить со мной, миссис Линден?

— Это займет совсем немного вашего времени.

Эмми быстро и проворно присела на стул, на который указала Люси, несмотря на свои пышные, округлые формы.

— Я всегда стараюсь познакомиться со своими арендаторами, если это возможно, но не хочу, чтобы вы думали, что я назойливая, потому что это не так. Я еще не сдала в аренду другие комнаты, но если я и сдаю апартамснты, то только уважаемым людям, которые не принесут беспокойства. Вы знаете, что я люблю, когда в доме тихо и спокойно, когда люди, живущие в нем, ведут себя прилично и не нарушают порядков.

Люси сразу поняла, что Эмми хотела оградить ее от того, что она, скорее всего, услышит о прошлом этого дома от других людей, живущих в Истхэмптоне. Но она еще не подозревала, что Люси обо всем уже знает.

— В этом доме занимались контрабандой, но это было давным-давно, — вырвалось у Эмми. — Подобное было распространено не только здесь, но и на всем побережье. Конечно, все уже в прошлом. Когда я стала владелицей коттеджа, ничем таким здесь уже не занимались.

Люси колебалась, но недолго, решив, что будет все-таки лучше, если она откроет правду.

— Мне рассказали, что в прошлом в этом доме занимались не только контрабандой.

Эмми прищурила глаза, как будто защищаясь.

— Что вы имеете в виду?

— Я так понимаю, что морской коттедж был когда-то борделем.

Реакция на слова Люси выглядела театральной. Несдержанно, показывая свое негодование и возмущение, Эмми вскочила на ноги.

— Это неправда. Я точно знаю. Я сама останавливалась в этом доме, когда была молодой девушкой. Люди как сплетничали и пускали слухи раньше, так они делают это и сейчас, и, обливая грязью этот дом, они тем самым пачкают свою душу. Лучше бы вы не обращали внимания на то, что говорят.

— А я и не собираюсь, — спокойно ответила Люси. — Когда я решу выехать из морского коттеджа, то причиной этому не будет то, что происходило здесь двадцать или более лет назад, я покину этот дом, если произойдут какие-то изменения в моей жизни или если я буду вынуждена уехать из него в связи с непредвиденными обстоятельствами.

Медленно Эмми снова присела на стул, находясь в полной растерянности, она не могла выдавить из себя ни слова, что для нее было нехарактерно. Она сглотнула, будто пытаясь вернуть способность говорить.

— Вы честная леди, миссис Ди Кастеллони. Кто, как не истинная леди, может иметь свое собственное мнение, не зависящее от слов других. Я ценю то, что вы своим поступком дали новое дыхание мне и моему дому. Я уважаемая леди и делаю все, чтобы и к моему жилищу относились с почтением, и могу честно сказать, что я всегда всеми способами старалась воспитать Мэг подобающим образом. — Эмми расслабилась. — Я признаюсь, что люди, которые останавливались здесь много лет тому назад, не были святыми и невинными. Они часто устраивали пирушки со спиртными напитками и танцами, а также любовные оргии, вы ведь понимаете, о чем я говорю. Двое братьев-рыболовов стали владельцами этого дома после смерти их отца, а они всегда были необузданными и сумасбродными, поэтому неудивительно, что большинство девушек деревушки спешили вечером сюда, чтобы посмеяться и позабавиться. Больше и идти-то было некуда.

Ее лицо снова стало спокойным, она положила руки на свою широкую талию.

— Вам, наверное, трудно будет в это поверить, миссис, если вы обратите внимание на размер моей одежды и на фигуру, но в молодости я очень искусно танцевала, и много раз я исполняла джигу под гармошку на том огромном столе, стоящем на первом этаже, а все хлопали и пели.

Представить ее танцующей на столе было не так трудно, несмотря на ее объемы, Эмми двигалась очень плавно и бодро. Люси стало интересно, присутствовал ли там мистер Линден и где он сейчас, но почему-то Эмми не упомянула ни разу его имени, вероятней всего, он бывал на этих танцевальных вечеринках.

Как только на улице потемнело, задул сильный холодный ветер, бьющийся о стены, и ощущение того, что море забурлит и станет коричнево-красного цвета, усиливалось. Гул и рев ветра слышался в трубе, дрова в камине за решеткой потрескивали очень шумно, поэтому Люси не услышала, как постучали в боковую дверь, и продолжала читать книгу, даже не подняв головы. Находясь на первом этаже, Мэг прислушалась к стуку, но когда наверху не скрипнула ни одна половица, что означало бы, что Люси услышала стук в дверь, Мэг сама вышла в коридор, чтобы открыть. Свет фонаря, который она держала в руках, с ног до головы осветил Ричарда, стоящего под навесом двери, капли дождя стекали по полям его шляпы и ручейками катились вниз по клетчатому плащу. Его губы растянулись в улыбке.

— Привет, Мэг, — сказал он удивленно. — Давно тебя не видел.

Но она видела его. Издалека. Когда он ехал верхом на лошади. Он остановился, чтобы поговорить с рабочими, которые строили пирс.

— Тогда, должно быть, ты ходишь с закрытыми глазами, — ответила она дерзко, — потому что я все еще живу в Истхэмптоне, как и ты, и не собираюсь переезжать в другое место.

— Я тоже не собираюсь, Мэг, — проговорил он, заходя в дом и снимая шляпу.

Ему было приятно увидеть ее снова, и он знал, что может флиртовать с ней так долго, как ему хотелось, несмотря на то что она была обручена с Бобом Купером, потому что Ричард знал Мэг с самого детства. Но приятные воспоминания и чувства не были достаточно сильными, чтобы забыть об истинной причине его прихода в морской коттедж.

— Миссис Ди Кастеллони дома?

— Да, она у себя.

Мэг понимала, что он пришел в дом ее матери для того, чтобы повидать их новую гостью, а не по какой-либо другой причине, но тем не менее разочарование терзало ее, губы задрожали. Чтобы скрыть свои чувства, она на мгновение отвернулась от него, воспользовавшись моментом, чтобы поставить фонарь на стол. В то время как он стряхивал воду с плаща, она быстро обошла его и встала за спиной, протягивая руки к его одежде.

— Давай я возьму твой плащ.

Как только Мэг почувствовала его рядом собой, она положила ладони на его сильные, крепкие плечи, а ткань плаща была такой гладкой и нежной, что ей стало еще приятней касаться его. Казалось, кончики ее пальцев хранят память о его потрясающих мускулах, которые она чувствовала под одеждой, и ее руки задрожали, когда он вешала плащ на крючок.

— Апартаменты леди находятся наверху? — поинтересовался он, поправляя манжеты.

Мэг кивнула.

— Первая дверь с правой стороны.

Она смотрела ему вслед, когда он поднимался по лестнице. Ричард не торопился, но было видно по его лицу, что он в предвкушении встречи. В одной руке он держал букет цветов, которые нес под плащом, чтобы защитить их от сильного ветра и дождя. Однажды он тоже подарил ей цветок. Лютик, сорванный в саду, где они вместе лежали на траве летней ночью в тот день, котла он окончил школу. Находясь в раскрепощенном и возбужденном состоянии, он пришел на берег, где она плела свои котелки из лозы, предназначенные для ловли омаров. В тот вечер Ричард пил вино вместе с друзьями в таверне, расположенной на побережье, затем разыскал Мэг, и они вместе сбежали во фруктовый сад, освещаемый светом луны, где она поддалась его дикой страсти и бесконечной нежности. Она не знала, что случилось с ее цветком, ей следовало бы сохранить и засушить его, но на следующий день она обнаружила лишь желтый лепесток, прилипший к ее платью.

Люси не отложила в сторону книгу, которую читала, когда в дверь постучали.

— Входите, — сказала она, ожидая, что это либо Мэг, либо ее мама.

Но когда слабый стук повторился, она положила в книгу закладку, закрыла ее, затем встала и направилась к двери, чтобы посмотреть, кто там.

— Мистер Уорвик? — удивленно произнесла она.

Он стоял в дверях, ожидая, когда она пригласит его войти в комнату, хотя по правилам поведения вдове не разрешалось приглашать к себе мужчин, если с ней рядом не находится пожилая дама, сопровождающая ее.

— Какой сюрприз.

— Прощу прощения за столь поздний визит, — извинился он, — но я только что вернулся из Маррелтона, в который ездил по делам, и я хотел вам кое-что подарить. — Он протянул ей букет цветов. — В знак моей почтительности, с пожеланиями счастливой жизни в ваших новых апартаментах.

— Очень мило с вашей стороны. Проходите. — Она вдохнула божественный аромат цветов, который напоминал запах весны.

Проходя в комнату, Ричард резко наклонил голову, чтобы не стукнуться о низкий косяк двери, и как только распрямился, его лицо засияло от приятного удивления. Он был поражен тем, как ей удалось приукрасить самую обыкновенную комнату.

— Боже мой! Как красиво! Я был уверен, что вы приложите все усилия, для того чтобы сделать вашу комнату очаровательной и комфортной, но я ожидал, что собственность Рэдклиффа в конце концов потерпит фиаско. Все, что построила и чем владела эта семья, не могло сравниться с другими домами.

Внимательно осматриваясь, он прошел по комнате, а Люси в это время наблюдала за ним.

— Почему вы говорите о Рэлклиффах с неприязнью? На это есть какая-либо причина?

Он заметил, что она смотрит поверх его плеч.

— Покойный Александр Рэдклифф интриговал против моего отца очень много раз. Никогда не доверяй Рэдклиффам — стало главным законом в нашем доме.

— Сколько человек из их семьи живет в усадьбе?

— Теперь там живет только одна вдова, ведь их дочь вышла замуж и уехала. Я ничего не имею против миссис Рэдклифф, но тем не менее она продолжает старую вражду, хотя ей нет никакого дела до нашей семьи.

Затем он прекратил этот разговор, снова похвалил за уютную обстановку, заметив, что ей очень приятны его комплименты, и замолчал. Он стал рассматривать книги, стоящие на полках, большинство из которых были на итальянском языке. Около часов, стоящих на каминной полке, на которой они великолепно смотрелись — должно быть, это было самое подходящее для них место, — красовалась хрустальная, позолоченная, фарфоровая посуда. Шелковое полотно покрывало спинку дивана, скрывая его потрепанность и потертость. На окнах висели шторы с вышитыми птичками и цветами, а на стенах висело несколько флорентийских картин, на которых были изображены пейзажи, нарисованные масляными красками. Картины создавали такой эффект, как будто солнечный свет наполнил теплом и яркостью эту небольшую комнату. Особенно его внимание привлек один предмет, он был слишком огромным и величественным для этого дома, но привести его с собой Люси тоже не могла. В углу комнаты стояло большое фортепиано. Ричард слегка провел рукой по гладкой блестящей поверхности.

— Оно ваше?

— Я купила его в Истхэмптоне. Пианино не новое, но все равно оно мне очень нравится. — Она прошла в холл, взяла кувшин с водой и наполнила ею вазу, в которую поставила цветы. — Я подала объявление в газету «Новости Истхэмптона» о том, что даю уроки игры на фортепиано, а также обучаю итальянскому языку.

Он не пошел за ней в холл, а просто прислонился плечом к двери.

— Вы не упомянули о том, что музицируете, когда были на приеме в особняке.

— Никто не мог бы сравниться с Джорджем Холлэндом, который к тому же знал все песни, — пояснила Люси, возвращаясь с цветами и закрывая за собой дверь. Она поставила вазу на письменный стол и, стоя к гостю спиной, еще раз нежно прикоснулась к цветам.

— Я должна сказать вам, что полностью несу ответственность за то, что произошло прошлым вечером и что случилось с мистером Волли.

— Я предполагал, что вы так скажете, но вспомните: он обвинил именно вас. — Голос Ричарда выражал досаду и недовольство. — Мерзавец! Мне следовало бы забить его до полусмерти.

Она повернулась, чтобы увидеть его лицо, внезапно напряглась, не зная, как он отреагирует на то, что она собирается ему сказать.

— Я знала, что во время игры кто-то жульничает, и специально стала подтасовывать карты, чтобы прекратить этот обман.

Он нахмурился, недоверчиво на нее посмотрев, затем пальцами убрал со лба светлые волосы.

— Вы? Но откуда вы знаете, как подтасовывать карты?

— Мой покойный муж научил меня.

— Боже!

— Стефано любил играть в карты. Не было ничего, что бы он о них не знал. У него даже была коллекция карт четырнадцатого века, карты Таро, привезенные из Ломбардии, у него дома насчитывалось около ста колод карт, некоторые были так красиво расписаны, что напоминали произведения искусства. А на других были изображены забавные смешные рисунки. Ничто не занимало его больше, чем жульничество при игре, и с каждым годом он только повышал свой профессионализм, поэтому стал придумывать разные способы, чтобы препятствовать махинациям мошенников. И только глупость и страх заставляли их проговариваться, как и сделал мистер Волли. Зная, что кто-то разоблачил их, они начинают паниковать, вместо того чтобы сидеть тихо и молча переживать материальную потерю, которую можно было бы компенсировать в другой день. — Люси подняла одну руку и затем опустила. — Я была ученицей Стефано, и в вашем доме применила то мастерство, которому научил меня он.

— Вот черт! — Ричард высоко вскинул голову, показывая свое удивление. — Вы самая поразительная женщина, которую я когда-либо встречал.

— Вы не сердитесь на меня? — Облегчение наполнило все ее тело.

— Сержусь на вас? Боже мой, конечно нет! — Смеясь, он специально ударил кулаком по своей ладони. — Я только поражен, насколько спокойно вы все это провернули. Если бы вы не вывели его на чистую воду, неизвестно, сколько еще времени он водил бы нас за нос. — Он одобрительно посмотрел на нее, их глаза встретились. — Я понимаю, что вам понадобилось больше храбрости, чтобы рассказать мне об этом, нежели чтобы разоблачить парня. Я прав?

Она сдержанно улыбнулась.

— Правы. Вы очень разумный человек. Как вы думаете, что скажет ваша сестра?

— Я не собираюсь рассказывать ей, полагаю, это будет нашим общим секретом. И незачем всему миру знать о вашем таланте, в любом случае Донна не захочет снова говорить про произошедшее.

Она сильно прикусила губу.

— Об этом знает Джош Бартон.

— Он знает? Ну, он преследует свои цели, я в этом уверен.

Ричард потянулся к Люси и взял ее руку в свою.

— Сыграйте что-нибудь для меня. Я уверен, что ваши нежные ручки играют на фортепиано так же превосходно, как и манипулируют картами.

— Что бы вы хотели послушать? — спросила она, высвобождая пальцы из его руки.

— Что угодно, что вам самой нравится.

Энергично он подошел к инструменту и отодвинул для нее круглый высокий стул. Затем достал из кармана коробок со спичками и зажег свечи, стоявшие на фортепиано в подсвечниках, чтобы еще больше вдохновить ее.

— Вот, теперь все готово.

Она села к фортепиано, осознавая, что Ричард полностью поглощен ею, и спустя несколько минут забыла обо всем, кроме музыки, которая была такой спокойной, что создавала состояние безмятежности, нежно одурманивая сознание как Люси, так и ее слушателя. Он сидел на диване, облокотившись на подлокотник, и смотрел на нее так же внимательно, как и слушал. Никогда снова он не сможет слушать отрывок из Мендельсона, одновременно не вспоминая ее профиль, купающийся в полумраке, ее рыжевато-золотые волосы, освещаемые светом свечей, и легкое порхание ее рук на клавишах. Она не была похожа ни на одну женщину, которую он когда-либо знал. Она была окружена таинственной атмосферой, в которую он хотел окунуться, чтобы разгадать все ее секреты и узнать о ней все, познать ее душу и тело. Люси была настоящим сокровищем, не сравнимым с любым богатством мира, и он был готов идти за ней на край света, пока, в конце концов, она не станет частью его. Музыка, которую она исполняла, словно эхо отражала его чувства.

Она доиграла финальные аккорды, казалось, что они застыли в воздухе; когда Люси убрала руки с клавиш и положила на колени, она повернула голову и посмотрела на Ричарда. Он не мог выдавить ни слова. В его сердце было столько любви к ней, что она буквально переполняла его. Внезапно Ричард поднялся с дивана и, до того как ей удалось встать, заключил ее в свои объятия. В тот момент, когда она приподнялась со стула, он крепко прижался своими губами к ее губам, сгорая от страсти.

Его страстный поцелуй застал ее врасплох. Тотчас она яростно стала вырываться из его объятий, отстранила губы от его рта, и он понял, что она была неподатливой и непреклонной; ее тело сильно дрожало, казалось, что она могла упасть в обморок, если бы он продолжал держать ее в своих руках.

— Отпустите меня, — в отчаянии прошептала она, все еще отвернувшись от него, изогнув длинную белую шею. — Прошу вас.

Только из-за сильной любви к ней он обратил внимание на ее просьбу, несмотря на то что его разум уже не мог контролировать сильное желание, но Ричард ослабил свои объятия и отошел. Люси протянула руку к пианино, чтобы не упасть. И только потом, казалось, пришла в себя. Она тяжело дышала и стояла, отвернув от него лицо, но он видел, что она закрыла глаза, а свет, исходивший от свечи, играл бликами на ее щеке.

— Теперь я должен спросить у вас, сердитесь ли вы на меня, — тоскливо произнес он.

Его намерение было искренним, он просто хотел ухаживать за Люси, он желал, чтобы она была полностью уверена в том, что он не относится к тем людям, которые рассматривают привлекательных вдов как подходящий вариант для игр и забав, а сейчас сам попал в неприятную ситуацию. Во всяком случае, он сделает все, чтобы сохранить их дружбу и не потерять ее.

— Простите меня. Музыка совершенно вскружила мне голову и лишила рассудка. Это ведь был просто один поцелуй. Но этот поцелуй был дружеским.

Он не надеялся на то, что она поверит в его извинения, но в своих словах он как бы протягивал ей оливковую ветвь как символ мира, которую она могла принять или отвергнуть, и тогда он сможет понять, разрешилась ситуация или нет. Казалось, она прикладывала все усилия, чтобы сохранить хладнокровие и невозмутимость, но ее зрачки так сильно расширились, что в глазах читалось мучение, хотя ей и удалось выдавить из себя легкую улыбку, произнеся первые слова.

— Никогда раньше музыка, которую я исполняла, не вызывала страсти. — Люси отошла от фортепиано и поправила прядь волос, выбившуюся из прически. — Я не злюсь на вас, как и вы не злились на меня, когда узнали про махинации с картами. И если этот случай больше не повторится и вы докажете мне свою истинную дружбу, то наши отношения продолжатся, если, — она повторила это слово, чтобы заострить его внимание на том, что она собиралась сказать, — если вы дадите мне слово не позволять себе больше таких вольностей.

Люси сурово предупредила его о том, чтобы он не смел больше вести себя подобным образом, и Ричард все понял, но он хотел побыстрее избавиться от дурных мыслей, ему оставалось только смириться. Ричард решил, что она просто еще не готова к новым отношениям, потому что до сих пор переживает смерть мужа. Он стал уважать ее еще сильнее после того, как она поставила его на место, потому что, несмотря на душевную боль, которую он причинил ей, Люси не стала устраивать глупую сцену, оскорблять и ругать его за возмутительный поступок. Она нашла в себе силы достойно выйти из затруднительной ситуации. Были ли у него надежды на ее взаимность? Он должен быть очень терпеливым и подождать какое-то время, между тем он мог вспоминать сладость и сочность ее губ, трепет ее тела в его руках, что одновременно доставляло ему мучения и давало надежду.

Ричард знал, что ему лучше уйти. После того, что произошло, засиживаться не стоило. Шагнув к двери, он остановился посреди комнаты, где она стояла, руки он засунул в карманы, чтобы показать, что ей не следует бояться того, что он снова может ее коснуться.

— Надеюсь, что вы как-нибудь еще сыграете для меня, — сказал он, слегка усмехнувшись, что делал крайне редко, эта ухмылка делала его намного старше, чем он был на самом деле. — Обещаю, что буду вести себя прилично, как мы и условились.

Без сомнения, слова, которые он произнес, успокоили Люси, она искренне улыбнулась в тот момент, когда взяла в руки лампу, чтобы осветить ему путь, поднимая ее выше, чтобы он смог увидеть каждую ступеньку лестницы, ведь внизу в коридоре была кромешная тьма. После того как он надел плащ и взял в руки шляпу, он посмотрел на Люси, и она пожелала ему спокойной ночи. В ответ он в первый раз назвал ее по имени.

— Люси. — Теперь он уже не мог заставить себя обращаться к ней официально. Ничто не могло разорвать тоненькую золотую ниточку его любви к ней. Ричарду показалось, что слова Люси о пожелании спокойной ночи прозвучали как прощение.

Как только Ричард вышел из дома, а Люси вернулась в свою комнату, в кромешной тьме коридора зашевелилась чья-то фигура. Это была Мэг, ожидавшая, когда же наконец Ричард выйдет из комнаты Люси. Она, накинув на себя плащ, тихо открыла щеколду и выскочила на улицу под проливной дождь, чтобы догнать Ричарда. Он, услышав приближающиеся шаги, повернулся в тот момент, когда уже был готов запрыгнуть в свой двухместный экипаж, и Мэг успела схватить его за руку.

— Довези меня до «Королевского парка», — попросила она, дрожа от холода и щуря глаза от дождя. — Я боюсь за свою лодку, ведь на улице такая мерзкая погода: проливной дождь и сильный ветер, я должна убедиться, что она находится на берегу, далеко от линии моря.

Ричард взглянул на ее бледное, мокрое от дождя лицо. Она излучала теплоту и нежность и была такой женственной и соблазнительной, как вкусное, сладкое, крепкое вино в холодную ночь. Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил:

— Я довезу тебя до твоей лодки. Садись.

— Ты славный! — Она руками обвила его шею и крепко поцеловала его в щеку, прежде чем обежала экипаж, подняла повыше свою юбку и взобралась на сиденье, расположенное рядом с Ричардом, который уже держал в руках вожжи.

Мэг зажмурилась от удовольствия, когда он накрыл ее колени покрывалом.

— Я вымокла до костей под этим ливнем.

Он ничего не ответил. Дождь крупными каплями барабанил по крыше экипажа, а Ричард молча вез Мэг темным вечером к ее лодке.

В своей спальне на туалетный столик Люси поставила двойное зеркало, в котором рассматривала свое отражение с унынием и тоской. Всем своим существом, испытывая тревогу и панику, она отвергла страстный поцелуй Ричарда. Но он нравился ей. Она могла сказать, что испытывала к нему нежные теплые чувства, ей было приятно находиться с ним в одной компании. Сейчас она еще боялась чувств и стойко сопротивлялась прикосновениям Ричарда, а его сегодняшний поцелуй сразу напомнил ей о Доменико, который причинил ей страшную душевную и физическую боль. «Неужели тот ужасный инцидент, произошедший во Флоренции, всегда будет препятствовать моим отношениям с любым мужчиной, которого я полюблю?» Она вздрогнула и закрыла лицо руками. «Неужели я никогда не смогу забыть то, что сделал со мной Доменико? Неужели насилие обречет меня на пожизненное одиночество?»

Отчаяние и безысходность овладели ею, дурные мысли не покидали ее. Она пала духом. Люси отложила зеркало в сторону и внезапно услышала, как кто-то стучит во входную дверь, расположенную этажом ниже. Она снова взяла в руки лампу, но в этот раз, чтобы осветить путь себе, и когда она уже почти спустилась, гость, уставший ждать, пока ему откроют, сам распахнул дверь и неуклюже вбежал в огромных, залепленных грязью ботинках в холл, дождевые капли стекали по его рыбацкому плащу.

— Где Мэг? — сердито спросил он.

Люси сразу догадалась, что это Боб Купер.

— Я не знаю. Что-нибудь случилось?

— Так, ее нет дома, хотя она сказала мне, что никуда не пойдет. Во всем доме не горит свет, кроме вашего окна.

Люси умолкла. Исходя из того, что она знала, Мэг могла сознательно избегать его компании. Боб был в бешенстве, потому что не знал, где его невеста.

— Возможно, Мэг поехала встречать свою маму из «Королевской таверны»?

— Я только что оттуда.

Она не удивилась. Ведь было очевидно, что он изрядно пьян.

— Тогда она, должно быть, куда-то уехала по поручению. — Ей в голову пришла отличная идея. — Так как сегодня очень плохая погода, Мэг могла уехать, чтобы убедиться, что все в порядке с ее…

Он не дал ей договорить.

— Она не могла поехать на берег, так как лодка в полной безопасности, а вот где носит Мэг, неизвестно. Я сам помог вытянуть ее на берег сегодня днем и сказал, что зайду к ней ровно в восемь часов вечера. — Его ноздри раздувались от ярости. — Я не уйду, пока не увижу ее.

Его поза была решительной и непоколебимой, он раздвинул ноги, обутые в массивные грязные башмаки, это выглядело так, будто он собирался ждать ее хоть всю ночь напролет в темном узком коридоре. Люси стало его жалко. Так как они заранее договорились о встрече, было неразумно со стороны Мэг куда-то уйти, зная, что он придет.

— Я уверена, мисс Линден не будет возражать, если вы подождете в гостиной, — предположила Люси.

Он немного успокоился, благодаря мягкому, тихому голосу Люси. Хорошо погуляв в таверне, он, конечно, не мог стерпеть того, что, приехав, не обнаружил своей невесты дома. Вот и разозлился.

— Да, миссис. — Он не обратился к ней по имени, а только снял свою шерстяную шапку, чтобы выразить запоздалое почтение, и продолжил: — Я так и сделаю. Извините, что побеспокоил вас, вы больше не услышите от меня ни звука. Я буду сидеть тихо, подожду, пока придет Мэг.

Он прошел в гостиную, вода потоками стекала с его одежды, поэтому он снял свой рыбацкий плащ, повесил его сушиться на кухне, затем вернулся в гостиную, подкинул в камин еще дровишек и присел на стул в ожидании Мэг. Он не зажег лампу, решив преподнести ей сюрприз и отругать невесту как следует, как только она вернется, потому что, в отличие от нее, у Боба не было никаких тайн, он не лгал и не придумывал отговорки. Ведь должна же быть какая-то важная причина, по которой она расстроила их свидание. Он засунул руку в карман и вытащил оттуда покупку, которую приобрел сегодня, как только продал рыбу на рынке в Маррелтоне. Держа на ладошке маленькую темно-красную коробочку, он открыл ее, чтобы еще раз полюбоваться кольцом с ярко-красным гранатом, переливающимся от света огня, пылающего в камине. Он потратил все свои деньги, которые накопил от недельной продажи рыбы, и не только — пришлось еще залезть в копилку. Но он не скупился, потому что никогда не был жадным, тем более что это подарок для его любимой. Мэг стоила того. Она будет гордиться, что жених подарил ей такое красивое кольцо по случаю помолвки. Она наденет колечко на свой прекрасный пальчик и будет показывать друзьям.

Быстро закрыв коробочку с кольцом, он снова посмотрел на часы в форме луны, висящие на стене, маятник покачивался туда-сюда. «Где ее черт носит?» Нетерпеливо он снова вскочил со стула и подошел к окну, чтобы посмотреть, не идет ли она, но все, что он смог увидеть, это потоки разрушающих волн, поднимающихся подобно привидениям над стеной в конце сада.

Его начало клонить в сон от тепла, исходившего от камина; пиво, которого он вдоволь напился в таверне, и теплый воздух произвели свой эффект. Когда в замке повернулся ключ, он резко очнулся, моментально осознав, хотя и находился в полудреме, кто вернулся. Затем увидел ее, но Мэг в полумраке его не заметила, ее фигура была отчетливо видна, потому что освещалась догорающими красными угольками, тлеющими в камине. Она была взъерошенная и растрепанная из-за ужасной погоды, и когда сняла капюшон, он увидел, что ее волосы не были заколоты шпильками, а распущены и свисают до плеч. Ее взгляд был отрешенным, как будто бы все ее мысли и чувства остались где-то далеко, а домой вернулась лишь оболочка.

— Где, черт побери, ты бродила?! — Боб подскочил и что есть мочи стукнул по длинному столу, разделяющему их, стул перевернулся от внезапного и сильного скачка и ударился о стену. Не глаза расширились, а лицо стало подобно маске, выражающей внезапный испуг, ее мокрый рот застыл, полуоткрытый, она резко попятилась назад к двери.

— Я сказал, что приду к тебе в восемь часов, и так и сделал. Но где шаталась ты?

Он застал ее врасплох, потому что она совершенно забыла о том, что он обещал прийти к ней домой, но тотчас же она пришла в себя, подошла к краю стола и залепила ему хорошую пощечину.

— Не смей разговаривать со мной таким тоном, Боб Купер! Я сама себе хозяйка, и никто не имеет права допрашивать меня, куда и когда я пошла.

— Но я имею право!

Он схватил ее за запястье и привлек к себе, она била его ногами и пыталась кусаться, но, запутавшись в собственном плаще, стала громко кричать, прося отпустить ее. Любой другой мужчина, которого она знала, дал бы ей сдачи, если бы она залепила ему пощечину. Но даже находясь в яростном, бешеном состоянии из-за ее поведения, Боб боялся собственной силы и хотел лишь одного, чтобы она ему повиновалась. Крепко скрутив ей руки за спиной, он взял девушку за подбородок и резким движением поднял ее лицо вверх, для того чтобы хорошо видеть его перед собой.

— Где ты была?

Мэг перестала сопротивляться, она поняла, что ей удастся солгать, потому что почувствовала по неприятному запаху из его рта, что он был в одном из пабов, а значит, не мог случайно увидеть их с Уорвиком в его экипаже.

— За мной послала мисс Донна. Ей сказали, что я ударила собаку, которая залезла в мою лодку. Мне, как всегда, прочитали старую лекцию о любви к беззащитным животным.

Он не мог не поверить ей. Мэг, конечно, была способна поддеть кого-нибудь или что-нибудь носком своего ботинка, если это касалось ее лодки. Тем более что он однажды сам видел, как дочь Уорвика, всегда заботившаяся о чужих животных больше, чем о собственной собаке, ругалась на побережье с мужчиной, бившим одного из своих ослов, который отказывался идти. Поэтому это вполне в духе Уорвиков — послать за Мэг и приказать ей прийти в их дом, расположенный на вершине холма, как будто это был Букингемский дворец!

— Но небольшая взбучка тебе не повредит, — проворчал Купер, и его лицо расплылось в улыбке. — Я очень бы хотел посмотреть на это. Донна хорошенько отругала тебя, не так ли? — Он нежно ее обнял, прежде чем ослабил хватку, чувство юмора снова вернулось к нему. Он крепко прижал Мэг к себе, матери не было дома, и если повезет, то ее не будет еще примерно час, а вдова была наверху и, скорее всего, там и останется. Как только Мэг, расстегнула плащ, он взял его и положил в сторону, и она, встряхнув распущенными волосами, намереваясь хоть как-то их заколоть, стала выдергивать из волос оставшиеся невидимки и услышала, что последняя упала на пол.

— Пропади ты пропадом! — вскрикнула она от досады. — Куда она упала? Посвети лампой. Я не могу увидеть ее в темноте.

Она нагнулась и стала шарить руками по коврику, сплетенному из лоскутков, но вместо того чтобы делать, что она ему сказала, Боб опустился на колени перед ней. Но не для того, чтобы помочь искать упавшую невидимку, а для того, чтобы взять ее за плечи, требуя тем самым обратить на него внимание.

— Не бери в голову свою невидимку, — сказал он. Он много раз наблюдал ее с распущенными волосами, но заметил, что никогда не видел ее именно такой, как в этот вечер — ее лицо сияло от света огня и снова попадало в тень, ее растрепанные кудри казались еще темнее.

— У меня для тебя подарок. Ну, это даже больше чем подарок. — Он засунул руку в карман и вытащил маленькую красную коробочку, которую протянул ей. — Открой ее, и ты поймешь, что я имею в виду.

Дважды удивленно и непонимающе посмотрев на Боба, Мэг медленно доползла до него и взяла коробочку в руки. Все еще подозрительно косясь на него, девушка присела на корточки. Он наблюдал за выражением ее лица, когда она открывала коробочку, и увидел, как ее глаза расширились от удивления, а тубы приоткрылись в изумлении. Затем, закрыв коробочку, она медленно положила ее на подол платья, посмотрев на него со страданием, которое он был не в силах понять.

— Это колечко в честь нашей помолвки, — запинаясь, объяснил он. — Как у господ. Тебе оно не понравилось?

— Конечно, понравилось, дурачок, — ласково произнесла она, в то время как на лице снова была тень муки и печали. — Я не выйду замуж за того, кто не может предложить мне собственный дом, — решительно пробормотала Мэг.

Отсутствие у Боба собственного дома было единственной и постоянной причиной, по которой Мэг много раз отказывалась выйти за него, она понимала, что постоянно твердила ему об этом, но непоколебимо стояла на своем. Единственной его неудачей было то, что он не мог позволить себе купить собственное жилище. И даже когда он стал независимо работать на своей лодке, ему также не удавалось заработать на коттедж или хотя бы небольшой домик с террасой, он лишь мог позволить взять дом в аренду.

— У меня для тебя хорошая новость. Я нашел для нас дом. Я не хотел говорить тебе, пока до конца не привел его в полный порядок.

Она уставилась на него.

— И где он находится?

— Рядом с владением Денвиса Корнера. Я арендовал коттедж, окруженный лесом.

Презрение и пренебрежение внезапно отразились на ее лице.

— Этот сарай! Это развалившаяся лачуга, а не дом! Да как ты смел предложить мне такое! Кто я по-твоему?! Даже цыгане не стали бы жить в нем!

— Подожди кидаться такими словами, пока не увидишь его! — нервничал Боб, желая убедить ее. — Один Бог знает, сколько времени он пустовал, но с его стенами и балками все в полном порядке. Я отремонтировал крышу, где она прохудилась, и вычистил весь участок в саду. Я вырыл котлованы, чтобы осушить землю. Ты не узнаешь это место, когда я закончу наводить там красоту.

Медленно он потянулся и достал коробочку с кольцом, которая скатилась с подола юбки Мэг на пол. Взяв ее левую руку, он аккуратно надел ей кольцо на безымянный палец.

— Вот почему я купил это кольцо для тебя. Я имею в виду, специально для тебя, малышка. Любимая.

Не спеша, она выпрямилась и посмотрела при свете огня на блеск темно-красного камня. Это было самое прекрасное кольцо, которое она когда-либо видела. У нее раньше никогда не было собственного драгоценного украшения.

— Как тебе удалось арендовать дом? — тихо спросила она, колечко околдовывало ее, притягивало взгляд. — Ты ходил к управляющему Рэдклиффов?

— Сначала я выяснил, что дом не является собственностью Рэдклиффов и не принадлежит Атвудам. Это земля семьи Уорвиков, тот участок, который простирается на юг. Поэтому я пошел к мистеру Ричарду, чтобы поговорить с ним по этому вопросу, и он предложил мне арендовать дом по низкой цене с последующим его выкупом. Он пообещал мне.

Не шелохнувшись, она обратила свой взгляд на него.

— Ты ходил к мистеру Ричарду? — произнесла она без каких-либо эмоций. — Но как он мог тебе это пообещать? Дэниэл Уорвик никогда не согласится продать землю курорта, которая принадлежит ему, и это всем известно, с чего же ему сейчас на это соглашаться?

— Мистер Ричард дал мне свое слово, он заверил, что все будет в полном порядке. Пути назад у него уже нет. Не забывай, что мы тренировались на одном ринге. — Боб положил руку ей на голову и стал гладить ее волосы. — Скажи, что завтра утром ты придешь и посмотришь на этот коттедж.

После минутного колебания Мэг внезапно утвердительно кивнула.

— Но будет лучше, если ты заберешь кольцо назад, пока я не увижу дом, потому что я не могу тебе ничего обещать, и даже после того, как увижу, могу не согласиться.

Ей очень не хотелось расставаться с таким красивым кольцом, и как только она неохотно стала снимать его с пальца, он схватил ее руку и вернул его на прежнее место.

— Не снимай, оставь. Я не боюсь, что ты разочаруешься. Я тщательно поработал над домом, он великолепен. Он будет как новенький, я постараюсь для тебя, вот увидишь. — Он заключил ее в свои объятия и страстно прижался своим ртом к ее губам. И несмотря на ее привычку вырываться при его лобзании, в этот раз она позволила ему ее поцеловать. Она размышляла о событиях, произошедших этим вечером, но когда он начал делать попытки к примирению, она сообразила и быстренько отстранилась от него, убирая его руки от своего тела.

— Хватит резвиться. Я не в настроении сейчас. — После разногласий она всегда говорила суровым, равнодушным голосом, но он знал, что это несерьезно, и не был удивлен отсутствием теплоты с ее стороны, потому что она всегда вела себя подобным образом. Немного расстроившись в душе и пообещав себе, что ее отношение к нему изменится после свадьбы, он поднялся с пола и зажег лампадку.

После того как Боб ушел, Мэг сняла колечко и, привязав его к ленточке, повесила на шею. Она не хотела, чтобы мама или кто-нибудь еще стал расспрашивать ее о кольце, пока она не примет решения. Рано или поздно ей придется выйти замуж, но в данный момент у нее не было никакого шанса выйти за мужчину, которого она на самом деле любила, а что касается Боба, то она считала, что он такой же, как и другие мужчины, но лучше, чем большинство из них.

Но время еще не пришло. Она не была еще готова услышать свое имя в церкви при оглашении имен пары, вступающей в брак.

Медленно она подняла голову и взглянула на балочное перекрытие. «Насколько хорошо вдова слышала, как мы ссорились? Грохот и пронзительный крик, не больше». Их дом был крепкий, а стены плотные, способные хранить секреты.

Мэг снова перевела взгляд на пламя, играющее в камине, рядом с которым она стояла. У нее был секрет. Сегодня ночью страсть, как подсказывала ей интуиция, возникшая не к ней и отвергнутая Люси, арендующей у них комнату, обрушилась на Мэг. В сумерках в прибрежной хибарке, на сухих сетях, под звук морского рева и стук проливного дождя по смоляной крыше, она отдалась Ричарду, которого любила.

Да, она была с ним, но не в его сердце. И он мог больше никогда не прийти к ней снова, но, несмотря на это, она не могла перестать надеяться и ждать.

Когда наступило утро, Мэг отправилась встречать Боба к бальному дому. Обычно она носила шерстяную шапочку или непромокаемую клетчатую шляпу, как у моряков, которую еще называют зюйдвесткой, в которой очень удобно заниматься лодкой и рыбой. А в солнечные летние дни она надевает на голову соломенную шляпку, но сегодня был важный день, Мэг шла туда, где, возможно, она проведет всю свою жизнь, и по такому случаю девушка надела самый лучший свой наряд и праздничную дамскую шляпку без полей. Как только она подальше отошла от морского коттеджа и скрылась с глаз мамы, Мэг сняла с ленточки колечко и надела его на палец.

Боб увидел ее еще издалека, он расплылся в широкой улыбке, расправил свои широкие сильные плечи и гордо откинул голову назад. Она заметила, что он также принарядился, повязал чистый шарфик вокруг шеи и надел праздничное пальто, которое не очень хорошо на нем сидело, но зато книзу расширялось, что было очень модно сейчас. Оцепив его внешний вид своим отточенным взглядом, она еще раз уверилась в том, что он достаточно привлекательно выглядит. Она ни за что не смогла бы терпеть рядом с собой уродливого мужчину, но, слава богу, Боб Купер таким не был.

— Так, начнем, — приказным тоном произнесла она. — Давай посмотрим.

Место, расположенное недалеко от владения Денвиса Корнера, находилось на самой окраине Истхэмптона. Но с расширением курорта поселок стал больше, дороги ремонтировались и прокладывались новые, и Мэг поняла, что этот дом находится не так и далеко от ее соседей или от маленького магазинчика, в котором продавали все: от крупы и муки до шнурков и ботинок, и который ей очень нравился. Так же недалеко он располагался по отношению к берегу моря, и она могла в любое время проходить по лугам семьи Уорвиков.

Коттедж располагался в конце дороги, и когда они дошли до ворот, которые Боб сделал собственными руками, чтобы заменить старые, которые однажды были подожжены каким-то бродягой, она остановилась рядом с ними и оценивающе посмотрела па особняк, а Боб, волнуясь в душе и тяжело дыша, ждал, какова же будет ее реакция.

Коттедж был небольшим, но крепким, время не разрушило целостность толстых стен, но Боб для уверенности все-таки укрепил их, а также отремонтировал крышу с помощью рыбака, который до того, как его привлекла морская стихия, был учеником кровельщика. На окнах установили новые рамы и дверь заменили, в нее вставили новый отполированный медный замок, который смотрелся очень ярко на фоне старой древесины. По всей территории коттеджа трава была скошена, а угли, оставшиеся от костра, говорили о том, что в этом месте Боб сжигал сухие кусты и мусор. Она могла посадить здесь разнообразные овощи, а фруктовые деревья прекрасно смотрелись бы рядом со старой стеной, которая отделяла сад от леса. Не сказав ни единого слова, Мэг отворила ворота, а Боб побежал вперед, чтобы открыть для нее дверь дома.

Они прошли в огромную комнату, в углу которой к стене была привинчена старая кровать. Девушка прошлась по комнате, внимательно осматривая ее, и затем вернулась к нему.

— Ее надо будет убрать, — сказала она, кивнув в сторону кровати, привинченной к стене, тем самым давая ему понять, что одобряет этот дом. — Я не хотела бы, чтобы она занимала место. Ты мог бы перенести ее в другую комнату. Нет смысла что-либо выкидывать. — Она приблизилась к нему и положила руки на его широкую грудь, смотря на него с нежностью и лаской. — Ты правильно сделал, что арендовал этот дом, Боб Купер, ты молодец. Я переехала бы к тебе сюда прямо завтра, если бы была готова выйти замуж, но я хочу пообещать тебе, что так оно и будет.

Он ликовал, его лицо светилось от счастья.

— Как раз это я и хотел услышать от тебя, моя девочка. Ты же не будешь держать меня на крючке слишком долго, не так ли? Я уже плачу арендную плату и уверен, что быстро все выплачу, и тогда все будет в полном порядке.

— Да, это благоразумно. — Она подняла руки и обвила его шею, чувствуя, что он заслуживает какой-нибудь награды, и думая, что смогла бы даже полюбить его, если бы никогда не знала Ричарда Уорвика. — Я скажу тебе, как только буду готова пойти с тобой к алтарю. Может быть, это будет в начале лета или осенью, пока еще не знаю. Время покажет.

Не прошло и недели, как Мэг начала задумываться, правильно ли она сделала, что дала обещание. Его собственническое отношение по отношению к ней и ревность, казалось, стали проявляться в тысячу раз больше, чем когда-либо, он хотел чувствовать, что она принадлежит только ему одному. Он стал возмущаться, когда она вместе со знакомыми рыбаками весело шутила, его лицо все чаще становилось угрюмым и сердитым, когда она продавала крабов и омаров мужчинам-покупателям, постоянно улыбаясь им, блеща остроумием, его требования становились с каждым днем все жестче.

Она поклялась себе, что он не должен никогда заподозрить ее в том, что она любит другого, ведь ей было страшно даже представить, что могло бы тогда случиться между ними, она не сомневалась, что Боб в порыве ревности мог пойти на убийство.

Мэг собирала всю свою волю в кулак, чтобы не смотреть на Ричарда, когда он проезжал по дороге, рядом с которой ей и другим рыбакам разрешалось продавать улов в любой день года. А он только мельком посматривал в ее направлении.

Глава 6

Надежды Люси, связанные с улучшением материального положения за счет преподавания музыки и итальянского языка, рухнули. Ей было интересно, неужели это было связано с адресом морского коттеджа, который она дала в объявлении? Если у людей была хорошая память, тогда они, должно быть, не шли в этом дом из-за его сомнительного прошлого. Но она не могла поменять место жительства, ведь этот дом подходил ей во всех отношениях, поэтому Люси стала думать, чем еще она могла бы заработать, потому что необходимость в деньгах становилась все очевиднее.

Эта проблема не выходила у нее из головы и в одно прекрасное теплое весеннее утро, когда близлежащий лес запестрел голубыми колокольчиками, а мягкий южный бриз, дующий с моря, обещал хорошую погоду. Вместо того чтобы добраться до города по тропинке через лес, девушка решила пройтись по берегу моря. Люси прошла через сад, поднялась между высоких скал и вышла к рассыпчатым пескам, осознавая, как удобно, должно быть, было контрабандистам в прошлом оставлять в этом тихом местечке свои лодки, спрятанные от любопытных глаз.

Как и всегда, когда Люси одна бродила по берегу моря, она подошла к самому краю воды, следя за тем, как волнуются и колыхаются волны, как прибывает и убывает вода, смывая ее следы. Она шла по берегу и не заметила, как вышла к главным городским зданиям и увидела рыбаков со своими лодками. Среди них была Мэг, она сидела рядом с просмоленными черными хибарками, разложив сети, и приступала к изготовлению котелков для омаров. В воздухе чувствовался запах рыбы, смешанный с солью и морскими водорослями. Внезапно она увидела Донну, стоящую впереди нее недалеко от пристани, с ней был Тобби. Ускорив шаг, Люси поняла, что теперь и Донна заметила ее, и когда девушки находились друг от друга в пределах слышимости, они обменялись приветствиями, а Тобби радостно подпрыгнул и подбежал к Люси.

— Как вы себя чувствуете сегодня? — поинтересовалась Донна.

Донна и Люси виделись только вчера у Рут Холлэнд дома, и они все вместе пили чай. У них были и другие возможности побеседовать после приема в особняке, во время которого им не удалось поговорить, потому что Донна сдержала свое обещание и знакомила Люси с местным обществом, ведь теперь они встречались очень часто. Во время их встреч постоянно присутствовал Ричард, и хотя Люси не чувствовала, что его пыл ослабел, тем не менее он не пытался ее обнять или сделать что-то подобное произошедшему в ее апартаментах после игры на фортепиано. Он держал свое слово, что их отношения не перейдут за рамки дружеских.

— Замечательно, спасибо. Не правда ли, восхитительное утро?

Донна кивнула в знак согласия. Она хотела, чтобы Люси развеяла ее сомнения по поводу, подходит ли она ее брату. Несмотря на то что Донна держала свои мысли при себе, ее терзало чувство беспокойства и страха, что Люси могла оказаться не той, которой казалась. После того как произошел карточный инцидент, она разговаривала с Аделиной Волли, которая встала на сторону своего мужа и также обвинила Люси, хотя Донна осталась при своем мнении, что жульничество мужа Аделины было очевидно, так как у него обнаружили маленькое зеркальце. Но Аделина упорно обвиняла Люси, хотя это ни к чему не привело. Донна прогнала страх того, что Люси могла оказаться авантюристкой. Но все же волнение оставалось.

— Вы шли по берегу моря от морского коттеджа, миссис Ди Кастеллони? — Донна никак не могла внушить себе мысль, что им следует называть друг друга по именам, тем более что Ричард и Люси, неизвестно с какого времени, начали обращаться друг к кругу именно так. — Сидеть, Тобби! — прикрикнула она на собаку, потому что Тобби оживленно прыгал на Люси. Ее голос был одновременно и нежным, и гневным. — Ты пачкаешь платье леди песком.

Люси стала поглаживать пса, заливаясь смехом, когда он начал лаять.

— Немного чистого песка не повредит моему платью. — Люси сделала два шага назад и оказалась рядом с Донной. — Я всегда стараюсь гулять по берегу моря, и, хотя вы говорили мне, что часто тренируете Тобби на песке, я впервые вижу вас здесь.

— У Тобби болела поврежденная лапка, и он едва мог наступить на нее, но теперь он такой же веселый, как и раньше, я боялась, что он поднимет бунт, если я не позволю ему выместить всю его чрезмерную энергию.

Люси подняла с берега камешек и бросила ему, наблюдая, как он вприпрыжку побежал за ним.

— Он чувствует себя отлично сегодня. Что было причиной того, что его лапка снова заболела, как вам кажется?

— Думаю, что приступ ревматизма. Тем не менее я скоро смогу проконсультироваться с мистером Атвудом. Он скажет, так ли это.

Люси, прикрыв ладошками глаза от солнечных лучей, увидела, что Тобби отыскал брошенный камень, и почувствовала, как напряглась кожа около скул.

— Он возвращается домой? — спросила она нерешительно, не видя довольное выражение лица Донны.

— Он приезжает в следующий понедельник. Вчера Ричард получил от него письмо.

Тотчас же Люси плотно прикрыла глаза, осмысливая важность этой новости. Значит, особняк снова наполнится жизнью, окна снова откроют и двери отопрут.

И вскоре она сможет познакомиться с домом, но праву принадлежащим ей, и ощутить атмосферу, в которой жил ее отец.

Издалека послышались возгласы:

— Привет!

Девушки одновременно повернулись и увидели вдали Ричарда, который махал им рукой, стоя на пирсе рядом с перилами, которые мерцали в солнечном свете кремовой и белой окраской. Когда он увидел, что привлек их внимание, снова прокричал:

— Идите сюда, мы будем первыми клиентами на новом пирсе!

Донна окинула Люси радостным взглядом, ее глаза сияли.

— Давай? Я еще никогда там не была.

Люси с радостью согласилась:

— О, конечно.

Рядышком они прошли через стапель, Тобби плелся сзади, и когда они почти дошли до входа, Ричард уже ждал их там.

Подобно круглому шатру, возвышающемуся над пирсом, вход в него был украшен полукруглым блестящим куполом цвета морской волны, поверх которого был нарисован белый орнамент. Стоимость входа составляла один пенни, и так как пирс не был еще официально открыт и краска на воротах еще не высохла, Ричард провел их через дверь, ведущую в билетную кассу, и они оказались в павильоне. Белая деревянная стойка стояла далеко впереди, а над ней проходил ряд арок, тем самым создавая впечатление, что павильон, располагающийся вдали, казался совсем близко. Донна осмотрелась и захлопала в ладоши.

— Как красиво! Я с нетерпением ждала, когда же смогу увидеть новый пирс. Во время прилива будет казаться, что мы находимся на палубе огромного корабля без всякого беспокойства и боязни морской болезни.

Полная радости и энтузиазма, что не было характерно для ее сдержанного, замкнутого характера, крайне взволнованная, она не могла сдержать своего любопытства.

Следуя за Тобби, Донна спешила все посмотреть, она металась от одних перил к другим и радостно восклицала, увидев, какой божественный вид открывается с этого пирса, а бедная собачка в недоумении виляла хвостиком, не понимая их зигзагообразного движения. Ричард, обеспокоенный тем, что Тобби мог поскользнуться и упасть, позвал Донну и сказал, что ей следует надеть на него поводок. Осознав опасность, она так и сделала, и они вместе продолжили свой путь. Держась от них на небольшом расстоянии, Ричард объяснял Люси, для чего был построен новый пирс, который был уникальным и самым протяженным на всем южном побережье.

— Сейчас Истхэмптон не отстает от других курортов и даже превосходит их в чем только возможно. Думаю, следует предлагать отдыхающим широкий спектр развлекательных программ. В Брайтоне за последние двадцать лет выстроили цепь пирсов, и, как говорит мой отец об этом месте, там атмосфера, будто быку показывают красную тряпку, такая вот неспокойная. Не то чтобы у него была личная антипатия к курорту в Брайтоне, нет, тем более что он и моя мама там познакомились и поженились, просто он хочет, чтобы курорт в Истхэмптоне был непохожим на другие курорты, а стал особенным и тихим местечком — уютным и спокойным.

— И вы не согласны с ним?

— Нет, не согласен. — Ричард резко засунул руки в карманы. — Времена меняются, и вещи тоже должны меняться. Несколько последних лет дела в Истхэмптоне текли как-то инертно, а я добился прогресса и развития.

— Итак, наш отец согласился на постройку пирса, значит, это первый шаг в правильном направлении, не так ли?

Он ухмыльнулся.

— Это результат постоянных перепалок за столом. Когда я в конце концов одержал победу, он присвоил этот проект себе так просто, будто это с самого начала была его идея, а не моя, вот поэтому мы и не открываем пирс, ждем, пока он вернется.

— Ваша сестра сказала мне, что открытие театра в павильоне было тоже исключительно вашей идеей.

Слова, которые он услышал, заставили его расплыться в улыбке. Ему было очень приятно.

— Я рад сказать, что это предложение не встретило на своем пути каких-либо препятствий. Мы с отцом прекрасно работаем вместе, когда у нас нет разногласий, но когда мои новые идеи вызывают коренные изменения, то начинается борьба. Как раз перед его отъездом мы опять вели дебаты из-за того, что я предложил построить железнодорожный путь, который связывал бы Истхэмптон напрямую с другими городами и деревушками.

Ее ненависть к железной дороге вспыхнула с новой силой, но ей было любопытно, почему Дэниэл Уорвик противился этой идее.

— Но почему он выступил против этого?

— Он говорил, что создал морской курорт, который отличается от многих других тем, что находится в отдаленном месте, предназначен специально для элиты, и отец ни за что не поменяет созданный им образ. Он считает, что как раз поэтому у курорта такой ошеломляющий успех и что с каждым годом он процветает и развивается. Понимаете, он искренне верит в то, что железнодорожный путь в Истхэмптон откроет затворы для людей различного социального уровня, потому что низкие цены железной дороги позволят каждому Тому, Дику и Гарри доехать до курорта в любое время. Люди, которые приезжают в Истхэмптон, добираются до курортного местечка на каретах, как, например, приехали вы. Он хочет, чтобы так оно и оставалось.

Люси никак не прокомментировала эти слова. Он сделал собственные выводы по поводу ее молчания.

— Я знаю, о чем вы думаете, Люси, — продолжил он, кивая ей. — Возможно, вам будет трудно в это поверить, после того что я рассказал вам, но мой отец не относится с презрением к тем людям, которые занимают низкое социальное положение в этой жизни. Его увлечение миром кулачных боев, в котором он до сих пор вращается, как раз и подтверждает то, что он никогда не будет недоволен, кто бы ни приехал в Истхэмптон: обычный дворник, владелец завода или швея, приехали ли они отдельно или со своими семьями. Но ведь станет приезжать целая армия людей, и он отчаянно противится этому, поезда со сниженными тарифами привезут сотни людей, которые заполонят берега Брайтона и других курортных мест. Все эти годы он фанатично старался создавать в Истхэмптоне спокойствие и порядок, сюда приезжали только знатные и известные люди, каждого из которых он сам мог встретить. Он чтит все традиции, заложенные с того момента, когда Истхэмптон впервые стал курортом.

— Как странно, что человек, жестоко дерущийся на ринге и ведущий бурный, безмятежный образ жизни, который неразрывно связан с его профессией, страстно желает, чтобы окружающее его курортное местечко было идеальным и безукоризненным, — задумчиво произнесла Люси, проявляя большую симпатию и понимание к вышедшему на пенсию боксеру, чем его сын мог предполагать.

— Я думаю, что причина как раз в этом, — предположил он. — Реакция на то, чему он подвергался в прошлом.

Они нагнали Донну в конце пирса, в этом месте павильон расширялся и имел форму огромного шара. Обставленное мебелью просторное помещение было предназначено для прогулок, а также для того, чтобы наблюдать за морем в любую погоду. Художники и плотники работали внутри театра, и когда Ричард открыл дамам дверь, чтобы впустить их туда, они почувствовали резкий запах клея, краски и опилок.

Люси с восхищением осмотрелась вокруг, она была удивлена, что такое местечко могло существовать прямо рядом с морем. Пространство было похоже на маленький зрительный зал, только богато и необычно украшенный: позолоченные ангелочки, расправляющие свои крылышки, были изображены на сценической арке и вдоль балконов, на которых уже были установлены посадочные места. Здесь не было места для оркестра, и Люси спросила об этом у Ричарда.

— К сожалению…

— О, — задумчиво промолвила Люси. Затем послышалось снова: — О! — Когда он продолжил говорить, она решила, что можно попытаться устроиться в театр в качестве пианистки. — Вы уже назначили управляющего пирсом? — спросила она.

— Да, он постоянно находится поблизости. Его зовут Сэм Робертсон. Отличный парень, которого я взял по совету заместителя руководителя, работающего в бальном доме.

Донна выразила желание посмотреть, что находится за кулисами, и так как работа там была уже завершена, они смогли увидеть несколько раздевалок, одна из которых была предназначена для мужчин, а другая — для женщин. Раздевалки были тесными и узкими, для них в павильоне было выделено слишком мало места. Они показались Люси крошечными лабиринтами позади сцены, и она не завидовала тем, кому придется наскоро там переодеваться. Газовые лампы уже были вмонтированы, а на сцене была установлена рампа последнего дизайна.

Когда все трое вышли из павильона, они увидели панораму курорта, раскинувшуюся перед ними, а также долины Даунс вдали, и снова Донна вышла вперед, любуясь прекрасным видом, открывшимся их взору. Люси поздравила Ричарда с тем, что здание удалось на славу и как нельзя лучше вписалось в общий вид курорта.

— Я уверена, что вы еще не раз убедитесь в том, что идея создания пирса и театра была самой удачной.

— Для меня удача уже то, что он понравился вам, — ответил Ричард. Заметив ее быстрый взгляд из-под выгоревших на солнце ресниц, он уверился в том, что она все поняла.

Люси дважды заходила в бальный дом, прежде чем застала там Сэма Робертсона. Худощавый мужчина, которому было примерно двадцать лет, с тревожными, деловитыми глазами и небольшим ртом пригласил ее в кабинет. Не упоминая о том, что она знакома с Ричардом, потому что хотела устроиться на работу благодаря собственным заслугам, Люси сказала, что слышала, что в новый театр требуется пианистка, и она очень хотела бы занять эту должность.

— В таком случае мне нужно послушать, как вы играете, — ответил он.

Он провел ее в бальную комнату, в которой стояло огромное пианино, и она в течение двадцати минут играла на нем. С первой минуты ему все уже стало понятно, но было так приятно слушать, как она играет, будучи сам пианистом и сразу улавливая превосходное исполнение, он решил послушать замечательную мелодию еще немного. Конечно, она понравилась ему как женщина, и он подумал, что было бы неплохо иметь и труппе такую привлекательную пианистку, ее очаровательное личико и восхитительные волосы станут настоящей ценностью театра. А ее иностранное имя будет притягивать внимание к афишам.

— Вы приняты на должность пианистки, — сказал он ей, нагибаясь над пианино и внимательно глядя на нее.

Она была очень счастлива, и на душе стало легче. К сожалению, у нее не было собственных учеников, которых она могла бы обучать музыке. Уроки итальянского языка будут посещать только Рут и Джордж Холлэнды, но Люси понимала, что, работая еще и пианисткой в театре, улучшит свое материальное положение. Заработная плата была небольшой, но, во всяком случае, это лучше, чем ничего.

— Спасибо, мистер Робертсон, — поблагодарила Люси. — Когда мне следует встретиться со скрипачом, о котором вы упоминали ранее?

— Завтра в одиннадцать утра в моем кабинете. Вы можете начать репетировать вместе в театре, как только там завершат работу. — Он пожал Люси руку, проводил ее до дверей, а сам вернулся в кабинет, довольный своим выбором.

Скрипач, мистер Бернард Бартли-Джонс, был румяным джентльменом, который очень хотел пить, поэтому осушил полный стакан воды в офисе мистера Робертсона. Скрипач поприветствовал Люси по-старомодному, как раньше обращались друг к другу аристократы, от него неприятно пахло спиртным, как будто бы он только что вернулся из бара.

— Я к вашим услугам, мадам. — Его поклон, несмотря на полноту, был отменно выполнен, а его одежда, хотя и выглядела поношенной, была сшита из качественного материала. — Уверен, что наше сотрудничество будет радовать слух зрителей в такой же степени, как и вы будете восхищать их своей красотой.

— Мистер Робертсон сказал мне, что вы играли для самой королевы.

Он закатил глаза.

— Я тогда был первым скрипачом в лондонском оркестре и наслаждался лучшими временами.

«Интересно, почему же в прошлом для него времена были лучше?» Люси задумалась и поняла, что он имел в виду время, когда не таскал постоянно бутылку в боковом кармане своего пиджака, и его финансовое положение было намного лучше. Несомненно, два этих фактора крепко связаны. Но был ли он знаменитым пьяницей или просто человеком, выпивающим иногда, он все равно превосходно играл на скрипке. Однажды днем, когда они закончили репетировать увертюру для драмы, она спросила его, почему он не хочет вернуться в оркестр.

Бернард окинул взглядом новый театр, в котором они находились, и глубоко вздохнул.

— Здоровье уже не то. Теперь, вместо того чтобы выступать перед королевской семьей и блистать в лучах славы, я должен оставаться в тени и играть для бывшего боксера. — С пренебрежением он кивнул на коробку, стоящую напротив другой коробки рядом со стареньким пианино, где они могли репетировать музыкальные композиции и прекрасно обозревать сцену. В огромную букву W, обозначающую фамилию Уорвик, были вплетены шелковые ленточки, перевязанные на вершине коробки.

— Бывший боксер, который стал однажды чемпионом Англии, — напомнила она ему, закрывая крышку пианино. — У него чемпионский титул, и это очень почетно.

— Кулачные бои, — с презрением добавил он. — Тоже мне, нашел применение рукам, данным Господом.

Она поднялась с табурета, вышла из-за фортепиано и уставилась на коробку.

— А я с нетерпением жду, когда вернется Дэниэл Уорвик, чтобы с удовольствием сыграть для него. Все, что я слышала о нем, только раззадорило мое любопытство.

Скрипачу это было неинтересно. Он хотел побыстрее уйти, и Люси отперла дверь ключом, который находился у нее.

— Увидимся завтра в то же самое время?

— Нет, не завтра, мистер Бартли-Джонс. У меня завтра встреча. Давайте договоримся на послезавтра.

Как только она вышла из здания, то увидела афишу, на которой подробно сообщалось об открытии нового театра. Иллюстрация была какой-то зловещей, выполненной в темных тонах, на ней был изображен напыщенный полуобнаженный мужчина, сидящий верхом на лошади, которая изо всех сил неслась по каменистому берегу, преследуемая стаей голодных волков и огромным орлом. Внизу афиши название пьесы было красиво написано малиновыми буквами:

Дальше прилагалось краткое содержание представления, действие которого разворачивалось рядом с крутыми склонами Карпатских гор.

С улыбкой на лице она отошла от афиши и легким шагом побрела от пирса к дороге, ведущей в сторону дома. Она с нетерпением хотела увидеть все, что было изображено на афише, но тем не менее у нее было важное дело, которое занимало ее мысли больше, чем просмотр спектакля. Завтра утром она собирается поехать в особняк Атвудов. Мистер Атвуд будет находиться в имении в течение четырех дней, и девушке не терпелось поскорее увидеть, каков дом ее отца внутри. Завтра ее ждала радость. Уже завтра!

Глава 7

Держа в руках вожжи, Люси не спеша ехала на арендованном кабриолете, из-за огромных дубов, растущих по обочинам дороги, солнечный свет проникал не везде. Ее рыжие волосы казались еще красивее и ярче на фоне темно-зеленого платья с юбкой в складочку, а навес экипажа зеленого цвета прекрасно гармонировал с нарядом. Вдалеке она увидела дом с раздвинутыми шторами и открытыми настежь окнами, для того чтобы внутрь проникал благоуханный свежий воздух. Теперь особняк выглядел намного гостеприимней, чем во время ее прошлого неудачного визита.

Как только она подъехала к дому, тотчас же из конюшни выбежал конюх, чтобы позаботиться о лошади и помочь даме выйти из экипажа. Шелестя шелковым платьем, она подошла к двери и позвонила в железный колокольчик, ее отворили практически сразу. Она почему-то инстинктивно схватилась за ручку, и когда дверь открыли, прошла в холл особняка, сразу уловив родную, притягивающую энергетику, поняв, что это действительно ее дом.

— Я хотела бы увидеть мистера Атвуда, — решительно сказала Люси.

Лакей, одетый в черный костюм и белые перчатки, вежливо у нее поинтересовался:

— Хозяин ждет вас, мадам?

— Нет, но мистер Уорвик должен был предупредить его о моем визите.

Люси посчастливилось, потому что Ричард сообщил Тимоти Атвуду о том, что она интересуется его особняком, и тот ответил, что они непременно должны встретиться после того, как он вернется.

— Как вас представить, мадам?

Люси назвала свое имя, и лакей проводил ее в приемную. Она была довольна тем, что у нее было время неспеша рассмотреть комнату, в которой ее отец, должно быть, много раз принимал гостей, и сидя в одном из роскошных кресел, она радовалась как маленький ребенок. Прошло достаточно времени, но никто так и не появился, и Люси, негодуя, стала нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. В конце концов, когда она посмотрела на круглые часики, напоминающие медальон, висевшие у нее на цепочке, она поняла, что прошло уже полчаса с того момента, как она ждет мистера Атвуда. Возмущение взяло над ней верх, и она незамедлительно подскочила со стула и вышла в холл. Там никого не оказалось.

Люси стояла как завороженная, околдованная блеском высоких трюмо, стоящих напротив панели, выложенной из цветного стекла. Винтовая каменная лестница вела в настоящую галерею, потому что над головой на куполообразном потолке мифические боги и богини украшали нежно-голубое небо. Она заметила портреты своих предков, которые были изображены на стенах галереи, но с того места, где она стояла, было невозможно рассмотреть подробно и увидеть каждую черточку. «Ведь там должен быть портрет моего отца!»

Несмотря на сильную волю и выдержку, ноги сами понесли Люси по ступенькам лестницы поближе к галерее, ее взгляд остановился на портретах. Когда очутилась на самом верху, она забыла обо всем на свете, осознавая, что сейчас наконец увидит портрет своего отца — Лионела Атвуда. Поглощенная увиденным, Люси изучала каждый портрет своих предков и только потом переходила к следующему. Ей было интересно, заметит ли она какое-нибудь сходство с ними, но общих черт с живущими много веков назад, одетыми в деревенскую одежду, с кудрявыми париками на головах, с ружьями в руках и с собакой, стоящей неподалеку, Люси так и не нашла. Она знала, что унаследовала волнистые рыжие волосы от матери, а не от леди, изображенной на стене, которая демонстрировала золотисто-рыжие локоны, спадающие на белоснежное плечо.

Она дошла до конца ряда, но увидела, что и вправо и влево вели длинные коридоры, полностью завешанные картинами. Казалось, что она находится в трансе, неспособная прекратить сейчас свои поиски, которые начала, и, будто охваченная неведомой силой, она прошла в коридор, находящийся по правую руку. Ей взбрело в голову, что если она не обнаружит портрет своего отца в этом коридоре, то вернется назад и зайдет в другой. Но большинство картин, представших ее взору, были пейзажами. Разочарованная, она прикусила губу, ускорила шаг, пока не просмотрела их все. И когда увидела, что в конце коридора находится запертая двойная дверь, ей ничего не оставалось делать, как развернуться и пойти обратно. Но Люси не заметила, что ее широкая юбка задела маленький низенький столик на четырех ножках, на котором стояла большая, расписанная голубыми узорами ваза. Слишком поздно она поняла это — ваза с грохотом упала на пол. Девушка вытянула руки в надежде поймать ее, но было поздно, та разбилась на бесчисленные кусочки прямо рядом с ее ногами. От испуга Люси застыла на месте и не могла пошевельнуться. В тот самый момент, когда она держала в руках переливающийся осколок вазы, двойная дверь широко распахнулась, и она увидела Тимоти Атвуда.

— Черт побери, что здесь происходит? — громко закричал он и начал браниться, пока не увидел, что перед ним не слуга. Он смягчил свой тон и в недоумении посмотрел на нее. — Кто вы такая, прошу вас ответить, миссис?

Она внезапно потеряла дар речи, он показался ей взволнованным, а также очень энергичным для такого худощавого человека. У него были широкие бакенбарды, а львиная грива создавала что-то наподобие золотистого ореола над головой, его ресницы и брови блестели. Как только Люси пришла в себя, она заметила, что он выглядит очень изысканно и стильно, одет по последней моде. Его привлекательное веселое лицо, небольшие серые глазки, длинный нос и острый подбородок смотрелись так, будто их владелец черпал от жизни только удовольствие и радость и был совершенно не знаком со скукой и тоской.

— Меня зовут миссис Ди Кастеллони, — дрожа, произнесла она.

До того как он успел что-либо ответить, она сразу же узнала до боли знакомый ей неприветливый голос, раздавшийся из комнаты:

— Эта та самая гостья, которая ждала с тех пор, как мы заканчивали наш деловой десятиминутный разговор и потеряли счет времени.

Тимоти Атвуд ударил ладонью по лбу, тем самым укоряя себя за забывчивость. Устремив свой взгляд прямо в комнату, Люси увидела Джоша Бартона, сидящего за столом, заваленным картами и документами.

— Какие же мы невежи, Бартон! — закричал Тимоти, перед тем как одарил ее своей очаровательной улыбкой, что сделало его глаза более узкими и блестящими. — Ради бога, простите меня, миссис. Я не хочу, чтобы вы восприняли этот инцидент как проявление неуважения к вам. Как вы уже слышали, время пролетело незаметно. — Поставив кулаки в боки и выпятив локти, он, подняв брови, рассматривал кусочки, оставшиеся от вазы. — Вы так устали ждать, что разбили вазу?

Его шутка не смогла развеять ее огорчение по поводу разбитой вазы.

— Я натолкнулась на стол.

— Да, я это вижу! — Он был приятно удивлен, что она так смущается. — И что же вы собираетесь делать с этим?

— О, я куплю другую вазу. Такую же.

— Боюсь, не получится. Эта ваза была уникальной, — продолжал подшучивать Тимоти.

И так бледная, Люси стала еще белей.

— Тогда вы должны сказать, сколько она стоила, и я компенсирую ее стоимость.

Он был весьма доволен собой.

— Я никогда не возьму денег от леди. Это мой принцип. — Он решил, что хватит подшучивать над бедной девушкой, которая выглядела такой беззащитной, что ему стало ее жалко. — Пойдемте, миссис, забудьте об этом. Я просто шутил. По правде говоря, я не могу припомнить, что когда-либо обращал внимание на эту несчастную вазу, и не смог бы ее описать, даже если бы мы поспорили на тысячу гиней.

Мгновенное облегчение пронзило все ее тело, она поняла, что он просто-напросто немного над ней подшутил, и спонтанный, непринужденный смех вырвался из ее уст, к которому сразу же присоединился не менее задорный радостный хохот. Тимоти хохотал от души, обнажая идеально белые зубы. Их совместное веселье в считанные секунды разрушило социальные барьеры, для преодоления которых потребовались бы недели. Казалось, их жизни соединились в этом хохоте, и он как будто бы настежь распахнул ставни, чтобы солнечный свет озарил их лица и подарил радость и веселье. Никогда раньше она не встречала человека, который действительно показал, что нужно с оптимизмом смотреть на вещи, и вот наконец она находится в своем доме, чего так сильно ждала всю жизнь, да еще и хохочет вместе с человеком одного с ней возраста.

— Тем не менее я должна как-то возместить причиненный вам ущерб, ведь теперь у вас нет этой несчастной вазы, — настаивала она, и то, что она повторила его слова, заставило его засмеяться снова.

— Я попробую что-нибудь придумать. — Он приблизился ней, взял за руку и увел с осколков, на которых она стояла, и такой жест с его стороны был очень любезным. — Пойдемте, но осторожно, не порежьте подошвы ваших туфелек этими осколками. Я сказал, что спущусь к вам, и был удивлен, когда увидел вас, да еще и без сопровождения. Я заставлю слугу отвечать за его промах, что он не проводил вас ко мне, раз я так долго не спускался, обещаю.

Джош сидел за столом рядом с входом, перед ним лежали папки с документами.

— Возможно, миссис Ди Кастеллони по собственной инициативе поднялась наверх, чтобы найти вас, мистер Атвуд, — сказал он своим, как всегда, спокойным голосом. — Такие вот правила поведения за границей. — Он слегка поклонился ей. — Не так ли, миссис?

Так как ей сейчас было очень хорошо и она не хотела портить себе отличное настроение, то не стала подливать масла в огонь. Блеск в его хитрых глазах дал ей точно понять, что он, без сомнения, не забыл, что она долго ждала внизу, и только после этого поднялась наверх, чтобы напомнить мистеру Тимоти, что нехорошо заставлять ждать так долго. Люси казалось, что Джош все время играет с ней в какую-то коварную игру, в которой не было никаких правил, и как в нее играть, известно только им двоим. Закрыв двери, Тимоти повернулся к Люси, не догадываясь, что между ней и Джошем пробежала черная кошка.

— Как поведал мне мистер Бартон, вы уже знакомы.

— Да. — Затем она повернулась к Джошу, чтобы на этот раз дать ему сдачи. — Вы правы, слуга не виноват в том, что случилось. — Откинувшись на спинку стула, она посмотрела на Тимоти, который уселся на краешек стола. — Мне придется признаться, что, как и в тот день, когда мы встретились с мистером Бартоном, я пробралась на территорию вашего дома, так и сегодня не отказалась от возможности, пока вас не было, сделать то же самое.

— Как это? — Тимоти стал похихикивать в предвкушении ответа.

— Во время вашего отсутствия я пробралась сюда, чтобы посмотреть на особняк, а в этот раз любопытство стало еще сильнее, и я стала рассматривать все картины, изображенные на стенах, в надежде найти среди них портрет Лионела Атвуда. Я выросла в монастыре, расположенном на Адриатическом побережье, недалеко от церковного кладбища, на котором он похоронен. Всю свою жизнь я хотела найти этот дом, где он жил и, если возможно, увидеть его портрет.

Тимоти удивленно ударил кулаком по крышке стола.

— Так правильно же, Боже милостивый! Он умер в Италии. И почему же вы так сильно заинтересовались моим далеким кузеном?

— Из чистого любопытства. — Она хотела узнать все о своем прошлом и о прошлом отца. — Я осталась сиротой, но знала, что мои родители англичане, а на его памятнике было написано, что он тоже жил в Англии.

— Действительно. — Тимоти скрестил руки на груди. — Я слышал, что Лионел Атвуд никогда не пользовался популярностью у женщин. Какая неудача. — Он был уверен, что она не поняла важности этих слов, да у него и не было такой цели. — Но я уверен, что он был бы польщен тем, что вы интересуетесь им. Что ж, посмотрите на его портрет. — Хозяин дома кивнул в сторону камина. — Вот он.

