Глава 1

За всю долгую холодную ночь Истомин не заговорил ни разу. Он даже не шевелился, и временами мне казалось, что он уже отошел. Но нет — над его лицом вилось легкое, почти незаметное облачко пара. Истомин все еще дышал.

Я нашел эти развалины вчера, уже в сгущающихся сумерках. Можно сказать, повезло… Несмотря на дырявую крышу, покрытые черными пятнами плесени стены неплохо защищали от ветра. А небольшой костерок, сооруженный мной из трухлявых брусков, бывших когда-то рамами дверей и окон, давал достаточно тепла, чтобы не окоченеть. Я даже умудрился вскипятить в кружке немного воды, но Истомин пить не стал, поэтому я согрел брюхо в одиночестве.

Незадолго до рассвета Истомин пошевелился.

— Боря! Борис! Ты где? — позвал он слабым голосом.

Я наклонился над ним. Глаза Истомина были закрыты.

— Я здесь, Валера, я здесь! — Чтобы успокоить товарища, я взял его за руку, и он неожиданно крепко вцепился в ладонь.

— Боря, я умираю.

— Да, — я не стал уверять друга, что у него легкое недомогание и он скоро поправится. Зачем? Истомин сам прекрасно знал всю горькую правду.

— А до Москвы еще очень далеко!

— Да.

Истомин замолчал, словно этот короткий диалог выпил из него последние силы. Из пустой глазницы окна потянуло предутренним холодком. Я поежился и постарался поглубже опустить голову в воротник бушлата. Однако холод уже забрался под одежду, и меня потихоньку начало трясти. Май на дворе, а холод, словно поздней осенью до Тьмы. Осторожно освободив руку из цепкого захвата Истомина, я встал и прошелся по периметру помещения, собирая деревяшки. Аккуратно подкинув в костер дровишек, я вылил остатки воды в кружку и поставил ее на огонь.

Если бы не Истомин, я бы вообще никогда не добрался так далеко на юг. Именно на центральные области страны тридцать лет назад пришелся основной удар, и местность здесь представляла жуткий лес. Жуткий в том плане, что растущие в нем деревья были под влиянием радиации какими-то… пугающими: дико перекрученные стволы; торчащие строго вертикально или строго горизонтально ветки; пушистые кисточки вместо иголок у мутировавших сосен; огромные, с кулак величиной, ягоды малины; трава ядовито-зеленого цвета. Иногда в общей массе деревьев попадались и вовсе кошмарные экземпляры — пару раз я видел нечто, напоминающее застывший взрыв, с иссиня-черными листьями. И только по форме последних можно было догадаться, что «это» когда-то было кленом. Периодически посреди этой тайги встречались развалины небольших городков. Впрочем, чем дальше мы заходили на юг, тем больше нам попадалось развалин и тем крупнее они становились. Когда-то тут жило много людей.

— Борис! — снова подал голос Истомин.

Я посмотрел на него. На этот раз его глаза были открыты, и в них плескалась печаль.

— Прости, что я не довел тебя, — виновато сказал Истомин.

— Не переживай, дружище, ты и так сделал много больше того, чем обещал!

— Да, — кивнул Валера и снова замолчал.

Вода в кружке уже согрелась, и я предложил ее Истомину. На этот раз он не стал отказываться и сделал пару глотков. Это придало ему немного бодрости, и Валера заговорил:

— Прости, что не довел. Но кроме нашего задания, я возвращался в родные края в надежде исправить одну свою давнюю ошибку. На моей душе лежит тяжкий грех…

Я молчал. На мне самом была целая куча грехов. Тяжелых и не очень. Однако в прошлом у Валеры было что-то более страшное, раз он, умирающий от рака, поперся на юг. Наклонившись, я помог Истомину сделать еще несколько глотков горячей воды.

Целых два года — огромный по нынешним меркам срок — мы с Валерой воевали на севере против балтийцев и скандинавов. Там, на Ижоре и Двине, война не утихала уже двадцать лет, то разгораясь, то затухая. Земли там были живые, не тронутые бомбардировкой — на Новгород даже не упало ни одной боеголовки, поэтому балтийцы, шведы и финны регулярно наведывались в те края за данью и рабами. Естественно, что местным такое отношение не нравилось, и они давали незваным гостям достойный отпор. Понятно, что силы были не равны — легкая стрелковка против боевых вертолетов. Полуголодные партизаны против откормленных десантников-карателей. Но, к счастью для местных, ни финны, ни шведы не могли выставить достаточно больших подразделений, чтобы тотально зачистить местность. Так и тлел там вялотекущий конфликт, где долгие периоды затишья перемежались небольшими стычками. Вот после одной из таких стычек мы с Истоминым и стали друзьями.

До этого Валера больше года состоял в моем отряде взводным, однако дальше чисто приятельских отношений дело не заходило. Да, Истомин был хорошим человеком, но как-то не сложилось у нас с ним. Отряд небольшой — всего сотня стволов, и ты изо дня в день видишь одни и те же лица, часто сталкиваешься с одними и теми же людьми в быту и по службе. В дозоры вместе ходишь и в баню. Только поддерживать со всеми дружеские отношения невозможно — так, на уровне: «Привет, пока, как здоровье…»

Но в том бою Валера неожиданно прикрыл меня грудью от вражеской пули. А я потом пять километров волок его, раненого, на горбу по бурелому. И приволок в лагерь живым. После этого мы с ним и сошлись. Встретились, что называется, два одиночества — и он и я были пришлыми. У каждого за плечами своя нелегкая история. Впрочем, хоть мы и стали друзьями, делиться своим прошлым не торопились. К тому же мы оба были ребятами неразговорчивыми. Иной раз товарищи по отряду удивлялись — мы с Валерой могли часами молча сидеть бок о бок у костра, не проронив при этом ни единого слова.

А этой весной у Истомина обнаружились признаки рака легких. Ранение даром не прошло. Рак в наших краях после наступления Тьмы — явление частое. Жить ему оставалось недолго. Впрочем, как и мне, — после тяжелой контузии меня стали мучить боли в спине, особенно в средней части. Боль усиливалась по ночам, распространяясь через бедра к ногам вплоть до ступней. Да так, что я с трудом мог ходить. Начальник армейского госпиталя, старенький доктор, имевший практику еще до Тьмы, поставил мне диагноз — злокачественная опухоль позвоночника. Что плохо поддавалось лечению даже до катастрофы, а в наших условиях было смертным приговором.

Нормально выполнять свои обязанности я уже не мог, вот тогда меня и вызвали в Объединенный Штаб и предложили эту миссию, пригодную только для смертников. А Истомин согласился провести точно до нужного места.

И вот мы здесь — в заросшей диким лесом местности, когда-то именовавшейся Московской областью. Славно здесь во время Тьмы погуляла смерть — я видел несколько прогалин, покрытых стеклянной коркой, — эпицентры взрывов. Впрочем, остаточный фон здесь уже довольно низок — как-никак больше тридцати лет с войны прошло.

— Борис, я никогда не рассказывал тебе этого, но сейчас мне очень нужна твоя помощь, — тихонько сказал Валера. — Пожалуйста, обещай мне, что постараешься, просто постараешься выполнить мою последнюю просьбу!

— Хорошо, дружище, я обещаю! — кивнул я. — Что я должен сделать?

— Я прошу тебя отнести в Электрогорск вот эту вещь! — Истомин осторожно выудил из потайного кармана на поясе небольшую черную пластинку. — Это электронный ключ от системы управления «Стальным кольцом». Это оборонительный пояс моего родного городка. Управляемые минные поля и автоматические огневые точки. Эту оборонительную систему создал мой отец — полковник Истомин. Создал сразу после наступления Тьмы. Это он собрал в бывшем военном городке беженцев из Москвы. Всех, кто уцелел. Ты же знаешь — от столицы даже щебенки не осталось. Но очень многие успели укрыться в метро — это такой транспорт был. Подземные электропоезда. Долго там было не просидеть — но через несколько дней, когда основная радиация спала, люди вышли на поверхность, и несколько тысяч, ведомых моим отцом, сумели добраться до базы Росрезерва в Электрогорске. Там были запасы продовольствия. Большие запасы. Очень большие запасы. Километры тоннелей, заполненных мешками с мукой, сахаром, ящиками консервов. Те люди, кто не схватил в первые дни Тьмы большую дозу, сумели выжить благодаря этим запасам. Выжить… Просто выжить… Мне было тогда восемь лет, но я прекрасно помню, как мы строили дома, разбирая на кирпичи развалины. Как сколачивали мебель из обгорелых деревяшек. Как бурили артезианские скважины.

Истомин замолчал, измученный длинной речью, и я поднес к его губам кружку. Он жадно допил остатки воды и продолжил:

— Да, мы выжили, но очень скоро вокруг городка стали появляться банды мародеров. Эти скоты отбирали у чудом уцелевших после бомбардировки людей последние крохи еды, последнюю одежду. Тех, кто сопротивлялся, — убивали. Забирали женщин и делали их своими подстилками. Гады, гады…

Валера захрипел, пуская изо рта кровавые пузыри. Жить ему оставалось считаные минуты. Но он решил потратить эти драгоценные последние мгновения на свой рассказ.

— Отец воевал с мародерами. Ловил их и вешал. Он организовал в городке отряд самообороны. Нашел большие склады оружия и боеприпасов на территории кадрированной дивизии. Мобзапасы… Но силы были неравны — мародеров становилось все больше. А уж когда они узнали, что мы сидим на огромном складе продовольствия… Нападения стали ежедневными. На наше счастье, мародеры не догадались объединиться, и мы довольно легко отбивали разрозненные атаки небольших банд. Но долго так продолжаться не могло. Способных держать в руках оружие у нас было всего несколько сотен. Из них профессиональных военных — три десятка. Тогда отец стал строить вокруг города оборонительный пояс. Среди беженцев нашлось достаточно инженеров, рабочих и специалистов-электронщиков. Все-таки они были жителями одного из крупнейших индустриальных мегаполисов мира. Систему обороны, позже названную «Стальным кольцом», сделали почти полностью автоматической — она могла управляться из единого центра небольшой, всего в десяток человек, командой. После этого потери от нападений мародеров среди жителей городка прекратились. Надо было только регулярно обновлять минные поля и пополнять патронные короба в огневых точках. Впрочем, атаки скоро прекратились — бандиты, полностью разграбив окрестности и убедившись, что мы им не по зубам, откочевали из зараженной зоны на юг и север. Два года мы, прикрываемые «Стальным кольцом», прожили спокойно. Люди расслабились. Но тут начались внутренние проблемы — не всем жителям города были по нраву строгие порядки осажденной крепости, введенные отцом. Потихоньку возникало недовольство — люди, забыв, кто спас их и дал надежду на продолжение жизни, стали роптать. Какие-то ублюдки даже организовали «демократические выборы», чтобы свергнуть, как они выражались, «власть военной хунты». Отец не стал воевать с собственным народом — он передал управление городом вновь избранному «Комитету спасения», состоящему из «самых достойных людей», — последние слова Истомин произнес с нескрываемой злобой. — Отец оставил себе только функции управления обороной. Но и этого новым хозяевам показалось много — они решили подчинить себе военных. Испытывая постоянное давление и нападки, бойцы отряда самообороны постепенно переходили на сторону «Комитета спасения». Только кадровые военные, еще помнящие, до чего в девяностые годы довели страну либерасты, отказывались подчиняться новой власти. Вскоре дошло до открытого столкновения, но отец сумел быстро погасить конфликт. Однако неожиданно его здоровье пошатнулось, и он умер. Я подозревал, что демократы из «Комитета» как-то причастны к его смерти, но доказать ничего не мог. Тогда я решил отомстить — украл ключ системы управления «Стального кольца» и бежал, оставив город без надежной обороны. Впрочем, среди окрестного отребья Электрогорск до сих пор слывет неприступной твердыней — бандиты так и не решились снова напасть на город.

Истомин снова закашлялся. Его тело выгнулось дугой. Конец был близок. И я ничем не мог ему помочь. Только скрасить последние секунды. Поэтому я не стал говорить Валере, что возвращение ключа — благородный, но бесполезный жест. Наверняка те же самые электронщики, что вместе с полковником создавали оборонительный пояс, сразу после похищения ключа вскрыли доступ к системе помимо блока управления. А потом сделали новый ключ. Или два. Или десяток — на всех членов «Комитета спасения». А если и не вскрыли и не переделали, то что мешало военным переустановить минные поля и перевести огневые точки на ручное управление? Эх, Валера, Валера…

Однако Истомин, прокашлявшись, прошептал еще несколько слов, которые делали мой поход в Электрогорск не таким бесцельным. А потом я, спрятав электронный ключ в тайник, сделанный в полом каблуке, просто сидел и смотрел, как Валера умирает, бессильный ему помочь. Ветер разгулялся не на шутку, по-разбойничьи свистя в проемах дверей и окон. Костер прогорел до углей. Легкое облачко пара над губами Истомина становилось все меньше и меньше, пока не рассеялось совсем.

Я закрыл Валере глаза и накрыл его лицо одеялом. Потом неторопливо, но обреченно огляделся — надо бы похоронить, но как? Попытаться расковырять слежавшуюся землю перочинным ножом?

Я встал и прошелся по развалинам, подыскивая подходящее для последней стоянки друга местечко. Но везде было одно и то же — грязь, мелкий мусор, серая пыль. Краем глаза я вдруг заметил за окном мелькнувшую тень. Рука сама упала на рукоятку автомата. Я спрятался в проеме и осторожно выглянул наружу. Так… дергаться уже поздно — дом плотно окружен, их много, и у них как минимум два пулемета. Я уже давно уяснил разницу между отвагой и безрассудством, поэтому снова уселся рядом с телом Валеры и принялся ждать.

Они вошли минут через десять, убедившись, что я здесь один. Осторожные! Судя по одежде и снаряжению, типичные бредуны. Такие же бродяги, как и я. Старший по возрасту и, видимо, по «рангу» занял позицию, позволяющую ему контролировать дверь, окна и меня. Двое молодых, стараясь не перекрывать старшему директрису, подошли ко мне с разных сторон. Тот, что был слева, — черноволосый паренек с тонким белым шрамом на щеке откинул одеяло с тела Истомина. А второй, зайдя со спины, очень медленно, двумя пальцами, подхватил за ремень лежавший рядом со мной «калаш» и сразу сделал три шага назад. Только тогда старший спросил:

— Кто ты?

— Бредун, — стандартно ответил я. — Ищу, чем поживиться.

— Далековато ты забрался, мил человек, — усмехнулся старший, — ничего ценного здесь с самой Тьмы нет. А кто это с тобой?

— Мой друг. Он только что умер. Рак легких, — ответил я.

Старший кивнул и сделал знак черноволосому. Тот пощупал у Валеры пульс, расстегнул на нем куртку, быстро и уверенно обыскал одежду, а потом сказал:

— Готов! Недавно — еще теплый. Ран на теле нет. Не ограблен.

Старший молча кивнул, принимая информацию к сведению. Секунду подумав, он недвусмысленным взмахом ствола предложил мне подняться. Я подчинился. Стоявший за спиной парень, аккуратно прислонив к стене свой и мой автоматы, подошел и стал меня довольно грамотно обыскивать, начав с ботинок. Впрочем, достав из моего кармана какой-либо предмет, он, глянув на него мельком и убедившись в отсутствии угрозы, клал его обратно. Да у меня там почти ничего и не было. Так… Спички, самодельная зажигалка, кисет с махоркой, чистый платок для перевязки, складной ножик. Патроны.

— Ни гранат, ни пистолета, ни ножа. Только перочинный. Два рожка, — доложил парень через пару минут.

Старший снова молча кивнул, и паренек быстро вскрыл наши тощие рюкзаки.

— Смена белья, портянки, свитер. Пара сухарей. Какие-то ампулы, шприц.

— Ага! — наконец подал голос старший. — И правда бредун. А что за ампулы?

— Мое лекарство. Я болен, — ответил я.

Старший сочувственно глянул на меня и приказал:

— Степа, верни ему волыну, только…

Обыскивавший меня парень по имени Степа понятливо кивнул. Перед тем как протянуть мне «калаш», он отсоединил от него магазин и проверил патронник. И то ладно! Вернули оружие — это такой жест доброй воли. Вроде как первоначальную проверку прошел, и на мое барахло они не покушаются. Значит, ребята честные.

— Ни еды, ни воды! — констатировал очевидное старший. — Ты словно за смертью сюда пришел!

Я неопределенно качнул головой, вроде бы соглашаясь. Его слова — преамбула. А что он скажет дальше?

— С нами пойдешь? У нас тут недалеко лагерь, и люди нам нужны, — озвучил предложение старший. — А с ним, — он кивнул на тело Валеры, — мы тебе поможем. За долю малую.

Я, подумав, согласился. А куда мне было деваться? Зараженные земли тянулись уже три дня, а еда у меня кончилась. Не рассчитывал я, что Валере по дороге станет хуже и мы проведем в пути на неделю больше времени. Сдохнуть здесь? Ну уж нет!

Приняв мое согласие, старший, которого все звали «Тихий», распорядился похоронить Истомина. Бредунов оказалось почти два десятка, и у них в грузовике были лопаты. Поэтому яму выкопали довольно быстро. «Малой долей» решили считать Валерин бушлат, рюкзак, ботинки и половину патронов. Его автомат и оставшиеся патроны отдали мне. Споро закидав неглубокую яму землей, бредуны дали мне постоять над могилой друга пару минут. Тихий даже прочитал короткую молитву. Затем бредуны организованно погрузились в старый (а откуда здесь взяться новому?), но ухоженный «Урал» с самодельной деревянной будкой в кузове, и мы покатили куда-то на юго-восток. Как раз примерно в ту сторону, где находился нужный мне Электрогорск.

Глава 2

Мы ехали весь остаток дня до самой темноты. Парни попались неразговорчивые. И вообще больше напоминали каких-то боевых роботов — как залезли в машину, так и сели неподвижно, поставив оружие между колен и уставившись прямо перед собой. Только Тихий задал мне пару вопросов о дороге, по которой я забрался в эти края. Внимательно выслушав ответ, он тоже отключился и, казалось, задремал. О том, куда именно мы едем, мне не было сказано ни слова. А специально интересоваться я не стал.

От дыхания двух десятков человек в закрытой будке быстро стало тепло, даже жарко. Я расстегнул бушлат, а мои нежданные попутчики словно и не заметили повышения температуры. Поколебавшись, я прошел в переднюю часть кунга, где было прорезано небольшое застекленное окно. Двое парней, сидящих у самой двери и, видимо, исполняющих функцию караульных, проводили мое перемещение равнодушными взглядами — что я мог им сделать с пустым автоматом? Формально принадлежавшие мне патроны лежали в рюкзаке, который стоял возле Тихого. Впрочем, я не боялся — жизнь давно научила меня некоторому фатализму. Если бы меня хотели убить, прельстившись оружием и патронами, то давно бы уже убили. Человеческая жизнь в этих местах со времен Тьмы стоит очень дешево.

Через окошко я долго смотрел на окружающий нас безрадостный пейзаж. Все те же жуткие заросли мутировавшего леса, серый, покрытый глубокими трещинами асфальт дороги и унылые развалины поселков и городков.

Кстати, некоторые из развалин наш водитель аккуратно объезжал по дуге, продираясь через густой подлесок. Словно знал, что они могут представлять опасность. Значит, мы движемся привычной для этих ребят дорогой. Интересно, что ждет меня в ее конце?

За свою длинную жизнь (мне было уже тридцать пять лет — возраст по нынешним временам немалый) я повидал всякого. Тьма застала меня восьмилетним мальцом в детском лагере под Сыктывкаром. Причем лагерь был довольно большой — в него свезли несколько тысяч детей из Москвы. А рядом было еще несколько подобных лагерей, где разместились детишки из Питера. Гораздо позже, уже повзрослев, я догадался, что наступление Тьмы все-таки не было совсем уж полной неожиданностью для правительства нашей страны. Иначе зачем они с таким размахом вывозили (а по сути — просто эвакуировали) детей из крупных городов, размещая их в местах пустых, отдаленных. На которые супостату незачем тратить боеголовки.

Под жилье нам определили не палатки, а быстросборные щитовые дома. И запасы продовольствия в этих лагерях были немалые. И мужская часть воспитателей — в основном из бывших военных. Мы выжили. В первый год умерло всего несколько человек — от болезней, которые было невозможно вылечить в полевых условиях.

Правда, на следующий год, когда подошли к концу лекарства и витамины… Крупа, макароны и тушенка — не самая подходящая пища для маленьких детей. Поэтому мы были рады прилетевшим на вертолете добрым шведам, привезшим гуманитарную помощь. Наши руководители даже договорились, чтобы шведы вывезли на свой не пострадавший во время Тьмы полуостров самых маленьких ребятишек. В одну из таких партий попал и я…

«Урал» тем временем подъехал к большой стоянке бредунов. Собственно, полноценно оценить масштабы этого лагеря я смог, только выбравшись из кунга. Стоянка была громадной! Мне еще ни разу не приходилось видеть столько вооруженных людей одновременно! Здесь раскинули свои палатки несколько тысяч человек. Это уже не банда. Это армия! И просто так никто бы эту ораву не собрал. Значит, здесь затевается что-то крупное.

— Пошли, бредун, — Тихий взмахом руки показал направление и сразу же двинулся вперед, не сомневаясь в том, что я последую за ним.

Я кивнул и потопал следом. За спиной ко мне сразу пристроилась парочка с автоматами. Куда и к кому мы идем, я спрашивать не стал. А смысл?

На некоторую странность этого «стойбища» я обратил внимание сразу. Но только когда мы пошли по территории, понял, в чем дело — здесь царил строгий порядок. Которого на стоянках бредунов отродясь (с самой Тьмы!) не было! Палатки и навесы стояли ровными рядами. Вся техника размещалась на отдельных огороженных стоянках. Периметр лагеря охранялся парными патрулями, и такие же патрули встречались нам внутри. Практически не было женщин, да и те, которые изредка попадались на глаза, были, скорее, боевыми подругами, а не шлюхами. За все время нашей неторопливой прогулки я не увидел ни одного пьяного — что вообще было за пределами понимания. Чтобы нормальный бродяга и не оттянулся на безопасной стоянке?

Интересно посмотреть на предводителя, заставившего самых отмороженных и вольнолюбивых обитателей этого мира соблюдать дисциплину!

Прогулка по лагерю заняла почти десять минут — настолько он был велик. Тихого здесь знали довольно хорошо — его приветствовали почти все, кто встречался нам по пути. Тихий в ответ только молча кивал. Шли мы, как выяснилось, к географическому центру лагеря. Именно здесь раскинулась большая армейская палатка, украшенная многочисленными заплатами. Но возле этого непрезентабельного жилища стояло на карауле сразу десять человек. Причем одетых и снаряженных единообразно. На всех были чистенькие шведские анораки военного образца и натертые до блеска (!!!) берцы. На груди у каждого висел АК-74М с подствольником, а на бедре — АПС в кордуровой кобуре. И выглядело оружие новеньким — без царапин и потертостей. Это же откуда разом столько богатства на кого-то свалилось? И ведь на свежевскрытый склад мобрезерва не кивнешь — в них все больше АКМы шестидесятых годов лежат да СКС. А такие автоматы, как на этих ребятишках — с пластиковыми цевьями и прикладами, — на склады длительного хранения не закладывали. Я точно знаю — сколько мне этих складов в свое время разыскивать и оприходовать пришлось.

Ох, что-то мне все это перестало нравиться. Эх, Валера, Валера… Кой черт тебя понес в Москву?

— Стой здесь, жди! — скомандовал Тихий и, переглянувшись с охранниками, нырнул в палатку.

Теперь я окончательно убедился, что Тихий — человек непростой. Ну, ладно там, что его пол-лагеря знает, но чтобы вот так, как он, без доклада, на прием к командиру… Хорошо, я подожду, все равно деваться некуда.

Красавцы охранники смотрели на меня равнодушно. Так смотрят на перебегающую тебе дорогу букашку — ты можешь легко ее раздавить, а можешь милостиво перешагнуть. Я тоже, сделав морду лопатой, отвернулся и стал глядеть на лагерь. Вроде бы просто так — для убиения времени. Но понаблюдав за лагерной жизнью минут десять (Тихий что-то задерживался), увидел и еще кое-что интересное — в двух местах небольшие группки бредунов явно занимались боевой подготовкой. И инструкторами у них были чрезвычайно ловкие в обращении с оружием парни, одетые и снаряженные аналогично охранникам у палатки. Да что здесь творится-то, мать вашу? Что должно было произойти, чтобы бредуны, вместо пьянки и блядок, занимались учениями?

— Эй, бродяга, заходи! — позвал из палатки, приподняв полог над входом, Тихий.

Я дернулся было к нему, но пара охранников моментально заступила мне дорогу. Они быстро, но умело обхлопали мою одежду и освободили от оружия и рюкзака. Под свод палатки я вступал не более опасным для обитателей, чем новорожденный.

Внутри палатка была почти пустой — только у дальней стены стоял небольшой раскладной столик, да виднелась за занавеской раскладушка, аккуратно застеленная шерстяным солдатским одеялом. Из-за стола мне навстречу поднялся высокий широкоплечий мужик лет шестидесяти на вид, одетый в чистенький, даже щегольский «цифровой» камуфляж. Его плечи украшали полевые погоны с двумя большими зелеными звездами. Цельный генерал-лейтенант! Я думал, что такие не выжили — вымерли как мамонты. Или сгорели вместе с Арбатским военным округом. Хотя… судя по повадкам — этот зверь никогда паркетным воякой не был. Вон как смотрит — словно прицеливается.

Я подошел к столу и замер, не зная, как себя вести. Подержав меня «на прицеле» еще секунд пять, генерал сухо улыбнулся и протянул мне через стол руку.

— Командир отдельной легкопехотной бригады Югороссийской республики генерал-лейтенант Белоусов, — представился хозяин палатки.

— Борис Волков. Бредун, — в ответ сказал я. Услышав мое имя, Белоусов и Тихий переглянулись. Тихий едва заметно кивнул.

Генерал гостеприимно указал на стоящий рядом со столом раскладной стульчик. Я присел на краешек, положив руки на колени. Тихий уселся напротив меня. А Белоусов так и продолжал возвышаться над нами.

— А что это за республика такая? — невинно поинтересовался я.

— Образована весной 2015 года и занимает территорию бывшего Южного федерального округа. Столица в Ростове-на-Дону, — любезно пояснил Белоусов.

— Ого! Далековато вас занесло! — восхитился я.

— Ну, мы-то пришли сюда, имея специальное задание, а вот что вы здесь делаете, Борис? — Глаза генерала смотрели мне точно в переносицу.

— Дык, товарищ… или господин… генерал, я это… бредун! — выдавил я. — Хожу, брожу, ищу, чем поживиться!

— Не лгите, Борис! — решительно рубанул рукой генерал. — Вас узнал один из людей Тихого! Ведь именно вы на протяжении семи лет командовали формированием, именуемым «Партизанский отряд имени Зои Космодемьянской», входящим в объединение, называемое Красной Армией, и получили прозвище «Палач Тарту»?

Бля-я-я-я-я-я-яяяяяя! Вот я попал! И что мне теперь ему ответить? Мол, обознался ваш человек — я не тот Борис Волков, а его брат-близнец и одновременно тезка-однофамилец. А собственно, и что? Что он может поставить мне в вину? То, что пока он грел свои косточки на теплом Юге у синего (Черного) моря, я больше двадцати лет насмерть резался со шведами и эстонцами в лесах за Волховом?

Бросив «валять Ваньку», я поменял позу — сел поудобнее, откинувшись на спинку, и даже демонстративно оперся локтем на край стола. Генерал опять переглянулся с Тихим, и тот снова малозаметно кивнул.

— Так что же вы, Борис Волков, здесь делаете? — с нажимом на моем имени спросил Белоусов. — Как вы узнали о нашей операции?

— Да я знать не знаю ни о какой вашей операции! — спокойно сказал я. — Я уже давно не занимаю командные должности. Год назад я был серьезно ранен, не мог ходить. Меня всю зиму выхаживали старушки из затерянной в лесах деревеньки. Выходили, но исполнять командирские функции я больше не мог — контузия дала побочный эффект в виде злокачественной опухоли позвоночника. Жить мне осталось максимум до осени. Вот и решил перед смертью родные края повидать. И мой умерший друг тоже из Москвы и хотел умереть на родине.

— Вы лжете, Борис! — жестко сказал Белоусов. — Подобная сентиментальность для командира вашего уровня? Вы явно что-то узнали — иначе бы вас здесь не было!

В ответ на этот логически выверенный пассаж я только развел руками и улыбнулся. Какой смысл оправдываться?

Видимо, Белоусов уже все решил.

— Карпов, Опанасенко! — резко позвал он.

Двое давешних охранников мгновенно ввалились в палатку, едва не оторвав полог — наверное, ждали команду. И она прозвучала.

— Взять! — четко сказал генерал.

Карпов и Опанасенко бросились на меня, как коршуны. Однако, хоть они и были наверняка отличными боевиками, но их выучка в непростой науке ближнего контакта значительно уступала ребятам Тихого. Те действовали четко, страхуя друг друга, и не держали готовое к бою оружие в пределах моей вытянутой руки. А эти двое… Да они даже свои роскошные АК-74М на спину не перекинули, рванувшись заламывать мне руки. Краем глаза, уже начиная действовать, я успел увидеть, как поморщился от наблюдаемого непрофессионализма Тихий.

Хрусть! Голова Опанасенко состыковалась лбом со столешницей. Лоб оказался крепче — боец рухнул на пол без видимых повреждений, а стол просто развалился.

Тр-р-р-р-р-рр! Рукав моего бушлата остался в цепкой ладони Карпова. Но взамен я получил свободу маневра и не преминул ею воспользоваться. Ремень автомата каким-то непостижимым образом обвился, словно змея, вокруг шеи солдата. Он машинально схватился за него и тут же получил удар ногой в живот, который отправил его в недолгий полет к стенке палатки. Хорошо еще, что стенка полотняная — была бы бетонной, затылку Карпова досталось бы по полной.

Щелк! Предохранитель на захваченном в быстротечном бою оружии опущен, и на Белоусова и Тихого смотрит АПС Опанасенко. Хозяин пистолета после близкого знакомства с твердой поверхностью пребывает в блаженной нирване. Не опуская ствола, я быстро снимаю с его бесчувственного тела автомат. Ну вот теперь можно и повоевать!

— Лихо! — даже не изменившись в лице, прокомментировал Тихий.

— И что дальше? — нервно дернув уголком рта, спросил Белоусов.

— А дальше вы вернете мое имущество и лично проводите меня до границы контролируемого вами сектора. Зла я к вам не питаю, будете вести себя спокойно — никто не пострадает! Поверьте — на ваше спецзадание мне наплевать, я действительно провожал сюда умирающего друга. И теперь просто хочу дойти до Москвы.

Белоусов и Тихий переглянулись, и Тихий снова малозаметно кивнул. Что за комедию они ломают?

— Пожалуйста, Борис, опустите оружие! Здесь вам ничего не грозит! — сказал Белоусов. А Тихий при этих словах кривовато усмехнулся. — Будем считать произошедшее досадным недоразумением!

— Быстро! Верните! Мне! Мое! Имущество! — раздельно сказал я, не прекращая целиться в промежуток между собеседниками.

— Хорошо! — кивнул Тихий и негромко позвал: — Степа!

Из-за занавески, скрывающей спальный отсек, вышел напарник Тихого. В руках он держал «винторез». Это что же? Он все время сидел за этой занавеской с оружием на изготовку? Страховал начальство? Да он же легко мог завалить меня в один момент! Но не стрелял. Блин, да что здесь за игра идет?

— Степан! Принеси сюда, пожалуйста, рюкзак и оружие нашего гостя! — попросил Тихий. Именно попросил, предельно вежливо, а не приказал.

— Да, и забери с собой этих долбоебов! — кивнул на поверженные тела охранников генерал. — Совсем здесь распустились! Пора им ежедневный утренний кросс с полной выкладкой устроить!

Степан распутал автоматный ремень на шее Карпова, помог ему встать, и уже вдвоем они подняли Опанасенко и вынесли из палатки. Я опустил пистолет, ожидая развития событий. Вернулся Степа буквально через минуту. Он положил возле моих ног рюкзак и оба автомата, выпрямился и пару секунд ждал от начальства новых указаний. Не дождавшись, спокойно повернулся и молча вышел.

Я присел и в быстром темпе зарядил свое оружие. Родное-то оно завсегда надежней! Внезапно мне в голову пришла некая мысль. Я направил трофейный АПС в пол и нажал спусковой крючок. Боек сухо щелкнул вхолостую. Я передернул затвор, выбрасывая негодный патрон, и снова нажал на спуск. Опять осечка! Ну-ка, а еще раз! И снова выстрела не произошло. Та-а-аааак… Я глянул на трофейный автомат, но, перехватив мой взгляд, Тихий отрицательно покачал головой.

— Его можешь не проверять! Он тоже не выстрелит.

— Так что за театр вы мне тут устроили? — поняв, что от разговора «по душам» не отвертеться, я аккуратно отложил в сторону чужие АПС и АК-74М, закинул Валеркин автомат на спину, присел на краешек стула, а свой родной АКМ пристроил на коленях.

— Ты это… не держи зла, Борис! Извини за этот цирк! — впервые с начала разговора Тихий встал и протянул мне руку. — Александр Сергеевич Тихий, майор спецназа ГРУ. Впрочем, в отставку я вышел еще до Тьмы. Но потом пришлось вспомнить навыки… Ныне я полковник армии Югороссии. Нам надо было узнать, что ты будешь делать, взяв нас на мушку. Но ты всего лишь захотел уйти. Значит, реально нашими делами не интересуешься.

— Ладно… — кивнул я и крепко пожал руку старому солдату. — Проехали!

— Ты бы, Иваныч, кликнул своих да велел бы им «поляну» накрыть! — обратился Тихий к генералу. — А там бы и поговорили… на этот раз по-серьезному!

Белоусов вызвал бойцов, и через пять минут вместо сломанного стола стоял новый, уставленный «дарами Юга» — неплохой тушенкой, изготовленной в Ростове уже после Тьмы, квашеной капустой, солеными огурцами и вареной картошкой. Нашлось к такой закуске и то, что положено. Белоусов лично разлил по полстакана водки — довоенной «Столичной».

Я снял порванный бушлат, отставил в сторонку автоматы и, не стесняясь, навалил себе полную миску. Горячего я не ел уже дня три.

— Ну, чтоб пуля мимо пролетела! — выдохнул Тихий, поднимая стакан. — Или, как у вас, пионеров, говорят на первый тост? Свидимся в Артеке?

Я махнул свою водку залпом, занюхав рукавом. «Огненная вода» рванула в пустом желудке, как граната. Я торопливо схватил крепенький соленый огурчик и мгновенно схрумкал половину.

— На будущий год в Артеке! — поправив Тихого, я посмотрел на него с уважением. Уж больно осведомленный он был в наших северных реалиях. Или лично все видел, или разведка хорошо работает. — Кстати, раз уж вы почти оттуда: что там с Артеком?

— Да ничего, собственно, стоит себе! — ответил Белоусов, нарезая сало. — Его, ясное дело, не бомбил никто. Там сейчас, если мне память не изменят, детский лагерь. А что у вас за культ такой, с этим местом связанный?

— Да какой культ! — усмехнулся я. — Просто детская мечта. Дед Афган рассказывал, что есть просто пионерские лагеря, а есть самый главный лагерь — Артек. И стоит он на берегу теплого моря. И все здания в нем белые-белые. И дорожки песочком посыпанные. Вот мы, малышня, и придумали — обязательно туда попасть. А потом детишки-пионеры выросли… Кто выжил, естественно.

Водка уже растеклась по телу горячей волной, и я откровенно «поплыл». Заметив мое состояние, Тихий деликатно сунул мне в руку бутерброд с салом.

— И давно ты из пионеров вышел? — спросил Белоусов.

— Да уж лет пятнадцать, наверное! — прикинув в уме и мысленно ужаснувшись столь долгому сроку (столько не живут!), ответил я. — Сразу после смерти Деда Афгана наши тимуровцы словно с цепи сорвались — начали чистки среди комсостава устраивать…

— Большая чистка двадцать седьмого года? — уточнил полковник.

— Она самая, — скривился я, как от зубной боли.

— А тимуровцы — это кто? — удивленно глянул на меня Белоусов.

— Это у нас так служба безопасности называлась, — пояснил я. — Пока мы малышами были, нас детской литературой потчевали, в том числе и сказками Аркадия Гайдара. Вот была там и повесть про Тимура с его командой, который с внутренними врагами боролся. Я уж подробностей этой книжки не помню, но решили и у нас такую команду создать. Создали… Похоже, что вскоре их девизом стало: бей своих, чтоб чужие боялись! А я всегда был неблагонадежным — три года в шведском гуманитарном лагере провел как-никак. Но пока был жив Дед Афган, мне этот факт не мешал — я аж до звеньевого дослужился «минус» четвертого отряда!

— Минус четвертого? — удивленно приподнял брови Белоусов.

— Да, до Тьмы ведь нумерация начиналась от шестого отряда и самым старшим считался первый, но у нас многие пионеры его переросли. Вот и придумали систему «минусов» — нумерация как бы в обратную сторону, но с другим знаком — чем старше по возрасту, тем больше номер. Даже термины такие в ходу были: «плюсовики» и «минусовики». Вроде младших и старших.

— Ага, понял, — кивнул генерал. — Так, а что там у тебя с тимуровцами произошло?

— Ну… что произошло… Без Деда такое началось… Чистка рядов, как они выражались. Начали вокруг меня петли нарезать — друзей на допросы таскать да подчиненных моих. В общем, собрал я три десятка таких же, неблагонадежных… Взяли мы по автомату да по цинку с патронами и ушли на запад. Свою войну там начали. Аккурат в тот год эстонцы от финнов вооружение и боеприпасы в большом количестве получили… Ну и поперли на восток за рабами. А тут мы…

— Давай-ка, Боря, примем еще по сто грамм! — увидев, что я расчувствовался, вспоминая былое, генерал поставил передо мной стакан с водкой.

— За удачу! Чтобы она никогда нас не оставляла! — провозгласил Тихий.

Вторая «соточка» прошла в организм гораздо мягче. Словно обжигающе-ледяной ручей, водка проскочила по пищеводу и привольно разлилась в желудке. Мне стало почти хорошо.

— Ты это… давай закусывай, сынок! — Тихий заботливо подложил на мою тарелку картошку. — Ведь пару дней не ел?

— Угу! — кивнул я с набитым ртом. — Что-то не рассчитали мы с Валерой. Надеялись, что быстрее дойдем. Но товарищ мой уже плохой был совсем — быстро идти не мог, да и я тоже ходок еще тот.

— Я вообще удивлен, как ты с больной спиной сюда дошел. Да еще и двух бойцов на наших глазах скрутил! — улыбнувшись, заметил полковник, а сам буквально впился в меня глазами, ожидая ответа на вроде бы невинное замечание.

— Укол морфина в позвоночник, — криво усмехнулся я. — На два-три дня хватает. Валера колол. У него была тяжелая рука, но теперь и такой нет…

— Позволь взглянуть! — напрямую сказал Тихий.

Я развернулся к собеседникам спиной и задрал рубаху, чтобы офицеры убедились в правоте моих слов — следы инъекций не скрыть.

— Ничего страшного — у нас в лагере есть фельдшер, — успокоил Белоусов, сочувственно глядя на меня. Да и морфия в санроте хватает.

— Спасибо, — кивнул я, заправляясь. — А то собственного запаса осталось на неделю. Впрочем, продуктовые припасы мы проели еще раньше. Даже вода кончилась. А по пути ни ручейка, ни колодца. Как в пустыне, блин!

— Да тут вода до сих пор фонит! — сказал Тихий. — Фильтровать замучаешься! Надо из глубины воду качать — там более-менее чистая. Это ведь Московская область — сюда основной удар пришелся.

— Кстати, а ведь Дед Афган тоже из Московской области! — неожиданно вспомнил я. — Он рассказывал, что после отставки в какой-то «Железке» жил.

— Это так город Железнодорожный называли! — усмехнулся Тихий. — А как Дед Афган умер?

— Да он ведь уже старый был — под семьдесят! Вроде бы сердце не выдержало. Хотя ходили слухи, что помог кто-то… Из молодых, которые к власти тянулись… Суки…

— Ладно, мужики, третий тост. Помянем Деда Афгана и всех наших друзей, что не дошли с нами сюда! — мы встали и, не чокаясь, выпили.

Потом посидели молча пять минут, подумали каждый о своих… недоживших…

— Так вы мне все-таки скажите — зачем сюда целую бригаду из Югороссии занесло? — «вспомнил» я. — А то как-то… неправильно сидим!

Белоусов и Тихий снова переглянулись. На этот раз кивнул Белоусов.

— Расскажем! Я ведь еще на том пустыре, где тебя встретили, сказал, что нам бойцы нужны! — сказал Тихий. — Только учти, сынок, после получения данной информации ты будешь не вправе покинуть нас! У нас тут не партизанская вольница, к которой ты привык! Считай, что мы тебя на службу принимаем и в случае чего покараем за дезертирство! Информация слишком важна, и мы не можем рисковать! Ну, как? Готов пойти на такую ответственность?

— Так вы ведь в любом случае меня отсюда живым не выпустите? — пьяно усмехнулся я. — Так что… Одной головной болью больше, одной меньше…

— Ну так слушай… — Генерал разлил остаток из второй бутылки по стаканам. — Основная наша задача, кроме ведения общей разведки местности, состоит в том, чтобы найти расположение кадрированного танкового полка. По нашим весьма достоверным данным, есть тут такой, с танками Т-62 в подземных хранилищах. На глубокой консервации.

— Ого! — восхитился я. — А полк — это… это сколько танков?

— По Штату № 010/520 от 1986 года должно быть девяносто четыре штуки. Но на складе их может быть около сотни — сверхштатное количество, — пояснил Белоусов. — В общем, именно из-за этих танков в состав моей бригады включили техников и механиков-водителей. Найдем, расконсервируем и угоним на юг столько, сколько сможем. Но это все, по большому счету, туфта для отвода глаз.

— Поиски танкового полка скрывают что-то более интересное?

— Именно! — кивнул Белоусов. — На самом деле мы хотим найти резервный пункт управления и контроля орбитальной спутниковой группировки. Основной-то пункт супостаты раздолбали — кто рядом был и выжил, рассказывали, что вроде бы проникающей антибункерной боеголовкой. А вот про резервный пункт враги не знали. Впрочем, наши все равно не успели перехватить управление.

— А на хрена вам этот пункт… или пульт? — удивился я. — А разве спутники не того?..

— Да, за тридцать лет большая часть спутников выработала ресурс и сошла с орбиты. Но несколько штук еще дышат — по крайней мере у нас периодически начинают работать навигаторы системы ГЛОНАСС. И если мы доберемся до управления, то сможем так перестроить орбиты, что навигаторы будут работать постоянно. А это, учитывая облегчение топопривязки артиллерии, большой плюс! К тому же могли уцелеть и спутники-шпионы, да и связные тоже бы помогли.

— Ага! — кивнул я. — Дело хорошее! Но подозреваю, что и это служит прикрытием чего-то большего!

— Умный, черт! — с улыбкой сказал генерал, и мои собеседники опять переглянулись. Ну, прямо-таки игра в переглядки. — Но знать тебе об этом пока не стоит. Меньше знаешь — крепче спишь! А вот поспать тебе надо! Так что мы тебя сейчас на постой определим. А утро вечера, как известно, мудренее!

Это точно — придавить минут шестьсот мне не помешает. Я уже больше суток на ногах. Да и с водки развезло. Я встал из-за стола и, несмотря на сильную «качку», первым делом прихватил свои стволы. Глядя на это, Тихий одобрительно кивнул.

— Опанасенко! — крикнул Белоусов в пространство.

Вошел давешний боец с налившейся на лбу здоровенной шишкой.

— Проводи товарища в свою палатку и поставь на довольствие! — распорядился генерал. — В том числе вещевое — бушлатик-то у него, сам видишь, тю-тю…

Я пожал руки собеседникам и вышел на свежий воздух. Охраняющие штабную палатку бойцы посмотрели на меня с видимым уважением. А «боец номер два» Карпов даже кивнул, как старому знакомому.

— Нам туда! — взмахом руки указал направление Опанасенко и вполне дружелюбно предложил: — Давай помогу вещички нести!

Я, после секундного сомнения, отдал ему рюкзаки и второй автомат. Идти сразу стало легче, хотя земля ощутимо качалась под ногами. Заметив, что меня «штормит», Опанасенко даже взял меня за локоть и аккуратно придерживал на поворотах. Впрочем, идти оказалось недалеко — палатка охранников располагалась всего в пятидесяти метрах от штабной. По конструкции они были аналогичны — тот же армейский стандарт. Никакой мебели внутри не было — только вдоль стен аккуратно, через равные промежутки, стояли рюкзаки и лежали свернутые пенополиуретановые коврики и спальные мешки.

— Вот здесь свободно, — Опанасенко показал на незанятый угол слева от входа. — Присядь пока, а я «пенку» и спальник принесу.

Я плюхнулся прямо на пол, приготовившись ждать, но боец вернулся очень быстро. И минуты не прошло. Сноровисто расстелив мне «постель», Опанасенко с сомнением посмотрел на мою старую, грязную, местами прожженную комку и кирзачи-гавнодавы.

— Вши есть? — участливо спросил он. Я отрицательно мотнул головой. — Хорошо, хотя вошебойка у нас имеется. Но все равно — скидывай-ка ты свою рванину и сапоги до кучи. Сменку я тебе сейчас принесу. А как проспишься — в баню сходишь.

Боец вышел, а я начал неловко раздеваться, в первую очередь вынув из тайника чип-ключ и засунув его под спальник. На этот раз отсутствовал Опанасенко минут десять, но зато порадовал, принеся чистую униформу натовского образца, пару комплектов белья, портянки, новенькие берцы (всего на размер больше) и шведский анорак.

— Откуда такое богатство? — удивился я, облачаясь в обновки. — Неужели вас враги снабжают?

— Нет, конечно! — рассмеялся Опанасенко. — Это маскировка! Мы здесь изображаем частную армию преступного авторитета с Урала. Так проще с местными бандюганами договориться. Потому и обмундированы в трофейную одежку.

— Да вас как ни обмундировывай, — один хрен — вояк за версту видно! — хмыкнул я.

— Ну и что? Так даже лучше — раз у нашего «Бугра» вояки на подхвате — честь ему, хвала и уважуха! — улыбнулся Опанасенко. — Ну, переоделся? Давай я твое шмотье заберу.

Боец хозяйственно прибрал мои старые вещички и уже на выходе, обернувшись, спросил:

— А ты тому приемчику, которым меня завалил, обучишь?

— Конечно! — кивнул я, душераздирающе зевая. — Как только просплюсь…

Опанасенко радостно кивнул и, пожелав мне спокойного сна, удалился. Уснул я почти мгновенно, едва щека коснулась подложенного под голову рюкзака. А во сне пригрезилась мне родная Пионерская республика.

Интерлюдия

Ирка из минус третьего отряда, развратно поводя своими зелеными глазами, медленно подходит ко мне, крепко обнимает за шею, притягивает к себе и тянется целоваться, успевая при этом шептать: «Милый мой… Хороший мой… Единственный мой…» Я с замиранием сердца прижимаю ее к себе и…

Тра-та-та — та-та! Трам-там-там-там-там-там…

Гром фанфар из репродуктора и радостный голос диктора «Здравствуйте, ребята! Слушайте „Пионерскую зорьку“!». Блин! Какой сон обломали! Однако что же делать — пора вставать.

Я скидываюсь с койки и тут же начинаю утреннюю гимнастику под аккомпанемент бодрого наигрыша на баяне и не менее бодрого голоса: «Встаньте прямо, ноги на ширине плеч…»

Сегодня — воскресенье, но в нашей дружине объявлен субботник. Сам Дед Афган вместе с Лениным участвовал в первых субботниках, в том числе и в том, знаменитом, когда они вместе, надрываясь, таскали бревна. Так что мне сегодня как звеньевому нужно, если и не первым, то в числе первых попасть на Площадь Павших Борцов — туда, где будет торжественный сбор перед началом работы. А потому после «…переходите к водным процедурам» я пулей влетаю в душ и быстренько обливаюсь холодной… просто-таки ледяной водичкой, не дожидаясь, пока колонка прогреет воду. Быстро растереться махровым полотенцем. А что? Законный мой трофей! Я его совершенно честно получил в свою самую первую кампанию…

Был я тогда в нулевом отряде, только-только пятнадцать сравнялось. Тогда Совет Дружин принял постановление об объявлении Зарницы, то есть большого похода на Скандинавию. И сам Дед Афган это постановление утвердил. Потому что достали!