Люси повернула голову по направлению к камину. Богато украшенная рама обрамляла портрет, портрет человека, который умер практически в тот момент, когда родилась она. В течение нескольких минут она сидела почти недвижимая, уставившись на симпатичное, с задумчивым выражением лицо: небольшой рот, блестящие русые волосы, причесанные в стиле эпохи Регентства.

Медленно она поднялась со стула и, сложив руки на груди, направилась прямо к портрету. Она неотрывно смотрела в серо-голубые глаза, которые, казалось, также смотрели на нее. Застыв перед портретом, девушка рассматривала каждую деталь. Он был одет строго, в сюртук табачного цвета, под высоким воротником которого был завязан самый обыкновенный галстук, единственными его украшениями были золотые карманные часы на цепочке и золотое кольцо. На заднем фоне виднелся особняк Атвудов и зеленые холмы Даунс, подтверждая его любовь и привязанность к дому и местной деревне. Все эти годы сердце Люси переполнялось дочерней любовью к нему, она закрыла глаза и попыталась представить его живым, как он касается ее щеки своей рукой, благословляя ее.

Мужчины в комнате молчали. Джош, занятый складыванием груды документов, на секунду перевел на нее взгляд, смотря подозрительно и внимательно. Тимоти, ожидавший, когда она закончит изучать портрет, смотрел на нее по-иному. Ричард Уорвик рассказал ему о вдове, переехавшей в морской коттедж, но это все происходило на деловом собрании, на котором они оба присутствовали, после того как Тимоти вернулся в Истхэмптон, и он не придал его словам никакого значения, просто решил, что она интересовалась особняком по непонятным ему причинам. Уорвик, которого Тимоти воспринимал как делового партнера, хотя они и не вращались в общих социальных кругах, не поведал Тимоти о юности и необыкновенности Люси. Она очень отличалась от тех женщин, которых знал Тимоти, как по возрасту, так и своей беззащитностью. Если бы он не пленился Донной Уорвик, которая ему очень нравилась, то не стал бы терять ни минуты, а сразу бы направил все свои чары и силы, чтобы добиться расположения вдовы, которая так неожиданно ворвалась в его жизнь.

Люси нарушила тишину:

— Как вы думаете, Тимоти, когда точно был нарисован этот портрет?

Он вышел из-за стола, подошел к ней, подняв глаза вверх, на стену, смотря на портрет.

— Я не могу назвать точную дату, не подняв документы и записи, касающиеся этого дома, но могу сказать, что это было в тысяча восемьсот восемнадцатом году, прежде чем туберкулез полностью истощил Лионела.

— Суля по дате на надгробной плите, он умер в возрасте двадцати двух лет, — быстро произнесла Люси.

— Он тогда уже совершил путешествие по странам Франции, Испании, Швейцарии, и в этом доме находится много сокровищ, которые он привез из путешествий. Именно он сажал и ухаживал за деревьями, а сейчас здесь такой красивый сад, он отремонтировал и привел дом в порядок, наняв самых лучших ремесленников и мастеров того времени. — Тимоти снова поднял голову и посмотрел на картину. — Должно быть, этот портрет был нарисован спустя год или два после его возвращения с оздоровительного курорта в Италии. Он приехал домой, для того чтобы жениться, они с женой жили в особняке совсем недолго, а затем уехали, чтобы больше никогда не вернуться.

— А в этом доме есть портрет его жены?

— Нет, здесь нет ее портрета. И это удивительно, потому что говорили, что Клодина Атвуд была божественным существом. Еще что я помню из семейной истории, так это то, что до его смерти они были женаты не более года. Если ее портрет все-таки был нарисован в течение того времени, тогда, должно быть, она забрала его с собой, потому что после смерти мужа Клодина больше никогда не появлялась в особняке.

— Но почему? Вы знаете?

Он пожал плечами.

— Судя по ее образу жизни, она прожигала ее остаток, и я могу предположить, что она посчитала этот дом слишком скучным и серым. Мой дядя купил у нее этот особняк, чтобы он принадлежал семье, а не достался чужим людям, но он сам никогда в нем не жил, потому что не хотел уезжать из собственного дома в Хартфордшире, и в течение долгих лет особняк был заперт, пока я не стал его владельцем.

Было трудно избавиться от тоски и страданий. Боль и муку невозможно было преодолеть. Этот великолепный тихий дом в течение долгих лет был никем не любим и не желанен, пока она росла в монастыре, на чужой земле, не имея собственного крова. Люси старалась дышать глубже и спокойнее, осознавая, что переживает сильный эмоциональный стресс, но странное напряжение ее не отпускало. Как вдруг она поняла, что Джош стоит слишком близко к ней и буквально просверливает ее насквозь своим тяжелым взглядом. Люси поняла, что задавать вопросы больше не стоит.

— Мы, должно быть, уже наскучили мистеру Бартону нашим разговором о прошлом, — весело произнесла она, заставляя себя отвернуться от портрета.

— Наоборот, — ответил Джош, складывая документы в одну папку. — Я человек, смотрящий только в будущее, только вперед, но это не значит, что я не обращаю внимания на то, что несет нам прошлое.

Тимоти смотрел в окно.

— Я уверен, вы и не подозревали, что мистер Бартон владелец железных дорог, не так ли, миссис? У него огромный талант. Скоро вся южная территория Англии будет застроена железнодорожными путями.

Так вот чем он занимался.

Она поняла, что он и не задумывался над тем, какие муки и беды приносит железная дорога обычным крестьянам. Люси вспомнила бедных сельских жителей в Италии, как они страдали, когда их скромные жилища были разрушены ради того, чтобы проложить железнодорожные пути, как они лишались своих земель, на которых выращивали урожай, и как вдыхали клубы дыма. Будто предупреждая об опасности, оглушительный, ужасный звон, не предзнаменующий ничего хорошего, раздался в ушах Люси, перекрывая все на свете, и тотчас же в ее памяти всплыли события того утра, когда она подъехала к особняку, а Джош зловеще вышел из дома, как будто она оторвала его от важного дела.

— Нет, я не знала, — ответила она. Люси вспомнила, как кто-то сказал, что он преследует определенные цели, находясь на приеме у Уорвиков.

— И это неудивительно. — Тимоти преподнес гостье бокал вина. — Мы посчитали, что будет правильней хранить в тайне бизнес мистера Бартона и никому о нем не говорить, пока до конца не решим наши с ним дела, но он один из лучших подрядчиков в этом городе. Об этом знали только Ричард Уорвик и еще пара людей, потому что они также связаны с этим дедом и, естественно, тоже вкладывают свою долю, ну и так далее. — Он протянул другой бокал вина Джошу, а также взял свой. — Всегда добро пожаловать в мой дом, вы, миссис, и вы, сэр. Думаю, тост будет как раз кстати. Выпьем за процветание «Железнодорожной компании». Пусть у нас все получится и пусть железная дорога будет проложена по земле, принадлежащей Атвудам. За удачу!

Оба мужчины подняли бокалы, в то время как Люси неподвижно продолжала держать свой бокал вина, она едва могла поверить в услышанное.

— Железная дорога вторгнется на территорию имения? — резко спросила она.

— Не принимайте буквально, — весело ответил Тимоти, — но это благородный и великодушный поступок: выделить место для развития техники.

— Я думаю, что это ужасная идея! — воскликнула она, поставив на стол бокал с вином так резко, что оно расплескалось.

Тимоти поразился, что Люси так яростно отреагировала, но Джош даже ухом не повел, он налил себе еще один полный бокал вина и не торопясь осушил его, всем своим видом показывая высокомерие и презрение по отношению к девушке. Он так нагло и дерзко смотрел на нес своим пронзительным взглядом, что она не удивилась бы, если бы он со всей силы швырнул бокал в камин, но он только в течение нескольких секунд покачал его в своих руках и поставил на стол.

— Время экипажей и карет закончилось, — обратился он к ней. — Мы вступили в новый век, век развития электричества и промышленности. Железные дороги — неотъемлемая часть этого века.

— Но не здесь! — гневно протестовала она. — Железная дорога никак не вписывается в морской курорт.

На самом деле Тимоти был согласен с Люси: стоило побеспокоиться по поводу земли, ведь большая ее часть сдавалась в аренду, было жалко цветущие луга и просторные парки, раскинувшиеся рядом с имением, но выбор был сделан, и это место отлично подходило для строительства здесь железнодорожной станции. По совету его адвоката он воздерживался от нрава подписи любых документов, пока не войдет в долю этого бизнеса.

— Один человек не может стоять на пути прогресса, — обратился он к Люси.

Она недоверчиво на него посмотрела.

— Прогресса! Прогресса, который приведет к варварству? Вы предпочитаете построить железнодорожную станцию здесь, на нетронутой земле, которая перешла к вам по наследству, для того чтобы вы сохранили ее для будущих поколений Атвудов?

Тимоти был удивлен душевным волнением девушки и тем, с какой страстью она отстаивала эту землю. Гнев и злость, можно сказать, выплескивались из нее, и он не мог на нее не смотреть.

— Можете быть уверены, я серьезно подумаю о возможностях сохранения хоть части этой земли, но хочу, чтобы здесь была построена железнодорожная станция. А что касается особняка, я позже решу, что с ним делать. Я никогда не желал, чтобы этот дом был моим постоянным местом жительства.

Он не понимал того, что разрубал связь со своими корнями и предками, о которых она так долго стремилась узнать, но по воле судьбы ей не посчастливилось жить в доме, где провел детство и юность ее отец, и расти на родной земле. Как ужасно быть вдали от родных стен и корней, было ей прекрасно знакомо. Она не сможет выдержать, если в ее родном доме будут жить чужестранцы, она потеряет веру в хорошее, если навсегда оборвется связь с домом ее предков. Ведь это бесценная память, которую необходимо передавать из поколения в поколение.

— Все документы уже подписаны и заверены печатью? — спросила Люси таким спокойным тоном, какой только ей удалось изобразить.

— До этого еще далеко. — Тимоти искоса посмотрел на Джоша, будто хотел отвлечь от себя заботы и возложить их на другого человека. — Сначала надо решить некоторые важные вопросы. Не так ли, Бартон?

Джош застегнул пряжку на папке и кивнул.

— Сопротивление примерно четверти местного населения неизбежно, но я уверен, что они не одержат победу, она будет за нами. Ведь за что бы мы ни брались, у нас всегда все отлично и удачно получается. Однако, пока не будут решены все вопросы и обе стороны не придут к согласию, мы не сможем назначить точную дату начала прокладывания рельсов. Между тем я буду чрезвычайно занят подготовкой всего необходимого, что понадобится нам для воплощения нашей замечательной идеи.

Люси отчаялась. Ничего нельзя было изменить. Для нее это было как приговор, она не могла сделать ничего, чтобы поменять ход событий.

— Я должен сказать, что построят здесь железнодорожную станцию или нет, зависит от моего последнего решения, — весело объявил Тимоти Люси. Джош остался недоволен его словами. Люси не придала его недовольству никакого значения и обратилась к Тимоти.

— Разве это в вашей власти? — тихо спросила она, ее глаза засияли от восторга и изумления.

Люси заметила, что он возгордился собой, стал прихорашиваться, улыбался от удовольствия, и она поняла, что нравится ему, а значит, он был готов ради нее отказаться от этой ужасной затеи. И только тогда она посмотрела в сторону Джоша Бартона, ее глаза заблестели. Лукавый взгляд из-под длинных густых ресниц ясно давал понять, что это был вызов. И Джош понял это, прожигая насквозь ее таким же зловещим взглядом, принимая войну. Они мгновенно прочитали мысли друг друга, казалось, что в течение нескольких секунд они осознали, что творится в их головах, понимая, что вступают в конфликт, который намного серьезнее и опаснее их недавних стычек, но каждый был готов идти до конца. Ради достижения своей цели Бартон не остановится ни перед чем, он будет сражаться любым доступным ему способом, лишь бы только доказать свое превосходство и отомстить за то, что Люси посмела встать на его пути. Но и она не даст себя в обиду, она будет применять любые женские уловки и хитрости, лишь бы спасти имение Атвудов и прилегающую к нему землю от разрушения.

Люси передернула плечами, будто успокаиваясь перед ожидающей ее битвой. Взяв в руки свой бокал и поднеся его к губам, она нежно улыбнулась Тимоти.

— Что бы ни случилось, мистер Атвуд, я уверена, что ваше решение будет правильным и приведет только к лучшему результату, и пью за это.

Люси увидела, каким взглядом он смотрел на нее, он искренне был ею восхищен и поражен, и она почувствовала всплеск веселья и радостного возбуждения, как будто судьба имения была только в ее руках.

— Мне пора. — Джош положил кожаную папку подмышку, — не надо меня провожать. — Он пожал руку Тимоти и кивнул в сторону Люси, таким образом прощаясь с ней. Затем вышел из комнаты. Он слышал их тихий шепот, пока не отошел по коридору на достаточно большое расстояние.

— Проклятие, — бормотал он себе под нос.

Выходя из дома на улицу под теплые солнечные лучи, он еще несколько раз пробурчал это слово и выругался, а затем сел в свой кабриолет, который стоял недалеко от входа. Звук хлыста раздался в воздухе, а удар достиг спины лошади, и она побежала. Выезжая из ворот, он оглянулся, но, к его сожалению, с того места, где он находился, не было видно окна комнаты Тимоти, в которой девушка, которую он желал больше, чем какую-либо другую женщину за свои тридцать лет, кокетничала и флиртовала с молодым Атвудом. Резко дернув вожжи, Бартон стремительно выехал за пределы имения.

Было уже около четырех часов дня, когда Тимоти привел Люси к своему парному двухколесному экипажу, до этого приказав слуге вернуть ее взятый в аренду кабриолет вместе с лошадью в конюшню. Он попросил ее остаться с ним на обед, а затем они стали объезжать территорию имения, потом гуляли пешком, иногда отдыхая на белых лавочках с железными ножками, стоящих под деревьями в тени, и любовались превосходным видом дома и простирающихся лугов. Она специально не поднимала тему железной дороги, а сконцентрировала все свое внимание на расспросах об истории особняка и семьи Атвудов. Тимоти отвечал открыто и с удовольствием рассказывал ей обо всем, что знал, рисуя образы их самых древних предков, не подозревая, что тем самым заполняет пустоту в ее душе. В то время как он говорил, она поняла, что действительно их родство было слишком далеким, но так как именно ее отец вложил много сил и средств в процветание этого особняка, она чувствовала, что у нее есть неотъемлемое право решать его будущее. И поэтому ее не беспокоила и не мучила совесть из-за принятого решения манипулировать Тимоти, для того чтобы спасти имение.

Когда он отвозил ее в морской коттедж, они болтали о лошадях и скачках, он рассказывал ей, что иногда вместе с друзьями ездит верхом на лошадях по берегу моря, и с надеждой в голосе вдруг произнес, что был бы очень рад, если она как-нибудь к ним присоединится.

— Мне очень понравилось в вашем особняке, — произнесла она, когда они уже расставались.

— Я надеюсь, что вы еще не раз доставите мне огромное удовольствие вашим присутствием в нем, — ответил он. Мгновенно их глаза встретились. Он хотел лишь вежливо и обходительно попрощаться с ней, как это принято в интеллигентном обществе, но, сам того не замечая, так страстно и нежно произнес эти слова, что Люси поняла, что это превосходит границы изысканных манер.

— Хорошего вам дня, мистер Атвуд, — сказала она, делая вид, что не заметила проявления его чувств, открывая ворота морского коттеджа и запирая их за собой. Он подождал, пока она войдет в дом, и затем удалился.

Тимоти сразу же отправился в главный особняк Истхэмптона. Позже он задумался, могли ли возникнуть у него истинные чувства, если он видел Донну всего один раз. Сомнения, которые закрались в его душу, тотчас же исчезли, как только он увидел ее. Девушка находилась в саду и срывала цветы, поэтому и не заметила его в то время, когда он бесшумно пробирался через лужайку. Один за другим она клала цветы в открытую корзину, шаль покрывала белые плечи, ленточка розового цвета перевязывала ее блестящие волосы. Это была их вторая встреча после его возвращения, сначала он заехал к ней на следующий день после приезда, но она общалась с другими молоденькими женщинами, и поэтому поговорить по душам им не удалось. Он был рад, что теперь она одна.

— Мисс Донна.

Она обернулась, и ее лицо уже сияло от удовольствия, так как она сразу узнала его голос.

— Мистер Атвуд! Как хорошо, что вы пришли.

— Не пришло ли время называть меня по имени? Я просил вас об этом еще в своих письмах.

Она вздохнула, а ее глаза засветились.

— Хорошо, Тимоти.

— Вы должны знать, что для близких друзей я просто Тим.

Она засмущалась, и ее щеки покраснели.

— Тим.

— Вот так лучше. — Он одарил ее широкой радостной улыбкой и взял ее корзинку, чтобы поставить на садовую скамейку. Затем он коснулся ее нежных рук. — Я так рад видеть вас снова. Это великолепно, просто замечательно. Продолжительные зимние месяцы были такими долгими и тоскливыми.

Он не ошибся. Он так по ней соскучился! Она была потрясена, когда увидела его, от счастья и радости у нее закружилась голова.

— Да, зимние вечера были изнурительными и скучными, — подтвердила Донна, позволяя себе тем самым показать, что она по нему очень скучала и без него чувствовала себя одинокой. Никто и не подозревал, что за этой холодной оболочкой скрывается страстная натура, такая же, как и все ее предки. Она была скрытным, загадочным человеком и даже самым близким подругам никогда не рассказывала о своих чувствах, как обычно это бывает между подругами, когда одна из них в кого-нибудь влюбляется. Они хихикают, делятся переживаниями, Донна же не доверяла никому. Только ее брат Ричард понимал, что сестра испытывает к Тимоти сильные чувства, просто потому, что хорошо ее знал и видел насквозь, и однажды понял это по выражению ее лица, когда неожиданно принес ей утреннее письмо, написанное до боли знакомым почерком дорогим ее сердцу человеком.

Смотря на нее проницательно, будто заглядывая в душу, Тимоти все сильнее сжимал ее пальцы.

— Меня не было полгода. Тебе было грустно все эти долгие месяцы без меня?

Она опустила глаза вниз, но не кокетничая, а чтобы защитить себя от разоблачения, она пользовалась этой уловкой всю свою жизнь, чтобы скрыть истинные эмоции, таким способом она также подавляла вспыхивающее чувство злости, когда между ней и отцом случались ссоры.

— Эти полгода я жила с мыслью о вас, — призналась она дрожащим голосом, надеясь, что не совершила ошибки, произнеся эти слова.

Он крепко сжал обе ее руки и положил их к себе на грудь.

— Можно я поцелую тебя, моя дорогая Донна?

Вопрос был лишним, так как ничто не могло остановить его, но, не зная, как она отреагирует на нечто большее, чем ласковое прикосновение его нежных губ, он сдержался и решил ограничиться непорочными, скромными поцелуями. Но не ожидал, что она так сильно задрожит, скорее всего, от скромности и застенчивости, он понял, что совершил ошибку. Донна внезапно отдернула руки от его груди и быстро отошла. Он больше не стал ее смущать.

— У нас не было возможности поговорить друг с другом, когда я приезжал тогда, но я верю, что мы все исправим в течение лета.

— Да, Тим. — Она казалась невозмутимой и снова улыбалась, ничем не показывая своего замешательства. Донна боялась, что чувства могли вскружить ей голову, и тогда вряд ли бы их отношения ограничились только поцелуями. — Ты помнишь, что я просила тебя осмотреть Тобби, когда снова к нам приедешь?

— Да, и где же этот мерзкий пес, которого мы спасли от смерти? — дразнясь и смеясь, поинтересовался он.

— Ты такой же безжалостный, как и Ричард, — подражая Тимоти, ответила Донна. — Тобби самое прекрасное существо на свете. Давай найдем его.

Собака послушно откликнулась на звук голоса хозяйки, выбежала из конюшни и как стрела понеслась вприпрыжку через всю лужайку. Она приветствовала Донну и гостя, задорно виляя хвостом.

— Приятель, а ты растолстел, — заметил Тимоти, когда успокоил слишком вертлявую собаку и усадил на скамейку, крепко и ласково его обнимая. — Слишком много всякой вкуснятины в миске.

Донна не могла этого отрицать.

— Когда мы нашли его, он был ходячим скелетом, — напомнила она, смотря на собаку.

— Тебе пришлось возвращать его к полноценной жизни, но переедать, как и недоедать, одинаково плохо, и лишний вес не сделает его здоровее. — Осторожно Тимоти дотронулся до поврежденной лапы пса. — Я знаю одну мазь, которая поможет избавить его от ревматической боли, потому что именно ревматизм время от времени будет его беспокоить. Я привезу эту мазь специально для него.

Он опустил собаку на землю, и они с Донной потихоньку стали выходить из сада, Тобби бежал за ними, пока не встретил на пути кошку и не устроил за ней погоню, но так и не догнал, потому что кошка оказалась хитрее и проворнее.

— Оставайся на чай, — пригласила Донна. Тимоти с удовольствием согласился, и они, расположившись за бамбуковым столиком на веранде, окруженной папоротниками и виноградниками, листья которых, переплетаясь, образовывали над их головами ковер-потолок, спокойно начали пить чай. Они сидели на стульях, сплетенных из лозы; рядом с белыми чашками, украшенными золотыми узорами, на столе стояли лепешки с изюмом и яблочный пирог. За чашкой чая парочка обменивалась новостями: с кем познакомилась Донна во время его отсутствия, чем она занималась, какие встречи у них были, тем самым заполняя пробелы, о которых не было упомянуто в письмах. За беседой Тимоти упомянул о своем особняке, и за этим разговором всплыло имя Люси, которое подхватила Донна, желая проинформировать Тимоти о связи итальянской вдовы с его домом, но он опередил ее.

— Сегодня миссис Ди Кастеллони приезжала в мой дом, и мы познакомились. Она с благодарностью говорила о доброте, проявленной вами и Ричардом по отношению к ней.

— Правда? — Донна всегда чувствовала беспокойство, когда слышала имя Люси.

— Я хотел пригласить ее покататься верхом на лошадях, когда ко мне в гости приедут мои друзья, но подумал, зачем ждать так долго? Давайте как-нибудь втроем прогуляемся верхом по берегу, затем пообедаем в закусочной и снова прокатимся, если не будет сильного прилива. А на следующий день мы могли бы пронестись галопом по холмам Даунс. Что скажешь, Донна?

Ее первой мыслью было отказаться. Как и всех животных, Донна очень любила лошадей, поэтому, если не было необходимости ехать верхом, девушка никогда и не проявляла к этому особого желания. Она не могла справиться с волнением, возникающим у нее сразу же, как только она салилась в седло, ее отец всегда сердился на нее по этому поводу, ведь сам он был отличным наездником и не мог понять, почему дочь позорит его, так что это часто становилось причиной раздора. Будучи совсем еще маленькой девочкой, она пролила много слез, когда отец обучал ее искусству верховой езды и постоянно насмехался над ней. Но не поехать с Тимоти означало бы, что ей неприятна его компания, и она подумала, что ему бы понравилось, если бы они с Люси ехали рядышком с ним не спеша, а он был бы их наставником. Донна собралась с духом.

— Я согласна, — решительно сказала она. — Надо организовать прогулку как можно скорее.

— Это превосходно! — поддержал он, довольный и радостный.

Глава 8

Тимоти не терял времени, делая все необходимые приготовления для их первой прогулки верхом. В конце недели Донна выбрала для себя кобылу своей матери, Бонни, названную в честь знаменитой лошади, принадлежавшей раньше Кейт Уорвик, и вот на этой самой Бонни Донна не спеша ехала рядом с Люси, а Тимоти скакал на пятнистой лошади впереди них по тропинке, ведущей к берегу. Рыбаки, вытаскивающие лодки на берег, побросали свою работу и уставились на проезжающих мимо людей, только у Мэг не было времени хоть мимолетно взглянуть на них, потому что она была занята разделением сцепившихся клешнями крабов, для того чтобы затем положить их в металлический котелок.

Доехав до песчаного пляжа, Тимоти подождал, пока Донна и Люси догонят его, и затем все трое держались вместе. Тимоти и Люси сразу же стали оживленно беседовать, даже не заметив, что Донна не присоединилась к их разговору — она была сконцентрирована на езде. Из-за страха, полностью овладевшего ею, она совсем не обращала внимания на прекрасное солнечное утро, на блестящий чистый песок, переливающийся в солнечных лучах, хрустящий, как ломтик поджаренного хлеба, на густо разросшиеся деревья и кустарники, заполонившие берег моря, и на стену огромных скал, простирающихся за бухтой. Она думала, что любовь сделает ее храброй и смелой, и каким-то способом ей все-таки удалось убедить себя, что с Тимоти она забудет про неуверенность и тревогу. Эта была первая попытка снова проехать верхом, после того как ее отец, уезжая в Америку, в порыве гнева за ее неспособность держаться в седле распустил руки, но Донна так и не смогла вернуть уверенность и преодолеть страх. Она старалась не думать о волнении, но оказавшись в седле, уже не могла прогнать тревогу. Донна часто пыталась проанализировать свой страх, стараясь понять, откуда он появился, но не могла припомнить ничего, что бы могло стать причиной ее страданий в седле.

Стоя на пирсе, Ричард увидел, как трое наездников заставили лошадей нестись рысью, оставляя на песке три отдельные полосы следов. Ричард был более чем удивлен, когда увидел Донну в седле, но одобрил то, что Люси и Тимоти позвали ее покататься. Ричард полагал, что Люси была идеальной собеседницей для Донны, которая обычно собирала вокруг себя друзей с таким же характером и нравом, как и у нее, а Люси с оптимистическим, жизнерадостным настроем к жизни могла сделать многое, чтобы вытащить Донну из скорлупы. По той же причине Ричард одобрял привязанность сестры к Тимоти Атвуду, бесконечному весельчаку и оптимисту, и надеялся, что из них получится хорошая пара. Донне просто необходим кто-то, кто сможет сквозь защитную оболочку, созданную против постоянной критики отца, который в течение многих лет подавлял и унижал дочь, увидеть ее такой, какая она есть, и помочь справиться с ее страхами. Глубоко внутри себя он верил, что жестокое отношение отца к Донне было результатом его бесконечного горя, когда от кори умерли две младшенькие и глубоко любимые дочери. Его сердце навсегда превратилось в камень но отношению к двум любящим его детям, которым с того дня пришлось терпеть страшные нападки с его стороны, особенно сильно доставалось Донне. Сам Ричард учился в школе и поэтому не заболел этой страшной болезнью, но в его памяти навсегда останется тот день, когда отец приехал за ним и сообщил страшную новость. И Ричард вместе с отцом поехали на похороны девочек, умерших одна за другой. Черная погребальная колесница с красным занавесом, запряженная шестью черными как смоль лошадьми, казалась слишком огромной, чтобы везти два крошечных белых гробика.

Ричард забыл о прошлом, размышляя о настоящем. Он часто видел Люси. Он делал все, чтобы только почаще с ней видеться. Он считал очень важным заходить в театр на пирсе, когда знал, что она будет там, посещать все мероприятия и концерты, проходящие в бальном доме, на которых была Люси, а также ужинать с ней и Холлэндами после их занятий итальянским языком, для того чтобы проводить ее. Но попытки поцеловать девушку снова он не предпринимал, решив, что для начала нужно заложить фундамент крепких дружеских отношений, а затем сделать новый шаг, и чтобы на этот раз она сама захотела кинуться в его объятия.

Трос наездников удалялись все дальше. Работа утомила Ричарда, и он очень хотел оказаться сейчас с ними, чтобы слышать слабый хруст песка пол ногами и крик морских птиц, пролетающих пал головой. Ричард не заметил, как Джош, с которым он назначил встречу, вошел в главные ворота и подошел к нему.

— Добрый день, мистер Уорвик. Что вы увидели в море?

— В море ничего, я смотрел, как мистер Атвуд, моя сестра и Люси Ди Кастеллони отправились на прогулку.

Джош подошел к телескопу, привинченному к палубе, специально установленному здесь для будущих клиентов, которые захотят полюбоваться видом курорта и берегом моря, а также во всех деталях рассмотреть окружающую пирс местность, и приложил его к глазу. Посмотрев в линзу телескопа, Джош сразу же увидел Люси, отметив, что они с Тимоти были увлечены оживленной беседой, в то время как Донна, находившаяся в нескольких шагах от них, ехала тихонько на своей кобыле и молчала. Ричард, взглянув на свои карманные часы, не заметил, как губы Джоша зловеще сжались, он отстранился от телескопа и отошел от него, будучи полон решительности и смелости проучить Люси Ди Кастеллони, пока ее женское вмешательство не набрало серьезных оборотов и не вылилось в трудную ситуацию. Буквально день назад он снова встретил Атвуда в кабинете Уорвика, и во время разговора Джош понял, что Люси успела запудрить Тимоти голову своими аргументами, в результате которых его стала терзать совесть, и он начал подумывать о том, чтобы оставить имение и землю нетронутыми. Хотя Джош не видел важной причины, по которой Тимоти мог бы изменить свое мнение, риск был всегда. Он не мог представить ничего более ужасного, чем потерять этот контракт, стоящий тысячи фунтов, и только из-за вмешательства какой-то женщины. На карте стояли не только контракт и огромные деньги, которые он мог потерять, но и его репутация, и поэтому ему во что бы то ни стало было необходимо преодолеть все препятствия и трудности, стоящие на пути.

Позади них остался пирс, и Тимоти оглянулся, сидя в седле, чтобы посмотреть, где там Донна, он приостановил лошадь, чтобы она снова сравнялась с ним, что делал уже не раз, их прогулка казалась странной, потому что они стали двигаться в неопределенном направлении. Почему Донна не поддерживала разговор, он не знал, но заметил, что она все время старалась замедлить темп движения, поэтому не стал больше ее обгонять.

— Вы слышите меня, мисс Донна? — спросил он, обращаясь к ней более официально из-за присутствия третьего человека. — Я только что сказал, что, думаю, пора снова начать использовать бальную комнату в моем имении по назначению. Уже много лет в стенах этого зала не играла музыка и не танцевали дамы, вечеринки перестали устраивать примерно со времен Лионела Атвуда, и я очень хочу организовать в этом доме восхитительный бал.

— Вы говорили, что держите эту комнату всегда закрытой, — ответила Донна, надеясь, что он не заметит напряжения и беспокойства в ее глазах и как неуклюже она ездит верхом по сравнению с тем, как грациозно и легко это делает Люси.

— Да, сейчас зал закрыт, и я никогда не думал его отпирать, но полагаю, что всем понравится идея устроить бал в моем особняке в день открытия пирса и театра, когда вернутся ваши родители. Как вы думаете, они одобрят эту идею? Больше всего меня беспокоит, как доставить радость вашему отцу и улучшить его настроение.

В душе она одновременно была счастлива и смущена его высказыванием. Имел ли он в виду то, что хотел доставить удовольствие ее отцу ради построения железной дороги, ведь Донна знала, что Тимоти был сторонником и помощником Ричарда в этом деле, или у него были личные на то причины? Она была уверена, что Тимоти хотел произвести хорошее впечатление на ее отца исключительно ради нее. Она крепче сжала вожжи, в этот момент она была так благодарна своей маме за качества, передавшиеся ей от нее, за способность сохранять хладнокровие и самообладание в самых тревожных ситуациях, и было неважно, какой беспорядок творился у нее в голове.

— Я не могу придумать лучшей идеи, которая повеселила бы папу, чем бал, устроенный в его честь, — честно призналась она. И действительно, ее отец, привыкший в юности к лести и поклонению толпы, заполняющей боксерские залы во время чемпионатов, до сих пор получал удовольствие, когда внимание публики было обращено лишь на него. Он был как актер, который мог сыграть для аудитории по любому случаю, даже если он уже давно ушел со сцены.

— Тогда решено. Устроим роскошный бал. — Тимоти улыбнулся по очереди своим спутницам, ехавшим по обе стороны от него. — Я верю, что вы, леди, почтите меня своим присутствием и позволите потанцевать с каждой из вас более одного танца. — Когда дамы дали ему свои обещания, он обратился к Люси: — Я включу миссис Рэдклифф, проживающую в родовом имении, в список приглашенных. После нашего разговора в особняке я внезапно вспомнил, что она является родственницей жены Лионела, Клодины. Более того, они сестры и были единственными детьми в семье. Так как ты интересуешься Лионелом, я подумал, что будешь рала познакомиться с его свояченицей. Возможно, она сможет тебе что-то рассказать о его жизни, путешествиях и так далее.

Такая удивительная важная информация была произнесена совершенно обычным тоном, Люси даже подумала, что ей послышалось. Сестра ее матери живет совсем рядом! Ее родная тетя! Женщина, с которой ее связывает родная кровь. Оливия Рэдклифф! Столько мыслей сразу овладело ею. Люси никогда не знала о том, что у матери есть родная сестра. Клодина сказала монахиням, что несколько лет назад она осиротела, а сестер и братьев у нее не было, и некому было помочь разделить ее горе. «Но почему она солгала? Неужели она не ладила с единственной сестрой?» Но как бы ни было трудно в это поверить, ее мать была закоренелой лгуньей, которая рассказывала небылицы, лишь бы выставить себя в хорошем свете.

— Должно быть, знакомство будет очень интересным, — еле слышно произнесла она, заранее формулируя в голове тысячу вопросов.

Тимоти кивнул ей, осторожно управляя лошадью, в тот момент, когда объезжал огромную скалу, торчавшую из песков. Скала находилась прямо по центру водоема, заполненного водой после прилива, и конечно же, от копыт лошадей полетели брызги во все стороны.

— Давным-давно семья Атвудов дружила со своими соседями Рэдклиффами. Но мой дядюшка никогда не жил в особняке, а я совсем недавно переехал сюда, да и то постоянно нахожусь в отъездах, поэтому не успел поближе познакомиться с миссис Рэдклифф и ее дочерью, единственным ребенком в семье, которая уже вышла замуж и уехала жить в другое место. Впервые я встретился с ними, когда пришел проводить в последний путь Александра Рэдклиффа, хозяина усадьбы, это случилось в скором времени после того, как я унаследовал имение.

Люси стала бороться с неудержимым порывом ударить каштановую лошадь хлыстом и незамедлительно помчаться галопом к усадьбе Рэдклиффов, заявить о себе и потребовать официального признания, но здравый рассудок взял верх над бушующими чувствами. Скорее всего, Оливия Рэдклифф все это время и не подозревала о существовании Люси, как и кто-либо другой, и было бы глупо врываться в дом к женщине, которая не знала ничего о том, что у ее родной сестры есть дочь. Бесспорно, самый лучший и мудрый вариант заключался в том, что надо немного подождать и встретиться с ней в особняке Тимоти, как и было запланировано. Подходящая обстановка и окружающая атмосфера радости и веселья, возможно, окажет благоприятное воздействие и приведет к приятному знакомству, а затем, может быть, и к дружбе. Если удача будет на стороне Люси, то Оливия признает ее удивительную схожесть со своей сестрой и по собственному согласию расскажет ей всю правду, откроет Люси то, что для нее многие годы было покрыто тайной, и сделает из нее настоящую леди.

Она повернулась к Тимоти. На ее лице читалась мольба.

— Вы не окажете мне услугу?

— Все что угодно, — бодро произнес он.

— Не могли вы бы организовать мне встречу с миссис Рэдклифф в той комнате, где висит портрет Лионела?

— Будет сделано. — Он улыбнулся, качая головой. — Боже! Вы чертовски зациклены на этом мужчине, я прав? Тем не менее думаю, что понимаю вас, видя, что вы относитесь к нему как к единственной ниточке, связанной с этой страной, о которой вы думали все эти долгие годы, когда росли на чужой земле.

За разговором они не заметили, что их спутница снова отстала. Бонни, переходя через водоем, поскользнулась на затопленном водой выступе скалы, что стало причиной неописуемого ужаса, который овладел Донной, ее сердце бешено забилось, так как она подумала, что ее выбросит из седла, и поэтому ей было не до разговора Тимоти и Люси. Тимоти приостановил лошадь, чтобы Донна смогла нагнать их, и снова поехал в окружении двух прекрасных дам.

— Как насчет игр, мисс Донна? — спросил Тимоти, улыбаясь.

Она подумала, что его слова относились к предстоящему балу, и ответила ему с чрезмерной радостью в голосе, боясь, что он может заподозрить ее в трусости, за которую ей было очень стыдно.

— Да, да! — воскликнула она.

— Отлично! Один! Два! Три! Скачи!

«Боже милостивый! Это ведь скачки, кто быстрей!» Тимоти и Люси резко рванули, был слышен только громкий стук копыт и видны вихри вздымающегося песка. У нее не было выбора, кроме как последовать за ними, и она стиснула зубы, как только стала подгонять удивленную кобылу. Бонни, которая всегда находилась под полным контролем Кейт Уорвик, то ли воспользовалась случаем и решила показать свою раздражительность по отношению к Донне, которая неумело обращалась с ней, то ли вид стремительно летящих вперед двух других лошадей взбудоражил в ней давно дремлющий сопернический дух. Но какова бы ни была причина, Бонни резко дернулась с места и решила поучаствовать в гонке. Она закусила удила, напрягла каждый мускул, чтобы наверстать упущенное расстояние. Донну охватила паника. Звук волн смешался с грохотом копыт, или шум морского ветра отдавался ревом в ее ушах. Она закрыла глаза, сильно прижав колени к выступающему изгибу седла. Донне казалось, что она слышит разгневанный голос отца, который кричал, что она никак не сможет выпасть из седла, если сидит в нем как следует, но также вспомнила взрывы его гнева, которые еще сильнее обессилили ее и сделали беспомощной. Единственная ее мысль была о том, что ей ни в коем случае нельзя закричать, ведь тем самым она опозорит себя, она умрет, если увидит в глазах Тимоти презрение к ней, которое столько раз лицезрела на лицах своих родителей.

Гонка закончилась на песчаном берегу, недалеко от моря, Люси очутилась там буквально через несколько секунд после Тимоти, который уже развернул свою лошадь в обратную сторону, тем самым встречая Люси. Но перед тем как они успели обмолвиться словом, Бонни, бежавшая без наездницы, пронеслась рядом с ними и угодила в воду, образуя при погружении огромные круги и пену и обрызгивая их водой. От ужаса они оба застыли и не могли пошевелиться, но когда поняли, в чем дело, то что было сил погнали лошадей к Донне, лежавшей недвижимо на песке.

Тимоти примчался первым, резко выскакивая из седла, он упал на колени рядом с ней; увидев, что она ничего не повредила, а только находится в шоке от падения, вздохнул с облегчением. Люси, которая поймала мокрую, но послушную Бонни за поводья, подвела ее к Тимоти.

— Я помогу вам сесть обратно в седло, — сказал Тимоти, когда Донна пришла в себя и облокотилась на его руки, чтобы встать на ноги, но, услышав его слова, она повернула мертвенно-бледное лицо к нему и посмотрела испуганными глазами.

— Нет! Я не буду! Я не могу! Я не хочу!

— Но мы должны вернуться назад, — спокойно ответил он, понимая, что ей нельзя сильно нервничать, потому что нервные клетки не восстанавливаются. — Но если человек падает с лошади, ему обязательно нужно снова сесть в седло, чтобы избавиться от страха.

— Нет!

Люси стала убеждать по-своему:

— С твоей лошадкой теперь все в полном порядке. Мы будем ехать с обеих сторон, если хочешь.

— Оставьте меня! — Голос Донны дрожал, будто она была на грани истерики, она отвернулась, обхватила колено и прижалась к нему лицом, чтобы вообще никого и ничего не видеть. Тимоти обнял ее, сжал ее руку, хотя она и сопротивлялась, но не оставил ее, потому что хотел успокоить. Она не могла даже взглянуть на него, таким огромным было чувства стыда и позора.

— Просто успокойся, — тихо прошептал он. — Выбор за тобой. Но я прошу тебя лишь попробовать один разок. Для меня.

Она колебалась, но ради огромной любви к нему Донна медленно подошла к Бонни, которую Люси подвела прямо к выступу скалы, на который можно было опереться, но как только почувствовала беспокойство и напряжение кобылы, последние силы и смелость покинули ее. Донна стояла будто парализованная.

— Нет, — еле слышно произнесла она. — Я вернусь обратно пешком.

Хотя Донна и не видела, как Тимоти и Люси переглянулись, она каким-то образом почувствовала, что они обменялись жалостливыми взглядами. Для нее это было унижением. Все было так, как всегда пророчил ее отец: она выставила себя полной дурой. Даже если она стояла бы абсолютно голой, то не чувствовала бы себя такой ранимой и беззащитной, как сейчас. Посмотрев вперед, она начала изучать дорогу, по которой они возвращались домой, Тимоти шел рядом с ней, ведя лошадь за поводья, в то время как Люси сидела в седле, держа вожжи Бонни в своих руках.

Он попробовал завести веселый разговор, как будто ничего не произошло, и Люси поддержала его, но Донна лишь отвечала односложно, и то лишь когда у нее спрашивали. Абсурдно, но она злилась на них за то, что они пытались ее развеселить и помогали забыть о случившемся. Сомнения и недоверие по отношению к Люси только вспыхнули с новой силой, Донна и любила, и ненавидела вдову одновременно. Ну а Тимоти теперь всегда будет презирать ее за трусость.

Сначала они очень долго шли по берегу моря, а затем через город, чтобы наконец добраться до дома. Донна очень устала, ее ноги ныли. Люси сочувственно предложила Донне побыть с ней, но та сразу же отказалась, ответив, что желает побыть одна, наедине со своим несчастьем.

— Я зайду завтра, чтобы убедиться, что вы чувствуете себя хорошо, — сказал Тимоти, быстро садясь в седло. Он с рвением повернул лошадь, чтобы уехать, не замечая, что тем самым неумышленно обидел Донну. Его лицо выражало облегчение, что наконец-то их неудачная экспедиция закончилась. Невооруженным глазам было видно упрямое выражение лица Донны, всем своим видом она показывала дерзость и непокорность, раздражительность и сварливость — не самые лучшие качества ее характера, о которых она даже не подозревала, — выплыли наружу. Боже милостивый! Ведь любой мог упасть, поэтому не было причины проявлять свою враждебность. Он не мог понять ее, действительно не мог.

Ни Тимоти, ни Люси не упоминали о том, что произошло, пока не вернулись в морской коттедж. Когда Люси слезла с лошади, Тимоти озвучил и ее мысль.

— Даже если теперь Донна больше не будет ездить верхом, я не вижу причины, но которой мы не могли бы продолжить наши прогулки вдвоем. — Тимоти замолчал. — Я прав?

Так как все попытки убедить Донну снова попробовать сесть в седло не увенчались успехом, Люси не мучилась угрызениями совести, потому что они с Тимоти сделали все возможное. Ее радостная улыбка ослепила его.

— Я думаю, будет превосходно. Смотрите, в следующий раз я обязательно выиграю скачки.

Тимоти видел, что Люси продолжала улыбаться, когда легким, бодрым шагом стала подниматься по тропинке, ведущей к дому. В дверях она сразу же почувствовала запах табака. Она никогда не видела Эмми Линден ни с чем, кроме глиняной курительной трубки в руках, но если женщина хотела доставить себе удовольствие и выкурить сигару, то в этом не было ничего предосудительного.

Напевая любимую мелодию себе под нос, Люси сняла шляпу и перчатки, еще не войдя в комнату. Оказавшись внутри, она подошла к столику, на котором лежала карта района, приобретенная в местном магазине, где также был куплен металлический телескоп. Во время напряженного долгого разговора, когда они провожали Донну домой, было упомянуто об огромной площади земли, находящейся во владении Уорвиков, и она хотела увидеть на карте принадлежащую им территорию. Вытаскивая стул из-за стола, она присела на него и развернула карту, провела по ней руками, чтобы расправить все складочки и стала внимательно изучать ее. На карте был изображен особняк Уорвиков и усадьба Рэдклиффов, но карта была очень старой, поэтому там Истхэмптон был представлен только как деревушка, промышляющая рыболовством, каковым он был в далеком прошлом.

На карте было ясно и четко видно, если вся оставшаяся южная территория принадлежала Дэниэлу Уорвику — а она была в этом уверена, — то у «Железнодорожной компании», чтобы осуществить свою идею, не было другого выхода, кроме как скупить часть земель одного из имений.

Она подняла голову, услышав шаги Мэг в соседних апартаментах, где она каждую неделю тщательно убиралась, чтобы они были готовы, если приедет новый постоялец. Люси решила, что как раз Мэг сможет подсказать ей по поводу интересующей ее темы. Выйдя в коридор, она снова почувствовала запах сигарет, но сейчас он был намного сильнее, и когда Люси вошла в открытую дверь апартаментов, то ожидала увидеть там Эмми со своей дочерью. Но Мэг была одна в комнате и меняла постельное белье.

— Эти комнаты кто-то арендовал? — удивленно спросила Люси.

Эмми говорила ей, что вероятность того, что в комнатах поселятся до наступления летнего сезона, когда отдыхающие начнут приезжать на курорт, очень мала.

— Что? Мам? О, это вы, миссис. — Мэг не отложила свою работу, резким движением она расправила хрустящую простыню и застелила ею кровать. Продолжая менять наволочки, она звонко запела старую песенку:

— Да, эти комнаты сданы. Деловому джентльмену, который переезжает из «Королевского отеля», где остановился раньше. Ему нужно постоянное жилище, потому что он остается на долгие месяцы. Его зовут…

Спокойный голос Джоша Бартона послышался из коридора:

— Все правильно, Мэг. Я знаком с леди.

Люси уже был знаком приступ страха. Почему страх преобладал над гневом в тот момент, когда Бартон внезапно вторгся на ее территорию, она не знала, но была застигнута врасплох мыслью, что ей придется жить с ним под одной крышей. Люси медленно повернулась, чтобы посмотреть на него. Он стоял, прислонившись широким плечом к двери, через которую она вошла в комнату, сигара торчала из края его рта, его большие пальцы, как обычно, были засунуты в карманы жилета. По этикету ему не следовало бы продолжать курить в присутствии дамы, но так как Люси не была приглашена в его апартаменты, он, очевидно, не видел причины, по которой ему надо было потушить сигару. В любом случае, традиционные любезности между ними были излишними, потому что она осознавала, да и он, несомненно, тоже, что они стали врагами, и притворяться не было смысла. Она ошибалась, думая об их конфликте как о жестокой игре. Переехав жить в морской коттедж, он тем самым объявил ей войну на ее же собственной территории.

— Я не ожидала, что мы будем жить в одном доме, — холодно произнесла Люси. — Кроме того, — добавила она, в точности повторяя слова Ричарда, однажды сказанные ей, — в Истхэмптоне достаточно разных мест, где можно остановиться.

— Но мне порекомендовали морской коттедж. — Он говорил чистую правду.

Ему действительно его порекомендовали, но только после того, как он увидел адрес, оставленный Люси в «Отеле Уорвик», но которому следует пересылать ей корреспонденцию. Клерк отеля сказал, что в горячий сезон для путешественников, приехавших ночью, обычно не хватает мест, и их всегда направляют в дом миссис Линден.

Стоящая рядом с кроватью Мэг внимательно за ними наблюдала. Вдова выглядела так, как будто была готова немедленно собрать свои чемоданы и выехать из апартаментов, и если придется выбирать среди миссис Ди Кастеллони и мистером Бартоном, то пусть уходит последний, ведь джентльмен был мелочным, потому что заплатил недостаточно денег, а Люси уважаемая леди, и к тому же щедрая. И вообще мама Мэг возлагала на Люси огромные надежды, потому что она задала новый ритм жизни в ее доме, легенда о роскошной итальянской карете все еще передавалась из уст в уста, людям было интересно обсуждать жизнь Люси, окутанную тайной. Уже поползли слухи и небылицы, которые сочинялись буквально на ходу. Самое интересное предположение было о том, что синьор Ди Кастеллони был убит, сражаясь на дуэли с любовником свой жены, но Мэг едва в это верила, потому что так заканчивались лишь новеллы, которые она читала в книгах. Мэг шелохнулась в тот момент, когда Люси обратилась к ней.

— Зайди, пожалуйста, в мою комнату, как только закончишь здесь. — Пальцем Люси указала на карту, которую держала в руках, и направилась к выходу, осмотрев Джоша еще раз с ног до головы. — Уверяю вас, что мы будем видеться лишь изредка. Обычно я нахожусь в своей комнате, когда я дома.

Джош отступил назад, позволяя ей пройти, ее широкая юбка задела дверь, он двинулся в ее сторону, чтобы она смогла хорошо расслышать его слова.

— Тем не менее я буду рад беседе с вами. Мы всегда сможем продолжить ее за безобидной игрой в карты, только договоримся играть по правилам!

Она хотела оглохнуть на мгновение, чтобы не слышать его язвительных насмешливых слов, но он остался довольным, заметив непроизвольный наклон ее головы, прежде чем она вошла в свою комнату и скрылась с его глаз.

Мэг тем же вечером рассказала о произошедшем инциденте Бобу, когда они встретились в коттедже, сидя на подоконнике, она болтала ногами, смотря, как он разбирает старую кровать, привинченную к стенке в гостиной. Находясь в приподнятом настроении, она отвечала на его бурное сладострастие пылкими поцелуями, тем самым заставляя любить ее еще сильнее, до умопомрачения.

— Я думала, Люси тотчас же съедет из дома, — произнесла она. Мэг любила посплетничать, как и любая другая женщина. — Если бы только ты видел, как она смотрела на него, буквально испепеляя взглядом, и его взгляд также был недружелюбным.

— Хм-м. — Бобу было это неинтересно, он снова сконцентрировался на своей работе, он хотел как можно аккуратнее разобрать кровать, чтобы затем не пришлось тратить время на ее починку. Одну сторону он разобрал, вытащил деревянное основание, в котором не было ни единого гвоздя, поэтому было понятно, какой старой, должно быть, оказалась кровать. Со всей силы, так что были видны бицепсы под рукавами рубашки, он оторвал кровать от стены, облако штукатурки и пыли поднялось в воздух. Что-то упало и покатилось по полу. Наверное, все-таки в кровати были гвозди. Но через секунду Боб понял, что ошибся.

— Эй! Что это? — спросила Мэг в тот момент, когда монетка покатилась по полу. Она нагнулась и подобрала ее. — Это же соверен! Золотая монетка! Давай посмотрим, есть ли там еще! — Она подошла к стене, к которой была привинчена кровать, и начала руками шарить в грязи. Он отодвинул кровать, чтобы предоставить ей больше пространства, удивленный тем, что, возможно, они нашли давно захороненный клад, но в стене не было никакого отверстия, ни щелки, и казалось, что монетка просто запала между кроватью и стеной. Волнение нарастало, потому что Мэг нашла еще одну золотую монету, и Боб от радости встал на колени и присоединился к ней, раскапывая пальцами пыль и грязь, скопившуюся за столь долгий период. Через несколько секунд они нашли еще пять монеток, а также несколько шиллингов и две пуговки. Мэг сразу подумала, что они серебряные, но пуговицы были такими черными и грязными от времени, что понять, так ли это, было трудно. Невозможно было также разобрать, что на них было написано. Мэг снова села на подоконник, Боб подошел к ней, и она рассыпала сокровища, которые они нашли.

— Кажется, на ней изображен цветок, — сказала Мэг, вертя в руках пуговицу. — Если они серебряные, то значит, без сомнения, принадлежали господам. Как ты думаешь, откуда они здесь взялись? И деньги? Их украли?

Задумчиво он посмотрел на нее.

— Нет, я так не думаю. Никто в здравом уме не станет запихивать шиллинги и золотые монеты за кровать, даже решив, что это безопасное для них место, каковым оно не является, а значит, они уже давно прикипели к месту, их уронили, и они затерялись. Полагаю, они выпали.

— Как?

Она насмешливо на него посмотрела.

— Кто мог сидеть на этой старой кровати и размахивать деньгами? Люди, жившие в этом доме, были бедны как церковная мышь, как и мы с тобой.

— Я не сказал, что это было сделано намеренно. Вспомни, когда я привел тебя сюда в первый раз, мы попытались испробовать эту кровать. — Наглая ухмылка появилась на его лице, глаза засияли, и он протянул руки, чтобы поласкать ее грудь. — Серебряная монетка выпала из моего кармана, когда я снимал свой пиджак. Я полагаю, богатый джентльмен проводил весело время с дочерью или женой владельца коттеджа и обронил золотые монеты, например раздеваясь. Так же можно объяснить и наличие там пуговиц. В порыве страсти они просто их оторвали.

Мэг запрокинула голову и засмеялась.

— Ты неплохой парень, Боб Купер, но не отрицаю, что твоя идея вполне объясняет, как за кроватью оказалось все это богатство. Я поинтересуюсь у мамы, кто раньше жил в этом доме. Конечно, она переехала в морской коттедж, когда дом уже пустовал, но я выясню, что смогу.

Когда они выходили из коттеджа, Мэг зажала монеты в руке, сказав, что эти деньги будут их первым общим небольшим бюджетом, Боб не возражал. Парочка вернулась в морской коттедж, и после того как Купер ушел, она положила золотые монеты рядом с другими аккуратно сложенными деньгами, которые давно копила и хранила в ящике. Мэг хотела положить туда и пуговицы, но решила, что для начала стоит выяснить их реальную стоимость. Она всегда могла продать их.

Мэг высыпала чистящий порошок на блюдце, взяла щетку и начала очищать пуговицы от въевшейся грязи. Эмми вошла в комнату, когда Мэг только начала свою работу, сидя столом, освещаемым лампой.

— Что ты там делаешь? — спросила Эмми.

— Очищаю две пуговицы. Мы с Бобом нашли их в коттедже Денвиса.

Эмми сняла свою шляпку и шаль, перед тем как подошла к столу, присела рядом с дочерью и взяла одну пуговку.

— Эй! Они же серебряные, да?

— Да, как я рада! Кто раньше жил в этом особняке?

— Особняк был заперт более двадцати лет, и в последний раз в нем жила одна семья. Но я могу точно тебе сказать, что эти пуговицы не могли принадлежать ей. Приходская церковь заплатила за них, чтобы они уехали в Австралию, и я видела, как они уезжали. Все их вещи поместились в три свертка, а единственной мебелью был комод, обвязанный веревкой, не дающей выпасть из него сушеному хлебу и другой провизии, необходимой для столь долгого путешествия.

— А кто жил до них?

— По-моему, в нем жили родители Денвиса, а до них — его бабушка и дедушка. Это было так давно. — Эмми снова искоса посмотрела на пуговицу. — Я не могу хорошо разглядеть пуговицу без очков, но на ней изображен какой-то рисунок. По-моему, роза, не так ли?

— Я еще не знаю.

— Понятно, я собираюсь отдохнуть. Они у себя? — спрашивая, Эмми кивнула на потолок.

— Вдова ушла, а мистер Бартон где-то обедает, но не дома.

Мэг закончила чистить и полировать пуговицы и приступила к тщательному их изучению, когда вернулся Джош. Она услышала, что он вошел в дом через черный ход, и хотя Мэг знала, что он не зайдет в ее комнату, она интуитивно захлопнула ладошки, чтобы спрятать пуговицы. Услышав звук его шагов и поняв, что он поднимается по лестнице на второй этаж, она раскрыла их, чтобы еще раз взглянуть на рисунок, который стал отчетливо виден после того, как она очистила пуговицы, пролежавшие в грязи более двадцати лет. Не раньше 1817 года стали выпускать соверены и такие пуговицы, и то и другое могли позволить себе лишь знатные, богатые люди. На пуговицах была изображена не роза, сейчас ясно стало видно, что там выгравирована пара скрепленных рук. Теперь девушка ни за что бы не осмелилась продать их. И не потому, что они действительно были уникальными или их мог легко кто-то опознать, тот, кто раньше их уже видел, а потому что она догадывалась, кому они могли принадлежать. «И если теория Боба о том, как эти пуговицы оказались между кроватью и стеной, была правдива, то, наверное, законный владелец наверняка захотел бы их вернуть». На столе две серебряные пуговки переливались так же ярко, как и лунный свет в морской воде. В некоторой степени Мэг хотела бы, чтобы они никогда не были найдены. На пуговках были выгравированы инициалы Д.У., означающие Дэниэл Уорвик.

В особняке Уорвиков Донна ходила взад и вперед по дворику, расположенному рядом с конюшней, освещаемому лунным светом. После того как Тимоти и Люси ускакали вместе на лошадях, она рыдала горькими слезами, упав на кровать, прижав лицо к подушкам и обхватив голову руками. Тобби долгое время жалобно скулил под дверью, прежде чем она встала с постели и открыла ему дверь. Взяв его на руки, она крепко прижала его к себе, продолжая плакать. Донна понимала, что рыдает из-за падения, которое навсегда опозорило ее, и мысль об этом никак не выходила из головы. Пройдет время, и она обязательно снова сможет сесть в седло и проехаться по берегу и обратно. Она сможет легким галопом прогуляться по пескам. Да она прямо сейчас сядет на лошадь и поедет!

Подойдя к двери, ведущей в конюшню, она остановилась, ужас снова овладел ею. Пот выступил на ладонях и над верхней губой. Она отчаянно пыталась взять себя в руки, напоминая себе, что, пока не пересилит переполняющий ее страх, полностью овладевший ее разумом и душой, не сможет снова поехать кататься вместе с Тимоти. И если теперь он не приглашал ее на прогулку верхом, кто знает, чего еще она могла лишиться. Ричард еще не добился Люси, а Тимоти тоже мог увлечься ею, тем более что молодая вдова постоянно находилась с ним рядом.

Автоматически она резко дернула за ручку двери, ведущей в конюшню, но как только та открылась, Донна уже знала, что не сможет пересилить свой страх. Она не сможет больше никогда сесть на Бонни и проехать на ней верхом.

На следующий день, когда Тимоти зашел к ней в гости, они встретились в саду, она была спокойна, и по ее внешнему виду нельзя было догадаться об эмоциональном взрыве, охватившем ее вчера, об ее тревоге, душевных страданиях и муках и о том, как нетерпеливо она ждала, когда же он снова придет. Он уже не обижался на нее за то, что она напала на него в тот вечер безо всякой причины, его недовольство прошло. Нежность и любовь снова заполнили его душу, когда он увидел ее прелестное личико. В это утро он снова прогуливался верхом с Люси, возбуждение и удовольствие еще были свежи в памяти, и казалось, эти прогулки вполне восполняли отсутствие общения с Донной. Она замкнулась в себе, ей было одиноко, во время невзгод она не могла себя контролировать, хотя всем сердцем хотела, чтобы между ними все было как раньше. В результате чего он был очень серьезным, что было не похоже на него, он витал в облаках, думал о чем-то своем, говорил мало, а ведь раньше весело болтал и постоянно шутил. Тактично Тимоти избегал любой темы, связанной со сценой, произошедшей в песках, он надеялся, что она полностью пришла в себя за вчерашний день, но недоговоренность, казалось, еще больше усиливала и так присутствующую неловкость.

— Сегодня утром я успел посмотреть бальную комнату, — сказал он, придерживаясь нейтральной темы. — В ней накопилось столько пыли и грязи за многие годы, но я уже отдал распоряжения подготовить ее к балу.

Донна выглядела довольной.

— Как раз сегодня утром пришло письмо от родителей, в котором они сообщили, что вернутся в конце месяца.

— Превосходно. Ричард уже назначил дату открытия пирса?

Она кивнула:

— Торжественное открытие пирса произойдет двадцать девятого мая, неделю спустя после их возвращения.

— А затем мы устроим великолепный роскошный бал в моем особняке. Что может быть лучше!

Вскоре после этого разговора Тимоти ушел, но на прощание поцеловал ее руку и губы. Она ликовала, настроение улучшилось, вся печаль и грусть тотчас же исчезли. Она знала, этот поцелуй был равносилен предложению руки и сердца. Донна ни чуточки не сомневалась, что, как только бал закончится, Тимоти будет разговаривать с ее отцом и просить у него благословения.

Уезжая, Тимоти очень сильно сожалел о своем спонтанном поступке.

Он просто хотел как-то заполнить пропасть, образовавшуюся между ними, но вместо этого, соприкоснувшись с ее нежными губами, поймал себя на мысли, что он желал, чтобы перед ним в тот момент стояла Люси, и именно ее губы он хотел нежно и страстно целовать.

Глава 9

Люси приехала к пирсу, чтобы оказаться в центре важных событий, увидеть всех актеров и их подготовку к открытию. Прибыла театральная труппа, и из повозок, расположившихся прямо около входа на пирс, выгружались корзины, ящики и свертки холста, необходимые для декораций. Все эти вещи несли через пирс в театр.

Двое мужчин увлеченно спорили, как лучше пронести часть декораций через ворота. Люси прошла рядом с палубой и направилась в театр. Внезапно она почувствовала, что все как будто ожило: газовые лампы проверялись, а огни рампы пылали. Странное эхо, которое делало голоса могильными, пропало, в воздухе запахло чем-то незнакомым — смесью грима и волшебными ароматами духов, старой и новой одеждой и чем-то особенным, неопределенным и неизвестным.

Ричард и управляющий пирса были увлечены разговором с мужчиной с нависшими бровями, и все трое повернулись, как только она подошла к ним поближе.

— Позвольте мне представить вам мистера Асквиса, — обратился к ней Ричард. — Он только что приехал вместе со своей труппой.

Она заметила, что мужчина поклонился ей и со свирепостью в глазах осмотрел ее с ног до головы в тот момент, когда Ричард представлял ее.

— Я не думал, что на пианино будет играть женщина, — гневно заявил он. — Напомню вам, что мы представляем мелодраму, миссис. А не комедию с чаепитием. Музыка должна быть одновременно и тяжелой, как раскаты грома, и легкой, как песнь соловья.

Робертсон строго на него посмотрел, обижаясь на его критику и осуждение способностей молодой женщины.

— Вам не к чему будет придраться, когда вы услышите, как превосходно играет миссис Ди Кастеллони или скрипач, — резко возразил он.

Асквис не подал виду, что это заявление как-то на него повлияло, он только щелкнул пальцами, чтобы привлечь внимание к тому, кто пересекал сцену.

— Подай мне один из листов, лежащих на стуле.

Когда ему передали лист, он проверил его содержимое, а затем протянул Люси:

— Здесь представлена музыка к спектаклю «Мазепа». Будь готова исполнять ее завтра к двум часам, когда начнется репетиция.

Сказав это, он медленно развернулся, забирая с собой Робертсона, и, удаляясь, стал жаловаться ему на плохое освещение, оставив Ричарда и Люси одних.

Она слегка улыбнулась.

— Так-так. Пожалуй, мне придется как следует потрудиться.

Ричард нерешительно покачал головой, когда они выходили из театра.

— Вы уверены, что хотите быть пианисткой и играть для спектакля? — поинтересовался он. — Мне кажется, Асквис хвастун и задира.

— Нет, он не такой, — уверенно ответила она. — Он просто хочет, чтобы его представление сопровождалось самой лучшей игрой на фортепьяно, и я чувствую, что смогу выполнить его требования.

— Я и не сомневаюсь, — заверил Ричард, гордясь ее воспитанием и целеустремленностью, и его улыбка ей об этом говорила. Они вышли из театра на улицу, где была прекрасная погода, и он вспомнил про то, что хотел ей сегодня показать. — Давай пройдем к перилам, — сказал он, беря ее под руку. — Ты кое-что увидишь. Это стало традиционным не только в Истхэмптоне, но и на всех других известных морских курортах.

Стоя около перил, он обозревал местность, прищуриваясь из-за яркого солнца. Люси пыталась смотреть туда, куда и он, но не могла заметить ничего необычного, она видела все то, что и в первый раз: деревья покрылись зеленой листвой, с расстояния крыши домов казались разноцветными маленькими пятнышками, особняки были покрыты цветным металлом и украшены узорами, сделанными из тонкой крученой проволоки. Высоко на холмах особняк Уорвиков сиял на солнце, будто опал. Но Ричард смотрел куда-то еще.

— Вон! — Он указал в сторону дороги, которая простиралась с холмов, вела в город и окружала «Королевский парк». — Вон там. Под деревьями.

Затем Люси увидела то, что показывал ей Ричард. Длинный караван кабинок на огромных колесах, запряженных трудолюбивыми лошадьми, двигался по дороге к набережной. Каждая лошадь управлялась человеком, и когда они подъехали ближе, она увидела, что эти конструкции были связаны цепями, которые грохотали и дребезжали при передвижении.

— Вот вам и знак того, что наступило лето, — ухмыльнулся Ричард. — Более достоверный, чем полет ласточек в небе. Сезон открыт. Скоро все начнут купаться.

Она приблизительно пересчитала экипажи, их было больше пятидесяти, и увидела, что они были выкрашены в полоску, бледно-голубую и белую, и на каждом заглавными буквами было написано «УОРВИК». У некоторых экипажей был складной верх, они повернули направо, как только доехали до развилки, остальные же повернули налево и так искусно и красиво двигались, что казалось, будто они сами были из театра и репетировали представление.

— Те экипажи, с современными складными верхами, везут женщин на морской берег, — объяснил Ричард. — Когда экипажи снижают скорость, из дверей кабинок появляются дамы, которые сразу же бегут в воду, так что не успеваешь рассмотреть их в купальных костюмах. Они окунаются и ныряют, за ними следят, чтобы никто не утонул. — Он кивнул в сторону других экипажей. — Те везут на морской берег мужчин. Сильным накачанным мужчинам, купающимся в море, разрешается демонстрировать мускулатуру, но только до восьми часов утра, а затем им необходимо надеть полный комплект купального костюма… Может, спустимся к берегу? Я хочу убедиться, что там все в порядке.

На берегу они увидели Эмми Линден, которая давала распоряжения, где лучше всего расположить на гальке кабинки, как будто она была генералом и командовала войсками. Так как экипажи стояли совсем близко друг к другу, то со сбруй лошадей были сняты цепи, всех животных увели, оставив только троих.

— Позвольте представить вам Красавку, Майора и Льва, — сказал Ричард, по очереди поглаживая гривы трех лошадей, тем самым заставляя их раздувать широкие желтые ноздри и резко двигать головами, позвякивая уздечками. Люси решила принести им несколько кусочков сахара, как только в первый раз пойдет купаться.

Ричард вскрикнул, когда увидел, что лошадь, стоящая на дороге, сильно испугавшись, резко дернулась в сторону, колеса заскользили, и экипаж чуть не перевернулся. Люси отметила прочность тросов, которые спасли экипаж от опасного переворота. Она направилась вдоль берега по направлению к кабинкам, чтобы внимательно рассмотреть их. Она заметила деревянный лестничный подъем, по которому можно было как подняться, так и спуститься. Захотев посмотреть, как там внутри, Люси подтянула и установила деревянный подъем, затем взобралась, толкнула дверь и вошла внутрь. Она оказалась в просторном красивом месте с еще одной дверью, которая открывала вид прямо на море. Деревянные сиденья располагались с двух сторон от нее, здесь были приделаны крючки для одежды, круглое зеркало, рядом с которым висела картонка, на ней красными чернилами было написано: «Колбаска по рецепту Дженкинса и мясные пирожки». Небольшие задвижки скрывали квадратные отверстия, проделанные в каждом углу, через которые можно было выглядывать и смотреть, что творится на побережье. Встав на цыпочки, девушка отодвинула задвижку и увидела протяженный берег.

— Меня ищете?

Она повернулась — в дверях стоял Джош, на его голове красовалась шляпа с широкими полями, которую он снял, как только зашел.

— Я рассматриваю, — сказала она, отступая от него подальше. — Никогда раньше не видела ничего подобного и не была внутри.

Он закрыл за собой дверь, и они остались вдвоем среди светлых, обшитых досками стен, которые только недавно были выкрашены белой краской и от этого сияли в солнечном свете, проскальзывающем через открытое отверстие.

— Я тоже. — Он неторопливо присел. — Я увидел еще с берега моря, что вы залезли сюда. Думаю, это место отлично подойдет для разговора. В морском коттедже вы избегаете меня.

Это было правдой. В течение короткого периода, как только он переехал, она вслушивалась в каждый звук, чтобы случайно не столкнуться с ним на лестнице. Люси игнорировала, когда он дважды стучался к ней в дверь, замирала, затаивала дыхание и ждала, когда он уйдет. Она надеялась, что Джош подумает, что ее нет дома, и однажды разорвала на клочки его записку, в которой он просил выделить ему время для разговора.

— Я думаю, нам больше нечего сказать друг другу.

— Почему? Потому что кажется, что уже все было сказано?

Она присела в самом дальнем углу, подальше от него.

— Если хотите выяснить отношения, я еще раз вам заявлю то, что сказала в особняке мистера Атвуда. Я абсолютно против того, чтобы железная дорога проходила по территории, принадлежащей им. Пусть ее строят по другому маршруту.

— Но нет другого подходящего маршрута. Если не на территории Атвудов, то дорогу надо будет строить рядом с кирпичным заводом Уорвиков или на земле Рэдклиффов, но миссис Рэдклифф дала отрицательный ответ, и ее никак не переубедить. Не думайте, что я не пытался. «Железнодорожная компания» не хочет платить цену, установленную Атвудом, несмотря на то что все три пути подходят идеально.

«Моя тетушка!» Джош разговаривал с ней, но Люси не могла согласиться с тем, чтобы железная дорога строилась на земле, принадлежащей ее тете, так же как и на земле Атвудов, где жил ее отец. Эти земли и имения были для нее одинаково важны, это была связь с прошлым.

— Вы встречались с миссис Рэдклифф? — спросила она, отворачивая от него лицо, не уверенная, сможет ли скрыть свои чувства.

— Да, встречался. Она непреклонна.

— Какой, вы думаете, она человек? Добрая? Гордая? Какое впечатление она производит?

Вопросы озадачили его, и он потер подбородок, прежде чем ответил, а также попросил Люси смотреть прямо на него, а не отворачиваться.

— По внешнему виду можно сказать, что Оливия Рэдклифф покорная и послушная женщина. Но это впечатление обманчиво, у нее характер твердый, как железо, она очень упрямая. Если что-то решила, ничто не заставит изменить ее свое мнение.

«Упрямый как баран», — говорил он обычно про себя, но для леди такое выражение совершенно неприемлемо.

— Остается одна альтернатива — проложить железную дорогу на земле Уорвиков, но это даже не обсуждается.

Она взглянула на него.

— Почему? Ведь Ричард поддерживает идею строительства железной дороги.

— Но его отец против. Более того, железную дорогу придется прокладывать по глиняному пласту земли, и, если мы разрушим его, это сократит производство кирпичного завода Уорвиков. Ни отец, ни сын на это, конечно, не согласятся. В общем, нам необходима земля Уорвиков для строительства железнодорожной станции. Мне нужно решить этот вопрос, когда Дэниэл Уорвик вернется из путешествия, а насколько мне известно, он и его жена отчаливают сегодня из Нью-Йорка на пароходе.

— Но если он все же даст согласие?

— Значит, железная дорога будет построена на земле, принадлежащей Атвудам. Правда, не так удобно для пассажиров. Но «Железнодорожная компания» договорится с компанией по аренде транспортных средств о перевозе людей в город, и ни Дэниэл Уорвик, ни кто-либо другой не смогут ничего сделать, чтобы помешать этому. В других городах и курортах уже давно построены железнодорожные станции, и они не доставляют никому никаких неудобств.

Люси подумала, что Бартон блефует. Даже если землю Атвуда можно использовать под строительство, он не мог избежать помех со стороны Дэниэла Уорвика. Без сомнения, Джош хотел сконцентрироваться на завершении всех своих дел до возвращения мистера Уорвика, и чтобы Люси не усложнила ситуацию еще больше.

— Знаете, — спокойно начала она, — я не думаю, что вам удастся получить землю Атвуда под строительство железной дороги. Что скажете?

Он внимательно рассматривал ее в течение минуты. Затем, скользя по деревянной лавке, передвинулся поближе, настойчиво смотря на нее.

— Я скажу, что объявлю перемирие, если вы расскажете мне, какие вы поставили перед собой цели, временно поселившись в Истхэмптоне, и предоставите мне возможность помочь вам их достичь в любом другом месте. У меня есть связи, и я могу оказать вам услугу. Так что же это, а? Выгодное замужество? Богатство, власть, положение в обществе? — Оценивающе он взглянул на нее. — Вы могли бы получить титул. Наверняка вы думали об этом.

Люси крепко прижалась спиной к стене, пытаясь сдержать свой гнев.

— Нет, я об этом не думала, — произнесла она слишком грозным тоном. — Так вот какого мнения вы обо мне. — Она резко отвернулась, как только он подсел еще ближе, его близость раздражала ее.

— Как же вас зовут по-настоящему? — неожиданно спросил он, не отступая. — Думаю, фамилию Ди Кастеллони вы выдумали, у вас отличное воображение, но она сразу у меня ассоциируется с ярмарочной площадью. Интересно, не в цирке ли вы взяли такую необычную карету, чтобы произвести впечатление, когда прибыли в город?! Как гениально. — Джош засмеялся. — Только Богу известно, как вам удалось собрать достаточно информации о кузене мистере Атвуде, или как вообще все поверили в правдоподобность вашей итальянской истории, но вы умная женщина, и я лучше сделаю так, чтобы вы встали на мою сторону, чем против меня. Более того, я не хотел бы, чтобы пропадали такие таланты, вот почему я собираюсь сделать вам деловое предложение.

Его высокомерие, заносчивость и наглость лишили ее способности говорить, но, глубоко вздохнув, она ответила ему, вздрагивая при мысли о том, что он мог ей предложить.

— Я больше ни секунды не хочу вас слушать и не могу терпеть вашего неприятного для меня присутствия.

Она резко вскочила со стула, намереваясь выйти через дверь, в которую вошла, но он уже стоял перед ней, загородив проход и тесня ее к другой двери.

— Не так быстро, Люси. Вам придется выслушать меня до конца.

«Люси! Как он посмел обратиться ко мне по имени, будто я была его близким другом!» Казалось, что кабинка стала для нее ловушкой, из которой она никак не могла выбраться. Кошмар, связанный с жестокостью Доменико, снова всплыл в ее памяти, и теперь ужас и страх она испытывала к мужчине, лицо которого видела прямо перед собой.

— Я не обязана давать вам какие-либо объяснения по поводу моего прошлого, — задыхаясь, говорила она, — но я была замужем за Стефано Ди Кастеллони и жила в Италии, и это известно всем.