Шведы и финны на нашу территорию почти сразу после Большой Тьмы вторгаться начали. И чего им дома не сиделось? Говорят, что во время Великого Конца их почти не задело. Так, ерунда — сровняли с землей Стокгольм и Хельсинки.

Ну, так вот и полезли к нам скандинавы с «гуманитарной помощью». Мол, ах да ох, как же это — детишки одни да без присмотра. А чего это «без присмотра»? Вожатых еще много было. Настоящих, тогдашних. Ну, и Дед Афган в придачу…

В общем, развернули они эту гуманитарную помощь, а потом… Потом оказалось, что мы им за эту помощь свои недра должны лет на триста вперед, да еще бесплатно на них пахать. А они нас к себе в «малые народности» запишут. А мы уже тогда с одной такой «малой народностью» схлестнуться успели. Как раз в семнадцатом с оленеводами отношения выясняли. Ну и послал их Дед Афган по известному адресу. После этого и началось: что ни лето — приходят скандинавы и наших, кого захватить успеют, с собой увозят. Мы это долго терпели: у нас тогда в основном мелкота была. Но как подросли тогдашние октябрята, что хоть во второй отряд записаться могли, тогда-то мы и решили ответный ход сделать.

Вот когда Петрозаводск в первый раз отбили, я там это полотенце себе и добыл. Трофей. Там, правда, еще много чего взяли. Но все остальное я, как и положено пионеру, сдал. Я бы и полотенце сдал, но наш вожатый сказал: «Оставь, Боря, себе на память». Вот и оставил…

Под эти приятные мысли я успел сжевать приготовленный еще с вечера бутерброд с яйцом и картофельным пюре, а второй прихватить с собой. По дороге дожую. Все, теперь бегом, бегом, бегом! Утром в воскресенье рейсовые машины ходят плохо, так что надо успеть…

К остановке «Минус шестой отряд им. Аркаши Каманина» я и автобус «Урал» подлетели одновременно. Вернее, подлетел один я: автобус-то, притормаживая, почти подполз. В кунге-салоне — битком. Еще бы: кому охота за опоздание на субботник с тимуровцами объясняться? Приволокут на Совет отряда, а там и десять суток без личного времени схлопотать недолго. Да ладно бы только это! Меня, к примеру, со звеньевых как миленького попрут. И никакие прошлые заслуги не помогут. И вообще-то — правильно! Нечего опаздывать! Не зря ведь у нас записано: «Пионер — всем ребятам пример!»

«Урал» с рычанием отъезжает от остановки. Я озираюсь. В неверном свете северного утра все лица кажутся одинаковыми. Хотя…

Не успеваю я додумать, как меня с силой хлопают по плечу:

— Боря! Салют!

Передо мной стоит Вовка Байкулов из отряда имени Алексея Ивакина. Поисковик, который ошибается один раз. В последнее время бредуны навострились ставить всякие хитрые ловушки, и Вовка со своими ребятами только и делает, что всякие подлые штуки обезвреживает. А без поисковиков нельзя: надо и оборудование вытаскивать, и оружие, и вообще: мало ли чего в старых развалинах «горячих» зон отыскать можно.

Вовку я крепко уважал после того случая, когда мой отряд имени пионера-героя Аркадия Каманина был назначен в охрану поисковых партий «ивакинцев». Поиск прошел великолепно: во-первых, за все время мы не видели ни одного бредуна, не то что орду, а даже и диких, да из зверюг напали только волкособаки, и то всего один раз. И стая была маленькая: штук сто, не больше, так что отбились легко. Во-вторых, поисковики отыскали старый армейский склад медикаментов, на котором были и драгоценные антибиотики, и шприцы, и десяток тысяч ампул с сильными болеутоляющими. В результате все навьючились почище древних ишаков и ползли обратно с черепашьей скоростью, когда…

Грохнул слитный залп, и половина моего звена легла замертво. Бредуны! Большая орда! Как дозорные умудрились проморгать эту нечисть, неизвестно, да и не спросишь уже. Из лесу на нас перло тридцать-сорок человек, что особенно страшно — все с автоматическим оружием!

Мои бойцы, заполошно паля из всех стволов, пытались сдержать бредунов, рассчитывая в лучшем случае подороже продать свои жизни, давая возможность юным следопытам Байкулова уйти с бесценным грузом.

Но Вовка, хотя и имел все основания уйти, оставив нас на съедение орде, не стал праздновать труса. Он приказал своим бросить вьюки и вступил в бой. Правда, его двадцать стволов особо на конечный итог боя повлиять не могли. Но на наше счастье, вовремя подоспел мобильный патруль юнармейцев с автоматическим гранатометом и двумя крупняками. И совместными усилиями нам удалось отбросить бредунов. Эту орду потом целую неделю три дружины по лесу гоняли, пока не перебили всех до последнего. В плен из них не сдался никто.

После этого раза было еще много чего, и с Вовкой мы не то чтобы подружились, но заприятельствовали крепко. А так как он тоже звеньевой, то и на советах дружины мы с ним встречались, и на слетах, и на кострах. Много с ним было всего съедено, выпито, да еще всякого такого сделано, за что на совете дружины, конечно, разбирать не будут, но и по головке не погладят, всплыви все наружу.

— Салют, Вовка!

— На субботник?

— Не, блин, гуляю. Привычка у меня такая: в полшестого утра гулять ходить.

— Ну, я так сразу и понял, — Вовка хмыкнул, а потом уже потише поинтересовался: — Борь, ты натворил, что ль, чего?

— С чего это ты взял? Не-е, за мной вроде больших грехов не водится… — Я изумленно уставился на Байкулова, но тот показал глазами на дверь: выйдем, мол, там и договорим.

На остановке «Площадь павших героев» мы выплеснулись из «Урала», и Вовка тут же оттащил меня в сторонку. Под грохот динамиков, из которых неслось задорное «Взвейтесь кострами», он проговорил мне в самое ухо:

— Тут днями меня в штаб тимуровцев вызывали. Так вот: тобой интересовались. Мол, как я к тебе отношусь, да как тебя оцениваю, да как что чего? По каким поискам тебя знаю, что о тебе другие мои ребята говорят? Боря, ты давай, колись: чего натворил? Если что — прикрою, как смогу. В крайнем случае, буду о переводе в наш отряд ходатайствовать…

Во как! Да ведь не было за мной ничего такого… Нет, ну конечно, по мелочи было всякое, но уж чтоб тимуровцы интересовались — нет за мною таких грехов! Хоть режьте — нет!

Вовка истолковывает мое молчание по-своему. Он шепчет мне в ухо:

— Да ты не бойся, чудик! Ну что мы — не свои ребята, что ли? Ну чего ты там натворить мог? В измену не поверю, а так… Ну что, поддал в честь торжественного сбора и вместо минус четвертого в четвертый отряд к девчонкам полез? По морде кому заехал, в процессе боевой и политической? Сэкономил свои полевые сто грамм и сменял две бутылки на продукцию потенциального противника?

От последнего вопроса мне становится жарко. Действительно, один мутный паренек из минус второго предлагал мне выменять у него «веселые» карты с… ну, в общем, с женщинами. На некоторых что-то было надето, но большинство… Я, правда, отказался, но ведь не сообщил… Да и, если честно, отказался-то только потому, что не было у меня двух бутылок. Еще мечтал, что покажу эти карты Ирке из минус третьего: там же такое… э-э-э-э… белье! Обалдеть!

Вовка, должно быть, заметил мое состояние и собирался задать новый вопрос, но вдруг… С ума сойти! Только что был человек, стоял перед тобой и — р-раз! — пропал, словно никогда и не было. А передо мной возникают двое тимуровцев. Здоровые такие быки. Одного из них я знаю: Колька Майков из минус шестого. Он к нам в отряд нового звеньевого тимуровского звена в прошлом году приводил…

— Волков Борис? — хмуро интересуется Майков, одновременно отдавая мне салют. И не дожидаясь моего ответа: — Пройдем-ка, товарищ звеньевой, с нами!

Ну и пошли мы…

— Проходите, товарищ звеньевой. Присаживайтесь. Позавтракать успели? — И, не дожидаясь моего ответа, тимуровский старший звеньевой, сидящий напротив меня, нажимает кнопку селектора: — Чаю нам, и чего там еще…

Почти сразу же — я только-только успел в кресло примоститься — в кабинет вошла здоровенная такая, под стать хозяину кабинета, тимуровка в красной косынке на голове. В руках поднос с двумя стаканами брусничного чая и две тарелки. На одной — горка бутербродов, да не с яйцами или картошкой-моркошкой и даже не с мясом или бужениной, а с настоящей чайной колбасой. На второй… Ой, мамочка! На второй тарелке лежит настоящее печенье. «Калорийное». Да его ж и колбасу только к праздникам! Ну, еще печенье — в паек, если в рейд, поиск, или на Зарнице. А колбаса — вообще только в изоляторах! Верно говорят: «У тимуровцев каждый день — рейд!» Работа такая…

— Угощайтесь, товарищ звеньевой. Пейте чай. Вам одну ложку меда или две?

Хозяин кабинета сама любезность, только мне от этого становится уж и вовсе не по себе: просто так тимуровцы никого обхаживать не будут. Зачем это я им понадобился?..

— Ты, братишка, не стесняйся. Ешь бутерброды, печенье… Чего на них глядеть?

Ну, ладно. Как бы там ни было, а колбаска — это хорошо! Я беру ближайший ко мне бутерброд и отправляю его одним махом в рот. Красота!

— И печенье бери, Алексей, не стесняйся. И не думай ничего такого: это я со своих пайков наэкономил. Вот ты, оказывается, какой…

— Какой? — Бутерброд застревает у меня в горле. — Какой?

— Да не волнуйся ты так, звеньевой! — тимуровец посмеивается. — Не двадцать седьмой год на дворе… Кстати. Я ж так и не представился. Белопахов Василий. А пригласил тебя к себе… Тебе ж, конечно, не терпится узнать: зачем это ты нам понадобился, так?

А то! Интересно: мне отвечать или нет?..

— Так вот, пригласил я тебя, чтоб познакомиться поближе. Ведь как-никак в нашей дружине не так много тех, кто четыре зарницы прошагал…

Это он верно подметил. Таких, как я, по пальцам пересчитать можно. Особенно вторая зарница нам большой кровью далась. А я еще в Псков ездил, когда они десант скандинавский пять лет тому назад отбивали. Оттуда наших всего два грузовика и вернулось. В смысле — живых… Гробов мы тогда пять «КАМАЗов» и девять «Уралов» привезли. Это не считая тех, что без вести…

— Вот ты в поиски ходил, — Белопахов прихлебывает чай и жмурится от удовольствия. — А с каким, к примеру, отрядом следопытов лучше всего работается? Как считаешь?

— Ну… вообще-то с любым, но я вот — с «ивакинцами» больше работать люблю.

— Да? А чем же они, например, от «горяиновцев» отличаются?

Отряд юных следопытов имени Романа Горяинова… Да я с ними всего два раза и встречался…

— Я, если начистоту, товарищ Белопахов («Василий, Василий», — поправляет меня тимуровец, улыбаясь), «горяиновцев» мало знаю. Один раз с ними в поиск ходил, когда в Мирный пытались прорваться. Так тогда ведь много следопытов пошло. Наверное, со всех дружин собрали.

Я рассказываю ему эпопею мирненского прорыва. Тогда, три года назад, у кого-то в Совете Дружин родилась идея попробовать прорваться в город и на космодром с воды. И попробовали. И положили в этом прорыве почти триста пионеров. И еще семеро комсомольцев-вожатых сгинули без следа. А вот о результатах — положительных результатах — я, признаться, не слыхал…

Белопахов слушает внимательно, почти не перебивая. Лишь иногда задает наводящие вопросы или уточняет подробности. А как только я заканчиваю, тяжело вздыхает:

— Да уж, Боря, досталось вам… Но ведь пионер — всем ребятам пример, так?

— Так, — соглашаюсь я и от себя добавляю: — Пионер равняется на героев борьбы и труда!

Тимуровец улыбается, а затем начинает расспрашивать о поисках с ребятами Байкулова. Мне становится как-то не по себе. Нет, с одной стороны, приятно рассказать о себе, о своих делах, победах и подвигах, но с другой… Он что же это — под Вовку копает? Да нет, ведь сказал же, сам сказал, что не двадцать седьмой год на дворе. Тогда, как гласит официальная версия: «…пробравшиеся в ряды тимуровцев враги по заданию скандинавских империалистов приступили к подготовке заговора против Совета Дружин. Опираясь на немногочисленных предателей и скандинавских наймитов, враги планировали свержение Правительства Пионерской республики, захват власти и полную капитуляцию перед империалистическими захватчиками. Для достижения своего преступного замысла предатели возбудили множество незаконных дел против честных пионеров. Однако заговор провалился. Под руководством Председателя Тимуровского комитета враги были уничтожены…» Но это можно октябрятам на политинформациях говорить… А мы-то знаем, что тогда у многих головы полетели. Кого предатели уничтожили, а кому и во время ликвидации заговора не по делу досталось…

— Товарищ старший тимуровец, я все в отчетах написал…

Он на мгновение становится серьезным и сосредоточенным, но потом снова улыбается:

— Пионер — честный и верный товарищ, всегда смело стоящий за правду, — теперь уже он цитирует «Законы». — Решил, что друга твоего проверяем? А если?

— Я все изложил в отчетах, больше добавить нечего…

— Да успокойся, Боря, расслабься. Все в порядке с твоим Байкуловым. А вот поподробнее рассказать тебе все-таки придется. Кстати, может, лучше напишешь? Вдумчиво, не торопясь, со всеми подробностями. Причем постарайся не упускать даже мелочи. Пусть они тебе покажутся неважными, а все-таки…

Он придвигает ко мне чернильницу, ручку и стопку бумаги:

— Последний поиск распиши во всех деталях. Когда закончишь — позови, — и с этими словами он выходит из кабинета, оставляя меня один на один с моими мыслями и подозрениями.

Интересно, кого они все-таки «крутят»? Меня? Да ведь не за что! Вовку? Да вроде тоже не за что… Хотя, конечно…

Слушай, Боря, а если кто из Володькиной команды накосячил, а?! Точно! Вот и ответ на все мои терзания! Вовка — добрая душа, думал, что это меня, а у самого… Под самым носом! И, судя по тому, как меня обхаживают, крепко кто-то накосячил! Как бы еще не измена Родине…

Часа через два, отдав Белопахову полный (абсолютно полный!) отчет о последнем поиске и получив приглашение захаживать по-дружески — так, посидеть, поболтать, попить чайку, — я покинул здание тимуровской команды и пошел себе куда глаза глядят. Спешить мне было некуда: субботник давным-давно кончился, на сбор идти не хотелось, до вечерней дискотеки еще добрых четыре часа. Пойти, что ль, Вовку найти?..

Но до вечера, до танцев я так и не нашел Вовку. А потом были танцы, была Ирка и вообще… Короче, мне стало не до Вовки и не до отряда имени Ивакина. Так что встретились мы только на второй день, опять случайно.

Я торопился на работы. На эту неделю мое звено было назначено на «химию». Не за провинности, как обычно попадают на химпроизводство пионеры, а так — по разнарядке. И это успокаивало: по разнарядке на химию больше чем на десять дней не пошлют, при условии выполнения плана, разумеется. Поэтому мы звеном решили: постараться работать ударно, по-стахановски, и план не просто выполнить, а и перевыполнить! Тут ведь как: во-первых, если выполним объем работ поскорее — больше свободного времени дадут, а во-вторых, если докажем свою полезность — дальше будут назначать на хорошие, интересные работы. Например, на лов рыбы. Или на мясозаготовки. Что-то я давно на лосей не охотился…

У нас, рядом с городком Лесной, что в ста километрах от старого города — Вологды, здоровенное болото. Собственно, раньше это был не город, а пионерский лагерь, да и болота никакого не было, но после Большой Тьмы многое изменилось. Так вот, в нашем болоте лоси расплодились неимоверно. На них-то мы и охотимся. Мясо у них — не очень, больно жесткое, но они ж, гады, на поля выходят! А в последнее время и на людей стали нападать. Особенно — весной. Наше звено всегда было первым… ну, нет, не первым, конечно, но уж вторым по охоте — точно! На лося норматив — три патрона, а мы — редко, если и два потратим. Так что даже немножко обидно, что первоклассных охотников, никак не хуже Соколиного Глаза, послали на химию.

По пути нас догнал отряд имени Ивакина.

— Салют, Вовка! — радостно поприветствовал я Байкулова.

— Салют, Боря! Тоже на целлюлозу?

— Ага. На неделю. А вас за что?

— А ни за что.

— Все говорят: «Ни за что», — я подпускаю в голос интонаций из фильма про милицию, — а все-таки?

— Слушай, Боря, кончай из себя Жеглова разыгрывать. — Похоже, Вовка обиделся. — Сказано же: по разнарядке.

По разнарядке? Забавно… Что это за разнарядка такая, если на целлюлозу погнали юнармейцев и следопытов? Очень странно…

Но перед началом смены все выясняется. На коротком митинге парень из Дома пионеров объясняет нам, что наконец удалось запустить патронный завод на полную мощность. Ну, тогда все ясно! Республике нужна целлюлоза, чтобы делать из нее порох. Навались, ребята!..

В пересменке рядом со мной оказывается Вовка. Я собираюсь сказать ему о своих догадках по поводу его ребят, но он опережает меня:

— Слушай, Боря. Меня к тимуровцам вызывали. Так по всему выходит, что это не ты, а кто-то из твоих хлопцев напортачил. Ты проследи…

Во как! Интересно, интересно…

Я решил обсудить все с Вовкой подробно, но вечером не вышло — сверхурочные, а на следующий день меня вызвали на торжественный сбор. Принимаем октябрят в пионеры…

Малыши, серьезные, насупленные, в новенькой, отглаженной форме, стоят идеально ровной шеренгой. Вперед выходит наш председатель совета дружины, Серега Заборников:

— Дружина… К выносу знамени… Смирно! Равнение на знамя!

Под звуки горнов и грохот барабанов шестеро юнармейцев выносят знамя дружины имени Александра Матросова. Все присутствующие дружно отдают салют, даже наш старший вожатый, Алексей Владимирович. Он отдает салют левой рукой — правой у него нет. Оторвало осколком снаряда. В том бою Алексей в одиночку уничтожил две скандинавские «стервы». Горят они фигово, да и забронированы — ого! Хорошо, что теперь их почти не осталось.

— К принятию торжественной клятвы… Смирно! Равнение на середину!

В наступившей тишине звенят ребячьи голоса, произносящие чеканные слова: «Я, гражданин Пионерской республики, вступая в ряды Всемирной Пионерской Организации, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь: горячо любить свою Родину; трудиться и сражаться, как завещал великий Дед Афган. Я клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным, всегда беспрекословно выполнять законы Пионерской Республики, приказы командиров и начальников, хранить доверенную мне государственную и военную тайну. Я клянусь всемерно беречь пионерское имущество и до последнего дыхания быть преданным Пионерской Организации, своей Родине и ее правительству — Совету Дружин.

Я всегда готов по приказу Совета Дружин выступить на защиту моей Родины — Пионерской республики, и как пионер я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Если же я нарушу эту мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара пионерского закона, гнев моих товарищей и всеобщая ненависть и презрение пионеров всего мира».

Малыши читают текст клятвы, а я смаргиваю невольную слезу. Смена! Какая смена! Вон тот, например: сам по росту чуть выше «калаша», а на груди уже не обычная пластмассовая звездочка, а старая, металлическая, наградная. Что же ты успел сделать, паренек, что тебя наградили? А ведь у нас награды зря не дают…

Последний малыш дочитал клятву и встал в строй. Кто-то протягивает мне новенький, крашенный ягодным соком галстук. Вся шеренга старших дружно шагает вперед и повязывает новым пионерам галстуки. Передо мной девчушка с пожелтевшими бантиками на соломенных волосах. Бантики старинные, наверное, от мамы остались, но в такой торжественный день…

— Поздравляю.

— Спасибо, — лепечет малышка и тут же начинает расправлять галстук, чтобы он лег покрасивее. Женщины!..

Мы отступаем назад. Два новых звена — целых восемьдесят пионеров стоят в строю. Сейчас будет самый первый в их жизни салют…

Алексей Владимирович выходит вперед. Гордо выпрямляется, оглядывает малышей:

— Юные пионеры! К борьбе за правое дело Пионерской Республики и Деда Афгана будьте готовы! — и взметывает левую руку.

— Всегда готовы! — отвечает дружный звенящий хор.

Молодцы! Наша смена! Мы еще повоюем!

— Товарищ звеньевой? Вам, — девчушка-пятиотрядница протягивает мне бумажный прямоугольник. Письмо? От кого? И почему на сборе?

«Звеньевому минус шестого отряда им. Аркаши Каманина, Волкову Борису. По получению предписания вам надлежит немедленно прибыть в г. Галич, в Главное Управление Тимуровского комитета. Форма одежды — парадная…» О, как! Это кто же у меня мог ТАК накосячить, что в столицу вызывают?..

Вечерний Галич — красивое место! Галичское озеро, которое и раньше было немаленьким, а теперь просто выглядит как настоящее море, могучая, полноводная Кешма, протекающая через весь город. Все это кажется таким мирным, таким уютным…

Я отсалютовал малькам не старше четвертого отряда, которые возились с укреплением берега реки, и пошагал себе дальше, поглощенный тревожными мыслями. Зачем? Ну зачем меня вызывают в Тимуровский комитет?

…Ого! Я так задумался, что не заметил, как до самой площади Вождей Пионерии дошагал! Вот он — памятник на высоком основании. Дед Афган, каким он в молодости был. Стоит и на пулемет опирается. Хорошо, что я вовремя очухался, а то вот не отдал бы памятнику салют — пришлось бы потом с тимуровцами объясняться!

Перед памятником — целая толпа малявок. Отряд пятый, а то и шестой. Да и не один, если верить количеству флагов. А у самого цоколя — старик, причем если по внешнему виду судить, так ему не то что за пятьдесят — за шестьдесят! Да еще и с гаком. Как бы не легендарный соратник самого Деда Афгана. Из первых вожатых…

Рассказывает он что-то ребятишкам, а те притихли: не возятся, не шепчутся, не толкаются. Оттого и голос у старика хоть и хриплый, надтреснутый, а слышно — на самой дальней стороне площади любое слово разберешь…

— …Вот, ребята, и наш Дед Афган тоже пошел воевать с фашистами. Сталин не хотел его отпускать — слыханное ли дело, чтобы соратник самого Владимира Ильича шел на фронт простым солдатом? Но Дед Афган ответил Иосифу Виссарионовичу так: «Ты же не прячешь своих сыновей в тылу. Почему же я должен отсиживаться, когда многие из моих ребят-пионеров уже бьют фашистских гадов?»

Много славных подвигов совершил Дед Афган. Но в конце концов вызвали фашисты специальную команду, выследила она отряд Деда Афгана, окружила. Оставалось пионерам только одно — с боем прорываться. Пошли в атаку пионеры, и в первых рядах шел Дед Афган с верными соратниками…

Здорово рассказывает старик! Так и представляется: Дед Афган в заломленном берете, а вокруг — молодые парни и девчонки в красных галстуках, с «калашами» в руках. И ведь так все и было — видел я картину в музее. Говорят, ее еще до Тьмы рисовали… А старик между тем продолжает:

— И не выдержали враги яростного напора пионеров. Сотнями валились наземь, сраженные меткими выстрелами. Но в последний момент, когда близка уже была победа, увидел Дед Афган, как один из уцелевших врагов прицелился в юную пионерку. Вскинул Дед Афган оружие, да выстрелить не смог — патроны кончились. Бросился тогда Дед Афган вперед и заслонил девочку собой. И ударила подлая пуля Деда Афгана прямо в грудь…

На площади шевеление. Это смахивают слезы. Кто-то из девчонок всхлипывает. А ветеран продолжает:

— Вынесли пионеры своего вождя из боя на руках. Думали уже, что не жилец он — злая вражеская пуля рядом с его горячим сердцем прошла. Но тут приподнялся Дед Афган с плащ-палатки, огляделся по сторонам и говорит: «Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва!» Разозлились тут пионеры на подлых врагов и ударили со всей силы, и отбросили фашистов с нашей земли в самое их логово — страну Афганистан. И там, в высоких горах, пионеры штурмом взяли дворец главного фашиста — Рейхстаг. На его стене Дед Афган нацарапал штыком: «Развалинами Рейхстага удовлетворен». Мы победили! За подвиги товарищ Сталин наградил Деда Афгана, нашего с вами первого Верховного Вожатого, полковника Остапенко Евгения Ивановича званием Героя Советского Союза!

Мелкие зашевелились, зашелестели. Сперва несмело, полушепотом, а потом уже в полный голос толпа начала скандировать:

— Дед Афган… Дед Афган! ДЕД АФГАН!!!

Старик благодушно улыбался, дожидаясь, когда ребятишки устанут. Наконец мальки выдохлись, и крохотная девчушка-шестиотрядница со светлым хвостиком волос на затылке спросила:

— Товарищ старший вожатый, а что было дальше?

— А дальше, ребята, случилось страшное! Умер товарищ Сталин, а международные империалисты подкупили несколько человек в верхах великой страны победившего народа, и Деда Афгана вместо присвоения звания генерала отправили в отставку! И не его одного: многих самых лучших и самых честных командиров предатели оклеветали и выгнали из армии, а некоторых даже отдали под суд.

И воспользовались буржуины и их наймиты подлые тем, что повыгоняли из армии всех честных и смелых. И учинили переворот страшный, а возглавил его бывший бандит по кличке Меченый. Фамилию его история до нас не донесла, да оно и к лучшему: не хватало еще всякую уголовную шушеру по фамилиям величать!

Меченый на машине своей по Москве-столице разъезжал да понравившихся маленьких девочек, которые из школы шли, ловил. («А зачем они ему?» — вопрос из толпы, и тут же шлепок и внятное: «Не перебивай!») Весь город его длинный черный автомобиль под номером «ЕБН 00» знал и боялся. Особняк себе из здания университета устроил и назвал его «Фонд помощи горбатым»! А еще пьяница он был: пришлось буржуинам все виноградники вырубить, все заводы спиртовые взорвать, чтобы только главаря своего хоть раз трезвым увидеть… Но самое страшное, что сотворил этот выродок: отобрал он у пионеров всего мира их столицу — Артек. И чтобы память о нем навсегда стереть, велел Меченый его переименовать. И стал Артек называться Форосом…

Старик обводит взглядом притихших мальков. Те стоят, застыв от ужаса, пытаясь вообразить себе весь масштаб постигшей Пионерию катастрофы. Старик откашливается и продолжает:

— И повылазили тогда изо всех щелей таившиеся враги — олигархи, журналюги, Солженицыны, попса… Застонала тогда Родина, и стал Дед Афган со своими верными товарищами собирать силы для борьбы за народное счастье. И подготовили они вторую Великую революцию, которая должна была вымести с лица нашей Родины всю буржуйскую нечисть. Готовились вооруженные отряды, собирались вместе бойцы, и уже снова, то тут, то там, вспыхивали тайные пионерские костры, звали на борьбу горны, поднимали головы верные соратники… Все ждали сигнала…

Старик понурил голову. И тихо продолжил:

— Но нашелся среди революционеров предатель. Сообщил он буржуям и империалистам, что все готово к революции, что идут уже по тайным тропам могучие отряды борцов, что в секретных местах встали уже засады, что по сигналу вся страна поднимется на борьбу. И испугались буржуи. И стали они просить помощи у врагов за океаном, чтобы уничтожили они наш вольный и свободный народ, чтобы снова не взвилось над землей знамя победы рабочих и крестьян. А в уплату обещали все наши леса, поля, заводы и недра. И заокеанские буржуи решили: смерть восставшим!

Хорошо, что тогда узнал об этом сам Дед Афган и велел срочно вывезти из крупных городов всех детей. А охранять их назначил своих самых верных соратников. Вот мы сюда и приехали, а родители ваши — революционеры — приняли смертный, неравный бой с черной вражеской силой. Заокеанских империалистов уничтожили, но и сами полегли в неравной борьбе… — Старик замолкает и смотрит куда-то вдаль, за горизонт…

— А дальше, ребята, вам лучше, — он подслеповато прищуривается, — вон, товарищ звеньевой расскажет. Он помоложе, да и память у него получше…

С этими словами старик машет рукой в мою сторону, а сам, тяжело опираясь на палку, медленно идет к машине. Двое тимуровцев заботливо поддерживают его под руки, а меня уже окружила толпа — да что «толпа»! — орда мальков:

— Товарищ звеньевой, а шведы — люди?.. Товарищ звеньевой, а на Зарнице страшно?.. Товарищ звеньевой, а вы диких бредунов живьем видали?.. Товарищ звеньевой, а золотая нашивка у вас за что?.. Товарищ старший звеньевой, а правда, что у финнов рога растут?..

И я отвечаю на весь этот водопад вопросов, который обрушивается на меня со скоростью пулеметной очереди. Шведы — люди, только плохие; на Зарнице страшно, но страх можно преодолеть, диких бредунов живьем видел, но недолго — не могут они пережить нашей встречи; золотая нашивка у меня за вторую Зарницу, где мы со звеном отбили атаку целой роты шюцкора, а то, что из всего звена выжил один я, мелким знать не обязательно; рога у финнов не растут.

Я отвечаю еще на добрую сотню вопросов, получаю приглашение на торжественный сбор, и, наконец, меня оставляют в покое, наедине с моими мыслями. А мысли все те же: зачем? Зачем меня вызвали в Главное Управление Тимуровского Комитета?

Впрочем, выяснилось это довольно быстро.

Хмурый тимуровец у входа в здание ГУТК тщательно проверил мои документы, на всякий случай уточнив:

— Волков Борис?

Кивком подтверждаю: да, мол, это я и есть.

— Проходите, вас ждут.

Лестница, ведущая на второй этаж, в конце которой уже трое тимуровцев — один другого здоровее. Увидев мои нашивки за двенадцать поисков, девять рейдов и аж за четыре Зарницы, они салютуют мне первыми. Но тут же тот, что посередине, протягивает руку:

— Оружие, товарищ звеньевой.

Снимаю с ремня кобуру и протягиваю тимуровцам. Лязгает дверь несгораемого шкафа…

— Проходите. По коридору направо.

Я зашагал по коридору мимо ТОГО САМОГО МЕСТА. Дверь в кабинет Деда Афгана, как обычно, охраняли двое пионеров-первоотрядников: мальчишка и девчонка. Юнармейцы. Оба — в синей с белым парадной форме, в красных пилотках. Девчонка еще и в белоснежных бантиках. У паренька на груди — обычный «калаш», у девчонки — «ксюха»…

Я поворачиваюсь четко, как на параде, и беру «под салют». Кабинет Деда Афгана — святыня святынь! А паренек-то мои нашивки разглядывает. Ну-ну. Посмотри, малек, поучись. А девчонка… Ой! Вот это да!..

Лицо пионерки обезображено длинным шрамом. Просто он — слева, вот я его сразу и не заметил. Это кто ж тебя так? Наверное, бредуны, потому как у девчонки — три нашивки за поисковые рейды в зоны высокой опасности. Одна к тому ж серебряная… Молодец, мелкая! Хорошо дралась!

А теперь вперед, туда, где Алексей Бугров, председатель Тимуровского комитета, обустроил свой кабинет. У входа снова караул. Но теперь уже не тимуровцы, а юнармейцы. Правда, отряд минус шестой, не меньше…

Я салютую часовым, они отвечают. Один из них распахивает передо мной дверь.

— Разрешите?

— Проходи, товарищ Волков, проходи…

За большим письменным столом сидит… нет, не Бугров. Это Верховный пионервожатый республики, Иван Евграшин, а Бугров стоит рядом.

— Как добрался, товарищ Волков? — интересуется Евграшин. — Где устроился? Обедал?

Я отвечаю, что добрался хорошо, устроился у юнармейцев и вместе с ними пообедал в столовой, а в голове назойливо стучит: «Зачем вызвали? Зачем? ЗАЧЕМ?!»

— Ну, раз ты сыт и разместился, я думаю, что нет смысла тянуть. Верно, Алексей?

— Так точно, — подтверждает Бугров и, глядя мне прямо в глаза тяжелым, каким-то мертвым взглядом, не то приказывает, не то предлагает: — Ты сядь, Волков, сядь. В ногах правды нет.

Я усаживаюсь в удобное, обитое вытертым плюшем старинное кресло еще из старых, дотемных времен…

— Разговор у нас с тобой будет долгий, серьезный ну и, сам понимаешь, секретный…

Ого! Они что, задумали что-то? То-то я слыхал, что нынешний председатель Совета Дружин «не тянет»… Дела…

Евграшин откашливается, но говорить начинает Бугров:

— Вот что, Борис. Ты парень неглупый, грамотный, все о тебе хорошо отзываются… А вот скажи: ты когда-нибудь задумывался, что дальше?

— То есть как это? — Точно! Переворот затевают… Вот это влип…

— Подожди, Алеша, — в разговор вступает Евграшин, — дай-ка я проще поясню. Борис, как ты думаешь: через десять лет в нашей республике жить станет лучше?

— Ясно, лучше!

— А почему?

— Ну… Мы много строим, много делаем… Вот завод в Ухте на полную вывели… Даже птицефабрику собираемся… Детей много! А раз много детей — значит, будут рабочие руки, так? Значит, точно — жить станем лучше!

Закончив свои рассуждения, я гордо взглянул на них. Ну, разве я не прав? Но ни Евграшин, ни Бугров что-то не торопятся подтверждать мои выводы…

— Видишь ли, Борис, — Евграшин озабоченно чешет нос, — все было бы так, как ты говоришь, если бы не одно «но».

Что еще за «но»?..

— Скажи, ты в деревне бывал? — низким, без интонаций голосом интересуется Бугров.

— Ну, бывал…

— Поля, луга видел?

— Да видел я, товарищ председатель Тимуровского комитета. И поля, видел, и луга…

— Их больше стало? — и опять давит своим мертвым взглядом. — Вспоминай, звеньевой.

Да вроде нет. Там, где наш первый лагерь стоял, полей вроде даже меньше стало. Ну, точно. Я помню, что, когда совсем маленький был, у реки поле было овсяное. Я еще тогда говорил, что оно — геркулесовое. Нас туда на полевые работы посылали, в пионерский десант. Типа прогулки на свежем воздухе. А потом, когда уже постарше стал, пару раз по делам в этот же колхоз попадал. Так не было уже этого поля. Деревенские говорили — болото съело. И осушить не смогли. Вроде кто-то приезжал из Дворца пионеров — юный мелиоратор, что ли? — так он сказал местным юннатам, что сделать ничего не может… Да еще Ирка рассказывала, что будто бы дед ее подружки — старый большевик, ему уже пятьдесят шесть! — жаловался, что в деревнях у Двины посевные площади втрое сократились…

— Нет, товарищ председатель Тимуровского комитета, больше их не стало. Вроде бы даже меньше стало…

— А есть мы что будем, если полей уже сейчас — нехватка? А ну-ка, вспоминай, Волков: сколько раз только за этот год гарниры отменяли?

Бли-и-ин! А ведь и верно: чуть не раз в неделю мы мясо или рыбу без гарнира рубали. Раньше-то, как сейчас помню: и каша на завтрак, и макароны, и капустка там, свеколка… А сейчас — только хлеба в обрез, картошка и морковка, которая после Тьмы чуть не самая урожайная культура. Иная морковочка на полпуда потянуть может… А все остальное — грибы, мясо да рыба…

Я молчу. А чего говорить-то? Хотя… Это что же получается? Мы, значит, с голоду подыхай, сухари вместо конфеток малькам отдавать станем, а буржуи разные будут сидеть, обжираться, руки потирать и ждать, пока мы от голода загнемся?

— Я, товарищ председатель Тимуровского комитета, так думаю: раз у нас еды мало — надо ее у скандинавов забрать! — Я непроизвольно сжимаю кулаки. — Зарницу им объявить и вырезать до последнего. Там земля есть, и поля можно…

Я собираюсь развить свою мысль дальше, но меня останавливает Евграшин. Мягким движением он, словно бы по-дружески, толкает меня в плечо и поворачивается к Бугрову:

— Вот, Алеша, именно об этой реакции я тебя и предупреждал. Смотри: глаза горят, кулаки сжаты, аж костяшки побелели. Четыре зарницы прошел, пятая ему — нипочем! Э-эх, Борис, — это уже ко мне, — да было б у нас таких, как ты, хоть двадцать тысяч — так бы и сделали. А как прикажешь поступать, если ребята вроде тебя — на вес золота?

Доброе слово и кошке приятно! Я расслабляюсь, и тут вдруг Бугров, совершенно не меняя своего мертвого выражения лица и не отводя своего мертвого взгляда, нагибается к столу и вытаскивает из него бутылку:

— Давайте-ка, мужики, выпьем по сто боевых. За то, чтобы на будущий год — в Артеке!

Если бы этот новогодний, хотя, в общем-то, вполне обычный тост произнес кто-нибудь другой, а не Бугров, которого скандинавские солдаты уже в пятнадцать лет прозвали «Вита дёден», когда он, командуя летучим звеном лыжников, наводил ужас на маатилы, кили, утпосты и прочие стады, я бы окончательно расслабился и выпил бы свои сто грамм без задней мысли. Но тут…

— И верно, — присоединяется Евграшин. — Давайте-ка мы с вами, ребята, выпьем за то, чтобы древняя столица пионеров всего мира снова зазвенела пионерскими голосами!

Мы чокаемся старинными рюмками, еще из Чехословакии, и опрокидываем их содержимое в себя. Э-эх! Хоть и говорят, что «первая — колом», но к данному напитку это явно не относится. Это вам не «Советская пионерская», не «Столичная пионерская», даже не «Особая комсомольская». «Гвардейская» — до сих пор пробовать не доводилось! Говорят, что есть еще какая-то «Большевистская», но вряд ли она лучше, чем эта. Тонко отдает медом и, кажется, морошкой, а запах! М-м-м, вкусно…

— А вот скажи нам, Борис, как по-твоему: есть шанс Артек увидеть или нет?

Вот-вот, поэтому-то расслабляться в такой компании и нельзя! Не успели еще по первой, а Бугров — смерть белая — уже с вопросиками политическими. Ну, и что вот ему отвечать прикажете?..

— Так разве он не сказка? — невольно вырывается у меня.

Ой! Эти двое уставились на меня так, словно две холодные струи в лицо ударили. И даже взгляд от этих двух пар глаз, нацелившихся на тебя, точно орудийные стволы, отвести нельзя.

Евграшин смотрит внимательно, изучающее, а Бугров — тяжело, оценивающе. Так неуютно, как под прицелом этих взглядов, я еще никогда себя не чувствовал… Даже когда у меня, еще в минус втором отряде, запрещенную книгу нашли… Черт меня тогда дернул в поиске эту книжку с цветными картинками подобрать! Название — не по-нашему — «COSMOPOLITAN», а текст — по-русски. И описывалось там, что девчонкам в ребятах нравится. И девки там — в раздельных купальниках или в таких… не знаю, как оно называется, но все такое… полупрозрачное… Вот и не сдал тимуровцу, а хранил… Отчитывали меня на совете дружины ого как! Со стыда готов был сквозь землю провалиться. Когда к двум месяцам без личного времени приговорили — даже не испугался и не расстроился, а только рад был, что разбор моего дела закончился… Но тут…

— Слушай меня, Борис, очень внимательно, — наконец произносит Евграшин. — Все, что ты сейчас услышишь, — государственная тайна. Понял?

Я киваю, и он продолжает:

— Артек — есть! Земли, где он стоял, — полуостров Крым, — не подвергались ударам во время империалистического нападения, которым враги пытались задавить нашу вторую революцию. Мы имеем самые точные данные, что там и сейчас живут люди, что зон опасности там практически нет и что… Алеша! Быстро воды! Сядь, мальчик, сядь… Все хорошо, все нормально…

Ага! Ничего себе «все нормально»?! Вот так тебе спокойно сообщают, что сказочный Артек, в который, пожалуй, даже и мальки из третьего отряда не очень-то верят, существует на самом деле! Да еще целый и практически невредимый… Еще скажите, что Дед Афган и первые вожатые правят, и будет все нормально… Совсем «нормально»!..

— Я ему лучше еще сотку плесну, — сообщает Бугров, и в моей руке, словно сама собой оказывается рюмка «Гвардейской». Я выпиваю, не ощущая вкуса…

— Ну, Борис, успокоился? — интересуется Евграшин. — Тогда я продолжу…

Рассказывает он долго. Оказывается, наша республика стоит на грани натуральной катастрофы. Из-за сейсмического воздействия ядерного оружия, которым империалисты всех стран устроили нам Большую Тьму, в нашей почве что-то нарушилось. Какой-то гидростатический режим. Потому-то у нас и болота поперли со страшной силой. И уже сейчас Пионерия — на волосок от голода.

Конечно, можно устроить полномасштабную Зарницу скандинавам и отобрать землю у них. Тем более что и разведка докладывает, что их этот катаклизм не коснулся. Только вожатые со старыми большевиками прикинули, что после такой войны и от нас не больно-то много останется. Процентов двадцать, не больше. И основные потери придутся на мелких — от октябрят и до нулевого отряда включительно…

— Так что, Борис, сам понимаешь — этот выход мы оставляем на самый крайний случай. Конечно, если нам ничего другого не останется — будет Зарница. Все пойдем, и никто нас не остановит. Но, возможно, есть и другой путь…

— Какой? — выдавливаю я, расплющенный грузом страшных новостей.

— Ты ведь знаешь, что довольно много людей уцелело здесь, на севере? И деревни остались, и оленеводы, и…

— Бредуны, конечно! — выдыхаю я.

— Правильно, Борис, бредуны! — кивает Евграшин. — А кто такие есть бредуны, откуда они взялись? Ведь до Тьмы никаких таких бредунов и в помине не было! Ни диких, ни ордынских!

— Так ведь уголовники это бывшие! Так нам тимуровцы на политинформации говорили!

— И это тоже верно! — усмехается Евграшин. — Тимуровцы врать не будут! Практически каждый бывший уголовник — бредун, но все-таки не каждый бредун — бывший уголовник!

Я в ответ на это заявление только удивленно хлопаю глазами. Это как вообще?

Евграшин, видя мое недоумение, разъясняет:

— Первоначально в бредунские орды сбивались уцелевшие люди из городов. Беженцы. Ведь деревенские часто не пускали их жить на свою землю, отгоняли оружием. Вот бредуны и начали… объединяться, чтобы взять себе силой… пропитание. И у них это получилось — люди в ордах, сам знаешь, безбашенные. А почему безбашенные? Так им терять-то нечего — дома нет, родные погибли… Вот этим они и брали — готовностью сдохнуть, но перед этим загрызть кого угодно. Это немного позже они мобсклады вскрыли и вооружились, а первые бредуны чуть ли не с кухонными ножами на деревенских нападали. Сначала они себе пропитание взяли, потом у них и другие запросы стали появляться — выпивка, женщины… А через несколько лет они принялись землю с крестьянами захватывать, вроде как бароны средневековые. А кому земли не досталось, те так и кочуют. Этих мы дикими зовем.

— Ага! — ошарашенно киваю я. Такого варианта истории появления бредунов мне до сих пор слышать не доводилось.

— Кстати, многие бредунские орды, сев на землю, перестали быть агрессивными, превратились в обычные крестьянские общины. По данным разведки, сейчас между нами и балтийцами образовалась этакая буферная зона, в которой живет четверть миллиона человек. Из них способны держать оружие — не менее половины. Как думаешь, если стотысячная армия по Прибалтике ударит, то долго ли балтийцы продержатся?

— Да кому там держаться-то против такой силы? — хмыкнул я. — Ни дня они не продержатся! Кто успеет — сядет на корабли и уплывет к своим хозяевам в Скандинавию!

— Правильно мыслишь, Борис, молодец! — похвалил Евграшин, улыбнувшись кончиками губ. Бугров с самым мрачным видом хрустнул пальцами. — А почему эта стотысячная армия до сих пор на Прибалтику не напала? Почему в Тарту до сих пор самый большой невольничий рынок безбоязненно работает?

— Так… — задумался я. — Возможно, у них оружия подходящего не хватает?

— И это тоже! — подтвердил Евграшин. — Но самое главное — им единства не хватает! Население в буферной зоне разделено на общины и кланы. Многие враждуют между собой.

— И мы хотим направить туда сотню опытных бойцов и командиров, чтобы создать из местных отряды, объединить их и направить против балтийцев. А там, глядишь, и до скандинавов время дойдет! — внезапно сказал Бугров. — В двадцать седьмом году несколько десятков человек от нас на Запад сбежали. Многие из них теперь важные посты в тамошней иерархии занимают. Некоторые даже начали с нами сотрудничать, хотя назад и не рвутся. А в этот раз мы под видом беглецов от новой чистки отправим на Запад сотню-другую специально подготовленных бойцов. В том числе и с опытом командования, как у тебя!

— И если наша задумка увенчается успехом, то через несколько лет в буферной зоне будет стоять многотысячная армия, готовая смести в море балтийцев, расчистив путь для нас. И нам не придется тратить на это скудные ресурсы, особенно людские! — добавил Евграшин. — Назовем эту армию Красной!

Глава 3

На следующий день меня, как и обещали, отвели в баню, оборудованную в кунге «Урала». Горячую воду никто не лимитировал, да еще здесь присутствовала самая настоящая парилка, и я с наслаждением помылся, отскребывая многодневную грязь. Обед тоже был неплох, хотя и без генеральских разносолов — гороховый суп из концентрата и гречневая каша с тушенкой. К еде полагалась «винная порция» — сто граммов разведенного спирта. Хорошего спирта, не технического, но не чета вчерашней водке. Однако во все времена высший комсостав питался лучше простых солдат.

После баньки и сытного обеда меня потянуло в сон. И поскольку никто меня службой не донимал, я часок покемарил в свое удовольствие. Жизнь явно налаживалась!

Разбудил мне все тот же Опанасенко. Он осторожно, но решительно потряс меня за плечо.

— Эй, Волков! Борис! Просыпайся!

— Чего тебе, служивый? — крайне нелюбезно со сна пробурчал я.

— Борис! Ты ведь обещал тот приемчик показать! Так давай, вставай! Ребята ждут!

Означенные «ребята» ждали меня на небольшой утоптанной площадке, расположенной внутри каре из палаток. Это к чему такие сложности? Чтобы окрестные бредуны на тренировки спецуры не пялились?

Всего на показательные выступления собралось больше двадцати человек. Причем среди них присутствовали почти все охранники, что дежурили вчера у штабной палатки. Видимо, сегодня охранение несла другая смена. Кроме них, здесь топтались несколько парней из группы Тихого, разномастно одетых и вооруженных — маскирующихся под бредунов. Что-то со зрителями явный перебор! Я ожидал одного, ну, максимум двух-трех бойцов, а их вон сколько пришло! Видимо, мое вчерашнее сольное выступление произвело на ребят неизгладимое впечатление. Ну, что же… Продолжим удивлять народ!

Я вышел в круг и предложил напасть на себя сразу троим. Против меня вышли бойцы Тихого — все среднего роста и телосложения, ловкие и подвижные даже на вид. Они сразу разошлись в стороны, чтобы не мешать друг другу, но при этом сохраняя необходимую для мгновенной помощи напарнику дистанцию. Ага! Судя по этим ухваткам, они привыкли действовать согласованно. Вот на этом и сыграем!

Драться меня в свое время учили несколько человек. Первым наставником был один из замов Деда Афгана — Леша Молотобоец. Он среди руководства Пионерской республики был самым молодым — к началу Тьмы едва четвертый десяток разменял. Но при этом являлся ветераном нескольких войн, включая обе Чеченские. Последняя должность Молотобойца — командир разведвзвода, звание — старший лейтенант ВДВ. И был Леша мужчиной пропорций героических — два метра ростом и почти метр в плечах.

Сам-то Дед Афган простым пехотным офицером служил и в отставку ушел с должности командира мотострелкового полка. Потому тактику, оперативное искусство и военное администрирование знал на «отлично», а всякими рукопашками не владел. На это у него заместители по боевой подготовке были. И со своим делом они справлялись замечательно!