— Но есть кое-что, что вы не рассказали, — осторожно допытывался Бартон. — Подробности, которые вы утаили по личным причинам, и я хочу быть уверенным, что они не нарушат моих планов. Если вы покинете Истхэмптон, я гарантирую вам новый выгодный брак, который смогу устроить за несколько недель или месяцев, это зависит от вашего стремления снова пойти под венец.

Не в состоянии произнести ни слова, Люси просто неотрывно смотрела на него. Джош воспользовался ее шоковым состоянием, поняв, что она по крайней мере готова слушать то, что он хотел ей сказать. Он снова присел, расслабился, положил длинные ноги на деревянную лавочку, стоящую впереди, тем самым создавая препятствие на пути к двери, через которую она хотела сбежать.

— Моя сестра Шарлотта вышла замуж за сэра Роджера Макдональда, активного и предприимчивого политика, подающего большие надежды, это человек благородного происхождения, один из самых богатых людей в стране. У меня хорошие отношения с Шарлоттой, которая будет рада угодить мне, своему старшему брату, которого так сильно любит. Она окажет вам гостеприимство и радушие в их лондонском доме и в других роскошных особняках. Вы сможете пожить в их старинном замке в Шотландии, поверьте мне, вы отлично проведете время. — Бартон добродушно улыбнулся, обнажая белые зубы, и легонько шлепнул рукой по колену. — Послушайте! Вам никто не сможет предложить лучшего варианта, чем этот, я ручаюсь. А когда выйдете замуж — а я об этом позабочусь, — вы сможете приезжать в Истхэмптон так часто, как пожелаете, но пока держитесь отсюда подальше, это мое единственное условие, и причина его вам известна. Ну, и что вы теперь скажете?

Его черная бровь, на которой виднелся шрам, приподнялась в ожидании, но по выражению его лица было заметно, что он уверен в положительном ответе.

Она поглубже вдохнула.

— Я же сказала, идите к черту, Джош Бартон!

Резко бросившись вперед, Люси отодвинула задвижку двери, рядом с которой стояла, но он также быстро вскочил на ноги и, перед тем как она успела открыть дверь, чтобы сбежать, преградил путь. Ей было хорошо знакомо состояние паники. Как будто стрелки часов перевели назад, и она снова боролась с Доменико. Она издала такой пронзительный дикий крик, что, не отдавая себе отчета, Джош ладонью зажал ей рот, тем самым заглушая стон, а ее глаза, расширившиеся от внезапного испуга, неподвижно смотрели на него. Джош чувствовал, как бешено бьется ее сердце в груди, он понял, что ужас по-настоящему овладел ею, он чувствовал одновременно страх и страсть, исходившие от нее. Ее разум пытался противостоять этому ужасу, но тело, которое он прижимал к себе, обмякло от слабости. Люси была необычной; чем больше он думал, что знает ее, тем меньше ему удавалось понять, что она за человек. Ей же он казался невоспитанным, грубым дикарем. Если бы она только захотела, он овладел бы ею уже давно и даже здесь, на полу, грязном от песка, но сейчас было не время.

Глубоко дыша, он медленно убрал руку, неотрывно глядя ей в глаза, влажность ее нежных губ осталась на его ладони. Она не вздрогнула снова, но сердце так и продолжало бешено стучать. Люси осознала только по истечении нескольких секунд, что он ослабил хватку и убрал свою руку с ее губ, и ничто теперь не держало ее. Оставалось только прикосновение двух тел. Паника, охватившая ее, стала в тысячу раз сильнее, и она оттолкнула его от себя, потянула дверь, засов которой успела открыть, и выскользнула наружу. На берегу Люси сделала несколько шагов вперед, подол ее широкой юбки цеплял маленькие камни, потихоньку девушка пошла в сторону дороги, где рабочие чистили остальные экипажи, которые затем со скрипом съезжали вниз, подальше от берега.

Джош стоял рядом с открытой дверью и наблюдал за ней, слегка заслонив глаза от солнца. Он видел, как она, поговорив с Ричардом, прогулочным шагом отправилась дальше по берегу, зеленые ленточки на дамской шляпке раздувались ветром и колыхались по плечу. Джош решил выйти из экипажа через ту же дверь, что и она, но его ноги на что-то натолкнулись: посмотрев на пол, он увидел музыкальные ноты, которые она обронила. Он поднял их, взял под мышку и, спрыгнув, оказался на улице.

Поглощенная мыслями, Люси немного успокоилась, но гнев и обида, связанные не с силой Бартона, а с его предложением, не покидали ее. Люси направилась в сторону морского коттеджа, но выбрала не обычный путь по береговой дороге, а пошла по узкой тропинке через лес.

Она негодовала еще больше, потому что, вместо того, чтобы вести себя спокойно и не показывать свой страх, когда он прижал ее к себе, она вела себя, как душевнобольная из психиатрической больницы; по крайней мере, с Ричардом она держалась достойно, уравновешенно, и самообладание не покинуло ее. Она не могла думать об отдыхе, пока не добьется от Тимоти Атвуда твердого решения против построения железной дороги на его земле. Ее будущее как личности полностью зависело от этого решения.

— Доброе утро, миссис. Замечательный день, не так ли? Самое время для того, чтобы избавиться от надоевших сорняков.

Она резко подняла голову и увидела Боба, копающего землю в саду солнечного дома.

— Это вы, Боб? — воскликнула Люси, радуясь тому, что она хоть как-нибудь отвлечется от мрачных мыслей. — Я не знала, что вы работаете садовником. — Она беседовала с ним уже несколько раз с того вечера, когда он пришел в морской коттедж, чтобы повидать Мэг, и неоднократно покупала у него рыбу.

— Я берусь за любое дело, чтобы хоть немного подработать, для того чтобы поднять свой собственный коттедж. — Он гордился этим. Резко подняв голову, Боб указал в сторону цветочных клумб. — Я пропалываю клумбы к возвращению мистера и миссис Уорвик. Я слышал, что они вернутся совсем скоро из Америки, а мистер Уорвик не выносит, когда в его саду или парке растут сорняки.

— У вас превосходно получается, — похвалила Люси.

Значит, Дэниэл Уорвик владел этим домом, как и почти всем остальным в Истхэмптоне. Неудивительно, что Ричард отнес его к недоступному месту для проживания, как и особняк Атвуда, когда она упомянула о солнечном доме после того, как в первый раз увидела его.

Если бы только дом стал ее, она ни за что не оставила бы его, и мысль о том, как такой превосходный коттедж пустует, волновала ее.

— Мне кажется неправильным, что такой красивый дом пустует и в нем никто не живет.

— Но он не пустует, — опроверг ее слова Боб. — Он наполнен мебелью, как и раньше, когда старина Джим Пирс поселился в нем и жил до конца своих дней, после того как закончилась его жизнь на ринге. Не спрашивайте меня, почему с того времени в нем никто не живет. Миссис Уорвик иногда приходит сюда, чтобы проверить, все ли в полном порядке, то же самое она делала, когда в нем жил старина Джим, она приносила ему еду, которую специально готовила в особняке, и ухаживала за ним в его последние дни жизни. Может быть, этот особняк хранится для мистера Ричарда, ведь когда он женится, то для новой семьи потребуется просторный дом, который слишком велик для холостяка. Старина Джим держал половину комнат закрытыми, когда жил здесь. Если вам очень интересно, мадам, почему бы не осмотреть лужайку и не прогуляться по фруктовому саду. Миссис Уорвик не стала бы возражать. Она христианка, человека с такой доброй душой, как у нее, редко когда можно встретить.

Люси очень хотелось прогуляться по саду, этот дом притягивал ее как магнит, но, покачав головой, она отошла от ворот. Она не имела права вторгаться в частную собственность. Несмотря на то что она пыталась войти в особняк Атвудов, к которому имела прямое отношение, сделать то же самое здесь она не могла.

— Я лучше подожду того счастливого дня, когда застану здесь миссис Уорвик..

— Если хотите, подождите! Вот, возьмите. — Он протянул алую розу через забор. — Это ранняя роза. Она росла с южной стороны дома и впитала в себя весь солнечный свет. Роза отломалась, когда колючками зацепилась за мою рубашку.

Люси взяла цветок, думая, что Мэг должна была получить его вместо нее. Но заметила, что для Боба роза не значила ничего важного, он воспринимал ее как сорняк, который вырвал. Бутон был очень нежным, его лепестки только стали распускаться, но она уже была уверена, что роза будет очень яркого алого цвета. Люси была уже готова пойти дальше, как вдруг вспомнила, что услышала в театре.

— Если вы хотите еще подработать, Боб, я знаю, что театр набирает местных жителей, которые смогли бы ходить по сцене, создавая толпу в представлении «Мазепа», которое будут показывать в честь открытия пирса и театра. Вы можете поговорить об этом с мистером Робертсоном.

Боб грубо загоготал, что было похоже на рев медведя.

— Я? На сцене?! Да я так разнервничаюсь, что на ней прямо и упаду. Подождите, пока я расскажу Мэг. Она тоже от души посмеется.

Люси была рада, что доставила ему удовольствие, она улыбнулась тому, что он принял ее слова за шутку, и продолжила путь. В своих апартаментах Люси поставила цветок в узкую вазу, наполненную водой, и поставила ее на подоконник. В тот момент, когда она поправляла шелковые тесемочки на кружевных занавесках, она увидела, как Джош входит в ворота, держа под мышкой потерянные ею ноты для представления.

Когда он постучал, она отворила дверь и увидела неприятное ей лицо своего врага. Вместо того чтобы протянуть ей ноты, он продолжал держать их под мышкой, но теперь ноты были ближе к спине, он оперся рукой о дверной косяк.

— Я не привык на свои предложения получать отрицательные ответы, — заявил он сурово, его взгляд был холодным. — Обдумайте все еще раз и тщательно, не спешите и благодарите судьбу за то, что я дал вам еще один шанс принять мое предложение.

Ее взгляд стал неистовым и яростным, хотя из-за густых ресниц это было не так заметно.

— А вы не боитесь, что я буду жульничать за игральным столом на пышных приемах вашей сестры?

Джош фыркнул.

— Нет, не боюсь. Если бы вы хотели, то могли бы перейти всякие границы в особняке Истхэмптона в тот вечер, но у вас другая линия поведения и другие принципы. Вы не будете рисковать собственной репутацией ради того, чтобы сорвать джек-пот.

Он вытащил ноты и сунул ей в руки.

Люси глубоко вздохнула.

— Конечно, вы правы. Только глупец будет рисковать своим будущим, именно поэтому я придерживаюсь пути, который выбрала. Это вам следует покинуть Истхэмптон, думаю, на свете много мест, которые нуждаются в железнодорожной станции, потому что, уверяю вас, здесь вы только теряете зря время.

Бартон взглянул на нее так, как однажды уже смотрел, когда схватил вожжи ее лошади, его веки так сильно сомкнулись, что едва был виден блеск его черных глаз.

— Посмотрим, — злобно усмехнувшись, произнес он. — Да-да, Люси, мы еще посмотрим.

Как только он повернулся и направился к своей комнате, Люси закрыла дверь и крепко прижалась к ней, сжимая в руках ноты. Никогда раньше у нее не было такого злобного врага, но она достаточно сообразительна, чтобы предвидеть каждый его шаг.

К ее облегчению, Джош покинул морской коттедж рано утром, сильно ударив по ее двери кулаком в тот момент, когда проходил мимо, будто упрекая ее за беспокойство, которое она доставляла ему уже несколько часов, играя на фортепиано для «Мазепы», и за то, что после короткой передышки она снова принялась на репетицию. Люси продолжала играть, демонстрируя свое безразличие, но когда боковая дверь закрылась за ним, подошла к окну, чтобы посмотреть, что он действительно уезжает в своем кабриолете. В руках он нес небольшой чемоданчик, что говорило, что отлучается он надолго.

В тот же день она приехала в театр ровно, как ей и было сказано, в два часа. Она тщательно отрепетировала музыку для спектакля и сыграла хорошо, Асквис кивнул ей, сжимая губы, но не сделал никаких замечаний. Она знала, что все будет замечательно.

Дни проходили один за другим, и Люси наслаждалась отсутствием Джоша, но ничто, казалось, не могло заглушить запах его дорогих сигар, который ощущался во всем доме. Она широко раскрыла окна, чтобы избавиться от него, но как только ей казалось, что запах исчез, занавески колыхались, и слабый аромат сигар снова появлялся. Она ощущала его на лестнице, когда возвращалась с репетиций, и даже подумала, что запах ей просто кажется, так сильно, видимо, он не давал ей покоя, мучил и терзал ее, и так велик был страх возвращения Бартона.

Глава 10

Возвращение Джоша в Истхэмптон было полностью затенено другим, более важным для курорта событием, произошедшим в тот же самый день, а именно приездом Дэниэла и Кейт Уорвик, вернувшихся из долгого путешествия по Америке.

Пройдя в свой родной особняк, Кейт была рада, что у нее есть несколько минут, чтобы осмотреться и полюбоваться домом, по которому она так сильно соскучилась, до того, как станет известно, что она вернулась. Дэниэла с ней не было, потому что он настоял на том, что ему первым дедом нужно съездить в контору, где отца крепко обнял Ричард, который мечтал обнять и мать. Она непременно зарыдает от радости, когда снова увидит его, своего родненького, любимого сыночка, ведь она так сильно по нему соскучилась. Она нежно сожмет его лицо в своих ладонях и будет целовать его щеки. Ричарду было странно вспоминать то, что его детство и отрочество пришлись на тот период, когда родители сильно отдалились друг от друга, но, несмотря ни на что, смогли преодолеть кризис в своих отношениях и снова сблизиться.

Возможно, по этой причине даже по прошествии долгих лет Кейт не ощущала полностью, что особняк был ее настоящим домом.

Изначально он не предназначался ей и был построен специально для другой женщины, на которой Дэниэл хотел жениться до встречи с ней, и Кейт всегда чувствовала, что этот дом не может простить ей того, что она заняла чужое место. Дэниэл сделал выбор между двумя женщинами. Выбрав Кейт, он повел ее под венец и до сих пор страстно любил свою законную супругу. Но это не означало, что, будучи ее мужем, он был ей верен в течение всех совместно прожитых вместе лет. В доме своей сестры Жасси в Нью-Йорке Дэниэл обратил внимание на жену сенатора, привлекательную красавицу со светлыми рыже-золотистыми волосами, к которым он всегда питал слабость. Кейт не знала, было ли что-нибудь между ними, но после многочисленных ужинов и встреч продолжительными вечерами она оставалась одна с его сестрой и ее мужем, ожидая, когда он придет, бесконечно смотря на часы.

Кейт привыкла к его изменам, утешая себя тем, что он всегда будет так же страстно желать ее, женщину, которая останется с ним до конца его дней. Но осознание того, что он предает и обманывает, лишало ее всякой радости жизни. Было невыносимо жить с этой мыслью, но она продолжала любить его всей душой с того самого дня, когда впервые увидела на аукционе в Брайтоне, и поэтому ей ничего больше не оставалось, как смириться и терпеть. И хотя многие мужчины пытались ухаживать за ней, проявляли свое внимание, у нее и в мыслях не было изменить мужу, с их первого дня она была верной женой и никогда не представляла себя рядом с другим мужчиной.

Как спокойно и тихо было в их доме. Кейт все еще стояла рядом с центральной лестницей — высокая, стройная женщина сорока лет, с идеальными чертами лица, со светлыми волнистыми волосами, в которых не было ни единого седого волоска. Взгляд ее голубых глаз медленно блуждал по стенам цвета слоновой кости, по светлой мебели, украшенной узорами цвета морской волны, вся комната купалась в солнечном свете, проникающем через небольшое окошко в куполообразной крыше.

Из блестящей фоторамки на нее смотрел давно умерший отец Дэниэла, безответственный и безрассудный мужчина, любивший поиграть в рискованные игры. Он оставил вдову и трех детей без единого цента на попечении своего скупого брата. В результате Дэниэл лишился наследства, фамильного дома и начал сам строить свою жизнь и карьеру с пустыми карманами, не имея за душой ничего, кроме пары боксерских перчаток. Лицо на фотографии очень сильно напоминало младшего брата Дэниэла, Гарри, который обладал таким же обаянием, как и их отец. Гарри, приезжающий навестить их время от времени каждый раз в новой роскошной карете, украшенной все ярче, был очень деловым, элегантным человеком, который придавал огромное значение своему внешнему виду.

Сквозь открытые двери, ведущие в гостиную, Кейт могла видеть свой портрет, который висел на почетном месте, прямо над мраморным камином. Он был нарисован сразу после того, как Дэниэл выиграл титул чемпиона Англии по боксу, в руках она держала флаг победителя, голубые и зеленые шелковые ленточки выделялись своей яркостью на фоне ее бледной юбки, а позади нее пенилось голубое море. Ее взгляд был спокойным и безмятежным, в глазах отражалась уверенность в том, что Дэниэл любит ее больше всех, сильнее, чем своих любовниц. Игра света и тени в их прекрасном просторном особняке, выкрашенном в светлые тона, придавала ее лицу свежесть, свечение и счастливый вид, хотя на самом деле ее жизнь была далека от образа, так мастерски изображенного художником на холсте, все проблемы и переживания она спрятала глубоко внутри себя.

Но недолго она наслаждалась приятной, теплой атмосферой дома. Она снова почувствовала себя в нем чужой, особняк в Истхэмптоне всегда отвергал ее. Даже спустя много лет его стены веяли холодом. Особняк терпел ее, но не признавал Кейт как свою хозяйку. Но почему он должен принимать ее, если всю свою жизнь она любила первый дом, в котором жила с Дэниэлом, скромный и самый обыкновенный солнечный домик, который до сих пор был ее убежищем и маленьким островком счастья.

— Мамочка! — закричала Донна, появившись на ступеньках лестницы.

— Моя дорогая девочка! — воскликнула Кейт, протянув к ней руки.

Девушка мигом сбежала со ступенек, подняв повыше юбку. Она сразу заметила, что мать выглядит божественно, она казалось такой легкой, воздушной и сильно похудевшей, что отлично дополняло кошачью гибкость, присущую ей с молодости. Сначала Донна обвиняла отца в том, что он потащил маму по миру, потому что дорога обещала быть непростой и труднопереносимой, но увидев, что Кейт отдохнула и набралась сил, Донна поняла, что путешествие пошло маме только на пользу, и кинулась в ее объятия. Слезы текли по их румяным щекам, и звонкий радостный смех раздавался из уст, множество мыслей смешалось в их симпатичных головках, ведь у них было столько вопросов, которые поскорее хотелось задать. Наконец Кейт высвободила Донну из своих объятий, наклонила голову и посмотрела на дочь.

— Ты прекрасно выглядишь. Как я счастлива видеть тебя снова!

Дом словно ожил, слуги, увидев, что вернулась хозяйка, прибегали из разных уголков, оставляя работу, только чтобы поздороваться с Кейт, сделать реверанс или поклониться в знак уважения и радости ее возвращению, а также помочь распаковать багаж. Только потом Донна вспомнила про отца.

— Где он? — спросила она.

— А как ты думаешь, можно легко догадаться, — снисходительно ответила Кейт, обняв дочь за талию, и они вместе прошли в гостиную. — Ведь ему первым дедом необходимо сразу же навестить контору, а не семью, чтобы тщательно исследовать свои дела и убедиться, что во время его отсутствия ничего не пошло коту под хвост.

— О, — вздохнула Донна. Она выглядела расстроенной. Донна не могла притворяться, что ее не задело то, что для ее родного отца бизнес был намного важнее, чем собственная дочь, которую он не видел полгода. Это означало, что отец по ней совершенно не соскучился, а ведь она так его ждала. Но это была не единственная причина, которая беспокоила ее. Донна нахмурилась.

Радостная улыбка мгновенно сошла с лица Кейт.

— Что такое? — тревожно спросила она. — Что-то не так?

— Бизнеса это не касается, мама. Не было ни одной трудности, с которой Ричарду не удалось бы справиться, ему все было под силу, а открытие пирса и театра назначено на следующую субботу. Дело в том, что Ричард двинулся вперед и по собственной инициативе поддержал Джоша Бартона, подрядчика, предложившего построить железную дорогу, которая будет проходить через Истхэмптон. Он вроде бы обещал выделить часть нашей земли для железнодорожного вокзала.

Дрожащей рукой Кейт дотронулась до лица и присела на ближайший стул.

— Боже милостивый! Он знает, что отец даже слышать не хочет о железной дороге, не говоря о том, чтобы обсуждать ее строительство. Надеюсь, Ричард выкинет эту идею из головы?

— Я так не думаю. Он смотрит вперед, в будущее, и я его в этом поддерживаю. Из-за упрямства и настойчивости отца Истхэмптон как курорт может потерять свою привлекательность и отстанет от других курортов.

— Вашему отцу все равно, что происходит в других городах, его это не волнует. Он хотел построить курорт, существенно отличающийся от других мест. Элитный курорт, расположенный рядом с прекрасным морем, с чистым, целебным воздухом, предлагающий самый лучший отдых и развлечения, созданный для того, чтобы на нем наслаждение получали люди определенного социального класса и чтобы его берега не заполоняли толпы пошлого, вульгарного народа.

— Я знаю, мама, намерения отца я прекрасно понимаю, и все было здорово, когда курорт только создавался и на нем отдыхали обеспеченные люди, имеющие высокий статус и занимающие почетное положение в обществе, но времена меняются. Многие люди теперь могут позволить себе съездить на море отдохнуть, и можешь ли ты, мама, со всей уверенностью заявить, что мы должны отказать им?

Кейт покачала головой, поднялась со стула и подошла к окну, чтобы посмотреть на далекие волны.

— У каждого должен быть шанс увидеть море. Я никогда раньше не видела моря, пока ваш отец не привез меня на морской берег Брайтона в первый день нашего знакомства. Я помню, как натерла ноги, шагая по берегу, и как мочила их в воде прямо в чулках, смеясь от бесконечной радости и блаженства. Я была поражена великолепием и неземной красотой ярко-голубого моря, лучезарным сиянием волн, бушующих в нем, невозможно было передать эмоции, охватившие меня, я чувствовала себя такой свободной, как ветерок в чистом поле.

— Ты, мама?! Мочила ноги в чулках?! Показывала свои лодыжки?! Я не могу в это поверить! Ты, такая скромная женщина…

Уголками рта Кейт таинственно улыбнулась.

— Скромная? Я?

В присутствии других она всегда была застенчивой, но не с Дэниэлом, не в ту первую божественную ночь любви, которую они провели вместе в номере таверны, названия которой она уже не помнила. Как мало знали отпрыски о своих родителях, о многих вещах они даже и не догадывались.

— Так что же ты думаешь о железной дороге? — напомнила ей Донна. — Ты собираешься встать на сторону отца или последуешь зову сердца и поддержишь Ричарда? Думаю, будет лучше, если ты примешь решение до того, как они вернутся домой, я уверена, что разговор на эту тему перейдет все допустимые границы и выльется в очередной ужасный конфликт.

Кейт пальцами провела но уставшим глазам. Она желала, чтобы в Истхэмптоне было так же хорошо и радостно, как и раньше, и ни в коем случае не хотела оказаться в эпицентре извергающегося вулкана. Бесконечная преданность Дэниэлу будто текла вместе с кровью в ее теле и мешала ответить дочери прямо.

— Я поговорю с ними обоими. Уверена, что они придут к компромиссу.

— Да, будем надеяться, — ответила Донна, занимая оборонительную позицию, предполагая, что тем самым сумеет помочь брату, и резко похлопала по подушкам, лежащим на диване. — Иди сюда, присядь, я прикажу подать чай. Позволь взять твое пальто и шляпку. — Ее голос стал нежным и ласковым. — Мама, слава богу, ты дома, расслабься.

Слова дочери отдались эхом в ее голове. Кейт развязывала ленточки своей шляпки. Она не могла поверить, что на самом деле был тот счастливый день, когда Дэниэл заплатил за нее двадцать одну гинею на рынке в Брайтоне, когда ее первый муж, неотесанный деревенский парень, выставил ее на аукцион, а затем Дэниэл наполнил ее жизнь любовью и любящими людьми. С каждым днем Кейт все больше понимала, как ей повезло и какая она счастливая женщина, и ее мнение не изменится до конца дней.

Наступил вечер, и стало смеркаться. Несмотря на то что Дэниэл и Ричард все еще не появились, Кейт знала, что идти в контору ей не следовало. Дэниэла никогда не радовало ее присутствие там, он считал, что женщина должна заниматься домом, а не лезть в дела мужа, и Ричард полностью поддерживал отца в этом вопросе. Много раз она вызывала гнев Дэниэла, когда пыталась в различных ситуациях защищать права рабочих. Она настаивала, чтобы Дэниэл выплачивал соответствующую денежную компенсацию людям, получившим травму на рабочем месте, а также протестовала, когда рабочий график детей превышал установленную норму и когда они находились в опасной зоне, работая рядом с печами, предназначенными для обжига и сушки кирпичей. Дэниэл никогда не отказывал в ее просьбах, и часто по собственной инициативе делал добрые поступки, о которых многие и не подозревали, хотя он к этому никогда и не стремился.

Кейт и Донна ужинали вместе.

— Почему бы тебе после ужина не пойти отдохнуть? — предложила Донна. — Ты выглядишь изнуренной.

— Да, я устала, — подтвердила Кейт, — но дождусь, пока они вернутся.

Она знала, как обращаться с мужчинами из семьи Уорвик на своей территории. У нее был богатый жизненный опыт общения с Дэниэлом, Гарри и Ричардом. Они гневались, кричали, вставали на дыбы, но если она твердо стояла на своем, в конечном счете они успокаивались и их можно было склонить к своему решению. Конечно, она выдохлась как физически, так и эмоционально после такого долгого путешествия по миру, а затем поездки в карете домой, но, несмотря на это, ей придется собраться с силами, необходимыми для противостояния.

Когда ее мужчины вернулись домой, Кейт поняла, что дела обстоят намного хуже, чем она ожидала. Этого-то она и боялась больше всего. Дэниэл, который был таким же высоким, как и его сын, бешено влетел в прихожую и швырнул в сторону шляпу и трость, и даже яростное выражение его уже немолодого лица было очень привлекательным и симпатичным. Если случался какой-то конфликт, он сильно раздувал и без того широкие ноздри, его бешенство сопровождалось дико горящими глазами, которые как два уголька вырисовывались из-под густых темных бровей, его жестокий вид усугублялся выпяченным подбородком, в то время как тонкие чувственные губы совершенно не вписывались в общую гневную картину.

— Твой сын! — яростно заорал он на Кейт, почти потеряв дар речи из-за сильного приступа гнева, и злобно погрозил пальцем в сторону Ричарда, который вошел в дом следом за отцом и захлопнул за собой дверь. — Надеюсь, ты гордишься своим сыном!

Кейт ничего не ответила, она просто смотрела, как он прошел в гостиную вслед за сыном. Ричард всегда был ее сыном, когда совершал какой-нибудь юношеский необдуманный поступок, а в последние годы между двумя мужчинами часто случались ссоры, и всякий раз, когда Ричард в чем-то превосходил своего отца и заслуживал похвалы, Дэниэл только предъявлял претензии и требования. Глубоко вздохнув, она пересилила физическую слабость и тихо вошла в гостиную за ними, закрывая за собой дверь, чтобы не тревожить остальных в доме.

Наверху Донна, рано отправившаяся отдыхать, отложила в сторону книгу, которую читала. «Что там внизу происходит?» Она посмотрела на часы, стоящие на комоде. Прошел уже час, но ни единого звука не было слышно. Не совладав с любопытством, она отвернула одеяло и надела халат. На цыпочках вышла из своей комнаты и направилась по коридору в сторону лестницы. Но едва успела дойти до нее, как дверь гостиной распахнулась, и мама вышла в холл вместе с Ричардом.

— Спокойной ночи, Ричард, — пожелала сыну Кейт. — Тебе лучше вернуться и поговорить с отцом об Америке, остальные дела пусть подождут несколько дней.

— Но ничего не было решено, — упрямо ответил сын. — Мы зашли в тупик.

— Но вы уже разговаривали друг с другом, и это ни к чему не привело, все было бы хорошо, если бы вы не стремились поскорее покончить с этим дедом и не превращали бы дом в место для склок. По крайней мере, вы сможете остыть и цивилизованно поговорить на днях о том, что не решили, и надеюсь, железная дорога снова не станет причиной раздора между отцом и сыном. Вполне естественно, что ты захочешь как можно скорее переехать в свои холостяцкие апартаменты, я благодарна тебе, что ты пожертвовал своей абсолютной независимостью, чтобы позаботиться о Донне, пока нас не было.

Донна заговорила с того места, где стояла, положив руки на балюстраду, тем самым выдавая, что все слышала.

— Всем в этом доме приходилось заботиться только о нем, — пошутила она. — И угодить ему было довольно трудно, мама. Повар готовил блюда, исключительно ориентируясь на его вкус, он даже запоминал названия запеканок и пудингов, которые больше всего понравились господину. И вот результат, посмотрите, как сильно поправился наш Ричард. — Донна звонко засмеялась, подколов своего брата, и летящей походкой спустилась с лестницы. — Я поздороваюсь с папой, прежде чем ты снова присоединишься к нему.

Из гостиной раздался голос Дэниэла:

— Не держи маму в коридоре, хватит болтать, Ричард. Я уже наполнил твой стакан.

Мама и сын улыбнулись друг другу, а Донна, пройдя мимо них, проскользнула в гостиную. Дэниэл повернулся, держа в руках стаканчик с вином мадера, ожидая увидеть Ричарда, но вместо него перед ним стояла дочь. Как всегда, против воли, борясь с проявлением отцовской любви и заботы, у него возникла мимолетная вспышка отвращения к ней, так как черты ее лица напоминали ему Уильяма Уорвика. Это началось с ее младенчества, Дэниэл сразу заметил тот же самый редкий цвет, особенную форму и посадку глаз. И хотя характером Донна совершенно не была похожа на его дядю — а тот был подлым и низким человеком, — Дэниэл объяснял все поражения и неудачи дочери прискорбной наследственной связью, идущей от его семьи, которую он всегда хотел забыть.

Этот неприятный момент так же быстро улетучился, как и появился, Дэниэл поставил стаканы на стол, нежно обнял и поцеловал дочь в щеку, как только она подошла к нему. Донна поцеловала его в ответ, но была разочарована тем, что после такой долгой разлуки в его глазах не проблеснула искра удовольствия и радости от того, что он наконец-то увидел свою дочь, а смотрел на нее своим обычным унылым, холодным взглядом, так хорошо ей знакомым.

— Я рада, что ты снова дома, папа, — сказала она грубовато, но искренне.

— Спасибо, дите мое. Мы разбудили тебя? Хочешь стаканчик вина?

Донна отказалась, но они побеседовали несколько минут, она почувствовала, что ее долг выполнен, и, оставив его, поднялась к себе в спальню, пожелав напоследок спокойной ночи маме и брату. Наверху она заперла за собой дверь.

— А теперь я пойду, а ты выпей со своим отцом, — сказала Кейт Ричарду, слегка похлопав его по плечу и отправив в гостиную.

Как только дверь за ним закрылась, силы оставили ее, и она посмотрела на лестницу с отчаянием, понимая, что ей будет нелегко подняться наверх. Она медленно шагнула, держась рукой на перила лестницы, а затем ее охватило блаженное чувство, когда она очутилась на просторной кровати, ожидавшей ее.

Кейт упала в изнеможении, растянувшись поперек кровати, и сразу же заснула. Скоро Дэниэл вошел в комнату. Он осторожно снял с нее туфли, украшения, корсет, юбку, развязал ленточки, полностью раздел ее. Кейт пошевелилась только тогда, когда он накрывал ее одеялом, а затем Дэниэл прилег рядом с ней, заключил ее в свои крепкие объятия и стал целовать ее закрытые глаза и дугообразные брови.

— Кейт, Кейт, — бормотал он себе под нос. — Я ведь мог потерять тебя, если бы ушел с того аукциона много лет тому назад.

Кейт проснулась поздно. Отдохнувшая и набравшаяся сил, она подперла спину кружевными подушками, чтобы позавтракать в постели, ее дочь сидела на кушетке и беседовала с ней, пока она ела. Тобби, после того как вернулся с улицы, вытянулся рядом с ногами Донны, его головка лежала на лапах, он находился на незнакомой территории и поэтому вел себя спокойно и не проказничал, чтобы его не выгнали. Кейт узнала, что Дэниэл встал в восемь утра и уехал из дома, чтобы проверить, как продвигается работа на кирпичном заводе. Что касается Ричарда, перед тем как пойти в контору, он отдал распоряжения слуге, чтобы тот быстро собрал и упаковал всю его одежду и остальные вещи, а домоправительница отправила их в его холостяцкие апартаменты, потому что он собирался переехать туда после обеда. Кейт подумала, что в переезде сына есть свои плюсы. В сложившихся обстоятельствах будет лучше, если отец и сын будут видеться время от времени, а не станут проводить все свободное время под одной крышей, говоря о бизнесе, что в результате может привести только к спорам и раздражительности. Донна рассматривала золотые часы, сделанные в виде медальончика, которые подарил ей Дэниэл этим утром, они так красиво качались на цепочке.

— Твой отец сказал, что сам выбирал для тебя подарок в Нью-Йорке?

Донна удивленно посмотрела на мать, бережно держа часы в руках.

— Нет, не сказал. — Она резко пожала плечами, будто это было для нее неважно. — Ты же знаешь, мое присутствие всегда раздражает его.

Кейт отстранилась от подушек и наклонилась к дочери.

— Он заботится о тебе больше, чем ты думаешь, и я знаю, что ты любишь его, просто у вас разные мнения и характеры, поэтому между вами часто происходят конфликты. Вы всегда будете бороться друг с другом, но я верю, что отношения между вами наладятся.

— Но как? — Глаза Донны наполнились болью и горечью. — Да и зачем? Он не будет доволен до тех пор, пока я не выйду замуж и не уеду из дома, долой с его глаз. Он даст свое согласие, если какой-нибудь сапожник попросит моей руки, просто чтобы избавиться от меня.

Кейт неотрывно смотрела на печальное лицо дочери.

— Об этом ты не должна беспокоиться, но действительно достойный молодой человек сначала должен попросить твоей руки у отца. Я не могла не заметить после твоего вчерашнего разговора о мистере Атвуде, что вы стали с ним более близкими. Всякий раз, как ты упоминаешь о нем — а говоришь о нем очень часто, — ты называешь его Тимом.

— Да? — На щеке Донны образовалась ямочка, как только она улыбнулась, а в глазах пробежала искра. — Он стал очень внимательным и заботливым, вот сегодня утром прислал письмо, которое получил папа: Тим приглашает нас посетить июньский бал в его особняке, он признался мне, что этот бал организуется в честь открытия нового пирса и чтобы развеселить папу и подарить ему хорошее настроение.

— В таком случае мы обязательно должны принять его приглашение и удостовериться в искренних намерениях мистера Тимоти.

Позже утром Кейт отправилась в сад и стала срывать самые красивые цветы, которые только могла найти, с маленькими бутончиками. Донна вышла на веранду, присела на скамейку и стала раскладывать цветы в три отдельных букетика, а затем перевязала их сложенными вдвое белыми атласными ленточками.

— Хочешь, я пойду с тобой, мама?

Кейт покачала головой.

— Нет, спасибо. Не обижайся, но я хочу прогуляться одна.

— Понимаю.

Кейт понадобилось четверть часа, чтобы дойти до церковного кладбища пешком. Она вошла в открытые ворота и последовала по тропинке, пока не попала в тень тисового дерева, под которым находились три маленькие могилки, каждая со своей собственной надгробной мраморной плитой. Виктория, Ханна и Эдвард. Виктории было десять, Ханне семь лет, а Эдварду — четыре года, когда они заболели корью, и смертельная болезнь забрала их жизни. Когда убитые горем Кейт и Дэниэл вернулись с похорон двух своих дочерей, они обнаружили, что маленький Эдвард умер во время их отсутствия. Как она выжила после утраты троих детей, она не знала, в результате такого потрясения вскоре у нее случился выкидыш. Своего четвертого умершего ребенка она оплакивала долгие годы. После чего женский врач посоветовал ей подождать какое-то время и не беременеть, и ей пришлось последовать его совету.

Шурша бежевой шелковой юбкой, она встала на колени между двумя могилками и нежно, с любовью начала убирать с них листья и сухую траву, которую принес морской ветер, а затем двинулась к третьей. Погруженная в мысли и занятая ухаживанием за могилками детей, Кейт не заметила прохожего, стоящего рядом с воротами кладбища. Когда Кейт очистила все от мусора, она достала и налила свежей воды для цветов из бочки, стоявшей в углу церковного кладбища, взяла маленькие букетики, которые принесла с собой, и нежно поцеловала каждый, прежде чем поставить их на могильные плиты, на которых были выгравированы ангелочки, обозначающие, что здесь покоятся дети. Она не знала, что человек, наблюдающий за ней и ожидающий ее рядом с воротами, чтобы поговорить, отошел подальше, чтобы не мешать ей вспоминать прошлое. Но как только Кейт вышла на узкую тропинку, она встретилась с ним лицом к лицу.

— О, мистер Бартон! — воскликнула она, искренне радуясь встрече с ним. — Я слышала, вы временно сняли дом в Истхэмптоне. Как ваше здоровье?

— О, спасибо, миссис, я прекрасно себя чувствую. А как вы?

Кейт заметила, что он смотрит на нее оценивающим взглядом, и это польстило ей. Она была рада, что надела одну из своих самых красивых шляпок с коричневой кружевной вуалью под цвет бежевого платья. Продолжая любезничать, она неторопливо пошла рядом с ним, интересуясь, как поживают его матушка и батюшка, пытаясь припомнить, сколько прошло времени с тех нор, как они с Дэниэлом в последний раз навещали их в Лондоне.

— Уже прошло десять лет, точно, — заявил он.

— Действительно прошло столько лет?

— Я до сих пор помню, как это было. Я вернулся домой, чтобы побыть пару дней вместе со своими родителями, и застал вас у них в гостях.

— Превосходно, что вы так все хорошо запоминаете.

Как же он мог не помнить? Ему в то время было двадцать лет, и она была первой взрослой женщиной, которая его заинтересовала и привлекла. Как показало время, не последней, но первое всегда остается в памяти.

Они разговаривали обо всем на свете и не касались темы, связанной с причиной его нахождения в Истхэмптоне, пока не дошли до конца тропинки и не остановились на тротуаре главной дороги города, перед тем как разойтись в противоположные стороны.

— Как скоро вы окажете любезность и навестите нас и нашем особняке? — спросила она.

Джош искоса взглянул на нее из-под черных бровей, крепко сжимая губы.

— Я с огромным удовольствием принял бы ваше приглашение, но боюсь, ваш муж вас в этом не поддержит и не обрадуется моему присутствию в вашем доме. Я еще не встречался с ним после того, как вы вернулись из путешествия, но ваш сын предупредил меня, что нужно подготовиться к жестокой борьбе, что касаемо бизнеса, и это держит меня в подвешенном состоянии. Вы сама любезность и доброта, но пока не решатся наши дела, я должен довольствоваться встречей с вами и вашей семьей только у наших общих друзей или в местах, где нам доведется встретиться случайно.

— Вы говорите откровенно, — заметила Кейт, слегка приподняв брови, но тем не менее не обрадовавшись его ответу.

— Это плохо, мадам?

— Нет. Но вы не должны думать, что мой муж будет питать по отношению к вам личную злобу из-за того, что ваши мнения по поводу железной дороги расходятся. То же самое касается и мистера Атвуда, который, можно сказать, служит лишь средством для достижения целей в этом деле. В личностном отношении Дэниэл останется с ним в хороших отношениях, так же, как и с вами. — Она наклонила голову. — Помните, что мой муж был боксером, и неважно, насколько жестоким и свирепым он казался во время боев, но никогда не таил злобу и не мстил. Именно по этой причине его и уважали на ринге. Он справедливый человек.

— Я знаю, мадам. Но пока я не выиграю эту схватку, касаемую железной дороги, как говорил ваш муж, обойдя все препятствия на своем пути, я не могу своим нежеланным присутствием доставлять ему неудобства.

— Вы можете делать так, как считаете нужным. Я просто надеюсь, что все разрешится мирно, дружелюбно и как можно скорее. Мне будет неприятно, если ваши гостеприимные, великодушные родители подумают, что мы избегаем вашего общества.

— Они никогда так не подумают, даю вам честное слово.

— Пожалуйста, передайте им мои самые добрые пожелания, как только снова увидите их.

Он пообещал, что обязательно передаст ее пожелания, и она попрощалась ним, больше не думая об этой встрече.

В другой части города Дэниэл, решив все дела на кирпичном заводе, открыл золотые карманные часы с крышкой и посмотрел, сколько времени. Сейчас, должно быть, идет подготовка в театре. Вчера днем Ричард уже показывал ему новый пирс, и Дэниэл хотел проверить акустику в каждой части зрительного зала, так как ничто не раздражало его больше, чем плохое звучание в театре. В результате ударов кулаками и жестоких избиений на многих боксерских рингах он частично оглох на одно ухо, хотя никогда не признавался в этом ни себе, ни другим.

Он вошел в театр, пересек фойе, оглядываясь по сторонам. Окошко театральной кассы было закрыто. Из зрительного зала доносился женский голос, поющий песню Земфиры, слова стали слышны еще отчетливее, когда одна из дверей распахнулась и из нее вышел молодой мужчина, облаченный в татарский костюм со шлемом и с копьем в руках.

— Здравствуйте, сэр, — поприветствовал его человек в образе всадника. — Я слышал, что вы вернулись, мистер Уорвик.

— Господи! Кто вы? — удивленно спросил Дэниэл.

— Боб Купер, рыбак, у меня судно «Анна-Мария».

— Но почему ты одет в татарский костюм?

— Я разгуливаю в нем по сцене в соответствии со сценарием пьесы. Они так это называют, прогулкой по сцене, но я делаю намного больше. Я метаю копье, марширую и громко пою песни. — Казалось, Боб был не очень доволен такой ситуацией. — Я покончу с этим после представления, но знаю, что мистер Асквис собирается поставить более впечатляющую и яркую пьесу, для участия в которой уже было набрано много местных жителей.

— Так почему же ты сейчас не на сцене?

— Меня послали посмотреть, привели ли лошадь, которая нужна для пьесы. — Он подошел к двери и выглянул на улицу. — Да, вон она! — Боб громко ударил копьем по щиту. — Поспеши! — заорал он во все горло молодому конюху, ведущему послушную белую лошадь к пирсу. — Вы опоздали! — Боб вернулся внутрь. — Мне придется покинуть вас, сэр. Мой выход в следующей сцене.

Дэниэл, направив свой взгляд на лошадь, которую провели в здание, а затем к служебному входу в театр, решил посмотреть на репетицию из ложи, в которой еще не был. Он прошел по темному, едва освещенному коридору, выкрашенному ярко-красным цветом, пока не увидел перед собой белую дверь, которую приоткрыл, и сразу же зажмурил глаза от ослепительного света зажженных огней. Хриплые голоса раздавались со сцены, по которой актеры, одетые в пестрые яркие костюмы, холили вокруг татарской палатки с напыщенным видом и часто жестикулировали. Он уже видел «Мазепу» дважды в других городах и понял, что попал на конец второго акта.

Стоя на балконе, он наклонился вперед, с нетерпением ожидая, когда же под аккомпанемент пианиста и скрипача закроют занавес, тем самым подтверждая завершение второго акта. В третьем ряду крепко сложенный мужчина, который, как догадался Дэниэл, был мистером Асквисом. Он поднялся со стула, чтобы высказать свои замечания, с которыми люди, стоявшие на сцене, полностью согласились и были готовы исправить свои ошибки. Асквис присел обратно.

Решив, что будет любезно и учтиво с его стороны спуститься вниз и представиться незнакомому мужчине, Дэниэл почти поднялся со стула, как вдруг заметил пианистку, которая меняла ноты, готовясь к следующей сцене. Он не мог оторвать от нее взгляда, не веря своим глазам. Необъяснимые, поразительные эмоции и ощущения охватили его, будто время повернулось вспять. Такие же блестящие рыже-золотистые волосы, знакомый наклон головы. Как она была похожа на ту, с которой он познакомился много лет назад.

Приготовив ноты, Люси наклонилась вперед, пытаясь услышать, что говорил ей мистер Бартли-Джонс, который настраивал скрипку и хотел, чтобы она наиграла мелодию. Ей было нетрудно сделать это для него, ее пальцы все еще лежали на клавишах цвета слоновой кости. Вдруг ее внимание привлекло какое-то движение на балконе. Девушка подняла глаза и посмотрела прямо на мужчину, сидящего там.

«Клодина!» Дэниэлу показалось, что мир остановился, его сердце бешено заколотилось. Ее имя эхом отдавалось в его голове, но он знал, что это была лишь иллюзия, обман зрения и света. Клодина умерла много лет назад, но его память хранила ее образ, а рана, образовавшаяся в душе после ее утраты, кровоточила и болела до сих пор.

Люси сразу поняла, кто этот мужчина. Не кто другой, а именно Дэниэл Уорвик, хозяин курорта, сидел на балконе и внимательно обозревал происходящее с высоты. Из-за ярких огней, освещающих весь зрительный зал, она не смогла разглядеть, каким он был красивым, сильным, модным мужчиной, его черные волосы немного покрылись сединой, а широкие мускулистые плечи казались еще сильнее и делали его еще привлекательнее. Вот он какой, отец Ричарда. Люси улыбнулась ему.

Все еще находясь в шоке, Дэниэл сглотнул. Такая схожесть пианистки с Клодиной взбудоражила в нем самые разные чувства; мучения и страдания, ставшие частью его жизни, после ее смерти еще сильнее стали терзать его душу, но затем странным образом он ощутил спокойствие и облегчение.

Он безумно хотел, чтобы репетиция поскорее закончилась. Когда Асквис приостановил акт битвы в последней сцене, чтобы предоставить побольше места участникам из состава исполнителей, одетых в необычные татарские и польские костюмы, Дэниэл стал барабанить пальцами по стулу. И снова возобновил стук, когда мигающие красные огни имитировали большой лесной пожар, вспыхивающий позади Мазепы и его невесты. В конце концов, не вытерпев, он поспешно вышел с балкона, прочитал имя девушки, написанное на афише, висевшей в фойе, и направился к служебному выходу театра, чтобы подождать, когда она выйдет.

Когда Люси вышла из театра на просторную аллею, окружающую здание, она увидела высокого мужчину, который казался еще выше в своей цилиндрической шляпе, из кармана серого шелкового жилета виднелась золотая, богато украшенная камнями цепочка для часов. Сняв шляпу, он сделал шаг навстречу. Дэниэл все равно был таким высоким, что Люси почувствовала себя немного неуютно.

— Меня зовут Дэниэл Уорвик, — представился он, прожигая ее пронзительным взглядом.

Увидев его совсем близко, она поняла, что он намного привлекательнее, чем показался ей в тени, когда сидел на балконе. Она снова расплылась в улыбке, не зная, что доставляет ему острою боль.

— Для меня честь познакомиться с вами, сэр. Я знакома с вашей дочерью и Ричардом. Мы с ним близкие друзья. Должно быть, он говорил обо мне.

Лицо Дэниэла как будто застыло от холода при упоминании о сыне.

— Близкая дружба, — повторил он. — Насколько близкая? Нет, он не упоминал о вас, — невозмутимо ответил он. — Боюсь, но все время, которое мы провели вместе, как только я вернулся домой, мы потратили на обсуждение единственной темы, касающейся нашего бизнеса. А ваше имя напечатано в афише. Вы итальянка?

Она, как обычно, объяснила все по поводу своего рождения и замужества. Он кивнул ей.

— В Истхэмптоне живет один итальянский шеф-повар, который притворяется французом, для того чтобы работать в «Королевском отеле» и подавать на стол самые лучшие английские блюда. Я уверен, что одно мое слово, и вы получите любое неаполитанское блюдо, которое только пожелаете. Я буду рад, если вы, синьора Ди Кастеллони, окажете мне честь пообедать со мной и исправить промах моего сына.

Ей очень понравился его сдержанный, спокойный голос, и в ее глазах забегали чертики.

— Я с огромным удовольствием пообедаю с вами, это будет великолепно. Признаюсь, но я с нетерпением ждала с вами встречи, мистер Уорвик. Несомненно, вы сможете ответить на тысячу вопросов, которые накопились у меня, о становлении и развитии Истхэмптона как курорта и о семьях, которые жили на его территории в то время.

— Мое время полностью в вашем распоряжении, миссис. — Дэниэл предложил Люси свою руку, и они вместе медленно двинулись вперед.

В «Королевском отеле» они присели за широкий стол, покрытый узорчатой красно-коричневой скатертью, расположенный рядом с окном с видом на солнечную сторону улицы и прозрачное море. Вокруг Дэниэла стали крутиться официанты. Люси было трудно не любоваться им, такого энергичного, бодрого, активного мужчину она впервые встретила в своей жизни, и так как в прошлом ее окружали мужчины старше ее, она не ощущала дискомфорта и неудобств рядом с ним. Она отказалась от итальянской еды, потому что полностью не была уверена в том, что он не придумал свой рассказ лишь из хвастовства, и, находясь в предвкушении, позволила ему заказать для нее блюдо на собственный вкус. Она заметила, что, несмотря на высокий рост и большую мышечную массу, Уорвик был очень гибким, двигаясь, будто барс. У него были такие благородные манеры, что, если бы не шрам, проходящий от середины правой щеки и разделяющий черную бровь пополам, было бы трудно поверить в то, что он когда-то участвовал в боях на боксерском ринге.

— Я хотела бы послушать, как вы выиграли чемпионат Англии, — сказала Люси без намека на лесть, но желая доставить ему удовольствие разговором на его любимую тему. Сам король Георг Четвертый, узнав о его победе, выразил ему свое уважение и почтение.

— Бой проходил неподалеку от древнего города Чичестер, находящегося в нескольких милях от Истхэмптона. На ринге я сражался за титул чемпиона с одним из самых лучших и профессиональных парней, которого я когда-либо мог встретить в своей жизни. Он боролся честно, по правилам, без обмана и хитрости. — Дэниэл начал вести повествование о давнем событии, сокращая историю до минимума, компонуя факты. Он опускал моменты, касающиеся пролитой крови, хруста костей, запаха пота, исходящего от них в результате жестокой, зверской борьбы, рева и ора толпы в тридцать тысяч человек. Он не хотел вспоминать отвратительный, мерзкий звук хлыстов и плеток, держащих на расстоянии тех зрителей, которые в забвении начинали драться с охраной, чтобы добраться до канатов ринга, на котором бились два противника, превращая друг друга в месиво ради почетного звания чемпиона Англии по боксу.

Во время борьбы он не мог видеть двух дам, которые, нарушив договоренность, все-таки пришли. Клодина и его жена. Непостоянная, крайне эгоистичная Клодина, одетая в траурное платье, в конце концов все-таки пришла на боле боя в тот день, но он отвернулся от нее и преподнес флаг победителя Кейт. Как только это произошло, Клодина резко двинулась к выходу, высоко подняв голову, ее траурная вуаль развевалась позади, и с того дня он больше никогда ее не видел. Его выбор в пользу Кейт надломил Клодину. Он понял это, узнав, какой распутный образ жизни она стала вести. В отместку, выражая отвращение и неприязнь к нему, какое-то время она даже употребляла наркотики. Подсознательно он вспоминал ее, когда держал в объятиях любую рыжеволосую женщину, но ни одна из них так не очаровывала и не привлекала его, как Клодина. И вот сейчас напротив него сидела молодая женщина с овальным лицом, которая была так же обаятельна и притягательна, и внимательно слушала его историю.

— Изумительная победа, — произнесла она, когда он закончил свой рассказ, и тихо поаплодировала в знак уважения и восхищения. Они закончили есть устриц, перешли к супу со спаржей, который был разлит по их тарелкам половником из большой супницы, а порции жареного мяса с грибами были политы сладким винным соусом и приправлены зеленью петрушки.

— Я перестал заниматься боксом и оставил ринг в этот самый день, но вы ведь понимаете, что это произошло двадцать один год назад, как раз наступало лето. Его голос был завораживающим. — Вы еще тогда не родились.

— Нет, это не так, — ответила Люси, не понимая, что попалась на его хитрость, примененную для того, чтобы узнать ее возраст. — Несколько дней назад мне как раз исполнилось двадцать один. Я родилась в мае. — Внезапно она замолчала, немного покраснев. Было не принято замужним женщинам или тем, кто уже был замужем, говорить о своем возрасте, даже если они были молоды, но, находясь в состоянии восторга и воодушевления после знакомства с мистером Уорвиком, она не успела проследить за своим языком.

Дэниэл внимательно наблюдал за ней. Люси была на несколько месяцев младше, чем его сын. Очаровательная вдова, околдовывающая своим прелестным, обаятельным личиком. Она все еще была похожа на девочку, а не на женщину, казалась такой ранимой и беззащитной, будто никогда не была с мужчиной. Но это было невозможно, по крайней мере, маловероятно, но он не хотел думать об этом. Как же она была очаровательна, когда смутилась, выдав свой возраст. Он наклонился к ней и произнес тихим заговорщическим голосом:

— Я не выдам ваш секрет.

Она не смогла не захихикать, смех сам вырвался наружу. Ричарду очень повезло с отцом. Как Люси хотела рассказать ему все о себе начистоту, но, пока она не встретится с Оливией Рэдклифф, ей придется подождать. В то время как она пыталась решить, с чего лучше начать рассказ, связанный с выбором именно этого курорта, и как перейти к разговору об особняке Атвудов, он опередил ее:

— Расскажите мне об Италии. Я никогда там не был. Где вы жили?

Люси рассказала ему о своей жизни в Италии ни больше ни меньше, чем всем остальным. Но внезапно Дэниэл задал вопрос, которого она боялась больше всего и которым до него никто не интересовался.

— А какая у вас была девичья фамилия?

Она немного выждала, чтобы успокоиться.

— А почему вы спрашиваете?

— Это простое любопытство, уверяю вас. Ведь возможно, что я мог знать семью вашего отца, так как у меня огромные деловые и общественные связи от Суссекса до Йоркшира и на севере страны. Как говорят, мир круглый и маленький, а значит, тесен.

Люси не хотела лгать, но и открыть правду была тоже не готова.

— Моя мама сказала монахиням, что у отца не было семьи.

— Она умерла, когда вы жили в монастыре?

— Правильно. — За все время своего пребывания в Истхэмптоне она детально не излагала кому-либо о том, где умерла ее мать, все думали, что это случилось в Италии, и она намеренно не собиралась опровергать это. Люси не подозревала, что Дэниэл Уорвик будет исключением, и его следующий вопрос это только подтвердил.

— Я полагаю, ваши родители были похоронены рядом?

— Нет, это не так. — Она искусно сменила тему разговора. — Ричард сказал мне, что его бабушка и дедушка умерли молодыми. Вам, должно быть, как и мне, знакомо горе утраты.

— Да, — согласился Дэниэл, поддерживая разговор, который она завела. — Мне было тогда восемь лет, а моему брату три года, когда наша овдовевшая мать умерла спустя несколько месяцев после того, как родила сестренку Жасмин, которую мы с женой недавно навещали в Америке.

Люси слушала и смогла сделать вывод из его рассказа, что холостой дядюшка Дэниэла, Уильям Уорвик, взявший к себе троих сирот, воспитывал их очень строго. По крайней мере, ее детство прошло без жестокости и несправедливости, монахини относились к ней ласково и нежно, но у нее не было родных брата и сестры. Уорвик начал рассказывать ей о том, как тренировался у Джима Пирса, боксера, отошедшего от дел. Обеденное время подходило к концу, но Люси успела узнать еще многое о становлении Истхэмптона как морского курорта. Она осмелилась поднять тему, касающуюся железной дороги, и он мгновенно разгневался.

— Железной дороги здесь не будет, обещаю вам, — уверенно заявил он, как раз это она и хотела от него услышать. — Компании, владеющие судами, перевозящими торговые материалы через пролив в Маррелтон, объединятся в этой борьбе просто потому, что поймут, что их продажи после прокладки железной дороги резко сократятся. Это лишь вопрос времени, если утвердят железную дорогу в Истхэмптоне, которая будет проходить до Маррелтона, то торговля по водным путям прекратится навсегда, а компаниям, владеющим судами и занимающимся коммерцией, это невыгодно. Также это касается и крайнего севера, на котором лодочники только этим и живут, лишившись последней возможности заработка, их семьи обеднеют и станут голодать.

— Кажется невозможным построить железную дорогу где-либо, чтобы тем самым не причинить людям страдания и не привести к нищете и нужде, — Люси сказала то, свидетелем чего сама была в Италии.

— То же самое произойдет и с остальными, не только с лодочниками. Целые улицы сотрут с лица земли, тысячи домов будут разрушены, разорятся деревни, и от всего останется лишь пепел. — Пронзительным взглядом Уорвик посмотрел на девушку. — Когда в первый раз вы услышали о том, что железнодорожную станцию собираются построить на территории имения Атвудов?

Она рассказала ему о своем ее визите в особняк, когда Джош Бартон был там.

— Я столкнулась с ним там и теперь частенько с ним вижусь. Этот неприятный мне мужчина снял комнату в морском коттедже, где живу я, и он постоянно докучает мне своим присутствием. Я не согласилась с ним и не поддержала его идею. Но, по правде говоря, в целом я не имею ничего против железной дороги и приветствую такой быстрый и удобный способ передвижения, если только беззащитным людям это не принесет ни страданий, ни дискомфорта, и им не придется переезжать и искать новую работу, в то время как спекулянты будут наживаться и богатеть.

Он покачал головой и экспрессивно развел руками перед собой.

— Мы живем не в идеальном мире, жадные, эгоистичные люди, как и противоположные им, находятся в нем. Я сам был раньше беспощадным и безжалостным, и мне стыдно, здесь нечем гордиться. Теперь я хочу отстоять и защитить собственный курорт, провалиться мне на этом самом месте, если я допущу, чтобы какая-то железная дорога ослабила процветание Истхэмптона и привела к бедности, безысходности и безработице людей, живущих здесь. Истхэмптон до сих пор является элитным курортом, с самого его основания он был важным и значительным местом, обогащающимся за счет постоянных клиентов, что позволило ему бурно развиваться и процветать. Достаточно слухов, и берега заполнятся толпой экскурсантов и туристов, которые отменят поездки за границу и ринутся на курорт, окруженный деревенскими поместьями. Повсюду полно развлекательных курортов, до которых рабочие, бедные, люди, не принадлежащие к высшему обществу могут добраться поездом. Каждый человек имеет право на выбор.

Я не говорю, что бедным людям здесь не место, но хочу, чтобы Истхэмптон остался курортом — и совесть меня не мучает, — предназначенным только для тех людей, которые по-настоящему смогут оценить его прелесть и красоту и кто имеет достаточные денежные средства, чтобы позволить себе здесь отдыхать. — Уорвик быстро глотнул из бокала вино, так как в горле запершило от сухости после того, как он яростно отстаивал свои взгляды. — Понимаете? — Он поставил бокал на стол. — Я поведал вам причины, по которым я против того, чтобы Джош Бартон претворял свою дурацкую идею о железной дороге в жизнь, и вы также рассказали мне, что вас оскорбляет то, что родовое поместье разделят пополам. И это объединяет нас. — Дэниэл протянул свою мощную руку Люси, и она сама пожала ее.

— Союзники, — повторила она. — Для общего благого дела.

Он не освободил ее пальцы сразу, а держал руку еще немного времени, его взгляд остановился на ее лице.

— И как же мы отпразднуем нашу победу?

— Для начала нам надо выиграть.

Однажды, очень давно, Клодина сказала ему почти то же самое, когда он говорил о выигрыше, разыгрываемом во время боксерского чемпионата. Люси, освободив свои пальцы, легким движением расстегнула ремешки своей сумочки, висевшей на руке, вытащила перчатки и, застегивая на них маленькие пуговки, вышла из-за стола.

Поднявшись, Дэниэл хотел было нанять карету, чтобы доставить ее домой, в морской коттедж, но она отказалась, сказав, что хочет прогуляться. Он стоял на тротуаре рядом с отелем и смотрел ей вслед. Она была дочерью Клодины. Он знал это наверняка. Люси как две капли волы похожа на свою мать, а узнав о ее происхождении, описанном так невинно, к которому добавился повышенный интерес к имению Атвудов, его уверенность только подтвердилась. В прошлом в Истхэмптоне ходили слухи о мертворожденном ребенке, но теперь он знал, что это была ложь. Этот ребенок был жив, а распутная Клодина решила скрыть этот факт, и Люси также посчитала нужным утаить от него правду о себе. Но почему девушка скрыла свою девичью фамилию, он не мог понять, возможно, она не хотела открывать правду о том, что она Атвуд. Лионелу Атвуду был нужен наследник. Долго не думая, он женился на Клодине, которая вскоре возненавидела мужа, который ложился к ней в постель лишь для того, чтобы зачать ребенка. Но неудачи преследовали его. Лионел никогда не был мстительным мужчиной, наоборот, он был нежным и щедрым от природы, глубоко уважаемым знавшими его людьми. Поползли слухи, и некоторые молодые люди из обслуживающего персонала проговорились, что в этом браке все идет не так, как следовало бы.

Люси скрылась из виду за рядами маленьких домиков, расположенных вдоль улицы. Дэниэл постоял еще несколько минут. Только ему Клодина сообщила по секрету о том, что несчастлива в браке. И он знал почему, освободившись от вдовства, она оставила своего несчастного младенца на попечительство монахиням. Это давало ей возможность одной вернуться в Англию, к нему, необремененной прошлым. Клодина хотела начать жизнь заново. Новая жизнь началась, но только не так, как она представляла, вместо этого, отчаявшись, потеряв всякую надежду, она встала на тропу забвения, пьянства, распутства, а итогом стала смерть. Он не допустит, чтобы Люси узнала, что он отказался от ее матери. Судьба давала ему второй шанс, и он сделает для этой девушки все, что она только захочет и что будет в его силах.

Он уже повернул в противоположную сторону от тропинки, по которой ушла Люси, как внезапно изменил решение и прошел через арку, ведущую в конюшню, расположенную во дворе отеля. У него была привычка брать наемную лошадь из «Королевского отеля», когда ему было необходимо, и конюх всегда предоставлял ему самую лучшую лошадь. Не спеша Дэниэл выехал из центра курорта и направился в сторону окраин, его мысли настолько были заняты Клодиной и внезапным появлением Люси в его жизни, что он понял, что не сможет сегодня думать больше ни о чем, а тем более о бизнесе, и поэтому ему лучше побыть одному. Он знал, где сможет найти уединение: в заброшенном коттедже Денвиса Кортера, мимо которого он так часто проезжал все эти годы, но ни разу не входил туда после той ночи, когда у него с Клодиной было тайное свидание.

Он съехал с дороги и продолжил свой путь по тропинке, которая вела к коттеджу. Проехав рощу, Дэниэл ожидал увидеть перед собой заброшенную хибарку: ведь именно таким он запомнил пустующий коттедж, но резко остановил лошадь, потому что не поверил своим глазам. Домик был отремонтирован и заново покрашен, сад вычищен, а забор поправлен. Кто посмел во время его отсутствия вселиться в пустующий дом, не имея на это прав, ведь земля принадлежит Уорвикам! Кто бы это ни был, он вышвырнет его!

Без промедления Дэниэл слез с лошади, вожжи повесил на столб ограды и сильно толкнул ворота, так что они чуть не слетели с петель. Он не посчитал нужным постучаться в дверь своей частной собственности, но, взявшись за ручку, открыл дверь не сразу, а прислонился к ней плечом, сомневаясь, следует ли ему входить. Солнечный свет освещал коттедж, вокруг входа в который клубилась пыль, хорошо заметная в солнечных лучах. Он посмотрел на дверь, и так внезапно в его памяти всплыли события прошлого, что Дэниэл прикрыл рот дрожащей рукой, будто боялся, что закричит или выругается от воспоминаний, которые все еще причиняли ему боль.

Клодина была повсюду. Но Дэниэл видел ее как тогда, обнаженную, растянувшуюся на мягком матраце небольшой кровати, ее одежда была разбросана по полу. В его ушах раздавались ее крики экстаза и боли, до которых он доводил ее в порыве животной страсти и ненависти. Она сводила его с ума, и это была умопомрачительная страсть, но не любовь. Всем своим сердцем он любил Кейт, он готов был лелеять и заботиться о ней до конца ее дней, а то, что чувствовали друг к другу Клодина и он, называлось страстью. Они жаждали друг друга, тосковали и не могли не видеться, потому что умирали от желания, которое удовлетворяли лишь в объятиях друг друга. Он изменил Кейт той ночью, как и Клодина предала своего законного супруга, и когда наступил рассвет, каждый вернулся к себе домой, она — к своему больному, находящемуся при смерти мужу, а он к супруге Кейт, с которой отношения давно сошли на нет и которая была к нему холодна. В то время она была беременна их сыном. Сыном, который на два месяца старше дочери Клодины.

— Я не слышала, как вы постучали, мистер Уорвик, — сказала Мэг, делая на этом акцент, потому что он уже стоял посреди комнаты, где она и обнаружила его. Мэг насторожилась, когда услышала шум, отложив в сторону чистое белье, которое принесла из морского коттеджа. Она вышла посмотреть, что происходит, а увидев горькое выражение на лице Дэниэла, решила понаблюдать за ним, встав тихо и незаметно.

— Мэг Линден? — охрипшим голосом произнес он. Его злость пропала, а появился интерес, почему она находится в этом доме.

— Что вы делаете здесь?

— Я ваш новый арендатор, сэр. По крайней мере, я им стану, когда мы с Бобом Купером поженимся. Ваш сын Ричард позволил ему арендовать этот дом с последующим правом выкупа.

Дэниэл глубоко вздохнул.

— Черт бы его побрал! — Он выбежал из коттеджа так же яростно, как и входил в него, дверь хлопнула и снова открылась, а защелка сломалась. Мэг подобрала ее и медленно прикрыла дверь, внимательно смотря вслед Дэниэлу. Он выглядел обезумевшим, потерявшим рассудок, когда увидел, что кровати нет на ее прежнем месте. «Подозревал ли он, что однажды потерял две серебряные пуговицы с выгравированными инициалами, принадлежавшими ему, и вернулся ли, чтобы найти их, когда услышал или увидел, что в доме кто-то поселился?»

В тот же вечер дома Мэг достала пуговицы из ящика и показала их Эмми, которая надела очки и с хитрым видом стала рассматривать их после того, как Мэг рассказала матери о сегодняшнем визите мистера Уорвика в коттедж.

— Эти пуговицы его, совершенно точно, — сказала Эмми, откинувшись в кресле. — И инициалы доказывают это, потому что никто, кроме него, не мог позволить себе такие причудливые пуговицы. Ты думаешь использовать их против него, если он поступит отвратительно и выставит вас из этого коттеджа?

— Я разве сказала, что думаю об этом? — резко ответила Мэг.

— Нет, ты не сказала, но если собираешься устроить скандал, то я скажу тебе несколько слов по поводу семьи Уорвик.

Лицо дочери напряглось, она сразу захотела предупредить маму.

— Я ничего не хочу слышать о Ричарде.

Эмми захихикала и положила ладони на стол.

— Я не собираюсь говорить ни о нем, ни о его сестре, я хочу рассказать тебе об их дяде Гарри, который следовал по пятам за мистером Уорвиком, отправившимся в коттедж поздно ночью много лет тому назад, когда из особняка Атвудов тайком ускользнула взбалмошная распутная девка, чтобы заняться тем, что ей нравилось.

Мэг уставилась на свою мать.

— Продолжай, — затаив дыхание, Мэг стала подгонять мать.

Эмми наклонилась к дочери и стала говорить низким, доверительным голосом:

— Проходила лодочная вечеринка для господ, находившихся на курорте и поселившихся в больших домах. Я и несколько моих подружек спустились на берег с другими гуляющими, чтобы посмотреть на веселье, освещаемое огнями фейерверков. — Эмми стала говорить еще тише, хотя никто не мог их подслушать, и Мэг пришлось навострить ушки, чтобы услышать все, что произносила мать. То, что она узнала, объясняло непонятное выражение лица Дэниэла Уорвика, которое Мэг заметила сегодня.

В своем особняке Дэниэл сидел один в библиотеке, на столе стоял графин с бренди, а стакан он держал в руке. Он уже достаточно потратил нервов и сил в противостоянии строительству железной дороги, притом что его сын находится не на его стороне, так он еще и продолжает действовать как пожелает, преследуя свои собственные интересы. Ричард воспользовался шансом и получил восстановленный коттедж и двух надежных арендаторов в нем. Дэниэл, конечно, никогда не думал о том, чтобы оставить коттедж как памятное место, хранящее его тайну. В действительности же он хотел, чтобы дом разрушился и унес его секрет собой. Черт, у него все еще где-то валяется ключ от него.

Поставив стакан на стол, Дэниэл приподнялся со стула и подошел к ящикам стола, порывшись, достал ключ с того самого места, в которое он в последний раз его положил и забыл на многие годы. Он положил его на ладонь и внимательно стал рассматривать. Этот ключ был ниточкой, связывающей прошлое с настоящим. Ниточкой, ведущей к Люси.

Глава 11

Солнечный свет играл лучами на медных духовых инструментах военного оркестра, который специально приехал из казарм Маррелтона, чтобы начать праздник, организованный в честь открытия пирса, и вместе с волнующей мелодией раздавались радостные возгласы толпы. Люди съезжались отовсюду, дороги и тропинки, ведущие в Истхэмптон, были плотно забиты потоком разнообразных экипажей, на которых приезжали семьи, компании друзей, чтобы стать свидетелями этого важного события. По всему курорту были развешаны флаги, окна домов украшены красными, белыми и голубыми гирляндами, которые сохранились еще с коронации. Новые украшения, сделанные в гамме цветов национального флага, висели на каждой арке по всей протяженности пирса. Особые гости и местные лица из городского совета, занимающие высокие посты и ведающие делами города, были удостоены чести занимать особые места перед главным входом, через который была протянута красная ленточка. Люси, находившаяся в центре толпы, смогла разглядеть Ричарда, стоявшего среди высокопоставленных лиц у входа, и затем заметила Донну в розовой кружевной шляпке.

Время открытия совпало с сильным приливом, а так как день был теплым, море казалось изумрудного цвета, по тропинкам шли люди с зонтиками, защищая себя от яркого солнца, слепившего глаза, и они напоминали скопление грибов. Рыболовы украсили собственные судна, лодки гостей качались в воде недалеко от берега, люди любовались прекрасным видом с пирса и спускались с него по железным лестницам, после того как церемония закончилась.

Тимоти, оказавшийся среди опоздавших, заметил Люси и прямиком направился к ней, протискиваясь через толпу.

— Доброе утро! Какой замечательный день для празднования.

Она была рада видеть его.

— Да, действительно. Хорошая примета, предзнаменующая успех пирса, вы согласны?

— Согласен. — Он думал о том, как Люси прекрасна, и о том, что случится страшный скандал, если его семья станет подозревать, что у него серьезные намерения по отношению к молодой женщине, которая работает пианисткой в театре. Он выделял единственную девушку, которую одобрили бы родители при выборе жены, и это была Донна, но его влюбленность прошла, чувства остыли, и как бы он ни старался, уже не мог вернуть пылкость нежных чувств, которые разрывали его сердце во время их зимней переписки. Он сожалел о том, что тогда поцеловал Донну, но в обоих случаях почему-то именно Люси занимала его мысли, он пытался прогнать их, хотя в те моменты еще этого не осознавал.

Тимоти заметил, что Люси стояла на цыпочках, чтобы увидеть через толпу, что происходит у входа.

— Вам же отсюда совсем не видна церемония, — сказал он и затем повелительным голосом обратился к людям, стоящим впереди нее.

— Освободите место для этой леди, пожалуйста.

Он произнес это решительным твердым голосом, как настоящий уверенный в себе джентльмен, и те непроизвольно расступились, подчинившись ему, к его изумлению, и предоставили ей место, с которого открывался хороший обзор. Она тихо засмеялась.

— Это было не так уж и необходимо. — Внезапно ее смех прекратился. Она увидела, что стоит плечом к плечу с Джошем Бартоном. Тимоти изобразил приятное удивление, энергично пожав руку Джоша, а Люси открыто поприветствовала его. Его глаза загорелись, он был изумлен. Ведь они совсем не общались с того времени, как он вернулся в морской коттедж.

— Этот великий день для Истхэмптона должен стать для вас уроком, Люси. Когда идея построения пирса только появилась, то была встречена не лучшим образом, но я слышал от самого Ричарда Уорвика, что те, кто был настроен против пирса, сейчас радуются больше всех.

От комментария, касающегося железной дороги, ее спасли усилившиеся радостные возгласы при появлении мистера и миссис Уорвик, которые подъехали на четырехколесном экипаже с открытым верхом.

Кейт с радостью отказалась бы от права разделить честь открытия пирса с другими достойными людьми, которые, как она чувствовала, заслуживали этого больше, чем она, но ни Дэниэл, ни Ричард и слышать ничего об этом не хотели. Ее сын вышел вперед, когда экипаж остановился, и подал ей руку, в этот момент она так возгордилась им, понимая, что этот праздник случился благодаря ему, ведь именно он претворил в жизнь свою идею, приложив к этому немало усилий и стараний. Раздались громкие аплодисменты, когда она и Дэниэл направились к декорированному входу, толпа расступалась перед ними, уступая дорогу. Наряд ни одной присутствующей дамы не мог превзойти роскошное одеяние Кейт Уорвик. На ней была соломенная шляпка с прозрачной шелковой вуалью последней модели и светлое шелковое платье, которое из нежно-розового превращалось в серое, как только свет попадал на него. Она улыбалась, кивала всем знакомым и обмолвилась словечком с Анной Эденфилд, которая была почетной гостьей, ведь ее бабушка, леди Маргарет, несколько раз удостаивалась чести перерезать ленточки на церемонии открытия курорта.