Через три года постоянных тренировок с Молотобойцем я мог в одиночку биться без оружия с пятью врагами. Естественно, при условии того, что враги спецприемами рукопашки не владели. А ведь было мне в ту пору всего пятнадцать лет! Жаль, но вскоре тренировки с Лехой прекратились — он погиб во время одной из первых Зарниц.

Вторым моим учителем в тонком искусстве убиения человеков голыми руками и подручными предметами стал Хазрет Айвазов. Этот боец, в отличие от мощного Лехи, был невысоким и телосложения скорее хрупкого. Даже и не скажешь, что Хазрет еще при советской власти успел отслужить «срочную» в спецназе ГРУ. А после закончил школу прапорщиков и отмотал еще четыре года. Впрочем, была у него подготовка и помимо армейской — бокс до призыва и самбо после увольнения. В силу общей легкости своей фигуры Айвазов придумал свой стиль, где использовал приемы, основанные на ловкости и скорости движения, а не силе. Удары в его арсенале были из разряда «точечных», наносящихся кончиками пальцев. А подсечки и броски использовали инерцию противника.

Третий тренер появился у меня уже тогда, когда я ушел из пионеров и, организовав свой отряд, партизанил на Волхове. Учить меня взялся комвзода Артем Рыбаков. Он после срочной службы в пограничных войсках лет десять самостоятельно повышал свой уровень, посещая различные секции и клубы боевых искусств. Именно Рыбаков обогатил мой арсенал приемами ножевого боя (сам он всегда ходил с тремя ножами) и научил стрелять по-македонски.

Так что, учитывая общий уровень подготовки, наложенный на многолетний боевой опыт, вышедшие против меня ребятишки особенной проблемы не представляли.

Я не стал дожидаться действий с их стороны, атаковав первым. Сначала бросился на бойца, заходящего с левой стороны. Он встретил мой бросок легким шагом в сторону и попытался нанести удар сбоку, в момент провала моей атаки. В принципе — грамотно. Я бы и сам так действовал, кинься на меня детина, вдвое превышающий габаритами. Одного паренек не учел — я этот момент просчитал заранее. Поэтому, когда он отступил в сторону и я «провалился», то не потерял равновесие и встретил его удар скользящим блоком, перешедшим в захват ударной руки. Чуть подкрутив захваченную кисть, что заставило парня сильно наклонить верхнюю часть тела, дабы избегнуть вывиха, я слегка толкнул неустойчивого противника плечом, и он очутился на земле. Ему бы откатиться, но я продолжал удерживать в захвате его руку, загнув ее к спине болевым приемом. Теперь мне осталось только изобразить добивающий удар в позвоночник. Один есть!

Якобы в пылу схватки я оказался аккурат между двух остальных бойцов и даже повернулся к ним спиной. Риск? Пожалуй, нет — точный расчет! Они не успели прийти на помощь своему напарнику буквально на доли секунды. Причем именно в силу привычки действовать совместно, распределяя роли. Бросились бы кучей — то вполне успели бы меня достать.

Тот боец, что стоял справа, с ходу попытался ударить меня ногой в беззащитную спину. Однако совершенно непонятным образом не попал, а в следующее мгновение совершил немыслимый кульбит, споткнувшись с разбега об мое тело, вдруг оказавшееся у него на пути. Сила инерции пронесла парня метров на пять. И свой полет он закончил на руках зрителей. Это еще не минус — в бой он вернется, но несколько позже, а мне именно время и нужно.

Атакующий по центру боец был вынужден слегка притормозить, пропуская несущегося на скорости напарника — я специально выстроил траекторию движения «неуправляемого болида» так, чтобы она пересеклась с траекторий движения последнего из троицы. Это дало мне время вскочить на ноги и отпрыгнуть в сторону, зайдя пареньку во «фланг и тыл». Он, конечно, противник ловкий и опытный — от удара, даже нанесенного почти со спины, увернулся бы. Наверняка их этому учили и такой прием отрабатывали. Но в том-то и дело, что бить я не собирался. Вместо удара я схватил бойца за пояс. Он дернулся, понял, что схвачен, четко ударил локтем мне в голову (не попал, естественно) и через секунду лежал на земле, придавленный сверху моей тушей. Простая подножка, однако! Теперь легкий шлепок ладонью по шее — имитация рубящего удара ребром ладони. Парень понял, что «добит», и молча ткнулся лицом в пыль. Минус два!

Так, а где мой «беглец»? Уже летит на меня, пыхтя, как паровоз! Дыхалку я ему сбил, и разозлился он изрядно. Усугубим — теперь время есть, он один остался, так что можно и поиграть. Я несколько раз просто увернулся от его атак, не предпринимая ничего в ответ. Это разозлило парня еще больше, но головы он не терял — продолжал атаковать, четко фиксируя мои перемещения. Подвела его благоприобретенная за эти два десятка секунд «привычка» — я приучил его, что не атакую в ответ, и вдруг встретил очередной бросок встречным ударом в голову. Нокаут! Минус три!

Аплодисментов я не ждал — не в театре все-таки. Но какие-то жидкие хлопки все-таки раздались. А основная масса пришедших на тренировку бойцов просто молчала. Наверное, переваривала увиденное. В целях усиления мыслительной деятельности я подробно рассказал, что, как и для чего сейчас сделал.

Рябятки задумались. Мне показалось — мысль о том, что я выиграл схватку не за счет каких-то хитрых приемов (это подножка-то хитрый прием?), а за счет тактики, была для них новой. Впрочем, меня все равно попросили ме-е-е-е-е-е-едленно повторить.

Повторение и показ других приемчиков заняли часа три. Все взмокли и перепачкались. К моему удивлению, кроме вчерашней баньки, здесь был и обычный душ. В стандартной сорокаместной палатке. Так что мы дружно смыли трудовой пот с натруженных тел и отправились на ужин.

Меню разнообразием не отличалось: та же гречневая каша и та же тушенка, что и на обед. Только вместо спирта давали чай. Чай был настоящий (и даже с сахаром!), который мне за всю жизнь довелось попробовать только в детстве.

За едой ко мне подсел Тихий. Очистив свою миску, он неспешно прихлебывал из кружки чаек с сахаром вприкуску, откровенно разглядывая меня, словно диковинное насекомое.

— Видел сегодня твою «показуху»! — негромко сказал Александр Сергеевич, выпив половину кружки. — Впечатляет! Ловко ты щенят моих уделал!

— Я так понял, что ребятки твои хоть и обучены неплохо, но в реальных боях почти не были? — уточнил я.

Полковник только кивнул.

— Ну, невелика доблесть новичков побить! — подольстил я.

— Ну, почему же невелика? Я ведь их сам натаскивал. А это, поверь, дорогого стоит! — гордо сказал Тихий. — Меня ведь в свое время такие спецы учили… Сейчас таких уже нет. А ты парней за полминуты уделал. Лучшая тройка в моей группе!

Я виновато развел руками. Мол, что же тут поделаешь. Полковник невесело усмехнулся, а затем вдруг подмигнул мне.

— Я тебе говорил, что нам бойцы нужны?

— Говорил! — кивнул я.

— Ко мне в отряд пойдешь? Командиром отделения для начала?

Я не колебался ни секунды.

— Есть у меня в здешних краях одно незаконченное дело. Надо последнюю просьбу умершего товарища выполнить. А после я в твоем распоряжении.

— Что за дело? — немного оживился Александр Сергеевич.

— Да так… пустяк, — я сразу дал понять, что делиться инфой не собираюсь.

— Может, тебе чем помочь? Исключительно в целях ускорить твое поступление на службу! — сказал полковник и рассмеялся своей немудреной шутке.

Я вежливо улыбнулся.

— Транспорт на один день. Тут недалеко.

— Только с сопровождением! — уточнил Тихий. — Не то чтобы я тебе не доверяю, но… Да и местности ты не знаешь! Твои сегодняшние спарринг-партнеры тебя и сопроводят! Годится такое условие?

— Заметано! — я протянул Тихому руку, и мы обменялись рукопожатием.

— Завтра с утра за тобой ребята зайдут, — сказал полковник, вставая из-за стола. — Будь готов!

— Всегда готов! — машинально ответил я и поперхнулся. Надо же: сколько лет прошло, а девиз на уровне рефлексов…

Глава 4

На следующий день меня разбудили еще затемно. Я наскоро сполоснул морду у рукомойника, оделся, проверил свой верный «калаш», подогнал снарягу и привычно закинул на спину рюкзак. Чип-ключ был спрятан в голенище берца.

Как и обещал Тихий, сопровождать меня отправлялись мои вчерашние партнеры по показательным выступлениям. Пока шли через просыпающийся лагерь к стоянке машин, они представились. Звали ребят Степан Рогозин, Михаил Тырин и Андрей Лаптев. В группе Тихого они служили почти по два года. Много раз ходили в дальние рейды. Один раз даже до границ Пионерской республики. Но настоящего боевого опыта у них все-таки было маловато — в тяжелых боях, с напряжением всех сил и средств, с гибелью товарищей, с кровавыми соплями и стертыми до костей кулаками, они не участвовали. Так… несколько раз бывали в перестрелках с непонятным результатом. Это когда сжигаешь пару рожков, целясь с трехсот-пятисот метров в полупрозрачные силуэты непонятных людей, вроде бы проявивших какую-то агрессивность. А потом находишь на том месте только десяток стреляных гильз и пару окурков. Или в лучшем случае окровавленную тряпку.

— Ладно, парни, не переживайте! — сказал я, когда мы залезли в видавший виды открытый «уазик» с ПК на самодельной турели. — Опыт — дело наживное! Успеете еще кровавой каши нахлебаться! Главное — всегда будьте начеку! Никогда, даже мысленно, не расслабляйтесь! Вот вы вчера решили, что просчитали меня, — и попались! А сохранили бы бдительность — результат схватки мог стать обратным!

Ребята бодро кивнули, проявляя нешуточную готовность выполнять все мои указания. Возможно, что и бредовые. Нашли, блин, наставника молодых! Впрочем, за мою бытность командиром через мои руки прошло столько пацанов, что хватило бы на укомплектование пехотного батальона довоенной численности. К счастью, большинство из этих пацанов еще живо — и некоторая доля успеха в этом принадлежит мне. Хорошо учил!

А эта троица уже имеет отличное базовое образование. Вон как ловко вчера рукомашествовали! Попадись им кто-нибудь другой, не такой тертый калач, как я, то результат был бы более чем предсказуем. Да и сейчас ребятишки расселись в машине, грамотно распределив зоны контроля. Причем исключив меня из числа наблюдателей. Впрочем, это они не из неуважения — просто так привыкли. Ну и молодцы!

Степан сел за руль, Михаил встал за турельный пулемет, Андрей сел сзади, а мне, как почетному гостю, предоставили переднее пассажирское место. Вооружены мои сопровождающие были обычными, без всяких наворотов, АКС-74. Да по паре гранат РГД-5 на каждого. В общем, по моим меркам — более чем скромно. Хотя в принципе мы ведь не в бой, а на рекогносцировку собираемся. Если наткнемся на превосходящие силы — отважно удерем.

Степан заикнулся было о конечной точке маршрута, но я просто указал направление. Вел Степан довольно медленно и осторожно. Ну, так и «уазик» — не «Урал». А тут такие выбоины на дороге, что там, где грузовик только покачнется, вездеход запросто угробит подвеску. Или еще что-нибудь. Впрочем, знаток автомобилей из меня никакой — водить научили, и все. Что уж там под капотом — для меня лес темный. Да и то — за добрый десяток лет партизанской войны я, если память не изменяет, водил машину только раз пять. В других случаях я либо пешком ходил, либо меня возили.

Отъехав от лагеря на пять километров, я велел Степе остановить машину и развернул на капоте карту. Только сейчас выяснилось мое нынешнее местоположение: мы находились около прежнего города Сергиев Посад. А следовательно, до Электрогорска было по прямой шестьдесят километров. Однако прямых дорог здесь и до Тьмы не наблюдалось, а ныне и подавно. Так что путь удлинялся километров на тридцать. Впрочем, ехать предстояло по Пятому кольцу, находящемуся в более-менее нормальном состоянии.

До нужного мне места мы добрались без приключений и неожиданных встреч. Самым ярким событием в дороге стала грандиозная лужа возле небольшой «живой» деревеньки со странным названием Крутец. В этой луже чуть не оставили передний мост «уазика». Выбираться пришлось с помощью лебедки.

За три часа до полудня мы обогнули Электрогорск с востока, свернули на Горьковское шоссе и, проехав еще пару километров, решили дальше не рисковать. Замаскировав машину в лесу, двинулись на разведку пешком.

Через час мы убедились, что сам Электрогорск почти разрушен. Люди жили в небольшом районе на севере города. Как раз эта жилая зона и являлась охраняемой территорией. Здесь стояло полтора десятка целых на вид пятиэтажек, которые до Тьмы именовались «хрущобами». Такого количества многоэтажных домов в одном месте мне до сих пор видеть не доводилось!

Да и «Стальное кольцо» впечатляло! Город был окружен полосой шириною в двести-триста метров и протяженностью периметра километров в пять!

И все это пространство было густо затянуто колючей проволокой и утыкано колпаками огневых точек. Да еще и управляемые минные поля, если верить Валере Истомину. Правда, километровой ширины предполье густо заросло молодым леском — сразу видно, что его не расчищали много лет. Нечто подобное я видел только один раз — на опорной базе шведов в Кипелове, что под Вологдой. Да и там основная полоса как бы не поуже была, а предполье вообще отсутствовало как таковое. Впрочем, у шведов авиация была, да РСЗО, да ствольная артиллерия — любой враг мог быть остановлен на дальнем рубеже.

Непосредственно к периметру вела одна-единственная дорога, петляющая между бетонными отбойниками и противотанковыми ежами. Пока все петли на малой скорости пройдешь — защитники изрешетят тебя из десятка стволов. Вон на здании КПП, больше напоминающем небольшую крепость, не меньше четырех крупняков торчит. В общем, на мой дилетантский взгляд (а я никогда не занимался сооружением фортификаций), оборона была солидной. И готовил ее человек знающий и с фантазией. Я прикинул, что, доведись мне штурмовать Электрогорск, без тяжелой артиллерии и опытных саперов не обойтись.

Ну и как мне с ними на контакт выйти? Сдается мне, что просто так подъехать на машине к воротам нам не дадут. А вдруг мы смертники и у нас в кузове тонна тротила? Сходить в одиночку и без оружия? Нда… А одежка-то у меня трофейная — как бы издалека за супостата не приняли и не вжарили из пулемета. Так, а если идти одному, без оружия и держать в руках белый платок? Уже теплее! Сразу не стрельнут даже врага — из любопытства выслушают.

Только надо показать, что я здесь не один и за меня есть кому отомстить в случае чего. Утешение, конечно, слабое, но пару раз и такое выручало при переговорах с бандитами и бредунами — оппоненты, даже имея возможность прибить меня на месте и безнаказанно уйти, вели себя вежливо. Зная, что в случае моей смерти им на хвост упадут большие проблемы. Может, и удастся с ними справится, а может, и нет — все лучше их избежать, правда?

Поэтому сделаем так: медленно высунемся на «уазике» на открытое место. Я демонстративно оставлю в машине оружие и пойду к воротам. А ребята снова в укрытие спрячутся. Надо только белый платок найти!

После блицопроса, проведенного среди троицы, выяснилось — платков вообще, а не только нужного цвета у них нет. Не было его и у меня. Зато я вовремя вспомнил про запасную пару портянок, лежавшую в рюкзаке, с которым я никогда не расставался. Портянка, конечно, белизной не сверкала. Но уж лучше светло-серый цвет, чем отсутствие важного символа для переговоров.

Изложив свой план сопровождающим, я пережил целую бурю протестов и контрдоводов. У ребят явно был приказ не отпускать меня одного. Пришлось клятвенно пообещать парням, что за ворота я заходить не буду, находясь все время в зоне видимости. Скрепя сердце, они согласились на такое нарушение. Потом мы вместе просчитали несколько вариантов действий в разных обстоятельствах, проверили пути въезда-выезда из зарослей, нашли укрытие для вездехода, наметили удобное место для наблюдения за воротами и лежку для пулеметчика.

Ну, что же? Приступим! Со мной в «уазике» остался только Степан. Остальные заняли позиции в лесу. Выехав на открытое место, мы остановились. Отсюда до КПП по прямой почти полкилометра. Поэтому наблюдатели сразу засекли наше появление. В нашу сторону немедленно развернули стволы крупнокалиберные пулеметы. Я вылез из машины и, буквально кожей чувствуя, как за моими движениями через оптику прицелов и биноклей следит два десятка человек, осторожно снял автомат. Положив оружие в машину, достал из кармана портянку и развернул ее над головой. Не стреляют? Уже хорошо!

Степан, как мы и договаривались, аккуратно сдал задом в кусты, как только я отошел от него на тридцать метров. Теперь все внимание защитников города переключилось на меня. Эх, а защитнички-то навыки утратили! Я бы на их месте больше следил за лесом. Ну что может сделать городу один человек? А в лесу мог скрываться целый полк с артиллерией.

Внезапно ударил порыв ледяного ветра, и я поежился. Ощущение, когда ты на открытом месте, а на тебя смотрит несколько десятков стволов, — не из приятных. Пока я шел по серпантину к КПП, моему телу очень хотелось упасть на землю и откатиться под прикрытие невысоких бетонных отбойников. Однако разумом я понимал, что никакой защиты мне это не даст — столбики отбойников были выставлены так, что пространство за ними простреливалось с нескольких огневых точек.

С близкого расстояния здание контрольно-пропускного пункта выглядело еще более солидно. Одноэтажное строение с плоской крышей, сложенное из массивных бетонных блоков. Под самым козырьком — вытянутые амбразуры. Через них может одновременно вести огонь не меньше взвода. На самой крыше четыре пулеметных гнезда под деревянными навесами с установленными в них «Утесами». Гнезда сделаны из тех же блоков полуметровой толщины, что и стены здания, и дополнительно обложены мешками с песком. А вот это — уже явная глупость! Один выстрел из гранатомета — и амбец! Эти гнезда явно более позднее сооружение, нежели здание в целом. Хотя… может быть, это зенитные точки? Все равно глупо — ни маскировки, ни толковой защиты, разве что от пуль легкой стрелковки.

Двустворчатые ворота были сварены из стальных листов. И размеры их были таковы, что позволяли одновременно пропустить два грузовика. Естественно, что ради меня одного открывать их не собирались. Минут через пять, в течение которых я подвергся пристальному разглядыванию десятка пар глаз, сбоку от ворот распахнулась скрытая выступом стены дверца. Из нее осторожно вышел молодой парень в военной форме старого советского образца. Даже не камуфляжной, просто цвета хаки. Я такую только в книжке и видел. В учебнике по начальной военной подготовке. Были у нас в пионерском лагере такие. Это из каких запасов пареньку такая униформа досталась?

Оружия у парламентера не было. Да ему и ни к чему — преимущество все равно на их стороне. Но то, что они уважают правила, — большой и жирный плюс. Но вот особой любезности визави не проявил.

— Кто такой? Что надо? — отрывисто спросил парень и нервно облизнул губы.

Эге… Да он же явно боится! Просто отчаянно — вон как губешки трясутся! Чем же я так здешних обитателей напугал? Вроде бы не мутант — хвостом и рогами не обзавелся. Как бы они не пальнули… с перепугу!

— Я майор Красной Армии Борис Волков! — В моем представлении нет ни капли лжи. Объединение отрядов сопротивления на севере действительно именовалось Красной Армией, и звание в этой организации я носил именно такое. До ранения…

Услышав это, парень ощутимо подтянулся. Чуть ли не по стойке «смирно» встал. Да здравствует великая сила военной субординации! Попробовать, что ли, его слегка прессануть?

— С кем имею честь? Представьтесь! — негромко скомандовал я.

Парень явно смешался — видимо, настраивался на совершенно другой разговор, а я его с ходу сбил.

— Лейтенант… э-э-э-э-э… отряда самообороны этого города Панкратов.

Ну, будем считать контакт налаженным. Продолжаем диалог:

— Я прибыл сюда со своим отрядом по важному делу! — и опять в моих словах никакого вранья. Отряд, хоть и из трех человек, но ведь присутствует. Да и дело пустяковым не назовешь!

Как и ожидалось, мое заявление произвело на паренька должное впечатление. Он даже судорожно оглянулся на дверь, а потом зашарил глазами по кромке леса. Поплыл, красавчик! Куем железо, пока оно горячее!

— Срочно вызовите сюда старшего офицера — говорить я буду только с ним! — Выдвинув такой ультиматум, я зафиксировал свой взгляд на левом ухе парламентера. Кто-то когда-то утверждал, что этот прием приводит собеседника в замешательство. Пугает и путает. Вроде бы на тебя человек смотрит, но как бы сквозь. Подействовало и сейчас. Ошарашенно кивнув, паренек скрылся в калитке.

Ладно, подождем… Я стал неторопливо прогуливаться вдоль ворот, демонстративно не обращая внимания на торчащие из амбразур стволы, повторяющие мои перемещения. Ждать пришлось довольно долго — почти час. Видать, с перепугу лейтенантик решил вызвать САМОГО старшего офицера в этом поселке. Однако военного этот дядька не напоминал — из калитки опасливо высунулась какая-то толстая, лысая, похожая на жопу, лоснящаяся морда. Или у них жизнь настолько мирная, что военные могут позволить себе жиром зарасти? Полностью вылезать из двери и подходить ко мне этот деятель не решился. Опасался снайперов? Может быть…

— Что вам угодно? — проблеяло существо.

— С кем имею честь? — не удержался я. Нет, ну надо же выяснить, кто здесь может позволить себя раскормить ряшку до фантастических размеров.

— Я председатель Комитета спасения этого города! — самодовольно объявила жопоподобная морда. — Андрей Маратович Бабицкий.

— А я майор Красной Армии Борис Волков! — При словах «Красная Армия» Бабицкий вздрогнул так, что колыхнулись щеки. — У меня есть некая вещица, которая, возможно, может как-то повлиять на безопасность вашего города. Эту вещицу мне передал Валерий Истомин.

— Что… Что вы за нее хотите? — Румяная морда Бабицкого резко побледнела.

— А почему вы так разволновались? — участливо спросил я. — Догадались, о чем я толкую? Неужели эта безделушка все еще вам нужна? А я думал, что вы давно нашли ей замену!

— Не ваше дело! — прошипел Бабицкий. — Скажите, что вы хотите в обмен на ключ! Оружие, патроны, продовольствие, убежище? Что?!!

— Мне нужен беспрепятственный проход на кладбище! — негромко сказал я. — И это все!

— Что? — огорошенно переспросил Бабицкий.

— Вы не ослышались! Мне нужно пройти на ваше кладбище. Я хочу почтить могилу полковника Истомина.

— Ну, это просто! — обрадовался Бабицкий и приглашающе махнул рукой. — Проходите!

— Вы меня, наверное, за дурачка принимаете, милейший? — усмехнулся я. — Я пройду на кладбище в сопровождении небольшого отряда своих людей. Примерно пятидесяти человек. И только после благополучного возвращения назад я отдам вам ключ.

— А-а-а… пятьдесят человек! Да вы в своем уме?!! — возмутилась жирная морда, тряся щеками. — Об этом не может быть и речи! Да у нас весь гарнизон мень… Ой! Я говорю, что это совершенно невозможно! Максимум — пара телохранителей!

— Десять! Со мной пойдет десять человек! И это последнее условие! — веско сказал я.

— Э-эа… Гхм… Мне нужно время на раздумье! — сдавленно просипел Бабицкий. — Мне нужно посовещаться с членами Комитета.

— Трех суток вам на раздумье хватит? — небрежно спросил я.

— Трех? Э-э-э… Да! Трех суток хватит! — кивнул Бабицкий.

— Через три дня в это же время я буду здесь! И не вздумайте фокусничать! Всего в моем отряде насчитывается несколько сотен бойцов, есть артиллерия и танки. Малейший намек на засаду — и мы разнесем ваш город по камушку! Единственный способ этого избежать — быть предельно честными.

Я повернулся и, положив руки в карманы, неспешно зашагал к лесу. Мне почему-то верилось, что против «нескольких сотен бойцов с артиллерией» Бабицкий выступить побоится. По крайней мере — открыто выступить.

Глава 5

В лагерь мы вернулись еще засветло — обратная дорога не заняла много времени. Парни, проводив меня до палатки, сразу куда-то умотали. Скорее всего, отправились докладывать начальству, то бишь Александру Сергеевичу Тихому, о результатах сегодняшней поездки. Хотя… О каких результатах? Моей основной задачи они не знали, так что доложить могли только о конечной цели экспедиции и факте переговоров.

Битым копчиком я ощущал, что от серьезного разговора с Тихим не отвертеться. Ему непременно захочется выяснить причины моего внимания к Электрогорску. Ему без ясности в этом вопросе никак — профессиональное любопытство заест. Ничего, поговорим… Ну уж тут баш на баш! Я ему свою инфу, он мне свою! Мне тоже любопытно: за каким чертом сюда целая бригада спецназа ЮРР приперлась, причем изображая бандитов. И зачем это подразделение собирает вокруг себя окрестных бредунов и проводит среди них боевую подготовку.

Интересно, а чем таким интересным генерал Белоусов привлек в свои ряды этот шебутной и не склонный к дисциплине народец? В принципе ответ должен быть достаточно прост: большой и жирный куш! Но куш хорошо защищенный! А что может являться кушем в данной местности? Тот самый упомянутый танковый полк на консервации? Да в хрен не уперлись бредунам эти танки!

А может являться этим кушем ЗКП Космических войск? Это вообще из области фантастики! Зачем бредунам ГЛОНАСС? Без него тридцать лет прожили и еще два раза по столько проживут!

Тогда что?

Пользуясь тем, что меня никто не дергает, я сходил в душевую и сполоснулся. Надо пользоваться халявой — я иной раз под давлением обстоятельств не мылся неделями. Но дорвавшись до благ цивилизации, отрывался по полной, соблюдая гигиенические процедуры по три раза на дню.

Помывшись, я отправился в столовую — наступило время ужина. Сегодняшнее меню немного отличалось от вчерашнего — вместо гречки была перловка. «Да они тут просто роскошествуют!» — усмехнулся я про себя. Когда я уплетал вторую порцию, за мой стол ожидаемо подсел полковник Тихий.

— Ты сегодня обед пропустил! — констатировал факт Александр Сергеевич.

— Вот поэтому сейчас и отрываюсь! — кивнул я на свою миску.

— Твою винную порцию я велел на ужин перенести! — улыбнулся Тихий, доставая из кармана солдатскую фляжку. — Будешь?

— Давай! — Я залпом допил остывший чай, освобождая кружку.

Тихий щедро набулькал больше половины. Себе плеснул чуть меньше. Мы чокнулись звякнувшими кружками и залпом выпили. Уф! Это, конечно, не генеральская водка, но и не разбавленный спирт.

— Пойдем прогуляемся? — спросил Тихий, когда я подчистил миску куском хлеба и, сытно рыгнув, отвалился от стола.

— Пошли! — откликнулся я. Серьезный разговор начался.

— Видишь все это? — обвел рукой окружающие нас стройные ряды палаток полковник, когда мы прогулочным шагом двинулись по «центральной улице» лагеря. Я молча кивнул. — Небось удивляешься: кто и зачем это все организовал?

— Да, это не похоже на стоянку бредунов! — сказал я. — Бывал я на их стоянках, порядка там нет.

— Правильно подметил! — улыбнулся Тихий. — Я думаю, что варианты ты просчитал и уже догадался, какая идея собрала этих людей вместе и поддерживает среди них дисциплину.

— С чего ты взял? — удивился я. — Ничегошеньки я не понял!

— Как это? — в свою очередь удивился Тихий. — А за каким чертом ты поперся сегодня к объекту нашей атаки? Ты хоть понимаешь, что мог спалить весь наш замысел? Если уже не спалил! Да мы даже разведгруппы в ту сторону не посылали, чтобы не насторожить городских раньше времени!

— Ваш объект — Электрогорск? — Эта новость стукнула меня, как обухом по голове.

Блин! А ведь и верно! Где были мои глаза? Гигантские склады Росрезерва, о которых упоминал Валера Истомин, — очень, ОЧЕНЬ большой куш для всех окрестных бредунов! Да там продовольствия хватит на десятки тысяч человек! На сто лет! И этот роскошный куш весьма надежно защищен «Стальным кольцом»! Для прорыва которого понадобится много людей. И в качестве пушечного мяса будут использоваться бредуны. Их, конечно, немного поднатаскают, но… Профессиональными бойцами им за короткое время не стать. Сколько народу поляжет при штурме?

Однако о том, что система обороны Электрогорска небоеспособна, никто из готовящих нападение не знает. И действительно ли она небоеспособна? На чем основывается мое мнение? Тот жирный урод реально испугался при упоминании ключа и готов был за него горы ништяков отвалить? Не аргумент! Нормальные люди уже давно бы перестроили всю систему управления «Стальным кольцом», и чип-ключ был бы не нужен. Хм… А если эти люди ненормальные? Увиденный мной представитель власти городка нормальным человеком мне не показался! И не только из-за своих массо-габаритных характеристик. Было в нем что-то такое… Вызывающее гадливость! И как только тамошние жители доверили командование такому субъекту?

Ладно, с этим понятно. А что лично мне сейчас делать? Как объяснить Тихому свой интерес к Электрогорску? Сказать правду? В принципе моя информация может спасти от смерти кучу народа. Ведь вполне можно обойтись и без штурма — напугать городских силой и заставить поделиться запасами! Я уверен, что содержимого складов хватит на всех. И еще останется! И вроде как-то не совсем справедливо, что одни, которым просто повезло, сидят на горе продовольствия, а другие, которым повезло меньше, перебиваются случайными находками. Решено, признаюсь во всем!

Я подробно изложил Тихому свою историю. От моего рассказа Александр Сергеевич просто офигел. Надо же! Такой бывалый дядька, суперпрофессионал разведки, и все-таки я смог его удивить!

— Ну, Боря, ты меня просто убил своей инфой! — покачал головой полковник. — Хоть стой, хоть падай! И скажу откровенно, мать твою, охрененно порадовал! А мы-то уже планировали потери в сорок-пятьдесят процентов первой волны! А теперь… А теперь мы их возьмем за яйца мозолистой рукой и как следует покрутим!

— Только вы, Сергеич, уж слишком-то не злобствуйте! Все под метелку со складов не гребите! — попросил я.

— Да уж оставим этим хомякам немного зерна в закромах! — рассмеялся Тихий. — Ты это… Топай в палатку да спать ложись! Утром поговорим!

Видно, Александру Сергеевичу не терпелось доложить о вновь открывшихся обстоятельствах генералу Белоусову. Мы с Тихим попрощались, пожали друг другу руки, и он почти бегом устремился к центру лагеря. А я неспешно побрел «домой», раздумывая о правильности своего поступка. И в процессе самокопания мне вдруг пришла в голову новая мысль: а ведь нападение на Электрогорск тоже не основная цель людей из Южнорусской республики!

Гора продовольствия хороша для привлечения бредунов, но для бригады спецназа — просто обуза. Судя по меню в солдатской столовой, проблем с продуктами в ЮРР не существует. Юг как-никак — наверняка земли остались плодородными.

Значит, ни кадрированный танковый полк, ни ЗКП Космических войск, ни склады Росрезерва генерала Белоусова не интересуют — это все дымовая завеса другой операции. Причем операции настолько важной, что для ее прикрытия вокруг накручивают несколько слоев правдоподобной лжи.

На следующее утро меня разбудил Степан Рогозин. Общий подъем я, как выяснилось, проспал — спальные места вокруг были уже пусты.

— Товарищ командир! — от такого обращения я чуть не подскочил. — Товарищ комбриг приказал мне отвести вас на оружейный склад. Вот приказ написал начальнику склада, — Степа махнул сложенной вдвое бумагой, — вооружить вас и снарядить.

— Степа, а когда это я тебе командиром стал? — душевным голосом спросил я, вставая и натягивая ботинки и куртку.

— Так ведь… — отчего-то смутился Рогозин. — Товарищ комбриг мне сказал, что вы у нас теперь ротой командовать будете.

— Ага… Понятно, — кивнул я. ТАКАЯ новость не могла меня не порадовать. А я уж думал, что снова простым стрелком в цепь пойду. — Ну, товарищ комбриг зря не скажет! Веди, боец Рогозин!

Я привычно прихватил автомат с рюкзаком, мы вышли из палатки и потопали куда-то в «неизведанные дали» — в эту часть лагеря я еще не заходил. Впрочем, мои перемещения здесь ограничивались входом-выходом, штабной палаткой, баней и столовой.

Оружейным складом оказался довольно большой навес, под которым густо громоздились целые пирамиды знакомых каждому военному зеленых ящиков. Это они не хило затарились! Здесь только автоматов на роту, а то и две. А ведь еще и пулеметы есть и гранатометы — уж настолько я в маркировке разбираюсь. И зачем им столько свободных стволов? Про запас? Или они изначально планировали единообразно вооружить бредунов?

Охраняли такое богатство не хуже штабной палатки — почти десяток «гвардейцев Белоусова» в чистеньких шведских анораках. Они бдительно несли службу по периметру. А вот под самим навесом, среди деревянных баррикад никакого движения не наблюдалось. Однако Степан, кивнув на штабеля, спросил у ближайшего часового:

— У себя?

— Угу! — зевнул боец и добавил: — Просил не беспокоить!

— Ну, мы-то по важному делу! — словно оправдываясь, сказал Степа и как-то не слишком уверенно оглянулся на меня, словно ища поддержки.

— А ты постучи! — предложил охранник, заметно оживившись.

Рогозин робко стукнул несколько раз костяшками пальцев в стенку ближайшего ящика. И тут же замер, прислушиваясь к звукам «из глубины». Но склад безмолвствовал. Тогда Рогозин постучал решительней. Краем глаза я заметил, что ближайшие часовые, нарушая устав караульной службы, подошли поближе к нам, явно предвкушая некое зрелище. Они на этом складе злую собаку держат, что ли? С чего такой интерес?

Я отодвинул Степана и сам стукнул несколько раз кулаком, да так, что пирамида из ящиков ощутимо качнулась.

— Ты по голове своей пустой вот так постучи! — раздался из-под навеса злобный голос. — Я вот сейчас вылезу и ка-а-а-а-а-а-ак стукну кому-то! Чтобы потом стучать было нечем!

Рогозин и охранники попятились. А я спокойно остался стоять на месте, ожидая появления «страшного монстра». Из-за штабеля быстрым шагом вышел невысокий пожилой человек, одетый в такой же, как у Белоусова, цифровой камуфляж. На голове мужика красовалась роскошная фуражка с очень высокой тульей и черным околышем. На плечах незнакомца лежали погоны с маленькими звездочками без просветов. Две звездочки в ряд… Да это же…

— Прапорщик Наливайко! — тихо (и как мне показалось — с ужасом) прошептал за моей спиной Рогозин.

— Да я тебя сейчас… — толком не разглядев визитеров, начал было вещать «хранитель склада», но, наткнувшись на меня, резко оборвал тираду.

— Ну, и чего ты, красавец, замолчал? — поощрил я прапорщика.

Надо же! Настоящий прапор! И, судя по возрасту, довоенной выделки! Немудрено, что эти салабоны так его пугаются — Дед Афган рассказывал, что в прежние времена прапоры для солдат самыми страшными людьми были. Не уточнял только, в чем этот страх заключался! Ну не ели же прапоры солдат на обед?

— А ты еще кто такой? — прищурившись, прапорщик стал разглядывать меня, как если бы я был диковинной говорящей птицей.

— Майор Красной Армии Борис Волков! — глядя на мужичка сверху вниз, негромко сказал я и совсем тихо, так, чтобы слышал только прапор, добавил: — Встать смирно, когда разговариваешь со старшим по званию!

Ох, как его проняло! С ним так, наверное, лет тридцать уже не разговаривали. Вот он и разбаловался! Но все же… Медленно, медленно… очень медленно прапор свел пятки вместе и вытянул руки по швам.

— Рогозин, приказ! — я, не глядя, протянул руку назад, и Степан вложил в нее бумагу.

Я аккуратно развернул лист и поднес его к глазам прапорщика, не сомневаясь, что в приказе все оформлено наилучшим образом. Ну не стал бы такой офицер, как Белоусов, пренебрегать правилами ведения документооборота.

Ага! Похоже, что в приказе действительно написано нечто особенное. Вон как у прапора глаза расширились!

— Пройдемте, товарищ майор, — предельно вежливым тоном сказал Наливайко и приглашающе махнул в сторону навеса.

Степа сунулся было следом за мной, но наткнулся на взгляд прапорщика и, стушевавшись, отошел к часовым. Кстати, морды караульных выглядели на редкость обескураженными. На их глазах произошло нечто, полностью ломающее всю картину мироустройства — какой-то незнакомый мужик построил их грозного начсклада.

Я прошел по узкому проходу между штабелями и очутился вдруг на довольно просторной площадке. У одной из стенок стояла раскладушка, на которой валялось смятое одеяло. У соседней стенки несколько ящиков изображали стол и стул. На «столе» лежал толстый рукописный журнал в картонной обложке. Вероятно, какая-нибудь книга учета. Из этого закутка отходило еще несколько проходов. Прямо-таки центр паутины.

— Что будете брать, тащ майор? — спросил подошедший «паук».

— АПС, четыре магазина к нему, сотню патронов! — не задумываясь, сказал я. — И это… такую же кобуру, как на ребятах!

Прапор молча развернулся и ушел в один из проходов. Было слышно, как он возится там, открывая и закрывая ящики. Пользуясь его отсутствием, я мельком глянул в бумагу, произведшую столь волшебное действие. Глянул и обомлел! В «приказе» было написано:

«Петрович! Выдай подателю сего все, что он ни попросит! „Все“ действительно означает ВСЕ! Не стесняйся предложить новинки! И не жмоться, старый хрыч, а то заставлю строевой заниматься, как в прошлый раз! Ты меня знаешь, жучила!» Подпись: «Иваныч». И чуть ниже: «И будь с ним предельно вежливым! Я тебе потом объясню, кто он такой».

Вернулся прапорщик через пять минут. Разложив на «столе» запрошенные предметы, он посмотрел на меня вопросительно. Первым делом я проверил «стечкина». Пистолет был совершенно новый, в консервационной смазке. Магазины к нему тоже, значит, за упругость пружин можно не опасаться. А вот патроны были в незнакомой упаковке — картонных пачках по двадцать пять штук с неизвестной мне маркировкой.

— Болгарские! — пояснил Наливайко, уловив мое недоумение.

— А они… как?

— Нормальные! — отрезал прапор, начиная заводиться. — Чего еще хочешь? Говори быстрей, а то… — Тут он, видимо, вспомнил о приписке в «приказе» и резко сбавил обороты: — Может, тебе что подсказать, тащ майор? Есть бесшумки: «вал», «винторез», «вул». Есть стволы под «девять-парабеллум»: «арсенал», «грач», ГШ-18. Есть крупняк: КСВК, ОСВ-96. Есть снайперки попроще: СВД и СВУ. Прицелы есть оптические и коллиматорные. Подствольники «Костер»…

— Богато! — оценил я подборку.

Вот зачем мне эта коллекция? Я не снайпер и не диверсант. Привык обходится малым: надежным, как лом, «калашом» и громоздким и тяжелым, зато имеющим отличный бой, «стечкиным».

— Однако ни к чему мне такие изыски! — сказал я. — Мне бы что попроще. Автомат я свой оставлю — он хоть и старенький, но еще ни разу меня не подвел. А вот магазинов к нему у меня всего два осталось, да и те битые. Вот магазинчиков бы мне…

— Сколько? — уточнил Наливайко, уже делая шаг в проход.

— Десять! — уже в спину прапору сказал я. Он только присвистнул. — И сбрую! Какую-нибудь, я в них не разбираюсь, у нас самодельные были.

Пока Наливайко ходил за «товаром», я быстренько сгреб со «стола» и засунул в рюкзак пистолет, патроны и кобуру. Мало ли… Вдруг Белоусов передумает…

На этот раз прапор возился гораздо дольше. Его не было минут пятнадцать. И звуки открывающихся и закрывающихся ящиков доносились, казалось, со всех сторон. Кроме новеньких пластиковых магазинов, Наливайко принес подвесную систему со множеством подсумков, небольшой рюкзак, складную лопатку и топорик в чехлах. Все это он последовательно выкладывал на ящик, проявляя явные признаки некоего тайного удовольствия. В финале своей презентации прапорщик гордо положил поверх немалой кучки вещей нож в кожаных ножнах.

С ножа я и начал проверку. Он оказался с приличным, более тридцати сантиметров, клинком, имеющим полуторную заточку и пилку на обухе. Рукоятка с деревянными щечками удобно ложилась в ладонь и имела небольшой упор для пальцев. Я немного покрутил ножик в руках, приноравливаясь к его весу и балансу.

— Хорошая штука! — искренне похвалил я прапора. — Таким и резать удобно, и колоть. Причем резать можно как людей, так и колбаску. Да и метнуть, если приспичит. Спасибо, Петрович!

— Да что там! — махнул рукой довольный Наливайко. — Владей, тащ майор, на страх врагам!

Лед был окончательно сломан, и прапорщик, давая многочисленные пояснения по ходу дела, помог мне надеть и подогнать сбрую, развесить подсумки, пристроить рюкзачок, принайтовить к подвесной лопатку и топор. Затем наступил черед боеприпасов: по моей просьбе Наливайко принес тысячу штук «семерки» и десяток гранат, пять РГД-5 и пять Ф-1. Патроны тоже были болгарскими, в пачках по двадцать пять штук, а гранаты отечественными, из старых довоенных запасов. Боеприпасы сразу отправились в новый рюкзак, а запалы я спрятал в левый нагрудный карман комки.

Потом Наливайко, сделав загадочное лицо, снова удалился в свои закрома и через минуту явился, сияя, как объевшийся сметаны кот. В руках прапорщик нес новенький АК-74М без магазина.

— Петрович, ты извини, но я к «семь-шестьдесят два» привык! — отрицательно покачал головой я. — В лесу от «пятерки» никакого толку!

— А с чего ты взял, что этот красавец под «пятерку»? — загадочно улыбаясь, Наливайко бережно погладил оружие по черному полиамидному прикладу. — Это, тащ майор, АК-103! У меня всего пять штук было, четыре уже отдал, в хорошие руки пристроил. Этот последний — от сердца отрываю! Бери вместо своего «весла»!

Вот ведь змей-искуситель! Я с сомнением посмотрел на поцарапанный деревянный приклад моего верного АКМа, потом на сверкающий пластиком «сто третий». Оно и понятно, что АК-103 при том же патроне имеет массу преимуществ перед АКМ. Но вот не могу я свой «калаш» отдать, хоть ты тресни! Это все равно как друга в приют для престарелых сдать.

Видя мои душевные терзания, Петрович сказал:

— Ладно, так бери, без обмена! Я тебе еще и оптику к «сто третьему» подгоню хорошую: на триста метров все супостаты твои будут!

— Годится! — с облегчением кивнул я, поняв, что вот прямо сейчас, немедленно, выкидывать старенький «калаш» мне не надо. — Спасибо, Петрович!

— «Спасибо» не булькает! — усмехнулся старый вояка. — Приходи после обеда, как смазку заменишь — сходим на стрельбище, пристреляем!

— Заметано! — Я закинул оружие на плечо, и прапорщик проводил меня на выход.

Увидев начсклада, караульные встали по стойке «смирно», удивленно кося глазами на сцену прощания: Наливайко дружески пожал мне руку и громко (явно работая на публику!) высказал предложение «зайти, чайку со стариком погонять». Чувствую, что после такого мой авторитет в бригаде Белоусова поднимется до небес.

Глава 6

Не успел я со всем новоприобретенным богатством дойти до своей палатки, как был перехвачен полковником Тихим.

— Вот теперь ты похож на нормального бойца! — усмехнулся Александр Сергеевич, с одобрением осмотрев мои обновки. — А то ходил в рванине, как голь перекатная. Не поскупился Петрович! Давай-ка я тебя до хаты провожу, чтобы тебя, красавчика писаного, никто по пути не ограбил!

— Ну, проводи! — кивнул я, не понимая причины этакой веселости своего нового начальства.

— Степан! Боец Рогозин! — подозвал Тихий моего провожатого. — Беги к комбригу и скажи ему, что все готово и можно начинать! Мы будем через пять минут! Пулей пошел!

Рогозин пулей, как и было приказано, умчался выполнять распоряжение.

— Чего готово-то? — удивился я.

— Увидишь! — загадочно улыбнулся Тихий.

Только сейчас я заметил, что Александр Сергеевич чисто выбрит и одет в новенький камуфляж и анорак вместо ношеной комки и бушлата, в которых он маскировался под бредуна.

Мы дошли до палатки, и Тихий помог мне разгрузить оружие и боеприпасы. Потом зачем-то внимательно осмотрел меня с ног до головы и попросил застегнуть воротник и повесить новый автомат на грудь. Эти приготовления заставили меня насторожиться.

— Пошли! — требовательно потянул меня за рукав Тихий. — Там люди ждут!

И совершенно неожиданно он вытащил меня на площадку, на которой мы позавчера приемы рукопашного боя отрабатывали. Только сейчас здесь прибавилось бойцов. Человек восемьдесят стояли, построенные во взводные «коробки», а перед ними прохаживался сам Белоусов.

Увидев нас, бойцы без всякой команды вытянулись во фрунт и стали жадно «поедать» меня глазами. То ли пытаясь составить первое впечатление, то ли выполняя заветы Петра Великого. Тихий чуть не силком подтащил меня к генералу и развернул лицом к строю.

— Бойцы! Мои боевые товарищи! — негромко заговорил Белоусов. — Все вы знаете, что неделю назад тяжелая болезнь унесла из наших рядов капитана Поленцева. Он был отличным офицером! Найти ему замену было непросто, но я это сделал! Представляю вам вашего нового командира майора Бориса Волкова. До сегодняшнего дня товарищ Волков не служил в вооруженных силах Югороссийской республики, но всегда был честным человеком и патриотом нашего общего Отечества — России! Почти двадцать лет он воевал на севере со шведами, финнами и прибалтами. И командовал при этом подразделениями, сравнимыми по численности со всей нашей бригадой! Свое звание товарищ Волков заслужил честно!

Белоусов сделал точно выверенную паузу, давая бойцам время усвоить свалившуюся на них новость. По рядам прошелся легкий гул. Дождавшись, когда он начнет стихать, генерал коротко бросил:

— Вопросы есть?

— Товарищ генерал, разрешите обратиться к товарищу майору! — четко чеканя шаг, из строя вышел здоровенный парень, которого я видел на прошлой тренировке.

— Обращайтесь, сержант! — кивнул Белоусов.

— Товарищ майор, а правда ли, что про вас говорят… — сержант отчего-то смутился и в поисках моральной поддержки оглянулся на строй. — Будто вы и есть тот самый Палач Тарту, о котором здесь песни слагают?

— Правда, боец! — я не стал отпираться от собственной зловещей славы. Для меня вообще было немного странным, что про этот мой «подвиг» слышали так далеко от места его свершения. И уж совсем диким был факт народного творчества по его мотивам. Интересно будет как-нибудь эти песни послушать!

Реакцией на мое признание было гробовое молчание. Ребятки переваривали услышанное. Живая легенда стоит перед ними, как-никак! Эх, если бы они знали, ЧТО на самом деле произошло тогда в Тарту… Ладно, не будем о грустном…

— Можете встать в строй, сержант! — скомандовал Белоусов и еще раз спросил: — Вопросы есть?

Бойцы безмолвствовали. Тогда генерал пожал мне руку и, пожелав удачи на новом посту, удалился. Ну, что же… Начнем, пожалуй!

— Р-р-р-р-р-р-ро-о-о-о-ота, равняйсь! — заорал я во всю мощь легких. По рядам бойцов прошло движение, но выполнили команду не все — кто-то ее просто не ожидал. — Кто там на левом фланге такой задумчивый? Р-р-р-р-роооота, слушай мою команду! Равняйсь!!! — Вот теперь любо-дорого посмотреть — все повернули головы совершенно синхронно! — Смирно!!! — Бойцы вытянулись в струнку. — Вольно!!! Командирам взводов и ротному старшине подойти ко мне, остальные: напра-ВО!!! На занятия, согласно расписанию, шагом АРШ!!!

Бойцы слитно грохнули каблуками и бодро, строевым шагом отправились на занятия. Естественно, что расписания их я не знал, но в том, что таковое имеется, ни секунды не сомневался. Ко мне подошли трое молодых парней и здоровенный мужик лет тридцати пяти.

— Командир первого взвода старший лейтенант Кублицкий!

— Командир второго взвода лейтенант Петлицын!

— Командир третьего взвода лейтенант Огарков! — звонкими голосами по очереди представились молодые.

— Старшина роты прапорщик Громов! — негромко доложился мужик.

— Где мы можем поговорить, товарищи? В спокойной обстановке, я имею в виду? — спросил я своих новых подчиненных.

— Ну, наверное… у меня в каптерке, — сказал старшина, покосившись на офицеров.

— Хорошо, пошли! Показывайте дорогу! — скомандовал я.

— Товарищ майор! — раздался сзади голос Тихого, про присутствие которого я, за новыми хлопотами, уже успел позабыть. Я обернулся. Александр Сергеевич, улыбнувшись глазами, продолжил: — Я жду вас на совещании в семнадцать тридцать. Совещание будет проходить в палатке у генерала. Я пришлю бойца, он проводит.

— Есть, понял! — кивнул я.

Взводные быстро просветили меня касательно численности личного состава, его подготовки, вооружения, снаряжения, здоровья. В процессе этого «просвещения» я выяснил, что моя рота — отдельное подразделение, подчиняющееся не командиру батальона, а непосредственно комбригу Белоусову. Именовалась рота штурмовой. Личный состав насчитывал девяносто шесть человек и состоял исключительно из ветеранов. Причем самым старшим и опытным оказался прапорщик Громов. Он воевал уже больше пятнадцати лет. Подготовка бойцов включала навыки боя в лесу и городской застройке. Вооружение усиливало значительное количество пулеметов: двадцать два ПКМ и восемь «Кордов». Плюс к тому рота располагала сто двадцатью шестью РПО-М «Шмель-М». Кроме того, почти у каждого второго автоматчика вместо подствольника имелся ГМ-94. Передвигаться моя рота должна была на шести бронированных «Уралах» и двух БМП-ЗМ. Я еще ни разу не встречал настолько сильного по ударной мощи подразделения легкой пехоты.

Затем лейтенанты рассказали мне, что здесь присутствует не вся бригада, а только один батальон из четырех, штурмовая рота и разведвзвод под командой Тихого. Все остальные части бригады, включая штатную артиллерию (двенадцать самоходок «Нона»), стояли лагерем в сотне километров отсюда. Значит, моя догадка верна — южане явно нацелились на что-то иное, нежели Электрогорск. Иначе зачем разделять силы бригады и уж тем более прятать артиллерию, которая очень бы пригодилась при штурме «Стального кольца». Выяснив главное, я отпустил офицеров, и до самого обеда мы сверяли со старшиной ротную бухгалтерию. Реальные запасы строго соответствовали им же по документам.

Сразу после обеда я снова построил роту и кратко (ну очень кратко!) рассказал бойцам о своем нелегком жизненном пути. Ребята должны знать, кто ведет их в бой. Уложился в три минуты. Подчиненные внимали, затаив дыхание. Еще бы — моя биография выделялась даже на теперешнем общем фоне непростых судеб. Один побег в восьмилетнем возрасте из шведского концлагеря чего стоит! А вырезанный до последнего человека и сожженный дотла Тарту?

Задвинув речугу, я распустил бойцов на занятия, а сам потопал к Петровичу, пристреливать оружие. От пушечного сала мне автомат и пистолет уже почистили, бензином промыли и ружейным маслицем смазали — преимущество командира: попросил — сделали. Оно, конечно, грех великий для бойца — доверять свое оружие чужим людям, но консервационную смазку выковыривать — это часа на два, а я теперь человек занятой. А вот от предложения набить заодно патронами магазины я отказался — это уже попахивало откровенным барством.

Стрельбище находилось за пределами лагеря (естественно), и мы с Наливайко застали на нем небольшой отряд бредунов. Патронов на тренировку они не жалели — сожгли по три рожка каждый.

— Петрович, а откуда вообще такое богатство? — спросил я у прапорщика. — Оружия у вас завались, боеприпасов вы не жалеете! Неужели все это из Югороссии приволокли?

— Большую часть — да, с собой привезли. Особенно средства усиления: пулеметы, гранатометы. Ну и патронов, понятно, ко всему. Легкой стрелковки и здесь хватало, но в основном это «калаши» с мобскладов и СКС. Однако мы заранее знали, что для выполнения нашего задания нам придется собирать и вооружать целую ораву местных. Вот и озаботились. И даже с избытком.

— Лучше чужим стволы дать и на убой послать, чем своих губить? — усмехнулся я.

— Ты, тащ майор, этими вопросами начальство мучай! — хмыкнул прапорщик. — А я человек маленький!

Да, маленький он!.. Небось сто раз предлагали новые должности и офицерские звания вплоть до генеральского. Сам же и отказался — прирос к одному месту. Ну, а с другой-то стороны: и к чему Наливайко что-то менять? Ему и так почет и уважение! Он наверняка генерала Белоусова еще сопливым летехой знал. Ничего, придет время — я и начальство вопросами помучаю. Пока не проясню ситуацию до донышка.

Оружие мы пристреливали долго, со вкусом, с толком, с расстановкой. Петрович прикрутил на новенький «калаш» обещанный прицел, назвав его ACOG ТА31, — я такой только у шведских десантников видел. Или похожий — я в них не сильно разбираюсь. Вроде бы коллиматорный, но с четырехкратным увеличением. Мне за свою жизнь ни разу не доводилось стрелять с оптикой, но Наливайко, профессионал-оружейник, очень доступно объяснил все особенности. Мне эта штука откровенно понравилась — я никогда не был «Соколиным глазом», но сейчас вполне уверенно поражал цели на дистанции до трехсот метров. Собственно, как Петрович и предсказывал. Выбор был сделан в пользу «сто третьего» — на моего «старичка» поставить такой прицел было нереально. Тут и планка требовалась, и переходник.

В общем, после пристрелки оружия и подгонки снаряжения я ничем уже по внешнему виду от «гвардейцев Белоусова» не отличался. Что меня, что уж греха таить, только порадовало — выглядели ребята эффектно. А я еще тоже не совсем старый и хочу нравиться девушкам!

Посыльный от Тихого пришел за пятнадцать минут до назначенного времени. В генеральской палатке собралось на этот раз шесть человек. Сам Белоусов, Тихий, еще один их офицер, скорее всего комбат, и три главаря бредунов.

— Заходи, Боря, лишним не будешь! — по-свойски обратился ко мне Белоусов, когда я шагнул за полог. Чего это он панибратствует? Ага! Так он и куртку накинул, чтобы погоны прикрыть! Это мы, значит, изображаем перед бредунами членов ОПГ! Ну, что же… Подыграем воякам!

— Здорово, Иваныч! Здорово, Сергеич! — Я, не спрашивая разрешения, сел за стол, по-хозяйски облокотившись на него локтями. Но автомат тем не менее положил на колени.

— Вот, Боря, познакомься: перед тобой местные атаманы! — уголком рта усмехнулся Белоусов. — Мартын, Корявый и Фюрер.

Главари поочередно кивнули. Впрочем, едва заметно. Мартын был здоровенным мужиком, сплошь заросшим, до самых глаз, черной бородищей. При этом глаза его были пронзительно-голубого цвета, что вкупе с бородой смотрелось довольно дико. Вот как раз эти глаза мне показались знакомыми — где-то я их (не по отдельности, а в комплекте с головой) видел. Корявый был самым старым из них — невысокий дедок лет под семьдесят с ухоженной бородкой. Мне поначалу показалось странным присутствие старика на этом совещании, но потом я заметил наколотые на пальцах Корявого «перстни». Я не большой знаток уголовной «культуры», но похоже, что дедушка являлся «вором в законе». А вот третий, названный Фюрером, внешность имел самую невзрачную — весь какой-то блеклый, сутулый, что было заметно, даже когда он сидел, волосы на голове пегие — не русые и не седые, в бесцветных глазках жабье выражение. Я как-то раз видел фотографию Чикатило, жил задолго до Тьмы такой маньяк-убийца. Так вот Фюрер очень мне того Чикатилу напомнил.

— А это Боря по кличке Палач! — представил меня, в свою очередь, бредунам Белоусов. — Боря только на днях из разведки к Электрогорску вернулся!

— Видели его там мои ребята! — проскрипел Фюрер.

— Какие еще ребята?! — взвился Тихий. — Фюрер, мы же договаривались: никого туда не посылать, чтобы не спугнуть!

— Да кого там спугнешь! — осклабился Фюрер. — Они за своими минными полями, как мыши, сидят! Носа наружу не кажут! Только за дровами раз в неделю двадцать человек выезжает.

— Бля, Фюрер, ты тупой? — развернулся к соседу Корявый. — Ты русский язык не ферштеешь? Сказано ведь было на сходняке: никого! Ты понял, дурак? НИКОГО к Электрогорску не посылать! Ты самым крутым себя в этом болоте почувствовал? Голову себе лишнюю отрастил? Так мы с братвой ее быстро открутим! Ты понял?!!

— Да понял я, понял! — даже слегка побледнел под таким напором Фюрер. — Прости, Корявый!

— Спокойно… э-э-э… коллеги! — встал со своего места генерал. — Давайте все-таки выслушаем разведчика! Он до самой стены дошел и с их главным разговор имел!

Вот те на! И что же мне этим… коллегам рассказать? Все то, что я уже рассказал Тихому или отредактированную версию? Ну, начну с короткого варианта, а если что не так — начальство добавит.

— Слушай, парень! — внезапно обратился ко мне бородатый Мартын. — А ты во второй пионерской Зарнице случайно не участвовал?

— Участвовал! — не стал отпираться. — И не случайно, а по приказу совета дружины — я тогда звеном командовал.

— Ну, блин, точно! — обрадованно ощерился Мартын. — И с плацдарма последним уходил! А я на правом фланге разведчиками командовал! Не припоминаешь?

Я растерянно кивнул. Вот так встреча! Теперь стало понятно, отчего мне показались знакомыми его голубые глаза. Но ведь почти двадцать лет с тех времен прошло! Тяжело признать в здоровенном бородаче худенького черноволосого парнишку.

— Ох и здорово мы тогда шведам врезали! — Мартын в порыве нахлынувших чувств толкнул локтем в бок Корявого. Причем Корявый только поморщился. Видимо, Мартын в табели о рангах котировался куда выше Фюрера.

— Боря, расскажи, что ты там видел! — снова вернул разговор в деловое русло Белоусов.

— Оборонительный пояс практически неприступен. Без артиллерии, одной пехотой его не взять! — заявил я. — Но есть возможность проникнуть внутрь периметра и отключить системы «Стального кольца». Послезавтра я с группой бойцов смогу зайти на территорию Электрогорска. А вы в это время будете ждать снаружи.

— То есть мы сможем захватить город без боя? — задумчиво погладил свою холеную бородку Корявый. — Да, это все меняет!

— Только я сразу предупреждаю вас, друзья, что после захвата городка с местным населением должно обходиться вежливо! — решительно сказал Белоусов. — Мы с мирными жителями не воюем! Продовольствия там столько, что хватит на всех, да еще и внукам останется!

— Да ладно, Холера, не тронем мы мирняков! — кивнул головой Мартын и коротко хохотнул. — Оставим на развод!

— Тогда так: выступаем послезавтра на рассвете! — объявил генерал Белоусов. — Порядок движения тот же, что мы обсудили и утвердили. Размещения на исходных рубежах тоже по старому плану. А вот дальше действовать будем по обстановке. Удастся отключить системы обороны — просто войдем в город. Не удастся… Мы, в конце концов, почти месяц к штурму готовимся — справимся! По рукам?

— По рукам, Холера! — Мартын и Корявый встали одновременно и в знак согласия пожали Белоусову руку.

Фюрер встал с некоторой задержкой, уже после того, как два других главаря пошли к выходу из палатки. Только сейчас я заметил, что он довольно высок. И был бы на одном уровне с генералом, если бы не сутулость. Кривовато ухмыльнувшись неизвестно чему, Фюрер потискал ладонь Белоусова и, фыркнув, потопал за соратниками.

Дождавшись, когда сутулая спина последнего бредуна скроется за пологом, генерал старательно вытер ладонь о штанину.

— Мартын и Корявый еще ничего, но этот… «фюрер ордена черного солнца», бля… Каждый раз, как с этим уродом ручкаться приходится, ощущение, что какашку в руках подержал! — пояснил мне свой поступок Белоусов. — И ведь приходится с ним политес соблюдать — он хоть и самый слабый среди них, но все-таки почти пятьсот бойцов при нем.

— А кто он такой? — спросил я.

— Фашист! — ответил Тихий. — Больной на всю голову к тому же. До сих пор свято уверен, что в наступлении Тьмы виноваты жиды. И усиленно этих самых жидов разыскивает и казнит всякими мерзкими способами. Ну и грабит, конечно. И где он только в средней полосе России столько евреев отыскал? Набрал ватагу таких же отморозков — беспредельничать, имея некую «святую идею», понравилось многим!

— Ну ничего… Вот отпадет в нем надобность… — злобно оскалившись, сказал Белоусов и тут же сменил выражение лица на «деловое». — Вы, кстати, товарищи офицеры, познакомьтесь!

— Олег Таругин, командир 1-го батальона, — протянул мне руку незнакомый офицер.

— Борис Волков, командир штурмовой роты. — Пожав руки, мы снова уселись за стол, причем Тихий брезгливым жестом отставил в сторону стул, на котором до этого сидел Фюрер.

— Нам, товарищи офицеры, нужно сейчас решить, что делать Борису после прохода внутрь периметра, — сказал Белоусов. — В то, что с десятью бойцами можно захватить управляющий центр, могут поверить только дурачки. Но так ведь нам и не надо этот центр захватывать? Просто не отдавать этим людям чип-ключ!

— Я вообще не уверен, что у них там все на этот чип-ключ завязано! — веско сказал полковник Тихий. — Это же надо совсем бестолковыми идиотами быть, чтобы за двадцать лет систему не переделать или не перепрограммировать!

— Я тоже думаю, что система давно перепрошита, — согласно кивнул я. — Но тогда почему тот жирный так себя повел? Попробую что-нибудь разузнать при передаче ключа — и сразу сообщу результат по рации.

— В конце концов, даже если «Стальное кольцо» полностью работоспособно, что мы теряем? Детальный план штурма разработан, люди более-менее подготовлены! Да, потери будут огромны, но и куш велик! К тому же бредуны идут на это добровольно! — жестко сказал Белоусов. — А если неработоспособно полностью или частично, то потери значительно сократятся. К тому же у нас появляется лишний козырь — группа Волкова в глубоком тылу противника. В то, что мои парни дадут себя ухлопать этим жирнозадым воякам из города, я не верю!

— Да, шороху мы там в любом случае наведем! — усмехнулся я. Про свой «лишний козырь» я рассказывать не стал: сработаем штатно, он не пригодится. Пойдет что-то не так — всегда успею вытащить «туз из рукава».

— Отлично! — хлопнул меня по плечу Белоусов. — А теперь, товарищи офицеры, давайте-ка еще раз повторим план. Заодно познакомим с диспозицией нашего нового друга. Александр Сергеевич, доставай карту!

Глава 7

На следующий день меня разбудили затемно.

— Товарищ командир! — деликатно потряс меня за плечо прапорщик Громов. — Товарищ командир, объявлена тревога! Рота поднимается в ружье!

Я протер заспанные глаза и стал быстро одеваться. Громов деликатно стоял рядом. Не успел я напялить разгрузку и взять в руки автомат, как в палатку быстрым шагом вошел Тихий.

— Беда, Борис! — с порога сказал Александр Сергеевич. — У бредунов всю ночь какое-то шевеление шло. А полчаса назад мои агенты донесли, что воду мутит Фюрер. Вроде бы с ним связались из Электрогорска и предложили долю за охрану от Красной Армии! Видимо, крепко ты там сидельцев этих напугал, что они решили за помощью к бандитам обратиться!

— Это же надо совсем ума лишиться, чтобы пойти на такое! — не поверил я, но потом вспомнил жирную морду Бабицкого и то, как его перекосило после слов «Красная Армия»…

— Но тем не менее за ночь Фюрер успел подбить на выступление очень многих. Почти половина лагеря готова идти за ним, — невесело усмехнулся Тихий. — Мартын и Корявый пока молчат.

— Так что будем делать?

— Ты прямо сейчас выступаешь со своей ротой к Электрогорску и вступаешь в контакт с местными. Постарайся объяснить им, что бандиты гораздо страшнее военных. Главное — тебе надо оказаться в городе раньше бредунов. А мы тут пока постараемся хоть как-то народную стихию обуздать… или хотя бы притормозить. Но нас мало — три сотни против трех тысяч.

— Ну вы уж тогда… без фанатизма, Сергееич! — сказал я старому разведчику. — У вас ведь…

— Не боись, Боря! — улыбнулся полковник. — Я помню, что основная наша задача совсем другая! Мы уйдем, и никто нас не остановит. А не получится у тебя — ты там тоже анус не рви! Прорывайтесь на соединение с нами. Вот прапорщик твой, Боря Громов, — Сергеич хлопнул по плечу стоящего рядом ротного старшину, — точку дислокации основных сил знает.

Мы крепко обнялись, и Тихий быстро ушел. Я закончил собираться и вышел из палатки. Было еще совсем темно, но с другого конца лагеря доносились крики и шум драки. Моя рота уже успела подняться — рядом взревели прогреваемые моторы грузовиков и БМП.

Из лагеря мы выехали всего через пятнадцать минут после побудки, но страсти разгорелись нешуточные: на разных концах стоянки уже начали постреливать. Судя по всему, бредуны что-то делили между собой. На выезде нашей колонне пытались преградить дорогу человек двадцать. С головной БМП рявкнула тридцатимиллиметровка, и заслон мгновенно рассосался.

По знакомой дороге мы дошли до Электрогорска за два часа. Только-только начало светать. Я демонстративно выехал на ведущую к КПП дорогу, сидя на броне боевой машины. Убедившись, что мое прибытие не осталось незамеченным (на здании КПП засверкали блики от биноклей), я слез и снял оружие. Оставил только выданную прапорщиком Громовым коротковолновую радиостанцию узбекского производства. На этот раз я шел к воротам быстрым шагом — время было дорого.

Встретил меня все тот же молоденький лейтенантик в старой советской форме.

— Вызови Бабицкого, лейтенант! — приказным тоном обратился я к парню.

— Но его нет сейчас в городе! — растерялся Панкратов. — Он еще вчера куда-то уехал…

Надо же! Как загнанная в угол крыса, Бабицкий проявил чудеса храбрости, лично отправившись вести переговоры о фактической сдаче города бандитам.

— Тогда позови любого старшего командира! Коменданта, начальника гарнизона, черта лысого!

— Я самый старший по званию в отряде самообороны! — огорошил Панкратов.

— Ты самый старший?!! — прифигел я, оглядывая «старшего воинского начальника» с головы до ног. — Скажи, это ты придумал разместить на крыше пулеметные гнезда?

— Я! — признался Панкратов и густо покраснел.

— Идиот! — констатировал я. — Один залп из минометов, и хана твоим огневым точкам! Или ты не от хорошей жизни такую хрень спорол? А, Панкратов? Стационарные установки не работают?

— Работают! — вскинулся лейтенант.

— В ручном режиме? Наводя каждый ствол по отдельности? И много вы таким макаром навоюете против более-менее крупного отряда?

Лейтенант покраснел еще гуще, хотя, казалось бы, куда уж больше.

— Неужели автоматическая система обороны города не работает? — продолжал допытываться я. — А ты знаешь, почему она не работает?

— Господин председатель говорил…

— Твой господин председатель сейчас ведет переговоры с бандитами. Собирается отдать им город на откуп, чтобы сохранить свою власть! Но он свалял большого дурака — бредуны используют его как пропуск в город, а потом убьют. Часа через два здесь будет три тысячи бандюганов! А сколько у тебя бойцов в строю?

— Пятьдесят два человека! — машинально ответил Панкратов и, поняв, что выдал «самую главную военную тайну», совсем смутился.

— И сколько вы продержитесь? Пять минут? Вряд ли больше! Или… Или ты поддерживаешь своего Председателя? Тоже думаешь, что вошедшие в город бредуны будут вести себя прилично?

— Н-н-н-н-нет! — простонал Панкратов. — Они же тут всех…

— Вырежут, однозначно! — кивнул я. — Только девок для забавы оставят. У тебя жена есть?

Панкратов отрицательно покачал головой.

— Есть сестра!

— Вот и представь себе, что от нее останется после визита десятка мужиков! — продолжал я стращать парня. — Так что будешь делать, лейтенант? Добровольно откроешь ворота перед гостями господина председателя?

— Да вы сами-то кто такой?!! — Голос Панкратова сорвался на визг.

— Я тот, кто принес тебе вот это! — я достал из кармана чип-ключ.

— Но ведь это же… — растерялся лейтенант. — Ведь господин Председатель говорил…

— Пошли в центр управления! — скомандовал я. — Попробуем запустить систему! Надеюсь, что вы поддерживали установки в рабочем состоянии?

— Да, конечно! Ежемесячный осмотр, профилактика, замена изношенных деталей! На нас ведь постоянно, раз в два-три месяца мелкие банды наскакивали. Вот и приходилось огнем их отгонять, — обрадовал меня Панкратов, ведя к воротам. — Только с минными полями… Мы ничего с ними не могли сделать! Точной схемы минирования никто не знает, а сами фугасы закопаны на глубину до двух метров. А у нас уже не осталось специалистов, чтобы хоть как-то…

— Понял я, понял! — прервал я излияния лейтенанта. — Нам сильно повезет, если сработает хотя бы половина мин и заработает процентов десять огневых точек!

Мы прошли через здание КПП. Стоящие здесь на постах солдатики Панкратова оказались сплошь безусыми мальчишками, глядящими на меня, как на дьявола. Если у него все такие, то… городу очень не повезло! Даже при наличии работоспособного «Стального кольца» им было не отмахаться от массированной атаки. И как они дошли до такой жизни?

— Командир, ты куда? — раздался из динамика встревоженный голос прапорщика Громова. Ребята засекли мой проход через ворота.

— Спокойно, тезка! — нажав тангенту, ответил я. — Со мной все в порядке! Я сейчас быстренько в одно место прогуляюсь, а вы пока рассредоточьтесь на юго-западной опушке. Появятся бредуны — в бой не вступать!

— Есть, понял! — ответил Громов и отключился.

Пока мы шли по улице, мне на глаза попалось несколько местных жителей. Что интересно — близких по массо-габаритным характеристикам к Бабицкому. То есть — нездорово толстых, с лоснящимися красными мордами. Причем и мужчины и женщины выглядели примерно одинаково. Это что же у них тут, эпидемия ожирения? Так я и спросил у Панкратова.

— Так ведь… товарищ майор, работы у нас здесь почти никакой нет! А пайки большие — продуктов у нас много, — ответил с грустной улыбкой лейтенант. — Вот и жиреют люди от нечего делать…

— А кто у вас за порядком следит, улицы убирает, мусор вывозит, за дровами ездит?

— За порядком следят полицейские, а все остальное делают штрафники! — ответил Панкратов. — Ну, те, кто какой-нибудь проступок совершил… Полицейского, скажем, должным образом не поприветствовал, на мостовую плюнул или еще что… А иначе на эти работы никто не идет!

— Сурово! — хмыкнул я.

Конечно, не идет! На хрена? Их и так неплохо кормят. Вон как разносит! В других местах люди за еду убиться готовы. Трудятся, не покладая рук, пытаясь вырастить на болотах рожь и картошку. Да еще и бандиты разных мастей, начиная местными бредунами и заканчивая прибалтами, пытаются последнее отнять.

Мысль помочь жителям Электрогорска отстоять город уже не казалась мне удачной. Но назвался груздем… Ладно, отдам чип и… пойду на соединение с бригадой. Класть за этих толстожопых голову мне не хотелось.

Центр управления «Стальным кольцом» находился в подвале неприметного жилого дома. Одного из нескольких однотипных пятиэтажек на южной окраине городка. Часового при входе не было. Панкратов крутанул кремальеру, и толстая стальная дверь распахнулась — она даже не была заперта!

Внутри царил полумрак — довольно просторное помещение, под сто квадратных метров, освещалось только висящими на стенах экранами мониторов наблюдения. Хотя светились не все, а около четверти имеющихся. Вдоль стен размещались пульты с многочисленными кнопками, а перед пультами стояли кресла операторов. Двенадцать штук. Но занято было только одно, ближайшее к входу.

В кресле сидела девушка в военной форме. Совсем юная — лет семнадцати-восемнадцати на вид. Она столь увлеклась наблюдением (на ее мониторах была видна опушка леса у подъездной дороги), что пропустила наш приход. Услышав за спиной шаги, девчонка с перепугу аж подпрыгнула.

— Вася, ты охренел! Так подкрадываться! — возмущенно завопила девушка и хотела добавить еще пару теплых слов, но осеклась, увидев меня. — Ой! А кто это с тобой?

— Майор Красной Армии Борис Волков! — представился я. — Пришел к вам на помощь!

— Самый настоящий майор? — удивилась девушка.

— Самый настоящий! — отрезал Панкратов и повернулся ко мне. — Это моя сестра Катя. Она осуществляет… контроль.

— А это ваши танки на опушке леса? — с детской непосредственностью спросила Катя.

— Мои! Только это не танки, а боевые машины пехоты — транспорты для перевозки людей, — пояснил я.

— Майор принес чип-ключ, который может активировать автоматическую систему обороны! — объявил Панкратов.

— Ой! Неужели правда? — всплеснула руками Катя. — Тогда вам сюда!

Катя встала и, жестом пригласив следовать за собой, подвела нас к стоящему у дальней стены отдельному маленькому пульту. Здесь была только стандартная компьютерная клавиатура и всего один монитор.

— Вот! — сказала Катя, ткнув пальцем в небольшую панель, прикрытую прозрачной пластиковой крышкой. Под крышкой виднелась щель, совпадающая размерами с ключом.

— Ну… что же… я решительно отодвинул обоих Панкратовых в сторону и, с натугой открыв, вернее, буквально отломав предохранительную крышку, вставил чип-ключ в приемное устройство. Секунд пять ничего не происходило, словно система недоверчиво принюхивалась к попавшему в нее постороннему предмету, прикидывая: свой он или нет. Потом на панели мигнул красный светодиод. Загорелся и погас. Еще секунд через пять светодиод снова зажегся и продолжил гореть ровным светом. Где-то (мне показалось, что прямо за торцевой стеной) что-то запищало, затем за писком стал слышен звук разгоняющихся на рабочие обороты вентиляторов.

Пыльный монитор щелкнул, и по экрану вдруг побежали строчки непонятных символов. Бегали они довольно долго, видимо, система самотестировалась. Пара минут, и абракадабра сменилась затейливым символом — заставкой загрузочной программы. Писк прекратился.

— Работает! — почему-то шепотом сказала Мария и на радостях выдала трехэтажную матерную конструкцию.

Я опасался, что система сейчас начнет спрашивать пароли и логины, но, видимо, чип-ключ являлся неким абсолютным мерилом доверия. После загрузки на экране висела только одна надпись: «Включить автоматический режим?» И две виртуальные кнопки: «Да» и «Нет». Кнопка «Да» была подсвечена красным, намекая на правильный ответ. Катя боязливо протянула руку и щелкнула клавишей «Ввод». Кнопка «Да» мигнула, где-то за стенкой раздался громкий «Пи-и-и-и-ип!», и надпись сменилась. Теперь на экран крупно выводилось сообщение: «Запуск автоматического режима». Под этой фразой бегали циферки процентного выполнения.

Почти пять минут мы завороженно следили за сменой цифр. Вот уже половина! Вот перевалило за семьдесят! А вот подбирается к ста! Девяносто восемь, девяносто девять… Сто! Сто процентов выполнения! Надпись на экране гласила: «Автоматический режим запущен», а чуть ниже: «Задействовано» — и далее в столбик:

— Маловато, но я ожидал худшего! — резюмировал я.

Панкратовы не ответили. Они продолжали пялиться на монитор, словно загипнотизированные. Тогда я толкнул Василия в плечо.

— Эй, лейтенант! Дай команду своим пропустить мою роту в город! — Надо было ковать железо, пока горячо. В смысле, что степень доверия ко мне сейчас должна быть максимальной.

— А? — с трудом очнулся Панкратов. — Да, да… секундочку!

Он отошел к двери и стал крутить ручку на полевом телефонном аппарате, который примостился на краю пульта. Совершенно определенно этот аппарат был поставлен здесь гораздо позже всего остального оборудования. Уж больно чужеродно он смотрелся на общем фоне. Наверняка при работе системы в нормальном режиме операторы могли связываться с наземными войсками как-то иначе.

Я нажал тангенту и вызвал Громова. Безуспешно, видимо, подвал был хорошо экранирован. Пришлось подниматься наверх. Но не успел я выйти из подъезда дома, как меня окружил десяток пухлых мужичков, обряженных в синие робы с огромными (размером с блюдце) серебряными бляхами на груди. На головах молодцев красовались странные головные уборы, напоминающие фуражки, но с очень высоким околышем и многоугольной тульей. Причем околыш был белым, а тулья красной. В руках мужички держали увесистые дубинки.

— Эй, ты! — нагло обратился ко мне обладатель тройного подбородка и широкого шеврона на рукаве. Наверное, старший по званию. — Руки вверх! Ты арестован!

Вот тебе и спас горожан от страшной мучительной смерти! Что особенно хреново — я практически безоружен. Практически — потому как кое-что в заначке все-таки имею…

— На каком основании? — вежливо спросил я.

— Че? — вылупился на меня пухлячок. — Какое тебе еще основание, дурила?

— Фалангер! Ты чего творишь?! — из подъезда вышел Панкратов. — Какой на хрен арест? Совсем совесть потерял? Этот человек — наш гость!

— А мне насрать, гость он или нет! — развязно ответил Фалангер. — Господин председатель насчет него никаких указаний не давал! Так что, сапог, заткнись! Эй ты, морда! Давай, не балуй — руки вверх! — И, повернувшись к своим, скомандовал: — Сашенька, золотце мое, обыщи его!

Сашенька, совсем еще молодой, лет восемнадцати, парень, но уже имеющий нехилое пузо и покрытые вулканическими прыщами отвисшие щечки, шагнул ко мне.

Ага, счаззз!!! Сдамся я вам! Только шнурки поглажу! Легкий взмах левой рукой, и мне в ладонь попадает закрепленный в рукаве анорака на резинке округлый предмет. Прыщавый подошел вплотную и недоуменно замер. Никак не сообразит, бедолага, отчего это арестовываемый не торопится выполнять команду и поднимать ручки ввысь. Я максимально добродушно улыбнулся прямо в заплывшие жиром глазки Сашеньки и поднял ладонь на уровень его лица. Прыщавый машинально скосил взгляд и натурально обомлел — розовые щечки побелели, а на лбу выступила испарина. На моей ладони лежала ручная граната Ф-1, именуемая в народе «лимонкой».

Я быстрым движением выдернул кольцо (усики на чеке были отогнуты заранее) и, сделав пару шагов вперед, любезно поднес гранату прямо к носу Фалангера. Как только он рассмотрел, что же именно я сжимаю в руке, то попытался отшатнуться, но, похоже, силы мгновенно оставили его — их хватило на жалких полшажка.

За моей спиной раздался звук, похожий на треск рвущейся ткани, и вдруг резко потянуло дерьмом. Похоже, что прыщавый Сашенька обосрался со страха. Милый мальчик… Так, а теперь поставим в известность всю группу захвата!

Я резко поднял руку и дал полюбоваться на гранату всем окружающим (окружившим!) меня клоунам. Ну вот, теперь порядок — все присутствующие осознали степень угрозы. Это стоило храбрым участникам группы захвата еще двух обосранных штанов. Что-то у них с кишечником нелады — прямо-таки эпидемия какая-то! Ага, инфекционная разновидность медвежьей болезни. Причем передающаяся воздушно-капельным путем и не имеющая инкубационного периода.

— Что это за уроды? — спросил я Панкратова, когда последний из доблестных засранцев был уложен мордой вниз на потрескавшийся асфальт.

— Это наша полиция! — сквозь зубы ответил Василий. — А это их старший — Гриша Синицкий по кличке Фалангер. Редкостный мудак… И по совместительству любовничек председателя.

— Полиция? — удивленно переспросил я. Ни в одном уцелевшем со времени Тьмы анклаве на территории России подразделения внутренней безопасности на западный манер не именовались.

— Подчиняются напрямую председателю комитета! — уточнил лейтенант, словно я сам не видел, как пренебрежительно с ним разговаривал старший этих… полицаев.

— Ладно, раз они тебя не слушают, то сами и виноваты! Сейчас сюда прибудут мои люди, и если хоть одна сволочь пукнет, то… мои ребята шутить не умеют! — сказал я и вызвал по рации Громова. Боря мгновенно отрепетовал мой приказ войти в город, и уже через пару минут я услышал рев дизелей на подъездной дороге.

Предупрежденные своим командиром солдатики «сил самообороны» безропотно открыли ворота. Колонна вступила в Электрогорск и разошлась по улицам, чтобы взять территорию под контроль. Насчет возможных конфликтов с полицаями и мер пресечения я ребят предупредил.

Возле меня тормознул «Урал», из кабины которого выпрыгнул прапорщик Громов.

— Тащ командир! Ваше приказание выполнено — город занят! — бодро отрапортовал Борис, косясь на обосранную задницу лежавшего у моих ног Сашеньки.

— Этих связать и под замок! — ткнул я пальцем в направлении дурнопахнущих тушек. — Штаны не менять!

Борис понимающе усмехнулся и кивнул. Затем подбородком указал на топчущегося рядом Василия.

— Это начальник здешнего гарнизона лейтенант Панкратов! — представил я парня. — А это мой заместитель, старшина роты прапорщик Громов. С этой секунды работаете совместно. Громов, выбери десяток людей и посади их за пульты наблюдателями и… пусть там сами с управлением разберутся! Лейтенант, покажи прапорщику, где тут у вас что.

Громов отдал команду, и из кузова «Урала» выскочили два десятка бойцов. Они быстро связали руки полицаям и беззлобными пинками погнали их в указанном Панкратовым направлении — в подвал, где хватало пустых отсеков с крепкими дверями и замками.

— Тащ командир! Можно вас на минутку? — Громов решительно взял меня за локоть и отвел в сторону. — Тащ командир, пока вы здесь… контакт с местными налаживали, на связь выходил комбриг. Он сказал, что бредуны окончательно вышли из-под контроля. Даже Мартын и Корявый, чтобы не быть прибитыми своими, были вынуждены присоединиться к общей массе. Час назад вся толпа выехала в нашем направлении. Их ведет Фюрер. Комбриг попросил нас продержаться хотя бы сутки, а лучше пару дней.

— Хорошо, я понял! — ответил я. — Штаб обороны размещаем здесь, в этом бункере. Вызови сюда командиров взводов. Будем решать, как нам отбить удар с наименьшими потерями для себя. Да, и со связью здесь разберись — перекрытия сигнал экранируют.

Громов козырнул и ушел распоряжаться. А я призадумался. Если Электрогорск не был основной целью южан, то зачем удерживать город? Нда… напустили Белоусов с Тихим тумана! Ладно, будем выполнять приказ, тем более что с действующим, хоть и не в полную силу, «Стальным кольцом» сделать это немного проще.

Я спустился в бункер. Сейчас контрольный пост совсем не напоминал увиденное мной полчаса назад. Здесь ярко горел свет, работали почти все мониторы (а неработающими занимались ремонтники из числа югороссиян), все операторские кресла были заняты солдатами, которые активно осваивали управление. Посмотрев на всю эту активную работу, я тихо отошел к торцевой стене, чтобы не мешать носящимся по залу ремонтникам. Здесь с удивленным видом сидела Катя Панкратова.

— Ничего себе! — ошарашенно сказала девушка. — Я такого количества народа в этом месте отродясь не видела!

— Немудрено при таком количестве боеспособных штыков в вашем отряде! — усмехнулся я.

— Раньше силы самообороны пятьсот человек насчитывали! — обиженно ответила девушка, но тут же с грустью кивнула: — Да, вы правы — наш оборона практически в развале, людей, способных держать оружие, просто нет.

— И виноват в этом именно господин председатель! — злобно сказал подошедший Панкратов. — Мы с сестрой служим потому, что нам это завещал отец — он был офицером еще до Тьмы. И солдаты в моем отряде тоже из потомственных военных. А большинство населения считает более престижной работу в полиции. Вот этим толстожопым и слава и почет! Как же — защитники правопорядка, мать их! И никто из этих мудаков понять не может — прорви бредуны периметр, никакая полиция их не спасет. Но мы все равно тянем эту лямку — если не мы, то кто же?

После этого страстного монолога я посмотрел на молодого лейтенанта более заинтересованно. Не все, значит, еще здесь потеряно, раз есть такие ребята.

— Ты, Василий, не горячись! Мы уже здесь и за здорово живешь, город не сдадим! У вас есть кто из знакомых и родственников, кого надо защищать особо?

— Нет, мы с сестрой сироты, — ответил Панкратов, — ни родственников, ни знакомых в городе у нас нет. А в друзьях только бойцы нашего отряда.

— Но в Электрогорске вообще какие-нибудь укрытия для гражданского населения есть? На случай прорыва периметра? — уточнил я.

— Раньше, при полковнике Истомине, были, — ответила Катя. — Подвалы всех жилых домов были оборудованы стальными герметичными дверями, запасными выходами, фильтро-вентиляционными установками, запасами воды, продовольствия и медикаментов. Но после смены власти господин бессменный председатель решил, что содержать убежища нерентабельно, — и подвалы отдали под кладовки.

— Хреново! — констатировал я.

Брат и сестра Панкратовы синхронно кивнули.

— Но что-нибудь мы все равно придумаем. Пусть хоть в кладовках сидят, так лучше, чем в квартирах у окон. Надо собрать всех жителей и объяснить ситуацию. Заодно найти добровольцев для обороны.

— Добровольцев для обороны? — рассмеялись Панкратовы. — Если только под конвоем их вывести…

— А мы сзади заградотряд поставим! — хмыкнул я.

Василий скептически покачал головой, а Мария посмотрела на меня с нарастающим интересом.

— Чаю хотите? — внезапно спросила девушка.

Я прислушался к организму. Чаю хотелось. И не только чаю — сегодня мы горячей пищи не ели, перекусили по дороге в Электрогорск сухпаем.

— Давай-ка ты, Катя, организуй нам всем питание! — улыбнулся я. — Судя по упитанным рожам местных блюстителей порядка, вы не бедствуете!

Панкратова понятливо кивнула и выбежала из подвала.

Тут в зал вошли командиры взводов, и я попросил Василия найти свободную комнату для совещания.

Выслушав доклады, я понял, что захват прошел на удивление гладко. Полицейские общим количеством триста двадцать шесть человек (не считая их главаря и его обосранных подельников) героически сдались при первом появлении моих бойцов. Их до распоряжения заперли в актовом зале полицейского участка, поставив в караул отделение с крупнокалиберными пулеметами. Мирное население закрылось по своим квартирам и носа наружу не показывало.

Часа через два мы окончательно разобрались с управлением. Собственно, управляемыми остались только минные поля, а пулеметы, гранатометы и огнеметы заработали в автоматическом режиме. Несколько зон, где огневые точки пострадали от времени в наибольшем количестве, пришлось перекрывать моими бойцами. Там сейчас торопливо копались полнопрофильные окопы и укрытия для бронетехники. К земляным работам привлекли полицейских. Насмерть перепуганные одним только видом профессиональных бойцов, полицаи старались вовсю. Но даже трех с половиной сотен было мало для полноценного проведения земляных работ. А уж о том, чтобы дать этим «блюстителям порядка» в руки оружие, не могло быть и речи. Прикинув все «за» и «против», я решил поговорить с гражданским населением.

Около полудня их собрали на площади перед зданием «Комитета спасения». В нем, кстати, как выяснилось, числилось аж двести чиновников! И это при том, что собственно жителей в городе осталось всего около четырех тысяч. И вся эта аморфная масса покорно вышла из своих норок по первому требованию оккупационных властей, озвученному через городскую трансляционную систему. И жители были весьма удивлены тем, что вошедшие в город военные не занялись грабежами и погромами, как им предсказывал их председатель.

Этот Бабицкий вообще оказался редкостным придурком. Сидя на огромных залежах продовольствия, председатель практически полностью развалил силы самообороны. В них теперь числилось всего полсотни активных штыков. Мальчишек в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет. И это на трехтысячное население! Ну не престижно, видите ли, было служить в Электрогорске «сапогом» — так презрительно местные именовали своих защитников.

Собрав на площади толпу, я кратко рассказал им, что их ждет в очень недалеком будущем. Но получил шикарный ответ: здесь в народе до сих пор бытовало поверие, что за «Стальным кольцом» они как у бога за пазухой, и ничто не сможет им навредить. Тут же и выяснилось, что использовать гражданских для обороны было делом бесполезным и даже вредным — никто не озадачился созданием ополчения и начальной военной подготовкой для мужчин. Если, конечно, можно было назвать «мужчинами» этих хомяков-переростков: ожирением страдало (или наслаждалось) сто процентов взрослого населения. Автоматов в руках они никогда не держали.

Я был просто поражен этим фактом. В нашем мире Великой Тьмы найти анклав, где взрослое население не знает, как обращаться с АК-74, — это нечто из области фантастики! Раздать этим людям оружие, приличные запасы которого имелись в городе (полковник Истомин распотрошил в свое время немало мобилизационных складов), мне резко перехотелось. Куда могли попасть из автоматов эти увальни — один черт знает. Как бы они не перестреляли друг друга раньше, чем это сделают бредуны! Но это полбеды — мне по большому счету наплевать на их здоровье. Хуже всего, что они могли попасть в кого-нибудь из моих.

Поняв, что толку от «мирного» населения действительно никакого, я решительно погнал всех на строительство оборонительных сооружений. Но и здесь вышел пшик — на всех не хватило шанцевого инструмента. Пришлось организовать посменную работу, тем более что от непривычки к физической работе и общей расслабленности организма «мирняки» быстро уставали — буквально после пары-тройки махов лопатой.

Откинув прочь еще одну проблему, я решил выяснить, ради чего вообще разгорелся весь сыр-бор вокруг Электрогорска.

В сопровождении пары автоматчиков и Кати Панкратовой я явился на главный «склад». Вернее, явился в одиноко стоящее здание наземного комплекса бывших складов Росрезерва. Насмерть напуганный пожилой пузан, представленный мне как «завхоз», провел меня к клети грузового лифта. Основные тоннели находились на двухсотметровой глубине.

— Общая протяженность штреков двадцать два километра, — пояснил завхоз после нашего спуска вниз.

— Да, впечатляет! — только и смог сказать я, проехавшись на электрокаре вдоль бесконечных залежей мешков и ящиков. Здесь были тысячи и тысячи тонн продовольствия. Я вспомнил, как мы на севере делили иной раз одну банку тушенки на пятерых, и мне захотелось… Огромным усилием воли поборов в себе желание немедленно голыми руками свернуть жирную шею завхозу, а после подняться на поверхность и расстрелять сотни две этих толстожопых козлов, я внимательно осмотрел главные запасы.

По самым скромным прикидкам, здесь могло встать на довольствие тридцать тысяч человек. Лет на двадцать. Неплохо наши предки приготовились. Жаль только, что их усилия пропали из-за жалкой кучки жадных тварей. Впрочем, о чем это я? Мы сейчас здесь и не позволим какому-то там Бабицкому снова сесть жирной задницей на кучу жрачки! Так, может быть, все-таки из-за продовольствия южане не хотят оставлять город на произвол судьбы? Нет! Там, в Югороссии, все это богатство не нужно. А в Московском регионе? Или на севере? Устроить в Электрогорске пункт раздачи и кормить окрестное население… Размечтался! Что-то не похожи профессиональные военные Белоусов и Тихий на альтруистов. Явно в этом деле у них другой интерес…

Уже возвращаясь после объезда территории к центральному подъемнику, я обратил внимание на один из ближайших тоннелей. Почти сразу за устьем в нем виднелся капитальный, до потолка, завал из земли и кусков бетона.

— А это что еще такое? — спросил я у завхоза. — Кровля не выдержала?

— Нет, — опасливо покосившись на завал, ответил пузан. — Это еще двадцать лет назад взорвали. Сами военные. Вроде бы этот тоннель в саму Москву вел, и по нему оттуда безостановочно крысы перли здоровенные. Ну, чтобы они тут все не пожрали, тогдашний комендант и приказал взорвать. Тут завал на пятьдесят метров тянется!

«Странный способ отгораживаться от крыс!» — подумал я. Если уж действительно надо было защитить склад от грызунов, то вполне хватило бы бетонной стены. Или Истомин вовсе не от крыс спасался? Ладно, не до решения загадок сейчас — штурм на носу.

Глава 8

Бредуны подошли только к вечеру, когда уже начало темнеть. Почему они добирались до нас полдня — хрен знает, но это было нам на руку. За подаренное время мы успели прикрыть наиболее опасные места дерево-земляными укреплениями. А ротные механики-умельцы даже сумели восстановить работоспособность нескольких десятков автоматических огневых точек.

В целом мы были во всеоружии и пребывали в уверенности, что уж один полноценный штурм отобьем по-любому.

Первым к КПП приблизилась одиночная машина, опознанная Панкратовым как «Гелендваген» председателя Бабицкого. Это был чуть ли не единственный в городе, кроме лесовозов, автомобиль на ходу. Ленились местные жители ухаживать за техникой, но председательский лимузин входил в число «особо охраняемых объектов культуры» и подлежал постоянной реставрации.

Джип смело подкатил к самым воротам, и створки послушно распахнулись перед парадным экипажем высокого начальства. Однако не успело творение далеких (и ныне покойных) немецких конструкторов въехать в город, как дорогу ему преградил представитель советского автопрома — полноприводный грузовик «Урал». И немецкая техника спасовала перед техникой советской! «Гелендваген» резко затормозил, и из него мячиком выскочил господин Бабицкий. Он явно не понял, что власть переменилась, и спешил донести до «самооборонщиков», загородивших проезд колымагой, свой гнев.

Эх, как он матерился! Впрочем, в плюс ему можно было поставить только экспрессию, а не стиль или содержание! Вот помню, у нас в пионерском отряде вожатый был из бывших омоновцев — так тот, когда ругался, мог три минуты двадцать семь секунд (мы засекали!) обходиться без повторов! А уж какие конструкции и выражения он составлял из всего лишь трех основных слов… Бабицкий же всего лишь энергично и визгливо выкрикивал четыре (я аккуратно сосчитал) примитивные фразы.

Забывшись, словно токующий глухарь, председатель даже не заметил, как «Гелендваген» со всех сторон обступили парни с оружием в руках. Причем здесь поровну присутствовали мои ребята и местные солдатики. Очнулся Бабицкий, только когда из машины вытащили и положили на асфальт его секретаря и двух охранников. Я мельком удивился тому, как эти жуткие туши поместились в ограниченном объеме кузова легкового автомобиля. Навскидку каждый из этих молодых людей весил килограммов под двести. Сопротивление никто не оказал, да и мудрено сопротивляться, глядя на направленные в упор десятки стволов.

Только сейчас до Бабицкого стало что-то доходить.

— Что?.. — Его голос предательски «дал петуха», и председатель продолжил гораздо тише: — Что здесь происходит?

— Вы, господин Бабицкий, арестованы! — негромко, но решительно сказал Василий Панкратов.

— Не имеешь права, щенок! — завопил председатель. — Да я тебя!.. Эй, сапо… гхм… солдаты! Немедленно опустить оружие и схватить этого… этого… самозванца!

Бабицкий, все еще полный священного начальственного гнева, оглянулся по сторонам и вдруг увидел меня, скромно стоящего в сторонке. Вот тогда его и проняло по-настоящему! Жирную морду перекосило, щеки побледнели, а лоб, напротив, пошел красными пятнами.

— А-а-ааааа… — тоненько и печально взвизгнул председатель и начал оседать на подламывающихся ногах.

— Взять! — скомандовал я, и мои бойцы мгновенно завернули Бабицкому руки и поволокли к «Уралу». Председатель настолько сомлел, что в кузов его пришлось забрасывать, как мешок с дерьмом. Ну ничего, к моменту допроса он очухается, а пока… В бункере управляющего центра нашлось много пустующих помещений с крепкими дверями и запорами.