Люси наблюдала за Дэниэлом, который тоже здоровался с высокопоставленными лицами, ей показалось, что, несмотря на то что он уделял внимание тем, с кем разговаривал, он искал кого-то в толпе. Благодаря широким полям шляпки, сделанной из итальянской соломки, ее глаза были спрятаны от ослепляющего солнца, и поэтому Люси было нетрудно проследить за его взглядом. Девушка было очень любопытно посмотреть, кого он искал в толпе. Но Уорвик не заострял ни на ком свой взгляд. Внезапно бриз, весело играющий с ленточками, кружевами и бахромой, добрался до ее итальянской шляпки и резким движением поднял ее вверх. В тот же момент она поймала ее и пригладила рыже-золотистые, слегка растрепанные ветром волосы, и теперь она не сомневалась в том, что его глаза искали ее, они горели, но во взгляде не было сексуальной искры. Казалось, Дэниэл искал ее в толпе, чтобы убедиться, что она пришла, для чего ему это нужно, знал только он. Но, по-видимому, ему оказалось достаточно лишь взглянуть на ее лицо, потому что сразу после этого он отвернулся, взял жену под руку и провел ее к почетному месту, чтобы начать церемонию.

Ричард обратился к гостям и толпе, произнеся небольшую приветственную речь, перед тем как одарил комплиментами и похвалой свою мать, давая ей слово. Как только аплодисменты стихли, Кейт, волнуясь, произнесла несколько слов:

— Леди и джентльмены, это счастливое событие, несомненно, войдет в историю Истхэмптона. Каждый из нас, молодой и пожилой, местный житель и приезжий отдыхающий, будет наслаждаться видом прекрасного изумрудного моря с этого замечательного пирса…

Грубый голос, донесшийся из толпы, перебил Кейт, люди зашевелились, создавая переполох.

— Нет, леди, не все смогут наслаждаться этим видом! Только те, кто сможет приехать на побережье! Когда построят железную дорогу? Вот что мы хотим знать!

Кейт побледнела, но с чувством собственного достоинства продолжила, не обращая внимания на крик:

— И вдобавок к этому в пирсе построен новый театр, в котором в течение летнего сезона вашему вниманию будут представляться различные по жанру пьесы…

Кто-то закричал снова, но уже из другого конца толпы. Терпению Дэниэла пришел конец.

— Хватит играть во всемогущего, Уорвик! Мы хотим, чтобы была железная дорога, даже если ты этого не хочешь!

— Правильно! Мы должны переплюнуть Маррелтон! — во всю глотку заорал третий мужчина, зная, что эта фраза поднимет конкурентный дух, ведь соперничество между курортом и торговым городком существовало всегда. Местные жители стали кричать из толпы, поддерживая зачинщика, а те, кто приехал из Маррелтона, выражали несогласие и насмехались над ними. Другие же, возмущенные прерыванием церемонии, также выражали криками свое неодобрение грубиянам, между мужчинами стали завязываться потасовки и драки. Но даже те, кто был за железную дорогу, понимали, что для драк сейчас неподходящее время.

Дэниэл сжал кулаки, его лицо потемнело от злости.

— Вы нанятые агитаторы! — свирепо закричал он, желая лично разобраться с каждым из них. — Я чувствую вашу отвратительную вонь на расстоянии.

Кейт, высоко подняв голову, непоколебимо стояла рядом с ним, хотя некоторые леди среди приглашенных гостей стали нервно отходить назад, боясь, что в них могут полететь снаряды, что было неудивительно в эти времена, ведь такие инциденты часто случались, когда буйные, несдержанные люди начинали бастовать. Анна Эденфилд прижалась к Донне, нерешительно интересуясь, нет ли поблизости полицейских, чтобы навести здесь порядок.

Представитель закона Истхэмптона находился в толпе, его высокая шляпа с широкими полями явно выделялась среди цилиндрических шляп и зонтиков, он направился прямо в сторону нарушителей порядка, но их помощники загородили ему путь. Люди стали разбегаться в разные стороны, забирая детей, которые плакали и кричали от страха. Ричард призывал всех успокоиться, но никто не слышал его. Внезапно Джош протиснулся сквозь толпу и встал прямо перед Уорвиками, широко раскинув руки. Его крик зазвенел в ушах.

— Я ваш господин, который построит железную дорогу! — Он сразу же привлек внимание всех, его агитаторы весело закричали, и драки прекратились. — Поддержите меня в нужное время и в нужном месте, но не сейчас! Мы сегодня торжествуем в Истхэмптоне в честь нового, самого длинного и самого красивого пирса на южном побережье, и мы должны быть благодарны за изобретательность и находчивость мистера Ричарда Уорвика, который, как и его отец, всем сердцем желает только хорошего для курорта. Так давайте выслушаем миссис Уорвик, которая приготовила речь перед открытием пирса!

Он знал, что сможет успокоить и убедить толпу. Хорошее настроение вернулось, и, снова почувствовав праздничную атмосферу, люди стали ликовать. Кейт, признательно на него посмотрев, приняла позолоченные ножницы от Донны, и ее простое заявление о том, что пирс открыт, вызвал радостные крики и громкие аплодисменты, которые, как только она разрезала ленточку, тем самым открыв вход внутрь, перешли в бурные овации. Kaк только Дэниэл с остальными приглашенными гостями во шел внутрь, все остальные тоже стали двигаться вперед. Вход в этот день был бесплатным, и люди одним стремительным потоком двинулись в ворота.

— Отлично сделано, сэр, — сказал Тимоти, хваля Джоша, как только тот снова присоединился к ним, и встал рядом с Люси, которая кипела от негодования и злости и не намеревалась его хвалить.

— Ваша двуличность поражает меня! Все было спланировано, я знаю! Это искусная уловка! Вы выставили себя благородным миротворцем, чтобы получить популярность и поддержку.

— Ну хватит, — вмешался Тимоти, укоризненно посмотрев на Люси, но Джош поднял руку.

— Пусть Люси выговорится. Мне всегда интересно ее мнение. — В его глазах сверкнул ликующий огонек, который показывал, что он насмехается над ней. — Я признаю, что этот инцидент, произошедший по моей вине, спровоцировал массу хлопот и неприятностей. Ведь сегодня здесь множество влиятельных людей.

— Вот! Вы слышали! — Люси повернулась к Тимоти. — Он не отрицает, что это он все подстроил. Вы что разделяете эти коварные, тщательно спланированные действия? Я не верю, что вы поддерживаете этого лживого человека!

Тимоти посмотрел на нее серьезно.

— Я думаю, мы с мистером Бартоном должны наедине обсудить это дело.

— Как вам угодно, — вежливо ответил Джош. Затем, как только Люси отошла от него, добавил: — А вы что же, не подниметесь с нами на пирс?

— Я уже видела там все, что хотела посмотреть, — холодно ответила она. — Более того, я очень часто бывала в нем.

— Тогда встретимся позже, после вечернего представления, — напомнил ей Тимоти. Уорвики устраивали праздничный ужин с шампанским в своем особняке и пригласили их обоих.

— Буду ждать с нетерпением, — нежно сказала она, спокойно и ласково взглянув на Тимоти, зная, что это не пройдет мимо глаз Джоша.

Среди толпы людей у входа стояла Эмми Линден, на ней была дамская шляпка и шаль, серебряная брошь красовалась на пышной груди. Она смотрела в сторону моря, внимательно наблюдая за Мэг и Бобом, которые наполняли свои судна пассажирами, желая заработать побольше денег. Она не заметила, как к ней прогулочным шагом, пробравшись сквозь толпу, подошел массивный низенький мужчина.

— Привет, Эмми! Как поживаешь?

В течение нескольких секунд она смотрела, не отрывая глаз, на его румяное лицо, маленькие хитрые голубые глазки с нависшими веками, на его рыжеватые бакенбарды, и затем до нее дошло. Она узнала его.

— Бен Томпсон! Ах ты, мерзавец! После стольких лет! — Она схватила его за плечи и стала сильно трясти, затем отошла на шаг назад, осмотрев его с ног до головы: он был одет в яркий жилет, чистую куртку и штаны. — Ты выглядишь прилично. Должно быть, времена изменились с тех пор, когда у тебя была лодка, приносящая доход.

— Эй! Полегче! Смени тон! — Ему было не смешно, он осмотрелся, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. — Я не хочу ничего слышать о тех днях! Я покончил с торговлей, когда уехал отсюда.

Эмми пихнула его локтем.

— Только не говори мне, что можешь зарабатывать по-другому.

— Могу, могу. — С гордым видом он стал покачиваться на пятках. — Я честно заработал много золотых монет, работая на ипподроме и боксерских рингах. Вот где можно заработать, поверь мне.

— Верю, — рассматривая его с восхищением, фыркнула она. — Но ты никогда не убедишь меня, что заработал на одежду, которую напялил, не нарушив правил, ведь это в твоем духе. Ты ведь всегда на шаг опережал других.

Возгордившись собой, Томпсон показал золотые карманные часы.

— Да и ты, Эм, не была медлительна, — с благородством признался он.

Ее глаза сузились от любопытства.

— Что привело тебя сюда?

— Необходимость свежего морского воздуха. Что еще?

Его ответ не убедил ее, она не скрывала подозрения.

— Ты никогда ничего не делал ради благих целей. Держу пари, что за тобой тащатся нечистые делишки. — Эмми перевела дыхание, чтобы продолжить снова. — Это ты был одним из толпы, который?..

Он заставил ее замолчать, зажав ей пальцами рот, его мясистые губы расплылись в ухмылке, обнажая желтые зубы.

— Мы больше не будем здесь продолжать разговор. Давай-ка подыщем тихое местечко. «Королевский отель» все еще работает?

— Нет! — она стала насмехаться над ним. — Но разве ты не хочешь прогуляться по прекрасному пирсу?

— У меня еще будет достаточно времени на это. — Бен крепко схватил женщину под руку и стал уводить подальше от пирса. — Я собираюсь остаться здесь на некоторое время. Как насчет того, чтобы я пожил у тебя, а, Эм? Где ты живешь теперь? Есть ли у тебя свободная комната, которую можно было бы арендовать?

— В комнате живет Мэг. Она могла бы освободить ее и поселиться со мной.

— Мэг?

— Моя дочь.

Он щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить.

— А, да. Я помню. Ты была беременна, когда я в последний раз видел тебя. Ну, ты и Джо добились успеха?

— У меня не было ни малейшего шанса. Он отправился в море, и больше я ничего о нем не слышала.

Бен посмотрел на ее левую руку.

— Ты все еще носишь обручальное кольцо.

Эмми пожала плечами и выпрямилась, подозрительно посмотрев на него.

— А почему я не должна его носить? Никто никогда не интересовался этим, и я не позволю тебе задавать этот вопрос. Я уважаемая женщина. Я держу приличный красивый дом с роскошными апартаментами и не занимаюсь подозрительными делами. Я попрошу тебя держать язык за зубами и не болтать ничего лишнего о прошлом, Бенджамин Томпсон. Думаю, ты ожидаешь подобного и от меня.

— Согласен, Эм. Согласен.

Когда Мэг вернулась домой отдохнуть и расслабиться, потому что начался сильный прилив, она, конечно, не была довольна, обнаружив незнакомого, воняющего пивом мужчину в своей комнате, который храпел на ее кровати, а все ее вещи были перетащены в комнату матери.

— Кто он такой? Что он здесь делает? — Мэг стала задавать вопросы один за другим.

Эмми, немного опьяневшая от пива, присела на краешек дивана.

— Все в порядке. Он старый друг. Он знал твоего отца. Мы же не можем отвернуться от старого друга.

Мэг нахмурилась, поставив кулаки в боки.

— Мне он не нравится. Выглядит как настоящий грубиян и хам. Держу пари, что в отеле платила ты.

Эмми покачала головой:

— Нет, не платила. Успокойся. Не волнуйся, он поживет у нас лишь какое-то время. Он здесь по бизнесу, приедет и уедет, как мистер Бартон.

— Ты имеешь в виду, он приехал по бизнесу, связанному с железной дорогой?

Вопрос Мэг отрезвил ее мать, которая подскочила на ноги, тревожно смотря на нее, и внезапно оперлась на дочь, чтобы не упасть.

— Даже не упоминай об этом! Просто не говори об этом никому. Бен не хочет, чтобы это стало известно. Сегодня на пирсе произошел инцидент…

— Знаю. Я слышала об этом.

— И хотя он не сказал напрямую, я думаю, он имеет к этому отношение.

— Ничто не удивит меня, он может сделать что угодно, — попала Мэг прямо в точку.

Эмми одернула ее.

— Мы должны держаться от него подальше и не лезть в его дела. Обещай, что будешь держаться от него на расстоянии.

— Но почему?

— Потому что он знает немного больше о моей молодости, чем известно остальным, и то, что он знает, — правда. Я не хочу потерять хорошую репутацию и имя, мне слишком тяжело они достались, я не желаю снова оказаться в грязи. — Расчувствовавшись, она зарыдала. — Я была для тебя хорошей матерью, растила тебя и старалась дать тебе все, я никогда никому не причинила вреда, всегда следила за слабенькими женщинами, чтобы они не утонули, так почему же я должна страдать на старости лет?

Мэг устало закатила глаза.

— Ты не будешь страдать, мама, не говори ерунду, ради бога. Я ничего не скажу о нем, буду держать язык за зубами. Теперь все в порядке?

— Поклянись. Честно поклянись. — Эмми покачнулась и направилась к комоду, достала тяжелую Библию с полки и, шатаясь, подошла к дочери. — Клянись!

Мэг вздохнула и положила руку на Библию.

— Я клянусь.

Эмми кивнула и, довольная, снова обрушилась на диван, все еще держа священную книгу в руках.

— Ты хорошая дочь. Лучшей дочери нет на свете.

— Тебе надо отдохнуть и поспать, — посоветовала ей Мэг, снимая туфли с ее ног и ставя их рядом с диваном. Затем, сняв свою шаль с плеч, она накрыла ноги матери и заметила, что та уже спит.

Осторожно вытащив Библию из ее рук, Мэг поставила ее на прежнее место и прошла в комнату, которую ей теперь пришлось делить с матерью. Она расстроилась, что ее вещи были перемешаны, помяты и охапкой брошены на кровать, но, успокоившись, освободила немного места в комоде и убрала туда аккуратно сложенную одежду. Она ненавидела неряшливость и всегда хранила одежду в чистоте и порядке. Раздраженная тем, что ее вещи были перевернуты, что ей пришлось освободить комнату для какого-то неприятного мужчины, а также сильно устав от работы — ведь она торговала рядом с пирсом, и ей пришлось обслужить много приезжих, — она не заметила, что маленькая коробочка, хранящая ее золотые соверены и две пуговки, пропала. Она не знала, что ее взяла Эмми, когда убиралась в комнате дочери.

Намного раньше до того, как торжество и представление начались, люди, приехавшие в каретах, спокойно прогуливались по пирсу рядом с театром. Билеты на представление были проданы заранее, и, несмотря на наступившие сумерки, темноту неба и моря, зажженные огни образовывали золотую цепочку света по всей территории пирса, они отражались в воде, где плавали лодки с фонарной подсветкой. Фойе, в котором раздавался гул и жужжание голосов, наполнилось множеством гостей, джентльмены были одеты в костюмы, а дамы — в вечерние платья, и даже те, кто толпился у бокового входа, чтобы занять самые обычные места на галерке, также нарядились в самые лучшие наряды. Атмосфера предвкушения чего-то необычного царила в театре, когда зрительный зал наполнился, программки с шелковыми ленточками захрустели, драгоценности засверкали, белые перчатки озарялись ярким светом, чувствовался приятный запах духов. За кулисами, где образовалось столпотворение, находился механизм с вращающимися цилиндрами, предназначенный для создания звука цоканья копыт дикой лошади, вокруг которого по сцене стали расставлять декорации. Асквис сам взял гаечный ключ и, ругаясь, стал подкручивать гайки механизма.

Люси, которой позволили пройти в раздевалку актеров, чтобы переодеться в вечернее платье, поправила прическу, стоя у зеркала, и немного испугалась, обнаружив, что волнуется. Она смотрела на свое отражение в зеркале и была довольна тем, что решила надеть шелковое платье изумрудного цвета, которое при ярком свете огней, зажженных в зрительном зале, будет переливаться, а при тусклом освещении во время открытия занавеса будет переходить из одного оттенка в другой.

Снаружи раздевалки она увидела Ричарда, который ждал ее. Он взял ее за руки.

— Я пришел пожелать тебе удачи, — гордо сказал он. — Да ты и без нее отлично справишься. Ведь ты такая талантливая пианистка. Отец рассказал мне, что слышал, как превосходно ты играла во время репетиции и что потом вы вместе обедали.

— Он был очень добр ко мне.

— Но ты еще не познакомилась с моей мамой.

— Я познакомлюсь с ней сегодня вечером в вашем доме.

— Но там будет столько народа. Могу я попросить тебя подойти к нашей ложе после окончания спектакля? Я хотел бы, чтобы она обменялась с тобой парой слов, перед тем как покинет театр.

— Хорошо, я подойду к ложе, — охотно согласилась Люси.

— Спасибо. А теперь мне пора вернуться в фойе, чтобы встретить родителей и Донну, которые появятся с Тимоти Атвудом и двумя другими нашими гостями.

Он ушел. Еще было слишком рано садиться за инструмент, но как только поднимется зеленый занавес, она пройдет через зрительный зал вместе с Бартли-Джонсом, который в данный момент восседал на стуле, мешая движению, и засовывал бутылку из-под вина обратно в карман фрака. За кулисами было ужасно душно и так тесно, что рабочие сцены и актеры спотыкались и наступали друг другу на ноги. Сильный неприятный запах исходил из того места, где была привязана лошадь, она нервничала, предчувствуя важное событие, резко дергала головой и раздувала ноздри, обещая, что справится со своей ролью дикой лошади татарина намного лучше, чем это было на репетициях. Боб Купер, переодетый в костюм часового, двинулся вперед, чтобы занять свое место у замка, расположенного на сцене, и когда актер, играющий Мазепу, вышел из мужской раздевалки, нервно расправляя складки плаща, Люси помогла ему привести костюм в порядок. Он даже не поблагодарил ее, пребывая в своих отстраненных от мира мыслях, пригладил искусственные усы, которые над верхней губой были ровно подстрижены, как у настоящего татарина.

Вскоре пришло время ей выходить из-за кулис. Она глубоко вздохнула. Мистер Бартли-Джонс открыл дверь, которая была не видна с другой стороны из-за панельной обшивки, и Люси, пройдя через нее, сразу же услышала жужжание голосов и шуршание программок. Сев за фортепиано, она увидела, что на его крышке лежит букет прекрасных фиалок. А в букете карточка с инициалами — Д.У., и больше ничего. Люси была тронута его добротой и вниманием. Двое мужчин из семьи Уорвиков замечательно к ней относились. Боковым зрением она увидела, что ложа Уорвиков все еще пуста, но ей не представилось больше возможности взглянуть туда, так как сигнал готовности был дан. Люси и мистер Бартли-Джонс заиграли оглушительную увертюру.

Дэниэл, безошибочно определив время начала спектакля, провел Кейт и остальную компанию в ложу в тот момент, когда музыка полностью поглотила внимание присутствующих и настроила их на начало представления. Кейт, всегда полагавшаяся на мнение Дэниэла и доверявшая его выбору, и сегодня по его совету надела голубое, сшитое из тафты платье, накинула на плечи прозрачную китайскую шаль. Донна же была одета в платье из муслина в темно-синюю полоску, а Анна Эденфилд красовалась в лазурно-голубом шелковом наряде. Тимоти заявил, что все трое были как прекрасные, ароматно пахнущие незабудки, и так часто одаривал их подобными комплиментами, что женщины стали даже немного смущаться. Как только леди расселись и устроились в ложе, Уорвики с джентльменом по имени Альфред Свэйн, который был женихом Анны, заняли оставшиеся места. Они с нетерпением стали ждать начала спектакля.

У Кейт особо не было времени рассмотреть пианистку, которую пригласили к ним в гости после представления, потому что во время первого акта она полностью была поглощена спектаклем. Раздались радостные шумные аплодисменты, как только занавес стал закрываться, оставляя за собой летящую стрелой дикую лошадь с подпрыгивающим на ней Мазепой. Внезапно Донна и Тимоти завели с Кейт разговор о Люси, но когда Кейт посмотрела в сторону пианино, стул, стоящий рядом с ним, уже был пуст.

— Нe правда ли, миссис Ди Кастеллони превосходно играет, мама? — спросил Ричард минутой позже.

— О да, превосходно. Да, действительно, она хорошо играет, — искренне согласилась Кейт.

— Она будет еще играть.

Как только огни снова зажгли, Кейт бегло взглянула на молодую вдову, она заметила блеск гладких волос, уложенных в прическу, а затем перевела внимание на сцену, внезапно почувствовав беспокойство и тревогу. Но она никак не могла сконцентрировать свое внимание на актерах, переодетых в татарские костюмы. Кейт была убеждена, что раньше уже где-то видела Люси Ди Кастеллони. «Но как это возможно?» По рассказу Ричарда, да и Дэниэла, который недавно с ней познакомился, молодая вдова приехала в Истхэмптон из Италии, где раньше и жила.

Снова и снова Кейт прикладывала театральный бинокль цвета слоновой кости к глазам, но не для того, чтобы разглядывать актеров, находящихся на сцене, а чтобы получше рассмотреть лицо молодой женщины, в которую был влюблен ее сын. Он думал, что это было его тайной, но тот, кто влюблен, не может противостоять своему желанию без остановки говорить о предмете своего восхищения и вожделения. Однако даже если имя вдовы ненароком звучало в их разговоре, Кейт было достаточно одного или нескольких слов, чтобы сразу понять, что между молодой привлекательной вдовой и ее сыном были не просто дружеские отношения.

Люси Ди Кастеллони оказалась восхитительной! И это было превосходно видно в театральный бинокль. Ее пальцы грациозно летали по клавишам рояля, завершая последний аккорд, затем она клала руки на колени, ожидая нужного момента, чтобы снова приняться за игру. Она сидела прямо и неподвижно, свет был направлен на ее лицо, будто она исполняла роль, и Кейт поняла, что где-то раньше уже видела Люси Ди Кастеллони. Этот образ знаком ей из прошлого. Она напряглась. Ее сердце начало тревожно биться в груди. Казалось, что на сцене находится Клодина.

Продолжение пьесы Кейт не смотрела и, естественно, ничего не запомнила. Она была полностью сосредоточена на приезжей девушке, пытаясь припомнить и соединить в одно целое все, что рассказывал о ней Ричард, Донна и Дэниэл. «Заметил ли муж это сходство?» Он сидел позади Кейт, и поэтому она никак не могла посмотреть, наблюдает ли он за юной пианисткой.

Мелодрама подошла к концу. Все актеры начали кланяться, они действительно заслуживали всяческих похвал, потому что отлично сыграли грандиозное представление на маленькой сцене. Вскоре после окончания пьесы Люси подошла к дверям ложи, Ричард пригласил ее войти, и в первый раз Кейт с Люси встретились взглядами.

— Как вы себя чувствуете, миссис Уорвик? — поинтересовалась Люси, думая, как же повезло жене Дэниэла иметь идеальную форму лица, которое даже по прошествии лет оставалось молодым и ухоженным, ее фигура была безукоризненна, глаза блестели и не теряли своей привлекательности из-за небольших морщинок, образовавшихся вокруг них. Люси поняла, что миссис Уорвик было немного за сорок.

Кейт, находясь в оцепенении, что-то ответила, а затем стала хвалить Люси за ее талант и музыкальные способности, но все это время не отрывала от нее глаз. Она внимательно рассматривала ее густые длинные ресницы, гладкую белоснежную кожу, манящие глаза, она вслушивалась в ее мелодичный голос, и с каждым мигом все больше замечала и убеждалась в необыкновенной схожести Люси с Клодиной. Казалось, будто перед ней стоит призрак, вернувшийся из прошлого. Сердце бешено колотилось, чудовищное подозрение вселилось ей в душу, с трудом она заставила себя улыбнуться.

— Вы готовы поехать вместе с нами? — спросила Кейт. — Хорошо. Тогда поспешим, а то приглашенные гости соберутся в нашем особняке раньше нас.

Сама не зная почему, Кейт сначала посмотрела на мужа, а затем перевела взгляд на сына, ожидая поддержки с их стороны поскорее покинуть ложу, но оба неотрывно глазели на Люси, и она еле сдержала крик, когда увидела выражения их лиц. Дэниэл смотрел на молодую девочку как потерявший рассудок, слепо влюбленный взрослый мужчина, а Ричард, опьяненный любовью, парил в облаках.

Глава 12

Находясь в конторе, Ричард сильно удивился, оторвавшись от документов, когда увидел, что его посетителем была Мэг Линден. Он сразу же поднялся со стула, вышел из-за стола, чтобы поприветствовать ее. Воспоминания терзали его сердце с тех пор, как он впервые осознал, что дочь рыбака с загорелым, бронзовым лицом, носившая поблекшую, выцветшую одежду, уже давно выросла, как и он сам. Дни, когда она дерзко и нахально себя вела, строя рожицы за спиной его няни, прошли, они подросли, и сам, не осознавая происходящего, он все чаще стал обращать внимание на пышные формы ее тела, пробуя сначала сдержанно гладить ее лодыжки и блестящие, растрепанные ветром волосы, позволяя себе все больше вольностей.

— Как неожиданно тебя здесь видеть, но очень приятно, — сказал он, пододвигая к ней кресло. — Что привело тебя в офис?

Мэг сомневалась несколько секунд, прежде чем присела в дубовое кресло, обшитое мягкой кожей, стоящее на полу, покрытом богатым ковром. Но Мэг была твердо и решительно настроена, казалось, она не встанет с этого кресла, пока дело, по которому она сюда пришла, не будет разрешено, да еще и в ее пользу. Он заметил, что на ней было надето новое хлопковое платье грубого зеленого цвета, обшитое тесьмой, и хотя он понял, что платье не было дорогим, оно странным образом очень подходило ей. Как только Ричард присел на краешек стола, он увидел, что ее старая соломенная шляпка была отделана новыми ленточками и кружевами.

— Я пришла из-за твоего отца, — начала она. — Он как настоящий грубиян недавно ворвался в особняк Денвиса Кортера, даже не постучав в дверь, и хотя я была с ним вежлива, я все еще беспокоюсь. — Она тревожно на него посмотрела и наклонилась вперед. — Он же не выгонит Боба оттуда, не так ли?

Ричард, скрестив руки на груди, ответил уверенным, спокойным тоном:

— Тебе не стоит так беспокоиться, Мэг. Он упомянул, что был в коттедже, но ни слова не произнес о том, что собирается выгнать Боба или тебя оттуда.

— Хорошо, мне стало легче после твоих слов. — Она высоко подняла голову, шаловливо посмотрев на него. — Ты ведь нашел бы мне другое место, если бы твой отец выгнал меня из коттеджа, правда? Поскольку ты пообещал Бобу, что он сможет арендовать этот коттедж.

Засмеявшись, Ричард откинул голову назад.

— Да, конечно, нашел бы. Как насчет Букингемского дворца? Как он, подходит тебе?

Она сморщила свой небольшой курносый носик.

— Нет, он слишком большой для меня. Но я с удовольствием поселилась бы в особняке Уорвиков. Или в той прекрасной вилле, в которой живешь ты.

— Действительно? — произнес он, все еще смеясь.

Мэг перевела дыхание, почти не смотря на него.

— Только, конечно, без Боба.

На мгновение в кабинете наступила мертвая тишина. Им показалось, что часы, стоящие в углу, стали бить еще громче. За окном звуки лошадиных копыт, стук и скрип колес, крики людей, доносившиеся со двора, казались слабыми по сравнению с громкими ударами часов.

— Ты не любишь его? — осторожно спросил Ричард тихим голосом, понимая, что не хочет знать ответ.

— Он любит меня. — Она пыталась говорить невозмутимым и спокойным голосом, но ее истинное состояние было другим, ее руки, которые она то и дело клала на колени, потом снова нервно дергала ими платье, выдавали ее.

Ричард слез со стола, понимая, что она несчастна, но пытается не показывать своих страданий, подошел к окну и посмотрел вдаль, сцепив руки за спиной.

— Когда назначена свадьба?

— Я сказала Бобу, что не раньше осени, но теперь думаю — чем скорее, тем лучше. Мама взяла нового постояльца, и он мне не нравится. Я только с радостью уеду из дома. Вот почему я так разволновалась, думала, мы потеряем особняк Денвиса Кортера.

Ричард припомнил, что Люси упоминала о новом постояльце, поселившемся в морском коттедже. Она сказала, что он не обращал на нее никакого внимания и не пытался даже познакомиться, а жил сам по себе.

— Но почему тебе не понравился этот парень? Он что, грубиян? Или, может, пьяница?

— Пет, он не пьяница. Выпивает он немного, не больше, чем мама. Но относится к тем мужчинам, которые вызывают у меня чувство страха и неприязни. При виде него меня бросает в дрожь. Он выглядит так, будто бы обобрал слепого.

Ричард подумал, что было бы неплохо расспросить о новом постояльце Дшожа Бартона, и когда повернулся к Мэг, она уже стояла, готовая уйти. Ричарду стало ее жаль, его сердце болело и переживало за Мэг, ведь она не радовалась тому, что скоро выйдет замуж, а он будет парить в облаках от счастья, когда возьмет в жены Люси.

— Знаешь, неразумно вступать в брак, когда ты к тому же к нему еще и не готова, только из-за того, что тебе не хочется жить в своем собственном доме, потому что в нем поселился новый постоялец.

Она безнадежно пожала плечами.

— А что изменят эти три или четыре месяца? Ничего. Лучше я выйду за Боба, чем за кого-то еще, ведь он заботится обо мне, он не будет бить меня, как делают многие мужчины, и никогда не причинит мне зла. Ревность — его единственный недостаток, слабость и болезнь, но рано или поздно я вылечу его.

— Это может оказаться не так легко, как ты думаешь. Характер мужчины формируется в подростковом возрасте, и если он от природы ревнивец, то вряд ли тебе удастся переделать его.

Мэг наклонилась к Ричарду.

— Но у него не будет повода для ревности. Ни единого повода, если только тебе не понадобится снова моя ласка.

По его телу пробежала дрожь, он возбудился, так как она своими словами застала его врасплох, в его памяти всплывали и исчезали образы и картины. Немного смущаясь, он откинул голову назад и схватил ее за запястья.

— Я сам собираюсь вскоре жениться, если все будет хорошо.

Мэг побледнела, но молча кивнула. Затем, не сдержавшись, она изогнулась и, высвободившись из его рук, припала своим влажным ртом к его устам, ее руки обвили его шею, но внезапно она отстранилась от него.

— Я буду любить тебя всю свою жизнь, Ричард Уорвик. И если когда-нибудь буду нужна тебе, только позови.

Она вышла из офиса, в спешке оставив дверь открытой, и когда он подошел, чтобы закрыть се, девушка уже скрылась из виду.

* * *

Ричард снова видел Мэг в тот же вечер, когда подходил к пирсу, для того чтобы встретить у театра Люси и сопроводить ее на бал в особняк Атвудов. Мэг, стоя на берегу, подготавливала для рыбалки две лодки: свою и Боба, и когда Ричард дошел до служебного входа, ведущего в театр, заметил, как взволнованный Боб стремительно бежит по лестнице с пирса, боясь упустить момент прилива и отлично порыбачить, ведь другие судна уже давно отплыли. Ни Мэг, ни Боб не заметили его.

Люси вышла из театра вскоре после Боба, и Ричард сразу понял, что она была чем-то очень сильно взволнованна. Вероятно, ее волнение не было связано с игрой на фортепиано, так как она, пока они ждали карету, не могла говорить ни о чем другом, кроме как о скорой встрече с миссис Рэдклифф в особняке Тимоти, которая, возможно, поведает ей все о Лионеле и Клодине Атвудах.

— Оливия Рэдклифф не очень дружелюбная дама, — предупредил он, как только экипаж тронулся, думая про себя, осознанно ли она с такой радостью схватила его за руку, но его слова ее не отпугнули.

— Со мной она подружится, — весело заявила Люси. — Я в этом уверена. Ты должен помнить, что я не причастна к тому, что твой отец враждовал с ее мужем.

— Я имею в виду, что она недоброжелательно относится ко всем людям, — продолжал он, но Люси не слушала, говоря, что этот вечер станет самым важным в ее жизни и что когда он закончится, она расспросит обо всем миссис Рэдклифф. Яркий свет фонарей, расположенных по обочинам дороги, освещал их карету, и Ричард, смотря на радостное лицо девушки, тоже улыбался, хотя и был немного растерян и озадачен такими несвойственными ей бурными эмоциями.

Когда они приехали, ужин был уже закончен, но танцы только начинались.

Тимоти, знавший, что гости приедут только после окончания спектакля, вышел в холл, чтобы встретить их, помог Люси снять длинную шелковую, расшитую узорами накидку, под которой было надето атласное платье цвета слоновой кости.

— А миссис Рэдклифф уже приехала? — первым дедом спросила она.

— Да, приехала и желает встретиться с тобой наедине, — успокоил он Люси. Тимоти выглядел очень довольным, потому что именно он смог исполнить ее желание. Он предложил ей свою руку.

— Позвольте проводить вас в столовую. Торжественный ужин уже завершен, но я смогу угостить вас обоих шампанским.

— Превосходное предложение, — улыбнулся Ричард, потирая руки в знак одобрения, но Люси отошла назад.

— Я не хочу, чтобы миссис Рэдклифф увидела меня раньше нашей с ней встречи, — настаивала она.

— Но она не увидит. — Тимоти снова предложил свою руку. — Мы пройдем в столовую через заднюю дверь, и ты сама первая сможешь увидеть ее, если захочешь, так как двери столовой выходят в бальный зал.

Но Люси не удалось разглядеть Оливию из столовой, потому что та сидела слишком далеко за позолоченным столиком в окружении других дам. Люси сделала один глоток шампанского и почти не притронулась к еде, потому что у нее не было аппетита, а вот Ричард, видно, сильно проголодался, так как ел с удовольствием, и Тимоти только успевал наполнять его бокал. И так втроем они сидели в столовой. Одна дверь была слегка приоткрыта, и сквозь щель Люси смогла разглядеть людей, которые в танце скользили по сверкающему полу и менялись парами. Вот она увидела Донну, танцующую сначала с одним молодым человеком, а затем с другим, потом Кейт, кланяющуюся Дэниэлу, а затем какому-то незнакомому мужчине, Джоша Бартона, танцующего два танца подряд с одной и той же темноволосой женщиной, — они искренне наслаждались компанией друг друга. Все, как один, плавно вальсировали, пока не сменилась музыка и не заиграли гавот. В любое другое время Люси давно бы уже оказалась среди танцующих пар и весело постукивала бы каблучками но полу. Но в этот вечер ее голова была занята более серьезными и важными мыслями.

Ричард и Тимоти начали беседовать об инциденте, произошедшем во время открытия пирса, и их разговор сразу же привлек внимание Люси.

— Я спрашивал Джоша Бартона о случившемся, после того как вы ушли, — Тимоти обратился к Люси. — И он сказал, что не имеет к этому никакого отношения, хотя и признал, что одобряет демонстрации, организованные в поддержку строительства железной дороги.

— Другими словами, ему нравится подстрекать толпу к бурному проявлению эмоций демагогическими речами, — критично заметила она.

Тимоти с сожаление вздохнул, понимая, что Люси не переубедить, и положил руку на плечо Ричарда.

— Я полагаю, ты в курсе, что Люси так же яростно настроена против строительства железнодорожной станции на моей земле, как и твой отец в целом против прокладывания железнодорожных путей в Истхэмптоне.

— Мы ведь говорили об этом, не правда ли? — спросил Ричард, благосклонно посмотрев на Люси, серьезно не воспринимая ее протест с того момента, когда осознал, что это было лишь ее прихотью, так как она с детства боготворила своего отца, англичанина, жившего на этой самой земле и похороненного в чужой стране. Когда железную дорогу построят, когда дело будет сделано, она успокоится и больше не вспомнит о ней.

— Конечно. А теперь мне пора встретиться с миссис Рэдклифф, — нетерпеливо сказала Люси, показывая, что не может больше ждать.

— Хорошо. Я скажу ей, что вы здесь. — Тимоти двинулся к двери.

— Только, перед тем как она поднимется в комнату, дайте мне несколько минут, чтобы собраться с духом и еще раз взглянуть на портрет Лионела, — попросила Люси. Тимоти согласился, и Ричард подошел к двери, ведущей обратно в холл, чтобы открыть ее для Люси. Она быстро проскользнула, шелестя атласной юбкой, зашагала по коридору, освещаемому огнями, направляясь в гостиную. Испугавшись, она остановилась. Джош, стоя к ней спиной, рассматривал портрет Лионела Атвуда.

— Что вы тут делаете? Вы должны находиться в танцевальном зале. — Взволнованным голосом она потребовала объяснений, желая, чтобы он сию же минуту покинул эту комнату.

Он повернулся и взглянул на нее. На нем была белоснежная накрахмаленная рубашка со сверкающими пуговками-жемчужинами, красный цветок был прикреплен к его жилету, и он лениво указал на сигару, которую держал в руке, и на открытую дверь, ведущую на балкон, с которого можно было любоваться ночным звездным небом и вдыхать теплый, ароматный воздух.

— В этой комнате Атвуд курит сигары. И я пришел сюда именно за этим.

Его белые перчатки лежали на столе, а золотая печатка на пальце ярко заблестела, как только он медленно поднес сигару ко рту и сделал затяжку, внимательно смотря на Люси сквозь вьющийся дым.

— Я могу задать вам тот же самый вопрос. А что вы здесь делаете, миссис? — Он ухмыльнулся, его глаза смотрели бесстыдно. — Ну, признавайтесь же. А, наверное, вы тоже курите, но боитесь, что гости, увидев за этим занятием, посчитают вас легкомысленной. Вот вам и понадобилось тайное убежище, но меня вы можете не бояться. Я либерал, поэтому не волнуйтесь.

Люси закрыла за собой дверь и прошла на середину комнаты.

— У меня здесь назначена встреча кое с кем…

— А, встреча? — перебил он. — И с кем же на этот раз? С молоденьким Атвудом или с парнишкой Ричардом?

— Ни с тем, ни с другим. Пожалуйста, уходите. — От волнения и тревоги она почти плакала. — У меня назначена встреча в этой комнате с миссис Рэдклифф, чтобы обсудить личный вопрос.

Джош почтительно поклонился ей.

— В таком случае незамедлительно удалюсь.

Люси вздохнула с облегчением, так как еле сдерживала свою нервозность, а затем вышла на балкон, чтобы подышать свежим прохладным воздухом. Ее щеки горели, сердце бешено колотилось, и как только она сделала первый глубокий вдох, затем второй, поставила руки в боки, касаясь кружева платья и любуясь пейзажем, окутанным мраком ночи. Бартон открыл двойные двери, ведущие в коридор, но внезапно остановился.

— Если ваша цель — попытаться убедить миссис Рэдклифф продать часть ее земли под строительство железнодорожной станции и тем самым спасти от этого имение Атвудов, то знайте, что в таком случае мы перестанем с вами враждовать, хотя хочу сказать, что у вас почти нет шансов убедить ее. Как я говорил вам раньше, эта леди весьма непреклонна и тверда в своем решении.

Люси быстро взглянула на него.

— До свидания, мистер Бартон, — четко произнесла она, давая понять, что ему давно пора откланяться.

— Вы слишком рано прощаетесь со мной, потому что я надеюсь увидеть вас после окончания бала. А также я планирую потанцевать с вами, но не думайте, что буду выражать вам свое сочувствие, когда миссис Рэдклифф откажет вам. Я вас предупредил.

Потеряв самообладание, она не сдержалась и выпустила весь свой гнев наружу, топнув ногой.

— Да пошел ты к черту!

Она замерла и побледнела. Позади него стояла Оливия Рэдклифф. Как долго женщина находилась там незамеченной ими обоими, трудно было сказать. Но ее невозмутимая спокойная поза говорила о том, что она, возможно, слышала их разговор, начиная со слов о железной дороге. Люси хотела, чтобы их встреча была незабываемой, неким радостным сюрпризом для них обеих, но теперь все было испорчено. Люси надеялась увидеть в глазах Оливии одобрение и признание, но в них была пустота.

— Прощу прощения, леди, — спокойно сказал Джош стоящей за его спиной женщине, двигающейся к дверям. — Я не заметил, что вы пришли.

— Я так и подумала, мистер Бартон, — холодно ответила Оливия. Она вошла в комнату, закрыв за собой дверь и оставшись наедине с Люси.

Внезапно Люси сделала реверанс, приветствуя леди. Она хотела выразить свое уважение и почтение этой женщине, согласившейся встретиться с ней, которая была не просто ее родственницей, а родной тетей.

— Миссис, для меня честь встретиться с вами, — дрожащим голосом произнесла она.

— Так значит вы — синьора Ди Кастеллони. Я слышала, вы талантливая пианистка. Я сама не была на представлении, но у меня есть друзья, которые ходили в театр, и они хвалили вас.

Она двинулась к стулу, обшитому полосатой тканью, и присела, указывая Люси на другой стул, стоящий напротив нее.

— Итак, о чем вы хотели со мной поговорить? Если о железной дороге, то нам следует прямо здесь и сейчас попрощаться, потому что, когда я принимаю какое-либо решение и знаю, что оно верное, никогда не меняю своего мнения.

В это было легко поверить. Ее внешность была самой обычной — перед Люси сидела женщина небольшого роста, худощавая, с серыми негустыми волосами, которые наполовину были прикрыты черной шляпкой с вуалью. Ее лицо, хотя и казалось добрым и мягким, было наполнено горечью и страданиями, пережитыми за всю жизнь, и даже в спокойном состоянии выражало упрямство и неуступчивость. Довольно глубокие морщины проходили от аристократического носика к уголкам губ, глаза за стеклами очков в серебряной оправе казались больше, чем на самом деле, и смотрели настороженно и прямо, но в них была пустота. Она взглянула на Люси, которая отказалась присесть на стул, а стояла рядом с портретом Лионела Атвуда, положив руку на каминную полку.

— Я хотела бы поговорить о родстве, — начала Люси, чувствуя беспокойство, как будто что-то мешало ей говорить, ведь она потеряла те драгоценные секунды при первой встрече, все пошло не так, как она хотела, и теперь ею овладевали волнение и тревога. — Этот разговор, должно быть, окажется таким же милым вашему сердцу, как и моему. Я сейчас скажу вам то, что утаивала от других с того момента, как приехала в Англию. — Она сделала паузу, но не для драматического эффекта, а потому что ей действительно было тяжело. — Моя девичья фамилия Атвуд, Люси Атвуд.

— Да? — Оливия вопросительно на нее посмотрела, разжала крепко сцепленные руки и затем снова соединила их вместе.

— Разве я никого вам не напоминаю? Я же очень похожа. — У Люси перехватило дыхание, когда она услышала, что Оливия ей ответила, но выражение лица миссис Рэдклифф не изменилось, хотя она откинулась на спинку стула, посмотрев сначала на лицо Люси, затем перевела взгляд на портрет и снова на Люси.

— Если вы имеете в виду моего зятя, умершего много лет назад, то я не сказала бы, что вы сильно с ним похожи. Хозяин этого дома проинформировал меня, что вы хотели поговорить со мной именно в этой комнате, в которой висит портрет Лионела, полагаю, причина была в этом. В действительности, вам следовало бы спросить его об этом, но увы. Когда я вышла замуж, я сменила фамилию на Клейтон, но Клейтоны не приходились Атвудам родственниками, пока моя сестра не вышла замуж за одного из них.

Люси подошла к ней.

— Как раз после свадьбы вашей сестры вы и породнились. — Люси подошла к табурету, стоявшему в шаге от стула, на котором сидела Оливия, и присела на него. — Позвольте поведать вам мою историю. Вы будете первым человеком, которому я расскажу ее со всеми подробностями, утаенными от других, потому что для начала мне было необходимо найти достоверный источник, который подтвердил бы информацию о моем происхождении, ведь раньше у меня не было никаких доказательств. — Люси продолжила свой рассказ, во время всего монолога не отрывая глаз от неподвижного лица Оливии. Она поведала все о своей жизни, ничего не скрывая. И даже о том, как она, совсем еще девочка, плакала и страдала от отчаяния, когда сестра Эллис в первый раз привела ее в одну из комнат монастыря, в которой ее ожидал Стефано. Монахини, конечно, в открытую не говорили Люси, что мужчина покупает ее, но она знала, что деньги, которые он подарил монастырю, тем самым пополнив его казну, были не щедрым пожертвованием на нужды церкви, а платой за нее. Она продолжала плакать горючими слезами, не способная остановиться, и Стефано, увидев ее состояние, заговорил с ней добрым и ласковым голосом, пытаясь успокоить. А когда монахиня стала строго отчитывать Люси за непристойное поведение, он легким движением руки дал ей понять, чтобы та немедленно прекратила. Он вытащил из кармана чистый льняной носовой платочек, вытер ее слезы, стекающие по щекам, и обещал, что сделает все, что она пожелает, лишь бы только ее лицо снова засияло от радости, а она перестала плакать и улыбнулась.

— Вы отвезете меня в Англию? — спросила она, смотря на него глазами, полными слез.

Он внимательно взглянул на нее из-под седеющих бровей.

— Ты хочешь этого больше всего?

Она кивнула.

— Да, я хочу увидеть дом моего отца. Хочу узнать, кто я такая, почувствовать землю предков.

— В таком случае, ты поедешь в Англию. Я осуществлю твое желание.

С того самого момента Люси полюбила его чистой, невинной любовью, полюбила как доброго, искреннего человека. С того самого дня у нее не было причин и оснований, способных разрушить это светлое чувство. Стефано ни разу не предал и не разочаровал ее, и он не был виноват в том, что его здоровье резко стало ухудшаться, а вместе с ним стали рушиться их планы, связанные с поездкой в Англию, потому что доктора запретили ему любые путешествия.

Люси продолжала говорить, и, хотя не могла заставить себя рассказать о жестоком поступке, совершенном Доменико по отношению ней, она упомянула о его бесконечных попытках, а в конце концов закончила свое повествование рассказом о том, как попала в Англию и в дом своего отца.

— Я дочь вашей сестры, — сказала Люси в заключение своего рассказа, протянув руки к Оливии, будто моля о том, чтобы та признала в ней родственницу. — Пожалуйста, скажите же мне, что вы не сомневаетесь в этом.

Губы Оливии задрожали, а глаза все так же цинично смотрели на Люси.

— Простите! Безусловно, вы талантливая актриса, синьора! Если бы я не была полностью осведомлена о событиях, произошедших в последние дни жизни моего зятя в Италии, то могла бы попасться и поверить в ваше грандиозное шоу.

Люси была ошеломлена и потрясена тем, что услышала, она не могла поверить собственным ушам.

— Тетушка Оливия, я точно знаю, что вы моя тетя, вы не можете, по совести говоря, отрицать правду, которую я вам рассказала.

— По совести? — Оливия вскочила со стула, ее глаза засверкали. — Не смей говорить о моей совести. Она чиста, а вот вы лжете. Ребенок моей сестры родился мертвым, она сама мне сказала!

— Это неправда! Только Богу известно, зачем она солгала, но тем не менее она это сделала! Посмотрите на мое лицо, на мои волосы! Вы все равно не признаете меня?

Оливия медленно перевела взгляд на Люси, смотря на нее сквозь стекла очков в серебряной оправе. Ее молчание было невыносимо. Люси не сдержалась и закричала о том, что Оливия прекрасно видит, что она как две капли воды похожа на ее сестру и должна признать это. Но в ее глазах было столько ярости и ненависти по отношению к родной племяннице, что Люси не смогла больше вымолвить ни слова, а непроизвольно вскочила со стула и отошла в сторону. Оливия тоже резко поднялась на ноги, охваченная дрожью, возмущенная и гневная.

— Вы не Атвуд! Вы не ребенок моей сестры и ее мужа! Вы подлая обманщица! Мошенница! Убирайся туда, откуда приехала! И никогда больше не попадайся мне на глаза!

Разгневанная дерзким поступком Люси, она, гордо подняв голову, двинулась к выходу, ленты на ее шляпке заколыхались, и, не взглянув на девушку, она вышла из комнаты, оставив двери нараспашку.

Люси стояла не двигаясь. Казалось, она оцепенела и онемела от слов Оливии. Позже она почувствует боль, но не сейчас. Позже она заплачет, но в данный момент ее глаза были такими сухими, что казалось, в них больше никогда не появится ни слезинки. Она видела свое отражение и балкон за собой в круглом зеркале, висящем на стене недалеко от нее, но в зеркале отражалась незнакомка, чье лицо стало белым, неживым, будто сделанным из воска. И действительно, существо, называвшее себя Люси Атвуд, было вымыслом, мифом, и только благодаря фамилии Стефано она стала существовать как человек, ведь без нее она никто. Она была никем. Человеком, который жил, но которого не было в этом мире.

Вдруг Люси стало дурно и она почувствовала слабость. Она закрыла рукой глаза, но головокружение не прошло, и, задыхаясь, девушка упала на колени. Погружаясь в темноту, она попыталась глотнуть свежего ночного воздуха, смутно осознавая, что с левой стороны от нее заструился поток яркого света. Она нащупала каменные перила балкона и, облокотившись, крепко схватилась за них, зная, что если не уцепится, то упадет в обморок. Покачиваясь от слабости в ногах, она увидела внизу темные лужайки и звезды, отражающиеся в озере, и только тогда осознала, что ей угрожает опасность: ведь она наклонилась над перилами слишком сильно и может упасть и разбиться, но ее тело обмякло, у нее не было сил, чтобы спастись.

Внезапно чьи-то сильные руки схватили ее и резко отстранили от перил.

— Не следует умирать, — произнес Джош.

Моментально Люси почувствовала негодование и возмущение, но не потому, что могла умереть, а из-за забвения, которое снова овладело ею, обещая временное избавление от мук и страданий, поглощающих ее.

Джош стал трясти Люси, пытаясь вытащить ее из бездны, в которой она утопала.

— Я признаюсь, что скучал бы по вам, если бы вы уехали отсюда.

Казалось, эта язвительная насмешка вернула ее обратно к жизни. Люси с трудом стала дышать, стараясь изо всех сил, и от напряжения и усилий совсем побледнела.

Он взял ее на руки, отнес обратно в комнату и осторожно положил на обшитый шелком диван, подкладывая под голову мягкие полдушки. Быстро, но внимательно он посмотрел на портрет Лионела, а затем снова на нее. Затем он позвал на помощь.

Она пришла в сознание от резкого запаха нюхательной соли, флакончик с которой ей под нос подставила Донна, а рядом с диваном, на котором лежала Люси, стояла Анна Эденфилд. Больше никого в комнате не было.

— Не надо, не садитесь, — посоветовала Донна, поправляя кружевные подушки, лежащие рядом с ее головой. — Вы упали в обморок и какое-то время находилась без сознания.

— Мы хотели даже вызвать врача, — добавила Анна, на лице которой все еще выражалось беспокойство. Она поднесла Люси стакан с водой. — Вот, сделайте маленький глоточек.

Люси отпила немного воды, а затем опять опустила голову на подушки, закрывая глаза. И снова все вернулось: эта ужасная сцена с Оливией Рэдклифф и голос Джоша, возникший из темноты. «Откуда он взялся? И что он сказал ей?» Запутавшись в мыслях, она обхватила голову руками и застонала.

Люси не могла остановиться. Девушки суетились, бегали вокруг нее, пытаясь успокоить, но она только раскачивалась из стороны в сторону, продолжая плакать. Донна выбежала из комнаты, чтобы позвать Кейт, которая тут же покинула танцевальный зал, появившись в божественном кремово-золотом платье. Люси увидела, как она вошла в комнату, сквозь пелену, а затем снова закрыла глаза. Она слышала тихий нежный голос жены Дэниэла, которая давала наставления девушкам, и слабый треск и шуршание длинных вечерних перчаток, которые она расстегивала и снимала.

— Скажите одному слуге, чтобы принес шерстяное одеяло, а другому — чайничек индийского чая. А сами возвращайтесь в танцевальный зал, а с миссис Ди Кастеллони побуду я.

— А что с ней произошло?

Кейт подумала, смотря на молодую женщину, лежащую на диване, что все дело в том, что Люси перенесла сильный шок, в результате которого упала в обморок, а вот причиной его был точно не тугой корсет и напряжение в груди.

— Я уверена, что это ужасная миссис Рэдклифф так сильно расстроила ее. Я танцевала с Тимоти, когда мистер Бартон позвал нас на помощь, сказав, что нашел Люси без сознания. Тим сказал, что она и миссис Рэдклифф должны были разговаривать в гостиной о портрете мистера Атвуда и его жизни, поэтому я и делаю вывод, что это Рэдклифф во всем виновата. А что еще можно подумать?

— А где сейчас миссис Рэдклифф?

— Она сразу же отправилась домой.

Кейт решила воздержаться от высказываний и выгнала девушек, чтобы заняться Люси. Она достала из сумочки, обшитой жемчугом, пузырек с лавандовой водой, смочила ею чистый платок и приложила ко лбу Люси. Она вела себя спокойнее, чем была на самом деле. У Кейт в голове вертелся один вопрос, который обычно задают молодым девушкам, когда они падают в обморок, чтобы узнать, необходима ли им профессиональная помощь, но не знала, как его произнести вслух, боясь того, что та могла ответить. Но это нужно было сделать.

— Вы ждете ребенка, миссис Ди Кастеллони?

Люси подняла голову, от изумления чуть не разинув рот, так что Кейт сразу все поняла, прежде чем Люси успела ей ответить.

— Нет. Уверяю вас, нет. Я потеряла сознание не из-за этого. Я поссорилась с миссис Рэдклифф. — Она опрокинула голову на подушки и снова застонала.

В дверь постучали. Кейт встала и направилась к двери, чтобы открыть, ее тело охватила дрожь, но не от напряжения, а от облегчения — слава богу, Люси не подтвердила ее опасения. Она, конечно, знала, что Ричард был благородным молодым человеком и если что, не бросил бы молодую беременную вдову. Он не мог поступить необдуманно, тем более что мужчины семьи Уорвиков не были столь горячими и сладострастными от природы. Кейт взяла у слуги одеяло, но отложила его в сторону, пока не принесли чай. Она налила из чайника индийский горячий сладкий чай в чашку, и ей удалось убедить Люси выпить его. Он произвел удивительный эффект, после второй чашки Люси успокоилась, а Кейт, присев на краешек софы, смотрела прямо на нее.

— Знаете, нетрудно поссориться с Оливией Рэдклифф, — сказала она. — Так как она не общается с семьей Уорвик, то мне никогда не доводилось беседовать с ней, но я знаю тех, кому довелось. С годами она становится только еще яростнее и острее на язык. Дэниэлу было даже жалко ее мужа, потому что, как только его здоровье стало ухудшаться, она взяла над ним верх и не переставала упрекать и бранить его. И продолжала враждовать с нашей семьей даже тогда, когда ее бедный муж оставил войну в прошлом, она пользовалось любой возможностью, чтобы обидеть Дэниэла.

Люси понимала, что Кейт своими словами пыталась лишь поддержать ее, вытащить из депрессивного состояния; возможно, Оливия действительно была дамой с трудным характером, но ни Кейт, и никто другой не могли смягчить улара, который нанесла ей Оливия своими жестокими словами.

— Вы так добры, спасибо, что пришли позаботиться обо мне, — сказала Люси, вздохнув, — но я не хочу лишать вас удовольствия, вы должны вернуться в танцевальный зал и продолжить веселье. Я еще немного полежу и отправлюсь домой.

— Я думаю, вам лучше остаться здесь на ночь. В этом огромном особняке, должно быть, тридцать комнат. Я предупрежу мистера Атвуда, а он отдаст распоряжения слугам. Они все приготовят.

Люси приподнялась на локте.

— Но я не хочу никого утруждать.

— А вы никого и не утруждаете, поверьте. — Кейт разгладила складку на одеяле. — Мистер Атвуд сам не позволит вам уйти, пока вы не почувствуете себя лучше. — Она двинулась в сторону двери. — Я попрошу его подняться и успокоить вас. Спокойной ночи.

Как только Кейт вышла в коридор и направилась в сторону танцевального зала, она приложила руку к правому боку, который очень сильно болел. Эта ноющая боль возникала периодически вот уже несколько лет, с тех пор как она неудачно упала во время драки, когда Дэниэл с помощью рабочих боролся с владельцем кабинок для переодевания и с его бандой разбойников и убийц, которые хотели завладеть правами на побережье и хозяйничать на нем. В течение последних месяцев бок стал беспокоить ее довольно часто, но она терпела боль, никому о ней не говоря. Вот и сейчас она плотно закрыла глаза, чтобы забыться, собрав всю волю в кулак, но бесполезно.

Хотя у Кейт не было никаких доказательств того, что между Ричардом и Люси существует кровная связь, ее интуиция подсказывала ей, что ему следует держаться от молодой вдовы подальше. Она не могла рассказать сыну о своих подозрениях, не могла спорить или обманывать его, а если попытается разрушить роман молодых, то это еще сильнее сплотит их, и любовные связи станут крепче, а Ричард тогда будет упрямо и непреклонно стоять на своем. Но всем сердцем она надеялась, что его чувства остынут и намерения изменятся. С того вечера в театре она внимательно слушала, за всем наблюдала и складывала в единую картину всю малейшую информацию, доходившую до нее. Кейт понимала, каким ударом это будет для Донны, но она убедилась в том, что, хотя Тимоти Атвуд проявлял ласку и нежность но отношению к ее дочери, его как магнитом притягивало и влекло к Люси. На званом торжественном празднестве, состоявшемся после представления «Мазепы», находясь в напряженном, нервном состоянии, отчего все происходящее воспринималось довольно резко, Кейт заметила, что взгляд Тимоти постоянно останавливался на молодой вдове. И хотя Ричард почти не давал ему возможности пообщаться с Люси, завладев ее обществом, Атвуд пользовался любым удобным случаем, чтобы побеседовать с Люси, предлагал ей шампанское, пододвигал стульчик, чтобы она присела, в общем, всячески ухаживал за ней, даже когда Донна была рядом с ним.

Для Кейт было неудивительно то, что она встретила Ричарда, поднимающегося по лестнице, ведущей в гостиную. Он стремительно двинулся вперед, когда увидел мать.

— Как она? Мне можно к ней подняться?

Его рука уже лежала на перилах лестницы, но Кейт остановила его, в тот момент у нее возникло сильное желание закричать, чтобы он оставил молодую вдову в покое, обратил внимание на других девушек, потому что она предполагала, что Дэниэл — отец Люси.

— Нет, пусть она отдохнет. К утру поправится.

К ее облегчению, он согласился с тем, что для Люси будет лучше, если ее никто не будет беспокоить, и после того как Кейт проинформировала Тимоти о том, что девушка останется у него до утра и что необходимо приготовить комнату, она решила найти мистера Джоша Бартона, который как сквозь землю провалился. Не найдя его, она вернулась к своим друзьям, с которыми сидела за столиком. Недалеко от нее стоял Дэниэл, у него было превосходное настроение, он шутил и наслаждался обществом людей, собравшихся вокруг него. Кейт нашла глазами Донну, которая светилась от счастья, так как танцевала с Тимоти, и чуть не заплакала от того, что сама, будучи родной матерью, желала, чтобы ее любимую дочь бросил кавалер и женился на другой.

Конечно, она любила Донну и желала ей только счастья, но она не могла допустить того, чтобы Ричард испытывал влечение к родной сестре.

Люси лежала на диване и смотрела на портрет Лионела, висящий на стене, и когда открылась дверь, она не сразу повернула голову, решив, что пришла горничная сообщить ей о том, что комната для нее готова. Так как Люси лежала на диване лицом к камину, она не видела, что пришел Дэниэл, пока он не обогнул софу и не встал перед ней.

— Мы скоро собираемся домой, — сказал он, улыбаясь, — а у меня за целый вечер так и не было шанса поговорить с моим союзником. Как ты сейчас себя чувствуешь?

Она вздохнула.

— Все хорошо, глупо беспокоиться.

— Не думай больше об этом. — Он взял стул за спинку и поставил его рядом с диваном поближе к Люси, присел, при этом его лицо засветилось от удовольствия. — Я кое-что тебе открою, что заставит твои прелестные глазки снова заблестеть, а щечки порозоветь. — Он сделал акцент на этих словах, а затем заговорил боксерскими фразами. — Завтра первый раунд схватки, в котором мы победим. Утром Джош Бартон получит заслуженный удар по лицу, который позволит ему всем телом ощутить протяженность ринга. — Дэниэл сжал сильную руку и показал огромный кулак боксера, затем коварно улыбнулся, изображая в воздухе яростный удар. — Все это время я не бездельничал, а обратился к своим адвокатам, которые проинформировали меня о том, что я могу заблокировать вход железной дороги в Истхэмптон со всех сторон. Даже на окраине, где находится коттедж Денвиса Кортера. А строительство железнодорожной станции в двух милях от места назначения пассажиров не так удобно, правда? И чтобы показать «Железнодорожной компании», где раки зимуют, я заложу фундамент на территории, которую им обещал Ричард, думая, что я соглашусь с ним. Работа начнется утром, я возведу новый театр взамен того, что сгорел дотла несколько лет назад. Он будет намного больше и лучше того, что на пирсе, и в течение летнего сезона там тоже будут показывать представления. И так как больше не останется подходящего места в Истхэмптоне для построения железнодорожной станции, то этому делу придет конец, что будет серьезным сдерживающим фактором для разрушения планов Джоша Бартона.

Ликуя, Дэниэл засмеялся так, что его смех, скорее всего, был похож на мычание, а Люси приподнялась и поздравила его с приближающейся победой. Они не слышали, как в комнату вошел Тимоти. Увидев, какое здесь творится веселье, он был поражен, ведь Люси специально оставили одну в комнате, чтобы она отдохнула и пришла в себя.

— Я не хочу торопить вас, — сказал он, — но миссис Уорвик уже ожидает вас в карете.

— Да, боюсь, я задержался у больной намного дольше, чем разрешено. Спокойной ночи, моя дорогая.

Тимоти посмотрел на Люси через плечо в тот момент, когда пошел провожать Дэниэла.

Перед тем как выйти из комнаты, Тимоти еще раз быстро на нее взглянул. Оливия отвергла Люси, но это не означало, что ее корни не прорастали глубоко в земле Атвудов, и она никому не позволит отнять у нее память о своем отце. Дэниэл действовал твердо и решительно относительно «Железнодорожной компании», раз и навсегда решив покончить с этим дедом. Теперь наступила ее очередь вести себя так же.

Когда Тимоти проводил всех своих гостей до карет, он посмотрел на часы, висевшие в центральном холле, и, к своему разочарованию, понял, что Люси, должно быть, уже как час или более спит в комнате, приготовленной специально для нее. Засунув руки в карманы, он напоследок заглянул в бальный зал, в котором музыканты убирали свои инструменты, и затем неторопливо направился к лестнице. За сегодняшний вечер он очень устал.

— Бал прошел удачно?

Он резко поднял голову вверх и расплылся в сияющей улыбке.

— Люси!

Когда Тимоти увидел Люси, он так обрадовался, что от удовольствия совершенно забыл о том, что никогда раньше не обращался к ней по имени, но всегда хотел это сделать, так что это выглядело очень естественно.

— Да, я думаю, бал понравился гостям, — ответил он, кладя руку на перила и потихоньку поднимаясь по лестнице. — Но он не был удачным для меня.

Она нахмурилась.

— Но почему?

— Я не потанцевал с тобой ни одного танца.

— Находясь в столовой, я видела, что с тобой танцевали прекрасные девушки, приехавшие из различных графств Англии.

Он осмелился выразить словами то, что чувствовал.

— Я бы поменял их всех на один танец с тобой, чтобы хоть раз заключить тебя в свои объятия.

В ответ на его слова Люси лишь захлопала пушистыми ресницами, зная, что она может управлять им, как хочет, но одновременно понимая, что он очень приятен ей и с ним она чувствует себя спокойно и хорошо. Он поднялся по лестнице и присел рядом с ней.

— Ты уже получше себя чувствуешь после обморока? — спросил Тимоти.

Люси кивнула.

— И теперь мне следует пойти домой.

— Нет! — воскликнул он, но затем ответил более спокойно: — Это бессмысленно, тем более уже поздно, и горничная приготовила тебе комнату.

— Возможно, и так. В любом случае, я хочу поговорить с тобой. Хочу кое о чем попросить.

— О чем угодно.

Она повернула лицо к нему и серьезно на него посмотрела.

— Пожалуйста, не продавай свою землю «Железнодорожной компании».

Интуиция подсказывала ему, что Люси попросит именно об этом, и поэтому ее просьба не застала его врасплох. Он посмотрел на нее, плотно сжал губы, решая, как лучше ответить ей, и снова печально на нее взглянул.

— Я знаю, ты думаешь, я какой-то монстр, невежа, невоспитанный человек, раз делю на кусочки родовое имение, но это вопрос денег. Я просто не могу позволить себе держать такое имение. Оно досталось мне без необходимости, и содержать дом я не в силах, у меня нет средств. — Он пожал плечами, выглядя озабоченным и несчастным. — Вот так.

Она побледнела, губы стали сухими. Люси и не подозревала, что у Атвуда трудное материальное положение.

— Я думала, у тебя нет таких проблем. Я слышала, что у тебя есть дом в городе, имение в Норфолке и усадьба в Бедфордшире.

— Да, это правда. Но моей является только усадьба в Бедфордшире. Мой отец умер несколько лет назад, и после его смерти мама стала хозяйкой лондонского дома и имения в Норфолке, в котором она постоянно проживает. Когда она передаст мне дома по наследству, я должен буду справляться с загородным имением и лондонским домиком, предназначенным для временного жилья, который также станет моим.

Люси наклонила голову, пытаясь скрыть отчаяние. «Железной дорогой или чем-то еще, но особняк Атвудов будет разрушен или придет в упадок. Если только…»

— А почему бы тебе не продать усадьбу в Бедфордшире? — радостно спросила она, все еще надеясь найти выход из этой ситуации. — Я не могу поверить в то, что в Бедфордшире такие же прекрасные пейзажи, как здесь, а также там нет возможности вдохнуть чистый морской воздух и полюбоваться изумрудным морем!

Он был сбит с толку и печально смотрел на нее.

— Я не могу сделать этого. Это поместье завещали мне родители моей мамы, оно принадлежит ее семье уже более двухсот лет.

— Я думаю, что особняк Атвудов также переходил из поколения в поколение! Это родовое поместье! Мне сказали, что Атвуд заложил фундамент этого дома, поставил первый кирпичик еще во времена «Непобедимой армады». Разве неправда, что королева Елизавета подарила ему эту землю, сделала щедрый подарок в знак благодарности за его службу капитаном на одном из ее кораблей?

Тимоти поднялся, чувствуя, что попал в западню, прошелся по лестничной площадке, ударяя кулаком по балюстраде.

— Правда, но никто, кого я знаю лично, не поселился в этом доме. Мой дядя, хотя и принадлежал к дальнему поколению Атвудов, в имении не жил, а оставил мне этот особняк только потому, что я оказался единственным мужчиной, продолжателем рода. — Он беспокойно ходил взад и вперед, отвернув лицо от Люси, которая, шелестя атласной юбкой, тоже поднялась на ноги и встала в нескольких шагах от него.

— Особняк все еще чужой для меня, я не считаю его своим домом. Не то что усадьба в Бедфордшире. Я знаю каждый ее уголок. Я провел в ней почти все свое детство. Она для меня значит намного больше, чем что-либо еще.

Молча она подошла совсем близко.

— Больше, чем я? — спросила она почти шепотом.

Медленно поворачивая голову, он взглянул на нее, и Люси увидела его глаза, наполненные любовью. Тимоти так нежно и ласково на нее смотрел, не в силах больше скрывать своей влюбленности.

— Важнее тебя нет ничего, — сказал он тихим голосом.

Приятные ощущения захлестнули ее, она радовалась своему пробуждению и возрождению к жизни, все несчастья и страдания остались позади, и ничего не было важнее и приятнее этого тихого любовного шепота. Он обнял ее за тонкую талию, и тень Доменико не смогла помешать этому, дотронулся рукой до ее лица, немного дрожа, и едва коснулся своими губами ее уст. Чувственно, желая отдать ей всю свою любовь, но понимая, что этот чудный момент можно испортить — ведь граница между ответной реакцией и паникой была такой хрупкой и ломкой, — он ласково и нежно, успокаивая и любя, позволил своим губам ощутить ее сладость. И когда понял, что Люси приняла его поцелуй и нет пути назад, Тимоти дал выход своей страсти и пылкости, почувствовав, как она ослабила губы, позволяя целовать себя еще страстнее и восторженно обвивая его шею руками.

Когда влюбленные ослабили объятия, отстранившись друг от друга, то продолжали стоять, взявшись за руки, Тимоти, впрочем, как и Люси, был изумлен удивительным чудом, произошедшим между ними совершенно неожиданно, ведь он даже не мог и мечтать, что это возможно. Парочке было теперь не до беседы, затаив дыхание, они улыбались и изумленно смотрели друг на друга. Люси и так многое позволила ему за эти драгоценные секунды, поэтому не могла больше рисковать, соблазн был столь велик, что она опасалась не устоять.

— Спокойной ночи, — прошептала она, убегая от него.

В комнате, которую приготовили специально для нее, Люси подошла к окну и посмотрела на обширные поля. Имение было спасено. Она не сомневалась, что Тимоти примет верное решение, но это теперь отошло на второй план, ведь борьба за спасение отцовского имения принесла ей любовь. Никогда раньше она не была так счастлива.

На следующий день, когда она вернулась в морской коттедж, Джоша уже не было дома, так как рано утром он уехал к представителям «Железнодорожной компании», чтобы обсудить действия Дэниэла. Его отсутствие только сделало ее еще счастливее.

Глава 13

Мэг пришила последнюю стеклянную голубенькую пуговку к своему свадебному платью, откусила нитку крепкими белоснежными зубами и разгладила руками лиф платья, сшитого из муслина. Она никогда не видела пуговок прекрасней этих. Они были венецианские, их дала ей вдова. Миссис Ди Кастеллони повесила в гостиной небольшую картину, на которой был изображен искусственный канал, в водах которого плавали лодки странной формы. Мэг подумала, что Венеция, должно быть, прекрасный город, раз там производят такие красивые пуговки, и, поднимаясь по лестнице, взглянула на картину. Ее платье было такого же нежно-голубого цвета, как и вода в канале, и вручную обшито белыми кружевами, купленными у цыган. При этом у нее еще была новая шляпка, которую она украсит венком из свежих роз, сорванных в саду. Мэг мечтала ослепить своей неописуемой красотой всех присутствующих на ее свадьбе, когда она будет идти к алтарю церкви святой Марии. Совсем скоро она выйдет замуж — послезавтра.

Перестав смотреть на картину, она положила иголку в специальную коробочку. Мэг знала, что многие друзья будут завидовать не только ее свадебному наряду и красоте, а и тому, что она выходит замуж за Боба, ведь некоторые из девушек давно положили на него глаз. Она считала себя счастливицей, но сердце тосковало по другому. Осознавая это, она понимала, что мечта о Ричарде всегда будет затмевать яркость солнечных дней супружеской жизни. Любовь была и проклятием, и счастьем, и Мэг знала, насколько мудрее поступают те, кто долго не думая соединяет свои судьбы.

Осторожно она собрала оставшиеся стеклянные пуговки, решив, что положит их вместе с серебряными пуговицами и золотыми монетами в ящик. И, повесив свадебное платье на руку, отправилась в спальню, которую до сих пор делила с Эмми. Она открыла комод, выдвинула ящик и стала шарить рукой среди сокровищ в поисках пуговиц. Мэг нахмурилась и начала тщательней рыться пальцами в содержимом ящика, вытянув над ним шею, чтобы лучше видеть. Пять золотых монет лежали на месте, и она проверила их наличие, когда Бен несколько дней назад вернул ей этот ящик, после того как стал жить в ее комнате, но в спешке и беспокойстве она забыла, что там должны быть еще и серебряные пуговицы. Они пропали!

Яростно хлопнув дверью, она направилась в его комнату, зная, что ее не будут терзать угрызения совести за то, что она перевернет вверх дном все ящики и полки, вытрясет все его вещи, пока не найдет те пуговицы, которые он украл. Но дверь была заперта. Мэг кипела от злости, понимая, что он не вернется, пока в Брайтоне не закончатся скачки, которые он стал частенько посещать, а это случится еще нескоро. Возможно, ей удастся попасть в комнату через окно.

Она вышла во двор и вгляделась в его окно. Оно было закрыто, но она знала, как его открыть, не раз возвращаясь таким способом домой. Надавливая кончиками пальцев на раму, она начала трясти ее. Через минуту защелка плавно отодвинулась, окно открылось.

Мэг сморщила нос, когда попала в комнату, в которой воняло макассаровым маслом, несвежим табаком и мужским потом. Она была рада, что Бен уехал на скачки. Для того чтобы избавиться от этого ужасного запаха, нужно будет проводить дезинфекцию комнаты. Открыв шкаф, она начала переворачивать его одежду в поисках серебряных пуговиц. Но там она их не нашла, последним местом, где они могли находиться, был закрытый ящик, находящийся в самом верху комода, и открыть его она могла без проблем, ведь в них были одинаковые замки. Не прошло и нескольких секунд, как ящик был открыт. Мэг удивилась, увидев его содержимое. В нем не было ни серебряных пуговиц, ни других ценностей, а только аккуратно сложенные стопки документов и писем, на некоторых стоял код. Среди бумажных стопок она нашла письма, адресованные в Лондон одной и той же даме, написанные мужским почерком. Одно из писем лежало без конверта, и одна из строчек бросилась Мэг в глаза: «Я умоляю тебя никому ничего не говорить и дать мне еще немного времени, чтобы найти деньги». Ее взгляд упал на другую строчку, в которой также говорилось, что должник находится в затруднительном положении, и пока у него нет денег. Теперь Мэг не могла остановиться, она бегло просмотрела стопку писем и увидела, что в каждом была докладная записка о долге от разных людей, все они были адресованы Бену и в каждом случае подписаны рукой заемщика.

Неожиданно девушка почувствовала ужасное беспокойство, понимая, что лезет не в свое дело и что ему, конечно же, не понравится, если он узнает, что она или кто-либо другой сует нос в его жизнь. С осторожностью и щепетильностью она быстрым движением аккуратно сложила письма, убедившись, что все лежит так же, как и раньше, затем развесила в шкафу одежду, которая упала во время поисков. После того как она выбралась на улицу через окно, закрыв его за собой, Мэг снова разозлилась и побрела по направлению к берегу, решив незамедлительно пожаловаться маме.