Очень быстро бредуны поняли, что приглашающая сторона ведет себя как-то не так. Ворота, которые должен был гостеприимно распахнуть председатель-предатель, распахиваться не торопились. От основных сил, расположившихся на опушке леса, к КПП рванул, гремя проржавевшими дверями, одинокий «уазик». Я, удобно устроившись возле центральной амбразуры, отслеживал его перемещения по «змейке», пытаясь разглядеть в надвигающемся сумраке сидящих в нем людей. И совершенно неожиданно признал в одном из трех пассажиров Мартына. Кой черт понес одного из главарей на опасное дело? «Шестерки» закончились или… Это надо выяснить! Я быстро, но без суеты спустился к воротам и вышел к незваным гостям. Поскольку они остались при оружии, я тоже не стал снимать свое.

— Оппаньки! Палач! Ты здесь какими судьбами? — с притворной радостью приветствовал меня Мартын. — Неужели город уже наш?

— Город не ваш, а мой! — сразу обозначил я свои позиции. — Не фиг было нас через хрен кидать, сейчас бы вместе хабар делили! Но вы решили все себе захапать, с нами за добро наше, за науку воинскую да за оружие поставленное не делиться. Ну как же — мы вас к штурму готовили, а тут вам все на блюдце с голубой каемочкой преподнесли. Так к чему нас тогда благодарить? Так ведь, Мартын?

— Слышь, Палач, ты это… пургу-то не гони! — уже вполне серьезным тоном сказал Мартын. — Все я помню! И добро, и науку, и оружие! Вот только…

Тут Мартын меня ошарашил: каким-то замедленным движением, словно шуткуя, он вогнал нож точно в горло сидящего рядом водителя. Тот, всхрапнув, завалился на руль. Это еще что за фокусы?

— Он на нас Фюреру постукивал! — объяснил свои действия Мартын. — А мы теперь можем поговорить серьезно!

Бородатый вылез из машины и подошел ко мне вплотную.

— Нам с тобой, бывшим юным пионером, договориться проще будет! — глядя мне прямо в глаза, сказал Мартын. — Я ведь давно понял, что Холера и Тихий — никакие не авторитеты с Урала, а вояки из Югороссии. И неспроста они нас готовили этот Электрогорск штурмовать! Что-то они хотели от нас поиметь. Но вот что именно — так и не догнал. Вроде бы все по чесноку — мы берем город и делим хабар. Однако зачем воякам с юга такая прорва продовольствия? Чисто для пожрать? Не верится… Похоже, что куш — только замануха для нас, для бредунов. Именно мы нужны южанам в комплекте с продовольствием. Но для чего? Ты, Палач, вроде бы не с ними, может, просветишь?

— Ну, во-первых, я теперь с ними, — хмыкнув, сказал я. А во-вторых: скажу тебе как бывшему соратнику — сам не знаю, на хрена такие сложности! Могу совершенно определенно предупредить тебя, что без крови вы этот город не возьмете — я активировал «Стальное кольцо», и оно полностью работоспособно. Мне абсолютно плевать на местных жителей, на мой взгляд, они такой сладкой жизни недостойны. Мне глубоко по барабану те горы жрачки, которые под нами. Но! Я теперь не бродяга, а член команды, и у меня есть приказ в город вас не пускать. И я этот приказ выполню! От себя лично, по-пионерски, советую: держись со своими гвардейцами в тылу и попробуй вразумить уцелевших после штурма. Что бы там вояки от вас ни хотели, вам будет лучше быть их союзниками, а не врагами.

— Лады, совет твой принял! — Мартын протянул руку, и я крепко ее пожал. — Ну, держитесь, черти!

Коротко хохотнув, бородатый скинул труп с водительского сиденья, сел за руль, лихо развернул «уазик» на пятачке и укатил к опушке. Первый выстрел с той стороны раздался уже через минуту. Видимо, Мартын, пользуясь тем, что уже стемнело и даже в оптику никто произошедшего у ворот не увидел, списал погибшего бредуна на нас. Что было равносильно официальному объявлению войны. Меня это вполне устроило — к чему лишние иллюзии по поводу дальнейших действий? Теперь все гораздо определенней — они нападают, мы защищаемся.

Впрочем, обстрел из легкой стрелковки закончился очень быстро. Бредуны сразу поняли, что никакого вреда они нам причинить не могут, и перестали попусту жечь патроны. Мы вообще не ответили — что там можно разглядеть в полной темноте на опушке леса?

Однако было глупо надеяться, что общий штурм перенесут на завтрашний день. Около полуночи небольшие группки бредунов начали прощупывать оборону, но вскоре выяснили, что автоматизированным огневым точкам не нужен свет для прицельной стрельбы. Они прекрасно обходятся датчиками движения, тепловыми камерами и радиолокационными станциями ближней разведки «Фара-1».

Понеся незначительные потери, бредуны затихли. Я, пользуясь оперативной паузой, решил наскоро допросить Бабицкого и его любовничка Савицкого-Фалангера. Интересовало меня одно: успел ли Бабицкий рассказать бредунам о состоянии обороны Электрогорска? Присутствовать со мной на допросе напросился лейтенант Панкратов.

Увидев меня, входящего в камеру, Бабицкий забился в дальний угол. Панкратов брезгливо поджал губы.

— Ну что, Андрей Маратович, сам все расскажешь или пару пальцев тебе сломать? — ласково спросил я, присаживаясь на краешек скамейки и жестом предлагая Василию встать у двери. — Тебе уже рассказали, какое прозвище я ношу?

— Да-а-а-ааа! — проблеял председатель. Его отвислые щечки побледнели. — Палач, вас зовут Палач!

— Правильно! — одобрительно улыбнулся я. — Значит, ты примерно представляешь, что я с тобой сделаю, если ты откажешься отвечать?

Бабицкий затравленно кивнул.

— Так что ты, сволочь, рассказал бредунам о плачевном состоянии «Стального кольца»?

— Я-я-я ни-иичего ни-и-и-икому не сказал! — заикаясь, ответил председатель. — Я-я-я и не знал, что «Кольцо» в плачевном состоянии. Знал только, что автоматический режим не работает и массового штурма нам не выдержать.

— Что же ты, придурок, зная об этом, никаких мер не предпринял? — удивился я. — Разве у тебя не оставались программисты, которые ставили систему?

— Вначале, сразу после моей… то есть нашей победы над военной хунтой, узурпировавшей власть в городе, это не казалось большой проблемой! Но потом… Они как-то очень быстро передохли… Их и было-то всего человек шесть! — ответил Бабицкий.

— За что же ты так военных называешь? Они же в самые опасные годы, когда здесь не продохнуть было от мародеров, вас всех своей грудью прикрывали!

— Ненавижу! Всех вас, вояк сраных, ненавижу! — завизжал вдруг председатель, вскакивая на ноги и делая пару шагов из своего угла. — Еще до Тьмы вы меня достали. И гэбня ваша кровавая! Сволочи!

Я лениво, не вставая со скамейки, пнул разошедшегося и брызгающего слюной Бабицкого ногой по колену. Раздался резкий хруст, и сустав ненавистника военных принял противоестественную форму — согнулся в обратном направлении. Ну, перестарался я, бывает… Андрей Маратович, воя от боли, рухнул на пол. Панкратов хмуро сплюнул.

— Ну, зато теперь с повестки снимается вопрос «Зачем ты довел силы самообороны до нынешнего убожества?», — прокомментировал я председательский спектакль. — Однако в твоем теле еще немало костей и суставов, и их целостность напрямую зависит от честности ответа на следующий вопрос: «С кем конкретно ты, гнида, вел переговоры о сдаче города?»

— С Фюрером! Он называл себя Фюрером! — промычал Бабицкий. — Он обещал, что никто из мирных жителей не пострадает. Он и его люди только возьмут себе несколько тонн продовольствия в качестве уплаты за защиту от Красной Армии!

— Нет, ты натуральный идиот! — констатировал я. — И это не оскорбление, это диагноз! Нашел кому верить… Впрочем, что еще ждать от такого недоумка… Пора с тобой кончать…

— Можно я сам? — решительно сказал Вася, доставая из кобуры ПМ.

Я кивнул. Бабицкий обреченно завизжал. Пакратов высадил по своему бывшему начальству всю обойму и продолжал давить на спусковой крючок даже после установки затвора на задержку. Я, малость оглохший после выстрелов в тесном помещении, аккуратно вынул пистолет из руки лейтенанта. Приобняв Васю за плечи, я вытолкнул парня из камеры в коридор.

— Сам пойдешь или помочь?

Панкратов потряс головой:

— Сам пойду! Пистолетик верните! — И, видя мое колебание, добавил: — Да все уже, все… оклемался я, больше не повторится!

— Пойди водки выпей! — посоветовал я лейтенанту, возвращая оружие. — И приходи Савицкого допрашивать!

— А его-то о чем спрашивать? — удивился Панкратов, меняя в пистолете магазин. — Как часто он хер у господина председателя сосал? Пристрелить гниду, и дело с концом!

— Ты считаешь, что толку от него и его полицаев при обороне города не будет? — У меня еще теплилась надежда поставить под ружье хоть пару сотен человек. Когда на тебя прет несколько тысяч бредунов, а у тебя всего сотня бойцов, то поневоле будешь рад хоть какому-нибудь подкреплению, пусть и самого низкого качества.

— Толк от банды Фалангера? — рассмеялся Панкратов. — Если только их на брустверы положить!

— Ну, как скажешь! — хмыкнул я и распорядился: — Тогда сам с ними разберись. Хочешь на брустверы, хочешь так где-нибудь прикопай, но больше я этих засранцев видеть не хочу.

Панкратов кивнул и решительно потопал по коридору в сторону камер, где сидели Савицкий с дружками. По пути лейтенант дослал патрон в патронник. Я пожал плечами и пошел по своим делам — до рассвета оставалось еще несколько часов, и нужно было потратить их с пользой.

Глава 9

Подготовка к общему штурму началась сразу после восхода солнца. И сразу стало понятно, что часть информации о состоянии обороны и наиболее опасных участках Бабицкий бредунам успел-таки слить, тварь такая. С западной стороны, где ширина «Стального кольца» была минимальной, всего около двухсот метров, ударил десяток ротных минометов. Стреляли по оборонительной полосе, пытаясь, видимо, таким способом добиться подрыва минного поля и уничтожения огневых точек. В первом случае им ничего не светило — глубина закладки управляемых фугасов варьировалась от одного до двух метров, а вот повредить пару десятков автоматических стрелковых установок бредунам удалось. Ситуация усугублялась тем, что выбранное для штурма место находилось в неглубокой низине и было слегка заболоченным. Именно на этом участке огневые точки пострадали от времени (и влаги) в наибольшем количестве. Можно сказать, что здесь «Стальное кольцо» изрядно проржавело. Потому-то метрах в трехстах за оборонительной полосой я приказал окопать две БМП и посадил в окопы усиленный крупнокалиберными пулеметами взвод.

Обстрел продолжался пару часов. После него в атаку пошли самопальные «броневики» — обшитые досками автомобили. Мало того — видать, от большого ума на парочке «сухопутных дредноутов» было прицеплено спереди нечто вроде минных тралов. Неужели бредунам невдомек, что контактных мин здесь нет, а управляемым тралы по фигу?

Сильно подозреваю, что управляли «броневиками» смертники — иначе как дуростью такой тактический прием не назовешь. Самый везучий из шести штук, начавших «прорыв», сумел проехать до своего закономерного конца целых сто пятьдесят метров! Правда, пострадали они в основном от огня автоматических пулеметов. Фугасы сработали отвратительно — взорвалось всего три штуки. То ли провода сгнили, то ли взрывчатка в закладках разложилась за двадцать лет.

Но тут на смену деревянным пришли самые что ни на есть стальные бронемашины: точно по колее предшественников двинулись три бэтээра, две БМП-2 и одна БРДМ. Вот эта атака практически завершилась успехом — настоящая боевая техника сумела протолкать раздолбанные деревянные гробы до самого конца оборонительной полосы. Потери противника составили один БТР и «бардак», подорвавшиеся на фугасах. Зато остальные прошли периметр «Кольца» насквозь и уже праздновали победу. Вот-вот по их следам в прорыв должна была хлынуть пехота. А встретить ее «Стальному кольцу» уже было нечем — расположенные на этом участке автоматические огневые точки, те, что уцелели после минометного обстрела и огня бронетехники, расстреляли свой боезапас полностью.

Теперь в дело должны были вступить живые бойцы — ребята из моей роты и местные «самооборонщики». Мирные жители Электрогорска категорически отказались вступать в ряды ополчения и брать в руки оружие, даже под угрозой расстрела на месте. Пацифисты, блин! Посмотрим, что от вас останется после прихода бредунов!

Наконец с опушки на поле потянулись густые пехотные цепи. Я специально тянул с командой на открытие огня, дожидаясь, когда на открытое место втянется побольше живой силы противника. Первый налет должен нанести ошеломляющий эффект, пока на нашей стороне фактор неожиданности. А то потом втянемся в позиционную перестрелку, и в дело вступит тупая статистика — у кого позже кончатся люди, оружие, боеприпасы, тот и победит.

Только когда из леса вышло не менее полутысячи человек и передним рядам оставалось пройти метров пятьдесят до своей бронетехники, я прижал тангенту и коротко выдохнул в микрофон: «Огонь».

Залп почти в упор двух десятков пулеметов, половина из которых крупняки — страшное зрелище. Большая часть бредунов погибла сразу, а остальные стали метаться: кто-то побежал назад, в лес; кто-то решил попытать счастья и рванул вперед, под защиту своей брони; те, кто оказался посередине, залегли на месте. В итоге спаслись только те, кто успел добежать до леса.

Уцелевшие после форсирования вражеские БТРы и бээмпэшки в течение десяти секунд превратились в пылающие обломки — по ним отработали стомиллиметровые пушки моих БМП-3. Все бредуны, что успели добежать и спрятаться за своей броней, погибли на месте.

Теперь таиться было не нужно, и мои ребята прошлись огоньком из НСВ и «Кордов» по опушке леса. Потом туда же добавили веселья тридцатимиллиметровые автоматы с бээмпэшек. Мало бредунам не показалось — они затихли до полудня. У нас потерь не было.

Мальчишки из сил самообороны встретили отход бредунов криками «Ура!». И в принципе имели на это право — это был их первый большой бой и первая большая победа. Главное, чтобы она же не стала последней.

— Они вернутся! — уверенно сказал я Панкратову и командиру взвода лейтенанту Кублицкому, стоя у узкой смотровой щели в своем крохотном и хлипком, всего с одним накатом, блиндажике наблюдательного пункта, расположенного на левом фланге коротенькой линии окопов. — Они оставили своих павших.

— И что? — не понял моего пафоса Кублицкий. — Это же бандиты, что им жизни подельников?

— Вы, лейтенант, ошибаетесь! — твердо сказал я, глядя на кромку леса. — Вам простительно — вы совсем недавно в здешних краях. Бредуны — это не простые бандиты. Это современные кочевники, почти что сложившийся народ. У них свои законы и неписаные правила. Они сколь угодно долго могут сраться между собой, вплоть до резни, но всегда приходят на выручку, если враг приходит извне. Я долгое время сражался рядом с одним из отрядов-кланов и неплохо изучил их повадки. Одно могу сказать совершенно определенно — первая атака была не более чем проверкой. Они знали слабое место «Стального кольца» и попробовали на зуб именно его. Сейчас они повторят атаку, но сделают это по-другому.

Сзади кто-то возмущенно фыркнул. Я оглянулся — там стояла Екатерина Панкратова.

— Ты кстати, Катя! Организуй нам обед! — попросил я. — Мне кажется, что час у нас есть.

— Я вам не верю! — почти выкрикнула Мария. — Никто после таких потерь не полезет на пулеметы! Именно это двадцать лет назад остановило нашествие мародеров!

Кублицкий и Панкратов синхронно кивнули, соглашаясь с эмоциональным выступлением девушки.

— За двадцать лет выросло новое поколение. Более безбашенное, не ценящее своей жизни. Жизнь сейчас почти везде малоприятная — что ее ценить? — терпеливо разъяснил я. — Вы, ребятушки, жили здесь в тепличных условиях, совершенно несвойственных реальности, ставшей нормой там, за периметром «Стального кольца». Да и ты, лейтенант, в своей Югороссии совсем с другой жизнью знаком!

— Да мы… Да мы этой весной наступление турок отбили! И гнали их потом до самого Эрзерума! — гордо сказал Кублицкий. — У нас жизнь не сахарная!

— Я, лейтенант, и не говорил, что у вас сладко! Но ведь ты наверняка за последний кусок хлеба не дрался и последний пакет крупы на двадцать голодных морд не варил? Ты небось и в школу ходил?

Кублицкий кивнул.

— А бредуны с самого детства на колесах. Так и мотаются по миру, ища чем поживиться и прокормиться. Для них жизнь — дешевле патрона! Не-е-е-е-ет, они только размялись и вскоре займутся нами всерьез! Так что… Катя! Готовь обед!

Все еще недовольно посверкивая глазами, Катя ушла распоряжаться насчет приготовления обеда.

Солнце поднялось уже достаточно высоко. Где-то через пять минут после доставки на позиции горячей пищи (перловка, обильно заправленная тушенкой) я наблюдал за шевелением противника со своего НП. Внезапно сзади раздался глухой стук и короткое матюгание.

— Боря, а ты все мне рассказал про возможности бредунов? — не оборачиваясь, спросил я. И так понятно, что это ротный старшина снова (в третий раз!) приложился головой о низкий потолок. Причем подкрадывался Громов к блиндажу совершенно бесшумно, но всякий раз выдавал себя в последний момент. Два метра роста, что ж вы хотите? — А то как-то тревожно мне… Как бы чего супостаты не придумали… этакого…

Про самодельные деревянные «броневики» и наличие бронетехники, а также точное количество минометов, пулеметов и боеприпасов к ним офицеры доложили мне еще вчера во время марша к Электрогорску. Еще бы им этого не знать — они целый месяц простояли с бредунами в одном лагере. И к штурму совместному готовились. Так что теперь выходило, что все средства поддержки и усиления у бредунов закончились. Да и запас мин к «подносам» должен быть на исходе. Но мне почему-то слабо верилось, что такие битые и опытные бойцы, как бредуны, сразу выложили на стол все козыри. Я пятой точкой чувствовал — не все сюрпризы на сегодня закончились.

— Так, тащ командир, вроде все… — Прапорщик сунул мне в руки котелок с кашей и почесал пострадавшую макушку. — Я это… как вы и приказали, только что доложил генералу о наших успехах. Он поздравил и обещал быть здесь через сутки со всей бригадой. Возьмем тогда этих уродов в клещи!

— Эх, Боря, твоими бы устами… — вздохнул я, приступая к еде. — Но кузькину мать мы им, конечно, неплохую показали. Может, их пыл уже охладился и они готовы к переговорам? Ты, кстати, не в курсе, а зачем товарищу Белоусову в комплекте с городом нужны и бредуны?

— Никак нет, тащ командир, понятия не имею! — отчеканил Громов, попытавшись принять предписанную уставом позу — встать по стойке «смирно». Но снова стукнулся многострадальной макушкой о низкий потолок и тихо матюкнулся. — Знаю только, что это часть очень большого плана, но как там чего конкретно — хрен знает!

— Ладно, выживем — сам у генерала спрошу! А не выживем — так и смысла нет об этом сейчас говорить! — Я подчистил котелок и, достав бинокль, оглядел опушку. Кроме непонятных перемещений небольших групп, другой активности со стороны противника не наблюдалось. — Давай-ка, скомандуй прибыть сюда второму взводу, а то чует мое сердце, что затишье долго не продлится!

И как раз к тому моменту, когда бойцы, плотно подкрепившись, допивали компот из сухофруктов, бредуны начали новый артобстрел. Только на этот раз по нам работало нечто покрупнее 82-мм минометов. Гораздо крупнее!

В городе, с периодичностью раз в полминуты, начали рваться шестидюймовые снаряды. Судя по всему, огонь велся одиночной гаубицей с закрытой и довольно удаленной позиции. И корректировщик оказался крайне неопытным — снаряды ложились куда угодно, кроме наших позиций. Досталось и «мирнякам» — в течение получаса было разрушено пять домов. Однако минут через десять невидимые артиллеристы пристрелялись. Теперь взрывы вспухали в опасной близости от наших окопов. Появились первые потери — комьями земли от близкого попадания сильно побило парня из отряда самообороны.

Ответить на обстрел нам было нечем — можно было еще раз причесать из крупняков и скорострельных пушек опушку леса, но так мы выдадим противнику свои новые позиции, смененные после первой атаки, а большого урона не причиним. Надо подождать… Пока у них не закончатся боеприпасы или желание раскатать тут все в блин.

Боеприпасы кончились раньше. Но предпоследний снаряд угодил прямиком (наверняка совершенно случайно!) в одну из наших боевых машин. А последний попал в щель-укрытие, где прятались от обстрела местные «самооборонщики». Погибло два наших человека — экипаж БМП и восемь солдатиков-молокососов.

Буквально сразу выяснилось, что под прикрытием артобстрела бредуны сумели подкрасться к нашим позициям на бросок гранаты. Вот уж точно — безбашенные! Ставлю пять «семерок» против магазина, что им самим хорошо досталось от гаубицы — несколько попаданий пришлось на предполье перед нашими позициями.

Тем не менее смелый маневр удался — рывком преодолев последние десятки метров, почти сотня бредунов ворвалась в пустые окопы. Их встретил разрозненный фланговый огонь — не все наши бойцы успели покинуть укрытия. Но уже через минуту, повылезав из щелей, мои ребята были готовы встречным ударом выбить врага. Однако я отдал приказ отходить на запасные позиции — рукопашная схватка, в которую неминуемо перетекла бы наша атака, была на руку только противнику. Они легко могли разменивать хоть двух, хоть трех своих бойцов на одного моего. А у меня каждый был на счету. Да и задачи отстоять город любой ценой мне никто не ставил — всего лишь отыграть сутки перед приходом бригады. Потянуть время.

Увидев, что первая волна благополучно достигла цели, из леса без всякого строя, толпой, рванулось около тысячи бредунов. Тут не растерялись прикрывающие отход товарищей расчеты фланговых крупняков и уцелевшего БМП-3 — густую массу врагов словно просеки прорезали. Бредуны гибли десятками, потом счет пошел на сотни, но они, почуяв, что победа близка, продолжали переть вперед, не считаясь с потерями. К счастью, основные силы уже достигли запасных позиций и тоже открыли огонь по наступающему противнику.

И безумная атака бредунов все-таки захлебнулась! Набившись как сельди в бочку в наши старые окопы, бредуны открыли массированный, но абсолютно неприцельный огонь — просто «в нашу сторону». Завязалась оживленная позиционная перестрелка. В принципе это сражение мы проиграли — противник добился поставленной задачи, прорвав все-таки укрепленную линию. Теперь путь в глубь города ему преграждала всего одна линия траншей.

Я покинул свой НП и проследовал в подвальный центр управления «Стальным кольцом». Большую часть операторов — восемь из десяти — я отправил наверх. Смысла в их бдении теперь не было — прорыв обозначен, а если бредуны попытаются ударить с других направлений, их задержат автоматические огневые точки. Управляемые минные поля показали себя сегодня с худшей стороны — они, видимо, пострадали от времени больше наземных установок.

Вскоре выяснилось, что беда не приходит одна. Пользуясь тем, что все наше внимание приковано к западной стороне, бредуны ударили по КПП. Атака была очень мощной — в ней приняли участие полторы тысячи человек при поддержке пяти самопальных деревянных «броневиков». Фланкирующие подходы к зданию и простреливающие поперек подъездную дорогу пулеметы расстреляли весь боекомплект, но остановить волну наступающих не смогли. Обороняющие КПП солдатики из гарнизона и пять моих людей полегли полностью. Еще немного, и прорвавшиеся внутрь периметра ударили бы нам в тыл. От полной катастрофы нас спас резервный третий взвод, который я направил на отражение внезапного нападения. Парни успели занять ближайшие к КПП здания жилой застройки и встретили бредунов перекрестным огнем. А через пять минут к ним на помощь подоспела наша последняя БМП-3. Больше ничем я ребятам помочь не мог. Снимать с позиций первый или второй взводы было крайне опасно — на западном направлении бредуны тоже резко активизировались, грозя немедленной атакой.

Бой на главной подъездной дороге продолжался целый час. Мои ребята потеряли пятнадцать человек убитыми и восемь ранеными, но не пропустили бредунов в жилой квартал. Чтобы противник не отрезал первый и второй взводы, я отвел их в город. К вечеру стало ясно — предстоят уличные бои, где все наше преимущество в выучке и вооружении будет сведено к нулю. В дело вступит преимущество численное…

И вскоре после наступления темноты бредуны начали реализовывать свой численный перевес — прокрадываться небольшими группами нам в тыл и внезапно нападать. По всему городу завязались «вертикальные» бои, подобные сталинградским: где-то бредуны атаковали наших снизу вверх, где-то наши атаковали сверху вниз. Дистанция боя сократилась до двадцати-тридцати метров. Связав нас перестрелкой, враг постепенно вводил в город все больше и больше людей.

Мои бойцы, отдавая одного своего за десяток чужих, вынужденно оставляли одно здание за другим. Сражение не утихало всю ночь. Медленно, но неотвратимо бредуны сжимали полукольцо, вытесняя нас на северо-восточную окраину. Где-то около полуночи большая, человек в пятьдесят, группа атаковала бункер управления «Стальным кольцом», где размещался временный штаб и импровизированный госпиталь. Я понял, что отсидеться в этой ловушке не удастся и лично повел на прорыв остаток бойцов. После получасового кровавого боя, несколько раз переходящего в рукопашную, мы пробились сами и вынесли два десятка раненых. С нами вышли шесть последних солдат гарнизона, в том числе брат и сестра Панкратовы. Все остальные бойцы отряда самообороны погибли.

Мне в рукопашных пару раз нехило прилетело кулаком в челюсть и один раз ногой в печень. И это все, не считая неглубокого пореза от ножа на правой руке. В голове ощутимо гудело, ноги заплетались. Поэтому последний десяток метров до последнего узла обороны меня буквально протащили, крепко держа за рукав. Стар я уже стал для таких молодецких забав.

На рассвете мы заняли круговую оборону в отдельно стоящем двухэтажном доме возле ствола шахтного подъемника, ведущего в подземные галереи главного хранилища. Здесь когда-то размещалась администрация склада Росрезерва, но здание пустовало с самой Тьмы. Коробок дверей и оконных рам не было, полы засыпаны слоем пыли и разнообразного мелкого мусора. Но зато стены почти метровой толщины. К тому же весь комплекс окружал трехметровый бетонный забор, за дальней стенкой которого расстилалось городское кладбище.

Всего здесь собралось тридцать семь человек, включая раненых и мальчишек из гарнизона. Сумела уцелеть и наша единственная броня — бээмпэшка сейчас пряталась за забором на кладбище. Правда, снарядов к пушкам у нее почти не осталось — три штуки к стомиллиметровке и два десятка к тридцатимиллиметровой автоматической. Всего в ночном бою уцелело гораздо больше людей — просто три разрозненные группы моих бойцов не смогли к нам пробиться и до сих пор сражались где-то в городе. Бросать их я, естественно, не собирался, но сперва нужно было немного отдохнуть и перераспределить боеприпасы.

Но идти на помощь не понадобилось. Через полчаса из города перестали доноситься звуки выстрелов. А еще через час к нам вышло тринадцать человек, вынеся двух тяжелораненых. Все, что осталось от третьего взвода. Они вышли без единого выстрела. Выяснилось, что в настоящий момент бредунам было не до них. И не до нас. Они увлеченно грабили захваченный город. К полудню к нам выбрались все уцелевшие в уличных боях бойцы. Всего тридцать три человека, из них треть — тяжелораненые.

Пересчитали и перераспределили боеприпасы. Осталось по три рожка на брата, по паре гранат к подствольникам, по полторы коробки на пулемет. В целом — минут на пятнадцать боя. Значит, если навалятся скопом — нам не устоять. Но в городе было относительно тихо — нам никто не досаждал.

Глава 10

Я какое-то время даже тешил себя иллюзией, что бредуны забудут про нас до вечера. А там и бригада Белоусова подоспеет. Мечты, мечты… За три часа до заката появились первые признаки подготовки к новому штурму — в ближайших к нам жилых домах засели снайперы и пулеметчики.

На всякий случай я приказал заминировать шахту подъемника. Хозяйственный ротный старшина приныкал где-то десяток толовых шашек. Я усомнился, что такого количества взрывчатки достаточно, но Громов заверил меня, что этого должно хватить на выведение единственного пути к складам из строя дня на три. Взрывник из меня никакой, поверил Борису на слово.

Стемнело. И я уже ожидал такого же ночного штурма, как накануне, но нет — время шло, а бредуны активности не проявляли. Несколько десятков наблюдателей продолжали приглядывать за нами, а основная масса все так же увлеченно занималась грабежом. А с другой-то стороны — и чего им торопиться? Мы отсюда никуда не денемся. И не только потому, что имеем приказ стоять до конца, но и потому, что плотно окружены. Прорваться, конечно, можно. Особенно сейчас, когда все увлеченно «грабють». Но у нас много раненых, бросать которых я не собирался.

Оставалось только принять «последний и решительный». Но и к рассвету штурм не начался, а вот в городе шум радостной гулянки постепенно затих. Перепились и отдыхают? Вот бы сейчас по ним ударить, пока они спят!

И кто-то наверху услышал мой призыв! На западной стороне города вдруг разом ударили пулеметы и… артиллерийские орудия! Неужели?..

— Тащ командир! — ко мне подбежал радостный Громов. — Генерал вышел на связь! Это наша бригада атакует! Просят нас обозначить свое местоположение и не высовываться!

— Обозначил? — улыбнулся я.

— Так точно! — гаркнул прапорщик. — Теперь нам не прилетит! А то, слышите, как наши артиллеристы работают, — это дивизион самоходок!

— Да… — кивнул я. — Самоходки — это хорошо! Не завидую я бредунам! Шансов у них никаких!

И действительно — хоть как-то противостоять полнокровной бригаде спецназа с приданной артиллерией бредуны не смогли. И уличных боев не получилось — южане просто выжигали своими реактивными огнеметами любые попытки сопротивления. Уже к полудню разрозненные группы бредунов начали сдаваться. Дольше всех продержались люди Фюрера — но и они сложили оружие, узнав, что их вождь трусливо сбежал с небольшой группой верных люзоблюдов, бросив всех остальных на произвол судьбы. Как выяснилось позже — правильно сбежал, никто бы его щадить не стал, ибо всего за ночь он и его подельники натворили такого, что привело в шок даже видавших всякое бредунов. Только растерзанных женских трупов на месте его стоянки нашли почти полсотни.

Мы спокойно выжидали, пока в городе стихнут последние выстрелы. Не хотелось попадать под «дружественный огонь». Вскоре после установления полной тишины к нам, предварительно связавшись по рации, подъехал роскошный бронеавтомобиль, виденный мною до этого только на картинках. «Тигр» какой-то новой модификации, с пулеметной башенкой на крыше.

Из броневика неспешно вышли Белоусов и Тихий. Тогда я скомандовал своим бойцам выходить и строиться. Но торжественного парада не получилось: генерал молча пожал мне руку, а Тихий обнял сначала меня, а потом ротного старшину.

— Спасибо вам, ребята! — просто сказал Белоусов коротенькому строю выживших бойцов. — Без вас наша победа обошлась куда большей кровью! Спасибо, сынки!

Потом были доклады и демонстрация захваченного склада, кутерьма сдачи раненых в спешно развернутый полевой госпиталь. И только ближе к вечеру мне удалось отвести в сторону Тихого и спросить:

— Зачем?

— Зачем нам все это было нужно? — уточнил полковник. Я кивнул.

— Понимаешь, Борис… Это очень глубокая стратегическая игра… — задумчиво потерев подбородок, сказал Александр Сергеевич. — Ладно… Ты делом доказал, что тебе можно доверять! Есть информация, что твоя родная Пионерская республика планирует массовую миграцию на юг. А это пятьсот-шестьсот тысяч человек. Как они до нас доберутся — хрен знает! Может, на плотах по Волге сплавятся, может, пешком пойдут… Но нашему руководству эта идея не нравится. Причем не нравится сильно!

— Да разве они вас объедят? — усмехнулся я. — Или у вас земель мало? Сами посеют — сами пожнут!

— Плодородных земель хватает. Но ты же сам говорил — нравы в Пионерии царят еще те! Они ведь там до сих пор коммунизм строят! Причем ни своих, ни чужих при этом не жалеют! А у нас в Союзе Южных славян общественный строй — капитализм. Пусть и с человеческим лицом. Так зачем нам под боком гнездо экстремизма?

— Вы вот так сразу уверены, что именно экстремизма? С чего бы это?

— Вот ты мне сам скажи: неужели твои бывшие коллеги будут смирно сидеть рядом с буржуинами? — в лоб спросил Тихий.

Я пару секунд подумал.

— Пожалуй, вы правы — не будут! Но вы бы хоть детей приняли — там ведь жизнь несладкая! Я колбасу и сахар впервые попробовал лет пять назад. Не считая детских лет, понятно!

— Да мы и сами над этим думали… — обреченно махнул рукой Тихий. — И сейчас думаем… Однако даже самым маленьким деткам в Пионерии мозги уже промыли! Помнишь, в каком возрасте у вас в октябрята записывали?

Я помнил. И еще я помнил, что в Пионерской республике, как в Спарте, — в двенадцать-тринадцать лет мальчики и девочки уже опытные бойцы, привыкшие к крови. И что будет, если на Югороссию разом обрушится сотня тысяч таких волчат, — хорошо представлял.

— Так вы здесь решили форпост на путях возможной миграции пионеров поставить? — догадался я.

Тихий посмотрел на меня с уважением и молча кивнул.

А что? Очень удобно: Электрогорск будет использоваться как постоянная база некоего заградотряда, вернее, передового дозора. Ведь земли здесь большой воинский контингент не прокормят, а возить топливо и продовольствие с юга — задача нетривиальная. Слишком велико расстояние.

А так… Южане фактически привязывают к одному месту большую группу бредунов, которые потом годами будут отрабатывать оказанную при штурме помощь, патрулируя окрестности на большом удалении. Имея десять тысяч бойцов и мехтягу, можно перекрыть постами полтысячи километров.

— Ну как? Ты с нами? Или по старой памяти захочешь предупредить своих? — заглядывая мне в глаза, спросил Тихий. — В принципе мы выиграем от обоих вариантов. Останешься — получим хорошего бойца и командира, мне Громов уже доложил, что ты неплохо командовал. Решишь уйти — предупредишь пионеров, что мы настороже, и, возможно, они от своей затеи откажутся. А нам это только на руку — меньше крови.

— Я подумаю! — серьезно сказал я. — А пока у меня есть еще одно незаконченное дело…

Отвернувшись от Тихого, я пошел на кладбище. Здесь сейчас было настоящее столпотворение. Недорезанные горожане хоронили своих, и рядом рыли братские могилы их обидчики-бредуны. Южане не спешили — похороны бойцов бригады были назначены на завтрашнее утро. Я, мельком глянув на свежие могильные холмики, прошел в глубину территории. Старое кладбище, на удивление, было большим и ухоженным. Навскидку здесь лежало тысячи три…

Бесцельно побродив среди крестов и надгробий, я заметил на дальнем конце знакомые фигуры и подошел. Здесь отдавали последние почести погибшим солдатики сил самообороны. Предав тела товарищей земле, уцелевшие мальчишки неумело построились в коротенькую (их осталось всего два десятка) шеренгу и дали нестройный залп. Постояв еще несколько минут, ребята стали расходиться.

Я подошел к Панкратову и попросил его найти могилу полковника Истомина. Понятно, что она должна была быть в самой старой части кладбища, но точного места Василий не знал, поэтому мы проблуждали минут двадцать. И потратили бы еще столько же, если бы не присоединившаяся к нам Катя. Оказалось, что полковник Истомин для нее — герой и она регулярно возлагала на его могилу цветы.

Надо было видеть Катины глаза, когда я, почтив память Истомина минутой молчания, отсчитал от его надгробия десять шагов и стал счищать землю с плиты чьей-то запущенной могилы. Наконец мои усилия увенчались успехом: открылась надпись. Именно то, что я ожидал. «Петр Петров». Всего два слова. Ни дат жизни и смерти, ни эпитафий.

— Вася! А ну-ка, помоги! — скомандовал я Панкратову и, взявшись за край плиты, попытался сдвинуть ее в сторону.

— Что вы делаете?! — Катя в шоке от увиденного кощунства, попыталась оттащить меня за рукав. Я отмахнулся. Ее брат уже бросился мне на подмогу.

Наши усилия быстро увенчались успехом — собственно, плиту держала только скопившаяся по краям земля. Под плитой открылась глубокая яма — три вкопанных бетонных колодезных кольца. А вот на ее дне… На дне ямы виднелась крышка люка с кремальерой.

— Что это? — в один голос вскричали Панкратовы.

— Это, друзья, прямая дорога в подземную Москву! — ответил я. — Помните на складе заваленный тоннель? Так вот за этим люком колодец аварийного выхода, который начинается за завалом!

— А что там, в Москве? — спросил Василий.

— Есть там у меня одно дельце… — задумчиво сказал я, решая, стоит ли продолжить. Соблазню сейчас этих… детей на опасный поход. А с другой стороны: где сейчас легко? Да и без помощников мне гораздо сложнее будет.

— У вас есть в Москве дельце? Ух ты! — восхитилась Катя. — А какое?

— Да есть там в одном «ящике» некое устройство, именуемое «Изделие 712-24», — неопределенно пояснил я.

— В ящике? — удивился Вася.

— Так до Тьмы называли закрытые НИИ, разрабатывающие военную технику. Впрочем, так же называли и производящие ее заводы. Почему именно «ящиком» — не знаю.

— А что такое НИИ? — спросила Катя.

— Научно-исследовательский институт. И, предваряя ваш следующий вопрос — я не знаю точно, что такое «Изделие 712-24». Мне говорили — это типа волновой пушки. Очень страшная штука. Узнал я про нее от одного из соратников самого Деда Афгана, он в свое время военпредом в том «ящике» работал. Он и рассказал, что успешные испытания прошли перед самой Тьмой — чуть ли не за месяц до начала. Прототип после испытаний поставили на консервацию и приступили к разработке серийного образца.

— А можно мы с вами? — робко спросила Катя. Лейтенант подтверждающе кивнул, обозначая и свою заявку на участие в походе.

— Хорошо, — после минутного раздумья сказал я. — Но слушать меня как господа бога!

Глава 11

На следующий день я отыскал полковника Тихого в уцелевшем здании полицейского участка, который южане заняли под контрразведку, и попросил уделить пару минут для разговора. Тихий, занятый фильтрацией бредунов (непримиримых быстренько прислоняли к стенке, а из остальных формировали подразделения), неохотно согласился. Мы вышли в коридор и уселись на подоконник.

— Я уже знаю, что ты хочешь сказать! — сам начал полковник. — Будешь об отставке просить?

— Да, Александр Сергеевич! — не стал спорить я. — Ну сам подумай: какой из меня строевой офицер? Я ведь по образованию, да и по натуре партизан. И кто, скажи на милость, в руководстве Югороссии утвердит командиром штурмовой роты непонятного приблудного типа, да еще и смертельно больного? Это здесь генерал Белоусов — царь, бог и воинский начальник, а на юге?

— Ты прав, Боря! — кивнул Тихий. — Но так мы пока отсюда обратно не собираемся…

— Это понятно! — сказал я. — Вы теперь тут лагерем надолго встанете. Ну и мне-то жить осталось всего полгода, а то и меньше. А родной город повидать хочется. И еще… Ты уж извини меня, Сергеич… Я не желаю ловить своих бывших соратников!

В ответ на это заявление Тихий промолчал, только мрачно зыркнул на меня из-под насупленных бровей. Отвернувшись, он стал смотреть, как два здоровенных спецназовца тащат по коридору не менее здоровенного бредуна. Подумав пару минут, полковник повернулся ко мне и негромко сказал:

— Ладно, насильно мил не будешь! Считай, что отставка с полным пансионом тебе выписана!

— Спасибо, Сергеич! — искренне поблагодарил я. — Надо понимать, что под «пансионом» ты имеешь в виду снарягу и оружие?

— Именно, Боря, именно! — усмехнулся Тихий. — И куда ты намерен податься?

— В Москву!

— В Москву?! — удивился полковник. — Но там же…

— Да знаю я все, Сергеич! — отмахнулся я. — И про радиацию, и про мутантов-людоедов…

— Ну уж ты и скажешь! — рассмеялся полковник — Придумал тоже: «мутанты-людоеды»! А вот радиация — реально опасная штука!

— А я большую часть пути намереваюсь проделать под землей!

— Ага, это ты на кладбище что-то раскопал? — спросил Тихий. — А я все гадал: чего это ты так горячо рвешься почтить память совершенно неизвестного тебе человека? И что там — вход в метро?

— Да, — не стал отпираться я.

— Угу… — Тихий снова задумался. — Можешь оказать мне последнюю услугу?

Я кивнул.

— Возьми с собой одного из моих людей! Ну, хотя бы Степу Рогозина, ты его уже знаешь, он парень надежный. Пускай он с тобой по Москве пошарится — нам ведь тоже интересно знать обстановку.

Я прикинул: лишний ствол помехой не будет. Соглядатай? И пусть — у меня больших секретов нет. Если честно, то в реальность существования «волновой пушки» я не верил. Просто нужен был некий предлог для себя самого, чтобы снова уйти в «автономное плавание».

— Заметано, Сергеич! — Мы с Тихим пожали друг другу руки, и он ушел заниматься своими очень важными делами.

Подготовка к походу заняла больше времени, чем я рассчитывал первоначально. На следующий день выяснилось, что мое разрешение Панкратовым на совместный рейд в Москву приняли на свой счет все солдаты сил самообороны Электрогорска. Все уцелевшие — двадцать два человека. В возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет. Кто конкретно из Панкратовых был в этом виноват, они так и не признались, но глаза прятали и брат и сестра. Отговорить мальчишек мне так и не удалось.

Конечно, можно было плюнуть на них и отправиться в путь только с Рогозиным. Но потом я подумал: сейчас опасность для жизни везде. Трудно найти место, где этим ребятам будет безопасно. Проще взять их с собой. Но чтобы пацаны не погибли в первом же бою, мне следовало хоть немного их подготовить. Пусть не рукопашному бою — этому надо учиться годами, но хотя бы стрелять и передвигаться по местности.

К счастью, начальной военной подготовкой моих новых бойцов вызвался заняться Степан. Сам еще совсем молодой парень, он тем не менее получил в Югороссии весьма качественную военную подготовку. И хотя реального боевого опыта у него маловато, но натаскать пацанов он вполне способен. К занятиям Рогозин приступил немедленно, с ходу начав гонять мальчишек (и двух девчонок — кроме Кати Панкратовой, была еще Аня Семенова) в хвост и гриву. Утро для них начиналось с кросса вдоль периметра «Стального кольца». Затем следовали стрельбы и занятия по тактике. Ребятишки стонали, ругались, но упорно продолжали тренировки. Понаблюдав пару раз за их упражнениями, я уверился, что недели через три мои юные солдатики будут вполне способны хоть немного постоять за себя.

А пока бойцы изнуряли себя тренировками, я с Васей произвел несколько рекогносцировок. Для начала мы спустились на двухсотметровую глубину по колодцу аварийного выхода и убедились, что он проходим. Ведущая вниз вертикальная металлическая лестница только слегка покрылась ржавчиной, но осталась прочной. Затем, запасшись продовольствием и водой на три дня, мы прошли по самому тоннелю пятнадцать километров. Он вел почти точно на запад, в направлении Москвы. На данном этапе путь был совершенно свободен — отсутствовали малейшие следы повреждения обшивки, ни трещин, ни завалов не было. Даже рельсы, казалось, поблескивали в свете фонарей, словно новенькие.

Кстати, проблема освещения оказалась самой труднорешаемой. Если еды и боеприпасов в городе хватало с избытком, то элементы питания к фонарям отсутствовали совершенно. Те, что были в запасах, умерли от старости, а новых, по понятным причинам, достать было негде. Мне с большим трудом удалось выбить все из того же прапорщика Петровича три фонарика, правда хороших, мощных, с галогеновыми лампочками, и по два комплекта батареек к ним.

Еще через пару дней мы с лейтенантом Панкратовым, прихватив Рогозина и еще двоих наиболее подготовленных ребят, взяли пятисуточный запас еды и воды и одолели расстояние в тридцать километров. Тоннель по-прежнему был совершенно пуст, ничто не мешало нашему передвижению. На ночевку мы собирались расположиться прямо на рельсах, но неожиданно набрели на небольшую платформу.

Здесь находилось что-то вроде промежуточной станции. От платформы вглубь вели два коридора. Один, широкий, через двести метров упирался в закрытые стальные ворота. И сколько мы ни бились — открыть их нам так и не удалось. Вероятно, они были с электроприводом, срок службы которого истек давным-давно. Да и с подачей энергии после Тьмы была явная напряженка.

Второй коридор вел в небольшой комплекс из нескольких изолированных комнат. Здесь тоже были стальные двери, но, к счастью, с ручными запорами. Поэтому нам удалось осмотреть все помещения. Они были пусты, только в самом большом стояли иссохшие деревянные скамейки, да в двух дальних размещались пустые баки для воды и фильтро-вентиляционная установка, детали которой насмерть приржавели друг к другу. После недолгих поисков нам удалось найти выход — сразу за крохотной, два на два метра, шлюзовой камерой начинался еще один узкий коридор. Воодушевившись, мы, забыв про усталость от долгого перехода под землей, рванули по нему к такому близкому, как нам казалось, ходу на поверхность. Но не тут-то было! Ведущий из комплекса коридор заканчивался завалом из перекрученных металлических балок, опутанных стальным тросом. По-видимому, здесь была шахта лифта, рухнувшего вниз, причем вместе с балками перекрытий. Выхода наверх не было.

Огорченные, мы завалились в зал со скамейками и, наскоро перекусив, легли спать. На следующий день мы продолжили осмотр подземного комплекса, но больше ничего интересного не нашли. Однако не успели мы отойти от платформы на сотню метров, как в правой стене открылся зев второго тоннеля. Здесь, в небольшом тупичке, стоял мотовоз и два маленьких открытых вагончика.

— Ура! — заорали бойцы. — Теперь не нужно ноги о шпалы бить!

Но радость от находки прошла почти сразу: Рогозин, поковырявшись полчаса в двигателе, объявил, что «этот поезд никуда не поедет». Однако я все-таки нашел, как извлечь из нашей находки хоть какую-нибудь пользу. С помощью найденных в инструментальном ящике мотовоза ломика и кувалды, а также привлеченной к работам чьей-то блудливой матери мы сумели отцепить от состава и выкатить на основные пути один из вагончиков.

Свалив в него рюкзаки и оружие, мы потопали дальше налегке — катить по рельсам груз было не в пример приятней, чем тащить его на плечах. А вагончик был настолько мал, что его собственный вес вообще можно было не брать в расчет.

Таким способом мы легко, не напрягаясь, сделали за день сорок километров, с одним привалом. И ровно в пятнадцать тридцать по часам Рогозина мы уперлись в новые стальные ворота, перекрывающие тоннель. Неужели опять тупик? И семьдесят километров пути были проделаны зря?

Панкратов сгоряча предложил взорвать преграду ко всем чертям, благо у нас с собой припасена пара килограммов аммонала. И я уже почти решился на это, но потом прикинул — мы уже должны были быть непосредственно под городом, а, насколько я вспомнил, некоторая часть линий московского метро лежит под рекой. Ядерные взрывы наверняка повредили гидроизоляцию и дренажные системы, да и за прошедшие годы никто не озаботился включать время от времени откачные насосы. Так что за этими воротами вполне могла оказаться вода под потолок. Надо придумать другой способ открытия.

Вставив в фонарик свежий (последний!) комплект батареек, Рогозин тщательно облазил всю преграду. Затем это повторно проделал Панкратов. Они нашли пульт управления (с тремя кнопками: «Открыть», «Закрыть», «Стоп»), но он, естественно, работал от электричества. Да если бы даже оно и было — электромоторы привода наверняка неработоспособны. Однако я решил, что предки не могли быть настолько непредусмотрительными, чтобы иметь всего один способ открывания. И стал искать что-нибудь… странное. И ведь нашел! Между пультом и плитой ворот из стены торчал штырь квадратного сечения, с шириной каждой стороны миллиметров тридцать. Я самым тщательным образом осмотрел место крепления этого штыря и увидел, что он не просто торчит, а уходит за стену в специально подготовленное отверстие. Это явно была ось какого-то механизма. И провернуть ее можно было с помощью рычага, имеющего соответствующее квадратное отверстие.

К сожалению, нам так и не удалось найти на месте ничего подходящего в качестве требуемой рукоятки. Волей-неволей, но приходилось возвращаться несолоно хлебавши. Мы перекусили возле неприступных ворот и отправились в обратный путь. На этот раз маршрут отнял немного больше времени, чем в первой половине дня, и на платформу промежуточной станции мы выбрались только около полуночи. Устали так, что, даже не поужинав, рухнули на пол в том же зале, что и накануне, и заснули, как убитые.

Я проснулся раньше остальных. В кромешной темноте (фонари, понятное дело, мы выключили) ярко светились стрелки наручных часов Рогозина. Я посидел некоторое время, пытаясь поймать ускользающую мысль, пришедшую во сне. Наконец поняв, что так свербело в мозгу, я встал и, торопливо схватив первый попавшийся фонарик, почти побежал в широкий коридор. Точно! Вот оно — метрах в двадцати от здешних ворот у стеночки лежал железный дрын, на который мы не обратили особого внимания в прошлое посещение. Я нетерпеливо схватил ржавую железку и довольно рассмеялся, словно мальчишка! Было чему радоваться — на одном из концов дрына виднелось квадратное отверстие!

Но если он лежит здесь, то ведь и эти ворота должны иметь похожий механизм. И верно — из стены рядом с ними торчал такой же штырь. И его мы вчера второпях не заметили. Я приложил рычаг к штырю — с небольшим усилием (ржавчина!) рукоятка села на торец оси.

А ну-ка! Наваливаюсь всем телом. И после небольшого сопротивления рукоятка просто «проваливается» под моим весом. Абсолютно беззвучно стальная стена начинает отодвигаться в сторону по мере вращения мной рычага. Из расширяющейся щели не полилась вода и не вынесло облако радиоактивной пыли. Даже ток воздуха не усилился. А вот последнее — плохо! Это означает, что и здесь тупик. Отодвинув ворота примерно на метр, я бросил крутить и осторожно заглянул в открывшийся проем, подсвечивая себе фонариком. Никого и ничего! Совершенно пустой коридор, и свет фонаря не добивает до его конца. Сообразив, что из всей снаряги на мне только пистолет, я пошел в комплекс, чтобы вооружиться и разбудить остальных.

Услышав, что проход открыт, ребята споро похватали оружие и бросились следом за мной. Но ничего интересного за воротами не обнаружилось. Через двести метров коридор заканчивался точно таким же завалом на месте лифтовой шахты, что и в «пассажирской» части комплекса.

Разочарованные, мы вернулись в зал и стали неспешно готовить завтрак. Даже сообразили разломать пару скамеек и разжечь в тоннеле костерок. Легкий сквознячок уносил дым в направлении Электрогорска. Очень плотно поев, в отместку за вчерашнюю сухомятку на бегу, мы погрузили вещи в вагончик и стали решать — возвращаться ли домой или попробовать открыть вторые ворота с помощью свеженайденного рычага. Победило, естественно, второе предложение, так как за него выступал я. Против были молодые бойцы и почему-то Рогозин. Может, устали туда-сюда шастать?

Но с командиром долго не поспоришь, и через пару минут мы бодро потопали в направлении Москвы. Чтобы не делать долгих остановок на привал, а вчерашние «прогулки» аукнулись болью в натруженных ногах, я придумал отдыхать по очереди в вагончике. С этой новой методой мы вернулись к вчерашней преграде всего часов за пять.

И снова рукоятка идеально подошла к штырю в стене. Только сопротивление оказалось более сильным, чем на предыдущем объекте. Но совместными усилиями нам все-таки удалось сдвинуть ворота на метр. За ними оказалась большая (здесь легко мог поместиться давешний мотовоз, да еще осталось бы место для пяти вагончиков) шлюзовая камера. Ворота на противоположной стороне были приоткрыты, и мы сразу проследовали дальше. А там находилось и вовсе грандиозное сооружение — огромный зал с платформами по обеим сторонам, на которые выходило множество дверей.

Здешний комплекс насчитывал около трех десятков комнат разного размера. Были здесь и спальные помещения с трехъярусными нарами, и совсем маленькие комнатушки с парой табуреток в качестве мебели. На всем лежала печать давнего, наверняка еще дотемного запустения. Обход комплекса мы закончили только к вечеру, собравшись в комнате, названной нами «столовой», — здесь стояли длинные столы с лавками. Задерживался только Рогозин. Он появился через десять минут, сияющий как новенький патрон.

— Тащ командир! — с порога закричал Степа. — Я там лестницу наверх нашел! Винтовую!

Мы кучей бросились за ним. Впрочем, наш пыл поутих после первых ста метров подъема, и на верхнюю площадку мы почти выползли. За дверью с кремальерой находилась небольшая шлюзовая камера, а дальше шел короткий, всего метров пять, коридорчик, упирающийся в… стенку. Которая, к счастью, оказалась еще одной дверью (были видны петли). Мы снова навалились и неожиданно буквально выпали куда-то.

Нас окружала пыльная мгла, из которой, выхваченные лучами фонарей, проступали очертания бронзовых фигур. Красноармейцы, матросы, рабочие, колхозники, пионеры… Должно быть, когда-то это было очень красивое место, если даже сейчас: грязное, пыльное, засыпанное бетонной и каменной крошкой, без нормального освещения — оно кажется сказочным дворцом.

— Что это? — шепчет Вася.

— Станция метро, лейтенант, — тоже негромко отвечаю я. — «Площадь Революции»!

Глава 12

После благополучного возвращения из разведрейда мы начали собираться в поход всей командой. Отобрали необходимое для экспедиции оружие, снаряжение и продовольствие. Последнего взяли из расчета на десять суток. Проблему освещения решили за счет прихваченных керосиновых ламп, а вот топливо к ним пришлось тащить в канистрах. На оружие и снаряжение для всей команды расщедрился генерал Белоусов. Он лично присутствовал на зачетных занятиях моих бойцов и тут же, после успешной сдачи всех экзаменов, вручил каждому новенький АК-74М, а Кате, проявившей феноменальные способности в стрелковом деле, — элитную снайперскую винтовку СВ-98. Еще комбриг распорядился выдать на всю мою банду два 12,7-мм пулемета «Корд», один 40-мм автоматический гранатомет «Балкан» и пять 43-мм гранатометов ГМ-94. Теперь мы стали довольно опасным противником для мелких банд, учитывая то, что в городском арсенале тоже не было недостатка в оружии, хотя и не таких новых систем. Из арсенала мы прихватили три штуки ПК, пару РПГ-7 и две СВД.

Но самая главная помощь от южан заключалась во вручении нам коротковолновой радиостанции среднего радиуса действия. Я, к сожалению, совсем не разбирался в радиоаппаратуре, поэтому мне ничего не сказали волшебные слова «…предназначена для ведения беспоисковой двухсторонней телефонной в симплексном режиме и телеграфной связи с помощью датчика кода Морзе типа ДКМ-С». Достаточно того, что я запомнил название: «Северок-К».

Отряд я обозвал поисковым взводом. Мы разбили его на два отделения по девять человек, плюс моя личная пятерка. В каждом отделении был снайпер с СВД, пулеметчик с ПК, расчет крупняка (два человека), гранатометчик и четыре автоматчика, двое из которых с ГМ-94. В моей пятерке находился расчет автоматического гранатомета, снайпер с СВ-98, пулеметчик с ПК и автоматчик с ГМ-94. Вася Панкратов был назначен командиром первого отделения, а Степан Рогозин — командиром пятерки, моим заместителем и одновременно начальником разведки.

Тащить тяжелое оружие и боеприпасы к нему на себе нам не нужно — все погрузили в два вагончика (второй пригнали от промежуточной станции через три дня после первого дальнего похода). Хоть и пердячим паром, но все же на колесах. Все лучше, нежели на горбу! До комплекса под станцией «Площадь Революции» добрались за два дня без происшествий. Поднялись на уровень метрополитена. А вот дальше…

Абсолютно все выходы с узла станций «Площадь Революции» — «Театральная» — «Охотный ряд» оказались завалены. Пришлось разбивать базовый лагерь в переходе с «красной» на «зеленую» ветку (здесь по каким-то непонятным нам причинам была довольно приличная тяга воздуха, и можно было разводить костер и готовить горячую пищу, а не питаться всухомятку) и рассылать бойцов на разведку по всем трем линиям. Им приходилось пробираться мимо застрявших в тоннелях поездов и небольших осыпей. Однако ближайшие станции тоже оказались погребенными. Мало того, перегон на Замоскворецкой линии между «Маяковской» и «Белорусской» был перекрыт завалом.

…Командир второго отделения, улыбчивый парень восемнадцати лет, Димка Сергиенко водружает исходящий ароматным паром котел в центр круга, после чего приглашающе взмахивает рукой.

— А ну, братва, подходи!

В приглашении, однако, особого смысла нет — на запах каши собралось все отдыхающее от поисковых работ второе отделение и половина моей пятерки, исключая двух часовых. Последние десять минут парни провели в состоянии «повышенной боевой готовности», держа на изготовку ложки и пуская обильную слюну. Димон запускает поварешку в котел и командует:

— Подставляй котелки! — характерно упирая на букву «о».

Сергиенко — волжанин, то есть его родители родом из Нижнего Новгорода. Он рассказывал, что перед самой Тьмой они приехали в Москву в отпуск погостить у родственников. И именно в столице их и застала катастрофа. А вот как они выбрались из разрушенного города и как добрались до Электрогорска, семейная история умалчивает. Зато мама и папа Сергиенко с самого начала состояли в силах самообороны, так что Димка — потомственный «военный». И «оканье» у него тоже потомственное. Мало того, изредка в разговоре Димка такие словечки подпускает, что я только диву даюсь! Любимая присказка Сергиенко — «скауты недорезанные»! Причем выдать он ее может когда угодно и кому угодно, например: «А ну, пошевеливайся, скаут недорезанный!»

По котелку на двоих и — давай, наворачивай аппетитно пахнущую мясом и пряным копченым салом гречку. Весело стучат ложки. Я тоже подхожу к раздаче и получаю двойную командирскую порцию в отдельный котелок. Впрочем, добавки хватит на всех — спасибо складам Росрезерва, — недостачи в пище мы не испытываем. И крупы, и тушенки, и консервированного шпика хватит надолго. И готовит Дима вкусно, видимо, это у него тоже потомственное. Казалось бы, надо взять простые компоненты в нужной пропорции и просто сварить. Но почему-то у других дежурных получалось просто «какое-то варево», а у Димки — «Пища» с большой буквы. Поэтому после нескольких проб мы дружно взвалили приготовление обедов и ужинов на командира второго отделения. Сейчас у нас по расписанию завтрак. Первое отделение отсутствует, оно в поиске, вернется только вечером.

Анька Семенова, пулеметчица из моей пятерки, рослая и чрезвычайно выносливая, невзирая на семнадцатилетний возраст, девица, разливает по кружкам щедро сдобренный сахаром чай. Настоящий чай. Не из брусничного листа и сушеной морковки, как я привык. Правда, Степа Рогозин, избалованный южным изобилием, от вкуса этого, как он выражается, «так называемого чая», пролежавшего на складах тридцать лет, изволит морщиться. Мол, запаренный банный веник и то ароматней. Но мне нравится и такой. Последний раз я пил настоящий чай в далеком детстве. Я протягиваю свою кружку…

— Вам, товарищ майор, послаще? — стреляет глазами Аня. — Сейчас снизу черпану…

Ну вот. Только этого мне в походе не хватало — Аня с самого начала на меня глаз положила. И, похоже, ревнует к Катюше. Кстати, совершенно безосновательно. Катя, можно сказать, «допущена к моему телу» исключительно в медицинских целях. Именно она колет мне в позвоночник морфин. Не в том я положении, чтобы молоденьким девчонкам голову морочить. Тут, может, жить пару месяцев осталось.

— Взвод! Закончили! Пять минут: оправиться, собраться! Шевелись, ребята!

Бойцы заспешили «в кустики» — поднялись из перехода на платформу станции, где мы устроили в одном из служебных помещений «отхожее место». Вернувшись, они проверят оружие и снаряжение и уйдут на сутки по новому маршруту. Тяжелого оружия в эти рейды ребята не берут — ходят налегке. Да и не потаскаешься особо с «Кордом» мимо замерших в тоннелях поездов.

Формируя отделения, я действовал по проверенному еще в Пионерии принципу «два плюсовика — один минусовик». То есть на одного малька приходилось по двое парней постарше. Ребят такое возрастное разделение поначалу здорово озадачило, а младших так и вовсе обидело: нам, мол, не доверяют, что ли? Но объяснение оказалось простым и вполне рациональным: до шестнадцати лет, а особенно — в тринадцать-четырнадцать, человек легче запоминает и удерживает в памяти подробности. Его пальцы чувствительнее, что при возможном разминировании или обезвреживании ловушек совсем немаловажно. И главное: он гораздо внимательнее!

А мышцы? А мышцы нарастут! Питание у нас высококалорийное, и нагрузки мальки выдерживают вполне удовлетворительно. По крайней мере, если и жалуются, так не на усталость, а на «маленькие», по их мнению, порции. Хотя уж на это жаловаться грех — просто аппетит у ребятишек хороший.

Кроме круп и тушенки, в паек включены богатые фосфором рыбные консервы. А также сухари, печенье, карамельные конфеты, сахар, чай. И мой любимый шоколад!

Почему любимый, если я ел его за последние годы всего раза два? Ну, точно, если детство не считать, — два! Первый раз — это когда раненый в госпитале лежал. На первой Зарнице зацепило. Мне тогда шоколад прописали — кровопотеря была большая. Вкусный такой, соевый. Даже какао два раза давали! Только оно мне меньше понравилось. А шоколад — это да!

Второй раз я шоколад попробовал после захвата Тарту, когда у убитых балтийских и скандинавских солдат в рюкзаках обнаружились плитки с надписью «CHOCOLATE». Они были замечательно коричневые, с белым налетом. Мы тогда честно разделили лакомство на всех и съели. Каждому по полдольки досталось… Потому и любимый, что редкость это большая.

А тут — тридцать плиток на взвод! С ума сойти — по целой плитке на человека! Плюс резерв. Хоть каждый день по кусочку жуй! Здорово мы затарились, ничего не скажешь.

Тем временем второе отделение уже построилось. Я обхожу шеренгу, проверяю правильность подгонки снаряги и оружия. Затем традиционные прыжки на месте — проверка на стук и бряк. Хотя в тоннелях это и не нужно — таиться — нет тут никого. Но это чтобы бойцы не расслаблялись. Все чисто — ребятишки уже вполне четко усвоили простые правила.

— Удачи, товарищи! — напутствую я. — Сергиенко, командуй!

— Отделение! Колонной по одному! Негуляев и Петров — головной дозор, Мартынов — арьергард. Марш!

Отделение строем, чеканя шаг, покидает стоянку. Это они перед своим командиром форсят. Конечно, дальше, в тоннелях, они каблуками по бетону стучать не будут.

Так, ушли ребята. Ушли по «синей» ветке на восток. Там уже все до самой «Курской» проверено. Вечером первое отделение с «красной» линии вернется. И если опять без хороших вестей, то надо будет над изменением тактики поиска подумать. Ведь, кроме основных выходов, на станциях наверняка существует масса второстепенных. Например, аварийные колодцы и вентиляционные шахты.

В принципе мы тут можем хоть год просидеть. А что? Еды и воды в избытке, если регулярно пополнять запасы в Электрогорске. Радиационной опасности нет — общий фон высоковат в сравнении с северными краями, но вполне терпимо. Лучевая болезнь нам не грозит. Прямой и непосредственной угрозы в лице мутантов-людоедов тоже не наблюдается. Нет никого в метро… Да и кто мог выжить в бетонных тоннелях? Кто выжил при первых ударах, поспешили покинуть подземку.

Правда, еще в бытность мою пионером младшего отряда мы любили перед отбоем рассказывать разные байки. В том числе и про «подземный город» огромную сеть противоатомных бункеров Москвы, где, без сомнения, и укрылись наши родители. А там таки-и-и-и-ие запасы продовольствия, что хоть год живи! А вот когда радиация спадет, то родители из бункеров вылезут и придут к нам.

Еще имели хождение сказки про правительственный ЗКП, где сидит мудрый Президент, готовя ответный удар. И про жутких мутантов, порожденных радиацией. Кстати, самыми долгоживущими оказались слухи именно про этих самых пресловутых мутантов. Это сейчас я понимаю, что тридцати лет для создания устойчивой жизненной формы мало, но тогда любил послушать рассказы пионеров из старших отрядов. Которые чуть ли не лично видели пупырчатых жаб размером с дом, которых не брали даже пулеметы. Или разумных медведей с двумя головами.

Вырос я и так никогда и не встретил ничего похожего. Правда, как-то раз наткнулся в архиве совета дружины на сообщение о появлении некоего существа, прозванного Вонючкой.

Вроде бы почти сразу после Тьмы пришло с юга какое-то страшилище на шести лапах (описание внешности крайне невнятно) и начало овец из загона таскать. В отряде тогда настоящий вожатый был — из дедафгановских соратников. Так он лично облаву возглавил. Шесть дней монстра этого гнали. Пули от него отскакивали. Реактивные гранаты, выпущенные из РПГ, тоже шкуру не брали. И будто бы тогда они много народу потеряли, потому что эта Вонючка действительно ядовитый газ пускала, а противогазов у них не было. Из дальнейшего рассказа выходило, что в последний момент вожатый, замотав лицо портянкой, подобрался вплотную и метнул связку гранат прямо в пасть чудищу. Только так и победили.

Может, и правда, все так и было, хотя лично я сильно сомневаюсь. Иначе бы это донесение не в дальнем углу архива пылилось. К тому же совершенно точно — если морду портянкой замотать, которую до этого шесть дней не снимали, — это почище любого ядовитого газа будет!

Я прошелся вокруг погашенного костра, прикидывая дальнейшие действия в случае неудачи поисков выхода наверх. Придется, видимо, на окраинные станции топать. А оттуда в нужное мне место идти все-таки далековато. Это ведь не по лесу прогулка, а по радиоактивным руинам. Еще неизвестно, что там, на поверхности, творится!

К счастью, сидеть полгода под землей или топать двадцать километров по развалинам нам не пришлось. Вечером в базовый лагерь прибежали запыхавшиеся мальки первого отделения.

— Товарищ майор! Товарищ командир! Есть! — Глаза у салаг сияли счастливым светом. — Нашли! Есть выход…

Выход оказался вентиляционным колодцем станции «Кузнецкий мост».

Глава 1

Москва была… Она была… Нет, я не могу подобрать описания тому, что я увидел! Руины от горизонта и до горизонта. Когда-то здесь жили миллионы людей. И скольким из них удалось спастись? Будь прокляты те, кто устроил эту бойню!!!

негромко пропела Катя, поежившись от холодного ветра. Ребятишки выглядят растерянными и вовсе не рвутся вперед, как накануне. Даже Степа Рогозин оглядывается с неуверенностью и поворачивается ко мне со странным выражением лица. Мне тоже становится как-то не по себе… Ведь это же мой родной город! Я жил здесь до восьми лет. Здесь когда-то родились отец и мать, дедушки, бабушки… Я запомнил широкие улицы, тысячи автомобилей, красивые парки, где мы гуляли с родителями по выходным. Здесь я пошел в первый класс школы, здесь люди по утрам спешили на работу, а вечерами усталые возвращались по домам. Здесь была жизнь, а теперь… Теперь здесь только смерть…

Мои бойцы так и стоят, притихнув, ждут команды. Или переживают… Ну, ладно: им можно попереживать, они еще салаги, а вот мне надо быстро решить — в какую сторону двигаться. И решить быстро — общий радиационный фон не располагает к длительным раздумьям. Для начала надо сориентироваться на местности: где это мы находимся?

Я напрягаю память, пытаясь вернуть детские воспоминания, но тщетно. Местность изменилась до неузнаваемости, хотя… Если вот то поле у реки, усеянное обломками, то, что я думаю… Мы осторожно подходим ближе. Счетчик Гейгера в руках Рогозина начинает громко щелкать. Основательно здесь постарались неведомые враги, не поскупились на лишние мегатонны — даже с расстояния в двести метров видно, что развалины сильно оплавлены. Но даже в таком виде я узнаю это место — Кремль. Сердце Москвы, да и всей страны.

Теперь мне проще вспоминать. Я прикрываю глаза и «ловлю картинку». Через минуту открываю и вижу все в новом свете. Так… Вот эта груда красного кирпича — Исторический музей. Гигантский котлован рядом — подземный Пассаж на Манежной площади. А от него начинается Тверская улица, которая должна перейти в Ленинградский проспект. И где-то на нем, возле развилки с Волоколамским шоссе, и стоит нужный мне «ящик».

— Ну что, тащ командир? — Панкратов уже построил отряд. — Взвод готов к маршу. Куда идем?

— Вон туда! — я указываю рукой направление. — Вперед, товарищи!

Взвод построился в походную колонну, впереди парный дозор. Хотя, скорее всего, и такие простые меры предосторожности излишни — тут ведь никого нет! Однако через два часа движения мне так уже не казалось.

— Тащ командир! — шепотом говорит Степа. — Что-то не нравится мне здесь…

— Мне тоже, — соглашаюсь я. — Все время ощущение взгляда в спину.

— Вот-вот! — оживился Степан. — И у меня то же самое, только я сформулировать не мог. Вы думаете, за нами следят?

— Вот как раз такое я не думаю, — я отрицательно помотал головой. — Ну кто тут может следить? Может, это радиация так на психику действует?

Но скорее всего мы с Рогозиным чувствовали эманацию смерти. Здесь, под руинами, лежали миллионы наших соотечественников.

Дальше мы натолкнулись на «горячую» зону. Дозиметры предупредили: сунемся туда — получим от души, так что пришлось обходить. И обход съел весь день до вечера. А вечер в Москве страшен. Даже мне, который ходил в поиски в Петрозаводск и Архангельск, который видел, правда, только с борта катера, Питер и Череповец, здешний пейзаж действует на нервы. А уж все остальные так и вовсе ходят, точно по голове ударенные. Только оружие крепче сжимают.

Караулы усилены, мы поужинали, и надо бы ложиться спать, но сон не идет. Я в который раз обхожу посты, не обнаруживаю ничего нового и, завернувшись в одеяло, пытаюсь заснуть. Как бы не так! Стоит мне только закрыть глаза, как в голову начинает лезть всякая чертовщина: вот сейчас к нам выйдет… или выйдут… страшные… с черными руками…

…Тишина взорвалась грохотом выстрелов. Я схватил автомат и короткими перебежками рванул к тому месту, где вел тяжелый неравный бой четвертый пост.

ПК лупил длинными очередями, словно из шланга поливал. В ночь уносились трассеры, прерываясь лишь на время смены ленты. Рядом с пулеметчиком методично бабахала СВД. В противовес пулеметчику, снайпер бил одиночными, расчетливо экономя патроны. По-видимому, он выцеливал отдельных врагов, отправляя каждой пулей кого-то на тот свет. Вот только…

— Прекратить огонь!

Бойцы ошалело оглянулись на меня.

— В кого стреляете, короеды?! Куда лупите?!

Пулеметчик — Димка Мазин из второго отделения — тупо смотрел на меня, пытаясь, должно быть, осознать, что именно у него спрашивают. Снайпер — обычно смешливый, неунывающий малек по кличке Веник — махнул рукой в темноту:

— Товарищ командир! Они оттуда поползли. А я заметил… и вот…

— Что «вот»? Кто «поползли»? Говори толком!

— Они… много… Я двух снял…

Так… Толку от этих двоих все равно не добьешься. Утром разберемся.

С утра, прихватив с собой Рогозина, я внимательно осмотрел местность, откуда ползли таинственные «они». Там не было ровным счетом ничего. Ни трупов, ни брошенного оружия, ни даже стреляных гильз. Почудилось? Будь Веник на посту один, я бы так и рассудил. Но еще до завтрака Степан тщательно расспросил Мазина и выяснил, что тот тоже видел какое-то движение-шевеление. Обоим вряд ли могло почудиться.

Мы облазили все руины в радиусе двухсот метров от стоянки. И наткнулись на парную лежку, с которой наш лагерь был виден как на ладони. На потемневших от времени бетонных обломках бурое пятно. Кровь. Значит, кто-то ночью был. Вот только кто? Хорошо заметная в густой пыли двойная цепочка следов вела в сторону, прямо перпендикулярную нашему курсу.

Вернувшись на стоянку, я построил отряд и рассказал о замеченных признаках присутствия посторонних. В любом случае оставлять в тылу кого-то, имеющего не самые добрые намерения (а иначе они бы спокойно вышли к нам), было крайне опасно. И, несмотря на постоянную радиационную угрозу и связанный с этим лимит времени, я принял решение преследовать неизвестных до полного выяснения обстановки.

Теперь взвод движется походно-боевым порядком, тремя группами, с усиленным дозором и боковым охранением.

— Тащ командир! — ко мне подходит Рогозин. — То, что мы ищем, — оружие?

Я молча киваю.

— Но если это — оружие, то его наверняка ищем не только мы, — утвердительно говорит Степан. — Вот, к примеру, под Тверью существует некое объединение, носящее самоназвание «Тверская республика», хотя там самая настоящая военная диктатура…

— Это ты сейчас про следопытов загнул? — усмехнулся я.

— Так вы, тащ командир, в курсе, что они из себя представляют?

— Приходилось с ними пересекаться, — утвердительно отвечаю я. — Нормальные ребята. Если бы ночью на нас вышли именно они, то, скорее всего, наблюдать издалека не стали бы — сразу выслали бы парламентера для разъяснения своего и нашего интересов. У них нечто вроде кодекса чести используется, и втихаря они только против точно установленных врагов работают. Поверь мне — ночью за нами следили не следопыты.

На секунду Рогозин задумывается:

— Тащ командир, ну вы все местные реалии получше моего знаете — так кто это мог быть? Дикие бредуны? Вроде бы, по их рассказам, они сюда не ходят — незачем по большому счету, да и опасно.

— Степа, ну откуда мне в местных реалиях лучше тебя разбираться? — удивился я. — Я всего неделю назад сюда пришел, а вы здесь больше месяца сидите! Про северные бредунские общины и орды я тебе могу много чего рассказать. А здесь… Ну, вроде сразу после Тьмы город был настолько заражен, что все уцелевшие сразу его покинули. Следопыты, с которыми я на севере по разным делам пересекался, говорили, что иной раз до Третьего кольца доходили. И с кем-то тут воевали, но не с бредунами… Они их упырями называли.

Я замолчал, пытаясь вспомнить что-нибудь еще.

— Мы из Москвы передачу две недели назад перехватили, — внезапно заявляет Рогозин. — Велась с маломощной радиостанции, то ли армейской, то ли бортовой…

— И ты, мать твою, молчал?!! — Не будь мы в предбоевом состоянии, я бы заорал. А так просто прошипел, вне себя от злости. — И что там было?

— Понимаете, мы этому большого значения тогда не придали. Ведь никто из наших в Москву идти не собирался. Так… записали для памяти сам факт события. Ну… чтобы просто знать — в той стороне кто-то есть. — Степан виновато заглядывает мне в глаза. — Получалось так, что у них вертолет бедствие терпел. То ли сам сломался, то ли сбили его — черт их разберет. Только все какого-то полковника вызывали…

— На русском?

— Чего? — оторопел Степан.

— Я спрашиваю: передача на русском языке велась? Или шведском? Или финском? Или эстонском?

— На русском!

— Та-а-ак… «Полковник» — значит, армия имеется, — рассуждаю я вслух. — А если есть армия, то есть и разведка… И эта самая разведка как раз и могла нам вчера на хвост упасть… Слушай, Степа, а не могут еще какие-нибудь южане сюда заявиться? Ну, кто там у вас в соседях? Украинцы?

— Еще болгары есть, — задумчиво чешет затылок Рогозин. — Вот только на хрена им в Москву переться? Даже и не знаю…

— Но чисто теоретически: могут или нет? В принципе — имеют они для этого технические средства?

— Знаете, товарищ майор, я теперь кого угодно подозревать буду, — с усмешкой говорит Рогозин. — Блин горелый, а ведь запросто могут… Может, еще охранение усилить?

— Нет. Куда уж более? Просто всем быть в полной боевой готовности. И знаешь чего, Степа? Ты об этом перехвате особо не распространяйся. Ни к чему пацанов дергать…

Еще через два часа марша мы наткнулись на колею, оставленную автомобилями. Совсем свежая колея (старую уже давно занесло бы мелкой белой пылью) пересекала следы пеших, за которыми мы шли. И, видимо, здесь эти двое сели на транспорт — дальше пеших следов не было. Делать нечего — мы двинулись по колее и метров через триста наткнулись на окровавленный бинт. Похоже, что подраненному ночному наблюдателю сменили повязку.

Не знаю, кто это такие, но то, что у них минимум две машины, — точно! Причем хотя бы одна — с настоящим дизельным двигателем! Уж солярный пролив на пути и копоть в том месте, где машинка буксовала — только что на кардане не сидела! — я определить могу. А таких мест, где легко посадить на днище любой автомобиль, по пути встретилось немало. Дорога, если, конечно, так можно было назвать направление между состоящих из мелких и крупных обломков невысоких холмов, бывших когда-то многоэтажными домами, просто изобиловала скрытыми под пылью глубокими ямами. Настоящими ловушками для колесного транспорта. Я предполагал, что скорость у мотоколонны практически никакая и даже пешкодралом мы к вечеру их нагоним.

Однако две машины — это серьезно. Очень серьезно. Это взвод со средствами усиления. Практически равный нам по силе. И если мы их не застанем врасплох, бой может обернуться для нас тяжелыми потерями. А нам даже и небольших потерь не надо.

Через некоторое время выяснилось, что в своей оценке скорости движения автомобилей я ошибся — к вечеру мы их не догнали. Пришлось снова вставать на привал среди страшных черных развалин. Ночь тянулась тревожно — вполне могло быть, что преследуемые нами по пятам решат, что нападение — лучший способ защиты… Поэтому я приказал удвоить караулы, а остальным — отбиться, не выпуская из рук оружия. И, как оказалось, не напрасно…

Около четырех часов, в серых предутренних сумерках, меня разбудил Сергиенко:

— Товарищ майор! Шум в паре километров от нас. Моторы шумят.

Сон с меня слетел в одно мгновение, и через секунду я был уже на ногах.

— Где?

— Со стороны второго поста.

— Пошли! — И, увидев, что бойцы поднимаются следом, скомандовал: — Взвод, приготовиться к бою. Место стоянки пока не покидать. За старшего остается Рогозин.

Степан лишь коротко кивнул. Я быстро проверил подгонку разгрузки, повесил автомат на шею и тронулся вслед за Сергиенко.

Шум я разобрал, еще не доходя до второго поста. Где-то далеко, на грани слышимости, выл на максимальных оборотах движок, отчаянно стараясь вытащить свое четырехколесное (хотя, может, и больше) тулово из очередной пыльной ловушки. Димка тронул меня за рукав и выдохнул одними губами:

— Торопятся уроды. Ночью прут…

— Вот мы их и расспросим, кто они такие и куда спешат…

Что за чертовщина?! Звук стих. Причем не удалился, а оборвался, словно ножом отрезали. Ага, значит, они основательно засели и теперь дают мотору передохнуть. Ну что ж, это нам на руку. Успеем догнать и занять выгодную позицию.

— Вот что, Димка. Пошли вперед две пары разведчиков, а я пока подтяну весь взвод. На все твоим полчаса: пусть мухой слетают, посмотрят и доложатся: сколько их там и чего они имеют из стволов.

— Есть, — четко ответил Сергиенко и тут же просительным тоном добавил: — Тащ майор, можно, я сам схожу? С Веником в паре.

— Дуй, но смотри: осторожнее там! Если вас заметят — героя не строй, отходи к основным силам!

Я быстро вернулся к отряду. Все уже были собраны и готовы к немедленному выступлению. Уже через пару минут мы, рассыпавшись цепью, дружно топали в направлении противника. Прошли уже километра полтора, но разведчики нам так и не встретились. Да где они застряли? А если неизвестные их захватили? Хотя… выстрелов слышно не было, но… Вдруг их взяли без стрельбы?

— Товарищ майор! — Сергиенко вынырнул из-за ближней кучи щебня. — Разрешите доложить? В пятистах метрах от нас застряли две машины. Грузовик и машина чуть поменьше. Вокруг двадцать — двадцать пять человек. Все вооружены. Одеты хорошо, на диких бредунов не похожи. В грузовике на треноге стоит крупнокалиберный пулемет.

— Степан! — я оглянулся на своего заместителя. — Пошли на месте посмотрим, что это за люди!

Мы с Рогозиным подобрались к неизвестным метров на пятьдесят. Действительно, две машины: грузовик «ГАЗ-51» с газогенератором и дизельный японский джип со срезанным верхом. В кузове грузовика установлен НСВ. Лента заправлена. Рядом навалены какие-то мешки и ящики. И кто это может быть? Может, и правда следопыты? Одеты и снаряжены разномастно, но довольно аккуратно. Оружие держат умело, привычно. Может, мне на переговоры с ними сходить? Выяснить, кто такие? Пожалуй, пока воздержусь — надо еще понаблюдать. Засели они плотно — двое или трое таскают из ближайших развалин обгорелые деревяшки. Пытаются подсунуть их под колеса джипа. Остальные люди кучей стоят поодаль, о чем-то треплются.

— Степа, ну-ка дай бинокль!

— Вот! — Рогозин протягивает мне футляр и спрашивает шепотом: — Тащ командир, можно я с левого фланга зайду? Там куча щебня подходящая, а ее обратный скат часовые не просматривают. Я оттуда послушаю, что они говорят. Да и джип этот мне знакомым кажется.

Я киваю, и Степан ящерицей уползает.

Десятикратная оптика рывком приблизила расплывчатые фигуры. Так… То, что это не следопыты, можно сказать уверенно — рожи не те. Да и слишком уж беспечно для следопытов себя ведут. Я засек два поста охраны, и это… все! Большинство даже по сторонам не смотрит. У некоторых в ушах серьги, судя по цвету — золотые. У семерых на шее толстые золотые цепочки. Одна цепочка даже толще, чем мой палец! У некоторых на цепочках видны кресты, тоже золотые. У троих — очень большие кресты. Но что-то в этих крестах кажется мне странным. Я до рези в глазах всматриваюсь… Оп-ля! А это и не кресты совсем! Это свастики! Так-так-так… занятно…

Бесшумно возвращается Рогозин.

— Ну?

— Тащ командир! Это фашики из банды Фюрера! То-то мне машина знакомой показалась — личное транспортное средство их вождя. Его самого не видно, но соратнички пару раз упомянули, что «Александр Михалыч скоро вернется и тогда им влетит за задержку»! Фюрера как раз Александром Михайловичем зовут!

— Что еще говорят?

— Про заказ какой-то говорят, про то, что им из-за «этих уродов с юга» ничего не досталось. И заказчики с оплатой кинут стопудово!

Теперь всё ясно. Действительно, недобитые фашисты. Скорее всего именно та группа, что сбежала вместе с Фюрером. А что это может быть за заказ? Надо парочку «языков» взять, да и потрясти их хорошенько.

— Степа! Давай, веди сюда наших! Мою пятерку с АГС — за ту стеночку. Снайпера ко мне. Первое отделение на левый фланг, второе — на правый.

— Ту стеночку часовой просматривает! — внезапно сообщил Рогозин.

— Его я беру на себя! Стоит он по-дурацки — вне зоны видимости остальных. Они то ли тупые, то ли наглые, непуганые… Все, давай, работаем!

Я осторожно пополз вперед, рассчитывая точку броска. Рано… рано… рано… а вот сейчас — пора!

Мой караульщик, здоровенный светловолосый детина, даже не успел повернуться, когда я схватил его сзади за горло и, потянув вниз, буквально насадил на нож. Артем Рыбаков был бы мной доволен — нож прошел очень удачно, через правую почку вверх. Достал он там внутри еще что-то жизненно важное или нет, я не знаю, но детина сразу обмяк и кулем повалился мне под ноги. Но на всякий случай я сделал контрольный удар в надключичную ямку. Вот теперь точно готов!

Я настороженно прислушиваюсь — с этой точки машины и стоящие вокруг выродки не видны, но криков тревоги оттуда не доносится. Отлично, отряд не заметил потери бойца!

Оглядываюсь. Моя пятерка уже занимает обозначенную позицию и споро развертывает «Балкан». Рогозин сам присаживается за гранатомет. Я продвигаюсь чуть-чуть вперед, чтобы видеть противника. Одновременно фиксирую, что оба отделения успели занять нужные места. Теперь этим уродам не уйти — они под перекрестным огнем. Через полминуты ко мне подползает Катя Панкратова. Я оборачиваюсь и киваю Рогозину: пора!

Очередь 40-мм гранат раскидывает кучку фашиков. Люди валятся и даже летят по воздуху в разные стороны. С двух сторон дружно рявкают пулеметы.

Однако перед нами отнюдь не новички. Если фашики и растерялись, то только на мгновение. Уцелевшие при первых выстрелах грамотно рассыпались по площадке, пытаясь организовать круговую оборону. А потом, прикрывая друг друга огнем, все же попытались добраться до стоящего в кузове «газона» «крупняка». Однако наши снайперы не дремали, и, потеряв троих, выродки оставили свои бесплодные попытки и сосредоточили огонь, пытаясь подавить пулеметный расчет Мазина, перекрывающий им удобный выход с площадки. Э-э, они что — прорываться собираются? А вот хер вам!

Жестами пытаюсь показать Рогозину новую цель, но Степан и сам догадывается. Вытащив «Балкан» из-под прикрытия стенки, он сильно расширяет себе угол обстрела и сразу переносит огонь на сбившуюся группу.

Краем глаза я замечаю, что один из фашиков, тот, что таскал на шее самую толстую цепочку, пытается покинуть поле боя, пользуясь тем, что за грузовиком образовалась небольшая мертвая зона. Но с моей-то позиции его прекрасно видно!

— Катя!

Девушка с трудом отрывается от увлекательного занятия истребления супостата и вопросительно смотрит на меня.

— Обезножь вот того! — я указываю на «цепеносца».

Она кивает и сосредоточенно прицеливается. Есть! Судя по тому, как полетели брызги и как дернулся и заверещал выродок, Катюшка раздробила ему колено. Замечательно!

Последние оставшиеся в живых вдруг разом, словно по команде, метнули гранаты и рванулись вперед, поливая вокруг изо всех стволов, точно из шлангов. Бляха, неужели уйдут?

Коротко фыркнул «Балкан», и прорыв захлебнулся. Выстрелы смолкают. Вроде бы все?

Сергиенко аккуратно выглядывает с той стороны. И только убедившись, что никто из врагов не шевелится, встает во весь рост, держа, впрочем, автомат наизготовку.

Мы подходим крайне осторожно, помня о том, что один выродок все-таки жив. Но кроме обезноженного Катей, находим еще двоих. У одного прострелена грудь, и, судя по кровавой пене изо рта, он не жилец. А вот второй вполне еще огурцом — у него тяжелое, но не смертельное ранение в бедро. Живых оттаскивают в сторону и наскоро перевязывают. А я осматриваю трупы. Ого! Оружие у них — прямо как у юнармейцев-отличников. Аж блестит от чистоты. А это что?

Передо мной лежит мертвый фашик, в руках которого зажата «Гроза». Обалдеть! Я такое оружие всего два или три раза в жизни видел, а тут у какого-то выродка… С ума сойти!

Подбираю раритет и сую его Панкратову. Может, и пригодится когда, хотя толку с нее… Патронов не достать, а ВОГи в наши дни — редкость. Грузовик выглядит побитым, задние колеса спущены, но кабина вроде цела. Степан уже открыл капот и проверяет двигатель.

— Радиатор пробит, но в целом нормально! — докладывает Степан через минуту и приступает к осмотру джипа.

Последний вообще не пострадал — две дырки от пуль в передней дверце не в счет. Еще через пару минут Рогозин выносит вердикт: джип полностью боеготов. Так, основные трофеи проверили, теперь можно и с пленными потолковать… Ага, тот, что с простреленной грудью, уже двинул кони, «…и их осталось двое…».

Начнем с раненного в бедро. Одет он в знакомый натовский камуфляж. Да и морда у него подозрительно нерусская… А если…

— Navn! Rank! Stilling! — рявкаю я. И по глазам пленного понимаю, что угадал.

Он смотрит на меня с ненавистью и… а, пожалуй, и с презрением. Это понятно — скандинавы нас за людей не считают! Ничего-ничего, у меня против такого отношения уже давно своя метода выработалась — раскаленный шомпол в жопу. Как-никак всю сознательную жизнь с этими варягами воюю, научился пленных потрошить быстро и качественно. Сейчас ты у меня, как птичка, запоешь! Жаль только, что базы их далеко — можно было бы потом махнуть этого пидора на пару ящиков с медикаментами. Это у нас на севере такая добрая традиция уже выработалась.

— Говори, мерзавец, — зачем-то вмешивается Панкратова. — Быстро, пока мы добрые…

Внезапно меня пронзает ощущение, что что-то идет неправильно. Я с криком «Ложись!!!» прыгаю на Катю, сбиваю ее с ног, прижимаю к земле, накрыв своим телом. Глухой взрыв, и спину словно пронзает раскаленным гвоздем. С-с-с-сука!!!

Швед, тварь такая, подорвал себя гранатой. У нас первая и единственная потеря — осколки посекли самого младшего в нашем отряде — Ванечку из второго отделения. Пятеро, включая меня, схлопотали легкие ранения. Но не это самое страшное, хотя Ванечку жалко до слез… Где это видано, чтобы «храбрые» европейцы себя подрывали? Для них собственная жизнь — святое! Значит, нечто очень важное этот парень знал, если предпочел покончить с собой, но не поделился сведениями.

Ну, ничего, сейчас мы «цепеносца» расспросим с пристрастием. И про то, куда их хваленый Фюрер спрятался. И про то, что делает в Москве шведский офицер!

Не успела перепуганная Катя закончить перевязку моей многострадальной спины, как я вскочил и быстро подошел к пленному.

— Говорить будешь? — просто спросил его я, сопроводив свои слова доходчивым движением — наступил ему на простреленное колено. Через пять секунд, вдоволь наслушавшись его воплей, я убрал ногу и уточнил: — Или мы тебя на ленточки порежем. Медленно. Знаешь, кто я?

— Ты… Ты… Ты Палач!

— Веришь, что я так и сделаю, если ты будешь молчать?

— Буду! Буду говорить! — промычал «цепеносец». — Спрашивайте! Все-все расскажу!

— Как зовут-то тебя, болезный?

— Коробком!

— Чего? — я подумал, что не расслышал толком.

— Зовут меня так, — уточнил фашист. — Коробком.

— Странное погонялово… — удивился я. — Впрочем, хрен с тобой! Скажи-ка мне, Коробок, а что у вас в группе делал швед?

— Контролировал наши действия и обеспечивал связь со своим руководством.

— И что вы делали для шведов?

— Должны были после захвата бредунами Электрогорска обеспечить поддержку шведского десанта. Они хотели здесь базу устроить.

— Каким образом вы должны были обеспечить поддержку?

— Планировали, что часть бредунов мы отравим, для чего получили от шведов несколько бочек спирта с ядом. А остальных втихаря вырежем. Мы думали, что после захвата праздник будет, все упьются…

— И что вам за это обещали шведы?

— Золотишка мы просили!

— На хрена вам сейчас золото? Что с ним делать? — удивился я.

— Дык… Золото — оно и есть золото! — не поняло меня это… существо. — Зачем с ним что-то делать? Сами-то в Тарту сколько всего набрали!

— Урод ты вонючий! Ты по себе-то не равняй! Наша главная добыча в Тарту — несколько тысяч освобожденных русских невольников!

— Ну, да… — радостно поддакнул Коробок. — А потом вы с каждого за освобождение…

— Тьфу ты, придурок! — я в сердцах даже плюнул. — Тебе такое слово, как «безвозмездно», наверное, ничего не говорит?

— Безвозмездно? Так вы с них ничего не взяли? — поразился Коробок.

— Нет, конечно! Впрочем… что я тебе объясняю? Давай-ка дальше пойдем: куда делся ваш Фюрер?

— Так он на встречу с их главным уехал! — радостно сказал Коробок. — Два десятка бойцов взял и уехал! А нам приказал в Москве пошарить. Вдруг да и найдем что интересное!

— Где вы должны были с ним встретиться?

— В деревне Логиново. Это на севере. Между Дмитровом и Клином. Там наша земля.

— Ваша земля?

— Ну… мы там все контролируем! Крестьян доим и… ну и всякое такое…

— Так-так… представляю, что за концлагерь вы там устроили. Судя по количеству оставленных вами в Электрогорске разрезанных на куски женских трупов… Покажи эту деревню на карте!

Стоящий рядом на протяжении всего допроса Рогозин достал карту и брезгливо поднес ее Коробку. Тот нашел нужное место и уверенно ткнул в него пальцем, а потом назвал еще пару ориентиров. Степа записал координаты, пояснения, количество домов в деревне, их примерное расположение, места стационарных постов и еще много других полезных сведений. Записал тщательно и дотошно, а потом спросил, глядя мимо пленника:

— Тащ майор, а это говно вам еще нужно?

— Нет, Степа.

— Можно я его лично прикончу?

Я внимательно посмотрел на своего заместителя. Рогозин не рисовался. Он действительно считал Коробка куском дерьма и собирался очистить ландшафт от его вони. Ну что же… не буду лишать верную «правую руку» такого удовольствия.

— Хорошо, Степан, кончай козла!

Глава 2

Товарищ майор! Просыпайтесь, товарищ майор! — Панкратова теребит меня за рукав. — Товарищ майор, вы себя хорошо чувствуете? А то вид у вас… не очень!

— Катюшка, будь человеком. Я только-только заснул…

— Какой «только-только»?! — удивляется Катя. — Подъем уже был… А вам сегодня по расписанию инъекцию надо сделать. И перевязку бы неплохо…

Вот ведь чертовщина какая: кажется, что секунду назад глаза закрыл, а уже подъем. Э-эх, старость — не радость…

Я, тихонько постанывая от жутких болей в пояснице и ногах, переворачиваюсь на живот, и Катя, аккуратно задрав на спине одежду, колет мне в позвоночник морфин. Рука у нее в отличие от покойного Валеры Истомина легкая. Самого укола я почти не чувствую. Через пару минут боль проходит, и я, наконец, могу сесть. Панкратова помогает мне снять рубашку и майку, а потом меняет повязку на ране от гранатного осколка. Чертов швед! Добавил, сволочь, лишних проблем.

Осторожно встаю и оглядываюсь. Ребятки уже встали, и теперь каждый занимается своими делами. Кто-то проверяет оружие, кто-то снаряжение. Сергиенко, периодически давая указания своим подчиненным, колдует над котлом (аромат от каши исходит умопомрачительный!).

Ладно, закончим утренний «туалет». Легкая гимнастика, чтобы размять одеревеневшие мышцы, а в качестве «водных процедур» обтирание до пояса влажным полотенцем — воду надо экономить. Подравниваю бороду, одеваюсь, навешиваю разгрузку. Вот и все: я готов.

Вчерашний марш по Москве был на редкость утомительным для всего отряда, особенно молодняка. Сказались предыдущие нервные дни, адреналин после боя, горе из-за убитого товарища, наличие раненых. И доставшийся нам от убитых фашистов транспорт не особенно помог. После более внимательного изучения выяснилось, что грузовик восстановлению не подлежит, и нам пришлось его бросить. А в джип мы все, понятное дело, не влезли. Хорошо хоть, в него поместилось все наше тяжелое вооружение и боеприпасы к нему.

К тому же оказалось, что эти тупые фашики сами себя загнали в ловушку. И это была отнюдь не яма, в которой забуксовал джип. Они сдуру заехали в излучину Москвы-реки. Судя по старой карте, здесь когда-то стоял спортивный комплекс Лужники. Поэтому мы, двинувшись строго на север, через полчаса уперлись в разрушенный мост. На другой стороне находилась Бережковская набережная. Но с тем же успехом она могла находиться на обратной стороне Луны. Даже одна мысль, что для переправы придется лезть в страшную, с каким-то фиолетовым оттенком, речную воду, казалась мне дикой. Согласно показаниям дозиметра, «светилась» Москва-река конкретно. Даже находиться рядом с ней было смертельно опасно.