Побережье было забито людьми. Солнце появилось на небе намного раньше обычного, играя бликами на еще не загоревших телах женщин, освещая зеленые лужайки и шелковые накидки некоторых туристов, которые заняли все возможные места размещения в городе еще с середины мая, и некоторые даже до конца сезона. На дорогах стало еще больше транспорта — изящные ландо, рессорные экипажи, четырехколесные экипажи со съемным верхом, повозки, запряженные лошадьми, перевозящие богато одетых детей, отправляющихся на загородную прогулку под присмотром няни или гувернантки.

Мэг недоверчиво наблюдала за погодой, думая, что отдыхающие, пребывающие в хорошем настроении, вскоре увидят собственными глазами морской шторм. Она могла чувствовать погоду ушами, глазами, носом. И это было вполне естественно, ведь она не только живет рядом с морем на протяжении многих лет, а еще и каждый день рыбачит на своей лодке. Она точно могла сказать, когда морской бриз, набирая новую силу, закрутит море, и глядя на небо, могла предсказывать погоду. Она знала, уже ощущая ноздрями запах соли, что скоро сильный, бурлящий прилив, полнимая волны, крупными брызгами, состоящими из мельчайших капелек, обрушится на морской берег, и люди, защищаясь от морского бриза, усиливающегося с каждой минутой, в спешке станут накидывать свои шали и заворачиваться в одеяла.

В то время как спускалась вниз по тропинке, подходя к кабинкам для переодевания, Мэг заметила, что некоторые отдыхающие все еще стояли на берегу, но большинство, заплыв довольно далеко от берега, бултыхались в воде. Затем она обратила внимание на яркую, трепещущую от ветра брезентовую палатку, обставленную декорациями, вокруг которой собралась огромная толпа. Мэг поняла, что там показывают кукольное представление «Панч и Джуди». Дамы смеялись, держась за поля соломенных шляпок, а ленточки на головных уборах детей колыхались и развевались в воздухе.

А у Люси был шестой по счету урок плавания, который, по словам Эмми, был последним, так как Люси приобрела необходимые навыки, перестала бояться воды, превосходно плавала на спине и отлично держалась на плаву.

— Хорошо. А теперь поплавай еще, — монотонно произнесла Эмми, привыкнув отвечать именно так своим многочисленным ученикам. Она смотрела по сторонам, и ее взгляд остановился на нескольких дамах, качающихся на волнах недалеко от нее, одна из которых забралась слишком глубоко, и от страха с ней чуть не случился истерический припадок, благо другая леди позвала на помощь мистера Джека Робертсона. Эмми нахмурилась, заметив, как Мэг подходит в краю волы, ее суровый взгляд говорил о том, что случилось что-то нехорошее.

Оставив плавающую Люси, женщина с трудом стала пробираться к берегу, от ее длинной юбки темно-синего саржевого платья во все стороны летели брызги. Но для спасательницы это было традиционным видом одежды, на ней также была соломенная шляпка, совсем пожелтевшая и выгоревшая от соли и солнца, а на ленточке, повязанной вокруг шляпки, большими буквами было вышито ее имя.

— Ну? Что случилось? — спросила она у дочери в тот момент, как вышла на берег.

— Мои серебряные пуговки! — чуть не закричала Мэг. — Они пропали! Их нет! И только один человек мог украсть их…

— Бен. — Эмми спокойно положила сморщенные от воды руки на бедра. — Я отдала пуговицы ему, чтобы он их продал. Ему дали за каждую по пять шиллингов. Я положила деньги за них в банку из-под чая и поставила в комод, но совершенно забыла тебе об этом сказать.

Мэг была ошеломлена, не зная, чему больше возмущаться — наглости своей матери, которая не только без спроса взяла ее личную вещь и отдала Бену, чтобы тот продал, или той скудной прибыли, которую они за них получили.

— Десять шиллингов! Мошенничество! Они стоят намного больше! Я думаю, за каждую ему дали по десять шиллингов, и эти деньги он прибрал к рукам! — Девушка сорвала голос и захрипела. — Как ты могла так поступить, даже не спросив меня?

Эмми была непоколебима.

— Поверь, я знаю, как лучше.

Мэг разозлилась:

— Да он настоящий подонок! Я знаю! Мы должны избавиться от него! Пусть убирается!

— Послушай, он никуда не пойдет, — упрямо сказала Эмми, резко дернув подбородком. — Я тебе уже об этом говорила. Поскольку это в моих интересах, он может оставаться в нашем доме сколько захочет. — Вспышка удовлетворения сверкнула в ее глазах. — Дело в том, что мне даже очень нравится, что в доме появился мужчина.

Мэг застонала и резко бросилась к тропинке. Губы Эмми застыли в легкой улыбке, она повернулась, чтобы узнать, наплавалась ли Люси вволю и готова ли выйти на берег. Эмми помогла девушке выбраться из воды и проводила ее к кабине для переодевания.

Когда Люси вытерлась и переоделась, сама затянув на себе корсет, как она всегда и делала, хотя это входило в обязанности Эмми, заколола гребнем волосы, смотрясь в круглое зеркальце, висевшее на стене, и пригладила несколько еще сырых торчавших завитков. Трудно было сохранить равновесие, так как запряженная в телегу лошадь тянула кабинку подальше от воды на сухой берег, но сейчас дребезжание цепей говорило о том, что лошадь остановилась и ее распрягали. Люси сняла с деревянного гвоздика свою сшитую из гобеленовой ткани сумку, которая колыхалась при движении скрипящих колес, положила расческу рядом с нотами новой мелодрамы из репертуара Асквиса и его команды, которую собирались поставить в театре после «Мазепы». Потянув задвижку и отворив дверь, она остановилась, увидев, что за несколько минут ее переодевания прилив незаметно подкрался к ступенькам кабинки, и для того, чтобы спуститься вниз, придется намочить туфли.

Но со стороны аллеи раздался знакомый голос.

— Не двигайся! Я помогу тебе! — Это Тимоти стремительно бежал вниз по тропинке, его мешковатая куртка раздувалась на ветру, открывая шелковую подкладку, а волосы блестели на солнце, как золотые соверены. Он не замедлил шага, пока не подбежал прямо к порожкам кабинки, радостно улыбаясь Люси.

— Готова? Тогда вперед! — Он опустил ногу на нижнюю ступеньку, взял девушку за тонкую талию своими сильными крепкими руками и, слегка приподняв, перенес на сухой песок. Она оперлась на него, чтобы не упасть, когда встала на песок, а он уже обнимал ее за плечи.

— Моя дорогая, дорогая Люси. Я хочу сказать тебе что-то удивительное.

— Что же? — Она поднялась на цыпочки в предвкушении радостного известия.

— Не здесь. — Тимоти посмотрел по сторонам и увидел, что много народу наблюдает за ними. — Давай уйдем подальше от глаз этих людей, пойдем прогуляемся по берегу.

Они пошли в восточном направлении. Тимоти торопливо шел рядом с Люси, держа ее за руку, так как она практически бежала, немного прижимаясь к нему. Они оба заливались смехом, как только девушка начинала умолять его рассказать, а он вертел головой в стороны снова и снова, наслаждаясь отсрочкой новости, которая приведет ее в восторг. Только после того как они прошли под крутыми склонами утесов, мимо останков корабля, обросших ракушками, рядом со скалами, образующимися наслоением горных пород, заслоняющими и скрывающими курорт в изгибе бухты, Тимоти остановился и взглянул на нее, беря за вторую руку.

— Теперь ты можешь послушать, что я хотел тебе сказать. — Он все еще улыбался, но выражение его лица с каждой секундой становилось серьезнее, а Люси с нетерпением ждала его новость. — Я отклонил предложение «Железнодорожной компании». Я написал Джошу Бартону, что он не получит от меня ни земли моего имения, ни дополнительной территории для строительства станции, которую он все же хочет возвести, несмотря на окончательный отказ мистера Уорвика. — Он перевел дыхание и глубоко вздохнул. — Я продаю свою усадьбу. Имение Атвудов и прилегающая к нему территория останутся целыми и невредимыми.

Ее губы раздвинулись, но голос, казалось, покинул ее, хотя лицо четко отражало все эмоции, которые она в данный момент переживала.

— Я люблю тебя.

Это были именно те слова, которые он надеялся от нее услышать, но он думал, что признается Люси в своей безграничной любви первым.

Тимоти приблизился к ней.

— Я тоже люблю тебя, Люси. Всем сердцем. Я прошу тебя, стань моей женой. Особняк никогда не станет для меня настоящим домой, если в нем не будет тебя. Скажи мне, что выйдешь за меня.

Беря в жены пианистку, играющую в театре, и продавая свою усадьбу в Бедфордшире, Тимоти Атвуд знал, что навсегда испортит отношения и семьей, но это его ничуть не волновало. Так или иначе, но он знал, что потерял бы Люси вместе с продажей «Железнодорожной компании» особняка и прилегающей к нему территории, которую Джош хотел использовать под застройку железной дорогой, и он гордился своим поступком, совершенным ради возлюбленной, зная, что это было самым лучшим доказательством его любви и привязанности. Но она сомневалась и не могла дать ему однозначного ответа, который он надеялся услышать, и ужасная тревога охватила Тимоти.

— Я сделаю тебя счастливой, клянусь. Я исполню все, что ты только пожелаешь.

Люси закачала головой, словно боясь его страхов, но спокойно ответила:

— Сначала я должна кое-что тебе рассказать о своем происхождении, кое-что очень важное, то, что я поведала Оливии Рэдклифф в тот бальный вечер. Я должна предупредить тебя, что она отвергла мою историю, сказав, что это неправда и я лгу.

— Так вот почему ты упала в обморок. И это только подтверждает истинную правду того, что ты собираешься мне рассказать. — Он кивнул в сторону утеса. — Давай присядем. Я хочу услышать все, что ты считаешь нужным мне рассказать. Не торопись, у нас полно времени.

Она присела там, где смогла облокотиться на выступ утеса, а он — рядом с ней в ложбинку, но немного пониже, чтобы видеть ее прекрасное лицо. Тимоти предполагал, что услышит рассказ о незаконнорожденном ребенке, но людская молва не сможет заставить его разлюбить Люси.

— Мой отец, — начала она, гордо подняв голову вверх, — Лионел Атвуд.

Она ни капли не усомнилась в том, что принадлежит к Атвудам, даже после того как испытала шок из-за жестоких слов Оливии, опровергающих этот факт. Неясно почему, но она ассоциировала свое состояние с тем, что Джош Бартон больше не беспокоил ее, ведь с того самого вечера она его не видела. Он еще не вернулся в морской коттедж из поездки, связанной с передачей «Железнодорожной компании» последнего письма Дэниэла Уорвика, сообщающего об отказе в строительстве станции.

Сидя на гальке в убежище среди скал, отстраненные от мира, влюбленные были так заняты друг другом и поглощены нежными признаниями, что не заметили, как поднялся сильный ветер, облака затянули небо, а разбушевавшиеся волны стали грязно-зеленого цвета. Они также не знали, что вода в море прибывает со страшной скоростью.

— Значит, твоя фамилия снова будет Атвуд, — сказал он, пододвигаясь поближе к Люси, чтобы заключить ее в свои объятия. Люси прижалась к нему, отвечая на его поцелуй и ласку. Ему удавалось прогнать воспоминания о Доменико. Тимоти удивительным образом заставил ее забыть о прошлом и насладиться настоящим.

Первые крупные капли дождя побеспокоили их, они вскочили на ноги, целовались, смеялись и снова и снова обнимали друг друга, удивленные тем, что погода пошла против них, но торжествующие от того, что никто и ничто не сможет помешать их счастью.

— Нам лучше побежать, — сказал Тимоти, схватив Люси за талию, и поспешно повел ее за собой. Крупные дождевые капли делали ямки в песке, проворно и стремительно заливая все вокруг. Возможно, он чувствовал опасность: полоса песка становилась слишком узкой, и они должны были поторопиться, чтобы прилив не смыл их. Слишком поздно она вспомнила предупреждение, данное ей в отеле, когда она приехала в Истхэмптон, о том, что ни в коем случае нельзя идти по берегу, когда прибывает прилив, потому что опасность попасть в ловушку слишком велика.

— О боже! — Тимоти резко остановился. Они только обошли первую стену скал, а позади них морская вода уже била прямо у подножия утеса. Он быстро посмотрел вперед и увидел, что пространство, разделяющее выступы скал, было не менее пятнадцати футов. Они не могли ни вернуться назад к ущелью, где никто не увидел бы их, ни добраться до города, потому что их просто смоет волнами, которые не сможет побороть даже самый сильный и умелый пловец. Тимоти улыбнулся девушке, чтобы скрыть дурное предчувствие.

— Боюсь, тебе все-таки придется промочить ноги. Моя помощь на порожках кабинки для переодевания оказалась напрасной. Мы должны дойти до места кораблекрушения и попытаться выбраться оттуда.

Люси в ответ тоже ему улыбнулась, пытаясь не показывать, как сильно испугана.

— Тогда пойдем.

Сначала было относительно мелко, но, пока они шли вперед, вода достигла краев ее юбки, а затем стала ей по бедро. Дважды она почти упала, подхваченная сильным перекатом волны, но всеми силами любимый удерживал ее. Они сильно промокли, его волосы прилипли к лицу, ее хоть как-то были защищены шляпкой, хотя солома стала мягкой и почти развалилась, а ленточки превратились в тонкие, пропитанные влагой полоски, обвившие ее горло. Люси попыталась выбросить свою гобеленовую сумку, не желая, чтобы она мешала ей, но когда сказала Тимоти, что в ней лишь ноты для новой пьесы, которые легко будет восстановить, он схватил сумку до того, как она успела утонуть.

— Мы сохраним ее. Она может помочь нам выбраться.

Как сумка могла помочь, Люси не знала, и понадобилось бы много усилий, чтобы спросить, а ей сейчас была необходима вся энергия и дыхание, чтобы передвигаться шаг за шагом, а затем и нырять. Она потеряла обе туфельки, и ей приходилось отталкиваться от дна и двигаться вперед, даже несмотря на то, что Тимоти помогал ей своими руками.

— Осталось совсем чуть-чуть, — приободрял он ее, думая, что темное очертание места кораблекрушения просто не видно из-за дождя, но на самом деле оно близко. Стараясь держаться на воде, они все равно захлебывались, когда волны, волнуясь, подбрасывали их вперед, и Тимоти пытался нащупать ушедшую из-под ног землю, боясь, что волна может ударить их о скалы, особенно в тех местах, где вода вспенилась и бурлила как водоворот.

Люси закрыла глаза, отчасти так защищая себя от бурлящей пены, но и потому, что ей было невыносимо наблюдать, как медленно они двигаются. Она плыла по течению этого бесконечного кошмара ревущего моря и воющего ветра, ее бил озноб, будто морская вода наполнила ее вены, и единственное, что поддерживало и не разрешало сдаваться, — храбрость верного и близкого ей человека. К собственному стыду, ее физических сил ей уже не хватало, девушка ослабела, каждый шаг был для нее пыткой, и если бы она была одна, то не смогла бы сопротивляться бешеной атаке моря.

— Мы на месте, моя любовь. Мы добрались до места крушения.

Щурясь, Люси открыла глаза, которые щипало от соли, и увидела обросшее ракушками большое старое судно, почти полностью разрушенное после крушения. Оно было защеплено между скалами, в одну из которых врезалось во время шторма. От корабля осталось много обломков, на которые они оперлись ногами, чтобы залезть на борт. Боясь, что волны унесут ее от него, если он полезет первым, чтобы затем вытащить ее из воды, Тимоти показал девушке, где схватиться за обломки, а затем приподнял ее на камень, который торчал из воды. Поверхность камня была очень скользкой, покрытой морскими водорослями, но Люси удалось медленно переползти на соседнюю скалу, которая была намного выше, глаза девушки наполнились слезами. Позади нее Тимоти тоже пытался выбраться из воды, порвав брюки и ободрав колено на одной ноге. Его ступни были голыми, туфли он потерял уже давно, и если бы он не был таким бледным и напряженным, то победоносное выражение лица могло даже заставить поверить в то, что опасность осталась позади. Но она знала, так же как и он, что во время сильного прилива волны могли накрыть и корабль.

— Мы попадем на борт и тогда посмотрим, что можно сделать, чтобы привлечь внимание, — сказал он, продвигаясь впереди нее, чтобы найти лучший способ вскарабкаться на корабль. Нос корабля столкнулся со скалами, но находился на несколько футов выше, чем корма, будто был поднят с глубины в смертельной агонии. Тимоти понял, что так или иначе он должен пропустить Люси вперед, чтобы у нее было больше времени, перед тем как прожорливое море заглотнет судно, как оно и делало повседневно, мало-помалу разбивая его на кусочки. Он увидел огромные дыры на палубе, оторванные деревянные брусья и обломки — все, что осталось от мачты, но за них Люси сможет схватиться и спасти свою жизнь, когда волны станут бить сильнее.

— Не бойся, — произнес Тимоти, возвращаясь назад, чтобы обнять ее. — С обломков кормы я смогу увидеть Истхэмптон, а значит, люди заметят меня. За нами приплывет лодка и увезет нас в безопасное место.

— Но как ты привлечешь внимание? — спросила Люси, вцепившись в его куртку и следуя за ним, ее голые ноги скользили по мокрой поверхности скалы.

— С помощью твоей музыки, — уверенно ответил он, взмахнув гобеленовой сумкой. — Увидишь.

Люси была озадачена, но не сомневалась в нем, до глубины сердца тронутая его оптимизмом, понимая, что он пытается дать ей надежду и приободрить ее. Когда они добрались до того места, где им нужно было карабкаться на наклоненную палубу, она прижалась лицом к его плечу. Тимоти подумал, что ей стало страшно.

— Ты не упадешь в море, я обещаю тебе.

Она закачала головой:

— Я не могу выразить, как сильно я тебя люблю.

Его холодные пальцы нежно и ласково коснулись ее щеки.

— У нас вся жизнь впереди, чтобы говорить о своей любви друг к другу.

Было очень нелегко залезть на борт корабля со стороны палубы, но с помощью Тимоти Люси удалось это сделать; согнувшись, она ухватилась за обрубок мачты. Она обнаружила, что находиться на разрушенном корабле было почти так же опасно, как и в открытом море, потому что он постоянно содрогался от бурлящих волн, а сквозь огромные дыры палубы она могла видеть, как бурно вспенивалась поглощающая все на своем пути морская вода. Она тяжело дышала, боясь за жизнь Тимоти, который карабкался по корме, и от испуга вскрикнула, когда часть толстой широкой доски от обшивки корабля, на которую он опирался ногами, треснула, полетев в пропасть, и чуть не погубила его, но Тимоти резко схватился за перила, тем самым сохранив себе жизнь.

Люси увидела, как он уцепился за деревянные брусья, а затем вытащил ноты из мокрой гобеленовой сумки, которую отбросил в сторону, и она, медленно скользя по корме, находящейся под наклоном, упала в одну из дыр палубы. Направив взгляд в сторону Истхэмптона, зная, что шансы на то, что их смогут увидеть в серости дождя, были незначительны, Тимоти начал старательно разрывать ноты на части, снимая обертку с промокших листов и подбрасывая каждый по отдельности листок так высоко в небо, как только мог. Некоторые листы поднялись в потоке сильного ветра, кружа и паря в воздухе, как стая пролетающих чаек, а некоторые падали, слегка колыхаясь, к торчащим доскам палубы или тонули, опускаясь в беспокойную воду и заглатывались поднимающимися волнами, которые стали бить с обеих сторон корабля, безжалостно его разрушая. Когда листы закончились, Тимоти снял свою куртку и стал ею размахивать, она как флаг развевалась и трепетала в воздухе, это было их последней надеждой быть замеченными. Вокруг них было одно сплошное белое бурлящее море, вода все прибывала. В какой-то момент Тимоти даже показалось, что вдали он заметил лодку, но когда протер рукой раздраженные от соли глаза, то ничего не увидел, кроме бесконечных поднимающихся и опускающихся волн. Когда его рука заболела, да так сильно, что, казалось, порвались все мускулы, он взял куртку в другую руку, смотря на Люси и крича ей ласковые слова, чтобы хоть как-то снять напряжение и успокоить ее.

Из-за сильного рева моря она не смогла расслышать, что он сказал ей. Тимоти уставился на что-то, находящееся позади нее, и она видела, как в этот момент менялось его лицо, теперь оно выражало испуг и потрясение. Оглянувшись назад, Люси увидела волну, поднимающуюся намного выше, чем остальные, и надвигающуюся с бешеной скоростью.

— Люси! — заорал он все горло. Его крик раздался и ушах будто гром, и он начал соскальзывать вниз, чтобы добраться до любимой и вырвать ее из пасти убийцы-волны. Она карабкалась к нему, слыша позади себя оглушающий рев беспощадной волны, почувствовала ее приближение и яростную атаку, содрогание корабля, а затем холод и белая пена окутали ее. Сквозь пелену она увидела, что Тимоти уносит в море. Поскользнулся ли он, она никогда не узнает, но когда сила волны отшвырнула ее в сторону, она видела, что он пытался руками и ногами схватиться за обломки корабля. Когда вода отступила, Люси оказалась на корабле одна, а от Тимоти не было и следа.

Когда Боб Купер и два других рыбака, утомленные поисками, выплыли из стены дождя, она поняла, что ее спасение было для нее равносильно смерти.

Глава 14

После похорон Тимоти Люси не надела траура. Приняв однажды твердое решение, она не собиралась его менять. На поминальной службе, проходившей в Истхэмптоне в приходской церкви святой Марии, присутствующие неодобрительно смотрели на платье Люси, которое было такого же голубого цвета, как небо над головой в тот день, когда она впервые встретилась с Тимоти. После службы она вышла на пустынный берег моря и бросила в воду охапку полевых цветов.

Его нашли лежащим на гальке недалеко от того места, где они вместе сидели, когда море успокоилось, а вода стала потихоньку убывать, через несколько часов после того, как спасли ее. Никто не видел, как он подавал сигналы. Получилось так, что Мэг послала Боба и двух рыбаков на их поиски, после того как Эмми, вернувшись домой, чтобы отдохнуть, пока море не успокоится, и продолжить разговор с дочкой но поводу проданных серебряных пуговиц, не сказала, что видела, как леди, снимающая у них комнату, и молодой парнишка Атвуд, живущий в особняке, вместе отправились к месту кораблекрушения. Мэг сразу же побежала к пирсу, и когда ей сказали, что Люси все еще не появилась на запланированную репетицию, она нашла Боба и послала его вместе с товарищами на поиски Тимоти и Люси.

Тимоти был похоронен не на местном кладбище, его тело увезли в Норфолк, чтобы похоронить рядом с предками. Он был последним мужчиной в роду Атвудов. Донна, глубоко скорбящая по Тимоти, проехала неблизкое расстояние вместе с Ричардом, чтобы проводить его в последний путь.

— Мы собирались пожениться, — сказала Донна, когда пришла навестить Люси, которая не вставала с постели после поминальной службы. Лицо Донны, окутанное черной прозрачной вуалью, казалось очень бледным и измученным. — Тим собирался поговорить с моим отцом после бала, который он устроил с единственной целью — чтобы заверить моих родителей в серьезности своих намерений и выказать им свое расположение. Он единственный мужчина, которого я когда-либо любила и буду любить всегда. Я потеряла его, потому что он пошел с тобой прогуляться по берегу моря. — Она быстро взмахнула рукой в черной перчатке, будто ожидая, что Люси начнет извиняться. — Я тебя не виню. И никогда не буду винить. Я только прошу, чтобы ты пообещала мне, что не откажешь моему брату, потому что он не должен страдать, потеряв любовь всей своей жизни. Я не хочу, чтобы он ощутил страшную боль потери любимого человека, когда рушатся все мечты и не хочется жить.

Люси уставилась на нее. Она почувствовала резкую боль в голове и слабость во всем теле, осознавая, что от нее требуют невозможного. По сравнению с этим остальные слова, сказанные Донной, не имели никакого значения. Люси перевернулась, зарылась лицом в подушки и только сейчас выплакала все слезы, накопившиеся внутри. Когда от изнеможения у нее ни на что не осталось сил, рыдание потихоньку прекратилось, и, успокоившись, Люси заметила, что Донны уже не было в комнате.

Прошло несколько дней, и Люси немного пришла в себя, она поняла, почему Донна приняла любезное и нежное к ней отношение Тимоти за нечто большее, вспомнив о том, что Донна рассказывала об их переписке, в которой они обсуждали спасение Тобби. Скорее всего, девушка также дала собственную интерпретацию словам Тимоти по поводу организации бала, услышав то, что хотела слышать. Возможно, Тимоти и флиртовал с ней, но такая серьезная девушка, как Донна, восприняла его кокетство как предложение руки и сердца. Казалось, что и теперь Люси должна держать язык за зубами и не раскрывать правды, чтобы не разрушить светлые мечты и грезы Донны — единственное, что у нее осталось от человека, который, как она верила, принадлежал только ей.

Люси же постоянно работала в театре, чтобы забыться и скоротать время. Театр и музыка стали единственными отдушинами, которые помогали ей справиться с одолевающим ее горем. В особняке Уорвиков Донна не принимала гостей, отказывалась от приглашений и по прошествии дней все больше замыкалась в себе, проводя время лишь с Тобби. Дэниэл пришел к Люси, чтобы рассказать ей новости об особняке Атвудов сразу же, как только его судьба стала ему известна.

— Тебе лучше сесть, — посоветовал он, сочувствуя ей и понимая, насколько этот дом ей дорог. Они находились в гостиной морского коттеджа. — Тебе не понравится то, что я скажу тебе, как не понравилось и мне, когда я об этом услышал.

Она повиновалась и присела на диван безмолвно и тихо, положив руки на светлое муслиновое платье, пока Дэниэл шагал взад и вперед по комнате. Ее схожесть с Клодиной иногда проявлялась намного сильнее, чем он мог вынести, и сегодня сквозь грусть и печаль ее лица кошачье выражение становилось все более заметным.

— Особняк Атвудов выставлен на продажу, — объявил он с тяжестью на сердце. — По завещанию покойного мистера Атвуда, которое изменилось бы, если бы он женился, все переходит к его матери. А она хочет как можно скорее избавиться от собственности в Суссексе. Я слышал, что «Железнодорожная компания» уже поставила перед собой цель выкупить все имение за сумму, намного меньше той, которую им пришлось бы выплатить бедному мальчику только лишь за одну землю, которую они так хотели.

Люси закрыла рукой глаза, и мерцание золота засветилось на ее гладких рыжих волосах, Дэниэл еле сдержался, чтобы не подойти и не погладить ее по голове.

— Все потеряно, — задыхаясь, сказала она. — То, что Тимоти в последнюю минуту изменил свое мнение по поводу имения, теперь не имеет никакого смысла, потому что новую владелицу не интересует ничего, кроме того, как бы побыстрее избавиться от места, ассоциируемого со смертью сына.

— Получается так. — Дэниэл в отчаянии смотрел на нее, желая рассказать про одну хитрость, которую он обдумывал, но, зная, что это будет несправедливо и он сделает ей только хуже, если позволит питать напрасные надежды. Он уже поговорил со своими адвокатами и банкирами, но пока не добился получения ссуды.

— Я не могу представить район, кишащий чернорабочими и экскаваторами, где перекапывают землю и готовят места для строительства железных дорог, прокладывая их к Маррелтону. — Уорвик показал кулак. — Или то, как мистер Бартон одержит победу над нами двоими и будет торжествовать.

«Джош!» Она резко подняла голову, ведь он имел отношение к этим ужасным новостям. Он все еще не вернулся в Истхэмптон после отъезда в компанию с письмом Дэниэла, в котором сообщалось о том, что никакой станции на курорте не будет, хотя продолжал платить арендную плату Эмми по почте, для того чтобы удержать свои апартаменты. В доме стало совсем пусто, так как он уже долго отсутствовал, а Мэг, выйдя замуж, переехала жить в другое место. В ее теперешнем состоянии Люси не знала, сможет ли она перенести его язвительные усмешки и ликование победителя.

— В чем дело? — спросил Дэниэл.

Она поднялась на ноги.

— Я не хочу находиться здесь, когда вернется Джош Бартон. Я больше не вынесу его присутствия. Мне было плохо раньше, а теперь будет еще хуже в тысячу раз. — В отчаянии она сделала несколько широких шагов к Дэниэлу и резко остановилась. — Но где я смогу найти себе жилье в разгар сезона? — чуть не плача, сказала она. — Мне было трудно найти хоть что-нибудь подходящее в начале мая, когда я только приехала в Истхэмптон, а снять свободную комнатку сейчас будет просто невозможно.

Молчание.

— Я знаю одно место.

— Правда?

Дэниэл слегка кивнул, обдумывая свое решение.

— Ты можешь арендовать домик, который является моей частной собственностью, но в нем много лет уже никто не жил. Но во всех отношениях он пригоден для жилья. Мы не будем торговаться по поводу арендной платы, ты будешь платить такую же сумму, как и за эти апартаменты, только раз в три месяца. — Сделав такое деловое предложение, он хотел показать, что в нем нет скрытых мотивов, и возможно, впервые в жизни он действительно не ждал выгоды и не преследовал своих целей, а просто хотел помочь Люси любым доступным ему способом.

Она не могла поверить, что удача улыбнулась ей.

— Вы случайно не имеете в виду… не может быть, чтобы это был Солнечный домик?!

— Вы о нем знаете, да?

— Я всегда восхищаюсь им, когда прохожу мимо. Мне однажды дали розочку из сада этого дома, и она стояла у меня в вазе, пока лепестки не завяли.

— Так, тогда через несколько дней ты сможешь нарвать столько роз, сколько пожелаешь. И можешь жить в Солнечном домике столько времени, сколько захочешь. Я прослежу, чтобы ты получила ключ как можно скорее.

— Не знаю, как вас и благодарить.

— Не надо меня благодарить. Для меня главное — твое счастье.

Люси наклонила голову, выражая свое безграничное уважение и почтение.

— Вы очень добрый человек, мистер Уорвик.

Он расплылся в кривой улыбке и покачал головой.

— Немногие так думают. Сколько у меня друзей, столько и врагов. Как однажды я уже говорил, я был очень суровым, строгим и требовательным надзирателем.

— Может быть, я знаю вас намного лучше, чем другие люди. — Она была уверена в этом. В нем чувствовались доброта и великодушие, а остальное ее не интересовало.

В его глазах потух огонек, и он угрюмо ответил:

— Дай бог, моя дорогая, дай бог. — Он снова начал шагать по комнате взад и вперед. — Можно задать тебе вопрос? Очень личный вопрос! — В подтверждение этого он стал жестикулировать рукой. — Я не хочу тебя обидеть.

— Какой вопрос?

Дэниэл остановился, глубоко дыша и раздувая ноздри.

— Жена сказала мне, что мой сын влюблен в тебя. Я не думаю, что для тебя это неожиданность, потому что каждая женщина знает, когда мужчина влюблен в нее. Я не прав? — Но он не ждал ответа на свой вопрос, а продолжал говорить дальше: — Ты однажды сказала о близкой дружбе с Ричардом. Могу я спросить, насколько у вас близкие отношения? Другими словами, ты отвечаешь взаимностью на его чувства?

— Нет. И он это знает, а я осведомлена о его чувствах. — Ее голос задрожал. — Я любила другого. И никто не сможет заменить его.

Дэниэл был удовлетворен ее ответом и раскаивался, что причинил ей боль.

— Прости меня. Я расстроил тебя. Я забочусь о тебе так же, как и о своем сыне. Он еще слишком молод и не разбирается в сердечных вопросах, и мог заверить тебя в серьезности своих намерений, но он еще совсем мальчишка. — Это была единственная уважительная причина, в которую она могла поверить, и он старательно делал на ней акцент. Он вспомнил, как много лет назад так же ссылался на заботу, когда пытался предостеречь Кейт от его брата, потому что, еще сам того не осознавая, хотел, чтобы она принадлежала лишь ему одному. В любом случае остальные причины были оставлены без внимания, может быть, он относился к ней как к своей собственности? Он надеялся, что это было не так, и взглядом нашел лицо Люси. — Я не хочу, чтобы ты страдала. Пусть лучше я лишусь жизни, чем тебе будет больно.

Девушка покраснела и снова побледнела. Она не могла определить его отношения к ней. Он не пытался соблазнить се, хотя при первой встрече отреагировал на нее так же, как и многие мужчины.

— Я ценю вашу заботу.

Дэниэл улыбнулся, и она улыбнулась в ответ, внезапно почувствовав, что они отлично друг друга понимают. Он решил, что намек на его планы не повредит ситуации.

— Джош Бартон и «Железнодорожная компания» не возьмут над нами верх, — сказал он. — Мы продолжим бороться и не сдадимся.

— Вы приободрили меня, — сердечно заявила она.

После того как Дэниэл ушел, она сразу же отправилась предупредить Эмми о своем решении выехать из комнаты и нашла ее, сидящую за столом и попивающую пиво вместе с Беном, который, увидев девушку, встал из-за стола, демонстрируя свои хорошие манеры и воспитанность, чего Люси от него совсем не ожидала.

— Миссис, не хотите ли присоединиться к нам и выпить стаканчик эля? — спросил он.

Он и Эмми предавались воспоминаниям, он слушал ее рассказ о той ночи, в которую, как она думала, Дэниэл Уорвик потерял две серебряные пуговицы в коттедже Денвиса. В то время Эмми увлеклась молодым Гарри Уорвиком и последовала за ним после лодочной вечеринки, организованной для господ, чтобы узнать, зачем он идет следить за своим братом. Она чувствовала, что что-то было не так, и из-за своего ненасытного любопытства, которое было присуще ей не только в молодости, но и сейчас, спряталась в тени деревьев и стала ждать, что же произойдет дальше. Как и Гарри, она оставалась под густой кроной деревьев и увидела, как Клодина Атвуд вошла в коттедж, в котором ее ждал, не подозревая, что за ним следят, Дэниэл Уорвик. Стоя на улице, Гарри продолжал бодрствовать в течение часа или даже больше, и она, напуганная суровостью его лица, побоялась подойти к нему и решила, что лучше ей остаться незамеченной. Как долго Дэниэл забавлялся со своей любовницей, Эмми не знала, так как убежала домой сразу после того, как ушел Гарри.

Это была история, которую Эмми держала в секрете, не желая ввязаться в какую-нибудь неприятность, но сначала сболтнула об этом Мэг, когда та рассказала ей про серебряные пуговицы, а затем Бену, когда он предложил продать их. Его веселое настроение было связано с интуицией, которая редко его подводила и сейчас подсказывала, что подобное однажды могло коснуться и Дэниэла Уорвика. У Бена была привычка — повторять одни и тс же слова по нескольку раз, и поэтому он снова обратился к Люси:

— Стаканчик пива? Так, чтобы промочить горло?

Люси отказалась, а вот Эмми настояла на том, чтобы он взбил подушки на диване, потому что она собиралась туда присесть. Когда Люси сказала, что заплатит ей как за месяц аренды, хотя освободит комнату через несколько дней, Эмми успокоилась. А Люси не слишком и расстроилась, что покидает полюбившуюся ей комнату, потому что, с тех пор как стала работать пианисткой в театре, особо не гордилась тем, что истинная леди живет в морском коттедже. После того как Люси оставила их, Эмми вздохнула и негромко присвистнула.

— Подумаешь, Солнечный домик! Держу пари, здесь что-то нечисто.

— Что ты имеешь в виду? — Бен поставил на стол большую пивную кружку и вытер рукавом рубашки пену с верхней губы.

— Ну, в этом доме очень долго никто не жил, со времен смерти Джима Пирса. Ты должен помнить его. Мне интересно, что заставило Дэниэла Уорвика поселить туда пианистку.

Бен громко загоготал.

— Да, у тебя дурные мысли в голове, Эм, — произнес Бен восторженным голосом, и его глаза хитро заблестели. — Я бы хотел взглянуть на Солнечный домик и вспомнить старые времена. Однажды я попал туда на веселую пьянку, но не по приглашению Дэниэла Уорвика.

— Неудивительно. — Она сердито на него посмотрела. — Ты и Чарли Брент после этого быстро уехали из города, а на следующий день сбежал мой Джо.

Он не обратил внимания на ее слова, продолжая говорить дальше:

— У Чарли и у меня была очень прибыльная подработка, мы продавали ночью французское бренди, и Уорвик положил конец нашему бизнесу, сунув свой нос в наши дела, что раньше его совершенно не интересовало. — Бен осушил стакан и снова поставил его на стол так, что раздался грохот. — Да, и я до сих пор с ним еще не расквитался.

Дэниэл приехал домой в особняк Уорвиков как раз к ужину и не спеша успел переодеться. Он всегда следовал своему распорядку, ел в определенные часы, любил, чтобы все было организовано и действовало как отлаженный механизм, дисциплинированность пришли к нему с опытом, в течение многих лет его боксерских занятий с установленным расписанием. Прежде всего, Кейт всегда было приятно видеть на его лице неизменное удовлетворение и наслаждение от их физической близости. Их любовь, как хорошее вино, с каждым годом становилась все крепче, ведь в молодости у них не было опыта в сердечных отношениях, и пришлось многому учиться. Дэниэл всегда поддерживал новые идеи Кейт, и более того, она заметила, что чем старше она становилась, тем сильнее раскрепощалась, решительнее и увереннее действовала. «Стал ли он спокойнее относиться к вещам по прошествии времени и не пренебрегал ли моими просьбами, как, бывало, делал в молодости после свадьбы?»

Кейт поняла сразу же, как только увидела его, входящего в гостиную, что что-то случилось. Прожив с ним и браке почти четверть века, она полностью его изучила, она знала Дэниэла как прочитанную книгу, но никогда не подавала вида, так как не любила подгонять человека, задавая вопросы, в противном случае такая любопытная жена может свести мужа с ума. Кейт знала, что Дэниэл все расскажет ей, если посчитает нужным. Она поднялась, чтобы налить ему хереса, который он пил каждый вечер, чтобы возбудить аппетит, это вошло в привычку с того времени, когда он впервые взял ее в поездку в Париж много лет тому назад.

— Где Донна? — спросил Дэниэл, принимая от нее бокал с вином.

— Она поужинает в своей комнате, служанка принесет ей туда поднос с едой.

Он нахмурился и посмотрел с угрожающим видом.

— Почему? Она больна?

— Нет, но она не хочет спускаться вниз.

Он повысил голос:

— Как я припоминаю, то же самое было вчера и позавчера. На прошлой неделе она ужинала с нами только один раз, но, как я знаю, в неделе семь дней! Она проводит каждый день, после того как вернулась с похорон, взаперти, в своей комнате, отказываясь принимать гостей, даже Анну. Пора ей уже собраться с духом.

Кейт грациозно развела в стороны руки в знак сострадания и сочувствия своей дочери.

— Прошло слишком мало времени после смерти Тимоти, она горюет и не может смириться с этим.

— А мы что, не горюем? Но жизнь на этом не заканчивается, она должна идти вперед.

— Она любила его. Я напомню тебе, что они собирались пожениться. — Голос Кейт внезапно задрожал. Хотя ее дорогая дочь надеялась на их совместное счастье, Кейт была уверена, что Тимоти любил Люси и именно ее взял бы замуж, тем самым избавив Кейт от беспокойств, которые, как грозовое черное облако, висели над ее головой. Теперь, насколько она понимала, Ричарду и молодой вдове никто не мешал, и это было ужасно.

Дэниэл насмешливо фыркнул.

— Не сомневаюсь, возможно, Донна мечтала об их свадьбе, но он ни разу не попытался поговорить со мной об этом, отсюда вывод, что у него не было таких намерений.

— Он собирался поговорить с тобой после бала.

— Ха! — злобно ликовал он, постепенно сдерживая свой пыл, чувствуя вину перед женой за то, что на нее выпустил нар и раздражение, говоря про намерения Тима. — Здесь Донна ошиблась. У него была прекрасная возможность поговорить со мной на следующий день, когда я случайно встретил его в клубе.

Кейт заняла оборонительную позицию.

— Вполне возможно, что он хотел это сделать официально в нашем доме.

Его глаза сузились.

— Я пригласил его в наш дом посмотреть мою новую верховую лошадь, тренированную для охоты. И после этого мы с ним вместе выпивали в моем кабинете. Ты в это время вместе с Донной ушла к портнихе, или к модистке, или куда-то еще, я точно не помню, знаю только, что дома вас не было. — Дэниэл нетерпеливо щелкнул пальцами, раздраженный тем, что не может припомнить их точное местонахождение. — За это время он мог сотню раз попросить моего благословения, но не сделал этого, и еще я заметил, что он избегал разговора о Донне, даже когда я решил помочь и сам завел о ней речь, предположив, что он не знает, как и с чего начать.

Кейт выглядела огорченной.

— Возможно, он оробел и потерял смелость, бедный молодой человек. Ты ведь знаешь, ты не тот человек, от которого можно ожидать благосклонности и поддержки.

Дэниэл рассердился:

— Я никогда не замечал, чтобы ты отрицала правду, — гневно произнес он, снова щелкая пальцами.

Она молчала, еле сдерживаясь, чтобы не начать снова спорить с ним, зная, что это приведет к крупной ссоре, и когда он, гневно схватив, позвонил в колокольчик, а затем резко отбросил его, она поняла, что вечер не предвещает ничего хорошего. Она знала, что он будет капризничать, как маленький ребенок. Дворецкий появился практически сразу. Упрямый Дэниэл высоко и гордо поднял подбородок.

— Скажите моей дочери, что отец ждет ее к ужину через две минуты.

Кейт закусила губы, но ничего не сказала. Ответ Донны был такой, как она и ожидала. Она сожалела, но у нее не было желания ужинать. Тогда он снова обратился к дворецкому:

— Скажите мисс Донне, что нее есть одна минута, чтобы спуститься.

Как только дворецкий снова поднялся наверх, чтобы передать Донне слова Дэниэла, Кейт не выдержала:

— Дэниэл! Оставь ее в покое! Через несколько дней она придет в себя.

— Через несколько дней она утонет в тоске и превратится в старуху. Ведь большая разница — упивается ли она горем, проливая слезы и сходя с ума, либо пытается, несмотря на страдания, продолжать жить дальше. Смерть Тимоти лишь предлог, она пытается убежать сама от себя. С детства она встречала неудачи во всеоружии, никогда не сдаваясь. Я не потерплю затворницы в моем доме!

Дворецкий вернулся.

— Мисс Донна не ответила мне, сэр. Ужин подан.

Часы в холле пробили восемь, пора было садиться за стол. Как всегда, ужин был подан вовремя. Не сказав ни слова, Дэниэл вышел в холл, но не направился в столовую, а поднялся по лестнице и подошел к комнате Донны.

— Донна! Немедленно выходи!

Скрип ключа послышался в замке — она закрыла дверь. Этот поступок означал для него то же самое, как если бы она залепила ему пощечину. Донна до того обнаглела, что пренебрегла собственным отцом. Он так хотел силком вытащить ее из комнаты и отшлепать как следует, но понимал, что Донна уже не была ребенком, и наказывать ее за ошибки перед слугами было бы неправильно и унизительно. Он был обижен до глубины души, ему всегда было больно, когда родная дочь разочаровывала его, каждый раз все больше убеждаясь в чудовищном факте — что он не воспитал в ней дочернюю любовь и уважение к собственному отцу. Неожиданно он развернулся и направился к лестнице. В тот момент, как он шагал по ступенькам, служанка вышла из кухни, держа в руках большой поднос с ужином, прикрытым полотенцем. Дэниэл понял, как он сможет заставить Донну покинуть место своего уединения.

— Отнеси это обратно на кухню, — приказал он. — С этого момента без моего разрешения вы не должны носить ни еды, ни питья в комнату моей дочери.

Девушка испуганно на него посмотрела.

— Совсем ничего, мистер? Хорошо, мистер.

Она поспешно прошла через зеленую дверь, ведущую на кухню, и проинформировала всех служащих о таком странном указании.

Дэниэл ел свой ужин. Вместо обычного оживленного разговора с Кейт в комнате стояла тишина. У него пропал аппетит, но он не показывал этого, он пил больше вина, чем обычно, делая вид, что не замечает ее безразличия к тому, что происходит. Дэниэл ел каждое блюдо, показывая свою беззаботность и беспечность, и когда слуги оставили их одних, он взял в правую руку бокал с портвейном, который Кейт так любила, но пила, только когда в доме не было гостей, поднялся, чтобы взять бокал, стоящий около нее, и наполнил его ярко-красным вином. Он проигнорировал ее отказ.

— Выпей. Тебе станет лучше.

Она подумала, что он собирается снова, но теперь дружелюбно и спокойно, завести разговор о Донне, и уже была готова уступить ему, пригубив вино и тем самым подтверждая свое смирение. Он присел на стул, откидываясь на его спинку, чтобы полностью расслабиться и избавиться от дискомфорта, собираясь с духом, так как у него было что сказать своей жене.

— Я сдал в аренду Солнечный домик миссис Ди Кастеллони.

Она побледнела. Бокал выскользнул из пальцев, с грохотом ударяясь о стол, и красной струей, стремительно стекающей по скатерти, портвейн вылился на подол ее платья. Дэниэл резко вскочил и начал быстрыми движениями пропитывать салфеткой ее юбку, но Кейт отмахнулась от него, показывая, что ей не нужна его помощь. Дэниэл отошел, оставив мокрую салфетку на столе.

— Солнечный домик мой, — сказала она почти шепотом.

Он ответил, беззаботно улыбаясь:

— Я знаю, что у тебя есть там комната для шитья, и только поэтому в доме зажигаются огни и проветриваются комнаты. Скажи мне, как часто ты шьешь в последнее время? Я уже и не помню, когда ты этим занималась.

— Ты подарил этот домик мне, — упорствовала она.

Он искренне удивился.

— Как ты могла такое выдумать? Это неправда.

— Ты сказал мне однажды, что я могу жить в Солнечном домике столько времени, сколько мне будет угодно.

— Но ты покинула его. Более двадцати лет назад. Ты по собственному желанию переехала в особняк Уорвиков и назвала его своим домом. Здесь мы снова стали мужем и женой, вернули свою любовь и здесь зачали наших детей.

— Но Солнечный домик остался для меня пристанищем, местом, которое я люблю.

Он не мог вынести ее спокойного, невозмутимого выражения лица, которое становилось все бледнее, внушая ужас. Он ожидал от нее совершенно другой реакции. Дэниэл думал, что Кейт не сможет совладать со своими чувствами и выпустит гнев и ярость наружу, тем самым зля его, а в таких ситуациях он знал, как поставить жену на место. Но она так спокойно ему отвечала, что это заставляло его чувствовать себя виноватым, будто он отнимал у нее жизнь. Он попытался совладать со своим гневом.

— Как ты можешь так говорить? — все еще не успокоившись, с пылом произнес он. — Джим жил в нем с того момента, как вышел на пенсию, и ты никогда не возражала.

Ее губы были такими бледными и сухими, что казалось, она едва могла что-то вымолвить.

— Джим понимал.

— Понимал? Понимал что? — В Дэниэла как будто вселился бес, неистовая ярость охватила его. Дэниэл резко поднялся из кресла, с силой отпихнув его в сторону, только сейчас осознавая, что все годы, которые Джим провел в Солнечном домике, он завидовал старому другу, потому что Кейт открыла ему, а не собственному мужу, частичку своего сердца.

— Джим знал, что для меня значит Солнечный дом, он понимал, что я захочу туда приходить, когда пожелаю, особенно если вдруг мне не удастся одержать победу над той женщиной, для которой изначально был построен этот дом!

Дэниэл не стал притворяться, что не знает, кого она имеет в виду.

— Клодина мертва! — закричал он.

— Но не для тебя. Она всегда останется в твоем сердце. Насколько мне известно, она не раз бывала в этом особняке, ее аура осталась повсюду, и твои попытки переделать интерьер по моему вкусу, поселить меня в тех комнатах, в которых не жила она, были совершенно бесполезны. Клодина, хотя ее уже давно нет, до сих пор присутствует в этом доме.

Высказанные Кейт мысли вывели его из себя. Она уже не говорила шепотом, что взбесило его еще больше, и его терпение лопнуло.

— Так ты с презрением относишься к моим усилиям и стараниям, которые я прикладывал все эти голы, чтобы сделать тебя счастливой в нашем особняке! Все, что бы я ни делал, для тебя ничего не значит! — Дэниэл хотел, чтобы она не выдержала и разгневалась на него, тем самым дав ему шанс сбросить камень с души и возгордиться тем, что все-таки поссорился с ней. А затем он хотел помириться, ведь так обычно и заканчивались их ссоры — нежные поцелуи в объятиях друг друга, предмет разногласий забыт, или, по крайней мере, отложен в долгий ящик, и никаких хмурых взглядов при дальнейшем его обсуждении. Но Кейт себя сдерживала, скрывая свои истинные чувства и переживания под маской самого спокойного человека в мире, и Дэниэл не мог ничего с этим поделать.

Казалось, она пропустила мимо ушей то, что он сказал ей, или, услышав, сразу выкинула его слова из головы, посчитав себя безосновательно оскорбленной, понимая — впрочем, Дэниэл тоже это осознавал, — что его упреки были беспочвенны. Кейт продолжила разговор таким же странным, приглушенным тоном.

— Она не должна жить в моем Солнечном домике. Скажи ей, что дом мой.

Его лицо залило багрово-красным цветом, он был зол больше на себя, чем на жену, но, тем не менее, продолжал высказывать ей свое неодобрение.

— Я ничего подобного не сделаю. Я уже сказал Люси, что она может жить в этом доме, и поверь мне, так оно и будет. Я дал слово, и забирать его назад не собираюсь.

Он развернулся и вышел из комнаты. Внезапно, собрав все свои силы, Кейт громко закричала ему вслед:

— Но этот дом мой!

Дэниэл хлопнул входной дверью с такой силой, что особняк буквально затрясся, и чуть не посыпалась штукатурка. Он и не выиграл, и не проиграл, но ничего исправлять Дэниэл не собирался. Кейт продолжала сидеть на стуле с высокой спинкой как статуя, не способная пошевелиться. Кейт поняла, что, когда в первый раз увидела особняк Уорвиков, у нее было ужасное видение, будто она осталась в нем совершенно одна, а Дэниэл ушел к Клодине, вот сейчас почти так все и произошло.

Но пора было возвращаться в реальность. Донна, переживая смерть Тимоти, спряталась ото всех в своей комнате, Ричард, желая жить отдельно, давно покинул отчий дом, а остальные ее дети умерли. А что касается Дэниэла, то он второй раз в жизни делает выбор, но в этот раз Кейт проиграла, а девочка Люси, являющаяся копией Клодины, одержала победу. Рыжеволосая вдова, напоминающая всем Клодину правильными чертами лица, легкой походкой, таким же обаянием и шармом, собиралась поселиться в тихом, спокойном Солнечном доме, наполнив его шумом и гамом.

Кейт не знала, сколько она просидела за столом — десять минут или полчаса, но внезапно она подскочила со стула, чувствуя, что может задохнуться, ринулась из столовой, схватив по пути ключ, и выбежала из дома. На улице стояла теплая летняя ночь, все небо было усыпано сияющими звездами, а вдалеке за холмами великолепие ночного курорта освещал блеск ярких огней. Кейт и не подумала о том, чтобы взять экипаж, спеша, она бежала вниз по тропинке, ведущей к воротам, гравий хрустел под тонкими подошвами ее вечерних туфелек. Избегая главных улиц, она шла в обход, по длинной темной лесной дорожке, затем свернула на узкую тропинку, освещаемую лунным светом, и снова скрылась в темноте, шагая по проселочной дороге, пока не добралась до Солнечного домика. Встреть она любого на своем пути, кто поприветствовал бы ее или обратился к ней с вопросом, она потеряла бы самообладание и выпустила бы весь свой накопившийся гнев. Сразу же, как только Кейт добралась до своего убежища, она всунула ключ в замок, повернула, и когда дверь открылась, как сумасшедшая вбежала в дом, ощущая, как погружается в его приятную атмосферу. Но так или иначе, это только усилило осознание его невыносимой потери, и понимая, как глубока ее душевная рана, от полной безысходности, охваченная волнением, злостью и ужасом, она пронзительно зарыдала, нарушая тишину дома:

— Джим! Джим! Дэн забирает у меня мой дом!

Ее громкий, раздирающий слух голос отозвался эхом, и последняя ниточка самообладания оборвалась. Она, как обезумевшая, стала носиться по комнатам, забегая в каждую по очереди, будто это как-то могло помочь сохранить ей дом. Когда Кейт оказалась на втором этаже в комнате, где Джим проводил долгие часы в последний год своей жизни, она бросилась в огромное кожаное кресло, именно в нем он когда-то сидел, наблюдая, как в ворота входят его любимые Уорвики. Она крепко обхватила руками диванные подушки, представляя, что обнимает старого человека, который для нее был особенным, верным, самым любимым другом. Горькие слезы текли ручьем, боль терзала ее душу. Казалось, будто ее голова и сердце раскалываются на кусочки от невыносимых мук, и не в состоянии справиться с болью, она стала бить кулаками в обшитую панелями стену. Кейт не знала, что, потеряв рассудок с горя и находясь в обезумевшем состоянии, она не закрыла за собой входную дверь.

А неподалеку не спеша прогуливался Джош, который, вернувшись из поездки в Истхэмптон, решил подышать свежим ночным воздухом. После того как Джош разложил вещи в своей комнате, он прямиком направился обходить земли, представляя, что однажды, когда в Истхэмптоне проложат железнодорожную ветку, связывающую его с Маррелтоном и оттуда с другими городами, путешествие из Лондона будет необыкновенным и особенным. Ему в голову пришла идея — заскочить в театр, ведь он успевал на последний акт мелодрамы, но через несколько минут передумал, решив, что будет лучше посмотреть представление под названием «Месть разбойника» полностью завтра вечером. Однако такое решение не помешало ему подстеречь Люси около служебного входа. Ему было очень интересно, как она чувствует себя после смерти Тимоти Атвуда. Джош был потрясен, когда прочитал в газете о том, что Тимоти утонул, эта потеря действительно причинила ему боль, ведь он уважал этого человека и считал его настоящим мужчиной, и действительно трудно переживал эту трагедию.

Проходя мимо Солнечного домика, Джош заметил, что дверь была приоткрыта, но свет не горел. Он впервые за долгое время увидел, что дом его прадедушки был не заперт. «Дверь забыли закрыть по халатности или в него вторгся самозванец?»

Он медленно вошел в ворота, но остановился на пороге, открыл дверь пошире и прислушался. Изнутри дома доносился приглушенный звук, будто кто-то ударял в ящик или шкаф, пытаясь открыть его. Он больше не сомневался, что в дом проникли нелегально, и быстро закрыл за собой дверь, чтобы предотвратить попытку побега. Тихонечко он начал подниматься по лестнице, держа кулаки наготове, чтобы успеть защитить себя и атаковать нарушителя. Когда Джош поднялся на лестничную площадку, он, проворно распахнув дверь, вбежал в комнату, откуда доносился этот приглушенный звук.

— Миссис Уорвик! — изумленно воскликнул он, хорошо разглядев ее при лунном свете, освещающем комнату.

При виде широкоплечей мощной фигуры, появившейся в дверях, Кейт, находясь в состоянии истерического припадка, приняла его за Джима, забыв, что это невозможно, так как болезни и старость давно свели его в могилу, и бросилась к нему.

— Дэн позволил дочери поселиться в Солнечном домике! — яростно закричала она. — Ты должен остановить его, Джим! Он меня не слушает!

Джош поднял Кейт с пола, так как она припала к его ногам, и увидел, что вдобавок ко всем неприятностям и разочарованию она испытала новое потрясение, осознав, что ошиблась. Но он продолжал держать ее в своих объятиях, не сомневаясь, что она едва понимает, где находится и что говорит, пребывая в полуобморочном состоянии.

— Кейт, Кейт, ничего в мире не стоит твоих слез. Кейт, милая, послушай меня. — Для формальностей не было времени. Он держал в своих руках женщину, которая, казалось, была готова покончить с собой, в отличие от Люси, которая лишь упала в обморок, повиснув на перилах балкона.

Обняв ее, Джош попытался утешить и успокоить, стремясь окружить Кейт теплом, чтобы она смогла понять, что не одинока, что он разделит ее горе вместе с ней и сделает все, что в его силах, лишь бы помочь ей выйти из подавленного состояния. Но она оттолкнула Джоша, вырвалась из его объятий и, шатаясь, упала на колени рядом с кроватью, схватившись за резные ножки, уткнувшись в них лбом и продолжая истерически рыдать.

Джош воспользовался возможностью, чтобы найти лампу. Как только поправил фитилек, он подумал, что будет лучше, если никто другой не обратит внимания на свет в доме в столь поздний час. Он быстро закрыл внутренние ставни и только затем повернулся, чтобы посмотреть на нее, озаряемую светом. Кейт сидела, наклонив голову, и поэтому Джош не мог рассмотреть ее лица, но волосы растрепались, покрывая опущенные плечи, будто роскошная нежная шаль. По полу распласталась многослойная юбка, залитая вином, пятна от которого казались очень темными на сером муаре, а носок ее туфельки, выглядывающий из-под края юбки, был перепачкан в земле и прилипшей к ней траве. «Возможно, она шла пешком по грязи? И скорей всего, она испачкалась не днем, а ночью».

Джош присел на край дивана, стоящего в нескольких шагах от кровати, так что оказался прямо напротив Кейт, и, наклонив немного голову, мог разглядеть ее лицо.

— Кейт, — произнес он, сочувствуя ей. — Ты знаешь меня, не так хорошо, но все-таки знаешь. Поговори со мной. Поделись, излей душу, расскажи, что стало причиной твоих страданий. Я обещаю, что это останется между нами. Ты только мучаешь себя, так убиваясь.

Казалось, что она оглохла, потому что никак не отреагировала на его слова. Тогда Джош сунул руку в карман своего сюртука и вытащил оттуда фляжку с бренди, которую взял с собой еще во время своего путешествия. Отлив немного напитка в серебряную крышку и подойдя к ней, он умолял ее сделать хоть один глоток, но сильным ударом Кейт выбила крышку из его рук, показывая, что ей надоело его упорство и настойчивость, и, обхватив голову руками, снова зарыдала навзрыд, будто действительно сошла с ума.

Боясь, что она затерзает себя до потери сознания, он подошел ближе к кровати и резко схватил ее, заставляя выслушать его.

— Почему Донне нельзя жить в Солнечном домике? Разве случится конец света, если твоя дочь поживет в нем отдельно от родителей?

— Донна? — Кейт резко дернула головой и широко раскрыла глаза. Затем внезапно залилась диким, истерическим смехом. — Не Донна! А дочь, рожденная от его любовницы, и она отбирает у меня мой Солнечный дом! Его дочь от Клодины!

Кейт перестала смеяться. Она стояла неподвижно, красные пятна покрывали ее бледное лицо, а затем внезапно она подошла к Джошу. Он приложил фляжку с бренди к ее рту и наклонил, таким образом маленькими глоточками она пила бренди, пока не закашлялась и, тяжело дыша, отстранилась, по небрежности проливая несколько капель на свое и так запачканное вином платье. Он поставил фляжку на стол и, обхватив руками, прижал Кейт к себе, а она склонила голову на его грудь. Он нежно стал гладить ее по лицу, ошеломленный тем, что она ему сказала.

— Я выдала тебе ужасный секрет, — проговорила она почти шепотом.

Он ничего не ответил, но был согласен с ней. Для него было неожиданным сюрпризом, когда он, куря сигару на балконе в особняке Атвудов в кромешной темноте, услышал громкий голос Люси, которая назвала себя дочерью Лионела Атвуда, и жестокие слова Оливии, отрицающей их родство. Это объясняло одержимость Люси особняком и ее заботу о его будущем, а также любящий взгляд, который он заметил на ее лице, когда она впервые увидела портрет Лионела Атвуда. Но по сравнению с тем, что сказала ему Кейт, это были цветочки! Значит, Люси родилась вне брака и не была потомком Атвудов. Эта информация могла иметь очень серьезные последствия.

— Кто еще об этом знает, Кейт?

— Никто, кроме самого Дэниэла. Я читала это у него на лице всякий раз, когда он смотрел на нее. Он думает, что я жила в неведении о той ночи, которую он провел вместе с Клодиной.

— Возможно, ты ошибаешься. Почему Люси не может быть дочерью Лионела Атвуда?

— Потому что она похожа не только на свою мать, но и на Уорвиков тоже. Нет, она не похожа на дядюшку Дэниэла, которого напоминает ему Донна — к ее постоянным несчастьям, — но зато Люси унаследовала черты его сестры Жасси, а также напоминает мне мою дочь, которая умерла, когда ей было десять лет. Заметил ли он это особенное сходство в своем незаконнорожденном ребенке, я не знаю.

— Незаконнорожденном ребенке? Зачем же так говорить. Немногие жены отважились бы на такое.

— Возможно, но как еще я могу говорить, если Дэниэл с первой встречи привязался к ней. Непременно тебе как мужчине следует согласиться с тем, что любой мужчина может любить двух женщин одновременно, хотя совершенно по-разному. — Она подняла вверх голову, чтобы взглянуть на него, тем самым позволяя прядям своих распущенных волос немного прикрыть глаза.

— Конечно, я соглашусь с этим, — ответил Джош, уставившись на нее. Он подумал, что ему было бы нетрудно проявлять свои чувства к Кейт, хотя его сердце и душу занимала Люси, не дававшая ему покоя с самого первого дня. Она не выходила у него из головы, и все ее действия и слова только делали его нетерпеливым и заставляли еще сильнее желать ее. Он хотел заключить ее в свои объятья, и с каждым днем ему становилось все невыносимее без нее. Он понял, что влюбился. Первоначально Люси задела его гордость и самолюбие своим своевольным и высокомерным поведением, она ясно давала понять, что не уважает и презирает его, никогда раньше он не видел, чтобы женщины вели себя подобным образом. Возможно, именно поэтому Джош и обратил на нее внимание, он поставил себе цель — добиться ее любви. Он злился и ревновал, понимая, что она сможет легко обвести вокруг пальца молодого Атвуда, и тот ради нее сделает все, что она только пожелает, а стремилась она к одному — не допустить строительства железнодорожной станции.

В конце концов несчастный парень решил воспользоваться своим правом и разорвать контракт, но это уже было бесполезно. Люси потеряла то, что выиграла, и убеждение Джоша, что она предназначена ему судьбой, было непоколебимо.

— Ты сказала, что об этом никто не знает? — для точности переспросил он. — А как насчет твоего сына и дочери?

Кейт распрямилась, он обнял ее за плечи.

— У них и мысли такой нет, и для благополучия нашей семьи так и должно быть, я не хочу, чтобы они восстали против собственного отца. Поэтому я была благодарна Богу, когда Тимоти Атвуд обратил свое внимание на вдову…

Джош перебил ее:

— Произнеси ее имя. Просто скажи — Люси.

На ее лице отразились боль и страдание, и слезы засверкали в глазах в тот момент, когда она покачала головой.

Его руки крепче сжали ее плечи.

— Ты должна. Если хочешь преодолеть препятствия, встретившиеся на твоем пути, принять эту правду, ты должна называть ее по имени.

Ее губы задрожали, но она смело повиновалась ему.

— Люси.

Кейт тяжело задышала.

— Вот. Я сказала. — Глубокая печаль читалась в ее задумчивом взгляде. — Как странно, я все это время без проблем могла произносить имя ее матери, почему же сейчас осознание того, что мне надо назвать невинного младенца по имени, чуть не доводит меня до удушья?

— А разве это странно? — утешал ее Джош. — Она — живое доказательство того, что между Дэниэлом и Клодиной была любовная связь, как бы ты в душе ни надеялась, что этого не было.

— Думаю, ты прав. — Она прикрыла глаза подушечками пальцами, надавливая на веки, стараясь прогнать усталость, затем снова открыла их, но еле слышный голос дал ему понять, что ее силы были почти на исходе.

— Я не каждый день вижу своего сына, но когда он заходит в гости, я жду, надеюсь, верю, ищу любой знак, который подтвердил бы, что его любовь к миссис Ди… к Люси ослабевает, но, к несчастью, его чувства с каждым днем только усиливаются. Только вчера он твердил, что нужен Люси как никогда, ведь ей необходима поддержка и забота, чтобы справиться с потерей друга, с горем, которое причиняло ей страдания и боль. Он никогда не подозревал, как и я до поры до времени, что Тимоти твердо решил увести ее у Ричарда.

— В это трудно поверить. Думаю, только я могу это сделать.

— Действительно? Но ты не ослеплен любовью к Люси, как мой сын. Мужчины породы Уорвиков все одинаковые. Они влюбляются и сердцем и разумом, и ничто не способно остановить их, и отказ их не устраивает.

Джош поразмышлял несколько минут о том, как может заверить ее.

— А что ты скажешь, если я признаюсь тебе, что я тоже влюблен в Люси и собираюсь завоевать ее?

Кейт уставилась на него.

— Это правда?

Он кивнул.

— Любовью я не ослеплен, потому что вижу ее ошибки и промахи, а она видит мои, и мне это нравится. Покорный, послушный, слепо любящий партнер наводит на меня тоску. — Уголки его губ поднялись вверх и изогнулись в легкой улыбке. — А с Люси умереть со скуки мне не грозит. Я могу быть для нее любовником или мужем — на ее усмотрение, — и я не вижу никаких причин, по которым Ричарду следует знать об их кровном родстве.

Она внимательно на него посмотрела.

— Ты необычный человек.

— И тебе это не нравится?

— Нет. Я думаю, ты сможешь заполучить Люси, но нечестным способом, в то время как мой дорогой Ричард положит к ее ногам целый мир и себя в придачу. Женщины противоречивые существа, и кому как не мне знать об этом.

Джош не смог сдержать ухмылку после ее комментария, его белые зубы казались еще белее из-за черных, аккуратно подстриженных усов.

— Я хочу тебе сказать, Кейт, что сейчас ты сидишь рядом с победителем.

Она была глубоко погружена в собственные мысли, но внезапно обняла его лицо руками.

— Я желаю тебе удачи. Жизнь моей семьи, и возможно, крепость моего брака полностью зависит от твоего успеха.

Кейт поцеловала его. Он не ожидал такого проявления благодарности, она застала его врасплох, коснувшись нежно и легко его рта своими солеными от слез губами. Его объятия стали крепче, и он поцеловал ее в ответ, не оставляя ей ни тени сомнения, что то, как он смотрел на нее в доме своего отца и недавно, встретив рядом с церковным кладбищем, говорит о его восхищении этой женщиной, несмотря на существенную разницу в возрасте.

Она оставила его и направилась в комнату для шитья, где у нее лежала расческа и новые шпильки для волос. Джош спустился вниз, вышел в холл, чтобы подождать ее, он стоял, осматриваясь по сторонам, пока она не появилась. Ее волосы были уложены, а на плечи накинута длинная кружевная материя, которую она достала из шкафа и использовала как шаль, чтобы скрыть пятна вина и бренди на юбке.

Он проводил ее до дома по тому же самому пустынному пути, по которому она добиралась до Солнечного домика. На пороге особняка они пожелали друг другу спокойной ночи и, прощаясь, он едва коснулся ее теплых пальцев, ее глаза ярко горели. Как только он отошел, обернулся на дом, ощущая на спине чей-то пронзительный взгляд, и на втором этаже в окне заметил Донну, смотрящую на него. Она была похожа на предвестницу смерти, одетая в черную одежду и с исхудавшим, истощенным лицом. Она опустила занавески, возвращаясь в комнату и гася свет.

Джош возвращался назад по улицам, освещенным фонарями, мимо пирса. Это был его обычный маршрут. Он заметил, что театр уже опустел. Он подождал около входа в пирс, из которого потихоньку выходили актеры по двое или трое человек. Когда появилась Люси, он увидел, что рядом с ней идет Ричард, и она держит его за руку.

Он отошел в сторону, оставшись ими не замеченным, они прошли в ворота, увлеченные серьезным разговором, и направились в сторону особняка Уорвиков, так как Ричард пригласил девушку на поздний ужин. Несомненно, нельзя было терять ни минуты, ведь, тоскуя по Тимоти Атвуду и еще не отойдя от горя, Люси могла представить, что она влюбилась в Ричарда, в собственного брата. Этого нельзя было допустить. Ради благополучия Кейт — о себе он и не думал — Джош должен сделать все возможное и прервать на корню их так называемое состязание за девушку. Люси не должна влюбиться в собственного брата.

Во второй раз за вечер он вошел в ворота Солнечного дома. О том, что Люси взбредет в голову осмотреть дом перед возвращением в морской коттедж, Джош и не догадывался, но чувствовал, что любопытство, связанное с ее новым жилищем, возьмет над ней верх. Он нашел скамейку в саду, присел на нее и принялся спокойно дожидаться, заложив руки за голову. Он знал, ждать ему придется примерно час или более.

Но прошло намного меньше времени, когда он услышал, как щелкнула задвижка на воротах, и, посмотрев на карманные часы, при лунном свете он увидел, что уже наступила полночь. Люси была одна. В тот момент, как она вставляла ключ в замок, он уже подошел к ней совсем близко, а когда она перешагнула порог дома, буквально наступал ей на пятки. Когда он произнес ее имя, она закричала от испуга, хотя сразу же узнала его.

— Откуда ты появился? — Она позволила Ричарду проводить ее до морского коттеджа, вошла в дом, только для того чтобы одолжить у Эмми маленький фонарик, которым осветила тропинку, ведущую к Солнечному дому. Люси хотела как можно быстрее осмотреть его, как вдруг, откуда ни возьмись, появился Джош. На сегодня у нее было достаточно проблем с мужчинами: Ричард выразил свое недовольство по поводу ее аренды Солнечного дома в тот момент, когда она, улыбаясь, поприветствовала его и радостно сообщила, что его отец передал ей ключ во время второго антракта. Хотя он не назвал причину своего недовольства, Люси почувствовала, что виной всему была его неспособность самому разрешить ей арендовать Солнечный домик, когда она впервые рассказала ему о своем желании. Как бы то ни было, она ясно осознавала, что напряжение и разочарование взяли над ним верх, и все ее попытки смягчить это были напрасны.

— Я слышал, вы переезжаете из морского коттеджа? — спросил Джош.

Люси вздохнула.

— И почему Эмми никогда не может держать язык за зубами? Стоило мне только выйти за порог, как она тут же все разболтала!

— Вы собираетесь занять свои новые апартаменты сегодня ночью?

— Конечно же нет. Я просто хотела посмотреть на Солнечный домик.

— Позвольте мне составить вам компанию.

Но Люси очень устала.

— В данный момент я не в настроении с вами воевать. Я пришла сюда одна, чтобы насладиться тишиной и покоем. Будет лучше, если вы уйдете.

Джош не отступал:

— Давайте объявим временное перемирие. В течение часа не будем упоминать ни об особняке Атвудов, ни о железнодорожной станции, ни о чем-либо другом, что может привести к расхождению во взглядах. Но позвольте мне составить вам компанию и вместе осмотреть Солнечный дом. Много лет назад он принадлежал семье Бартонов.

— Вы что, в нем раньше никогда не были?

— Я был здесь только однажды. Кстати, совершенно недавно. Но я видел только коридор и одну комнату. Мне действительно очень хочется, чтобы вы позволили мне осмотреть дом вместе с вами. В детстве мой прадед каждое лето приезжал погостить сюда.

Люси сомневалась. По крайней мере, казалось, что у них появился общий интерес. Ничто другое не убедило бы ее.

— Хорошо. Вы могли бы зажечь лампу, если сможете найти хоть одну. Мой фонарик светит очень тускло.

В холле он проворно направился к лампе, стоящей на подоконнике, которую заметил сразу же, как только вошел в дом, и когда ее зажег, то поднял вверх, чтобы осветить коридор. Он был квадратным, по центру расположена лестница и много дверей, ведущих в комнаты. Люси двинулась к первой двери, которая находилась к ней ближе всего, открыв ее, она оказалась в столовой. Тень девушки падала на темную стену, обитую панелями. Посреди столовой стоял длинный деревянный стол, окруженный стульями с высокими спинками, который блестел от многолетней чистки и наведения лоска, а также от трения по нему локтями. В стене располагался огромный открытый камин, в котором на старой железной подставке для дров лежали коротенькие поленья, предназначенные для отопления дома в долгие осенние деньки. Люси была очень довольна тем, что увидела, и стала ходить по столовой, рассматривая ее во всех деталях и покачивая своей пышной юбкой.

— Какая красивая комната, — тихо произнесла она, проводя подушечками пальцев по гладкой поверхности стола и затем дрожащей рукой касаясь спинок стульев. — Такая чистая и простая комната, обитая хорошим деревом, радует глаз.

Джошу, как и Люси, очень понравилась столовая. Но ему было намного приятнее наблюдать за ее счастливым, радостным, полным восхищения выражением лица, когда их обход продолжился по другим комнатам, расположенным на первом этаже. Несмотря на то что обои в них немного выгорели, кое-где пообтрепались, цвета уже были не такими яркими, как раньше, а рисунки нечеткими и расплывчатыми, Люси все равно была очарована домом. Над головой низко висели старые балки, и чтобы не стукнуться, Джошу приходилось все время нагибаться, особенно в кухне, вход в которую был очень низким. Кухня освещалась рядом больших мигающих красноватых фонариков, которые отражали многочисленную посуду на стенах.

Наверху было то же самое: комнаты с низкими потолками, широкими окнами, кроватями, передние спинки которых были украшены изображениями цветов. Кровати, выполненные в таком дизайне, выпускались в прошлом веке, и в настоящее время уже считались немодными. В шкафах и комодах лежали мешочки с сушеной лавандой, для того чтобы в комнатах вкусно и приятно пахло. И только в одной из них чувствовался пикантный, отличающийся от запаха лаванды, аромат.

— Как странно, — воскликнула она. — В этой комнате пахнет бренди.

Он внимательно следил за каждым ее движением, а она, будучи упрямой девушкой, твердо решила понять, почему здесь пахнет бренди, предположив, что, возможно, старик, живший в доме последним, спрятал где-то в укромном местечке бочонок со спиртным, которое со временем стало просачиваться. Люси начала открывать все шкафы, но обнаружила, что они были пусты. Уходя, Кейт разгладила стеганое одеяло, сшитое из отдельных лоскутков, и снова открыла ставни, так что догадаться, что в этот вечер в комнате уже кто-то находился, было невозможно. Джош поставил лампу на стол и подумал, что судьба снова приготовила ему подарок — он во второй раз за один вечер поцелует привлекающую его женщину, и именно в этой комнате. Поцелуй с Кейт доставил ему огромное удовольствие и наслаждение, но с Люси все будет по-другому — намного, намного приятнее. Он наблюдал за ней, как она проворно бродила по комнате, яркий лунный свет и мерцание лампы соперничали друг с другом, освещая ее стройный силуэт, и вот Люси подошла к комоду, рядом с которым стоял Джош. Кроме лаванды, упакованной в муслиновые мешочки, в ящиках больше ничего не было. Она проверила дно последнего и выпрямилась.

— Разве это не странно? — заметила она, увлеченная тайной. Затем Люси увидела, как Джош смотрит на нее.

Он читал ее мысли.

— Между нами временное перемирие. Вы помните? Ничего не стоит между нами. В течение этого недолгого часа примирения мы просто мужчина и женщина, которых тянет друг к другу уже давно, просто мы не в силах в этом признаться, особенно самим себе.

Люси не могла отрицать того, что Бартон произвел на нее сильное впечатление, чего раньше не удавалось ни одному мужчине. Во время их первой встречи его мужественность произвела на нее потрясающий эффект, но он встал между ней и особняком Атвудов будто с мечом и до сих пор пытался своим оружием отделить ее от имения. По этой причине на их пути возникла непреодолимая преграда. Она покачала головой, отходя от него подальше, затем резко двинулась вперед и встала на расстоянии, не слишком далеком и не слишком близком, но удобном для общения. Джош стоял неподвижно, наблюдая за ней, ему некуда было спешить. Он казался таким высоким на потускневшем малиново-красном ковре, озаряемый тусклым светом лампы, окруженный мебелью коричнево-желтого цвета с темными оттенками старого дерева. Если бы она сделала еще несколько шагов назад, то смогла бы оказаться у двери, тем более что он не препятствовал этому и своим расслабленным, спокойным видом показывал, что не намеревается удерживать ее силой, если она вдруг решит повернуть к выходу. Возможно, он вел себя именно так, зная, что она не уйдет. Он неотрывно смотрел прямо в ее сияющие глаза. Забыв обо всем на свете, она ясно понимала, что сейчас находится с ним наедине, но между ними нет той враждебности, которая присутствовала раньше: тихая атмосфера теплого Солнечного домика странным образом действовала на нее, унося ее мысли далеко в воображаемый внешний мир. Казалось, сам дом радовался их примирению и давал им свое благословение.

Люси увидела, что он идет к ней, и почувствовала внезапное возбуждение. Почти не веря своим глазам, она заметила, как ее руки поднялись в тот момент, когда он прижался к ней всем своим телом и обнял ее за плечи. Она крепко вцепилась в его широкую спину, ее влажные губы раскрылись в ту секунду, когда он припал своим ртом к ее устам. Они целовались, будто утоляя ужасный голод, бурно и пылко, в их телах горел такой огонь страсти, что когда Джош отстранился от Люси, то сразу же снова взял ее в любовный плен. Она так же страстно желала его, как и он ее, они не могли насытиться сладостью своих то нежных, то диких поцелуев, их возбужденные тела сплелись так тесно, что казались одним целым. Когда его сильная рука коснулась ее упругой груди и через шелковую тонкую полупрозрачную ткань стала нежно ее ласкать, он почувствовал, как Люси напряглась, а когда начал оголять ее плечи, ей показалось, что ее, как розу, освобождают от ненужной после зимы пленки, чтобы ощутить тепло солнечных лучей. Затем вдруг чары разрушились.

Где-то в доме скрипнула половица, нарушив тишину. Казалось, будто Солнечный домик, осознавая, чем могут закончиться их поцелуи, специально подал знак, не давая возможности мужчине и женщине сблизиться еще больше. Люси вновь вернулась в реальность, в которой к ней пришло осмысление того, что она почти поддалась своему врагу.

Неожиданно она вырвалась из его объятий, дрожа каждой клеточкой своего тела, поправила платье и закрыла оголенные плечи.

— Перемирие закончено!

Он схватил ее за запястья.

— Ты не можешь теперь так говорить.

Она дернула руками, чтобы освободиться, и, чуть не споткнувшись, отскочила от него. Выскочила в дверь и побежала вниз, каблуки громко стучали по ступенькам. Джош стремительно несся за ней.

— Люси, Люси, Люси, — задыхаясь, закричал он. — Не возвращай нас снова к тому, с чего мы начали.

Она избегала его взгляда, все время отворачивая лицо то в одну, то в другую сторону, будто боялась, что он снова завладеет ее губами.

— Больше ничего не будет, ни в этой комнате, нигде. Это был мираж, иллюзия, обман чувств, назови как хочешь, я знаю одно: что ты не остановишься, пока не разрушишь особняк и прилегающие к нему земли, которые важны для меня, как собственная жизнь.

— Забудь же, наконец, про особняк! Он не будет разрушен. Другие люди могут поселиться в нем и заботиться о доме так же, как и ты.

— Это невозможно! Никогда для посторонних этот дом не будет так важен, как для меня. Тимоти хотел, чтобы особняк стал моим домом.

Бартон нетерпеливо кивнул:

— Он также хотел снова сделать тебя Атвуд, я прав?

Люси была ошеломлена, она открыла рот от ужаса, сильная дрожь охватила ее тело, так что ей пришлось прислониться к стене.

— Ты подслушивал в тот вечер в особняке! Ты подслушивал личный разговор!

Он сморщил лоб, показывая свое недовольство ее обвинением и упреком в его сторону.

— Хочу заметить, это случилось не по моей вине. Я стоял на балконе через три комнаты от той, в которой находилась ты и миссис Оливия Рэдклифф, и если бы вы не повышали свои голоса, я никогда бы не услышал этот разговор и то, что произошло между вами. — Он двинулся ближе к Люси, продолжая более тихим голосом: — Забудь об особняке Атвудов. Тебе не нужно ничего, что принадлежит Атвудам, тебе не надо доказывать, кто ты такая. Я сделаю из тебя женщину, которой ты хочешь быть. Со мной ты сможешь улыбаться будущему и навсегда забудешь о прошлом.

— Я не хочу забывать прошлое! — яростно завопила она. — Я любила Тимоти…

— Ты любила не его, а то, что он мог тебе дать. Ты стремилась лишь к одной цели, используя чувства Тимоти.

Она не стала опровергать эти слова, потому что он говорил правду, ведь для того, чтобы сохранить особняк, она пыталась влюбить в себя Атвуда. Но чтобы избежать губ Джоша, которые так и ждали паузы в их пылком разговоре, чтобы обрушить на нее свою сладость, она отвернулась от него, приложилась щекой к стене и, смотря из-под ресниц, заметила, что дверь столовой приоткрыта. Люси овладело новое беспокойство: Джош закрывал ее, когда они продолжили обзор дома на втором этаже, и она внезапно припомнила скрип половиц, когда они чуть не занялись любовью. Старые половицы заскрипели не сами по себе.

— В столовой кто-то есть, — прошептала она.

Джош медленно повернул голову в ту сторону, куда был направлен ее взгляд. Перед тем как подняться на второй этаж с лампой, он зажег один из настенных подсвечников в холле, и если сейчас он раскроет дверь пошире, то столовая полностью будет освещена. «Вот удивится незваный гость!»

Он двинулся быстро и бесшумно. Дверь подалась назад, скрипя давно несмазанными петлями, и Джош сразу же узнал фигуру человека, сидящего спиной к нему на одном из столовых стульев, положив локоть на полированный стол. Это был Бен Томпсон.

— Какого черта ты сюда прокрался и прячешься! — Яростно Джош схватил его за куртку, резко дернув, тем самым подняв на ноги. Поспешно Бен стал успокаивать разгоряченного Джоша.

— Я не прокрался сюда и не прячусь! Как вы могли такое подумать! Я просто ждал вас.

Джош сильно потряс его.

— В темноте ждал? Посягая на чужую собственность? Да ты проклятый лгун, Томпсон. Что ты хотел украсть?

— Ничего! — Бен затрясся, когда Джош внезапно подставил кулак к его носу и мог хорошенько ударить. — С конца тропинки я увидел, как вы вошли в дом, и к тому моменту, как я подошел к двери, чтобы постучать, заметил, что свет зажегся наверху, и… — он закашлял, прочищая горло, — я подумал, что вы не услышите стука. Клянусь, я не видел леди и подумал, что вы в доме одни, я клянусь, что звал вас по имени, прежде чем войти в дом.

Джош пристально на него посмотрел и произнес сквозь зубы:

— Я не верю ни единому твоему слову.

Бен стал размахивать руками, задыхаясь: Джош, держа его за куртку, крепко зажал шарф, который сдавливал ему горло. Если бы Бен захотел, он мог бы защищаться, но он должен был терпеть жестокость Джоша, и на это была причина — ведь если он остался сидеть в столовой, вместо того чтобы сбежать, значит, он действительно невиновен и говорил чистую правду. Ему следовало бы давно удрать через небольшое окно, через которое он и залез, он никогда не мог упустить ни малейшего шанса узнать о проблемах, делах и, может быть, даже тайнах других людей и потом воспользоваться информацией ради своей выгоды. Если бы его присутствие не обнаружилось, Бен смог бы узнать намного больше, но он должен благодарить судьбу, что разоблачение не произошло раньше, так как его могли застать на месте преступления, когда он воровал в одной из комнат.

— Вы должны поверить мне, мистер Бартон, потому что это чистая правда. Такая же правда, как и то, что существует Бог…

— Не богохульствуй!

— Как я мог знать, что вы встречаетесь здесь с миссис Ди Кастеллони? Я понимаю, что, возможно, это было тайное свидание, и как только я услышал наверху женский голос, я не мог привести даму в замешательство и допустить, чтобы она узнала о том, что я осведомлен, что она находится в доме. — Бен сделал вид, что рассказал все начистоту, притворно, глупо улыбаясь, что было достаточно трудно при сдавленном горле, и затем неожиданно пожалел о своей ухмылке, так как Джош снова его затряс. Шарф еще сильнее обвил его горло, и Бен, кашляя, начал ногтями царапать по нему, стараясь хоть как-то дышать, его лицо покраснело. Люси, наблюдающая за происходящим через открытую дверь, стремительно вбежала в столовую и отдернула руки Джоша, чтобы ослабить его железную хватку.

— Ты задушишь его!

— С удовольствием! — резко бросил Джош, наслаждаясь происходящим, хотя и ослабил хватку.

Она сурово посмотрела на Бена.

— Я тоже не верю вам, но не буду сдавливать вам горло. Если вы вошли в дом, как и сказали, то вы тотчас же смогли бы быстренько из него выйти, когда поняли, что мистер Бартон находится не один.

— Да это все долбаная входная дверь! — Бен мучительно растирал свое ноющее горло. — Ее невозможно открыть, чтобы не разбудить половину соседей, и вы бы подумали, что я пытаюсь удрать как вор, и в таком случае было бы еще хуже.

Люси посмотрела на Джоша.

— Да, то, что петли ужасно скрипят, это правда. — Она увидела по его безжалостному, непоколебимому выражению лица, что для него это не было оправданием. Люси снова обратилась к Бену:

— Я думаю, будет лучше, если вы расскажете нам, по какой такой особенно важной причине вы незаметно прокрались в дом. Думаю, дело в крайней необходимости.

Бен посмотрел сначала на Люси, потом на Джоша, благодаря Бога, что один из его источников предоставил ему кое-какую информацию, которая, возможно, спасет его.

— Дело касается только мистера Бартона, я должен поговорить с ним наедине.

Джош присел на стул, откинувшись на спинку, и стал вытирать ладони одна о другую, кривя рот от омерзения и отвращения.

— Ты не можешь сказать ничего такого, что бы миссис Ди Кастеллони нельзя было бы слушать.

— Ну что ж. Может быть, ей даже следует это послушать, потому что это касается того дела, по которому вы спорили недавно в холле. — Он поднялся на ноги и сделал несколько шагов вперед, кланяясь Люси. — Значит, вот что. Дэниэл Уорвик предложил огромные деньги за имение Атвудов, и его цена превышает предложенную цену «Железнодорожной компании». Так что у вас не будет места для железной дороги.

Он подумал, что никогда в жизни не видел двух людей, которые реагировали совершенно по-разному на одну информацию. Лицо Джоша Бартона напряглось и замерло, будто превратилось в камень, а вдова недоверчиво, но радостно улыбнулась. Она сложила руки вместе и закрыла глаза, будто это была самая прекрасная новость, которую она когда-либо слышала.

— Убирайся! — заорал Джош. — Убирайся, пока я сам тебя отсюда не вышвырнул!

Бен быстрым движением поднял свою шляпу с пола, на который она упала, и побежал. Он не сомневался, что однажды информация, которую он подслушал, обязательно сослужит ему хорошую службу, только нужно дождаться подходящего случая. Как говорится, он сможет убить двух зайцев одним выстрелом. Ему также удалось кое-что украсть. Он стащил маленькие золотые часы и положил в свой вместительный карман, когда почти сошедшая с ума жена Уорвика пришла рыдать в Солнечный домик. Это был очень опасный, рискованный момент, но он удачно спрятался, так же как и потом, когда вдова начала осмотр дома. Ему следовало бы убраться незамеченным с тем, что он награбил, но информация, которую он узнал, когда подслушивал Кейт Уорвик, заставила его остановиться и подумать; таким образом он задержался, а когда Джош Бартон пришел в сад и сел на лавку, путь ему был прегражден.

В особняке Уорвиков Дэниэл подошел к Кейт и прижал ее к себе. Но не для того, чтобы извиниться за свое резкое поведение, когда он вышел из себя, обсуждая Солнечный дом, и не за тем, чтобы поговорить об их ссоре, а потому, что очень сильно хотел помириться с женой и залечить причиненные ей душевные раны. Кейт не стала отталкивать его, а наоборот, заключила его в свои нежные объятия и стала гладить любящими руками. Он знал, что она простит его и примет, потому что так было всегда. Только единожды она воспротивилась и подняла бунт против его абсолютизма, когда была совсем молодой, после их свадьбы, и решила жить отдельно от него, оставив мужа одного, и он не хотел никогда больше переживать подобное.

— Дорогая, милая моя Кейт, — зашептал он, целуя ее. — Как сильно я тебя люблю. О, как я люблю тебя.

Она страстно прижалась к нему, закрыв глаза. Вопрос по поводу аренды Солнечного домика был не решен, но Кейт старалась больше не думать об этом. Несмотря на все его недостатки, ошибки, вину, он любил ее так сильно, как никого больше. И это было единственное, чего она хотела и что было нужно ей для счастья.

Глава 15

Дверь комнаты Донны не открывалась в течение четырех дней. Ее собственная мраморная ванна, установленная только в прошлом году, когда Дэниэл модернизировал удобства дома на первом и втором этажах, давала ей возможность выполнять ежедневные привычные гигиенические процедуры, пока физическая слабость не взяла над ней верх. Что касается еды, она чувствовала, что пища ей не нужна. Донна решила, что небольшого количества воды ей будет достаточно, чтобы жить. Когда она закрыла себя в комнате, Тобби с ней не было, и она иногда плакала, когда слышала, как он жалобно скулит около двери и скребется, прося свою хозяйку впустить его к ней, но ради блага своего четвероногого друга она не могла открыть ему дверь. Другие просьбы о том, чтобы впустить кого-то в комнату, она игнорировала. Лежа на кушетке, она слушала предложения матери, уговоры брата и иногда разглагольствования и крики отца, но ничего им не отвечала. Дэниэлу никогда не нравилось, когда его не слушались и делали наперекор, и всю свою жизнь она, такая невинная и беспомощная девушка, гневила и раздражала его. В данный момент Донна не могла описать всех чувств, которые испытывала к нему, но она хотела получить глубокое удовлетворение от того, что хотя бы единственный раз ее отец разгневается на нее, и на это будет веская причина. Она искренне желала отстраниться от внешнего мира и жить в одиночестве и уединении. Это было бы безопаснее и спокойнее, и она могла бы полностью посвятить себя мыслям о потерянной любви. Все, что Тимоти когда-то говорил ей, сейчас стало понятным и обрело свой смысл, она видела его объяснения в любви во всем, что бы ни происходило между ними. Таким ярким и живым стало ее воображение, что иногда Донне казалось, что она видит золотое кольцо на своем пальце и верит, что действительно стала вдовой, потеряв молодого мужа. Вечером на четвертый день у нее начались галлюцинации. Когда Кейт услышала, как дочь разговаривает сама с собой, она бросилась с лестницы, чтобы позвать на помощь и выломать дверь, как вдруг Ричард внезапно ворвался в дом.

— Где отец? — он потребовал немедленного ответа.

— Его здесь нет. Я хочу, чтобы ты…

Он не дослушал ее до конца, а зашагал по коридору, гневно размахивая кулаками.

— Что, ты думаешь, он сделал? Он сумасшедший! Повернутый! Несмотря на то что я отговаривал его, он все-таки купил особняк Атвудов!

В данный момент Кейт не заботили дела Дэниэла.

— Донна больна! Ты должен подняться наверх и выломать ее дверь.

Только сейчас Ричард заметил, в каком состоянии его мать.

— Боже правый! Она что, до сих пор не вышла из комнаты?

— Нет, и твой отец сказал, что она должна сама отпереть дверь.

Ричард побежал на второй этаж, подошел к комнате сестры, чувствуя злость. Он закричал через дверь:

— Донна! Это твой последний шанс! Открой дверь или я выломаю ее.

Он не заметил, что Кейт не было рядом с ним. На полпути, поднимаясь по лестнице, она почувствовала такую резкую боль в боку, что в течение нескольких мгновений не могла дышать. Она облокотилась на перила, и когда боль немного ослабела, на ее лице выступил пот. Поспешно легкими движениями она стала прикладывать к лицу кружевной носовой платок, затем собралась с силами и поднялась на лестницу в тот момент, когда Ричард, потерявший терпение, всем своим весом навалился на дверь.

Кейт вбежала за сыном и увидела хрупкую фигуру дочери, лежащую на кушетке. В комнате пахло плесенью, повсюду был беспорядок, щетка для волос лежала там, куда упала; Донна потеряла силы и не могла наклониться и поднять ее; перевернутый стакан с водой образовал белый след на полированном столе, а постель, подушки и одежда Донны были разбросаны по полу в беспорядке. Ричард подошел к окну, поправил занавески и открыл его, позволяя свежему морскому воздуху проникнуть в комнату.

— Я вызову доктора, — сказал он, — а Донне надо хоть что-нибудь поесть.

Кейт кивнула, обнимая дочь.

— Повара приготовят индийский чай и желе, потому что есть тяжелую пищу ей еще нельзя. Пожалуйста, прикажи горничным поменять постельное белье, а затем мы с тобой уложим Донну в постель.

В театре за кулисами Дэниэл разговаривал с Люси. Она крепко обняла его, безумно обрадовавшись, когда услышала, что особняк продали именно ему. Затем Дэниэл сообщил Люси о том, что не зря вложил деньги в покупку дома Атвудов, так как собирается развернуть прибыльное дело, и у него уже есть отличная идея.

— Истхэмптону нужна еще одна гостиница, и особняк будет служить новым отелем, в котором разместятся те люди, которые желают насладиться спокойствием и тишиной сельской местности и морским воздухом.

Времени продолжить разговор не осталось. Мистер Бартли-Джонс подал знак Люси, что ей пора выходить на сцену, и, попрощавшись с Дэниэлом, она поспешила к пианино, а он проводил ее взглядом, похлопывая по недавно подписанным и заверенным печатью документам, лежащим в кармане.

Несколько дней спустя Джош в своем кабриолете въехал в ворота резиденции Рэдклифф. Из окна второго этажа его увидела дочь Оливии. София, высокая, темноволосая молодая женщина, совсем недавно приехала в родной дом из Эдинбурга. Она переехала жить в Шотландию, после того как вышла замуж за шотландца Джеймса Стюарта полгода тому назад, когда ее отец был еще жив. Она ждала с нетерпением своего возвращения в Эдинбург, но не потому, что безумно любила мужа и сильно скучала по нему, а по той причине, что ей до смерти надоели гневные тирады ее матери против семьи Уорвиков. Она, так же как и мать, не любила эту семью, так как ей с самого детства вдалбливали в голову, что они бесчеловечные, безжалостные, жестокие люди, а еще порой София вспоминала своего отца, который ненавидел Уорвиков и таил на них злобу. София считала, что ненависть — ужасное, отвратительное чувство, которое может довести до болезни, и ей казалось, что после смерти отца мать возненавидела их еще больше и стала просто помешанной на том, как бы отомстить Уорвикам.

София думала, что это произошло вследствие того, что маме нечем было больше занять свои мысли, ведь ее единственная дочь вышла замуж и уехала в другой город. София еще точно не знала, но сердце подсказывало ей, что она забеременела, и очень радовалась, надеясь, что ее беременность отвлечет Оливию от плохих мыслей, потому что у нее совершенно не останется времени думать о чем-то другом, кроме долгожданной внучки или внука. Когда родится ее первенец, а затем и другие детишки — ведь София мечтала о большой семье, — она будет отвозить их в резиденцию Рэдклифф на летний отдых к бабушке. Они будут купаться в море, дышать чистым свежим воздухом, наслаждаться красотой сельской местности, в общем, отдохнут от сырой Шотландии, а также станут заботиться о бабушке, радовать ее и не давать ей скучать.

— Приехал мистер Бартон, — сказала она. — Ты хочешь, чтобы я оставила вас наедине?

Оливия подняла глаза вверх, отрываясь от вышивки, затем откинулась на спинку кресла, надев наперсток на другой палец.

— Да, дорогая. Нам нужно обсудить кое-какие дела, которыми тебе не следует забивать голову. Возвращайся, когда он уедет, и мы вместе попьем сладенького чайку.

Когда София вышла из комнаты, Оливия посмотрелась в небольшое зеркало в позолоченной раме, чтобы проверить, все ли в порядке с ее прической, поправила негустые кудрявые волосы, на которых красовалась кружевная шляпка с изящными пурпурными ленточками. Когда гость вошел в комнату, он сразу понял, что хозяйка ждет его. Она сидела прямо и невозмутимо, спиной к летнему камину, над которым висела картина с изображением города Каны на севере Палестины, где, согласно Евангелию, Иисус совершил первое чудо — превратил воду в вино. Золотые оттенки смешивались с ярким солнечным светом, и за окном, как и на картине, была такая же превосходная погода, солнечный свет проникал в комнату и освещал персидский ковер золотого цвета.

Оливия поприветствовала Джоша, назвав по имени, будто бы напоминая ему, что в ее глазах он выглядит человеком, крутящимся исключительно в омерзительном, грязном мире коммерческой деятельности.

— Мистер Бартон.

Она поклонился.

— Добрый день, мадам.

Оливия увидела, с какой предусмотрительностью и осторожностью Джош посмотрел на нее и как сверкнули его глаза. Она знала: он понимал, что она не послала бы за ним просто так, а значит, пересмотрела некоторые аспекты его предложения, касающегося железнодорожной станции.

— Пожалуйста, присаживайтесь, — сказала Оливия, показывая на стул, стоящий напротив нее, и расправила складки пурпурной юбки. Неторопливо он взял сложенную газету «Новости Истхэмптона», лежащую на столе, который стоял рядом с ее креслом, и внимательно стал изучать первую страницу.

— Кажется, мистеру Уорвику опять удалось обвести вас вокруг пальца. Он купил имение Атвудов и собирается превратить его в отель.

— Верно. — Ему было нелегко признать, что он тоже проиграл. — Я слышал, что он перебил цену, предложенную «Железнодорожной компанией», и был уверен, что получит собственность в свои руки еще до того, как сделал заем. Если бы банкиры отказали ему, то он понес бы огромные финансовые убытки.

— Ему всегда везет, — негодуя, сказала Оливия, — но в этот раз судьба не даст ему шанса.

Джошу стало любопытно, и он наклонился вперед, хотя она была не очень ему приятна, как и во время предыдущих их встреч, но если строить бизнес исключительно с теми людьми, которые тебе по нраву, многого не добьешься.

— Что конкретно вы имеете в виду?

— Я не изменила своего мнения и не собираюсь продавать вам ни кусочка земли, окружающей мое имение, но есть один участок, который я не использую и о котором я раньше не говорила, желая посмотреть, как Дэниэл Уорвик будет воевать с «Железнодорожной компанией».

— И где находится этот секретный участок земли?

Она хитро улыбнулась.

— До того, как Дэниэл Уорвик приехал в Истхэмптон и скупил землю у вашего прадеда, Рэдклиффы владели обширными делянками, которые каким-то образом остались с того времени, когда Бартоны были покупателями. И хотя много земель было продано разным людям, один участок все же остался, просто потому, что он разбит гужевой дорогой, и простирается эта земля от границ имения Рэдклиффов до морского коттеджа. Если вы решите купить этот участок, то сможете проложить железную дорогу прямо в сердце Истхэмптона и построить станцию с видом на море.

Бартон молчал, хотя понимал, что это было действительно привлекательное предложение, но он был слишком осторожным и предусмотрительным, чтобы брать на себя огромную ответственность. Жизнь не раз преподносила ему неожиданные сюрпризы, и поэтому, прежде чем он не убедится, что все в порядке, он не сможет дать волю эмоциям.

— Но, должно быть, Уорвик знает об этой земле, — решительно заявил он.

Оливия слегка кивнула, подтверждая его слова, но выражение ее лица было довольным.

— Конечно, знает, но он никогда не волновался по этому поводу, так как у него есть право проезда через чужую территорию. Там не главная магистраль, нет, там обычная дорога.

Джош знал больше о таких делах, чем она. Определенно больше.

— Тем не менее, когда такое право получают на долгие годы, то только закон парламента может отменить его, и я могу заверить вас, мадам, что такое вмешательство ни к чему хорошему не приведет.

Но она была непоколебима и самоуверенна, ее манера поведения осталась прежней.

— Мистер Бартон, в этом случае обращаться к законодательству парламента не нужно. Мои адвокаты тщательно изучили документы, которые относятся еще к пятнадцатому веку. Этой дорогой будет снова пользоваться общество, и пусть вместо экипажей и повозок появятся поезда на колесах, ничто не помешает вам проложить здесь ваши железные пути и построить станцию на земле, простирающейся рядом с морским коттеджем и некоторыми другими соседствующими жилыми домами, которую я продам вам.

Он глубоко вздохнул.

— Я думаю, будет лучше, если мы взглянем на карту Истхэмптона и его ближайших районов, перед тем как продолжить наш разговор, — сказал он, доставая из кармана карту и поднимаясь, чтобы расстелить ее на круглом столе. — Я думаю, вы упустили один очень важный момент.

Оливия подошла, шурша своей атласной юбкой, и встала рядом с ним.

— Какой момент, мистер Бартон?

На карте он нашел дорогу, про которую она говорила, и повел по ней пальцем от морского коттеджа через окраины прямо к поместью Денвиса Кортера.

— Это земля Уорвиков, как вы видите. И должно быть вам это известно, она образует треугольник с границами имения Атвудов, которое теперь является частной собственностью Уорвиков, по одну сторону расположена его территория, по другую — имение Рэдклиффов. Как… — Здесь Джош провел пальцем прямо через широко раскинувшиеся два имения, граничащие бок о бок с доступной землей с северной стороны, затем вернул палец обратно. — Как я проложу железнодорожные пути через этот участок? Приклею крылья к поездам?

Она радостно засмеялась, будто он рассказал ей самую смешную шутку, которую она когда-либо слышала.

— Не совсем так. У меня есть документ, подписанный триста лет назад и подтверждающий право прохода, а именно соглашение, или его можно еще назвать своеобразным даром, по которому моя семья прощала долг Атвудам. В нем все черным по белому написано, хотя и на латинском языке, так что мы можем пересекать имение Атвудов как с юга, так и с севера. У меня есть этот документ, и я храню его в сейфе в этом доме. — Ее лицо стало маской злорадства. — Вот как раз этого-то Дэниэл Уорвик и не знает! Это было забыто семьей Атвудов, ведь прошло столько лет, да и Рэдклиффы не пользовались своим правом с тех пор, как повстречали в той местности хищников и ястребов. — Оливия ткнула пальцем в карту, а затем себе в грудь. — Так что я имею право продать эту землю. Никакой закон о земле не сможет изменить этого. Я предлагаю вам самый лучший участок, который только возможно получить для строительства ваших железнодорожных путей, тем более что один шанс вы уже упустили!

Итак, Бартон выиграл. Он не был человеком, который торжествовал раньше времени, в душе он был рад. Он чувствовал удовлетворение оттого, что в конце концов добился своей цели, признавая Дэниэла достойным противником. А что касается Люси, она увидит, что особняк и многие другие имения останутся нетронутыми, хотя и расстроится, когда поймет, что железнодорожные пути все-таки будут проложены. И чем скорее она об этом забудет, тем лучше.

— Итак, мадам, кажется, в конце концов мы снова на коне.

— Конечно. — Оливия открыла ящик стола, из которого вытащила карту, специально нарисованную, чтобы показать дорогу подробно и в масштабе, а также достала документы о купле-продаже, приготовленные ее адвокатами. — Я не сомневаюсь, что вы захотите изучить карту в спокойной обстановке, а также проконсультироваться со своими адвокатами, мистер Бартон. Я полагаю, вы возьмете эти копии с собой и вернете послезавтра, когда мои представители закона приедут сюда, чтобы встретиться с членами вашей «Железнодорожной компании». И тогда мы сможем подписать документы. — Она мило ему улыбнулась и протянула руку, выражая свое великодушие и почтение.

Но ничего доброго в ее мыслях не было. Она, будто варвар, ликовала и торжествовала, что ей удалось нанести ответный удар и отомстить Дэниэлу Уорвику от лица своего покойного мужа, а также от имени своей совращенной и обманутой сестры. К концу жизни она возненавидела Дэниэла за то, что он неумышленно разрушил ее счастье. Если бы он беспрестанно не преследовал ее сестру, силой принуждая ее быть с ним, то, Оливия была уверена, Клодина вышла замуж и уехала бы из Англии, оставив имение Рэдклиффов и тем самым положив конец страсти Александра к свояченице, и брак Оливии не разрушился бы.

После того как Джош ушел, она снова присела в кресло и взяла в руки незаконченное полотно, иголку и продолжила автоматически вышивать. Но Оливия думала совершенно о другом, предвкушая месть. Она представляла, как разозлится Уорвик, когда поймет, что его провели. Много лет назад, будучи совсем молодой, она была очень доброй и великодушной, и должно быть, твердость и суровость ее характера дремали в ней как спящий вулкан, который извергся горячей лавой после рождения первого ребенка. Она пережила нервный срыв и с тех пор осталась раздражительной и вспыльчивой, не способной простить обиду из прошлого, которая причиняла ей боль. Она не плакала, когда умерла Клодина. Находилась ли ее сестра в близких отношениях с Александром, Оливия не знала, но она никогда не забудет тот день, когда застала их обнимающимися в этой самой комнате. Ее сердце будто превратилось в сталь, поэтому она доводила Александра до слез, когда тот уже болел и находился на грани жизни и смерти. Оливия заставляла его признаться в том, что он любил Клодину, несмотря на то, что та не отвечала ему взаимностью. И этим она постоянно подстрекала его. Только небеса знали, как они флиртовали, касались друг друга, вырывали поцелуи, и мысли об этом причиняли ей невыносимые муки в то время, когда Клодина находилась в их доме, хотя Оливия старалась скрывать свою боль, ведя себя горделиво и надменно. Затем настала ее очередь отомстить. Она насмехалась над мужем, рассказывая, как мужчины, подобно собакам, брали сучку Клодину в порыве страсти. Ничто не приносило ему больших страданий, чем правда о том, что Клодина спала с его ненавистным врагом — Дэниэлом Уорвиком, и Александру, гордому и хвастливому, так и не удалось поправиться и расквитаться с боксером. Затем Оливия стала подозревать, что Клодина носит ребенка Дэниэла, а однажды он поехал проводить ее в Италию, когда она уезжала вместе с Лионелом. Оливия поняла, что ребенок, вполне возможно, был все-таки от Дэниэла. Клодина могла обмануть, она часто вела себя жестоко, и, возможно, в душе насмехалась над Уорвиком.

Оливия воткнула иголку в туго затянутый в пяльцы гобелен, продолжая думать о ребенке сестры. Ее сердце было таким же каменным, когда дочь Клодины умоляла признать ее. Она сразу заметила, еще стоя на пороге комнаты за спиной Джоша, что молодая вдова необычайно похожа на Клодину, но, к счастью, успела вовремя оправиться от первоначального шока. «Почему я должна признавать незаконнорожденного ребенка Дэниэла своей племянницей?» Исповедь Клодины о том, что ее ребенок умер в монастыре Италии, глубоко тронула Оливию, но не растопила лед в ее душе. Возможно, этот ребенок не умер. Но незаконнорожденным детям нет места в респектабельном обществе. Значит, теперь дитя ее сестры вернулось домой, полагая, что она дочь Лионела, и это делало ситуацию еще сложнее и запутаннее. Но не из ее уст Люси должна узнать правду.

София вошла в комнату и остановилась, взглянув на озабоченное и злое выражение лица своей матери. Но Оливия, услышав шаги дочери, сразу же улыбнулась, пытаясь скрыть настоящие чувства и переживания от глаз Софии, будто бы вовсе и не думала о том, как будет ликовать, когда отомстит Уорвику. В последнее время она часто надевала добрые маски, а ведь раньше сама по себе была такой. Только ей одной было известно, как жестокость других искалечила ее душу.

Глава 16

В первый день сентября землемерная съемка была завершена, и в течение нескольких дней Джош набирал землекопов и чернорабочих со всей прилегающей к Истхэмптону местности. Эмми не предупреждали о том, чтобы она на время освободила морской коттедж, так как станцию решили построить намного южнее, чем предполагалось, потому что посчитали, что такое расположение более удобное: пассажиры смогут быстро добираться и до «Королевского парка», и до центра курорта. Те люди, которым пришлось выехать из своих коттеджей, граничащих с территорией Рэдклиффов, направлялись в контору Уорвиков в поисках помощи и поддержки, так как им стало известно, что никакая компенсация арендаторам не предоставляется, а миссис Рэдклифф ясно давала понять тем, кто приходил к ней в дом, что они должны выкручиваться сами. Ричард делал все, что было в его силах, поселяя людей в освободившиеся дома, но было очень трудно найти жилье для тридцати и более семей, большинство которых работало на предприятиях, принадлежащих Уорвикам. Только Мэг и Боб не обратились к нему за помощью, и Ричард подумал, что они сами смогли решить жилищный вопрос.

— Мы только что разговаривали о том, чтобы построить небольшие домики с террасами недалеко от кирпичного завода, — сказал однажды Ричард Дэниэлу, находясь в офисе. — Я думаю, нам нельзя надолго откладывать это дело, нужно действовать как можно быстрее. Я не хочу потерять рабочих, ведь, не получив здесь жилья, им придется переехать в Маррелтон или другой город. Они прекрасные работники, и по крайней мере уже трое мужчин упомянули о переезде.

Дэниэл смотрел в окно.

— Мы не можем сделать этого. Мы должны уменьшить наши затраты.

Ричард, сидя за столом, поднял на отца глаза.

— Я не понимаю тебя.

Дэниэл повернулся, чтобы взглянуть на сына. Выражение его лица было хмурым и печальным.

— Когда объявили, что железнодорожная ветка все-таки будет построена, то моя доля в маррелтонской «Водоохранной компании» тут же сократилась. Я должен напомнить тебе, что несколько лет назад я потерпел страшные убытки по той же самой причине, но в другом проливе, когда огромное количество моих лодок стало простаивать.

Ричард, с недоверием смотря на отца, отступил назад и уронил на пол ручку, которую держал в руках.

— Разве ты не прекратил этот бизнес, не избавился от этих лодок в Маррелтоне, когда я впервые посоветовал тебе это сделать? Я знал, что они станут приносить одни убытки, когда в Истхэмптоне только пополз слух о строительстве железной дороги, я ведь заранее предупредил тебя. Я инвестировал свои собственные деньги до последней монетки в постройку железнодорожных путей, но это ничто по сравнению с тем, что мог сделать ты.

— Я никогда не стал бы действовать против своих принципов и вкладывать деньги в промышленность, от доходов которой я не хочу никакой прибыли.

Ричард вздохнул. Такое поведение было характерно для его отца, которого невозможно было переубедить, если он принял какое-либо решение.

— Что еще? — не уступая, спросил он.

— Как ты знаешь, строительство нового театра требует больших затрат. А также надо решить вопрос с особняком Атвудов.

— Ах да, особняк. — Ричард не мог утаить, что эта тема наводит на него тоску и скуку. Особняк Атвудов снова стал причиной раздора между ними, и поэтому они автоматически, что почти вошло в привычку, согласились не касаться этой темы, пока Дэниэл сам не изъявил желания поговорить о нем. К несчастью, интонация, с которой Ричард ответил отцу, не прошла мимо его ушей. Дэниэл громко ударил кулаком по столу.

— Да! То, что могло бы приносить немыслимую прибыль, стало обременительным имуществом. И ты знаешь почему! О боже, ты знаешь почему. Твоя проклятая омерзительная железная дорога — она всему причиной. Большинство высокопоставленных и богатых отдыхающих, которые приезжали на наш курорт каждый год, уже сообщили мне, что следующим летом они сюда больше не приедут. И что нас ждет? Гостиницы и дома будут пустовать. Знаешь ли ты, что только за эту неделю три частных летних резиденции были выставлены на продажу?

— Но настало время прогресса, — упрямился Ричард. — Рано или поздно, но железную дорогу построили бы, это неизбежно. А вместо постоянных отдыхающих станут приезжать другие туристы.

— Конечно, станут, — резко ответил Дэниэл, — но они будут приезжать ради однодневной экскурсии или на семидневный отдых, во время которого снимут дешевую комнатушку. Знатные и обеспеченные люди принесли процветание нашему курорту. Разве станет торговля приносить прибыль?

— Я признаю, что, возможно, год или два прибыль будет не такая, как раньше, но по прошествии времени, я уверен, Истхэмптон снова станет процветающим и преуспевающим курортом благодаря приезжим, которые будут тратить деньги, заработанные честным трудом на фабриках, заводах и в конторах. Ты должен помнить, что людям сейчас платят намного больше, чем раньше.

— В Истхэмптоне как раз они и получают больше! — закричал Дэниэл. — Я увеличиваю заработную плату своим работникам всякий раз, когда они старательно и качественно выполняют работу, только тогда они достойны премии, я применяю предложенную тобой схему поощрения труда. Но простые рабочие, живущие в других городах нашей страны, не такие удачливые. Каким образом они смогут позволить себе стать постоянными посетителями курорта?

— Существует очень много процветающих курортов, предназначенных для людей среднего и низшего класса. Вот и Истхэмптон так же будет развиваться, получая прибыль от небогатых людей. — Ричард поднялся со стула, вышел из-за стола и, пытаясь успокоить отца, положил руку ему на плечо. — Возможно, все не так уж и плохо, как тебе кажется, и твои страхи напрасны, думаю, с особняком будет все в порядке. Мы с Люси разговаривали по поводу перемен в жизни курорта, которые неизбежны в связи с появлением железной дороги, и она поделилась со мной идеями, как мы можем успешно развивать отель, в который будут заселяться многочисленные туристы, приезжающие зимой. Сегодня она дома, так как летний сезон подошел к концу и репетиции в театре закончились. Давай зайдем за ней и вместе отправимся в особняк.

Люси была очень рада их видеть. Она с Дэниэлом уже ходила посмотреть на деревянные колышки, расставленные по территории Атвудов. Джош лично сообщил Люси о новости, и она в отчаянии резко оттолкнула его от себя, когда он попытался ее обнять.

— Надень шляпку, — весело сказал Ричард. — Я хочу, чтобы ты рассказала о своих идеях, касающихся особняка, моему отцу, тем самым убедив его, что есть выход из затруднительного положения.

В особняке Атвудов служанки отдраивали полы, так как во время аукциона в нем топталось огромное количество людей, потому что все, кроме семейных портретов, было выставлено на продажу. Портрет Лионела Атвуда был уже снят со стены, когда Люси пришла в дом, чтобы в последний раз на него посмотреть. О том, что на стене когда-то висел портрет, говорил только темный прямоугольник, оставшийся на голубой шелковой обшивке. Возможно, для нее это был самый печальный момент из всех, ведь она не смогла попрощаться со своим отцом.

Дэниэл закупил много новой мебели, а также и другие необходимые вещи, и когда они втроем прошли в бальную комнату, Люси заметила, что, несомненно, дом уже не казался пустым. Она отошла от мужчин и заняла место в центре зала прямо под хрустальной люстрой, которая без лампочек искрилась как водопад в потоке солнечного света, и Люси раскинула в стороны руки, обращая их внимание на огромную площадь.

— Здесь, — произнесла она громким голосом, — на этой арене перед приглашенными зрителями мы будем проводить состязания за приз между достойными соперниками под руководством Дэниэла Уорвика, непобедимого чемпиона Англии! — Казалось, голос Люси отдавался эхом в звоне хрустальных капелек, она с беспокойством наблюдала за реакцией Дэниэла.

Внезапно он откинул назад голову и засмеялся громко и радостно. Люси тоже засмеялась, и к ним тут же присоединился Ричард, который схватил ее за руку, когда она отступила назад, оба ликовали, видя такое неожиданное одобрение Дэниэла, который подошел ближе и крепко обнял их обоих.

— Мы так и сделаем! О боже, мы сделаем это! По нашим законам почти невозможно демонстрировать хорошие кулачные бои без постоянных вмешательств судей, но мы сами будем выбирать боксеров и регулировать бои, и я приглашу из Соединенных Штатов Америки того силача, про которого рассказывал тебе, Ричард, того, который так вмажет, будто лошадь лягнет. — Он едва мог сдерживать свою радость, обнимая Ричарда и Люси. Все трое зашагали по огромному залу, решая точно, где следует натянуть канаты, тем самым образуя ринг. Дэниэл уже ощущал запах опилок, крови и пота в ноздрях, в воздухе уже чувствовалось волнение и возбуждение, он вспомнил молодость и свои бои, когда толпа надрывала глотки, болея за него, и не зря, так как победы всегда были за ним.

Сейчас он был до глубины души благодарен Люси. Если бы только его законная дочь была хоть немного схожа с Люси по духу, но Донна — хотя ключ от ее комнаты был отобран, для того чтобы предотвратить ее дальнейшее заточение, — все еще продолжала сидеть в одиночестве и почти ничего не ела. Она немного разговаривала с Кейт и Ричардом, но отказывалась общаться с отцом. Дэниэл и предположить не мог, какую ужасную боль принесет ему наплевательское отношение родной дочери. Вдобавок к странному поведению Донны врачи поставили неутешительный диагноз, здоровье ее ухудшалось быстрыми темпами, и Дэниэл желал только одного — чтобы она приложила хоть малейшие усилия к выздоровлению.

Какие же разные характеры были у двух его дочерей: Донны и Люси. Люси всегда боролась и никогда не сдавалась. Если кому-либо потребовалось бы доказательство того, что она является плотью и кровью Дэниэла, эта черта стала бы показательной. Он уже давно хотел сказать ей, что она Люси Уорвик, но его останавливали мысли о Кейт. Он так сильно ее любил, что не хотел причинять ей новой боли, ведь она и так сильно страдала, когда он разрешил Люси поселиться в Солнечном доме. Дэниэл и подумать не мог, что Кейт так остро на это отреагирует, и ему даже показалось, что после этого инцидента ее здоровье ухудшилось, лицо стало бледным, будто бы ее беспокоила какая-то хворь, и когда он интересовался, не больна ли она, Кейт решительно заявляла, что абсолютно здорова. Но ее слова его не убедили. Он подумал, что было бы неплохо поговорить с доктором Хаустоном, когда тот снова придет осмотреть Донну. Возможно, Кейт стала подозревать мужа в том, что он путался с другими женщинами, но что бы то ни было, он не думал, что причиной ее безграничных душевных страданий и мук было разоблачение, связанное с его грязными изменами.

Он перевел взгляд на Ричарда, который радостно спорил с Люси по поводу нескольких вопросов, поднятых ею. Не говоря уже о Кейт, он мог потерять и сына, если правда о том, что Люси его дочь, выплывет наружу. Дэниэл молил Бога, чтобы ему не пришлось раскрывать тайну, для того чтобы предотвратить союз брата и сестры, он полагался лишь на Люси, которая заверила его в том, что между парнишкой и ею возможна только дружба, и больше ничего. «Парнишкой? Нет, мужчиной, с мужскими желаниями и силой воли. Может быть, мне не следовало полагаться на свою собственную веру в то, что между Ричардом и Люси возможна только дружба?» Дэниэлу было очевидно, что в глубине души Люси считала особняк Атвудов своим фамильным домом и питала надежду, что когда-нибудь будет в нем жить. «Сможет ли она принять известие о том, что в этом доме для нее нет места?» Ее надежды рухнут, когда обнаружится, что она его незаконнорожденная дочь, даже если она никогда и не узнает о том, что зародилась темной ночью от неутолимой, дикой страсти, от которой он потерял голову и забыл, что такое нежность и ласка. Его лицо перекосилось. Эти воображаемые мелодрамы, для которых она играла в театре на пианино, не могли сравниться с событиями его жизни.

Он подошел поближе к молодым людям.

— Регулярная программа кулачных боев будет проходить не только в этом отеле, а также во всех доступных местах Истхэмптона. — Говоря это, Уорвик подмигнул девушке, будто подтверждая, что они родные отец и дочь, Люси ответила ему улыбкой. — Ты очень умная девушка. У тебя есть еще какие-либо идеи, а?

— Наверху можно использовать некоторые комнаты для азартных игр в карты. Фараон, рулетка, игры в кости, да их полно.

Дэниэл втянул щеки, выражая сомнение, но его глаза уже весело бегали.

— Моя дорогая молодая леди, по законам нашей страны официально разрешается играть в рулетку, но не для материальной наживы.

— Но это не значит, что этим никто не занимается, — стала спорить Люси. — Кроме того, мы не думаем о том, чтобы организовать игорный дом, просто частный небольшой клуб.

Он снова засмеялся, восхищаясь ею.

— Совершенно верно! Да, у нас появится небольшой клуб со строгими правилами, туда будут допускаться только его члены, и тогда закон окажется на нашей стороне. Мы сможем всегда принять в члены гостей, остановившихся в отеле и желающих провести вечер за карточным столом. Очень жаль, что слишком набожные и религиозные люди из влиятельных кругов положили конец великим азартным дням в моей молодости. Они были настолько придирчивыми и дотошными, да еще и имея власть в своих руках, стали сдерживать и выступать против карточных игр, призывая мужчин-игроков переключиться на лошадиные скачки.

Ричард тихо захихикал.

— Смотри, отец, а то Люси тоже предложит проводить скачки по нашим землям.

— А почему бы и нет? Отличная идея! — шаловливо ответила Люси.

По предложению Ричарда они поднялись наверх, чтобы осмотреть помещения, в которых лучше всего можно будет расположить игральные столы. Они выбрали одно, состоящее из четырех небольших комнат со скрытой дверью в стене, выходящей на лестницу, ведущую на задний двор.

— Она очень удобная, — сказал Дэниэл, осматривая ее, — если вдруг кому-то понадобится быстренько покинуть помещение.

Эта комната включала гостиную, в которой раньше висел портрет Лионела, и Люси, пытаясь не смотреть, отводила взгляд от голой стены.

— Вам понадобится главный крупье — наблюдать за игроками и следить, чтобы никто не мухлевал. — Люси поклонилась и сделала реверанс Дэниэлу. — Я хотела бы занять это место, сэр, так как театр закрылся на зимний сезон и мне необходима работа. Ричард может поручиться, что ни один карточный шулер не ускользнет от моих глаз.

Ричард вмешался в их разговор, видя, что отец не понимает, относиться к ее словам серьезно или нет. Кратко он рассказал о случае, произошедшем на вечеринке в особняке Уорвиков. И пока Дэниэл расспрашивал Люси, как она научилась такому мастерству, она достала из своей сумки колоду карт, которую специально взяла для того, чтобы подтвердить свое умение и тем самым убедить Дэниэла взять ее на эту должность. Она стала перетасовывать, снимать карты, быстрым движением руки вытаскивая по одной из веера, делая это со скоростью света, так что Дэниэл и Ричард раскрыли рты от удивления.

— Стефано не только коллекционировал разнообразные колоды карт, — пояснила Люси, все еще продолжая ловко манипулировать колодой, — но всю свою жизнь изучал хитрости и уловки, используемые картежниками-аферистами, в два счета обыгрывавшими своих партнеров за карточными столами. И если бы я не стала подозревать Джоша Бартона из-за личной враждебности в тот вечер, то поняла бы, что для мошенничества было использовано маленькое зеркальце, а не пролитая капля вина. Но это единственная ошибка, которую я допустила с тех пор, как Стефано стал обучать меня игре, а также знакам, которые надо искать и замечать, когда понимаешь, что за столом кто-то жульничает. — Люси сделала завершающее показное движение: целую колоду карт будто ветром подбросило вверх, перевернуло и аккуратненько опустило на ее ладонь. Она склонила голову и посмотрела на Дэниэла весело и дерзко. — Ну, мистер, Уорвик? Должность главного крупье моя?

В любом случае такой очаровательной девушке было трудно отказать, а также в ее пользу выступало по крайней мере еще два неизвестных Люси аспекта: во-первых, руководство такой привлекательной, яркой, живой, веселой девушки в игральной комнате только привлечет безмерное количество клиентов; во-вторых, что более важно, ей понадобится комната в особняке, так как большинство времени она будет проводить именно в нем, и Солнечный дом снова освободится. Дэниэл сможет вернуть его Кейт, он загладит перед ней свою вину; за это время жена получит документы, подтверждающие право ее собственности на дом.

— Да, Люси, — ответил он, довольный своим решением, — ты будешь здесь главным крупье. — Я и не мечтал о такой очаровательной претендентке.

Перед тем как покинуть особняк, Люси воспользовалась несколькими минутами для того чтобы не спеша осмотреться. Но она попала в тупик, что-то ускользало от ее понимания, будто двери дома были закрыты, как в первый день ее визита. Но почему? В чем причина? Что было не так? Почему она не могла почувствовать неотъемлемую часть прошлого этого дома, ведь она собиралась строить его будущее? Может быть, причина ее неудачи состояла в том, что она не жила в своем родовом имении? Но ведь теперь судьба снова улыбнулась ей, позволив находиться в стенах особняка. И это было лучше, чем ничего. Почему же дом словно продолжает запираться от нее?

Она знала ответ. Она встретилась с ним лицом к лицу, когда однажды попыталась познакомиться с домом, позвонив в звонок, издавший громкий, дикий звук. Джош встал между ней и особняком и до сих нор продолжал стоять. Неудивительно, что Люси все еще испытывала к нему страх и гнев, обостряющийся время от времени, потому что в глубине души знала, что он был твердо настроен отобрать у нее дом и отправить ее неизвестно куда, в заточение на всю оставшуюся жизнь. «Неужели никак нельзя избавиться от его гнета?»

Внезапно ей показалось, что она нашла ответ на свой вопрос. Ричард, радостно улыбаясь ей, появился в холле, когда вышел из библиотеки. Красивый, добрый, сильный, храбрый, способный защитить ее, он предлагал ей способ навсегда избавиться от притязаний Джоша и стать свободной. Она задумалась о своей жизни, дружба была очень крепкой базой для брака, так как именно уважение и доброе отношение друг к другу оставались между супругами, когда огонь страсти ослабевал. Браки, основанные на дружбе, были очень удачными и счастливыми. Ведь она была по-своему счастлива со Стефано.

Как только Ричард подошел к ней, сказав, что Дэниэл уже вышел осмотреть конюшни и что они тоже могут присоединиться к нему, Люси взяла его за руку. В этом не было ничего необычного, но в данный момент ее прикосновение было каким-то другим, и Ричард сразу же это заметил. Затем Люси прижалась лбом к его крепкому плечу, будто нашла свой приют. Но это было не так.

— Ты помнишь, — сказала она очень тихо, подняв голову, — когда я искала себе жилье, как только приехала в Истхэмптон, и сказала тебе, что есть два места, в которых я хотела бы жить?

— Да, помню. В Солнечном доме и особняке Атвудов. Ты пожила в одном, хотя и недолго, и теперь получается, что тебе надо будет поселиться в другом. Ты довольна?

— Довольна, — ответила Люси, но ее голос был не убедительным. Разве она могла быть уверена в том, что Джош прекратит вмешиваться в ее дела и перестанет как хвост ходить за ней? И ни одного ласкового слова она не услышала от него. Он вел себя высокомерно и надменно, пытаясь подчинить ее себе. Она не могла забыть, как далеко он зашел в ту ночь, когда Бен Томпсон по неосторожности скрипнул половицей в Солнечном доме.

Они почти уже дошли до конюшен, когда заметили вдали бегущую девушку. Это была Мэг, она появилась со стороны дороги, оставляя за собой на гравии следы грязи. Она выглядела обезумевшей, на ней не было шляпки, кудри в беспорядке разлетались в разные стороны, и когда они поспешили ей навстречу, она уцепилась за Ричарда, чтобы не упасть.

— Ты должен бежать! Приехали землекопы на экскаваторах, чтобы снести коттедж Денвиса, а Боб сказал, что не выйдет из него. Там уже произошла перепалка, я боюсь, что случится беда, он вооружился острым ножом и дубинкой. Ради бога, помоги!

Ричард позвал Дэниэла, который, после того как все уселись в экипаж, сам взял вожжи и ударил ими лошадь, и галопом она понесла их к коттеджу Денвиса. Рядом с домом они обнаружили огромную толпу. Мэг, держась поближе к Дэниэлу и Ричарду, стала пробираться за ними к дому, но никто из зевак не хотел пропускать их вперед и терять выгодное место, так как им было любопытно, что произойдет.

Команда землекопов, сильные и могучие парни, как раз подходящие для такой тяжелой работы, собралась около ворот коттеджа, готовясь к штурму. В руках они держали кувалды, ребята были настроены нетерпеливо и не сочувствовали людям, чей дом собирались разрушить. И они уже потеряли достаточно времени и сил, пытаясь и многочисленными уговорами, и угрозами заставить рыбака покинуть жилище. Окна были забаррикадированы, а в дверном проходе, готовый защищать свой дом ценой собственной жизни, если понадобится, стоял Боб, широко расставив ноги. Его рубашка была порвана, а из пореза на голове, куда попал камень, пущенный одним из землекопов, текла кровь, в руках Боб держал оружие, о котором говорила Мэг.

Ричард обратился к бригадиру, бородатому мужчине, одетому в поношенную плотную рубашку, сшитую из холста, и молескиновые брюки; все железнодорожные землекопы были одеты приблизительно так же, это была их униформа.

— Где мистер Бартон?

— Сегодня он выбирает место для строительства в Маррелтоне. — Бригадир резко выпятил вперед свой бородатый подбородок, недоброжелательно смотря на Ричарда. — Здесь нет ничего, с чем бы я не смог разобраться. Мне не впервой встречаться с такими упертыми людьми, как этот, и мы все равно перевернем это место вверх тормашками, только оно вдобавок будет залито его кровью, если он сию минуту не покинет этот чертов дом.

Дэниэл, подошедший к сыну, резко взглянул на мужчину.

— Мы не допустим здесь никакой жестокости, эта земля и собственность недавно принадлежали Уорвикам. И пока члены «Железнодорожной компании» надлежащим образом не попросят Боба Купера покинуть помещение, у него есть полное право возражать против ваших попыток выгнать его из дома.

— Его уже предупредили о том, что ему придется освободить коттедж. — Бригадир закашлял, прочищая горло, и плюнул в дюйме от чистых блестящих ботинок Дэниэла, затем поставил мозолистые, грубые руки на бедра, с издевкой смотря на него и глупо ухмыляясь. — Я слышал, что эта земля никогда не принадлежала тебе, так что не вижу причин, чтобы ты тут командовал и говорил мне, что делать, а что нет. — Внезапно он отвернулся и обратился к заждавшимся землекопам: — Что вы тут околачиваетесь? Покончим с этим!

— Подожди! — сказал Ричард и вышел вперед, сдерживая отца, который уже сжал кулаки, когда услышал, как бригадир унизил его, и приготовился разобраться с ним как мужчина с мужчиной, будто снова оказался на боксерском ринге. — Если ни в чем не повинный Боб Купер пострадает, я разорву тебя на кусочки, не дожидаясь часа твоей расплаты!

Стоявший в дверях коттеджа Боб ожесточенно заорал.

— Мне не нужна никакая помощь от Иуды!

Ричард медленно повернул голову назад, и от злости его светлая кожа залилась малиновой краской. Он прошел сквозь открытые ворота и занял позицию на тропинке, смотря в глаза рыбаку, которого знал с самого детства, хотя их жизни и сложились по-разному.

— Ты сошел с ума? — гневаясь, потребовал объяснений Ричард. — Что за дьявол вселился в тебя?

Боб с ненавистью смотрел на Ричарда, продолжая в том же духе:

— Ты подвел меня! Ты говорил, что я смогу жить в этом коттедже, а потом и выкупить его! Ты дал мне слово!

Ричард вздохнул, когда понял, что Боб имеет в виду.

— Боже мой, парень. Ты знаешь, что я не виноват в том, что «Железнодорожная компания» купила право на строительство на этой земле железнодорожных путей. Ни я, ни кто-либо другой не мог ничего сделать, чтобы помешать этому. Скажи мне честно, ты что, действительно думаешь, что я хочу, чтобы у вас с Мэг отбирали дом?

Но Боб и не собирался менять своего мнения. Он стиснул зубы и угрожающе заорал:

— Но ты с самого начала помогал «Железнодорожной компании»! Ты не препятствовал ее замыслам и не отстаивал благополучие своего города, как это делал твой отец! Вместе вы могли бы по крайней мере помешать жестокости, когда бедных простых людей выбрасывали из их же собственных домов на улицу, как какие-то ненужные вещи! Где теперь жить этим бедным, никому не нужным людям?

Ричард понимал, в каком гневном состоянии сейчас находился Боб, как сильно была задета его гордость, но он лично поставил свою подпись на письмах, разосланных всем арендаторам, тем самым заверяя их, что подобной катастрофы больше не произойдет.

— В письме, которое было отослано тебе, как и всем другим арендаторам, пользующимся собственностью Уорвиков и проживающим на территории, по которой теперь проложат железнодорожные пути, я изложил, что сделаю все, чтобы предоставить им новое жилье. Я обсуждал этот вопрос с рэдклиффскими владельцами, которые, как никто другой, помогут нам справиться с этим кризисом. Но от тебя я ничего не слышал. Когда ты не сделал никакого заявления, я подумал, что ты сам нашел себе временное жилье.

— Где же я мог найти хоть какое-нибудь местечко? Я и так вложил в эту собственность все, что у меня было. Этот дом для Мэг и для меня, для нас двоих. Он мой, и я никуда из него не уйду.

Ричард попытался снова:

— Тогда позволь мне прояснить кое-какие факты. Ты получал предупреждение от нового землевладельца — члена «Железнодорожной компании» — покинуть дом?

— Да, получал. Они дали мне на это неделю. Семь проклятых дней!

— Просил ли ты продлить тебе время?

Боб издал животный рев, потеряв последние капли терпения, крепко зажал рукоятку ножа в руках и поднял его вверх.

— Я не буду ни о чем просить, потому что это мой дом! Мой!

Ричард решительно сделал несколько шагов вперед, приближаясь к Бобу.

— Ты получишь компенсацию, и я найду для тебя другой коттедж. Положи нож и позволь нам вынести твою мебель. За садовой стеной собралось полно народа, и они также помогут нам.

Боб угрожающе махнул ножом в воздухе.

— Только подойти еще на один шаг, и ты получишь то же самое, что и те, которые пытаются выкинуть меня из моего дома.

Стоящая в воротах Мэг издала еле слышный стон от сильного испуга и, подбежав, встала между Ричардом и своим обезумевшим мужем.

— Боб, делай так, как тебе говорят. Пожалуйста, сделай так, как говорит мистер Ричард. Ты не сможешь один противостоять этим хулиганам, которые только и ждут того, чтобы стереть коттедж с лица земли. Ты ничего не добьешься, тебя только изобьют и причинят боль и ранят других ни в чем не повинных людей.

— А ты, Мэг, держись от них подальше! Я сохраню этот дом для тебя, о боже, я его отобью!

В этот момент землекопы резко двинулись вперед, пронзительно крича, будто были древними воинами, идущими на врага. Мэг закричала, когда Боб стремительно ринулся отражать атаку противника, а Ричард, пользуясь шансом, когда внимание Боба было обращено на землекопов, нанес ему удар правой рукой прямо в челюсть, и Боб попятился назад через дверной проем, упав на пол. Мэг бросилась к нему. Ричард быстро подобрал с пола нож и заревел, как обезумевший воин, когда стал останавливать тех, кто уже делал трещины в каменной кладке, вытаскивал солому, разрушая древние стены, наполняя воздух густой порошкообразной пылью и превращая дом в руины.

— Убирайтесь! Убирайтесь! Здесь женщина! Вы убьете их обоих, если балки обрушатся!

Его отец был рядом, помогая, как только мог, помощь оказывали и другие очевидцы, перепрыгивающие через стену. Они бесстрашно рвались вперед, чтобы предотвратить несчастный случай. Когда порядок был восстановлен, Ричард наклонился над Бобом, его голова лежала на коленях Мэг, она приложила к ране, полученной в схватке, кусочек чистой льняной ткани. Ее лицо выражало и гнев, и любовь. Она толкнула дверь.

— Он действительно был решительно настроен и хотел отвоевать этот коттедж, — сказала Мэг, — но я говорила ему много раз, после того как мы получили предупреждение о том, что необходимо освободить дом, так как его собираются сносить, что у нас будет другой, такой же хороший дом. Даже лучше, — цинично добавила она, — потому что этот пропускает воду во время сильного дождя, и можно заболеть лихорадкой.

— Но почему ты не обратилась ко мне, Мэг? Ты знаешь, я что-нибудь придумал бы, но не допустил бы такого развития событий.

Что-то похожее на улыбку промелькнуло на ее губах, но лицо оставалось печальным, она искоса на него посмотрела.

— Я однажды сказала тебе, что хотела бы, чтобы ты нашел для меня другой дом, но чтобы рядом не было Боба, только так. — Она пожала плечами, будто пытаясь избавиться от волнения. — Мы вернемся к маме в морской коттедж. — Внезапно Боб застонал, и она посмотрела на его лицо. — Кажется, он приходит в себя. Его веки двигаются. Наверное, будет лучше, если мы увезем его отсюда, также надо разместить мебель, которую охранял Бен, на телеги.

Ричард нежно положил руку на ее запястье, и Мэг дерзко посмотрела на него.

— Ты вышла замуж за этого человека, чтобы уехать из дома, — произнес он. — Непременно появится место, где ты сможешь жить с Бобом.

— Нищие не могут выбирать, — резко ответила она. — И их жены тоже. — Затем внезапно ее лицо исказилось и она наклонилась вперед, чтобы обнять Ричарда за шею, ее быстрый поцелуй нежно и влажно коснулся его губ, от нее исходила сладость и тепло. — Спасибо тебе за то, что ты сделал сегодня. Боб, конечно, не отблагодарит тебя, но я благодарна. — Она убрала волосы с его лица, как только отстранилась, и с трудом оторвала от него взгляд, чтобы посмотреть на Боба снова. Ее взгляд был добрым, покорным и терпеливым. В этот момент бригадир землекопов толкнул ботинком дверь.

— Так вы уберетесь отсюда или нет?

Мэг вздернула подбородок и высокомерно на него посмотрела.

— Закрой свою пасть. Мы уходим.

Дэниэл нашел нескольких добровольцев, которые помогли вынести из дома мебель, но не допустил их к обессилившему Бобу, позволяя своему сыну самому поднять рыбака на ноги. Ричард, положив руку Боба себе на шею, стал потихоньку выводить его из дома. Мэг собрала узелки и корзины с вещами, которые упаковала заранее, сознавая, что им все-таки придется покинуть дом. Она не верила в удачу, на которую надеялся Боб, думая, что «Железнодорожная компания» под его упорством и натиском отсрочит снос их дома на неопределенное время, а потом и вовсе изменит свое решение и оставит их в покое. Мэг наблюдала безо всяких эмоций, как вывозят их вековую мебель, свертки стареньких покрывал. Все эти вещи делали ее дом, в котором она была счастлива, хотя и совсем немного, уютным и комфортным. Она была рада, что кровать, ранее прикрученную к стене, она приказала оставить, и что та будет разрушена вместе с домом при его сносе. Ведь именно на ней Боб грубо и бестактно стал обладать ею, что приводило ее в ужас. Ее муж перестал быть нежным и ласковым, каким был до свадьбы, когда ухаживал. Теперь же, после того как она стала его женой и рабыней, желая удовлетворить свои животные инстинкты и похотливые причуды, он стал дерзким в постели, забывая о том, что она — слабая женщина, которой необходима ласка. Он думал только о своих ненасытных желаниях, не обращая внимания на то, что было нужно ей. Между молодоженами часто вспыхивали крупные ссоры со слезами и криками, и причиной этому была его неизменная ревность.

Ричард и Дэниэл посадили Боба в повозку и помогли устроиться, он еле слышно застонал и поднял голову. Мэг залезла в повозку и присела около мужа, радуясь тому, что у нее есть отговорка, чтобы не садиться рядом с Беном, который не сделал ничего, чтобы помочь с вывозом мебели и остальных вещей. Он лениво развалился в повозке, прислонившись плечом к мебели, похлопывая по ней рукой и временами встряхивая длинными рукавами своего желтого клетчатого пиджака, чтобы убедиться, что не испачкал их о пыльные кувалды, стоящие прямо рядом с ним. Мимо его близко посаженных глаз не проходило ничего, Дэниэл и не подозревал, как тщательно Бен за ним наблюдал.

Как только повозка отъехала от коттеджа и землекопы с чувством удовлетворения неистово и яростно принялись разрушать дом, Ричард вернулся к экипажу, в котором специально оставил Люси, чтобы та не пострадала во время жестокого инцидента. Он увидел, что произошедшее глубоко расстроило ее, и понял, что это, должно быть, напомнило ей то, что она видела в Италии. Описывая все подробности, она как-то рассказала ему о том, как железная дорога в Италии лишила многих людей домов и крова, тем самым аргументируя свой яростный протест против строительства железнодорожных путей в Истхэмптоне, осознавая, что здесь будет то же самое. Ричарду пришлось повысить голос для того, чтобы сквозь грохот глухих ударов и разваливающихся стен Люси смогла его услышать.

— Я сделаю все возможное, чтобы помочь Бобу и Мэг, — сказал он, чтобы убедить и успокоить ее. В ответ Люси только кивнула и опустила глаза в пол, не желая обсуждать это. Затем внезапно Ричарда кто-то сильно схватил за плечо, и резко повернувшись, он увидел пылающие гневом и яростью глаза своего отца.

— Теперь видишь, что чертова железная дорога, строительство которой ты так поддерживал, делает с людьми? И это еще цветочки, ягодки будут потом! То, что сегодня случилось с одним Купером, произойдет со всем курортом! И это будет на твоей совести! Неужели тебе не стыдно? Неужели ты не чувствуешь себя виноватым?

Ричард, не способный сдержать свою злобу и раздражение, стал огрызаться.

— Конечно, вся похвала и честь мужчине, который защищал свой дом, да, я забыл, вы ведь с ним — два сапога пара, оба упрямые как ослы! Ни ты, ни он не сумели встретить радикальные изменения достойно! Да вы оба как страусы, чуть что — сразу прячете головы в песок!

Люси быстро спрыгнула с сиденья и поспешила встать между ними. Никогда еще она не видела, чтобы отец и сын были так злы друг на друга, и не слышала таких внушающих страх слов, которые, несомненно, следовало бы забрать назад.

— Пожалуйста! Перестаньте! Нам и так хватило за сегодняшний день несчастья. Отвезите меня назад в Истхэмптон или я одна поеду, а вы пойдете пешком, и мне все равно, что этот экипаж ваш!

Несомненно, ее дерзкое поведение застало их врасплох, но они поняли, что Люси не шутила и сделает так, как сказала. Ее гнев оказал на мужчин отрезвляющий эффект. Дэниэл, все еще порывисто дыша, стал пробираться к переднему сиденью, раскачивая экипаж массой своего тела, оставив позади Ричарда, который помог Люси занять свое место и присел рядом. Он ударил кнутом лошадь, которая резко метнулась вперед, а Ричард бросил мимолетный взгляд на исчезающий вдали разрушенный коттедж Денвиса. Он решил, что больше никогда не станет терпеть оскорбления отца в свой адрес. Он достаточно уже от него услышал гадостей. И еще долго громыхание разрушаемых стен коттеджа сотрясало воздух в этот тихий осенний день.

Люси казалось, что вот уже четвертый день как курорт, так и деревня жили в постоянном шуме, издаваемом молотами и кувалдами, резкий металлический звук лопат и скрип железа буквально сводил с ума. Очень часто дома взрывали снарядами, от чего содрогалась земля, будто от землетрясения. Джошу и его инженерам оказывали помощь опытные и профессиональные инспекторы, специализирующиеся на земельных работах и каменной кладке, они скакали верхом на лошадях по всей территории и громко кричали, заставляя землекопов поспешно съезжать с дорог. Рабочие не сидели ни минуты, ни одна лошадь не осталась не задействованной, железную дорогу нужно было успеть завершить точно в срок, и каждый подрядчик пытался отхватить кусок побольше. Лошадей, запряженных в повозки и телеги, которые постоянно приходилось чинить, нагружали тяжелым массивным грузом, и вскоре бедные животные теряли силы и способность дальше работать. Дэниэл как в воду глядел, потому что вскоре у него стали требовать его лошадей, привозящих кабинки для переодевания, но Дэниэл не мог допустить этого, зная, что в таком случае отправит животных на верную смерть. Он старался вести тщательное наблюдение, но все-таки однажды самые осторожные и пронырливые землекопы выкрали несколько сильных лошадей, вместо которых завели в стойло других, слабых, тем самым решив обмануть Дэниэла. Все без исключения землекопы и чернорабочие были дикими варварами, грубиянами и пьяницами. Небольшие хижины, сооруженные для их проживания, портили весь пейзаж. Несмотря на то что дома часто белили, так как Джош приказал, чтобы рабочие следили за своим жильем, не мусорили, но все равно мужчины, живя всю жизнь в нищете, привыкнув к грязи и неопрятности, не следовали указаниям Джоша, им по душе больше был свинарник. А потом к ним примкнули их женщины, ставшие причиной частых скандалов и драк, от которых дрожали стены их грязных пыльных хибарок. Ночами они буянили, кутили, звуки их веселья раздавались по всему курорту. Огонь в жаровне пылал так сильно, что казалось, территорию освещают ярко-красные фонари, и он неизбежно манил сюда местных женщин и девушек легкого повеления, которые выходили на улицу, готовые предложить свои услуги, повеселиться и заработать денег. Иногда за разгульными девицами бежали их разгневанные мужья или слишком заботливые отцы, которых чернорабочие зверски избивали, перекидывали через заборы за их безрассудство и за то, что они посмели вторгнуться на их территорию. Но больше всего местные жители боялись пьяных, распутных, похотливых рабочих, которые появились не только в Истхэмптоне и Маррелтоне, но и в других деревнях но соседству. Они вели себя как разбойники, вваливались в таверны и гостиницы, выгоняли клиентов и посетителей, запугивали землевладельцев, разбивали посуду и зеркала — они перешли всякие границы и стали очень опасными. На улицах хулиганы бросали бутылки в окна и фонари, пугали лошадей, запряженных в торговые фургоны, набрасывались на богатые, роскошные экипажи, торжествуя, когда те врезались в какой-нибудь забор или кювет. Они не стеснялись никого и ничего, им было на всех наплевать, они запросто могли совокупляться со шлюхами прямо в дверях магазинов, на обочинах дорог, пренебрегая прохожими.

Городской совет Истхэмптона, председателем которого был Дэниэл Уорвик, принял его предложение о том, что необходимо привлечь на курорт дополнительные полицейские силы на период строительства железной дороги. Запрос был удовлетворен, и тридцать крепких полицейских прибыли в Истхэмптон, чтобы наказать тех, кто нарушает закон и идет против порядка. Иногда в городе удавалось установить мир и спокойствие, полицейские четко знали свое дело, сразу же наказывая нарушителей и хулиганов, которых было так много, что для их задержания и заточения стали использовать подвалы здания, в котором проводились собрания и заседал городской совет Истхэмптона.

Отделавшись от буйного нищего, угрюмые Дэниэл и Кейт решительно продолжали ехать по территории родного курорта, оценивая разрушения. Стояло серое прохладное ноябрьское утро. Легкий туман, идущий с моря, из-за которого все вокруг казалось бледным и тусклым, окутывал тонкой вуалью как голые ветки деревьев в «Королевском парке», так и разбитые бутылки, валяющиеся в канавах возле дорог. Дэниэл сразу заметил огромное количество разбитых витрин магазинов, окон домов, и стиснул зубы от злости, увидев, что высокие изящные колонны здания городского совета были измалеваны краской, украденной со двора подрядчика. Он не мог понять, зачем же безо всякой причины разрушать и уничтожать все на своем пути, ненависть и злость кипели у него в груди. Он также не обрадовался, добравшись до места строительства станции, когда увидел, что собственность «Железнодорожной компании» никуда не исчезла, а работа продолжалась и кипела с новой силой: за ночь рабочие отстроили новую стену, а из старых пристроек вырвали оконные и дверные рамы и сожгли их в костре на берегу. Кейт очень переживала, не случилось ли чего с ее Солнечным домом, но, к счастью, тот остался нетронутым. Кейт и Дэниэл узнали, что варвары добрались и до лодок рыбаков. Они остановились, чтобы выразить свое сочувствие Бобу Куперу, судно которого было разбито об огромную скалу, и теперь требовалось не менее трех сильных мужчин, чтобы поднять его. Казалось, что разговор привел его в ярость, он постоянно сглатывал, его глаза странно блестели, и вообще своим поведением он напоминал сумасшедшего. Мэг, чья лодка удивительным образом осталась целой и невредимой, ступая по гальке, подошла поближе и поблагодарила Уорвиков за проявленную заботу.