Хорошо хоть, что наш интерес лежал на этом берегу. От Лужников до «Сокола» по прямой насчитывалось всего десять километров, но шли мы вчера весь день. Периодически счетчики Гейгера начинали заполошно трещать, и нам приходилось идти в обход опасной зоны. Подозреваю, что с высоты птичьего полета наш след напоминает брачную пляску страдающей конвульсиями змеи. Если бы здесь остались змеи…

Нужное нам место мы нашли перед самым закатом. Главный ориентир — комплекс подземных путепроводов на развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе. Еще мне называли в качестве ориентира дом-башню «Гидропроекта», но сейчас от этого довольно высокого когда-то здания остался только небольшой двухэтажный «пенек». Здесь ничего не мешало взрывной волне идти от центра, и строение просто упало назад.

В качестве временного укрытия мы использовали автомобильный тоннель под Ленинградским проспектом. Он практически не пострадал, а вот соседний оказался полностью завален, так же как и тоннель метро — станция «Сокол» неглубокого залегания.

Едва мы успели закончить завтрак, как вниз скатился Вася Панкратов. Его отделение сегодня в караулах, и он как раз обходил посты.

— Товарищ командир! Обнаружен отряд противника! В километре отсюда, сразу за обрушившимся мостом через железную дорогу. Человек двадцать на трех автомобилях. Вооружение — легкое стрелковое. Охранения нет! — задыхаясь после быстрого бега, скороговоркой проговорил лейтенант.

— Кто такие? — хотя вопрос чисто риторический, но поинтересоваться я должен. — Определить не удалось?

— Никак нет. Но вид мне их не понравился. — Вася мнется, а потом неожиданно четко рубит: — Враги они! Не бредуны и не выродки вроде вчерашних, а что-то вроде скандинавов. Хотя и не они…

— Ого! — удивился я. — А чем они тебе скандинавов напомнили? Ты ведь их, кроме вчерашнего самоубийцы, и не видел никогда!

— Морды у них гладкие и вид очень наглый. Все, как у наших полицейских. Ну, в смысле, полицейских Электрогорска. Но держатся очень уверенно — видно, что бойцы опытные. Оружие держат под рукой и вообще… — Вася замялся, подыскивая нужные слова. — Смеются все время. Громко. Говорят вроде по-нашему, но изредка непонятные слова вворачивают. И еще: у них знаки различия есть, что-то там на погончиках. И ремни у всех одинаковые, хотя униформа разная. Это Васечкин сказал…

Васечкину верить можно. Он — снайпер, и глаз у него — соколиный. Правда, на устроенном нам в санроте югоросской бригады медосмотре врач сказал, что Даньке Васечкину надо читать побольше, а то у него уже сейчас дальнозоркость — ого! Он не то что к старости, а и годам к тридцати уже вблизи совсем видеть ничего не будет. Назначили парню «Комплексную тренировку для коррекции зрения». Только Васечкин совет медиков преступно игнорирует — не проняло его еще, по молодости-то. Зато вчера три зарубки на прикладе сделал. Так что если он сказал, что ремни у чужаков одинаковые и знаки различия на погонах имеются, — проверять не стоит.

Значит, это не орда бредунов, а настоящий боевой отряд. Только почему они настолько беспечны, что даже охранения не выставили?

Отряд неизвестных в количестве девятнадцати человек расположился на привал возле своих машин. Костер они развели рядом с остатками железнодорожной платформы, над которыми чудом сохранилось название «Ленинградская». А вот часовых они, что тут же и выяснилось, выставили. Только мои разведчики с Васей Панкратовым во главе их благополучно прохлопали — не хватает еще ребятишкам опыта.

Не успели мы подойти на пятьдесят метров, как неизвестные, получив предупреждение по рации, в похвальном темпе и полном порядке заняли круговую оборону под платформой. Хитро — теперь гранатами их не закидаешь… Пришлось и нам залегать где и как попало. Я понадеялся, что посланный в обход Сергиенко со своим отделением успеет вовремя.

Слева от меня возится расчет крупняка, устанавливая свой «Корд». Место для установки им определил Панкратов. Вторым номером в расчете пятнадцатилетний паренек со странным и редким именем Пантелей. За удивительную выносливость, небольшой рост и смешное имя к нему прилепилась кличка «Пони». Правда, в какой-то странной форме — «Поня». Поня рассадил палец и теперь тихо шипит от боли, а Васька шепотом, на грани слышимости, выговаривает ему: «Оболтус! Ты что, не видишь, куда руки суешь?»

Справа устраивается поудобнее со своей роскошной снайперкой Катя Панкратова. Устанавливает винтовку на сошки, выкладывает рядом запасные магазины.

— Товарищ майор, можно я их?.. — одними губами умоляюще шепчет Катюша.

Я отрицательно мотаю головой — сначала переговоры. А то разошлась девка после вчерашнего боя. Супербойцом себя почувствовала. Рановато…

С той стороны платформы чуть шевельнулись ветки. Это значит — отделение Сергиенко заняло свою позицию. Ну, вроде бы все. Пора и побеседовать:

— Эй, у платформы!

Трое из всей группы неизвестных с похвальной скоростью навели свое оружие в мою сторону. На голос… Остальные четко продолжали контролировать свои сектора. Неплохо…

— Не дергайтесь! Я поговорить хочу!

— Клади ствол и выходи! Тогда и поговорим! — любезно предлагают мне с той стороны.

— Ага, счаззз, только шнурки поглажу! — издевательски отвечаю я. — Не то у вас положение, чтобы условия ставить! Вы окружены! Кладите оружие. Иначе откроем огонь, а в кольце вам долго не прожить.

— Это кто еще такой шустрый здесь выискался, чтобы на следопытов хвост поднимать? — У костра немного приподнимается один, должно быть — старший. — Жить надоело?

Следопыты? Здесь? Вполне может быть… Вот только не похожи эти люди на следопытов. Те все-таки одеты единообразней, в горках почти все, в разгрузках… Пижоны… А эти… Хотя вполне может быть, что этот следопыт у какой-нибудь команды проводником. Ладно, проверим!

— Эй, следопыт, а ты из какой кладки? — интересуюсь я.

— Из второй! — доносится из-под платформы.

Хм… Ответил бы он «из тринадцатой», все бы сразу стало ясно — на июнь прошлого года, когда я последний раз контактировал с мужиками из Тверской республики, кладок было всего одиннадцать. Это у них так «поколения» называются. А новичков в свои ряды они раз в два года принимают. А такой ответ… Хотя если он не врет про вторую кладку, то является птицей высокого полета в тамошней иерархии. Но тогда он должен лично знать…

— Тогда ты должен знать того, кто под позывным «Папа-Дятел» ходит?

— Конечно, знаю! — горделиво отвечает мой невидимый собеседник. — Это Бес!

— А зовут его как?

Под платформой повисло растерянное молчание. Что и требовалось доказать!

В принципе любой заинтересованный человек со стороны, а в особенности представитель спецслужб (активно действующих, несмотря на наступление Тьмы), мог узнать количество «кладок» и позывной главного следопыта. А вот то, что под псевдонимом «Бес» (он же «Вася-Бес», он же «Черт из Торжка») скрывается автор Кодекса Следопытов капитан ФПС в отставке Заславский Василий Семенович, знало весьма ограниченное количество народу. Я бы даже добавил: ускользающе малое количество. Я относился к этой группе «знатоков» совершенно случайно — был хорошим знакомым его сына. А вот следопыт из второй «кладки» должен был знать отца-основателя «Братства» не только по имени, но и в лицо!

— Огонь! — орем мы одновременно с кем-то из лжеследопытов.

Катя стреляет на звук голоса и, судя по характерному бульканью, прошибает их командиру горло. И тут же окрестности словно взорвались от грохота выстрелов. Платформа немедленно окутывается пылью. Видно, как пули моих бойцов выбивают из ее края бетонное крошево.

Те, кто выдавал себя за следопытов, были неплохими бойцами. Они грамотно отбивались, прикрывали друг друга огнем и упрямо перемещались к автомобилям. Наверное, в другой ситуации им бы в конце концов удалось пробиться к своим грузовикам и вырваться, невзирая на наш численный перевес и окружение. Если бы не наше преимущество в тяжелом вооружении. Две очереди гранатами из «Балкана» отогнали уцелевших от вожделенного автопарка. Тогда они стянулись под остатки платформы, словно улитка в раковину.

— Прекратить огонь! Прекратить огонь! — надсаживаясь, ору я. Выстрелы постепенно смолкают. Все равно стрелковым оружием мы их под толстой бетонной плитой не возьмем. Вернее, взять-то возьмем, но сколько сил и средств на это уйдет? А вот пара-тройка термобарических гранат из ГМ-94 может послужить весомым аргументом на чашу весов противостояния.

А может, еще раз попробовать поговорить, только для начала…

— Панкратов, Рогозин! Доложить о потерях. И о боеприпасах.

Через несколько минут я уже выслушиваю доклад. Убитых нет, раненых пятеро, один — тяжелый. Что там на той стороне у Сергиенко — пока непонятно. Расход боеприпасов нормальный, у каждого бойца еще осталось по половине «бэка». Приказываю отложить автоматы и взяться за гранатометы. Теперь будем говорить…

Я укрываюсь за небольшим щебеночным бугром. Это на случай если они тоже затеют стрелять на голос.

— Эй, там! Пока живые? Поговорим?!

В ответ тишина. Ну попробуем еще раз:

— Нам ваши жизни не нужны! Обещаю: сдадите оружие, ответите на вопросы и скатертью дорога!

— Koledad haisev! Meil on ei ole anna alla! — гордо доносится из-под платформы, и тут же другой голос добавляет: — Хавальник свой завали, козел белобрысый! Давай послушаем, может, человек еще что хорошего предложит?

Ага, у них там уже внутренние терки начались. Залегшая в пяти метрах от меня Катя показывает один палец, поджимает его и показывает снова до половины. Отлично, она видит первого из моих собеседников, но не полностью. Я киваю, и Панкратова припадает к винтовке. Сухо щелкает выстрел.

— A-a-a-a-a-a-a-aaaaaaaa! Kurat libu!!! — доносится из-под платформы.

Молодец, Катюша, попала! В ответ лжеследопыты снова открывают огонь. И, видимо, кто-то из них засек позицию девушки — вокруг нее встают фонтанчики пыли. Она коротко вскрикивает и роняет голову.

— Мочи гадов!!! — во всю глотку ору я. Приподнимаюсь и одну за другой всаживаю во вражеское укрытие три гранаты из ГМ-94. Под платформой прокатывается огненное облако. Потом я бросаюсь вперед, рывком проскакиваю три десятка метров, запрыгиваю на платформу и, подкатившись к краю, кидаю вниз парочку Ф-1. Толстая бетонная плита подо мной ходит ходуном. Я с трудом поднимаюсь (сотрясением от взрывов мне тоже врезало неслабо), мешком падаю с платформы и высаживаю под нее весь магазин, целясь во все, что шевелится.

Господи! Ну за каким рожном я потащил ее в Москву? Помощников мне не хватало? И теперь она лежит там неподвижная, холодная… такая красивая…

— Ну, вы им дали прикурить, тащ командир! — ко мне осторожно подходит Рогозин, покачивая головой. — Как вы их! — Степан в восхищении хлопает меня по спине и попадает точняком по вчерашней ране. От дикой боли я теряю сознание. Впрочем, прихожу в себя довольно быстро — Рогозин принимает доклад от проверяющих подплатформенное пространство бойцов.

— Одиннадцать трупов. Один живой, но сильно контуженный, — говорит Анька Семенова. — Говорить не может — только мычит. Из оружия удалось собрать…

Я встал, еще плохо соображая, что творится вокруг: и взрывной волной меня приложило, и Степа на радостях постарался. Внезапно в памяти всплыло видение убитой Панкратовой, и я, отпихнув Рогозина, рванулся туда, где видел ее в последний раз. Снайпер… Мой снайпер… Мой любимый снайпер!..

Бледная, как смерть, Катюшка сидела прямо на земле и чересчур старательно протирала оптику СВ-98 кусочком замши (правда, руки у нее тряслись, просто ходуном ходили), когда я наскочил на нее и принялся бесцеремонно ощупывать:

— Где?! Куда тебе попали?!

Катя отчаянно пытается вырваться, но потом вдруг замирает и следит за мной с каким-то удивленным интересом.

— Товарищ майор… Вы… Вы чего?.. Я целая… Правда-правда… Просто, когда они стрелять начали, мне в глаз бетонная крошка попала! Больно было… — лепечет она и вдруг с неожиданной силой вцепляется в меня. — Вы решили, что они в меня попали, да? И отомстили? Перебили их всех… за меня? Правда?..

Бляха!!! Чего это я так завелся?!! Что я творю?!! Что делаю?!! Катюша — отличный товарищ и девчонка — ничего себе, только что это я? Ведь ей всего восемнадцать, а мне бы скоро стукнуло сорок, если бы не болезнь… Меня, хрыча старого, смерть поссать отпустила, а я…

Рывком отстранившись от девушки, я повернулся к ней спиной и пошел к Рогозину.

— Степан! Возьми пятерку и прочеши окрестности! Где-то здесь находятся их «секреты» — кто-то ведь предупредил основные силы о нашем приближении. Только будь осторожен — хватит с нас на сегодня потерь!

К вечеру Степан умудрился отыскать в округе места трех «секретов», но людей там, естественно, не оказалось — успели смыться, голубчики. Хотя лучше бы они остались и приняли бой — как далеко они могут отсюда уйти пешком без еды и воды и насколько мучительной может стать их смерть, можно было предсказать достаточно точно. Однако, поразмыслив, я приказал отправить по их следам поисковые тройки — мне не хотелось, чтобы вокруг нашего лагеря кружили вражеские бойцы.

К закату мы уже осмотрели, пересчитали и перенесли в наш временный лагерь трофеи, которых из-за моей дурацкой вспышки гнева оказалось до обидного мало. Если не считать, конечно, трех грузовиков. Те, кто называл себя следопытами, были вооружены исключительно легким оружием, зато имели в кузове одного из грузовиков четыре ПЗРК «Стингер». А в другой машине лежал десяток лопат. Еще нам удалось взять пяток «калашей» разных модификаций, один пулемет и, самое ценное, портативные радиостанции, целых четыре комплекта! Все остальное было основательно искорежено многочисленными осколками и не менее многочисленными попаданиями. Конечно, грузовики — это хорошо. Очень хорошо. Тем более у них приличный запас топлива. Теперь мы на колесах…

И лопаты как нельзя кстати — нам придется основательно ими поработать, прежде чем мы доберемся до подвалов разрушенного НИИ. По крайней мере, мои бойцы именно так и думают, заранее «предвкушая» этот тяжкий труд. Про то, что искомое мной лежит гораздо ближе к поверхности и отнюдь не под развалинами основного здания, я им пока не говорил. Пускай готовятся морально, стойкость в себе воспитывают…

Руководящий обыскивающими трупы и автомобили бойцами Панкратов подошел ко мне перед самым ужином и молча протянул кучу крашенных в красный цвет лоскутов ткани. Часть из них была испачкана бурыми пятнами засохшей крови. Мать вашу, это же пионерские галстуки!

— Это я в рюкзаке одного из них нашел, — поясняет Вася. — А вот это было в полевой сумке ихнего командира!

С этими словами лейтенант протягивает мне небольшой конверт со сломанной сургучной печатью. На плотной серой бумаге написано «Командиру усиленного сводного поискового звена. Вскрыть в 100 км от границы Москвы». На печати — эмблема Тимуровского комитета. Внутри конверта твердый прямоугольник лучшей берестяной бумаги. Она не размокает в воде, очень плохо горит, правда, трудов стоит… Ой-ей-ей, сколько стоит! Человекочасов — как на километр обычной. Если не больше…

На бумаге — приказ за подписью… Ого! Не, не так. ОГО!!! Вот как! Приказ-то за подписью ВСЕХ членов Совета Дружин. В приказе сказано, что сводное усиленное поисковое звено, оказавшись в зоне досягаемости Москвы, должно пройти в руины и предпринять все усилия для отыскания прибора «Изделие 712-24 (ГВЧ-450-17 модель 2 обр. 7)». В случае обнаружения данного прибора звеньевой обязан отправить делегата (ов) с донесением и сроками маршрута. К приказу прилагаются: компоновочный чертеж искомого прибора и изображение его внешнего вида с массогабаритными характеристиками — истертые синьки, на которых смутно проглядывается нечто странное, напоминающее гибрид танка и пилорамы. Еще из конверта выпала потертая двухсторонняя карта довоенной Москвы с красным кружком в районе нашего теперешнего местоположения и схема здания, в одном из отсеков которого нарисован крестик.

— Вася, а как там наш пленный? — спрашиваю я. — Не оклемался еще? Мне очень о многом надо его расспросить…

Глава 3

Пленный оклемался только к вечеру. К допросу приступили неторопливо и вдумчиво. Лжеследопыта, парня двадцати пяти — тридцати лет, раздели и привязали к обломку бетонного столба. Затем Степа Рогозин, демонстративно поигрывая штык-ножом, спросил душевным ТОНОМ:

— Сам начнешь говорить или мне тебе для начала яйца отрезать?

Пленник раскололся сразу. Полностью. Как говорят профи, «до самой жопы».

Мы выяснили, что зовут его Тарму Таммерк и он наемник из частной армии эстонского барона из Выру. И основной их задачей до последнего месяца были рейды на территорию Тверской и Пионерской республик. За рабами. Но месяц назад их скопом, вместе с бароном, наняла неназываемая спецслужба скандинавов и отправила в глубокий поиск на юго-восток. По пути они перехватили отряд пионеров и, воспользовавшись все той же байкой про следопытов, неожиданно напали и перебили всех.

Кивком приказав Рогозину продолжать, я отошел и прилег. Сидеть уже было невмоготу — боли в спине адские. Похоже, что одной инъекции на два дня мне теперь мало — пора переходить на ежедневные уколы. Мало, мало у меня времени осталось…

Анька Семенова поднесла кружку горячего сладкого чая и предложила помассировать плечи. Я мельком поймал ревнивый (неужели и она?) взгляд Панкратовой, но промолчал, с благодарностью приняв угощение и массаж.

Через три часа допроса Степан подошел ко мне:

— Товарищ командир. Он выжат досуха. Больше ничего не знает.

Рогозин разворачивает блокнот и начинает доклад. Оказалось, что основной задачей наемников было дождаться в определенной точке пролета вертолета Ми-8 с опознавательными знаками Тверской республики и сбить его. Для чего им и выдали ПЗРК. Кто должен лететь в этом вертолете и зачем это нужно нанимателям, Таммерк не знал. Пионеры им подвернулись совершенно случайно. И лезть в разрушенную Москву наемники первоначально не собирались. Просто нашли у пионеров приказ и сопутствующие материалы, ну и решили заскочить на денек — проверить. Тем более что до «Дня Д» и «Часа Ч» (время пролета нужной цели) оставалась целая неделя.

— Координаты контрольной точки он указал. Это рядом с Вязьмой.

— Странно, а что может понадобиться в Вязьме следопытам? — удивился я. — У них не так много вертолетов, чтобы гонять их, к примеру, на рыбалку.

— У нас есть сведения, что в Вязьме находится некий самобытный анклав, — задумчиво сказал Рогозин. — Безусловно, они нам не враги, но есть у них определенные особенности, не позволяющие однозначно причислить их к союзникам.

— Ну-ка, ну-ка! — заинтересовался я. — Рассказывай, что это еще за самобытный анклав!

— У них там перекосы, похожие на пионерские, — осторожно подбирая слова, ответил Степан. — Они там социализм строят. Нас, тех, кто на Юге, называют «отказниками».

— Занятно… — хмыкнул я. — Неплохо бы было с ними пообщаться на досуге. Как, говоришь, они себя называют?

— «Колхозниками» они прозываются, — усмехнулся Рогозин. — А анклав — колхоз имени Сталина!

Я не удержался и захохотал в голос. Да уж… как там, еще в бытность мою звеньевым в Пионерской республике, на политинформациях называли таких? «Идейно близкими»? Ладно, доложу руководству, а дальше пускай они сами решают… Если я вообще доберусь до этого самого руководства…

— Мне еще вот что интересно, Степан: эта банда сюда из самого Выру приехала… Семьсот километров по прямой… Сколько времени они потратили, ты этого… Таммерка спросил?

— Конечно! Две недели они добирались! А планировали добраться за три! Пришли со значительным опережением графика движения.

— Ну, допустим… А как они водные преграды преодолевали? Возле Пскова все мосты разрушены. Да и здесь… ты сам видел. Что там по пути следования из рек?

Рогозин торопливо достал крупномасштабную карту и начал перечислять, водя по ней пальцем:

— Великая, Волга, Шоша… И мелких рек полно!

— Сейчас все мелкие стали крупными. Мне еще лет пятнадцать назад знающие люди говорили, что из-за взрывов что-то там в почве нарушилось. Поэтому на севере повсеместное заболачивание и реки стали полноводными. И Москва-река… Ты ее вчера видел? Сколько она в ширину примерно?

— Ну, метров триста-триста двадцать!

— Во-о-оот! — протянул я. — А была, насколько я помню, — не больше ста!

— Так вы, тащ командир, к тому ведете, что наемникам кто-то помог реки форсировать? — догадался Рогозин.

— Именно! — кивнул я. — Кто-то им маршрут подготовил, удобные дороги показал, места переправ. Иначе они сюда не две недели, а два месяца бы добирались! Ты Таммерка про проводника спрашивал?

— Спрашивал! — обиженно вскинулся Степан. — Не было у них проводника. А вот про помощь на маршруте я, каюсь, не спросил. Так и мне это вроде как-то и ни к чему — не наша зона ответственности!

— Это зона ответственности следопытов! — подтвердил я. — Но сам посуди — неужели они откажутся от информации про действующую на их территории разведывательную сеть, позволяющую обеспечить быструю переброску довольно крупных вооруженных отрядов? Конечно, не откажутся! И за эту информацию мы можем получить много всего интересного. Начиная от той же информации и заканчивая банальными, но жутко необходимыми патронами! Понял? Так что иди, потряси этого Таммерка еще.

— Товарищ командир, так он… того… кони двинул, — виновато опустил голову Рогозин.

— Рано ты его, Степа, в расход вывел! — попенял я.

— Так это не я, тащ командир! Он сам! Сидел-сидел… потом вдруг — брык! Голова на плечо свалилась! Я подумал, что он сознание потерял или прикидывается. Отвязал его от столба, а он уже и не дышит, и кровь из ушей и носа идет. Наверное, последствия контузии…

— Жаль, очень жаль… Хрен с ним! Не жили богато, не стоит и начинать… Проверь-ка ты сегодня посты, а то, не ровен час, недобитки к нам полезут. А они ребята опытные — возьмут наших мальков в ножички, те и пикнуть не успеют.

— Есть, товарищ командир! — вскочил Рогозин и участливо добавил: — Вы сами-то… как?

— Спасибо, Степан, херово! — сквозь зубы усмехнулся я. Еще не хватало, чтобы меня жалели. — Мне эти бои даром не прошли… Что-то скрутило… Ничего, завтра с утречка обезболивающего кольну и буду огурцом!

На следующий день мне стало еще хуже, но после инъекции я смог встать и прошелся по лагерю, проверяя ведущиеся работы. Первое отделение было целиком задействовано на охране бывшего комплекса зданий научно-исследовательского института, второе отделение занималось земляными работами, пытаясь прокопать ходы в подвал главного корпуса. Завтра отделения должны были поменяться местами. Личная пятерка, оставив в лагере тяжелый «Балкан», выехала на трофейном грузовике для поимки (или уничтожения) сбежавших вчера часовых отряда наемников.

В общем, все были при деле. Только командир болтался неприкаянный. Чем я и воспользовался через небольшой промежуток времени. Меня не очень интересовали подвалы, зато манило небольшое одноэтажное строение в глубине институтского двора. Трансформаторная будка. Сделав вид, что прогуливаюсь, я вышел из лагеря и потопал к нему.

На первый взгляд строение выглядело неповрежденным. На второй, более внимательный — первое впечатление подтвердилось. Трансформаторная подстанция была сложена из капитальных бетонных блоков и имела небольшую относительно окружающих зданий высоту. Что и позволило ей успешно пережить ударную волну. А относительное уединение помогло избежать засыпания по маковку щебенкой от разрушенных окрестных домов. Так что я в одиночку, не прибегая к помощи шанцевого инструмента, отодвинул преграждающие вход в подстанцию несколько крупных обломков и просто ногой отмел небольшую осыпь мелких. Всего в строении было двое больших металлических ворот, использующихся, должно быть, только при капитальном ремонте или замене трансформаторов. А для повседневного посещения в одной из створок находилась небольшая дверь. Краска на воротах выгорела при ядерном ударе, а голый металл впоследствии начал ржаветь. Особенно коррозия затронула места скопления воды (и снега) — нижний край створок и раму двери. В этих местах ржавчина проела сталь насквозь и висела сейчас крупными рыжими кружевами. В целом конструкция ворот уже не выглядела неприступной, как до Тьмы. Я помнил, что аналогичная трансформаторная подстанция стояла в моем дворе и смотрелась неприступной крепостью. А сейчас мне показалось, что достаточно небольшого усилия — и створки отвалятся вместе с петлями. Для проверки на прочность я подергал приваренную к двери ручку в виде простой арматурины. После третьего рывка ручка просто отвалилась. Тогда я достал нож и попытался просунуть лезвие между полотном двери и полотном воротины, аккурат напротив внутреннего замка. Без особых усилий лезвие вошло в щель, и… изнутри раздался звук падения на бетонный пол чего-то металлического. Это привело меня в некоторое недоумение, но тотчас я заметил, что из замочной скважины исчезла личинка замка. Похоже, что он просто развалился от старости. Я решительно потянул дверь на себя, используя нож как рычаг. Брызнула прикипевшая ржавчина по краям полотна, и дверь распахнулась. И верно — сразу за ней на полу лежал отвалившийся замок. Он-то как раз выглядел целым — полностью сгнили болты крепления.

Я осторожно перешагнул порог, зажег фонарик и огляделся. Внутри подстанция выглядела значительно лучше. Сказывалось отсутствие прямого контакта с водой и снегом. Ржавчина на трансформаторах, конечно, присутствовала, но так… местами. Собственно, сами агрегаты мне были не нужны, интересовали меня шкафы-сборки у дальней стены. Я посветил на них — под слоем пыли матово отсвечивала неповрежденная краска. Были видны даже надписи на дверцах. «ТР-1», «ТР-2»… Дальше неразборчиво, но тоже что-то с цифрами. Мне был нужен седьмой шкаф. Отлично, дверца не заперта! Внутри теснились ряды каких-то реле размером с кулак и собранные в пучки провода. Подсвечивая себе фонариком, я попытался снять нижний пакет. И провозился с ним довольно долго — никак не мог понять принципа крепления, пока не сообразил, что он смонтирован на двух металлических шинах. А эти шины, представляющие из себя стальные ленты шириной около трех сантиметров, крепились болтами к внутреннему ребру всей сборки. Здесь требовался гаечный ключ, которого у меня с собой не было. И я уже было собрался вернуться в лагерь, чтобы там покопаться в ЗИПе какого-нибудь грузовика, разыскивая нужный инструмент. Но на всякий случай все-таки решил проверить прочность крепежа — подсунул кончик лезвия ножа под головку одного из болтов и дернул. Крепеж крякнул, и мне под ноги свалился отломанный шестигранник. Ну-ка, а еще раз! Я проделал аналогичную операцию с другим крепежом — и там болт не выдержал испытания временем, сломавшись возле самой головки. Теперь я мог спокойно, предварительно перерезав подходящие к реле провода, отогнуть весь пакет, что я и проделал. За блоком реле стоял на ребре плоский деревянный ящичек. Вытащив его наружу, я крайне аккуратно снял прибитую простыми гвоздиками верхнюю крышку…

Есть!!! В ящике лежал небольшой металлический кейс. То, за чем я, без особой надежды на успех, и пришел в Москву!

Увлеченный своими изысканиями, я совершенно перестал следить за окружающей обстановкой. Да и шумел изрядно. Потому и прохлопал приближение посторонних.

— Это достаточно ценная вещь, чтобы ради нее рисковать жизнью? — раздался сзади голос Рогозина.

Моя рука машинально упала на рукоятку АПС, и тут же мне в спину, точно между лопаток, уперлось дуло автомата.

— Пожалуйста, не дергайтесь, товарищ командир! — без тени превосходства предупредил Степан. — Давайте не будем бряцать оружием и поговорим спокойно.

— Хорошо! — Я демонстративно развел руки в стороны и повернулся лицом к своему заместителю, а по совместительству… контролеру от службы разведки Югороссии.

— Эй, ты тоже не дергайся! — раздался от двери женский голос. — Опусти автомат!

У входа стояла с винтовкой на изготовку Катюша, а за ней уже протискивался внутрь подстанции Василий.

Степан растерянно улыбнулся и очень медленно, чтобы не спровоцировать девушку на выстрел, положил автомат на пол. Катюша слегка расслабилась, но продолжала держать Рогозина на прицеле.

— Вот и славно! — усмехнулся. — Я все равно был намерен все вам рассказать. Но потом, в более спокойной обстановке, после выхода из зараженной зоны. Что же… пусть это случится немного раньше. Признаюсь — никакой волновой пушки в природе просто не существует. Да, ее перед самой Тьмой начали разрабатывать в этом самом научно-исследовательском институте, на территории которого мы сейчас находимся. Но, насколько я знаю, дальше теории дело уйти просто не успело.

— А как же чертежи? — спросил Рогозин.

— Они настоящие, только относятся совсем к другому устройству, сугубо мирному — нечто вроде радара для исследования недр земли. Его разработали для геофизиков. Его-то мы и откопаем в подвале главного корпуса, если постараемся. Хотя теперь особого смысла в этом нет. Как-либо использовать данный агрегат в качестве оружия невозможно.

— Ложный след? — понимающе кивнул Степан. — Хитро… Значит, и пионеры?..

— Да, скорее всего уничтоженный пионерский отряд имел задачу, аналогичную моей. В этом кейсе — диски с информацией по всей разведывательной сети в Западной Европе. Понятно, что после Тьмы большая часть информации уже не имеет никакого значения. Скорее всего разведчики погибли наряду с обычными обывателями. Но если даже кто и выжил — толку от них… Сами понимаете — никакого! Европа лежит в руинах.

— Не вся… — усмехнулся Степан.

— Правильно, не вся… Осталась Скандинавия. И информация об агентах в Швеции и Финляндии тоже лежит в этом кейсе. И я очень сильно сомневаюсь, что она нужна руководству Югороссии. Или ты, Степан, считаешь иначе?

— В целом вы, товарищ командир, правы… Югороссия не имеет и в ближайшем будущем не будет иметь со Скандинавией никаких контактов. Да и в отдаленном будущем, наверное, тоже… Вот только не мне решать — нужна руководству эта информация или нет! — осторожно подбирая слова, ответил Степан. Понимает, что ответь он четко и определенно «этой информацией должна владеть только Югороссия!» — мы его здесь и прикопаем. — Давайте у полковника Тихого спросим!

— Если только по радио с Тихим проконсультируемся! — усмехнулся я. — Потому как возвращаться в Электрогорск я не намерен! Получив этот кейс, я обязан немедленно идти на север. Мне, как вы знаете, жить недолго осталось…

— Товарищ майор, а как же… А если вы не дойдете? — ляпнул Панкратов и тут же получил от сестры чувствительный тычок локтем.

— Ну, что же… Никто из нас не вечен… — философски заметил я. — И без этих сведений мы со шведами сражались и побеждали. Конечно же, имея в Скандинавии сеть агентов, вести боевые действия было бы немного легче. А то мы до сих пор ничего не знаем о планах и конкретных задачах скандинавов. Только отбиваемся да отвечаем ударом на удар. К тому же среди выживших агентов вполне могут оказаться люди, сделавшие себе за прошедшие тридцать лет значительную карьеру. Кто знает…

— Мы пойдем с вами! — решительно заявила Катя. — Доведем вас до места.

— Вы уже не дети и прекрасно понимаете, что вам может грозить в этом путешествии! — сказал я. — Возможно, что вообще никто из вас не вернется домой.

— Мы были готовы к этому, когда пошли за вами в Москву! — сказал Василий. — Я опрошу сегодня бойцов, но скорее всего все пойдут с вами — уже мне ли не знать их настроения?

— Спасибо, ребята, огромное! — искренне сказал я. — С вами у меня гораздо больше шансов дойти до своих! Теперь подумаем, как поступить с тобой, Степан… Ты отличный боец, надежный товарищ и очень здорово нам помог… Но ты еще и военнослужащий армии Югороссии… Если поступит приказ отобрать у меня этот кейс, ты будешь обязан его выполнить. Потому что это твой долг. Я не хочу ставить перед тобой дилемму: предать долг солдата или предать своих товарищей-союзников. Разойдемся по-хорошему! Я дам тебе машину, и ты вернешься в Электрогорск. И только на месте передашь полковнику Тихому информацию о кейсе.

— Может, все-таки связаться прямо сейчас по рации? — с немалым облегчением спросил Рогозин. Это он обрадовался тому, что я с него тяжелый груз выбора снимаю. Действительно ведь он сдружился с нами за последнее время.

— Понимаешь, мне фора по времени нужна… Александр Сергеевич тоже человек долга, и если ему дадут приказ любыми способами перехватить меня, он, скрепя сердце, выполнит его четко и профессионально. А я не хочу прорываться по пути на север через выставленные Тихим засады. Давай-ка мы просто лишим полковника бремени выбора — за три-четыре дня, что ты будешь добираться до Электрогорска, мы успеем оторваться на значительное расстояние.

Рогозин осторожно кивнул, соглашаясь с моими доводами.

— И заметь — прямого приказа «хватать и не пущать!» у тебя нет! И, кстати, он вполне может и не появиться — ведь и правда Югороссия не будет контактировать со скандинавами. Так что диски эти вам и ни к чему. Я просто перестраховываюсь с тобой… Ты готов дать обещание не предпринимать никаких активных действий до получения прямых и ясных указаний от своего командования на конфликт со мной?

— От меня потребуются какие-то гарантии? — подумав, спросил Степан.

— Нет, вполне достаточно твоего честного слова, — ответил я. — Мы ведь не враги!

— Хорошо, я даю слово офицера, что не буду как-либо противодействовать вам до получения недвусмысленного приказа о вашем задержании! — сказал Рогозин.

— Отлично! Можешь подобрать автомат… Но к рации пока не подходи — я к ней во избежание соблазна связаться с командованием караул приставлю! Вася, распорядись!

— Есть, товарищ майор! — громко ответил Панкратов.

— Ну, раз ситуацию мы разрулили, то пошли отсюда! — скомандовал я. — Время-то уже обеденное. Вася, скажи Диме Сергиенко, чтобы сворачивал земляные работы.

Мы выбрались из здания подстанции и неспешно пошли к лагерю. Панкратов тут же убежал вперед раздавать поручения, а Катя тихонько шла рядом, не выпуская из рук оружия и настороженно поглядывая временами на Рогозина.

— Ты, кстати, Степан, почему так рано из патрулирования вернулся? — невзначай спросил я. — Мы тебя только к вечеру ждали!

— Так ведь нашли мы этих… сбежавших! — порадовал Рогозин. — Они в паре километров отсюда на ночевку вставали. И костер как следует не затоптали — мы сначала на место ночлега вышли, а уж потом по следам за ними двинулись. В этой пыли следы хорошо видны. Ну и догнали, конечно, расстреляли с большой дистанции из «крупняка». Потом проверили — всех троих наповал.

— Молодцы, отлично сработано! — похвалил я.

Сразу после обеда я построил отряд и объявил, что наша миссия в Москве благополучно закончена. И теперь все желающие могут вернуться в Электрогорск. А остальным предстоит долгая и смертельно опасная дорога на север. К чести ребятишек, отказались идти со мной только двое. Поэтому я дал им команду поступить в распоряжение Рогозина и поручил последнему отвезти в городок всех раненых, которых набралось уже с полдесятка (один тяжелый). Но легкораненые отказались покинуть отряд. Что же… они сделали свой выбор.

Разъехались мы в три часа пополудни. Со мной осталось двадцать человек. Уже достаточно опытных, несмотря на юный возраст, обстрелянных бойцов. Рогозину выделили трофейный джип и солидный запас продовольствия и воды. И я понадеялся, что в руководстве Югороссии возобладает здравый смысл и мы никогда не будем смотреть друг на друга через прорезь прицела. Враги у нас разные, и делить нам нечего. К тому же мы-то все-таки русские люди, жители единой когда-то страны — неужели не договоримся?

Поэтому попрощались мы со Степаном тепло и, пожелав друг другу удачной дороги, двинулись каждый в свою сторону.

Глава 4

Несмотря на то что самым главным для меня делом теперь стало доставить ценный кейс своему командованию, я решил заглянуть на огонек в деревню Логиново. Благо она все равно была по пути на север. Ну не мог я удержаться и не покарать этих уродов! Да и не хотел, если честно…

После пересечения Пятого кольца мы ехали сторожко — периодически проверяли все опасные места, высылая пешую разведку. Поэтому в район базирования банды Фюрера вышли только на второй день. Километрах в десяти от деревни мы замаскировали грузовики и дальше пошли на своих двоих.

…Та-ак, а что это птички как-то странно взлетели? А ну-ка…

Я поднимаю руку, и отряд тут же останавливается, а через мгновения уже рассыпается, готовясь занять круговую оборону. Здорово они все-таки выучились за прошедшее время. Так, а вот и посыльный от головного дозора — никак не привыкнут ребята, что сведения можно по рации сообщить. Ах, да! Я же сам приказал соблюдать режим радиомолчания. Не хочу спугнуть Фюрера.

— Ну, что там интересного? — спрашиваю я у разведчика.

— Товарищ майор, там — люди! — пацан из первого отделения машет рукой вперед, по ходу нашего движения. — Деревня или городок. Лейтенант Панкратов остался вести наблюдение, а меня послал с докладом.

Деревня, говоришь? А ведь птицы-то не оттуда шарахнулись, куда ты ручонкой показал… Та-ак…

— Сергиенко! Возьми троих и проверь-ка во-он там. Метров на пятьсот-шестьсот…

Димка кивает, быстрыми жестами указывает на тех, кого берет с собой, и, перехватив поудобнее свой ПК, исчезает в зарослях. Тишина… Слышится только звон комарья, да двое гранатометчиков шепотом спорят — развернуть «Балкан» или нет. Пришлось на них цыкнуть. И снова тишина…

Хруст веток, и передо мной возникает Сергиенко:

— Товарищ майор, там такое дело… Короче, вам лучше самому посмотреть…

Это что за новости?

— А взвод?

— Пусть с нами идут, так даже лучше…

Мы осторожно пробираемся сквозь кусты… Ну ни хера себе!

Передо мной, в небольшой ложбинке, сидит с десяток девчонок, на взгляд — от двенадцати до шестнадцати лет. Рядом с девчонками примостилось несколько телят, поросята, ягнята вроде бы… Да что же это такое?!

Увидев меня, девчонки съежились. И в глазах такой ужас плещется, будто мы не люди, а те самые, пресловутые мутанты-каннибалы. Сидящая рядом с ними Анька Семенова заворковала что-то успокаивающее, но помогло это мало.

— Так, девочки, что у вас случилось? — Я стараюсь говорить спокойно, без лишних интонаций, как и положено при допросе пленных. — Вы из деревни?

Превозмогая ужас, одна из старших девчонок кивает.

— Отлично. А как ваша деревня называется?

— Л-логиново-во…

— Ну, слава труду, дошли! — выдыхаю я. — Девочки, а чего вы нас так боитесь? Мы людей не едим — не выродки какие-нибудь. Да и насчет чего другого…

Но мои слова не оказывают особого воздействия. Девочки слишком напутаны. Ну тогда…

Тут Анька отпускает плечи скукожившейся девчонки, встает и говорит решительным тоном:

— Значит, так… Я вас, обалдуев, честно предупреждаю: если кто к этим девкам полезет…

Она так выразительно взмахивает своим кулачком, что даже я невольно вздрагиваю, хотя и совершенно не собирался «лезть» к этим запутанным созданиям.

Между тем в ложбинку спрыгивает Катюшка, ободряюще улыбается, извлекает из кармана плитку шоколада, отламывает от нее кусок и протягивает ближайшей пигалице:

— Попробуй. Вкусно!

Та опасливо сует шоколад в рот, начинает жевать. Остальные «беженки» настороженно следят за своей подругой. Внезапно одна из них, должно быть — самая смелая, нерешительно протягивает руку:

— А мне… мне можно?..

Минут через двадцать, после того как наши новые знакомицы уничтожили общими усилиями две плитки шоколада, они начинают рассказывать. Причем рассказывают такое!

В этих местах уцелело несколько деревень. Люди живут не очень хорошо, но и не очень плохо. Медицины, правда, никакой, но болот почти нет, так что с хлебом и крупами у них довольно неплохо. И жить было бы можно, но… НО! Два года назад к ним заявились страшные люди, называющие себя адептами Ордена Черного Солнца. Объявили, что берут деревню под свою защиту и покровительство. Но на деле вся их «защита» сводилась к одному: раз в месяц они приезжали здоровенной толпой — человек семьдесят, вооруженные — грабили и насиловали. Да не просто так, а с выкрутасами — придумали, что у них право первой ночи, и хватали всех девок перед свадьбой. Но особенно изгалялся над женщинами их главный, которого эти «адепты» называли Фюрером. Он не просто насиловал, а пытал и убивал. Поэтому деревенские начали прятать самых юных девушек в лесу. В этот раз выродки заявились в гораздо меньшем составе — всего человек пятнадцать. И приехали злые, как черти, вроде бы их банду кто-то пострелял всю. Уже второй день «адепты» отпиваются самогонкой, а Фюрер жутко лютует — пристрелил двух мужиков, просто так, за косой взгляд. А его подельники насмерть запороли старика, посмевшего предпринять робкую попытку воззвать к их совести.

Краем глаза я вижу, как каменеют лица моих бойцов. Ведь и в их родном городе люди Фюрера вели себя аналогично.

— С-с-сссуки! — шипит Сергиенко и машинально щелкает переводчиком-предохранителем. — Суки, уроды… Ну, с ними разговор один…

— Взвод! Слушай мою команду!

Вернувшийся из разведки Вася Панкратов обстоятельно доложил, чем занимаются фашисты и в каких домах они встали на постой. Потом он нарисовал подробную схему постов и план деревни, а беженки неплохо ее дополнили.

Затем я распределил между отделениями направление атаки. Три местные девчонки вызываются идти проводниками. В село мы зайдем одновременно с двух сторон.

Обойти и окружить Логиново было делом недолгим. Привычным широким шагом, не особенно и прячась (по рассказу Панкратова — фашики сейчас крепко бухали, в том числе и часовые), мы быстро добираемся до околицы деревни. Ну, начали!..

Смысла хранить радиомолчание уже нет, и я командую в гарнитуру:

— Вперед!

На дальнем от меня конце деревни почти сразу вспыхнула перестрелка. Это правильно, там один из стационарных постов с пулеметом, имеющим отличный сектор обстрела. Но вот как раз пулемет и молчит — значит, ребята подобрались незаметно и расстреляли караульных в упор. И на нашем направлении есть такой пост — блиндаж с крышей в два наката. Но и мы его сейчас — я уже вижу как пара мальков подобралась почти к амбразуре, а Анька страхует вход. Так… Один из бойцов бросается вперед, сует в амбразуру гранату и отскакивает подальше. Взрыв ухает глухо. Из блиндажа доносятся вопли, быстро сменяемые воем. Анька с пулеметом наперевес скатывается ко входу… Длинная очередь, и вой смолкает. Есть! Пошли дальше!

Я спокойно шагаю вдоль забора. Рядом, справа и чуть сзади, шагает Дима Мазин. Катя и Веник на двадцать шагов сзади. Бежать нельзя — бегущего и заметят, и услышат издалека. Когда бежишь — грудь вздымается, сбивая прицел. А нам этого не надо. Нам спешить некуда — деревня окружена, и этим выродкам никуда не деться. Спокойно шагать, «калаш» — у плеча, только стволом — вправо-влево. Смотрю одновременно через коллиматор и поверх него, слух напряжен. Это кто там за углом ножищами бухает? Кто это куда это торопится? Не торопись, урод! Чуть задержал дыхание… выстрел — и башки нет. Этому уже можно контроль не делать. Спокойно. Дышим дальше…

Топот ног, и прямо перед нами на улицу выскакивают три здоровых, как ездовые лоси, мужика. Оружие в руках только у одного. Один тут падает — Веник аккуратно проделал ему третий глаз в середине лба. Второй начал было разворачивать ствол в нашу сторону — его свалил Вася. Ну и третий достался мне. Отбегались, козлы!

А молодцы ребята, четко работают! Только бы Фюрера не упустить! И лучше бы взять живым — у меня на него персональный план.

Глава 5

Когда раздались первые выстрелы, он расслабленно возлежал в предбаннике, отдыхая после парной с двумя покорными деревенскими молодухами. Собственно, иметь нормальные сексуальные отношения с женщинами он не мог — были проблемы с эрекцией. Вставал у него только после «предварительных ласк», как он это называл — жертву надо было обязательно помучать. Он любил прижигать девкам соски и покалывать ножом бедра и живот. Только такие действия позволяли Фюреру хоть немного возбудиться. Да и то — радость обладания женским телом скрадывалась преждевременным семяизвержением. За прошедшие сутки он уже замучал насмерть одну крепкую бабенку — она выдержала целых три сеанса «ласк». Скоро наступит очередь и этих двух, а пока можно передохнуть. Лениво дотянувшись до бутыли с первачом, Фюрер плеснул на самое донышко стакана. Много алкоголя он не пил — особенность организма — вырубался со ста грамм. Но после баньки можно…

Выстрелы не прекращались.

— Эк мужики веселятся, — подумал вслух Фюрер. — Наверное, за овцой охотятся.

Мыслей о возможности сопротивления в деревне у него не возникло. Да и кто бы посмел? Эти скоты? Да их всегда грабили — что сейчас, что раньше. Если деревенского не ограбить, он, поди, от удивления помрет.

Ухватив ближайшую молодку за грудь, Фюрер сильно сжал сосок. Девушка вскрикнула от боли. Довольно рассмеявшись (внизу живота немного потеплело), он залпом выпил самогон и потянулся к подносу, на котором лежал зажаренный поросенок. Отгрыз здоровенный шмат мяса, а остатки ткнул молодухе:

— На, жри, тварь! Ночь впереди длинная…

Закончить фразу он не успел. Ухнул взрыв гранаты, и сразу же, без перерыва, застрочил пулемет. Так не развлекаются…

Фюрер быстро оделся, путаясь в белье, цыкнул на молодух, велев им дожидаться, как есть, не одеваясь, и выскочил наружу. И тут же понял, что дело плохо…

По улице боком, подволакивая раненую ногу, бежал рыжий боец его личной гвардии (а попросту — «шестерка») по кличке Низуми. Расхристанный, в висящей лохмотьями куртке, с залитым кровью лицом. Гвардеец не сделал и двух десятков шагов — пуля снесла ему полчерепа, и он рухнул бесформенной кучей тряпья в лопухи у забора.

Выстрелы звучали со всех сторон, и на мгновение Фюреру показалось, что все пули летят в него. Пригнувшись, лапая кобуру с потертым «стечкиным», он метнулся за поленницу. Затаился, стараясь определить: откуда на них свалилась эта нежданная напасть? Кто мог прийти в «его» деревню?

Из соседней избы начали выскакивать его бойцы. Кто с оружием, кто без. Они заполошно палили во все стороны, дико орали, и все как один, дружно, попытались рвануть на огород — а оттуда и до околицы недалече. Фюрер уже даже хотел присоединиться к толпе своих «воинов», но тут со стороны заднего двора ударил пулемет. Окружили! Трое уцелевших гвардейцев вылетели из-за угла как ошпаренные и сразу ломанулись через калитку на улицу. Не тут-то было! Сухо щелкнуло несколько выстрелов — и вся троица легла тут же, не сделав от забора и десятка шагов. А на самой улице возникло два человека. Да так, что Фюрер даже не успел заметить, когда, как и откуда они появились. Вот только что их не было и вдруг — бац! Пара спокойно шла уступом. Подойдя к лежавшим возле калитки телам, идущий впереди боец деловито сделал контрольные выстрелы и что-то негромко сказал своему напарнику. Тот осторожно вошел во двор и двинулся к задней его части. Наверняка затем, чтобы проверить, остались ли там живые.