— Я думаю, ты достаточно насмотрелась на вандализм Джоша Бартона, — обращаясь к жене, рявкнул Дэниэл, выражая недовольство и раздражение. Они подъехали к развилке и свернули налево, выехав на дорогу, которая вела по направлению к особняку Атвудов. — Теперь тебе следует посмотреть на то, что порадует тебя.

Сегодня Кейт впервые окажется в особняке после того, как Дэниэл купил его. Она не могла сдержать своей радости, когда узнала, что Люси освобождает Солнечный дом и переезжает в новые апартаменты. А когда Дэниэл передал в руки Кейт документы на дом, подтверждающие право ее собственности, она просто не могла скрыть своего счастья. Ее глаза блестели от выступивших слез, она ощутила чувство неописуемого восторга и дикую страсть к Дэниэлу, которая сохранилась в ней после стольких лет брака, несмотря на его короткие вспышки гнева и многочисленные ошибки. Жизнь не будет иметь смысла, если рядом с ним не будет его Кейт, и он уже давно это понял. Его жена с великодушным, добрым сердцем была дороже всех на свете драгоценностей и женщин, вместе взятых. Дэниэл понимал, что как муж он не заслуживает такого отношения, потому что далеко не идеал.

— Я прощен? — спросил он, не припомнив, когда раньше спрашивал у нее об этом и спрашивал ли вообще, но ничто, казалось, не было так важно для него сейчас, как узнать, простила ли его Кейт. Она заулыбалась, обвивая его шею, и стала нашептывать на ушко нежные, приятные слова, подтверждая свое прощение, а он, прижав любимую жену к себе, безмерно наслаждался ее теплом и радовался удаче, вновь улыбнувшейся ему.

Ее мелодичный, тихий голос потихоньку стал успокаивать его и прогонять злобные мысли о Джоше.

— Ты не должен винить Джоша в том, что делают землекопы и чернорабочие. Когда они работают, он полностью их контролирует, и, как я слышала, они уважают его за железную дисциплину и твердость характера. Но вне работы они свободные мужчины и не обязаны ему подчиняться, поэтому ведут себя, как считают нужным.

— Но он же ответствен за то, что они здесь находятся, не так ли? — твердо настаивал на своем Дэниэл. Его раздражало то, что Кейт защищала Джоша при каждой возможности. Временами казалось, что Кейт проявляет к нему сильную привязанность и нежные чувства, и хотя Дэниэл уговаривал себя, что это бредовые мысли и полная ерунда, он не мог избавиться от чувства, что Кейт что-то от него скрывает и держит свой секрет в строжайшей тайне. Несомненно, у Джоша Бартона были все необходимые данные, чтобы привлекать внимание женщин, но ведь Кейт не станет флиртовать и кокетничать в ее-то немолодые годы. Это абсурдно! А если в этом не было ее вины? Женщины, которым за сорок, часто начинают фантазировать, у них разыгрывается воображение, а в голову приходят странные мысли. Доктор Хаустон рассказал все о состоянии здоровья Кейт, когда поговорил и обследовал ее по просьбе Дэниэла, он порекомендовал пить тонизирующие напитки, есть только вареную пищу, добавив, что она болеет только из-за физической слабости и бессилия. «Физической слабости? Кейт?» Она всегда излучала крепкое здоровье, и бутылки тоника, уходившие одна за другой, не оказывали на нее никакого видимого эффекта. Она только худела и становилась бледнее, хотя оставалась такой же веселой и упрямой, как раньше.

— Хватит сваливать всю вину на Джоша, — высказалась Кейт. — Мне кажется, пора прекратить войну с «Железнодорожной компанией» и попытаться как-то наладить жизнь города.

Его глаза горели лихорадочным огнем.

— И ты смеешь говорить мне такое после всех разрушений, свидетелями которых мы стали?!

— Да, смею, — ответила она на агрессию, высоко подняв голову. — Землекопы здесь навечно не останутся, они уедут, как только работа будет закончена, а с железной дорогой придется смириться. Помнишь, Джим, бывало, говорил о том, как ты храбро держался, не сдавался и не унывал при поражениях в боях, когда был молодым, и зато потом, выстояв, стал выигрывать и никогда больше не встречал неудач на своем пути. — Кейт сжала руку мужа и пронзительно посмотрела на него, призывая прислушаться к ее словам. — Сейчас идет бой, в котором тебя уже кинули на пол, как много раз в своей жизни делал ты на рингах, ты проиграл. Ты должен признать это и жить дальше. Суметь признать свое поражение — это тоже своего рода победа.

Его лицо стало каменным.

— Это была идея Ричарда — убедить меня?

Она резко выпрямилась и шагнула назад.

— Нет, он ничего не предлагал. — Затем ее негодование и возмущение пропали, и она смягчилась. — Только ради его и твоего блага я прошу вас прекратить ваши разногласия, связанные с железной дорогой. Недавно ты разговаривал с ним грубо, ты оскорбил его, сказав, что он виноват во всех бедах, так как изначально поддерживал строительство железной дороги, что привело в наш курорт неуправляемых, несдержанных варваров-землекопов. Я боюсь, что это приведет к разрыву ваших отношении, но ведь вы родные люди, этого нельзя допустить. Он приходит в дом так же часто, как и раньше, но только для того, чтобы пообщаться с Донной, потому что он единственный человек, кого она хочет видеть. С тех пор как она стала пленницей своей комнаты, она не обмолвилась с тобой ни словечком, да и со мной стала молчаливой и неразговорчивой.

Кейт не упомянула о том, что пыталась любым способом помирить дочь с отцом, ведь их конфликт только отдалял Донну от нее. Казалось, девочка чувствовала, что целый мир ополчился на нее, и только Тобби, ее верный друг, постоянно находился рядом с ней. Но даже ради него она не выходила из комнаты, а поручала ежедневные прогулки с собакой слугам. Конечно, надо отдать должное Дэниэлу, он пытался хоть как-то примириться с дочерью и готов был идти ей на уступки. Но ее абсолютное неприятие, отвернутое от отца лицо, намеренная глухота на все, что бы он ни говорил, снова приводили его в ярость, он терял терпение, старые раны кровоточили еще больше, а разочарование в собственной дочери накрывало его с головой. Для Кейт было важно лишь одно, чтобы между Дэниэлом и детьми не было никаких разногласий и отчуждения, и она продолжала делать все, что только могла, чтобы наладить в семье теплые, гармоничные отношения, но удастся ли добиться своей цели, она не знала.

Кейт беспокойно взглянула на Дэниэла, пытаясь прочитать по выражению его лица, что он решил, так как он не отвечал ей, и поняла, что муж обдумывает сказанное ею. Она верила и надеялась, что все образуется, и, пока Дэниэл размышлял, наблюдала за исчезающим пейзажем, пытаясь сконцентрироваться на том, чтобы сквозь голые деревья увидеть мерцание величественного особняка.

Мысли Дэниэла путались. Как всегда, Кейт была права. Он проиграл «Железнодорожной компании», но по сравнению с потерей уважения и любви родного сына это ничего не значило. Верный друг Джим тренировал и воспитывал молодого Дэниэла и маленького Ричарда и научил их никогда не таить злобу друг на друга в честной борьбе, но терпению Ричарда когда-нибудь должен был прийти конец, ведь отец постоянно винил его за все, что было связано с железной дорогой. Дэниэл знал, что с самого начала их отношения стали напряженными, потому что он не мог избавиться от чувства обиды и возмущения, узнав, что его собственный сын ликовал от мысли, что на курорте появятся огромные дымящие монстры, которые опустошат и разрушат обширную территорию. Возможно, он и забыл, что такое поражение и что его надо уметь признавать. Прошло столько лет, что Дэниэл не мог и припомнить, когда в последний раз проигрывал на боевых рингах или когда кто-либо осмеливался мешать его планам. И сейчас ни одному человеку, даже Кейт, не было известно, каким ужасным потрясением стало для него превращение тихого, безмятежного курорта в варварски разрушенный город. Для него это было невыносимо.

Изначально Дэниэл представлял, что новый отель будет совершенно обычным, как и другие гостиницы, и не думал, что в нем будут проводиться кулачные бои. Но он верил, что ему удастся сделать все как надо, ведь у него были люди, поддерживающие его, которые отличались от тех, кто набивал себе кошельки за его счет в давние времена. Все чаще в боксе, несмотря на установленные правила, не обращали внимания на нечестность боев, закрывали глаза на некорректное поведение спортсменов, и несколько раз в Лондоне после ринга Дэниэлу и его импресарио предлагали заключить соглашения на нечестные бои, от которых и та и другая сторона получила бы огромные деньги. Не то чтобы он не применял такие уловки, когда был молодым, но все, что он мог себе позволить, — это запрещенные удары кулаками, и поэтому он был оскорблен, когда ему поступали такие предложения. Его брат Гарри, богато живущий в роскошном просторном особняке в фешенебельном районе Мейфер, с которым Дэниэл и проводил все свободное время после спортивных состязаний, когда приезжал в Лондон, был согласен с тем, что в мире не так все хорошо, как мы хотим видеть. Но, несмотря на это, предложил ему воспользоваться шансом и пополнить свой кошелек, согласившись на несколько предложенных ему договорных боев, хотя сам не собирался на них присутствовать, так как снова собирался отправиться в Париж. Гарри сказал Дэниэлу, что, когда вернется в Лондон, обязательно заедет в Истхэмптон, потому что давно уже не видел Кейт.

«Кейт». Дэниэл вздохнул про себя. «Как я должен ответить Кейт?» Все, что она сказала, было чистой правдой. Его жена почти всегда была права. Он искоса посмотрел на нее и сардонически улыбнулся.

— Ты уже давно меня ни о чем не просила.

Ее лицо оживилось, она поняла, что у нее есть надежда.

— И?

Дэниэл ухмыльнулся.

— Ты правильно сделала, заведя об этом разговор. А то я совершенно забыл, что надо уметь достойно признавать свое поражение.

Кейт была переполнена признательностью и благодарностью к мужу. Она закусила дрожащие губы, чтобы успокоиться, но ему казалось, что она сдерживает улыбку, ее голубые глаза наполнились слезами.

— Дорогой мой, любимый Дэниэл. О дорогой! — Она вытянула шею и поцеловала его так сладко, будто они все еще были молодыми любовниками, а он в свою очередь крепко прижал жену к себе, обнимая ее за плечи, и ответил ей страстным поцелуем.

Люси встретила их на пороге особняка, и когда Дэниэл и Кейт вошли в дом, то увидели, что девушка, положив в большой мраморный камин дровишек, развела в нем яркий огонь. Двери приемной, в которой Люси ждала Тимоти, когда впервые пришла к нему на встречу, были распахнуты и вели в общую комнату, в которой стояла высокая, сделанная из красного дерева стойка для администратора. После того как они проверили регистрационную книгу и обсудили с клерком, занимающимся офисной работой, заказы, все трое прошли в бальное помещение, которое было переоборудовано для кулачных боев. Теперь в центре располагался ринг, и вокруг него стояли диваны с маленькими кружевными подушечками и многочисленные деревянные скамейки.

— А сколько людей смогут поместиться в этой комнате? — поинтересовалась Кейт.

— Шестьдесят человек разместятся на диванах и скамейках, а остальные будут стоять в проходах и коридорах, — ответил Дэниэл. — Уже практически проданы все билеты на открытие боксерского турнира, запланированного на следующую неделю. В новом отеле можно будет принять только одну шестую всех гостей, а остальным придется разместиться в других гостиницах Истхэмптона. Я и не ожидал, что бронирование номеров будет таким многочисленным.

Люси не присоединилась к Уорвикам, когда они вдвоем стояли около ринга, она решила просто посмотреть в окно.

— Прямо по горизонту омерзительные землекопы, они начали работу на земле Атвудов, там, вдали, между лиственниц роют землю.

— Они уже и сюда добрались! — пробормотал Дэниэл, подходя к окну и устремляя взгляд в том направлении, куда она показывала. Кейт была поражена, увидев, что отец и дочь совершенно одинаково наклонили головы. Она приложила руку к животу, так как почувствовала острую боль в боку, которая изволила ее почти каждый день. Она была первой, кто увидел Джоша, вошедшего в бальное помещение в тот момент, когда Дэниэл обратился к Люси.

— Я сделаю все возможное, чтобы в этом имении не произошло никакой беды, — заявил он.

Отец и дочь повернулись, услышав за спиной шаги, это Кейт торопилась навстречу Джошу, протягивая ему свою руку, лицо излучало удовольствие и радость от встречи с ним. Она возлагала на него большие надежды и никогда не сомневалась в том, что он сможет распутать клубок трудностей, не открывая ужасной тайны.

— Добрый день, Джош! Ваш приход очень кстати, я ждала вас и рада, что вы пришли. — Глазами она подала ему знак, который он понял. — Я хотела спросить вас, могу ли я сделать что-нибудь еще, чтобы помочь бедным женщинам с младенцами, живущим в хибарах рабочих…

Как гром среди ясного неба раздался оглушительный голос Дэниэла:

— Кейт! Ты не должна и близко подходить к этим созданиям.

— Но у меня полно детской одежды, сложенной на чердаке, и я хочу отдать ее бедным матерям. Ведь их дети ходят в лохмотьях.

Джош, все еще держащий ее за руку, широко ей улыбался.

— Послушайте вашего мужа, прошу вас. Отдайте мне эту одежду, и я сам доставлю ее детям, а вам не следует туда ходить. Женщины станут возмущаться, несмотря на то, что ваши намерения самые благородные. Они не голодают, потому что еды у них хватает, мужчинам выделяется достаточно продуктов, а если кто-то вдруг заболеет, я организую, чтобы доктора Истхэмптона оказали первую медицинскую помощь и взрослым, и их детям.

Она легко отдернула руку и сияющими глазами посмотрела на мужа.

— Вот видишь, у членов «Железнодорожной компании» тоже есть сердце, Дэниэл.

Он иронически фыркнул.

— Да это простая мера предосторожности, чтобы болезнь не распространилась по переполненным лачугам и не переросла в эпидемию. Я что, не прав, мистер Бартон?

— Вы правы, сэр. Но я хочу обратить ваше внимание на то, что перенаселение — не вина компании. Хибары более чем устраивают чернорабочих, но эти дома изначально не были рассчитаны на то, чтобы в них жили еще и женщины, которые следуют за мужчинами, куда бы те ни отправились.

Теперь решила высказаться Люси:

— Тогда вы должны принять во внимание сложившуюся ситуацию и построить больше домов.

Джош медленно перевел взгляд на Люси, сузив глаза.

— Дополнительные дома у меня уже построены и располагаются они вдоль всего маршрута, но которому чернорабочие прокладывают железную дорогу, и я могу построить еще дюжину, но условия в них будут такими же.

Он толком почти и не видел Люси после той ночи в Солнечном доме, потому что работал двадцать четыре часа в сутки, ведь работа только начала набирать обороты, и о Люси он слышал только то, что она также усердно трудилась в особняке. Он уже измучился, не видя ее.

— Да, кстати, что касается жилья, я хочу съехать из морского коттеджа и перебраться в новый отель, если, конечно, у вас есть свободная комната, я бы зарезервировал ее до весны. Я должен сам убедиться, что этому имению не нанесут никакого вреда и ущерба, и если я поселюсь в отеле, мне будет легче всего следить за ситуацией и держать все под личным контролем.

Люси закусила губы. Он преследует ее — вот настоящая причина того, что он решил поселиться в новом отеле. Сначала он переехал в морской коттедж, в котором жила она, теперь добрался до особняка Атвудов, Люси понимала, что это не выдумка и не мираж, это реальность. Взволнованная Кейт, которой не следовало бы вмешиваться в это дело, радостно поддержала его предложение:

— Отличная идея, не правда ли, Дэниэл? Я знаю, что отель полностью зарезервирован на несколько недель вперед в связи с организацией кулачных боев, но, по-моему, я слышала, что клерк упоминал о том, что свободными остались несколько небольших комнат, еще не распределенных между персоналом? Я уверена, Джош не будет возражать поселиться в маленькой, пока не освободится более комфортабельная.

— Конечно, не возражаю. Я перевезу свой багаж сразу же, как отель начнет работать.

Дэниэл был озадачен и растерян, поведение Кейт привело его в замешательство. Она была слишком щедpa. Она не только тепло и радостно приветствовала Джоша как самого близкого друга и принимала с распростертыми объятиями, но и обменивалась с ним странными взглядами, несколько раз даже подмигнув ему, и этому была причина, известная пока только им двоим. Чувство собственности, которое часто испытывал Дэниэл, понимая, что это его недостаток, вспыхнуло с новой силой и встревожило его как никогда. В прошлом многие мужчины проявляли свою симпатию к его красавице жене, и Дэниэл всегда боялся ее потерять, но Кейт никогда не давала ему повода усомниться в ее верности. А сейчас он видел по ее лицу, что она что-то от него скрывает, и что это были за секреты, Дэниэл не знал.

В то утро, когда Джош выезжал из морского коттеджа, Мэг развешивала постиранное постельное белье, смотря на него с черной завистью. День, когда она и Боб смогут найти другой дом, был еще далек, и если бы они смогли занять освободившиеся комнаты, жизнь стала бы намного легче и приятнее, но, как назло, мама предупредила, что священник, вышедший на пенсию и приехавший на курорт, чтобы поправить здоровье, снял у них апартаменты. Эмми была рада, что в ее доме поселился церковный набожный джентльмен, ведь это означало, что ее деревянный домик был почетным и респектабельным, раз такой человек выбрал именно его. Она гордилась сама собой, все время прихорашивалась и хвасталась всем друзьям и знакомым, рассказывая о новом арендаторе, выбравшем ее дом, и решила, что нечего расстраиваться из-за того, что миссис Ди Кастеллони, играющая на пианино в театре, съехала. Теперь в ее доме живет человек поважнее, чем Люси. В настоящее время Эмми и не догадывалась о том, что стала главным объектом сплетен соседей на тему ее дружбы с Беном Томпсоном. Мэг не знала, какие отношения связывали ее мать и этого мужчину, так как Эмми жила в отдельной комнате. Но Мэг испытывала отвращение, видя, как ненавистный ей отвратительный Бен частенько наносит визиты ее матери, оказывает ей знаки внимания, а Эмми, занимаясь повседневной работой по дому, тщательно гладит сама его рубашки с особой заботой и любовью, чтобы быть уверенной в том, что ему понравится. Но раздражение и гнев Мэг отошли на второй план, потому что больше всего ее стало беспокоить другое — странная дружба, объединившая Бена и ее мужа.

Впервые она заметила их дружеское общение несколько недель назад, когда они выехали из коттеджа Денвиса и переехали в дом Мэг. Когда Боб обнаружил, что теперь они будут жить в комнатушке, которая была чуть больше серванта, он запаниковал и сорвался, и это после того, как он был хозяином в собственном доме, имел право на самый лучший стул и место возле камина. Разгневанный и сердитый, он и наткнулся на Бена, с которым завязался разговор. До свадьбы с Мэг Бобу не очень сильно нравилась ее мать, а когда Эмми стала его тещей, то Боб обнаружил, что эта дама — властная и деспотичная женщина. Не говоря о том, как своевольно она вела себя с собственной дочерью, будто бы Мэг до сих пор была незамужней девочкой без своих взглядов и обязательств и находилась полностью в ее распоряжении. Затем однажды днем Мэг заметила, что Боб стал меньше жаловаться и ворчать по поводу некомфортных условий их жилья, а поздно вечером вернулся пьяный, еле держась на ногах, так они вместе с Беном удовлетворили свою потребность, посетив таверну под названием «Корона». Боб впервые после свадьбы пришел домой пьяный. Она отнеслась к этому снисходительно и спокойно, потому что буквально до этого инцидента они крупно поссорились. В этот раз не из-за ревности Боба, а потому что они находились в постоянном напряжении из-за невозможности побыть наедине, кроме как ночью в своей тесной комнатушке. И даже в ней им не было покоя. Эмми, которую совершенно не мучили угрызения совести, время от времени стучала им в стенку, тем самым высказывая свое недовольство ночными разговорами молодоженов. Жилищные проблемы очень часто становились причинами многих их ссор, из-за которых Боб недополучал от своей жены ласки, тепла и поддержки.

Боб, после того вечера, когда, находясь в компании Бена Томпсона, перебрал со спиртным, казалось, одумался и задался целью подзаработать на новый дом, зная, что это решит их жилищные проблемы, а значит, не будет и ежедневных ссор. Но в его карманах стало побрякивать намного больше золотых монет, чем можно было заработать, торгуя рыбой, особенно в это время года. Когда Мэг поинтересовалась, откуда у него столько денег, Боб сразу же ответил:

— Старина Бен подкинул мне кое-какую работенку. Заработать можно, хотя и немного, но, возможно, потом перепадет что-нибудь получше.

— Что за работенку он тебе предложил?

— Возить товары на моей лодке в Маррелтон. Если все пойдет хорошо, думаю, я продолжу бизнес перевозчика, постепенно выходя на новые рынки, увеличивая поставки, тем самым зарабатывая больше денег.

— Не делай этого!

— Но почему? У меня есть шанс заработать, приобрести для нас отдельный дом, и в этот раз мы сразу купим его. Я больше никому не верю.

— Это я и имею в виду, — настойчиво говорила Мэг. — Закончи всякие дела с Беном Томпсоном, потому что его слово не значит ничего. Он хитрый, коварный, изворотливый мошенник, он заботится только о своей шкуре.

— Возможно, он немного и хитрит или что-то вроде этого, работая на ипподроме, — заметил Боб, — но он прямой, говорит то, что думает, и мы находимся с ним на одном уровне. Он обещает, что мы сможем стать партнерами, если приобретем достаточно приличных покупателей и купим хорошую повозку для перевозок. — Боб стал рисовать воображаемую картину, размахивая руками в воздухе. — Компания Купера и Томпсона — «Славные перевозчики». Ну, как тебе?

— Лучше подожди немного и организуешь компанию «Купер и Сын». Ты не должен связываться с Беном Томпсоном, я тебе говорю.

Он подмигнул и подозрительно взглянул на Мэг.

— Ты еще не в положении, а, Мэг?

— Нет, я не беременна. Да разве это возможно, когда ты почти все ночи напролет пьянствуешь с Беном Томпсоном?

Он благодарно вздохнул.

— У нас скоро будет настоящая семья, но я не хочу, чтобы наши дети рождались в доме твоей матери. Она такая командирша, что я и не почувствую, что я их отец. Вот почему для меня очень важно, чтобы мы как можно скорее переехали в отдельный дом и зажили собственной жизнью без вмешательства твоей матери. Я хочу заработать денег, чтобы побыстрее купить дом.

— У нас был шанс переехать, но ты не воспользовался им, — холодно ответила она, припоминая ему тот самый день, когда он пытался отстоять коттедж Денвиса, ведь сразу после этого инцидента к ним пришел Ричард и предложил освободившиеся апартаменты, находящиеся над магазином на втором этаже. Но Боб тотчас же отказался, выругавшись при этом, и пригрозил Ричарду, сказав, что если тот хоть раз еще к нему подойдет, то он за себя не отвечает. Давно прошли те времена, когда Боб гордился тем, что сын и наследник Уорвика выбрал его как своего партнера для занятий на боксерском ринге. Его чувства теперь были самыми противоречивыми по отношению к Ричарду.

Боб нахмурился.

— Мы же договорились никогда больше об этом не упоминать.

Мэг поспешила успокоить мужа:

— Эти комнаты сразу же кто-то взял, но держу пари, что у мистера Ричарда сейчас появляется много вакантных домов. Если ты только позволишь поговорить с ним…

Впервые за все время он сделал то, что, как она думала, он не способен совершить по отношению к ней — залепил пощечину, да так сильно, что шлепок отдался эхом в комнате, кровь тонкой струйкой потекла из ее губы. В течение нескольких секунд они неотрывно смотрели друг на друга, будто были не в состоянии осознать реальность произошедшего, а затем он вновь подтвердил свою агрессивность, зловеще погрозив ей пальцем.

— Если ты когда-нибудь пойдешь к Ричарду Уорвику и будешь просить его от моего имени, я убью тебя!

Перед тем как снова вывесить постиранное белье на улицу, Мэг промыла свою раздувшуюся губу, она думала, как жестоко судьба вертела ее браком. Настоящая семья должна планировать детей, и Мэг очень хотела, чтобы у них появился малыш, который внес бы в ее жизнь настоящую радость, но у Боба на первом месте стоял дом. Осиротев в раннем возрасте, он стал жить по милости родной замужней сестры своей матери в небольшом коттедже рыбака, и так переполненном ее собственными непослушными детьми, но она на этом не останавливалась и постоянно беременела снова. К Бобу часто придирались, его запугивали и дразнили хулиганы, до тех пор пока он не научился пользоваться собственными кулаками, защищаясь от взрослых ребят. Было ли удивительным то, что он ревностно охранял все, что становилось его собственностью, будь то лодка, жена или дом? Как никто другой, Боб переживал потерю собственного дома, ему было очень тяжело смириться с такой несправедливостью. Это объясняло жестокое поведение ее мужа, но Мэг, застилая кровать чистым покрывалом и обдумывая происходящее, поняла, что это не основная причина, оказавшая на мужа такой эффект. Она винила Бена Томпсона, ведь именно он в последнее время оказывал на Боба плохое влияние и именно он виноват в том, что Боб стал настолько жестоким и свирепым, что ударил любимую жену. Времена, когда ей удавалось главенствовать над Бобом, прошли. Если мужчина хоть раз поднял руку на свою жену, она может навсегда забыть об уважении и благоговении. Но это не остановит ее. Она будет пытаться всеми возможными способами отдалить Боба от Бена Томпсона и от его зла, пока не случилось что-нибудь похуже. Ей придется рискнуть и повидать Ричарда. Внезапно ее сердце наполнилось любовью, ей стало так приятно и легко, Мэг не могла сдержать своих чувств, разрывающих душу, она ликовала, предвкушая, что скоро встретится с ним.

Мэг видела Ричарда дважды, перед тем как ей выпала возможность поговорить с ним. Она не осмелилась пойти к нему в контору или в апартаменты, в которых он жил отдельно от родителей, так как боялась, что кто-нибудь из окружения Боба увидит ее или до него каким-нибудь образом дойдет слушок. Сначала она заметила Ричарда, когда тот проезжал мимо нее в карете с миссис Ди Кастеллони и незнакомой ей парочкой, все четверо весело и радостно хохотали. Во второй раз — когда Мэг присоединилась к небольшому скоплению народа, собравшемуся около ворот Солнечного дома.

— Что там происходит? — с явным любопытством спросила она кого-то.

— Воры взломали Солнечный дом.

Без сомнения, снова эти чернорабочие. На прошлой неделе они украли из дома священника дорогие часы и несколько старинных серебряных монет, и еще два или три дома были ограблены.

— А кто сейчас находится в Солнечном доме? — Мэг вытянула шею, пытаясь увидеть сквозь головы, что происходит впереди.

— Мистер и миссис Уорвик, леди очень расстроена, там еще их сын и полицейский. Смотрите! Идет сержант полиции!

Толпа расступилась, уступая дорогу сержанту, и Мэг, несмотря на то что ее оттолкнули назад, старалась не упускать из виду серьезное лицо Ричарда в тот момент, когда он вышел, чтобы встретить нового представителя полиции. Позже она услышала, что полицейские снова обыскали хибары землекопов, и хотя некоторые украденные предметы, такие как обувь, одежда, бочонки, утащенные из магазинов во время разбоев, были найдены, ценности, пропавшие из Солнечного дома и других ограбленных коттеджей, обнаружены не были.

Шанс поговорить с Ричардом наконец появился в одно холодное ветреное утро, когда Боб поплыл на своем судне в Маррелтон. Прилив был сильным, волны, подгоняемые резким ветром, неистово и бешено опускались и поднимались, пошел снег. Зеленая от поднятых со дна водорослей вода рьяно билась о высокие скалы, стесывая камни, достигая высоты в двадцать или более футов, в стремительном, шумном потоке воды густая пена извергалась на галечный берег. Мэг надела свой непромокаемый клеенчатый плащ и высокие резиновые сапоги, за которые цеплялась ее длинная юбка, и отправилась снимать с просмоленных котелков почти готовых омаров, решив сегодня поработать дома, потому что море, накрывающее огромными волнами берег, стало слишком опасным. Пенящиеся, крутящиеся вихрями волны могли сбить ее с ног, подхватить и унести в непроглядную бездну.

Быстрым шагом идя по тропинке, она уворачивалась от разрушающих волн, пока не дошла до пирса. Затем Мэг повернула, чтобы добраться до входа, ковер водяной пены достигал ее сапог, оставляя на них водоросли. Мэг вбежала внутрь здания в тот самый момент, когда Ричард тоже вошел в него, только с другой стороны.

— Мэг? — воскликнул он. — Что ты здесь делаешь? — Ричард широко улыбнулся, обнажив белые зубы. — Если ты хотела подышать морским воздухом на пирсе и полюбоваться красотами, то должен огорчить тебя, он сегодня закрыт.

В ее глазах мелькал шаловливый радостный огонек, пухлые алые губы застыли в лучезарной улыбке. Лицо Мэг, так же как и Ричарда, искрилось и сияло радостью.

— Я подумала, что могла бы уговорить тебя поплавать на лодках, — шутя, сказала она, наслаждаясь удачей, что оказалась с ним наедине.

Он тихо захихикал, радуясь, что встретил ее. Ни клеенчатый плащ, ни другая одежда никоим образом не могла преуменьшить ее красоту и привлекательность. Затем он вспомнил, что не видел Мэг с того времени, как ее муж оскорблял его самыми последними словами и кричал как сумасшедший на пороге морского коттеджа, когда Ричард предложил ему новое жилье. Он нахмурился.

— Как тебе живется в доме твоей матери?

Мэг вздохнула.

— Как раз об этом я и хотела с тобой поговорить.

Он вытащил из кармана связку ключей, нашел среди них один, открывающий театральную кассу.

— Давай зайдем сюда и спрячемся от холодного ветра.

Внутри Мэг сняла капюшон клеенчатого плаща с головы и встряхнула кудрями, оглядываясь по сторонам. В театральной кассе располагался небольшой письменный стол со стулом, около прямоугольного окошка, через которое продавались билеты, стояла высокая табуретка, специально предназначенная для удобства кассира, чтобы, сидя на ней, можно было принимать деньги, но в данный период каccовый аппарат не работал. На стене, прикрепленные кнопками, все еще висели афиши, рекламирующие летние представления, в одной из которых говорилось о пьесе под названием «Мазепа», поставленной под руководством Асквиса и компании. Ричард выдвинул стул из-за стола для Мэг, но она только поставила на него коленку, поднимая свою кружевную юбку и обеими руками отгибая полы назад, смотря при этом в его лицо.

— Я бы с радостью взяла те апартаменты, расположенные над магазином на втором этаже.

Он наклонился вперед и положил руки на спинку стула, разделяющую их.

— Я знаю, ты бы взяла, Мэг. Мне очень жаль, что мы не смогли убелить Боба. Он так и не поменял свое решение?

— Нет. Я смогла встретиться сегодня с тобой только потому, что он уплыл в Маррелтон, я хотела спросить, есть ли что-нибудь еще, что мы могли бы арендовать на некоторое время, но чтобы ни он, ни кто-либо другой не знали, что именно ты предоставил это жилье?

— Мне бы хотелось тебе помочь, но в данный момент в списке нет ни одной свободной комнаты. Я с радостью предложил бы тебе за номинальную арендную плату одну из небольших вилл, которые уже почти все заняты на зимний период гостями, съехавшимися на кулачные бои, но Боб знает, что эти дома являются собственностью семьи Уорвик. И если он все еще такого же мнения обо мне, что и раньше, то я уверен, что не ступит на порог этих вилл.

— Ты прав. Он не ссорился с твоим отцом, но знает, что мистер Уорвик никогда не сдаст ему в аренду такой дом, о котором нам остается только мечтать, по низкой цене. — Подавленная, она резко плюхнулась на стул. — Я хочу отвадить Боба от Бена Томпсона. Они обсуждают совместный бизнес.

Ричард подошел к ней и сел на краешек стола.

— Для того чтобы разрушить их отношения и планы, которые ты не приветствуешь, недостаточно только переехать жить в другой дом, Мэг.

— Но в данном случае этого будет достаточно, — убедительно заметила она, — потому что Боб превосходный рыбак, и никакая карьера ему не нужна, он хочет заняться совместным бизнесом с Беном Томпсоном только лишь для того, чтобы как можно скорее заработать побольше денег и купить на них отдельное жилье. Если бы у нас снова появился собственный дом, ему не нужно было бы полагаться на сотрудничество с этим мошенником Беном, разве ты не понимаешь?

Ричард задумался.

— В городе уже есть несколько перевозчиков, транспортирующих товары на суднах, и их доходы от этого бизнеса резко сократятся, когда откроется железная дорога, поэтому я не понимаю, каким способом Боб надеется преуспеть материально, рискнув заняться этим бизнесом. А Томпсон пытается склонить его вкладывать деньги в этот проект?

— Нет, это невозможно. У Боба нет денег, чтобы вкладывать их во что бы то ни было. Шестипенсовые монеты, которые он откладывал и хранил в коттедже Денвиса, были утеряны при разрушении дома.

— Но в банке он получил компенсацию за потерянный дом.

— Что?! — Этого она не знала и даже не подозревала; Боб был тверд в своем заявлении, что никогда не притронется к деньгам «Железнодорожной компании», выделяемым, чтобы компенсировать людям разрушенные дома. Внезапно Мэг догадалась, что это Бен Томпсон убедил ее мужа получить их, используя и Боба и его деньги в своих собственных корыстных целях. Ричард увидел, что Мэг испугалась.

— Ты что, не знала? В таком случае тебе следует выяснить, отложил ли он эти деньги на покупку дома или использует их для организации совместного бизнеса с Беном Томпсоном, чего делать ему я бы не советовал. Несомненно, Томпсон — сомнительный и подозрительный тип. Джош Бартон раccказал мне, что этот парень имел наглость признаться в том, что именно он организовал демонстрацию на пирсе в поддержку железной дороги, и предложил Джошу свои услуги в розыгрыше подобных шоу, если тот щедро заплатит ему. Так оно и произошло, только деньги Бену заплатил неназвавшийся местный житель, который мечтал увидеть, как построят железную дорогу против воли Дэниэла Уорвика.

— И кто мог заплатить Бену?

— У моего отца есть одна идея, он думает, что к этому приложил руку один его ненавистный враг. — Ричард не стал говорить Мэг о том, что Дэниэл в этом деле подозревал Оливию Рэдклифф. Отец поведал сыну, что, вполне возможно, женщина решила сыграть с ним злую шутку, так как ее покойный муж всегда пытался разными окольными путями унизить его.

Мэг грациозно, будто кошка, откинулась на спинку стула, пока Ричард мысленно обдумывал эту ситуацию, и когда взглянул на нее, ему показалось, что каждое ее движение было раccчитано на то, чтобы еще больше его очаровать. Старое высказывание «никогда не доверяй Рэдклиффам», всплывшее в его памяти, как и раньше, оправдало себя. Ричард никак не мог понять, как за такой кроткой, спокойной с виду женщиной может скрываться жестокий и беспощадный человек.

Мэг глубоко и тяжело вздохнула.

— Я не могу спросить у Боба про деньги, потому что он сразу поймет, что про них мне раccказал ты.

— Хочешь, я поговорю с ним по этому поводу?

— Нет! — Мэг вскочила, заботясь и переживая больше за любимого мужчину, чем за саму себя. Затем, смотря неотрывно на Ричарда, более спокойным и уравновешенным голосом она продолжила: — Это неразумно. Он даже в самые лучшие времена никогда спокойно не воспринимал советы, а теперь лучше умрет, чем станет слушать кого-то, особенно тебя. Я разберусь. Я посмотрю, что можно сделать. — Мэг перевела взгляд на афишу «Мазепы» и увидела напротив слова «пианистка» — миссис Люси Ди Кастеллони.

— Надеюсь, твой брак будет счастливее моего.

В ее голосе не было ни нотки сожаления по отношению к себе, только любовь и теплота к Ричарду, и совершенно не зная почему, он притянул ее к себе, прижав к груди. Она крепко обняла его за шею, прижимаясь все ближе и ощущая дикую тоску и желание. Она закрыла глаза, наслаждаясь тем, что находится с ним рядом и чувствует сладкий запах его мужественного тела. Он внезапно осознал, что Люси ни разу не сделала ни одного спонтанного жеста, который бы выразил ее привязанность по отношению к нему. Хотя Люси любила его только как друга и ее глаза загорались при их встрече, но всегда оставалась далекой и неуловимой, и никогда не предоставила Ричарду возможности заключить ее в свои объятия, как, например, Мэг. Ричард все еще любил Люси с всепоглощающей, дикой страстью, его чувства исключали всех остальных женщин, и после той необдуманной ночи, проведенной с Мэг, когда он не сумел сдержать своей страсти, после того как поцеловал Люси, он оставался верным своей любимой. Он понимал, что пришло время просить Люси выйти за него замуж и окунуться в водоворот любви. Он и так слишком долго ждал. Для него добиться и соблазнить молодую ловушку для создания семьи и продолжения рода было намного труднее, чем получить физическое удовольствие с дочерью рыбака. Во всяком случае, Ричард знал, что Мэг — хорошая девушка, щедрая, энергичная, красивая, он поцеловал ее в затылок и нежно отстранился от нее.

— Если мне как-то удастся найти для вас с Бобом дом, я сообщу тебе, но мне понадобится время, и я не хочу, чтобы ты тешила себя напрасными надеждами.

— Я не буду.

Она надела капюшон и спрятала в него свои кудряшки. Напрасными надеждами она как раз себя и не тешила, зная, что Ричард никогда не будет с ней. Мэг знала, что жизнь непростая штука, и что даже если молодой Уорвик очень сильно захочет помочь ей с домом, это может не получиться.

Они вышли из театральной кассы, и как только Ричард открыл дверь, провожая Мэг, в здание ворвался сильный холодный ветер. Она опустила голову и побежала. Огромная разрушающая волна настигла берег, стихая всего лишь в нескольких дюймах от нее, затем, набирая силу, стремительный пенящийся поток воды каскадом обрушился на землю, но Мэг уже почти скрылась из виду.

Глава 17

Люси бродила по игровой комнате, в которой никого не было, кроме еще двоих крупье, болтающих между собой, ожидающих начала игры и делающих последние приготовления на своих столах. Рождество наступило и прошло, и вот уже как два месяца они жили в новом 1951 году. С первого дня открытия нового отеля ни одна комната не пустовала, дела шли успешно, во многом благодаря Ричарду, который постоянно давал объявления о комфортабельных апартаментах отеля. В настоящее время он был в Париже у своего дядюшки Гарри Уорвика, но не просто поехал навестить своего близкого родственника, а задался целью провернуть важное дело — прорекламировать по всей Европе свой курорт, для того чтобы привлечь иностранных туристов на отдых в Истхэмптон, когда откроется летний сезон. У Ричарда был отличный деловой нюх и талант, поэтому он воспользовался уникальной возможностью представить свой великолепный курорт на выставке, открывшейся в Лондоне в марте месяце и проходившей в хрустальном замке, известном под названием «Хрустальный дворец». Участие в ней гарантировало привлечение огромного числа людей, съехавшихся почти из всех уголков необъятного мира.

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной, — сказал Ричард Люси перед отъездом, стоя перед ней в новом сером дорожном костюме. Она тоже этого хотела, но знала, что, согласившись, даст ему напрасную надежду.

— Тебе не понадобится мое слабое знание французского языка в этом путешествии, — весело ответила Люси, — потому что ты сам прекрасно и бегло на нем говоришь. Используй некоторые германские и фламандские выражения, и ты будешь на высоте.

Люси поняла, что Ричард догадался, что она избегает любых перед ним обязательств, его лицо напряглось, будто он что-то анализировал. К несчастью, Люси сознавала, что Ричард думает о том, что слишком долго был молчаливым, слепо любящим, ожидающим ее расположения поклонником. Как и многие другие упорные, терпеливые, настойчивые люди, он, без сомнения, дошел до той точки кипения, в которой мог бы стать таким же могущественным, неистовым и агрессивным, и его искаженное напряженное лицо выражало сейчас что-то близкое к угрозе. Он понимал, что не получит от нее ничего, кроме дружбы. Когда он вернется, ему надо будет что-то решить. Возможно, он мог бы сказать ей многое прямо сейчас и здесь, но его ждали родители в вестибюле отеля, чтобы попрощаться с сыном и пожелать ему удачи и успеха.

— У тебя есть адрес моего дяди в Париже, — сказал он ей, — там я буду находиться по крайней мере две или три недели, а затем сообщу тебе, куда переехал. Ты ведь будешь писать мне, не правда ли? Я буду скучать по тебе каждый день.

Как всегда, волна нежности по отношению к Ричарду захлестнула ее, Люси почувствовала особую любовь к нему и, кивнув, подтвердила свой положительный ответ.

— Я буду регулярно писать тебе. Будь осторожен во время путешествия, и пусть тебе во всем сопутствует удача.

Это было вчера. А сегодня, находясь в своей маленькой комнатке, расположенной на втором этаже, Люси начала писать письмо Ричарду, сообщая о местных новостях, рассказанных ей Холлэндами, от которых она только недавно вернулась после урока итальянского языка. Во время карточных игр постоянно происходило что-то необычное и забавное, и в этот раз она отложила письмо до завтрашнего утра, так как подошло время спускаться вниз и в последний раз все тщательно проверить, переговорить с крупье и со слугами, находившимися под ее контролем. В зеркалах, висящих на стенах и обрамленных резными, украшенными позолоченным орнаментом рамами, Люси видела свое отражение. Па ней было платье из роскошного атласа зеленого цвета; гладкие блестящие волосы, украшенные на затылке венком из розовых цветов в виде перевернутой подковы и прозрачной сеточкой, обрамляли ее симпатичное личико. В просторной игральной комнате повсюду были расставлены огромные столы, приглушенный свет канделябров дополнялся ярким свечением лампочек, создавая играющие блики на белых, черных, красных, зеленых роскошных нарядах гостей, сидящих на стульях с высокими спинками, украшенных позолоченными узорами. На голубых стенах с золотыми узорами, оставшихся голыми после аукциона, не осталось ни одного пустующего места: теперь на них висела новая коллекция произведений искусств.

Так как гости еще не собрались, в игральной комнате было довольно тихо по сравнению с бывшим бальным задом, ставшим местом для проведения боксерских боев, в котором в данный момент стремительно развивалась кулачная схватка. Люси слышала непрерывающийся буйный рев мужских голосов, гремящих как гром и нарастающих все с новой силой. Бойцы орали то от ужаса, то от радости, в зависимости от того, кому из соперников улыбалась удача. Закон не стал возражать против кулачных боев, проводимых на территории частной собственности, так как они не несли в себе опасность нарушения общественного порядка и не приносили людям ни беспокойства, ни тревоги. Также адвокатам Дэниэла удалость доказать, что игральный зал, представляющий собой обособленный клуб, существует отдельно от отеля, тем самым успокоив Дэниэла и искоренив его опасения по поводу того, что этот бизнес долго не продержится и власти обязательно прикроют их лавочку. В течение двух с половиной месяцев после открытия отеля по просьбе Люси были уволены трое крупье, так как она обнаружила, что они мошенничают, обманывая некоторых игроков. Она также поймала на лжи хитрых, ловких жуликов, которые решили применить свое мастерство в новом клубе, и приказала их больше не впускать. Среди многих игорных клубов курорта игральный зал в особняке славился безукоризненно честной репутацией, а Люси считали проницательным, зорким, мудрым крупье. Такие качества, несомненно, были очень важны для подобных мест, и хитрые клиенты, желающие мошенничеством сорвать большой куш, понимали, что в этом заведении им делать нечего.

Решив хоть как-то развеять скуку и скрасить ожидание, Люси вышла из игрального зала и спустилась по лестнице на первый этаж, чтобы посмотреть, не близится ли кулачный бой к финалу. Только однажды она стала очевидцем поединка, когда двери бывшего бального зала оставили открытыми для свежего воздуха. Ее чуть не вырвало, когда она увидела двух мужчин, одетых только в белые короткие шорты по колено, свирепо колотящих друг друга кровавыми кулаками, шатаясь на ринге и еле стоя на ногах после двадцати жестоких раундов. Они все еще пытались увернуться от ударов, наносимых соперником, их волосы были мокрыми и темными от пота, их синие от ударов тела, от которых в разные стороны летели брызги крови, казалось, еще мгновение — и превратятся в кровавое месиво. Этого зрелища Люси выдержать не могла. Она ненавидела дикий ор и ужасный шум, издаваемый оглушительными возгласами зрителей, ей казалось, что это был рев какого-то прожорливого ненасытного животного, поджидающего, чтобы напасть и убить. И хотя Ричард пытался объяснить ей, в чем состоят прекрасные моменты бокса, что это мастерство требует не только храбрости, выдержки, выносливости, но и внутренних резервов организма, ей так и не удалось понять, в чем заключается смысл и интерес ожесточенного, безжалостного избиения друг друга. Так что Люси не собиралась вставать в ряды болельщиков. Много раз на следующий день после кулачных боев Люси видела их участников, и ей было больно смотреть на их разбитые, раздувшиеся лица и тела, перебинтованные руки и кровавые раны. Она всегда задумывалась нал тем, что сказал бы ее отец Лионел Атвуд на то, что его собственная дочь подала идею проведения кулачных боев, да не где-нибудь, а в изысканном, отделанном со вкусом бальном зале.

Люси знала, что это было необходимым шагом для того, чтобы возместить финансовые убытки, которые понес Дэниэл при покупке этого особняка, и поэтому угрызения совести ее не терзали. Во всяком случае, она была очень счастлива от того, что жила в родовом имении, хотя почему-то чувствовала себя в нем не в своей тарелке. Остановившись на лестничной площадке, она вспомнила, по какой причине решила спуститься вниз. Мужчина, о котором она только что подумала, поднимался по лестнице.

— Бой уже закончился?

Бартон пожал плечами.

— Не имею ни малейшего представления. Я только что вошел. — Он поравнялся с ней и положил руку на резную колонну винтовой лестницы. — Рад сообщить вам, что сегодня вдоль имения Атвудов были проложены последние железнодорожные пути. Вас не будет беспокоить шум до тех пор, пока не двинется первый поезд.

— И когда это случится?

— Второго апреля.

— Так скоро?

— Благодаря сравнительно теплой зиме не было никаких задержек и приостановок, и работа выполнена намного раньше срока.

— В таком случае, вы скоро уедете. — Ее серые блестящие глаза будто насмехались над ним.

Он бесстрашно ухмыльнулся ей в ответ.

— Совсем наоборот, я собираюсь задержаться в этом прекрасном отеле. На что я надеялся, то и произошло. «Железнодорожная компания» намерена проложить прямую линию от Истхэмптона в Лондон через Маррелтон, и поэтому я останусь здесь намного дольше, чем изначально ожидалось. — Джош подошел совсем близко, взял Люси пол руку, притягивая ее к себе.

— Не пора ли прекратить эту нелепую игру в кошки-мышки, в которую ты настойчиво продолжаешь играть? Не можешь ли ты по крайней мере сказать мне, почему не соглашаешься на второе перемирие, ведь помнишь, как нам было хорошо той ночью в Солнечном доме?

У нее внутри все перевернулось, когда она услышала, что он остается в особняке еще на долгое время. Она хотела, чтобы он убрался из отеля и из ее жизни. Он как громадная туча на безоблачном небе висел над ее головой. Она чувствовала, что пока он не уедет, она не сможет примириться с оставшимися в ее душе сомнениями, связанными с тем, что особняк принадлежит не ей. Он всегда вставал между ней и тем, к чему она стремилась приспособиться. А что касается ее чувств к нему, то они перепутались и находились в полном беспорядке, волновали и беспокоили ее. Люси была сбита с толку, так как Джош больше никогда не пытался довести ее до такого сильного потрясения, как при первой их встрече; Люси казалось, что ее тело постоянно сопротивляется разуму. Девушка, опустив глаза, обратилась к Бартону:

— В этом нет смысла. Из этого ничего не получится.

— В некотором отношении я согласен с вами, — спокойно ответил он, чтобы заставить ее от удивления взглянуть на него. Так и произошло, Люси тотчас же быстро посмотрела на него сквозь пушистые ресницы. — Есть ли смысл во временном перемирии? Мы должны двигаться вперед к полному искоренению зла, если хотим добиться чего-то стоящего.

Бартон резко и грубо прижал ее к себе и с нетерпением впился своими губами в ее уста. Скрытое желание загорелось внутри, дикая страсть вспыхнула огнем и охватила ее тело, заставляя пульс биться быстрее, и на вершине лестницы двое людей, находясь в объятиях друг друга, окунулись в мир сладостного, обжигающего чувства, пока двери внизу резко не распахнулись, выпуская из зала поток восторженных зрителей. Бой был окончен.

Джош освободил Люси из своих крепких объятий, и она поспешила в игральный зал, взволнованная и потерявшая самообладание, на ходу приглаживая несколько растрепавшихся вьющихся локонов. К тому времени как первые игроки заняли столы, воздух наполнился сигаретным дымом, клубящимся около канделябров, послышался звук вертящейся дребезжащей рулетки вместе с хлопаньем карт и подбрасыванием игральных костей. Люси снова пришла в себя. Но щеки все еще оставались румяными, и сев на стул, чтобы наблюдать за игрой «Фараон», она никак не могла сосредоточиться и сконцентрироваться, потому что в голову лезли мысли о произошедшем. Боковым зрением она видела Джоша, он успел переодеться в вечерний костюм и сейчас, собираясь сесть за столик, расположенный недалеко от рулетки, быстро и лукаво взглянул на нее, перед тем как занять свое место. Он заказал себе ужин. Люси пыталась забыть о его присутствии, но вместо этого ей стало казаться, что, кроме них двоих, в комнате никого нет, остальные люди растворились в легкой дымке. Раньше он часто подсаживался к игрокам за карточный стол и иногда даже играл, не беспокоя ее своим присутствием, но этот неожиданный поцелуй после долгого периода его равнодушия снова привел ее в состояние неописуемого восторга, который она испытала ночью, находясь с ним в Солнечном доме. «А может, я влюбилась в него?» Люси никогда еще не была так смущена и сбита с толку и не ощущала такого дикого, неудержимого желания. Когда новый игрок занял освободившееся место за столом, чтобы присоединиться к игре «Фараон», Люси не взглянула на него, что было обычным для нее делом, пока тот не попросил карты. Он обратился к ней на итальянском языке. Люси повернула голову и, испытав одновременно ужас и шок, уставилась на мужчину, онемев на мгновение. Это был Доменико! Любезный, почтительный, самодовольный, безукоризненно одетый, он буквально пронизывал ее острым взглядом.

— Добрый вечер, Люси. Сколько лет, сколько зим.

Ее единственным желанием было немедленно бежать от него. Она резко поднялась и подала знак помощнику крупье заменить ее. Приподняв атласную юбку, она вышла из-за стола и стремительно двинулась к двери, скрытой за деревянными панелями. Никогда она не думала, что через нее придется бежать от страха и ужаса, внушенного Доменико. Вытянув руку, Люси нащупала задвижку, потянув за которую, отперла дверь и оказалась в узком темном коридоре, ведущем к арке и тусклому свету. Ее сердце вырывалось из груди, девушка положила руку на стену и, закрыв глаза, на ощупь стала медленно двигаться вперед, находясь в полуобморочном состоянии после пережитого ужаса. На несколько секунд ей показалось, что она вернулась в прошлое и сейчас находится во флорентийской комнате наедине с ним, и он лапает, зверски хватает, кусает в порыве злости и страсти, насилует ее тело. Даже воздух рядом с ним за столом казался зараженным, и если бы он коснулся ее, она бы закричала.

Совсем ослабев, Люси оперлась о стену и попыталась оценить ситуацию. «Почему он приехал в Истхэмптон? Зачем снова появился в моей жизни?» Только благодаря Тимоти она стала забывать, как надругался над ней Доменико, и теперь снова эти ужасные воспоминания вернулись к ней. Она никак не могла противостоять прошлому, вернувшемуся к ней, кроме как собрать всю волю в кулак и попытаться справиться с собой.

Люси выпрямилась и решительно продолжила свой путь по коридору, уже не держась за стену, не понимая почему, но она вдруг захотела, чтобы силуэт Джоша показался вдалеке около арки, там, куда манил ее приглушенный свет. Она знала, что, не задумываясь, кинулась бы в его объятия, в ее сознании наступил момент истины, и она должна смело принять свои чувства.

К тому времени как она вышла из темного узкого коридора, прошла через освещенную комнату, попала в следующий, но уже широкий коридор, Люси осознала, что рано или поздно она все-таки встретится с Доменико. Он не уедет из отеля, пока не откроет ей причину своего появления. Как говорится, нападение — лучшая защита, поэтому она не будет ждать его действий. Она пошлет записку в комнату, в которой он поселился, сообщая, когда будет готова встретиться с ним.

Она добралась до своей маленькой комнатки, зажгла лампу, стоящую на маленьком круглом столе. Во второй раз за вечер Доменико испугал ее, кожа покрылась мурашками, и Люси задрожала. Горящий фитилек рассеял темноту, и она заметила, что он сидит в кресле-качалке. От страха и неожиданности ей стало трудно дышать, руки ослабли. Он стремительно подбежал, чтобы поймать ее.

— Кто впустил тебя в мою комнату? — осипшим голосом спросила Люси, еле передвигая ноги. К своему облегчению, она обнаружила, что больше не боится его, теперь она не была так уязвима, как тогда, в закрытой комнате в Италии, ведь в нескольких дюймах от ее руки находился колокольчик. Ей также показалось, что теперь он не собирался применять силу. Он подошел к камину, положив руку на полку, и равнодушно посмотрел на Люси.

— Золотые соверены могут развязать язык так же легко, как и лиры. Я подозревал, что ты сбежишь, как только увидишь меня, поэтому заранее узнал, в какой части подсобного помещения располагается твоя комната. — Он осмотрелся вокруг, не скрывая презрения. — Это неподходящее место для миссис Ди Кастеллони. Я должен сказать, что никогда не воспринимал тебя всерьез, когда ты говорила о своем карточном мастерстве, и не думал, что ты найдешь этому применение.

— Зачем ты приехал? Как ты нашел меня? Я не хочу тебя видеть!

— Сначала я навел справки о «Отеле Уорвик». Именно там ты проживала, когда прислуга покинула тебя, ну а там меня направили прямо сюда. Вижу, в этом городе ты стала известной всем и еще работаешь в театре. — Он отошел от камина. — Но я приехал не ссориться с тобой. Я хочу загладить свою вину. Хочу попросить у тебя прощения. Я не мог найти себе места после того ужасного дня, дня похорон отца. Не мог найти покоя после того, что сделал с тобой.

Она никогда не поверила бы в то, что Доменико, надменный и высокомерный тип, стал бы унижаться, прося у нее прощения. Так или иначе, она не верила, что это было правдой, не верила ни одному его слову, и это насторожило и встревожило ее еще больше.

— Ты мог написать письмо с извинением, если тебя так сильно мучили угрызения совести, — осторожно произнесла она.

Он покачал головой. Как всегда, Доменико был безукоризненно одет: бархатное пальто, алмазные запонки, сверкающие своим великолепием и дороговизной на накрахмаленной белоснежной рубашке, жилет, сшитый из парчи цвета слоновой кости. Но он всегда чрезмерно потел от сильного напряжения и волнения, и маленькие капли влаги сейчас блестели на его висках, потихоньку скатываясь вниз, в складки его длинного шелкового шарфа, обмотанного вокруг шеи.

— Я должен был увидеть тебя. Должен был сам лично с глазу на глаз поговорить с тобой и услышать, что ты прощаешь меня за то, что тогда произошло.

— Я попыталась забыть о прошлом. — Отвращение к этому человеку было таким глубоким, что Люси не могла найти подходящих слов.

Он вытащил льняной платок из рукава и вытер капли пота.

— Я надеюсь, ты не забыла, как любили тебя многие члены семьи Ди Кастеллони.

Имел ли он наглость и бесстыдство причислить себя к этой группе людей, Люси не знала.

— Я помню только тех, кто был добр ко мне, — сухо ответила Люси. — Я спрашиваю тебя снова, зачем ты приехал?

— Я приехал по просьбе семьи. Все очень переживают, как ты. Никто не получил от тебя ни одного письма, а моя жена слегла от горя после твоего поспешного тайного отъезда.

Люси никак не могла прокомментировать то, что он сам лично приказал ей тогда сделать. Ее глаза только расширились от удивления и злости. Она не могла понять, как можно быть таким безмерно наглым и бесчувственным лгуном.

— Ты заботилась о моем отце в последние годы его жизни, — продолжил Доменико как ни в чем не бывало, — и моя жена настойчиво хочет отплатить тебе добром за добро и как следует наградить. Жена думает, что ты глубоко разочаровалась и расстроилась, когда узнала, что мой отец ничего тебе не завещал, и именно поэтому так поспешно уехала из Флоренции. Она убедила меня отправиться на твои поиски и выяснить о тебе хоть что-нибудь.

— Я не хочу ничего! — бешено закричала Люси, размахивая руками и отходя дальше от него. — Просто убирайся отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели!

— Я не собираюсь бросаться грубыми словами. Будет так, как я пожелаю, и уж не тебе решать, когда мне уезжать. Если ты, как сама говоришь, забыла обо всем плохом, что было между нами в прошлом и о чем я очень сожалею, то ты должна по крайней мере подумать над предложением, которое я передаю тебе как глава семьи, имя которой ты носишь. Ведь вся наша семья с искренними намерениями отправила меня в путь с этим важным поручением. Я приглашаю тебя вернуться со мной в Италию. — Он быстро поднял вверх руку, тем самым давая понять, чтобы она помолчала, так как мгновенно увидел отказ на ее обеспокоенном лице. — Для того чтобы снова стать неотъемлемой частичкой любящей тебя семьи, но в этот раз с одним очень важным отличием. Ты станешь полностью независима, будешь наслаждаться жизнью в собственной резиденции в Риме или в другом городе, в каком только пожелаешь, и у тебя будет приличный доход, выплачиваемый ежегодно нашей семьей, для того чтобы ты жила в достойных условиях, соответствующих твоему высокому социальному положению, а именно положению глубокоуважаемой вдовы Стефано Ди Кастеллони. Прими мою благосклонность, и пусть все разногласия забудутся. Я хочу, чтобы ты жила достойно и счастливо.

Но Люси не обманешь. В том, что жена Доменико желала ей только хорошего, Люси не сомневалась, так как между ними всегда было уважение и взаимная симпатия. Люси действительно верила, что синьора Ди Кастеллони была искренна в своих намерениях и заручилась поддержкой семьи, чтобы организовать путешествие Доменико, обошедшееся, несомненно, в немалую сумму, но это не означало того, что Доменико изначально не вдолбил эту идею в голову своей жены. Его ласковое, но одновременно похотливое выражение лица в тот момент, когда он сообщал, по его словам, семейное предложение, напомнило ей о событиях тех ушедших дней, когда он всякий раз придумывал жалкие оправдания только для того, чтобы остаться с ней наедине. Он все еще хотел ее. Хотел так сильно, что готов был пойти на любой обман, лишь бы вернуть ее назад и подчинить своей власти. Люси задрожала от омерзения и ненависти.

— Ты думаешь, я дура и поверю в твои сказки, Доменико? Да я вижу тебя насквозь! Возвращайся обратно к жене и скажи ей что угодно, лишь бы она успокоилась, а я открою тебе правду — сейчас я так же сильно тебя ненавижу, как и в тот день, когда ты обесчестил меня! В жизни не встречала такого низкого, подлого, омерзительного, лживого, лицемерного, гнилого человека! Убирайся! Вон!

Он неотрывно смотрел на нее, будто не мог поверить в свою неудачу. Затем, к ее ужасу и неожиданному изумлению, слезы ручьем полились из его глаз.

— Нет! — пронзительно заревел он, будто громкостью своего голоса мог изменить ее ответ. — Нет! Ты не можешь отказать! Что еще мне предложить тебе, чтобы ты согласилась?

— Ничего! Я все тебе сказала! Пожалуйста, уходи. Я не вынесу, если этот ужасный разговор затянется еще хотя бы на минуту! — В отчаянии Люси взяла колокольчик, но Доменико резко схватил ее руку и, рыдая, начал ее целовать, упав на колени.

— В твоем соблазнительном теле должна быть хоть капля милосердия! Я унижаюсь перед тобой, для того чтобы ты больше не осуждала меня и не желала мне гореть в адском огне, я и так уже настрадался! Искусительница! — Затем из его уст полился такой поток непристойных, бранных и похотливых слов, что Люси, напрасно пытаясь высвободить свою руку, попятилась назад. Она не увидела, что дверь отворилась. Джош, увидев ужасную сцену, схватил Доменико за ворот пальто, поднимая его на ноги и заставляя отпустить руку Люси.

— Я не знаю итальянского, — произнес Джош сквозь зубы, угрожающе глядя на Доменико, который стал приходить в себя, пытаясь высвободиться, — но мне достаточно было услышать тон голосов в комнате, чтобы понять, чего желает леди. Так что, кто бы вы ни были, немедленно скройтесь с ее глаз! — Он распахнул дверь.

Доменико расправил плечи, поправил пальто и собрался напоследок что-то сказать Люси, которая стояла рядом со столом, съежившись от страха, но Джош положил свою тяжелую руку ему на плечо и подтолкнул к выходу. Второй пинок Доменико получил уже в коридоре, где, потеряв равновесие, споткнулся, чуть не упав, и, изображая из себя оскорбленного и униженного, подался прочь. Только тогда Джош закрыл дверь.

Но в гостиной Люси не было. Он позвал ее по имени, но она не ответила. Когда Джош вошел в спальню, то обнаружил, что комната пуста, затем медленно прошел вдоль раздевалки и заглянул в приоткрытую дверь. Именно там и находилась Люси, она стояла у умывальника, погрузив руку, которую целовал итальянец, в воду. Ее лицо было мертвенно-бледным, а тело неистово дрожало.

— Он ушел, любимая, — сказал Джош тихим голосом, пытаясь ее успокоить. — Кто бы он ни был, я обещаю, что он больше не приблизится к тебе.

Она закрыла и тут же открыла глаза, как будто показывая, что принимает его обещание, ее дрожь стала ослабевать, а выше локтя вода продолжала мочить рукав платья. Когда Джош попытался вытащить ее руку из воды, она оказала сопротивление, и тогда он ласково обратился к ней снова:

— Если ты доверишься мне, я сотру все следы от прикосновения этого мужчины.

Казалось, в ее горле застрял комок, Люси не могла ничего ответить, только смотрела на Джоша испуганными глазами, но когда он снова взял ее руку, она уже не позволила отпустить ее. Он взял кувшин, налил немного воды в тазик и, держа ее дрожащие пальцы, начал намыливать ее маленькую ладошку, а затем и руку выше запястья розовым мылом. Постепенно дрожь стала ослабевать, хотя кожа еще была покрыта мурашками. Джош снял с вешалки полотенце и начал вытирать ее руку, пока влага полностью не впиталась. Затем он перевернул ее холодную ладошку и нежно поцеловал.

— Я люблю тебя, Люси Атвуд, — ласково произнес он, ощущая внутри себя неописуемое блаженство.

Она крепко обхватила руками его шею, а он, прижимая ее к своему теплому телу, нежно прикоснулся устами к ее пухлым губам. Люси забыла обо всем на свете, тая в объятиях любимого, в этот счастливый момент для нее существовал только он один. Теперь никакой незваный гость не мог нарушить их уединения. Джош, целуя каждый миллиметр ее нежной, бархатистой, белоснежной кожи, ее полную грудь, осторожно начал освобождать Люси от одежды, и вскоре платье и шпильки для волос были брошены на пол. Когда он взял ее на руки, чтобы перенести на кровать, она крепко за него ухватилась, даря ему новый будоражащий поцелуй.

В постели, освещенной мягким приглушенным светом лампы, он лег рядом с ней, чувствуя тепло ее обнаженного разгоряченного тела, ее золотистые, шелковые, волнистые, как у русалки, волосы, которые он пальцами освободил от шпилек, ласково щекотали его лицо. Он любил ее нежно и пылко, возбуждая и подчиняя своей власти, чувствуя ее потаенные желания, и в любовном вихре она отдавалась любимому с дикой страстью и восторженной покорностью, желая, чтобы это счастье длилось бесконечно. Когда Джош был готов овладеть ею, где-то глубоко в ее подсознании вспыхнули воспоминания о том ужасном дне, заставляющие ее содрогнуться, но Люси впилась губами в его губы, погружаясь в состояние такого райского блаженства, что соединение их тел в одно целое не доставило ей никакого дискомфорта. В течение нескольких секунд ее глаза были открыты, Люси хотела увидеть переполненное страстью и нежностью лицо любимого, а когда ее веки снова опустились, он унес ее с собой на вершину блаженства.

Они любили друг друга всю ночь напролет. Когда Джош очнулся ото сна при слабом мерцании рассвета, то увидел, что она сидит на краю кровати, повернувшись к нему белоснежной красивой спиной, распустив волосы по плечам. Даже не повернувшись, Люси уже почувствовала, что он проснулся, и протянула ему руку. Он взял ее ладонь и, приподнявшись, стал целовать ее спину.

— Прошлой ночью ты назвал меня Люси Атвуд, — нежно сказала она. — Если бы я уже тебя не любила, то, несомненно, полюбила бы после этих слов.

— Ты уже давно меня любишь?

— Не знаю. Возможно, с того вечера в Солнечном доме. А может, и раньше. Боязнь затмила все остальные чувства.

— Ты боялась меня? В это трудно поверить.

Люси повернула голову и взглянула на Джоша, она выглядела уставшей после ночных ласк.

— С самого начала, когда ты встал между мной и особняком Атвудов, я боялась тебя. Ты всегда намеренно мешал мне, когда я пыталась понять, кто я такая в этом мире, узнать свое прошлое, когда хотела получить подтверждение своей принадлежности к этому месту и этой земле.

Он присел и нежно обнял ее.

— А теперь?

— Ночью я забыла обо всем, кроме тебя, и впервые в жизни познала любовь. Я была сама собой, настоящей личностью, ни на минуту не сомневаясь в том, кто я такая. Я — женщина, которой всегда хотела быть. Сейчас, начиная с этого утра, я не буду больше скрывать правду, все изменилось, а особняк остался преградой между нами, напоминая, что я ничем не могу доказать, кто я на самом деле. Я вот думаю, а что, если я так и не докажу, что я — Атвуд?

Джош взял ее прекрасное личико в свои руки.

— Любовь моя, тебе и не надо ничего доказывать. Ты даже представить себе не можешь, как это тебе не надо.

И здесь, сидя на кровати в полной тишине, он рассказал ей, что она дочь Дэниэла Уорвика.

Глава 18

Бен Томпсон смешался с толпой, которая собралась на новой железнодорожной станции, чтобы увидеть, как в Истхэмптон прибудет первый поезд. На платформе собрались как влиятельные и высокопоставленные лица, так и инженеры, а также подрядчик, ответственный за успешное претворение промышленной идеи в жизнь — Джош Бартон. Скоро прибывающий поезд привезет сюда членов «Железнодорожной компании» и специально приглашенных гостей. Истхэмптон, всегда готовый праздновать очередное важное событие, был украшен разноцветными флагами. Лес, спрятанный за кирпичной стеной вокзальной площадки, стал будто невидимым, так как теперь люди не обращали внимания, а вернее, не замечали красоту распустившихся колокольчиков и фиалок, яркость желтых цветочков чистотела, разросшегося на болотистом, покрытым мхом берегу реки посреди поляны маленьких бледно-желтых примул.

Стоя на тротуаре и раскуривая тонкую сигарету, Бен думал, что мог бы сесть на поезд и однажды покинуть Истхэмптон, тем более этот день был далеко не за горами. Он уже довольно долго пробыл в курортном городке, доверху наполнив золотыми монетами свои карманы, трудясь на разных подсобных работах, и в достаточной мере насладился комфортабельными апартаментами, которые даже немного стали ему надоедать, тем более все хорошее когда-либо заканчивается, и его временному пребыванию рядом с морем тоже должен подойти конец. Если он останется еще хотя бы ненадолго, то может столкнуться с различными трудностями.

Купер начнет спрашивать, когда можно ожидать получения первой прибыли от его инвестированных в бизнес денег, полученных как компенсация за разрушенный дом; он станет снова интересоваться точной датой покупки несуществующего товарного вагона; Бена могут заподозрить в краже некоторых ценностей, в чем изначально обвиняли чернорабочих. Теперь, работая севернее Маррелтона, он едва ли сможет возвращаться в морской коттедж; вдобавок ко всему, Эмми доставала его тем, что упрашивала жениться на ней, даже не подозревая о том, что несколько лет назад он сбежал от жены и шестерых детей. И если бы он хотел добавить ко всем своим преступлениям еще и двоеженство, он поискал бы вариант получше, помоложе и покрасивее, чем Эмми Линден. Но перед отъездом Бен намеревался выполнить еще одно дельце, хотя и ради забавы и веселья, а также чтобы покрыть чрезмерные убытки, которые он понес на ипподроме, надавив как следует на толстый кошелек Уорвика.

Он засунул руку под пальто и почувствовал ладонью прочность двух серебряных пуговиц, ждущих своего часа в маленьком шелковом кармашке. Он решил всегда носить их с собой, после того как заподозрил, что его комнату обыскивали. Что искала в ней Эмми, он не знал, но подозревал, что чрезмерное любопытство, касающееся больше его материального положения, чем прошлого, побудило Эмми обыскать его вещи. Если Эмми и сделала собственные умозаключения по поводу разоблачающих его писем, которые он получал после грабежа или чего-то в этом роде, то она ни разу не попыталась выяснить подробности о его занятиях вымогательством и шантажом лично от него.

Вымогание денег было его любимым занятием, что требовало высокого мастерства, и Бену отлично удавалось таким способом зарабатывать себе на жизнь. Он всегда очень долго выжидал после того, как предъявлял требования своим жертвам и советовал им тщательно подумать над тем, легче ли им один раз заплатить и больше никогда в жизни не встречаться с ним, либо совершить необдуманный поступок, тем самым сделав страшную тайну достоянием общественности. Но многие шантажисты, заигравшись, совершали главную ошибку — они начинали требовать слишком много. Попытки высосать из жертвы все соки могли спровоцировать ее к совершению отчаянного шага, а именно привести к самоубийству, а значит, положить конец — только по этой причине расстраивался Бен — его постоянному приличному доходу.

Бен был немного разочарован, что не сам Дэниэл Уорвик будет находиться под его властью и давлением, но знал, что хотя и не напрямую, но мужчине придется заплатить за его молчание. Несмотря на то что Бен хотел свести с Уорвиком старые счеты, он не мог рисковать, вымогая деньги у него лично, потому что Дэниэл мог вспомнить, что Бен был членом шайки контрабандистов, которую он выжил и прогнал из города. И неважно, что прошло уже много лет, Бен знал, что, если что-то пойдет не так, его все еще могут отправить в ссылку в Австралию или посадить в тюрьму. Поэтому, тщательно все обдумав, он решил, что Кейт Уорвик — самая уязвимая и ранимая из всех, ее легко можно будет запугать, получив деньги, не причиняя себе никакого вреда и не подвергая себя опасности. Он знал, как отчаянно жена Дэниэла хотела сохранить страшную тайну мужа о его незаконнорожденном ребенке. «Какой же тогда будет скандал, ведь об этом узнает весь курортный городок, а какие последствия ожидают эту семью, если правда выплывет наружу!» Уорвика подвергнут остракизму, а несмываемый позор и общественная неприязнь навсегда лягут на плечи всей семьи. А что касается Ричарда Уорвика, тот просто умрет от стыда, когда станет известно, что он ухаживал за своей единокровной сестрой, но его мать не допустит, чтобы случилась беда, поэтому и согласится заплатить Бену деньги.

Если бы Бен был улыбчивым человеком, он бы радостно ухмылялся, ведь его план был отличным и беспроигрышным, следуя ему, он без малейших усилий получит значительную прибыль. Он торжествовал в душе, поздравляя себя и благодаря «леди удачу» за то, что она протянула ему руку помощи и сделала его победителем. Все, что ему теперь оставалось, так это дождаться благоприятного момента для встречи с Кейт наедине.

На платформе собралась огромная толпа людей, но семьи Уорвиков среди них не было, и это сразу бросалось в глаза. Дэниэл, хотя и признал свое поражение и смирился с тем, что не в силах помешать строительству железной дороги в Истхэмптоне, не мог заставить себя принять приглашение Джоша и прийти на платформу посмотреть на первый поезд, а Кейт, что было естественно, не собиралась идти без мужа. Ричард присутствовал бы на этом торжестве, если бы его путешествие по продвижению курорта не оказалось таким успешным и в связи с этим не потребовало бы более длительного времени.

Ричард повез с собой чертежи курорта для наглядного представления, фотографии с изображениями Истхэмптона, его бесконечных песков, нового пирса, бескрайнего голубого моря, великолепной природы, для того чтобы заинтересовать людей. Его стали приглашать на различные бесчисленные собрания и встречи, связанные с туризмом и отдыхом. Он появлялся на торжественных мероприятиях, и, несомненно, его привлекательная внешность, обаяние и шарм сыграли важную роль в увеличении числа забронированных мест на летний сезон как в отелях, так и в загородных домиках.

Гарри Уорвик оказывал Ричарду неоценимую помощь и поддержку, с помощью своих связей он открывал перед ним те двери, которые, скорее всего, остались бы закрытыми, и обеспечивал племяннику вход в богатые дома и семьи, которые лучше всего могли способствовать достижению дальнейших целей. Когда Ричард вернется домой, его дядюшка Гарри приедет с ним, и в связи с этим радостным событием в особняке Уорвиков Кейт уже приготовила для брата своего мужа самую лучшую гостевую комнату.

Единственная представительница семьи Уорвиков все же была на платформе и стояла рядом с Джошем — Люси. Выказывая верность и преданность своим присутствием, она понимала, что сейчас самое важное для нее — быть вместе с любимым.