На какое-то время чужак остался один. Ну, сейчас он поплатится! Фюрер опасливо привстал и, положив руку с пистолетом на поленницу, прицелился в спокойно стоящего у калитки бойца. В пляшущую прорезь целика «стечкина» попала широкая спина, но Фюрер, отлично понимая, что успеет сделать только один выстрел и бить нужно наверняка, постарался справиться с предательской дрожью. Еще немного… Вот сейчас… сейчас… Палец уже начал выбирать слабину спускового крючка, как вдруг…

По руке резко ударили чем-то тяжелым, и Фюрер выронил оружие. Тут же обернулся: кто это смог подобраться так незаметно? Никого. Удивленно посмотрел на руку. Ладонь была в крови, и только тогда он почувствовал резкую боль. Зашипел и, плюнув на месть, уже хотел припустить бегом за дом…

— Стой как стоишь, ур-р-ррод! — резкий женский — нет, не женский — девичий голос. — Лапы вверх, тварюга!

Фюрер торопливо завертел головой, и тут же сбоку раздался выстрел. Пуля, выпущенная почти в упор из снайперской винтовки, пробила ему колено. Падая, он увидел стоящую на улице девчонку в камуфляжной куртке. Совсем малявка, над забором только голова торчит, поэтому он не сразу ее заметил.

Мгновение, и рядом с девочкой оказался тот самый чужак, который только что стоял в тридцати шагах отсюда.

— Живого взяла, Катюша? — он ловко перемахнул через заборчик, подскочил к Фюреру и отшвырнул ногой валяющийся на земле «стечкин».

И только сейчас Фюрер узнал его — это был тот самый, что сорвал ему операцию по захвату Электрогорска. Тот, кого бредуны называли «Палач». Фюрер понял — эти люди пришли в деревню не случайно. Они специально охотились за ним.

— Молодец! Мастерские выстрелы! — похвалил Палач.

Лицо девочки озарилось такой радостью, что невольно подумалось: не равнодушна она к своему спутнику с такой страшной кличкой.

— Гляди-ка! Да это же сам Фюрер! Добегался, козел? — с этими словами Палач нагнулся, одним движением сорвал с главаря фашистов пояс с пустой кобурой и ножнами, отшвырнул его в сторону и принялся обыскивать — быстро, но тщательно.

— Слушайте, ребята, а может, договоримся, а? У меня есть золотишко… — Фюрер попытался сделать еще одну попытку. Ведь золото должны любить все, но четкий удар в челюсть заткнул ему рот, не дав договорить.

— Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть, — спокойно сказал Палач, стягивая ему руки его же ремнем. — У меня для тебя приготовлен большой сюрприз.

И столько холодной ненависти было в его словах, что Фюрер понял — пощады не будет — и страшно завыл. Аккомпанируя ему, на заднем дворе простучали контрольные выстрелы.

Глава 6

Мы сходимся на деревенской площади. Так, потерь вроде нет, но проверить не мешает.

— Командирам отделений! Доложите о результатах! Потери?

— Уничтожено пять ублюдков, двое взяты живьем, потерь нет! — рапортует Сергиенко.

— Уничтожено восемь тварей, трое взяты живьем. Потери — двое раненых. Легко, — докладывает Панкратов.

— Ну и мы уничтожили троих и одного взяли в плен, — говорю я и добавляю: — Вроде бы все — их всего полтора десятка было. Но на всякий случай надо будет проверить все дома. Чердаки, погреба, сараи, сеновалы. И пошлите пару человек вверх по этой улице — там Веник самого главного фашиста караулит. А это что за делегация?

К нам боязливо приближается человек семь-восемь. Все бородатые, в возрасте от сорока до пятидесяти лет. Надо полагать — местные авторитеты. Что же вы, авторитеты, такой беспредел в своей деревне допустили? Деревня большая — дворов сорок. По-любому взрослых мужиков должно быть не меньше тридцати. Да парни молодые, да… А фашистов всего пятнадцать. Взяли бы ночью в ножи — те и пикнуть бы не успели. Но заглянув в глаза ближайшим мужикам, я понял — эти будут терпеть все выходки захватчиков. Выражение в глазах этих бородачей было совершенно телячье.

— Эта… Подобру-поздорову, ребятушки! — осторожно говорит самый старший.

— Здравствуйте, товарищи, — дипломатично отвечаю я и привычно представляюсь: — Майор Красной Армии Волков. Скажите, кто в этой деревне староста?

Бородач мнется, затем интересуется:

— А вам, ребятушки, для чего? Ежели вы дань, так мы этим все снесли — это и забирайте. А только по справедливости было бы чуток скостить: вас же почитай совсем ничего. Вам столько и не съесть…

Нда… Мы их от беды освободили, а они… Неимоверным усилием воли беру себя в руки и улыбаюсь:

— Вы, товарищи, наверное, недопоняли: мы — не бредуны и ничего у вас брать не собираемся. Только еду.

На лице бородача отражается усиленная работа мысли, а потом он внезапно спрашивает:

— Как вы сказали, кто вы? Майор Красной Армии? — внезапно мужик рушится на колени и начинает истово креститься: — Господи, спасибо тебе за то, что услышал наши молитвы! Пришел-таки укорот фашистам этим поганым! Пришла, наконец, Красная Армия!

Глава 7

Он до самого конца не верил в то, что сейчас произойдет.

— Золото, золото! У меня есть золото! Много золота! Я все отдам! Только не убивайте! Пожалуйста, не убивайте! — Простреленная нога все время подгибалась, но даже будь она совершенно здоровой — идти сам он бы не смог. Ужас ледяными иглами прокатывался по спине и внезапно ослаблял мочевой пузырь и кишечник. Фюрер обделался уже несколько раз, но практически не замечал этого. — Что, что вы хотите со мной сделать?

Что они с ним сделают? Повесят, расстреляют? Как можно? Он же светоч Руси! Он избавлял ее от проклятых жидов! Нет, не-е-е-ееееет!!! Они не посмеют!

И только когда двое парней, завязав рот и нос платками, чтобы не задыхаться от жуткой вони, выволокли Фюрера на площадь, где уже корчился на колу, зажимая руками окровавленный пах, унтер-офицер Эмден, он понял, что это ВСЕ. Сейчас его жизнь закончится. И заорал так, что люди на площади шарахнулись в стороны.

Палач двинул его прикладом по затылку. Да так ловко, что только оглушил, оставив в сознании. Фюрер обмяк, но все видел, слышал и чувствовал. Вот Палач нагибается над ним и вспарывает ножом штаны. Вот он морщится и брезгливо говорит:

— Да он уже сто раз обосрался! Блин, пачкаться неохота — не буду я ему хер отрезать. Пускай с ним подыхает! Сажайте его, ребята!

Вот его приподнимают, и что-то твердое распарывает пах, а потом начинает медленно подниматься вверх по кишечнику. Вот Палач хлопает его по щеке и говорит:

— По делам твоим грязным подохнешь, как нелюдь!

А дальше, до самого вечера, была только боль… Боль! БОЛЬ!!!

Глава 8

Мы лежим на чистых простынях, под настоящими одеялами. Мы отмылись в бане, нам постирали и зашили одежду. Нас накормили вкусным, горячим ужином — с наваристыми щами, пирогами и домашним квасом. Правда, часовых я все равно выставил: береженого бог бережет. Да и кто его знает, что у этих деревенских на уме?

Мы — это я и Катя. Как-то так получилось, что она решительно пошла со мной в баню, «чтобы помочь, у вас ведь спина больная». Клянусь, у меня и в мыслях не было ничего предосудительного. Это на адреналиновом допинге я бегал, как молодой олень. А схлынуло боевое напряжение — и на меня разом навалилась тяжеленная глыба усталости. Что уж тут о девушках думать — прилечь бы где да отрубиться часиков на шесть.

Но Катюша сумела-таки меня взбодрить. И не развратом каким-нибудь. Она была девушкой невинной в обоих смыслах. Просто когда я в бане застонал от неловкого движения, она вдруг кинулась ко мне и быстро-быстро начала целовать, приговаривая какие-то ласковые слова, вроде: любимый мой, милый мой и так далее. Слова в ее устах сливались в неразборчивую скороговорку, горячие губы скользили по моему лицу. И мне, старому дураку, захотелось хоть на время отпустить узду самоконтроля, снова почувствовать себя человеком, а не смертником с билетом в один конец. Я обнял Катюшку и, прижав к себе, ответил на поцелуй.

Дальнейшее запомнилось смутно, словно в пьяном угаре. Кажется, что первый акт любви произошел прямо там — на раскаленной полке парной. И непонятно было, от чего стонет Катюша — от удовольствия или от боли в обожженных ягодицах. Затем стонал уже я — позвоночник скрутило болью настолько дикой, что я натурально вырубился. Как в том анекдоте… прямо на бабе… Очнулся я после окатывания холодной водой из ковша. Но окончательно пришел в себя только после инъекции обезболивающего. Потом мы все-таки переместились из бани в избу, где нас ждал богатый ужин. Мы ели и смеялись, глядя друг на друга. И улыбалась в сторонку хлопочущая у стола хозяйка избы, периодически подкладывая на тарелки квашеную капусту, пирожки, подливая квас. Это ее дочь мы спасли от Фюрера. Постелив постель и взбив подушки, женщина ушла, любезно оставив нас наедине.

В ту ночь мы занимались любовью только один раз. Будь Катюша поопытней, я бы ее разочаровал — ну какой из меня, ракового больного, любовник. Но я нашел в себе силы и старался как мог. А она, простая душа, радовалась моим безыскусным ласкам. После мы долго лежали в кровати, обнявшись и рассказывали друг другу всякие истории из своей жизни. Моя жизнь, по этим рассказам, была чередой бесшабашных и веселых приключений. Катя старательно делала вид, что верит. Заснули мы только под утро.

Побудка была суровой. В избу с криком «Тревога!» ворвался взъерошенный Василий. Влетел, увидел нас вдвоем в одной постели и охнул от неожиданности. Он все же сумел собраться и доложил срывающимся голосом:

— Тревога, товарищ майор! На опушке леса замечены люди, похожие на бредунов! Я уже поднял людей. Какие будут приказания?

— Ну, какие могут быть приказания? Задачи защищать эту деревню нам никто не ставил. Но и просто так отдать доверившихся нам людей на съедение очередному князьку… Занимайте оборону на околице! Я сейчас приду. И это… поговори с местными — пора им уже из своего телячьего состояния выходить! Лишних стволов у нас хватает. И боеприпасы есть — предложи им взять в руки оружие и встать на защиту деревни.

Собрались мы быстро, да и спина практически не болела. После такой ночи я был готов порвать голыми руками хоть сотню бредунов. С такими мыслями и добежал до крайних домов деревни. Здесь, под прикрытием удачно расположенного на небольшом холмике сарайчика, бойцы устанавливают «Балкан». Молодцы — тактически грамотно выбрали позицию — отсюда вся опушка как на ладони. А дальность стрельбы из «Балкана» в сравнении с АГС-17 — в три раза больше. Противника ждет большой сюрприз. Я, быстро окинув взглядом наши «оборонительные сооружения», шепотом приказываю Кате залезть на чердак углового дома. Оттуда она сможет держать под огнем сразу две стороны.

— Главное — держись подальше от слуховых окон! Не высовывайся, засядь в глубине! — напутствую я ее. — Угол обзора, конечно, снизится, но ты же видишь — крыша крыта дранкой. Ты аккуратно изнутри раздвинь пластины ножом — вот тебе и будет скрытый наблюдательный пост. А я тебе сейчас кого-нибудь с рацией пришлю. Давай, дуй! — Я на прощание целую любимую в щечку, но она в последний момент подставляет губы. И мы обмениваемся горячим поцелуем под удивленными взглядами мальков.

Катя уходит, а я почти минуту смотрю ей вслед. Будь где-нибудь в округе безопасное место — я бы непременно отправил ее туда. Но такого места здесь нет. Да она и не пошла бы…

Появляется запыхавшийся Панкратов, а с ним — о чудо! — два десятка мужиков с автоматами в руках. Вид у них донельзя комичный, только самые старые, послужившие, видимо, в дотемные времена в армии, держат оружие грамотно. Остальные — словно вилы. Но и они — большая подмога.

Начинаю быстро распределять новоявленных воинов по укрытиям. А противник все не атакует. Это хорошо, это нам на руку — мы получше приготовимся. Врагов или очень мало, или они хитрые и собираются начать атаку с разных направлений, как мы вчера. Для полноценной круговой обороны у меня, даже с учетом деревенских, слишком мало людей. С этой мыслью я связываюсь с Сергиенко, отделение которого сейчас прикрывает нам тыл. У него все спокойно — никакого движения не замечено.

— Товарищ майор! — осторожно трогает меня за рукав Поня. — Товарищ майор! На опушке белым платком машут.

Ого! Переговоры? Бредуны нам попались «честные», соблюдающие неписаные правила? Или это какая-то ловушка?

Не дожидаясь ответного сигнала, из леса выходит человек. Он демонстративно снимает оружие и медленно движется к нам. Я разглядываю его в бинокль. Кажется, мои бойцы ошиблись, назвав этих людей бредунами. Переговорщик совершенно не похож на бредуна — слишком аккуратно одет, да и выбрит чисто. Ладно, чего гадать? Сейчас все и выясню… Я отдаю Панкратову распоряжения на случай моей безвременной кончины и тоже выхожу из-за укрытия. Снимаю автомат и топаю навстречу парламентеру.

Встречаемся мы ровно посередине окружающего деревню поля. Незнакомец, высокий, гладко выбритый мужчина лет пятидесяти-шестидесяти, одетый в чистую и даже выглаженную (!!!) куртку-афганку (но не камуфляжную, а старого образца — однотонную — цвета выгоревшего до белизны хаки), некоторое время молчит, внимательно разглядывая меня.

— А вы не из людей Фюрера! — наконец роняет он.

— Конечно, нет! Этот червяк вчера казнен! — спокойно отвечаю я.

— Вот как? Значит, мы немного опоздали, — без всякого сожаления говорит мужик. — Хотели сами… Ну, да ладно, поделом уроду! Это вы его?

— Да, я!

— И за что, если не секрет? Власть не поделили?

— За то, что он вонючая тварь. Избавлять по мере сил нашу землю от таких паразитов должен каждый нормальный человек!

— Правильная мысль! — одобрительно кивает. — А подельники его где?

— Полагаю, что в аду…

— Это вы всех?.. — На лице собеседника впервые мелькает удивление. — У него же почти пятьсот человек под ружьем!

— Большинство сейчас закопано под Электрогорском, а пятнадцать рыл — вон под тем кустом!

— Ага… — Мужик на секунду задумывается, прокачивая информацию. — «Стальное кольцо» оказалось не по зубам?

— Вроде того! — кивнул я. — А с кем, собственно, имею честь беседовать? То, что вы не простой бредун, я заметил!

— Да и вы на бредуна не похожи! Разрешите представиться: капитан Никольский Петр Сергеевич. В отставке, конечно же. А ныне председатель ДОСААФ колхоза имени Сталина!

— Моя фамилия Волков. Майор Красной Армии, — сообщаю я и зачем-то добавляю, явно отвечая фразе «в отставке»: — Действующий. Пока…

— Та самая Красная Армия, что на Волховском фронте воюет?

— Где? — не сразу сообразил я. — Как вы интересно сказали: «На фронте». Но так даже правильней — да, та самая. А вы, значит, из того колхоза, что строит социализм?

— Почему строит? — удивился Никольский. — Давно построил!

Глава 9

Мы сидим в крестьянской избе за накрытым, словно к празднику, столом. Это у нас, типа, переговоры. С моей стороны в делегации присутствуют Катя и Василий. Со стороны колхозников, кроме Никольского, — совершенно седой, хотя вроде бы мой ровесник, одноглазый мужик со страшно обожженной головой и плохо двигающейся левой рукой, одетый в гимнастерку старого советского образца с тремя красными и двумя желтыми нашивками на груди. Это начштаба — Постников Леонид.

Продукты на столе — не местные, а привезенные колхозниками с собой. А богато они там у себя, на Вязьме, живут — я таких кушаний вообще никогда не видел! Да и Панкратовы тоже — я видел, как округлились от удивления глаза брата и сестры, когда молодой парнишка, названный Никольским «вестовым», сообщил нам, что на завтрак он может предложить треску жареную с пюре, сосиски с горошком, яичницу с колбасой, сыр трех сортов и колбасу двух, кофе со сливками или чай с сахаром, печенье и конфеты. А потом начал таскать со двора, где разместилась «походная» кухня (фургон на базе «КАМАЗа»), и ставить на стол разнообразные блюда. И это они называют «завтракать»…

Мы понемногу попробовали от каждого блюда. Меня больше всего удивили сыры, а Панкратовых — рыба, которую до того они видели только в виде консервов. А чай? После его дегустации я, наконец, понял разницу, на которую в свое время намекал Рогозин, — это был настоящий свежий «чайный чай». А кофе? Сильно подозреваю, что он был совсем не желудевый, не цикориевый и не ячменный. И пах так, что голова кружилась. Скорее всего, это был «кофейный кофе», но спросить мы постеснялись.

И разговор за таким столом у нас шел довольно непринужденный, дружеский, можно сказать.

Выяснилось, что ДОСААФ у них — вовсе не добровольное общество содействия армии, авиации и флоту, а собственно действующая «колхозная» армия и есть. И председатель — название должности главнокомандующего. Конечно, под Логиново пришла не вся колхозная армия, но семьсот с лишним человек с минометами у них было. Я лишний раз вздохнул с облегчением, что Никольский заметил в деревне что-то странное и решил сперва переговорить, а не отдал сразу приказ к атаке — нас бы смели за пять минут.

Выяснилось, что разгромить банду Фюрера они собирались уже давно. Очень уж он досаждал всем соседям. А с колхозниками у него так и вообще идейные разногласия были — вроде как легендарные «первоколхозники» завещали таких сволочей давить, что их потомки и выполняют по мере сил. В общем, не я, так кто другой пришиб бы урода — такие твари долго не живут.

— А что это за «первоколхозники» такие? — поинтересовался.

В ответ Никольский достал из командирского планшета закатанную в пластик старую фотографию.

— Вот, майор, это и есть первоколхозники. Этот снимок сделан почти сразу после основания Столовой.

На фотографии стоят и смотрят в объектив полтора десятка крепких, серьезных мужчин. Все с оружием, хотя оружие не самое лучшее: у пятерых карабины СКС, у двоих — охотничьи ружья, причем у одного из них — простая двустволка. Одеты первоколхозники кто в старенький, вытертый камуфляж, кто — в еще более старую советскую военную форму без погон.

— Все они в еще дотемные времена имели боевой опыт, прошли так называемые «горячие точки», — продолжает Петр Сергеевич. — И когда империалисты США нанесли удар, когда государство Россия перестало существовать, первоколхозники решили, что нужно держаться вместе. Они приехали в Первую усадьбу, в те времена — деревню Ручейки. Дело в том, что один из первоколхозников, Семен Кузнецов, был уроженцем той самой деревни, и у него был там дом.

Затем Никольский кратко пересказал нам историю создания колхоза.

Первоколхозники были ребята серьезные, не хуже дедафгановских соратников. Через пару месяцев в Ручейки заявились бредуны. Это были ранние, совсем тогда дикие бредуны, больше похожие на бандитов. Первоколхозники, не говоря худого слова, перестреляли всю стаю, но вскоре в деревню приперлись другие твари, и все пришлось повторять сначала. Так продолжалось года три-четыре, пока даже самые тупые бредуны не поняли: ходить в Ручейки — себе дороже выйдет!

К тому времени число первоколхозников несколько уменьшилось, но зато к ним присоединились новые люди, также обладавшие боевым опытом. И первоколхозники решили: построить на перекрестке трассы М-1 со второстепенной дорогой Столовую, вокруг которой будет ЗАКОН.

Сказано — сделано. Отныне в Столовой мог найти приют любой человек, и кто бы его ни преследовал, пока пришедший не нарушит законов первоколхозников — он под защитой. И драться за него будут насмерть…

С тех времен и стоит в центре колхоза «Предприятие общественного питания Столовая № 1». Двухэтажная коробка с бетонными стенами метровой толщины и узкими окнами-бойницами. Не раз и не два она выдерживала настоящие штурмы, но выстояла. Не одного и не двух товарищей похоронили под залпы первоколхозники. Но время шло, людей становилось все больше, и первоколхозники поняли, что надо расширять район своего Закона. Тогда-то и создан был колхоз имени товарища Сталина, в котором сейчас больше семидесяти тысяч колхозников.

— А почему Столовую? — спросил я. — Почему не какой-нибудь клуб?

— Тайна сия великая есть! — рассмеялся Никольский. — Я ведь сам забрел в те места уже после основания этого почтенного заведения и просто принимал его существование как должное. Но… может быть, оттого, что все первоколхозники были здоровыми мужиками и очень любили хорошо пожрать?

— Смотрю, вы и теперь свято блюдете традиции! — я с улыбкой кивнул на шикарный по нынешним временам стол. И Никольский весело расхохотался.

Потом я вкратце рассказал им о штурме Электрогорска, предательстве председателя Бабицкого, новой инициативе югоросской армии по созданию на базе города форпоста.

— Перестраховываются! — резюмировал Никольский. — Не те в Пионерии ресурсы, чтобы с Южными областями полноценную войну вести! Вот смотри!

Он достал из сумки и разложил на столе, широким жестом сдвинув в сторону тарелки, крупномасштабную карту России.

— Они там, в Пионерской республике, до сих пор дорогу в Артек ищут?

— Не знаю! — честно ответил я. — Давно на… Родине не был.

— Обратились бы к нам, мы бы и дорогу показали, и картами снабдили, даже проводников и транспорт на часть пути обеспечили бы, но что дальше? Ведь там — Украинская республика, власть в которой захватили уклонисты. Они не то что не пустят пионеров в Крым, но, скорее всего, попытаются просто уничтожить, чтобы не допустить утечки стратегически важной информации к потенциальному противнику и чтоб остальным было неповадно…

Помолчав, он продолжает:

— Крыма уклонисты пионерам без боя не отдадут. А большого боя против Украины… Если бы они были одни, то, может быть, пионеры и справились. Даже несмотря на то что на Украине проживает примерно в десять раз больше населения, чем на севере, и что они значительно превосходят их в техническом оснащении.

— Но в Пионерии почти каждый житель — боец! Да и Красная Армия может выставить значительное количество людей и техники! — возразил я. — А на Украине?

— Хм… Я давно подозревал, что Красная Армия — дочернее предприятие Пионерской республики, — непонятно ответил Никольский. — Да, у вас каждый мужчина, — он покосился на Катю, — да и женщина — боец! И по совместным боям за Псков я знаю, что вы ребята безбашенные и без колебаний, все, как один, готовы идти в самый страшный, самый отчаянный бой, и если понадобится, то и отдать жизнь. Такая армия не может потерпеть поражения. Даже от более сильного противника. Так что с одной Украиной вы бы справились. Тем более что мы — советские колхозники — не остались бы в стороне. Пусть нас еще меньше, чем вас, но у нас есть более современное оружие, а наши люди не уступят вашим в силе духа. Но! Украинские уклонисты заключили военный союз еще с тремя республиками, народы которых также стенают под властью уклонистов и перерожденцев. Это Югороссия, Болгария и Сербия.

Называя республики, Петр Сергеевич обводит пальцем их территории. Да-а, с такой ордой пионерам, даже совместно с Красной Армией, действительно не управиться… Да и не нужно, наверное. Зачем воевать со своими?

— Всего в них проживает более двадцати миллионов человек, что дает мобилизационный ресурс около трех миллионов боеспособных призывников, — продолжает свою лекцию Никольский. — Кроме того, Украине и Югороссии принадлежат остатки Советского Черноморского флота, в составе которого имеются корабли, способные нанести серьезный ракетный удар по удаленной цели. Простите, ребята, но в случае столкновения с так называемым Союзом Южных Славян вы обречены. А погибать без шансов на победу…

— Я в последнее время довольно тесно общался с югоросскими военными! — сказал я. — И, знаете, они отличные ребята! Думаю, что русские люди с русскими людьми всегда смогут договориться!

— Ну, не знаю, не знаю, — с сомнением покачал головой Никольский. — Договориться с уклонистами…

— А, кстати, кого вы так называете? — поинтересовался я.

— Ну, как тебе объяснить… — задумался Петр Сергеевич. — Мы вроде как решили СССР восстанавливать. Ну и предлагаем всем добровольно вступать в союз. Но большинство своего счастья не понимает и уклоняется. В общем, уклонисты — это те жители бывшего Советского Союза, кто не желает его восстановления, кто предал дело Сталина и первоколхозников.

Панкратовы удивленно хлопали глазами — им явно ничего не говорило такое название, как СССР. А Никольский после паузы начал говорить… Ох, лучше бы мне этого и не знать. Оказывается, колхоз имени Сталина находится с Украинской республикой в весьма напряженных отношениях. Некоторое время тому назад колхозники ездили на Украину «уговаривать добровольно вступить в СССР». В результате последней поездки произошло самое настоящее сражение, которое обошлось обеим сторонам очень дорого. Колхозникам перепало так, что они еле-еле уползли восвояси, «харкая кровью, сплевывая зубы и обещая, что в следующий раз они — ух!..». Короче: колхоз потерял убитыми человек пятьдесят, ранеными — втрое больше. Точные потери украинской стороны не установлены. Украинские уклонисты попытались было ответить, и на колхозников двинулась целая армия тысяч в восемь, с танками, артиллерией и даже одним вертолетом. Вертолет этот теперь у колхозников, они его почти починили. И два танка — тоже. Но с тех пор украинцы держат на своих северных границах усиленные части, якобы для защиты от диких бредунов, а на самом деле — колхозников боятся…

Я малость офигел. Натурально они там, на Вязьме, грибочков переели. Или на солнце перегрелись. Или радиация дала такой странный эффект. Если это те самые «перекосы», о которых упоминал Рогозин, то Пионерская республика в сравнении с колхозом — анклав пацифистов-утопистов.

— Да-а-ааа, дела, — только и смог сказать я. А про себя подумал: «И что им на месте не сидится? Боюсь, что мне с этими ребятами не по пути — уж чересчур агрессивно они свою веру насаждают».

На протяжении всего разговора Постников внимательно всматривался в мое лицо и вдруг спросил:

— Слушай, браток, а ты в Пскове никогда не бывал?

От удивления я чуть было не поперхнулся горячим чаем:

— Бывал… то есть был… один раз…

Он усмехнулся, отчего его испещренное лоснящимися пятнами лицо приобрело жутковатый вид:

— Так и я тоже там не всю жизнь прожил… Это не ты со своим звеном возле Выру финнов прижучил, да так, что они даже бэху бросили?

Было такое. Мы обошли финские позиции по старой дороге и врезали им, да так, что они бросили не только БТР, но еще и два десятка автоматов, три пулемета и миномет с запасом мин…

— Я…

— То-то я смотрю, мне твоя физиономия знакомой кажется, — он широко, насколько позволяют ожоги, улыбается. — Не узнаешь? Немудрено, знаешь ли. С тех пор произошел «ряд волшебных изменений милого лица». Ленька я, Леонид из противотанкового…

— Гармонист?!

Леню-гармониста под Псковом знали решительно все — и наши, и финны. Каждый вечер, если только не было атаки, с позиций противотанкового взвода раздавались задорные наигрыши, сопровождаемые не слишком цензурными частушками старинного и собственного сочинения. Вот несколько из наиболее пристойных:

Я много раз видел его — чубатого, веселого, готового в любой момент пуститься в пляс…

— Где тебя так, товарищ? Под Псковом?

Он машет рукой:

— Да нет, это года два тому, под Ржевом. Слушай, а ты ведь тогда пионером был?

— Был, — киваю я. — Уйти мне из пионеров пришлось…

— Чистка двадцать седьмого года?

И этот про чистку знает! Далеко же слухи разошлись. Вместе с нашими людьми… Правильно тогда Бугров с Евграшиным придумали — хрен подкопаешься, чистая легенда — беженец от репрессий.

— Да, — киваю я.

— Много ваших у нас осело — наверняка еще знакомых встретишь! — радует меня Леонид.

Было бы неплохо! Мне ведь помощь в возвращении в Пионерскую республику нужна. По большому-то счету я эти диски со шпионскими списками именно для республики несу.

— Отлично! — довольно киваю я.

— Кстати, — хлопает себя рукой по лбу Никольский. — А ведь сейчас с нами в походе начартом Федор Иванович! Может, пригласить его к столу?

— Что за Федор Иванович? Тоже из пионеров?

— Бери выше, майор! — довольно рассмеялся Никольский и вышел, чтобы отдать необходимые распоряжения.

— Это у нас начальником артиллерии мужик один служит! — пояснил Постников. — Ох, и боевой старик!

— Подожди-ка, — внезапно вмешивается в наш разговор вернувшийся Никольский. — Вы вот сейчас Псков вспомнили, Выру… А там и Тарту рядом… Леня, а тебе разве фамилия Волков ни о чем не говорит?

— Елки, ну точно! — хлопает ладонями по столу Постников. — Неужели и там ты отметился? Это ведь ты Тарту спалил?

— Я! — признаюсь. Ну куда деваться от мрачной славы. Чуть ли не всемирной, как выясняется.

— Огромное тебе человеческое спасибо! — Леонид неловко сгребает меня в охапку. — И от меня и от жены. Ее ты как раз в Тарту и освободил. Ей тогда всего четырнадцать лет было. Ну, что хошь проси — все для тебя сделаю!

— Самолет дашь? — в шутку спрашиваю я.

— Да хоть и самолет! — неожиданно серьезно отвечает Постников. — Как, Петр Сергеевич, дадим русскому герою самолет?

— Дадим! — тоже очень серьезно сказал Никольский. — Если дело важное, то почему не дать?

— У вас и авиация есть? — охаю я.

— Ест, в калхозэ всо ест! — с нарочитым акцентом, явно пародируя кого-то, улыбаясь говорит Петр Сергеевич.

Тут я вспоминаю про наемников со «Стингерами» и честно предупреждаю колхозников об угрозе их авиации с земли. Сообщение о том, что банде эстонского барона поручили сбить вертолет следопытов, Никольский выслушал, мрачно сжав губы. Вся наносная веселость немедленно с него слетела.

— Вот так, значит… Хотели сбить над нашей территорией, сволочи! Чтобы на нас подумали! Дело в том, что до недавнего времени у нас с тверичами нейтралитет был, а сейчас мы решили союзниками стать. Вот и договорились о переговорах на высшем уровне. К нам должен был один из руководителей следопытов прилететь. И как только скандинавы об этом узнали?

— Разведка хорошо работает, и предатели, к сожалению, до сих пор находятся! — сказал я. — И еще… я уверен — разгромленная нами банда была не единственной!

— Ну, это-то как раз понятно — подстраховка… — согласился Никольский. — Ладно, спасибо за предупреждение — разберемся!

Тут в избу бодрым строевым шагом вошел старик лет под семьдесят. С очень загорелым лицом, на котором белыми черточками выделяются морщины. Четкий, нерасплывшийся овал лица обрамляет коротко подстриженная седая бородка. В целом мужчина напоминает Хемингуэя, которого я видел на портрете в детском клубе Галича.

— Здравия желаю, товарищи! — с порога рубанул старик. — Звал, старшой?

— Звал, Иваныч! — поднялся ему навстречу Никольский. Постников последовал его примеру. Мы с Панкратовыми тоже привстали — столько было в этом старике уверенной мощи. Как у генералиссимуса на покое. — Вот, знакомься — Борис Волков, майор Красной Армии, Палач Тарту!

— Ух, ты! Давно мечтал, сынок, с тобой встретиться! — старик шагнул ко мне и крепко пожал мне руку. Ладонь у него была сухой и жесткой, без всяких следов старческой пигментации. — Литвяк Федор Иванович. Персональный пенсионер союзного значения.

И дед разражается звучным хохотом. Я в недоумении, Никольский и Постников вежливо улыбаются. Это у них, наверное, какая-то местная шутка, посторонним непонятная.

— А еще Федор Иванович у нас первоколхозник и боевой соратник вашего Деда Афгана! — добавляет Петр Сергеевич.

— Так все же Красная Армия — союзница Пионерии? Или даже находится у нее в прямом подчинении? — поворачивается к Никольскому Литвяк. — Здорово это Евгень Ваныч придумал! Маладца!

Я пожимаю плечами. Не объяснить же, что Дед Афган не имеет никакого отношения к созданию Красной Армии, так как умер задолго до этого. Вместо слов я жестом предлагаю старику сесть за стол. Не каждый день видишь человека, который воевал вместе с твоим кумиром!

— Федор Иванович! А вы с Дедом Аф… с Евгением Ивановичем Остапенко как познакомились?

— Так я в его роте служил, когда мы за Речкой кувыркались! — грохочет старик — Когда же это было? Ну, как в нашем полку командиром подполкана Долича поставили, так и я в Афган попал. Как сейчас помню — в триста девяносто пятый мотострелковый полк двести первой мотострелковой дивизии. А было это, стало быть, в восемьдесят пятом. — Литвяк внезапно замолкает и недоуменно смотрит на Никольского. Петр Сергеевич понимает взгляд без слов — достает из кармана плоскую фляжку и наливает в чистую кружку что-то прозрачное. Федор Иванович немедленно хватает кружку, шумно выдыхает, выпивает залпом, занюхивает ломтем деревенского хлеба и начинает сочно хрустеть квашеной капустой.

Это у них ритуал, что ли, такой? А нам, что интересно, Никольский водку не предлагал!

— Уф, хорошо прошла! — переводит дух Литвяк. — Так о чем я? А! В восемьдесят шестом, уже перед самым дембелем, я в госпиталь загремел, в самый Ташкент. Так что года полтора, майор, я Евгень Ваныча знал. Ничего плохого про него не скажу: дельный был ротный. Уважали мы его — надежный был мужик. Потом я его еще в девяносто восьмом встречал, аккурат за месяц до дефолта… Посидели, выпили, вспомнили ребят… Он уже тогда в отставку вышел, военруком в школе работал. И там с детьми, и после Тьмы, стало быть, тоже с детьми… А своих так и не завел, выходит?

Я подтверждаю, что у Остапенко своих детей не было.

— Хм… Странно! По женской части он ходок изрядный был! — хмыкает старик. — Помню, ни одну телефонистку не пропускал. Два раза с вэдэвэшниками из-за баб дрался. Он, вообще, десантуру не любил… От зависти, должно быть. Переживал ротный, что не в ВДВ служит. Все рвался доказать, что зря его в Рязанское училище не приняли. Вот и занимался, тренировался… Сперва сам, а потом и за солдат взялся… Нас так выдрочил, что мы, когда схватились как-то раз по пьяни с десантурой — так их отмудохали… Ремнями километра три их гнали. А то и больше.

Старик снова смеется своим звучным басом, а потом неожиданно добавляет:

— А через три дня уже они нас… Ремнями… А потом водку вместе пили, а через месяц мы их на Саланге выручили, а чуть позже — они нас… Так вот и воевали… Фотку я до сих пор храню!

И Литвяк показывает старинную, еще черно-белую фотографию. Не знаю, как другие, а лично я видел это фото неоднократно — оно стояло в рамке на столе Деда Афгана. На ней запечатлены полдесятка солдат Советской Армии с капитаном Остапенко посередине. У них за спиной — боевая машина пехоты, в руках — автоматы, пулеметы, на головах — смешные шляпы-панамы со звездочками.

Мы всей компанией молчали почти минуту, пытаясь представить, как оно там было, в горах Афганистана. Первым очнулся Никольский:

— Так для чего тебе, майор, самолет?

— У меня сведения чрезвычайной важности для руководства Пионерской республики. И их надо передать как можно быстрее! Можете меня отсюда в Галич доставить? Ну, и ребят моих?

— Тебя — можно! Но вот всех твоих ребят — вряд ли! — ответил Никольский. — Леня, ты не помнишь, сколько человек Ан-2 на борт берет?

— Я помню! — сказал Литвяк. — Двенадцать человек. Только, боюсь, сюда самолет не полетит — надо в Вязьму ехать, а уж оттуда в Галич.

— Тогда, товарищи, с перелетом ничего не выйдет — отсюда до Галича около четырехсот километров. На пару дней пути — мы ведь на машинах. Дороги сейчас спокойные — почти все дикие бредуны к Электрогорску стянулись. Так что доедем без проблем, — решил я. — А в Вязьму с вами возвращаться — почти двести километров пути в обратном направлении.

— Лучше полдня потерять, зато потом за пять минут долететь! — опять кого-то процитировал Никольский и сам первый рассмеялся своей шутке. — Ладно, было бы предложено! Но мы тебе можем пару взводов охраны дать. Заодно с Пионерией официальный контакт наладить. Вот, Федор Иванович у нас может спецпредставителем Правления поработать. Ты как, Иваныч?

— Да легко! — хмыкнул старик. — Давно хотел навестить могилку ротного.

— А откуда у вас самолет? — вдруг спросила Катя. Они с Васей молчали на протяжении всего разговора, и присутствующие практически перестали их замечать. Все удивленно посмотрели на девушку, да так, что она смутилась. — Ну, интересно же…

— О, а это очень интересная история! Девушке будет полезно ее услышать! — с улыбкой сказал Литвяк. — Самолет мы состряпали из останков трех самолетов Ан-2, доставшихся нам в наследство от Вяземского аэроклуба, который базировался на аэродроме «Двоевка», что в девяти километрах к юго-востоку от Вязьмы. Там еще много чего полезного было! Ну а когда мы его обнаружили, а среди первоколхозников хватало рукастых мужиков, — сразу доперли, как и для чего можно использовать оставшееся добро. Из имевшихся на аэродроме самолетов нам удалось собрать один целый, который опробовал старший бригадир авиаторов — рав-серен Иехуда Бар-Лев.

— Кто? — в один голос восклицаем мы с Панкратовыми.

Федор Иванович смеется, довольный произведенным эффектом.

— Рав-серен — звание в Армии обороны Израиля, соответствует российскому майору. Израиль — это такая страна… была. Ее, по слухам, начисто снесли — уж очень много соседей зуб на них точили. А Иехуда Бар-Лев — это такое имя. Этот удивительный человек оказался в колхозе еще тогда, когда никакого колхоза не было, а была деревня Ручейки, в которую только-только перебрались первоколхозники. Иехуда Бар-Лев командовал эскадрильей израильских истребителей-бомбардировщиков «Кфир». А накануне Тьмы решил провести отпуск в «Стране предков» — его бабушки и дедушки позорно эмигрировали из Советского Союза за пятьдесят лет до катастрофы. Мы его сперва расстрелять хотели как империалистическую гниду, но потом решили, что собственный летчик еще пригодится — мало ли что, — и рав-серен ВВС Израиля стал первым летчиком ВВС колхоза имени Сталина, завершив тем самым возвращение на историческую родину.

Так вот, именно Иехуда Моисеевич опробовал Ан-2, собранный из трех неисправных, облетал его, дал несколько дельных предложений по вооружению сего чуда отечественного авиапрома, и теперь тот самый первый Ан-2 с еще четырьмя такими же, подобранными где только возможно, и составляют основу наших ВВС. Командует ими старший бригадир сельхозавиации Дирк Вестфаль. Вообще-то родом он не из СССР: его родители жили в ГДР, пока ее не завоевали империалисты. Трудно сказать, как папа и мама Дирка оказались в России перед началом войны. Наверное, были коммунистами и собирались принять участие во Второй Великой Революции. По крайней мере, сам Вестфаль считает именно так, и с ним никто не спорит.

— Ну ни хрена себе! — только и сказал пораженный Василий.

— Да вот так вот, молодой человек! — жизнерадостно сказал Литвяк. — Ладно, засиделся что-то я с вами. Пора своих минометчиков проверить. Да и в дорогу собираться. Вам в обратную, мне в другую сторону. Мы ведь, Петруша, договорились? Я провожаю майора Волкова до Галича?

— Конечно, договорились, Иваныч! Будешь первым послом!

Глава 10

И снова дорога, дорога, дорога… До чего же ты велика, Россия! Даже врагу не хватило боеголовок, чтобы засеять всю твою территорию ровным ковром. Да и скандинавам после Тьмы очень сильно наши громадные просторы мешают — линии снабжения растягиваются, на прямую оккупацию приходится тратить много сил и средств. Да, это вам не Эстония какая-нибудь, которую можно одним полком захватить и удерживать.

Едем мы довольно быстро — дорога действительно неплоха, и разведчики колхозников прекрасно знают все повороты и развилки. Нам никто не мешает, на нас никто не нападает. Изредка по пути следования нам попадаются живые деревеньки. Крестьяне уже давно живут спокойно — здешние бредуны давно осели на землю, предпочитая «крышевание» в виде налога-десятины прямому грабежу.

Однако через два дня хорошие дороги кончились. А еще через пятьдесят километров дороги не стало вообще. Придется идти пешком. Но ничего — Галич уже совсем-совсем близко — каких-то сто километров. По прямой… Которую в здешних лесах не проложишь.

Ладно, пойдем ножками, мне не привыкать. Не повезло нам в трех днях пути от цели — напоролись на шведских егерей. Это самый-пресамый элитный скандинавский спецназ. Лучшие из лучших, специально подготовленные для боев в наших лесах. Их было много, куда больше роты. Что уж они готовились делать в такой близости от столицы Пионерской республики — хрен знает. Возможно, что мы случайно сорвали гадам крупную диверсию.

Но нам не было от этого легче. Каким-то чудом мы не дали им окружить свой объединенный отряд. Но потеряли в том бою половину колхозников и треть электрогорцев. А шведы плотно сели нам на хвост. Два дня мы пытались оторваться, кружа по болотам. Тщетно — егеря крепко держали след.

Утром третьего дня Иваныч сказал, что староват он для посла, а вот повоевать напоследок силушки хватит. Он с добровольцами, которых набралось почти сорок человек — все способные держать оружие (даже раненые Вася Панкратов и Дима Сергиенко), устроил скандинавам засаду. А мне с пятеркой бойцов Литвяк велел уходить, спасая мой ценный груз.

Бой шел почти весь день. Это позволило моему маленькому отряду оторваться на тридцать километров. Возможно, что этого хватит для спасения — посты охранения Галича совсем близко — четыре-пять часов ходу.

Шаг, еще шаг… Последние дни я сражаюсь с каждым сантиметром пути, с каждой клеточкой своего тела… Даже несмотря на два укола обезболивающего в сутки, мне уже совсем худо. А больше нельзя — откажет сердце. И каждый шаг дается ценой огромного усилия.

Но еще большего усилия требует сохранение такого внешнего вида, чтобы никто, никто, кроме меня, не понял, как мне плохо. Иначе ведь понесут на носилках. Не веря, не желая поверить в то, что это уже бесполезно — я почти труп. Потеряют время, потеряют силы и ничего не добьются. А надо дойти. Надо успеть дойти и отдать кейс с дисками. И рассказать, обязательно рассказать про Электрогорск, про колхоз имени Сталина, про Украину и Югороссию.

Все, что я знаю, необходимо знать нашим. Тогда и только тогда я ходил в Москву не напрасно. У Пионерии нет столько сил, чтобы раз за разом посылать отряды в никуда и безо всякого результата. Шаг, еще шаг…

— Товарищ майор!

— А?..

Катя смотрит на меня испуганно.

— Что случилось, маленькая?

— Ты вдруг падать стал. — Она осторожно притрагивается к моему рукаву. — Ты что, Боря, спишь на ходу?

— Да замечтался что-то…

Это уже не здорово, если я на ходу отключаться начинаю. Вот тебе и дилемма: или вколоть себе слоновью дозу, или… И в том, и в другом случае мне — хана. Передозировка морфина убьет меня не хуже опухоли, а опухоль — не хуже наркотика…

Сил моих больше нет! Тропа слилась в какую-то серо-коричневую полосу, пот заливает глаза… Не могу больше. Не могу!

Но я продолжаю шагать «через не могу». Шаг, шаг, еще шаг, еще…

— Товарищ майор!

Передо мной возникает Веник, который старательно козыряет и вытягивается по стойке «смирно»:

— Разрешите доложить? По нашим следам движется боевая группа скандинавов. Егеря. Штыков двадцать пять…

Вот так. Боевая группа — это, надо полагать, авангард. А сколько их могло уцелеть в последнем бою с нашими ребятами? Но даже если это все наличные силы шведов — нам хватит.

Быстро они нас нагнали. Ну да — со мной мои бойцы далеко не уйдут. А боеприпасы у нас на исходе, так что…

…Двадцать — двадцать пять человек один пулеметчик может задержать в лесу надолго. Не на час-два, как может показаться, а на десять-двадцать минут. Потом все равно обойдут и закидают гранатами. И то — двадцать минут боя можно обеспечить двумя условиями. Первое: у него должно быть достаточно патронов, и второе — он не должен уходить. Пулеметчик-смертник. Где же такого взять? Да знаю я, где…

— Катя!

— Я!

— Слушай и запоминай, два раза повторять не буду! Вот это, — я протягиваю ей рюкзак с упакованным в него кейсом, — тебе. Принимай отряд под свою команду, и уходите отсюда марш-броском. Не изгаляйся — иди по прямой. Часа через три ты должна выйти на южный блокпост — это бетонное строение посреди громадного поля. Там специально лес сводили. Идти к блокпосту по полю надо от пенька к пеньку. Но не от всякого к всякому, а только от соснового к березовому, а потом снова к сосновому. Запомнила? Сосна-береза-сосна! На блокпосту скажешь, что тебе нужен Бугров, и назовешь кодовое слово: «Ваза»! Запомни: код «Ваза»! Бугрову расскажешь все, что знаешь.

Катя делает какое-то движение, собираясь меня перебить, но я жестом обрываю ее:

— Молчи и слушай! Со мной вам не уйти. Догонят, свяжут боем, дождутся подхода остальных, и все труды, все наши смерти — псу под хвост! Ты этого хочешь?

Она молчит, потому что понимает мою правоту. Я перевожу дух:

— Мне оставите побольше патронов и ПК. И флягу с водой. Все! Бегом марш!!!

Они ушли, пряча глаза, изо всех сил стараясь не глядеть в мою сторону. Катя рыдала, но, связанная прямым приказом и ответственностью за жизнь остальных, вынуждена была возглавить отряд. Когда скрылась последняя фигурка, я устроился поудобнее в выворотне здоровенной сосны и уже, не считаясь со здоровьем, вогнал себе инъекцию морфина. Не в позвоночник, а просто в вену. Боль ушла. Не сразу, не смытая теплой волной, как уходила раньше, а медленно, постепенно, словно отползла, скалясь и огрызаясь. Но как бы там ни было, а теперь у меня ничего не болело.

Преследователи появились как-то сразу, словно бы вынырнули из-под земли. Шли нагло, не таясь. И зря, что не таясь. Хотя кому как…

Первая очередь снесла едва ли не четверть отряда. Остальные успели залечь, но я упорно нащупывал их поодиночке. Что-то вопя, егеря старались рассредоточиться, задавить огнем, начать обход. Но я недаром выбрал для встречи именно это место — довольно большая, около сотни метров шириной, и вытянутая поперек маршрута на полкилометра, заросшая невысокими редкими кустами заболоченная поляна. И я выманил шведов на ее середину. Матерясь, скандинавы пытались укрыться за кочками, за кустами, но все чаще и чаще брань обрывалась болезненным вскриком или предсмертным хрипом.

Но егеря — парни упорные. Распластавшись в траве, прикидываясь трупами, они миллиметр за миллиметром придвигались все ближе и ближе ко мне. Но мне-то было нужно не перебить их всех, а просто не пропустить. Пара часов задержки — вот моя победа.

Я добил последнюю ленту, отпустил горячий пулемет и перевернулся на спину. Высоко-высоко, там, в немыслимой дали сосновых верхушек, разливалось сияние. Уже закат? Нет, это какой-то светящийся туман…

— Борис? Что, дружище, устал?

Валерка? Не может быть!

— Почему «не может быть»? Очень даже может, — Валерка присел рядом со мной, похлопал по плечу. — Теперь все может быть…

— Валера… Но ведь ты умер?..

— А ты что — жив?..

— Жив, конечно…

— Ну, тогда я еще подожду…

Я пытаюсь встать, но ноги не держат. Странно, что боль не вернулась… Так, а что это я ног не чувствую? Где мои ноги?..

— Ну как, ты готов?

— Не знаю… Валер, я умер?

— Тебе видней… Пошли?