Все давно пустующие коттеджи были отремонтированы за счет «Железнодорожной компании» и сейчас в них переезжали семьи, оставшиеся без жилья. Один домик, чуть поменьше, чем остальные, временно занятый лесником в преддверии выхода на пенсию, собирались продать Мэг и Бобу сразу же, как только мужчина переедет жить в другой город к дочери. Дэниэл предложил Люси сначала сообщить о такой превосходной возможности Куперам, зная, что Люси дружит с Мэг и наслышана об обстоятельствах выселения, случившегося ранее, а Ричард, после того как Люси сообщила ему об этой новости в письме, поддержал идею, написав, что лучше ее никто не сможет деликатно урегулировать этот вопрос. И хотя Ричард не считал себя ответственным за то, что случилось с Куперами, Люси знала, что его мучает совесть. Но выход нашелся — небольшой домик, граничащий на востоке с имением Атвудов, станет прекрасным уютным гнездышком для молодой семьи.

Люси писала Ричарду регулярно, как и обещала, а он отвечал ей. Первое из его писем было настоящей любовной поэмой, наполненной нежными словами и страстными излияниями, и она подолгу думала, как ему ответить, чтобы не ранить его искренних чувств. В своем письме она просила его больше не писать в такой чувственной манере и попыталась предупредить его, что, когда он вернется, ей надо будет с ним поговорить о чем-то очень важном и серьезном. Подготовила ли она Ричарда к серьезному разговору, понять из его писем было невозможно, потому что они все равно были наполнены любовью, и даже если он писал о дружбе, то между строк проскальзывали любовные нотки. Она боялась его возвращения, хотела, чтобы его поездка продлилась как можно дольше, хотя понимала, что рано или поздно, но ей придется, как бы это ни было трудно, открыться ему и сказать, что она его не любит. Люси знала, что ей будет очень тяжело, ведь она была уверена в том — с того дня, когда впервые увидела его из окошка итальянского экипажа, несмотря на то, что бы она впоследствии не говорила и не делала, — что его чувства и преданность по отношению к ней ни на йоту не изменились. Если бы она не потратила столько сил и нервов, пытаясь разобраться в прошлом, если бы не пережила боль и страдания, стараясь найти место в родовом особняке, она разорвала бы все связи и исчезла бы из его жизни. Но Люси казалось, что сами события определили ее жизнь, завладев ее волей, и неважно, чего хотела она, судьба заставила ее смело идти вперед твердой походкой, никуда не сворачивая.

Джош, заметив краем глаза, что Люси смотрит на него, повернул голову и улыбнулся.

— Еще немного — и сможем увидеть вдалеке дым локомотива.

Люси перевела взгляд па большие новые часы, свисающие с куполообразного стеклянного потолка, который подпирали широкие колонны, украшенные мозаикой, узорами из скрепленных друг с другом кусочков смальты, разноцветных камешков и стекла. Это был замечательный вокзал, с билетной кассой, обитой дубовыми панелями, просторным величественным задом, с массивными стенами, украшенными зубчатым орнаментом. Повсюду ярко блестела свежая глянцевая краска, арочные окна еще были чистыми и не запыленными, но совсем скоро они покроются копотью, после того как поток дыма будет вздыматься в воздух от поездов.

Джошу казалось, что среди этой суматохи, огромного количества людей Люси была солнечным и божественным ангелом, отсветом весны, которая снова ворвалась в этот мир, наполняя его светом, красотой и жизнью. Ее бледно-желтое платье, похожее на небесное светило, притягивало солнечный свет, накидка с бахромой была такого же светло-зеленого цвета, как и стебельки нарциссов, красующихся в горшочках, расставленных вокруг колонн платформы в честь торжественного дня.

Видя, что Люси спокойна и расслабленна, и наблюдая за ее веселым разговором с джентльменами и их женами, с которыми он ее познакомил, Джош позволил себе вспомнить другую Люси, известную только ему одному, сладкую, ласковую, страстную, пылкую, свою женщину, которая была самим совершенством. Затем с печалью в сердце припомнил, как она рыдала, когда узнала правду о своем рождении и о настоящем отце, но мало-помалу ужасные муки и грусть в конце концов перешли в необычную радость из-за того, что отец все-таки был жив и знал ее. Она была плотью и кровью мужчины, одарившего ее непомерной заботой и добротой; а обрывки детских снов, которые она так жаждала увидеть каждую ночь, были просто чепухой, нарисованной ее воображением.

Джош находился в особняке, когда Дэниэл зашел к нему на следующий день после того, как Люси узнала правду, и он видел лицо своей любимой женщины, как она пыталась скрыть эмоции, когда Дэниэл подошел к ней, чтобы поговорить, не зная, что ей известна правда. Люси решила подождать, потому что хотела, чтобы он сам раскрыл ей тайну их родства, она спорила с Джошем, говоря, что Дэниэл хочет ей рассказать, просто ему надо какое-то время, чтобы собраться с силами. Джош одобрил ее решение, хотя боялся, что ее ожидание будет напрасным. Дэниэл Уорвик был очень странным, загадочным мужчиной. И невозможно было предугадать, что он может сделать.

— Едет! — раздались крики со всех сторон. Вдали над высокими деревьями поднимались первые клубы дыма. Радостные возгласы, должно быть, слышались на далеком расстоянии, некоторые люди взобрались на железнодорожную насыпь, чтобы поскорее увидеть сам поезд.

Люси с болью в сердце вспоминала тот день, когда стояла на холме, так же, как и сейчас, ожидая поезд, но только в Италии, это был день похорон ее мужа, когда изменилась вся ее жизнь. Разыгралось ли ее воображение, или она действительно слышала громкий стук колес английского поезда? Вот же, вот он появился — локомотив с черной трубой, а сам ярко-голубой, как апрельское небо над головой, двери вагонов — желтые, и создается такое впечатление, что поезд везет с собой солнечный свет. А из окон вагонов люди машут руками, развеваются на ветру их платочки, туристы улыбаются, приветствуя всех, кто собрался на платформе, ожидая прибытия первого поезда. Когда скорость снизилась и состав замедлил движение с лязганьем цепей, со скрипом колес и с сумасшедшим шипением пара, Люси подумала, что, прежде чем настал этот момент, ей пришлось слишком много пережить: длительную битву, сопротивление, победы и поражения.

В особняке Уорвиков Кейт, сидя у окна в комнате Донны, вдалеке заметила облако дыма.

— Поезд прибыл вовремя, — сказала она, подумав в данный момент о том же, что и Люси.

— Правда? — равнодушно произнесла Донна. Она лежала на кушетке, с которой не вставала целый день, и даже не отложила в сторону книгу, делая вид, что читает. Тобби растянулся на полу рядом с кроватью. Донна считала, что, если она будет держать книгу открытой, мать подумает, что она хоть чем-то заинтересована, и это приободрит ее; также Донна могла легко избежать разговора, делая вид, что увлечена чтением.

— Ричард бы очень хотел оказаться там сегодня, — продолжила Кейт, — но он приедет только на следующей неделе. Может быть, ты подумаешь над тем, чтобы спуститься вниз на некоторое время, когда он вернется домой с твоим дядюшкой Гарри. Ты всегда любила своего дядю, и он очень обрадуется, если любимая племянница встретит его с распростертыми объятиями.

Никакого комментария на слова матери с кушетки не последовало, и Кейт замолчала. Ничто не могло расшевелить Донну и вывести ее из апатичного состояния, все попытки Кейт были напрасны. Девушка ела меньше, чем птичка, и с каждым днем худела, ее красота пропала, румянец исчез, лицо было мертвенно-бледным, как у старухи на исходе жизни. Все еще сидя у окна, Кейт пыталась лучше рассмотреть, что происходит на платформе, но недолго она устремляла туда свой взгляд. Кейт была растерянна, рассеянна, смотрела в одну точку, погруженная в печальные думы. Женщина чувствовала, как слабеет с каждой минутой, она потеряла смелость и мужество и вместо них приобрела страх и ужас, когда ее болезнь обострялась и у нее случались приступы. Кейт понимала, что это тревожные сигналы, предупреждающие о скором конце ее жизни. От боли и страданий ей было трудно держаться и не показывать вида в обычном ритме своей жизни, насыщенной проблемами и ежедневными делами. Как она оставит Дэниэла одного наедине со своей тайной? Да, она покинет его намного скорее, чем кто-либо ожидает, а ведь они мечтали жить вместе и любить друг друга до самой старости. Не доверяя пожилому доктору Хаустону, Кейт скрыла от него свою болезнь, боясь, что тот расскажет все ее мужу, но она проконсультировалась у молодого врача, работающего в Маррелтоне, который только еще раз подтвердил, что травма легких и ребер, полученная много лет тому назад, вскоре станет причиной ее смерти. Кейт знала, что скоро пробьет ее последний час. Несмотря на свое заключение, доктор посоветовал Кейт обратиться к двум более опытным, чем он, медикам, но, к сожалению, они лишь подтвердили диагноз.

Внезапно она почувствовала, будто эта комната душит ее, ей стало не хватать воздуха, она захотела вырваться из нее и оказаться в Солнечном доме.

— Я ухожу, — сказала она, резко двинувшись к выходу. — Пойдем со мной. Мы сядем в экипаж, доедем до Солнечного дома и вкусно пообедаем там. Как раньше, помнишь?

Донна посмотрела на Кейт со слабым блеском в глазах.

— Конечно, помню, но не сегодня, мама, — проговорила она, как впрочем, и всегда. — Я хочу отдохнуть.

Кейт резко повернула голову, чтобы скрыть поток горячих слез, которые уже капали из глаз, и поспешила выйти из комнаты. Никогда раньше она не чувствовала себя такой беспомощной и бесполезной, не способной решить свои собственные проблемы и проблемы дочери. Будто черное облако нависло у нее над головой в преддверии возвращения сына. Джош рассказал Кейт, что Люси знает правду и решила дождаться того времени, когда Дэниэл сам признается ей, что же касается Джоша, то он будет молчать. Кейт была безгранично благодарна и признательна ему за все. Люси очень чувствительная, чуткая девушка и конечно же понимала, что будет с Ричардом, если он узнает об их родстве, ведь его сердце любило ее не как сестру. Он возненавидит Дэниэла и будет винить его всю жизнь. Поэтому для Ричарда будет лучше, если он узнает, что потерял Люси из-за того, что она любит другого и в скором времени собирается выйти замуж за Джоша. Возможно, когда-нибудь настанет время, и Ричард будет готов принять правду, не обвиняя отца в потере любимой. И если все будет так, как надеется Кейт, то она может быть уверена, что сын поддержит и не бросит отца одного, когда пробьет ее последний час.

Она села в свой серый кабриолет и отправилась в сторону Солнечного дома. Кейт не ожидала встретить на пути такую огромную толпу народа и бесчисленное количество экипажей, хотя многие, кто пришел посмотреть на первый поезд, давно разошлись, и несколько раз ей приходилось останавливаться и ждать, пока разъедутся кабриолеты и освободят ей дорогу. Здесь было много людей, знающих ее, и Кейт отвечала на их приветствия улыбкой. Но один человек, который специально встал на обочину дороги, обросшую травой, наблюдая, как экипаж въезжает с бокового входа Солнечного дома в конюшню, расположенную на заднем дворе, не поздоровался с ней, и это был Бен Томпсон.

Кейт вошла в дом через кухонную дверь. Сразу же она почувствовала облегчение, атмосфера была приятной и легкой, она ощущала, что домик радушно приветствует свою хозяйку. Кейт заходила в каждую комнату по очереди, как она обычно любила делать, приводя в порядок вещи. Текстура древесины, камня, кожи, покрывал — все было ей знакомо, как собственная кожа. Затем, когда она снова вернулась на кухню, желая выпить чашечку чая, увидела неизвестного мужчину, вольно сидящего за дубовым столом.

— Кто вы такой? Что вы делаете в этом доме?

Бен расплылся в самой обворожительной заискивающей улыбке.

— Не нервничайте, миссис Уорвик. Я не причиню вам вреда, я просто хочу поговорить с вами.

— Что вы имеете в виду? О чем нам с вами разговаривать? Сейчас неподходящее…

Она замолчала и почувствовала, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, так оно учащенно билось. По столу катились две серебряные пуговицы, которые она сразу же узнала. Набор из шести таких пуговиц Дэниэлу подарил его патрон, сэр Джеффри Эденфилд после одного из успешных боев. У мужа осталось только четыре пуговки, а две он потерял много лет назад.

— Узнаете их, миссис Уорвик?

— Да, узнаю. — Кейт медленно присела на стул, стоящий рядом со столом, и, изумленно уставившись на серебряные пуговки, взяла их в руки. — Где вы нашли их? Мой муж сильно обрадуется, получив их обратно.

— Я не думаю, что он получит их. По крайней мере не так, как вы думаете.

Мрачное предчувствие закралось к ней в душу. Что-то странное было в этом мужчине и его нежелании возвратить пуговицы хозяину. Кейт показалось, что она где-то видела его раньше, но где точно, вспомнить не могла. Да и возможно, ей показалось.

— Я не понимаю вас.

— Так если я скажу вам, что эти серебряные пуговицы были найдены в коттедже Денвиса, вам этого будет достаточно, чтобы понять, что я имею в виду? Полагаю, они пролежали там более двадцати лет.

Ему показалось, что она может упасть в обморок. Никогда раньше он не видел более напуганной женщины, да к тому же она выглядела больной, слабой и убитой горем, глаза были красными, а зрачки расширенными.

— Что вы хотите? — тихим голосом произнесла Кейт.

— Я хочу, чтобы вы заплатили мне за возврат этих пуговиц. Небольшое вознаграждение, можно так сказать.

Она коснулась лба дрожащими пальцами.

— Да-да, конечно. — Она приподнялась и посмотрела по сторонам. — У меня с собой была сумочка. Думаю, я оставила ее в одной из комнат.

— Не беспокойтесь и не ищите, потому что я уверен, что в ней не будет достаточной суммы, чтобы вознаградить меня за честность и правдивость.

Кейт уставилась на него.

— Так сколько же вы хотите?

— Две тысячи фунтов.

Шокированная его требованием, Кейт не могла вымолвить ни слова, она лишь закрыла глаза, как будто вытягивала силы из внутреннего источника, для того чтобы суметь ответить ему. Побледнели не только лицо, но и губы.

— На основании чего вы выставляете такое требование? — спросила она дрожащим голосом.

— Исходя из информации, которой я владею, думаю, вы не хотите, чтобы я всем обо всем рассказал, ведь тогда прощай доброе имя вашего мужа, и здравствуй позор и унижение для всей семьи. — Бен стал постукивать толстым пальцем по столу. — Я буду краток. Люси Ди Кастеллони приходится единокровной сестрой вашему сыну. Он ведь хочет жениться на ней, не так ли? Да, инцест — нехорошее слово. Вот к чему порой приводят супружеские измены. — Теперь Кейт было о чем подумать, Бен приподнялся, чтобы подтолкнуть к ней стул.

— Вам лучше присесть и немного отдохнуть. Я расстроил вас, не правда ли? Но, миссис, мне нет никакого дела до тайны вашего мужа, у меня другие намерения. Я лишь хочу получить деньги — вознаграждение за пуговицы. Затем я уеду из Истхэмптона, и вы меня больше не увидите.

Кейт знала, что у нее нет другого выхода, кроме как заплатить шантажисту.

— Вы получите две тысячи, но только мне нужно немного времени.

— А вот его у меня, к сожалению, как раз и нет. Мне нужны деньги послезавтра вечером.

Она кивнула.

— Вы получите их. Приходите в особняк Уорвиков после восьми вечера, когда мой муж уедет в отель, я отпущу слуг, и никто не узнает, что вы были в доме.

— Но почему в особняк Уорвиков? Принесите деньги сюда.

Кейт распрямилась, смотря на него горящими от злости глазами.

— Этого я делать не буду. У меня на это есть собственные причины, я не хочу, чтобы ваша злая энергетика присутствовала в этом доме. А теперь уходите!

Бен не видел смысла спорить с ней. Она собиралась раскошелиться на порядочную сумму, не закатывая скандалов, не прося повременить, не ведя себя легкомысленно, с чем он часто сталкивался, и поэтому решил исполнить ее маленькую прихоть.

— В таком случае до четверга, миссис Уорвик.

После того как он ушел, она еще в течение некоторого времени сидела за столом, рассматривая серебряные пуговицы, оставленные ей Беном Томпсоном. Сами по себе они ничего не значили и не стоили слишком дорого. Перекатывая пуговицы на ладони, Кейт занервничала. В одном она была точно уверена — они не вернутся к Дэниэлу, потому что тогда он станет задавать много вопросов, на которые отвечать ей совсем не хотелось. Ради спокойствия своего мужа она должна сохранить его тайну о незаконнорожденной дочери и не допустить того, чтобы о ней узнал Ричард, по крайней мере сейчас. «Хорошо, что пуговицы остались в Солнечном доме, но куда их спрятать?»

Кейт стала искать укромное место. В гостиной на старом камине рядом со стеной стояла коробка, с давних времен предназначенная для хранения соли, которая была спасена от сырости, находясь в таком теплом месте. Как раз за этой коробкой в деревянной стене была проделана дыра. Кейт поднесла к ней руку и бросила пуговицы по одной в щель, в которой они останутся навсегда, и никто больше не сможет их найти. Сделав дело, она прошла по всему дому, открывая каждое окно, позволяя апрельскому теплому ветерку унести с собой отрицательную энергетику этого мерзкого негодяя. И только потом она сообразила, что даже не знает, как его зовут.

Вечером, вернувшись вместе с Бобом с рыбалки, Мэг обнаружила, что Бен Томпсон пребывает в очень хорошем настроении, он потирал руки и с не присущей ему щедростью приглашал их пропустить по стаканчику бренди, бутылочку которого принес из комнаты. Боб был очень доволен и с радостью присел за стол, чтобы опробовать напиток, но Мэг отправилась на кухню, в которой Эмми готовила ужин.

— Что с ним? — спросила Мэг, посмотрев через плечо.

Эмми помешивала тушеное мясо с овощами в кастрюле, стоящей на кухонной плите.

— Он с нетерпением ждет скачек, которые состоятся в Донкастре в эту пятницу. Он сказал, что уверен по крайней мере в двух забегах и ожидает большой выигрыш.

— Понятно, значит, и там он мошенничает, — с презрением ответила Мэг, моя руки в раковине.

Эмми решила проигнорировать слова дочери, хотя и сама подозревала, что ее заявление было правдивым.

— Он сядет на вечерний поезд в четверг, чтобы совершить свое путешествие, — гордо произнесла Эмми, думая о Бене как о настоящем путешественнике, объездившем весь мир. А он часто жаловался на то, что как только собирался поехать на скачки для заработка, то обязательно напивался в таверне и никуда не попадал.

— Хоть бы он никогда не вернулся, — пробурчала Мэг себе под нос, совсем тихо, чтобы мать не услышала.

После ужина, когда Боб и Бен ушли в таверну, Мэг сняла пальто с гвоздика и стала одеваться.

— Куда ты собралась? — спросила Эмми, смотря на Мэг из-под очков, присаживаясь на кресло.

— В особняк Атвудов. Миссис Ди Кастеллони прислала мне записку, что хочет видеть меня завтра утром, но завтра целый день я буду рыбачить, поэтому я решила пойти сейчас.

— О чем она хочет с тобой поговорить?

— Мама, я не знаю. Может, ей надо что-нибудь сшить.

Мэг наслаждалась прогулкой. Закат раскрасил небо разными красками: желтыми, красными, оранжевыми, несколько бледных облачков нал головой стали нежно-розовыми, все цвело и пахло весной. Отель, полностью освещенный яркими огнями, был заметен еще издалека, самые разные экипажи въезжали во внешний двор, занимая каждое доступное местечко. Кулачный бой был в самом разгаре, и помимо тех, кто приехал из-за границы, чтобы попасть на битву, боксеров также поддерживали как простые жители, так и аристократия. У стойки администратора ей пришлось прождать довольно долго, пока не обслужили знатного господина. В конце концов клерк подозрительно на нее посмотрел, заостряя внимание на ее скромной одежде.

— Что вы здесь делаете? Слуги должны входить со двора.

— Меня пригласила миссис Ди Кастеллони, — высокомерно заявила Мэг.

Клерк глупо ухмыльнулся.

— Миссис Бартон, вы имеете в виду.

Мэг, ошеломленная словами клерка, изумленно на него посмотрела.

— Вы уверены?

— Конечно, уверен. Для всех это был огромный сюрприз. Сегодня в три часа дня они поехали в Маррелтон и обвенчались в местной церкви, на церемонии присутствовали только свидетель и свидетельница, знакомые мистера Бартона. Никто бы и не узнал об их свадьбе, если бы по чистой случайности жена управляющего не поехала в эту церковь и не встретила бы там молодоженов. Она застала их врасплох! Вам следовало бы видеть удивленные лица жениха и невесты, когда по возвращении в особняк их уже ожидало шампанское, а весь персонал держал в руках цветы, чтобы поздравить их с этим знаменательным событием. — Клерк положил ладони на стойку и вопросительно посмотрел на Мэг. — Вы уверены, что сегодня ей есть дело до вас? Насколько я знаю, импровизированный свадебный ужин из копченого лосося и разнообразных изысканных яств уже окончен, и предполагаю, что возможно, если у вас действительно срочное к ней дело, она примет вас.

Мэг сглотнула.

— Нет, это несрочно. Я приду потом. — Она только отошла от стойки, как снова вернулась к ней. — А вы, случайно, не знаете, когда мистер Ричард Уорвик возвращается домой?

— Я слышал, что на следующей неделе.

Она кивнула, выражая благодарность, и поспешила из отеля. Выйдя на улицу, она глубоко вдохнула прохладный воздух. За короткое время, пока она находилась в особняке, от заката осталась лишь узкая розовая полоска, проходящая по всему усыпанному сверкающими звездами небу. «Знал ли Ричард, что женщина, которую он любит, вышла замуж за другого человека, в то время пока он находится за границей?» Мэг подумала, что это маловероятно. «Казалось, Люси хотела, чтобы именно он первым узнал об их свадьбе, иначе зачем ей и Джошу скрывать то, что они поженились». Да, Ричарду понадобится божья помощь, когда он вернется. Всем сердцем любя Ричарда, Мэг хотела, чтобы он был с ней, и теперь у нее появился шанс завладеть им. На следующей неделе она не поплывет на лодке в море. Она будет наблюдать и ждать возвращения Ричарда. Она должна быть поблизости, когда ему понадобится ее утешение.

Глава 19

Ричард и Гарри четыре раза пересаживались на разные поезда, завершая свое длительное путешествие, возвращаясь домой из Дувра. После того как они выйдут из паровой железной машины, еще примерно пятнадцать минут им придется ехать в экипаже, чтобы добраться до дома. На дворе стоял теплый апрельский вечер, они вернулись в четверг, на неделю раньше, чем все ожидали, а причиной этого было непреодолимое желание Ричарда поскорее увидеть Люси. Он чувствовал: что-то было не так, и его сердце подтверждало эти ощущения. Ее письма взволновали его. Ричард перечитывал каждое письмо Люси бесчисленное множество раз, пытаясь найти хоть одну строчку, в которой она давала бы ему надежду на их совместное будущее, но всякий раз разочаровывался. Но его любовь была безгранична, поэтому он с самого начала верил, что ее хватит на двоих. Ричард не допускал даже мысли о том, что Люси может уйти из его жизни. Он пришел к выводу, что девушка начала говорить о расставании, потому что решила вернуться в Италию, нет, не к семье своего покойного мужа, а возможно, для того, чтобы поселиться рядом с местом, в котором доживал последние минуты Лионел Атвуд. В таком случае он намеревался отговорить ее. Нет, даже больше, он сделает то, что ему уже давно следовало бы сделать. Он покажет, насколько сильно он любит ее, зацелует до беспамятства, заласкает до головокружения, она не сможет устоять и отдастся ему со всей чувственностью. В то время как поезд проезжал мимо деревень, все ближе подбираясь к центру Истхэмптона, Ричард через окошко заметил освещенный огнями особняк Атвудов, который был окружен деревьями, качающимися от сильного ветра, и подумал, что момент встречи с любимой совсем близок.

— Ну что, мы приехали, — сказал Гарри, увидев знакомую местность.

Он находил все путешествия утомительными, исключая те случаи, когда он как ветер несся, сидя на породистой лошади, но в путешествиях на кораблях и в поездах ему нравилось то, что слуги приносили ему в каюту или купе освежающие и тонизирующие напитки, восстанавливающие силы, — так он называл бренди, виски, все, в чем содержался алкоголь. Он и его племянник путешествовали только первым классом, а слуга — вторым, что говорило о чрезвычайной щедрости Гарри, ведь большинство слуг господ ставили лавочки в вагонах третьего класса и так ехали всю дорогу. Но Гарри любил людей и заботился о них, независимо от того, какое положение в обществе они занимали. Добрый в душе, он вдобавок был красив и внешне и, используя обаяние, присущее Уорвикам, с помощью уговоров, лести и ухаживаний мог добиться расположения любой понравившейся ему женщины. Его любили люди разных полов и возрастов, и где бы он ни появлялся, везде слышался радостный смех и бурлило веселье. Однажды Гарри похвастался, что может продать что угодно кому угодно, и это действительно было правдой, потому что чего бы он ни касался в бизнесе, всегда получал превосходный результат; и в свои сорок лет он уже был чрезвычайно богатым мужчиной и, несмотря на то что немного растолстел от хорошей жизни, все равно выглядел моложе своего возраста. Ом женился однажды, находясь в глубокой депрессии, которая накрыла его с головой после потери единственной женщины, которую он по-настоящему любил, но, когда несколько лет назад его жена умерла, так и не подарив Гарри ребенка, больше никогда не задумывался о браке. Гарри любил Ричарда как собственного сына и собирался сделать своего племянника, о чем тот и не догадывался, своим единственным наследником, зная, что Ричард еще больше расширит сферу деятельности и будет, несомненно, преуспевать, ведь он сообразительный, дальновидный и проницательный парень.

Поезд, ехавший с невероятной скоростью, стал медленно тормозить, так как через минуту должен был прибыть на станцию. Гарри, не уверенный в собственных ногах, чувствовал, что они не хотят идти после огромного количества выпитых спиртных напитков, которые он начал глушить, покидая Париж. Он, шутя по этому поводу, дождался, пока поезд окончательно не остановится, и только потом привстал, для того чтобы достать с полки шляпу, обшитую бобровым мехом. Гарри пошатнулся, и Ричард помог ему принять устойчивое положение.

— Спасибо, мой мальчик, — сказал он, стараясь четко произносить слова, и снова плюхнулся на сиденье, расплывшись в очаровательной улыбке, когда Ричард достал с полки шляпу и протянул ее дяде. Усердно и старательно обеими руками он натягивал шляпу на голову, будто боясь, что она может улететь, тем временем его племянник уже вышел на освещенную фонарями платформу. Подбежали носильщики, подхватили их багаж и понесли к наемному кабриолету. Снова встав на ноги, Гарри удалось медленно добраться до двери, где он чуть не упал, благо Ричард и слуга поддержали его и помогли выйти на платформу. Затем они сели в наемный экипаж, в котором пахло мочой и кожей, как и во всех арендованных повозках, и вот уже ехали по улицам Истхэмптона.

Бен Томпсон видел Ричарда. Когда в морском коттедже никого не было, он вытащил из шкафов основную массу вещей и сложил их в чемодан, заранее готовясь к ночному поезду, на котором он и покинет город. Когда Эмми выйдет его проводить, в руках у него будет только один саквояж, который он обычно берет, уезжая ненадолго, а когда пройдет достаточно времени и она начнет волноваться из-за того, что он задерживается, то откроет его комнату и только тогда поймет, что он больше никогда сюда не вернется. Бен даже снял шляпу, чтобы поприветствовать Ричарда Уорвика, но молодой человек, помогая забираться в наемный экипаж солидному и богато выглядевшему мужчине, не заметил его, зато Бену удалось услышать, что Ричард давал указание извозчику вести их в особняк Атвудов. Бен вытащил небольшие золотые часы из кармана и посмотрел, сколько времени. Все шло точно, как он запланировал. Теперь ему следует вернуться в морской коттедж — как раз к этому времени должна прийти и Эмми, — он захватит свой саквояж, сказав ей, что собирается пропустить пару стаканчиков в таверне, перед тем как сядет в поезд, а сам в это время отправится в особняк Уорвиков. Боб и Мэг с рыбалки домой еще не вернутся, Эмми будет занята, готовя для них ужин, так что никаких нелепых просьб составить ему компанию можно не бояться. Опуская голову вниз, спасаясь от холодного резкого ветра, он поспешил по направлению к морскому коттеджу.

К его удивлению, рыбацкие сапоги Мэг стояли на крыльце, и когда Бен вошел в дом, он увидел, что девушка находится вместе с матерью на кухне, помогая накрывать на стол.

— Вы дома так рано? — спросил он.

Мэг старалась никогда не смотреть на него, потому что ей становилось противно.

— На улице шквалистый ветер, — кратко ответила она.

— Боб тоже скоро придет, не так ли?

— Мужчины на больших лодках порыбачат еще немного.

Он отодвинул нож и вилку, которые она положила рядом с его тарелкой.

— Я уже набил свой желудок. В одном из новых ресторанов, открытых при железнодорожной станции, я съел горячий пирог со свининой и салат.

Обедать вне дома вошло у него привычку, Бен не ценил того, что Эмми всегда готовила для него. Мэг убрала столовые приборы безо всяких комментариев, хотя ее мать всегда интересовалась у Бена, что он ел и где, потому что заботилась о нем. Через пятнадцать минут он навсегда собирался покинуть морской коттедж и оставшееся время решил поболтать и добавить остроты перед уходом. Бен стал выдумывать и говорить, что в новом ресторане очень хорошее обслуживание, слово за слово, и он упомянул о том, что видел, как на станцию прибыл семичасовой поезд, когда он выходил из ресторана.

— Я видел, как из поезда выходили местные жители. Среди них был молодой Уорвик…

Внезапно его речь оборвалась, так как тарелка Мэг с грохотом упала на пол и разбилась на кусочки около ее ног, но она проигнорировала и разбившуюся посуду, и недовольные восклицания матери по поводу ее неосторожности и неаккуратности. Мэг через весь стол наклонилась к Бену.

— Вы уверены, что это был именно Ричард Уорвик? Он должен быть за границей.

— Правда? Хм, но это точно был он. С ним еще был солидный богатый джентльмен, и они сели в наемный экипаж и приказали ехать в особняк Атвудов.

Мэг сглотнула, вскочила со стула, осколки захрустели пол ее ногами, она мигом рванула к крючку, на котором висел ее плащ. Она уже открыла дверь и почти переступила порог, когда Эмми, которая могла двигаться очень быстро, несмотря на лишний вес, схватила дочь за руку и задержала ее.

— Что происходит? Куда ты сорвалась? Ты не выйдешь из дома, оставляя меня готовить ужин своему мужу и заниматься домашними делами, пока не скажешь, куда собралась!

— Да пусти же меня, мама! — Мэг пыталась освободить сжатые пальцы, но Эмми, каждое лето спасающая тонущих людей, знала, какая должна быть хватка, и необычное выражение лица дочери говорило о том, что Эмми, должно быть, во многое не посвящена.

— Не пущу, пока не скажешь мне, что случилось! Не пущу!

Мэг, обезумевшая от того, что мать ее не отпускает, хотела было ударить ее, но Эмми вовремя схватила дочь за руку и сильно сжала пальцы.

— Давай, ударь свою мать, ты, мерзкая девчонка! Теперь выкладывай, или я выволоку тебя за волосы за порог и отшлепаю ремнем как следует, и не посмотрю на то, что ты уже выросла и вышла замуж!

Мэг потеряла терпение и не могла больше ждать, каждая минута была дорога.

— Хорошо! Я скажу тебе! Я люблю Ричарда Уорвика и я иду к нему! Теперь ты отпустишь меня?

Эмми, несмотря на изумление, не ослабила хватку.

— Ты что, сошла с ума? Любишь? — Возмущение и гнев охватили ее. — Джентльменам от такой, как ты, нужно только одно, и ты знаешь что! Ты никуда не пойдешь и никого не увидишь! Возвращайся в дом! — Эмми начала тащить сопротивляющуюся дочь в дом и через плечо звала Бена на помощь.

— Бен! Помоги мне, дай руку!

Мэг, достигнув точки кипения, в отчаянии, что не успеет к любимому, резко набросилась на мать и пихнула ее в плечо. Эмми споткнулась. Этого было достаточно, чтобы ослабить хватку, Мэг, вырвавшись, бросилась прочь, стремительно пробегая по садовой тропинке и слыша вслед брань сердитой матери.

Сидя в наемном экипаже, Гарри наклонился вперед, покачиваясь в такт движению.

— Извозчик везет нас не в том направлении, дорога неправильная, мой мальчик. Если я не ошибаюсь, особняк Уорвиков находится в противоположной стороне, на вершине холма.

— Мы едем прямиком в особняк Атвудов, — объяснил Ричард. — В это время отец обычно находится там, и так как никто не ожидает, что мы приедем так рано, мы можем поужинать в особняке, а затем уже поехать домой.

Гарри радостно захихикал.

— Хочешь немного меня протрезвить, прежде чем я встречусь с Кейт, да? О, она не впервой увидит меня навеселе, честное слово.

Сидя на противоположном сиденье, Ричард расплылся в искренней улыбке.

— Верю, верю.

— Но ты несешь за меня ответственность. Так что не отпускай меня из своих рук.

Довольный тем, что переложил обязательства за свое нетрезвое состояние и непослушные ноги на племянника, Гарри, отклоняясь назад, обмяк на сиденье, шляпа сползла ему на лицо, а он продолжал бормотать что-то себе под нос, удовлетворенный монологом, который продолжался всю дорогу, пока они не подъехали к особняку.

Ричард помог дяде вылезти из экипажа. Ветер дул со страшной силой, чуть не сбивая их с ног, поднимая и кружа на внешнем дворе столбы пыли, деревья гнулись, а ветки хрустели и даже отламывались. Оказавшись на улице, Гарри стал задыхаться от холодного воздуха, который после теплого купе и повозки произвел двойной негативный эффект на его нетрезвый организм.

Если бы не помощь Ричарда, Гарри никогда не смог бы подняться по ступенькам и войти в великолепный, залитый ярким светом зал.

— Никогда не был здесь раньше, — пробурчал Гарри, когда увидел ярко-малиновую дорожку, расстеленную на лестнице, ведущей на второй этаж. — Не думал, что здесь так красиво, да, я помню, как парнишка приехал из Италии и стал жить в нем. Он взял ее в жены, ну, ты знаешь. Взял в жены ту рыжеволосую бестию. Но Дэниэл так и не перестал преследовать ее.

Он забыл, что разговаривает с сыном своего брата, но Ричард не слушал его бормотания, думая, что это лишь пьяный бред, который вскоре прекратился, так как Гарри пытался сконцентрироваться, передвигая по очереди сначала одну ногу, а затем вторую. Наконец, преодолев порог, они добрались до лестничной площадки, и Ричард направил дядю к частной гостиной, находящейся рядом с игральными комнатами, в которой его отец частенько пропускал по стаканчику бренди, разговаривал с Люси или менеджером, и где иногда собирались приглашенные гости.

Когда они вошли в гостиную, то застали Дэниэла совершенно одного, читающего вечернюю газету, стакан, наполненный бренди, стоял на столе справа от него. При виде вошедших он резко подскочил со стула, смеясь от удовольствия, обнял сына за плечи, тем самым выражая радость от долгожданной встречи, и энергично пожал руку брата.

— Как я рад тебя видеть, Гарри! Вижу, ты даром времени не терял, пока добирался до Истхэмптона! Пойдем, тебе надо присесть.

Гарри спокойно и сдержанно, впрочем, как и всегда воспринял шутку брата, но от стула отказался, для поддержки положив руки на широкие, крепкие плечи старшего брата и, смотря в его лицо, заулыбался.

— Я тоже очень рад тебя видеть, Дэн. Ты нисколько не изменился. Черт, ни капли!

— Я надеюсь, это правда. Прошло только восемь месяцев с нашей последней встречи.

— Всего лишь? А кажется, будто прошли годы. Он снова завел ту же волынку: — Никогда не думал, что мы вместе — ты и я — будем находиться под этой крышей. Помнишь, когда…

Дверь из соседней игральной комнаты отворилась и в комнату вошла Люси. Увидев Ричарда, она на мгновение замерла и поняла по его сияющему от радости лицу в тот момент, когда он подошел к ней, что он еще ничего не знает о том, что она вышла замуж, а значит, эту новость ей придется рассказать самой. Она боялась причинить ему боль, но в любом случае, ее долгом было рассказать Ричарду всю правду.

— Дорогая Люси! — Не отрывая глаз от любимой и не замечая свадебной ленты, вплетенной в шелковистые волосы, он взял ее руку и нежно поцеловал. — Мы приехали сюда прямо с вокзала, а вчера выехали из Парижа. Разве это не замечательно?

С другой стороны комнаты послышался голос Гарри.

— Боже мой, ты ведь дочь Клодины!

Это были те слова, которые, она думала, никогда не услышит после всех пережитых разочарований. Ничего не говоря, Люси посмотрела на мужчину, произнесшего их, догадываясь, кто это мог быть, считая, что он был послан ей судьбой, чтобы наконец исполнить ее заветную мечту. Дэниэл с окаменевшим лицом сделал шаг в сторону, отходя от брата, удивление которого, казалось, протрезвило его, и он медленными шажками стал подходить к Люси, изучая ее пронзительным взглядом, все еще не веря собственным глазам. Только Ричард в недоумении переводил взгляд, смотря то на одного, то на другого.

— Люси, как может мой дядя знать имя твоей мамы? Ее действительно звали Клодиной? Но разве не такое имя было у жены мистера Атвуда, который умер в Италии?

Она кивнула, продолжая сосредоточенно смотреть на Гарри, но он все еще находился в замешательстве. Подойдя к Люси, Гарри заключил ее в объятия.

— Значит, ты приехала домой, в особняк своей матери. И думаю, мой дорогой братец тебе в этом помог.

Она снова кивнула, глаза наполнились скопившимися невыплаканными слезами.

— Помог, — прошептала она. — Он был так добр ко мне.

— А почему он не должен быть добр к тебе? — В одурманенной голове Гарри обрывки информации выступали в роли ярких кусочков несобранной мозаики. Он знал, что она приехала из Италии, хотя вспомнить, кто ему об этом рассказал, не мог. Также он припоминал, что она выросла в монастыре, а затем рано овдовела, и в данный момент он не задумывался над тем, почему Ричард постоянно упоминал о Люси, когда ему в Париж от нее приходили письма.

— Хватит болтать, Гарри, — приказным тоном сказал Дэниэл.

В ответ Гарри только махнул рукой в сторону брата. Прошли те времена, когда он выполнял приказы Дэна. Огромная волна сентиментальности накрыла с головой пьяного человека.

— Я горжусь тем, что ты — Уорвик. Когда много лет тому назад я узнал, что твоя мама ждет ребенка, я точно знал, что его отец…

— Гарри! — Дэниэл издал пронзительный крик отчаяния, затем ринулся вперед и хотел уже оторвать его от Люси и заставить замолчать, но шокированный Ричард внезапно вклинился между ними.

— Отойди, отец! — неистово закричал он, сжимая кулаки и ощущая нестерпимую боль в душе. — Я хочу услышать, что скажет дядя Гарри!

Гарри пришел в замешательство ото всей этой неразберихи, происходившей вокруг него, но сосредоточился и решительно настроился продолжить важный разговор.

— Не вини свою мать, моя дорогая. Она никогда бы не вышла замуж за Дэна. А я всегда хотел, чтобы она стала его женой, и я должен признаться, что на это у меня были собственные причины. — Начав говорить правду, он уже не мог остановиться. — Я любил Кейт, да, любил. Всегда любил, сейчас люблю и буду любить до конца своих дней. — Он увидел, что по щекам Люси потекли слезы, и почувствовал, как заныло сердце. — Перестань, перестань, хватит плакать, время лить слезы давно прошло. Дэниэл привез тебя в Истхэмптон, домой, для того, чтобы все узнали, что ты, Люси, его дочь, и я благодарю за это Бога. — Неуклюже он повернулся, протянул руку и положил ее на плечо Ричарда. — Замечательный сын и прелестная дочь. Ты — счастливчик Дэн!

Ричард с такой силой и яростью сбросил руку дяди со своего плеча, что тот пошатнулся и чуть не упал, благо за ним стоял стул, на который он и шлепнулся. Ричард бешеным взглядом смотрел то на отца, то на Люси, которые не знали, как себя вести и как облегчить его боль.

— Вы знали! — повысив голос, закричал Ричард, обвиняя их обоих. — Вы знали и молчали все это время. Вы позволили мне влюбиться в собственную сестру!

Дэниэл стал защищать Люси:

— Не обвиняй Люси. Она ничего не знала до сих пор.

Растерянная и смятенная, Люси, закусив губу, переминалась с ноги на ногу.

— Я думала, что мой отец — Лионел Атвуд, но, после того как ты уехал во Францию, я узнала правду.

— Кто рассказал тебе? — находясь в состоянии шока, спросил Ричард.

— Джош.

Ричард стал громко кричать, яростно размахивая руками.

— Но как он узнал об этом? Неужели знали все, кроме меня?

Дэниэл покачал головой, не понимая, как чужой человек мог обладать такой личной информацией.

— Клянусь, что до этого часа я думал, что о моей тайне никто ничего не знает. — Дэниэл побледнел от боли, терзающей его душу, и все присутствующие посмотрели на Люси, ожидая объяснений.

— Кейт знала, — произнесла девушка почти шепотом. — Находясь в полуобморочном состоянии от отчаяния и безысходности, она доверилась Джошу, потому что не знала, что делать. Он успокоил ее, сказал, что она может забыть о проблемах и беспокойствах. — Дрожа, Люси все же смело подняла вверх подбородок, смотря на Ричарда, казалось, что она теряет физические силы, но старается держаться. — Джош сказал, что он знает, что делать, и я не хотела, чтобы об этом узнали те, кого это ранит больнее всего, но… Он любил меня, и я поняла, что чувствую то же самое. Два дня назад мы поженились.

Ричард застыл на месте, будто из него вытянули все силы, и он не мог сделать ни шага, тело онемело от изнеможения, и только в висках лихорадочно бился пульс, а на лице свой след оставили скорбь и мука. Затем он несколько раз сглотнул, прежде чем заговорил, но казалось, что голосовые связки отказывали, и связать слова не получалось. Он в смятении смотрел на всех троих, переводя отрешенный холодный взгляд от отца на дядю и Люси, а его печальные глаза говорили, что жизнь больше не имеет для него никакого смысла.

— Я больше никогда в жизни не хочу видеть никого из вас!

Он стремительно выбежал из комнаты. Дэниэл хотел догнать сына, но Гарри притормозил брата, схватив его за руку.

— Пусть идет, Дэн. Уже ничего не исправишь. Поздно что-либо делать.

Дэниэл заставил себя принять мудрый совет брата и, освобождаясь от его хватки, яростно дернул рукой. Почувствовав прикосновение к рукаву, он повернулся и увидел Люси, стоящую рядом.

— Папа, — робко произнесла она, желая утешить отца.

Он приблизился к ней и крепко обнял.

Выбежав на улицу, Ричард, спотыкаясь, ринулся по направлению к конюшне, криком приказав подать ему лошадь и экипаж. Он бросил золотую монету конюху и взял вожжи. Выезжая из ворот на полном скаку, он чуть не сбил девушку, которую сразу же узнал, когда лампы экипажа осветили овал ее бледного лица.

— Мэг! — Он потянул сильно за вожжи, притормаживая несущуюся лошадь, которая, замедляя скорость, остановилась прямо около девушки. Мэг забралась к Ричарду и обвила руками его шею. Он приник к ней, не зная, почему она оказалась здесь, но осознавая, что она появилась именно в тот момент, когда больше всего на свете он нуждался в ней.

— Я уезжаю, — простонал он. — Уезжаю из Истхэмптона и не собираюсь больше сюда никогда возвращаться. Поехали со мной.

— Конечно, я поеду. — Она стала целовать его лоб, щеки, закрытые глаза, и когда ее губы коснулись его губ, он поцеловал ее в надежде забыться.

Когда они ехали, Мэг ни на секунду не отпускала руку любимого, она сидела рядом, прижавшись лицом к рукаву его плаща, понимая, что всю свою жизнь ждала именно этой чудной апрельской ночи. Сначала они заехали в апартаменты Ричарда, находящиеся в Истхэмптоне. Мэг помогла ему собрать необходимые вещи, которые он хотел взять, и когда Ричард отправился предупредить служанку о том, что уезжает и что позже пошлет слугу за оставшимися вещами, Мэг поклялась сама себе, что он никогда не пожалеет о том, что взял ее с собой. Рано или поздно она заставит его забыть Люси, и тогда он полюбит ее.

В особняке Уорвиков Бен Томпсон в гостиной ожидал Кейт, которая поднялась в спальню за деньгами. Смотря по сторонам, он приметил, что в комнате полно маленьких сокровищ, которые он мог бы запросто стащить, но он старался не перевозить украденные вещи, поэтому решил, что будет довольствоваться деньгами, которые через несколько минут окажутся у него в руках. Через несколько лет он снова сможет наведаться к миссис Уорвик, так как чувствовал, что она станет его постоянным источником доходов.

Выходя из спальни и держа в руках шкатулку с двумя тысячами фунтов, Кейт остановилась у двери Донны. Из комнаты не доносилось ни звука, и Кейт подумала, что дочь спит. Поэтому, когда она спустилась вниз и вошла в гостиную, плотно закрыла за собой дверь, чтобы быть уверенной в том, что голоса не разбудят Донну. Шантажист был не из тех мужчин, которые могут говорить тихо и спокойно.

— Премного благодарен вам, мадам. — Глаза Бена засверкали при виде шкатулки.

Кейт села за круглый стол напротив шантажиста, поставив на него шкатулку. Ей не составило труда найти деньги, потому что Дэниэл всегда был щедр к ней, также у нее были собственные сбережения, но ей было тяжело от того, что на ее долю выпало еще одно испытание — терпеть и потакать желанию мужчины, похожего на жабу, который вторгся в ее семейную жизнь. Кейт с облегчением вздохнула, когда Джош рассказал ей, что они с Люси поженились специально до приезда Ричарда и что Люси в своих письмах потихоньку подготавливала его к новостям. Но несмотря на это, необходимо было, как и раньше, хранить тайну от Ричарда, потому что полученная рана будет ныть и мучить его всю жизнь. Кейт приоткрыла крышку шкатулки, чтобы показать ее содержимое.

— Я полагаю, вы захотите проверить, вся ли здесь сумма.

— Да, я быстренько просмотрю, если вы не возражаете, — произнес он с глупой улыбкой. — Я верю, что все деньги на месте, но просто однажды люди пытались меня обмануть.

— Значит, вымогать деньги — ваша профессия, не так ли?

Бен с жадностью пододвинул шкатулку к себе, послюнявил палец и стал пересчитывать сложенные деньги. Закончив, неодобрительно на нее посмотрел.

— Мне не нравится то, что вы сказали, миссис. Ваша сделка отличается от других. Вы платите мне за те две серебряные пуговицы, которые потерял ваш муж, когда получал удовольствие от пощипывания, шлепков, щекотки и от всего остального, развлекаясь с любовницей. И все, ничего больше.

В холле, открыв дверь своим ключом, Дэниэл грозно склонил голову, когда услышал, что там происходит. Люси, которая приехала с Дэниэлом, упросив его взять ее с собой, чтобы повидать Кейт, уставилась на него, широко раскрыв глаза, в которых читалось волнение! Она также узнала противный голос, который неоднократно слышала в морском коттедже, но только собралась сказать об этом Дэниэлу, как он приложил палец к своим губам, тем самым прося ее помолчать. Она кивнула, двигаясь тихонько за отцом, а он приоткрыл дверь, ведущую в гостиную, и встал рядом с ней.

В гостиной раздраженная Кейт отвечала Бену, не скрывая своего отвращения к нему:

— Я считаю ваши оскорбления невыносимыми и непростительными, вы ведете себя лицемерно, говоря мне об этом прямо в лицо. Ради бога, вы получили деньги, которые просили, поэтому вам здесь больше делать нечего. Убирайтесь.

Он погрозил ей своим толстым пальцем.

— Не позволяйте себе лишнего и ведите себя со мной подобающим образом. Вы хотели, чтобы я выражался ясно и просто, вы это и получили. Я был снисходителен с вами. Две тысячи фунтов — еще небольшая сумма по сравнению с тем, что стало бы с вашей семьей. Может быть, мне следовало бы пойти к вашему сыну. Я чувствую, что он заплатил бы мне любую сумму, какую бы я ни попросил, лишь бы я только держал язык за зубами. Тогда он смог бы жениться на своей рыжеволосой единокровной сестре и остался бы в выигрыше. Получил бы свою сестру в виде невесты.

Кейт не могла больше сдерживать в себе ненависть и отвращение, которое питала к этому омерзительному человеку.

— Вы ужасный человек! — воскликнула она. — Никогда в жизни не встречала таких злых людей, как вы!

— Закрой рот! — Он угрожающе поднял руку.

Двойные двери шумно растворились. Дэниэл с взъерошенными и взлохмаченными от сильного порывистого ветра волосами уже вошел в комнату, его кулаки были напряжены так сильно, будто он снова стоял на боксерском ринге. Бен резко подскочил, на ходу захлопывая крышку шкатулки и хватая ее со стола. Он был коренастым и плотным, но драться с сильным противником не собирался, прекрасно понимая, чем это может для него закончиться. Кейт также поднялась, понимая, что Дэниэл и Люси, должно быть, слышали все то, что она сказала, и догадывалась, что сейчас может произойти. Она оперлась на спинку стула, чтобы не упасть.

— Позволь этому мужчине забрать деньги! — закричала она, умоляя своего разъяренного мужа. — Он уедет и больше никогда не вернется. Деньги для меня не важны, я лишь хочу, чтобы Ричард ничего никогда не узнал.

— Слишком поздно, — резко ответил Дэниэл. — Он вернулся из Парижа и ему уже все известно, но даже если бы он не знал правды, ничто не смогло бы остановить меня от того, что я собираюсь сделать!

Он накинулся на Бена, желая его убить, его глаза пылали от бешенства и ярости, а Бен завизжал от испуга и попытался увильнуть от него. Дэниэл преградил ему путь, резко ударил по ребрам, затем по лицу, подбил ему правый глаз, полилась кровь. От боли Бен сгорбился и, падая на колени, уронил шкатулку, из которой, разлетаясь в разные стороны, посыпались бумажные деньги и, звеня, покатились по полу золотые монеты. Но ему было уже все равно, единственное, чего он хотел, — это избежать наказания и как можно скорее покинуть этот дом. Обезумевший Дэниэл, свирепо дыша, ждал, пока мошенник поднимется на ноги, а в это время проныра решил схитрить, делая вид, что он намного сильнее оглушен ударом, чем было на самом деле. Бен схватил за ножку маленький стульчик, швырнул им в Дэниэла, резко вскакивая с пола и бросаясь к холлу.

Он успел вбежать в холл и добраться до двери. Дэниэл схватил его за шиворот и нанес удар прямо в челюсть, выбивая зубы и наполняя рот кровью, затем снова со страшной силой ударил его лбом о перила лестницы. Раньше кулаками он избивал самых выдающихся противников на боксерском ринге, ломая им кости и разбивая лица, потому что надо было доказать свое превосходство, а сейчас впервые он бил человека, потому что испытывал к нему глубокую ненависть. Этот негодяй посмел угрожать его Кейт, он напугал и обидел ее. Дэниэл, доведенный до бешенства, достиг точки кипения, ему оставалось совсем чуть-чуть, чтобы сойти с ума от злости и отчаяния. Его кулаки наносили сокрушительные удары автоматически, Дэниэл уже не мог себя контролировать.

Кейт надорвала голос, умоляя его прекратить.

— Ты убьешь его! Остановись! О, пожалуйста, остановись!

Люси, обнявшая Кейт, не могла пошевелиться, она смотрела по сторонам, желая, чтобы Джош сейчас оказался здесь и остановил Дэниэла, но сегодня вечером муж не вернулся в особняк, так как иногда из-за работы был вынужден оставаться на ночь в Маррелтоне. Взволнованно она стала искать глазами что-нибудь, что могло заставить Дэниэла прекратить бить Бена. Люси увидела огромную вазу, стоящую на столе, похожую на ту, что она однажды давным-давно разбила в особняке Атвудов, и, не колеблясь ни секунды, ринулась к столу и схватила ее. Держа тяжелую вазу обеими руками, она подняла ее кверху и, подойдя сзади к Дэниэлу, со всей силой ударила его по голове. Он пошатнулся, пытаясь сохранить равновесие, но затем с грохотом упал на пол вниз лицом. Кейт стремительным движением бросилась к мужу, упав рядом с ним на колени. Голова была пробита, но рана оказалась не глубокой. Люси подбежала к Бену, который не двигался. Тыльная сторона черепа была разбита о перила лестницы, а когда она послушала его сердце и поняла, что оно не бьется, он внезапно и рухнул всей массой прямо к ее ногам.

— Он умер! — воскликнула Люси низким, полным ужаса голосом.

Кейт, приподняв голову Дэниэла и положив ее себе на колени, обняла, понимая, что мужу придется отвечать за произошедшее перед законом.

— Нет! Он не может быть мертвым! Дэниэл никогда никого не убил бы!

— Это был несчастный случай! Он не мог осознать, что разбивает мужчине голову!

— Кто в это поверит? Посмотри на его состояние, он весь — одно кровавое месиво, а у Дэниэла нет никаких побоев! — Ее лицо стало мертвенно-бледным, а в глазах появился ужас. — Его осудят за убийство! Есть ли у нас какой-нибудь шанс доказать его невиновность?

С вершины лестницы раздался голос.

— Никакого шанса. Нам придется избавиться от тела.

Обе женщины, испугавшись, резко обернулись. В полумраке стояла Донна, похожая на тень в своем темно-зеленом платье, и Люси, которая не видела девушку уже больше месяца, была шокирована ее болезненным видом. От нее остался лишь скелет, обтянутый кожей, но сейчас было неподходящее время думать об этом.

— Как? — настойчиво поинтересовалась Люси.

— Оставьте это мне. Я знаю, что делать.

— Я помогу тебе!

— Ты можешь оседлать мамину кобылку для меня и подвести ее к кухонной двери. Зажги фонарик и закрой его, также найди длинную веревку, их полно в конюшне, и седельный вьюк.

Донна решительно посмотрела на Люси.

— Либо это, либо увидеть, как моего отца казнят через повешение. Выбора у меня нет.

Люси вышла вперед.

— Я не знаю, что ты задумала, но я поеду с тобой.

— Нет, тебе лучше остаться с мамой и помочь ей вымыть полы. Ни капли крови не должно остаться здесь. — Затем Донна обратилась к матери: — Ты сегодня сказала мне, что дала выходной слугам, для того чтобы они съездили в Маррелтон на ярмарку. Значит, никто из них не вернется назад до полуночи, я права?

Кейт кивнула:

— Я хотела быть уверена в том, что никто из них не помешает, когда шантажист придет за деньгами.

— В таком случае у нас есть два часа, но нельзя терять ни минуты. — Донна повернулась и скрылась в полумраке, а Люси побежала в конюшню, чтобы подготовить лошадь и найти веревку. Когда она вернулась в дом, ее шелковое платье было мокрым от дождя, и она увидела, что Донна уже надела черный непромокаемый плащ, а на голову нахлобучила капюшон. Девушка оборачивала лицо Бена темной льняной тканью, похожей на занавеску. Когда Донна полностью его обернула, она взяла у Люси веревку и крепко перевязала тело покойного.

— Теперь нам надо через кухонную дверь вынести его на задний двор, — сказала она, выпрямляясь, чтобы сверить время на карманных часах с часами, висящими на стене в холле.

Все трое взялись на веревку, но Бен был не из легких, и Люси, будучи самой сильной, взяла основную тяжесть на себя, чувствуя, как жилки на руках напрягаются и натягиваются. Когда они вытащили его на задний двор, Донна, не обращая внимания на дождь, крепко привязала конец веревки к кобыле. Затем внезапно ее смелость улетучилась. Она поставила одну ногу на стремя, сглотнула, колеблясь, наклонила голову, а затем быстро села в седло, не давая себе времени думать о страхах. Не сказав ни слова, она отъехала, и, когда веревка натянулась, тело стремительно дернулось вперед, вызывая у Люси ужас, затем оно стало плавно скользить в неизвестном направлении вдоль тропинки, ведущей к лесу, раскинувшемуся за холмами, за которым виднелась деревня. Люси, вернувшись в дом, увидела Кейт, сидящую на стуле и державшуюся за правый бок.

— Тебе больно! Это из-за того, что ты тянула веревку?

— Да, думаю из-за этого, но боль скоро пройдет. — Кейт посмотрела в глаза дочери своего мужа, и ей стало спокойно. В них была сила и храбрость. Дэниэл не останется один, когда она покинет его, Люси поможет ему справиться с потерей. И даже Донна сплотилась с семьей, когда казалось, что все было потеряно. Теперь Кейт не боялась умирать. Как Ричард отреагировал, узнав правду о родстве с Люси, она догадывалась, но надеялась и молилась, чтобы со временем его рана зажила и он вернулся в семью. Она прижалась щекой к лицу Люси, выражая дружелюбие и благодарность, и, почувствовав ответный отклик, душа успокоилась, забывая про волнение и беспокойство.

Люси усердно оттирала щеткой и тряпкой с пола все следы крови, оставшиеся после драки, произошедшей этой ночью в особняке Уорвиков. Затем она сожгла фартук, который надела, чтобы не запачкать свою одежду. Перед тем как выйти из кухни, подошла к окну и увидела, что наступила темная ночь. «Куда поехала Донна? Каким образом она избавится от тела?» Люси содрогнулась и отвернулась от окна.

В гостиной она увидела Дэниэла, сидящего на диване рядом с Кейт. Деньги все еще были разбросаны по полу. Он только что пришел в сознание, не понимая, что произошло, хотя быстро воспринял объяснения своей жены.

— Бен Томпсон ушел, — сказала Люси. — Ты сильно его побил, проучив на всю жизнь, и он ушел. И он больше никогда не вернется назад.

Донна решительно ехала вперед, преодолевая темноту. Она знала каждый уголок этой местности и достаточно читала в местных газетах и слышала в течение нескольких месяцев, когда вела затворнический образ жизни в своей комнате, о том, во сколько отъезжают поезда и где располагается железнодорожная станция, и была уверена, что направляется в нужную сторону. Дождь снова затих, но порывистый ветер хлестал прямо по лицу, заставляя подол плаща и юбки колыхаться и вздыматься. Жуткое, зловещее завывание ветра слышалось повсюду среди деревьев, которые сильно раскачивались, освещаемые яркими звездами на темном небе. Позади нее тащилось прицепленное веревкой к лошади тело Бена Томпсона, ударяющееся о землю, но она попыталась забыть о нем, стараясь сконцентрироваться на том, что нужно будет сделать, когда она доберется до станции.

Донна направлялась к переезду, зная, что неподалеку располагается железнодорожная ветка, на которой стояли вагоны в том месте, где раньше был коттедж Денвиса. Тропинка, по которой она ехала, начала резко снижаться, и Донна поняла, что находится совсем близко. Выехав из леса, она увидела железнодорожный переезд и слабое мерцание рельс.

— Пойдем, Бонни, — Донна нежно приободрила лошадь, медленно спускаясь по дороге вниз. Бонни никогда раньше не казалась такой послушной и смирной, хотя была приведена в замешательство поздней поездкой и чем-то тяжелым, болтающимся за ней, и чувствовала власть Донны, которая была связана с ней важным делом.

Когда они достигли железной дороги. Донна слезла с лошади. Она снова посмотрела на карманные часы в виде медальона, чтобы сверить время, посветив на них фонариком, и затем повела Бонни рядом с рельсами, пока они не отошли на достаточное расстояние от тропинки, для того чтобы люди не смогли обнаружить тело слишком рано, возвращаясь по этой дороге домой. Водитель локомотива не сможет заметить тело человека, чтобы вовремя остановиться, так как из-за поворота железнодорожной линии поезд достигнет этого места прежде, чем можно будет заметить и что-то сделать.

Собравшись с духом, Донна развязала веревку и сняла ее с тела Бена. Она стала дрожать от холода и страха, сердце начинало еще громче и учащеннее стучать каждый раз, когда она пыталась прислушаться. Ей казалось, что она слышит, помимо дикого рева ветра, непонятные звуки, доносившиеся неизвестно откуда. Едва дыша, она готова была упасть в обморок, боясь в любую секунду услышать голос за спиной, требующий объяснений того, что она здесь делает. Но ничего такого не происходило. Она продолжила выполнять мерзкое дело, другого выхода у нее не было. Донна сняла льняную ткань с окровавленной головы, складывая ее вместе со скрученной веревкой в седельный вьюк. Отвинчивая крышку фляжки, которую она взяла из раздевалки отца, Донна стала тщательно поливать тело Бена бренди, надеясь, что люди подумают, что Бен, находясь в состоянии опьянения, стал бродить по рельсам, а потом попал под поезд. Снова со страшной силой зарядил дождь, и последнее, что ей оставалось сделать, — это нарвать папоротника и скрыть следы, оставленные копытами Бонни. К счастью, из-за хорошей солнечной, погоды, стоявшей долгое временя, земля все еще была твердой, поэтому грязь и слякоть, не успевшие образоваться, никак не могли сохранить факты необычных обстоятельств. Она выбросила папоротник в кусты.

«Все!» Все кончено. Взяв Бонни за вожжи, Донна поспешно повела ее к тропинке. И только девушка добежала до кустов, как ее вырвало, а так как она отказывалась есть все эти недели и в ее желудке почти не было ничего, она почувствовала в нем острую обжигающую боль, которая сделала ее еще беспомощнее и слабее.

Истощенная и дрожащая, Донна вытерла рот кружевным носовым платком и уже хотела сесть на лошадь, как ее снова напугали те же самые странные металлические звуки, которые она слышала ранее. «Здесь кто-то есть! Боже мой! Неужели меня все-таки заметили?» Сделав петлю из вожжей и накинув ее на ветку, чтобы Бонни никуда не ушла, Донна тихонько прошла сквозь деревья, чтобы посмотреть с высокого холма, на котором она находилась, на железнодорожные пути. Она сразу же узнала Боба Купера, который быстрым шагом проходил между наполненными грузовыми вагонами. «Что он там делает?» Затем, когда передние вагоны стали еле заметно двигаться, до Донны дошло, что он делал: он поднимал тормозные рычаги! Сквозь темноту и бушующий ветер послышался скрип поезда.

Пот обливал тело Боба, окутанное вымокшим от дождя плащом, когда он пробирался от одного вагона к другому, расцепляя их, где мог, поднимая тормозные рычаги, желая, чтобы они, двигаясь вперед, столкнулись с составом, стоявшим на главной линии. В поезде были двое, об их местонахождении он узнал, когда служанка из апартаментов Ричарда Уорвика рассказала ему о том, что он собрался навсегда покинуть город.

— Мистер Уорвик отправился на станцию, чтобы сесть на ночной поезд, — сказала она, удивленная таким внезапным интересом неизвестного ей мужчины по поводу отъезда ее хозяина и недовольная тем, что ей приходится отвечать на вопросы человека, стоящего в дверях.

— А миссис Купер была с ним?

Она с презрением посмотрела на него.

— С мистером Ричардом была молодая особа, не знаю, кто такая, но помню точно, что он называл ее по имени.

Что-то щелкнуло в мозгу у Боба. Значит, то, что сказала ему Эмми, когда он вернулся домой, было правдой.

Давно таившиеся у него в голове подозрения и сомнения, к несчастью, подтвердились. Если бы он ринулся на станцию, мог бы упустить их, но было одно местечко, с которого он остановит любовников навсегда. Он сел обратно в повозку и, жестоко ударив лошадь, заставил ее нестись галопом, чтобы как можно скорее добраться до того места, где раньше находился коттедж Денвиса.

«Значит, Мэг захотела уйти от меня? С Ричардом Уорвиком? За это она будет гореть в аду!»

Когда Боб поднял последний тормозной рычаг, он обрушил весь свой вес на вагоны, затем остановился, но только для того, чтобы перевести дыхание, понимая теперь, что Мэг целовала своего любовника в день атаки землекопов, когда он лежал на полу в коттедже. Слова, которые он слышал, не были придумкой его воображения. «Как долго она наставляла мне рога?» Под тяжестью и напором его плеча вагон сдвинулся. Они все задвигались! Крутизна склона помогла ему.

Боб начал бегать позади вагонов, смеясь, ругаясь и хлопая себя по бокам, гул и громыхание колес становились все сильнее и громче. Так как скорость увеличивалась, он знал, что вскоре вагоны встретятся с поездом, который выедет из темноты. Ему уже были видны клубы дыма, исходившие из трубы локомотива, а позади — яркие огни, горящие в окошках железнодорожных вагонов, которые издали напоминали золотых ползущих змей. Затем он увидел, что за ним наблюдают. Он пошатнулся, уставившись на Донну с открытым ртом, из которого по мертвенно-бледному лицу текла слюна; черная шляпа, нахлобученная на глаза, придавала ему еще более устрашающий вид. Он издал крик, вызывающий ужас.

Донна никогда не узнает, закричал ли он, потому что заметил, что она видела, как он совершал преступление, или потому что в эту секунду один из вагонов, катившийся со слишком высокой скоростью, наехал на него, так как его отбросило в сторону, что повлекло за собой столкновение всех остальных вагонов. Ничто не могло предотвратить беду. Стремительно движущийся поезд мгновенно врезался в передние вагоны, и пронзительный крик Донны смешался с грохотом и гулом аварии. Пар шипел, а колеса все еще вращались, в то время как вагоны сплющились, разбиваясь на части, и силой улара были отброшены в разные стороны, опрокидываясь на железнодорожные насыпи. Вопли, пронзительные крики и визг раздались по ночному городу, внушая ужас. Донна побежала по заросшему травой склону, возвышающемуся над местом крушения, так быстро, как только могла, пока не спустилась с него и, приблизившись к перевернутым вагонам, стала делать все, что только было в ее силах, чтобы помочь пострадавшим выбраться из них.

Оглушительный грохот аварии был слышен на огромном расстоянии. Вдоль дороги, проходящей недалеко от Истхэмптона, этот гул звучал как шум морского шторма, но Мэг, сидящая рядом с Ричардом в экипаже, который он взял из особняка Атвудов, даже не повернула головы. Она никогда не оглядывалась назад. Она отпустила прошлое в тот момент, когда убедила любимого, что им лучше начать путешествие, поехав в экипаже, а не на поезде, потому что она не хотела рисковать, зная, что на станции может встретиться с Беном Томпсоном в том случае, если тот решил помочь Бобу догнать ее.

Тело Бена лежало на рельсах, изуродованное до неузнаваемости. Только его часы, чудом уцелевшие, были единственной вещью, по которой его и опознали. Багаж, который носильщик поместил в вагон поезда по приказу самого Бена, был также признан его. Вдова Бена из Ланкашира подтвердила, что вещи и часы принадлежали ее мужу, но не позаботилась о похоронах. Боба Купера нашли неподалеку в тот же самый день.

Глава 20

Теплым августовским днем Люси, положив руки на перила, стояла на пирсе, греясь на солнышке, и любовалась видом Истхэмптона. Она еще не могла до конца осознать, что скоро покинет этот курорт. Железная дорога в Маррелтоне была построена, и теперь в связи с работой Джошу необходимо было переехать в Кент, именно в этом городе у них и будет новый дом. Он уже находился в Кенте около двух недель и сегодня должен был вернуться, чтобы помочь жене упаковать все вещи и забрать ее с собой. Дэниэл решил закрыть игральные комнаты в особняке, так как парламент издал новый закон, запрещающий игорный бизнес. К счастью, поездка Ричарда за границу для привлечения туристов из-за рубежа в Истхэмптон оказалась более успешной, чем кто-либо мог ожидать, и многие иностранные гости уже заранее забронировали виллы и отели на несколько летних сезонов вперед.

На берегу вместе со знатными господами находились небольшие группы простых людей, которые воспользовались возможностью съездить на недорогие экскурсии, предложенные «Лондонской железнодорожной компанией», и провести один день у моря. Местные торговцы удовлетворяли их прихоти, с подносами в руках они ходили по берегу, предлагая туристам все, что только душе угодно, от белых мышей и апельсинов до неводов для ловли креветок. Недорогие сувениры морского побережья лежали на своих обычных местах — на полках магазинчиков курорта, и торговцы, чтобы повысить доход от бизнеса, садились на лошадей и выезжали с ними на берег моря, продавая безделушки людям.

С пирса Люси видела, как прибывает вода. Детишки, радостно смеясь, весело плескались недалеко от берега и строили замки из песка. Ни одна кабинка для переодевания не пустовала, пронзительные крики и вопли эхом отдавались по побережью, когда неожиданно волны подхватывали не умеющих плавать девушек, и Эмми, стоя по пояс в воде, спешила на помощь. Она выполняла свою сезонную работу, будто бы ничего не случилось, не подавая виду, что ее жизнь с того момента, когда рыжеволосая незнакомка приехала в Истхэмптон в итальянской карете и поселилась в ее морском коттедже, пошла наперекосяк. Никакого известия от Мэг она так и не получила.

Вздохнув, Люси отошла от перил, раскрывая небольшой зонтик, тень, похожая на кружево, упала на ее лицо. Дойдя до тропинки, она повернула и направилась к особняку Уорвиков. Она хотела со всеми сердечно попрощаться.

— Люси!

Она радостно подпрыгнула от счастья, увидев своего мужа, сидящего в кабриолете, он посадил ее к себе и, пока они вместе ехали в особняк, рассказывал любимой о новостях, накопившихся за две недели.

В особняке Уорвиков Кейт радостно встретила гостей и провела их на веранду, где все уже было готово для чаепития. Несмотря на то что Кейт выглядела болезненной и слабой, она оставалась такой же красивой, была изысканно одета, щедра и великодушна.

— Совсем скоро к нам присоединятся Дэниэл и Донна, — сказала она. — Дэниэлу предложили выдвинуть свою кандидатуру на предстоящих выборах и вступить в партию либералов, и Донна помогает ему с корреспонденцией, подготавливая кампанию отца.

Приглашение стать членом парламента поступило Дэниэлу, когда Джош находился в командировке в Кенте, и он хотел пожелать ему удачи и всех благ. Затем Джош внезапно обратился к Кейт:

— Я видел Ричарда.

Кейт присела на стул, стоящий поблизости, шелковая шаль плавно соскользнула с плеч, а лицо стало еще белее.

— Где? — едва дыша прошептала женщина.

— В Лондоне. Мне посчастливилось встретиться с человеком, который знал, где он остановился. И я расспросил его.

— И как там мой сынок? — страстно желая знать, спросила она.

— Все с ним хорошо. Немного похудел, но полностью здоров. Они с Мэг поженились.

Она, казалось, совсем не удивилась.

— Я предполагала, что это возможно. Они счастливы?

Как он мог ответить ей на этот вопрос? Мэг, превосходно одетая, очень испугалась, когда Джош вторгся к ним так неожиданно, она ревностно прикрывала Ричарда, который выглядел так, будто потерял счастье навечно. Джош решил не отвечать прямо на ее вопрос.

— Мэг ждет ребенка.

— Первый внук Дэниэла.

О себе она и не думала. Для нее всегда на первом месте был Дэниэл. Не осмелившись произнести следующий вопрос, Кейт передала его волнующим взглядом.

— Ричард ничего не сказал о том, вернется он домой или нет.

Она быстро опустила глаза, смотря на подол платья.

— По крайней мере, он здоров. Это важнее всего. — Кейт снова выпрямилась и подняла голову. — Джош, позволь мне самой рассказать об этом Дэниэлу. Когда я останусь с ним наедине. Он очень сильно страдает из-за того, что потерял всякую связь с сыном.

Джош едва узнал Дэниэла, когда они вместе с Донной вошли в затененную веранду. За последние несколько месяцев на его лице появились глубокие морщины, волосы совсем поседели, и он стал выглядеть намного старше. А что касается Донны, то она почти полностью выздоровела после той ночи, когда помогала раненым людям выбраться из поезда после случившейся аварии. Хотя Джош заметил, что политика слишком подчинила ее себе. Она уже не была такой женственной и, покорно смирившись с тем, что осталась незамужней, изменила свой стиль — вместо волнистых локонов были гладкие волосы, убранные в пучок, а одежда стала строгой и однотонной, в отличие от ярких платьев, которые она носила раньше.

Она была воодушевлена предвыборной кампанией отца и не могла говорить ни о чем другом. У Донны и Дэниэла начался новый период отношений, они не ссорились и старались не таить друг на друга обиды. Донна будто бы почувствовала, что наконец-то доказала отцу свою силу. Неважно, осознал он это или нет, но она смогла показать свою преданность и безграничную любовь, чего он так долго ждал.

— После чая ты увидишь плакаты, — пообещала Донна, отпивая сладкий чай из розовой фарфоровой чашки. — Они отлично отражают будущее, которое постарается создать для своих избирателей новый член парламента.

Люси и Джошу пора было уезжать. Сначала Люси крепко обняла Кейт, Донну, а затем подошла к отцу.

— Прощай, папа, — ласково произнесла она.

Он обнял дочь за плечи, проницательно смотря ей в глаза.

— Приезжай поскорее в гости, дитя мое.

— Приеду. Я буду часто приезжать. — Она прижалась щекой к его щеке.

Джош посадил Люси в экипаж и выехал из ворот особняка. Проезжая мимо «Королевского парка», она резко схватила мужа за руку.

— Смотри!

По дороге, проложенной от железнодорожной станции, оглядываясь по сторонам, шел Ричард. Увидев Люси, он резко остановился, провожая ее страдальческим взглядом, когда она проезжала мимо него. Он был один.

Неожиданно она подняла руку и стала ему махать. Напряжение ослабло, и, почувствовав легкость и воодушевление, через несколько секунд он тоже в ответ стал энергично размахивать рукой. И несмотря на расстояние, отделяющее брата с сестрой друг от друга, они продолжали прощально махать руками, пока экипаж Бартонов не скрылся из виду.